|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 32
Жажда... она обжигает нутро. Во рту, как будто набитом наждачной бумагой, едва шевелится язык. Он не в силах промолвить: "Уйди!"
— Попей, милый, попей! — над ним наклоняется женщина с глазами, полными слез. Кажется, это Вика, — что ж ты не пьешь, милый, ты же хотел? Я не ревнивая, возьми нас обоих...
Она наклоняет над ним голубенький сверток, из которого капает кровь. Ручка, где же детская ручка, она ведь была?
Усилием воли, стряхнув наваждение, Устинов плетется на кухню. Он привык к этому сну. Он уже во сне не кричит.
На часах половина третьего: Господи, дай покоя! Опять этот сушняк. Такой, что водою не загасить.
Холодная водка рванулась в нутро большими глотками.
— Пей, сука, давись! — в отчаянии матерится Жорка, — хочешь еще стакан, чтобы точно догнаться? Хочешь еще бутылку, две, три? — мне не жалко, только вырви все это из памяти, только спокойно усни!
Он снова прилег на диван, готовый подпрыгнуть при первых симптомах навязчивого кошмара. Желудок переполнен уютным теплом, кажется, отъезжаем...
* * *
...Это был Ленинград, Питер, Санкт-Петербург — город его детства. Жорка спал и прекрасно знал, что он спит, но просыпаться уже не хотел. Он еще раз окинул взглядом панораму знакомых улиц: желтые стены Апраксина Двора были подернуты инеем. Значит, сейчас зима. Зимний сон, в нем действительно холодно.
— Зачем ты здесь? — встревожился разум, — тебе же запрещено! Отто Карлович говорил...
— Потому, что я сплю, — успокоило сердце, — пусть лучше родной город, чем этот надоевший кошмар.
Надо же, как намело! По правую сторону от широкой дороги тянулся рыхлый сугроб. За ним гомонила ватага краснощеких лоточниц: все в валенках, шубах и однотонных пуховых платках.
Что мне здесь нужно? — ах да, у какой-то из них я оставил на время сумку. А что в ней было, вещи? Нет, кажется, секретные документы. Впрочем, какая разница? — ведь это всего лишь сон.
А он все затягивал, не отпускал и очень уж походил на реальность. Жорка напряг свой измученный разум, заставил себя раскрыть воспаленные веки. Все правильно: он в одежде лежит на диване, под правой рукой на полу пепельница с окурками, у изголовья початый пузырь, чтобы лишний раз не бегать на кухню, а в сердце сплошное разочарование. Как жаль, что это, всего лишь сон, игра разума.
Жорка опять опустил голову на подушку. Тело обдало холодом. С неба срывался холодный снег и таял в ладони.
— Бабушка, — сказал он жалобным голосом, — вот, вы мне сейчас снитесь. Я сейчас разотру снегом лицо. Расскажите мне потом, если вернусь, как я исчезал?
— Ты насчет сумки, сынок? — добродушно сказала старушка, — так я за ней присмотрю, можешь не волноваться. Мне тут еще стоять и стоять.
Хорошо хоть не этот кошмар, — еще раз подумал Устинов, переступая с дороги на тротуар. Теперь все лоточницы стояли к нему спиной. Он плотнее закутался в одеяло, весь преисполненный благодарности: в кои веки перепадает такая удача: лечь и спокойно поспать.
Мороз все крепчал. Интересно, сколько сейчас в Питере времени? Очень похоже на раннее утро, неплохо б и обогреться. Он толкнул плечом тяжелую дверь, с усилием распахнул и вспомнил, что когда-то давно здесь уже был, как ни странно, тоже во сне. Кстати, или некстати, припомнилось множество других сновидений: он их видел в разное время, но проснувшись, тотчас же, забывал.
В гулком, огромном зале было тепло и очень уютно, несмотря на спартанскую обстановку. Слева направо, по всей длине, тянулся высокий бордюр. Он делил зал на две половины и более походил на стойку в билетной кассе. Справа от входа, с торца, на белом полотняном полотнище крутили кино. Зрителей было немного, не больше десятка. Экран был подвешен высоковато: все они стояли задрав головы вверх, спиной к Жорке и о чем-то говорили вполголоса.
Устинов прошел мимо них, он помнил, как нужно идти дальше. Во второй половине был ресторан, или что-то похожее на него. В шахматном порядке стояли столы. Он сел за один из них, огляделся. Других посетителей не было. Наверное, слишком рано. Как тогда, за спиной он услышал шаги. Хотел обернуться, но потерял равновесие. Пол накренился, улетел из-под ног, да так, что Жорка чуть не упал. Вцепившись руками в стул, он проехал на нем добрые десять метров, ударился о бордюр и больно ушиб спину. Да так, что проснулся.
— Нет, — сказал он с дурашливым вызовом, — это не справедливо. Сон мне не нравится. Давайте менять тему — очень уж скучный сюжет. Я знаю, что будет дальше. Сейчас принесут спиртное, но это счастье не про меня: или графин разобьется или стакан украдут.
Каждую ночь с момента запоя, ему неизменно снилась похмелка, но выпить во сне ни разу не довелось.
Не открывая глаз, он пошарил за ножкой стола, нащупал бутылку, открытую с вечера, и глотал теплую водку, покуда во рту не исчезла сухость. Господи, как хорошо! Так и лежал бы всю жизнь, чувствуя в жилах живительное тепло.
К его удивлению, сон не закончился. Он снова услышал шаги за спиной, легкие, безмятежные.
— Надеюсь, у вас не занято? — с нажимом спросил свежий, чувственный голос. Такой бы слушать и слушать!
— Ничего не могу сказать, — неприветливо буркнул Устинов, — сам еще не до конца разобрался, но если хотите, присаживайтесь. Только здесь... немного штормит.
Он все-таки обернулся... и покраснел. Давненько с ним не бывало такого! Молодая, красивая женщина смотрела ему прямо в глаза. Слишком молодая, и слишком красивая, для того, чтобы смотреть так откровенно.
Впрочем, это всего лишь сон, — флегматично констатировал Жорка, — фантазии разума, отражение тайных желаний. Когда я последний раз поимел бабенку? — даже не припомню. Попробую завтра позвонить Вике. Пусть приедут девчонки, заодно уберутся в квартире. Стоп, о чем это я? Ах да, о сюжете сна. Судя по последним событиям, банкет отменяется, похмелья не будет, да здравствует секс! Я возражать не стану. Если, конечно, все будет столь же реалистично.
— Секса тоже не будет, — с укоризной сказала она, — совсем ничего не будет. Ты даже не прикоснешься к открытой бутылке. Тебе давно уже хватит.
Странно как-то она все это сказала, не разжимая губ.
— Простите? — мысленно произнес Устинов и поднял глаза с тайной надеждою на ответ, — вы, кажется, вторглись в мои размышления?
— Ты меня до сих пор не узнал?
В этот раз он воспринял даже эмоции: всю горечь ее, обиду и боль. Память вдруг обожгла:
— Господи! — отшатнулся Устинов.
Никогда раньше он не испытывал столь сладкой душевной муки: задыхался, не находил слов. Круговорот чувств, оторвавших его от земли, был выше любой, самой изысканной речи. "Печаль моя светла" — такие слова находятся только у Пушкина и у Бога. Как по-другому сказать? Неужели когда-то и он пережил нечто подобное?
— Как же мне тебя не любить, как же не помнить? — повторял он, как заведенный, не сводя с нее повлажневших глаз. — Мне было неполных шестнадцать, когда...
— Не будем об этом, — перебила она и покраснела, — мне стыдно, что я совратила мальчишку, явившись к нему в ночи. Но... я не могла допустить, чтобы ты в первый раз сделал это с какой-то другой, пусть даже во сне.
— А зачем ты мне снилась потом?
— Просто скучала. Иногда я слежу за тобой, путешествую в твоих снах. Помнишь первый закон Мироздания?
— Нет. И даже не представляю, о чем там может идти речь.
— Ничто в этом мире не исчезает бесследно, даже любовь.
— Почему же, проснувшись, я все время тебя забывал?
— Если бы ты все помнил, искал бы меня всю жизнь. И не нашел. И был бы несчастлив. И совсем не имел бы семьи. А все это плохо.
Пол заведения снова качнуло. Да как же здесь неуютно.
— Тебя что-то волнует? — спросила она. — Ах да, сумка! Согласно законам сна, это важно. Не беспокойся, скоро подъедут мои ребятишки и нас с тобой заберут. Ты ведь хочешь увидеть мой дом... наш бывший дом?
Они вышли на снежную улицу. Было по-прежнему холодно. Во сне очень легко потеряться, Жорка этого не хотел и крепко держал женщину за руку. Семенил как ребенок за матерью, которая точно знает, что следует делать и ей, и ему.
Юная и красивая, свет моей истощенной души, — пела его душа, — как же с тобой хорошо!
Она безошибочно подошла к нужной старушке, дала ей немного денег, приняла сумку. Бабушка долго кланялась:
— Дай Бог вам здоровья и семейного счастья!
— Подожди! — Жорка дернул ее за рукав дубленки и выпалил скороговоркой, будто боясь позабыть самое главное, — у тебя ведь, есть имя?
— Есть, — кивнула она, — у каждого человека должно быть главное имя. У меня было много разных имен, все не упомнишь, но сейчас это не важно.
— Нет важно! — он так раскапризничался, что топнул ногой (ну, пацан пацаном!)
— Для тебя я навеки останусь Анной.
— Анна... — Жорка попробовал слово на вкус, и ликующе, закричал, — Анна!
— Не так громко, — засмеялась она, — мальчишек моих постесняйся. Они нас уже ждут, скоро начнут искать.
У фасадной стены старинного дома стоял небольшой грузовик. Стоял прямо на тротуаре, чуть ниже распахнутых окон. Двое веселых парней что-то бросали в кузов.
— Заберите у него сумку, — крикнула Анна, — он очень боится ее потерять!
Один из парней засмеялся и вытер вспотевший лоб. Другой выпрыгнул из окна, подбежал и поцеловал ее в щеку.
— Не желаете пива? — спросил он у Жорки, — я много наслышан о вас.
— Как о любителе пива?
— Не обижайтесь.
— Нет, — отрезала Анна, — он ничего не желает. Дайте сюда бутылку. Сейчас вы увидите фокус. Как только я начну ее открывать, у нее разлетится горлышко оп-па!
Бутылка открылась легко. Только пиво внутри замерзло — сплошной ледяной комок...
* * *
Проклятое радио! Сигналы точного времени разбили хрупкий сосуд сна, ударили по вискам. И Питер, и улица, и она — все исчезло в холодном мареве. Только эхом долетали слова: "Во сне можно любить, можно заниматься любовью, но никто еще не сумел утолить жажду..." Досадуя на себя, Жорка резко поднялся с кровати, натыкаясь на стулья, пошел выключать репродуктор. Колючие крошки и мелкий мусор впивались в босые подошвы, горело нутро. А во сне он было так хорошо!
Устинов хлебнул из горла, запил глотком холодного чая. Немного подумал и снова забрался под одеяло. Больше всего на свете он хотел бы вернуться в свой сон.
* * *
— Где ты? Не исчезай! — крикнул он в безумной надежде, прежде чем, провалиться в серую пустоту.
— Мальчики! Мальчики! — запах снега, удары в ладоши и ее несравненный голос.
— Я с тобой, успокойся. Господи, как я хочу всегда быть с тобой!
Ах, какие холодные губы... все затмили ее глаза.
— Как это было?
— Что, милый?
— Как я ушел? Растворился, растаял, или исчез мгновенно?
— Господи, — вздохнула она, — какими мелкими глупостями забита твоя голова! У нас, между прочим, совсем мало времени. Его почти не осталось. Мы расстаемся, а тебе угрожает опасность.
— Опасность? Я всегда ее чувствую загодя. Откуда? — не может быть!
— Тебе нужно быть осторожней.
— Глупенькая, — он коснулся губами холодной руки, — ты говорила, что любишь меня. Разве можно со мною найти свое счастье? Мои годы прошли, я седой, опустившийся человек. А ты все такая же светлая, чистая, юная...
— Это не так, — виновато ответила Анна. — То, что ты видишь сейчас — всего лишь мой образ. Память не преломляется, проходя через призму времени. Взгляни на меня другими глазами: представь, что мне уже сорок, даже чуть-чуть больше. У меня двое детей. Ты их, кстати, только что видел. Разведена...
— Я тоже.
Белели сугробы. По дороге катилась поземка. Ветки деревьев, покрытые инеем, склонились над газетным киоском. Они торопили разлуку.
— Вот и скажи, почему мне нельзя тебя очень любить? — спросила она и коснулась его щеки указательным пальцем. — Ведь ты был моим мужем в другой, очень давней, но очень счастливой жизни. Если ты скоро умрешь, мы с тобой разойдемся во времени так, что не встретимся уже никогда.
— Давно уже утро. Мне кажется, я просыпаюсь, — сказал Устинов со страхом. — Я уже просыпаюсь, а ты... ты напиши мне письмо. Не сюда, здесь я никто. Напиши моей матери.
Он несколько раз повторил адрес, скороговоркой, боясь не успеть. Снежная пелена пролегла между ними непроходимой стеной. В ней вязли и затухали звуки. Он успел прокричать почти все. Все, кроме номера дома.
* * *
В квартире было светло. На улице кричали детишки. За стеной у соседа громко играла музыка. Жорка лежал на диване и лелеял в душе подробности дивного сна. В сердце его аукалась сладкая боль. Огрызком карандаша на обложке книги он пробовал рисовать ее образ. Получалось не очень похоже. Наверное, потому, что сильно дрожали руки.
Письмо! — осенило вдруг, — я же ее просил написать мне письмо! Пришлет, или нет? А может... уже прислала? Нет, это невозможно!
Жорка, вдруг, вспомнил один непонятный казус. Когда он учился в четвертом классе, на имя его деда, Георгия Романовича Устинова, поступила депеша без штемпеля на конверте и обратного адреса. Писала какая-то Анна, а дед к тому времени два года как умер.
Бабушка Вера письмо никому не показывала. Сама прочитала, тихо поплакала и тайно спалила в печи.
— Старый кобель! — с укоризной сказала она.
Жорка полез под стол и достал бутылку. Там еще было. Он щедро плеснул в стакан, повернулся к запыленному зеркалу.
— Какой человек поверит в такое? — спросил он у отражения, — никакой не поверит. Скажет, шизофрения...
* * *
До нужного городка он добрался глубокой ночью. Старый месяц уже умер, а новый не народился. Его подменял светофор. На дорожной развязке свет галогенных фар скользнул по сутулой фигуре. Кто-то голосовал. Максимейко до сих пор так и не понял, почему тормознул?
— Водочка есть? — вопросил тусклый голос, а в нем усталость, надежда и легкая лесть.
Валерий Григорьевич вздрогнул. Из тысяч лиц он узнал бы этого человека, насколько бы тот не опустился, как бы он не менял свою внешность.
Москва, осень. Две машины взлетают на воздух в районе Лубянской площади. В одной из них находились его товарищи, в другой сидел этот ублюдок. Что это, причуда судьбы, или что-то иное, изначально предопределенное свыше? Убийца и мститель столкнулись лоб в лоб, как будто огромный мир — тесный коридор коммуналки.
Максимейко прекрасно знал, с кем имеет дело и не стал завышать свою планку. Волк всегда останется волком, даже самый последний, шелудивый, со сточенными до десен клыками. В одиночку его не взять, а вот спугнуть — очень даже запросто.
— Водка есть? — в повторном вопросе легкое раздражение.
— Куда ж без нее? — Валерий Григорьевич вспомнил, что после банкета с кумом, завалялись у него, под задним сидением, целых три бутылки "Столичной" — настоящей, хорошей водки, купленной, в свое время, для себя, для ментов, да на всякий случай.
— Давай парочку.
— Если можно, без сдачи.
— Какой разговор!
В окошко протиснулись грязные пальцы со смятым полтинником. Их била крупная дрожь.
— Вас подвезти?
— Не стоит, пешочком дойду. Я тут недалече обосновался.
Полковник проехал еще пару кварталов, свернул в узкий тупик, остановился, вытер вспотевший лоб, закурил.
— Земля круглая, — произнес он ликующим шепотом, — земля круглая, и Бог есть!
Он выпрыгнул из машины, открыл багажник, достал и раскрыл небольшой чемодан, поднял антенну радиотелефона.
— Земля круглая! — прокричал он в эфир.
Это был сигнал общего сбора.
* * *
До прибытия группы, Максимейко не терял времени. Он играючи вычислил дом и квартиру, в которой проживал его враг. На том пока успокоился. Не просто снял наблюдение — вообще перестал, без крайней нужды, появляться в этом районе. Его поджимали сроки: нужно было плотно заняться текущим контрактом — тем самым "лохотронным" делом, ради которого он и приехал сюда.
Постепенно подтягивался личный состав. Первым примчался Игорь Насонов — смуглый, смешливый парнишка, внешне похожий на Вовку Погребняка, и прикрепленный к отделу через пару недель после его похорон. Как и предшественник, Игорь был фанатом, разных там, чипов и микросхем, за что получил "по наследству" Вовкину кличку Профессор. Но и этим еще не исчерпывалось все сходство: был и новый Профессор с головой погружен в работу, а потому и немногословен. Но по всем его рубленым фразам паразитом гуляла частичка "на": "вошел на", "система на", "вирус на". За эту особенность речи, кличка его была малость модернизирована и звучала теперь, как "Профессор-на".
От своего недостатка Насонов сумел быстро избавиться, а вот от прозвища — не довелось. Несмотря на зеленую молодость, он был в доску своим. Да и талант, если он живет в человеке, почти не имеет возраста.
Было это где-то за месяц до начала системной чистки спецслужб. То есть, Игорь успел поработать на государство всего ничего, и очень в душе сожалел, что ничем не успел себя проявить в плане медалей и орденов. Как говорил его закадычный друг Леха Грицай, "вроде и не хохол, а падок до цацек и погремцов".
Профессор-на приехал с большим багажом. Четыре огромных коробки с трудом разместили в одноместном гостиничном номере: ни пройти, ни развернуться. Пришлось раньше времени звонить заказчику. Он находился на даче, пригласил к себе, обещал заказать пропуск.
— Ты уже разобрался в тонкостях демократии? — сурово спросил Максимейко.
— Чего ж тут не разобраться? — в глазах Игорька запрыгали бесенята, — при каждом заштатном райцентре уже появилась своя Барвиха.
Дорога в "Барвиху" была перекрыта шлагбаумом. Типичный "бедняцкий район" стоял бастионом между двух рукавов реки. До полного сходства не хватало разводного моста и десятка крепостных пушек.
— По какому вопросу? — сурово спросил сержант ППС, чтобы показать свою значимость.
— По вопросу выпить и закусить, — важно ответил Игорь.
— Желаю хорошего отдыха, и... осторожнее за рулем.
Дачами в этих местах называют комплекс кирпичных сооружений на участках размером с гектар. Утлые домики в два и более этажей, с зимним и летним садом, сауной, русской баней, бассейном и хозпостройками. Все это надежно упрятано от глаз любопытствующих за высоким забором из итальянского кирпича.
Стол ожидал "дорогих гостей" на просторной поляне, в тени высоких, раскидистых яблонь. Хозяин был щедр, хлебосолен и слегка суетлив. Богатство — оно ведь, не всегда уживается с совестью. Такой прорвы еды, Максимейко не видел уже давно и слегка пожалел, что их за столом всего трое. Наконец, подали кофе. Только тогда хлебосольный хозяин поставил на стол зубочистки.
Начали с текущих проблем. Нужно было найти помещение под будущий штаб операции, определиться с транспортом и жильем. Новые пункты включались в контракт, какие-то исключались. Перед тем, как поставить подписи, еще раз подбили бабки. Особо оговорили дополнительные условия и особые пожелания.
По первому пункту не было никаких разночтений: лохотронщиков предлагалось раздеть до нитки и, в голом виде, пустить по миру. Изъятые деньги, недвижимость, транспорт и прочие ценности должны были отойти ЗАО "Панацея". Заказчик (всегда бы так!) легко согласился на чисто моральное удовлетворение. Когда же вопрос коснулся местного руководства, допустившего на своей территории такой беспредел в отношении собственных граждан, посыпались возражения:
— Ну, как это можно не понимать?! — хлебосольный хозяин вылез из-за стола и нервно прошелся по стриженому газону, — идет избирательная компания, шансы примерно равны. Вы не знаете этого подлеца: даже смерть родной матери он обернет в свою пользу. Нет, нет, и еще раз нет! Никаких силовых акций в отношении действующего главы. Это сыграет против нашего кандидата.
— Остается...
— Нетребу тоже не трогайте, — заказчик стыдливо потупился, шумно вздохнул и развел руками, — видите ли... это муж моей младшей сестры, какой-никакой родственник.
— Может быть слегка проучить, просто намять бока, без тяжелых последствий для организма?
— Если только слегка... впрочем, не надо, нет! Я удваиваю выплаты по контракту, если вы ограничитесь параграфом первым...
— Ворон ворону глаз не выклюет! — грустно сказал Игорек, когда за багажником "Волги" закрылся шлагбаум.
— Даже если он альбинос, — подтвердил Валерий Георгиевич.
* * *
На легенду нужно работать, чтобы в нужный момент легенда заработала на тебя. Это нехитрое правило вот уже третий день выгоняло Максимейко на рынок, в ряды с запчастями, где он искал "не фуфлыжные кольца на поршневую".
— Ты что? — дефицит! — в очередной раз, звучало в ответ, — у меня самопал.
— Ставил такие, — вздыхет Валерий Георгиевич, — два месяца после "капиталки" отработал КАМАЗ и застучал. Все коренные вкладыши выдраны до железа...
— Провернуты? — Заинтересованный голос из-за спины.
— Нет, не провернуты. Но в поддоне полкилограмма стружки, масляные фильтра, как корова жевала — сложились, забились ваксой...
— Третья шейка стучит? — заинтересованный голос вылез из соседнего ряда и обрел зримые очертания.
— В этот раз первая. И ни одной блестки! То есть, к моменту задира вкладышей, масло уже шло мимо них через перепускной клапан. И долго шло. А напарник мамой клянется, что давление было в норме, и не падало.
— Брешет! — откликнулись сразу несколько голосов, — какое, нафиг, давление с такими вкладышами!
Максимейко собрался идти дальше, но продавец из соседнего ряда хватает его за рукав:
— Погоди! Тут знаешь, что еще может быть? Чашки, что в корпусе и колпаках, которые прижимают масляные фильтра, имеют свойство высыхать и выкрашиваться...
Игорь Насонов еще не продумал свою легенду. Для него первый визит на рынок — нечто вроде экскурсии. Кроме скрытой видеокамеры, он, для правдоподобия, обзавелся мощной хозяйственной сумкой, из которой торчат перышки зеленого лука, и рукописным перечнем, заполненным женской рукой.
— Молодой человек, вы не забыли купить огурцы? — это вопрос к нему.
Игорь идет на голос, ставит сумку в тени небольшого прилавка и внимательно вчитывается в тетрадный листок.
— Зачем вы меня путаете? — обращается он к продавщице, — про огурцы здесь ничего не написано.
Дородная тетка в изумлении роняет очки. Минуты две-три смотрит на откровенного лоха. Наконец, находит слова:
— Спасибо, милок, я думала, таких уже не бывает!
Овощной ряд всколыхнулся и захихикал. Прописка прошла. Игорь разгадан и принят за своего. Там, где ходят живые деньги, чужой человек — это всегда подозрительно. Легко раствориться в море людском с приливами его и отливами, если и ты знаешь, какой он, народ, и народ представляет, что собой представляешь ты.
— Петровна, так ты уже здесь?
— А где ж мне еще быть?!
— Дык я и смотрю: обвешалась сумками, как кенгура, а твой-то с балкона "Христос воскресе" кричит.
— А вот горячие пирожочки!
— Чай, кофе, кому горячего шоколада?
— Подайте ради Христа...
— Подожди, золотой, дай я тебе погадаю: всю правду скажу...
Утро было довольно прохладным, а "лохотронщики" белая кость, им просто так замерзать не с руки. До начала "рабочего дня" еще оставалось пяток минут, и они сидели в теплом салоне японского микроавтобуса, занимались приятными мелочами: делили роли, делили деньги. По сценарию у кого-то из них должен быть очень тугой кошелек.
Первыми на арене появилась "силовики" — лысые, коренастые мужики из группы прикрытия. Двое местных приехали на такси, еще трое вышли из микроавтобуса. Были они одинаковыми, как ксерокопии: все в свободных спортивных костюмах, мягких кроссовках и вязаных "пидорках". Даже походка у всех стандартная, как у штангиста тяжеловеса перед рекордным жимом. Их постоянное место — кресло и пара диванов — рекламные образцы мебельного салона. Кто-то из местных сявок тут же слетал, принес им по баночке пива. Такая вот, властная вертикаль: у старшего лохотронщика свои шестерки, у шестерок — свои.
Устроились они по-домашнему, со всеми удобствами и место выбрали не случайно. Отсюда все, как на ладони: вон симпатичная девушка раскладывает столик с таблицами розыгрыша, а вон зазывалы пошли кругами: где вы, лохи, ау? Сейчас прозвучит третий звонок, и раскроется занавес.
* * *
На новое место жительства переехали только к вечеру. Бедный Игорь Насонов всю ночь коротал у компьютера: перелопачивал базы данных, адреса, банковские счета. Зато ближе к утру Максимейко узнал, как родных, всех участников криминального шоу: шесть народных артистов и один большой режиссер. По паспорту Роман Викторович Тюкин, по кличке — Роман Виктюк, он же — Арома. В криминальных кругах довольно известная личность.
Свое первое прозвище Виктюк получил еще школьником, в первом классе, первого сентября.
— Ты почему опоздал, мальчик? — спросил новичка первый учитель.
— А-а... заблудился.
— Как тебя зовут?
— А-а... Рома Тюкин.
Аромой он числился и в ПТУ, и на малолетке. Когда его так называли, всегда обижался, кидался в драку. А вот, кличкой "Роман Виктюк", неприкрыто гордился. Как орденом. Как признанием мастерства. Его "театр под открытым небом" сродни Большому Академическому, гастроли расписаны на годы вперед.
Шулер — профессия штучная. Не любят артисты этого жанра делиться своими секретами. Гастролируют всегда в одиночку, в крайнем случае, на пару с кассиром — человеком абсолютно надежным. "Зазывал" и "быков" обычно вербуют из местной шпаны. Виктюк не таков. Все у него на широкую ногу. Коллектив постоянный, дружный, почти что, одна семья. Когда Маргарита попала в аварию, кровь для нее сдавали всем коллективом, больничный оплачивали из общака. Кочуют они из города в город уже не один год, а все потому, что Роман — человек чести. Он всегда хорошо платит. Чтобы иметь деньги, надо уметь ими делиться — вот нехитрая формула шулерского успеха. На прокорме у него и милиция, и криминал. Двускатная крыша была у Аромы и здесь. Правда, в одном и том же лице — наглой морде гражданина Нетребы. Полковник греб по двойному тарифу. Но все же, Виктюк посчитал нужным отстегивать по чуть-чуть и местным браткам, в знак уважения и солидарности. Ласковое теля, как известно, двух маток сосет. К имевшимся у него быкам, общество отрядило к Ароме и пару своих волонтеров. Так что не пролетел.
С быками всегда проблемы. Эта братия в коллективе не уживается. Сила есть — ни ума, ни фантазии. Поработают пару недель, посмотрят на выручку и начинают считать деньги в чужом кармане. Шепчутся между собой: на нас, мол, весь бизнес держится, за нашей широкой спиной деньги лопатой гребут, а мы? Хочется мужикам все и сразу. Двух последних он пригласил недавно: пока не обтерлись, ведут себя скромно, но по сути своей — те же копеечники.
Артистов Виктюк расселил в гостинице, по одному — по два в номере, а эти кричат: "Дорого!" Живут, как скоты, в саманной халупе, сортир во дворе, удобств никаких, бабу не приведешь — хозяйка встает на дыбы. Зато экономия!
Максимейко вникал в суть криминального бизнеса и все более удивлялся. Арома свой промысел узаконил. Была у него своя фирма АОЗТ "Мастер", печать, фирменный бланк и счет в банке. Основной капитал, конечно же, крутился в тени. Нужно было найти его и изъять.
Операцию "Лицедеи" он перенес на завтра своим волевым решением. Планировал закончить ее к двум часам дня, чтобы спокойно, не торопясь, посвятить вечерок Устинову (или как его там сейчас?): обложить, обставить флажками и грохнуть в его же логове. Ну, не может такая мразь свободно ходить по земле. Слишком много хороших парней хранит она под зеленой травой.
Максимейко только этим и жил. Не раз и не два представлял, как все произойдет. Хотелось сработать грамотно, как покойный Петрович в лучшие времена: выставить дверь, запустить шумовую гранату и вслед за ударной волной вломиться в дверной проем, сея смерть и разор. Или с крыши соседнего дома просквозить сквозь разбитые окна, пьянея от собственной удали и мочить! Мочить всех подряд, кто стоит, или встал на пути, стрелять во все, что шевелится.
Дожить бы! Организм полковника давно просился на дембель. Он был уже так изношен, что даже не помышлял работать без транквилизатора. Дозы ежедневно росли, промежутки между уколами становились все меньше и меньше, но только так открывалось второе дыхание.
Накануне полковник съездил в Ростов. Один на один говорил с Мансуром, в гостях у Черкеса встретился с Ичигаевым. И тому, и другому, и третьему напомнил про старый должок. Вернулся далеко за полночь. Четыре часа поспал — и на службу. Нет, время не деньги. Время это здоровье. Если нет его — взаймы не попросишь.
На часах нет и восьми, а он уже километров под семь пешком намотал. Три часа без единственной дозы, на морально-волевых качествах, ведь прежде чем выловить крупную рыбу, нужно ее хорошо поводить.
Да и группа работала на износ. Люди прибывали и прибывали. Каждого нужно было обустроить и накормить. Работать "с колес" для них не в новинку, но... пусть у людей будет настоящий выходной день.
О главной причине такого решения знал пока только он. Был и еще один немаловажный момент: операции не хватало изюминки, маленького логического звена.
К вечеру нашлось и оно. Игорь Насонов просматривал записи с рынка и, к общему удивлению, обнаружил на них Виктюка. Артист толкался в соседнем ряду, в двух метрах от Максимейко, поэтому был не в фокусе. В кадр, в основном, попадали его руки, сорящие отпечатками пальцев.
Да, подвела заказчика его агентура. Мало того, что никто не сумел предоставить ни одной фотографии "главного", еще и заверили шефа, что его на рынке не будет. Дескать, уехал в Ростов по личным делам.
Запись смотрели покадрово. Вот Виктюк улыбается, потом выпадает из объектива, в кадре только его рука. Зато, крупно, тот самый лоточник, что пару минут спустя, будет спрашивать Максимейко: не стучит ли в движке третья шейка? Вот рука знатока КАМАЗовских двигателей скользнула в раскрытую сумку, а оттуда, кратчайшим путем, — в карман Виктюка, и в этой руке... очень похожий на настоящий, но, к сожалению, — газовый пистолет.
Ну что ж, как любит повторять сам народный артист, дураков учат!
К вечеру приехал последний из его группы. По этому случаю, заказчиком был арендован гостиничный комплекс. В шикарном банкетном зале горели свечи. Максимейко сидел на почетном месте и ловил тревожные взгляды.
Он встал, наполнил водкой три граненых стакана и положил на каждый по куску хлеба. Потом поднял свою рюмку и хрипло сказал:
— Помянем!
В кои веки, они собрались все вместе: бывший третий отдел, плюс Игорь Насонов. По причине младых лет, он не знал ни Сергея Петровича, ни Мишку-гусара, ни Вовку Погребняка. Глядя на него, каждый мнил себя ветераном.
Выпили стоя. Валерий Григорьевич налил по второй, хотел что-то сказать, но сразу несколько человек угадали тост:
— Ты нашел его, командир...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
