Альв-New

И только сказав это, задумалась о том, откуда ей известно, что она никогда не падает в обморок?

"Никогда? Вообще?"

Ей вдруг вспомнилось, что иногда теряют сознание даже мужчины. В жару, одетые в кирасы и долго стоящие в строю. А уж женщины в туго стянутых корсетах падают в обморок с необыкновенной легкостью.

"Точно! — вспомнила вдруг Альв. — Я носила платье с корсетом из китового уса и гордилась тем, что никогда не падаю в обморок".

Ухватившись за эту тонкую ниточку, она попыталась вытянуть из омута памяти что-нибудь еще. "Увидела" роскошный бальный зал, дам и кавалеров, яркие краски шелков и блеск бриллиантов, отражающиеся во множестве зеркал, и... И золото. Золото на дамах, на стенных украшениях, на лепнине потолка... Золотое сияние драгоценного паркета, натертого до зеркального блеска, и золотисто-медовые глаза Зигги — Первой Среди Равных Сигрун Гундберн...

"Чтобы ты сдохла, тварь! Чтобы валялась раздавленная в блевотине богов! Зигги повелительница червей!"

Мысль эта заставила Альв вздрогнуть. Сейчас она отчетливо видела внутренним взором лицо женщины, которую она, как выяснилось, ненавидела настолько сильно, что волна черной ненависти смогла разорвать даже завесу беспамятства. Увы, Альв вспомнила эту женщину, ее имя, и даже платье, в котором Сигрун Гундберн была на балу. Но ни того, где и когда состоялся этот бал, ни того, кто эта женщина и за что ее так ненавидит Альв, так и не вспомнилось.

Сигрун Гундберн — высокая, статная золотистая блондинка с сияющими внутренним светом янтарными глазами, женщина, чья кожа напоминает золотистый шелк. Очень светлый шелк, но не атласно-белый, как у Альв. В тот день Сигрун была в платье всех оттенков золота, а золотых украшений, бриллиантов и золотистых сапфиров на ней было столько, что трудно представить, как она несла на себе всю эту тяжесть. И это все, что смогла вспомнить Альв. Имя и внешность.

"Что ж, лиха беда начало! Я тебя вспомню, Зигги, и я вспомню, за что тебя ненавижу!"

— Альв?

— Извини, Яков! — попробовала улыбнуться она, пытаясь освободиться от наваждения. — Мне показалось, я что-то вспомнила, но, увы, мне это только показалось.

— Что ты пил, когда я потеряла сознание? — получалось, что этот момент она тоже помнит. Яков налил ей в бокал красное вино, а себе — в бокал другой формы — какой-то похожий на чай напиток, несущий тонкий аромат винограда.

— Это коньяк.

— Налей мне немного, — попросила Альв. — Хочу попробовать.

— Тебе не нравятся крепкие напитки, — мягко напомнил Яков, но остановить Альв так же трудно, как вернуть ей память.

— Налей, — сказала она, — и пойдем есть похлебку, а то я скоро захлебнусь собственной слюной.

— Ты быстро очухалась! — одобрительно кивнул Яков и через минуту принес ей бокал с коньяком.

— Пахнет хорошо, — признала Альв, "обнюхав" бокал, и это была чистая правда: она вдохнула чудный аромат, в котором ощущались запахи солнца, теплого ветра и созревшего винограда. И еще одно. Этот запах она знала и раньше, вот только, где и при каких обстоятельствах она с ним познакомилась, по-прежнему оставалось тайной.

— Вкус приятный, — констатировала она, сделав маленький глоток. На кончике языка вспыхнул жаркий огонь. Однако вкусовые ощущения были настолько богаты оттенками, что Альв едва не зажмурилась от удовольствия.

— Но да, ты прав, Яков, — согласилась Альв с его предупреждением, — для меня это слишком крепко.

Он улыбнулся ей с пониманием и хотел, было, забрать бокал, но она не отдала.

— Не надо! Подожди! Крепкий — не значит отвратительный, — и Альв сделала еще один маленький глоток...

Перед глазами встал образ подвалов со сводчатыми потолками. Колеблющееся и потрескивающее пламя факелов. Ряды бочек с двух сторон от узкого прохода... И это все. Неизвестно даже, какая именно ассоциация связывает этот мгновенный образ с нынешней ситуацией, и связывает ли вообще. Запах коньяка? Его вкус? Или, возможно, голос Якова?

Альв сделала еще один глоток, надеясь на продолжение, но ничего не произошло.

— Переоденешься к обеду? — спросил Яков, явно желая сменить тему.

— Знаешь, — она прислушалась к себе и поняла, что все делает верно, — я бы все-таки сначала поела. У меня, ты верно это уже заметил, не совсем нормальный аппетит. Для некрупной женщины, я имею в виду. Поэтому давай сначала поедим, а потом я пойду мыться и переодеваться, как и положено благовоспитанной даме. Ты не против?

Ну, разумеется, он был не против. Она буквально ощущала на себе его взгляд и отлично понимала, что он означает. Любовь — не любовь, но Яков явно загорался все сильнее. Влечение, вожделение, страсть... Он уже угодил в ее капкан, хотя, видят боги, никакой ловушки для него она не задумывала и не устраивала. Само как-то вышло.

"Желание... вожделение... трепет... — в этих словах содержался простой и очевидный для любого живого существа смысл, но также звучала и поэзия самой высшей пробы. — Земное и небесное, животное и божественное..."

Это явно была цитата, но кроме самих слов ничего другого в памяти Альв не всплыло. Забвение по-прежнему скрывало от нее ее собственное прошлое.

— Как скажешь, — пожал широкими плечами Яков. — Сейчас попрошу Арину подать на стол, да и отпущу, пожалуй. У нее еще дома полно дел!

— Яков, — Альв сделала еще один крошечный глоток коньяка и почувствовала, как по телу разливается благодатное тепло, — а что у тебя там в пристройке за кухней? Не мыльня, случаем?

— Мыльня, — кивнул он. — Мы называем ее баней от латинского b?neum. У меня здесь что-то среднее между себерской белой баней и шведской бастуга. Весьма полезная в хозяйстве вещь, особенно в нашем климате. Но наверху есть нормальная ванная комната. Вчера просто недосуг было растопить печь и поднять давление в трубах. Но это хорошо, Альв, что ты мне напомнила. Сейчас включу насос... Подброшу в топку угля... Как раз к окончанию обеда вода и согреется.

— А можно помыться в b?neum? — Альв захотелось вдруг согреться по-настоящему. Не то, чтобы она мерзла. Она вообще, похоже, была "равнодушна" к холоду. Но не боятся холода не означает не любить тепло. И сейчас Альв вспомнила, что очень любит тепло. Настоящее — солнечное, или то, которое можно создать с помощью огня, горячего вина и мехов.

— В бане? — удивился Яков. — Да, на здоровье! Но это займет больше времени.

— Я никуда не спешу, — успокоила она. — Тебе помочь?

— Отдыхай! — махнул он рукой. — Там и одному делать нечего!

Она, собственно, и не напрашивалась. Отдыхать, особенно после приключившегося с ней обморока, было приятно. Альв отпила еще чуть-чуть коньяка, посмотрела, как Арина подметает осколки стекла и вытирает пол и, пожав мысленно плечами, взяла из коробки, лежавшей на каминной полке, папиросу. Закуривать не стала. Просто нюхала. Ходила замысловатыми петлями по просторной гостиной, разглядывала картины и мебель, бутылки и множество других вещей, находившихся в комнате, нюхала табак и ни о чем не думала, витая где-то нигде.

Так прошло довольно много времени, и очнулась она от сна наяву только тогда, когда Яков позвал ее обедать. Похлебка не обманула ожиданий, красное вино и теплый белый хлеб — тоже, а мясо, и вовсе, оказалось выше всяческих похвал. Ничего изысканного, но и не блюдо "а-ля натюрель". Альв вспомнила по этому случаю, как жарят на открытом огне только что добытую дичь. Но это было нечто иное, простое, незамысловатое, из обыкновенной говядины, но ароматное и вкусное. Пока ела, нет-нет, а посматривала на Якова, а он — уже привычно — то и дело взглядывал на нее. И при этом оба делали вид, что заняты одной лишь едой, да еще, быть может, пустым, ни к чему не обязывающим разговором, но оба знали, что это не так. И Альв ловила на себе взгляды Якова, ощущая их то на груди, то на лице. Тут и там, но непременно приятно. Мягко, ласково... Пока еще нежность, а не страсть, но, кажется, она не стала бы возражать, если бы ее добрый спаситель "поддал жара" и пустил в ход свои руки с большими широкими ладонями и длинными сильными пальцами. Руки, губы... И не только их!

И ведь он знал, что она нежится под его взглядами, как знал и то, что она тоже посматривает на него отнюдь не безучастно. Долго так продолжаться не могло, но, кажется, никто из них двоих не мог отважиться на первый шаг. Он, потому что боялся ее обидеть — Альв понимала это так ясно, словно читала Якова, как открытую книгу, — она... О, она бы, возможно, и начала, но никак не могла вспомнить, насколько это для нее нормально. То есть, стала бы совершать такие поступки та, кем была Альв до того, как забыла свою жизнь, и, если бы, все-таки стала, то что именно она бы теперь сделала?

"Что я буду делать? Что могу себе позволить?" — спросила она себя, расправляясь уже со второй порцией мяса, и вдруг поняла, что может делать все, что в голову придет. Ее желаниям не положено ни границ, ни меры, вот какой женщиной Альв увидела себя в этот момент.

Неожиданный образ. Возможно, неправильный по самой своей сути. Но он не встретил и тени сопротивления в ее душе. Напротив, она неожиданно ощутила небывалый прилив сил, и настроение поднялось настолько, что не верилось даже, что такое возможно. Просто эйфория какая-то, нежданная и негаданная, словно напилась настоя из листьев голубого лотоса или "чая" из "сальвия дивинорум". О, да, именно шалфей предсказателей...

"Его можно смешивать с табаком и курить, набив в трубку..."

Сейчас Альв вспомнила, как следует готовить смесь и даже облик человека, у которого можно купить этот шалфей предсказателей. Но, по-прежнему, не знала, где живет этот человек, и зачем бы ей вообще могла понадобиться эта ацтекская отрава.

— О чем ты думаешь?

Хороший вопрос!

— Пытаюсь вспомнить что-то, связанное с наркотическими растениями. Как думаешь, Яков, могло так случиться, что я была, скажем, травницей или ведьмой?

— Полагаю, что нет, — покачал головой Яков.

— Почему? — На самом деле, ей это тоже не казалось возможным, но Альв хотела узнать, почему так думает ее Яков.

"Мой?" — удивилась она собственной поспешности.

"Почему бы и нет!" — пожала она мысленно плечами.

"Стоит этим заняться..." — рассеянно подумала она, слушая объяснения Якова.

— Завтра, Альв, мы поедем в Особое Бюро, — объяснял между тем мужчина, — и ты получишь по описи все те драгоценности, которые были на тебе, когда мы тебя нашли. Ну, и одежду заодно. Платье, туфли... Не думаю, что травницы или ведьмы одеваются в такие наряды и носят такие украшения. На мой неискушенный взгляд, на тебе, Альв, было надето целое состояние. Поэтому, нет — не думаю, что ты простая травница.

Слушать Якова было приятно, но ее не оставляло раздражение, вызванное полной беспомощностью перед потерей памяти. Воспоминания всплывали в сознании крошечными фрагментами чего-то большого, что составляло ее историю, ее жизнь. Но из этих фрагментов невозможно было составить какую-нибудь, даже самую примитивную картину.

— Ты умеешь успокоить девушку! — сказала она вслух, практически уверенная сейчас, хотя и сама не смогла бы внятно объяснить, откуда взялась эта уверенность, что она давным-давно уже не девушка в первоначальном смысле этого слова. Однако куда делось ее целомудрие, она не знала, как не знала и того, кому она подарила свою непорочность, или кто отнял у нее ее невинность. Все это по-прежнему тонуло во мгле беспамятства.

— Извини, если не утешил...

— А ты бы хотел? — спросила она прямо в лоб.

— О чем мы говорим? — встал он из-за стола.

— О вечном!

— Ну, тогда, пойдем со мной в мыльню и займемся утешением печалей!

Такой Яков понравился Альв еще больше. Решительный мужчина. Не наглый, но и не из робких!

— Показывай дорогу, Яков, и не тяни, ради богов!

Не то, чтобы это стало для него неожиданностью. Чего-нибудь в этом роде следовало ожидать, поскольку напряжение особого рода ощущалось между ними, едва ли не с первой их встречи. И даже раньше, потому что он увидел ее первым, когда она еще выглядела мертвым телом. Но "напряжение", возникшее между ними, не ослабевало ни на мгновение, оно лишь усиливалось, несмотря на то, что времени с тех пор прошло, казалось бы, совсем немного. То есть, взрыв назревал, и, в конце концов, рвануло так, что у Якова форменным образом "крышу снесло".

Ни о какой бане уже и речи не шло. Он хотел ее "прямо здесь, прямо сейчас", но и она, похоже, хотела того же. Раздевались впопыхах, сумбурно и бестолково, мешая друг другу и самим себе, потому что невозможно раздевать женщину, не выпуская ее из объятий и не отпуская ее губ. Но именно это и пытался сделать Яков. Впрочем, Альв от него не отставала, одновременно "выкручиваясь" из своей одежды, раздевая Якова — уж насколько это у нее получалось при едва ли не двукратной разнице в размерах — и жадно ловя губами его губы. Что-то куда-то летело, ломалось и разбивалось, но им все было нипочем, потому что они были вместе и вместе стремились туда, куда звала их страсть. Каким-то образом они не поубивали друг друга, а такое вполне могло случиться, поскольку, интуитивно уловив, насколько сильна эта женщина, Яков совершенно перестал сдерживаться. Он овладевал ею так, словно это был не любовный "поединок", а боевое единоборство. Но и она не жалела его, желая получить все и сразу. Альв не отдавалась, она брала. Доминировала, даже лежа под ним на спине или развернувшись к нему задом, но, в конце концов, сделала то, что и хотела, наверное, сделать с самого начала. Она попросту свалила Якова на спину и оседлала, как давеча оседлала норовистого коня. И теперь уж точно потеряли смысл обычные понятия, относящиеся к половым различиям любовников. Он ли имел ее, или она имела его — все это стало неразличимо, да и не важно.

Страсть застилала глаза кровавой пеленой, но одновременно каким-то чудом Яков видел Альв во всех, даже самых мелких подробностях. Ее кожа приобрела сейчас золотисто-розовый оттенок, глаза, которые она и не думала закрывать, налились темной сапфировой синью, а в черных, как вороново крыло, волосах появились темно-рыжие пряди. Она была прекрасна, стремительна и исполнена невероятной силы, и Яков не знал — не смог позже разобраться, — от чего он получил большее наслаждение: от бесконечно долгого соития или от невероятного впечатления, которое производило на него ее великолепное тело, ее волосы, кожа и, наконец, главное — неистовый взгляд ее невозможных глаз.

Они все-таки добрались до мыльни. Но не сразу, и уж точно не тогда, когда Альв пригласила Якова пойти туда вместе. Прошло некоторое время. Возможно, много больше времени, чем она могла предположить, "шагая в пропасть". И тем не менее, страсти улеглись, волна безумия схлынула, и они обнаружили себя на полу — вернее, на ковре, — в гостиной дома Свевов, и из одежды на них к этому моменту не оставалось ровным счетом ничего.

"Боги! — подумала она, наслаждаясь послевкусием соития. — Или меня никогда раньше так не имели, или он просто чудо, доставшееся мне на удачу!"