|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 23
— Сволочь! — хрипел Жорка, кусая сухие губы, — что же ты натворил, сволочь?!
И снова одно, и то же: милицейский "УАЗ" под стойкою светофора, дыра в кирпичном заборе, перевернутая коляска. Опять эта женщина, упавшая на колени и этот голубенький сверток, прижатый к ее груди. Голубенький сверток с безвольно свисающей детскою ручкой...
Усилием воли Устинов проснулся. Постель была мокрой от пота. Над оконным проемом висела луна — большая, кроваво-красная. Не зажигая света, он встал и поплелся на кухню. Холодильник сыто звенел, заряженный с вечера "полной обоймой". Хоть это немного порадовало. Жорка налил и выпил полный стакан водки, закурил и долго сидел за столом, стиснув в ладонях седеющие виски...
Опять эта женщина! Уйдя от погони, он несколько раз звонил и в скорую помощь, и в приемный покой больницы: Что с ней? Как ребенок? На другом конце провода справлялись, кто говорит, обещали "сейчас уточнить", говорили "подождите минуточку", долго молчали. А потом, где-то по близости появлялись наряды милиции.
То ли Кривда подозрительно поумнел, то ли я становлюсь слишком уж, предсказуемым? — мелькнула горькая мысль.
Он ушел из этого города, так и ничего не узнав: быстрым шагом, при свете луны, прямиком, по полям и посадкам — сам себя наказал за потерю квалификации и полное отсутствие свежих идей.
Раз, раз, раз, два, три, — звучал в голове хриплый голос полковника Векшина, — не отставать, не растягиваться!
Марш-бросок завершился прохладным утром, как положено: чисткой оружия, водными процедурами, сменой белья и бритьем в холодной воде. Все ненужное он загрузил в чемодан и пустил по течению Дона, остальное рассовал по карманам. На целую Ростовскую область, у него оставалось всего три патрона.
Городок был довольно продвинутый: с троллейбусной линией, сетью маршрутных такси, десятком заводских труб. Даже местные проститутки пытались говорить по-английски:
— What do you want? — с придыханием прошептала одна, отрезая "клиенту" пути отхода.
— May I to help you? — тоном экскурсовода спросила ее подруга, роняя бретельку на мраморное плечо.
Устинов поднял глаза. Чуть выше лица путаны заметил броскую вывеску: "Гостиница Интурист".
Ну, блин, попал, как в том анекдоте! Ситуация получилась настолько комичной, что Жорка не выдержал, подыграл:
— O! Russian girls! — с восхищением вымолвил он, играя белками глаз, и добавил на чистом русском, — ты бы, бабка, пожрать дала, спать положила, а потом приставала с расспросами.
"Бабкам" было едва за тридцать. Поэтому все рассмеялись.
Устинов в душе уважал проституток. Работа с людьми их рано делает мудрыми. Кому как не им знать все о людских пороках? Дегустатор судит о букете вина по одной-единственной капле. Они о нашей душе — по первой минуте общения. Отнесись к путане с добром — и она отплатит сторицей, сделай ее своим другом — ты увидишь образец человеческой верности.
Жорка назвался Игорем, благо, в кармане лежал подходящий паспорт. За годы работы в конторе он "пережил" много легенд, помнил о "прошлых жизнях" в мелочах и подробностях. Был у него и особый дар: мгновенно вживаться в роль и играть ее убедительно. Секрет мастерства был прост: поменьше болтать самому, отвечать только по существу и только когда спрашивают.
— Кем же ты, Игорь, работаешь, если ходишь в таком "прикиде"? — спросила Виктория Павловна, поправляя бретельку.
— Никем не работаю, — ответил он беззаботно, — десять лет, как на пенсии.
Еще не погасшие искорки смеха вспыхнули с новой силой.
— Я тебя умоля-я-аю, — проворковала Лялька.
— Подумаешь! — вполне натурально обиделся Жорка и сделал назад два курбета и сальто. — Между прочим, пашу с пяти лет, трудовой стаж соответствующий.
Все получилось гораздо лучше, чем он задумал. Широкая амплитуда, приземление с хорошим запасом — не пришлось даже ловить себя за коленки. Пистолет остался сидеть в кобуре. Плюс ко всему, из бокового кармана упала на землю неполная пачка долларов.
— Может быть, ты циркач? — предположила Вика. Она аккуратно собрала деньги, возвратила владельцу и только потом продолжила мысль, — или спортсмен: акробат там, эквилибрист?
— Хуже, — ответил Жорка.
— Неужели артист?
— Еще хуже.
Знакомство отметили за углом. В мрачной "тошниловке" не спеша попивали "Шампанское", заедая его шоколадом. Девчонки давно оценили и внешность Устинова, и номиналы купюр, случайно выпавших из кармана его пиджака. Но им теперь это было не столь уж важно. Манила, звала, как волшебная сказка, судьба человека из другой, очень красивой жизни. Каждую фразу они вырывали с боем. Жорка постепенно сдавался и, честно сказать, врал с особенным вдохновением.
По действующей легенде он — профессиональный танцор. Закончил балетную школу, "Вагановское" училище, студию при "Большом". Потом выступал солистом в молдавском ансамбле "Жок", потом в труппе у Моисеева.
— А как же балет?! — возмутилась Лялька, — ты же учился?!
— Для балета рылом не вышел, — Жорка развел руками, улыбнулся грустно и виновато, — туда отбирают лучших. Врач сказал, что косточки слабоваты.
— Я бы ему! — Лялька стиснула кулачки.
— Он прав, этот врач. Бывают такие люди, что очень подвержены травмам. Я, когда выступали в Болгарии, упал в оркестровую яму...
— Как упал?! — ахнули слушательницы.
— Да... по пьяному делу.
— И что?
— Ногу сломал. А она срослась как-то неправильно. Пришлось уходить на пенсию.
— Сколько ж лет тебе было?
— Двадцать шесть, и еще чуть-чуть.
— Хорошая пенсия?
— Сто шестнадцать с копейками.
— И хватало?
— Хватало бы, если б не пил, — Жорка еще раз вздохнул, — пришлось подрабатывать. Устроился в "Москонцерт", администратором у Кобзона. Однокашники помогли.
— У кого, у кого?! — девчонки отпрянули, широко раскрыли глаза.
Устинов почувствовал, как над его нечесаной шевелюрой горит, разгорается нимб.
— У Кобзона. Между прочим, хороший мужик, но я его звал только по имени, отчеству: Иосиф Давидович.
— Боялся? — поежилась Лялька.
— Нет, уважал. За три с половиной года мы с ним хорошо сработались. Он не хотел, чтобы я от него уходил.
— Почему же ушел?
— Женился.
— На артистке?
— Почему обязательно на артистке? Я их терпеть не могу! Ну, на ком можно жениться? — на обычной питерской бабе, она за мной с детства ухлестывала. Я ведь сам тоже из Ленинграда.
— Значит, женился! — мрачно сказала Вика и крепко задумалась.
— Ты, подруга, губищи-то не раскатывай! — подпрыгнула Лялька, — ишь ты, чего удумала!
— Ты что, мать? Окстись! — залепетала Вика.
— Смотри мне! Видишь, горе у мужика! Не по своей воле он здесь оказался, — строго вещала Лялька голосом школьной учительницы. Потом взглянула на Жорку и продолжила более ласково:
— Ты, Игорь, дальше рассказывай. Не обращай на нее внимания. Она у нас с прибабахом, книжек про любовь начиталась.
— Ну, женился, — неохотно продолжил Устинов, — переводом ушел в "Ленконцерт". Работал еще три года у разной горластой сволочи, а потом окончательно спился. Жена меня, естественно, бросила...
— Лечиться хоть пробовал? — тихо спросила Вика и испуганно замолчала.
Жорка вздохнул:
— Два раза лежал в ЛТП, если это так интересно. Честно скажу, воспоминания не самые светлые. Врач на прощанье сказал: "У вас, молодой человек, деменция головного мозга. Есть уже первые признаки. Скоро вам будет нечем думать. Хотите влачить растительное существование? — можете продолжать. Хотите остаться человеком? — меняйте свой образ жизни. Мой вам совет: перебирайтесь на юг, поближе к природе — подальше от собутыльников. Присмотрите квартиру. Жилье там намного дешевле, чем у нас, в Ленинграде".
— Что же мы тут сидим, чем занимаемся?! — всполошилась Лялька и вылила на пол остатки "Шампанского. — Поехали, мы сведем тебя с человеком, который решает любые проблемы. Викентий, махни Толяну!
— У стеклянных дверей, как будто из воздуха, материализовалась машина. Стояла, наверное, в пределах прямой видимости. Устинов это заметил и мысленно оценил: да, девочки еще те, все у них на широкую ногу! Полез было в карман, хотел расплатиться за столик, но куда там!
— Спрячь сейчас же! — искренне обиделась Лялька. — Чай к людям попал! Ты деньги для дела держи, они тебе еще пригодятся. Садись вон, рядом с водителем, да смотри: в этой машине не курят. Толян может обидеться, он с табаком завязал.
Из кафе, по служебному телефону, Лялька кому-то звонила. Потом утрясла с халдеем вопросы оплаты в кредит. Вышла повеселевшей. Хлопая дверью, подмигнула водителю:
— На базу, Толян, на базу!
С минуту ехали молча. Вика долго ерзала на сидении, не выдержала, спросила:
— Что такое деменция, она не заразна?
— Нет, — успокоил присутствующих Жорка, — я листал медицинский словарь, тоже интересовался. Деменция — это приобретенное слабоумие, деградация личности, так сказать.
— На всякий случай сходи, проверься, — хмыкнула Лялька в адрес своей подруги. — А я вот, хотела спросить: чем занимается администратор, зачем он вообще нужен?
— Во как запало! — поразился Устинов, — хоть бросай все дела и подавайся в альфонсы. Нет, в Питере на эту легенду так не клевало. А вслух пояснил:
— Артисты на сцене не работают в одиночку. У каждого свои музыканты, дирижер, операторы света и звука. Это самый минимальный набор. Всем нужно создать творческие условия. Если это гастроли — доставить в другой город. А значит, купить билеты, договориться с гостиницей, обеспечить питанием, суточными, командировочными, той же зарплатой. Есть еще целая куча нюансов. Один заболел — нужно срочно искать замену. Другой закапризничал: подавай ему поезд, он в самолетах летать боится. А третьему — вынь, да положь представительский люкс, и чтобы не выше четвертого этажа.
— Короче, как наша Мамэлла, — подытожила Вика.
* * *
Леса и лесочки в донских степях встречаются реже, чем в пустыне оазисы. Деревья растут на разграбленных скифских курганах, да в руслах высохших рек. А этот зеленый язык тянулся от самого Дона. Наверное, был он когда-то большим притоком. Примерно посередине, лесок прорезала федеральная трасса. Водители такси и автобусов, а также те, что "бомбят по межгороду", обязательно здесь всегда останавливались. Очень удобно: "Перекур пять минут! Мальчики влево, девчонки — направо!" Судя по обилию троп, здесь водились ягоды и грибы. Но этой засушливой осенью выжила только трава.
Валерий Георгиевич остался один. Он бездумно сидел на пыльном пригорке. Машина ушла, действие стимулятора кончилось, его снова канудило.
От этой болезни всегда помогал старый проверенный метод: с головой окунаться в работу. Но в нынешнем состоянии, мозг явно был не способен разгребать столь сложные ситуации. Эх, знать бы с чего начать! Подзарядиться, что ли? — в кармане еще оставались две порции "Сиднокарба".
Да, это и есть тот самый непредвиденный случай! — сказал Максимейко внезапно проснувшейся совести, сунул одну под язык и заставил себя подняться.
Отпечатки широких протекторов накладывались один на другой. Таинственный джип проезжал здесь несколько раз. И "крутился" он не на асфальте, а у самой границы леса, поэтому так наследил. Встречались участки, где таких отпечатков было особенно много.
Следы! Если в пятницу здесь кто-то был, должны оставаться следы! — это была первая здравая мысль с момента запойного кризиса. Что может быть проще? — когда-то он сам разработал хренову тучу таких операций. Главное в этом деле выбор позиции наблюдателя. Должно быть оптимальное место, откуда, как на ладони и мост, и гаишники, и подъезды к засаде.
Долго плутать не пришлось. Приземистый холм, поросший невысокими деревцами, был в своем роде господствующей высоткой. На вспаханных подошвами склонах, дыбом стояли пласты прошлогодней листвы. Кругом валялись окурки. Много окурков. Судя по их количеству, в дозоре стояли двое. Один пялился в оптику, пока не устанут глаза, другой наводил на объекте порядок. Кусты и ветки деревьев, мешающие обзору, были обрезаны с двух сторон и собраны в общую кучу. Это наводило на размышления. Не от великой же скуки люди затеяли столь трудоемкий процесс?
Максимейко подошел ближе. С вечера пятницы не прошло и трех суток, а листья от срубленных веток уже потемнели и начали осыпаться. Еще бы, такая жара! Сквозь образовавшиеся проплешины, просвечивали крупицы рыхлого грунта. Полковник привстал, обошел тайник по периметру, выбрал несколько крупных веток у самого основания кучи. Держась на них как за слеги, сдвинул ее чуть в сторону. Из-под слоя пожухшего дерна выглянул край промасленной ткани. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там? Руки скользнули по гладкой поверхности. Знакомые очертания, утолщенный ствол... ну, конечно же, БСК! — бесшумный снайперский карабин, как говорится, готовый к употреблению.
Времени у охотников хватило на все. Только убрать за собой, как следует, не успели. Ждали, наверное, до позднего вечера, и в самый последний момент решили оставить оружие здесь.
Сверток был довольно увесистый. Ухоженный ствол лоснился на солнце. К нему прилагались четыре обоймы с автоматными дозвуковыми патронами калибра 7,62. В отдельном мешочке из замши хранился прицел с импортной "цейсовской" оптикой. Продвинутый снайпер переделал оружие под себя. Вот и новая
информация к размышлению: если это профессионалы, почему они так наследили, а если обычные уголовники, откуда у них крутая "игрушка"? Что интересно можно найти в том месте, где будет сидеть в засаде основной контингент? Нет, этот лес поистине полон сюрпризов!
Полковник окинул взглядом внутренний сектор обзора. Рамка прицела отыскала знакомый пригорок. Кажется, здесь он отпустил машину и впервые задумался о следах.
Действие "Сиднокарба" постепенно усиливалось. Свежие мысли боролись с тупым равнодушием и уже рвались на свободу. Эдакое пограничное состояние, когда проще рассуждать вслух.
— А если предположить, что с другой стороны леса есть точно такая же точка: снайпер плюс наблюдатель? — спросил сам себя Максимейко. — Если им УЖЕ что-то известно? Тогда это будет уже не контроль, а...
Валерий Георгиевич сначала почувствовал, как холодеют кончики пальцев и только потом осознал, насколько приблизился к истине. Первый раз за сегодняшний день ему захотелось курить.
— Вот тебе и Чига Малой! — сказал он в сердцах, — ну, всем почему-то срочно понадобился! Настолько понадобился, что цена за него уже измеряется жизнями. Всех бы племянников дядюшки так опекали. Глядишь, и порядка в этой стране было бы больше! Нет, что-то в этой истории я прочитал невнимательно.
* * *
Зимой девяносто второго, Заур оказался за перевалом. Как подобает правоверному мусульманину, он начал с визитов к многочисленным родственникам. Новые встречи, новые люди. О том, что творится в Республике, ходили разные слухи. Чига ожидал всякого, но то, с чем пришлось столкнуться в первый же день, потрясло даже его, бывалого уголовника.
На центральной площади города, он услышал визг тормозов. Обернулся. Под колесами "Жигулей", неловко раскинув руки, лежала женщина. Судя по облику, русская. Тело ее билось в конвульсиях, вокруг головы стремительно растекалась лужа дымящейся крови. Особенно запомнились яблоки. Спелые красные яблоки просыпались на дорогу из белой матерчатой сумки, очень похожей на наволочку. Нервно хлопнула дверь. Из машины вышел водитель — седовласый, стройный чеченец с автоматом через плечо. Зло шевеля губами, он ногой отпихнул мертвое тело ближе к обочине, а потом спокойно вернулся за руль и уехал.
Никто не свистел, не звонил в скорую. В Грозном давно уже не было ни ментов, ни гаишников — все разбежались. Тех, кто сам не ушел, настигла примерно такая же участь. Более того, никто из свидетелей этой сцены даже не пробовал возмутиться. Народы Кавказских республик уже разделились на "своих" и "чужих".
Задолго до "парада суверенитетов", ящик Пандоры неожиданно прохудился. Из него поперли наружу обиды и разногласия, копившиеся веками. "Свободная пресса" старательно ворошила засохшее вековое, дерьмо, поднимала на вилы и щедрою дланью швыряла в народ. Начало процессу было положено: последовала череда пограничных конфликтов — Карабах, Приднестровье, Абхазия.
Второй съезд ингушей, состоявшийся в Грозном, тоже поднял вопрос о возврате исконных земель. Речь шла о Пригородном районе, входящем в состав соседней Алании. Масла в огонь подлил гражданин Ельцин, представлявший Верховный Совет России. Выступая на митингах в Ингушетии и Чечне в марте 1991 года, он обещал во всем разобраться и "помочь восстановить справедливость".
Закон о реабилитации репрессированных народов был принят уже через месяц. В нем прямо упоминались спорные территории, что привело к новым волнениям. Их было еще много: законов, решений, постановлений. Не было одного — конкретных шагов по их реализации. Ингушетия осталась одна. Без руководства и без четких границ.
Почему река жизни так часто меняет русло, обнажая истоки локальных конфликтов? Не уж-то война действительно спишет все: имена подлецов и героев, и тех, кто обрек их на подлость и героизм?
Все начиналось со слова. С войны слов. Потом прогремел первый выстрел — у кого-то не нашлось других аргументов. Потом пролилась первая кровь. Потом вступил в действие механизм кровной мести. А там где стреляют, есть много хороших способов убрать неугодного. Для горцев война стала способом существования. Зачем работать, если можно убить и взять?
Вооруженные стычки в Пригородном районе переросли в настоящую бойню с применением бронетехники. Менее чем за неделю погибло 600 человек, более тысячи были ранены, или пропали без вести. В селах Чермен, Октябрьское, Джейрах разрушено около 3 тысяч домов. Под сурдинку, у частников угнано 1500 единиц автотранспорта. Через границу в оба конца потянулись потоки беженцев. Сто тысяч ни в чем не повинных граждан. В их сердцах уже поселилась ненависть. Кто хотел, брали с собой оружие. Его было много. Хватало на всех.
Вайнахский народ не прощает обид. Кто виноват? — свиноеды! Это они развели такой бардак, что аукнулось всей стране. А как им еще называть нас, с чьей молчаливой подачи их земля оказалась во власти наживы? Ату их!
Мститель, имеющий красный советский паспорт, мог легально смотаться в Россию. Почудить там, покуролесить, а когда запахнет паленым, вернуться в родной кишлак под защиту закона гор. Такой вот, "отхожий промысел".
Заур всей душой полюбил родные адаты. В их свете, его непутевая жизнь обретала сакральный смысл. Это там, за крутым перевалом, он считался обычным преступником. Здесь, на своей земле, он чувствовал себя Шамилем. И дядюшка был доволен. Племянник оказался способным учеником, со здоровой инициативой. Семейное дело он поднял на новый уровень — с выходом на зарубежного потребителя. Сердце, почки, сетчатка глаз, костный мозг, поджелудочная железа — все это на внешнем рынке дороже золота. Сдай нищего человека по запчастям — домик у моря можно построить. Так что, свой кусок хлеба Чига отрабатывал честно. Он даже построил дом на окраине Грозного. Но хотелось чего-то большего. В республике, торгующей нефтью, людьми и левым оружием, вырастали из ничего огромные капиталы. Банк Чеченской Республики по-прежнему осуществлял операции и считался в России очень даже платежеспособным. А из Прибалтики в Грозный самолетами шли вышедшие из обращения деньги. Финансовые авантюры, фальшивые авизо... красивая жизнь за здорово живешь. Власть, как выигрыш в рулетку. За клочок бумаги с неразборчивой подписью, здесь безналом распродавалась Россия. И если бы это была не Чечня, ее бы придумали в другом регионе.
В Закавказье хлынули покупатели, прочие эмиссары из-за границы. Одного из них все звали Эфенди. По рекомендации из Москвы, он вышел прямо на Чигу, стал его правой рукой и, прежде всего, отучил подопечного от наркотиков.
— Черный камень Каабы, — сказал он на ломаном русском, — стоял когда-то в раю, и был ослепительно белым. Милость Аллаха опустила его на Землю. И он почернел, вбирая в себя людские грехи. Сейчас наступило такое же черное время. Чтобы в нем выжить, нужно иметь светлую голову.
Время действительно было помойным. И в личностном, и в производственном плане. Покупатель крутил носом: и то его не устраивает, и это ему не так. Конкуренты наглели, в Гогу Сухумского дважды стреляли (Аллах милостив, молва донесла, что все обошлось), Против него самого возбудили уголовное дело по старому, мхом поросшему эпизоду. Какая-то мелочь, а надо же! Ичигаев Заур Магомедович снова объявлен во всесоюзный розыск.
Судя по косвенным признакам, все наезды шли из России, но поразительным образом, даже здесь, за горами, Чига столкнулся с сильнейшим прессингом. Взять хотя бы последний случай. Да с него-то, пожалуй, все и пошло. Заказ поступил на конкретного донора. Странный такой заказ. Ни резус, ни группа крови, ни другие параметры в контракте не оговорены. А только домашний адрес, фамилия, имя и отчество. Тогда еще показалось: тут что-то не чисто, но дядюшка успокоил:
— Ладно, — сказал, — не гони волну! Как говорят гяуры, хозяин — барин, мне же будет сподручнее. Наше дело довольно хлопотное, подходящего человека не сразу найдешь. Нужно бегать по поликлиникам, листать медицинские карты. А так... раз хорошо платят, доставим хоть черта. А что у него собираются вырезать, рога или яйца, то не мое дело.
Студентку из Ленинграда доставили ранним утром. Ее извлекли из багажника "Жигулей" и небрежно опустили на землю. Девчонка была, в чем мать родила. Стояла, прикрывшись ладошками, и молчала. Багажа при ней — самый минимум: ни лифчика, ни трусов — лишь горсть золотых побрякушек.
— Георгий Саитович тебе передал, — пояснил один из курьеров по имени Рахматулло, — сказал, "пусть подарит своей невесте".
Заур машинально принял "рыжье", молча сунул в карман. Долго, минуты три, пристально рассматривал пленницу. До этого с женским телом он был знаком на ощупь. Затащив зазнобу на шконку, первым делом выключал свет, и всегда почему-то стыдился своей наготы. Теперь, как прозревший слепой, он испытывал новое чувство. Нечто сродни восхищению. Бабенка ему понравилась. Настолько понравилась, что он ощутил легкий укол ревности.
— Так и везли? — спросил Ичигаев со скрипом в голосе, — на троих небось разбавляли?
— Ее-то?! — сплюнул Рахматулло, — секельды багда гюлли! Да в голодный год, за мешок сухарей, даже срать рядом не сяду! Ты бы видел, нохче, какая она была! Как вспомню, блевать тянет. Не баба — голимый кусок дерьма! Это мы ее в автосервисе водичкой из шланга обмыли. В божий вид, так сказать, привели.
Курьер говорил по-русски. Девчонка, естественно, все поняла, но даже не покраснела. Похоже, ей было по барабану: где она и что с ней собираются делать.
— Ладно, потом расскажешь, — еще больше насупился Ичигаев и сделал рукой приглашающий жест: прошу, мол, всех в дом.
Не успели гости взойти на крылечко, нагрянули покупатели. Они как будто следили за домом. Пленницу увезли. Для прикрытия срама, Чига ей дал ватное одеяло.
Как позже рассказывал Рахматулло, взяли ее элементарно. Постучались в квартиру, сказали, что пришел сантехник из ЖЭКа.
Девчонка кивнула, настежь открыла дверь и отошла к телефону. Ее, естественно, "за хипок", чтоб не сболтнула лишнего. Там же, в домашнем баре, отыскали бутылку заграничного "пойла", залили в желудок через воронку, а стандартная порция клофелина окончательно свалила девчонку с катушек. Хватились ее на удивление быстро. И началось самое интересное. Милиция встала на уши, по области был объявлен план "перехват". Шерстили всех, невзирая на лица: и частников, и дальнобойные фуры. Увидев такое дело, дядя решил использовать запасной вариант доставки — в товарном вагоне под пломбой.
Полдороги она спала. Несла под себя, как курица, и по малому, и по большому. Откроет глаза, хватанет стакан минералки — и снова сопит в две дырки. Несло от нее, как от душного козла, жрать невозможно! Чем только от "бакша" не огораживались, все бесполезно. Дошло до того, что в пути приоткрыли окно и дышали в него по очереди. Потом кто-то из хлопчиков предложил: давай, мол, сыграем в картишки на раздевание. Кто лоханется, снимает с бабенки одежу и майнает в окно. Короче, хлебнули горя. Больше всех досталось Артуру. Он пацанчик еще молодой, но уже наркоман со стажем. Примет порцию ханки — совсем с головой не дружит. Такое надо смотреть. Дерьмище присохло к жопе, марухе больно, она орет, а он — знай себе — обдирает ее, как луковицу! Дышать после этого вроде бы стало полегче. Я ей на радостях даже свой спальник пожертвовал, чтоб не замерзла. Вижу, чуть-чуть отошла. Попросила стакан водки, потом пожрать. Похлебала бульона из термоса — и снова на боковую.
— Она ничего не рассказывала: кто родители, каким бизнесом занимаются? — зачем-то спросил Заур.
— В том-то и дело, что нет! Другая бы на ее месте угрожала, предлагала деньги, криком кричала, бросалась на стены, морду себе всю расцарапала. Я тебе так скажу: это очень сильная баба. А несла под себя специально, чтоб не снасильничали. Я думаю...
— Что?
— Может, она смирилась? Аллах иногда позволяет заранее знать свою смерть. Интересно, сколько же за нее заплатили?
— Тебе-то какое дело?! — внезапно вспылил Заур, — все мы свое когда-то получим.
Посредник принес пятьдесят тысяч. Столько же обещал после сдачи товара заказчику. Итого сто. Чига скрипнул зубами: он бы отдал вдвое больше, только б не видеть ее никогда, только б не знать, что где-то она есть.
Вечером приехал Эфенди, привез свежую прессу. Он купил газеты в Назрани, где встречался с верховным муфтием. В самом Грозном почта давно не работала.
— Курьеры еще не уехали? — спросил он после намаза.
— Нет, завтра с утра собираются.
— Я бы на их месте не слишком торопился в Москву. На, почитай.
На первых страницах газет фотография недавней его пленницы. Под ней заголовки: "Похищена дочь одного из столпов советской внешней разведки", "Месть иностранных спецслужб, или происки русской мафии?", "Награда в миллион долларов за дочь рядового полковника", "Кто он, главный подозреваемый?" На разворотах целая куча статей, посвященных борьбе с криминалом и пространное интервью с министром внутренних дел.
Странное дело: свидетели не молчали. Каждый, наперебой, стремился помочь следствию. Ценную информацию давали осведомители и "граждане с активной позицией". Архив МВД стал бесплатным читальным залом, а следователи уже не боялись огласки и щедро делились тайнами. И это во времена стопроцентно недоказуемых "глухарей"!
Публикации были полны гражданского пафоса: "Доколе?!" Все били в одну точку и сходились на Гоге Сухумском. Это он, кровожадный монстр, и есть главный подозреваемый, ату его! Получены санкции прокурора на обыски и на аресты!
Чига бросился в комнату, схватился за телефон.
— Не волнуйся, Заур, — тихо сказал Эфенди, — из Москвы он уже уехал. Твой номер, скорее всего, прослушивают, звонить по нему опасно, можно себя нечаянно выдать.
— Кому?
— Не знаю пока, но для кого-то сейчас ты очень опасный свидетель.
В подтверждение его слов, звякнула оконная рама. На стене, чуть выше головы Ичигаева, появилась аккуратная дырка. В тот же миг какая-то сила толкнула его на пол. Несколько пуль впились в дверной косяк в том месте, где он только что стоял.
Заур с удивлением посмотрел на Эфенди: если б не он...
Этот медлительный, благообразный старик оказался умелым воином. Уже с пистолетом в руке, он тенью скользнул к окну, пару раз нажал на курок и резко отпрянул в сторону. В коридоре и во дворе что-то одновременно рвануло. Запахло гарью и порохом, затрещали языки пламени.
Из времянки, где жили курьеры, донеслись ответные выстрелы. Охранники "домочадцы" тоже справились с замешательством, огрызнулись парой очередей. На улице кто-то вскрикнул. Громко хлопнула дверца машины, взревел двигатель.
Ичигаев поднялся на ноги, вытер холодный пот. Ему было очень стыдно.
— Что, нохче, мал-мал обосрался? — спросил он себя со злобой, — а ведь это еще цветочки.
Скоротечная схватка показалась ему незаконченным предложением, в котором еще не успели поставить точку. Чига не сомневался: в следующий раз нападавшие будут умнее.
Пожар потушили быстро. Людских потерь в доме не было. Обошлись малой кровью. Артур, по глупости, подставился под осколок, и ему отрезало мочку уха.
После закатной молитвы Ичигаев вышел во двор. Присел на скамейку. Землю окутала ночь — одна из последних мирных ночей мятежного города. Он чувствовал, что сегодня уже не придут его убивать. А если придут, у врагов ничего не выйдет, потому, что он не один.
Эфенди раскуривал длинную трубку, похожую на кальян и тоже о чем-то думал. Потом произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Посланник Аллаха однажды сказал: "Тот, кто имея рабыню, хорошо воспитал ее, должным образом обучил основам религии, а потом полюбил и женился на ней, — тому уготована двойная награда".
— Я знал, я предчувствовал что-то неладное, — тихо ответил Заур. — Всевышний свидетель, я очень не хотел ее отдавать.
— Нужно уходить в горы, — сказал старик, как о чем-то давно решенном, — здесь за твою жизнь я не дал бы ломаного гроша. Тот, кто делает черное дело чужими руками, принимает ихрам, как одежды, но не как состояние духа.
* * *
Утром убили Рахматулло. Прямо у ворот гаража. Кто-то стрелял ему в спину, пока тот возился с замком. Как это случилось, никто не слышал. Пистолет, скорее всего, был с глушителем. Один из соседей, выходивший из дома по малой нужде, вроде бы видел легковую машину, а как она выглядит, припомнить не смог — не до того было.
Артур плакал в голос. Немой хватался за автомат, грозился всех замочить. Трясло его, как эпилептика. Ни зрачков, ни радужных оболочек — сплошь белые пятна. Чига хотел вызывать скорую, но телефон не работал. Слава Аллаху — обошлись без врача. Больного скрутили, вкололи ему скополамин.
В общем, прошло часа два, прежде чем все успокоилось. Покойника занесли в дом, обмыли, переодели. Из мечети пришел мулла, прочитал нараспев несколько сур Корана. Эфенди, как самый опытный, все остальное взял на себя.
Когда цинковый гроб уже запаяли, из мэрии Грозного приехали вооруженные люди. Их прислал Беслан Гантемиров. Задавали много вопросов. Хотели составлять протокол, но узнав, что убитый приезжий и, более того, не чеченец, вдруг передумали. А самому Зауру сказали открытым текстом:
— Уходи отсюда, нохче. Здесь тебе делать нечего, не тот контингент.
Люди Гоги Сухумского знали чеченский язык. Даже те, что работали с ним в России. Эти слова были поняты без купюр и сделали то, чего не смогли автоматы ночных налетчиков. Чига был еще в своем окружении, но уже остался один. Большинство из бойцов вдруг решили срочно ехать в Москву. Надо, мол, проводить и предать земле старинного друга. Последним ушел Яхъя — ингуш из Назрани по прозвищу Искандер.
— Не срослось у тебя, Малой, — сказал он вместо прощания, — и никогда не срастется. Здесь Георгий Саитович нужен: тебе одному не вырулить. Кто-то начал очень серьезную партию. И партия эта будет считаться законченной только после того, как нас, всех до единого, уберут. Мы не только свидетели, мы люди, на которых можно списать любой беспредел. Против тебя играет — дядюшкин бизнес. Слишком уж он, как бы помягче сказать... специфический. Если глянуть предвзято, есть в нем широкий простор для фантазии. Правильно говорил старик: нужно уходить в горы. Между прочим, правильно говорил, а ты не послушал...
— Уходи. Я никого не держу.
— Обиделся на ребят? — это ты зря! Неужели не понимаешь, что в доме мы все заложники? Стоит его хорошенько вскрыть — и тот, кто за нами охотится, разом решает проблему. Я не знаю его возможностей, но сужу по его делам.
— Кто бы он ни был, это мой кровник! — упрямо сказал Заур, — и прежде чем уйти к праотцам, я хотел бы отведать глоточек его крови.
— Как же ты собираешься его разыскать? — ехидно спросил Искандер.
— Что я, совсем тупой? — нужно искать того, кто купил девчонку.
— За девчонкой приходили шестерки, промежуточное звено. Если трезво подумать, они тоже вряд ли догадываются, кто за этим заказом стоит.
— Посредник расскажет.
— Ничего он уже не расскажет. Посредника схоронили еще вчера: в неположенном месте переходил через улицу.
— Тогда есть другой вариант. Газеты подняли шум: "Похищена дочь одного из столпов советской разведки", "Награда в миллион долларов"...
— Ну?
— Вряд ли газетчики промолчат, если кто-то получит эту награду.
— Правильно мыслишь, нохче, но тот, кто играет против тебя, сделает все, чтобы ты эту новость узнал посмертно.
— В моей прошлой жизни, — усмехнулся Заур, — было много моментов, за которые мне до сих пор стыдно. Если сейчас уйду — их будет еще больше.
— Как знаешь, — качнул головой Искандер и закрыл за собой дверь.
Когда вернулся Эфенди, был уже вечер. Чига сидел на крыльце с думою на челе. В одной руке автомат, в другой — заряженный шприц.
— Это и все, на что ты способен? — мрачно спросил старик.
— Скоро Рахматулло предстанет перед Всевышним. Его предадут земле. Он был плохим мусульманином, но очень хорошим другом. Чем я могу помочь нашему брату? Если будет угодно Аллаху, я готов отпустить всех заложников.
— Вы, русские, очень странные люди! — горько вздохнул старик. — Единицы из вас что-то знают об истинной вере, еще меньше — собираются следовать ей, но в своем большинстве вы готовы умереть за нее.
— Я чеченец, вайнах! — вскинул голову Чига.
— Для остального мира вы навсегда останетесь русскими...
* * *
В перспективного юношу старик вкладывал доллары, учил его уму-разуму. Это с его подачи Ичигаев взял под контроль участок земли в горах Большого Кавказа. Не захватил в наглую, как делали все, а действовал тонко: сказал, что хочет открыть частное медресе. Сам Кадыров поддержал начинание и даже помог деньгами.
Над этим местом витала дурная слава. Пастухи и жители горных селений обходили его стороной. Участок граничил с Черным Ущельем и был обнесен рядами колючей проволоки. Здесь при Союзе стояла учебная часть одной из спецслужб КГБ. Потом она куда-то пропала, растворилась в горах, не оставив на память ничего интересного: ни оружия, ни документов, ни секретного оборудования. Инфраструктура, правда, не пострадала. Окна в казармах стояли целехонькие, кое-где сохранилась казенная мебель с инвентарными номерами, нанесенными синей выцветшей краской. Учебный плац, полоса препятствий, вертолетная площадка — все это в очень приемлемом состоянии. Даже котлы пищеблока были обесточены, но готовы к работе. Особенно впечатляли подземные коммуникации: самые нижние этажи оказались затоплены водами подземного озера, шахты разрушены направленным взрывом, но и то что осталось, подавляло воображение. Такого зиндана Чига не видел ни у кого.
Остальные вопросы Эфенди взял на себя и вскоре "учебка" обрела второе рождение. С первым же набором слушателей, в медресе появились инструкторы — муаллимы — крепкие парни с армейской выправкой. Бывшим солдатом был и мулла — здоровенный носатый араб с огромными кулачищами. Звали его Абу-Аббас.
В быт будущих служителей культа Чига особенно не вникал, поскольку с презрением относился к любому порядку. Но даже он сообразил, что больно уж это дело походит на военную службу. День начинался с интенсивной зарядки. Обязательные водные процедуры включали в себя троекратное омовение. С первым звуком азана весь личный состав собирался на утреннюю молитву. В этом деле Абу-Аббас не терпел разгильдяйства: больные, хромые и хитрожопые стояли в общем строю. Утренняя молитва включала в себя два раката, полуденная, послеполуденная и вечерняя — по четыре, и последняя, закатная — три.
Муаллимы обучали "светским наукам". Больше всего часов уделялось взрывному делу. Чуть меньше — стрельбе и рукопашному бою. Тактику и стратегию партизанской войны освещали в общих чертах.
Эфенди не преподавал ничего, хоть и "пахал" больше всех. На него был замкнут весь процесс обучения. Инструкторы ни бельмеса не понимали по-русски. Чеченский язык был для них тоже мертвой латынью. Лекции читались на хреновом английском и старик, в качестве толмача, вынужден был присутствовать на каждом занятии. Он доносил до дырявых голов слушателей мысли преподавателей и, надо сказать, делал это с наименьшими искажениями.
Природа и свежий воздух, вкупе со здоровым образом жизни, очень способствуют пищеварению. Абу-Аббас в чудотворцах не числился — чтение сур и аятов никак не сказалось на скудости рациона. Поэтому все в Ущелье Шайтана элементарно хотели жрать. Заботы о хлебе насущном стали проблемой номер один. Часть из них Ичигаев взял на себя. Он сколотил из числа слушателей боевую мобильную группу. Людей отбирал тщательно, по личным, ему одному известным, критериям: не каждый вчерашний школьник, взявши в руки оружие, без раздумий пустит его в дело.
Раз в неделю, после закатной молитвы, они опускались в долину. Поначалу "интендантам" везло. Ночные набеги на земли гяуров давали хорошие результаты: с первой попытки "подломили" продовольственный магазин. Добычи было так много, что старый УАЗ, раскрашенный под "скорую помощь", еле стронулся с места.
Домой возвращались пешком — летели на крыльях удачи. Зауру казалось, что так будет всегда.
Поверив в свою звезду, Ичигаев поставил вопрос о расширении автопарка. Эфенди подумал и согласился. Так в группе появился КАМАЗ военного образца. Он сразу же себя оправдал: в следующей вылазке пал без единого выстрела продовольственный склад. Сонный сторож так испугался, что готов был связать себя самого. А сигнализация не работала — в городе не было электричества.
На обратном пути их подрезала груженая фура. Для мальчишек с оружием это почти оскорбление. Трейлер остановили, шоферу набили морду и бросили его на обочине. А когда поднимали брезент, чтобы взглянуть на груз, из кузова ударили выстрелы.
Чига был ранен первой же пулей. Теряя сознание, он успел удивиться, что не смог устоять на ногах после столь незначительного удара и даже не видел, как его хваленый "спецназ" бросился врассыпную. Не бойцы, а уличная шпана: о том, что у них есть оружие, которое может ответить огнем на огонь, никто из курсантов даже не вспомнил. А как воевать в отсутствии командира их не учили.
Все получилось глупо до безобразия. Атакованный группой КАМАЗ не был засадой Он шел по своим делам — вез левую водку. По трассе его вела группа "братков" из Ростова, завязанная на власть. На дорогах в то время частенько "шалили". Вот хлопцы и взяли с собою оружие, в качестве лишнего аргумента. Но Заур об этом узнал, лежа в тюремной больничке.
На дороге его подобрала машина ГАИ. Она оказалась там тоже случайно. В меру вмазанный лейтенант ехал к старой зазнобе в поисках любовных утех. Как он потом рассказывал, "Глядь! Лежит на дороге премия: вся в вещдоках и без сознания"
Ичигаев шел паровозом по старому делу. Светил ему "пятерик". У следствия не хватило ни ума, ни фантазии привязать его личность к торговле людьми и разбоям на Ставрополье. Рана в плече зажила, но рука еще плохо действовала: не желала подниматься выше плеча и сильно болела на непогоду — во время дождя хоть на стенку лезь! Но были в том и свои плюсы — полное освобождение от работ и "строгий постельный режим". Ну, это уже из черного юмора тюремного коновала. Чигу держали в следственном изоляторе. Так назывались подвальные помещения в районной ментовке: тесный квадрат три на четыре, многоместная деревянная "шконка", параша у входа, да маленькое окошко под потолком. Его и окошком трудно назвать: квадратик стекла размером с букварь, был небрежно измазан краской и забран решеткой.
Серьезные граждане сидели безвылазно, на небо смотрели нечасто: только по пути на допрос. Их выводили в наручниках, под строгим конвоем. Таких было мало, но зато каждый из них имел постоянное место на "шконке" и свой закуток для личного скарба.
Основной контингент изолятора составляли "суточники" — почти свободные люди. Подневольный "общественный труд" имеет прописку под солнцем, где много окурков и слабо с охраной. Они приносили "грев" и весточки с воли.
На ночлег в камеру набивалось человек до пятнадцати. Спали по очереди. Но к "тяготам и лишениям" относились с философским спокойствием: то, что совсем плохо, имеет тенденцию быть еще хуже. Настоящий кошмар начинался после рассвета, когда приходили в себя последние клиенты медвытрезвителя. Их заводили шумной бестолковой оравой и выдерживали до девяти утра, пока не закончится "пересменка" и не откроется городской суд. Пустел бачок с питьевой водой, у параши выстраивалась очередь из желающих поблевать. Табачный дым трамбовался под потолком, а потом опускался на головы сизой грозовой тучей.
В такой вот утренний час Ичигаева пытались убить: отморозок из "пришлых" подобрался к нему поближе и сходу махнул заточкой. Ни увернуться, ни защититься Чига не успевал. Он сразу смекнул, что это привет от далекого кровника.
Лезвие распороло рукав камуфляжной куртки и бицепс больной руки. Ударить прицельно злодею не удалось — в такой толчее не враз и прикуришь. На вторую попытку у него не хватило времени — вмешалась толпа. Говорят, что она слепа и бездумна, но это не так. Люди, хоть и с похмелья, а сразу смекнули, на чьей стороне правда. Кто ж позволит нормальному человеку проникнуть с ножом туда, где на входе снимают даже шнурки?
Убивать его, понятно, не стали. Просто избили до полусмерти. протащили на кулаках до самой "кормушки", а ножик утопили в параше.
До этого случая Ичигаев играл в "несознанку". Издевался над "следаком" — глупым, неопытным, неумелым. Летеха был полный лох: давил не на логику, а на совесть — насмотрелся пацан "кина" про Жеглова с Шараповым. Вот Чига и сделал ему подарок: быстренько "сознался в содеянном", да еще и взвалил на себя два бесхозных дополнительных эпизода.
В тюрьме стало полегче. В тюрьме появилась надежда: маляву о том, что его скоро выкупят, передал лично Аслан — уважаемый человек в чеченской диаспоре. Аслан был настроен скептически. Недоверчиво качал головой: такого, мол, еще не бывало, система ГУИН — не рынок! Но Чига поверил. Да и как не поверить, если пару недель назад, три поддатых отчаянных черта, развели на троих Советский Союз?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
