|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 35
Бутылка на столе опустела, Жорка достал последнюю, что оставалась в ящике, брезгливо поморщился, налил и опорожнил стакан, запив содержимое водой из-под крана. Вода отдавала хлоркой, водка — техническим спиртом. В раковине исходила вонью, накопившаяся за неделю посуда.
— Застрелиться, что ли? — спросил он у месяца, — все равно пропадать. Рано или поздно найдут. Ау, где ты организация? Где родная моя Контора, всевидящая, всезнающая, беспощадная? Приди и скажи, что я нужен, дай умереть за тебя!
Жорка принялся было искать пистолет, но нашел под диваном еще две бутылки, и его пробило на рвоту. Потом пришел Витька.
Шла четвертая неделя запоя. Устинов сходил постепенно с ума, каждый день, с ужасом, ожидая наступления ночи. Он мечтал об одном: упасть и забыться. Просто уснуть, как в детстве, без задних ног. На мокром от пота диване он маялся дотемна. Пил без закуски, чтобы скорей забрало — "разогревал организм", потом, ударными дозами надирался, и опять просыпался к полуночи.
— Еще годик попью, — жаловался Жорка соседу, — и каратэ буду знать в совершенстве. Не сны у меня, а сплошные боевики. Минувшей ночью четыре бандита за мною гонялись. Они все с ножами да пистолетами, а я — представляешь? — голый! Ни трусов на мне, ни, даже, презерватива. Одного из них я два раза убил, а он опять оживает. Руками-ногами машу, вроде всех разметал, положил, а они поднимаются — и за мной!
Витька смотрит с сочувствием. Когда-то он сам был таким.
— А под утро уже от быка убегал, — монотонно бубнил Жорка, — здоровенный такой бычара! Запустила его какая то сволочь в мое сновидение. Как могу, уношу ноги. Дворами бегу, огородами, какими-то незнакомыми улицами. Через заборы прыгаю, через ямы. Ну все, — думаю, — оторвался! Оглянусь, а он опять за спиной. И знаешь, как я его обманул?
Витька вопросительно приподнимает бровь.
— Я с моста прыгнул. Мост высокий-высокий, с железными фермами. Внизу куча камней, лечу я на них и и ору от страха. А сам себе думаю: да хрен с ними, с ногами, в худшем случае переломаю. Но если и бык следом за мной сиганет, с его-то рекордным весом. это получится огромный бифштекс по-английски.
Витька живет по соседству. В предназначенной на снос "деревяшке". Снимает квартиру, вернее весь первый этаж.
Глупо, конечно, воспринимать его как соседа. В этом доме Жорка никто, живет на птичьих правах, покуда не вычислят и не придут по его душу. Трижды так уже было. Выработался почти безусловный рефлекс: бросать документы в огонь — и ноги. Россия большая, вот только... хватит ли сил?
В этот раз Жорка решил сыграть алкаша — нелюдимого, запойного забулдыгу. Долго входил в роль, но быстро втянулся. И привык жить, не делая ничего. Поначалу еще, что-то там суетился: клеил обои, чинил сантехнику, по-научному укрепил дверь. Но с тех пор как ударился в последний запой, в конец опустился. Заставить его выйти из дома может лишь недостаток водки. А она, проклятущая, как беда — всегда рядом. Выйдешь "на трассу", покажешь таксисту кулак с оттопыренным пальцем — и загребай, сколько унесешь. Еще и сдачу дадут, и "спасибо" скажут, и до самого подъезда подбросят.
Витька выигрывает четвертую партию. Это потому, что голова у Жорки пустая, как барабан. Как африканский тамтам, плотно набитый ватой. И мысли в той вате вязнут и умирают. Давеча вот вспоминал, как самовар называется. Ясно представил всю эту хреновину, в которой когда-то чай кипятили. Была такая у деда на его подмосковной даче. Еще сапогом хромовым жар по трубе нагнетали. Вот только название выскочило из головы. Ну, хоть убей! Да, "белка" уже рядом. Крутится в голове, ползает в этой вате огрызок какой-то мелодии. Час крутится, другой крутится. Становится громче и громче...
— Финт у меня неплохой во сне получился, когда бандиты за мною гонялись. Знаешь, как я самого борзого из той четверки сделал? — Жорка с трудом сконцентрировал взгляд на соседе. Он говорит, чтобы не молчать. Чтобы хоть ненадолго вырвать из головы всю эту мерзость. — Нет, как я его сделал, это фантастика! Он начал меня настигать, и был уже где-то в метре. Я это как будто спиной почувствовал, резко притормозил и ушел вправо. А он проскочил, не среагировал и выплыл передо мной, как статуя олимпийца на центральной аллее парка. Я ногу его, сзади, на шаге подсек, завел за опорную — и кулаком в основание черепа...
— Знаешь что? — Витька прервал вежливое молчание, — меня тоже кошмары мучили по ночам, когда крепко бухал. Так я от этой беды хорошее лекарство придумал, и действует безотказно. Смотрю во сне на разные страшные рожи, да им же и говорю: "Ну-ну, неинтересно, хлопцы. Видели мы уже подобные фокусы, придумайте что-нибудь новое!" А убегать и бояться не надо. Если совсем уж невмоготу, нужно заставить себя проснуться. И все, мне помогало.
— Спасибо тебе, Витек, за добрый совет, понимание и участие. Хороший ты человек! — неожиданно для себя прослезился Жорка.
Он достал из-за шкафа последний пузырь. Свой "золотой запас", хранимый на крайний случай. Когда "кондратий" совсем уж за горло берет.
— Будешь?
— Нет.
— А я выпью. Губы трясутся, каждая жилка кричит. Вены вздуваются на ногах, а по утрам они как будто из папиросной бумаги. Боюсь, что как-нибудь встану, а они возьмут да порвутся. Как проснусь, первые полчаса ползаю на карачках. И жрать не могу. Неделю уже не могу! Обоняние обострено до предела. Все воняет: чай вениками, сигареты дерьмом, мы с диваном — покойником. А в ванную плюхнуться моченьки нет. Боюсь, упаду там и сразу помру. Ненавижу себя, презираю. Понимаю, что водка не выход, а сам завязать не могу. Что делать?
— Жрать надо, — осуждающе вымолвил Витька, — нельзя совсем без жратвы. Эдак запросто копыта отбросишь!
— Понимаю что надо, а не могу. Видишь куриную ножку в тарелке на подоконнике? Она там неделю уже лежит. Отрываю по волоконцу после стакана... да и водка не так забирает, если ее закусывать. Денег осталось всего ничего, а пенсию когда принесут?
Жорка делает вид, что сел на любимый конек. Витька все его истории слышал. Не по одному разу. Он ждет удобный момент, чтобы вежливо перебить, чтобы к месту "заткнуть фонтан", к месту и не нахально.
— Сколько же у тебя на день бутылок приходится? — Витька заметил, что Жорка выдохся и поменял тему.
— Пока пил, не считал. А когда отходить начал, две утром и штуки четыре вечером. Сегодня вообще перебор: до твоего прихода, три бутылки за час спустил в унитаз, транзитом через желудок. Вот эта как раз, последняя, что в доме осталась. Бог даст, на ней и остановлюсь. Только вряд ли, скорее всего, придется идти, пополнять запас.
— Мне и в лучшие годы столько не выпить!
— А мне, думаешь, выпить? Я ее туда, а она вылетает обратно: не успевает прижиться, отдать организму свой градус. Хоть я и терплю до последней возможности. Так что считай не считай, а девяносто процентов товара уходит прямиком в унитаз. И то, если донесу, по дороге не расплескаю.
— На дороге водку берешь?
— Попрусь я с такою рожей в Универсам!
— Ящика тебе хватит, чтобы наверняка отойти?
— Может, хватит, а может, нет. Как организм...
— Попробую завтра со знакомыми грузчиками потолковать, насчет ящика по госцене. Само собой, с издержками на магарыч.
— Тогда бери сразу два: если останется — не прокиснет. Водка сейчас самая ходовая валюта.
Жорка лукавит. Он давно уже ловит себя на мысли, что стал очень жадным на водку. Особенно, когда ее остается мало. Вот сейчас, например, попросил бы Витька тысячу долларов — дал бы, не жалея и не задумываясь. А попросил бы стакан водки? Налил бы, точно налил! Но горько бы о том пожалел.
— Лишка не будет? — встревожился Витька, — не сорвешься?
— Исключено! — успокоил соседа Жорка. Да так убедительно, что сам едва не поверил этим словам, — мне до конца недели край, как нужно выйти из штопора... они долларами берут?
А выйти действительно надо, — говорили остатки рассудка, — неужели сломался так, что не сможешь? Опомнись, Георгий Романович, возьми себя в руки, тебя ведь учили и этому. Может, есть за душой отдушина, хоть маленькая, призрачная мечта, за которую стоит бороться и жить? Вспомни хотя бы Анну...
— Что такое доллары для русского человека? — прямая дорога к предательству, — подумав, ответил Витька. — Рублями надежней.
— Точно подмечено, — Жорка поднялся, вылез из-за стола, наведался в карманы пальто, брюк, пиджака, — а водкой еще надежней!
Деньги еще были. Много денег: и в загашнике, и в кармане, и на десятке сберкнижек. Эх, дойти бы до кассы! Так что наличные доллары скоро придется менять, а это опять головная боль! Устинов достал последнюю пятисотку. Осталась пачка червонцев и пригоршня мелочи на окне.
— Этого хватит?
— Морды у них потрескаются!
— Тогда покупай на все.
Игра не клеилась, разговор тоже. Жорка слегка оживился только когда заговорили о водке. Кончился разговор — снова потух. Про себя он отметил и это.
— Ну, ладно! — Витька поднялся, всем своим видом показывая, что собирается уходить, — утречком загляну, посмотрю, как ты тут, живой, крепкий? Может, лекарства домашнего занесу — брага поспела, этой ночью гнать собираюсь. А ты постарайся уснуть. Попробуй, может, получится?
Жорка проводил его до выхода из подъезда. Свежий воздух ударил в голову. Она закружилась, желудок скрутило спазмами. Эх, жизнь-жестянка! Как в той в песне поется?
Нет на углу пивной —
Сломала перестройка,
Но, как и в час иной,
У нас в России, пьют,
А звезды над страной,
Как мухи над помойкой,
А мухи над столом,
Как праздничный салют.
Вернувшись в квартиру, он налил полный стакан, как Витька только что посоветовал.
— Чуть что, на дорогу схожу, — сказал он с лихим вызовом, чтобы успокоить в себе строгого ревизора, который держал на учете каждый загубленный грамм.
— Если сил хватит! — раздался над ухом чей-то насмешливый голос.
От неожиданности Жорка присел, оглянулся. Потом заглянул в санузел, на кухню, придирчиво осмотрел дверь. В квартире никого не было.
— А нас трудности не пугают, — произнес он в пространство и поставил поближе тарелку с вечной и неразменной, неубывающей куриной ногой.
После первого же глотка, пойло рванулась наружу. Это была не водка, а теплая солоноватая жидкость, отдающая техническим спиртом. Он забивал ее в глотку, как сапожник мелкие гвозди, продолжал глотать и глотать, даже когда стакан совсем опустел.
Обманутый организм заметался в недоумении. Жидкость стояла комом, в районе солнечного сплетения и не спешила падать в желудок. Удержать бы, не расплескать! — Жорка осторожно прилег на диван, прикрыл глаза и прислушался. В животе начиналось приятное жжение. Теперь главное, расслабленность и покой, только тогда его укачают ласковые ладони долгожданного забытья. Господи, дай уснуть, ненадолго, хотя бы на час!
Было почти хорошо, только режущий свет лампы пробивался сквозь закрытые веки и давил на глаза. Жорка хотел было встать и идти к выключателю, но во время сообразил, что совсем без света в комнате будет еще страшнее. Он включил телевизор, сделал умеренной яркость и почти до упора убавил звук. Стало немного комфортней. На телеэкране шла заставка к детской программе: парализованный зайчик беззвучно тряс колокольчиком.
Господи, какой дебилизм! — Жорка без сил откинулся на подушку. Она давно уже потеряла форму, насквозь пропахла потом и водкой. Забыться бы, отлететь, Господи, как я устал!
И тут, как всегда, ему захотелось курить. До одури, до дрожи в коленях. Устинов чуть заплакал. Как приговоренный, он выбрал из пепельницы окурок поменьше, потому что уже знал, что больше двух раз затянуться не сможет, что получится как вчера: сухой бесконечный кашель, переходящий в спазм, со всеми из него вытекающими...
Он еле успел добежать до сортира: хана водке, а жалко!
Блевать больше было нечем. Жорка пил из-под крана холодную воду. Он едва успевал ухватить пару глотков, чтобы тот час же низвергнуть обратно. Вода даже не успевала согреться в желудке и сохраняла на всем своем недолгом пути отчетливый привкус хлорки. В изнеможении он запрокинул голову. Из пыльного зеркала на него смотрели глаза, полные слез и раскаяния. Струйки пота текли по небритой опухшей роже, по спине и по животу.
Вернувшись к дивану, Жорка стащил с пропотевшего тела липнущую рубаху, вытерся полотенцем и опять потянулся к стакану. Но лишь перевел глаза на бутылку, снова рванул в сортир. И так повторялось несколько раз.
Свой последний поход к унитазу он завершал ползком. На пороге споткнулся, упал. Желудок разрезала острая боль. На грязный ковер отрыгнулась желчь — горькая, желто-зеленая, с кровяными прожилками. Наверное, лопнул какой-то сосуд, —
с тоскою подумал Жорка и тоскливо, по-волчьи завыл...
* * *
В назначенный час, личный состав был на центральном рынке. Люди разошлись по рядам, смешались с толпой. Валерий Георгиевич сделал "лицо попроще", и тоже шагнул в этот заколдованный круг. Здесь привечают лохов:
— Доброе утро!
Максимейко остановился. Девчушка что надо: приятный, искрящийся голос, и улыбка при ней, и жопешка и все остальное. Ну, как такой не ответить?
— И вам непьющего мужа!
— У нашей мебельной фирмы сегодня большой юбилей. Ей исполняется ровно пять лет!
— Я вас искренне поздравляю!
Как не поверить в его искренность? Он сегодня — веселый, простецкий парень, большой охотник до баб. В общении с ними — истинный джентльмен, ну, просто сама любезность, а в глазах, огромными буквами, нарисован нескромный вопрос: как ты, мол, насчет всего прочего?
В общем, как мог, подыграл, но девчушка запнулась, взяла небольшой тайм-аут, чтобы мысленно повторить хорошо заученный текст. Наверное, новенькая. И совесть еще не пропита. Такой тяжело дается даже роль зазывалы. ("Чижик-пыжик, где ты был, а как дальше, я забыл").
Красавица покраснела, пошевелила губешками и дошла, наконец, до слова, на котором ее перебили:
— В честь этого юбилея...
Максимейко, раздевающим взглядом, окинул ее сверху вниз. Она опустила глаза, одернула юбку.
— В честь этого юбилея мы проводим акцию милосердия. Сегодня у нас розыгрыш лотереи. Приобретя билетик, вы не просто поможете детям сиротам, но можете стать обладателем множества ценных призов, таких, как цветной телевизор, холодильник и пылесос. А главный наш приз — автомобиль "Жигули" темно-вишневого цвета.
— И это прекрасно, — расплылся в улыбке Валерий Григорьевич, — но, к сожалению, не судьба! Я вышел сегодня из дома, не имея в кармане наличных денег.
— Билеты раздаются бесплатно, — строго сказала она, — иначе какая же это акция милосердия? Все расходы берет на себя фирма. Хотите принять участие?
— Из ваших волшебных рук приму хоть ампулу с ядом! — выдохнул Максимейко, закатывая глаза. — Ну, а как с обещанием встречи?
— Может быть, — протянула она нараспев. И добавила шепотом, — Я на работе. У нас с этим строго!
Он сунул билет в карман и направился к выходу.
— Куда же вы? — капризно спросила девчушка. — А как же наш розыгрыш?! Проверьте билет, иначе уйдете ни с чем. Завтра он будет уже недействителен. Мне кажется, вам улыбнется удача!
У столика девушки Риты — правой руки Виктюка — было еще пустынно. Ни болельщиков, ни зевак. Они подтянутся позже, когда здесь запахнет азартом. А пока... укутавшись в пуховый платок, хозяйка смиренно вязала крючком. Плела свои тонкие кружева во всех смыслах этого слова. Работа, мол, как работа. Не лучше и не хуже других — рутина!
Максимейко откашлялся.
— Вот люди! — сварливо сказала Рита, ни к кому конкретно не обращаясь. — Не могут минуточку подождать!
Она прибрала рукоделие в сумку, брезгливо взяла билет, и стала сверять номер с таблицей, сверстанной на компьютере.
Примерно с такой миной травят тараканов на кухне.
— Ну что, нашел кольца на поршневую?
Это Виктюк. Он уже здесь, рядом. Он уже в доску свой — легко и естественно втерся в доверие. Сначала попросил огонька, потом полушепотом справился: "Где тут проклятый сортир?". Через минуту вернулся, успел рассказать, что он тоже шофер-дальнобойщик, почти двое суток торчит здесь, "как хрен в репяхях", ждет "запасной агрегат", что в этом "задрипанном городке" нет приличного автосервиса, а все беды его из-за "суки напарника": "упустил, паразит, масло, и запорол двигун".
— У вас все? — утомленно спросила Рита, обращаясь к своему шефу. Он перестала водить пальцем по мелким столбцам таблицы, и обратила свой взор к Максимейко. — Я вас поздравляю! Ваш билет выиграл пылесос. Вы можете прямо сейчас забрать вон ту коробку, или, если хотите, сумму, равную стоимости. Это будет... ровно сто долларов.
— Деньги! — хрипло сказал Максимейко, — я выбираю деньги!
— Вот везунчик! — с искренней завистью крякнул Виктюк. — Я в своей жизни ничего дороже будильника не выигрывал.
Маргарита проворно нырнула под стол и застыла там, в двусмысленной позе с зеленой бумажкой в правой руке. Потому что услышала:
— А ну-ка проверьте, милочка!
Это прозвучало столь громогласно, что многие обернулись.
Дебелая дама, мощная, как портовый буксир, легко потеснила толпу и вышла на первый план. С такими габаритами обычно не спорят, себе дороже. Рита послушно взяла билет, заскользила мизинчиком по колонкам таблицы. На ее кукольном личике медленно приподнялась бровь. Примерно, таким образом, звезды немого кино показывали искушенному зрителю свое удивление.
— Вы знаете, это невероятно! — громко сказала она, — первый такой случай в моей многолетней практике: на последние два билета выпал один и тот же выигрыш!
— И что это значит? — осторожно спросила дама. — Это хорошо или плохо?
— В принципе, ничего страшного, — ответила Рита менторским тоном. — В нашем регламенте все учтено и прописано. Читайте вот здесь: "Спор между двумя претендентами решается аукционом. Для каждого предусмотрено не более трех попыток. Тот из них, кто, в итоге, внесет большую сумму, получает и деньги и приз".
— Вы, милочка, голову мне не морочьте! — вспыхнула дама. — Не первый год замужем! Лотерея есть лотерея, а у вас тут, чистой воды мошенничество! Я что, честно выигранный пылесос еще и купить должна?!
— Да вот же, читайте! Эти правила утверждены Комитетом по Физкультуре и Спорту!
Обе дамы склонились над тощей брошюрой, появившейся неизвестно откуда.
— Эх, деньги из дома не взял! — расстроился Максимейко, — придется сказать "пас"...
— Перед этой-то сукой?! — шепотом вспылил "дальнобойщик". — Я бы из принципа...
— А бабки?
— Да есть у меня кое-какая копейка. То да се... на солярку, да на ментов, да за доставку нового агрегата придется платить. Опять же, до дому добраться в случай чего. Но для правого дела мог бы ссудить ненадолго. Выиграешь — литруха с тебя.
— Какая литруха?! Тут литрухой не обойдешься! Выиграю — вот те крест! — ящик поставлю! Ты займи, если есть возможность. Сегодня же и отдам. Не бойся, не убегу, возраст не тот.
— Сколько тебе?
— Сколько? — Максимейко закрыл глаза и наморщил лоб. — Сколько... сейчас посчитаем. Так... четыре косых на депоненте лежит, еще пару наскребу дома. Итого шесть!
— А вдруг пролетим? Всякое ведь бывает?
— Не волнуйся, ты точно не пролетишь.
— Что это вы там все шепчетесь, что шепчетесь? — заволновалась дебелая дама. — Милочка, у вас тут все честно, или мне лучше звонить в милицию?
— Ты че языком ляскаешь, — взвился Виктюк, — кукла тряпошная?! У нас точно такой же билет, и мы тоже хотим выиграть! И нечего тут антимонию разводить!
— Как вам не стыдно? — поддержала его Рита с очень большой большой укоризной. — Вы же только что ознакомились с правилами, видели подписи и печать. Если даже печати не верите, так вот наша лицензия.
— Ну, хорошо, хорошо! — дама пошла на попятую и, ткнув Виктюка локтем под дых, добавила: "Сам дурак!", — Тогда вы еще разок хорошенько все объясните.
— Господи, сколько можно? — морщась, как от зубной боли, почти простонала Рита, — Ну вот, допустим, мужчины... мужчины, я к вам обращаюсь! Они положит на стол сто рублей... у вас есть сто рублей?
— Есть!
— Делайте вашу ставку.
Максимейко послушно выложил стольник.
— Ну вот! А теперь очередь другой стороны. Вы, женщина, должны перекрыть эту сумму. Положите на стол рублей триста, или четыреста. Можно пятьсот.
— А этого хватит? — дыша простодушием, кротко спросила дама. — Смотрите, я вам поверила.
Боже, сама наивность! Вытряхивая из сумочки смятые сотни, она чуть не плакала.
— Не знаю, — коварно ответила Рита, — очередь за мужчинами.
Валерий Григорьевич поставил на кон "штуку". Он настолько вошел в роль, что вспотел от острых переживаний. Когда попадаешь в толпу лицедеев — сам становишься немножечко Станиславским.
Наивная дама тоже впала в азарт. Глаза, затемненные накладными ресницами, алчно блеснули.
— Вот! — победно сказала она, доставая из пучины бюстгальтера, пару зеленых бумажек. Подумав, добавила горсточку мелочи.
— Две сто! — подытожила Рита, закончив подсчет. Она тоже поймала кураж. — Кто больше? Ваше слово, мужчины. Не забывайте, что это ваша последняя ставка!
Услышав заветный сигнал, к столу подтянулась группа прикрытия. Быки обложили кольцом потенциальный источник шума, незаметно для непосвященных, чтобы шеф ни на йоту не сомневался: все проявления недовольства будут погашены в самом его зародыше.
Валерий Григорьевич, естественно, сделал вид, что тоже ничего не заметил. Он, как гусар, "ударил остатками".
— Четыре тысячи девятьсот! — молвила "третейский судья", — что скажете, женщина?
— Что я скажу? — торжествуя, ответила дама и вытащила из сумки пачку новеньких сторублевок, — Я скажу, что здесь десять тысяч. И еще я скажу: как хорошо, что в сберкассе большая очередь и я не успела положить эти деньги на книжку.
Ну, здесь, по сценарию, должна быть немая сцена.
Толстушка смахнула со столика деньги и скрылась в толпе с проворством, невероятным для ее солидной комплекции.
— Интересно, — спросил Максимейко, — ей когда-нибудь били морду?
— Да-а-а! — озадаченно протянул "дальнобойщик" Виктюк, увлекая полковника за рукав, подальше от Риты, — мне кажется, я тебя крепко подставил. В меру сил готов компенсировать, а то как-то не в жилу...
Если честно, он тоже был раздосадован. Сцены разыграны вполне убедительно, но концовка! Опять эта концовка испортила впечатление. Слишком проворно скрылась в толпе Матильда, в жизни так не бывает. Работать с ней и работать! Но как бы то ни было, отъем денег произошел. Они уже существуют в виде виртуального долга. Пока виртуального. Виктюк хорошо знал психотип человека, которого играл Максимейко. Это наивный совок от сохи, которого грех не обуть. Этот лох все до копейки отдаст, даже если скажу, что беру на себя половину вины в денежном эквиваленте. Еле заметный жест — и группа прикрытия отступила назад, к дивану.
Аферист держал долгую паузу: ну же, ну?
— Деньги к деньгам, — вздохнул Максимейко и спросил с философским спокойствием, — ты видел, сколько на ней золота? Больше, чем веса.
Он свою работу тоже закончил. Место за "ломберным столиком" уже занимал Игорь Насонов. Девушке Рите будет сегодня не до вязания.
В качестве средства передвижения к филиалу сбербанка, Валерий Георгиевич выбрал общественный транспорт. Виктюк не посмел возражать, а тем более, предлагать иную альтернативу. Ну, никак не вязался новенький "БМВ", стоящий на платной стоянке, с образом дальнобойщика, который торчит в этом "сраном городе", как "хрен в помидорах". В спектакле, где оба они играли главные роли, все персонажи были банкротами. Раз так, изволь соответствовать: жизнь это театр, сегодня играешь царя, а завтра — паромщика.
Десять минут оба стоически ждали, когда ж, наконец, подойдет потрепанный безразмерный автобус; целых пять остановок стояли на цыпочках в объятьях бурлящей толпы, а время текло струйками пота по изгибам напряженного позвоночника.
И то б ничего, но в сбербанке давали пенсию. Это тренинг для тех, кто забыл, что такое советская очередь. В такие черные дни, народ принимают через одно окошко, и сажают в него сотрудницу, наказанную за нерадивость. Люди стоят, как в очереди за водкой, с номерками на правой руке. Толпа изгибается огромной змеей, у которой растет хвост. По старой привычке, то там, то тут, разгораются жаркие политические баталии:
— В гробу я видела вашего Ельцина, алкаш проклятый! Сын на работе месяцами зарплату не получает, пенсию с декабря не выплачивали, а все, что скопила на старость, прахом пошло. Когда ж они, падлы, подавятся?
— Ну, как вы не понимаете? Он дал нам свободу!
— Засунь ее в жопу, эту свою свободу!
Гвалт медленно переходит в крик, изредка — в мордобой. И тогда очумевший кассир закрывает свою амбразуру и громогласно требует тишины:
— Сейчас же прекратите орать! Я в такой обстановке работать не буду! Ну что за народ?!
Шум стихает, распадается на отдельные ручейки. Но уже через пару минут набирает прежнюю силу. Молчание — золото. Поэтому русский мужик всегда бессребреник.
Максимейко привык ждать. У "дальнобойщика" был в этом навыке серьезный пробел. Для его кипучей натуры, безделье хуже мытья посуды.
— Ну и клиент... мотать его в душу! — матерился он про себя, выбегая на перекур, — и попался ж... на мою голову! Дел впереди столько, что за месяц не расхлебаешь, а время хуже резины, тянется, но не рвется. Может, ну его нафиг, сказать мужику, что потерплю до завтра? Нет, нельзя, завтра не будет того куражу...
Впрочем, время бежало своим чередом. За час до обеда Виктюк открыл последнюю пачку молдавского "Честерфилда".
Максимейко не без иронии наблюдал, как мается его подопечный, инстинктивно избегавший толпы: то выйдет на улицу, то приткнется в углу у окна, то посидит на стуле в миниатюрном холле, пока его не прогонит очередная пенсионерка с претензией на комфорт. Он стойко переносил все тяготы и лишения, хоть внутренне был уже на пределе.
За двадцать минут до перерыва, Виктюк постепенно дозрел до мысли, что "надо бы лоха простить". И даже придумал слова, как убедительней объяснить такое свое решение. Наверное, шулерский бог ниспослал ему вещее озарение. Так бы оно возможно и получилось, но тут Максимейко выполз из очереди и, уже на пути к кассе, сделал ему рукой приглашающий жест. В присутствии Мастера, он тоже старался быть убедительным в мелочах: у щепетильных лохов денежные дела решаются максимально прозрачно.
В присутствии кредитора, он вынул из ниши под "амбразурой" тощую стопочку денег, отдал "дальнобойщику" ровно четыре тысячи, а двести рублей сунул в карман.
Виктюк, по сценарию, должен бы радоваться, но долгие часы ожидания уже наложили на его беспечную физию, трагический опечаток. Да и на сердце было тоскливо. Впереди ожидала та еще перспектива: снова "пилить" на автобусе в дальний конец города, из-за каких-то двух тысяч, пропади они пропадом!
Ля буду, простил бы лоха! — неожиданно для себя, снова подумал Виктюк, но сам же, себя перебил, — дольше ждал! Да и Матильда меня не поймет. Свадьба у дочери.
Деньги он сунул в карман с деланной неохотой:
— Эх, в другое бы время...
Мол, все понимаю, но кто ж его знал, что в жизни бывают такие расклады?
И тут же нашел простейший до гениальности ход, возвысивший эту банальную сцену до уровня большого искусства:
— Ты знаешь что? — выпалил он с горячностью, увлекая Максимейко к столу, за которым клиенты банка заполняют квитанции об оплате, — Ты черкни мне свой адресок! А я тебе три тысячи вышлю. Как только домой доберусь, сразу же вышлю!
Авторучка была одна. За право ей обладать, уже выстроилась короткая очередь из трех-четырех человек. Максимейко остановился, сделал вид, что раздумывает... и выбросил руку в досадливом жесте, как будто ударил шапкой об пол:
— Да ну его в жопу! Пойдем лучше пива хлопнем, да проглотим по пирожку. Дорога-то дальняя! Одно могу обещать: на хате, которую я снимаю, мы как-нибудь обойдемся без очереди!
— Эх, зря мы с тобой в это дело встряли! — притворно вздохнул Виктюк, намекая на лотерею, и послушно побрел к пивному ларьку.
— Ладно, проехали, русский мужик задним умом крепок...
Автобус постепенно пустел. Последние полчаса они проехали сидя, беспечно болтая о тяготах и лишениях суровой профессии дальнобойщика и "разных веселых случаях" на дороге. Рассказ про ростовских гаишников, которым не хватало "всего полтишка", чтоб поделить выручку, произвел должное впечатление. Оба смеялись так, что чуть не проехали свою остановку.
Когда машина ушла, Виктюк почему-то задергался, заподозрил что-то неладное. Если есть в человеке шестое чувство, то это
чувство опасности. Сильнее всего оно развито в среде аферистов.
Их занесло в район новостроек частного сектора, где только зачатки улиц, но уже теплится жизнь. Все было разбросано бессистемно: жилые дома, коробки без окон, траншеи, прорытые под фундамент, пустые участки. Не район — полоса препятствий с ямами, коммуникациями, грудами битого кирпича, штабелями стройматериалов, сворами бродячих собак. Место мрачное, неухоженное, как натура для фильма ужасов.
Дом, к которому они подошли, тоже доверия не внушал. Решетки на окнах подвала напоминали тюрьму.
— Ты иди, я тебя здесь подожду, — нервно сказал Виктюк, и еще раз подумал: нет, зря я должок не простил!
Максимейко пожал плечами, спокойно открыл калитку и вошел во двор добротного кирпичного дома. Судя по забрызганным известью стеклам, внутри уже шли отделочные работы.
Что ж меня так встревожило? — подумал Арома, — Да нет, все это блажь, психую на ровном месте! Этот мужик не обманет, мы уже с ним почти что друзья. Он уже отдал большую часть денег. Сейчас принесет еще пару тысяч... или не принесет? Нет, отсюда нужно срочно валить! Вот чую нутром, где-то здесь ожидает подлянка!
Он прижался к забору спиной, пошарил за полой пиджака, достал газовый пистолет, чтобы сунуть его в правый карман брюк. Пусть будет здесь, под рукой! И тут... с удивлением обнаружил, что это совсем другое оружие, похожее на мое, но не то!
Виктюк аферист. Аферисты не носят серьезных стволов, поскольку кормятся в людных местах. Это опасно. Тот же самый инстинкт наживы, ведет туда и ментов, вечно голодных и злых. Не стоит давать им лишний карт-бланш на очистку своих карманов. Газовый пистолет он купил для таких вот, спонтанных выездов: пугать в подворотнях обкуренную шпану. Виктюк разбирался в оружии на уровне дилетанта. Но даже он сообразил, что эта машинка кустарно расточена под малый калибр, что это уже не игрушка, не "пукалка", а статья Уголовного Кодекса. И этой вот, незаметной подменой, кто-то изящно подвел его под эту статью.
Он передернул затвор, вынул обойму. Обойма была пуста. В нос ударил кислый запах пороховых газов. На пальцах чернели следы нагара.
Кажется, я попал! — подумал Виктюк. — И крепко попал! Из этого пистолета совсем недавно стреляли...
Он уже представлял, что сейчас будет. Каким детским лепетом покажутся все его оправдания: про мужика, имени которого он не знает; про шесть тысяч рублей, данных ему взаймы; про то, что этот мужик с минуты на минуту появится — выйдет из этого дома, куда он пошел за остатками долга. А он его тут ожидает, стоит у калитки с "волыной" в руке...
И стало ему тоскливо и неуютно. Зоны он не боялся — и там честные люди неплохо живут, а с его-то авторитетом... Просто, внеурочный визит к куму ломал долгосрочные планы. Может, успею выбросить?
— А ну-ка брось пушку! Считаю до трех, и стреляю к чертовой матери! Так, уже лучше, теперь повернись. Мордой к забору! Руки вперед и вверх!
По модельным туфлям Виктюка грубо прошелся кованый кирзовый сапог. Он, молча, повиновался, делал все, что ему приказывали. Авантюрист по натуре, Рома умел проигрывать честно. Приступ страха прошел, лихорадочно работала голова. Он знал, что в этой стране деньги решают проблемы. Все покупается, все продается, из любых ситуаций находится выход. И те, кто его подставлял, тоже об этом знают. Главное, чтобы эти менты были не настоящими.
Брали его, как минимум, двое. Первый сейчас стоял за спиной, похлопывал по полам пиджака, имитируя обыск. Потом углубился в карманы. Выгреб оттуда все подчистую. С особенным сладострастием пересчитывал деньги. Другой был в камуфляже и балаклаве. Виктюк наблюдал за ним краешком глаза, и вынужден был признать, что этот имеет хоть какие-то навыки. Он очень профессионально поднял с земли пистолет и спрятал в пакет для вещдоков. В другом таком же пакете звякали несколько стреляных гильз.
Вот волк, — подумал Роман, — уже где-то нарыл! Но только и он не тот, за кого себя выдает. По-моему, это бригада таких же, как я, аферистов. Больно уж ладно все у них получается!
И тут открылась калитка. Виктюк вздрогнул, воспарял духом и обернулся всем телом, за что получил полновесный удар по горбу:
— Стоять!!!
Но чуда не произошло. Это был не тот самый мужик, которого он все еще считал своим должником, а человек в гражданке.
— Ну что, — спросил он, зевая, — судмедэксперт еще не приехал?
— Как же, давно приехал! — с сарказмом ответил голос из-за спины, — разве не видишь? — вон он: в соседском сортире сидит.
— Понятно. А это еще что за чудо? — Ромка нутром сообразил, что это о нем. — Ух ты, в импортном пиджаке? Серьезный товарищ!
— Да уж, серьезней некуда. И волына при нем. Наверное, не подумал, что мы эту хату будем пасти, вот и вернулся на паленое место. Серьезный товарищ давно бы вещдоки похерил к чертовой матери, а этот... с говном не расстанется! Допрашивать будешь?
— А как же?! — продолжал балагурить пришелец, — новые лица, новые впечатления. Ты надень на него браслеты, а то я плотно покушал. Ну, пойдем ка со мной, мил человек, поиграем на пианине, чистосердечно во всем признаемся. Ты ведь хочешь говорить откровенно? Знаю, что хочешь!
У Виктюка засосало под ложечкой. Это кому ж я столько соли на хрен насыпал? — в панике думал он. — А если, и правда, из этого пистолета кого-нибудь грохнули? Тогда я точно на кукане!
— Слышь, командир? — двинул он пробный шар, — ты же знаешь, что я тут не при делах. Может, попробуем договориться? Дай мне хотя бы связаться с вашим начальником.
— Наш начальник — чистая совесть! — сказал конвоир и тоненько захихикал.
Никакого допроса не было. Его проводили в подвал и оставили там одного. Не стали отбирать курево, снимать шнурки, приковывать к батарее. Просто захлопнули дверь и закрыли ее на замок. Двойной поворот ключа прозвучал для него знаком надежды.
Нет, — сказал он себе, — это не мусора. Легавые так себя не ведут. Неужели старею? Ему было смешно и в то же время обидно, что великий Роман Виктюк — мастер мистификаций, стал жертвой талантливых жуликов, таких же, как он, бродячих артистов.
— Ладно, падлы, сочтемся! — проворчал он беззлобно, — какую колоду ни растасуйте, мой козырь всегда будет выше. Обожжетесь на Виктюке — в следующий раз будете тренироваться на кошках!
Он исправно отстегивал в общаки разного уровня: по месту работы и жительства. Как набожный человек, щедро жертвовал в храмы. Поддерживал "кого надо" во время предвыборных гонок. Короче, в криминальной среде Ромка слыл "правильным пацаном". А значит, имел право на суд по предъяве.
Часа через два появился тот самый смешливый товарищ, что пытался казаться следователем.
— Эй, босота, — сказал он и лязгнул наручниками, — посрать не желаете? Если нет — с вещами на выход!
У порога соседней комнаты его поджидал давешний лох в форме полковника. Он, молча, посторонился и включил свет.
На грязном полу, грудой бесполезного мусора, валялись два человека. Виктюк их узнал — ленивых, но борзых быков, что "в знак уважения", отрядила к нему местная блатная аристократия. Они отдыхали в тяжелом наркотическом забытьи и были беспомощны, как младенцы.
— Ты вовремя принес пистолет, — сказал Максимейко, как будто продолжил только что прерванный разговор, — в мое отсутствие заместитель распорядился прикончить их обрезком той самой трубы. Еще бы десять минут...
— "Той самой!" — саркастически усмехнулся Виктюк. — Я вижу, что ты настоящий мент. Не по форме — по содержанию. И повадки у тебя ментовские. Ты хочешь подбить меня на вопрос? Так я промолчу. Для меня все ваши потуги шиты белыми нитками. Если это шантаж — давай перейдем к делу. Я ведь еще у калитки предлагал начать разговор.
— Начинай, — согласился полковник, — ты всегда был мастером диалога, тебе и рулить. Только сразу предупреждаю: Нетреба уже не поможет, у него неприятности.
— Верю.
— На том стоим.
— У тебя много людей, которых нужно кормить. Ты потратил много времени, сил и средств. И все это для того, чтобы пришить мне мокруху? Ни за что не поверю! Кто ты, и что тебе нужно: мой бизнес, деньги, может быть, ты хочешь стать моей крышей? Давай сразу по существу.
— Согласен, — кивнул Максимейко. — Коротко, емко и самую суть. Желание у меня... как бы точнее выразиться... очень уж нестандартное. Я хочу, Роман Викторович, чтобы ты стал другим человеком, начал новую жизнь с чистой страницы. Возражения есть?
Роман в изумлении замер. Потом гомерически захохотал.
— Ну, блин, сказанул! — вымолвил он, отсмеявшись. — Готовый сюжет для театра абсурда: "Ты, Вася, так больше не делай!" Ой, не могу! Нет, если это дурдом, то где санитары?
Он шлепнул ладошками по коленкам и прошелся в дурашливом танце, сквозь смех подпевая:
"А ты давай, давай, давай,
Газеточки почитывай,
А ты давай, давай, давай,
Меня перевоспитывай!"
Максимейко, скучая, молчал.
— Что ты ждешь, честного слова?! — с вызовом крикнул Виктюк. — Так я его дам, мне не жалко. Но сам-то ты веришь, что такое возможно?
— Почему ж невозможно? — усмехнулся Валерий Георгиевич. — Под чистой страницей имелся в виду твой банковский счет. Любой человек в новую жизнь приходит голым и босым.
Ромка понял, что над ним издеваются.
— Вот сука! — вспылил он и ударил ребром ладони по сгибу правой руки, — Вот тебе! Ни рубля не получишь, лучше пойду по мокрухе!
— Сидение по мокрухе в условия контракта не входит. — хладнокровно отрезал полковник. — Клиент попросил, чтобы ты посмеялся, понервничал, а все остальное время, просился домой, к маме.
— К чему тогда этот антураж? — Виктюк указал подбородком на спящих быков, — и как вы меня заставите проситься домой? Будете бить?
— Ну что вы, Роман Викторович! У нас культурное заведение. Здесь паяльники в очко не суют... без крайней необходимости. А это, — полковник скопировал подбородком жест Виктюка и тоже брезгливо поморщился, — это работа на перспективу. Чтобы вы трижды подумали, прежде чем сообщить родственникам, куда подевались Виктория Кац, Маргарита Трофимова, Анна Портнягина... ну, и все остальные, с которыми вы когда-то работали в одном коллективе.
— Марго тоже здесь, — понял Виктюк. Он произнес это, не играя, натуральным трагическим шепотом, — зачем она вам? Все девчонки сидят на зарплате, с них ничего не возьмешь...
— А вот это уже нюансы. И мы их обсудим в другой обстановке, — усмехнулся этот иезуит, увлекая его за рукав.
Ромка больше не ерепенился. Он даже не стал высвобождать свою руку. Потому, что поверил, понял: этот человек не блефует, взяли действительно всех. Если так, настоящий мужчина может и сам себя легко раскрутить даже на жизнь. Ради жены и будущего ребенка он примет любые условия.
— За что меня... так? Конкуренция, или что-то другое? — спросил он со всей прямотой, на которую был способен. Впервые спросил, как равный у равного.
Максимейко это отметил:
— Ты обидел хорошего человека. Вернее — его жену. Если бы его самого, он бы простил, — честно ответил он и рванул на себя плотно закрытую дверь. — Остальное там объяснят.
Валерий Георгиевич сделал свою работу. Клиент постепенно дошел до нужной кондиции: выпустил пар и готов выкупить всех по той справедливой цене, которую ему продиктуют. Ведь каждый товар стоит ровно столько, сколько можно за него получить.
В этой комнате пахло больницей. На стерильно чистом столе, лежал силуэт человека, задрапированный простынями. Вокруг, по периметру, сгрудились люди в белоснежных халатах, очень похожие на хирургов. Чуть выше горела огромная лампа. В углу, на старинной электроплитке, кипятилась кастрюля из нержавейки. А у самого входа, на низком диванчике, молча, сидели двое. Высокий старик с молодыми глазами и какой-то "пиковый", с вызывающе дерзким взглядом.
— Это люди Гоги Сухумского, — вежливо пояснил Максимейко.
Виктюк не ответил. Он медленно складывался и опускался на пол...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
