Школа спящего дракона

Ну а если эта красотка сама себе хозяйка или же находится на содержании у кого-нибудь, то... возможны варианты. Она ведь не сделалась буйной, на людей не кидается, а что слов не понимает — жестами можно объясниться. Вдобавок она и рассказать ничего не сумеет, раз языка не знает...

Вера представила, что могут сотворить люди с фантазией, угоди к ним в руки несчастная сумасшедшая, и невольно поёжилась. И у нее-то дома творили всякое, хоть новости вовсе не читай и телевизор не включай: непременно расскажут в какой-нибудь сводке о женщине, которую держали в подвале на цепи и всячески измывались. Редко кому удавалось выбраться, а скольких вообще не нашли? К примеру, таких вот: немых, не совсем здоровых на голову, тех, кого некому было хватиться? И это в современном мире, а здесь, должно быть, нравы еще проще... Ну и какая разница, где будет происходить подобное: в грязной лачуге или в такой вот варварски роскошной комнате?

'Лучше бы мне проснуться, — подумала Вера, невольно шмыгнув носом, — да-да, проснуться, понять, что это был кошмар, пойти в душ... Позавтракать — и на работу, и пусть Кобра Сергевна шипит, сколько угодно, я ее уже расцеловать готова! И даже остаться сверхурочно!'

Она снова всхлипнула от жалости к себе, подняла руку, чтобы утереть глаза, но замерла — ее парализовало вспышкой нестерпимо острой боли. Словно раскаленная спица вошла под лопатку, сделалось нечем дышать — Вера хотела крикнуть, но голоса не было... Письмо выпорхнуло из разжавшихся пальцев и упало на пол. Вера успела еще почувствовать, как, падая навзничь, ударилась головой о столбик балдахина, а после этого наступила темнота...

2.

Открыв глаза, Вера увидела незнакомый потолок. В смысле, однажды она его уже видела: это был не родной, до последней трещинки изученный потолок в ее спальне, а расписной, с бурей, молниями и драконами — кому еще могли принадлежать крылатые силуэты? Разве что боевым дельтапланеристам...

'Что за чушь лезет в голову?' — обозлилась Вера и приподнялась на локте. Она свалилась-таки с кровати, но мягкий ковер смягчил падение, а пышные кудри спасли от шишки на макушке.

Однако это было неприятно: прежде ей никогда не доводилось терять сознание, да еще от какого-то непонятного приступа! Бывало, голова болела и кружилась, давление шалило, сердце покалывало — имелись у Веры кое-какие хронические проблемы, но не критичные. А что поделаешь? Работа нервная, заработок не такой большой, чтобы позволить себе хорошенько пролечиться. А жить без стрессов, кажется, вообще невозможно: не одно, так другое...

'Может, это не у меня, а у нее?' — подумала Вера, сев. В глазах немного двоилось, но не могла же она заполучить сотрясение, стукнувшись о несчастный столбик?

Она подобрала злополучное письмо, изрядно помятое — наверно, перед тем, как выронить, Вера непроизвольно сжала его в руке, — и разгладила на колене. Затейливые буквы теперь, казалось, плясали на самом деле, и она зажмурилась и помотала головой, наивно надеясь избавиться от мутной пелены перед глазами.

Как ни странно, это помогло: протерев глаза, Вера убедилась, что зрение обрело прежнюю четкость. В смысле, недавно обретенную — так-то она без очков видела неважно.

Взгляд ее упал на письмо, и... Если бы Вера уже не сидела на полу, то непременно снова грохнулась бы с кровати. Буквы! Проклятые пляшущие буквы словно устали измываться над нею, взялись за руки и чинно выстроились в понятные строки!

'Чудеса!' — подумала Вера и принялась читать, беззвучно шевеля губами и отчаянно надеясь, что способность разбирать текст не исчезнет через мгновение.

'Здравствуй, отец! — начиналось письмо, а продолжалось довольно неожиданно: — Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что я желаю тебе не здравствовать, а сдохнуть в муках, но условности есть условности. С другой стороны, в прощальном письме можно и не церемониться, да и переписывать заново мне не хочется. Пусть уж остается как есть'.

'Какие милые семейные отношения', — подумала Вера и перешла к следующему абзацу.

'Ты полагал, дорогой отец, что наконец-то сумел избавиться от меня? От песчинки в своем глазу, от занозы в своей вельможной заднице? Недаром ты раз за разом отсылал меня всё дальше и дальше, надеялся, должно быть, что я останусь навсегда в тех чужих краях! Но я возвращалась и снова и снова видела разочарование в твоих глазах. Жаль, я никогда не узнаю, что же помешало тебе нанять убийцу! Неужели ты настолько суеверен, что веришь в проклятие поднявшему руку на родную кровь? Тем более — такую? Не ожидала, право: такие замшелые предрассудки у Правого полумесяца! Не стыдно ли тебе, гордящемуся сорока семью поколениями предков, да будет легка их дорога, походить на простого крестьянина, которому позволительно не разбираться в магии крови?'

'Ну всё, — обреченно подумала Вера, оторвавшись на мгновение от письма. — Магия! Ну почему, почему, если я действительно попала куда-то, это не мог оказаться техногенный мир? Кнопки нажимать наверняка проще, чем колдовать...'

Выбирать, однако, не приходилось, и она вернулась к чтению.

'И вот — твоя последняя попытка, — писала девушка. — Неужели ты думал, я не узнала, что Левый полумесяц предлагал оставить меня при императорском дворе? Чем я отличаюсь от других высокородных девиц, неужели одним лишь своенравным характером и сомнительными выходками, как ты изволил выражаться? О, если бы ты знал, какие проказы устраивают дочери Созвездия, то перестал бы пенять мне на то, над чем я не имею власти! И ведь ты прекрасно знаешь об этом и в детстве всегда уверял меня, будто это не имеет для тебя значения, но теперь... Теперь я вижу — мнение двора значит для тебя куда больше, чем дочь, тем более, младшая, тем более такая. Дочь, которую, вдобавок, никто никогда не рискнет взять в жены. И разве ты можешь рисковать своим положением? Или карьерой моих братьев? Они ведь уже вошли в Хвост Кометы, не за горами тот час, когда они сами получат звания!'

'Ну и названия у них тут, — вздохнула Вера. — Но пока вроде бы понятно... Полумесяцы — это, наверно, главные советники или кто-то вроде. У кого были правый и левый министры, у японского императора, что ли? Ну вот... Созвездие — это, надо думать, придворные. Может, какие-нибудь особенно знатные. Хвост Кометы... свита какой-нибудь важной персоны? Но она пишет о званиях... Наверно, это что-то военное, гвардия, к примеру. Братья там служат, могут сами стать командирами. Похоже на то!'

Она перебралась на кровать и нашла место, на котором остановилась.

'Разумеется, ты не смог бы найти ничего лучше этой поразительной дыры, — продолжала девушка, — этого восхитительного заведения, в котором, как ты уверял, люди мирно уживаются с подземниками, горные шиарли с лесными, а саблезубый гворр живет в одной клетке с ягнятами и вылизывает их, как родная мать. Несомненно, где-нибудь в подвале отыщется бассейн с парочкой рыболюдей, да и мне найдется здесь местечко, не так ли? Кого я смогу удивить в этаком зверинце?'

'Вот и какие-то нелюди появились', — отметила Вера.

'Но, каким бы ты ни был, я все-таки твоя дочь, и я не намерена терпеть подобное унижение, — продолжал изливаться яд на лист бумаги. — Я думаю, именно на это ты и рассчитывал: на то, что тебе не придется марать руки. Что ж, к этому давно всё шло, и я хорошо подготовилась, отец! Читай же внимательно: я не задержусь в этой тюрьме ни на миг дольше того времени, которое потребуется мне, чтобы дописать это послание и проделать задуманное. Мы больше не обменяемся с тобой ни единым словом, никогда и никаким способом. Я достаточно знаю о тебе и твоем интересе к грязной магии, чтобы обезопасить себя с этой стороны...'

'Грязной? — удивилась Вера. — Может, я не так поняла? Обычно же говорят о темной или черной магии!'

Но нет, написано было вполне однозначно — 'грязная', что бы это ни означало.

'Знай, что в тех краях, куда ты посылал меня в надежде больше не увидеть, я не теряла времени понапрасну. О, это было нелегко, но оттуда я привезла больше знаний, чем получила в Империи (а ты знаешь, что и здесь я училась прилежнее многих, вот только зачем, если все дороги для меня закрыты?). Я набралась там редких знаний, отец, таких, за которые ты, пожалуй, отдал бы свое звание и половину состояния. А может быть, и всё без остатка — тебе не составило бы труда нажить новое, воспользовавшись тем, о чем в Империи не имеют даже смутного представления'.

'А вот тут мы, кажется, подбираемся к черной магии', — подумала Вера.

'Ты всегда удивлялся свойствам моей памяти, — продолжала девушка, — и побуждал меня тренировать ее. Тогда я послушалась тебя, и не зря, признаю: я помню всё до мельчайшей подробности, хотя не отказалась бы многое забыть. И вот, отец, я оставляю тебе свою прекрасную голову, доверху наполненную необычными знаниями, словно твоя библиотека — трудами лучших умов нашей и прошедших эпох. Только ее одну: я уничтожила все свои заметки, да их и было не так уж много. Владей, отец, храни ее, как величайшую драгоценность... и грызи локти от ярости — ты не сумеешь ею воспользоваться! Досадно, не так ли? Все твои умения, все грязные приемы бессильны там, где не к чему их применить!'

'Ничего не понимаю', — вздохнула Вера.

'Ты не сможешь вернуть мой дух, отец, даже если призовешь на помощь всех Предков. Думаю, они еще и насмеются над твоими тщетными стараниями, и поделом!

Тело моё обнаружат рано утром, когда служанка придет будить меня. Полагаю, тебе вернут его целым и невредимым... разве что немного использованным — видел бы ты, какими глазами смотрят на меня здешние никчемные мужчины! У них текут слюни, как у голодных гворров при виде куска мяса, так что, полагаю, они не устоят, а тебе скажут, что я согласилась на всё сама. Так и есть: я согласна, потому что моему телу абсолютно всё равно, что с ним сделают, и этим письмом я снимаю всяческую ответственность с тех, кто решится прикоснуться ко мне. Конечно же, они прочитают эти строки — я нарочно оставлю письмо на виду, незапечатанным. Уничтожить его не выйдет — я постаралась. Ну а дальше... Дальше живи с этим, как угодно, отец.

Можешь радоваться: ты все-таки добился своего — отчасти. Я больше не стану отравлять тебе жизнь, хоть и останусь грязным пятном на твоей безупречной репутации. Надеюсь, теперь-то тебе хватит мужества самому оборвать существование моей пустой оболочки? Или ты продлишь ее существование в надежде все-таки доискаться способа добраться до сокровищ моей памяти? Но что, если я солгала, и там ничего нет? Подумай об этом!

Прощай, отец.

Ненавидящая тебя, вечная боль твоего сердца, Соль Вэра'.

— Мне совсем не нравится этот сон, — едва слышно произнесла Вера, дав письму спланировать на постель и усевшись поудобнее.

Рука ее наткнулась на что-то маленькое, холодное, и она машинально подобрала это нечто — маленький флакон темного стекла. Он был пуст — Вера посмотрела на свет, — а запах показался смутно знакомым.

'Настойка олетты, — всплыло вдруг в голове, — смешанная с водой из мертвого озера и вытяжкой... Стоп, какой вытяжкой? Откуда я это взяла?'

Выходило, что ниоткуда. Само вспомнилось, стоило учуять запах. Какое там: Вера могла без запинки перечислить состав отравы, которую выпила из этого флакона Соль Вэра. И, главное, понимала, зачем та сделала это...

'Погоди, по порядку, — она обеими руками взялась за гудящую голову. — Сперва ты ничего не понимала. Потом вдруг оказалось, что ты можешь читать... и откуда-то знаешь, из чего состряпана эта вонючая дрянь. А главное, как она действует!'

— Её память? — шепнула Вера. — Та самая, идеальная? А где она раньше-то была?

Здесь же, в голове, пришел ответ, стоило сосредоточиться и перестать паниковать, только сама Соль Вэра еще не исчезла, и воспользоваться ее воспоминаниями возможности не было.

Пришлось еще помучиться, разбираясь, что к чему, но в итоге Вера все-таки совладала с поистине колоссальным объемом совершенно чужеродных знаний, обрушившихся на нее в мгновение ока. Главное было не пытаться объять необъятное, иначе лавина информации грозила погрести под собой, а выбирать ответы на какие-то конкретные вопросы. Что ж, Вера всегда неплохо пользовалась поисковыми системами...

Гайяри Соль Вэра, дочь Правого полумесяца по имени Гайяри Ханна Соль, действительно сделала всё, чтобы отец оказался бессилен вернуть её, невзирая на все свои умения. Настойка олетты со всеми этими неудобоваримыми (и крайне редкими) примесями никак не вредила телу, она лишь отделяла от него дух. Ну а дух не может долго существовать сам по себе: Предки зовут его за собой, и он ступает на бесконечную дорогу, по которой до него ушли сотни и тысячи прародителей, и с которой нельзя вернуться. Если, конечно, кто-нибудь достаточно умелый и сильный не призовет этот дух обратно.

И вот тут-то, как поняла Вера, и проходила тончайшая грань... Дух мог сам вернуться в тело, если то еще было живо. Если же это было слишком тяжело, но кто-то помогал ему в этом нелегком деле, врачуя телесные раны и призывая дух обратно (аналог реаниматолога в обычном мире, решила она, только с расширенными возможностями), это считалось благим деянием. Но вот если физическая оболочка погибла окончательно и бесповоротно, звать дух назад не следовало... Однако соблазн был чрезвычайно велик. Сколько людей умерли внезапно, не успев завершить важного дела, не оставив ни распоряжений, ни записей... или же нарочно уничтожив их, как поступила мстительная и взбалмошная Соль Вэра!

Так вот, если дух еще не слишком далеко ушел по бесконечной дороге, его можно было вернуть, пускай и на время. Вот это-то мастерство и считалось грязным (хотя многие тайно прибегали к услугам подобных специалистов)...

Конечно, удерживать бестелесный дух сложно, а расспрашивать его при этом и того сложнее, поэтому ему требовалось материальное вместилище. Кое-кому везло (тут Вера нервно усмехнулась), их могли вселить в тела лишенных разума людей, но на всех таких не напасешься. Приходилось заключать духов в... да хотя бы в предметы. И хорошо, если узнав всё интересующее, грязных дел мастер отпускал духа с миром! Он ведь мог и позабыть о нем, и нарочно оставить в таком состоянии, да и самому ему ничего не стоило умереть в любой момент...

Соль Вэра интересовалась этим искусством не меньше, а может, и больше родного отца, а потому замыслила сложный план, учитывая многие нюансы. И, похоже, сумела его исполнить.

Тело, если одновременно мыслить в здешних понятиях и переводить на понятный Вере язык, — это просто вместилище, сосуд. Если угодно — девственно чистый компьютер: ни данных, ни операционной системы...

Дух в этом случае — это личность человека и его память, весь накопленный за годы жизни опыт и умения. Именно поэтому его можно допросить даже после гибели физической оболочки: память остается при нем, будто в облачном хранилище. Ничего не исчезнет, пока сам дух не уйдет настолько далеко по бесконечной дороге, что растеряет воспоминания и позабудет даже свое имя.

Всё это Соль Вэра прекрасно знала, а потому понимала, что отцу не составит труда вернуть ее и вселить хоть в деревянную лошадку. Она же не собиралась позволить ему распоряжаться собою даже после смерти, а потому затеяла почти невозможное: разделение духа на составляющие. Ей нужно было, чтобы память осталась в мозгу еще живого тела, а вот личность — личность должна была исчезнуть. И тогда призывай дух, не призывай — толку не будет. Не обремененный памятью многих лет, он устремится по дороге Предков так быстро, что скоро исчезнет в немыслимой дали.