Глава А. Неправильный попаданец

Глава А. Неправильный попаданец

Вот говорят — предчувствие, предчувствие... Да ерунда это все, не было у меня никакого предчувствия!

Были просто чуть влажная от недавно прошедшего дождя трасса, поздний сентябрьский вечер и почти двести километров до дома, где меня ждали. Обычно я довольно осторожный водитель, но дорога была почти пуста, время приближалось к половине двенадцатого, и я гнал во всю мочь, на хороших участках разгоняя свою "Мазду" до ста тридцати.

Небо было затянуто тучами, лучи фар выхватывали из мрака только небольшое овальное световое пятно, и я слишком поздно заметил внезапно возникшую впереди темную массу. Большой грузовик с прицепом то ли выехал откуда-то сбоку и заглох, то ли решил развернуться, но он загородил почти всю дорогу своей тушей.

В такие мгновения мозг начинает работать словно компьютер. Затормозить я не успею. Единственный шанс — это проскочить в узкий промежуток между обочиной и краем прицепа. Я изо всех сил выкрутил руль, машина вильнула, темная масса оказалась совсем рядом, и я как-то отстраненно увидел, что мне не хватает каких-то полуметра.

Потом должен был быть удар, но я его не почувствовал.

Очнулся я от того, что кто-то шлепнул меня по щеке.

— Константин, как ты?! С тобой все в порядке?! — услышал я чей-то взволнованный голос.

— Almost (почти), — с трудом ответил я по-английски, потому что заданные мне вопросы прозвучали именно на этом языке, и поднял веки.

Передо мной стоял и заглядывал мне в глаза Профессор Селезнев из "Тайны третьей планеты". Нет, естественно, нормальный человек не может выглядеть, как персонаж из мультика, но он ассоциировался у меня именно с Селезневым. Такое же вытянутое, угловатое лицо с выступающим острым подбородком, длинные черные волосы, нависающие надо лбом, большой нос и, главное, огромные квадратные очки.

"Марк?" — вдруг промелькнуло у меня в мозгу.

Откуда-то я знал этого странного человека. Его звали Марк Брайтон, он был американцем, и он был моим начальником.

Каким еще начальником?! Но додумать я не успел, потому что Марк, увидев, что я пришел в себя, развил бурную деятельность.

— Как ты себя чувствуешь, Константин?! — воскликнул он. — Сиди, не двигайся, я сейчас попытаюсь открыть твою капсулу?

Какую еще капсулу?! Я ничего, совершенно ничего не понимал. Но тут, похоже, что-то снова щелкнуло у меня в мозгу, и я как-то рывком осознал, где я, и что со мной произошло.

Я сидел внутри большого вытянутого яйца длиной порядка двух метров. Нижняя половинка яйца была сплошной, внутри нее находилось удобное кресло-ложемент, в котором я сидел, пристегнутый крест-накрест широкими ремнями. Верхняя представляла собой редкое переплетение плавно изогнутых металлических прутков, покрытых белой глянцевой краской, — что-то наподобие ажурного кружева садовой беседки. Впереди, там, где должен был быть руль, была клавиатура, напоминающая компьютерную, и небольшой экран — примерно такой, как у электронной книги. Экран был темным, и вообще вся передняя часть капсулы напоминала яйцо всмятку. Это я, оказывается, вмазался прямо в стену.

Так, а откуда это я вылетел? Я оглянулся, насколько позволяли ремни, и увидел за своей спиной странную конструкцию, напоминающую очень хитро вывернутые американские горки. Занимали они место почти до потолка в весьма немаленьком зале размером с хороший крытый стадион. Где-то на краю этой конструкции я заметил бессильно качающийся лопнувший рельс. Надо понимать, там должен был быть поворот, а я слетел с этого рельса и полетел сизым голубем... прямо в стенку.

Тут я скосил глаза вправо, и мне конкретно поплохело. Вплотную к тому месту, где завершился мой недолгий полет, к стене была прикреплена некая металлоконструкция с торчащими штырями. Отклонись я в сторону всего на полметра, и нанизался бы на эти штыри, как жук на булавку.

Марк к тому времени справился с запорами и сделал какое-то движение, от которого капсула разошлась, словно раковина, на две половинки.

— Константин, попробуй вылезти! Как твои ноги?!

Какой-такой Константин?! Меня ведь зовут совсем не так! И как я вообще здесь оказался?! Я вдруг вспомнил несущуюся в ночи "Мазду" и внезапно выросший на пути грузовик и ощутил какую-то неприятную слабость.

"Константин Васильевич Пашкевич, 32 года, 2185 года рождения, русский, уроженец города Одессы, не женат, детей нет. Пилот космического корабля "Одиссей" — новая порция информации буквально вдавила меня в кресло.

Вы что, хотите сказать, что я попал в будущее?!... Сегодня 19 сентября 2217 года, воскресенье, половина шестого вечера, услужливо подсказал мне кто-то внутри.

В ужасе я поднес руки к лицу и вдруг обмер. Это были не мои руки! На тыльной стороне среднего и указательного пальцев правой руки у меня был тонкий шрам — память о том, как я в детстве рассадил их о колючую проволоку. На этих пальцах не было никакого шрама, и вообще, они были длиннее, тоньше и как-то ухоженнее моих.

Еще один взгляд на себя. Я одет во что-то, напоминающее дорогой спортивный костюм, мягкий и совершенно не стесняющий движения, из гладкой, приятной на ощупь, материи. Цвет — светло-синий с серыми вставками. На голове — шлем, похожий, наверное, на велосипедный.

Тут сеанс самопознания пришлось прервать, потому что Марк, не дождавшись от меня никакой реакции, начал сам вытягивать меня из кресла. И не только он один — откуда-то набежала целая толпа народа в таких же, как у меня костюмах, только разных цветов. Естественно, я всех их знал. Ведь они были моим экипажем.

Наконец, мною завладел высокий кучерявый блондин, похожий то ли на футболиста Руди Фёллера, то ли на немецкого актера Томаса Готтшалька. По-настоящему его звали Мартин Нидермайер, и он был врач.

Мартин, разогнав всех в стороны с помощью нескольких смачных фраз на баварском диалекте (кто-то изнутри подсказал мне: не просто на баварском, а на нижнебаварском), быстро осмотрел застывшего в ступоре меня и под триумфальные крики всех собравшихся сообщил, что я ничего себе не сломал и не вывихнул, а сотрясение мозга у меня если и есть, то очень легкое. После этого херр Нидермайер как доктор прописал мне покой и — в качестве противошокового — выходной день, свободный от тренировок.

— Только смотри, Константин, узнаю, что ты опять ночь просидишь за виртом, приду и включу дримстер на весь день! — под конец было сказано мне наставительным тоном, с покачиванием пальцем перед носом.

— Мартин, все будет ин орднунг, — выдавил я из себя. — Дайте мне хотя бы на себя посмотреть!

Мои ноги явно знали больше головы. Без всяких блужданий они привели меня в небольшую комнатку, в которой можно было безошибочно узнать местный санузел. Там были обычная на вид белая фаянсовая раковина, кран из нержавейки с рычажком и какие-то хитрые устройства на стенах. Впрочем, в тот момент я ими совершенно не интересовался. Все мое внимание поглотило большое прямоугольное зеркало над умывальником.

И здесь последние иллюзии и надежды окончательно покинули меня. Из зеркала на меня смотрело совершенно чужое лицо. Молодое и довольно симпатичное — здешний я напоминал тридцатилетнего Александра Абдулова времен "Чародеев", только с более короткой стрижкой, но совершенно не мое.

Стоя перед зеркалом и держась руками за умывальник, я попытался мысленно связаться с тем, кто находился у меня внутри, — по-видимому, настоящим Константином, и вдруг на меня обрушилась настоящая лавина информации. Это было очень странное ощущение: я вспоминал тысячи событий, которые со мной никогда не происходили, и людей, которых я никогда не видел, а также узнавал много того, чего не знал и не мог знать раньше. Передо мной проходила вся жизнь моего альтер-эго, Константина Пашкевича тридцати двух лет от роду, жителя двадцать третьего века!

— Эй, Костья! — послышался от двери чей-то знакомый голос. — У тебя точно все в порядке? Ты бы домой пошел, а?

Эрик Болас, инженер-двигателист, американец. Невысокий, довольно плотный, жгуче черноволосый и густо чернобровый.

Боже, какие заботливые у меня коллеги!

— Да, я в порядке, спасибо! — устало сказал я. — Конечно, я сейчас пойду.

Выйдя из зала, я, не торопясь, пошлепал по коридору с окрашенными в серо-голубой цвет стенами и полом, покрытым чем-то вроде темно-серого ковролина. Память Константина услужливо подсказывала мне, куда идти.

Коридор, еще коридор, пара пролетов лестницы, и вот я выхожу на верхний уровень двухъярусной стеклянной галереи, протянутой по широкой дуге между двумя большими зданиями. Внутри нее перекрещивались изящные металлические конструкции, делая ее похожей на пешеходный мост возле Киевского вокзала в Москве.

Пожалуй, лишним было говорить, что я сразу же прилип к стеклу. Одно дело помнить чужой памятью, а совсем другое — увидеть собственными глазами. Оба здания — и то, из которого выходила галерея, и то, куда лежал мой путь, — походили на горки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый последующий этаж был чуть меньше предыдущего и находился немного под углом к нему, образовывая террасу, засаженную зеленью с россыпями разноцветных цветочков. Сходство с бутербродами усиливалось тем, что оба здания в плане представляли собой вытянутые и немного изогнутые овалы, без каких-либо прямых линий.

Здания были не очень высокими, всего по восемь этажей, а верхний ярус галереи находился на уровне четвертого. Под собой я видел обширный парк. За начавшими желтеть деревьями (обычные березы, клены, ясени и так далее) виднелись верхние этажи далеких высотных зданий со стеклянными фасадами и криволинейными поверхностями.

С вогнутой стороны галереи я видел широкую площадку у входа в жилой корпус, куда мне было и надо. На стоянке, среди ярких цветочных клумб и аккуратно постриженных кустов, двумя ровными рядами стояли автомобили, в которых, на первый взгляд, не было ничего особенно фантастического. Примерно половину из них составляли крошечные машинки наподобие "Смартов". Остальные были покрупнее и выглядели как современные кроссоверы либо напоминали угловатые "Пежо Партнер" или "Рено Кангу", была и парочка минивэнов, похожих на "фольксвагеновские" Multivan. Цвета были, как правило, выдержаны в черно-бело-серой гамме, но среди двух десятков машин были также вишневые, темно-синие и одна в темно-зеленый металлик.

Внезапно темно-зеленый кроссовер, стоявший крайним в переднем ряду, мягко стронулся с места и покатил куда-то к выходу, где за деревьями исчезала дорожка, окаймленная узкими полосками тротуара. Как я "вспомнил", этим автомобилям не нужны были водители. Они управлялись автоматически и ориентировались на местности по системе геолокации.

В корпус входили и выходили люди. Кто-то приехал на компактной версии "Сегвэя" и, за несколько секунд превратив его в небольшой круглый предмет величиной с пылесос, понес внутрь, но из-за дальности расстояния я не мог различить деталей. Поняв, что все равно ничего не разгляжу, я обратил внимание на проходившую под галереей дорожку с гладким серым покрытием. По ней шел молодой мужчина в обычной бежевой куртке и темных брюках, но в огромных очках на пол-лица — таких же, как у Марка, только с овальными стеклами. Ах, да! Это же никакие не очки, а инфор — местный аналог телевидения, радио и новостийного Интернета.

Некоторое время я разглядывал прохожего, но вдруг из-под галереи навстречу нему выкатился странный серебристый предмет, напоминающий робота R2-D2 из "Звездных войн", но с расширенной раструбом нижней частью. Этот робот спокойно разминулся с прохожим, не обратившим на него никакого внимания, покатил дальше и скоро исчез за деревьями. За ним осталась чистая дорожка, с которой как пылесосом были сметены все опавшие листья.

Пожалуй, именно этот автоматический уборщик окончательно убедил меня, что я нахожусь в двадцать третьем веке, а родной мне мир остался где-то в дали прошедших времен. И вот тогда меня скрутило по-настоящему. Забравшись в какой-то закуток сбоку от лестницы, я глухо взвыл, стиснув в зубах рукав, чтобы не зарыдать в голос, как мальчишка. Неведомая сила не просто спасла меня от неминуемой смерти, перенесла на двести лет вперед и забросила в голову совершенно другого человека. В один миг она лишила меня всего — моего привычного мира, друзей, работы, семьи...

Господи! Жена, малыши, отец! Они остались там, в прошлом! Для них я умер — нет, это они прожили свою жизнь и умерли сто с лишним лет тому назад! Во всем этом мире нет ни одного человека, который помнил бы меня прежнего. Да что говорить, здесь давно нет в живых даже внуков моих современников!

Как же они остались там, без меня?! Моему старшему было только шесть, я не увидел даже, как он в первый раз пошел в школу! Жена, с которой мы прожили вместе семь с половиной лет и по-прежнему продолжали страстно любить друг друга! А отец!? Он ведь только-только отошел после того, как не стало мамы... Он не переживет, если погибну и я!...

Слезы так и хлынули из меня градом. Как хорошо, что сегодня выходной день, во всем огромном здании почти никого нет, и меня никто не видит. Страдания, горе, невыносимое чувство необратимой потери охватили меня. Я не мог найти себе места, не зная, что произошло с ними без меня.

"Ты можешь узнать", — вдруг сказал внутри меня кто-то невидимый.

Я оттянул рукав, открыв широкий браслет из тускло-серых металлических квадратиков. Памятью Константина я знал, что это не украшение, а вирт (очевидно, от слова "виртуальный") — устройство, объединяющее в себе компьютер, мобильный телефон, органайзер, электронный кошелек, диагностический аппарат, часы и еще невесть что.

Действуя привычно и уверенно, я открыл крышку и нажал на пару небольших кнопок. Передо мной раскрылся виртуальный ноутбук с вполне знакомой на вид клавиатурой, обогатившейся только несколькими новыми клавишами. Используя указательный палец правой руки в качестве мышки, я зашел в местный аналог Интернета. Так, надо сосредоточиться. Мне нужен сайт WorldNetHistory — там есть подробная биографическая информация обо всех, кто оставил хоть какой-то след в истории Всемирной Сети за два с лишним века ее существования. В той жизни я был журналистом, публиковался на доброй дюжине сайтов. Значит, там должны быть данные и обо мне, и о моей семье.

Глубоко вздохнув, словно перед нырянием, я набрал в строке поисковика собственное имя, дату и место рождения. И буквально через пару секунд получил ответ.

Этого... Этого не может быть! Я что, не умер тогда?! И прожил... раз, два... восемьдесят восемь лет?! Или это ошибка, как у Привалова из "Понедельника", который согласно Книге Судеб умер в 1611 году? Сжав зубы, я щелкнул пальцем... то есть, виртуальной мышкой по ссылке.

То, что я прочитал, погрузило меня в величайшую задумчивость. На этом ресурсе мне была посвящена довольно объемная статья. Первые абзацы не содержали ничего нового — хорошо известные мне факты моей личной биографии, причем, с несколькими ошибками. Но затем начинались чудеса. Оказывается, я стал одним из лидеров и идеологов так называемого Солидаристского движения, которое в середине 10-х оформилось в политическую партию, а в начале 20-х взяло власть в Украине, России и, как говорится, далее везде.

Щелкнув по ссылке, я вызвал на виртуальный экран информацию о солидаристах. Как я и предполагал, они не имели ничего общего ни с белоленточными, ни с оранжевыми, ни с прочими цветными оппозициями, но были не слишком близки и националистам-почвенникам. Скорее, имперцы, государственники-интернационалисты, беспощадно боровшиеся с коррупцией и прочей уголовщиной, развивавшие промышленность, науку, технику, образование и создавшие Евразийский Союз — что-то типа улучшенной и расширенной версии СССР. Кстати, этот Союз благополучно существовал и в XXIII веке, а Константин был его гражданином.

Вернувшись обратно к биографии, я прочитал, что после образования Евразийского Союза я занимал ряд ответственных постов, связанных, в основном, с информационной политикой. Автор множества статей и нескольких книг. В общем, известная и уважаемая персона.

Оторвавшись от чтения, я вытер нашедшейся в кармане салфеткой вспотевший лоб и начал размышлять. Похоже, версию о простом перемещении меня в будущее надо было откорректировать. Судя по всему, погибнуть должны были мы оба: я — налетев на грузовик, а Константин — напоровшись на эти проклятые штыри. Но некая сила не только спасла нас от преждевременной смерти, но и поменяла нас местами!

Тогда все логично. Если Константин, как и я, получил в свое распоряжение всю мою память и мои навыки, он вполне мог устроить нечто подобное. Связи в политических кругах у меня были. Я руководил небольшой группой авторов-фрилансеров; мы готовили материалы для корпоративных изданий и веб-сайтов, а с лета активно занялись кампанией по выборам в Верховную Раду. И в ту проклятую поездку, которая закончилась для меня грузовиком, я как раз встречался с клиентами, для которых мы делали предвыборную газету.

Константин, насколько я помнил нашей общей памятью, интересовался историей конца двадцатого — первой половины двадцать первого века, причем, на весьма серьезном уровне. С его послезнанием ничего не стоило подключиться к зарождающемуся движению. Людей, разделявших взгляды солидаристов, и в мое время более чем хватало, им недоставало только лидеров, чтобы во весь голос заявить о себе. Вот лидеры, очевидно, и нашлись...

Я снова вернулся к тексту. Итак, если Константин занял мое место, моя семья не пострадала. С моей женой он прожил в мире и согласии до конца жизни. Дети — кстати, не двое, а трое (это молодец, Костя, постарался; я бы на третьего не решился) — все выросли достойными людьми, жили долго и, как я очень надеялся, счастливо.

Свернув вирт, я несколько минут просто сидел на полу, тупо уставившись в стену. Как ни странно, я испытывал огромное облегчение. Да, своих родных я потерял, но, по крайней мере, я знал, что с ними было все благополучно, и мог больше не беспокоиться за их судьбу. Теперь можно было подумать и о себе.

Не, ну попал я, конечно, знатно! Фантастика всегда была моим любимым жанром, а в последние годы к ней добавилась еще и альтернативная история. В бумаге и в Интернете я прочитал десятки книг про попаданцев, которые проваливались в прошлое, в альтернативные миры, в фэнтези, даже в книги и аниме-сериалы по одиночке, группами и целыми государствами. Пожалуй, я и сам не ударил бы в грязь лицом, если бы оказался хоть накануне русско-японской войны, хоть перед Великой Отечественной, хоть в начале 80-тых...

Только я, блин, какой-то неправильный попаданец или, скорее, вселенец! Попал не в прошлое, а в будущее, каких-то супер-пупер-знаний не имею, магией (я попытался силой мысли поджечь салфетку или хотя бы поднять ее в воздух), вроде бы, не владею. И вообще, это нечестно! Ведь всем известно, что попаданцами бывают, как правило, военные, технари-изобретатели, студенты или всякие аутсайдеры... э-э-э... люди, не нашедшие себя в обычной жизни. Но я ни к какой из этих групп не относился! У меня там была профессия, в которой я достиг немалых высот и рассчитывал достичь еще больших. У меня было свое дело, люди, за которых я был в ответе... Мне было, что терять, и будь у меня возможность выбора, я бы никогда не стал бросать свой собственный мир, чтобы начинать с нуля в каком-то другом.

Впрочем, те шутники, что забросили меня на двести лет вперед, таки сделали мне роскошный подарок. Ведь Константин, то есть, теперь я сам, был здесь не кем-нибудь, а космическим пилотом! И не просто пилотом, а участником Первой Звездной экспедиции, которая должна была стартовать меньше, чем через полтора месяца!

Многие дети моего поколения мечтали стать космонавтами. Мечтал полететь в космос и я, только эти мечты приняли у меня очень уж конкретный характер. Насколько помню, я буквально бредил космосом с восьми или девяти лет. Знал, куда и как летали все наши "Луны", "Венеры" и "Марсы", а также американские "Маринеры", "Сёрвейеры" и "Лунар-Орбитеры". До сих пор могу назвать на память первую двадцатку советских космонавтов, вплоть до экипажа Волкова, Горбатко и Филипченко, летавших на "Союзе-7", и Шаталова с Елисеевым на "Союзе-8". Все родственники знали, что лучший для меня подарок — это книги о космосе или конструкторы, из которых я делал космические корабли.

В школе я старательно штудировал математику и физику — до областных олимпиад доходил. Занимался в секциях легкой атлетики и гимнастики, чтобы быть сильным, быстрым и ловким. Ходил в авиамодельный кружок во Дворце пионеров. Я уже точно знал, что после школы поступлю в МАИ или "Бауманку" (куда именно, я еще не решил), выучусь на конструктора космических кораблей, а потом полечу на одном из них к Луне или Марсу.

Все это неожиданно и страшно оборвалось одним августовским вечером, незадолго до того, как я должен был пойти в девятый класс. Мы возвращались с дядиной дачи, когда на одном перекрестке нам наперерез внезапно понесся на красный свет какой-то пьяный придурок. Надеюсь, этот козел до сих пор горит в аду! Ведь он же мечту мою убил, сволочь! Дядя, сидевший за рулем, сделал все, чтобы уйти от столкновения, но избежать его так и не удалось. И больше всех досталось мне.

Ногу мне врачи собирали потом по кусочкам. Сделали они это, кстати, мастерски: я мог не только ходить, не хромая, но даже немного бегать, а до сорока лет почти и не вспоминал об этом инциденте. Но было ясно, что с такой ногой в космос я не полечу. Меня даже в армию не взяли.

Разочарование было настолько острым, что я забросил свои космические увлечения, а после школы поступил на экономический. Почему туда?! Да потому что перестройка началась! "Авансы и долги", "Либо сила, либо рубль" — ощущение перемен, новизны, тайных запретных знаний увлекло меня, как и многих остальных. К тому же, я всегда был активным пионером и комсомольцем и живо интересовался всем, что происходит вокруг.

На семейном совете обсуждались возможности поступления в институт Плеханова в Москве или в наш одесский "Нархоз", но я поехал в Киев, там у нас жили родственники. Институт я закончил в 1992 году. Большинство моих однокурсников распределили в различные министерства незалежной Украины, но зарплаты там были тогда крохотными, а рассчитывать на помощь родственников я не мог, да и не хотел. Вот и пошел на вольные хлеба. Одно время пытался заниматься бизнесом, но быстро понял: не мое. Хватило одного крупного кидка со стороны, казалось бы, надежного партнера и неудавшейся попытки жестко скачать долг с облажавшегося компаньона.

Стечение обстоятельств привело меня в журналистику. Писать я умел неплохо, экономические и технические знания помогали мне разбираться во многих темах, организаторские способности тоже имелись, так что на этом поприще я достиг определенных высот. Конечно, все эти годы я продолжал интересоваться космосом, но только как сторонний наблюдатель. Старая детская мечта, казалось, была давно забыта и похоронена. Но, оказывается, она только спала, а здесь, в двадцать третьем веке, проснулась вновь!

Сосредоточившись, я попытался собрать в один блок всю информацию, которую мне услужливо предоставила заимствованная память.

Звезда Хара, она же бета Гончих Псов. Расстояние — 27,4 световых года, спектральный класс G0V. Как одна из ближайших звезд солнечного типа, еще в мое время она считалась одной из наиболее перспективных на обнаружение внеземной жизни. В середине двадцать первого века было установлено, что эта звезда с большой степенью вероятности обладает планетами земного типа.

Тридцать с небольшим лет назад, то есть, незадолго до рождения Константина, ученые уловили радиоизлучение, идущее от Хары, — слабое, но практически точно соответствующее тому, которое излучала Земля в начале двадцатого века. Эта новость немедленно облетела весь мир. Ученые были очень осторожны, но вскоре уже почти никто не сомневался, что всего в 27 световых годах от Солнечной системы нашлись братья по разуму. Излучение со временем нарастало, что весьма сложно было объяснить естественными причинами, но зато очень хорошо укладывалось в гипотезу о постепенном развитии радиосвязи на обитаемой планете Хары.

Осталось только решить вопрос о том, как преодолеть космическую бездну шириной почти в 260 триллионов километров, но тут, как по заказу, на него нашелся ответ!

Одним из следствий общей теории взаимодействий или, как ее популярно называли, Теории Мироздания, впервые сформулированной в 40-е годы XXI века, была возможность суперпрыжков — мгновенного перенесения в пространстве тела, разогнанного до скорости не меньше половины световой, и получившего мощный направленный импульс. На протяжении более ста лет эта возможность считалась чисто умозрительной, но как раз в 80-е годы XXII века были изобретены гравитационные двигатели, теоретически способные обеспечить космическому кораблю и нужную скорость, и нужный толчок.

Когда Константин пошел в школу, начались испытания первых космолетов, оснащенных экспериментальными гравитационными двигателями. Когда он ее заканчивал, были получены результаты, недвусмысленно показывающие, что суперпрыжок возможен, а его дальностью можно управлять. Беспилотный корабль, за бесконечно малое время преодолевший дистанцию в половину светового года, подал сигнал об успешном завершении перехода, и этот сигнал был услышан земными приемниками.

Константин был слишком молод, чтобы записаться добровольцем в первую группу испытателей — безумно смелых людей, рискнувших жизнью, чтобы открыть человечеству звезды. Шесть человек провели четыре года в тесной камере первого в истории звездного корабля, совершившего прыжок на один световой год, и вернулись домой, чтобы получить всемирную славу первопроходцев... и курс лечения от космической радиации.

К тому времени Константин уже стал одним из самых молодых на Земле пилотов аэрокосмических челноков, доставляющих на орбиту всевозможные грузы. Когда был объявлен набор в Первую Звездную экспедицию на Хару, он немедленно подал документы и, пройдя многоступенчатый конкурс, стал одним из шестнадцати членов основного экипажа корабля "Одиссей", который в начале ноября 2217 года должен был отправиться в путешествие длиной в 27 светолет.

Я искренне сочувствовал Константину, ведь он, как и я, с детства мечтал о космосе и сделал все, чтобы его мечта сбылась. Но сейчас я, пожалуй, не стал бы снова меняться с ним местами. Дорогой, невероятно дорогой ценой я, единственный из рожденных в двадцатом веке, получил возможность полететь к звездам и не отказался бы теперь от этого ни за что на свете!

"Только бы в последние дни не потерять форму и не облажаться на тренажерах и вводных!" — эта мысль внезапно пробудила во мне острое чувство тревоги. Очень хорошо, что Мартин дал мне свободный день. Можно будет вспомнить все, что умел и знал Константин, чтобы никто не заметил подмены. А для этого лучше всего будет, действительно, пойти домой.

Я встал с пола и, размяв немного затекшие ноги, поднялся по лестнице на шестой этаж жилого корпуса. Там находилась небольшая, по местным меркам, комната, которую занимал Константин, — единственное место в этом мире, которое я мог бы сейчас назвать своим домом.

В двадцать третьем веке считали, что жить надо с комфортом, чтобы люди не отвлекались на бытовые проблемы. Даже это временное пристанище Константина — наверное, пора уже говорить: мое — двести лет тому назад считалось бы очень неплохой квартирой, и это без учета своей электронной начинки.

Зайдя внутрь — для того чтобы открыть дверь, достаточно было поднести к ней руку с виртом, я оказался в просторной прихожей, отделенной от остальной квартиры молочного цвета ширмой. По одну сторону всю стену занимал большой встроенный шкаф с зеркальными дверцами, по другую виднелись двери в местные комнатки с удобствами.

Возле входной двери виднелась панель с двумя рядами кнопок и индикаторов — пульт управления твинчиком (очевидно, от английского слова "twine") — диспетчером, которому подчинялась вся электроника "умного дома". Мне показалось, что в квартире немного прохладно, но я решил ничего не менять в настройках. Даже владея всей памятью Константина, было как-то страшновато лезть в совершенно незнакомое устройство.

Поэтому я просто сбросил с ног обувь, к слову сказать, очень удобную, напоминающую спортивные туфли или очень легкие кроссовки. Нагнувшись, чтобы поставить ее на полочку под вешалкой, я заметил на боках характерные штрихи Nike. Очевидно, эта компания приложила свою руку к созданию данной обувки, которая, как я "вспомнил", называлась "свузами" (swoes). Ее особенность заключалась в том, что она не имела заданного размера, а сама подстраивала свою форму под ногу носителя.

Признаться, раньше я никогда не был особым поклонником этого бренда, но от вида его логотипа мне даже как-то стало теплее на душе, словно знакомого встретил. Все же не все в этом мире было для меня совершенно чужим. Уже увереннее я переоделся, повесил свою одежду в шкаф и достал из него домашнюю, тоже напоминающую спортивный костюм, только более свободный и из мягкой, приятной на ощупь ткани.

Вдумчиво посетив санузел и получив на вирт краткое сообщение о текущем состоянии моей пищеварительной системы (все в порядке), я шагнул к ширме, разошедшейся передо мной в стороны как раздвижные двери у входа в магазин, и очутился в собственно квартире.

Там было светло, почти всю противоположную стену занимало огромное окно, выходящее на балкон-террасу, увитую зеленью. По правую руку легкая, но, как я "знал", звукоизолирующая перегородка отгораживала большой угол — спальню. К перегородке были приставлены диванчик и два кресла, перед ними стоял столик-трансформер. Помимо них, в комнате находились небольшой шкаф, в котором я заметил два ряда настоящих бумажных книг и несколько пластиковых коробок величиной с футляр от видеокассеты — информационные накопители, а также огромный — два метра на метр — плоский экран, висящий на стене, и что-то типа небольшой тумбочки под ним.

Вся мебель была легкая, очень функциональная, но, в то же время, довольно изящная и красивая. Вообще, как я уже успел обратить внимание, соединение практичности и привлекательного дизайна было характерным стилем этого времени.

С чего начать? Как когда-то говорила мама, любые неприятности надо, прежде всего, заесть. И я отправился в небольшой закуток между перегородкой и стеной, который, очевидно, должен был играть здесь роль кухни.

И знаете, одно дело — помнить чужой памятью, а другое — увидеть воочию. Весь угол комнаты занимала конструкция размером добрых полтора метра в ширину и два метра в высоту, больше всего напоминающая камеру хранения в супермаркете. Там было много ящичков-ячеек разного размера, начиная от самых больших внизу и заканчивая мелкими, примерно, пятнадцать на пятнадцать сантиметров, на уровне моих глаз.

Это был хран — местный эквивалент холодильника, духовки, микроволновой печи и кладовой, напрямую подключенный к линии доставки. Задав программу на твинчике, можно было составить себе меню на неделю вперед, и умная машина сама связывалась с продовольственным складом, получала оттуда по проходящим внутри стен трубам нынешнего эквивалента пневмопочты контейнеры с полуфабрикатами, готовила еду согласно инструкции и держала ее в подогретом виде до прихода хозяина.

Нет, товарищи, я охраневаю... э-э-э... то есть, охреневаю! Неужели в двадцать третьем веке вообще разучились нормально готовить?! Нет, подсказала мне память. При желании, любой человек мог устроить у себя дома настоящую кухню, заказывать натуральные продукты в сыром виде и делать из них все, что душа пожелает. Это просто здесь, в местной, прямо скажем, общаге никто не собирался заниматься подобными изысками.

Вообще в этом мире кулинария считалась настоящим искусством. Здесь продолжали существовать и процветать рестораны авторской и народной кухни. На эту тему издавалось огромное количество литературы, действовала куча форумов и сайтов, проводились конкурсы и фестивали... Вот только мне казалось, что большинство населения относится к этому как к хобби, примерно, как в мое время к умению выпиливать лобзиком или вышивать крестиком.

Ладно... Хочешь, не хочешь, а жить приходится по местным законам. Немного повозившись, я разыскал нужный ящичек и вынул из него прямоугольный пластиковый контейнер, закрытый притертой крышкой. Сам контейнер был лишь слегка теплым на ощупь, но внутри него обнаружилась приятно пышущая ароматным жаром паэлья с морепродуктами.

Это хорошо, что у нас с Константином похожие вкусы. А то заказал бы, например, какие-нибудь сырники, которых я терпеть не могу!

Взяв себе на заметку обязательно посмотреть программу меню в твинчике, я принялся за еду. Она оказалась вкусной, что почти примирило меня с местным способом ее приготовления. Закончив, я запил ее стаканом апельсинового сока, извлеченным из другого отделения храна, поставил пустой контейнер в положенную ячейку и, закрыв дверцу, услышал изнутри неясный сдавленный звук — будто кто-то негромко сыто рыгнул. Я снова открыл ячейку: внутри было пусто.

Помыв в расположенной здесь же небольшой мойке столовые приборы и поставив их на сушку, я вернулся в комнату и сел в кресло. Пора было заняться чем-то полезным, вот только я не знал, с чего начать.

Внезапно вирт у меня на руке слегка завибрировал. Послышался тихий шепчущий звук, а голос у меня внутри сказал: мама. Это меня откровенно испугало: я совершенно не представлял, что я скажу матери Константина. Однако вирт, зараза, понял меня по-своему. Рядом со мной словно распахнулось небольшое окошко, и в нем показалось изображение немолодой круглолицей женщины с коротко подстриженными темными волосами.

Кажется, на несколько секунд я просто онемел от шока. Мать Константина оказалась необыкновенно похожей на мою маму, какой она была, наверное, лет двадцать с лишним назад и осталась лишь на портрете с черной рамкой, висящем над отцовским столом. Ее не было с нами уже больше года, и вот она вдруг появилась опять — живой и помолодевшей, хотя на самом деле в этом мире ей уже исполнилось шестьдесят пять. Почему-то я в тот момент был уверен, что это именно она, а не какая-то другая, хоть и похожая на нее женщина.

— Здравствуй, мама! — сказал я непослушными губами.

— Здравствуй, Костик! — улыбнулась она мне совершенно маминой улыбкой. — Ну, и что с тобой сегодня произошло?!

— А почему ты вдруг решила, что со мной что-то произошло?! — вполне натурально удивился я и тут же осекся, мысленно хлопнув себя по лбу.

Чужая память услужливо, но немного запоздало напомнила мне, что вирт — это не только электронный помощник, диспетчер и диагност, но и электронный шпион, которого носят с собой. И при каких-либо проблемах с моим самочувствием он немедленно и непременно сообщал об этом всем, кто, по его мнению, должен был об этом знать. Естественно, мама находилась в этом списке на первом месте.

В такой ситуации честность была не то что лучшей, а единственной возможной политикой. И я, немного помявшись для порядка, выдал вполне правдоподобную, на мой взгляд, версию о том, как на галерее на меня вдруг накатило осознание того, что я находился на волоске от смерти и мог бы не только сам по-дурацки погибнуть, но и подвести товарищей. Как минимум, в последнем я ничуть не лукавил. Никто бы не стал подыскивать нового пилота взамен выбывшего за полтора месяца до старта; наш экипаж просто заменили бы на дублирующий.

Во время разговора ощущение того, что я говорю с собственной мамой, ушло. Мать Константина была, конечно, похожа на мою, но говорила немного по-другому и с иными интонациями. Тем не менее, с ней я не испытывал ни страха от того, что могу брякнуть что-то не так, ни неловкости. Она стала моим первым по-настоящему близким человеком в чужом мире.

Закончив разговор с мамой, я с облегчением отер пот со лба и рухнул в ближайшее кресло. И тут же, коротко ругнувшись, вскочил с него. Чертов вирт оповестил о моих душевных терзаниях не только маму, но и ближайших друзей. Надо понимать, они деликатно ожидали, пока я перекушу и переговорю с мамой, а теперь решили сами справиться о моем состоянии.

Входную дверь можно было открыть и дистанционно, но правила приличия требовали, чтобы я встретил друзей на пороге. Впрочем, я и не возражал: ближайшие три с половиной года (именно такой планировалась продолжительность экспедиции) мы должны были провести в одном космическом корабле и, конечно, с ними надо было познакомиться поближе.

Проект "Одиссей" был международным, но в экипаже все всё равно волей-неволей кучковались по национальному принципу. Поэтому не удивительно, что я ближе всех сошелся с тремя другими членами экипажа, представлявшими Евразийский Союз.

Заранее улыбаясь чуть натянутой улыбкой, я распахнул дверь. И тут же почувствовал, как моя улыбка словно сама собой превращается в теплую и искреннюю. Просто по-другому трудно было встретить Олега Давыдова, классного инженера-электронщика, самого веселого, оптимистичного и легкого в общении человека, какого я знал (в обеих жизнях), и моего ближайшего друга. Олег был моим одногодком, ему тоже вскоре должно было исполниться 33 года, а похож он был, пожалуй, на молодого Гаррисона Форда, если тому сделать волосы слегка вьющимися и придать лицу немного лукавое выражение с широкой доброй улыбкой.

Возле Олега стоял Сергей Сухина, наш геолог — невзрачный на вид чуть лысоватый невысокий блондин со слегка оттопыренными ушами, в лице которого было что-то то ли от незабвенного Владимира Владимировича, то ли от домашнего эльфа Добби. Одет он был в старую потертую футболку с эмблемой Юпитерианской экспедиции, мешковатые шорты и шлепанцы на босу ногу.

Но мне-то как раз памятью Константина было хорошо известно, что Сергей несмотря на свою непритязательную внешность является одним из самых замечательных людей в нашем экипаже. В свои сорок с небольшим лет он успел побывать и на Луне, и на Марсе, и на Церере, и на спутниках Юпитера. Пожалуй, на всей Земле сегодня не было более опытного космогеолога-практика, и его участие в Первой Звездной было более чем оправдано. Кроме того, пожалуй, никто из нас не мог бы сравниться с Сергеем в общей эрудиции. Такое впечатление, что он знал абсолютно все, а что не знал, мог тут же посмотреть в своем потрепанном вирте, прошедшим вместе с ним несколько космических экспедиций.

За спиной Сухины переминался с ноги на ногу Цветан Чочев — болгарин из города Пазарджика (Болгария тоже входила в Евразийский Союз), самый молодой в нашей компании. Цветан всегда чуточку робел в присутствии Сергея, стесняясь неполноты своих знаний, но зато его золотые руки могли починить и отладить любое устройство. В экипаже он занимал должность инженера, ответственного за вакуумное оборудование и космическую технику — научные зонды, посадочные шаттлы, наземные роверы и все такое прочее, но, казалось, не было ни одного механизма, в котором он бы не разбирался. Помимо нас, Цветан больше всего дружил с невысоким немногословным скуластым японцем Кэнджи Охарой, бывшим у нас инженером-механиком, — таким же фанатом-железячником.

На вид Цветан напоминал хоккеиста Александра Овечкина — такой же черноволосый и брутальный, только с еще более лохматыми волосами и с целыми зубами. Его мощная фигура перегораживала почти весь дверной проем, поэтому я не сразу заметил четвертого гостя. Чуть поодаль за встречей друзей наблюдал пятый наш соотечественник в экипаже — капитан "Одиссея" Анатолий Коржевский, во время полета — первый на корабле после бога, а по прибытию в систему Хары — второй после начальника экспедиции Марка Брайтона.

Анатолий больше всего был похож на маршала Жукова в исполнении актера Михаила Ульянова, причем, не столько по внешности, сколько по исходящей от него ауре непреклонной воли и властности. Ему было уже крепко за пятьдесят, и до включения в состав экипажа "Одиссея" он был капитаном "Магеллана" — первого на Земле межзвездного корабля, более десяти лет тому назад совершившего испытательный прыжок. Коржевский пользовался среди нас абсолютным авторитетом, хотя воспринимали мы его не как живую легенду, каковой он, несомненно, являлся, а как наставника и старшего товарища, уже прошедшего то, что всем нам предстояло только испытать, и знающего ответы на все важнейшие вопросы.

Как и положено капитану, Анатолий всегда держал дистанцию с другими членами экипажа, и то, что он пришел ко мне вместе с моими друзьями, означало что-то важное и, скорее всего, неприятное. Да, не стоило мне так фонтанировать эмоциями на галерее... Но делать что-то было уже поздно, и я, тепло поприветствовав всех, пригласил их в комнату и мысленной командой (с перепугу я даже и не заметил, что с ходу воспринял новый навык) вызвал из кухни сервировочный столик с кофеваркой и закусками.

За окном, тем временем, совсем стемнело. Автоматика, никого не спрося, вдруг зажгла многочисленные светильники в потолке, наполнившие комнату мягким теплым светом, и задернула шторы. Отвлекшись, я пропустил заданный мне вопрос.

— Прошу прощения, что?!

— Костя, что с тобой происходит в последнее время? — строгим голосом спросил Сергей Сухина, неодобрительно качнув головой. — Ты изменился.

"Да ничего не происходит, просто усвистел Костя в двадцать первый век, а на его месте оказался я!", — чуть не брякнул я вслух. Но друзья молчали, ожидая ответа, и я, мысленно попросив у них прощения за неискренность, выдал им ту же самую версию, что и маме — мол, испугался, что так глупо чуть было их не подвел.

Закончив короткий рассказ, я напряженно оглядел друзей, чувствуя, как у меня начинают краснеть уши. Ведь одно дело — немного поплакаться в жилетку маме и совсем другое — признаться в собственной эмоциональной неустойчивости товарищам по экипажу. Нет, из экспедиции меня, наверное, все же не исключат, но воспринимать слабым звеном — будут. Ох, и стыдно же как! Бедный Константин, из кожи лез, чтобы полететь к звездам, а я тут появился и в первый же час опустил его репутацию ниже плинтуса!...

— Костя, тебе не стоило это держать в себе, — вдруг мягким голосом сказал кэп. — Сколько раз тебе нужно повторять: криэйтить из себя железного героя — дурная привычка! Твои эмоции — это часть тебя, не следует их стыдиться!

Меня хватило только на то, чтобы молча вылупиться на капитана — вот уж от кого не ожидал подобной реакции!

— Теперь будем разбираться, что произошло, — невозмутимо продолжал Коржевский. — Сам скажешь или мне назвать?

— Усталость, наверное, накопилась...

Я опустил голову и вдруг понял, что сказал правду. В последний месяц тренировки и вводные шли день за днем, без выходных, так что Константин, и в самом деле чувствовал себя измотанным.

— Ну вот, легко на поворотах! — Олег шутливо ткнул меня кулаком в плечо. — А то зашторился, и не усмотришь.

— Металл и то устает, — чуть усмехнулся Сергей. — Хорошо, Костю сегодня мимо пронесло.

— Я раскрою окно перед Марком, пусть протянет нитку к топам — нам необходима пауза, — серьезно сказал кэп, поднимаясь с места. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл: капитан хочет поставить вопрос перед начальником экспедиции, чтобы тот попинал начальство насчет перерыва. — А ты, Костя, действительно, передохни. Что-то твой вид мне не нравится.

— Спасибо, ребята, — слабо поблагодарил я. — И в самом деле, завалюсь-ка я сейчас спать...

Ну да, конечно. У меня сегодня были поездка почти за четыреста кэ-мэ, полный рабочий день, обратная дорога, грузовик, осознание себя в новом мире, разговор с Костиной мамой... И чего это я чувствую себя уставшим?!

Проводив друзей, я с облегчением отодвинул в сторону перегородку. Добрую половину небольшой, максимум, метров десять, спальни занимала огромная, мягкая даже на вид кровать с широкой нишей у изголовья. Призывно загоревшийся светильничек осветил несколько полок с книгами и какое-то массивное устройство, напоминающее парикмахерский шлем — сушуар для волос. Это, очевидно, и был дримстер, о котором говорил мне давеча Мартин, — электронный сновизор, обеспечивающий здоровый крепкий сон с приятными сновидениями и выполняющий, наверняка, и кучу других, менее афишируемых функций.

Признаться, это устройство вызывало у меня оторопь. Я вообще-то очень бережно отношусь к собственным мозгам, хватит и того, что здесь мне (точнее, Константину) в голову засунули усилитель биотоков, необходимый для дистанционного управления различной техникой — от пылесоса до космического корабля. К счастью, Константин имел на этот счет точно такое же мнение — я в очередной раз подумал, что нас не зря поменяли местами, между нами было много общего. Еще в детстве он научился закольцовывать дримстер таким образом, чтобы тот производил полное впечатление проработавшего всю ночь, но на самом деле не туманил ему мозги.

Выполнив нужную процедуру, я отодвинул дримстер, закрепленный на длинной штанге, подальше от изголовья, быстро разделся и нырнул в постель. Засыпая, я подумал, что неплохо было бы, проснувшись, узнать, что двадцать третий век мне только привиделся. Однако в глубине души я подозревал, что застрял в этом времени надолго и очнусь наутро в этом же самом месте.