|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Ксения Т.
— Рассказала, значит? — проговорила Люся.
— Да. — я задумчиво верчу в руках приглашение на свадьбу.
Моих гостей получится немного — мама, Люська с Димой, Фрол. Можно еще инженеров позвать, но тогда тихой свадьбы не получится. Тюхтяев даже не задумывался о таких мелочах, хорошо хоть сообразил пригласить графа. Оказывается, даже ему, в его солидном возрасте, нужно получать официальное согласие руководства на брак. Сценка, конечно, выдалась....
Пока мужчины удалились в кабинет, я чинно поздравляла с Пасхой графиню и детей. Интересно, они так подросли за эти четыре года. Подумать только, и я скоро смогу так же обнимать собственного ребенка. Того, которого пока еще и на свете нет.
На немой взгляд в гнилой угол Ольга восторженно поведала.
— Граф Шпренгтпортен отбыл в южные губернии. — с блаженной улыбкой она перекрестилась.
И я с удовольствием последовала его примеру.
— В здравии ли он? — осторожно уточнила, так и не решив, какому ответу порадуюсь больше.
Поджав губы, графиня Татищева расстроено кивнула. Хоть в одном вопросе у нас совершенное единодушие случилось.
Ольга уставилась на то многострадальное топазовое кольцо, которое я наконец сподобилась надеть.
— И Вы все еще собираетесь вступить в брак с...? — ошеломленно выдавила она.
Интересно все же, какое слово ты так и не решилась произнести?
— Вероятнее всего... — куда уж вероятнее.
Мы помялись, и не сговариваясь пошли подслушивать.
— ...ей сердце рвал, то ты умер, то не умер, но отпускаешь на все четыре стороны, ничего слышать не хотел, тебя же за ней пинками пришлось выгонять, а теперь? — грохочет граф.
Какая интересная история. А я вот не в курсе, как кто-то вообще может заставить Тюхтяева хоть что-то делать. И представить, что рара грозно высылает соратника в новгородские болота — выше моих сил.
— А теперь не отпущу. — и я против воли улыбаюсь и плачу.
Ольга тянет меня за рукав и уводит.
— Думаю, Николай Владимирович не сразу даст согласие на ваш брак. — заключает она. — А что, господин Тюхтяев предоставлял Вам свободу?
— Был не в себе. — я еще там, с ним.
— Не знаю, я бы воспользовалась этой возможностью. — протянула Ольга. Да, не стоит графу оказываться больным и немощным.
— Как полагаете, Ольга, наше объявление о помолвке все еще действительно? — я не перенесу вторую процедуру.
Она отвлеклась от своих невеселых размышлений и обдумала коллизию.
— Ну раз он оказался жив, то все обязательства никуда не денутся.
— Тогда повторять не будем. — умиротворенно заключаю я.
— Ксения! — пророкотало на весь дом.
С кроткой улыбкой появилась на пороге кабинета. Ольга уже распорядилась отправить прочих посетителей по домам. Мужчины же не выглядели больше добрыми приятелями, во всяком случае, граф точно.
— Да, рара.
— Это балаган уже какой-то. — бросил он в сторону. — Господин Тюхтяев попросил твоей руки. Снова.
— Стабильность — признак мастерства. — пробормотала себе под нос.
— ... И я благословляю вас обоих. — внезапно граф рассмеялся. Это очередной его трюк, а я уже переживать начала.
— Вы планируете свадьбу на лето? — уточнила Ольга, раскладывая надушенную бумагу. Она снова хотела всем этим заниматься.
— Нет. На Фомин день. — как же люблю я разрушать ореол спокойствия на этом светском челе.
Из ухоженных розовых пальчиков выпал карандаш.
— Как? — квакнула невдовствующая графиня Татищева.
— Мы помолвлены полтора года. За это время, конечно, разное случалось, но к чему откладывать? — и я теперь не та, что четыре года назад, успешно выдерживаю пристальные взгляды, недрогнувшей рукой беру чашку. — Вообще, дату он выбрал сам, священника нашел, платье осталось с прошлого раза, а все остальное — не важно.
— Но где? Как? — Ольга разве что крыльями не хлопает по куриному.
Сама хотела бы знать.
— К счастью, на этот раз Михаил Борисович сам занялся приготовлениями, и я могу расслабиться.
— Но, Ксения, он же мужчина, как он сможет? — она взывает к моему здравому смыслу, но тщеславие и раньше не было в приоритете, а теперь и подавно.
— Ну раз ему хочется, то пусть сделает по-своему. Зато в будущем это стает аргументом в пользу моего выбора. — да, этот полномасштабный план я обдумала еще накануне.
— Но это же свадьба. — она до слез расстроилась.
— Всего лишь на несколько часов. А жить потом намного дольше. — я учусь стратегии и тактике у лучших наставников.
— А с Федей что думаешь? — осторожно спросила Люся.
Мы примеряли подвенечное платьице. Оказалось, что оно до сих пор впору — облако светло-светло-кофейного атласа и валансьёнских кружев превращали невесту в большое каппучино. Грех жаловаться, в этот раз я куда увереннее в себе, чем в прошлый.
— Про него я вообще не думаю. У Феди своя жизнь. — сухо парировала я.
— У Феди — влюбленная в него маленькая девочка. А ты родишь ребенка, и спустя весьма непродолжительное время мы все рассмотрим, на кого из них он похож. Если ты ошиблась, то мало того, что разобьешь сердце своему Тюхтяеву, так еще и Федя тебя не простит. Никогда.
Мне можно не заводить собственную совесть, покуда есть на свете сестры.
— А если это ребенок Тюхтяева, то Федя будет просто счастлив? — в шахматах это называют цугцванг. И что тут возразишь?
Люська мнет шелковую юбку выкладывая непредусмотренные выкройкой складки на коленях.
— А Михаил Борисович? — она начинает, но мысль не договаривает.
— Уж поумнее нас с тобой обеих. И прекрасно все понимает. — ну я хочу на это надеяться. — Вот что ты от меня хочешь? — я смотрю на свою всерьез расстроенную родственницу.
— Поговори с ним. — она что, всхлипывает что ли? Ой, надворный советник, опять из-за тебя скандалы в моем доме.
— Уже наговорилась. Хватит. — я смяла неудачно подписанное приглашение и прицельно бросила в камин. Попала. — Люсь, даже если ты и права, это уже не играет роли. Я выхожу замуж за любимого человека. Любящего, кстати говоря. Он счастлив стать отцом. Что еще нужно?
— Мне Федю жалко. — негромко произнесла она. И на этот раз не в упрек.
— Он жив, здоров, при деле, в него влюблена юная девица, к которой он и сам неравнодушен, так что жалеть там нечего.
Все же то ли Ольга воспользовалась правом ночной кукушки, то ли еще кто поспособствовал, но в понедельник вечером Тюхтяев навестил мой дом в мрачном настроении.
— Ксения, возможно, стоит перенести наше венчание на неделю. — произнес он исследуя натертый воском пол.
— Как Вам будет угодно. — а мне это и вправду не критично.
— И мы могли бы устроить небольшое торжество. — очень осторожно начал, к чему бы.
— Конечно! Люся всегда мечтала устроить мою свадьбу наилучшим образом. — не стоит упоминать, что этот наилучший образ она придумала в пятнадцать, когда увлеклась готикой, и он включал в себя воронов вместо голубей, черную фату, полупрожаренное мясо на столе и фотосессию на кладбище.
Потрогал мой лоб.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Превосходно. — сегодня в меню добавила моченые яблоки с брусничным вареньем. — А что?
— За все время нашего знакомства Вы ни разу не были столь покладисты. — он с подозрением смотрел на меня.
— А я вообще очень трепетное и чуткое создание. — уставилась на него честными-пречестными глазами. Глядишь и не спросит у Мефодия про утренний моцион Лазорки.
— Откуда у меня предчувствие подвоха? -он избыточно проницателен все же.
Я только развела руками и быстренько сменила тему.
— Михаил Борисович, а Ваша сестра теперь успеет приехать, если отправить телеграмму. Возможно, ей будет интересно. — с энтузиазмом произнесла. С искренним.
Она, небось, только и мечтает рвануть через полстраны познакомиться с новой родственницей. Кстати, за все время воскрешения он ни разу о ней не упоминал. Странно, очень странно. И не приноси наше общение столько волнений. Озаботилась бы этим пораньше.
— Сестра? Настенька не очень любит поездки. — что-то тут не то.
— Но вряд ли у нее брат женится каждый год? — искренне удивилась я.
— Нет, конечно... — да он ни разу еще так не юлил.
— Стоп. Вы ей не рассказывали о том, что случилось, верно? — это же не правда. Верно, любовь моя?
Опустил глаза.
— Она не знает о взрыве? Не может быть: об этом писали в газетах. — протянула я, впервые оказавшись в нашей паре в роли дознавателя.
Старательно расправляет перчатку, и без того безукоризненно сидящую на протезе.
— Она знает о взрыве. — я чувствую, что почти нащупала разгадку. — Но не в курсе, что Вы выжили...
Снова молчит.
— Да что же Вы за человек-то такой!!! Ладно я, но она Вам сестра. Я бы Люське за такое все волосы вырвала. По одному. — продолжаю голосить,
Пятнами пошел по скулам. А губы, и до того сжатые в ниточку, стали еще менее заметны.
И я раньше возмущалась, что со мной так обошелся. Со случайной страстью... Тут родную сестру проигнорировали, куда уж бедовым авантюристкам. Приношу из кабинета перо, бумагу и конверт.
— Мы будем сидеть до тех пор, пока Вы не напишете ей. — строго заявляю, разом припомнив всю досаду, горечь и возмущение прошлого октября.
Долго в этот раз столовались. Он писал, зачеркивал, рвал.
— Обещайте, что отправите. — если вот так похлопать глазками, то точно согласится.
— Обещаю. — неохотно отзывается великовозрастный нашкодивший мальчишка.
— Будем надеяться, что я не овдовею через месяц. — шутки шутками, а я бы не простила.
С конной прогулки я возвращалась весьма воровато, спешившись еще на Прядильной улице и всем своим видом демонстрируя, что это просто моя левретка по пути немного подросла. Но Тюхтяев как покинул мой дом вчера, так и не планировал наведаться до обеда, о чем и сообщил в записке, присланной спозаранку.
В холле Демьян только попытался было что-то объяснить, но Лазорка неожиданно закапризничала и я вместо собственной курточки вложила ему в ладонь уздечку. В таком хорошем настроении еще поднималась все два этажа...
— Вас ожидают Их Сиятельство. — виновато глядя на собственные туфли произнес Мефодий у дверей кабинета и резко шмыгнул вниз. Странно, граф хоть и не склонен предупреждать о своих визитах, но чаще в гостиной задерживается.
— Николай Владимирович, как я рада Вас... — я действительно научилась радоваться всем и каждому...
Не каждому.
— Так радуйтесь же, сударыня, радуйтесь. А то нехорошо людей обманывать. — вот зря я не выкинула в прошлом году этот диванчик. Был же повод. Теперь точно сожгу.
Осторожно обошла графа Шпренгтпортена по большой дуге и уселась за стол. Так оно поспокойнее. Где-то в верхнем ящике еще и пистолет был, и неплохо было бы им сейчас воспользоваться. Как самым весомым аргументом в семейных дискуссиях.
— Чему обязана? — глупо сейчас припоминать вежливые формулировки. И так уже ясно, что не подружимся. А голова вон цела, даже синяков не осталось. Жалость-то какая.
— Да вот, думаю, в домашней обстановке Вы, сударыня, поприветливее будете. — он нарочито потянулся, устраиваясь поудобнее. — Сразу хочу предупредить, что руки более распускать Вам не стоит. Это Николя, Петруша да прочие приятели Ваши обременены странным убеждением, что женщина есть особа хрупкая и трепетная. Но не про Вас это, верно?
Холодно, с прищуром уставился на меня, и я вдруг поняла, что от него никто не спасет. Тюхтяев далеко, Мефодий ему почему-то тоже подчиняется беспрекословно. Да и раз рискнул сюда приехать, после такого-то расставания, значит неспроста.
— Я ж в гости с пустыми руками не хожу. — усмехнулся гад и полез за пазуху, откуда извлек наспех завернутую в подарочную бумагу тонкую коробку или книжку. Повертел в руках и бросил мне на стол.
Пакет не взорвался, оттуда не посыпались ядовитые змеи, но как-то обстановка не располагала к трепетному обмену дарами.
— Благодарю. — ответного жеста у меня что-то экспромтом не нашлось. Все же столько идей, и основная масса из них очень незаконные... — Не желаете ли выпить чего?
К моему небывалому удивлению, гость весьма охотно согласился. А ну как я его бы отравить решила? Мефодий, ренегат, лично разлил по рюмкам коньяк, который я лишь пригубила, а граф лихо опрокинул.
— Да Вы не стесняйтесь, открывайте. Я издалека это для Вас вез. — поощрительно выдал Шпренгтпортен.
Я чуть нахмурилась и начала осторожно разворачивать бумагу, скрывавшую, как оказалось, старую фотографию. На пожелтевшем куске картона изображены двое: тщедушный мужчина с рассеянным выражением лица и невнятными бакенбардами, в темном сюртуке, сидящий по-видимому, на веранде загородной усадьбы — раз опирается на перила характерной формы, а фоном его нервической позы служит рощица, и опирающаяся на его плечо молодая женщина. Тоже миниатюрная, если относительно стандартного венского стула судить, узколицая, светловолосая, с поджатыми губами бантиком, безвольным подбородком и незаретушированными тенями под близко посаженными глазками.
И как мне положено реагировать на это все? Я перевела взгляд на дарителя. А тот только хмыкнул.
— Что и требовалось доказать. — и столько злого торжества в голосе.
Пальцы сами переворачивают картон, и я несколько раз успеваю прочесть "Arkhangelskoe, Simb. prov., juin 24, 1892" прежде чем слышу издевательский смех.
— Видимо, неплохо Вас откормили Ваши ... благодетели, раз из этакой замухрышки совсем нового человечка вырастили всего за два года. — раздается неожиданно гулко.
Я уже перестала этого бояться. Все ближайшие родственники бедной утопленницы мадемуазель Нечаевой погребены в очень разных могилах и преимущественно под чужими именами. Эпизодического увлечения купца Калачева, равно как и ее сомнительных занятий и не вспомнит никто кроме моих саратовских клиенток, раз даже Тюхтяев не накопал этот компромат. А ведь интересовался, как показали некоторые расспросы. Не ожидала, что пять лет спустя так получится. И, главное, кто отрыл столь хлопотный аспект моей биографии?
— Да, легендарное затворничество в родительском имении имеет смысл лишь когда усадьба сгорела, верно? — продолжал глумиться Шпренгпортен.
— Как Вы можете такое говорить! Мой бедный батюшка безвременно погиб! — фальшиво загоревала я, промокая злые слезы. — Не стоит порочить его память.
Но этот трагизм работал до поры до времени, да и то не со всеми. Вот как раз сейчас лимит везения исчерпался и на пороге кабинета замаячил северный зверек семейства псовых.
— Да, и именем его пользоваться тоже не стоило бы, раз не хотели подобного исхода. — парировал мой собеседник.
Да будь проклята несдержанность его батюшки! Вообще грамотная контрацепция всем бы упростила жизнь.
— Меня зовут Ксения Татищева. Еще Николай Владимирович в свое время собирал на меня всевозможный компромат. — нельзя отбиваться и оправдываться, но что говорить-то?
— Чтобы Николя и сам в архивах пыль ворошил? А как Вы с его клевретом сторговались, я уже понял. — прищурился гад.
Мрачно взираю на него через столешницу, а сама пытаюсь придумать хоть что-нибудь, хоть что-то... И откуда только всплыла эта мерзкая фотка? Карточку удержать в руках не удалось — ладони вспотели и она вскользнула.
— Да Вы не переживайте, у меня и копии есть. Изрядно. — упивался своим триумфом гад. Не зря он отправился в путешествие, ой не зря.
Может просто помолчать? Ну кто он такой — да хрен его знает. Раз делами занимается тенисто-дипломатическими, то прямой юридической власти не имеет, но таким манером друзей завел всюду. Рискнет скандалом в фамильной резиденции и вытащит мой скелет из шкафа, или все же продолжит мне кишечник на вертел наворачивать в домашних интерьерах?
— Я уже выяснил, что Вы, сударыня, получаете крупные суммы от графа Николая Владимировича. Столь крупные, что это сложно объяснить простыми отступными надоевшей любовнице. — принял гость мое молчание за белый флаг поражения.
Да, я высасываю все соки из твоего братца, именно так. В твою облезлую голову даже войти не может, что это граф Татищев зарабатывает на мне. На моих знаниях, Люськиных учебниках фармакологии и кое-каких семейных воспоминаниях о дивном новом мире.
— Так может и не стоит объяснять наши с графом Николаем Владимировичем финансовые предприятия столь пошлыми и примитивными домыслами? — я постаралась быть небрежной и высокомерной. Но не смогла.
Мой собеседник чуть поджал и без того бритвенной толщины губы.
— Я потребую с Вас, сударыня, компенсировать все убытки, нанесенные семье моего крестника. — то есть денег хочешь. Вот прямо все брошу и начну по монетке собирать.
— Насколько мне известно, как раз при моем участии финансовые дела Вашего... Николая Владимировича весьма себе поправились. И если уж Вам захотелось бухгалтерские книги изучить, то внимательнее читать нужно было. — подсказывать не буду, но надо, надо перевести его интерес в любое место с моих документов.
— Если Вы считаете, что граф Татищев Вас сдавал напрокат и столь успешно это окупал, то весьма переоцениваете свои — он смерил взглядом и то, что возвышалось над зеленым сукном стола, и то, что я трусливо скрыла. — прелести.
Интересно, сколько денег мне могут выдать в банке сразу и куда можно с ними сбежать? С ними, прислугой, родственниками, Тюхтяевым... Вот так соберемся все и рванем в голубую даль. А я себе до сих пор внятного фальшивого паспорта не выправила. Ой, зря... Ну ничего, адресок помню, еще с тех пор, как маму с сестрой легализовала. И что, начну все еще раз. Где-нибудь подальше. Как хотела с самого начала в Новую Зеландию, так туда и поспешу. Лишь бы только подальше от этой двуногой мерзости.
Видимо, контролировать выражение лица я все еще не научилась
— Если надумали что-то из собственного репертуара, то зря. Случись что со мной, каторга Вам еще раем покажется. — оповестил меня дорогой гость.
А вот это решение с каждым мигом кажется только соблазнительнее. Ведь сколько ему — около пятидесяти. Невозможно поверить, что Тюхтяеву ровня. Этот — рухлядь древняя, но мой жених — еще весьма себе мужчина в самом расцвете сил. А сейчас продолжительность жизни так себе, да и судмедэкспертиза до Декстера не доросла. Люська точно подскажет, чем его поизящнее в страну вечной охоты отправить можно. По-моему, я начала рассматривать его с неуместной нежностью, как неразделанный свиной окорок, отчего гость впервые чуть потерял нить разговора.
— Так что Вы можете мне сказать? — вдруг перебросил он мне инициативу в разговоре.
Я пожала плечами.
— В юриспруденции работает понятие презумпции невиновности. Вам надо — Вы и доказывайте, что хотите. А всякие непонятнее фотографии интересны только историкам. И то, лет через сто. — я постаралась подумать о хорошем. Есть у меня в жизни хорошее. Сейчас, небось, в бумагах по уши.
— Да, основы права Вам знать небесполезно. Статью двести девяносто четвертую Уложения о наказаниях напомнить?
Я постаралась начать дышать поровнее, пусть и чувствовала удушье, но надо держаться, поплачем потом.
— Обязательно ознакомлюсь на досуге. У меня, как видите, неплохая библиотека. — я кивнула в сторону разросшейся за пару лет книжной коллекции. Благо разрослась она не в последнюю очередь благодаря Тюхтяеву, так что выглядела строго и официально.
— Так я освежу Вашу память. — оживился враг. — За использование подложных бумаг полагается лишение всех прав состояния и высылка в Сибирь на поселение. Это не так комфортно, как сей petite maison или даже дом провинциального небогатого купца. Сударыня бывала в Сибири?
Да, сушеная ты мумия, бывала. В прекрасном городе Новосибирске бывала, сногсшибательного величия которого ты не увидишь никогда. Его как раз пять лет как основали, и сейчас даже намека нет на столицу Сибири, но тебе не уразуметь.
— Но Вы же уже изучили мою биографию, так что в курсе. — наверняка уступаю, но что бы такое сказать, чтоб заткнуть ту сволочь?
— Ну как раз биографию-то я Вашу знаю не всю, но допустить, что покуда каторги не едали, могу. Личико покуда не каторжное, потом-то ту печать ни одним французским мылом не отмоете. — тонкие губы вытянулись в недобрую улыбку от уха до уха. — Сможете восполнить этот пробел в приключениях. Зажигательных греков не обещаю, но уж с русскими мужиками познакомитесь плотнее не бывает.
Этому бы в рекламе турагентств подрабатывать. Все лишняя копеечка в скудный дворянский бюджет бы шла. Чехов так уж голосит над уходящей Россией... Вот этому конкретному представителю я сама бы лично усадебку сожгла, предварительно заперев его на чердаке понадежнее.
И откуда у него нездоровое желание поддеть меня в интимном плане? Это же не просто оскорбительно, но и порядочному человеку неприемлемо. А все не унимается.
— Александр Георгиевич, а кто Вам дал право в чужом доме разговаривать со мной в подобном тоне? — сейчас стоит сконцентрироваться на руках и дыхании. Чтобы и то, и другое не дрожало. Это едва ли не труднее всего.
— Этот дом... — он огляделся. — построен на деньги моего крестника и его отца. Не обольщайтесь, Вашего тут только убытки.
А в подвале есть очень даже комфортная комнатка для подобных гостей. Скорее всего, без собак его даже и не найдут.
— Что-то у Вас и такого нет, раз продолжаете обременять Николая Владимировича. — это я крепко разозлилась, раз брякнула не подумав вовсе.
Мой собеседник вдруг пошел пятнами. Это что же, действительно и к старости собственным очагом не обзавелся? Ну надо же, экий космополит выискался. Вообще ничего не выиграла, но хоть какое-то мелочное удовлетворение получила.
— Людям Вашего толка чужды понятия дружеских связей. — да, куда уж нам. Но тема братства все же весьма и весьма болезненна у тебя. И это замечательно. Добром этот визит в любом случае не кончится, так что гульнем напоследок. Тюхтяев меня любую полюбит. Скорее всего. Да и мама из Громово не выгонит. Сбегу так, что этот козел долго не сыщет.
Иронично наклоняю голову, и вот сейчас он уже чувствует издевку. Но злоба быстро прячется за маску самоуверенности. Быстро, но я все равно заметила, так что не такой уж ты и броненосец.
— Вы настолько примитивны, что... — выдает тираду на французском, которую я понимаю с пятого на десятое. Все же пора, пора освежить знакомство с мадам Дюбуа.
Когда все непонятно, лучше продолжать угрюмо буравить его взглядом. Благо особых альтернатив у меня покуда и не просматривается.
— Ваше счастье, мадам, что нормы приличий... — пафосно начал он.
— А Вы что, в словаре и это словосочетание видели? — делано изумляюсь я. — Неужто до конца дочитали, да как несуразицу невиданную из памяти вычеркнули?
Зыркнул на меня и заткнулся. Все же придется его отравить. Точно, еще раз напрошусь в гости к графу и там сымпровизирую как-нибудь. В аду на меня все равно новый том уже, небось, пишут, трупом больше, трупом меньше, погоды не сделает.
— Ваша неуместная дерзость вульгарна. — холодно процедил гость.
— А Ваше поведение, да при эталонном классическом воспитании вообще намекает на прогрессирующее старческое слабоумие. Только такой диагноз позволит пропускать Ваши реплики мимо ушей. — не остаюсь я внакладе и жду следующего паса. С графом, все ж таки полегче было. Он какой-то понятный, нормальный. Тоже не особо радовался, но чести не ронял и приличия соблюдал. В основном.
— Мой крестник точно был не в себе, когда позволил затащить себя под венец. — ой, какая же ненависть-то. А ведь доселе у меня тут не случались несанкционированные злейшие враги.
— Ваш крестник, если бы кто-то всерьез исследовал данную проблему, сам очень туда рвался. — вот вообще детский сад, но молчать еще хуже.
— Заморочить голову юнцу для особы Вашего толка не составило труда, верно? — жестко ответили мне. Да что же это тут вообще твориться-то? — Особенно учитывая состояние его здоровья.
Черт, он что. Экстрасенс что ли? Откуда вообще знает хотя бы четверть от озвученного? Вот я не поверю, что
— И как удобно для Вас, что Петенька не сможет подтвердить или опровергнуть эти измышления. — да, я огрызаюсь, но куда еще деваться.
— Он не сможет, но Вы расплатитесь за все, что сделали сполна. — уверенно пообещали мне и замерли.
Так мы и сидели вдвоем, в комнате, которая оказалась куда просторнее и холоднее, чем я привыкла считать. До дверей не добежишь, и целая вечность отделяет меня от беззаботной жизни.
И так мы пикировались бесконечно долго. Часы болезненно замедлили ход, и я уже чувствовала, как взмокла и шемиза, и корсет над ней. Наряд становился омерзительно-липким, а ведь не так нужно одерживать победы в словесных баталиях. И вдруг отпустило меня. Вроде бы беременные обычно мнительны и переживают по пустякам, а мне вдруг стало настолько безразлично все...
— Вы, господин Шпренгтпортен, вообще зачем пришли-то? — прервала я очередной поток утонченных гадостей.
Будем откровенны с собой — покуда меня любит начальник отдела дознания Охранного департамента на каторге меня не дождутся. Чучелом или тушкой, но и граф отмажет от публичного скандала. Так что стращать-то этим непродуктивно, как бы не старался этот гад. Конечно, репутационные издержки окажутся весьма значительны, и есть шанс навеки покинуть сей славный городок, но, да и черт бы с ним. И вряд ли мой гость столь туп, что не понимает этого. Хотя он давненько тут не был, и изменившийся расклад сил может не принимать. А с таким характером ни друзей, ни искренних любовей не заведешь.
— Я? — ехидно переспросил враг. — Сувенир принес.
Ой, осточертели мне тут все с сувенирами. Один вот тоже все рвался подельников облагодетельствовать — до сих пор в психбольнице обретается.
— Благодарю за щедрость и внимание. — я тоже умею улыбаться крысой Шушарой. — Что-то еще?
Мумия озадаченно рассматривала мое поскучневшее чело.
— Пояснить хочу то, что в силу природной недалекости Вам, сударыня, невдомек. Вы теперь в моей власти. И судьба Ваша, и имя, и дом этот, и все прочее теперь принадлежит мне. — вкрадчиво начал граф. Вот если бы момент не упустил и прямо после фотографии начал, то сломалась бы.
Я только смотрю чуть исподлобья.
— Поэтому в Ваших же интересах быть более послушной.
Принимая молчание за поражение он на глазах вживался в роль Черного Властелина. Даже смешно немного. Вообще появилась какая-то азартная ярость, безумие в плохом смысле этого слова.
— Несмотря на Вашу вопиющую неотесанность, я мог бы рассмотреть возможность отсрочить неизбежную и бесславную развязку Ваших деяний. — нарочито небрежно уронил он.
Ой, кто это у нас такой щедрый. И что же потребуешь взамен от глупой женщины — мало-мальски вменяемая не согласиться совать голову в петлю, дабы ты кончиком трости мог поигрывать табуреткой.
Но придерживая совершенно неподобающие добропорядочной вдове мысли я лишь заискивающе взглянула на своего врага. И как же меня так угораздило-то? Вот вообще же ни разу ему дорогу не перешла. Есть, конечно, уже немалый список людей, кого я задела или обидела, но они или мертвы, или избыточно добросердечны. Но тут же нездоровое что-то.
— И что Вы потребуете взамен? Кстати, взамен чего именно? — зря я так. Скромнее бы надо, жалостливее.
— Взамен моего молчания о Вашем неказистом прошлом. — он сделал театральную паузу. — я ожидаю беспрекословного послушания.
Фантазер. Вот даже Николай Владимирович на такое ни разу не покушался.
— Ваше участие в предприятии, связанном с некими дипломатическими посланниками оказалось недостаточным, но кое-какие навыки Вы определенно там почерпнули. Вот и пришла пора их оттачивать. — он с легкой брезгливостью окинул меня взором.
Я и не сомневалась, что сам граф бы ни за что не подписался под такую бредовую авантюру, которая едва не стоила нам всем жизни, а кое-кому еще и некоторых моральных переживаний. Вот, значит, как оно все вышло. Братец попросил, наш papa вписался с воодушевлением, а что-то потом определенно пошло не так, ибо сушеный гад словно лимонами объелся. Репнина не учел, факт. И наш Татищев, как обычно, выкрутил что-то в свою сторону... Неужели ты сам на те бумаги виды имел? Ну нельзя же быть столь наивным в полтинник, так что или деменция подкралась незаметными шажками, либо было что-то такое, о чем мне не сообщали. Например, если эта скотина и впрямь имеет высокое происхождение, то захотелось ему выслужиться перед законнорожденной родней. Ну или отомстить за детские обиды и тяжелые подростковые комплексы. Как-то интересно у меня получается рассуждать о чужих делах, хладнокровно, логично, обдуманно. Что угодно, лишь бы не о своей ситуации.
— Вы вознамерились еще раз из меня наживку сделать? Так шутка, повторенная несколько раз, перестает казаться забавной. — попыталась пошутить я. Все же иногда общий смех сближает хоть как-то. Но, очевидно, не в этот раз.
— Наживку? — он рассмеялся, но на этот раз не зло. — Да Вы еще и самокритики не лишены?
— Лишена. Это так, остаточное явление. — предложение ожидаемое, но с чего бы ему меня так использовать, неужели попроще вариантов нет, кроме совершеннейшего мизантропа?
— А что шутить умеете, très bien, как раз это нам и понадобится. — он начал рассматривать меня с практическим интересом.
То есть шлюху-юмористку с правильным именем ищет что ли? Что-то неожиданное. Хотя, в случае с ди Больо, Царствие ему Небесное, именно так я и должна была себя вести. Странно, что групповушку не порекомендовали. Был бы этот гад в России, небось и режиссировал бы лично.
— Вам придётся изрядно постараться, чтобы очаровать одного достойного молодого человека, а после трагически покинуть его. Но он любит шутки, поэтому шансы у Вас есть. — разоткровенничался мой повелитель. Нет, он всерьез поверил, что я куплюсь на этот развод?
— Вряд ли смогу быть полезна в данном предприятии. — осторожно подобрала выражения я.
— Сударыня, Ваше мнение вообще меня не интересует. — отрезал мой собеседник.
— О том я уже догадалась. Только вот мой супруг, боюсь, не оценит подобного фортеля.
Смысл этой горделиво произнесенной реплики до Шпренгтпортена дошел не сразу.
— И давно ли Вы замужем? — скривил он мордочку.
Я с особым тщанием изучила часы.
— Через недельку сменю фамилию — и самая искренняя, солнечная улыбка. — Уж, извините, Вас не приглашаю. Таинство только для своих.
И снова пожалела, что не затащила Тюхтяева в громовскую часовенку. Там же были шансы размахивая потертой временем и событиями женской честью привлечь соблазнителя к ответу. Нетривиальный был бы исход, но сейчас хоть от притязаний этого гада избавилась.
— И кому же столь сомнительно повезло? — а ведь в корень зрит, жаба заморская.
— Господин Тюхтяев еще полтора года назад изволил сделать мне предложение. — да, это не Татищев с его династическим "оказала честь", но тоже неплохо прозвучало.
Как же ты проглядел такое событие. Вроде просек, что у нас с ним неформальные отношения, так что же, нельзя поверить, что порядочный человек после первого же поцелуя предложение сделал. Тут уж столько грязного белья вытащил, что кажется скоро начнешь график встреч с Федей зачитывать, а вот такую оказию пропустил. Ай-яй-яй, господин тайный советник, что-то форму-то подрастеряли в тихих Европах.
— Вы в своем уме? — голос не меняет громкость, но интонации такие, словно препаратор уже отложил пилу, снял верх моего черепа, а теперь скальпелем соскребает остатки мозга. — Это неприемлемо.
Вот у тебя не спросила.
— Повторяю еще раз. Возможно, в Вашем возрасте это уже необходимо: я выхожу замуж, и любые предложения Вы сможете адресовать моему супругу.
— Чем он Вас держит? Я мог бы помочь в обмен на Вашу преданность. — внезапно лицо мумии разгладилось, словно где-то там в уголке лежала маска живого человека и ее наконец нашли.
Держит он меня. Да, в здравом рассудке только его заботами и задерживаюсь. Меня ни раньше, ни столетием позже никто так не любил — а тебе это и в голову не приходит.
— Вряд ли это Вас касается. — холодно, как мне хочется надеяться, бросила я.
— Да неужто по своей воле собрались за этот обрубок замуж? Ну не смешите меня. Что, тоже что-то раскопал о Вашем прошлом? Небось до самого младенчества разрыл, да? Этот мог. — с невольным уважением отметил Шпренгтпортен.
Я молчу, пытаясь незаметно приоткрыть ящик стола. Да черт бы с ней. с каторгой. Если повезет с врачом и следователем, можно и суицидом все дело обставить.
— Вам хочется верить в свой успех, но Тюхтяев лишь примитивный служака. А Вы, по недоразумению Господнему, богатая наследница. Да и к Его Сиятельству лишний ключик. — Он полюбовался перстнем на правой руке. Это что, масонский что ли? — Все, что мужчине надобно, от Вас и проще получить можно, без венца.
Да достал ты меня уже со своей моралью.
— Вы не в его вкусе. Значит это расчет. — рассудительно заявил гость и откинулся поудобнее.
Конечно, расчет, Тюхтяев так все и задумал с самого начала. Трудным путем шел, долгим, но точно все рассчитал. Интересно, конечно, что у моего жениха за вкус, но уж в искренности-то сомневаться ты не заставишь, не позволю какой-то вобле приезжей отравить мое лучшее в жизни.
— Но это в любом случае не Ваше дело. — шаткая основа для больших надежд, но на безрыбье.
— Теперь у Вас нет своих дел. — осадил меня гость. — И этот цирк надо заканчивать. Откажите ему и дело с концом.
Да-да, уже шнурки отгладила и разбежалась.
— Нет. — ящик наконец подался и я с ужасом поняла, что привычного мне пистолета на месте нет. Да, стреляю я крайне редко и не шибко метко, но неужели он меня еще и обезоружил?
— Ну ладно, раз хочется скандала, то не Вы, а он сам разорвет помолвку... А в Вашей миссии оно и сгодится, жалостливее история будет. — он расцветал на ходу. Этот любое событие вывернет в свою пользу. Небось и во время Апокалипсиса начнет приторговывать местами с наилучшим видом.
Что-то на лице. видимо, отразило мои мысли лучше, чем любая многоэтажная конструкция.
— Если Вы полагаете, что смогли его очаровать настолько, что он пожертвует карьерой ради этого никчемного брака, то совершенно не разбираетесь в людях. — наставительно сообщил гад. — Господин Тюхтяев долго и трудно шел по служебной лестнице. Жил, можно сказать службой, и ни одна соблазнительная постель его от того не отвлекла. Что бы Вы там себе не надумали, исключением не станете.
Я чуть искоса взглянула на него. Раз столько всего успел нарыть, то вряд ли просмотрел историю чудесного воскрешения. И в первый выход мы с Тюхтяевым показались всем желающим и не желавшим такого парой, так что мог бы и выводы сделать. Хотя лучше бы я сейчас одна тонула.
— А если вдруг вообразили себе, что у вас там что-то особенное, то расплачиваться за Ваши просчеты может и он. — быстренько сменил пластинку гость.
Сука же, какая ты сука.
— Неужели полюбили его? — он пытливо скользил по моему лицу. — Надо же... Тогда и условия нашего соглашения меняются: любая Ваша ошибка будет стоить ему места и чести. За столько лет наследил он изрядно, и я лично позабочусь, чтобы его подвиги не были забыты. В наши дни и с его чина люди под суд идут, а в его нынешнем состоянии это вряд ли легко перенесется.
Да к черту всю эту конспирацию — я ныряю в ящик стола и нервно вытряхаю его содержимое на пол.
— Обронили что? — язвительно уточняет мой vis-a-vis, и из ладони медленно высыпает на пол пули. Одна, другая, третья... — Это первая ошибка.
И плавно развернувшись двинулся на выход.
— Я сообщу о следующей встрече. А Вы пока поразмышляйте на досуге, ежели Ваш жалкий мозг на то способности имеет. — шаги добрались до лестниц и там послышался стук — мой маленький револьвер пересчитал ступеньки и приземлился где-то до обидного далеко.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
