Доспех

Доспех

Иероним гун-Берклау терпеть не мог письма. Может быть, кому-то надушенные записочки, переданные через дуэнью и сулили романтические свидания, а для Йеро серые клочки дешевой бумаги, расползающиеся в руках, означали только одно — неприятности. Вот и сейчас — покинуть семинарию, когда всего год остался до Испытания! И пусть твердят наставники, что утверждать в сердцах мирян закон Божий или нести слово Его в дальние земли почетно и благословенно... но засыпая, видел молодой послушник на своих плечах плащ одной из "цветных" курий, чьи воины вступали в бой с Врагом человеческим и порождениями его лицом к лицу, защищая веру не словом, но делом. Увы. Одно дурное письмо перечеркнуло все мечты и надежды. Теперь под холодным мелким дождиком мок не послушник Иероним, а младший сын рода Берклау. Теперь единственный сын, последний.

Возвращение домой не рождало в душе трепет, предвкушение, радостное узнавание и, как там еще говорят поэты: нос-таль-жию? Нет, хмурая, промозглая осень вполне соответствовала настроению. Не находил Иероним в себе каких-то особых детских воспоминаний, разве что самых ранних, да и причина приезда... Смерть отца и брата — не повод для веселья, а титул, которого не ждал, не готовился, сулил скорее гору забот, чем удовольствий. Из-под низко надвинутого капюшона парень хмуро смотрел на покосившиеся, ушедшие в землю избы, едва видные за пеленой дождя, ветхий замок, чьи невысокие башни уже второе столетие сопротивлялись неумолимому времени. Нет, суровый монастырь святого Марка, где прошли последние четыре года, тоже не поражал великолепием отделки или изяществом линий, но даже по сравнению с ним родовое гнездо баронов Берклау выглядело мрачной развалюхой.

Копыта старенькой лошадки застучали по камням двора. Бросив поводья мальчишке, и не отвечая на приветствия, Иероним быстрым шагом прошел в здание. Десятки взглядов заставляли горбиться, вжимая голову в плечи, зябко ежиться, ускорять шаг. Тревога, напряженное ожидание, обреченность, робкая надежда. Да, надежда была хуже всего.

Давящие своды домашней церкви, гулкое эхо шагов, вот и крипта. Сначала могила матери. Медленно выдохнуть, чувствуя, как распускается в душе клубок напряжения, помолчать. Маму Иероним почти не помнил, слишком рано ушла она к Создателю. Лишь ощущение тепла, смутные образы, золото волос и голос — тихий, ласковый. Слова молитвы родились сами, слова благодарности, слова любви.

Два новых саркофага. С отцом они близки никогда не были. Суровый Дитмар гун-Берклау не слишком жаловал хилого и болезненного сына, спихнув монахам, едва тот достиг возраста, да и Гунтер не упускал случая пошпынять младшего братца, ан все равно кольнуло в груди. Какими бы ни были, теперь их нет. Ушли к Богу, как ушла мать и сестренка, как ушел прошлой зимой Маркус. Погиб на охоте, Иероним так и не поехал на похороны.

"Патер мио преа ди анима илиай эн армо или" — прошептали губы. Прими, Господи. Хорошие воины тебе пригодятся.

* * *

*

— Разожгите камин кто-нибудь, — только сейчас парень вспомнил, что промокший плащ все еще на нем и с раздражением отшвырнул в угол. Покосился на отцовское кресло, но садиться не стал.

— Не желаете ли отдохнуть с дороги, молодой господин, отужинать? — старая Герда подняла плащ и засеменила следом. Йеро досадливо отмахнулся.

— Когда, как? — хмуро оглядел собравшихся в зале, — Рассказывайте.

Хорст, капитан отцовской дружины что-то просипел, коснувшись рукой перебинтованной шеи.

— Герард тан-Литц, — вступившего в разговор парня, Иероним не сразу и узнал. Коннар, молочный брат. А, может быть, не только и молочный — на старого барона похож больше, чем сам Йеро. Вырос парень, оброс мышцами.

— Проклятый безбожник! — и все так же разговаривает руками, только правая на перевязи, вот и кажется более сдержанным, чем обычно, — из Камышовой люди прибежали, ты же помнишь, тан-Литц давно на наше болото зарится. Старик нас собрал, ну и туда...

— Как? — голос прозвучал глухо.

— У этого ублюдка был двергский громовик! — Коннар по привычке всплеснул руками и сморщился от боли, — проклятый трус! Барон и копье опустить не успел. Вон, видишь, какая дыра.

Парень поковырял пальцем висящий на стойке доспех. Дыра действительно была впечатляющей.

— А вы, значит, тут же по кустам? — презрительно сплюнул Иероним.

— Мы сражались, Йер! — возмущению Коннара не было предела, — Ранены почти все!

— Только Гунтер и отец мертвы! — срезал его брат, — а вы...

— Йер...

— Оставь ты его, Коннар, — поморщился один из бойцов в криво сидящем из-за бинтов колете. Бруно, одногодок Гунтера, старый враг детства, — Это же наш непобедимый Иеро! Уж он бы и врагов раскидал одной левой и спас всех! Языком бы раскидал. Хотел бы я посмотреть, как ты штурмовое копье поднимешь, да от громовика им отмахиваться будешь!

— Я?.. При чем здесь... — Иероним растерялся. Бруно-то сволочь, но воинские науки младшему сыну действительно никогда не давалась.

— Ты теперь наследник, — рука сочувственно легла на плечо. Коннар быстро вспыхивал и быстро остывал, — ты обязан отомстить выродку, использующему богомерзкое колдовство в честном поединке! Иначе как ты посмотришь в лицо герцогу, когда будешь подтверждать присягу, как ты посмотришь в лицо Богу, когда предстанешь перед ним?

— Бойцов у нас не осталось, как я понял? — Иероним презрительно посмотрел на капитана; тот кивнул, ответив не менее презрительным взглядом.

Жалкие трусы! Все попрятались, выставив вперед калек, чтобы показать, что сражались! Небось только рады будут перейти под руку тан-Литца, предатели.

— Без вас обойдусь, — в сердцах бросил Йеро, — и растопите же камин, разорви вас демоны! Вина мне, и ужин!

Молодой наследник буквально вылетел из зала, в мыслях продолжая призывать громы и молнии на головы предателей.

* * *

*

Утро началось с неприятностей. Едва Йеро успел натянуть штаны, да умыться, как в дверь забарабанили.

— Чего тебе? — Парень с удивлением посмотрел на полуодетого Коннара и нырнул в широкую рубаху беленого льна.

— Вот, смотри, — тот протянул свиток, — ты что, трубы не слышал?

— Слышал, — голова Иеронима, наконец, нашла ворот, — что там?

— Я не читал, но, думаю, ничего хорошего.

— Дай-ка. — Молодой человек вчитывался в кривые строки, все больше хмурясь, — вызов.

— А подробнее? Тай-Литц? — Коннар чуть ли не подпрыгивал от любопытства.

— Кто ж еще-то, — невесело усмехнулся Йеро, — прикажи подать завтрак. Посидим, подумаем, что делать. Ты со мной?

— Конечно! Только вот боец из меня сейчас... — парень пригорюнился, — а завтрак что, прямо сюда подавать? А главный зал, все такое... ты ведь теперь барон.

— В задницу, — отмахнулся наследник, — какой я барон, прости Господи? Да и в монастыре не привык я к церемониям-то. Так что тащи чего съестного, да садись со мной, братец.

— Слушаюсь, ваша светлость! — улыбка у Кона осталась совершенно мальчишеской.

Едва успел Йеро отпить молока (не к лицу, барону-то больше вино полагается, но вот любил молоко, с детства, и все тут) как в дверь снова постучали.

— Простите, ваша светлость, мы тут это... — на пороге мялся кузнец, Шон, — простите, коли не вовремя, но мы это, готовы, значит, с вами идти. Ежели изволите. Как охрана, значит.

— Мы, это кто? — молодой барон внимательно посмотрел на огромного, заросшего черным волосом мастера. Сердце сжалось от благодарности.

— Я, значит. Еще Санчо из Камышовки, охотника сын. Болдер и Дорк тоже, они парни здоровые, Клод-хохотун еще.

— Спасибо, — голос осекся, — ждите в зале.

Когда дверь хлопнула, Йеро прикусил губу — не хватало еще расплакаться!

— Мда, отряд у меня есть, — невесело усмехнулся он, совладав с нахлынувшими чувствами.

— Да уж, — вздохнул Коннар, — мужичье. Сила есть, а вот умения...

— Ну так ведь опытные дружинники по кустам разбежались! У этих хоть какое-то понятие о чести есть!

— Йер, не горячись, — парень выставил ладонь, словно пытаясь остановить брата, — давай лучше думать, что дальше делать.

— А что тут делать? Бруно прав — копье я и не подниму. Скорее сам с коня грохнусь, чем хоть кого-то достану. Да и против громовика-то. А если к монахам весть послать, архбургскому прелату? Ведь богомерзкое оружие. Да и чернокнижника у себя тан-Литц держит, поговаривают.

— Последнего голубя тебе с весточкой послали, — покачал головой Кон, — а курьера и не пропустят. Дорога-то в Архбург аккурат по землям Литцей и идет. Ты, когда ехал, ничего не заметил?

— Было какое-то ощущение, но, думал, показалось.

— Специально пропустили, — Кон в сердцах бросил на тарелку уже поднесенный ко рту пирожок, — видно, Герард решил весь род Берклау разом изничтожить, да земли себе забрать без помех!

— И что делать-то теперь?

— Сражаться! Ну не умеешь ты с копьем обращаться — меч возьмешь. Доспех отцовский тебе Шон и подгонит, заодно и дырку залатает. В седле ты, помню, неплохо держался, а в остальном — на все воля Его! Господь направит руку твою против безбожника мерзкого!

— Направит, конечно. Ты доел уже? Пойдем смотреть воинство наше святое.

Добровольцы стояли тесной кучкой, явно робея. Шон нервно тискал в руках клювастый люцернхаммер. Братья были безоружны, Санчо опирался на лук, а Клод крутил в пальцах метательный нож. Брони не было ни у кого, только кожаная куртка у лучника.

— Зачем тебе это, Шон? — Иероним поймал взгляд кузнеца.

— Так это... — смутился великан, — матушка ваша добра была ко мне. Даже подарок однажды сделала, ну я и того... помочь значит. Не мастер я говорить, вы уж простите, ваша светлость.

— А я одного из этих, пришлых, пристрелил, когда они в Камышовку-то... — влез лучник, — так что мне дороги обратно нет. С вами я.

— А мы тоже. Чем не солдаты? С землей-то пусть дядька Нолан возится, у него ртов куча, мал мала меньше, а мы, сталбыть, в дружину. Послужим. Верно говорю, Бол?

Болдер степенно кивнул.

— Во! А я смотрю — веселье затевается, — Клод расплылся в щербатой ухмылке, — а если веселье, то куда же без меня-то. Да и с шариком своим-то я точно пригожусь.

Парень любовно огладил рукоять кистеня. Что-то подсказывало, что несмотря на юный возраст парень успел и кровью свой "шарик" напоить. Разбойничал, скорее всего, но сейчас на этом определенно не следовало заострять внимания. Еще раз оглядев добровольцев Иероним велел Хорсту подобрать тем оружие, а сам направился прочь.

— Братьям алебарды-бы надо дать. У Литца конники точно будут, а силы парням хватит, — едва успели отойти, Коннар начал излагать стратегию, — Клоду щит, да кольчугу подобрать, ну и остальным бронь хоть какую.

— Господи, Кон, да какую бронь, о чем ты говоришь? — простонал молодой барон, — я не могу, понимаешь? Я лучше один туда поеду, все равно ведь никаких шансов, молись не молись. Я не могу вести на верную гибель тех, кто мне доверился.

— Возможно, шанс все-таки есть, — прозвучало из-за левого плеча.

Йеро вздрогнул и обернулся. Невысокая фигурка, показавшаяся из тени, как всегда куталась в неопределенного цвета хламиду. Скудное освещение заостряло и так резкие черты лица, а редкие белесые волосенки, торчащие во все стороны делали обладателя похожим на чертополох. Настоящего имени этого странного человека — то ли книжника, то ли целителя, то ли секретаря (хотя за глаза и чернокнижником называли и малефиком) никто не знал, даже дети называли его не иначе как мастер Тиссель.

— Простите, мастер...

— Идемте за мной, молодой человек, — старик снова замолк.

Спускаясь за безмолвной фигурой сначала на первый этаж, в часовню, а затем и в крипту, Иероним вспоминал детские годы, когда Тиссель часто развлекал болеющего наследника диковинными историями. Он же и приохотил Йеро к чтению. Вспомнил, как старшие братья исхитрялись, подстраивая ненавистному наставнику ловушки, в которые тот, впрочем, ни разу не попался. Вслед за неярким огоньком лучины (откуда достал мастер, как зажег? Задумавшийся Иероним и не заметил) троица двигалась в самые отдаленные коридоры родовой усыпальницы.

— Здесь, — старик остановился посреди неприметного коридора, — нужно немного вашей крови, молодой господин.

Несколько человек, увязавшиеся следом нерешительно остановились шагах в двадцати.

— К-крови?— протянутая рука чуть дрожала, предприятие нравилось Йеро все меньше и меньше.

Тиссель молча кивнул, ловко полоснув ножом и прижав ладонь опешившего парня к стене, прежде чем тот успел опомниться.

По стенам прошёл гул, и часть кладки вдруг отъехала в сторону, открыв небольшое сводчатое помещение, в центре которого покоился массивный каменный саркофаг.

— Ну-ка молодые люди, помогите сдвинуть крышку, — Тиссель сухонькой ручкой указал на резное чудовище. И, едва Коннар успел открыть рот, продолжил, словно как прежде, читал урок молодым наследникам:

— Первый барон Берклау, досточтимый Иероним, получил титул и земли за победу над печально знаменитым Кровавым Рыцарем, во время войны Людвига Святого. Об этом помнят, хоть и было это давно. Но мало кто помнит, что первый барон Берклау был назначен стражем и хранителем останков этого порождения тьмы.

— А точнее, его знаменитого доспеха, — старик кивнул на открытый саркофаг.

Аккуратно опустив тяжеленную крышку на пол, парни, а за ними и Шон, заглянули внутрь. Больше войти в комнату никто не решился.

Доспех не был похож ни на что, виденное Иеронимом ранее. Кираса со странными, плоскими оплечьями угадывалась сразу, хоть и вызывали недоумение различные выступы, расположенные там и тут. Вообще же доспех словно зверь какой зубами рвал. Массивные наручи, кажется, неразрывно соединены были с латными перчатками. Шлем без забрала, но с двумя странными гибкими трубками, явно оборванными, лежал отдельно.

— Странный доспех, — Коннар осторожненько коснулся пальцем нагрудника, — и это не металл.

— Истинно так, — согласился Шон, — даже на небесный металл из которого фамильный меч вашего батюшки выкован не похоже.

— И как его надевать? — Иероним поднял нагрудник.

Оказалось, нагрудник с наручами соединяют рукава, не замеченные ранее в слое пыли. Тонкая, словно бы шерстяная ткань все того же неприметно-серого цвета.

— Сдурел? — Конар аж взвился — это же проклятый доспех! Его, небось, бесы в преисподней ковали! Ты же душу свою вечному проклятию обречешь!

— А что ещё делать, благородный ты наш? — Иеро аж зашипел, — Пойти и сдохнуть, как овца на бойне? Да ещё и единственных верных людей на смерть повести?

— Не бойся, — улыбка вышла несколько кривой, да и показная бодрость никого не обманула, — Я ведь почти священник. Глядишь, и обуздаю силы бесовские. Знать бы ещё, как в него влезть, я ни одной застежки не вижу.

— Может, за зубилом сходить? — дернул бороду Шон.

— Не рекомендую, — подал голос Тиссель, — попробуйте как-нибудь так. Нижней части доспеха нет, можно пролезть.

Конар тут же замотал головой, демонстрируя раненую руку: я, мол, в этом деле не помощник. Впрочем, кузнец и сам справился, весу в том доспехе всего фласков пять и было. Иероним, скукожившись и в кои-то веки благодаря бога за своё хилое сложение, полез в темное нутро, пытаясь сразу нащупать и рукава. Мастер Тиссель помог с наручами, Шон чуть опустил кирасу, и вот встрепанная русая голова показалась снаружи. Лица всех присутствующих, а больше всего самого Иеро, застыли в ожидании. Наконец, молодой лорд аккуратно выдохнул, и Шон разомкнул побелевшие пальцы.

— И что теперь? — поинтересовался Коннар, — в ведьмин час полить его кровью некрещеных младенцев?

-Н-не стоит так шутить, — голос Иеронима (он и сам подумал о чем-то похожем) чуть дрогнул, но вновь обрел силу, — остался шлем. Ни юбки, ни поножей я не вижу.

Наручи весили, казалось, как сама кираса, пальцы в латных перчатках гнулись с трудом, но шлем одеть все же удалось. Иерониму послышался легкий щелчок в момент касания. Парень чуть повертел головой, подвигал руками — доспех явно рассчитан был на кого-то побольше, а потому висел как на манекене, только мешая движениям.

— Что это такое? Осмелевший Коннар указал на торчащие из спины штыри и загогулины.

— Может быть, обломки крыльев, — тихо предположил мастер Тиссель, — адские доспехи, суть, плоть демонов, а ведь и они есть ангелы, отринувшие Господа и потерявшие крылья свои в обмен на свободу.

Если и демоны были когда-то ангелами ( в монастыре об этом никогда не говорили прямо), то может быть, искренняя молитва очистит это творение Врага рода человеческого, подумал Иероним.

— Отец наш небесный, — зашептал он тихонько, — помоги рабу своему смиренному совладать с порождением сил адских.

Нет, молитва не шла, слова выходили пустыми, бессмысленными. Пусть и говорят священники, что искренняя молитва всегда достигнет ушей Господа, но к Богу нужно обращаться на его языке. И пусть священный язык ангелов никогда не давался младшему сыну гун-Берклау, да и учили послушников только самым основам, но уж пару молитв...

— Патро ниа, Киу эстас эн ла чиэло... — Иероним сбился, в шею сзади что-то кольнуло.

"Ага, не нравится!" — злорадно подумал он, голос окреп:

— Вэну реджецо виа, вэну вола виа. Киэн эл ла чиэло, тиэл анкау сур ла тэра!

Но скрытые в доспехе демоны и не думали сдаваться, пробудившись от векового сна. Мир вдруг ворвался тысячей голосов, что звучали прямо в голове жуткой какофонией. Огненные надписи вспыхивали в воздухе, сменяясь непонятными видениями. Смятый и раздавленный этим безумием, Иероним упал на колени, срывая голос в крике:

— Не-е-ет! Пожалуйста, не-е-ет!

Он кричал что-то ещё, полностью потеряв контроль над собой, что-то обещал, молил, путаясь в языках, а доспех продолжал завывать тысячей голосов и все сильнее и сильнее продолжал сдавливать слабое тело. Ничего не слышащие соратники с ужасом наблюдали за агонией молодого барона. Бросившийся на помощь кузнец отлетел в сторону и тяжело сполз по стене. Наконец, все закончилось.

Иероним тяжело встал, поражаясь наступившей тишине. Помог подняться Шону, и только потом понял, что почти не чувствует доспеха. Лишь на краю зрения продолжал мелькать какой-то непонятный, несомненно, дьявольский, знак.

За порогом комнаты уже собралась небольшая толпа.

— Смотри-ка, обоссался, хлюпик! — мерзко оскалился Бруно. За его спиной кто-то захихикал.

Иероним почувствовал, что штаны действительно мокрые, но подобного отношения он не привык спускать никому. Латный кулак врезался в челюсть и время словно замедлилось. Голова насмешника разлетелась перезревшей тыквой и с не меньшим ужасом, чем остальные, смотрел Иеро, как попавшая на доспех кровь впитывается прямо в металл.

Солдаты и слуги опасливо сторонились, уступая дорогу, и старались не смотреть на обезглавленное тело и испачканную стену. Страх в их глазах грел душу — поняли смерды, кто господин, сразу зауважали!

Сунувшегося следом в комнату Коннара, Иероним выгнал как и всех остальных, о чем позже пожалел — латными перчатками переодеть штаны оказалось не так уж просто. Но молодому наследнику нужно было остаться одному, в тишине обдумать все произошедшее. Душу терзали сомнения. Что обязательно должен отомстить, Иероним понимал. И не для успокоения совести, но для утверждения авторитета в глазах подданных. Это важно, это Долг Чести, уместно ли в таком деле принимать помощь Врага, обрекать душу на вечные страдания? Но это единственный шанс, нужно быть честным с самим собой. Сколько бы ни мечтал Иеро о плаще боевой курии, в воинском искусстве он уступает даже Коннару, который на год с небольшим младше. И уже нельзя отступить, ведь ему поверили, за ним пошли. Пусть их пока всего пятеро, но Иероним гун-Берклау не предаст своих людей. "Зато предаст Господа и веру предков" — мелькнула невеселая мысль. Доспех тоже не внушал особого доверия. Адское творение всполошилось, услышав святую молитву, но теперь подчинилось. Или демоны, живущие внутри, просто затаились? Что же делать: принять их, подкармливая доспех кровью или попытаться обуздать? Про ритуалы демонопоклонников Йеро знал лишь из страшных сказок, что рассказывали мальчишки в монастыре перед сном, то есть не знал ничего. Доспех пьет кровь, это видели все, но нужна ли только человеческая, и имеет ли значение, когда именно проводить ритуал? Все темные дела вершатся в короткий, ведьмин час, это любой знает, но сколько в этом правды? А если словом Божьим изгнать демонов, то не потеряет ли доспех своей силы? Или убьет хозяина, не дав завершить ритуал? "Пусть убьет" — подумал Иеронимо, — "Но я умру в борьбе с Нечистым". О ритуалах изгнания демонов молодой человек знал лишь немногим больше, чем о демонопоклонниках. Молодых послушников подобному не учили, лишь после Испытания и посвящения открывая истинный путь служения. Впрочем, оружие монаха — молитва, "Слово Божие сильнее меча" — говорили наставники. Взгляд упал на небольшой фиал, что стоял на алтаре рядом со свечами — святая вода, как он мог забыть! С этого и начал. Зубами выдернув крышку, Иероним аккуратно капнул водой на левую перчатку. Вспыхнувшая в воздухе огненная надпись заставила отшатнуться. Непонятные руны сменили цвет с алого на желто-зеленый и растаяли. "Ага, не нравится, отродья скверны!" — злорадно подумал парень, — "получайте еще!". Но на этот раз ничего не произошло, доспех впитал святую воду, как до этого кровь, только странное пятнышко на краю зрения чуть поменяло форму. Хотя это могло и показаться. Иеронимо собрался с духом и, чувствуя себя святым Патриком, что с молитвой вышел против воинства диких лесовиков, осенил себя крестным знамением:

— Патро ниа, Киу эстас эн ла чиэло... — Йеро сжался, но ничего не произошло.

Прислушиваясь к ощущениям и каждый миг ожидая смерти, молодой человек продолжил, с трудом вспоминая слова и путаясь в ударениях и падежах. На строчке:

— Нэ кондуку нин эн тэнтон, Сэд либэригу нин дэ ла малбоно, — доспех вздрогнул и вдруг раскрылся на спине двумя половинами. Наручи тоже треснули вдоль, позволяя вытащить руки из перчаток.

— Чар виа эстас ла регадо, ла форто кай ла глоро этэрна, — Иероним облегченно выдохнул, — Амен!

Получилось! Он смог, обуздал демонов словом Божиим, подобно легендарным святым! Отшвырнув железо в сторону, Иеро, пошатываясь, направился к двери. Нужно выпить, срочно.

* * *

*

— Значит, на последних строчках? — мастер Тиссель откинулся в кресле задумчиво поигрывая четками, — Нэ кондуку нин эн тэнтон, Сэд либэригу нин дэ ла малбоно? Не введи нас во искушение, но освободи нас от зла... Любопытно.

Иероним с удивлением воззрился на наставника. Мало кто из мирян знал божественный язык — церковь ревностно хранила свои секреты. Непрост старик, очень непрост. Но продолжить мысль помешал Коннар, который не забивал себе голову тонкостями богословия, думая о вещах более приземленных:

— Ребятам мы доспех подобрали и оружие. Эх жаль я не смогу с вами! Все справное, надежное, Шон лично проверял, верно говорю?

Кузнец не ответил, поглощенный разглядыванием доспеха. Прикасался он к нему с величайшим опасением, но перебороть любопытство все же не мог.

-Парней сейчас Хорст гоняет. Толку-то... но хоть что-то. Нужно подумать, как тебя снаряжать будем, — Коннар все не успокаивался, — Из лошадей один Василиск и остался, думаю, сладишь, он смирный. Та кляча, на которой ты приехал, только на мясо и годится. Ты копье возьмешь?

— Обойдусь, — качнул головой Йеро, — меч отцовский цел?

— А как же! Без ножен, правда, но уж что успел, то и стащил. Тан-Литцы его, небось, обыскались, дурни.

— Ножны подберем, — кивнул кузнец.

— Вот, значит меч. Щит не проблема, доспех у тебя есть, — в глазах появилось беспокойство, — ты твердо решил? Может...

— Нет! — отрезал молодой барон.

— Доспех-то не полный, — прервал воцарившееся молчание кузнец, — к нему бы поножи или юбку латную. Лучше бы и кольчугу, да не влезет. А пробоины-то можно пластинами закрыть, если вот здесь дырки-то пробить.

— Не советую, — вынырнул из задумчивости Тиссель. Потянулся за кубком, неспешно отхлебнул и продолжил: — очень не советую. Мы не знаем, что это такое и как оно среагирует на попытку его продырявить. Вдруг демонам такое самоуправство не понравится. Подумай, как-то иначе щитки закрепить можно?

— Да можно-то оно можно, — недовольно проворчал кузнец, — да только ненадежно оно будет.

— Пусть. Доспех действительно трогать не стоит, — поддержал Йеро.

— Что ж, к утру сделаю. Выступаем-то во сколько?

— С рассветом, предупреди парней. Мастер... — Иероним замялся, — вы с нами?

— Несомненно, молодой сеньор, — старик (невиданное дело!) улыбнулся, — должен же кто-то присмотреть за такими славными мальчиками. В битве от меня невелика помощь, а вот после, глядишь, и пригожусь. Лекарь он никогда лишним не будет.

К "мальчикам" старик, похоже, отнес и Шона, улыбнулся про себя Йеро, нисколько не обидевшись на покровительственный тон. На душе стало легче от поддержки и от невысказанного пожелания удачи. Если старик говорит о лечении раненых, значит осознано или нет, верит в победу. "Впрочем, нет", — поправился Иероним, — "мастер Чертополох всегда говорит именно то, что хочет сказать". В мыслях молодой барон пообещал щедро вознаградить соратников. Осталось только пережить завтрашний день. И все равно, Бог или Зверь протянет руку помощи, если сохранит жизни этих славных людей.

* * *

* * *

**

— Неприятности? — тихо прошелестел голос.

— Не хочет! — пожаловался Иероним, демонстрируя наручи с так и не закрывшейся трещиной, — Я не смогу выйти в нем на битву!

— Покиньте нас, молодые люди, — вроде как попросил Тиссель, но ни Коннар, ни Шон-кузнец не посмели ослушаться. Выждав, пока стихнут шаги за дверью, старик неодобрительно покачал головой и впился в доспех взглядом. Голос его окреп:

— Дио, Патро, Чиело, — Тиссель чеканил слова, делая паузу после каждого, — обей, протекто, виво, вола, ревиджи, ландо.

— Это священный язык? — часть слов Йеро все-таки узнал, — но почему?

— А тебя в монастыре только одной молитве научили? — сварливо поинтересовался старик, — подумай, если демоны, заключенные в доспехе есть ангелы с небес низвергнутые, то отчего им не говорить на языке Бога? Но что-то не выходит. Наверное... повторяй за мной:

— Дио, Патро, Чиело, Обей, Протекто, Ви...

Доспех щелкнул, снова обретая целостность, становясь удобным и практически невесомым, в глазах заплясали цветные пятна. И еще перед лицом воздух словно сгустился, но огненные надписи, застилавшие зрение, мешали сосредоточиться; возможно, и показалось.

— Вот так, — кивнул Тиссель, — и... на случай, если меня не будет... чтобы снять доспех, прочитай снова окончание молитвы. А теперь убери с лица это глупое выражение и вперед. Люди ждут, ваша светлость!

Солнце стреляло лучиками сквозь прорехи облаков, подсохшая грязь почавкивала под копытами. Иероним сдерживал Василиска, примериваясь к шагу бойцов. Спешить некуда — не на прием к герцогу, на драку едем. Подождет сосед ненаглядный, выродок проклятый.

Как ни сдерживай шаг, а вот оно и поле уже, и Камышовка слева виднеется. Иероним не сразу заметил, что мастер Тиссель отстал, оставшись у кромки деревьев, а заметив, не выдержал — оглянулся. Поймал серьезный, ободряющий взгляд неожиданно ясных, молодых глаз, кивнул в ответ. Сделал знак Санчо остаться на месте — небо разорвал звук бевого рога. Тан-Литц не стал тратить время на приветствия и церемонии, бросившись в атаку. Рассмотрел, видно, как мало людей у Йеро и решил конями затоптать. Кроме самого барона верхом также были двое его старших сыновей, как и отец, щеголявших фамильными гербами на щитах, да накинутых поверх доспеха сюрко. Максимилиан и Дитрих, вспомнил Иероним имена, еще где-то там должен быть и младший, Ромуальд. Дружина у Литца тоже была не чета маленькому отряду Йеро — десяток бойцов, все в кольчугах, а то и бригантинах. Но ждать пеших старый Герард не стал, решив, видно, втоптать кучку храбрецов в землю.

Дорк с Болдером покрепче перехватили алебарды, Клод за их спинами неспеша достал из-за пояса кистень, расправил цепь. Иероним вытянул из ножен меч, полюбовавшись голубоватым отсветом клинка, повыше вскинул щит, прикрыв, как учили, левую часть груди. "Помоги, Господи" — прошептали беззвучно губы.

Шагов за двадцать барон вдруг замедлил бег лошади и потянул из-за пояса странный предмет, похожий на короткую дудку с ложем, как у арбалета и странной формы рукоятью. Сердце сжалось — тот самый громовик таинственных подземных двергов, что, отринув Господа, поклоняются по слухам самому Аз-залю. Грохнуло, вспыхнуло, брызнули щепки, левое плечо дернуло болью, рука онемела. Вдруг сотни игл пронзили тело, взгляд заволокла кровавая пелена, из горла вырвался крик. Словно бы со стороны наблюдал Иероним, как всадник в странном доспехе бросает коня вперед, как рубится со старым бароном, а затем, чудовищным по силе ударом вгоняет меч прямо в узкую щель забрала, раздробив по пути край не вовремя опустившегося щита. Иеронима учили владеть оружием, и умом он понимал, что нужно делать, но вот так подгадать момент и нанести удар с поистине дьявольской силой и скоростью...

Доспех тем временем уже нацелился на одного из младших наследников. Удар тяжелого топора приходится на щит (словно и не ранена рука!), финт, удар и меч из звездной стали рвет кольчугу словно еденную молью шерсть, нащупывая вражье сердце.

Молчун-Болдер и Дорк пытаются добраться до третьего всадника, зацепить крюком, стащить на землю, но уже близко пешие воины тан-Литца. Страшной силы удар молота отбрасывает в сторону первого нападающего, кистень Клода превращается в размытое серое колесо, свистят стрелы. Последний из всадников все же падает, хватаясь за вошедшую в горло стрелу. Иероним направляет коня прямо в толпу, рубя направо и налево, круша шлемы и кольчуги. Меч застревает в чьем-то теле, но алый от чужой крови рыцарь вырывает из чужих рук топор, ударом ноги отправляя его хозяина на землю, и тут же всаживает оружие в открытую спину какого-то несчастного.Трое дружинников, обойдя основную группу, пытаются добраться до рощицы, где скрывается лучник. Обернувшийся на крик охотник сумел подстрелить крайнего слева, но двое других разделились, бросившись на Санчо и обнаружившего себя Тисселя. Старик вскинул руку и нападающий споткнулся, влетев в облако какой-то пыли, закричал, хватаясь за лицо. Тиссель коршуном упал сверху, одним точным ударом оборвав мучения несчастного. Санчо же танцевал, уклоняясь от размашистых ударов топора, и все никак не мог подобраться ближе, сжимая побелевшими пальцами рукоять ножа. Точку в этом противостоянии поставил граненый шар кистеня, бурый от крови. Бой был окончен.

Иероним спустился с коня, приторочил к седлу щит, снял шлем. Пошатываясь, отправился бродить среди тел. Тиссель бинтовал руку Дорка, Клод, изредка поглядывая на барона, принялся обыскивать трупы, Шон безучастно наблюдал за этим, тяжело опираясь на молот. Йеро выдернул из трупа фамильный меч, вытер о плащ мертвеца. Клинок выщерблен, но цел. Присев, парень стащил с трупа глухой шлем. Лицо застыло в посмертной маске ужаса — вот и третий из сыновей тан-Литца. Очнувшийся Шон принялся помогать Клоду стаскивать трофеи в одну кучу, Санчо пытался поймать лошадей, Болдер ворочал трупы, как всегда молча.

— Вам бы тоже хлебнуть, ваша светлость, — оказавшийся рядом Тиссель протянул флягу, — полегчает.

Иероним послушно отхлебнул, задохнувшись от крепости, закашлялся, смахивая выступившие слезы. Стоя над трупом старого Герарда, он пытался найти в душе хоть какие-то чувства. Радость победы? Удовлетворение от свершившейся мести? Ненависть? Нет, пустота. И вроде лежит перед ним благородный человек, равный по происхождению, хоть и из другой ветви детей Спасителя, и негоже оставлять его душу без отходной молитвы, а тело без погребения... Но молиться за этого безбожника, колдовством убившего отца?

— Гори в аду! — сплюнул Иероним.

И вскрикнул от неожиданности, потому что из левого наруча вдруг ударила струя огня, мгновенно превратившая мертвую плоть в пепел, а роскошный доспех в кусок спекшегося железа. Иеро отпрыгнул в сторону, пытаясь стряхнуть искры со штанов и сапог.

Когда все трофеи были навьючены на пойманых лошадей, а трупы стащены в одну кучу, Иероним решился на эксперимент. Направив левую руку на гору тел, он отчетливо произнес: "Гори!". Как это звучит на божественном, Йеро не знал, но получилось и так. Вырвавшийся из руки сгусток пламени достиг цели, взметнувшись ввысь огненным столбом. Когда пламя утихло, от тел остался лишь пепел. Бойцы смотрели на своего господина с ужасом и восторгом.

* * *

* * *

**

— Ты просто обязан это сделать! — Коннар взмахнул куриной ножкой, забрызгав жиром сидящего рядом Хорста, — доведи же конца начатое! Замок беззащитен, ты возьмешь его играючи, присоединив к своим землям владения Литца.

— И как на это посмотрит герцог Архбургский?

— А так и посмотрит. Ему проще утвердить хозяином того, кто уже владеет замком, тем более, что род уничтожен, верно я говорю?

Болдер молча кивнул. Они все были здесь, празднуя победу за одним столом с господином — и Шон, и Дорк, с перевязанным плечом, и остальные. Йеро щедро разделил добычу с соратниками. Чуть улыбнулся, вспомнив, как лучник размахивал руками, живописуя битву перед слугами и бойцами гарнизона, ежеминутно поправляя наборный пояс, принадлежавший раньше Максимилиану тай-Литц. Молодые служанки млели, а парни завидовали, проклиная себя за нерешительность.

— У нас людей не хватит, такую территорию удерживать.

— Хватит. Ребята поправятся, да и еще наберем, обучим, — Хорст пригубил из кубка, — за вами теперь многие пойдут. — и, спохватившись, добавил, — ваша светлость.

Утром Йеро с трудом встал с кровати — болело все: каждая мышца, каждая связка, даже, почему-то, челюсть. Болела от выпитого вчера голова, но больше всего болела душа. Сейчас Йеро казался себе особенно жалким и слабым. Воспоминания о вчерашней силе, вчерашнем триумфе, делали эту слабость особенно очевидной. Без доспеха, этого творения Сатаны, сам Иероним всего лишь жалкий слабак. Размазня, не способная бороться с искушением, ничуть не лучше старого барона тан-Литц, лишь еще один кусок дерьма в этом дерьмовом мире. Одолела такая тоска, что впору петлю на шею ладить. "Самоубийство — грех" — напомнил он себе — "выход для слабаков. Ты и есть слабак, достойный лишь того, чтобы уйти в грязь, из которой когда-то и был создан, но люди, которые тебе поверили, которые пошли за тобой — в чем виноваты они? Так что подбери сопли и делай что должен".

Неприязненно взглянув на доспех, Йеро принялся одеваться.

До замка Литц добрались к полудню. Людей за спиной прибавилось. К пятерым "драбантам" (Дорк, хоть и раненый, поехал все равно), присоединились и бойцы дружины с Хорстом во главе. Не все, конечно, те, кто не мог сражаться, как и Коннар остались в замке.

Защитники пытались храбриться, даже пустили несколько стрел, но после того, как огненный шар выбил ворота, склонились перед новым господином. Лишь в главном зале какой-то юнец в слишком большом, не по размеру доспехе, попытался бросться на Йеро с мечом. Тело среагировало само, и лишь в последний миг тот опомнился, повернул клинок, ударил плашмя. Глядя на отлетевший глухой шлем, рассыпавшиеся по камню черные локоны, укорил себя за забывчивость — не бастард, не младший сын, у барона герарда тай-Литц была еще и дочь. Как же ее зовут? Кажется, Анита.

Во, это управляющий, кастелян, значит, — Борк держал за шиворот какого-то невзрачного типа, — говорит, что ничего не знает про сокровищницу. Врет, собака.

— А это кто? — Санчо обратил внимание на зашевелившуюся девушку, — никак девчонка? И в доспехе, прости Господи.

— А это благородная госпожа Анита тан-Литц, — вежливо поклонился Иероним.

— Наследница, значит, — просипел Хорст, — может ее того?..

— Не трогать! — осадил его Йер, — заприте в комнате, я позже ей займусь.

— Это верно, ваша светлость, — так, чтобы услышал только Иероним, произнес Тиссель, — девочка последняя наследница, и сделав ее своей женой вы становитесь законным хозяином всех земель и владений.

— Издеваешься? — возмутился тот, — она же еще младше Коннара, ей и пятнадцати, наверное, еще нет!

— Крестьянки выходят замуж и раньше — старик пожал плечами, — а за хорошее пожертвование любой священник закроет глаза на слишком юный возраст.

— Впрочем, я о другом, — сменил он тему, — алхимик, служивший барону, сбежал. Могу я занять его лабораторию? Будет любопытно там покопаться.

— Конечно, мастер, она ваша, — кивнул Йеро, — расскажите, если найдете что-то интересное.

До позднего вечера осматривали замок, искали и взламывали сокровищницу, пересчитывали припасы, пытаясь разобраться в записях прошлого хозяина. Кастелян безучастно наблюдал за пришлыми покачиваясь в петле. И чем дальше, тем больше чудилась Йеро насмешка в мертвых глазах. В общем, утомленный делами, про наследницу Иероним так и не вспомнил. А по утру выяснилось, что она сбежала. Санчо что-то виновато бубнил про потайной ход, прошедший ночью дождь, но Йеро все равно напялил доспех, потащился с охотником за стены, но помочь все равно ничем не смог. Снова навалилась усталость и апатия. Собственная никчемность чувствовалась особенно остро, терзая душу. И не было рядом вспыльчивого Коннара, чтобы отвлечь беседой, а Тиссель все пропадал в лаборатории, не выйдя даже к обеду. Мрачное настроение господина не улучшил и Хорст с докладом: группа дружинников, что отправилась в Лесную утверждать власть нового господина перебита, а головы их торчат на кольях вокруг деревни. Лишь одного бойца, изуродовав страшно, отправили назад в замок. Но хоть и выжгли ему глаза, говорит, что видел до того в деревне молодую девку, которую называли госпожой.

Иероним досадливо поморщился. Утверждать власть господина они поехали! Без приказа, кстати. Пограбить, да девок попортить, вернее сказать будет. И поделом бы, но Хорст прав — нельзя такое спускать. Да и Анита, опять же, если калеке не почудилось. Что ж, вот и повод отвлечься.

Пламя плясало в глазах молодого барона гун-Берклау, волчий оскал скрывала маска странного шлема. Душа ликовала. О как надменны были эти никчемные пахари, возомнившие себя воинами, почувствовавшие кровь. Как униженно ползали они потом в грязи, моля о пощаде! Как забавно корчились наиболее ретивые, сгорая заживо! Как красиво смотрелось пламя горящих изб на черноте небосклона! Вопли, мольбы и плач сливались в прекрасную симфонию. О, конечно же мудрый правитель Иероним гун-Берклау явил милосердие, не став уничтожать всю деревню и ограничившись лишь зачинщиками. Ну, почти ограничившись, но пусть радуются, что вообще остались живы! А девчонку так и не нашли. Лесники кричали под пытками, но указать, куда ушла черноволосая так и не смогли.

Девчонка превратилась в призрака, видение. То ее видели в Лесной, то на старой пасеке, то в охотничьем домике. Иероним скакал туда, чтобы обнаружить в лучшем случае лишь следы чьего-то присутствия.

Иероним так и остался жить в замке Литц — дорога в Архбург требовала присмотра, да и новых подданных тоже следовало держать в узде, напоминая, кто тут хозяин. С Коннаром, что взял на себя заботы о замке Берклау, виделись редко, чаще по делу. Да и причитания его успели достать до самых печонок. Да, доспех, да, богомерзкий, а куда без него-то? Хватит Йеро и собственных терзаний после каждого применения.

Впрочем, заметил Иероним, что когда носишь доспех, даже не призывая на помощь демонов, душевные терзания отступают. Вот и старался пореже снимать чудо-броню, чтобы не ощущать собственной никчемности и бессилия — поражал на тренировках новобранцев силой и скоростью, выслеживал разбойников, проверял заставы. Только ночью демоны брали свое, насылая кошмары, заставляя вспоминать каждую каплю пролитой крови. Оттого и спал молодой барон мало, а по утрам бывал зол и раздражителен. Слуги боялись, лишь верные "драбанты" могли подойти к сеньору с любым вопросом не опасаясь наказания. Все они теперь людьми стали весьма обеспеченными, но службу не покидали. Шон иногда еще стучал молотом, правил оружье, а Санчес мог днями пропадать в лесу, но они все равно были личной дружиной барона, его охраной, его ближниками. Они следили за порядком, они приносили новости. Тот же Клод рассказал и о виденном возле Камышовки огромном волке и о странных огнях на болоте, и о новой девушке Коннара, которую никто не видел, только сплетничали. У самого их то ли три, то ли четыре, вот и мотается между замками, разносит слухи.

Сам Иероним уже почти успокоился. Дружину набрали, пошлины с купцов собирать начали, крестьян под свою руку взяли. Даже об Аните забывать стал — погибла, небось, давно. Что она одна в зимнем лесу сделать сможет? А по весне можно будет и ко двору герцогскому предстать, подарки вручить, присягу принести, да о землях похлопотать, а может быть, и жену себе присмотреть.

— Беда, сеньор! — Санчес вломился в трапезную запыхавшийся, в грязном плаще, — в Лесной монахи, с отрядом!

— Какие именно? — сердце сжалось, но господин не должен проявлять трусости перед подданными.

— Да не знаю я! Что я в них, разбираюсь? Монах важный такой, да солдат с ним десяток, все в броне.

— Плащ какой? — нетерпеливо уточнил Йеро.

— Белый.

— Да понятно, что белый! Окантовка там какая, рисунок?

— Окантовка? Черная, а рисунок... — Санчо задумался.

— Весы, — прервал его барон, — Габалары, значит, судьи. И с заставы никто не доложил, предатели.

— Что делать-то будем? — Дорк запустил пальцы в шевелюру.

— Валить отсюда надо, — внес предложение Клод, — с боевыми монахами нам не сладить.

— Монах всего один, — неуверенно заметил Санчо, — а воины... Если все вместе, то можем и сдюжить.

— Против монахов никто не пойдет, — мрачно бросил Йеро, — да и вам-то зачем рисковать? По мою душу явились.

— Полагаю, меня поведут на костер сразу за вами, — Тиссель меланхолично почесал кончик носа, да и остальные давно уже в прислужниках дьявола числятся.

— Мы вас не бросим, сеньор! — Шон грохнул по столу огромным кулачищем. Остальные закивали, поддерживая лидера.

— Тогда по коням! Едем в Берклау, совет держать.

В спальню Коннара он ворвался попросту снеся дверь с петель — не до церемоний.

— Кон, вставай! У нас пробле... — и осекся, наткнувшись на испуганный взгляд черных глаз.

Коннар вскочил, рванув со стены меч, пальцы замерли на рукояти, но обнажать не стал. Замер, заслонив собой ложе.

— Вот, значит, как... — протянул Иероним, — уж не чаял увидеть вас живой, леди.

— Я ее в охотничьем домике нашел, — Коннар не двинулся с места, — замерзшая вся, голодная. Не смог я, понимаешь? Мы любим друг друга.

— А вот она смогла, — Йеро тоже не шевелился, — навела на нас монахов. Отряд габаларов сейчас в Лесной.

— Так, может быть, это и к лучшему? Сними этот проклятый доспех, покайся, спаси хотя бы душу.

— Значит, идея была общая. Спасибо, братец. От тебя не ожидал. На мое место хочешь? Для того и девчонку у себя спрятал?

— Дурак! — Коннар все-таки выпустил рукоять, — я о тебе забочусь! Посмотри, во что ты превратился! Ты же и сам хотел стать монахом, святым воином, а теперь? Ты зовешь меня убивать слуг Господа?

— Нет, уже не зову. Может быть, ты и сумеешь пройти Испытание Крови. Будьте счастливы, — Иероним развернулся к двери у которой замерли его гвардейцы.

— Тебе не победить, Йер! — в голосе младшего брата звучала настоящая боль, — даже если ты победишь, придут другие. Тебе все равно придется бежать.

— Конечно, братишка, — печально улыбнулся Иероним гун-Берклау. Улыбка закаменела, а затем превратилась в оскал: — Но сначала я проверю, так ли хороши эти боевые монахи, как о них рассказывают!

Щелкнул шлем, опускаясь на плечи. Кровавый Рыцарь снова шел в бой.