Младший. В тени отца

Глава 1.

Пятничная вечеринка плавно подошла к свей кульминации, когда настало время принимать решение: остаться и схлопотать все последствия на пятую точку или тихо-мирно свинтить, не прощаясь с хозяевами. Пара знакомых спин, предпочетших второй вариант, в дверях уже мелькнула.

Обычно я таким вопросом не задавался, ведь когда еще веселиться, если не в юности? Но сегодня, в годовщину смерти матери развлечение шло через силу. Не помогали ни коктейли, ни пущенный кем-то по кругу косячок, разве что голова стала тяжелее.

— Мин херц! Я тут такое услышал! — Сашка Меньщиков плюхнулся рядом на диван, неосторожным движением выплескивая себе на брюки пунш из двух бокалов, которые принес от бара. — Епть! Вот за что?!

— Ну, ты в своем репертуаре! Трудно, что ли, было заранее на стол поставить? — достал из кармана платок-очиститель и бросил ему на колени, — На, помни мою доброту!

— Мин херц! Ты мой мин херц! — обрадовано воспользовался он моим широким жестом, избавляясь от последствий собственной неосторожности. Еще бы! Простите за тавтологию, но те артефакты, что водились по моим карманам, не каждому князю были по карману! Платок сработал как надо, удалив лишь винное пятно. А гораздо более дешевый аналог, принадлежащий Сашке, мог заодно с пятном и краску в испачканном месте свести. А совсем дешевые могли еще и часть ткани захватить. Не всегда, конечно, иначе бы их никто не покупал, но прецеденты имелись.

— Мин херц! Я тут такое услышал! — повторил Меньщиков, приведя себя в порядок.

— Саш, тебе еще не надоело? — раздраженно спросил его в который раз. Фильм о Петре Первом вышел в прокат года два назад, и с тех пор Сашка ко мне только так и обращается. Да, меня зовут Петр Романов. Да, его зовут Александр Меньщиков. Через "щ", кстати, а не через "ш", как оригинала. Но я тому Петру никоим образом не родственник, а иногда так и хочется сказать, что даже не однофамилец! — Шутка затянулась, уже не смешно!

— Мин херц, ты чё? Не с той ноги встал?

— Проехали! — Сашка считался моим другом, но делиться с ним причинами плохого настроения не тянуло, — Что ты там услышал?

— Давно бы так! Короче, я тут подслушал, что Ленка из Б-класса забилась с Тонькой из меда, кто с тобой сегодня переспит. Как тебе новость?

— А которая Ленка? — заинтересовался я, потому что у бэшек их училось целых три, — Титова, Макаева или, упаси господь, Жеренина?

— Фр-р-р! — поскольку Меньщиков не успел закончить глоток, содержимое его рта окатило многострадальные брюки, — Ёпть! — я опять протянул ему отобранный платок, — Какая Жеренина?! Она ж заучка, по таким мероприятиям не ходит! Макаева, конечно! Титова была в начале, но уже ушла давно, как только Маф косяк начал набивать.

— Макаева... — разочарованно протянул я. Ленка Макаева, как и Тонька-медичка, в отличие от недосягаемой Лены Титовой, были известными шалавами, и обе уже успели познакомиться с моим меньшим братом. Ни та, ни другая на роль постоянной подруги не тянули, но эпизодически в моей постели оказывались. Ну, как в постели... Домой я их не водил, ограничиваясь почасовыми апартаментами, или, как сейчас, гостевыми комнатами хозяев вечеринок. Домой я вообще никого не водил, даже друзей-приятелей никогда не приглашал. Из-за отца — он не любил посторонних.

Отец... А ведь он, наверное, ждет меня сегодня...

К черту!

С отцом мы уже давно не ладили, собственно, все пять лет со смерти матери мы с ним не жили, а с трудом сосуществовали на одной площади. И я, что тогда, что сейчас, готов сказать ему в лицо, что это он виноват в ее гибели!

Потому что!

Жена!

Величайшего! — его имя даже в учебнике новейшей истории уже упоминается!

Арктефактора Империи!

Профессора, академика, мирового светила, лауреата туевой хучи премий и кавалера трех орденов!

Не могла!

Погибнуть!

В ОБЫЧНОЙ АВАРИИ!!!

Но ни полиция, ни органы опеки с моим мнением согласны не были.

В двенадцать я впервые сбежал. Полицейский, поймавший меня на вокзале, наотрез отказался сдать меня в приют. А ведь я вопил всю дорогу до дома как порося на скотобойне!

С тех пор у меня появился телохранитель, точнее, надзиратель, — невиданное дело для нашего сонного городишки!

Ко второму побегу я тщательно и планомерно готовился почти полгода — и это несмотря на круглосуточный присмотр и занятость! Нанятый отцом отставной морпех Иван Вершинин изматывал меня тренировками так, что первое время я спал без задних ног, а часы, проведенные в школе или домашней лаборатории, считал за отдых! Но постепенно тело привыкло к нагрузкам, и второй побег состоялся. На сей раз мне удалось пробыть на свободе восемь часов, удалившись от дома на жалкую сотню километров.

К извергу-Вершинину добавилась бывшая наемница Аглая-Кошка.

К четырнадцати годам счет попыток перевалил за два десятка. А количество надзирателей увеличилось до семи. Все они были профессионалами, все чему-то, да обучили меня, но как же я их ненавидел!

Свой двадцать первый побег я запомнил в мельчайших подробностях.

Оторваться от дежурного конвоира и добраться до пригорода? После месяца целенаправленного изучения расписания и маршрутов транспорта? Легко!

Одним незаметным жестом испортить движущий элемент на мотоцикле у главы банды байкеров? Для сына Петра Романова, который его же и придумал? Тьфу!

Починить его?

Ну, типа, та же фигня.

"Ночные волки" (не стану комментировать фантазию их главаря, "ночными волками" звалась в империи каждая третья тусовка владельцев двухколесного транспорта) не отказались подвезти помогшего парнишку до границы округа.

Вокзальный туалет, парик, помада, каблуки, набитый ватой лифчик — до сих пор вспоминать стыдно, но сработало! Я даже ногу ставил и бедрами вилял не хуже модели, не зря же Аглаины повадки высматривал, а потом репетировал ночами! А то, что плечи широкие — так пловчиха я! Джинсы оставил свои, а футболку напялил с портретом Медо — певца и кумира всей женской части империи.

И если бы не тот урод, что привязался ко мне в автобусе, набиваясь в ухажеры, могло бы получиться! Старпер, сволочь, лет сорока, выполз из-под каблука жены и пристал к молоденькой девочке! Как же он матерился, сорвав с меня чертов парик, под которым чесалась потная голова! И как сверкал глазами, когда уже не мог говорить из-за сломанной в трех местах челюсти!

Из "обезьянника" полицейского участка спустя три часа меня забирали Вершинин с Аглаей. Молчаливая Кошка — серьезно, это была женщина, не любящая болтать! — только окинула от решетки оценивающим взглядом, особо остановившись на лице с плохо оттертой помадой, на разукрашенном стразиками и пайетками принте Медо и туфлях с уже отломанными к тому времени каблуками, а Иван покачал головой, доставая из рюкзака нормальные кроссовки, и укоризненно произнес:

— Тридцать косарей, Петя!

— Что? — вскинулся я.

— Тридцать косарей, чтобы все это замять. Тридцать тысяч маленьких серебряных кружочков. Не жалко?

Впервые я задумался, во сколько отцу обходится мое содержание и регулярные поиски. А ведь зарплата семи не последних по опыту бойцов тоже наверняка влетала в копеечку. И эти траты никак не сказывались на нашем быте!

До дома я ехал тихий-тихий, потому что обдумывал новый план

— Я больше не буду сбегать! — первым делом объявил отцу при встрече.

— Мм? — наверняка заранее заготовленная речь свернулась, так и не начавшись.

— Тысяча в месяц, ты убираешь своих надзирателей и не вмешиваешься в мою жизнь!

— И какие же гарантии ты мне дашь? — хмыкнул отец в ответ на мое наглое заявление.

— Если договоримся, то мое слово!

Не путать слово и слово! Как и родитель, я был магом, правда слабеньким, но и он был не особо силен. Впрочем, не представляю ни одного "венценосца" в нашей империи, да и в мире, пожалуй, который рискнул бы бросить ему вызов. Пара идиотов, что так не считала, давно гнила в сырой земле. Их, говорят, даже не сразу на кладбище похоронить согласились — места для самоубийц находились за оградой. Личная ненависть не мешала признавать, что в папани мне достался чертов гений.

Но сильный маг, или слабый, а слово, подкрепленное собственной магией — это серьезно. И отец мне поверил.

Аппетиты всё же пришлось поумерить. Тысяча целковых в месяц — это слишком много для подростка, каким я был тогда. Даже сейчас, при всех своих безумных тратах, я редко когда расходовал больше пятисот рублей — зарплаты очень высококвалифицированного специалиста — просто не на что в нашем городке, а выторговать себе право поездок в столицу или еще куда-нибудь я тогда не догадался.

Семерка надзирателей тоже не до конца исчезла из моей жизни — тот же Иван Вершинин купил себе дом неподалеку, женился на Аглае и открыл в центре секцию рукопашного боя для всех желающих. Дядька Раф — Рафаэль Фатхуллин — остался у нас поваром, за доработку его протеза до неотличимого от натуральной руки он был по-собачьи предан отцу, и тот просто не смог от него избавиться. Да и не захотел, наверное. Дядька Раф даже меня злил меньше остальных, подкупая кулинарными талантами. А что он вытворял с ножами! Песня! Наблюдать за его работой на кухне было истинным удовольствием: точные выверенные движения, ни единого лишнего, а как он готовил!

Еще один из цепных псов — Коняев Коля тоже не ушел, а остался у нас кем-то вроде домоправителя. У Николая была та же проблема, что и у дядьки Рафа, только с ногой. Для отца — две недели расчетов и полдня корпения над протезом, а для бывшего десантника — возможность нормально ходить и жить полноценной жизнью. Отец, кстати, потом свои расчеты и схемы выгодно пристроил кому-то в армейском ведомстве, но туда ушел усредненный универсальный вариант, а дядьке Рафу и Николаю достались эксклюзивные, полностью учитывавшие их личные параметры.

С Коняевым у меня на сегодняшний день сложился холодный вооруженный нейтралитет: он считал меня неблагодарным засранцем и не стеснялся в отсутствие отца поддеть или подколоть (при отце-то он ничего такого себе не позволял), я за словом в карман тоже не лез, но дальше нечастых словесных баталий у нас не заходило. Я же не дурак всерьез лезть с кулаками на взрослого матерого убийцу, если это не учебный спарринг, разумеется. А он слишком ценил отца, чтобы распускать руки на сына нанимателя. Хотя, надо признать, в последнее время Николай все реже пытался меня воспитывать, видать, махнул рукой.

Трех остальных головорезов я тоже изредка видел на улицах, но обычно случайно и издали. То ли они не стремились попадаться мне на глаза, то ли встречи были действительно случайными. Городишко-городишкой, а обитало тут почти полсотни тысяч народу, и вполне можно было кого-то ни разу не повстречать на протяжении всей жизни.

— Мин херц! Ау! — Сашка, устав дожидаться ответа, растопыренной пятерней помахал перед моим лицом, — Ты, чёт, сегодня совсем никакой!

— А? — очнулся я от своих раздумий.

— Мин херц! Ленка и Тонька! Бэшка против меда! На кого мне ставить?

Возвращаться в погруженный в фальшивую тоску дом? Поминать мать в компании ее убийцы? Я что, на самом деле думаю над этой перспективой? Да, гори оно все огнем! Осталось-то продержаться всего два месяца, а дальше, хоть мне еще и шестнадцать, школа закончится, и уеду я в столицу, в университет! В кои-то веки есть плюсы от того, что начал учиться с шести лет, а не с семи, как все. Иначе бы еще на год пришлось здесь задержаться.

— Ставь на обеих! — я хищно усмехнулся.

— Ты чё? Реально?! — но, сообразив, Сашка расплылся в понимающей ухмылке, — Мин херц, ты крут!

— Не стану спорить! — я горделиво приосанился, — И спроси у Мафа: есть еще трава? Я угощаю!

Байк, ведомый нетрезвым телом, вихлял и постоянно так и норовил завалиться то на одну, то на другую сторону. Туман, неожиданно выползший этим майским утром, задачу добраться до дома тоже не облегчал. В конце концов удалось сосредоточиться на разметке и ехать прямо по ней — риск встретится с кем-то в пятом часу утра стремился к нолю.

Накаркал!

Летя в кювет, оставалось только надеяться на личную защиту, не спасшую мать.

"И шлем, придурок, не надел!" — успела мелькнуть мысль перед ударом, выбившим дух.

Повезло.

Ощупывая исцарапанные, но целые руки-ноги, а главное — шею и голову, вынужден был признать — на мне отец не сэкономил. А у байка — его же подарка на шестнадцатилетие — только зеркало заднего вида треснуло. Он даже не заглох, все с тем же едва различимым гулом продолжая работать на холостых.

— Эй! — раздался сверху испуганный девичий голос, — Вы там живы?

— Не твоими молитвами! — огрызнулся я, выдергивая ботинок из жижи, скопившейся у основания обрыва.

— Простите, я вас не видела! — дрожащим голоском отозвалась причина аварии, — И не слышала!

Ну, еще бы! Свои, да и соседей, тишину и спокойствие отец ценил больше всего, поэтому мой байк был оснащен самой лучшей звукопоглощающей защитой, неснимаемой в принципе. Снимаемой, конечно, но когда я убедился, что для ее отключения придется разобрать и переделать полдвигателя, плюнул и оставил как есть. А свет я сам вырубил, потому что в сплошной стене тумана толку от него не было. Но это не мешало мне сейчас злиться на неожиданно выскочившую под колеса велосипедистку.

— Я сейчас спущусь, помогу!

— Стой, дура! — Со своим окриком я запоздал — девчонка храбро ринулась на помощь, поскользнулась на первом же влажном кусте травы и кубарем полетела вниз. Пришлось бросаться наперерез и подхватывать эту катастрофу. И пусть я был тяжелее, но высота обрыва, а также масса, помноженная на ускорение, сделали свое коварное дело, опрокидывая меня обратно в грязь, заставив защиту сработать вторично. — Вот бывают же такие дуры! Какого... ты сюда полезла?! Руки-ноги лишние?!

Во второй раз увяз в грязи основательнее — и упал неудачнее, и дополнительный вес, разлегшийся у меня на груди, сказался.

— Слазь с меня! — девчонка ойкнула и завозилась, поддав коленом по самому ценному, — Ё...! — протяжно застонал я, не имея даже возможности согнуться.

— Ой, простите-простите! — зачастило чучело, добавляя мне локтем по челюсти.

— Замри, коза! — скомандовал я, уже всерьез опасаясь за собственную жизнь — голова все глубже погружалась в отнюдь не теплую жидкую грязь, — Медленно и аккуратно отползаешь назад и в сторону!.. Аккуратно, я сказал! — рявкнул, когда острое девичье колено снова прошло в опасной близости от паха. — Так! Крепко стоишь? — тишина, — Я спросил — крепко? Чего молчишь, твою дивизию?!

— Я кивала! — разобрал я сквозь всхлипы.

Она кивала!!! А сообразить своим умишком, что через забрызганные грязью стекла очков я ничего толком разобрать не могу — это выше ее понимания!!!

С ощутимыми усилиями повторно выбрался из холодной хляби.

— Нда!.. — свет стоящего в конце улицы фонаря в канаву сквозь туман почти не добирался, но и так было понятно, что видок у меня тот еще. Холодная грязная вода текла с волос за шиворот, да и пока лежал, ее под куртку набралось немало. Джинсы на жопе промокли насквозь, трусы тоже, и через пояс похоже еще черпнул, и теперь жижа текла меж ягодиц, создавая впечатление, что я жидко обделался. Идти в таком прикиде домой — верный пересмотр нашего с отцом соглашения. Он еще как-то мирился с моими загулами, а пьяным на глаза ему я старался не попадаться, но такое происшествие без внимания с его стороны точно не останется! И хваленый платок-очиститель тут, пожалуй, бессилен.

Кстати! Потянувшись за чистящим артефактом, оного на привычном месте не обнаружил, а перед глазами как наяву встала сцена: вот Сашок вытирает брюки, вот, складывает аккуратно платок по стрелочкам — только в таком положении он заряжался, а вот... я отворачиваюсь, отвлекшись на шум, а он вороватым жестом складывает его себе в карман! И ведь если напомню завтра, то скажет, что машинально!

Дуреха-катастрофа выглядела немногим лучше меня. Пусть в саму лужу она не упала, но путешествие по склону обрыва для нее не прошло бесследно: подол платья порван, измазан землей и травой, на одном гольфе не хватало завязочки с помпошкой, на рукаве куртки в районе локтя зияла прореха. Девчонка, оглядывая себя, шмыгала носом.

— Не реви! — прикрикнул я на нее, не желая иметь дело с женскими слезами, грозившими вот-вот политься потоком, — Считай, сегодня дважды со смертью разминулась. Один раз, когда я свернул, а один раз, когда поймал. Оба раза могла шею свернуть.

— Ты тоже, — тихо произнесла она. То ли узнала, то ли просто поняла, что я ее немногим старше, но хоть выкать перестала.

— Я? Вряд ли. Давай выбираться отсюда.

Чуть дальше от нас обрывистый склон становился более пологим, и мы, пыхтя (она) и ругаясь (я), вылезли обратно на дорогу. Учитывая, что кроме байка, мне приходилось постоянно подталкивать это несчастье, то к концу восхождения о хмеле напоминало только несвежее дыхание. На кромке дорожного полотна остановился перевести дух и с ужасом заметил, что туман, подхваченный утренним ветерком, постепенно редеет. Ёпта! Как же все одно к одному-то складывается! Под прикрытием тумана я еще мог рискнуть вернуться в таком виде домой, но если он уже здесь в низине расходится, то в нашем квартале, стоящем значительно выше, наверняка уже не скроет! И даже если дядька Раф с Николаем промолчат, то любопытные соседи точно не пропустят такое событие и доложат отцу, еще и приукрасив детали — на нашей улице сплошь жили кумушки, которых хлебом ни корми, а дай только сунуть нос в жизнь других! И вставали они обычно рано-рано, нет чтобы поспать подольше!

Брошенный велосипед валялся на обочине. Из опрокинутой банки, стоявшей раньше в корзине у руля, на землю натекла приличная лужица молока, которое нагло лакала приблудившаяся кошка. Девчонка при виде этой картины опять собралась реветь.

Дура! За одно утро дважды чуть не попрощалась с жизнью, а собиралась устроить трагедию из-за пары литров молока!

— На! — выгреб из кармана мелочь и протянул плаксе, — Купишь еще.

— Ты что?! — отпрянула она.

— Из-за меня же, — мотнул головой на причину слез и брезгливо поморщился, когда грязные пряди хлестнули по лицу.

— Пойдем ко мне, отмоешься хоть немного, — произнесла она, затравленно глядя на протянутые монеты.

А это мысль! Ухватил девчонку за руку, насильно вложил в холодную перепачканную ладошку деньги и скомандовал:

— Веди!

Ехать оказалось недалеко — буквально три дома. Запустив меня в еще теплую со вчерашнего вечера баню, девчонка исчезла, пропищав, что скоро вернется. И на фига она мне? Спинку потереть, что ли? Но вскоре забыл обо всем, добравшись до теплой воды. Кайф!!! На отходняке, да еще пока двигался, не замечал, как продрог, а тут разом застучали зубы, и с ног до головы покрылся мурашками.

На приведение себя в порядок потратил все остатки воды из нагретого бака, домываться и полоскать одежду пришлось в холодной. Кожаную куртку, как мог, оттер хотя бы снаружи, рубашку теперь только на выкид — жижа оказалась на редкость стиркоустойчивой, но добраться до дому — сойдет. Зато ткань на сорочке воду не задерживала, и достаточно было пары энергичных встряхиваний, чтобы она стала почти сухой. Открытым остался вопрос с джинсами. Полоскание в трех тазах им мало помогло, разве что грязь теперь не концентрировалась на задней части, а равномерно распределилась по всей поверхности. И, разумеется, сколько их ни выжимал, с них по-прежнему продолжала капать вода.

Для оценки результатов затраченных усилий выбрался в предбанник — светильник в парной явно знавал лучшие времена. Протягивая штаны к чуть более яркой лампочке, нос к носу столкнулся с малявкой, раскладывавшей на лавке ветхое застиранное полотенце. Мелкая жалобно взвизгнула и покраснела так, что я начал волноваться за ее здоровье, а потом пулей вылетела за дверь, выронив темный сверток. Покосившись на прополосканные и зажатые в руках трусы и джинсы, пожал плечами: не думала же она, что я в одежде мыться буду? Но вскоре переменил о девчонке мнение в лучшую сторону: брошенный сверток при поднятии оказался штанами от робы. Дешевыми, поношенными, великоватыми, зато сухими и чистыми. А если не приглядываться, то и за джинсы издали сойдут.

Несчастье звали Маша, и училось оно в восьмом классе нашей же школы.

— Чаю выпьешь? — спросила она меня, когда с короткой церемонией знакомства было покончено.

Посмотрел на занимающийся рассвет, на передумавший расходиться туман и сказал:

— А, давай!

Скрыть ночную отлучку дома уже вряд ли удастся, а минутой больше — минутой меньше — роли не играет. Зато слегка убрать запах перегара не помешает.

В летней кухне — а в дом меня не пригласили — оглядел приготовленный натюрморт: два стакана, закопченный чайник и блюдце с четырьмя черными сухариками. И еще полный молочник — видать успела, пока я отмывался, по новой сгонять за молоком. Сама Маша, кстати, платье переодела, но гольфы на ней остались те же — с грязными разводами и одной сиротливой кисточкой. И почему-то эта кисточка так и лезла на глаза, вызывая иррациональные угрызения совести.

В утренней промозглой сырости чай остыл моментально, и я почти залпом выхлебал свой стакан, не притронувшись к сухарям. Если честно, в нормальное время я бы и собаке постеснялся такое дать, но не взял не поэтому. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что семья здесь живет бедная — об этом кричала и сервировка стола, и Машина одежда, и общая обстановка. Объедать тощую девчонку показалось мне кощунством.

— Спасибо за чай, — отставил я стакан, — Поеду. Когда удобно будет штаны вернуть?

— Ммм... — почему-то без труда догадался о ходе ее мыслей — любопытные соседки жили не только в моем квартале.

— Завтра с утра за молоком поедешь? — уж один-то день могу и встать спозаранку.

Маша, покраснев, кивнула.

— Тогда до завтра.

— До завтра, — еле слышно прошептала она.

Незамеченным проникнуть домой не удалось — в прихожей среди рассыпанной с полки обуви и пустых бутылок сидел пьяный в зюзю старик и плакал.

— Сынок! — обрадовано встрепенулся он, взмахивая унизанными перстнями кистями рук и безуспешно пытаясь подняться с пола, — Живой, слава богу!

У стенки, отчаянно переминаясь с ноги на ногу, стояли два громилы и не решались к нему подойти. Могу их понять: пусть им по сороковнику, а отцу почти восемьдесят, пусть они в прошлом тренированные убийцы, а он никогда к физической силе не стремился, но Петр Исаевич Романов и сейчас считался одним из самых опасных людей в империи, наравне со старой аристократией. А какое-нибудь из его колечек могло от непонравившегося ему человека и пепла не оставить. Прихватив, правда, пару кварталов заодно, но кто из нас совершенен? И даже если отнять его перстни, пуговки, цепочки и браслеты, он, вполне вероятно, был артефактом сам по себе. Это, конечно, только мои домыслы, но проверять я бы не взялся. И другим бы не советовал.

Да, этот с виду немощный старик — мой отец, единственный и неповторимый Петр Романов собственной персоной, чьим жалким подобием я являюсь. Когда-то давно шестидесятитрехлетний профессор артефакторики женился на собственной несовершеннолетней студентке, что повлекло за собой грандиозный скандал, переезд в глушь и через девять месяцев — меня. Надо впрочем признать, что до смерти матери он так не выглядел: одаренные в большинстве своем после определенного возраста смотрятся не на прожитые года, а так, как себя ощущают. И пять лет назад этот человек в одночасье из цветущего мужчины превратился в ту развалину, что я вижу сейчас.

Долгое, очень долгое время я считал, что это справедливо.

Но все-таки...

Машкин обрыв — назван, конечно, не в честь сегодняшней Машки, а по имени какой-то другой несчастной, — он регулярно собирал дань из человеческих жизней. Шесть метров высоты, острые камни внизу... В мэрии давно идут разговоры, чтобы как-то его оградить, обезопасить, но пока там до сих пор ежемесячно бьются машины. А на мне, не считая мелких царапин, ни одного ушиба. Сделанная им защита спасла.

Так может быть это я неправ? И может быть есть что-то, непосильное и ему?..

— Папа! — давно и прочно забытое слово тяжело протолкнулось сквозь горло, — Пап, ну что ты сидишь на холодном полу!

Опустившись перед отцом на корточки, я стал закидывать его руку себе на плечи. При всей своей ненависти мне никогда не приходилось сомневаться в том, что я — тот единственный человек, кому он никогда не причинит вреда.

— Папа... — свободной рукой он погладил мои мокрые волосы, — Как давно ты меня так не называл, сынок...

— Пап! Тебе вредно тут сидеть, пойдем спать!

— Мне уже все вредно. — Но он не сопротивлялся подъему и походу в сторону спальни. Николай с дядькой Рафом облегченно переглянулись, Коля бросился подставлять свое плечо с другой стороны, а Рафаэль придерживал перед нами двери.

— Точно! И пить столько вредно! Вот зачем ты пил?

— Сынок... — уже лежа в постели, он никак не выпускал мою руку из своей, — Когда-нибудь я умру с твоим именем на губах...

— И нафига мне такое счастье? Живи, давай! Умирать он собрался!.. — проворчал я напоследок, покидая отцовскую комнату.

Глава 2.

В пять утра я не спал, но не потому, что встал заранее, а потому что опять еще не ложился. Странный, пошедший кувырком день поставил все с ног на голову. Проснувшись к обеду, я впервые не смылся из дома до вечера, а спустился на общую трапезу, отец тоже не заперся в своей мастерской. Весь обед мы как два хищника наблюдали друг за другом, кружили, принюхивались. И молчали. Я не знал, о чем с ним говорить, он, подозреваю, мучился той же проблемой. И так, может быть, все ничем бы и окончилось, но положение спасли дюжие курьеры, доставившие ящики с грузом на наше крыльцо.

— Твой очередной заказ? — спросил я, только чтобы что-то спросить.

— Да, новые материалы из Конго.

Африка? Это интересно. Далекий континент таил массу неизведанного.

— Поможешь?

— Тебе помочь? — одновременно произнесли мы. И так же разом неловко замолчали.

— Конечно, пошли! — первым спохватился он.

Сортировать и разбирать посылку пришлось до самой ночи. Мы мало говорили, а если и приходилось переброситься словом, то это было по делу, но до чего этот вечер был похож на те, из прошлой и забытой жизни! И, расходясь глубоко за полночь по комнатам, я впервые за долгое время произнес без малейшей издёвки:

— Спокойной ночи, папа.

Машка оказалась сиротой, как и я, только наоборот — у ней была жива мать. Встретив ее не на обратном пути, а еще только когда она отправлялась на ферму, просто отдать штаны почему-то показалось мне неправильным, и я два километра туда и обратно тащился рядом, выслушивая поток сознания, которым она забивала окружающую тишину.

Достаточно обыденная история для нашего городка: отец — военный, мать — домохозяйка. Семь лет назад часть, расквартированную поблизости, срочным порядком перекинули на Аравийский полуостров, где мы, я имею в виду сейчас нашу Российскую империю — ввязались в конфликт и ощутимо получили по щам. Тогда вообще чудом до второй мировой не дошло, но как-то смогли удержаться и договориться.

Договориться-то удалось, а вот из откомандированной части домой вернулись только четыре офицера, и Машкиного отца среди них не было.

Восточное наследство, головная боль нашей империи. Саудовский принц, совершая турне по Европе, сделал остановку в Петербурге, да там и застрял, влюбившись в младшую дочь императора — великую княжну Елену. Княжна была сосватана чуть ли не с пеленок, но именно тогда произошел разрыв помолвки, принц Генри вопреки всем договорам женился на другой. Международный скандал, обмен гневными грамотами, высылка послов, в общем, свистопляска та еще! Ну и, понятное дело, девушке-то обидно! Идти за кого попало нельзя, а все остальные принцы уже заняты!

А тут: красавчик, настоящий принц, еще и наследник, в отличие от предателя Генри. Дорогими подарками заваливал, даже серенады под окнами по непроверенным данным пел! Судя по тому, что свадьбу сыграли неприлично быстро, не устояло не только девичье сердце, но и весь остальной ливер. И как-то очень удачно разрешились и религиозные препятствия, и остальные преграды.

Вывод: для арабов наша империя справа, потому что "направу ехати — женату быти".

Вся эта история случилась задолго до моего рождения, и знать бы я о ней не знал, если бы не последующие события. Сначала умер король-папа Фирсал ибн чего-то там, на трон взошел женатый на нашей принцессе принц Абдалла. А семь лет назад скоропостижно скончался и он, оставив единственного наследника — несовершеннолетнего Сауда, по совместительству — внука нашего императора. Ну, чем не повод вмешаться в дела далекой Аравии?

Учитывая, что в том регионе традиционно сохранялось высокое влияние Великобритании и Франции, мы явно полезли играть не в свою песочницу. И уже резвящиеся в ней "детишки" очень не хотели пускать туда нового игрока. Совочками и ведерками нас били долго. И до сих пор иногда получаем, но это уже мелкие пакости по сравнению с тем, что творилось семь лет назад.

Так что Машкину историю я выслушал, принял к сведению и... тут же забыл, проводив девчонку до дома. Лично нашей семье вялотекущая где-то на другом краю мира гражданская война шла только на пользу: новые боевые действия — новые заказы отцу — новые поступления на его банковский счет. Уж эту-то цепочку я отлично понимал даже в шестнадцать лет.

Мы с отцом не поменялись в одночасье. Но я, вероятно, просто устал от своей ненависти, и хрупкое, робкое перемирие между нами так и продолжалось весь май и июнь. Я снова стал просиживать часами в его лаборатории, помогая и расспрашивая, а отец, боясь меня вспугнуть, рассказывал, над чем работает, учил редким приемам, а иногда вообще закатывал целые лекции. И, наверное, я впервые осознанно понял мать: видя его таким увлеченным, если не сказать — вдохновленным, невозможно было оставаться к нему равнодушным.

Казалось мне или нет, но в своей вотчине он сбрасывал года, которые в обычное время тянули его вниз. Там он выпрямлялся, расправлял плечи и снова становился тем гигантом, каким виделся в смутных детских воспоминаниях. Тем, кто подбрасывал меня к потолку, вызывая восторг, тем, кто катал на плечах, даря целый мир. Тем, кем я гордился: "Смотрите, люди, завидуйте! Это — мой папа!!!",

И впервые в середине мая я сам нарушил сложившееся между нами негласное табу:

— Расскажи о ней.

Мне не надо было пояснять, о ком я спрашиваю.

— Что именно?

— Знаешь, я тут вдруг понял, что почти ее не помню. Рыжие волосы, солнечная улыбка, а пытаюсь в голове сложить лицо — не получается. Какая она была?

— Она была... — он мечтательно улыбнулся, — Яркой! Впервые я увидел ее во дворце...

— Во дворце?! Ты?!

— По-моему я уже рассказывал тебе, что почти десять лет отслужил придворным артефактором.

— Не помню...

Может когда-то и рассказывал, но я на самом деле не помнил.

— Что сказать... было такое в моей биографии. Ей было семь лет. На каком-то чаепитии, уже не помню, в честь чего, она уселась ко мне на колени и заявила, что когда подрастет — выйдет за меня замуж.

— А ты?

— Посмеялся, конечно! Мне уже тогда было пятьдесят с лишним, не думаешь же ты, что я серьезно отнесся к словам крохи?

— И?..

— Годы шли, а она не отступалась. Почти преследовала. Не поверишь — бывало, прятался по коридорам от сопливой девчонки! Когда ей исполнилось тринадцать, у меня состоялся серьезный разговор с его величеством.

— С его величеством?!! — неверяще переспросил, потому что умом я понимал, что отец крут, но то, что он запросто беседовал с императором!!! Этот факт не спешил укладываться в моей голове!

— Чему ты удивляешься? Свою воспитанницу он любил! А по слухам — не просто воспитанницу, а родную дочь! — добил меня отец.

Дар речи мне отказал. Это что же получается? Я внук императора?!!

— Не спеши радоваться! — сполна насладившись всей палитрой сменяемых чувств на моем лице, опустил меня с небес на землю родитель, — Родственницей в каком-то далеком колене она ему приходилась, но вот дочерью — вряд ли. Он ее так никогда и не признал.

— А может...

Отец перебил, не дав договорить глупость:

— Невзирая на гнев императрицы, он признал пятерых своих детей от разных женщин. О Наде — да, слухи ходили, но он их пресекал. Так что, скорее всего это были досужие разговоры. К тому же на него она не была похожей ни в детстве, ни потом.

"Есть вероятность, что я могу быть внуком императора!" — мыслить о чем-то еще я был не в состоянии.

— Я к чему это тебе говорю: летом ты уедешь в Петербург. Или ты передумал поступать в университет?

— Нет! — я наконец-то пришел в себя и стал готов внимать дальше.

— Та история, она, конечно, уже забылась, но запрет на посещение столицы с меня не снят, и ты будешь там один, я даже навестить тебя не смогу. И теоретически к тебе могут подойти люди с какими-нибудь предложениями, заморочить, вскружить голову... Я хочу, чтобы ты навсегда зарубил себе на носу: ты правящей семье не родственник. Думать иначе — опасно. А, чтобы совсем спустить тебя на землю, рекомендую всегда помнить, что ты еще внук сапожника из Одессы!

— Какого еще сапожника? — переход от дворцовых небожителей к лицу с прозаической профессией оказался неожиданным.

— Самого обыкновенного! Исы Ароновича! И Сары Абрамовны — его жены! Ой-вэй! Лышэньки! Наш Пэсэх таки умный рэбенок! А я всехда это зналы! — отец так натурально изобразил неповторимый одесский говор, что я воочию представил себе типичную еврейскую мать, произносящую эти слова. — Знал бы ты, сколько лет я вытравливал из себя этот колорит!

— То есть ты, я... евреи?..

— Ты нет. Да и я уже по большому счету... Какой из меня еврей? Выкрест я. Надеюсь, всевышнему все равно, какие молитвы я ему возношу и каким образом обращаюсь. — Отец ненадолго замолк, углубившись в воспоминания, — Ты просто не представляешь себе тех времен, а в книгах этого не прочитаешь: мировая война только закончилась, кругом разруха, нищета, грязь... Как тараканы из всех щелей повылазили какие-то юродивые, пророки, оракулы, бандиты, агитаторы... На одной улице могли призывать свергать императорскую власть, а на соседней — собирать подписи и пожертвования в их поддержку.

— А ты?

— Мне было пять лет, я глазел и на тех, и на этих. Или ты думаешь, я так и родился — седым, бородатым и старым?

— Нет, конечно! — Хотя, положа руку на сердце, я именно так и считал. — И что?

— Честно говоря, я ничего не понимал в том хаосе, а позже понял, что и взрослые в нем мало разбирались. Зато мы все от мала до велика разбирались в погромах. Идут свои — значит можно запереться покрепче и просто не отзываться на стук и выкрики. Самое страшное — стекла побьют. Зареченские, те могли и морду капитально начистить, и даже красного петуха могли подпустить. А если идет пьяная матросня, значит надо прятаться по-настоящему — эти и в штыки могли взять. Однажды так и произошло. Мы с пацанвой ловили раков тогда, далеко от дома забрались... а вернулись... соседка, тетя Валя, все пыталась удержать, не дать увидеть... Дом выгорел полностью, отца убили во дворе, мать с сестрами были в доме... — теперь отец молчал намного дольше, — Не знаю, может у меня была еще родня, каких-то гостей я смутно помню. Но если и были, то их никто на нашей улице не знал, а сами они так и не пришли. Тетя Валя меня забрала к себе, а через полгода, когда так никто и не объявился — усыновила. И вот она-то как раз и была Романовой. Она же и окрестила, моего мнения, сам понимаешь, никто не спрашивал. От настоящей семьи только отчество и осталось. Странная она вообще-то тетка была, если между нами, еще не сумасшедшая, но мозги набекрень, это точно. Сын у нее на фронте погиб, муж еще раньше, наверное поэтому сироту пожалела. А рука какая тяжелая!

— Она тебя что, била?!

— Так я тоже не подарком был. — Заметно смутился отец, — Я ж своих родителей поначалу помнил, мамой ее наотрез называть отказывался! Грубил, хамил. Она меня иначе, чем наказанием, редко звала. Чуть старше стал — еще и с шайкой воров связался!

— Ты?!

— Ага! По карманам, между прочим, промышлял! Самым высоким воровским искусством это тогда считалось! Высшим форсом!

— Врешь! — В это я не мог поверить, только не отец — респектабельнейший член общества, попечитель нашей школы, основатель десятка благотворительных фондов!

— Подойди! — Он выпрямился, окончательно оторвавшись от чертежей, над которыми корпел, и пощелкал, разминаясь, суставами пальцев.

Стоило мне приблизиться, как отец сделал шаг навстречу, задев плечом, и пошатнувшись, стал оседать на пол.

— Тебе плохо?! — кинулся я за ним, подхватывая и усаживая на стул.

— Мне хорошо! — ответил он, развалившись на сиденье и поигрывая моими часами.

— Как?!

Вместо ответа отец подмигнул:

— Какой же ты все-таки еще ребенок!

— Тьфу! А я, между прочим, действительно поверил, что тебе плохо! — возмущенно пробухтел, отбирая и застегивая обратно часы на руке.

А когда я, недовольно сопя, пошел на свое место, в спину донеслось:

— Лови!

Обернувшись, едва успел поймать летящий в лицо свой собственный бумажник.

Да уж! Как он только с такими талантами в ученые выбился? Не преминул задать этот вопрос.

— Школу я худо-бедно закончил, а аккурат за выпуском тетя Валя преставилась. Пока занимался похоронами — кореша-товарищи мои под облаву попали. Суд тогда скорый был — два дня, и они уже на этапе. Только и успел, что конвоирам на лапу сунуть, чтобы парней не месили особо. Крест, как сейчас помню, все орал в оконце, чтоб я не вздумал по их дорожке пойти, кричал, чтобы учиться шел. Так пути и разошлись, так мы и потерялись тогда. Я уже потом, когда более-менее в люди выбился, пытался ребят разыскать, но где там! Я же даже фамилий их толком не знал: Крест, Щербатый да Гвоздик...

Отец снова замолчал, невидящим взором уставившись в пространство, я тоже затих, не рискуя прервать наступившую тишину. Как выяснилось, я не только про мать ничего не знал, я и о его бурной биографии не имел представления!

— А слова Креста я запомнил, — отмер через какое-то время отец, — Опекунша моя, как оказалось, в банке приличную сумму имела — ей же пенсия за сына и мужа шла, а я у нее единственным наследником был. Никогда бы ни подумал, жили-то мы бедно, досыта не каждый день ели... А вот поди ж ты! Случайно банковскую книжку обнаружил, когда документы после смерти тети Вали разбирал. Дальше... с деньгами жить проще, чем без них. Одесса мне к тому времени осточертела, захотелось мир посмотреть, себя показать. Года два меня по стране помотало, много всякого-разного было, а потом каким-то ветром занесло в итоге в Казанский университет. Там в Казани и осел надолго в первый раз. Но, что-то мы куда-то не туда ушли, ты же о матери спрашивал?..

А я в кои-то веки и о "всяком-разном" не отказался бы послушать. Хотя бы о том, как безродный еврейский юноша вдруг стал потомственным дворянином, как заработал первые капиталы — не на тети Валины же деньги он жил долгое время? Как его потом из Казани в Питер занесло?.. Оставалось надеяться, что это у него не последний приступ разговорчивости.

— Надины чувства ни для кого секретом не являлись, но она была из старинного княжеского рода, пусть и обедневшего, а я... были еще другие обстоятельства... Из дворца меня выставили. Как же я ее возненавидел! Знал бы ты! Из-за соплячки с голубой кровью лишиться всего!!! Это потом уже я понял, что всё к лучшему, но тогда!.. Если бы я мог ее встретить, то ты бы точно стал сиротой! А, нет, ты бы просто не родился!

Слышать такое про мать было обидно.

Но с другой стороны...

Придворный артефактор, для многих — венец карьеры, высшая ступень. Если ей было тринадцать, то ему, значит, пятьдесят девять. Даже для мага солидный возраст.

И — резко вниз! Из-за девчонки вроде Машки...

Н-да...

— Одно потянуло за собой другое, часть знакомых отвернулась. Тоже тогда... всякое было. Накопления... с ними отдельная история. Так что, оказаться на свободе было странно и дико поначалу. Столько лет — вздохнуть некогда, а тут вдруг... сам себе свободный художник... Помог Симка Веллер. Дядя Сима, хотя вряд ли ты его помнишь, он как-то приезжал к нам, но тебе тогда лет шесть было. Самуил Иоганнович Веллер. Якобы немец, но поскреби — еврей-евреем. Тогда он был ректором Петербуржского университета. Вывел меня из запоя, загрузил работой. Он, кстати, до сих пор жив, мы переписываемся. Уже не ректор, годы все же не те, он постарше меня лет на пять, но на рождество еще преподавал, может даже и у тебя преподавать будет.

Дядю Симу я, как ни странно, помнил. Может быть потому, что у нас редко были гости, или сам по себе он был запоминающимся, но визит врезался в детскую память.

Ха! А знакомый препод — это неплохо!

— С ним на пару мы добили его проект брони. Опять пошли заказы, деньги. Да и выставили меня все же не с волчьим билетом, оформили все аккуратно, званий и чинов не лишили, наград тоже. Вернулся на кафедру, опять начал преподавать, постепенно жизнь как-то снова наладилась. И тут на первый курс приходит она. Надежда. И все повторяется вновь. Только ей уже не тринадцать, а семнадцать. Из неуклюжего подростка она превратилась в роскошную красавицу. На нее облизывались все мужчины, ей оглядывались вслед... а она по-прежнему смотрела только на меня. И вот тут я не устоял. Дальше... дальше ты, наверное, знаешь. Мир не без "добрых" людей, — отец интонацией выделил это "добрых", — нашлись те, кто донес. У нее был выбор — отказаться, уйти... Скандал могли замять. Она выбрала меня и тебя. И это были самые счастливые двенадцать лет в моей жизни.

Отец достал из-за пазухи медальон, где, как я знал, хранился мамин редкий снимок — почему-то она не любила фотографироваться.

— Подойди, — попросил он.

Я снова подошел к его столу.

— Ей отказали во всем — в имени, в приданом. Выставили, в чем была. Из всех ее украшений у нее остался только этот медальон. Носи его. — И он, заставив меня склониться, надел мне на шею цепочку.

— А как же ты?

— У меня есть ты.

Сашкин день рожденья — восемнадцатилетие, между прочим! — мы решили отпраздновать с размахом. Нудные посиделки с родителями, родственниками и редкими одноклассниками, удостоившимися чести быть приглашенными, с кучей вилок на столе, первым официально разрешенным глотком шампанского (только имениннику, кстати, не мне!) и праздничным тортом, мы уже пережили, а сегодня вечером собирались повторить торжество уже чисто своей компанией у Тоньки-медички в общежитской комнате, что она делила с двумя такими же раскрепощенными подругами. Спонсором сего мероприятия, понятно, выступал я — родители у Сашки были хоть и дворянами, но весьма скромного достатка.

На большой перемене мы с Меньщиковым подбивали баланс:

— Шампусик барышням и всякие там шоколадки-мармеладки принесет Рыбачков, Торба обещал купить что покрепче, а жратву...

— О, мин херц, гляди, это, похоже, к тебе, — ткнул меня в плечо Сашка, привлекая внимание к чему-то за спиной. Оглянулся.

За спиной стояло чучело по имени Маша.

— Чего тебе?

За две недели я уже напрочь позабыл о существовании этой катастрофы, но она не преминула напомнить о себе сама.

— Пётр, мы можем поговорить?

— Говори!

— Наедине.

— Наедине он не может, вдруг ты его совращать полезешь? — влез Сашка, — А он у нас такой застенчивый, бережет свой цветочек! — заржал он.

— Сань! — одернул его я, видя, как девчонка жутко краснеет.

— Мин херц, не ходи! Она тебя скомпрометирует! И будешь ты женатым во цвете лет! — продолжил друг измываться надо мной и ситуацией в целом.

— Хорош кривляться! — еще раз одернул я товарища, и уже девчонке — Ну, чего тебе?

— Хотя бы отойдем...

У девчонки заметно дрожали губы, то ли от негодования, то ли от страха, так что решил сделать все же несколько шагов в сторону, жестом попросив Меньщикова остаться на месте.

— Ну?!

— Мне не к кому обратиться... пожалуйста... мне нужно пятьсот рублей, дай мне, пожалуйста, взаймы, — тихо, но отчаянно произнесла малолетка.

— А мне — новый байк и весь мир в придачу! Губа не треснет?

— Пожалуйста, — снова замямлила она.

— Детка, ты спутала меня с госбанком! — поставил я точку в разговоре, отворачиваясь к Сашке.

— Петя! — схватила она меня за рукав, — Петенька...

— Мадемуазель, я вам не давал права обращаться ко мне так фамильярно! — всяких там "Петь", "Петруш", "Петюнечек" и других сокращений своего имени я терпеть не мог, а эта мало того, что сократила, так еще и за одежду цепляться стала! — Для тебя — Петр Петрович!

— Петр Петрович! Пожалуйста, для вас это не деньги, а у меня... у нас дом отобрать могут! У меня сейчас нечего вам предложить, только себя... — уже шепотом закончила она, продолжая мять мой манжет.

— ...нулась?!! — взревел я, резко стряхивая ее руку с своей.

Эта... слов нет... что?! Возомнила себя кем?! Позариться на ее мослы?! Да на ее впуклости только...

Несколько секунд я хватал ртом воздух, пока она не скрылась в толпе учеников.

Отличный день! Отличная перемена!

Все еще кипя от негодования, я ни за что ни про что гавкнул на Сашку, собирающегося отпустить какой-то ехидный комментарий, злобным взглядом развернул пару одноклассниц, желавших к нам присоединиться. Это надо же!!! Вот уж прав был Меньщиков! Цветочек, итить его, аленький!!!

Злиться я злился, но огромные серые несчастные глаза не отпускали. Свистнув через пару уроков Санчоса — одного из местных подлипал, учившегося на год младше, поручил ему собрать информацию. Дура-дурой, но стать виновным в чьем-то самоубийстве, а девчонка выглядела так, словно эти догадки могли оказаться недалеки от истины, не хотелось. Репутация у нас с отцом была неоднозначная.

— Там, все плохо, Кабан, — "Петя-Пятачок" в старших классах незаметно трансформировалось в "Кабан" и намертво прилипло ко мне, исключение составлял только Сашка со своим "мин херц", — Мать у нее в Екатеринодаре в больнице, брат — наш ровесник — в кадетском корпусе, она уже с месяц одна живет, а подошла пора за дом платить. И, главное — взнос, сука, последний, а не внесешь — дом отберут. Приставы уже на низком старте. И, сука, все всё понимают, а помочь никто не может, — почти сплюнул он последнюю фразу.

Санчос сам был из бедной семьи, поэтому Машкины проблемы принял близко к сердцу.

— Когда ей взнос платить? Мать-то не отпустят к тому времени? — Машкина мать все-таки взрослый человек, должна была подготовиться.

— Мать выпишут, дай бог, через месяц, у ней что-то серьезное. И, сука, наверняка все их накопления больница съест, знаешь же порядок цен! А платить послезавтра.

— Н-да... а офицерское собрание, касса взаимопомощи там?.. она же капитанская дочка?

— Будь здесь мать — могла бы обратиться, а Машка... — Он с досадой махнул рукой, — Отцовские друзья вместе с ним полегли, новых офицеров она скорее всего не знает, а у них своих забот хватает. Где-то перехватить, опять же, мала еще, никто ей таких денег не даст.

— Ясно...

Что делать — непонятно. Вариант первый, самый простой — дать денег. Тогда сразу вопрос — а с чего бы? Кто мне эта Машка? Вот обратись ко мне тот же Санчос — ну, может и не все пятьсот, но дал бы. Санчос — человек полезный, в друзья не набивается, место знает. Свою пятерку сегодня честно заработал.

Посеребренная монета сверкнула в воздухе и скрылась, ловко подхваченная мальчишеской рукой.

Дать взаймы? А чем она отдавать будет? Не тем же, чем предложила! Мне — только свистни — такие девки на зов сбегутся! И обойдутся гораздо дешевле.

Попробовать помочь через отца? Ну, допустим, через какой-то его фонд можно было бы попытаться. Только где гарантия, что завтра не набежит сто таких Машек? И эти сто, получив от ворот поворот, они же искренне проклинать нас будут и новые слухи распускать. Да и Машке тогда здесь не жить: это по всей империи мой отец — великий артефактор и изобретатель, а в нашем маленьком городке он, прежде всего, растлитель малолетних, к нам даже ни одна местная женщина в прислуги до сих пор не идет. И плевать всем, что он на той студентке женился, что жили они много лет душа в душу! Пустобрехи только после гибели матери немного угомонились, когда увидели, как он переменился. В общем, гнилой это вариант.

И что тогда остается?

Вот если бы она могла заработать...

— Не знаешь, руки у нее тем концом приделаны? — спросил у терпеливо ожидающего Санчоса.

— В смысле?

— Шить-вышивать умеет?

Давно уже была одна задумка, а теперь и отца удивить хотелось, но все упиралось в умение вышивать. Аглая, она с иглами немного не то творила, а тех одноклассниц и девушек, с которыми я водился, белошвейками никак назвать нельзя, мы их для другого звали.

— Умеет, ее поделки на последней ярмарке влёт разошлись, — уверенно ответил мальчишка. Чем был ценен Санчос, так это тем, что если брался узнавать информацию, то делал это основательно.

— Залови-ка ты мне ее после уроков, — на вопрос в глазах девятиклассника решил пояснить, — Работу ей предложу.

— Сюда же? — подросток окинул взглядом пустой класс, где мы с ним расположились.

— Ну, давай сюда, — и еще одна монета поменяла хозяина.

Судя по помятому виду Санчоса и растрепанному Машки, процесс залавливания они оба поняли как-то не так. При виде меня девчонка сжалась, но попытки вырваться из класса прекратила, скукожившись, как воробей, за партой.

— Кабан, с тебя еще пятак как минимум, это не девка, это фурия какая-то! — возмутился проныра, потирая расцарапанную щеку.

— Петр Петрович, вы все же решились? — дрожащим голоском спросила моя персональная катастрофа.

— Брысь! — Сашка Панин, он же Санчо Панса, он же Санчос, получив новую монету (всего рубль, больше — перебьется, я не виноват в его неумении объяснять), деликатно прикрыл дверь со стороны коридора.

— Значит так, кра...савица! — привычное обращение к девушкам на Машке сбойнуло, — Твои сомнительные прелести меня не интересуют. Но ты, говорят, хороша в другом.

Машкины глаза, и так не маленькие, еще больше округлились, а об красное лицо можно было смело зажигать спички.

— В-в-в чем?

— Вышить серебряной проволокой узор сумеешь? Точно по кальке, никакой отсебятины?

— Су-сумею... — почти справилась с собой она.

— Тогда держи, — выложил перед ней пять вожделенных бумажек, — Это предоплата. Как заработала — это не тайна, любому можешь говорить. А вот какой именно узор... — добавил в голос угрозы.

— Я поняла! — Машка, это несчастье, бросилась хватать меня за руки, такое ощущение — целовать полезла, едва успел отдернуть.

— Дура! ...нулась?! — я отшатнулся от нее, как от прокаженной. Определенно, она плохо на меня влияет: как ни встречу — матерюсь. — Утром, как в прошлый раз, заброшу вещи и образец. Разместишь там, где скажу! Скопируешь кому-то — урою, поняла?!

— Поняла, Петр Петрович! Все сделаю! Точь-в-точь!

— Вот и отлично! Деньги спрячь! А будут допытываться — смело отвечай: я тебя нанял по итогам весенней ярмарки!

Злость немного притупила фраза Санчоса, отскочившего от двери в момент, когда я ее распахнул, убираясь подальше от этой ненормальной.

— Кабан! — окликнул он меня, — Кабан, ты — человек!

Оттопыренный средний палец стал ему ответом.

Глава 3.

Ой-ё! Как же болела голова!

Ни к какой Машке утром я, понятное дело, не поехал — слишком хорошо спраздновал Сашкин день рождения.

Отец при виде меня, такого помятого, только покачал головой:

— Кажется, кто-то совсем забросил тренировки...

Да, забросил! Выторговав себе отсутствие надзирателей, я постепенно охладел к своей безумной идее сбежать, во что бы то ни стало. Безумной, потому что дальше побега я ни разу не загадывал. И чем бы жил дальше? На что? Эта мысль почему-то тогда не приходила в голову.

А еще, с моими карманными деньгами... шоколадка тут, мороженка там, бутылка пива, косячок... они еще не оставили след на моем теле, но отжаться столько же раз, что и в четырнадцать, я, пожалуй, вряд ли бы сегодня отжался. Не сказать, чтобы весь такой проникся, но что-то в словах отца определенно было.

"Завтра... Завтра встану, как раз к Машке заеду, и сделаю зарядку... И пить с завтрашнего дня — ни-ни... Только сегодня, глоток пивка, ради здоровья... Нет, завтра еще разок, у Санчоса день рождения, ребята не поймут, но с понедельника точно ни-ни!" Успокоив себя этими мыслями, обреченно настроился на головомойку, но ее не последовало. Отец, повздыхав, заперся в мастерской, а Николай, накрыв поздний завтрак, укоризненно глянул и удалился по своим делам.

"И всё?.."

Весь день не находил себе места. Мысленно приводил аргументы в свою защиту, додумывал реплики отца, сам же на них себе отвечал... Паршивый денек в итоге выдался. Избавившись от головной боли, еще раз проверил схему рун на узоре, который собирался отдать в работу Машке. Ошибок не нашел, все-таки цепочки я не первый раз просчитывал. Серебряная черненая проволока — для незаметности — уже давно была заготовлена, оставалось только отобрать одежду. После недолгих раздумий отложил хорошо зарекомендовавшую себя в недавней аварии кожаную куртку — они еще долго из моды не выйдут, и пару черных джинс — тоже вполне универсальный прикид.

По мощности защита даже близко не переплюнет отцовскую — слишком разные у нас с ним весовые категории в мастерстве. Да и то, что руны выйдут не сплошные литые — тоже много значит. Зато в теории придуманная схема заряд накапливать должна раза в два быстрее, и кроме защиты там еще кое-что вложено. Отцу точно понравится.

Весна уверенно шла к лету. С отцом снова помирился, вернее оба сделали вид, что ничего не было, но на новые откровения развести его пока не получалось. Запомнился только один разговор, но он касался не столько его, сколько меня.

— Странно! — заявил я, заполняя силой одну из цепочек отцовского проекта.

— Что случилось? Что-то не так? — всполошился отец.

— Все так! Просто думал — в два приема придется, а хватило целиком заполнить.

Как и любой маг, свою силу я холил и лелеял. А размер собственного резерва знал до третьего знака после запятой — иногда и эти крохи много значили. И мне никак не могло хватить того, что было, на активируемую рунную связку. Но хватило.

— Добрые дела? — непонятно к чему спросил отец.

— А?

— Кого-то спас от смерти? — всё так же загадочно переспросил он.

— Э-э-э... — долго перебирал, но на ум ничто не пришло.

Отец, отложив инструменты, потянулся и уселся в свое любимое кресло:

— Сделаем перерыв, — он сладко похрустел шеей, разминая затекшие мышцы. — Упражнения делаешь?

— Делаю, конечно! Но там же не может быть рывком! По тысячной в месяц, но никак не единицы!

— Есть еще одна возможность... — отец, склонив голову, задумчиво смотрел на меня, словно оценивая.

— И какая же?! — я распахнул глаза, потому что увеличение резерва было моей заветной мечтой.

Отец показательно заметным жестом включил "глушилку" — артефакт, отсекающий любую возможность подслушать разговор. Поскольку этот был им собственноручно изготовлен и установлен, можно гарантировать — действительно любую. То есть ценность информации зашкаливала.

— Еще в тридцатые годы была популярна одна теория. Теория "добродетели"...

— Знаю! — перебил я его, — проходили в школе! Кружок Бейшко и всё такое. Типа: делайте добрые дела, и будет вам счастье и рост резерва! С точки зрения сегодняшней науки — ахинея полная!

— Я читал учебник, спасибо. Но давай всё же примем за факт, что в теории энергий я разбираюсь малость получше составителей детских учебников, — на этом высказывании он иронично усмехнулся, — а с Бейшко был даже лично знаком и состоял в том самом кружке. Это сейчас Эрика Андреевича выставляют ни пойми кем, а в мое время его считали гением.

— Теория же не оправдалась! — все равно влез с возражением, по-прежнему оперируя догмами из известного всем курса истории.

— Не совсем. Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что фундаментальной ошибкой его учения был упор на эту пресловутую благодарность, упомянутую во всех источниках. Во-первых, как ни печально, но фактически очень мало кто испытывает искреннюю благодарность к своим спасителям. Люди эгоистичны. Хотя нет, немного неправильно выразился: обычно испытывают, но недостаточную — их "спасибо" не дотягивает до того, чтобы встряхнуть мироздание. Для этого нужны сотни тысяч таких "спасибо". И это если люди нормальные, а то ведь еще очень часто встречаются такие, которые считают, что им все должны. Я очень надеюсь, что со временем ты научишься их различать. Во-вторых, на мой взгляд, Бейшко вообще неправильно применил термин "благодарность" к описываемому явлению. Это понятие, как мне кажется, ближе к вере. К истовой, фанатичной. И обязательно адресной. Не знаю, обращал ли ты внимание, но все личные клейма старых мастеров включают в себя полное имя и фамилию, моё в том числе. Будешь когда-нибудь заказывать — обязательно имей в виду. Это, кстати, одна из причин, почему тебя тоже зовут Петром, а вовсе не потому, что я влюблен в звук собственного имени. И, в-третьих, когда готовили посмертное издание, тех записей в доме Эрика Андреевича так и не нашли, но в своем кругу мы неоднократно этот вопрос обсуждали: для роста резерва действенней всего чужое посмертное благословление. И я подозреваю, что его убили только для того, чтобы он так и не сформулировал во всеуслышание этот последний постулат. Как бы ни утверждали, что напали на него случайные грабители.

— По твоей логике, когда люди умирают с лозунгом "За веру! За царя! За отечество!" — это самый верный путь для усиления способностей императора! — выпалил я на его слова.

— Приятно удивлен, — наклонив голову, отец снова изучающе прошелся взглядом по мне, — Чтобы додуматься до этого вывода, мне потребовалось около двух лет.

Пораженно вскинулся — ткнул пальцем в небо, а попал в яблочко.

— В тридцатые у Бейшко было много последователей. Но когда пришло понимание, что метод срабатывает далеко не всегда, даже наоборот — исключительно редко, многие от него отреклись. Сам понимаешь: если творить добро не по велению души, а в расчете на корысть, то разочарование наступит быстро. Еще раз повторюсь: люди — эгоисты. К тому же есть несколько ограничений на этом пути: во-первых, всё та же адресность. Истово благодаря кого-то или умирая во имя кого-то, человек должен иметь в виду конкретную личность, а не абстрактную высшую справедливость или мир во всем мире. Во-вторых, потенциальный рост резерва не бесконечен. На наше счастье правящая династия стара и сильна, чтобы пользоваться этой уловкой, иначе бы мы не вылезали из войн. И, в-третьих...

Отец отвлекся, потому что Николай забарабанил в дверь.

— Петр Исаевич, к вам посетитель!

— Потом как-нибудь поговорим еще. Просто знай: иногда добрые дела воздаются сторицей и не в загробном мире. Поэтому, если можешь кому-то помочь, лучше помоги.

Май с июнем — это не только последние месяцы учебы, это еще и контрольные с экзаменами. За оценки я особо не волновался — все же учителя помнили, кто попечитель школы, и уж на четверку всегда меня вытягивали. Но тут вдруг закусило, захотелось доказать что сам по себе что-то стою, да и вступительные в университет принимать на общих основаниях будут. Отец наверняка своему другу напишет, но лучше и самому постараться.

Оглянуться не успел, а уже стою в строю таких же выпускников с аттестатом, разглядывая бумажный вкладыш. Неплохо, в общем-то. Оценки я и так знал, но приятно было посмотреть на листок, где четверок с пятерками было где-то поровну.

— Мин херц! Загудим?!! — хлопнул по спине Сашка, отвлекая от мыслей.

— На выпускном? — скуксился я, — Под бдительным оком директрисы? Ты сам-то веришь?

— А мы после! Девки сессию тоже сдали, завтра звали отметить это дело! Мадемуазель Антонина просила передать, что соскучилась! — заговорщицки подмигнул он.

— Ха, тогда и нормально подготовиться успеем!

Как мы гуляли! Не чета унылому выпускному балу, с которого наша компашка слиняла сразу же, как только стало можно.

— Ребята! — Пьяно хохотал я, поливая всех вокруг струей шампанского, — Ребята, я вас всех люблю! Вы самые!

— Самые! — соглашался Сашка, обнимая и целуя сразу двух девушек, — Мин херц! За нас! За нашу дружбу!

— Кабан! — кричали мне из другого угла, — Кабан, иди к нам!

Общага медучилища гуляла вместе с нами, отмечая конец сессии и скорый отъезд на каникулы. Веселье било через край. Я не помню, с кем целовался, не помню, чье тело раздевал, всё смешалось в дыму, алкоголе и ритме музыки. К трем ночи лишь самые стойкие оставались на ногах, и я вместе с ними, увы!

В четырнадцать, собираясь дать отцу слово, я чуть было сдуру не произнес: "Всегда ночевать дома". Слава богу, отец умнее меня, и переформулировал клятву по-другому: "Спать дома по возможности" и поставил граничное условие: "До конца июня последнего школьного года", то есть этого. Тоже весьма жесткое ограничение, без его ясно выраженного разрешения я не мог ни с ребятами в поход сходить (а он не позволил ни разу), ни куда-то надолго отлучиться. Лишь однажды за все два года он согласился отпустить на трехдневную экскурсию в Екатеринодар, и то класс кроме педагогов сопровождали Вершинин и Коняев, полностью похоронив все надежды оторваться вдали от родителей.

На практике же моя клятва работала так: если существовала хоть малейшая возможность попасть домой, то нигде в другом месте спать я не мог. Даже когда в учебном расписании случалось "окно", и одноклассники клали головы на парты, задремывая до следующего урока, я мог только им завидовать — мне так же сладко покемарить не давало слово. Июнь еще не закончился, а до дома было четыре километра, поэтому я не мог сейчас, подобно Сашку завалиться с девчонками в какой-нибудь комнате, а собирался к родной кроватке — вымотанный экзаменами и празднованием организм требовал обычного человеческого отдыха.

Сколько потом ни вспоминал эту поездку, сколько ни перебирал ее поминутно, так и не мог понять — почему?!!

Почему я был так спокоен, почему в душе ничто не шевельнулось?

Даже тени предчувствия не мелькнуло!

Ехал себе и ехал, наслаждался тишиной, планы строил...

Никто под колеса байка не прыгал, потому что Машка, наверное, еще сладко спала...

Вот уже впереди показалась знакомая решетка ограды...

Крыша дома, едва заметная за кронами деревьев, вспучилась неряшливыми лепестками в районе отцовской мастерской, выпуская в ночь последнее его творение — летающий механический доспех, закрутившийся безумной огненной каруселью. И я точно знал, кто сидит внутри — пока что пилотировать его мог только один человек.

В свете огненных сполохов стали видны черные фигуры, разбегавшиеся по двору. Самые невезучие сразу же вспыхнули чудовищными факелами. В мгновение ночная тишина взорвалась воем, криками, матом и выстрелами. Несколько очередей сошлись на парящей фигуре, сделав видимой тонкую пленку защиты.

— Уходи! — засипел я из канавы, куда свалился с началом заварухи, — Уходи...

Доспех еще не был доработан, броню отец обещал без меня не навешивать, и сейчас пули отбивала его личная защита, которая, сколь бы ни была хороша, не рассчитывалась на массированный обстрел.

— Уходи! — молил я.

Словно услышав, мех вильнул в сторону соседнего дома, вырываясь с перекрестья трассеров...

Ну же! Еще немного! Для подзарядки хватит и минуты!

Как оказалось, соседний дом тоже был под контролем нападавших — плотная стена огня встретила порядком потрепанную цель. Перегруженная, сбоящая защита в последний раз мигнула и погасла. Летающая машина в отчаянной попытке уйти огрызнулась еще одним веером пламени...

Что бы ни было целью нападавших, они явно рано обрадовались.

Падающий мех еще не коснулся земли, как дом, постройки, даже сам участок взорвались тысячами фонтанов огня, уничтожая все живое на десятки метров вокруг.

И прежде, чем потерять сознание, несмотря на грохот, я странным, невероятным образом услышал:

— Живи, сын!

Было как-то дело — бился головой об дуб, но чтобы дуб ударил в ответ?.. Росшее раньше у ворот, а теперь вырванное взрывом дерево пролетело около сотни метров и рухнуло на канаву, из которой я почти выполз, наблюдая за коротким боем. В очередной раз повезло, что накрыло меня не тяжелым крепким стволом, а верхушкой кроны, которая не только спасла от летящих следом обломков, но и надежно скрыла от чужих взглядов.

Вряд ли я долго валялся в отключке, когда очнулся — полыхало еще вовсю. Зарево пожара было заметно даже через густое переплетение ветвей, образовавших своеобразный купол надо мной.

Хотел бы сказать, что затаиться под кроной было моей удачной идеей, что это была такая специальная тактика... Нет, себе-то врать незачем, я просто застыл в ступоре, не зная что делать. Только что гигантским фейерверком взорвалась и пошла по ветру вся моя благополучная жизнь, и на осознание данного факта требовалось время.

Это рассказывать долго, а сам бой занял едва ли пять минут. Как ни горько признавать, но лучшие дни отца были давно позади, а в доспех он влез скорее потому, что тот первым подвернулся под руку, подарив ложную надежду выиграть схватку или хотя бы вырваться из ставшего ловушкой дома. Вряд ли он думал, что противников так много, и они столь хорошо подготовлены. Да и не был он летчиком-асом, пользоваться его поделкой должны были совсем другие люди.

Еще вертелась в голове какая-то несуразность, но никак не получалось уцепить мысль за хвост, в мозгах в тот момент вообще связных мыслей не было, а сплошь мешанина из каких-то обрывков.

Как сквозь вату донесся знакомый голос:

— На это я не подписывался!

— Всё пошло не так! — зло ответил второй, незнакомый.

— Мы договаривались совсем на другое! — снова стал предъявлять претензии первый, — Если бы я только мог предположить!.. Вы хоть представляете, что теперь со мной будет?

— Майор, соглашаясь на наши условия, вы должны были понимать, что риск есть всегда. Кому, как ни вам, знать, каким непредсказуемым был Петр Исаевич!

— Я вам дал наводку на его уязвимое место! Выложил все на блюдечке, снял защиту, нейтрализовал капитана, и что?! Вы даже мальчишку не смогли взять!

— Потому что в спальне его не оказалось! Кто утверждал, что после выпускного он точно будет ночевать дома?! Чьи слова, что это самая удобная ночь?!

— А я предупреждал, что у него шило в заднице! Это была ваша задача — проследить, чтобы все прошло без сучка! Как я по-вашему должен теперь объясняться?!

Неизвестный не ответил. А жуткий сип, раздавшийся почти вплотную к моему укрытию, дал подсказку, что ответа предателю предстоит дожидаться в аду. Вот так-то, дядька Раф, вот так-то, господин майор Фатхуллин Рафаэль Нафикович. А я даже не знал, что ты у нас, выходит, не рядовым служакой был... Собаке — собачья смерть! Я только сейчас сообразил, что мне никак не давало покоя: отец был если не параноиком, то близко к этому, и просто так попасть в дом чужому было невозможно, тем более ночью. Вместе с самим хозяином, который на улицу не так часто выбирался, всего нескольким людям разрешался проход сквозь охранные контуры в любое время, только тем, кому отец безоговорочно доверял. И, как оказалось, даже это мизерное количество было на одного больше, чем надо.

— Что так долго? — с холодным возмущением спросил мужчина, разговаривавший до этого с Рафаэлем.

— Подчищали, — доложился новый персонаж, по голосу которого с ужасом опознал беззлобного запойного алкоголика Василия Андреевича из дома напротив.

— Мальчишку не нашли?

— Специально пока не искали, но среди зевак его нет.

— К черту, тогда! Сейчас уже службы прибудут, мне тут не с руки светиться! Если эта падаль не соврала, то Петька еще неделю точно пробудет здесь: старик с него клятву какую-то заковыристую взял, подробностей майор не знал, но уехать он до конца июня не сможет! У вас ровно неделя! Будем надеяться, что объявится, но вы все равно его контакты прошерстите, мне сюрпризы не нужны!

— А если он все-таки в доме был?

— Ты последние слова старого маразматика слышал?

— Их, по-моему, все слышали. Мороз по коже... Ведь, вроде, уже мертвый должен был быть!

— Тогда не спрашивай ерунды! Щенка дома не было, иначе бы и разговор по-другому повернулся!

— Когда найдется, что сказать?

— Правду, конечно! Я его единственный родственник, приеду на похороны, чтобы принять опекунство. Он же несовершеннолетний! Все понятно?

— Так точно!

— Выводи меня, давай! И тело не забудь прибрать!

Мысли лихорадочно скакали с одного на другое: вот это номера! Дядю Васю я знал, сколько себя помнил, хотя, вроде бы, он уже после нас сюда переехал. Если так подумать, то ни в одном доме нашего квартала не было никого из старожилов! И что теперь?.. Окажется, что Клара Огнестовна, бабулька — божий одуванчик, на какую-нибудь немецкую разведку пашет? А Еремей Павлович — любитель лисьей охоты и преферанса, ночами в имперскую безопасность отчеты строчит?!

Смех смехом, а теперь я ни к одному соседу не рискну сунуться, хотя знаком с ними, казалось бы, всю жизнь. И тем более не пойду к Вершинину со товарищи — Рафаэля по их рекомендации брали.

А ведь получается, что спасся я чисто случайно. Не хотелось на всю улицу светить бухлом, притороченным к багажнику байка, поэтому смылся через редко используемую заднюю калитку, да так по заросшей бывшей скотной тропе и уехал сегодня, вернее вчера днем. И закрыл за мной Коняев, он хоть и не одобрял планируемой гулянки, но даже издеваться на сей раз не стал, потому что отец дал добро.

Отец!.. Закусив кулак, чтобы не завыть, я переждал череду судорожных всхлипов, рвущихся из сухого горла. Почему?! Ведь только меж нами все наладилось, только я стал тебя нормально узнавать!..

И Николай! Я тебя, капитан, недолюбливал, а ты был верен отцу и тоже стал жертвой крысы! За что?!

Сколько так сидел — не знаю, опомнился от воя сирен.

Итак, что мы имеем?

А имеем мы вот что: отец мой — человек очень и очень небедный. Был. Жили мы сравнительно скромно, но исключительно потому, что ему так было комфортно, не любил он выпячивать свой достаток. Только я, когда узнал примерный размер его состояния, почти неделю ходил пришибленный: одних авторских отчислений он получал несколько миллионов в год, это не говоря о новых заказах. За последний — летающий доспех — в авансовом чеке стояла шестерка с шестью же нолями. Очень миленькое число, сам видел. Мой байк, кстати, если обнародовать имя его создателя, — а от заводской начинки там только название осталось, — можно было бы продать тысяч за сто. Жаль, что нереально, деньги бы мне сейчас пригодились.

И еще папа, с его слов, был круглым сиротой, то есть никаких родственников по его линии, которые могли бы заявить права на опекунство, у меня нет. Получается, что права на меня собирается предъявлять родня со стороны матери. Однако всё, что я о них знаю — это девичья фамилия мамы — Солнцева, да еще про княжеский род отец тогда обмолвился. Ну и, разумеется, то, что мать они когда-то вышвырнули, как ненужную вещь. Бедные, но гордые! Но бедные! Не в этом ли дело?

Если так, то шиш им! Добраться до денег теперь можно только при моем личном участии — условий завещания, как и мер предосторожности никто от меня не скрывал. Отцовскую последнюю волю даже императорская не перебьет. Значит всё, что мне нужно, это спрятаться где-то на два года. Что еще?

У меня нет ни документов, ни денег, ни одежды. Хотя, нычки я в четырнадцать делал основательные, должны были сохраниться, а пара сотен, думаю, там наберется на первое время. Шмотки, конечно, уже малы... Машка! Я все еще не забрал свой заказ! Вышила — не вышила, побоку!

— Отец! Николай! Простите меня! — шептал я непослушным языком, не замечая, как слова переплетаются магией, превращаясь в слово, — Я вернусь, обязательно вернусь! И отомщу! Те, кто сегодня выжили, будут завидовать мертвым! Только дайте мне время! Я вернусь!

Умница-дуб укрыл до самой дыры в чужом заборе, которую машинально приметил еще весной — некоторые привычки долго не изживаются. И, когда выбрался из-под ветвей, прячась от света пожара и отблесков подоспевших машин аварийных служб, когда последний раз оглянулся на место, где осталось похоронено мое детство, горько усмехнулся:

— Это будет мой лучший побег!

Глава 4.

Ответственно заявляю: магия — бездушная и тупая сука! И чем ее больше, тем она тупее!

Мой дар опять подрос скачком, хотя нового числа я не знал: для уточнения по самому распространенному методу требовалось сотворить одну очень простую иллюзию и выяснить ее высоту. Причем для грубого замера хватило бы и обычного портняжного метра, но у меня не было даже его. Да и не стоял сейчас вопрос остро: ну, будет у меня сорок пять — сорок семь единиц, а не двадцать три как раньше, и что? Пока что подросший резерв причинял исключительно сложности: увеличившийся дар еще больше давил на исполнение слова.

И тут мы снова возвращаемся к тому, с чего начали: магия — сука!

Бессердечной силе было похер, что дома у меня теперь нет, похер, что нет отца, и некому теперь дать разрешение не ночевать дома, — она очень настойчиво и жестко требовала выполнения когда-то взятых обязательств!

Собственно, это и являлось причиной того, что по прошествии трех суток я все еще находился в границах округа, а не увеличивал расстояние между собой и родным городком. Особенно проблемно стало на третий день: стоило только отвлечься, как накрывало сумеречным состоянием, в котором я непроизвольно разворачивал байк в обратном направлении и на всех парах начинал гнать в сторону разрушенного дома. И как раз в этих метаниях туда-сюда виноват подросший резерв — раньше меня так домой не тянуло. Я, конечно, и экспериментов таких над собой не ставил до сего дня, но почему-то думаю, что с пятнашкой, что я имел всего два месяца назад, было бы легче.

А ведь так хорошо все начиналось!

Машку удачно заловил на традиционной поездке за молоком. К стрельбе и взрывам народ в их застройке был привычным — неподалеку за холмами располагался полигон, так что переполох, случившийся всего в паре километров, не нарушил сонного спокойствия местных жителей.

— Привет, — выступил я из темноты.

— Здравствуйте, Петр Петрович!

Недавнее требование обращаться по имени-отчеству окончательно разонравилось:

— Достаточно просто Петра, если без всяких Петь и Петруш. И на ты.

— Я уже поняла, мне несложно. Ты за одеждой?

"Нет, епта, на тебя полюбоваться хотел!"

— За ней. Готово?

— Уже две недели, я просто не знала, как дать знать, вдруг это секрет?

— Спасибо, это действительно был секрет. Сюрприз.

— Был?

"Ёпта, ну, надо же, умная какая! Вон как быстро вычленила главное слово!"

— Теперь уже неважно. Потом подробности узнаешь. Так я могу забрать?

— Сейчас-сейчас! — засуетилась девчонка и скрылась в доме. — Петр! — вернулась она с объемным свертком, — А можно я брату такое же вышью? Пусть не всё, но хотя бы часть? Пожалуйста...

Хотел было наотрез отказать, а потом подумал: а толку? Это не отцовские схемы, где каждая комбинация рун — откровение, такой узор почти любой хоть немного разбирающийся в предмете составить может, если покопается в соответствующей литературе. Я сам честно слизал несколько связок из отцовского же учебника. Немного творчески доработал, правда, но в пределах доступных большинству знаний.

— Дай хоть проверить!

Машка, затаив дыханье, наблюдала, как я провожу рукой по жестким от переплетения проволоки участкам одежды. Активированные руны подмигнули мягким светом, показывая, что рукодельница не отошла от схемы ни на миллиметр — а большей точности не требовалось.

— Надо же! Сработано как надо! — умоляющий взор снова уперся мне в лицо. — Валяй, вышивай, я разрешаю. — В честь успешного исполнения заказа решил даже поделиться небольшим секретом. — Только имей в виду: обязательно металлической проволокой — нитками ерунда получится, требуется именно проводящий материал. В идеале — золото, но серебром дешевле, а если черненым, то еще и практичнее. Медь тоже сойдет, но она, как и золото, слишком заметна будет, теряется весь смысл.

— Спасибо.

— Тебе спасибо. Прощай.

— Ты куда-то уезжаешь? — растерянно спросила Маша, — Ах, да, ты же поступаешь в этом году...

— Примерно. Еще раз спасибо. Прощай!

Грустно! Прожил здесь всю жизнь, а хоть как-то попрощаться могу только с едва знакомой девчонкой.

Из пяти оставленных закладок в живых осталось три — две кто-то нашел и разорил. В одну из уцелевших попала влага — барахло сгнило, как и деньги. Покрытые черной плесенью купюры даже доставать из пакета не стал — не смог представить себе продавца, согласного взять у меня расползающиеся банкноты, так что небрежно замотал тючок и сунул обратно, чтобы мусор не мозолил глаза случайным прохожим.

В общем итоге у меня набралось почти триста рублей — смешная сумма для бездомного беглеца. Ладно еще одежду покупать не надо — часть вещей из тайников до сих пор подходила, хоть и в обтяжку, да и про свой заказ Машке удачно вспомнил. С документами был полный швах — все сгорело вместе с домом.

И вот теперь я сидел и лихо тратил почти червонец — цены в привокзальной кафешке были безбожно завышены, но без ударной дозы кофе существовал немалый риск опять очнуться на пути домой.

Вообще, план срочно требовалось менять — еще трое суток в таком режиме я не выдержу и точно вернусь в "ласковые" объятия опекуна. Поэтому и свернул в этот городок. Городком он являлся только по названию — четыре кривые улочки вряд ли могли претендовать на столь высокое звание, но при этом мощный железнодорожный узел не давал аборигенам скатиться к жизни обычной деревеньки. Еще недавно сюда же проложили шикарную автотрассу, что гарантировало в недалеком будущем строительно-коммерческий бум, но пока всего лишь одна-единственная забегаловка обслуживала немногочисленных посетителей.

Думы лезли сплошь пессимистическими: полагаться на себя я больше не мог, а на то, чтобы уехать на поезде вместе с байком категорически не хватало денег — аренда багажного места зверски кусалась. Еще несколько дней назад, я бы даже не моргнул глазом, доставая из кармана запрошенную сумму, но сегодня...

А продать или хуже того — бросить байк не поднималась рука. Я не был таким уж ярым поклонником философии свободы и ветра в лицо, но — черт возьми! — от матери у меня остался только медальон, а от отца — только этот его подарок! Да, когда я стану совершеннолетним и доберусь до наследства, я смогу себе позволить что-то не хуже, но ключевое слово здесь "хуже"! Никакая дорогущая игрушка в будущем не сравнится с этой! И в то же время я отлично понимал: байк меня демаскирует — далеко не каждый мой ровесник может себе позволить "Звезду", я уже молчу про улучшенный дизайн и молчу-молчу про реальную начинку. Но на трассе я не особо бросался в глаза — поди еще разберись под амуницией, кто водитель, да и с наступлением теплого сезона на дороги выбрались сотни любителей острых ощущений, зато юноша, сдающий такую технику в багаж, точно запомнится случайным свидетелям. А мой предполагаемый опекун уже показал себя серьезным человеком, способным задействовать немалые силы.

Куда ни кинь — всюду клин!

Душную тишину зала разорвала матерная тирада. К мату в нашем доме относились строго отрицательно — отец всегда показательно морщился на ненормативную лексику, и обычно хватало его строгого взгляда, чтобы матершинник начал литературно изъясняться. Но при этом меня в самом возрасте воспитывала семерка бывших военных. Даже Кошка нет-нет, да позволяла себе крепкое словцо, когда я ее особенно допекал, а уж остальные в этих случаях в выражениях редко стеснялись, так что соленые обороты чем-то шокирующим для меня не являлись. Сказать, чтобы я сам их повсеместно употреблял... вряд ли. Разве что на эмоциях, когда разом кончались нормальные слова. Я это к чему: шумно ворвавшаяся в забегаловку парочка танкистов не добавляла мат к речи, она им разговаривала! Хотя нет, я не прав, это был не диалог, а монолог, практически крик души:

— Ты не мехвод, ты пип пип, танк теперь пип пип пип! Пип пип броня пип! Управление пип пип! Даже пип гусеницу пи-и-ип! Пи-и-и-п! Рельсы пип! А если пип пип пип следующим эшелоном, то комбат пип пип пип тебя и меня! Это ж надо же пип пип мимо платформы! Это же пип пип пип пип полная жопа! Пи-и-ип неустойка от дорожников пип пип!!!

Что?.. Невольно выслушав вместе с официанткой не предназначенное для наших ушей, обернулся посмотреть на героев дня. На короткое время даже собственные проблемы отошли на второй план, потому что передо мной стояли люди, уронившие танк! Ма-а-хонькую такую бронированную машинку стоимостью в десятки миллионов и весом за сорок тонн. С двух метров высоты. Помяв броню, разбив в хлам кучу приборов, сорвав одну гусеницу. Повредив соседний железнодорожный путь. Не у одного меня, гляжу, жизнь бьет ключом!

Механик-водитель — совсем молодой щуплый парнишка, ссутулившись, прошмыгнул к стойке, судорожно схватил уже приготовленные официанткой свертки и слинял, а прооравшийся старший сержант, тяжело плюхнувшись за столик, сделал заказ:

— Двойной кофе!

Уткнулся обратно в свою чашку. Посочувствовать бедам проштрафившегося экипажа элементарно не хватало ни сил, ни желания. Нехорошо признаваться, но на самом деле я даже позлорадствовал чужим неудачам — они вывели меня из амока, в котором я пребывал последние полчаса.

— Кабан?.. — На неуверенный оклик вполне можно было не реагировать, но разведчика из меня не получится — я всем корпусом нервно развернулся к вопрошающему.

— Кабан, точно! Помнишь меня? — спросил матершинник — командир экипажа, расплываясь в щербатой счастливой улыбке.

Теперь, когда он обратился, что-то знакомое в его лице мелькнуло. Погоди-ка, погоди... что-то неприличное...

— Педофил?..

— Маньяк! — возмущенно поправил танкист, — "Ночные волки". Вспомнил?

— Еще бы! Только ты тогда, по-моему, с косичкой был?

— Ну! Когда это было!

Случайный знакомец почти трехлетней давности радостно пересел за мой столик.

— Так это твоя "Звезда" у входа стоит? Красавица! А какая максимальная скорость?

Вяло удивился его энтузиазму — он плохо сочетался с только что озвученными на весь зал проблемами экипажа, но почему бы ни поговорить о чем-то отвлеченном? Не худший способ убить время, а мне еще трое суток как-то продержаться надо, не сорвавшись домой.

— Двести двадцать на трассе, разгон до ста за пять секунд!

— Ух, ты! — он уважительно добавил еще пару эпитетов, но после недавней экспрессивной речи это были так, запятые. — Крутая она у тебя! На заказ?

— Нет, серийная, просто небольшие улучшения, — и невесело усмехнулся над шуткой, понятной только мне: назвать "небольшими улучшениями" почти полную переделку от Петра Романова? Для этого надо было родиться каким-нибудь князем, у которых денег куры не клюют. Или мной — его сыном. Разговаривать резко расхотелось.

— Я помню, что ты в рунах сечешь, — сделал Маньяк неправильные выводы по поводу автора усовершенствований. Потом мы еще немного потрепались о характеристиках мотоциклов, пока он не перешел, наконец-то к цели разговора, — Слу-ушай, — просительно протянул танкист, — А ты сильно торопишься?

— Вообще не тороплюсь, — в душе нехотя шевельнулось разбуженное любопытство — зачем-то же он подсел ко мне?

— Тебя мне сам бог послал! Нет, честно!

"Ага! Слышал я твою молитву! С другой стороны — очень искренняя, может только такие и доходят до адресата?"

— Короче, ты же понял уже, в какую жопу мы попали! Послал бог водилу! — дальше опять пошел не несущий смысловой нагрузки, но точно передающий эмоциональную окраску набор слов.

"Господь, я смотрю, прям диспетчером при тебе подрабатывает: меня послал, водилу послал..."

— ... расхреначено все в клочки! Поможешь? Я заплачу!

Пока пропускал мат мимо ушей, похоже, прошляпил что-то важное.

— Извини, не понял, — отгоняя головную боль, потер переносицу и виски, — Я в устройстве танка мало разбираюсь и отремонтировать гусеницу вам никак не помогу.

— Да х... с ней, с гусеницей! Это всё чинится ремкомплектом! У нас щитовое управление вдребезги! Половина схем рассыпалась. А ты же в них шаришь?! — и он с надеждой уставился на меня!

Вот здесь я окончательно вынырнул из своей апатии и изумленно уставился в ответ на своего визави. Потому что бывший байкер либо полный ноль в рунах, либо поставлен в крайне неудобную позу своим командованием. А скорее всего и то, и другое.

Начнем с того, что управляющий щитом блок стоит треть всей цены танка. Это такая крутая штука, которая в бою принимает на себя почти все летящие в цель снаряды, оставляя на броню лишь мелочь. Не панацея, случаются отказы, перегруз и прочее, но ничего лучше пока не придумали. За разработку этой самой фиговины некие П.И.Романов и С.И.Веллер двадцать лет назад получили государственную премию и ордена. Это всё к тому, что у сержанта в принципе не может быть адекватного количества денег оплатить починку.

Вторая новость состоит в том, что даже на заводе блоки собираются вручную и очень высококвалифицированными специалистами. Предположить, что мальчишка, починивший когда-то с помощью подручных средств байк на дороге (им же и испорченный, кстати, но это к делу не относится), сможет разобраться в этой схеме?.. Это... даже не знаю, с чем сравнить! Примерно как шахматисту предложить выйти на ринг против тяжеловеса — тоже же поединок спортсменов!

Но есть еще и третье обстоятельство, не имеющее никакого отношения к первым двум: бог этого сержанта, может и не любит, но точно за ним присматривает! И за мной, видимо, заодно. Потому что свести нас в этой дыре могли только высшие силы — свободных профессионалов, способных выполнить просьбу Маньяка, по всей империи на пальцах рук пересчитать можно, а я, хоть и не причислял себя к их когорте, конкретно эту задачу решить мог. Чтобы скоррелировать работу подобного блока на летающем доспехе с работой двигателя мы с отцом столько вариантов перепробовали, столько раз переделывали! Воспроизвести после тех адских трудов стандартный армейский блок для наземной машины? Да я даже пару оптимизаций могу внести!

— Это дело не на один день.

— За трое суток уложишься? С оплатой не обижу, если мало будет, мы всем экипажем скинемся и добавим! — Сержант уже в мечтах потирал руки, а я окончательно утвердился в мысли, что в рунах мой собеседник ничего не понимает. — Только... ты только не пугайся! Мы со следующим эшелоном уехать должны. Самое страшное мои к вечеру доделают, погрузка — сам за рычаги сяду! У нас только три дня пути до Феодосии, а там уже последняя проверка!

— Трое суток?.. В поезде?

Не знаю, смеяться или плакать: собрать за три дня схему восьмого уровня сложности и шестого класса точности в качающемся поезде — это, несомненно, то самое, о чем я всю жизнь мечтал! И в то же время — идеальный для меня вариант, во-первых, все равно ночами спать не могу, а во-вторых, не прилагая никаких усилий, перемещусь на несколько тысяч километров от опасного опекуна. И я буду не я, если сейчас не выторгую у Маньяка максимум, что он способен заплатить, тысячи на две-три точно заставлю раскошелиться! Заодно пусть подумает, как незаметно захватить байк.

Уже повесив мысленно на собеседника свои текущие проблемы, азартно приступил к торгу. А что? Жить-то как-то надо!

— Море... Море, ёпта, пип, пип, море...

Несколько дней плотного общения с Маньяком и членами его экипажа не прошли даром — мой словарный запас нецензурной лексики значительно обогатился, ведь нормально они понимали только разговоры на их языке. И ладно бы только матерились, так ведь еще тупили по-страшному и всё под руку норовили влезть! Просишь, как людей: дайте пять минут тишины, ответственный участок, вам же воевать с этим блоком! Но нет! "А почему, пип, эта пип кривулина не такая, пип, кривая как вон та?!" И это в момент, когда нужно выдать точно 0,3 единицы! Убил бы!

Но сделать плохо не давало уважение к себе и знание, что без моей работы их вынесут в первом же бою. Так что очень быстро выяснил, что приказ, подкрепленный солидной порцией ругани, а иногда и чувствительным тычком, криворукие помощнички выполнить в состоянии. Все это время не раз невольно вспоминал Ивана Вершинина и остальных своих надзирателей — по их рассказам и байкам служба в армии воображалась немножко по-другому, ответственнее что ли.

Потом выяснилось, что уровень раздолбайства оказался еще хлеще, чем я мог себе вообразить: зная денежную цену блока, зная его практическую ценность, нетрудно догадаться, что расхреначить его так, как смогла эта троица, легко не получится. Простое падение танка (ну, ладно, не простое, а эпическое по долбо..бству, но тем не менее) не могло привести к полной поломке. Так вот: внушительные заводские крепления были ослаблены до крайнего положения, чтобы в нише за блоком поместилась плоская фляжка со спиртом!

Честно скажу: если бы не жуткий недосып и не тесное пространство внутри танка, легким сострясом мехвод бы не отделался. Мне уже было пофиг, что эта работа дала мне возможность относительно безболезненно переместиться на полкарты империи, пофиг, что обзавелся какими-никакими деньгами — злость на подобное небрежение требовала выхода.

Смутно помню, как нас разнимали, как после распития злополучной фляжки под сухпай третий член экипажа на безымянном полустанке исчезал за догоном, как оговоренные две тысячи рублей перекочевали в мой карман, как строгий диктор на радио объявил, что наступило первое июля. Дальше — черный провал.

И вот теперь:

— Море...

После констатации очевидного я разразился таким потоком площадной брани, какой не позволял себе даже последние три дня. И, переведя дыхание, еще одним. И еще одним. Эмоции утихать не желали.

Потому что бликующая серо-зеленая поверхность простиралась до самого горизонта.

По всем направлениям.

На все четыре стороны света.

Сидя на откинутом люке, я разглядывал ряды таких же принайтованных к палубе сухогруза танков и самозабвенно матерился до самого прихода корабельного патруля, или как там эта команда называлась. И даже сваливший с брони удар от одного из моряков не прекратил истерику — я и лежа продолжал высказывать небу все, что думал и об армии, и о танкистах, и об их танках, и о кораблях, и о моряках, и о жизни в целом.

Взрыв эмоций окончился апатией, еще сильнее, чем была: так бездарно слить все козыри! То, что троица идиотов сидела в каюте, отведенной под гауптвахту, с самого прибытия в Феодосию, ничуть меня не утешило — я уже успел пожалеть, что выполнил работу на отлично с плюсом, мысль, что эти ослы почти наверняка выживут в предстоящей опасной командировке и наплодят таких же ослов, вызывала тихое бешенство.

Меня даже не расшевелило, когда Маньяк, заглянувший в каморку, ставшую моей тюрьмой, на голубом глазу заявил, что видит меня впервые в жизни! Всего и смог, взглядом в стиле Аглаи "кто тут что-то вякнул?" пройтись по фигуре танкиста сверху вниз и опять нырнуть в безмятежное "пошли все на!", после чего от меня надолго отстали. Дни сменялись ночами, и только миска с регулярно обновляющимся содержимым да выносимое раз в день поганое ведро показывали, что про меня не окончательно забыли на этом корабле.

И самое интересное — у меня ничего не отобрали из личных вещей! Увы, среди тех артефактов, что у меня завалялись, никакой помочь сбежать не мог, да и куда я денусь посреди моря, но сам факт!

Интерлюдия.

В каюте контрика третий день играла одна и та же музыка — соло из "Рыголетто". Рассчитанное на троих, но нагло занятое в одиночку помещение, уже не вызывало прежней зависти — если к возможности уединения в тесном пространстве корабля прилагалась морская болезнь, то спаси и сохрани от такой привилегии! Нелюбовь у капитана Махоркина с морем сложилась с первого взгляда — крепкая, взаимная, а время лишь углубляло и усугубляло внезапно вспыхнувшее чувство. Отдельные личности в кубрике уже начали принимать ставки — удастся ли вообще особисту живым добраться до порта назначения.

Кого другого в подобной ситуации двадцатипятилетний лейтенант Кожевин, стоявший сейчас в раздумьях перед дверью, может и пожалел бы, чего далеко ходить — его самого в первый день на борту мутило, но в отношении к Махоркину сочувствие буксовало, а в глубине души лейтенант втихую надеялся, что самым отчаянным спорщикам удастся сорвать куш. Впрочем, за месяц, прошедший с представления Павла Михайловича, комвзвода успел убедиться — столь редкостное гуано выживет в любых обстоятельствах, только злее станет. За короткое время совместной службы Махоркин засел в печенках у всей части от рядовых до командования, и лишь крыша от Особого отделения спасала пока свеженазначенного офицера от темной. Тем неприятнее становилась миссия лейтенанта — к непосредственному свидетелю своей слабости у контрика наверняка сложится предвзятое отношение.

Под нескончаемые страданья — и чем его рвет, болезного, третий день подряд? — Кожевин нервно поправил складки полевой формы — не хватало еще снова получить втык за неуставной вид!

— Лёня, на пару слов.

Кулак, занесенный для стука, так и не коснулся тонкой преграды.

— Да, Владимир Сергеевич?

— У меня! — командир недовольно дернул желваком, скрываясь в темном коридоре.

Еще раз посмотрев на дверь и прислушавшись к новому раунду проклятий за плохо изолированной переборкой, комвзвода вздохнул — оттягивать неизбежное не стоило, но и не повиноваться приказу вышестоящего командира и тестя тоже было чревато.

— Лёня, почему я узнаю о ЧП не от тебя, а от капитана судна?

— Виноват, господин полковник!

— Леонид, мы сейчас не на плацу!

— Владимир Сергеевич! Согласно инструкции...

— Лёнь, не ори, сбавь обороты!

— Но!..

— Сбавь! Инструкции я знаю не хуже тебя. И будь с нами Степан Евгеньевич — подписался бы под каждым словом. Но с этим! — полковник взглядом поискал — куда бы сплюнуть, не нашел и только махнул рукой.

— Владимир Сергеевич! — даже во внеслужебной обстановке называть командира "папой", как требовала жена, у молодого лейтенанта язык не поворачивался, так что обращение по имени-отчеству было максимально свободным. Тесть тоже не рвался панибратствовать с зятем, но и заставлять того постоянно "полковничать", как требовал устав, породнившись, стало глупо, поэтому наедине они предпочитали менее формальный стиль общения.

— Лёня! Я навел тихонько справки: там, — выразительный взгляд на потолок, — этого списали. Вчистую. Обратно из командировки его не ждут. Мне даже намекнули, что можно этому делу немного поспособствовать. Вот так-то! — многозначительно кивнул он скорее своим мыслям, чем собеседнику, — Сильно рыться и расследовать не будут. Лёнь, только учти! Я тебе это говорю как родственнику, болтать об этом...

Предупреждение было излишним, в чем Кожевин поспешил заверить тестя:

— Владимир Сергеевич! Совсем за дурака-то меня не держите!

— Лёня! Не держал и не держу, только тема у нас с тобой скользкая... Беда в том, что и Пашонка не дурак, — за минувший месяц Леонид слышал много вариаций переиначивания что имени, что фамилии контрика, но, пожалуй, эта, придуманная командиром, наиболее точно выражала все оттенки отношения к особисту. Вот что значит опыт! — Тварь, гавно, но не дурак. Ему сейчас любая зацепка нужна, чтобы на большую землю вернуться. За любую мелочь схватится и в громкое дело раскрутит. С Минакеевым и его расп...долбайским экипажем ты, конечно, подставился. Одно радует: за такое дальше пустыни послать не могут, а мы и так туда направляемся. А с зайцем этим он столько накрутить может!

— А может и ну его? Особый отдел тоже хорош — спихнули нам дерьмо и рады! Еще и намеки всякие делают! Махоркин, конечно, сволочь, пуля по нему плачет, но мараться об такое?.. Пусть зайца забирает и валит! Нам же легче дышать будет. А там пусть с ним свои, как хотят, так и разбираются!

— Эх, Лёня-Лёня!.. — вздохнул полковник, — Где мои двадцать пять и розовые очки?.. Это с Минакеевым мы легко отделались, докладную удачно генерал Олейников перехватил, и все равно эта история нам еще аукнуться где-нибудь может. Мне Григорий Саныч отдельные выдержки зачитал, так там и вредительство, и саботаж, и даже диверсия приплетена!

— Вот, сука! На его же глазах всё произошло! — не удержался от восклицания младший родич.

— А с зайцем — продолжил старший, — Не отмоемся. Махоркин, чтобы выкарабкаться, всех нас утопит. Хуже того, ты самого пассажира-то видел?

— Видел. Пацан-пацаном, то ли школьник-переросток, то ли студент.

— Видел, но не увидел! На кольца обратил внимание?

— Обычная штамповка... — пожал плечами лейтенант, — Я сам такие в юности...

— Что ты там сам в юности, это ты Ирине рассказывай! Обычная штамповка! — сарказм полковника больно колол, но крыть было нечем — чтобы отличить стилизованную безделицу от настоящего артефакта, требовалось образование получше, чем танковое училище, — То-то первый после бога ко мне сам прискакал из-за обычной штамповки! Главмех у него большой специалист по рунным конструктам, университет закончил по этой теме, так вот он с чего-то считает, что та пара колечек на сотню тысяч, если не больше потянет!

— Сколько?!. Сто тысяч?! За пару стальных полосок?..

— Рот-то прикрой! Я тоже не крупный знаток, но не выдержал, сходил, посмотрел, сто — не сто, а колечки не простые! Да даже если десять тысяч! Ты можешь себе представить подростка, просто так разгуливающего с целым состоянием на руке? Причем заметь, ему эти кольца нисколько не мешают, он их даже не замечает, по-моему! В отличие от тебя! — Кожевин покраснел до кончиков ушей, обнаружив, что на нервах начал теребить обручальное кольцо, которое носил уже больше года. — Не бери в голову, это не в твой огород камень, я только, чтобы показать разницу, — постарался смягчить тесть свой наезд. — Но мы не о тебе или мне, мы о зайце! Теперь добавь его реакции — этот взгляд "вы все пыль под моими ногами", это высокомерное молчание! Уж поверь, обычному подростку такое не сыграть, один раз увидишь — ни с чем не перепутаешь! Вот и подумай, кому можем дорогу перейти! А мальчишки имеют свойство вырастать. И если я правильно определил породу — злопамятность у таких в крови.

— Так что теперь — за борт его что ли выкинуть?

— Знаешь, на самом деле не худшее решение... — командир ненадолго задумался, прежде чем выдать указания, — Значит так: мальчишку пока никто толком не видел, кроме трёх матросов, механика и самого капитана, у нас — это я, ты и экипаж Минакеева. Удачно он под вечер вылез, как раз все ужином заняты были. Мореманы со своими сами разберутся — капитан в молчании не меньше нашего заинтересован, всё, что на борту — под его ответственностью. С сержантом и его обормотами делай, что хочешь, но никого постороннего они не видели! Понятно?

— А с парнем что?

— Не твоя забота. Да не дергайся ты! — возмутился он, видя колебания зятя, — Я еще из ума не выжил, чтобы детей топить! Высадимся в порту — по-тихому передам безбилетника знакомым, они вернут его на родину. Главное, чтобы Махоркин раньше времени не оклемался, хотя... Это тоже не твоя забота. Твое дело — собственное молчание и молчание нашего "любимого" экипажа. Приказ ясен?

— Так точно!

Глава 5.

Не спросив меня, жизнь совершила новый кульбит: под покровом жаркой южной ночи состоялась выгрузка с корабля. Темнота, конечно, была условной — и судно, и площадку освещали мощные прожекторы, но эта прибивающая к земле жара! И если такое творится около моря и после захода солнца, то что же здесь настанет днем и чуть дальше от берега?

Пусть Маньяк и молчал насчет конечного пункта, но нельзя сказать, что я совсем не подозревал, куда могли направить танковое подразделение в полной боеготовности, да еще морем из Феодосии. Все же по географии и новейшей истории у меня в аттестате стояли вполне заслуженные "отлично". Вот только надежда на ошибку тлела робким огоньком все путешествие.

Причина, по которой я до последнего мгновения цеплялся за свою отчаянную веру, что все мои догадки — игра испуганного воображения, банальна до безобразия: каморка, где меня заточили, располагалась аккурат над машинным отделением. Такое размещение одновременно создавало неудобства от постоянного шума двигателей, и дарило определенный комфорт: машинный зал был оборудован гениальным в своей простоте рунным конструктом, поглощающим тепло. Почему такие определения? Потому что это был тот самый конструкт, который позволил никому не известному молодому артефактору Петру Романову полвека назад вписать своё имя в летопись империи. Прямо скажем, идея витала в воздухе — для активации и зарядки большинства рунных изделий помимо магии требовалось тепловая энергия. И если для запуска системы магическая составляющая была обязательна, то для последующей работы очень часто хватало обычного нагрева. Отчасти это же являлось ограничением: например, зимой мои защитные кольца, подпитываемые температурой тела, заряжались намного медленнее, но вот в машинерии, где избыточное тепло постоянно становилось проблемой — идея работала на ура.

К слову, это своё изобретение, как и многие другие, отец совершил в соавторстве — сам он честно признавался, что пока ему не поставят задачу, придумать что-то новое ему не хватает воображения, но именно с разработкой "охладителя" или на новомодный лад "кондиционера" его карьера резко пошла вверх. И, пожалуй, вряд ли кто-то кроме меня — свидетеля его рассказов и каких-либо фанатов естественных наук вспомнит имя второго автора — Аристарха Беленина — довольно заурядного физика, подавшего отцу идею.

Так вот, при отсутствии окон в едва теплом чуланчике — даже в куртку приходилось на ночь кутаться — мысли о конечной цели плавания приходили самые разнообразные. Но стоило в сопровождении конвоиров пересечь границу действия охладителя, как сомнения окончательно рассеялись: мои большие проблемы только что превратились в полную жопу! Ёпта! Всё-таки Саудовская, мать ее, Аравия!

— Не держи зла, парень! — лейтенант-танкист, непосредственный командир Маньяка, так и оставшийся за эти дни анонимом, решил напоследок немного разогнать моё неведение, — Полковник договорился — первой же возможностью отправишься домой. Здесь не место для таких, как ты.

— Таких, как я? Это каких? — несмотря на облегчение, наступившее после его слов, последняя фраза требовала уточнения — он явно имел в виду не возраст.

— Ты знаешь! И совет на будущее: не хочешь светить статусом — не носи такие приметные кольца!

Я с недоумением посмотрел на свои обереги, с которыми давно сроднился — из-за выступающих суставов снять их было неимоверно тяжело, поэтому и не пытался, да и не стремился, в общем-то, но определить в них чисто по внешнему виду что-то серьезное? Я сам тогда упёрся насчет золота, и отцу пришлось пересчитывать всё на сталь, так что чем-то дорогим защита не выглядела.

— Всегда найдутся понимающие люди, — ответил танкист на невысказанный вопрос, — Не поминай лихом! — и протянул руку на прощанье.

Всё еще пребывая в прострации, я пожал протянутую ладонь — между мной и этим случайным офицером обид не было. Я бы не отказался сказать напоследок пару ласковых Маньяку, но лейтенант к претензиям отношения не имел.

— Сидай, принцесса! — с этими словами незнакомые вооруженные люди погрузили меня в открытый джип, что особенно порадовало — сзади машины закрепили байк, с которым успел неоднократно мысленно попрощаться, и мы поехали прочь от порта.

— Значит так, принцесса! Слушай сюда! Я Овен, — обратился ко мне один из пассажиров джипа.

"То есть баран" — перевел я в уме и, глядя на его лицо без малейших признаков интеллекта, на лысую голову, плавно переходящую в плечи, на переломанные уши, вынужден был констатировать: подходит.

— Я твоя нянька на ближайшие трое суток до отправки домой, — продолжил он, дождавшись моего неуверенного кивка, — От меня не отходить, в разговоры ни с кем не вступать, расспросами не донимать! Послепослезавтра самолетом на большую землю, до этого — чтоб никаких телодвижений, понял?

Еще раз кивнул в знак того, что слова дошли.

— А вы это кто?

Подзатыльник, заставивший звенеть меж ушей, яснее ясного показал, кто тут главный.

— Принцесса! Я, по-моему, русским сказал — расспросами не донимать!

И после нехотя процедил сквозь зубы:

— Мы — это "Железные кулаки". Усёк?

Понятнее не стало, но благоразумно воздержался от дальнейших вопросов. Да и какая, в сущности, разница, если эти ребята доставят меня обратно в империю? И хотя настороженность еще осталась, считать данных амбалов подсылами опекуна не хватало фантазии. А на всё остальное мне было плевать.

С "плевать" я погорячился. "Дикие гуси" — а Овен с дружками принадлежал к славному сообществу наёмников — в отличие от военных со мной не церемонились. Те тоже не отличились гостеприимством, но прохладную корабельную кладовку с ненавязчивыми охранниками я уже вспоминал с ностальгией. Когда звездобаран объявил: "никаких лишних телодвижений!", он имел в виду ровно то, что сказал. Даже попытка размять ноги, пройдясь от стены до стены номера дешевого клоповника, какой занимали эти трое (тройка явно не моё счастливое число!), моментально приводила к всеобщему неудовольствию, выражавшемуся всегда одинаково — тычком или подзатыльником. Прогулки позволялись только по делу — до обшарпанной двери в туалет, общий на этаже, и обязательно в сопровождении как минимум двоих, что одинаково не приводило в восторг ни меня, ни этих дуболомов. Даже поесть мне приносили прямо на место с неизменно повторяемой из раза в раз несмешной шуткой: "Жратва для ее высочества!"

Имён наемников я не узнал, только клички: Овен, Топор и Гога. И единственная робкая попытка спросить, почему мужика с обычной рязанской внешностью зовут столь экзотично, окончилась знаете чем? Нет, не угадали, не подзатыльником! А крепким таким фофаном по лбу! Видимо, чтобы мозги, сдвинутые от постоянных ударов по затылку, встали на место. Сами солдаты удачи проводили время очень содержательно: они ели, пили пиво и играли в карты. Разыгрывая МОИ, ёпта, деньги! В первый же день постоя карманы всей моей одежды подверглись тщательному обыску и с возгласом: "Принцессам деньги не нужны — за них платит свита!", рулончик банкнот, с кровью выторгованный у Маньяка, а с ними еще несколько купюр, монет и всяческая мелочь примерно поровну распределились меж моими соседями. Обшарили, кстати, тщательно — в куртке нашли даже те тайники, о которых я забыл.

И как я ни сжимал гневно кулаки, как ни матерился в душе — поделать ничего не мог. Даже непродолжительного наблюдения за железнокулачниками хватило понять: несмотря на придурковатый вид, на постоянную обжираловку и бессчетно потребляемое пиво, двигаются они не менее профессионально, чем Вершинин, до которого мне как пешком до дома.

К счастью, ни защитные кольца, ни мамин медальон трогать не стали. И понимай, как хочешь: то ли они им не приглянулись ввиду своей невзрачности, то ли интеллект бойцов выше, чем я им приписываю — ведь чужой, настроенный на хозяина артефакт может здорово испортить вору жизнь, вплоть до летального исхода. Есть еще вариант, что им просто запретили — из невольно слушаемых разговоров я уже понял, что они члены большого отряда, и над ними есть еще начальники.

В общем, занятий, кроме как предаваться мечтам о мести трем уродам, у меня не находилось. Если к изысканному обществу добавить еще жару, духоту, непривычную пищу, усиленные динамиками и врезающиеся в мозг призывы муэдзина с минарета расположенной совсем неподалеку мечети, и полное бессилие перед обстоятельствами — становится понятно, как радовался я, топая на общий сбор, объявленный на третий день!

— Время — деньги, поэтому буду краток, — начал седовласый крепкий мужчина, видимо, командир "Железных кулаков", когда шум утих, а все распределились, в том числе и я со своими конвоирами, по ангару с зачехленной техникой. — Поездка домой отменяется! У нас новый найм. Одному из принцев требуется большой отряд, так что берут всех, даже легкораненых, если через неделю смогут встать в строй. Это персонально Коку и Рябине, — обратился он к двум бойцам, щеголяющим белыми повязками, и, дождавшись их довольных кивков, продолжил. — Дельце предстоит жаркое, но и заплатят по высшей ставке! — одобрительный гул сопровождал почти каждую его реплику — глава "кулаков" видимо пользовался авторитетом, — Север, что по технике? Выступать уже вечером.

— Всё норм, выедем. А что по боеприпасам?

— Заказчик откроет нам свой склад, от нас требуется список, правда, на английском, но с Башней разберетесь.

— Лады!

Глава "Железных кулаков" продолжал нарезать своим людям задачи, а у меня в голове набатом била мысль: "А как же я?!" Похоже, этим же вопросом озаботился и Овен, потому что после роспуска собрания он выкрикнул;

— Марс, а что с принцессой?

— Какой еще принцессой? У нас договор с принцем Фархадом... — неприкрыто удивился носящий имя бога войны, — Ять! — кратко и ёмко выразился он, узрев мою белую физиономию среди загорелых татуированных тел, — Графёныш совсем из головы вылетел! Вовка меня убьет!

Даже "графёныш" был определенно лучше "принцессы", хотя бы мужским родом, но набившее оскомину обращение стало резко побоку. До сих пор я достаточно стойко терпел все повороты судьбы, но сейчас собирался вот-вот позорно разреветься на глазах у нескольких десятков незнакомых людей. Что я буду делать в чужой стране без денег и документов? Без знания языка? Тут свои-то, мягко говоря, не особо тепло приветили, а что будет, когда они меня бросят?

— Топор, оббеги соседей, узнай, кто домой собирается, — дал задание командир самому болтливому из знакомой троицы бойцу.

— Нефиг потеть и ноги сбивать из-за принцессы, — опять встрял Овен, — Вчера Дорофея из "Ястребов" встретил, у них ночью рейс на большую землю, раненых хотят вывезти да часть сломанной техники, которую здесь не починить. От одного графинчика самолет не развалится.

— Добро! С Ястребом я улажу! — с резким кивком поблагодарил Марс Овна, — Где его вещи?

— Все с собой носит, замерзнуть боится! — заржал Топор, тыча пальцем в мой тючок. А что делать, если я вообще не знал — вернусь ли в номер со сбора? Со мной же планами никто не делился! А когда я собрал и пристроил на манер рюкзака свой нехитрый скарб, звездобаран, в отличие от моментов, когда я по его мнению тупил, на сей раз даже сломанным ухом не повел.

— Вот и отлично! Север, где-то здесь байк нашего приблуды?

— Сейчас выведу!

— Принцесса, а ты у нас девочка с приданым! — присвистнул Гога, не ездивший за мной в порт и не видевший моего железного коня, — Махнемся, не глядя?

— Грабли убери! — осадил наемника командир, заводя мотоцикл и устраиваясь за руль, вызвав во мне приступ дикой ревности, вероятно, отразившийся на лице. — Чего стоим, величество, особое приглашение нужно? — он похлопал приглашающим жестом по заднему сиденью, — Помаши дядям ручкой и вперед! Завтра уже на большой земле будешь, там будешь своим нянькам характер показывать!

Очередное издевательское обращение уже не задело, и этот приказ я выполнил с удовольствием, показав при выезде напоследок "дядям" неприличный жест.

На базе "Ястребов" царила суета — готовились к погрузке. Меня приткнули в уголок с ранеными, а как уж главный кулак договаривался с коллегой, что обещал — мне неизвестно. Долго просидеть не удалось — подошедший врач внаглую пристроил к делу — "отрабатывать проезд". На большую землю собирались вывозить действительно тяжелых, которых помимо полученных ран еще и местный климат грозился доконать, и забот при транспортировке с ними было много. Подай, принеси, но после долгого вынужденного безделья и молчанья даже такое было за радость. К тому же работа хорошо отвлекала от невеселых размышлений — совсем без денег и на родине нелегко придется.

Спустя два часа, заполненных беготней, в зал ворвался белый от волнения наемник в пустынном камуфляже и проорал:

— Ястреб! Отбой! Птичку сбили!

После секундной тишины пространство вокруг взорвалось гомоном и криками — все спешили высказать свое мнение. И, конечно, на великом матерном. Сам тоже не удержался и добавил к общему хору пару крепких словечек.

Обратная процедура разгрузки с платформы шла лениво: раньше поджимало время фрахта самолета — за простой капали бы деньги, а теперь-то куда торопиться? Народ вяло шевелился, заталкивая убитые в хлам машины внутрь ангара, но раненых, в отличие от техники, собрали и увезли быстро, оставив меня опять без дела. Предлагать свои услуги в переноске тяжестей не стал — одно дело помочь беспомощным людям, а другое — ломаться на чужого дядю. И без меня найдется, кому железо ворочать.

— Ну что ж, раз так вышло — давай знакомиться! — подошло через какое-то время ко мне местное начальство, — Ястреб! — очень содержательно представился он.

— Кабан, — так же информативно представился в ответ. Сюда бы еще пригласить звездобарана, и можно начинать собирать зоопарк.

— Пока что даже на подсвинка не тянешь, — возможно, он и не собирался оскорблять, но прозвучало очень обидно, — Какими судьбами здесь?

— Совершенно случайными, и очень хочу домой, — обозначил свою позицию. От волнения голос дал петуха, и прозвучало мое заявление не уверенно, а жалко.

— Пока что, как видишь, невозможно. Я так понимаю, идти тебе некуда?

— Да, — показалось мне или нет, что глаза Ястреба как-то по-особенному блеснули?

— От своих обязательств я не отказываюсь, но предсказать, когда случится следующая оказия — боюсь что-то обещать. "Летуны" нас не сильно любят, — недовольно скривился он и пояснил, — Страховка рейса нам не по карману, а лететь на свой страх и риск немного желающих. Не ссы! — подбодрил меня наёмник, — Не бросим! Но, скорее всего, какое-то время придется перекантоваться у нас, пока на новый рейс не договоримся, или пока Марс со своими "кулаками" не вернется — тогда верну тебя ему, его отряд побогаче, свой самолет имеет, на большую землю регулярно летают. Но это уже как получится. А так — спальник организуем, на миску супа тоже наскребем, но с излишествами — извини! Как видишь, живем на отшибе, местной воды едва-едва хватает на питье, остальная вода опресненная и тоже привозная — до моря до фига километров. На что-то особенное не рассчитывай.

Обещанный спальник оказался самым тривиальным стареньким дырявым спальником, а не метафорой, как я подумал вначале, и стелить его предполагалось в этом же ангаре. Но я был рад и этому. Также, как и выданному перед сном просроченному сухпаю — он хотя бы был российского производства и не содержал экзотики. Да и жрать после длинного нервного дня хотелось адски — я бы и от добавки не отказался. Как быстро меняется мировоззрение: предложи мне кто такое с месяц назад — я бы скорее предпочел поголодать, чтобы потом наверстать нормальной едой, а тут наворачивал, разве что не вылизал банку из-под каши под конец.

Если гостя у "Железных кулаков" я тоской вспоминал корабельную кладовку, то теперь пришел черед грустить по Овну и компании. Как вскоре выяснилось, по местной иерархии "Ястребы" были даже не дном, а днищем, ниже них в наёмничьем поселке не котировался никто. Такую своеобразную славу отряду принесло последнее дело, когда по заказу нанимателя они сожгли целый оазис вместе со всем населением. Полностью. Заживо. Даже в среде солдат удачи, где принципы являлись слабоузнаваемым словом, примененная ничем не мотивированная жестокость вызывала как минимум недоумение, а чаще брезгливость.

Со своим появлением я застал раскол отряда — не все были согласны с новыми веяниями. Политика сменилась с недавней смертью старого Ястреба, когда его место занял сынок-ястребеныш. И вроде в деньгах даже выиграли, но большая часть ветеранов уволилась на моих глазах — не всем по душе пришлось истребление мирного населения. Остались те, кому было все равно, и те, кому не давал уйти незакрытый контракт. А набираемое пополнение формировалось из совершенных отморозков, которых я откровенно побаивался. Пока что меня спасало покровительство командира, связанного неизвестными мне обязательствами с главным "Железным кулаком", но расстилать спальник с каждой ночью я предпочитал все дальше и дальше от основного контингента.

На этой почве мы неожиданно быстро сошлись с одним из осколков старого состава — жизнерадостным конопатым парнем лет двадцати пяти по кличке Санни, которую я несколько дней ошибочно принимал за сокращение от Александра — Саню, и так к нему и обращался, пока он меня не поправил:

— Я Санни, то есть солнечный, — он с намеком взъерошил свои ярко-рыжие волосы, — легко запомнить.

— А по имени?

— Вася, Василий. Не люблю свое имя, лучше зови как все — Санни. Я уже привык.

— Хорошее имя. Царь вроде бы означает?

— Да, ну его! Когда я был маленьким, у нас четыре кота сменились, и три из них — Васьки! А четвертый — будешь смеяться — Рыжик! До сих пор теряюсь, когда кричат: "Василий, иди кушать!" — то ли меня зовут, то ли кота! Тебя-то самого как звать? Не Кабаном же крестили?

— Вообще-то Петр, но та же ерунда. Зови лучше Кабан.

— А что так? Апостол Петр, Петр Первый, Петр Романов, что ни тезка — то личность! И значение нормальное — камень, опора, столп?

— Вот именно что — личности, — сам того не зная, Санни разбередил еще незажившую рану, — Меня в честь одного из них и назвали. Только я никак не тяну.

— Какие твои годы! — хохотнул рыжий, — Прославишься еще!

— Вот царем станешь, тогда и поговорим! — отбрил я его.

Санни был действительно солнечным, если бы не общение с ним — не знаю, как бы пережил свое заточение. Даже странно, что многие обходили его по широкой дуге, не желая приближаться, пару раз замечал, как даже крестились вслед. Это наемники-то?! А мне с ним было легко, несмотря на разницу в возрасте. Только он, по-моему, мог с одинаковой широченной улыбкой жевать уже вскоре вставший поперек горла армейский паёк, радоваться любой мелочи и каждому прожитому дню. Никак не мог понять, что такой человек забыл в этом месте и этой компании.

— Да, то же что и все, — деньги! — ничуть не смущаясь, ответил он где-то через неделю с нашего знакомства на мой прямой вопрос. — С моими умениями два пути: либо в армию, либо вот так. Но в армии я бы то же самое лет десять, а то и больше зарабатывал — нормальное жалованье только начиная с майора идет, а здесь, если повезет, можно гораздо быстрее состояние сколотить.

— Такими методами?

Санни в единый миг стер с лица улыбку, сделавшись взрослым:

— Пусть я стоял в оцеплении, второй линией, но это всегда будет со мной. Мог бы разорвать контракт — ни минуты бы не думал. Но договор я заключал с Алексеем Ивановичем — это старый Ястреб. Тебе не повезло его застать, а он был нормальным командиром — в откровенную грязь мы не лезли, в основном вместе с армейцами работали. Кроме того, старик был другом моего отца, они в свое время вместе не один пуд соли съели. Кто ж знал, что так повернется — даже не в бою погиб! Его жара местная доконала — понервничал, инфаркт, и нет человека. А у меня контракт на семь лет, с обучением, если разорвать — то все, что заработал, отдать придется, еще и приплатить. И знаешь, я бы отдал, только у меня уже давно нет этих денег — я почти все домой высылаю. Не у всех же богатые родители и миллионы в банках!

— Это ты сейчас к чему?

— Колечки твои... много говорят.

— Забавно, уже второй раз натыкаюсь на человека, который признает в них артефакт. Раньше никто внимания не обращал. На них что, незаметная мне надпись появилась: "крутая штучка"?

— Да нет, не появилась, — улыбнулся он во все тридцать два ослепительно белых зуба, — Их может опознать только тот, кто с таким сталкивался. А у меня схожий комплект, — и он указал на два своих кольца, украшающие средние пальцы рук. Среди остальных, образующих своеобразный кастет, они мало выделялись, но я-то как раз их почти сразу приметил.

Пользуясь случаем, изучил чужие обереги поближе. В отличие от моих, эти были сделаны из платины, но, вглядевшись в доступный для поверхностного взгляда узор схемы, сделал вывод, что, пожалуй, те, что у меня, будут понадежнее. Да и размером отцовские выигрывали — их удалось сделать по три грамма каждое, а Саннины на все десять-пятнадцать тянули. Тяжеловато, как мне кажется.

Заодно посмотрел другие украшения — только одно из них было простым, похожим на помолвочное, еще пять — настроены на сбор воды. И снова неоптимальная цепочка, я бы в двух местах по-другому руны состыковал, и материал выбрал бы другой, но и в таком виде, если заставить сработать, около литра влаги в сутки даже в пустыне должны были обеспечить. Надетый на большой палец крупный перстень, усиленный накопителем из слоновой кости, тоже что-то делал, но схема была незнакомой, и предсказать результат срабатывания я бы не взялся, понял только, что нечто, связанное с огнем.

— У меня в детстве тетка была не сильно меня старше. Жила отдельно, но иногда приезжала и со мной, бывало, возилась. По рунам улетевшая была, уже тогда вечно что-то в тетрадке черкала и считала. С родителями она потом сильно поссорились — дела семейные, но мне и сестрам тетка еще долго подарки слала. Главное было с ними отцу не попасться, потому что папа мог их обратно отослать, иногда даже не распечатывая. А эти кольца — не смог. Может быть еще потому, что я как раз тогда в наемники решил податься, очень к месту в тот момент подарок пришелся. И знаешь, если б не эти колечки, я бы тут с тобой не разговаривал, несколько раз, пока еще совсем зеленым был, только благодаря ним и выжил. И как-то в Эль-Рияде, по-дурости, я их оценить пытался, так опять едва живым ушел — оказалось, редкая работа, делается единицами в мире и исключительно на заказ, кому попало купить невозможно. А твои даже на поверхностный взгляд смотрятся совершеннее. Согласись, уже показатель.

— Если ты по заданию Ястреба расспрашиваешь, я тебя разочарую: иногда подобные вещицы, как тебе, получить в подарок от мастера можно. Ты прости, но больная тема, не хочу говорить. И насчет меня самого и ты, и остальные ошибаетесь. Я, конечно, не из бедной семьи, но с опекуном у меня не задалось, так что выкуп взять с него не получится.

— Сам понял, что Ястреб время тянет?

— Тоже мне, интрига века! Если у него денег достает на Пустынного Ужаса, то и на новый рейс как-нибудь наскреб бы!

— А ты уже о Пустынном Ужасе слышал?

— Удивишься, но я еще дома про него слышал. Самый смертоносный наемник, легенда! Вместе с армейским заслоном сутки прикрывал отход, выстоял почти в одиночку против батальона! Если можешь, познакомь, я ему руку пожму. Там у одного моего друга отец был, так он только благодаря Ужасу выжил. Теперь регулярно свечки в церкви за его здравие ставит.

Санни как-то очень странно на меня поглядел и произнес, немного подумав:

— Здесь его обычно боятся. Мало кто с ним общается.

— Почему?!! — искренне удивился — как можно бояться такого человека? Он же не своих крошил!

— Слишком молодой и неуравновешенный для подобной мощи.

— Чушь какая! — фыркнул я.

— И кстати, слухи о батальоне сильно преувеличены, от силы четверть, да еще потрепанная. И не слишком-то они хотели преследовать, навалились бы всем скопом — смели бы.

Санни сидел с таким деланно невозмутимым видом, что одна неожиданная догадка забрезжила в моей голове:

— А слишком молод — это сколько? Лет двадцать пять?

— Двадцать шесть.

Протянул руку с одним единственным словом:

— Спасибо! — и, когда он осторожно пожал ладонь, продолжил, — От Сашки Меньщикова, его отца и меня лично.

Видя, что я не убегаю с воплями ужаса, не демонстрирую страх, Санни расслабился. А я внезапно понял, что не пошатнувшийся авторитет главястреба служил мне защитой от прибывающего отребья, а вот этот конопатый рыжий парень.

Спустя еще несколько дней я все так же был заперт в ангаре. Сидение в четырех стенах порядком осточертело, но дальше огороженной территории отряда меня выпускать никто не собирался. Мотивировали моей собственной безопасностью, и если бы не постоянные "тонкие" подкаты Ястреба разузнать что-то насчет родни, может быть и поверил бы в заботу. А так...

Пока было затишье, Санни днями где-то пропадал, но ближе к вечеру обычно появлялся и скрашивал мое вынужденное одиночество.

— И все же я не пойму, ты же Пустынный Ужас, твой контракт любой отряд с удовольствием перекупит! Какого... ты забыл здесь? — с каждым днем "Ястребы" мне нравились всё меньше. Даже приснопамятный звездобаран на фоне меняющегося состава уже казался верхом тактичности и интеллекта.

— Ты не представляешь суммы неустойки. Ее перекрыть может только супервыгодный наём под моё имя, который предложат, естественно не кому-нибудь, а Стервятнику. — Нового командира "Ястребов" Санни совершенно не уважал и не стеснялся это подчеркивать, — А во-вторых, так я и пойду на новый контракт! Алексей Иванович в своё время с меня слово стряс, что я свое обучение у него отработаю, я ж поначалу совсем дурной был. Силы много, а как ею распорядиться — толком не знал. У отца другая специализация, да и в мирной жизни мой дар никуда не приспособишь. Мне еще год отработать на "Ястребов" осталось, а если дать перекупить контракт — новый командир не дурнее старика окажется, идиоты здесь не задерживаются. Заарканят еще лет на пять, а мне уже эти пески поперек горла стоят.

Что такое слово я теперь отлично представлял. Если мне было трудно ему сопротивляться, то у Санни с его мощью отвертеться от обязательств не было шансов, оставалось только посочувствовать.

— Я так и не спросил — чем ты владеешь? Если не секрет, конечно?

— Из песка прессую лезвия и рассылаю от себя. Знаю, звучит не очень, как-нибудь покажу, если случай представится. Почти бесполезное умение, если жить дома, а здесь... Еще кое-что по мелочи с песком могу, но лезвия мой коронный номер. Мне с песком вообще легче всего работать — почти не трачусь в отличие от других материалов. Ладно, я чего к тебе подошел — прокатиться не хочешь? Я у Стервятника тебя отпросил до вечера, а то, гляжу, ты что-то совсем закис. К тому же сегодня здесь общий сбор назначен, куча народу еще из Слободки подтянется, дышать нечем будет.

— А ты?

— То, что надо, до меня доведут, а видеть лишний раз эти рожи...

— Куда поедем? — спросил на ходу, обрадовавшись возможности хоть как-то проветриться.

— До "Валькирий" — это местный бабский отряд.

— Э-э? Это то, что я подумал?

— Нет, не то, что ты подумал, — подмигнул он, — Но ход твоих мыслей мне нравится! Может и успеем на обратном пути куда-нибудь заскочить. А "Валькирии" — нормальный отряд, мы с ними, бывало, раньше работали. Это теперь... — он символически сплюнул, — Специализируются на сопровождении и защите высокопоставленных жен и наложниц. При здешних порядках очень богатая ниша. А Стервятник им бутылку проспорил и сам отдавать жмется — у девчонок языки хорошо подвешены, могут так прополоскать, что неделю потом обтекать будешь. Так он меня отправил. А я под это дело тебя в компанию хочу взять. Может, на новое лицо отвлекутся, не так краснеть придется. Только я сразу предупреждаю — вернуть тебя сюда я обязан. Пока я в отряде — сам понимаешь...

— Не вопрос! Да и деваться мне всё равно некуда

— Вот и отлично!

Поехали мы на моем байке. За руль меня Санни не пустил, сам сел, а когда я устраивался позади, состроил недовольную морду:

— Духан от тебя...

— Воды в душе уже три дня как нет. Это тебе хорошо, где-то еще можешь помыться, а мне, только если как коту — вылизываться.

— Что — совсем нет?

— А может быть не совсем? Частями? — сыронизировал над его вопросом. — Совсем нет. Какой-то скот выковырял единственную на весь водосборник серебряную руну. Там серебра — хорошо, если грамм наберется, но страждущему, видать, очень нужно было.

— Н-да... Скоро в отряде вообще нормальных не останется. Зная Стервятника, могу сказать, что отсутствие воды затянется надолго. Ладно, Валькирии — отзывчивые девчонки, попрошу у них для тебя душ.

По Слободке — как все русскоязычные назвали наёмничий поселок — мы с Санни прокатились с шиком. Иностранцы, хотя мы все тут были иностранцами, тоже не заморачивались и именовали поселок не менее оригинально — Сити. Местное название деревушки, на базе которой разрослась Слободка, возможно кто-то и знал, но за невыговариваемостью — не употреблял.

Сити, притулившийся у вынесенного в пустыню аэропорта, давно превзошел по размерам изначальное поселение. И если при основании Слободки народ еще пытался компоноваться по национальному признаку, то возникшие позже кварталы были смешанными. На соседних участках могли уживаться немцы с русскими, англичане с ирландцами, и даже сами арабы с арабами. Санни, выкрикивая мне по ходу движения короткие комментарии, упомянул какие-то религиозные разногласия, но их сути он не понимал, а я даже вникать не пытался.

У Валькирий было... миленько и уютненько, сразу чувствовалось, что жили здесь женщины. Санни, едва ступив на порог, распустил хвост перед встретившей его хорошенькой девушкой, я бы тоже был рад так поступить, но на меня красотка обращала внимания ровно ноль, словно и не было тут никакого Петра Романова. Не самое приятное переживание в моей жизни. Немного освоившись, понял, что именно Зина (вдосталь налюбезничавшись, Санни нас все-таки познакомил), а не проспоренная бутылка была целью визита приятеля. Пришедшие на ум ехидные подколки приберег до возвращения — уж очень забавно краснел тот, кого за глаза звали Ужасом.

Еще через час, отмытый до скрипа, я млел от прикосновений тонких пальчиков Зининой напарницы — Марины, которая может и не профессионально, но очень нежно и аккуратно обрезала мои отросшие вихры. Не менее приятно было, что за представленный сервис удалось расплатиться самому, заново собрав местную убитую схему водосборника. А после стрижки меня ждали еще две комнаты наемниц постарше со схожими проблемами, а за это нас с Санни обещали накормить нормальной домашней едой, доносившиеся из коридора ароматы уже заставляли сглатывать слюнки. Дожил! Работаю за еду и рад этому!

— Ять! — приглушенный звук взрыва и прошедшая следом взрывная волна заставили ножницы в Марининых руках дернуться и пройтись в опасной близости от носа. А потом мы с наемником стали свидетелями, как две милые барышни в мгновения преобразились в суровых валькирий.

Ножницы завибрировали в деревяшке над зеркалом, за спиной раздался торопливый шорох, щелчки смыкающихся креплений, звуки проверяемых затворов, и вот уже только легкий аромат духов, смешанный с запахом оружейной смазки, напоминал, что в этой комнате недавно были женщины. Следом за ними выскользнули в коридор и мы.

Далекие взрывы не прекращались, по крыше и стенам звучала подозрительная дробь, наверху послышался звон разбитого стекла и чей-то короткий вскрик. Сработала защита — окна прикрылись сплошными ставнями, разом оставив в темноте все здание, пока не зажглось тусклое аварийное освещение.

— Серьезно тут! — высказался я на предпринятые меры. Пока мне было не страшно, только неуютно.

— Слободка пережила три нападения, — отозвался Санни, — В первый раз пришлось отстраивать почти с нуля три квартала. Каждое представительство теперь защищено, у "Ястребов" тоже есть что-то похожее.

— А как мы узнаем, что происходит?

— Есть общая частота, скоро кто-нибудь сообщит.

— Санни! — позвала с лестницы одна из воительниц, — Тебя Христ зовет!

— Глава "Валькирий", — пояснил мне рыжий, — Пошли!

Что-то вроде командного центра располагалось в подвале, чтобы туда попасть, нам пришлось миновать целых два усиленных поста. И если бы не сопровождавшая нас валькирия с жетоном, уверен, просто так мы бы не прошли. В помещении без окон несколько женщин в однотипной форме деловито вели переговоры по рациям и телефонам, делали отметки в блокнотах. Одна из них — лет сорока, некрасивая, вся в шрамах и с коротким ежиком волос, — отложила трубку, едва мы замаячили в дверях.

— Христ?

— Санни, Кабан, — поздоровалась с нами глава отряда, я тоже неуверенным кивком обозначил приветствие, про себя поражаясь оперативности информации. Если приятель наверняка был здесь частым гостем, то меня она видела впервые, — У меня для вас, мальчики, плохая новость — это не нападение, это теракт. "Ястребов" больше нет.

— Как?! — пошатнулся Санни.

— На общий сбор каким-то образом пронесли взрывное устройство. Обвалилось полздания. К уцелевшей части не подобраться — от взрыва загорелось топливо, сейчас там вовсю бушует пламя.

На Василия было больно смотреть — насколько белым он стал.

— А что тогда за канонада? — спросил я, видя, что рыжий не в себе, — Может, все-таки кто-то жив?

— Это рвутся боеприпасы со склада. И пока они не прогорят, никто даже не приблизится, чтобы начать тушить. На соседних с вашей базах уже есть жертвы, сейчас идет срочная эвакуация. Мне очень жаль, парни. Соболезную.

Даже мне далеко не весь состав "Ястребов" был противен, чего уж говорить о Санни, оттрубившим с ними бок о бок шесть лет, пусть и не все идеально у него в отряде было. Ошарашенный наемник перестал контролировать свои силы, заставляя всех собравшихся в штабе со страхом смотреть на зазмеившиеся по стенам и потолку трещины. Вот теперь я безоговорочно поверил, что конопатый рыжий Санни и легендарный Ужас Пустыни — одно и то же лицо. С трудом вталкивая в себя ставший вдруг твердым воздух, я от души приложил его по уху:

— Санни, ёпта, Санни! Песок! Песком можно потушить пожар! — орал я, заламывая показавшуюся стальной руку, с уже почти сформированным воздействием, которым, подозреваю, можно было разнести весь фундамент, похоронив и нас заодно, — Да, Санни же!!!

В глазах приятеля появилось осмысленное выражение.

— Там сейчас полный звиздец! Вы никого не спасете и напрасно погибнете! — и дернуло же одну из связисток каркнуть под руку пошедшему в разнос магу!

— Санни, не слушай ее! — перебил я идиотку, потому что еще слово, и Ужас ее бы прикончил, — Твоя и моя защита, защита байка! Действуем наскоками, по пять минут! Я веду, ты тушишь. Потом круг на зарядку, и снова!

— Пошли! — рявкнул он, схватив меня за плечо и увлекая к выходу.

Интерлюдия.

— Хватит частить! — полковник хлопнул по столу ладонью, — Коротко и по существу!

— Есть, коротко и по существу! — вытянулся Кожевин перед начальством. — После броска до места дислокации танк за номером 258 был загнан в техничку для замены щитового блока по ранее существовавшей договоренности с техслужбой. Блок из аварийного запаса был получен. В процессе замены выяснилось, что замена не требуется. Доклад окончен!

— В процессе замены выяснилось, что замена не требуется... Спасибо за новый шедевр, будет что на старости лет в мемуары вписывать. И каким же образом разбитый вдребезги прибор оказался не требующим замены?

— Старший сержант Минакеев докладывает, что блок был починен силами экипажа в ходе ремонта, проведенного в пути до Феодосии.

— Я что-то не знаю? У старшего сержанта Минакеева девичья фамилия часом не Романов?

— Никак нет, господин полковник! К правящей семье Минакеев отношения не имеет!

— Вольно, лейтенант! А свой кругозор, Леонид, не мешало бы и расширять! И как человеку, и как командиру танкового взвода! Не знать фамилии изобретателя защиты вверенной тебе техники — стыдно!

— Виноват! Не сообразил!

— А не мешало бы соображать побыстрее! И все же: блок починен или только склеен, чтобы создать видимость?

— Техслужба отвечает, что блок рабочий — тесты проходит по всем показателям, чуть ли не лучше расконсервированного. Хотя если приглядеться, то видно, что пломбы перепаяны.

— И что теперь, Леня? Мне начать верить, что у нас в батальоне завелся умелец похлеще заводских спецов?

— Никак нет! Прижал я сержанта, тот долго юлил, но к концу разбирательства признался, что блок ему починил тот самый заяц, которого они по пьяни в танке забыли. Которого мы "Железным кулакам" передали.

— Час от часу не легче! Я скорее поверю, что Минакеев тайный сын Романова и прирожденный руновед, чем, что мальчишка... — полковник оборвал себя на полуслове и бросился перерывать стопку недавно переправленных с большой земли газет, — Ага, вот оно! То-то мне Романов все время на язык просится! "Погиб при трагических обстоятельствах... ведется следствие..." А вот тут: "Одновременно с трагедией пропал при неизвестных обстоятельствах несовершеннолетний сын великого изобретателя — младший Петр Романов. Скорбящие родственники и близкие просят всех, кому известна судьба молодого человека, откликнуться за вознаграждение. Приметы..." Звиздец, Леня, кого мы прохлопали ушами! — полковник оторопело потянулся в сейф за дефицитным в этой стране коньяком, налил себе почти полстакана и выпил одним махом, заставив молодого мужчину судорожно сглотнуть вслед за тестем.

— А большое вознаграждение? — лейтенант вытянул шею, пытаясь заглянуть в процитированную статью.

— На домик вам с Ириной хватило бы! А мне на пенсион. Я сейчас попытаюсь связаться с Марсом — вряд ли, конечно, но всякое в жизни случается, может и не переправили мальчишку еще. Если нет — метнешься в Янбу, приказ я подпишу. А если переправил, то можно выяснить куда, за информацию тоже может заплатят. А Минакеев — молчал раньше, пускай и дальше молчит. Намекни ему...

— Намекну, уж будьте уверены, Владимир Сергеевич! — Леонид обещающе посмотрел на сбитые костяшки своего кулака, — Так намекну, что навсегда запомнит!

Глава 5.

Девять человек тяжелораненых из случайно уцелевшего лазарета — вот итог нашей с рыжим четырехчасовой гонки со смертью. Двое спасенных умерло за следующие сутки, еще у троих неясны прогнозы — то ли выживут, то ли нет. По-хорошему их бы переправить домой, к нормальному медобслуживанию, но "Ястребы" — банкроты. Сгорело все имущество отряда, а что не сгорело — покоится под холмом из песка, и разбирать его желающих нет. Наверняка окрестный народец мародерит помаленьку, но Санни не готов откапывать тела недавних соотрядников, а лично моего барахла там такой мизер, что я не рыпаюсь. Вообще-то, хоть что-то ценное наверняка осталось — имелся же и отрядный сейф, и личные вещи с деньгами наверняка нашлись бы в развалинах, но без Васиных талантов разгребать призванный песок придется до старости, а давить на наемника... Пока что маг влез в долги к "Валькириям", чтобы устроить вытащенных из пожара в их медкрыло.

С песком Санни нереально крут, теперь сомневаться в этом глупо. Я бы его даже не Пустынным Ужасом обозвал, а чем-то пострашнее, хотя Ужас тоже сойдет. На арабском его прозвище, кстати, звучит куда как загадочнее, и "ужас" — это не точный перевод. Но бояться его так и не стал. Для начала, даже в самой дикой ярости он минуты три потратит на слом отцовской защиты — его коронные техники-фишки не точечные, а больше бьют по площадям, что потенциально дает мне хорошие шансы. За выигранное время я либо приведу мага в себя, либо постараюсь смыться. Во-вторых, я уже в уме примерно прикинул, какую схему из рун надо выстроить, чтобы нейтрализовать или свести к минимуму его воздействие — когда другие дети составляли из кубиков свои первые слова, я составлял свои первые рунные цепочки, это занятие было гораздо интереснее. И пусть в первом наброске конструкция получилась корявой и громоздкой — это уже повод смотреть свысока на фокусы наемника. Мне бы самый простой калькулятор, справочную библиотеку и материалы с инструментами, и через месяц-два уже появилась бы на выходе рабочая схема, а там уж сумел бы выкинуть лишнее и скомпоновать в удобный формат. Ну и, в-третьих, чего его вообще бояться — это же Санни!

В том аду я открыл новые стороны его натуры: упертый и готовый идти до конца. О своей идее я пожалел уже на подъезде к базе, но, понукаемый им, продолжал носиться вокруг пожарища. Честно скажу: когда снаряды рвутся не где-то там вдали, а прямо перед тобой, как-то все по-другому видится. И даже, несмотря на суммарную защиту, несколько раз было близко, очень близко. Поначалу струхнул не по-детски, даже штаны смочил, хорошо, что потом несколько раз водой обливались и этот позорный факт прошел мимо свидетелей. Потом уже втянулся и перестал обращать внимание, да и склад боеприпасов Санни к тому времени хорошо присыпал, но первый час пробирало, это да. Зато теперь я Кабан — Стальные Яйца. Санни — Пустынный Ужас и Кабан — Стальные Яйца — да мы, епта, местные достопримечательности!

Итог: мы нищие, в суммарном имуществе у нас только покоцанный байк (я ж говорю, пару раз было ОЧЕНЬ близко) и один почти целый комплект одежды на двоих (вернусь — расцелую Машку), оба без документов, с тяжелоранеными на шее, с де-факто несуществующим отрядом "Ястребов", в котором Санни обязан отслужить еще год, на нем же еще висит последний приказ командира: "пацан на твоей ответственности". Зато с многотысячным состоянием на пальцах — а наши обереги этих денег стоят, проверено! — но продавать их мы точно не будем, дураков нет. И с ого-го какой репутацией! Где-то с неделю после событий в любом баре Слободки нам наливали просто так, хотя лучше бы деньгами или на крайняк — жратвой.

Почему наемник поперся после всего к "Валькириям", мне понятно — рассчитывал вместе с нашими ранеными получить приют, но выложившийся до донышка он не видел того, что видел я: Христ мягко, но непреклонно собиралась отказать — после чуть не устроенного мини-апокалипсиса в штабе наемниц, Ужас Пустыни перестал быть здесь желанным гостем. Я к тому моменту, конечно, тоже не выглядел бодрячком, но мало-мало соображал, поэтому судорожно искал доводы в нашу пользу, пока еще не прозвучало категорическое "нет".

Шаря взглядом по пострадавшему кабинету, как назло натыкался только на последствия несдержанности мага — трещины по стенам и осыпавшуюся штукатурку, которую еще не успели убрать. А хорошо он силушкой здесь приложил! Если учитывать, что Санни вовсе не целенаправленно бушевал, а так, понервничал немного, — результат впечатляющ. Даже часть полок и фотографий со стен попадали.

Ну-ка, ну-ка...

— Это же Кошка? Аглая-Кошка? — не удержавшись, подошел и поднял с пола рамку с портретом молоденькой наемницы. Христ и Санни, прерванные на полуфразе, недоуменно смотрели на меня.

— Ты знаешь Аглаю? — прищурилась валькирия.

На пальцах отсемафорил ей один из немногих известных мне сигналов наемниц: "прошу помощи". Остальные, выученные шутки ради, когда Кошка была в настроении: "да", "нет", "опасность", "тишина" и "противник там" — моменту не соответствовали. Вслух произнес другое:

— Сейчас она покруглее, хотя неудивительно в ее-то положении!

— Аглая ждет ребенка? Мальчик, ты определенно должен будешь мне рассказ! -Христ взяла паузу, прикидывая что-то про себя, — Ладно! Мальва покажет вам комнату, где можете устроиться на первое время. И, — она окинула наши грязные и измученные тела строгим взглядом, особо задержавшись на мне, — ты за него отвечаешь! — и незаметно для мага показала хитро закрученную распальцовку. По-моему что-то, связанное с обменом, боюсь ошибиться, хотя по контексту вроде бы подходит.

— Само собой! Спасибо, Христ! Не забуду! — отозвался Санни, не уловив наших тайных переговоров и отнеся последнее на свой счет. Я же только согласно прикрыл глаза и ответил наемнице простым жестом: "да".

Как мы выживали следующую неделю — не очень интересно. Сказав "А", Христ не стала останавливаться и пошла дальше по алфавиту, выдав Василию кредит на снаряжение первой необходимости. Ставить в известность болезненно ответственного наемника-ястреба, что обеспечением по займу стали не его красивые глаза, а мой байк, ни она, ни я не стали.

А подобрать магу обмундировку было той еще морокой! Далеко не все материалы выдерживали соседство с мощными техниками, свидетелем тому расползшаяся на Санни во время тушения пожара одежда. Поэтому первое, на что я уговорил его разориться — это на покупку выставленного на барахолке комплекта инструментов ювелира. Не совсем то, что требовалось, тем более набор был неполный, но лучше вряд ли удалось бы найти, и эта-то находка была сродни чуду!

И, что особенно грело душу, на мое требование последовал только один вопрос:

— Ты уверен, что нам это нужно?

— Да!

И запрошенный лот был куплен. Вот так просто, без объяснений. Я, настроенный упираться до хрипоты, даже опешил от подобного жеста доверия.

Доверие Санни распространялось на очень небольшое число людей, лохом по жизни он не был и в ходе торга сбил запрошенную сумму почти вдвое. Так же упорно он бился и за каждую деталь своего будущего снаряжения, но в это я уже не встревал, занятый наблюдением за своим товарищем. То, что Василий — аристократ до мозга костей было понятно и раньше, показанная сила лишь подтвердила мои подозрения. Это не бросалось в глаза, но знающий — поймет. Иметь такого даже просто в знакомых — весьма недурственный задел на будущее. Пусть семья его не отличалась заметным достатком — такой вывод я сделал из его слов — зато связи наверняка есть.

Но таскался за ним хвостом я не поэтому — приятель меня восхищал. Отец меня тоже восхищал, но совсем по-другому, я отдавал должное родительскому гению, но слишком велика разница в возрасте была у нас с ним. Санни же... единожды приняв меня на правах кого-то вроде младшего родича, он не менял своего отношения и последовательно знакомил с миром наемников, как делал бы то же самое для члена своей семьи. Неудивительно, что случайно поранившись, я, смеясь, предложил ему кровное побратимство, которое он легко принял, выцедив каплю крови из еще не затянувшейся ранки. Шуточное побратимство, ритуал которого мы придумали на ходу, не несло ни капли магии, ни к чему не обязывало, но в каждой шутке...

Помимо бонусов от покровительства сильнейшего в Слободке мага такое отношение накладывало ответственность, поэтому двое суток пришлось, не разгибаясь возиться с его покупками, пустив на усиление кроме легко доступных металлов одно из его золотых "водных" колец и собственную серебряную цепочку, перевесив мамин медальон на обычный шнурок. Потерять из-за тупой жадности только что приобретенного старшего брата не хотелось.

— Не сметь киснуть, братишка! — взъерошил Санни мои коротко обстриженные волосы, уходя на новый заказ, — Только я тебя прошу: пока меня нет — не высовывайся. Хватит уже драк!

— Как получится, — прошепелявил я, еще не привыкнув к дыре в ровном некогда частоколе зубов. Стоматологи в Слободке водились, но драли, гады, за свои услуги даже не втридорога, а во все десять раз! Пока оставалось только смириться.

— Девчонок не обижай, за нашими присматривай!

— Да, мамочка! — за свои слова получил братский подзатыльник — у наемников что, тайный бзик на этот жест?

— За мамочку! Сссыночка! — издевательски прошипел он.

Примерно таким диалогом сопровождалось каждое наше прощание на протяжении уже трех месяцев.

Не все было гладко. Из спасенных ястребов еще двое все-таки скончались, как ни возилась с ними отрядная медичка. Каждую смерть Санни принимал близко к сердцу и ходил темнее тучи. Я умерших не знал, поэтому переживать наравне с товарищем не мог, но, связанный секретным пактом с Христ, ходил за ним тенью, вытаскивая из пьяных приключений, попутно влипая в них сам.

Все дело было в новом прозвище, которому до сих пор не знал, как относиться: вроде бы лестно, но в приличном обществе им не представишься, не говоря уже о постоянных подколках со стороны соседок по общежитию. Ехидные и острые на язык наемницы быстро переделали "стальные яйца" в "серебряные колокольчики", отбросив со временем прилагательное, и теперь я часто был вынужден откликаться на "колокольчик". И если женщинам их юмор я прощал, беззлобно отшучиваясь, то за пределами базы репутацию не раз пришлось отстаивать, благо не все уроки Вершинина и компании выветрились из головы. Частично выезжал на собранных на коленке артефактах, но выбитый в одной из стычек передний зуб заставил возобновить когда-то заброшенные тренировки.

Временное проживание у "Валькирий" переросло в постоянное: успокоившись, Христ поняла плюсы от нахождения у них прославленного мага и, подозреваю, немало этим попользовалась и собиралась пользоваться впредь. Тешу себя мыслью, что и приложение в виде некоего Кабана сыграло не последнюю роль. Как я теперь убедился, до меня никто не брался остановить потерявшего берега мага — один раз даже срочно вызвали в бар, где он хладнокровно порешил донимавших его наемников из новеньких — это старожилы обходили его десятой дорогой, а для новичков он выглядел таким же салагой как они, то есть сходил за повод самоутвердиться. До меня, кстати, тоже обычно докапывалось незагорелое пополнение — ветераны, если и имели что-то против, отлично понимали, что победа над сопляком очков им не добавит. А в тот раз — не скажу, что успокаивать и вытаскивать Санни из залитого кровью зала мне легко стоило, но в отличие от остальных я хотя бы мог это сделать.

Вторым плюсом для "Валькирий" шло мое знание рун. Шаблонные последовательности соединений металлических закорючек были давно составлены и описаны, их знали наизусть многие руноведы, но таких специалистов отец свысока называл ремесленниками, и я вслед за ним перенял пренебрежительное отношение. Нет большого ума заменить поврежденный блок на идентичный, только новый, а вот извратиться и составить заплатку самому, да еще с учетом доступных материалов — так и побежали подобные таланты прозябать в наемничьем городишке! Они и на родине со всем шиком устроиться могли — руноведение активно развивалось, и задач перед сравнительно молодой прикладной наукой стояло непаханое поле.

Я же, без ложной скромности, мог составить цепочку практически из мусора и помимо прочего "сделать красивенько", что немало значило там, где мы жили сейчас.

— Колокольчик, угадай кто? — на глаза опустились нежные ладошки, а к спине якобы невзначай прижались упругие холмики женской груди. Пора бы привыкнуть, но дыхание все равно каждый раз перехватывало. Самая влиятельная после командира отряда наемница "Валькирий" была бессовестно молода и красива, и не одному мне являлась в ночных фантазиях.

Если кто-то подумал, что Незабудка магичила наравне с Санни или имела сотню подтвержденных, то он глубоко ошибся — ничего такого за двадцатидвухлетней красавицей не числилось. Что касается магии, то давно известно, что одаренным может стать только человек с отрицательной группой крови, а их и так всего 10-15% населения, к тому же "может стать" и "станет" — разные понятия. Способности требовалось развивать, уметь правильно дышать, постоянно делать специальные упражнения и все это желательно с самого раннего возраста. Упустил нужное время — и все, вторым Мерлином уже не будешь, многих это тормозило. Вот и получалось, что вырастить хоть сколько-то крепкого мага могли только такие же маги, воспитанные в свою очередь такими же магами. Короче, волшба давно стала наследственным делом, в котором самоучки вроде отца редко чего-то добивались, и даже я со своими нынешними пятьюдесятью с половиной единицами считался хорошим результатом. Уникумы наподобие моего товарища со статусом "за тысячу" вообще рождались один на миллион, и все они обычно принадлежали старой знати, еще со времен царя Гороха занимавшейся целенаправленной селекцией. Если и затесались среди сильных магов простолюдины, то это либо дворянские байстрюки в первом поколении, либо фантастически редко встречающиеся самородки, которых опять же быстренько прибирала к рукам та же аристократия, правдами и неправдами заманивая в младшие ветви рода.

Незабудка же со своей второй положительной — бирки на форме наемницы носили наподобие армейских — была стопроцентным немагом и даже "в поле", по-моему, ходила только раз в полгода, чтобы подтвердить квалификацию, не более того. Скромный голубой цветочек была казначеем — вторым по важности человеком отряда. Нет, так-то у Христ были замы, и чтобы командование добралось до Незабудки, требовалось ликвидировать человек десять офицеров, но это на задании, которые, повторюсь, наемница выполняла нечасто. А вот в Слободке ее все валькирии разумно опасались, так как по большей части ею определялась доля каждого бойца (мужчин в отряде не было принципиально, но не называть же рядовых наемниц бойцицами?) и порядок выплат. Она же занималась реализацией трофеев, и обиженных ее способностью выбивать из покупателя максимальную цену я пока что-то не встречал.

— Будка, ты ли это? — недавно узнал, что любой позывной в критической обстановке сокращался до одного-двух слогов, чем не повод подразнить наемницу? — А пёсик внутри тебя сегодня на цепи?

— Мелкий! Готовься к смерти! — инстинкт самосохранения завопил: "Беги!", и я ему последовал, не отвлекаясь на стати девушки. Традиционный забег по общежитию стартовал.

— Гав-гав! — перевалившись через перила, я продолжал дразнить наемницу.

— Колокольчик! Ты ответишь! — донеслось вслед, когда я преодолел примерно половину пути до собственной комнаты, — Лучше сдайся сразу!

Ага! Аглая тоже так кричала иногда, но ни разу не пощадила при поимке, эта тоже. С Незабудкой мы сразу же друг друга невзлюбили. Я — когда она, прикрываясь моим договором с Христ о возможности работать в их техничке, попыталась навесить ремонт двух дополнительных вездеходов сверх одного, оговоренного с главной валькирией, она — когда я ее послал по известному адресу. Прошли те времена, когда Кабан готов был работать за еду и кров. Точнее эти два условия уже были отработаны, корячиться дальше за просто так я был в корне не согласен. И ведь знала же, сучка, что для приютивших соотечественниц цена услуг выставлялась вполне умеренной, но эта любовь к халяве выводила меня из себя.

— Будочка! А где у тебя табличка: "осторожно, злая собака"? Как твоя внутренняя сучка поживает? Гав-гав!

После первой ссоры со стороны казначея пошли в ход женские чары, а среди основного контингента наемниц мало было тех, кто мог похвастаться приятной внешностью — многих портили шрамы, чересчур загорелые обветренные лица, излишне короткие стрижки и мощные неженственные фигуры. Приятное исключение составлял примерно десяток девушек, одна из которых — Зина — была подружкой мага, а остальные либо имели постоянных кавалеров за пределами базы, либо... гм, неудобно говорить, но в общем, интересовались людьми собственного пола. Голубой цветочек среди них стояла наособицу, высокомерно и как должное принимая ухаживания и мужчин, и женщин, но никому не отвечая взаимностью. По-моему, она вообще всех людей ненавидела.

В первый раз, поведшись на флирт и заигрывания, я выполнил для нее очень трудоемкую и дорогостоящую работу по ремонту и переделке ее багги. Но, не получив даже символического поцелуйчика за свои труды, свернул благотворительность: с категорией девушек-динамо я не имел дел принципиально. Она же, не поняв своей ошибки, раз за разом пробовала моё "нет" на прочность.

Дальше мы оба пошли на конфликт: Незабудка по-прежнему пыталась с меня что-то стрясти бесплатно, а я в ответ выводил ее из себя. Когда цветочку надоедало дразнить меня своей мнимой благосклонностью, в ход шли угрозы выселить нас с Санни, но их пресекла начальница отряда, дав понять, что заинтересована в нашем дальнейшем проживании на базе. Поэтому, сколько Незабудка ни бесилась, ее слова оставались лишь словами, пока командиром оставалась Христ.

— Будка! Я понял! Внутри тебя живет борзая! Уж очень ты борзая!

Но, помимо неисполнимых угроз, имелась еще вполне реальная — повалять меня по полу. И здесь глава отряда была бессильна — в мелкие разборки между бойцами командование не встревало, а до крупных девушки не доводили сами. Единственное — поссорившихся наемниц никогда не ставили в пару, но это по-моему логично. Мне же напарником Незабудки стать не светило, а по мнению старших валькирий на периодические трепки я нарывался сам, так что и должен был готов принимать последствия своих слов.

Захлопнуть за собой дверь в комнату я не успел — крепкий ботинок встал между косяком и дверью. Ноге, похоже, досталось даже через обувь, потому что наемница вскрикнула, прошипела что-то нецензурное, а после нарушила негласное правило базы — не заходить без приглашения на чужую территорию. Драться в комнате — не то же самое, что в коридоре, первый же удар снес меня на Васину кровать, на которой я, пользуясь его отсутствием, разложил несколько готовых и полуготовых изделий. Законченным падение было нестрашно — они уже были сформированы в блоки и запаяны, а вот только-только составленным... Ажурная конструкция, пинцетом выложенная на специальной доске, похожая на узор, составленный из незакрепленного бисера, фонтанчиком подпрыгнула на пружинах матраца и рассыпалась по постельному белью и на пол.

МОИ РУНЫ!!!

Четыре вечера работы с жутко неудобным моноклем ювелира на глазу!!!

Зря.

Кличка Кабан досталась мне не только из-за трансформации имени. И не только из-за лести приятелей-одноклассников. Впервые это прозвище прозвучало, когда мы с Сашкой Меньщиковым, едва познакомившись после его перевода в нашу школу, насмерть сцепились из-за какой-то ерунды. Саня старше меня почти на два года, уже тогда был крупнее и сильнее, но это его не спасло. Впав в раж, я снова и снова поднимался и бросался на противника, пока в итоге не достал. Если бы не свидетели, в десяток рук растащившие нас, неизвестно чем бы вообще закончилась та стычка — себя я не помнил. Но это все дела давно минувших дней, а за последующие годы состояние берсеркера меня ни разу не посещало. До сегодняшнего вечера.

Незабудка тоже была старше меня и не столько сильнее, сколько опытнее. В предыдущих стычках я чаще проигрывал, чем сводил вничью — применять против пусть вредной, но красивой девушки те же артефактные кастеты, усиливавшие удар, так же, как против наемников-мужчин, мне не позволяло воспитание, а иных преимуществ у меня не имелось — отцовская защита срабатывала на других скоростях, заложенный в ней конструкт был отчасти сродни блоку управления щитами: отклонив летящую пулю, он не спасал от обычного удара рукой, полноценно включаясь лишь при получении мной посчитанного отцом критическим количества повреждений.

Красный туман ярости смыл поток холодной воды, обрушенный на голову и спину. А я еще чинил им водосборники! Но, оглядев разгромленную комнату, удерживаемую одной рукой погнутую металлическую кровать, под которой пыталась спрятаться Незабудка, маячившие в дверях встревоженные лица старших наемниц и разгневанную Христ, держащую пустое ведро, опомнился. Мебель, мгновенно ставшая обратно тяжелой, с грохотом соскользнула на пол, едва не задев скулящую девушку.

— Ко мне в кабинет, живо! Оба!!!

К чести своей командир отряда внимательно и спокойно выслушала и нас обоих, и свидетелей, прежде чем принять решение.

— Оба хороши! — ее взгляд уперся в потрепанную Незабудку, — Ты! Идешь и помогаешь прибрать убитую вашими стараниями комнату! Уборка, пока я не скажу "Хватит!" Потом неделя нарядов по базе! — наемница оскорблено дернулась — до сих пор благодаря несколько привилегированному положению дежурства по базе ее не касались. — Теперь ты! — Христ перенесла внимание на меня, а мне под ее тяжелым взглядом становилось всё неуютнее.

Перспектива остаться без крыши над головой замаячила в полный рост. Мы бы, конечно, не пропали — не с Саниными связями — но вряд ли бы нашли где-нибудь столь хорошие условия. "Валькирии" были одним из немногих целиком русскоговорящих отрядов, а к тем же немцам или англичанам маг бы ни за что не пошел. Сводные межнациональные отряды славились своей беспринципностью, что тоже его не устраивало — достаточно было посмотреть на руины бывшей базы "Ястребов", чтобы понять, чем это может закончиться. Гостиница нам не подходила наличием медленно идущих на поправку пяти бойцов: больницы, как таковой, в Слободке не имелось, а обеспечить им соответствующий уход силами наемного врача было малореализуемо — начать с того, что медики в поселке были наперечет и в основном сидели на постоянных контрактах с каким-либо отрядом. Ну, и, разумеется, ценой таких услуг — альтруистов здесь не водилось. А подкладывать пяти мужикам судна, готовить и разносить специальную еду, делать уколы и ставить капельницы, слушать нытье и жалобы — может, один день ради Санни я бы и продержался, но вряд ли больше. Мне эти люди были никто.

Добавим еще Васину зазнобу-валькирию, нормальную кормежку за разумную плату, просто хорошие отношения с наемницами, и получится, что съезжать отсюда нам не с руки. По головке меня маг за такое не погладит.

— Только ради прежней дружбы с Аглаей и только на первый раз я стерплю твое поведение, но еще одна такая выходка, и мое гостеприимство исчерпает себя!

Уже совсем было облегченно выдохнув — следующего конфликта я допускать не собирался, — услышал собственное наказание:

— Мне кажется, ты не слишком ценишь то, что имеешь, и злоупотребляешь статусом гостя! Отряд не гостиница, где каждый живет сам по себе и делает, что хочет! Отныне, ты подчиняешься общему распорядку базы! Подъем, тренировки, дежурства, с сегодняшнего дня это касается тебя так же, как и остальных!

— А Санни?.. — с беспокойством спросил я, потому что наемник, любивший в свободное время подольше поспать, явно не обрадуется нововведениям.

— Расслабься, — с насмешкой произнесла Христ, — Режим дня Пустынного Ужаса — это его личное дело. Он, в отличие от тебя, от повседневных дел базы не увиливает. А чтоб ты проникся, что мы здесь не просто цветочки нюхаем — получишь тоже неделю нарядов вместе с Незабудкой. Попробуешь нашей обычной жизни и, я надеюсь, с большим уважением будешь относиться к бойцам и язык придерживать. Тебе все ясно?

— Ясно, — хмуро отозвался я.

— Тогда марш на уборку комнаты оба! Через три часа проверю результат! Свободны!

Коварство и расчетливость Христ, ее же знание психологии я оценил не сразу. Вынужденный помогать Незабудке — никто же не ожидал всерьез, что я сходу смогу сам во всем разобраться — поневоле, но впечатлился тем возом работы, который волокли на себе валькирии даже в свободное от заказов время. Во-вторых, заценил саму наемницу на ее поле. И вынужден был признать, что популярность и растиражированная надежность "Валькирий", их репутация и постоянное нахождение в первой десятке по рейтингу Слободки — во многом результат действий этой девушки.

Ее холодный ум, казалось, вмещал в себя все: и прогноз погоды по всем регионам довольно немаленькой Аравии, и кто из повстанцев какие области занимает, с кем дружит, а с кем бьется насмерть. Названия и географические координаты всех значимых населенных пунктов, расположение русских баз, где в случае тяжелого положения можно было бы получить помощь, расположение лояльно настроенных арабских частей, расписание значимых религиозных праздников. Ведя переговоры на четырех языках, она могла отказаться от денежного предложения и взять с виду невыгодный заказ. И ни разу на моей памяти не ошиблась. То, что виделось мне плевым делом, в итоге обернулось для другого отряда тяжелыми потерями, а ерунда, на которую я не стал бы распыляться — удачным рекламных ходом, добавившим отряду новых заказчиков. К слову, не все из перечисленного я понял за ту неделю, но именно тогда возникло уважение.

И тогда же зародилось... сочувствие.

Наемничья жизнь девушке не нравилась, и пусть она старалась этого не показывать, но иногда недовольство проскальзывало в слове или жесте. Но, как и меня, ее что-то здесь держало. Причин Незабудки прятаться на краю света я не знал, а что касается себя: помимо очевидных трудностей с документами и отъездом на родину, Слободка оказалась не худшим местом, чтобы переждать полтора года. Какая-никакая клиентская база уже сформировалась, меня здесь стали ценить не как салажонка-наемника — то есть никак, а как специалиста по рунам, способного обойтись местными материалами. Комнатушка в общежитии стала обрастать личными вещами, а сам я — связями и привязанностями. К тому же с гибелью отца я остался совсем один, а здесь был Санни.

Несовершеннолетний Петр Романов против всего света — это звучало пафосной насмешкой. А вот "Санни — Пустынный Ужас и Кабан — Стальные Яйца начинают и побеждают" — в таком виде высказывание имело право на жизнь. Я пока еще не набрался храбрости рассказать Санни свою историю, но уже начал прикидывать, как бы привлечь мага к своим планам мести.

Вопрос: что в первую очередь должен сделать настоящий русский человек мужского пола, попав на чужбину? Поправочка: после того, как разберется с основными задачами выживания и немного освоится на новом месте. И уточнение: этот человек обитает в женском общежитии, расположенном в стране, живущей по законам ислама. Озвученные в несколько голосов вопросы, судя по решительному виду валькирий, требовали немедленного ответа.

Версий в голове, зажатой вместе с остальным телом в темном закутке базы, родилось немыслимое количество, но с самыми смелыми пришлось сразу же расстаться — даже у Зайки — двухметровой гренадерши, с невинным видом опершейся на стену слева от меня, в Слободке имелись поклонники — сказывался перекос полов в профессии. На фоне брутальных солдат удачи я вряд ли имел шансы.

Итак, еще варианты?

— Самогонный аппарат! — не выдержала моей тупизны Сойка, занявшая зеркальную Зайке позицию справа от моего стиснутого их статями тельца.

— Что, прости?.. — прозвучавшее было максимально далеко от всех успевших мелькнуть догадок.

— Самогонный аппарат! — как для маленького повторила одна из массовки, полукругом стоящей передо мной, кажется, Дага.

— Эй, а ничего, что я не знаю его устройства? — возмутился я.

— Но ты же мужчина! — спокойно, словно данное высказывание все объясняло, парировала Сойка.

— Тогда свари мне завтра борщ! — вырвалось прежде, чем успел подумать.

— С дуба рухнул?! — отпрянула наемница, славящаяся способностью превратить любые продукты в несъедобное месиво.

— Но ты же женщина! — передразнил ее я.

Тихий щелчок передергивания затвора пистолета заставил обратить внимание на пот, резко потекший по спине. Жарко, наверно опять кондиционер забился песком. Еще более тихий звук возвращаемого на место предохранителя принес облегчение, но Зайка, с задумчивым лицом залюбовавшаяся собственным маникюром, не дала насладиться наступившим ощущением: вероятно для наилучшего ракурса она сжала кисти обеих рук в кулаки, которые по размерам немногим уступали моей голове.

— Колокольчик, ты не понял. — Амазонка оторвалась от завораживающего зрелища облупленного лака и все с тем же отрешенным видом провела левым указательным когтистым пальцем по ряду колец на правой руке туда и обратно. И еще раз — туда и обратно. Ме-е-едленно. Дрожь в груди списал на негодование грубыми поделками и подделками — даже простое водное кольцо стоило около полугодового заработка рядового наемника. Носить по пять за раз, как Санни, мог себе позволить только... да только он и мог себе позволить — помимо нехилой цены артефакта требовалось еще и Васиной мощью обладать, чтобы запросто по-новой заряжать после срабатывания.

— Понял-понял-понял! — поспешил заверить ее я, а то и остальные как-то тоже заинтересовались собственными украшениями. Полное убожество, между прочим! — Барышни! Но неужели за десять лет существования отряда никто не мог его сделать?

— У старших есть, — пояснила Сойка с недовольной миной, двое-трое из полукруга с поджатыми губами подтвердили ее слова, — Но нам от этого не холодно, ни жарко. А сколько стоит выпивка в местных забегаловках...

Продолжать не стоило. Все местное бухло было либо привозным, либо творением слободкинских умельцев. И, по слухам, свободно продавалось только здесь, за пределами Сити чего-то крепче кумыса — пойла на любителя — достать не представлялось возможным. Живя в ограниченном мирке выдавленного в пустыню наемничьего городишки, я периодически забывал, что Коран алкоголь не жалует.

Если отбросить полушутливые-полусерьезные угрозы наемниц, мысль здравая. Времена, когда нас с Санни угощали все, кому не лень, канули в Лету, а я уже успел убедиться, что выпивка в Слободке являлась валютой не менее ценимой, чем рубли или риялы. Мне-то при местном жарком климате разве что пива холодного иногда хотелось, но старожилы из наемников как-то умудрялись потреблять и более крепкие напитки. И нужные мне сплавы частенько проще было выменять на бутылку, чем купить. Специфика места.

— Устройство хоть кто-нибудь знает?

— Колокольчик, если б знали, нафига ты нам тогда?

— Хорошо! — резко согласился я, отрываясь спиной от стены, — Но условие: сделаю — никаких Колокольчиков! Я Кабан! Запомнили?!

— Заметано, Колокольчик, — за всех ответила Сойка, задавив Зайку взглядом. — Сделаешь — забудем. Только ты учти — до Нового года осталось всего ничего!

— Учту! — вырвался я из окружения.

Хорохориться я мог сколько угодно, но трудно, если не знаешь, а еще и забыл. Врачиха "Валькирий" с многоговорящим позывным Грелка, которую я небезосновательно подозревал во владении интересующим меня аппаратом, послала к... послала, в общем. Есть мнение, что, несмотря на доплату от Санни, наши с трудом выздоравливающие дятлы-ястребы ее задолбали — нет ничего хуже беспомощного мужчины, очень медленно идущего на поправку. Но на даму кавалер наговаривать не будет, так что спишем ругань Грелки на смену времен года и забудем.

С знакомыми по Слободке тоже ничего не вышло: неудачники знали только общий принцип перегонки — это, конечно, было больше, чем знал я, но ненамного, а те, кто имел конкретное представление, не спешили делиться секретом, опасаясь потерять клиентуру. Положение спас вовремя вернувшийся Санни — этот аристократ, казалось, знал все. Со смехом он просветил меня в таком необходимом для каждого русского мужчины вопросе, и уже через сутки после его приезда агрегат обрел черты в металле. Радости молодняка валькирий не было предела.

Так что Новый год, несмотря на отсутствие брата — у повстанцев случилось зимнее обострение, и маг был нарасхват — мы встречали весело. Дегустация фруктовых настоек — не чистый же спирт нам пить! — прошла на ура. Утро (день) первого января вышло не менее занимательным: продрал глаза в собственной кровати голым, в компании столь же неодетой Незабудки. Было? Не было? В голове зияла абсолютная пустота. Судя по полному недоумения молчанию бухгалтерши, ее одолевали те же сомнения.

Глядя с постели на недовольно сопящую в поисках деталей собственного костюма наемницу, сетовал на провалы в памяти — фигурка у нее была что надо! Вот что бы мне стоило помнить хоть что-то! И немного жаль было нашего вооруженного нейтралитета: после памятного осеннего совместного недельного дежурства по базе мы не стали друзьями, но научились как-то мирно сосуществовать, а теперь пиши все по-новой! В то, что цветочек спустит все на тормозах, мне не верилось.

Первого января Слободка на три четверти вымерла. Не сильно интересовался, кто пытался взять поселок раньше, но, считаю, они явно выбрали не тот день. И если бы четвертый штурм состоялся сейчас, то встать в оборону было бы некому. Ожил Сити только ближе к вечеру, когда "больное" население пошло по гостям — опохмеляться, ну, то есть конечно лечиться. Прослонявшись по знакомым техникам остаток дня, угощая своими запасами и причащаясь чужими, вернулся и заперся в комнатушке — слишком непохоже было то, что творилось вокруг на привычные семейные посиделки. Ни снега, ни елки, ни подарков...

Стук в дверь прервал рефлексию.

— Можно?.. — Незабудка протиснулась в комнату мимо меня.

Ожидал всего, чего угодно: упреков, ругани...

На всякий случай проверил, что никаких незаконченных изделий в доступной близости не наблюдается.

Но... девушка принялась спокойно раздеваться.

— С меня ржет пол-отряда. Остальные полбазы будут ржать завтра, когда сплетня разойдётся. — Незабудка с вызовом посмотрела на меня. — Я хочу убедиться, что это хоть того стоит!

Вид силуэта, подсвеченного загороженной лампой, сбил дыхание. Грустные воспоминания вылетели из головы сами собой. Сделав шаг навстречу, выдохнул в сладкие губы:

— Ты слишком много говоришь!

Интерлюдия.

— Христ, можно к тебе?

— Что-то случилось? — встревожено взглянула наемница на позднего гостя, — Что-то с малышом?

— Малыш! Слышал бы тебя этот малыш! — добродушно усмехнулся Санни, устраиваясь в кресле, — Он же Кабан — Стальные яйца! И никак иначе!

— Для меня он прежде всего малыш — золотые руки!

— Или курочка — золотые яйца? — заломил маг рыжую бровь, намекая на все возрастающую выгоду валькирии от наличия в техничке юного мастера рун.

— Дались вам эти яйца, словно без них жить невозможно!

— Кому как, — отозвался мужчина, — Кому как. Но я не об особенностях анатомии пришел к тебе поговорить.

— А ты что-то имеешь против? Или вас не устраивает мой процент? — в голосе командира отряда прорезались царапающие нотки.

— Оу, Христ! Придержи коней! — Санни приподнял обе ладони в примиряющем жесте, — Чего ты такая ершистая? Я ничего подобного не имел в виду!

— Извини, это я на нервах. Просто ты не представляешь, как часто его стараются переманить! И условия сказочные предлагают и процент минимальный. Это нам с тобой ясно, что надуют в чем-то другом, но своего ума же не вложишь!

— Спасибо, Христ, что присматриваешь, хотя на этот счет ты зря волнуешься.

— Не за что! Он моя единственная ниточка к Аглае, так и хочется иной раз шваркнуть его об стену и вытрясти, где она теперь! Только ведь уйдет в несознанку! И угораздило же нас с ней так поссориться напоследок! А в другой раз смотрю на него и вижу сестру. Не знала бы точно — приняла бы за племянника, очень заметно, что она приложила руку к его воспитанию. Так что мы с тобой, Санни, можно сказать родственнички теперь, благодаря одному мелкому колокольчику.

— Сама только так не назови его — обидится. Малыша от тебя он еще стерпит, а Колокольчиком его только Незабудка называть может!

— Вот, тоже не было печали! Кто мог предположить, что они так споются? И по-отдельности-то язвы, а не люди, а уж вместе! Не дай бог, разом им на язык попасться! Но Санни, христом-богом прошу, осади его немного! Пусть поменьше по Слободке шатается!

— Я к тебе с этим и пришел, Христ. Засиделся он. Сколько парень уже здесь? Больше чем полгода? Почти восемь месяцев? — женщина согласно кивнула, вроде бы не так давно, а уже представить себе невозможно жизни отряда без одного наглого юнца, — А что он видел кроме Слободки? Потому и лезет во все приключения, что заскучал. Он же не только руновед, но еще и семнадцатилетний пацан. — Про себя валькирия отметила оговорку Санни, до сих пор она даже возраста весьма выгодного постояльца не знала. Примерно предполагала, в принципе почти попала, всего на год промахнулась. — Ты не представляешь, как он мне уже мозг выел своими просьбами взять хоть куда-то! У меня Зинка подарки не так клянчит, как пацан куда-нибудь выбраться!

— И что ты от меня хочешь?

— Я понимаю, что вам с местными порядками не до экскурсий, но очень прошу: возьми простенький контракт до какого-нибудь большого города, я по ставке любой твоей валькирии схожу за компанию, лишь бы не ныл. А подышит пылью, посмотрит на нашу работу, глядишь, и обратно в техничку запросится.

— По ставке любой валькирии, говоришь? — задумчиво протянула наемница, — А ты хоть представляешь, насколько это от твоего обычного гонорара отличается?

— Христ, я не вчера родился. И ставку эту прошу парню отдать, я же понимаю, что вы ему не заплатите, а только как балласт прихватите. А так — пусть порадуется, что наемником побыл.

Валькирия помялась немного, а потом задала давно интересующий ее вопрос:

— Санни, ты святой? Ну ладно, ястребы, с которыми ты носился! В конце концов, соотрядники, у тебя с ними контракт, твою заботу можно понять! Но парень-то, он же тебе никто! Приблуда! Для друга — слишком большая разница в возрасте. Для сына — слишком маленькая. Братьев у тебя нет, мы давно знакомы, я бы знала. Отец парализованный, мать, две сестры, обо всех я слышала так или иначе. А о брате никогда ни слова не было. Да и непохожи вы с ним. Ты рыжий, бледный, он чернявый и смуглый, ничего общего! О себе почти ничего не говорит, о судьбе Аглаи с трудом вытянула, так и то адрес до сих пор не дает! Уверена, ты о нем тоже мало знаешь. Так почему?

Открытое улыбчивое лицо замерло, а светлые глаза наполнились льдом, напомнив валькирии, что перед ней не просто молодой коллега по ремеслу, а сильнейший маг, убивший людей больше, чем весь ее отряд вместе взятый со времен основания, и до кучи имперский аристократ в черт знает каком колене.

— Мы уже много лет друг друга знаем, и я не стану заострять внимание, что ты сейчас нарушила основную заповедь наемников — не лезть в душу, — от этих слов повеяло холодом, — Все мы тут не святые. Но ты еще ошиблась почти в каждом утверждении. И друг, и брат, и побратим — всё вместе. А остальное тебе знать незачем, — мужчина поднялся, давая понять, что разговор окончен, — Так подумай насчет чего-нибудь простенького, иначе потеряем пацана. А мне бы этого не хотелось.

Дверь мягко закрылась за собеседником, погружая кабинет в тишину, но последние слова долго еще звучали в голове испуганной Христ. Солнечный Санни нечасто становился для своих Пустынным Ужасом, но если такое случалось — никто не мог игнорировать его настоятельные пожелания. А у единственного исключения, известного наемнице, помощи в этот раз просить было бесполезно.

Глава 6.

— Мадлен, а, Мадлен! — заорал я, едва дверь нашей технички закрылась за заказчиками, притащившими на буксире сразу два одинаковых Лендхорса.

— Чего тебе, Кабанчик? — Мадлен — штатный техник "Валькирий" — меня неформально усыновила, поэтому обращалась от "Кабаненка" до "Свиненыша" в разных ситуациях. Поскольку с ней я проводил большую часть дня, сначала сопротивлялся, а потом привык.

— Хочешь тысячу заработать?

— Что надо сделать? — она оторвалась от собственного занятия и подошла к пригнанным машинам, вытирая ветошью руки.

— Выточи четыре "эха" из образца номер семь, замени на этих драндулетах.

— Думаешь дело в них?

— Я не думаю, я знаю. Слышишь? — я запустил двигатель, который сначала как положено несколько раз прокрутился, а потом с характерным воем заглох, после чего пересел за руль второй "земляной лошадки", которых за проходимость и неприхотливость, вообще-то стоило бы назвать мулами, и повторил процедуру. — Даже думать не надо, опять местные умельцы "эхо" из не того сплава поставили.

— Я-то сделаю, а сам чего?

— Лень.

— Ну-ну.

Опытным путем выяснено, что даже тяга к рунам имеет пределы. Просидев безвылазно в техничке больше полугода, я осознал: всё! Не могу больше! Любимое занятие превратилось в рутину, и если поначалу все было в диковинку, то теперь почти любая поломка предсказывалась мною еще на подходе к привезенной технике. Во французских машинах чаще всего отказывало истертое песком зажигание, в немецких не выдерживал забитый пылью кондиционер, русские машины в девяти из десяти случаев требовали ремонта, вызванного производственным браком на особо тонких участках. Обычно это были не до конца заполированные заусеницы или каверны в металле, которые заводская приемка не должна была пропустить, но есть подозрения, что кто-то хорошо на этом наживался. Отказы других производителей тоже не блистали разнообразием.

А слободкинским технарям зачастую не хватало образования. Тогда бы они не пытались заменить деталь, сделанную на заводе, на ее точную копию, отлитую или выточенную здесь. Им было невдомек, что дело даже не в точности повтора, а в самом материале. Пример навскидку: золото одной и той же пробы, но произведенное в России, в Китае и в Германии, по магической проводимости могло отличаться на порядки. И указать на имеющуюся разницу мог только маг-тестер, или соответствующий прибор, но найти таковой было чуть ли не труднее, чем упомянутого специалиста. Для одаренного на самом деле ничего сложного — резерв чуть выше десяти единиц, трехмесячные курсы — и ты уже тестер с лицензией, но больших денег этой профессией не заработаешь, а получали корочки обычно инвалиды-надомники. Скучная монотонная работа: приносят тебе ворох деталей, а ты сиди и тестируй, записывая результаты в сопроводительные бумаги. Меня отец, несмотря на то, что у нас были дома нужные приборы, на курсы в тринадцать лет загнал, и, как я ни сопротивлялся, но под конвоем Вершинина, вынужден был прослушать их полностью — это было еще до заключения нашего с отцом соглашения. Не так уж и неинтересно, кстати, оказалось, а вот сейчас пригодилось.

Но изо дня в день горбатиться над одинаковыми схемами со временем надоело, хоть это и обеспечивало стабильный кусок хлеба. К счастью, Мадлен, которая по паспорту Елена Ивановна, но здесь царила наемничья этика, так что женщину как минимум в три раза меня старше приходилось называть на ты и просто Мадлен, так вот, Мадлен не посчитала зазорным научиться у мальчишки некоторым приемам и вскоре почти полностью перехватила у меня поток скучных заказов, лишь изредка обращаясь за консультацией.

Я же сосредоточился на ремонте и перенастройке трофеев. Чего только мне не несли! И два комплекта колец, вроде наших с Санни, и родовое оружие, и даже однажды куртку, покрытую двумя слоями ажурного металла. С курткой, помню, провозился три дня, прежде чем разобрался, что сложносоставленная схема едва ли перекрывает по уровню защиты затраченный на нее материал — как от простой кольчуги от нее реально больше пользы было. Приволокший ее заказчик — молоденький араб — чуть ли не расплакался, когда я ему честно все объяснил через переводчика. Он-то мечтал, что настроив ее на себя, неубиваемым станет, а тут такой облом!

Постепенно набил руку и даже стал различать почерк отдельных мастеров, все-таки мир руноведов пока еще был слишком тесен. Однажды даже изделие отца в руках подержал, но сколько ни уговаривал обратившегося наемника продать или поменять на такой же, только моего изготовления, так и не смог убедить. Зря я сразу сказал, что это работа рук Романова, эта фамилия по всему миру равнялась знаку качества. И, кстати, даже несмотря на знание любимых отцовских приемов, с тем браслетом пришлось повозиться — уж очень надежную защиту он ставил на блок перенастройки владельца. В отличие от других мастеров — никаких видимых лазеек. Уже почти сдавшись, нашел хитро замаскированный конструкт, сбрасывающий настройки, открывающийся... кровью создателя. Рискнул каплей своей и не прогадал — я и раньше не сомневался, чей я сын, а теперь мне этот факт подтвердила сработавшая цепочка. Цену в тот раз заломил — чуть ли не со стоимость артефакта, и все равно отдавал с болью, словно опять с домом прощался.

Что-то мне несли на продажу, что-то на обмен. Несколько раз из хулиганства подделывал чужие изделия и втюхивал как подлинник. Никто пока с претензиями не возвращался. Но тоже со временем приелось однообразие. Для стандартной перенастройки мне ведь обычно не надо было весь узор перебирать, а только вычленить блок определения владельца и его отключить или вообще вынуть из схемы, поставив свою заплатку, чтобы не нарушать работу основного конструкта.

Попытался подкатить к Санни на предмет проветриться, в конце концов, почти под боком сразу две мусульманские святыни находились — Мекка и Медина. Дядька Раф (ох, зря я эту собаку вспомнил!) до устройства к отцу хадж совершил, так может и нам можно?

— Неправоверным?! — отсмеялся маг, — Я, конечно, понимаю, что в церкви я последний раз лет шесть назад был, и то по настоянию маменьки, но, знаешь, принимать ислам просто, чтобы проветриться, это слишком, даже для меня.

— А мы никому не скажем!

— Никому не скажем, потому что такой глупости делать не будем! — отрезал брат, а потом смягчился, — Там очень не любят иноверцев, вдвойне — наёмников, и в десять — магов. А охрана серьезнее, чем в Эль-Рияде, так что нас вмиг раскусят! И вообще! Давай к чужой вере с уважением относиться!

— Ну, тогда возьми меня с собой!

— Куда?

— Да хоть куда-нибудь!

Санни непривычно криво усмехнулся и ответил:

— Все, что я обычно вижу — это аэродромы, чужие военные базы, а потом пески, пески и пески. А потом трупы. Здесь, в Слободке, я обычно отдыхаю.

— А!.. — отмахнулся я от него, он просто не понимал!

Даже будучи в простое, наемник редко ночевал в нашей комнате, разве что если Зина была на задании. Но сегодня она была здесь, так что жилище было в полном моем распоряжении, чем не преминула воспользоваться Незабудка — сама она жила под боком у Христ и соваться в ее комнату — все равно, что заниматься любовью под надзором строгой мамочки. Звукоизоляция в местной общаге хромала

— Где-то я с Санни согласна, — ответила девушка, когда я ей пожаловался на брата, — Наемников здесь очень не любят, хотя нашими услугами охотно пользуются. Так что я видела немногим больше тебя.

— Цветочек мой голубенький! Ты хоть выбиралась отсюда! Я же вообще скоро поверю, что весь мир стенами Слободки ограничивается!

— Тогда... — наемница замолчала ненадолго, — Дави на Санни, кроме него тебе никто помочь не сможет. Или... — она опять запнулась, — Только не говори никому, что это я тебе совет дала!

— Да не вопрос!

— Ты ведь знаешь, что как техник-руновед ты здесь высоко котируешься?

— Допускаю, — ничего сверх уровня хорошего мастера я пока не показывал, кроме как на личном снаряжении Василия, а теперь и Незабудки, но для местных и такая планка была почти недостижимой.

— Допускаю! — передразнила она. — Сколько ты в день примерно зарабатываешь?

— Когда как, раньше меньше, сейчас в среднем тысячи три-четыре. Тридцать процентов Христ забирает, но это справедливо — я же на вашем оборудовании работаю, плюс еще охрана. Да ты же казначей, все суммы через тебя проходят! Не в курсе что ли?

— Я-то в курсе! Но просто, чтоб ты знал — за день "в поле" я получаю примерно двести рублей! За день на базе — сто! Нет, я не спорю — иногда случаются трофеи, которые могут эту сумму многократно превзойти. Нечасто, но случаются. Но я и не рядовой боец — у меня офицерская доля. Но если трофеев нет, а гораздо чаще их не бывает — у нас такая специфика, — то за месяц я заработаю столько же, что и ты за день-два. Делай выводы!

— Э-э-э... — почесал затылок, — Я богаче тебя?

— Балда ты, Колокольчик! — легкий удар достался только что почесанному месту, вынуждая меня снова его потереть, — Это значит, что Христ, ничего не делая, ежедневно зарабатывает на тебе по тысяче, а то и больше! Не считая того, что нам ты все почти бесплатно делаешь! Уж я-то порядок цен прекрасно представляю!

— Ладно, с тем, что я офигительно хорош, я согласен, я и раньше это знал! Вывод-то какой?

— Терять тебя невыгодно! Так что если ты сделаешь вид, что хочешь куда-то переметнуться, то Христ тоже забеспокоится, и тоже начнет капать на мозги Санни! Да и другие валькирии, будь уверен, тоже начнут суетиться.

— Хм... А это мысль! Незабудка, дай я тебя расцелую! — и, не слушая возмущенных писков, притянул к себе девушку.

Наши отношения были очень странными: у меня сносило от нее крышу, я тянулся к ней, а она все больше отдалялась. Но стоило мне собрать всю свою гордость, плюнуть и сказать себе: "Хватит!", как она появлялась на пороге моей комнаты, возвращая все на новый круг. Эти качели выматывали почище работы, Санни только головой качал, если возвращался в период охлаждения, но никак не комментировал, за что я был страшно ему благодарен — хватало подколок и "советов" от остального населения базы.

— Ужас вернулся! — постучала меня по спине Мадлен, когда я увлекся новой схемой отложенного из-за Лендхорсов водного браслета. Водосборники самых разнообразных видов чаще всего составляли ассортимент приносимой на перенастройку или заказываемой продукции, а у этого стоял весьма оригинальный конструкт, из-за которого я не стал чинить его на ходу, а попросил оставить на изучение.

— А?

— Ужас, говорю, вернулся. Страхолюдина твоя!

— Ужас? Санни?.. Ура, Санни вернулся! — я побросал инструменты и полетел встречать брата. Последний его выход затянулся на долгие две недели, заставив меня основательно соскучиться, — А почему страхолюдина, кстати? — притормозил, открывая калитку в воротах.

— Так, красавец, штоль?

Подивился женской логике и смылся из технички, оставив Мадлен колдовать над "эхами". Если буквально, то колдовать над ними буду завтра я, наемница лишь сделает всю черновую работу — если бы секрет заключался только в сплавах, то и платили бы Мадлен, а не мне.

Ура! Меня берут на задание! Даже минимальную ставку техника выплатят!

Висеть, подобно Зинаиде, на шее мага было бы странно — мне же не десять лет, но, узнав новости, захотелось потеснить его подружку. Вот так сюрприз на день рождения! Самое смешное: только подумав о подарке, вспомнил сегодняшнюю дату, привык, что праздник на снег приходится.

— Ты же только с дороги, когда с Христ успел договориться?

— Мы еще раньше с ней договорились, она сейчас только подтвердила.

— А куда пойдем?

— Кабан! — Санни намекающим взглядом указал на не желающую отлипать Зину, — У Незабудки все уточни. Выходить послезавтра, так что завтра поговорим! — и, подхватив девушку под мягкое место, скрылся в направлении ее комнаты.

Скорчил противную рожу им вслед — у меня на личном фронте опять обозначился спад, а чужое счастье раздражало, — и отправился на поиски своей головной боли. Нашел, выслушал ряд инструкций и обидных слов. К счастью или нет, но Незабудка только недавно сходила "в поле" и заново куда-то выбираться в ближайшее время не планировала, то есть идти мне предстояло без нее. Ну и фиг с ней!

Мадлен по неизвестным причинам мага недолюбливала, но в одном была права: красавчиком Санни не был. Не был он и страшилой, замещая недостатки внешности обаянием и жизнерадостностью, но это для тех, кто хорошо его знал. Для остальных в первую очередь бросались в глаза рыжие волосы и конопушки, щедро разбросанные по лицу и телу. Справедливости ради и я не был писаным красавцем. Причудливо переплетенные гены матери и отца подарили их чаду довольно экзотическую для наших северных краев внешность, из-за которой меня в детстве часто дразнили цыганенком. Не скажу, что никогда ничего не хотел бы в себе изменить, но к окончанию школы стал находить себя интересным, по крайней мере, я выделялся среди обычных лиц одноклассников.

И каково же было мое изумление, когда вдруг узнал, что по местным канонам Санни считался уродом, на которого даже просто смотреть неприятно. Ну, когда первый раз увидел наемника с насурьмленными глазами и подкрашенными Зинкиным бледно-розовым блеском губами (свой бесцветный крем у него закончился), тоже малость присел от неожиданности, а потом долго хохотал: ему бы еще шарик-нос и можно смело выпускать в цирк. И даже логичное объяснение, что в пустыне так проще, не прекратило то и дело прорывающееся хихиканье. Заткнулся только после приказа Мальвы проделать с собой то же самое. Трясущимися от сдерживаемого смеха руками нанес подводку, едва не выколов оба глаза, втер бальзам в губы и удостоился странного вердикта:

— Нда... Поход будет веселым.

По моему мнению, теперь нас стало два клоуна. И если магу косметика придавала комично-зловещий вид, то на мне смотрелась абсолютно по-девчачьи, впечатление лишь усилилось от укладки на голове купленной накануне белоснежной куфии — особым образом повязанного шерстяного платка, до этого мне для хождения по Слободке хватало шляпы или банданы. Шемахи или куфии носили многие наемники, к их зрелищу я давно привык, но сам намотал впервые, если не считать вчерашней примерки.

Вид наемниц, облаченных в черные покрывала неожиданностью не стал — они и по слободке передвигались в хиджабах, не желая раздражать немногочисленное местное население. И если подходить чисто утилитарно, то под черной свободной накидкой можно было скрыть много чего, как они часто шутили — вплоть до всадника с конем или верблюдом.

— И кто такая мадам Гюрза? — примерно на полпути подкатил я с вопросом к Мальве, когда колесить на байке надоело, и я пересел в ее багги, уступив "Звезду" Санни.

— Господи! Только не ляпни такое при ней, она по-русски прекрасно понимает! Это мы ее так между собой, бывает, зовем, а так-то она Фируза. Фируза Хусейн. Если по-русски к ней вдруг придется обращаться, то госпожа, уважаемая госпожа или досточтимая госпожа. По-арабски — саеда. Еще хаджа можно.

— Ходжа? Как Ходжа Насреддин? — вспомнил я томик юмористических сказок о веселом пройдохе.

— Хаджа, — поправила, сделав ударение на первый слог, старшая в караване, — Хаджа — это человек, совершивший хадж, а какого пола — неважно. Для местных это очень уважительное обращение, любого старшего так назовешь — воспримут благосклонно. Лучше лишний раз польстить, чем недостаточно уважительно обратиться, у них с этим много заморочек.

— Ты меня запутала...

— Слушай, ты здесь столько живешь, а еще не разобрался?

— Ну, конечно! — возмутился я, — "Аль-Мухтарам" я уже привык добавлять, но где я по-твоему местных женщин мог видеть?

— Хм... упущение с нашей стороны. Ладно, слушай...

Лекция от Мальвы дала мне больше, чем восемь месяцев, прожитых в слободке. Конечно, кое-что я знал и раньше, но это были так, верхушки, типа: ничего не брать и не протягивать левой рукой, уважительно обращаться к старшим по возрасту и вообще не обращаться к женщинам-мусульманкам, а только к их сопровождающим. Если учесть, что за все время я только трех таких видел, и то издали, то я пипец какой дамский угодник! Но, как оказалось, таковым мне стать и не светило: общаться с местными уроженками я мог только через махрама — родственника мужского пола, ограждавшего даму от ненужного внимания, без которого путешествие арабской женщины было невозможным.

— После гражданской войны, разразившейся здесь, многие женщины остались вдовами и сиротами — старшие родственники погибли, а младшие на роль махрама еще не годятся, требуется совершеннолетие. Но если передвигаться в сопровождении женщин, то тоже нет урона чести — отсюда и наше процветание. Лет через пять-семь подрастет новое поколение, и поток заказов снизится, но, думаю, Христ тогда найдет новую нишу.

— А откуда вообще взялась гражданская война? — спросил я, устраиваясь на привал, потому что настало время обеда, — Был же принц Сауд — единственный наследник? Или я что-то не знаю?

На вопрос ответил Санни, подошедший к покрывалу, имитирующему стол:

— Это только нам выгодно было считать принца Сауда единственным законным наследником. До великой княжны Елены у принца Абдаллы, а потом короля Абдаллы, была жена, даже две, не считая наложниц. Он с ними развелся ради нашей княжны, но сыновья уже имелись. Помимо четырех прямых наследников, в их клане вообще около трех тысяч принцев, и все имеют те или иные права на престол, так что тут весело.

— Скока-скока?.. — нарочно перековеркал слова, чтобы дать понять степень своего изумления. — У нас на Романовых ворчат, что расплодились, около полусотни их сейчас живет и здравствует, казну проедает, но три тысячи?!

— Я гляжу, ты не сильно верноподданный? — усмехнулся Санни.

— Можно подумать, ты такой! — иногда в речах мага проскальзывало нечто, позволяющее сделать вывод о его нелояльности нынешнему императору. Я же, неожиданно получив кучу времени на переосмысление ценностей, кое-что в своем мировоззрении подкорректировал. Взять хотя бы случай с моими родителями: ведь оба в ссылке оказались, а за что, если непредвзято разобраться? Полюбили и поженились? Тоже мне, ёпта, преступление века! И если в биографию отца с археологическими изысканиями не углубляться, то не такой уж и мезальянс получился, вековые устои не подрывал, можно было и на тормозах спустить. Скажи император веское "фу!", и травля бы прекратилась, не начавшись. Зато представители романовского дома постоянно в центре разных скандалов оказывались и ничего, жили как-то дальше. Это в нашей прессе их "подвиги" замалчивали, но к нам домой газеты с половины мира приходили, и в них грязные подробности прямо таки смаковали. А полезного для страны мой отец сделал куда как больше, чем любой из этих престарелых ловеласов и кокеток.

Санни отвел глаза, не желая отвечать на провокационный вопрос. Наверное и правильно, мы стояли не одни, и если мои политические взгляды в силу возраста и неопределенного положения никому были не интересны, то его — вполне может быть.

— Больше семья — больше уважения, — желая замять тему, вместо мага ответила Мальва, — Но реальные шансы на трон человек у семи максимум.

— У троих, — поправил ее брат, — У самого Сауда, который вот-вот станет совершеннолетним и откинет регентство дяди — неплохой, кстати, правитель, последнее время жизнь в стране выправляется, но вроде как он останется визирем при молодом короле, так что резкой смены курса не произойдет. А также у Асира и Маасума — старших братьев Сауда по отцу. В их законах наследования сам черт ногу сломит, но настоящие силы только за ними стоят. Есть еще Амир — это очередной дядя, но он непопулярен, остальных принцев я бы вообще в расчет не брал — слишком многое должно сойтись, чтобы они наверху оказались.

— Мы, я так понимаю, за Сауда?

— Мы за тех, кто заплатит! — поправила меня Мальва, — Мы наемники! Но если говорить о нас, как о подданных империи, то ввязываться в любой конфликт против короля Сауда и его партии крайне нежелательно — когда-нибудь все равно на родину вернемся. Это не считая того, что он является официально признанным правителем страны, в которой мы сейчас находимся. Другое дело, что и за него впрягаться не обязательно — мы не армейцы, приказы на нас не распространяются. Лично нам, валькириям, вообще в этой смуте делать нечего, а Санни чаще против расплодившихся банд нанимают, которые местность терроризируют, с которыми аборигены сами справиться не могут. А если окажется, что разбойники под покровительством какого-нибудь принца находились... кисмет.

— Кисмет, — подтвердил Санни. Хорошее слово, многогранное.

— Последний вопрос про политику, и вернемся к мадам Гюрзе. Ой! — вякнул я от подзатыльника Мальвы, — К достопочтимой госпоже хадже Фирузе Хусейн, конечно! — исправился я под хихиканье остальных наемниц, — Видишь! Я все запомнил!

— Давай свой вопрос! — улыбнулся Санни, приступая к трапезе вместе со всеми: долго сидеть, смотреть на пищу никто не собирался — распакованные продукты быстро покрывались вездесущей пылью.

— А что мы вообще здесь забыли, в этих песках? Не наемники, наемники-то как раз понятно — в мутной водичке рыбку половить. А мы, империя?

— Кхм!.. — Санни поперхнулся от моего невежества, отложил взятый бутерброд и внимательно на меня посмотрел, — Не понимаешь?! Действительно не понимаешь? — а я с вызовом посмотрел в ответ: да, не понимаю! Лишь окончательно убедившись, он ответил, — Мекка и Медина, в которые, помнится, кто-то хадж хотел совершить... — наемницы переглянулись и уставились на меня, как на чудо света, они до слов рыжего были не в курсе моего дурацкого предложения, — Возможность влиять почти на половину мусульманского мира — это раз. Кстати, у нас самих какой процент мусульман проживает? По последней переписи — около десяти процентов, вроде бы?

— Даже больше, кто-то называет пятнадцать процентов, но наверняка — десять, — влезла с уточнением одна из наемниц,

— Спасибо, Зайка, — отозвался маг, — Второе — нефть. По данным разведки ее тут — море.

Настала пора мне стыдливо склонить голову: если чужая религия не воспринималась веским доводом, то что такое нефть, я понимал.

— Ну, и третье, скажи мне, мастер-руновед: где будет легче работать любой рунный конструкт, в наших северных широтах или здесь?

— Здесь, конечно, — это было аксиомой руноведения: магия плюс тепло.

— Так где выгоднее разместить руноемкое производство: у нас или здесь?

— Считать надо, — не стал я соглашаться сразу, — Расходы на транспорт, охрану, аренду, с ходу не скажешь.

— Это ты с ходу не скажешь, а специалисты уже давно прикинули — экономия будет в миллиарды. Все, понятно, сюда не вынесешь — что-то под секретом, что-то действительно выйдет дорого. Но с нефтью под боком, можно будет поставить многое. Уже начали, кстати, продукция давно идет, просто пока мало. И если Сауд просидит на троне хотя бы тридцать лет, проводя ту же политику, а при своей мамочке другой он еще долго проводить не сможет, то... Я не в упрек великой княжне, но ее здесь не все хорошо приняли, местные кланы за ней не стоят, и кроме как на имперские штыки ей опереться толком было не на что. А для нее после смерти мужа это был вопрос выживания. Ты вот, смеешься, что принцев три тысячи, а восемь лет назад их все четыре насчитывалось, смута их больше чем на четверть сократила. И даже, несмотря на то, что Сауда, в общем-то, любят, без имперской поддержки ему повстанцев не додавить.

Загрузился новостями, задумался.

— Спасибо, Санни, — вместо меня поблагодарила мага Мальва за внятные разъяснения, — Кое-что и я раньше не знала, так что Кабан не одинок в своем невежестве.

— Вы просто не под тем углом смотрели. Саудовская Аравия — это мужской мир. Мадам Гюрза — это, конечно, известный авторитет, но многое и она не знает, — в ответ на укоряющий взгляд Мальвы, наемник рассмеялся и лихо ей подмигнул, — Не злись, от этого цвет лица портится! Я между прочим, Фирузу по детству помню. Остальных фрейлин, что с великой княжной отправились — смутно, даже саму княжну не очень, а вот ее хорошо. Над ней зло подшутили — на императорском обеде принесли свинину. И отказаться нельзя — сам император угощает, и съесть — тоже. А мне по малолетству тогда молочную кашу поставили, так мы с ней тихой сапой, аккуратненько и поменялись. Она меня потом целым мешком очень дорогих сладостей отблагодарила. Вряд ли она тот эпизод запомнила, а я конфеты еще неделю втихаря от маменьки грыз, пока сестрицы не нашли и не сдали.

Интересно, это только у меня родился вопрос: что дошколенок Санни делал на императорском обеде в честь отъезда княжны и фрейлин? На нем, кстати, и мать моя могла присутствовать. Отец уже нет — его уволили раньше, а мать могла. Вот уж и вправду — тесен мир. Но наемницы умудрились не заметить оговорки мага или заметили, но тактично не заострили внимание, их заинтересовало другое:

— А зачем так с Фирузой?

— Так конкуренция была — ого-го! Такие интриги крутились, такие схемы проворачивались! Это же и самим мелькнуть во дворце, и услугу императорскому дому оказать. К тому же всем ясно было, что девушки не за простых феллахов замуж выйдут, а за кого-нибудь из свиты принца, то есть в другой стране близко к трону окажутся. А там — замолвят мужу словечко за папу-дядю-брата, ну и...

— А... — вопросы у заинтригованных валькирий рождались быстрее, чем Санни успевал на них отвечать.

— Барышни! — в шутливом жесте сдачи поднял маг руки, прерывая галдеж наемниц — Мне было шесть лет! Во дворце я оказался случайно и всех перипетий той истории не знаю. Принца Абдаллу не видел. Великую княжну Елену, как уже сказал, не запомнил. Я и императора с императрицей, если по-честному, не запомнил, меня тогда больше люстра заинтересовала, весь обед исподтишка ее разглядывал — вот где был рунный шедевр! — это уже мне. И очень жалобно закончил, — Давайте уже есть!

Досточтимая госпожа Фируза Хусейн, вдова поставщика королевского двора Луфтуллы ибн Хусейна и еще много имен (не примите за неуважение, просто я их реально не запомнил, поэтому предпочитал именовать и вдову, и ее погибшего мужа на европейский манер, тем более что закрепление фамилий уже состоялось, и оскорблением с моей стороны это не было), так вот, уважаемая вдова мага не вспомнила. Или не узнала во взрослом мужчине выручившего ее когда-то маленького мальчика Васю. Или предпочла не узнать и не вспомнить — предположения можно строить до бесконечности, но я склоняюсь, что просто не узнала. Поскольку Санни от нее ничего не ожидал, то и обид у него не случилось. Не то, чтобы я столь трепетно относился к его душевному состоянию, но когда расстроенный человек может нечаянно спровоцировать локальное землетрясение, как-то поневоле начинаешь бдить и соломку подстилать.

Но маг, до слез нахохотавшийся накануне, к короткой памяти заказчицы остался индифферентен и послушно пристроился в конце выезжаемого каравана.

Причиной хохота был, конечно, я. Специально прибыв за день до назначенного срока, выкроенный выходной мы посвятили прогулкам и походам по магазинам. В Эль-Рияде было на что посмотреть и к чему прицениться. Первую половину дня мы осмотрели доступный для прогулок центр, издали полюбовались королевским дворцом, оценили стремящиеся к небу белоснежные минареты. По-прежнему не хватало родного буйства зелени, но после однотипных коробок баз слободки, глаза отдыхали, впитывая чуждую красоту.

Но — музеев нет, театров нет, кино тоже, так что вдосталь поглазев, в том числе и на ведущуюся повсюду стройку, отправились на единственное доступное развлечение — шарахаться по лавочкам и магазинчикам.

Нравы в столице были посвободнее, чем в глубинке — сказывалось влияние матери наследника. Абайю (черное закрытое платье) носили все женщины поголовно, но вот уже чадру или никаб многие игнорировали, ограничиваясь платком, закрывающим только волосы и шею. Лица — разные, красивые и не очень. Откровенно разглядывать считалось неприличным, так что довольствовался поверхностным рассеянным взглядом.

Наши девушки, надо отметить, дорвавшись до столичных лавок и лотков, вели себя образцово — местных порядков не нарушали, головами вертели аккуратно, глазки никому не строили, из толпы не выделялись. Выделялся Санни со своей нестандартной внешностью, но столица видала и не такое, так что и на него не сильно обращали внимание. В истории на каждом шагу влипал я.

Я ведь уже рассказывал, что Санни в местные каноны красоты не вписывался? Рассказывал. Зато в них неожиданно вписывался я. И ладно бы просто считался красивым, но нет, по арабским меркам я оказался очень, очень-очень красивым юношей. Меня и раньше часто принимали за местного уроженца, но тогда я не носил дорогих традиционных одеяний, а теперь один пояс на мне стоил больше, чем золотое кольцо с красным камнем, которое Санни купил Зинаиде. К слову, это был единственный раз, когда брат оплошал: не мог этот гаремоводитель выделять одну "жену" в ущерб остальным, под недоуменным взглядом продавца пришлось и остальным хихикающим "женам" по украшению выбрать. Ну да, ладно, он выкрутился, а я под шумок прикупил неброский браслетик Незабудке — наруч словно создан был для добавления рунной цепочки, я так и видел, как ажурная вязь впишется в узор ювелира.

Красивый и красивый, эка невидаль! — скажет кто-то и будет прав. Но я ведь был еще и магом, застрявшим между пятьюдесятью и пятьдесят одной единицей резерва. Полноценным магом, применяющим силу без костылей, я стану, перешагнув заветные пятьдесят один. Недомагом, способным только на простейшие фокусы и подзарядку артефактов и рун, я перестал быть, переступив рубеж в полсотни. А вот эта чертова единичка отличалась крайне вздорным нравом — формировался второй слой магического тела — так называемая "вуаль". Третий слой — "мантия" — появился бы на двести четырех единицах. И четвертый — "венец" — на пятистах шестидесяти восьми. Почему именно такие цифры — бог его знает. Но становление каждого слоя сопровождалось совершенно независимым от мага процессом — он периодически начинал "сиять" и что самое паршивое — сам "счастливчик" наступления этого состояния никак не чувствовал! Мое очередное "сияние" пришлось на визит в Эль-Рияд.

Когда Санни сразу после Нового года мне все по порядку объяснил, первая мысль была о Незабудке — не с этим ли подозрительным явлением связаны колебания наших отношений?

— Нет. Это не на всех действует. На тех, кто уже сформировал о тебе мнение, почти не сработает: те, кто хорошо относятся, ну, может быть, настроение в твоем присутствии повысится, те, кто плохо — огорчатся лишний раз, на тебя глядя, у всех уже словно иммунитет, так что заскоки Незабудки — ее личное дело. К тому же встретились вы задолго до этого этапа. "Сияние" — это последний штрих, признак, что скоро все закончится. Потерпи, еще три-четыре раза и всё!

Терпел. Один раз нарвался на компанию, которая набивалась мне в друзья, затащила в бар и пыталась, спаивая, заверять в вечном уважении. В другой — заперся в техничке и стойко переносил повышенную заботу Мадлен. Третий как-то пережил без проблем.

А вот сейчас!!!

Гуляя по улицам незнакомого города, я не просто был красивым, не просто в дорогой одежде, я еще и словно медом с ног до головы был обмазан!

Стоит ли удивляться, что на мед слетались мухи.

Итог:

Пьяные поэты (пьяные-пьяные! — запах вина я ни с чем не перепутаю!) попытались затащить меня на свой поэтический диспут.

Мне пытались продать по дешевке сорок бочек розового масла.

Мне пытались подарить кувшин розового масла.

Меня пытались угостить чем-то подозрительным.

Со мной здоровались незнакомые люди, пытались вступить в беседу.

Меня заманивали в чужие меджлисы.

Мне трижды сватали каких-то дочерей и племянниц.

Меня приглашали послушать стихи в обществе "во-о-он той досточтимой госпожи" (из паланкина кокетливо свесился краешек черного покрывала, который тут же убрала рука, унизанная перстнями). Два раза!!! И я так и не понял, одна это была женщина, которая гонялась за нами, или разные!!!

Меня приглашали составить компанию "во-о-он тому уважаемому господину". (Без комментариев!)

И самое кошмарное — в нашей компании все говорили по-арабски, и только я понимал все эти предложения с пятого на десятое, поэтому постоянно терялся перед чужой настойчивостью и экспрессией. Санни, как мог, своей мрачной физиономией и аурой распугивал излишне поддающихся "сиянию" людей, но и он был не всесилен. А добравшись под вечер до гостиницы, он ржал до икоты, а с ним вместе хохотали наши прекрасные сопровождающие. И не заткнешь же!

— Луноликий... — Марина завалилась на Зину и хрюкала.

— С родинкой над губой! — вторила ей пассия мага.

— Стихи послушать!!! — гоготала Зайка своим басом.

— Брат! Ты попал! — сделал окончательный вывод Санни.

А когда все отсмеялись, с ехидцей дал совет:

— Пользуйся, пока можешь! — что вылилось в новый взрыв хохота.

"Сияние, это все — долбаное сияние!" — говорил себе я, когда мадам Фируза (саеда Фируза Хусейн Аль-Мухтарам!) попросила-приказала на привале, чтобы чай заваривал симпатичный мальчик.

"Сияние, это все — долбаное сияние!" — когда при звездах на необорудованной стоянке среди пустыни запертая в фургончике, охраняемом валькириями, заказчица пожелала послушать какой-нибудь рассказ в моем исполнении.

"Вот это сияние!" — когда шатаемый усталостью и эмоциями покидал ее фургончик перед восходом солнца. Ночью, получив недвусмысленное приглашение от доверенной служанки мадам, метеором пронеслась мысль: "Старушек у меня еще не было!" Тайком забираясь в фургончик (условно тайком — меня провожал взглядами весь лагерь!), собирался очень аккуратно отказаться от предложенной сомнительной чести. Но какая там старушка! Ухоженная женщина, чей возраст в темноте скорее угадывался, чем осознавался, подарила мне сказку в стиле "Тысячи и одной ночи"!

"Незабудка! Я явно с тобой не дорабатываю!"

Волшебство не повторилось — больше остановок в пустыне не планировалось, а в гостиницах прекрасная вдова соблюдала все положенные приличия. Влюблен ли я был? Нет, просто пьян от запретного. Чтобы отвлечь от ненормального для меня состояния, Санни стал наконец-то учить магии — настоящей магии. Лезвия, формируемые из песка, захватили мое воображение, вытеснив неясный образ недоступной женщины.

— Содержание, форма, вектор, посыл. Четыре действия. В каждое вливаешь силу из окружающего мира. В первые три — строго отмеренное количество, но мои показатели тебе не подойдут, могу только подсказать пропорцию. Форма — не все просто, без обжига не держится, а я, к сожалению, от красных лей отщипнуть не могу, сколько ни пытался, поэтому пользуюсь накопителем, зато все остальные цвета в той или иной мере мне доступны. Что доступно тебе, определить можешь только ты сам. Пробуй!

Сотня спрессованных и спеченных песчаных лезвий разлетелась веером от мага.

— А помедленнее? — что-то знакомое в действиях Санни забрезжило.

— Содержание! — из пронизывающих пространство цветных нитей свободно текущей энергии — пока еще неуверенный и неустойчивый навык особого взгляда появился с пятидесяти единиц резерва — по воле мага свернулась серая кракозябра, отвечающая за наполнение будущего оружия.

— Форма! — на первую фигулину накрутилась новая из смеси серого фона и ярко-красного луча перстня, а в материальном мире в нетерпении задрожали ряды острых дисков.

— Вектор! — тут, я думаю, пошла в ход собственная магия Санни, усложнившая и раньше не особо простую конструкцию.

— Посыл! — загогулина, наслоившаяся поверх трех предыдущих, определенно была похожа на "муви" — руну, отвечающую за движение вперед.

— Еще раз! — в азарте потребовал я.

— Содержание — форма — вектор — посыл! — Опять замедленно, чтобы я все рассмотрел, оттарабанил Санни.

— Еще раз!

Хорошо, что перед нами никого не было: за те десятки раз, что наемник демонстрировал мне свою коронную фишку, мы бы точно кого-нибудь угробили — мощью он был не обижен, и лезвия летели на добрых пару километров, не теряя убойной силы. А "венец" мага, который я к концу занятий стал четко различать, через три часа учебы ничуть не потерял в яркости — Санни все также терпеливо был готов снова и снова показывать мне процесс колдовства.

А я... я ровно сел на попу, разглядев и усвоив, наконец-то, все с начала до конца.

Руны, ёпта! Чертовы руны!

Энергию, черпаемую в пространстве и перстне с накопителем, Санни завязывал узлами в знакомые мне с детства закорючки! И с помощью них заставлял природу делать то, что требовалось ему!

Я вряд ли хоть когда-нибудь сравняюсь с ним в силе! Никогда, если быть честным с собой! Но четко представить себе трехмерную фигуру, пусть даже не полностью совпадающую с ее воплощением в металле?!

Цепочку таких фигур?!!

"Я стану великим магом!" — от этой мысли бросило в дрожь, несмотря на царившую вокруг жару.

Интерлюдия.

Вызов от командования в разгар подготовки к операции не сулил ничего хорошего.

— Проходи, садись.

Капитан Кожевин, еще не обмывший толком новенькие звездочки, послушно устроился на предложенном табурете, задавливая раздражение: работы до утра непочатый край, традиционно "любимый" экипаж Минакеева накануне раздобыл где-то спирт и ходит теперь, распространяя вокруг амбрэ и лютую зависть, неплохо бы еще самому прикорнуть хоть часик до выхода...

— Помнишь историю с зайцем?

Мысли, занятые подбором хвостов, переключались на новый предмет неохотно: "Зайцем? Где тут полковник зайцев нашел, или тоже перегрелся, как рядовой Симонкин несколько дней назад?"

— Мальчишку на корабле помнишь? — дал подсказку тесть.

— А, вон вы о чем! Помню. Жалко парня — сгинул из-за чужой неразборчивости.

Жалость присутствовала лишь на словах. Вот нескольких погибших сослуживцев — тех на самом деле не хватало, а события, выцветшие за год под этим солнцем, запорошенные скрипящим на зубах песком... был мальчик, не был... Куда как жальче было тогда расстаться с мечтой о собственном домике, нарисованном воображением уже в мельчайших деталях. Но тоже давно отгорело-отболело.

— Я бы тоже рад все забыть, — понимающе качнул головой Владимир Сергеевич, по-своему истолковав промелькнувшую печаль на лице зятя, — Много всякого на моей совести, но мальчишку сам себе простить не могу. Да еще эти чертовы объявления из месяца в месяц повторяются!

— Владимир Сергеевич! Ну не было вашей вины! — необходимость успокаивать пустившегося в воспоминания тестя подбешивала: еще не все танки техничку прошли, сухпай не получен, а тут начальство разнюнилось из-за какого-то мальца.

— Не суетись! — сменил тон полковник, — Появились интересные новости. Тогда ведь как: сначала Марс глупо подставился, потом история с "Ястребами", от которых всего один Ужас Пустыни остался. Но ты ведь помнишь, как Минакеев парнишку отрекомендовал?

— Специалист по рунам, случайный знакомый...

— Да это-то понятно! Он его Кабаном назвал! А тут от местных дошли до меня слухи, что в Слободке арабчонок — спец-руновед объявился. Из молодых, да ранних. А зовут его, угадай как?

— ? — усталая голова плохо соображала, и никак не удавалось понять, куда клонит тесть.

— Не буду утруждать твой слух арабским звучанием, но на русский мне перевели как "Вепрь".

— Арабчонок? Вепрь? Я что-то... вепрь — это же та же свинья? Только дикая?

— Вот-вот, ты сразу срисовал, а я долго никак не мог понять, что меня в том рассказе зацепило! А ведь вепрь и кабан — одно и то же. И покровительствует новому технику Христ — это женщина, глава одного русского отряда. Для араба — еще страннее, они женщин совсем по-другому воспринимают. Зато, если предположить, что этот Вепрь-Кабан и есть наш малец Романов...

Свой домик, с аккуратно покрашенными стенами и блестящими окнами, вновь во всей красе возник в уме Кожевина. И зелени! Зелени побольше!

— Сейчас увольнительную подписать не могу, но после операции...

Капитан понятливо кивнул. Объявления в доставляемых пусть и с недельным запозданием газетах, он видел, а сумма вознаграждения с каждым месяцем только возрастала.

Глава 7.

Вжих! Дзынь! Мимо!

Вжих! Дзынь! Мимо!

Вжих! Шмяк! А?!

Уныло отправив очередное лезвие в полет, неверяще констатировал — попал! Девственно чистая доска с мишенью, висящая на разукрашенной щербинами стене, увенчалась первой и единственной пока прорехой. Теперь бы еще понять — как?

Сила рулит! Там, где Санни создавал сотню лезвий, моих жалких пяти десятков единиц дара хватало на одно. Его острейшие диски из сплавленного песка имели в диаметре по полметра — мой мелкий огрызочек ограничивался двумя сантиметрами. И если ему, с его громадным даром, точность никуда не упиралась, то мне требовалась филигранная меткость, чтобы попасть в одного-единственного гипотетического противника на расстоянии двух-трех метров от себя. Потому что вектор задавался не относительно колдующего, а относительно магнитного поля земли. Это Санни, с его встроенным в подкорку компасом, всегда знал, где север, где юг, а я?! К концу путешествия моя пулька обрела, наконец-то, зримое воплощение: жалкий кривенький-косенький кружочек возник перед лицом. Но дальше!!! Неправильно поставленный вектор едва не выбил глаз моему терпеливому учителю, потому что я не учел, что мы к тому времени повернули!!!

Вжих!

Санни, рассматривая упавшую на песок прядь и, выпутывая из куфии застрявшие осколки, только и смог выдавить:

— Ты эта... поосторожнее!

Вжих! Дзынь! Мимо!

Вжих! Дзынь! Опять мимо!

Процент попаданий рос очень медленно, а кособокие кружочки становиться аккуратнее не желали — что-то я пока делал не так. Поскольку они еще и появлялись почему-то на высоте глаз, недочеты представали во всей красе.

Санни на мое нытье только ржал:

— Я своим техникам около полугода учился, а ты хочешь за месяц добиться великолепного результата?

Вот на это его заявление мне точно ориентироваться не стоило: если убойность решалась уровнем силы мага, то само формирование техники — вопрос контроля, который я до сих пор считал своим козырем.

Еще одним поводом для грусти стали отношения с Незабудкой, точнее полное их сведение на нет. Только наивный пентюх вроде меня мог надеяться, что эпизод с Фирузой не станет достоянием общественности. Это в женском-то отряде?! Болтливые наемницы в первый же день просветили подругу о маленьком приключении с заказчицей, и хоть мы и не клялись друг другу в верности, прощать мне грешок на стороне девушка не собиралась. Неоднократные извинения не помогли, браслет с кропотливо составленным узором был отвергнут, а что еще предпринять — в голову не приходило.

Само путешествие возложенных ожиданий тоже не оправдало. Прав был Санни и остальные: пыль, песок, жара, скука. О песчаной буре, в которую въехали, возвращаясь в Слободку, гораздо приятнее слушать в баре за кружкой дефицитного и от того дорогого холодненького пивка. Санни что-то намагичил, тучи песка обходили нас стороной, но пыли наглотались — еще пару часов кашляли и отплевывались. В общем, прохладная техничка, в которой работал кондиционер и увлажнитель, душ без ограничений по воде — вот истинные ценности в Аравии, а сомнительные достопримечательности — и без них прекрасно можно обойтись! И, прямо скажем, бедная здесь страна. Пусть Санни утверждает, что все это переходный этап, да и маршрут нам достался не лучший — на побережье и красивее, и архитектура поразнообразнее, но я пока что-то красивое видел лишь в столице, в остальном — серые домики с крохотными оконцами поверху, такие же серые навесы и заборы...

Кстати, о деньгах и бедности: посчитав собственные траты на путешествие — экипировался-то я практически с ноля, и получив расчет за поход, твердо уяснил — карьера наемника мне категорически противопоказана. Двести пять рублей за десять дней — да я карманных денег у отца получал больше! Понятно, что и толку от меня — на эти же копейки, но опять же лишний довод в пользу того, что каждый должен заниматься своим делом.

— Опять нос повесил? — с шумом ворвался брат в мое убежище, — О, я гляжу, успехи есть? — он поковырял пальцем редкие отметины на мишени и плюхнулся рядом.

— Толку-то?.. — я лениво запустил в полет новый кружочек

Вжих! Дзынь! Мимо! Кто бы сомневался!

— Знаешь, почему из знатоков рун редко получаются хорошие маги?

— Почему? — я с любопытством приподнялся на лежаке, который оборудовал себе в одном из закутков технички.

— Вы слишком рациональны и точны. У вас не хватает воображения.

— Я тебя огорчу, но без воображения ты ни одной цепочки не построишь.

— Значит, оно у вас какое-то не такое! Бракованное! Без полета фантазии!

Из браслета, так и не отданного Незабудке, прошил мишень очередью все тех же песчаных лезвий, благо, материала на их формирование вокруг было — завались. Столкнувшись с препятствием, идеально ровные кружочки потеряли первоначально заданную форму, но сделали это, не тупо рассыпаясь, а с мини-взрывами, заставившими обрушиться нескромный такой кусок стены, а раскуроченную мишень отлететь почти к нашим ногам.

— Упс... Мадлен меня убьет! — вскочил с лежака и подошел к пролому оценить ущерб, — И как тебе мои бракованные фантазия и воображение?

— Впечатляет! — Санни тоже поднялся и с любопытством выглянул наружу, а потом попинал один из вывороченных кирпичей, — Проблема в другом. Твоя игрушка, она каждый раз будет делать ровно то, что задано. Одинаково. Идеально. Но, ни больше, ни меньше! В ней нет искры!

— Искры! — скривился я, — Это и есть ее задача, еще не хватало, чтобы изделия разумными кто-то делал!

— Не скажи, есть артефакты, которые собственной волей обладают!

— Назови хоть один пример, и не какую-нибудь легенду, а действующий, который ты сам лично трогал! — я начал заводиться, потому что брат сегодня только и делал, что говорил обидные вещи, а тут еще замахнулся на область, в которой разбирался на уровне обывателя — то есть никак.

— Комплект императорских регалий. В руках не держал, но видел. И то, что они, и только они определяют наследника, знаю точно.

— Пф... Плохой пример. Скорее всего, в них вшит какой-нибудь определитель на неизвестное нам условие! На ту же кровь.

— Тогда бы он просто ближайшего родственника выбирал, а там все по-другому работает. Ладно, черт с ним, пример и вправду совсем не в тему. Попробую по-другому.

Нагло выдрав из моего блокнота лист, он нарисовал козявку:

— Что это?

— Козявка, — выдал я братцу единственный имеющийся у меня ответ.

— Черт, да что ж так сложно-то с тобой?! — исправив ножки у букашки, и подрисовав ей брюхо, он вновь сунул мне лист под нос, — А так?!

— Беременная козявка?.. — я никак не мог понять, какой реакции на свое художество он ждет от меня?

— Это "скаби", дубина! — вскрикнул Санни, — Ну не умею я красиво рисовать!

— А-а... ну... хорошо, пусть будет "скаби", — не стал я перечить раздраженному магу. Если проявить толику фантазии, то беременная козявка и впрямь смахивала на одну из самых востребованных рун.

— Рисуем снова! — и он выдрал новый лист, начеркав на нем уже гигантскую раскормленную козявку, — Это тогда что?!

— Ну... — выдавать ответ, который вертелся на языке, я не рискнул, — Видимо, тоже "скаби".

— Слава тебе, господи! — картинно воззвал маг к небеленому потолку, — Понял! А это тогда? — и нарисовал в уголке листа новую совсем крохотную "скаби", точнее то, что подразумевал под этой руной.

— Судя по всему, снова "скаби", только маленькая.

— Если ты сейчас пойдешь и отольешь их, допустим, из серебра, по моим чертежам, будут они работать?

Я посмотрел на него, как на умалишенного. По его чертежам? По вот этим?..

— Да отвлекись ты от моих каракулей! — снова вспылил мой учитель, — Ты-то "скаби" отлично знаешь! Я сейчас просто размеры имею в виду!

— Будут, но, во-первых, вес, во-вторых, дороговизна, а в-третьих, проводимость и выход будут зависеть...

— Сам себя слышишь?! Вот он твой затык! Твой недостаток, если хочешь знать! Ты сразу же начинаешь думать про проводимость, сопротивление и чертову дюжину других параметров!!! Думаешь о точности, весе... А нету их, понимаешь?!

Не понимал.

— Хорошо, давай отринем руны и возьмем пример из другой области, — он схватил ветошь из стопки Мадлен и завязал ее в корявый бант, — Что это?

— Кусок ткани, завязанный кривым бантиком.

— Бант. Остановимся на этом слове. Это? — теперь бантом завязалась неровно оторванная от его рисунков полоска бумаги.

— Бант.

Вошла Мадлен, увидела дыру в стене и начала ругаться.

— Мадлен, погоди, — оборвал ее Санни, — завяжи бант!

— На чем? — оторопела наемница.

— На чем угодно!

— Э-э-э... — она тайком покрутила пальцем у виска, но послушно свернула бантиком кусок ненужной проволоки, — Сойдет?

— Сойдет! О! Христ и Незабудка! — обрадовался он, как родным, заглянувшим в техничку наемницам, — Завяжите по бантику!

— Что?

— Где?

— Бантик. Хоть где!

Наемницы переглянулись, но просьбу мага выполнили. Христ поискала глазами и завязала бантом ту же ветошь, а Незабудка — концы шнурка на собственной косе. Глава "Валькирий", расправив получившиеся петли и хвостики, бросила завязанную тряпку обратно в стопку и, видя, что на нее не обращают внимание, повысила голос:

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?

— Урок для одного тупого индивидуума! — отмахнулся Санни.

— Чего тупого-то сразу?! — окрысился я.

— А стене обязательно быть учебным пособием? — возмутилась Христ.

— Издержки процесса, — не стал стучать на меня маг, но сам выдал угрожающе в мою сторону, — И кто-то их обязательно потом уберет! — и снова валькирии, — Христ, больше не повторится! Дыру заделаем сегодня же!

Наемницы укоризненно поцокали языками, но вышли, оставив Мадлен ворчать над чьими-то умственными способностями.

— Ладно, я имею теперь четыре бантика, пятый ушел с Незабудкой, и?..

— Есть необходимость: завязать бант. Максимум, что тебе нужно уточнить — это где, на чем и какого размера! Не надо описывать весь процесс от начала до конца, с перечислением градусов и миллиметров! Вот в чем твоя проблема! Магия — это не твои железки, это фантазия! Искусство!

Определение меня решительно не устроило. Для меня магия была такой же наукой, что и остальные.

— Ты усложняешь, — устало махнул рукой маг, — Даже не так — переусложняешь! Твой подход тоже имеет право на существование, но не удивляйся, что каждое действие придется вымучивать и тренировать до посинения. А в итоге все равно придешь к моему методу. Просто потому, что количество перейдет в качество.

В тот день мы так и остались каждый при своем мнении. И лишь очень долгое время спустя я начал понимать, что он имел в виду: я действительно слишком сильно сосредотачивался на подробностях выкручиваемых из окружающей энергии фигур, старательно думал об их размерах, углах и допустимых отклонениях, оттого и шло все натужно и со скрипом. Певцу, чтобы петь, не нужно знать частоту и децибелы. Даже ноты по большому счету необязательно! Да, есть свои тонкости и специфика, с улицы в оперные теноры не попадешь, но в целом: ты либо поешь, либо нет. И если воспользоваться той же аналогией, то мне, знающему, как добиться того или иного звучания с помощью механических приспособлений, следовало для начала поставить голос, а уже потом думать, как дополнить то, что отмерила природа.

День, когда с Санни слетело слово служить "Ястребам", запомнила вся Слободка, хоть и не знала истинных причин. Избавление от навешанных долгов ударило магу в голову, он двое суток не просыхал сам и поил каждого встречного. Разумеется, что самыми первыми встречными оказались "Валькирии", но и в барах он успел отметиться, угощая всех подряд. Фразочка на пяти языках: "Ты меня уважаешь?!" — в те дни стала его визитной карточкой. Даже если кто-то думал иначе, отказать ему в лицо смелости хватило только у двоих местных, которых неведомо каким ветром занесло в грозивший взорваться от алкогольных паров кабак.

Грустными на этом празднике жизни ходили только мы с Зиной — маг столько раз повторял, как ему за семь лет здесь осточертело, что мы с ней реально опасались, что он сорвется домой едва-едва проспавшись. Я же еще, помимо прочего, вынужден был контролировать побратима: пьян он был до изумления, и что мог колдануть в таком состоянии — лучше не думать. А смотреть два дня трезвым на чужой разгул удовольствия мало.

— Пить, полцарства за воду... — прохрипел Санни на третье утро со своей кровати. Тащить его накануне в Зинину комнату я посчитал излишним: если действительно сразу уедет, пусть хоть подруга вспоминает его человеком, а не проспиртованным животным.

— Держи! — идти за минералкой было лень, но охлажденный лимонад должен был сойти не хуже.

— Брат, спаситель!!!

Выхлестав почти весь кувшин, он, шатаясь, стал приводить себя в порядок.

— А ты чего такой насупленный? Не рад за меня? — после умывания вода капала с волос, на щеке и подбородке остались разводы от зубной пасты, побриться бы тоже не мешало. Найдя полотенце, маг стал размазывать белый след по щетине.

— Рад, конечно! — фальшиво улыбаясь, откликнулся я.

— Э-э, брат! Сдается мне, радость твоя с душком, — покончив с гигиеническими процедурами, он сел рядом и приобнял за плечи, изрядно встряхнув заодно, — Что, думаешь, так и уеду?

— А нет? — спросил, старательно придавая голосу безразличие.

— Во-первых, пару контрактов напоследок еще возьму, меня уже ждут. Королевские части вместе с нашими сейчас мятежников в хвост и в гриву гоняют, а я специально подгадывал со сроками, чтобы освободиться от ярма. Там такие суммы, что пятьдесят процентов отстегивать в казну несуществующего отряда слишком жирно. Пусть наследники теперь сами крутятся: хотят — возрождают "Ястребов", хотят — банкротят окончательно. Меня это больше не касается, я свои обязательства выполнил полностью. А во-вторых, слово у меня не только на отработку у "Ястребов" висело, других ограничений тоже хватало, в том числе и на заведомо преступную деятельность.

— А ты что?.. — ошеломленно отодвинулся от брата, пытаясь понять, шутит он или нет? С трудом верилось, что обладающий собственными принципами Санни до сих пор только обетом сдерживался, а теперь, сверкая пятками, рванет на большую дорогу грабить караваны. Но может я что-то не знаю?

— Документы тебе выправить, болван! — щелкнул он меня по носу, — Чтобы ты тоже мог со мной уехать! А ты что подумал?

— Да?! — я уже с восторгом смотрел на наемника.

— Балда! — срифмовал Санни и снова отвесил щелбан, — Это со мной и с инвалидами ястребовскими просто было — мы все законно сюда въезжали, я после пожара обратился в посольство, там и восстановил всё. А с тобой, ни разу не пересекавшим границу, либо через неофициальные каналы, либо так. Но зеленый коридор и режим полного благоприятствования сейчас только у двух отрядов остался, правила последнее время здорово ужесточили, а я к ним обращаться не хочу. Оба они под армейской разведкой ходят, там каждый второй стучит, так что предпочту обойтись без них. Тем более, что человечка, рисующего паспорта лучше настоящих, я давно знаю, он мне малость должен, никуда не денется — поможет. Не мог просто раньше — слово давило.

— А он что, и русский сможет?

— Зачем? Сделает или подберет местный, со своей внешностью ты легко выедешь по нему. Если пересадок не делать, то точно сойдет, а дома уже свои документы предъявлять станешь.

— Санни, ты!.. — слова едва выговаривались — в горле перехватывало, а вид перед глазами стал подозрительно расплываться.

— Братишка! Кабан! Пустынный Ужас своих не бросает! — Он от души засветил мне меж лопаток. — Погостишь у меня, познакомишься с моими родными! Я им уже о тебе отписал, все давно ждут. У меня сестры, знаешь, какие классные! Я их в последний раз три года назад видел, когда в отпуске был! Соскучился!.. А места у нас... Эх! Красота!

— Санни, спасибо! — перестало иметь значение всё: и мои вчерашние обиды на загулявшего брата, и перегар, плохо замаскированный запахом зубной пасты, и опухшее с перепоя лицо, краше Санни я в тот момент человека не знал!

— Завтра я ухожу на три недели, — брат встал с моего лежака, потянулся и озвучил программу на ближайшее время, — Вернусь — съездим на побережье, сделаем тебе паспорт, заодно отдохнем и искупаемся — давненько я на море не был! Потом еще один или два заказа — как получится, думаю, всё же два, если выгорит. И, прости-прощай, пустыня, здравствуй, родина! Так что, подбирай неспешно дела, сворачивай свою рунную лавочку. Ориентируйся на два, максимум три месяца.

— А... а Зина? — рискнул я спросить.

— А Зина, брат, — от его хорошего настроения не осталось следа, — А Зина остается. Я звал, — зачем-то стал он передо мной оправдываться, — Она не хочет. Уперлась, как не знаю кто. Может быть... может так и надо: сразу и насовсем, а не рубить хвост по кусочкам... Ладно! Не бери в голову! План действий понял?

— Понял! Пасту только с бороды смой, а то враги с перепугу раньше разбегаться начнут! И это, полцарства должен остался!

От сердца отлегло — не то слово! Хотя нашел довольно забавным, что мы многое друг о друге знали, сдружились, сроднились, но до сих пор, следуя неписаному кодексу наемников, даже между собой скрытничали на предмет самого главного. Сообщать хоть кому свои личные данные, а уж тем более, где живет семья, считалось плохой приметой. Истоки суеверия даже искать не надо — мало ли кто захочет отомстить, случались, прецеденты. Вот и Санни, приглашая в гости, ни словом не обмолвился ни об именах сестер, ни о собственной фамилии, ни даже куда мы в конечном итоге направимся.

Про себя я решил, что раз не выбрал раньше момент поговорить, то и сейчас не стоит, ждал вопрос без малого год, подождет еще пару месяцев. Почему не поговорил за целый год? Как ни странно, но не так уж часто мы с Санни наедине оставались, все время кто-то крутился рядом, да и у стен есть уши, здесь вообще каким-то образом любой секрет достоянием гласности за полдня становился. И если брату я верил, то давать хотя бы намеки другим? Я хорошо относился к валькириям, вот только сумма на кону стояла слишком соблазнительная, получив ее в руки, легко можно было долгое время жить припеваючи. С зачитанной до дыр прессой с большой земли, хоть и в числе последних, но ознакомиться удавалось, и о неослабевающем интересе "опекуна" к своей судьбе я был в курсе. Так же, как о размере вознаграждения. В последнем попавшемся на глаза выпуске за представление моей живой тушки под ясные очи "родных и близких" предлагалось уже примерно полпроцента от отцовского состояния. Узнать меня по нечеткой газетной картинке — нетривиальная задача, все же пересъемка с общей выпускной фотографии плюс само качество печати оставляли желать лучшего, к тому же снимок был отретуширован и вместе с прыщами замазали основную примету — родинку с щеки. Но не невозможно. Просто никому в голову не приходило сравнить примелькавшегося всем обветренного загорелого Кабана с напечатанным зализанным мальчиком в цивильном костюме. А я был главным заинтересованным лицом, чтобы так оно и оставалось.

Два-три месяца, казалось бы, долгий срок, но чемоданное настроение охватило меня с самого разговора. Пользуясь затишьем в Слободке — замес с повстанцами где-то на юге страны случился эпический, и почти все наемники перекочевали туда — вдумчиво разобрал скопившееся барахло, отсортировав нужное от ненужного. Вроде не скопидом, но выходило, что въехав в Аравию налегке, уезжать буду с внушительной сумкой: ту же куфию и кое-что из местных шмоток решил оставить на память как сувенир, подарить или выкинуть не поднялась рука. "Звезду" Санни предлагал продать перед отъездом, покупатели на нее регулярно находились, но я по-прежнему не хотел расставаться с отцовским подарком, и Христ, помухлевав с бумагами, помогла оформить байк официально на мага, чтобы не дать нам поймать проблем с таможней. В обещании брата вернуть при первой же возможности я не сомневался. Так что в общем итоге багаж выходил нескромный.

Вести с полей сражений приходили разные: то "мы" их, то они "нас". Пустынный Ужас опять отличился, в одиночку сровняв с землей одну из крепостей мятежников. По словам очевидцев: два часа подготовки, кровь носом и обморок от перенапряга, зато была крепость и нету! Хороший у меня побратим, добрый. Пока что маг там же и остался разбирать завал, по слухам в древней цитадели хранилась львиная доля казны одного из восставших принцев. Если Санни еще и процент от сокровищ полагается, то вполне понимаю его желание дождаться окончания контракта с "Ястребами", чтобы ни с кем не делиться. Мелькнувшую зависть задавил усилием воли — всё же я в перспективе был очень богатеньким мальчиком, да и позавидовал не столько привалившему богатству, сколько приключениям и недостижимому уровню владения магией.

Чтобы не суетиться в последний момент, озаботился прощальными подарками всем знакомым. Христ, Мадлен, Мальва, Зайка, Зина, Марина-Ками, Незабудка... внезапно оказалось, что список из хороших людей, которые так или иначе помогли, и к которым испытывал теплые чувства, занял целую страницу. А я, хоть и Кабан, но не свинья. Мадлен (которая, как я уже признавался, меня почти усыновила) отойдут почти все закупленные и сделанные за год инструменты, а среди них хватало вполне себе дорогих. Ей же оставлял несколько наработок, с которыми она могла справиться. Для Христ и еще нескольких наемниц соорудил обереги. Гораздо проще отцовских — до его уровня мне еще расти и расти, да и оборудования подходящего для столь тонкой работы у меня не было, но одну-две пули от головы и груди заготовленные подвески отклонить должны, хочется верить, что этого будет достаточно. Остальным девчонкам наделал водных колец. Тоже не шедевры, но мне всё-таки семнадцать лет, а не восемьдесят.

Вся жизнь вошла в режим ожидания, и на фоне этих чувств совершенно скомкано пролетела поездка в Джидду, где жил спец по фальшивкам. К сожалению, Василия поджимало время, обещанный отдых с купанием ужались в полдня, зато потертый паспорт на имя Закира Абдукадира, утяжелил мой карман. По-арабски я, обжегшись при визите в столицу, говорил уже сносно, а акцент можно было списать на местячковый диалект — местом рождения по новым документам было выбрано какое-то отдаленное и изолированное село.

Ворвавшаяся в комнату Мадлен споткнулась о заготовленную сумку, выругалась и порога заявила:

— Срочно собирайся!

— Куда?

— Ты идешь с девчонками!

Совсем недавно прошел рамадан, приближалось время Зуль-хиджа — месяца хаджа, когда расписание отряда целиком и полностью перестраивалось на охрану паломниц. В Мекку допускали исключительно мусульман, но поди еще доберись до самой святыни! А местные правила строго оговаривали, что женщина может пуститься в путь только безопасно. При том, сколь почитаемым деянием являлся хадж в исламской среде, многие вдовы, особенно пожилые, несмотря на неспокойное время, сбивались в караваны и нанимали валькирий для охраны. Сегодня часть отряда собиралась отъехать в пригород Аръара, где была назначена точка встречи. Не сказать, чтобы постоянно отслеживал перемещения наших "квартирных хозяек", но в этот поход отправлялась Незабудка, с которой я безнадежно пытался помириться уже долгое время. О случившейся ночи с Фирузой не жалел, ощущения после нее — словно снова перестал быть девственником, но при виде прекрасной и теперь недоступной Незабудки сердце все еще ныло: "Эй, парень, а эту кралю ты потерял!"

— Кабаненок, золотце, очень тебя прошу: все вопросы по ходу дела, у нас в лучшем случае минуты! Это просто чудо, что Мальва, кошелка драная, с утра со скандалом в отказ пошла. Все давно решено, аванс получен, а она уперлась и ни в какую! Предчувствие, говорит, плохое, у всех маска смерти! Мы еще все удивлялись: рехнулась что ли на старости лет? А получается, что она своей бучей как на заказ до тебя отъезд задержала! Точно ведьмы в роду были, хоть и отпирается! — бормоча всю эту чушь, Мадлен суетливо выкидывала из сумки вещи, пока не добралась до отложенного в качестве памятного сувенира костюма наемника. — Одевайся! Машины уже заводят!

— Мадлен, а если по нормальному? — тревога наемницы меня заразила, да и не из тех она была людей, чтобы поднимать панику на ровном месте, поэтому сразу же начал, не стесняясь, переоблачаться, пока она спихивала разбросанные вещи обратно, — Хотелось бы конкретики.

— Ищут тебя, поросенок! Не знаю, что ты там натворил, но ищут военные. Один, говорят, по Слободке уже кружил неделю назад, вроде как отдыхал, сам же знаешь, посидеть-выпить нормально только у нас можно. К девкам нашим тогда клеился, в общем, обычный солдафон в увольнении, наезжают периодически, тогда и внимания на него не обратили. А оно вон оно как! Куфию не наматывай! — скомандовала Мадлен, когда я взялся за платок, — Понеслись!

Она дала мне секунду оглядеться — все ли собрано, а потом схватила за локоть и потащила в ангар, продолжая тараторить на бегу:

— Капитанчик этот теперь с какими-то бумагами к Христ заявился. Расселся, как у себя дома, фу ты, ну ты! Тьфу, тварь! Терпеть таких не могу! Знает, гаденыш, что наша лицензия от них не в последнюю очередь зависит, вот и пользуется властью! Христ отсемафорила убрать тебя с глаз долой. Ты извини, но ей жестами только самый минимум передать удалось "мальчик, опасность, убрать". Вроде бы так, я-то сама не видела, это Зайка прискакала вся взъерошенная. Поросенок, ты не обижайся, нам с армейцами ссориться не с руки, но и тебя в обиду давать не хочется! Родной ты нам стал!

Крепкими руками она притянула меня за плечи к себе, троекратно поцеловала и перекрестила, пока ожидавшие у машин наемницы лихо паковали меня в чадру.

— На обратном пути свяжетесь, передадим, что у нас творится! — Незабудка, оказавшаяся почему-то старшей в караване, сухо кивнула, — С богом, девоньки!

— Пока, Мадлен!

Нелепый маскарад оказался бесполезен — у ворот на выезде стоял Маньяк. Похудевший, обветренный, с выцветшими ресницами и бровями, но в целом он за год изменился не сильно, да и рожу его я регулярно вспоминал, так что ошибиться не мог. На несколько секунд наши взгляды встретились, и по мелькнувшей на дне глаз искре стало ясно, что танкист помнит меня не менее хорошо. Неудивительно, он и тогда, в придорожной кафешке, меня спустя три года после случайной встречи узнал, бывает же такая память на лица!

Сразу же кричать "держи его!" старший сержант почему-то не стал. Вместо этого он с демонстративно деловитым видом прошелся вдоль вереницы транспорта, заглянул в багажники и салоны, попросил приподнять кучу сумок в одном из багги. Затем все так же нарочито внимательно стал вглядываться в лица наемниц. Когда очередь дошла до меня, еле слышно шепнул: "Тебе идет!" и отправился дальше. Только чудовищным усилием воли я удержал на лице такую же как у остальных валькирий равнодушную маску.

— Чисто, нет его! — крикнул он стоящим у ворот солдатам, и наш караван медленно стал перемещаться за пределы базы. Когда тень от перекладины поползла с капота на багажник, я не выдержал и оглянулся, разыскивая глазами невысокую фигуру. Словно почувствовав мой взгляд, он отвлекся от трепа с сослуживцами и подмигнул вслед.

— Давно хорошеньких женщин не видел! — пояснил Маньяк товарищу, — Гляди, какая красотуля! Так бы и... — я фыркнул, но удержался от неприличного жеста, только отвернулся, прекращая палиться, — О! С норовом еще!

Встретившиеся со стуком створки отрезали от меня взрыв смеха и ответ солдата. С этим же стуком закрылись все счеты между мной и бывшим байкером.

Интерлюдия.

Христ сидела и мысленно сравнивала меж собой двух не нравящихся ей мужчин. По всему выходило, что сходства не много, но есть: оба чуть младше тридцати, примерно одинаковой комплекции, оба могли доставить неприятности. С маленькой поправочкой: сидящий перед ней капитан нагло врал ей в лицо, а второй... второй тоже врал, но столь искусно мешал правду с ложью, что отделить одно от другого не представлялось возможным.

Кто же ты, Колокольчик, раз в ход пошли такие игры?

На самом деле дезертир, как утверждают подсунутые ей под нос бумаги? Как мальчишка появился в Слободке, Христ пропустила, впервые увидев у себя в кабинете вместе с рыжим наемником. И в тихом восторге наблюдала, как простой человек, а от сильных магов всегда исходило своеобразное подавляющее ощущение, надавал по морде зарвавшемуся колдуну. За одно это валькирия была готова простить парню многое, даже факт дезертирства, если бы он имел место быть. Однако имелось существенное "но": брать на службу в семнадцать в империи еще не додумались, а причин лгать в подобной мелочи, практически оговорке, у Санни, хоть убей, не было! Ни на что бы это знание для женщины не повлияло! Разве что вот сейчас.

Брат-побратим Пустынного Ужаса? Версия с братом не выдерживала никакой критики, достаточно было хоть раз взглянуть на них обоих. Побратим? Друг? Ну... с натяжкой может быть. В Слободке хватало старожилов, помнящих, какие кровавые бани устраивал маг в ответ на всего лишь непонравившееся ему обращение. Сама Христ этих срывов не видела (единственный раз в ее кабинете не в счет — никто не пострадал), но последствия — неоднократно. Трудно не заметить развороченные стены еще вчера работавшего кабака. И хотя с ней наемник был неизменно подчеркнуто вежлив, при личных контактах она те картинки всегда держала в уме. Сейчас же с Пустынным Ужасом, если отвлечься от давящего эффекта присутствия (Христ часто завидовала редким счастливчикам — "глухим" к этому эффекту людям) вполне можно было общаться, не опасаясь за неосторожно вылетевшее слово, и даже находить удовольствие в беседах. Несмотря на репутацию, маг был начитанным, эрудированным и умным собеседником, а когда хотел — еще и обаятельным. Подходящее объяснение, валькирия сама бы держалась за человека, способного не дать натворить непоправимого, но к этой версии тоже имелись контраргументы — наемник мог просто повзрослеть, а хамящие идиоты перевестись. И чуяла Христ нутром — не только этим забота Санни объяснялась, что-то еще в мотивах мага присутствовало (очень простой последний приказ командира "пацан на твоей ответственности", подкрепленный словом и личным расположением, но узнать о нем главе "Валькирий" было неоткуда).

— Так что вы мне скажете? — голос незваного гостя ворвался в размышления хозяйки кабинета.

— Что никогда не встречала человека, которого вы ищете. Я вам снова повторю — у нас жил мой племянник, которого все звали Кабан, но это не значит, что его фамилия Кабанов, как вы утверждаете. По вашей логике моя фамилия тогда должна быть Христова или Христина, а она у меня всего лишь Лебедева.

— Мы ведь обыщем вашу базу!

— Вы понимаете, что я в ответ пожалуюсь вашему командованию?

— Ирина Львовна! Если вы по незнанию укрывали дезертира, то это одно, а если продолжаете упорствовать, то это уже другое! Я сам лично видел, как он скрылся у вас в воротах!

— Что же тогда не взяли?

— Потому что я был здесь на отдыхе и естественно не имел предписания! Поймите, если его поймаем мы, ему почти ничего не будет — вышлем с оказией на родину, а вот если его возьмут в оборот другие службы... и вас заодно...

— Капитан, я от вас устала! Юноша, что жил у нас — сын моей сестры, зарабатывал на учебу, но он уже уехал. Второй мужчина, что жил и живет в нашем отряде — это Пустынный Ужас, но я надеюсь, его вы не станете обвинять в дезертирстве? Если что, он здесь уже семь лет, вашему бегунку, — Христ небрежно щелкнула пальцем по старательно изготовленным фальшивкам, — на момент его приезда только одиннадцать-двенадцать лет было!

— Мальчик, племянник... А документы у вашего племянника имеются? Я ведь проверю, пересекал ли кто-то с фамилией Лебедев границу? — капитан Кожевин, уже понимая, что упустил мальчишку, а с ним все мечты о собственном домике, в последний раз попытался надавить на наемницу. Не на ту напал!

— Я вас снова удивлю, капитан, но женщины, выходя замуж, обычно меняют фамилию, это я живу с девичьей, а сестра моя давно носит другую. Так что хоть до посинения ищите Лебедева, может и найдете! А документы уехали вместе с мальчиком, я не имею привычки хранить у себя паспорта родственников! — злить капитана оказалось неимоверно приятно, потому что решение было принято еще до разговора.

Что бы ни имела армия предъявить Колокольчику, что бы ни финтил со своей непривычной ролью наседки один из сильнейших магов империи, одно было ясно с самого начала: дезертиром воспитанник Аглаи-Кошки, заслуживший в первый же день знакомства прозвище "Стальные Яйца", быть не мог.

— Обратите внимание на мою добрую волю: я разрешила вам и вашим людям осмотреть базу. Если хотите, я даже покажу вам комнату, где жил мой племянник. К слову, в этой же комнате останавливается обычно Пустынный Ужас, так что за возможный бардак все претензии к нему, последний раз он собирался в спешке. Но предъявить вам того, кого вы ищете, не в моей власти. Всего доброго, капитан!

Выбирая какой из двух сил с неясными намерениями оказать услугу, Христ однозначно выбрала третью — мальчика. Хотел бы встретиться с армейцами — у него была куча времени и возможностей для этого. Хочет вырваться из-под опеки мага — вперед и с песней! Не дурак, разберется.

Глава 8.

— Не нравится мне этот поход! — заявила Незабудка, забираясь ко мне в спальник.

Оказавшись вместе в одном небольшом отряде, волей-неволей нам пришлось между собой общаться наравне с другими. Это на базе она могла запереться или скрыться где-то, а в пути куда спрятаться? Тем более командиру? Так несвоевременно для всех и вовремя для меня сбрендившая Мальва подарила не только возможность удрать с девушками, отправившимися на миссию, но и шанс помириться напоследок с Незабудкой, которым я воспользовался. Все же не стоило оставлять этот вопрос незакрытым. О чем-то сверх прощения я мечтал, но, помня, как наемница относится к навязчивому вниманию, не напрашивался. Как показало время — верная тактика.

— Из-за меня? — спросил, отодвигаясь, чтобы дать ей место.

— Колокольчик, да ты-то тут при чем?! — огрызнулась Незабудка, — Просто не нравится, и все!

— Серьезный аргумент! А ты, кстати, в курсе, что среди паломниц сильная магиня обитает?

— Ты же "глухой", откуда?..

— Вижу "венец", — прервал я ее, — А чего глухой-то сразу?

— "Глухой" в данном случае это не дефект слуха, так называют людей, не ощущающих всей шкурой присутствие сильных магов.

— В смысле?.. — впервые услышал данное определение.

— Ты замечал, как многие стремятся отодвинуться от Санни?

— Замечал, — чуть подумав, ответил утвердительно, — Но я считал, это из-за его репутации, не?

— Из-за репутации — это само собой. Но ты точно так же знаешь о ней, и ничего!

— Да я даже как-то вытаскивал его из бара, где он с кем-то поцапался! Ты представляешь, оказывается, у него было слово на ограничение преступной деятельности! — по секрету поделился я с подругой, — Как это сочетается с его легендарными загулами — ума не приложу!

— Мне странно, что я-не маг, объясняю это тебе-магу: слово — оно не вокруг, а в голове дающего. Он просто не воспринимал те бойни преступлением, вот и всё! — Хотел ее перебить, признавшись, что тоже попадал под пресс слова и всё не так, но осекся, это ведь реально я сам считал, что должен вернуться домой. Знал, что дома нет, но бесповоротно осознал много позже! Почему бы и Санни не считать отряд действующим, пока жив и дееспособен он — последний ястреб? Незабудка, не уловив моих метаний, продолжила, — Но, знаешь, своей новостью ты меня не успокоил, если сейчас он может и заведомые преступления творить, то страшновато жить становится! Одна радость, что скоро уберется отсюда!

— И я вместе с ним, — грустно признался. — Цветочек, а поехали с нами, а? Что ты здесь забыла? Песка я тебе и дома найду. Поехали?

— Юля... — невпопад выдала наемница.

— Где?

— Здесь, балда! Зовут меня Юлия!

— Юля, Юленька, — попробовал имя на язык. Ей шло. — А меня Петр.

— Вот и познакомились! — констатировала Юля, и от нелепости происходящего мы оба рассмеялись. Знаем друг друга год, сколько раз ругались, дрались, задумывали сообща каверзы, успели сойтись, расстаться и снова (я надеюсь!) сойтись, а познакомились только что. Цирк!

— Эй, голубки, идите милуйтесь подальше от нормальных людей! — в наш спальник полетел ботинок от Зины — единственной девушки, которую почему-то все звали по имени. Подружка Санни даже позывного не имела, Зина и Зина! Мы переглянулись и снова прыснули, но оперативно последовали совету, перенеся наше лежбище за границу лагеря.

Ночь была прекрасна. Пустыня шуршала в такт нашему прерывистому дыханию, чей-то очень далекий вой прозвучал в унисон со стоном моей любимой, любопытные звезды наблюдали с высоты, а я, усталый и разморенный, смотрел на них в ответ.

— Выходи за меня? — и сам испугался своей смелости.

Мягкий смех, видимо, следовало воспринимать как "нет".

— Почему?

— Я тебя старше! — ласковая рука стала перебирать мои волосы, от удовольствия захотелось урчать. Захотелось — и заурчал, получив в ответ новую порцию веселья.

— А я умнее! И богаче! — на что вместо поглаживания получил щелбан.

— У меня есть дочь!

— Большая?

— Семь лет.

— Это прекрасно! — рука на миг замерла, а потом снова вернулась к ласке.

— И почему же?

— Ну смотри, я молод, маленьких детей боюсь. А тут раз — и уже ничего не надо! Пеленки-распашонки-какашки, — на этом месте я непроизвольно скривился, — уже пройденный этап, буду покупать ей кукол и платья. Вам обеим покупать! Гонять от вас ухажеров! Тебе нравятся мои планы на будущее?

— Нравятся, но ты забываешь, что ты маг, а я нет.

— А в чем загвоздка?

— Ты еще долго останешься молодым, а я уже скоро начну стареть. Посмотри на Санни — ему почти тридцать, а выглядит он моим ровесником. Дальше будет только хуже. Тебе будет сорок, ты будешь молод, а я стану к тому времени старухой...

— Чушь! — истома прошла, как ни бывало, — Ты говоришь, что слово в голове дающего? Может быть, вполне тебе верю. Но и твои надуманные причины — тоже только в твоей голове. Ты еще не попробовала, а уже ищешь повод! Мой отец был старше матери почти на пятьдесят лет, выходя за него, она точно знала, что переживет его! И что?! Это ее не остановило! Более счастливой пары я не знал! Ты не представляешь, как я мстил отцу, когда ее не стало! Как он сам себе мстил! Вот-вот, ирония судьбы! Она погибла едва разменяв тридцать, а он дожил до восьмидесяти.

— Он... тоже?.. — голос Незабудки дрогнул.

— Был бы я здесь, будь он жив! Не случись... того, что случилось, он бы и сейчас возился со своими железками, а я бы честно прогуливал лекции в столичном университете.

— Сейчас лето, каникулы, — тихо поправила девушка.

— Значит, чах бы дома в лаборатории, костеря его на все лады. Я люблю тебя, — выдохнул я страшные в своей неотвратимости слова, — Хочу быть с тобой. Засыпать, просыпаться. Я стану хорошим отцом твоей дочери, обещаю! А насчет молодости — дай мне шанс! В конце концов, все женщины — ведьмы, выпьешь из меня все соки, делов-то? Будешь молодой красоткой, а я стану старой развалиной!

— Я... я не знаю! — с надрывом протянула она.

— У тебя не очень много времени — ровно до конца поездки. Если откажешься — дальше мы разойдемся. Вот, на! — я завозился с застежкой браслета, — Возьми! Это не кольцо и ни к чему тебя не обязывает! — поспешил заверить, видя ее колебания. — Нет — значит, останется на память, все равно делал для тебя! Да — будет кольцо и все, как полагается. Думай, решайся!

Неожиданно настало время, когда я полюбил бескрайнюю аравийскую пустыню всем сердцем. Караван двигался неспешно, быстрее не позволяла дорога, точнее ее отсутствие, паломницы не отличались богатством, сопровождение они наняли вскладчину всем автобусом, поэтому мне на радость маршрут не требовал ежевечерних остановок в караван-сараях. Мой спальник единственного мужчины в команде обычно изгонялся к границе лагеря, туда же, распределив дежурства, прокрадывалась Юля-Незабудка. Зато ночевки в гостиницах бесили — наемницы вместе с подопечными скрывались на женской половине, куда мне ходу не было. Я бы доплатил за семейный номер! А несколько риялов сверху решили бы вопрос с отсутствием в документах отметки о браке или родстве, но, в отличие от меня, Незабудка находилась на миссии и бросить группу не могла. А женские комнаты даже в недорогих, но приличных гостиницах обычно неплохо охранялись, и тишком пробраться под покровом ночи друг к другу в номер не удавалось.

— Не злись! — Юля погладила мою руку, — Сама злюсь, а тебе не стоит!

За профессионализм Незабудку в отряде уважали, а за замкнутый характер и резкость недолюбливали, но совсем черствыми остальные валькирии не были и дали нам возможность этим утром побыть вдвоем, под благовидными предлогами распределившись по остальным багги. Ненадолго, они всё же не на прогулку выбрались, да и сидеть по пятеро в машине с оружием тесновато, но даже полтора часа наедине — это полтора часа наедине. Ведомый мной "Лендхорс" возглавлял колонну, Юля устроилась на пассажирском сидении рядом. Впрочем, на болтовню со мной она отвлекалась в меру, снова и снова прочесывая барханы взглядом

— Тебе-то с чего злиться?

— Помимо того, что меня ночью разлучили с любимым? — это было впервые, когда она вслух призналась, что мои чувства не безответны. Вчерашнее воздержание уже не казалось тяжким бременем, признание того стоило.

— Повтори! — мне захотелось убедиться, что не ослышался.

— Глупый-глупый Колокольчик! Была бы я с тобой, если б не любила! — Юля отвлеклась от вида песка и игриво стрельнула глазками из-под челки, как и раньше, почти читая мои мысли, — Сначала сама не понимала, думала просто потому, что ты еще не похож на мужчину...

— Это ты меня сейчас так оскорбила? — перебил, всерьез обидевшись на последнее высказывание. Вознести на небеса и макнуть в грязь одной фразой — это еще надо суметь!

— Нет, прости...

В машине установилось гнетущее молчание.

— Не злись, пожалуйста, я не хотела, чтобы это так прозвучало! — повторила Незабудка, робко касаясь сведенных на руле пальцев. Раздраженно оттолкнул ее руку, тогда она решилась, — Ладно, все равно бы всплыло, почему бы не сейчас... Если ты дружишь с математикой, то уже вычислил, что дочь я родила в шестнадцать. Совершила ошибку, бывает! Не я первая, не я последняя, кто повелся на сладкие речи и поверил не тому человеку. Хуже другое, сама еще дитя, с ее появлением я не повзрослела. И через полгода, едва перестав кормить грудью, я бросила Ларку на чужих людей, а сама сбежала с ее отцом. То, что его не интересовали ни я, ни ребенок, я поняла много позже, когда уже стало поздно.

Что я могу сказать: веселее в машине не стало, но привлечь мое внимание ей удалось. Мы слишком мало знали друг о друге.

— Ты с рождения занимался рунами, я из потомственных химиков, уже третье поколение. Отравляющие вещества — довольно узконаправленная область, а мои родители в ней были ведущими специалистами. Я поневоле тоже — они оба работали и часто продолжали свои разговоры дома, не стесняясь меня. Так что к своим невеликим годам я, может, и оказалась дурой в обычной жизни, но в химии разбиралась хорошо, а в отдельных практических вопросах возможно даже лучше выпускника профильного университета. До рождения Лары мне прочили выдающуюся научную карьеру, да и потом... Ладно, все это уже... Тот человек, с которым я сбежала, обманом втянул умную дурочку в историю. Опасную историю. Сплошная глупость и ошибка молодости, но в итоге на меня, Колокольчик, повесили преступление! Страшное... а я попалась...

Начало уже хреновое, и почему-то чувствую, что продолжение мне не понравится еще сильнее.

— Виновата — не виновата, есть подозреваемая, разбираться не стали. А охранка... выбивать признания умеет. — Каким образом выбивали признания у красивой девушки, представлять не хотелось. Нашел и сжал напряженную кисть. — Наговорила на десяток смертных казней, могла бы и больше, но повезло, помогли сбежать, перебраться за границу. С тех пор мыкаюсь по свету, — она замолчала, а из-под зажмуренных век стекла слеза, — Прибилась к "Валькириям", втянулась, к тому же политика Христ меня очень устраивала. На мужчин до тебя вообще смотреть не могла, думала, никогда не пройдет. Не пара я тебе, Колокольчик!

Помолчал, прикидывая, что меняет услышанный рассказ?

Выходило, что для меня — ничего! Дополнительные сложности, но из тех, которые при должном подходе решаются деньгами и связями. Деньги у меня скоро будут, со связями поможет Санни, а не он, так найдутся другие варианты: на отцовский фонд куча юристов работает, не может быть, чтобы никто не подсказал, с какого бока зайти!

— Всё это в прошлом, не было, забудь! Ты выжила, не сломалась. Я сам... — признался в ответ, — Отца убили у меня на глазах, я ничего не смог сделать. Смотрел, как его убивают, и только скрипел зубами. Кто — есть подозрения, он у меня кровью умоется! Спокойной жизни со мной не получится, сейчас я в таких же бегах, как и ты. Здесь оказался — обстоятельства загнали, но я больше не собираюсь идти у них на поводу! Поможет Санни, не поможет, легко в любом случае не будет, мне все равно придется закрыть этот вопрос! Хотя бы затем, чтобы история не повторилась. Но для тебя, Цветочек, есть хорошая новость: я богат, неприлично богат. Твой случай из тех, когда деньги решают, кодла нанятых циничных юристов и адвокатов поможет тебе оправдаться и вернуть честное имя. Ты со мной?

Ответное пожатие можно было трактовать как угодно, но я верил, что это было "да".

После тяжелого разговора внезапно объявленная на привале болезнь магини-паломницы вызвала глухое раздражение — опять гостиница!

— Врет! — констатировал я, став свидетелем Зинкиного доклада и переданной от "заболевшей" просьбы об остановке в попутном городке. Маги были покрепче простых людей, тем более сильные, но далеко не боги. Жизнь с Санни, который, регулярно маялся похмельем, пусть и поглощая немыслимые для нормального человека дозы спиртного, а один раз сожрал что-то не то и полдня не вылезал из уборной, меня в этом убедила, так что с этой стороны придраться было не к чему. Но с тех пор, как стал видеть энергетические потоки, а с ними "венец" рыжего, всегда легко мог узнать о его состоянии: даже у просто уставшего, он чуть блёк, а уж при похмелье или отравлении тускнел уже заметно. Понимаю, статистика так себе, кроме Пустынного Ужаса других обладателей "венца" я изо дня в день не наблюдал, но к концу длинных переходов признак силы паломницы слегка терял в яркости, и предположить, что при недомогании случится то же самое, можно было с весьма высокой долей достоверности. Сейчас же у выведенной из автобуса и устроенной со всей осторожностью в тени машин женщины "венец" отличался завидным ровным сиянием. — Врет и не краснеет. Здорова, как лошадь.

— Другие паломницы говорят, что ее постоянно тошнит, еще она жалуется на боли в правом боку, — равнодушно возразила Зина. Отвечать мне она была не обязана, докладывала наемница Незабудке, я просто присутствовал при рапорте, но Зинаида решила не игнорировать мои замечания.

— Зин, я, конечно, не доктор, но то, что врет — однозначно! Поверь мне как ученику Санни!

— Верю, мне-то что? — не стала упираться девушка, — Много ли надо, чтобы притвориться? Но остальные женщины уже волнуются, саеда Зухра просит завернуть к ее родственникам, а останавливаться где-то на ночевку нам так и так надо. Почему бы и не там, где ее родня живет? Отклонение от маршрута незначительное, можем заехать, а дополнительные расходы она обещает компенсировать. Да и если эта магичка с нашей шеи снимется, девчонкам только проще будет, соседки ее тоже вздохнут спокойнее.

— Зина, а ты "глухая"? — поинтересовался я.

— Абсолютно! — с гордостью ответила она. — Ты ведь тоже?

— Получается, что да, хотя даже не догадывался, пока не сказали. Оказывается, остальные какие-то неприятные вибрации ощущают.

— Мне тоже говорили, — подтвердила подруга мага, — Сначала я думала, что врут или наговаривают из зависти — я ж такого парня отхватила! А потом присмотрелась, и впрямь неуютно им. Мне кажется, это из-за того, что и у меня, и у тебя какой-никакой дар есть. У меня целых три единицы — мерила как-то давно. По первости мечтала: крутой магичкой стану! Эх, фантазии были — улёт! Но что такое три единицы? Ни к селу, ни к городу, любая мало-мальски магическая профессия с десяти начинается, так и сгинули мои великие планы. Но всё одно хорошо, не будь дара, ёжилась бы вместе со всеми, что с Санни, что сейчас, а так мне Санни столько надарил — с остальным заработанным на вполне приличное приданое набирается!

— А чего не возвратишься с ним?

— Э, Кабан! Санни — птица высокого полета, князь, а у меня родители-крестьяне да всего семь классов образования. Это здесь я ему боевая подруга и полевая жена, а вернемся — быстро надоем и стану обузой. К тому же дома у него невеста есть, чай, видел кольцо? Говорит — сговоренная, а мне — не один ли хрен? Прости, но одно дело крутить любовь со свободным парнем, а другое — с женатиком!

— Ясно, — вздохнул я. А что я мог сказать еще?

— Не куксись! — ткнула меня наемница кулаком в плечо, — Это жизнь! Нас все устраивает, ты-то чего переживаешь?

Переживал, потому что считал, что Санни ее любит, но кто я, чтобы лезть в их отношения? К тому же в одном Зина была права: подобный мезальянс в обществе точно не примут. Далеко ходить не надо, пример родителей с гораздо меньшей разницей в положении у меня всегда в памяти.

— Наговорились? — недовольно спросила Незабудка, дождавшись конца нашего разговора. Мы с Зиной виновато переглянулись и опустили глаза: заболтались прямо перед командиром, нехорошо получилось. — Зин, передай по отряду, после привала меняем направление, раз просят. Врет — не врет, не наше дело! К тому же ты права, в караване без нее только легче станет. И скажи, чтобы в самом городке водители, да и все были осторожнее, там сейчас двор королевы-матери, охрана наверняка усилена, не хватало еще в неприятности влипнуть!

— Передам, — и Зина отошла к остальным подругам, оставив нас вдвоем.

— Извини, что влез, — повинился я перед Юлей, — Не удержался.

— Дела заказчиц нас не касаются, — все еще резко ответила Незабудка, — Хочет под прикрытием хаджа что-то свое провернуть — ее право! А несколько лишних километров не крюк, если удастся спихнуть обузу.

— Неужели так тяжело? — мне, "глухому", сложности остальных приходилось принимать на веру.

— Не знаю, у всех по-разному. У меня — как постоянный писк на грани слышимости. Привыкаешь, почти не обращаешь внимания, но только когда всё исчезает, понимаешь, насколько мешало.

— А от меня?

— А от тебя, Колокольчик, — наконец-то улыбнулась она, — Сплошные радость и удовольствие!

Вечером сдали стонущую симулянтку в дом ее родственников с пожеланиями выздоравливать и с надеждой больше не увидеть, но поутру прискакал гонец от семьи: бабульке стало получше, и она всё-таки продолжит путь.

— Говорил же, врет!

Незабудка не стала отвечать на мои слова, всё уже было сказано раньше. Вместо прямой дороги на выезд опять пришлось петлять по узким улочкам, чтобы забрать болезную.

— А это нормально, что с нами теперь едет другая женщина? — спросил, едва караван тронулся с места, покидая городок.

— Что значит, другая? — удивилась валькирия, — До автобуса далековато, но зудит, как зудело.

— Не та! Тоже магиня, но даже близко не та, что была прежде! — Заменившая "заболевшую" паломницу женщина тоже являлась сильной одаренной и точно так же вызывала у немагов зуд, дрожь или что там они чувствовали, но не имела ничего общего с предыдущей подопечной. — Пойми, "венец" у каждого мага индивидуален, одного с другим не спутать, разве что родственники имеют похожие. Это я тебе со слов Санни говорю, сам родственников-венценосцев пока не видел.

— Уверен? — еще раз переспросила Незабудка.

— Юль, я, конечно, понимаю, что в чадре они все на одно лицо, но это зрение не обманешь!

— Лица предыдущей я не видела. Подменыш, значит... А ощущается, как прежде!

— Скорее всего, на то и расчет! Но я тебе точно говорю: в дом входила одна женщина, а вышла другая!

— У нас договор со старшей каравана, — задумчиво проговорила наемница, — Саеда Зухра, это ее бизнес, она уже не первую группу организовывает. И если саеда Зухра не поднимает шум, значит, она в доле.

— Довольно странно.

— Странно, неприятно, но все-равно не наше дело. Я могу спросить саеду, но раз она до сих пор молчит, значит либо скажет то же самое, либо солжет.

— Спроси! — потребовал я со всем пылом юности, не понимая, что некоторые вещи лучше не знать.

На привале подменной паломнице опять "стало худо". И опять "венец" сиял ровнехонько. На последней остановке перед Меккой мы с дружным вздохом облегчения передали симулирующую магичку другой ее родне и отправились к конечному пункту назначения. Проводив группу до ворот, одним переходом сдернули до Джидды. Могли бы и сразу до Слободки, но восстали остальные наемницы — им хотелось выходного в портовом городе. Магазины, лавки, ларьки, лотки... они угомонились только заполночь. Отъехав в пригород, мы остановились на ночевку в самом дешевом отеле, какой только смогли найти, оторвавшись на покупках, валькирии экономили. Из-за внезапной для такой развалюхи принципиальности хозяина нам с Незабудкой опять достались номера на разных половинах. Упрямство владельца ничем не подкреплялось — дополнительной охраны харим не имел. Замученный ночевками порознь, я по стене перебрался в одиночный номер Юлии, и был встречен как герой.

Они пришли под утро.

Четыре тени ловко и бесшумно вскрыли дверной замок и застали нас тепленькими.

— Черт! Сучка не одна! — Я даже не понял, как мне прилетело.

Первое, что я услышал, придя в себя, было:

— Ну что, ласточка, долеталась?

Обнаженная, стоящая на коленях Юлия с заломленными руками, со скрученной тряпкой во рту только и могла, что замычать.

— Что, малышка, помнишь меня? — один из теней похотливо сжал грудь моей любимой. Сссука!!!

— Ммм! Ммм! — кляп не давал Незабудке закричать. Она извивалась в руках мучителей и издавала негромкие стоны.

— Вижу, помнишь! — из положения лежа прыгнул на темный силуэт и был сбит на пол встречным ударом. — Хороша! Видишь, как твой полюбовничек за тебя рвется! Четверка, разберись!

Удар по затылку и я снова вернулся туда, где был минуту назад.

Пропустил не много: когда с трудом раздвинул непослушные веки, диспозиция почти не поменялась. С нового ракурса да еще в темноте смутно различались только ноги главного, и то, лишь потому, что контрастом выделялись на фоне Юлиного белого тела. Второй по-прежнему удерживал наемницу в захвате, угадываясь за ее спиной. Третий контролировал вход, а четвертый тихо сопел надо мной.

— Первый, прекращай свои игры! — донесся свистящий шепот от двери.

В тяжелой гудящей голове родилось озарение: я же маг!

Север, ёпта, где север?!

Перед глазами мельтешило, энергетические фигуры крутил по наитию, даже просто сосредоточиться получалось немыслимым усилием. К счастью, отсутствие точности на их эффективности не сказалось. Так вот, что имел в виду Санни!

— Ну что, красотка, пакуемся...

Реплика главного повисла неоконченной — договорить помешал прошедший через мозг песчаный кружочек. Низкий поклон тебе, Санни! За то, что приучил всегда подмечать, где какие стороны света! За то, что вообще возился со мной!

Темная фигура еще падала, когда второе лезвие прошло над макушкой Незабудки и нашло новую цель. Судя по тихому вскрику и ругани — несмертельно. Жаль.

— Дави гниду, это маг!

Третья техника сорвалась на середине, но ожидаемого удара не последовало, полученной доли секунды хватило наемнице, чтобы вывернуться из захвата и прошить всех стоящих на ногах очередью из подаренного браслета. Тяжелое, пахнущее кровью тело налетчика мешком рухнуло сверху, стукнув по голове чем-то твердым, но без нового нокаута — наконец-то сработала защита. Недоработка! Я и с первых ударов мог скопытиться!

— Колокольчик! Ты как?! — бросилась ко мне подруга, отваливая мертвеца в сторону.

Живая! Свободная! Епта, мы сделали это!!!

— Черт! Черт! Черт! — ругалась она, ладонями оттирая с моего лица кровь, постоянно задевая разбитый нос.

— Этхо... не мхоя... — просипел, когда услышал тихие всхлипы.

Бледный расплывающийся силуэт исчез из поля зрения. Шорох и щелчки застежек подсказали, что девушка одевается.

— Колокольчик! Я найду тебя! — уже собранная Незабудка притянула мою вращающуюся по всем трем направлениям голову к себе и поцеловала, — Найду! Дождись! Я люблю тебя!

Я много чего хотел ей ответить, но мозг отказывался генерировать сложные мысли и развернутые предложения.

-Хи хья... лхюхлю тхебхя, — прошептал вслед скрывающейся в проеме окна фигуре.

Отдающийся во всем теле пульс отмерял секунды с ее побега.

Пока не раздались тихие пукающие выстрелы где-то на улице.

Я бы дорого дал, чтобы спутать эти звуки с какими-то другими.

Зудящая над ухом Зина, тряска и долбящие вопросы от Зайки:

— Быр-быр-быр?

— Быр-быр-быр?!

— Тхам... — и слабый неопределенный жест в сторону окна.

— Быр-быр-быр...

— Быр-быр-быр...

Благословенный покой...

— Быр-быр-быр! — голос Санни. Явно галлюцинации!

— Быр-быр-быр...

Опять провал.

— Кабан! Слышишь меня?!

Незнакомый потолок. Солнечный луч золотит волосы склонившегося над кроватью мага, образуя вместе с "венцом" нимб. Какой подробный глюк!

— А у магички был другой! — зачем-то сообщил я своему видению.

— Кто?

— Другой венец! Как корона! Четыре зубца и росчерк!

— Кабан, ты бредишь?

— Конечно, брежу, раз тебя вижу!

Даже короткий разговор вымотал, опять захотелось спать.

Новое пробуждение вышло неприятным: меня трясли и поливали водой.

— Еще раз про "венец"! Что ты видел?

Никак не мог определиться: чудится мне злой взъерошенный маг или нет? Выходило, что нет. Как он здесь оказался? И где я сам?

— Где я?

— У врача! У тебя серьезное сотрясение, нужен покой.

— А ты чего тогда трясешь?

— Кабан! Я понимаю, тебе сейчас хреново, но выслушай! Незабудка пропала в ночь, когда тебя избили. Она же сама сбежала?

Преодолев головокружение, кивнул.

— Девчонки так и поняли с твоих слов, которые удалось разобрать, поэтому поиски не развертывали и никуда не сообщали. Следы кое-как зачистили, но с тобой надо было что-то решать. Зина связались с базой и вызвала меня, я как раз вернулся. Сами они вчера уехали на базу. Переход на полдня, без сопровождаемых — еще быстрее, но прошли уже сутки, а в Слободку они так и не вернулись. Я сейчас по их следам, но сначала хочу узнать, что там за история с "венцом" и Незабудкой?

— Две разные истории, — поправил я.

— С чего ты так решил?

— Незабудка... оказалось, что она в бегах из-за чужого преступления. Мы не договорили, но что-то там с химией, что удачно удалось на нее навесить. Говорила, что-то страшное...

— Страшное?.. Да еще с химией?.. Это часом не тот случай, когда на императорский поезд покушение было с применением "сладких снов"? — высказал маг предположение.

— Понятия не имею! — Если Санни прав, то недавние рассуждения про деньги и связи наивны и смешны, с политическими преступлениями так просто не развяжешься. Но думать пока еще было тяжело, поэтому отложил мысль на потом и продолжил, — Пришли конкретно за ней, и нападавшие говорили по-русски. И еще, их главный — любитель поболтать — явно знал Незабудку.

— Ху...вый расклад! — скривился Санни, — Только спецслужб нам не хватало! Дальше!

— Напавших мы прикончили, Незабудка сбежала. Всё.

— Ладно, эту часть я понял, — нахмурился маг. — Соберись! — прикрикнул он, видя, что я уплываю, — Расскажи, что за переполох с "венцом", и я отстану! Надо ехать за девчонками, выяснять, куда они пропали.

Напоминание об исчезнувшей группе заставило меня сконцентрироваться и вывалить на Василия странности с подменой паломницы. По мере рассказа он смурнел все сильнее, очень непривычно было видеть его таким напряженным. Больше всего мага заинтересовал "венец" паломницы-подменыша, зациклившись на его виде, он снова и снова гонял меня по мельчайшим деталям описания, пока я не стал отрубаться прямо между слов.

— Адреса домов, какие-то приметы, странности, запоминающиеся детали?

Пришлось опять напрягаться и вспоминать интересующие брата подробности.

— Я на поиски! — наконец-то он перестал меня теребить и встал, — Христ со своей стороны уже выдвинулась. Если все, как ты говоришь... — Санни судорожно со свистом вздохнул, — Врачу я заплатил, живешь здесь до поправки. Потом заселись где-нибудь, твои вещи и деньги здесь, главное: адрес лекарю оставь и в ту гостиницу ни в коем случае не суйся! И держись! — он с силой сжал мое плечо, попав пальцами на синяк, боль прострелила от руки до затылка, заставляя взвыть, — Извини. Еще на всякий случай: в Слободке развесили объявления, что тебя ищут. Их уже посрывали, но видели многие, так что тебе туда соваться тоже теперь нельзя. Жди! Надеюсь, все ерунда, и вернусь быстро! Всё! Я уехал!

И ушел.

Один за другим потянулись однообразные дни, посвященные в основном спячке. Когда самый первый раз самостоятельно встал с постели и добрался до зеркала, впал в шок: хотел избавиться от смазливости — получай брутальность полной лопатой! Такой роже никакое "сияние" бы не помогло! Раскудахтавшийся вокруг покачнувшегося тела доктор многословно утешил, что всё пройдет. Соломон, ёпта! Умом понимал, что лекарь прав, но в тот миг поверить, что отразившийся в зеркале кошмар, называемый по недоразумению лицом, спустя энный период возвратится обратно к привычному виду, было сложно.

Господин Азиз ибн Сулейман, отрабатывающий закинутый Санни гонорар (подозреваю, что немаленький), заходил в комнату по нескольку раз на дню, но никаких назначений не делал, покой и время — вот мои лекарства, я и так с его слов поправлялся невиданными темпами. Постепенно пропал шум в голове, ушла тошнота, перестало клонить в сон каждые полчаса. Синяк, полученный в лоб в прыжке, растекся на полморды, пожелтел и начал исчезать. Сросся сломанный и вправленный нос, спал отек. Что-то делать мне запрещалось, а короткие беседы с хозяином дома составляли весь смысл моего существования.

— Есть новости?

— Никаких, мой дорогой гость, — отвечал хозяин дома, бесстрастно крутя и ощупывая мою многострадальную башку. — И это хорошо, ибо плохие новости имеют обыкновение приходить без промедлений.

Спокойствия доктора я не разделял, долгое отсутствие вестей от Санни уже было плохой новостью. Я мог бы не мучиться неизвестностью и просто позвонить, межгород меня бы не разорил, но в свете предположения брата о навешанном на Незабудку преступлении попробовать не тянуло. Потом, покинув жилище доктора, из какого-нибудь общественного места, откуда легко смыться и затеряться — запросто, а подставлять человека, давшего приют?.. И пусть наугад высказанная версия Санни могла оказаться сто раз неправильной, после его предположения не удавалось отделаться от мысли, что родителей-химиков, которые собаку съели на отравляющих веществах, Юля упомянула не просто так. А это значит, что обвинили ее не в рядовом отравлении старушки из-за наследства в три побитых молью ковра. Старушки, конечно, как и наследства, бывают разные, но не будем отбрасывать простейшую логику: если за тобой спустя годы не прекратилась охота, если на твою поимку в чужую страну отправили представителей спецслужб — это как минимум на бабушку кого-то из царской семейки надо замахнуться! И самый главный вывод: линия "Валькирий" будет прослушиваться. И даже понимание, что наши агенты на чужой территории не очень-то могут разгуляться, меня не успокаивало — не с моим фальшивым паспортом! И до сих пор неясными проблемами! А арестованный или того хуже — выкраденный, я Юлии никак не помогу, а Санни так точно помешаю.

Подобно пай-мальчику сидел смирно, вернее лежал. Лечился, ждал.

За две недели обратное превращение из черно-фиолетового месива в человека почти состоялось. Пора было и честь знать, съехав от господина ибн Сулеймана, но доктор не спешил с "выпиской", настаивая на продлении времени покоя. Оказываемое гостеприимство начало беспокоить: арабы славились радушием: гость в дом — Аллах в дом, но вряд ли практикующий врач не видел разницы между гостем и пациентом. К тому же в первоначальном беспомощном состоянии невозможно было утаить от лекаря и его служек очень простую примету, однозначно показывающую, что я не мусульманин, а только маскируюсь под него. При всей широте взглядов доктора, живущего в портовом городе, и даже щедрой оплате его услуг от брата, отношение к людям иной веры в Саудовской Аравии колебалось у отметки "терпимо" и не более.

Утро началось с обычного взаимного расшаркивания. Рутинный осмотр на сей раз длился дольше обычного, но я терпеливо сносил затянувшееся действие, ожидая услышать наконец-то "здоров и пшел вон!", разумеется, с поправкой на местный многословный колорит. Не дождался, непонятно чему улыбающийся доктор вынес иной вердикт:

— Что ж, уважаемый Закир, спешу обрадовать: уже завтра вы сможете вернуться к полноценной жизни!

Ура! Наконец-то! По-моему малость перебор, я уже пару дней, как чувствую себя совершенно нормально, а окончательно следы с лица все равно сойдут нескоро, но доктору виднее.

Рука ибн Сулеймана, которая после осмотра так и осталась лежать на моей макушке, внезапно стала поглаживать недавно помытые волосы. Широко распахнул глаза: это явно выходило за рамки врачебной помощи!

— Ах, ну почему Аллах не дал мне такого сына! Оставайтесь, юноша! Зачем вам куда-то еще идти! Моя младшенькая, Лейла, уже вошла в возраст и может составить вам пару! Ах, какие красивые детки у вас народятся! На зависть всем соседям!

— Господин Азиз Аль-Мухтарам! Я вашу Лейлу в глаза не видел! — я постарался максимально отодвинуться от спятившего доктора и его рук.

— Моя Лейла красавица, вся в мать! К тому же в приданое я дам ей сорок... нет! Пятьдесят верблюдов!

Перед глазами пронеслась картинка: старый отцовский двор, заполненный стадом верблюдов. И все эти парнокопытные меланхолично обкусывают уже несуществующий шиповник, и гадят, гадят, гадят, твари!!!

— А-а-а... а ничего, что ваша дочь меня не знает?! — это показалось мне хорошим аргументом.

— Лейла хорошая девочка и послушная дочь! Она знает, что я желаю ей только счастья! — как само собой разумеющееся, произнес хозяин дома, — Это будет великолепная свадьба! Ах, какие внуки у меня народятся! — снова повторил господин ибн Сулейман, проводя ладонью по моей щеке.

Театр абсурда набирал обороты, а я растерялся: какая Лейла?.. Какая свадьба?.. Какое приданое?.. Я ни словом, ни действием, ни мыслью не давал повода ни к чему подобному! За мной скоро Санни приедет! И вообще я Незабудку люблю!!!

К счастью, доктора отвлекла суета во дворе. Извинившись передо мной, он покинул комнату, оставив меня гадать: что это сейчас было?! В голове заворочались нехорошие мысли: разные неприличные предложения мне уже не раз делали, но до сих пор лекарь казался мне адекватным человеком, из бесед с ним я усвоил, что он давно и прочно женат на любимой женщине, и подозревать его в извращениях?.. Как-то это было выше моего понимания. И ласки его, хоть и неуместные в отношениях врач-пациент, были скорее отеческие, чем...

С извращенцев мысль скакнула в другую сторону: а ведь был уже период, когда люди впадали в ажиотаж при виде меня! Но ведь этого не может...

Иллюзия — простая зеленая светящаяся черта, доходящая мне раньше примерно до колена, взвилась выше головы, намекая, что может, еще как может!!!

Не поверил глазам и сотворил вторую. Теперь уже две двухметровые прямые медленно рассеивались в пространстве. Третья, четвертая, пятая! Я клепал их, пока не выдохся в окружении ровного светящегося забора! Откуда?!

"Откуда-откуда?!" — возник мудрый внутренний голос, — "От верблюда! Подумай хорошенько! Ты уже знаешь ответ!"

Знал.

Истовая благодарность дает примерный прирост в полтора, а посмертное благословление — в два раза по силе. Ограничение — в потенциале мага, но своего потолка я, видимо, еще не достиг. Скачок с пятидесяти на двести означает, что меня благословили два раза. Кто? Как будто много вариантов!

Поминальным маршем за стенами завыл клаксон автомобиля. Его вой подхватили другие. Весь день, не прерываясь ни на минуту, жалобный гудеж доносился со всех сторон, а я под его непрерывное звучание оплакивал двух дорогих мне людей.

Юля-Незабудка...

Вася-Санни...

— Закир, Закир, вставай! — хлесткая пощечина обожгла щеку. Кто посмел?

Непонимающе уставился на доктора-хозяина дома, силясь понять, кто этот человек и что ему надо?

— Закир!!! — новая затрещина не состоялась по причине пляшущих перед лицом лекаря хищных огненных росчерков. Санни энергетические потоки давались не одинаково: серые, отвечающие за управление песком, просто липли, стоило ему появиться поблизости, остальные охотно отзывались, и только красно-огненные сторонились его призывов. Ко мне мировые энергии относились равнодушно: не сбегали, но и не спешили слушаться. В отличие от многих восторженных адептов я прекрасно осознавал, что потоки не живые и не обладают ни волей, ни разумом, а всего лишь стремятся пройти по пути наименьшего сопротивления, но таким образом объяснить выйдет быстрее, чем городить три страницы научных выкладок. К слову, обычного человека потоки почти "не замечают", очень слабо реагируя на присутствие. Я, поскольку до сих пор не обладал заметными силами, и результат получал соответствующий — любая энергия давалась мне неохотно, к тому же в основном я повторял за Санни, не отвлекаясь на эксперименты. Но минувший день прорвал какую-то преграду в мозгах, а сил стало значительно больше, так что теперь я мог крутить энергетические руны из любого цвета. Сейчас получилось из красного. А если еще усилитель пустить поверху?

Любопытство пришлось придержать, Азиз ибн Сулейман, убедившись, что я проснулся, принялся лихорадочно умолять:

— Закир, драгоценный мой! В городе облавы! Ищут чужестранцев-магов! Умоляю! Никто из моих тебя не выдаст, но Вахид, этот сын шайтана! — Вахидом звали одного из помощников врача, который даже не старался скрыть своего презрительного отношения к неправоверному пациенту. — Он обязательно донесет! Тебе нельзя здесь оставаться! У меня есть связи, я договорился, тебя возьмут на корабль! Прошу, доверься мне, я помогу тебе скрыться!

Когда-то давно, в прошлой жизни (полгода назад) "сияние" показалось мне крайне обременительным явлением, независящее от моей воли влияние на незнакомых людей я считал неэтичным и неприятным побочным эффектом от становления дара. Но сейчас как никогда к месту вспомнилось совет-пожелание Санни "Пользуйся, пока можешь!". Примем за данность, что взявший под крыло покойный побратим плохого не посоветовал бы.

Зачем бы ни искали магов, попадаться я не хочу, а здесь меня больше ничего не держит. Лекарь, будь он в нормальном состоянии, наверняка просто выпроводил бы за дверь, а то и сам бы сдал властям! Но раз "сияние" требует от него помочь мне, то почему бы и не да?

— Храни вас Аллах, господин Азиз! — "сияние" — "сиянием", а элементарную вежливость списывать со счетов не стоит, — Спасибо за предупреждение! Я готов!

Интерлюдия.

Песок вел по следам пропавшего отряда. В вопросах взаимодействия с магией Санни был в корне не согласен с неожиданно обретенным братишкой — забавным шебутным юношей. Сила — она живая. Пусть не совсем разумная, ближе к животному, но при должной сноровке с ней можно договориться. Маг считал, что у него договор с песком — тот как старый верный пес улавливал малейшие пожелания хозяина, часто даже не требуя оформленных воздействий-приказов. Поэтому, следуя за одному ему видимыми метками, наемник знал, что приедет куда надо.

"Звезда", позаимствованная у брата, отмеряла километр за километром. Взбираясь на каждый новый бархан, маг снова и снова надеялся увидеть копошащихся рядом со сломанными машинами девчонок, радостно машущих подоспевшей помощи. Другой вменяемой причины для столь долгой задержки представить не удавалось.

Что ж, он почти угадал: то, что машины никуда не поедут, стало ясно с первого взгляда — трудно ехать с полностью выгоревшим кузовом.

Уже плохо.

Повинуясь его воле, песок стал выталкивать на поверхность все чужеродное: пули, гильзы, осколки. И двенадцать женских обезображенных тел. Санни подолгу постоял у каждого.

Зина. Вопреки романтично настроенному Кабану маг знал, что в их с девушкой отношениях великой любви не было. Влюбленность, симпатия, расчет — всего помаленьку, но им хватало. И вернуться вместе с ним домой Василий предлагал Зинаиде искренне. Да, не женой, но разве это хуже, чем быть наемницей?

Марина, Зинина подруга. Взрыв или выстрел раздробил ей лицо, Санни опознал ее по носимой на счастье вместо браслета шерстяной нити. Где оно теперь, ее счастье?

Насмешливая Зайка, ее даже угадывать не требовалось, среди наемниц она всегда выделялась ростом.

Сойка, Зайкина постоянная напарница. "Куда одна, туда другая!" — часто говорили о них. В свой последний путь они ушли так же.

Еще восемь девушек, не все позывные Санни помнил, но догадывался, что их тоже встречал на базе, здоровался, может быть, даже заигрывал.

— Я нашел их! — позвал он в рацию.

— Всех?.. — дрогнувшим голосом отозвалась Христ, поняв все по интонации.

— Всех.

Дожидаться поисковой группы пришлось недолго, они колесили неподалеку.

— Не ограблены, — сделала вывод глава валькирий, закончив печальный осмотр и отойдя к магу, стоявшему в стороне от остальных.

— И так ясно, грабители бы в первую очередь машины забрали.

— Думаешь, это как-то связано с той фальшивой паломницей?

— Забудь.

— Ты предлагаешь мне все спустить? — возмутилась Христ.

— Забудь! — надавил маг, — Дотянуться туда ты все равно не сможешь, а теперь это мое дело.

— Хорошо, — отступилась валькирия, — Здесь я могу на тебя положиться, но как мне теперь работать с саедой Зухрой? Она одна из наших постоянных заказчиц.

— Саеду Зухру вы вряд ли снова увидите.

— Почему? — удивилась женщина.

— Я тебе предсказываю, что на хадже случится несчастный случай. Давка, нападение, теракт, что угодно, где ваша заказчица пострадает.

— Это все из-за той магички?

— Забудь! — в третий раз повторил Санни, — Ты никогда не слышала того доклада. Никто ничего не понял. Или кончишь так же, — он оглянулся на место, где прибывшие с Христ валькирии упаковывали скорбный груз.

— Ты ведь достанешь эту суку? — с надеждой спросила командир наемниц.

— Прощай, Христ, — ушел от ответа мужчина, — Мои дела здесь почти закончены, в Слободку я больше не вернусь. Приятно было с тобой работать.

— С тобой тоже, — наемница не стала настаивать на ответах, которые все равно не получит, — Передавай привет Колокольчику. Жаль, так и не вытрясла из него адрес Аглаи.

— Николаевск, это под Екатеринодаром. Точного адреса не знаю, но думаю, найдешь. Аглая не самое распространенное имя, а Николаевск не особо велик. Прощай!

— Спасибо, Санни! Прощай.

И снова пустыня ведет, теперь уже по следам нападавших. У них фора в двадцать часов, но нет сродства с песком, к тому же они не спешат. К чужому лагерю маг вышел под утро. Вторые сутки без сна вымотали, и он не стал возиться с лезвиями. Кровь, кишки, вопли... зачем? Зину и девчонок это не вернет. Всего лишь один из барханов немного подвинулся, скрыв под собой малейшие признаки присутствия людей. Вместе с людьми. Это просто, если ты Ужас Пустыни.

Князь Василий Георгиевич Солнцев, последние семь лет гораздо чаще откликавшийся на Санни, те же семь лет редко упоминал свое дворянское достоинство — никого оно здесь не интересовало. Данное за глаза прозвище Пустынный Ужас само по себе являлось титулом и вдобавок льстило самолюбию, потому что князей много, а Ужас всего один. И Ужас со всей своей кровавой славой был гораздо свободнее в поступках, чем представитель забытого обедневшего рода.

Как князю российской империи Василию Солнцеву следовало всей душой ратовать за долгие годы жизни матери короля Сауда, звавшейся когда-то великой княжной Еленой. Достаточно умной, чтобы выжить после смерти мужа, достаточно хитрой и изворотливой, чтобы удержаться у власти, и... достаточно подлой, чтобы пожелать свою власть расширить. Князь Солнцев — сын другого князя Солнцева, много лет верой и правдой прослужившего в Департаменте внешней разведки, не мог не узнать лорда Уинтерхилла, входящего в совершенно непримечательный дом, где "болела" обладательница "венца" в четыре зубчика и один росчерк.

У Ужаса Пустыни ничего не дрогнуло в душе, когда домик сложился.

Глава 9.

Я не знаю, чем руководствовался господин Азиз ибн Сулейман, запихивая меня помощником механика на судно. Допускаю, что выбирать ему было не из чего, вряд ли доктор постоянно промышлял укрывательством нелегалов и знал в порту все входы-выходы. Но даже так медик оказался непрост, ох, как непрост! Количество хоть чем-то обязанных ему людей впечатляло, а главное, качество! Вальяжные портовые чиновники, начальники участков, таможенники, вообще какая-то шушера! Последний выбивался бы из ряда, если не знать, что неприметный человечек со дна общества имел полноценную "мантию", то есть однозначно не мог быть нищим попрошайкой, за которого себя выдавал.

Отъезд из Аравии чем-то напоминал годовалой давности прибытие: меня по цепочке передавали незнакомым людям, пока не оказался на борту. И только там выяснилось, что я не пассажир, а, оказывается, нанялся в рейс до Австралии! До Австралии, ёпта!!! Для парня, не выбиравшегося первые шестнадцать лет жизни никуда дальше Екатеринодара, я слишком стремительно осваивал глобус.

Экипаж круизного лайнера "Лабрадор", идущего под канадским флагом, подобрался интернациональный, говорили все в основном на английском, реже — французском. И тот и другой языки я когда-то изучал в школе и дома, потом неплохо закрепил частым использованием в Слободке, так что никаких барьеров в общении не возникло. Сначала опасался показывать диапазон знаний — откуда арабу из глубинки знать несколько иностранных языков? — но, как оказалось, заглядывать мне в паспорт никто не рвался, а умение объясняться приписали национальной особенности:

— Завидую я вам, арабам! Языки вам легко даются! — разглагольствовал как-то за работой мой непосредственный начальник Сэм Морти, принципиально не владеющий ничем, кроме родного американского. Если бы не наловчился трындеть с его соотечественниками, составляющими немалый контингент Сити, то со своим классическим образованием понимал бы его речь через слово, — Твой предшественник — Али, он их штук восемь знал, в каждом порту на местном чирикал. И ты, такой молодой, а уже три знаешь.

— А куда он делся?

— Кто?

— Али.

— Сошел на берег в Джидде и не успел к отплытию, сукин сын!

— Не надо ругаться так! — задрюченный валькириями я знал, что почти не злое для американца ругательство, настоящему арабу будет тяжело снести, — Сукин сын — это серьезное оскорбление.

— Он тоже так часто говорил, но, парень, привыкай, здесь не твоя Арабика!

— Аравия! — поправил я.

— Я так и сказал! Потрешься среди нормальных людей, еще и возвращаться не захочешь! — не то, что бы стало обидно за мнимую родину, скорее покоробила бесцеремонность, с которой это было произнесено, но увлеченный своими поучениями механик моих гримас не заметил, — Это Али уже взрослым был, его не перевоспитать, а ты парень молодой, можешь еще попробовать перебраться в местечко поцивилизованней. Взять хотя бы наш случай, вот смотри: у нас здесь стоянка пять дней должна была быть. Свободных от вахты в увольнение на берег отпустили, туристы на экскурсии разбрелись. А ваши власти нас взяли и развернули: траур, видите ли! Нельзя развлекаться! Вот скажи, в другой стране такое может случиться? — и сам же себе ответил, — Нет! Хорошо еще наши пассажиры не успели куда подальше отъехать, всех на борту собрали, а несколько матросов так на берегу и остались! Вернутся в порт, а кораблик-то "ту-ту"!

— Что за траур? — удивился я тому, что в своем горе пропустил, похоже, нечто важное.

— Джек! — имя Закир для него оказалось невыговариваемым, поэтому сразу же переименовал, а потом так и прилипло, — Это ты мне должен сказать! Местный тут ты, а не я!

— На лицо мое посмотри! — отбрехался я заготовленной сказочкой, — Не повезло с невестой — у нее слишком много дядей и братьев, а у меня слишком мало денег! Сначала у родственника отлеживался, но и там эти дети Шайтана выследили! Пришлось срочно убираться из города, мне не до глобальных событий было!

— А-а... — понимающе протянул он, — Родственники невесты — это зло! Слава богу, моя Мэри сирота! — я опять поморщился — благодарить за смерть близких жены? — У правителя вашего мать вроде бы умерла.

— Елена?! — изумленно переспросил я, — Да ей же сорока еще не было!

— Джек, что слышал, то и отвечаю! Расспроси потом команду, кто на берег сходил, может, что еще расскажут, я в этот раз так и просидел из-за Али на борту!

Не поленился, последовал совету, расспросил потом других, но ничего сверх сказанного не узнал — кто там будет делиться с чужаками сплетнями и подробностями? Да и меня смерть чужой королевы мало взволновала. Люди смертны, даже относительно нестарые — эту истину я за последний год хорошо усвоил.

Нарастающая "вуаль" порадовала еще тремя всплесками "сияния", за время которых я стал на корабле своим в доску, сняв первоначальную настороженность к новичку, но сам не спешил с кем-то близко сходиться — не давала горечь недавних потерь. Да и не с кем, если разобраться. Общение с Санни, Незабудкой, Христ и еще несколькими валькириями меня разбаловало — они, может, университетов и не кончали, но сами по себе были умными людьми с широким кругозором. А у палубной команды и машинистов все интересы сводились к трем китам: выпивке, жратве и бабам. Еще поругать начальство — это святое! И если в последнем я еще мог к ним присоединиться — Сэм со своими поучениями достал уже через день, — то первые три пункта отпадали. Выпивка — из-за легенды, я и так положенных молитв и постов не соблюдал, не хватало еще на таком простом вопросе спалиться! Жратва — ну не мог я всерьез и долго обсуждать достоинства макарон по-флотски или каши с тушенкой! Один-два раза еще куда ни шло, но не каждый же вечер! Женщины... не сыпьте соль на раны. А публика повыше рангом в свою очередь не спешила снисходить до общения со мной: "Эй, Джек!", "Джек, сгоняй!", "Джек, принеси!" — вот и все разговоры.

Но, несмотря ни на что, путешествие мне нравилось. Круизный лайнер неспешно тащился от порта к порту. Сэм, несмотря на занудливость и ограниченность, был человеком беззлобным и на берег меня отпускал. Так что уже через декаду начал всерьез обдумывать: а не задержаться ли мне здесь? Теплые моря, экзотические страны...

И лишь приняв решение, полной мерой схлопотал откат — меня залихорадило, внезапно начало сбоить сердце, сон из просто не всегда спокойного, превратился в сущее мучение — кошмары следовали один за другим, снова и снова снился последний бой отца. Окружающие решили, что я подцепил какую-то тропическую болячку, потащили в лазарет, но я-то знал, что корабельный док ничего не найдет! Внятно не объяснить — просто знал и всё!

Разобраться удалось быстро, слово — в голове дающего, а мое подсознание раз за разом показывало мне момент, когда я его дал: "Вернусь и отомщу! Дайте мне только время!" Про себя я тогда подразумевал, что вернусь, как только это станет безопасным. Пока я сидел в Слободке и считал, что только с совершеннолетием смогу ее покинуть, — оно не беспокоило. Теперь же у меня были документы, и на корабле меня держал только подписанный контракт до Австралии. Это обязательство тоже являлось уважительной причиной — просто потому, что так меня приучили. Зато подписать новый наем — это уже воспринималось как уклонение, и договориться самому с собой не получалось. Пришлось начать обдумывать свои действия по возвращении на родину.

Петербург встретил дождем со снегом пополам. Позади больше половины земного шара, неохваченными остались только обе Америки. Не раз за путь вознес хвалу Аллаху — пусть чужой бог сбережет умельца из Джидды, состряпанный им паспорт не вызвал ни единого нарекания ни на одной границе. Будь безымянный суетливый старичок хоть сколько-нибудь магом, ему бы перепал с моих дум нехилый профит — на первых проверках я сильно волновался, а так, надеюсь, просто где-нибудь зачтется.

Воздух родины пьянил. То, что все вокруг говорят по-русски, поначалу вводило в ступор: отвык, даже у самого легкий акцент в речи появился. Впрочем, полдня хватило, чтобы пропал. Паспорт? Если чему и научил меня прожитый год, так это наглой уверенности: червонец сверху, и портье вписывает в журнал учета постояльцев левые данные. Широко улыбнулся и поощрил ретивого работника гостиничного дела еще одной десяткой.

— Мы рады, что вы выбрали наш отель, господин Минихузеев!

— Минихузеев?..

— Ильяс Равильевич, — понятливо прогнулся портье в поклоне.

Пришлось добавить еще десятку, не обеднею.

Пока не стукнуло восемнадцать, обнародовать свои ФИО я не собирался: я был богат, но все же не настолько, чтобы за судьбой отцовского состояния пристально следили миллионы глаз. А насчет собственных морально-волевых качеств обольщаться не приходилось: при планомерной обработке подпишу отказ от наследства как миленький, жизнь показала, что обереги не панацея. Да и снять их при некоторых усилиях можно, разбитые суставы для пытливого ума не преграда, уж в крайнем случае — вместе с пальцами. Вот использовать кому-то другому — для этого надо моим близким кровным родственником быть, а лишить защиты — запросто. И то, что моя смерть в планы "опекуна" не входила — в этом случае деньги отошли бы на благотворительность — слабо утешало. Так что до четвертого марта вход в контору "Путятин и сыновья", занимавшейся отцовским наследством, был мне заказан. Ничего, я и у "Валькирий" заколотил немалые для обывателя деньги, на мои нужды хватит!

Добираясь до бара с прозаическим названием "Пиво и рулька", лениво раздумывал: есть ли где-то кабак "Вино и ветчина" или "Водка и холодец"? И можно ли, опираясь на фантазию держателей питейных заведений, собрать из запчастей целого кабана? По всему выходило, что нет: "Сердце борова" или "Мозги хряка" не вписывались в концепцию — недостаточно пафосно. А без сердца и мозгов животинки не выйдет, такими только люди бывают.

Кабак, где отирались наемники, порадовал почти забытой за месяцы путешествия атмосферой — обстановка другая, но если закрыть глаза, почти как в Слободку вернулся. Адреса точек заставил заучить Санни еще на первых порах знакомства. Несколько названий потом подкинула Мадлен, но там были места сбора техников. Тоже из разряда "только для своих", но в них я собирался появиться, только если нужны будут деньги.

— Ути-пути! Кто это тут у нас такой сладкий нарисовался? — поднялся с места сидевший у стойки здоровяк. Первая часть проверки началась.

Охранника узнал по эксклюзивной татуировке — брат ее подробно описал, и вряд ли найдется еще один шутник, набивший на предплечье... скажем так, мое второе прозвище.

— Привет тебе от Санни, Малыш! — и подкрепил пароль распальцовкой, не приведшей, однако, к нужному результату.

— Что?! — взревел вышибала, — Этот гавнюк!.. — и захлебнулся собственными зубами. А я ведь до последнего сомневался: брать или не брать кастет? Но стоило вспомнить нравы Слободки, как гнутая железка сама скользнула в карман пальто. И так-то неспортивно, а сорок четыре замаскированных руны — не чета грубо сляпанному прототипу — кого угодно надолго отправят созерцать фейерверк перед глазами.

— Не тебе, Малыш, поганить это имя! — когда не особо крупный юноша называет огромного лба Малышом — это нормально, не я виноват в специфическом юморе наемников, присваивающих клички. Но то, что я проговаривал эти слова, возвышаясь над лежащим вышибалой, многих впечатлило.

— Пива? — невозмутимо спросил толстый бармен, когда я подошел к стойке, — Кумыса не держим.

— Темного чешского.

— И как там?..

— Пыльно.

Обмен короткими репликами показал, что пошел второй этап проверки. Но она не потребовалась, потому что меня окрикнули из глубины зала:

— Кабан!

Обернулся на зов. В который раз убеждаюсь, что мир тесен — окликнул меня наемник, которому когда-то перенастраивал отцовский браслет.

— Рулька, это Кабан! — представил меня бармену неспешно перешагнувший через тело все еще пребывающего в стране снов Малыша, подошедший к стойке Клещ, — Я его знаю. Рунист от бога, трофеи взламывает влет.

— Привет! — поздоровался с неожиданным поручителем.

— Привет! — удостоился сначала крепкого рукопожатия, а потом не менее крепких объятий, — Кабан! Если б не ты! И не тот браслет!

— Жарко пришлось? — понимающе спросил знакомого.

— Не жарко — адски жарко! Защита держалась, как видишь, живой, но и то досталось! — он с готовностью продемонстрировал еще красный уродливый рубец выше локтя.

Пристальное внимание, вызванное в баре моим появлением, пошло на спад. Хотя отметил, как некоторые буквально насторожили уши после слов Клеща — говорил он громко, а чистый, непривязанный ни к кому артефакт мог стоить заоблачную цену, и у кого-то в загашнике наверняка валялось что-то подобное. Меньше всех заинтересованным выглядел сам бармен. Ну-ну, верю-верю!

Очень скоро пришлось вспомнить, за что Клещу дали его прозвище. Найдя свежие уши, он вцепился в меня всеми конечностями, увлек за собственный столик и где-то час вещал о своих приключениях. И пули свистели над головой, и шрапнель, зато он, такой-сякой... по мере пополнения ряда пустых бутылок враги становились все сильнее, но он их ух! Если принимать все на веру и не делить на восемь, то только его участия не хватало королевским войскам, чтобы наконец-то разгромить повстанцев. Не отрицаю роль человека в истории, лично мне посчастливилось знать одного такого, и это даже не Санни. И уж тем более не Клещ, о чьем существовании вряд ли знал кто-то за пределами бара. И только с приходом товарищей Клеща удалось вырваться из его общества и снова подойти к барной стойке.

— Интересует работа? — спросил бармен, когда я, получив свой заказ, не стал возвращаться к столику.

— Не совсем, хотя не откажусь. Информация, а точнее человек, который может мне ее найти.

— Что-то конкретное?

— Что-то конкретное, — согласился я, обломав любопытство собеседника.

— Здесь или за границей? — сузил область бармен.

— Здесь.

— Тогда надо к Умнику. За плату он соберет все, что надо.

— Умник?..

Вместо ответа бармен подтолкнул ко мне уже набившее оскомину водное кольцо. У этого разве что кривая привязка к владельцу имелась, а так — ничего выдающегося.

Щелк, щелк! Для настолько простой работы инструменты мне теперь не требовались. Четыре выпавшие руны, кольцо на палец, зарядка, активация — на стойку полилась струя чистейшей воды.

— Штамповка! — презрительно бросил, возвращая артефакт, — Две тысячи рублей, и только из уважения к материалам.

— Ты, Кабан, как будто не в Аравии работал! — возразил бармен, пряча безделушку в карман, — Три, не меньше! Сейчас в Египте дела завертелись, а там такие поделки тоже в цене!

Если этот пройдоха говорит три, значит впулит за четыре-пять, не меньше. Взял на заметку: по общей классификации водосборники едва вытягивали на первый класс в основном благодаря компактности, если бы не она, цена бы существенно снизилась.

— Так как насчет моего дела?

— Умник обычно к восьми приходит, но не каждый день. Посиди, свистну.

Умника удалось застать только через неделю ежевечернего посещения "Пива и рульки". Рулька у одноименного владельца-бармена удавалась нежнейшая, с картошечкой шла на ура, кроме них в меню присутствовали и другие блюда. Отъедался понемногу, принимал заказы. Ничего дорогого пока не просили, так что не столько ради денег, сколько чтобы освежить навыки, да и без мастерской сам бы за сложное не взялся. Параллельно немного поспрашивал людей об Умнике и его коллегах, но все, кто сталкивался со схожими задачами, в один голос рекомендовали Умника — да, дорого, зато максимально полное досье и без проблем с конфиденциальностью.

За семь дней сложился какой-никакой распорядок: утром прогулка по столице с посещением первого попавшегося на глаза музея, после полудня — к Рульке, малый походный набор инструментов, тщательно отобранных еще в Слободке, как ни странно, в результате всех перипетий так и остался со мной, шлифовальная машинка отлично заменялась лезвиями, сляпанными не из песка, а из абразива, вместо резака — те же лезвия, только огненные, для работы хозяин предоставлял отдельный кабинет. Если заказов не было — читал в баре газеты, поздно вечером в гостиницу, и так по кругу.

Уже в номере, скрывшись от чужих глаз, заканчивал начатые еще на "Лабрадоре" расчеты подарочка для "опекуна". Пока что выходил неподъемный, за полцентнера, а как облегчить — идей не хватало. Можно было и маленький соорудить, но тогда и мощность получалась соответствующей. Еще меньше идей было, как провернуть это на голой силе — манипуляции с потоками другой нормальный маг может заметить и выставить противодействие, а в старом княжеском роду такие маги обязательно будут. Руны тоже фонили, но на несколько порядков слабее. Учитывая, что попытка у меня явно будет только одна, рунный конструкт выглядел предпочтительнее.

Очень переживал, что в результате задержки слово потянет на подвиги, но тщательно продуманный план — это вещь, подсознанию не за что было уцепиться, каждый день так или иначе приближал меня к цели.

— Искал? — вот почему я решил, что если Умник, то значит щуплый и в очках?! Амбал, мало уступающий в габаритах все еще зло косящемуся на меня Малышу, внешностью меньше всего подходил под кличку, но судя по подтверждению от бармена, являлся долгожданным талантом по сбору информации.

— Умник? — все же для порядка переспросил я.

— Он самый. А ты Кабан — Стальные яйца, работал в Слободке сам по себе, но под Христ и Пустынным Ужасом. Можно полюбопытствовать?

Осторожно поощряющее кивнул.

— А ты на самом деле брат Санни и племянник Христ, или это только слухи?

— Побратим, — не стал отпираться, — а для Христ... если только приемный. Кстати, хорошо, что напомнил, я ей весточку задолжал.

— Шнобель с группой завтра поедет, можешь с ними передать. Вон он, — и показал на столик, где опять гудела компания Клеща. Угадать Шнобеля сложности не составило: носастый выделялся.

— Лады, спасибо.

— Так что за дело?

— Вот, — выложил на стол короткую записку со всеми фактами, что знал о семье матери, — Нужно все, что сможешь собрать: где живут, чем живут.

— Солнцевы?.. — задумчиво протянул Умник, — А посвежее ничего нет? — все мои данные имели почти двадцатилетнюю давность.

— Чем богаты! — развел руками я.

— Пять тысяч, — огласил он цену, — Одну вперед, остальное по результату.

— Устраивает, когда ждать?

— Предварительный отчет через неделю, максимум две.

Примерно на такой срок я и рассчитывал.

— По рукам! — и отсчитал аванс.

И снова потянулись дни ожидания, отличающиеся только подкидываемыми заказами. Приносимые на мелкий ремонт или очистку от привязки простые артефакты кончились, пошел материал посложнее. Без мастерской не очень-то хотелось за них браться, но пройдохе Рульке как-то удавалось раз за разом уговаривать меня. Этот день от других не сильно отличался.

— Чего тебе? — неласково встретил сунувшегося в кабинет мужчину.

Днем в баре почти не бывало народу, и бармен часто заходил поболтать. Какое-то время я был не против, пока однажды не поймал себя, что мало-помалу этот жук почти вытянул меня на рассказ об отцовской мастерской, а оттуда уже недалеко было и до семьи. Ушлый толстяк, уловив перемену настроения, сделал вид, что все так и надо, мигом переключился на одну из своих баек, но после того случая я по-другому посмотрел на "безобидного" бывшего наемника, язык прижал и старался в разговоры не вступать, ограничиваясь скупыми отговорками. Если Рульку и задела чем-то смена стиля моего общения, то виду он не показал, по-прежнему зависая иногда у стола и развлекая анекдотами из жизни, коих знал неимоверное количество. Отказывать хозяину в этой малости было не с руки — жизнь в столице дорогая, после жарких краев пришлось еще раскошелиться на зимний гардероб, да и вообще, не слишком-то я рвался хоть в чем-то себя ограничивать. Мог, но не хотел, — хватило дней, когда считал каждый рубль. А тут один билет в оперу, которую, поддавшись желанию духовно обогатиться, решил посетить, обошелся в тысячу целковых. А к представлению еще ведь особая одежда требовалась! Без костюма в театр не пускали! В итоге один единственный вечер, который потом вычеркнул из жизни и вспоминал исключительно как страшный сон, обошелся даже не в одну, а в три тысячи! С другой стороны, урок, что опера — не моё, может быть и стоил потраченного.

— Заказчик, — коротко ответил Рулька.

— Ёпта, так разберись сам! — несмотря на назойливость и любопытство владельца бара, его посредничество меня устраивало. Пусть я получал намного меньше, зато не приходилось убеждать каждого клиента в собственной компетентности. Уже достало всем подряд объяснять, что возраст делу не помеха. И второй момент: если говорил, что не могу (а такое случилось пока что дважды, один раз банально подходящих инструментов не было, и разоряться на целый станок без собственной мастерской было глупо, а в другом случае, сколько ни бился, так и не смог понять задумку автора — то ли он гений, а я идиот, то ли наоборот, но предложенный к ремонту артефакт по моему мнению был искусно сработанной фальшивкой, не делающей ровным счетом ничего кроме видимости срабатывания), то переговоры с недовольными заказчиками тоже брал на себя бармен.

— Не могу, хотят поговорить с мастером, — общий бледный вид и бегающие глазки Рульки подсказывали, что клиент попался непростой.

— Тогда пусть идут в ..., — уточнить конкретно куда, не успел, толстяка как пушинку отодвинули с порога, а передо мной уверенно расселся очень старый полностью лысый мужчина, испещренный шрамами. Не редкость в "Пиве и рульке", но этот выделялся бы даже на фоне обычного контингента наемников: явно выжил когда-то лишь чудом и неимоверными усилиями высококвалифицированных целителей.

— Неожиданно! — вынес после короткого осмотра вердикт наглый посетитель, намекая на мой юный вид.

— А мне-то как!

— Гоша, ты уверен? — обратился он к кому-то оставшемуся за дверью, и, получив утвердительный ответ, вновь обратился ко мне, — Кабан, я так полагаю? — вопрос ответа не требовал, — Меня зовут...

— Без имен, мистер! — язык сработал вперед ума, но я на самом деле не хотел знать его имени, а обращение после нескольких месяцев на "Лабрадоре" вылетело машинально.

— Даже так? Что ж... зови меня "дед"! — и попытался придавить взглядом из-под кустистых несимметричных бровей.

Промолчал, продолжая изучать гостя.

Стар, не маг, хотя с правой рукой что-то не то, и очень, просто очень опасен. Пока я только соберусь, успеет накрошить меня десятком разных способов, ни разу не повторившись в процессе. Бывший военный... нет! — скорее поставлю на разведку и шпионаж. Спецслужбы?.. Незабудка?.. Подобрался.

Дед, пусть будет так, засучил правый рукав, дернул за что-то у плеча, и на стол легла рука, то есть, конечно же, протез.

— Что скажешь?

— Вы богаты, — от облегчения тянуло рассмеяться, чего я не мог себе позволить с этим собеседником, — Романовская работа! — пояснил на приподнятую бровь, вертя в руках и рассматривая творение отца, — Лично романовская, а не поделка по его чертежам.

— Один взгляд, и сразу же вывод?..

— Мистер Дед! — специально произнес это с английским акцентом, приближая обращение к "мистеру Смерть", — Я умею читать! — и повернул протез креплением к хозяину, указывая ногтем на спрятанное отцовское клеймо.

Пустил силу по артефакту и сразу же понял, что изделие полноценно работает только до локтя, до кисти импульс почти не дошел. Сквозь имитацию мышц и кожи постарался нащупать проблемное место, но это ничего не дало, с причиной помех требовалось разбираться. Под внимательным взглядом опасного посетителя и под судорожный вздох Рульки, который всё так же маячил у порога, рывком снял чулок псевдоплоти с металлических костей.

— Руки бы оборвать!.. — и смущенно замолк, осознавая бестактность.

Я мог не до конца понимать замысел отца, но увидеть инородные вставки, портящие его совершенный рисунок, — это все равно, что посреди выверенного печатного издания наткнуться на безграмотную рукописную вставку. Говорят, хорошим музыкантам фальшивые ноты режут слух, мне точно так же резали взгляд чужие ошибки.

Налюбовавшись, надел обратно эластичную часть на металл и отодвинул сломанный протез от себя.

— Не хочу даже предполагать, что с вами произошло, Романов в свои изделия закладывал десятикратный, если не больше, запас прочности. Четыре попытки ремонта. Последний — явно от Серковского, узнаваемый стиль. Вы не просто богаты, вы очень богаты, мистер Дед, — но еще раз глянув на гостя, исправился, — Хотя, скорее у вас хорошие связи.

— Починить сможешь?

Очень хотелось ответить, что нет, связываться с этим опасным типом не было никакого желания. Но в том то и дело, что мог, повреждения коснулись не самых сложных участков, вот если бы стояла задача восстановить узел крепления протеза к руке — даже пытаться бы не стал, от безумной многократно пересекающейся мешанины цепочек рябило в глазах, там в каждой последовательности с микроскопом не один день пришлось бы разбираться, и не факт, что даже после сумел бы. А те места, где стояли нелепые заплатки... Ёпта, я просто не понимал, как можно вместо изящной семнадцатирунной связки из самых распространенных сплавов наворотить такое ... слов нет, что!

Плюсы, минусы... В попытке потянуть время снова подтянул к себе и вскрыл начинку протеза, проводя кончиками пальцев по чужим вставкам. В том, что собеседник почует ложь, сомневаться не приходилось — меня ни разу от Санни так в дрожь не бросало, как от этого человека, а, казалось бы, куда уж ему до Пустынного Ужаса! И не хватает воображения представить, что насторожит его больше — знания или неумелое вранье?

— Признаюсь, мистер Дед, задачка на грани моих умений. Если бы повреждения случились здесь, — показал на верхушку протеза, — Здесь или здесь, — ткнул в локтевой и кистевой шарниры, — То я бы развел руки. Пятьдесят тысяч, — закончил ценой свою краткую речь.

Неухоженные брови взметнулись ввысь:

— Упомянутый тобой Серковский запросил только десять!

— Помогло?

В ответ на простой вопрос Дед только хмыкнул.

Короткий перегляд собеседника с кем-то за спиной Рульки, и просочившийся в кабинет невзрачный мужчина в помятом костюме со спрятанными под ним четырьмя пистолетами и двумя артефактами (и это только те, которые я отметил с ходу!), выложил передо мной пять ровных стопок из банкнот — цену не самой дорогой, но и не самой дешевой квартиры в столице. Не ожидал, сам посетитель не производил впечатления человека, способного разом выложить озвученную сумму. Опасного — да, а вот сильно богатого вопреки моим же собственным словам — нет. Так что вертелась подленькая мыслишка, что пока заказчик будет собирать запрошенные деньги, меня и след простынет. А теперь шах и мат. Слово произнесено, а сдавать назад, вроде "я пошутил", — уж точно не с этими ребятами.

Следом за "мятым" в занимаемый мной кабинет зашли еще трое мордоворотов. Тоже не бухгалтеры и вооружены примерно так же, но все на порядок проще, чем безрукий. Где-то уровень Вершинина, чьим карьерным потолком в перспективе стал бы полковник, если бы остался служить. Рульку окончательно оттерли в коридор, а четверка бравых помощников уставилась на шефа в ожидании приказов.

— Все вон! — опередил я безрукого.

— Сынок!.. — угрожающе начал Дед.

— Кроме вас, мистер Дед, — уточнил я. Пока вертел артефакт, на ум пришло еще три варианта связки, и следовало выяснить, какой из них лучше подойдет владельцу протеза, — Вы мне будете нужны, настраивайтесь на долгое ожидание. Рекомендую заказать здесь фирменную рульку, она повару обычно удается. Пиво тоже ничего, а вот вино здесь дрянное.

— Присутствие моих людей не обсуждается!

— Отсутствие ваших людей не обсуждается! — когда дело доходило до работы, я становился смелым, — Их пыхтение будет меня раздражать, а это отразится на результате.

— А я, значит, не буду? — развеселился старик.

— Будете, но это необходимое зло. Раз работали с Петром Исаевичем, то должны помнить, что такие изделия подгоняются к человеку.

— Ты был с ним знаком?

— Я знаю имена около двух сотен руноведов, что здесь, что за рубежом, может, даже больше. Отличу их почерк, характерные приемы. Естественно, Романов возглавляет этот список. Но это не значит, что я с ними всеми лично встречался, всего лишь обширная практика, — не очень умело увильнул от ответа, но вроде бы не вызвал новых подозрений.

Откинулся на спинку стула и скрестил руки перед собой, всем видом давая понять, что не притронусь к протезу, пока не будут исполнены требования. Со стариком, наверное, нечасто так разговаривали, потому что какое-то время все пятеро пытались поиграть со мной в гляделки, кто кого переглядит. Не повелся, а просто прикрыл глаза, выходя из навязываемого противостояния. Если согласились на цену, то на это пустяковое условие тем более согласятся.

— Гоша, ждите в коридоре, — в конце концов сдался безрукий.

— Лучше пусть займут соседний кабинет, мы здесь часов на восемь, — тихонько посоветовал я, но уже не настаивал.

— Слышали? — кивнул свите старик.

Команда поддержки заказчика нехотя скрылась за дверью, а я приступил к работе.

— Раздевайтесь до пояса! — и в ответ на явное нежелание, — Мне нет дела до ваших телес, но освободите хотя бы правую часть, придется постоянно примерять! А мне надо будет видеть плечо целиком.

Не восемь — себя я переоценил, — а целых двенадцать часов с короткими перерывами, почти до самого утра продолжалась возня с протезом. Даже так — отличный результат, учитывая, что работать приходилось не в оборудованной мастерской, а на кабацком столе подручными инструментами. Но в отличие от отца у меня было великое подспорье в виде магического зрения. Там, где отцу требовались точные приборы или хотя бы применение навыков тестера, мне часто достаточно было просто посмотреть.

К середине ночи старик устал, хоть и старался скрывать свое состояние. Я понял это по тому, что он почти перестал сыпать вопросами с подковырками. Помня о проколе с Рулькой, старался не отвечать или отвечать односложно, но опасный заказчик явно вычислял из моих реплик гораздо больше, чем я хотел сказать.

Зато впервые сжав кулак самостоятельно, он попытался не отдать протез. Отобрал с трудом. А уж когда я безжалостно выпилил удачный по его мнению результат, и вовсе негодующе заорал, переполошив собственных сопровождающих.

— Вон!!! — рявкнул я, потрясая на ворвавшихся охранников распотрошенным протезом, — Марш отсюда! — и уже старику, — Орать у себя на службе будешь!

— Но ведь работало же! — возмущенно указал он на вынутый участок.

— Я тебя не учу шпионов ловить, а ты меня не учишь рунам! — все еще заведенный отрезал я, перейдя в запале на "ты", — Это всего лишь времянка, через день бы рассыпалась! Сейчас буду уже нормальный ремонт делать, терпи!

Шокированные охранники смотрели то на полуголого шефа, то на меня, не зная, что предпринять. И с такими же удивленными рожами вышли, повинуясь его властному жесту.

— Извините, — буркнул я, немного остыв, — Но впредь под руку не суйтесь.

— Ты похож на Петра Исаевича. Не столько внешне, сколько манерами, точнее их полным отсутствием! — выдал старик, опускаясь обратно на диванчик.

— Были у Петра Исаевича манеры! — и тут же прикусил язык, останавливая следующую фразу. Чтобы хоть как-то вывернуться, продолжил другим, — Если он десять лет придворным артефактором оттрубил, с императорской семьей за стол садился, то не мог неотесанным мужланом быть! И я уже извинился!

Получив через еще четыре часа доведенный до ума протез, в противовес мне старик взбодрился. Я же обессилено растекся на неудобном рабочем стуле. Сейчас меня можно было брать тепленьким — никаких сил на сопротивление не осталось. Из-под прикрытых век наблюдал, как заказчик, улыбаясь, одевается, вовсю пользуясь искусственной конечностью.

Все той же полноценно работающей рукой старик вернул на стол убранные в процессе ремонта пачки денег. Как мастера меня порадовала и общая слаженность движений, и сам жест: приятно, когда твой труд оценен по достоинству.

— Уважаю твое желание не знать имен, но все же возьми, — он вынул из кармана и протянул мне прямоугольник визитки, — Многие молодые мастера на первых порах не гнушаются покровительством, тебе тоже может пригодиться.

Я равнодушно проследил за скольжением визитки по столу. Скромненько и со вкусом: Соколов Анатолий Иванович. И телефон. Ни титула, ни звания, ни места службы. Точно из разведки!

Проводив глазами посетителя за дверь, порадовался тишине внизу — заведение уже закрылось. Нашарил в кармане кастет, со вздохом собрался и снял себя со стула. Оставлять Рульку безнаказанным за такую подставу я не собирался.

— Мин херц?.. Мин херц! Петька!!! — посреди Пассажа на меня налетел вихрь, — Петька, сукин сын! Живой!

— Сашка?!!

Прохожие. кто испуганно, кто улыбаясь, шарахались от нашей парочки, а мы, обнявшись, прыгали среди торгового зала, пороняв шапки.

— Какого черта ты ко мне не пришел?! — возмущался Саня, устроившись за столиком кафе, в котором мы расположились после окончания диких плясок и первого обмена бессвязными возгласами, — Ладно я, но есть же родители, дед, они бы помогли!

— Слишком быстро все завертелось.

— Тебя потом долго искали, по всем нашим прошлись не по одному разу. А что мы могли сказать? Праздновали, уехал... Жалко Петра Исаевича, — нелогично закончил он, положив руку мне на запястье.

Признательно кивнул, сжав Сашкину ладонь.

— До сих пор не привык, — ответил на его соболезнования, — Расскажи лучше, что потом творилось?

— Искали тебя, искали тех, кто это сделал. Ты уж прости, но мы все на пепелище посмотреть сбегали, там, по-моему, весь Николаевск побывал, — дернул плечом, чужое досужее любопытство неприятно кольнуло, — Хоронили Петра Исаевича в закрытом гробу, положили рядом с женой, мамой твоей. Ты не думай! — поспешил он меня заверить, — Вершинин все по высшему разряду организовал! Даже от императора представитель был! Речи, венки, прощальный салют... Всем городом провожали, а уж школа наша, наверное, всем составом присутствовала. За тебя очень переживали...

— Нашли?

— Кого?.. А, понял. Не знаю. Я ведь вскоре уехал сюда — университет, экзамены, учеба. Отца тоже той осенью перевели, родители теперь в Нарве, с Николаевском связей не осталось. Кстати, Санчос же здесь! Его можно спросить! Он нынче на первый курс поступил, ему, оказывается, от фонда твоего отца приглашение на учебу пришло! Молодец парень! Не упустил шанс!

— Санчос?!

— Он самый! Надо будет с ним пересечься, он, может, больше знает!

В кафе просидели полдня, никак не могли наговориться, но внезапно понял, что рассказывать о себе отвык. Врать другу не хотелось, впутывать в свои дела тоже, на вопросы отделывался корабельными байками, создавая впечатление, что все полтора года пропутешествовал. Сам не знаю почему. Даже близким знакомством с Пустынным Ужасом не похвастался, а ведь Санька был из тех немногих людей, что оценил бы.

Из всей нашей компании в столицу переехали кроме Меньщикова и Панина еще двое, трое поступили в московскую военную академию, решив пойти по стопам родителей, другие остались в Николаевске. С Сашкой договорились на новую встречу в выходные, друг обещал подтянуть остальных товарищей. Увидеть их и хотелось и нет, пока сидел, слушая вываливаемые старым приятелем новости, пришло осознание: мы больше не друзья, а именно приятели. Пути разошлись, с высоты полученного жизненного опыта переживания Сашки по поводу учебы, гулянок и местных недоступных красавиц казались страшно детскими. Наверняка и Ромка с Димкой покажутся мне такими же беззаботными детьми, ноющими из-за пустяков. Из всех николаевцев я бы с удовольствием повидался с Санчосом, но вряд ли Меньщиков его позовет с собой — с деньгами у Панина всегда было негусто, и, сомневаюсь, что стипендия отцовского фонда дает разгуляться.

Умнику на работу потребовалось одиннадцать дней, вновь в "Пиве и рульке" он появился на двенадцатый, когда я уже начал волноваться.

— Интересную задачку ты мне подкинул. Итак, Солнцевы. Историческая справка здесь, — он протянул мне несколько страниц, расписанных убористым почерком, — Но тебя, как я понимаю, интересуют настоящее.

— Так точно, — подтвердил я.

— Нынешний глава семьи Георгий Михайлович Солнцев. Пятьдесят два года, родился под Калугой в родовом имении. Была еще сестра, намного его младше, в свое время с громким скандалом вышла замуж за известного артефактора — Петра Исаевича Романова. Погибла в автомобильной аварии семь лет назад, остался сын Петр Петрович Романов. Пропал без вести примерно полтора года назад, тогда же погиб Романов-старший. Предположительно, было нападение на их жилище в Николаевске, это под Екатеринодаром, виновники до сих пор не найдены. В эту сторону я глубоко не копал, следствие засекречено, если интересует — подниму связи, но это уже другая сумма будет... — Умник вопросительно посмотрел на меня.

— Интересует, ознакомиться не откажусь, детали обговорим потом. Что по самим Солнцевым?

— Георгий Михайлович осиротел рано, отец — Михаил Андреевич — скоропостижно скончался, едва наследнику исполнилось восемнадцать. Мать умерла еще раньше родами младшей сестры. С матерью все прозрачно: возраст, неправильное предлежание плода, преждевременные роды застали в дороге, ожидали несколько позже, ни одного грамотного медика вокруг, истекла кровью. А вот с отцом князя темная история, ходили слухи, что тайного советника упокоили по заказу неких сил. Интересует?

— Не очень! — отмел я. Углубляться в темные дела рода Солнцевых я не собирался.

— Отлично, едем дальше. Малолетнюю сестру забрала на воспитание императорская семья, про дальнейшую судьбу я уже сказал, а юный Георгий поступил в Михайловское артиллерийское училище, где показал недюжинные способности к анализу и языкам. Ни дня не прослужил по специальности, сразу же по окончании учебы был переведен во внешнюю разведку, где служил следующие двадцать с хвостиком лет. Подробности опять засекречены, но судя по тому, что в сорок с небольшим дослужился до генерал-майора и заместителя начальника департамента, служил на совесть. Карьерные вехи и награды в папке отмечены, но как и с чем связаны, увы! — развел руками Умник, — Что касается семьи: женился в двадцать три на восемнадцатилетней дочери соседей по имению — Капитолине Павловне Исецкой, брак предположительно был сговорен еще родителями будущего генерала. В браке родились Василий Георгиевич Солнцев, ныне двадцать семь лет, и двойняшки-сестры Наталья и Нина, сейчас им по двадцать два. Обе недавно мелькнули в светской хронике, есть объявления о помолвках, готовятся свадьбы. Вырезки и краткие справки на женихов в папке.

— Услышал, посмотрю, — довольно равнодушно ответил — сестрички меня тоже мало волновали, в отличие от главы семейства и его сына.

— Почему-то так и думал, — прокомментировал мое отношение Умник, — Примерно восемь лет назад Георгий Михайлович подал в отставку по состоянию здоровья. С тех пор живет затворником в собственном имении. Адрес в папке. На этом с официальной частью отчета закончено, это все, что удалось добыть из открытых источников информации.

— Негусто.

— Неудивительно, если принимать во внимание, где он служил.

— Но я так понимаю, что есть что-то еще? — представленная информация на пять тысяч не тянула.

Умник хлебнул пива и продолжил немного другим тоном:

— Все остальное не под запись. Я порасспрашивал народ немного, руководителем он был толковым. Плохой-хороший, судить не мне, но отзываются о нем без плевков. По тем же слухам тянул лямку не только за себя, но и за своего начальника, делая карьеру им обоим, начальник вскоре после его отставки слился, так что может и не врут. Убрали его свои же. Тут версии расходятся: или накопал что-то не на того, — Умник выразительно приподнял полупустой стакан к потолку, — Или же крупно напортачил. Косвенные улики есть в пользу обеих версий. Но то, что свои — в этом никто не сомневается. Там все сошлось: и служебный защитный артефакт был оставлен в сейфе. Чтоб ты знал, такие вещи обычно делают в виде колец и никогда не снимают. Ах да! Кому я рассказываю! И водитель у него был новый, и маршрут, каким он поехал, не совпадал с листом. Слишком много совпадений. Машина взорвалась. От водителя остались одни ошметки, но Солнцеву как-то удалось выжить. Очень красноречиво, что доставили его потом в ближайшую больницу, даже не в ведомственную! Еще штрих: распространенная практика в таких случаях — это предоставить услуги императорского целителя, все же он был не простой фигурой, а этого сделано не было. Если говорить без приукрас, то, оказав первую помощь, его попросту вышвырнули умирать в собственное имение. Но Солнцев оказался живучим и тянет с этим мероприятием вот уже восемь лет.

Умник прикончил стакан и заказал новую бутылку.

— Поездка на место дала следующие факты: Георгий Михайлович определенно жив: идет поток корреспонденции на его имя, изредка в гости заезжают разные личности, хотя ни на станции, ни в соседней деревеньке все эти годы самого хозяина никто не видел, кроме давнего прибытия, разумеется. В имение так просто не проникнуть — местные всех посторонних отслеживают. Не из каких-то соображений, места просто там не шибко заселенные, любой приезжий как на ладони. Зато все всё про всех знают, достаточно попить чаю на станции, как на тебя вывалят ворох новостей за последние сто лет. Дохода земли Солнцевых им не приносят, раньше медный рудник был, но он истощился еще при жизни деда Георгия Михайловича, а новой жилы не нашли. Для сельского хозяйства там сплошь неудобица, но я в этом не сильно разбираюсь, и утверждать, что это так, или, что дело в неумении вести дела, не возьмусь. Просто прими за факт, что три последних поколения Солнцевых живут на жалованье. Какую-то помощь мог бы организовать зять генерала, пока был жив, имя Романов тебе как руноведу, наверное, что-то говорит, но там вражда, не хуже чем у Монтекки с Капулетти, зятя Солнцев на дух не выносил. Так что все доходы семьи умещаются в одну графу — генеральская пенсия. Ее никто у него не отбирал, выплачивается она исправно. Что, кстати, тоже является доказательством, что Солнцев-старший все еще коптит небо.

— Так немаленькая, поди?

— На аристократическую семью в пять человек, пусть даже без челяди, но с постоянно требующим вложений домом? У меня у родителей дому пятьдесят лет, так денег жрет прорву, а тут княжеская усадьба двухвековой давности постройки! Да и самому генералу наверняка и уход, и лекарства требовались и требуются. Не думаю, что они жировали. Но некоторое время назад дела семьи стали выправляться — наняли обратно кухарку, профессиональную сиделку, остальных работников.

— Интересно-интересно!

— Сейчас еще интереснее станет! Обратно вместе со мной в поезде ехал господин Агрышев, — на мое непонимание Умник пояснил, — Довольно известный целитель, специализируется на травмах позвоночника, самых безнадежных на ноги ставит. Стоят его услуги — и маршальской пенсии не хватит! Удалось немного разговорить его помощника в вагоне-ресторане, так это уже их четвертый визит в "Грачи" — так называется усадьба Солнцевых, а до полного излечения еще предстоит два. Следовательно, за последний год у генерала точно появился новый источник дохода. Возможно связанный с деятельностью его сына Василия, но тут мне почти ничего не удалось собрать. Генерал весь засекреченный, а сынок — вообще человек-невидимка. Пока отец служил, учился здесь в столице в закрытом лицее, туда мне не добраться, потом исчез. Фотографий в доступе нет, описание невнятное — рыжий-конопатый, — я грустно усмехнулся: знавал я парня, подходящего под это описание, — Есть версия, что пошел по стопам отца и служит в ДВР, но никаких подтверждений добыть не удалось, опровержений тоже. Недавно объявился, потом снова исчез. Вот так-то.

— Это все?

— Большего мне не выжать, не мой профиль. Извини, но я обычно досье на уголовников собираю, а здесь аристократическая семейка, да еще сплошь разведчики! Одних архивов перелопатил тонну. Из наших полнее, чем здесь, — он постучал по папке, — тебе никто не соберет.

— Будем считать, что гонорар ты отработал, — протянул Умнику конверт с оставшейся частью платы, — Ты заикнулся о расследовании по Романову?..

— Следствие не закрыто. Под контролем ИСБ, но кое-какие выходы у меня там есть. Единственное, деньги, сука, любят! — он с намеком посмотрел на меня.

— Сколько?

— Десять, за меньшее не возьмусь. И многого не жди, было бы что-то, дело бы давно в архиве пылилось.

— Ок! — финансы пока что позволяли не экономить, — Аванс?

— Четыре, это на взятки! — извиняющимся тоном произнес он, — Материалы не вынесут, но общую картину соберут. Только подождать придется — такие дела в спешке не делаются.

— Лишь бы не годы!

— Нет, не годы. Но, думаю, пара месяцев точно потребуется.

С любопытством посмотрел на человека, имеющего подвязки в самой закрытой службе империи и не боящегося в этом признаваться. Стучит?.. Сердце ёкнуло: тогда мой интерес точно где-нибудь всплывет. С другой стороны, иных вариантов все равно нет, а все незаконные действия ложатся на самого Умника... И наемники его не нахваливали бы... Так и ни придя к устойчивому мнению, отсчитал аванс: это мой отец, и я имею полное право знать о ходе следствия! Но еще одну задачу приберег для конкурента своего собеседника — просто, чтобы не складывать все яйца в одну корзину.

— К новому году.

— Клиент платит — я работаю.

Умник не все рассказал при встрече, вдумчиво копаться в папке пришлось еще целую ночь. А потом, поломав себе все планы, я банально заболел: то ли догнала запоздавшая акклиматизация, то ли подвел сырой обманчивый климат Петербурга, но я свалился с сильнейшей ангиной. Сам не ожидал, что как маг с "вуалью" могу с чем-то слечь, но, как выяснилось, некротическая ангина входила в черный список и пробивала мажеский иммунитет, как и еще пара десятков совершенно непроизносимых названий из перечня, с которыми ознакомился несколько позже.

Интерлюдия.

— Ну что, как успехи? Наш парень?

— Он, конечно. Молодой, руновед, Кабан, какие сомненья? — лысый старик тяжело опустился в кресло и с видимым удовольствием продемонстрировал ловко работающие пальцы правой руки.

— Не скажи! В сентябре уже был один ложный сигнал. Ты не в курсе истории, а мы тогда Солнцева дернули и в итоге очень некрасивый вид имели. Мне потом провели небольшое исследование — так знаешь, сколько наемников ходит с кличкой Кабан? Почти два десятка! В списке часто употребляемых прозвищ где-то на сороковом месте, а если добавить все синонимы, вроде: "Вепрь", "Свинтус", "Боров" и "Хряк", то и на двадцатое претендовать может. Из них трое более-менее подходящего возраста, а четверо худо-бедно разбираются в рунах. Правда, справедливости ради, юнцы с руноведами не пересекаются, кроме нашего героя, разумеется.

— И что же во главе списка? Я так, потешить любопытство?

— Не поверишь — "Малыш"! Абсолютный рекорд, сто сорок три человека! На втором — представители кошачьих, одних "Котов" восемьдесят два! Остальная фауна занимает где-то пятьдесят процентов общей численности, никакой фантазии у людей!

— Действительно, — хмыкнул старик, — Но этот поросеночек точно тот самый! Худо-бедно — это не про него, а ты знаешь, мне есть, с чем сравнивать. Веллер сразу отказался, хваленый Серковский трое суток только изучал, прежде чем цену назвать, а потом еще две недели колупался, и результат ты видел. Про остальных даже упоминать не буду, сам помнишь, как я мыкался. А этот... Я, конечно, понимаю, что каких только самородков ни рождает земля русская, но тут за каждым движением чувствуется многолетняя практика и школа. И цену себе знает, у самоучек это только с годами приходит.

— А внешне?

— Тогда Романова-старшего я видел ровно двадцать минут и не скажу, что сходство налицо, как раз наоборот — совершенно разные типажи, пока за инструмент не возьмется. Тогда да, одна порода! А с данным мне описанием полностью совпадает: эдакий персидский царевич, — и не совсем логично закончил, — А может не будем юнца отдавать? Самим такой пригодится?

— Анатолий Иванович, не начинай! Мальчишка может быть хорош, даже не может быть — просто хорош! — исправился хозяин под насмешливым взглядом гостя, — Даже если не переплюнет папашу...

Генерал встал, прошелся по затемненному кабинету, проводя по стенам неприметной коробочкой. Удовлетворившись осмотром, сел обратно на место и произнес:

— Год! У нас год, не больше! До очередного юбилея собственного правления император точно доживет, не сам, так врачи вытянут. Дальше счет пойдет на месяцы, если не на недели. Не уберем наследника, так и придется приносить ему присягу. Я знаю, что ты под это ничтожество и извращенца не пойдешь! — отмахнулся он от пытавшегося что-то вставить старика, — Ты, я, мы можем отказаться! Выслуга позволяет, уйдем на пенсию, начнем разводить кур... что остальным делать? Подать разом в отставку и надеяться, что акт саботажа останется незамеченным? А личная присяга не шутки, даже ты, неодаренный, с трудом помыслить можешь, чтобы против любого из их семьи поднять руку, а остальных сразу выворачивать и гнуть начинает.

— А сам?

— А я нашел лазейку. В первом абзаце есть слова: "вести к славе и процветанию". А вся мишура про "обеспечивать безопасность" и "всецело способствовать" — она во втором. Понимаешь, если убедить себя, что задачи поставлены в порядке приоритета, то на этой тонкой грани можно балансировать. Будущий император с такими наклонностями в мои понятия о славе и процветании никак не вписывается. Но даже так я не способен на действия, только относительно безболезненно строить планы. Не связанный присягой Василий нам сейчас гораздо важнее, чем любой мальчишка, будь он хоть трижды гением! Наш Ужас вон как лихо с Ленкой расправился! И, как это ни цинично, но я просто счастлив, что его отец — первая жертва и на нашей стороне, ради такого я и большим поступиться готов!

— Ты думаешь, все же он? Не слишком ли смело? Там песок не участвовал, а его ничему другому не учили?..

— Он это, он! Талантливый паршивец, ни одной улики не оставил, ни одной песчинки не потревожил! Его даже до сих пор не подозревают, вернее, подозревают но наравне с остальными магами и далеко не в первой десятке. Но он, гарантирую! И знаешь, интереснее всего итог: нам в том регионе даже легче работать стало, оказывается, многие проблемы как раз эта Роксалана доморощенная доставляла. Без ее влияния и с Саудом проще договариваться стало, и с их соседями. Так что пусть Солнцевы получат своего племянника и успокоятся. А я пока удовлетворюсь тем, что щелкну по носу армейцев: разведи мы сейчас вокруг парня канитель, они точно обратят на него внимание, а так уберем с глаз долой на ближайшее время, а потом... Время покажет.

— А армейцы при чем?

— Старая история, расскажу как-нибудь в другой раз при случае, и так заболтались. Что делать дальше, знаешь: отправляй парня в "Грачи", там его встретят.

Глава 10.

"Уже давно известно, что внимание можно концентрировать максимум на семи предметах одновременно..." Ни в чем не повинный, надорванный по развороту журнал с силой полетел в стену.

Болеть скучно. А снова в чужих людях, — после разборок с Рулькой мы сошлись на компенсации в виде закрепления за мной комнаты наверху его заведения, — еще и некомфортно. Ни покапризничать, ни повыступать.

В качестве мелкой мести в няньки мне бармен отрядил Малыша, но у вышибалы оказалось отходчивое сердце — вымещать зло на жалком больном человеке тот не стал. Возился как с маленьким, бегал подогревать бульон, менял постель. Когда стало полегче, еще и книг целый сундук почитать притащил. Где взял, так и не признался, в сундуке вперемешку лежали учебники, детская литература и познавательные журналы, вот ими-то я и увлекся. Разбирая пожелтевшие страницы, окунался в мир путевых заметок, забавных описаний и коротких научно-популярных статей, поданных живым языком. Одна из них меня и разозлила.

Семь предметов, семь!!! Я до звездочек в глазах отрабатывал скорость, думал, ее мне не хватает, чтобы уцепить в новую загогулину расползающиеся конструкты, психовал, сам себя тупицей обзывал, ждал прорыва, а, оказывается, я уперся в объективный потолок способностей человеческого мозга! Песчаные, да, собственно! — хоть какие лезвия! Грубейшее воздействие! Проще только топором зарядить! Но это шесть рун, ШЕСТЬ!!! Содержание-форма-вектор-посыл — действий четыре, а рун шесть! С моим уровнем пустить за седьмую усилитель, и все!!! А только в незабудкином браслете я их около ста состыковал! Да что там лезвия? — водосборники, чья схема мне скоро будет сниться ночами! Восемьдесят одна руна! Даже если выкинуть все, отвечающие за управление и комфортное использование, все равно останется семь! То есть смерть от жажды мне не грозит, но уже как-то использовать полученную воду в качестве оружия не выйдет. А все мои планы по перевороту в магическом искусстве накрылись медным тазом.

Как наяву в голове зазвучало: "По первости мечтала: крутой магичкой стану. Фантазии были — улёт!" Эх, Зина, Зина! Знала бы ты, что не только с твоими жалкими копейками дара в эту ловушку попасть можно!

Проистерившись, стал накидывать в блокноте все известные мне короткие цепочки. Как назло на ум шли одни только лезвия в разных вариациях, ни в какую другую сторону мысли упорно не хотели сворачивать. Набросав целую страницу, отставил бесполезное занятие, требовался перерыв. К тому же почувствовал, как опять поднимается температура, а в таком состоянии вряд ли до чего-то толкового дойду. Вместо всплеска суеты начал бездумно черкать лист, любуясь странными ломаными линиями и впадая в подобие медитации. От вождения карандашом по бумаге отвлек притопавший с вечерней порцией лекарств Малыш.

Поутру, весь пропотевший, наконец-то почувствовал, что болезнь начала отступать. Дотащившись после ванной обратно до кровати, нашел заботливо собранные моим нянем исчерканные листочки. Пробежавшись глазами по вчерашним каракулям, скомкал их и отправил в полет, чтобы тут же поползти следом. Тот, который исписал цепочками — ничего нового, всё давно заучено. Но два других!

Первый: среди ничего не значащих линий угадывался проведенный, не отрываясь, каскадный усилитель. А раз не отрываясь, то с усилиями, — усмехнулся собственному косноязычию, — усилитель можно принять за один объект. Не за четыре, а за один.

Второй исчерканный лист бумаги: не так явно, как на первом, но среди почеркушек проглядывало начало семирунной цепочки отрицания на площадь. Не самой простой, две руны относились к третьему порядку, то есть отличались сложностью структуры, и если вывязывать, то только из собственных сил, никакую природную так не свернешь, но пока я ее держу...

В заявленном радиусе никто, даже "венценосец" не сможет потревожить ни одну лею.

Ни один артефакт не сработает.

Кажется, стоит купить пистолет.

Соколов Анатолий Иванович, он же мистер Дед, заявился с новым визитом в разгар выздоровления. С банкой малинового варенья. Если раньше и имелись сомнения, под кем ходит Рулька, то теперь их не осталось. Логично, кто же "диких гусей" без присмотра оставит?

Переложив на стол кипу исчерканных бумажек, старик по-хозяйски расположился на грубом трехногом табурете. Лично я на этом пыточном орудии и минуты высидеть не мог, а Дед даже вальяжную позу принять умудрился — талант или чугунная задница?

— Есть работа.

— Не интересует!

— Сорок тысяч.

Посмотрел Деду прямо в глаза и произнес по слогам:

— Не ин-те-ре-су-ет!

— Это снова протезы, снова работы твоего отца, — опять не обратил он внимания на мои возражения, — Можно сказать, его предсмертный подарок. Если бы ничего не поменялось, то Петр Исаевич сам бы настроил свое изделие на владельца, но он не дожил, другого мастера его уровня найти не удалось, а протезы так и остались пылиться на полке.

Дед сделал паузу, дав мне время на обдумывание его слов. А оно мне требовалось!

Кидаться в отказ, отрицать?.. Сейчас уже нелепо. Не очень-то приятно осознавать, что тайна личности жила ровно до первого внимательного человека, но я сам всегда подозревал, что конспиратор из меня аховый, хотя подспудно теплилась надежда, что в большом городе, где никому нет ни до кого дела, затеряюсь. Не вышло. Но вроде бы Дед не по мою душу. Точнее, по мою, но не в том смысле, которого я опасался. А если так посмотреть, то воспринимать его надо как клиента, а что в спецслужбах работает — у всех свои недостатки.

Немного успокоившись, стал перебирать, что помнил о настройке. Процесс, если начистоту, можно охарактеризовать одним словом — геморройно! В самом гнусном смысле — сидеть и последовательно регулировать весь пул связок, а это не четыре поврежденные цепочки, как у Соколова, а штук триста. Отец наверняка знал параметры того, кому делал, но я нет, да и за время все могло круто поменяться, а, значит, всю предварительную работу можно списывать в утиль и тупо подгонять каждый узел по месту, то есть по человеку.

Анатолий Иванович посчитал, что тишина затянулась, и пошел на новый виток уговоров:

— Петр Исаевич был, не побоюсь этого слова, гением, ни один из его заявленных учеников так его и не догнал. И в последние свои годы, когда уже отошел от дел, не стоял на месте, а продолжал работать и развиваться. Большинству его индивидуальных изделий до сих пор нет аналогов, а его последователи только руки разводят в попытках приблизиться к заданной им планке ремесла.

— Вот будь он сейчас здесь, вылетели бы вы, мистер Дед, из комнаты вперед собственного свиста! — не удержался от замечания, — Отец терпеть не мог слово "ремесло" применительно к своей работе!

— Не знал, прошу прощения. Наше знакомство носило деловой и очень краткосрочный характер, собственно, даже знакомством тот эпизод трудно назвать.

Махнул рукой на его извинения: толку с них? Он явно не со зла, а я еще не в той весовой категории, чтобы подражать отцу в его мелких прихотях. Получается, тявкнул, чтобы тявкнуть.

— Из всех ныне живущих руноведов ты единственный, кто наиболее полно владеет его секретами. Единственный, кто может сделать невозможное. У тебя это в крови.

Последнее утверждение разрушило очарование от лести. Мастерство не сифилис, чтобы передаваться по крови, хотя все почему-то считали, что одного факта наличия великого отца достаточно, чтобы стать высококлассным артефактором. И дружно забывали про тысячи часов, проведенных над верстаком и в библиотеке. Да, может, наследственность и играла роль, но далеко не первую.

Зато начало подгладывать любопытство — кому напоследок сделал Петр Исаевич столь шикарный подарок? Шикарный, потому что делать руки-ноги он терпеть не мог. Знал, умел, а не любил. Это вообще не его тема была, и сам бы он близко к ней не подошел, почему-то идеей осчастливить инвалидов тогда загорелась мать. А когда она застопорилась, то — чего не сделаешь для любимой женщины! — пришлось подключиться ему. Вместе они довели основную часть до ума, но потом мама погибла, и отец все забросил. А вернулся он к искусственным конечностям много позже, уже когда Коля Коняев у нас появился. Бесила отца Колина хромота с неуклюжестью, вот и достал проект из кладовки. Еще с папиных щедрот потом перепало дядьке Рафу, но я не могу назвать это подарками, это было скорее вложение в людей, и, может быть, очередная проверка теории добродетели. Зато стоило документации уйти в военное ведомство, как многие захотели "руку от Романова". Письма и просители шли потоком, но он почти всех заворачивал и брался за заказ исключительно за большие деньги и после долгих уговоров. Недавно чиненный протез из тех двух десятков, когда просьба шла чуть ли не с самого верха. Не знаю, как по молодости, но в конце жизни отец очень ценил собственное время, а заниматься протезами, цитирую: "нудно, маетно и дешево", хотя последнее — только по его меркам, разумеется.

А теперь выясняется, что существует еще одна его работа по данному профилю. И не заказ, а подарок. Кому только?

— Ладно, уговорили, — прервал я поток комплиментов, которым Соколов продолжал сотрясать воздух, пока я задумался, — Пусть приезжает, настрою.

— Хм... — спотыкнулся старик, — Дело в том, что этот человек не может приехать.

— А как вы тогда себе это представляете? — удивился я, — По фотографии прикажете настройку делать? Чего уж там! Давайте сразу по хрустальному шару и картам!

— Мы проедемся к нему, — очень просто ответил уговорщик.

— Дверь — вон там, — указал посетителю маршрут.

— Ты не понимаешь, — завел новую шарманку Дед, — Съездить туда в твоих же интересах...

И так невеликое терпение лопнуло. Если не знать, что максимум урона от огненных лезвий — это несильный ожог, примерно как от стрельнувшего уголька, то стоит признать — смотрятся они внушительно, особенно на уровне глаз. Дед впечатлился, но марку держал, упорно не желая следовать на выход.

— Мистер Дед! Господин Соколов! Мое нет — это нет!

— Хорошо, — произнес он после нескольких секунд размышлений, — Это должно было стать для тебя сюрпризом. Приятным сюрпризом! — воскликнул он, видя, как лезвия дружным роем сдвинулись в его сторону, — Заказчик — твой родной дядя, Георгий Михайлович Солнцев.

И это заявление должно меня успокоить?!

От шока ослабил концентрацию, конструкция из энергетических рун развалилась, а в обычном мире пропали искрящиеся диски. Поворот — всем поворотам поворот!

— Ему-то зачем протезы?

— Несколько лет назад он серьезно пострадал на службе, в том числе потерял обе ноги, — в отчете Умника конкретных подробностей о полученных Солнцевым повреждениях не значилось, но в рамках общей картины — вполне возможно.

— Вместе с вами, что ли?

— Нет, я попал в другой переплет и значительно позже, к сегодняшнему делу это никаким боком не относится. Георгий Михайлович и твой отец... — "ну-ну, скажи еще, что были лучшими друзьями!", — ... имели сложные отношения. Но ты должен знать, что заняться протезами Петра Исаевича сподвигло как раз несчастье с твоим дядей. К сожалению, долгое время подарок был не востребован — применять его не позволяли другие раны. Но сейчас все изменилось...

Жестом заткнул фонтан красноречия, не обращая внимания на удивленную гримасу гостя.

Красиво сработали!

Обложили!

Даже если Дед не в курсе делишек моего "опекуна" и думает, что способствует воссоединению семьи, он вряд ли один сюда пришел. Не поеду по-хорошему, найдется вариант по-плохому. Рулька с потрохами их человек, помогать не будет. Но, допустим, случится чудо, и я в одиночку справлюсь и с Соколовым, и с его псами. Залью весь кабак кровью, переступлю через владельца и всех наемников, что встанут на его защиту. Дальше один путь — в бега. Какое-то время я могу опять побегать, но как только схлынет первая опасность, слово потащит обратно. И если сейчас меня ищет вряд ли многочисленная преступная группировка с дядей и его сыночком во главе, то после навороченных дел искать будет вся государственная машина.

— Долго ехать?

— Примерно сутки на машине, — лаконично ответил старик, с интересом наблюдавший за моими размышлениями.

Значит, "Грачи". Достаточно уединенное место. Там меня будут ждать, но не как серьезного противника, а как наивного юнца-желторотика, которому что ни расскажи — все за правду сойдет! Епта, даже жаль, что только что показал себя что-то умеющим магом!

Как по заказу, шевельнулось слово, тянущей судорогой напомнив о своем существовании — это мое гребаное подсознание посчитало, что раз все сложилось одно к одному, надо ехать, создавая видимость согласия. Ведь если посмотреть со стороны: никому же неизвестно, что я видел нападение от начала до конца, да еще подслушал разговор "родственничка". Мало ли когда я мог появиться там? Испугался самого факта разгрома, метнулся прочь, неведомым ветром улетел в далекие дали, аж до Аравии несло. А теперь мне предлагают укрыться у родного человека, цельного генерала ДВР в отставке, которому служат такие опасные типы, как этот Дед. С такой точки зрения я вообще вприпрыжку должен к нему бежать!

Уже в едущей машине родилась новая мысль: а с чего я вообще взял, что еду к дяде? Его имя мне назвал едва знакомый человек, может быть, как раз и добиваясь, чтобы я отправился добровольно неведомо куда! На свежей порции подозрений заткнулось даже ноющее зудение слова. Выпрыгнуть из машины? Краем глаза покосился на Дедовых "бухгалтеров", сидящих по обе стороны от меня. Дохлый номер! Даже через труп мгновенно до дверцы не добраться. И мучительно жалко было бросать тяжеленный чемодан, запертый в багажнике, получившаяся бомба по расчетам должна была стереть с лица земли не только средних размеров дом, но и сами воспоминания о нем. Одно воздействие, которое никто не успеет блокировать, и накопитель, выточенный из подобранной в пустыне кости какого-то магического животного, начнет безостановочно выделять тепло. Разогрев до нужной температуры займет около семи секунд, за которые стоит оказаться как можно дальше от чемодана, потому что следом произойдет одновременное срабатывание тысяч цепочек, все назначение которых состоит в том, чтобы высвободить спрятанную в них энергию. Вся сложность устройства в том, что сделать это они должны не вразнобой, что тоже было бы весело, хотя и не так эффективно, а разом. И — предмет особой гордости! — ни одного грамма взрывчатых веществ! Чей-то мосол оказался на редкость удачным и почти целиком подходил под мои нужды, так что и накопителей из него вышло не просто много, а неприлично много, хотя и не очень хороших в долгосрочной перспективе, но мне их и не надо будет по сто раз перезаряжать! А для одного единственного раза энергии для них я не пожалел, с новообретенными способностями — почти плевое дело!

Правда, если сам попаду под взрыв, даже мне может достаться — специально рассчитывал, чтобы пробивало среднего качества защиту. Моя на порядок лучше, но и она не всесильна, к тому же, если придется активировать в помещении, может придавить стенами и крышей, а там достать огнем — сработавший первым накопитель так и продолжит нагрев, поэтому стоит озаботиться максимальным расстоянием между мной и бомбой. Жуть, если честно, самому страшно от того, что навертел.

Последние часы дороги меня так и кидало от паники до паники. Пока мои спутники спокойно подремывали во вновь наступающих сумерках, я снова и снова накручивал себя, поражаясь: как они могут оставаться такими спокойными?! Отворот и указатель были в завихрениях метели благополучно пропущены, возглас "Приехали!" застал врасплох.

Выгрузка.

Чужие сени, освещенный и теплый холл. Один из "бухгалтеров" проносит чемодан точно на середину помещения.

Суета встречи. Кто-то принимает пальто, кто-то бежит вглубь дома.

Скрип колесиков инвалидного кресла по полу.

Тяжелый неприязненный взгляд исподлобья.

Нервы окончательно сдали и, глядя в глаза своему врагу, я послал сигнал на подрыв, медленно пятясь к выходу.

Семь секунд.

Шесть.

Пять.

— Кабанище!!!! Петька! — из-за спины Солнцева-старшего выскочил рыжий призрак.

Санни?!!!

Четыре.

Был бы барышней — сомлел бы. Никогда еще я не скручивал руны настолько быстро.

Три.

Две.

Есть!

Ни разу не проверенное на практике "отрицание" не подвело. Обжигая руки, вынул нагретый накопитель из чемодана.

Чтобы сразу же оказаться в крепких объятьях брата-покойника.

А вот теперь можно и в обморок.

— ... перенес ангину...

— ... слабость...

— ... нервный припадок...

— Кабан! Кабан, ты меня слышишь?

— Санни, ты же умер?!

— С чего бы?!

— Я точно знаю!

Рыжий венценосец охлопал себя по туловищу и произнес:

— С утра проверял — живой вроде бы...

Живой...

Совершенно живой побратим нагло лыбился в лицо и не спешил отлетать на небо. На всякий случай ущипнул его.

— Ай!

— Живой?!

— Да живой я! Прекращай щипаться!

— Живой... — и снова отрубился.

Утром впервые за долгое время проснулся с ощущением счастья. Епта, как же мне не хотелось покидать сон, где Санни был жив!

— Привет, спящая красавица! — с кресла, приставленного к кровати, на меня взирал собственной персоной небритый и помятый Ужас Пустыни, мой единственный и неповторимый побратим. И именно этот его непарадный вид вкупе с рыжеватой щетиной заставил поверить в реальность происходящего.

— Санни?!! Живой?!!

— Как ты любишь говорить: епта! Как ты меня задолбал этим своим "живой"! Живой, живой! Можешь потрогать! Только не щипайся больше!

— Но как?!

— Кабан! Это не я пропал на полгода! Это мне впору тебя щипать и теребить! Приезжаю я в Джидду, доктор куда-то смылся, дом закрыт, о тебе ни слуху, ни духу! Я все гостиницы обошел, весь город оббегал!

— На магов облава была, Сулейман меня сбагрил. Я думал, ты погиб...

— Да не погиб я! С чего ты вообще взял! Меня, конечно, как и любого, можно убить, но уверяю тебя, сделать это очень и очень сложно. Сначала я из-за поисков задержался, потом Елена умерла, объявили национальный траур. Потом чуть под облаву эту не загремел! Хватали всех подряд, особенно иностранцев, пришлось в пустыню уходить, там пережидать, хорошо отряд знакомый встретил, с ними переждал.

— Нашел?

— Кого?

— Валькирий.

— Нашел... — потух Санни.

Помолчал, все стало ясно по интонации. А, зная репутацию Пустынного Ужаса...

— Облаву, часом, не из-за тебя объявили?

Санни зло ухмыльнулся:

— Хороший вопрос!

— И?..

— Хороший вопрос уже содержит ответ, — мне хотелось подробностей, девчонки нам обоим были не чужие, и я уже набрал воздуха для новой серии вопросов, как Санни перебил, — Не спрашивай. Просто не спрашивай ничего.

— Ок!

— Откуда набрался только? — рассмеялся брат на мой ответ.

— Четыре месяца с американцем жил, у него нахватался. Твой доктор Сулейман меня на канадский круизник помощником механика запихал. Языковой практики — вагон и маленькая тележка, до сих пор всех тянет "мистерами" называть.

Наш треп отвлекал от главного.

Брат... а ведь и вправду брат, получается... Санни-Солнечный-Солнцев. Василий Солнцев, сын маминого брата. Рыжий-конопатый наемник, сделавший для меня чуть больше, чем очень много. Тот, у которого я в долгу. И долг этот вчера снова вырос, пусть никто об этом кроме меня и не подозревает. Потому что вчера я чуть не угробил его вместе с отцом.

— Давно ты знал?

— Почти с самого начала, — не стал скрывать Василий, — Я тетю Надю примерно в твоем возрасте последний раз видел, если отвлечься от цвета волос, то есть общие черты. Статья в газете на полразворота. Кольца твои с мотоциклом. С виду — обычные, а на самом деле... Эта неброскость, как фирменный знак Романова, лучше всякого клейма, которого на них нет. И ты сам мне окончательную подсказку дал, когда сказал, что тебя в честь Петра Исаевича назвали. С чего бы кому-то в посторонней семье называть ребенка в его честь? Не с первого дня, но еще до разгрома "Ястребов" догадался.

— И молчал?

— Знаешь, я с чего-то решил, что ты тоже меня узнал, ты же так легко меня стал братом называть?..

Медленно покачал головой: даже мысли не допускал! Какова вероятность на другом конце света встретить и узнать ни разу не виденного двоюродного брата? До недавнего времени я вообще о родне матери знал только то, что они существуют!

— Это сейчас я понимаю, что сглупил, — кивнул Санни, — Стоило все раньше прояснить.

Ну, по сравнению с моей тупизной, его глупость даже на легкое недопонимание не тянула.

— Так ты поэтому со мной возился?

— По этому, по тому, по миллиону других причин! Даже корыстные мотивы присутствовали.

— Корыстные? — моя паранойя подняла голову из того угла, в который я ее загнал.

— Протезы. Трудно было не заметить, как ты ловко с рунами обращаешься, а я знал, что когда-нибудь заработаю на излечение отца, и тогда они ему понадобятся. А что они без настройки? Обычные культяпки, возможно даже хуже, чем стандартные!

— Так протезы действительно существуют? Это не шутка? Не способ меня сюда заманить?

— Епта! — сплюнул Санни и снова выругался, — Епта! Заразился от тебя этим словечком! Мне иногда этих коллег отца прибить хочется! Разводят таинственность на ровном месте! Ладно мы с тобой, нам по молодости капля глупости простительна, да и разъехались, так и не поговорив толком. Но эти старые пни! Есть протезы, есть! И я очень верю, что ты их настроишь!

— Настрою, какой разговор!

— Точно сможешь? — он с силой сжал мое плечо, причиняя боль.

— Пока не попробую — не узнаю. Но опыт есть.

— Спасибо! — еще сильнее вцепился он, пришлось даже отстраниться, — Одевайся тогда, спускайся. Завтрак через полчаса. Или тебе полежать еще нужно? — вдруг встревожился он.

— Нет, все в порядке.

В порядке, в порядке... Ни хрена ни в порядке!!! С силой пнул по стоящему в углу чемодану с бомбой, чтобы с тихим воем запрыгать по комнате на одной ноге — сам же выбирал самый крепкий!

Я сейчас не вспомню дословно разговор неизвестного с Василием Андреевичем, нашим соседом. И вряд ли опознаю ту скотину по голосу — обычный низкий мужской. Ни хрипотцы, ни акцента. Но "я его единственный родственник!" Единственный(!!!), мать его, родственник!!!

Мой дядя, Георгий Михайлович, физически не мог там присутствовать — не с теми травмами, что у него, скакать козликом по ночным улицам Николаевска. Но и его сын Василий-Санни точно так же не мог быть там, потому что Ужас Пустыни к тому времени уже шесть лет кошмарил арабов. И рост благосостояния Солнцевых никак не связан с полученным доступом к моему наследству — я примерно представляю, сколько получил Санни за две последние операции. Несопоставимо с отцовским состоянием, но очень даже кругленькая сумма. И он легко может заработать еще больше в любой горячей точке мира. Где есть песок, разумеется, но почему-то конфликты чаще всего в тех краях и разгораются.

На завтрак шел весь злой, еще и прихрамывая. А трапеза с хозяином ничуть не помогла развеяться — князь Солнцев настолько откровенно до меня снисходил, что все попытки Санни сгладить мгновенно возникшую неприязнь выходили кривыми. В свете демонстрируемого отношения очень легко было снова поверить, что именно этот болезненно худой мужчина организовал убийство моего отца.

— Жду вас в кабинете через полчаса, не опаздывайте! — с этими словами хозяин бросил на стол салфетку и с помощью угрюмого мужика, представленного как Сергей Алексеевич, выехал на своей коляске из столовой, оставив нас с Санни опять вдвоем.

"Вас"! А между прочим, пусть я и не сиятельство, но родной ему племянник!

— Прости! Не такой я видел вашу встречу, — извинился за своего отца Василий, — Была бы мать здесь, она бы его одернула. Но она сейчас с сестрами в столице, предсвадебные хлопоты, вернутся только через неделю.

— Не бери в голову, я наслышан об отношении твоего отца к моему. Хотя честно тебе скажу, будь он просто клиентом, развернулся бы и уехал.

— Не уезжай! — дернулся Санни, — Видел я эти поделки нынешних мастеров, ничего общего с Романовскими! А я не хочу, чтобы отец потом всю жизнь хромал или так и был прикован к коляске! Он и так долго был во всем ограничен!

— Не уеду, — подтвердил я ранее данное согласие, — Отношения отцов — это их дело. Пока ты здесь и не превратился в такого же высокомерного зануду, я готов потерпеть.

— В том-то и дело... — замялся брат, — Я сюда рванул посреди дела, в Москве люди ждут, мне сейчас там надо быть. Сутки-двое, чтобы все закончить! — он умоляющим жестом сложил ладони, — Никак не отложить! Пожалуйста! Потерпи характер отца три дня! Он еще и потому такой злой, что я все побросал, сюда примчался. Я быстро вернусь!

— В последний раз, когда ты так сказал, мы расстались на полгода, — от перспективы остаться в доме с нелюбящим меня дядей становилось невесело, — Хорошо бы, чтобы в традицию не вошло.

— Три дня, клянусь! А то я так и не спросил, отличаются ли африканские девушки от азиаток!

— Это я тебе еще не рассказал, как в Австралии побывал!

— Все! Заинтриговал до предела. Спать теперь не буду! Прости, уже надо бежать! Ждут!

Санни хлопнул меня по плечу, привычно взлохматил макушку и умчался прочь. И кто мне теперь подскажет, где кабинет их сиятельства?..

Трое суток я пахал как проклятый, выматывая себя и князя. Работа, как я и думал, оказалась геморройная. Мамин брат все еще оставался "венценосцем", пугая блеклой "короной" над челом, но явно потратил большую часть своего дара на борьбу за выживание. И то количество накопителей, которое запроектировал отец (или мама, потому что в протезах больше прослеживалась ее рука), стало недостаточным, пришлось не только подгонять, но и встраивать дополнительные цепи в уже сформированную схему, что называется, на глазах у заказчика.

Обращаться к его сиятельству "Георгий Михайлович" или того пуще — "дядя" не поворачивался язык — до того он был неприятным желчным типом! Здоровался по утрам, как проклинал, его "спокойной ночи" походило на призыв дьявола в выделенную мне спальню. Сверлил во время работы злым взглядом, ни разу не попытался заговорить на отвлеченную тему. Необычайно тяжелый человек, даже со скидкой на все перенесенные несчастья. Как ни грустно, но, видимо, убийца отца знал, что говорил, когда утверждал, что других родственников у меня нет. Если с Санни я признавал общую кровь, то с его отцом не желал иметь ни капли общей, причем взаимно. Несмотря на общие фамильные черты и похожесть магических венцов, мне проще было поверить, что щедрый на улыбки Василий — подкидыш, и воспитан этим отморозком лишь по прихоти судьбы.

Но были в генерале качества, вызывавшие уважение: за все время он ни разу не пикнул, хотя не все манипуляции у меня выходили безболезненными, ни разу не пожаловался на усталость. По моему приказу вставал и делал шаги ослабленными ногами. Всегда ровно столько, сколько нужно, а я видел, как нелегко ему они даются. Несгибаемый человек.

— Вынужден признать, — выдавил князь из себя при последней примерке, — у вас, господин Романов, талант. Мой сын не зря вас расхваливал.

Возможно, в его устах это и считалось высшей похвалой, но мне его закидоны уже стояли поперек горла. Невольно вырвалось:

— Они вас простили, почему вы простить не можете?

— Да что ты знаешь?! — внезапно психанул он, выйдя из образа надменного аристократа, одним своим присутствием озарявшего мир, — Это из-за него я лишился сестры! Она вышла за этого, за этого... недомага! И родила тебя, еще одного недомага!

— Недомага?!! Так заставьте свою магию отрастить вам новые ноги, вы же такой крутой маг! Венценосец! Нет?!! — завелся я, — Вся ваша крутейшая магия не может и сотой доли того, что умел он! Того, что уже умею я!

— Щенок, да как ты смеешь?! — и князь с натугой начал формировать какую-то фигню вроде огненного хлыста (кстати, интересный вариант, надо бы поэкспериментировать потом, а то все лезвия, да лезвия!)

По сравнению с ловкостью Санни колдовство его отца шло медленно и со скрипом — то ли давно не практиковался, то ли ослаб. Второй раз за свое нахождение в этом доме свернул полюбившуюся мне цепочку отрицания. Рассыпалась формируемая плеть, протезы из сложного артефакта превратились в обычные ходули. Всего три метра, предел моих возможностей, но в ограниченном пространстве кабинета "обезмаженной" области было достаточно.

— Недомаг, но что вы можете теперь? — с усмешкой спросил побледневшего мужчину, — Моя работа закончена, — сказал, распуская магическую фигу, — Дальше дело за вами. Чем больше будете ходить, тем скорее перестанете замечать. Санни я подожду на станции. Честь имею!

— Что, даже денег не возьмешь? — крикнул он вслед.

Обернулся на выходе:

— Лично с вас содрал бы по максимуму, хотя, скорее всего, вообще не стал бы утруждаться. Но я это сделал для Василия, которому многим обязан. И в память о матери, сделавшей эти артефакты для вас.

— Нади?.. — растерянно переспросил князь.

— Да, это изделие больше ее, чем отца. Поверьте, я в этом разбираюсь и не перепутаю.

Так и подмывало оставить чемодан с бомбой в доме и подорвать, отойдя на безопасное расстояние. Недомаг! Ладно бы сам являлся великим магом, но ведь нет! Я объективно оценивал силу "венценосца", особенно в сравнении с собственной, но вот вопрос: а кто из нас чаще и полноценнее ею пользовался?

Постепенно бешенство, вызванное словами князя, улеглось. Подумаешь, высокомерный аристократический гавнюк! Отец таких великолепно ставил на место, со временем и я научусь, уже начал.

Дорога на станцию шла одна, заблудиться невозможно. Любопытные взгляды изредка встречающихся прохожих провожали мою одинокую фигуру, согнутую под тяжестью двух неудобных чемоданов. Надо было с колесиками покупать! Вообще бомба в чемодане оказалась сродни пресловутому чемодану без ручки — бросить жалко, а таскать неудобно. Зато идея возить бомбу на колесиках меня развеселила, а высланная вдогонку машина с водителем воплотила мечту на практике — меня со всем вежеством, но непреклонно упаковали в салон и довезли до вокзальчика, где я, скинув напряжение последних дней, уютно устроился в буфете, настроившись на долгое ожидание.

— Что ты такое наговорил отцу, что он вдруг признал глупостью свое давнее желание вызвать Петра Исаевича на дуэль? — раздался над ухом голос брата.

— Привет! — обрадовался я, — А ты как тут?

— Как-то вот! — в тон мне ответил Санни.

— Поезд из Москвы только ночью, я тебя раньше трех не ждал, — пояснил я свой корявый вопрос.

— Я на машине, — он со стоном опустился на буфетный стул, — Ненавижу наши дороги! Какая бы ни была подвеска, позвоночник к концу дня в трусы ссыпается!

— Те самые, великокняжеские, с множеством золотых вензелей и завитушечек?

— Великокняжеские только великим князьям полагаются, мои попроще, всего лишь с вручную вышитой монограммой! — преувеличенно скорбно отозвался Санни.

— И как тебя угораздило? В Аравии нормальным парнем был, а теперь сплошное сиятельство?

— С отцом переобщался? — понимающе прищурился бывший наемник, — Он не всегда таким был. Я еще помню, как он сам подшучивал над всеми этими сословными предрассудками.

— Переобщался?.. — я примерил слово к своей ситуации, — Можно и так сказать. Одного раза хватило. И он не по сословию прошелся, а по моей ущербности в плане магии.

— Нда... — выдавил брат, — Это у него пунктик, своего рода идея фикс. Надеюсь, ты не из-за него сидел тут с таким одиноким печальным видом, словно взвалил на плечи всю жестокую несправедливость равнодушного мирозданья?

— Что?! — рассмеялся я, — Ты сам-то понял, что наворотил? Или вас там в ваших высоких княжеских теремах учат изъясняться столь изысканно и витиевато, что простым смертным не угнаться за полетом аристократической мысли?

— Один-один! — довольно хихикнул Санни, — Нос-то чего повесил?

— Потерял цель в жизни.

— А-а-а! — с ироничным уважением протянул он, — Достойный повод задуматься и загрустить. Слушай, я так и не спросил, а с чего ты меня мертвым посчитал? Я вроде повода не давал?

Повинуясь даже не щелчку пальцев, а всего лишь взгляду брата, буфетчица сноровисто уставила занятый нами стол немудреными закусками, споро заменив и мою заветренную снедь. Хорошо быть хозяином здешних мест — появившиеся волшебным образом тарелки были щедро усыпаны свежайшими ломтиками ветчины и пармезана, тогда как поданный мне ранее бутерброд выглядел почти ровесником здания — то есть находился примерно посередине между кулинарией и археологией. Вроде и не хотел есть, но удержаться от кусочка с вновь прибывшей тарелки не смог.

— Знаешь, в тот момент все таким логичным выглядело... — ответил я, дожевав, — Но у меня с логикой последнее время очень сложные отношения, теперь даже в дважды-два-четыре сомневаюсь.

— И все-таки? Нет, если не хочешь, не отвечай! — отступился он, — Мне просто любопытно.

Оглянулся по сторонам: в буфете мы сидели вдвоем, только что мельтешившая дородная буфетчица скрылась где-то в недрах своего хозяйства. Тайна — тайной, но Санни можно! Осторожно подбирая слова, вывалил на брата отцовские откровения и свои мысли на этот счет.

— Да... — к концу моей речи Санни выглядел устало-задумчивым и долго молчал, прежде чем отреагировать, — Каша у тебя в голове... даже не знаю, что сказать...

— Скажи как есть.

— Так и придется. Начну с того, что в свете наших с тобой споров о разумности-неразумности магии и потоков, теория Бейшко еще как-то уместно смотрелась бы в рамках моей концепции. Но никак не в твоей! Если считаешь магию бездушной энергией, то будь добр, иди до конца. Или — или!

Звучало логично, но...

— Второе: очень банальное утверждение, но даже великие могут ошибаться.

Отчаянно замотал головой — не мой отец! Но Санни остался при своих:

— В качестве примера приведу один факт: Эрик Бейшко был завзятым кокаинистом и зарезан в притоне, куда регулярно наведывался за своей дурью. Зарезан другим наркоманом! — и после небольшой паузы саркастически добавил, — Типичное заказное политическое убийство! И еще неизвестно, чем он там расширял сознание своим адептам и последователям!

— Спорно.

— Спорно, когда нет свидетельств, а в его биографии не один человек покопался!

— Спорно, что этот факт отменяет его теорию.

— Доберемся до теории! Заметь, я не берусь утверждать, что теория неверна в целом, хотя я в нее не верил раньше и не поверю сейчас. Я даже не стану приводить тебе кучу разоблачающих трудов, сам с ними не знаком, но наверняка их полно. Я только книгу, написанную сыном Бейшко, в свое время осилил, все мои знания почерпнуты оттуда. Но я сейчас в твоей личной логике вижу две огромные дыры!

— Какие же?

— После случая с той девочкой.. как ее?.. Машей? — дождавшись моего кивка, Санни продолжил, — Твой дар вырос с пятнадцати до двадцати пяти, то есть, как ты утверждаешь, примерно в полтора раза. Так? — я опять кивнул, — А после посмертного благословления отца — до пятидесяти, когда начала нарастать вуаль, то есть в два. Все пока правильно?

— Да, — подтвердил вслух.

— Отбросим наследственность по матери, а она у тебя из старого магического рода. Отбросим твой возраст, когда такие скачки обычно и происходят, этого Петру Исаевичу возможно неоткуда было знать. Исследования на эту тему не для широкого доступа, хотя и ведутся регулярно. Отбросим, что резкий рост обычно провоцируется стрессами...

— С Машей никакого стресса не было.

— Я же говорю — отбросим! Убедить не смогу, а поссориться можно запросто. Давай сосредоточимся на другом. Пятнадцать — двадцать пять, двадцать пять — пятьдесят, — еще раз озвучил он мои выводы, — Примерно в полтора и в два раза.

— Все так, — снова подтвердил я.

— Тогда я на основе твоих же наблюдений делаю вывод, что от благодарности резерв вырастает на десять единиц, а от посмертного благословления на двадцать пять! — Он голосом выделил "на", — Опровергни!

Завис.

— Но ведь... — чуть было не добавил, что новые посмертные благословления снова привели к двукратному росту, вопрос только чьи, если вот он, один из тех, на кого я думал, сидит передо мной живехонький!

— Я так понимаю, возразить нечего? — спокойно констатировал брат, — Вторая дыра еще шире, и тебе придется ее пережить. Я могу допустить, что Незабудка была в ту ночь тебе безумно благодарна: ты, как верный рыцарь, ее спас, шуры-муры, любовь-морковь... Но я ни за что не поверю, что умирая, она шептала твое имя. Ты прости, но не тот она человек! Пусть, как ты я ее не знал, но мне со стороны виднее. Бог с ней, с Незабудкой! С какой стати мне шептать твое имя при смерти?! Уж если бы меня достали, я бы маму вспомнил, папу, может быть. Ты просто представь! — Санни театрально закатил глаза, обмяк на стуле и томным голосом пропищал, — Кабан, умоляю, живи долго и счастливо!

Не заржать было невозможно. На мой хохот даже буфетчица любопытно выглянула из своей каморки, но, повинуясь резкому взгляду брата тут же скрылась обратно.

— Понял теперь?

— Окончательно не убедил, но есть над чем подумать.

— Во-во, подумай! Полезно бывает! И ты так и не ответил — чем запугал отца, что он сидит пришибленный?

— А он серьезно собирался с моим на дуэли драться?

— Серьезнее некуда! — я приподнял бровь, поощряя развернуть ответ, — Запретили! Приказ шел с самого верха. А у тети Нади жених, между прочим, с пеленок имелся! Так что мог бы ты родиться совсем в другой семье.

Несмотря на то, что я считал себя больше сыном отца, чем матери, возражать не стал. Мысль, что мог вообще не родиться, не нравилась мне еще больше.

— Знаешь, радуйся, что запретили. Мой бы твоего в блин раскатал.

— Или наоборот. Ладно, еще одна тема, где можно запросто поссориться, не прилагая усилий. Глупо мериться отцами, когда твой в могиле, а мой только-только от нее отошел. Так не поделишься?

— Семейный секрет.

— Все-таки обиделся?

— Ни капли. Понимаешь, я и раньше знал, что наши отцы не закадычные друзья. И не хочу разбираться, кто из них кому в суп плюнул. Иначе, ты прав, поссоримся.

— Но вернуться тебя бесполезно уговаривать?

— Зачем? Я чертовски рад, что я дурак, а ты жив! Я рад, что хоть как-то отплатил тебе за твое участие. Я с удовольствием навещу тебя в Москве. Но еще раз общаться с князем Солнцевым?! — меня аж передернуло от перспективы снова оказаться вывалянным в том презрении, с каким относился ко мне дядя, — Благодарю покорно!

— Если учесть, что я тоже князь, и тоже Солнцев, — вздохнул брат, — звучит двусмысленно, но я понял. Только понимаешь... я не могу тебя сейчас позвать к себе в Москву...

— Вляпался во что-то? — сделал я неожиданный вывод.

— Не то, чтобы вляпался... влез, — сместил акцент Санни, — Но от меня сейчас лучше держаться подальше! Я надеялся, что ты все-таки сможешь найти с отцом общий язык и поживешь у нас. Мало кто знает, чей я сын, а место уединенное, закрытое!

— Значит, все-таки вляпался!

— Нет... да, вляпался! Начиналось все неплохо, но чем дальше, тем меньше мне нравится происходящее. Мне было бы спокойнее, если бы ты побыл под присмотром. И я не просто так спрашиваю, чем ты прижал отца, мне бы тоже такое не помешало! Я бы вообще не отказался от твоей консультации, потому что не только ты у меня, но и я у тебя учился. Песок мне здесь почти бесполезен, но есть ведь и другие потоки! Я видел, как ты что-то экспериментировал. Это ведь руны? Ты как-то научился их состыковывать с обычной магией?

— Магия — это и есть руны, — поделился я своим открытием, — Твои лезвия — это "Шого", сочетание "Фай" и "Скаби", потом "Атланта" — "Санни" в разных вариациях и "Муви".

— И такая есть? Санни? — улыбнулся Василий совпадению.

— Есть, отвечает за ориентацию относительно сторон света.

— А я кроме "Скаби" ничего знакомого не услышал. Сколько же ты их знаешь?

— Три тысячи.

— Сколько?!

— Работающих и четко описанных на сегодняшний день примерно три тысячи. Почти как в китайском языке иероглифов. Но часть из них по действию повторяется, а часть используется настолько редко, что известна только узким специалистам.

— А в отцовских протезах их сколько?

— Разных — около пятисот. А так — тысяч восемь — десять.

— Кстати, так и не сказал спасибо, — он пожал мне руку и снова повторил, — Спасибо! Он меня на ногах встретил, вышел навстречу! Представляешь?! Сам!!! Он тоже тебе благодарен, просто человек сложный. Кабан, Петька, возвращайся! Твои знания, моя мощь, вместе мы их всех в полагающуюся позу поставим!

— Да пойми ты! — выдохнул я, — Не смогу я жить с человеком, который моего отца продолжает ненавидеть, хотя того уже полтора года как нет! А еще раньше мою мать, свою сестру, вышвырнул из семьи, как ненужную вещь! Что, не так?! — повысил голос на злую гримасу Санни, — А почему тогда у нее из всех фамильных вещей только этот медальон остался?! — я вытащил из-за пазухи и потряс перед носом брата маминым наследством, — У нее что, совсем ни одного украшения с детства не было? Епта, хреново нынче князья живут!

— А у него нет причин? — взвился в ответ Санни, — Я не знаю, что тебе наплели про великую любовь, но я помню, как отец ярился! Старый разведеный профессор, который моему отцу в отцы годился, совратил его младшую сестренку! Княжну! Воспитанницу императора! Несовершеннолетнюю! Почти девочку! Если так любил, то мог хотя бы год подождать, а не тащить в постель! Да у нас тарелки только так по дому летали! Мама три сервиза подряд за неделю купила! Любимым клиентом в посудной лавке стала! Что там посуда, отец три стула расколотил! Я с сестрами в детской прятался, боясь под горячую руку попасть!

Прооравшись, он сдулся.

— И это, кстати, не фамильный медальон. Явный новодел. А фамильные драгоценности отец вам отсылал потом, но тетя Надя их вернула, как приданое племянницам. Сестрам моим.

— Повтори, что ты сейчас сказал?!

— Кабан, ты чего?! — я не сразу сообразил, что навис над Санни и трясу его.

— Извини, — отцепился я от свитера, — Разведеный, ты сказал разведеный!

— Да... разведеный. Отца это не меньше всех прочих фактов бесило. Романов разрешения на венчание полгода добивался. Они с тетей Надей обвенчались только перед самым твоим рождением.

Растерянно плюхнулся обратно на место.

Отец, что еще я о тебе не знаю?!

Интерлюдия.

Георгий Михайлович редко задумывался о своей правоте. Но слова Василия, почти сразу по приезду бросившегося на вокзал, никак не желали покидать голову:

— Я тебя что, о многом просил?! Нормально приютить парня, родного племянника! Какого черта ты опять в гонор полез, мало прошлых случаев было?! Я диву даюсь, как ты с твоим характером до своих чинов дослужился! Или у тебя со звуком фамилии "Романов" идиосинкразия начинается?

— Да как ты?!.

— Папа! — устало произнес сын, — Отпусти уже своих призраков! Черт с ним, не любишь ты его! Так мало что ли людей, которых ты не любишь? Ты же с информаторами своими как-то работал, а они, думаю, похлеще Петра были, но ведь тогда у тебя мозги не отключались!

— Не ругайся, — одернул старший князь.

— Из всей моей фразы ты только одно слово услышал? И где же твое хваленое чутье?

— Я не желаю подстраиваться под...

— Талантливого артефактора, полностью унаследовавшего способности своих гениальных родителей! — перебил Василий, — Ты же не можешь отрицать, что Петр Исаевич был чертовым гением! Тетя Надя недалеко от него отстала, жаль, что мало прожила, а то глядишь, мужа бы и переплюнула! Сейчас, упиваясь своей ненавистью, ты упускаешь мозги, которые украсили бы наш род. Принесли бы ему новый виток славы. И денег, что тоже немаловажно.

— Так из-за этого с ним возишься? — князь, решив, что разгадал загадку, заметно расслабился, — Привязываешь к себе?

— Пап, я не поэтому. Ты можешь представить себе, скольких я убил, воюя семь лет?

Неожиданный поворот разговора сбил отца с толку.

— Десятки?.. сотни?..

— А десятки тысяч не хочешь? В одной крепости, что я завалил, примерно тысяча двести защитников было, и все они на моем счету. Но там хоть чистенько сработал, — Василий с вызовом посмотрел на отца, — почти без крови. Обычно так не получалось, Ужасом Пустыни меня не за красивые глаза обозвали. Для меня сейчас любой вопрос прежде всего силовым методом решается. Думаешь, почему я так мало дома бываю? Да потому, что боюсь разозлиться как сейчас! — Проследив за взглядом, указавшим на потрескавшийся камин, старший князь побледнел и отступил на шаг своими новенькими, но пока еще неуверенно держащими ногами, впервые благодаря бога, что сын не унаследовал его склонность к огню, ведь ни один поток разозленный маг не тронул, сила только отразила его гнев, — Ты так был помешан на магии, так гордился мной! Радуйся, равных мне нет! И теперь мне нужен кто-то, кто сможет сказать "Хватит!", когда я зарвусь. Увы, но ни ты, ни мама на эту роль не годитесь, а твой Мирон Палыч, который думает, что набросил на меня поводок, тем более. Я с ним ровно до момента, пока он меня устраивает, и то, только потому, что лишних жертв не хочу, мне достаточно тех мертвецов, что уже приходят ко мне ночами.

Верный Сергей появился только после того, как хлопнула входная дверь, чуть ли не силой усадив князя обратно в коляску. Протезы подходили замечательно, но ослабшие за годы лежания мышцы еще не готовы были к долгой ходьбе или, как сейчас, к стоянию. А Георгий Михайлович впервые заметил, что слуги и домочадцы уже в который раз стараются не попадаться его сыну на глаза, максимально сохраняя дистанцию. Силен, однако! Вопреки всему князь ощутил прилив гордости: моя порода!

Но взгляд на одного конкретного юнца всё же стоило пересмотреть. Сын прав, кого только ни встречалось среди всей швали, с которой он был вынужден сотрудничать за время службы! Петр Романов, пусть ему и удалось на короткое время вогнать князя в панику, на их фоне сущим ягненком выглядит! А ради задуманного дела можно потерпеть. И ради Василия.

Некому было обратить внимание Георгия Михайловича, что сына в своих рассуждениях он поставил на второе место.

Глава 11.

Мы с Санни непохожи внешне, по-разному воспитывались, но ощущается, что родственники — ходим по одним граблям. Этот княженыш (знаю, что князь, но пока не воспринимаю этот его высокий титул), как и я, восемь лет назад умудрился поклясться, что отомстит за отца. Вроде бы не слово произнес, а какой-то более слабый вариант зарока, оказывается, их есть много разновидностей, но невыполнение все равно давит, чем дальше, тем сильнее. Разве что ему легче: и формулировка мягче — "я этого так не оставлю!", плюс он знает кого надо кошмарить, хотя имя так и не назвал, а свои догадки я придержал при себе.

— С отцом и его людьми не связывайся! — предупредил наемник, немного просветив насчет своих обстоятельств.

— Погоди, ты же сам хотел меня у него оставить?

— Оставить — это одно, а влезать в их дела себе дороже. Ты ведь прав на самом деле — вляпался! По самый... — речь Санни в империи изменилась, матюки он себе теперь не позволял, заменяя рвущиеся на язык слова многозначительными паузами, — ...кадык! Цель у меня довольно сложная, самому не подобраться.

"Да, ну?!" — пулей мелькнула мысль.

Видимо, что-то на лице отразилось, потому что Василий пояснил:

— В восемнадцать попер бы, наплевав на все, слава богу, что не знал как. Но семь лет войны мозги прочищает: теперь ни лишних жертв не хочется, ни самому умирать, ни в бега подаваться. Везде можно устроиться, но прятаться потом всю жизнь? И я же не один, не достанут меня — отыграются на семье. В идеале — подобрался поближе, тихо сделал дело, и так же тихо ушел. А для этого, сам понимаешь, за помощью кроме как к их компании обратиться было не к кому.

— Твоя цель тоже маг? — Санни кивнул, — И тоже венценосец? — Санни снова подтвердил, — Предположу, что и охраняется хорошо. Что? — ответил на подозрительный взгляд брата, — К сильной магии обычно высокий титул прилагается. Это ты у нас не показатель, по привычке один везде ходишь без свиты и охраны, а остальные венценосцы, надо полагать, себя берегут!

Маг, обдумав мои слова, опять кивнул.

— Тогда, по мне, не самый худший вариант. Или?..

— Именно, что или! — он скорчил недовольную рожу, забавно смотрящуюся на его подвижном лице, — У меня был план. И помощи всего ничего требовалось, лишь немного информации. Мы ведь с тобой на два дня, получается, разминулись, — довольно резко сменил он тему, заставив меня потерять нить, но следующие слова все разъяснили — тема осталась прежней, — Добавь еще неделю, что я тебя искал, потом самолетами до юга и Москвы, полдня досюда, это еще двое суток, и пусть будет полмесяца на адаптацию и акклиматизацию. Итого конец августа — сентябрь я уже был готов действовать. Сейчас уже декабрь пошел, а я, как видишь, на том же самом месте. Сначала им удалось меня убедить, что цель немного не та. Ладно! Не та, так не та! Все они там одним миром мазаны, я не в обиде. Потом началось планирование — уже нельзя просто так е...нуть по нужному человеку, надо дождаться подходящего момента! Политически выверенного!

Выдержка Санни трещала по швам, раз он опять прекратил следить за речью. Крепко же его стариканы-разведчики достали! А ему еще и выговориться, похоже, некому. Вряд ли в компании его отца, мистера Деда и им подобных кто-то подходил на роль жилетки для поплакаться.

— Допустим, и с этим я согласен, но ты заметил, что уже не я решаю что-то? И сдать назад уже не получится, слишком многое завязано и затронуто. По дурости еще и тебя засветил, думал, ты меня искать начнешь, волну поднимешь. А, выходит, сглупил.

Понимал ли я, что мы с ним сидим и обсуждаем хладнокровное убийство одного из политической верхушки империи? Понимал. Хуже того, я еще и представлял, кого именно Санни собирается прикончить. Выбор на самом деле был невелик, а намеков я уже услышал предостаточно. Другое дело, что ночью в пустом буфете на вокзале богом забытой станции, где даже не все проходящие поезда останавливались, все это воспринималось не слишком реальным.

Зато я прекрасно осознавал, что слово не даст магу спуску, как не давало мое, заставив сжиться с мыслью, что другого пути нет. Страшная вещь на самом деле это слово.

Лично моё то ли слетело, то ли уснуло до нового кандидата на месть, и многое теперь виделось в другом свете. Идею воздать по делам родственничку я не оставил, но класть на это действие жизнь больше не собирался. А нынешние мои мысли были гораздо эгоистичнее: свершив свой акт расплаты, Санни никогда не станет прежним. Уж точно не после того, как к его действиям подключилась компашка старичья из департамента внешней разведки. Каковы бы ни были их мотивы, с их участием справедливое возмездие превращалось в заказное убийство. И они никогда не дадут молодому князю забыть об этом.

— Санни... — робко заикнулся, но так и не успел продолжить.

— Не утешай! — брат не дал мне договорить, — Ты просто не понимаешь, под что я тебя подставил. Приходится уповать, что сейчас уже все на финишную прямую вышло, недолго осталось. Но у меня уже фобия — отец свои "друзьям", — кавычки к "друзьям" слышались отчетливо, — очень верит. Даже слишком очень, я бы сказал. Где они были, эти его друзья, когда мать последние сережки закладывала?! — почти прошипел брат, — Из них всех только Алексей Иванович помог, и то под слово! Знаешь, иногда слушаю их, и зло разбирает! Мама недавно призналась, что если бы ни тетя Надя с Петром Исаевичем... Твоя мама два года моей деньги отсылала, пока сама не погибла, но там уже и я что-то стал зарабатывать.

Мой ум вдруг посетила дама Логика, которая доселе нечасто радовала своими визитами. Не та подделка, которую я принимал за настоящую, а истинная, принесшая холодное озарение.

— Должен тебе признаться, что собирал информацию о твоей семье, — на немое удивление Санни поспешил пояснить, — Как ты знаешь, я круглый сирота, вот и искал родственников, о том, что отец был еще раз женат, я ни сном, ни духом! Мне нарыли, что твоего отца убрали свои же. Твой враг, как ты говоришь, влиятельная персона, маг и венценосец...

— Молчи! — прервал он меня.

— Имен называть я не собираюсь, — не дал себя сбить, — Я о другом: мне еще тогда было неясно, отчего Георгия Михайловича не убрали окончательно? Согласись, нетрудно было в его беспомощном состоянии сделать лишний укол и что-то дать под видом лекарства, да просто подушкой додушить, никто бы не удивился его смерти! Я бы на месте вашего врага и детей бы в живых не оставил, раз он сам маг, то возможности себе подобных представлять должен в полной мере.

— В то время считалось, что вся мой магия только для долгой жизни годится, с песками в стране напряженно, — внес он свою лепту в разговор, — Пока Алексей Иванович не придумал, как эту склонность к делу приспособить, я ничему толком не учился. Сестры с матерью вообще ничего не умеют, их как женщин ничему не учили.

— Санни, вот ты умный-умный, а потом дурак! Ладно, кто бы говорил... Песок — это вопрос склонности и практики. Я ни огневик, ни песчаник, ни к одной стихии расположения нет, а как ты знаешь, наворотить такого способен! И песка, кстати, в империи немало, ты не в тех местах искал. Так что элементарно: заманить своего врага на любой песчаный пляж и там прикончить ты уже тогда мог.

На лицо крутого мага было приятно посмотреть, настолько простую идею он даже не рассматривал. Судя по хищно сощуренным глазам, в его мозгах сейчас бешено вращались шестеренки, прокручивавшие новые планы.

— Значит, опасаться тебя он должен был изначально. К тому же ты зря считаешь, что никто не свяжет Ужаса Пустыни и князя Солнцева. Вспомни: ты границу пересекал, в посольстве документы восстанавливал!

— Я там под фамилией матери был, но ты прав, сложить два и два почти любой сможет. Поэтому я и хочу, чтобы ты мне другой путь подсказал, чтобы не свои способности светить!

— Подскажу, куда денусь, но дослушай! Итак, твоего отца не добили, но я так понимаю, в его состоянии он ничего сделать не мог, так что можно еще списать на акцию устрашения и урок всем недовольным: дескать смотрите, что может случиться! Еще и великодушие проявили, не тронув семью, тем более что ты быстро смылся за границу, да не в какой-нибудь сытенький Амстердам, а в полыхающую гражданской войной Аравию, где тебя без чужого участия сто раз прикончить могли. Улавливаешь?

Санни медленно склонил голову, не отрывая от меня глаз.

— Но теперь все изменилось: ты вернулся, отточив навыки убийцы, а твой отец встал на ноги. В силе он, вероятно, просел, с тобой ни в какое сравнение не идет, венец едва заметен, но добреньким и всепрощающим его никак не назвать. На месте твоего врага ты бы выпустил вас из поля зрения?

И так белокожий Санни заметно побледнел.

— Знаешь, будь моя воля, я бы слово законодательно запретил, и плевать, что на нем присяга держится! Посмотри, как оно критическое мышление отбивает! Что ты, что я на баранов стали похожи: уперлись в одну идею и долбимся, долбимся, вместо того, чтобы подумать! Но ведь тот, кто с генералом так обошелся, прекрасно это понимает, не может не понимать! Это я могу что-то про венценосцев не знать, а ему сам бог велел! А раз никаких действий по отношению к вам не предпринимается, то просится вывод: на тебя сейчас, как на живца, ловят недовольных. А когда посчитают, что всех собрали, накроют вас разом. Или могу предложить версию похуже: дождутся, когда вы завершите все приготовления, а потом провернут что-то свое, свалив все шишки на вас, как с Незабудкой когда-то!

— Историю Незабудки я не слышал, мы же с тех пор урывками виделись, и все время ты в постели валялся... — сдавленно произнес брат, — но мысль я понял...

— Выходи из игры, Санни! Слово словом, а инстинкт самосохранения никто не отменял!

— Поздно. Если ты прав, то уже поздно.

Пристукнутый моими догадками Санни некоторое время сидел, осмысливая сказанное. Как я его понимаю!

— Тебя в столице что-то держит? — отмер он, наконец.

— Информаторов надо навестить, да с друзьями хотел встретиться, а что?

— Что за информаторов?

— Да та же дурь, что у тебя! Санни, моего отца убили! На моих глазах!

— К черту информаторов! Сам признаешь, что дурь, вот и не майся ею, дождись вступления в наследство и отправь по следам команду сыщиков! — отрезал брат, отметая возражения, — У наемников не появляйся! У друзей тоже пока не светись! До столицы я тебя довезу, самому придется туда — надо хотя бы мать и сестер постараться спасти. Но оттуда чтобы сразу — на любой поезд и в глушь! Забиться мышью под веник и не отсвечивать всю зиму! Ясно?

— А-а?..

— Сам потом поймешь, когда можно станет из тени выйти!

Возражать и сопротивляться его напору было бесполезно. Мы настолько быстро сорвались с места, что я только на пути в Петербург успел сообразить, что Георгий Михайлович мог бы просветить меня о прошлом отца — наверняка он немало информации о нем собрал! Санни же кроме факта первого брака почти ничего не знал. К лучшему! Пока слово молчало, а узнай я что-то о прошлой семье отца, мог бы снова попасть в ловушку принуждения. А про месть не зря говорят, что она подается в холодном виде.

Но все равно, выйдя у вокзала, к кассам я отправился не сразу: Циркуль — коллега-соперник Умника — уже должен был собрать заказанную информацию. А в свете того, что моя уверенность в гибели побратима оказалась беспочвенной, второй человек, в чьей смерти я был уверен, тоже мог остаться живым.

Как и Умник, Циркуль давно остепенился и держал в столице собственное детективное агентство, состоящее из него и помощника. А в "Пиве и Рульке" появлялся изредка — подышать специфической атмосферой "братства" и вспомнить молодость. Ну, и заказы иногда там подхватывал, как мой, например. Зато наличие крохотной конторки на окраине Петербурга избавляло меня от необходимости нарушать указание брата, и снова появляться у толстого стукача.

— Описание, представленное вами очень расплывчатое, поэтому пришлось начать поиски с полиции и нашумевших преступлений. Посмотрите сюда, — и он веером разложил на столе несколько фотокарточек, изображающих девушек в фас и профиль на фоне разлинованной стены.

— Эта, — подвинул я к нему снимок моего цветочка.

— Надо же, а ведь я ее сюда до кучи положил! — удивленно признался сыщик, — Она под ваше описание меньше всего подходит.

— Чем же?

— Давайте по порядку. Для начала: история, изложенная вами, как оказалось, довольно краткий пересказ популярного несколько лет назад дамского романа. Так же, как и вы, я прошел мимо сего опуса, меня просветила помощница, — новость не сразу успела дойти до мозга, пока что я был ошарашен тем, что помощник Циркуля оказался женского пола, — Я проклял день, когда с вами связался, потому что был вынужден прикупить это ..., — он запнулся, но о смысле пропущенного слова я догадался, — и пролистать. Вот оно, кстати, это я включил в итоговый счет отдельно, — из ящика на стол извлеклась книжка в мягкой обложке, — Чтобы закончить тему этого, дополню рассказанный вами сюжет парой штрихов: главная героиня в результате издевательств решает покончить с собой, но ее спасает влюбленный в нее надзиратель. Вместе они имитируют смерть героини накануне казни, потом героиня долго скрывается, попутно в нее влюбляется богатенький граф, который, конечно же инкогнито и тоже от кого-то скрывается. После чего они женятся и сваливают в закат на белых лошадях. И, кстати, о судьбе брошенного ребенка там ни слова, я этот сюжетный ход специально уточнил. Видимо, для авторши это осталось несущественной деталью. А что? Новых наклепают, уже графенышей!

Вот теперь я был поражен в самое сердце и судорожно схватил безвкусно раскрашенную книжонку. Столько совпадений! Но найдя нужный эпизод, немного успокоился: героиня работала медсестрой (самое оно для химика!), а не наемницей, а граф попал в госпиталь по чужим документам и скрывался только потому, что "боялся, что социальная пропасть не даст ему хоть немного времени побыть с любимой" (это фрагмент от имени графа).

— Ознакомились? — потряс головой, все еще пребывая в прострации, — Если что, не стесняйтесь, забирайте, я у себя такое держать не стану!

Неприкрытая издевка Циркуля привела меня в себя.

— Готовы теперь? Вижу, что готовы. У этой девушки, — он приподнял фотографию Незабудки, — и героини из общего всего один эпизод: девчонка соблазнила надзирателя и с его помощью сбежала с каторги. И если о судьбе книжного ничего не сказано, то настоящий получил три года, скоро должен освободиться, или уже освободился.

Принял к сведению новый факт.

— Во-первых, не Юлия, а Лилия. Но здесь, — он постучал не пригодившимися карточками по столу, — вообще нет ни одной Юлии. Родилась в мещанской семье, единственный ребенок, родные в ней души не чаяли, не скупились ни на образование, ни на прихоти. Умница, этого не отнимешь, досрочно окончила гимназию, в пятнадцать поступила в Казанский университет.

— Почему в Казанский?

— Родом они оттуда. Наверное, так для семьи проще было. А вот дальше уже не так радужно: связалась с радикальным студенческим братством, была активным участником студенческих волнений.

— Каких?

— Разных. Копию ее дела я вам отдам, хотя оно неполное. Я еще раз признаюсь, на других думал, — и он потряс так и удерживаемыми в руке снимками, — Молодежь часто протестует, но пока они просто протестовали, их не трогали. Максимум — в участке на ночь оставляли. Казанский университет вообще сборище вольнодумцев, у них эти студенческие демонстрации вроде развлечения. Но я не зря сказал, что она состояла в радикальном братстве, эти от слов собрались перейти к делу. Ее и несколько других активистов взяли при подготовке теракта. На момент поимки восемнадцати ей так и не исполнилось, адвокат сильно напирал на жалость, родные тоже похлопотали. В деле несколько раз упоминается, что она и Рем Нургатов — это их главарь, были близки. Кто их там разберет, но подвели под то, что взрослый парень запудрил девочке мозги. Суд принял доводы во внимание, и ей назначили минимальный срок — десять лет. Остальным дали по двадцать, а главному зачинщику — виселицу.

Естественно, и книжку, и копию дела я у Циркуля забрал. Добираясь до вокзала, мучительно пытался понять: зачем она мне врала? Выдуманная история звучала ничуть не лучше настоящей, даже хуже, пожалуй. Пыталась меня оттолкнуть несуществующей дочерью? Так достаточно было просто сказать "нет".

Ближайшим поездом оказался поезд на Казань. Сидеть и не рыпаться предполагалось до самого дня рождения, так почему бы и не туда? Пять лет не двадцать, свидетелей тех событий полно. Пошел в кассу за билетом.

Соскочить Санни не успел.

"Не успел... не успел..." — речитатив в голове бился в такт колесам.

Весть о трагической смерти наследников первого круга застала меня на полпути в Казань. Собравшись на какое-то торжество, младшая часть императорской семьи оказалась заживо похороненной в Михайловском дворце, где должна была состояться великокняжеская пирушка. По "счастливой случайности" на праздник опоздали сам старший сын императора Александр и парочка его двоюродных братьев, но жена цесаревича вместе с двумя его дочерьми и еще сотней приглашенных, не считая слуг, погибла под руинами. Венценосцев-магов трудно убить, но отсутствие воздуха еще никому на пользу не шло.

Почти случайный выбор пункта назначения сыграл на руку — моя внешность терялась на фоне основного населения. А татарский чем-то сродни арабскому и через пень-колоду понимать его я начал уже на третий день.

Светить паспортом гражданина другой страны побоялся — не было у меня теперь в нем уверенности, и других документов тоже не было. Нравы в городе были строже, и без удостоверения личности заселиться в хоть сколько-нибудь приличную гостиницу не выходило. Съемные ночлежки чередовались, дорогое пальто спустя неделю такой жизни превратилось в засаленную тряпку. Где-то подхватил вшей и вынужден был обриться налысо. Жизнь повернулась изнанкой, все прошлые мытарства показались цветочками.

Девяностотрехлетний император слег от переживаний, власть неофициально перешла его императорскому высочеству Александру Павловичу. Наследник, выглядевший максимум на сорок, что неудивительно для мага его уровня, рьяно принялся за чистки.

Ежедневные бюллетени пестрели жуткими подробностями, пресса дурниной завывала о поиске виновных, и удивительно ли, что виноватых вскоре нашли?

Князья Солнцевы! Враг государства номер один!

Ни одного разумного аргумента, ни одной обнародованной улики, но массовая истерия умело подогревалась закулисными постановщиками.

Георгия Михайловича Солнцева взяли через декаду. Недолго прослужили ему новые ноги! Еще через неделю князя повесили в Петропавловской крепости вместе с женой. Земля пухом! Ничего хорошего о дяде сказать не могу — знакомство у нас с ним не задалось, но о матери Санни всегда очень тепло отзывался. Таинственно пропавшим Наталье и Нине Солнцевым в случае поимки грозила примерно та же участь. Василий, положивший при попытке захвата около полка войск особого назначения, пока умело уходил от преследования, но надолго ли? И надо ли упоминать, что своим двоюродным брату и сестрам я истово желал не попасться?!

Вместе со старшим князем Солнцевым на плаху угодил нынешний глава ДВР, тоже князь генерал-лейтенант Безлуцкий Мирон Павлович, его бывший коллега полковник в отставке Соколов Анатолий Иванович и парочка неизвестных мне ранее личностей.

Еще через месяц маховик расследования заговора продолжал раскручиваться, хватали все новых и новых фигурантов. Что характерно — сплошь богатых и именитых. Губернатора Казанского округа вызвали в столицу и там показательно казнили после недолгого разбирательства. Местное население, до сих пор довольно равнодушно относившееся к происходящему в столице, хоть и не любило своего градоначальника, но начало глухо роптать.

Моя собственная жизнь не давала задуматься над высокими материями — в ночь на Рождество меня обворовали. Такой вот подарочек! Украли чемодан со шмотками и все деньги. Пояс, набитый банкнотами, сняли со спящего как раз в тот момент, когда я уже нашел новый вариант жилья, на порядок приличнее чем то, что имел сейчас. Все планы переждать смутное время с комфортом пошли прахом! На первых порах спасло то, что небольшая заначка хранилась в камере хранения на вокзале вместе со злополучной бомбой, которую протащил с собой через полстраны, но что там в той заначке?! Пришлось срочно задуматься о способах заработка.

После первых казней паспорт подданного Саудовской Аравии я спешно уничтожил: о нем знал Санни и мог поделиться этой информацией со своими "помощниками". Теперь даже жалел — куда бы ни сунулся, требовались документы. Снова обратиться к наемникам и вернуться к артефакторике? В свете массовых арестов даже до меня доходила глупость подобного шага.

— Хлипковат! — после короткого осмотра вынес вердикт старшина вокзальных грузчиков.

Сюда меня привел один из товарищей по мытарствам — Равиль. Слегший с простудой молодой парень легко мог загнуться в равнодушном ко всему кроме себя сообществу обитателей ночлежки. Я за два месяца не успел окончательно оскотиниться и как мог, выходил бедолагу. Что-то серьезное выполнить у меня бы и не получилось, но чуть-чуть перенаправить поток нейтральной силы, чтобы проходил через бьющееся в кашле тело, оказалось в моей власти. Сам тоже научился подпитываться, в условиях постоянного полуголодного существования новый навык стал не лишним.

— Гоза! — Равиль быстрой скороговоркой залопотал что-то по-татарски, моих языковых навыков пока не хватало, чтобы понять смысл.

— Татарин? — спросил меня здоровяк.

Отрицательно мотнул головой.

— Правоверный? — последовал новый вопрос.

Снова отказался.

— Пшел на х*! — грузчик сплюнул на землю и отвернулся, всем видом давая понять, что зря потратил на нас время.

Равиль почти повис на Гозе в попытке остановить и что-то втолковать. Они довольно долго препирались, пока здоровяк снова не сплюнул в сердцах и не поманил меня к себе.

— Пойдете к Слону! — выдал он распоряжение, — С тебя, Равиль, тридцать процентов, с тебя, гуяр, пятьдесят. Это мое последнее слово!

Мой поручитель рассыпался в счастливых заверениях, у меня тоже хватило ума, чтобы поблагодарить. Ворочая тяжелые мешки, я уже не был таким благодарным, а отстегивая половину заработка, вообще преисполнялся доброты и любви к миру, но теперь у меня хотя бы появился шанс нормально питаться.

К весне у меня уже мысли не мелькало объявиться за наследством, казнь с конфискацией стали излюбленным блюдом пришедшего к власти цесаревича. Император все еще был жив, но давно не появлялся на публике. В Петербурге раскрыли новый заговор против правящей семьи, казнив и сослав еще около полусотни дворян. И так невеликое число магов-венценосцев за зиму сократилось больше, чем наполовину.

Пристально следить за событиями в стране не хватало сил, но я видел то, что творилось вокруг: новоназначенный губернатор закручивал гайки, продукты дорожали, начались перебои с поставками, в результате которых у нас — привокзальных грузчиков, периодически объявлялись простои. Народ, который сначала вяло реагировал на далекий столичный произвол, начал бояться.

Сначала робко, а потом смелее в моду вошли доносы, после которых пропадали целые семьи. Иногда схваченные благополучно возвращались, но их было меньшинство. Очень неуютно стало магам — их преследовали особенно рьяно. Кто-то умный сделал вывод, что под ударом в первую очередь маги-венценосцы, а во вторую — связанные кровным родством с императорской семьей, да и просто богатым стоило поберечься. С первым у меня не задалось, со вторым тоже не очень, хотя какая-то капля по материнской линии передалась. Отцу, утверждавшему, что мать не являлась бастардом Павла Второго, я склонен верить, но Солнцевы все равно в каком-то колене с императорским родом пресекались, а кто его знал, какая степень родства уже считалось опасной? К тому же кому-то могло достать и слухов. А деньгам спокойнее было в фонде, для того, чтобы признать меня мертвым, требовалось не менее семи лет, из которых прошло только два.

В ночлежке резко прибавилось обитателей, старожилы насмерть схватывались с новенькими за доступные способы заработка. Теперь я уже без сарказма благодарил Гозу за своё место — работа позволяла не опускаться на самое дно.

Санни был жив, его видели то тут, то там, но чаще — в южных районах империи, где он оттачивал на посланных на его поимку войсках новые умения. Восемнадцати часов поездки было отчаянно мало, чтобы передать все выводы и наработки, но из Василия вышел отличный ученик — теперь он уже не был привязан к пескам, удивляя врагов неожиданными финтами. Да и действовал он уже не в одиночку — к нему медленно, но верно стекались недовольные и чудом избежавшие казни счастливчики, даже кто-то из императорской семьи присоединился. Несколько раз в городе разбрасывались листовки с изображением брата, восседавшего на моей "Звезде", но тех, кто их распространял, жестоко ловили, а сами агитки мгновенно изымались.

И не раз уже думал, чтобы тоже податься в их степи, но... трусливо продолжал надеяться, что все устаканится само собой.

В народе все чаще ходили разговоры о том, что наследник — самозванец, а императорские регалии его не принимают. В один из дней простоя, подставляя лицо хилому мартовскому солнышку, я валялся на штабеле досок и вспоминал все, что рассказывал Санни об этом артефакте.

В разумность комплекта из короны, державы и скипетра я по-прежнему не верил, но допускал, что какой-то тест на вменяемость в них заложен. То, что я не знаю как такое провернуть, не значило, что не мог никто. А регалии не просто удостоверяли легитимность правителя, будь это так, давно бы сляпали внешнюю копию — отличить подделку от оригинала мог только маг, да и то, видевший их раньше. Нет, все не так просто! Без монарших символов не получалось утвердить целый свод документов — они давали на бумаге не поддающийся повторению оттиск, без них нельзя было зафиксировать присягу, а еще они по слухам придавали владельцу ряд совершенно уникальных способностей.

— Баста! — посреди моих ленивых размышлений к горе сваленных досок подкрался Равиль, — Не будет сегодня работы!

— Епта! — выругался от новости, — Что опять?

— Состав застрял в соседней области, только завтра теперь!

— Ну, епта же! — протянул я, прикидывая финансы. По всему выходило, что денег только на один раз пожрать, — Домой?

— Не, ты иди, а я земляка встретил, с ним посижу, поздно вечером буду!

— Жаль! — надежда объединиться с товарищем в плане обеда-ужина растаяла.

Нехотя слез на землю, удивленно оглядывая все еще переминающегося с ноги на ногу Равиля.

— Что?

— Петя, ты это... — виновато произнес он, — поосторожнее...

— Ладно, — пожал плечами, — Если ночевать не придешь, то завтра как обычно?

— Да... конечно... — он сильнее вжал голову в плечи, — завтра...

Недоуменно посмотрел вслед суетливо семенящему Равилю и побрел по лабиринту штабелей.

Темнота от удара по лицу доской возникла неожиданно.

Очнулся от сырости и чужого воя. Пропитавшееся мартовской грязью пальто мерзко холодило спину и не давало своей тяжестью подняться, но, пусть и не с первой попытки, удалось выпрямиться и, повиснув на очередной груде лесоматериалов, встать на ноги. Отец, творя мою защиту, учитывал спарринги с командой охранников, считая, что некоторое количество синяков пойдет мне только на пользу, но при этом как-то определил уровень, за которым поединок становился избиением, чего он допускать был не намерен. До сих пор поражаюсь, как всю эту сложную систему можно запихать в два тоненьких ободка, но это же Романов! Ему удалось. Теперь я еще узнал, что защита была активной: двое моих обидчиков с воем катались по мокрому снегу, а третий лежал, не подавая признаков жизни — то ли в отключке, то ли совсем... того.

Кое-как отряхнувшись, поковылял прочь, добавив напоследок двум грабителям, заставив заткнуться. На выходе из погрузочной зоны помахал рукой сидящей на корточках знакомой компании амбалов, ловя их недоумевающие взгляды.

И только отойдя на несколько кварталов, сложил картинку: Равиль, сука! Нет, Равиль не сука и как мог, пытался предупредить, это я беспечно отмахнулся от его предупреждений. Мне уже несколько раз намекали, что в артели я занимаю чужое место, но этих намеков я тоже не желал понимать. Идиот, епта!

В ночлежке, как подозреваю, мне теперь тоже будут не рады, но мне незачем туда возвращаться — все своё ношу с собой, полупустой, промокший сидор на поле боя я не оставил. Надо было еще и налетчиков обшарить! Дурак! Совсем отупел с этой тяжелой работой!

Медленно тащась по переулкам, в очередной раз соображал, что делать. "Гостеприимная" Казань встала поперек горла, но теперь и средств нет, чтобы ее покинуть. Единственное, что приходило пока в голову, это добраться до Николаевска, благо, он относительно недалеко, а там у кого-то из знакомых разжиться деньгами и податься на юг к Санни. План так себе, но даже на его исполнение требовались деньги. Вдобавок новая власть очень косо смотрела на нищих и бродяг, а я сейчас от них ничем не отличался.

Потер ноющую грудину, наткнувшись пальцами на медальон. Вот, мама, и дошла очередь до твоего наследства! Новодел — не новодел, а серебряное украшение, хоть что-то стоить должно! И даже хорошо, что не княжеская фамильная цацка, с такой по нынешним временам попасться — верный билет в кутузку.

"Антикваръ Щирбатовъ" — попалась на глаза обшарпанная вывеска, стилизованная под старину. В моем виде, конечно, только по антикварам и шастать, но и лавка не выглядит фешенебельной. По стеночке спустился в подвал, чтобы оказаться в скупо подсвеченном царстве фарфоровых кошечек и тяжелой мебели.

— Нет-нет-нет, юноша! Ради бога не туда! — выскочил из-за стойки согнутый годами дедок, пресекая мою попытку пройти мимо оббитого тканью кресла. Посмотрев на тянущийся за собой грязный след, признал его предупреждение справедливым.

— Вот так, вот сюда! — вцепившийся в рукав старик провел мимо тесно стоящих экспонатов к прилавку, и, вернувшись на собственное место, уже другим тоном произнес, — Что у тебя?

То ли уши подросли, то ли голова, но когда-то свободно надетая цепочка не желала покидать шею. Справившись, грязным обломанным ногтем подцепил мамину фотографию и вынул из рамки. Полюбовавшись на забытую улыбку, спрятал крохотный овал карточки в карман, а медальон протянул антиквару.

Получивший вещицу в руки старик встрепенулся, сменил очки, потом надел вторые прямо поверх первых. Я ожидал от него бормотания, возгласов, но изучение проводилось в полной тишине. Только несколько раз он окидывал меня своими ставшими просто громадными за двойным стеклом глазами.

— Юноша, обычно это не в моих правилах, но я вынужден вас спросить — откуда у вас эта вещь?! — требовательно спросил старик, закончив осмотр и зажав медальон в кулаке, — Ну же!

— Давайте сюда! — через стойку потянулся я за своим имуществом, — Не берете, так не берете!

Мой жест остановила тяжелая ладонь, опустившаяся на правое плечо. И вторая, легшая на левое. Ну что за день?! А старичок, отложив в сторону очки, куда-то растерял весь свой налет благообразности, напомнив хищным прищуром недоброй памяти Соколова.

— Эту вещицу я узнаю в любом состоянии, потому что сам же ее делал своему очень старому другу. А знаете, юноша, в моей жизни было очень мало людей, которых я готов назвать своими друзьями! Хе-хе-хе! — скрипуче задребезжал он, изображая смех, — Очень мало! Пройдемте, юноша, советую не сопротивляться. Свои ответы я получу в любом случае, а вам будет больнее!

Интерлюдия.

— Что нового? — не мелочась на приветствия, обрушился вопросом хозяин на согнувшегося в поклоне свитского в форме полковника императорской гвардии.

— Ничего, государь! Опять ложный сигнал! — формально его собеседник государем еще не был, но вернувшемуся с пустыми руками подчиненному показалось, что капелька лести не повредит.

— Максимка, Максимка! — с притворной жалостью протянул цесаревич, вальяжно запуская вокруг головы мужчины рой опасно трещавших огненных шаров, — А ведь такие надежды подавал!

— Ваше величество, — рухнул на колени названный Максимом, — Государь! Мне удалось получить доступ к романовскому хранилищу!

— Во-о-от! — довольно протянул наследник, взмахом руки уничтожая парящие сгустки плазмы, — Можешь, когда хочешь! А жить-то хочется? — ласково, с легким оттенком безумия спросил хозяин, помогая подняться посетителю.

Водворив свитского на ноги, цесаревич прижал его к стене, придушивая за горло.

— Очень хочется жить, Максимка! Жить хорошо и долго! — еще немного попугав подчиненного нехваткой кислорода, он разжал хватку, давая своей жертве отдышаться.

Словно насытившись чужим страхом, безумие покинуло глаза наследника, и он произнес спокойным голосом, не вяжущимся с только что продемонстрированной вспышкой:

— О том, что ты договорился с банкирами, мне докладывали еще неделю назад! Судя по тому, что ты все это время молчал, ключа там нет?!

— Нет, государь! — снова на всякий случай рухнул на колени полковник.

— Знаешь, Максим, почему я приблизил тебя когда-то? — удивил вопросом цесаревич командира собственного полка.

— Из-за отца?.. — предположил полковник.

— Из-за него, конечно, тоже! Жаль, что у твоей матери не хватило ума остаться с ним в опале, которая оказалась частью плана моего хитроумного папаши! — гневно воскликнул хозяин, но тут же вернулся к обманчиво-мягкому тону, — Из-за фамилии! Тогда мне показалось забавным иметь в своем окружении человека с фамилией Романов. Отдавать ему приказы: "Романов, туда!" "Романов, сюда!" Была какая-то музыка в этих звуках! Но знаешь что?!

— Что, государь? — жалобно проблеял Максим Романов, еще больше сжимаясь в своей унизительной позе.

— Мне уже больше не забавно! — отвернувшись от жалкой фигуры, наследник великой империи уставился в окно, за которым простиралась Дворцовая площадь, — Отец протянет еще месяца три. С Солнцевым справятся без тебя. Твоя единственная задача, полковник Романов, принести мне ключ! И если ты мне не принесешь его в самое ближайшее время...

— Я найду ключ, государь! — начал захлебываться заверениями распластавшийся по полу мужчина.

Даже наследник, искренне ненавидевший обведшего его вокруг пальца артефактора, почувствовал брезгливость от жалкого вида сына великого ученого.

— Пшел вон!

Глава 12.

То, что последние месяцы я опасался демонстрировать магические умения, тратя их лишь на интенсивную подпитку собственного организма, не означало, что я все забыл и забросил. Напротив, в способах быстро убивать себе подобных я тренировался до посинения, пусть и только в теории. Я не боец и признаю это, но сейчас сама жизнь вынуждала в первую очередь заниматься "наращиванием мускулов". Долгое предисловие для короткой ремарки: ведущие меня под руки молодцы могли сколь угодно считать себя хозяевами положения, но отнюдь не являлись таковыми. Мне, не привязанному жестко ни к одной стихии, подойдет любая доступная энергия, и предварительные наброски цепочек уже вертелись в голове. Распоряжаться собой я позволял ровно до перехода к насилию, который к счастью не наступил. Пока что меня вело любопытство, а за время подъема по узкой винтовой лестнице из лавки в напоказ богато обставленную квартиру старик пришел к своим выводам, выгнав охрану, едва мы переступили порог его гостиной.

— Садитесь, юноша! — распорядился он и приглашающим жестом указал на место напротив своего, — Садитесь и не держите зла на старого антиквара!

— Признаться... — пребывая в некотором недоумении начал я, не спеша усаживаться в вычурное кресло.

— Ах, да! — перебил хозяин, — Снимите ваше, с позволения сказать, пальто! Это кресло делал сам Чиппендейл, и сомневаюсь, что уличная грязь пойдет ему на пользу!

Бить, по крайней мере, точно не будут! Для этих дел наверняка имеются помещения попроще. Безуспешно поискав взглядом, куда пристроить пальто, так и уселся с ним в руках. Не уверен, что отсыревшие, изгвазданные в снежной слякоти штаны придутся светлой обивке по вкусу, но их снять не предложили, да я и не собирался. Как и распускать уже почти готовую технику.

Некоторое время мы с антикваром молча присматривались друг к другу, не начиная разговор. Он чего-то от меня ждал, но чего? Стоило вернуться на родину, как мне то и дело попадаются люди, так или иначе знакомые с отцом. Наверное, пора уже привыкнуть, но я-то знал его затворником и каждый раз удивляюсь.

Пользуясь нормальным освещением, сосредоточился на внешности собеседника, но быстро разочаровался: старик и старик! Встретил бы на улице — спокойно прошел бы мимо. Выбивались из ряда лишь бледные, покрытые пигментными пятнами руки, густо унизанные перстнями, кольцами и печатками. Для стандартного мужского комплекта простого человека, пусть и состоятельного, перебор — нормой сильного пола считалось пять-шесть колец, из которых одно обычно было помолвочным или обручальным, а остальные с разной степенью достоверности имитировали артефакты. Мода, пошедшая с магов, носивших на пальцах накопители. Лично свидетельствую — неудобно, особенно когда постоянно работаешь руками. Плюс на накопители как правило шли кости нескольких видов крупных животных, подходили любые части скелета, но красиво смотрелись, разумеется, только отшлифованные куски слоновьего бивня, которые и стоили соответственно. А таскать на пальце обломок позвонка или бедровой кости неведомо как сдохшей зверюги помимо эстетических соображений просто негигиенично. Это ж не камень, всю грязь в себя впитывает! Но это уже мои персональные тараканы, никому их не навязывал, не навязываю и не собираюсь. Отец носил, хотя в мастерской обычно снимал.

Желающие понтануться подражатели покупали перстни с клыком моржа или нерпы, которые выглядели похоже, но никакой практической ценности не несли. Потом, когда в обиход вошли защитные кольца, стало модным дополнительно носить имитацию под них. В частности мои обереги постоянно и принимали за такую фальшивку, поскольку разобраться, что артефакт, а что нет, с беглого взгляда мог только специалист или сильный маг, а и тех и других обитали единицы на тысячи квадратных километров, если не реже.

Так вот, возвращаясь к цацкам антиквара — колечки явно непростые! Без близкого рассмотрения что делают — не понять, но точно не безделушки. Одно, возможно, даже папиной работы, хотя не помню за ним страсти к украшательству, ему наоборот больше нравилось создавать неброские респектабельные вещи.

— Итак, чем бедный антиквар может помочь сыну старого друга юности? — прервал паузу старик, посчитав, что вдосталь на меня налюбовался.

"Бедный антиквар"! Услышав фразу, не смог удержать прорвавшийся смешок. Как минимум одно слово в прозвучавшем словосочетании стоило выбросить. Даже если не брать в расчет нацепленные артефакты, то оставалась сама комната. В древностях не разбираюсь: мне что Чиппендейл, что любой другой краснодеревщик, но по-дилетантски оценить обстановку мог, бедной она не выглядела. Если прикидывать увиденное чисто в рублях, то сумма вышла бы со многими нолями. Но не выглядела она и роскошной — душило безвкусие. Нагромождение несочетающихся по стилю и смыслу предметов старины могло произвести на несведущих впечатление, но лично мне выдавало в старом пройдохе его происхождение с самых низов. После недолгого визита в усадьбу княжеского рода разница отчетливо бросалась в глаза.

— Признаться, — снова начал я, — ваше предложение для меня полная неожиданность. Отец мало упоминал о своих друзьях молодости, а в вашу лавку я забрел случайно.

— Случались в моей жизни совпадения и почище, — философски пожал плечами так и не представивший старик, о котором мог только предположить, что он и есть Щирбатов, — Но я вижу, юноша, что у вас есть необходимость в отдыхе. Давайте так: сегодня вы просто воспользуетесь моим гостеприимством, а все свои вопросы зададите потом.

Предложенный вариант меня категорически не устраивал. По возрасту антиквар вполне мог претендовать на общую с отцом юность, вопрос только: из какого он периода? Воровского одесского или более позднего кружка кокаиниста Бейшко? Если отталкиваться от места, то вроде бы должен относиться к "добродетельным", тогда предлагаемая помощь хорошо ложится на теорию и не вызывает подозрений. А вот если из первого... даже не знаю, что предположить.

Но высказать свои возражения мне не дали: звоночек на стене просигнализировал о новом клиенте лавочки, старик подскочил и спустился вниз, а меня взял в оборот один из мордоворотов, получивший указания от антиквара. Можно было рвануть и сбежать, но хитрый владелец магазина так и не отдал маминого медальона, о чем я сообразил не сразу. Зато вид обычной кровати, застеленной белым бельем, чуть ли не довел до слез ностальгии. Только сейчас я понял, насколько устал от грязных ночлежек, от невозможности нормально выспаться и досыта наесться. От тяжелой работы, не идущей на пользу моим чутким рукам. От вони, клопов и вшей.

И еще я прочувствовал, насколько мне не хватало адекватного взрослого, способного хоть немного обо мне позаботиться. Таким человеком мог бы стать дядя после снятия с него моих надуманных обвинений, но не срослось. Теперь уже понятно, что к счастью. Но может быть получится найти поддержку здесь?

Чего я только ни передумал, нежась в горячей ванне! Основные последователи Бейшко были перечислены в учебнике и, когда отец отнес себя к их сообществу, списочек я специально освежил. Общеизвестная история сохранила пять фамилий: сам Бейшко, Торжинская, Якимов, Пушкин (поэту не родственник!) и Заяц (это фамилия, если что). Никаких Щирбатовых там не упоминалось, но и Романов тоже не фигурировал, так что не показатель.

С другой стороны сходство клички "Щербатый" и вывески магазинчика навевало на мысли. Отец очень расплывчато тогда о своей шайке-лейке упомянул, дескать, связь потерялась, но мог ли он обмануть или недоговорить? Наверное, мог, тот этап в его биографии не из тех, что станет хорошим примером для сына.

Взгляд в зеркало на следующий день убедил в правильности выбранного решения остаться — опять громадная шишка и опять отек с синяком на пол-лица. Сотрясения нет, тошнота и головокружение отсутствовали, но на люди лучше не выходить.

— Петя? — при виде меня старичок приподнялся с места и побледнел, но тут же рухнул обратно на стул, — Да... конечно, Петя ... — пробормотал он себе под нос.

— Разве я на него похож?

— Лицом не очень, это мои глаза меня уже подводят. Хотя, до того, как остепениться и стать тем, кем вошел в историю, Пит был не дурак выпить и подраться, и такие украшения, — он с противным хихиканьем указал ложкой на мое разбитое лицо, — Часто ему сопутствовали.

Попытался представить отца с синей опухшей рожей и не смог — картинка выходила сюрреалистической.

— Похожи походка, манера держать голову, жесты, интонации... — продолжил тем временем хозяин, — Садитесь, юноша, разделите со мной трапезу, в моем доме вам ничего не угрожает.

— Простите, но с кем имею честь?

— Ах да! Старость не радость! — встрепенулся старик и встал, представляясь по всем правилам, — Позвольте представиться, Пушкин Георгий Иннокентьевич. Но вы, юноша, можете звать меня просто: дядя Жора. Ваше представление мне не требуется, я вас еще крохой помню, хотя вы меня, конечно, нет.

— Вы приезжали к нам в гости?

— Нет, — накладывая мне в тарелку кашу, отозвался однофамилец поэта, — Эдикт, что вашему отцу нельзя жить в крупных городах вышел уже после вашего рождения, до этого момента они с Надеждой Михайловной — ах, какая эффектная была женщина! — жили здесь, в Казани, это потом уже им в Николаевск пришлось перебраться. Чуть позже, когда ваша внешность перестанет быть такой приметной, я вам покажу дом, где вы родились. Он, кстати, теперь ваш, но появляться там, как и называть свои данные где-то кроме этих стен, я вам не рекомендую. Даже среди моих помощников и знакомых может затесаться нестойкий с обещанному за вашу голову вознаграждению.

Подумать только, у меня где-то здесь есть дом! Злость на неизвестного охотящегося на меня родственника, на общую обстановку в стране, при которой я, наследник немаленького состояния, вынужден скитаться по ночлежкам, подступила к горлу.

— Ну-ну, юноша, не горячитесь! Все уладится, рано или поздно, — утешил хозяин, заметив моё негодование, — Ешьте лучше кашу! Каша мне нынче удалась, не иначе, как для вас старался.

— Спасибо, Георгий Иннокентьевич.

— Дядя Жора, юноша, дядя Жора!

Не задалось с одним дядей Жорой, зато очень хорошо пошло с другим. Вывеска "ЩирбатовЪ", как выяснилось вскоре, осталась от прежнего владельца, но совпадение фамилии хозяина с одним из последователей теории благодетели сбивало с толку только первый день. Что пробивался воровством, антиквар признался не сразу, поначалу отбрехивался общим дворовым детством с отцом, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: когда-то давно сидевшие как влитые, а теперь свободно болтающиеся на узловатых пальцах перстни скрывали наколки, а в речи его поначалу изредка, а потом все чаще проскакивали словечки вроде "шо", "ша!" Моих недавних коллег по погрузке он совершенно естественно назвал биндюжниками, а ко мне самому часто обращался "Кефаль" или Пит, явно путая с отцом.

И зуб дам (снова выбитый в драке), если сейчас не промышлял скупкой краденого!

Днями старик пропадал в лавке, предоставляя меня самому себе и обширной библиотеке, зато вечерами ударялся в воспоминания. О проказах юности дядя Жора рассказывал охотно, то и дело вставляя: "А помнишь, Пит!" Через неделю уже бросил поправлять — бесполезное занятие. Зато перед глазами как наяву вставали картинки солнечной послевоенной Одессы. И хоть и трудно было поверить, что все описываемые безобразия творились при активном участии отца, над несколькими историями ржал до слез, открывая родителя с новой стороны.

Многомесячный стресс выходил спячкой — я спал по двенадцать часов, и всё было мало, каждый вечер проваливался к Морфею, едва коснувшись подушки, продолжая зевать днем. Но всему приходит конец, организм наконец-то переборол и скопившуюся усталость, и последствия драки. И, вертясь в ставшей внезапно чужой постели, снова задумался, куда деть себя дальше. Слушать байки о старых добрых временах, конечно, хорошо, но только в качестве передышки. К слову, о первой семье отца дядя Жора почти ничего не знал, возобновили они свое знакомство уже перед самым моим рождением, случайно столкнувшись на базаре. Совпадение — всем совпадениям совпадение, потому что папа там оказался, исполняя какую-то прихоть молодой беременной жены, а дядю Жору при виде туго набитого бумажника растерянного с виду лоха потянуло вспомнить молодость. Такая вот встреча через года и расстояния.

Вконец замучившись бесполезными попытками уснуть, пошел на кухню за водой, но по дороге наткнулся на приоткрытую дверь хода в лавку. Непорядок! На ночь дверь закрывалась. И не просто закрывалась, я уже не раз становился свидетелем целого ритуала запирания системы из замков и засовов, все мало-мальски ценное старик предпочитал хранить в квартире. О, идея! Защитный контур и охранная сигнализация! Если на самые сложные не замахиваться, то делается относительно недолго, и материалы не дорогие, а при этом неплохая возможность отблагодарить за приют! Но это только завтра смогу заняться, а сейчас надо бы понять, как реагировать на выбивающуюся из распорядка дома деталь. Тихонечко подошел к лестнице, прислушиваясь к голосам внизу.

— Старик, ты выжил из ума!

— Ша, баклан! Не учи папу и баста!

Первого не узнал, а вторым явно выступал дядя Жора, его манеру речи ни с чьей не перепутаешь.

— Крест! Он уже много увидел! Мочить щенка надо! Он же не наш! Видно же, что чистюля! Фараонов наведет! — лающим шепотом частил незнакомец.

Прозвучавшие предложения мне очень и очень не понравились. Маловероятно, что в окружении антиквара наблюдается широкий выбор "щенков". Что я мог такого увидеть, да еще в своем полусонном состоянии, — не знал и давать наводку полиции не собирался — самому бы от них держаться подальше, но как бы еще донести эту мысль до дяди Жоры с "мочильщиком"?

— Ты на кореша моего не наговаривай! Кефаль не выдаст! Кефаль свой! Проверенный!

— Крест, Кефаль умер, ты сам пил за его упокой, я помню! — почти взвизгнул первый, а потом продолжил уже другими интонациями, растерянными, — Ты чо, без базара сбрендил, что ли?.. Или он тебе что-то с мозгами сделал?.. Я все старшому скажу!

Долгий шорох внизу и шум падения. Судя по звуку, упало что-то тяжелое. Почти по наитию накрутил основу для техники, собираясь резко стартануть...

— Будет меня учить всякий шлимазл! — раздалось в зловещей тишине бурчание дяди Жоры, — Иди, посмотри на Дюка с люка! — новый звук, похожий на открывание чего-то, шкрябание, кряхтение, шебуршание и гулкий хлопок закрытой крышки, — Заставил на старости лет, прости господи! — и мерзенько, заставляя мои уже живущие собственной жизнью волосы подняться еще выше, захихикал, — На Дюка из-под люка!..

Я отпрянул от перил и поспешил скрыться в своей комнате — шаркающие шаги приближались к лестнице.

Крест! — мерил шагами закрытое пространство. Не Щербатый, а Крест! Тот самый, что орал отцу из вагона бросить воровство, чтобы не сгинуть за ними следом! Дал ему толчок, чтобы свернуть с кривой дорожки и вырасти великим человеком. И тот самый, что сейчас за меня (или за отца?) убил человека. Возможно, впервые в жизни, вору убивать не в масть. Отец был достоин такой преданности, а я?..

— Засиделся я без дела, дядя Жора! — объявил за завтраком плохо выглядевшему старику, — Нет ли работенки для меня?

— Созрел? — оживился хозяин, щуря на меня свои подслеповатые глаза.

— С какими-то сложными вещами связываться не хочу, но если завалялись артефакты, которые нужно освободить от привязки, или что-то починить, то милости прошу! И есть у меня мысль: а не поставить ли нам сигнализацию на квартиру и лавку? Не обычную дешевку, а фирменную, романовскую? Качество гарантирую!

— Ай, молодца, Кефаль! А я все ждал, когда же ты вспомнишь! — хитро улыбнувшись, хлопнул в ладоши старик, — Посчитал таки достойным доверия!

Крышу антиквару подпортило конкретно, потому что "я", оказывается, "многое забыл"!!!

"Забыл", что половина лавки принадлежит мне — ведь это "я" дал денег на ее покупку, а случайно доставшуюся от прежнего владельца вывеску "ЩирбатовЪ" мы нарочно решили оставить в память о третьем, сгинувшем на каторге кореше. От немедленной инвентаризации удалось отбиться, но бухгалтерские книги за этот и предыдущий годы под чутким надзором дяди Жоры пришлось пролистать, с умным видом кивая на его комментарии.

"Забыл", как прибыль со своей доли складывал на левые счета "на всякий случай". Даже смиренно приняв свою ссылку и опалу, "я" не исключал, что кто-нибудь когда-нибудь за мной придет.

"Забыл", как хоронили исхудавшее тело удавившегося Гвоздя — самый старший из "нашей" компании последние полгода жизни мучился невыносимыми болями и специально заехал к друзьям детства попрощаться перед самоубийством.

"Забыл", как три дня по-черному пили за упокой "моей" жены. Как потом изредка из Николаевска совершал тайные вылазки в Казань, с трудом отделываясь от своих надзирателей. На этой новости я криво усмехнулся — я-то думал, они по мою душу! Хотя... Коняеву все равно вечная память, Рафаэль Николая вряд ли пожалел.

"Забыл", как тайно выполнял передаваемые через Креста заказы "уважаемых людей".

Я, блин, до хера забыл, ёпта!!! (извините, просто нет цензурных слов!).

И еще я "забыл", как тогда, чуть больше восемнадцати лет назад, в шутку, воплотил расчеты жены в украшение. Медальон, так долго болтавшийся на моей шее, оказался артефактом, тонкая снимаемая (никогда бы ни подумал!) перегородка скрывала целые ряды рун.

— Отмычка! — гордо, словно сам являлся автором изделия, хотя отчасти так и было, произнес дядя Жора, — Работает только в твоих руках!

— И как? — цепочка рун была уложена в объемную спираль, чтобы добраться до основных, требовалось сломать весь запаянный в эпоксидку блок, чего мне не хотелось. Сомневаюсь, что ничего не поврежу в процессе.

— Кефаль, ты меня устал уже, у кого спрашиваешь? — окончательно признав меня своим другом юности, Крест все чаще переходил на одесский жаргон, — Имею мнение, шо щаз узнаем! Работайте, юноша, дерзайте, это ваш профиль!

После всех вываленных за день подробностей, возможность переключиться на знакомую и понятную деятельность обрадовала. Здесь, по крайней мере, все было закономерно, и мир с ног на голову не прыгал. Что я знал об отцовских "шуточках"? Попробовал проверенный путь — порезал палец и капнул на показавшееся подходящим место кровью. Сигнальная руна, которую часто специально для наглядности вшивали в конструкт, не подвела, задорно подмигнув синим огоньком. А на другом уровне восприятия я заметил, как амулет "проснулся", слегка зафонив в пространстве.

— Ключ! — вожделеющее зашептал дядя Жора, — Дай мне!

Вот я бы остерегался так смело брать в руки неизвестный работающий артефакт, но старик оказался настойчивым, почти вырвав медальон из-под моих ладоней. Хотя элементарную технику безопасности он все же соблюдал, удерживая украшение за цепочку.

— Где же ты, где же?.. — судорожно забормотал он, роясь в своих залежах.

— Дядя Жора! — воззвал я к его здравому смыслу, — Давай сначала на кошках проверим!

Антиквар меня не послушал, приложив медальон к извлеченному из обычной черной неподписанной коробочки кольцу. Я мог его остановить, но мне самому любопытно было увидеть результат. "Спящее" кольцо никак не отреагировало на его действия, или, как вариант, отреагировало без видимых эффектов. Так и не внявший предупреждениям старик судорожно нацепил на собственный палец новый артефакт, сняв и отбросив носимый до этого.

Кольцо активировалось. Затаив дыхание, мы оба отслеживали изменения: он — собственные ощущения, а я — процесс. Когда речь идет о мелких объектах, даже имея магическое зрение, крайне трудно разобрать, что происходит. Но шло время, а ничего не происходило. Точнее, было заметно, что кольцо что-то делало с хозяином, к артефакту потянулись нити из различных потоков, но конструкты выходили настолько крохотными и так быстро переключались, что уловить итог не получалось. Хотя нет, вскоре результат стало можно наблюдать воочию, Георгий Иннокентьевич на глазах менялся, наливаясь заемной силой: выпрямился, став выше ростом, с сумасшедшим восторгом расправил плечи и похрустел спиной. Стало безумно интересно, что же за кольцо нацепил на себя старик? Забытый за переживаниями медальон выпал со звоном из дрожащих пальцев дяди Жоры.

Поднял мамино наследство с пола, успев пожалеть о собственном незнании такой полезной функции: стоило ли корячиться и взламывать привязки, если мог то же самое проделать без усилий, пожертвовав лишь каплей крови? И едва не пропустил миг, когда напяливший новое колечко антиквар согнулся в приступе, спровоцированном чужой защитой. Отмычка не ключ, она лишь на время обманывала привязку. Большинство защит с определенным создателем интервалом запрашивало некий список параметров, на который было завязано. Получив подделанные медальоном данные в первый раз, артефакт успокоился, но новый запрос их не подтвердил. Лучше бы старик попросил меня взломать!

"Отрицание", срывание мерзкой вещицы, поиски врача... Спешно приведенному медику удалось откачать дядю Жору, но возраст! И так не блещущий здоровьем дедок слег полупарализованным.

— Это надолго? — спросил я у прибирающего в чемоданчик инструменты и лекарства доктора.

— Два-три месяца, максимум — четыре, — равнодушно сообщил приглашенный на дом или, если начистоту, буквально притащенный за шкирку врач, кабинет которого первым попался мне на глаза при забеге по улице.

— Так долго?! — я ничего не знал о родственниках старика, но бросить его просто так не позволяла совесть. Туповатым охранникам, подвизавшимся при антикваре, в этом деле доверия не находилось ни на грош.

— А что, наследство уже руки жжет? — с ноткой презрения бросил Степан Алексеевич Жедов, кажется, так гласила надпись на вывеске.

— Наследство?.. Простите, я вас не понимаю. Я его гость, он друг моих родителей. Теперь в свете болезни Георгия Иннокентьевича мне придется здесь задержаться до его выздоровления, поэтому и спрашиваю.

— Два-три месяца — это не до выздоровления, два-три месяца ваш знакомый проживет при надлежащем уходе, — с более благожелательными интонациями пояснил Жедов, — Ему почти восемьдесят пять, чего вы хотите в его возрасте? Предписания я составил, рецепты тоже, будут ухудшения — зовите.

И оставил меня в чужом доме разгребать чужие проблемы.

На первое время деньги в кабинете дяди Жоры нашлись, из них же заплатил за визит врача. Начать осваиваться решил с привычных мне вещей — с артефактов. Потухшее после "отрицания" колечко после недолгих поисков обнаружилось укатившимся под диван. Кроме скупки ворованного слегший антиквар раньше баловался переделкой украденной ювелирки, сейчас уже нет — зрение подводило, но кое-какой ювелирный инструмент в его кабинете-мастерской сохранился. Расположившись за столом, приступил к изучению, аккуратно вскрывая слой за слоем.

Уже почти под утро разогнулся и со стоном отбросил раскуроченное украшение. Если выражаться языком Санни, то явный новодел, хотя и стилизовано под древность. Артефакты древних вообще были мифом, руноведение или, как его реже называли, арктефакторику как науку создал мой отец, выведя законы и обобщив устойчивые связки. За время его жизни из удела кустарей и магов-недоучек руны стали значимой отраслью экономики наравне с машиностроением. В разобранном артефакте, несмотря на неизвестный почерк, все кричало о современном подходе.

Не все цепи удалось понять, но назначение приблизительно стало ясно — то ли медартефакт, какие делал один из известных в Европе мастеров, с которым отец состоял в переписке, то ли "энергетик", что, в общем-то, было одним и тем же, но с оговорками. "Энергетик" оказывал разовую стимуляцию на организм, медартефакты делались индивидуально под определенную болячку, хотя встречались и общего спектра действия. Колечко я бы отнес к мощным "энергетикам", то есть, улучшая самочувствие здесь и сейчас, оно сокращало продолжительность жизни.

Можно, конечно, потом, когда дядя Жора очнется, выяснить под каким соусом всучили ему эту дрянь, но даже неинтересно особо. Скорее всего как Страшно Ценный Лечебный Перстень. Старость не радость, а глядя на ровесников-магов, до последнего ведущих активный образ жизни, очень хочется поверить в волшебство. Вдобавок и я ему еще по мозгам проехался, представ в образе резко помолодевшего друга юности. Добавить сюда еще попавший в руки медальон-отмычку и до кучи его хозяина, на чью кровь он завязан — вот и не выдержал старик, не стал ждать полноценной проверки.

Отправился спать, по пути проверив дядю Жору, и столкнулся с новой стороной бытия: больной за ночь обделался. Матерясь, перестелил постель и переодел бесчувственное тело в сухое, но надо было что-то предпринимать.

Уже через день, пусть это прозвучит грубо, я истово благодарил отца за то, что тот умер в бою, не дав мне познать все прелести ухода за лежачим больным. Подгорелая каша с трудом пропихивалась в обвисший рот, зато гадил старик, словно жрал в три горла. Не доспав новую ночь, частично проблему решил, как обычно, привычным способом — аналог платка-очистителя позволял на несколько часов не заботиться о сухости постели, но после использования свернутую на манер подгузника пеленку приходилось выбрасывать, выкидывая заодно получасовой труд по ее изготовлению. Рисовать серебрянкой по специальной ткани, это, конечно, не вышивать, но времени занимало достаточно. Соорудить трафарет я додумался только на пятой-шестой.

Неожиданную помощь я получил от приперевшегося рано утром в понедельник задолго до официального времени открытия лавки Рустама Мирзоева — одного из тупиц-охранников. Когда я уже отучусь судить о людях по внешности?! Вовсе он не был тупицей! Попавшись в юности на убийстве по неосторожности — в драке, отсидев свое от звонка до звонка, Рустам давно зарекся от криминальных дел, но брать на работу исправившегося преступника благопристойные сограждане не спешили. Почти отчаявшись, бывший каторжник через третьи руки вышел на антиквара, искавшего нового охранника взамен попавшегося на воровстве. Что-то дядя Жора разглядел в заросшем громиле, взяв его к себе и приблизив, за что Мирзоев стал ему обязанным по гроб жизни.

Уяснив ситуацию — а я собирался временно прикрыть лавочку, — он выдал короткое:

— Лавку закрывать нельзя!

— И как я, по-твоему, смогу это сделать?! — почти взорвался я, поспав за выходные от силы часов пять.

— Лавку закрывать нельзя, это "точка". Закроете — мигом примчатся старшие квартала, — по казанской привычке он произносил слово "квартал" с ударением на первый слог, — Георгия Иннокентьевича выкинут, как и вас, лавку отберут, наследникам ничего не оставят. А Георгию Иннокентьевичу деньги нужны на лекарства и еду.

— Отлично! Значит, есть наследники! — мысль спихнуть заботы на неведомых наследников крайне порадовала.

— Внучка, Георгий Иннокентьевич все ей завещать хотел, хотя еще внук имеется. Но внучка маленькая еще, а дочку он недавно схоронил — что-то с сердцем. Зять погиб много раньше, военный был. Хозяин поначалу Маруську сюда привез, но она его дичилась, с дочкой-то он не сильно ладил, вот и отправил девочку в пансион доучиваться. Теперь она только в июне приедет на каникулы.

После длинной для него речи Рустам замолчал, дав мне время обдумать его слова.

-Значит, для всех дядя Жора приболел...

— Не приболел — плохая отмазка! Хозяин иногда на редкости нарывался, тогда увлекался и лавку на помощника скидывал. К вашему счастью Григорий недавно уехал, новое лицо некого не удивит.

— Не два же месяца он что-то изучать будет!

— Потом видно будет. Как у вас русских говорят: авось пронесет!

Авось да Небось, только на них и оставалось уповать.

Второй охранник на работу так и не вышел, и даже записки не прислал о причинах отсутствия, заставляя смутно подозревать о его судьбе. Опасаясь однажды почувствовать сладковатый запах разложения, я уже голову сломал, отыскивая в лавочке потайной люк, но, видимо, не хватало квалификации, чтобы вычислить замаскированную панель. Поискам еще мешало почти постоянное присутствие Рустама — при всей его доброжелательности посвящать постороннего человека во все дела дяди Жоры не хотелось. Одно радовало — никаких ароматов так и не появилось.

Зато сам Мирзоев оказался просто бесценным кадром! Для начала он сбегал и привел старуху, сначала временно, а потом и постоянно заменившую меня у постели больного. Старая карга — кстати, русская по происхождению, но когда-то давно вышедшая замуж за татарина, оказалась родной бабушкой Рустама и прекрасно понимала, что ради хорошего места внука стоит держать язык за зубами. К тому же баба Шайда (по паспорту — Любовь Васильевна) взяла на себя не только уход за стариком, она же стала распоряжаться на кухне, освободив мне время, тратимое раньше на приготовление еды. Единственный недостаток — слишком быстро она признала кухню своей территорией, одинаково виртуозно ругаясь на меня с Рустамом на русском и татарском языках, причем так, что даже у нас с ним уши в трубочки сворачивались.

Доверяй, но проверяй! Остальные комнаты, в том числе и свою, с появлением в квартире новых людей я тщательно запирал, а потом еще и обвешал все-таки сделанной сигнализацией, завязанной на два перстня — один себе, один в будущем для дяди Жоры или его наследника.

Мне же пока пришлось встать за прилавок. При поддержке Рустама — не так страшно: ценники на большинстве предметов были наклеены, как и пояснения, а об "особых" клиентах он мне незаметно сигнализировал. Впрочем, к концу недели я и сам их научился легко вычленять среди благопристойной публики. Официальная торговля шла ни шатко, ни валко: две-три псевдостаринные вещи в день, да один стул в четверг, по поводу которого мы даже выпили на радостях, зато подпольный оборот лихо окупал все траты на содержание вывески. Что мне сильно облегчало жизнь — из-под полы продавались обычно простейшие артефакты, правда, сомнительного назначения и качества, но уж о них я мог болтать часами! Постоянный устойчивый спрос шел на шокеры разного действия и их антипод — защиту от электричества. Втюхивая которые (уже к четвергу — сляпанные самостоятельно), я старательно не искал связи между повышением продаж и участившимися случаями обноса домов, огороженных высокими заборами с пущенным поверху током, а также с ночными нападениями на случайных прохожих.

Парочка, неспешно приближающаяся к конторке, выдавала себя за зевак, забредших в лавку древностей, но и без отчаянной сигнализации от Рустама я бы их с надоевшими "я только посмотреть!" не спутал — к нам пожаловали Серьезные Уважаемые Люди. В единственном числе, но с телохранителем.

— И где Гоша? — спросил Важный.

— Георгий Иннокентьевич уехал ненадолго по делам — изволит изучать новую покупку, чем могу служить? — прогнулся в поклоне — с меня не убудет.

— Что за покупка?

— Артефакт, якобы древний, — изобразил многозначительную ухмылку, — Нет клейма, ищет мастера.

— Надолго?

— Как получится, дело такое, небыстрое...

— Жаль, у меня к нему вопрос...

— Так, может, я на что-то сгожусь? — еще ниже прогнулся, почти насилуя себя.

— Ну, погляди, — на прилавок опустилась унизанная перстнями кисть.

Так...

"Водосборник". Красивый, этого не отнять, но нафига он в Казани?

"Шокер", между прочим, папин! А вот это уже заявочка на уровень!

"Защита". Средней силы, хотя и с претензией.

"Накопитель", и даже больше, чем у Санни, только зачем? — магом его обладатель не являлся.

Ёпта!!!

Кольцо, красующееся на волосатом мизинце, заставило меня отшатнуться и внимательно посмотреть на посетителя.

— Что?! — легким наклоном головы отреагировал на мой взгляд холеный мужчина.

— Виселица, — ответил я.

— То есть?..

Криминальный воротила может научиться выглядеть как потомственный аристократ. Может одеваться как аристократ. Может пахнуть как аристократ. Но не может им быть. Потому что ни один из моих знакомых не совершил бы подобной ошибки. Колечко наследника рода Кучумовых, чьим главой до этой зимы был недавно повешенный по соседству с моим дядей казанский губернатор, на пальце вора смотрелось инородным элементом. Мысленно поставил свечку за здравие нудного и дотошного репетитора по геральдике, которого в детстве страшно ненавидел.

Но очевидное для меня вряд ли являлось таким уж очевидным для случайного обладателя родового перстня, пришлось пояснить:

— Его императорское высочество великий князь-государь Александр Павлович, в милости своей не стал казнить младшие и побочные ветви рода Кучумовых, отмежевав их от преступлений бывшего губернатора, так что род Кучумовых не прервался. Юному князю Юрию Кучумову, имеющему права на ношение этого атрибута, если не ошибаюсь, лет десять, — с намеком посмотрел в холодно сузившиеся глаза собеседника.

— Но это же не артефакт! Проверено...

Не стал уточнять, кем и как проверено, потому что понял — не хочу этого знать. Вряд ли метод мне понравится. А на реплику клиента ответил:

— Родовой перстень, хоть и без защиты с привязкой, в те времена их просто не делали. Малая печать наследника. Ценно исключительно старой работой, а в чужих руках — просто украшение.

— Проверю! — бросил он, разворачиваясь и спешно покидая лавку. Я лишь успел заметить, как чужой перстень был на ходу повернут камнем к ладони.

— Ты!.. — зашипел Рустам, едва закрыл за посетителями дверь, — Как разговаривал?! Это же сам Мурза!

— Догадался, — ответил ему, — Не что Мурза, а что кто-то из важных. Только если это колечко увидят у него, никакой авторитет не поможет, есть граница, которые аристократы никому и никогда не дадут перешагнуть.

— Что, настолько приметная вещица?

— И приметная, и статусная. По степени глупости хуже было бы только нацепить на себя императорские регалии и пройтись в них перед строем гвардейцев!

— Если правда, то может и пронесет... — все еще сомневаясь, заметил Рустам.

Не пронесло, но по-хорошему: уже через день давешний телохранитель занес в лавку аккуратно упакованный в коробку набор расписных пиал. Я подарка не понял, его смысл мне растолковал Рустам — для воровского сообщества это был знак, под чьей я охраной. Теперь дядя Жора мог болеть спокойно, а я мог не волноваться: никто не станет спрашивать у владельца набора, по праву ли он распоряжается на чужой "точке" — меня признали своим.

Несмотря на пессимистические прогнозы регулярно навещающего нас доктора Жедова, совсем отчаиваться я себе не давал, каждый вечер направляя через тело антиквара поток нейтральной природной энергии. Инсульт — это не синяк, вряд ли быстро излечится, но я пока не оставлял надежды. Какие-то подвижки возникли — старик все чаще стал осмысленно открывать глаза, явно радуясь моему появлению. Согласно мигал в ответ на простые вопросы, начал немного помогать в своем обслуживании. Говорить у него еще не выходило, но что-то он уже пытался мямлить. После закрытия лавки Рустам с бабой Шайдой уходили домой, и я привык проводить вечерние часы у постели старика, располагаясь там с инструментами и рассказывая дяде Жоре над чем трудился, зарабатывая признательные взгляды.

Жизнь опять вошла в колею, пока однажды на базаре, закупаясь продуктами на неделю вперед, я не заметил девушку, удивительно напоминающую статью Незабудку. С радостными возгласами бросился ей вслед, но, обернувшись, незнакомка развеяла наваждение: на лицо ничего общего с моей Юлей-Лилей. Тоже красивая, но совсем другая. Одну случайную встречу я бы забыл, но красавица стала попадаться на глаза регулярно, поскольку ее семья переехала в наш район. За одну неделю, делая вылазки в окрестные магазины, я встретил ее целых четыре раза. Сам я ей глаза не мозолил, любовался издали, и каждый раз диву давался сходству фигуры и походки.

Случайные встречи заставили вспомнить — почему же я выбрал зимой Казань конечной точкой маршрута. Обращаться к первому попавшемуся детективу я опасался, но у меня уже пол-воровского мира ходило в хороших знакомых, а они являлись добытчиками информации не хуже специально обученных людей.

Интерлюдия.

— Товарищи! Соратники! Сейчас, когда обстановка в стране всецело способствует развитию нашего движения, мы, передовая молодежь, не можем оставаться в стороне! Пора! Пора брать оружие в руки! И свергнуть, наконец, засилье магов, захватившее власть! Прошли те времена, когда их способности оправдывали их привилегии! Вот ты, да, ты, товарищ! — молодой человек, окликнутый красоткой, вещавшей с небольшого возвышения, растерянно встал, — Много ты знаешь магов, которые вели бы за собой людей?!

— Ну... — смутился названный, — Ослябля! — внезапно оживился он, вызвав смешки аудитории.

— Ослябя! — поправила агитаторша, строгим взглядом обводя развеселившуюся молодежь, — Хороший пример, хотя и неуместный. Я хочу услышать имена магов современности!

Притихшие слушатели запереглядывались, силясь вспомнить хотя бы одно имя.

— Не получается? — грозно спросила с трибуны девушка, — Вот и у меня не получается! В век мечей от магов был толк. Был он от них и в эпоху зарождавшегося огнестрельного оружия. Но не теперь! Сражения давно перешли от схваток один на один к битвам тысяч или даже десятков тысяч людей! Где решает слаженность, тактика и снабжение, а вовсе не индивидуальный дар! Опыт мировой войны ясно это показал, но мы продолжаем слепо повиноваться устоявшемуся порядку. Так нельзя, товарищи!

— А что делать тем, у кого есть способности? — с вызовом спросила одна из девушек, сидевшая на третьем ряду составленных как в театре стульев в окружении кавалеров, и недовольная, что их внимание переключилось на ораторшу.

— Приносить пользу обществу, конечно! — ничуть не растерялась выступающая.

— Новое пополнение? — лениво спросил молодой кудрявый мужчина у своего лысоватого ровесника, наблюдая за развернувшейся дискуссией из-за неплотно прикрытой двери.

— Не поверишь! Старые кадры вернулись в строй!

— Старые? Она слишком молода для старого кадра. Или ты, шалун, ...

— Нет, что тогда, что сейчас я мог только облизываться. Не узнаешь, разве? Ну! Помнишь Рема?

— Кто ж его не помнит? Вечная слава товарищам, павшим в борьбе за правое дело!

— А помнишь пигалицу, что заглядывала ему в рот и ловила каждое слово?

— Лильку, кажется? Да, помню. Получила десять лет, по-моему. Сейчас, должно быть, греет постель какому-нибудь авторитету или охраннику...

— Мелко мыслишь! Сбежала уже через год. Не без помощи родных, конечно, они ей грев и дачки исправно слали. Мать даже ездила туда, чтобы поддержать, хотя быстро вернулась. А недавно вернулась и сама наша Лилечка. Повзрослевшая. Если бы речь шла о мужчине, я бы даже сказал — заматеревшая. И в новом образе. Все также хороша, даже красивее стала после операции по смене внешности. И по-прежнему неистовая, — обладатель скудной шевелюры восхищенно причмокнул, описывая достоинства соратницы по борьбе, — Я ее на неофитов спускаю, очень уж у нее хорошо получается их обрабатывать. Гляди, сейчас сломает эту клушу!

Мужчины вернули внимание происходящему в большой зале конспиративной квартиры.

— Мы живем в лучшее время, товарищи! Царизм сейчас сам поедает себя, раскручивая маховик репрессий. Народ растерян и не знает, на кого равняться! Так давайте мы дадим ему опору! Мы с вами!

Аудитория сначала сдержанно, а потом воодушевленно принялась аплодировать, даже сомневающаяся девушка с третьего ряда.

— Вот видишь! — блеснул глазами лысоватый, — Это ты ее еще в тире не видел!

— Я бы ее лучше в своей постели увидел! — возразил кудрявый брюнет.

— Тут ничем помочь не могу, лично меня Лилечка отшила. Но ты в ее вкусе, она темненьких всегда любила, Рем тому пример, так что пытайся!

Глава.

Зря Санни катил бочку на мое воображение — вовсе оно у меня не ущербное! Нафантазировал себе целую сагу: встречу с информатором на воровской малине, пароль-отзыв, расплату темными артефактами... Реальность предстала намного скучнее — ворам политические дела были неинтересны.

— А зачем мне знать, с какого жиру богатенькие мальчики и девочки бесятся? — с презрением отозвался вальяжно облокотившийся на конторку подручный Мурзы с непонятной кличкой Хак. После заноса пиал телохранитель авторитета к нам зачастил — чем-то ему наша лавка глянулась. Хотя понятно чем — в свои визиты Хак неизменно скупал у меня большую часть ассортимента, не раз делая нам дневную выручку.

Приглядывающий за нами из своего угла Рустам недовольно сверкнул глазами на громкий голос мужчины, но этим и ограничился — по местной преступной иерархии Хак стоял намного выше.

— Ладно, пошел я, дела! — Хак насмешливо помахал Мирзоеву ручкой, выходя на улицу.

Дела, дела... Уже май на дворе, а я как потонул в рутине, так и не мог из нее выкарабкаться. У дяди Жоры улучшений больше не наступало, а глядя на его лицо с все явственнее проступавшей маской смерти, опускались руки. Заказы скатились к однообразному конвейеру — никакого простора для творчества. Денежки капали, голодная смерть мне больше не грозила, но почти все уходило на лекарства и еду — болеть нынче недешево, да и продукты сильно подорожали. Пришлось даже поднять цены в лавке — и в официальном торговом зале, и на тот набор, который распространял из-под стойки. Артефакты я делал почти одноразовыми — несколько запертых в сейфе хороших накопителей было жаль тратить на откровенный мусор. Для поддержки постоянного спроса может и не худший вариант, в конце концов, я всегда честно предупреждал, что вещицы хватит на два-три раза, так что распробовав, ко мне возвращались за новыми. Но кроме обломка привезенной из Аравии кости другого материала у меня не было, и этот мосол подходил к концу — как ни отпиливай по крошке, а каждый новый скол уменьшал остаток. В зоопарк, что ли сходить — поспрошать, куда девают останки сдохших зверюг? Промышленники для этих целей держали специальные зверофермы, вся продукция шла прямиком в производство, даже очередь иногда из покупателей образовывалась, туда не вклиниться, но вот так вот по мелочи иногда можно было найти в нетривиальном месте. К тому же мне не партию — пара лыток надолго перекроет потребности моей подпольной мастерской.

Можно было еще бомбу разобрать, чемодан с которой памятником моей глупости пылился под кроватью — чуть продышавшись, я выкупил свой запертый на вокзале багаж. Только не хотелось. Будет запас материала — Рустам начнет приставать с увеличением продаж, уж очень ему понравился стабильный заработок. Как я понял, у дяди Жоры было то пусто, то густо — он ведь не клепал то, что продавал, а покупал по случаю у нескольких умельцев, которые пока затаились. В этом отношении мне легче — постоянный денежный ручеек не иссякал. Зато связываться с ворованным я не рисковал — каналов сбыта дяди Жоры не знал, цен тоже. Вполне возможно по этим делам был Чиж, оправившийся "смотреть на Дюка из-под люка", Мирзоев тоже так считал и предлагал Чижа поискать. Для видимости пришлось согласиться, но я-то знал, что второй охранник давно уже кормит рыб в ближайшей речке — потайную дверцу я все-таки в итоге нашел. Расстраиваться потере приработка не стал — и шушеры в лавке стало поменьше, да и мои поделки с лихвой перекрывали всю упущенную выгоду. Но у Рустама были свои резоны волноваться — благодарность "за пиалы" требовалось выражать в еженедельно заносимом на нужный адрес конверте. И "отдариваться" суммой меньше установленной ставки считалось "не комильфо". Словесные кружева скрывали простую истину: не будешь платить — начнутся неприятности с пожарной инспекцией, с санитарными службами и прочая-прочая. А сильно задолжаешь — могут и пиалы забрать обратно, дав отмашку всему городскому отребью.

Но в вопросе увеличения моей производительности мы с охранником в корне расходились: официально магазинчик мне не принадлежал. Это дядя Жора знал, что дело куплено на отцовские деньги и переводил половину прибыли на секретный счет, а вот его наследник или наследница вряд ли продолжит так поступать. Хуже того: я находился здесь полностью на птичьих правах и с приездом неведомой Маруси Пушкиной вряд ли задержусь дольше, чем сказать "Здрасьте — до свиданья". К сожалению, смерть антиквара уже стояла не за горами, с каждым новым днем это становилось все более заметно. Лавка функционировала, точка не закрывалась, налички на все нужды хватало, так чего еще? Упахиваться ради благополучия чужой тети? С этим не ко мне!

А еще Рустама неожиданно оказалось слишком много в моей жизни. Его бабушка целыми днями крутилась наверху в квартире, как-то очень по-хозяйски поглядывая на обстановку. Сам он приходил рано утром и уходил поздно вечером. Вроде бы для себя старался — работу в городе с его биографией по-прежнему было не найти, но это "для себя" уже перерастало в навязчивый тотальный контроль. Дошло до того, что я по забытой детской привычке стал присматривать себе пути побега. Байки про артефакторов, посаженных на цепь в подвале, родились не на пустом месте. Меня бы цепи не удержали, я все же нормальным магом был, но тут неизвестно, что хуже: тихо сидеть и подчиняться, скрывая свою суть, или с шумом вырываться из переделки. По мне так лучше в нее не попадать совсем.

Прогулки по утрам остались единственной отдушиной — почти с боем отстоял это право у семейки Мирзоевых. Дядя Жора по утрам спал, а даже если нет — час моего отсутствия ничего не решал. Пеленки делать ему я уже насобачился, а ел он крайне мало, тая на глазах. Общение... увы, общение ему уже тоже не требовалось — старик все чаще впадал в забытье.

Сегодня я добрел до давно замеченного фонтана — городские власти наконец-то его запустили, порадовав жителей видимостью возвращения порядка. Несмотря на ранний час, у чаши с водой уже резвилась местная ребятня, в тени набравшей цвет сирени миловалась парочка примерно моего возраста. Залюбовался. У нашего дома в Николавске тоже был похожий...

— Угадай, кто? — на глаза опустились две пахнущие нежными духами ладони.

Сердце совершило кульбит, подпрыгнув до горла, а потом часто-часто заколотилось о ребра. Накрыл чужие кисти своими.

Маленький шрамик между указательным и большим пальцем на правой руке отсутствовал...

Не нащупывались привычные мозоли от руля и работы с оружием...

Но... на запястье болтался браслет с вязью рун. Очень знакомых рун.

— Неза... — чужая ладонь опустилась с глаз на губы, зажимая едва не вырвавшееся слово.

— Юля, Колокольчик, просто Юля, — шепнули мне на ухо.

Резко развернулся, едва не снеся близко стоявшую девушку.

"Что за?!"

Любимые карие глаза смотрели с чужого лица уже не раз виденной красотки! Нет, если постараться, то можно было найти что-то старое, что-то... хотя, присмотревшись, так и не смог найти ни единой запомнившейся черты. Только общее неуловимое сходство, как могут иногда быть похожи случайные люди.

— Как?

— Я же обещала тебя найти! Далеко ты забрался.

— Нет... да... как ты так выглядишь? Это навсегда?

Прошлое лицо наемницы имело мелкие изъяны — слабую асимметрию, над бровью от шального рикошета даже крохотный рубец остался, но оно было живым, настоящим! Это же... словно любимая спряталась за маской. Очень красивой, почти совершенной, но все же фарфоровой кукольной маской.

— А тебе разве не нравится? — надула губки девушка. Еще одно отличие — раньше эта гримаска смотрелась милой, теперь же...

— Н... — вовремя вспомнил обидчивость наемницы, — Нравится, конечно! Да, нравится!

— В клинике постарались! — похвасталась Незабудка, — Ну что мы стоим, уже люди оборачиваются! Давай пройдемся, — и, подхватив меня под ручку, повела к уже открытому кафе. Полицейскому кафе! В смысле: основным контингентом завтракающей толпы являлись сотрудники ближайшего околотка.

— А...

— В том-то и прелесть, Колокольчик! — отозвалась Незабудка на мои сомнения, усиливая нажим на руку.

Наше появление в зале не вызвало никакой реакции: стражи порядка жевали, переговаривались, переругивались, читали свежие газеты, делали что угодно, но не обращали на нас внимания. Меня немного успокоило, что мы были не единственной парочкой гражданских — в глубине я заметил нескольких студентов университета, поглощавших предлагаемые заведением наборы из каши, яичницы, бутерброда и кофе. Мы заказали себе такие же.

— Как жил, чем занимался? — первой приступила к расспросам Юля (Лиля?), устроившись за столиком.

— Как-то... по-разному... — то ли обстановка смущала, то ли постоянное несоответствие голоса собеседницы ее лицу, но слова на язык шли плохо.

Но потихоньку-помаленьку разговор складывался: сначала я ей рассказал очень отредактированную часть своих приключений, потом она.

— Ты же без всего сбежала, как выбраться удалось?

— Не совсем без всего, деньги от саеды Зухры за последний поход у меня хранились. А потом не забывай, я же казначеем была, в любой точке мира могла свои сбережения снять.

— Кто были те люди?

— Плохие люди! — недовольство Незабудки почти не отразилось на мимике, с ее нового лица можно было читать только самые яркие эмоции, — Давай не будем о них. Было и прошло.

— Просто мне показалось, что у них к тебе что-то личное. Сначала думал, что спецслужбы, но потом как-то...

— Это наймиты той семьи, чьи родные пострадали при взрыве, — немного поспешно перебила меня Юля, — Давай не будем о них!

— А дальше?

— Добежала до порта, купила билет. Египет, Крит, Италия. Во Франции удалось найти подходящую клинику, долго восстанавливалась... Зато теперь красавица!

Если смотреть объективно, то новая внешность наемницы стала даже чересчур красивой, но что делать мне, которому старая нравилась больше? С другой стороны — это же Незабудка! Живая! Ёпта, какая мне разница, как она выглядит, когда вот она рядом?!

— Дорого, наверное? — справившись с чувствами, спросил первое пришедшее в голову.

— Впритык хватило. Зато никто не узнает, даже ты, признавайся, видел на улице и прошел мимо! — улыбнулась девушка.

— Да, несколько раз. Думал, почудилось. И как ты теперь?

— Живу у знакомых, пытаюсь начать жить заново. А ты как со своим наследством? Разобрался?

— Пока нет, сама видишь, что в стране творится.

— Кстати, о стране. Я ведь думала тебя через общего рыжего друга искать, не знала, что он такое отчудит. Ты ведь с ним связь имеешь? Как он?

Полицейские разошлись на службу, кафе заполнилось новыми людьми, но все равно место не казалось мне подходящим, чтобы обсуждать Санни и его дела.

— Связи нет, мы с ним потерялись. Почти так же как с тобой.

— Но вы же не ссорились?! — Незабудка встревожено взяла меня за руку.

— Да нет. Говорю же — потерялись. Он меня у доктора оставил, потом облавы начались, я на круизник, он меня поискал и домой свалил. А теперь сама понимаешь, ему не до старых знакомых.

— Тебя бы я просто знакомым не назвала, мне иногда казалось, что вы почти братья.

— Побратимы, — я не стал вдаваться в наши запутанные родственные связи.

— Серьезно? Тогда понятно, отчего он тебя так любил. Он даже за Зину, по-моему, не так беспокоился, как за тебя всегда.

— Зина погибла, кстати, знаешь?

— Как?!

— Все, с кем мы тогда ехали, погибли. Засада в пустыне. Может, и не зря Мальва переполох подняла.

— Надо же, не знала... Жаль девчонок... — после долгой паузы она вдруг спросила, — А ты сам откуда узнал, если к Христ больше не возвращался? Или ты с ней потом связывался, это же опасно было!

— Знакомого наемника потом встретил, он рассказал. А с Христ нет, не виделся и не связывался больше.

— Это хорошо, — успокоилась Юля, — Ой, меня же сейчас потеряют! Мне бежать пора!

Глянул на часы и сам выругался: пора было открывать лавку.

— Я зайду к тебе вечером?

— Конечно, заходи! — Незабудка уже знала, что живу я с больным дядей и не очень-то свободен в своих передвижениях.

— Тогда до вечера!

Запечатлев на моей щеке легкий невесомый поцелуй, девушка скрылась в толпе. А я понесся к дому дяди Жоры, уже представляя головомойку от Рустама и бабы Шайды — в мое отсутствие попасть в лавку и квартиру они не могли.

Целый день все валилось из рук, мое взвинченное состояние даже Рустам заметил. На его замечание огрызнулся, но постарался успокоиться, что давалось нелегко.

"Незабудка живая!" — восторженно верещал в голове мальчик Кабан. Но беда в том, что я вырос из его коротких штанишек. Жизнь поспособствовала. Помимо радостных писков в голове рождались еще и другие мысли. К примеру, на мой прямой вопрос о дочери Незабудка уклончиво ответила:

— Семья, где я ее оставила, недавно переехала в другой город. Я решила сначала встать на ноги, а потом уже ехать за ней.

Я до сих пор не знаю, есть в реальности эта дочь или нет. Допустим, нет. Зачем ей тогда поддерживать заведомое вранье, которое рано или поздно вскроется? А если есть? Тогда почему-то на ум приходит отец, который раз за разом, не жалея сил и средств, отправлял целые команды на поиски — внимание! — ненавидящего его сына! Не ласкового ребенка, не милого лапулю, а озлобленного подростка, который теоретически после очередного неудачного побега мог и нож ему в брюхо воткнуть! Можно сказать, что это от того, что у него те самые средства и силы имелись, но я уверен, он бы и без них делал то же самое.

Второе. Из Аравии я уехал, имея на руках почти фантастическую для юноши сумму — в переводе на рубли получилось где-то пятьдесят тысяч. И мысли о коррекции внешности меня посещали — в силу возраста у меня даже нормальная борода до сих пор не росла, чтобы хотя бы немного замаскироваться! Но, узнав расценки, я от этой идеи отказался. Мне это показалось дорого — мне!!! А Незабудка не раз говорила, что ее доходы на порядок скромнее. Сам факт ничего не значит, но подвизаясь у Рульки, я как-то слышал, что Христ уже после моего побега попала в финансовые неприятности. Подробностей никто не знал, но в свете высказанного "я же казначей"...

Еще до кучи: Незабудка Санни недолюбливала. Начать с того, что он сам был не подарок, но ей еще просто неприятно было его присутствие. Так с чего ей тогда переживать, поссорились мы напоследок или нет? И поддерживаем ли мы контакт? Не потому ли, что из заурядного мага-наемника Санни за эти полгода превратился в значимую политическую фигуру? Пока оппозиционную, но чем судьба не шутит?

И, кстати, возвращаясь к предыдущему пункту, ее очень обеспокоило, что я связывался после отбытия с Христ. Может быть, та могла сказать о ней нелестное?

И что меня бесило больше всего: я отчетливо осознавал, что все эти вопросы я задаю себе только потому, что никак не могу связать встреченную утром девушку со своей любимой. Мне даже начало казаться, что это не моя воскресшая невеста спряталась от всего мира за новой маской, а маска присвоила себе черты моей девушки.

Но ночь закрыла все сомнения. В майской темноте я словно вернулся на год назад, мне даже слышался в наших стонах шорох песка.

— Ты живая! — выдыхал я бархат шеи.

— Ты нашелся! — слышалось в ответ.

И все вопросы отодвинулись на второй план, изредка возвращаясь и отравляя мне существование в светлое время суток. Но и тогда я их загонял на задворки, утопая в пучине захлестнувшего безумства.

По дому я теперь не носился — летал. Еще днем прямо в лавке разделываясь с рутиной, вечерами я творил, судорожно хватаясь то за расчеты, то за имеющиеся в наличии материалы. Потом приходила Юля, отрывая меня от записок, а утром я по-новой клевал носом за прилавком, просыпаясь лишь к обеду. И все повторялось снова. Рустам пытался было что-то вякнуть, но наткнулся на жесткую отповедь:

— Не лезь!

Охранник, привыкший к моей покладистости, обиженно заткнулся.

В толстенном учебнике по артефакторике отец перечислил все выявленные за его долгую жизнь правила, хотя самые значимые едва занимали десяток. В профессиональной среде их сформулировали еще более кратко и назвали десятью заповедями Романова. Одна из них гласила: хочешь уменьшить вес изделия — раскошеливайся! Потому что лучшими проводниками магической энергии являлись золото, серебро и платина.

Имевшийся у антиквара запас я порядком растряс, монтируя защиту дома и лавки. Туда же ушла львиная доля нормальных накопителей, оттого и чах я над оставшимися, не пуская их на поток ширпотреба. Распилить один большой на десяток или даже сотню мелких несложно, а вот обратно сращивать косточку иначе, чем в живом организме, еще никто не научился.

Но хотя золотишко в сейфе не окончательно иссякло, использовать его не давали препоны этического характера — если накопители дядя Жора всунул мне в ладонь со словами: "Бери и владей, ты найдешь им лучшее применение!", и с тех пор я без зазрения совести считал горсть обработанных обломков слоновьего бивня своей, то по поводу благородных металлов широких жестов не последовало.

А руки зудели сотворить для Незабудки что-нибудь такое... эдакое. И только поэтому появившаяся поздно вечером девушка застала меня за разглядыванием нутра чемодана с бомбой — где-то в ее недрах таилось примерно двадцать граммов так нужных мне элементов.

— Что это? — Юля с любопытством сунула нос в стоящую у кровати раскрытую сложную систему.

— Ерунда! — ответил, толкая девушку на постель.

— И все-таки?

— Бомба, — с трудом оторвавшись от сладких губ, объяснил я.

— Бомба?..

Мое прошлогоднее творчество девушку не на шутку заинтересовало. Настолько, что после утоления первого любовного голода она сама вернулась к расспросам. Пришлось пускаться в объяснения действия сего "шедевра".

— Зачем она тебе? — спросила Незабудка, выслушав меня до конца.

— Теперь уже незачем. Хотел разобрать и тебе подарок сделать.

— Оставь! — изящная ножка прямо с постели дотянулась до крышки чемодана и захлопнула ее, — Некоторые вещи надо оставлять, чтобы потом не наделать глупостей!

— Да, конечно! — любое желание любимой в этот момент казалось мне ужасно логичным.

Утром соображалка вернулась, но порыв разобрать взрывное устройство прошел — Санни найдет ему применение! Антиквар доживал последние дни, мой отъезд к брату становился вопросом времени.

Как ни готовься к беде, но она всегда приходит незваной — дядя Жора тихо покинул этот мир в ночь с десятое на одиннадцатое мая. Еще вчера он в последний раз открывал глаза, силясь мне что-то произнести напоследок, а сегодня уже лежал холодным.

Рустам взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами — у меня все так же не имелось паспорта или какого-либо другого документа, удостоверявшего личность. Наверное впервые после Санни я признал кому-то свою полную несостоятельность, но подкупало то, что Мирзоев горевал по старику вместе со мной. Доктор Жедов, ставший нашим частым гостем, без лишних слов подписал заключение, в газеты ушел короткий некролог ...

— Надо сообщить его внучке, — произнес Рустам, закрывая дверь за медиком.

— И рад бы, да не знаю, куда! — в бумагах антиквара не удалось найти никаких документов по поводу его наследницы.

— Я знаю, — поведал охранник, вызывая у меня прилив злости: я, если бы знал адрес пансиона, давно бы вызвал внучку дяди Жоры ухаживать за ним! Да хотя бы попрощаться! — Я ее отвозил тогда туда! — виновато признался Мирзоев, — Ее пансион в пригороде, для барышень там воздух чище и нравы построже.

— Завтра съездишь за ней! — приказал я, уже не видя смысла срываться за внучкой Креста во второй половине дня, — Все равно лавку закрывать придется на время похорон и формальностей.

Рустам согласно кивнул.

Любовь-любовью, но настроения заниматься ею по соседству с покойником ни у меня, ни у партнерши не возникло.

— И как ты теперь? — спросила Юля, устраиваясь на моем плече.

— Встречу завтра внучку дяди Жоры, передам ей дела, а там посмотрим.

— К Солнцеву подашься?

— Не знаю еще, честно. А ты чем займешься?

— Знакомые в столицу зовут, обещают на хорошее место пристроить. Чуть ли не в императорскую резиденцию.

— Что за такие знакомые? — приревновал я.

— Старые знакомые, которые знают меня еще до... до всех событий. Не хочешь поехать со мной?

Отрицательно покачал головой — в Петербург не тянуло. А уж в императорскую резиденцию, где полно магов, способных увидеть мою "мантию" — и подавно.

— Я так и не спросил: а как ты с документами вывернулась?

Девушка попыталась уйти от ответа:

— Грустная история...

— Да у нас тут вообще веселье так и плещет! — усмехнулся я на ее отговорку.

Вздохнув, Незабудка рассказала:

— Когда я была маленькой, родители из деревни дальнюю родственницу в дом взяли. Хорошая девушка была — добрая, работящая. Мы с ней с десяти лет вместе росли. А потом ее губернаторский кортеж сбил. Не насмерть, умерла она потом, через неделю. Мучилась страшно! Я, когда Кучумова повесили, так напилась! — злорадно призналась Незабудка, — Танцевала на столе от радости! Чтоб ему черти в аду кипящего масла не жалели! — от души прокляла наемница покойного князя-губернатора, — Когда Юлю хоронили, ее документы затерялись, нашлись только потом — отец их зачем-то забирал, уже не помню зачем, а на место не вернул. Вот по ее паспорту я теперь и живу.

Пожалуй, впервые я мог верить ей на сто процентов — эта история в отчете Циркуля фигурировала как один из возможных мотивов для дальнейшей террористической деятельности Лили. И тогда понятно, почему мне она назвалась Юлей — скольки-то-юродную сестру так и звали.

— Давай спать! — зевнула подруга, — У тебя завтра тяжелый день. Надо сил набраться.

Спозаранку жилой этаж оккупировала баба Шайда, приведя с собой кучу знакомых и незнакомых соседок. Сначала женщины долго и слезливо мне сочувствовали, а потом развели суету. Своей подготовкой к печальному мероприятию они заняли все свободное пространство, уже вскоре выжив меня в закрытую лавку. Ближе к одиннадцати подтянулся Рустам, поразив необычайно респектабельным видом. Разглядывая преобразившегося охранника, с изумлением отметил, что он не намного меня и старше — борода, которую он сегодня утром кардинально сбрил, раньше добавляла ему лет десять, тогда как сам он едва ли разменял четвертый десяток. Ровесник Санни, плюс-минус год. И даже симпатичный: не красавчик, но без буйной растительности на лице ему явно было лучше.

— Поехал я, часов в шесть вернусь.

Выдал ему копию свидетельства о смерти и денег на дорогу. Потоптавшись, охранник поднялся переговорить с бабулей, а потом вышел на улицу снова через магазин.

Только успел настроиться подремать за конторкой, как зазвонил звонок. Ожидая увидеть на пороге забывшего что-то Рустама, распахнул дверь, но наткнулся взглядом на Хака.

— Скорбим? — незваный гость оттеснил меня с порога, по-хозяйски ввалившись в заставленный рухлядью зал.

— Не работаем сегодня, — хмуро начал я его выпроваживать.

— И завтра не будете, — не смутился молодчик

— Хак, не работаем! — ссориться с ним настроения не было — ни на что вообще настроения не было, в том числе и заниматься хоть какими-то делами.

— Помянем Креста? — неожиданно предложил мужчина, выставляя на прилавок литровую бутыль мутного пойла.

— Помянем, — вдохнул, соглашаясь.

Про себя я давно выяснил, что являюсь осторожным трусом, не склонным ни к авантюрам, ни к приключениям. Если честно, то чуть ли ни с самого начала путешествия мне хотелось вернуться в наш старый дом в Николаевске и зажить той тихой спокойной жизнью, против которой я так выступал два года назад. Увы... Зато после всех приключений распивать неизвестный напиток из рук вора при всем показном смирении проходило у меня по графе "идиотизм", поэтому выставил напротив самогона заныканный под стойкой для особых клиентов коньяк. Зимняя утрата пояса с деньгами и чемодана с приличными шмотками после глотка чего-то подобного "за Рождество" еще не выветрилась из памяти. Не думаю, что Хаку интересны копейки, лежащие в кассе, но кто за него поручится? Я — точно нет.

К тому же настораживал его собственнический взгляд на товар, на обстановку... и на меня. Складывалось ощущение, что они с бабой Шайдой родственники — та тоже в последние дни почти не скрывала хозяйских замашек. Ни квартира, ни лавка не являлись моими, но ёпта! Дядю Жору еще похоронить не успели!

Выпили, не чокаясь, каждый свое, помолчали. Визитер, если его и покоробила моя демонстративная недоверчивость, виду не подал.

— Разговор есть.

— Догадался.

— Видишь ли, Кефаль, — от прозвучавшего прозвища я вздрогнул, что не укрылось от внимательного взора моего визави, — У нас с Крестом были свои дела, "скромный гешефтик", как он любил выражаться.

Пожал плечами. Покрутившись здесь несколько недель, я быстро понял, что дядя Жора никак не мог держаться на плаву за счет легальной торговли.

— У старика остались внучка и внук, но ты ведь не он? — обвиняюще ткнул он в мою сторону пустым стаканом.

— С чего ты взял?! — неудачно выразился я, имея в виду, что никогда и не пытался выдать себя за наследника антиквара.

Но Хак понял мое возмущение по-своему:

— Видел снимок. Крест о своей семье говорить не любил, но у меня перед ним имелся должок, в счет которого пообещал за его наследниками присмотреть, тогда-то я его историю и узнал. Дочку он с поварихой на поселении прижил, баба та умерла давно, девку его ее родня вырастила. Он, когда осел здесь, вроде как к дочке сунулся мосты наводить, но она его даже на порог не пустила. Я, говорит, честная капитанская жена, катись-ка ты, дядя, в ту дыру, откуда вылез! У Креста своего гонору хватало, навязываться не стал, но из виду ее не терял. А нынче осенью привез он дочкину дочку, внучку то есть, потому как честность капитанской жене боком вышла: муженек-то ее руки распускать любил, отбил по пьяни бабе все нутро, да так, что сколь ни лечилась, а так и не оклемалась, даже когда самого офицерика не стало. Маруську Крест потом в пансион сплавил, потому как многие тут на нее облизываться стали: девка скромная, уважительная, с приданым. А вот внучка крестовского в глаза никто не видел — он где-то в столице учится, мамку даже хоронить не приехал. Но Крест мне его карточку показывал, когда обещание стряс. Ты на него не больно-то похож.

— Рустам говорил, что дядя Жора как раз внучке все завещал. Сам я завещание не видел, поэтому что слышал, то и повторяю.

— Рустам — это Чирей, что ли? — презрительно уточнил Хак.

— Не знаю. Рустам и Рустам, охранник дяди Жоры, с которым вы постоянно при мне цапаетесь. Мирзоев его фамилия, если тебе это что-то скажет.

— Чирей! — подтвердил мужчина, — Только заруби себе на носу — это не мы с ним цапаемся, а я его воспитываю. Не дорос он, чтобы на меня рот разевать!

То, что Хак намного сложнее, чем пытается временами казаться, секретом давно уже не являлось. Даже то, что он прекрасно изъяснялся почти литературным языком, не "мыкая", "экая" и не переходя через слово на блатной жаргон, как многие клиенты дяди Жориной лавочки, уже не давало поставить его в один с ними ряд. Это поначалу я принял его за телохранителя Мурзы — чем-то его повадки моих прошлых надзирателей напомнили, но кто-то из моих покупателей — не помню кто — намекнул на его высокое положение в казанской мафии, а Рустам потом неохотно подтвердил. Поэтому сейчас принял высказывание Хака без возражений:

— Как скажешь.

— А знаешь, это ведь Чирей пустил слух, что ты внук Креста, — вор пытливо посмотрел на меня, оторвав взгляд от наполняемого стакана. В результате рука дрогнула, и потеки сивухи пролились на подлокотник дивана, на котором он развалился. Хотел было возмутиться — диван выставлялся на продажу, а потом мысленно махнул рукой — не своё, плевать!

— Могу только сказать, что ни о чем подобном не просил, не намекал, и мы это никогда с ним не обсуждали. И от тебя сегодня впервые услышал.

— А вот это плохо, потому что не думал же ты, что кто угодно с улицы может прийти и начать распоряжаться на нашей точке?.. — картинно приподнял бровь мужчина.

Про себя сердито сплюнул — не думал! В который раз ни о чем не думал! Верю всем на слово, словно собственной головы на плечах нет! Не зря отец ко мне надзирателей приставлял, ой, не зря!

Со злостью замахнул оставленный на дне бокала коньяк и попытался оправдаться — это себе я мог признаваться в дурости, а выглядеть таким в чужих глазах не хотелось:

— Дядя Жора мне не чужим человеком был, к тому же здорово выручил, когда черная полоса началась, вот и решил ему добром за добро отплатить. Не знал тогда, что инсульт в его возрасте необратим. Точнее знал — доктор сразу сказал, но не верил. И потом мне Рустам сказал, что так лучше будет, я в ваших порядках не разбираюсь.

— Что-то многовато Чирьяковых хвостов в этой истории торчит... — задумчиво произнес Хак, делая глоток. А я мысленно с ним согласился — многовато.

— Мурза сейчас считает тебя Крестовским внуком, специально заходил на тебя посмотреть. Но когда он поймет, что ошибался, а ошибаться он не любит... — подручный криминального босса сделал многозначительную паузу.

— Убьет?

— Зачем так сразу — убьет? Переломают тебе в темной подворотни руки-ноги, и живи себе дальше.

— Хорошая перспектива, ёпта!

— Давно хотел спросить — что за "ёпта"? — свернул с темы Хак.

— Руна, — смущенно ответил на его вопрос, — Обозначает условие "или-или". Развилка. Зато звучит как ругательство.

— Угу, — кивнул собеседник, принимая мое прозаическое объяснение, — Я-то думал! Я тоже, бывает, "развилкой" ругаюсь. — И выдал совершенно непечатное.

Черт! До его тирады слово "развилка" было для меня ясным и однозначным, обозначавшим нейтральную логическую функцию. Теперь же, чувствую, до конца жизни даже при составлении простейших цепочек постоянно буду вкладывать в невинное условие новый смысл. Да и ругаться теперь этим словечком резко стало неловко. Ёпта!

Но что-то я отвлекся, когда передо мной стоят вопросы поважнее будущего предположительного смущения.

— С чего вдруг такая благотворительность? — додумался я поинтересоваться спустя небольшое время. В сложившейся ситуации Хаку совершенно необязательно было просвещать меня о возможном неудовольствии его босса.

— Видишь ли, Кефаль... — и в ответ на новый пробежавший по моей спине табун мурашек проницательно заметил, — или правильнее Кефаль-младший? Юниор, как любят выражаться в европах?

— "Джуниор", — машинально его поправил, продолжая глядеть исподлобья.

— Джуниор?.. Не, мне "юниор" больше нравится. Наливай свой клопомор, такие дела на сухую не чирикают.

Пришлось нацедить себе новую микродозу.

— С Крестом, как я уже говорил, у меня имелся "гешефтик", поэтому общался я с ним чаще других, хотя великими корешами мы не были. В свои секретики Крест меня не посвящал, про семью-то узнал из-за должка своего. Но как-то раз старик наплел о некоем друге юности — Кефали... смекаешь, к чему клоню?

— Пока нет.

— Жаль. Но остальное я дам только под слово.

Слово и слово на слух звучало одинаково, но интонацией вор выделил правильное значение — он хотел от меня клятвы, как от мага.

— Нет, — с ходу отмел его предложение, даже не выслушав.

— Тебе не дорога жизнь? — подобрался Хак, явно не ожидавший категоричного отказа. По его сценарию я, наверное, должен был сейчас пуститься в расспросы, уточняя условия.

— Нет, потому что нет. Ты просто не знаешь, чего просишь.

— То есть факт, что ты можешь его дать, ты не отрицаешь...

Рука потянулась дать себе по губам, а толку-то? Проговорился, ёпта! Еще б фонарь на лоб вывесил! Волна гонений на магов никак не желала утихать, наоборот — ширилась. Ищейки государя-наследника уже начали перетряхивать мелких кустарей, не имеющих даже "вуали", чего уж говорить о тех, кто имел полсотни единиц и выше!

Затравленно сжал кулаки, но всласть поистерить не получилось — внутри меня подняло голову другое чувство: то самое, что я называл гордостью, а отец Никодим, преподававший в нашей гимназии "Слово божие" — гордыней. Кто есть сидящий передо мной мужчина, хищно торжествующий сейчас от загнания меня в угол? Обычный бандюган, чуть поумнее других, чтобы уже не воровать самому, и только! А я романтикой каторжного братства так и не смог проникнуться, пусть и варился в ней последние месяцы — не после Рождества, когда на собственной шкуре ощутил все "прелести" положения жертвы, лишившейся последнего. И как бы Хак ни притворялся добреньким и сочувствующим, он ничем не лучше забулдыг, поживившихся за мой счет.

Охваченный поднимающимся гневом я начисто игнорировал факт, что и приютивший дядя Жора-покойничек не праведным трудом свои капиталы нажил, и что папаня мой в юности нимб не носил, да и сам я, исправно поставляющий ворам их воровской инструмент, тоже не мог претендовать на звание законопослушного гражданина. Моя ненависть сконцентрировалось на одном-единственном персонаже, в данный момент небрежно качавшем пустой стакан между пальцами.

И это ничтожество мне угрожает?

Мне?!

Артефактору! Папа учил на совесть, а его многолетняя школа что-то, да значит! Не обратился бы ко мне казненный зимой "мистер Дед", если бы смог получить помощь у признанных авторитетов.

Магу! Не самому сильному, но уже и не простачку. И сидящего передо мной мужчину я могу прямо сейчас прикончить несколькими десятками способов — от самых кровавых до незаметных.

Дворянину! Как бы ни добился своего титула отец, но его наличие у него никто и никогда не оспаривал. А по матери я вообще происходил из старого княжеского рода.

И даже если считать по понятной Хаку преступной иерархии, то, как побратим и сообщник преступника номер один, в глазах закона я стоял намного выше его.

Я устал бояться, я устал прятаться, и, видимо, шантаж Хака стал последней каплей, в голове зазвучал голос матери из почти стертого воспоминания: "Осанка, Петя! Следи за спиной!" Повинуясь внутреннему замечанию, плечи начали расправляться, а в голосе появились ленивые интонации, присущие Санни:

— Чтоб ты знал, мой милый друг, — на обращение Хак дернулся, но замер при виде подкидываемого на ладони сгустка тьмы (на самом деле совершенно безобидная штука, но смотрелась даже страшнее, чем огненные лезвия), — Для дачи слова требуются очень веские предпосылки. Твои смешные угрозы на них не тянут.

— ...! — смачно помянул вор недавно прозвучавшую "развилку", как завороженный следя за игрой тьмы на моей ладони, — Думал же!..

— Думать полезно! — назидательно произнес я, заставляя шарик мрака размыться во вращающееся лезвие, отчего на лбу моего собеседника появились капли пота, — Хотя, знаешь, идея насчет слова мне нравится... — Хак недоуменно оторвал взгляд от плода неудачного эксперимента и уставился мне в глаза, — Что?.. Ты думал, только маги могут его давать? Разочарую, простые люди тоже способны, в чем лично ты сейчас убедишься...

Просто не получилось — рядом с ухом просвистел нож, в последний момент отклоненный защитой. Папа, спасибо! Прилетевшая ответка вору не понравилась.

Итог встречи: минус один стул и десяток фарфоровых кошечек в торговом зале, осколки от которых теперь мерзко хрустели под подошвами. И еще кавардак, по которому прослеживались петляния Хака. К счастью, дверь в квартиру надежно изолировала шум, и мне не пришлось в разгар "процесса убеждения" отвлекаться на визги занимавшихся подготовкой к похоронам старух, а то мог упустить гада — метнувшись от первых выпущенных техник, Хак почти успел добраться до выхода. Вот только не учел, что с дверью я недавно вдумчиво поработал на предмет доступа. Основная защита шла от вторжения со стороны улицы, но и изнутри кое-что интересненькое имелось — что бы Санни ни говорил, а воображение у меня очень хорошо работает!

Формально дача слова — деяние сугубо добровольное. И многие ошибочно полагают, что обязательным условием является наличие магии у дающего, я сам так долгое время считал до некоторых разъяснений Василия. Начитанный брат-побратим просветил: есть исключения, при наличии достаточной силы у принимающей стороны и особой истовости клявшегося, магия могла зафиксировать слово немага.

С первым проблем не наблюдалось — даже "вуали" хватило бы, а у меня как-никак уже "мантия" имелась. Со вторым... задыхающемуся в пылевой удавке Хаку очень хотелось жить. Он до последнего не верил, что я всерьез, что у меня хватит духу, и где-то был прав — на пятом раунде угроз концентрация дрогнула, никогда еще я не удерживал одну и ту же технику столь долго. С трудом затянув петлю обратно, я почти решил, что все же проще прибить отчаянно тянущегося ко мне сильного противника и отправить проверенным путем "смотреть на Дюка из-под люка". Обошлось, той вспышкой сопротивление закончилось, при назначенной мною последней попытке Хак судорожно засипел:

— Я поклянусь!

Дежавю: Хак сидел на воняющем сивухой диване и ровно воду лакал собственное пойло, а я снова устроился за конторкой и крутил в ладонях початую бутылку, не доверяя рукам. Это моему рабу не зазорно стучать стеклом об стекло, украшая испорченную обивку подлокотника новыми пятнами самогона, а мне, хоть и не терпелось залить бушующий в крови пожар, показывать слабость не давала все та же гордость. Да и осторожность тоже — выбранная впопыхах формулировка наверняка содержала дыры, о которых он наверняка потом задумается — не может не задуматься! Пусть хотя бы пока считает, что я таких как он, одной левой...

— И как мне жить теперь?

— Как жил, только причинить вред ты мне теперь не сможешь.

— А что будет, если попробую?

— Понятия не имею... — я с максимально равнодушным лицом проследил, как рванувший ко мне Хак оседает, задыхаясь. Вот такой топорной попытки точно не стоило опасаться. Заодно его рывок удовлетворил мое любопытство — механизм "стопора" выбирало подсознание субъекта. Для Хака, только что пережившего многократное удушье, оно же стало расплатой за попытку нарушения.

— Так ты говоришь, Мурза будет в гневе на мое самозванство?

— Да срать Мурзе на тебя и на лавку, пока взносы ему в общак капают, а от общества нет жалоб! — грубо, но по делу выдал Хак, пробуя границы дозволенного. Вырванная насильно клятва на его хамство не отреагировала.

— Та-а-ак! — угрожающе протянул я, когда дошли его слова, после драки я заметно подтормаживал, — Оставь бутыль в покое! — сурово приказал на новую наливаемую порцию. Хак недовольно зыркнул из-под слипшихся волос, но приказ выполнил, — Давай-ка, дружок, с самого начала!

"Как же мне повезло, епта! — думал я, не выдержав и отхлебнув коньяк прямо из горлышка, — Как же мне повезло, что терпение кончилось на шантаже!"

Неохотно рассказывавший Хак поведал историю, поставившую с ног на голову, только что сложившуюся у меня в голове картину мира: Рустамчик, а точнее его бабуля, расстаравшаяся для непутевого потомка, слушок обо мне-"внучке" по округе запустила — потрепаться с соседками бабка любила, но Мурза (вот его, однако, просто бандитом не назовешь!) чуть ли не с самого моего появления прекрасно знал, что я дяде Жоре не наследник — как оказалось, доктор Жедов имел собственные "гешефтики" с местным криминалом и без проволочек проинформировал босса о реальном положении дел. Особой сентиментальностью "дон Мурзилио" не отличался, но Креста он знал давно и ценил, поэтому приказал оставить все как есть — ему понравилось, как я за стариком ухаживаю, этот момент ему все тот же Жедов доложил. А в ответ на справедливые, в общем-то, опасения своих подчиненных — не попытаюсь ли я захапать лакомую точку себе, не поленился и сходил посмотреть на меня лично, после чего вынес вердикт:

— Не захапает, характер не тот, честность на лице написана. Ну, а если попробует... — и сжал в кулак свои покрытые черными волосами короткие пальцы, намекнув на предположительную развязку.

К озвученному мнению Мурзу привели моя плохая выучка кланяться и дерзость в разговоре с вышестоящими (на этих словах Хака испытал обиду — я-то сам считал, что неплохо справился с ролью угодливого продавца-консультанта). Но, получается, недостатки сыграли на руку — после еще одной проверки в виде пиал, которую я с подсказкой Рустама прошел, показав, что принимаю правила игры, интерес босса ко мне иссяк. Его даже мои поделки не впечатлили!

— Лет через пять их каждая мастерская клепать начнет, возня барыша не стоит! — одной фразой закрыв для себя мой вопрос окончательно, Мурза даже вызвал у меня уважение — мало кто разбирался в перспективах руноведения!

Дальнейшее Хак излагал еще более неохотно — речь пошла о нем самом. Еще до того, как сгинуть в подземной речке, второй охранник лавки Чиж, служивший посредником между ним и антикваром, поведал ему о неадекватности старика, называвшего принимаемого мальца "Кефалью". Для Чижа, который когда-то справлял с антикваром по отцу поминки, кличка "Кефаль" ничего не значила кроме начинающегося маразма Креста. Зато Хак... до самого Романова его фантазия не дошла, но надо отдать должное, в своих домыслах он подобрался близко: профессионал, скрывающий свое прошлое, плотно сидящий на крючке у Креста. А если учесть, что многие секреты до сих пор передавались только внутри семьи, то с его точки зрения (правильной, кстати) молодой Кефаль мог значительно больше, чем рядовые кустари. И даже если я не унаследовал талантов деда (а Хак считал, что ровесник Креста для парня моего возраста может быть дедом, если не прадедом), то у меня в загашнике могло сохраниться что-то интересное. К тому же брезжила у Хака мыслишка насчет подвинуть босса, а в планируемой заварухе мои таланты могли пригодиться.

— Мурза в тридцать три принял город, — от высокопарной формулировочки я поперхнулся, сплевывая на конторку пошедший не в то горло напиток, — Да, — мое замешательство рассказчик истолковал неправильно, — Совсем молодым был. Но за тридцать лет многое поменялось, босс постарел и перестал успевать за переменами. Сейчас самое время развернуться, а он тихариться призывает, за шкуру дрожит. Давно пора отойти в сторону и дать дорогу молодым!

Вот тебе и "романтика", вот тебе и "братство"! "Кореш кореша не тронет!" Даже наемники, отлично понимавшие лишь один язык — язык денег, показались мне сейчас простыми и хорошими ребятами.

В общем, Хак решил, что раз Мурзе артефактор не нужен, то уж ему-то пригодится, нечего добру пропадать. Сначала он последовательно меня "прикармливал", скупая не без выгоды для себя произведенные безделушки и выступая передо мной эдаким добрячком и своим парнем, а сегодня разыграл целый спектакль с запугиванием в расчете принудить к клятве, за что в итоге поплатился собственной свободой — попался на крючок устоявшегося мнения, что сильные маги в руноведы не идут.

— А что с Пушкинской внучкой будет? — полюбопытствовал я, уяснив все, что касалось меня лично.

— Да ничего не будет, — икнул Хак, едва ворочая языком от количества выпитого без закуси самогона, — Мурза старика уважал... — паузы между фразами становились все длиннее, — Когда он еще совсем зеленый был, Крест с ним вместе зону топтал... И тот то ли на лесоповале Мурзу из-под дерева выдернул, то ли в какой замятне выручил, но уважуха у них конкретная завязалась, — Мужчина почти засыпал, завалившись на подлокотник, заставляя меня прикидывать, как его спровадить отсюда без лишнего шума, — Когда Мурза Казань подгреб, самолично Кресту маляву с приглашением слал. Внучку он обижать не будет — выдаст замуж за кого-нибудь из наших, будет как сыр.. быр-быр... — и пьяно захихикал.

— За тебя что ли? — уже без интереса спросил, вытаскивая набравшегося гостя из недр дивана. Вот интересно: раб вроде бы он, а уже второй раз за день тащу его на себе почему-то я!

— А хоть и за меня, я еще хоть куда! — хвастливо побил он себя кулаком в грудь.

— Туда-туда! — проворчал, закрывая за ним лавочку и приступая к уборке. Мужику лет сорок, у других в его возрасте уже внуки есть, а туда же, на молодую потянуло!

Я и с соседками попрощаться успел, и поковыряться в тарелке с обедом, и в лавке прибраться, а Рустам с новой молодой хозяйкой всё не ехал. Вряд ли она с порога начнет свои порядки наводить, но ведь и выгнать может на самом деле. Тот же Рустам по ее приказу вышвырнет и будет в полном праве. Мне скандал не нужен, уйду без разговоров, но если так повернется, то надо ночлег искать — раз у Мурзы ко мне нет претензий, то на похороны дяди Жоры я обязательно схожу, кладбище для всех, оттуда так просто не вытуришь!

Нервничать получалось без души, сказывалась насыщенная событиями первая половина дня, заполированная выпитым почти натощак коньячком, поэтому громкий стук меня разбудил, заставив подпрыгнуть в приютившем кресле библиотеки. Следуя к двери, мимоходом заметил удивленно-испуганное выражение лица мнущейся на пороге кухни бабы Шайды, но легкое недоумение тут же перебилось взглядом на часы: ёпта, уже полдвенадцатого!

— Чего так долго?

Рустам виновато развел руками, пропуская вперед здоровенную бабищу, властно подвинувшую меня на крыльце. Это внучка?.. Ничего себе, тихая девочка!

— А вы кто? — прокуренный бас тем паче не вязался со сложившимся у меня образом скромной воспитанницы пансиона.

— Друг семьи...

От слепившего фарами такси вдруг отделилась тень:

— Петр!!!

— Маша?..

Цыплячий вес моей персональной катастрофы вряд ли сильно поменялся за два года, но она с такого разбегу повисла у меня на шее, что лишь широкий зад ее сопровождающей, замешкавшейся в дверях, оставил шанс удержаться на ногах.

— Поосторожнее, юноша! — строго произнесла обладательница внушительных форм, скрываясь в доме.

Оторвать от себя девичье тело я не смог: вроде бы цыпленок-цыпленком, откуда столько силы? Впрочем, прижимая к себе бьющуюся в рыданиях девчонку, нашарил изменения: торчавшие ранее кости теперь сглаживались наросшим в нужных местах мясцом. Так и прошел обратно в дом, таща ее на себе, что-то мне сегодня везет на перетаскивание тел, еще назавтра дядю Жору в последний путь нести придется.

— Деточка, — пробасила Маше вышедшая из столовой с установленной домовиной мадам, — Моя миссия выполнена, к родным я тебя сопроводила. Ну-ну, будет, малышка! — похлопала она девчонку по спине, заставив меня покачнуться, — С вас двести рублей за такси, юноша! — последнее обращение прозвучало явно в мой адрес.

— Сейчас! — опомнился я от ее стремительности, но руки по-прежнему оставались скованы ревущей в три ручья ношей, — Рустам! Достань из куртки! Может быть чаю?

— Уже поздно, а мне еще обратно ехать. И впредь прошу рассчитывать время, еще немного, и Светлана Павловна никуда бы Марию не отпустила!

— Да-да, конечно...

Тащить внучку к гробу деда не стал — оно ей надо, на несвежий труп любоваться? Моя благодарность дяде Жоре не распространялась на его пустую оболочку, а у Машки мог новый виток истерики начаться, у меня и после первой серии синяки на плечах будут. Примерно через полчаса безостановочного плача нарыдавшаяся девушка затихла у меня на груди, продолжая всхлипывать во сне. Под взглядами недоумевающих Мирзоевых потащил ее в приготовленную спальню. Баба Шайда залепетала что-то о приличиях, пришлось на нее цыкнуть:

— Ты в своем уме?

— Люди будут говорить...

— Люди всегда будут говорить, тем более если ты рот на замке держать не станешь. Но хочешь — оставайся, место есть.

Упрямая бабка твердо решила бдеть на страже девичьей чести, умудрившись своими замечаниями достать меня до печенок.

— Все! — сгрузил Машку на постель, прикрыл одеялом и вышел, для надежности активировав защиту на хозяйской спальне — а то с бабки станется еще ночевать у ее кровати! То-то Машка, проснувшись, обрадуется незнакомой харе! Может быть в молодости старушка и отличалась красотой, но сейчас ее бородавчатое усатое лицо вполне тянуло на ведьминское. — Кухня и подсобка в вашем распоряжении, где лежат постельные принадлежности, вы знаете! Я спать!

И с твердым намерением последовать собственным словам ушел к себе: неужели этот длинный день наконец-то закончился?!

Интерлюдия.

Поставив "Звезду", ставшую символом восстания в тень, Василий Солнцев широкими шагами направился к зданию бывшей мэрии, где сейчас теснился штаб армии повстанцев.

Штаб!..

Армия!..

Думал ли он, что война достанет его и на родине? А она, тварь такая, достала...

— Ваше превосходительство! — понизив голос, окликнул его вертевшийся у крыльца денщик его личного порученца Александра Шуйского, — Там у их высочества энти...

Еще одна примета нового времени: нежданно-негаданно бывший наемник, привыкший отвечать только за себя, угодил в генералы. Пустынный Ужас был невысокого мнения о своих полководческих талантах, но что поделать, если у остальных они отсутствовали вовсе? Впрочем, то, что кучу сброда, громко называющую себя "Армией освобождения Отечества" вот уже почти полгода не разбили, целиком и полностью являлось его заслугой, поэтому прибедняться тоже не следовало.

— Кто? — "Красный генерал", отхвативший новое прозвище за жгучий цвет волос, притормозил у крыльца.

— Энти... — подобранный в одной из попутных деревень отставной солдат Иван Торин не отличался красноречием, зато чутко держал нос по ветру и отслеживал все изменения в настроениях штаба, — Иноземщина! — Иван смачно сплюнул на сухую землю, выражая свое отношение к гостям примкнувшего к армии племянника все еще цепляющегося за жизнь старого императора — младшего великого князя Михаила.

— Давно?

— Вчерась прибыли. Всё заседають и заседають! Их высочество распорядился последнюю хрюшку за ради них забить!

Вот, тоже напасть! Вырвавшись из кольца посланных на его арест, почти обессилевший Василий прямиком вышел на второе кольцо оцепления — новая власть высоко оценила его голову! На счастье будущего генерала, заслоном командовал жених его сестры Нины Александр Шуйский, из семьи давних оппозиционеров. Вывалившийся прямо на баррикаду Санни, уже готовый дорого продать свою жизнь, никак не ожидал, что командир гвардейского полка отдаст ему воинское приветствие и вместе со своими подчиненными станет первой частью его новой армии.

Но... чтобы нормально функционировать, любому войску надо что-то есть, чем-то стрелять, иметь базы для отдыха и ремонта. С последним пока помогали казаки, недовольные выпущенными указами государя-наследника. И чем туже цесаревич закручивал гайки, тем больше сочувствующих находилось у оказавшегося во главе сопротивления князя Солнцева. С боеприпасами частично проблему решили, наскоком разорив несколько резервных складов, к тому же Санни, к которому стекались неиссякаемым ручейком обиженные маги, вовсю комбинировал их умения, заставляя вчерашних недоучек выкладываться на все сто, попутно экономя его армии патроны и снаряды. Но жрать — жрать хотели все. И желательно регулярно.

Разросшаяся почти до полста тысяч армия саранчой сметала запасы хлебосольного юга. Нынешняя остановка затянулась, вынуждая снабженцев вытягивать из местного населения последнее. Князь Солнцев как мог, собственными средствами компенсировал недовольство, но уже недалек был день, когда вспыхнет бунт уже против них. И тогда правительственным войскам останется лишь взять их тепленькими.

— Хрюшку, говоришь...

В занятом верхушкой "освободителей" кабинете мэра полным ходом шло разудалое веселье. Подобно Василию разминувшийся на волосок с плахой великий князь Михаил праздновал с размахом. Что и зачем — уже неважно. Вместе с ним уже который день пила и гуляла стайка лизоблюдов, отправившихся в бега вместе с принцем или примкнувших уже здесь. Свора бездельников, придававшая восстанию хоть каплю легитимности, уже давно сидела у князя в печенках, бесцельно прожирая запасы и переводя кучу бумаги на лихорадочно строчимые никому не нужные декреты и указы, деля портфели в несуществующем правительстве. Дельные люди, насмотревшись на их возню, уходили под руку Василия. Один лишь старый председатель кабинета министров, вышедший в отставку около десяти лет назад, сдавший дела даже не нынешнему "и.о.", а его предшественнику, пока стойко держался свиты провозгласившего себя государем Михаила, создавая Василию конкуренцию в переманивании кадров.

Под народные песни, льющиеся из раздобытого где-то патефона (вот уж антиквариат, так антиквариат!), набившиеся в прокуренное помещение маркитантки жеманно хихикали, подыгрывая опальному представителю императорской фамилии. Им вторили выкрики миньонов царевича, зазывающие к очередной здравице.

— А вот и наш Красный генерал! — заорал великий князь, сгоняя с колен полуголую девицу, — Наша краса и гордость!

— О, й-е, — донеслось от скрытого в тени стола, вынуждая рефлекторно искать источник нерусской речи.

— Вася, знакомься, — одутловатый от непрерывного застолья высочество с трудом выговаривал слова, — наши сью... сию... со-юз-ни-ки! — справился он по слогам со сложным словом, — Лорд Уинтерхилл, посланец королевы Виктории! — как ни странно, но с фамилией английского посланца принц совладал с первого раза. В ответ на представление со стула важно поднялся пьяный до невменяемости Мэтью Уинтерхилл — младший брат недоброй памяти Уильяма Уинтерхилла, похороненного под крышей обрушенного особняка в пригороде Эль-Рияда, — и Фри-фридрих-Иоганн фон Штейнборк! Представитель кайзера!

Как и лорд Уинтерхилл, барон фон Штейнборк тоже присутствовал в картотеке старшего князя Солнцева. "Добрались, падальщики!" — отметил возмутительно трезвый Василий.

— Ик, Вася! Т-с-с-с... — пробулькал Михаил, — Они привезли нам деньги! — якобы тихо и по секрету признался великий князь.

— А взамен? — спросил слабо верящий в бескорыстность иностранной помощи Красный генерал.

— С-с-сущие пустяки! — с трудом выговорил великий князь.

— Государь, надеюсь, вы не дали им слово?! — судорожно спросил уже нажегшийся на клятве Василий.

— С-с-с-лово... А ведь Мы, — выделил интонацией державное "мы" непрочно стоящий на ногах принц, полоснув по визитеру плохо сочетающимся с его состоянием острым взглядом, — Так и не слышали с-слова от вас-с-с! Поклянитес-сь нам, генерал!!! — капризно потребовал неугодный новой власти мужчина.

— Государь?..

— Повторяйте за мной, княз-сь, и не вздумайте хитрить! — представитель императорской семьи обладал "венцом", почти не уступающим по мощи "венцу" Пустынного Ужаса, схитрить с ним не получилось бы, — Клянус-сь!

— Клянусь... — повторил вынужденный преклонить колено наемник. Тот, на чьем авторитете и силе уже несколько месяцев держалась "Армия освобождения".

— Привес-сти нас!

— Привести нас ... — отпущенная на волю магия оплетала слова клятвы.

— Нас, это меня, болван!!! — взорвался гневом Михаил.

— Это тоже повторять?..

— Повторяй, все повторяй!!! — не на шутку разошелся непризнанный государь, формируя рой огненных шаров — умение, каким славились правители и их родственники. Нехорошо напряглись силы и со стороны стола, занятого стаей прихлебателей. Дураки или нет, а одаренные там собрались не самые слабые. Собственную магию, рвущуюся помериться силами, пришлось придержать.

— Клянусь привести... ("Нас, вас, тебя, болван!" — про себя Санни в точности исполнил приказ).

— К императорским регалиям!!!

— К императорским регалиям! — повторил за пьяным голосом абсолютно трезвый.

— Это есть правильный решений, ваше величество!— первым зааплодировал принесенному обету Мэтью Уинтерхилл, толкая барона Штейнборка, — Это есть превосходно!

Накалившаяся обстановка почти сразу же волшебным образом вернулась в уже привычное русло всеобщего разгула, снова заиграл придержанный кем-то патефон, руки присутствующих потянулись к строю бутылок. Сославшись на неотложные дела, новоиспеченный вассал покинул плавно набирающее обороты гуляние, остановившись у крыльца, чтобы подышать упоительно вкусным после духоты помещения уличным воздухом.

— Браво, князь! — раздался голос скрытно подошедшего со спины старого премьер-министра, Впрочем, это он думал, что подошел незаметно: пыль — почти тот же песок, и всего лишь чуть менее охотно сообщала своему повелителю окружающую обстановку, — Браво! Такие постановки я даже в Венской опере не видел!

— Что вы имеете в виду? — огрызнулся Санни.

— Так ненавязчиво подвести этого индюка к нужным вам словам слова... вы достойный сын своего отца! Нет-нет, генерал, кроме меня никто не понял! — примиряюще поднял пустые ладони граф Сюткин, оказавшийся в "Армии Освобождения" после казни единственного внука, не успевшего оставить потомка, — Если хотите, могу принести свое слово уже вам!

— Мы слишком стали полагаться на слово, забыв об обычной человеческой чести, — произнес Василий, отведя пытливый взгляд от разом постаревшего за зиму бывшего сановника, — Обычного слова дворянина будет достаточно!

— Считайте, что оно у вас есть, — кивнул старик, — Но, кстати, князь, слово как слово... Черт, тавтология какая-то получается! — усмехнулся Андрей Викентьевич, — Слово, как понятие, как деяние, я думаю вы поняли, что я имею в виду, ввели именно дворяне. В старые века, как вы наверняка знаете, магия, тогда ее называли духовной силой, была подвластна лишь нескольким боярским родам, от которых мы все берем свои корни. Это сейчас одаренным может оказаться любой представитель подлого сословия, а тогда лишь дворянин мог подтвердить магией клятву, доказывая ее истинность.

— Ваша лекция, граф, не отменяет моего мнения. Нашли же вы способ обойти данную вами присягу! Или скажете, что вы ее не давали?

— Разумеется, давал. Но вы забываете, что приносил я ее тогда, когда императорская семья состояла из его императорского величества Павла Второго и его покойной супруги. И я был верен императору. На его сыновей, племянников и прочую родню, появившуюся после, моя верность не распространяется. Точнее могла бы распространяться, не убей они... — граф с силой смежил слезящиеся веки, — моего Сергея.

— Простите, что напомнил, — смутился Василий.

— Вы думаете, я хоть на миг могу забыть?! — прошипел старик, — Никогда!!! Так вот, князь Василий Георгиевич Солнцев, я клянусь, клянусь вам, лично вам!!! Служить вам до последнего вздоха, если поможете мне вымести из верхушки всю окопавшуюся там сейчас шваль и шушеру, недостойную называться великими людьми, и даже потомками великих людей! Вместе с вами встану за троном, если вам удастся посадить в него нашего индюка! Но лучше, если я встану за троном у вас! Не отмахивайтесь от моих слов! Найдите способ подчинить императорские регалии, и я ваш весь, целиком, с потрохами! А за мной придут другие сомневающиеся. Сделайте это, князь!