Три кварка 2 (1982-2012). Правила отбора

Три кварка 2 (1982-2012)

Правила отбора

Пролог

— Привет, — усевшаяся за столик девица небрежно бросила сумочку на соседний стул. — Давно ждешь?

— В пределах разумного, — мужчина пододвинул гостье стакан с колой. — Угощайся.

Дама сделала пару глотков. Недовольно поморщилась:

— Холодная.

— Какая есть, — собеседник развел руками, затем внезапно нахмурился и, чуть подавшись вперед, уставился на девицу немигающим взглядом. — Ну? Что ты хотела мне сообщить?

— Во-первых, клиент — полный козёл, — фыркнула Лара.

— Это я и без тебя знаю, — перебил визави. — Короче.

Дама в ответ прищурилась, потёрла большим пальцем об указательный и выразительно посмотрела на того, кто сидел напротив. Мужчина жест понял. Достал из кармана конверт и запустил его по столу в сторону собеседницы.

— Держи. Штука зеленью, как договаривались.

Считать деньги Лара не стала. Просто заглянула в конверт и, убедившись, что он не пустой, запихнула его в сумочку.

С Джонни она познакомилась около года назад и знала, что обманывать её этот косящий под рэпера джентльмен не станет. По крайней мере, в части гонорара за хорошо выполненную работу.

— Я слушаю, — продолжил тем временем "джентльмен" с серьгой в ухе.

— Значит, так, — девица слегка отодвинулась от стола, закинула ногу на ногу и, удовлетворившись тем, что мужчина вольно или невольно, но все же скосил глаза на ее соблазнительные бедра, принялась рассказывать.

Их встреча, как и всегда, происходила в будний день, в ресторанном дворике большого торгового центра, в утренние часы, когда посетителей мало и, значит, прислушиваться к разговору практически некому.

Рассказ или, скорее, доклад длился недолго.

— Значит, говоришь, восемьдесят второй год, сентябрь, — задумчиво проговорил Джонни, откидываясь на стуле. — Точно восемьдесят второй? Ты не ошиблась?

— Эта дата стояла в записке, — пожала плечами Лариса.

— Записку, надеюсь, ты вернула обратно в портфель?

— Шутишь? — хмыкнула женщина.

— Уточняю, — отозвался мужчина. После чего почесал затылок и тихо пробормотал:

— Ну что ж, дело, кажется, сдвинулось с мёртвой точки.

— Мне как? Продолжать дальше с этим придурком? — тут же поинтересовалась "шпионка".

"Босс" усмехнулся.

— Уже надоело?

— Не то слово!

Джонни окинул Лару насмешливым взглядом.

— Увы. Придется немного помучиться. Недолго. Недельки две или три. А потом предоставим тебе новую цель.

— Еще одного старого пердуна? — скривилась Лариса.

— Не такой уж он и пердун, — рассмеялся Джонни.

— Богат?

— Нет. Не богат.

— Жаль.

— Но и не беден.

— Уже лучше.

— Доктор наук. Профессор. Лет чуть меньше пятидесяти.

— У-у-у-у, — разочарованно выдохнула девица. — А он случайно не импотент?

— Официально женат был трижды. Неофициально — фиг знает, — со смехом сообщил "рэпер". — По сведениям из достоверных источников, особенно похотлив бывает во время зачётов и сессий.

— Хочешь, чтобы я ему тоже... сессию сдать попробовала? — удивилась Лариса.

— А почему бы и нет? — пожал плечами мужчина. — Представишься какой-нибудь студенткой... Хотя нет, для студентки ты старовата. Лучше аспиранткой... эээ... гуманитарного вуза.

— Чё это старовата? — вскинулась дамочка. — Я что? Не могу быть студенткой?

— Можешь, можешь, не кипятись, — Джонни приподнял руки в примирительном жесте. — Но аспирантка всё-таки лучше. Доверия будет больше.

— Ладно. Аспирантка, так аспирантка, — проворчала Лариса. — В постели все одинаковы.

— Это верно. Но, в любом случае, до постели ещё надо добраться.

— Думаешь, у меня не получится?

— Думаю, что получится, — абсолютно серьезно ответил мужчина. — Но мы торопиться не будем.

— Почему? У меня после таких разговоров даже азарт появился что ли. Зовут-то хоть этого чудика как?

— Зовут его Александр Григорьевич. Александр Григорьевич Синицын. Но соблазнять его ты пока не спеши. Время у нас есть. Тем более что, скорее всего, твой нынешний хахаль сам тебе предложит его в ближайшее время.

— В каком смысле? — не поняла Лара.

— В таком, что сам предложит тебе охмурить этого гражданина. Не забесплатно, конечно.

— М-да. Знала, что все мужики — козлы, но чтобы вот так... нет, козлы они и есть козлы, — с чувством припечатала дама.

— Увы, — хохотнул собеседник. — Зато мне с этого прямая выгода.

— Какая?

— Платить тебе можно меньше.

— С какого бодуна?

— У тебя будет спонсор.

Женщина хмыкнула.

— Значит, и подробный отчёт первым будет получать именно он.

— Сволочь, — констатировал Джонни.

— На себя посмотри, — не осталась в долгу Лариса...

Глава 1

Понедельник. 20 сентября 1982г.

Даже для молодого организма две бессонные ночи подряд — перебор. Тем более что вторая загрузила голову мыслями по самое не балуйся.

Когда пошел умываться, для пялящейся из зеркала рожи лучше всего подходило определение "краше лишь в гроб кладут". Да еще Шурик рядом нарисовался с расспросами, что, мол, да как. Друг-то ведь вчера с дамой ушел, а вернулся за полночь. Интересно же, как всё прошло. Охотничьи байки послушать, туда-сюда.

Удовлетворять его любопытство не стал. Буркнул что-то невразумительное, отмахнулся... послал, короче. Синицын, конечно, обиделся, но дальше "приставать" не решился. Видимо, понял, что с девушкой у меня что-то там не срослось. Да и бог с ним, не до него мне сейчас. На работу надо идти, хоть и не хочется...

С работой, увы, тоже оказалось не всё ладно. То есть, работы на стройке хватало, но из меня сегодня работник был, прямо скажу, никакой. Даже Иваныч заметил. Подошёл ко мне часа через два, окинул взглядом...

— Что-то ты, Дюха, сегодня вялый какой-то. Морда зелёная, лопата из рук вываливается. Непонятно, кто из вас кого держит. Может, случилось чего?

— Да нет, не случилось, — ответил я с хрипотцой. — Наверное, просто переработал вчера. Плюс зайца в глаза поймал. Слезятся. Во рту еще какая-то жесть, башка кружится.

— Понятно, — посочувствовал дядя Коля. — Переборщил со сваркой, бывает. Ты лучше вот что, друг ситный. Пойди-ка ты лучше поспи часика три-четыре, а потом в аптеку, купи какую-нибудь хрень для глаз, закапай в зенки, глядишь, полегчает чуток.

— А как же работа?

— Работа не х... ээ... волк, — хохотнул Барабаш. — Может и постоять. Завтрева выйдешь, обойдемся как-нибудь без тебя.

Пререкаться с ним я не стал. Поскольку чувствовал себя и вправду хреново.

Вернулся в общагу, плюхнулся на кровать и... отрубился. Как от наркоза. Проспав в итоге до самого вечера. Точнее, до половины шестого.

Сон мне и вправду помог. Особенно в части душевных страданий. События предыдущего дня словно бы передвинулись в памяти на пару ячеек вглубь и уже не воспринимались так остро, как ночью и утром. Для окончательного же приведения себя в норму я решил применить стандартный, частенько используемый для "обнуления" психики способ: отложил в сторону одну задачу и направил освободившиеся ресурсы на решение следующей.

Первым делом открыл песенник с посланием от Синицына "взрослого" и аккуратно переписал текст в другую тетрадь. Увы, того эмоционального настроя, что был ночью, я уже не испытывал и потому так и не сумел разглядеть "двойное дно" в логических построениях профессора. Сосредоточился на чисто технических и научных вопросах. Как собрать ретранслятор, какие детали из уже имеющихся в восьмидесятых использовать, как и где следует установить устройство для обеспечения требуемых ТТХ, как лучше всего довести до сведения "местного" Шурика некоторые аспекты кварковой теории времени. Психологические же нюансы этой теории, так же как и ее практические воплощения в разных мирах и потоках, меня в данный момент не заинтересовали.

Покончив с "копированием", убрал песенник в валяющийся под кроватью чемодан (подальше положишь, поближе возьмешь), бросил тетрадь с копией текста на полку и взялся за написание ответа Синицыну. Не торопясь, обдумывая каждое слово. В итоге на моё третье по счёту послание в будущее ушло почти полчаса. Написал я в нем, кстати, много чего. Подробно рассказал обо всем, что произошло со мной за неделю. О том, что успел встретить в этом времени Жанну, что познакомился (заново) с Михаилом Дмитриевичем и даже поучаствовал с ним в одной авантюре. О том, что... нет, про Лену упоминать не стал. На всякий пожарный. К тому же расстались мы с ней. Плохо расстались, чего уж там... И Шурику об этом знать ни к чему, это касается только меня и никого больше... Далее попросил друга прояснить пару непонятных моментов по "технике" перемещения сознания и предметов из будущего в прошлое и обратно. Дополнил просьбу желанием получить какой-нибудь "компромат" на Смирнова (вдруг понадобится). Поставил задачу выяснить всё, что можно, про непонятного "седого" из бильярдной. Ну и напоследок тупо потребовал переправить мне результаты всех тиражей "Спортлото" на ближайший год, объяснив свою меркантильность тем, что деньги так или иначе понадобятся: приобретение дефицитных деталей для ретранслятора — занятие не из дешевых.

Справившись, наконец, с посланием, я устало вздохнул, подошёл к окну и окинул окрестности взором несостоявшегося полководца. Стройплощадка располагалась через дорогу от общежития, и, хотя часы показывали уже четверть седьмого, работа там ещё продолжалась. Наши сновали туда-сюда по площадке, изредка в поле зрения появлялся кто-то из "кадровых" работяг. Пару раз даже Петрович мелькнул. "Ну да, всё правильно, конец квартала — это конец квартала. Что в будущем времени, что сейчас. Работаем до посинения, сверхурочно. До тех пор, пока процентовки не подписали..."

На вскрытие замка в Шуриной комнате потратил минут примерно пятнадцать. Опытный медвежатник сделал бы это быстрее, а мне, понятное дело, пришлось слегка повозиться. К счастью, механизм оказался простенький, и отомкнул я его в итоге обычным гвоздем. После чего запихнул записку в раритетный портфель и с чувством выполненного долга вернулся к себе, не забыв, впрочем, убрать следы преступления, то есть, захлопнул дверь и провернул личинку замка в обратную сторону. Тем же способом, с помощью гвоздя и известной всем матери...

Возвратившись за письменный стол, снова задумался. Задача перемещения в будущее начинала потихоньку решаться, что не могло не радовать. Однако другая задача, не менее, на мой взгляд, важная, пока буксовала. С одной стороны, товарищей из КГБ я уже как бы заинтересовал и даже "закорешился" с некоторыми, однако предложить им что-то конкретное пока не мог. "Исправлять надо досадное упущение. Наметить план действий и прикинуть вчерне способы его выполнения".

Вырвав из очередной тетрадки пару листов, я разложил их перед собой на столе, достал коробку с цветными карандашами и, уподобившись знаменитому штандартенфюреру, принялся рисовать.

Первым на бумаге, в левом верхнем углу, появился румяненький колобок с коротенькими ручками и еще более короткими ножками. На лбу у этого изделия пекарной промышленности имелось родимое пятно характерной формы. "Здрасьте вам, дорогой Михаил Сергеевич..."

Справа от колобка я схематично изобразил жителя гор в кепке-аэродроме, торгующего помидорами на колхозном рынке. "Жаль, Эдуард Амвросиевич, что усов у вас нет. Вышло бы колоритнее..."

Слева внизу расположился кряжистый пень в очочках. Зачем пню очки, было не совсем ясно. Видимо, чтобы "интеллект" подчеркнуть. Над пеньком висел транспарант "...изм с человеческим лицом". Идеолог, короче. Как его звать-величать, я понял секунд через десять — подсознание смилостивилось и подсказало-таки верный ответ. "Пропасть надо перепрыгивать одним прыжком, уважаемый товарищ Яковлев... Александр Николаевич... Достаточно лишь оттолкнуться корнями и — хоп! — ты уже на небесах. Или в земле. Обетованной, естественно..."

Последним на этом тетрадном листке, в нижней правой четверти, я изобразил еще одного известного всем (в смысле, всем в будущем) персонажа. Крупный, хотя и слегка помятый, мужик с всклокоченной шевелюрой в стиле "играл в теннис, потом принял душ" стоял, подпирая какую-то стеночку. В руке этот гражданин держал теннисную ракетку. Держал он её, кстати, почти как бутылку, горлышком-ручкой вверх. Наверное, не мог толком сообразить, откуда у него эта хрень и что именно надо с ней сделать. То ли в соперника запустить, то ли отхлебнуть из горлА.

На заднем плане виднелся горбатый мостик, на котором сидели какие-то товарищи в касках. "Шахтеры", — сообразил я спустя секунду-другую и добавил на каски маленькие фонарики.

"М-да, уважаемый Борис Николаевич. Аккуратнее вам надо ходить по мостам. Не ровён час, свалитесь. Случайно конечно..."

Налюбовавшись как следует на картинки, я отложил этот листок в сторону и взялся за следующий. На нём стоило запечатлеть фигуры калибром поменьше.

Два первых "независимых" мэра Москвы и Питера нарисовались сами собой. В виде двух мухоморов. Только у одного шляпка была красная с белыми пятнами, а у другого белая и пятнышки, соответственно, красненькие. Впрочем, не суть важно. Хоть и не похоже, но одно и то же, как говорят в народе. А еще у того, который из Питера, сбоку отросток имелся, по форме очень напоминающий лошадиную морду, вид сбоку... или анфас, хрен знает. Короче, с какой стороны ни смотри, видишь почему-то кобылу. Тощую. Кормили её, наверное, плохо...

Под мухоморами я изобразил свинью. Симпатичная получилась хрюшка. Толстенькая, отъевшаяся. Пятачок размером с тарелку. Глазки узенькие. Вид довольный. Если такую на сало пустить, шпика получится центнера два, не меньше. Не забыть только соли и перца побольше, чтобы природную вонь перебить, что свинке от прототипа досталась. От Егорушки свет Тимуровича.

Четвертый рисунок существенно отличался от предыдущих. Бегущий с огромной скоростью страус. Бежал он, скорее всего, от охотников. Тех, которые гнались за ним огромной толпой, желая, по всей видимости, даже не съесть беглеца, а просто поймать и повесить. Правда, повесить, на мой взгляд, этого типа было довольно сложно. Шейка у страуса тонкая, длинная, любая петля соскользнет, не успев затянуться. Оперение у голенастого представителя отряда бегающих и нелетучих было рыжего цвета, а на хвосте болталась картонная бирка с надписью "ваучер"...

Закончив рисовать страуса, я отложил в сторону карандаш, заложил руки за голову и принялся размышлять. Продолжать и дальше пачкать бумагу было как-то лениво. Восемь целей — это уже немало, замучаешься отстреливать. Или ловить и в клетку сажать, чтобы потом показывать на ярмарках всему честнОму народу. Устал я, короче. Склонился опять над столом, разгладил оба листка, окинул рисунки придирчивым взглядом и глубокомысленно... очень глубокомысленно усмехнулся.

"Ну? И что мне теперь прикажете с вами со всеми делать, господа хорошие?.. Вопрос, однако..."

Вторник. 21 сентября 1982г.

Сегодня я был как все. Работал, кидал лопатой бетон, таскал арматуру, пилил доскУ для опалубки. К сварным работам Иваныч меня больше не допускал. Видимо, из тех соображений, что "заставь дурака богу молиться", так он не только себе "лоб расшибёт", но и начальство подставит по полной. Хотя изготовленные мной в воскресенье каркасики, прямо скажем, пришлись ко двору. Очень даже "в тему пошли". Точнее, в фундаментную плиту. Второй слой арматурной сетки уложили на них вчера без проблем. Мастер остался доволен.

На дядю Колю я, понятное дело, не обижался. Какой смысл строить из себя д'Артаньяна, если по жизни дурак? Ну да, дурак и ничего больше. Вместо того чтобы к цели идти, не отвлекаясь на мелочи, секса вдруг восхотел. Необременительного и почти халявного. И получил в итоге... проблем выше крыши. "Ты боярыню соблазнил? — Я. Аз есмь. Житие мое... — Какое житие твое, пёс смердящий! Ты посмотри на себя, житие!" Хорошо хоть, никто пока не подозревает о том, какая я в сущности сволочь. Ни здесь, в этом времени, ни в будущем. А уж если бы Жанна узнала об этих... приключениях с бабами, убила бы нафиг. Факт. Слава богу, не знает она ни о чём. И не узнает... надеюсь.

В общем, до вечера я продержался, шуры-муры ни с кем больше не заводил. Лена на объекте не появлялась, другие лица женского пола тоже, так что соблазнять, по большому счету, мне было некого...

Отработал вместе со всеми норму, вернулся в общагу и, перекусив по-быстрому, направился в бильярдный клуб. Едва-едва успевая по времени, хотя о сегодняшней встрече мы с товарищами офицерами договаривались ещё в субботу. Чтобы, во-первых, разбор полётов произвести, а во-вторых, продолжить бильярдное обучение Михаила — об этом меня, кстати, лично попросил майор Ходырев. Непонятно, правда, зачем. Тем не менее, согласие своё я дал. Чем больше встреч, хороших и разных, тем больше шансов заинтересовать "чекистов" своей персоной и довести до них нужную информацию. По капельке, понемногу, тут слово обмолвишь, там ввернешь, а потом — раз! — и сами они обратятся ко мне за "помощью и советом". Уверен, что как только ноябрь настанет, так сразу и обратятся. Главное, вовремя предсказать (ненароком, естественно), когда наш дорогой Леонид Ильич почит в бозе и кто будет следующим Генеральным секретарем. Пусть последнее и является уже сейчас секретом Полишинеля. Иную кандидатуру, кроме Андропова, вряд ли кто в нынешнем Политбюро будет рассматривать. И органы знают об этом не понаслышке. Но вот когда сие событие произойдет, в этом времени не знает пока никто. Никто, кроме меня — хитровыделанного попаданца. Надеюсь всё же, что под белы рученьки меня не возьмут — ограничатся просто беседой. Или беседами. Очень долгими и очень информативными. Для обеих сторон...

Разбора полетов сегодня не вышло. Некому было его проводить. В бильярдной я обнаружил только Пашу и Михаила. На вопрос "Где все?" они дружно пожали плечами и предложили не париться. Раз начальство присутствием нас не почтило, значит, и развлекаться будем этим вечером без него.

Первые полчаса развлечения были стандартные ("Ага, бабы и водка"). В смысле, я тренировал Смирнова — ставил прямой удар, а Кривошапкин, оккупировав второй стол, честно пытался повторить мой субботний трюк с бортовыми "штанами". Когда же ему надоело терзать шары, он попросту отложил кий в сторону, подошёл к нам и поинтересовался со скукой:

— Мужики, а, может, наверх прогуляемся? Что-то надоел мне этот бильярд.

— С чего бы этого? — усмехнулся Смирнов.

— Наверх — это куда? — развернулся я к Павлу.

— Наверх — это значит поспаррингуем маленько.

Наверху, точнее, на втором этаже, располагался зал силовых единоборств. Мне об этом было известно, однако предложение Паши я почему-то интерпретировал по-другому, не связывая его со спортом:

— Типа, предлагаешь по улице прошвырнуться? Найти подходящую компанию гопников и начистить всем рыло?

— Да что у тебя за мысли, Андрюх? — расхохотался Павел. — Понравилось что ли драться?

— Да нет, — пробормотал я, догадавшись, наконец, что он имел в виду. — Не сообразил просто.

— Ну так что, пойдем? — Кривошапкин глянул на Михаила.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Смирнов.

То, что "спарринг" был запланирован заранее, я понял минут через пять, когда мы оказались в спортивном зале. Смирнов с Кривошапкиным быстро переоделись в принесённые с собой куртки— боксёрки— борцовки, после чего Павел вытащил из объемистого баула ещё комплект и бросил его мне со словами:

— Давай, облачайся!

— А...

— Да ты не боись. Он новенький, специально для тебя подбирал.

Обновка пришлась впору. Надел я ее, правда, не без труда. Обувь оказалась "универсальная" — высокие ботинки из мягкой кожи. То ли для бокса они предназначены, то ли для самбо — сразу и не сообразишь. Плюс шнурки ещё надо затягивать по-особому. А ещё куртку правильно запахнУть — тоже проблема. Для меня проблема, не для парней. Они-то к этому делу привычные, а я — хоть и ходил в свое время в секцию бокса (три месяца, потом надоело), и в будущем меня Смирнов пытался поднатаскать в рукопашной — лох лохом в этих премудростях. Однако справился. Причём, сам, без подсказок.

— Красавец! — Павел оглядел меня с головы до ног и насмешливо фыркнул. — Ну что? Для начала разминочку?

— Разминочку обязательно, — кивнул Смирнов.

Разминка длилась минут десять-двенадцать.

Легкой трусцой пробежались по кругу, потом "вприпрыжку", затем с поворотами на ходу влево-вправо. После, уже в "стоячем" положении, разогревали мышцы с помощью обычных (как у "физкультурников") упражнений. Потом принялись за растяжку. Увы, тут я оказался не на высоте.

— Эх ты, дубина негнущаяся, — прокомментировал Кривошапкин мои безуспешные попытки "сесть на шпагат".

— Фигня, — не согласился с ним Михаил. — Раз из стоймя до пола ладонями достает, значит, потенциал есть.

— Ага. Главное, чтобы потенцию при этом не потерял, — хохотнул Павел.

"Шутник, блин!"

Я, конечно, старался повторять за мужиками все их движения, но, к сожалению, получалось не очень. Ну, нет у меня к этому делу сноровки. Пока нет. Хотя, если честно, думал, что смогу повторить без проблем. Поскольку и точность есть (приобретенная при "переносе" сознания), и память хорошая. Однако на одном этом, как выяснилось, далеко не уедешь. Тренировать надо собственный организм. Хорошенько тренировать, чтобы тело запомнило, что, как и куда, и действовало на автомате.

— Ну что ж, будем считать, что размялись, — резюмировал в итоге Смирнов, взмахом руки предлагая мне перестать растопыривать ноги и перейти к более важному, по его мнению, делу. — А теперь глянем, как ты падать умеешь.

— Падать?

— Да, падать, — старлей усмехнулся и для начала продемонстрировал обыкновенный кувырок через голову. Потом то же самое, но в обратную сторону. После чего попросил Кривошапкина швырнуть его на пол подсечкой, а затем, не останавливаясь, бросить через бедро.

И то и другое Павел проделал с большим удовольствием. Однако оба раза Михаил не просто сразу же поднимался на ноги, а осуществлял это таким образом, чтобы не дать сопернику развить первоначальный успех и "добить" уже поверженного противника.

— Понимаешь, Андрей, умение правильно падать необходимо не только, чтобы случайно не покалечиться во время тренировок или соревнований, — пояснил Смирнов. — Даже хорошо подготовленный боец в уличной драке может не устоять на ногах. И, значит, в любом бою для него главное — это умение продолжать схватку. Способность идти до конца. Не отступать и не признавать поражение даже в самых проигрышных ситуациях. Пока можешь — борись. Даже из положения лёжа. А чтобы иметь возможность бороться дальше, что надо делать?

— Надо иметь силы для этого и быть способным держать удар.

— Правильно, — кивнул Михаил. — А теперь попробуй повторить всё, что я показал.

С первого раза повторить "кувырки и падения" у меня, конечно, не получилось. Тем не менее, основные движения я запомнил и уже через пару минут сумел-таки сделать, что требовалось. Причем, достаточно грамотно.

— Молодец, — одобрил мои экзерсисы Смирнов. — Учился где?

— Ну... так... баловался когда-то, — пожал я плечами.

— Бокс? Борьба?

— Бокс.

— Бокс, говоришь? — вмешался в разговор Павел.

— Ну да. Только немного, — развел я руками, изображая смущение.

Парни быстро переглянулись, затем Михаил кивнул Кривошапкину, и тот, ухмыльнувшись, указал рукой на имеющийся в помещении ринг:

— Пойдем, Андрюх, проверим, насколько ты баловался.

"Ну всё, сейчас меня будут бить. Хорошо хоть, что не ногами, — с этой нехитрой мыслью я сбросил самбовку и, мысленно перекрестившись, полез под канаты. — Бог не выдаст, свинья не съест. Прорвемся как-нибудь, не впервой".

Мне повезло — сразу меня бить не стали. Сначала дали возможность как следует экипироваться. Помогли надеть и зашнуровать перчатки, сунули в рот капу и нахлобучили на голову защитный шлем. Павел, кстати, от такого же отказался. Видимо, посчитал, что со мной у него особых проблем не будет. Посчитал верно — против кандидата в мастера спорта шансов у меня и впрямь никаких. Основная задача, как я её определил для себя, состояла в том, чтобы продержаться на ногах хотя бы минуту. Или две, как получится. А вот что будет дальше, известно сейчас одному Кривошапкину. "Ишь, как лыбится-то злодей, прямо-таки предвкушает, как он меня по канатам размажет... Ну ничего, нам бы только день простоять, да ночь продержаться, а там... будет когда-нибудь и на нашей улице праздник. В бильярде сочтёмся..."

— Поехали, — прозвучал вместо гонга голос Смирнова.

"Эх! Держите меня семеро!"

Откладывать дела в долгий ящик Павел не стал. Я даже стойку правильную не успел принять, а он уже рядом со мной и его облаченный в перчатку кулак летит сопернику в голову. В мою, между прочим, голову. То ли в лоб, то ли в глаз, то ли в челюсть... Короче, фиг знает, по какому месту Кривошапкин хотел меня приложить, но сделать это, к своему огромному удивлению, так и не смог — промахнулся с ударом. То есть, на самом-то деле это не он промазал, это я оказался чересчур вёртким — успел в последний момент уклониться и отскочить в сторону. Пусть и неловко с виду, зато удачно. Плюс дистанцию разорвал, не давая противнику провести серию. Странное дело, но реакции у меня оказались на удивление быстрыми. Не думал, что такое возможно, но, видимо, приобрел я их, так же как и точность движений, во время переноса из будущего. Жаль, что раньше не замечал, мог бы немного подкорректировать свои планы. Хотя, если вспомнить, как играл в пинг-понг с Димой Петровым, то параллели с сегодняшним днем провести можно. Мысли об ускоренном реагировании тогда тоже мелькали. Впрочем, думать на эту тему сейчас не стоит. Сосредоточиться надо на главном — на том, чтобы продержаться хотя бы раунд.

Больше минуты Паша гонял меня по всему рингу. Атаковал в голову, в корпус, старался сблизиться, пробить защиту. Я же всё уворачивался и уворачивался. А один раз даже сыграл в ответку. Правда, не слишком удачно. Удар вышел нечётким и слабым. Но все-таки дошел до противника. Хук справа — так он, кажется, называется. Особого вреда этот удар сопернику не нанес, зато раззадорил. Кривошапкин тут же ввинтил темп и уже через пять секунд зажал меня в углу ринга. Вывернулся я оттуда с большим трудом. Опять ускользнул, оттолкнувшись от ограничивающих "поле боя" канатов. Однако один удар все-таки пропустил. Хороший такой крюк вдогонку по кумполу. В башке словно бомба ядрёная взорвалась. В ушах звон, в глазах звездопад. И пол, стремительно приближающийся к носу. Одна радость, что не нокаут — прийти в себя и подняться на ноги удалось достаточно быстро.

Встал, принял кое-как боксерскую стойку, типа, готов к продолжению. Павел был как будто доволен. И тем, что достал меня наконец, и тем, что я не угробился. Только сейчас до меня дошло, что бил он не в полную силу, сумел в последний момент удержаться от искушения.

"Вот ведь хитрец какой! Но ничего, сейчас ты у меня попляшешь..."

Кривошапкин снова идёт вперед, готовя очередную атаку. Я же, вместо того, чтобы опять увернуться, внезапно бросаюсь навстречу и... подныриваю сопернику в ноги.

Ага! Есть захват! Теперь толчок корпусом. Еще и подсечку добавить. Всё! Готово! Спёкся клиент.

Рушимся с грохотом на пол. Моментально, чтобы не дать Павлу опомниться, перекатываюсь на бок и беру его руку на болевой... Увы, болевой прием у меня не проходит. Во-первых, перчатки мешают, а во-вторых, капитан — парень здоровый и физически гораздо сильнее меня. Вырвавшись из захвата, он тут же вскакивает на ноги. Во всем его виде читается: "Ты что?! Совсем охренел?!"

В эту секунду я отчетливо понимаю: "Всё! Допрыгался! Сейчас он из меня котлету сделает".

Однако нет. Сделать из меня отбивную ему не дают. Стоящий около ринга Смирнов, глядя на нас, буквально покатывается со смеху.

— Ну что, Паш? Я же говорил тебе, что любой самбист любого боксера сделает влёгкую.

Павел смотрит на него с явной обидой, но потом все-таки успокаивается и, не обращая внимания на меня, идёт к канатам. Затем спрыгивает вниз и бросает с досадой:

— Да ну тебя к лешему, Миш. Это не бокс, а чёрт знает что. Сам теперь разбирайся с этим борцом недоделанным.

Михаил, продолжая смеяться, поворачивается ко мне и машет рукой:

— Спускайся, Андрей. Будем теперь пробовать, какой из тебя самбист-каратист...

"Ну вот. Сперва меня собирались просто бить, а сейчас будут валять по полу и ломать конечности. Господи! Как же я этого не люблю..."

Спрыгиваю с ринга. Смирнов помогает мне снять перчатки и шлем. Капу я выплевываю сам.

— Не устал? — интересуется Михаил.

— Да нет. Одну схватку перетерплю как-нибудь.

Новый соперник протягивает мне куртку-самбовку.

— Тогда надевай и поехали.

Надеваю. Не спеша. Затягиваю пояс. Пытаюсь вспомнить всё, чему учил меня тот же Смирнов двадцать пять лет тому вперед. Хм, или это через двадцать шесть было? То есть, тьфу, будет... Или всё-таки было? А, впрочем, какая разница?! Валять-то он меня собирается здесь и сейчас. И не в каком-то там прошлом-будущем, а в самом что ни на есть настоящем...

Борцовская схватка проходит почти по тому же сценарию, что и боксёрский раунд. Один защищается, другой атакует. Разница только в том, что я не просто маневрирую по ковру, уходя от захватов. Я обороняюсь, причем, довольно активно, поскольку знаю теперь о своем "новом" умении — способности мгновенно реагировать на изменение обстановки.

Михаил кружит вокруг меня, цепляет за рукава, за отвороты самбовки, за пояс. Сверху, снизу, справа, слева, с разных сторон, со сменой позиции, с ложными выпадами и подходами, с маскировкой замыслов. Подготовка каждой атаки длится у него не больше секунды. А затем — либо рывок на себя, либо бросок в ноги, либо подсечка. Однако всякий раз я успеваю провести контрприём. Только не атакующий, а защитный. Завалить Смирнова я, в любом случае, не смогу, но "усложнить" ему жизнь — запросто. Попытки зацепить ноги пресекаются захватом шеи и плеч, подсечки компенсируются подбивкой опорной ноги атакующего, желание бросить через себя парируется "зависанием" на противнике или пресекается угрозой обоюдного сваливания в партер и взятия на болевой.

Плохо одно — я устаю всё больше и больше. Не такое это простое дело — бороться (пусть и в защите) с соперником, превосходящим тебя по всем статьям. И по мастерству, и по силе, и по выносливости, и по опыту. Хотя — я это отлично вижу — Михаил удивлен. И даже несколько ошарашен неожиданной скоростью и быстротой реакций семнадцатилетнего пацана. Я ведь и ростом чуть повыше его, и руки с ногами длинней и мосластее, и телосложение более, хм, костистое. Такие персонажи, как правило, завсегда медленнее и слабей крепышей. Однако держусь пока. Правда, с трудом — усталость понемногу берёт своё, и в итоге Смирнову всё-таки удаётся бросок. Пусть и корявый, но — спорить бессмысленно — результативный. Я падаю на ковёр, но всё же успеваю в последний момент вывернуться из болевого захвата, после чего быстро откатываюсь от соперника.

Миша поднимается одновременно со мной. Ощущение такое, что он даже не запыхался. В отличие от меня, сопящего как раненый ёжик. Чувствую, следующую атаку мне уже не пережить. В том плане, что или в узел меня завяжут, или так шмякнут о пол, что даже мыслей о дальнейшем сопротивлении не останется. А это означает, что надо снова идти на хитрость. На то, что не предусмотрено спортивными правилами. Некрасиво конечно, но, думаю, Смирнову понравится — он ведь и сам когда-то обучал меня тем хитрым приёмам, один из которых я собираюсь сейчас против него же и применить...

Михаил делает очередной подход. Аккуратненько прихватывает меня за рукавчики. Я всячески демонстрирую, что сил у меня почти не осталось, дышу тяжело, с присвистом. Тем не менее, тут же соображаю, что на сей раз атака пойдет понизу, со страховкой от контрзахвата плечевого пояса.

Делаю вид, что пытаюсь провести заднюю подножку, для чего смещаюсь левее и переношу вес на другую ногу. Дистанция между нами довольно большая и потому Смирнову не нужно производить контрприём с отхватом подколенного сгиба — когда я ещё донесу свои конечности до соперника? Зато ему теперь ничто не мешает тупо подхватить меня за ногу и без проблем опрокинуть на пол. Или еще что-нибудь эдакое учудить — и эффективное, и эффектное в равной степени.

Миша меня не "подводит" и выбирает внешнюю "красоту". То есть, используя моё собственное движение, проводит бросок через голову с подхватом голенью под бедро. Бросает грамотно, со страховкой, чтобы я, не дай бог, не треснулся башкой о ковёр. В этом плане он — молодец! Заботится о подрастающем поколении. А вот о том, что это самое поколение может ему бяку устроить, увы, даже не подозревает. "Бяку" я ему делаю в самом конце броска, когда уже "приземляюсь". Будто случайно бью локтем поддых. В ту точку, при ударе в которую, как сам же Смирнов объяснял мне в будущем, у противника моментально перехватывает дыхание и секунд десять-пятнадцать с ним можно делать всё что угодно. Хоть руку ему выламывай, хоть ногу, хоть по почкам пинай, хоть по печени, ничего он в ответку не сделает.

Бить я его не хочу. Так же как ломать и пинать. Во-первых, потому что устал, а во-вторых, это будет уже беспредел в чистом виде...

Мой соперник пришёл в себя, как и предполагалось, секунд через десять. Поднялся на ноги, потёр грудь и укоризненно покачал головой:

— Ну ты и фрукт, Андрей.

Вместо меня ему ответил Павел. Со смешком в голосе:

— Сам же сказал, что самбист-каратист. Вот и не обижайся теперь, получай от пацана бой без правил.

— Ладно, проехали. Сам виноват. Будем считать, что ничья, — неожиданно улыбнулся Смирнов, поворачиваясь в мою сторону. — Но всё равно ты мне должен, Андрюха. Так что давай по-быстрому на турник, пока не расслабился.

Возражать против нового "издевательства" я не стал. Добрёл до стоящего возле стеночки турника, подпрыгнул, уцепился за перекладину и по команде старлея начал подтягиваться. Получилось немного — всего четырнадцать раз, поскольку устал как собака.

— Мешок с костями, — прокомментировал мои усилия Кривошапкин.

Я спрыгнул на пол и, ничего не говоря, утёр рукавом пот.

— Веса в тебе сейчас сколько... атлет?

— Хрен знает, — почесал я в затылке. — Килограммов, наверное, семьдесят.

— Маловато, — хмыкнул Смирнов. — Надо бы ещё с десяток набрать. Месяца за три. МышцУ подкачать, поработать с утяжелениями...

— Ну, если всё это время пиво хлестать, то наберу без проблем, — я глубокомысленно похлопал себя по брюху.

Парни в ответ дружно расхохотались...

— Значит, говоришь, против спарринга Свояк возражать не стал?

— Не стал, Константин Николаевич.

— Ага. Понятно. Но обе схватки прошли... эээ... не совсем по сценарию. Так?

— Так.

— М-да. Интересно. Хотя предсказуемо.

— Предсказуемо?

— Естественно, предсказуемо. Я, Миша, как раз и ожидал от Свояка чего-то подобного. Проигрывать он, как я понял, не любит. Видимо, поэтому и идёт на разные ухищрения.

— И что это значит для нас?

— Пока ничего. Однако стоять мы на месте не будем. Попробуем зайти с другой стороны.

— С какой именно?

— С такой, что я на недельку слетаю на родину Свояка, посмотрю, откуда он такой выискался. А ты пока продолжай с ним работать.

— По старой схеме?

— Да, по старой. Расспрашивай потихоньку, что, как, чего, какие проблемы имеются. И вот еще что. Займись-ка ты его физическим воспитанием, на пару с Пашей.

— ОФП? Или что-то конкретное?

— Акцент делай на боевой раздел. Думаю, два раза в неделю будет достаточно. Да, и в тир ещё с ним заскочите, гляньте, что у него со стрелковкой.

— Хорошо. Сделаем, Константин Николаевич...

Глава 2

— Как отдыхается, Тарас Степанович? — подошедший Оскар услужливо склонился над столиком.

— Нормально отдыхается, — Свиридяк отставил недопитую рюмку и аккуратно промокнул губы салфеткой.

Грузин, не дожидаясь приглашения, уселся напротив. Затем внезапно нахмурился и, не то спрашивая, не то утверждая, произнёс ровным тоном:

— Как я понимаю, наш контракт можно считать завершённым.

— Не спешите, мой дорогой Оскар Шалвович. В подобных делах спешка не всегда бывает полезной, — усмехнулся Тарас Степанович. — Хотя ваши, хм, юристы и вправду... слегка лоханулись.

— Увы, техническое сопровождение оказалось не на высоте, — удрученно вздохнул Зубакидзе. — Однако...

— Однако это еще не означает отмену всех прочих договорных обязательств.

Оскар уставился на собеседника рыбьим взглядом:

— Что вы имеете в виду под прочими обязательствами?

— То, что ваши парни ещё понадобятся. И возможно, не один раз. А пока, в качестве доброй воли... — полковник порылся в карманах и вытащил из пиджака небольшой конверт. — Вот, полюбуйтесь, какую змею на груди пригрели.

— С-сучка! — пробормотал хозяин кафе, раскрыв конверт и глянув на появившуюся в руках фотографию.

— А ведь я вас предупреждал, Оскар Шалвович. Тщательнее надо подбирать персонал.

Тарас Степанович допил коньяк и с интересом посмотрел на своего нынешнего конфидента.

— Что собираетесь делать с девицей?

Оскар в ответ выругался по-грузински и провёл ребром ладони по шее.

— Ну-ну, не стоит так горячиться. Всё-таки не девяностые, — рассмеялся полковник.

Его собеседник опять выругался.

— На куски разорву эту... эту...

— Я думаю, это плохая мысль, — охолонил Свиридяк горячего кавказского "джентльмена". — Очень плохая.

— Это ещё почему?

— Потому что с Зурабом вам не тягаться.

Грузин потемнел лицом, скрипнул зубами и... нехотя согласился с полковником:

— Да. Зураб в последнее время большую силу набрал. Того и гляди, весь рынок под себя подомнёт.

— Ну вот и я о том же, — кивнул фээсбэшник. — Приметесь за девицу, получите в ответ непонятно что.

— Предлагаете всё оставить как есть? — кривовато усмехнулся Оскар через пару секунд, успокоив нервы глотком коньяка.

— Лучшее, на мой взгляд, решение — просто уволить её, — пожал плечами Тарас Степанович. — С формулировкой "утрата доверия со стороны работодателя".

— Вам бы всё шутки шутить, — буркнул в ответ Зубакидзе.

— Это не шутки, — с неожиданной серьезностью произнёс Свиридяк. — Обычная официантка, общающаяся с господином Мгалоблишвили почти на равных, явление не рядовое.

— Бог мой! Неужели дождался?! — всплеснул руками грузин. — Неужели ваше ведомство наконец-то заинтересовалось Зурабом, а его бизнес стал угрожать безопасности государства?

— Не ёрничайте, Оскар Шалвович. Вам это не идёт. На иудея вы совсем не похожи.

— Хорошо. Не буду. Но тогда позвольте ещё вопросик.

— Я слушаю.

— Могу я, уважаемый Тарас Степанович, надеяться на то, что господин Мгалоблишвили в ближайшее время... ммм... закроет свой бизнес?

— Сложно сказать, уважаемый Оскар Шалвович, — покачал головой Свиридяк. — Однако я полагаю, что надеяться вы, безусловно, можете. По крайней мере, готовиться к этому знаменательному событию я лично вам запретить не могу.

— Ну что ж, значит, будем потихоньку готовиться, — развёл руками явно повеселевший Оскар. — А девицу эту, вы правы, надо просто уволить. Мы ведь не мафиози. Обычные рестораторы.

Оба мужчины сдержанно посмеялись, затем наполнили коньяком опустевшие рюмки и дружно выпили, довольные собой и друг другом...

Понедельник. 24 сентября 2012г.

— Куда бежим, кого хватаем? — весело поинтересовался Михаил Дмитриевич, входя в помещение лаборатории.

— Мы никого не хватаем, — сварливо отозвался Синицын. — Скорее, это нас хватают за одно место.

— За какое, если не секрет?

— За то самое, которое нужнее всего. За жабры.

— Хм, а я признаюсь, несколько о другом подумал, — усмехнулся "чекист", усаживаясь возле компьютерного стола наискосок от профессора. — Ну, Шур, давай рассказывай, что стряслось? Что у нас за спешка такая?

— Всё хреново, — вздохнул тот, отрываясь от монитора.

— Так уж и всё?

— Ну, почти всё, — уточнил доктор наук. После чего наклонился к портфелю и выудил оттуда тетрадный листок. — Вот, единственная хорошая новость.

— О! Ещё одно послание от Андрея?! — оживился Смирнов.

— Оно самое. На, почитай.

Михаил Дмитриевич забрал у учёного записку и углубился в чтение.

— Надо же, сколько у него нового, — покачал головой заместитель директора строительной фирмы, закончив читать. — И Жанну он, экий шельмец, в том времени уже встретил, и со мной успел познакомиться, и к начальству моему в доверие втереться решил. Никак от него такого не ожидал. Наш пострел везде поспел.

— Компромат на себя будешь ему давать? — буркнул профессор.

— Обойдётся! — отрезал Смирнов. — Нечего ему меня вербовать. А, кстати, Шур, почему я не помню, что познакомился с ним в 82-м? Ведь теперь это уже свершившийся факт.

— Ты что, забыл? Мы сейчас в параллельных потоках времени. И пока они не сольются, в нашем нынешнем настоящем ничего не изменится.

— Да, действительно. Запамятовал, — почесал затылок "чекист". — Ну да ладно. Ответ ты уже написал?

— Написал. Если хочешь, можешь добавить.

Михаил Дмитриевич раскрыл "песенник" на последней странице и внимательно просмотрел написанное.

— Хм, тиражи Спортлото за 1982-й год, с 39-го по 52-й. М-да, чувствую, обогатится Андрюха как Крез...

— Добавлять будешь? — перебил Смирнова ученый.

— Буду, — кивнул подполковник. — Но писать будешь ты, чтобы, как говорится, "одна рука, один почерк".

— Хорошо.

— Теперь по тексту. Во-первых, вместо компромата на меня упомяни ему про монетку, которую я нашел в этой лаборатории в 82-м году.

— Точно! При общении с тобой тамошним монетка очень даже в жилу пойдет.

— Во-вторых, — продолжил Михаил Дмитриевич, — то, что касается личности таинственного "седого"...

— А ты что? Знаешь, кто он такой? — вскинулся доктор наук.

— Подозреваю, — уклонился от прямого ответа Смирнов. — Напиши просто, что мы над этой проблемой работаем.

— Ага. Уже пишу.

— Отлично. Теперь, в-третьих, — Михаил встал и не спеша прошелся по кабинету. — Я полагаю, и мне, и моим тогдашним коллегам очень поможет кое-какая информация из будущего. Надеюсь, Андрей, когда придёт время, использует её грамотно. В смысле, когда ему придётся плотно работать с конторой.

— Хочешь слить ему информацию о кротах в Комитете? — невинно поинтересовался Шурик.

— Угадал, — расплылся в улыбке Смирнов. — Записывай...

За пять минут он надиктовал Синицыну десяток фамилий с комментариями по типу "Что? Где? Когда?", то есть, на чём конкретно попался, где служил, какую занимал должность и, самое главное, когда расстреляли.

— Были, конечно, и другие предатели, но эти наиболее значимые, — пояснил в конце "монолога" Смирнов. — Если выявят хотя бы этих, уже хорошо. С остальными можно разобраться по ходу, при провале главных агентов все прочие сами засветятся. Пойдут, так сказать, довеском к основному улову.

— Уф! Записал, — откинулся на стуле профессор. — Даже рука устала.

— Это не страшно, — рассмеялся "чекист". — Главное, чтобы у наших рука не дрогнула, когда к стенке будут предателей ставить.

— Тоже верно, — согласился ученый, потом вздохнул и перешёл к наболевшему. — Ну что ж, с хорошим мы разобрались, теперь поговорим о плохом.

— Считаешь, что уничтоженные в твоей квартире закладки — новость плохая? — поднял бровь Михаил Дмитриевич.

— Да нет, почему, хорошая новость, — смутился Синицын. — Просто... просто это уже не новость. Их еще в субботу убили. Ну, тот парень, что от тебя приходил. И жилье я на охрану тогда же поставил.

— Думаешь, за тобой снова следят? — нахмурился подполковник.

— Дело не в этом, — отмахнулся профессор.

— А в чём?

— В том, что выселяют меня отсюда.

— Как это выселяют? Куда? — удивился Смирнов.

— В никуда, — развел руками ученый. — С утра сообщили, а потом и бумагу прислали, что мой проект временно закрывают. До тех пор, пока тут стройка идёт. Якобы не обеспечены условия безопасности.

— Когда именно закрывают? И что будет с этим? — Михаил Дмитриевич указал на стоящую в лаборатории установку.

— Приказано полностью освободить здание до 28-го числа. Основная установка, та, что внизу, останется. Её полностью обесточат и поставят вокруг защитный экран. А что касается этой, — Шурик опять вздохнул. — Эту модель предписано разобрать, упаковать, опечатать и отправить на ответственное хранение.

— Вот ведь хрень! — выругался подполковник.

— Согласен. Полная хрень, — грустно вздохнул Синицын. — И, как всегда, совершенно не вовремя. Только-только результаты пошли, и тут — на тебе. Гипс снимают, клиент уезжает...

— Слушай, Шур, а ты не мог бы собрать подобную установку где-нибудь в другом месте? — перебил друга Смирнов.

Профессор задумался.

— Ну-у... теоретически да. Наверное, мог бы.

— Тогда какие проблемы? Соберём другую, точно такую же. Тебе что для этого надо? Мозги? Руки?

— То же, что и Наполеону, — усмехнулся учёный. — Во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, опять же деньги. Причем, немало.

— Сколько конкретно?

— Думаю, миллионов семь-восемь, как минимум.

Михаил Дмитриевич изумлённо присвистнул.

— Надо же! Знал ведь, что наука — удовольствие не из дешевых, но чтобы настолько... Надеюсь, ты о рублях говоришь, а не о евро с долларами.

— О рублях. Про доллары — это в дирекцию.

— И то радость, — покачал головой Смирнов. — Впрочем, ладно. Деньги, я думаю, мы найдем.

— Откуда? — вяло поинтересовался профессор.

— Если надо, значит, найдем. Было бы желание.

— Уверен?

— На все сто.

— Это хорошо, — повеселел Синицын. — Тогда сделаем так. Я быстренько набросаю смету, а как финансы пойдут, сразу начнём закупаться. Думаю, месяца за два управимся.

— А почему так долго?

— Позиций заказных очень много. Часть за границей делают, что-то на номерных заводах. Я-то ведь буду как частное лицо выступать, а не как государство. Придется ждать, пока сделают, пока доставят.

— А импортные комплектующие — это обязательное условие? — засомневался Смирнов. — Сам понимаешь, секретность и всё такое.

— Заказывать будем в разных местах, — пояснил Синицын. — У меня за бугром знакомых достаточно. Коллеги, можно сказать. К тому же, сами по себе комплектующие технологическими новинками не являются. Их много кто производит и продает. С этим, я думаю, проблемы не будет.

— Будем надеяться.

— Да, будем. И, кстати, надо будет Андрея обо всём этом проинформировать. В смысле, о том, что какое-то время связь у нас будет односторонняя. Только из прошлого в будущее, но не обратно.

— Да, это правильно.

— И ещё надо предложить ему подыскать какое-нибудь хорошее место для ретранслятора.

— А это зачем?

— А чтобы с энергией поменьше возиться. Чем меньше расстояние между передатчиком и ретранслятором, тем меньше затраты на временной перенос. Мы ведь теперь птицы вольные, где захотим, там и поставим свою установку. Он подберёт удобное для себя место, а мы подстроимся под него и найдем что-нибудь подходящее поблизости.

— Понятно, — кивнул Михаил Дмитриевич. — Сегодня мы как? Успеем эксперимент провести?

— Естественно. Для чего бы я тогда тебя приглашал? — пожал плечами профессор. — Иди, занимай капсулу. Сейчас отправим тебя... куда бог пошлёт.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — хохотнул "чекист", стягивая с себя свитер. — Прорвёмся.

...На подготовку к эксперименту ушло пятнадцать минут.

Обвешанный датчиками Михаил разместился на "электрическом стуле", а Шурик, закончив дописывать послание в прошлое, запихнул "песенник" в "спецконтейнер", проверил готовность техники и испытателя и, вернувшись за компьютерный стол, вновь, как и неделю назад, начал считать секунды.

— Десять, девять, восемь... три, два, один... ноль!

— Поехали!..

Четверг. 16 сентября 1943г. Остров Крит. Окрестности Като Сими.

— Дядя Михос! Дядя Михос!

— Чего орёшь? — Михаил приподнялся над грудой камней и шикнул на ломящегося через кусты Костаса. — Прёшь как танк, чему я тебя только учил?

— Фух! — молодой парень, перехватив поудобней винтовку, плюхнулся на землю рядом со штабс-капитаном. — Извини, дядя Михос. Боялся, что не успею.

— Нечего на тот свет торопиться. Туда мы всегда успем, — буркнул Смирнов. — Зачем пришел? Почему не остался со всеми?

— Меня Манолис послал. Сказал, что вдвоём будет легче.

— Командир, говоришь, послал? — Михаил с сомнением посмотрел на парня.

Под пристальным взглядом "старшего" тот стушевался, отвёл глаза и тихо пробормотал:

— Ну-у... не совсем.

— Понятно, сам напросился, — хмыкнул штабс-капитан, отворачиваясь от "племянника" и возвращаясь к наблюдению за виднеющимися невдалеке развалинами. Единственная тропа, ведущая к морю была перед ним как на ладони. Место для засады почти идеальное. Старые камни давно поросли лесом. Слева и справа скалы. На склонах колючий кустарник и расщелин полно. Если немцы решат обойти огневую позицию, потеряют на этом пару часов. За это время отряд Манолиса Бадуваса успеет довести беженцев до побережья и дождаться баркасов. А если и не успеет, то у штабс-капитана есть в запасе еще одна "домашняя заготовка" — отойти на дальний конец ущелья и встретить карателей там. Кинжальным огнём из трофейного МГ, благо боеприпасов хватало, семь полных лент и еще россыпью в цинке...

— Встанем как в Фермопилах, ни один дойч не проскочит, — нарочито бодро пообещал Костас, словно бы прочитав мысли "дяди".

— Дурак ты, Костик, — усмехнулся Смирнов.

— Почему дурак? — обиделся парень.

— Да потому что, если у гансов имеются миномёты, а они наверняка имеются, накроют нас в этих твоих Фермопилах, даже хрюкнуть с тобой не успеем.

— Так что же нам делать тогда? — озадачился Костас.

— Что делать, что делать... Здесь их надо держать. Зацепиться за эти камешки и стоять до последнего.

— Понял, дядя Михос. Будем стоять, — посуровел "младший".

Вообще говоря, Смирнов покривил душой, разъясняя "племяннику" диспозицию. Отойти в ущелье, так же как и продержаться там достаточно долго, проблемы не представляло. Проблема заключалась в другом. Этот бой закончился бы гибелью "защитников Фермопил". Без вариантов. Сразу за скалами начинался открытый участок, преодолеть который под плотным огнем даже у хорошо подготовленного бойца шансов почти никаких. Костас же таким бойцом не был. Хотя стрелять он, конечно, умел, и умел неплохо, недаром в отряде ЭЛАС числился снайпером — в предыдущем бою сумел подстрелить немецкого офицера и, как минимум, двух унтеров. И основы маскировки на местности знал. Плюс применял эти знания грамотно, с выдумкой, с огоньком. Жаль только, что огонька этого было чересчур много. Горяч был парень. Слишком горяч, что простительно молодости, но непростительно сражающемуся с врагом участнику Сопротивления. Увы, частенько он лез на рожон, забывая обо всём, чему его когда-то учил "дядя Михос".

Впрочем, шансы остаться в живых всё же имелись. Пусть и призрачные. Хотя бы для одного из бойцов. И этим счастливчиком, по мнению штабс-капитана, должен был стать Костас...

На Крите Смирнов обосновался в 23-м году. После эвакуации из Смирны его вместе с малышом Костасом и девочкой Ксенией высадили в Салониках. Иностранный легион, как и предсказывал лейтенант Кристоф, больше не нуждался в услугах бывшего военного из России. В Северной Греции Михаил с ребятами не задержался. Беженцев было много, каждый искал средства к существованию, но работы на всех не хватало. Так же как и продуктов, крыши над головой, свободной земли... да и местные жители не всегда сочувствовали вынужденным переселенцам, хотя и не конфликтовали в открытую.

Будь Смирнов один-одинешенек, вопросы натурализации и заработка он бы, так или иначе, решил. Тем более что и языком владел, и имя сменил, представляясь везде Михалосом Тавридисом, бежавшим из большевистской России понтийским греком (чтобы акцент в речи воспринимался как должное). Крепкие молодые мужчины в крестьянских хозяйствах ценились всегда. Так что с наймом на сезонные работы, да еще и с прицелом на вхождение в будущем в какую-нибудь зажиточную семью, например, в качестве зятя богатого фермера, особых проблем не было. Кроме одной — что делать с детьми? Не мог, никак не мог Михаил бросить на произвол судьбы доверившихся ему ребятишек. Ни Ксению, ни Костаса.

Решить проблему помог случай. Через полгода власти предложили всем желающим переселяться в другие регионы страны и даже обещали помочь с размещением и трудоустройством. Помогать, правда, собирались не каждому, а только тем, кто имел хотя бы начальное образование. Как оказалось, после череды государственных переворотов и не слишком удачных войн с соседями по Балканам в структуре общества образовался некоторый дефицит кадров. Особенно сильно он отразился на сельской глубинке, где не хватало не только агрономов, учителей и врачей, но и просто грамотных, умеющих читать и писать граждан.

Думал Смирнов недолго. Воспользовавшись правительственной программой, он быстро собрал ребят и переправился вместе с ними в наиболее отдаленный от Салоник греческий регион, на остров Крит. Где и осел на долгие годы. В небольшой деревушке с названием Като Сими, раскинувшейся среди живописных гор и лесов в десяти километрах от моря.

Поначалу к появившейся в деревне "семье" местные отнеслись настороженно. Однако выяснив, что прибывший к ним молодой мужчина собирается работать учителем, да к тому же ещё и холост (хотя и с детьми), быстро сменили гнев на милость и уже через год "дядя Михос" стал для сельчан "своим". Одна незадача — от недвусмысленных предложений "вдовушек" и тонких намеков почтенных отцов семейств он неизменно отшучивался, мол, рано ещё, надо хозяйством обзавестись, встать на ноги, осмотреться как следует. И в итоге на него просто махнули рукой. Не хочет человек жениться, ну и не надо, время придёт, сам сподобится.

Сподобился Михаил только через тринадцать лет. Однако, к большому разочарованию деревенских, женился он не на местной красотке. Его избранницей стала девочка Ксения, спасённая в 22-м из горящей Смирны. За проведенные на Крите годы она как-то совсем незаметно для Михаила превратилась в красивую молодую женщину. А потом всё случилось само собой.

На "большой греческой свадьбе" гуляло почти всё село. К концу дня "молодые" буквально валились с ног, вынужденные по старинной традиции стоять до самого вечера на увитом миртом помосте, принимая от гостей поздравления и подарки.

А еще через год Смирнов стал отцом. По обоюдному согласию сына назвали Димитриосом, в честь дедушки штабс-капитана. Родовое же имя младенцу досталось от матери, что вызвало немалое удивление и пересуды соседей. Не принято было у греков перенимать фамилию по женской линии. Хотя бывали и исключения. Своё Михаил объяснил так: "Негоже забывать тех, кто погиб. Нельзя прерывать связь поколений". Местный священник это объяснение принял, окрестив раба божия Димитрия Русоса и прочитав затем прихожанам небольшую проповедь об отце Ксении — принявшем мученическую смерть настоятеле православного храма.

Просто отцом Михаил пробыл недолго. В 39-м он "неожиданно" стал "дедушкой". В том смысле, что неугомонный Костас решил не отставать от "дяди" — тоже женился и, не откладывая дела в долгий ящик, превратился в молодого папашу. Так же как и Смирнов "родив" сына, крещенного в той же церкви и получившего имя Никас. Никас Смирниадис ("Никас родом из Смирны").

За почти два десятка лет бывший штабс-капитан привык к спокойной и мирной жизни в провинции. Воспоминания о войне, германской, гражданской, турецкой, постепенно сходили на нет. На сердце оставалась только тоска. Боль по когда-то утраченной Родине. Но с этим Смирнов ничего поделать не мог. Поэтому он просто жил, радуясь каждому новому дню и приобретенному на чужбине тихому семейному счастью...

Увы, вечно длиться этому счастью было не суждено. Всё изменилось весной 41-го, когда бушующая в Европе война пришла на землю древней Эллады.

На разгром греческой армии и британского экспедиционного корпуса и оккупацию континентальной части страны немцам понадобилось три с половиной недели. Операция "Марита" длилась почти весь апрель, с 6-го по 30-е. Дивизии вермахта вторглись в Грецию откуда не ждали, со стороны Болгарии. В это время основная масса греческих войск дислоцировалась на северо-западе, в районе албанской границы, где они около полугода успешно противостояли итальянским агрессорам. Выделить дополнительные силы для обороны "болгарского вала" греческое командование или не смогло, или не успело. "Линия Метаксаса" была прорвана немцами через три дня после начала вторжения. Все последующие события происходили по одному и тому же сценарию. Отход обороняющихся на новые позиции, охват флангов линии обороны, глубокий прорыв в тыл, частичное окружение, очередной отход, капитуляция окруженных. В конце апреля остатки греческих войск и сумевший избежать крупных боёв с противником британский корпус, частично уничтожив, частично бросив тяжёлое вооружение и средства транспорта, были вынуждены эвакуироваться морем на Крит и в Египет. 27 числа над Акрополем в Афинах взвился флаг с нацистской свастикой, а к исходу 29-го германские "ролики" докатились до южной оконечности Пелопоннеса. Под греческим и английским контролем оставался лишь остров Крит, до которого руки у немцев дошли только во второй половине последнего весеннего месяца.

Операция "Меркурий" началась ранним утром 20 мая. На Крит был высажен воздушный десант. Основной целью передового отряда немецких парашютистов являлся аэродром Малеме, расположенный в западной части острова, неподалеку от города Ханья. Командующий союзническими войсками генерал Фрейберг, ожидающий атаки с моря, посчитал эту высадку отвлекающим маневром и, экономя резервы, ограничился тем, что отправил в помощь гарнизону Ханьи батальон новозеландских стрелков, усиленный двумя легкими танками. Свою ошибку британец осознал спустя трое суток, когда шанс на победу уже был упущен. На захваченный аэродром один за другим приземлялись тяжелые транспортники люфтваффе, высаживая пехотные части и артиллерию. После чего, учитывая господство в воздухе гитлеровской авиации и нейтрализацию британского флота, захват немцами Крита стал неизбежен. Последние очаги сопротивления союзных войск были подавлены 31 мая, а на следующий день англичане официально объявили о сдаче острова...

Первое, что сделали по отношению к гражданскому населению победители битвы за Крит, это провели акцию устрашения. 2 июня парашютисты 3-го батальона ударного десантного корпуса вошли в село Кондомари, расположенное рядом с взлетно-посадочной полосой Малеме. Более пятидесяти взятых в селе заложников были расстреляны в тот же день. Третьего числа карательная операция продолжилась. Небольшой городок Канданос в той же провинции, только южнее, подвергся разрушению и огню. Его жителей уничтожили почти поголовно, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков. Был вырезан даже домашний скот, а прилегающие к поселению сады и оливковые рощи или сожжены, или вырублены под корень. Формальным поводом для репрессий стало участие критян в обороне аэродрома. Многие из местных вступали в сражение с парашютистами, не дожидаясь подхода регулярных воинских формирований и имея на руках лишь сельскохозяйственный инвентарь наподобие вил и серпов да дедовские охотничьи ружья. Теперь же, по окончании боевых действий, взбешённые огромными потерями немцы попросту мстили критянам, вымещая свою злость на всех, кто жил поблизости от ВПП...

Штабс-капитану Смирнову и остальным жителям Като Сими в первых боях с агрессором участвовать не пришлось. Село располагалось вдали от морских и воздушных портов. Представители оккупационных сил не появлялись здесь до середины июля. А когда появились, то оказались не немцами, а итальянцами, которые тоже решили приобщиться к дележу критского пирога. Правда, гордым потомкам Рима достались не самые обжитые и не самые богатые районы острова. В их зону ответственности попали южное (в основном, скалистое) побережье и малозаселенные восточные области. И, видимо, только благодаря итальянской безалаберности проживающие в номах Ласити и южный Ираклион получили возможность и время, чтобы организоваться и создать постоянно действующие отряды Сопротивления, позже вошедшие в состав ЭЛАС.

А вот партизанам Ханьи и Ретимно повезло меньше. Разрозненные группы бойцов не могли противостоять немецким частям и чаще всего уничтожались еще до объединения во что-то более крупное. К тому же гитлеровцы регулярно брали в сёлах и городах заложников и без зазрения совести убивали их в случае даже минимальной активности партизан. Не гнушались нацисты и применением запрещённых вооружений. Несколько раз, наплевав на всяческие соглашения и конвенции, они использовали боевые отравляющие вещества. Газ запускался в пещеры, коих на острове было великое множество и в которых часто прятались не только воюющие с оккупантами партизаны, но и их семьи, родственники и просто спасающиеся от произвола новых властей граждане.

Организационное объединение отрядов из разных районов острова произошло только через полтора года после начала оккупации. В то же самое время на Крит стали прибывать агенты британской разведывательно-диверсионнной службы SOE. В итоге в начале 1943-го года активность партизан в центральной и восточной зонах существенно возросла. Это, а ещё слухи о том, что союзники вынашивают планы вторжения на Крит, вынудили итальянцев усилить своё присутствие в регионе. В некоторых населенных пунктах расположились небольшие гарнизоны, а в прибрежной полосе начались работы по строительству фортификационных сооружений. Вместе с итальянцами зашевелились и немцы и тоже отправили в горный район дополнительные войска.

В Като Сими гитлеровцы разместили десяток солдат и установили пост на въезде в село.

Именно этот пост стал в сентябре первоочередной целью отряда Манолиса Бадуваса, бойцами которого были Смирнов и Костас.

Отправной точкой партизанского наступления на итало-германские гарнизоны стала информация от британских агентов. Июльская высадка союзников на Сицилии и последовавшее за ним "итальянское перемирие" привели к резкому уменьшению на Крите количества вояк с Аппенин. По мнению руководства Национально-освободительного Фронта высадка англичан на остров была теперь делом ближайшего времени. Увы, как выяснилось позднее, намеки "кураторов" из Каира были всего лишь уловкой. Британцы намеренно провоцировали греческих партизан — туманный Альбион, готовясь к послевоенной эпохе, желал по максимуму проредить прокоммунистически настроенные отряды ЭЛАС, имеющие в регионе широкую поддержку народа...

Налет на немецкий пост оказался успешным. Были убиты восемь оккупантов, захвачены боеприпасы и вооружение. Через день германское командование, не получая докладов с поста, отправило в Като Сими пехотную роту. С заданием выяснить, отчего солдаты не выходят на связь, а, в случае их гибели от рук "бандитов", покарать поддерживающих партизан местных жителей.

Отряд Бадуваса встретил немцев в километре от въезда в село, устроив засаду в небольшом горном ущелье. Тяжелый бой длился до самого вечера и завершился полным разгромом карателей. Вооруженные, в основном, старыми манлихерами и при поддержке захваченного на посту пулемёта, партизаны сумели нанести поражение превосходящим силам противника. Потери врага только убитыми составили более сотни, а у повстанцев погибли всего два человека и еще десять получили ранения.

Однако радоваться этой победе пришлось недолго. На свою неудачу гитлеровцы отреагировали оперативно. 13 сентября командир гарнизона Ираклиона, раздраженный неожиданными потерями, отдал приказ на "умиротворение" региона. В район восточнее Вианноса и западнее Иерапетры были направлены части 22-й парашютно-десантной дивизии. Более трех тысяч солдат передислоцировались в Вианнос и прилегающие к нему сёла. А затем началось прочёсывание местности и массовые казни. Причем, уничтожались не только те, кто был захвачен с оружием в руках, но и те, кого просто обнаруживали вне населенных пунктов. На второй день карательной акции репрессиям подверглись и мирные жители. Немцы расстреливали всех мужчин, достигших возраста 16 лет. А когда мужчины закончились, мучить, убивать и пытать стали всех остальных. К 15 сентября количество убитых перевалило за тысячу. Десять критских сёл полностью лишились своего населения.

В непокорное Като Сими немцы вошли ранним утром шестнадцатого числа. К этому времени партизаны успели отойти в горы. Правда, недалеко. Вместе с ними ушли и гражданские, по большей части, дети и женщины, в числе которых были жены и малолетние сыновья Костаса и Смирнова. Оставшиеся в селе старики и десяток бойцов, вооружившись трофейными карабинами, более двух часов сдерживали карателей. Но силы были, увы, не равны. Защитники села полегли все, своей гибелью дав остальным возможность временно оторваться от преследователей. Передвижение отряда сдерживали многочисленные, почти сто пятьдесят человек, беженцы. И в итоге Бадувасу пришлось принять непростое решение. Прорываться дальним путем к морю, а там с помощью имеющихся на побережье плавсредств и под прикрытием ночи попробовать переправить всех нонкомбатантов на восток, в незатронутую карательной операцией область Ласити. Потом партизаны могли без помех "раствориться" в горах, где их искали бы до скончания века.

Прорвать кольцо окружения удалось во второй половине дня. После чего отряд двинулся к югу, выставляя на горных тропах заслоны из одного-двух бойцов.

Смирнов с Костасом, стали, по всей видимости, последним таким заслоном. Сдерживать противника и дальше столь малыми группами уже не представлялось возможным — местность не позволяла. Штабс-капитан это хорошо понимал. А до спасительной темноты оставалось всего три часа...

— Вот что, Костик. Давай-ка ты, пробегись сейчас вон до тех валунов, — Михаил указал напарнику на груду камней возле склона. — Займи там позицию, оттуда все развалины отлично просматриваются.

— А ты, дядя Михос?

— А я пока... — Смирнов усмехнулся, вытащил из подсумка парочку французских "лимонок", потом, порывшись в трофейном ранце, достал оттуда моток тонкой проволоки и коротко пояснил. — Сюрприз хочу гансам сделать.

— Если немцы появятся, дай знак, — бросил он Костасу, уже спускаясь с пригорка.

— Какой знак?

— Какой, какой. Обычный. Прицельным выстрелом по офицеру или в кого попадешь.

— Это можно, — улыбнулся боец, закидывая на плечо снайперскую ли-энфилд. Кроме винтовки у него, как и у "дяди", имелся еще итальянский пистолет-пулемёт, "позаимствованный" в своё время у раздолбаистых макаронников.

Мысль о гранатных растяжках появилась в голове у Смирнова внезапно, словно кто-то извне подсказал. Или наоборот, изнутри, типа, внутренний голос. "А идея шикарная, жаль, раньше не возникала. Неплохо было бы опробовать ее в засадах на итальяшках и немцах..."

Первую растяжку штабс-капитан поставил на тропе, ведущей к разрушенным временем античным постройкам. Причем, что странно, руки как будто сами знали, что именно надо делать. Вторую Смирнов установил на выходе из развалин, закрепив гранату в ветвях молодого драконова дерева. "Площадь поражения больше. И тех, кто залёг, накроет с гарантией", — снова мелькнула "чужая" мысль.

А потом Михаил подумал еще об одном сюрпризе для гитлеровцев. Подумал с легкой досадой. Противотанковая мина, которую он десятью минутами ранее уложил в самом узком месте ущелья и подрыв которой можно было осуществить либо электродетонатором, либо средней силы нажатием на самодельный взрыватель, оказалась не очень грамотно расположенной. Об этом факте Смирнову тоже нашептал внутренний голос. И тот же голос объяснил, что нужно сделать, чтобы пять килограмм тротила не просто разорвались на пути преследователей, но и обрушили на тропу часть скалы, закрывая немцам проход. Минимум, на час-полтора.

Обдумав способы исправления ситуации, штабс-капитан повеселел. Шансов выполнить боевую задачу и остаться при этом в живых становилось всё больше. Теперь достаточно было всего лишь продержаться здесь пару часов, затем отойти по ущелью и, переставив как надо фугас, успеть подорвать его до подхода противника. Или вместе с противником. Как повезёт.

После установки "сюрпризов" Смирнов успел ещё добежать до Костаса, объяснить ему в двух словах новый план боя, вернуться затем к пулемету и, подхватив итальянский ПП, переместиться на правый фланг. МГшку Михаил, скрепя сердце, оставил пока на старой позиции, в глубине "обороны".

О появлении немцев партизан известил хлопок сработавшей гранатной растяжки. Той, что на входе в развалины. Сколько врагов сразу же вышло из строя, штабс-капитан не знал. Возможно, всего один или два — сейчас это было не главное. Главный плюс состоял в том, что продвижение фрицев резко замедлилось.

На преодоление античных построек противник потратил около четверти часа. Со своей стороны Смирнов разглядел с десяток солдат, мелькающих среди камней и деревьев. С холмика, где хоронился Костас, видимость была лучше. "Племянник" насчитал пятерых в головном дозоре и не менее сорока в основной группе, о чем с помощью жестов и сообщил издали "дяде Михосу". Телодвижения обоих бойцов каратели заметить пока не могли — мешал каменный "бруствер" на гребне и более высокое месторасположение партизан.

"Два взвода, как минимум, — прикинул Смирнов. — А то и целая рота, если часть гансов в лесочке осталась". Ещё одной плохой новостью было то, что гансы эти оказались не просто гансами. Это были не обычные пехотинцы в фельдграу и стандартных касках с загнутыми краями. По следу отряда Бадуваса шли хорошо подготовленные десантники из парашютной дивизии, облаченные в камуфляж и покатые шлемы. Можно сказать, элита вермахта. Матёрые волки, прошедшие не одну кампанию и на Западном, и на Восточном фронтах. В военном деле не новички, на испуг таких не возьмёшь. Одна радость, что позиция у обороняющихся неплохая. Слева и справа скалы, а между развалинами и запирающей вход в ущелье грядой открытый участок от ста до трехсот метров в длину. Хотя и там имеются и камни, и бугорки, и деревья, за которыми можно худо-бедно укрыться от кинжального огня с возвышенностей. Было бы у Смирнова еще пять бойцов под рукой, огневой мешок для фрицев получился бы знатный. Держали бы их здесь до вечера, лишь бы боеприпасов хватило. Однако чего нет, того нет, работать придётся парой. С быстрыми перемещениями по рубежу обороны, с флангов в центр и обратно. Чтобы хотя бы видимость для немцев создать, будто здесь не двое бойцев, а отделение автоматчиков со снайпером и пулеметным расчётом...

Первый немец появляется в пределах прямой видимости. Быстро выглядывает из левого бокового прохода и тут же отшатывается назад. Всего выходов из развалин — три штуки. В смысле, "удобных" выходов — еще не до конца заросших кустами проломов в стене, через которые можно свободно проскакивать по одному-двое. Центральный пролом широкий (видимо, улица там раньше была), два боковых чуть поуже. Во всех остальных местах надо или перелезать-карабкаться через мраморные и известняковые глыбы, или протискиваться-пробираться ползком, рискуя застрять в самый неподходящий момент.

Второй фриц высовывает карабин из правого выхода. Над камнями мелькает каска третьего. Спустя десяток секунд из центрального прохода выскакивают сразу два немецких десантника и бросаются вперёд и в стороны. Один падает на колено за тем самым драконовым деревом, на котором висит граната, второй тихарится за валуном метрах в семи от напарника. Следующий немец бежит напрямик между ними, собираясь продвинуться еще дальше. Щелчок запала от сработавшей как надо растяжки Смирнов, конечно, не слышит — слишком велико расстояние. Зато его очень хорошо слышат все внезапно попавшие под раздачу — рыбкой ныряют в траву, в надежде спастись от разлетающихся осколков. Увы, этот манёвр им не помогает — "лимонка" взрывается не на земле, а на высоте двух с небольшим метров, осыпая сталистым градом "ныряльщиков".

"Два двухсотых, один трёхсотый, — снова звучит в сознании странный голос. — Сейчас санитары попрутся".

К единственному выжившему и вправду бегут "санитары". Такие же, как и он, "камуфляжные".

Винтовочный выстрел похож на удар кнута. Один из "спасателей" хватается за ногу, вскрикивает и валится наземь, рядом с тем, кого собирался спасать.

"Молодец, Костик! Хорошо приложил..."

Прячущиеся в развалинах фрицы сразу же открывают беглый огонь по скалам, паля в белый свет как в копеечку. Костаса им не достать, да и не видят они его, просто стреляют на слух, на удачу. Авось кто-нибудь и зацепит снайпера. Или попросту напугает, собьёт прицел, выигрывая тем самым секунду-другую, чтобы успеть эвакуировать уже не одного, а двух раненых.

Утащить их в укрытие гансам никто не мешает, и через пару минут на поле боя наступает затишье.

Впрочем, как понимает Смирнов, это ещё не бой. Так, простая разминка перед началом схватки. Немецкому командиру есть теперь над чем подумать-поразмышлять. Одно дело, если это просто снайперская засада — минировать путь, выстрелить раз-другой, ввести противника в замешательство, замедлить движение ягдкоманды, после чего тихо уйти, оставив с носом преследователей. Другое, если на возвышенностях по обе стороны от тропы схоронились еще партизаны, и в этом случае тяжелого боя не избежать, чего фрицам, наверное, не очень хочется — они же охотники, а не добыча...

Передышка длится недолго. Не больше пяти минут.

Со стороны античной "деревни" начинает бить пулемёт, и под его прикрытием гитлеровская "десантура" пытается проскочить опасный участок. Шесть человек, перебежками, укрываясь от снайпера за разбросанными по склону камнями, несутся как раз в ту сторону, где затаился штабс-капитан.

Огонь Михаил открывает, когда дистанция сокращается метров примерно до ста тридцати — ста пятидесяти. Кучность боя у Беретты M38 приличная. Чтобы остановить фрицев, Смирнову хватает нескольких коротких очередей.

Противники вжимаются в землю. Один из них теперь уже точно не встанет, еще двое, хоть и ворочаются, но тоже, по всей видимости, не жильцы. Воевать, по крайней мере, они сейчас не способны. Стонут, пытаются отползти... Задний что-то орёт благим матом. "Ага! Хочет, чтоб вытащили... А вот хрен тебе, золотая рыбка! Не будет здесь сказки с хорошим концом..."

Длинной очередью штабс-капитан отгоняет уцелевших от раненых, после чего приходит его черед хорониться — вражеский пулеметчик переключает внимание на правый фланг. Каменные брызги летят от бруствера. Откатившийся за скалу Михаил меняет второпях магазин и набивает патронами опустевший. В треске пальбы слышится не только звук "косторезки" и маузеров — щелчки магазинной ли-энфилд почти "незаметно" вклиниваются в общую какофонию боя.

Результат первого раунда штабс-капитан наблюдает с новой позиции, занятой им правее старой на два десятка шагов. На земле остаются три трупа: один — работа Смирнова, второй — Костаса, третьего можно записать в коллективный счёт. А "крикуна" гансы всё-таки смогли оттащить к развалинам. "Ну, да и хрен с ними! Пусть сами теперь со своим подранком валандаются..."

Следующая передышка длиннее первой. По всей видимости, немецкие командиры ошеломлены неожиданными потерями и потому не спешат. Накапливают силы, ломают голову, решают "что дальше?", прикидывают, каким образом действовать... явно какую-то пакость готовят.

Пакости начинаются через десять минут. Когда уже два вражеских пулемёта начинают обрабатывать позиции партизан. Правда, опять наобум, очередями по пять-семь патронов, неприцельно, по всем кажущимся подозрительными местам. Спустя какое-то время к МГшкам присоединяется нестройный винтовочный хор. Фрицы с упоением садят из всех стволов по гряде, выбивая из камней крошку и пыль. Особой опасности это не представляет. Скальный гребень, за которым скрываются два бойца, расположен подковой с сильно разогнутыми краями. От фронтального огня можно укрыться на флангах, за нерукотворными каменными зубцами. И местность оттуда отлично просматривается, и рикошеты не так уж страшны — пули уходят, в основном, вверх, а позади сплошная растительность. Если фрицы рванут на прорыв в центре, в два огня их взять — милое дело. Опасаться надо только массированной атаки. Не успеешь добраться до оставленного в глубине позиции пулемёта, можешь и не совладать с толпой. Подберутся метров на двадцать, забросают гранатами и — аллес, туши свет, сливай воду, грузи апельсины бочками. Риск, конечно, велик, но куда деваться? Одна надежда, что атаковать в лоб противник пока не захочет. Немцы не дураки, по-глупому подставляться не будут.

Как именно решили действовать фрицы, Смирнов понял, когда перевел взгляд на возвышающуюся справа горушку. Склон у нее был более пологим, чем у той, что запирала долину на левом фланге.

Вот раз-другой колыхнулись кусты, вот камешки вниз посыпались, а вот и каска мелькнула. Нет, лезть наверх немцы не собираются, на вертикальной стене они как мишени в тире. Костас их там всех перещелкает.

Но если наверх не лезут, а ползут по колючкам, то, выходит, задумали какую-то хитрость.

Наверное, хотят подобраться втихую к подножию гребня, прокрасться вдоль скал к тропе, а там... Короче, без разницы, чего эти злыдни хотят. В любом случае, гасить надо этих "тихушников".

Недолго думая, Смирнов высаживает по кустам весь магазин. И, судя по крикам, даже попадает в кого-то. В ответ оба вражеских пулемёта переносят огонь в его сторону, стараясь зацепить стрелка и прикрыть своих. Однако, поздно. В дело включается Костас. Слева слышны автоматные выстрелы, потом грохочет винтовка, потом снова ПП. Один из немецких МГ неожиданно замолкает. "Ну, Костик! Силён! Неужели пулемётчика завалил?!"

Над склоном появляется дым.

"Это ещё что за фигня? Ни зажигалок, ни трассеров у нас нет..."

В чём дело, становится понятно через пару секунд. Из кустов летит дымовая шашка.

План немцев ясен. Видимо, они собирались пробраться к гребню, поставить дымовую завесу, чтобы прикрыться от снайпера, затем рвануться к тропе, а там снова — завесу, плюс те, которые в центре, начнут...

"Ну что ж? План, в общем и целом, хороший. Вот только не повезло гансикам — мы их заметили..."

Дым стелется над кустарником, стекает по склону. Имеющиеся в наличии шашки фрицы используют для отхода. Ретируются, одним словом. Штабс-капитан провожает их парой очередей вдогонку и вновь начинает снаряжать магазин. Время выиграно, очередная атака отбита. Но теперь, скорее всего, противник пойдет ва-банк и, задействовав все силы и средства, попробует-таки проломиться к тропе. Прямиком от развалин, не считаясь с потерями. А это означает, что и "дяде" с "племянником" надо перемещаться на основную позицию. Под каменный козырек. К главному своему козырю. К пулемёту...

Стрельба понемногу стихает. Надолго ли, нет — неизвестно.

Затишье партизаны используют с толком. Перебираются на главный рубеж, пополняют боезапас, готовятся к продолжению схватки. Для устойчивой обороны новая позиция — лучше не придумаешь. Опорный пункт в чистом виде. Две небольшие пещерки по обе стороны от тропы, каждая метров по двадцать длиной. Внутри они похожи на извилистые проходы в песчанике, прикрытые и сзади, и сверху нагромождением каменных глыб. Прямо как Стоунхендж после прямого попадания авиабомбы. По фронту имеются многочисленные амбразуры-проёмы, довольно узкие и потому для фрицев не слишком заметные. Если и влетит в них шальная пуля, то сразу завязнет в относительно "мягких" стенах. И миномётов можно не опасаться, особенно, если калибр слабоват.

Судя по раздающимся снаружи хлопкам, миномёты у гитлеровцев есть. Один или два. Подтянули поближе и принялись методично утюжить скалы, не зная, что там уже никого нет. Однако стараются, работают по площадям, квадратно-гнездовым способом. Ну что ж, пусть стараются, пусть давят невидимых снайперов с автоматчиками. Время сейчас работает против немцев — до сумерек остается совсем немного. Солнце почти не проникает в долину, тени на склонах длинные, жара потихоньку спадает, и пот уже не льется ручьем из-под трофейного кепи...

С вражеской стороны постреливают пулемёты. Правда, не очень активно, исключительно для проформы. Провоцируют, одним словом.

Партизаны на провокации не поддаются. Ждут, когда начнётся атака. Ждут и, в конце концов, дожидаются.

От развалин снова летят дымовые шашки. Ветра практически нет, и, значит, надеяться, что завесу сорвёт, смысла нет. Ружейно-пулемётный огонь усиливается. Разрывы от мин звучат едва ли не отовсюду. Из пелены дыма появляется первый фриц, за ним — второй, третий... "Мать их за ногу! Да сколько ж их там?!"

Немецких десантников не менее двух десятков. Шестеро бросаются в стороны. Укрываются за камнями, пытаются контролировать фланги. Остальные несутся вперёд. Парами, тройками, припадая по очереди к земле, стреляя из карабинов по гребню, надеясь тем самым уменьшить вероятность ответки. Пулемёты на время смолкают — побаиваются зацепить своих. И это хорошо. Серьезного противодействия с их стороны можно не опасаться.

Смирнов подпускает фрицев метров на сто и лишь затем открывает огонь. Кинжальный. В упор.

Двух немцев, бегущих первыми, как будто срезает невидимой циркулярной пилой — именно с ней можно сейчас сравнить стрекочущий машиненгевер. Трое следующих не успевают понять, что происходит, и тоже попадают под росчерки смертоносной машинки. Остальные, пытаясь спастись, падают кто куда, вжимаются в землю, мечтая стать плоскими, надеясь, что пули их не найдут, а пулемётчик пропустит... Зря надеются. Пуль сегодня хватит на всех.

Лента с патронами заканчивается почти неожиданно. На то, чтобы заправить в приёмник другую, а затем взвести и передвинуть вперёд рукоять заряжания, у чертыхающегося штабс-капитана уходит чуть больше пяти секунд. После чего Смирнов снова "жмёт на гашетку". Точнее, коротко тянет за спусковой крючок, стараясь "растянуть удовольствие", одновременно припоминая, что запасного ствола у них нет, перегреется этот — каюк "циркулярке".

Вынужденный перерыв в стрельбе идёт фрицам на пользу. Костас, конечно, не спит и, пока "дядя" занимается перезарядкой, бьёт по противнику из ПП, однако даже автоматическая Беретта не может заменить полноценный эмгач. У нее и патрон послабее, и скорострельность пониже, и дальность прицельная, скажем так, не ахти...

Пятеро фрицев, не выдержав напряжения, бегут назад, к спасительной дымовой завесе. "Племянник" укладывает удачным выстрелом крайнего, но четверо всё-таки успевают слинять. Еще с полдесятка, то ли самых упорных, то ли просто тупых, остаются на месте. Некоторые даже пробуют окапываться. "А вот фигушки вам, господа оккупанты. Здесь вам не воронежский чернозём, здесь критские горы".

До засевших в развалинах наконец-то доходит, что надо возобновить огонь и попытаться, если не подавить пулемётную точку противника, то хотя бы прикрыть отступающих, наплевав на тех из своих, кто трусит подняться и пробует затаиться в камнях.

Теперь уже три вражеских пулемёта выплевывают потоки пуль, сбивая обороняющимся прицел.

Стиснувший зубы Смирнов отвечает им еще одной опустошенной лентой, затем подхватывает тяжелый МГ и коробку с патронами и перемещается в край пещерки, к очередной "амбразуре" в скале.

Через пару минут плотного огневого боя стрельба сходит постепенно на нет. Немцам спасать больше некого. Все, кто мог отойти, отошли, на склоне перед позициями партизан остается лежать десятка полтора трупов.

Спустя какое-то время противник снова пытается атаковать. Правда, довольно вяло. Штабс-капитан без труда, несколькими короткими очередями, загоняет фрицев обратно в развалины. А в самом конце Костас умудряется подстрелить вражеского командира. Неосторожно высунувшийся из-за камней "камуфляжник" с биноклем получает пулю под шлем и валится на мраморные обломки. Его быстро оттаскивают назад, после чего и атаки, и обстрел неожиданно прекращаются. На целых двадцать минут.

Почему передышка длится так долго, штабс-капитан не знает. Внутренний голос предлагает сразу несколько вариантов на выбор. Возможно, фрицы запрашивают сейчас командование. Радиосвязь в горах работает плохо, надо забираться повыше и уже оттуда "ловить волну". Возможно, они более тщательно готовятся к следующему штурму. А, может, просто решили обойти хорошо укрепленную позицию партизан и попытаться атаковать сзади... Последнее предположение нравится Смирнову больше всего. В этом случае надо всего лишь подождать четверть часа или немногим больше, а потом тихо уйти, оставив карателям пару-тройку "сюрпризов" в виде растяжек и хитро заминированного "имущества". Затем подорвать один из склонов в ущелье и дело, как говорится, в шляпе. За эвакуацию беженцев можно не волноваться. "И сами живыми останемся, и боевая задача будет полностью выполнена"...

Немцы решают реализовать вариант номер два.

Правда, на этот раз, учтя предыдущие ошибки, они ведут атаку со всех направлений. И сдерживать их сейчас не в пример труднее. Точно определив очаг обороны, гитлеровцы лишь обозначают движение в центре и атакуют в основном флангами. Вновь, как и раньше, прикрываясь дымами и шквальным огнём по скалам.

Увы, Смирнов с Костасом просто не успевают отслеживать всё. Едва удаётся остановить атакующих справа, как "левые" и "центровые" тут же продвигаются вперед на пару десятков шагов и прячутся за камнями, не переставая при этом палить по скале и швырять на склон еще остающиеся у них дымовые шашки. Пристрелявшиеся немецкие пулемётчики тоже скучать не дают, заставляя партизан всё чаще менять позицию.

В итоге каратели всё-таки закрепляются возле тропы, за невысоким каменным гребнем метрах в сорока-пятидесяти от гряды. Одна радость — пулемётный огонь они переносят чуть выше, видимо, чтобы не попасть по своим.

— Дядя Михос, у меня патроны кончаются, — кричит перебравшийся в "пещеру" к штабс-капитану Костас.

— Сколько?

— Четыре к винтовке и полмагазина к ПП.

— Твою мать! — выдыхает по-русски Смирнов. — Давай, Костик, так. Двигай сейчас в ущелье...

— Я без тебя не уйду! — перебивает "племянник".

— Уйдешь! — орёт в ответ Михаил. — Помнишь, там за вторым поворотом олива растет?

— Помню!

— Увидишь её, за ней подрывная машинка.

— И что?!

— Задержусь здесь минут на пяток, потом к тебе. А ты стереги! Если вместо меня гансы попрутся, крутанёшь ее, как учили, и...

— А если не попрутся?!

— Тогда вместе рванём! Взорвём проход и уйдем. Понял?!

— Понял. Сделаю, дядя Михос.

— А раз понял, тогда беги!

Михаил провожает взглядом убегающего "племянника" и вновь прикладывается к пулемёту.

Поднакопив силы, немцы снова идут в атаку. Массированную. Им ведь всего-то и надо, что преодолеть под огнём метров тридцать, а дальше в дело пойдут гранаты.

У Смирнова задача обратная — не дать фрицам пройти эти тридцать метров.

Трофейный МГ бьёт по врагу, заставляя его сливаться с землей.

Штабс-капитан даёт длинную очередь, потом еще одну, и еще, и... всё. Пулемёт замолкает. Ствол раскалён. Патронная лента застревает в приёмнике.

Гитлеровцы как будто чувствуют, что ответный огонь им уже не грозит, и бросаются вверх по склону. Навстречу им летят две "лимонки", одна за другой.

Дождавшись знакомых хлопков, Смирнов швыряет вдогон еще парочку, завершая "процесс" очередью из итальянской Беретты. После чего, убедившись, что атака отбита, приваливается спиной к теплому валуну. Руки дрожат, но дело всё-таки делают — набивают второпях магазин. Последними имеющимися у штабс-капитана патронами — их даже на полный рожок не хватает.

"Следующую атаку не пережить. Пока есть возможность, надо бежать к ущелью..."

Мысль материализуется вместе с возобновившимся обстрелом "опорного пункта".

"Прямо сейчас штурма не будет", — соображает Смирнов.

Закинув автомат за спину, он выскакивает из укрытия через задний, не видимый со стороны развалин, пролом, бросает на тропу ранец и, сунув под него лишённую чеки гранату, со всех ног несётся к ущелью... "Что ж, несколько минут в запасе имеется. А если гансы на ловушку наткнутся, то и еще пяток..."

До ущелья штабс-капитан добирается минуты за три. Стрельба позади не стихает, и, значит, в атаку фрицы еще не идут. Не знают пока, что защищать рубеж больше некому. И это хорошо. Есть время и отдышаться как следует, и мину противотанковую передвинуть, и подорвать ее так как надо и когда надо.

По ущелью неожиданно прокатывается эхо. Несколько винтовочных выстрелов и пара автоматных очередей. Вот только звучат они отчего-то не сзади, а спереди. Сжимая в руках ПП, Смирнов осторожно выглядывает из-за скального выступа. Шагах в сорока от него со склона свисает веревка, дальше еще одна. На обвязке вниз головой болтается дохлый фриц. Внизу на камнях валяются двое таких же. Чуть ближе, ничком, поперек тропы лежит их противник.

— Костик! Мать твою! Да вставай же, вставай! Нам еще идти и идти...

Склонившийся над "племянником" Михаил пытается растормошить бойца, перевернуть на спину, привести в чувство, не веря, всё еще не веря в произошедшее.

На руках у Смирнова кровь. Кровь Костаса. Глаза у парня открыты, словно бы он просто прилёг отдохнуть, просто лежит, глядя на закатное небо с уже пробивающимися на нём звездами.

— Эх... Костик, Костик...

Штабс-капитан вздыхает и закрывает глаза погибшему. Затем поднимается на ноги и медленно идёт по тропе...

Останавливается возле того места, где должна находиться мина.

Неторопливо, без суеты перемещает наполненный взрывчаткой "блин" под каменный козырек. Поправляет тянущиеся от детонатора провода, убирает самодельный стопор из-под дощатой крышки. Теперь достаточно либо подать электроразряд на взрыватель, либо просто наступить на доску. Любой способ годится, чтобы обрушить скалу и завалить камнями проход.

Несколько секунд Смирнов борется с искушением. Ему почему-то хочется именно наступить на мину, а не осуществить подрыв с безопасного расстояния.

Наваждение проходит внезапно. Резко тряхнув головой, штабс-капитан срывается с места и бежит по тропе к виднеющемуся на горном склоне наросту. Сразу за ним притормаживает и бросается к спрятанной под оливой катушке. Упав на колени, коротко выдыхает и хватается за эбонитовую рукоять. Один поворот, другой, третий... "Чёрт! Чёрт!.. Чёрт! Неужели... обрыв?!"

Михаил вскакивает, подхватывает извивающиеся меж камней провода и, скользя руками по ним, бежит в обратную сторону.

Обрыв обнаруживается в метре от мины. Чтобы восстановить цепь, требуется обычная скрутка...

Увы, скрутку штабс-капитан сделать не успевает.

Бедро пронзает острая боль, и лишь затем слышится выстрел.

По появившимся в ущелье карателям Смирнов выпускает все имеющиеся в магазине патроны. Одной длинной, но не слишком прицельной очередью.

Рухнув на камни, он ползёт к затаившейся под склоном "адской машинке".

Краем глаза Михаил замечает упавшую поблизости немецкую "колотушку". Сил, чтобы попытаться бросить её назад, уже нет. Все силы уходят на последний рывок. Рывок к цели. Последнее усилие, последний вздох...

Единственное, что успевает услышать навалившийся на мину штабс-капитан, это щелчок детонатора. А ещё голос. Тихий, с трудом пробивающийся сквозь затягивающую сознание оранжевую пелену:

"Прощай... братишка..."

"Прощай... друг..."

Глава 3

Воскресенье. 26 сентября 1982г.

Сегодня последний день работы на стройке. Можно сказать, окончание вахты. Или завершение отбытия трудовой повинности. Что правильнее, зависит от того, с какой стороны на это дело смотреть. Если с нашей, то — "наконец-то отмучились". Если со стороны Петровича, то — "могли бы еще покорячиться, с вас не убудет".

Моё мнение было серединка на половинку. Вроде и устал пахать две недели без отдыха, но, в целом, работа оказалась и интересной, и в чем-то даже привычной. Ностальгия, короче. Я ведь давненько уже не занимался чисто физическим трудом. В смысле, не здесь, а в будущем, на стройплощадках двухтысячных. Там я числился "большим" боссом. Руководил, направлял, согласовывал, поощрял непричастных, наказывал невиновных, а потом, как водится, отдувался за чужие грехи. Работяг, прорабов, механиков, снабженцев, сметчиков. Да еще субподрядчики нерадивые вечно из колеи выбивали... Зато сейчас — красота! Мозги загружать не надо, организм молодой, здоровья и силы в избытке. Знай себе, исполняй указания мастера. Бери больше, кидай дальше. Таскай круглое, катай квадратное. И по сторонам не забывай оглядываться время от времени, чтобы на тебя самого чего-нибудь тяжелого не накатили. Студенты — раздолбаи конкретные, могут и кирпич на ногу невзначай уронить, и арматурой по каске заехать, и цемент из мешка или из ведра высыпать не в приемный короб, а напарнику на штаны.

Вчера мы, кстати, полдня таскали этот самый цемент. Нагружали из бункера, что во дворе, и разносили по этажам. На улице до самого вечера моросил дождь, и потому Петрович, недолго думая, снял с площадки весь личный состав и запряг его на подготовительные работы. Короче, изгваздались мы с утра как цуцики и пыли наглотались по-полной. А после обеда носили кирпич и песок. Готовили фронт работ на следующую неделю. Только уже не для себя, а для местных каменщиков, которые должны появиться здесь в понедельник.

В общем, умаялись все в субботу конкретно. Я в том числе. Одна радость, что от Шурика вчера очередное послание получил. Вечером открыл песенник и обнаружил свежую запись. Содержание, правда, оказалось не самое оптимистичное. То есть, там были и хорошие вещи. Например, результаты всех тиражей Спортлото до конца года плюс история про монетку, найденную Смирновым в Курчатнике... Однако имелось в послании и другое, не слишком приятное. Синицынскую лабораторию выселяли из института. На неопределенный срок. Причем, сколько времени и денег потребуется приятелю на изготовление новой "машины времени", он точно не знал.

Не знал этого и я. Всё, что я мог для Шурика сделать, это продолжить информировать его о текущих событиях, через портфель. А еще не спеша собирать ретранслятор и подыскивать подходящее для экспериментов место.

Вот только где искать это место? Наверное, где-нибудь поблизости от общаги... Квартиру что ли в городе снять?.. Хотя нет, квартира для этого не подходит. Соседи за стенкой, бдительные старушки на лавочках, какая уж тут секретность... Ага, вот оно что! Надо снять дом или дачу. Дачный сезон скоро закончится, садоводы и огородники уедут на зиму в город, пустых домов будет в Подмосковье навалом. Главное, чтобы там электричество было. И вода. А ещё какое-никакое, но отопление. Пусть даже печное, колоть дрова и разводить огонь в очаге я пока что не разучился. А деньги... Хм, деньги я как-нибудь заработаю. Не впервой. Тем более что способы их зарабатывания в этом времени мне известны. Осталось лишь уточнить детали...

— Ну что, Дюх? Как продвигается?

— Ещё часок и закончим.

— Эвона как, — дядя Коля почесал за ухом и окинул перегородку придирчивым взглядом. — Шустрые вы, однако.

— Стараемся, — хохотнул Шурик. — Раньше закончим, раньше домой уйдем. Аккорд же.

— Угу. Раньше сядешь, раньше выйдешь, — прокомментировал Барабаш. — Швы-то как? Армируете или забыли совсем?

— Всё как положено. Кругляк через пять рядов, — ответил я недоверчивому Иванычу. — И потом, раз грыжи не видно, значит, армируем.

— Ладно, поверю на слово, — буркнул "наставник". — Как закончите, убраться тут не забудьте. А то знаю я вас.

— Всё будет абгемахт, Николай Иванович.

Иваныч ушёл, а мы с Шуриком продолжили ударно трудиться.

Аккордные работы — штука хорошая, мотивирующая. Чем быстрее выложим эту перегородку, тем быстрее слиняем с объекта. Причем, раньше других — им еще до вечера колупаться. Нам же всего и осталось, что восемь рядов положить, потом прибраться по-быстрому и — дембель.

Короче, работаем в темпе. Про обед забываем. Нацеливаемся на пятнадцать ноль-ноль. Я кладу, Синицын подтаскивает кирпичи, месит раствор, передвигает подмости, ругается на рваные рукавицы...

— А мы точно успеем? — интересуется Шурик за полчаса до контрольного срока. Знает, что если проваландаемся чуть дольше, Иваныч, как обещал, аккорд не зачтёт, оставит и дальше работать, вместе со всеми.

— Не боись, нормально всё будет. Ты лучше вёдра, пока есть время, почисть. И пол под метелочку. Понял?

— Понял. Как не понять, — вздыхает приятель и приступает к уборке.

Я же, без лишней спешки, заканчиваю последний ряд, стараясь как можно точнее выдержать необходимый зазор между кладкой и потолком. Раствором его забивать ни к чему, этой фигней пусть отделочники занимаются. Вымачивают в алебастре паклю, запихивают ее в верхний шов, заглаживают... А если дядя Коля попытается на нас бочку за "недоделки" катить, напомню ему про такого зверя, как правила производства каменных и штукатурных работ. Хотя Иваныч, скорее всего, возмущаться не будет. Мужик он правильный и понимающий. За две недели мы с ним практически скорешились. Он даже предлагал мне недавно: "Бросай, Андрюха, свой институт и перебирайся к нам. Двести рубликов в месяц, а ежели с премиальными, то и все триста. Отслужишь в армии, подучишься потом в техникуме, мастером станешь, а там, глядишь, и до начальника участка дойдешь. Чем не жизнь?"

Ну да, всё правильно. Жизнь на стройке весёлая. Однако, увы, пришлось вежливо отказаться от предложения — на жизнь у меня были иные планы.

А вот с геодезией совсем не сложилось. Почему — понятно. Всё из-за Лены и из-за моего скотства по отношению к ней. Не думаю, что она об этом кому-нибудь рассказывала, но — шила в мешке не утаишь. Когда в среду на объект прибыл Василий Михайлович, старший геодезист управления, в мою сторону он даже не глянул. Словно и не было меня для него. Как будто не трепались мы с ним по-свойски всего-то неделю назад.

Видимо, знал он. Точнее, догадывался, кто именно его "ученицу" обидел. Поэтому и вёл себя соответственно. Так как и положено вести себя с непойманными на месте преступления подлецами. Ноль внимания, фунт презрения. Хорошо хоть, Лена в эти дни на стройке не появлялась. А не то пришлось бы еще и перед Иванычем объясняться. Каяться, отвечать, "почто боярыню обидел, смерд?" А как это в двух словах объяснить? Говорить надо долго, и то, не факт, что поймут. Лучше уж просто молчать и нести в себе этот груз... пока боль в душе не утихнет.

А чтобы утихла она побыстрее, надо мозги мыслями загружать. Причем, постоянно. Вот как сейчас, например. Кладу себе потихонечку кирпичи и думаю. Вспоминаю, как в пятницу снова ходил в бильярдную и чем закончилась очередная проверка "на вшивость"...

— О! А вот и Андрей объявился. Чего так поздно-то?

— Виноват, товарищ подполковник. Больше не повторится, — отрапортовал я, кивая всем остальным.

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся Иван Николаевич, сжав мою ладонь как клещами.

Да уж, рука у него крепкая. Впрочем, и у меня теперь тоже не хуже — натренировался за две недели на стройке.

— Надо же, — удивленно присвистнул Ходырев, ослабляя захват и оглядываясь на Кривошапкина со Смирновым. — Видали, какая смена растёт? Совсем старших уважать перестали.

— Я с лопатой работаю. У меня рука капкан, — процитировал я "садовника Рэберна".

— Это хорошо, что с лопатой, — улыбнулся замначальника кафедры. — Но кий всё же потоньше будет.

— Надеетесь сегодня выиграть, товарищ подполковник?

Вопрос, конечно, нахальный, но Иван Николаевич на меня не обиделся.

— Не только надеюсь, но и выиграю обязательно.

Надежды товарища подполковника не оправдались. За двадцать минут он слил мне четыре партии. Две — под ноль, ещё две — со счётом 2:8.

— Эх! Не идёт сегодня игра, — после четвертого подряд проигрыша Ходырев удручённо вздохнул, поставил в киевницу кий и обернулся к тренирующимся на соседнем столе Паше и Михаилу:

— Мужики, как насчёт пострелять?

— Мы не курим, — рассмеялся Смирнов.

— Я не про курево, — хмыкнул Иван Николаевич. — Я говорю, в тир сегодня заглянуть не желаете?

Против стрельбы по мишеням товарищи офицеры возражать не стали. Наоборот, с явным энтузиазмом поддержали предложение подполковника.

До тира мы добрались за десять минут. Ввалились туда всей толпой, вчетвером: ни майора Новицкого, ни Ходырева-младшего с нами сегодня не было. Впрочем, оно и к лучшему. Меньше народа, больше кислорода. В том смысле, что меньше придется ждать своей очереди, чтобы потом настреляться вволю.

"Основное" помещение институтского тира оказалось не слишком просторным. Дистанция — 50 метров, линия огня — всего четыре "посадочных места", плюс стоечка для "судьи". В прошлой жизни я был здесь всего один раз (сдавал ГТОшные нормы), но подробностей, увы, не запомнил. Не отложилось в памяти это событие ...

— С чего начнём, братцы? С макарыча? — поинтересовался Иван Николаевич, когда мы, наконец, очутились на "стрельбище".

— С него родимого. С него, — ответил за всех Кривошапкин.

Михаил кивнул, выражая согласие, а я молча пожал плечами. Из чего конкретно стрелять, мне было по барабану — оголтелым фанатом пулевой стрельбы я не являлся.

Спустя какое-то время Ходырев, в сопровождении "дежурного по объекту", вернулся из оружейной комнаты и выложил на столы два ПМ и коробки с патронами. Хмурый "менеджер тира", которого, как выяснилось, звали Евгений Семёнович, держал в руках деревянный ящичек. Открывать его он не стал — положил на судейский столик и принялся следить за подготовкой к стрельбе.

Первыми на огневой рубеж вышли Ходырев с Кривошапкиным. Передвижные пулеулавливатели мы установили на линии двадцать пять метров. Почти стандартное упражнение — "грудные мишени", одна серия — пробная, три — зачётные, по полному магазину на каждую...

— Сколько, Семёныч? — спросил подполковник, едва утихла пальба.

— Первый стрелок — сто семьдесят четыре, второй — сто шестьдесят два, — отозвался "судья", закончив подсчеты.

— Да-а. Слабоват ты, Паша, против меня, — с довольным видом констатировал Иван Николаевич. — Дважды в молоко засадил. Учиться тебе еще и учиться.

— Я просто не тренировался давно, — пробурчал в ответ капитан. — А так я не меньше двухсот выбиваю. Как правило.

— Угу, ты еще про плохого танцора анекдот расскажи, — рассмеялся Ходырев и повернулся к нам со Смирновым. — Ваша очередь, товарищи... эээ... курсанты и офицеры.

Михаил и я заняли свои места на огневых позициях. Дождались, пока поменяют мишени, после чего не спеша снарядили пээмовские магазины и изготовились к пробной серии.

— Поехали, — отдал команду Семёныч.

На пристрелку ушло чуть меньше тридцати секунд. Медлить особого смысла не было. Судя по результатам, показанным предыдущей парой, оба макаровых казались вполне надежными. Оставалось лишь поправить прицел и приноровиться к отдаче.

— Первый стрелок — три шестерки по кругу, восемь — в голову, четыре семерки — внизу, — сообщил Семёныч, рассмотрев в "трубу" мишень Смирнова.

Результат, в общем-то, неплохой, в первую очередь, говорящий о том, что целился Михаил правильно — разброс в пределах рассеяния.

— Второй стрелок, — "судья" на секунду замялся. — Хм, хорошая кучность. Две восьмерки, четыре семерки, две шестерки. Все в нижней части.

"Ага, понятно. Линию прицеливания надо сместить повыше".

— Готовы? — вновь прозвучало от судейского столика.

— Готов... Готов...

— Огонь.

На три зачетные серии, по трём отдельным мишеням и с учетом перезарядки, мы потратили около двух с половиной минут. Об этом нам "сообщили" часы, висящие над судейским столиком.

— Сто семьдесят девять. Неплохо, — объявил Семёныч результат Михаила.

Действительно. Выбить из макарыча столько очков (в среднем по семь с половиной на выстрел) сродни подвигу. Послушаем теперь, что у меня.

— Мать моя женщина, — удивленно пробормотал "судья" секунд через двадцать, отрываясь от смотровой трубы. — Двести двенадцать очков, как с куста.

— Сколько, сколько? — усомнился Иван Николаевич.

— Двести двенадцать. Если не веришь, можешь сам посчитать.

— Я лучше на месте проверю, — подполковник махнул нам рукой и направился в огневую зону, к мишеням.

Мишени, пробитые пулями из моего ПМ, он изучал долго и весьма тщательно. Причем, изучал не один. Смирнов с Кривошапкиным тоже не утерпели и тоже перебрались к мишенной линии. В зоне подготовки к стрельбе остались только я и Семёныч. Я — потому что был уверен, что отстрелялся неплохо. Он — потому что всё уже подсчитал.

— Ну ты и снайпер, Андрюха, — цокнул языком Павел, возвратившись на линию огня.

— Да уж, — покачал головой Ходырев и, хитро прищурившись, развернулся к "судье". — Слушай, Семёныч, а давай-ка мы парня ещё раз проверим. Нечего жмотничать, доставай своего марголина.

— Марголина, так марголина. Мне не жалко, — хмыкнул "смотритель тира", наклоняясь к лежащему на столе ящичку.

— Старичок, — Семёныч ласково погладил поблескивающее сталью оружие. — Областные с ним когда-то выигрывал. Два раза, в 71-м и 73-м.

— Межвузовские? — бесхитростно поинтересовался я, глядя на пистолет.

— Ведомственные, — пробормотал "смотритель", смахивая со старого "друга" невидимую пылинку.

Стоящий позади меня Михаил внезапно закашлялся.

— Я тогда за общество "Труд" выступал, — как ни в чем ни бывало продолжил "судья". — А потом, как на пенсию вышел, пришлось вот... за "Буревестник" стрелять.

"Ага. Как же? Знаем мы, что это за Буревестник такой, — ухмыльнулся я про себя. — Топорно работаете, товарищи чекисты. Палитесь буквально на мелочах".

Этого "пенсионера" я вспомнил только сейчас. Узнал по лежащему на столе берету. Точно такой же был надет на водителе "Запорожца", что неделю назад тарахтел перед Пашиным жигулёнком, не давая как следует разогнаться ни нам, ни идущей позади "Волге".

— Держи, — Семёныч протянул мне "маргошу" рукоятью вперёд. — Только поаккуратнее с ним, на стол не бросай, магазин вставляй нежненько, целика лишний раз не касайся, настройки там тонкие, на микроны...

— А как же пристрелка?

— Сделаешь две пробные, подскажу, что крутить.

— Две пробные? Не одна?

— Две. По три патрона на каждую.

— Понял.

— Ну а раз понял, тогда иди на рубеж. Готовься.

Подготовка к новому упражнению много времени не отняла.

Михаил с Пашей заменили грудные мишени на стандартные круглые, я получил команду "оружие зарядить", вставил в магазин три патрона и, воткнув его в рукоять, бодро отрапортовал:

— К стрельбе готов!

— Огонь!

Отдачи от выстрелов я почти не почувствовал. Малокалиберный МЦУ лежал в руке как влитой.

— Три девятки. Левее и ниже, — сообщил "судья". — Маховичок на целике по часовой на четыре зубца.

— Сделал.

— Теперь гайку на мушке. Вправо на пять-семь градусов.

— Готово.

— Хорошо. Давай следующую серию.

После очередных трех выстрелов Семёныч вновь приложился к "трубе".

— Гайку ещё раз поправь. Совсем на чуть-чуть вправо.

— Поправил.

— Хорошо, — констатировал "дед". — А теперь вот что. Перед тобой сейчас шесть мишеней. Выполняем стандартное упражнение МП-4. Шесть серий по пять патронов. Дистанция 25 метров. Время...

— На каждую по минуте?

— Нет, по пять.

— А чего так много-то? — вмешался в разговор Иван Николаевич. — Он же не на первенстве выступает. Минуты ему вполне хватит.

— Пусть будет минута, — не стал возражать Семёныч. — Плюс зарядить магазин между сериями.

— Согласен с условиями? — обратился ко мне подполковник.

— Согласен.

— Ну вот и отлично, — подытожил "судья". — Кстати, перезаряжаться и начинать новую серию можешь сейчас без команды.

— Есть без команды.

— Готов?

— Готов!

— Поехали!

По первой мишени я отстрелялся великолепно. Даже без оптики было видно, что все пули попали в десятку, причем, две из них поразили "внутреннюю".

Две следующие серии тоже прошли на отлично. Девяносто восемь из ста. Две девятки случились ввиду явной небрежности — стрелял на вдохе, а не на выдохе. Но, с другой стороны, ошибки эти пошли мне в плюс. Демонстрировать олимпийскую точность в планы мои пока не входило, и потому в трёх последних подходах я мазал уже сознательно. Получив в итоге четыре девятки и две восьмерки. Всего же в копилку упало 290 очков из трёхсот возможных. Результат, как мне кажется, весьма и весьма неплохой.

— Первый разряд — железно, — резюмировал Евгений Семёнович по окончании стрельбы, когда мы все пошли смотреть на мишени.

— А это разве не КМС? — засомневался Иван Николаевич.

— Это упражнение выше первого не предусматривает. Но потенциально да, на КМСа парнишка вполне потянет. Если, конечно, не загордится... Учился где?

Семёныч повернулся ко мне.

— В школе, — пожал я "смущённо" плечами. — А вообще у меня дед на войне снайпером был. Георгиевский кавалер, сотню фашистов нащелкал.

— Дед у тебя молодец. По стопам его не хочешь пойти?

— В смысле, податься в армейские снайперы?

— Да я не об этом, — рассмеялся старый стрелок. — Я говорю, спортивной стрельбой не желаешь заняться?

Я снова пожал плечами.

— Не знаю пока. Мне ведь ещё и учиться надо. Времени может на всё не хватить.

— Это верно, — согласился Семёныч. — Но, если надумаешь, приходи. Для такого, как ты, место в институтской команде всегда найдется.

— Хорошо. Я подумаю.

— Ну вот и ладненько. Подумай и...

— Да погоди ты, Семёныч, со своим спортом. Куда гонишь? — перебил его подполковник. — Ты лучше скажи, вертушки у тебя сегодня работают?

— Работают, — откликнулся тот. — В среду еще починил. А что?

— Да вот, думаю, надо бы нам практическую стрельбу отработать.

— С ним? — "пенсионер" кивнул в мою сторону.

— С ним, — подмигнул Ходырев.

— Из макара?

— Из макара. На двенадцать секунд и четыре пульки.

— Это дело, — Евгений Семёнович довольно осклабился, потом потёр руки и посмотрел на меня. — Ну что, курсант? Готов пострелять по вертушкам?

— А почему бы и нет? — ответил я, ещё не совсем понимая, что он имеет в виду.

О чём идёт речь, стало понятно чуть позже. Вертушками товарищи офицеры называли ростовые мишени, вращающиеся на вертикальной оси. Тележку, на которой они были установлены, мы выкатили из соседнего помещения. Двери в него находились как раз напротив линий 10 и 25 метров. Подключив питание, Семёныч несколько раз опробовал агрегат. Мишени могли поворачиваться к стрелку либо ребром, либо лицевой стороной. На три, восемь, двенадцать, пятнадцать и двадцать четыре секунды. Видимо, там специальные релюшки стояли и электромагниты с пружинами.

Как именно функционирует эта система, я разбираться не стал. Работает и ладно, нос туда совать ни к чему. Мишени есть? Есть, целых четыре штуки. Крутятся туда и обратно? Крутятся. Силуэты видны? Более чем видны. И крестик в центральной десятке вполне различим. Можете начинать стрельбу, товарищи попаданцы...

— Зарядить оружие, — скомандовал Евгений Семёнович.

— Зарядил.

— Теперь положи пистолет на стол.

— Зачем? — удивился я.

— Затем, что кобуры у тебя нет, — усмехнулся Ходырев.

— И что?

— А то, что для тебя это облегчение. Формально, как только мишени повернутся к тебе передом, а к стеночке задом, ты должен достать оружие из кобуры и успеть поразить все силуэты. С переносом огня по фронту. На всё про всё — двенадцать секунд. А если с перезарядкой, то двадцать четыре. У тебя в магазине сейчас четыре патрона, и, значит, попытка будет всего одна. На двенадцать.

— Куда надо попасть?

— Положительный результат — в голову или в грудь. Очки мы считать не будем.

— Понял. Когда начинать?

— Прямо сейчас и начнём, — сообщил "судья". — К полёту готов?

— Готов.

— Отлично. А теперь расслабься и постарайся получить удовольствие от процесса.

Мишени повернулись ко мне с громким стуком. Секунда ушла на то, чтобы схватить ПМ, скинуть предохранитель и дослать в патронник патрон.

"Бах! Бах! Бах...Бах!"

С четвёртым выстрелом пришлось немного подзадержаться, поскольку ствол у макарова предсказуемо задрался вверх, а целился я в область груди. Однако успел. Успел и "врагов" ухайдакать, пока они "в профиль" не повернулись, и магазин выщелкнуть, и вернуть пистолет на стол, сняв его с затворной задержки.

— Стрельбу закончил. Разрешите получить замечания.

— Ишь, прыткий какой! Замечания ему подавай, — фыркнул Ходырев. — Рано радуешься. Мы с тобой ещё не закончили.

— Требуется повторить?

— Требуется, — кивнул подполковник. — Только теперь стрелять будешь двумя сериями. Два патрона на стол, два в магазин. Отстреливаешь пару, делаешь перезарядку, добиваешь оставшихся. На выполнение этого упражнения даётся двадцать четыре секунды.

— Понял. Готов приступить.

— Давай.

С этой задачей я тоже справился. Правда, не без проблем. Когда перезаряжался, едва не выронил один из патронов.

— Молодец, — похвалил меня по окончании стрельбы Иван Николаевич.

— Да уж, — хмыкнул стоящий позади Кривошапкин. — У меня так, чтобы во все мишени попасть и по времени не просрочить, только раз из пяти получается. Да и то, если кураж попрёт. А тут — бац, и готово. С первой попытки.

— Я старался, — "потупился" я, изображая святую невинность.

— Это хорошо, что старался, — выразил одобрение Ходырев. — Но, думаю, придется постараться ещё немного. Семёныч, как думаешь?

— Как, как? Как думаю, так и скажу, — пожал плечами "судья". — Считаю, что надо усложнить ситуацию.

— Гражданские? — не совсем понятно произнёс подполковник.

— Верно, — кивнул Евгений Семёнович. — Добавим в мишенную линию мирных граждан.

— Встанете вчетвером в ряд? — пошутил я, мотнув головой в сторону огневой зоны.

— Не дождёшься, — ухмыльнулся Иван Николаевич и, вытащив из под стола баночку с краской и кисточку, двинулся вразвалку к мишеням.

— Ну вот, совсем другое дело, — заявил он через пару минут, закончив с "покраской".

Что он намалевал на мишенях, было не видно — мишени в этот момент стояли боком ко мне.

— Что надо делать?

— Ничего особенного.

Подполковник вернул кисть и банку на место и принялся объяснять:

— Значит, так, Андрей. Представь себе, что... ммм... некие негодяи решили ограбить сберкассу. Негодяи, уточняю, вооруженные. Пистолетом, ножом — не важно. Вошли они, короче, в эту сберкассу, выхватили оружие, но кто-то из персонала успел нажать тревожную кнопку. Через пять-десять минут на место преступления приезжает наряд милиции, и ты один из этих милиционеров. Бандиты вас замечают и решают скрыться с награбленным.

— Через другой выход? — попробовал догадаться я.

— Нет, второй выход им недоступен.

— Ага. Значит, они попытаются прорваться через милицейский заслон, пока милиционеров мало.

— Совершенно верно, — подтвердил Ходырев. — Однако сделать им это не удается. Вы производите несколько предупредительных выстрелов в воздух и обещаете грабителям открыть огонь на поражение, если они не сдадутся,.

— Но они сдаваться не собираются.

— Правильно. А раз руки они поднимать не желают, то что попробуют сделать?

Я, как мог, изобразил недюжинную работу мысли.

— Ну-у... хм... я думаю... Я думаю, они решат прикрыться кем-то из тех, кто находится в том помещении вместе с ними.

— В точку, — Иван Николаевич внимательно посмотрел на меня. — Что дальше?

— Дальше они выходят по одному из сберкассы, прячась за спинами обычных граждан, и угрожают их всех убить, если мы не отступим.

— Жуть какая! — покачал головой Кривошапкин. — Неужели такое и вправду бывает?

— Ну, мы же всего-навсего фантазируем, — отмахнулся Ходырев. — Убить, может, и не убьют, но полностью исключить подобный исход нельзя.

— Если это рецидивисты-мокрушники, — вмешался в разговор Михаил, — то убить им раз плюнуть.

— И значит, что? — Иван Николаевич поднял вверх указательный палец.

— Что, что? Мочить их всех надо, — брякнул Смирнов. — То есть, тьфу ты, нейтрализовать по-быстрому, если возможность имеется. Но только, чтобы с мирными гражданами ничего страшного не случилось.

— А может, надо сначала переговоры с бандитами провести? — усомнился я в столь радикальном выводе.

— Можно и переговоры, можно еще что-нибудь, — пожал плечами "чекист". — Если я правильно понимаю, нас в данном случае интересует конечная стадия.

— Именно, — кивнул подполковник. — Переговоры завершились ничем, договориться не удалось. Бандиты в истерике, в любую секунду может случиться непоправимое.

— И тут на сцену выходит главный герой. Весь в белом, — рассмеялся молчавший доселе Семёныч.

— Всё верно, — в тон ему усмехнулся Ходырев. — А зовут этого героя Фомин Андрей Николаевич. Понимаешь, Андрей, к чему я клоню?

А чего тут не понимать? Всё предельно понятно. Товарищи офицеры для меня целый спектакль разыграли. Наверное, щадили мою неокрепшую психику. Любой советский пацан просто представить не может, что "наши" преступники тоже берут заложников. На это только фашисты способны. "Советская малина собралась на совет. Советская малина врагу сказала — нет!" Увы, пройдет всего лет пять или шесть, и никого это уже удивлять не будет. Нелюдь живет среди нас, и чем ближе мы к "свободному рынку", тем её всё больше и больше.

— Понял, Иван Николаевич. Я должен подстрелить бандитов, но не должен зацепить мирных граждан.

— Правильно понял, — вздохнул подполковник. — Твоя задача заключается именно в этом. На каждой мишени я нарисовал дополнительную фигуру. Силуэты — это простые советские люди, в которых ты ни в коем случае не должен попасть. Бандиты прячутся у них за спинами. Головы преступников, их-то я как раз и нарисовал, выглядывают из-за плеч граждан. Всего мишеней четыре, а у тебя только четыре патрона и пятнадцать секунд чистого времени.

— Патроны все в магазине?

— Да, в магазине. Но пистолет ты держишь не в кобуре, а наизготовку. Для сложившейся ситуации это нормально.

— Ясно, — я почесал затылок. — Вот только...

— Что только?

— Для прицельной стрельбы дистанция великовата.

— Логично, — поддержал меня Евгений Семёнович. — Лучше подсократить дистанцию где-нибудь вдвое.

— Согласен, — после небольшого раздумья объявил Иван Николаевич. — Уменьшим дистанцию до пятнадцати метров.

— Я готов, — выпалил я с нарочитой бодростью в голосе.

— Хорошо. Тогда снаряжай магазин и иди на рубеж. Упражнение начнёшь по готовности. Специальной команды не будет.

— Есть, товарищ подполковник.

Готовность к открытию огня я изобразил следующим образом. Расставил ноги на ширину плеч, правая слегка согнута и отведена назад. Локти — не вниз, а чуть в стороны, пистолет (в смысле, ствол) — параллельно земле. Уже решил для себя, что на месте оставаться не буду. Буду перемещаться по фронту, от мишени к мишени, чтобы по минимуму менять положение рук при прицеливании. Сами же руки хоть и немного расслаблены, но ПМ держат крепко. Причем, не классическим хватом, как на плакатах, а почти как голливудском боевике. Рукоять пистолета зажата в правой, левая поддерживает кулак пальцами. Плечи чуток вперед, будто ссутулился. Взгляд поверх линии прицеливания. То есть, прежде чем палить по врагу, надо сперва разобраться, где он и кто он. Не дай бог, ошибёшься, пристрелишь заложника — самому потом жить не захочется. И значит: сначала думай, потом стреляй, а не наоборот, как в дурном анекдоте. Вот только думать надо очень и очень быстро. Быстрее, чем в блиц с гроссмейстером...

Трямс! Мишени поворачиваются ко мне лицевой стороной. Как я ни жду этот момент, всё равно вздрагиваю от неожиданности и... с трудом сдерживаю рвущийся наружу смех.

"Так вот ты какой, северный олень!"

Да уж, Иван Николаевич постарался на славу. Настоящий художник. "Примитивный кубист". Пикассо и Пиросмани в одном флаконе.

Схематично изображенные головы бандюганов выглядывают из-за ростовых силуэтов. У каждой присутствуют на морде "глаза", "нос", "рот"... даже "уши" имеются. Одна башка полностью лысая, у трёх остальных — шевелюры разной длины, а еще усы, бороды. И у всех — крестик на переносице. Выходит, это и есть десятка.

Ну что ж, значит, будем стараться попадать противникам между глаз. Чтобы, как говорится, с гарантией.

Всё, перестаю мысленно ржать, пытаюсь сосредоточиться на стрельбе.

Не знаю, по какой конкретно причине, но у меня отчего-то не получается воспринимать эти мишени именно как мишени. Перед глазами вдруг начинают мелькать картинки из "прошлого". Кадры, виденные когда-то по телевизору. Захват террористами самолета. Несколько вооруженных автоматами отморозков, удерживающих заложников в обычной квартире, и идущий на штурм СОБР. Больница в Будёновске, Норд-Ост, школа в Беслане, перекореженный взрывом вагон метро, горящий автобус...

Мишени одна за другой заволакиваются призрачной пеленой, расплываются будто в тумане, превращаясь в настоящих людей. Абсолютно живых, сошедших в реальный мир со страниц страшной сказки. Той, у которой нет и не может быть счастливого окончания. Но которую все-таки можно переписать. Здесь и сейчас. Моими усилиями.

Вот передо мной стоит тощий пацан в очках. Типичный ботаник. А за его спиной коротко стриженный тип с ножом. Лезвие у горла парнишки. На пальцах бандита отчетливо видны татуировки в виде перстней.

— Слышь, корешок! Ты чё, совсем оборзел?!

"Я что, всё это вслух говорю?!"

— Да у тебя же ломка в натуре. Тебе же доза нужна. Что ж ты терпилу не обшмонал? Это же наш клиент. У него герыч в кармане.

Уркаган неожиданно дергается, рука с ножом опускается ниже. Видно, и впрямь решил пощупать карманы заложника.

Бах!

На переносице у бандита появляется отметина попадания. "Минус один!"

Перемещаюсь на метр левее.

Следующая цель — относительно молодой, обливающийся потом "клиент". В руке у него пистолет. Ствол упирается в щёку дородной тётки. Её буквально трясёт от ужаса. На лице ни кровинки, вот-вот брякнется в обморок. Преступник тоже трясётся. На деле, видать, впервые, не привык ещё к таким передрягам.

— Парень, ты что, дурак? Зачем тебе это? На тебе же мокрухи нет. Бросай ствол и уматывай, тебя не тронет никто. Мать твою! Да что ж ты делаешь, дурик? У бабы ж инфаркт.

По расширившимся глазам бандита чувствую, что слова мои он так или иначе воспринимает. Тётка начинает медленно оседать на пол. Наверное, и вправду обморок. Растерявшийся урка, вместо того, чтоб стрелять, пытается подхватить заложницу — какое-никакое, а всё же укрытие. Рука с пистолетом уходит в сторону.

Бах!

"Минус два!"

Получи, гадёныш, первую ходку. Только не в зону с подельниками, а в морг.

Делаю еще один шаг.

Ух ты, какой типаж! Настоящий абрек. Нос горбом, усов нет, щетинистая борода от уха до уха. Взгляд хищный, хозяйский.

У этого в заложниках девушка. Молодая, красивая. Фигура как у фотомодели.

Понятно, почему кавказец доволен. Не только прикроется, но и полапать успеет девицу. А то и с собой утащит, с него станется.

— Эй, джигит! Ты уж реши как-нибудь, что важнее. Бабу корячить или сперва поединок. Ты же мужчина, а не сопля. Разберёмся, кто круче, того и девка. Ну?! Чего телишься?! Э! Да ты ж не мужик нифига, у тебя же вообще не стоит!

Реакция у противника предсказуемая. Злобно ощерившись, он отрывает ствол от виска красавицы и поворачивает его в мою сторону. Медленно, слишком медленно. Я в этом деле гораздо быстрее.

Бах!

"Минус три!" Сдерживать надо эмоции. Это тебе не баранов в горах пасти.

Всё. Последний противник. По виду, самый опытный и самый опасный. Рецидивист со стажем. Этот на провокации не поддастся. Смотрит холодно, оценивает перспективы. И прячется хорошо. Видно только полголовы, а оружие, скорее всего, в спину заложнику упирает. А заложником у него дед лет семидесяти. На груди орденские планки. Держится молодцом. Чувствуется в нём сила. И дух. Дух несломленного временем ветерана.

С уркой я говорить не хочу.

— Не волнуйся, отец. Всё будет нормально.

— А я и не волнуюсь, сынок, — спокойно отвечает старик. — Я своё уже отжил. Ты на меня не смотри. Стреляй. Если и заденешь меня, то не страшно. Главное, не дай уйти этой мрази. Нечего ему нашу землю топтать.

Говорит, а сам глаза скашивает вниз и вправо. Давай, мол, парень, готовься. Как только рванусь в сторону, так сразу вали урода.

И он действительно бросается в сторону. Причем, настолько ловко, что бандит даже не успевает понять, что случилось. А когда наконец понимает, сделать уже ничего не может. С дыркой в башке особо не пошустришь.

"Спасибо, отец! Молодец, что в живых остался..."

Вытираю льющийся по лбу пот. Опускаю руку с макаровым.

Теперь точно всё! Противники кончились. Как и патроны в пээме.

Наваждение понемногу уходит. Перед глазами опять мишени. Всего лишь мишени — не люди...

— Охренеть не встать, — слышится из-за спины голос Паши.

— Да уж. Дал так дал. У меня так ни разу не получалось.

А это уже Михаил. Странно, ведь он сам мне когда-то это упражнение показывал. Впрочем, чего это я? Это же в будущем было, не здесь.

На плечо ложится чья-то ладонь.

Подошедший Иван Николаевич аккуратно разжимает мне пальцы и вынимает вставшее на задержку оружие. Потом смотрит мне прямо в глаза и тихо интересуется:

— Андрей. А зачем ты кричал во время стрельбы?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Просто... просто я как-то представил себе, что там и взаправду люди...

Подполковник какое-то время молчит, а затем произносит со вздохом:

— Знаешь, Андрей. Иди-ка ты лучше домой. Водочки тяпни, проспись, а мы уж тут как-нибудь сами... продолжим. Тебе, я думаю, на сегодня хватит... Так, мужики?

Он поворачивается к остальным.

Остальные не возражают. Я, в общем, тоже. Поскольку и впрямь устал. Устал не физически — морально. Выпили меня досуха все эти видения будущего. Нашего, увы, будущего...

От переживаний я отошел только на улице, на полдороге в общагу. Более-менее успокоился и привел в порядок разбегающиеся тараканами мысли. "Ну что ж, отстрелялся вроде неплохо. Будет теперь товарищам офицерам над чем подумать. Новую порцию информации я им подкинул. И это есть хорошо..."

Аккордную работу мы закончили точно в срок. Тютелька в тютельку. Успев и рабочее место убрать, и инструменты почистить от песка и раствора.

— Вострим лыжи? — первым делом поинтересовался Синицын, вытирая рукавом пот и кивая в сторону дверного проема.

— Балда. Мастеру надо сначала проставиться.

— Точно, — хлопнул себя по лбу Шурик. — Я тогда побегу.

Приятель метнулся к лестнице, а я, подхватив лопаты и ведра, не спеша двинулся следом.

По-новой мы с ним пересеклись уже на выходе из здания. В руках у Синицына была обыкновенная пластиковая канистра (до того он прятал ее в подвале, вдали от любопытных глаз и загребущих ручонок)...

— Это что, пиво? Или, может, коньяк? — с подозрением покосился на нас Петрович, открутив у десятилитровой ёмкости крышку и принюхавшись к содержимому.

Шурик растянул рот до ушей.

— Квас, Петр Петрович. Мы ещё маленькие, нам пиво не наливают.

— Ради такого случая могли бы и расстараться, — пробурчал Петрович с явным разочарованием в голосе.

— Да ладно тебе, Петрович. Квасок заместо рассола пойдет, — ухмыльнулся присутствующий в прорабской Иваныч. — Сам знаешь, нам завтра процентовки подписывать.

— Это верно, — вздохнул "хозяин площадки", поворачиваясь к дяде Коле. — Они там как, всё закончили?

— Всё.

— Тогда доставай обходной.

Мастер по очереди расписался в двух обходных листах, передал их нам, после чего вручил лично мне небольшую книжечку цвета беж:

— Держи, Андрей Батькович. Заслужил. И это... короче... поздравляю тебя с присвоением строительного разряда.

— Спасибо.

Я раскрыл свеженькое удостоверение.

"Штукатур 3-го разряда".

— А почему штукатур?

— А я почём знаю? — пожал плечами Петрович. — Это ж не я, это кадровики написали. Им без разницы, что слесарь, что каменщик, что штукатур.

— Понятно.

— А нам это, зарплата какая-нибудь полагается? — бесхитростно полюбопытствовал Шурик.

Мастер с Иванычем переглянулись.

— Вопрос правильный. От каждого по способностям, каждому по труду. Работы я вам на всю бригаду закрыл. Всё по ЕНИРам, чин-чинарём. Шестьсот семьдесят три рублика на одиннадцать человек.

— Это значит, по шестьдесят одному на каждого, — быстренько подсчитал приятель. — Здорово! А где получать?

— Понятия не имею, — почесал затылок Петрович. — Договор у нас с институтом. Деньги туда переправят. Зайдёте у себя в бухгалтерию, спросите.

— У-у-у, — Синицын разочарованно выдохнул.

Он, видимо, полагал, что зарплату можно получить прямо здесь и сейчас. Рассеивать и дальше его иллюзии я не стал. Хотя знал, что на всё заработанное обязательно наложит лапу наш комитет комсомола, и "живых" денег никто из нас не увидит...

— Ну что ж, поздравляю вас с окончанием практики, товарищи студенты, — подытожил разговор мастер. — Если из института выгонят, милости прошу к нам на стройку...

По возвращению в общежитие, Шурик заперся у себя в комнате. Наши с картошки ещё не приехали — если мне не изменяет память, должны прибыть к вечеру. То есть, было время и в блоке прибраться, и ботинки, что мы позаимствовали у Володи Шамрая, почистить, помыть и вернуть на законное место. Вроде как и не пользовались.

Покончив с "первоочередными" делами, я переоделся в цивильное и направился на переговорный пункт, который располагался в соседнем от института квартале. Вошел внутрь, отстоял небольшую очередь, заказал "межгород".

В кабинку меня "пригласили" через пятнадцать минут. Разговор с родителями оказался не слишком длинным. Мама, естественно, поинтересовалась здоровьем, как кормят в столовой, в очередной раз посетовала на то, что я зря не пошёл в инженерно-строительный. Там и учиться попроще, и традиции семейные поддержал бы. Взявший после нее трубку отец спросил, не надо ли денег прислать. Я в ответ заверил его, что с финансами всё путём. Во-первых, стипендию уже получил, целых пятьдесят пять рубликов, а во-вторых, от той сотни, которой они меня снабдили в дорогу, осталась тридцатка. Так что никаких финансовых затруднений на данный момент я не испытываю. Про деньги, заработанные на бильярде, благоразумно упоминать не стал: азартные игры родители не одобряли...

Когда заказанные десять минут истекли, я вышел из переговорной кабины и переместился к имеющемуся в помещении таксофону. Опустил в приёмную щель двушку и набрал до боли знакомый номер.

— Алло! — послышался из наушника голос Жанны.

— Привет!

— Привет!

— Это Андрей, — я приблизил к губам микрофон и прикрылся ладонью, чтобы никто не подслушивал. — Если помнишь, неделю назад в электричке.

— Да-да. Помню. Ты почему не звонил? — строго поинтересовались в трубке.

"Ну вот, узнаю свою жёнушку. Едва познакомились, а она уже наезжает".

— Да я всю неделю работал. Практика. Только сегодня вырвался.

— А-а, ну тогда ладно, — подобрела Жанна.

— Я это... чего звоню. Может, мы встретимся где-нибудь?

— Давай. А где?

— Через полчасика возле ДК.

— Какого ДК?

— Который "Вперёд".

— Хорошо. Поняла.

— Буду ждать.

— Ладно. Подойду через полчаса.

— Тогда до встречи.

— Пока.

Повесив трубку, я вышел на улицу. До дома культуры идти минут десять. Погода хорошая, градусов пятнадцать по Цельсию, не жарко, не холодно. А ещё солнышко светит. В общем, вечер обещает быть томным. Если конечно сам ничего не испорчу...

Жанна опоздала на пять минут. Это даже нельзя назвать опозданием. В отличие от подавляющего большинства дам, она всегда приходила вовремя. Ну, то есть, почти вовремя.

— Привет! — поздоровалась она, слегка наклонив голову и стрельнув глазами. — Давно ждешь?

— Да нет, — предсказуемо соврал я. — Сам только что появился.

День еще не закончился. Было довольно светло и друг друга мы смогли очень хорошо рассмотреть. Про себя говорить не буду, а Жанна, по-моему, выглядела замечательно. Джинсы, кроссовки (не "адидасы" как у меня, но тоже... "не нашего производства", кажется, чешские), приталенная "космическая" ветровка. С одной стороны, неброско и без особых претензий, но сидит на ней просто отлично. И фигуру подчеркивает. А косу свою она заплела на "французский манер". Когда только успела? Времени-то было — всего ничего.

— Что будем делать? Куда пойдём?

Этот простой вопрос застал меня буквально врасплох. Вроде и мысли были, в кино, к примеру, сходить или в кафе заглянуть, а вот здрасьте-пожалуйста. Как только увидел свою будущую супругу, так всё сразу из головы и вылетело.

— Эээ...

— А давай за линию сходим, — предложила внезапно Жанна. — Там аттракционы разные, их вроде ещё не закрыли.

— Давай, — выдохнул я с облегчением.

Придумывать ничего не потребовалось — Жанна взяла инициативу в свои руки.

До железки мы добирались почти полчаса. Спешить было, в принципе, некуда. Шли себе потихоньку, болтали о том, о сём. Под руку меня будущая женушка не брала. Наверное, скромничала. Да и я, признаюсь, сближение не форсировал. Чувствовал себя несколько скованно, словно и не было у нас совместно прожитых лет. Оно и понятно — здесь не там. Даме еще и семнадцати нет, и не знает она пока, что в будущем предстоит, оценивает кавалера, прикидывает, как лучше себя вести. "Ну да, всё правильно, не стоит вешаться на шею первому встречному. Может, он совсем не тот, кто ей нужен". Короче, держались мы на "пионерском расстоянии" друг от друга. Хотя и рядом, этого не отнять, и разбегаться ни в коем случае не собирались. Интерес был взаимный. И, судя по всему, немалый...

Увы, парковые аттракционы оказались закрыты. Только сейчас вспомнилось, что территорию за железной дорогой власти уже передали Москве и, значит, обслуживать эту зону городские хозяйственники больше не будут.

— Жалко, — выдохнула с сожалением Жанна, разглядывая полуразобранную веранду танцевальной площадки. — Тут даже сторожа нет.

— Так это же хорошо, — не согласился я.

— Почему хорошо?

— Билеты теперь покупать не нужно.

— Ты думаешь? — прищурилась девушка.

— Конечно. Карусели есть, билетеров нет. А заборы для нас не проблема. Ну что, пошли?

Я протянул ей руку.

— Пошли, — тряхнула косой будущая мадам Фомина.

Через решетчатый невысокий забор мы перебрались на раз-два. Я его перемахнул почти без напряга, после чего помог перелезть спутнице. Наверное, надо было сначала её подсадить, а уж потом самому, однако что вышло, то вышло. Хорошо, что Жанна девушкой оказалась спортивной, и на скорость преодоления преграды моя промашка особо не повлияла.

— Здорово! — весело произнесла "супруга", спрыгнув на землю. — Не думала, что так можно.

— Это еще не всё, — ухмыльнулся я, глядя на ее раскрасневшееся лицо.

— Будем запускать карусели? — рассмеялась Жанна.

— Нет, вручную раскрутим.

Первая "незаклиненная" карусель отыскалась поблизости. Обычные штанги с самолётиками на концах. Мы принялись раскручивать эту "вертушку" и запрыгивать на ходу в "кабинки пилотов". Время от времени кто-то из нас соскакивал на дощатый помост и придавал вращающейся конструкции дополнительное ускорение. Жанна веселилась вовсю. Я, к моему искреннему удивлению, тоже. Никак не думал, что будет так весело. Вроде не мальчик уже, за плечами полтинник без малого, а всё туда же — никак в детство не наиграюсь. Или это моё "молодое" сознание так действует-влияет на организм? В любом случае, останавливаться желания не было. Хотелось и дальше крутить и крутить эти дурацкие аэропланы и радоваться, глядя на заливающуюся смехом спутницу.

Накрутившись вдоволь, мы перешли к следующему аттракциону. Опять карусель, только уже с сиденьями. И не на штангах, а на длинных цепях, свисающих с упирающихся в металлическую дугу труб. На этот раз Жанна не стала участвовать в "разгоне" системы. Просто уселась на одну из сидушек и принялась раскачиваться на ней, стараясь достать меня, тянущего по кругу соседнюю. Иногда это у нее получалось, и она сразу же говорила: "Оп! Не успел, не успел. Я выиграла!"

И хотя уворачивался я гораздо чаще, всё равно по итогам игры спутница заявила, что я побежден и, значит, должен ей, как минимум, три желания. Почему именно три и почему должен (мы ведь не спорили), она конечно не объяснила.

Карусели наскучили нам минут через двадцать. Новой забавой стали качели-лодочки. Я быстро отыскал нужный рычаг, снял механизмы со стопора, и, запрыгнув вслед за Жанной в одну из лодок, принялся за раскачку. На пару мы раскачали эту лодку до такой степени, что едва не вылетели из нее на очередной "петле". Я даже испугался немного. Спутнице же моей всё было нипочём. "Ещё! Еще! Давай! Здорово!" — вскрикивала она раз за разом, словно хотела прямо сейчас улететь в покрытое звездами небо.

"Фух! Слава те господи", — мысленно пробормотал я, когда Жанна наконец-то устала и махнула рукой, показывая, что пора "приземляться".

— Ох! Что-то у меня голова закружилась, — сообщила она, вылезая из лодочки и хватая меня за плечо. — Наверное, хватит уже.

Я возражать не стал. Помог даме спуститься и указал на калитку в заборе:

— А мы, оказывается, дураки. Зачем лезли через забор, когда дверца открыта?

— Это не мы дураки, — уточнила Жанна. — Я эту калитку и раньше видела, просто сказать не успела.

— Ну, значит, дурак только я.

— Это точно, — улыбнулась "супруга".

И я опять не стал возражать. Действительно, сам дурак — не замечал очевидного.

Зато сейчас всё видел отлично. И распахнутую настежь калитку, и топчущихся возле нее двух подозрительных типов. Они явно наблюдали за нами и, кажется, имели на наш счет определенные планы. Нарывались на приключения, одним словом.

"Ну что ж, бог вам судья. А я только исполняю вынесенный наверху приговор".

Не знаю почему, но никакого страха у меня не было. Даже наоборот, какая-то бесшабашность накрыла. То ли это Жанна на меня так повлияла, то ли просто желание попробовать себя в деле и уверенность в собственных силах.

Сделав вид, что завязываю шнурок на кроссовке, я наклонился к земле и незаметно сунул в рукав острый металлический штырь, валяющийся возле бордюра. Скорее всего, это была деталь от одной из частично разобранных каруселей, выроненная монтажниками.

— Пойдем, — кивнул я спутнице и не спеша двинулся к выходу.

Жанна неожиданно вцепилась мне в руку и прошептала на ухо:

— Слушай, там какие-то придурки стоят. Может, подождём, пока не уйдут?

— Не волнуйся, всё будет нормально, — успокоил я спутницу. — Ничего они нам не сделают...

— Эй, пацан. У тебя рупь есть? — окликнул меня тот, что стоял поближе, едва мы миновали калитку.

Я поднял глаза на "просителя".

Еще шажок, и Жанна уже у меня за спиной. Выскользнувшая из рукава "заточка" блеснула в свете неяркого фонаря.

— Шли бы вы, ребятки, своей дорогой. Целее будете.

Голос мой прозвучал глухо и очень зло.

Ближайший гопник открыл было рот, собираясь ответить, но не успел. Его напарник ткнул "дурачину" в бок и покосился на мелькающий у меня в пальцах штырь. Заточку я крутил с небрежностью фокусника. Или, что ближе к "истине", с ловкостью опытного сидельца, знающего, как правильно обращаться с "пером".

— Да мы чо? Мы ничо, просто гуляем, — быстро сориентировался первый. — Нет, так нет.

После чего оба попятились и, отступив на пару шагов, дружно пожали плечами. Типа, извини, кореш, ошибочка вышла.

— Ой! Я думала, опять драться придётся. Как тогда, в электричке, — с облегчением в голосе произнесла Жанна, когда уркаганы ушли.

— Повезло, — пробурчал я, пряча "заточку" за пазуху. На всякий, как говорится, случай. Темнота, она ведь не только для молодёжи друг, в ней еще и злыдни разные тихарятся...

Стальной стерженёк я выбросил минут через двадцать. Как выбрались на хорошо освещённые улицы, так сразу и выбросил. Ни к чему носить с собой "холодняк", может возникнуть желание воспользоваться им не тогда, когда это действительно нужно, а просто, чтоб покуражиться. А там и до беды недалеко, ткнёшь случайно какого-нибудь фулюгана и "здравствуй, зона, новый год", превышение пределов необходимой самообороны. Так что лучше уж перебдеть, чем после идти по этапу...

Дорога к дому, где жила Жанна, проходила через небольшой парк, примыкающий к кондитерской фабрике. Парк не слишком ухоженный. Деревьев много, но тропинки, петляющие между ними, едва проглядывались. Асфальт имелся только в центральной части — небольшая площадка с бетонным вазоном посередине и тремя лавочками по краям. На одну из этих скамеек мы и уселись. Продолжая болтать ни о чём и "любуясь" окрестностями.

Вечер уже наступил, в виднеющихся за деревьями и дорогой домах светятся окна. Некоторые открыты, а из одного даже льётся музыка. Видимо, там меломан живёт. Не в силах сдерживать переполняющий душу восторг, он щедро делится своей радостью с окружающими. Позабыв, впрочем, поинтересоваться у соседей по дому, так ли им это нужно.

— Не понимаю, как можно под такую мелодию танцевать? — замечает Жанна, состроив на лице недовольную мину. — Ритм неровный. Переходы туда-сюда не пойми какие.

"Хм. А ведь я и забыл совсем, что она танцевальную студию посещала. Ещё до "прошлой" встречи со мной, лет вроде до восемнадцати".

— Ну почему же нельзя? Можно. И даже очень можно. Вот, смотри.

Я поднимаюсь и встаю боком к скамейке. Под музыку "Зодиака" на самом деле не удаётся отплясывать "обычные" для этого времени танцы. А вот какой-нибудь боттинг-брейк-данс — запросто. Здесь он, кажется, мало кому известен. Популярность приобретёт годика через три, и, значит, можно слегка повыпендриваться перед спутницей.

Хоп, хоп, хоп. Делаю дорожку назад. Кисти, шея, локти, колени. Всё движется "по отдельности" друг от друга. Ещё и глазами вращаю, как кукла-марионетка.

— Ух ты! — восклицает "супруга" и тоже вскакивает. — Я так тоже хочу. А ну-ка.

Она начинает старательно "срисовывать" все мои выверты и подёргивания. Вроде бы получается. Правда, её движения выглядят более плавными и... как бы это получше сказать?.. волнообразными что ли? Оно и понятно, женская пластика отличается от мужской. Но, кстати, ничем не хуже. Просто другая.

— Отлично! — хвалю я её.

— А то ж! — улыбается спутница.

Рваные инструментальные ритмы неожиданно прерываются, сменяясь зажигательным рок-н-роллом:

They're really rockin Boston

In Pittsburgh, P. A.

Deep in the heart of Texas

And 'round the Frisco Bay

All over St. Louis

Way down in New Orleans

All the Cats wanna dance with

Sweet Little Sixteen.

"Ух ты! Чак Берри! Не думал, что его здесь крутят. Малышка шестнадцати лет! То, что надо..."

Взгляд Жанны становится шалым. Она неожиданно хватает меня за руку:

— А вот так умеешь?!

Одно коленце, второе, третье... Едва успеваю уворачиваться. Но потом тоже включаюсь. Чего-чего, а это мы завсегда. Или могём, или мОгем, без разницы. "Все кошки хотят танцевать с тобой, Sweet Little Sixteen..."

Раз, два, поворот. "Присяд" на бедро, уход за спину, еще поворот, вращение.

Небольшая заминка в музыке. И по-новой. Снова Чак Берри. Теперь уже суперклассика. "Джонни Би Гуд", хит всех времен и народов. Именно это лабал на электрогитаре Марти Макфлай из "Назад в будущее". Ну а мы-то чем хуже? Сейчас тоже ка-ак отожжём не по-детски. Рок-н-ролл в полный рост.

...Go, Johnny, go, go, go!

Go, go, Johnny, be good!

Пролёт под ногами. Жанна визжит. Но не от страха, а от восторга. Теперь "детское сальто", с опорой на руки. Нет, в высоту мы прыгать не будем, для этого тренировка нужна. А что будем? А вот что. Заброс на плечи и скидка в пояс. И тут же вокруг себя, ножницами, только кроссовки мелькают...

"Фух! Вот это покуролесили!"

Мелодия замолкает. Наверное, пластинка закончилась. Или магнитофонная лента.

Партнерша прерывисто дышит, вцепившись в меня, и отпускать, кажется, не собирается. В глазах весёлые чертенята.

— Класс! — заявляет она, отдышавшись. — А повторить сможешь?

— Смогу. Вот только...

— Что?

— От музыки всё зависит. Не от меня.

— А если...

Договорить Жанна не успевает. Над парком, поверх кустов и деревьев, растекаются чарующие напевы. И это не просто музыка. Это — Штраус. Даже представить не мог, что меломан "за окошком" настолько разнообразен во вкусах. Настоящий разрыв шаблона. Свадебный вальс. Точнее, оркестровое попурри из шедевров классика. Свадебным я его обозвал потому, что именно эта инструментальная композиция звучала на нашей свадьбе в 86-м...

Рука девушки уже на моем плече. Линия локтя строго по горизонту. Голова чуть назад и в сторону. Подбородок вздёрнут, ресницы опущены. Ни дать, ни взять — королева. Аккуратно обнимаю Жанну за талию и... раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три...

Мы кружимся по тёмной площадке. Медленно и торжественно. "Венский вальс" сменяется "Голубым Дунаем". Затем "Летучая мышь", "Балетная увертюра", "Сказки...", снова "Дунай". А музыка всё не кончается и не кончается... Ощущение, что она будет длиться вечно, а вместе с ней и наш танец. Однако, нет. Мажорным крещендо звучит последний аккорд и — тишина. Не слышно даже ветра в листве, даже шелеста трав, даже привычного городского шума...

Стоим, прижавшись друг к другу. А потом...

Хм, а целоваться Жанна совсем не умеет. Наверное, в первый раз. Но это не страшно, научится. У нас ещё вся жизнь впереди...

Глава 4

— Котик, меня уволили.

— И что? — пожал плечами Тарас Степанович.

— Как это что?! Ты что, не понимаешь? Меня у-во-ли-ли! — появившаяся в дверях девица демонстрировала почти трагическое отчаяние.

— Успокойся и расскажи по порядку. Откуда уволили, кто, за что...

Свиридяк пропустил даму в прихожую и, прислонившись к стене, принялся наблюдать за разыгрывающейся на его глазах "драмой". Переживание от порушенных в хлам надежд Лариса изображала весьма артистично. На какой-то миг полковнику даже показалось, что она и вправду страдает.

— Это всё Заза-охранник, — Лара со злостью плюхнулась на пуфик возле дверей и принялась стягивать туфли. — Две недели ко мне приставал. А потом Оскару, видать, нажаловался, сволочь такая. Якобы я клиентам грубила. А какие там, к чёрту, клиенты?! Одни его друганы, он их специально привёл, чтобы меня доставали. Это не так, то не этак, и каждый за задницу норовил ухватить. Тьфу! Уроды!..

— Так тебя из ресторана, что ли, уволили? — "догадался" Тарас, складывая на груди руки.

— Ну да, из ресторана, откуда ещё? — прошипела девица. — Эх! Вот взять бы сейчас этого Зазу за причинное место, да бараньими ножницами...

— Ну, ты сказала! — рассмеялся полковник. — За что такое наказание мужику?

— А за то, что нечего лапы свои распускать...

— Да ладно тебе, эка невидаль. Нормальная мужская реакция. Дала бы парню разок, и всё, никто бы тебя не уволил.

— Ага, как же! — огрызнулась Лариса. — Такому дашь один раз, потом весь аул будет трахать. И вообще...

Она вдруг потянулась как кошка и томным взглядом посмотрела на Тараса Степановича:

— Я сейчас только с тобой и больше ни с кем. Ты ведь меня не уволишь? Да, котик?

— Посмотрим, как поведёшь себя, — ухмыльнулся полковник, приобнимая поднявшуюся девицу.

— Я буду паинькой, — промурлыкала Лара, прижимаясь к "хозяину". — Исполню любое желание, только скажи.

"А Оскар всё-таки молодец! — подумал Тарас Степанович, шаря у девицы под юбкой. — Ловко комбинацию с увольнением разыграл, не подкопаешься. И фотошоп — штука хорошая. Всего полтора часа мышкой туда-сюда повозил, соединил на одном фото Зураба и девку, и компромат готов. У Оскара даже мысли, что это монтаж, не возникло. Да и шлюшка станет теперь покладистее. За деньги сделает всё что угодно. Маму родную продаст, не то что какого-то там профессора..."

— Как у тебя нынче с финансами? Хватает на жизнь? — поинтересовался полковник через десяток секунд, слегка отстраняясь от дамы.

— Ну как хватает? Квартиру я на полгода вперёд проплатила, а вот всё остальное...

— На шпильки уже не хватает?

Лара презрительно фыркнула.

— Скажешь тоже, на шпильки! У любой порядочной девушки расходов полно. Кредит надо за машину отдать, на море слетать, в кафе с подружками посидеть, то, сё. А ещё работу подыскивать... Не знаю, может, секретаршей в какой-нибудь офис устроиться? Как думаешь?

— Угу, чтобы хозяина с женой развести, — хмыкнул Тарас.

— А почему бы и нет, если папик богатый? — плотоядно прищурилась Лара. — Наверняка ведь, жена у такого — грымза, старая и стервозная. Плюс дети придурки. А тут я! Молодая, красивая и без комплексов. Отдыхай — не хочу, хоть телом, хоть этой, как её там? Во! Душой!..

— Хороший план, — одобрил полковник. — Только, боюсь, ничего у тебя не получится.

— Это ещё почему?

— Конкуренция на рынке большая, — развел руками мужчина.

— Это точно, — погрустнела Лариса. — Так что же мне делать тогда?

Свиридяк сделал вид, что задумался.

— Хм, что делать, что делать, — почесал он в затылке и испытующе глянул на бывшую официантку. — Знаешь, есть у меня одна работёнка. Не сказать, что лёгкая, но... думаю, тебе понравится.

— Что за работа? — заинтересовалась Лара.

— Оплачивается хорошо, много времени не отнимает, — неспешно продолжил полковник. — В случае положительного результата, может стать постоянной. При этом, заметь, рутины почти никакой. Творческие подходы приветствуются. Есть простор для фантазии...

— Предлагаешь, типа, передком поработать? — скривилась гостья.

— Фу! Как грубо! — деланно возмутился Тарас Степанович. — Я же тебя не в проститутки вербую, а предлагаю добровольно сотрудничать с органами. Знаешь ведь, где я служу?

— Ну, знаю.

— А раз знаешь, значит, должна понимать, что мы не в бирюльки играем, а заботимся о безопасности государства, — полковник поднял вверх указательный палец и выжидающе посмотрел на Ларису. — Ну что? Согласна поработать на благо Родины?

Дама выдержала короткую паузу и... решительно тряхнула кудрями.

— А! Была не была! Чего не сделаешь для Отечества? Согласна. Если, конечно, зарплата хорошая.

— Оплата будет достойной, — осклабился Свиридяк. — На жизнь хватит и даже немного останется.

— Здорово! — кивнула девица. — Мне теперь как? Надо бумагу какую-нибудь подписать? Типа, обязуюсь хранить секреты и всё такое.

— Успеешь ещё дать подписку, — отмахнулся Тарас. — А сейчас мы с тобой пройдем в кабинет и...

— У-у-у! А я думала, мы сначала в постельку пойдём, отработаем приёмы борьбы со шпионами, — разочарованно выдохнула Лариса.

— Никуда от нас постелька не убежит, — расхохотался полковник. — И над приёмами мы ещё поработаем. Но — позже. Сперва, как и положено, инструктаж...

Воскресенье. 30 сентября 2012г.

Профессор перегрузил покупки из тележки в пакеты и не спеша двинулся на выход из супермаркета. Вроде немного купил, а всё равно, денег потратил уйму. Здоровое питание стоило дорого, а экономить Александр Григорьевич так и не приучился. Был у него такой пунктик. Особенно сильно он проявлялся в Англии, где учёный проработал около десяти лет. Про вкусовые пристрастия англичан анекдоты ходили по всей Европе. Смысл их сводился к тому, что жители Туманного Альбиона вечно хмурые не потому, что у них погода дождливая, а потому, что готовить они нифига не умеют. Вечно всякую гадость едят, от которой желудки "сворачиваются". Сплошные чипсы, тосты, бекон, яйца всмятку ... Ну, разве что чай у них неплохой, да и тот — регулярно молоком разбавляют. Гастрономические извращенцы какие-то. Нет, чтобы кашки гречневой навернуть, борща, картошечки с салом, пирожков, селёдки под шубой, водочкой все это дело заполировать... Нет, не умеют островитяне трапезничать. Ох, не умеют...

Вспомнив проведенные на чужбине года, Синицын чертыхнулся вполголоса, перехватил поудобнее сумки и перешёл к более важным мыслям. Думать он не переставал никогда. Даже ночью не мог до конца отвлечься от роящихся в голове гениальных идей. Поэтому и сны ему снились не такие, как всем. Из-за чего иногда просыпался, вскакивал, как очумелый, с кровати и бросался к столу записывать пришедшие во сне "откровения". Жёны профессора (а женат он был целых три раза) конечно пытались "сделать из него человека", но в итоге просто сбегали от сдвинутого на науке учёного. Сам Синицын относился к этому философски. С женщинами он сходился легко, а расходился ещё легче. Развод, так развод. Тем более что и в холстяцкой жизни имелись свои преимущества. Никто не стоял над душой, не требовал повышенного внимания, не устраивал сцен... не мешал, одним словом. Хотя, если бы нашлась та единственная, что годилась не только для постельных утех и домашних скандалов, но и стала бы, в некотором роде, "соратницей и единомышленницей"... Увы, такую женщину Александр Григорьевич в своей жизни не встретил. И потому отчаянно завидовал другу. В отличие от профессора, Андрей Фомин не только нашёл свою половинку, но и прожил с ней без малого тридцать лет, сохранив то, что никак не давалось Синицыну — романтику отношений...

Очередное послание от Андрея он получил в четверг.

В 82-м ничего нового не произошло. Друг сообщил, что у него всё в порядке, процесс идёт, контора пишет, никаких исторических катаклизмов не намечается. Последнее учёного слегка напрягло. Если Андрей решил упомянуть в письме об истории, значит, что-то он всё-таки замышляет. А вот как отразятся на настоящем его хитрые замыслы, одному богу известно. Об этом можно узнать только после слияния двух временных потоков. Да и то не факт. Скорее всего, никто ничего не заметит. В смысле, никто из ныне живущих. История мира изменится, а население так и не узнает о том, что всё могло быть иначе.

В любом случае, как только восстановится межвременная связь, надо будет обсудить с Андреем все возможные варианты. Остановить его, ясен пень, не получится, но хотя бы направить в нужную сторону и удержать от необдуманных действий — потребуется обязательно. Главное, не наломать дров и не устроить пожар в собственном доме. Эффект бабочки, он такой, перестараешься с воздействиями на прошлое — получишь совсем не то, что задумал. Благие намерения не панацея, всем известно, какую дорогу они устилают.

Смирнов с Синицыным согласился. На позавчерашней встрече он так и сказал: "Андрею надо быть аккуратнее. Устроит ненароком ядерный апокалипсис, мало никому не покажется".Чекист, конечно, шутил, однако и этот вариант не стоило упускать из вида: в каждой шутке есть доля правды. Всякое может в жизни случиться. Лучше уж, как водится, перебдеть — меньше потом проблем огребешь...

— Ой!

Мысли профессора прервались самым неожиданным образом. Задумавшись, он случайно налетел на какую-то даму.

— Господи! Да что ж вы творите?! Вы же меня чуть не снесли!

Молодая и весьма симпатичная женщина с возмущением смотрела на опростоволосившегося "джентльмена". Из сумки, которую она уронила, высыпались мандарины. Еще одну сумку, и тоже с продуктами, девушка прижимала к груди.

— Ради бога, простите, — засуетился Синицын, бросая свои пакеты и собирая раскатившиеся по полу цитрусы. — Я не хотел, случайно всё вышло.

Собрать мандарины удалось быстро, и десяти секунд не прошло.

— Держите. Всё в целости и сохранности, — Александр Григорьевич протянул даме заполненную вновь сумку.

— И как я всё это понесу? — "потерпевшая" укоризненно глянула на профессора. — У неё же ручки оторваны.

— Ох! Черт! Не заметил, — спохватился тот. — Да вы не волнуйтесь, я сейчас новую принесу.

— Не надо, — девушка остановила уже собравшегося бежать к кассам учёного, после чего кивнула на пакет с мандаринами. — Просто помогите мне донести это до машины. Дальше я как-нибудь справлюсь.

— С удовольствием, — позволил себе улыбнуться Синицын.

Нагруженный сумками и пакетами (своими и дамы), он, пусть и с трудом, но всё-таки дотащил их до автомобильной стоянки.

Свою машину девушка искала минут, наверное, пять. До тех самых пор, пока добровольный "носильщик" не предложил ей просто нажать кнопку на пульте-ключе.

— Ой, и правда. Что ж это я? — смутилась автолюбительница, приступая к очередным поискам. Только уже не машины, а собственной сумочки, в которой должен был находиться ключ.

Ридикюль нашёлся довольно быстро, в одном из пакетов с продуктами. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы выудить из него сначала пудреницу, потом зеркальце, затем платок, следом карандаш для бровей... ключ, понятное дело, оказался на самом дне.

— Фух! Ну, слава богу. Я уж подумала, что потеряла его, — облегченно выдохнула дама, нажимая на кнопку.

Автомобиль, двести седьмой Пежо ярко-синего цвета, отозвался на хозяйский призыв несколькими звуковыми сигналами и бодрым подмигиванием фар. Потеряшка нашёлся в соседнем ряду, притёртый с обеих сторон двумя внедорожниками.

— Как же я в него сяду? — растерялась девушка.

— Давайте я, — неожиданно для себя предложил профессор. — Вы только багажник откройте, а я через него проползу.

— А вы не застрянете? — усомнилась хозяйка авто.

— Если застряну, вызовете МЧС, — пошутил Синицын. — Всё, открывайте машину.

Он опустил на асфальт сумки, подтянул пояс и, забрав у дамы ключи, полез через багажник в салон.

Спустя минуту автомобиль, ровно урча мотором, выкатился из "западни".

— Принимайте машину, сударыня!

— Огромное вам спасибо, — с чувством поблагодарила девушка. — Меня Лариса зовут.

— Александр... эээ... Григорьевич, — профессор осторожно пожал девичью ладонь.

— Спасибо вам, Александр, — повторила Лариса. — Даже не представляю, что бы я без вас делала.

— Ерунда, справились бы. А я лишь ускорил процесс, — пожал плечами Синицын, подхватил пакеты с едой и, кивнув девушке, двинулся в сторону улицы. Пройдя метров десять, он внезапно остановился, словно бы что-то забыл, развернулся и принялся наблюдать, как синий Пежо пытается вырулить из проезда.

Неуклюжие маневры закончились предсказуемо. Автомобиль едва не уткнулся бампером в одну из стоящих рядами машин. Сидящая за рулем дама выбралась из авто и жалобно посмотрела на улыбающегося профессора.

— Я только месяц назад права получила. Никак не могу привыкнуть, — потерянным голосом сообщила она подошедшему Шурику.

— Надо больше тренироваться, — усмехнулся тот, глядя Ларисе в глаза. — Ладно, давайте еще помогу. Вывезу вас отсюда.

— Ой, спасибо! — обрадовалась девушка. — Кладите свои сумки в багажник.

— Зачем в багажник? — удивился Синицын.

— Как это зачем? — переспросила с недоумением дама. — Вы же сами сказали, что вывезете меня. Я тут рядом живу, доедем минут за пятнадцать.

— Эээ... — только смог выдавить из себя профессор. "Ох, женщины, женщины. Всё понимают по-своему... Впрочем, сам виноват. Корректнее надо ставить условия задачи..."

— Кстати, мы можем сначала к вашему дому подъехать, покупки сгрузить, — продолжила тем временем девушка. — Вы дальше меня живете или ближе?

Учёный вздохнул и назвал адрес.

— Ой, как здорово! — всплеснула руками Лариса. — Это же почти по дороге. Значит, сначала к вам, а потом ко мне. Ну что, поехали?

— Поехали, — обречённо вздохнул Синицын...

Лара лежала в ванне и с нескрываемым удовольствием разглядывала свое отражение в зеркале. Хозяева квартиры, которую она снимала, были большими эстетами: зеркальный потолок имелся не только в ванной, но и в прихожей, и — фиг знает зачем — в туалете.

Собственное тело девушке нравилось. И даже очень. А еще ей нравился хороший, ни к чему не обязывающий секс. А вот любовь не нравилась совершенно. Точнее, она в неё просто не верила. Ещё будучи школьницей, имела глупость втюриться в одного парня, старше её на два года. Кавалер очень долго уговаривал Лару на близость и, в конце концов, уговорил. А потом бросил, переключившись на новую пассию. В итоге лишенная невинности барышня разочаровалась в описываемых поэтами чувствах и решила быть более прагматичной в отношениях с сильным полом. Хочешь интима — изволь соответствовать. Желаешь вкусить запретного — плати. Даже обжимашки на лавочках и поцелуйчики возле подъезда имеют соответствующую цену. А уж если дело до кровати дошло, то одними цветами тут не отделаешься. Раскошеливайся, милёночек, на дорогие подарки.

Впрочем, бывали в жизни Ларисы и другие мужчины. Те, кому она была готова отдаться за просто так, для удовольствия. Правда, случалось это довольно редко. Почти никогда. Всего-то два раза. То есть, три, если считать сегодняшнее "приключение". Впрочем, с профессором они не то что до постели — даже до поцелуев не добрались. Близость приключилась лишь в мыслях Ларисы. Ей отчего-то до одури захотелось затащить в койку этого чудика. Вот прямо вынь, да положь. А как представила всё это в красках, едва не рехнулась от вожделения. Слава богу, что сам профессор ничего не заметил. Или просто вида не показал... Тем не менее, она ему тоже понравилась — Лара это сразу почувствовала. Однако перейти к решительным действиям не смогла. Попросту побоялась

В этом деле вообще было много странностей. И Джонни, и Свиридяк, оба, в один голос, уверяли, что гражданин Синицын охоч до женского пола и, уж кого-кого, а Лару никак не пропустит. Моментально сделает стойку на такую роскошную даму и тут же, не отходя от кассы, попытается её охмурить.

Они оказались правы. Профессор и впрямь "сделал стойку". Вот только охмурять дамочку почему-то не торопился. Мялся, жался, нёс какую-то чушь, хлопал ушами, потел как юнец...

"Блин, да он же до меня вообще не дотрагивался, — с ужасом подумала Лара, припоминая детали. — И что прикажете делать с таким? Самой на него запрыгивать?.. Можно, конечно, но это будет неправильно. Пусть лучше он активность проявит. Позвонит, пригласит куда-нибудь, а дальше посмотрим. Будет себя как цуцик вести, легонечко подстегну. Не будет — ещё лучше. Никуда он, короче, не денется... В любом случае, надо у Тараса потребовать, чтоб гонорар поднял. На такую любовь-морковь я нифига не подписывалась..."

Шурик сидел в кресле и тупо смотрел на заваленный бумагами стол. Вот уже два часа он думал не о том, о чём надо и к чему привык за последние тридцать лет. Его интересовали не вопросы квантования пространства-времени, не структура кварк-глюонного поля, не теория "великого объединения", не физический смысл гравитационных струн. Профессор размышлял о взаимоотношениях полов.

— Господи! Какая женщина! Какая женщина! — бормотал он себе под нос, вздрагивая на каждом слове. — Какая женщина! Убиться можно...

Лариса была родом из Обнинска — наукограда на границе Московской и Калужской областей, училась в аспирантуре РГГУ и снимала квартиру в полутора километрах от дома Синицына. А еще Александр Григорьевич выяснил, что на двадцать один год старше дамы. Сама она, естественно, про свой возраст упоминать не стала, однако обмолвилась, что её отец участвовал в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, куда его отправили в командировку через неделю после взрыва энергоблока, из-за чего он так и не смог встретить жену с новорожденной дочерью в день, когда их выписывали из роддома.

Странное дело, девушка будто специально подчеркивала тот факт, что её отец, сотрудник Физико-энергетического института, был на семнадцать лет старше матери. Умер он, кстати, в 2005-м, сразу, как вышел на пенсию. Ларисе тогда даже пришлось уйти в "академ", чтобы поддержать мать. Полгода она провела на родине, а потом снова вернулась в Москву. И с этого времени начала совмещать учёбу с работой — денег на жизнь катастрофически не хватало. Кем она только не работала последующие шесть лет. И курьером, и секретаршей, и продавцом в палатке, и официанткой в кафе. Но только в этом году ей, наконец, повезло, и она нашла себе подходящую вакансию. Место переводчика-референта в одной достаточно крупной инвестиционной компании...

Всё это Синицын узнал за каких-то пятнадцать минут, пока вёл машину. Вообще говоря, он больше привык к праворульным авто — пока жил в Британии, водил подержанный Воксхолл, выделенный Университетом Манчестера русскому сотруднику. А когда вернулся в Россию, автомобиль приобретать не стал, рассудив, что передвигаться в таком мегаполисе как Москва легче общественным транспортом...

Приглашать Ларису к себе Александр Григорьевич не решился — постеснялся неухоженности холостяцкой квартиры. Быстро закинул в холодильник продукты и спустился во двор к ожидающей его девушке. Дальнейший путь они проделали, не прекращая "светской" беседы. Профессор, не сумев удержаться, всё же похвастался даме о проведенных за границей годах и своей научной работе. Услышав об Англии, дама весьма оживилась. Как выяснилось, поэзия британских классиков являлась темой её будущей диссертации. Джеймс Ривз, Уильям Блэйк, Томас Элиот, Киплинг... Синицын, желая произвести впечатление на спутницу, сразу же процитировал на языке оригинала самое известное стихотворение последнего:

"Boot — boots — boots — boots —

movin' up an' down again,

An' there's no discharge in the war!"

Услышав английскую речь, Лариса весело рассмеялась и ответила цитатой из Хилэра Беллока:

"Whatever happens, we have got

The Maxim gun, and they have not".

Увлеченные разговором, они чуть было не проехали нужную улицу. Успели повернуть в самый последний момент. Учёный помог девушке донести сумки, а потом они долго сидели на кухне, пили кофе с печеньем и болтали, болтали, болтали... Синицын никак не мог решить для себя, что же он хочет от дамы. Нет, девушка ему определенно нравилась. Он никогда не встречал таких красивых и умных. Однако впервые за долгие годы профессору было боязно. А еще его очень напрягала разница в возрасте. Хотя сама Лариса этого как будто не замечала. Вела себя так, словно и впрямь увлеклась общением с гостем и была явно не прочь продолжить знакомство. В более, так сказать, "интимном" ключе. По собственным ощущениям Александра Григорьевича, Лариса смотрела на него не только как на приятного собеседника, но и как на мужчину. Впрочем, это могло всего лишь казаться... В итоге учёный просто поблагодарил хозяйку за угощение и, сославшись на занятость, покинул гостеприимный дом. И только вернувшись к себе, понял, что совершил глупость. Решительнее надо было действовать. Гораздо решительнее. Так, как он всегда поступал с понравившимися ему дамами.

До самого вечера Шурик накручивал и накручивал себя, вспоминая Ларису. И, в конце концов, дошел до осознания того, что должен. Снова должен увидеть её. Прямо сейчас. И пусть весь мир подождёт. Взявшись за телефон, он быстро набрал нужный номер.

— Алло. Я вас слушаю, — отозвались в трубке.

"Слава богу! Никуда не ушла".

— Добрый вечер, Лариса! — Синицын с огромным трудом скрывал волнение в собственном голосе. — Это Александр Григорьевич. Помните, мы с вами встречались сегодня.

— Ну конечно, помню, — ответила девушка. — Вас, Александр, очень трудно забыть. И я отчего-то думала, что вы обязательно позвоните.

— Вы ждали звонка? — профессор не смог скрыть удивления.

— Ну да, ждала. А что в этом странного?

"Блин! Что за чушь я несу?!" — мысленно чертыхнулся учёный.

— Ради бога, простите, Лариса. Кажется, я глупость сморозил. Просто... просто...

Шурик никак не мог подобрать нужных слов, чтобы объяснить девушке, что ему очень хочется с ней встретиться.

— Просто вы... — подбодрили его на другом конце провода.

— Просто я хочу куда-нибудь вас пригласить, — выдохнул, наконец, Синицын. — Прямо сейчас. Если вы, конечно не заняты... Пойдёте?

Лариса выдержала короткую паузу и...

— С вами, Шура, куда угодно...

Глава 5

— Здрасьте, Степан Миронович.

Свиридяк аккуратно свернул газету и покосился на присевшего рядом парня.

— Ну? Чем порадуешь?

— Дык, это... пришёл вот, как договаривались.

— Пришёл — это хорошо.

Подполковник слегка потянулся, глянул по сторонам и лишь затем повернул голову к осведомителю. Людей в парке практически не было, сидевший на соседней лавочке пенсионер ушёл минут десять назад.

— Откуда фингал? — Степан Миронович неодобрительно покосился на заплывший глаз конфидента. — Опять, небось, по электричкам шустришь?

— Упал... случайно, — пробормотал тот, невольно тронув себя за лицо.

— Смотри, Витёк, доиграешься, — процедил сквозь зубы "чекист". — Еще раз попадёшься на жареном, вытаскивать из ментовки не буду. Понял?

Витёк боязливо поёжился.

— Да понял я, понял. А с электричками я давно завязал.

Соврать ему было, что высморкаться. Соврал и на этот раз. Шариться по ночным электричкам в компании дружбанов и приставать к припозднившимся гражданам Виктор Махов любил. Очень ему это дело нравилось. Чувствовал себя хозяином положения. Едва ли не вершителем судеб, когда с ухмылкой глядел, как очередная жертва выворачивает карманы, избавляясь от "ценностей". Прибыток пусть небольшой, зато положительных эмоций — масса. Приятно, чёрт побери, когда тебя все боятся. Впрочем, последний раз с электричкой случился облом. Щупленький дед с тросточкой оказался крепким орешком. А потом ещё какой-то пацан появился и девка, насквозь отмороженная. Еле ноги от них унесли. Ни денег, ни удовольствия. Только фингал под глазом и заработал. То ли гайкой, то ли подшипником приложили... хрен знает. В любом случае, особой радости это Витьку не доставило. Но самое смешное, что лишь на следующий день Махов наконец вспомнил, где видел этого парня. В бильярдной в Сокольниках. Сам Витёк там бывал регулярно. Впаривал клиентам мелки, наклейки, приторговывал разной мелочью. Именно этому говнюку он всучил под видом "фирмы" обыкновенный школьный мелок. Нагрел на трёху. А потом сам от него огрёб не по-детски... "Ну да ничего, земля круглая, встретимся рано или поздно в каком-нибудь тихом местечке. Отольются кошке мышкины слёзы. На лоскутки гада порву..."

— Значит, так. Будет для тебя одно поручение, — продолжил тем временем Степан Миронович...

"Поручение — это хорошо, — мысленно ухмыльнулся Махов. — Можно чуток подшакалить".

Больше всего на свете он любил деньги. А вот работать терпеть не мог. От этой "дурацкой привычки" его, как ни странно, отучила армия. Получив из военкомата повестку, Виктор, конечно, попробовал откосить, но не срослось. Загремел по-полной, в стройбат, на Дальний Восток.

Контингент в военно-строительном отряде оказался своеобразным. Треть после зоны или дисбата, треть из Средней Азии и Закавказья, еще треть — деревня деревней, тупые до жути, чуть что — сапогом в копчик, вот и весь разговор.

Первые полгода Витька чморили по-чёрному. Как выдержал, до сих пор не понятно. Однако потом жизнь стала потихоньку налаживаться. Безотказного и услужливого "салабона" взял на заметку старший прапорщик Колупаев, ведающий в отряде складским хозяйством. Должность писаря, на которую он устроил Витька, считалась почти синекурой, абы кого на неё не ставили. За что он удостоился такой "чести", Махов понял чуть позже. Главным на этой должности было не стучать на собственных благодетелей. Плюс природная хватка, склонность к сомнительным махинациям и умение подчищать хвосты в бумажных делах.

В итоге на дембель Виктор ушёл с гордо поднятой головой и тысячей целковых в кармане. Правда, как выяснилось через год, старший прапорщик всё же попался на воровстве. Хапнул, как водится, не по чину, на чем впоследствии и погорел. Впрочем, Махова это нисколько не взволновало. Сам он остался перед законом чист, его даже как свидетеля не привлекали.

Словом, именно в армии Виктор уяснил для себя, что: во-первых, устроиться можно везде, во-вторых, не пойман — не вор, в-третьих, работают только лохи...

Одна незадача — работать, хотя бы формально, в Советской стране требовалось обязательно. Идти по двести девятой, "за тунеядство", Витёк не хотел и потому, едва дембельнулся, сразу устроился сторожем на одно из городских предприятий. Отбывание трудовой повинности по схеме "ночь через три" его вполне устраивало. Есть время и отдохнуть со вкусом, и настоящими "делами" заняться. Дела же у Виктора были довольно простыми. Гоп-стоп в электричках, фарцовка и игра на ударных. Последним он занимался по выходным. В ресторанах, в составе небольшого ансамбля. Это не только приносило доход в десять-пятнадцать рубликов за один вечер, но и льстило собственному самолюбию. К тому же, всегда имелась возможность заявить окружающим: "Я — музыкант, человек творческий. Сторожем работаю не по нужде, а потому что главное для меня — это свобода..."

Свободу Витюня понимал как возможность жить так как хочется. А хотелось ему много чего. Машину, и не одну. Квартиру в престижном районе. Дачу, не хуже, чем у известных писателей и академиков. Чтобы на море летать в любое время и на любой срок. И чтобы девок вокруг полно, и не каких-то лахудр, а таких, как, например, та же Ленка, которая до недавнего времени считалась его невестой, да вдруг, ни с того, ни с сего дала от ворот поворот... дура. Решила, видать, что не ровня ей Виктор Махов. Другие найдутся, более перспективные. Но ничего, придет время, сама прибежит. Как только узнает, сколько денег сумел поднять бывший жених, так сразу и прибежит. Вот только вряд ли тот новый Витёк возьмет её в жёны. Максимум, одной из любовниц. Ведь от женщин к тому моменту у него отбоя не будет... Жаль, что пока это всего лишь мечты. Но мечты выполнимые. Будущий миллионер это точно знал.

План, как превратить сказку в быль, Махов придумал ещё в детстве. Одиннадцать лет назад пятикласснику Витеньке пришло по почте письмо. Какой-то "неизвестный друг" предлагал сыграть в игру, придуманную "детьми сражающегося Вьетнама". Вите надо было найти пять "самых красивых марок", наклеить их на открытки и отправить этому самому "другу". А затем разослать пять аналогичных писем следующим пяти адресатам. Через месяц, как уверял неизвестный "игрок", на адрес Виктора тоже должны были прийти открытки с марками. Причем, в пять раз больше, чем он разослал — целых двадцать пять штук.

В тот же день Витюша купил на почте открытки, конверты, марки и сделал всё, о чём его просили в письме. А потом принялся терпеливо ждать обещанного. То, что его обманули, он понял лишь к Новому году. Однако сильно расстраиваться не стал. Вся эта история натолкнула его на одну гениальную по своей простоте мысль. А что если марки с открытками заменить на рубли?

Сколько народа живёт в нашей стране? Двести пятьдесят миллионов? И что будет, если каждый из них отправит Вите Махову по рублю? Никто ведь от этого не обеднеет, рубль — сумма совсем небольшая. Всего-то и надо, что каким-нибудь образом заставить граждан с этой суммой расстаться. Добровольно никому и в голову не придёт отдавать свои кровные какому-то дяде. Но если людей убедить в том, что всё отданное вернётся сторицей, то граждан даже упрашивать не придётся — ещё и в очередь выстроятся, чтобы быстрее получить прибыль от оборота. Требовалось лишь запустить процесс, дать первый толчок и, показать недоверчивым, что система работает. А для этого нужны были деньги. Начальный капитал, как сказали бы лет через десять — чтобы вернуть долг плюс проценты первым участникам "пирамиды" (именно так обозвал свое будущее предприятие Махов, ещё не зная, что это банальнейший "плагиат"). Дальше "маховик" раскрутился бы сам собой. Те, кто успел заработать, вложились бы снова. Потом рассказали об этом друзьям и знакомым, те передали бы по цепочке дальше. И месяца бы не прошло, как о выгодном деле узнало бы полстраны: сарафанное радио работает быстрее, чем телеграф. Витюне бы только и оставалось, что стричь купоны, оставляя большую часть себе, а меньшую отдавая "вкладчикам".

А когда последних стало бы слишком много, он просто прикрыл бы лавочку, подставив вместо себя какого-нибудь лоха. Пусть потом этого зиц-председателя терзают обманутые пайщики и родимое государство (если, конечно, оно вообще узнает об этой "невинной забаве"), а с Виктора Махова и взятки гладки, он — в стороне...

По самым скромным прикидкам, чтобы открыть дело, "финансовому гению" требовалось десять тысяч рублей. Всего-навсего. За два года, прошедшие после армии, Виктор "накопил" половину. Казалось, еще немного, и начальный капитал будет, наконец, собран. Однако процесс накопления неожиданно застопорился...

Свои деньги Махов хранил в разных местах. Зарплату сторожа клал на сберкнижку. Треть того, что получал в качестве ресторанного музыканта, складывал в жестяную коробку и прятал в шкафу под бельём. Остальные две трети тратил на радости жизни. С нетрудовыми же доходами поступал следующим образом. На меньшую часть приобретал облигации выигрышного займа — по слухам, "серьезные люди" время от времени покупали их у "доверенных лиц" за два-три номинала (якобы, чтобы отмывать левые заработки). Другую часть пускал на фарцовку и вкладывал в различные "ценности". В золотой перстень с печаткой, старинные серебряные монеты, антикварные безделушки... японский кассетник, будь он неладен.

Именно из-за этого магнитофона Витёк и вляпался в неприятности. Купил его по дешёвке у своего "коллеги" около "Интуриста" и тут же попал под ментовскую облаву. Иностранный девайс оказался краденым. Махову грозил срок. Года, как минимум, три, и вряд ли условно. Идти по этапу Витёк не хотел, поэтому сразу же ухватился за брошенную соломинку — предложение стать осведомителем органов. Доходы это, конечно же, сократило — пришлось отказаться от наиболее прибыльных "торговых операций" и умерить пыл в "хождениях по электричкам", но, с другой стороны, лучше уж так, чем париться несколько лет в местах не столь отдаленных.

Куратором Махова стал солидный дядька лет сорока с небольшим. То, что он ни разу не мент, Витёк понял сразу. Да и поручения куратор давал не связанные напрямую с уголовным миром. Всё больше по иностранцам специализировался, тем, кто не брезговал общением с фарцовщиками и проститутками.

Задания "товарища из конторы" Витёк выполнял. И даже имел от этого кое-какую прибыль, пусть и не слишком большую, но "с паршивой овцы хоть шерсти клок". Тут пятерка, там чирик, трёха туда, трёха сюда. Жить можно. Главное, что на свободе, и какая-никакая, а "крыша". И от легавых, и от конкурентов, и от дружков-подельников...

— Какое поручение? — проявил заинтересованность Махов.

— Простое, Витенька. Очень простое, — усмехнулся Степан Миронович. — Надо тебе в ближайшие дни по области прокатиться, в три разных города... Впрочем, нет, в два. В одном из этих городов ты как раз проживаешь.

— В какие конкретно?

— В Талдом и Электросталь. Надо отыскать трёх женщин и, не вступая с ними в прямой контакт, внимательно их рассмотреть.

— А как они должны выглядеть? И это... адресочки имеются?

— Есть, Витюшенька. Есть. Из этой троицы мне нужна только одна, и выглядит она приблизительно так...

Куратор, не торопясь, описал внешность женщины, а потом назвал имена с адресами. Фамилия, имя и отчество у всех дам были одинаковые. Кислицына Елена Игоревна.

Едва услышав последний адрес, а затем и фамилию, Витёк непроизвольно вздрогнул. "Ленка, сука! Интересно, за каким хреном она понадобилась этому кренделю?"

Немного покряхтев для приличия, Махов тяжко вздохнул и выдал свои условия:

— Полтинник, Степан Миронович.

Свиридяк с интересом посмотрел на фарцовщика, потом покачал головой и произнес нарочито ласковым тоном:

— Ты, Витенька, совсем оборзел?

— Чего это оборзел? — заёрзал осведомитель. — Это ж какие расходы? Кататься по области туда-сюда.

Степан Миронович вытащил из кармана червонец и помахал им перед носом Витька:

— Видишь эту купюру?

— Ну, вижу.

— Получишь, если расскажешь всё прямо сейчас.

— Да что я могу рассказать? — деланно удивился Витёк. — Я ж этих баб вообще не видал.

— Витюша, кого ты пытаешься обмануть? — обронил подполковник. — Таких, как ты, я еще в молодости на одном месте вертел. Не надо мне мозги полоскать. Насколько я понял, эту даму ты точно знаешь. Так что давай, не изображай делового, рассказывай как на духу. Где, что, когда.

— Ленка это. Мы с ней в одном классе учились, — выдавил Махов через пару секунд, забирая десять рублей, поняв, что торговаться бессмысленно. — Даже гуляли с ней какое-то время. Недавно совсем разбежались.

— Надо же, как тесен мир, — задумчиво пробормотал "чекист". — Ну что ж, придётся возобновить знакомство.

— Да сука она, — буркнул Витёк. — По второму разу к ней хрен подкатишься.

— За эту работу получишь ещё четвертной, — посулил Свиридяк.

Махов опять вздохнул:

— Ладно. Попробую.

— Ты не пробуй. Ты сделай! ..

Вторник. 28 сентября 1982г.

Весь вчерашний день у меня было отличное настроение. Что, в принципе, вполне объяснимо. Еще в воскресенье вечером, после "танцев" с Жанной, я буквально летал от переполняющего душу восторга. А когда заявился к полуночи в общежитие, не сразу сообразил, что все наши уже вернулись с "картошки". Этот факт почему-то выскочил из головы, и потому, ввалившись в комнату, был немало удивлён тем, что в соседней кровати храпит Олег Панакиви, а за стеной вяло переругиваются Юра с Серёгой. Впрочем, удивление быстро прошло — вспомнил, наконец, на каком свете живу, пнул со злорадством кровать, весело поздоровкался с подскочившим от неожиданности Олегом и пошёл к соседям выяснять, о чём собственно спор и что они там никак не поделят.

Предметом спора оказался валяющийся на стуле носок. Парни никак не могли разобраться, чей он и откуда взялся. Юра Шелестов утверждал, что носков он вообще не носит, а Сережа Герц бил себя пяткой в грудь, уверяя, что это не его размерчик. На моё предложение выбросить ненужную вещь в окошко, оба, не сговариваясь, отмахнулись. Проблему решил появившийся в дверях Миха Желтов.

— Ага! Вот он где! — радостно возопил он, хватая бесхозный носок. — Вы зачем его сюда утащили?

— Да нахрен он тут не сдался! — в унисон рявкнули спорщики. — Забирай свое барахло. Вонищи от него, как от козла.

— Чего это вдруг вонища? — предсказуемо обиделся Миха. — Я его в позапрошлые выходные стирал.

— А вот и не подеретесь! — хохотнул прибежавший на шум Володя Шамрай.

— Б... Да хватит уже орать! Спать мешаете! — матюгнулся из-за стены Олег Панакиви...

В итоге через пару минут все споры закончились. Как и положено — совместным чаепитием в нашей комнате. Жратвы, правда, ни у кого не нашлось, но это не важно. Парни до часу ночи с упоением делились с Шуриком и со мной впечатлениями от "картошки", мы соответственно — от работы на стройке... В общем, было довольно весело...

И даже в понедельник, несмотря на то, что день он, как известно, тяжелый, никто не выглядел удручённым. Весь курс снова собрался вместе, а сельхозработы, хоть и отошли уже на второй план, но равнодушными никого не оставили. И настроения не испортили. Переход от физического труда к умственному оказался простым и нифига не напряжным. Словно и не было двух недель, проведенных не на учебе, а на совхозном поле или на стройплощадке. Как будто это была всего лишь игра со сменой бэкграунда. Какая, в конце концов, разница, где тусоваться? В тиши лекционных аудиторий или на пыльных грядках. Молодости свойствен максимализм и лёгкость в отношении к происходящему. Впереди ещё целая жизнь, и, значит, нечего горевать о прошедших днях. О том, что не смог или не успел совершить. Завтра, в любом случае, что-нибудь да случится. Что-нибудь новое, никому ещё не известное. И, значит, всегда будет шанс исправить собственные ошибки...

Свои "ошибки" я тоже решил потихонечку исправлять. Начиная с сегодняшнего дня.

В обеденный перерыв, как только закончилась лекция по матану, понёсся в ближайший к общежитию ювелирный магазин. Впрочем, в городе он был единственный и располагался недалеко от станции, то есть, менее чем в километре от института.

На всё про всё у меня ушло минут сорок. Долго выбирал, что подарить будущей-бывшей супруге, и в результате остановился на гарнитуре с сапфирами. Серьги, кулон, цепочка. Покупка обошлась в семьдесят пять целковых. Трудно сказать, дорого это или нет, но продавщицы посматривали на меня с любопытством. То ли заранее завидовали той, кому это всё достанется, то ли прикидывали, сообщить куда следует о "богатеньком Буратино" или спустить дело на тормозах. Меня же больше волновала другая проблема. Примет Жанна подарок или остережется? Мы ведь с ней едва-едва познакомились, мало ли что на уме у новоявленного ухажера. Хотя уже и поцеловаться успели, и вообще... планы друг на друга имелись конкретные. Помнится, в "прошлой" жизни подобные "сюрпризы" она очень любила. Надеюсь, что и в этой отказываться не станет.

На обратном пути сделал ещё кое-что. Купил билет Спортлото "6 из 49". Стоил он всего 60 копеек. Плёвая сумма, но в случае выигрыша она выливалась в десять тысяч полновесных рублей и право на внеочередное приобретение автомобиля. Не то "Волги", не то "Жигулей" — подробности я пока что не изучил, отложив всё на потом, на послетиражную "лихорадку". Оставалось только заполнить таблички крестиками, опустить билет в специальный ящик и дождаться объявления результатов.

Заполнять билет я решил в бильярдной, вместе с товарищами офицерами. Типа, чтобы свидетелей было побольше. И чтобы не отвертелись потом, мол, нет времени заниматься этой фигней и что делиться ни с кем не надо. А с ними я поделюсь обязательно. Весь выигрыш мне всё равно не осилить, для расходов, связанных с ретранслятором, хватит и половины суммы. А мужикам и приятно будет, и мыслей дурных не возникнет. Главное, всё обставить как надо. Либо прямо сегодня, либо в пятницу, в зависимости от того, сколько народа придёт в бильярдный клуб...

Сегодня в бильярдной, как и неделю назад, были только Паша и Михаил. Ну и я, соответственно. А вообще, почти весь вторник прошёл у меня под непрерывным "давлением" четы Кривошапкиных. Смирнова я тут упомянул только лишь потому, что в "издевательстве" надо мной он тоже успел поучаствовать. Но уже после бильярда.

С утра, на занятиях по иностранному языку "солировала" Римма Юрьевна. Не знаю зачем, но "мучила" она меня сегодня по-полной. Вопросы постоянно какие-то задавала. Не по-русски, естественно. Заставляла читать и переводить незнакомые тексты. Интересовалась, всё ли понимаю в прочитанном.

Английский я более-менее знал. Переводил, по крайней мере, неплохо. Изъяснялся, правда, гораздо хуже, да и произношение не ахти. Тем не менее, понимал всё, что она говорила, и худо-бедно, но отвечал-таки на каверзные вопросы.

По окончании пары неугомонный Желтов даже немного мне посочувствовал:

— Совсем она тебя загоняла. С чего бы это?

— Да фиг знает. Наверное, стиль такой. Выбрать кого-то одного и мучить потом всё занятие.

— Понятно. Значит, надо готовиться, — сделал вывод Желтов. — Может, на следующий раз будет кого-то другого долбать...

Во время обеденного перерыва, когда я уже вернулся из ювелирного, меня перехватил супруг Риммы Юрьевны капитан Кривошапкин. Остановил возле дверей в столовую, отозвал в сторону и сообщил заговорщицким тоном:

— Римма мне сегодня сказала, что если ты филонить не будешь, зачет за семестр она тебе автоматом поставит.

Известие, конечно, приятное, но если для "автомата" требуется отдуваться на каждой паре, то...

— Да ты, Андрюха, не дрейфь, — рассмеялся Павел Борисович, глядя на мою кислую рожу. — Не будет она тебя больше грузить. Один раз проверила и достаточно.

"Ну, слава богу. Отмучился".

Увы, пообедать я сегодня так и не смог. Кривошапкин мне этого сделать не дал. Не обращая внимания на попытки сбежать, он еще минут двадцать, до самого конца перерыва, выспрашивал, как делаются "бортовые штаны" на бильярде. Как будто не мог до вечера подождать, злыдень?

А потом, уже на занятиях по ВП, практически один в один "копировал" собственную жену. В том смысле, что, так же как и она, словно бы задался целью вывести меня на чистую воду. Всю первую полупару он рассказывал о структуре вооруженных сил СССР и при этом, вытащив меня к доске, регулярно интересовался, понял ли я материал. А на следующей полупаре пошёл ещё дальше. Принялся выяснять, насколько хорошо знает курсант Фомин ТТХ вооружений стран НАТО и принципы организации этого агрессивного блока. Ощущение, что и он сам, и его супруга пытались сегодня всячески меня проверять. Типа, не иностранный ли я шпион? Что ж, вполне вероятно. Получили задание от друзей-чекистов, а теперь вот стараются. Исполняют, как могут, ответственное поручение... конспираторы доморощенные...

Вечером к Паше подключился Смирнов. В бильярд мы почти не играли. Постучали шары минут десять (Кривошапкин даже про трюк, о котором спрашивал, позабыл) и вновь, как и неделю назад, потащились наверх, в зал силовых единоборств. Гоняли меня там товарищи офицеры больше часа. Типа, учили защитным приёмам от ударов ножом и кастетом. Я аж запарился.

— Тяжело в леченье, легко в гробу, — глубокомысленно заявил Михаил по окончании тренировки. — В жизни бывает всякое. Никогда не знаешь, когда и что пригодится.

— Лучше и не знать никогда, — пробурчал я, вытирая катящийся градом пот.

— Лучше, — согласился Смирнов. — Но всё равно, к неприятностям готовиться надо заранее...

Спорить я с ним не стал. Разыгрывать комбинацию с билетиком Спортлото — тоже. Решил подождать до пятницы. Как появятся старшие товарищи этих "спортсменов", так и начну спектакль. А сейчас — ну его в баню. Устал. Отдохнуть немного от "рукопашки" хочу, "принять ванну, выпить чашечку кофе..." Короче, в себя прийти...

В общежитии мне кофе, понятное дело, не предложили. И с ванной я пролетел. Не было у нас ванны — пришлось ограничиться обычным душем. После чего, почувствовав себя человеком, вышел из блока и направился вниз. Туда, где располагался наш "подпольный" тотализатор. Раз с лотереей сегодня не получилось, будем компенсировать "потери" игрой в "лохотрон".

Местным "букмекером" у нас числился Даулет Рахмонов, уроженец солнечного Узбекистана. Дважды его выгоняли из института с формулировкой "за нарушение правил и норм социалистического общежития", но оба раза он каким-то образом восстанавливался и даже от армии сумел откосить. В настоящее время Дауль учился на третьем курсе и жил двумя этажами ниже.

— Вечер добрый, — поздоровался я, войдя к Рахмонову в комнату. — Здесь принимают ставки на завтрашние Еврокубки?

Даулет посмотрел на меня с подозрением, но все же ответил:

— Ну, здесь. А... откуда узнал?

— Стреляли, — процитировал я "красноармейца Сухова". — А вообще, мне Рыбников рассказал.

— Понятно, — кивнул "букмекер", подтверждая, что фамилия Рыбников ему более чем знакома. — На кого ставишь?

— На Арсенал-Спартак.

— На результат, на счёт, кто первый забьёт? Сколько денег?

— Тридцать рублей. На счёт. Пять два в нашу пользу.

Рахмонов удивлённо присвистнул:

— Сильно. Столько ещё никто давал.

— В смысле, денег?

— Нет. На такой счёт.

Даулет раскрыл потрёпанную тетрадку, пошевелил губами, явно что-то подсчитывая, и наконец объявил:

— Один к шести. Если угадаешь, получишь сто восемьдесят.

— Здорово! — деланно восхитился я, передавая ему три червонца. — Когда получать выигрыш?

— А ты что, и вправду надеешься угадать? — усмехнулся Рахмонов.

— А как же. Угадаю железно.

— Ну ладно. Тогда приходи в четверг-пятницу. Получишь что заработал.

— Приду обязательно. Готовьте деньги, товарищ букмекер...

Среда. 29 сентября 1982г.

С утра у нас были лабы по физике, а потом лекция по исткапу. На ней я опять едва не заснул. "Спасло" меня только то, что пока лектор бубнил свои мантры, я долго и мучительно пытался припомнить, где же в 82-м работал один из главных фигурантов "шоковой терапии" господин Гайдар. Не то в МГУ он в эти года обретался, не то в каком-то специализированном НИИ... Выяснить это удалось только по окончании лекции. Снова, как и вчера, я не пошел в столовую, а направился на кафедру общественных наук, где взял кипу журналов по экономике и устроился с ними в читальном зале. Нужное отыскал минут через сорок. Обнаружил одну статейку, автором которой числился Е.Т.Гайдар, старший научный сотрудник ВНИИ Системных Исследований.

Ну что ж, на ловца, как говорится, и зверь бежит. Особенно, если "ловец" охотится именно на это "животное".

Где находится ВНИИСИ, я знал. Бывал там в начале двухтысячных. Правда, тогда он уже назывался Институтом Системного Анализа, но главное осталось на месте: адрес этого заведения за пару десятилетий так и не поменялся. Улица 60-летия Октября, дом 9. В будущем, кстати, рядом с ним вырос зелено-белый небоскреб от Сбербанка. На мой взгляд, весьма примечательное соседство.

Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, решил в тот же день провести "рекогносцировку". То есть, смотаться на "Академическую", поглядеть на клиента, определить позиции для "снайперского огня", проверить "пути отхода". Всё по сюжету, как в настоящем боевике... Тем более что физкультуру сегодня опять отменили. В спортзале прорвало трубу, и всех, кто пришёл на занятия, отправили по домам.

Я в общежитие не пошёл, поехал в Москву — до конца рабочего дня оставалось ещё достаточно времени. Целью было не только посмотреть на здание ВНИИСИ, но и, при определенной доле везения, "срисовать" выходящего из дверей Гайдара и проследить его путь от работы до дома.

Место для "засады" оказалось не самое лучшее. Широкий проспект по две полосы в обе стороны, между ними — разделительная полоса без единого дерева. Лавочек около институтской "башни" нема, да еще и милиционер в форме прохаживается перед входом. Туда-сюда, туда-сюда. "Ему тут что, мёдом намазано? Кого он тут стережёт?"

Пришлось устраиваться на противоположной стороне улицы и делать вид, что читаю газету. Цирк, одним словом. Не хватает только бинокля, черных очков и плаща с береткой. Получился бы натуральный шпион, следящий за секретными советскими экономистами. "Хотя кому они нафиг нужны в этом времени?.."

Будущего "творца российских реформ" я едва не прошляпил. Он был, пусть и похож на себя начала 90-х годов, но всё-таки не такой отъевшийся и округлый, каким его помнили все российские граждане. Вышел на крыльцо с модным кожаным дипломатом, минут пять трепался о чём-то с коллегой, а потом...

"Вот, ёшки-матрёшки! Как я же упустил этот факт?!"

К метро Гайдар не пошёл. Направился к припаркованным поблизости "Жигулям" белого цвета. После чего, закинув в салон дипломат, уселся за руль и через пару минут укатил в сторону центра. Хорошо, номер авто я успел запомнить, иначе вообще — вилы. Ничего не выяснил, только время потратил...

Выбросив в урну газету, я грустно вздохнул и не торопясь двинулся по тротуару к метро. Надо было возвращаться в общагу. Времени уже седьмой час, пока до Долгопрудного доберусь, не только столовая, но и буфет закроется, опять лягу спать не заморив червячка... Однако, уже на подходе к "Академической" в башке мелькнула новая мысль. Такая же "гениальная", как и все остальные. "А что если... хм, а ведь это и вправду шанс..."

Спустившись в метро, я поехал на станцию "Аэропорт". Помнится, в 2004-м наша компания возводила на улице Академика Ильюшина пристройку к одному кооперативному гаражу. Председателем этого ГСК был известный советский актёр Михаил Ножкин. Между прочим, замечательный оказался мужик. Хоть и немолодой уже, но вполне адекватный и собеседник отличный. По окончании строительства даже подарил всем нашим по кассете со своими песнями и еще книжки с автографами. Этот сборник у меня потом хранился на самом видном месте в шкафу. Ещё бы — презент самого Бекаса из саги о Резиденте. Вот он-то как раз и рассказывал, что Гайдары жили где-то неподалеку, даже на дом конкретный кивал. Оставалось лишь вспомнить, на какой именно.

Увы, найти нужный дом я так и не смог. Банально забыл, как он выглядит. И в итоге решил пойти по сложному варианту. Стал бродить по дворам в надежде отыскать машину со знакомым регистрационным номером.

Удача улыбнулась мне часа через два, когда уже совсем стемнело, а я едва не валился с ног от усталости.

Автомобиль господина "реформатора" стоял на улице Усиевича, возле здания, в котором на первом этаже располагался продовольственный магазин. Нет, это был не тот дом, что мне показывал в 2000-х Ножкин. Однако Жигули были те самые, гайдаровские. Что ж, великие актеры тоже иногда ошибаются и путаются в хитросплетениях памяти. В любом случае, сейчас требовалось решать, что дальше...

Сомнения мои разрешились самым неожиданным образом. В скверике через дорогу появился тот, на кого я сегодня "охотился". Егор Тимурович собственной персоной. Он шел по гравиевой дорожке в направлении припаркованного около универсама авто. В руках у деятеля от экономики имелась какая-то папочка.

Заметив объект, я тут же метнулся за угол и спрятался в тени вентиляционной шахты. Под ногами валялись какие-то камешки. Один из них я поднял. Обыкновенный гранитный окатыш. Небольшой, но довольно увесистый. Если запулить такой булыганчик в висок, пациент долго не проживёт. Максимум, полсекунды. Пока "снаряд" до "цели" не долетит. А расстояние до цели всего-ничего, метров примерно двадцать. Один точный бросок и — "увози готовенького"...

Гайдар внезапно остановился. Перед фонарным столбом. Открыл папку. Принялся что-то рассматривать. Для любого киллера позиция почти идеальная. Людей в округе не наблюдается, цель отлично видна и ко всему прочему неподвижна. Только и надо, что "нажать на курок". Точнее, метнуть в клиента подвернувшийся под руку камень. "Метнул гадюка, и нету Кука". Вот так. И хрен потом кто что найдёт... Ни подозреваемых, ни свидетелей, ни мотива. Только орудие преступления, да и то, если очень долго искать — на дорожке с гравием таких дофига и больше...

Смотрю, как "приговорённый" качает башкой, кривится, разглядывая имеющиеся в папке бумаги. Плевать, что именно в них написано. Наверняка, какая-нибудь фигня, что-нибудь про "свободный рынок" и его преимущества перед плановой экономикой. Абсолютно точно знаю, что в нашей стране этот "рынок" народа убил больше, чем все басаевы с радуевыми вместе взятые. И, значит, рука у меня не дрогнет, когда придёт время... А время приходит прямо сейчас. Лучшего момента уже не найти...

Камень летит беззвучно. Это не пуля и не снаряд. Высокая скорость ему не нужна, достаточно той, что есть. Получив удар по виску, Гайдар мешком оседает на землю. "Не буду, Егорушка, желать, чтобы она была тебе пухом. Лучше пожелаю, чтобы гроб был покрепче, а могила поглубже. А если еще и кол осиновый, то совсем хорошо..."

Секунд десять внимательно наблюдаю за обстановкой вокруг. На улице никого, "клиент" не шевелится, только ветер шуршит вылетевшими из папки листами. "Ну что ж, дело сделано, пора уносить ноги".

Тихо выбираюсь из тени и не спеша иду через двор. Направляюсь к метро. Впрочем, уже через десяток шагов соображаю, что на этой станции лучше бы мне не светиться. Поэтому поворачиваю налево, огибаю дом и, перебежав дорогу, быстрым шагом иду в сторону стадиона "Динамо". Однако и там спуститься в метро не решаюсь. Почему? Да просто смысла не вижу. До Савёловского оттуда пешком минут двадцать. Гораздо быстрее, чем сперва на подземке, да еще с пересадкой, а потом на автобусе, которого ждать дольше, чем ехать...

Осознание того, что совершил, появляется уже в электричке. Меня буквально накрывает волной из переживаний. Типичный такой посткриминальный синдром. Я ведь никогда и никого не убивал. Ни в этой жизни, ни в той. Зубы стучат, руки трясутся, словно припадок у меня или похмелье. Ей-богу, попадись мне сейчас милицейский наряд, всё бы им рассказал без утайки. Лишь бы снять с души этот груз. Понимание непоправимости сделанного...

"Спасение" приходит в виде двух помятых жизнью бичей и бутылки портвейна. Пьянчуги "тусуются" в одном вагонных тамбуров. Увидев трясущегося пацана, ввалившегося на их территорию, они без лишних слов протягивают ему полный стакан. Я их даже поблагодарить не могу, все слова застревают в горле. Просто киваю и бреду по вагонам дальше, чувствуя, что еще немного и слечу с катушек по-полной... Алкоголь начинает действовать через пару минут, когда я уже дохожу до головы состава. В мозгах потихонечку проясняется и возбуждение постепенно сходит на нет. Успокаиваюсь, одним словом. Конечно, не до конца, но хоть не трясусь как пациент психбольницы. И даже, выйдя из электрички и узрев перед собой представителя органов правопорядка, не дергаюсь и не пытаюсь сбежать. Только мысль одна в голове крутится: "Неужели меня так быстро вычислили и нашли?"

Нет, никто меня пока что не вычислил. Милиции просто требуются понятые. Оказывается, нашли под платформой труп, поймали по горячим следам подозреваемого и разбираются теперь с обоими. Ну и с местом преступления заодно.

Залезаю в милицейский "бобик", сообщаю данные о себе, подписываю какую-то бумагу. Потом меня ведут к трупу. Раскинувший руки мужик лежит на щебеночной насыпи. Лицо его кажется мне знакомым. Приглядываюсь получше. "Ё-моё! Да это же он! Егорка Гайдар! Как?! Как он сюда попал?!.."

...Стою около вентиляционной шахты, мотаю башкой, пытаюсь понять, что случилось. Неужто мне всё это привиделось? И труп, и милиция, и электричка? Ну да, так и есть. Привиделось. Только господин Гайдар никуда не делся. Стоит себе под фонарем и в ус не дует. Бумажки листает, не подозревает гадёныш, как ему повезло. Повезло, что не могу я его убить. Рука не поднимается. Знаю, что надо, но... не могу и всё тут. Не хочу снова пережить то, что пережил в мыслях. К тому же не совершил он пока здесь того, за что полагается высшая мера. Дай бог, и не совершит никогда. Моими усилиями и усилиями более компетентных товарищей. Системным образом. Я ведь сам в своё время решил, что не буду заниматься индивидуальным террором. Что это не наш метод, что это — путь в некуда. А сейчас едва не сдержался, чуть было не уконтропупил "великого реформатора", позабыв о своих стратегических планах...

Медленно выхожу из тени возле стены. Вздыхаю. Ненужный более камешек летит на проезжую часть. Стоящий на другой стороне дороги Гайдар вскидывает голову и подслеповато щурится, пытаясь разглядеть, кто это там так шумит. Я на него не смотрю. С независимым видом иду по тротуару к метро. Насвистываю что-то под нос, руки в карманах, в мозгах пустота. На перекрестке едва не попадаю под несущийся на скорости грузовик. "Гаишников на тебя нет, лихач недоделанный... Тьфу!.."

— Здорово, Палыч!

— Привет!

— Чего это ты в бумагах зарылся? У тебя же дежурство вот-вот закончится. Готовиться надо, а не сиднем сидеть.

— Закончится, как только разберусь с писаниной.

— Да? А чего случилось-то?

— Да понимаешь, позвонили за полчаса до полуночи. Сказали, на Усиевича труп нашли.

— Опаньки! Убийство?! В самом конце квартала!

— Ага! Все показатели к чёрту! Пришлось по-быстренькому, ноги в руки и опергруппу на выезд.

— И как?

— Как, как... хреново! Действительно труп. Одна радость, что вроде бы не умышленное.

— Сам что ли руки на себя наложил?

— Камнем в висок прилетело. По всей видимости, несчастный случай.

— Это как?

— Да очень просто. Стоял около дороги. Мимо грузовик проезжал. Камушек из-под колёс выскочил и... Короче, не повезло мужику.

— Да уж, действительно... Непредвиденное стечение обстоятельств. Свидетели-то хоть нашлись?

— А! Нашли какую-то бабку. Бессонница у неё, видите ли. Говорит, видала в окошко и мужика этого, и грузовик... И камушек тот отыскался. Его сразу на экспертизу отдали — мало ли что, вдруг умысел обнаружится, то, сё...

— Личность установили?

— Выясняем. Документов у пострадавшего не было, так что послали стажёров по ближайшим домам. Думаю, скоро узнают.

— Узнают, куда они денутся.

— Это точно...

Пятница. 1 октября 1982г.

Случившееся в среду буквально выбило меня из колеи. Вроде ничего такого не сделал, просто посмотрел вживую на одного из могильщиков "светлого будущего", однако настроение почему-то упало до ниже некуда. И Жанне в тот вечер забыл позвонить, хотя собирался, и про матч Арсенал-Спартак не вспомнил. Впрочем, эту игру по ящику не показывали, так что горевать особого смысла не было. Результат так и так известен — половина нашей общаги стояла на ушах, обсуждая подробности. Те, что узнали из радиорепортажа и из разговоров знатоков, имеющих "доступ к телу". Отчёт в "Советском Спорте" ещё не появился — матч закончился за полночь и гранки попросту не успели подготовить к свежему выпуску. Но это не беда, появится на следующий день. В любом случае, выигрыш в тотализаторе мне обеспечен, надо всего лишь зайти к Рахмонову и получить "честно заработанные" сто восемьдесят рублей.

Увы, в четверг мне это сделать не удалось. Комната Даулета была закрыта, а сам он, по словам соседей, куда-то слинял. На пару деньков, по каким-то только ему известным делам. Настроения это конечно не подняло, но, с другой стороны, заставило призадуматься. Дауль — персонаж хитромудрый, вполне мог какую-то пакость измыслить, чтобы не расставаться с полученными на халяву деньгами. Хочешь не хочешь, а придётся, по всей видимости, их выбивать, и чем раньше, тем лучше — спускать это дело на тормозах ни к чему. Сумма не маленькая, чем дольше прождёшь, тем меньше шансов вернуть и "долг", и "проценты".

Чтобы не терять время, а заодно не складывать все яйца в одну корзину, решил освоить ещё одно "коммерческое" направление. Вчерашним вечером зашел в соседнее общежитие (там жили ребята с ФАКИ), выяснил у его обитателей что требовалось, после чего не спеша поднялся на третий этаж. Дойдя до нужной двери, немного постоял перед ней, собрался с мыслями и, решительно выдохнув, толкнул деревянную створку. Без стука. Нахальство, как известно, второе счастье.

В комнате сидели двое. Обоих я знал как облупленных.

Лёха Рыбников, будущий директор "Макстроя", и Олег Лункин, нынешний чемпион института по боксу в тяжелом весе и тоже мой будущий друг-приятель. С ним мы, кстати, хлебнули немало, не один пуд соли съели в лихих девяностых, пытаясь заработать на жизнь во всякого рода бизнес-проектах. Мужик он был на удивление честный для "коммерсанта", всегда поступал по совести, даже тогда, когда это шло вразрез с "выгодой". Да и Рыбников, насколько мне помнилось, жлобством никогда не страдал... Словом, иметь с ними дела было можно. Не обманут и не продадут. Ещё и помогут, если потребуется...

Стол, за которым сидели Лёха с Олегом, был заставлен пивными бутылками, на расстеленной там же газете лежала таранька. Оторвавшись от "культурного отдыха", граждане выпивающие с интересом глянули на меня.

Ничтоже сумняшеся я подошёл к столу и, подхватив одну из початых бутылок, налил себе полный стакан. Лункин и Рыбников, ничего не говоря, продолжали сверлить меня взглядами.

— Хорошее пиво!

Вернув на столешницу опустевший стакан, я плюхнулся на свободный стул, взял в руки рыбёшку и, не торопясь, принялся ее очищать.

— А в репу? — подал наконец голос Олег.

— Можно и в репу, — пожал я плечами и налил себе еще полстакана. — А вообще, я слышал, вам опытные верёвочники нужны. Так?

— А ты, выходит, один из них? — усмехнулся Рыбников, останавливая поднимающегося из-за стола приятеля.

— Ну да, висел в своё время, — я беззаботно продолжал возиться с осыпающимися с рыбы чешуйками. — Оснастки, правда, нема. Ни рогатки, ни карабинов, ни пояса. Только сидушка имеется.

— Сидушка — это хорошо, — задумчиво пробормотал Алексей, открывая другую бутылку и разливая из нее себе и Олегу. — Что умеешь? Какие работы?

Этого вопроса я ждал и был готов к нему на все сто.

— Окна, швы, штукатурка, покраска. Могу водосток поменять. Отливы, сандрики. Мелкий ремонт фасада. Если надо, могу и в одиночку работать ...

— Универсал, — присвистнул Рыбников, бросая быстрый взгляд на товарища. — Тебе на Войковской, кажется, герметчики требовались?

— Они и сейчас нужны. Сам я не успеваю, — буркнул Олег.

— Сколько хочешь? — Алексей вновь повернулся ко мне.

— Половину от того, что закроете.

— Годится, — улыбнулся Рыбников. — Швы мы закрываем по рубль метр. Значит, тебе будем выплачивать пятьдесят копеек. Согласен?

— Согласен. А...

— Работаем по выходным. С восьми и до темноты. Но, бывает, и раньше заканчиваем, если дождь или материала впритык. Понял?

— Понял. Только...

— Снарягу тебе подберём, — снова перебил меня будущий "работодатель". — Шмотки свои. Подъезжаешь в эту субботу на Войковскую, встречаемся в метро в центре зала.

— Заметано, — я протянул Рыбникову руку, подтверждая достигнутое соглашение. — Меня, кстати, Андрей зовут.

— Алексей.

— Олег...

Ну, вот и познакомились. Практически так же как в прошлом-будущем.

То, о чём мы сейчас говорили, называлось красивым словом "промальпинизм". Хотя какой это, к чёртовой бабушке, альпинизм? Обычный спуск на верёвках с высоких и не очень зданий. В тех местах, где леса устанавливать не слишком удобно, зато пригласить на работу бригаду шабашников — самое то. И скорость обеспечивается, и смета не превышается. Такой шанс ни один заказчик не упускает. Прибыль, она и в условиях социалистической экономики прибыль. Особенно, если план по капитальным вложениям выполняется. Освоение выделенных государством средств — дело серьёзное. Это вам любой экономист подтвердит...

Готовиться к новой работе я начал сегодня. С утра. Встал пораньше, поднялся на техэтаж и, отыскав там пожарный шкаф, принялся осматривать то, что осталось в нём от предыдущих "охотников". А осталось там очень немного. Огнетушители оттуда спёрли в начале учебного года. Зачем, не знаю, видимо, кому-то понадобились. Барашек на вентиле тоже отсутствовал. Мне он, впрочем, был совершенно не нужен. Меня больше интересовал шланг. Хороший такой, крепкий, основательно прорезиненный. Знаю, что это не хорошо — тырить общественное имущество, но делать нечего. Раз надо, значит, надо. Тем более что половину бухты вместе со стволом "увели" ещё до меня. Вообще говоря, этот пожарный шкаф считался "потерянным". Он не был учтен на эвакуационном плане, так что и мои действия хищением не считались. Ну, почти не считались.

Воровато оглянувшись, я быстро отрезал от шланга полутораметровый кусок. Такой, какой требовался для изготовления "седла" промышленного альпиниста.

Там же обнаружил и другую полезную вещь. Из груды списанной, сваленной возле выхода на кровлю мебели выудил поломанный стул и после некоторых усилий оторвал от него обитое тканью сиденье...

Подготовкой оснастки я занялся после обеда. Вытащил из-под кровати то, что "приватизировал" на техэтаже, свернул шланг в кольцо, обметал ниткой вложенный стык, а затем аккуратно прикрутил его к сиденью небольшими шурупами. Снизу, как и положено. Замечательная получилась "люлька". Оставалось всего лишь воткнуть в "подвес" карабин, нацепить на него "рогатку-восьмерку", соединить конструкцию с монтажным поясом и дело, как говорится, в шляпе. Можно приступать к "висячим" работам. С завтрашнего утра, как и договаривались с Рыбниковым.

Вечером же стоило снова наведаться в бильярдную. С надеждой всё-таки раскрутить товарищей офицеров на совместную игру в Спортлото...

В бильярдной сегодня наблюдался аншлаг. Собрались все. И Павел, и Михаил, и братья Ходыревы, и майор Новицкий... ну и я заодно, хитровыделанный попаданец, готовящийся разыграть лотерейный спектакль...

Билетик с табличками я вытащил из кармана через полчаса, после того как в очередной раз обул в "американку" старшего Ходырева.

— Что это у тебя? — поинтересовался замначальника кафедры, отложив кий. — Никак обогатиться решил за счет государства?

— На почте вместо сдачи всучили, — отозвался я, состроив недовольную мину. — Ума не приложу, что с ним делать?

— Как это что? — удивился подошедший к нам Кривошапкин. — Играть, конечно. Может, и выиграешь рубля три, а если повезет, то и все тридцать.

— Дохлый номер, — усмехнулся стоящий возле киевницы Василий Васильевич. — Я, помнится, целый год в эту лотерею играл, даже свою систему придумал, а результат один. Потратил больше, чем приобрел.

— Э, не скажи, — не согласился с ним Павел. — Если к этому делу с умом подойти, можно и в плюсе остаться.

— Это каким же образом?

— Да очень просто. Купить их побольше, тогда и вероятность выигрыша увеличится.

— А чего ж тогда сам не играешь?

— Да меня Римма за это прибьёт. Как только узнает, так сразу и прибьёт, — взгрустнул Кривошапкин.

— И правильно сделает, — рассмеялся Новицкий. — Нечего с государством в азартные игры играть.

— А всё равно, была бы у меня заначка побольше, попробовал бы обязательно. Риск дело благородное. Так, Андрюха? — Паша уставился на меня, ожидая поддержки.

— Наверное, — я пожал плечами и перевел взгляд на билет. — В конце концов, не выкидывать же его.

— Во! Молоток! — приосанился капитан. — А хочешь, я этот билетик заполню?

— Ну... Если поможешь, то хорошо.

— Мы его вместе заполним, — со смехом произнёс подполковник. — Как, мужики? Поможем курсанту?

— Поможем, — улыбнулся Новицкий и вопросительно глянул на "комитетских".

— Я пас, — покачал головой Ходырев-младший.

— Я тоже, — в тон ему добавил Смирнов.

— Ну и ладно. Значит, нам больше достанется. — хохотнул Павел. — Значит, выигрыш будем делить на четыре, а не на шесть.

— Ты сначала у Андрея спроси, согласен ли он с тобой поделиться? — усмехнулся Василий Васильевич, указывая на меня.

— А куда он денется? Поделится обязательно. Ценные советы стоят дорого.

— Согласен, — поспешил согласиться я, доставая ручку. — К тому же тут два варианта. Один я, наверное, заполню сам, а другой можно и вместе.

— Это правильно, — кивнул Иван Николаевич. — Заодно и посмотрим, что лучше. Коллективный разум или индивидуальный подход...

"Свою" табличку я заполнял долго, задумываясь над каждым крестиком. Товарищи офицеры активно мне помогали, предлагая различные варианты. Три из них, как ни странно, оказались "правильными". Номера 35, 42 и 48. "Спидвэй", "тяжелая атлетика" и "шахматы". Если бы играл "по-честному", то выиграл бы трёшку. Но поскольку рассчитывал я на десять "косых", постольку к уже "угаданным" номерам добавил "победные" 4, 32 и 36. "Альпинизм", "прыжки в воду" и "слалом". После чего передал лотерейный билет коллективу.

Коллектив потратил на "мозговой штурм" почти пятнадцать минут. Мужики веселились вовсю, шутили, смеялись, отпихивали друг друга от "ценной" бумажки... ну прямо как дети, дорвавшиеся, наконец, до лотка с мороженым. Тем не менее, вторую таблицу они все же заполнили. А затем призадумались: какой номер проставлять в клетке "тираж"?

Сомнения разрешил наблюдающий за ними Ходырев-младший:

— В эту субботу уже не успеете. Ставьте на следующую.

— А какой там номер, не помнишь? — спросил брата Иван Николаевич.

— Не помню, но могу посмотреть, — отозвался тот, доставая из тумбочки подшивку газеты "Советский Спорт".

— Вот, ёлки зелёные, совсем про эту газету забыл, — чертыхнулся Павел. — Сам же их туда клал.

— Век живи, век учись, — усмехнулся "чекист", листая подшивку. — Так... Ага. В прошлую субботу был тридцать девятый тираж, и, значит, в следующую сорок первый.

— Пиши, Андрей, — подполковник протянул мне мою же ручку.

"41" — аккуратно вывел я в трёх нужных клетках.

Ну что ж, дело сделано. Осталось подождать результата...

Глава 6

Воскресенье. 3 октября 1982г.

Вчера я пахал весь день. Как бобик. Точнее, как пчёлка или паучок, зависший на своей паутинке возле стены в ожидании, когда в раскинутую сеть залетит жирная муха.

Увы, ни одной мухи я так и не поймал. Зато нависелся вдоволь.

Лёха с Олегом, как и договаривались, встретили меня на "Войковской" в центре зала. До объекта дошли минут за пятнадцать. Он располагался недалеко от метро на улице Зои и Александра Космодемьянских. Четырехэтажный панельный дом, административное здание какой-то конторы.

Четвёртым членом бригады оказался второкурсник Миша Баранов, в "прошлой" жизни я с ним познакомился в 83-м, тогда же, когда и с Рыбниковым и Лункиным. Миша был парень весёлый и работящий. Один минус — высоты боялся до дрожи в коленках. Сколько раз пытались завесить его на стену, результат один — бледный как смерть Баранов даже ногу не мог перекинуть через обрез кровли, трясся всем телом и слёзно просил "пристрелите меня прямо здесь, я туда всё равно не полезу". Стрелять в него, конечно же, не стреляли — просто приговаривали со смехом "так и будешь, Мишаня, всю жизни ключи подавать" и отправляли вниз работать подсобником. Готовить раствор, краску, герметик, цеплять вёдра к веревкам, собачиться с местными работягами, отгонять зевак, перетаскивать туда-сюда инструменты и оборудование...

В подсобке Алексей выдал мне рогатку, пояс, карабины и связанный как надо репшнур для страховки. Рогатка, кстати, оказалась та самая, что была у меня в прошлом-будущем. Самоделка, выточенная из дюралевого листа толщиной 12мм. Ну да, всё правильно, мы ведь не профессионалы-спецы. На шпиль МГУ не лезем, по куполам соборов не шаримся, высотные здания не окучиваем. У нас своя ниша — ремонт фасадов не самой высокой сложности. С одной стороны, работаем быстрей и дешевле обычных строителей, а с другой — качественнее "кадровых" промальпинистов. Поэтому от первых постоянно слышим: "Халтурщики!", а от вторых: "Раздолбаи!" Однако не обижаемся. Грешно обижаться, когда за сезон зарабатываешь на этой "шабашке" по две-три тысячи, не особо при том напрягаясь...

"Уширенный" карабин (который с рогаткой) я воткнул в "середину" пожарного шланга. По бокам, пусть и с трудом, прицепил два "стандартных" — будет теперь на что вёдра и банки подвешивать. Затем надел пояс и, подхватив оснастку, пошёл вслед за Рыбниковым и Лункиным на чердак. Там они хранили верёвки, и страховочные, и основные. Лёха с Олегом внимательно следили за мной, смотрели, как я готовлюсь к пробному спуску и как привязываю канат к бетонной вентшахте. Никогда не знал, как называется этот "самозатягивающийся" узел, но вязал его так, как положено. Точнее, как научили.

— Про страховочку не забудь, — на всякий случай напомнил Олег, наблюдая за моими телодвижениями.

— Ну, я же не совсем идиот, — я привычно соединил пояс с "подвесом" сидушки, просунул основную веревку в рогатку и "зацепился прусиком" за страховочный трос.

"Всё! Вроде готов. Пора".

— Эх! Держите меня семеро!

Пробный спуск прошёл, в общем и целом, нормально. Нигде ни за что не зацепился, не повис мешком на страховке, забыв передвинуть репшнур, не треснулся копчиком об асфальт, поймав кураж "покорителя московских высоток". Канат скользил хорошо, пара витков и петля на рог, когда требуется, уверенно удерживали "груз". Можно было и руками работать, и корпусом, и отклоняться в любую сторону. И оснастка движение не стесняла, тем более, что высота небольшая, сильной раскачки на ней ожидать не стоило.

Добравшись до низа и дождавшись спустившихся следом "коллег", я тут же взял быка за рога. Осмотрев материал, которым надо работать, сразу внёс парочку рацпредложений. Во-первых, парни мешали раствор, добавляя в него для быстрого схватывания алебастр. Во-вторых, герметик, которым промазывали швы, требовалось обязательно греть, а на высоте он, по всей видимости, вставал колом уже через пятнадцать-двадцать минут.

— В раствор лучше бы жидкое стекло добавлять, — заявил я с налета. — Понемногу в ведерко, пока висишь.

— Да ну. Где ж его взять в выходной? — моментально отмахнулся Мишаня.

— Хм, а это ведь мысль, — не согласился Лункин. — Можно же канцелярского клея купить, это тоже стекло, причем, уже расфасованное.

— Верно, — кивнул Рыбников и выразительно посмотрел на Баранова. — Может, сбегаешь до Канцтоваров, прикупишь?

— А еще надо бы растворитель найти, — продолжил я выдавать на гора "гениальные" мысли. — Герметик им чуток развести, будет самое то.

— Логично, — после некоторого раздумья утвердил "рацпредложение" Алексей. — Хороший способ. Надо будет попробовать...

Мишаня вернулся спустя полчаса. С десятью пузырьками клея и полной банкой сольвента — её он, по всей видимости, выцыганил у кого-то из местных. Пусть веревочник из него никакой, зато на подноске — лучшего не найти, фронт работ обеспечит для всей бригады.

В субботу мы трудились до самого вечера, пока совсем не стемнело. А сегодня продолжили. Обе мои рацухи пришлись ко двору, работа шла как по маслу. Настолько споро, что весь имеющийся герметик выработали уже к четырем часам. В итоге пришлось сворачиваться раньше времени. Новые банки с "пластической массой", как стало понятно из разговоров Рыбникова и Лункина, заказчик привезёт на объект не раньше следующих выходных, так что всю неделю можно будет преспокойненько бить баклуши. Напоследок Алексей выдал мне в качестве небольшого аванса червонец, пообещав, что остальное отдаст, как только закроем все швы. Сумма, конечно, мизерная, но требовать большего было бы с моей стороны откровенным нахальством.

Вернувшись в общагу, я наскоро переоделся-помылся и пошёл звонить Жанне, решив, что вечер воскресного дня стоит провести в общении с дамой — ну не к лекциям же готовиться, в самом деле!

Увы, до будущей супруги дозвониться не удалось — никто почему-то не брал трубку. Даже странно, что там такое случилось?

Что случилось, я догадался, лишь подойдя к дому, где жила Жанна, и узрев темные окна квартиры. Вспомнил, наконец, что сегодня день рождения её дяди, обитающего на другом конце области. Понял, что и она, и родители уехали с утра к родственникам. И вернутся, наверное, поздно. Ждать их, скорее всего, смысла нет — гулять сегодня по улицам с любимой девушкой у меня никак не получится. Хочешь, не хочешь, а надо возвращаться в "родные пенаты".

Расстроенный неудачей, я медленно побрёл назад, к общежитию. Задумавшись, свернул на ведущую через парк тропку, обогнул стаю бездомных собак, "тусующихся" возле мусорного контейнера, шуганул попавшегося на дороге кота и... даже не заметил, что иду в совершенно другую сторону. Чётко по направлению к знакомой девятиэтажке. Той самой, где сейчас проживала... Лена Кислицына.

"Чёрт! Что это со мной происходит? Зачем я сюда припёрся? — очнувшись от мыслей, я с удивлением разглядывал тот самый подъезд, из которого буквально вылетел две недели назад. — Неужели я всё ещё жду примирения?"

После всего, что мы друг другу сказали, о примирении не могло быть и речи. И, значит, чего-то ждать было абсолютно бессмысленно. Однако подсознание твердило обратное: "Ждёшь! И снова хочешь увидеть Лену! Хотя бы мельком. Хотя бы случайно..."

Тяжко вздохнув, поворачиваюсь к кустам, растущим через дорогу напротив. Там, среди растительности, притаилась убогая лавочка. От дома она почти не видна. Тем более что на той стороне сплошные потёмки — тусклые фонари освещают только входные группы и небольшие участки ведущих к подъездам дорожек.

На этой покоцанной лавке я, в конце концов, и устраиваюсь. Ожидая непонятно чего.

Окна Лены с другой стороны. Понимаю, что было бы правильнее обежать здание и выяснить, дома она или нет. По крайней мере, узнал бы точно, стоит мне тут чего-то высиживать или лучше возвратиться в общагу. Увы, выполнить это действие не могу. Боюсь, что Лена появится как раз в тот момент, когда буду носиться туда-сюда, зайдет в подъезд, и увидеть её уже не удастся. Поэтому просто сижу, взираю с тоской на дорогу и тупо считаю проходящих мимо меня граждан.

Их очень и очень немного. За два часа насчитал всего пятерых. Мужик, вышедший выгуливать пса, а потом вернувшийся. Пожилая дама с хозяйственной сумкой-тележкой. Пацан лет двенадцати, выскочивший из дверей и куда-то убежавший вприпрыжку ("И как ему только родители разрешают шляться в такую темень?"). Двое влюблённых, долго стоящие у подъезда, но в итоге всё же расставшиеся... Последние меня напрягли больше всего. Поначалу показалось, что это Лена нашла себе нового кавалера и теперь отрывается с ним по-полной. Даже на сердце кольнуло: "Как же быстро она меня позабыла!" Слава богу, девушка оказалась другой, мне незнакомой...

Та, которую ждал, появилась в начале двенадцатого. Она была не одна. Рядом с ней крутился какой-то смутно знакомый тип. О чём-то спрашивал, пытался заступить дорогу, хватал за руку. Лена отмахивалась от этого назойливого гражданина и твёрдой походкой шла к своему подъезду. По всему было видно, что спутник ей, как минимум, неприятен. О чем именно они разговаривали, я услыхал, когда парочка подошла ближе.

— Слушай, Витя. Я же уже сказала тебе. Иди к чёрту, — донеслись до меня слова девушки.

— Что? Всё ждёшь своего идиота-студента? — противным голосом поинтересовался отвергнутый "ухажёр". — Думаешь, только свистнешь, сразу и прибежит?

— Не твоё дело. Отстань, — Лена в очередной раз вырвала руку, потом неожиданно остановилась и бросила в лицо "кавалеру":

— Да ты и мизинца его не стоишь, придурок! — едко добавив. — А уж в постели тем более.

— Сука!

От удара в лицо девушка отлетела в сторону и, споткнувшись о бордюрный камень, упала на тротуар.

Продолжения я дожидаться не стал. Проломившись через кусты, выскочил на дорогу. Машинально стряхнул прицепившиеся к куртке колючки, мельком глянул на поднимающуюся Лену и тихо проговорил:

— А со мной, урод, не хочешь то же самое повторить?..

— Андрей?

Лена была явно растеряна. Наверное, просто не ожидала увидеть того, с кем "рассталась навеки".

Её "ухажёр" тоже повернулся ко мне.

— Вот так встреча?! — произнёс он спустя мгновение и, неприятно оскалившись, сунул руку в карман. — На ловца, как говорится, и зверь бежит.

Узнал я его только сейчас. Это был тот самый Витёк, что приторговывал "левыми" мелками в бильярдной, а потом попался мне под горячую руку. В тот же день, в электричке. Я тогда и представить не мог, что обычный фарцовщик может оказаться грабителем. Поэтому и решил, что, скорее всего, обознался — ну мало ли кто на кого похож... А еще я понял, что именно он был Лениным женихом, про которого она вскользь упоминала на нашем первом свидании.

Витёк меня, видимо, тоже узнал. Ну да, всё правильно, подбитый глаз способствует просветлению памяти. Хорошо я его тогда гаечкой приложил, качественно. Жаль, что сейчас в карманах ничего подходящего нет, можно было бы повторить вразумление.

Противник, в отличие от меня, на встречу с дамой пришел не с пустыми руками.

Хорошо хоть, не нож притащил, а кастет. Как говорил на последней тренировке Смирнов, проблемы с защитой от ножа у меня пока что имелись.

Откладывать дела в долгий ящик Витек не стал. С надетой на пальцы железкой бывший Ленин жених чувствовал себя более чем уверенно. Злобно ощерившись, он рванулся ко мне, собираясь одним хорошим ударом в голову решить все накопившиеся вопросы. Летящий в лицо кастет я "принял" предплечьем. Слегка подсев, отклонил руку противника вверх и в сторону и резко пробил поддых. Витек предсказуемо охнул и согнулся едва ли не пополам. А после удачно проведенного подбива рухнул на покрытый трещинами асфальт.

— Андрей! Не надо! — вскрикнула Лена, пытаясь остановить "мужские разборки".

Честно скажу, если бы не она, я бы этому козлу печень порвал не задумываясь. Остановиться успел в самый последний момент. И это оказалось ошибкой.

Как только я повернулся к девушке, предполагая сказать ей что-нибудь успокаивающее, Витёк ухитрился подняться, подхватил упавший на землю кастет и попытался достать меня еще раз. Тем же способом.

Движение его я заметил боковым зрением. И даже попробовал увернуться, однако удар в скулу всё-таки пропустил. Пусть и скользящий.

Нижняя губа моментально распухла, а по щеке потекло что-то липкое и солёное. Слава богу, сознания не потерял — оклемался почти мгновенно. Скользнул вбок и, ухватив Витька за одежду, одним движением вывернул ему руку. После чего без затей двинул локтем по почкам. А потом, чисто для профилактики, несколько раз осадил его башкой о колено ...

— Андрей! Ты же убьёшь его! — Лена буквально повисла на мне, стараясь удержать от необдуманных действий.

"Убьёшь?! Ага! Делать мне больше нечего, в милицию попадать. Пущай валит отсюда, пока живой..."

Ничего этого я, конечно, Лене не сообщил. Просто отшвырнул противника в сторону, ускорив "полёт" добрым пинком в афедрон...

Витёк же, сообразив, что бить его больше не будут, отполз на карачках в кусты и уже оттуда, почувствовав себя в относительной безопасности, рискнул проорать: "Мы с тобой еще встретимся, гад!" В ответ я всего лишь шагнул на голос, и через долю секунды несостоявшегося ухаря и след простыл. Видимо, он очень спешил. Торопился как следует подготовиться к нашей будущей встрече...

"Зря отпустил, — мелькнула внезапная мысль. — Пожёстче надо было с ним обойтись. Руку, к примеру, придурку сломать или пальцы. Чтобы даже мысли никакой в будущем не возникло домогаться до Лены. Или вообще приближаться к ней менее, чем на сто метров... Впрочем, теперь уже поздно. Раньше надо было об этом думать и не идти на поводу у пожалевшей урода дамы ..."

Медленно поворачиваюсь к Лене. Вид у неё слегка виноватый.

— Извини, Андрюш. Я, наверное, помешала тебе, — говорит она, опустив глаза. — Просто испугалась я очень сильно... — и добавляет уже совсем тихо. — За тебя испугалась.

Чувствую себя как-то неловко. Вроде как специально ждал, пока этот гаврик ее ударит, и только затем вмешался.

Сегодня на Лене очков нет. Почему, не знаю. Но, с другой стороны, это и хорошо. Значит, она не сможет заметить, насколько я сильно смущён и этой внезапной встречей, и тем, что случилось потом.

Наше общее замешательство длится недолго. "Спасение" приходит из приоткрытого окна на втором этаже. Там, кажется, работает телевизор. Передают какой-то концерт. Ситуация практически один в один как неделю назад в парке. Только вместо Жанны передо мной сейчас Лена. А я... Неожиданно для себя я вдруг понимаю, что обе они мне одинаково дороги. И потерять не хочу ни ту, ни другую...

Город огромный заполонён толпой,

Светятся окна ярче, чем звёзды в небе.

Город огромный, только от встреч с тобой

Мне в городе этом спрятаться негде,

Спрятаться негде, -

слышится из окна пение Карела Гота.

— У тебя кровь на губе, — хрипло произношу я, глядя на Лену.

Она трогает себя за губу и невольно морщится... А затем отвечает с улыбкой:

— У тебя тоже.

"Хм, действительно". Я тоже ощупываю своё лицо и пытаюсь вытереть кровь. Получается, правда, не очень.

Видно, сложилось так у меня в судьбе,

Видно, любовь мне выпала непростая.

Даже уеду, чем помогу себе?

Ведь сердце не вынешь и не оставишь,

И не оставишь, -

продолжает надрываться по телевизору "золотой голос Восточной Европы".

— У меня дома аптечка есть, — девушка оглядывается на подъезд.

— Аптечка? — я всё ещё "не врубаюсь".

— Аптечка. У меня. Дома, — повторяет Лена и вновь опускает глаза.

Пусть ты при встрече вновь отведёшь глаза,

И, как и прежде, сердце мне болью скрутит.

Пусть, зазывая, рядом шумит вокзал,

А я не уеду, будет, что будет,

Будет, что будет.

— Пойдем?

Лена протягивает мне руку.

— Пойдем, — киваю я через пару секунд, понимая, что — всё, пропал окончательно. Никуда я теперь от неё не денусь... а, впрочем... нет, не хочу я никуда от неё убегать-уезжать. Пусть будет, что будет...

И не в этом дело,

Нет, не в этом дело,

Что тебя не видеть не могу,

А куда я денусь,

Ну, куда я денусь,

От себя куда я убегу?

Кровать в Лениной комнате была не слишком широкая, но места на ней нам хватило с лихвой. Собственно, мы в эту ночь почти и не спали. Так, пару часов, не больше. Друг от друга практически не отрывались. Или, скорее, наоборот: отрывались по-полной. И в итоге едва не проспали. Она на работу, а я — в институт. Мне, впрочем, спешить было некуда — лекция по аналитической геометрии динамилась без проблем, за посещением всё равно никто не следил. А вот партнёрша, напротив, весьма торопилась: рабочий день в стройуправлении начинался в половине восьмого. Она даже немного расстроилась, что завтраком меня накормить не смогла — всё "свободное" время ушло на "боевую раскраску". Макияж, причёску, поиски запасных очков — старые, как выяснилось, потерялись вчера, ещё до встречи со мной.

Меня Лена уже ни капельки не стеснялась. Да и чего ей теперь стесняться, после ВСЕГО? Ну, разве что своего бывшего жениха-фарцовщика? Хотя и от него... какая-никакая, а польза. Если бы не этот козёл, не было бы у нас с Леной этой волшебной ночи. От которой голова кругом и хочется петь соловьем...

— Вот чёрт! Забыла, куда серёжки вчера положила, — с досадой пробормотала девушка, завершая формирование "образа" и разглядывая в зеркало "результат".

"Сережки? Хм, а ведь у меня есть для неё кое-что"

— Думаю, эти тебе вполне подойдут, — проговорил я, доставая из куртки серьги с сапфирами. Те самые, что купил в среду для Жанны. Кулон и цепочка остались в кармане, но Лена о них, понятное дело, не знала.

— Это... мне? — сказать, что Лена была удивлена, означало не сказать ничего.

— Конечно, тебе. Кому же еще? — пожал я плечами, стараясь казаться невозмутимым. Как будто дарить подарки красавицам дело привычное. Словно бокал мартини глотнуть.

Увы, до конца отыграть Джеймса Бонда мне так и не удалось.

Красавица внезапно вздохнула и одарила меня грустным взглядом:

— Андрей. Ты знаешь, я очень боюсь подобных подарков.

— Но... почему? — теперь уже пришел мой черед удивляться.

— Это очень дорого для меня, — ещё раз вздохнула Лена. — Ты, наверное, всю стипендию на эти серьги потратил.

— Я понял, — усмехнулся я, выдержав короткую паузу, догадываясь, наконец, куда она клонит. — Думаю, тебе не стоит волноваться по этому поводу. Это честные деньги, не криминал, не фарцовка... Я их по-честному заработал, а не украл или выклянчил у родителей. Можешь верить, можешь не верить, но это действительно так.

Лена ничего не ответила. Молча надела серёжки, критически осмотрела свое отражение в зеркале, а затем... Наградой мне стал поцелуй. Долгий и страстный. На большее у нас просто не было времени.

А серьги ей действительно шли. В них она выглядела ещё сногсшибательнее, ещё шикарнее, ещё загадочнее... Мечта, а не девушка.

Расстались мы через двадцать минут. Дошли вместе до "Культтоваров", возле которых Лена чмокнула меня в щеку, вытерла след от помады и, сказав, что уже наверняка опоздала, побежала в контору. Я же направился в сторону института.

Путь в общагу пролегал мимо дома, где жила Жанна. И чем ближе я к нему подходил, тем всё больше меня одолевали сомнения. Правильно ли я поступаю? Нет ли в моих действиях некоего... сволочизма что ли? Вот, ёлки-зелёные, даже не знаю, как следует называть то, что уже решил для себя и посчитал нормальным. В любом случае, свои ошибки надо обязательно исправлять. Даже если это и не совсем ошибки. Точнее, совсем не ошибки.

Насколько я помнил, на учебу Жанна всегда ездила на электричке 8:06, и, значит, времени у меня было достаточно. Одно плохо — магазины на этот час еще не открылись. И в том числе тот, который следовало посетить в первую очередь. Располагалось это предприятие советской торговли буквально в двух шагах от нужного мне здания. Обычные для начала восьмидесятых "овощи-фрукты" с небольшим цветочным отделом около входа.

Дожидаться восьми ноль-ноль и, соответственно, открытия магазина мне было не с руки — за шесть минут не то что купить, даже выбрать подходящий товар не смогу. А уж перехватить Жанну по дороге на станцию — тем более. Поэтому, приняв вид "лихой и придурковатый", я обошел строение и несколько раз нажал на кнопку звонка служебного входа.

— Кого там в такую рань черти несут? — раздалось из-за двери через десяток секунд.

Зазвенели ключи, и в щели между косяком и дверью появилась помятая физиономия.

— Ну? Чего надоть?

Хмурый спросонья сторож взирал на меня с явным неудовольствием.

— Бать! Выручай, в натуре! Времени — ноль! Вопрос жизни и смерти, — затараторил я, хватаясь за дверную ручку как за соломинку.

— Спиртным не торгуем, — пробурчал предшественник будущих ЧОПовцев и потянул полотно на себя. Чтобы не дать ему захлопнуть "калитку", я быстро просунул ногу в дверной проем.

— Бать, да я не за водкой пришёл. Мне, понимаешь, кровь из носу, цветы нужны.

— На кой? — сторож с недоумением уставился на меня. Даже дверь перестал тянуть, удивившись столь странной просьбе.

— Надо, бать. Очень надо.

— Дык... это, — небритый "охранник" почесал в затылке и попробовал решить вопрос привычным для себя способом. — Я же не продавец. Вот откроется магазин, тоды и ой...

— Да ты пойми, не могу я так долго ждать, — я постарался придать голосу максимум проникновенности. — Если я сейчас цветы одной девушке не подарю, то всё. Только и останется, что утопиться в канале.

— Ну-у, — протянул сторож, закатывая глаза и демонстрируя тем самым недюжинную работу мысли.

— Если чего надо сверху, так то не проблема. Отдам сколько нужно, — выложил я еще один козырь. — Деньги не главное. Мне главное на встречу не опоздать.

— А! Ладноть! — махнул, наконец, рукой хранитель фруктов и овощей. — Ходь сюды. И дверку прикрой, чтоб фулюганы какие не забрались.

Дальше тамбура он меня не пустил. Наказал ждать, а сам убрёл вглубь магазина.

— Если можно, что-нибудь покрасивше и попахучей, — крикнул я в извилистый коридор, вспомнив, что даже не сообщил, какие конкретно цветы желаю приобрести.

Мой "благодетель" возвратился через минуту.

— На, держи, — протянул он мне алую розу с уже раскрытым бутоном. Запах от нее шел изумительный — любые духи перешибёт без проблем. У Жанны даже мысли не должно появиться, что от кавалера пахнет совсем не цветами, а... скажем так — другой женщиной.

— А ещё парочки точно таких не найдётся?

— Больше не могу, — развел руками дедок. — Одну еще могут списать на усушку-утруску, а три — это уже воровство.

— Жаль, — я покачал головой и вытащил из кармана смятую трёшку.

— Не надоть, — отмахнулся охранник. — А то уже будет это, как его там, во, хищение! Так что даром бери.

— Спасибо! — поблагодарил я сторожа. — Ну, я пошел?

— Иди, — кивнул тот и, заперев за мной дверь, тихо пробормотал. — Что за бабы нынче пошли? Свиданки в такую рань назначают...

Его последних слов я, конечно же, не расслышал. Поскольку спешил...

...Жанна выбежала из подъезда без четверти восемь.

Я "догнал" её через десяток шагов.

— Привет!

— Ой! — вскрикнула она, оборачиваясь. — Это ты?

— Я. А это тебе.

— Какая колючая, — Жанна осторожно приняла из моих рук цветок. — А пахнет как здорово. Где взял?

— Украл, — усмехнулся я, приноравливаясь к ее шагу.

— Молодец, — похвалила девушка. — А почему вчера не пришёл?

— Дык, я тебе весь вечер звонил. У вас дома никого не было.

— Мог бы и днём позвонить, — отозвалась спутница. — Я бы тогда никуда не уехала. Вчера у дяди Володи день рождения был, после обеда мы в Наро-Фоминск уехали.

— А вернулись когда?

— Точно не помню. Кажется, в половине первого...

Жанну я провожал до самой станции. Даже на платформу зашёл. А когда появился поезд, достал пакетик с кулоном и цепочкой и вложил его в руку девушки.

— Это подарок. Только прямо сейчас не смотри, потом посмотришь.

— А...

— Всё, твоя электричка. Пока. Встретимся на неделе.

Выслушивать от Жанны разные неудобные вопросы мне не хотелось. Она, насколько я ее знал, вполне могла (переплюнув Лену) устроить настоящий допрос с пристрастием на тему "Откуда ты взял деньги на такое богатство?" Вот поэтому-то и пришлось срочно ретироваться, оставив все разговоры на потом. Тем более что обладание дорогими подарками может само по себе успокоить любую женщину. В том смысле, что рано или поздно она сама найдет "логическое" объяснение собственным мыслям и перестанет терзать себя ненужными подозрениями...

* * *

— Итак, справки вы предоставили, я их прочёл, — генерал откинулся в кресле и внимательно посмотрел на сидящих перед ним Смирнова и Ходырева. — Теперь хотелось бы кое-что уточнить. Думаю, мы поступим как флотские. То есть, вначале выслушаем младшего по званию. Давай, Михаил, приступай. Докладывай, что думаешь по Свояку.

— По Свояку у меня, Пётр Сергеевич, одни непонятности, — прокашлявшись, сообщил Смирнов.

— В чем они проявляются?

— В том, что понять я его не могу. Вроде обычный советский пацан, а как сделает что-нибудь или скажет, так хоть стой, хоть падай.

— Это ты про стрельбу?

— Про неё. Упражнение с заложниками он выполнял так, словно это реальная ситуация, а никакая не тренировка. Да и сам факт такой успешной стрельбы вызывает кучу вопросов...

— А по поводу деда его точно всё выяснили, не ошиблись?

— Ошибка исключена. Дед его и, правда, был снайпером на войне. Кавалер двух орденов Славы. Но вот к Георгиевским крестам никакого отношения не имеет — родился он в девятьсот восьмом, так что ни в Первой мировой, ни в Гражданской участия не принимал. Участвовал только в финской и в Великой Отечественной.

— А перепутать Свояк не мог? У них ведь, у Славы и у Георгия, ленточки одинаковые.

— Ну-у, в принципе, мог, но вряд ли. Чтобы эти награды попутать, надо либо очень глубоко погрузиться в тему, до такой степени, чтобы в голове смешались типовые понятия, либо надо просто жить в определенной среде, рядом с обладателями обеих наград.

— Да, скорее всего. Согласен. Вот если бы родственники у него были из бывших или, например, общался он регулярно с выходцами из... хм, белоэмигрантов...

— Лингвистический анализ его речи мы уже провели.

— И как?— моментально вскинулся Петр Сергеевич. - И почему это не указано в справке?

— Сегодня данные получили. Вот, можете ознакомиться...

Генерал взял бумагу и быстро ее просмотрел.

— Хм... Если убрать воду, то получается, что речь его вполне соответствует предполагаемому месту рождения и проживания. Жаль, что по поводу возраста лингвисты ничего конкретного сказать не смогли...

— Увы, — развел руками Смирнов. — Построения фраз характерны как для лиц возрастом от 15 до 20, так и для 30 и 40-летних.

— И иностранный язык он, как я понял, знает неплохо.

— Скажем так, английским он владеет лучше, чем обычные школьники. Однако, с другой стороны, уровень немного пониже, чем у учащихся спецшкол и студентов инязов. Есть, кстати, еще один интересный момент. Как утверждает Павел, Свояку знакомы некоторые нюансы внутренней кухни нашего наиболее вероятного противника. То есть, по блоку НАТО у него имеются знания, хотя и довольно обрывочные, которые он нигде не мог получить, кроме как из собственных наблюдений или из рассказов тех, кто действительно знает.

— Ну, возможно, он просто общался с кем-то из этих знающих.

— Возможно. Но в его окружении в настоящий момент таких нет. За исключением нас, конечно.

— Логично. Но не забывай, что такие знакомые могли быть в его прошлом, еще до поступления в институт, — Пётр Сергеевич повернулся к другому участнику совещания. — Что скажешь, Константин? Что удалось выяснить по прошлому Свояка?

— Ну, всего, конечно, выяснить не удалось. Четыре дня — срок небольшой. Правда, и городок тот тоже не мегаполис. Население всего пятьдесят тысяч, все на виду, большинство знакомы друг с другом с детства. Так что кое-какую информацию раздобыть удалось. Причем, весьма любопытную.

— Что ты имеешь в виду?

— Во-первых, среди молодежи Свояк оказался фигурой известной. Играл в школьном ансамбле и даже выступал на сцене в нескольких местных клубах. Так что многие его знают. Плюс спортом увлекался немало, участвовал в разных соревнованиях, выезжал в другие города в составе юношеских команд.

— По каким видам?

— Баскетбол, плавание, волейбол, спортивное ориентирование, охота на лис, пожарное многоборье. Вы, Петр Сергеевич, наверное, удивитесь, но ни настольный теннис, ни стрельба, ни, тем более, бильярд там ни разу не фигурировали.

— Уже удивлен. А что во-вторых?

— Во-вторых, при всем при том, школу он окончил с золотой медалью и дважды был победителем областной олимпиады по математике.

— Это-то как раз и не удивительно, в их институте таких полно.

— Тут дело в другом. Из бесед с учителями и тренерами я понял, что со старшими по возрасту он сходился с трудом. Нелюдимом, конечно, не был, но при общении со взрослыми чаще всего тушевался, можно сказать, варился в собственном соку и больше интересовался учебой, нежели общением с другими людьми. Плюс английский язык, о котором мы здесь говорили, не был для него особым приоритетом. Знал он его не лучше сверстников-одноклассников.

— А как насчет женского пола?

— Своей девушки у него не было. Это подтверждают все, с кем я общался.

— М-да, интересная выходит картина, — генерал сложил руки в замок и ненадолго задумался.

— Значит, говоришь, ни в бильярде, ни в теннисе, ни в стрельбе особых успехов у Свояка ранее не наблюдалось? — спросил он через десяток секунд.

— Не наблюдалось, — кивнул Константин. — Особенно, что касается бильярда. Свояк регулярно посещал клуб ремонтно-механического завода и, по словам завсегдатаев, звёзд с неба не хватал. Играл на любительском уровне.

— Совсем интересно, — покачал головой Петр Сергеевич. — И ни черта не понятно.

— Так, может... может, он просто не тот, за кого себя выдаёт? — озвучил, наконец, Ходырев давно напрашивающийся вывод.

— Может, — кивнул генерал. — И именно это должно сейчас стать нашей главной задачей.

— В Москве сейчас находятся двое его одноклассников. Один учится в Горном, вторая — в МИСиСе. Можем попробовать организовать очную ставку, — предложил с ходу майор.

— Дельная мысль, — согласился Петр Сергеевич. — Только не очную ставку, а обычную встречу. Типа, давно не виделись, захотелось заново пообщаться, узнать, кто как устроился, как жизнь, как дела.

— Хорошо. Тогда я займусь подготовкой.

— Займись. И ты, Михаил, тоже не расслабляйся...

— Петр Сергеевич, совсем забыл, — неожиданно хлопнул себя по лбу Смирнов. — В пятницу в бильярдной еще один интересный случай произошёл.

— Какой?

— Свояк решил сыграть в Спортлото и сумел вовлечь в это дело наших армейских.

— Ну, решил и решил, что в этом странного?

— Да, понимаете, в чем проблема. У меня, вот и Константин Николаевич не даст соврать, сложилось ощущение, что всё это неспроста. Вроде бы и случайно всё получилось, но мне отчего-то кажется, что Свояк действовал не по наитию, а по заранее написанному сценарию. Целый спектакль разыграл с заполнением одного-единственного билетика. Причем, у меня лично чувство такое, что этот билет обязательно выиграет.

— Даже так? — удивился Пётр Сергеевич, переводя взгляд на Ходырева.

— Всё так. Я с Мишей согласен, — подтвердил тот. — Вот числа, которые были в билете.

— А может, и мне в этой игре поучаствовать? — пошутил генерал, глянув на переданный ему листок с цифрами. — Глядишь, тоже обогащусь на пару со Свояком. А? Как считаете?

— Да мы уже думали на эту тему, — улыбнулся Ходырев. — Но решили соблюсти субординацию и сначала вам доложиться.

— Это правильно, что доложились, — усмехнулся Петр Сергеевич. — Однако игры мы пока что отставим и просто посмотрим на результат. А сейчас, товарищи офицеры, я жду от вас откорректированных планов по работе со Свояком. Крайний срок — завтра к утру. Вам всё понятно?

— Понятно, товарищ генерал.

— Сделаем...

Глава 7

— Хорошо, что сегодня суббота и на работу идти не надо, — томно потянулась Лариса и с хитрецой посмотрела на сидящего напротив мужчину. — Слушай, Шур, а может тебе еще яичницы приготовить? Или, например, картошки пожарить? Я её хорошо готовлю, мне говорили. С лучком, со шкварками. А?

— Можно, конечно, — улыбнулся Синицын, отхлебывая из кофейной чашки. — Только у меня картошки нема.

— Жаль, — покачала головой девушка. — А кофе, я вижу, тебе совсем не нравится.

— Почему не нравится? Нравится, — возразил профессор. — Просто я больше предпочитаю чай, а не кофе.

— Да? Ты, наверное, просто никогда не пробовал настоящего кофе. Чтобы из джезвы, с пенкой. А на гуще потом еще погадать можно. Знаешь, как интересно?

— Ну, если ты меня к себе пригласишь, попробую обязательно, — усмехнулся ученый, отставляя в сторону чашку.

— Не, лучше я всё сюда принесу. Буду тебя здесь просвещать, а то ведь так и останешься гастрономическим неучем, — рассмеялась Лариса.

— Можно и здесь, — улыбнулся Синицин.

Девушка ему не просто нравилась — она его буквально с ума сводила. Странно, конечно — через три года шестой десяток пойдет, а мысли как у сопливого пацана. Только и думает, что о ней. Даже теоретическая физика уходит на второй план, когда рядом Лариса. А когда её нет — на сердце сплошная тоска, как-будто полжизни из него вырвали, да так и оставили, наплевав на последствия.

И почему она ему раньше не встретилась? Лет двадцать или тридцать назад, пока еще был молодым, пока еще кровь в жилах бурлила и не надо было задумываться о будущих неурядицах. Почему её пришлось ждать так долго?

"Мечта, а не женщина", — Синицын блаженно прикрыл глаза, вспоминая прошедшее.

Неделю назад они с Ларой весь вечер гуляли по парку, потом долго сидели в кафе и... профессор так и не смог решиться на что-то большее. Ни пригласить даму к себе, ни самому напроситься к ней в гости. Во вторник и среду они снова встречались, и доктор наук опять "опростоволосился" — проводил Ларису домой, но предпринимать ничего не стал. Побоялся показаться навязчивым. Только вчера он, наконец, пересилил себя — предложил девушке посмотреть, как живут "старые холостяки". И, как оказалось, поступил абсолютно правильно. Чего они только не вытворяли сегодняшней ночью. Синицын даже представить не мог, что ещё способен на "подвиги". Лара казалась неутомимой, да и он ни капли не отставал от неё. Откуда в организме столько тестостерона взялось, фиг знает. Видимо, правы были поэты, написавшие в оные времена о том, что "любви все возрасты покорны" и что это она "во всём виновата, то-то и оно". В любом случае, Александр Григорьевич ни о чем не жалел и был готов к продолжению романа с этой фантастической женщиной...

— Слушай, Шур, а давай мы сегодня куда-нибудь съездим, — неожиданно предложила Лариса. — У меня ведь машина есть. Прокатимся на Плещеево озеро или, например, в Суздаль. Я там никогда не была, а очень хотелось бы. Снимем номер в гостинице или гостевой домик. Завтра же всё равно воскресенье. Уедем из этой дурацкой Москвы, отдохнем на природе, проветримся. А? Как считаешь?

— Да я бы и с радостью, но... — Синицин огорчённо развел руками. — Ты понимаешь, у меня сегодня встреча назначена. Очень важная, никак не могу ее пропустить.

— Ну вот, только подумаешь о чем-то хорошем, так сразу дела. Нет-нет, ты не подумай, я ни на чем не настаиваю. Просто мне очень жалко терять такие хорошие выходные.

— Да нет, это ты меня извини, — принялся оправдываться ученый. — Если бы я заранее знал, что мы... что у нас... ну, ты сама понимаешь...

— Ладно, проехали. Ничего страшного, — улыбнулась девушка и погладила профессора по руке. — Ты замечательный. И я все понимаю. Отложим поездку на следующие выходные, если ты, конечно, не против.

— Я только за. Поедем, куда захочешь. Хоть на край света.

— Здорово! — Лариса поправила запАх у халата и, прищурив глаза, внезапно поинтересовалась. — Слушай, а что это у тебя за встреча такая в выходной день? Или это какая-то тайна, о которой нельзя говорить?

— Ну почему обязательно тайна? — пожал плечами профессор. — Я сегодня встречаюсь со своим коллегой. По чисто научным делам. Будем обсуждать одну экспериментальную установку.

— Ух, ты! Как интересно! А этот коллега, случайно, не женщина?

— Нет, не женщина, — засмеялся Синицын. — Более того, этот мой коллега раньше служил в ФСБ.

— Еще интереснее, — глаза у Ларисы неожиданно заблестели. — Значит, у вас там будет что-то очень секретное, да?

— Конечно, секретное. Такое секретное, просто жуть, — Шурик приложил палец к губам, по-заговорщицки огляделся и прошептал замогильным голосом. — Об этом нельзя говорить. Каждому, кто узнает о наших секретах, грозит пожизненное заключение в подвалах Лубянки.

Девушка прикрыла в притворном ужасе рот, а затем, перегнувшись через кухонный стол, прошептала в ответ:

— Больше всего на свете я люблю выпытывать чужие секреты. И пусть меня постигнет за это страшная кара.

"В конце концов, почему бы и не рассказать? — подумал Синицын. — Там ведь и вправду нет особых секретов. Про Андрея и путешествия во времени я ей, конечно, не расскажу, но вот про всё остальное..."

Профессор наклонился к Ларисе и, "грозно" нахмурившись, приступил к "таинству кваркового посвящения":

— Ну, что ж. Если тебя не пугают запретные знания, тогда слушай и не говори потом, что не слышала...

Суббота. 6 октября 2012г.

— Опаздываешь, — покачал головой Смирнов, глянув на появившегося в больничном фойе профессора, а затем на часы.

— Пробки, — пожал плечами Синицын, присаживаясь рядом с "чекистом".

— Пробки? В метро? — поднял бровь Михаил.

— Да нет, меня сюда на машине подбросили.

— Такси?

Учёный неожиданно покраснел.

— Знакомый один... то есть, это... знакомая.

Смирнов пристально посмотрел на "коллегу".

— Надеюсь, про наши дела этой твоей знакомой ничего неизвестно?

— Ну что ты? Конечно, нет, — замахал руками Александр Григорьевич. — Она просто меня подвезла. Ей всё равно по дороге. Высадила на той стороне Сущёвки, а про больницу я ей ничего не рассказывал.

— Смотри, Шура, — погрозил пальцем Смирнов. — Женщины существа наблюдательные. Ты им можешь вообще ничего не рассказывать, а они всё одно будут в курсе.

— Да это понятно. Но сегодня и, правда, всё получилось случайно. Я никого ни о чём не просил. Просто она сказала, что едет в центр, вот я и...

Довести мысль до конца Синицыну не удалось. В больничном холле появилась супруга Андрея.

— Ну? Что у нас сегодня плохого?

— Добрый день, Жанна, — поднялся с диванчика Михаил.

— Здрасьте, — кивнула она одновременно и фээсбэшнику, и профессору.

— Привет, Жанн, — вскочил со своего места Синицын. — А мы думали, ты опоздаешь.

— Индюк тоже думал, но главного для себя так и не выяснил, — отозвалась женщина, усаживаясь в обитое дерматином кресло. — Так всё-таки, что за спешка такая? Чего хотели?

— Да, собственно, ничего особенного, — развёл руками Смирнов. — Просто хотели поделиться с тобой новостями?

— Надеюсь, хорошими?

— Ну-у, как сказать, — протянул Михаил. — Есть новости хорошие, а есть и не очень.

— Давайте сначала плохие, — вздохнула Жанна.

— Плохие, так плохие, — не стал спорить "чекист". — Во-первых, нас выгнали из Курчатовского.

— То есть, как это выгнали?!

— Тему мою закрыли, — вмешался в беседу профессор. — В общем, установку нашу пришлось разобрать.

— Нифига себе! — возмутилась женщина. — И что теперь делать? Андрея только вчера сюда из Склифа перевезли, в одиннадцатую городскую. Я вчера весь вечер договаривалась с докторами насчет режима, а у вас, оказывается, ничего не готово. Полный капец...

— Ну, не совсем капец, — попробовал успокоить её Смирнов. — Просто небольшая заминка. Мы с Шурой решили новую установку собрать. Так сказать, в частном порядке.

— И долго вы собираетесь ее собирать?

— Месяца полтора. Тут всё от денег зависит. Как нужную сумму добудем, так сразу и соберём.

— А сколько надо? — вскинулась Жанна. — В принципе, я могу кредит под залог квартиры оформить.

— Ни в коем случае! — мужчины произнесли это фактически одновременно. После чего быстро переглянулись, и подполковник, подмигнув профессору, объяснил женщине весь расклад. — Денег там требуется порядка восьми миллионов. У нас сейчас имеется около трёх. Остальные, я надеюсь вытащить из стройки под конец месяца. С Рыбниковым я договорился, он возражать не станет.

— Хорошо. Не буду кредит оформлять, — согласилась дама. — Но смотрите, если с деньгами что-то вдруг не срастётся, я вас тогда где угодно достану. Даже не думайте улизнуть. Столько времени потерять из-за какой-то там ерунды...

— Не надо нас доставать, мы никуда не сбежим, — улыбнулся Смирнов. — Ты лучше скажи, как там Андрей? Улучшения есть?

— Всё так же, — снова вздохнула Жанна. — Правда, сегодня ночью опять показалось, что он на какое-то время становился прозрачным. Только уже не так, как раньше. Совсем на чуть-чуть, если не приглядываться специально, можно и не заметить.

— Ты об этом кому-нибудь сообщала?

— Нет, только вам. Всё равно ведь никто не поверит.

— Да, в такое поверить трудно, — покачал головой подполковник.

— А что насчёт хороших новостей? — внезапно вспомнила Жанна. — Вы же говорили, есть и хорошие новости.

— Есть и хорошие, — кивнул Смирнов. — Шура, давай сюда свой портфель.

Передав портфель женщине, "чекист" попросил:

— Для начала глянь, пожалуйста, нет ли чего в кармане. Вдруг там опять послание для тебя, а мы его поэтому не нашли.

— Пусто, — Жанна проверила секретное отделение и вернула портфель Михаилу.

— Ну, тогда вот. Возьми почитай, — тот в ответ протянул ей два тетрадных листка. — Ещё два письма от Андрея. Ты их пока не видела.

— С этого и надо было начинать, — проворчала женщина, забирая оба послания.

— Дык, ты ведь сама просила. Сначала плохое.

— Мало ли что я просила. Не маленькие уже, могли бы и догадаться, что мне нужно в первую очередь...

Прочитав письма, Жанна откинулась в кресле и с довольным видом произнесла:

— Ну вот. Выходит, мы всё-таки встретились там, в электричке. Значит, я его всё-таки догнала.

— Ага. Кто бы сомневался, — ухмыльнулся Синицын.

— Слушай, а почему я здесь ничего об этом не помню? — неожиданно вскинулась дама, посмотрев на профессора.

— Как это почему? — удивился тот. — Я же тебе объяснял. Андрей сейчас в параллельном потоке и, пока они не сольются, ты ничего не вспомнишь.

— Ну да, действительно. Я что-то забыла об этом, — легко согласилась Жанна и повернулась к Смирнову. — А, кстати, зачем ему понадобился компромат на тебя? И тиражи Спортлото? Он что, решил обогатиться в том времени? Или еще чего-то такое задумал?

— Тебе это лучше знать. Вы же с ним тридцать лет вместе прожили, — пожал плечами "чекист". — Но вообще, я полагаю, он хочет там что-нибудь изменить. Типа, историю нашу немного подправить, раз случай такой подвернулся. Между прочим, вполне вариант. Я бы, по крайней мере, рискнул. Если бы, конечно, сам оказался на его месте.

— Да. Это он может, — задумчиво пробормотала Жанна. — Вот только представить себе не могу, что именно он собирается сделать.

— А вот это как раз нам и стоит сейчас обсудить.

— Зачем?

— Затем, — поднял палец Смирнов, — что такие вопросы с кондачка не решаются. Через месяц мы должны быть готовы к тому, чтобы предложить Андрею чёткий план действий.

— А сам он что? Ничего умного придумать не сможет? — усомнилась Жанна.

— Одна голова хорошо, а четыре — лучше. Ну что? Будем сейчас обсуждать перспективы сохранения и развития СССР?

— Будем, — кивнул Синицын.

— Давайте, — согласилась супруга Андрея. — Это дело хорошее. Мне нравится...

— Итак. Какие у кого мысли? — спросил Михаил через десяток секунд, выложив на журнальный стол карандаш и несколько бумажных листов, явно решив фиксировать всё сказанное на бумаге.

— Первым делом грохнуть Меченого, а потом — Борьку. И про Чубайса с Гайдаром не позабыть, — сразу же предложила Жанна, рубанув воздух ребром ладони. — Там много таких, надо только припомнить, кто больше виноват, а кто меньше.

— Экая ты кровожадная, — усмехнулся Смирнов, откладывая в сторону карандаш. — Прямо-таки экстремистка.

— Ничего я не экстремистка, — нахмурилась женщина. — Просто я считаю, что каждый должен получить по заслугам. Всего-навсего.

— А я с Жанной согласен, — вклинился в разговор Синицын. — Предателей и изменников надо карать по всей строгости. Одиозные фигуры в нашей истории надо обязательно устранять. Стране от этого точно хуже не станет, а вот лучше — запросто.

— Да я, в общем-то, и не спорю, — пожал плечами "чекист". — Надо, так надо. Вот только что это нам даст? Исчезнут одни негодяи, на их месте могут появиться другие, такие же негодяйские.

— Э, не скажи, — возразил профессор. — Понятно, конечно, что свято место пусто не бывает. Однако всякому овощу свой сезон. Не так уж и много было у нас предателей. Уберешь десяток-другой, новые не сразу найдутся.

— Возможно, — не стал спорить Смирнов. — Но тут сразу возникает вопрос. А так ли обязательно убивать этих деятелей?

— Измена Родине — это даже хуже, чем измена жене, — отрезала Жанна. — Вот я бы, к примеру, Андрея еще могла бы простить, если бы он, скажем, ну... это самое... с другой женщиной. Но если бы он стал вдруг предателем, то... Хотя голову я бы ему всё равно открутила. Чтоб неповадно было...

— Что именно неповадно? — невинно поинтересовался профессор.

— С другими бабами шуры-муры крутить, вот что, — буркнула Жанна. — Ну всё, хватит об этом. Давайте лучше о деле.

— Да уж, серьёзно всё у тебя, — потрогал себя за шею Смирнов, словно прикидывая, каково это, ходить с открученной головой. — Честно признаюсь, не завидую я Андрюхе, ох, не завидую.

— А что? Были какие-то прецеденты? — прищурилась женщина. — А я, выходит, об этом ни сном, ни духом?

— Да не, ну ты что? — поднял руки "чекист". — Я же просто шучу.

— Не надо со мной так шутить, мне это не нравится.

— Всё, больше не буду, — повинился Смирнов. — А сейчас и вправду, давайте-ка лучше... хм, вернёмся-ка мы опять к нашим баранам.

— Вернёмся, — нехотя согласилась Жанна. Проблема супружеской верности её явно задела, но развивать эту тему и дальше она, по всей видимости, не могла. Фактов не было. А подозрения, как известно, к делу не пришьёшь. Пусть даже и небеспочвенные...

— Ну что ж, тогда, пожалуй, продолжим. — Михаил снова взял карандаш. — Повторю свой вопрос. Так ли необходимо убивать в том времени кучу народа?

— Это не народ. Это присосавшиеся к нему паразиты, — уточнил Синицын. — И их было не так уж и мало.

— Ну хорошо. Пусть паразиты. А как ты себе представляешь сам процесс их, хм, устранения? Неужели ты думаешь, что Андрей сможет вот так вот запросто взять и замочить десяток-другой будущих негодяев? Ладно. Предположим, он сумеет пересилить себя и придавить втихую какого-нибудь Собчака или Березовского. А как быть с главными фигурантами? Ни к Ельцину, ни, тем более, к Горбачеву он так просто не подберётся. Калибр у нашего Андрюхи не тот, его просто не подпустят к этим товарищам.

— А ты на что? — с ходу возразил доктор наук. — Вы же с ним в том времени уже познакомились. Ты ведь уже работал тогда в КГБ, а это, сам понимаешь, не хухры-мухры.

— Работал. Точнее, служил, — Смирнов с усмешкой посмотрел на профессора. — Только не забывай, Шур. Я сегодняшний и тогдашний — это две большие разницы. Пойми, наконец, что тот Комитет вовсе не был кровавой гэбней, про которую так любят талдычить наши доморощенные либералы. Мы никогда не были сборищем наёмных убийц и душителями свободы. Мы были частью системы и подчинялись закону. Закону, заметь, а не персоналиям или собственным представлениям о справедливости.

— Угу. Стояли на страже безопасности государства, — проворчал ученый. — Чистые руки, холодная голова, туда-сюда, шаг влево, шаг вправо...

— Именно так, — рассмеялся Смирнов. — Ты ещё про горячее сердце забыл.

— Не забыл, — криво усмехнулся Синицын. — Просто подумал, ты сам о нём вспомнишь.

— Ты прав, я действительно вспомнил, — с серьёзным видом подтвердил подполковник. — Это тоже имелось. Я ведь пошёл в органы не ради карьеры или каких-то там привилегий. Я на самом деле верил в свою страну и хотел ей служить. И служил не за страх, а за совесть, как и большинство комитетских, защищая даже не государство, а всех, кто в нём жил, трудился и строил великое будущее. Поэтому и говорю, что за просто так убивать обычных советских людей не стал бы. Даже если бы и узнал от того же Андрея, что эти люди могут со временем превратиться в предателей.

— Ну, хорошо, я понял твою позицию, — качнулся профессор. — Но что же тогда ты предлагаешь сделать Андрею? Как ему надо действовать, чтобы предотвратить неизбежное? Да еще в условиях, когда времени на раскачку почти не осталось. Всего три года пройдет и аллес: здрасьте, граждане, я — комбайнёр Миша, сейчас мы с вами учудим перестройку.

— Сложно сказать, — вздохнул Михаил. — Но, в любом случае, в настоящий момент Андрей действует довольно логично. То есть, не прёт на рожон, а тихо-спокойно налаживает контакты со мной и моими коллегами. Я думаю, он пока просто ждёт одного знакового события.

— Какого?

— Ноябрь-82. Смерть дорогого Леонида Ильича и избрание новым генсеком Андропова.

— А дальше?

— А дальше, я полагаю, начнётся самое интересное. Установка вновь заработает, межвременная связь восстановится, и мы должны быть к этому абсолютно готовы.

Смирнов откинулся на спинку дивана и замолчал. Молчали и остальные.

Подзатянувшуюся паузу прервала Жанна:

— Так что же ты всё-таки предлагаешь? К чему мы должны быть готовы?

— Мы должны быть готовы к тому, что Андрей раскроется перед моими коллегами и начнёт выдавать информацию.

— Информацию о будущем?

— Да. О том, что знает и помнит.

— И ему так просто поверят? — усомнился Синицын.

— Конечно же, нет, — усмехнулся Смирнов. — Сразу, естественно, не поверят, но обязательно начнут проверять. Вот поэтому-то Андрею и нужен правильный план. Как и в какой последовательности делиться знаниями. И какими именно знаниями. Я ведь недаром не стал передавать ему компромат на себя, а для начала просто сообщил о наиболее значимых предателях того времени. Причем, тех, кто служил в нашей конторе. Уж это-то проверить легче всего, да и интерес к этим данным будет реальный, а не на уровне "потрепались за жизнь".

— Ну, хорошо, — отозвалась Жанна. — Это он сообщит, а дальше-то что?

— Дальше, когда факты предательства подтвердятся, можно будет приступать к следующему этапу и говорить о том, что ожидает страну в самом ближайшем будущем.

— Ты думаешь, это поможет? — покачал головой профессор. — Всем ведь известно, что исторический процесс инерционен. Остановить его почти невозможно. Если экономика социализма не могла справиться с базовыми проблемами, то она так или иначе должна была проиграть соревнование с Западом.

— Шура, ты сейчас несёшь откровенную чушь, — нахмурился подполковник. — Не повторяй за другими разную ерунду. Какие, к чертовой бабушке, базовые проблемы?! Та экономическая модель, что существовала в Советском Союзе, позволяла спокойно и без особого напряжения жить и развиваться долгие и долгие годы. Проблема заключалась в другом. В неспособности и нежелании части советской элиты бороться за будущее страны. А серьезных проблем в нашей экономике по большому счету и не было.

— Как это не было? — всплеснул руками Синицын. — А гонка вооружений? А бессмысленная трата ресурсов на военно-промышленный комплекс и производство никому не нужной продукции? А закупка продовольствия у иностранцев? А глупости с поддержкой зарубежных компартий и всяких там африканских и азиатских стран? А война в Афганистане, в конце концов? Мы ведь её всё равно потом проиграли, зачем было так долго тянуть? Партизанское движение в тех местах подавить невозможно, тебе это каждый скажет.

— Отвечать буду по существу и по очереди, — дёрнул шекой Михаил. — Но начну всё же с последнего утверждения. Вот ты мне скажи, много ли ресурсов было у СССР в двадцатые-тридцатые годы? Больше, чем в восьмидесятые, или меньше?

— Странный вопрос. Конечно, меньше. Почти на порядок.

— Ага. И, тем не менее, с басмаческим движением в Средней Азии справились. А ведь это почти то же самое, что и Афганистан. Это сейчас западники вещают, а мы повторяем за ними, говоря, что всяких там террористов и экстремистов в принципе нельзя победить. Что они всегда были, есть и будут. Самое смешное, что и американцы с англичанами уже одерживали в 20-м веке победы над восставшим народом и перепрограммировали его затем на сотрудничество. Вспомни, например, послевоенную Грецию или менее известные нам Индонезию и Филиппины. Тут просто воля нужна и желание. Так что и у нас с Афганистаном всё получилось бы, если бы мы планомерно шли к своей цели, невзирая на мнение так называемой мировой общественности.

— Ладно. Будем считать, убедил, — нехотя согласился Синицын. — А что по поводу остального?

— Да, действительно, — поддержала профессора Жанна. — Почему нашу экономику тех лет ты считаешь устойчивой? И почему мы не должны были проиграть экономическое соревнование с Западом?

— Почему? — переспросил Михаил. — Хм, вопрос, конечно, интересный. Даже не знаю, с чего начать.

— А ты с начала начни, — хохотнул доктор наук. — Например, с разбазаривания ресурсов на производство тысяч и тысяч танков, которые потом порезали на металлолом.

— Ну что ж, с танков, так с танков, — пожал плечами Смирнов. — В конце концов, какая разница, что брать за основу.

— Что ты имеешь в виду? Какую основу?

— Основу, на которой держится общество, — пояснил фээсбэшник. — В данном случае мы будем рассматривать основу экономическую. А если еще конкретнее, то... как думаешь, какой главный ресурс растрачивался Советским Союзом при производстве излишних танков?

— Ну, какой-какой? Природные ископаемые, продукты их переработки, энергия.

— И всё?

— Еще люди. Их знания, умения... время.

— Вот. Добрались, наконец-то, до главного. Думаешь, я не понимаю того, что нам не нужно было такое количество танков, артиллерийских систем, кораблей, снарядов, прочего военного снаряжения? Всех этих старых сапог с гимнастерками и противогазами, пылившихся на складах десятилетиями. Добавь сюда еще и гражданскую продукцию, не пользующуюся спросом у населения и потому, с точки зрения современного потребителя, совершенно бессмысленную. То есть, олицетворяющую собой тупое разбазаривание ресурсов.

— Ну да, где-то так.

— Что ж, ты абсолютно прав. Если, конечно, рассуждать с позиции рыночника-либерала. Не надо производить то, что невозможно продать. Почему? Да потому что это не принесёт прибыли. А, значит, и пользы. Но сейчас попробуем посмотреть на это с другой стороны.

— С какой?

— Да хотя бы со стороны ученого, занимающегося фундаментальными исследованиями. Разве ты не мечтал когда-то о том, чтобы человечество совершило, наконец, рывок к звёздам, в глубины океана, к центру Земли, избавилось от болезней и войн? Чтобы люди не только думали о хлебе насущном и как приобрести новый смартфон, но и летали к другим мирам, раскрывали тайны Вселенной... путешествовали во времени, в конце концов. В реальности, а не в виртуальных грёзах.

— Ты прямо мысли мои читаешь, — натужно рассмеялся профессор.

— Ну, так, а я о чём? Поверь, Шур, всё это могло быть на самом деле. И, в первую очередь, благодаря обычным людям, рождённым не где-нибудь, а в СССР. Да, мы делали много неправильного. Совершали ошибки, куда же без них? Но главное было незыблемо — в основе всего в Союзе был человек. В том числе, и в нашей ныне ругаемой многими плановой экономике. Кажущееся бесполезным производство поддерживало то, что ни за какие деньги не купишь. Уровень населения. Огромное количество отлично подготовленных специалистов, умеющих работать и головой, и руками. Высокообразованное общество инженеров, рабочих, ученых. Не менеджеры по продажам, не офисные бездельники, не охранники в супермаркетах, не торговцы на рынках, не рекламщики всякой дряни, не ростовщики-банкиры, делающие деньги из воздуха за счет остальных. Нет. Именно в 70-80-е в нашей стране сложился, наконец, социум, готовый к рывку в будущее. Я имею в виду, готовый технически, но, увы, уже зараженный вирусом потребительства. Пусть и не в такой степени, как сейчас, но всё же больной.

— Ну, вот видишь, сам признал, что проблемы имелись, — бросил Синицын. — Они-то как раз и довели нас в итоге до краха.

— Да, довели, — кивнул Смирнов. — Но могли и не довести, если бы кое-кто не подстегнул процесс. Предложив свернуть на другой путь, поднять перед Западом лапки и ждать, когда оттуда посыпятся плюшки и пряники. Дождались, короче. Только не манны небесной, а развала Союза и шоковой терапии по неоколониальной схеме.

Подполковник перевел дух и чуть поспокойней продолжил:

— Я, конечно, никакой не экономист и рассуждаю, наверное, как дилетант, но вот не верю я. Никак не верю тому, что не было у нас шансов. Были, Шур. Причем, неплохие.

— Какие? — тут же полюбопытствовал собеседник. — Что конкретно могло спасти и нас, и страну?

— Всё очень просто, Шур. Просто до безобразия. Нам требовалось всего-навсего продержаться. Не допустить перестройки и продолжать идти прежним курсом. И ни в коем случае не пытаться кардинально реформировать экономику. А если и пытаться, то по минимуму, не нарушая основ.

— Что за ерунда? — удивился Синицын. — В этом случае мы бы лишь оттянули неизбежный конец и всё равно б проиграли.

— Нет, Шура. Наоборот, выиграли. Хочешь спросить, почему?

— Хочу, конечно.

— Объясняю. Именно в 80-е, когда штатовским президентом стал Рейган, власть на Западе окончательно перешла в руки финансовой олигархии. А она, в полном соответствии с присущими ей аппетитами и инстинктами, запустила процесс собственного разрушения. Словом, западный мир вступил на путь, ведущий в тупик или, скорее, в пропасть. Из которой, как обычно, имеются только два выхода. Или большая война, или радикальное изменение образа жизни.

— А причём здесь мы? То бишь, причём здесь Советский Союз?

— Да при том, что самим фактом своего существования он не дал бы ввергнуть наш шарик ни в войну, ни в новое средневековье, где правят бал те, кто сильнее, богаче и для кого законы не писаны. Даже если бы Запад не рухнул под тяжестью долговых обязательств перед своими же гражданами, ему волей-неволей, а пришлось бы вернуться на технократический путь. Тот, в котором деньги делаются не на финансовых махинациях и всякого рода слияниях-поглощениях, а зарабатываются через научно-техническое и промышленное развитие. Вот тогда бы и в СССР реформы пришлись ко двору. Сам понимаешь, здоровая конкуренция еще никому и никогда не вредила.

— На словах это получается довольно красиво, — почесал затылок профессор. — Увы, это всего лишь теория. Что выйдет в реальной жизни? Вот в чём вопрос.

— Что выйдет, не знаю, — развел руками Смирнов. — Но уверен, что хуже не будет.

— Твоими бы устами, да...

— Кстати, насчет отбраковки, — неожиданно перебил профессора подполковник. — И ты, и Жанна были безусловно правы, когда утверждали, что паразитов надо обязательно уничтожать.

— В смысле? — не понял Синицын.

— В том смысле, что ключевые фигуры времен перестройки должны быть так или иначе нейтрализованы.

— Всех грохнуть, — фыркнула Жанна. — Это самое лучшее.

— Нет, просто грохнуть — это неправильно, — возразил Михаил. — Всех реформаторов-перестроечников надо...

— Что надо? — подстегнул Синицын взявшего паузу фээсбэшника.

— Их надо дис-кре-ди-ти-ро-вать. Дискредитировать саму идею либерализма вместе с ее приверженцами. Точнее, сначала приверженцев, а через них и идею.

— Интересная мысль, — задумался доктор наук. — Есть в этом что-то такое... разумное. Осталось понять, как реализовать задумку.

— Так я и предлагаю подумать, — отозвался "чекист". — Всем подумать. Очень крепко подумать.

Над журнальным столом снова повисло молчание. И опять его нарушила Жанна:

— Не знаю, как вы, а я больше думаю о другом. Изменить историю — это, безусловно, круто и креативно, но для меня главное — это вернуть Андрея. Без него мне вся эта ваша история по барабану.

— Да, ты права, — улыбнулся Смирнов. — Это действительно главное. А история... хм, историей мы займемся по ходу, левой ногой.

— Точно. Никуда от нас история не убежит, — поддержал "коллегу" профессор.

* * *

— Это всё? С какой целью они это делают, он не рассказывал? — Свиридяк уставился на Ларису.

— Нет, про цели он ничего не рассказывал. Говорил только, что это очень важный научный эксперимент, который нельзя останавливать.

— Хорошо. А где они думают собирать установку, не сообщал? И сколько денег потребуется?

— Нет. Об этом у нас разговора не было.

— Жаль. Было бы весьма любопытно, — полковник сунул руку в карман и вынул оттуда плотный конверт. — Это за информацию. Узнаешь больше, получишь еще.

Лара заглянула в конверт и, пересчитав купюры, недовольно скривилась:

— Ты обещал больше.

— Да, обещал, — не стал отпираться Тарас. — Как только выяснишь цели и место сборки, отдам остальное.

— Всё равно это слишком мало, — проворчала девица. — Моя работа стоит дороже. Как минимум, раза в два.

— Экая ты меркантильная, — усмехнулся "работодатель". — А, впрочем, спорить не буду. Если результат окажется положительным, заплачу вдвое, так уж и быть.

— А какой результат тебе требуется? — тут же заинтересовалась Лариса. — Вдруг он тебе не понравится, тогда что? Тогда получится, я забесплатно работала? Так?

— Да не волнуйся ты, ёлки-зелёные, — отмахнулся Тарас Степанович. — Я думаю, всё будет нормально. Получишь ты свои деньги, а потом и другая работа появится. Сама понимаешь, стабильный заработок лучше, чем разовые платежи.

Девушка хмыкнула.

— Стабильный заработок — это, конечно, неплохо. Однако видишь ли, в чем проблема? Сомнения у меня некоторые появились.

— Насчёт чего? — удивился полковник.

— Насчет того, что обманешь меня. Выясню я всё что нужно, информацию тебе передам, а ты возьмёшь и скажешь, что это не то, что надо. Что надо еще поработать, еще меня под кого-то подложишь, потом еще и еще. Не успеешь оглянуться, как на панели окажешься. Без жилья, денег и нормальной работы.

— Глупости говоришь, — нахмурился фээсбэшник. — Делать мне больше нечего, подкладывать тебя под кого попало. Своими сотрудниками, пусть и внештатными, наше ведомство не разбрасывается, уж можешь поверить.

— Ой ли, Тарас? Ой ли? — прищурилась Лара. — Я про вашу контору много чего читала. Про то, как вы людей подставляете, а потом бросаете на произвол судьбы.

— А ты поменьше читай, меньше будет сомнений, — усмехнулся Тарас. — А если серьёзно, то всё, что ты сейчас говоришь, это полная чушь и бред несусветный. Тебя я кидать не собираюсь. Даже и в мыслях не было. Ценными кадрами разбрасываться ни к чему.

— А я, по-твоему, ценный кадр?

— Естественно. Очень ценный. Уже по первому результату это отлично видно.

— Тогда доплачивай прямо сейчас, — сделала свой вывод Лариса и требовательно протянула ладонь. — Ну? Чего ждёшь?

— Больше того, что уже заплатил, я сейчас отдать не могу, — ухмыльнулся Тарас. — Лимит на разовое вознаграждение я уже исчерпал. Придется чуток обождать. Хотя бы до следующей встречи.

— Все вы мужики одинаковые, — убрала руку бывшая официантка. — Любую отмазку придумаете, только бы не платить бедной девушке. Ну, да и бог с тобой, подожду еще пару деньков. А для того, чтобы всё прошло так, как надо...

Она неожиданно вскинула голову и внимательно посмотрела куда-то за спину полковника.

— Не помешаю? — подошедший к столику человек с серьгой в ухе кивнул Ларисе и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на свободный стул рядом с Тарасом. — Здравствуй, Тарас Степанович. Давно не виделись.

— Ну, я пошла. Не буду мешать, — девушка сразу же поднялась и, очаровательно улыбнувшись обоим мужчинам, не спеша двинулась на выход из ресторанного дворика...

— Женщина — двойной агент, — задумчиво протянул Свиридяк, когда дама ушла. — Что ж, красиво разыграно. Тут ты меня и вправду обставил.

— Спасибо за комплимент, — осклабился собеседник. — Хотя и не ожидал, что ты попадешься в такую простую ловушку.

— Спалиться не опасаешься? А заодно и меня под монастырь подвести.

— Опасаюсь, конечно, — "рокер" развёл руками. — Но, увы, дело уж больно важное. Приходится рисковать.

— Какое такое дело? — попробовал включить дурака Свиридяк.

— То, которым ты сейчас занимаешься в свободное от службы время, — усмехнулся агент, известный полковнику под именем "Джонни". — Я имею в виду профессора и его странные эксперименты.

— И чем же они заинтересовали тебя и твою контору?

— Не прикидывайся глупее, чем есть, Тарас. Ты же прекрасно знаешь, чем они интересны.

— Представь себе, не знаю, — пожал плечами Тарас Степанович. — Пока не знаю. Поэтому и удивлен.

— Хм, неужели ты ещё не порылся в портфеле профессора? — изобразил удивление Джонни.

— Порылся, — не стал отнекиваться полковник. — Однако ничего интересного там не нашел.

— А как же секретное отделение?

Свиридяк нахмурился.

— Оно оказалось пустым, — медленно произнес он через пару секунд. — Видимо, эта шлюха покопалась в нем раньше меня.

— Странно, — на этот раз Джонни был и впрямь удивлен. — Она мне сказала, что положила всё найденное обратно.

Тарас смерил его насмешливым взглядом:

— Значит, она тебя обманула.

Собеседник ненадолго задумался.

— Хочешь сказать, она работает ещё на кого-то?

— Не думаю. Это было бы слишком просто. Баба она, по всей видимости, не тупая, так подставляться ей ни к чему.

— Да, скорее всего, ты прав, — кивнул визави. — Но, в любом случае, от нее придется избавиться. Правда, не сразу, а по окончании дела.

— Ты пока что не объяснил, в чем состоит это дело и какую роль предстоит сыграть в нем мне, — отозвался полковник. — Кроме того, я бы хотел знать, что от этого получу.

— Много чего. Очень много, — агент придвинулся к столику и принялся загибать пальцы. — Во-первых, твои швейцарские счета будут полностью разблокированы.

— Хорошо, но мало.

— Во-вторых, твой бизнес на Каймановых островах будет признан легальным.

— Хочешь сказать, за свою работу я буду платить сам, — криво усмехнулся полковник. — Что ж, узнаю англо-саксов. Жлобство у вас в крови.

— Мы вовсе не жадные, — рассмеялся Джонни. — Мы просто умеем считать. Поэтому предпочитаем торговать не товарами, а возможностями. Поверь, в нынешние времена это гораздо выгоднее. Причем, не только нам, но и тебе.

— Согласен, — наклонил голову Свиридяк. — Но всё равно, для меня это мало.

— В-третьих, — продолжил агент, — тебе будет предоставлен канал вывода капиталов. Плюс, если имеется такое желание, надежный вариант с выездом и натурализацией в Штатах или Евросоюзе.

— И это всё? — насмешливо произнёс Тарас. — Да, недорого же вы меня цените.

— Есть еще и в-четвертых, — тихо добавил Джонни.

— Что именно?

— То, что я предлагаю тебе сыграть втемную.

— В смысле?

— В смысле, я предлагаю раскрутить это дело вдвоём, не ставя о нем в известность ни мое, ни твое руководство.

— Даже так? — Тарас Степанович откинулся на спинку стула и сложил на груди руки.

— Этим делом моё ведомство занималось почти полвека, но в 92-м оно было признано неактуальным и передано в архив, — пояснил собеседник. — Я смог изъять его оттуда в 99-м. Кроме меня о нем никому не известно. За исключением, вероятно, тебя. Хотя ты и утверждаешь, что абсолютно не в курсе.

— Ну, кое-что я, конечно, подозреваю, — "приоткрыл карты" полковник.

— Это правильный ход. Партнеры должны доверять друг другу.

— А мы партнеры?

— Ты что-то имеешь против?

— Нет, не имею, — немного подумав, сказал Свиридяк. — За рубежом мои возможности весьма ограничены.

— А мои ограничены здесь, — в тон ему ответил иностранный "коллега". — Поэтому я и предлагаю объединить усилия. Куш, как ты понимаешь, солидный, поскольку речь идет о путешествиях...

— Во времени, — закончил Тарас Степанович...

Глава 8

Понедельник. 4 октября 1982г.

На утренюю лекцию я не пошел. После свиданий, сначала с Леной, а потом с Жанной, думать не о них, а о чем-то другом, было смерти подобно. Впрочем, я себя всё-таки пересилил и "осчастливил" своим присутствием последующие семинары. По физике, химии, аналитической геометрии и матлогике. Негоже было бы их пропускать, это все же не лекции — экзамены и зачеты мне, так или иначе, сдавать придётся. И, значит, не стоит лишний раз злить преподавателей по этим предметам.

Вечером после занятий решил восполнить еще один пробел в собственном образовании. Только на этот раз не умственном, а физическом. Вспомнил советы Кривошапкина и Смирнова и направил стопы в магазин спортивных товаров с целью прикупить какой-нибудь инвентарь для силовых упражнений. Физическую форму надо развивать и поддерживать, и простая зарядка здесь не поможет. Обычными приседаниями и размахиваниями руками-ногами нарастить мышцУ не получится. Без эспандеров и гантелей об этом не стоит и думать.

И то, и другое в магазине, конечно, нашлось. Я даже подобрал себе кое-что. Пружинный эспандер с пятью "ветвями" и небольшие гантельки по три килограмма каждая. Тем не менее, решил только ими не ограничиваться. Внимание моё привлекли стоящие в ряд гири, весом от шестнадцати до тридцати двух. После недолгих размышлений "остановился" на самой легкой. По той причине, что и в "прошлой" жизни пользовался исключительно однопудовиками. Причем, не только в физкультурно-оздоровительных целях. Одна из гирек служила гнётом для закваски капусты, вторая хранилась в гараже — во времена всеобщего дефицита на ней было очень удобно выправлять гвозди, третью я использовал заместо кувалды на даче, четвертую... хм, к четвертой судьба была более благосклонна: будучи подарена одному моему знакомому, она использовалась им по прямому назначению — в качестве спортивного инвентаря...

В общем, гирю я все же купил. Удовольствие обошлось мне в 5 рублей 90 копеек. Еще семь рублей были потрачены на гантели с эспандером. Ими ("упакованными" в холщовую сумку) я загрузил левую руку, правой соответственно подхватил "чугуняшку с колечком", после чего, довольный собой, вышел на улицу.

Увы, радость от удачных приобретений быстро сошла на нет. Уже через сотню метров я понял, что "компактность" — это не всегда хорошо. Несмотря на наличие ручки тащить шестнадцатикилограммовый груз оказалось весьма неудобно. Да ещё сумка с гантелями и эспандером оттягивала другую руку и постоянно норовила упасть или вообще разорваться. Гиря же с регулярной настойчивостью била меня по колену, отчего походка моя все больше и больше напоминала перемещения заржавевшего робота с подломленными суставами. Даже мысль появилась — водрузить гирю на голову подобно восточным красавицам, переносящим тяжеленные кувшины с водой. Одна незадача: "амортизатора" в виде копны волос у меня не имелось — пришлось забрасывать "чугунок" на плечо. "Ох, и твердый, собака! Нет, лучше как раньше, прежним способом, только руки менять почаще".

В итоге, когда добрался, наконец, до общаги, умаялся как негр на плантации. Опустил на пол гирю, бросил на стул выдержавшую испытание сумку и плюхнулся на кровать, переводя дух, мечтая о глотке холодного пива. Лежащий в соседней кровати Олег оторвался от изучения иностранного языка (то есть, проснулся), приоткрыл один глаз, покосился на гирю, вздохнул и принялся листать английскую методичку. Секунд через двадцать он вновь захрапел, не в силах противостоять гипнотическому влиянию present perfect continuous.

А ещё через двадцать секунд в комнату заглянул Володя Шамрай.

— Ух, ты! Гиря! Твоя?

— Моя.

— Дай поиграться.

В ответ я только и смог, что махнуть рукой, разрешая забрать этот уже успевший изрядно поднадоесть спортивный снаряд.

Олег Панакиви проснулся спустя пять минут. Разбудил его сильный грохот из-за стены.

— Это что? — недоуменно протёр он глаза. — Землетрясение?

— Шамрай спортом занялся, — лениво ответил я, разглядывая потолок.

— А-а, ну это ненадолго, — зевнул сосед, поворачиваясь к стене и опять раскрывая книжечку с английскими "иероглифами".

Как вскорости выяснилось, он очень сильно ошибся. В течение последующих десяти минут грохот повторился ещё восемь раз.

— Надоел, — не выдержал в итоге Олег и, шаркая тапками, пошел разбираться с горе-спортсменом. Я молча последовал за ним.

Открыв дверь в соседнюю "трёшку", мы обнаружили следующее. Все соседи были на месте. Шурик лежал в постели и, прикрыв голову сразу тремя подушками, бессовестно дрых. Олег Денько сидел за столом и что-то строчил в тетради, не обращая никакого внимания на окружающих. Посреди комнаты на полу валялся матрас, а прямо над ним "жонглировал" гирей Шамрай. То бишь, подбрасывал ее вверх, а потом ловил. В одном случае из десяти цирковой номер заканчивался неудачей. Гиря падала на пол. Точнее, на матрас. Володя чесал затылок, плевал на руки и снова брался за старое — опять начинал подбрасывать и ловить "инвентарь". С тем же девяностопроцентным результатом.

— Еще пять минут и хорош! — радостно сообщил Шамрай, узрев наши хмурые лица.

— Хрен с тобой, — бросил Олег, разворачиваясь на выход. — Дураков лечить — только мучиться.

— Андрюх, а пусть она у меня хранится, — неожиданно попросил "жонглёр", подбрасывая гирю в очередной раз.

Выдержав короткую паузу, я милостиво согласился.

"Фух! Слава богу, отмучился. По крайней мере, не надо будет думать потом, как избавляться от хлама..."

Среда. 6 октября 1982г.

Вчерашний день прошёл буднично. Можно сказать, рутинно. Римма Юрьевна на занятиях по иностранному языку меня почти что не спрашивала, Павел Борисович на военке не напрягал, на лекции по матлогике и семинаре по матанализу тоже ничего особенного не случилось. В общем, вторник вполне себе мог оказаться одним из тех дней, о которых даже следователю нечего рассказать, не то что друзьям. Однако нет. Размеренное и скучное течение жизни неожиданно прервалось вечером, во время игры в бильярд.

Клуб, помимо меня, вчера посетили Кривошапкин, Смирнов и подполковник Ходырев. Именно он, после очередной (что уже стало хорошей доброй традицией) проигранной партии внезапно поинтересовался:

— Андрей, а ты в детстве про голубую чашку читал?

— Я не разбивал голубой чашки, — машинально отшутился я, еще не зная, к чему ведёт Иван Николаевич.

— Верю, — усмехнулся Ходырев. — А про Чука и Гека и про Тимура с его командой знаешь?

— Знаю, конечно, — пожал я плечами. — Кто же про них не знает?

— А кто это всё написал?

— Гайдар, кто же еще? — только в этот момент до меня стало доходить, что "это жжж неспроста". Но вот до какой степени неспроста, было пока не ясно.

— Так вот. Помер он, значит, на днях, — подполковник положил кий и покачал головой.

— Кто он? Аркадий Петрович? — изумился я. — Он же ещё в 41-м погиб.

— Да я не про писателя говорю, — отмахнулся Иван Николаевич. — Внук у него имелся. Егором звали. Вот внук этот неделю назад и того... Вроде молодой ещё был, а тут бац и помер. Такая вот, понимаешь, судьба барабанщика.

— Как это? От чего это он вдруг помер? Лет-то ему было сколько?

— Двадцать шесть ему было, на год старше меня, — вмешался в разговор Михаил. — Нас тоже собирались к расследованию привлечь, но потом отказались. Выяснилось, что несчастный случай.

— Под машину что ли попал? — спросил я, стараясь казаться спокойным.

— Почти, — усмехнулся Смирнов. — Вечером вышел на улицу, а по дороге грузовик проезжал. Камешек из-под колес вылетел и прямо в висок.

— Камешек? В висок? — пробормотал я, с большим трудом удерживая себя от лишних вопросов.

— Ну да. Самый обычный камешек, — развел руками Смирнов. — Такая вот нелепая смерть.

— Да, и вправду нелепая. А я как раз в ту среду вечером в Москву ездил. Тоже, наверное, мог под этот камень попасть...

— А почему ты решил, что это случилось в среду? — внезапно прищурился Михаил.

— Дык... это... вы же сами говорили, что неделю назад, — нашелся я через пару секунд. — Сегодня вторник. Минус неделя — это значит, скорее всего, среда. А вообще не знаю, просто мне так показалось.

Товарищи офицеры быстро переглянулись.

— А что ты в Москве в прошлую среду забыл? — продолжил "допрос" Смирнов.

— Ну-у, я на центральный аэровокзал заезжал, — брякнул я не подумавши. — Смотрел билеты на самолет.

— А куда?

— Да я думал на Октябрьские в Ленинград прокатиться. Во-первых, не был давно, во-вторых, у меня там тетя живет, в-третьих, одноклассников в Питере дохрена, хотелось бы встретиться-пообщаться.

— Понятно, — кивнул "чекист". — Билет-то хоть как? Купил?

— Не, поездом решил ехать.

— А чего так?

— Дешевле плюс рейсы для меня не слишком удобные.

— А потом?

— Что потом?

— После аэровокзала чего? Вернулся назад в Долгопрудный?

— Да нет. Еще погулял немного, в кино сходил, — начал я придумывать на ходу.

— Что за кино? И в каком, кстати, кинотеатре?

— Эээ... — я принялся срочно вспоминать, какие картины числились на афише ближайшего к месту событий кинотеатра. — Кинотеатр "Баку". Что-то про революцию. Честно скажу, я где-то полфильма проспал, тоска оказалась жутчайшая. Даже пожалел потом, что пошёл.

— Что? Вообще не помнишь названия? — удивился Смирнов.

— Кажется... кажется, что-то "на перекрёстке".

— Бой на перекрестке? — попробовал угадать собеседник.

— Точно, — ответил я с облегчением. — Там еще Лановой был Дзержинским.

— Хм, странно, что ты на этом фильме заснул, — пробормотал Михаил. — А, впрочем, вкусы у всех разные. Да, кстати, я что-то совсем подзабыл. Этот кинотеатр на той же стороне, что и вокзал, только к центру поближе? Да?

— Не, на другой. От метро минут десять, не больше.

— Ну да, ну да. Точно. Метро "Аэропорт", улица Усиевича.

Я мысленно вздрогнул. Название улицы говорило само за себя. Как раз на ней всё и произошло. То есть, встреча с Гайдаром и то, что за этим последовало. А что за этой встречей последовало? Да ничего не последовало, я просто ушел оттуда. И, тем не менее, Егорушка потом окочурился. Причем, без какой-либо "помощи" с моей стороны. Хотя... Да, действительно, камушек и вправду мог оказаться тем самым...

— Ладно уже. Хорош парня трепать, — неожиданно пришёл мне помощь Иван Николаевич. — Ты его, Миш, как будто допрашиваешь, как будто это он того гражданина пришиб.

— Привычка, — улыбнулся Смирнов...

В общагу я возвращался обуреваемый мыслями и чувствами.

Неужели Смирнов догадался?

Да нет, не может такого быть.

Или может?

Почти до двух ночи я ворочался в кровати, не в силах уснуть. Мне не давал покоя один вопрос: почему всё-таки помер Гайдар? Кто виноват в случившемся? Неужто и вправду мой замысел реализовался сам по себе... я дал лишь толчок, а затем события понеслись лавиной и брошенный на дорогу камушек вызвал настоящий обвал, цепь замкнулась, причина и следствие поменялись местами...

Ответа не находилось.

Утром проснулся невыспавшийся и совершенно разбитый...

На занятия идти не хотелось, но — лабы по общей физике пропускать нельзя. Хотя бы одну продинамишь, замучаешься потом доделывать и пересдавать.

Сегодня мне выпало работать с Шуриком. Два с половиной часа мы занимались тем, что разными способами пытались определить момент инерции диска. Ерунда, по большому счёту, но когда учебное оборудование изношено в хлам, настройки сбиты, а шкала измерений не соответствуют реальным значениям, лабораторный практикум превращается в сущее наказание. Штангенциркуль хлябает и болтается, деления у линейки потерты, весы на ноль не выставляются никаким образом, грузик массой 25 грамов тяжелее тридцатиграммового, секундомер срабатывает через раз, нить подвеса рвётся, едва раскрутившись... В иные мгновения мне просто хотелось взять эту дурацкую установку с валиками и дисками и запулить в окно, прямо на головы беспечно гуляющих граждан...

С лабой мы всё-таки справились. Измерения кое-как провели, требуемый результат получили, оставалось лишь подогнать разброс под нормальное распределение, рассчитать погрешности и переписать данные в лабораторный журнал. Подгонка досталась мне, Синицын взял на себя расчёты и оформление, а когда закончил считать и, высунув язык, принялся выводить в тетради нужные числа и формулы, я начал понемногу грузить его другими не менее важными рассуждениями и выводами...

Со стороны могло показаться, что мы просто треплемся и обсуждаем итоги успешно выполненной лабораторной работы, причем я как бы диктую приятелю полученные данные, а тот их записывает и переспрашивает, если не понял.

Смешно, но на самом деле всё так и было. Только обсуждали мы не какие-то дурацкие диски и их моменты, а кварковую теорию времени, разработанную всё тем же Синицыным в далёких двухтысячных.

Я сжато пересказывал всё, что узнал из полученного недавно "письма", Шурик, продолжая что-то писать в тетрадке, внимательно слушал и время от времени задавал уточняющие вопросы...

Нет, он всё-таки гений. Будучи школьником, освоить квантовую механику, статфизику и теорию поля дано не каждому. А уж понять принципы общей теории относительности и "родить" на её основе идею, воплотившуюся в будущем в открытие мирового уровня — на это вообще способны считанные единицы. Ньютон, Максвелл, Эйнштейн, Бор, Дирак... и Шура Синицын, ещё и ведать не ведающий, что когда-нибудь встанет в один ряд с великими...

— Слушай! А ты это всё сам придумал? — в голосе Шурика чувствовалось искреннее восхищение, сдобренное некоторой толикой зависти. Мне даже неудобно стало. Ведь плагиат же чистой воды, причем, "украденный" у самого спрашивающего.

— Не всё. Основу один мой приятель придумывал.

— А он кто? Где он сейчас? Можно с ним как-нибудь пообщаться? — не успокаивался будущий доктор наук.

Я мысленно чертыхнулся. Врать не хотелось, а говорить правду — тем более.

— Нет, пообщаться с ним не получится.

— Почему?

Шура сейчас выглядел как ребёнок, у которого отняли конфетку.

Я вздохнул и покачал головой.

— Потому что его нет в нашем мире.

И ведь не соврал ни разу. Того Шурика в этом потоке времени действительно нет.

Синицын секунд пять или шесть с недоумением смотрел на меня, затем вдруг нахмурился и бросил в сердцах:

— Да ну тебя! С тобой по-нормальному, а ты... Эх!

Махнув рукой, он снова склонился к тетради.

На этом наш разговор завершился...

Вечером того же дня случилось то, чего ожидали многие. Ждали, ждали и, наконец, дождались. Ведь это же форменное безобразие, почти беспредел — месяц с начала учёбы прошёл, а комсомольского собрания курса до сих пор не было...

"Мероприятие" назначили на 17:05 в 301-й аудитории Лабораторного корпуса (она же "Малая химическая"). С местом и временем организаторы не ошиблись. Подгадали тютелька в тютельку. Последняя пара, перед ней физкультура, аудитория небольшая, завтра День Конституции и, соответственно, выходной. Душно, тесно, студенты-москвичи рвутся домой, иногородние — в столовую (пока там народу немного) и на воздух, засиживаться допоздна никому неохота, и, значит, "правильные" решения поддержат без лишних дискуссий.

На повестке дня — всего два вопроса. Выборы курсового бюро и — "куда девать деньги, заработанные на стройке и на картошке?"

С первым вопросом разобрались молниеносно. Представитель бюро факультета предложил три кандидатуры и секретарём курса — Диму Южного из первой группы. Их и проголосовали по-быстрому. Некоторые, похоже, даже не поняли, за кого поднимали руки — главное, чтобы эта бодяга поскорее закончилась.

А вот второй вопрос вызвал вполне предсказуемый интерес, и времени на его решение потребовалось гораздо больше. Деньги — они и при социализме деньги, и отдавать их какому-то дяде желания мало. Пусть даже этих денег — раз, два и обчёлся, они — свои, кровные, за которые горбатились две недели в поте лица и не покладая рук.

— Но ведь мы же и так потратим их на себя, — с пафосом в голосе убеждал "факультетский" товарищ. — На ремонт клуба...

— Клуб мы и сами отремонтируем! — орали с мест.

— ...новую технику для дискотеки... — продолжал "пришлый".

— Старая отлично работает!

— ...поездки, мероприятия, соревнования...

— Вот пусть, кто ездит туда, тот и платит!..

Вообще говоря, из сотни присутствующих активно протестовало не больше десятка, остальные поддерживали их молча. Впрочем, и те, и другие отлично знали, чем завершится собрание, но просто так сдаваться на милость комсомольского руководства было бы не по-игроцки. Подозреваю, что если бы даже вопрос стоял по-другому и нам предложили всё поделить и раздать каждому свою долю, доморощенные активисты высказывались бы против такого решения с тем же задором, что и сейчас, только в "обратную сторону". Из принципа. Точнее, из чувства противоречия. Почти как Баба Яга, которая всегда против.

По моему мнению, всё это глупости. Полмесяца так и так не учились, а стипендию получили в полном объеме. Поэтому — какие претензии? Скорее, наоборот — это мы должны доплачивать институтским начальникам за прекрасно проведенное время, а не они нам. Свежий воздух, хорошая компания, здоровый труд, невинные шалости и развлечения семнадцатилетних оболтусов, впервые почувствоваших вкус настоящей свободы.

Какой смысл размахивать шашками из-за двадцати рублей, на которые никто изначально и не рассчитывал? Они ведь, можно сказать, с неба упали.

То ли дело мы, "строители". Всего одинадцать душ, заработали в три раза больше "крестьян", а сидим тихо и не отсвечиваем. Почему? Да потому что с нами соответствующую работу уже провели.

За пять минут до начала собрания к каждому подошёл Рома Гребенников и по-заговорщицки сообщил:

— Сегодня был в комитете. Пообещали, что летом всех возьмут в дальние строяки.

Как говорится, информация к размышлению. Не надо быть Штирлицом, чтобы понять.

В так называемые "дальние" стройотряды (в нашем случае — в Казахстан и на Дальний Восток), пускали лишь после четвертого курса, а денег там за два летних месяца зарабатывали от штуки и выше, не в пример подмосковным, где пределом мечтаний считались четыреста-пятьсот рубликов за сезон. А поскольку все стройотрядовские списки утверждались комитетом ВЛКСМ института, то... Ну да. Всё правильно. Синица нам не нужна, нам журавля подавай. Желательно, в жареном виде. Из-за шестидесяти целковых здесь и сейчас отказываться от перспективы несколько лет подряд получать по полторы-две тысячи дураков нет. Тем более что в таком деле обманывать как бы не принято — не поймут-с...

В общем, собрание завершилось как и положено — единодушным голосованием "за" с несколькими воздержавшимися. Нормальный такой демократический централизм позднесоветского образца...

Вечером, когда часть наших разъехалась "по делам", оставшиеся уткнулись в учебники, а самые активные разбрелись по общаге в поисках, к кому бы приткнуться, чтобы пожрать нахаляву, я спустился в фойе, опустил в таксофон двушку и набрал номер Жанны.

Хвала Илутвару, она оказалась дома и совершенно не занята.

Договорились встретиться через полчасика около её дома.

Моя будущая-бывшая опоздала всего на десять минут. В смысле, выпорхнула из подъезда, когда я уже вовсю мерил шагами детскую площадку напротив.

— Ну что, снова за линию? — поинтересовалась она вместо приветствия.

Я покачал головой.

— Не, не стоит. Темно уже. Давай лучше просто по городу прогуляемся.

— Ну-у... давай.

Жанна взяла меня под руку, и мы пошли.

Странно, но я до сих пор ещё не привык к ней молодой. А шестнадцатилетней вообще видел только на фотографиях. Очень хотелось, как в "прошлой" жизни, обхватить Жанну за талию, прижать к себе, прошептать на ухо что-то интимное, и чтобы она смеялась, шутила в ответ и "встревоженно" спрашивала, всё ли я проверил в квартире, вдруг там газ не закрыт или утюг не выключен...

Мой подарок — золотую цепочку с кулоном — она как будто нарочно демонстрировала и мне, и всем окружающим. Совершенно "случайно" расстегнувшаяся пуговица на блузке, зачесанные назад и собранные в косу волосы, открытая шея, горделиво вскинутый подбородок.

— Красиво! — похвалил я её, выдержав почти театральную паузу и словно бы ненароком покосившись на украшение.

— Тебе нравится?

— Очень.

Я ничуть не кривил душой.

Жанна действительно выглядела великолепно, а мой подарок ей определенно шёл — своего рода завершающий штрих к образу таинственной незнакомки.

Слава богу, она не стала выяснять происхождение средств, на которые я приобрел драгоценности. Видимо, уже придумала собственное объяснение и посчитала его достоверным и не требующим специального подтверждения...

По городу мы гуляли около часа. Болтали, смеялись, присаживались на лавочки, останавливались в тени деревьев и, воровато оглядываясь, начинали целоваться, а затем, "испугавшись" чьих-то шагов или просто шороха за спиной, бросались бежать, держась за руки и хохоча на ходу...

После одного из таких случаев Жанна вдруг предложила:

— А давай на дискотеку пойдём.

— Дискотеку? Какую?

— А в "Маяке". Они там в одиннадцать закрываются.

Взглянул на часы.

Без четверти десять.

Минимум час у нас есть. И потом желание женщины — это закон. Даже если сегодня ДК не работает, лучше пойти и убедиться на месте, чем не пойти и прослыть "человеком в футляре".

На месте мы были через двадцать минут.

Клуб работал. Из приоткрытых дверей доносились "мелодии и ритмы зарубежной эстрады", а около входа тусовались такие же, как мы, парочки и шумные компании уже принявших на грудь граждан.

Входной билет стоил рубль. Дам пропускали бесплатно.

За что, спрашивается, такая дискриминация? У нас же, блин, равноправие!

Внутри было накурено так, что хоть топор вешай.

Неприятно, но что поделать — какие времена, такие и нравы.

Музыку крутили сплошь иностранную. Супермодный в этом году "Чингиз-Хан", уже выходящие в тираж "Арабески", "свеженькие" итальянцы с фестиваля Сан-Ремо, нестареющие "Бони-М"... стандартный набор любой дискотеки начала 80-х. Хотя какая, собственно, разница? Для обнимашек в полутьме танцевального зала какая угодно музыка подойдёт, особенно, если партнёрша не против.

Жанна была не против. И насчёт музыки, и насчёт обнимашек.

Впрочем, определенную грань она все же не переходила, и когда я в какой-то момент вдруг опустил руку чуть ниже, чем следовало, она самым решительным образом пресекла мои нахальные поползновения. Типа, тут можно, а тут нельзя. И вообще — не надо портить хорошее впечатление о себе, ты очень мне нравишься, но до пошлости опускаться не стоит, тебе это не идёт...

Ну что ж, не стоит, значит, не стоит. До свадьбы она всегда такая была. Да и после, как помнится... тоже... время от времени...

Я мысленно вздохнул, потом виновато развёл руками, и мир между нами восстановился. Мы продолжили танцевать, только уже чуть "скромнее", чем раньше.

— Ты не обиделся? — минут через пять Жанна оттаяла окончательно и снова прижалась ко мне близко-близко.

— Да нет, ну что ты? Сам виноват.

Я выдохнул это буквально на автомате, поскольку внимание неожиданно отвлеклось на некое движение в конце зала. Словно бы там мелькнуло что-то знакомое... или кто-то знакомый...

Кто именно, стало понятно секунд через десять. Танцующие парочки на мгновение расступились и...

Витёк. Тот самый. Бывший Ленин жених. С компанией.

Вот уж кого мне хотелось здесь встретить меньше всего! Не потому что боялся драки, а... короче, увидит меня с другой девушкой, обязательно Лене наябедничает. Поэтому лучший выход из такой ситуации — это тихо слинять, пока не увидели и не опознали.

— Что случилось? — в голосе Жанны звучала тревога, моё напряжение она безусловно почувствовала.

— Да дыма табачного не выношу, даже голова закружилась, — нашёлся я в ту же секунду.

Отмазка, конечно, дурацкая, но более правдоподобной придумать не удалось.

— Тогда пойдём на улицу. Они всё равно уже скоро закроются, минут десять осталось.

— Пойдём...

На свежем воздухе было и вправду комфортнее, чем в душном, насквозь прокуренном помещении.

Вдохнул полной грудью. Не спеша огляделся.

Ни Витька, ни его подельников рядом не наблюдалось, за мной никто не следил.

Фух! Прямо камень с души свалился.

— Ну как, лучше?

— Лучше, — я широко улыбнулся и, слегка приобняв Жанну, шутливо заметил. — Всё просто за-ме-ча-тель-но.

— Да ну тебя, — девушка дёрнула плечом и надула губы. — Я думала, тебе на самом деле нехорошо, а ты...

— Ну, извини, извини, — я примирительно поднял руки. — Там же действительно невозможно дышать. Я за тебя волновался.

— За меня?

— Ну да, а за кого же ещё?

Жанна смерила меня оценивающим взглядом, потом хмыкнула и вновь взяла под руку:

— Ладно. Так уж и быть. Прощаю...

До её дома мы добирались почти полчаса, а потом ещё столько же стояли возле подъезда. И с каждой проведённой вместе минутой меня "колбасило" всё больше и больше. Чёртов Витёк появился совершенно невовремя. Это из-за него я вспомнил о Лене, и эти воспоминания внезапно смешались с такими же, но связанными уже с Жанной, с тем, что мы вытворяли когда-то в будущем, в нашей с ней "прошлой жизни". Терпеть было просто невмоготу, "спермотоксикоз" входил в острую стадию, и я молил бога, чтобы мне не сорвало крышу прямо сейчас, пока девушка не ушла.

Расстались мы, когда стрелки часов уже подходили к двенадцати. И пускай облегчения это не принесло, зато теперь у меня появилась "свобода манёвра". Долго раздумывать я не стал, и едва за Жанной закрылась подъездная дверь, на всех парах рванул на окраину города, к знакомой многоэтажке. Чтобы преодолеть полтора километра, хватило пяти минут. Рекорд не рекорд, но сложно припомнить, когда ещё в жизни я бегал так быстро, подгоняемый единственной мыслью: "Только бы она была дома. Только бы была дома..."

Воспользоваться имеющимся в подъезде лифтом мне даже в голову не пришло. На девятый этаж буквально взлетел и с ходу, не думая ни о чём, ударил по кнопке звонка. Десяток секунд томительного ожидания показались настоящей вечностью. Я бил копытом как конь, рвался на волю как запертая в электромагнитной ловушке плазма, лазерный луч, стиснутый зеркалами оптического резонатора, красный гигант, раздираемый на части внезапно подкравшейся чёрной дырой...

— Кто там? — послышалось, наконец, из-за двери.

— Лен! Это я, Андрей.

Щелкнул замок.

— Ой! А я уже думала, ты не при...

Договорить ей не удалось. Захлопнув за собой дверь, я просто притиснул девушку к стенке прихожей и впился в её губы яростным поцелуем. Мощная тестостероновая волна хлынула едва ли не через все поры измученного желанием организма, а еще через миг навстречу ей покатилась точно такая же, но уже эстрогеновая. Что было дальше, можно не объяснять. Полный улёт! Атас и ахтунг! Спасайся, кто может! Никакой ураган не сравнится, любой шторм позавидует, а буря забьётся под нависающую над морем скалу и целую ночь будет сидеть там как мышь под веником, дрожа от страха и от бушующих снаружи страстей...

Четверг. 7 октября 1982г.

— Доброе утро, уважаемые радиослушатели! Вы только что прослушали передачу о безопасности приближающейся к нашей Галактике чёрной дыры. В Москве по-прежнему 10 часов 44 минуты...

Я с размаху плюхнулся на кровать.

Пружины жалобно заскрипели.

— Чего так рано? — Олег Панакиви, дрыхнущий в койке напротив, приподнял голову, смачно зевнул и перевернулся на другой бок.

— Какое рано?! Одиннадцать скоро!

— Двенадцать будет, толкни, — буркнул Олег и вновь засопел в обе дырочки.

Я покачал головой, поднялся и по очереди заглянул в соседние комнаты.

Везде будто сонное царство раскинулось. Герц, Денько, Желтов, Пшеничный, Шелестов, Шурик, все дрыхли без задних ног и даже не думали просыпаться. Отсутствовал только Шамрай, но с ним понятно. Семнадцать лет, от рождения и до окончания школы, по гарнизонам — это уже не привычка, а образ жизни, за месяц его не изменишь, тут годы нужны, чтобы стать "нормальным" и в выходные по утрам спать, а не шариться непонятно где.

Честно сказать, я бы тоже сейчас с удовольствием покемарил — ночка у нас с Леной выдалась бурная, после такой отсыпаться надо, как минимум, до обеда. Однако, увы — вставать пришлось в половине десятого. Не потому что меня выгоняли или сам торопился, а потому что любят у нас в стране придумывать разные "повышенные обязательства" и никому не нужные "встречные планы". Например, сдать такой-то объект не к утвержденному сроку, а к празднику... И в итоге, вместо того чтобы наслаждаться законным выходным, работники местного стройуправления, в том числе Лена Кислицына, вынуждены с утра бежать на работу и срочно доделывать то, о чем начальство уже отчиталось и даже грамоту получило, почётную...

Короче, в общагу я приперся, хоть и счастливый, но совершенно невыспавшийся. Поэтому, немного подумав, решил: буду как все. Скинул ботинки и куртку, завалился в кровать и благополучно продрых аж до половины четвёртого.

Отоспавшись, первым делом я навестил столовую, а затем приступил к решению давно назревшей проблемы. Неделя уже прошла с матча Арсенал-Спартак, а выигранные в тотализаторе сто восемьдесят целковых получить до сих пор не могу. Сначала Рахмонов отбрехивался, что не успел сделать подсчёты, потом несколько дней тупо прятался, а вчера, будучи пойман на улице, принялся мямлить что-то насчет залогов и перезалогов, что средства все в обороте и вытащить их прямо сейчас не получится, надо ещё подождать, но ровно через неделю, кровь из носу, они точно будут и вот тогда... Жулик, короче. Насмотрелся я на таких в девяностых-двухтысячных. В своё время их расплодилось как грязи. Начиная от наперсточников-катал, заканчивая "респектабельными" банковскими аферистами. Способ противодействия им был прост как хозяйственное мыло — надо лишь не встревать ни в какие финансовые авантюры, сулящие быстрый и лёгкий доход.

Увы, это элементарное правило я как раз и нарушил. Причем, дважды. Впервые — когда связался с Рахмоновым. Затем — когда решил сыграть в Спортлото. И если со вторым случаем проблем не предвиделось — лотереей занимались не частные лица, а государство, то с "подпольным тотализатором" всё обстояло иначе. Сам вляпался — сам выбирайся.

Как именно выпутываться из ситуации и к кому следует обратиться за помощью, я понял ещё вчера. А сегодня взялся за реализацию плана.

Слава богу, Лункин и Рыбников оказались на месте.

Насколько я помнил, с Даулем они, хотя и пересекались время от времени, но особых симпатий к нему не питали.

— Кидать своих — последнее дело, — высказался насчёт Рахмонова Лёха.

— В репу ему зарядить, чтобы прочувствовал, — поддержал товарища Лункин.

— Зачем в репу? Можно и по другому. Например, по карману...

Спустя час я снова входил в комнату к Даулету с сакраментальным "Где деньги, Зин?"

— Но мы же договорились уже! — удивление Рахмонов изображал довольно посредственно, даже до детских утренников не дотягивал.

Впрочем, его игра меня не особо и волновала. Главное было не переиграть самому. Возмущаться и настаивать на своём следовало так, чтобы комар носа не подточил. То есть, орать всё громче и громче, размахивать руками, требовать бабки сейчас, а не когда-нибудь на неделе...

Минут через десять, когда словесные баталии достигли пика, дверь "нежиданно" распахнулась и в комнату с шумом ввалились Лёха с Олегом. Первый был явно навесле, второй тащил тяжёлую сумку, в которой что-то позвякивало.

— Дауль! Б...! Когда червонец отдашь?!

— Какой червонец?! Вы что, охренели?! — Даулет, ещё не отошедший от разборок со мной, уставился очумелым взглядом на Рыбникова.

— Ты мне его в субботу в покер продул. Забыл, что ли? — Алексей, ничтоже сумняшеся, плюхнулся на стул рядом с Даулем и скомандовал Лункину. — Наливай!

На столе, словно по мановению волшебной палочки, выстроились восемь бутылок "Останкинского" и нехитрая закусь в виде пакета с сушёной хамсой.

— Это не я, а ты мне продул, — буркнул Рахмонов, отодвигаясь к окну и освобождая место за столом обоим гостям.

— Ну, может, и я, — не стал спорить Рыбников, откупоривая первую из бутылок. — Темно было, не помню уже, что да как.

Как могут быть связаны между собой карты и темнота, он уточнять не стал. Вместо этого со смешком выудил из кармана пачку пятирублевок и "отслюнявил" Даулю пару купюр:

— На, держи свой червонец. Два объекта сегодня закрыли, так что гуляем. А это кто?

Алексей посмотрел на меня.

— Да так, знакомый один. Мы тут... — начал крутить Даулет, но договорить не успел.

— Он мне денег должен!

В эту фразу я постарался вложить как можно больше вселенской обиды.

Кажется, получилось неплохо. Клиент, похоже, так ничего и не заподозрил.

— Сколько? — деловито поинтересовался Рыбников.

— Сто восемьдесят.

Лёха восхищенно присвистнул.

— Ух ты! Сурово у вас. Тоже в покер? — он развернулся к Даулю.

— Да нет, — поморщился тот. — Это ставки.

— Тю-ю! Ставки! Вот если бы в преф или покер, это я понимаю, а тут... — Рыбников с интересом взглянул на меня. — Слушай, а ты в преф играешь?

— Ну-у... вообще играю. А что?

— Как звать?

— Андрей.

— Слухай сюда, Андрюха, — голос Рыбникова звучал почти задушевно. — Хрена лысого ты от этого кадра хоть что-то получишь, я его знаю, — Лёха махнул рукой в сторону Даулета. — Давай лучше хряпнем пивка и пульку распишем. А? Сороковничек, по пятьдесят копеек за вист...

Я тут же изобразил смятение и испуг:

— Не, не могу. И денег у меня с собой нет.

— Как это нет?! — Лёха картинно всплеснул руками. — Тебе же Дауль два стольника должен. Вот на них и сыграешь. Да ты не тушуйся, — он хлопнул меня по плечу. — Проиграешь, останешься по нулям. А выиграешь, вернешь всё с лихвой. Карточный долг — долг чести. Пусть только попробует не отдать...

Пока Рыбников "уговаривал" меня, Лункин проделывал то же самое с Даулетом. И судя по хитро поблёскивающим глазам последнего — небезуспешно. Идея раскрутить на бабки неопытного первокурсника легла на хорошо "унавоженную" почву. Именно так, по нашему замыслу, и должен был отреагировать хитровыделанный "букмекер" на предложение расписать пулю на четверых, трое из которых давно знакомы да к тому же собаку съели на преферансе...

— Ладно. Давайте, — принял я, наконец, "судьбоносное" решение. — Только не по полтинник за вист, а по двадцать.

— Заметано! — Алексей бросил вопросительный взгляд на Рахмонова. — Дауль! Ты как?

— Пишем. Сороковка по двадцать. Ростов, джентльменский полуответственный, с тяжёлым распасом. За взятку десять вистов.

— Ростов, с тяжёлым, — подтвердил Лункин.

— Десять, с тяжёлым, — вздохнул я с самым что ни на есть обречённым видом...

— Играю раз.

— Играю два.

— Пас.

— Пас.

Шёл уже восьмой розыгрыш, но только сейчас, на своей раздаче, я получил от Рыбникова условный знак. Типа, хорош джентльмениться, играем на лапу.

В предыдущих партиях я успел сыграть семерик без одной, затем чистые шесть, получить на двух распасах четыре "лишние" взятки и с нулевым успехом завистоваться "втёмную" против восьмерной бескозырки от Дауля.

По текущим раскладам я находился, пусть и не в очень глубоком, но минусе. Выигрывал пока Рахмонов. Олег с Лёхой отставали от него на три десятка вистов...

— Шесть третьих, — объявил Даулет, когда получил от меня две малки в прикупе и их же, скорее всего, и снёс через пару секунд.

— Пас, — бросил Олег.

— Вистую.

Рыбников не спеша разложил карты, и розыгрыш начался.

Спустя полминуты Лёха тяпнул залпом стакан, потом сплюнул и зло уставился на Рахмонова:

— Дауль, ты что творишь?

— Что я творю? — пожал тот плечами, делая вид, что не понимает.

— Нахрена, б..., такие перезаклады?! Три туза и длинная масть, а ты шестерик играешь!

— Имею право! — мгновенно набычился Даулет.

Алексей смерил его чуть прищуренным взглядом.

— Хорошо. Ладно. Хрен с тобой, золотая рыбка. Играем дальше.

Дальше игра пошла совсем по другому сценарию. Ибо Рыбников "разозлился". Причем, абсолютно по делу, не подкопаешься.

Четыре подряд раунда распасов закончились явно не в пользу Рахмонова. Даже на собственной сдаче он почти ничего не выиграл от чужих промахов, поскольку в запись ушла только одна взятка, а в четвертом розыгрыше, когда на раздаче опять был я, парни попросту укатали Дауля "под асфальт".

— Полковник был большая сука, — с удовольствием продекламировал Лункин после шестого хода, скидывая Рахмонову бланкового короля. — Пас говорил при трёх тузах...

— Его пример другим наука, — продолжил Рыбников на девятом ходу, отдавая чужую масть под Рахмоновскую восьмёрку ...

— Он восемь взял на распасах, — закончил Олег, бросая трефовую даму на лежащие на столе семь и девять червей. Девятка, понятное дело, принадлежала Даулю, а червы... Увы, но червовый марьяж, на который тот как раз и рассчитывал, так и остался в прикупе.

После столь неудачной партии Рахмонов явно разнервничался. И совершил ещё одну глупость. Решил сыграть против Лункина. Видимо, в отместку за распасы. В два виста, стоя, на мои шесть бубей. Взяв своё, он, вместо того чтобы спокойно прорезать тузом короля, швырнул даму и тем самым отдал мне лишнюю взятку. Олег, получивший на полку незапланированную единичку, ничего не сказал. Он просто взглянул на Дауля. Но так, что всем всё стало понятно.

Следующие полтора часа превратились в сплошное "избиение младенцев".

Рыбников с Лункиным, обретя "моральное право", играли на лапу, почти не скрываясь.

Я делал вид, что "я тут ни при чем, совсем тут ни при чем".

Рахмонов скрипел зубами, кряхтел и пытался отыгрываться, но выходило у него плохо. Нервы — игре не помощник. Он получал подсады за вист, за игру, неудачный распас, ловленный мизер без двух, а потом и вообще — паровоз с четырьмя вагонами...

Словом, когда подсчитали пулю, то оказалось, что Даулет умудрился слить больше двух с половиной тысяч вистов. Результат почти уникальный, если, конечно, не знать подоплеку.

В итоге я заработал пятнадцать рублей, а Лёха с Олегом — около пятисот на двоих.

Самое же приятное заключалось в том, что раскошеливаться Рахмонову пришлось сразу после игры. Победители на расписки не согласились, а активно протестовать Даулет не рискнул. Пусть и ходили слухи, что он якобы каратист какого-то высокого дана, боксёр Лункин и борец Рыбников не дали бы ему ни единого шанса, без вариантов...

— Не связывайся больше с Рахмоновым, — посоветовал Алексей, когда мы вышли на улицу и он передал мне третью часть выигрыша, как договаривались.

— Не буду. Научен уже, — ответил я абсолютно искренне...

Пятница. 8 октября 1982г.

Сегодняшний день прошёл довольно спокойно. Английский язык, лекция по матлогике, два подряд семинара по языкам программирования, физкультура... ничего сложного, ничего необычного. И настроение под стать. Умиротворенное, благодушное. Ну а чего? Эстетическое и плотское наслаждение позавчера-вчера получил, финансовое положение поправил, все "ружья" заряжены, по стенам развешаны, надо лишь подождать, когда выстрелят. А пока, чтобы не застояться, можно и даже нужно сходить в бильярдную, с товарищами офицерами пообщаться, поспарринговать, узнать последние новости. Про того же Гайдара, к примеру, как расследование продвигается, вдруг на камушке мои отпечатки нашли, вот хохма будет... Хотя навряд ли по этому делу мне что-то расскажут. Его вроде как МВД ведёт, а не "чекисты". Да и потом, если меня и впрямь заподозрят, я узнаю об этом самым последним — когда неизвестный дяденька в форме вдруг скажет "Пройдемте", и примут меня под белы рученьки да в воронок, "Владимирский централ, ветер северный..."

Первым, точнее, первой, кого я встретил, выходя вечером из общаги, была Лена.

Она сидела на лавочке под деревьями и явно ожидала меня.

— Андрей! Привет!

— Привет! А что ты тут делаешь?

Вопрос, безусловно, дурацкий, но девушка на него всё же ответила.

— Да вот... Проходила мимо, подумала... Может, тебя увижу.

— Ну и молодец, что подумала. Я тоже к тебе собирался.

— Правда? — просияла красавица.

— Конечно. Только сначала хотел в бильярдную заскочить. Думал, ты позже с работы придёшь. Вы же там праздничные исполнительные должны были рисовать.

Лена засмеялась.

— Праздничные мы вчера рисовали, а сегодня короткий день.

— Ну, значит, ошибся, — развёл я руками.

Мы замолчали.

Похоже, нам обоим было как-то... неловко, что ли.

Понятно ведь, что не просто так она "проходила мимо", нацепив на ноги неудобные, но эффектные шпильки, а на уши — мой подарок, те самые серьги с сапфирами. Да и во всём остальном — так наряжаться на "просто прогулку" не стала бы ни одна женщина...

Я тоже... тот ещё конспиратор. Тоже, мол, к ней собирался. Ага, щас! Даже не думал, поганец! Ну, то есть, думал, конечно, но с прицелом на завтра или даже на послезавтра, чтобы, так сказать, совместить приятное с офигенным. Поскольку решил уже: сначала встречаюсь с Жанной, потом с Леной. С первой завожу себя до упора, со второй — пружина раскручивается. Знаю, что поступаю нехорошо и где-то даже цинично, но лучше, наверное, так, чем вообще никак или наоборот. Наоборот получается только хуже. Сплю с Леной и думаю, как там Жанна. Гуляю с Жанной и вспоминаю, как здорово было с Леной. Свихнуться можно, а проколоться и вовсе — раз плюнуть. Они же женщины, эмоции считывают на уровне подсознания. Вот поэтому сначала гуляем с одной, потом спим с другой, а не сначала спим со второй, а после гуляем с первой. Такая вот получается высшая арифметика. От перемены мест слагаемых сумма меняется и существенно...

Первой подзатянувшуюся паузу прервала Лена:

— Слушай, а где она, эта бильярдная?

— Да рядом совсем, в спортивном корпусе, — махнул я рукой, указывая направление.

Девушка посмотрела туда же.

— А можно... — она обернулась ко мне и смущенно потупилась. — Можно я тоже?

— Что тоже?

— Ну... тоже с тобой. В бильярдную.

Брови мои поползли вверх.

— Ты играешь в бильярд?!

Лена пожала плечами.

— Немного. Мне больше смотреть нравится.

Я почесал затылок.

Чёрт его знает, как отнесутся к гостье товарищи офицеры. Да и не хотелось мне пока светить перед ними своих... м-да. Известно ведь, женщина — почти идеальный рычаг для воздействия на любого "шпиона". А уж если их две...

— Ну, можно, а? Я тебе не буду мешать. Просто посижу где-нибудь в уголочке. Тихонечко. А?

Лена сделала такие умоляющие глаза, что отказать ей было сродни преступлению.

— Ладно. Пойдём. Познакомлю тебя... с нашими...

Как ни странно, познакомить Лену хоть с кем-то сегодня не получилось.

Сидящая на входе вахтёрша окинула нас цепким взглядом и невозмутимо заметила:

— А нету там никого, и сказали, не будет.

— Как не будет?!

— А вот так. Не будет и всё. Уехали все сегодня на эту, как её, конхвиренцию.

— Так что же нам делать? — я озадаченно посмотрел на бабульку, потом на Лену, затем на ведущую в подвал лестницу. Света там действительно не было.

— Что, что, домой идти, — назидательно проговорила вахтёрша и, нацепив на нос очки, заглянула в "Журнал посещений". — А ты случайно не А эН Фомин?

— Он самый, — я вытащил студбилет и показал его в раскрытом виде "хранительнице дверей".

— Так бы сразу и говорил, — проворчала та. — Как будто мне делать нечего каждого проверять, записан он али не записан... Вот, держи, — она протянула мне ключ. — Токмо долго там не сидите, в десять мне всё опечатывать.

— Да мы ненадолго.

— Знаю я вас, ненадолго, — буркнула вдогонку вахтёрша. — Вам волю дай, так до утра куролесить будете, а мне отвечать...

Играть в бильярд с симпатичной девушкой — занятие довольно пикантное. Особенно, если в бильярдной никого кроме вас нет, а девушка настолько азартна, что сама уговаривает кавалера остаться здесь ещё "на немножко"... Обстановка для "продолжения вечера" почти идеальная. Таинственный полумрак и словно висящий в нём поток яркого света, падающий на зелень сукна и разделяющий мир на две неравные части. Внутреннюю, где жизнь и где свет, и ту, что снаружи, где в сгущающейся за краем стола темноте любое движение кажется танцем теней, которые рождаются и умирают, играют полутонами и размывают любые линии и силуэты, заставляя включать фантазию, угадывать, кто прячется за границей света и тьмы, какая красавица скрывается под сумеречной вуалью...

— Так, да? — Лена изящно изгибается над столом и чуть поворачивает голову, разыскивая глазами меня.

Поза у неё до того сексуальная, что я невольно сглатываю и всеми силами стараюсь оставаться невозмутимым.

— Левую ногу ещё немного согни... Отлично. И руку расслабь. Держи только локоть. Чтобы ни влево, ни вправо. Строго в одной плоскости.

— А мост?

— Мост у тебя хороший. Теперь надо, чтобы кий двигался по одной линии. Четыре точки опоры. Рука, мост, подбородок и эээ...

— Грудь?

— Ну да. Корпус.

Я подхожу к девушке и как бы приобнимаю её, проверяя "правильность" стойки.

Самый интимный момент обучения. Но одновременно и самый важный. Нет стойки — нет удара, нет удара — нет кладки и выхода. Хотя, если цели "учителя" и "ученицы" вовсе не в этом, то...

— Целимся... Теперь фиксируем... Бьём!

— Ой!

Кий проскальзывает по битку.

Смеёмся.

— Это называется кикс.

— Я знаю.

— Прекрасно. Тогда повторяем...

Учить Лену — одно удовольствие. Она не только схватывает всё на лету, но и ведёт себя соответственно. То есть, не спорит и не капризничает, а делает то, что требуется. По ощущениям, кий она и вправду держать умеет. И удар, в общем и целом, поставлен, надо лишь немного подрихтовать стойку и закрепить навыки. Если, конечно, она сама хочет именно этого...

— Ну что? Готова к игре?

— Готова. На что играем?

— На интерес.

— Не, просто на интерес не хочу.

— А на что хочешь?

— А на желание.

— Любое?

— Любое.

— Тогда разбивай.

Выставляю шары на точку и, мысленно ухмыляясь, отхожу в сторону.

В голове мелькает: "Поддаться, что ли? Желания-то у нас, скорее всего, одинаковые..."

Лена склоняется над столом, прицеливается...

"Ё моё!"

Моя челюсть "падает на пол".

Пущенный с хорошим винтом биток расшибает в хлам пирамиду и сваливается в угол.

Шары раскатываются по поляне.

Лена, сосредоточенно хмурясь, обходит вокруг стола.

Новая пара выбрана.

Свояк в середину.

Следом за ним чужой в угол с подставкой.

Ещё три девушка кладет в ту же лузу на тихом накате.

Переход на ближнюю половину.

Свояк.

До победы всего два шара.

Из оставшихся десяти шесть на игре. Один из них легко скатывается, два идут в лузы с хорошим выходом...

Лена выбирает самый сложный и самый эффектный вариант.

Классические "штаны" с чужим в угол и свояком в середину.

Прицельный летит "под железку". Я на него не смотрю. Как зачарованный, слежу за пущенным на оттяжке битком. Он катится медленно... по пологой дуге... назад и вправо... с левым винтом... натыкается на правую губку...

Девушка аккуратно кладет кий на стол.

— Партия.

Моя челюсть возвращается на место.

Я вновь обретаю дар речи.

— Ты это... каталой случаем не работаешь?

Лена смеётся.

— Нет, не работаю.

Затем подходит ко мне и кладёт руки на плечи.

— Извини, но... я не смогла удержаться. Ты так забавно меня учил...

Обнимаю её за талию, притягиваю к себе, шепчу на ухо:

— Ну? И какое будет твоё желание?

Красавица трётся щекой о мою щетину.

— После... узнаешь...

А целуется она, прямо скажу, замечательно...

На улицу мы вышли минут через десять. Учить Лену искусству бильярдной игры не было никакого смысла. Брать реванш — тоже. Безусловно, я мог бы, как и она, собрать во второй партии восемь с кия, но... зачем? Зачем показывать ей, что мы, как минимум, одного уровня? Пусть всё идёт как идёт. Я теперь точно знаю, что шары Лена кладет вполне профессионально, ничем не хуже меня, но что из этого следует, пока сказать сложно. Информация к размышлению получена, но прежде чем делать какие-то выводы, надо её как следует переварить...

Снаружи, пока мы играли в бильярд, прошёл дождь. Совсем небольшой, если верить вахтерше, однако луж на асфальте было так много, что, казалось, город подвергся настоящему наводнению. И "угол срезать" тоже не получалось. Сырая земля, сырые листья, сырая трава на газонах. Идти приходилось хоть и по тротуарам, но какими-то зигзагами, что ли, из-за чего путь до Лениного дома удлинился раза, наверное, в два.

Странно, но за всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова.

Лена держала меня под руку, я время от времени помогал ей перебираться через бегущие вдоль бордюров ручьи.

Просто шли. Просто молчали.

И только возле подъезда девушка вдруг указала на деревянную беседку на детской площадке напротив.

— Присядем?

В ответ я только плечами пожал. "Присядем. Почему не присесть?"

Скамейки в беседке оказались сухими.

На одной из них мы и расположились.

— Ты спрашивал, какое у меня будет желание? — Лена придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

Я кивнул.

— Да.

Девушка тихо вздохнула и...

— Расскажи мне... о будущем...

(продолжение романа читайте на Целлюлозе)