|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Ранним утром, едва рассвело, я потребовал от моих парней, чтобы они подготовили мне мотоцикл с коляской. И пока они приводили технику в рабочее состояние, пока Лизка делала мне крепкий бодрящий кофе, я подошел к японцу, что до сих пор так и не пришел в сознание. Он лежал на полу, в углу дома, со связанными за спиной руками. Голова была повернута набок и из уголка рта сочилась тугая, смешанная с кровью слюна. А скула, в которую пришелся сокрушающий удар, опухла и приобрела синий оттенок.
Японец, похоже, просто уже спал. Храпел себе тихонько, иногда постанывал. И не смотря на неудобства, все-таки не просыпался. Да, и он до сих пор лежал в своем промокшем до нитки мундире. Мои парни с ним особо не церемонились — когда бросили его в угол, кинули лишь сверху овечью доху, да подсунули под голову какие-то тряпки.
Со двора зашел Петро:
— Готово, Василь Иваныч. Этого в коляску грузить?
— Сейчас, подожди. Дай кофе попью. А этого разбуди хотя бы для начала.
И Петро приняв команду, подошел к пленному, склонился и легонько ладошкой щелкнул по набухшей скуле. И в ту же секунду японец проснулся и завыл от боли. Присел на задницу, дернул руками, желая прикоснуться к полыхающей огнем челюсти и не смог. И только тогда он заозирался и в глазах появилось ужасающее понимание своего положения. Отчаянно дернулся еще раз, пытаясь освободиться от пут, но не смог. И тогда он просто сел, подобрав под себя ноги, а доху гордым движением плеча скинул со спины. И сверкнул на меня презрительным взглядом.
— Охае годзаимас! — с усмешкой поздоровался я с ним.
Он не ответил. Лишь кончиком языка облизал кристаллики морской соли на губах.
— Лиза, дай ему попить, — попросил я служанку. Японец сейчас очень сильно страдал от жажды. Тут его мучило и жесткое похмелье, и последствия от купания в морской воде.
Лизка послушно налила в железную кружку холодной воды и поднесла ее к губам пленного. Японец сначала не хотел пить, крутил головой, но звонкая затрещина от моей служанки и ее окрик, подействовали на него положительно. И он припал к кружке. Выдул ее за один присест, склонил голову перед Лизкой и отвернулся, показывая всем своим видом, что с презрением относится и ко мне, и ко всей этой ситуации. Японец оказался гордым сыном своих предков.
— Ладно, Петро, грузи его, — разрешил я и мой архар без особых церемоний поднял за шкирку щуплого пленника и потащил на выход. Ну а я не торопясь допил ароматный кофе и прикрыл на секунду глаза. Ночка выдалась насыщенной и поспать мне ни капли не удалось. Впрочем, как и всем остальным. Вон и Лизка вроде бы крутится на кухне и уже принялась за какую-то стряпню, а тоже рот не закрывает, зевает не переставая, да глаза натирает кулаками.
Повез я своего пленника до самого ближайшего мне места — в штаб крепости, туда, где завсегда заседал Стессель со своими подчиненными. Я на мотоцикле подъехал ко входу, остановился. Петро за моей спиной ловко соскочил с места и стал помогать японцу выбираться из низкой коляски. Офицеры, что оказалась поблизости и с явным удовольствием смолили папиросы, с удивлением и шутками спросили:
— Как? И вы тоже сегодня ночью отражали нападение? И сколько же кораблей противника вы уничтожили?
— К сожалению, пока ни одного, — с довольной улыбкой ответил я. — Но вот одного засранца таки поймал. Не смотрите, что вид он имеет жалкий, сегодня ночью он меня чуть не убил.
— Да вы что? Ай-ай-ай, как же так? Он же почти на голову ниже вас, Василий Иванович, как же вы так?
— Не смотрите, что ростом не велик. Зато этот боец весьма шустер и храбрость имеет немалую. Вы бы видели, как он на меня сегодня смотрел — не иначе сожрать хотел.
И офицеры засмеялись. Настроение у всех было хорошее, видимо ночное нападение было успешно отбито, да и мы не понесли серьезных потерь.
Петро потащил плененного врага мимо офицеров и те всласть позубоскалили над мокрым и щуплым мужичком. Тот проходил мимо них с поникшей головой и как-то ссутулившись. На ступеньке крыльца споткнулся, чем вызвал взрыв смеха за спиной. И от этого еще больше поник. Утренний боевой запал у японца испарился.
Мне повезло, Стесселя я поймал в самый последний момент. Тот уже выходил из своего кабинета вместе с Белым и отдавал последние распоряжения своему адъютанту. Увидев представленного пред ним японца, он взмахнул руками:
— Боже мой, и вы тоже! Это у нас уже двенадцатый получается!
— Да? Я уж надеялся, что я буду первым в крепости, кто взял противника в плен. Зря, выходит, надеялся, — искренне удивился я, и только затем поздоровался: — Здравствуйте, Ваше Превосходительство. И вам здравствуйте, Ваше Превосходительство, — обратился я к Белому.
Ночка у них тоже выдалась неспокойная, и весь их внешний вид говорил о том, что они очень устали. Глаза у обоих были красные, натертые и генерал Белый с трудом давил в себе глубокие зевки, деликатно прикрываясь ладонью.
— Здравствуйте, здравствуйте. Где же вы его взяли, если не секрет?
— Не секрет, — ответил я. — На пляже выловил возле восемнадцатой батареи. Чуть не убил меня.
— М-да? А на вид — щенок щенком. А что же вы делали там в такое время?
— Живу я теперь там. Решил вот перебраться подальше от бомбардировок.
Генерал Белый покивал с пониманием. Как-никак его дом находился не так чтобы далеко от моего и шанс быть погребенным под случайным снарядом и у него был очень высок. Впрочем, как и у Стесселя, который также проживал на местном аналоге Рублевки.
— Что ж, ваша правда, там должно быть безопасно. Вы, должно быть видели всю заваруху от начала и до конца? Не так ли?
— Да, видел. И кое-что снял на пленку для истории и императора.
— Во как! Да вы у нас, Василий Иванович, повсюду успеваете. И повоевать и поторговать и в плен врага взять, — с усмешкой сказал Стессель и обратил свое внимание на пленного. Тот стоял ссутулившись, понуро повесив голову, ожидая своей участи. Мокрая одежда, которая так и висела на нем, студила тело и японец мелко дрожал, едва ли не выстукивая зубами трещетку: — Так-так, суб-лейтенант первого класса вам попался, Василий Иванович. Невелика птица, но ничего, нам и она сгодится. Значить вот что, — это он обратился уже к своему адъютанту, — пленного переодеть в сухое, накормить, напоить и определить к остальным. Понятно? И водки дайте ему полстакана что ли, а то помрет еще. Вишь как трясет!
— Будет сделано, Ваше Превосходительство, — отчеканил тот и принял пленного.
Ну а мы втроем вышли на улицу. Здесь господа, со мною попрощавшись, с явным наслаждением закурили. Я так понял — они оба собирались ехать домой, чтобы отоспаться.
В тот же день я узнал, что японцы ночью и вправду пытались завалить фарватер внутреннего рейда брандерами. Отправили десять гражданских судов, но ни один из них, благодаря и бдительности наших вояк, и простой удаче, стоявшей на нашей стороне, своей цели не достиг. Какие-то суда оказались подорваны на минах, какие-то сбились с курса и сели на мель, а какие-то расстреляны. Сам Стессель и Белый во время этих атак находились на Электрическом утесе и помогали нашим морякам отбиваться — с азартом стреляли из мосинок по кораблям. И даже наместник Алексеев под самый конец заварушки поднялся на борт одной из канонерок и одарил нескольких героев наградами.
А когда я вернулся в новый дом, то с удивлением встретил там Мурзина, что прикатил сюда на извозчике со всем своим скарбом. Не дожидаясь меня, он самовольно сгрузился и присел на лавочку. Заложил нога на ногу и нервно, в глубокую затяжку закурил. И странное дело, Данил, что не очень-то любил моего управляющего, недовольных взглядов в его сторону не бросал, а совсем наоборот, присел с ним рядом и так же затянулся.
— Что случилось, Егорыч? Ты чего с вещами?
Он поднялся, поздоровался, протянув жесткую ладонь.
— К черту этот Новый город, — с неудовольствием ответил он и достал из кармана пиджака какую-то тяжелую железку. — Вот, смотри, что мне в окно ночью залетело. Едва не убило.
Это был осколок от снаряда. Увесистая округлая пластина сантиметровой толщины с рваными и острыми краями. Он начал объяснять:
— Лежу я, значит, на кровати, сплю. Слышу, стрельба началась. Вроде как наши бьют, а затем японцы начали. Снаряды на батарею ложились и вроде бы как не страшно. Да только не все они на гору упали, какие-то мимо пролетели, да прямиком в залив и на набережную. Один такой взорвался, а вот эта дура мне в окно. Стекло вдребезги, и он в книжную полку врезался. А она как раз над моею головой была. Потом там еще один снаряд взорвался, сосед сдуру высунулся, а такая же штука ему прямо в грудь и врезалась. Разворотила все в фарш, только ребра торчали. Жена его в слезы. Ну, я ее и ее детишек в охапку, да на задние дворы, да в подвалы. До утра там просидели, а как бомбардировка прекратилась, так я вещички все свои забрал и сюда примчался. Здесь теперь буду жить.
— Понятно, — сочувственно покивал я головой. Конечно же страшно жить под снарядами, сам это прекрасно понимаю. — С парнями поселишься. Сможешь с ними ужиться?
Вместо Мурзина ответил Данил:
— Раз такое дело, Василь Иваныч, то пускай живет. Морду, чай, не начистим, но только если губы красить не будет и педерастов своих водить не станет.
Мой управляющий грустно усмехнулся и резюмировал:
— Как-нибудь уживемся.
— Петро?
А второй мой солдат лишь махнул рукой.
— Что ж, Егорыч, тогда заселяйся. А вы, — я обратился уже к моим архарам, — давайте-ка возводите рядом второй домик и баньку ставьте.
— Для него домик? — кивнул в сторону Мурзина Петро.
— Нет, для себя и Лизки.
Так и зажили мы впятером в небольшой избе. В тесноте, как говориться, да не в обиде. Я ночевал в собственной небольшой комнате, никого в нее не пускал, парни и Мурзин в другой, а Лизка как и ранее на лавке возле печки. Временные трудности никого не смущали, все прекрасно всё понимали. А архары мои в тот же день взялись за возведение второго небольшого домика и Егорыч им охотно помогал. И хоть до сих пор неприязнь парней к неправильной ориентации моего помощника у парней осталась, но вот наружу явно вырываться уже перестала. И на этой стройке, что шла пару недель, они немного пообтесались, пообтерлись и, как это ни странно звучало, даже как-то сдружились. Не в том плане, что мои архары полностью приняли Егорыча, а в том, что стали вполне терпимо относиться к его присутствию. И видя его честную, безо всяких скидок тяжелую работу, когда он и топором махал и тяжелой пилой распускал бревна, они чуть-чуть его зауважали. Самую малость.
На следующие сутки после случившегося обстрела я опять навестил Макарова. Тот в палате лежал по-прежнему один и откровенно страдал от безделья. И потому он моему приходу откровенно обрадовался:
— Ну, наконец-то, Василий Иванович, сколько вас можно ждать! Честное слово, с вашей стороны это было нечестно, так поступить со мною.
— Здравствуйте, Степан Осипович, — приветствовал я адмирала, присаживаясь на жесткий табурет и показывая ему сумку полную угощений — А я вам апельсинов принес и еще всякого разного. Как ваше самочувствие?
— Неплохо, гораздо лучше, чем было. Воспаления доктора сняли, заживление идет хорошо. Нога вот только новая никак отрастать не хочет, а как без нее мне жить я даже не представляю.
— Что ж, понимаю, без ноги не очень комфортно. Но и без нее можно прекрасно жить. Люди без ног в будущем даже бегать будут.
Он усмехнулся и откинул одеяло.
— Смотрите, что у меня осталось — ничего. Мне уже не ходить, а до вашего будущего я, увы, не доживу.
Адмиралу, можно сказать, с ранением "повезло". Оторванная осколком нога, оказалась ампутирована ниже колена, что давало ему вполне неплохо зажить с протезом. Да, он будет сильно хромать, и культя будет болеть до тех пор, пока не огрубеет и не натрется мозоль, но все одно — ходить-то будет можно! А это уже неплохо. Вторая же покалеченная нога хоть и выглядела из-за своих шрамов ужасающе, но вполне работоспособной. Макаров даже стопой весело пошевелил, демонстрируя мне ее состояние.
— Ладно, Степан Осипович, специально для вас "изобрету" какой-нибудь протез, если не хотите с нынешними деревяшками ходить.
— Изобретите уж, будьте так любезны, — ответил он то ли шутя, то ли серьезно. — На кораблях мне уже не ходить, да и эскадрой не командовать, так хоть так.... Кстати, говорят, что на мое место Витгефта пророчат. Вы об этом что-нибудь знаете?
— К сожалению — нет, ничего не знаю. Но тоже слышал подобные слухи.
— Жаль. Витгефт, конечно, человек честный и неутомимый, но какой-то несуразный. Не самый лучший кандидат на должность.
— А кто лучший?
Он пожал плечами и мне не ответил. Вместо этого сказал:
— Вчера ночью я слышал нашу стрельбу. Наместник после этого меня днем навещал и все рассказывал. Говорит, что и вы в этой битве отличились. Вы японца пленили?
— Да, было такое случайное недоразумение.
— Стрелял в вас?
— Да, слава богу, не попал.
— Слава богу..., м-да. Глупо было бы погибнуть вот так, почти на самом вдохе.
— То есть? — не понял я его.
— Вы мне говорили, что стремитесь поменять свою историю. Обидно было бы, попав сюда, так ничего и не сделать, — пояснил он, пристально смотря мне в глаза. И по его взгляду я понял, что Макаров хочет продолжения того разговора, что мы с ним вели в прошлый раз. Он очень уж хотел новых откровений и доказательств.
— Да, обидно. Но на мне свет клином не сошелся. Я не заговоренный и могу погибнуть так же как другие люди.
— К черту, Василий Иванович, давайте не будем ходить вокруг да около. Мы с вами в прошлый раз не до конца поговорили. Давайте-ка продолжим.
— Давайте, — охотно согласился я и, поелозив задницей по не очень удобному табурету, спросил: — Что вас интересует?
А интересовало Макарова многое. У него за время моего отсутствия накопилось много вопросов относительно моей части истории. То, что война будет проиграна, он уже это понял и скрепя сердце принял.... Хотя нет, не принял. То, что я ему рассказывал относительно военных событий, его злило, раздражало, но он, как человек разумный, так же, как и я приходил ко мнению, что сделать тут что-либо ни он ни я не сможем почти ничего. И хоть я подкинул военным свое оружие, подарил им укрепление на Высокой горе, с воздушной разведкой помог, а все равно это была капля в море. И даже Макаров с его положением, с его связями не мог так быстро провернуть колесо истории. Все его усилия просто будут тонуть в болоте уже написанного, но еще не исполненного сценария.
Ладно, поражение в войне он принял.... Но революция пятого года, ее кровавые события и в особенности расстрел рабочих, пришедших требовать от царя справедливости, его сильно поразила. Я не знаю каких именно взглядов придерживался сам Макаров, монархист ли он был, либо склонялся к какой-либо партии, но сам факт того, что Николай, Император, защитник своего народа, свой же народ и будет расстреливать?! Вот это его больше всего поразило.
— Да как так можно? Да зачем он так сделает? Неужто нельзя будет просто поговорить с рабочими? — восклицал он возмущенно.
Я же ему отвечал:
— Я не знаю истинных причин расстрела демонстрации. В моем будущем, когда я учился в школе, было написано, что царь проявил себя малодушно, самоустранился от этой проблемы, возложив ее решение на командующих ротами. Но те учебники, что я читал, были написаны большевиками.... Ах, да, я же вам не сказал.... В семнадцатом году будет вторая революция, а затем еще один переворот, который возглавит Ленин. И Ленин победит и семьдесят лет страной будут править большевики. Так вот, после того как империя большевиков рухнула, про эту историю стали говорить, что в толпе демонстрантов имелись провокаторы и именно они первыми открыли огонь по военным. А те просто им ответили, таким образом разогнав толпу. Что здесь правда, а что нет, я на самом деле не знаю. Скорее всего, правда здесь обоюдная. Ну а после расстрела по стране прокатилась буза, стали вспыхивать повсеместные стачки и люди стали выходить на улицы. Были вооруженные столкновения. Из того, что я помню, могу лишь сказать, что в Москве будут возводить баррикады на Красной Пресне, а рабочие возьмутся за оружие. И если мне не изменяет память, то ситуация там накалится до такой степени, что военные будут вынуждены применить против рабочих артиллерию.
— А после?
— Революция прокатится по всей стране, и царь будет гасить ее два-три года. Но трон Романовых удержится, если вас это интересует.
— Ну а дальше?
— А дальше царь будет вынужден пойти на уступки. Он создаст государственную думу, куда будут избираться депутаты из народа. Первые две думы царь распустит, третья и четвертая, вроде бы, приживутся. Потом страну будут ждать несколько спокойных лет и люди успокоятся. Ну, и в четырнадцатом году у нас случится война с Германией и с ее союзниками.
— Боже мой? С Германией? С ней-то мы чего не поделим?
— В Сараево какой-то террорист убьет эрцгерцога Франца Фердинанда и после этого закрутится такой клубок событий, что наша страна будет вынуждена выполнить свои союзнические обязательства и вступить в войну. И по злой иронии Британцы будут нашими союзниками.
— Тьфу, в гробу я видел таких союзников! — слишком уж эмоционально воскликнул адмирал и кулаком ударил по краю кровати.
— Да уж, из британцев союзники спорные, они сами себе на уме. Это наш Николай совестливый, а с той стороны будут твари беспринципные. Для них союзники, все равно что временные попутчики, которых и обокрасть не грех. Ведь когда Ленин придет к власти, а Германия падет, то будет подписан Версальский договор, в котором Россия в качестве победителя значиться не будет. Хотя..., знаете, Ленин та еще коврижка гнилая, он сам подпишет с Германией сепаратный мир и отдаст ей почти всю Малороссию. Польша по условиям договора получит независимость, а Финляндия будет Лениным отпущена восвояси. Да и Прибалтика, вроде бы, тоже. После будет гражданская война, в которой погибнут миллионы простых людей, а страна превратится в руины. Люди будут умирать от голода.
— Боже, вы говорите ужасные вещи....
— Это еще не все.... Ленин в двадцать четвертом году подохнет от сифилиса, а после него придет Сталин. Может, слышали о таком? Он же Джугашвили. Нет? Ну, так вот, этот будет похлеще Ленина. Он хоть и восстановит страну из руин, но сделает это на крови народа. Он практически уничтожит крестьянские хозяйства, посадит по тюрьмам да лагерям миллионы людей. Расстреляет тысячи людей, под различными выдуманными предлогами, устроит кровавые репрессии. Потом в сорок первом будет еще одна война с Германией и вот тогда нас практически уничтожат. М-да..., — я замолчал на минуту, задумавшись. Макаров тоже молчал, переваривая информацию. Наконец, я продолжил: — А потом мы в сорок пятом победим немцев, выбьем с континента японцев, американцы сбросят на Японию две атомные бомбы, которые с землей сравняют Хиросиму и Нагасаки, и война закончится. И вроде бы все должно было наладиться, да только в мире начнется холодная война между нами и Америкой. И продлится она почти сорок лет. Не пугайтесь, "холодная война" это всего лишь термин. На самом деле это было не так страшно — простое противостояние с американцами по всему миру, постоянная гонка вооружений, да войны в других странах, куда обе стороны будут поставлять свое оружие и насаждать идеологию. Но вот эта-то война и подкосит большевиков и в девяносто первом страна опять развалится. В это время я уже жил и прекрасно помню ту деградацию, что постигла страну. И опять люди станут умирать от голода. Ну а потом вроде бы мы как-то выкарабкаемся и более-менее заживем. Ну в тринадцатом году будущего века я с другом провалился сюда.
— Боже мой, у вас была ужасная история. Такого просто не может быть!
— М-да, — грустно кивнул я, — сейчас, когда я вам это все сказал, я и сам понял, что это был на самом деле настоящий ужас. За две мировые войны, за две революции в семнадцатом году, за время гражданской войны, за два развала страны и за все то, что выпало на долю простого населения, наша страна потеряла около пятидесяти миллионов человек. Это без учета тех людей, что вышли из страны в составе республик и просто эмигрировали. Вы можете себе это представить? Теперь вы меня понимаете, почему я кинулся в Артур помогать нашим военным и почему я так старался вас спасти?
— Понимаю, да только напрасно вы это со мною сделали. От меня теперь все равно нет никакого толка. С должности меня вот-вот сместят, а на мое место поставят Витгефта. Вам теперь с ним работать.
— Напрасно вы так. Согласен, было бы лучше, если б вы остались при своей должности и как следует наподдали японцам на море. Но, что сделано, того не воротишь. Сейчас, когда вы узнали мою историю и, надеюсь, поверили в нее, я хотел бы видеть в вашем лице союзника, который поможет мне избежать грядущих трагедий.
Он рассмеялся, словно от смешной шутки. Затряс всклокоченной бородой в мелком припадке, смахнул с уголка глаза проступившую слезу:
— Господи, Василий Иванович, — спустя минуту проговорил он, широко улыбаясь, — вы сильно преувеличиваете мои возможности в качестве вашего союзника. Я вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь, особенно теперь, когда я стал калекой.
— Я так не думаю, Степан Осипович. Вы же сможете повлиять на то, чтобы наши радиостанции стали поголовно устанавливаться на военные корабли? Предполагаю, что сможете, а это значит, что даже этой малостью вы поможете стране в следующей войне. К тому же после революции в следующем году царь пойдет на серьезные уступки и разрешит создавать партии.
— Вы хотите создать партию?
— Да, нам надо будет ее создать. И нам надо будет получить места в думе третьего и четвертого созывов. И ваше лицо в качестве одного из депутатов нашей партии очень бы нам пригодилось. Я говорю сейчас серьезно, и я не шучу. Что вы на это скажете?
Он не ответил сразу, задумался. Подтянулся потом на руках и сел на краю кровати, свесив замотанные покалеченные ноги. Пятерней провел по неухоженной бороде, приглаживая седые волосы, потом хмыкнул:
— М-да, предложение ваше весьма необычно, — он глянул мимо меня, уставился в одну точку. Потом вдруг попросил: — Откройте, пожалуйста, окно. Погода разгулялось, солнышко выглянуло, а я тут сижу взаперти.
Я исполнил его просьбу, подошел к противоположному от его кровати окну и после некоторой борьбы с закрашенными петлями, распахнул его настежь. В палату ворвался чистый и свежий воздух, наполненный соленым ароматом моря. Макаров с блаженством потянул ноздрями, прикрыл глаза и только после этого, сказал:
— А лозунги у этой вашей партии какие? Что вы будете декларировать? Царя свергать?
— Знаете, если говорить по-честному, то мне все равно кто будет у власти — Николай ли, брат ли его или же сын Алексей, или же Керенский, который возглавит временное правительство после революции в семнадцатом. Мне это на самом деле безразлично. Главная моя цель в том, чтобы как можно скорее завершить предстоящую войну с германцем, не допустить развала страны и предотвратить гражданскую войну. И большевиков ко власти не пустить ни под каким предлогом.
— Вы так не любите большевиков?
— Дело не в любви. Просто при них прольются реки крови, а гражданская война окончательно разрушит страну.
— Тогда почему бы вам сейчас, пока это все не случилось, не разобраться с Лениным? При ваших-то капиталах это будет не сложно сделать.
— Да, это будет не очень сложно. Но, Степан Осипович, не все так просто. Их сейчас трогать нельзя, потому как в этом случае мы настолько изменим историю, что в дальнейшем мы не сможем понять куда разовьется ситуация и все наши прогнозы полетят к черту. Нет, уж лучше убрать их в самый последний момент, когда их приход вдруг станет неизбежным. Да и убью я Ленина, а на его место встанет Троцкий, про которого я почти ничего не знаю. А этот тип настоящий фанатик, он мечтает разжечь революцию по всему миру и не гнушается для достижения своей цели любых, даже самых мерзких методов. Недаром у нас даже во времена Союза ходила присказка — "врет как Троцкий".
Конечно же, я сказал эту присказку не этими литературным словом, а самыми что ни на есть жаргонным матерным. Адмирала это не шокировало — у них во флоте офицеры и не такое себе позволяли. К тому же и он сам, поднявшись с юнги, позволял себе крепкое выражение. Так что моя фраза его не покоробила, а как раз наоборот — послужила неким доказательством моей правдивости. И он эту фразу усвоил, сохранил себе в память, и спросил:
— Что такое Союз? Вы только что сказали....
Пришлось мне устраивать тотальный ликбез по моей истории. Краткие определения, вехи, направления, личности и характеры. Макаров оказался благодарным слушателем, не перебивал, в паузах вставлял наводящие вопросы и все тщательно фиксировал на подкорку. То, что я ему наговорил, невозможно было выдумать, это можно было только знать. И эти кирпичики еще более утверждали адмирала в мысли, что я говорил правду. И он, ужасаясь, слушал. Слушал про Первую Мировую, про появление танков и самолетов, про химические атаки и окопные войны. Про миллионы смертей и про спонсирование немцами Ленинской подрывной деятельности. Слушал про революции, про гражданскую войну. Про репрессии и про Вторую Мировую, с ее блицкригами, жертвенной отчаянностью, с концлагерями, с газовыми печами и холокостом. С возмущением слушал про атомные бомбы, что уничтожали целые города. Про полеты в космос, про высадку на Луну, про атомные электростанции.
Говорили мы долго. Солнце ушло с зенита и склонилось к сопкам, желая накрыть город ночью. Несколько раз нас осторожно прерывали, принося адмиралу еду, пару раз я возил его до туалета. И никто к нам не пытался зайти. Стучали иногда, спрашивали, просовывая голову в дверной проем, все ли в порядке и получив утвердительный ответ, скрывались.
Макаров от моих слов чернел лицом, возмущался и злился. То радужное будущее, что часто рисовали в газетах журналисты, восхваляя научный гений, все больше и больше таяло в его глазах, превращалось в смрадное болото, которое неумолимо тащило страну в самую погибель. И это болото надо было обойти во что бы то ни стало! Любой ценой! И он, слушая меня, слушая мои ужастики, все более и более склонялся к моему видению ситуации, все более и более мне верил. Да и как тут не поверить, когда я так стремился его спасти, пророчил о его подрыве на мине и вот, сказанное мною случилось. Рассказанное мною невозможно выдумать и потому Макаров безоговорочно верил.
— Вы говорили мне, что плохо учились в школе и историю знаете весьма посредственно, — попытался укорить меня Макаров, болтая в воздухе культей. Он курил, пуская дым в воздух, вонял невкусным табаком.
— Да, по истории у меня слабенькая троечка. Я ее никогда не любил.
— Однако ж вы мне тут много чего рассказали. На троечку никак не тянет.
— Понимаете, Степан Осипович, то будущее, в котором я жил, оно..., как бы это правильнее сказать, оно информационно насыщеннее, что ли.... Живя в то время невозможно отстраниться от знаний. Человек там постоянно будет натыкаться на них. То фильмы исторические, то заметки в газетах, то споры на телевидении, да в интернете.... Я вам позже расскажу, что это такое. Так вот, я учился на тройку, но вот после школы сидя за телевизором или за компьютером я постоянно натыкался на какие-то сведения. И вот они-то у меня чуть-чуть отложились. Знаете, у меня даже документальные фильмы были по истории России в двадцатом веке и кое-какие я из них все-таки посмотрел. Жаль, что не все и не про это время. Но все же.... Так что относительно прошлого моей страны я кое-что все-таки по вершкам ухватил. Кстати, хотите забавный факт?
Он кинул на меня взгляд поверх дымящей в углу рта папиросы и сказал:
— Давайте.
— В моем будущем не будет царей. Будут президенты, как сейчас в Америке. И у нашего президента в недалеком будущем в Питере в ресторане Астории будет трудиться поваром его дед. Забавно было бы на него посмотреть. Говорили, что готовит он очень вкусно. А еще он после большевистской революции будет готовить для самого Ленина и Сталина. Вот такой вот забавный факт. Как вы думаете, это можно как-то использовать?
— Простите, конечно, но такого ресторана я в столице не припомню.
Я улыбнулся и ответил:
— Наверное, просто еще не построили. Но он обязательно будет, нам надо лишь запастись терпением. И Астория это не ресторан, это ресторан при гостинице. Вот так.
Я закончил свой визит к Макарову уже после заката. Почти половину дня провел подле него, разговаривая. Когда стемнело, в палату зашел лечащий врач и с укоризной меня отчитал. Пришлось мне с адмиралом попрощаться, но он, прежде чем я ушел, взял с меня слово, что я опять к нему приду. Я обещал.
Но обещанного я не сдержал. На следующее утро пришла та новость, которую все давно ожидали — японцы высадились на Ляодуне, вблизи бухты Кинчань. И эта новость снова всполошила людей и опять, пока работала железная дорога, они побежали. Не так массово, как в прошлые разы, но тоже существенно. И снова выстроилась очередь в банк, но мало кому удалось получить свои деньги. Наличка в банке иссякла еще месяц назад.
Стессель, узнав про высадку японцев, разослал телеграмму, в которой приободрял своих подчиненных и взывал к их долгу. А через пару дней после этого наместник Алексеев поспешно сбежал, прихватив с собою весь свой штаб и Макарова. А с адмиралом уехал и Верещагин, увозивший с собою охапку свернутых холстов.
Макарова на вокзале я поймал в последний момент. Как узнал, что наместник сбегает, так и помчался к поезду. Перехватил адмирала возле самого вагона, когда его грузную фигуру подсаживали солдатские руки, крикнул через головы:
— Степан Осипович!
Он обернулся, заметил меня. Приказал солдатам:
— Опустите меня, опустите.
И те послушно сняли адмирала со ступенек вагона и, подсунув под руки костыли, отошли на пару шагов. Я приблизился к адмиралу и выпалил:
— Еле успел.
— Да, совершенно неожиданно все случилось. Наместник решил меня с собою забрать. Сам об этом узнал не далее как час назад.
— Не страшно. Это даже хорошо, что вас отсюда увозят. Мне будет спокойнее.
— Честно, — вдруг признался Макаров, — я бы предпочел остаться здесь, а вместо себя отправил бы Витгефта. Да и наш с вами разговор я бы еще продолжил.
— Продолжим, обязательно продолжим. Но только уже после войны. Я, кстати, искал вас, чтобы попросить исполнить мою просьбу.
— Хорошо, что же вы хотите?
— Вот письмо, оно адресовано моему другу, Козинцеву Дмитрию. Если вас не затруднит, когда прибудете в Питер, найдите его и передайте это письмо ему лично в руки. Хорошо?
— Конечно передам, об этом даже не может ни быть никаких разговоров. Адрес указан?
— Да, на конверте написан. Но вы, если что, можете ехать прямиком в наше управление. Найдете его без труда, оно в Автово самое примечательное из зданий. И еще, Степан Осипович, если вас не слишком затруднит, передайте Козинцеву еще и посылку. Она объемная и тяжелая, я пойму, если вы откажитесь и в этом не будет ничего страшного. Я тогда найду другие пути.
— Нет, что вы, я ее обязательно передам. Где она?
Сама посылка лежала в коляске мотоцикла. Сколоченный из досок ящик, внутри проложенный многими слоями вощеной бумаги. И грузом этого ящика были все мои отснятые на пленку материалы. Очень ценные материалы, которые Мишка сможет использовать с пользой для нашего дела.
Солдатские руки ловко переместили тяжелый ящик в вагон. Макаров, проводил его взглядом, слегка покачал головой. В окно выглянул удивленный Верещагин, но заметив меня, все понял и принял груз.
— Ну что, Степан Осипович, пора прощаться. В следующий раз увидимся едва ли через год. Вряд ли раньше.
— Да, Василий Иванович, пора. Черт возьми, какую же необычную встречу мне приготовила судьба. И как же жаль так скоро расставаться.
Он протянул мне ладонь. Я ее крепко сграбастал и пожал. Макаров мне нравился. Он был старше меня на добрых два десятка лет и выглядел куда как солиднее меня и гораздо представительнее. Но, не смотря на это, для меня он становился другом. Другом, с которым можно было говорить, не стесняясь и не оглядываясь. И потому мне было жалко его отпускать. Но, тем не менее, сделать это следовало.
Я отпустил его ладонь и он, поправив в подмышке ложе костыля, развернулся и поскакал до вагона. Там его приняли, лихо подняли и уже оттуда, сверху, Макаров махнул мне рукой и крикнул:
— Мы с вами обязательно еще встретимся! Вот увидите! Вы от меня теперь никуда не скроетесь!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
