Найденов

Найденов

"красноармеец Лазарев И.П. 1926-1944". Всего-то восемнадцать лет, совсем еще зеленый был. Закончив со второй четверкой, Леха решил передохнуть. Год назад, едва вернувшись из армии, дембель Леха Корнеев был по блату пристроен в камнерезную мастерскую при местном кладбище, занимавшуюся изготовлением надгробий и памятников. Работа грязная, тяжелая, для здоровья не очень полезная, но денежная, а потому, для не имевшего другой специальности двадцатидвухлетнего оболтуса, очень даже нужная.

Год Леха проходил в учениках у Петровича — инвалида предпенсионного возраста трудившегося в этой мастерской с незапамятных времен и лихо шкандыбавшего на своей деревяшке. В районе Петрович был известен своим умением скушать поллитру в одну харю почти без закуси и выглядеть после этого вполне трезвым, а также не сдержанным на язык и на руку нравом. Нерадивому ученику тоже бывало, перепадало отеческое внушение в не самой цензурной форме. Обидно было, но деваться-то некуда, приходилось терпеть.

Прикинув количество надписей, которые еще предстояло сделать, молодой камнерез тяжело вздохнул — еще больше сотни. А сколько еще безымянных там легло? Да, дорого далась танкистам эта чертова станция в сорок четвертом. Про этот короткий, но ожесточенный бой знали все в округе. Тогда танковая бригада, стремясь перерезать последнюю железнодорожную ветку, питавшую почти окруженную немецкую группировку, пыталась сходу взять станцию. Немцы же всеми силами старались не допустить этого. Гранитные плиты с фамилиями погибших предполагалось установить на братской могиле вместе с новым памятником. Заказ поступил из районного военкомата, оплачивался по безналу и был совсем невыгодным.

Леха вздохнул и решил продолжить работу. Местный военком, мужик въедливый и придирчивый, за одну ошибку или кривую букву мог забраковать всю плиту, а это значит еще два дня работы псу под хвост, плюс испорченный материал, начальство, и Петрович по головке за брак не погладят. Ну, кто там следующий? "Лакаш Л. -1944". Инициалы были не у всех, да и даты рождения тоже. Фамилии без званий также уже попадались, но тут сошлось все сразу, плюс необычная фамилия. И Леху разобрало любопытство.

— Слышь, Петрович, а чего звания не у всех есть?

Петрович сначала закончил очередную букву, отложил инструмент, взглянул на Лешкину плиту и только потом счел возможным ответить.

— Кроме танкистов в том бою партизаны из местного отряда участвовали. Которые без званий — они и есть.

— А этот Лакаш венгр что ли? — Лехе захотелось немного потянуть время.

— Нет, не венгр.

— А кто?

— Не знаю. Но не венгр, это точно.

Инвалид замолк, вроде, даже вернулся к работе, а потом неожиданно продолжил.

— Лемир Лакаш. В отряде его, как тебя, Лешкой звали, Алексеем, стало быть. Стрелок был от бога, один раз почти за километр снайпера немцкого снял без всякой оптики. В том бою, прямиком в их танк "чемодан" попал. Танку кранты, а десантников, говорят, по мелким кусочкам потом собирали, чтобы похоронить.

— И откуда ты все это знаешь? — удивился Лешка.

— А где я, по-твоему, ногу свою потерял? Тоже где-то там осталась, — ответил вопросом на вопрос Петрович.

Удивлению Лехи не было пределов, о своем участии в партизанском отряде Петрович никогда ранее не заикался. Но тут же возникли новые вопросы.

— Так если ты его знал, то чего отчество не сказал? Забыл?

— Да не было у него отчества. Никто не знал, откуда он вообще взялся.

Леха хотел спросить еще, но взглянув на собеседника, понял — бесполезно. Тот был уже в своих воспоминаниях где-то очень и очень далеко.

Глава 1

Весна началась. Днем температура уже переваливала за положительную отметку, но проведя почти весь день на открытом воздухе, да еще и в пальтишке на рыбьем меху Ленька Толкевич продрог до костей. Однако порученное командованием задание нужно было выполнять, и он продолжал, стуча зубами, сидеть за чахлым кустом в обнимку с длинной неуклюжей винтовкой, наблюдая за тропой, ведущей к партизанскому лагерю. Для знающего человека не тропа, а проезжая дорога, но по воздуху летать люди еще не научились, а за продовольствием в ближайшие деревни выбираться приходилось раз в неделю, как минимум, вот и натоптали.

Ленька пошевелился, разминая затекшие ноги и стараясь при этом не упустить из-под своего пальтишки ни капли тепла. Задание было ответственным — встретить ушедшую за продовольствием группу и проверить, чтобы за ней никто не увязался. Пока что ни немцы, ни местные полицаи вглубь болот, где на одном из островков располагался партизанский лагерь, не совались, но, как известно, береженого и бог бережет. Вот и мерз юный партизан, вглядываясь до рези в глазах в место на краю болота, откуда должна была появиться группа дядьки Миколы. Ушли они едва рассвело, возвращение ожидалось, приблизительно, когда солнце коснется той высокой ели. Солнце уже задевало краем остальной лес, а партизан все еще не было.

Нехорошие мысли начали возню в Ленькиной голове, хотя он старательно гнал их от себя. С одной стороны, с дядькой Миколой ушли четверо самых опытных и боеспособных партизан, и вряд ли немцы, а тем более, полицаи смогли бы взять их без единого выстрела. С другой, цель их путешествия находилась довольно далеко, да и лес глушит звуки, в том числе и возможную стрельбу. За зиму потерь в отряде не было, как и серьезных боев. Так, столкнулись пару раз с полицаями, пальнули друг в друга и разбежались. Но все когда-нибудь случается в первый раз.

Словно сжалившись над замерзающим пацаном, лес выпустил на открытое место первого человека. Ленька впился в него взглядом. Эх, бинокль бы! Но никакой оптики в отряде не было, приходилось полагаться только на собственное зрение. Гнат! Точно, Гнат! Его сразу можно узнать по манере ходить, повесив винтовку поперек груди. Больше никто в отряде так не ходит. За спиной тяжелый мешок, вон как сгибается. Гнат двинулся дальше по тропе, а за ним вышли еще двое. Ленькино сердце екнуло, потому что эти двое несли на носилках третьего, и вряд ли этот третий просто ногу подвернул.

Плюнув на сохранение тепла, он лег на снег, выставив вперед ствол своей винтовки. Если за партизанами будет погоня, то это лучшая позиция, чтобы ее отсечь, дядька Микола сам ее выбирал. Противник будет как на ладони и незаметный путь для отхода есть. Правда снег и чахлая растительность на островке давали защиту только от взгляда, но не от пули, да и патронов было всего четыре обоймы. В прорези прицела появился еще один партизан, не хватало только дядьки Миколы, видимо, именно его несли на носилках. Ленька заерзал, устраиваясь удобнее. На секунду буквально упустил место выхода партизан из леса, а когда восстановил контроль, на тропе уже появился пятый! Микола! Длинного, худого Миколу, числившегося в отряде вроде как разведчиком он узнал сразу. Радость тут же перехлестнуло удивление. Если все пятеро ушедших партизан возвращаются на своих ногах, то кого же тогда они несут?

Поборов желание немедленно рвануть в лагерь, Ленька выждал, пока солнце на половину скроется за верхушками деревьев. Парень он был ответственный, комсомолец. И только потом, убедившись, что хвоста нет, оставил свою позицию. Ходить по этим болотам в темноте — дурных не было, они никогда, даже в самые суровые зимы не промерзали полностью. Если застала темнота, то найди место повыше и жди там до утра. Один неверный шаг и поминай, как звали. В лагере партизан Толкевич появился в густых вечерних сумерках, когда тот гудел как растревоженный улей. Все обсуждали только одну новость.

— У Гната полицаи со двора корову свели, жинку побили и грозились хату спалить.

Ленька хотел узнать, кого принесли в лагерь, но от него отмахнулись — сейчас были более важные проблемы. Командование отряда вместе с дядькой Миколой заперлось в командирской землянке и совещалось. Точнее, все совещание свелось к спору между командиром отряда и разведчиком Миколой, комиссар предпочитал помалкивать.

— Нельзя нам сейчас из леса вылезть, силенки не те.

Егор Брониславович Макаенок пользовался в отряде непререкаемым авторитетом не только как бывший председатель местного колхоза "Имени Красного октября", но и как красный командир запаса. Вернувшийся с империалистической, рядовой Макаенок в девятнадцатом году был опять мобилизован, на этот раз уже в Красную армию. За короткое время успел подняться до взводного командира и, после того как "сходил на Врангеля", окончательно вернулся в родную деревню и никуда более не выезжал дальше областного центра. В тридцатом году его крепкое хозяйство чуть было не раскулачили. Спасло отсутствие батраков и звание красного командира запаса, тогда это еще учитывалось.

После этого, он вел себя тихо, в колхозе работал добросовестно и благополучно пережил вторую волну раскулачивания и выселений. А когда присланный из района двадцатипятитысячник окончательно довел до ручки колхоз и колхозников, после чего был снят с должности за пьянство и бытовое разложение, односельчане выдвинули в председатели Егора Брониславовича. В райкоме скрипнули зубами, но утвердили — надо же было кому-то план по хлебозаготовкам выполнять.

Кроме командира, боевой опыт имел еще и разведчик Микола отслуживший, срочную в погранвойсках и успевший в начале тридцатых повоевать с басмачами в Туркестане. Сейчас он выступал сторонником радикальных мер.

— Если спустим, они же совсем обнаглеют брательники эти...

Братьев Щербаковичей в деревне не любили, а они не любили советскую власть. В деревне они появились года четыре назад в результате "стягивания" хуторов. Сразу прославились склочным и неуживчивым характером. А у кого, скажите, улучшиться характер после переселения из добротного хуторского дома в дырявый сарай на окраине деревни? Приход немцев оба восприняли, как шанс отыграться за все предыдущие неудачи. Старший, Филимон, первым записался во вспомогательную полицию, едва только объявили набор туда. Младший, здоровый, но туповатый Яков был вторым. Однако вожделенной должности начальника, Филя так и не получил, видимо, по причине вечной своей неудачливости. Немцы предпочли более, с их точки зрения надежного, Михася Вовкотича — сына раскулаченного односельчанина, а Филя так и остался рядовым полицаем. Зиму братья просидели тихо, а по весне вот распоясались.

— Обнаглеют, — согласился командир, — обязательно обнаглеют. Но, если сейчас вылезем — побьют нас, их больше. А не побьют — на семьях отыграются.

Микола понимал, что Егор Брониславович кругом прав, но душа кипела и требовала мести за друга. Только оружия хватило не всем даже при такой численности, а точнее малочисленности отряда. Кое-что принесли прибившиеся к отряду окруженцы. Несколько винтовок осталось спрятанными по чердакам, сараям и подвалам еще с империалистической и гражданской. Была даже невесть как занесенная в эти края берданка под древний патрон с дымным порохом и пара обрезов со времен коллективизации. С патронами дело обстояло еще хуже — по полтора-два десятка на ствол. Гранат не было совсем. И взять их было неоткуда, никаких боев в округе не было, про заранее заложенные партизанские базы никто и не слышал. Оставались местные полицаи и сами немцы, а они просто так оружие не отдадут.

К тому же деревня Новоселовка, из которой ушло в лес большинство партизан, была по местным меркам достаточно крупной, но все же недостаточно большой, чтобы местные полицаи не знали поименно их всех. Кроме этого, в деревне оставались жены, дети и родители, у кого еще были. Этот фактор тоже стоило учитывать.

— А ты что скажешь? — Микола повернулся к комиссару.

Петр Назарович с ответом не спешил. Снял с носа очки, протер, водрузил обратно. В райком он попал перед самой войной, а до этого трудился директором местной МТС. И был он человеком неглупым и осторожным. Не дотерпев до конца комиссарских маневров, Микола снова открыл рот.

— Ну, говори уже, не тяни.

— Оба вы правы, — ответил, наконец, комиссар. — И спускать нельзя и в бой ввязываться рано.

— И что ты предлагаешь? — заинтересовался Егор Брониславович.

— Пора нам из нашего болота вылезать. Снег скоро сойдет, нас так легко уже не выследить будет. Надо людей по окрестным лесам послать, с такими же отрядами связь наладить. И операцию провести по захвату оружия. Но не здесь, а где-нибудь подальше, где никто на нас не подумает.

— Германцы за своих не спустят, на людях отыграются, — заметил командир.

— Значит, надо бить полицаев. А брательников этих...

— Ночью хату подпереть и красного петуха подпустить, — прервал комиссара Микола, положив руку на ручку свинокола, переточенного из маузеровского штыка, который его отец принес еще с германской.

— Там дети и женщины, — напомнил Петр Назарович. — Надо их под наблюдением держать. Егор Брониславович, надо это нашей агентуре поручить.

— Агентуре, — фыркнул Микола.

— Прав комиссар — закончилось наше сидение, — подвел итог командир. — Микола, с завтрашнего дня готовим людей к выходу. Маршруты надо проработать, надежных людей в соседних деревнях подобрать...

— Где их взять, надежных?

— Найдем, мир не без добрых людей. Задача ясна?

— Так точно, товарищ командир!

— Вот и договорились. Да, кого вы в лагерь приволокли? Летчика?

— Да черт его знает! Может он и летчик, но странный какой-то.

— А ну давай по порядку, с расстановкой, — потребовал комиссар.

— Так я и говорю, мы идем, а он на парашюте летит.

— Летчик?

— Не, шар. Черный такой, метра два в диаметре, может, меньше. Аккурат над нами пролетел и в болото, но не сразу. Над самым болотом как пыхнет, парашют дальше ветром понесло, а шар так и плюхнулся, только жижа по сторонам разлетелась. Поначалу он где-то наполовину погрузился, а уж как мы к нему подобрались — на две трети в болото ушел. Близко не подойти — трясина, но сверху он какой-то закопчённый был.

Рассказчик взял паузу.

— Да не томи, дальше давай.

— Пока мы стояли, затылки чесали, часть шара наружу отвалилась и только булькнула, а изнутри он лезет.

— Летчик?

— Ну да. А там топь. Жалко стало бедолагу. Мы березку срубили, под люк кинули, да видим — самому ему не выбраться. Ну я веревкой обвязался, по березке подобрался, за шиворот его подхватил, а там мужики вытащили.

— А шар?

— Да еще пока я его вытаскивал, вода внутрь заливаться стала. Люк-то над самой поверхностью был. Когда мы твердую землю выбрались, самый-самый краешек только и торчал. Ну там пока я сушился и от грязи отчищался, шар совсем исчез.

— А летчик?

— Пока я его тащил, он там что-то хрипел, а как только вытащили — затих. Думали, помер, ан нет — живой, только без сознания. Носилки сделали, так и дотащили.

— Документы при нем были?

— Нет. Да у него и карманов-то не было. Зато вот что нашлось.

Микола вытащил из кармана маленькую белую, как будто детскую, перчатку. Однако она легко налезла на правую Миколину лапу, плотно обтянув ее.

— Нашел чем удивлять, — хмыкнул командир.

— А вот так!

Микола положил руку на крышку самодельной буржуйки. За время разговора дрова в ней успели прогореть, но угли еще тлели, и прикосновение к железу грозило нешуточным ожогом.

— И долго так можно?

— Не знаю, сейчас проверим.

Ожидание затянулось. Приблизительно через две минуты разведчик снял руку с печки.

— Горячо.

Однако на самой перчатке никаких следов прикосновения к горячему железу не осталось, даже грязь не прилипла.

— Второй нет, видать в шаре осталась, а эту я сжечь хотел. Так не ничего ей не делается, не горит, и все. И комбинезон на нем из того же материала, только цвет оранжевый. Я в болоте промок и в грязи весь извазюкался, а он — сухой и грязь к нему не прилипает, стряхнул и все, опять чистый.

— Интересно..., — задумался комиссар.

— А хрипел он не по-немецки? — поинтересовался командир.

— Не, он не немец, я их за версту чую.

— Точно не немец? Ты уверен?

— А может, он марсианин? — высказал предположение комиссар.

— Ты что Петр Назарович, с ума сошел? Какой такой марсианин? Если мы кому про такое ляпнем, все точно решат, что по нам психбольница плачет. Значит так, Микола, найди ему какую-никакую одежду, комбинезон и перчатку подальше спрячь. Если из немцев он, то его обязательно будут искать.

— А если нет?

— Очнется — посмотрим, не очнется, тоже ладно. Болото, оно большое, всех примет. А пока пусть за ним Ленька присмотрит, — решил командир. — Все, с завтрашнего дня готовим людей к выходу.

— Как твой подопечный? — с порога встретил вопросом Леньку командир. — В себя не пришел?

— Не, не пришел, пластом лежит, только бормочет что-то иногда.

— А что бормочет-то?

— Непонятно. Вроде как "лемирлакаш" получается, а остальное непонятно.

— По-немецки бормочет?

— Нет, товарищ командир, я немецкий в школе учил, другой какой-то язык.

За два дня, прошедших с находки загадочного парашютиста, никакой немецкой активности в округе не началось, все было тихо, никто его не искал, что опровергало немецкую версию. Егор Брониславович хотел было отпустить юного партизана, но тот странно мялся, будто хотел сказать что-то, да не решался.

— Ну, говори, чего хотел.

Ленька еще раз бросил взгляд на командира и, понизив голос почти до шепота, сообщил.

— У него борода не растет.

— Что, совсем?

— Совсем, — подтвердил Ленька, — третий день лежит, а кожа на лице гладкая, будто только что побрился.

— А на теле, на руках, у него волосы есть?

— Есть.

Егор Брониславович задумался. С одной стороны, свалившийся с неба на его голову "летчик" был обыкновенным мужиком, разве что очень высоким. Ноги у него с нар свешивались, Леньке приходилось одеяло подтыкать. А так, руки, ноги, голова и прочие мужские причиндалы на месте, под себя ходит нормально. Но и мелкие странности за ним тоже имелись. Одежда странная, язык незнакомый, теперь вот щетина не растущая еще. Может, он и вправду того, марсианин? Своим крепким крестьянским умом колхозный председатель понимал, что этого не может быть никогда, потому что... Черт его знает почему, но точно никак не может. И точка.

— Ладно, ступай, — махнул рукой командир, отправляя Леньку обратно, — не до того сейчас, будет время — разберемся.

Темнота была абсолютной. Как и тишина. А обоняние было забито каким-то неприятным кислым запахом. "Я, Лемир Лакаш — штурман санжарского корабля дальней космической разведки номер... Проклятие, какой же номер был у нашего корабля? Неважно. Корабля больше нет. Против торсунского крейсера шансов не было. Но капитан все равно решил драться, потому что альтернативой бою был плен. Плен или смерть. Старик выбрал смерть, но я еще жив. Кажется".

Лемир понял, что лежит на спине на чем-то твердом. Попытка приподнять голову удалась, и на фоне абсолютной черноты обозначилось несколько тонких, ослепительно ярких линий, идущих параллельно друг другу. Значит, зрение не потеряно, просто он находится в помещении лишенном каких-либо источников света. Но как он сюда попал? В последний момент был дан приказ "Всем спасаться по возможности". До взрыва реактора оставались мгновения, и спасательная капсула, в которую успел нырнуть штурман, была отстрелена автоматически, едва он успел в ней оказаться и закрыть люк. Дальше был полет к недавно открытой планете, к счастью, возможность посадки на планету с кислородной атмосферой предусматривалась конструкцией капсулы, и она спасла штурману жизнь. Потом был вход в плотные слои атмосферы. Несмотря на термозащиту, температура внутри капсулы начала повышаться и вскоре достигла предельных значений. Потом был рывок раскрывшегося парашюта, долгий парящий полет, свист тормозных двигателей... Удар! Лемир еще успел различить хлопок пиропатрона, отстреливающего купол, а потом наступила тьма. "Успел ли кто-нибудь еще воспользоваться спасательной капсулой или единственный выживший? И где я нахожусь?" Окружавшая штурмана реальность никак не могла быть внутренностью спасательного средства.

Внезапно набор тонких световых линий со скрипом превратился в прямоугольник и в глаза штурману ударил поток яркого света. На несколько секунд он ослеп, но успел заметить возникший в световом проеме силуэт. Вошедший принес с собой поток свежего, не убитого кондиционером воздуха, и целый набор новых незнакомых запахов. Затем он мягко, но настойчиво откинул голову Лемира обратно. При этом он что-то говорил. Без лингоретранслятора его, естественно, невозможно было понять, но общий тон был успокаивающим. Штурман понял, что он попал к аборигенам этой планеты, и что аборигены эти довольно мирные, по крайней мере, его не убили до сих пор и, видимо не собираются убивать в ближайшее время. C этой мыслью Лемир опять отключился.

Когда глаза удалось открыть второй раз, вокруг опять была темнота. Но воздух буквально содрогался от хрипящих звуков, а в нос бил кислый, неприятный запах. Судя по ощущениям, он все так же находился в примитивном жилище. Это, а так же множество храпящих рядом аборигенов, указывало на крайне низкий уровень развития цивилизации данной планеты. Видимо, им потребуется еще не одна сотня лет для выхода хотя бы в ближний космос, ему, штурману Лакашу, до этого события точно не дожить. Лемир попробовал пошевелить конечностями. Руки и ноги слушались, но плохо, во всем теле ощущалась слабость. И голод, сильный голод, терзавший желудок. А голова была ясная. Только отрезок времени между отстрелом парашюта и первым возвращением сознания абсолютно выпал из памяти. Но как-то же он выбрался из капсулы. Нашедшие его аборигены никак не могли вытащить его, открыть капсулу можно было только изнутри. Значит, он сделал это сам. Несмотря на голод, он не рискнул разбудить кого-либо из спавших рядом. Неизвестно как отреагируют, да и объясниться с ними он бы не смог. Тогда бывший штурман закрыл глаза и через некоторое время все-таки заснул. А может, впал в забытье. Ему было все равно, лишь бы отключиться от мук голода.

Проснувшись, именно проснувшись, Лемир не спешил открыть глаза — рядом явно кто-то был. Этот кто-то ворочался, сопел, позвякивал чем-то металлическим, волны противной вони накатывали на обонятельные рецепторы штурмана при каждом движении аборигена. Значит, именно их железы издают эту вонь, которую придется терпеть, видимо, до самой смерти. Постаравшись игнорировать столь раздражающий фактор, как и грызущую пустоту в желудке, Лемир постарался проанализировать обстановку. Первое, он может дышать без скафандра. Газоанализатор наверняка показал бы отличия в составе атмосферного воздуха планеты от привычной среды космического корабля, но, в общем, повезло, вполне мог бы задохнуться, как только открыл люк. Второе. Гравитация в норме, может, чуть больше, чем на родной планете, но по крайней мере, не плющило.

А еще Лемир понял, что с него сняли комбинезон, вместо которого натянули свои грубые тряпки.

— Ленька! Крестник твой, кажись, очнулся.

Содержания, произнесенной фразы штурман, естественно, не понял, но судя по тому, как второй появившийся абориген занялся им, попытка прикинуться лежащим без сознания провалилась. Видимо, местные жители весьма наблюдательны и проницательны, сделал вывод Лемир, надо быть с ними настороже. Между тем, этот второй, оказавшийся ростом существенно ниже штурмана, с трудом подтянул его тело к стенке жилища и приподнял голову Лемира, подложив под нее какую-то тряпку.

— Сейчас, сейчас. Я тут тебе горяченького припас.

Этих слов космический разведчик также не понял, но общий смысл был дружелюбным. Похоже, Лемиру повезло, и он попал в неагрессивное племя. По крайней мере, его до сих пор не убили, не съели, и даже, пытаются ухаживать. Пока эти мысли проносились в голове штурмана, Ленька успел метнуться вглубь жилища, и вернуться обратно осторожно держа в руках закопченную металлическую посудину от которой исходил незнакомый, но такой одуряющий аромат, круживший голову голодного космонавта.

— Бульончик куриный, наваристый.

Нет, нет, нет! Штурман попытался отвернуть голову к стенке, показывая, что он это есть, не будет — мало ли, каких смертельно опасных для его жизни местных микроорганизмов намешано в этом вареве! А если местную пищу ему вообще есть нельзя? Может, у местных метаболизм другой? И эта искренне предлагаемая ему еда смертельно ядовита для него? Надо же хоть какой-то предварительный анализ сделать и... Однако абориген оказался настойчивым, он раздвинул чем-то сжатые губы Лемира, и в рот к нему попало буквально несколько капель жидкости, остальное стекло теплой струйкой по подбородку. Не в силах противится дальше, штурман открыл рот и абориген начал заливать ему в рот жидкость, черпая ее из своей посудины.

— Вот поешь — сил сразу прибавиться.

Плюнув на все инструкции и наставления по высадке на малоразвитые планеты и контакты с их жителями, Лемир проглотил все, до капли. И будь, что будет! Вкус жидкости был просто волшебным, желудок громко заурчал, настойчиво требуя добавки. В конце кормления в рот штурману попала какая-то волокнистая субстанция. Лемир осторожно двинул зубами... Мясо! Настоящее мясо! Не какая-нибудь синтетика со вкусом чего-то там, а настоящее мясо из животного! На космических станциях и кораблях не было никаких условий для приготовления и употребления в пищу обычных продуктов. Поэтому годами приходилось сидеть на искусственных рационах в тюбиках и брикетах, изредка отрываясь, когда удавалось высадиться на поверхность какой-нибудь планеты. Подобных высадок начальство старалось не допускать. Ничего личного, просто взлет-посадка одного космического катера обходились очень дорого. Поэтому, вырваться удавалась исключительно редко, мотивируя поездку служебной необходимостью.

Закончив кормление, Ленька вытер подбородок незнакомца не очень чистой тряпкой, посоветовал ему подремать и, попросив дядьку Гната приглядеть за немощным, отправился к начальству с докладом.

— Товарищ командир, летчик в себя пришел!

— Что сказал? — осведомился Егор Брониславович.

— Ничего. Молчит все время. Только буркалами туда-сюда ворочает, таращится. Глаза, словно пятаки! Но поел хорошо — я ему почти полчугунка влил. Может еще?

— Хватит. Много ему сейчас нельзя, ты ему постепенно пайку увеличивай.

— А пойдем-ка, глянем на него, Егор Брониславович, — предложил комиссар.

— А пойдем, посмотрим, — согласился командир, поднимаясь с топчана.

Кормивший Лемира абориген вернулся еще с двумя, видимо, это и было местное начальство, грязное и вонючее. Обонятельные рецепторы штурмана постепенно приучались игнорировать местную вонь, но вторжение новых персонажей, принесших с собой новую порцию запахов дыма, какой-то кислятины и давно не мытых тел, заставило Лемира поморщиться. Он бы и нос зажал, но подумал, что местные вожди могут посчитать такой жест оскорблением, и решил потерпеть. Все-таки поят, кормят и даже ухаживают, как могут. Но все равно — варвары, представители дикой, отсталой цивилизации.

Пришедшие несколько минут постояли, разглядывая лежащего перед ними штурмана, о чем-то между собой переговаривались, даже пытались что-то спросить на своем примитивном, рычащем языке, но Лемир только молча глядел на них, показывая, что ничего не понимает. Лемир тоже постарался внимательнее рассмотреть их, хоть и полутьма жилища этому не способствовала. Грязные, заросшие волосами на голове и лице, в странной, уродливой одежде, тем не менее, они были такие же, как и он — две руки, две ноги, дышат кислородом и едят белковую пищу. А если их помыть, постричь, депилировать заросшие лица и побрызгать ароматизатором, то в толпе любого санжарского мегаполиса они буду выделяться только низким ростом, хотя, такие низкорослые санжарцы тоже изредка встречаются. Неужели права теория единого происхождения всех гуманоидных цивилизаций и потомки этих аборигенов, прячущих свои жилища под землю, когда-нибудь выйдут в космос и доберутся хотя бы до ближайшей звезды?

Не получив никаких ответов на свои вопросы, вожди ушли и оставили его в покое, остался только ухаживающий за ним молодой абориген, который вечером принес в грязной, закопченной посудине этого восхитительного горячего варева с волокнами самого настоящего мяса.

Следующие несколько дней штурмана никто не беспокоил, и он просто лежал, понемногу восстанавливая силы. Все так же его опекал Ленька — кормил, поил, выносил экскременты. К концу четвертого дня он смог самостоятельно сесть. Юный абориген сунул ему в руку предмет, грубо изготовленный из настоящей растительной древесины. Лемир уже заметил, что, как и все примитивные народы, местные жители использовали этот ценнейший материал очень нерационально. Из него было сделано жесткое, неудобное ложе, на котором он лежал, потолок вырытого в земле жилища, многие другие вещи. Никакого пластика, то есть совсем никакого, ни малейшего кусочка и минимум металла, что лишний раз указывало на их низкий технологический уровень. А еще они, страшно подумать, сжигали древесину в странном нагревательном элементе, стоящем в центре помещения. Видимо, они о простейшем электричестве еще не догадываются, так как даже для освещения поджигали кусок дерева.

Сегодня ухаживавший за ним абориген принеся в очередной раз чугунок с едой, дал штурману странный предмет, вырезанный из куска дерева. Разгадать назначение полученного предмета оказалось непросто. Видя затруднения Лемира, его опекун сам взял деревяшку, зачерпнул из посудины исходящий ароматным паром бульон и поднес его ко рту штурмана. Да это же обыкновенная ложка! Дальше Лемир действовал сам. Несмотря на чудовищное исполнение этого столового прибора, он оказался вполне функциональным и скоро дерево начало скрести по дну. Кстати, сама посудина была металлическая, покрытая снаружи черной копотью, а изнутри краской, она была изготовлена явно не кустарем одиночкой, видимо, какая-то промышленность на планете все же присутствовала.

Поев, и откинувшись обратно на свое ложе, Лемир решил попробовать наладить с местными хоть какой-то контакт. А для этого нужно было узнать местный язык. Штурман уже заметил, что в нем было много раскатистых рычащих звуков, в отличие от родного санжарского, где преобладали мягкие согласные. Кроме того, в языке аборигенов было много коротких слов, что также указывало на низкий уровень развития их цивилизации. Но с чего-то надо было начинать.

— Лемир, — указательным пальцем правой руки штурман коснулся своей груди. — А ты?

Палец нацелился на грудь юного аборигена. Тот оказался весьма сообразительным.

— Ленька. Леонид.

Интересно, это его собственное имя или честное название гуманоида? А может, это самоназвание их племени? Лемир попытался воспроизвести незнакомое слово, получилось не очень.

— Лонь-ка.

— Ленька, Ленька, — обрадовался опекун.

Штурман вспомнил, что так его называли другие местные жители, к ним так никто не обращался. Только было не совсем понятно, собственное это имя или принятая здесь форма обращения к молодым членам племени.

— А это? — штурман продемонстрировал недавно приобретенный столовый прибор.

— Ложка.

— Льож-ка.

Абориген обрадованно закивал головой. Процесс обучения продолжился и уже к вечеру словарный запас космического разведчика расширился до почти десятка слов. Он знал, что ложе его называется коротким словом "на-ры", под головой у него лежит "подюш-ка", а грязноватая тряпка, которой он укрыт, "одель-я-ло". Нагреватель, пожиравший драгоценную древесину, именовался очень длинно — "печ-ка-бур-жуй-ка", а посудина, в которой Лонь-ка приносил ему "бюль-он", называется "чю-гу-нок". Пока это были только названия предметов, дальше будет сложнее, но штурман почему-то не сомневался, что у него все получится. Аборигены, как всегда, завалились спать, едва снаружи стемнело. Лемир еще около часа повторял незнакомые слова, стараясь вспомнить, как их произносил его юный учитель, и точно повторить непривычные звуки. Он и сам не заметил, как погрузился в глубокий, безмятежный сон.

Сегодня Лемир впервые выбрался из местного жилища, именуемого "зе-млянь-ка". Перед этим его переодели в такое же старое, потертое, местами явно штопаное тряпье. Зато чистое, грязное Ленька куда-то у нес.

Снаружи было свежо и холодно, не то, что на родном Санжаре, где даже зимой было намного теплее. Если смотреть с поверхности планеты, то голубое местное небо с белыми пятнами облаков очень напоминало родное санжарское. Зависший почти в зените желтый карлик дарил приятное тепло. В целом, условия обитания на этой планете были вполне комфортными для санжарца Лемира Лакаша, если бы не низкая температура, к которой еще предстояло привыкнуть.

Под ногами захрустела странная грязно-белая субстанция, местами покрывавшая поверхность планеты, которую Лемиру предстояло исследовать в одиночку. Ленька помог ему опуститься на цилиндрическую часть древесного ствола. Штурман дотянулся до поверхности и осторожно дотронулся до заинтересовавшей его субстанции. Она оказалась холодной и колючей, и через короткое время на ладони штурмана осталось только мокрое пятно. Лемир догадался, что это вода, перешедшая в твердое состояние под воздействием отрицательной температуры.

— Снег, — пояснил Ленька, — скоро уже растает. Ну, ты тут посиди, а мне на кухню надо.

И ушел. А Лемир воспользовался возможностью осмотреть местность, в которую он попал, при естественном свете местного желтого карлика. Местность эта оказалась абсолютно дикой и неприветливой. Плоская, покрытая этой самой замерзшей водой, сквозь которую пробивалась чахлая серо-желтая растительность. Над этой плоскостью местами возвышались бугры, большие и маленькие. На одном из них он сейчас и находился.

Плоское пространство ограничивалось высокой и неровной зелено-бурой стеной. Присмотревшись, Лемир разглядел, что стена состоит из большой высоты отдельных растений. Да это же и есть деревья, растущие в своей естественной среде! Да сколько же их! Неужели большая часть планеты представляет собой скопление деревьев? Теперь стало понятно столь небрежное отношение аборигенов к столь ценному естественному материалу. На Санжаре деревья выращивали в специальных питомниках, а древесина шла на дорогую отделку апартаментов для богатых людей и произведения искусства.

В это время внимание штурмана привлек один из аборигенов, занявшийся странным и непроизводительным трудом. Он взял цилиндрическую часть древесного ствола, поставил ее на другую часть ствола, гораздо большую по размеру, а затем с размаху ударил по ней странным стальным инструментом на деревянной ручке. Дерево с треском раскололось, обе части разлетелись по сторонам. Абориген с невозмутимым видом поднял одну из половин, установил ее на прежнее место, размахнулся... Куски дерева разлетелись в разные стороны.

Удивленный этим зрелищем Лемир не сразу сообразил, что на его глазах происходит подготовка топлива для "печкабуржуйка", стоящей в "землянка". Мало того, что уничтожается ценнейший материал, так и происходит все это чудовищно неэффективно, да к тому же еще и с немалой опасностью для здоровья работника. А вдруг он промахнется мимо куска дерева и попадет себе по ноге? Тяжелейшая травма гарантирована. А это длительное и дорогое лечение! На этой же дикой планете вполне можно остаться без ноги и на всю жизнь остаться инвалидом. Абориген же, не замечая пристально рассматривавшего его штурмана, продолжал привычно размахивать своим опасным инструментом, горка кусков дерева у его ног быстро росла.

Вообще, за последние дни количество аборигенов, ночевавших в их "землянка" уменьшилось вдвое. Напрашивался вывод, что они куда-то ушли, на охоту за натуральным мясом, которым его кормил Ленька из антисанитарной посуды, или за топливным деревом. А может, они отправились к своим женщинам и детям?

Лемир уже заметил, что в этом месте жили только взрослые мужчины, самым молодым из которых был его опекун. Но ведь где-то должны были жить их женщины! При общем биологическом сходстве санжарцев и аборигенов, процессы размножения также должны быть аналогичными, то есть для них требовались особи противоположного пола.

Но и сама цель пребывания группы мужчин в таком уединенном и негостеприимном месте укрывалась от разумения Лемира. Они же здесь просто жили, и практически ничем не занимаясь, максимум, мелкими хозяйственными делами, обеспечивающими их существование. Именно этим сейчас на его глазах занимался бородатый местный житель — заготавливал топливо, чтобы не замерзнуть во время сна. Хотя, как заметил санжарец, аборигены были крайне неприхотливы в еде и одежде, а также хорошо приспособлены к суровым внешним условиям, что опять соответствовало низкому уровню развития их цивилизации.

Лемир даже назвал бы ее примитивной, даже дикой, но были некоторые обстоятельства, указывающие на неверность таких выводов. Эти обстоятельства аборигены почти всегда носили с собой. Длинные, почти в три четверти их роста, узкие предметы, изготовленные из обработанной стали и дерева. Штурман еще не имел возможности рассмотреть их поближе, но обязательно собирался сделать это при первом же удобном случае. Конечно, по качеству обработки металла, изяществу внешних форм продукция местной промышленности даже не приближались к изделиям родного Санжара, но эти образцы явно были серийными, фабричного изготовления, что указывало на достаточно развитую металлургию и металлообработку. Значит, хотя бы примитивные паровые машины уже должны быть.

Еще одной загадкой стало назначение этих странных предметов. Лемир видел, как их постоянно носили при себе, даже на короткое время, выходя из "землянка". И когда ложились спать, оставляли их рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Но еще ни разу штурман не видел, чтобы ими хоть как-то пользовались. Инструмент, с помощью которого абориген подготавливал топливо к сжиганию, штурман видел в первый раз, но его назначение сомнений не вызывало, а с этими странными штуками все было наоборот. К тому же, они были далеко не у всех. У его опекуна Леньки, например, не было. Лемир было предположил, что это какая-то статусная вещь, положенная только взрослым членам племени, но у местного вождя, называемого "командир" ее тоже не было.

— Замерз?

Занятый своими мыслями санжарец не заметил возвращения Леньки. Желудок штурмана приветствовал появление опекуна голодным урчанием.

— А я тебе, вот, горяченького принес, каша называется. Ка-ша.

— Ка-ша, — послушно повторил Лемир.

На этот раз в принесенном Ленькой котелке вместо привычного бульона лежала сероватая масса, абсолютно несъедобная на вид. Да и воняла она чем-то горелым, зато была горячей. Лемир сразу ощутил, как он продрог на открытом воздухе, несмотря на почти полное отсутствие ветра. Ленька вручил штурману привычную деревянную ложку. Взяв столовый прибор, Лемир с сомнением поковырял содержимое котелка.

— Ешь, ешь, — заметив сомнения подопечного, подбодрил его юный партизан, — совсем немного подгорела.

Штурман осторожно взял в рот часть массы с краешка ложки. Пресная и совсем невкусная, но все-таки пища, в его положении выбирать не приходилось. Ослабленному организму для восстановления утраченных сил была важна каждая килокалория энергии. Подвигав челюстью, Лемир проглотил "каша" и запустил ложку в котелок за следующей порцией. Мяса в этой массе вкусовые рецепторы не обнаружили, тем не менее, когда с днища были вычищены все остатки, в животе растекалась теплая, приятная сытость.

— Справился? Вот и молодец. Пойдем обратно в землянку.

Лемир догадался, что именно от него хотят, и хоть уходить со свежего воздуха в вонючее подземелье желания не было, он послушно попробовал встать. Подняться с деревянного чурбака Ленька помог, но в землянку штурман спустился сам и до своего места на нарах добрался самостоятельно. Устроив подопечного, юный партизан подхватил пустой котелок и метнулся к выходу.

— Сейчас я тебе кипяточку принесу.

Однако прежде, чем идти за кипятком, Ленька заглянул к Егору Брониславовичу. Тот сидел возле командирской земляки, чинил порвавшийся ватник.

— Товарищ командир, Лемир сам ходить начал!

Бывший колхозный председатель, не торопясь, аккуратно сделал последний стежок, желтыми прокуренными зубами откусил нитку, после чего спрятал иголку за козырек своего треуха и только после этого обратил свое командирское внимание на радостного Леньку.

— Ну начал и начал, чего на все болото орать?

Егора Брониславовича сейчас занимали другие заботы — из трех ушедших на задания групп ни одна еще не вернулась, и вестей об их судьбе никаких не было. И послать по их следам было некого. Еще сутки, и придется самому идти. А с кем? Выходит все с тем же Ленькой.

— Ладно, пристрой его к Карпычу в помощники, хоть какая польза будет.

Карпыч — старинный друг-приятель бывшего председателя новеселковского колхоза ни в каких партиях отродясь не состоял, вел жизнь тихого середнячка. Дали землю — хорошо, в колхоз записали — тоже ладно, война началась — плохо. Буквально перед самой войной он ухитрился всерьез разругаться с обоими Щербаковичами из-за самовольно перенесенной теми межи. Друг председатель помог восстановить справедливость, но братья считали по иному, а потому затаили смертельную обиду. К тому в мае сорок первого в Новоселках появился младший сынок Карпыча. И не просто появился, а в новенькой форме лейтенанта-танкиста с кобурой на боку. Старший и средний сыновья в июне ушли в Красную армию. Естественно, что при таком раскладе оставаться в деревне Карпыч не рискнул, подался в лес к Брониславовичу. На хозяйстве оставил старуху, в надежде, что ее не тронут.

По причине солидного возраста и начавшего ухудшаться зрения, Карпыча определили на отрядную кухню. Так как народа столовалось немного, то со своими обязанностями он и сам справлялся превосходно без всяких помощников. Потому назначение Лемира на кухню воспринял без энтузиазма, тем более, что помощник ему достался весьма бестолковый, к тому и двух слов связать не могущий.

— Как звать?

— Лемир, — ответил за штурмана Ленька.

— Лешкой, стало быть, будешь, — вынес вердикт Карпыч.

Помучавшись, каким бы таким полезным делом занять помощничка, отрядный кашевар не придумал ничего иного, кроме как приставить его к поддержанию огня в печке под котлом. С этой задачей справился бы и ребенок, а вот штурману дальней разведки она оказалась не по плечу.

Для начала выяснилось, что с огнивом и кресалом Лешка обращаться не умеет. Карпыч сам высек искру, раздул задымившийся сухой мох, поджег мелкие щепочки, потом щепки покрупнее, через пять минут печка весело гудела. Кашевар показал штурману, что надо приносить сложенные у землянки дрова и подкладывать их в печку. Лемир понял задачу — принести топливные элементы и положить их в камеру сгорания. Правда, при первой же попытке открыть топку он обжег палец, но не сильно. После чего продолжил носить и подкладывать. Так и наложил бы полную топку, но Карпыч это дело вовремя заметил и пресек безобразие.

— Вот же навязалась бестолочь на мою голову!

Лемир долго не мог понять, почему этот немолодой абориген на него сердится, он же все делал именно так, как ему показали. Но потом сообразил, что этот примитивный обогреватель не имеет автоматической системы подержания заданной температуры, а потому, эта функция тоже возложена на него. Дело оказалось несложным, надо было всего лишь своевременно заменять прогоревшие топливные элементы другими.

Ближе к вечеру Лемира навестил Ленька.

— Ну как ты тут?

Лемир не ответил, он просто не понял вопроса. За день, непривычной к физической работе, организм космического штурмана сильно устал. От многочисленных сгибаний и разгибаний болела спина, ныли руки и ноги. К тому же, сегодня он услышал в свой адрес много новых слов, но ни одного из них не понял, а если бы и понял, то сильно обиделся.

На следующий день штурман вернулся к своим кухонным обязанностям. Он совсем было приноровился правильно поддерживать температурный режим в печке, но тут возникла еще одна проблема — закончились заранее подготовленные к сжиганию топливные элементы. Лемир указал готовившему пищу аборигену на сложившуюся ситуацию. Тот взял топор и протянул его помощнику.

— Держи, Лешка!

Лемир автоматически взял инструмент, оказавшийся неожиданно тяжелым. Карпыч посмотрел на то, как он его держит и отобрал обратно.

— Дай сюда, горе луковое!

Дальше кашевар продемонстрировал, как это делается. Поставил на большой кусок дерева другой, поменьше, треснул сверху инструментом, дерево послушно разлетелось на две половины.

— Понял? Давай!

Лемир постарался в точности повторить его действия. Поставил, размахнулся... Инструмент врезался в большой кусок дерева, а маленький от удара улетел в сторону.

— Ты глаза-то не закрывай, смотри, куда бьешь.

Карпыч вернул полено на колоду. Лемир примерился, размахнулся... На этот раз он попал, но кусок дерева уцелел, а инструмент намертво засел в нем. Все попытки высвободить его оказались безуспешными.

— Дай я!

Партизан взял топор вместе с поленом, перевернул и ударил обухом по колоде, наполовину расколотое полено слетело с топора. Карпыч вернул его на место.

— Сильнее бей!

Слов наставника Лемир не понимал, но об общем смысле догадывался. В третью попытку он вложил все, что мог. На этот раз удар оказался удачным. Карпыч помог выдернуть топор из колоды.

— Вот как-то так.

И оставил Лемира наедине с кучей дерева и топором. В этот раз Лемир схитрил — взял кусок дерева потоньше. Со второго удара ему удалось добиться приемлемого результата. С третьим куском дерева пришлось провозиться значительно дольше. Но главная беда была в том, что обязанностей поддерживать температурный режим с него тоже никто не снимал. Все, полученные ценой величайших усилий результаты, тут же отправлялись в прожорливую печь, где превращались в пепел.

В очередной раз, закрыв дверцу топки, Лемир понял, что у него нет больше сил вернуться обратно и вновь взять топор в руки. Но тут судьба сжалилась над ним.

— Что, Лешка, устал? Ну, сядь, отдохни пока, я тебе ложку как раз дорежу, а там и каша поспеет.

Штурман шестым чувством понял, что ему предлагают, с огромным облегчением опустился на чурбак и вытянул гудящие ноги.

— Держи.

Лемиру показалось, что он только-только присел, а бородатый абориген уже протягивал ему вырезанную из дерева ложку, очень похожую на ту, что ему подарил Ленька, только сделанную куда более аккуратно. Штурман поблагодарил его по санжарски, но Карпыч только рукой махнул.

— Да бери, чего уж там.

Получив свою порцию бурой массы, именуемой "каша", санжарец ощутил зверский голод. И только высокая температура пищи не позволила проглотить ее всю сразу. Есть пришлось медленно, каждый раз дуть на ложку, прежде чем отправить кашу в рот. Тем временем, Карпыч накормил остальных партизан остававшихся в лагере, потом сам присел рядом с Лемиром со своим котелком.

— Ты вот что, ты на сегодня свободен. Завтра приходи.

Встретив непонимающий взгляд штурмана, партизан указал на вход в землянку.

— Иди, иди. Завтра.

"Иди". Значение этого слова санжарец уже знал. Забрав подаренную ложку, свою первую личную вещь на этой планете, Лемир отправился к себе в землянку, где с огромным облегчением завалился на нары. Все мышцы ныли, показывая, что к примитивному существованию на этой планете привыкать придется долго и трудно. Готовивший пищу абориген сегодня пожалел его, поскольку сейчас в местной иерархической лестнице он стоит где-то рядом с детьми и инвалидами, но для того, чтобы подняться хотя бы на одну ступеньку ему придется основательно потрудиться.

Вместе с тем, день прошел не так уж и плохо, штурман успел узнать значение четырех новых слов туземного языка. Когда что-то давали Лемиру, говорили "держи". Когда хотели, чтобы что-то отдал он, говорили "дай". Когда его куда-то посылали, то это сопровождалось словами "иди-иди". А инструмент, которым он готовил топливные элементы, назывался "топор".

Едва только Лемир расслабился, как примчался Ленька. Что-то радостно сообщив санжарцу, начал собирать свои вещи. Если бы штурман успел изучить местный язык чуть получше, то он бы узнал, что его друга включили в группу Егора Брониславовича, которая на следующий день должна отправиться на поиски пропавших партизан.

Здесь идет война. Лемир сделал этот вывод, наблюдая, как аборигену по имени Микола перевязывали рану в плече. Самым ранним утром штурмана разбудил поднявшийся в лагере шум. Выбравшись из землянки, он увидел группу аборигенов, обступивших сидевшего на одного из обитателей лагеря, которого называли Микола. Подойдя ближе, Лемир увидел, что тот ранен, с его плеча как раз снимали окровавленную тряпку. Под ней открылась круглая рана, сделанная неизвестным оружием. То, что это именно оружие, а не клыки какого-то зверя, санжарец понял сразу, хотя сам чуть не потерял сознание при столь жутком виде раны. На Санжаре с его высочайшими стандартами безопасности и развитой медициной такие зрелища были просто исключены.

— Навылет прошла, — констатировал Егор Брониславович, — не помрет, раз сюда добрался, только крови много потерял. Комиссар, давай первач.

Самогон хранился у комиссара, как у самого идейно выдержанного, и употреблялся только в медицинских целях или строго по полкружки по большим праздникам. Лемир с интересом наблюдал, как рану промыли какой-то мутной вонючей жидкостью, заткнули с обеих сторон белыми комками и начали заматывать белой полосой. И никаких регенераторов, пластырей, антибиотиков, ставших непременными атрибутами санжарской медицины.

Закончив бинтовать рану, командир распорядился.

— Тащите его в землянку.

Но в это время Микола пришел в себя. Узнав Егора Брониславовича, он разлепил бледные обескровленные губы.

— А ну тихо! — гаркнул командир. — Микола что-то сказать хочет.

Мгновенно стих малейший шум.

— Мы сделали все, как надо. У старых выселок на полицаев наткнулись. Их больше было. Саньку и Гриця убили. Я только одного успел, а потом и меня...

Выдавив из себя эту информацию, разведчик растратил последние оставшиеся силы и вновь впал в забытье. Гибель двух партизан, а вместе с ними и потеря двух винтовок всерьез огорчили Егора Брониславовича. Собственно, вся операция и задумывалась ради получения столь нужных оружия и боеприпасов, а потери начались, едва только попытались начать действовать.

Еще больше командира беспокоило место и время засады. Все три группы через болото уходили и возвращались по одному и тому же маршруту, самому короткому и удобному. За зиму им пользовались многократно, тропу в лесу натоптали, что твою дорогу. Но до сих пор все обходилось, и связано ли появление засады с решением активизироваться? Или это была чистая случайность? Вопросы, сомнения... И посоветоваться не с кем. Микола без сознания лежит, комиссар ушел с одной из групп и неизвестно когда вернется. "Да и вернется ли". Егор Брониславович трижды сплюнул через левое плечо на всякий случай, и отправился собирать группу.

На острове остались трое: раненый Микола, Лемир и старик Карпыч. На этот раз ухаживать за раненым выпало штурману. А поскольку хлопот он доставлял немного, у Лемира появилось время обдумать свое нынешнее положение и поразмышлять над будущим.

Всем странностям жизни аборигенов нашлось объяснение — на этом острове посреди огромного болота они прятались от своих врагов. А те странные предметы, которые постоянно носили с собой — оружие. И он, санжарец Лемир Лакаш, по воле случая оказался в лагере одной из воюющих сторон. Хотя, судя по всему, это не большая война, а конфликт каких-то местных племен. Лемир распознал именование врагов — "полицаи". Они жили где-то поблизости, язык был общий и на данном этапе они побеждали, раз уж сумели загнать его спасителей в это болото.

Из истории Санжара, где на заре цивилизации подобные войны также были скорее обыденностью, чем исключением, штурман знал, что такие конфликты отличались большим ожесточением и кровопролитием. А потому, сделал вывод санжарец, ему следовало придерживаться одной стороны. Хоть это и не его война, попади он в руки полицаев, вряд ли с ним будут церемониться. Вполне могут убить или заставить до конца жизни заниматься тяжелым грязным трудом в рабском ошейнике. Кстати, надо будет расспросить Леньку, когда он вернется, есть ли у них здесь рабство.

— Пи-ить...

Лемир торопливо метнулся к заранее приготовленной кружке с водой. Это была хорошая новость — разведчик пришел в себя и сознание больше его не терял, хоть и был еще очень слаб от потери крови. Глядя на то, как суетится возле него найденыш, Микола произнес.

— Выходит, не зря я тебя тогда из шара вытащил.

Смысла его слов штурман не понял, не хватало еще словарного запаса, зато он уже знал, кому именно обязан спасением из опасной трясины, со всех сторон окружавшей партизанский остров. Жаль только поправлялся раненый медленно, а время до начала действий истекало куда быстрее.

Через несколько дней спокойная жизнь в партизанском лагере закончилась. С интервалами в один-два дня на остров прибыли четыре группы новых аборигенов. Количество едоков возросло втрое, а количество кухонного персонала увеличилось всего в полтора раза. Проще говоря, на помощь Карпычу и Лемиру Егор Брониславович отправил Леньку.

Теперь ни о каких перерывах речи уже не шло. Таскать воду, рубить дрова, топить печь и чистить картошку приходилось с раннего утра и до самой ночи. Карпыч по большей части кашеварил, но неизменно приходил на помощь, если Ленька с Лемиром зашивались.

Все закончилось внезапно. В один из дней все почти присутствовавшие в лагере собрались и ушли с острова. Остались Карпыч, Ленька с Лемиром и раненый Микола. На вопрос, "Куда все ушли?", Ленька ответил.

— Полицаев бить. А меня не взяли, мал еще, говорят. Да и оружия у меня нет.

Санжарец уже знал, что полицаи — враги приютивших его аборигенов. Кроме того, врагами были еще немцы, оккупанты и фрицы. Лемир решил, что это названия местных племен воевавших с партизанами. Союзниками партизан были окруженцы. Среди прибывших на партизанский остров были несколько человек, которых так называли. От партизан они отличались длинной серой одеждой, именуемой "шинель". Несмотря на различия в размерах, все шинели были сшиты по единому образцу. Этот факт наводил на мысль, что окруженцы не просто племя, а какая-то профессиональная группа, носящая форму установленного образца, возможно даже местная армия.

За раненым Миколой ухаживал Ленька. Все лечение сводилось к покою, кормлению и выносу продуктов жизнедеятельности. Время от времени менялась повязка, закрывавшая рану. В остальном партизаны полагались на силы организма самого раненого. Надо сказать, что со своей задачей организм справлялся вполне, раненому стало намного лучше, он даже начал вставать и самостоятельно передвигаться, но общий уровень местной медицины не выдерживал никакой критики. Санжарец пришел к выводу — не стоит попадать к ней в лапы.

Что касалось оружия, то им и были те странные предметы, которые аборигены постоянно носили с собой. Судя по виду раны Миколы, аборигены использовали кинетическую энергию для поражения цели. И этот самый поражающий элемент насквозь прошел через плечо разведчика. Хотелось бы еще узнать дальность поражения местного оружия, которая, судя по всему, была весьма значительной по меркам этой планеты.

Известия об итогах операции достигли партизанского лагеря на четвертые сутки после ее начала. В Новоселовку партизаны вошли под утро. Почти всех местных полицаев удалось взять без шума. Сопротивление им оказали только в двух местах: в сельсовете, где засел начальник полиции Вовкотич с двумя дежурными полицаями, да в доме братьев Щербаковичей. Судьбу оборонявшихся в сельсовете решила удачно брошенная в окно граната, единственный выживший после взрыва полицай, получивший два осколка в бок, и помер на следующий день.

Брательники продержались дольше. Дом их был расположен весьма удачно для обороны, а судя по интенсивности огня, в перестрелке принимали участие куда больше двух стрелков. Видимо, к полицаям присоединились старшие сыновья, а возможно и жены. В самый разгар боя от попадания зажигательной пули загорелась соломенная крыша. Через несколько минут огонь, и дым допекли жильцов. От удара изнутри распахнулась дверь, кто-то, как оказалось потом младший Щербакович, скатился с крыльца только для того, чтобы поймав пулю, растянуться посреди двора безжизненным кулем. Еще один обитатель пытался выскочить следом, но его подстрелили прямо на пороге.

В этот момент обрушилась крыша, которую не смогли дальше удерживать прогоревшие стропила. На этом перестрелка закончилась, но еще с четверть часа в горящем доме то и дело потрескивали патроны. Партизан же больше заботило другое дело — не дать огню перекинуться на соседние постройки. Благо ветер был слабым, Новоселовку, кроме единственного сгоревшего двора удалось отстоять.

Уже после одиннадцати часов неожиданно зазвонил висевший на стене телефон. Бывшие в сельсовете партизаны сами снять телефонную трубку не решились. Пока искали командира, пока Егор Брониславович добежал, звонки прекратились. Телефонная линия вела в райцентр, а значит, там если и не узнали о нападении, то должны будут обеспокоиться отсутствием связи.

— Черт с ними, — махнул рукой командир, — все равно рано или поздно узнают.

В тот день телефон безрезультатно заливался трелями еще несколько раз, а на следующее утро в партизанскую засаду угодила пара районных полицаев, имевших приказ выяснить обстановку в Новоселовке. Оружие их стало трофеями, а самих предателей прикопали неподалеку в лесу.

После того, как и эта пара исчезла, районные власти осознали серьезность положения. На следующий день в Новоселовку выдвинулась команда из трех десятков полицаев во главе с самим начальником полиции, усиленная отделением из немецкой комендатуры. Силы оказались почти равными. На стороне партизан были внезапность и лучшее знание местности. Бой вышел коротким, но весьма интенсивным. Понеся потери, немцы и их прихлебатели вынуждены были отойти, оставив место боя за партизанами.

У Егора Брониславовича победа эта вызвала двойственные чувства. С одной стороны, у партизан был прилив энтузиазма, радовали захваченные трофеи. Наконец-то, отряд можно было нормально вооружить. С другой стороны, на душе было тревожно. Зная немецкую обстоятельность, можно было предположить, что разгрома полицаев вкупе с немцами жителям Новоселовки не спустят, а в следующий раз к делу подойдут куда обстоятельнее, чем сейчас.

Глава 2

Среди доставшихся партизанам трофеев был чешский пулемет с коробчатым магазином, крепившемся сверху, а также три немецких карабина. Вот только патронов к ним было маловато — значительную часть немцы успели расстрелять во время скоротечного боя, а больше их взять было неоткуда, только у самих же немцев. А потому, Егор Брониславович принял мудрое решение — назначить первым номером пулеметного расчета дядьку Сидора Степаныча. Он пулеметчиком служил еще в империалистическую. Практически все имеющиеся патроны отдали Степанычу, как самому опытному, он их зря жечь не будет, а трофейные винтовки с десятком патронов на каждую отдать тем партизанам, кто личного оружия еще не имел, но и за пределы лагеря практически не выходил, им патроны, считай, ни к чему.

Один из трофеев достался Леньке. Задравши нос, он притащил только что полученный карабин на кухню, где его приятель Лешка занимался своим привычным делом — чистил картошку, точнее просто отделял съедобную часть клубней от гнилья.

Перележавшие зиму в не самых лучших условиях корнеплоды частью подгнили, а потому отходов было много. Лемир уже привычно орудовал ножом, когда появился сияющий Ленька.

— Глянь, что у меня есть!

Штурман глянул. Тяжелое, грубо сделанное, неуклюжее оружие аборигенов большого интереса у него не вызвало, хотя он отметил, что принесенное его юным другом несколько отличалось от того, что он видел раньше.

— Пойдем со мной, с трофеем разберемся!

Лемир отрицательно покачал головой, местные жесты согласия и отрицания он уже хорошо усвоил, и указал на наполовину пустое ведро с начищенным картофелем, а надо было, чтобы оно было полным. Ленька несколько секунд разрывался между желанием побыстрее разобраться с трофеем и долгом дружбы, который настаивал, что Лешке надо помочь. Долг победил.

— Ладно, давай помогу.

В два ножа дело пошло быстрее и уже через полчаса оба были свободны.

— Гляди какой, карабин!

Восторгов своего юного друга Лемир не разделял, тем не менее, оружие в руки взял. Просто для того, чтобы его не обидеть. Тяжелый карабин неожиданно ловко лег в огрубевшие от работы пор кухне руки бывшего космонавта. Неожиданно в нем проснулся интерес понять, как же это оружие работает. Такой шанс представился ему впервые, раньше аборигены близко к своим железякам его не подпускали, бдительно оберегая их.

Натуральное коричневое дерево и грубый черный металл. Ни одного электронного блока или элемента питания. А где прицельные приспособления или хоть какой-нибудь индикатор? Лемир перевернул оружие, но и с этой стороны ничего, что хотя бы отдаленно напоминало знакомые части оружия, не обнаружил. Разве что назначение прикрепленной к оружию полосы было понятно, на ней аборигены его и носили, это он видел многократно.

— Давай покажу.

Ленька забрал у Лемира карабин, хотел повернуть рукоятку, чтобы открыть затвор, но та неожиданно уперлась. После нескольких тщетных попыток завершить начатое, юный партизан приступил к вдумчивым поискам причины конфуза. Друг Лешка внимательно наблюдал, но не вмешивался по причине малого словарного запаса и знаний о предмете. Минут через пять Леньке удалось установить несколько закономерностей. Если вот эта штучка на затворе повернута влево, то затвор открыть нельзя. Если штучку повернуть и поставить вертикально — затвор работает, но нельзя спустить ударник, да и штука эта прицел перекрывает. Наконец, если повернуть штуку влево, то затвор начинал работать нормально, как и спуск.

— Предохранитель это!

Радостно сообщил свою догадку Ленька.

— Прье-до-хра-нитель.

Повторил незнакомое слово Лемир. Наблюдая за манипуляциями друга, он уже начал кое о чем догадываться, но пока еще не мог собрать свои догадки в систему и понять принцип действия.

Во время разбирательства с затвором Ленька увидел, что при пустом магазине затвор упирается в подаватель и закрыть его в этом случае можно, только на этот самый подаватель нажав.

— Это чтобы в бою случайно в холостую не стрельнуть.

Смысла этой фразы Лемир не понял, хотя пара знакомых слов в ней проскочила, но на всякий случай кивнул. Довольный своей сообразительностью Ленька продолжил пояснения, тут же сопровождая их наглядным показом.

— Открываешь затвор, вставляешь обойму...

Лемир внимательно наблюдал, как его юный друг вставил в оружие блестящую металлом планку с пятью металлическими же, только желтыми, цилиндроконическими предметами с палец величиной.

— Нажимаешь...

Предметы с треском съехали куда-то вниз, где и остались.

— Убираешь...

Ленька выдернул планку.

— Закрываешь...

Верхний цилиндроконус двинулся вперед и исчез из виду.

— Вот и все, можно стрелять! Понял?

Лешка все также молча кивнул, а дальше сделал то, чего Ленька от него никак не ожидал — протянул руку и нажал на спусковой крючок. Естественно, грохнул никем неожидаемый выстрел. Брякнуло навылет пробитое пулей ведро с только что начищенной картошкой, взвыл санжарец — карабин больно стукнул его по шаловливому пальцу. Лемир, не ожидавший столь громкого эффекта от своих действий отшатнувшись назад споткнулся и плюхнулся задницей в картофельное гнилье, которое еще не успел убрать и выбросить, а кроме того, еще и оглох.

На выстрел тут же сбежался народ. К приходу командира Ленька успел узнать много нового и интересного о себе и своих родственниках, а еще и по шапке огрести. Первым делом Егор Брониславович поинтересовался.

— Кто стрелял?

С Лешки какой спрос? Он как ребенок, даром, что в высоту вымахал. Вон до сих пор на земле сидит и непонимающе глазами хлопает. Поэтому, всю вину Ленька решил взять на себя. Да и сам хорош, мог бы сообразить, что все эти манипуляции можно было производить при вертикально поставленном предохранителе, не опасаясь случайного выстрела.

— Я. Случайно. Винтовка незнакомая, ну и...

Уяснив произошедшее, командир отряда принял решение.

— Ведро запаять, еще пригодится. А ты, Ленька, три дня будешь его помощником.

Егор Брониславович ткнул пальцем в Лемира, отряхивавшего штаны от приставшего картофельного гнилья.

— В следующий раз винтовку за пределами лагеря изучай, а еще раз случайно стрельнешь, оружие отберу и на кухне оставлю навечно. Понял?

— Понял, товарищ командир, — вытянулся Ленька.

Большего позора, чем лишиться только что полученного оружия и всю войну на кухне отираться юный партизан и представить не мог. Обидно было до слез, но командир был кругом прав, кроме самого себя винить было некого.

— А вы здесь чего все собрались?

Это командир уже остальным.

— Расходитесь, концерт окончен.

Собравшийся народ тут же вспомнил, о своих неотложных делах и быстро рассосался, тем более, что все интересное уже, действительно, закончилось.

На самом деле, Лемир был вполне доволен собой — ему удалось разгадать принцип действия местного оружия. Когда все разошлись, и Ленька решил разрядить винтовку, штурман подобрал вылетевший из оружия цилиндрик, а затем внимательно рассмотрел его, и даже обнюхал. Его догадка блестяще подтвердилась, для поражения цели аборигены использовали кинетическую энергию, а поражающим элементом была часть этого цилиндроконуса, которая сейчас отсутствовала. Именно она и пробила ведро. А для ее разгона использовалась энергия газов, полученных при сгорании какого-то вещества. Отсюда и появление вонючего дыма.

— Как это называется?

Эту фразу инопланетянин произносил уже почти без акцента. Ленька глянул, куда указывает палец приятеля и буркнул.

— Патрон.

— Пат-р-рон, — повторил Лемир, налегая на непривычный рычащий звук.

Когда-то, очень, очень давно, санжарцы тоже использовали такой же принцип в своем оружии. Еще в юности, просто развлекаясь в планетной информационной сети, Лемир как-то наткнулся на статью о кинетическом оружии в историческом журнале, но за давностью лет деталей уже не помнил. Поэтому, для него остались непонятными еще множество моментов.

Кроме того, лежавшее в руках Лемира местное оружие свидетельствовало о существовании на планете промышленного производства. Обработка металлических поверхностей почти достигала стандартов санжарской промышлености, а вот черное антикоррозионное покрытие успело в некоторых местах поистереться. На Санжаре за такое исполнение покрытия на производителя подали бы в суд и взыскали немалую компенсацию.

Возможность прояснить устройство оружия до конца появилась только через три дня, когда истек срок Ленькиного наказания. Оба приятеля выбрались на островок неподалеку от лагеря и продолжили изучения трофея. Ленька показывал Лемиру приемы обращения с винтовкой, не забывая о безопасности, а тот внимательно за ним следил и запоминал. По завершении показа юный партизан спросил.

— Все понял?

Лемир молча кивнул. Он, действительно, понял. Почти все. Внутрь винтовки помещалось пять патронов. С помощью подвижной части, именуемой затвором, они поочередно подавались в трубку, необходимую для их разгона газами. Ленька назвал эту трубку стволом. Для подачи использовалась мускульная сила стрелка, хотя Лемир видел, как в лагерь принесли гораздо более сложный образец, в котором подача патронов в ствол, видимо, была автоматизирована. А иначе, зачем было городить такую сложную конструкцию. Вот только принцип его действия оставался непонятен, но аборигены ухитрились как-то обойтись без электрического привода. Ну а как привести это оружие в действие привести, Лемир догадался еще в прошлый раз. Осталось уточнить некоторые детали. Он протянул к Леньке руку.

— Дай.

О том, что при просьбе надо добавлять "пожалуйста" санжарец знал, но слово это выговаривал еще плохо, а потому, при общении с другом предпочитал его не произносить. Ленька на него не обижался.

— Держи.

Руки коснулись шершавого дерева карабина. Повторяя Ленькины движения, Лемир открыл затвор и заглянул в ствол. Так и есть! Аборигены догадались придать поражающему элементу вращательное движение для устойчивости на траектории полета. Этого и следовало ожидать. Но как можно попасть в цель, если в поле тяжести планеты поражающий элемент отклонится от прямолинейной траектории и, пролетев какое-то расстояние, упадет на ее поверхность? Да и атмосфера планеты будет препятствовать такому полету. Без придания дополнительной энергии поражающий элемент быстро потеряет скорость и станет неопасным. А если будет сильный боковой ветер? И это даже не упоминая о том, что ночью это оружие применять вообще невозможно. Штурман уже заметил — инфракрасный диапазон глазам аборигенов недоступен, и в полной темноте они также беспомощны, как и он сам.

На всякий случай Лемир еще раз осмотрел оружие, но никакого баллистического вычислителя или хотя бы примитивного целеуказателя не нашел. Протянув оружие хозяину, санжарец состроил на физиономии непонимающее выражение. Ленька снисходительно улыбнулся, указал на выступ на конце ствола.

— Мушка.

Затем на планку над стволом, куда помещался патрон.

— Целик.

Юноша провел пальцем от целика к мушке, затем вскинул винтовку к плечу, закрыв левый глаз. Он при этом еще что-то пробовал объяснить, но Лемир мало что понял.

— Дай.

Подражая Леньке, штурман поднял оружие, упер его в плечо, закрыл один глаз. Прямо перед вторым глазом оказался целик с треугольной прорезью, дальше виднелась треугольная мушка. Если их совместить на одной линии... Лемир довольно улыбнулся и опустил оружие, он все понял. Кроме целика и мушки на этой воображаемой линии должна находиться еще и цель, в которую должна попасть часть патрона, вылетающая из ствола.

Кроме того, штурман обратил внимание на конструкцию самого целика. И тут на него снизошло очередное озарение — да это же крайне примитивный механический компьютер! На планке размещены какие-то символы, видимо, обозначающие местные меры расстояний. Если сдвинуть целик вперед, то при совмещении его с мушкой на одной линии, ствол поднимется, компенсируя отклонение поражающего элемента за счет притяжения планеты. Все очень грубо и неточно, зато просто дешево и достаточно эффективно. Штурман вспомнил свою расческу, оставшуюся на погибшем корабле. В нее был встроен медицинский компьютер, следивший за состоянием здоровья волос и кожи головы, а также своевременно напоминавший владельцу о необходимости подстричься. Невольно голову пришла мысль, что в погоне за техническим и технологическим совершенством санжарская цивилизация утратила умение конструировать и производить вот такие простые вещи, как прицельные приспособления этой примитивной винтовки. Лемир опустил оружие и почти без акцента, хоть и медленно, произнес.

— Ленька, я понял.

— Вот и отлично, — обрадовался юный партизан, — если еще трофеи будут, то может, Егор Брониславович и тебе винтовку даст. Эх, еще пострелять бы, да патронов маловато.

Из Ленькиной речи Лемир уловил четыре знакомых слова: винтовка, Егор Брониславович, патрон. И тут в его голову пришла еще одна блестящая мысль. Выпросив у партизана оставшиеся патроны, он показал ему сначала один, затем добавил к нему второй, третий... Сообразивший, что хочет Лешка, Ленька начал называть местные числительные.

— Один, два, три, четыре...

На девяти патроны закончились, но Ленька продолжил считать дальше.

— Десять, одиннадцать, двенадцать... Погоди, у меня же бумажка есть!

Партизан извлек из кармана клочок бумаги и огрызок карандаша. Разгладив бумажку на прикладе, Ленька начал выписывать цифры.

— Один, два, три, четыре...

Когда дошли до пятнадцати, свободная площадь на бумажке закончилась, а Лемира возникло ощущение, сто нечто похожее на Ленькины каракули он уже видел, буквально, только что. По наитию штурман поднес к глазам прицельную планку "маузера". Ну конечно! Вот же они! И еще одна догадка пронзила Лемира, несмотря на разные обозначения, санжарская и местная системы исчисления были одинаковыми — десятеричными, что логично вытекало из одинакового количества пальцев на руках и ногах, по пять. Пронзенный своей догадкой штурман задал вопрос.

— Один и один, есть два?

— Да, — подтвердил Ленька, — два и есть!

Обрадованный партизан тут же изобразил элементарный пример на обратной стороне бумажки. "1 + 1 = 2". Лемир одобрительно кивнул и тут же усложнил задачу. Взял у Леньки карандаш и начал им водить по бумаге. Сначала он написал две единицы, затем крест, очевидно обозначавший в местной математике знак суммирования, опять две единицы, следом две горизонтальные черточки. Секунду помедлив, написал один крючок, рядом второй.

— Так?

— Так, — обрадовался Ленька, — двадцать два получится! Лешка, ты все понял!

Рот Лакаша невольно расплылся в улыбке. Знал бы юный партизан, кого он сейчас похвалил — выпускника Санжарской космической академии, специалиста по космическим навигационным системам, штурмана дальней разведки высшей квалификации. Тем не менее, у Лемира были все основания быть довольным собой — он был первым представителем Санжара, сумевшим наладить контакт с гуманоидной цивилизацией другой планеты. Жаль только, что в анналах санжарской истории этот факт так никогда и не будет отмечен. Опытный штурман не переоценивал вероятность своего возвращения на родную планету.

Жизнь, однако, продолжалась. Лемир первым вспомнил, что ему нужно возвращаться к исполнению его кухонных обязанностей. Штурман поднялся на ноги, отряхнул прилипший к штанам мусор.

— Надо идти.

Открытия открытиями, а голодными партизан оставлять нельзя.

— А кем ты раньше был?

Лемир, не прерывая чистки картофеля, молча пожал плечами — его словарный запас был явно недостаточен для понимания вопроса. Ленькино же любопытство не давало ему спокойно сидеть на месте.

— Ну там, в космосе, ты что делал?

— Что есть "космос"? — задал встречный вопрос санжпрец.

Юный партизан, больше жестами, чем словами, объяснил, что он подразумевает под этим словом. Постепенно Лемир уяснил суть вопроса. Теперь начались трудности обратного перевода с санжарского на русский. Объяснения сопровождались не только оживленной жестикуляцией, но и попытками что-то изобразить ножом на земле.

— Здесь — идти — сюда. Я — показывать.

— Ты командиром был, — предположил Ленька.

— Нет, не командир, командир был Матан Карш. Я — показывать.

— Значит, ты — штурман!

— Штур-мэн.

Лемир попробовал на слух новое слово, и оно ему понравилось.

— Да, я — штурмэн.

— Держи, космический штурман.

Ленька сунул Лемиру грязную, уже проросшую картофелину. Санжарец вздохнул, перехватил нож и продолжил чистку. Время обеда приближалось, а работа не была сделана еще и наполовину.