Клевер

Елена Филон

Современный любовный роман

"Клевер"

Аннотация:

Банкротство семьи вынуждает Кристину вместе с мамой переехать в маленький провинциальный городок в глуши России. После солнечного Лос-Анджелеса, где жизнь была сказкой, походы по бутикам — любимым делом, тусовки с богатыми друзьями

— лучшим отдыхом, а завтрак готовил один из лучших поваров Голливуда, оказаться на пороге двухкомнатной хрущёвки — так себе перспектива. И это — лишь начало неприятностей Кристины.

Старшая школа, стычки с одноклассниками, зависть и непризнание с первого дня отбивают всякое желание учиться.

Мама истерит и скорбит по утраченной беззаботной жизни, денег нет, поддержки тоже, ещё и парень бросил "очень вовремя".

Но Кристина не из тех, кто хандрит и легко сдаётся, однако девушка и представить себе не могла, насколько стойкой придётся быть... когда на горизонте появляется ОН.

Митя — работник одного очень странного заведения под названием "Клевер". Все его обожают, все хотят быть его друзьями, все души не чают в добрейшем и отзывчивом

парне-музыканте, которого только Кристина считает гадким, самовлюблённым, напыщенным идиотом! И Митя не против быть идиотом! Лишь бы только не стать нянькой для высокомерной взбалмошной девицы, которая одним своим появлением

сумела перевернуть всю его жизнь вверх дном!

ГЛАВА 1

— Почему ты всё ещё в постели? Кристина? Кристина?! Крис...

— Она временно недоступна.

— Давай, вставай! — Мама сегодня больше обычного не в духе. Какая неожиданность.

— Кристина!

— Я тебя слышу, — лениво сверля взглядом уродливый потолок с пожелтевшей побелкой.

Один. Два. Три.

— Кристина!!!

— Всего три секунды? — усмехаюсь. — Не с той ноги встала?.. Хотя... о чем это я? Разве в этой халупе можно проснуться в хорошем настроении?

И вот она замолкает. Тут она всегда замолкает. Не потому, что возмущена поведением дочери, а потому что на все сто согласна со мной — вот уже две недели мы живём в самой, что не на есть двухкомнатной халупе с совмещённым санузлом и крохотной кухней, на которой даже телевизора нет, зато есть очаровательные занавески в рисунок божьих коровок! А ещё здесь на полу линолеум. Ли-но-ле-ум! Я даже понятия не имела, что он существует!

— Половина восьмого утра. — Со страдальческим вздохом, мама присаживается на край кровати, и я замечаю тёмные круги под её распухшими глазами; опять полночи проплакала, скорбя по утраченной беззаботной жизни. — Вставай, Крис. Опоздаешь в школу.

Школа.

С головой ухожу под одеяло и жалобно хнычу, будто это способно вразумить мою сумасшедшую мать, отправляющую свою бесценную дочь на каторгу! Не-е-ет, единственное, что всё ещё способно привести мою мать в чувства, это хороший шопинг. Но, увы, в этом Богом забытом городишке нет ни одного приличного магазина — как я уже успела убедиться, — впрочем... даже если бы они и были, тратить наши последние деньги на сумочку от "Lana Marks" было бы верхом безрассудства. Так что моей матери уже ничем не помочь.

— Завтрак на столе. У тебя пять минут. Ну, или десять. — Новый безутешный вздох, и вот мама уже шуршит тапочками к двери.

Выползаю из-под одеяла, недоверчиво глядя ей в спину:

— Ты приготовила завтрак?

— Разогрела вчерашнюю пиццу.

— Она с беконом, — приподнимаюсь на локтях. — Я не ем бекон, ты же знаешь!

— Я... это... почистила её от бекона.

— И на что она теперь похожа?

— Ты её есть собираешься, или смотреть на неё?.. Жду на кухне. И надень что-нибудь поприличнее. Первый день в новой школе... Ты должна произвести хорошее впечатление. — И дверью хлопает. Или дверь сама хлопает? Не знаю, в этой квартире все двери из прошлого века: тяжёлые и дико скрипучие. Бесят, одним словом.

Как и шкаф этот бесит. Зачем вообще производят такие маленькие шкафы? Сюда и малая часть моей одежды не влезла! Про обувь я вообще молчу.

Скольжу страдальческим взглядом по остальной мебели в моей так называемой спальной и решаю, что сегодня же потрачу часть своих денег на новые шторы, ибо на эту тряпочку цвета детской неожиданности без отвращения смотреть невозможно. И так тошно, а тут ещё... эти... Фу.

Как и пицца — Фу. Как и жизнь моя — одно большое Фу. В этой квартире даже интернет провести проблема! А жизнь без безлимитного интернета — что? Точно — полное Фу!

— Ты не переборщила с макияжем? — не с упрёком, а скорее со знанием дела интересуется мама, наблюдая, как я примеряю шерстяное пальто цвета хаки с меховой опушкой, кручусь перед зеркалом, сбрасываю его и вновь направляюсь к коробкам с вещами, содержимому которых всё ещё не нашлось места в нашем "новом доме".

— Кристин, может, стоило надеть сапоги из старой коллекции?

— У меня уже вся обувь из старых коллекций, мам.

— Я имею в виду... — цокает. — Я имею в виду, что с этими сапогами стоило надеть колготки на тон темнее.

— Ма-а-ам. Иди, займись собой, а? Маску для лица сделай, или ещё чего... И реветь прекрати уже! — Застёгиваю молнию на кожаной куртке, которую когда-то приобретала не для того, чтобы носить, а скорее как сувенир из новой коллекции "Giorgio Armani", забрасываю на плечо сумочку, в которую влезли лишь кошелёк, пудреница, помада, телефон, шариковая ручка и скрученная в трубочку тетрадь в клеточку, отправляю маме воздушный поцелуй и со скрипом входной двери покидаю обитель линолеума и жёлтой побелки.

* * *

Осень, я всё ещё привыкаю к тебе.

Как и к дождям, к опавшей листве под ногами, к грязному небу и отсутствию жары, к тёплой одежде, к меху в ботинках, к перчаткам, к отсутствию океана и солоноватому запаху в воздухе... к вечно поганому настроению тоже всё ещё привыкаю. А к отсутствию безлимитной карточки привыкнуть, пожалуй, сложнее всего, но я пытаюсь, и маме определённо стоит у меня поучиться — у неё всё ещё страшная ломка.

А дело всё в том, что три месяца назад мой отец пропал. Пропал — именно так я предпочитаю думать о его поступке. И всякий раз, когда не особо умные лицемерные подружки моей матери абсолютно ненавязчиво интересуются, что же произошло на самом деле и где находится мой папа сейчас, я, с глубоким чувством в голосе и блестящими от слёз глазами, поведываю им о том, что моего отца похитили! И возможно, к этому причастны никто иные, как инопланетяне! Жестокие зелёные человечки утащили бедного папочку на свой космический корабль и скорее всего уже успели вскрыть ему череп, высосать мозг через трубочку и запить бутылочкой "Пепси".

Некоторые из маминых подружек настолько тупы, что действительно верят в эту несусветную чушь. Всхлипывают, высмаркиваются в платочки и лезут ко мне с сочувствующими объятиями.

На самом деле теория о зелёных человечках, похитивших разорившегося олигарха, меня вполне устраивает. И будет устраивать всегда, лишь бы на мне не висело клеймо с жирно выведенными буквами "дочь самого большого труса в мире"!

Он сбежал. Именно, сбежал! Мой папочка — трус, который сперва годами бегал от партнёров по бизнесу, которым задолжал неприличные суммы денег, затем от государственных структур, которых пытался "надуть", позже от коллекторов и судебных исполнителей, ну и, в конце концов, сбежать пришлось от собственной семьи. Скорее всего, где-нибудь на Майорке припрятал пару миллиончиков и сейчас, как ни в чём не бывало, отмаливает грешки в джакузи, попивая "Дом Периньон".

— Эй! Глаза разуй! Куда прёшь?! — какая-то тётка задевает меня плечом на тротуаре, где полно места, чтобы избежать столкновения, и ещё виноватой меня делает! — Дура набитая! — кричит вдогонку, пока я смотрю на её отдаляющуюся фигуру с приоткрытым от абсурда ртом.

— Класс! — киваю самой себе и продолжаю путь в школу.

Школа. Уже ненавижу это слово. "И за это тебе тоже спасибо, папочка."

Почему благодаря его безответственности и шарику для пинг-понга вместо мозга я должна получать своё среднее образование не в одном из колледжей Лос-Анджелеса, или даже не в одной из элитных школ Москвы, а в старой, занюханной советской постройке, именуемой учебным заведением, где-то в глуши "Мухосранска"? Нет, а как ещё этот город назвать?

Как же я скучаю по побережью океана, по звёздным тусовкам, по небоскрёбам...

Мой папочка жил и работал на две страны, мама всегда таскалась за ним, а за собой таскала меня; постоянные перелёты... туда-сюда... Раньше меня это раздражало, а сейчас понимаю, что даже по этому я скучаю.

И вот у меня ничего не осталось.

Зато появилась халупа, скрипучие двери и линолеум!

Чёрт. Кажется, мигрень начинается.

И кофе смерть как хочется.

— Простите, — обращаюсь к дворнику, очищающему тротуар от палой листвы, — не подскажете, где здесь Старбакс?

И чего это он на меня так смотрит? Будто я из ума выжила.

— Ась?

— Стар-бакс? — повторяю по слогам.

— Чаво-о-о? Вбарыжить мне чаво-та хочешь?! — рявкает, один глаз прищурив.

— Что?.. А! Не-не-не! Я имею в виду: не подскажете, где поблизости можно кофе купить? Кофе, ну... такой, в стаканчике... Ко-фе.

Дядечка с хмурым видом указывает граблями на противоположную улицу:

— Клевер. За тем углом.

— А-а-а... — с тупым видом. — Клевер. Хорошо. Спасибо. Клевер.

"Клевер" — гласит зелёная вывеска над деревянной дверью старого двухэтажного здания с крохотными квадратными окнами и малюсенькими балкончиками.

— А в маленьких квартирках на маленьких кухоньках, на маленьких стульчиках сидят гномики и маленькими ротиками пьют чай из маленьких чашечек, — бурчу себе под нос, скептически разглядывая столь древнее строение, что чудо, как его до сих пор не определили под снос.

И вновь смотрю на вывеску, где рядом с буквами нарисован большой четырёхлистный клевер.

— Ну, или лепреконы чаёк попивают.

К большому удивлению, но внутри оказывается многолюдно. Просторный зал с множеством квадратных деревянных столов в своём оформлении больше напоминает спортивный бар, где вот на таких же массивных и наверняка неподъёмных стульях сидят мужики, пьют пиво и смотрят чемпионат по футболу. Только вместо застоявшегося запаха табака, кафе "Клевер" наполняет аромат кофе и корицы, что даже слегка в замешательство вводит.

Не сразу до меня доходит, какой атмосферы пытался добиться дизайнер этого кафе, а затем вновь название вспоминаю, что помогает обнаружить гораздо больше сходства с ирландским пабом.

"Ну, во всяком случае, они пытались."

Зелёный и коричневый преобладают во всём интерьере, строгая обстановка в мягких, не режущих глаз тонах, играет тихая ненавязчивая музыка. Мебель массивная и, возможно, даже удобная. Никаких галогенных ламп, только светильники, имитирующие люстры со свечами, а с балочного потолка свисают неброские плафоны на длинных проводах. Природные текстуры, приглушенные тона и всё такое...

— Не "Aroma Cafe" конечно, но...

— Что, простите?

— Прощаю, — даже не оглянувшись, двигаюсь к одному из пустых столиков и ещё несколько минут наблюдаю за тем, как у... бара(?), — именно так бы я назвала этот странный прилавок, — столпилась куча народа.

"А за вон той чёрной ширмой прячутся ряды дешёвого, разбавленного водой алкоголя", — цинично усмехаюсь про себя.

Закидываю ногу на ногу, достаю телефон и без особого интереса пролистываю фотки моих друзей, выложенные в Инстаграм. У них там тепло, хорошо, весело... А я... А мне...

Ненавижу всё это. Вот прям вообще н е н а в и ж у!

— Эй? — окликаю парня в зелёной фланелевой рубашке у соседнего столика. — Мне, пожалуйста... эм-м... мне в общем самый лучший кофе, что здесь есть.

И вновь взглядом в дисплей утыкаюсь.

Вот Линдси и Чак на пляже: весёлые, счастливые, улыбаются, целуются.

А вот Брендон за рулём своего новенького мерседеса.

А вот Кайл с... Стоп. Какого хрена Кайл с этой дрянью белобрысой обнимается?

Слышу, как над головой кто-то негромко откашливается, поднимаю голову и сперва утыкаюсь взглядом в клетчатую зелёную рубашку, очевидно не первой свежести, а следом нахожу лицо её владельца.

Я сказала лицо?.. Где раздают такие "покерфэйсы"? Я бы взяла себе парочку.

А это что? Татуировка на виске? Крестик? Ага, крестик на виске, ну ладно. И из-под рубашки какие-то чёрные завитки к шее тянутся, на плющ похоже, или на виноградную лозу только с шипами; далеко тянутся — аж к самым ушам. Меня таким удивить сложно (в Лос-Анджелесе полно таких персонажей), удивляет меня всегда то, что люди добровольно себя уродовать позволяют.

— Уже принесли? — вопросительно вскидываю брови, но кофе в руках парня не обнаруживаю. И вот совершенно не понимаю, чем заслужила такой пристальный взгляд официанта. Теперь слегка глаза щурит, будто я ему заказ на китайском сделала, а у него в голове автоперевод не сработал.

— Что? — выключаю телефон и кладу на столик. — Кофе закончился? — Я девочка вежливая и возмущаться некомпетентности персонала не особо люблю, но этот парень реально напрягать начинает.

Руки в карманы джинсов спрятал, слега ссутулился, голову набок склонил, так что тёмные рваные локоны тень на лицо бросили, и вдруг взглядом по мне бродить начинает: рассматривает с головы до ног! Нагло, пристально.

— Вы не местная?

— Что-то не так? — вопросом на вопрос.

А парень вновь усмехается, вытаскивает забитую татуировками руку из кармана и с задумчивым видом почёсывает подбородок.

— Кофе? — вдруг спрашивает.

— Ну, да. Кофе. — Вообще не понимаю к чему этот разговор. В нормальных заведениях официанты просто выполняют заказ, принимают чаевые и с улыбкой удаляются, а этот...

— А! Здесь чаевые заранее дают?

— Чаевые? — брови официанта лезут на лоб.

— Прости, но я немного опаздываю, — терпеливо вздыхаю. — Не мог бы ты уже принести мне кофе, получить чаевые и заняться другими посетителями? Я, правда, спешу. И уж поверь, желания разговаривать с твоим начальством, у меня абсолютно никакого. Как и настроения, собственно.

— О, — с пониманием дела опускает уголки губ вниз и кивает.

— Дошло, наконец, — бурчу себе под нос и вновь за телефон хватаюсь, как тут...

— Эй! Эй, вы все там! — объявляет парень на весь зал и машет рукой толпе у барно... то есть у прилавка. — Да-да, вы! Ну-ка разойдитесь все! Давайте! В стороны разошлись! Вы ведь никуда не спешите? Подождать можете? А то тут у дамочки срочный заказ кофе! И что самое ужасное — у неё жуткое настроение!

Толпа начинает хохотать. Хохотать. С меня.

— Дамочка? — возмущённым шёпотом вырывается у меня изо рта.

— Алин, сделай ей там самый лучший кофе, что у нас есть! — Кричит парень девушке за прилавком и вновь ко мне обращается: — Так, да? Так вы просили?

А я, как рыба, выброшенная на берег, хлопаю ртом и ничего в ответ сказать не могу, пока посетители глаз с меня не спускают и, не стесняясь, улюлюкают, а девушка-кассир за прилавком — единственная, кто прибывает хотя бы в некотором замешательстве от происходящего.

— Алин?! — посмеивается официант. — Ну чего ты там возишься? Я сейчас чаевых из-за тебя лишусь!

— Ты вообще в этом баре не работаешь! — смеётся кто-то в толпе, и в голове фейерверком вспыхивают сразу два вопроса: "Он не официант?!" и ""Клевер" — это... бар?!"

— Что? Как?! — Парень, разыгрывая драму, с наигранно шокированным видом хватается за сердце и во все глаза смотрит на меня: — Я здесь не работаю?! То есть... То есть я не официант и... Подождите, то есть... О, Боже... это значит, что я не смогу принести вам кофе?!

Такого оглушительного смеха я давно уже не слышала. А чтобы ещё и я была ему причиной!

Дурацкий город. Дурацкий день. Дурацкое кафе!

А это вообще придурок какой-то!

— Не знаю, откуда вы такая взялись, мисс-плохое-настроение, но здесь, как и в большинстве заведений этого города — самообслуживание. Так, на всякий случай сообщаю, если вдруг ещё кого-нибудь припахать захотите. — Толпа притихает, а парень улыбается мне стоит и даже безо всякой язвительности. Ну, вроде как сначала облил помоями, а теперь заверяет, что они мне к лицу.

Забрасываю телефон в сумочку и поднимаюсь с (ни фига не удобного, кстати) стула.

— Дамочка, значит? — повторяю язвительно и с возмущённым видом складываю руки на груди.

Глаза парня в подозрении сужаются.

— Нет? — спрашивает, и вдруг его осеняет словно! — О-о-о-о... а так сразу и не скажешь. Прости, парень.

— Кто?! — Нет, ну это уже ни в какие рамки не укладывается! — Я не парень! Понял, ты, — и слово такое гадкое с языка срывается, — фрик!

Толпа ахает и резко затихает.

Кажется, мне здесь не рады.

— Хм, — смотрит на меня в упор. — Знаешь, если бы я здесь работал, то...

— Вышвырнул бы меня отсюда? — с вызовом.

Глаза щурит:

— Попросил бы больше не приходить.

И тишина.

Прочищаю горло и раз я и так уже дрянь, то быть мне ею до конца.

— Это хорошо, что ты здесь не работаешь, — выдавливаю скользкую улыбку. — Потому что, если бы это была твоя работа, уже завтра пришлось бы искать новую.

Вновь руки в карманы прячет, коротко усмехается, не сводя глаз с моего лица, и словно выжидает чего-то.

— Мить? — зовёт его девушка за прилавком и ставит на него стаканчик с кофе. — Я это... кофе. Как ты просил.

— Ну надо же! — усмехаюсь. — Спасибо... Алина, кажется?

Бодрой походкой шагаю к прилавку, забираю кофе, возвращаюсь к этому придурку, достаю из сумочки купюру в пятьсот рублей и вкладываю в карман его рубашки.

— За кофе заплатишь, а остальные себе на чаевые возьмёшь, — подмигиваю и стучу каблуками к выходу. — Пролетариат.

ГЛАВА 2

— Ну и где здесь шкафчики? — Кручусь посреди школьного коридора второго этажа средней школы номер три, и пытаюсь сориентироваться в пространстве. Та ещё задачка однако, учитывая обстоятельства сегодняшнего утра, когда мне настолько испортили и без того не радужное настроение, что даже вот эти стены, выкрашенные в отвратительный грязно-зелёный, кажутся бесконечным, раздражающим лабиринтом.

Ай, к чёрту шкафчики.

Свет в фойе не горит, как и на всём этаже собственно, отчего приходится подходить к каждой двери вплотную и читать табличку с названием предмета.

— Кристина? — уже знакомый голос завуча Раисы Павловны (кажется, её так зовут), которая несколькими минутами ранее успела отчитать меня за опоздание в мой первый же учебный день, затем ознакомила со школьными правилами, потому что так положено, вручила расписание уроков и отправила в кабинет математики. На каком этаже этот кабинет и какой у него номер, видимо, сообщить забыла, а я в свою очередь напоминать не стала и решила самостоятельно отправиться на поиски, чтобы потянуть время, ведь до конца второго урока осталось не более пятнадцати минут.

— Почему ещё не на уроке? — нравоучительно осведомляется, упирая руки в бока, отчего бирюзовая блузка из стопроцентной синтетики натягивается на объёмной груди так сильно, что одна из пуговиц норовит отскочить мне в глаз.

— Я кабинет ищу.

— А я разве... — замолкает и резко нахмуривается. — Должно быть... Пойдём, я тебя проведу.

— А где мой шкафчик? — интересуюсь, поднимаясь вслед за завучем на третий этаж.

Бросает на меня хмурый взгляд через плечо:

— Шкафчик?

— Шкафчик для моих вещей.

— Но... Кажется, ты что-то перепутала, Кристина.

А... Блин.

Русская провинциальная школа.

— Забудьте.

Раиса Павловна доводит меня до тридцатого кабинета, но дверь открывать не спешит, вдруг поджимает губы и смотрит строго:

— Кристина. Я не стала говорить об этом при педагогах в учительской, но раз уж мы сейчас оказались наедине, то хочу попросить тебя больше не приходить в школу в таком... — пробегается взглядом по моей короткой юбке в обтяжку и вновь смотрит в глаза, — в таком виде. Не знаю, как было принято одеваться в школе в этой твоей... Америке, но у нас... в общем, в наше учебное заведение приходить в таких нарядах не позволяется. Наши дети они... более... более простые, понимаешь? Ты должна соответствовать им, если хочешь завести новых друзей.

— В каких — "таких"?

— Что-что, прости?

— Вы сказали, не приходить в школу в таких нарядах. В каких — "таких"?

— Эм-м... — горло прочищает. — В... в таких.

— В каких? — выжидающе выгибаю бровь, а Раиса Павловна, очевидно жалея, что вызвалась проводить меня до кабинета, терпеливо вздыхает и поджимает, выкрашенные в ярко-персиковый, губы. Кажется, такой цвет был в моде года три назад.

— В таких — скажем так, — вульгарных нарядах. Понимаешь о чём я? У нас нет официальной школьной формы, но есть определённые требования к внешнему виду учеников. И, да... твой макияж — тоже явный перебор. — Скупо улыбается, демонстрируя огромные передние зубы, и распахивает передо мной дверь кабинета.

Вот терпеть не могу такие моменты. Будто и не шло в классе шумного обсуждения чего-то там. Будто какой-то парень у доски с мелом в руках и не решал какой-то там пример. Будто не новенькая ученица в мини, а какая-то там завуч, появившаяся в дверях, поспособствовала гробовой тишине наступившей в кабинете. Вот только... все смотрят на ученицу, а не на завуча, и теперь, пожалуй, я готова согласиться с тем, что мой внешний вид слегка не укладывается в рамки школьных стереотипов.

Откуда вообще всех этих мышей понабирали?

Никто не слышал, что такое помада? Тушь для ресниц? Нет?..

Боже... всё ещё хуже, чем я себе представляла.

— Класс! Это Кристина Маркова — ваша новая одноклассница! — обводя учеников взглядом, сообщает Раиса Павловна, мягко похлопывая меня по плечу. — Кристина, это 11 "А".

Приятно познакомиться.

— Продолжайте урок, — дверь хлопает позади завуча, а такое чувство, что мне кто-то крепкий, невидимый подзатыльник отвесил.

— Тишина!

Следовало ожидать, что оставшееся до звонка время мы не будем решать математические задачки.

— Класс! Тишина! Чего расшумелись?

Следовало быть готовой к тому, что Раиса Павловна, ещё будучи на пороге кабинета, как бы невзначай обронит, откуда я приехала и последующие пятнадцать минут мои новые одноклассники, а также учитель математики займутся ничем иным, как расспросами меня о Штатах.

— Можно мне уже сесть на место? — интересуюсь, обрисовав картину своей жизни в общих чертах, разумеется, и словом не обмолвившись о папочке-предателе и о теперешней бедности моей семьи.

— А, да-да, — кивает мне Иосиф какой-то там, пробегаясь взглядом по классу. — Садись с Женей Демидовой. Вон там — левый ряд, третья парта.

Пересекаюсь взглядами с той самой Женей Демидовой, которая приветливо мне улыбается и смотрит широко распахнутыми глазами сквозь стёкла толстых очков, отворачиваюсь, и вновь смотрю на учителя.

— Я хочу сидеть там, — произношу без единой эмоции в голосе и указываю рукой на последнюю парту на среднем ряду.

Учитель мешкает с ответом:

— Но... но там ведь никто не сидит.

— И это отлично! — поднимаю к верху большой палец и ободрительно улыбаюсь.

Пока прохожу по проходу к парте, которую выбрала, слышу, как-то из мальчишек свистит, за что тут же получает нагоняй от Иосифа... пф-ф... Яновича что ли, а я ловлю на себе взгляды девчонок, у которых, судя по кислым лицам, новая одноклассница восторга не вызвала.

Что за дискриминация коротких юбок в свободной стране?

И тут слышу:

— Свистят только шлюхам.

Ага.

Круто.

В общем, знакомство с моими новыми одноклассниками не задалось.

А главное что? Верно — мне плевать. Всё, что мне нужно, это парочку месяцев, а если повезёт — недель, продержаться в этом городе, в этой школе, а затем вернуться к своей прежней жизни и забыть всю эту несуразицу, как страшный сон. И да, я верю, что так и будет. Верю, что у папочки проснётся совесть, и он заберёт меня туда, где сейчас находится сам. Ха. Только если его действительно инопланетяне не похитили.

Друзей я тоже заводить не собираюсь. Почему? Потому что у меня уже есть друзья! Настоящие, клёвые друзья, которые, по стечению обстоятельств, просто находятся далеко, и искать им замену не вижу причин. Но, кажется, Женя Демидова посчитала иначе, прилипнув ко мне на всю следующую перемену и даже поинтересовалась (трижды!) не передумала ли я, и не появилось ли у меня желание разделить с ней одну парту.

Нет, ну серьёзно... Я ничего не имею против девчонок вроде неё, а о вкусах вообще не спорят и, уж тем более, презирать человека за то, как он выглядит — последнее дело, но взгляните на неё и на меня. Нам просто судьбой не суждено подружиться, как минимум потому, что у нас не найдётся ни одного общего интереса.

Так что...

— Прости, но я хочу сидеть одна.

— Ладно, — Женя пожимает плечами, поправляет очки, сползающие на кончик носа, одаривает меня дружелюбной улыбкой и удаляется за свою парту.

— Что, Жень, бортанула тебя новенькая? Не по зубам орешек? — посмеиваются девчонки, которых даже разглядывать желания нет.

— Американский орешек!

— Нет, просто она одна хочет сидеть, — без колкости отвечает Женя, и вновь адресует мне улыбку.

Упс. Кажется, я только что скривилась.

— Ага, утешай себя этим. — У одной из девчонок громкий басистый смех. — Посмотри, как её перекосило. Кто она, а кто мы? Таракашки под ногами принцесски. Да, новенькая? Чего уши греешь?

— П-ф-ф... делает вид, что не к ней обращаются.

— Только посмотри на её юбку. А макияж? На панель собралась?

Боже, какие же узкомыслящие дуры.

— Эй, новенькая, кому эсэмэс-ку на своём айфончике строчишь? Своим тупым американским дружкам?

Хохот.

— У меня они хотя бы есть.

Тишина.

— Что? Что ты там вякнула?

Терпеливо вдыхаю, отрываю взгляд от телефона и пытаюсь понять, что этой курице с жутким мелированием, которое, увы, не спасает её от сходства с мальчиком, от меня надо.

— Эй! Америкоска! Что ты там вякнула, спрашиваю?!

— Вякнула? — усмехаюсь. — Странно, обычно всем нравится мой голос. У тебя что, нет чувства прекрасного и проблемы со слухом?

— Умную из себя строишь?!

— А у тебя проблемы в общении с умными?

Ну славу Богу, закончила кудахтать. Краской от злости залилась, фыркнула и демонстративно отвернулась, будто я нанесла ей глубокую обиду. Ну... или мысленно представляет, как будет медленно меня убивать.

Возвращаюсь к фотке Кайла в фэйсбуке, любуюсь его белозубой улыбкой, и ставлю лайк.

Как же я по нему скучаю...

Мы два года вместе. И это были лучшие два года в моей жизни, пока не пришлось уехать от него на другой материк.

Временно уехать, разумеется.

Но Кайл обещал ждать. Он любит меня — точно знаю. Так же сильно, как люблю его я.

— Привет, — какое-то лохматое чудовище в красной рубашке на выпуск, падает за мою парту, подпирает рукой голову и дважды подмигивает, скалясь во все зубы. — Меня зовут Кирюша, и мне поручено передать тебе привет... От кого? От моего сердца, конечно же.

WTF?!!

Да что не так с этой школой?!

— Круто, да? — протягивает мне ладошку. — Дай пять!

Как же вовремя у меня телефон зазвонил!

Теперь этот Кирюша — крупный должник моей матери, потому что отшивать вот таких вот придурков я научилась ещё года три назад. Отшивать так, что к ним до конца учебного года приклеивались прозвища, коими обязаны они были мне.

— Да, мама? Да, мама. Да! Мама! Я в школе, мама! Не знаю, когда буду! Я не брала твои подкладки в лифчик! Всё, пока! — Кладу трубку. — Что? — невозмутимо интересуюсь у застывшего в замешательстве Кирюши.

* * *

Урок русской литературы проходил мучительно долго, нудно и вообще, я, кажется, уснула под конец.

Проснулась от звонка и шумихи вокруг, сгребла в сумку тетрадь с ручкой и, не дожидаясь от учителя разрешения на выход, первой покинула кабинет. И это, к слову, тоже было не намеренно сделано: в Штатах учитель теряет свой авторитет в классе одновременно со звонком на перемену.

Надо будет почаще вспоминать, что я больше не в Штатах.

* * *

Ну и почему он не отвечает?

Обычно, задержка ответа на мои сообщения у Кайла занимает не больше трёх-четырёх минут. У него-то нет проблем с интернетом. А у меня, кажется, трафик заканчивается.

Да почему он не отвечает?!

Написала ему уже с десяток сообщений, а он прочитал и молчит!

— Только посмотри на неё!

— Же-е-есть!

— Вот ржака!

А ещё вот это напрягает.

Сижу в столовой, за последним столом у окна, пью подкрашенную в цвет чая воду с сахаром, никого не трогаю, и слышу, как уже третья проходящая мимо компашка откровенно с меня ржёт. Нет — не смеётся, а реально ржёт!

— Да что не так? — Бросаю телефон в сумочку, делаю глоток чая, кривлюсь в отвращении, отодвигаю стакан подальше и решаю покинуть обитель хлебных котлет и яблочного компота.

Кто-то намеренно задевает меня плечом, так что сумочка падает на пол. И хорошо, что только сумочка.

— Глаза разуй, принцесска! Тебе тут не курорт, — летит в спину.

Что ж, слухи в этой школе разошлись гораздо быстрее, чем я предполагала. И страшно представить, какой будет итоговый вариант причины, по которой дочь олигарха переехала в этот Богом забытый город. А я ведь ещё ничего и сделать не успела!

Да и как, вообще, пытаться поладить с людьми, которые заочно ставят на тебе крест только потому, что у тебя блестящие каштановые волосы, стройная фигура и ухоженная кожа, красивый макияж, на тебе короткая юбка, ты переехала из Штатов в чёртову "деревню" и выглядишь в разы лучше, чем любая из этих девиц?..

Ну, что я виновата, что ли, что мой папочка...

— Идиот! — взвизгиваю, увидев своё отражение в зеркале туалета. Впиваюсь пальцами в края раковины и сдавливаю так сильно, что кричать уже от боли хочется. — Вот же... вот же идиот!

Включаю воду и всеми силами пытаюсь отмыть большие чёрные буквы, оставленные кем-то на моём лбу! И этот кто-то, очевидно, тот, кто сидел передо мной на уроке русской литературы и зря времени не терял, когда я позволила себя пару минут вздремнуть!

— Кирюш-ш-ша, да? — шиплю злобно, лихорадочно пытаясь смыть этот чёртов маркер с лица. — Тебе жить надоело, Кирюша, или что?! Блин!

Хватаю бумажные полотенца, отматываю метра два, смачиваю водой и тру лоб! До красноты! До боли тру! Снова отматываю, снова смачиваю водой, и снова тру-тру-тру!

— Да чтоб тебя! — бросаю комок мокрой бумаги в зеркало и молча, тяжело дыша, наблюдаю, как он медленно сползает по гладкой поверхности, подобно большому слизняку.

— Перманентный. Маркер, — за спиной раздаётся довольный смешок, хлопает дверь одной из кабинок и, так как даже на возмущение слов не находится, всё, что остаётся, это наблюдать как скалится этот "мелированный пацан" в юбке по имени Жанна, с рожей не иначе как столяра Петра Петровича.

С важным видом подходит к соседнему зеркалу и подкрашивает губы ярко-розовой помадой. Звонко делает губами "Чп-а!", и я ловлю себя на мысли, что мне хочется открыть дверь одной из кабинок и проблеваться.

— С первым днём в школе, америкоска, — улыбается паскудно, и, виляя толстым задом, обтянутым голубыми джинсами, направляется к двери. — И не забывай, где ты находишься, америкоска, — добавляет напоследок. — Будешь и дальше выпендриваться, и следующим, что будет украшать твою кукольную физиономию, станет фингал под глазом, поняла? Это моя школа. И либо ты затыкаешься до конца учебного года и соглашаешься с этим, либо пи**уешь на хрен в свою долбаную Америку. — Выдерживает паузу и добавляет: — Я просила Кирилла написать слово "шлюха", но так как ты и есть шлюха, он видимо подумал о возможности поиметь тебя, и написал свойственную ему фигню. Дурачок он у нас. Не держи зла. Удачи!

— Спасибо, — бурчу себе под нос, уже после того, как остаюсь в туалете одна.

А в Штатах такие, как Жанна, обычно изгоями школы становятся — не признанные обществом фрики. В России же таких мужеподобных, хабалистых девчонок боятся. Чудеса.

Вновь смотрю на своё вымученное зеркальное отражение, и вижу слёзы в ярких голубых глазах раньше, чем успеваю почувствовать жжение.

— Ну вот... Теперь я, как мама размазнёй стала.

Всхлипываю пару раз, вытираю слёзы, делаю глубокий вдох, настраиваю себя на то, что всё могло быть куда хуже и слово "Сися" на лбу — не самое позорное, что там могло быть написано, и собираюсь с высоко поднятой головой выйти из туалета, как на телефон приходит долгожданное сообщение.

— Кайл, — выдыхаю с трепетом, вновь едва слёзы сдерживая — на этот раз от жгучей потребности обнять своего парня, вдохнуть его запах, уткнуться носом в шею и забыть обо всём на свете. Кайл всегда чувствует, когда мне плохо. Всегда! И сейчас его поддержка — лучшее лекарство от всех невзгод.

Кайл: "Детка, привет. Прости, что долго не отвечал. Был занят".

— Малыш мой... — хлюпаю носом, с любовью и благодарностью вчитываясь в каждую букву.

Кайл: "Крис. Нам было хорошо вместе и всё такое, но ты там, а я здесь... в общем... Прости, детка, но нам надо расстаться. И это... я теперь с Эшли короче, а она ревнивая очень, так что не пиши мне больше, ок?... Удачи!"

ГЛАВА 3

— Кайл... Кайл... — шепчу себе под нос, выплёвывая его имя, как змея.

"Кайл... Да какой ты Кайл?! Николай Грачёв — вот ты кто! Разбалованный сынок бывшего партнёра по бизнесу моего отца! Думаешь, в Штаты переехал, так и о корнях своих забыть можно? Вести себя со мной как зажравшаяся свинья можно? Скотина. Урод!"

— МАЛОДУШНОЕ ЖИВОТНОЕ!

— Маркова! — восклицает учительница биологии и до меня не сразу доходит, что все присутствующие на уроке, как один вылупились на меня и рты поразевали. — Ты... ты что себе позволяешь, Маркова? Забыла, что на уроке находишься?!

Действительно.

Какого чёрта я на уроке?

Десять минут назад меня бросили! Меня! Бросили!

Он, правда, меня бросил?..

Может это дурной сон? Я сплю?..

Ещё вчера писал, как сильно скучает, как любит меня до беспамятства, а сегодня... а сегодня он рвёт со мной из-за какой-то там Эшли?!

— Урод конченый!

— МАРКОВА!

— Новенькой походу башню сорвало.

— А ну-ка прекратить смех! Маркова, а что там у тебя на лбу?

— Татуха! — ржёт кто-то.

Ну и пусть смеются. Вообще плевала я на них! На школу эту плевала! На город этот плевала с высокой колокольни!

Мне надо в Штаты — вот что!

Но, сперва...

Бросаю телефон в сумочку и на автопилоте бреду по проходу к двери.

— Ты ещё пожалеешь! — шиплю себе под нос. — Ещё умолять будешь, чтобы простила.

— Маркова, ты куда собралась?!

— КОЗЁЛ! — хлопаю дверью позади себя.

Сбегаю вниз по лестнице на первый этаж. Не замечаю ничего вокруг, действую на эмоциях, в глазах пелена из слёз, но нет... не-е-ет! Я больше не заплачу! Только не из-за говнюка, возомнившего себя Голливудским мачо!

Хватаю куртку из гардероба и сходу на кого-то налетаю в дверях.

— Кристина? — слышу уже вслед недоумевающий голос завуча Раисы Павловны. — Кристина, ты куда собралась в середине урока? Что это значит? Кристина!

— Да отвали ты! — рявкаю, толкая дверь на улицу.

Просто нервы сдали. Просто накопилось слишком много. Просто я тоже человек! Обычный... не робот.

* * *

— Виски со льдом, — бросаю девушке за стойкой и плюхаюсь на высокий барный стул. Алина, или как там её, тут же прекращает натирать бокал полотенцем и во все свои телячьи глазки пялится на меня. Пялится так, будто понятия не имеет, что такое виски!.. Или лёд?..

Да-да... я снова здесь. Снова в этом странном заведении под названием "Клевер". То ли кафе... то ли бар... Одно знаю — слово "бар" я здесь точно слышала, а учитывая то, что в этой деревне чёрт ногу сломит в поисках более-менее цивильного местечка, где можно выпить, то и объяснять особо не надо, почему я вновь направилась сюда, а не в какую-нибудь "барыжку" — любимое место отдыха местной алкашни и забулдыг.

Отстукиваю длинными красными ноготками по лакированной столешнице и взглядом даю Алине шанс принять заказ и сдвинуться с места, наконец!

— Мы... мы не работаем, — растерянно произносит та, шевеля одними губами, и это невольно наталкивает на мысль, что остальное её тело попросту парализовало при виде меня.

Странно. Обычно при виде меня парализует только парней.

— Простите, — добавляет.

Сперва поворачиваю голову направо, затем налево, насчитываю пятерых посетителей за столиками и вновь возвращаю взгляд Алине.

— Я таблички на входе не заметила, или закрыто здесь индивидуально для меня?

— А-а?... А! Нет-нет-нет! — головой затрясла, поставила бокал на стойку и для чего-то принялась вытирать руки полотенцем.

Ну слава Богу — не парализовало. Было бы у меня другое настроение, непременно закатила бы глаза. Но всё, чего хочется в нынешнем расположении духа, это тупо наорать на неё... да за просто так! Просто потому, что тормоз! Просто потому, что бесит меня всё сегодня!

— Я имела в виду: бар открывается только в восемь вечера, — и улыбку из себя любезную выдавливает. — А сейчас и двенадцати дня нет.

— То есть... до восьми вечера это — кафе? — глаза щурю.

— Ага, — улыбка Алины становится ещё шире, и ещё более доброжелательнее. — А после восьми мы можем продавать алкоголь и устраиваем концерты.

Чего-чего?.. А, да пофиг.

Глаза щуру, всматриваясь в это ангельское личико и...

Чёрт! Я знаю, кого она мне напоминает своей внешностью! Упрощённая, не особо эффектная, но вполне симпатичная версия Камерон Диас. Точно! Выкачать из Камерон всю стервозность, самоуверенность и обольстительность и вовсе будет не отличить.

— Как насчёт ромашкового чая? — хлопает ангельскими глазками Камер... тьфу, Алина! — Он отлично снимает усталость и помогает справиться со стрессом.

— Разве, похоже, что у меня стресс?.. А? Разве, похоже, что у МЕНЯ стресс?! — складываю руки на стойке и подаюсь вперёд. — И разве я похожа на ту, кто хочет ромашкового чая?.. Не надо. Не отвечай. Просто сделай одолжение: налей мне виски и можешь продолжать натирать свой бокал.

Улыбка Алины гаснет. Руки опускаются. Тело вновь парализует.

Чёрт.

— Здесь есть кто-нибудь ещё из персонала?

— Как насчёт меня? — раздаётся сбоку уже знакомый мне мужской голос и уровень моей стрессоустойчивости падает ниже плинтуса.

А этот... выскочка, какого дьявола здесь забыл?

Руки на груди сложил с важным видом, подбородок задрал, волосы назад загрёб, будто его физиономию это как-то от простодушия спасти поможет, губы поджал, а глазёнками так зыркает, словно у меня осталось меньше минуты, прежде чем его тяжёлый ботинок смачно пнёт меня под зад через порог двери.

— Она тебе нагрубила? — переводит взгляд "следователя" на Алину.

Да!

— Нет.

"НЕТ?!" — Круто разворачиваю к ней голову.

— Я думал, у тебя хватит совести сюда больше не приходить, — выскочка щурит глаза и впивается в меня строгим осуждающим взглядом.

— Я тоже так думала, — фыркаю и смотрю на бейджик Алины, будто до этого момента понятия не имела, как её зовут. — Алина, так что насчёт...

— Тебе же сказали: алкоголь продаётся только после восьми, — вставляет свои пять копеек татуированный фрик.

— А я вроде как не с тобой разговариваю. Почему? А потому что ты здесь не работаешь!

— Это не помешает мне выставить буйного посетителя за дверь.

— Мить, всё нормально, — тоненьким голоском лепечет Алина. — Уверена, девушка и так всё поняла.

— Слышал, Митя? — многозначительно играю бровями. — У нас всё нормально. Иди, погуляй.

Но Митя не хочет гулять. Продолжает смотреть на меня настойчивым взглядом, до тех пор, пока не замечает надписи на моём лбу и не сдерживает гнусненький такой смешок. Ну, то есть — уверена, — он и раньше заметил эту позорную надпись "сися", потому что только слепой может её не заметить, но видимо тактичность, или что-то вроде этого, останавливала парнишку указать мне на неё с самого начала.

— Ха. Ха. — Поворачиваюсь к Алине. — А теперь виски. Или книгу жалоб.

— И что ты в ней напишешь? — усмехается Ми-и-итя-я.

Да блин! До чего ж назойливый тип!

— Напишу, что сегодня утром, кое-кто высмеял меня перед десятками посетителей, нагрубил и велел больше никогда не переступать порог этого заведения. — Растягиваю губы в гадкой улыбке и хлопаю ресницами. — Уверена, что владельца кафе заинтересует информация о том, что какой-то грубиян нахамил посетителю и выставил его на посмешище, даже не являясь работником данного заведения.

— И что? — в открытую надо мной смеётся, так что только плечи дёргаются.

— А то, что администратор, — для убедительности бросаю ещё один взгляд на бейдж Алины, — не предпринял никаких мер, чтобы сгладить ситуацию и даже не принёс извинений пострадавшей стороне.

И Митя замолкает. Лоб хмурить начинает и слабо качает головой, будто понять что-то никак не может. Что — не удивительно!

— Для чего ты пришла? — негромко спрашивает. — Поскандалить?

— Нет, всё проще — выпить.

И вновь тишина. Такая напряжённая, что кажется я слышу как у этого НЕ(до)работника скрипят челюсти.

Медленно выдыхаю, пытаюсь выдавить из себя улыбку, которая, скорее всего, напоминает злую гримасу, и настойчивым полушёпотом обращаюсь к Алине:

— Я не могу сейчас пойти домой. Просто не могу. Но если прямо сейчас не напьюсь, то не выполню одно из главных правил женского кодекса, понимаешь? Ты-то должна меня понять!

И тут сбоку гадкое, насмешливое фырканье раздаётся:

— У женщин есть кодекс?

Смеряю Митю тяжёлым взглядом из-под бровей и низким, злобным голосом сообщаю:

— Да. И пишется он благодаря таким козлам, как ты!

— Алин, дай ей банку пива и пусть валит отсюда. По кассе не проводи, — смотрит на меня, не моргая, а обращается к девушке за стойкой.

— Банку пива? — удивлённо переспрашивает Алина, и да! Я хотела задать тот же вопрос только с другой интонацией.

Нет, я понимаю, что в этом городе всем плевать на то, что кому-то полчаса назад в дребезги разбили сердце, наплевали в душу, и вообще заклеймили "сисей", и, возможно я повела себя не правильно — на эмоциях, — требуя в кафе предоставить мне алкоголь, но, простите... банка пива? Серьёзно? Этот выскочка велел всучить мне банку пива и проводить до двери?.. Я что... похожа на нищенку, у которой отходяк и ей срочно требуется спасительная банка пива, чтобы справиться с похмельем?

— Ты только что унизил меня. Снова.

— А ты минуту назад назвала меня козлом.

— Мить? — настойчиво зовёт Алина, пока мы с этим гоблином убивает друг друга взглядами. — Мить, прекрати, а?

Неужто Алинка про женский кодекс вспомнила?

— Я сама разберусь. Иди.

— Иди, Митя, — подхватываю Алину и киваю в сторону выхода. Если честно, то во мне даже интерес разгорелся: кто же этот парень, чёрт возьми, такой и почему так долго здесь торчит, даже не являясь работником кафе?

— Слушай, — в поисках шелестящих бумажек, к которым никак не могу привыкнуть, вытряхиваю немногочисленное содержимое сумочки на стойку и вопросительно смотрю на Митю, — а давай я дам тебе ещё пятьсот рублей, а ты мне расскажешь, какие функции выполняешь в данном заведении?

Да, меня понесло. А потому что не надо было одному козлу меня бросать, а второму меня доставать! Можно считать, что я так релаксирую.

— Что это? — А тон Мити вдруг меняется, лоб разглаживается от морщинок, а в глазах появляется настолько весёлый блеск, что даже как-то не по себе становится.

И тут я понимаю причину...

Чёрт!

Не успеваю подхватить со стойки выложенное на неё барахлишко, как Митя уже вцепившись пальцами в тетрадь, которая сегодня была со мной на каждом из уроков, весело присвистывает, а затем начинает... ну, да... ржать. А что ещё ему делать?

Хочется влепить себе пощёчину за тупость.

— Кристина Маркова! — объявляет выразительно, прочитав моё имя на обложке. — Ученица 11 "А" класса!.. Подожди... это шутка, да?

— Отдай! — вскакиваю со стула и пытаюсь выхватить у него эту злополучную тетрадь. — Отдай, сказала!

Митя поднимает руку ещё выше, так что мне не дотянуться, и никак не может избавиться от этого противнейшего, глумливого смеха:

— Так ты школьница, что ли? — Оглядывает меня с ног до головы и ещё громче смеяться начинает. — Стоп-стоп... так это я тут перед школьницей распинался?

Складываю руки на груди и яростно сдуваю прядь волос, упавшую на лицо:

— Не заметила, чтобы ты тут распинался!

— Алина! — кивает на растерявшуюся девушку за прилавком. — Прячь пиво, Алина! У нас тут малолетняя алкоголичка нарисовалась!

— Я не алкоголичка! — сжимаю кулаки, вытягивая руки по швам.

— Да-а? — Митя выразительно выгибает брови. — А кто это у нас тут виски требовал, а? А кто это у нас тут книгу жалоб просил? Не одна ли маленькая, наглая школьница случайно, м?.. Уж очень на тебя похожая!

Замечаю, что не только этот придурок и Алина с меня глаз не сводят, но и немногочисленные посетили глазами хлопать не ленятся и, откровенно посмеиваясь, переговариваются между собой.

— Мне помочь тебе выйти, или сама справишься? — с громким хлопком моя тетрадь падает на стойку и некоторое время я пялюсь исключительно на неё, будто это как-то поможет избежать позора.

В Штатах подделать документы — сущий пустяк, так что с посещением клубов после двенадцати, да и с покупкой алкоголя у меня никогда проблем не было. Да и я в принципе пью редко — балуюсь за компанию скорее, но кто бы мог подумать, что желание напиться вдребезги, впервые в жизни и с большого горя у меня появится именно в России, и именно в баре, где работают идиоты, вроде этого!

Вновь расплакаться хочется.

"Только попробуй и точно получишь пощёчину", — угрожаю себе мысленно.

— Митя, хватит, — на удивление строгий голос Алины, заставляет меня поднять на девушку взгляд. — Она ещё маленькая, перестань.

— Маленькие не заказывают виски в двенадцать дня, — отвечает ей Митя, складывает руки на груди и тяжело вздыхает. — Ладно, Алина права. Давай, забирай свои вещи и иди домой, уроки делай.

— И вот он снова включил режим "милого парня"! — раздражённо выпаливаю.

— Ты — ребёнок, так что я признаю, что погорячился.

Хватаю сумочку со стула, не глядя запихиваю в неё тетрадь и пудреницу, с гордым видом распрямляю плечи и бросаю на этого слепого идиота высокомерный взгляд.

— Ребёнок? — расслабленно усмехаюсь. — Где ты видел ребёнка с такой фигурой и третьим размером груди?

Кто-то из посетителей громко смеётся с моей реплики, и я точно знаю, что в этот раз в дураках осталась не я. Только кто-то вроде этого Мити взглянув на то, как я выгляжу, может сравнить меня с ребёнком.

— Хм, — беззвучно усмехается, кривя губы в повеселённой ухмылочке. — Я знал, что ты это скажешь.

— О, правда?.. — улыбаюсь шире. — Тогда это доказывает, что ты пялился на мою грудь.

Больше не собираясь продолжать эту глупую дискуссию, второй раз за этот паршивый день стучу каблуками к выходу, как вслед доносится:

— Зубная паста!

— Что, прости?

Смотрит вслед и улыбается странной глупой улыбочкой:

— Перманентный маркер... смывается зубной пастой.

* * *

Вся моя жизнь полетела к чертям. У меня не осталось ничего, что было мне дорого. Любимые люди предали меня. Мама стала плаксивым ребёнком, а я вынуждена быть взрослым, который её утешает. Это сложно... Боже, это так сложно — держаться, быть сильной, не сломаться пополам, не упасть духом и продолжать жить, улыбаться, делать вид, что ничего страшного не случилось. Что всё наладится, вернётся на свои круги, и жизнь моя станет прежней...

Как сильно я должна верить в то, что всё станет прежним?.. Станет ли?..

Как сильно нужно желать, чтобы отец, в котором я души не чаяла, вернулся, прижал к груди и ласково назвал меня своим котёнком. Как сильно нужно молиться, чтобы мама перестала лить слёзы по ночам, просыпаться с кругами под воспалёнными глазами и пачками пить успокоительное?.. Как сильно я должна сдерживать себя, чтобы не срываться на других просто потому, что мне всё осточертело! Как перестать превращаться в бездушную стерву, если у меня... если в этом мире у меня никого не осталось! Нет никого рядом!

Это... всё это — не мой мир. Моего мира не стало. Он рухнул.

Люди могут думать обо мне всё, что угодно, считать сукой, тупой американской девкой, разбалованной папочкиной дочкой... мне всё равно. Люди завистливы, даже если никогда не признаются в этом вслух — так все мы устроены. И у меня нет сил и желания доказывать кому-то свою позицию, оправдывать себя, или же пытаться подстроиться под них... Им не понять, что Маугли, выросшему в джунглях, чужд цивилизованный мир. Ребёнку, родившемуся с золотой ложкой во рту и в одну минуту ставшему нищим, не просто сложно оказаться в новом, чужом для него мире — ему страшно. Ему очень... очень страшно.

Но кого это волнует?

Их не волную я.

А меня не волнуют они. И не имеет значения: гордость это, или простая дурость. И не имеет значения: кто из нас Маугли, а кто ребёнок с золотой ложкой.

Одно я знаю точно — предают все.

Проще быть одному.

* * *

Два часа спустя

— Эээээй, тыыыыы... — воплю протяжно, с трудом шевеля заплетающимся и странно онемевшим языком.

А почему мой язык вообще онемел, а?!

— Слышшшшь?! К тебе обращаюссссь! Выскочаааа-аауууу! — с демонстративным возмущением захлопываю за собой дверь "Клевера", круто разворачиваюсь на каблуках и по странным причинам едва не теряю равновесие. — Чёэт... увасполы...такиескользике-е-е-е-а-а?..

В глазах плывёт, но я не пьяная! Не-е-е-т! Я просто... просто слегка навеселе! Вот... нет, не пьяная я. Точно говорю!

— Тыыыы! — нахожу взглядом зелёную рубашку в клетку у барной стойки и резко указываю пальцем на её владельца — ну, для пущего эффекта вроде как. — А ну-ка верни мой телефоооооон!

— Я же сказал: вернётся, — слышу фырканье в ответ и целенаправленно двигаюсь к стойке.

— Мить, она пьяная, не горячись.

— Не лезь, Алин.

— Это кто здесь пьяный, ааааа?!..

Физиономия выскочки плавает из стороны в сторону и троится. Трижды с силой моргаю, но она всё равно почему-то плавает! И троится! Что за фигня?

— Теле... фон! — требую, протягивая раскрытую ладонь. — Живоооо!

— Ты сама его здесь забыла, — плавающая физиономия оказывается над моим личиком, и укачивать начинает ещё сильнее. — А теперь заявляешься сюда пьяная в стельку, орёшь как ненормальная и пугаешь посетителей? — шипит недовольно.

Вот же зануда какая! Шипит! Да на меня!

— Сколько тебе? Семнадцать? — плавающие из стороны в сторону глаза придирчиво сужаются. — Не рано так напиваться?

— Мнепчтивосемндацать...

— Что?

Взмахиваю руками, так что — ХА! — этому татуированному упырю приходится выгнуть спину, чтобы по морде не получить. Хаха!

— Чё эт он режим "мамаши", что ли включил? — Звонко и, конечно же, не по-идиотски смеюсь. Я ведь не идиотка! — Упс! Прости, я сказала это вслух?

— Митя, уведи её отсюда.

— Эт кто ща сказал? — перевожу расплывчатый взгляд на белое пятно, маячащее за спиной выскочки. — О! Камерон... приветик.

— Пойдём со мной, Кристина. Я помогу тебе умыться.

— Убери руки от меня, Камерон! Я не твоя фанатка! Тааак... телефон мой гдеее?

Всё... доплавались... вообще ничего не вижу. Всё какое-то мутное, тёмное, размытое... Где я, а? Что происходит?

— Дай телефон, Алин, я позвоню её родителям!

— Дерзай. Спросишь заодно, где моего папуличку носит! — удаётся вскрикнуть, и в глазах ещё темнее становится.

— Здесь есть номер твоей мамы. Я звоню ей, либо звоню в полицию.

— В полицию, однозначно. Ик! Пр-р-ридурок.

— Митя?

— Алин, я сказал: разберусь! Работай.

— Митя?!

— Да что?!

— ЛОВИ ЕЁ, МИТЯ!

Бах.

"А кто выключил свет?"