|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ну что, поручик, с почином? — капитан Никитин с видимым удовольствием поднял бокал.
— Благодарю, господин капитан! — ответил Лисицын, так же поднимая до краёв наполненную ёмкость. — Однако, смею отметить, большой моей заслуги тут нет, я бы и больше сделал, да патроны закончились… Предлагаю выпить за всех нас!
— Подождите, господа, у нас, похоже, гость — крикнул стоящий у окна подпоручик Славин. — Сам Александр Владимирович приехал!
Собравшиеся офицеры мужественно дождались, пока гость поднимется на второй этаж, в дверях вручили и ему бокал, полный шампанского:
— Мы, Александр Владимирович, сейчас чествуем наших героев, и в первую очередь поручика Лисицына, сбившего сразу трёх германцев. Однако первый бокал мы все хотим поднять за Вас, за человека, который дал нам эти замечательные машины…
Спустя час, доказав, что для русского человека любая еда имеет полное право именоваться "закуской", и в который раз выслушав рассказ Лисицына о прошедшем бое, офицеры немного заскучали. Кто-то, взяв в руки инструмент, стал петь романсы, кто-то просто молча сидел и думал о чем-то своём…
— Господа летчики, — Волков вдруг поднялся с какой-то хитринкой в глазах. — Поскольку сегодня полетов больше не ожидается, предлагаю небольшой конкурс. Под названием "Белый медведь пришел" — а кто проиграет, тому фант.
Правила оказались неожиданно простыми, и новая игра захватила почти всех собравшихся. А еще минут через десять появился и первый проигравший — сам Волков. После очередного бокала он и сам оказался не в состоянии встать с кресла…
— Ну что, Александр Владимирович, а давайте вы нам споёте!
— Я еще и сыграю! — мужественно ответил инженер. — Если найду на чём…
— Великий человек велик во всём! — прокомментировал выступление Никитин. — Вот только как бы нам Камилла Григорьевна не объявила вендетту… — закончил он фразу, глядя на успевшего уснуть гостя. — Скажет, специально споили.
— А мы ответим, что он устал от мук творчества!
— Ага, а доказательства мук где возьмем?
— Песню ей споём… Славин, ты мелодию наиграть сможешь?
— Мелодия-то простая, а вот слова…
— И слова есть, — Лисицын довольным взглядом обвел офицеров, — я же раньше коммерческое закончил, стенографию изучал. Сейчас расшифрую, разучим — и повезем композитора домой.
— Поэта — уточнил командир эскадрильи, — поэта!
Первой "неожиданностью" стал захват Румынии болгарской армией в течение недели. Правда, болгарам немного помогла Австро-Венгрия, послав на это поле боя сто человек. Сидевших в бронированных самоходках, вооружённых пушечкой тридцати семи миллиметров и пулемётом. И все эти самоходки были гусеничными, разве что без вращающейся башни, а так — настоящие танки. По агентурным данным, при весе в три с небольшим тонны они снабжались крупповским движком в восемьдесят пять сил.
Ясно было, что австрийцы вряд ли отдали бы каким-то болгарам последнее (хотя в свете отсутствия нефти может и отдали), так что "сигнальчик" прозвучал весьма интересный. Ещё более интересный сигнал послышался с германо-французского фронта — правда, там блеснули совсем не немцы. Французы оказались не лапотниками, шитыми лыком, и на заводе в Нанте — судостроительном — начали выпуск уже настоящих танков.
С моей "лёгкой руки" по результатам японской войны в ширнармассах возобладала идея о том, что миноносец должен быть бронирован, а если при этом тяжеловат окажется, так скорость пусть ему турбина обеспечит — и на Нантских верфях оказалось этой полудюймовой брони много. Оттуда же появилась вращающаяся башня, а гусеничные трактора бороздили поля развитых стран уже лет семь. Свои моторы во Франции тоже уже имелись, так что им оставалось лишь сложить вместе несколько почти готовых деталей…
Лет несколько назад (примерно тридцать по моему отсчёту), просматривая на чердаке бабушкиной дачи старые журналы, я увидел картинку с танком "Боец за свободу товарищ Ленин". Так вот нынешнее детище французской военной мысли на тот танк было похоже разве что тем, что сверху располагалась башня с пушкой. Причем башня была "серийной", если можно так выразиться, башней с этих самых миноносцев, с морской "противоминной" пушкой в пятьдесят семь миллиметров. Установлена башня была на коробку из брони, по форме напоминающей примитивный молоток (с заостренным концом вперед), а по бокам торчали гусеницы, прикрытые сверху и по бокам полками на кронштейнах.
Просто, даже примитивно, но дешево и очень сердито. Сварной в танке была лишь башня, вся остальная броня приклепывалась к каркасу из уголков — но на судостроительном клепальщиков было в достатке, и четырнадцатого ноября французская армия в сопровождении почти двухсот таких машин перешла в наступление.
Лишний раз убедился, что в России сохранить что-то в секрете от чутких иностранных ушей — дело практически немыслимое: французы именовали свое изделие не иначе, как "le blindé tank", точно так же, как во внутрикорпоративных бумагах назывались мои самоходки с вращающейся башней. Да и австрийское чудо тоже почему-то именовалось "tankette"… Надо было указать Евгению Алексеевичу на недостатки в его работе.
Впрочем, были в его работе и весьма серьезные достоинства. Судя по всему, технические параметры моих самоходок удалось сохранить в тайне, как и подготовку — причем весьма серьёзную — пятисот экипажей для "Шилок". Для нынешней армии экипажи были совершенно немыслимые — три из четырех его членов были совсем молодыми парнями лет восемнадцати (а в армию призывали с двадцати одного), и только заряжающим был вполне себе возрастной мужик: на этой должности требовалась изрядная сила, так как обойма для пушки Дальберга весила больше полупуда. К тому же заряжающий был, как правило, младший унтер-офицер, а иногда и старший, поскольку требовалось не только тяжести ворочать, но и думать головой — в которой должны быть вполне определенные знания. А вот в автомобильных войсках "шоффер" не мог быть званием младше унтера. Что же до радистов, то они были в основном во флоте и лишь "в тяжёлых военных условиях" на эту должность допускались прапорщики…
Мищенко, хотя и выразил мне свое недовольство, вынужден был согласиться с предъявленными ему требованиями — и пацаны сразу стали фельдфебелями (водилы), подпрапорщиками (радисты) и прапорщиками (командиры самоходок). Командиры батарей (из трех самоходок) сразу стали поручиками — но тут Павел Иванович морально не пострадал, так как большинство из этих командиров уже побыли прапорщиками в японскую войну.
Конечно, были в батарее и рядовые, ими вся "техничка" комплектовалась, но все же унтер— и оберофицерского состава было — по сравнению с обычными пехотными частями — слишком много. И Мищенко действительно волновался, что фронтовые части встретят такое пополнение неприязненно. Он оказался прав — до первого боевого применения. После того, как самоходки прошлись по вражеским тылам, офицеров-недорослей даже полковники приветствовали первыми. Не все, конечно — а только те, кто понимал…
В роте было четыре батареи, а батальоне — три роты. Тридцать шесть самоходок, первыми добравшиеся до фронта, за четырёхчасовой рейд просто уничтожили все немецкие пушки на фронте в полсотни километров и на глубину километров в десять. Причем из рейда вернулись уже сорок две машины: самоходчики притащили и шесть захваченных германцами во время наступления моих старых арттягачей. Ещё с десяток — просто сожгли… Все же, хотя внешне машины и были очень похожи, полдюйма брони тягача против дюйма на самоходке не играла. И если с тягача немцы начинали стрельбу из пулемёта, то шансов у него не оставалось.
Первый рейд самоходок так и остался исключением. Уже через неделю мои самоходки столкнулись с "панцерами" герра Майбаха, вооруженными "пиратской копией" сорокадвухмиллиметровой пушки Хочкисса. И хотя такой снаряд броню моих самоходок в лоб пробить не мог, но, скажем, сорвать колесо вполне даже получалось.
Впрочем, среди самоходчиков настроение оставалось прежним — "да и хрен бы с этими чудесами природы". В конце концов мы потеряли две машины, причем без экипажей, против восьми немецких. Но уже в конце ноября при попытке нападения на очередную германскую батарею наши нарвались на прикрывавшие её пушки со стволом уже не в полметра длиной, а в два — и тут потери составили четыре машины, из экипажей которых спастись удалось лишь троим. Агентура донесла, что пушки эти у Круппа получаются весьма хреновыми, ресурс ствола пока не превышает сотни выстрелов — разве что заводы выпускали их по сорок-сорок пять штук в сутки…
На Западном фронте Германия заняла Реймс. Однако в ответ Франция освободила Кале, Дюнкерк и Лилль, а затем объединенная армия французов, англичан и проснувшихся наконец бельгийцев вытеснила немцев из Бельгии. Именно вытеснила: с территории Франции их "отжимали" с севера на юг и сохранившиеся немецкие войска отступали к Седану и Реймсу — а на территории Бельгии располагались лишь небольшие оккупационные части ландвера, предпочитавшие отступление бою с сильно превосходящими силами.
На этом всё и закончилась: снег пошел. И в Бельгии, и в Польше — так что из-за невозможности активно применять технику война перешла в позиционную фазу.
Для мирной жизни в России от войны вроде как была польза: небывалый урожай тринадцатого года практически весь остался в стране и проблем с пропитанием народа не было. Цены на хлеб упали чуть ли не на четверть, да и прочие продукты заметно подешевели. Впрочем, народу радости это не прибавило: подорожали дрова. Не сильно, но заводы закрывались, зарплата накрывалась — и народу даже на дешёвую еду уже не хватало, а уж на дрова тем более…
Среди мелких промышленников зародилось соревнование "кто больше может сделать полезного для Армии" — правительство Львова пообещало первоочередное обеспечение топливом заводов, выполняющих оборонные заказы. Вот что мне особенно нравилось во всех демократических правительствах — так это постоянная готовность давать невыполнимые обещания: оборонные заказы раздавались любому, кто попросит. Ведь армии нужно всё: от стелек в сапоги до пушек главного калибра. Но когда в очереди первоочередников оказывается девяносто процентов механических заводов, то совершенно внезапно выясняется, что угля для них нет и взять его негде.
Самое смешное, что в этой ситуации хуже всего пришлось банкам: фирма с госзаказом первое время чрезвычайно легко получала кредит — государство гарантирует. А когда выяснялось, что эти гарантии не стоят и бумаги, на которых они были написаны, большая часть денег была уже истрачена — на закупку сырья, выплаты простаивающим рабочим, взятки армейским рекрутерам…
Больше всех повезло Волжско-Камскому банку: у них кредиты брал практически лишь один заемщик — я. Правление банка даже пошло на изменение своего Устава, запрещающего выдавать в одни руки больше, чем четверть кредитных ресурсов. То есть пункт-то в Уставе остался, но к нему добавили "исключение для компаний Александра Волкова". Банк был по моим масштабам небольшой, половины их ресурсов мне только на зарплаты хватало, а короткие — до месяца — зарплатные кредиты в годовом исчислении давали раза в полтора больше прибыли банку, чем любые другие. Вдобавок — после голодной зимы двенадцатого года — в банке точно знали, что у меня где-то припрятано минимум миллионов пятьдесят в тяжёлых жёлтых кружочках, так что риск невозврата был близок к нулю. Эти ребята предпочитали кормиться из гарантированной кормушки, но и они влетели миллионов на двадцать… А насколько влетели другие — большей частью совершенно спекулятивные — банки, мне было даже страшно представить: к началу четырнадцатого года только в правительство поступили запросы от банков на два с лишним миллиарда рублей.
Но князь — он всегда князь, даже если и работает премьером. Львов банкирам быстро объяснил, что правительство гарантировало лишь оплату готового продукта, и вовсе не банкам, а промышленникам. А раз те продукт не сделали, то и платить, собственно, не за что…
Со злорадством узнав, что банк Маштаньянца разорился полностью, а все имущество этого армянофашиста назначено на распродажу для покрытия убытков, я быстренько выкупил остатки нефтяных активов у правительства, и теперь у меня действительно образовалась "русская Стандард Ойл": девяносто восемь процентов нефтедобычи теперь осуществлялось моими компаниями. Еще два процента принадлежали грозненским казакам, но у этих ребят хватало ума ценовой демпинг мне не устраивать. Даже напротив — они попросили меня информировать их заранее о возможных изменениях цен, дабы соответствовать.
Ну соответствовать-то нетрудно, цены у меня, конечно, были невысокие — но не в убыток. К тому же мазут в цене почти с керосином сравнялся, а лигроин, которого из грозненской нефти выходил в изобилии, я сам у казаков скупал — для тракторов к будущей посевной очень пригодится.
Всё же русская промышленность не загнулась полностью, но тут уж в полной мере надо отдать должное предприимчивости русских мужиков, правительству — ну и Юре Луховицкому.
Луховицкий придумал очень интересную печку: в нее загружалось — в довольно узкие щели-секции — пара кубов всякого рубленного хвороста, щепок и прочих древесных отходов, а потом она наглухо закрывалась крышкой. В топку тоже грузили аналогичный мусор — но через некоторое время хворост в закрытых секциях с раскаленными до красна стенками начинал обугливаться — а выходящие газы направлялись в горелки той же топки. Горелка — это всего лишь труба с мелкими дырочками, сама печка — сварная из листового железа коробка весом около тонны. И ценой с полтораста рублей — но в ней уже древесного угля можно было в день пару тонн нажечь. Не за день, за сутки — но если пуд угля стоит в городе копеек двадцать, то те, кому у печки круглосуточно стоять, всегда найдутся.
Брикетёр был подороже, вместе с керосиновым мотором в двенадцать сил он уже стоил почти восемьсот рублей — но один он мог угольных брикетов напечьв сутки тонн десять. Так что дюжина таких агрегатов в день, выпускаемых Керченским судостроительным, улетали со свистом. А печки, кроме моих заводов, начали выпускать еще десятка два чужих.
Правительство, в свою очередь, выделило из государственных резервов леса, которые упомянутый хворост должны были обеспечить — и уже в феврале большинство простаивающих фабрик как-то заработало. Много в России лесов… было. Надеюсь, новые всё же вырастут — судя по всему, уже в следующем году таких проблем с топливом не будет.
Хотя я честно не понимал тех предпринимателей, которые просто наперегонки — и очень за большие деньги — бросились в шахтостроительство. Сейчас уголь дорог, а будет ли высокая цена хотя бы на следующий год — это вопрос спорный. Постройка же шахты — дело дорогое, сажень главного ствола обходилась (со всем оборудованием) рублей в четыреста. А средняя глубина новых шахт на Донбассе была уже за сто метров. Впрочем, пусть строят, не мне же за эти шахты платить — а то, что это самое оборудование большей частью с моих заводов поставляется, и вовсе не даром — это правильно. Потому что у меня своих уже развлечений хватало, и затраты на них были совсем не маленькими.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
