Вселенная шай-ти: часть 1

I.

— Какая-то она... Это же самка?.. Страшная.

Толстое существо с красными фасеточными глазами, похожее на отъевшегося богомола-переростка, брезгливо указало одной из шести рук в сторону сжавшейся и тихо поскуливавшей от ужаса Сони. Она была ему противна, бледнокожая и мягкотелая, словно не разумное создание, а жалкая улитка: наступи ногой и раздавишь. Животное, как есть животное! И даже то, что он видит: это не так — ничего не меняет.

Представители этой новой полуразумной расы не стоят большего, чем клетка и хорошая плеть для послушания.

— Так это как раз то, что нужно, господин. Красотой уже никого не удивишь, но уродством... — тихим голосом залебезил стоящий рядом маленький, полусогнутый крыс с двумя хвостами. Его мордочка растянулась в услужливой улыбке, показав пару острых белоснежных клыков. Трехпалые лапы с длинными когтями, с которыми Соня уже успела познакомиться, были скрыты рукавами одеяния, чем-то напоминающего халат, но не махровый или байковый, а из восточных сказок, весь шитый узорами, перехваченный узким поясом.

— Вот скажите, разве есть в этом мире что-то более уродливое и бесполезное, чем эта... зверушка?

Кор-ар пощелкал жвалами: вроде как задумчиво согласился, но не до конца.

— Это-то, конечно, твоя правда, пират. Ничем не удивишь уже посетителей моего зверинца... Аэроты с планеты Тау приелись, дикие рау-ти с Дзеры уже не срывают, как раньше, оваций... Даже кирты, которых манты используют в жертвоприношении, — и те надоели! Сплошной убыток. Так что это... убожество может оказаться выходом.

Ответа не требовалось — он для себя все решил, сейчас шли этакие размышления вслух, предназначенные одновременно никому и всем.

Шарк прищурился: запахло большим кушем, сияющими звездочками. Не то чтобы он сомневался в успехе, иначе с какой стати ему надо было тащиться на край этой захудалой галактики, на мелкую голубую планетку с недоразвитыми созданиями — людьми, как они сами себя называли? Хилые, начисто лишенные какой-либо красоты, с точки зрения Крыса, они и впрямь производили угнетающее впечатление. И притягивали взгляд — нулевой уровень эмпатии! Да чтобы такое хоть на одной населенной разумной жизнью планете встретилось — не бывало такого! Уровень чувствительности, он, конечно, у всех разный. Кто-то только так и способен общаться, даже слова не нужны бывают, кому-то прикосновение необходимо, а кто-то слышит других полупрозрачными дымчато-серыми всполохами на очень близком расстоянии, как тот же Кор-ар.

А эта... Только для зверинца да в качестве домашней зверушки и сгодится, не тронь — поранишь.

Мимо бы пролетел, но забраться в такую глухомань и не захватить трофея?! Деньги среди звезд не валяются, их крадут и зарабатывают на украденном.

— Дай-ка поближе взглянуть на эту! — небрежно взмахнул клешней Кор-ар. — Надо же проверить, ЧТО я покупаю. Может, это создание больное...

— Ну что вы, разве стал бы я предлагать вам бракованный товар? — подошел к стене Крыс и нажал несколько мигающих разноцветными огнями кнопок. — Для вас, уважаемый Кор-ар, только самое лучшее...

Хозяин известнейшего галактического зверинца издал громкий и резкий щелчок — фыркнул. Уж он-то знал, что дай этому проходимцу шанс — он не то что больного зверя продал бы, так еще и труп мог подкинуть, повернув дело так, что виноват в смерти животного будет клиент. Не впервые Кор-ар в космосе, видывал и таких.

— Вы там поосторожнее, господин, со зверьком-то...

— Ты же сказал — безобидная она?

— А то! — ухмыльнулся пират. — Только шустрая больно, пока в угол загнал, под экран, чуть не покалечил!

— Нет той шустроты, которую не вылечил бы хороший кнут... Надеюсь, шкуру ты ей не попортил?

— Обижаете, господин! Самочка целехонька!

Тихий мерный гул энергетической решетки умолк и Кор-ар подошел к сидевшей в углу Соне. Девочка попыталась стать меньше, сжаться в тугой комочек — но куда там! Дальше, чем есть, только исчезать, а этой способностью она, к сожалению, не владела.

Голос Соня сорвала раньше. Час, два, три, день назад? Она не знала, сколько уже находилась на этом корабле. Ей самой казалось — вечность, а на деле могла быть и всего пара часов.

Трехпалые клешни бесцеремонно схватили Соню за лицо: дернешься — останешься без головы, и жалко ее точно не будет! Поэтому она закусила губу и терпела, позволив себя изучать, поворачивать к свету то одной стороной лица, то другой... На тонкой коже расцветали сине-фиолетовые синяки, вызывая лишь брезгливую усмешку Крыса и недовольное стрекотание Кор-ара: зверю потребуются специальные условия, комфортные для поддержания жизни. И обращаться с ним осторожно придется, он прикоснулся только, а животное уже ранено.

— Вид-то, надеюсь, нигде не зарегистрирован?

Лишний раз нарушать законы Альянса Кора-ару не хотелось бы. И так уже на хвосте сидели представители служб безопасности и, хуже всего, защитники дикой природы, доброжелатели звериные, вынюхивали да высматривали нарушения. За содержание контрабандных животных его дело и прикрыть могли. В Зверинце не было ни одного зверя, который был бы занесен в Реестр-вымирающих-и-находящихся-под-охраной-видов. Вот еще, заниматься подобными глупостями! Не в его, Кор-ара, это было стиле, не в его. Зачем нарушать закон по мелочам, когда вполне хватает возможностей делать это масштабно и ничего не нарушая: просто собирая невиданных ранее в этой Вселенной зверей? А пока ученые-исследователи найдут планету, которой нет на карте, изучат флору и фауну, высчитают популяцию, в каталог занесут — звездной пыли по космосу разлетится, не сосчитать сколько!

— Та часть космоса, откуда я привез эту малышку, практически не изучена Альянсом. Куда там — зарегистрирована! Еще сотню лет не будет! — небрежно взмахнул Шарк сразу двумя хвостами. — Я ее-то прихватил только из любопытства... Но если господин Кор-ар захочет, то я смогу доставить и самца через пару лет.

— Ну, это мы еще посмотрим... — выпрямился Кор-ар и обернулся к пирату, — как приживется, как поведет себя в новой обстановке. Если все нормально будет, то можно и о разведении речь вести.

И если спрос будет.

Это самое главное.

Соня равнодушно смотрела на переговаривающихся инопланетян — сил у нее совсем не осталось. Даже бояться почему-то уже не получалось, хотя страх вернется потом, она знала. Так всегда было: сначала страшно так, что зубы стучат и коленки дрожат, потом период спокойствия прямо-таки нечеловеческого, а после девятым валом обрушивается волна паники, которую никакой валерьянкой не заглушишь.

Девочка решила, что это даже хорошо, что чувств нет почти никаких. С ними было бы сложнее, а так только и пытаешься осмыслить фантастическую правду: инопланетяне существуют! Иные галактики, обитаемые планеты, миры и расы, похожие и непохожие на Землю и людей... То, что еще утром казалось сном, историей из книги, которую читаешь для развлечения, оказалось правдой.

Сначала Соня надеялась, что ее спасут. Придут добрые дяди в скафандрах и вытащат ее из этого ада, из лап укравшего ее Крыса, который ходит на задних лапах, шевелит страшными усами, щурит глаза с вертикальными зрачками и говорит на каком-то резком, непонятном и чужом языке. Она плакала, звала маму и папу, просила отпустить ее, вернуть домой...

Первые часа два.

А потом, глядя пустыми глазами на стены корабля и сияющую электрическим белым светом решетку своего угла-камеры, поняла — бессмысленно. Оставь надежду всяк сюда входящий...

Не придут. Не спасут.

Нет у человечества подобных технологий, не придумали, не создали. Даже об инопланетянах говорят, как о сказках, ги-по-те-зах! Существование не доказано, планет земного типа в нашей солнечной системе не обнаружено, а за ее пределами — неизвестно. Да люди всего несколько десятков лет как в космос вышли, на орбиту Земли! До Луны долетели один раз. И все.

Что они могут противопоставить тем, для кого космос дом родной?

Ничего.

Пропала без вести, убита, продана в рабство — вот какой вердикт будет звучать дома для родителей. Ушла в школу и не вернулась, мало ли таких историй?

И когда Соня это поняла, в ней что-то сломалось, словно шестеренка из механизма выпала. Просто опустились руки: она равнодушно сидела, мелко вздрагивая, когда мимо проходил Крыс, и смотрела в маленькое окошко иллюминатора, где разлилась чернильная темнота с точками-звездами.

Ей-то казалось — вся жизнь впереди, простая и понятная. Такая, как у всех. Дом, школа, периодические праздники — все просто. А теперь у Сони нет ничего, кроме своих несчастных неполных четырнадцати лет, школьного рюкзака и самой себя. И мира в одно мгновение ставшего гораздо больше, чем можно представить даже в самых смелых мечтах.

Еще утром Митька из 9-го 'Б' пролил на Соню сок, а она страшно обиделась: джинсы новыми были. А потом шли подряд физика с математикой и только благодаря соседке по парте, Ане, она справилась с контрольной. И пообещала написать за нее сочинение, что через три дня в расписании дневника стояло.

И дорога домой тоже была — по парку, мимо старых тополей и магазина игрушек. Туда привезли новую фарфоровую куклу с грустными глазами, каштановыми локонами и тонкой вышивкой на кружевном платье. Соня думала попросить родителей купить ее... Не сейчас, конечно, она же не глупая! Знает, что денег в доме не так уж и много, но на День рождения или Новый год ведь можно? Только до них еще почти полгода ждать!

Не попросит теперь...

Соня всхлипнула, захлебнулась сухим воздухом. Глаза жгло, а слез не было. Мама утром спала, а вечером хотела пирогов испечь с луком и яйцом, сладкую шарлотку. А с папой она успела чаю выпить перед школой. Большую-большую кружку с таким же большим бутербродом с докторской колбасой.

— Мама... Папа... Заберите меня отсюда...

Девочка крепче обняла рюкзак. Грудь на части рвал истерический смех: а она-то еще переживала из-за двойки по химии! Думала: ругать будут вечером, а потом заставят идти, переписывать, после уроков оставаться или до них. И никак невозможно было объяснить родителям, что с утра проснуться великий подвиг, а днем не до того просто. Какая контрольная, когда у нее книжка не дочитана про хоббитов и эльфов, а про волшебников вторую неделю на полке лежит! Тем более скоро осенние каникулы, и тройка за четверть на годовую оценку пока не влияет.

Только ни один родитель не примет в таком вопросе сторону ребенка. А Соня обрадовалась бы сейчас даже скандалу, домашнему аресту, окрику в восемь часов: 'Спать, почему у компьютера сидишь, завтра не встанешь!'

А в конце года — поездка со всем классом в Санкт-Петербург на неделю! Все об этом в классе только и говорили...

— Почему она скулит?! Еще не хватало всю дорогу слушать эти завывания! Тихая же была!

— Ну, что вы, животное поедет в специальной герметичной капсуле с усыпляющим газом. У меня все подготовлено, господин Кор-ар.

Еще бы не было, Шарк же знал, что, если не так, так эдак, но продаст. А в домашний зверинец или публичный — какая разница?

— А ну, тихо ты! Угомонись!

В стену над головой Сони ударился какой-то инструмент, до этого спокойно лежавший на столе перед пиратом в куче разнокалиберного хлама: разорванных пакетов с едой, похожей на чипсы, банок с краской и мелких сияющих кристалликов. Девочка всхлипнула на вздохе и замолчала, прокусив до крови губу.

— Вот видите? — довольно топорща усы, улыбнулся Шарк. — Соображает!

— Вижу, — Кор-ар мысленно прикидывал будущий маршрут, оформление документов, прохождение карантина. И прививки еще сделать надо будет обязательно — был у него один доктор, способный за не очень символическую сумму сделать это все и даже больше.

— А срок жизни какой?

— А вот чего не знаю, того не знаю, господин Кор-ар! Недосуг было изучать, я же, не этот... как его... ксенозоолог! Схватил и деру, мое дело маленькое...

— Найти и продать, — резкий щелчок: Кор-ар почти засмеялся. — Упакуй! А я пока на твой счет звездочки переведу.

Не любил Кор-ар работать с пиратами — лживая и трусливая, да и проблемная братия. Но и лучше этих проходимцев никто космос не знал. Летали они без карт — во всяком случае, за границей официально известных территорий — на одной своей феноменальной памяти. В этом бизнесе другие уже сотни лет не задерживались. Мелкая контрабанда — это что? Пустота: невеликие деньги, куча проблем. А здесь куш намного более заманчив: редкости с окраин вселенной коллекционерами ценились в любые времена, и платили за них более чем щедро. На полученные деньги не один корабль собрать можно вместе с командой! Вон, у этого... Шарка — корыто-корытом, зато одно из самых быстрых и маневренных! Да и сейчас сам хозяин Космического зверинца отдавал больше пятисот звезд за непонятно что и считал эту сделку успешной и выгодной.

И судя по тому, что Кор-ар видел, с дрессурой проблем не будет — тоже плюс, а то большинство зверей обычно, что камни какие, только в клетке и держать. Если же эта самочка действительно настолько послушна и безопасна, как казалось, то можно будет натаскать ее на выходы в свет. Поводок, ошейник, специальный костюм... А это реклама, заказы, звезды...

Прибыль будет астрономической.

И право первого клиента у Кор-ара никто отобрать не сможет.

— Ты, если все удастся, подумай еще и о других экземплярах, — тонкая полупрозрачная пластинка в клешнях у Кор-ара поменяла цвет с оранжевого на фиолетовый: деньги были переведены на счет. — Место обитания этой живности я у тебя не спрашиваю, но советую иметь в виду.

Шарк фыркнул: не дурак, понимает!

— Надо будет — привезу, только это уже подороже будет, господин Кор-ар, сами посчитайте. Тут-то я мимо пролетал, для себя, считай, брал, а там специально лететь придется...

— Вот когда придется, тогда о цене и поговорим. И долго мне еще ждать?!

— Сейчас-сейчас!

Крыс шустро юркнул за пульт управления, почти не глядя нажал несколько кнопок, провел когтем по навигационному стеклу — и угол с запертой за энергетическими решетками Соней накрыло полупрозрачным куполом.

Девочка судорожно сжала рюкзак, уткнулась в него носом, пытаясь спастись от заполняющего капсулу газа. Ей казалось: вот и все, теперь она умрет — а если нет, то на опыты пустят, известно же, что с людьми в космосе бывает! Сколько фильмов этому посвящено!

Глаза у Сони начали слипаться, она всеми силами пыталась держать их открытыми, но наползающая темнота вперемешку с сонливостью не оставляла даже минимального выбора. Через минуту девочка уже крепко спала, а силовой экран трансформировался в овальную капсулу на гравитационной платформе — лучший способ для транспортировки живых грузов.

— Получите и распишитесь! Все по высшему разряду, — Шарк довольно оскалился во все клыки. — От сердца, считай, отрываю...

— Так уж и отрываешь, как же, — Кор-ар был уверен, что таких капсул у этого пирата в грузовом отсеке стояло не менее десятка. — Ладно, полетел я. Если что, мои координаты ты знаешь.

— Конечно, конечно, уважаемый, — уверил пират.

— Поднимайте нас! — Отдал приказ Кор-ар в браслет-коммуникатор на правом верхнем запястье.

Прошла секунда, Кор-ар и матово блестевшая капсула подернулись искрами и исчезли из пиратской рубки, чтобы оказаться на палубе совершенно другого корабля.

Соню все дальше и дальше уносило в чернильную даль космоса от родной планеты.

* * *

Ей не снилось ничего. Соня так привыкла к тому, что стоит закрыть глаза и под ноги ложатся рельсы, а вдалеке слышится стук колес, что густая, вязкая темнота, из которой никак не получается вынырнуть на поверхность — словно толща воды над тобой, но нет конца у нее и края — не вызвала в девочке даже страха, только удивление. Как же так? Для нее и мир снов пропал? А Граф обещал всегда находить к ней дорогу, когда нужна будет помощь или совет.

Мысли медленно плыли в голове, переваливались друг через друга, неуклюжие, тяжелые, и отделаться от них никак не получалось.

Зря она уговорила родителей сделать ей новую связку ключей — знала бы, ни за что бы просить не стала. Пусть бы встречали, хотя и казалось это уже глупым, несолидным. Перед одноклассниками не хотелось казаться малолеткой, которую до сих пор за ручку водят до школьного подъезда.

Ключи так и болтались на ярком оранжевом ремешке на шее. Чтобы не потерять.

Сначала Соне очень хотелось убедить себя: сон, все сон. Так же бывает, что путаешь их с реальностью: все есть, от запаха до осязания и вкуса! И последовательность событий не ползет нитками и туманами, лестницы не выскакивают из ниоткуда, города не меняются местами, не сливаются в один.

Но чем дальше раскручивалась реальность, тем яснее девочка понимала: сны остались где-то там, за гранью, как им и положено. И не скажешь: 'Как глупо! Надо же такому было присниться?'

Никогда этого не будет.

У Сони только и оставалось это слово 'никогда'.

Был еще рюкзак цвета мокрого асфальта, с алыми полосами вдоль молний и брелком-кроликом — ярко салатовым, стеклянным. С книжками, тетрадками, ручками.

Если не отберут.

Куртку-то отобрали, хорошо хоть донага не раздели, джинсы со свитером оставили. А один кроссовок потерялся. Наверное, еще там, на Земле.

Ее жизнь больше ей не принадлежала.

Того, о чем говорили Крыс и Богомол, Соня не понимала. Все-таки не в сказке оказалась или какой фантастической книжке. Это только там бывает при таких путешествиях: герой мало того, что каким-то избранным оказывается с кучей друзей за соседней дубравой, так еще и на всех местных диалектах не только говорит, но и поет, и стихи слагает, а уж как виртуозно ругается, словно весь словарь проглотил от корки до корки!

С ней такого не было.

Не понимала.

Догадывалась: ничего хорошего не ждет, а этот Богомол, которого как-то странно и щелкающе называли Кор-ар, теперь был ей заместо хозяина. Как на Востоке.

Соне не хотелось обо всем этом думать — только лежать, лежать, лежать...

Но это было бы очень... недальновидно. И хотя девочка частенько считала себя глупой и наивной, но к дурам не причисляла. Дома она любила слушать, смотреть, а потом анализировать происходящее. Или просто запоминать чью-то личную информацию. На уровне бытовых мелочей: у Андрея из соседнего подъезда аллергия на яичный белок, поэтому, когда он приходит в гости, не нужно предлагать ему яиц; а Света, троюродная сестра, собирает статуэтки японских котов — это просто вскользь в каком-то разговоре мелькнуло, а Соне больше не нужно было ломать голову над подарком на ее день рождения. Это были просто мелочи, но они помогали жить в некотором согласии с окружающими.

Здесь... от нее ждали, вроде как, послушания. Очень уж напоминали Соне действия Крыса грубую дрессировку. Даже не так — запугивание. Чтобы зверь сидел в своей норе, молчал и не досаждал. Но собака, если на нее замахнуться, и броситься может, и изуродовать обидчика, и даже горло перегрызть, а ей такого точно не сделать! Ну, что вообще можно противопоставить клыкам, когтям и защитным панцирям?

И при таком раскладе считаться зверем — не самая плохая перспектива. Всяко лучше, чем быть действительно мертвой.

Капсула, в которую ее засунули, совершенно не мешала смотреть на окружающий мир, только немного искажала цвета — осветляла — да звуки приглушала. Правда, сначала Соня этого не знала, помнила только, как на корабле Крыса сознание потеряла от газа, а когда очнулась, вокруг было темно, хоть глаз выколи. И тихо. Только мерно что-то гудело вдалеке.

Соня в первый момент испугалась, дернулась, думала, что ослепла, но потом разглядела на некотором расстоянии от нее несколько ярких огоньков на двери — что это дверь девочка тоже позже поняла. Она смотрела на них и смотрела, боясь оторвать взгляд: пропадут же, и что ей тогда делать в этой вязкой темноте, где собственное дыхание кажется безумно громким?

Лежа в темноте, она пыталась считать, чтобы хоть как-то отмерять время.

Сбилась на ста двадцати трех тысячах.

В итоге решила попробовать заснуть. Уже самостоятельно. Так всегда было легче: если ничего не можешь изменить или сделать — спи. Дома, когда свет надолго отключали, Соня всегда укутывалась в одеяло и закрывала глаза. Только там другое, там...

Она любила свой дом, правда, но вечные шорохи, звуки, которых не должно быть, тени и подступающий из ниоткуда страх не помогали успокоиться. У Сони даже ночник был — круглый шарик в синие цветы. Он втыкался в розетку и всю ночь горел.

Становилось не так страшно.

Мама иногда говорила, что это просто потому, что у нее богатое воображение и она очень впечатлительная. Пробовали даже ко врачу сводить, но тут Соня сама уперлась. Она нормальная!

И замолчала, и больше никогда не говорила ни о чем таком.

Только вот свет почти перестала выключать и спала, с головой укрывшись одеялом. А что иногда она видела рыжего кота, которого у них в доме никогда не было, разговаривала с ним и с черным мохнатым домовым, больше похожим на метелку от швабры, передергивала плечами от чужого дыхания в затылок или мимолетного прикосновения — так родителям это знать уже было не обязательно. Воображаемые друзья и сквозняк.

Все просто.

Инопланетян ведь тоже не существует!

И сны всего лишь плод усталого мозга, реакция подсознания на реальность. В них нельзя путешествовать, уходить в другие миры, заводить там друзей, возвращаться в ранее виданные места, быть постоянно кем-то еще и самим собой. Нельзя. Так не бывает.

Но есть Граф, существующий и там, и здесь, и против него бессильны любые человеческие объяснения. Который рассказал, что это просто иная сфера восприятия мира, более тонкая и яркая, чем у окружающих ее людей. Мол, они видят только часть цветов, знать не зная, что существует, например, оранжевый. А у Сони он есть. И опасаться этого цвета тоже надо, но ни в коем случае не бояться. Как и кошмаров.

Только сейчас Соне ничто не снилось. Может, это было и неплохо, не было желания уйти и остаться там. Заблудиться, впасть в кому — это совсем просто. Ей, главное, обходить перроны и никогда не выходить на железнодорожное полотно. Да и не позволят девочке этого сделать, силком вытолкнут в реальность, если что.

А если закрыть глаза, провалиться в грань между сном и явью, то можно считать удары пульса. Чьего-то еще. Он всегда был, сколько Соня себя помнила, на пол-удара отстающий от ее.

И во снах этот кто-то иногда был. Даже встречался. Давно, больше года назад.

Неожиданно вспыхнувший свет больно резанул по глазам, так, что слезы потекли и пришлось несколько минут моргать, привыкая.

Помещение, в котором стояла ее капсула, оказалось грузовым ангаром — куча ящиков и сфер, закрепленных на платформах сияющими сетями, не оставляли простора для фантазии. И времени, судя по всему, прошло всего ничего...

— Зверя — тихо и непринужденно несем к выходу из космопорта, а там грузим ко мне в катер! Работаем! — отрывисто приказал Кор-ар переминающимся у него за спиной рабочим. Те дернулись, поспешили, тихо переругиваясь, пройти в ангар и заняться грузом: распоряжения, отданные подобным тоном, должны были выполняться максимально быстро и четко.

Соня повернула голову на знакомый голос — ну, так и есть, Богомол! А с ним еще четверо — только комплекция у них была поизящнее — которые сразу бросились к ней и осторожно потащили к открывающемуся шлюзу — выходу... в город?

Девочка вся приподнялась и вытянула шею насколько позволяло пространство капсулы. Один из носильщиков постучал по стенке когтем, как иногда на Земле люди стучали по аквариумам, внимание привлекал. Соня повернулась и уставилась на него почти не моргая — богомолы застрекотали — смеялись.

Соне почему-то стало обидно. Может, она и смешно выглядит для них, но они сами для нее — насекомые! Нашли рыбку!

— Не нервируйте зверя! Мало я вас учил?! — зло окрикнул рабочих Кор-ар. — Животное нежное, хрупкое, вырванное из привычной ему среды обитания, а они тут еще стучат?! Помрет — вы мне что ли из своего кармана деньги возвращать будете? Так я это и так живо могу устроить!

— Простите, господин Кор-ар!

— Мы больше не будем, господин!

Кор-ар недовольно зыркнул на носильщиков и еще раз предостерегающе проскрежетал: умники! Испортят самочку — что ему делать тогда прикажете? По предварительным оценкам, тут можно не одну тысячу звезд заработать, а из-за этих любопытствующих он рисковал вообще ни с чем остаться! Одно привыкание да дрессировка неизвестно сколько времени займут. Но большой плюс — спокойна. Даже очнувшись, не стала биться в стенки капсулы, как оно обычно бывало. Так и лежала тихонько, лишь изредка меняя позу, видимо, когда уставала.

Находка!

А вопрос с продолжительностью жизни он планировал сегодня решить.

— А, никак это вы, господин Кор-ар, — похлопывая себя крыльями по круглому боку и улыбаясь острыми треугольными зубами, поинтересовался сотрудник службы безопасности. Всю отгрузку он стоял немного поодаль, ничего не спрашивая и не вмешиваясь — дожидался пока Кор-ар сам к нему подойдет. — Еще один зверек в коллекцию?

Хозяин Зверинца расплылся в улыбке, обнажая вторые жвала, и поклонился представителю местного закона, параллельно давая носильщикам знак замереть, а большеухой девице, стоящей за его спиной, — сбегать за документами.

— Да, еще один, уважаемый.

Кор-ар безмерно сожалел, что в большинстве случаев представители этой профессии оказывались честны и неподкупны. Но свою репутацию старался держать незапятнанной — и налаживать дружеские отношения, организовывать бесплатные экскурсии и выставки для служащих в отделах регулирования правопорядка и их детей. И для сирот — такая благотворительность всегда высоко котировалась в глазах окружающих.

— Ну-ка, ну-ка, все справки оформили, прививки сделали? — осматривая капсулу и наблюдая за следящей за его движениями Соней, поинтересовался охранник. — И что-то я таких никогда не видел...

— Новый вид, уважаемый. Друг привез из дальнего полета, — Кор-ар протянул падд с данными. Не подкопаетесь, у него всегда все законно. — Случайно заблудился, сейчас уже и сам не вспомнит, как так получилось, а старого друга не забыл.

— Приятно, наверное, иметь таких друзей...

— Вы даже не представляете насколько, уважаемый.

Хозяин Зверинца спокойно ждал, пока охранник изучит документы, отслеживая реакцию — вот и удивление, значит дошел до строчки об абсолютной безопасности и безвредности.

— Неужели она действительно настолько... не приспособлена к жизни? У них там что, курорт и ни одного хищника нет?!

— Что такое, Касс? Проблемы? — к охраннику-сливе подошел его сослуживец — большая, похожая на страуса, только с короткой шеей, птица. У нее были изумрудно-зеленые глаза и ярко-синее оперение с оранжевой каймой на грудке и хвосте.

— Да ты посмотри на это чудо природы! — Касс выделил нужную строчку на падде алым. — Ни клыков, ни когтей, ни яда, да и эмпатических способностей тоже нет!

— А так разве бывает? — охранник-птица кинул вопросительный взгляд в сторону Кор-ара.

— Бывает. Только очень редко. И обычно у низших форм жизни. А вот у полуразумных до сегодняшнего дня таких отклонений от нормы выявлено не было, не говоря уж о разумных.

Охрана потрясенно выдохнула, и Кор-ар порадовался — уже к вечеру о его звере будет говорить весь космопорт, а через неделю — весь город! Диковинка с другого конца вселенной, спешите видеть, только в Космическом зверинце!

— И... вы планируете ее выставлять?

— Конечно. Через месяц. Зверю нужно дать привыкнуть к новой среде обитания, подобрать корм, обеспечить комфортные условия — сами понимаете, это дело не одного дня.

Соня смотрела на суетящихся вокруг нее инопланетян, впитывала образы, но думать и осмыслять не получалось — слишком много информации, надо было привыкнуть, а она еще от поездки на двух кораблях не отошла. И теперь ее снова куда-то повезут.

Окружающий мир показался Соне странно-знакомым. Своей шумностью, яркостью, схожестью с московским аэропортом и вокзалом одновременно. А инопланетян вполне можно было принять за людей-иностранцев, только тут — виды и планеты разные , а на Земле — страны, цвет кожи с волосами да разрез глаз.

Сколько в этом здании этажей, Соня даже не пыталась гадать — за огромными окнами взлетно-посадочной площадки, на которой они вышли из корабля, расстилалось облачное покрывало, летали мелкие юркие катерки, похожие на блестящих рыбок, и огромные межпланетарные крейсеры-киты, настоящие плавающие дома.

С ее новым хозяином то и дело раскланивались встречные, чем-то интересовались, что-то уточняли — и все без исключения смотрели на нее: кто заинтересованно, кто удивленно, а кто и с жалостью. Соня не понимала, что с ней не так, почему ей достаются такие взгляды от всех, чьи глаза хоть чем-то похожи на человеческие.

А потом ее капсулу вновь погрузили в багажный отсек — намного меньшего размера, всего на пару капсул, особо не развернешься. И снова стало темно и сонно, теперь просто так, без всякого газа, а еще очень хотелось в душ и в туалет, да только где их было найти!

Кор-ар в это время упорно пытался дозвониться до одного своего приятеля: очень уж волновал его неизвестный срок жизни нового зверя.

Наконец на экране появилась весьма помятая и испачканная в какой-то краске морда Тана, весьма эксцентричного ученого, разыскиваемого большинством спецслужб Альянса за опыты над разумными существами. С обычными животными ему работать было скучно: говорил, отдача не та — а вот с разумными... Поле для деятельности становилось намного шире.

— Не забыл меня еще, Тан, дружище?

— Тебя забудешь, Кор-ар. Чего надо-то? — Тан звучал недовольно: от работы оторвали, не иначе.

— Да у меня новая зверушка появилась, необычная и неизвестная. В Зверинец ее хочу в качестве нового главного номера пустить, только одно 'но' присутствует...

Очень уж ему не хотелось раз в несколько лет дергать Шарка, чтобы тот снова летал на эту богом забытую планету — накладно, а предварительные прикидки о продолжительности жизни купленного зверя, если верить био-сканеру, установленному в капсуле, совсем не радовали. Копейки какие-то получались.

— Ну?

Тан нахмурил седые брови и поморщился: не любил он эти предисловия. Время значило новые знания и опыты, у него каждая микросекунда была на счету, что уж говорить о минутах! Зачем тратить его на пустые разговоры, вежливость и расшаркивания? Надо что — говори, а нет — иди своей дорогой, не отвлекай!

— Срок жизни просто безобразно короткий у меня получился. Сам понимаешь, в моем деле это никуда не годится.

— Сколько?

— Лет десять-пятнадцать. В лучшем случае.

— Двести звездочек, — мгновенно ответил Тан. — Только за осмотр.

— Грабеж!

Двести звездочек для Кор-ара, конечно, не сумма, но как он мог не поторговаться, это же себя потом не уважать!

— Двести или ищи другого энтузиаста.

Правда, с этим гением генной инженерии особо торговаться не получалось — себя он ценил безмерно, а свое время еще больше. Сказал как отрезал. А начни Кор-ар настаивать, к озвученной сумме прибавится ее половина, а может и больше! А это уже ни в какие ворота не лезло. Пусть уж лучше Кор-ар самолично каждый год будет летать за новым уродцем на эту неизвестную планету — родину своей новой игрушки!

— Звезды с тобой! Но я сразу тогда лечу к тебе! И принимаешь ты меня без своей мифической очереди!

— Это уж как полагается, — философски отозвался ученый. — Неужели ты думаешь, что я позволю поработать кому-то еще с совершенно новым и неизвестным никому видом? Я слишком хорошо тебя знаю, Кор-ар: ты мелко не плаваешь и по пустякам не обращаешься. Жду.

И, не прощаясь, Тан отключился. Безмерно наглая личность, а некоторые говорили, что еще и обаятельная. Как любой непонятый гений. Но Кор-ар знал: все фикция — Тан был просто безмерно жесток. Его не волновало ничего, кроме генов и молекул, он спокойно вскрывал, резал, разбирал на составляющие всех представителей живого мира, а разумные они или нет — дело двадцать пятое. Сам хозяин Зверинца придерживался сходной политики, за исключением того, что интересовала его не наука, а прибыль.

Когда Кор-ар узнал, где именно живет этот Тан, он очень долго смеялся. Да так, что чуть хитиновый панцирь не лопнул. А ученый только знающе повел из стороны в сторону хвостом и сказал: если хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место. Вовек не найдут, тысячу раз мимо пройдут и не заметят. Но только ни у одного преступника не набралось бы столько наглости и хамства, чтобы, зная, что за его голову назначены тысячи звездочек в случае поимки — живым или мертвым — прятаться под самым носом у Службы Безопасности Альянса. А Тан проживал в том же самом здании, где располагался штаб СБА, только этажом выше, в целительском центре. Вполне легальном, без всяческих условностей и недомолвок: там представители синей униформы лечили, проводили анализы и одна вселенная ведает чем еще занимались. А кроме того, часть своих помещений они сдавали за весьма нескромную сумму и делали вид, что все нормально. А Тан делился с ними некоторыми своими наработками, помимо всего прочего.

Уже лет сто тридцать всех устраивало подобное сотрудничество. И можно было с уверенностью сказать, что так будет еще столько же. Пока руководство не сменится. И то — не факт.

Кор-ара встретила стерильная чистота, услужливый персонал и тишина. Его молча и со всяческой предупредительностью вместе грузом проводили через вереницу коридоров в святая святых лучшего и самого дорого сотрудника. И тенями удалились по своим делам.

Соня в своей капсуле смотрела по сторонам во все глаза. Матово-блестящие голубые стены, полосы ламп под потолком, узкие полупрозрачные не то двери, не то окна — странное это было место. Оно напоминало одновременно закрытую лабораторию из фильмов про шпионов и безумно дорогую больницу, для богатых. Или еще научный центр, созданный по последнему слову техники, где половину действий выполняют машины, а другую — пять человек на весь завод.

Соня крутила головой и судорожно пыталась понять: это сюда ее продали или все-таки нет? Потому что если 'да' — это было очень и очень плохо. Как-то Соня совсем не сомневалась, что здесь ее пустят на опыты, препарируют как лягушку, а потом во что-нибудь заспиртуют. Больно уж место располагало.

Вышедший им навстречу гибрид кота и ящерицы — поджарое тело и длинные лапы были сплошь покрыты чешуей, а вот голова и загривок шерстью, — не вызвал у Сони ни единой положительной эмоции, только желание забиться как можно глубже в капсулу — очень уж холодно от него было, и не по-хорошему, а как от железа на морозе, тронь — примерзнешь. Или как от проруби во льду — провались, а там течение быстрое и на поверхность уже не всплыть.

Соня всегда так ощущала окружающих ее людей — картинками-ассоциациями. О каждом можно было что-то увидеть, прочувствовать по этому словленному впечатлению... и редко когда случалось ошибиться.

— Это, значит, и есть твоя 'зверушка'? — радостно потер лапы Тан. Ему не терпелось разобрать на составляющие новый организм: изучить процессы, что им управляют, вывести основу, проследить цепочку многовековых изменений. — Интересный экземпляр, очень необычный... Не уступишь?

И постучал пальцами по стеклу капсулы, проверяя реакцию на неизвестный раздражитель.

Зверек дернулся и прижался к дальней стенке.

— И не проси! Самому досталась по очень старому знакомству и по случайности. А уж появятся ли такие звери в свободной продаже в ближайшее время — я и сам не знаю. Тяжело и далеко летать.

Тан скосил на Кор-ара прозрачно-белый глаз и вздохнул. Жаль-жаль... Но тут был не тот случай, когда убивают за материал.

А звери появятся. Годика через три-четыре, когда в Зверинце все насмотрятся, насытятся — и захотят себе домой такую диковинку.

— И что тебе от меня надо?

Многозначный код на двери, и белизна коридора сменилась почти чернильной темнотой, в которой горела лишь пара лампочек, да в колбах и банках светились части тел различных созданий — они когда-то бегали, летали, чувствовали и, может быть, думали. Здесь, в глубине, что-то пищало и плакало, жужжало, пыхтело и звенело.

У Тана завибрировала гортань — точнее, яркий мешочек под нею с запасом воздуха. Благодаря этому запасу его раса могла долгие часы проводить под водой. А сам ученый и того больше: нарушать статистику и опровергать всем известные факты он любил чуть ли не больше своих чудесных опытов.

— Узнать, можно ли как-то продлить ее срок жизни. Сам понимаешь, десяток совершенно меня не устраивает. И это только при условии хорошего содержания! А у этой самки уже стресс! — недовольно клацнул жвалами Кор-ар на последнем слоге. — А зверек вроде как сообразительный. Жалко.

— Тебе-то и вдруг жалко? — засмеялся глухим смехом Тан. — Лучше скажи правду — не рентабельно. Не окупишь затраты, если она всего десять лет проживет.

Ученый ласково провел лапой по матовому стеклу. Эх, если бы этот зверь попал к нему в руки раньше. Это же была бы сказка, песня, новые открытия! А он даже не знал, кто привез Кор-ару такой чудесный и восхитительный подарок.

— А можно ли продлить, нельзя... Какая разница? Все мы когда-нибудь умрем...

— Все-таки хотелось бы как-то попозже встречаться с Изначальными. Нам с тобой на том свете точно благодать не светит.

— Это еще как посмотреть, — сощурившись, возразил Тан. — В этой жизни всякое бывает, а уж на той стороне тем более. Тащи сюда свою красавицу!

Кор-ар направил капсулу в сторону двух металлических щупов, зафиксировавших груз в центре небольшой комнаты. Вспыхнул огнями огромный компьютер, засветились десятки тонких экранов — пока пустых, но всего через пару минут они начали заполняться данными данными: химическими таблицами, генетическими спиралями, теоретическими графиками совместимости.

— А теперь встань вот сюда и не мешай мне. Посмотрим, что можно сотворить с этим существом... И чьи гены его организм не отторгнет...

Тан не стал уточнять, что заодно скачает и обработает всю возможную информацию по зверьку. И не только для сегодняшнего изучения.

Кошко-ящер плавно провел по длинной оранжевой полосе перед собой, и удерживающий энергетический экран погас — только Соня даже дернуться не успела, как третий щуп раскрылся цветком и опутал ее проводами за шею, руки и колени — не дернуться. Больше всего на свете Соне хотелось сбежать домой, на свою родную, любимую, ненаглядную планету. Третью планету от солнца... Ее солнца!

Солнце — желтый карлик, а Земля — маленькая голубая планета.

Но тело не слушалось — какое там, когда тебя словно бабочку на иголку насадили, ни единого лишнего движения не сделать, даже голову приподнять было больно: железные провода сразу начинали душить. А жить еще хотелось. Абсолютно по-звериному хотелось — она еще не успела, ей надо, очень надо почему-то выжить, она...

Мысли о смерти не посещали Соню даже в детстве, когда что-то было не по ее, когда казалось, что весь мир против нее, никто ее не понимает, а окружающие только и делают, что обижают.

Не пришли они и сейчас.

Она вытерпит. Так всегда бывает, что сначала все плохо, а потом вновь хорошо. Сейчас — это как будто она стерла ноги в новых туфлях, сильно, до крови, так что каждый шаг отдается болью во всем теле. И идти до дома еще долго-долго, а босиком никак, только в этих туфлях. Надо просто потерпеть, пережить боль и неудобство.

А потом она снова будет дома, снимет обувь и зароется пальцами в пушистый ковер. И все станет хорошо.

Вздохнуть-выдохнуть, вздохнуть-выдохнуть...

Кошко-ящер уже с головой зарылся в какие-то схемы, показатели, сравнения, то и дело появлявшиеся и гаснувшие на полупрозрачных зеленых экранах, окруживших его светящимся коконом. На заваленном стеклянными сферами и палочками столе появилась ее голографическая модель. Когда ученый нажимал на какую-то кнопку, изображение менялось — Соня увидела и собственную кровеносную систему, и строение мышц, и какой-то бледно-золотистый ореол, расходившийся лучами от нижней части живота и окружавший все ее тело, и еще несколько изображений, иных, которые даже опознать было невозможно — слишком они были другие, непонятно-незнакомые.

Когтистая лапа постоянно что-то нажимала на сенсорной панели, передвигала на экране графики и картинки точными и легкими движениями, что-то помечала на еще одном, уже не зеленом, а голубом, да еще и совсем маленького размера — с две Сониных ладони. По нему бежали сплошным полотном строчки из резких рубленых букв похожих на сухие веточки.

Соня чуть поморщилась: один из манипуляторов тонкой иглой взял из вены кровь. Не больно совсем, но неожиданно.

— Как интересно, Кор-ар! А ты знаешь, если судить по мозговой активности и длине электроволн, этот твой 'зверек' относится к разумным существам, — в голосе Тана звучало веселье.

— Я догадывался. Слишком уж... поведение не животное, — скрестил клешни-руки Кор-ар. — Да и не будет зверь носить одежду и таскать с собой носители информации.

— И что, не боишься, что пронюхает наш прекрасный и всевидящий Альянс?

— Для того чтобы узнать, нужно ее планету для начала найти, контакт завязать и кучу исследований провести! Мне ли тебе это рассказывать, Тан! Десятки лет пройдут, если не сотня. Тогда уже мне будет все равно, кто и что думает, — если бы такие мелочи волновали Кор-ара, он бы не владел самым лучшим Зверинцем во всех семи галактиках. — А если и раньше проведают — так я даже предположить подобного не мог. Зверь — подарок от старого друга, это даже документально заверено, а его поведение не выходит за рамки полуразумного животного.

— И меня еще называют жестоким чудовищем!

— У нас просто разные сферы реализации, Тан. А так... Кто в этом мире не без греха?

— Твоя правда. Так вот, о твоем 'приобретении'...

Тан быстро перебрал рабочие экраны, в конце концов остановившись на нескольких и развернув их во всю стену.

— Для продолжения рода твоя — назовем ее девочкой — не скоро станет готова: организм не до конца сформировался. Как по мне, это и неплохо, меньше проблем. А то был у меня когда-то один экземпляр, по дешевке у знакомого купил — потомков на опыты переводить замучился, — Тан фыркнул, улыбаясь в усы приятным воспоминаниям. — Двуполым оказался, представляешь? Так его и заспиртовал, чтобы потом не соблазниться на еще одного такого... Да и одновидового самца у тебя пока нет и в ближайшее время точно не будет — или я тебя совсем не знаю.

Кор-ар согласно загудел, а вот на воспоминания о наивной молодости ученого не повелся. Тан даже в далеком детстве отличался особой циничностью и безжалостностью к тем, кому суждено было стать предметом его научного интереса — поблажек не было ни для кого. Для ученого всегда на первом месте стояла наука, его дело, а потом уже чужая жизнь. Ради эксперимента он мог даже родичей под нож пустить. А уж не знать, что купленный зверь размножается с огромной скоростью в благоприятных для жизни условиях — не могло такого быть. У этого педанта даже щетки для чешуи всегда стояли в строго определенном порядке!

— Рост... мелкая она будет, в общем. Максимум — метр шестьдесят пять. На высокую клетку можешь не разоряться. И на слишком сложные акробатические номера даже не рассчитывай, не осилит.

— Тут главное найти кнут подходящий — достойный, так сказать, аргумент для выполнения трюка... — вроде как задумчиво ответил Кор-ар.

— Ну, я этих делах не разбираюсь, скучнее дрессуры занятия не придумаешь. Хотя нет, вру, есть такое — свадьбы и похороны дражайших родственников. И отравить нельзя, и не прийти иной раз невозможно, — пара нажатий на кнопки, и на теле Сони замерцала россыпь оранжевых точек. — Сердце, почки, желудок, сосуды, кожа... Весь организм у нее слабый, короче. Питание строго сбалансированное, температура максимально комфортная, постоянные ванны, болячку подцепить для нее легче легкого. Чисто Орлейская лилия, скажи, а? Не тронь — завяну. Красивые цветочки...

Кор-ар трескуче рассмеялся — вот уж чего не скажешь о его новом приобретении! Орлейская лилия, конечно, привередлива сверх меры, но и ядовита так же, а эта самка мало того, что безобидна, так еще и страшна, как его давно почившая бабушка.

— А что ты смеешься? — вскинул голову ученый. — Считаешь сию крошку страшной?

Сарказм в голосе Тана так и сквозил.

— Разве это не так? Или _ты_ считаешь ее красивой? — недоуменно-снисходительно парировал Кор-ар.

Соня лежала, вслушивалась в незнакомую речь и гадала: о чем эти двое говорят? Что обсуждают? И чем их разговор обернется для нее самой? Что ничем хорошим, это даже гадать не приходилось , но из двух зол сама Соня выбрала Богомола.

— На вкус и цвет — все реактивы разные, Кор-ар. И если для тебя или меня красота — это наличие клешней, чешуи или шерсти, то для небезызвестных тебе шай-ти и фейнилл — хрупкость внешней оболочки при огромной силе эмпатического дара. Или ты не помнишь их вторых половин? А эта — как ее там? Не знаешь? Похожа на них более чем полностью. Только не слышит ничего.

А ведь прав чокнутый гений, хмыкнул хозяин зверинца, на все возможные проценты прав. Самочка и впрямь была чем-то похожа на пар шай-ти! Те, правда, были выносливее, опаснее, сильнее, но что-то неуловимо общее присутствовало.

— То-то же! А, чем там звезды не шутят — попробуем гипотетически скрестить ее с ними. Может, получится, как считаешь?

— Сомневаюсь. У них геном нестандартный, это даже я знаю.

— Ну так и твоя самочка необычная.

— Пробуй, посмеемся, когда отказ получим.

Соня устало прикрыла глаза — как же хорошо, что к ней здесь не прикасаются. Проще вытерпеть прикосновения машин, чем когтей, клешней и щупалец этих инопланетян. Она бы тогда точно закричала.

— Все тебе шутка... Ну-ка, посмотрим, на эти сорок шесть хромосом... Здесь сплюсуем, тут урежем, а вот здесь еще и умножим, тогда... — Тан что-то неразборчиво забубнил себе под нос, чтобы через минуту удивленно рассмеяться. — Знаешь, Кор-ар, а этот звереныш не совсем пропащий. Я бы даже сказал — счастливый в чем-то!

Тан выглядел шокированным, чего с ним случалось нечасто — а вернее, почти никогда. Все-таки почти две с половиной сотни лет за спиной — не шутка, срок не каждому отмеренный! И это при условии, что даже шай-ти жили не более восьми сотен, а народ Кор-ара с трудом протягивал до двух с пылью! Правда, самому Тану светила впереди дорожка еще лет из ста тридцати, сейчас он был мужчиной на самом пике своих умственных и физических способностей.

Но все-таки как же некоторые шутки близко ходят с правдой!

— Эта твоя самочка, мой любезный друг, — когда ученый нервничал, он начинал изъясняться несколько витиевато, — очень ценный материал. Если совместить ее существующий ген с геном уже упомянутых ранее шай-ти, то она спокойно проживет лет пятьсот. При благоприятных для жизни условиях, конечно, это необходимо для любого вида. Более того, — Тан постучал когтем по еще одному графику, — унаследует от этих крылатых еще и молодость. Вернее, будет очень и очень медленно физически стареть, а с какого-то момента этот процесс вообще практически остановится.

Соня попыталась повернуть голову вправо — провода сдавили шею — и вернулась в прежнее положение, так и не увидев хозяина лаборатории, но слыша его бодрый топот. Кошко-ящер едва ли не приплясывал от чего-то увиденного на своих экранах. А вот Богомол замер, и девочка только догадывалась о его присутствии где-то рядом — взгляд, которым он на нее смотрел, ощущался еще одним проводом. И почему-то казалось, что если бы мог — он придушил бы ее сейчас на месте.

— Ты уверен? — скрипуче уточнил Кор-ар, недовольно прищелкивая жвалами. Да, он завидовал, а кто бы не стал?! Кто бы смог отказаться от подобного подарка-насмешки судьбы? Сильные, живучие гадины, всегда чуть в стороне ото всех — приходят, если это нужно им, и уходят, когда посчитают нужным, забирая тех, на ком остановится их взгляд, на свою планету, под покров военных кораблей под солнечными парусами.

Так увели когда-то и мать Кор-ара, легко и почти без усилий — не украли, нет! Если бы украли, было бы проще! Она ушла сама: забыла и свой дом, и супруга, и детей. Его, Кор-ара, забыла! И уходя, не обернулась, — вычеркнула их всех из собственной жизни, как бесполезные и ненужные вещи!

Шай-ти Кор-ар ненавидел лютой ненавистью.

Только не знал, что его матери предлагали забрать детей, разделить дом и хлеб еще и с ними. А та отказалась. Родить родила — нелюбимых, нежеланных, навязанных родом и долгом — а взять с собой не смогла. На коленях умоляла пришедшего за ней оставить все, выжечь эти страницы из ее жизни и памяти. Шай-ти согласились, почтили волю уходящей. И мать Кор-ара была счастлива.

Она уже несколько десятков лет смотрела на небо в саду своего дома и не боялась — боли больше не было — не мечтала исчезнуть навсегда, чтобы только не быть, или быть, но где-то еще. Ее жизнь до краев наполнили счастьем, словно компенсируя годы одиночества и жестокого обращения в доме первого мужа.

Раса Кор-ара считала своих женщин чем-то средним между животным и разумным существом, не давая им выбора и права голоса.

— Обижаешь! — достав из стола тонкую терпко пахнущую палочку, Тан зажал ее между клыков, отломив кончик. — У меня осечек и ляпов при такой работе не бывает — сам же знаешь, на этих шай-ти я пару десятков бабочек съел и не подавился. А уж сколько я отвалил когда-то за пробирку с их кровью — страшно вспомнить!

Дорого ему обошелся этот материал, годовой бюджет некоторых планет — столько стоила запаянная капсула. Случайность, везение, упрямство — мало ли что тогда помогло заполучить в лапы это чудо? Помогло же! И Тан не пожалел ни единой минуты. А сейчас... Да ради такого эксперимента он бы не задумываясь себе хвост отрезал — все равно отрастет!

— При введении в организм сыворотки на основе гена шай-ти внутрибиологические процессы этой крошки изменятся. Взрослеть поначалу она будет как любой из ее вида, но это пока длится перестройка организма под ген-доминант. Половая зрелость тоже наступит по временной шкале ее расы — а вот после уже все пойдет как у шай-ти. Во всяком случае, насколько я могу судить по полученным данным. О психологическом созревании ничего сказать не могу, как и о скорости накопления и обработки информации, тут все сугубо индивидуально даже в рамках одного вида. А по возрасту ты ошибся, но не слишком: без сыворотки ей отпущено где-то нашх лет двадцать.

— А иных вариантов скрещивания нет? С меньшим сроком жизни?

— Нет, твое желание, увы, невыполнимо, — покачал головой Тан. — Да и упустить подобный эксперимент я не могу, уж извини. Другие расы отторгают ген шай-ти, причем очень агрессивно, часто до летального исхода испытуемого. Исключение составляют только фейниллы, но те — отдельный разговор. Очень уж много у этих двух видов пересечений, не иначе какой-то общий предок был. А тут — стопроцентное принятие!

Кор-ару такое положение дел не понравилось. Ладно, если бы возраст продлился до сотни лет, это еще куда ни шло — животные-долгожители часто пользовались спросом — но до пяти?! И плевать, что разумное создание, не зверь дикий, но вот так просто отдать то, о чем мечтают многие расы и народы? То, ради чего много тысячелетий трудится медицина всех известных планет, достанется какой-то мелкой слабой самке с неизвестной планеты за просто так?!

— Завидно?

— А тебе будто нет? И не рассказывай мне сказки! За подобную возможность ты бы не моргнув уничтожил несколько планет.

— А я разве отрицаю? — философски вводя данные в компьютер, чтобы тот рассчитал составляющие и дозу сыворотки, не стал спорить Тан. — Конечно, мне завидно. Страшно, до безумия. Ибо озвученные тебе цифры основаны только на том, что известно галактикам об этой расе, а на деле... Вполне может оказаться, что живут они намного дольше — и эта девочка проживет, — прищурился ученый. — А может и нет, кто знает? Жизнь быстротечна. Но вот что я тебе скажу, Кор-ар, присоединение любого другого гена убьет твоего зверька или не окажет на нее никакого воздействия. И выгоды из этой покупки ты не извлечешь ни на звездочку.

Тан хмуро смотрел на Соню — не мигая, не отрываясь. Как удивительна природа, какое у нее тонкое чувство юмора — ни одному живому существу не достичь ее высоты! Самым слабым из известных разумных организмов со всей вселенной достался такой щедрый дар — совместимость с сильнейшими, свободнейшими долгожителями мира. Шай-ти даже в Альянс планет входили на своих условиях, им никто не вправе был диктовать, что делать и как жить.

Убить за такое — легко.

Получить, увы, невозможно.

Только вот страшны шай-ти были, по мнению того же Тана, как самый проклинаемый и благословляемый грех его народа — любопытство. Но это кому как.

— Ну что, вводить препарат или нет?

Ученый постучал когтем по подготовленной к использованию ампуле.

Промелькнувшая внезапно мысль заставила хозяина Зверинца задумчиво прищелкнуть жвалами — а вдруг?..

— Послушай, друг мой, а кроме длинной жизни она что-нибудь получит? Защитный покров, выносливость? И что там в таком случае будет с совместимостью с ее собственным видом? Я надеюсь получить потомство, если опыт пройдет удачно!

Ученый переключил несколько экранов, забил на один из них длинную строку букв и цифр, ткнул в несколько кнопок и ответил:

— Нет, больше ничего — организм как был, так и останется хрупким и слабым. Больше бонусов от природы ей не полагается. А что касается продолжения рода... — на экране загорелся объемный график. — Так тут все просто и прозрачно: к размножению со своим видом эта самка так и останется пригодна.

— Тогда вводи. Если что, прирежу и пущу на корм ящерам, невелика потеря.

Эта новость успокоила и расслабила Кора-ара: пока его новое приобретение работает и собирает зрителей, будет жить, станет не нужно — отправится на свалку.

Кошко-ящер взмахнул хвостом: какое расточительство! Попади эта самочка к нему первому, вот было бы счастье! Он не стал бы убивать ее по прихоти, только ради науки. Намного более благородная смерть. А у Кор-ара... Взлетит он не с того крыла — и попадет зверь под раздачу, а дальше на утилизацию, и останется он, Тан, ни с чем.

Жалко.

Соня почти не мигая смотрела, как Тан загрузил ампулу в медицинский пистолет с самой тонкой иглой. Сыворотка отливала в темноте жемчужно-голубым, казалась густой, как сахарный сироп. Он подошел к спеленутой проводами Соне, безуспешно попытавшейся дернуться, хоть как-то отвернуться от ученого. Оно и раньше не получалось, но сейчас в ней ожило какое-то животное чутье на опасность. Она Богомола с Крысом так не боялась, как этого гибрида ящерицы и кошки.

Ученый приставил пистолет прямо к ее шее, место укола обожгло сперва холодом, а потом огнем. Боль расцвела во всем теле электрическим цветком.

Соня забилась в путах, не слыша собственного крика. В мгновенье она оглохла, ослепла, онемела — не стало ее, а она стала болью.

— Ух, вот это реакция! Ты только посмотри! Я даже не предполагал, что...

— Да в черную дыру твои предположения, что с этой-то делать?! Если из-за тебя я ее потеряю!..

— Не шуми, ничего с твоей зверушкой не случится. Ну, покричит немного, горло сорвет, мелочи какие! Все они успокаиваются, так или иначе, рано или поздно...

Если бы Кор-ар мог, он бы заскрипел зубами от гнева, но зубов у него, в отличие от Тана, не было, а жвала для этого не предназначались — так что ему оставалось только зло шелестеть короткими крыльями да потирать клешни о хитиновый панцирь.

Соня кричала — страшно и жутко. Но для нее самой этого крика не существовало — существовал только огонь, бегущий по венам и сжигающий заживо. Она умирала и возрождалась, плакала и напивалась своими же слезами. И падала в бездну, в которой расцветали бело-золотые цветы-звезды, похожие на кружевные снежинки. Ей казалось, что вот еще чуть-чуть, она дотянется до них и что-то узнает... Что-то невообразимо важное, так необходимое ей, то, что она искала с самого своего первого вздоха и раньше, до рождения, в небытии. Искала и не могла найти — просто знала, что ищет. Как знала, что эти цветы, яркие, горячие, сияющие цветы — это не все, это лишь часть. Но целого не было — только тонкая золотая нить, пришедшая взамен цветов. У нее никак не получалось ухватиться за нее, и от этого, именно от этого, ей было больно. От того, что она тянулась и не могла дотянуться, узнать, кто держит конец нити с той стороны. Только песня звучала в груди одним сердцебиением на двоих и ответом.

Протяни руку — коснешься, но пальцы в который раз сжимали лишь воздух да из темноты скалили клыки чудовищные лица.

Если ад существовал, подумала Соня на краю сознания, проваливаясь в чернильную бездну — то она была в аду.

* * *

Реальность свалилась на Соню мерным электрическим гулом вперемешку с целым сонмом разнообразных звуков, от пронзительного щелканья-писка до тихого гортанного рычания. Девочка приподняла голову, сонно осмотрелась: она лежала на толстой, сплетенной из очень мягких волокон подстилке с рюкзаком вместо подушки. С минуту Соня рассматривала потолок, почти не моргая, и прислушивалась к окружающему миру, а потом села и оглядела себя.

Физической боли она не чувствовала, да и видимых травм не наблюдалось, что не могло не радовать. Куртка и джинсы канули в небытие. Их сменил обтягивающий комбинезон под самое горло, который настолько плотно облегал тело, что Соня почувствовала себя голой. Но это было лучше, намного лучше, чем если бы ее действительно раздели и бросили в эту... клетку.

Соня мысленно прикинула размер: пять метров умножить на четыре, в высоту до потолка чуть меньше двух метров. Три стены обычные, а вот внешняя, с электрическими решетками, была полукруглой, так, что если пришлось бы к ней подойти почти вплотную, то стало бы можно увидеть огромный холл с десятком других клеток.

Соня встала, попрыгала, потянулась. Температура в помещении была вполне комфортной, даже немного высоковатой, но жаловаться на это она и не думала. Главное, что не холодно.

Стены были гладкие, облицованные чем-то вроде пластика, а вот если поднести руку к решетке, то обожжешься. Сильно, так, что потом прижимаешь к себе раненую кисть и тихонько шепчешь: пройдет, обязательно пройдет.

Соня прошлась по клетке, сначала 'лилипутами', потом 'гигантами'. Первых получилось двадцать два, вторых — семь с половиной. Пол, и стены, и потолок были выкрашены в белый цвет, и Соня передернулась, поняв, что она здесь будет как на ладони, нигде не спрячешься. Девочке стало безумно жаль животных в зоопарках: они так живут, их так же ловят люди и сажают в железные решетчатые короба, вырывают из привычной среды обитания. Это нечестно.

В правом углу, за выступающей тонкой стеной-перегородкой, обнаружились аналог туалета и небольшой ручеек-фонтан. Соня умылась, стуча зубами и душа в груди истерический смех.

Плакать было нельзя. Может быть, сейчас за ней наблюдали через какую-нибудь скрытую камеру и анализировали ее поведение. Нужно показать наблюдателям, что она спокойная и мирная, решила Соня. Она помнила, что агрессивных животных на Земле усыпляли. Или сажали за самые высокие заборы, которые даже с разбегу не перепрыгнешь.

В школе всегда говорили, что главная особенность человека, отличие его от животного — это умение думать и приспосабливаться. Сделать из камня и палки копье.

Только тут ни того, ни другого не было. Да и забавно это выглядело бы, если бы она понеслась на Богомола с копьем наперевес. Все равно что против слона с зубочисткой.

Глупости лезли в голову, но Соня не гнала их. Они помогали забыться, отвлечься от рева, стонов, писка из соседних клеток, от чужого отчаянья и боли. И от мыслей о своем будущем.

Хорошо, что ее не оставили с тем ученым.

Когда-то, теперь уже в прошлой жизни — такой далекой казалась реальность на любимой и родной Земле — она увидела отрывок из передачи про 'ночных бабочек', девушек легкого поведения. Мама, придя домой и, обнаружив, что показывают по телевизору, очень быстро переключила канал, приговаривая: 'Нечего смотреть всякую гадость!'. Но главное Соня понять успела: эти девушки торгуют телом, продают себя, и кто угодно может их купить и использовать, как какую-то вещь. Так и порадуешься, что чаша эта мимо нее прошла: Соня сильно сомневалась, что инопланетяне, какими бы они ни были, согласились бы спать на собачьей подстилке.

— Больно...

Звук собственного голоса — хриплый и жалкий — разрезал воздух и оглушил.

Но Соня пыталась говорить, плевать, что сама с собой — здесь нет врачей, сумасшедшей никто не назовет! А потерять себя, действительно стать зверем она не хотела.

Все-таки есть огромный плюс в том, что ее всегда считали старше: способность мыслить и поступать не на свои законные тринадцать, а осознанные шестнадцать сейчас спасала от потери рассудка. Вместо того, чтобы плакать, Соня начала думать о том, как найти из сложившейся ситуации выход.

— Ребята бы повеселились, если бы узнали, что жизнь на других планетах существует... — раскачиваясь на пятках туда-сюда, шептала еле слышно, только губы шевелились, Соня. — Попробовали бы инопланетянина сачком поймать. Ведь бывают маленькие инопланетяне? А вот зеленые человечки — вряд ли.

Соня отстранено подумала, что у нее начинается самая банальная истерика. В прочем, ей можно! И нужно.

Черт знает где, похищенная черт знает кем, с черт знает каким будущим! Просто не повезло, не там свернула, не туда вышла, задержалась в школе или, наоборот, поспешила... Знала бы — сказалась больной и неделю на улицу носа не казала.

Дыхания стало не хватать, но глаза как были сухими, так и остались.

Она привалилась к стене и медленно сползла на колени, запрокинув голову и тяжело дыша, загнанно, с присвистом.

— Ма... ма... Мамочка!

Закрыть руками голову крест-накрест и тихонечко завыть, как животные в соседних клетках, не пытаясь сдержать бьющую тело дрожь от мысли, что ничего не изменить.

Это только в книжках такие как она, попадая в чужой мир, становятся избранными, принцессами, волшебницами. Так просто и легко: хоп — и ты сильнейший во всем мире, мудрейший из мудрых и наглейший из живущих. Тебе улыбается удача, и на каждом шагу как из рога изобилия сыплются артефакты, друзья и способности. А как красиво склоняются в книжках армии, покоряются города! И героини приспосабливаются к жизни в один момент, разучив за секунду десяток языков, новые порядки, нормы этикета и обзаведясь по ходу парой женихов-принцев вместе со свитой.

Смешно даже, так в реальной жизни не бывает. В ней оказалось иначе: ни языка, ни друзей, ни способностей. Только абсолютное незнание всего и безысходность вперемешку с отчаянием.

Соня могла теперь сказать на собственном опыте: возможно все. И повзрослеть за одну ночь — тоже.

Все детские мечты и иллюзии разбились вдребезги за каких-то... пару часов, наверное. Вслед за ними растаяла дымкой надежда на спасение. И не мелькнула даже мысль, что здесь, в этом космосе она может быть кому-то нужна, ее может кто-то искать.

Никто, никак — некому.

Соня кусала губы, мотала головой из стороны в сторону и стискивала кулаки. Она выживет, обязательно выживет! И выберется из этого места — она не знает еще пока как, но свято верит в будущую возможность. А пока ей оставалось только твердить, как молитву, удерживающую сознание от угасания:

— Жить... Я хочу жить...

Она бы так и сидела еще долго-долго, если бы у самой клетки не остановился Богомол — ему нечего было опасаться, Соня не дотянулась бы до него, даже если бы могла навредить. Но полоска рваных царапин через все его лицо приятно согрела душу — кто-то может достать! Да, у нее нет когтей, но здесь есть те, у кого они есть! Изнутри поднялось какое-то несвойственное ей злорадство.

Даже плакать перехотелось.

— А, очнулась, крошка! Это замечательно! — оскалился Кор-ар. — Ридж!

Откуда-то сбоку к Кор-ару подскочил здоровенный лев, только прямоходящий. С перепутанной лохматой гривой, золотисто-карими глазами и внушительными клыками. Соня углядела в перепутанной гриве уши — не маленькие и круглые, а длинные, кроличьи. Одет этот лев был в брюки цвета мокрого мха. Под короткой шерстью бугрились мышцы — такой шею свернет и не заметит.

Но его пояс привлек Соню больше, чем сам инопланетянин. Здесь такие — с кучей каких-то полосочек, которые на деле оказывались карманами — носили почти все, кого девочка увидела за время путешествия. Дотронулся до кармашка — достал необходимое чудное приспособление, уменьшенное до размера спичечного коробка.

А еще здесь носили на руках браслеты. Обычные, металлические, даже почти без рисунка — просто пара пересекающихся полосок. Только вот зачем они были нужны, Соня пока не знала.

— Надень на новенькую ошейник. Только смотри, чтобы аккуратно! Зверь редкий, хрупкий. Но вроде смышленый.

— Мощность ставить минимальную, господин Кор-ар? — проведя широкими ладонями по поясу и нащупав карман с запасным ошейником, деловито уточнил Ридж. Ему было плевать на зверей — это была просто работа, которую надо выполнять хорошо. И чтобы животное не пострадало.

— Среднюю, — подумав с минуту, решил Кор-ар. — Но с увеличением от минимума. Сразу начнет соображать — хорошо.

И уставился на стоящую посреди клетки самочку. Не мигая и не отводя взгляда. Зверь посмотрел на него в ответ, и тогда Кор-ар улыбнулся, раздвинув жвала.

— Особых проблем у тебя быть не должно.

Ридж склонил голову:

— Хорошо.

И мир снова перевернулся, не с ног на голову, а сделав какое-то недосальто — но Соне хватило и этого. Она никогда не дралась, даже в младших классах, кода мальчишки дергали ее за косички, отнимали портфель или пенал. Просто стояла и плакала. Редко когда находила в себе моральные силы хотя бы хлопнуть раскрытой ладонью обидчика, не то что побежать за ним или перепрыгнуть через парту или стул. И на физкультуре тоже перебивалась с двойки на тройку. Канат так и остался недосягаемой высотой. А игру в баскетбол или футбол она пережидала на лавочке запасных.

Здесь же этот лев требовал от нее все: прыгать, лазать, бегать. Соня сначала не понимала, чего от нее требуют, зачем ей лезть через какие-то трубы и сетки — но пара разрядов током быстро отучили от непонимания и нежелания. И невозможности сделать.

Железные браслеты, обхватившие шею и запястья, не оставляли времени на раздумья: каждая ошибка провоцировала электрический разряд. Сначала слабый, но чем дольше она не понимала задачу, тем сильнее и продолжительнее он становился.

Соня плакала и отказывалась выходить из клетки, но результат всегда был одинаковым: в конце концов она просто теряла сознания от боли. Однако следовало отдать ее мучителям должное: они ни разу не переступили черту, не причинили ей действительно непоправимого вреда, который невозможно было бы устранить без медикаментозного вмешательства. Силу любого воздействия вычисляли с точностью, которой позавидовал бы даже хирург на сложнейшей операции.

И она стала пытаться угадывать требования, запоминать фразы, которые ей кидали, словно кость собаке.

Постепенно она узнала, что льва зовут Ридж: это слово повторял Богомол, когда звал своего помощника. Еще она узнала, что 'молчать' будет 'дарм', 'сидеть' — 'ритэ', а 'прыгать' — 'шиасс'. Эти слова ей буквально выжгли на подкорке.

Показывать зрителям ее начали почти сразу, через пару дней после появления в зверинце. Кор-ар учел, что имеет дело с разумным представителем пока еще неизвестного Альянсу вида, хоть и поставил людей на заведомо низшую ступень эволюции. Он даже историю сочинил, которая объясняла если не все странности животного, то многие.

Соня была умной и быстро училась. Вернее, запоминала, что можно, что нельзя, а что придется делать в любом случае. И подмечала мелкие детали — это было, наверное, самым важным. Например, как оказалось, инопланетяне реагировали не на мимику, а на чувства и эмоции. К ее клетке никто никогда не приближался, когда у нее было злое или больное настроение, а вот при хорошем дети чуть ли на силовой экран не лезли. Особенно они радовались, если Соня корчила смешные рожицы или к решетке подходила. В такие дни ей в качестве поощрения давали местные ягоды-фрукты.

Она была кроткой и послушной, спешила выполнить любой приказ, даже если не понимала его с первого раза. Иногда Соне казалось, что еще немного — и она научилась бы тапочки приносить Риджу и Кор-ару. Конечно, если бы их здесь носили, а у нее был к ним доступ.

Когда становилось совсем невмоготу, Соня начинала перебирать содержимое своего рюкзака: раскладывала на стопки и смотрела, трогала, вспоминала дом. Все книжки, тетрадки у нее отобрали, но мелочевку — пару карандашей, ручек, ластики в виде цветов — оставили. Как и плюшевого зайца с ушами в горошек, и мешочек с разноцветным бисером и разнокалиберными бусинами. Были бы нитки, начала бы плести — но их не было, так что Соня просто перебирала свое рукодельное богатство.

Информации, чтения не хватало катастрофически. Сейчас она обрадовалась бы и учебнику по геометрии, но больше всего Соне было жаль две библиотечные книжки: сказки братьев Гримм она брала с собой для младшей сестры, а вторую — старый и потрепанный томик мифов и легенд народов мира — для себя.

Время Соня измеряла по посетителям и приемам пищи. Так она насчитала восемь рабочих дней плюс один выходной. Может, на самом деле их было больше, но разделить иначе у Сони не получилось.

И от излишней скромности пришлось избавиться очень быстро. Раз в полторы местные недели ее купали: окунали в большой таз, терли мягкими тряпочками, чистили зубы, а потом еще и сушили у большой вентиляционной трубы-фена. Тут уж не до скромности и стыдливости.

Было противно.

— Это ничего, человек вообще многое выдержать может! — утешала себя она. — А я человек, пусть маленький, но человек! Я не зверь, не животное, я думаю, разговариваю, учусь. Я не потеряю себя, я не перестану быть Соней...

Инопланетяне не понимали ее речь — принимали за какие-то забавные звуки. Так птицы чирикают, летучие мыши пищат, кошки мяукают. Если бы Соню хоть кто-нибудь услышал, понял, что она говорит!

Но взгляды посетителей горели обычным праздным любопытством. Их совершенно не волновало, что поведение землянки скорее похоже на их, чем на звериное.

Подражательство. Был на Земле такой термин. Так обезьяна передразнивает человека, а попугай повторяет выученные за человеком слова. Даже в предложения складывает!

Для инопланетян у Сони не было разума. И они смеялись над ее попытками что-то сделать или сказать.

Кор-ар наблюдал за своим новым приобретением и радостно потирал клешни: не прогадал! Все окупилось: все затраты, все вложения! Самка действительно оказалась соображающей более чем быстро! Не высший разум, но вполне так рабочий! Звезды текли в его карман сплошным потоком.

Как же эта землянка отличалась от тех животных, которые жили в его Зверинце! Во всех семи изученных и обжитых галактиках любой вид был опасен. Даже маленькие насекомые — вернее, особенно они — не говоря уже о млекопитающих и яйцекладущих. Среди них были и смертельно ядовитые — один укус, и ты уже среди предков; и кровососущие, нападавшие роем и не оставлявшие через несколько минут даже скелета; и закованные в панцирь с головы до кончиков когтей — ни одному клыку пробить не под силу.

Перечислять можно долго, проще открыть Большую Энциклопедию Живых организмов семи галактик. Каждый вид — опасен. А эта самка...

Хрупкая и нежная: любое сильное прикосновение ранит, любой удар может вызвать перелом, укусить — не способна, оцарапать — тоже. Яда нет, клыков нет, когтей — тоже нет!

Уникальное животное.

'Чудо с края вселенной! Абсолютно безопасно! Такого вы не найдете больше нигде!' — пестрели афиши и рекламные корабли по всему городу, завлекая клиентов в глубины Зверинца.

Посетители шли, и шли, и шли. Просили погладить, сфотографироваться, предлагали даже выкупить за баснословные деньги. Но Кор-ар стоял на своем: не продается, и трогать нельзя, нечего травмировать зверя — вынашивая, однако, мысль вывести Соню на поводке и в ошейнике на какой-нибудь званый вечер.

Показать товар лицом. И договориться о доставке и продаже таких же — если зверь не подведет.

Кор-ар даже мысли не допускал, что Соня может думать, анализировать, а самое главное — учиться. Не может, не имеет права, он уже все решил, распланировал, рассчитал. Каждую неделю отчет от Риджа получает: дрессировка идет семимильными шагами! Даже браслеты с ошейником уже почти включать не приходится!

Богомол предпочел забыть, отодвинуть в самый дальний угол памяти информацию о том, что купленная им самка разумна. Ему не было это нужно — и он забыл. А остальные не знали и не догадывались. Только Тан в своей далекой лаборатории иногда поднимал материалы, полученные при осмотре землянки, да ухмылялся в усы. Что эта самка когда-нибудь станет крахом Кор-ара и всего Космического зверинца, он даже не сомневался. Все дело во времени.

Соня, лишенная общения и возможности хоть с кем-то обсудить ситуацию, начала записывать на пол под подстилку все, что видела сквозь решетку клетки. Постепенно из маленьких осколков этой реальности складывалась картина. Так собираешь мозаику из нескольких тысяч деталей: сначала перед глазами только яркие картонные квадратики, но после многих и многих часов упорного труда становятся видны горы, море, маленькие домики. Кусочки целого.

Главное, потом не забыть стереть карандаш.

Так, в месте, куда Соня попала, главным был Богомол Кор-ар. И его слушались не только подчиненные, но и посетители, почтительно уступая дорогу, кланяясь и шипя вслед проклятия. Последнее Соня ни с чем бы не спутала: гадости могут говорить и с улыбкой, но взгляд не подделаешь — он так и останется остро-колючим, завистливым.

Кроме льва Риджа, который отвечал за дрессировку зверей и самой Сони, на Богомола трудилась еще уйма сотрудников. Охрана, уборщики, продавцы, экскурсоводы, врачи — всех и не упомнишь! Но так дело обстояло в любой серьезной организации на Земле: невозможно чтобы работа громадной корпорации осуществлялась всего с помощью двух человек, даже если большая часть действий компьютеризированы. Как минимум требуется обслуживающий персонал, поддерживающий технику в рабочем состоянии.

Тонкокостные и полупрозрачные создания, похожие на плотное желе, медленно ползали по коридорам, продавая всякие сувениры и мелкие закуски. У них были смешные длинные уши, а еще три ряда зубов — медузы с акульими зубами, но весьма мирные и, вроде как, смешливые. Если производимое ими бульканье можно было назвать смехом. Они ловко маневрировали среди толп посетителей, придерживая короткими руками-щупальцами на круглых колеблющихся животах лотки с фигурками животных.

Еще мимо Сониной клетки постоянно пробегала стайка щебечущих колибри — только они были раз в двадцать больше, с большими клювами и крыльями, заканчивающимися четырехпалыми ладонями. Голоса у них были противные и высокие, настолько, что у Сони вечно закладывало уши, особенно когда они начинали смеяться — словно когтями по грифельной доске скребли. Эти птички отвечали за еду — именно они кормили Соню. А иногда тайком подкладывали на тарелку с бурдой непонятного серо-зеленого цвета сладкие фрукты. Им было жалко Соню, она казалась им какой-то одиноко-несчастной.

Время от времени мимо клетки проходили охранники той же расы, что и Ридж — только они были опрятнее, гриву заплетали в сложносоставные косы, и улыбались чаще и ярче, улыбкой почти такой же яркой, как их алые костюмы с синими нашивками на рукавах. Они никогда не обращали на Соню внимания, считая ее частью интерьера: что на нее смотреть? Клетка работает и ладно!

Уборщики здесь не убирались сами, только следили за техникой, которая выполняла всю работу. Соня знала двоих: старого, серебристо-серого от времени ящера и молодого яркоперого попугая. И если первый мерно и методично проверял за техникой каждый метр, то второй вечно куда-то бежал, спешил, разве что из перьев не выпрыгивал.

Были и другие, но Соня не всегда успевала их рассмотреть: мелькали раз или два, вот они есть, а вот их уже и нет, и не скажешь даже, после на кого похожи и чем занимаются.

Только врача-ветеринара, к которому она попадала время от времени, Соня запомнила чуть ли не лучше Кор-ара и Риджа вместе взятых. Он смешно вздыхал через длинный нос и тянулся потрепать ее по макушке. Соня заглядывала ему во все шесть глаз сразу, сначала пыталась что-то объяснить, сказать, думая, что хоть врач разберется, назовет ее разумным существом, а не зверем, но потом поняла: бесполезно. И для этого слона-муравьеда она была лишь животным, безмерно трогательным и необычным, может даже любимым, но и только. И тогда Соня стала читать ему стихи: Пушкина, Фета, Шекспира — всех, кого учила и помнила. Даже детские считалки! И ветеринар, раз за разом слыша издаваемые ею звуки, начинал смеяться, хлопать в ладоши или, подхватив Соню на руки, осторожно гладить по голове.

Иногда ей удавалось искренне ему улыбнуться.

Соня считала расположение собственной клетки очень неудачным: из нее почти невозможно было рассмотреть залу-коридор, не говоря уже о соседних клетках. Этот коридор круглосуточно освещался длинными матовыми лампами, днем — сильнее, вечером и ночью слабее. Окна, видимо, считались недосягаемой роскошью, потому что за время пребывания в Зверинце Соня видела их всего пару раз: под самым потолком в медицинском кабинете, в личном офисе Кор-ара и в главном холле, где оно было куполообразным и занимало почти всю крышу. Соня не отказалась бы, чтоб ее клетку поставили там. Пусть инопланетян в два раза больше, зато видно улицу, корабли и кусочек неба. А в ее клетке не рассмотреть ничего, кроме точно такой же клетки напротив да золотисто-бежевых стен с белыми разводами.

Единственное развлечение — инопланетяне. Да и то весьма условное.

Рабочие дни выматывали и морально, и физически: все эти толпы, руки, взгляды — от них к концу восьмого дня хотелось закрыться чем и как угодно. Но ее клетка стояла на самом виду. Приходилось терпеть. Зато в свой законный выходной Соня отдыхала. Просто лежала с закрытыми глазами и вспоминала какие-то дорогие сердцу мелочи. И повторяла услышанные и понятые слова — пока обрывки, но она обещала себе, что рано или поздно научится спрягать их во фразы и предложения.

— Дар ти — 'клетка', карссши — 'купи', майлен — 'мама'...

Звуки драли горло, не желая складываться как надо — не приспособлена она была к этой речи. Но Соня пыталась, раз за разом, каждый день. Посетителям, наверное, казалось, что это она так чирикает.

Мимо Сониной клетки проходили разноцветные пучеглазые рыбы, укутанные в сферы с водой и обвешанные украшениями с головы до кончика хвоста, мифические мантикоры, настолько огромные, что выпрямиться в большинстве залов во весь рост было для них проблематично, плюшевые зайцы со злыми маленькими глазками-пуговками, цветочки, шустро перебирающие листьями-лапами, и многие, многие другие... Конечно, окружающие ее инопланетяне назывались как-то иначе, но Соня не знала, как и старалась запоминать их, придумывая и давая имена по ассоциациям.

Иногда сюда приводили школьные экскурсии. У инопланетян же есть школы — должны они где-то учиться! И университеты тоже есть, Соня была в этом уверена.

Дети на любой планете — дети, их со взрослым никогда не спутаешь, слишком другие. Шумные, где-то забавные, где-то жестокие, больше увлеченные разговорами друг с другом, чем тем, что им рассказывают учителя. Казалось странным, что и Соня когда-то была такой же — ребенком.

Как давно это было? Месяц, два, три назад? Или уже прошло полгода с тех пор, как поселили в эту клетку? А может — дольше?

Об этом Соня старалась не думать.

От этой мысли она вполне могла сойти с ума.

Кор-ар мог бы ответить на этот вопрос не задумавшись: Соня приносила ему стабильный доход на протяжении почти трех месяцев, о чем свидетельствовали ведомости и отчетные документы. Для девочки же единственным показателем прошедшего времени стало небольшое понимание языка, на котором здесь, в космосе, говорили. Не все, но многие. Соня предположила, что это универсальный язык, которым пользуются различные расы инопланетян, как английский на Земле. А кроме английского языка существуют еще французский, испанский, китайский, итальянский, греческий и многие другие. И у каждого из них — свои диалекты.

Здесь все то же самое. Только вместо народов и рас с континентами и странами — представителями разных планет и уголков вселенной.

Но послушать иногда было интересно, даже если понимала Соня, дай бог, через слово на третье. Особенно учителей.

— Дети, немедленно прекратили этот шум и подошли к первой клетке. Здесь мы видим прекрасный экземпляр Яркашасса, гигантской многоножки, обитающей почти на всех планетах Альянса. Наиболее распространен в широтах с влажным климатом и большим количеством болот, так как...

Далее следовала развернутая лекция о животных, о местах их обитания, особенностях в строении организма, орудиях защиты и методах поимки.

Так Соня узнала, что в клетке напротив — единственной, которую она видела — сидели Черхши: парочка каких-то непонятных черных комков с зубами, рогами и острыми хвостами. Вредные, наглые, привязчивые создания, так и норовившие что-нибудь украсть. Или состроить рожу попротивней. Соня звала их пересмешниками, пока среди разговоров посетителей не разобрала их настоящее имя. В целом эти Черхши были безобидны и почти безопасны.

После них все экскурсии останавливались рядом с клеткой Сони. К любопытным взглядам за долгое время привыкаешь, и начинаешь обращать на них внимания не больше, чем на надоедливого комара, который только жужжит, но не кусает.

— А этот зверь называется Землянка. Мы можем видеть, что это несчастное создание совсем не приспособлено к суровой жизни в сколько-нибудь агрессивной дикой природе. Клыков, как и когтей, у нее нет совсем, не говоря уже о яде. Волосяной покров занимает сравнительно небольшой процент от площади всего тела, что позволяет заключить — животное живет в теплом, но отнюдь не жарком климате. Кожа очень нежная, мягкая, кости — хрупкие. Всеядна. Неразумна, но склонна к подражательству. Строение горла позволяет ей с легкостью повторять нашу речь. Довольно сообразительна, легко поддается дрессировке.

...И всего раз девочке встретились иные инопланетяне, не такие, как обычные посетители, мечтающие увидеть диковинку... Они словно смотрели глубже и дальше всех, проходивших мимо.

Большеглазые, с узкими лицами, вздернутыми носиками и парой усиков, расположенных в районе висков — их лица можно было сравнить с человеческими. Но и только. Тела вытянутые, тонкие и обманчиво хрупкие, три пары рук и на каждой ладони по три длинных подвижных пальца, за спиной крылья насыщенного изумрудного цвета.

Эти пять инопланетян не мигая смотрели на Соню и не пытались даже перевести взгляд на что-то другое.

Ее изучали, слушали, анализировали, зацепившись за что-то, видимое только им.

А потом на их точеных, почти эльфийских лицах проступило удивление пополам с ужасом: они поняли, кто сидит за этой решеткой.

— Несчастная...

— Бедное дитя...

— Как такое вообще возможно?

Ближайшая бабочка-фея протянула тонкую руку сквозь светящиеся решетки и нежно дотронулась до Сониной щеки. Ее не обожгло и не ударило током — посетитель же! И, странное дело, у Сони не появилось даже мысли отшатнуться от нежеланного контакта, отойти вглубь собственной норы. Ведь они такие же зрители, как и все, они не должны были отличаться от окружающих!

Но отличались.

И Соня знала это где-то внутри себя.

— Какая трагедия — такой ум, столько чувств и за решеткой, будто зверя... За что так с тобой?

— Можно ли помочь?

— У нее знакомый голос...

— Ты думаешь?

Соня почти не понимала их певучие голоса, тяжелые и душные, как знойное летнее марево. Обрывки слов ничего не давали — как можно связать 'зачем', 'голос' и 'мысль'?

— Мы услышали.

— Мы передадим.

Черная бездна космоса смотрела в сердце голубого неба Земли. Соне пытались сказать: ее не бросят здесь, не оставят теперь, когда голос услышан, когда разум откликнулся.

— Жди...

— Продержись...

— Совсем немного...

Фея убрала руку, и наваждение пропало. Соня быстро отошла к самой дальней стене клетки и забилась в угол. Ей безумно захотелось заплакать, кусая губы и размазывая ладонями по щекам соленые капли.

Казалось, только что она прикоснулась к чему-то большому и сияющему, а теперь это отобрали. Поманили, приласкали и швырнули камнем.

Было больно и грустно.

От ее клетки медленно отступали инопланетяне, похожие одновременно на эльфов и бабочек.

* * *

Прошел день, за ним другой и третий, и встреча поблекла в памяти Сони. В самом деле, что это за глупости! Погладили, ласково обратились вместо тычков и криков, а она и пошла, и уши развесила, и разве что не разрыдалась от облегчения! Решила — отличаются эти инопланетяне, человека в ней разумного видят. Ошиблась.

Жизнь ее так и текла вперед своим черепашьим ходом. Незаметно для Сони прошло больше половины человеческого года. По космическому летосчислению планет Альянса — меньше четырех месяцев.

Соне исполнилось четырнадцать лет, но чувствовала она себя уставшей и измученной жизнью старухой. Да еще и в довесок к этому ощущению безбожно ныла спина: просквозило. Как оказалось, здесь сквозняки тоже очень даже бывали! Неприятное открытие получилось.

Кор-ар, конечно же, заметил, что его драгоценный 'зверек' вел себя странно — лежал, не двигался, ел плохо — ветеринара на уши поднял, Тана вызвал, не поленился. А потом, услышав вердикт доктора и ученого, орал на подчиненных так, что стены тряслись. Не уследили, застудили, погубили! Дармоеды, за что он им всем зарплаты платил!

Девочку перевели в новую клетку — Соня про себя ее называла камерой. Она была угловой, с теплыми полами и лежанкой-деревом от одной стены до другой — все часть интерьера вип-класса! И, самое главное, с окном и видом на город: на огромные с острыми шпилями башни-дома, снующие туда-сюда корабли на высоте облаков, яркие рекламные вывески, парящие в воздухе. И солнце — огромное бледно-голубое солнце с белоснежной короной. После многих недель искусственного освещения Соня посчитала, что вот оно — счастье. Пусть спрятанное за стеклом и решеткой, но вполне ощутимое. Она часами просиживала под солнечными лучами, блаженно зажмурившись от удовольствия. Оторвать ее от этого времяпрепровождения могла только необходимость вновь идти к ветеринару за очередной порцией лекарств: застуженная спина проходила долго и неохотно. Нет-нет, а напоминала о себе резкой болью при неаккуратном движении, и тогда вновь начиналась свистопляска: Кор-ар орал, подчиненные трепетали, а Соня досадно морщилась, мечтая о теплом одеяле.

Соня не знала, что в ее немного устоявшейся жизни планировались перемены. Кор-аром, естественно. Он решил, что его дрессированную самочку уже пора выводить на люди, а именно на закрытое мероприятие для самых богатых и именитых деятелей планеты. На поводке и в наморднике, как же без этого!

Более того, Кор-ар уже планировал начать принимать заказы на разведение и доставку подобных зверей — не раз клиенты спрашивали, интересовались возможностью приобретения. А кто Кор-ар такой, чтобы упускать собственную прибыль? Правда, в безопасности зверька большая часть интересующихся все еще сомневалась, но этот вопрос и должен был решить вывод самочки в свет. Что нынешняя звезда Зверинца и здесь его не подведет, Кор-ар даже не сомневался.

А Соня спала и совершенно не знала о планах Богомола. Что ей до них? Лишь бы не трогали да Кошко-ящеру на опыты не сдали, а к остальному она уже притерпелась. Смирилась даже почти. Только задремывать стала чаще: там, за гранью этой реальности, становилось легче.

Когда-то Соня путалась и блуждала по дорогам снов, не знала, как выйти из них в реальность, просыпалась в слезах и с криком. Потом, во многом благодаря Графу, пришло понимание существующих там законов, а вместе с ним и умение: заблудиться стало гораздо сложнее, а уйти от кошмара — легче.

Сейчас ей часто снился дом, родные, друзья, то, чего так не хватало, что манило своим уютным теплом. Реже — что-то волшебное и чарующее. Соня только улыбалась, когда ей снились сказки: это значило, что где-то еще родился новый мир, обрел плоть и кровь. И совсем редко — кошмары, тягучие и вязкие словно смола, железным обручем опоясывавшие горло — не продохнуть. Но... Их вполне хватало и наяву, и во сне они уже не казались такими страшными.

Что Соня никогда не могла предсказать заранее, так это то кем она окажется в очередном сне: человеком или зверем, участником или просто наблюдателем. Каждый раз — новое рождение, новая шкура, новое чувство. В этом были свои прелесть и ужас. Бывало, что она просыпалась, а сказать не могла, что она — человек по имени Соня, а не какая-нибудь белка из Волшебного леса.

Сны же всегда были... Одни сплошные дороги они были, а не сны! И ходишь по ним ночь за ночью, ищешь встречи с самым главным в своей жизни человеком, чей пульс она слышала в своем. Чаще мимо проходили, не там сворачивали, но пару раз удалось встретиться, пусть и памяти от этих снов было с наперсток: бег по шпалам к исчезающему в дожде перрону, содранные колени и локти да тихий голос на ухо: 'Подожди, подожди еще чуть-чуть!'

Соня не пыталась даже предположить, что сулила ей эта невозможная встреча в реальности, но верила: хорошее. Иначе не разводили бы их в мире снов так настойчиво — каждый раз словно через толщу воды шла, до крови обдирала руки, пытаясь удержать в них нужную нить.

Ни маме, ни папе, ни сестренке и двоюродным братьям такие сны не снились, Соня это точно знала. Они вообще редко когда видели что-то не из 'игры подсознания'. А про это самое подсознание Соня и сама могла многое рассказать — это когда думаешь, варишься в собственных мыслях и проблемах, и глубоко заснуть, ступить на дорогу не получается в итоге. Вот и снится всякая чепуха, или варианты решения, или, что хуже, кошмары.

А ее сны... они всегда были совсем другие! Но взрослым о них не рассказать, нельзя. Как и о тех, кто прятался в темноте, питался людским страхом и мог утянуть на глубину или опрокинуть зажженную свечу в доме. Были и те, кто жил на улице, ходил по своим дорогам — хорошо если просто мимо. И те, кто провожал и стерег, отгонял темноту — они встречались редко, но Соня всегда испытывала к таким провожатым острое чувство благодарности. Беду отводили.

Прабабушка, старенькая, та, которая жила в деревне, в эти силы верила. И Соня от нее научилась. А родители и другая бабушка — нет. Они ругали прабабушку, мол, чепухой засоряешь девчонке голову, глупости всякие говоришь, сказочки! Та не спорила: куда ей тягаться с молодежью. Но исправно учила Соню: если в доме что потерялось, попроси найти домового; в лес не всегда ходить стоит, особенно если шороху навели городские, деревья поломали, зверей распугали, потому как тогда леший серчает, в топь завести может; некоторыми ночами по деревне не надо гулять — не из-за людей, тех, других, они — опаснее. А еще она исправно прикалывала к одежде Сони с изнаночной стороны булавку, от сглаза.

Соне очень не хватало ее, прабабушки Агафьи, с ее шершавыми руками, мягкими, будто пух, белыми волосами, и добрыми-добрыми глазами в обрамлении морщин-лучиков.

Ее два года как не было уже.

Только сирень под окнами деревенского дома цвела, как и прежде, пышно, склонялась до самой земли фиолетовым шатром. Как сильно любила Соня сидеть в ее тени под еще не жарким весенним солнцем на кособокой скамейке, которую сама же и сколотила! Вдыхать пьяный аромат и искать цветок, отличный от других, с пятью или шестью лепестками. Как все девчонки ее возраста, которые еще верили в чудеса и любовь с первого взгляда. И в то, что если найдешь четырехлистный клевер, будет тебе удача, что в венке, который плывет по реке в праздник Ивана Купалы, можно увидеть лицо своего суженного, а медный пятак под пяткой поможет написать контрольную на 'отлично'.

Когда Соня вспоминала эти глупости сейчас, то против воли смеяться начинала. И начинало казаться, что она уже старая-престарая бабушка: руки и лицо в морщинах, а волосы давно растеряли весь цвет.

Но откроешь глаза — руки как руки. Обыкновенные. С аккуратными ноготками — ей их здесь подстригали раз в две недели — и линиями судьбы на тыльной стороне ладоней, которые сама Соня читать не умела.

В маленьком ручном зеркальце-ракушке — его когда-то мальчишки в классе на 8 марта подарили, девочка уже думала, потеряла его, а оно за подкладку рюкзака завалилось — отражались серые глаза... Кого-то, не Сони. У девочки дома они всегда были бирюзовыми в голубизну, а тут — серые. Слишком мало поводов для радости — вот это что значило.

Соня знала: Кор-ар доволен ее поведением. Еще бы! Она же такая послушная была, понимающая! Идеальный пример правильной дрессировки и воспитания — если забыть, что она не животное. Только Ридж начал странно смотреть, хмурился, когда отдавал команду сидеть или лежать. Догадывался, возможно, что Кор-ар всех обманывал, но не вмешивался. Своя шкура всегда ближе к телу, а и скажи он кому, что думал: их зверь-то и не зверь вовсе — засмеяли бы.

Все уверились: Землянка просто сообразительна очень! И это очень мило, когда она пытается повторять слова, которые окружающие произносят. Может ее получится научить произносить целые предложения, вот была бы потеха!

Кор-ар подтверждал: можно, и если уважаемые господа соблаговолят, то увидеть это они смогут на вечере, посвященном началу Праздничной недели.

Организаторы соблаговолили.

Только этому вечеру не суждено было случиться, как и Соне узнать о нем. За два дня до него в Зверинце неожиданно погас свет.

Соня поежилась: темноту она не любила, в ней всегда скрывались кошмары. Они прятались в шкафу днем, чтобы, как только родители потушат свет, вылезти на волю, обступить ее кровать и начать скалить свои злые клыкастые морды. Особенно Соня боялась кошмара, который сидел на телевизоре. Он был самым жутким, самым злобным и страшным. И сколько бы девочка не накрывалась одеялом, не зажигала свет, не читала про себя детские веселые считалочки и стишки — не пропадал. Только смеялся, скрипя словно не смазанные дверные петли, да перебирался поближе, на подлокотник Сониного дивана: ему хорошо было здесь, в комнате, где его так откровенно боялись. А сама Соня, глядя на это черное пятно сквозь щелку между подушкой и одеялом, начинала казаться себе совсем крохотной, а весь мир огромным и тяжелым, как плита бетонная!

А потом пришел кот-баюн Граф, устроился теплым клубком под боком, ткнулся влажным носом ей в щеку, пощекотал пушистым хвостом, заставив ее рассмеяться. И темнота отшатнулась, словно ее ужалили. А вместе с ней отступил и страх.

Через годы, когда ей уже не нужен стал Граф, чтобы заснуть, в живых осталась только память, подсказывающая, что не всякая дорога безопасна и не всему можно верить. И если не видят другие, то это совсем не значит, что не должен и ты. И еще появилась привычка, когда все плохо, уходить в ласковые сны: отдыхать и собираться с силами. Как сейчас.

И вновь слышится стук колес знакомого поезда...

Соне снилась осень. В ней были синее-синее небо, широкое и бескрайнее — не рваный лоскут, зацепившийся за телевизионные антенны — и золотисто-багряный ковер, расстелившийся вдоль железной дороги. На поезд Соня в этот раз опоздала, и пришлось ей идти по рельсам вслед уходящим вдаль вагонам, весело подмигивающим стеклами.

А осень махала тяжелыми темно-зелеными еловыми лапами и вместе с Соней шагала по шпалам рыжей лисицей с перьями перелетных птиц в пушистом хвосте.

— Странно и отрадно видеть на этой дороге столь очаровательную девицу... что же привело тебя в мой сон, путешественница?

Впереди — не объехать, не пройти — стоял князь в алом плаще, при сером коне да густой бороде. С глазами, что омуты темные, из голубого в прозелень. И красив был — смотреть больно! Не смазливой красотой, а настоящей, мужской, как Соня любила. Плечи — косая сажень, росту высокого — с таким рядом встанешь, птичкой малой покажешься — скуластый, нос с легкой горбинкой, каштановые локоны на высокий лоб падают...

— Не думала, не гадала, нечаянно в ваш сон попала... Прогоните?

По глазам увидела — не погонит, скучно князю одному по своему сну гулять.

— Отчего же? Проходи, гостьей будешь....

Шаг, другой — и шли они уже по лесной тропинке, а вокруг стояли достающие до небес деревья, в пух и прах разряженные перед близящейся зимней стужей, когда только елки да сосны зеленеют колючими иголками. Под ногами во мху красными огоньками брусника горела, в рот просилась...

— Ты откуда будешь, милая? Не в первый раз уж близко к моему сну подходишь. Два дня назад совсем рядом была, чуть плечом не задела, а в прошлом месяце на самом пороге обратно повернула.

— Я не очень хорошо еще здесь ориентируюсь, — смущенно призналась Соня. — Да и тогда не специально ушла, просто... так получилось.

Князь улыбнулся в бороду, глянул понимающе.

— Да, эта встреча тебе поинтереснее любого сна будет, особенно тот, кто ждет тебя в нем. Но ты, я гляжу, и сама это знаешь не хуже меня...

Соня только вздохнула.

— А где он — не подскажете?

— Откуда же? Ты ищешь и тебя ищут, а я тут так, попутчик случайный...

Сердце сжалось в сомнении и страхе — успеет ли?

Обязательно успеет, сумеет не разминуться. Она же слышала, тогда, в лаборатории, даже почти дотянулась, так неужели в реальности не сможет?!

Мама Соне всегда говорила, что она упрямая, как баран — что вобьёт себе в голову, так потом из нее не вытащишь

Зато она отступать не умеет.

А князь...

— Вы тоже дождетесь! — с жаром, искренне пожелала Соня.

— А с чего ты взяла, красавица, что я тут жду кого-то?

Под ногами зашуршали листья, но вокруг стояла тишина и не было никого. Ни зверя дикого, ни птицы перелетной, ни паучка какого, заснувшего на цветном листе.

— Сон такой.

— Сон... Да, здесь все сон.

А сон уже почти истаял, рассыпался цветными стеклами, исчез дымкой в яви.

— Удачи тебе, девица. А про мою нужду — не думай, не расстраивайся, не дело это.

— Все будет. И дорога ляжет под ноги, и встреча будет, слышите? — закричала Соня, всеми силами пытаясь задержаться в этом осеннем лесу еще на мгновение, сделать так, чтобы ее услышал этот мужчина с грустными глазами и мягкой улыбкой.

Князь не ответил — рукой вслед махнул да голову склонил прощаясь.

Соня зажмурилась, чтобы не заплакать, а когда открыла глаза, вокруг была все те же темнота и клетка. Электричество еще не вернули — тут бы устроиться поудобнее да заснуть еще раз, но все, сны на сегодня закончились. Только под сердцем теперь болело, и у горла собралась вязкая горечь.

У клетки раздался шорох. Соня хотела было проигнорировать его — мало ли кто из работников по ночам здесь ходил! — но внезапно заметила, что силового экрана не было.

А когда она засыпала — был.

Соня подняла глаза и увидела их.

TBC...