Раскрыть крылья

РАСКРЫТЬ КРЫЛЬЯ

Сказ 1. О нелегких туристических буднях (начало)

В августе росы — хоть умывайся. Ноги моментально промокают в высокой траве. Необходимы сапоги или, на худой конец, галоши. Белые клочки паутины потяжелели, набравшись влаги, и висят сахарной ватой. Река парит. От воды поднимается туман и ползет по лугу, оплетает стволы деревьев, окутывает горные склоны белыми клубами.

Роскошная грибная пора. Хороши жареные маслята с картошечкой, да и супчик из подберезовиков вкусен. И туес с сушеными грибами пополняется. А вот грузди идут на засолку в бочата. И огурцы массово солятся. Нужно успевать, потому как из-за прохладных ночей пупырчатые ребятки перестали расти. И помидоры солятся. Ну и пусть недозрелые. Вот ударят первые заморозки, и враз пропадет урожай. Пока сухо и тепло, выдергиваются лук и чеснок, и после высыхания вяжутся попарно в плетенки. Золотистые луковичные гроздья висят у печи, придавая горнице особенный неповторимый уют.

От черемухи черен рот и руки, от обжорства вишней набита оскомина. Высушенная черемуха перемалывается в ступке, превращаясь в розово-коричневую муку, пахнущую душистым миндалем. Хлебушек с ней получается духовитым и со своеобразным приятным вкусом. Вишневые "сухарики" ссыпаются в туеса.

Насколько прохладные ночи, настолько жаркие дни. Егор обгорел, и пришлось обмазывать его сметаной. Он лежал и постанывал как тяжелораненый, а я утешала как могла.

Август и сентябрь прошли для нас под знаком туризма. И вроде бы мы пропитались деревенским духом насквозь, а, с другой стороны, дамокловым мечом висели в памяти слова мужа: "До середины октября развлекаемся, а потом — домой". Они не давали расслабиться, заставляя чувствовать себя гостями. Но я так и не решилась сказать маме о запланированном отъезде.

И всё-таки обошла окрестности. Под присмотром Егора, разумеется. Мы брали корзинку, трещотку, дождевики, баклажку с водой, что-нибудь из еды и бродили по округе. После того как напоролись на полянку с подберезовиками, Егор стал брать нож. А когда я наткнулась на алтей и возмечтала выкопать несколько кустиков, чтобы посадить в огороде, пришлось дополнить туристический инвентарь совком с перчатками.

Два туриста. Гуляли, глазели... Я собирала травки. "Это же левзея!", "Ты только посмотри: копеечник!". Ахала, охала... Постепенно восторги приувяли, наступило привыкание. Ничего особенного. Этак уморишься восхищаться по поводу и без.

Егор скучал. От нечего делать объявил войну сусликам и бурундукам, облюбовавшим луговые участки. Завидит торчащий из травы столбик и шандарахнет по нему. В основном, палил nerve candi*. Еще lagus* набрасывал. Накинет и тянет пойманного зверька как аркане. Еще развлекался, подбрасывая грызуна в воздухе с помощью leviti airi*, и комментировал кувыркания:

— А-а-а сейчас знаменитый летчик Монстро Сусл продемонстрирует головокружительное сальто-мортале! Поприветствуем нашего героя!

Применял на жертвах и ovumo*, и суслики замирали, теряя ориентацию, потому что вокруг них создавалась оболочка, не пропускающая свет, звуки и запахи. Однажды муж создал grandi gravity*, но из-за дальности расстояния не рассчитал силу воздействия, и беднягу бурундука расплющило в лепешку. Ух, как я сердилась на Егора! Понимала, что развлекаясь, он тренируется, дабы не растерять навыки, и всё равно упрекнула в жестокости и бессердечии. Дед Митяй успокоил, сказав, что грызунов нужно истреблять. Они вредители и разносчики заболеваний. Ну, а мех... очень даже пригодится. В итоге, пробродив полдня по полям, по лесам, Егор возвращался на хутор с палкой на плече, а за спиной болтались оглушенные зверьки. Уж точно не меньше парочки зараз попадалось.

Однажды, во время одной из прогулок, мы увидели на пологом склоне двух всадников. Они смотрели в нашу сторону.

— Стой, Эва, — приказал муж отрывисто.

— Чего они хотят? — испугалась я. Скорее, не незнакомцев, а тона, каким сказал Егор.

— Сейчас узнаем.

Судя по всему, он создал oculi certi*, потому что, не прищуриваясь, смотрел на наездников. Утолив любопытство, незнакомцы развернули лошадей, скрывшись за склоном.

— Они вооружены? — спросила я со страхом.

— Нет, безоружные. В конце концов, чему удивляться? Всё-таки не на необитаемом острове живем, — ответил Егор с облегчением в голосе. — Хотя сегодня мы далеко забрели, и места здесь незнакомые. Эвка, не отставай.

И всё ж, какие бы дела ни находились, и чем бы ни были заняты руки, а мужа одолевала скука. Трудиться по хозяйству — это одно, а питаться острыми ощущениями — это другое. Адреналиновый голод привел к тому, что Егору стукнуло в голову приобрести лук. Настоящий, со стрелами.

— Гош, стрельба из лука не так проста, как кажется, — увещевала я.

— Научимся, — ответил он оптимистично. Ничем его не прошибешь. Коли товарищ поставил цель, то попёр к ней как таран.

— Будет тебе лук в октябре, — заверил Дмитрий Ионович. — Женихи из Няши понаедут. Может, и из Березянки примчат. Ярмарку устроим. Там и выберешь, что понравится.

Какой лук, какая ярмарка? В октябре нужно паковать чемоданы.

Муж тоже понимал, что времени в обрез, но пошел на принцип. Хочу — и всё! Он разве что ногами не топал как ребенок, требующий игрушку, но задумался крепко. Потому что просто так пальцем в понравившийся лук не ткнешь и насильно не заберешь. Да и за висоры не купишь. Что можно предложить взамен? Курево не возьмут, потому что своя махорка под рукой. С мясными консервами жаль расставаться — самому пригодятся. Концентраты соков и киселей — смехота. На хуторе их не оценили. Нужно предложить для обмена что-нибудь, являющееся местной валютой.

— Кедрач скоро пойдет, — сказал дед Митяй.— Набьешь мешок орехов — можешь любой лук выбирать. И дюжину стрел в довесок.

— Мешок?! — хмыкнул небрежно Егор. — Всего-то?

— Всего-то, — проворчал Дмитрий Ионович и объяснил нам, бледнолицым неженкам, что сбор орехов — не тяп-ляп. Задача состоит в том, чтобы набрать как можно больше шишек. Умельцы-ловкачи взбираются на деревья. Некоторые используют самодельные когти, но велик риск сорваться, да и кедры страдают от глубоких отметин. Чаще всего сборщики трясут деревья ударом колота по стволу. Упавшие шишки молотят и просеивают, отделяя орех от чешуи. Не стоит забывать, что и медведи захаживают в кедрач — набираются жиру на зиму. Но уж как ценится орех, можно судить по бойкой торговле на ярмарке.

Егор подумал-подумал об особенностях бартера на побережье, почесал макушку и согласился. Коли цель жжет и вздохнуть не дает, то и на край света пойдешь, лишь бы утолить жажду.

— Гош, это мой синдром на тебя повлиял, — констатировала я со вздохом.

— Никто на меня не влиял. Я сам захотел, — ответил он, раздраженный тем, что его подгоняет какой-то вшивый синдром.

Тамара так и не принесла масло или кусочек сала, хотя я видела, что здоровье женщины по-прежнему без улучшений. И решила поступить как Магомед, а именно: пойти к горе.

Очистив корень аконита, хорошенько просолила с недельку. Листья подорожника трижды подвергла перепаду температур: охлаждала в речной воде и ставила в теплую печку. Прочие травки, собранные во время прогулок, мелко покрошила и отжала сок через носовой платок, на котором осталось неотстирываемое едко-зеленое пятно. Чувствую, такими темпами вскорости придется заказывать носовые платочки из списка для ежемесячного пайка. Намешанную с кусочком свиного жира смесь протемперировала в печи при разных режимах. Определять температуру меня научила мама — по цвету щепотки муки, брошенной в под печи.

А Тамара отказалась от горшочка с мазью. Уж как я уговаривала и убеждала, но женщина заупрямилась, сказав, что и так многим обязана, а в долгу оставаться не хочет.

— Подумайте о девочках. Маму им никто не заменит, — запугивала я. — Хворь не отступит, а перейдет в хронику. Запустить легко, а вылечить трудно. Вы попробуйте, вдруг полегчает? А когда уедете к брату, пришлете нам с мамой... да вот хотя бы по носовому платочку!

Тамара расцвела. Отсроченный долг её успокоил. По мне так, лучше бы вообще не заикаться об обязательствах, но коли человека гложет совесть, то не стоит препятствовать. Взяв горшочек, женщина рассыпалась в благодарностях.

— За что благодарить-то? Ведь ещё не помогло, — рассмеялась я. — Меня порадует, если вам полегчает. Дочкам нужна здоровая мама.

__________________________________________

nerve candi *, нерве канди (перевод с новолат.) — нервосгусток

lagus*, лагус (перевод с новолат.) — удавка

leviti airi*, левити аири (пер. с новолат.) — легче воздуха, невесомость

ovumo *, овумо (перевод с новолат.) — яйцо

grandi graviti*, гранди гравити (перевод с новолат.) — большая гравитация

oculi certi*, окули церти (пер. с новолат.) — острое зрение

Спойлер 1

Пора заканчивать этот балаган. Который день ощущение чужого интереса жжет лопатки и поднимает волоски на коже. Рождает враждебность.

В последнее время Егор раздражен и встревожен. Он чувствует — шестым чувством, обостренной интуицией. И я знаю, что они наблюдают. Возможно, из леса или с противоположного берега реки. Или устроившись с комфортом на сосновой ветви и болтая ногой. Их внимание направлено на мой дом, на мою семью. Их взгляды тяжелы, а движения исполнены ленивой грации, что удивительно для мощных тел.

"Выходи!" — слышу я требование. — "Не то придется заставить. Посмотрим, что ты за штучка".

И вожак здесь. Он ходит кругами, не приближаясь к человеческому жилью, и постукивает... хвостом? лапой по стволу?

"Выходи, выходи"...

А луна только-только пошла на спад. И кроха не скоро откажется от маминого молока.

И все же материнство дало мне кое-что другое — неожиданное, ошеломительное.

Мое преимущество, о котором не догадывается никто.

Проверяю, крепко ли спит муж — сонное снадобье должно подействовать. Меняю пеленки и целую малыша в курносый носик.

— Охраняй, — говорю Коту, и он садится на подоконник, насторожив уши.

На цыпочках выхожу на крыльцо. Мое появление сопровождается нестройным хором. Вой начинается на краю луга и укатывается в расщелину между горами — туда, откуда льется свет убывающей луны.

Слабый порыв ветра доносит далекий лай всполошившихся собак.

Осторожно ступая, выхожу за калитку, спотыкаясь и чертыхаясь в темноте. Невидимые зрители беззвучно смеются — снисходительно и с ноткой презрения к человекообразным.

С каждым шагом — быстрее, четче — босые ноги ступают по траве, пока не переходят в бег. Зрение проясняется, слух распознает широкий диапазон звуков — от писка мыши-полевки до шума водопада высоко в горах. Я бегу туда, где льет холодный свет луна, посеребрив широкую дорогу на траве. Нет, не бегу — парю. Лечу стрелой. И ветер поет, вторя мне.

Они появляются из тени, и я не удивлена. Бегут параллельно мне. Их много, не меньше десятка, и каждый способен переломить меня пополам как соломинку.

Они развлекаются. И рассчитывают взять меня в тиски. Их вожак впереди, узнаю его по угольной гриве волос. Он смеется: глупая самочка приняла вызов. Сегодня она узнает, как умеют любить иль-хиль. До потери сознания. Глупая самочка забудет человеческую жизнь и не вернется к людям.

Подавитесь.

Ныряю в пролесок и мчусь наперегонки с ветром. И с преследователями. Один из них самонадеянно приблизился на опасное расстояние, рассчитывая меня схватить.

Выпускаю когти. Жжах! — алые полосы расцветают на груди как краска на полотне. Достаточно глубоко и болезненно, чтобы он отшатнулся и сбился с бега, оставшись позади. Один — ноль в мою пользу.

Дружный рев оглушает перепонки. Они повсюду. Запах крови их раззадорил. А я злюсь.

Несусь как ураган. Нужно запутать следы, заставить их плутать.

Я еще удивлю самоуверенных идиотов. Они не подозревают, с кем связались. Что ж, они надолго запомнят меня. Точнее, нас — меня и Эннои. Ту, что давно стала моим вторым "я". Теперь мы — союзницы.

Спойлер 2

"По-другому никак?"

"Никак" — он протянул руку.

Без разговоров и лишних слов. Мы понимали друг друга с полувзгляда, с полумысли.

Эннои набросилась бы на него, не мешкая, но я осадила: "Не спеши. Помни, о чем мы договорились".

Наши пальчики опустились перышком в его ладонь — большую, надежную, горячую. Самка, не сдержавшись, заурчала от удовольствия, и я снова её одернула. А он понимающе улыбнулся.

Сплошное притворство. Ненавижу!

Острые когти вскинулись и... пропахали пустоту. Он всегда улавливал мои мысли за секунду до их материализации. Проворен, хитрец. Успел увернуться.

Эннои зашипела сердито, а я посмотрела на свою руку. Что со мной?

Он не обиделся. Улыбался и гладил взглядом по шёрстке, отчего самка затрепетала и потянулась к нему, прижимая уши.

"Пойдем?"

Мы кивнули. И то славно, что обе согласны.

"Не бойся. Это не страшно".

"А мы... и не боимся!"

Он улыбнулся. Потому что давно понял: нас двое, и мы учимся уживаться друг с другом. И все равно давил на Эннои, исподтишка искушая и соблазняя.

Он вел по своей вотчине, по своим владениям. Лес давно принял нас, а мы приняли его, впустив в сердце, в кровь, в душу.

Самка рвалась вперед, я же... боялась. Да, признаю, что солгала, заявив о смелости.

Я трусила, и он чувствовал это. Обернувшись, улыбнулся ободряюще.

"Беспокоит нагота?"

"Нет" — замотала головой Эннои, а я промолчала. Когда обнаженное тело становится синонимом красоты и совершенства, отсутствие одежды не заметно.

Мы остановились. Лес не кончился, но воздух уплотнился, став осязаемым.

"Здесь граница" — пояснил он. — "Вдохни поглубже".

И мы вдохнули — так, что заболели легкие. И зажмурились — чтоб уж наверняка.

Шли на ощупь, вернее, нас вел он. Кожу покалывало, и зачесался нос.

Самка сгорала от нетерпения, я же тормозила, как могла.

"А когда..." — не успели мы спросить, как он остановился.

"Можно дышать. И смотреть" — разрешил со смешком.

И мы послушались. И открыли глаза. И ахнули.

"Это наш... Это твой мир" — поправился он.

Наш: и плато, и долина внизу. Исполинские заросли, сталагмитовые горы, толстые лианы, затейливые мосты, каменные арки... Причудливые цвета — розоватое небо, сиреневая река, огненные всполохи в скальных трещинах... А над головой — два серпа лун, приглушенные светом зеленоватого солнца.

Колыбель иль-хиль. Наша родина.