|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
XVII
Атосу все же удалось повидаться с д'Артаньяном.
Гасконец явился в Париж прямо с поля боя. Мазарини не мог рисковать, и пока Тюренн не был окончательно разбит, элитные войска оставались под начальством герцога де Шуазеля. Людовик принял просьбу кардинала оставить мушкетеров спокойно и внешне почти безразлично и поведение мальчика озадачило кардинала.
Бернуин слышал, как бормотал себе под нос кардинал, расхаживая по кабинету:
— Per Bacco! Или он напрочь лишен самолюбия, во что я никогда не поверю, или он умнее, чем я думал! Хотел бы я знать наверняка, что у него в голове. Его проклятая сдержанность!
Как бы там ни было, но к концу года мушкетеры благополучно вернулись в Париж, к королю.
Д'Артаньян обрадовался, получив записку Атоса, но прошла неделя, прежде чем они смогли провести вечер по своему вкусу. Оба были очень заняты и первые их встречи, хоть и искренне радостные, были минутными. То Атоса ждал очередной неотложный визит, то д'Артаньяна призывала служба. Став капитаном, он избавился от многих обязанностей, но взамен приобрел немало других, о каких раньше не подозревал. К тому же капитан д'Артаньян (по сравнению с лейтенантом д'Артаньяном) обзавелся дополнительным числом завистников и, не желая давать повод для упреков, старался исполнять свои обязанности как можно тщательнее.
Атос с улыбкой слушал друга, сетовавшего на служебные заботы и молча подливал ему вина, так что д'Артаньян, в конце концов, спохватился:
— Атос, Ваша любезность доведет меня до того, что мне придется остаться у Вас на ночь. Вы решили меня напоить?
— Если желаете, я выпью с Вами. Немного.
— Завтра у Вас трудный день?
— Будет чем заняться, но дело не в этом.
— Все-таки странно видеть Вас таким. Простите, конечно, но...
Атос засмеялся:
— А я очень рад видеть Вас прежним — остроумным и язвительным. И еще...
Он сделал паузу и проникновенным тоном продолжил:
— ...я так рад, что Вы не избавились от акцента!
— И он по-прежнему Вас забавляет?
Друзья рассмеялись и чокнулись, прежде чем до дна осушить бокалы.
— Если честно, у меня тоже завтра нелегкий день, — продолжил д'Артаньян, — в Пале-Рояле будет бал. Придется сидеть там до утра.
— Я счастливее Вас. Из гостей можно хотя бы уйти, когда хочешь.
— Раньше Вы не очень-то любили общество.
— Не люблю и сейчас. Однако некоторые вопросы можно решить только так. Увы.
— Виконт?
Атос кивнул.
— Для Бражелона пока все складывается хорошо, и я должен постараться, чтоб дальше было не хуже. Все же он еще слишком молод и неопытен.
— Что Вы хотите — ему только шестнадцать! Он совсем мальчишка.
Атос задумчиво кивнул головой:
— Да, мальчишка. Совсем еще недавно я ругал его за проказы...
Д'Артаньян с интересом, не лишенным лукавства, бросил взгляд на замечтавшегося друга:
— Проказы? Неужели он таскал конфеты или не желал пить молоко?
Атос хмыкнул:
— Хуже. Наверное, я мало его наказывал.
— Боже мой, Атос, Вы его пороли?
— Только раз. Он испугал меня до смерти. Сбежал с сыновьями нашего соседа графа де Сети на реку и там они чудом не утонули все вместе. У нас с графом потом было очень тяжелое объяснение. Хотя после я жалел, что не сдержался. Вы не представляете, какое у Рауля было лицо! Бедный мальчик! Что он пережил, когда я поднял на него руку!
— Отчего же, представляю, — усмехнулся д'Артаньян.
Атос удивленно поднял брови и гасконец пожал плечами:
— Мне тоже разок перепало. Я был еще совсем ребенком, но воображал себя чуть не Карлом Великим. Как-то подбил таких же, как я, мальчишек, быть странствующими рыцарями и освобождать несчастных. Мы попытались напасть на проезжающую карету, но сопровождавший ее всадник разогнал мое "войско", да еще узнал, кто я, и нажаловался отцу. А отец меня выпорол. Сказал, что если я взялся за дело, то должен был довести его до конца и либо освободить, кто уж там был в карете, либо умереть на месте. А иначе я недостоин имени д'Артаньяна.
— Бедный мой друг! Невелик выбор, — Атос сочувственно улыбнулся. — Однако, зная Ваше упрямство, что-то мне подсказывает, что история на этом не закончилась.
— Ну я должен был доказать себе, что чего-то стою!
— Следующих несчастных вы освободили?
— Отчасти нам повезло. Кучер оказался трусом и, не поняв, в чем дело, удрал в лес. С лошадьми мы не справились, они понесли и карета опрокинулась. Слуга ушибся и потерял сознание. В карете оказались целых две дамы.
Атос слушал, едва сдерживая смех.
-...да, две дамы и невероятная гора подушек. С женщинами все было в порядке. Едва они пришли в себя и разобрались, что к чему, то без всякой жалости отлупили нас веерами. Пришлось ретироваться.
Атос рассмеялся.
— А что Ваш отец?
— Когда он узнал эту историю, то сначала хохотал, вот как Вы сейчас, а после решил, что пора за меня взяться. Он стал давать мне уроки фехтования, следил, чтоб я регулярно занимался верховой ездой и тому подобное.
— И вырастил из Вас настоящего дворянина, которого уже ничем не испугаешь.
Д'Артаньян поклонился.
— Разве что веером. Это самое страшное оружие, с каким мне доводилось иметь дело. Не верите? Если в Вас стреляют, что Вы делаете?
— Стреляю в ответ.
— На выпад шпаги, можно сделать свой выпад, а что прикажете предпринять, когда тебя лупят веером?
— Не знаю, — засмеялся Атос, — меня никогда не били и тем более — веером.
— Вот-вот, — ворчливо отозвался д'Артаньян. — То-то Вы здесь хохочите.
— Рауль устраивал мне шалости другого рода, — улыбнулся Атос. — Признаюсь, порой я думал, что однажды он сведет меня с ума. Сейчас забавно, но тогда мне было не до смеха.
— Вы слишком суровы к нему.
Атос отрицательно покачал головой:
— Мне кажется, недостаточно.
— Ну, знаете! К счастью, у мальчика еще есть мы.
— Надеюсь, — все еще улыбаясь, но уже серьезным тоном ответил Атос.
— Виконт с Портосом в восторге друг от друга.
— Портоса нельзя не любить.
Д'Артаньян промолчал, давая возможность Атосу самому продолжить, но тот сменил тему:
— Я еще какое-то время пробуду в Париже. Как долго, не знаю, это зависит от того, как пойдут дела. Но обещаю, что как бы ни был занят, я не уеду, не повидавшись с Вами. Обещайте и Вы.
— Думаете, Мазарини затеет новый поход?
— Д'Артаньян, не будем говорить о политике. Просто пообещайте, что если Вам случится срочно покинуть Париж, Вы не оставите меня в неведении.
— Вам мало Рауля, Вы ищете за кого бы еще поволноваться? — с легкой иронией заметил д'Артаньян.
— Друг мой, думайте как Вам угодно, я не стану от этого меньше Вас любить.
— Хорошо, обещаю. Но мы же не будем ждать последней встречи, чтоб увидеться?
— Нет, конечно! В любое время, когда сможете, заходите ко мне. Если я буду на месте, то с радостью обниму Вас.
— И напою, как сегодня, — хмыкнул д'Артаньян.
— Может, проводить Вас?
— Не стоит. Я больше ворчу, чем действительно пьян. Обещайте и Вы, что будете заглядывать в Пале-Рояль, если окажетесь поблизости. Не перепутайте, в Пале-Рояль, а не в Лувр.
Атос улыбнулся:
— Для верности я буду заглядывать везде.
Друзья расстались не предполагая, что встретятся гораздо раньше, чем думали.
Д`Артаньян не зря сетовал на тяготы службы. Не то, чтобы он совсем не любил балы и приемы: в отличие от Атоса общество не угнетало его, а частенько забавляло. К тому же его нынешнее положение давало ему определенные преимущества. Уже не было изматывающих караулов во всякую погоду; стрельбы, обязательный манеж, оттачивание мастерства в фехтовальной зале — все было в прошлом. Теперь этим занимались другие, а он мог позволить себе гораздо более приятное времяпрепровождение.
Но сейчас обстановка при дворе была так напряжена, что любые балы смахивали на военные баталии и капитану совсем не улыбалась мысль оказаться между конфликтующих сторон. Все-таки паркетный пол не поле боя, и простой командой: "Пли!" тут не обойдешься. Приходилось слишком много лукавить, неискренне улыбаться и рассыпаться в комплиментах, про себя посылая собеседников подальше.
Вдоволь наупражнявшись в светском притворстве, д'Артаньян решил, что может немного отвлечься. Он проверил посты, убедился, что и пляшущие и сидящие вдоль стен господа и дамы уже подустали и настроены достаточно миролюбиво, а значит, никаких грандиозных скандалов не предвидится и вернулся в караульное помещение. Там он рассчитывал в тишине и покое провести часок за глинтвейном, за которым уже послал человека.
В караулке никого не было, и д'Артаньян устроился на скамье, закинув ноги на край стола, которым служила широкая деревянная доска, положенная на козлы. Доска подалась вниз и капитан лениво пробурчал себе по нос, прикрыв глаза и погружаясь в дремоту:
— Лентяи... никак нормальный стол не поставят... Бездельники...
Окончательно уснуть ему помешала хлопнувшая дверь. Думая, что это принесли глинтвейн, д'Артаньян встрепенулся и сел на скамье. Однако вместо мушкетера с желанным напитком перед ним стоял Коменж с пустыми руками.
— Коменж? Только не говорите, что что-то случилось! А если так, то неужели Вы не могли поискать меня где-нибудь в другом месте?
Лейтенант гвардейцев был человеком с чувством юмора и обычно отдавал должное шуткам д'Артаньяна, но сейчас он даже не улыбнулся, а напротив, смущенно пробормотал:
— Прошу прощения, господин капитан.
— Ладно, чего уж там. Что случилось?
— Во дворце все в порядке, если Вы об этом.
— Тогда Вы пришли, чтоб отведать глинтвейну? Его сейчас принесут. Присаживайтесь.
— Благодарю, сударь.
Коменж замялся, не решаясь ни сесть, ни остаться стоять. Д'Артаньян с неодобрением наблюдал за его колебаниями:
— Послушайте, Коменж, говорите начистоту!
— Я хотел сказать... Нет, будет лучше, если Вы сами все услышите. Да, это лучше всего! Господин капитан, не будете ли Вы так добры, чтоб пройти со мной?
— У Вас ко мне какое-то поручение? От Ее величества?
— Нет, это касается Вас лично. Как я помню, граф де Ла Фер Ваш близкий друг? Простите, если я ошибся.
— Нет, Вы не ошиблись. Но, при чем тут граф?
Коменж тяжело вздохнул и снова повторил:
— Пойдемте, лучше если Вы услышите сами.
Недоумевающий д'Артаньян медленно поднялся, несводя взгляда с Коменжа и ожидая хоть каких-то объяснений, но лейтенант просто развернулся и вышел из караульного помещения. Д'Артаньяну ничего не оставалось, как пойти следом.
Коменж повел капитана туда, куда по собственному желанию капитан никогда не наведывался, потому что считал игру на подмостках делом сомнительным. Помещение театра, открытого еще Ришелье, пришло в упадок, но посетители Пале-Рояля не забывали его. Там можно было встретить самое разнообразное общество, которое было тем многочисленнее, чем холодней было на улице — мороз всех гнал под крышу. Во всех этих комнатках, коридорах и закоулках можно было увидеть кого угодно. Здесь не надо было блистать остроумием, как у Рамбуйе и можно было не сочинять стихов; дамы не стремились поразить друг друга украшениями, как на балах, а кавалеры были снисходительны и спокойны. Здесь назначали свидания, заказывали портреты для любовников, о которых не должен знать муж, занимали деньги, соблазняли актрис, мололи чепуху и сплетничали.
Когда в Пале-Рояле давали бал или прием, сюда сходились обойденные приглашением, чтоб излить желчь, а вернувшиеся с бала спешили сюда, чтоб поделиться последними новостями. Здесь не решали судьбу мира и не принимали доленосных решений, но если вам надо было развязать мелкую, докучную проблему, о которой и говорить-то неловко, то идти надо было именно сюда. Обязательно находился какой-нибудь ловкий человечек готовый за умеренную плату взять на себя ваши заботы. Конечно, если Вы желали устранить соперника или освободиться от зажившегося родственника, то от вас с ужасом бы отшатнулись.
Несерьезность — вот был главный девиз.
Подсказать вам адрес портного, чьи ловкие пальцы обычную ткань заставляют блестеть как шелковую? Извольте!
Вам нужна толковая девица, что изготовит такие румяна, что их не отличишь от природных красок? Пожалуйста!
Нужны деньги? Ваш драгоценный перстень обменяют на другой, где поддельный камень будет неотличим от настоящего.
Но прийти можно было и без всякого дела, просто так, послушать, поболтать, посмеяться. Здесь гордая маркиза могла (пусть со снисхождением), но все же выслушивать шутки дворянчика с сомнительной репутацией, которого в своей парижской светской жизни она бы и на порог не пустила.
А главное, все знали — этот мирок существовал только здесь, выйдя за порог, все снова займут свои места, так что можно было не трястись за репутацию и расслабиться.
Именно сюда, под крышу кардинальского театра, и привел д'Артаньяна Коменж.
Он остановился в маленькой приемной, которая образовалась сама собой, потому что ржавые крючки перестали держать огромный пыльный занавес закрывавший коридор, который вел к бывшим уборным. Ненужную тряпку отодвинули в сторону, открыв проход, и образовался закуток, куда из комнат выходили те, кому нужно было посекретничать.
Коменж остановился перед дверью и, глядя в пол, быстро сказал:
— Я очень уважаю графа де Ла Фер и Вас, господин капитан, и в такой ситуации оказался впервые. Я не знал, как мне поступить. Надеюсь, я все делаю правильно. Думаю, они все еще там.
Коменж развернулся и быстро ушел. Так быстро, что это походило на бегство.
Гасконец в совершеннейшем недоумении смотрел ему вслед:
— Граф де Ла Фер? Господи, что Атос еще натворил?
Он тут же невольно усмехнулся, осознав невольно вырвавшиеся слова:
— Вот не думал, что доживу до такого, чтоб волноваться за поведение Атоса! Но, черт побери, что имел в виду Коменж?
Ответ можно было получить только войдя в комнату, и д'Артаньян открыл дверь.
В бывшей уборной, превращенной в довольно симпатичный будуар, людей было немного. В углу, прикрывшись занавеской, любезничала какая-то парочка. Еще один господин, одетый модно, но небрежно, что-то усердно писал, обложившись бумагами, и время от времени застывал, глядя невидящим взглядом на потолок. В центре, на мягких креслах, с удобством расположились две дамы, которых капитану не надо было представлять — герцогиня де Шеврез и герцогиня де Шатийон. Они ни на кого не обращали внимания, не делая различия между окружающей публикой и мебелью. На капитана они тоже не глянули и вряд ли заметили его присутствие. Он расположился у двери, прислонившись к стене, и стал слушать, справедливо полагая, что слова Коменжа "они там" могли относиться только к герцогиням.
Мадам де Шатийон явно кого-то ждала. Она нервно постукивала ножкой и нетерпеливо теребила веер, однако, стараясь скрыть свое волнение, любезно улыбалась герцогине де Шеврез, изображая интерес к беседе.
Дамы сплетничали о мужчинах. Как понял д'Артаньян, речь шла о вдовстве герцогини де Шатийон. Мадам де Шеврез прозрачно намекала на связь герцогини с де Немуром, на которого прекрасная Шатийон сменила принца Конде, и сыпала шутками про ангелов, обыгрывая имя Шатийон — Анжелика.
Для Мари-Эме эта беседа была истинным наслаждением. В лице мадам де Шатийон она видела удачливую соперницу герцогини де Лонгвиль, одного за другим отбившую у той всех поклонников. Она только посочувствовала своей молодой подруге, что ни один из блистательных любовников не может стать ей опорой — и Ларошфуко, и Конде, и Немур уже были женаты.
Шатийон же, смеясь, уверяла, что ей напрасно приписывают столь бурную жизнь. Потеряв обожаемого мужа, она и думать не может о других мужчинах а тем более, о новом замужестве.
— О, дорогая моя, тут трудность не в том, чтоб захотеть, а в том, чтоб найти достойного и холостого!
— Вам-то не о чем беспокоиться. Герцог де Шеврез — благодарение небесам — жив и здоров.
Мадам де Шеврез передернула плечами:
— Когда-то я совершенно не беспокоилась о герцоге де Люинь, он тоже был жив-здоров, а вдобавок еще и молод. А потом в двадцать один год я осталась вдовой, как и Вы.
Герцогиня де Шатийон улыбнулась:
— Тогда Вы дальновиднее меня. Вы еще не овдовели, но Ваш поклонник холост, а я, будучи вдовой, имею глупость связываться с женатыми. Ведь Вы это хотели сказать?
— Ну что Вы! Я и в мыслях не имела поучать Вас! Но должна признать, доля истины в Ваших словах есть. Только не подумайте, что я желаю зла моему милому Шеврезу. Но если мужчина...
— .... если мужчина потерял из-за Вас голову, Вы ничего не можете поделать! — рассмеялась мадам де Шатийон. — Вы его жалеете?
Герцогиня де Шеврез вздохнула и развела руками:
— У меня слишком мягкое сердце, я никогда не могла быть жестокой. Я не поощряю его — нет! Но он просто сходит с ума... и что мне остается?
— Я слышала, Вы ездили к нему?
— Тсс! Прошу Вас, я не хочу чтоб мой муж узнал, это разобьет ему сердце!
— Да, конечно. Но тогда зачем Вы поехали?
— Как Вы не понимаете? Граф был готов на совершенные безумства! Я полагала, что моя уступка хоть немного его сдержит ...
— И что?
— Ах! Все вышло наоборот! Теперь он сам приехал в Париж.
— Вот как? — оживилась герцогиня де Шатийон. — Право, это очень любопытно. Приехал ради Вас?
Легкая ирония в голосе молодой красавицы заставила пожилую кокетку поджать губы:
— В этом не может быть сомнений!
— Возможно, у провинциального дворянина закружилась голова, — снисходительно улыбнулась герцогиня де Шатийон, — у Вас громкое имя.
— Разве у Вас часто кружится голова?
— Я Монморанси! — высокомерно ответила дочь графа де Бутвиля.
— Он тоже! — с торжеством отпарировала герцогиня де Шеврез.
— Но Вы упоминали свое дальнее родство с ним, — растерялась мадам де Шатийон.
— Да, — высокомерно вздернула накрашенные брови ее собеседница. — Роан, Монморанси... Ах, Вы же знаете, как тесно мы все связаны родством! И Вы ошибаетесь, насчет его провинциальности. Он просто не любит быть на виду, но, тем не менее, именно ему герцог де Бофор обязан своим спасением!
— Позвольте, так это тот дворянин, о котором тогда столько говорили? Он, кажется, хорошо известен при дворе...
— ...и с давних пор, — перебила довольная герцогиня де Шеврез. — Чуть не с детства, как я слышала.
— Но почему его никогда не видно? — пожала плечами мадам де Шатийон, все еще не до конца убежденная доводами собеседницы. — Или ему есть что скрывать?
Герцогиня де Шеврез так долго ждала этой минуты, что желала сполна насладиться каждой секундой, долей секунды!
Она глубоко вздохнула, расправила плечи, подняла подбородок и счастливо прикрыла глаза:
— Вероятно... Он порядочный человек, а я все таки замужем...
Герцогиня де Шатийон смотрела на нее во все глаза, до глубины души пораженная таким поведением мужчины:
— Тогда он впрямь потерял голову! Так беречь вашу тайну! Право слово, мне захотелось познакомиться с ним.
— Пожалуйста, — ответила мадам де Шеврез со спокойствием женщины, чья уверенность в любви и преданности к ней позволяет не переживать о возможной измене.
— Вы идете сегодня к герцогине де Гиз? Вы могли бы взять его с собой... хотя он не приглашен, и, возможно, не захочет погрешить против правил приличия...
Улыбка герцогини де Шеврез заставила мадам де Шатийон прервать свою речь и улыбнуться в ответ. Женщины обменялись понимающими взглядами: "Если бы вы знали, против скольких правил и приличий он уже погрешил ради меня!"
— Так значит, решено! Вы обязательно приведете его! Будет большой прием и мы замечательно проведем время!
Она еще что-то хотела добавить, но ее остановило появление нового лица. В комнату неслышно вошел человек, старавшийся держаться как можно незаметнее. Он подошел сзади к креслу герцогини де Шатийон и, наклонившись к ней, что-то прошептал. Затем протянул руку и быстро передал ей письмо, которое она поспешно прикрыла веером. Человек поклонился и так же неслышно и осторожно покинул комнату. Выходя он бросил внимательный взгляд на д'Артаньяна, все еще стоявшего у двери и полускрытого портьерой. Гасконец напустил на себя скучающий вид и зевнул. Незнакомец пожал плечами и с равнодушным видом прошел мимо.
Д'Артаньян его не знал, но по радостному виду мадам де Шатийон, по ее довольной улыбке он понял, что это были именно те вести, которых она ждала. Она пробежала глазами записку и быстро спрятала ее за корсаж, мурлыча что-то вроде: "Мур-мур, Немур".
Капитан понял, что дамы сейчас начнут прощаться и пока они не заметили его, он поспешил уйти.
Теперь он понимал смущение Коменжа и кусал усы при мысли, что мог услышать лейтенант.
Машинально он пошел в сторону Пале-Рояля, где все еще продолжался бал и его присутствие было бы нелишним, но на полпути он решительно тряхнул головой:
— Да черт с ним, с этим балом! Надо предупредить Атоса. Это же настоящая засада!
XVIII
Добраться до гостиницы, где квартировал Атос, было делом пяти минут, но гасконца не зря мучали нехорошие предчувствия — Атос отсутствовал.
Как сказал трактирный слуга, господина графа не было весь день. Только полчаса назад он вернулся, переоделся и снова ушел. Слуга решил, что граф куда-то зван, потому что оделся понаряднее и сказал не готовить ужина.
— Видно, там и поужинает. У господ-то получше стряпня, чем у нас. Не иначе на бал какой-нибудь, — заключил слуга.
Д'Артаньян заскрежетал зубами при слове "бал", но злиться было бесполезно. Подробностей слуга не знал.
Капитану было непонятно, как успела герцогиня так быстро предупредить Атоса, но поразмыслив, он решил, что нахалка планировала это гораздо раньше, а герцогиня де Шатийон, сама того не зная, подыграла.
Со стороны же создавалось впечатление, что граф по первому зову мадам де Шеврез готов мчаться куда угодно. Во всяком случае, именно так должна была подумать герцогиня де Шатийон и остальные дамы, увидев графа под ручку с любовницей.
Д'Артаньян, что бывало с ним крайне редко, был в нерешительности. Вся ситуация очень его смущала. Когда-то в юности, когда он делился с Атосом подробностями своей связи с миледи, он не видел ничего дурного в подобной откровенности. Их отношения с Атосом всегда были очень доверительны. Но сейчас они поменялись ролями, и гасконец не был уверен, что Атос жаждет хвалиться победами, как когда-то юный д'Артаньян.
С другой стороны, он не сомневался, что друг в серьезной опасности и просто наблюдать со стороны, как он беспечно идет в приготовленную ловушку, было не по-товарищески. Даже если речь шла о даме.
Д'Артаньян понимал, что если Атос отправился к герцогине де Гиз, то сегодня он уже не придет, но все же оставил записку с просьбой о немедленной встрече.
Идти в особняк де Люинь было бессмысленно — его просто не примут. Можно было попытаться перехватить Атоса у Гизов, но если мадам де Шеврез будет с ним, то не отпустит от себя ни на шаг и поговорить им все равно не дадут.
Капитан перебирал варианты, но с досадой был вынужден констатировать, что уже слишком поздно что-то предпринимать. Самое большее, что он мог сделать, это встретиться с Атосом завтра и рассказать все начистоту. Кто знает, может граф не успеет слишком себя скомпрометировать?
Но тут д'Артаньян вспоминал улыбку герцогини де Шеврез и начинал поминать черта — похоже, Атос попался.
Поколебавшись, д'Артаньян спустился к Сене и двинулся в сторону острова Сен-Луи. Там он перебрался на другой берег и, миновав Турнельскую набережную, направился к особняку Гизов.
Дворец, ярко освещенный и словно цепью, окруженный вереницей карет и носилок, был виден издалека.
Капитан замедлил шаг. Его одолевали сомнения.
Когда до парадной лестницы оставалось с полсотни шагов, он остановился:
"Нет. Что будет, то будет. Ни за какие золотые горы я не желаю быть свидетелем его унижения. По крайней мере, он будет уверен, что из нас этого никто не видел. А там... может он еще выкрутится? Свет быстро все забывает. Не женит же она его на себе насильно! Второй раз этого фокуса с ним никто не проделает. Не к ночи будь помянута, но миледи была более ловка, чем герцогиня. И... более красива... Надеюсь, с мадам де Шеврез Атос не станет церемониться. Какого черта! Она уже не в том возрасте, чтоб ставить мужчинам условия. Эх, Бражелон! Знали бы Вы, на что отец идет ради Вас!"
И, продолжая качать головой, он побрел вдоль Сены, чтоб по Новому мосту снова вернуться в Пале-Рояль.
Капитан был очень близок к истине — Атос действительно в этот момент выдерживал настоящую осаду. Только велась она не по военным, а по светским правилам. В отличие от боевых условий, открыто войны ему никто не объявлял, так что граф даже не сразу понял, что осада уже началась. Его беседа с герцогиней де Шеврез имела самый невинный вид и как раз тогда, когда д'Артаньян, сокрушаясь о коварстве женщин, вдыхал отвратительный мерзлый воздух на берегах Сены, граф наслаждался теплом и комфортом знакомого будуара в особняке де Люинь.
О том, что ему предстоит идти к герцогине де Гиз, он не имел никакого понятия, поскольку явился на заранее назначенную встречу обсудить текущие дела. Время и дату выбрала сама герцогиня, уверяя, что к этому моменту у нее точно будут новости.
Вообще-то Атос не был настолько слепо уверен в ее материнских чувствах, чтоб верить всему, что она говорит. Он давно хмурил брови, слушая ее бесконечные обещания, за которыми не следовало ровным счетом ничего. Однако он знал двор, и знал, что бывают случаи, когда одно удачное и вовремя сказанное слово разрешает самую запутанную проблему, особенно когда речь идет о вещах, о которых не попросишь открыто. Знал он и то, что такого случая можно дожидаться очень долго, но ждать надо неусыпно, потому что упущенное мгновение нельзя вернуть никакими усилиями.
Так что когда герцогиня уверяла его, что день и ночь ищет возможности, он сомневался в ней лишь наполовину и потому послушно явился на назначенную встречу.
Она порхала по будуару, чем-то очень довольная, и это показалось Атосу хорошим знаком.
Поболтав для приличия о том, о сём, она настояла, чтоб он разделил с ней легкую трапезу, уверяя, что это будет способствовать непринужденности атмосферы.
— Наедине мы уже можем себе позволить некоторую свободу от условностей? Не так ли? Я помню, Вы говорили, что разлюбили вино, но пара бокалов это же сущие пустяки!
Атос только пожал плечами.
В сущности, он не возражал против того, чтоб их встреча была менее официальной. Это давало ему свободу прямо ставить вопросы и требовать ответа на них.
Чтоб сделать приятное герцогине он пригубил вино и, не досаждая ей расспросами, спокойно дожидался, пока она насытится.
В будуаре, где хозяйка распорядилась накрыть стол, было тепло и приятно пахло. Герцогиня мило щебетала, вино было отличным, дневная активность вылилась в легкую усталость и Атос откинулся на спинку кресла, с удовольствием вытянув вперед гудящие от дневной беготни ноги. Пользуясь своим пребыванием в Париже, он занялся некоторыми хозяйственными вопросами, и день выдался очень хлопотным.
Он прекрасно видел, что герцогиня старается создать расслабляющую обстановку и поэтому усердно потчует его, но ее старания только забавляли графа. Она явно обманывалась на его счет, но он пока позволял ей пребывать в заблуждении.
Постепенно мадам де Шеврез от светской болтовни перешла к делу. Она ничего не говорила прямо, но из ее рассуждений выходило, что именно сегодня она надеется, наконец, серьезно продвинуться в их вопросе.
Конечно, об этом нельзя говорить наверняка, но скорее всего... во всяком случае ее уверили... не прямо, само собой, а через некоторых лиц... она очень на это рассчитывает, но персона, готовая им помочь, не желает огласки в таком щекотливом деле... однако же, они не могут и дальше действовать через посредников, так что личная встреча совершенно необходима... хотя бы для того, чтоб подтвердить твердость их намерений...— и так далее и до бесконечности.
Граф слушал эти оговорки и недомолвки со смутным чувством тревоги, а герцогиня все продолжала:
— Вы должны понимать, что это значит для меня... я замужняя дама... моя честь и репутация могут быть погублены... надо обставить все под видом случайности... нужный человек все поймет... но Вы должны быть рядом, может, с Вами захотят поговорить... а, возможно, будет довольно нашего появления вместе!
Последнюю фразу герцогиня выпалила, едва сдерживая волнение, и вопросительно уставилась на графа.
Атос прикрыл глаза и задумался, стараясь из этой словесной мишуры выудить действительно важные факты.
— Некто, к кому Вы обратились через третьих лиц, согласен поспособствовать Вашей встрече с королевой и согласен даже хлопотать за Вас при условии, что будет точно знать обстоятельства нашего дела? Иными словами, будет уверен, что родители де Бражелона оба, — он особо выделил голосом это слово, — оба хотят его легитимизации, так?
Герцогиня кивнула и улыбнулась:
— Вы пойдете со мной?
— Подождите, сударыня...
— То есть, "подождите"? — герцогиня как-то слишком бурно выразила свое негодование и Атоса снова кольнуло чувство тревоги.
— Я лишь желаю ясности, — сдержанно ответил он.
Герцогиня с обиженным видом пожала плечами, показывая, что ей как раз все ясно — он струсил и отказывается.
Атос правильно ее понял:
— Я не отказываюсь. Повторяю, я желаю ясности. Мы должны встретиться с этим лицом?
— Да, я же сказала — мы оба! Наше появление будет лучше всяких объяснений и, кому надо, все поймет.
— Каковы гарантии со стороны этого лица? Поймите, это не придирки, — добавил он, когда герцогиня страдальчески закусила губу, — но наше положение, и, прежде всего Ваше, требует осторожности. Или Вы уже безразличны к сохранению тайны материнства?
— Нет! — подскочила герцогиня. — Я такого не говорила.
— Вот видите! Довериться неизвестно кому, когда этот человек может использовать доверенную ему тайну во вред, пусть не со зла, а по легкомыслию или глупости! Вы же не желаете такого?
— Это надежный человек, — вынуждена была выдавить герцогиня.
— Кто он? — мягко поинтересовался граф.
Этот вопрос разозлил герцогиню:
— Кто? Вы желаете хранить свои тайны, но при этом беззастенчиво требуете чужих? Я же сказала — это надежный человек! Но он хочет держать свое влияние в секрете. Наше дело слишком деликатное, чтоб мы могли требовать каких-то гарантий. Мы можем только надеяться.
— Так ли сильно его влияние? Вдруг это пустые обещания?
— Если мы пойдем вдвоем...
— Чтоб не подвергать Вас такому испытанию, я могу сначала встретиться с ним сам...
— Мы должны быть вдвоем!
— Но, мне кажется, было бы разумней...
— Почему Вы не желаете идти со мной?
— Мне непонятна странная настойчивость этого лица в желании увидеть нас вместе.
"Если это, конечно, его настойчивость", — закончил Атос про себя.
— Что тут непонятного? Мы рядом, нас видят и уже ничего не нужно объяснять. Или Вы желаете еще и на словах похвалиться Вашей победой? — с обидой воскликнула герцогиня.
Атос посчитал, что обидел ее, и пересел к ней на диван, чтоб можно было взять герцогиню за руку:
— Друг мой, как Вы можете такое говорить. Простите меня, если я был излишне придирчив.
— Я старалась, рискуя своей репутацией, бледнела от намеков, краснела от нескромных взглядов, а Вы... Нет, сударь, — она решительно вырвала у него руку, — я не жалуюсь, я лишь сожалею, что мои хлопоты были так превратно истолкованы. Если хотите, можете идти. Я не держу Вас.
Атос со вздохом слегка обнял ее за талию и примирительно улыбнулся:
— Прошу Вас, не будем ссориться.
— Я старалась не для Вас.
— Я знаю и очень благодарен.
— Неужели после того, что я делала для виконта, Вы не можете сделать такой малости...
— ...могу...
— пойти сегодня на прием!
— Прием?
— Только близкие знакомые, никого постороннего! Мы просто покажемся вместе и все!
— Прием? — повторил Атос и нахмурился.
— А что?
— В такое время? Слишком поздно для приема. Разве что для бала.
— Ну, пусть будет бал, разве дело в этом?
— На балу не бывает "только близких знакомых".
Теперь Атос еще крепче обнял ее, но уже не для того, чтоб успокоить, а для того, чтоб не дать ей отвести взгляд:
— Куда Вы собирались меня вести?
— К герцогине де Гиз. Вы прекрасно знаете ее тетку, она тоже может быть там...
— Мадам де Вандом не ходит по балам, по ночам она спит.
— Боже мой, ну пусть не она, разве у Вас мало знакомых в свете?
— Как зовут человека, который обещал Вам помочь? Или его не существует?
— Как Вы можете!
— Итак?
— Это... это... герцог д'Эпернон!
Атос от удивления выпустил герцогиню, чем она немедленно воспользовалась, вскочив с места.
— Он очень предан королеве.
— Я знаю. Но, признаюсь честно, он один из последних, от кого я ждал бы бескорыстных услуг.
— Вы намекаете, что герцог действует из корысти?
— Это я должен спросить у Вас.
— Вы слишком разборчивы.
— Почему нам не встретиться с ним частным образом?
Герцогиня скроила презрительную мину и развела руками:
— Это же д'Эпернон! Вы собираетесь ему указывать?
И с ноткой угрозы добавила:
— В этом деле мы просители, не забывайте. Так что Вы решили?
Атос откинулся на спинку дивана и внимательно посмотрел на госпожу де Шеврез.
— Вы собирались идти так?
— Я мигом переоденусь! — расплылась в улыбке герцогиня и выдохнула с таким облегчением, что Атос удивленно поднял брови, но промолчал.
Она действительно оделась необычайно быстро, так как, уверенная в своей победе, приготовила платье заранее, а прическу ей сделали еще до прихода Атоса.
Она пыталась быть сдержанной, но радость рвалась наружу и она слишком много говорила, слишком громко смеялась и слишком сильно сжимала руку Атоса, сидевшего с ней рядом в карете. Чем оживленнее становилась герцогиня, тем холоднее держал себя Атос, но она уже ничего не замечала.
Когда карета подкатила к дворцу Гизов, оказалось, что подъехать к самому входу невозможно. Атос с герцогиней явились довольно поздно и все гости уже были в сборе.
Им пришлось пробираться между карет и герцогиня нетерпеливо оглядывалась по сторонам, вытягивая шею, но кроме лакеев и конюхов их никто не увидел.
У самых дверей их встретил дворецкий.
— Ее светлость герцогиня де Шеврез, — бросил ему Атос.
Дворецкий низко поклонился им обоим. Он узнал герцогиню и так, но ему понравилось, как держал себя граф. Своим поклоном он показал, что оценил церемонность гостя.
— Скажи, любезный, герцог д'Эпернон уже приехал?
— Нет, Ваша милость.
Дворецкий подумал секунду и потом доверительно добавил:
— Как я знаю, его нет в списке гостей.
— Благодарю.
Граф отступил назад и дворецкий широко распахнул двери перед герцогиней. В ответ на его вопросительный взгляд граф склонил голову:
— Я только сопровождал Ее светлость. Меня тоже нет в списке гостей. Всегда к Вашим услугам, мадам.
Герцогине он отвесил поклон по всем правилам и легко сбежал со ступеней. Он не обернулся, чтобы узнать, как восприняла его поступок герцогиня и, по правде говоря, его это совершенно не интересовало.
Атос выглядел веселым. Трудно только было сказать, чего больше было в этом веселье — радости или ярости.
В гостинице его ждал Гримо, которого он отослал, когда решил ехать вместе с герцогиней и записка от д'Артаньяна.
Гасконец не питал пристрастия к бумаге и обычно предпочитал послать слугу с парой слов, так что Атос поспешил вскрыть записку.
К его удивлению, всегда конкретный гасконец писал хоть и лаконично, но весьма невнятно. О сути дела не было ни слова, лишь настойчивые просьбы о немедленной встрече.
"Наверное, Мазарини куда-то посылает его, — решил Атос. — В письме он не может открыть подробностей".
Через открытое окно до него донесся приглушенный звук — где-то било полночь.
"Еще не поздно, Шарль должен быть в Пале-Рояле. Хотя кто знает, может он уже садится на коня? Надо поспешить. Я сам просил его в случае чего известить меня".
Атос не стал менять нарядного платья, в котором ходил к герцогине, а только плотнее закутался в плащ и приказал Гримо взять мушкет.
Через пятнадцать минут они уже подходили к Пале-Роялю.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
