|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава B. Вечер, XXIII век
Пи-у! Пи-у! Пи-у!
Сигнал тревоги резко разорвал тишину в рубке. Корабль ощутимо вздрогнул, кресло неприятно затрясло. Его то буквально вдавливало в пол перегрузками, то оно подскакивало на амортизаторах, словно пытаясь взлететь. Не обращая внимания на вибрацию, отдающуюся во всем теле, я уже привычным мысленным усилием вызвал схему корабля. Красный огонек тревожно пульсировал на том месте, что соответствовало основной группе гравикомпенсаторов.
Ну, кто бы сомневался?! Автоматика почему-то не срабатывала, и я вручную отключил одним махом всю группу, перебросив мощности на резервную. Кто-то пришел ко мне на помощь, занявшись настройкой, а я, бросив гравикомпенсаторы, переключился на управление двигателями. Корабль отклонился уже на несколько десятых градуса, и его надо было срочно возвращать на курс корректирующими импульсами.
Тяжесть внезапно навалилась снова и тут же исчезла. Одновременно отключилась противно воющая сирена. Правда, тихо в рубке от этого не стало. В наушниках бились встревоженные голоса.
— Повреждены блоки системы жизнеобеспечения номер один, три и шесть на технической палубе! Запущена программа авторемонта!
— Личный состав не пострадал! Ранений и повреждений нет!
— Нарушена герметизация отсека Т-5-Р-2-1!
— Работа информационной сети в норме! Получаю сигнал со всех отсеков!
— В секции гидропоники потеряно двадцать процентов субстрата!...
— Что случилось с гравикомпенсаторами?!
— Разрушены блоки с седьмого по девятый, — послышался негромкий, обстоятельный голос нашего гравитехника — американца Дэвида Джонса по прозвищу "Профессор". — Причины выясняются! Шестой, десятый, одиннадцатый — повреждены. Двенадцатый отключен из-за отказа контроллера.
— Почему не сработала автоматика?!
— Она сработала! Непосредственной угрозы для корабля и жизни экипажа не было, и система начала отладку, подстраиваясь к уцелевшим компенсаторам. Максимальная амплитуда колебаний по тяжести составляла от два семьдесят два до ноль тридцать шесть "же"! Ориентировочное время затухания — двадцать две секунды!
— Двадцать две секунды — это много, — раздался мощный бас кэпа. — А что скажет вахтенный пилот?!
— Отклонение от траектории составило сорок одну и семнадцать сотых угловой минуты, — отозвался я. — Корабль возвращен на курс.
— Константин, это ты переключил на резервные?! — громогласно поинтересовался Коржевский.
— Я. Обосновать?
— Не надо, — я представил, как кэп коротко качает головой. — Обращаю внимание экипажа! Автоматика всегда ищет оптимальное решение, но оптимальное не обязательно значит лучшее! Иногда важнее быстро решить проблему самому, чем ждать, пока за вас это сделает электроника!... Выяснили, что с компенсаторами?!
— Была нарушена центровка сердечника в восьмом блоке, — отрапортовал Дэвид. — Он разлетелся сам и начал крушить все вокруг себя. Седьмой, восьмой, девятый и десятый восстановлению не подлежат. Предлагаю сделать резервную группу основной, а уцелевшие подключить двойками и использовать для подстройки.
— Полетит вся эта подстройка во время прыжка, — скептически заметил Эрик Болас. — Лучше перекомпоновать блоки, пусть у нас будут две группы по десять.
— Не слышу вахтенного пилота! — капитан погасил готовый начаться спор.
— А что тут говорить? — я пожал плечами. — Нужно не спеша взвесить все "за" и "против". Резервная группа компенсаторов работает нормально, корабль на курсе. Это не та проблема, которая требует быстрого решения.
— Почему? — включился в разговор кто-то.
— Потому что все зависит от того, на каком участке полета мы находимся, — разъяснил Дэвид. — С четырьмя неработающими блоками у нас могут возникнуть трудности с фокусировкой во время прыжка. Один мы совершим, в этом я ручаюсь, но во второй раз нас запросто может размазать по стенкам.
— Эта тема выходит за пределы нашей вводной! — кэп, как всегда, поспешил задавить не относящуюся к делу дискуссию в зародыше. — Переходим к анализу индивидуальных и групповых действий! И сосредоточьтесь, пожалуйста. Это наше последнее задание на сегодня — чем быстрее закончим, тем быстрее освободимся! Константин, начинай!
Я не заставил себя ждать. Меня уже давно не удивляло мое новое умение разбираться во всех системах корабля и действовать быстро и четко в критических ситуациях. С момента моего вынужденного попаданчества в двадцать третий век прошло почти две недели, и с каждым днем я все лучше разбирался в окружающем и вживался в роль Константина — или, вернее, его жизнь становилась моей.
Благословен будь Мартин, давший мне целые сутки на адаптацию! И хвала моим чутким и деликатным друзьям, понявшим, что в тот день меня лучше не беспокоить! Этого времени мне как раз хватило, чтобы немного освоиться в новом мире.
Те силы, что перенесли меня на двести лет вперед (я по инерции называл их силами, хотя был практически уверен в том, что у них, фигурально выражаясь, есть конкретные имена, фамилии и отчества), позаботились о том, чтобы я не спалился на первой же проверке. Проснувшись на следующее утро — а проснулся я резко, внезапно, словно из воды вынырнул, я вдруг осознал, что не только владею знаниями и навыками Константина и умею их применять, но и обладаю его привычками, реакциями, моторикой, пластикой, то есть, всеми теми неуловимыми нюансами, которые и отличают одного человека от другого.
Ощущение было донельзя странное. Я осознавал, кто я, помнил свою жизнь, знал, как обычно поступаю в той или иной ситуации. Воспоминания Константина воспринимались мной как просмотренный ранее яркий и запоминающийся фильм (вернее, многосерийный сериал). Но, в то же время, теперь я мог совершенно бессознательно взлохмачивать волосы типичным жестом Константина, чистил зубы (кстати, самой обычной, а не какой-то там супер-пупер-электрической зубной щеткой), начиная с передних, а не с уголков рта, как раньше, а в моей речи то и дело проскакивали типично константиновские словечки.
В первое время я едва не сошел с ума от этой раздвоенности своих и чужих черт и страха перед разоблачением. Наверное, так чувствовал себя разведчик капитан Клос из старого польского фильма, когда его впервые забросили в немецкий тыл под личиной конкретного человека. Но очень быстро моя личность словно слилась с личностью Константина, а то, что казалось мне чужим и странным, стало простым и естественным. Новые привычки наложились на старые так органично, что я уже и сам не различал, что здесь мое, а что — его.
Чем-то это напоминало ощущения, которые испытываешь, когда вставляют зубной протез. В первые секунды он воспринимается как нечто чужеродное и неприятное во рту, но вскоре это проходит, и искусственный зуб становится совершенно неотличимым от естественных.
Точно так же произошло и со мной. В первые дни я шарахался от всех и старательно отмалчивался в разговорах, а вводные, на которых мы обыгрывали различные сложные ситуации, что могут возникнуть в полете, натурально бросали меня в пот. Но, судя по тому, что никто не пытался меня разоблачить и не задавал мне неудобных вопросов, мое поведение все же не выходило за рамки нормальности. Конечно, мне помогло еще и то, что Константин был парнем сосредоточенным, довольно замкнутым и не очень разговорчивым, так что мой временный уход в себя не слишком всех удивил. А уже через пару дней я окончательно привык пользоваться знаниями и умениями Константина, успокоился и перестал бояться.
Сегодня же я впервые за две недели решился покинуть центр подготовки космонавтов и, как выражалась моя бабушка, выйти в люди, то есть, совершить самостоятельную поездку в Москву. Тем более, что завтра было воскресенье, выходной день, так что можно было допустить некоторое отклонение от режима.
В Подмосковье стояла солнечная "золотая осень", но под вечер уже немного холодало, так что я накинул легкую куртку из гладкой, чуть прохладной на ощупь ткани, похожей на плащевку. Несмотря на немного несерьезный вид, она уже больше десяти лет исправно защищала Константина от дождя и вечерней прохлады.
Выйдя из жилого корпуса, я отправился на площадку, где аккуратно выстроились в два ряда бильчики — местное средство передвижения, объединяющее в себе личный и общественный транспорт. Этими электромобилями с автоматическим управлением (отсюда их второе наименование — ик, точнее, eec — economic electric car) мог пользоваться каждый житель страны, начиная с десятилетнего возраста. Выходя из дома, человек садился в любой бильчик, стоящий на зарядочной площадке, указывал ему курс и ехал, куда нужно — хоть на другой конец страны. При необходимости пассажир мог остановить бильчик в любом подходящем для этого месте, чтобы забрать попутчика или куда-то выйти по своим делам. При желании он мог при этом зарезервировать за собой конкретную машину, которая ждала его на стоянке. За время пользования с его счета автоматически списывалась определенная сумма, в которую входили амортизация, расход электроэнергии на подзарядку и затраты на техническое обслуживание.
Личных автомобилей в двадцать третьем веке не было как класса. Наземного общественного транспорта — тоже, за исключением метро, которое в теперешней Москве было объединено с пригородными поездами на манер немецкого С-Банна — очевидно, чтобы разгрузить от бильчиков территорию города. Все машины управлялись из одного центра, и если их на какой-то трассе становилось слишком много, компьютер посылал часть транспортного потока в объезд или снижал скорость движения. И хотя о пробках в здешней Москве не слышали уже лет сто, ездить по городу на дальние расстояния все равно часто было быстрее и выгоднее на метрополитене.
Изо всех сил сохраняя спокойствие — я ведь "помнил", что проделывал это тысячи раз, я поднес руку с виртом к дверце крайнего в ряду бильчика — небольшой двухместной машинки, напоминающей "Смарт". Раздался легкий щелчок, вирт сообщил мне, что время пользования бильчиком пошло, и дверца приотворилась. С бьющимся изо всех сил сердцем я забрался внутрь.
Несмотря на компактный размер, внутри оказалось достаточно комфортно и удобно — по крайней мере, не тесно. У машины не было ни руля, ни переключателя коробки передач, ни педалей тормоза и акселератора, так что ничего не торчало и не цеплялось за ноги и одежду. Посреди небольшого пульта находился экранчик курсора-маршрутизатора. Как только я захлопнул за собой дверцу, он осветился мягким зеленоватым светом.
Программировать курсор было ничуть не сложнее, чем навигатор в двадцать первом веке, так что я легко справился с этим заданием. Закончив, я нажал на большую зеленую кнопку над экраном, и бильчик легко тронулся с места. Двигался он очень мягко, шума мотора было почти не слышно, из-за этого автомобиль воспринимался как игрушечный. У меня даже почти не возникало желания порулить самому.
Проехав через большой парк, окружающий Центр подготовки космонавтов, бильчик выехал на оживленную улицу. Чувствуя себя экскурсантом, я с интересом смотрел по сторонам. Местная архитектура мало чем напоминала мне привычный двадцать первый век. Дома, имевшие, как правило, восемь или двенадцать этажей, были построены в виде ступенчатых пирамид или, как жилой корпус Центра, напоминали неровные стопки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый этаж был окаймлен зелеными террасами с защищающими от дождя прозрачными навесами, многие здания соединялись стеклянными галереями на высоте четвертого-пятого этажей. Порой такие галереи тянулись прямо над проезжей частью.
Обращало на себя внимание то, что здесь совершенно не экономят пространство. Улица была широкой, с относительно узкой проезжей частью, но очень обширными тротуарами, на которых часто попадалась различная уборочная техника. Управляли ей, кстати, как правило, подростки. Дома стояли небольшими группами, разделенными огромными детскими площадками или зелеными зонами. К каждому зданию вел отдельный проезд, заканчивающийся стоянкой бильчиков. С противоположной стороны дома обычно выделялась другая площадка для служебного транспорта.
Как я "помнил", эта градостроительная концепция называлась "средой обитания". Ее задача заключалась в том, чтобы обеспечить жителям максимальный комфорт. Каждое здание было подключено к информационным, коммунальным и транспортным сетям, включая линии доставки продуктов в домашние храны. Расположение жилых домов, парков и скверов просчитывалось так, чтобы люди не страдали от уличных шумов, а их жилища были окружены зеленью.
Автомобили двигались буквально вплотную друг к другу, что поначалу меня изрядно нервировало. Однако автоматика действовала безупречно: весь транспортный поток жил, словно один исполинский организм. Бильчики шли с одинаковой скоростью, одновременно замирали на перекрестках, пропуская пешеходов и машины с поперечных улиц, четко перестраивались из ряда в ряд, поворачивали в боковые проезды или вливались в общий поток движения.
Здесь было особенно заметно, что бильчики делятся на три типа — маленькие машинки на два места и с небольшим багажником, наподобие той, на которой ехал я; кроссоверы, в которых могло помешаться до шести пассажиров; и минивэны, в которых ездили, очевидно, целыми компаниями. Ближе к середине дороги выделялись отдельные полосы для грузовых фургонов — гладких и обтекаемых, словно автобусы, и различной спецтехники.
Автомобили одного класса, конечно, отличались друг от друга, хотя разнообразие моделей было значительно меньше, чем в моем времени. Кстати, мой бильчик, судя по логотипу посреди пульта, был произведен компанией Sony, что меня откровенно забавляло.
Вообще, отсутствие привычных брендов постоянно напоминало мне, насколько далеко меня забросило в будущее. На местном потребительском рынке доминировали совершенно не известные мне компании, а знакомые мне по двадцать первому веку названия зачастую означали нечто совсем иное. Например, та же Sony уже больше ста лет являлась российской, а не японской фирмой и выпускала дистанционно управляемую технику. Volkswagen была известна как международная служба доставки, тогда как UPS или DHL не было уже и в помине. Google специализировалась на финансовых операциях и вообще считалась одним из ведущих американских банков, а Canon управляла обширной сетью небольших кафе-закусочных, где заодно можно было распечатать на бумаге какой-либо документ или изображение.
В отрасли ИТ я вообще не нашел ни одного привычного названия. Ни "Майкрософта", ни "Линукса" уже давным-давно не существовало, а мой вирт, например, имел операционную систему "Rама", разработанную фирмой "Rамика" — именно так, с латинской буквой "R".
Вначале меня несколько напрягало, что в русском языке двадцать третьего века много англицизмов, а слишком многие термины обозначаются по-английски. Однако в действительности это представляло, скорее, дань традиции — что-то типа широкого распространения французских терминов в дипломатии.
Вообще, меня не оставляло впечатление, что мир, в который я попал, кто-то придумал — может быть, даже я сам. Уж больно благополучно здесь сложилась история моей страны, прямо-таки чудом выбравшейся из глубочайшей задницы.
Итак, в начале 20-х годов XXI века к власти в большинстве стран бывшего Советского Союза пришло движение солидаристов, к основанию которого приложил руку я сам, вернее, занявший мое место в прошлом Константин. Солидаристы создали Евразийский Союз со столицей в Харькове, драконовскими мерами обуздали коррупцию, построили экономику смешанного типа, в которой частными остались только отрасли, непосредственно работающие на потребительский рынок, и с помощью откровенно протекционистских мер начали восстанавливать отечественную науку и промышленность.
Безусловно, в мое время "демократическая западная общественность" немедленно постаралась бы задавить в зародыше все эти "вредные начинания". Тем более, что сопротивление переменам со стороны криминала, коррумпированной бизнесовой и чиновничьей верхушки было яростным, дело едва не дошло до открытой войны. Но ей тогда как-то оказалось не до нас. Европейский Союз так и не смог пережить кризис 10-х годов и фактически развалился, а у Америки возникли серьезные терки с Китаем, который начал выстраивать собственную потребительскую экономику и вступил в борьбу с Западом за рынки и природные ресурсы.
Американцы поначалу пытались замутить в Китае очередную "цветную революцию" — не зря же они до этого столько лет "тренировались на кошках", оттачивая нужные технологии то на украинцах с грузинами, то на арабах, но в Китае это как-то не срослось. В 30-е годы начались настоящие "ресурсные войны", а в 40-х дело дошло до полноценного конфликта, в котором, как водится, проиграли обе стороны. Китай просто разорвало на части внутренними противоречиями, и он так и не объединился снова до сих пор, однако и Америке не поздоровилось.
Своих проблем у них тогда уже было выше крыши, а война, в которой китайцы нашли "асимметричный ответ" в виде диверсий и террора в самих США, их обострила до предела. В общем, экономическая мощь Америки рухнула, центр мировых финансов переместился обратно в Лондон, да так больше и не вернулся в Новый Свет. От Штатов отделились Техас и Калифорния, вернувшиеся обратно только спустя десятилетия, а Аляску прихватили с концами англичане, вышедшие из Евросоюза и воссоздавшие Британскую Империю на новый лад. Ох, и порадовалась в свое время, наверное, "прогрессивная мировая общественность", дружно поддержавшая новых "борцов за свободу", — в общем, американцы огребли по полной мере то, чем до этого пичкали всех сами.
Правда, при этом, в США под шумок свергли власть финансовой олигархии, а победившие "реднеки" очень даже нашли общий язык с нашими солидаристами. И через полтораста с лишним лет, в двадцать третьем веке, США являлись — сюрприз, сюрприз! — ближайшим другом и союзником Евразийского Союза, причем, ведущим партнером в этом альянсе был Харьков, а не Вашингтон.
Мое нынешнее отечество считалось одной из ведущих мировых держав. В его состав входили большинство бывших советских республик, а также балканские страны — Болгария, Сербия, Черногория, Македония и Греция. Уйгурская республика, Иран, Азербайджан, Греческий Кипр, Вьетнам и Лаос являлись ассоциированными членами, а Литва и Молдова (без Приднестровья и Гагаузии, входивших в Союз напрямую) — протекторатами. Это собирание земель произошло, в основном, еще в двадцать первом веке, а последней, уже в начале двадцать второго, в Евразийский Союз вступила Грузия.
Помимо евразийско-американского альянса, к которому в данный момент тесно примыкала Япония, в этом мире доминировали еще две силы. Первой была Британская Империя, в которую входили, помимо собственно Британских островов (без Ирландии), скандинавские страны, Канада, Австралия с Новой Зеландией, Южная Африка, приросшая Мозамбиком, Анголой, Намибией и Ботсваной, отдельно Кения с частью Танзании, Сингапур с Гонконгом, вернувшимся под британскую корону, и, почему-то, Аргентина. Отношения с британцами у Евразийского Союза традиционно были плохими, но до открытого противостояния дело не доходило уже, по меньшей мере, лет сто.
Роль третьего "полюса силы" играл обновленный Евросоюз, в котором объединились Германия с Францией и Бенилюксом, большая часть Восточной и Центральной Европы, а также Финляндия. Алжир и Марокко были его ассоциированными членами, а Эстония, Латвия и Румыния — протекторатами, причем, через Румынию была проложена экстерриториальная магистраль, связывающая основную часть Евразийского Союза с балканской. В отличие от англичан, с франко-немцами наши вполне ладили, что, в частности, выражалось и в составе экипажа Первой Звездной, в котором было три европейца, но ни одного британца.
Вообще, наша экспедиция представляла собой, в основном, евразийско-американский проект. Наших и американцев в экипаже было по пять человек, а то, что именно Марк Брайтон занимал пост начальника экспедиции, объяснялось тем, что гравитационные технологии, открывшие людям звезды, впервые появились в США. Кстати, для современных Штатов это было совершенно не типично: потеряв возможность тащить к себе мозги со всего мира, они утратили и научное первенство.
Тем временем, мой бильчик свернул с трассы и остановился посреди обширной площадки, с которой хорошо просматривался перрон станции метро Щёлково — здесь линия была наземной на манер электрички. После того как я захлопнул за собой дверцу, а вирт сообщил мне, что поездка завершена и обошлась мне в определенную сумму (кстати, совсем небольшую), автомобильчик вдруг тронулся с места и поехал — пустой, без пассажиров. То ли кто-то поблизости оказался на площадке, где нет свободных машин нужного класса (случай редкий, но бывает), то ли умная машина пришла к выводу, что ей пора съездить на техосмотр или в ремонт.
На перрон, прикрытый сплошным навесом, можно было войти свободно как на автобусную остановку — он никак не отгораживался от тротуара. Устройства, регистрирующие пассажиров и взимающие плату за проезд, находились непосредственно в дверных проемах вагонов. Впрочем, зайдя на станцию, я тут же получил подтверждение этого через вирт, предложивший мне заодно ознакомиться с расписанием поездов на ближайшие несколько часов и составить для меня оптимальный график поездки.
Сначала меня, признаться, немного напрягала ситуация, когда любое твое перемещение и любое действие отслеживаются и заносятся в память (а заодно фиксируются натыканными везде камерами), но "вспомнив", что Евразийский Союз двадцать третьего века ни в коей мере нельзя назвать полицейским государством, я успокоился. В конце концов, возможность в любой момент получить помощь или подсказку порой дорогого стоят, а честным людям нечего скрывать от своих сограждан. Привычное с детства нахождение под незаметным и ненавязчивым приглядом никого не нервировало, а вот уличная преступность здесь была нулевой.
Предыдущий поезд прошел довольно давно, так что на перроне было много людей. Одежда большинства мужчин практически не отличалась с виду от той, что была принята в мое время. Очевидно, консервативная мужская мода не слишком-то и изменилась за двести лет. Единственное, на что я обратил внимание, — это на полное отсутствие галстуков. Официальным костюмом нового времени стал, похоже, легкий свитер с широким вырезом в сочетании с рубашкой с открытым воротом и жилетом с многочисленными карманами. Стиль при этом мог довольно широко варьироваться, но преобладала, в основном, одежда немарких, темных тонов — очевидно, в этом отношении предпочтения моих соотечественников за два века совершенно не изменились.
Женские одеяния, безусловно, поражали большим разнообразием и, можно сказать, эксцентричностью. Сейчас, судя по всему, в моде были колготки (легинсы, лосины?) — в общем, нечто такое, приятно облегающее стройные ножки, из гладкой искрящейся ткани различных цветов. Темно-зеленый металлик, темно-оранжевый металлик, лиловый металлик, серебристый, черный... В сочетании с шортами либо плиссированными мини-юбками и чем-то типа пончо, но из более легкой, зачастую полупрозрачной ткани все это смотрелось весьма выигрышно, так что я просто заглядывался на девушек, среди которых, кстати, попадалось много симпатичных и даже настоящих красавиц. А что? Я здесь — неженатый молодой человек, так что мне можно!...
Некоторые воспоминания Константина (м-м-м, приятные) подсказывали мне, что нравы у молодежи в нынешние времена довольно свободные, хотя при заключении брака становились весьма строгими. Девушкам при достижении половой зрелости ставили противозачаточный имплантат — прямо как на Колонии Бета, честное слово! А снять его можно было только по совместному заявлению будущих матери и отца. Зато в Евразийском Союзе не было нежеланных и нелюбимых детей, а воспитание и образование были важнейшими государственными делами, поскольку именно люди — квалифицированные специалисты и просто честные и ответственные граждане — считались главным богатством и стратегическим ресурсом государства.
Как они в таких условиях ухитрялись поддерживать рождаемость на нормальном уровне? Да вот как! Во-первых, материнство само по себе считалось весьма почетной и неслабо оплачиваемой работой — где-то на уровне квалифицированного специалиста. Для женщин, стремящихся сочетать детей и карьеру, существовала масса возможностей по облегчению жизни — работа на дому, игровые детские комнаты в каждом подъезде, масса дошкольных и внешкольных заведений, широко распространенная система кооперации между молодыми мамочками и все такое прочее. Наконец, благодаря тому, что жилищный фонд всегда поддерживался на избыточном уровне, использовалась и такая форма помощи как временное поселение где-то поблизости старших родственников, помогающих следить за малышами.
Во-вторых, для стимулирования рождаемости еще в моем двадцать первом веке была создана нехилая система разнообразных кнутов и пряников. Например, величина подходного налога здесь напрямую зависела от наличия и количества детей в семье — как в Германии в мое время. Одинокие здесь платили самые высокие налоги, но после свадьбы их ставка снижалась для каждого из супругов, а после рождения первого, а особенно, второго ребенка начинались всякие льготы. Кстати, пенсия родителей напрямую зависела от заработка их детей. Супружеская пара, воспитавшая троих высокооплачиваемых квалифицированных специалистов, могла рассчитывать на очень обеспеченную старость.
Наконец, в-третьих, на нужную численность семьи мощно работала пропаганда. Нормой считались либо бездетность — к этому относились вполне спокойно: воспитание новых членов общества — дело серьезное и непростое, к нему не всякий годен, либо три ребенка в семье.
У Константина, например, были младшие брат и сестра. Брат Андрей был старшим техником на станции техобслуживания для бильчиков. Он не получил высшего образования, но это ни у кого не вызывало никаких отрицательных эмоций. Здесь заработная плата зависела не столько от должности или образования, сколько от уровня квалификации — как его называли, класса. Человек с высоким классом мог получать очень приличный доход даже при относительно низкой базовой зарплате и пользоваться уважением в обществе. Звание мастера-наставника (так назывался самый высший класс) считалось очень почетным.
Надя — сестра Константина, самый младший ребенок в семье, в свои 26 лет еще не закончила образование, но она хотела стать учителем, а там учебный курс продолжался лет десять. Сейчас она проходила что-то вроде интернатуры, работая тьютой (очевидно, от английского слова "tutor") — помощником учительницы в младшей школе.
При знакомстве со всем этим механизмом у меня, конечно, возник вопрос: а на какие шиши существует вся эта очень обширная и дорогостоящая система с высокими материнскими "зарплатами" и сотнями тысяч высокооплачиваемых нянечек, воспитателей, учителей? Но прочитав несколько статей в инфорсети и сопоставив воспоминания Константина со своими поверхностными наблюдениями, я нашел этому объяснение.
Евразийский Союз был богатым государством, основу экономики которого составляли высокотехнологические отрасли, в которых оплата труда (даже очень высокая по меркам начала двадцать первого столетия) составляла незначительную долю затрат. Зажиточное население своими доходами обеспечивало существование многочисленного малого и среднего бизнеса. Благодаря высокой автоматизации рабочих мест требовалось относительно немного, так что государству было даже выгодно, что большинство женщин "трудятся" мамами и бабушками, воспитывая детей. Сильно прогрессивная налоговая система служила перераспределению общественных доходов.
Наконец, здесь практически не было коррупции, никто не прятал прибыли в оффшорах. Абсолютно все платежи проводились в электронной форме, наличные деньги сохранились только в качестве коллекционных и сувенирных, что резко сужало возможности для функционирования "теневой" экономики.
Правда, при этом практически любая информация была открытой и доступной для всех, так что говорить о "прайвеси" в ее классическом понимании можно было только условно. Фактически каждый здесь жил, словно в стеклянном доме; при желании все могли знать практически всё обо всех. Другое дело, что этими возможностями обычно не пользовались. Вторжение в чужое "личное пространство" без очень веской причины считалось неприличным, а деликатность и ненавязчивость были нормами жизни. Теперь я уже не удивлялся реакции друзей, которые, узнав о моем всплеске эмоций после переноса, пришли выяснить, в чем дело, а выяснив, деликатно дали мне возможность справиться со своими проблемами самостоятельно.
Задумавшись, я машинально сопровождал взглядом симпатичную девочку с ножками, обтянутыми чем-то искрящеся-розовым, и, забывшись, сделал лишний шаг в сторону, налетев на немолодого джентльмена в неприметной темно-серой куртке и смешной кепочке с бело-синим помпоном.
— Ох, прошу прощения!
Я виновато поднял на него глаза. Лицо какое-то невыразительное, блеклое, но взгляд внимательный, острый. Возраст — что-то около пятидесяти, что при нынешнем состоянии медицины может означать и восемьдесят, и девяносто.
— Все нормально, уверяю вас! — чуть растянув губы в улыбке, джентльмен на секунду притронулся к козырьку кепки. — Я все понимаю: молодость, молодость... О, вот поезд!
Улыбнувшись ему в ответ, я направился к гостеприимно распахнувшимся широким дверям. Хотя народу на перроне собралось уже довольно много, никто не суетился и не спешил. Как ни странно, в этом веке москвичи имели репутацию очень спокойных, вежливых и благорасположенных людей — очевидно, отсутствие квартирного вопроса, пробок и толкотни в метро способствовало улучшению характера. Вообще, от передачи столичных функций Харькову Москва, похоже, только выиграла. Как я "помнил" новой памятью, в агломерации, включавшей Москву и Ближнее Подмосковье, в настоящее время жило порядка 12 миллионов человек (при населении Евразийского Союза почти в 400 миллионов), и все они там прекрасно и без тесноты помещались.
Снаружи поезд метро напоминал "Сапсан" или появившийся в Украине перед Евро-2012 корейский "Хьюндай", но еще более стремительный и обтекаемый, с большей долей стеклянных поверхностей. Изнутри он казался каким-то очень большим — наверное, из-за сразу трех рядов сидений, разделенных достаточно широкими проходами (по одному ряду кресел у окон и двуместные диванчики, сгруппированные по два лицом к лицу посередине), и с обширными площадками в оконечностях вагонов.
Большая часть кресел в моем вагоне была заполнена, несколько человек стояли на площадках, но при этом бросалось во внимание то, что чуть ли не каждый второй, если не считать каждого первого, что-то просматривал по инфору, читал или разговаривал с кем-то по вирту.
Неуемная, по моим меркам, общительность жителей двадцать третьего века и их умение пропускать через себя огромные потоки разнообразной информации, признаться, стали для меня настоящим шоком. Нечто подобное в своем времени я видел только однажды, когда, пытаясь найти финансирование для одного медиапроекта, договорился о встрече с помощницей некоего крупного политического деятеля. За те двадцать минут, пока мы общались, эта женщина лет пятидесяти успела ответить на шесть звонков с двух телефонов и дважды, извинившись передо мной, позвонить сама. При этом, она не просто звонила, а принимала решения, отдавала распоряжения и задавала вопросы. Между делом, она разобралась в моем проекте и отметила в нем несколько узких мест, два из которых не углядел я сам.
Кстати, денег я тогда так и не получил. И, наверное, к лучшему, так как дело было весной восьмого года. Вот что бы я потом делал осенью?...
В общем, то, что тогда я воспринимал как феномен, здесь считалось нормой. У москвичей двадцать третьего века было в порядке вещей одновременно вести беседу в местном аналоге чата, общаться с кем-то по вирту и просматривать ленту новостей. Меня спасло только то, что Константин был довольно необщительным парнем — иных, впрочем, и не взяли бы в экипаж, ведь оторванность от земной инфосферы в течение нескольких лет полета считалась самым трудным испытанием для участников экспедиции. Тем не менее, не считая постоянной связи с родителями, братом и сестрой, я каждый день отвечал на десяток вызовов от различных людей и вел что-то типа блога на "Стене" — здешнем аналоге "Фейсбука".
Некоторое время я, сидя у окна, разглядывал пейзажи. Однако вскоре поезд скрылся в туннеле, и я взялся за вирт. На очередной станции мое окошко оказалось прямо напротив лайт-бокса с афишей футбольного матча. Случайно махнув рукой в его сторону, я тут же получил пакет спортивной информации и предложение о заказе билета.
Я никогда не был заядлым болельщиком, но футболом интересовался с детства и время от времени ходил с друзьями на матчи еврокубков. Поэтому спорт стал для меня одной из ниточек, соединяющих меня с прошлым и помогающих приспособиться к жизни в новом времени.
В Евразийском Союзе были две единые лиги — соответственно, суперлига-1 и суперлига-2, а национальные и региональные чемпионаты играли роль третьего дивизиона. Хотя среди команд первой и второй суперлиг попадались и не известные мне клубы, например, "Академика" (Новосибирск), "Космос" (Астрахань) или "Хортица" (Запорожье), большинство все-таки приходилось на знакомые с детства названия — "Динамо" (Киев), "Спартак" (Москва), "Партизан" и "Црвена Звезда" (Белград)... К моему сожалению, одесский "Черноморец" не входил в число лидеров, скромно вращаясь на уровне украинского чемпионата — кстати, вместе с донецким "Шахтером", чей пик славы, похоже, остался в прошлом. А действующим чемпионом Евразийского Союза и лидером нынешнего чемпионата был столичный харьковский "Металлист"!
На международном уровне тоже все больше попадались знакомые мне имена. В отличие от популярных брендов, популярные клубы, в основном, выдержали испытание временем. Из грандов начала двадцать первого столетия прекратил свое существование только "Манчестер Юнайтед", который сто с лишним лет тому назад пошел на спад, слился с "Манчестер Сити", а потом и вовсе обанкротился. Сейчас честь города в английской "имперской лиге" защищал клуб "Юнайтед оф Манчестер", а самой крутой британской командой считалась "Астон Вилла".
Очевидно, мегаклубы в какое-то время таки нагнули УЕФА, потому что в Европе существовала "Евролига" в составе тридцати двух клубов, представлявших как Европейский Союз, так и государства Римского договора — конфедерации, в состав которой входили Италия, Испания (без Басконии и Каталонии), Португалия, Ирландия и Хорватия плюс протектораты Нижний Египет, Босния и Албания. Интересно, что нынешним лидером этого первенства был венгерский "Ференцварош".
Еврокубков в их нынешнем понимании больше не было, хотя раз в год проводился турнир, в котором принимали участие чемпионы Евролиги, евразийской суперлиги и британской "имперской лиги", а также обладатель южноамериканского кубка Либертадорес. Соревнования сборных сохранились, но Чемпионат мира фактически превратился в Кубок конфедераций.
Посмотрев за две недели пару матчей, я убедился, что скорости в футболе двадцать третьего века заметно возросли, благодаря чему ускорился темп игры, но в целом изменений оказалось не так уж и много. И хотя электроника автоматически определяла не только взятия ворот, но и офсайды, вокруг судейства по-прежнему кипели страсти из-за назначенных либо неназначенных пенальти и пропущенных нарушений.
Задумавшись о футболе, я едва не пропустил нужную остановку, но успел проскользнуть в дверь вместе с последними пассажирами. За мной началась какая-то суета. Мимолетно обернувшись, я краем глаза заметил пожилого джентльмена в смешной кепочке, который протискивался на выход из вагона, мешая заходящим в него людям. Очевидно, не один я задержался на старте.
Однако мысли обо всем постороннем быстро отлетели прочь. Поднявшись наверх по совершенно обычному на вид эскалатору, я оказался прямо на поверхности перед темно-красной громадой Исторического музея. Справа вместо стеклянного купола торгового центра и Манежной площади располагалась зеленая зона с дорожками, фонтанами и многочисленными скамейками, но окружающие здания, кажется, не изменились за два века. Впрочем, не настолько хорошо я помнил центр Москвы, чтобы заметить разницу. По крайней мере, ничего в кардинально новом стиле вокруг не появилось. Стоял на прежнем месте и памятник Жукову.
По знакомому проходу через Воскресенские ворота, вдоль которого, как и когда-то, выстроились стенды с сувенирами и лотки с выпечкой и напитками, я поднялся мимо музея на Красную площадь.
Слава космическим богам! Есть вещи, которые не меняются! Сразу как-то теплее на душе стало! Площадь казалась точно такой же, как и двести лет назад. Так же горели звезды над Кремлем, часы на Спасской башне показывали без пяти семь, под ногами была брусчатка, а впереди виднелись разноцветные купола собора Василия Блаженного. Не хватало только президентского флага над куполом, все так же видневшимся из-за зубчатых стен.
Подцепив с лотка перед белоснежным Казанским собором горячий пирожок с маком и расплатившись, махнув рукой с виртом над терминалом, я с удовольствием смешался с толпой. Несмотря на немного непривычную одежду на некоторых людях, я чувствовал себя так, словно вернулся на минутку в свой двадцать первый век. Вокруг меня шумел на разные голоса многоязычный говор, вдоль и поперек крейсировали туристические группы, ведомые экскурсоводами. Кто-то делал снимки с помощью все того же незаменимого вирта. Многие, как и я, мимоходом жевали что-то вкусненькое, взятое с многочисленных лотков. Среди людей деловито ползали похожие на исполинских жуков серебристые машинки с гербом Москвы, им протягивали смятые бумажки и упаковки.
Ворота Спасской башни были распахнуты, и народ интенсивно крейсировал туда и обратно. Перестав быть правительственной резиденцией, Кремль превратился в историко-архитектурный музей. Там были даже заново отстроены некоторые старинные здания, а новейшие постройки — демонтированы.
Зато Мавзолей был на месте. Победившие почти двести лет тому назад солидаристы испытывали неподдельное уважение к советскому прошлому и бережно сохранили его уцелевшие символы. Насколько я "помнил", тело Ленина по-прежнему находилось на прежнем месте. К Мавзолею только пристроили дополнительный подземный этаж, превращенный в пантеон, с именами и портретами выдающихся граждан страны.
Конечно, в другое время я был бы не против заглянуть в Пантеон. Константин там ни разу не был, так что это стало бы чисто моим воспоминанием. Однако я пришел слишком поздно: доступ прекращался в семь часов вечера. Не тянуло меня и внутрь Кремля: его хотелось осмотреть внимательно и неторопливо, а времени у меня все-таки было в обрез.
Неожиданно для себя я свернул в сторону громады ГУМа, который здесь был белым с нежным розоватым оттенком. Впрочем, возможно, его окрашивал розовым великолепнейший закат.
ГУМ, сохранив свое прежнее название, в действительности больше не был ни универсальным, ни магазином. Вообще, магазинов в нашем понимании в двадцать третьем веке не существовало. Все товары заказывались через здешний Интернет или Линию доставки. Причем, практически всё изготовлялось по конкретным индивидуальным заказам, так что проблемы перепроизводства или поиска покупателей для невостребованных товаров не существовало в принципе. Место рекламы в значительной мере занимали информационные сообщения и отзывы пользователей, группирующиеся на специальных сайтах. Впрочем, любую информацию можно было найти через поисковые программы вирта.
Конечно, для желающих посмотреть на реальный товар и пощупать его руками, прежде чем сделать покупку, имелись различные выставочные салоны, одним из которых и был ГУМ. Его внутренняя архитектура практически не изменилась за два века. Я медленно шел по галерее первого этажа, рассеянно разглядывая демонстрационные стенды по сторонам. Вокруг было много людей — знакомящихся с товарами, беседующих, общающихся по вирту, но немного задержавшись в зеркальном салоне, где были выставлены весьма любопытные образцы, я вдруг заметил в одном из отражений смутно знакомое лицо.
В детстве у меня была хорошая память на числа и даты, но плохая — на лица. Способность запоминать людей, нужную для журналиста, я специально и целеустремленно развивал и достиг в этом немалых успехов. Я вгляделся еще раз в отражение и вдруг узнал человека. Это был тот самый пожилой джентльмен, с которым я столкнулся на перроне в Щёлково и который едва не пропустил свою остановку в центре Москвы. Только теперь на его голове не было кепочки с помпоном, а темно-серая куртка превратилась в светло-коричневую с серыми обшлагами. Вывернул наизнанку?! Он стоял у соседнего стенда и, насколько я мог увидеть в зеркале, разглядывал образцы декора на витрине. Однако мне почему-то казалось, что он следит за мной.
Сказать, что меня это обескуражило, — значит, ничего не сказать. Я поспешно сверился с чужой памятью: Константин неоднократно ездил в Москву в одиночку, но никто никогда за ним не следил и не устраивал вокруг него этакие танцы с переодеваниями. Или... может быть, Константин этого просто не замечал?! У него-то, в отличие от меня, память на лица была неважной. Да и стал бы он обращать внимание на человека, мимолетно встреченного на перроне?! Это у меня сегодня первое настоящее знакомство с новым миром, поэтому все чувства обострены, а каждая встреча — первая!
Я помотал головой. Кажется, у меня от полноты впечатлений начинался острый приступ паранойи. Делая вид, что осматриваю очередной образец дизайнерского искусства — зеркало, имеющее странную грушевидную форму, я еще раз попытался поймать отражение незнакомца в коричневой куртке.
Он это или не он?! Лицо словно стертое, можно сказать, незапоминающееся, но именно поэтому обращающее на себя внимание. Только сейчас я заметил, сколько сегодня вокруг меня было выразительных, по-настоящему красивых лиц. Но даже если это и он, мало ли какие бывают совпадения? На Красной площади я его не видел... или он просто не попадался мне на глаза? Может, он сразу пошел в ГУМ, а здесь совершенно случайно столкнулся со мной? Но зачем он тогда вывернул свою куртку и снял кепку? Или это все-таки совсем другой человек, а я просто накручиваю себя?...
Выйдя из зеркального отсека, я обернулся, удачно изобразив заинтересованность симпатичной девушкой в коротком жакетике и бело-зеленых полосатых штанишках, так плотно облегавших ее ножки и все остальное, словно были нарисованы на ее коже (я бы, честно, не удивился, если бы оно так и оказалось). Подозрительный человек продолжал разглядывать витрину и, кажется, не обращал на меня никакого внимания. Да что же это такое?! Я чувствовал себя определенно по-дурацки.
Впрочем, есть способ проверить, кажется мне или нет. Я решительно развернулся и пошел назад. Проходя мимо человека в коричневой куртке, я внимательно мазнул по нему взглядом, но ни в чем не уверился и не убедился. Ладно. Сделав поворот, я оказался в женском царстве — отделе дизайнерского белья. Там я вступил в ничего не обязывающий разговор с девушкой-консультантом, прочитавшей мне настоящую лекцию о высокотехнологической чудо-ткани, поглощающей без следа любую грязь и выделения тела, но сам постоянно зыркал по сторонам, пытаясь что-то углядеть в стеклах витрин.
Вежливо попрощавшись с девушкой, я двинулся дальше и тут же снова увидел его. Он благоразумно не стал лезть в дебри бельевого отдела, где оказался бы вторым, кроме меня, мужчиной, бросающимся в глаза, а спокойно ждал на переходе в следующую галерею. Наши глаза встретились. На его лице появилась и тут же пропала недовольная гримаса.
Нет, ну мало ли из-за чего он тут ходит за мной? — уговаривал я себя. Может, на перроне узнал во мне члена Первой Звездной и решил познакомиться? Однако этот немолодой мужик с невыразительным лицом никак не походил на пылкого поклонника. И вообще, если бы он хотел вступить со мной в контакт, бросил бы сообщение на вирт. Как я уже уяснил, здесь было принято поступать именно таким образом.
Поднявшись по лестнице на третий этаж, я продолжил обход ГУМа, то и дело ловя отражение своего преследователя в витринах и зеркалах. Это уже начало меня раздражать. Чтобы взять паузу, я свернул в боковой коридорчик, у входа в который виднелись блеклые буквы "Ж" и "М". Я уже вполне созрел для того чтобы, если он сунется за мной, схватить непрошеного филера за грудки и конкретно выяснить, что ему от меня нужно.
Не сунулся. Очевидно, ждал где-то в основной галерее. Я сделал свои дела, вымыл руки и вдруг заметил в глубине санузла неприметную дверцу с надписью "Служебный выход". Не думая о том, что дверь может оказаться "запароленной", я рванул ее на себя, и она послушно открылась. За ней оказался пустынный коридорчик, выходящий на лестничную клетку. Ссыпавшись вниз, я очутился в большом подземном гараже, где рядами стояли бильчики.
Отлично! Я бросился к первому же попавшемуся автомобилю и в мгновение ока очутился внутри. Задав на курсоре адрес Киевского вокзала (самое знакомое для меня место в Москве), я нажал кнопку и был вознагражден мягким шумом мотора. При выезде из гаража мне показалось, что я увидел где-то в отдалении коричневую куртку, но, может быть, это мне только привиделось. В любом случае, в бильчиках не было функции следования "во-он за тем автомобилем". Впрочем, возможно, если за мной действительно серьезно следили, преследователь мог бы узнать через вирт, каким я воспользовался бильчиком и куда еду.
Паранойя продолжала свирепствовать, и уже на Лубянской площади я дал команду бильчику остановиться у тротуара и выскочил наружу, оставив его зарезервированным за собой.
Время уже приближалось к без четверти восемь, стемнело, но площадь была ярко освещена — особенно, хорошо знакомое мне здание "Госужаса", которое обзавелось парочкой дополнительных этажей и стеклянной галереей у входа, делавшей его похожим на отель. Хотя, собственно, теперь это и был отель "На Лубянке", один из самых известных в Москве.
Населявшее его прежде ведомство давным-давно переселилось в Харьков и называлось в настоящее время Центральной информационной службой, сокращенно ЦИС (наверное, поэтому нынешний аналог ГРУ, тоже переехавший куда-то в окрестности новой столицы, имел прозвище "Транс").
Слева виднелись характерные арки Детского мира, который сохранил старое название, но был уже не магазином, а детским информационно-развлекательным и творческим центром. В центре площади, казавшейся сильно забитой бильчиками, беспрерывно катящимися вплотную друг к другу по очень узкой проезжей части, словно вырезанной среди широких обсаженных зеленью тротуаров, виднелся круглый скверик с чьим-то памятником в центре (не Дзержинскому).
Впрочем, все эти архитектурные детали я заметил только мельком, сбегая по лестнице в подземный переход. Сейчас там вместо киосков находились многочисленные кафешки и зоны отдыха, заполненные людьми, но для меня было главным то, что здесь, как и ранее, находился один из входов в метро.
Может быть, это было и глупо — в конце концов, если тот, кто следил за мной, знал, кто я, то наверняка и знал, куда я в итоге поеду и где живу, но я был рад, что избавился от слежки. Продолжать прогулку по вечерней Москве меня уже как-то не тянуло, и я отправился обратно в Щёлково. Только там я вспомнил, что меня до сих пор ожидает на Лубянке покинутый бильчик, и поспешно снял резервирование. В любом случае, мой кошелек это сильно не отяготило.
Вернувшись домой, я поужинал тем, что нашел в домашнем хране (настройки меню я все-таки поменял на прошлой неделе), и, уже успокоившийся, уселся в кресле и развернул виртуальный экран вирта. Наступило самое приятное для меня время дня — время возвращения в прошлое.
В первый же день, разбирая закладки Константина на вирте, я с удивлением обнаружил среди них мой любимый литературный форум "ВВВ", на который я частенько заходил, правда, как гость. Причем, это был не его нынешний аналог, а тот же самый форум, один из старейших ресурсов русскоязычной инфосферы, не так давно отметивший свое двухсотлетие!
Недолго думая, я заказал самый дорогой и емкий накопитель информации — по-здешнему, фумбочку, и за трое суток слил на него все архивы форума за двести с лишним лет. Все тридцать с лишним петабайт, более сорока тысяч литературных произведений и бесчисленные иллюстрации, клипы и випы (veep) — визуализации отдельных эпизодов. Еще один вечер ушел у меня на настройку, зато теперь я каждый вечер на пару часов погружался в прошлое, читая продолжения завершившихся двести лет тому назад дискуссий, за ходом которых я следил до попадания в новый мир, наблюдая за тем, как глава за главой пишутся давным-давно законченные книги, и изучая ранее закрытые для меня разделы. Может, это звучит немного высокопарно, но в том, что я не свихнулся в первую же неделю от одиночества, постоянного напряжения и чуждости окружавшего меня мира, была немалая заслуга этого сайта.
Конечно, по вечерам я читал не только форум. Я очень интенсивно знакомился с миром, куда меня угораздило попасть, и внимательно проглядывал информационные ленты, чтобы знать, что происходит сейчас, и не выглядеть глупо, когда все вокруг обсуждают самые животрепещущие события, — одним словом, вживался. Не меньше часа в день уходило на виртуальное общение. Я писал очередной пост в свой блог, который, как оказалось, обязан был вести как участник экспедиции, и отвечал на вопросы. Хорошо еще, что у нас с Константином оказались сходные стили письма и близкие взгляды на многие вещи, так что никто из постоянных посетителей не заметил подмены.
К тому времени я уже знал, что наше с ним сходство не случайно. Догадаться о том, что мы с ним родственники, можно было сразу: девичья фамилия его мамы совпадала с моей. А чтобы узнать, насколько близкие родственники, хватило получасового поиска. Один из моих правнуков, как оказалось, стал знаменитым писателем. Он родился в 2070 году и прожил больше ста лет, отразив в своих книгах многие бурные события своего века, свидетелем и непосредственным участником которых он был. Под конец жизни он поселился в шумном и веселом городе у моря в собственном доме, где часто гостила его непоседливая правнучка — будущая Костина мама. Таким образом, она приходилась мне четырежды пра внучкой, а Константин, соответственно, был мой пять раз пра внук.
Жаль, что нас с ним так разбросало по временам и пространствам. Я бы с удовольствием поболтал бы с Константином за чашкой чая или бокалом хорошего вина. Нам было бы что рассказать друг другу. Я собирался с духом несколько дней, чтобы открыть его личные файлы, — это казалось мне невежливым и неприличным, словно заглядывать в окно чужого дома или подсматривать поверх плеча в пишущийся текст. Но то, что я там обнаружил, всерьез удивило и заинтересовало меня.
Константин действительно увлекался историей конца XX — начала XXI века. Может быть, он не был профессиональным историком, но его комментарии и статьи, написанные, похоже, между делом для какого-то сайта или форума по интересам, поразили меня пониманием духа этого давно прошедшего для него времени. Порой возникало впечатление, что некоторые вещи были написаны моим современником, только очень хорошо информированным и обладающим даром прозрения о том, что будет дальше.
Многие ли специалисты, скажем, по Отечественной войне 1812 года могли бы через двести лет после ее окончания не просто перечислять факты, а разбираться в мотивах действий ее героев и понимать внутреннюю логику их поступков? А вот Константин, как мне казалось, мог. И чем больше я прочитывал написанных им текстов, тем сильнее мне думалось, что именно его попадание в двадцать первый век и было главной целью тех самых сил, что поменяли нас местами.
Это Константин со своими знаниями тенденций, ключевых персоналий и будущих событий мог стать настоящим прогрессором, повернувшим историю мира в нужном направлении! Может быть, это благодаря его вмешательству и возник тот самый мир двадцать третьего столетия, породивший его самого!
Что же, положа руку на сердце, я был совсем не против этих изменений. В мое время не надо было быть провидцем, чтобы понять, что будущее, скорее всего, не несет нам ничего хорошего. Мир, возможно, ставший реальностью благодаря переносу Константина на двести с лишним лет назад, мне нравился. Это был разумный, благоустроенный, уютный мир, в котором было приятно жить и не могло произойти ничего по-настоящему опасного и дурного. По крайней мере, со мной — гражданином одного из ведущих его государств. Странный сегодняшний инцидент, конечно, не забылся, но казался чем-то незначительным, малозначащим, нетипичным...
Мое появление здесь и будущее участие в межзвездной экспедиции уже представлялись мне чем-то вроде компенсации — извинения со стороны неких могущественных и неведомых сил, выдернувших меня из моего мира и моего века, чтобы занявший мое место Константин изменил историю.
Тогда я действительно так думал. И как же я ошибался!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
