Вотъ Вамъ молотъ 18

Когда осенью Никита Суров сложил то, что называлось "урожаем", в клеть, у него остался лишь один непонятный вопрос: все ли дети помрут за зиму или кто-то всё же доживет до весны. Потому что было понятно: "в кусочки" придется идти еще до Рождества, но куда? Подобный "урожай" был по всему уезду — а мужики говорили, что и по всей губернии.

Когда же проезжий офеня рассказал, что какой-то барин набирает народ с полным прокормом (причем всей семьи), долго Никита не думал — и ему повезло оказаться в числе "выбранных в работу". Не только ему: брату тоже повезло, хотя тому работы и не досталось. Но офеня сразу и прокорм на дорогу выдал, так что, стараясь не думать о худшем варианте, Никита зерно оставил брату, а сам, погрузив семейство на телегу, отправился в указанное место. С бумагой: по деревням уже полицейская стража и казаки народ "в кусочки" не выпускали. Но по бумаге не только пускали, но и дорогу указывали.

Правда, что в бумаге написано, Никита не знал — по неграмотности. Но и интересно не было, важнее было то, что по ней на тракте даже кормили. И лошадку, и седоков.

А вот когда он до места добрался, то лишь посмеялся над непутёвым барином: не получить тому доходу. И порадовался: непутёвый барин не обманул, прокорм был запасен, и печь было чем топить. Правда за водой приходилось ездить далеко, вёрст за пять — ну да много ли воды нужно на пять человек да на скотинку мелкую?

Однако работу проверяли: почитай, каждую неделю приезжал чиновник специальный и смотрел, что сделано. А ещё смотрел, чтобы все мытые ходили. Зачем барин велел мыться каждый божий день, Никите понятно не было — но раз за это кормят, то и вымыться лишний раз не трудно. И делать это приходилось на самом деле каждый день: проверяльщик приезжал когда угодно — мог и через неделю снова проверить, мог и через пару недель. А мог и назавтра — так что пропускать мытье было нельзя. За нарушения земелька залогом была....

И работы хватало всем. В марте уже понял Никита, зачем вся работа делалась — но тем более счел барина непутёвым. И мнение свое изменил лишь с неделю как — зато теперь только поражался тому, сколь хитро этот неведомый барин все задумал. И молил Господа, чтобы у барина все получилось, потому как более страшной картины Никита в жизни не видел...

Самой большой удачей наступившего тысяча девятьсот первого года был переход ко мне на работу штабс-ротмистра Линорова. В прошлый раз его я нашел случайно — по заметке в одной из либеральных газет, красочно описывавшей "зверства жандармов, избивших до полусмерти неповинного человека". И негодующей в связи с тем, что жандарм-истязатель, хотя от службы и был отставлен, в тюрьму не отправился. Пригласив Линорова к себе и увидев весьма спокойного и уравновешенного человека, я поинтересовался, насколько в газете наврали...

— Да не очень наврали, — пояснил Евгений Алексеевич. — Вот только случись все снова — так же поступил бы. Не жалею о содеянном ни капли, и сожалеть не буду.

— И чем же заслужил данный господин такое отношение, позвольте полюбопытствовать?

— Он рабочих подбивал царский эшелон не пропускать...

— Мне кажется, что царский поезд и без рабочих пропустили бы.

— Не поезд милостивый государь. Эшелон. Что Государь из своих средств хлебом наполнил для крестьян голодающих. А этот мерзавец мне на допросе заявил, ухмыляясь, что видит целью своей уничтожение монархии. И если-де крестьяне дохнуть с голоду начнут, то против Государя пойдут. А, получив из рук его проком, наоборот защищать его будут в ущерб себе. Так и сказал — дохнуть, не помирать — он же людей за скотов считает, и ради идей своих готов их всех уморить. Не раскаиваюсь и впредь не буду...

Тут еще до "царских эшелонов" дело не дошло, но Евгений Алексеевич был нужен уже сейчас. Увещевать его пришлось долго, но в конце концов Евгений Алексеевич приступил к созданию "внутренней службы безопасности". А я продолжил заниматься безопасностью "продовольственной".

"Эксперимент" с принудительно-добровольным околхоживанием крестьян большим успехом не увенчался. Не сказать, что он и вовсе провалился, все же порядка двадцати тысяч крестьянских семей согласились на "кабалу", но — по всей "европейской части СССР". Подавляющее большинство мое предложение же "гордо проигнорировали". Было отчего: голода в эту зиму не случилось.

То есть понято, что когда урожая не было совсем, крестьянину хлеб печь не из чего. Тем более, что и лебеды тоже почти не было — а купить пшеницу или рожь крестьянину было не на что. Зерно продавалось исключительно за деньги.

Но если не хлеб печь, а варить кашу — то можно жить довольно сынто (относительно, но всяко лучше, чем на хлебе с лебедой). "Крупу" же можно было приобрести и вовсе денег не имея.

"Продажи" вели все те же офени, причем занималось этим чуть более двух тысяч человек — мне оставалось лишь удивляться, откуда их столько взялось. И теперь люди могли с голоду не умирать. Деньги были не у всех, далеко не у всех голодающих — но у всех было что продать. Исхудавшую до последней степени скотину — чаще продавали овец, но иногда и коров. Скотина была действительно исхудавшей — до откормочных ферм добиралось процентов семьдесят. Это было неплохо: дрожжевые фабрики работали с прошлого лета и удалось создать некоторый запас кормов, так что на фермах скотинка оживала и падеж практически прекращался.

Кроме скотины продавали и иную "живность". В Нижнем Поволжье только в мусульманских селах нам "продали" почти шесть тысяч девочек от шести до четырнадцати лет. А всего детишек (в основном всё же от пяти до десяти лет) было куплено около семнадцати тысяч. Разница была лишь в том, что мусульмане продавали только девочек, а русские крестьяне больше мальчиков — девочки "раньше закончились". Юридически всё оформлялось безупречно: голодающие дети передавались "на постоянное попечение" благотворительному фонду Марии Волковой — но суть от этого не менялась. Детей именно продавали, и продавали недорого (хотя через пару месяцев "цены" бы и упали, весьма значительно): девочка от двенадцати до четырнадцати лет "шла" рублей по пять, а маленьких детишек и за три рубля отдавали — такие расценки предусматривала озвученная Водянинову "специальная программа спасения детей". Продажа детей в Империи практиковалась весьма широко, это по прошлому разу было известно. И если публичные дома РКМП недосчитаются нескольких тысяч малолеток, то плакать по этому поводу я не собирался.

"Работорговлей" официально занималась именно Машка, "приёмная дочь дворянина второй части": подобная "благотворительность" была присуща именно женской части дворянского сословия. Думаю, что многие отдали бы детей и вовсе бесплатно, в надежде, что "хоть они выживут", но Мышка "продавцов" обеспечивала прокормом "до лета" в обязательном порядке. Люди дошли до предела. А ещё такая "оплата" хоть немного, но стимулировала и тех крестьян, кто особой беды в смерти детей не видел — а таких было очень много.

Большей частью детей расселили в заводских городках: семьям рабочих, которые взяли ребёнка на "воспитание", выдавались дополнительные продукты, одежда для детей, да и зарплата немного повышалась. В качестве временного решения это было неплохо, но возникли проблемы уже социального плана — например, стало очень не хватать школ. Как самих школьных зданий, так и учителей: ведь только в Ставрополе население пятнадцатитысячного городка одномоментно выросло на пять тысяч ребятишек школьного возраста. За лето школы-то построят, а вот где учителей для них найти?

И это было лишь одной из крошечных проблем. К концу апреля стало понятно, что с урожаем в этом году будет ещё хуже, чем в прошлом. Я и так про это знал, а теперь и народ это понял — и, по старой русской привычке, приготовился бунтовать. Точнее, не приготовился, пока что лишь собрался — но обстановка накалилась. И нужно было этот накал страстей куда-то канализировать.

Первым на роль "канализации" был выбран Николай Петрович. Когда я нарисовал на карте то, что ему предлагалось выстроить, он лишь крякнул, погладил усы и спросил:

— Думаешь, получится?

— Вам виднее, это же вы специалист, а я так, мимо проходил. Но сейчас время подходящее: много народу, готового поработать за еду, с материалами тоже проблем не предвидится, так что если не оплошаем... Кстати, землю всю я уже выкупил, разрешений ни у кого получать не потребуется. Ну а тут хозяином будете уже вы. Да, и Николаю Ильичу работы невпроворот будет: ведь шлюзы — они всяким портовым сооружениям под стать будут, так?

Простой такой проект — канал от Волги до Дона. И, честно говоря, даже не особо грандиозный. Ещё в "прошлый раз" была у меня мысль им заняться, но ни времени, ни тем более средств на него не было. А тут как раз со средствами стало хорошо. Не с деньгами — с исключительно востребованной потенциальными работниками "натуроплатой".

А сам канал... Отличие от проекта Волго-Дона-2 из моего "светлого будущего" (в части маршрута) было не очень большим, просто с Волги он шел поначалу по Сухой Мечетке первые восемнадцать верст, затем — через водораздел нужно было "копать по ровному месту", ну а дальше — по ранее намеченному маршруту. Примерно — насколько я помнил картинку того месте, где меня и "перенесло", но там ошибиться было трудно, канал шел по руслу существующих (а сейчас — практически пересохших) рек. Три версты водораздела нужно было копать глубоко, местами до двадцати пяти метров, в среднем — метров на двенадцать. А весь остальной — метра на четыре-пять, вполне терпимо. Только на первых двадцати вёрстах предстояло поставить шлюзов штук двадцать, и тут лопата и тачка решающей роли не играли. Благо Николай Ильич проект шлюза с шестиметровым перепадом уже составил — для "зерновозного" канала.

В остальном — на пятидесяти верстах "остального" шлюзов Женжурист запланировал поставить девять штук. И очень, очень удивился, когда я предложил шлюзы эти делать размером сто шестьдесят на двадцать четыре метра. Но после обсуждения с моими резонами согласился: удобнее за одно шлюзование пускать сразу по четыре "амазонки" — при том, что расходы на строительство при этом вырастают всего вдвое, если сравнивать со шлюзом на одно обычное для Волги судно. А затраты, и прежде всего трудовые, были подъёмны. Курапов вообще сказал, что его проект шлюза дорабатывать почти не придется...

Грунт по трассе — несложный, лопатами ковыряется легко. Среднестатистический "мужик с лопатой", если его усилить тачкой, из канала за сутки выносит минимум три кубометра. А всего нужно было, по прикидкам, вынести меньше пятнадцати миллионов этих самых кубов. То есть получалось пять миллионов мужико-дней. Если рыть пять месяцев, то вполне хватит тридцати пяти тысяч мужиков. С лопатами и тачками. Примерно такую цифру мне Николай Петрович и выдал, после предварительных прикидок.

От мужиков с лопатами никуда было нее деться, потому что очень много где — и в первую очередь ближе к устью Мечетки — без них было не обойтись. Но вот насчёт тачек — предмет сейчас почти что самого высокого хайтека, но нужны ли они? А если мужика от тачки освободить, то нынешняя норма землекопа в режиме "копать и кидать" составляет чуть больше девяти кубометров в сутки. Путь кидают в телеги, каждая из которых заменит десять тачек — и тогда мужиков с лопатами потребуется всего тысяч двенадцать: телеговодители тоже потребуются, да и за лошадьми уход нужен. А если перед мужиками пустить трактора с плугами, то им останется только "кидать" — и хватит уже десять килорыл. Нужно будет, конечно, еще пара тысяч этих самых "телег", да еще с тяглом — но это уже мелочь.

"Деды" забросили "в море невод", и пришёл невод с шестью сотнями бывших мичманов, боцманов да и просто старших матросов. А что? Работа сезонная, хорошо оплачиваемая, притом — руководящая. Ну а общее управление всеми этими "руководителями", да и прочие заботы "по снабжению" с удовольствием взял на себя Николай Владимирович: деда привлёк как масштаб, так и важность предстоящей работы.

Подсунув "дедам" новое развлечение (на что у меня лично ушло всего четыре дня), я занялся другими, более важными проектами.

С деньгами было уже совсем хорошо (даже при том, что Саша Антоневич все же приступил к реализации "полноразмерного" завода в Арзамасе), но с народом, который новый проект может потянуть, было хуже. К счастью, кризис в Европе и Америке еще не закончился, и найти уже импортных специалистов на оклад в пять сотен рублей было не очень сложно. Тем более несложно, что производство вискозных волокон в Европе давно уже стало обычным (хотя и не очень массовым) занятием. А производство ацетатных таковым не стало лишь в силу дороговизны исходного продукта. Ближе к концу мая ожидалось прибытие в Россию сразу десятка немецких и шести французских инженеров, обещавших наладить оба производства к осени. Врут, наверняка но к следующей весне точно будет несколько заводов по производству синтетических ниток.

В крошечном городишке Орлове была выстроена еще одна "стеклянная" фабрика. Евгений Алексеевич — уточнив специфику вопроса — подобрал на фабрику и руководство: директором стал Петров Аристарх Емельянович, а главным инженером — Кузнецов Иван Павлович. Петров до перехода ко мне "работал" штабс-ротмистром и заместителем начальника жандармского управления Нижегородской губернии, а Кузнецов был поручиком и занимал должность начальника лаборатории радиосвязи в морском министерстве. Линоров выбрал этих офицеров главным образом потому, что оба имели хорошее инженерное образование. Заводику предстояло выпускать всё же не елочные игрушки, а радиолампы, так что требовались профессионалы. Требовались быстро — и было очень забавно наблюдать, как Машка шпыняет взрослых, солидных мужчин на спешно организованных "курсах повышения квалификации". К счастью, офицеры все понимали правильно, в том числе и то, что Мария Петровна отрывает время на их обучение от "более важных занятий". Важность того, чем им предстояло заниматься, им не то что дважды пояснять не пришлось, но и одного раза не понадобилось: хватило "вводной части", чему Линоров был особенно рад.

Следующим — не по срокам, а по важности — был проект для моей жены, в свете полученных ей на Кубе "новых знаний". Целлюлоза не только в отжатом сахарном тростнике водится, импортозамещаемый камыш в этом плане не хуже. Пока что он в основном шёл на четыре гидролизных завода (прочие "кормились" все же отходами древесины и торфом), а если взять только междуречье Волги и Ахтубы, то сколько его там бесплатно пропадало!

И не только камыша...

Для крестьян прошлым летом Хаматин (с примерно полутора тысячами мужиков-артельщиков) домиков в степи поставил чуть больше тысячи. Практически "без окон, без дверей" — в смысле, без излишеств — света в домишка было достаточно лишь чтобы не спотыкаться о валяющиеся на полу предметы. Осенью несколько тысяч мужиков (большей частью царицынские "подёнщики" и оставшиеся без работы батраки) к каждому домику пристроили сарайчики-мазанки. Ну а в потом туда поехали "новосёлы".

Желающих хватало: очень малоснежная зима намекала на продолжение засухи, да у многих крестьян и зерна на посев не оставалось — я же гарантировал достаточный прокорм и некоторое количество денег. А ещё — две дюжины кур "в подарок", что, при нынешних ценах, было очень немало. Поначалу-то народ посмеивался над затеей, мол кормит задарма и работу дурацкую требует. Однако теперь лишь с ужасом смотрели на окружающую — и активно шевелящуюся — природу...

Худо-бедно, но почти пять сотен "колхозов" за прошедший год учредить получилось. В основном именно и худо, и бедно: "в кабалу" пошли главным образом беднейшие крестьяне. Но и эти колхозы дали мне возможность не просто выстроить, но и запустить почти пять сотен птицеферм. С кормом (дрожжевым в основном) для кур проблем не было вовсе, так что пользы эти фермы приносили гораздо больше, чем было на них потрачено.

Хотя и возни с ними было немало. Корм тот же доставить — гидролизные заводы располагались от колхозных сел и деревень неблизко. Но это было лишь самой мелкой из забот. Куда как более серьёзной проблемой было "сохранение колхозного стада": ведь если кур селить скученно, то любая зараза гробит сразу все население птичника. Чтобы заразы избежать, нужно было очень строго соблюдать санитарные нормы — а вот это-то и было самым сложным: уж если крестьяне и за собственной санитарией не следят, то со скотиной...

Тем не менее, благодаря "особым условиям найма" персонала на фермы удалось заставить птичниц эти самые санитарные нормы более-менее выполнять. Ну и благодаря "техническим решениям": на каждой ферме в обязательном порядке были выстроены душевые с горячей водой, а сами курятники ставились в некотором отдалении друг от друга и все вместе — в отдалении от деревень. Стандартная ферма состояла из десяти собственно курятников, отдельного здания инкубатора (это не на каждой ещё ферме было), отдельно стоящего санитарного блока, домика для проживания персонала и "упаковочного цеха" со складом, где хранился корм и "готовая продукция".

Из "готовой продукции" сейчас в основном были только яйца — курятина пойдёт чуть позже. Потому что на большинстве ферм сейчас разводились исключительно "юрловские голосистые" — куры здоровенные, но яйца они несли хорошо если через день.

Обычно на ферме с инкубатором только одна секция была отведена для кур, дающих приплод, прочие жили исключительно в клетках и несли яйца строго диетические. Но и сотня цыплят в сутки — это вполне прилично, так что одного инкубатора на десяток ферм в принципе должно было хватить. Однако на дворе был вовсе не принцип, а суровая реальность весны тысяча девятьсот первого года, поэтому все двадцать две фермы Царицынского и Камышинского уездов производили цыплят, и не по сотне в сутки, а по тысяче. Цыплята тут же в специальных утепленных фургонах развозились по "зимовьям" Калмыцкой степи, где им предстояло дорастать до совершенно мясных кондиций. Вообще-то сараюшки-курятники проектировались в расчете на полтораста кур максимум, но "находились дополнительные резервы" и я надеялся "перекрыть плановые показатели" раза в два. Не сразу, но...

Поначалу в каждое "зимовье" было поставлено по пять-шесть кур-несушек. А с января начались и отгрузки цыплят. У этих "голосистых" кур забота о потомстве проявлялась довольно сильно, и в большинстве случаев взрослые куры начинали о молодняке заботиться. Ну а то, что "молодняка" чуть ли не еженедельно становилось все больше, самих кур волновало мало: я где-то слышал, что эти птицы считать умеют разве что до двух.

В соседнюю губернию цыплят везли вообще со всей Саратовщины, так что к середине апреля там скопилось разновозрастных цыплят почти три миллиона. И с первыми теплыми деньками все это поголовье выпустили на волю. Юрловские курицы растут медленно, так что в основном "на воле" оказались совсем молодые и вечно голодные цыплята. И неожиданно для себя эти цыплята увидели корм...

За зиму крестьянам было велено наделать множество камышовых "домиков" — и задание было выполнено: на каждой десятине минимум пара шалашиков стояла. Так что цыплятам и нуждочки особой не было возвращаться на ночь в курятники, было где приткнуться. Конечно, иногда "приткнувшиеся" становились мясом раньше намеченного срока, всё же в степи и лисы бегали, и волки — но всех усилий сократившегося поголовья диких хищников пока не хватало, чтобы сколь-нибудь заметно сократить численность "галлус доместикус". А вот усилий малосокращаемого поголовья по сокращению пищевых запасов если и было недостаточно, то на первый взгляд этого особо заметно не было. Саранча, конечно, лезла из всех щелей как саранча. Но что такое насекомое весом в несколько десятых грамма — и что такое месячный цыпленок, легко сжирающий сто, а то и двести грамм корма, если его не ограничивать?

Цыплят, понятно, никто и не ограничивал. Только новых подтаскивали, тысяч по пятьдесят в день. По прикидкам, цыплята полностью вычищали от саранчи пятнадцать квадратных километров в сутки, может немного больше. Если бы у них было месяца три...

Трёх месяцев у них не было. Насколько я помнил, саранча в этом году встанет на крыло дней через сорок. Но на фермах (в том числе и специально для борьбы с саранчой поставленных, уже в Астраханской губернии) был "стратегический запас" в пресловутый "миллион кур". И эти вполне себе взрослые (а потому весьма"саранчеёмкие") птицы на всех доступных грузовиках и телегах были вывезены "в поля".

Юра Луховицкий работал чуть ли не круглосуточно: именно перед ним была поставлена непростая задача строительства огромных складов-морозильников для курятины. Ведь вне зависимости от результатов "зачистки" предстояло где-то хранить десять тысяч тонн мяса: кормить кур после того, как закончится "подножный корм" мне было нечем.

Не отставала он старшего товарища и моя "приёмная дочь": она денно и нощно тренировала рабочих новой консервной фабрики, строящейся в Собачьей Балке. "Орловская консервная фабрика" заполнялась мраморными разделочными столами, автоклавами — но для того, чтобы было что в эти автоклавы помещать, тут же ставился "автомат" по изготовлению стеклянных банок и крышек. Оборудование (по австрийской лицензии) изготовил Евгений Иванович в Харькове, но нужны были люди, на этом оборудовании способные работать — и Машка гоняла местных мужиков как бобиков. А что делать? ведь должен кто-то производить ежесуточно двадцать тысяч двухфунтовых банок...

Кстати, на этой фабрике и я отметился, после чего авторитет мой (по крайней мере среди орловцев) вырос буквально до небес. Давным-давно на ютубе я увидел забавный клип, учебный в некотором роде. Там какой-то импортный повар делился умением "обезкостить" курицу буквально за пару минут. Посмотрел я его исключительно в качестве развлечения: мне кто-то линк скинул, с комментарием "во как люди могут". Ну а тут, в связи с ситуацией, про клип вспомнил и попробовал трюк повторить — благо он не сложный. Не сразу повторил, много кур от костей освободил, пока и у меня не стало "красиво" получаться. А затем — продемонстрировал его будущим "консерваторам": ведь кости-то консервировать не комильфо получится. Продемонстрировал, затем обучил (как смог) несколько человек. Сильно подозреваю, что когда пойдет поток птицы, бабы будут проделывать это же и быстрее меня, и качественнее. Но, уверен, они и внукам будут рассказывать, как "барин кости из курицы вынимал быстрее всех людей на Земле": первое впечатление — оно самое сильное.

На "демонстрации" и Машка была — так что дома разговоров про мое умение было много. Камилла, правда, особо не заинтересовалась, лишь хмыкнула и сообщила, что "а если бы он просто приказал — то курица сама бы кости свои вынула". Ольга Александровна (она так и осталась жить в нашей квартире, благо места в ней было немеряно) попросила трюк показать, но чисто в "спортивных" интересах — не положено дворянкам готовкой интересоваться. А Дарья, вместе с Суворовой пронаблюдав процесс из своего уголка, задала пяток вопросов, попросила "помочь советом", делая "первую попытку" — и потом несколько дней в меню наблюдались пирожки с курятиной, куриный бульон, куриные котлеты... Хорошо, что идеей куриного компота я с ней не поделился, хотя и хотел.

Впрочем, уже вечером, наедине, Камилла мои таланты прокомментировала несколько иначе:

— Ты знаешь, я тебя потихоньку бояться скоро начну: столько всего знаешь и умеешь! Я и сотой доли не знаю от того что знаешь ты. И поэтому мне так с тобой спокойно. Я знаю: ты найдёшь правильное решение любой проблемы. Вот только мне немножко обидно: почему ты меня всему не учишь?

— Ты льстишь мужу, а это нехорошо. Мужу надо говорить только правду! Приятную, конечно, но правду. А я знаю лишь немного больше тебя, просто понемножку про многое. А вот ты, например, про химию знаешь больше всех — и я горжусь, что у меня такая умная жена. И это — правда, вот!

— Ну ты меня успокоил... а то я начала думать, что не удивлюсь если завтра уже ты ребёнка родишь и выкормишь. Кстати, а что ты делаешь завтра?