Страна городов 2 книга

СТРАНА ГОРОДОВ

КНИГА ВТОРАЯ

День летнего солнцестояния

... На всякого мудреца довольно простоты...

(В.И. Даль.Пословицырусского народа)

22 июня ничего беды не предвещало. В лагере, как всегда немногочисленные ученые с рабочими разошлись по точкам открытых раскопов. основные силы решено было сосредоточить на вскрытии печей, предположительно — медеплавильных, но это еще предстояло уточнить. Немногочисленные лаборанты склонились в палатке над приборами для экспресс-анализа шлаков, добытых из раскопов, предполагая по составу элементов сопоставить их с имеющимися местными месторождениями и россыпями. Пока что получалось не очень — сопоставлению поддавались лишь половина образцов. Материалы однозначно указывали на местную природу руды, но использовавшиеся древними присадки и флюсы вводили исследователей в ступор. к чему, скажем предназначались рыбьи кости, которые находили в полости печей как в синташтинских печках, так и тут, в Аркаиме? Или — это вовсе не металлургические печи? Вопросы...

Мало остатков материальной культуры, и густо они перемешаны со следами деятельности раскольников, живших на острове, и пугачёвских разбойников. Они тщательно убирали свои жилища — до каменного основания. Узнать бы, куда этот мусор выкидывался. и покопаться... по сей день главный источник информации о жизни предков — это вещи из захоронений и бытовой мусор прошедших веков. Предки ничем от нас не отличались — выкидывали поломанное и ненужное, что еще годно — приспосабливали к делу, как сегодня, так и десять тысяч лет назад. Написать инструкцию, что к чему присоединить, и что бы это значило — в каменном веке никто не догадался, а археологи грядущего пусть, к примеру, попробуют разобраться в назначении артефакта, собранного восьмилетним сорванцом.

Девайс из старого кинескопа, стиральной машинки, выкинутой на помойку за ненадобностью — между прочим, почти работающей, так как собрана она была во времена "застоя", и не в конце, а середине квартала, клавиатуры компьютера и грозди лампочек разного цвета из новогодней гирлянды, фонариков и прочей электромеханической мешанины, увенчанная рулем от битого "фольксвагена". Размещен в подвале многоэтажки, в закутке, оборудованном ребятней под "штабик", перед "устройством" закреплен старый офисный стул. Ну, как — слабо? Мда-с, господа, никогда то вы не видели собранный на коленке, в прямом смысле слова, пульт управления звездолета из "Звездных войн", совмещенный с машиной времени. Темнота!

Взрослые дяденьки и тетеньки сегодня, вполне возможно пишут свои диссертации, руководствуясь сведениями, почерпнутыми из лицезрения таких же "суперпультов", рожденных фантазией первобытных сорванцов, смастеривших из брошенной за ненадобностью матерью прялки, сменившей ее на прядильный станок, дедова каменного молотка, который тот смастерил по случаю утери нормального железного, для того, что бы не тратить времени на поиски подходящего по весу предмета, пригодного для укрепления забора вокруг продуктового склада — пещеры, и кучи костей, валяющихся около того склада в беспорядке, смастеривших "страшную бяку-закаряку, пугающую детей по ночам", и похоронивших эту "бяку", что бы больше не пугала, по обычаям рода, давным — давно пользующегося железом, растящего рожь и пшеницу, разъезжающего на лошадях, пашущего на быках, — в песке около той же пещеры — склада, не брошенной людьми лишь потому, что в ней днем и ночью, зимой и летом, всегда одна и та же температура. Как такая вам гипотеза? А? Молчите? Ну да, тут не скажешь ничего, либо — отправляйте на свалку материалы диссертаций, во множестве написанных на даных об исследования "могилы охотника со стоянки Верхняя Опупеловка, относящиеся к временам среднего палеолита, содержащие несомненные подтверждения гипотезы о крайне низком развитии племен, неиспользовании ими технологий обработки железа и меди, богатой артефактами — каменными орудиями труда и охоты, частицами тканей (мелкая засранка Синичка уронила платочек в яму, а вытаскивать было лень — старый потому что)." Как-то так, господа, в порядке гипотезы.

Так, или примерно так размышлял молодой человек, разместившийся в палатке, разместившейся неподалеку на равном расстоянии от дизель генератора лагеря и пещеры Святой Веры, где возились помощники археологов — школьники во главе с учителями, Дмитрием Сергеевичем Родиным и Эльвирой Викторовной Петуховой. Впрочем, вторую и учителем пока можно было не называть — так, заготовка на учительницу с пятого курса пединститута, преддипломная практика. Помощники взялись с энтузиазмом — растащили по помещениям дольмена приборы, выверили расстояния между ними под руководством самого автора изобретения, и в час наибольшего напряжения магнитных полей набились в центральный грот, — "позырить, че такое тут будет в натуре",— как выразился один из них, чумазый и верткий, весь как будто на пружинках, мулат Федька. Впрочем, если не знать, что он — мулат, то есть ребенок от союза белой женщины русской и африканца — приезжего из далекого Сенегала, то... короче, в краю пальм и бананов, парень был бы определенно своим — кожа Федора сияла антрацитовым блеском. "Ништяк", — говорил пацан, если ему при случае намекали на его несколько экзотичное происхождение: "Зато грязь не видно, а вам завидно! А еще у меня дедушка — настоящий православный священник. Хошь, кадилом семейным по балде отоварю?" После этого введения в этографию, молодой человек, заинтересовавшийся происхождением "редкостного экземпляра человека разумного" в компании с виду вполне обычных российских школяров, решил этим происхождением не интересоваться. Особенно после того, как к заинтересовавшему его парнишке подошли еще двое крепких ребят, постарше, на вид, годов семнадцати, и спросили, какие у "товарища ученого" претензии к их товарищу.

Были у него, в качестве занятия, более интересные вещи. После наладки аппаратуры появились первые "засветки" как он называл эти явления. На экранах мониторов появились нечеткие картинки с людьми и животными, одетыми по "моде" каменного века, животные, исчезнувшие с лица Земли. Мониторы показывали что — либо, когда крупный живой объект оказывался в зоне от десяти до пятидесяти метров от местоположения монитора — как будто живая масса входила во взаимодействие с электронной системой наблюдения. Проще всего было бы предположить, что эти картинки — шутки неведомых хакеров, посылающих своему коллеге "приветы" через Сеть. Только вот связи с Интернетом у этой локальной сети не имелось. А "картинки" были на диво реалистичными, и даже компьютерное творчество типа "Парка юрского периода" им в подметки не годилось.

Парень аккуратно архивировал все, что получал в отдельные папки и дублировал на съемный носитель — от греха подальше. Как пользоваться своим открытием — он пока не придумал, и не решил, открытие ли это. Тем более, день ото дня, по мере наладки аппаратуры и приближения дня летнего солнцестояния "картинка на мониторах становилась все более четкой.

Сегодняшний день должен был, по ожиданиям парня принести ему всемирную славу — ну, никак не менее всероссийской. Утро показало повышение напряжения магнитного фона в пещере до максимально допустимых, для нахождения людей, пределов. В мозгу у молодого ученого шевельнулись сомнения: "Не стоит ли предупредить руководителя школьников и запретить доступ в этой связи с пещеру?" но, поколебавшись и решив, что наука — превыше всего, он продолжил наблюдения, тем более, что молодежь ему была нужна таскать в пещере по ранее согласованному плану датчики. "А что магнитное поле — да мы в городе в этих полях чуть-чуть не купаемся, и живы до сих пор," — так себя успокаивал Вадим Игольников, молодой, подающий надежды физик, "ботаник", по выражению Эльвиры — помощницы Дмитрия Сергеевича, руководителя школьников. Немножко не от мира сего, он увидел в молоденькой студентке, доступный объект для ухаживания — надеясь, что в силу ее не слишком выдающихся внешних данных, она, возможно ответит на робкие знаки внимания. Но был "отшит" с неожиданной жесткостью, и замкнулся в своей работе. Да еще ее воспитанники вездесущие оказались тут как тут — с понимающими улыбочками и нехорошими взглядами изподлобья.

— Вас не обижают, Эльвира Викторовна? Вынырнул из кустов тот самый "православный эфиоп", чтоб его...

— Нет, Тош, все в порядке.

— Ну ладно... Если чо — Вы только шумните, мы тут, рядом...

— Спасибо, меня никто не обижает.

— Тада ладна — я пошел... И растворился в кустах как призрак.

Ну, и как тут поухаживаешь, при такой-то охране? Поэтому, не особо расстраиваясь, Вадим еще глубже погрузился в свои дела.

Двадцать второго же июня, после пошедших одна за другой картин на мониторах, он вообще ничего, кроме аппаратуры, не видел вокруг. Воздух в палатке накалялся, "железо" компьютеров натужно гудело, треск, разряды... Вадим напряженно глядел в экраны, умудряясь каждые пять минут — практически "на автомате" сменять резервные флешь-карты в приемнике компьютера.

Не заметил он и момента начала непонятного природного феномена — происшествия, повлекшего за собой цепь неприятных лично для него событий. Потому что началось это беззвучным взрывом аппаратуры, после которого он потерял сознание и пришел в себя спустя полчаса — час посреди палатки — нетронутой, но с расплавившейся аппаратурой на столах. А вот конец происшествия — запомнил очень хорошо, особенно как, очнувшись не обнаружил в пещере ребят, и как ликвидировал их лагерь, придавая ему вид срочно покинутого по непонятной причине. И как, завернув в брезент, маскировал — закапывал в лесу скудные пожитки школьников и их старших — запомнил тоже. А уж как бежал, боясь ответственности, прихватив от сгоревшей аппаратуры только информацию на съемных носителях на другой конец страны — такое вовсе не забудешь. И только одна мысль осталась — скрыться, закопаться поглубже. Не без оснований Вадим Романович Игольников считал себя виновным в исчезновении детей и учителей. Именно его аппаратура — он это понимал прекрасно, вызвала такие колебания пространства времени, войдя в резонанс с ним, что случился неоднократно описанный "эффект переноса", закинувший в неизвестные дали ребят с наставниками. Поэтому — предпочел исчезнуть сам, не доводя дело до греха.

Размышления о прошлом и будущем.

Пара стражников — егерей службы лесной охраны выполняла задачу по подсчету поголовья оседлых и мигрирующих стад от отдела природоведения Академии — надо было подсчитать лимиты отстрела животных, с тем, что бы не нанести ущерба окружающей среде. В нашем времени стада бизонов выбили в течении жизни одного поколения, а стеллеровых коров — и того меньшее время. Таких ошибок повторять было нельзя. Отсюда естественно рождались два основных правила — одно — жесткий контроль за охотой, насколько это возможно, недопущение убийства животного ради убийства, ради того что бы похвастаться молодецкой удалью, метким выстрелом. Второе — помощь дикому поголовью, устройство солонцов, пунктов зимней подкормки, защита от лишних хищников. Параллельно велась работа по одомашниванию — с оленем — северным — мы начали работать еще в первый год, отделяя наиболее приручаемые особи, и просто сопровождая кочевыми группами стада, защищая их от хищников — это тоже давало результат. Внедрение консервирования и ставшие постоянными караваны в районы озер Эльтон и Баскунчак, Балхаш давали нужное количество соли. Местные залежи использовались в основном на солонцы. По возможности, старались не трогать в добыче шерстистого носорога, мамонта и пещерного медведя и льва — последние встречались крайне редко, и я с советом Академии уже подумывал, не внести ли их в Красную Книгу своего рода, эти виды, видно по всему стремительно вымирали.

Другая совсем ситуация была со смилодоном. Так получилось, что прайд смилодонов, поселившийся на острове, быстро "интегрировался" в нашу жизнь — и это нельзя было назвать "одомашниванием". Звери вошли в жизнь племени на правах этакого "тотема", если хотите — товарищей в охоте и жизни. Отдельные особи выбирали себе постоянных людей, повсюду сопровождая их в повседневных делах, например вожак прайда смилодонов прилип ко мне и не отходил ни на шаг, иногда до полусмерти пугая приезжающих к нам посторонних, или же удивляя до изумления их же — это в том случае, если они видели, как какой — нибудь шкет "от горшка два вершка", бесцеремонно тащил любопытного кошака из аудитории, в которую тот сунул любопытный нос. Это было приятно — с одной стороны, полное понимание с огромным котом, обмен эмоциями, но с другой — бесцеремонность друга иногда просто "доставала". Самим кошкам наше сотрудничество шло явно на пользу — в силу особенностей строения челюстного аппарата и формы когтей, животные могли охотиться полноценно только на крупную мегафауну, которой на сегодня оставалось мало. Однако, нам просто удалось приучить прайд к питанию готовой пищей смешанного — растительно-мясного происхождения — мясным кашам, кровяным колбасам и прочим видам "кити-кэта". По прошествии пяти лет после "попадания", я знал, что ближайшие прайды смилодонов обосновались — пара в районе Аркаима, один прайд держался в среднем течении Миасса, бессовестно пользуясь помощью племени детей Волков — он был пожалуй, самым большим. Так как волки все больше начинали заниматься торговыми делами, они с удовольствием брали в дорогу прирученных таким образом котов — для охраны. Пары — человек — смилодон, как это совершенно понятно, хватало, что бы отвратить любого желающего вождя незнакомого племени от желания "пощипать караван" и присвоить товары себе. Не говоря уже об охране лесных границ — патрули с котами неспешно двигались по воображаемой границе владений Академии и союзных племен, охраняя их от браконьеров и нежелательных гостей. Усилившейся охраной границ ловко пользовались опять же "волчата" — они организовали множество факторий по обмену товаров на берегах Миасса, Ишима, на других реках, принимая в основном в обмен руды и самородные металлы — железные оловянные, медные, полудрагоценные и драгоценные камни, отдавая предпочтение твердым камням — изумруду, корунду. На Среднем Урале нашли даже небольшие россыпи алмазов — некоторые племена по западным отрогам Уральских гор, в районе Бисерти (в нашем времени там находятся Крестовоздвиженские золотые россыпи) — находили золото, платину и алмазы, которые с удовольствием меняли на металлические инструменты и некоторые изделия — замшу, ткани, посуду и другие вещи, типа ламп.

Свои металлургические мастерские в конце концов мы убрали ближе к среднему течению реки Миасс, где в изобилии имелись запасы леса, недалеко были бурые угли, а так же магнитогорское месторождение с магнетитами, нужными для легирования металла, и другие полезные вещи. Иван Петрович, пришедший к нам с капитаном Платоновым, поставил производство инструментов, станков и металлических изделий на хороший уровень — если не на заводской, то на уровень доброй мануфактуры. Мы с самого начала ввели единые меры для себя, использовав для определения мер длины сохранившийся на куртке Ирины Ким штампованный орнамент из изображения сантиметровых линеек, транспортиров и лекал — этакий коллаж на произвольную геометрическую тему. Когда-то первым соответствие нарисованных на куртке линеек реальным в шутку проверил ее будущий муженек — Антон Ким, вознамерившийся уточнить это соответствие, разумеется, в районе груди, и получивший за инициативу хорошего "леща" по уху.

Линейка с нами в прошлое "не переехала", как не сохранились при переносе вещи из пластиков, а куртка — она была из льна, — вполне. Меры длины были тщательно скопированы, переведены на металлические — золотые эталоны, и отдельные спрятаны в надежном месте в Академии для сверки. "Палата мер и весов" с эталонами находилась под круглосуточной охраной, там же находилось Боевое Знамя Стражи — введённое нами по настоянию Сергея Платонова, считающего, что воинской части без знамени — не бывает, что такая, с позволения "часть", без знамени, без традиций, без уставов, строя — просто банда. Впрочем, я с ним был согласен. А новые члены Стражи принимают уже как данность наличие и Знамени, и почетного караула у Знамени, и строя, и других традиционных для покинутых нами времен атрибутов армейского быта, считая — это было всегда, это — красиво, и дискутировать на тему "нужна ли в части дисциплина и устав" — по меньшей мере — глупо.

Металлообработка с помощью дяди Вани, как стали обращаться к Ивану Петровичу Еремину все без исключения соплеменники, всех, так сказать человеческих видов, что были в племени, поднялась на немыслимую высоту. Если первые образцы изделий из бронзы и железа мы изготавливали по меркам нашего времени — качества отвратительного, и нож — кхукри, к примеру, был взят мной за основу оружия только потому, что у него толстое лезвие, и по своему действию на объект обработки это оружие, скорее, инструмент ударного действия, хоть и считается ножом, — как топор, а не режущего, и толстое лезвие не так просто поломать, а иглы наши, толщиной с полтора миллиметра, сделанные холодной ковкой из проволоки, гнулись в руках от слишком сильного нажатия, то с его приходом... Иван усовершенствовал процесс плавки, и у нас появились домницы и нечто, типа конвертеров, пока с воздушным дутьем, но с подогревом воздуха. Если первоначально мы крепили металлические детали пайкой и заклепками, и получалось неплохо — ведь паровозы и пароходы с клёпаными котлами и корпусами производились до начала двадцатого века, то гномы с Кузьмичом наконец довели до ума токарный станок, сделав его уже токарно — винторезным, изготовив вначале бронзовые винты и шпинделя полукустарным способом, а уже потом на этом станке выточили необходимые болты, винты и прочие необходимые для производства метизы.

Сами понимаете, оглянитесь вокруг, и увидите — в любом механизме, что окружает нас — масса болтов, гаек, и шестеренок. Шестерни, резьбовые соединения, и — главное — подшипники. Настоящих подшипников у нас, тех, что называются подшипниками качения, шариковыми и роликовыми, пока не было. Но легирование стали давало обнадеживающие результаты, а бронзовые подшипники трения, с набивкой, масленками и баббитовыми сердечниками мы использовали буквально с первого года — как только нашли приемлемые запасы касситерита — оловянной руды. Медь с большим — более восьмидесяти процентов олова и дает вожделенный бабит, служащий основой для подшипника трения. Такие подшипники и сегодня по причине технологичности и простоты применяются в качестве коренных и шатунных в двигателях внутреннего сгорания. А вот с подшипниками для механизмов подвески и шестернями для коробок передач пока было туго. Шестерни — штучное производство, производились нами из отливок доводкой вручную, а для шариков — роликов — действительно серьезная сталь нужна. А для ее производства — необходима серьезная промышленность, и люди, люди.... А людей — надо кормить. И кормить хорошо. Поэтому — все внимание на развитие сельского настоящего хозяйства, не монгольских охот, все еще являющихся одним из основных источников пищи, а настоящего скотоводства — высокопроизводительного, и полеводческого хозяйства, огородничества — таких, что бы один крестьянин десять рабочих прокормил. А не то, еще, чего доброго в рабовладение пойдем семимильными шагами. Как это там? Надпись на пещере троглодитов что гласила? Правильно: "Да здравствует рабовладельческий строй, светлое будущее человечества!" во как. Ну, у нас еще все впереди. Я не в смысле рабовладения — а в смысле, так сказать, интенсификации... электрификации... и прочей ка-кации...

* * *

Я все чаще задумываюсь над одним вопросом. Действительно ли мы попали в наше прошлое? На первый взгляд все совпадает — животный мир, климат, конечно, местность и полезные ископаемые, похоже, в тех же местах.

Но — в нашей истории подавляющее большинство цивилизаций возникло, по данным раскопок, буквально на пустом месте около шести тысяч лет до нашей эры. Имеется в виду наличие у цивилизованных народов памятников материальной культуры, сосредоточенные в раскопанных городах. Те же — Аркаим, Иерихон, Дамаск, Библ, Вавилон, Ур... все укладываются во временной промежуток от шести до трех тысяч лет. А до этого? Ниоткуда появились, ушли в никуда...

Опять же. Раскопками древнейших поселений человека установлено, что последовательно на земле жили австралопитеки, за ними — питекантропы, после них — неандертальцы и кроманьонцы. Тем более причем, неандертальцев и кроманьонцев позиционируют как разные виды. До появления неандертальцев и кроманьонцев в южно-азиатском регионе планеты жили гигантские гоминиды — гигантопитеки. Некоторые исследователи, в виду развития у этого вида подбородочного выступа, допускают возможность развития у них членораздельной речи. Так вот. Насколько я помню антропологию — пусть отрывочно, но главное, — я точно помню, что эти виды человека вместе не сосуществовали. На исторической арене, если они и жили какое то время рядом, постепенно питекантропа, вытеснившего австралопитека, выгнал из родимых пещер неандерталец, которого в свою очередь потеснил, а потом возможно и уничтожил кроманьонец — наш предок. Гигантопитек, так тот вообще относительно спокойно сошел с исторической арены, не оставив о себе особой памяти — только несколько обломков костей.

Здесь же — рядом даже питекантропы с неандертальцами. Не говоря уже о гигантопитеках. Несмотря на различия во внешнем виде, все они — люди! На добро отвечают добром. Любят, ненавидят, растят детей и защищают очаг и свой род. Живут, в общем. Если не относиться к ним предубежденно, и стараться понять, а не уничтожить — вполне себе добрые соседи и собеседники. Смогли бы мы развить в себе зачатки ментального, эмоционального общения? Без неандертальцев, у которых этот вид превалирует над звуковым? Да никогда! А питекантропы? У них, видите ли неприспособлен речевой аппарат! А у человека — рот приспособлен для чириканья? А вон как птицам подражает! Ну, и питекантропы — так же — через звукоподражание, треплются между собой и другими на почти чистом русском языке, и не скажешь — что не родной. Как выразился старейшина питекантропов — Убийца Бизонов: "Хороший язык, говорить хорошо, удобно. Раньше мало говорили — мало вещей, мало событий... Ешь — пей — животных бей — спи — все. Сейчас — много всего. Разная работа, разная жизнь. Разная еда — много интересного." Развитие общества предполагает и развитие языка и пополнение словарного запаса. В этом я убедился на живом примере.

Интересные данные дает наблюдение за сельскохозяйственными растениями. По первому времени я совсем было уж загрустил — ближайшие племена людей, не говоря уже о неандертальцев — растений и животных не выращивали, обходясь почти исключительно тем, что удастся найти и убить на охоте. Присваивающее хозяйство в чистом виде. Но — на юге, к западу и востоку от нас вполне себе цивилизованные племена, выращивающие скот — причем есть и верблюды, и кони, и овцы с домашними козами, и даже — предки домашних коров, пока еще больше напоминающие туров — крутые рога, вольнолюбивый, а скорее — просто мерзкий характер. Молока почти не дают. Есть — и много кабанов в загонах. Кормят их в основном желудями, собирая их в великом множестве в нередких в этих местах дубравах. Ставят в тесные, прочные загоны отловленных молодых поросят, и кормят все лето, потом — забивают на мясо и сало. Потом по весне отлавливают новую партию — взрослых на мясо сразу, мелких полосатиков — в загон.

Причем, с кабанами идет прямо таки постоянная война за огороды по берегам рек и в других удобных местах — хрюшки вполне себе оценили вкусовые достоинства одомашниваемых видов флоры. Репа, корнеплоды разного вида, гречка и овес, полудикая рожь привлекают пятачков со страшной силой. С момента посадки и до сбора один — два охотника охраняют огороды на засидках, люди окапывают и огораживают поля. Но поток любителей халявы не прекращается, и юное свинячье поголовье каждый год исправно занимает места в хлевах на откорм.

Поля у аркаимцев расположены в пойменной части ручьев и небольших речек. Там же и огороды. Все отгорожено от нахального зверья — любителей халявного питания крепкими заборами из молодых нетолстых бревен, высотой в рост человека. Однако дикие свиньи все равно забираются на участки и наносят немалый вред, если их не успевают прогнать или убить. Стрелами или копьями здесь делу не помочь — кабан зверь сильный и опасный, раненый — становится совершенно безбашенным, и утащить в могилу за собой может не одного охотника. Но — местные справляются, роют канавы и ловчие ямы, отгоняют шумом и огнем.

На будущей Русской равнине, по сведениям соседних племен и наших разведчиков — живут многочисленные и сильные племена, селящиеся по берегам полноводных рек, занимающиеся подсечным земледелием и выращивающие рожь, репу, ячмень и гречку, и еще кое-что, по разному. Племена — роды эти насчитывают по сто человек и более, ведут друг с другом оживленный товарный обмен.

Все это здорово противоречит моим сведениям о каменном веке и оценке времени, в которое нас занесло — и разные виды людей, и сельское хозяйство, и климат даже — все пусть и немного, но отличается от того, что по сведениям моих современников я должен бы увидеть.

Если мы действительно за пятнадцать тысяч лет до нашей эры, как я решил вначале — то очень многого просто не должно быть. Не должно быть рядом и в этом месте ни питекантропов, ни неандертальцев, ни более южных обитателей — гигантопитеков. А они все тут — в наличии.

Если верить нашим ученым — по степи должны кочевать редкие малоцивилизованные первобытные стада — от десятка до полусотни людей — иначе не хватит на всех еды, они должны враждовать друг с другом — если, конечно встретятся, должны жить в пещерах и не задумываться о строительстве домов, подобных аркаимскому городищу еще лет этак тысяч шесть.

А вот и нет. Есть и поселки по сотне -другой жителей, есть и купеческие караваны, неспешно тянущие груз вьюков по пыльным дорогам, плывущие по рекам. Обитатели поселков хорошо знают, благодаря этим караванам и снующим между поселками лодкам, что творится неподалеку от их жилья. А то, что далеко — любопытно, конечно, но... нас не касается.

Самый большой интерес вызывало, откуда собрал столько народа Безымянный. По выкладкам тех же ученых, плотность населения в позднем палеолите — начале медного века должна быть крайне низка, что то же обусловлено присваивающим хозяйством, неспособным прокормить большие массы людей, ввиду общей низкой производительности — охота и собирательство не дадут больше того, что способно лишь поддержать популяцию на самом минимальном уровне. Плюс — антисанитария, низкая рождаемость и высокая смертность... Охота и рыбалка по берегам рек с таким уровнем орудий, который мы наблюдали у соседних племен малодобычливы. И тут — почти шесть тысяч человек собрались в поход "за зипунами". Каково? И в городе — мы назвали его Аркаимом, в честь существовавшего поселения, он и похож был планировкой на раскопанный примерно в этих местах древний город, более трех тысяч населения. Мегаполис по древним понятиям. И срок его существования — за шесть тысяч лет до начала раскопок в "нашем" Аркаиме.

Я сделал такой вывод из следующих фактов — находки острова Веры на озере Тургояк показали возраст строений на нем около шести тысяч лет до нашей эры. Мы же с ребятами на острове не обнаружили ничего, из строений, по крайней мере. Деревянные столбы — жертвенники, следы редких посещений с ритуальной целью, — и все. Природа и погодные условия — соответствуют межледниковому периоду. Лесостепь, богатое разнотравье, много копытных, и — представители палеолитической мегафауны. Мамонты — пусть немного, но кочуют. Шерстистый носорог, пещерные медведи и смилодоны, гигантские олени и бизоны — в основном все эти звери вымерли за десять — пятнадцать тысяч лет до Рождества. Правда, с мамонтами все не так неоднозначно — есть мнение, что на острове Врангеля шерстяные слоники гуляли во времена первых египетских пирамид, то есть — все же за шесть тысяч лет до нашей эры... Вопросы, вопросы... Но — в общем уже неинтересно — когда мы? Интересен и вопрос где мы? И проблема — как жить дальше?

Кстати, один вопрос — почему следы материальной культуры людей нового каменного века находят в основном в пещерах — получил все таки ответ. Люди в основном селятся сейчас у воды — в пойменных участках рек и озер, ручьев. Они не хуже нас — пришельцев — знакомы со строительством теплых полуземлянок и шалашей, небольших примитивных домов. Пусть жилища их и не так прочны как наши, и не имеют такого совершенного обогрева, как на острове Веры, но функцию защиты от холода вполне выполняют. Дети Мамонта, например, строят крепкие полуземлянки, похожие на норвежские "длинные дома", с низкими стенами и дернованной кровлей. Далеко от селений, в местах охоты, складывают ритуальные шалаши из костей и бивней мамонтов, в которые может забраться лишь ребенок. И скажите мне, много ли к моему прошлому — будущему времени сохранится остатков от таких "длинных домов — полностью сделанных из дерева и земли, и от шалашей из обожженной во время ритуала кости мамонта и носорога? Ясное дело — остатки шалашей в ритуальных местах, потому что обожжённая кость устойчивей дерева к действию времени. Их мои современники и нашли, тщательно изучили, и ... приняли за жилища людей, не поняв ритуального смысла сооружений. На местах же настоящих — просторных и удобных жилищ через пятьдесят — сто лет останутся только ровная земля и все. А юрты — яранги кочевников не оставят о себе следа и через пять — десять лет, если забудут их в степи либо тундре хозяева, что маловероятно, вообще — то.

Из зависти к Гераклу

Я уютно устроился в гамаке под тисом. В руках у меня блокнот из — представляете — настоящей бумаги! Кто пять лет подряд пользовался гусиными перьями, чернилами из дубовых орешков и берестой с пергаментом не лучшего качества — тот вполне оценит блокнот из бумаги, спорящей по качеству с оберточной из советского магазина и карандаш толщиной с палец — но настоящий карандаш с грифелем из смеси глины и графита! Хотя береста и чернила по древнерусскому рецепту используются еще повсеместно, но бумага получается у нас все лучше и лучше. Можно расслабиться и отдохнуть, пока тело под действием эликсира и посильных упражнений медленно приходит в норму. Рядом приходят в себя еще два болящих участники прогулки по границе лесостепной зоны — вожак прайда смилодонов, получивший кличку Мурзик, и спутник во всех моих прогулках — хаски Бэк. Приключения на наши гм, кормовые части мы нашли не отходя далеко от дома — прямо в пяти десятках километров от острова Веры. Хотя, Бек, собственно, загорает с нами просто за компанию — на нем ни царапины.

Приключение называлось энтелеодоном, и вляпались мы в него — я, Мурзик и Бэк, решив поохотиться в пойме Миасса. Мы прибились к охотничьей партии, одной из многих, направляемых Академией для заготовки мяса и исследования окрестностей, в период летних "каникул". Спутники мои готовили лагерь, а я решил пройтись с мохнатыми товарищами, исследовать окрестности. Исследовал.

Энтелодонт — гигантская свинья, проголосовал своим появлением за то, что мы попали все-таки не менее чем за десять тысяч лет до нашей эры. Этот мега кабан — ростом в холке далеко за полтора метра, рылся в трупе большерогого оленя. Причем неясно было, то ли олешка сам преставился от забот земных, то ли свин ему помог. Современная нам наука считала, что энтелодонты добывали себе пищу в основном при помощи мощных клыков и резцов, причём, судя по относительно слабым коренным зубам, она не требовала больших усилий для измельчения. Возможно, это были какие-то мягкие и сочные растения или мясо. Энтелодонты могли пожирать падаль или даже охотиться на других животных. Не исключался моими современниками каннибализм. Окаменевшие следы и некоторые другие ископаемые находки рассказали палеонтологам о том, что энтелодонты жили небольшими семейными группами, кочевавшими по открытым равнинам в поисках пищи.

На окаменевших скелетах большинства энтелодонтов остались следы страшных ран, которые могли нанести только клыки их сородичей. Чаще всего встречаются раздробленные скуловые кости, отметины укусов и сильные повреждения черепа — все эти травмы животные наверняка получили в жестоких схватках с сородичами из-за пищи или самок.

А встретившийся нам вполне упитанный экземпляр явно вымирать не собирался. С хрустом перемалывая кости оленя, распространяя вокруг себя мерзопакостную вонь, с хрюканьем, больше похожим на рычание, предок Эриманфского Эриманфский вепрь — громадный кабан, победа над которым стала одним из прославленных подвигов Геракла. вепря наслаждался жизнью. Не то, что бы мы претендовали втроем на поздний обед свина. Не было в наших мыслях повторить и подвиг Геракла, завалившего подобную скотину в совершенно Древней, а пока еще и несуществующей Греции, отнюдь. Но... человек, как знаете, предполагает, а кабан — ну да, типа располагает. Располагает впечатляющим набором клыков, не уступающих кинжалам Мурзика, массой мускулов под пару тонн, жестчайшей шкурой и отвратительными, мерзкими как запахом, так и характером, в чем и немедленно заставил нас убедиться, наверно — услышав наше появление из кустов. Подпрыгнув на месте, тварь развернулась в воздухе на сто восемьдесят градусов и ринулась в атаку на нас, любимых.

Я со зверьем, естественно, ринулся тоже. Но — в обратную сторону, при выходе на полянку рос вполне себе приличный экземпляр молодого, но уже раскидистого дуба. Компанию мне составил Мурзик. Очевидно, вспомнив детство золотое, кошак взвился вверх, как подкинутый катапультой, и занял место в пяти метрах над землей, уцепившись, всем, чем можно — и зубами, и когтями, за попавшиеся ему ветки. У меня времени удивляться столь неожиданной "трусости" приятеля не было — я тоже активно поработав конечностями, как старый, но опытный обезьян, занял ветку потолще рядом с мохнатым другом. Бек просто шмыгнул в ближний овраг, понимая, что помочь нам сейчас ничем не сможет, побежал за подмогой.

Кот, с которым мы с годами все лучше понимали друг друга, передал целую бурю эмоций, от некоторой виноватости — мол, не с руки, верней — не с лапы, атаковать лоб в лоб эту бронированную сволочь, нужно выбрать момент получше, до успокоительного такого тона — счас, только момент подходящий выберем — и вперед, к победе. А свин, набрав скорость, со всего размаха врезался плечом в ствол, и еще раз — видать решил, поскольку мы свалили от него на дубовые ветви, то мы с Мурзой этакие самобеглые желуди, и раз так — место нам на земле, вначале, а потом — в его желудке. Ситуация — хуже не придумать. Мы — вверху, еле держимся, а внизу в предвкушении внепланового десерта к обеду свирепое вонючее копытное. Коту прыгать — действительно неудобно, не собраться перед прыжком, ни изготовиться для коронного удара смилодона — сбоку, клыками и когтями, что бы нанести глубокие раны жертве и заставить ее истечь кровью, а мне — тем более рассчитывать почти не на что. От пальмы — копья, толку чуть, пощекотать лишь гада, арбалет — за спиной, и то — надежды мало. Впрочем, на примерно такой случай у нас имелся НЗ — неприкосновенный запас, пара стрел, граненая тонкая цельная бронзовая стрелка, обильно пропитанная ядом — продукция совместного производства Эльвиры и гномов во главе с Иваном Петровичем. Гномские — стрелы, отрава — Эльвирина. Она говорила, что эта гадость не хуже кураре, и как раз на случай нападения какого ни будь носорога или прочей крупной живности каждый охотник имел по две штуки таких либо болтов для арбалета, либо стрел. Но до сумки с болтами — не дотянешься, и попробуй сменить болт — хорошо хоть оружие взведено, когда дерево, на котором ты расположился без особого комфорта, трясут со всем свинским усердием, надеясь добыть твою тушку на обед.

Первому надоело изображать из себя флюгер под переменным ветром Мурзику. Улучив момент особенно большого крена дерева, приняв для себя решение по плану предстоящей охоты, кот могучим скачком взвился с ветки, за которую цеплялся до сих пор, и распластавшись по воздуху, отлетел далеко — не меньше десятка метров в сторону от назойливого трясуна и древа, на котором мы обретались. Ловко извернувшись, котяра, как ему и положено по природе, приземлился на четыре точки и не медля ни секунды, прыжком бросил свое тело на агрессивного пятачка. Красивый полет с распахнутыми в стороны передними лапами, из которых выпущены когти — кинжалы и раскрытая пасть, с торчащими вперед саблями клыков и глубоко убранной вниз нижней челюстью. Я впервые наблюдал атаку смилодона и был впечатлен. Весьма. Добавить к этой атаке и звуковое сопровождение — буквально на пределе инфразвука рев, и картина — будни плейстоценового леса сложится как наяву. Но опять же — смилодон не смог полностью изготовиться к бою, и поэтому атака была не слишком удачной — когти разорвали шкуру, кот несколько раз молниеносно ударил клыками, разрезая мускулы и связки правого плеча противника, но кабан упал на этот бок — видимо, инстинкт подсказал, а может быть — и знаком был с ухватками своих природных врагов, и не дал хищнику отскочить в сторону. Он начал кататься по земле, стараясь зацепить смилодона чем придется — клыками, копытами, или просто придавить весом — все равно. Своим нападением Мурза дал мне те несколько секунд, что бы снарядить свое оружие, чем я и воспользовался, загнав в брюхо скотины эти "вундервафли." За счет короткого расстояния, мощности арбалета снабженного дугами из пружинистой бронзы и роликами — блочная система у нас была для арбалетов отработана давно, — болты вошли в тело почти по оперение. Все таки, я стрелял с десяти метров и не в дерево — а в дерево такие стрелки залезали на половину своей длинны на пятидесяти метрах. Причем вторую стрелу-болт я снарядил, даже не пользуясь "козьей ногой" — приспособлением для взвода тетивы, в горячке. Для верности я добавил пальмой по брюху "оппонента", и даже добился кое — какого успеха, разрезав шкуру до слоя сала и мышц. Продолжить свои анатомические экзерсисы мне не дал свин, треснув меня хорошенько задним копытом, и отправив обратно в полет на дерево с разрывом мускулов верхней част бедра и переломом голени, где я и дождался прибытия "тревожной группы" во главе с Беком.

Свин благополучно отдал концы в течении минуты, но изрядно помял и кота — правда, ему больше досталось от корней, веток и камней на земле. А пара поломанных ребер — просто ерунда сущая.

Прибывшая спасательная команда под водительством Бека застала уже остывающего вепря, и нас с Мурзой, живописно раскиданных по краям поляны. Бросив имущество и текущие дела, поисковая партия, погрузив увечных на носилки, несмотря на протесты мои и явное недовольство смилодона, меняясь на ходу за сутки доставила нас пред ясные очи Эльвиры.

Лучше бы меня там этот хищный хряк слопал! От немедленной смерти меня спасло только беспомощное состояние — как распоясавшаяся фурия (кстати, "опоясанную фурию" видел кто?) эта особа вылила на меня весь небогатый запас нецензурных выражений и очень богатый — идиоматических. В основном — связанных в с ее любимой химией. Едрить меня в ангидрид перманганата калия через трехступенчатую возгонку путем смешивания с грунтом и сжиганием останков в доменной печи... Музыка просто... если бы еще кулачками перед носом не махала, и не угрожала, вначале вылечить, а потом убить, и так — не менее трех раз, ибо я — самый безнравственный и бездушный тип, соблазнивший ее и сгубивший ее молодость, не задумывающийся, несмотря на возраст, о последствиях своих поступков, и если я не думаю о ней — должен подумать об учениках, об острове, и прочая, и прочая, и прочая. Иногда — для разнообразия видимо, благоверная обращалась к Мурзе, тоже обещая ему за попустительство в моих начинаниях и прямое участие в походах выдрать клыки напрочь и перевести на манную кашу, так как он, кот, то есть, то же как и его хозяин — плохой муж и отец — ибо котята у него не кормлены, а тигрицы — семья то есть — не присмотрены... Котяра отворачивался и осторожно прикрывал пудовой лапой морду. Под сольное выступление супруги, носильщики, убедившись, что за ними пока никто не смотрит, быстренько смылись с места разборок. Как узнал позднее — о происшедшем доложили попавшемуся по дороге Платонову, получили короткий, но несопоставимый по внушительности с Эльвириным, втык, шустро дунули обратно, добравшись в точку убытия в сутки сроком и продолжив прерванные исследования согласно плана. Наивные индейцы! Я уже был прощен и даже обласкан, а их по возвращению ждал террор в самом его циничном виде — террор женский, причиной которого было как подозрение в недостаточной защите и обороне любимого меня, так и ущемленное женское любопытство — как же, лишили информации, как все-таки случилось это происшествие.

На мои робкие потуги объясниться, извиниться и тому подобное, следовал новый поток упреков и слез. Ничего не осталось, как гнусно симулировать приступ потери сознания — с громким стоном закатить глазки, и откинуться на носилках — мол, не кричи, родная, я и сам помру — без твоей помощи....

Помереть мне не дали. И ввиду полного отсутствия больных в лазарете, я стал со зверьми подопытным кроликом, лежу вот, переписываю свои заметки и размышляю о том, о сем, пользуясь кратковременным затишьем в делах.

О женщинах и не только

"...Человек никогда не стал бы человеком, если бы не женщина... "

Я не собираюсь оспаривать этого утверждения великого англичанина. Но — почему же я последнее время буквально зверею, узнавая про очередные проделки наших дам во главе с моей дорогой мадам Эльвирой? В наше время каждому мужчине — если он настоящий, конечно мужчина, отлично известно, что женщина не проживет: без модных журналов (на худой конец их заменяют личные походы на показы мод), без походов по магазинам (опять же — можно заменить на визит на рынок, но...), и главное — без хотя бы ежемесячного обновления гардероба!

Первые две жизненные необходимости нашим дамам отлично заменили устраиваемые ими еженедельные показы новинок нашей доморощенной швейной мастерской и визиты на стихийно образовавшийся на галечнике напротив нашего острова рынок — по моему и общему мнению мужчин как племени атлантов — племени Рода — называйте, как нас хотите, мы сами пока не определились с самоназванием, так и окружающих племен — рынок стал проклятием окрестных мужиков. На рынке женский пол: а — обменивается новыми веяниями модных ветров, б — изучает передовые методы ведения домашнего хозяйства и обменивается новейшими приемами тактики в войне с известным врагом женской части населения — мужчинами, г — успешно опустошает кошельки "сильной половины" от излишних, по мнению хозяек, запасов наличности. Я как то подсчитал и ужаснулся — с легкой руки наших дам — как собственно, прибывших "в основном составе", так и влившихся в женсовет позже — не важно, какого бы роду племени они были — от гигантопитеки Клавы до мускулистых питекантропок, тоже последнее время зачастивших к острову, включая, естественно, и всех остальных "хомо", — товарооборот рыночной торговли в ценовом выражении, если перевести стоимость в стандартные "ножики", "стрелки", "копейки" да "рубли", состоит на 60 (!) процентов из предметов — женской одежды и украшений, и только оставшиеся 40 приходятся на оружие и продукты. Только женщина может отказаться от сиюминутных благ — зачастую даже в ущерб себе, любимой, для того, что бы гордо пройтись в потрясающей обновке перед подругами и утереть им носы — всем, без изъятия! (А особенно задаваке Тонкой Лани, подруге вождя, — но об этом молчок!)

Рынок рос и расширялся, предприимчивые Дети Волка поставили харчевню на берегу, где за пару стрелок можно получить запеченного карпа и миску доброй похлебки с приютом на ночь. Сделали помещения для стражи и администрации, выделили место для спортивных игр, набирающих популярность — волейбола, футбола, бадминтона — состязания между племенами быстро набрали популярность и даже образовалось что то наподобие спортивного тотализатора, где можно было поставить на любимую команду — тут я не знаю, то ли идею подсказали мои оболтусы, то ли сама родилась... Знаю об одном положительном моменте — если раньше споры между поселениями, к примеру за охотничьи угодья, решались микро-войнами, прореживающими и без того малое число людей, то теперь стали нередки случаи, когда какое ни-будь Глухое Урочище становилось призом внепланового волейбольного турнира.

Обряды инициации мальчишек и девчонок помаленьку стали с нашего полного одобрения переходить на спортивные площадки. Если раньше кандидату во взрослую жизнь приходилось проходить немало порой болезненных — Дети Мамонта, к примеру, кроме ритуальных шрамов, заставляли выходить подростка один на один с буйволом или лосем с каменным копьем, закапывали по шею в землю на трое суток в новолуние — понятно, что подобное не переживало около трети претендентов, и не всех пережитое закаляло физически, наделяя совсем незапланированными шрамами и травмами.

Спортивные состязания с лёгкостью были восприняты как замена — то же трудно, но — красиво, и поболеть за отпрысков можно, на итоговых состязаниях, не опасаясь за жизнь детей. Ритуальные дни подготовки заменили двухнедельными сборами, на которых уже мы пытались определить обучаемость ребят, учили первичным навыкам обращения с оружием, действиям в строю и ремесленным навыкам. Девушки получали сакральные знания по уходу за ребенком и гигиене женщины -матери, с ними щедро делились приемами шитья и ткачества, наделяли мелкими подарками — иглами, веретенами, учили копчению и консервированию. Мальчишки по окончанию получали именные бронзовые ножи, становившиеся амулетами — из — за выбитых знаков племени. Некоторые ребята продолжали обучение у нас и службу в Страже — по желанию.

Первое время трудновато с кормежкой было — по умолчанию раньше на период инициации подростки должны были поститься, но потом мы тряхнули вождей, ненавязчиво указав им, что духам тоже лопать надо, в количестве потребном для пропитания посланных ими отпрысков — и кто лучше и вкусней накормит духов, то тем большее будет благоволение к посланцам племени в будущем. Это вылилось в поток съестного — вожди, явно рисуясь перед соседями, напоказ перли в лагерь тоннами мясо и коренья.

Сами состязания хоть и служили отдушиной для выпуска воинственных порывов, но судьям приходилось быть настороже, иначе клич "судью на мыло" мог получить буквальное продолжение. Так что стража во время встреч была начеку.

Любил народ и единоборства, но в схватки со стражей — воспитанниками братьев Ким вступал неохотно. За заведомо провальные дела и в каменном веке, выходит, браться дураков нет. Так что тут иногда проводились показательные поединки, да изредка схватывались врукопашную любители подраться, которые не переводятся во все времена. Соплеменники тети Клавы, несмотря на грозный вид и размеры, к единоборствам относились резко отрицательно — при громадной силе, гигантопитеки не отличались большой реакцией. Но к метанию камней — гиганты относились прямо таки трепетно, сделав его любимым видом состязаний, и частенько соревновались и между собой. Мы нашли способ уравнять любого участника, предлагая метнуть снаряд в одну десятую и двадцатые доли веса соперников, и дальность броска разных видов людей пришла к одному показателю, сразу исключив споры на тему того, что сила и масса соперников несопоставимы. Немало зрителей собирали соревнования по подтягиванию и бегу, короче говоря, те виды состязаний, где человек борется в первую очередь с самим собой и с гравитацией, а потом уже — с соперниками.

Злоключения гонца и неожиданная помощь.

Гонец скучал. А чего, спрашивается, не скучать? Еще вечером он несся по знакомой дороге в Академию со срочным посланием — на словах и в пакете, о предоставлении помощи Городу от Академии, путем присылки дополнительного отряда егерей, а особенно — переводчиков, на южную границу Страны Городов, так как городская стража просто не справлялась со все прибывающими стадами диких людей с побережья Каспия. Бежали сорванные с постоянных мест кочевий неандертальцы, питекантропы мелкими группами по две -три семьи.... Обездоленные, отчаявшиеся люди атаковали поселки и хутора аркаимцев, разбегаясь при приближении летучих отрядов. Особенно страдали огороды и стада. Беглецы сметали все подчистую — не хуже саранчи, и драпали дальше. Кое-кого удавалось отловить. Накормленные и обогретые, принудительно отмытые -культ богини здоровья и чистоты Гигии с легкой руки Эльвиры, которую всерьез почитали за Великую Жрицу, подобно степному пожару распространился по окрестностям Страны Городов, и теперь молитвой Богине стало торжественное ежеутреннее общесемейное омовение рук и лица, и обычай мыться и пользоваться еженедельно баней в качестве торжественного богослужения завоевал себе множество поклонников, а еще больше — поклонниц. Пришельцев, непривычных к мытью, обращали в свою веру в добровольно — принудительном порядке, удивляясь на их возмущение едучим мылом и щелоком, дравшим глаза. Но... О причинах, подвигнувших людей на такой исход, аркаимцев не ведали, а могли только догадываться. Пленники не могли ничего пояснить, а переводчиков пока не было, — ведь оседлые питекантропы и неандертальцы жили в окрестностях острова Веры, при Академии, и в районе Аркаима,помня старую вражду, появлялись нечасто, и на данный момент стража города испытывала в первую очередь нужду в переводчиках.

Из разрозненных объяснений удалось понять, что из Степи на город идет орда — неисчислимая, так как посчитать ее все равно не мог, странных людей. Этим людям служили лошади и верблюды, с ними шли стада быков. Люди поклонялись Великому Змею, кусающему свой хвост, и не щадили никого. Кто был захвачен ими в плен — приносились в жертву змею на кострах, будучи предварительно удавленными веревками из змеиной кожи — символом Змея. Орда катилась к Аркаиму — Городу Великого Неба и перед собой сметала все на пути. Обо всем этом было приказано подробно доложить вождю Академии и попросить помощи.

Причина для скуки у гонца была основательной — она расположилась внизу, под сосной, на которую белкой взвился гонец, спасаясь от небольшой компании волков — голов, этак в пяток — старики натаскивали на охоту подросший молодняк. Серые бандюги в предвкушении сытного пиршества расселись внизу, и облизываясь, ожидали когда добыча, как созревший плод сама упадет к ним в пасти. Однако Бегущий Сайгак — так звали гонца за быстрые ноги, не торопился разнообразить собой меню семейства, и продолжал скучать на ветке. чуть выше, на развилке ветвей дымилась приготовленная для подобных этому случаев, дымовая шашка — трубка бересты, набитая смесью мха и каких — то порошков, дающая при поджигании устойчивый вонючий дым, черного цвета, не рассеивающийся и в дождливую погоду. Вонючка могла коптить хоть полдня, и с ближайшего поселка, ее вполне могли заметить, и прислать помощь. Поселки "академики" заложили на расстоянии дня пути один от другого по дороге в Город из Академии, и гонцам было где отдохнуть, и партиям охотников остановиться. Уже не одному незадачливому посыльному эти незамысловатые сигналки серьезно помогли. А пока что и поскучать можно — ничего не поделаешь. Для развлечения Сайгак швырялся шишками и мелкими ветками в любителей свежатинки, и жалел только о том, что выронил при внезапном нападении свой лук, — был бы он при нем, то он, конечно, задал бы хищникам жару, а швырять нож в серых разбойников значило просто потерять оружие, которому можно найти лучшее применение. Перекусив кусочками пеммикана, который научили готовить из мяса, орехов, ягод и сала людей Города академики, незадачливый посланник стал вырезать из облюбованного им толстого сука приличных размеров дубину, надеясь с помощью этого незамысловатого средства все-таки убедить плотоядное семейство в том, что он — не лучшее украшение для их стола. Пока придет помощь — надо же чем — то заняться. А не придет — мало ли что — с помощью дрына придется выпутываться самому. Дубина получалась, но не с той скоростью, которую хотелось достичь — нож было б неплохо наточить, но малый нож, входящий в комплект кхукри, больше годился для доводки лезвия, а не для грубой заточки, или как кресало для добычи огня. Но, с другой стороны, все же не так скучно — занять себя надо же чем — ни будь! Сайгак не заметил, как всерьез увлекся своим занятием. Уже в руках был не кусок толстой ветки, а очень даже приличное оружие. Нынче такого не делали — люди повсеместно переходили на легкие и прочные изделия оружейных цехов Города и Академии, особенно Академии — они были удобней и прочней, но позволить их себе могли только лучшие охотники и, конечно, Лесная Стража — тем они просто выдавались, без оплаты. Но лет десять назад дубина была единственным аргументом, способным хоть как — то сбить аппетит у хищника, решившего разнообразить свое меню первобытным человеком. От такого изделия, что постепенно образовывалось в руках гонца, не отказался бы, скажем, и такой охотник — вождь, как, допустим, лично ему знакомый, Бурый Мамонт, предводитель бывших охотников на мамонтов, а теперь глава охотничьей бригады, отлавливавший молодняк бизонов и лошадей на просторах Степи, которому не раз носил он депеши из Города. Не отказался бы... Пять лет тому назад — не отказался. А теперь — пренебрежительно хмыкнул бы, и показал бы на стойку с великолепными копьями с мечевидными наконечниками, или целую коллекцию замечательных боевых кхукри, с лезвиями в локоть — вождь охотник был не только за всяческой дичью, но и, да же больше того — за необыкновенным оружием. Поэтому Бурый старался любые излишки, возникающие в хозяйстве, обратить в эти, несомненно, необходимые вещи. Мнение супруги — матери племени, он, разумеется учитывал, но не более. То есть — покупал не больше, чем ему представлялось нужным, из иголок, котлов, посуды, вяло отругиваясь на упреки: "Будет оружие — будет что есть, и что надеть. Не будет— нас с тобой слопают. Саблезубому, к примеру, если явится к дому, ты тазик на башку оденешь? То-то же. Молчи, женщина!" Жена в контраргументах возражала, что если благоверный такой умный, то она готовить будет шашлыки на острие копья, а на кашу и хлеб он пусть не рассчитывает — ибо для них нужны котлы, для каждого свой. И одеть ему выдаст вонючую шкуру, которую нельзя обработать без скребков из чистой, красивой меди, и.....и.....и.... Вечный спор между мужчиной и женщиной, одинаковый в любом времени, причем обе стороны — правы, как ни странно. Жене — главное уют в доме, неважно каков он — пусть, хоть, шалаш, хоть полуземлянка, да хоть небоскреб. Мужик за новый убивающий девайс наизнанку вывернется. Впрочем, тяга к колюще — режущему живет в каждом нормальном мужчине — хоть он только выполз из детской колыбельки у домашнего очага, или уже у того же очага греет старые кости, рассказывая внукам о своих былых охотах, поучая их и готовясь уйти в края Великой Охоты сам. Возникшая будто ниоткуда Академия, притянула к себе окрестные племена и семьи на много дней и месяцев пути вокруг, показала им новые приемы жизни и охоты, обучила сажать растения и получать урожай, показала, что необязательно высунув язык гоняться за зверями по Великой Степи и Лесу, а вполне можно приманив их к жилью, в обмен на соль, еду и безопасность, получить от стад лошадей, бизонов, оленей, верблюдов и баранов, шерсть, молоко, шкуры, мясо, и помощь в работе. В домах зажглись — небывалое дело, лампы из глины и слюды, и ночью стало можно работать! Грели дома уже не примитивные костерки и очаги, а печки. Людям Академии многое стоило только показать, а народ вокруг не глупый, выгоду видит сразу — и от бани, и от храмов Гигиены, и от нового оружия. "Академики" делились и охотно делятся всем, что знают, и уважение к ним только повышается год от года. Люди стали добывать больше, чем могут съесть за год сами, и появилась возможность посылать детей на Остров, в Академию, где ребят научат лить металл, ухаживать за животными. Лучшие охотники племен расскажут про то, как легче добыть зверя, и какие повадки животных. Учителя научили племена обмениваться говорящими письмами. Теперь не страшны стали и плохая охота, и недород — склады Города и Академии полны, но и учителя подскажут всегда, что лучше посадить в этом году и на этом месте. Соседи стали встречаться теперь не за тем, что бы отобрать лучшие охотничьи угодья и женщин. Совместный труд нескольких племен над тем, что бы запрудить речку под рыбный пруд, или расчистку полей, или зимняя охота с целью заготовки мяса.... Никогда об этом никто не слыхал. А оказалось — что так можно делать. Выгода от всего этого — огромная, а те же академики никого за собой не тащат. Вот люди Страны Городов и делают свой выбор сами. Пойдите, найдите сейчас того, кто скажет, что раньше было лучше — ему в лучшем случае посоветуют сесть в углу пещеры на кучу навоза и накрыться гнилой шкурой, взяв для полного эффекта гнилую сушеную без соли рыбу на обед, из тех, что теперь даже собакам не дают — что бы разницу, так сказать, почувствовали, между прошлым и настоящим. Но таких и нет, собственно говоря. Удивляет народ Городов непонятная любовь учителей к лесным людям и народу Камней — они их называют неандертальцами и питекантропами. Даже племя великанов с ними появилось — голов пятьдесят, если не больше на Острове живут. Всех Учитель Род привечает. Ну, и ладно, кому от этого хуже? Учитель со всеми общий язык находит — даже саблезубы у него, как собаки около людей живут, и ничего, никого еще не съели. А великаны, они вообще незаменимые, если чего своротить,ну и, построить нужно — силищи немереной, чудовищной просто. Но в общении посмотреть — тоже люди, только говорят плохо, а вот понимают — все, что только ни подумал. Так что, лучше при них и о них плохого не думать, ага. А вообще на Острове здорово — и покормят всегда, и с уважением относятся к гонцам, и песни послушать можно, и танцы красивые... Девчонки из окрестных, что к племени Рода, что на Острове сейчас, прибились — красавицы, только нос больно задирают... С собой не заберешь, еще ни одна с Острова не ушла... Что им там, медом намазано? А может быть, и намазано... столько меда, сколько на Острове производится, гонец нигде еще не видел, только там. И, что интересно — племя к себе никого не тянет и не зовет специально. А вот год от года все увеличивается и увеличивается.

Еще совсем недавно, до прихода Учителей, племен, и не было — объединялись по нескольку семей в род. Больше двух-трех рук людей не могла прокормить даже самая богатая земля -люди начинали голодать — не хватало съедобных корней, от мест, где селились люди, уходили животные — даже чуткие лесные олени и мелкие хищники — лисы и барсуки. Крупного зверя люди уничтожали сами — ни властелин живого — мамонт, ни угрюмый носорог не могли ничего противопоставить объединенным силам мелких по сравнению с ними, но хитрых, упорных и неутомимых охотников, взявших в союзники самого страшного врага всего живого — огонь. Ловко разожженный, он загонял и мамонта, и носорога в приготовленные в ложбинах ловчие ямы, таившие под слоем ветвей невидимые острые колья. Степь оглашалась жалобным ревом умирающего исполина, а люди праздновали удачную охоту — наедались про запас, пока мясо было пригодно в пищу, отгоняя мелких падальщиков, и снова уходили охотники в степь, обрекая семьи на долгое ожидание, а порой — голодную смерть детей, не выдерживающих долгого отсутствия пищи.

Люди не представляли, как можно заготовить еду впрок, а более того — как можно вырастить для себя растения — все давала природа, и щедро. А если щедрость ее кончалась — значит надо было идти в новые земли, оставляя за собой могилы родичей на пути. Поэтому роды были небольшими, и оставались на одном уровне по числу — две — три руки, не больше. Маленькие дети редко доживали до взрослых лет, выкашиваемые злыми духами болезней, стариков убивали, когда те становились беспомощными, много молодых мужчин гибло от когтей и клыков. Вокруг стоянок людей всегда крутились приживалы — падальщики — гиены, шакалы, дикие собаки и волки, для которых всегда находилась пожива, и так было всегда.

Люди с Острова показали, что можно жить по-другому, и окрестные племена, вначале недоверчиво, но потом со все большим энтузиазмом стали тянуться к поначалу непонятным и чуждым, а со временем — ставшим своими пришельцам, заслужившим искреннее уважение. Они учили охотиться и приручать животных, делать ткань и инструменты, плавить металл, учили беречь природу и сохранять добытое тяжелым трудом, лечили, никому не отказывая в посильной помощи. У них было много удивительных вещей и обычаев. С теми, кто приходил к ним с открытым сердцем они щедро делились знаниями, и вчерашние дикие охотники или вливались в могучее племя, уже не испытывая недостатка ни в чем, или основывали поселения, которые начинали быстро расти — дети росли крепкие и здоровые, матери не умирали от родов. Нашлось дело и старикам — оказалось, что немощные на охоте, рыбалке и в лесу люди прекрасно могут ухаживать за ребятишками, передавая повзрослевшим свой опыт, а так же заниматься необременительным трудом — плести корзины, обрабатывать кожу и убираться дома, да много еще чем помогали роду. Раньше о таких делах никто и не знал, а сегодня...Кто бы мог подумать, что на малом рынке у Острова, коробы — корзины, с кожаными лямками на плечи для удобства переноски за спиной, найдут такой спрос, и на них можно будет выменять так много полезных вещей! А корзины эти плели старики племени и совсем маленькие дети, под руководством еще не очень старого охотника — Хитрого Лиса, отошедшего от дел, по причине раненой на охоте ноги.

Уроки почтения к старшим тоже преподали пришельцы — учителя, подчеркнуто уважительно относясь к старшим — старейшинам племен, вождям и шаманам, матерям родов. Точно можно сказать, что на много лун пути вокруг уже никто не оставлял своих родителей в осеннем лесу с вязанкой дров на смерть. Такое "попирание" древних обычаев никого из молодежи не напрягало, а уж самих стариков... А вот культ новой женской богини — Гигиены, охраняющей детей и матерей, дающей охотникам — силу и невидимость на охоте, приживался куда трудней. Главным образом, что жрицы новой богини требовали от верующих омывать тело — не реже одного раза в неделю, даже в пору холодов, а руки и лицо — перед тем, как принимать пищу! Строгая богиня через своих адептов, вернее — адепток, ибо основными ее поклонницами стали женщины, требовала мыть руки, пищу — мясо и растения перед готовкой, запрещала, есть сырое мясо, немытые ягоды и коренья. Ослушников она сурово наказывала болезнями и червяками в животе. На Острове таких лечили весьма неохотно. Шаманы, после того, как побывали у Учителя — Рода, на Острове, тоже стали горячими приверженцами прежде осуждаемых Учителей, рушивших старые порядки. Еще бы! Учитель передал им тайное знание, познакомил с Духами — Покровителями, давшими народу его Заповеди, и пригласил шаманов — вежливо, между прочим, нести свет нового Знания в племена и роды. Не отказался никто. Кто знает, то ли причиной были богатые дары шаманам и колдунам, толи еще чего, только теперь они в лечении активно пользовались не только бубнами и пляской у костров, но и разными порошками пришельцев. Непонятно что помогало больше, только теперь их усилия помогали больным лучше. В особо сложных случаях колдун не стеснялся послать на Остров помощника, или съездить туда самому — пообщаться с коллегами по ремеслу — невиданное допрежь дело, а то и отвезти больного либо раненого на Остров Веры, в больницу — как это место называли Пришельцы, да так и привилось это название.

Племена, живущие поблизости от Священного Озера, все чаще называли себя Племенами Рода — так называлось племя на Острове, или, иногда — племенами Академии, поглядывая на дальних соседей иной раз и свысока — а как еще глядеть на тех, то до сих пор бегает с каменными топорами и не моет рожу по утрам! "Дикари-с, господа — троглодиты, что с них взять, с убогих! "— выраженьице, по слухам, принадлежавшее одному из главных помощников Великого Учителя — Антону Ким, Наставнику по Физре — предмету непонятному, изнурительному, но делающему изучающего его быстрым, подобно оленю, мощным — как носорог, ловким — как дикий кот.

Гонец сам слышал, как эти слова произнес по поводу дальних соседей Антон на Острове, за что сразу же был поощрен Матерью племени Рода — Великой Элей, Елью, подпирающей Небо — звонким подзатыльником. Все местные знали, что подзатыльником она может наградить только самого близкого. Когда Сайгак спросил, что надо сделать, что бы удостоиться касания божественной руки Верховной Жрицы, обласканной самой Богиней Гигиеной, то услышал — уже от Самого Учителя — сморозь какую ни будь глупость, то же получишь незамедлительно! Гонец понял, что Антон что то заморозил с помощью магии, и взгрустнул до таких высот ему не подняться никогда, — он только поджигать с помощью кресала костер может, а замораживать — нет. Придется довольствоваться скромной ролью городского гонца.

Сайгак, закончив обстругивать рукоять дубины, задумчиво стал выглаживать поверхность малым ножичком — что б поудобнее ложилась в ладони — дрын получился солидный, "двуручный".

Лохматое семейство терпеливо ждало начала банкета — когда же человек упадет вниз. Помощь задерживалась. Могло случиться и такое — дым мог развеяться над верхушками деревьев, и дозорные его могли не заметить.

Небо быстро серело — собиралась летняя гроза. Тучи клубились, приобретая мрачные серые тона, пока еще сухая гроза — без дождя, лопалась стрелами синих разрядов в тучах. Становилось все неуютней. При необходимости гонец мог просидеть на ветке хоть бы и неделю, но наказ старших гнал его вперед. Тем более, что волки без напряжения ту же неделю могли его караулить — изредка отвлекаясь поочередно, что бы слегка перекусить, к примеру, мышью. Поэтому Сайгак, последний раз примерившись к полученной в результате долгого труда дубине, совсем уже было решился прыгать вниз, что бы с помощью этого нехитрого аргумента в споре с хищниками, попробовать их убедить в пользе вегетарианства, но случай повернул события на поляне в другу сторону.

* * *

Громко лопнуло над поляной, на краю которой расположился неудачливый посланец, небо, и мертвенно — белая молния ударила в ее центр. Запахло грозовой свежестью — сидящему на дереве было невдомек, что это озон, появляющийся в атмосфере после воздействия на кислород воздуха электричеством, но он был, конечно, далек от подобных экскурсов в природу явлений окружающего мира. Одновременно с ударом молнии на поляну из ниоткуда посыпались странные вещи — тесаные ящики из дерева — такие делали в Академии для хранения особо ценных предметов в кладовых и помещениях, только "академики" свои изделия окрашивали, а эти были неокрашенные. Вместе с ящиками на поляну упало несколько человек в пятнистой одежде — покрой такого одеяния гонец не раз видел у воинов Стражи, только костюмы стражников были из тонкой замши — она меньше рвется в лесу, а рубашки из грубого полотна они носили под кожаной одеждой. Эти же люди были в полностью тканой одежде. Видно было, что они ошеломлены случившимся, и возможно, ничего не видят вокруг себя. Волки же особенно не испугались природного явления— эка невидаль, молния! И стая бросилась на людей, стремясь воспользоваться преимуществом — пока люди не ориентируются, можно было загрызть их без помех.

Хищник неолитического времени чаще смотрел на человека как деликатесную добавку к меню, которой можно полакомиться без особых трудностей. Человеку еще не одну тысячу лет придётся отучать их от этого пагубного, граничащего с несовместимостью для жизни, заблуждения. Гонец мог бы, конечно, воспользоваться тем, что внимание стаи отвлечено и, и попытаться спастись бегом. Но... Наверно, сказалось влияние Академии. Люди стали воспринимать себя не только членами одного маленького рода, кочующего в необозримой степи или лесу, но и гражданами большей общности — складывающейся Страны Городов, где каждый может рассчитывать на помощь, к какому роду бы он не принадлежал изначально. И сейчас, разве он не за помощью от островитян торопился по поручению старейшин Города?

Поэтому, прыгнув поближе к луку, оставленному при падении, Сайгак рывком натянул тетиву и стал пускать стрелы в серых разбойников, не особо заботясь о попадании в убойные места, а лишь бы попасть и отвлечь. Там, глядишь, и люди придут в себя, и помогут. А нет — он уже иодин справится. Стрелы пошли одна за другой, и нужный эффект был достигнут — из десятка пара стрел попала в задние части туловищ зверей, и стая, как по команде развернулась, стала медленно наступать на врага, оказавшегося не ко времени таким "зубастым". Подранки подвывая и припадая на раненые ноги следовали в арьергарде. Так как волки шли медленно, гонец уже тщательно прицелившись, уложил переднего матерого самца, и, отбросив лук, поудобней перехватив дубину, стал ждать нападения. Тем временем, — видимо окончательно очухавшись, один из пришельцев плавным движением левой руки вытащил из-за спины странную конструкцию — похожую на лук, но странной формы, с колесиками на концах, так же плавно, но быстро правой рукой потянул так же из — за спины стрелу — видимо там был закреплен колчан со стрелами. Мгновение — и две стрелы мелькнув росчерком, впились под лопатки оставшимся невредимыми хищников. Другой человек — с кожей черного цвета, похожий на одного из молодых Учителей, но постарше, поднял копье, лежавшее рядом, и метнул его в подранка. Копье с длинным наконечником, не похоже на те, что делали в округе, пронзило насквозь подранка, а оставшийся живым волк увидев столь короткую и убедительную расправу над родственниками, попытался покинуть поляну. Реализовать это душеспасительное намерение ему не дал тот же чернокожий. Так как расстояние было около пятидесяти метров, следовало прицелиться получше, и Сайгак потянул время с выцеливанием. Человек с луком не мог выстрелить, находясь в створе между целью и чернокожим. Тот же, на бегу выхватив оружие из убитого волка, снова метнул его.

"Неплохо",— подумал гонец: " Из наших мало кто может так. На четыре полных руки, метко кинуть копье." Он по привычке считал по пальцам — полными руками— по десять, просто руками — по пять...

Лучник, из свалившихся с неба обернулся к гонцу, и произнес:

— Ну что, спаситель, давай знакомиться?

Гонец немного удивился, что явно не из племени Рода люди, но говорят хорошо на языке Академии, но — почему бы и нет, ведь первые Учителя тоже упали с неба, вежливо, но с жутким акцентом, ответил:

— Давайте, поо-ооснакомимся! С-стравстфуйте! Ми-енья зфать — Саигагкх, сын рода Кри-емней!

— Ох-ренеть! Шеф, тут дикарь по русски болтает... Идите сюда!

— Не т-тикхарь! Т-дикари — кто т-аа-ле-ко ши-феот, они — не знать мет-талл, гигиен-на, мно-г-хо не с-нать! Мы — лют-ти Ак-кад-демии. Мы — знать мно-гхо. Мы — Род. Племя Род — по-ольшой, малый — мой — Кри— е мень. Есс— ть есс-че мно-ого других малых род. Вс-се большой Род. Вс-се — семья. Так г-ховорит Уч-чит-тель!

— Мама дорогая! Он меня еще и нормам общежития учит! Обалдеть! Шеф, ну

шеф! Идите же скорее!

К лучнику подошел коренастый плотный мужчина, видимо, тот, к кому и обращался лучник.

— Ну, что блажишь, Сема?

— Ты что, правда по русски говорить можешь? Это он уже обратился к гонцу.

— Могу. Пок-ка пло-охо. Мало говорю. Уч-чит-тель — сказал — говори мног-го,пут-тет лутше. Я говорью. Но редко — мало пок-ка знающих высок-кую речь!

— Не, ну ни фига себе! Встрял в разговор лучник.

— Точно этот препод выжил, значит не врал ботаник! Класс!

— Так что, сейчас забираем Вашего сына — и дело сделано, домой?

— М-да... Домой... Раздумчиво протянул подошедший.

— Можно и домой, если ничего не помешает!

— А чему тут мешать? Эй, друг индейцев, дорогу к русским, то есть к Учителю — знаешь?

— Знаю. Если в сердцах ваших нет злобы к Академии — проведу.

— Какой такой злобы? Ты че, офонарел? Веди давай, пока не накостыляли по шеям! Чудо первобытное, его от волков спасли, можно сказать — из зубов вытащили, а он еще кобенится! Вскипел лучник.

— Подожди, Семен, не мельтеши. Не восстанавливай против нас людей. Тем более,чтои мы,и они нужны друг другу... Урезонил буйного подчиненного старший.

— Ту лучше скажи, там, как ты сказал, в Академии, мой сын — его Федор зовут, -есть? Как он? Мужчина явно волновался, и волнение ясно было написано на его лице.

— Сергей Петрович, не волнуйтесь, Вам же вредно — вон и доктор подтвердит, тут же забеспокоился Семен.

— Ну, ты.. воин инчучун, че молчишь? Есть там у вас Федор, сын этого человека?

— Про сына этого человека не знаю. Все племена вокруг — давно уже дети нашего вождя — так мы решили...

— Да ты че, издеваешься что ли? Федор там есть?

— Один человек — Федор — да, из учителей — он есть.

— Ну, и как он там?

— Вам лучше не сердить этого сына нашего вождя — он охраняет Академию со своими людьми. Со Стражей. И он очень не любит, когда обижают соплеменников. Наказывает за это даже первых детей Учителя, спустившихся вместе с ним с Великого Неба. А вы кричите на меня. Так нехорошо. Кто не умеет в себе удержать крика — нехороший человек. Надо говорить спокойно, а не хвататься за лук, если тебе не нравится ответ -так говорит Учитель.

— Так. Семен. Прекратил базар. Парень, между прочим, правильно говорит. Как тебя зовут? Как твое имя?

— Са-а-йгхак!!! Сын рода Кре-емнья!

— Сайгак, сын Кремня?

— Да!

— Извини, если обидели нечаянно — повинился старший мужчина.

-Ты можешь проводить нас к Академии? Похоже, что мы заблудились, попав сюда, и нам надо срочно увидеть вашего Учителя, потому что мы тоже его родственники.

— Эт-то правда?

— Правда, клянусь.

— Ид-дем. Я отдам Учителю письмо от старейшин Города, и сообщу ему о вас. Если Федор разрешит — васс рас-сместят в дом-ме гостей!

Спустя немногое время, оставив двух человек для охраны вещей, упавших с неба, небольшая группа пустилась в недалекий путь к Острову Веры, настолько быстро, насколько пришельцы могли следовать, не отставая, за легконогим гонцом.

Быстрый темп, взятый Сайгаком, все таки позволял на ходу обмениваться впечатлениями, и пришельцы негромко переговаривались, топая по нахоженной тропе, пытаясь строить догадки по поводу странного Учителя и его "детей" в количестве союза окрестных племен. Но, не придя к единому мнению, решили узнать все на месте.

Дождь подарков с небес на острове Веры

Пока Быстрый Сайгак "развлекался", сидя на сосне и кидаясь шишками в волчью семейку, а затем перерабатывал ее же с помощью свалившихся с неба товарищей в свежие заготовки для телогреек и шапок, на Острове Веры, на центральной площади, разворачивалось действо другого рода. Начался дождь. То есть не совсем обычный, но дождь. Он падал с неба, но падали вместо капелек воды ящики. Отлично обработанные, из свежего теса, неокрашенные разных размеров. Хотя падали они в основном на площадь Советов, но при падении ломались и обломки разлетались далеко. Поэтому население благоразумно попряталось в зоне прямой видимости, но на расстоянии, до которого обломки не долетали. Народ сидел по кустам и землянкам, наслаждаясь незапланированным представлением, и комментировал особенно "удачные" падения, когда ящик грохался на землю или на другие такие же "гостинцы с неба", и разлетался красивым веером осколков. "Ящичный дождик" шел с раннего утра двадцать второго июня и сопровождался сполохами атмосферного электричества вокруг падающих предметов. Случившийся рядом Антон Ким быстро смекнул, что "это жу-жу-жу неспроста" и разослал посыльных во все концы, и вскоре, отбросив все дела, все племя Рода от мала до велика, собралось у места феномена. Стража, во главе с Федькой — кто бы сомневался! Явилась за исключением несущих службу в дозорах, в полном составе, и все, как один, обвешанные оружием до бровей. Я прихромал из лазарета — мне Ромка, посовещавшись с Элей, разрешил ходить.

Я так себе думаю. Врачи и прочий медперсонал только притворяются человеколюбцами и гуманитариями. А попади к ним в руки, связанный и беспомощный, как я с Мурзиком — бедный, бедный котик, — залечат до смерти и превратят остаток жизни в филиал преисподней! Но, вот фиквам, господа эскулапы — если пациент хочет жить — медицина бессильна! И я бодро притащился к поляне в самый разгар "ящикопада", и имел удовольствие наблюдать за его завершением. К вечеру тара стала падать значительно реже, и на солидную груду целых ящиков и обломков от них грохнулось три бесчувственные тушки — совсем как мы, пять лет назад. Причем одна — первая, точнее — первый, явно влетел не своей волею, а от могучего пинка в нижнюю часть организма. Этот субъект уж очень напоминал физика — лирика из оставленного пять лет назад и пятнадцать тысяч лет вперед лагерчя археологической партии. Такой же худой, только борода стала понеряшливей и взгляд совсем уж безумный. Следом упало двое мужиков возраста около тридцати в камуфляжных комках и блочными луками за плечами в налучьях. Пока люди были без сознания, стражники, повинуясь беззвучным командам Феди, быстренько освободили пришельцев от колюще — режущих предметов, и аккуратно уложили на песочек. С неба падали обломки слегка измельченной оргтехники — о том, что это именно части компьютеров и мониторов, можно было угадать только по сохранившимся характерным деталям корпусов.

Я поднялся, и тяжело опираясь на палку, — раны давали еще о себе знать, подошел к начавшим приходить в себя "попаданцам".

— Добро пожаловать в каменный век, друзья мои! Или — не друзья? Давайте знакомиться. Я — Дмитрий Сергеевич Родин, некоторым образом — вождь местного объединенного племени, называемого племенем Рода. Вокруг — члены моего племени. А вы, извините, откуда и кто такие будете, а?

— Артем Романов. Начальник охраны компании Авто Старс", представился второй из "упавших с неба".

— Артем Иванович! Вы к нам какими судьбами? — встрял подошедший Федор.

Федька со стражниками последнюю неделю гоняли приблудившуюся стаю крупных полярных волков, которые в нашем районе были совершенно ни к чему. "Выгон" не получился, и обросший редкой бороденкой, грязный как черт Федька только что выбрался из легкого каное, нагруженного светлыми летними шкурами, и видя некоторый беспорядок на острове, несколькими командами разогнал стражников по местам, заодно отправив посыльного с вестью о возвращении, домой, в свежепостроенный городок преподавателей, с сообщением жене — Лене о своем прибытии. Лена была на последнем месяце беременности, и очень беспокоилась о благоверном, готовым искать приключения на буйную головушку везде и всегда.

— Федька! Чертяка! Вырос-то как! Как ты? Ведь отец весь извелся за последние пять лет — только и разговоры, что о тебе, да куда ты провалился... а выходит вот оно как... прав, значит Сергей Петрович, — эта клизьма бородатая вас сюда закинула! И парень недобро так поглядел на тоже приходящего в себя "физика". Физиономия его действительно чем то напоминала этот медицинский прибор.

— Ну, ничего. Сейчас подтянется твой батя с ребятами, и начнем операцию по вашему вытаскиванию, будь спок, все будет в порядке!

— Дядя Артем! Че, отец то же здесь? А где он?

— Он с другими ребятами из охраны и еще кое-с кем из ваших родственников, в десяти километрах отсюда — там найдены похожие на те, что здесь, на острове, дольмены, они стартовали оттуда. Я с Володькой — познакомьтесь, вы его не знаете — он три года назад к нам устроился, отличный парнище — Артем показал на ворочающегося второго парня в камуфле, помоложе, остался наблюдать за этим.... Он сделал длинную паузу, и снова недобро поглядел на "физика". Ну, ладно, подойдет Петрович — он решит. А пока, может Вы, Дмитрий Сергеевич, вернете наше оружие, и позволите складировать и разобрать имущество? Часть его — для Вас, часть — для аборигенов.... Кто из Вас захочет — отправится с нами назад, кто нет — ему будет задел на будущее. Что — то я особого благополучия не вижу? А у нас для вас и инструменты, и всякое — разное, потом посмотрите сами... Только надо обеспечить, охрану, что ли — что бы не растащили!

— Насчет "растащили", не беспокойтесь, Артем, тут век не двадцать первый, а вполне себе каменный, народ вещизмом не страдает. Не пропадут Ваши драгоценные ящики... разве что от дождика прикрыть их рогожкой....

— "Рогожкой" не нужно — вон, в ящике с маркировкой зонтика, должен быть натуральный шелк, метров двести квадратных... Мы сюда все из натуральных материалов забросили. Даже луки и арбалеты у нас — металл и дерево. Никакой пластики. По отрывочным наблюдениям удалось установить, что сюда пластмасса почему-то не проходит. Поэтому — никаких соединений. Вот оружие огнестрельное и заготовки для патронов — что бы набивать, это взяли. Сами пороха и мтериал для капсюлей — в простейших соединениях — то же есть, так что не волнуйтесь — мы вас с ребятами защитим и вытащим отсюда....

— Мдя... Оно, конечно, спасибо за заботу. Только посмотрел бы я с ребятами на такого идиота, который такую мысль — напасть на остров Веры себе в голову не просто пустит, а реализовать посмеет.

— Это как это?

— А вот так. То, что у нас в распоряжении — арбалеты, луки, доспехи — по меркам каменного века, настоящее "вундерваффе", лучшего — в сочетании с римской пехотной тактикой, еще тысяч пять — десять не придумают. Для соседей мы — добрые друзья и наставники в том, что им еще неизвестно — в той же металлургии. Соседи для нас — то же равноправные партнеры и учителя в правилах общения с окружающей средой. А кто — то издалека он еще или узнать о нас должен, и просто добраться с враждебными намерениями — соседние племена не дадут, а сами не справятся — привлекут нас.

— Да что вы говорите — как можно сравнивать огнестрел с вашим примитивом. Я же говорю — то, что мы привезли, только на первые дни, а дальше — здесь неприступная крепость будет!

— Артем! Ну от кого нам закрываться? За пять лет три случая нападений было — первый раз людоеды — их на три колчана стрел хватило, второй раз придурочный жрец собрал толпу недовольных падением его режима — спасибо ему, население страны серьезно увеличилось благодаря нашествию — а то мы думали, где людей взять...

— А третий? В третий раз северные племена напали на дозор Стражи и с почетом приволокли их на остров, просили принять в состав союза... сейчас оленей пасут на среднем Урале, меняют соленое и копчёное мясо, шкуры оленей на всякие для себя полезности, типа оружия и посуды. Они решили, узнав об "опыте" жреца, что в союз принимают нападающих... так что идея с огнестрельным оружием мне представляется несколько... не к месту оно, в общем... Но если вам с ним спокойнее — пусть будет. Только предупреждаю. Оружие дает человеку ложное чувство всесильности и превосходства. Но любой местный охотник, вооруженный копьем, легко уничтожит пришельца из наших времен. Вы его просто не увидите. За пяток минут он подкрадется и из-за кустов успеет его метнуть — без промаха, кстати, десять раз, пока вы развернетесь и примете меры — типа, прицелитесь в него и курок нажмете. А с нашим луком — мы их продаем уже три года практически всем — и того быстрее. На небесах будет время порассуждать, что сильнее — огнестрельное ружье, или "палка с веревкой", как презрительно называют некоторые лук.

— Но ведь нужен контроль над территориями... Власть, наконец...

— Ну зачем, скажите? Контроль — он у нас и так есть, и достигнут гораздо более мирными методами. А власть? Знал бы ты, Артем Иванович, чего нам тут стоит отбиться от ежегодных предложений встать во главе союза племен! По четыре раза в год, блин, "на царство звать" приходят, а тут в Академии дел невпроворот!

* * *

За дымкой легкого летнего дождика, покрывающего озеро и холмы вокруг него дымчатой завесой, на пляже — рынке появились сигналы дозора, рассказывающие о прибытии чужих людей к вождю Рода с мирными намерениями. На берегу виднелись размытые фигуры, прыгающие и кричащие, махающие руками. Дозорный между тем передавал сведения о количестве людей, о том, что они требуют лодки, а он, дозорный, требует его от них избавить, потому что тут еще и Бегущий Сайгак нарисовался со срочным донесением из города, а эти пришельцы ему за пять минут надоели расспросами. И если есть в лагере на острове Федор Автономов и Антон Рябчиков — пусть идут поскорее, к ним гости.

Дежурная смена гребцов шустро поскакала в лодки, и через несколько минут на острове любопытно оглядывались гости. Возглавлял команду грузный мужчина, в котором я с трудом узнал отца Феди — Сергея Автономова, или — Сергея Петровича, если так будет кому угодно, владельца сети магазинов в нашем городе и комплекса перерабатывающих предприятий, именовавшихся холдингом "Авто Старс" — торговавших буквально всем, может быть кроме космической техники по причине исчезающе малого на нее спроса в районе, и наркотиков — по причине личного неприятия этого вида бизнеса владельцем. Хотя предложения были — я был посвящен в такую историю, случайно. Знаю, что произошло с предлагавшими, но мой рассказ не об этом. Отец Федора представлял собой пример удачливого предпринимателя, не гнушающегося и нее слишком законными видами бизнеса, но сохраняющего при этом некие моральные границы, установленные им самим. Надолго ли, впрочем, такие границы, — он, как и многие другие ему подобные, решал для себя сам и в зависимости от обстоятельств, которые ему покажутся важными на сей момент.

Выйдя на берег, Автономов — старший огляделся по хозяйски, и видимо, привыкнув за последнее время, что Вселенная крутится вокруг него, сказал приказным тоном:

— Так-с. Ну, и где тут начальство этого сборища? Вожди, шаманы? Тут ваш Сайгак по дороге сюда распинался, что на острове имеется какой-то особо крутой вождь — учитель — род. Давайте его сюда. Все, что сюда нападало с небес — это вам мои подарки. Мне нужен мой сын — Федор. Я должен вернуться с ним и еще с несколькими людьми домой. В обмен за это вы тут получаете эти вещи, и мы расстаемся по-хорошему.

— Не, ну нормально. Па, это вместо "здрасте", или ты сам забыл, что учил здороваться, заходя в гости? И зачем меня подавать, если я уже — правда случайно — уже тут?

Федя вышел из-за спин людей, столпившихся на небольшом расстоянии вокруг приехавших. Им открыли ворота, и впустили на территорию нашего поселения, по привычке называемого нами лагерем, но за пять лет превратившегося в небольшую крепость — стены, башни, даже небольшой барбакан над воротами — присутствовали. Стены шести — восьми метров уходили в лес, где продолжались, или заменялись засеками и насаждениями терновника — непроходимыми даже для зверька крупнее лисы.

Вид у сына миллионера был весьма непрезентабельным. Как я сказал, парень только вернулся из трудного похода, и угодил "с корабля на бал". Две недели практически непрерывного бега, причем в основном — по кустам и лесу, ночевки в малокомфортных условиях мало кого красят. Поэтому в отличие от опрятного населения острова, одетого в легкие рубахи, мокасины и брюки, сверкающего обильными блестящими украшениями — в основном из золота, конечно, вид у Федора, как у Рыцаря Печального Образа, после битвы с мельницами. Потрёпанная и потертая форма Лесной стражи — пятнистый камуфляж из тонкой замши, без украшений и отделки. Лицо — уставшее и в свежих царапинах. Посторонний ни за что не скажет, что молодой изрядно уставший человек — командир Лесной Стражи, наводящей ужас на окрестных браконьеров и поддерживающей порядок в лесах на территории, равной небольшой европейской стране. Его слова сегодня достаточно, что бы привести в движение самую серьезную военную силу, а в вопросах внутреннего порядка на острове и в Стране городов вообще — в его действия я не вмешиваюсь уже года три, как минимум. Сработавшаяся парочка Автономов — Платонов давно избавила как меня лично, так и окрестные племена вокруг озера Тургояк, от страха перед возможным нападением враждебных племен. И я, скорее всего, если возникнет — вдруг — вопрос передачи власти, без колебаний назову его кандидатуру, несмотря на то, что есть немало более старших выходцев из нашего времени. Взять того же Платонова или Еремина.

Ничего об этом, естественно, его отец и не подозревает. Уставившись на парня, он на мгновение цепенеет, а потом, не обращая внимания на довольно резкую отповедь, заключает его в объятия.

— Федька! Сынок! Черт! Как же... Откуда.... Что за вид... Тебя что эти.... В рабстве держат...

Стереотип "встречают по одежке" крепко въелся в бывшего сержанта моей роты. Ошалевший от счастья отец обращает внимание на двоих, подобных сыну, только в полном вооружении таких же молодых парней — за спиной начальника, на всякий случай охраняя его от возможных опасностей — хотя откуда им взяться, разве что папа задушит от полноты чувств... — стоят Зоркий Олень и Тихий Зубр — десятники Стражи, одновременно — и посыльные и телохранители, и "от скуки на все руки" — резерв начальника стражников "на всякий пожарный случай".

— Эти то ли, твои охранники? Эти два разукрашенных чучела(на лицах воинов — ритуальные шрамы и камуфляжная окраска, каковая, впрочем присутствует на лице Федьки)? И Автономов не разобравшись в ситуации, переоценив свои силы, что, ему не свойственно — сказалось наверно, волнение, отдает приказ:

— Коля, Костя, взять этих... — показывает рукой на спутников сына.

Оленя и Зубра пытаются "взять". Закономерным итогом "взятия" становится короткая схватка, с предсказуемым финалом — на песке лежат две плотно упакованные тушки охранников, а с боков у отца Федора — на всякий случай, возникают две молчаливые тени стражников (впрочем, а тени бывают разговорчивыми?), вежливо прихватывая его под "белы ручки" стальным захватом.

Вижу, что назревает скандал и решаю вмешаться.

— Сергей Петрович! Вспомните Александра Невского, из одноименного фильма! Помните, он ханским баскакам говорил: "Войдя в чужой дом, хозяев не бьют!" Помните, нет?

— А ты кто таков, парень? Я тебя знаю? — окрысился бизнесмен, — Позовите своего вождя, если я правильно разобрался — это ваш учитель, Родин, я его хорошо знаю, он тут со всеми разберется!

— Пап, это и есть Дмитрий Сергеевич! Решил внести ясность Федор.

— Сын, ты мне на уши лапшу не вешай. Этому парню лет двадцать, он твой ровесник, если не младше.

— Не младше, пап. Просто у меня рожа грязная — только из похода вернулся. Меня и жена родная не узнает сейчас, да я ее уже предупредил. Перестань нервничать. Мы сейчас твоих спутников на ночлег определим, а потом с тобой пойдем ко мне домой, если Дмитрий Сергеевич захочет ко мне в гости — то и с ним, там и поговорим. Там и узнаешь, что к чему.

Набег

... Этих взрослых не поймешь — сами поклоняются змеюке, всю жизнь пожирающей собственный хвост и нюхающей себе при этом задницу, а меня ругают за привычку грызть ногти! (размышления сына адептов культа Уробороса)

Я так думаю — Адам с Евой, будучи вышвырнуты из Эдема за несанкционированный сбор урожая с древа Познания, не знали, что Господь, закрутив соблазнителя бубликом, кинул следом, стараясь попасть в возмутителей райского спокойствия. Но — не преуспел, со всеми бывает. Змей долго катался по земле, пока, наконец, не смог вытащить хвост из пасти, снабженной загибающимися к глотке зубами, а потому делающими эту задачу затруднительной. Немногочисленные свидетели его мучений рвотные потуги бедняги, наоборот, приняли за самопожирание, и нарекли пресмыкающееся Уроборосом, приняв за символ вечности и самовозрождения, что, конечно, в корне было неправильным. Но, тем не менее — возник целый культ почитателей — змеелюбов, странный и непонятный, с неясными ритуалами и мутной символикой, которую даже жрецы толковали всяк по-своему. Племя занималось кочевым скотоводством — гоняло по степям Поволжья табуны лошадей, верблюдов и антилоп коровообразного типа — вилорогих созданий с отвратительным, как у хозяев, характером. Отвратительным я считаю их характер вот по какой причине.

Там, где есть жрецы и адепты, более того — ритуалы, — возникнут и храмы. Прорастут как грибы после летнего дождичка в исторически короткий срок.

Храмы — они могут быть разные. От величественного храма Софии, что в Константинополе, до полянки и землянки. Причем полянка может быть обложена булыжниками Стоунхенджа, а землянка отрыта в скалах и снабжена туннелями и залами на глубину сотен метров — как в пещерных храмах Аджанты, просторы человеческой фантазии необъятны.

Как только построены храмы — вокруг них начинает кучковаться народ. В нашем случае почитатели Уробороса нагромоздили кругов по степи южнее Страны Городов из попавших под руку булыганов с камнем — алтарем посередине и принялись приносить на этих алтарях в жертву того, кто под руку подвернется. Своих соплеменников и животных было жаль — жаба давила переводить, пусть и по жертвенной надобности ценный ресурс. Окрестное зверье тоже не торопилось украсить собой праздник жертвоприношения. А вот соседей — земледельцев иногда удавалось залучить на всегда готовые к таким гостям алтари. Без их, соседского согласия, конечно, но кто их, иноверцев, спрашивать будет? Так и жили бы змеелюбы в состоянии непрекращающегося конфликта с окружающей средой — даже по четвергам, пятницам, и остальным дням недели, если бы не случилось им пригласить как то, год назад, на торжественное богослужение нашу торгово — охотничье — исследовательскую группу. Как обычно, не спрашивая согласия приносимых в жертву, и не интересуясь взглядами приносимых на такой способ проведения досуга. Змеепоклонники встретили наш отряд в степи около нынешней реки Волги, где наши усердно искали нефть поближе к поверхности. "Дегтем сыт не будешь" — гласил девиз нашей химбратии во главе с возмутительницей спокойствия, моей женой, бывшей гр. Петуховой, и я был согласен с ней только до того места, что сыт не будешь — то бишь, жрать (и пить тоже) нефть нельзя ни в коем случае. Но супруга шла дальше в своих амбициях, и подозреваю, что нефть ей нужна была не только для смазок, топлива и освещения в лампах — но в мечтах она явно видела себя в колготках собственного производства и нейлоновых трусиках личной выделки, никак иначе. Что бы там не двигало химиками, но добро на экспедицию я дал. И тут такой пассаж. Несознательные адепты рассчитывали захватить народ врасплох, и атаковали лагерь верхом на верблюдах. Наши выстроили кругом возы на манер чешских таборитов, или американских ковбоев, и встретили недружелюбно настроенных граждан степей ливнем стрел. Для дорогих гостей метательных снарядов не жалели, и превратили несостоявшихся жертвователей за чужой счет в ежиков. Только иголки у них, у ежиков, почему то получились вовнутрь.

Собрав использованные стрелы — сколько удалось, и информацию — насколько удалось разобраться в языке нехороших человеков — редисок каменного века, экспедиция сочла за лучшее возвратиться в Аркаим, откуда стартовала. Не знаю, не знаю. Наверно, было ошибкой возвращаться, не урегулировав конфликт — потеря воинов взбесила вождя немаленького — за три сотни людей, племени. Незадачливые исследователи доложили, конечно о происшествии, но большого значения совет Академии ему не придал — а зря, как показали последовавшие за этим события.

Присоединив к племени еще с десяток кочевавших в относительной близости родов, вождь Эр — Рос бросился в поход отмщения.

Кочевые племена опасны тем, что гораздо легче на подъем, по сравнению с оседлыми — им нечего терять, а пасти скотину можно в любой точке географии. Нехитрый скарб -в тюки и волокуши, и — айда в поход за подвигами.

Народ Уробороса — буду его называть так, ибо за давностью лет название позабылось, а люди растворились среди людей Страны Городов, и племен этой части суши, технологически стоял на уровне среднего палеолита, а социальный строй был вполне себе рабовладельческим, как раз тот случай, когда социальный строй опережает экономическое развитие общества. Каменные орудия и оружие, примитивнейшие керамика и одежда из грубейше выделанных шкур, и при всем при том — четкое понимание племени, рода и семьи, выраженный патриархат и полигамия, религиозные верования с поклонением Времени, символ которого — змей, пожирающий самое себя и возрождающийся из себя сам. Напрягал, впрочем, милый обычай принесения в жертву людей, на чем, собственно, граждане верующие погорели.

Как всегда, и как обычно, бывает, приход орды, несмотря на предупреждение, получился неожиданным. Хорошо, что наученные тысячами лет борьбы за выживание люди при появлении неизвестной вооруженной орды поселками разбегались по лесам, по долам, кто успевал — бежали в Аркаим, кто нет — прятался в кушири лесные, оставляя врагу имущество. Кочевники двигались неспешно, поглощая поселки, тщательно проверяя места на предмет полезных припрятанностей, схронов — ухоронок. Найденные полезности — тщательно упаковывали в тюки, ненужности вместе с отловленными жителями — пускались в жертву. Над лесостепью поднялись столбы черного дыма. Город заполнили беженцы.

Администрация оставляла в городе мужчин, способных держать оружие, городе, детей и женщин, стариков, отправляла на Остров Веры. Гонцы из города шли один за одним. Почти что вместе со свалившимися с неба родственниками моих ребят и Быстрым Сайгаком, приведшим их на Остров, очередной взмыленный посыльный, как прославленный Фидипид Согласно Геродоту, Фидиппид (Pheidippides) был гонцом, безуспешно посланным за подкреплением из Афин в Спарту и преодолевшим дистанцию в 230 км менее чем за два дня., упал на галечнике у сторожки стражи на рынке, и только успев сказать :"Помогите, Город Неба в опасности!" потерял сознание от переутомления. Парня откачали, и узнали невеселые новости.

Решение совета Академии было единодушным — так как своих мы не бросаем, выдвигаемся максимальным числом стражников, берем, как бы не хотелось, помощников из питекантропов и неандертальцев. Ребята из охраны, пришедшие с отцом Федора, просились идти с экспедиционным корпусом, порывались идти в бой и другие взрослые из свалившейся — в буквальном смысле на нашу шею родни, но их оставили в лагере. Точку в споре поставили, как не странно — врачи. Прибывший Александр Фомин — врач терапевт высочайшей квалификации, взятый Автономовым сюда и наш Рома Финкель, ходящий за старшим товарищем хвостиком, и непомерно раздувающийся от гордости, когда Фомин обращается к нему за советом, начиная просьбу со слова "Коллега". Они встали стеной, с привлечением младшего медперсонала, на защиту Города от неизвестных еще микроорганизмов, которые могли быть у наших гостей. К тому же все прибывшие нуждались в курсе реабилитационного лечения с помощью нашего эликсира, а отец Феди — вполне серьезного курса терапии. Если мы волей неволей больше полугода варились в собственном соку, и прошли такой карантин "автоматически", то от "свежих" людей, жители Города и Степи вполне могли подцепить какую-нибудь неизлечимую для них пакость.

Дискуссию вызвало решение — брать ли группу силовой поддержки — пятерых гигантопитеков, под командованием Клавы. Та сама с родней явилась и настояла на участии, даже обиделась сначала, что за нее решают — помогать ей с сородичами нам, или нет. Слабые аргументы о необходимости сохранения численности гигантов, были задушены на корню — или мы с вами во всем, мы — члены племени со всеми правами и обязанностями, или — мы уходим, извините за ошибку, спасибо за теплый прием и приют. В конце концов гигантских людей взяли с собой.

Еще одной проблемой, как ни странно, стали смилодоны. Никто еще не определился — как относиться к этим огромным котам? По поведению и разумности они были на уровне не ниже дельфинов, и если еще учесть появившуюся возможность ментального общения с ними... Проблемой, скорее было то, что не хотелось давать им попробовать вкус человечины — вынесенный из наших времен предрассудок о том, что зверь попробовавший мясо людей, станет потом людоедом, не давал покоя и нам. Так что проблемой, скорей, было не дать увязаться за нами котам. Ага, размечтались — наивные индейцы!

* * *

Мурзик сидел на своем любимом месте — у кресла вождя Рода и довольно щурился, посылая своему другу образы, сводящиеся в принципе, к следующему — "Вот еще, есть членов своего прайда — а вы все его члены — у саблезубых не принято. Кто потом нас кормить и расчёсывать будет? С кем нам потом играть? А чужие двуногие — охота была их кости из зубов вытаскивать! Вот поиграться, по земле покатать — мы с большой охотой! Еще порычать можно — двуногие так интересно убегают — как большие степные тушканчики! Обхохочешься! И я пойду, и самки, и молодежь — их учить защищать границы клана нужно. А зря никто никого убивать не станет, мы же не глупые медведи!"

Ну, вот, еще помощнички на мою бедную голову — убивать они никого не будут! От одного только рявка кочевник скончается — по — медвежьи, то есть, мяу — и разрыв сердца. Или — инфаркт, по выбору потерпевшего. Но пришлось взять и их — иначе увяжутся самостоятельно. Решению взять смилодонов неожиданно, но недолго противился Федька, с примкнувшим к нему Сергеем Платоновым — они на полном серьезе утверждали, что смилодоны только — только, де стали привыкать к своим друзьям — проводникам, налаживать с ними ментальный контакт, а их — в бой. Вдруг их любимых кисок поранят, зацепят шальной стрелой... У меня в голове творился на разных уровнях восприятия полный кавардак, перекрываемый смехом Мурзы — огромный кот веселился вовсю, представляя и посылая картины тяжкого ранения своих детишек, вымахавших с небольшого бычка каждый, и несущих их в больницу со слезами на глазах Платонова с Автономовым. Тьфу. Бардак и никакой воинской дисциплины. По случаю хорошей погоды совет проходил на свежем воздухе, и вокруг советующихся собрались все свободные — и мохнатые, и гигантские, и не очень гигантские. Вот, гигантопитек аккуратно посадил на плечи неандертальца и человека — чтобы лучше было видно и слышно, а вот — крупная самка смилодона — пришла недавно, характер имеет гордый и независимый, не подпускает особо к себе никого, но явно выделяет командира стражников. Сейчас Фея на пузе, извиваясь и стараясь быть как можно менее заметной, поползла под руку к Федьке и смотрит умоляюще — я же, мол, такая послушная киса, маленький котеночек, неужели ты оставишь меня без своей заботы и опеки? Меня же тут все обижать будут.... Ага, маленькую, двухсоткилограммовую, двух метровую ... Бедная киса — совсем малышка, по сравнению с трехметровым Мурзой — он, сердешный, до трехсот кило вымахал и клыки по полметра отрастил — с мамонтами, что ли соревнуется? Тоже страдалец — явно обижается, что его не берут, просят остаться лагерь охранять! Только аргумент — как же тут без тебя — кто за детьми — котятами и ребятами присмотрит? Убеждает вредного кота. Трогательное единение всего народа.

Я, наконец, встал со своего места и прекратил начинающийся беспредел, решительно стукнув по столу кулаком. Хватит. Повеселились, проявили недюжинное единство и готовность "нерушимой стеной, обороной стальной..." все, "сиротки" мои — достаточно. Теперь слушайте боевую задачу. Объявляю порядок действий.

Со мной пойдут:

— Племя Мамонтов — двадцать человек, со щитами копьями и мечами. Племя Кремней и Волков по тридцать человек, с тем же оружием. Стража выделит два десятка постоянного состава со своим штатным оружием и оставит в лагере три — не забыли еще события пятилетней давности? Не забыл никто, и возражений не было.

— Племена Волков и Мамонтов дадут стрелков из лука и всех арбалетчиков, пусть двигаются навстречу беженцам и прикроют от кочевников. С ними пойдут трое... нет — пять вожатых с молодыми смилодонами ... Получив посыл от Мурзы, я уточнил — пятым смилодоном пусть будет нашего дорогого Феди подруженция — почти взрослая самка из пришедшего последней зимой прайда — Фея не даст разгуляться четверым оболтусам кошачьего племени, не то они впятером всю живность перепугают на пятьсот верст в округе.

— Федор, возьми с собой еще гномов и отряд питекантропов для обеспечения в пути, всего у тебя будет примерно пятьдесят воинов. Без нужды в бой не лезьте. По пути встречающихся беженцев отправляйте с питекантропами — проводниками сюда, на Остров. Пусть питеки (питекантропы) помогут людям добраться до Острова — глядишь, вражда совсем поуляжется, а то некоторые на них все еще косо смотрят. Когда таким манером выйдете в районы городских поселений — подождите нас, не торопитесь в бой. Отлавливайте тех кочевников, кто попадется, по возможности, организуйте им там "спокойный" сон — пусть наши мохнатые приятели услаждают слух змеюкиных друзей ночными концертами, в общем — пакостите по мелкому, да прихвати с собой Антона Ким, с женой и ее зверем — они у нас мастера на эти дела, живут под девизом: "сделал гадость — на сердце радость," вот, блин, семейка ядовитая! С тобой — все. Забирай людей — и вперед.

Федор коротко кивнул и умчался. Через четыре дня он уже лихоимствовал на берегах Ишима и в районе города. Через шесть дней — орда собралась в компактные кучки вокруг города, который с налету взять не смогла, и от лагерей отваживались отходить только мелкими группами по тридцать — пятьдесят лиц кочевой национальности. Меньшие группы вырезались подчистую. старались, конечно, обходиться без смертоубийства — удар кистенем по бестолковке надежно отправлял в беспамятство любителей чужого добра, но возвращались оттуда не все отправленные, частенько переходя без пересадки в поля вечнозеленой степи с тучными стадами — или что там им жрецы от слова пожрать — обещали в посмертии? Что стража, что охотники племен, снабженные маскировкой островного производства, умели подкрасться совершенно незаметно. А про умение смилодона прикинуться меховой ветошью и неожиданно взять за шиворот зазевавшегося — я и не говорю. Только по молодости ни звери, ни люди не умели еще себя контролировать в полном объеме, и поэтому частенько нечаянно преувеличивали силу удара. В таком случае незадачливый страж получал хороший нагоняй от командира, а боевой кот — от вожатого, примерно в такой форме:

— Брось каку! Брось, кому говорю — а то заболеешь дизентерией! Ну сколько раз я тебе говорила — не бери в ротик немытое, выплюнь его — он целый год, наверно, не мылся! Фу, кому сказала! — Примерно так отчитывала свою Молнию единственная в группе вожатых Матниязова, уговаривая выплюнуть прихваченного невесть где воина кочевников. Она увязалась к Федору в передовой отряд, несмотря ни на что. Аргументами просьб и уговоров были и мужской шовинизм с требованиями полной эмансипации и жалобы Эльке на засилье мужиков в Страже, "творящих что хотят", и подлизывание к ней же на предмет, что нельзя отряд оставлять без женского пригляда. Не знаю, что сработало больше, но Язва — Матниязва, как стали называть ее бойцы отряда из моих "попаданцев", или "Старшая жрица богини Гигиены" — для всех остальных, примкнувших позднее, отправилась на подвиги с Федькиной разведкой, выполняя должности как санинструкторши, так и проводника — вожатой своей боевой кошки Молнии. Впрочем, жаловаться на нее не приходилось — девушка с обязанностями справлялась хорошо. И мужчины — кто бы сомневался, на ее фоне старались "соответствовать"

Остальному народу была поставлена задача на выдвижение в стиле римской пехоты — впереди саперы вместе с поварами, сзади войска с обозом. Быстрыми переходами добежали до Аркаима пятьсот километров, с ручными тележками для вещей, за десять дней.

Окрестности застали в разоре и запустении. Поля были вытоптаны, народ, не успевший уйти в город, под защиту стен, удрал по лесам — по горам, бросив имущество, жизнь — дороже. Пока двигались — к нам присоединились еще с три сотни жителей Страны Городов — этакое народное ополчение. Они слонялись по лесам, вредя захватчикам по мелочам, с нашим прибытием воспрянули духом, и получив подкрепление в лице Стражи и кошачьих проводников, принялись гадить непрошенным гостям уже по крупному.

Терзаемая со всех сторон орда остановилась у городских стен табором, вне досягаемости дальнобойных луков, и вожди ее призадумались. Ситуация — мартышка запустила руку в кувшин с бананом, и не может ее вытянуть. А издалека приближается охотник, радостно помахивая дубиной. Уже даже не о "сохранении лица" надо бы подумать, а о сохранении шкуры. Но "смело броситься наутек", как королевская охрана из мультика "Бременские музыканты" нельзя — в таборе обоз, дети и женщины, все, что нажито непосильным трудом, и что награблено — тоже там. Бросать — жалко.

Оценив обстановку, посовещавшись со "светилами военной мысли" — Автономом и Платоновым, принял решение не тянуть — людям надо из города выходить, не дело всухомятку питаться запасами, припасенными на черный день, последствия осады, опять же, нужно устранить — собрать, к примеру, урожай — или то, что от него осталось, привести в порядок дома к зиме, и многое другое надо сделать.

Поэтому, дав людям после марша почти сутки отдыха в ближайшем лесу, под утро следующего после марша дня, скрытно вывел людей к лагерю кочевников. Вояки уже имели представление о караульной службе — фигурки часовых маячили у костров. В плейстоцене вопрос охраны спящих имеет вполне актуальное звучание — заснешь, этак, без охраны — а проснешься — голова в пузе, скажем, льва, руки — ноги достались тигру, а туловище волки догладывают. И этакая напасть — со всем племенем, если стражи проспят. Поэтому стража — не спит, и слух, и нюх использует. Только ... агрессоры не учли существенную вещь — от наших разведчиков, в отличие от них самих, ... ничем не пахло! Привычка мыться, причём с еловыми — пихтовыми — березовыми вениками, да бельишко стирать в травяных настоях могла подсказать особо дотошному стражу, что на него со скоростью стремительного домкрата надвигается либо куст березовый, либо ворох сосновых иголок вперемежку со степной травой. а поскольку такого не может быть, потому что не может быть никогда — то и придавать этому значения не нужно. Или — не надо? Не важно, спите спокойно, граждане кочевники — все споко...ой! За спинами часовых безмолвно в предрассветном сумраке возникли размазанные тени, негромко свистнули кистени, опускаясь на незадачливые головы. Из-за укрытий поднялись плотные ряды щитов в две третьих роста человека, и с двух сторон, под мерные удары огромного барабана, сопровождаемые громадными кошками, с ревом труб, в такт убыстряющемуся шагу ударяя в щиты бронзовыми мечами, на лагерь бросились мои воины — племя Рода. Из-за шеренг бойцов "ополчение" щедро осыпало просыпающийся в панике лагерь мелкими булыжниками из пращ, вопя, подпрыгивая и создавая эффект "массовки". Оставляя легко раненых — задетых камнями, орда ломанулась от города к лесу, бросая все, что не могла унести с собой. Обезумевшие люди бежали к казавшемуся спасительным лесу в свободный проход между шеренгами. У кибиток и палаток метались женщины, пряча детей под шкуры и в палатки, в надежде, что их или не найдут, или пропустят при обыске лагеря.

Из ворот Города, открывшихся при первых звуках барабана и труб, выскочили городские стражники и отряд городского ополчения, стремящийся не упустить шанса поучаствовать в веселухе — размяться, так сказать, на свежем воздухе. Осадное сидение гарнизону надоело хуже горькой редьки. Как потом мне рассказали, сорви-головы из стражей давно предлагали, воодушевясь несокрушимостью городских укреплений, давно предлагали сделать вылазку по осточертевшим наглецам. Но городской совет и командир стражи пообещал выпороть на городской площади самых инициативных, и ждать, когда прибудет обещанная племенем Рода подмога. А до того -ни-ни. На робкие возражения, что мол де на миру и смерть красна, и мол все готовы за город умереть, он, прошедший неплохую школу жизни, отвечал ему словами генерала Паттона, пересказанными ему как то раз Серегой Павловым, только слегка перефразируя:

— Мы тут не затем, что бы помереть за наш город. Пусть эти уроды сдохнут за свое ядовитое племя. А мы должны остаться целыми и невредимыми. Если Род сказал — ждать, надо сидеть, и ждать. Ожидание оправдалось через три недели. И сейчас развеселая городская стража тщательно перерывала бывший лагерь кочевников, выуживая и сортируя: людей — женщин с детьми — в одну сторону, вояк — в другую, шаманов — в третью, скотину — лошадей верблюдов и коз — в четвертую. Горожане — ополчение под руководством жрецов неба укладывали и сортировали "вещевые трофеи" — шкуры, металлы, отбирая из них то, что награблено в Стране Городов, и брезгливо отпихивая вещи кочевников, не отличающиеся красотой и качеством. Я еще подумал: "К хорошему привыкают люди быстро. Ещё бы пять лет назад эти вонючие шкуры были бы пределом мечтаний для любого, а сейчас — только носопыры морщат. Ну, и ладно."

Между тем, сомкнувшиеся подковой одоспешенные воины Лесной стражи — в первых рядах, с ополчением за спиной, медленной поступью продолжали теснить орду к лесу. Почти почуявшие избавление, ордынцы наддали ходу и... Кольцо замкнулось — из высокой травы встала такая же стена щитов, с тремя смилодонами, которые яростно зарычали на подбегающих. Рев крупного кошачьего — к примеру, тигра или льва, в ночное время разносится на десятки километров. А тут — полсотни метров, да и неожиданно... Да смилодоны — еще те "вокалисты" — думаю, объем грудной клетки у них поболее львиной будет... Короче говоря, орда встала как вкопанная, и кольцо окружения сомкнулось. Люди дали себя безропотно связать, и побрели к своему бывшему лагерю,не строя иллюзий по поводу своего будущего.

Слышу хохот со стороны шатров захватчиков — после напряжения последнего месяца — сидения за стенами, трудного марша и боя — горожане и мои стражи хохочут, чуть не до истерики. Подхожу. Я не имею право осуждать никого — ни моих архаровцев, ни побежденных. Тут такие дела — на пороге и вокруг большого шатра, высотой около трех метров, радиусом — весь десяток, набитого — буквально, маленькими ребятишками, испуганно зыркающих глазенками на блестящих медью воинов, кругами в несколько рядов стоят женщины. Не питая надежды на свою способность защитить силой самое драгоценное в своей жизни — детей, они затолкали всех в шатер, а сами встали на колени, лицом к шатру, раздевшись догола. Вид стройных рядов голых задниц, действительно может на первый взгляд вызвать смех. Но только на первый взгляд.

Последняя надежда женщин — отдать себя на милость победителей, сохранив жизнь себе и маленьким детям, раз уж мужики так погано себя проявили. Вот и разделись, и заняли положение полного подчинения — берите нас, если хотите. А если нет — все одно, одежда мертвым ни к чему. Завидевшая это безобразие наша Матниязова со своей Молнией быстро наводит порядок. Эту валькирию с огромной кошкою у ног попробуй не послушай. Разогнав хохочущих мужчин, она быстро приводит пленных в порядок, и организовывает быт пленных женщин. Оно и хорошо, что эти молнии — кошачья и человечья, оказались на этот раз в строю, и появились в проблемном месте с молниеносной быстротой. По крайней, мере, женщины поймут друг друга всегда и быстро. Через час организованные и мобилизованные змеететки уже обихаживали своих раненых, наводили порядок в захваченном стаде — если кто не знает — молочных животных нужно кормить и доить, и за процессом лениво надзирали наши Молнии — смилодон и человек. Мелкая удобно расположилась на крупном камне, облюбованным ей под командный пункт, и внимательно следила из-под прищуренных век за шустрящими по лагерю женщинами.

Мы оцениваем людей с позиции собственных обычаев и опыта. Нам кажутся чудными обычаи и язык других народов. Мы считаем правильным поступать, как мы привыкли — это естественно для человека. Как поступаем сами с другими — такого отношения и ждем от окружающих. Поэтому повязанных воинов орды интересовало лишь, скоро ли их во славу городских богов предадут смерти, и долго ли им мучиться при этом. Пришлось нахально обломать им надежды на героическую смерть. Черта с два — в общей сложности, если верить современной мне науке, людей на всю Землю сейчас едва с миллион наберется. Так с какого же... такого, в общем, буду я разбрасываться ценными ресурсами? Не-е-ет, голубчики, мстя моя за ваши разбойные дела будет страшной — племя змеелюдей — умрет. Но умрет — как племя. А вот людей, вспомнив достопамятный, поразивший меня лаконизмом обряд принятия в члены племени Кремня Антона Ким, учиненный Матерью Людей Кремня, я решил раскидать по племенам Союза Страны Городов — пока на правах кандидатов в члены племен, этаких "детей", а через годика три — провести обряд принятия в совершеннолетние — по всей форме. Так как здесь присутствовали практически все представители племен Страны, обряд решили не откладывать на потом. Разобравшись в пару дней с ордынцами — что бы не разбивать семьи и отделить наиболее одиозных лидеров от других, рядовых членов агрессивных племен — для тех уже приготовили "теплые места" в каменоломнях у питекантропов, приступили к обряду.

В обряд, простой как дубина неандертальца, входило следующее: рано на заре, на холме совета заиграли трубы и барабаны. Под эту музыку, рядами на холм поднимались принимаемые в племя. Человек отпивал глоток из чаши, куда капнули по капле крови вожди племен — и я в том числе, и прикладывался губами к обнаженной груди Старшей Матери Города. Потом Верховный жрец ставил ему на лбу настоящий штамп — крест в круге, ставший и гербом Страны, не только племени Рода, и если человек был уже женат, или замужем — скоренько объявлял их мужем и женой. Все. точка. По обычаю подавляющего большинства племен — вновь принятые (кстати, и в их понимании — то же) становились сыновьями — дочерями принявшего их племени. За гранью оставалось все — все деяния до принятия в племя, и плохое и хорошее. Даже память о прошлом становилось памятью прошлой жизни, и к сегодняшней относилась постольку поскольку. Конечно, колхоз — дело добровольное, и естественно, войти в племя взрослый мог лишь добровольно. Но — не отказался никто. Альтернатива между жертвенником и новой жизнью — тут выбор очевиден.

К слову сказать, пять лет назад ассимиляция нахлынувших на город сторонников Безымянного, прошла куда с большим скрипом и заняла больше времени. Хоть это были племена Страны Городов, и ассимилировать их, казалось, было проще некуда — перевоспитывать и обучать, — это все. Доказывать преимущество нового образа жизни, вводить новые обычаи — и вперед, к светлому будущему. Не тут то было. Не догадавшись произвести обряда такого усыновления, мы получили внутри сложившихся родов и семей чужих людей, с другими обычаями и привычками. Если приемный "ребенок" воспринимает новые обычаи как данность, то такие "принятые" в племя были все-таки чужими. И для новых соплеменников — потому что продолжали исполнять хоть и похожие — но чужие правила поведения, они были чужеродными людьми. Из-за этого возникало множество конфликтов. Усыновленному же достаточно было показать что надо делать, и он как ребенок воспринимал новый обычай как данность. То же, что было с ним "в прошлой жизни", в ней и осталось. Такая вот психология.

Тогда же, почти пять лет тому назад, мы помучались от души, и с приучением к новым взаимоотношениям внутри родов — на основе добрососедства и уважения к старшим, и между племенами, когда в первую очередь пытаются отобрать понравившееся, а лишь получив по физиономии, начинают торговаться за него.

Но поставив во главу всего принцип — насильно никого не тянем", получили нужный нам эффект. Люди заинтересовались, а увидев выгоду — сами потянулись к нам. Этакое "прогрессорство наоборот" — "вы еще попросите нас об одолжении, тогда быть может, и научим вас жить по новому, и в союз свой примем". Тогда при таком подходе привлекаемый к сотрудничеству сам стремится занять место в общей структуре. Мы воспринимали окружающих людей такими, как они есть, не вознося себя над ними, и не допуская пренебрежения к нам и тем, кто с нами. Всех прокормит и перевоспитать мы не могли и не стремились, если честно. Но защитить себя были готовы всегда, не оглядываясь на модные в наше время "общечеловеческие ценности", типа "подставьте щеку", "все имеют право на свой самобытный способ самовыражения".... Наш народец был предельно прост в общении — на попытку ударить по щеке любой мужчина нашего племенного союза посчитал бы своим долгом так "приголубить" ударяющего, что бы у него навек отбить охоту к подобным развлечениям. Просто оружие наше — вундерваффе для этих времён, позволяет делать это не летальным способом.

А до самобытности племен и отдельных личностей — ну, не нравилась никому из нас ни привычка оставлять пожилых людей на морозе, как и "лишних" детишек — там же, не понимали мои ребята и я в их числе стремления некоторых личностей к выражению любви к человечеству в плане гастрономическом, то есть людоеды, которые изредка встречались на просторах Страны Городов — как пришлые, так и среди коренных выявленные, сводились к ногтю быстро и безжалостно специальными экспедициями. А так — тишь и благолепие, с поправкой на ежедневную тяжелую работу. Скучать не приходилось.

В этот раз было все проще. Наученные горьким опытом, и просто опытом общения с окружающими племенами мы применили обряд усыновления новых членов. Новые члены входили в новые племена — и всего делов. Уроборос проиграл Великому Небу и повержен — умер, короче говоря. Ну, и следовательно — король умер — да здравствует король! Внутреннего сопротивления и бунта не было ни у кого. "Мы родились вновь,"— и этим сказано все. Тем более, что поднявшаяся за последние годы материальная база племен Страны позволяла без труда прокормить и большие количества людей. А уж приданое они притащили с собой "из прошлой жизни" знатное — навыки скотоводства и приручения. Взамен получили навыки оседлости и земледелия, а так же гигиены. Остальное — дело времени. Тем более, что "духовных лидеров" мы от племен удалили. Пусть наших питекантропов за Великого Змея распропагандировать попробуют. Там "вертухаями" трое бывших зеков прижились — у них не побалуешь. Такой вот странный выверт судьбы. Слышал, как один из них говорил:

— Кто бы сказал, что буду конвойным — за гопниками (имел ввиду помещенных под его надзор отрабатывающих трудовую повинность) надзирать — убил бы, гада! А второй раз убил бы, если бы мне тот гад сказал, что в первую очередь буду, заботься о усиленном питании своих подопечных! А в третий раз — что все это в каменном веке будет, и моим начальником будет зам начальника оперчасти нашей же колонии Платонов, и будет он ко мне обращаться по имени — отчеству!

За дальними границами Страны городов

Не было бы счастья, да несчастье помогло...

Цепочка изможденных людей уходила на закат солнца, дальше и дальше от благословенных стен Города Неба. Вполголоса переговариваясь, бывшие воины вспоминали неудавшийся поход. За колонной, по сторонам, лениво следовали немногочисленные охранники. Пленники боязливо оглядывались на них. В роли вынужденных конвоиров была элита городских вооруженных сил — Лесная Стража Острова. Далеко — по приказу своих вожатых, что бы не пугали людей и животных, но в виду колонны, стелились по степи огромные смилодоны — спутники некоторых стражников. О существовании таких животных в Степи ходили смутные слухи — они встречались очень редко, и вот, несчастливым образом, эти слухи подтвердились! Горе, горе народу Уробороса! Пожитки побежденных — правда, не разграбленные, а аккуратно сложенные покоились в тюках на спинах грузовых верблюдов. Плененным предстояло три года отрабатывать, выпасая лошадей и верблюдов для Страны Городов и Академии, свой поход на города Великой Страны. Неудачный налет встретил жесткий отпор от жителей города и возглавивших их пришельцев. Грубая сила — дубины, примитивные копья и луки в руках полудиких степных кочевников встретилась с организованным строем и разбилась. Налетчиков, при помощи жителей Города, но — в основном, силами пришедших с острова Веры, загнали, как загоняет стадо диких лошадей или верблюдов племя людей. Не хватало только огня и камней на головы агрессоров — люди-защитники оказались неожиданно милосердны. Орда, занятая грабежами, катилась к стенам Гоода Неба — Аркаима долго, почти месяц, и это дало время жителям поселков — попрятаться и разбежаться, бросив все на милость орды, а воинским формированиям Города и Академии — встретить врага во всеоружии. На перехват орды у стен города вышел сам Учитель — Род с помощниками. Налетевших встретила стена закованных в доспехи людей, питекантропов и огромных человекообезьян. По бокам строя рвали когтями землю и рычали в ярости саблезубые кошки — смилодоны, ночной ужас лесостепи, одного рева которых достаточно, что бы разогнать стадо бизонов. Рядом с котами стояли люди, и кажется — разговаривали с хищниками. Вождь орды поздно понял свою ошибку — его просто заманивали вглубь страны, и пути назад уже не было. Взревели длинные трубы — букцины, и поводыри саблезубых стали медленно обходить орду, окончательно отрезая орду от родной степи и табора женщин и детей. Строй металлических воинов взревел боевой клич: "Бар-ра!" и шагнул навстречу беспорядочной орде. Великаны из-за строя раскрутили пращи и в воздух взмыла туча мелкого камня — галечника, заслонив солнце. А строй раз за разом, ударяя в щиты, приближался к опешившим кочевникам. Камни летели с неба, как дождь, заставляя увертываться и пригибаться. Мелкие слишком, что бы убить, но достаточно большие, что бы не давать покоя. В какой то момент камнепад перестал, и воспрянувшие было агрессоры подняли головы и столкнулись взглядами с холодными глазами защитников Города. Еще не вступив как следует в бой, они поняли, что битва уже проиграна — и смерть — вот она, на концах копий и страшных изогнутых мечей. Но...

Вождь племени Рода запретил убивать даже раненых и больных, которых тоже оказалось совсем мало. Вот синяков и переломов оказалось достаточно — медная стена воинов, особенно — островитян оторвалась от души, не жалея кистеней охаживала воющих степняков, выбивая у тех охоту ходить в разбойные походы. Мужскую часть напавших приставили к работам — "трудом искупать вину перед трудовым народом Аркаима", как витиевато выразился один из военных вождей — Сергей, крепкий но уже очень старый — подумать только, ему уже больше тридцати трех лет, большинство его ровесников — жителей Великой Степи уже давно беседуют с духами предков, а он — любого, даже самого сильного воина Степи одолеет в схватке, и не одного.

Сам вождь Род — крепкий мужчина, но, по рассказам его воинов — так очень даже стар, ему за пятьдесят — старше его был только верховный вождь нападавших, но если тот иной раз ходил с трудом — одолевали бесчисленные болячки, этот — бегает со своими соплеменниками, поспевает везде и по видимости, никаких затруднений не испытывает! Но особого уныния люди не испытывали — дело житейское, получили по шее — значит, крепче будет! Главное — что вождь аркаимцев сказал на прощание — если будут люди Змея достойны, то их примут в союз, что сулило немалые выгоды — устойчивый сбыт своих товаров, возможность в трудное время занять еды в городских складах, обмен по выгодным условиям. Человек — существо общественное. Даже самому сильному из нас душевно комфортнее чувствовать за спиной сильное государство, род, семью. А уж если это государство — род — семья помнит о тебе и помогает — тогда полный душевный комфорт и есть за что подставить свою грудь в бою и плечо в общей работе. Надеждой жив человек — поэтому, хоть и унылыми были бредущие по высохшей траве люди, но отчаяния не было.

Городской люд Аркаима уже который год потихоньку между собой обсуждал пришельцев с острова, пробовал буквально на вкус новинки, принесенные новыми людьми и убеждался в полезности тесных связей с Академией, как называли свои окрестности Учитель и члены племенного союза, образовавшегося вокруг озера со смешным названием Тургояк, непривычным для местных. Озером Духов его уже никто не звал, а за "Озеро Мертвых" вполне можно было получить и по шее, причем от своих же — пришельцев уважали. Кое-что от соплеменников вождя Рода пробовалось на вкус и в прямом смысле слова — пришельцы охотно угощали горожан своими блюдами, и учили их готовить. Удивительны были женщины пришельцев — гордые и независимые, прекрасно владеющие оружием — небывалое доселе дело! Девушки гордо отвергали робкие попытки ухаживания от лучших юношей города, впрочем, видно было что и по отношению к своим соплеменникам вели себя строго. С другой стороны — не больно то и надо, подумаешь —

Удивительные люди. удивительные обычаи. Удивительные знания, которые неплохо будет перенять от них — благо, что сами пришельцы охотно делятся с ними. Удивительный культ могучей богини Гигиены — покровительницы домашнего очага, детей и женщин, со скоростью пожара вобравший в свои ряды в качестве ревностных адепток всех женщин города и окрестностей, культ ясный, понятный и благотворный хотя бы потому, что не требовал, например, отказаться от поклонения Великому Небу, культ близкий потому, что богиня была всегда рядом, и не требовала слишком сложных обрядов — а только соблюдения элементарной чистоты тела, омовений рук и лица — перед едой, и всего тела — раз в неделю, в специальных храмах, которые так смешно назывались — "банья". Богиня давала своим поклонникам здоровье и благополучные роды женщинам, передавала через своих жриц — а все женщины пришельцев оказались ими, секреты вкусных блюд, тайны пошива красивой одежды, правила ухода за малышами — что бы они не умирали совсем маленькими, как раньше. Но и наказывала за пренебрежение посланными через жриц таинствами жестко, если не жестоко — болезнями, червями в животе и поносом, например, — это самое малое наказание. А если представить, на что она вообще способна... Короче говоря, жесткое наказание за неверие, но и воздаяние немалое. А когда жены поняли, что от свежевымытого мужа пахнет гораздо приятнее, чем если он лезет к ней после недели, проведённой в поле и в лесу, то и мужчин стали потихоньку перетягивать в стан адептов. Интересное дело — богиня не оставила своими благодеяниями и мужчин — ее адепты быстро поняли, что охотника, одетого в стиранное белье и одежду, пропитанную соками хвои и трав, вымытого в "банье" зверь перестает чуять на расстоянии, а кожные болячки и глисты отступают от соблюдающих простые правила, рассказанные жрицами, то число адептов стало расти и среди мужчин. Тем более, что Великое Небо — главное божество города следило за "глобальными делами" — сменой времен года, погодой и прочими стратегическими, так сказать делами, обещая воздаяние в загробном мире, а богиня Гигиена — Гиги, как ее называли, адаптируя имя божества к языку города, — всегда рядом, и защитит и накажет, от нее не спрячешься. Маленькие фигурки палеолитических "Венер", хранящиеся у очагов получили новые имена и наполнились новым смыслом простые домашние обряды. Особым шиком стал подвешиваемый у порога жилья глиняный, а у особо зажиточных — медный рукомойник и вышитое полотенце-рушник, а жестом вежливости воспитанного человека — при входе в дом сполоснуть лицо и руки, оставляя темные дела и дурные мысли за порогом, и отереть ноги о постеленную у порога чистую влажную рогожку, показывая, что оставляет за порогом и грязь дороги, не желая загрязнять обитель поклонников чистой матери — Гигиены мусором дороги. Ушлые служители Великого Неба, оставшиеся в Городе после ухода жреца и его приспешников, быстро смекнули куда дует ветер, и стали активно пропагандировать культ, поясняя пастве, что поклоние этой новой-старой богине нисколько не умаляет культа великого Отца — Неба, и что последователи богини приятны и ему, так как сосуд, в который Великое Небо вложило душу — тело человека надо держать в чистоте, как и помыслы людей, обращенные к Небу. Что бы не ссориться с пришельцами, объявили даже, что десять заповедей, которые соблюдают пришельцы — это тоже откровение Великого Отца, и их то же весьма и весьма неплохо соблюдать — недаром пришельцам, их соблюдающих, Небо дало великую силу и помогло вкупе с жителями города отразить наглую атаку бывшего жреца с обманутыми им людьми, и ряд других поползновений на безопасность страны — потому что агрессоры либо забыли заветы Великого Неба, либо не соблюдали их никогда.

И вот результат — обманутые остались целы, хоть и получили изрядно на орехи — по грехам их, по грехам-с, а жрец с прихлебателями сгинул неизвестно где — как тут не уверуешь в божий промысел. Последнее "нападение" завершилось вовсе смехом — "нападающие" собрались у главных ворот, и заявили, что умрут под ними — неважно от чего, или от оружия городской стражи, или от голода, если их не проводят к вождю Роду. Гоп-компания подобралась колоритная — доведенные до последней степени измождения люди и дивное диво — неандертальцы, Дети Ночи, как их иногда называли в Городе, сидели у ворот, смирно, но загородили телами проход. Молва о благословенной Академии, где принимают всех распространяясь по Великой Степи и Лесу, начинала принимать вид этакой сказки "о Беловодье" — мечты сибирских раскольников на рубеже семнадцатого — восемнадцатого веков, гнавшей их в Сибирь и дальше в поисках неведомой волшебной страны, где реки текут молоком и медом. Прибывающих из города мы отмывали, одевали насколько возможно и приставляли к посильным делам, расселяя на мелкие, растущие как грибы рудничные и земледельческие поселки. Академия росла. Рос и Аркаим — много народу оставалось и в его окрестностях, находя жизнь в том районе вполне для себя приемлемой. За последние годы одних только питекантропов собралось больше десяти тысяч, и о судьбе популяции можно было не беспокоиться. Хомо эректусы неожиданно для нас нашли себя в работе с камнем и разнообразном строительстве, глубоко интернировавшись в жизнь Академии. Смешанные бригады, в составе которых — первые выпускники Академии, а так же питекантропы и гигантопитеки тянули мощеные камнем дороги от Озера во все концы Страны городов, к столице — Аркаиму, и малым городкам, числом двенадцать, строили домницы у рудных мест, мостили площади в городах и возводили стены и дома. Научившись делать сырцовый кирпич эти люди с быстротой необыкновенной выгоняли стены ферм и поселков, из дикого тесаного камня клали печи и фундаменты в этих домах и на заводах. Неандертальцы показали себя непревзойденными ткачами и швеями — женщины, а мужчины успешно искали руды, и ходили с охотничьими партиями. Умение растворяться в окружающем мире и воспринимать его на уровне подсознания, "говорить" с животными играло добрую службу при приручении ранее диких лошадей, верблюдов, туров и диких свиней, и дальше — при использовании прирученных. Материя, выделанная трудолюбивыми руками неандерталок и кожи исключительного качества носились долго, ценились высоко. Мастерская Острова под руководством Мады давно перешла на мануфактурное производство одежды от просто ручного шитья, и служила беспрекословной законодательницей мод во всем регионе. Наши девчонки, обладая безусловным приоритетом в заказе свежих тряпочек для себя, любимых, и ребятишек Академии, беззастенчиво этим пользуясь. Выгода опять же была обоюдной — модницы обменивались моделями, а Мада с выгодой перепродавала на нашем маленьком рынке копии подсказанных девчатами моделей.

В городе Аркаиме и других городах и поселках шла медленная, внешне ничем не обусловленная работа по созданию первого государственного образования — протогосударства — Страны Городов. Названия пока не придумали, а голоса сторонников полного — административного и территориального объединения раздавались на рынках и других общественных местах все громче и громче. Роль управленческого центра по умолчанию отводилась Академии, как образованию незаинтересованному в поддержке, к примеру, отдельного рода или слоя жителей, а наоборот, заинтересованному в развитии всех племен и равных возможностях для всех. Все племена и народы уже "попробовали на вкус" преимущества объединения — вплоть до защиты от врагов, когда Стража Города и Академии давала укорот самым лихим любителям чужого добра, до свободного обмена товарами и технологиями.

Мы с ребятами не спорили, а тихо готовились к объединению — вели переговоры о наборе учеников в Академию, разбирались с желающими присоединиться к племени — мы получили возможность выбирать, и даже предложенный когда-то Стоковым, "кандидатский стаж" для вновь принятых никого не отпугивал. Раньше было как — завоюйте, мол, честным трудом это право — в течении полугода — и добро пожаловать! Нынче принимаемые еще и вносили в общую казну и вступительный взнос — металлами, минералами, солью. Иногда — чисто условный, иногда — наоборот, весьма солидный по сравнению с другими. Но — никто не обижался, все делалось в открытую, и люди знали еще и о том, что вносимые ценности будут, кроме всего, залоговым эквивалентом денег, выдаваемых племени для обмена на товары и продукты.

Насильно подчинять целый город, да что там город — страну, по меркам каменного века — мы по прежнему не хотели и так же, как в первые годы считали, что люди должны прийти к новой жизни сами, а не на буксире.

Успешно у нас получалось прежде всего накормить людей, и привить простейшие гигиенические правила. При желании мы могли кормить и втрое большее число народа вокруг нас, а с увеличением посевных площадей и вдесятеро, так как внедрили на третьем году нашей жизни у себя, а затем — повсюду — плуг отвальный римского типа, с колесами. Вот так то — только примером и обучением показывались преимущества производящего хозяйства над присваивающим, приёмам земледелия люди учились на ходу, удивляясь результатам — судите сами, сейчас каждый знает, что если в удобренную надлежаще землю бросить зерно, то взойдет урожай. А тогда это ля наших неофитов земледелия было сродни колдовству. Воспринимая сначала работу в поле за необременительный урок — отработку кормежки, люди считали всходы результатом не своей работы, а результатом помощи богов. Чаще — любимой всеми "Гигии". Гораздо трудней, как ни странно, оказалось воспитать и обучить скотоводов. Люди, еще недавно смотревшие на живность вокруг как на законную добычу, вынуждены были ее защищать! Шок! Требовалось помочь людям обрести новое мышление от потребления к производству надо было шагнуть в сознании. А еще и обучить профессиональных стражей — солдат, призванных защитить произведенное от любителей присвоить. Все это и еще многое другое могла дать людям задуманная нами Академия. И результаты — помаленьку вначале, защищенная от посягательств извне, система имела все шансы оказаться устойчивой, и дать ростки новых общественных отношений, — и она дала эти первые ростки и всходы.

Для нас великим достижением станет возникновение племени, объединенного вокруг универсального учебного заведения, руководимого воспитателями, учителями, несущими знания людям и добывающими их. Все на свете мы с ребятами не знаем. Все, что узнало человечество, мы уже не сумеем ни вспомнить, ни передать. Но записать пути решения задач, стоящих перед человечеством, привить методику исследований природных и иных исследований — вполне возможно. То, что не успеем сделать мы, можно подсказать потомкам и набросать путь решения проблем — пусть они избавятся от тупиковых путей развития и сэкономят на этом хотя бы время.

Если мы удачно сформируем механизм управления городом и систему связи между нашими поселениями — полдела организации новой общности будет сделано. Судите сами — союз поселений — в наличии. Аркаим, как центр торговых путей и узел распространения информации великолепен и в настоящий момент работает, как нужно. Охоту возможным любителям до чужого добра — надеюсь, мы отбили надолго, и соседей переориентировали на торговлю, а не войну. Будут еще поползновения — не справится город, поможем ему.

Караваны, нагруженные не небольшими количествами легкого товара на ручных тележках, а вереницы верблюдов и судов, с охраной, по разведанным за годы направлениям, шли за солью, серой, содой и нефтью. Нефть — в Поволжье, сера в предгорьях Кавказа, сода и соль — озера Казахстана. Там эти ископаемые уже добывали наши союзники. Гномы гордо называли их "поставщиками". Этакие небольшие форпосты добывающей экономики на дальних подступах в Страну городов. Урал же щедро снабжал нас железом, и медью с оловом. Золото, корунд, слюда и свинец все увеличивающимся потоком, шли к нам в закрома.

Неожиданная охота (вместо эпилога)

Весеннее утро блестело капельками на распускающихся листьях деревьев и кустов. Солнечные лучи прокалывали сетку ветвей и острыми спицами пронзали землю, поднимая к небу ростки травы из перегноя подлеска. Старый марал сторожко остановился на границе света и тени, чутко прислушался и шумно втянул ноздрями воздух. Граница леса и степи, особенно поблизости водопоя — опасное место для копытных. Прежде, чем выйти к вожделенной влаге, рядом с которой есть и еще один предмет вожделения — круто просоленная выбивающимся на поверхность соленым источником земля, надо внимательно осмотреться. Вместо водопоя и соленого лакомства можно угодить самому на завтрак хищнику. Но в последние годы четвероногих хищников стало намного меньше — стада растут, но кто то невидимый все же берет с них дань — если раньше погибали молодняк и старые больные животные, то теперь молодняк выживает, во многом благодаря появившимся на путях миграции животных запасам сена и веток, которые не нужно с трудом отрывать из-под снега, в кровь сбивая ноги. Почти не стало волчьих стай и гиеновых собак, раньше во множестве следовавших за оленями — лесными и карибу, уменьшилось даже число бурых медведей. В районе, где водил свое небольшое стадо старый рогач, для оленей наступило настоящее раздолье. Однако это не повод, что бы терять бдительность — вековая память не дает забыть меры предосторожности. Инстинкт ведет животное от рождения до гибели, и не ошибается никогда. Самец еще постоял немного, и коротко фыркнул, давая знать своим, что можно выйти и быстро утолить жажду. Важенки — молодые самки и самцы, еще не изгнанные из стада старым вожаком, бросились к воде.

— Ну, что я тебе говорил, Бизон, обратился почти беззвучно один из сидящих на засидке охотников к другому — стоило расчистить дорогу к новому месту водопоя, оборудовать солонец — хорошо зимой караван пригнали с Балхаша — хоть соли вдоволь хорошей, плохую можно на солонец, — вот и результат, не трогают посевов. И дорогу на север дикие стада здесь проложили. Хорошо.

— Хорошо. Однако, будем сегодня бить зверя?

Ветер дул на охотников, и можно было говорить почти свободно — от засидки до маралов было около семидесяти метров.

— Я тебя самого сейчас набью — только попробуй — самого сырьем сожрать всю тушу и заставлю! — вскипел напарник Бизона, — ну сколько вам, молодежи, повторять — ни одной стрелы зря, ни одного кило мяса, ни одной шкурки не должно пропадать! Ты что, голодный?

— Не-е-т — протянул напарник.

— Ну, а что тогда? Забыл наше задание — посчитать в течении недели всех животных на водопое и солонце.

— А зачем?

— В Академии сравнят с прошлым или позапрошлым годом, определят, где в этом году лучше охотиться, где — подождать. Бить можно только хищников — диких собак, волка, гиеновых... Да что я распинаюсь, знаешь сам! Скажи лучше — сколько там, на водопое?

— Сейчас взгляну.... Однако, с молодняком — двадцать... И вожак знакомый — третье лето его здесь вижу... Подросло стадо, подросло....

— Ну, можно по осени пяток отстрелять, — пусть Кремни позабавятся — они уже закисли в своих мастерских.... Предупредим, что после солнцеворота в этих местах можно отстрелять пять маралов, кого еще, — напомни, а?

— Ты про кабанов говорил, и что неучтенный пещерный мишка по границам их с Волками земель объявился...

— Ага. Значит — пять оленей и три... нет — тоже пять кабанов, после осеннего солнцеворота... Остальное мясо — пусть себе берут на складе, по разнарядке. Кому не в мочь поохотиться — пусть дуют на озера утей бить, или с охотничьими партиями в — тундру. Правда, охотнички из Кремней, как.... В общем, как из ..... никакие, одним словом, — только дичь распугают. Отмечая количество предназначенных к отстрелу животных, старший черкнул новомодным карандашом — графитово-глиняным стерженьком в деревянной оболочке, пару строк в блокноте, скрепленном из искусно обработанных листков бересты в пол-ладони величиной, в кожаном переплете, вложил карандаш в специальный кармашек блокнота, и аккуратно спрятал ценное письменное приспособление в сумку.

— А мишку пусть не трогают — узнаю, что завалили — пойдут на суд в Учительскую, как в позапрошлом, когда вместе с Мамонта Детьми — сукины они дети, а не Мамонтовы, право,— завалили носорога! Блин, когда только договориться успели — пять лет назад на ножах были, чуть друг друга под корень не свели! Знают, же, дети гиены — запретил Учитель носорогов и мамонтов бить без решения совета Племени, так нет же.... Герои... И даже я ничего не знал... моя вина конечно — бормотал себе под нос Рог Бизона, бывший охотник племени Детей Мамонта, а ныне — страж — охотник, или по простому — егерь на службе Академии, специалист по охране лесных богатств края — Страны Городов. Его напарник — молодой неандерталец, из новоприбывших, быстро освоивший язык и потому принятый в Стражу придирчивыми экзаменаторами, с чувством глубокого уважения слушал старшего напарника, своего начальника, не подозревая, что жилистый, казалось бы, состоящий из одних мускулов боец, с кхукри и пальмой не боящийся выйти и против медведя, а против десятка таких, как он "салажат" и в рукопашную, еще пять лет назад был одним из Детей Мамонта, о которых он нынче так нелицеприятно отзывался, и с удовольствием бы принял участие в подобной охоте, правда в то время — уж точно, без союзников, и с совершенно непредсказуемым исходом.

Сейчас крепкий мужчина в добротной замшевой одежде неброского цвета, окрашенной растительными красками в подобие камуфляжа — мягких сапожках, позволяющих бесшумно передвигаться, удобных рубахе с капюшоном и брюках, чисто выбритый — это был общий отличительный знак Стражей, чисто бреющих лицо и оставляющих только пышные усы, тщательно лелеемые и оберегаемые, — ничем не напоминал испуганного паренька, впервые пришедшего к общему костру племени Рода и принявшего всем сердцем обычаи и уклад нового племени. Младший член лесного дозора — кандидат в Стражи, то же был удобно и практично одет, но отличался от спутника более простым оружием — ножны, колчан для стрел, лук и копье не носили еще следов украшений и долгого употребления, в отличие от командира. У того имелись, кроме богатой отделки, не ухудшающей боевого качества оружия, еще и украшения на поясе, говорящие знающему, что перед ним — старший егерь Стражи острова Веры, из племени Детей Мамонта, участник похода в Страну Городов и сражения при Аркаиме, достойно проявивший себя в бою, а так же — отец двоих детей, командир отделения лесной стражи, и прочая, и прочая, и прочая.

В остальном одежда повторяла друг друга, и носила следы мануфактурного производства. Пусть ткань рубах была грубовата, нитки были толстыми, стежки были одинаковыми и аккуратными, почти машинной строчкой по швам, по вороту и рукавам рубах шла отделка, пуговицы из кости были одинаковыми, исполненными на токарном станке. Поверх рубах и старший и младший имели жилеты — разгрузки, изготовленные из толстой кожи, с прошивкой дополнительными слоями на уязвимых местах, и множеством карманов, помещающих нужные в походе мелочи — метательные ножи, кремни и огниво, мотки бечевки, запасные тетивы и леску, плетеную из волоса мамонта, крючки и прочую мелочь. Двадцатидюймовые кхукри с дополнительными малыми ножами и лезвия пальм заботливо помещались в любовно ухоженных ножнах. Само гнездо — засидка было укрыто подобием маскировочной сетки, входящей обычно в комплект снаряжения стражи, но сейчас раз уж выпало сидеть в засаде, прикрывающей место засады от нескромных глаз и делающей его невидимым уже в паре шагов. Листья и ветки, искусно размещенные на сети, скрадывали находящихся в схроне.

— Командир, Бизон, смотри — право от вожака, два корпуса, и вверх два роста человека! — вдруг толкнул легонько напарника младший.

Над вожаком стада, напружинившись и готовясь атаковать, но пока — выбирая добычу по силам, затаилась крупная рысь.

— Вот дрянь — то! Раздосадовано прошептал старший. Придется бить. А то она нам весь водопой разгонит — кровью и кишками заляпает, а олени еще толком не привыкли, уйдут искать другое место... тихонько, бей из арбалета, разрешаю...

Младший мягко перекатился к лежащему на подставке арбалету для охоты с таких засидок — мастерские острова уже давно отработали конструкцию, и снабжали тяжеловатым, но дальнобойным, точным и надежным оружием свои охотничьи партии, стражу в укрепленных поселках, и в первую очередь — Стражу лесную. Болт этого оружия на расстоянии сто метров мог нанести смертельное ранение даже носорогу или, к примеру, мамонту — если попадал в убойное место. На триста — орудие сохраняло приличную пробивную силу и прицельность, из него можно было спокойно застрелить оленя, даже — бизона, но мамонта, пожалуй, уже не "взяло бы".

Закаленные металлические дуги, исполненные из булата по методу уральского ученого Амосова, оставшегося в прошлом попавших в это время Учителей, давали силу натяжения в двести с лишком килограммов, стальная же тетива, витая из такой же проволоки, проходя между блоками дуг, метала полуторасантиметровый в диаметре, тяжелый болт с металлическим граненым наконечником и деревянным оперением из твердых пород дерева на прицельные триста метров, а полную дальность полета снаряда пока измерить не могли.

"Поди, найди дурня, который побежит за тридевять земель искать этот болт... пустим в болото, пусть местные лягухи за принцами к нам с энтим болтом явятся и скажут, где они его поймали, а я — время тратить не буду, летит на триста метров, входит в ствол сосны почти по оперение — ну, и хватит вам," — так, примерно, о качествах оружия высказался автор девайса, мастеровой "гном" Сева Стоков. Весил арбалет около пяти кило — немного, но на себе не потаскаешь, и потому его удел был — стрельба с закрытых, стационарных позиций, в смысле — замаскированных.

— Неандерталец — его пока в племени звали сын Выдры, имени воина он еще не заработал, приник к прицелу, задержал дыхание и плавно спустил спусковую скобу. Резко о компенсаторы щелкнула тетива, старый олень вздрогнул... и тут ему буквально на шею свалилась туша рыси. Свечой взвившись на два метра вверх, олень истошно заревел, как в брачный период, и ломанулся в гущу леса, а за ним — остальные.

— Ну, я так думаю, на сегодня нам наблюдение изгадили насовсем, спускаясь с засидки, сказал старший. Пошли, уничтожим следы крови, заберем рысь — и в поселок. Так переночуем, а назавтра — продолжим на другом месте. Работы еще много — нужно переписать поголовье на всех водопоях. Егеря забрали неожиданную добычу и двинулись легкой поступью к ближайшему селению, рассчитывая за мясо не только получить кров в местном подобии постоялого двора, но и шкуру сдать меховщикам — хватит на две добрые шапки, — для подруги сына Выдры, и супруга Бизона без обновки не останется. Пусть сегодня не заладилось наблюдение, но неожиданная охота была удачной.