Стаб

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Я всегда знал, что рано или поздно закончу так. У стены, которая будет толкать меня навстречу обхватившим моё горло пальцам. Две потные маленькие ладони, покрытые волдырями от бесконечной уборки и стирки. Наверное, выжимать бельё было и вполовину не так приятно, поэтому мой убийца выглядел теперь таким вдохновлённым. Словно наконец-то нашёл своим рукам достойное применение. И это в его-то возрасте. Мне показалось это жутко несправедливым, потому что (ко всему прочему) я в этой жизни ещё не смыслил ни черта, хотя и был его ровесником.

— Почему он не умирает? Я же всё делаю правильно.

— Нет... нужно выше, — подсказал ему шепотом кто-то. В этом тесном, вонючем коридоре их было трое или шестеро... или у меня просто двоилось в глазах. Самые смелые из моих ненавистников. — Да не так! Дай я покажу!

— Я сам! Вон... он уже синеет.

В глазах у меня потемнело, словно кто-то приглушил свет ламп, разбросанных по потолку.

— Не отпускай, ещё рано.

— Знаю я! Это проще простого. — Голос дрожал от волнения, искажаясь до неузнаваемости. Для пустого места, выращенного в приюте на убой, он был слишком воодушевлён. — Если бы один из генералов был здесь... если бы видел это, он бы тут же забрал меня.

— Это называется "завербовал в армию".

— Спорю, никто не умеет убивать так легко и быстро.

— Любой из генералов делает это за секунду. Силой мысли, — вставил зазнайка, и ему охотно поддакнули: "точно-точно".

— Через несколько лет я стану лучшим из них! — заявил будущий генерал, но его тут же спустили с небес на землю:

— Генералами могут стать только эниты.

— А я превзойду их всех! Как... ну как Рэймс. Ему же это удалось, значит, и у меня получится.

— Рэймс — не энит.

— И не генерал. Он временно... просто заместитель... или вроде того.

— Да, он всего лишь "вещь" Бэлара, это все знают. Его ликтор. Как только вернётся Бэлар...

— Заткнитесь! — рявкнул "генерал" со слезами в голосе. Забыв про меня, он обернулся к своим настоящим врагам — недоумкам, посмевшим сомневаться в его кумире. Я же с облегчением хватанул ртом воздух, сползая на пол. — Рэймс лучше любого из энитов! Он всего добился сам! Он герой! Бэлар же — трус и отступник! Он предал своих и сбежал. Я бы за возможность оказаться на его месте... я бы... что угодно сделал!

— Я бы тоже.

— И я.

— Рэймс был таким же, как мы. На него смотрели как на грязь и считали ничтожеством! А теперь? С ним считаются даже иерархи. Никто из этих приютских идиотов не верил, что когда-нибудь он станет ликтором генерала, а потом займёт его место.

— Вообще-то... — поправил его Зазнайка. — Рэймс не сразу стал ликтором. Его подобрали как "куклу"...

— Точно-точно, Бэлар и подобрал.

— Дебилы! Да какая разница?! Главное, что он теперь один из них, хотя был худшим из худших.

Для мероприятия, которое их здесь собрало, они слишком расшумелись, но не то чтобы я был против. В случае если побег не удастся, их болтовня привлечёт надзирателей.

Может быть.

Когда-нибудь.

Тяжёлый ботинок опустился мне на спину и пригвоздил к полу, когда я попытался отползти. Закашлявшись, я вдохнул ещё больше пыли, отчего мой кашель превратился в настоящие судороги. И это было намного хуже, чем потные ладони у меня на шее. Но в тот момент меня озарило. Я подумал, что если Рэймс был худшим из худших, а теперь стоит на одной ступени с самими иерархами... если это сработало с ним, то должно сработать и со мной, потому что никого более "подходящего" на роль генерала во всём приюте не сыскать.

Не скажу, что я хотел им стать.

Но если это (как минимум) восстановит моё дыхание? Так уж и быть.

Да, я был просто ужасен. Отвратительно жалок. И не только потому, что валялся на полу, избитый собственными собратьями по несчастью, а потому что в отличие от них смирился со своим положением. Я представлял собой типичный мёртвый сук на древе жизни — ни друзей, ни целей, ни одной родной души во вселенной. Я был совершенно безнадёжен ещё и потому, что являлся представителем вымирающего и по большей части бесполезного пола.

Когда-то его называли "женским", "слабым", а после колонизации Земли энитами и установления новых порядков наша функциональность свелась исключительно к репродукции. Лучшее, на что могли рассчитывать такие, как я — стать производителем: создавать дешёвую рабочую силу и пушечное мясо. Выращивать в своём чреве до четырёх экземпляров за раз и выкармливать их до года.

При такой работе организм быстро изнашивался и умирал лет через пять-шесть. К тому же производители все поголовно сидели на специальной диете, которая превращала их в безмозглых, толстых, отвратительных скотин, неспособных даже встать с кровати.

Поэтому фермы, породившие нас, считались мерзейшими местами на земле, а производители — самыми презренными из людей. Их труд мало что стоил ещё и потому, что по-настоящему хороших солдат иерархи получали искусственно в элитных генетических центрах...

Но всё это станет мне известно лишь со временем. Тогда же я только знал, что генералом быть почётнее, чем производителем, и Задира (как будущий генерал) доказывал мне это самым примитивным образом. Я чувствовал себя половой тряпкой, выжатой и теперь собирающей с пола пыль, что было обиднее вдвойне, ведь накануне мы прошли дезинфекцию. Нас вымыли и выдали чистую одежду, как делали всегда по случаю какого-то события... победы там, транслирования патриотического фильма или смотра.

Задира надеялся на последнее, поэтому решил отличиться перед приездом высокопоставленных гостей. Те должны были оценить его свирепость и смекалку... в том смысле, что из всех детей, своей жертвой Задира выбрал именно меня. Он долго обдумывал кандидатуру и остановился на мне в тот момент, когда я снял одежду и вместе со всеми встал к стене. Прежде чем дезинфицирующий раствор пролился дождём на наши лысые головы, Задира внимательно рассмотрел меня, в очередной раз отмечая наши очевидные различия и укрепляясь в своё намерении.

Думаю, этой ночью он совсем не спал, прикидывая, как бы лучше продемонстрировать свои способности. Его всенепременно должны были заметить. И если уж Рэймса забрали из приюта как "куклу", то он, Задира, покинет эти постылые стены в качестве будущего ликтора и никак иначе. Потому что...

— ...я начал приносить пользу не на войне, а уже здесь и сейчас. Мы должны его убить, понимаете? Он же больной. Испорченный. Солдатом ему всё равно никогда не стать. А на рудниках и приисках и без него обойдутся. Он там и дня не проживёт.

— Да, — поддакнул Зазнайка. — Он только... как это? Растрачивает ресурсы!

— Точно, растрачивает. А сам? Мелкий, дохлый, ведёт себя, как идиот... и у него до сих пор там ничего не выросло!

Уже за одно это я был достоин смерти. Ведь недостаток силы и ума — это полбеды, а неспособность ссать стоя — дефект, который никак не выправить и с которым ещё никому не удавалось долго прожить.

О том, что отсутствие члена — не патология, я узнаю не скоро. Тогда же я был почти согласен с Задирой: бракованных солдат в своей армии эниты не потерпят. И среди своих "вещей" тоже. Да и среди рабочих.

Так что мне оставалось только сдохнуть и тем самым помочь Задире возвысится. О чём он меня и попросил.

— Когда-нибудь у меня будут свои "вещи". "Куклы", "мебель", ликторы... — Он не умел считать и не знал, какое число рабов подойдёт его статусу. — Много! Сколько захочу, в общем. Я смогу выбрать себе оружие. И имя.

— А я буду есть, сколько захочу и что захочу, — пробубнил кто-то. — Ну, настоящую еду.

— Я тоже. И у меня будет свой дом... огромная башня. Такая же, как у консула.

Не будь мне так паршиво, я бы не смог сдержать смех. Он застрял в передавленном горле, и я мучительно захрипел.

Вы это серьёзно?! Ликторы, "мебель", имя, еда, башня... Может, вы ещё захотите собственный сад?

Задира спустился с небес на землю, вспомнив о моём существовании. Он перевернул меня на спину пинком. Дышать стало легче, но этот безжалостный свет... Казалось, он убьёт меня раньше, чем это сделает кто-то из этих потерянных мечтателей.

Но когда я загородил руками лицо, Задира принял это на свой счёт.

— Если б я даже умел, не стал бы убивать тебя силой мысли. Такой урод, как ты, перед смертью должен помучиться.

И свет тут же пропал...

Всё стихло. Дружки больше не ободряли и не отпускали дельные замечания.

Похоже, Задира всё-таки умел убивать силой мысли — я ничего не почувствовал.

Совсем не страшно, подумал я и с облегчением открыл глаза.

Только для того, чтобы тут же изменить своё мнение.

Я попытался закричать и отползти назад... или хотя бы в сторону. С дороги того, чья тень накрыла меня полностью. Мне — уже смирившемуся со смерть — стало почему-то страшно, исходя из чего придурком меня можно было оправданно считать уже по двум причинам. Я с чего-то решил, что:

а) есть что-то хуже, чем быть убитым дилетантом;

б) мои хриплые вопли — лучшее оружие самообороны.

Задира и тот оказался умнее — он не проронил ни звука. Возможно, потому что висел в полуметре от земли, пойманный за шкирку, и ворот его футболки давил ему на горло. В таком положении не поорёшь. Хотя он отчаянно пытался, отдуваясь и так забавно перебирая ногами, словно собрался убежать прямо так, по воздуху. Вслед за своими сдрейфившими дружками.

— Мы ещё до места не дошли, а ты уже сделал выбор? — Говоривший приближался и должен был вот-вот показаться из-за спины своего спутника.

Голос был тихим, но полным силы — противоречие, которое долго не укладывалось в моей голове. Услышав его, я поспешил убраться с дороги гостей, к приходу которых и готовился приют.

А я-то до последнего верил, что душ — очередная профилактика эпидемии.

Не опуская головы, я пополз на заднице к стене и совсем не обрадовался изменению угла обзора: в профиль мужик выглядел ещё страшнее. И лампа уже не казалась такой беспощадно яркой, как если бы источнику света противостоял равный по силе источник темноты.

— И откуда такое нетерпение? — Человек, которого он сопровождал, вышел вперед, и я понял... что он не человек. И отнюдь не потому, что он был одет во всё белое — цвет иерархов. Высшей власти. — Не хватай их так. Что если он заразный?

— Выглядит здоровым, — слишком неуклюже для такого крепыша отозвался тот, давая понять, кто из них главный. А ещё, что дело тут не в нетерпении.

Он просто... как будто бы... ну, заступился за меня, а теперь стыдился своего благородного порыва. Или скорее человеческого инстинкта, потому что с точки зрения энитов в его поступке не было ничего благородного. Он всего лишь разнял пару дерущихся щенков. Для чего? Очевидно, чтобы оценить одного из них, а не спасти другого.

Спасти, ха? Если уж Задира понимал, что без висюльки между ног мне долго не протянуть, то ликтор должен был понять это тем более, даже не заглядывая в мои штаны. Я был обречён, а ему было запрещено поддаваться эмоциям на глазах у своего господина.

Но он поддался, чёрт возьми, и поэтому был зол на меня. За то, что я выставил его таким дураком. За то, что я выглядел, как мусор, и позорил тем самым весь род людской. За то, что вопреки этикету и здравому смыслу продолжал пялиться на него.

— Неплохой экземпляр, — пробормотал иерарх, разглядывая Задиру.

Тому же, очевидно, нехватка кислорода ударила по мозгам, поэтому он весь съёжиться, пытаясь отстраниться, избежать взгляда и прикосновения незнакомца любой ценой. Как будто это не он несколько минут назад провозгласил себя будущим генералом и равным иерархам.

Никогда не видевший ни тех, ни других теперь он был до смерти напуган встречей с ними.

— Крепкий, бодрый... — Энит протянул к нему руки в белоснежных перчатках, не скрывая, однако, некоторой брезгливости.

— Трусоват.

— Храбрость — дело привычки, тебе ли не знать. Скажу больше: этот инстинкт — единственное, что мне в людях нравится. Посмотри. — Задира извивался, как червяк на крючке. — Он словно пытается сбежать от огня. Прикоснись я к нему, он почувствует боль, и это при том, что я не испытываю к нему ни капли враждебности. Но так уж сложилось исторически. Генетическая память... Его предкам сильно досталось от нас. — Гость умилённо улыбнулся. — Смешно сказать, но они сражались в меру своих скудных сил. А теперь? Никому из них даже в голову не придёт пойти против нас и это с учетом того, что они стали сильнее.

Говоря это, он давал понять, что не испытывает к этой "силе" ни малейшего уважения. Колоссальный эволюционный скачок человечества он воспринимал как первые шаги младенца, который до этого ползал на четвереньках. Солдаты его армии могли дробить пальцами камни, двигаться со скоростью звука, завоёвывать новые космические империи, но всё равно оставаться скотом в его глазах, потому что даже ребёнок-энит мог убить сильнейшего человеческого бойца щелчком пальцев.

Время, когда физическая мощь довлела над интеллектом, давно прошло.

— Вы сделали нас сильнее, мэтр, — подчеркнул ликтор, заслужив одобрительный взгляд своего хозяина.

— Верность в каждом слове, Рэймс. — Он коснулся кончиком пальца виска Задиры, словно мог таким образом прочитать его мысли, узнать цели, глупые детские мечты...

Встретить героя из низов Рэймса, например.

Не знаю, как чувствовал себя Задира, поняв, что оказался в руках своего кумира (пусть и не в лучшем смысле), но меня словно ударило током — привело в чувства, но без боли.

Я изо всех сил старался прочувствовать момент и для достижения нужного эффекта подался вперёд и открыл рот.

Так вот, как ты выглядишь.

Он носил чёрное — цвет рабов, хотя как ликтор иерарха мог полноправно надевать красный. Четыре серебряных креста на левой стороне его груди говорили о принадлежности к военной элите и о том, что даже некоторые из энитов должны обращаться к нему на "вы". Никаких идентификационных ошейников, браслетов, колец или пирсинга: похоже, он не уважал бижутерию, которую мечтал получить любой выкормыш приюта. Зато его причёска отвечала статусу полностью — по-военному короткая, с выбритым затылком и висками, как и полагалось ликтору.

Кроме того, что Рэймс был больше меня раза в три и мог удержать в руке на весу не одного Задиру, но и всех его дружков-подлиз, он был силён ещё и как-то по-особенному... не как обычный человек, но и не как эниты... То, что помогло ему вопреки закону, логике и судьбе встать на одну планку с сильными мира сего — вот что на самом деле в нём восхищало.

Ведь кто знает, на что ему пришлось пойти, чтобы занять место одесную... Бэлара?

— Глаз у тебя намётан, — протянул энит, что-то себе уяснив. Он уже было открыл рот, чтобы официально одобрить выбор своего слуги, но мгновение спустя отдёрнул руку и презрительно поморщился. — А вот это мне нравится в вас меньше всего.

Задира вместе с сознанием потерял контроль над своим мочевым пузырём. Висюлька, которой он так гордился, предала его самым наглым образом: он намочил свои штаны и сапоги своего кумира. (Хотя что-то мне подсказывало, что рядом с ним мочатся не только дети.)

Рэймс отстранил ребёнка от себя, скорее в угоду господину, а не из-за собственной брезгливости.

Что-то пробормотав по поводу грязных животных, энит стянул с рук перчатки и бросил их на пол.

— Бери его, если он так тебе понравился, — добавил он, проходя мимо и даже не взглянув на меня. — Он не самый плохой вариант... Если не в качестве солдата, то в качестве "куклы".

Я увидел краем глаза, как вздрогнул Рэймс. Решать нужно было на месте, но последние слова иерарха выбили его из равновесия. Очевидно, энит сказал что-то подлое, то, о чём никому, кроме него, говорить не позволялось, потому что остальные поплатились бы жизнью за любой намёк...

Когда он перевёл взгляд со своего господина на отключившегося Задиру, я понял, что последнему никогда генералом не стать. Рэймс не собирался брать его с собой. Даже больше — он смотрел на мальчишку со смесью жалости и презрения и не бросил его так же, как иерарх — перчатки, только лишь из братской солидарности: некогда он и сам был на месте Задиры.

Рэймс колебался всего несколько секунд. Этого как раз хватило мне на то, чтобы пересмотреть всю свою жизнь.

Это было похоже на откровение. Я будто взглянул со стороны на всю эту паршивую ситуацию, на себя, вспомнил, как оказался в этом коридоре и представил, что меня ждёт в ближайшие годы, если я не решусь...

В общем, это было самым безумным, смелым и вместе с тем подлым (по отношению к Задире) поступком в моей жизни.

— Возьми... возьми меня. — Услышав свой голос, я растерялся. Стараниями Задиры он звучал отвратительно, но беда даже не в этом. Будучи не самым разговорчивым ребёнком, я понял, что теперь просто не могу... не знаю, как ему объяснить. — Выбери меня... ты не пожалеешь, клянусь. Я буду, кем скажешь. "Мебелью", "куклой"... мне всё равно, что делать, только бы выбраться отсюда. Ты же понимаешь... лучше всех понимаешь, что это за место... Дай мне шанс.

Я замолчал и уставился на него, вполне осознавая возможные последствия своей дерзости. Но мужчина ничего не ответил и, что важнее, не сдвинулся с места. Я принял его оцепенение за внимание, хотя, как я пойму позже, Рэймс был просто шокирован. Он оказался не готов столкнуться с чем-то подобным и предпочёл бы разбираться с вооружёнными до зубов наёмниками. Ведь в таких ситуациях он знал, как себя вести, а тут...

— Мне не выжить здесь, но если ты научишь меня... если заберёшь... я стану самым сильным. Не знаю, как, но я стану, клянусь! И я лучше умру за тебя, чем сдохну здесь, понимаешь? — Я подполз и вцепился в его штанину. — Ты не найдёшь никого преданнее меня. Я говорю это не потому, что боюсь умереть здесь, а потому что хочу умереть за тебя...

И я не лгал. В тот момент я действительно в это верил. Он был силён, властен и прекрасен, и я смотрел на него, стараясь донести главную мысль:

Если ты решил спасти меня, сделай это как положено. Доведи дело до конца.

Рэймс посмотрел вглубь коридора: как оказалось, его хозяин наблюдал за развернувшейся драмой и ожидал его ответа с тем же нетерпением, что и я.

— Этот сойдёт, — пробормотал Рэймс, имея в виду Задиру.

Не меня.

Он прошёл мимо, и я послушно разжал пальцы.

Его выбор пал на моего врага. Моего несостоявшегося убийцу. И сделал он это не из-за несомненных качеств последнего, а мне назло и в угоду своему господину. Рэймс оказался хуже Задиры, и именно с этим мне было смириться тяжелее всего.

Кроме того пришлось смиряться с тем, что мои первые чистосердечные, светлые порывы были растоптаны так бесцеремонно, в мгновение ока.

Смотря вслед гостям, я пытался разобраться в собственных чувствах. У меня до сих пор саднило горло, но в груди жгло сильнее. Мне хотелось закричать, но — опять же — у меня болело горло и жгло в груди...

Шаги стихли, и я почувствовал себя ещё хуже — так, словно остался один в целом мире. Заметив оставленные иерархом перчатки, я подполз к ним и натянул на свои грязные ладони. Это было вопиющим преступлением, но я не мог отказать себе в удовольствии — стать сопричастным высшей власти даже таким нелепым, детским способом.

Так я сидел ещё пару минут, сжимая и разжимая кулаки, пока меня не застали за этим занятием надзиратели. Мне влетело... по большей части за испачканную одежду, ну и за то, что я шлялся, где ни попадя тоже.

Перчатки отобрали, но я не сильно расстроился. Хотя бы потому, что этот случай сделал меня невероятно популярным среди приютских детей, тем самым позволив мне преспокойненько дожить до самого выпуска. Я стал кем-то вроде носителя уникального знания. Видевший иерарха и говоривший с его ликтором.

Даже прихвостни Задиры обходили меня стороной. Поначалу, пародирующие надменность элиты, они как будто бы не замечали меня, веря, что не сегодня-завтра Задира вернётся за ними, как настоящий друг.

— И тогда уж мы не станем зависать со всякими придурками. Ликторы, знаете ли, ужасно заняты. Ни одной свободной минуты. Но, может, мы заглянем сюда, чтобы выбрать себе что-нибудь из "мебели". Хотя вряд ли среди такого сброда можно найти достойную "вещицу".

Но прошёл год, за ним — следующий, и они не трогали меня уже потому, что сами стали мальчиками для битья. Сдержал в итоге Задира слово и вытащил своих дружков из той дыры или нет, я так и не узнал.

Когда однажды я проснулся на испачканной кровью простыне, меня решили увезти на ферму.

Мне сказали, что это лучший день в моей жизни, но я не поверил. После изнурительных обследований и болезненных анализов со мной провели беседу, растолковав, какая ответственная роль мне поручается и что далеко не каждому оказывается такая "честь". И вот, представьте себе, я — счастливчик, у которого есть хотя бы "отличные генетически данные" (у большинства не было и этого), размазываю сопли по лицу, потому что понимаю, что всё пропало.

Я умру лет через пять — ожиревший, тупой, совершенно оскотинившийся. Я упаду на самое дно, тогда как многие из нас возвысятся, став солдатами. Героями. Но что расстраивало меня больше всего — он не вернулся за мной.

Да, я с чего-то решил, что Рэймс может передумать. Что ему просто нужно время — день, неделя, месяц, чтобы раскинуть мозгами и решить: "а почему бы и нет?" Просто попробовать. Дать мне шанс. Что ему стоило? Он бы не пожалел, никогда бы не пожалел о том, что передумал...

— Не бойся, — неправильно растолковал мои слёзы доктор. — Сейчас я сделаю укол, и ты сразу успокоишься. Тебе захочется спать, а когда проснёшься, ты уже приедешь в свой новый дом. Тебе там понравится, обещаю.

ГЛАВА 2

Вообще-то, начать следовало с другого.

Дело в том, что будучи ребёнком я не знал ни черта, потому что не выходил за стены приюта. В чём я был эксперт, так это в мытье полов и унижениях. К пятнадцати годам я мог считаться опытным неудачником — насмешки не расстраивали меня, угрозы и оскорбления навевали скуку, я не умел дружить и держался в стороне от остальных.

Единственная история, о которой я мог рассказать тогда — моя встреча с Рэймсом. Кроме того, что это была паршивая история, она имела ко мне косвенное отношение и за два года всем в приюте приелась.

Но других я не знал.

Вернись же я в приют сейчас (чего мне совсем не хочется), я бы стал там кем-то вроде Шахерезады, о которой я теперь тоже кое-что знаю. В запасе у меня была бы тысяча и одна история, которую я бы предварял словами:

Ну что ж, чёрт возьми, пора начать.

* * *

Трудно поверить, но когда-то я мог бы иметь дом, семью, карьеру и я бы назывался... женщиной. Это было по-своему почётно. Я мог бы полноправно отрастить волосы и даже носить их распущенными, на манер иерархов. Я мог бы менять цвет одежды и, скажу больше, я бы постарался, чтобы у меня её было полно.

Даже невзрачный, больной, толстый или старый я бы всё равно считался символом красоты, доброты и заботы, потому что в те прекрасные времена мой пол был нераздельно связан с таким священным понятием как "материнство".

Моя слабость, которая превратила меня в объект для издевательств, там бы стала моим оружием, и я бы научился в совершенстве им пользоваться. Например, я никогда не стал бы защищать себя сам, а нашёл бы защитника себе по вкусу... Я до сих пор не знаю, как это работает, но книги, которые я читал, утверждают, что это не так сложно. Не нужен ни мысленный контроль, ни шантаж, ни деньги. Это как-то произошло бы само собой...

Да, я был бы всё так же слаб, но обладал бы при этом многими привилегиями. Например, мне не нужно было бы участвовать в войнах... И это кажется мне нелогичным, потому что все войны, как утверждают мудрецы, начинались из-за таких как я.

Из-за женщин.

Какая женщина виновата в том, что в один прекрасный день на Землю десантировались инопланетные войска я, наверное, так никогда и не узнаю. Но с тех пор войны на территории нашей планеты больше не велись. Она превратилась в военную базу, на которой выращивалась, обучалась и содержалась многомиллионная армия энитов.

И если учесть, что мужчин при всей их полезности они считали низшей формой жизни, на женщин они смотрели как на биологический хлам — нервные, слабые, шумные. Их можно было использовать лишь для поддержания численности войск, хотя с этим отлично справлялись и центры репродукции — там и производительность была выше, и брака меньше. Вот только содержание лабораторий обходилось правительству дороже, чем содержание ферм, поэтому их оставили.

Время шло, мужчин становилось всё больше, а женщин — меньше, и в итоге различие по половому признаку стёрлось совсем, исчезло за ненадобностью. Ещё в незапамятные времена считалось, что женщине в армии не место, а в такой армии — тем более. Мужчины могли за всю свою (обычно короткую) жизнь ни разу не встретить женщину, а если встречали, то поднимали её на смех в лучшем случае. В худшем выродка ждала смерть от рук своих же сородичей.

Генетическая память, о которой говорил хозяин Рэймса, не работала в данном случае. Прежде всего из-за наркотика-стабилизатора или по-простому "стаба", которым нас пичкали с младенчества. То, что добавляли в еду, каким-то образом сводило на нет примитивные инстинкты. Энергия, которую люди могли бы потратить на поиск партнёра и размножение, пускалась в другое русло — на истребление врага.

Врагов определяли иерархи: генералы и архонты. Эти последние занимались всем, что не было связано с войной, в их ведении были закон, порядок и благосостояние подконтрольной им территории. В отличие от генералов, они покидали её крайне редко, только если того требовало вышестоящее начальство, находящееся в звёздной системе, о которой я ничего толком не знаю.

Я и об энитах мало что могу рассказать, потому что книг о них нет, сами они о себе не рассказывают, а исследовать их природу могли бы только мудрецы прошлого. Все мои знания о наших хозяевах я вынес из детских слухов: они сильнее, умнее и живут дольше нас. И говоря "умнее", я имею в виду, что многие вещи, которые мы осваивали поколениями, им интуитивно понятны.

Кроме того, их интеллект настолько развит, что способен контролировать низший разум. Человека в том числе. Энит может внушить ему страх и/или любовь, заставить его страдать или даже убить, просто пожелав этого. Хотя не у всех энитов эта способность развита одинаково: есть иерархи, рядом с которыми впечатлительный человек чокнется, а есть те, кто не сможет заставить приблудную собаку отвязаться.

Не то чтобы я таких встречал...

А если бы и встретил, всё равно предпочёл бы обойти стороной, потому что несмотря на то, что они все поголовно — гении, зачастую они пренебрегают логикой, ставя во главу угла эмоции. Особенность ли это их природы или же следствие новых условий жизни, в которой они стали фактически богами — не знаю... Одно скажу: они все до последнего маньяки с манией величия, алчность которых измеряется в космических масштабах.

ГЛАВА 3

На самом деле, я солгал, когда сказал, что меня забрали на ферму. Да, меня увезли из приюта, но до фермы я не доехал.

Скорее всего, доктор сэкономил на мне, вколов половину дозы снотворного, поэтому я проснулся раньше времени. И почувствовал себя заживо погребенным. Я не мог пошевелиться, мне казалось, что я задыхаюсь. У меня начинался очередной приступ: я не переносил темноту и тесноту в совокупности.

Но потом меня тряхнуло, и я понял, что нахожусь в кузове машины, пристёгнутый к сиденью.

— Ну и дыра! — раздался голос через перегородку. — Мало того, что нам выдали эту рухлядь, так ещё и маршрут — живописнее не придумаешь.

Я услышал свист промчавшегося мимо реактивного автомобиля.

— На таком бы мы за пять минут домчались.

— За каждым таким присматривают Зоркие, а за самокатами — нет.

— Да тут не на что смотреть.

— Очень смешно.

Помолчали.

— Ещё часа три тащиться.

— Время есть.

Я размял шею и плечи, прислушался к звукам снаружи, к себе. Я сидел в одном из кресел для транспортировки, мои руки были привязаны к подлокотникам эластичной лентой, ремень безопасности пересекал грудь крест-накрест. Кроме того, что я замёрз и хотел есть (как всегда), я явно нервничал (а это было чем-то новеньким).

Мне не хотелось на ферму. Но возвращаться в приют мне не хотелось тоже.

Как и оставаться в этой машине.

И тогда-то я сотворил вторую безумнейшую вещь в своей жизни. О чём, однако не пожалел ни разу.

Плотно прижав пальцы друг к другу, я вытащил из тугого браслета сначала одну руку. Потом другую. У меня были очень тонкие запястья и узкие ладони, и я впервые этому обрадовался.

Я отстегнул ремень безопасности, уже почувствовав себя наполовину свободным. Наполовину счастливым.

— Чёртова помойка. — Водитель выкрутил руль, и я едва не вылетел из кресла. — Такое ощущение, что здесь апокалипсис был только вечера.

— Помягче!

— Да не видно ни хера.

— Не гони так. Мало кому понравиться, если кроха себе рожу расквасит.

— Ладно-ладно. Хочешь её проверить?

Я замер, ожидая ответа.

— Не. Я её привязал крепко, и снотворным её накачали под завязку... ничего с ней не случится. Просто веди аккуратнее.

Осмотревшись, я заметил люк на потолке. Встав на сиденье, я выпрямился и сдвинул крышку в сторону. Так легко и бесшумно, словно это сделал и не я вовсе, а кто-то невидимый и добрый помогал мне, нашёптывая: "беги, беги, беги".

Водитель тоже был на моей стороне, поэтому сбросил скорость и вёл предельно аккуратно.

Зацепившись за край люка, я использовал спинку кресла, как ступеньку, подтянул тело вверх и выпорхнул наружу.

Я чувствовал себя настоящей птицей... ровно до того момента, как гравитация с инерцией на подхвате сделали своё дело. Я приземлился на плечо, а тормозил уже лицом.

Вся правая сторона тела горела так, словно с меня сняли кожу, а потом присыпали жгучим перцем. Но боль анестезировало осознание поступка — я сделал что-то лично для себя, своего будущего...

Не знаю, с чего я решил, что здесь смогу прожить дольше, чем на ферме. Увы, меня воспитывали не самые умные люди.

Откинувшись на спину, я уставился в звездное небо. Это было что-то новенькое, потому что обычно в это время я разглядывал потолок в трещинах. Но при всей новизне ощущений, я уже бывал в подобных ситуациях: что-то такое же суицидальное и безрассудное я уже однажды выкидывал.

Ну точно, я осмелился говорить без разрешения при иерархе. Это почти так же, как и выпрыгивать на ходу из машины. Не так уж много шансов, что выживешь.

Но я всё ещё не определился, повезло меня в первом и втором случае или наоборот. В первый раз я был уничтожен морально и цел физически. Теперь окрылён, но... моё плечо и лицо... кровь заливала глаза.

Несмотря на то, что это был побег, я не собирался бежать. Я поднялся, лишь когда габаритные огни машины скрылись за изломанной линией горизонта. Я отряхнулся, хотя и не знал, за каким чертом мне вдруг понадобилось прихорашиваться. Со всей этой кровью на роже я не стал выглядеть приличнее, когда одёрнул вылинявшую форму.

Я не разбирался в сторонах света, и мог лишь сказать, что если машина поехала на север, то я пошёл на юг. И наоборот. Любопытство, а не боль, задало мне черепаший темп: я останавливался на каждом шагу, чтобы осмотреться.

Помойка, которую клял водитель, показалась мне сказкой. Я решил, что попал в рай. (Может, так оно и есть?)

Дорога была разбита — земля пополам с водой. В лужах двигались перламутровые топливные кольца. Погасшие фонари теперь не рассеивали темноту, а как будто всасывали её в себя. Разбитые стёкла под ногами ловили лунный свет.

А это что?

По обочинам лежали кучи мусора. Поразительно, как много вещей может принадлежать человеку, и с какой лёгкостью он может расстаться с... обрывками полиэтилена... ... пищевыми очистками... и... хм, никогда такого не видел... кажется, это надевается на голову.

Идеально.

Пристроив на голове первый лично мой предмет гардероба, я сошёл с дороги и направился в сторону светящегося в отдалении городка. Возможно, это было горняцкое поселение или жилища фермеров... ну, тех, что выращивают овощи... зерно... а не новых солдат. Такие, я слышал, тоже бывают.

Но это был не тот случай.

Я попал в отстойник общества. Помойку, в которой гнили выжившие каким-то чудом солдаты-калеки, хитроумные дельцы, полезные энитам, бывшие "куклы", бракованная "мебель" — человеческий хлам.

Зачем я туда попёрся? Да, я не самый смелый человек на земле, да и не самый сильный, но это место совершенно не пугало меня. Скорее даже притягивало: оно сияло, как звёздное небо. А я звёздное небо обожал.

Это заняло какое-то время. Природа, ранее спрятанная от меня за бетоном стен, теперь требовала моего внимания, представая во всей красе. Я словно откопал сундук с сокровищами и, трепеща от нетерпения, поднял крышку. А там...

Горы гнилого мусора, заросшие дороги, полуразрушенные дома, выбитые окна, неистребимые крысиные стаи, запах гари, влажная темнота, пыльные стены, пыльные дороги, пыльные деревья и одуванчики, одуванчики, одуванчики.

Я был покорён. Я вошёл в город, трепеща от мысли, что стал частью чего-то настолько грандиозного. Я шёл по улице — в узком коридоре между домами . Это было словно окаменевшее эхо прошлого, которое заселило будущее: отчаянные головорезы и последние трусы, герои и дезертиры, доживающие свой век старики и совсем юные куклы, бандиты и шлюхи. Ясное дело, чего не хватало этому коктейлю.

Меня.

И город распахнул мне свои объятья.

— Это ещё что за...

— Не помню, чтобы его здесь раньше видел.

— Надо бы боссу сказать.

— На рожу его посмотри. Похоже, босс уже обо всём знает, хех.

— А что если он заразный? Лучше от него подальше держаться.

— Чудик какой-то. Наверняка, из этих.

Из этих?!

Я замер.

Они догадались, что я беглец из приюта?

Но стоило мне обернуться, люди отвели взгляды, свернули в закоулки, перешли на другую сторону улицы, зашторили окна.

Здесь есть такие же, как я?

Воодушевлённый, я ускорил шаг. Я должен был найти собратьев. Если они обрели здесь новый дом, то и для меня место найдётся.

— Глянь... — доносилось ропотом со всех сторон.

— Что, ещё один?

— Что он на себя напялил?

— Любит Мэд всякую шелупонь коллекционировать. Объедки с господского стола и обязательно с завихрением.

— Да не, Мэда больше такие не интересуют. Мне говорили, у него появилось кое-что особенное... ну, знаешь...

— Ага, я видел. Даже прыщ у меня на заднице поособеннее будет.

— Да врёшь ты, кастрат чертов. Видел он...

— Как бог свят.

Я влюбился в их язык без памяти.

Обмениваясь любопытными взглядами с прохожими, я петлял в лабиринте улиц не один час, пока меня не окликнула престранная парочка.

— Эй, пойди-ка сюда, детка.

Мне захотелось подойти уже просто затем, чтобы внимательнее их рассмотреть. Я никогда не видел, чтобы люди так одевались — эластичная ткань обтягивала их тела, как вторая кожа, а от обилия украшений рябило в глазах. Опираясь на забрызганную черт те чем стену, они оглядывали меня так же внимательно.

Мне показалось, что эти двое не многим старше меня. Один блондин, другой нет. Один разговорчивый, другой... ну, вы поняли.

— Ты ведь новенький? Я тебя здесь раньше не видел. Да и люди Мэда, кажется, такого чудака видят впервые

— Мэда? — повторил я медленно. У меня кружилась голова от кровопотери и мысли, что я тоже могу здесь обрести имя.

— Ты с ним непременно познакомишься, если решишь остаться.

Я едва не умер от счастья.

— Только учти, таких, как ты здесь не любят даже свои.

— Таких, как я? — Я не мог поверить своим ушам. — Свои?

Парни переглянулись.

— Здесь таких полным-полно, понимаешь? Работы на всех не хватает, а платить нужно исправно. Половина местных — импотенты или кастраты, как ты понимаешь, на них много не заработаешь.

— Ясно. — На самом деле, я ничего не понял.

— Своих клиентов тебе никто не отдаст, а будешь крутиться на чужой территории, то и убить могут. Тут с этим просто. Даже нам приходилось разбираться таким образом с некоторыми... не самим, конечно... — И он как-то по-особенному посмотрел мне за спину. — Удовольствие не из дешевых, но зато законно и без рисков.

— А.

— Не знаю, откуда ты такой взялся, но должен понимать, как это работает. Здесь по большей части всем наплевать насколько ты породистый, кем был и чьей благосклонностью пользовался. Может, ты видел консула или даже брал у него в рот...

— Я видел генерала.

— Неужели, — скривился парень. — Я к тому, что лучше тебе помалкивать о таких вещах. Кем бы ты ни был в прошлом, теперь ты просто мусор — и не только для генерала, который тебя вытурил...

— Я сам сбежал.

Их физиономии вытянулись, и я понял, что вот об этом-то мне стоило молчать в первую очередь.

— Ха, повтори-ка. Сам сбежал? И чего ради?

— Тут...м-м-м... красиво... очень.

Они снова переглянулись.

— Да ты, как я погляжу, совсем с головой не дружишь. Красиво? Ты издеваешься? — Он сделал шаг вперёд, и я повторил движение в обратном направлении.

В чём у меня был опыт, так это в уклонении от драк. А всё к драке и шло. Его дружок взял левее. Я уже был знаком с этой тактикой: один заходит за спину и держит, другой — бьёт.

— Просто признайся, что тебя, психа долбаного, вышвырнули. Ведь никто не любит идиотов и выскочек, что говорить об иерархах. Они тебя манерам не научили, зато мы научим. Сразу же обратно захочешь. — Не знаю, кто там из нас был большим психом, но парень вытащил нож-бабочку, отработанным движением кисти обнажая лезвие. — Можешь начинать молить о пощаде. Или тебя и этому придется учить? О, у нас у всех тут большой опыт в подобном, потому что в отличие от тебя нам сюда совсем не хотелось.

Я не купился на это. Да, я был несуразен, раздражающе наивен и мне много чего не хватало, но не лезвия под рёбрами.

— О, не бойся, я не стану тебя убивать, — великодушно заявил парень, когда я попятился. — Тут такое не любят тебе на счастье. Тут каждый должен знать своё место — и шлюхи, и убийцы. А твоё место я тебе сейчас как раз и покажу.

Мой взгляд заметался в поисках спасения, и не найдя ничего похожего остановился на большой двери над низким крыльцом. Это был типичный для этой местности дом, за исключением того, что все стекла в нём были целыми.

Я подумал, что если бы у меня был дом, он выглядел бы точно так же. Поэтому, посмотрев за спины противникам, я вскричал:

— Нет, пожалуйста, не трогай их! Они ни в чём не виноваты! Мы просто разговариваем!

Да, нелёгкая приютская жизнь вынудила меня стать первостепенным лгуном. И бегуном.

Когда двое голов как по команде отвернулись от меня, я припустился, что есть духу к крыльцу. Не ахти какая дистанция, но я основательно запыхался.

Ну и кто из нас теперь приду...

— Эй-эй, придурок, не лезь туда. Совсем с головой не дружишь? — Я оглянулся через плечо. Они смотрели на меня так, словно я был ребёнком, который залез на минное поле. Но прежде выхлебал бутылку спирта для лучшей координации, облился бензином и натянул на себя бронежилет из динамита. — Ты что это выдумал?

Они больше не пытались подойти, а даже как будто бы увеличили дистанцию, словно открой я эту дверь, и их откинет взрывной волной.

Любопытно.

Я поднял ладонь к дверной ручке и, когда они сделали шаг назад, почувствовал себя всемогущим. Хотя должен был сделать противоположный вывод.

Похоже, пора уносить ноги, пока ещё не поздно.

Но куда? Места более безопасного, чем это крыльцо, я ещё не видел. Выйди я за границы придомовой территории, меня бы тут же зарезали.

— Дай-ка я тебе кое-что объясню, — заговорил тише и мягче блондин, убирая нож. — Есть люди, к которым здесь нельзя приближаться. И уж тем более посягать на их собственность. Это тебе не шутки. Усёк?

Очевидно, со стороны моя попытка спастись выглядела так, будто я, наполнив карманы камнями, сиганул в море, чтобы укрыться от дождя.

— Спасибо за заботу.

— Заботу, а? Ты ведь не в курсе, с чем играешь, правда? Это место немного отличается от той песочницы, в которой ты играл до сих пор, знаешь ли. Тронешь эту ручку и развяжешь гребаную войну.

Война? Звучит как отличное приключение. Все мальчишки в приюте мечтали о ней. Похоже, у меня все-таки появился шанс стать героем.

— Это довольно гостеприимный город и каждый, кто здесь оказался, попадает под протекцию босса. Ты в том числе. — Я сам догадался, что за эту протекцию придется платить. — Он уже несёт за тебя и твои поступки ответственность. Увидь он тебя раньше, скорее всего прибил бы, чтобы избежать лишних проблем.

— Таких, как эти? — Я занёс руку, чтобы постучать в дверь.

— Не советую этого делать. Это тебе не игрушки.

Да? А пока довольно весело.

Но все же я выдохнул и повернулся к ним лицом, ожидая продолжения. Мне хотелось узнать историю этого города. А в частности, почему этот дом к этому городу не относится. Его словно не существовало вообще, люди обходили его стороной и старались не замечать — дыра в пространстве.

— Спускайся сюда. Там тебе никто не поможет в случае чего.

— Это вроде если на меня нападут два урода с ножами?

— Мы у тебя только деньги заберём и побреем немножко. Считай это обрядом посвящения. Все мы через такое проходили.

— Что-то мне здесь пока больше нравится.

Потеряв терпение, блондин решительно двинулся в мою сторону. Он собирался стащить меня с только что обретенного пьедестала, сопроводить в более подходящее место и уже там объяснить, почему нельзя быть таким идиотом. Но он остановился уже на третьем шаге.

Лицо его вытянулось. Подняв руки, он отступил назад.

— Слушай, мы ни при чём... Мы только разговаривали...

Я рассмеялся.

Неужели он решил, что я поведусь на свою же уловку?

Ну и кто в итоге из нас приду...

— Тихо, придурок.

Я умолк, как если бы обращались ко мне. И остолбенел, когда почувствовал легкое прикосновение к щеке.

Я скосил глаза и сглотнул. Я уже видел такое оружие, но только в руках у Зорких. А тот, кто стоял за моей спиной, само собой, им не был.

ГЛАВА 4

Несмотря на то, что оружие было ближе всего ко мне, смотрело оно на парочку. От этого, конечно, мне легче не стало.

— А вы всё никак не сдадитесь, грёбаные гомики. — Меня окутало запахом перегара, отлично знакомым мне, потому что многие надзиратели частенько закладывали за воротник. Мужик за моей спиной был пьян, хоть выжимай, но руки его не дрожали.

— Это не то, что ты...

— Смотрю, Мэд совсем раскис. Даже со своими шлюхами не может справиться.

— Мы стояли на углу. — Парочка робко указала на то место, где я их повстречал.

— Так какого хера вы теперь тут делаете?

Блондин посмотрел на меня, потом поднял взгляд на хозяина дома и очаровательно улыбнулся.

— Прости, Многорукий, я всего лишь объяснял новенькому, что к тебе подкатывать запрещено. Но он так упёрся. Кажется, он прислуживал кому-то из иерархов — жутко самоуверенный. Сказал, что и не таких объезжал. Его слова, не мои.

Я нахмурился. Из всего, что он сказал, я точно понял лишь одно — он лгал.

— А что, похоже на правду. Как я слышал, эниты любят чокнутых. — Рука с оружием опустилась мне на плечо. — Ты ему не поверил?

— Я? Я не... — Парень смутился. Похоже, он надеялся на другую реакцию.

— Хотя, куда ему до тебя, да?

— Почему же... я не настолько...

— Насколько я себе представляю? — Тот, кто стоял у меня за спиной, присвистнул. — Меня только вот что интересует: если я его трахну, это будет в большей степени твоим личным поражением или победой всей вашей братии?

-Ч-чего?

— Видишь ли, я тоже люблю чокнутых. И смотри-ка, он уже весь в крови. То, что надо, не придётся время тратить. — Он наклонился к моему уху и зашептал так тихо, что его мог слышать только я. — Зря ты не послушал своих подружек, теперь правила поведения тебе буду объяснять я. То есть делать за Мэда его работу. Я ему обязательно напомню об этом при случае, и тебе достанется еще и от него.

Поразительно, как я смог за несколько минут нажить себе врагов и насолить местному боссу, при том, что ничего о нём кроме имени не знаю.

— Ну а теперь прощайтесь. — Он обхватил мою руку и помахал ей парню. — Не уверен, что в ближайшее время или вообще когда-нибудь вы снова встретитесь.

Наверное, никогда прежде тот блондин с ножом не уходил отсюда настолько удовлетворённым.

* * *

Погодите-ка, где-то я уже это видел.

Я прижимаюсь спиной к холодной стене, а она отталкивает меня навстречу чужим пальцам. Отличия? Не было ослепительно яркого света, наоборот — я тонул, захлёбывался в темноте, словно оказался на дне океана. Рука моего нового убийцы была сухой и жесткой: в отличие от Задиры он знал, как делать то, что собрался сделать, потому что он уже проворачивал подобное.

Не знаю, каким чудом я сохранял сознание.

— Надеюсь, ты не решил, что я, правда, стану долбиться с каким-то приблудным уродом? Не считай меня лицемером, я прекрасно понимаю, что моя работа такая же грязная, как и ваша. Вот только ты выглядишь дешево, а у меня очень высокие запросы. Как минимум одна из причин убить тебя прямо сейчас — ты будешь бесполезен не только мне. И... ты часом не заразный? — Я захрипел в ответ, и он разжал руку, давай мне осесть на пол. Я закашлялся, хватая ртом воздух. Я не слышал шаги — он ходил, только слегла колебля воздух, бесшумно, раздумывая о том... — Что за грёбаный мусор я опять подобрал, а?

Я зашевелил губами, пытаясь ответить.

— Это был риторический вопрос. Тот пидор сказал, что ты был "куклой" одного из генералов. Какого именно?

— Я не... я не был куклой.

— Что? Громче!

— Я сбежал из приюта. Всю жизнь пробыл там, никогда не покидал его стен. Я генерала-то видел лишь раз.

— А? Сбежал из приюта? — Кажется, он оказался очень близко. — Да ты ещё больший псих, чем кажешься на первый взгляд. И что ты себе на голову напялил? — Он стянул с меня ту прозрачную, изысканную шапку, которую я нашёл на обочине. — Это чулок, дебил.

Как будто это что-то мне объяснило

— Их надевают на ноги.

— О.

— И как эти придурки могли принять тебя за одного из них с этой херней на голове? — пробормотал он, уходя, кажется, в соседнюю комнату. — Это как если бы я использовал импульсную пушку, как подзорную трубу, и все тут же решили, что я элиминатор.

Его отсутствие словно освободило меня окончательно, и я вдохнул полной грудью. Мне понравилось, как тут пахло. Так вот что значит, иметь свой собственный дом. Он может пахнуть, как ты захочешь. И ты сможешь передвигаться по нему в кромешной темноте, потому что сам его создал и знаешь досконально все его углы и пороги.

— Ты элиминатор? — прошептал я, зная, что он меня не услышит. Да, мои познания этого мира были весьма скудны, но некоторые вещи знал даже я. Потому что если тебе не удалось стать солдатом, ты можешь послужить иерархам в качестве элиминатора. Чистильщика. С незапамятных времен отнимать чужие жизни — легально, а убийца — вполне себе профессия.

— А ты видел одного из генералов. — Я едва не вскрикнул, когда понял, что он незаметно подобрался ко мне. Опять. — Кого именно?

— Не знаю, — отозвался я, всматриваясь в темноту. Он оказался ближе, чем я думал. Передо мной чиркнула зажигалка, и я дёрнулся назад, ударившись затылком об стену. Пока он раскуривал самодельную сигарету, я пытался разглядеть его лицо. У него были светлые глаза и широкий зрачок. Светлые ресницы и брови. И волосы, наверное, тоже светлые.

Это было потрясающе. Вроде как быть элитой, но не носить белый цвет, потому что природа уже тебя отметила.

— В ваш тухлый приют снизошел иерарх, а ты даже не удосужился узнать, как его зовут?

— Нам нельзя смотреть на них, подходить и обращаться. Даже старшим.

— Тц, от тебя никакой пользы, — пробормотал он, и я постарался исправиться:

— Бэлар. Это был Бэлар, точно.

Он долго молчал, удивлённый моими словами или... жаль, что я не мог видеть его реакцию.

— Ты словно только что из яйца вылупился. Заявляешь, что видел иерарха, который пропал без вести чёрт знает сколько лет назад. Он сбежал с церемонии возведения в должность, и его родной отец больше не видел. Может, его уже и на этой планете нет. А может, он уже подох. Даже недотепа вроде тебя должен это знать.

Я это обожал, как и любой приютский мальчишка — таинственнейшие истории про вещи, о которых говорить нельзя.

— Он не мог умереть. Он же генерал. А значит самый сильный и смелый.

Многорукий фыркнул.

-Тогда почему же он сбежал как последний трус?

— Может...

— Ну?

— Может, он решил освободиться.

— Прям как ты, да? Да у вас оказывается много общего.

Он откровенно надо мной насмехался. И имел на это полное право, как сильнейший, старший, умнейший... бог знает, в чем он меня еще превосходил. Кроме того? Я находился у него дома.

— Но если серьёзно, с чего ты взял...

— Там был Рэймс, — предвосхищая его вопрос, ответил я.

— О! — воскликнул Многорукий. Огонек его сигареты гипнотизировал меня. — Тогда конечно. Рэймс же ни за кем не следует кроме своего хозяина. Так ты думаешь? Неразлучный дуэт — выскочка-кукла и энит-психопат. Они же просто настоящее исключение из всех возможных правил. Эта паршивенькая история вдохновляет таких отщепенцев как ты, не правда ли?

Сначала я решил, что расспрашивая меня, он выполняет часть своей работы: выпытывает новости с "поверхности". Теперь же я думал, что ему просто скучно. Поэтому не побоялся ляпнуть:

— Для всех, кто жил в приюте, это было не просто историей.

— Наверное, именно для этого Бэлар приблизил к себе не лучшего из энитов, а самого последнего неудачника? Чтобы дать вам надежду.

— Нет, я думаю, он сделал это на зло...

— Ха? Кому?

— Своему отцу... Консулу... системе. Не знаю.

— Я слышал, эниты умеют читать мысли людей. А ты, похоже, первый человек, научившийся читать мысли энитов. Да еще и на расстоянии. Мне охренительно повезло с тобой встретиться.

— Нет, я просто...

— Думаешь, что понимаешь его?

— Нет, но...

— А, проваливай отсюда, — протянул Многорукий утомленно. — Я бы дал тебе совет держать такие вот выводы при себе и вообще рот пореже открывать, но не стану. Вряд ли ты доживёшь до завтрашнего утра, учитывая то, что ты нарушил правила Мэда, зайдя сюда. Он сам тебя и прикончит. Если до тебя раньше не доберутся те красотки в латексе.

Он выпрямился, затушив окурок, и я опять оказался в темноте. Я не знал, ушел он или еще стоит неподалеку, но все же воскликнул:

— Подожди! — Мне не ответили, но я рискнул задать вопрос: — Ты правда... элиминатор?

— Ага.

— Ты можешь убить... любого?

— Кроме энитов — да.

Ну да, одним человеком меньше — одним больше, какая им разница, когда у них настроено бесперебойное производство.

Набрав воздуха в грудь, я выпалил:

— Даже Рэймса?

* * *

— Эй-эй, сбавь обороты. — Теперь он считал меня не просто придурком, а законченным идиотом. Но я, определенно, вернул его интерес. — Я думал, вы все, приютские неудачники, считаете его своим богом.

Я осмелел.

— То, что Рэймс стал ликтором иерарха, не его заслуга, а выбор самого Бэлара. Он мог взять кого угодно, любой был бы ему настолько же предан. В Рэймсе нет ничего особенного!

— Ты это с первого взгляда понял, да? — Он цокнул языком, словно восхищался очередной моей способностью. — Готов поспорить, тебя ежедневно колотили в этом твоем приюте.

Ладно... похоже, не я единственный умел здесь "читать мысли".

— В нём нет ничего особенного... — повторил я. — Когда-то он сам был ничуть не лучше меня.

— Ты ему до смерти завидуешь? — гадал элиминатор, — или же это что-то более личное?

И тут я как на духу выложил ему то, о чем никому раньше не рассказывал.

Мой голос звучал хрипло и глухо, всё внутри сжималось от боли. Словно память была орлом, терзающим уже затянувшуюся рану Прометея (о котором я тоже теперь знаю). Я сам только тогда по-настоящему понял, насколько сильно пренебрежение человека, которого я видел всего несколько минут, задело меня. Нет, не пренебрежение... Убийство. Своим безразличием он приговорил меня к мучительной смерти. Сначала дал надежду, а потом столь же легко забрал ее. Протянул руку, а когда я поверил в своё спасение, столкнул в пропасть.

— Я ни во что не верил и ни от кого не ждал помощи. Зря он вмешался... Я знаю, что он сделал это специально. Он просто хотел показать своему хозяину, что стал подобен им во всём. Научился так же легко миловать и карать. Та же безжалостность, тот же расчёт... — Я не задумывался над тем, насколько жалко выгляжу, почему-то рассчитывая на темноту. Хотя она наоборот превращала мою исповедь в подобие ночной истерики. — Это был урок, и я наконец его усвоил. Я понял... мне нужно стать таким же безжалостным и коварным.

Многорукий присвистнул, как если бы говорил "лучшей причины убить кого-то я просто не встречал".

— Как ты и сказал, он уподобился энитам, а их трогать нельзя.

— Он обычный человек... — повторил я, посмотрев туда, где, как мне казалось, стоял Многорукий. — Но, конечно, ты с ним не справишься.

Не знаю, на что я надеялся.

Это было как второй раз за день выпрыгнуть из машины. И по закону логики на этот раз всё должно было закончиться моей смертью.

Но Многорукий начал смеяться.

Сначала тихо, словно пытаясь сдерживаться, а потом уже откровенно, в голос. И пройдёт не один год, прежде чем я пойму, что именно его так развеселило. И когда я вспомню этот момент, буду долго недоумевать, как он мог после этого общаться с таким кретином.

— Приятель, нельзя убивать людей просто за то, что ты им не понравился.

— А за что можно?

— За деньги.

— Я заплачу. — Я всё ещё не был уверен, но похоже... он... вот-вот... должен был согласиться. Этот мужик был безумнее всех, кого я встречал. Безумнее меня. Его не сдерживали ни моральные, ни социальные барьеры, не пугала разница в положении и силе. — Я все сделаю.

— Неужели? Из тебя вышла бы отличная "кукла". Такой угодливый... Рэймс, определённо, просчитался.

Очевидно, он глумился надо мной, и по логике вещей я должен был желать ему смерти даже больше, чем Рэймсу. Но в отличие от него, Многорукий не повернулся ко мне спиной. Он смотрел на меня. Он со мной разговаривал.

— Ну а сейчас подумай серьёзно, зачем тебе это нужно? Не с точки зрения морали. Чисто практически. Твоя жизнь станет лучше, если Рэймс умрет? Нет, она вообще не изменится. Ты будешь удовлетворен? Вряд ли. Ведь при всём при том, что ты пытаешься обставить всё как месть, ненависти ты к нему не испытываешь. Ты просто сопляк, который хочет самоутвердиться и не знает, как это сделать.

— Я хочу, чтобы хоть один раз... он завидовал мне.

— Мёртвому ему это будет сложновато сделать.

— Ты, правда, можешь убить его? — спросил я, замирая.

Многорукий протяжно вздохнул.

— Только одно условие. — Я не поверил своим ушам. — Я сам решу, когда это случится.

И тут я потерял сознание от счастья.

ГЛАВА 5

Конечно, кроме счастья своё дело сделали кровопотеря и обезвоживание. Поэтому, когда я очнулся, от вчерашней эйфории не осталось ни следа: у меня раскалывалась голова, ломило все тело, а плечо болело так, словно его набили колотым стеклом, пока я спал. Воспоминания работали на усиление эффекта: в общей сумме меня вчера назвали придурком раз двести. И обидно совсем не это, а то, что я оправдывал это прозвище.

Каким бы прекрасным ни бы этот мир, я не умел в нём жить, поэтому он постепенно превращался из рая в смертельную ловушку. Которая должна была захлопнуться вчера, если бы не...

Я приоткрыл глаза осторожно, словно не терял сознание, а зажмурился на мгновение, приготовившись к удару. Тишина. Знакомый запах, незнакомый свет... А я-то думал, тут темно независимо от времени суток.

Я вздохнул свободно, хотя не имел на это права. Не знаю, с чего я взял, что раз пережил одну ночь здесь, то и остальные переживу. Будто пообещав убить Рэймса, Многорукий тем самым поклялся не трогать меня. Одно другому не мешает, да?

И... неужели это серьезно произошло со мной? Я сбежал? Рэймс умрет?

— Да, я собираюсь заняться им сегодня, — раздался голос, на который я обернулся так резко, что едва не свернул себе шею.

Я был в комнате не один. С длинной софы, на которой я лежал, открывался отличный обзор, и я, наконец, смог увидеть Многорукого со стороны. Он сидел на полу ко мне спиной, и то, что я принял за узор на одежде, на самом деле было рисунком на его коже.

Я такое встречал впервые. Татуировку, саму по себе. Да ещё такую кошмарную. С мужской спины на меня смотрело свирепое многорукое существо с высунутым языком.

Мои глаза расширились. Я представил, что будет, когда сам Многорукий повернётся ко мне. Если учесть, что у него на коленях лежал непомерно длинный изогнутый нож? Это закончится как минимум очередным обмороком.

А пока Многорукий смотрел вниз, на карту, которая лишь намекала на то, в каком огромном месте я оказался. Раньше мой мир имел четкие границы и был до безобразия однотипен и мал. Даже эта комната вмещала в себя больше историй, воспоминаний, вещей, чем весь приют и моя жизнь, в нём проведённая.

— Я помню про уговор. — Его голос звучал тихо, но я опять вздрогнул. Что он там говорил про чтение мыслей? — По этому поводу я подготовил кое-что особенное.

С этими словами он взял нож, разглядывая его так, словно приготовился признаться ему в любви. И, возможно, это не было лишено смысла, потому что он поднёс его к самому лицу. Чтобы разглядеть в зеркальной поверхности лезвия меня — пялящегося на него. Наши взгляды встретились.

— Хочешь знать, что именно?

— Э-э-э... — протянул я нерешительно, оглядываясь, словно доказывая, что кроме как ко мне, он никому этот вопрос не мог адресовать. — Да?

— Я выберу момент и нападу внезапно, когда он совсем не ожидает, — проговорил он, поднимаясь на ноги и поворачиваясь ко мне.

Высокий, жилистый но не настолько, насколько я представил вчера. Его голос был очень взрослым, поэтому я решил, что Многорукий старше Рэймса. А значит, по определению, сильнее. Я был наивен до идиотизма. Многорукий был молод настолько, что не мог, просто не мог быть профессиональным убийцей.

Не мог одолеть сильнейшего человека на планете.

Я почувствовал себя дважды преданным. Но это вообще ничего не значило, когда он приблизился.

— Распорю его живот, не задев внутренностей. Одним движением, вот так. — Прежде чем я успел шевельнуться, он взмахнул рукой. — Ни одно другое оружие не дает такого чистого и красивого результата.

И, готов спорить, не одно не требует такого профессионализма: я до сих пор не мог поверить в то, что лезвие не задело меня. Я явственно чувствовал холод и боль... но крови не было.

Ладно... надеюсь, Рэймс такими фокусами не владеет. Тогда у этого мужика есть шанс.

— Может, возьмёшь ещё пульсар? — предложил я. — Про запас?

— Думаешь, стоит?

— Если ты решил выступить против сильнейшего человека эпохи... да, думаю, лишнее оружие не помешает.

— Спасибо за дельный совет, мэтр. — Он опустил взгляд ниже. — Прикройся уже, черт возьми.

— Что? — Я сел, и одежда сползла с моих плеч, разрезанная от горловины до пупка.

Многорукий, поправив наушник, бросил:

— Нет, я не тебе. Так я и сказал. Не твоё дело, ага. — Он отошёл от софы к окну, выглядывая наружу. Каким-то образом, занятый разговором, он услышал это раньше меня... Совершенно незнакомый мне звук. Лай. — Ух ты, тут намечается что-то интересное. Ищейки... Да нет, тут что-то забыл отряд Зорких. — Многорукий помолчал. — Вряд ли, я слишком законопослушный для них.

И он посмотрел на меня, словно я мог оказаться тем самым злостным преступником, по чью душу они пришли.

В дверь заколотили, и почему-то я подумал, что гости в этом доме — редкое явление. Многорукий не торопился, над чем-то раздумывая. Например, злиться ему на то, что я привел на его порог Зорких (хотя я по-прежнему верил в свою непричастность), или считать это удачей (он мог выдать им меня, как и подобает их коллеге — чистильщику).

Стражи порядка продолжали настойчиво ломиться. Собаки рычали и истошно лаяли, и через минуту у Многорукого закончилось терпение.

— Прикройся, я сказал, — бросил он, проходя мимо.

— Погоди! — Я вскочил с софы, глядя в глаза чудовищу у него на спине. — Я не вернусь в приют! И на ферму не поеду! Слышишь?

Элиминатор пошел к лестнице, которая вела вниз. На первый уровень как оказалось довольно просторного дома.

— Заткнись и не высовывайся.

— Я хочу остаться здесь! Хочу стать, как ты! Пожалуйста, дай мне шанс! — Под конец мой крик сорвался на шепот. Я подумал, что совершаю ту же самую ошибку. — Я сделаю всё... правда, всё, чтобы стать... хоть кем-то...

— Рэймс, действительно, прогадал. Слышал бы он тебя сейчас.

Многорукий уже был внизу, направляясь к двери с тем самым ножом наперевес. И у меня создалось впечатление, что одной испорченной одёжкой Зоркие не отделаются.

Попятившись назад, я наткнулся на софу и упал на неё. Я зажал уши ладонями, приготовившись к крикам... Но прошла пара минут, а всё было так же тихо. Подозрительно тихо.

— ...обожаю собак. Умные животные, преданные. Обидно, что всех дворняг перебили. У меня была когда-то дворняжка, полудикий пёс. Я его научил многому... всяким командам там... Все мои знакомые им восхищались. Говорили, он точь-в-точь как человек только с хвостом и лапами. И радовался мне всегда, как полоумный. Смотрел я на него и думал... Почему я не пёс?

— Обалденная история, — раздалось в ответ. — Может, еще какую расскажешь? Больно складно у тебя получается сочинять.

— А у вас есть на это время? Вы, похоже, спешите, парни.

— Да, к тебе и спешили.

— Уверены?

Собаки больше не лаяли, только слегка поскуливали. Будто от страха.

— Сейчас проверим. Отойди-ка в сторонку.

— Извини, но я не собака и не твой солдат, чтобы выполнять твои команды. Я ничуть не ниже тебя по положению. И это мой дом.

— Ничуть не ниже, да? — заговорил Зоркий, очевидно, оскорбленный таким сравнением. Пусть чистильщики и Зоркие служили одной цели — правосудию, у каждого из них были свои методы. К тому же все знали, что элиминаторы не гнушаются брать работу со стороны. И у них не было кодекса и дисциплины — святых понятий Зорких. — Тогда, может, ты пригласишь меня в свой дом? Из, так сказать, профессиональной солидарности?

Я весь обмер, потому что Многорукий после недолгого раздумья бросил:

— Заходи. Но только ты.

— Командир... — окликнул его кто-то, но командир кинул:

— Ждите здесь. Я скоро.

Дверь закрылась, и я съежился. Господи, только не снова. Неужели это опять происходит со мной?

— Сколько тебе, парень?

Я слышал чужие шаги.

— Не знаю точно... Двадцать? — ответил Многорукий.

— Значит, обучаться вместе мы не могли... А я тебя точно где-то видел.

— Может и пересекались где. Нам часто приходится прибирать за Зоркими.

— Ага, по тебе прям видно, какой ты хороший уборщик. Что за хрень у тебя в руке? Решил мне бутербродов сделать?

— Обычно я его использую, чтобы отрезать яйца всяким трепачам. Но если ты не брезгливый...

— Спасибо, я не настолько голоден, чтобы просить тебя идти на такие жертвы ради гостеприимства.

— Можешь даже не мечтать. Я кому попало свои причиндалы в рот не сую.

Да что с этим парнем? Зачем он его провоцирует?!

— Да я знаю, что ты нашел, куда их засунуть.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что вчера при перевозке был утерян ценный груз, и всё указывает на то, что ты припрятал его у себя. Конечно же, для пущей сохранности, в качестве одолжения лично для меня. Я же правильно понимаю?

— Ценный груз? Насколько ценный? Если вдруг мне подвернётся под руку что-то похожее, я хочу знать, на что могу рассчитывать.

Меня замутило. Он собрался торговаться?

— Ха-ха, как это похоже на вас, элиминаторов. Продажные шкуры. Но так уж получилось, что это уникальный экземпляр.

— Какая жалость, что вы его — такого уникального — потеряли, правда? А теперь просите помощи у элиминатора. Как это похоже на вас, Зорких.

— Я не прошу помощи. Я требую, чтобы ты вернул нам то, что тебе не принадлежит.

— А кому принадлежит?

— Значит, ты признаешься, что держишь его у себя?

— Я даже понятия не имею, о чём ты. Может, у этого груза есть особые приметы?

— Я бы сказал их предостаточно

— Да? И какие же?

— Скажу так: ты бы сразу понял, что это он.

Многорукий присвистнул.

— Вчера мне ничего подобного на глаза не попадалось. Лучше загляните к Мэду... я слышал, у него как раз появилось что-то интересное. Наверняка, именно то, что вы ищите.

— Поразительно, он сказал мне то же самое про тебя... И знаешь что?.. — Его шаги приближались. Он уже стоял у подножья лестницы. — Я уверен, что слышал голоса сверху.

— Это говорящий попугай.

— Чего-чего?

— Птица такая.

— Любишь диковинных домашних зверушек, да?

— Обожаю.

— Может, и мне покажешь?

— Почему нет? Поднимайся.

Казалось, командир был удивлен ответом, ожидая услышать сбивчивый поток из "нет-что-ты-там-не-на-что-смотреть". Что самое интересное? Я ожидал того же самого.

Шаги зазвучали на ступенях. Я отползал назад, пока не свалился с софы.

Ауч!

Всё вокруг на пару секунд окрасилось в красный, но я нашел в себе силы заползти за софу и забиться в угол. Самое безопасно и недоступное место на свете. Теперь я спасен. Ага.

Я слышал, как они поднялись наверх. Командир на минуту замер: осмотрелся и направился в мою сторону. Безошибочно. Словно уже много раз имел дело с проблемным "грузом" и знал, где надо искать. Либо мои зубы стучали слишком громко.

— Сукин ты...

Он уже стоял надо мной, и по мере того как я поднимал голову, в поле моего зрения появлялись его сапоги... серый комбинзон... мужское лицо было идеально симметричным — фирменный знак всех лабораторных моделей. Так уж получилось, что Зоркими могли стать исключительно люди, выращенные в репродуктивных центрах. Люди из пробирки.

— Ну как тебе мой питомец? — поинтересовался Многорукий, стоя позади.

— Да ты... грязное животное. Что ты с ним сделал?

— Хочешь сказать, это и есть ваш ценный груз?

— Ха?! — воскликнул я.

А то ты раньше этого не понял.

— Поднимайся, — приказал мне командир, после чего повернулся к элиминатору. — Не думай, что эти игры сойдут тебе с рук. У меня есть связи, и я сделаю всё, чтобы у тебя, мудила, отобрали лицензию.

— А-а, делай после этого добро людям, — протянул Многорукий, смотря на меня. — Видишь, из-за тебя у меня проблемы. Что мне теперь делать?

Я скосил взгляд на его нож.

Как будто ты не знаешь.

— Давай, идём со мной. — Командир протянул ко мне руку. — Я отведу тебя в твой новый дом. Тебя там уже все заждались.

На ум мне тут же пришло все то, что я слышал о ферме, воображение проиллюстрировало мое скорое будущее... которое продлиться в лучшем случае лет пять.

Я прижал колени к груди и обхватил их руками.

— Не заставляй меня ждать. — Командир начал терять терпение, а я просто не мог себя заставить добровольно сделать это — смириться с такой жизнью (смертью). — Не бойся. Никто тебя больше не тронет. И уж тем более этот...

— Спаси меня, — прошептал я в колени.

— Я и собираюсь, — ответил Зоркий, не понимая, что я обращался не к нему.

— И как же ты предлагаешь мне это сделать? Передо мной служитель закона, а внизу ждут еще десять таких же.

— Ты сказал, что убьёшь Рэймса. Он сильнее их всех вместе взятых, а значит, ты не должен задавать таких вопросов!

— Ты предлагаешь мне убить командира отряда Зорких? — Многорукий прикрыл рот рукой, словно шокированный тем, что я вообще мог до такого додуматься. — Прости, не могу. Убей я кого-то из них, на меня объявят охоту и уже совершенно точно лишат лицензии. Ради призрачного вознаграждения за убийство — на минуточку — чёрного иерарха я не стану влезать в это.

— Так ладно, пора с этим кончать, — утомлённо вздохнул командир, дёргая меня за руку. И тут я выпустил всю свою ярость, чего не делал никогда: я дергался, пинался, извивался и шипел... но мужчина этого даже не заметил, хватая меня в охапку.

— Приблизительно так же с тобой обошелся Рэймс? — крикнул нам вслед Многорукий. Я извернулся, чтобы направить на него взгляд полный отчаянья и ненависти. — Когда ты уже поверил в своё спасение, он дал понять, что и не думал тебя спасать. Он просто ничего не сделал, когда ты умолял его о помощи, да?

— Ублюдок! — взревел я, не узнавая свой голос. Это было еще более подло, чем просто предательство! Я никому кроме него об этом не рассказывал... я решил, что он понял меня...

— Хм... что-то новенькое. — Он посмотрел на меня так, словно я был тем самым попугаем, выучившим новое слово.

— Я не умру! Я выберусь оттуда и найду тебя!

— Ого.

Не обращая на нас внимания, Зоркий нёс меня вниз по лестнице. Он просто был рад, что выполнил задание, поэтому не мешал нам проститься, как положено.

— Я поверил тебе! Я тебе поверил! А ты... ты ещё пожалеешь об этом!

— Глянь, командир, он пропустил только вечернюю и утреннюю дозы, а уже похож на буйно помешанного. Уверен, что справишься с ним?

— Я не прощу вам этого! Ни Рэймсу! Ни тебе! Ни Задире!

— Задире? Про него ты ничего не рассказывал. Кто такой Задира? — Он пошел за нами следом. — Заводила кодлы, которая тебя регулярно поколачивала? Так почему ты хочешь убить именно Рэймса, а не его? Любого из тех, кто превратил твою жизнь в ад? Почему ты выбрал того, кто просто не захотел тебя оттуда забрать?

Я ничего не ответил, стиснув зубы от злости и давя в себе желание зареветь. Я никогда не впадал в такие крайности раньше, но теперь что-то внутри меня сорвалось с цепи. В другой раз я бы просто включил голову, подумал бы о бесполезности этой истерики и не произнёс бы ни слова. Смирился без лишнего расхода калорий. Теперь? Я знал, к чему это приведет, но все равно трепыхался.

Я сошел с ума.

Точно сошел... потому что в следующее мгновение Многорукий, который все это время вяло плелся позади, оказался перед командиром. Он не направил на него оружия, но мужчина замер так, словно ему в лицо смотрело дуло пистолета.

— Я ещё не договорил, чтоб тебя. — Я не узнавал этот голос. Из него исчезла шутливость, он зазвучал ниже, глубже. По моей спине пробежал холодок, и я зажмурился в ожидании боли. — Кто тебе разрешил выходить? И забирать мою говорящую птичку?

Когда я почувствовал дрожь, то понял, что она не моя.

— Птицу? — повторил командир по слогам и, глянув на меня, пошатнулся.

Через секунду он разжал руки, и я грохнулся на пол, хотя, по замыслу командира, должен был взлететь.

Тогда я понял, почему этого шута так боялись все в этом городе.

— Ч-что произошло?.. — прошептал я, отползая от них. — Что ты делаешь? Почему он...

— Тебе приглянулась моя болтливая птаха? Похоже, она смерть как хочет остаться со мной.

— Не понимаю, — пробормотал командир, прижав ладони к вискам. — Не помню, зачем схватил его...

— Это ведь совсем не похоже на то, что ты ищешь?

— Нет... нет...

— Я так и думал. — Приблизившись к командиру, Многорукий зашептал ему на ухо: — Как я и сказал, я не имею ни малейшего понятия, где находится то, что вам нужно. Поэтому просто проваливайте отсюда и ищите свой ценный груз в другом месте.

Я понял, что он мог разрулить эту ситуацию и по-другому: сказать гостю, что он — собака и командир бы выбежал из дома на четвереньках и всю оставшуюся жизнь мочился, задрав ногу.

Командир пошел к двери, открыл её и просто... вышел, оставив меня Многорукому.

— Ну что? — кинул кто-то из Зорких. — Мы уже собирались вмешаться.

— Уходим, здесь ничего нет.

— Да? Мы слышали голоса. Там точно был кто-то третий.

— Это говорящий попугай.

— Говорящий... чего?

Дверь захлопнулась сквозняком, и я вздрогнул, едва сдержав крик. Мне следовало бы радоваться, что всё разрешилось так быстро, без жертв, в мою пользу... Но я не мог.

Я посмотрел на Многорукого, и мне стало по-настоящему жутко.

Что ты такое?

Ответ был очевиден.

И когда я подумал так, он повернулся ко мне.

— А-а, крошечная женщина. Ты прикроешься наконец?

Так я впервые услышал это слово.

ГЛАВА 6

Он сжал голову ладонями, словно она могла расколоться в любой момент. Что бы Многорукий ни сделал с тем человеком, это срикошетило и по нему тоже. За минуту он посерел, его кожа покрылась бусинами пота, дыхание стало рваным.

Оттолкнувшись от стены, он поплёлся к лестнице, поднялся наверх, держась за перила. И на этот раз я слышал каждый его шаг. А потом наверху что-то грохнуло, и я понял, что дело — дрянь.

Через пару минут я нашел в себе силы встать с пола и забрался наверх. Многорукий стоял на коленях перед своими растормошёнными вещами.

— Иди сюда, — подозвал он меня, и я увидел, как сильно у него дрожат руки, в которых он держал... папиросную бумагу. — Скрути мне сигарету.

— Что ты сделал? — спросил я, чувствуя свое превосходство в этой ситуации. Он казался невероятно уязвимым, и я понял, что у меня больше не будет возможности узнать то, что я хочу.

— Спас тебя? В очередной раз.

— Что ты сделал с ним ?

— О, тебя серьезно это беспокоит после того, как ты умолял его убить?

— Ты... энит? — спросил я, зная ответ заранее.

— Дебил, что ли? — прохрипел Многорукий.

— Ты использовал мысленный контроль. Такое могут только эниты.

— И люди из пробирки.

— Неправда, — сказал я, хотя не был в этом уверен.

— Ты только вчера на свет вылупился, а уже споришь со мной? — когда я не ответил, он проворчал: — Делай, что я говорю, чёрт возьми, если решил тут остаться.

Не знаю как это возможно, но в тот момент я ненавидел и в то же время любил его до беспамятства. Потому что понял, что он меня не отдаст. Он мог ходить по грани, но никогда не переступит ее.

— Возьми больше.

Я собрал в щепотку немного сушёной травы из банки, которую он мне протянул.

— Положи вот сюда. Распредели... А теперь оближи край.

Я не умел скручивать сигареты, о чем ему и сказал.

— Черт возьми, от тебя никакой пользы, — пробормотал Многорукий, когда убедился, что я, действительно, ни на что не способен.

Тонкая бумага рвалась, трава высыпалась. У меня раньше не было проблем с мелкой моторикой, но такой ювелирной работой я никогда прежде не занимался.

Многорукий попытался справиться с этой задачей сам, но его так трясло, что он в итоге зашвырнул всё в угол.

— Сгоняй за выпивкой.

— Что?

— Я тебе дважды жизнь спас, принеси мне целум.

Я уставился на него. Как он себе это представлял? Я же только вчера вылупился на свет. Кроме того? Меня разыскивает отряд Зорких. По этому поводу у меня была целая куча вопросов, но всё что я спросил:

— И где мне это взять?

— Ах да, ты же у нас совсем еще птенчик. — Он вытащил из вороха одежды футболку и протянул мне. — Переоденься. Тебя неправильно поймут, если будешь ошиваться по улице с сиськами наружу.

Похоже, если я надену что-то из его вещей, меня тут же поймут правильно. Хотя, как оказалось, он на этом не остановился. Потянувшись к раскиданным по полу вещам, он взял маркер. Его руки дрожали, когда он пытался написать что-то на ткани. Поэтому он толкнул меня на пол и навис, с усилием впечатывая слова в ткань. Большими буквами. Поперек груди. Слева направо. И ещё раз, чтобы наверняка.

— Не елозь.

— Щекотно.

— Здесь?

— Да.

— Ха-ха, а если так? Какая чувствительная доска... кажется, я нашел тебе применение, — бормотал он, уже выходя за границы ткани. Повторяя символы на коже, снова и снова, везде, на руках, на шее... Он впервые оказался так близко ко мне при свете дня, и надо было мне в этот момент вспомнить, что он — не то, чем кажется. Я отвернулся, чтобы не разглядывать его, и поэтому он написал что-то на щеке, которую я подставил. — Так всем будет ясно, кто ты.

Даже я этого не знаю. А ты за день во всём разобрался? Неужели я так прост?

Приподнявшись, я посмотрел вниз, на исписанную футболку.

— Ну, как тебе твой бронежилет?

— Я не умею читать.

— Даже обидно немного. Я так старался. — Многорукий упал на софу и закрыл глаза предплечьем. — И что вы только делали в этом своём приюте? Кроме того, что следили за младшим поколением, драили полы, жрали, дрались и мечтали однажды попасть на глаза какому-нибудь генералу?

Ну, он довольно точно описал нашу жизнь.

— Нас тренируют ещё...

— Даже таких, как ты?

— Всех. — Я немного оскорбился.

А что со мной не так? Ну... кроме прочего?

— Ты, конечно, был худшим во всех состязаниях.

— Нет, я бегал быстро.

— Сейчас мы это проверим.

Я понял, к чему он клонит, вот только...

— Я не знаю, куда идти.

— Прояви фантазию.

— А?

— Хочу посмотреть, как ты с этим сам справишься.

— Разве мне дадут целум за так?

— Не узнаешь, пока не попробуешь.

Это было бессмысленно.

Я нарочито медленно поплелся к лестнице, спустился с неё и услышал уже у самого порога:

— Думаю, Зоркие всё ещё в городе или ошиваются поблизости. Собаки учуют тебя и тогда тебе крышка, потому что они тоже читать не умеют. Но бегают быстрее тебя, поверь. — Ладно, по крайне мере он не сказал что-то вроде "пошевеливайся, я ненавижу ждать". Его слова можно было даже принять за заботу... — И я ненавижу ждать. Так что шевели задницей.

Если бы я знал чуть больше ругательств, я бы, может, и осмелился что-нибудь шепнуть. А так я просто громко захлопнул за собой дверь.

Это было не похоже на меня... Мне хотелось ответить на его злость равной злостью, хотя в прошлом я бы просто тихо ускользнул. Со мной творилось что-то странное, и я еще не определился с тем, нравится мне это или совсем наоборот.

Я решил подумать над этим по дороге... куда-то-там.

Мне нужно было побыть в одиночестве и разобраться с тем, что со мной произошло. То место, которое я стремительно оставлял за спиной, подавляло меня. Не так как приют, иначе. Приют был моим домом, я ничего кроме него не знал, он был скучным, мрачным, все хорошее и плохое было связано с ним (плохого больше). Дом Многорукого представлял собой противоположность всего, что я знал. Он был старым, двухъярусным, с высоким потолком и широкими окнами, он был загроможден вещами, пах пылью, алкоголем и табаком, а по вечерам в нём не горел свет. Но я почему-то впадал в отчаянье от мысли о том, что мог его не увидеть.

Мне хотелось сбежать оттуда лишь для того, чтобы как следует соскучиться.

Хотя это вряд ли получится: на мне была чужая футболка — портативная клетка, и её запах создавал иллюзию чужого присутствия. Многорукий словно был совсем рядом. Шел следом. Очень близко.

На моё плечо опустилась тяжелая рука, и я едва не выскочил из штанов от страха.

— Эй, я тебя здесь раньше не видел. Ты случайно не тот крендель, которого ищут?

До меня добрались?

Здоровенный амбал нависал надо мной, и я знал заранее, как закончится эта встреча. Он заглянет в моё лицо, поймёт, кто я такой, а потом... отдёрнет ладонь и попятиться назад.

Я едва не принял его страх на свой счет.

— О, вот оно как, — пробормотал он.

Сработало?

Собственно, это был первый и последний человек, который решился ко мне подойти. А я не воспользовался случаем и не спросил у него:

а) кто такой этот алкоголик с частыми приступами мигрени и поганым чувством юмора?

б) где я могу купить целум для этого алкоголика?

Несмотря на то, что на улице было людно (народу становилось все больше, по мере удаления от его дома), никто не собирался мне на эти вопросы отвечать.

— Простите, мне нужно... — Стоило мне посмотреть на кого-то или заговорить, люди переходили на другую сторону улицы. Неужели этот гад написал, что я заразный? — Вы не подскажете...

Это был полный провал, и я решил понадеяться на интуицию. Я прикинул, что целум должен находиться там, где больше всего народа. Хотя я знал, что все наши надзиратели пили лишь поздно вечером, а сейчас был только полдень.

Я шел по улице и наблюдал. Люди сторонились меня. Не знаю, кем я был, но я был неприкосновенен.

Это была очередная шутка Многорукого, но никто кроме него не посмел бы над ней смеяться. Я точно. Мне было не до смеха.

Моё плечо болело, в горле уже давно пересохло. Я был еще слабее, чем вчера, хотя уже тогда считал себя совершенно беспомощным. Но я понял, что сейчас это не так уж и важно. Я могу быть слабаком, Многорукий разрешил мне это.

Но не глупым... нет, дураком он мне быть не разрешал. Поэтому я старался быть собранным и отстраненным, несмотря на то, что люди (такие разные), их одежда, речь, редкий, но очень шумный транспорт отвлекали внимание на себя.

Я словно свалился на другую планету, где всё было по-другому, совсем наоборот по сравнению с тем, к чему я привык. Драные вывески, безвкусно яркие витрины, пыльные дома... я изучал их так, будто пытался отыскать какой-то знак, пока в итоге не вышел к месту, окруженному музыкой.

Меня парализовало. Я слышал несколько раз торжественные гимны и военные марши, но никогда ничего подобного. Ничего такого обычного и в то же время настолько волшебного. Все вокруг стало прекрасным... Грязные улицы, покосившиеся, ржавые фонарные столбы, мочащийся у стены пьянчуга.

— На что уставился, а? Мой член приглянулся? Иди сюда, дядя даст тебе соску пососать...

— Ну-ка спрятал свою соску, пока я тебе её не отстрелил. Тут тебе не общественный сортир, мля. — Мужчина, который вышел из дома с музыкой, направил в сторону пьянчуги пистолет. — Ещё раз увижу, как ты ссышь возле моего бара, я тебя заставлю всё это языком собрать и проглотить.

— Напугал. На вкус что твоя выпивка, что моя моча — одно и то же. Последнее хоть бесплатно.

— Ах ты сука...

После короткой перебранки — жесткого мата под аккомпанемент прекраснейшей музыки — они разошлись в разные стороны. Пьянчуга поковылял прочь от бара, мужчина с пистолетом повернулся к дверям. И обратил на меня внимание, просто потому что нельзя было не обратить.

— Ни хрена ж себе, — выдохнул он, поправив шляпу. Он прищурился, приблизился на шаг. Он вёл себя смелее любого, кого я встретил по дороге, поэтому я тоже набрался смелости.

— Мне нужен... э-э-э... целум. Думаю... бутылки хватит. — И решил добавить: — Это не для меня.

Хотя хотел сказать, что у меня нет ни гроша. Это было куда важнее.

— Пошли, — бросил он, скрываясь за дверью, и я шмыгнул следом, думая:

Вот так просто?

Запах внутри был такой же, как у Многорукого дома, и я понял, что попал куда нужно. В баре было сильно накурено, хотя и малолюдно.

— Присядь. — Мужчина в шляпе указал на стул, зашел за барную стойку и крикнул: — Эй, Майлз! Иди взгляни на это.

Я сел на высокий стул, каких раньше не видел, облокотился на деревянную столешницу. Она была вся в щербинках, следах от сигарет и тёмных кругах от стопок, в которые наливали какую-то ядерную дрянь.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил мужчина, после чего снова окликнул своего друга.

— Воды... — прошептал я, все еще до конца не веря, что не ослышался. — Пить хочется до смерти.

Уже через три секунды стакан, наполненный доверху прохладной водой, стоял передо мной. Я осушил его ещё быстрее.

— Повторить?

Я кивнул. Приютский инстинкт "бери, пока дают" сработал против моей воли. Хотя не то чтобы я утолил мучительную жажду одним стаканом. К тому же я просто был рад, что у меня появилось что-то, на чем я могу остановить взгляд,

Я выводил пальцем узоры на запотевшем стекле, понимая, что не скоро отсюда уйду. И не только потому, что Майлз не торопился. А потому что из колонок, развешанных по углам зала, зазвучала новая песня, еще лучше предыдущей.

— Майлз, чтоб тебя!

— Заткнись! — проворчало откуда-то снизу, из-за занавески, которая вела, по-видимому, на кухню. — Я видел, что толчок забит. Разберусь с этим позже.

— Я хочу тебе показать кое-что поинтереснее, — проворчал мужик в шляпе. — Паренек пришел за целумом. Выбери ему что-нибудь поприличнее.

— Ну так а ты тут на кой чёрт... — Майлз оказался рыжеволосым крепышом и настоящим хозяином бара. — Чёрт... чёрт возьми.

— Он, похоже, совсем с катушек съехал.

— Ага, просто взбесился.

— Это как-то связано с Зоркими?

— Сто пудово из-за них.

Я отхлебнул из стакана.

— Как жизнь, парень? — спросил Майлз, выдавливая из себя не очень искреннюю улыбку. Я пожал плечами. — Как тебя зовут?

Я повторил движение, но перед эти задумался. Чёрт, как я могу стать хоть кем-то без имени? Чьим-то другом, героем... героем этой истории?

— Это он так с тобой, да? — Мужик в шляпе указал на мою разбитую физиономию.

— Нет, это я упал.

Они понимающе переглянулись, и я понял — не поверили.

— Ну так... целум, да? — протянул Майлз. — Фрик, достань вон ту парочку. Ага.

— Насчет денег... — начал я, собираясь объяснить ситуацию.

— Забудь. Это в счёт фоток.

— Фоток? — повторил я, и Майлз достал из заднего кармана брюк карточки. Я заметил, как Фрик при этом закатил глаза и пошел за бутылками.

— Я обещал ему их вернуть, как он снова появится, но он всё не заходил... Они немножко помялись. И вот тут я их чуть испачкал, но у него же таких штучек — туева куча, я знаю.

Он положил на столешницу карточки, на которых были изображены... ну, люди. В разных позах. Некоторые голые, некоторые нет. Некоторые в тех "чулках", которые я принял за головной убор. Но обязательно с пышной задницей, узкой талией, большущей грудью и шикарными волосами.

Не знаю, почему, но я засмущался. Я глотнул воды, чтобы остыть и отвлечься. Я не хотел смотреть на эти карточки, но просто не мог не смотреть на них. Кроме того, что я никогда ничего подобного не видел, в них было что-то...

— Нравятся?

Нет.

— Ага.

— Каждая стоит целое состояние. Всю порнографию уничтожили еще до моего рождения. А были раньше и журналы, и литература, и фильмы там всякие. А теперь даже эти фотки — риаритет.

— Раритет, — вяло поправил Фрик.

— Похер. — Майлз нагнулся над столешницей, а я подался навстречу. — Слушай, судя по всему, ты тут надолго. Может, как-нибудь еще сюда заглянешь?

— Можно? — Я не мог поверить своему счастью. Что за прекрасные люди.

— Да, я приготовлю тебе молочный коктейль. Из настоящего молока.

Не знаю, что это, но звучало соблазнительно.

— А сейчас могу угостить тебя яблоками. Пробовал когда-нибудь? — Я замотал головой. — Фрик принеси. И печенье захвати.

Это был примитивнейший подкуп, и я понимал это, но не смог противостоять "яблокам" и "печенью". Майлз хотел иметь своего человека в доме Многорукого уже давно. Наверное, он не верил, что когда-нибудь это вообще случится.

— Отдашь ему их, ладно? — Он подтолкнул фотографии ко мне, и я их поспешно спрятал в карман. Совсем не так аккуратно, как требовала такая драгоценность. — А в следующий раз, как придёшь, захватишь таких же красоток? Может даже журнал? Многорукий говорил, у него куча журналов с обнажёнкой.

— Ладно. — Я отвечал только на самый первый вопрос, но Майлз так просиял, что мне стало совестно его переубеждать.

— Отлично! Я знал, что на тебя можно положиться, братишка.

Фрик принёс угощение и сел рядом со мной.

— Жуй, не стесняйся.

— На самом деле... мне нужно идти...

— Да брось, посиди ещё, — настоял Майлз. — У нас тут новые лица — редкость.

— Но не сегодня. — Фрик имел в виду Зорких, которые и к ним нос сунули.

— Да, сегодня у нас с самого утра много посетителей. Но такого на моей памяти не было.

Я откусил от печенья, и понял, что пропал.

— Вкусно?

Я почувствовал, как глаза защипало, слезы скапливались на нижних веках.

— Так к Многорукому тоже Зоркие заглядывали?

Печений хватило как раз на то, чтобы я рассказал эту историю.

— Он что-то сделал с командиром, — закончил я. — Я такое видел только раз. Когда иерарх прикоснулся к парню, и тот обмочился. Это — то же самое. — Я посмотрел на их впечатлённые лица. — Он сказал, что так могут все искусственные люди.

— Не знаю, кто он такой, но точно не из пробирки, — пробормотал Фрик.

— Да, все из пробирки — химические кастраты. Если он импотент, зачем ему столько порнухи?

— С такими дебилами, как ты, расплачиваться.

— Он отдал за свою коллекцию кучу бабла, вряд ли это окупается, если брать дешёвую выпивку в такой дыре. — Майлз помахал рукой, словно отгонял все возможные предположения друга. — В любом случае, не советую тебе лезть к нему в душу. Очевидно, сейчас Многорукий заинтересован держать тебя рядом, но у него настроение меняется на раз-два.

— Да, как у грёбаных энитов.

— Почему его так зовут? — спросил я. — Это же что-то значит?

Мужчины переглянулись. Очевидно, слова о том, что копаться в прошлом местного элиминатора опасно, я пропустил мимо ушей

— Не знаю, его так звали еще до того, как мы тут появились.

— Говорят, еще до Мэда.

— Он сказал, ему только двадцать, — вставил я.

— Не, вряд ли. — Майлз загибал пальцы. — Я обустроился здесь три года назад, Фрик подгрёб через год. А через неделю Мэд отмечал пятилетие своего воцарения. Получается, Многорукий появился здесь в тринадцать? И он уже был элиминатором.

— Лицензию выдают с шестнадцати, — добавил Фрик. — А значит ему как минимум... двадцать три.

Я восторженно на них уставился. Эти двое в совершенстве знали язык и арифметику. Могли читать, писать, делать сложные вычисления и вообще вытворять такое, о чем неграмотные приютские мальчишки могли только мечтать.

— Да, так повышаются шансы на выживание, — согласился Майлз.

Я оттянул футболку на груди.

— Тогда скажете, что здесь написано?

ГЛАВА 7

Я тащил бутылки, по одной в каждой руке, и думал: такие отношения нормальны? И я сейчас говорю не о надписях на футболке, а о том, что я несу крепкий алкоголь мужику, о котором ничего толком не знаю. Кроме того, что он дважды спас меня, ага.

Теперь я уже не обращал внимания на прохожих и не сомневался в правильности пути — Фрик объяснил мне, как быстро выйти к дому Многорукого.

— Не знаю, какие у вас там отношения, но если это в твоих силах, не давай ему много пить, — вспомнил я его напутственные слова.

— А?! — Разве это должен говорить мужик, после того, как всучил мне два литра целума?

— Его клинит, когда он перестарается с этим делом. Творит всякое... ну, знаешь... В общем, лучше ему пить поменьше или никуда не выходить, если напьётся. Может, он и тебя подобрал, когда не в себе был?

Да, потому что по мне видно, что спасти меня может лишь надравшийся психопат.

Меня замутило, и я остановился, чтобы перевести дух. Ладони стали скользкими от пота, хотя мне не было жарко, и я совершенно не устал. Я перехватил бутылки поудобнее. Голова кружилась, и у меня не было никаких идей по какой причине.

Я пошел дальше, дыша глубже, веря, что дурнота скоро пройдёт. На меня мог так подействовать только разговор. Но злость никогда раньше не проявлялась на физическом уровне и так явно.

Когда до крыльца оставалось всего несколько метров, я понял, что умираю. Я буквально заполз на ступеньки, дотянулся до ручки, толкнул дверь. И как только я оказался за порогом, внутри меня что-то щелкнуло.

Стоя на четвереньках, я освободил свой желудок от печенья и яблок. Я никогда раньше не болел, поэтому не знал, что со мной и как себя вести. Я был напуган. Меня всего трясло. Я прислушивался к своему телу в ужасе от того, что чувствую его слишком хорошо. Каждую клетку, разрываемую болью. Я заскулил, свалившись на бок, хотя мне меньше всего хотелось, чтобы меня таким видел Многорукий.

— Три часа и тридцать две минуты. — Он спускался с лестницы. Так же медленно, как я уходил. — Бегаешь ты отстойно. И если уж ты так гордился своей скоростью, страшно подумать, как ты делаешь то, в чем ты профан.

Я хотел огрызнуться:

А ты минуты считал?

Но простонал лишь:

— Я умираю...

Многорукий присел передо мной, подняв с пола одну из бутылок.

— Ты как настоящий солдат выполнил приказ ценой жизни. Но если ты всерьёз собрался сдохнуть, сделай это на улице.

— Меня отравили...

— Правильно сделали. Я сказал тебе метнуться туда и обратно, а ты там решил остаться на фуршет. Мило посидели?

Он отвинтил крышку и приник к бутылке. Я смотрел, как быстро двигается его кадык. Он хлестал выпивку, как воду, не морщась и не отрываясь до тех пор, пока не осушил половину.

— Прости... спаси меня... — Не знаю, с чего я взял, что он может справиться и с этим. Он не был похож на лекаря. Скорее даже наоборот.

— А-а, это уже второй раз за день. — Он наклонился надо мной, и я весь замер в ожидании облегчения. Но Многорукий лишь запустил руку в мой карман, доставая торчавшие оттуда фотографии. — Это еще что за хрень?

А то ты не знаешь.

Он разглядывал их неторопливо, словно видел впервые.

— Нашел себе объекты для подражания?

Я не понимал его. На этот раз и не хотел понимать, если честно.

— Вот эта — ничего. И эта тоже. Да все они — горяченькие. Окажись здесь любая из них, началась бы новая война, представляешь? А этого наши иерархи ни в коем случае не допустят. — Он приблизил одну из картинок к моему лицу, словно оценивая различия. — Непохож.

Кинув фотографии себе за спину, словно ничего не стоящий мусор (за который Майлз продал бы душу), Многорукий выпрямился и пошел наверх. Он забрал бутылки с собой, а меня оставил на полу, давая поразмыслить над моим положением в этом доме.

Я уже давно раскаялся во всех грехах, но боль не утихала. Меня выворачивало снова и снова, пока не осталось ничего. Я чувствовал себя полым, словно труба — и морально, и физически. И когда я уже смирился со смертью, передо мной вновь появился Многорукий. Он успел переодеться во что-то настолько крутое, что даже умирающий я оценил.

— Это всего лишь адаптация к новому меню. Твоё тело требует того психотропного дерьма, которым тебя пичкали в приюте. Привыкай. Ты ещё долго отходить будешь. — Я не умру?! — Приведи себя в порядок. Больше пей. И для твоего же блага никуда не лезь.

Если эти три пункта — гарант моей жизни? Без проблем.

Многорукий перешагнул через меня.

Дверь захлопнулась, и я понял, что пренебрег предостережением Фрика. Ну, в том смысле, что Многорукому нельзя выходить из дома пьяным, а он вышел. С оружием наперевес. Но, честное слово, я и в лучшем состоянии не смог бы ему помешать, поэтому не чувствовал угрызений совести совершенно.

Кажется, я вздремнул. Жажда и голод подняли меня на ноги через часок. Но, вспомнив указания Многорукого, я даже не пытался найти, где он держит что-нибудь съестное.

Меня почти не интересовал интерьер, когда я бродил по дому. Но я оживился, когда наткнулся на ванную. Умывшись и напившись, я набрал воды для уборки. А когда с ней было покончено, вернулся, чтобы вымыться самому. Я настроил воду и забрался в ванну.

Меня снова начало клонить в сон и я, наверняка, утонул бы, если бы вода так быстро не остыла. Мне стало неуютно, и я выбрался. Кожа тут же покрылась мурашками, и я поторопился завернуться в полотенце. Вытираясь, я разглядывал себя. Слишком много синяков — на плече, рёбрах, ногах. Я подумал, что неплохо бы посмотреть на себя со стороны, но не нашел в ванной зеркала. Я не нашел его и в других комнатах. Похоже, Многорукий был не таким уж и самовлюблённым, при том что выглядел так, как мечтал выглядеть в будущем любой мальчишка. И я не об атлетическом телосложении.

Несмотря на то, что в нынешнее время никто уже не заботился о красоте, он был красивым словно против своей воли. Это тоже казалось мне неправильным, потому что он занимался всеми этими вещами, которые полностью противопоставлялись красоте.

Хотя, как мне доведется узнать, он совмещал в себе много противоречивого.

Бродя по дому, я пытался отвлечься от голода, но в то же время не лезть, куда не надо.

Дом показался мне не таким уж и большим, наверное, из-за того, что был захламлён. Здесь была только одна дверь (в уборную), если не считать входной и металлического люка, ведущего в подвал. В самой дальней комнате была кровать, и я поспешил оттуда убраться, потому что слишком хотел спать, но это была его кровать и его комната. Если тут и было место, куда не стоило лезть — то это она. Даже не подвал, хотя, наверняка, именно там он прятал свои самые страшные секреты. Попади я туда, сразу же понял, с кем именно имею дело...

Но я вернулся наверх, к софе. Я упал на неё, глядя за окно, которое медленно темнело, теряло очертания. Словно из него, как из пробоины, в комнату заливалась ночь.

Я понял, что никогда прежде не оставался один надолго. Я неосознанно стал прислушиваться к каждому шороху снаружи, и тут вспомнил, что на входной двери нет замка, потому что Многорукий ничего не боялся. Но я... я боялся всего.

Когда я, провозившись пару часов, так и не смог заснуть, я спустился вниз. Мне в голову пришла замечательная идея. Я вспомнил, как много многоруких статуэток видел, пока бродил по дому. Одни были маленькими, другие доставали мне до пояса. Одни застыли в неистовом танце, другие спали. Я перетащил их все наверх и сделал из них забор. Мне потребовалась куча многоруких стражей, чтобы почувствовать себя в относительной безопасности, хотя раньше хватало лишь одного.

Засыпая, я думал о том, как они связаны с хозяином этого дома, откуда он берет такие вещи, чем сейчас занят и где мне достать деньги.

Где мне их достать... где взять столько денег... денег нужно очень-очень много... Рэймс стоит дорого. Могу ли я себе представить, сколько именно? Намного дороже меня. Но почему тогда Многорукий на моей стороне?

Это его очередная шутка?

Почему я ему так доверяю?

Он же совсем не добрый... Он — само зло во плоти. Но именно поэтому я до сих пор жив.

ГЛАВА 8

Он вернулся на следующий день под вечер, весь мокрый от дождя и пропахший кровью. Сидя наверху со своими многорукими куклами, я не сразу заметил его. Но потом раздался стук — мужчина отстегнул пояс с оружием и оставил его на полу. Потом снял куртку. Стянул футболку. Скинул ботинки. Взялся за застёжку на штанах. Он шел, оставляя одежду вместо следов, пока не добрался до ванны.

Я не знал, в каком он настроении и безопасно ли к нему приближаться, но всё же спустился и пошел следом. Как натуральный питомец.

Многорукий до последнего отказывался обращать на меня внимание, а когда посмотрел, то его взгляд был лишен узнавания.

А ты еще кто, ха?!

— Я ждал тебя, — пробормотал я. Просто чтобы он знал. Чтобы у него появилась хотя бы капля ответственности.

Но Многорукий промолчал, поэтому я добавил:

— Думал, ты не вернёшься.

— Это мой дом, балда, — напомнил он, забираясь в ванну.

— Тебя целый день не было.

— Да, бери пример. Вот как надо бегать. — В его голосе появились знакомые интонации, и я понял, что тот его ничего не выражающий взгляд — банальная усталость. — Боишься, что тебя вновь оставят? — Я вздрогнул. — Напомни, как там было?

Меньше всего мне хотелось вспоминать эту историю. Поэтому я молчал, скобля ногтем пожелтевшую от сырости и времени кафельную плитку.

— Расскажи мне. И ничего не пропускай. — Я молчал, и тогда он пошел на хитрость: — Всё, что я слышал последние сутки — вопли и визг. У меня в ушах до сих пор звенит. Мне нужно с кем-то поговорить, понимаешь?

Как это прозвучало?

Делай, как тебе говорят, если не хочешь, что бы на этот раз я слушал твои вопли и визг.

Не поворачивая головы, я исполнил его просьбу. Без энтузиазма, с которым когда-то хвастался той же самой историей перед сверстниками. Почему со временем она стала звучать настолько жалко? Или же всё дело в слушателе?

— А я всё гадал, чего ты так прикончить его хочешь, — сказал Многорукий после сотни наводящих вопросов.

— А? — Я не мог скрыть удивления. До него так медленно доходит?

— Говоришь, что ненавидишь его...

— Я ненавижу!

— Брехня. Я видел людей, которые ненавидят.

— Ну ещё бы.

— А ты им восхищаешься.

— Нет!

— Ого, обожаешь просто. Боготворишь больше, чем все твои дружки-сопляки.

— Придурок! — крикнул я, выбегая из комнаты, наполненной паром. Но я не стал далеко уходить. Завернув за угол, я прижался к стене. Меня трясло от злости, но я слушал:

— С ума по нему сходишь. А честолюбивый сукин сын отверг тебя, выбрав какого-то ссыкуна. И ты понимаешь, что он выбрал бы того трусливого засранца, даже если бы тот его с ног до головы облевал.

— Он сделал это мне назло! — закричал я.

— Много на себя берёшь.

— Он сделал это, потому что я попросил его об обратном!

— Это уже похоже на правду.

— Потому что я говорил с ним, как с человеком.

— Точно.

— Потому что я решил, что он человек.

— Странно, что он тебе башку не открутил за такое оскорбление.

— Потому что я никогда не стану лучшим, несмотря на то, что обещал! Я солгал ему! Я другой! Такие, как я, лепят слуг таким, как он, и умирают разжиревшими на фермах, а не становятся героями.

Многорукий ничего не ответил. Сползя по стенке на пол, я подтянул колени к груди.

— Ты думаешь, быть женщиной настолько плохо? — спросил Многорукий, и я скривился.

Ты что, смеешься?

— Тебе не понравились те фотографии?

Я изобразил рвотный позыв.

— Думаешь, будь ты похожа на одну из тех красоток, он прошел бы мимо?

— Не разговаривай со мной так!

— Крошечная женщина, ты хоть представляешь, на что способна? Моя помощь тебе не нужна, веришь? Тебе достаточно только смириться с тем, кто ты есть, и нарастить мясо в нужных местах.

— Не называй меня так! Я ничего тебе плохого не сделал!

Я тяжело дышал, накрыв голову руками, и мечтал, чтобы это унижение поскорее закончилось.

— Ладно, я понял. Тебе нравятся другие фотографии. Я как раз принёс, что нужно. Они в кармане джинсов, подай мне.

Встав, я поплёлся обратно в ванную. Подобрав его штаны, я вытащил из заднего кармана несколько карточек и не глядя протянул ему.

— Я сегодня работал в частном порядке, и клиенту понадобились доказательства. Моя репутация ни о чём ему не говорит. Хреново, когда тебе не верят на слово, понимаешь? Поэтому я особенно постарался в этот раз. — Он тасовал фотографии, выбрав одну. — О, вот это моя любимая.

Он протянул её мне, и я взял, зная, что именно он хочет мне показать. Я подготовился и бросил хладнокровный взгляд на картинку... и тут же отбросил её, как если бы мне в руку вложили дохлую крысу.

— Этого ты хочешь?

Я развернулся, но на этот раз далеко не убежал.

— Ты этого хочешь, я спрашиваю? Стоять! — Он догнал меня и схватил за руку, поворачивая к себе. — Детство кончилось, как только ты переступил этот порог! Баста! Учись отвечать за свои слова. Не хочешь быть женщиной? Тогда будь мужиком, а это значит смотри на эти фотографии и улыбайся! Это значит — не смей реветь при мне! Это значит, я дам тебе по роже, если ещё раз вякнешь что-то поперёк!

— Я никогда не ревел! Ни при тебе, ни вообще!

— Да что ты? А сейчас что это за хрень у тебя на лице?

— Вода! Я из-за тебя весь мокрый!

— Скажи "я из-за тебя намокла", и я тебя тут же отпущу. — Он улыбнулся, и я совершенно растерялся. — А может, и нет.

— Не скажу! Пошел к чёрту!

Он замахнулся, словно говоря "я тебя предупреждал", но я не закрыл глаза и не отвернулся.

— Выбирай. Либо стань офигенной женщиной, либо отстойным мужиком.

Офигенная женщина? А снег горячий, да?

В тот момент я понял, что у меня есть другой выбор: схлопотать за упрямое молчание или за неправильный ответ. Я выбрал первое.

— Ладно, мы ещё вернёмся к этому разговору. — Сдался Многорукий, отпуская меня. — Только не пойми меня неправильно. Я не говорю, что убивать — плохо. Я занимаюсь этим, сколько себя помню, и мне просто надоели такие дураки, как ты. Вы думаете, что отомстить можно, отвалив элиминатору кучу денег и потребовать фотки в качестве доказательства. Тц, вода остыла...

Теперь пришла моя очередь смотреть на него, как на идиота.

А как еще можно отомстить?