Глава 1. Неудачники

Глава 1. Неудачники

Червень 2782 п.о., Великое Драконье княжество. Василиса

Сегодня она встала поздно — некуда спешить, и не найдя рядом преданной Миланы, решила пройтись. Сумасбродная идея, ибо гулять, как она сейчас, по гребню дворцовой стены, в одной ночной рубашке... Никогда она себе раньше такого не позволяла. Но сейчас что-то сломалось в душе, и было плевать.

Ветер. Лёгкий, тёплый — ибо лето. Лето в этом году выдалось прохладным, пробирал озноб, а тело покрылось гусиной кожей. Но было всё равно, мысленно она была далеко отсюда. Ей нравилось ощущение свободы, что дарили порывы лёгкого, но достаточно сильного на этой высоте ветерка, нравилось ощущение развевающихся за спиной нечёсаных после ночи волос. Она чувствовала себя птицей, свободной ото всех тягот этого грустного человеческого мира. Но, к сожалению, эйфория свободы закончится, как только она дойдёт до конца стены.

Несколько раз встречала витязей личной дружины отца. Посторонним тут находиться не положено, но перед ней они вытягивались в струнку, отдавали честь и что-то лепетали, верноподданническе и жутко пафосное. Вернуть в терема не пытались, да и посмотрела бы она на самоубийцу, который захочет попытаться! Василиса дошла до конца очередной стены, вошла в башню, но не пошла дальше, а взбежала по узкой винтовой лестнице на самый верх, на смотровую площадку.

Здесь ветер был сильнее, от первого же порыва перехватило дыхание. Стоящий на площадке дозорный в пехотном полудоспехе растерялся, и, видно, хотел прикрикнуть, прогнать. Видно принял за какую-нибудь борзую дворовую девку, ищущую приключения на все места. Но узнал, и из уже раскрытого в гневе рта его не вырвалось ни звука. Козырнул.

— Ваше высочество, могу чем-то помочь?

Забрало было открыто, и она рассмотрела его глаза. Удивлённые. Тёплые, живые. Искренние. Этот юноша (а было воину несмотря на статус не более двадцати) даже не думал лицемерить, как делают абсолютно все во дворце, от простой чернавки до князей и бояр, он искренне восхищался ею и хотел помочь. И был готов умереть за неё, если понадобится. Это подкупило, вырвало её из состояния внутреннего созерцания, в котором она сжигала саму себя. Но одновременно её взбесило СОЧУВСТВИЕ в его глазах, ЖАЛОСТЬ.

— Как тебя зовут, витязь? — произнесла она, стараясь не сорваться.

— Франсуа, ваше высочество!

— Франсуа? — Кажется, она нахмурилась.

— Мы из рода франков. Уж третье поколение служим вашему батюшке. А до того — дедушке... — Юноша сбился — не понимал, почему великая княжна сердится.

Василиса мысленно махнула рукой. Ясно, мальчишка из рода наёмников, в своё время осевших в Драконьем и принявших подданство. А что личная стража великого князя — то, видать, предок юноши хорошо проявил себя на поле боя, и дед заметил его деда, и приблизил.

— Хорошо, Франсуа. Не мог бы ты постоять внизу у лестницы и никого не пускать? Хочу побыть в одиночестве.

— Конечно, княжна. — Юноша поклонился, учтиво, но не подобострастно, и, перехватив бердыш, двинулся вниз, на следующий пролёт винтовой лестницы.

Она оглядела себя. Рубашка закрывала тело до пят, иногда мешая ходить, но некоторые формы тела проступали достаточно отчётливо. "Срамота" — промелькнула в голове, и настроение поднялось. Ей хотелось делать что-то не так, наперекор...

...Но она понимала, это — детский сад.

Вновь взгляд вдаль, на раскинувшиеся за Антикитесом поля. Золото пшеницы, главного источника богатства княжества, тёмные полоски деревьев, отделяющих одно от другого дабы защитить землю от сурового дыхания Степи. Где-то далеко мелькали точки фигурок крестьян, купцов, горожан... Как же далеко это они все!

Василиса поймала себя на мысли, что любой в княжестве не задумываясь занял бы её место. Статус великой княжны и единственной дочки правителя... М-да. Но на самом деле даже вон те крестьяне, работающие в поле за рекой, куда свободнее неё. Они могут делать, что хотят, могут выбирать, а у неё выбора нет. Она — княжна, да. Но она — рабыня. И оковы, скрепляющие великую княжну гораздо более крепки, чем сталь цепей невольничьих рынков Таврии и Колхиды.

Боковым зрением зацепила тяжёлый зенитный стреломёт, стоящий на площадке. Греки — умный народ, и очень хитрый. Когда-то они были великими воинами, захватили полмира, но выродились в нацию жалких плутов-торгашей. Однако смогли многому научить этот мир, и их наука по-прежнему передовая. Летоисчисление по эллинским олимпиадам, навигация, медицина... И, конечно, военная техника. Вот этот стреломёт в две сажени длиной и полторы шириной, заряжаемый двадцатью снарядами размером с короткое копьё. Попади такой в брюхо дракону... Ну, мало тому точно не покажется! На всех восьми башнях дворцовой крепости стоят такие, грозно смотря в небо княжества, оберегая его от воздушных разбойников. Но на самом деле и ей, и великому князю куда опаснее не эти могучие животные создания, а разбойники иные, гораздо более слабые, но куда более коварные. Двуногие. А драконы...

Она усмехнулась. Похищение её драконами было ЕДИНСТВЕННЫМ в тысячелетней истории княжества, когда эти существа похищали человека. Не прилетали с набегом, уничтожая всё живое, в том числе людей, как это бывает в предгорьях, а именно похищали. Целенаправленно. Но и в этом случае она осталась жива — её тело просто нашли в горах. Нашли в беспамятстве, ничего не помнящую, а после в необъяснимом приступе бросающуюся на всех подряд... Но живую. Да и не залетают драконы сюда — Стольный Град поставлен предками достаточно далеко от гор. Потому совсем непонятно. Ведь получается, что они прилетели сюда, в такую даль от дома, где никогда не летают, специально ЗА НЕЮ? Чтобы ПОХИТИТЬ, чего так же никогда не делали? Похитить не какую-то горожанку-мещанку или крестьянку, а ДОЧЬ ПРАВИТЕЛЯ этих земель?

Слишком тёмная история, слишком навевает на размышления. И начальник тайной службы только разводит руками — несмотря на все вопиющие факты, просто кричащие, что дело не чисто, встать на след в расследовании не получается. Драконы — слишком хороший фактор заметания любых следов, их не допросишь, и пыточной не пригрозишь. Но кто, КТО вышел на драконов? Кто смог заставить этих животных сделать то, что они не делали никогда за всю историю соседства с ними?

Ей стало не просто грустно и тоскливо, а жутко. Ибо греческие стреломёты хороши только тогда, когда грозно стоят на башне. Она помнила свой страх и ужас, когда карету разметали эти крылатые существа. Помнила их размер и как они играючи раскидали витязей охраны. Раскидали, целенаправленно никого не убив, хотя могли. Перед настоящим нападением драконов ни город, ни дворец не спасут никакие каменные стены. А стреломёты... В лучшем случае ненадолго остановят.

Но об этом пусть думают отец и начальник тайной службы, ей есть о чём задуматься и без того.

Сколько Василиса стояла на башне — не знала, не следила за временем. Солнце вроде выглянуло, и начало припекать, но от холодного ветра она тем не менее насквозь продрогла. Закончилось всё тем, что сзади на площадку поднялась верная Милана, беззвучно накинув ей на плечи шерстяной плащ.

— Нате, ваше высочество. Наденьте. Прохладно. Да и... Срамота одна, в ночной рубашке щеголять. Витязи видят.

Она про себя улыбнулась.

— Пускай видят.

Помолчала. Затем каменным голосом, пытаясь придать ему как можно больше грозности, произнесла:

— Я же попросила никого на башню не пускать?

В ответ служанка лишь фыркнула.

— Так я ж не "никто", ваше высочество! Да и пусть только попробуют не пустить!

Василиса про себя улыбнулась. Эта паршивка такая, куда угодно без мыла пролезет. Ладно, что-то загулялась она, действительно, нехорошо это, да и босые ноги на каменном полу от холода задеревенели. Вздохнула и с сожалением развернулась в сторону люка:

— Ладно, пошли уже. Достаточно.

Она не знала, что делать. Вот совсем не знала! Плен... Она на самом деле ничего не помнит. Помнит похищение, глаза склонившегося над нею дракона, поражающие воображение величием и... Ненавистью. И — всё. Очнулась уже в лагере разбойников в предгорьях. Ах да, каких "разбойников", что это она так о собственном муже. Витязей! Ага, витязей, и никак иначе! В горы ходили? Ходили. Жизнью рисковали? Рисковали. Принцессу нашли? Нашли. От драконов спасли? Формально — да, спасли. Значит, витязи. И все прежние грешки в свете последнего — прощаются. Как только эту шайку ни тискали тАйники, но нет, все показания сходятся. Они просто пошли в горы "на удачу", за княжной, и поймали оную удачу за хвост, после чего их предводитель оную оседлал, приблизив и остальных, рядовых членов шайки. И что теперь с нею делать, этой его "удачей", Василиса не имела ни малейшего понятия.

Переодевшись, решила спуститься вниз, в палаты. Туда же подать и завтрак, хотя по времени было ближе к обеду, который провела в молчании и одиночестве. Настроение от приёма пищи не улучшилось. Под занавес же в трапезную драконы принесли Мирослава, окончательно убив ей настроение.

— О, милая сестра! — расплылся в кривой улыбке этот увалень. — Рад тебя видеть.

— Взаимно, дорогой брат. Как поживаешь, как дела в дружине?

— Великолепно, милая сестра. — Губы первого витязя растянулись до ушей. — А что это ты сегодня в одиночестве? Неужели наш достославный Иван тебя оставил? — При слове "Иван" Мирослав презрительно скривился, не считая нужным эту усмешку скрывать. Василису пробрало зло, но поделать она ничего не могла, несмотря на великокняжеский статус.

"Боги, за что мне это!" — мысленно воззвала она, вслух же произнеся:

— Охота, Мирослав. Благороднейшее из увлечений для настоящего мужа.

— Четвёртая за неделю? — Первый витязь сделал задумчивую мину. — А ведь неделя ещё не кончилась.

Пауза.

— Странно, увлечение благороднейшее, но со стороны иногда кажется, что он от тебя сбегает. Сбегать по утрам из постели молодой жены в первый месяц после свадьбы...

Василиса побагровела. Злость захлестнула такой волной!.. Захотелось убить мерзавца!

...Но она понимала, что то, о чём он говорит вслух, на устах у каждой последней девки во дворце. Даже больше, это обсуждает весь Стольный Град, а с ним и остальное княжество — кому есть дело до обсуждения чего либо. И сам Мирослав. Троюродный брат наследницы — это не настолько высокий статус в обществе, чтобы позволять себе дерзить. Уколы, шпильки — да, из них состоит вся дворцовая жизнь. Но ДЕРЗИТЬ, говорить вслух ТАКОЕ... Так он смог себе позволить только сейчас... Когда она вышла замуж за простолюдина. Который не может никак ей помочь в защите чести, и который, судя по разговорам, даже не понимает, что такое честь.

Она — не девка, дочь великого князя, который порвёт и утопит за своё чадо. Она — мужняя женщина, муж которой и должен её защищать. А что он простолюдин и бывший разбойник... То не Мирослава проблемы.

...Боги, как, КАК он может её защитить? Этот... Охотничек! За головами. Которому ничего нельзя сделать, ибо обязана.

...И отец не вмешается. Это было её решение, тот брак, и она должна нести ответственность. Только она сама отныне может себя защитить, слабая женщина, скованная тысячелетними устоями и традициями общества. Жестоко, и груснно, но боги не дают ей выбора.

— Вот скажи, о чём можно думать, сестра, глядя на такое непотребство? — продолжал изгаляться Мирослав, делая вид, что совершенно не улыбается.

— Думать вредно, Мирослав! — ослепительно улыбнулась она, понимая, что это разгром. И что чернушки и девки, прислуживавшие ей в светлице, через час растрезвонят последние новости по всему дворцу, а затем и городу. "Её княжеское высочество не удовлетворяет мужа в постели!". Стыд. И позор.

...И ещё её прогулка в ночной рубашке!

-Ладно, хватит. Наелась я. — Василиса встала, дёрнувшись чуть сильнее, опрокинув стул. Втройне, вчетверне позор! — Милана, пошли!

Разгром. Полнейший. Она, великая княжна, в собственном доме, на глазах у слуг... Нет, с этим надо что-то делать!

Но ЧТО?

В своей светлице Василиса немного успокоилась. Приказала звать служанок — пусть расчешут, приведут в божеский вид. А то всклоченные волосы... Да и вообще вид непрезентабельный. Женщина она или кто?

Через время, успокоившись ещё немного (расчёсывание волос располагает и убаюкивает), пришла в себя и обдумала сложившуюся ситуацию. И поняла, что пока ничего умного придумать не сможет. Нет у неё мыслей, что сделать, чтобы усилить свои позиции. А лучшее средство привести мысли в порядок это, как известно...

Правильно, надо срочно пройтись по городу, по лавкам. Сие успокаивает нервы, настраивает на позитивный лад, да заодно отвлечёт. Может какие мысли и придут — в людных местах всегда всё по-другому.

— Милана, выходим в город. По лавкам. Распорядись насчёт охраны.

Верная и самая преданная служанка замялась, встав столбом.

— Ваше высочество, эта-а-а...

— Ну? — сердито нахмурились брови Василисы.

— Неможно, ваше высочество. Вы теперь мужняя женщина, а мужним женщинам неможно шляться по лавкам без мужниного разрешения.

Оттолкнуть колдующих над волосами девок... Рывок... Бах!

Милана отлетела на полсажени. Приземлилась спиной, схватилась за лицо, вскочила и... Взвыла.

— А-а-ай! За что?!

— За дело. Все вон! — бросила Василиса девкам. Те, видя настроение хозяйки, не заставили себя долго ждать.

— Смотрю, ты последнее время совсем за языком не следишь, — усмехнулась ближнице Василиса, когда дверь за последней закрылась, подойдя к окну. Её трясло от злости. При всех! При девках! Да что же это за наказание?! Что такого происходит и чем она прогневила светлых богов?! Милана сидела на полу и ревела, даже не пытаясь встать.— Чего молчишь? — зло фыркнула она ей.

— А что говорить-то, ваше высочество?

— Ну, скажи что-нибудь? Чай, человек, не кукла деревянная.

Милана покачала головой.

— Скажу, так мне и надо. Виновата.

Ну, хоть ошибки признаёт. Уже дело. Волна злости, блуждающая по телу, начала спадать.

— Мало дала. Эх, плетей бы тебе всыпать!.. — мечтательно вздохнула великая княжна.

— Не всыпите, — ухмыльнулась эта мерзавка. — Кто ж тогда вам тогда всю правду будет говорить?

— Правду? — Василиса иронично нахмурилась. Выкрутится. Эта выдра точно выкрутится. И точно, Милана продолжила:

— Ага. Ваше высочество может меня убить за язык длинный. Но вот только кто, кроме него, всю правду скажет, что вокруг делается и о чём люди говорят? А правда она такая, редко когда кому по душе приходится. Скорее вот так... С синяком на полрожи! Умеет же ваше высочество бить!

— Старалась. — Василиса из последних сил удержала злость и поймала себя на том, что наружу просится подлая улыбка. — Правдолюбица ты наша! Ну, давай, оправдывайся, слушаю.

— Не буду оправдываться. — Девка покачала головой. — Скажу, что и говорила. Не надо в город ходить. Не сейчас. — Уверенно покачала головой. — Тут и так после этой вашей прогулки по стенам дворец гудит.

— Плевать, пусть гудит, — отмахнулась Василиса.

— Оно-то плевать... — скривилась паршивка. — Да только нельзя вот так взять закон, и переписать. И наплевать нельзя. Сегодня вы один закон отмените, наплюёте, а завтра князья да бояре другой захотят отменить. Себе в пользу. Вот только вы по лавкам пройдётесь, а они себе что-то такое ухватят, что ваш батюшка за голову хватится. А ему и так несладко.

— Но-но! — снова прикрикнула она для острастки, но задумалась. Милана права. И она почти всегда права, вот что плохо. Своевольная, наглая, языкатая... Но какая же незаменимая!

— Это всего лишь традиция. Причём глупая. Про лавки и разрешения. Сейчас другие времена, мир меняется. И женщины...

Милана вновь покачала головой.

— У нас в княжестве куда ни плюнь — везде традиция. Не надо, Василис. Не сейчас. Потом — возможно, но не в медовый месяц. Тут этот хмырь заладил со своими охотами, а тут ещё и ваше гуляние утрешнее... Говорю же, не стоит оно того. Раз тебе можно на традиции плевать — то почему боярам много чего нельзя? Чем они хуже? А князькам нашим? А если саксы голову подымут — им тоже много чего не нравится? Там ведь тоже везде лишь традиции!

...Хотя по стенам гулять, в ночной, и босиком... Да великокняжеской дочке... — Служанка мечтательно зажмурилась. — Вот пусть об этом и говорят, а не о традициях, тему для всех вы нашли!А сами чем полезным займитесь — что у вас, дел что ли нет?

Василиса рассмеялась. Молодец, девка, опять выкрутилась.

Задумалась. Да уж, наделала утром шороха. А ну и плевать! Ивановы это проблемы, её прогулки, а не её! Нечего по охотам разъезжать! А что по лавкам... Тут да, действительно, лучше обождать. Традиции они такие...

...А говорят, действительно, пусть лучше о княжне, полуголой гуляющей по укреплениям, чем традиции и законы обсуждать. Народ он ведь такой, ему всегда надо о чём-то говорить.

...Как же ей иногда хочется эту паршивку удавить! Но ещё чаще — расцеловать.

— Найди Никодима, — бросила она, окончательно придя в себя, оглядываясь в поисках, что надеть на тренировку. — Хочу позаниматься, железом позвенеть. Или скажешь, без мужниного разрешения и это нельзя?

Милана расплылась в едкой улыбке.

— Вообще да, нельзя. Но думаю, в конкретно вашем случае, на ТАКОЙ запрет можно наплевать с дворцовой башни.

Девушки рассмеялись.

Июль 2006, Россия. Володя

— Не хочу "Землян". Надоело. Давайте что-нибудь для души играть? — Володя опустил с плеча ремешок гитары и поставил ту на пол.

— В смысле? — не понял Макс.

— Ну, в смысле своё?

— Где? — нахмурился Стас.

— Ну, вообще. В принципе. — Володя обвёл ребят глазами. Народ его не понял, пришлось пояснить:

— Пацаны, давайте браться за ум и начинать свой материал обкатывать? У нас же есть свои песни. Начнём потихоньку на кабаке прогонять, разбавлять им то, что всегда играем. Смотреть, делать выводы, дорабатывать... А там глядишь и...

— И? — усмехнулся Макс. Его распирало от внезапно появившейся улыбки.

— И знаменитыми станем! — закончил Володя. — Народ будет ходить наши песни слушать, а не чужие!

— Мечтатель! — покровительственно, но не зло констатировал Леший.

Макс, патлатый до плеч русоволосый басист, иронично растянул губы.

— Точно. Мечтатель. За это я Вована и уважаю!

— Ну, мы же можем, пацаны! — вскинулся Володя. У нас же получается! У нас есть этот, как его... Потенциал! Давайте развиваться, расти! Хватит на чужом сидеть. Начнём с кабака, а там...

— И что "там"? — Макс достал пачку, зажигалку и не спеша закурил. — Кто нас будет слушать? Кому нужен наш "трамтарарам"?

— Людям.

— Людям? — Жидкий смешок. — Чувак, окстись! О нас ни одна собака не знает! А "Траву у дома" пипл хавает много лет. И будет хавать еще дольше. И всё остальное — тоже будет хавать. И пока хавает, надо лабать. А твой музон, даже самый прикольный, слушать никто не станет. Потому, что тебя не крутили на радио, не печатали в журналах и не показывали по ящику. Это же шоу-бизнес!

— Не, Вован прав, — неожиданно поддержал его Жорик, двухметровый широкоплечий здоровяк ударник. — Своё играть надо. Но только на разогреве, пока пипл расколбасится.

Володя опешил.

— Ребят, вы чё? Мы же группа! И нас подают, как группу! А группа от ВИА тем и отличается, что играет свои вещи!

— Да кому это нужно, чувак! — Макс выпустил вверх струю сладковатого дыма. В гараже и так было накурено — хоть топор вешай, но никто не обращал внимания. — Никто этим не заморачивается. Люди просто выходят и колбасятся. Хоть "Ария" перед ними будет, хоть "Guns"n Roses", хоть "Крылья ветра".

— Согласен. Мы играем в кабаках и на вечеринках. Попсовые вещи, которые пипл хавает. Я и не предлагаю бросать. Но надо же расти самим, развиваться дальше?! — не сдавался Володя.

— Как? — донесся из угла голос Стаса, клавишника. Стас был самым старшим и прожженным в группе. И хоть лидером считался Макс, слово Стаса было веским. Другое дело, что ему это не нужно было, рулить группой. У него семья, маленький сынишка. Володя считал, что тот играет с ними только ради халтурок, Стасу просто пофиг на иерархию. Но музыкант тот был от бога. — Как ты собираешься развиваться, Вов? Где? Здесь? В этой дыре? Это нереально.

— Ну, мы можем наработать материал и рвануть в Москву...

— Мы уже обсуждали эту тему — прервал Макс, отрицательно покачивая своей патлатой головой. — Ничего не получится.

Володя вытащил сигарету из максовой пачки и закурил. Делал он это крайне редко, и только в периоды нервного возбуждения, несмотря на то, что все остальные курили рядом безбожно.

— Хорошо. Почему не выйдет? Давайте каждый выскажется.

— У меня семья и работа, — начал Стас. — Я могу поехать куда-нибудь по региону. На море, там, Сочи-Туапсе-Геленджик. До Ростова. А бросить всё и уехать не могу. Если хотите, ищите другого клавишника.

— Леший, ты что скажешь? — спросил Макс

Леший, прислонившийся к створке ворот, сделал глубокий вдох и тоже выпустил струю дыма. Он был самым тихим и незаметным в "Крыльях ветра". Просто играл и всё. Володя сам не понимал, для чего тот тусит с ними.

— А я чо? Я не против. Но сам знаешь, играть я играю, а песни писать — не ко мне. Да и мне кажется, не вытянем мы. Материала мало.

— Материал наработаем, — жёстко отрезал Володя. — Было бы желание.

— Ну, наработаем, и что? — не сдавался Макс. — В Москве таких, как мы, со всей России знаешь сколько?

— Да, — поддержал Жорик. — Там такая конкуренция, мама моя женщина!

— Но мы еще не пытались! Вон, есть такие кадры, конкретные уроды, и мусор играют, а вылезают. Радио послушай — до нас — как до Китая на карачках! И пролезли же?

— Ну и чё? Ну, подфартило пацанам. Думаешь нам подфартит?

— Так что, теперь всё? Лапки кверху и не стоит даже пытаться? — взорвался Володя. — Да некоторые на стройке работают, на дверях спят, а потом раз — и попёрло! Надо просто дело делать, и руки не опускать!

— Чё, и нам на дверях спать? — Макс с иронией посмотрел на Володю.

— Если хотим раскрутиться — да, — сдулся тот, но окончательно не сдался. — Может и не на дверях, но поголодать скорее всего придётся. Какое-то время. Путь к славе лежит через тернии, ещё греки сказали. Но мы раскрутимся! Мы сможем!

— С чего же ты так уверен? — басист так и лучился иронией.

— Нет, ребята, Макс, зря вы так. Вован прав, "Крылья" могут. — Стас сделал эффектную паузу и тоже закурил. — Лирика у нас неплохая, играем на уровне. Меня цепляет, а меня в этой жизни мало что цепляет. Над аранжировками поработать надо, а так ничего. Продюсер нужен хороший, который нас до ума доведёт, что делать подскажет. Но сами понимаете, здесь продюсеры не водятся, надо ехать. — Он окинул взглядом всю честную компанию. — Вопрос лишь в том, хотите ли вы.

— А сам значит в кусты, — поддел Макс. Стас насупился.

— Макс, я только что честно сказал, что умываю руки. Ты предлагаешь мне бросить жену с Павликом и заняться поиском счастливой звезды? МНЕ уже поздно, а вот вы молодые, ничем не обременённые...

— Это не я предлагаю. — Макс выпустил струю дыма в Володину сторону. — А наш незабвенный Мечтатель. С большой буквы "М".

— Ребят, ну вы что, не понимаете? Да, не все группы стартовали удачно! — взорвался Володя. — Время надо, работать надо! Вон, посмотрите, те же Найты. Да кто о них знал в самом начале? А сейчас мировые турне одно за другим. И другие группы...

— Вот только не надо про другие, — резко одёрнул Жорик. — Посмотри на эти другие — с мировым именем, а выступают в обблёваных клубах и жалких малюсеньких ДК на семьсот рыл, где на них ходят смотреть три с половиной калеки.

— Лиха беда начало. Не всем же, как "Металлике", стотысячные стадионы собирать...

Воцарилось продолжительное молчание. Которое Макс нарушил первым.

— Не, Вован, давай определимся, сразу и насовсем. Еще раз, излагай свою тему, а мы по очереди скажем своё мнение и больше к этому не вернёмся. Ага?

— Хорошо.

Мозговой штурм начался. Володя вышел на середину гаража.

— Я считаю, что нам уже хватит сидеть на жопе и просиживать штаны. Мы можем в этой жизни достичь чего-нибудь стоящего, стать известными. Не сразу, конечно, может через пару лет, но сможем.

Пауза. Осмотрел ребят. Те слушали — так у них заведено. Они своё слово скажут позже.

— Для начала надо собрать материал, все наши наработки и "болтушки", и довести до ума. Вот послушайте.

Он достал из барсетки диск и вставил в их "студийный" магнитофон, переключив штекера от усилителя. Нажал "плей". Из динамиков раздалась музыка, нежная классика в тяжёлой обработке. Басы и ударные лихо вписывались в завихрения рисунка. Гитара вытягивала вверх высокие частоты. В общем, тема получилась шикарно.

— Что это? — наморщил нос Макс.

— Бетховен. В Вовановой аранжировке. Симфоник-метал или готика. Короче, из тех фруктов, что любят под оркестр лабать. Кстати, довольно актуальное в мире направление... — ответил Стас.

— Да, — кивнул Володя — Это я дома сделал, на своей старенькой "Ямахе". Сейчас пипл такое хавает. Можно найти вокалистку с прикольным голосом, переработать под неё несколько тем и попытаться демку записать. Мы когда собираемся, бывает неплохие вещи рожаем. Макс, помнишь, ты на Танькиной днюхе играл?

Макс что-то недовольно забормотал.

— Я против женского вокала! — категорично выступил Жорик. — Это позор хэви-метала! Мы ж не придурки финны?

— Не хотите женский, можно и самим, — согласился Володя. — Потенциал у нас есть — это главное, а детали появятся по ходу действия.

Все замолчали. Каждый думал о Вовановом предложении, о славе и собственной судьбе. Наконец Макс вытащил из пачки очередную сигарету и подытожил:

— Кто что скажет? Стас, с тобой всё ясно. Ты не можешь. Жорик?

— Я думаю, что мы не потянем. — Ударник покачал головой. — Помыкаемся-помыкаемся, и вернёмся. Не такая уж у нас мощная группа. А тут неплохие халтурки зашибаем — вот и нефиг отвлекаться. Я против.

Володя проглотил ком в горле. Макс еле заметно довольно ухмыльнулся.

— Леший.

— Хорошо, напишем. А где в этой дыре обкатывать будем? Материал-то собственный, специфический.

— Ну, тогда сразу и ехать. Наработать и ехать.

— Ага, с черновым материалом, — добил Жорик. Леший продолжил:

— В общем, я тоже считаю, что мы неплохо играем и даже немного талантливы. Но, Вован, ты должен понять, пролезть сейчас наверх, без денег и блата, без спонсоров и продюссеров — почти нереально. А на Запад пробиться — тем более.

— Кто не пробует, тот и не пробивается, — констатировал Володя. — Мы — не пробовали. А вдруг получится?

Басист усмехнулся, передумал и засунул сигарету обратно в пачку. Посмотрел Володе прямо в глаза.

— Ты действительно в это веришь?

— Не переживай ты так. — Стас вышел, встал рядом и достал сигарету. — Они не поймут. Они не хотят понимать.

— Но почему? Они что, не видят, что у нас получается? — Володя в сердцах кинул в сторону бычок только что выкуренной сигареты. Уже третьей за последние полчаса.

— Они не музыканты, — усмехнулся Стас. — Они — буржуи. Им главное покой, сытость и достаток. А ты — музыкант. Тебе важнее, что ты видишь и чувствуешь, а не то, сколько заплатят. Понимаешь?

Володя кивнул.

— Тебе с ними не по пути.

— А ты?

Стас усмехнулся.

— Мне ни с кем не по пути. Мы решили ипотеку брать, Женя хочет. Родители будут помогать выплачивать, и мои, и её, сам понимаешь. — Он горько пожал плечами. — Надоело с ребёнком в общаге ютиться. Надо что-то своё строить.

— Ясно. — Мир Володи рушился. Ребята, которых он ещё вчера считал в доску своими, предали. Предали не его, а то ДЕЛО, которое могли бы сделать. Ради презренного металла.

— И что теперь? Я не смогу один! Я могу написать текст, даже аранжировать, но это всё не то! Я не могу как Макс, сделать всё на одном дыхании озарения. Не могу как Жорик, на лету подобрать и пустить в нужное русло. Один я ничего не могу! Мы же команда! Мы же "Крылья ветра"!

Стас глубоко затянулся и выдохнул.

— Тебе надо собрать группу, Вов. Свою. Не из буржуев, а из фанатов — таких же, как сам. И пока ты этого не сделаешь, не успокоишься.

Володя поёжился.

— Не дрейфь, всё у тебя получится. Я в тебя верю! А ты знаешь, я в этой жизни мало в кого верю!

Серафим

Серафим отхлебнул еще немного, выдохнул, поморщился и закусил половинкой помидора. В голове уже начало шуметь. Это хорошо, водка сейчас лучшее лекарство, притупляет боль. Не даёт взорваться изнутри, не пускает лишние воспоминания. Посмотрел на солнце, закрыл глаза и расслабился.

Перед глазами один за другим пролетали образы. Дом. Обветшалая завалюха. Покосившееся крыльцо. Папик, как обычно, пьяный, хлещущий его ремнем в "воспитательных целях". Вечно недовольная рожа мачехи, опять умотавшей к соседке и не оставившей ничего пожрать. Вечно некормленая скотина. Бабушкина икона в углу на столе. Пацаны. Санька, уговаривающий пойти с ним. Тот мешок картошки, за который ему дали восемь лет. Восемь лет за мешок картошки! Сломанная жизнь стоимостью несколько сот украденых рублей!

Едкая харя председателя, что-то втирающего ненадолго протрезвевшему родителю. Наташка. Шалава, не дождалась! "Извини, Сима, ты хороший парень, но я люблю другого...." Ага, качка из города, разъезжающего на серебристом "Опеле"! Как же, пацаны ему всё написали! Господи, почему?

ПОЧЕМУ ОН ОСТАЛСЯ??? ПОЧЕМУ ЕГО НЕ УБИЛИ В ЭТИХ ЧЁРТОВЫХ ГОРАХ???

Снова отхлебнул, прямо из горла. Идущая мимо старушка укоризненно покачала головой. Плевать! На всё плевать! И на таких вот правильных старушек особенно!

Ему некуда идти. Его никто не ждёт. У него нет дома. Не считать же домом ту полуразвалившуюся халупу в богом забытой нищей деревне? На которую, небось, уже наложила свои загребущие руки мачеха.

Что делать? Куда податься? Чем заняться?

Окинул взором тихий парк, в котором примостился на лавочке с бутылкой водки и пакетом помидоров. А здесь ничего, хорошо, тепло. Жить можно. И люди неплохие. Даже улыбаются. Не ему, конечно, его все стороной обходят, а вообще...

Ещё глоток. И помидор. Вдруг взгляд зацепился за нелицеприятную картину.

Вдалеке какой-то черный урод орал на девушку. Русскую девушку!

Тело моментально среагировало и вскочило с лавочки, кулаки сжались.

Крики были слышны издалека, привлекая всеобщее внимание немногочисленной пока публики. Чёрный ожесточенно размахивал руками перед лицом девчонки, чуть ли не брызжа пеной изо рта. Девушка тоже была на взводе и тоже орала, но явно оправдывалась, да и как-то неуловимо его боялась. Серафим стал сзади

— Эй, всё в порядке?

Тип недовольно огляделся

— Чего надо?

Это был не сын гор, тех Серафим навидался. Скорее какой-нибудь местный татарин. Но в принципе, ему было всё равно кому чистить рыло — татарину, так татарину.

— Я говорю, всё в порядке? — "невинно" спросил он, невербально бросая вызов.

Татарин попытался понять, что же от него хочет явно подвыпивший солдат в грязном тёртом камуфляже с очень-очень злыми глазами. Чувак без башни, очевидно, как дважды два. И после раздумья на конфликт решил не идти.

— В полном, — нехотя выдавил он и отвернулся, намереваясь продолжить разборку. Сознание Серафима машинально отметило довольно презентабельный вид и манеру держаться хоть и свысока, но не превознося себя над другими. Интеллигентный, сука!

Вот такие же интеллигентные им тогда в спину стреляли из "зелёнки", когда они из аула уходили. Очень интеллигентные! Когда входили — улыбались все, попить, хлеб-соль предлагали! А потом Миху пристрелили...

Волна злости в душе принялась лихорадочно искать повод к выходу. И кто сейчас стоит впереди — для волны не имело никакого значения. Главное, что чёрный.

— Слышь, ты! С тобой кажется разговаривают! Невежливо отворачиваться!.. — Серафим добавил в голос насмешки, вновь вызывая собеседника на конфронтацию. Он не любил бить первым, просто так. Бить надо за что-то, чтобы быть правым, а пока быть правым повода не было.

Тип сверкнул глазами, но доводы разума вновь победили горячую кровь, связываться не стал.

— Слушай, тебе чего надо, служивый? Чего хочешь? Не видишь, люди разговаривают?

— Говорю, руками маши потише. Заденешь кого-нибудь.

Пауза. Тип лихорадочно размышлял, как выйти из ситуации достойно, но без драки.

— Солдатик, шёл бы ты, куда шел? Это МОЯ девчонка, сам разберусь, как мне с ней говорить и руками махать.

Сима бросил взгляд на девушку, недоумённо выглядывающую из-за спины чёрного, явно не воспринимающую его, как защитника, и решил не вмешиваться.

— Ну, смотри!..

Затем развернулся и побрёл к своей лавочке.

Отхлебнув еще глоток, а точнее крепко приложившись, вновь вслушался в крики.

— ...этот, пятнистый что, тоже твой хахаль, да? Ему ты тоже давала?

— Рустам, я не...

— Защитничек! Знаю я твоих защитничков!

— Он не мой...

— И где же ты его такого откопала? Из под какой земли?

— Да ты вообще думаешь что несёшь? Себя послушай!

— А не хочу слушать! Пошли! — тип схватил девушку за запястье и куда-то потащил.

— Рустам, ты ничего не понимаешь! Отпусти! Пусти немедленно!

— Пошла на ... шалава! Ты идёшь со мной!

— Отпусти, буду кричать! — упиралась и сопротивлялась девушка, но противопоставить силе ничего не могла.

А вот это уже интереснее!

— Кричи! — ехидный смешок.

— Эй, ты! — раздался за спиной парня тот же настойчивый голос. — Кажется, девушка просит отпустить её!..

Тут уж тот, кого называли Рустамом, наконец, не выдержал.

— Да задолбал ты уже, солдатик! Чё, крутой, да? Чё ты лезешь не в своё дело? Да ты хоть знаешь кто я?

Кто-то из местных крутых. Скорее всего, чей-то сынок — промелькнуло в голове у Серафима. Уж больно уверенно себя чувствует, знает, что сила за ним. Но Серафиму было на это совершенно наплевать. Тем более, он не местный.

— Знаю. Мразь ты черножопая. — И без лишних разговоров рубанул в челюсть.

Разбил губы, и кажется, выбил зуб. Сплевывая красным, Рустам зло фыркнул и вскочил...

...Наверное, он хорошо дерётся. Действовал грамотно, умело. Но рядом с дюжим десантником его грамота осталась лишь в глубокой теории. Сима, пользуясь преимуществом в весе, быстро скрутил этого типа и снова отправил в нокдаун.

— Слышишь, падаль! Ненавижу, когда наших девчонок называют шалавами! Понял? — и вломил в живот носком сапога. — Еще хочешь, мразь?

Стоявшая в стороне и опешившая девушка бросилась вперед, буквально повиснув на обезумевшем солдате, оттаскивая в сторону.

— Ты чё делаешь, козёл! А ну не трогай его! Прекрати!

Рустам! Рустамушка! Рустик, миленький! — и отпихнув вконец осоловевшего от напора Серафима кинулась к лежащему на земле избитому парню. На глазах её появились слезы.

Парень пошевелился и что-то промычал.

— Ну, кто тебя просил лезть? Тебя что, трогали? Больше всех нужно? — плакала девушка.

— Я думал он тебя обижает... — вяло пробормотал Сима. Волна злости при виде женских слез разбилась вдребезги. Да, он не на войне, но осознание этого пока еще не пришло. Мир по-прежнему воспринимается двухцветным: свой — чужой, хороший — плохой. Но на самом деле это не так, и если он хочет жить дальше, надо к этому начинать привыкать. Учиться заново.

— Думал он! Ты ещё и думать умеешь? Ну почему, почему когда всё и так плохо, обязательно найдется какой-нибудь придурок и окончательно всё испортит? — в истерике кричала девушка. — Что мне теперь делать, а? Что я теперь ему скажу?

Серафим недоумённо развел руками. Вместо злости наваливалось привычное отупение.

— Иди отсюда! Герой хренов!.. — она наклонилась над стонущим парнем, доставая из сумочки салфетку и пытаясь вытереть губы, что-то ласково при этом шепча.

Вконец сбитый с толку Серафим отступил на пару шагов, развернулся и угрюмо побрел назад, к недопитой бутылке и помидорам.

Ну, добро пожаловать в мирную жизнь!

Гоблин

Славик аккуратно постучал в дверь, надавил на ручку и вошёл внутрь. Сидящий напротив человек оторвал взгляд от сканвордов.

— Аслан, мне завтра нужен выходной, — без предисловий начал он.

Тот, кого назвал Асланом, аккуратно сложил газету и положил в стопку рядом с собой, после чего картинно развёл руки в стороны

— Тебе нада, другим нада! Кто работать будет?

— Аслан, ты знаешь, я хорошо работаю. Впахиваю за троих. А на завтра мне нужен выходной.

— Ну, ну, ни гарячись! Я же гаварю, всем вихадной нужин. Вот ты гаваришь харащо работаешь — так я харащо тебе плачУ! Скажешь ниправда, да?

— Правда, — кивнул Славик. На уступку этого хмыря он не рассчитывал. По крайней мере, на быструю. Этот гад всегда торгуется, это у них в крови.

— Ты харащо работаещь — я харащо плачу. Пасматри, где в гораде еще так харащо платят? А самае главнае знаещь щто? Я не кидаю, да! Где в гораде еще ни кидают?

Здесь Аслан прав. Город маленький, кругом одно "кидалово". Во всяком случае, "кинуть" бедного студента зазорным не посчитает никто. Аслан же это делает достаточно редко, потому люди идут к нему. Что бы в рекламе ни говорили, а имидж на самом деле — всё! Да и платит он, если честно, неплохо... По местным провинциальным меркам. Хоть и пахать заставляет, как проклятых, но тут уж...

— Аслан, послушай! Мне нужен день! Просто нужен завтрашний день! Я отработаю, честно! — начал давить Славик — внутри играла злость.

-Ай, яй, яй! Зачем ты так о старом Аслане? Как будта ни чилавек вовсе! Ну что ж, нада — так нада! Мама-папа забалел?

Славик отрицательно покачал головой. Всё, кранты, эту песню он слышал уже не раз.

— Можит брат-сэстра забалел? В бальнице лежит, да?

Снова отрицательный кивок.

— А, навэрное учиться будешь! Вай, да! Ученье — свет нащей жизни! — поднял руки к небу хозяин фирмы, где Славик работал.

Вообще-то он придуривался, Славик точно знал, что в иной ситуации Аслан говорит на чистейшем русском, без акцента. А ещё это умный, грамотный и очень образованный мужик. С двумя(!) высшими образованиями. Но, опять-таки имидж...

— Аслан, ты же знаешь, в июне я диплом получил.

— А! Забыл, да! — наигранно потянул тот. — Тагда зачем тибе вихадной?

Славик молчал.

— Апять в игрущки играть? Рука-палка махать, по бащка бить?

Славик прикусил губу, чтобы не сорваться от досады. Почему, ну почему такие вот нубы, как Аслан, терпеть не могут ролевые игры? Что это, зависть?

— Мама-папа болен — бери вихадной. Брат-сэстра, тётя-дядя — бери! Мащину из ремонта забрать — бери, всэ мы люди, всякое бивает. Игрущки играть — нэ нада брать! Работать нада! Заказ бальщой прищол, ат харощий челавек из Армавира!

— Аслан, ну, правда, надо! Ну, один день! — Славик опустился до упрашиваний, хотя знал, что это бесполезно.

— Нэт. Ты работаещь — я плачу. Нэ хочешь дэньги — не работай. Иди к Мамеду. Мамеду сэйчас люди нужьны, да!

Ага, главный "кидала" в городе! Щас! Разбежался!

Славик молча развернулся и вышел из кабинета. Чеченец раскрыл сканворды и вернулся к прерванному занятию.

— Сука! — прошептал про себя Славик.

Вышел в курилку. У мужиков как раз перекур, все в сборе. Стрельнул сигаретку, закурил.

— Что такое, почему грустный? — спросил Петрович, бригадир. Стоящий рядом Николай, парень чуть старше его, усмехнулся.

— Выходной не дает, сука! — коротко обрисовал ситуацию Славик.

Мужики понимающе закивали. Какой бы честный Аслан ни был — это работодатель, а значит общий классовый враг.

— А надо? — "мягко" поинтересовался Николай. Этого типа Славик терпеть не мог (ну, не только его, но из присутствующих его — больше всех). Ему платили той же монетой. Точнее, дело обстояло с точностью до наоборот — не любили его, Славика. Многие, почти все. Завидовали. Не понимали. Но ему было побоку (ему вообще многое побоку), он приходил сюда работать, зарабатывать деньги, а не доказывать кому-то прописные истины. Мужики неприязнь показывали, но до открытых столкновений дело не доходило — всё же работать вместе, как-никак!

— Надо, — вздохнул Славик.

— А что ж ты к мамочке не поедешь, в Израиль? Там тебе такая лафа будет — закачаешься!

Славик нервно затянулся. Эх, прощай очередная попытка завязать!

Сдержался. Спорить и объяснять что-то Николаю не хотелось — это ниже его достоинства.

— А что, в армию ихнюю пойдёшь, арабов постреляешь? — продолжил тему Петрович. С юморком в отличие от Николая, за что спасибо.

— Как раз таких, как это мурло! — добавил кто-то из бригады. Мужики заржали.

— Я пошел, мужики! Давайте! — Докурив, Славик выкинул бычок и пожал руки всем, кроме Николая. Развернулся уходить.

— Ты смотри, а мы обидчивые! Еврейчик-то оказывается непростой! — догнал его весёлый голос. — Погодите, щас пойдёт мамочке нажалуется, та быстренько прилетит и вставит всем, от мэра до губернатора. И всех пожурят за плохое поведение, что её сыночка обижают!

Мужики снова рассмеялись, но более натянуто, предчувствуя, что что-то будет. Славик закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Только бы не сорваться, только бы не сорваться!..

Достали! Сколько же можно вот так не обращать на хамство и свинство внимание? Ну что он такого всем сделал? Сколько это будет продолжаться?

Кому и что он доказал? Сам? Сам всего добился в городе, где определяющую роль играют связи? Мамины в том числе? Да пусть это даже и так! Пусть в это никто никогда не поверит — плевать! Но ведь главное-то кроется не в этом. А в маленьком обращении: "еврейчик"!

Зависть. Вы лучше нас только потому, что у вас всё схвачено, жиды чёртовы! А ты, малолетний выпендрёжник, что бы из себя ни строил, вкалывая на чечена — всё равно еврейчик, всё равно один из НИХ!

— Ты имеешь что-то против евреев или моей матери? — развернулся Славик, из последних сил сдерживая накопившуюся за несколько дней ярость. Аслан ведь тоже отказал по той же самой причине — есть возможность покомандовать "блатным" сынком, отказав в пустяковой просьбе. Сынком человека, действительно, на "ты" могущего поговорить с губернатором. Того же Николая Аслан отпустил бы, ничего не спрашивая. А тут...

— И против неё тоже, — оскалился Николай. — Все вы — уроды! И ты урод, только выпендриваешься тут, под "своего" косишь!

Все замерли, ожидая реакции. Но её не было. Славик слишком привык к такому поведению и таким аргументам, и не собирался опускаться до уровня собеседника.

— Он прав, Слава. Цацку тут непорочную тут перед нами не строй, — вдруг поддержал Николая Петрович. — Мы тебе что, совсем идиоты? Не понимаем что к чему? Зачем ты здесь? Чего добиваешься?

По недовольно опущенным в землю лицам мужиков Славик понял, что это мнение не одного Петровича. И как-то в тот момент ему очень-преочень расхотелось здесь работать, среди этих людей. Но и уйти, не оставив слово за собой гордость не позволяла.

Но с Петровичем лучше не связываться, он хоть маленький, но авторитет, а вот Коленька сам напросился.

— И за что же ты так нас не любишь, Коля? Что же мы лично тебе сделали?

— Всё, парень, хорош демогогничать! Иди, давай, ты кажется уходил? — Петрович попытался "разрядить" ситуацию, чувствуя, что жареным запахло серьёзно.

— Иду-иду! — усмехнулся Славик, решив всё же уступить. Миролюбивый он, что сделаешь. — Есть дела поважнее, чем со всякой мразью спорить...

Он бросил на бугра беглый уничтожительный взгляд, и правда развернулся уйти(а что толку говорить со слепыми о цвете молока?), как спину вновь царапнули слова Николая:

— Мало вас, тварей, Гитлер в лагерях сгноил!

Тело, повинуясь инстинкту, продолжило начатый разворот, миновав отметку сто восемьдесят градусов. На отметке двести семьдесят оно уже имело приличное ускорение, и, наконец, пройдя отметку триста шестьдесят зарядило Николаю боковым в ухо. Тот не успел сгруппироваться и отлетел к стене, но быстро вскочил. Крепкая сволочь!

— Ах ты ж мразь! Сука жидовская!

Славик встретил его прямым, затем потянул на себя и съездил лбом по голове. Коварный удар! И гарантированно ошеломляющий! В довесок вывернул руку и разломил прислоненную рядом доску Колиным черепом.

Ну всё, с работой можно попрощаться...

Зато завтра — четвертьфинал. Выходной можно не брать, и перед Асланом не пресмыкаться.