|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Декабрь 1774г. от Сошествия
Герцогство Альмера
Дорога из Флисса в Алеридан
Старик имел роскошные усы: залихватски подкрученные кверху, осеребренные проседью. Возможно, как раз благодаря усам он и занял самое видное место в фургоне: впереди, на высокой лавке, спиной к козлам. Когда было ему скучно — отодвигал холщовую завесу, глядел на дорогу, поучал возницу. Когда начинал замерзать — задергивал полотно, разворачивался лицом внутрь фургона и принимался чесать языком. Что-что, а поговорить он любил и умел.
— Самое обидное: пострадал-то я зазря! Пал жертвою самой мерзкой и несправедливой напраслины. Десять лет я прослужил часовщиком у одного лорда — имени называть не стану, лорды того не любят. Служил верой и правдой, честь по чести — не так, как молодежь всякая. Любые задания исполнял: и сложные, и муторные, и сумасбродные. Велел его милость починить прабабкин "Коллет" — беру и чиню, не ропщу. Даром, что часики тридцать лет в комоде пролежали без завода, все шестерни потемнели, все щели пылью забились. Неделю только чистил, вторую чинил, на третью — пошли, родимые! Приказал брат его милости смастерить часы для собаки — и это сделал. На кой, спросите, терьеру часы? Брат его милости — знатный охотник, огромную свору держал, а одна сука была в особом почете. Он ее таскал повсюду, прямо не расставался. Пристроил на ошейник часы, научил собаку по команде "Время!" подбегать и подставлять холку так, что циферблат виден. Он ей тогда чесал шейку... А однажды встали башенные часы на шпиле дворца — в сотне футов над землей! Так и тут я выручил его милость: три часа провисел на веревках, что циркач какой-то, — но исправил.
До того старик увлекался воспоминаниями, что забывал с чего начал. Но фургон полз медленно — по зимнему-то снегу, — делать так и так было нечего, потому все слушали. Одна Анна Грета прерывала его недовольным, скрипучим окликом:
— Сколько можно лить из пустого в порожнее? Не мужик, а малая девка!
Ничуть не смущаясь, старик осаживал ее:
— Ты, голуба, хоть и пожила на свете, но ума не набралась. Нельзя перебивать мужчину. Мужчина не затем говорит, чтобы его перебивали, а затем, чтобы слушали и получали опыт. Была у меня давеча воспитанница — вполовину тебя моложе, но эту истину крепко знала. Уж на что умела слушать — я диву давался. Каждое мое слово впитывала, сама лишнего звука не роняла без нужды. А если говорила что-нибудь, то непременно со смыслом. Знала цену слову! Но с нее-то, воспитанницы, моя беда и началась...
Поглаживая себя по животу, в напряженные моменты теребя усы, старик излагал свою историю. Лорд с женою захватили благородную девицу — заложницу. Приставили к ней пару солдат охраны, да еще его, часовщика. Для душевности: чтобы развлекал барышню беседами, присматривал по-отечески. Очень ею дорожили лорд и леди. Потом лорд уехал куда-то, а его брат — у которого собака с часами, — решил взять пленную девицу на охоту. Узнав об этом, часовщик предупредил подопечную: "Не соглашайся. Не охотиться тебя зовут". Но брат лорда увез девицу силой, а леди узнала об этом и напустилась — на кого бы вы думали?.. На старого часовщика! Нашла крайнего! "Ты, старик, не берег девушку, а помог развратнику с похищением!" И поди ей докажи, что ошиблась. Она же дворянка! Если что втемяшила в голову — не выбьешь. Вот и пришлось бедняге-часовщику бежать со двора, иначе светили ему полста плетей, или еще похуже. Несправедливо!..
Вряд ли он мог удивить кого-нибудь своим рассказом. Каждый в фургоне хлебнул несправедливости полной ложкой. Взять Мэтта и Рину — молодоженов из деревеньки на Мудрой Реке. В октябре они отыграли свадьбу, а неделей позже налетели воины барона, пожгли все амбары и угнали всю скотину — чтобы северянам не досталось. Ничего на зиму не оставили — такой вот подарочек ко свадьбе. Мэтт и Рина бросили родной дом и пошли на юг, надеясь наняться на работу где-то, куда не добралась война. Под Лабелином перехватил их конный разъезд герцога:
— Как звать, здоровяк?
— Мэттом.
— Оружие держать умеешь?
— Я крестьянин...
— Значит, дадим вилы, с ними управишься. Мобилизуем тебя в пехоту!
Мэтт не понял, что значит "мобилизуем". Смекнул одно: велят сражаться за лордов — тех самых, что бросили их с Риной голодать. При первом случае удрал он из армии герцога — и сделался преступником, дезертиром. Теперь влюбленные бежали за тридевять земель без гроша в кармане, не надеясь когда-нибудь вернуться на родину.
Или вот Анна Грета со своим мужем-подкаблучником и приемной дочуркой Джи. Эти были процентщиками в городе Дойле, имели большой дом, хороший доход. Когда северяне ворвались в город, все трое попали в плен. Вместе с тысячей других бедолаг ждали смерти на площади. Мятежники хотели порешить всех без разбору, но потом передумали, отпустили. Анна Грета с мужем и Джи пришли домой — а дома-то нет, одно пепелище! И не северяне сожгли, а свои же соседи — должники. Выпустили злость, утолили зависть...
Словом, старый часовщик никак не мог считаться самым несчастным. Но таков был талант рассказчика, что все в фургоне сочувствовали ему, скорбно кивали головами. А малютка Джи дергала за палец и спрашивала:
— Деда, скажи еще разок: как тебя зовут?
Очень она любила, каким важным и вкрадчивым тоном часовщик произносил:
— Имя мое — Инжи Прайс, а прозвище — Парочка. Иные обижаются на клички, но я не таков. Скажи: Инжи Парочка — я только улыбнусь!
А фургон тем временем все полз и полз по свежему снегу на юг. От порта Флисса, что на берегу Дымной Дали, Графскою дорогой вглубь герцогства Альмера. Подальше от сумрачных лордов, от Южного Пути и северного мятежа.
* * *
— Давайте заночуем в гостинице, а?.. — проныл муж Анны Греты. Он всегда говорил таким тоном, будто подумывал заплакать.
Кол огрызнулся:
— А что, у тебя в карманах звенит?
Кол был худой, как палка, но жилистый и жесткий, будто дубленый. Носил на поясе тесак такого размера, что впору барану расколоть череп, да еще кинжал, и второй — в сапоге. С Колом ехали два приятеля ему под стать. Фургон с лошадьми принадлежал этой троице.
Муж Анны Греты жалостно развел руками и запричитал, что денег-то нет, откуда они у бедных беженцев, но очень уж холодно в фургоне, даже днем холодно, а ночью-то вовсе околеть можно.
— И куда ж тебя пустят, нищего? — ухмыльнулся Джон — колов дружок.
Муж Анны Греты сказал: вон впереди какая-то деревенька, давайте попросимся — авось примут. В Альмере народ зажиточный, а войны не было, люди не озверели. Может, кто и сглянется на наши бедствия... Сама Анна Грета помалкивала — не хотела канючить да унижаться, в их семье для этой роли служил муж — но вид имела вполне согласный. Мэтт и Рина тоже согласились: попробуем напроситься на ночлег, авось примут. Мы бы приняли...
Странно: Кол с дружками, кажется, не обрадовались грядущей ночи в тепле. Но спорить с большинством не стали. Въехали в деревню — она звалась Дорожным Столбом. Остановили фургон у одной, второй, третьей избы. Женщины ходили просить о ночлеге, взяв с собой для убедительности малютку Джи. Всюду ответ был один: понимаем ваши бедствия и сочувствуем, но помочь никак не можем. Это ж дорога с севера на юг, тут беженцы сотнями проходят, каждая койка, каждый тюфяк уже заняты, даже в сарае места не нет. Без толку наведавшись в десяток дворов, женщины стали впадать в уныние. Кол с дружками, напротив, почему-то веселели. Что до часовщика Инжи Прайса, то он питал смешанные чувства. С одной стороны, заманчиво отоспаться в тепле, на мягкой постели. Разменяв пятый десяток, начинаешь ценить уют... С другой же стороны, в фургоне можно сменяться: по очереди то спать, то править. Ночь тихого хода лошади выдержат, а целая ночь — это лишние двадцать миль между Инжи Прайсом и теми, кто, возможно, скачет по его душу. Встреча с ними — это нечто похуже ночи на морозе... По правде, даже сравнить нельзя, насколько хуже.
— Ладно, не улыбнулась нам удача — значит, едем дальше, — сказал Парочка, но тут над дорогой повеял запах пирожков.
Никто не смог устоять перед соблазном. Фургон остановили у дверей харчевни. "Лучшие пирожки от Леридана до Флисса", — значилось на вывеске в форме кренделя. Лучшие или нет, но они были горячими, да еще и с мясом, да к тому же с чашкой лонка впридачу — горького альмерского чаю из ячменя. Хозяйка харчевни окинула путников опытным взглядом: "Беженцы с Южного?" — и скинула десятую часть цены. Половина агатки нашлась у каждого путника, а большего и не требовалось. Все размякли, отяжелели в тепле. После ужина выйти назад, на мороз, казалось теперь совсем уж невыносимо. Подпустив жалобы в голос, муж Анны Греты спросил:
— Скажи, добрейшая хозяйка, не найдется ли в вашем поселке местечка, чтобы...
— Заночевать? Где там! Все забито! А станет еще хуже. Слыхали: герцог нетопырей побил искровиков при Лабелине! Теперь вторая волна побежит — пуще первой...
Вдруг хозяйка спохватилась:
— Постойте-ка. В Дорожном Столбе мест нету, но есть же "Джек Баклер"! Это трактир такой. В трех милях отсюда, в леске за старым карьером. Его мало кто знает — поди, найдутся для вас койки!
— Трактир в лесу? — удивился Кол.
— А что такого? Летом туда охотники захаживают, зимой порожним стоит.
— Мало кто знает?
— Ага. Только наши знают, да монастырские, да графские ловчие. Больше, пожалуй, никто.
Теперь уж вся группа была единодушна. Даже Кол с дружками попросили: покажи дорогу, хозяйка. Она показала.
Инжи сказал ей на прощанье:
— Ты — добрая женщина. Хочу отблагодарить тебя. Знай: я — часовщик, каких мало. Скоро открою в Алеридане свое дело — ты заезжай, состряпаю тебе самые лучшие часы за бесценок! Или даже парочку по цене одних! Так меня и запомни: Инжи Прайс по прозвищу Парочка. Спросишь мастерскую Парочки — тебе покажут.
Стояли поздние угрюмые сумерки, когда фургон свернул на проселочную дорогу и двинул в объезд старого карьера.
У Инжи Прайса не имелось детей. Не успел он озадачиться семейным вопросом, все находились дела понасущней... Но в последний год — а особо в последний месяц — угнездилась в голове неспокойная мыслишка: отчего у меня нет детей? Как бы хорошо, если б были... Имелась причина, по которой именно сейчас Инжи так часто думал о потомстве. И даже не о детях вообще, а конкретно — о дочери.
Была бы у Инжи Прайса дочура, она была бы умничкой. Иначе и представить невозможно. А он научил бы ее всему, что сам умел и знал. Главное — научил бы жить. Сам-то эту науку постигал годами, через пот и кровь... а доче отдал бы на блюдечке, готовое.
Была бы у Инжи Прайса дочь, он сказал бы ей: всегда следуй плану. Коли захотелось отойти от плана, крепко взвесь: нужны тебе лишние проблемы? Вся чертовщина начинается именно тогда, когда шел по плану — а потом из-за глупости свернул. План-то был чертовски прост. Он представился хозяйке трактира, чтобы она запомнила имя. Когда примчатся те, кто скачет по его следу, они, конечно, зайдут расспросить. Хозяйка скажет: "Инжи Парочка? Помню-помню, он подался в трактир "Джек Баклер". Туда и поскачут преследователи... а Инжи бросит фургон беженцев и уйдет пешком совсем в другую сторону. Прямо сейчас спрыгнет и зашагает на юг, к Алеридану. Проведет сутки на ногах — трудно, конечно, но зато надежно. Те, кто рыщет за его головой, умчатся по следам фургона, а когда поймут ошибку — уже и след Инжи простынет. Так что он запахнул жупан, надвинул пониже шапку и сказал:
— Спасибо за компанию, друзья, но пора с вами расстаться. Удачи вам в дороге. Прощавайте.
Все удивились. Мэтт и Рина — добрые души — стали уговаривать заночевать с ними в тепле. Анна Грета назвала дураком. Кол и дружки равнодушно пробурчали: "Ступай, ступай, без тебя больше места". А крошка Джи ухватила его за палец и уставилась в лицо — глаза у нее были большие-большие.
— Дядя Инжи, куда ты идешь? Останься, а то замерзнешь!
— Тебе то что? — осадила ее Анна Грета. — Решил старик помереть дураком — ну и пусть. Не твое дело.
— Я вырасту и стану пираткой, — ответила Джи. — А пираты своих зимой не бросают! Дядя Инжи, пожалуйста, едь с нами...
— Девочка, со мной все будет хорошо, — ласково сказал Инжи, как сказал бы дочери.
— А со мной? — спросила кроха.
— Вали уже, — бросил Кол. — Хватит телячьих нежностей!
Парочка не знал, что его убедило: колова грубость или глазища девчонки... Он расстегнул жупан и сделал то, чего не следовало: остался в фургоне.
Сумерки уже сгустились в непроглядную смоляну. Кол на козлах зажег фонарь, чтобы разбирать дорогу. Однако в фургоне царило оживление: всех согревала мысль о теплом ночлеге. Дружки Кола обменивались грубыми шутками и гоготали. Рина жалась к груди здоровяка Мэтта, тот поглаживал ее по волосам, приговаривая: "Звездочка моя, солнышко..." Вместе кутались в тулуп Мэтта, простодушные молодые лица светились тихой радостью.
Муж Анны Греты мечтал вслух:
— Вот остановимся в доме, под крышей, согреемся — сразу жизнь на лад пойдет. Потом еще денька два-три — и будем в Алеридане. Это большой-большой город, милая! Там откроем дело, разживемся деньгами. В таком городе много людей, вот и у нас будет много-много заказчиков. Не успеем оглянуться, как снова встанем на ноги, купим дом...
— Это ты-то начнешь дело? — съязвила Анна-Грета. — Хоть мелкой не ври. Отродясь ты не умел ничего начинать, мозги не так скроены. Что от отца получил, на том и жил.
Муж улыбался жалко и заискивающе:
— Да я что... Я только говорю: Алеридан — большой город. Там много возможностей...
— Много, да не для тебя! Есть люди, что умеют взять от жизни. А ты из других.
Малютка Джи вдруг спросила:
— В Алеридане будут пираты?
— Не мели чепухи! Сиди и молчи.
— Тетя Анна Грета, ну скажите, где бывают пираты? Очень хочу увидеть!..
— Я тебе что велела?!
Женщина замахнулась костлявой ладонью, и малютка умолкла. Даже не обиделась, как должное приняла желание Анны Греты ни с того ни с сего ударить. Малютка Джи никогда не унывала. Было холодно — стучала зубками, голодно — терла животик, но и не думала ныть. "Когда вырасту, стану пираткой!" — заявляла Джи. Пиратки не ноют попусту.
Парочка отодвинул завесу, выбрался на козлы и сел рядом с Колом. Заговорил негромко:
— Эх, парень, беда с этой войною. Много добрых людей согнала она с мест. Во Флиссе я видал сотни бедолаг, что приплыли с севера и ищут пристанища. Последние агатки готовы отдать, лишь бы уехать подальше на юг. Извозчики, подлецы, нещадно на них наживаются.
— Угу, ты прав, — скрипнул Кол.
— Но вы с друзьями — хорошие люди. Взяли нас в фургон, назначили умеренную цену. Глория-Заступница улыбается таким, как вы.
— Угу.
Парочка склонился к нему поближе и снизил до шепота:
— У Анны-Греты с муженьком припрятаны векселя. Сумму я не различил, но всяко не пара агаток. А скулят, будто последние нищие в городе. Видал таких негодяев?
— Угу, — Кол толкнул Парочку в плечо. — Ты сядь на место.
— Беженцы — люди особые, — ровно продолжил Инжи. — Вроде, бедные, но у каждого найдется что-то ценное, этакий остаточек былой жизни. У меня вот сапоги на меху и новый жупан. У Анны Греты — векселя за пазухой, у мужа — очки на серебряной цепочке. У Мэтта — Рина, а у Рины нет сисек, но присутствует задница... Вы тогда, во Флиссе, оглядели нас этак — быстро, но хватко. Приметили все, что нужно, и согласились взять в телегу. А ночь отчего-то очень уж хотели провести на дороге, подальше от людей... Впрочем, трактир на отшибе среди леса вас тоже устроил...
Кол сощурился, покосился на Инжи. Никакого лишнего движения не сделал, только рука напряглась.
— Повремени, соколик, — сказал Парочка. — Имею к тебе предложение. Делайте, что хотите, но оставьте малютку Джи и кого-то из ее предков. Да меня не троньте, понятное дело.
— Имеешь чем заплатить?
Парочка вытянул руку так, чтобы сполз рукав, и показал Колу свое запястье. Там белел жженый шрам в виде буквы W. У Кола расширились зрачки.
— Это же пожизненная!..
— Ага, — пожал плечами Инжи.
— Так ты не часовщик?
— Отчасти часовщик.
Вдруг Кол осознал, что Инжи еще не стар. Седина да размеренная речь добавляют десяток лет видимости, но движения точны, выверены, в пальцах ни следа дрожи.
— Сам подумай, — сказал Парочка, подкрутив ус, — хочешь ссоры или нет. Взвесь, прикинь хорошенько. Я не тороплю.
Кол взвесил.
— Решено: ты с нами. Про остальных в трактире подумаем.
* * *
Доча, берегись странных мест, — сказал бы Инжи Прайс, если б было кому. А главное: сразу примечай, в чем именно странность. Заметишь нужное — свою шею спасешь.
Хозяева трактира не любили гостей — вот что странно. Ни один фонарь не заманивал путников, цепной пес злобно лаял у ворот. Трактир напоминал форт: хмурый двухэтажный сруб за высоким частоколом, окна забраны решетками, еще и закрыты ставнями. Однако, противореча всему остальному, ворота были распахнуты. Фургон вкатил во двор и встал посередине. Слева — конюшня и колодец, справа — сарай с поленницей, за спиной — ворота и пес, что никак не уймется. Впереди — крыльцо, на которое сразу, без стука вышел куцый мужичонка в здоровенном тулупе. Сказал доброжелательно:
— Здравия вам!..
Поднял фонарь, осветил путников, и добавил тоном ниже:
— Вы кто такие? Зачем явились?
Путники высыпали из фургона. По разномастной их внешности было ясно и кто, и зачем.
— Добрый хозяин, стоит ли спрашивать, коль сам видишь ответ? — обратился Парочка к куцему. — Мы — несчастные беженцы в поисках ночлега.
— Нету ночлега, нет! — замахал руками хозяин. — Все места заняты!
— Боюсь проявить невежливость, но все же усомнюсь в твоих словах. На дворе свежий нетронутый снег, фургонов нет, кроме нашего, в окнах не светится. Как же ты разместил полный трактир постояльцев, ничем не выдав их присутствия?
— Не в-ваше дело! — куцый аж начал заикаться от раздражения. — Есть места или нету — все равно трактир закрыт!
— Но ворота-то были открыты, вот мы и въехали в них. А развернуть фургон назад — это ж целая история. Не позволишь ли нам, добрый хозяин, в порядке исключения заночевать в твоем закрытом трактире?
— Н-не позволю! Уезжайте!
Кол с дружками поднялся на крыльцо и приобнял куцего жестом, одинаково развязным и угрожающим.
— Проводи-ка нас в дом, милок. Там в тепле и побеседуем.
Хозяин попытался возразить, но без толку. Кол просто пихнул его в раскрытые двери, следом вошли дружки, а за ними и Парочка.
Сени были просторны и добротны — прям не сени, а господская прихожая. Большие окна в решетках, лосиная голова с шапками на рогах, разлапистые медные вешалки, на одной из которых — громадный тулуп, брат того, что на куцем. Слева дубовая дверь — судя по запаху сырости, ведущая в подвал. Вход дальше в трактир сделан в виде резной арки и занавешен шторой, под нею пляшут заманчивые отсветы камина.
— Уютно у тебя, — отметил Кол. — А сам жмешься, гостей на морозе держишь. Ай-ай-ай, нехорошо!
Штора отдернулась, выпустив в сени человека. Лицом он напоминал первого, был выше ростом, но какой-то невзрачный, плюгавый.
— Что происходит, господа?
Дружок Джон подступил к нему с неприятным оскалом:
— Это мы тебя спрашиваем: что происходит? Честным путникам не дают заночевать! У тебя там над воротами написано: "Трактир Джек Баклер". Что ж ты людей обманываешь, сволочь?
— Никакого обмана. Это и есть трактир "Джек Баклер", а мы — братья Баклеры, хозяева. И нам, хозяевам, виднее, открыт трактир или закрыт. Сейчас он закрыт! Извольте покинуть помещение!
— Ладно, ладно, поедем, — Кол примирительно развел ладони. — Только мы продрогли в пути, а лошаденки выбились из сил. Кликни кухарку, чтобы сделала чаю, позови конюха, пускай даст хворосту лошадкам. Мы согреемся, они поедят, тогда и поедем дальше. Много времени не займем, монету заплатим — все чин по чину...
Если перед тобой стоят три мордоворота, — посоветовал бы Инжи дочуре, — ни за что не говори слов вроде таких:
— Нет тут ни конюха, ни кухарки! Трактир закрыт, черт возьми! Мы одни с братом!
Дружок Джон врезал плюгавому кулаком, и тот свалился, запутавшись в шторе. Куцый закричал и дернулся, но Кол поймал его за шкирку и приставил к пузу тесак.
— Давай, показывай жилище.
Следующий час в трактире было шумно. Кол с дружками обшаривали дом. Братьев Баклеров водили за собой. Кол распахивал двери каждой комнаты и требовал: "А ну, тычьте пальцем". Куцый попытался вывернуться и убежать — его избили. Плюгавый делал вид, что не понимает. Его тоже избили, затем у него глазах перевернули и растрощили топорами всю мебель в комнате. Откуда-то выпала агатка, забытая прежними гостями. Джон ткнул ею в нос плюгавому Баклеру: "Вот". Схватил плюгавого за ухо, переволок в следующее помещение: "Ткни пальцем". После трех разгромленных комнат и трех кругов побоев хозяин трактира смирился. "Там, в шухляде... И в щели за шкафом... И..."
Все найденные ценности стаскивались вниз, в каминный зал. Кол с дружками не брезговали ничем. Столовые приборы, часы, канделябры, кубки, монетки любого достоинства сваливались в груду возле камина. Путники растерянно смотрели, не веря глазам. Мэтт и Рина попытались вмешаться:
— Кол, Джон, прекратите! Что вы делаете?.. Так нельзя!
Второй дружок Кола показал им топор. Инжи придержал молодых за плечи:
— Не встревайте, ребята. Пускай парни пограбят немного, душу отведут. Они ведь тоже, как вы, — дезертиры. Ничего, поди, хорошего не видели от самого начала войны. А тут хоть какая-то радость.
— Нельзя так! — возмутилась Рина. — Это же разбой, преступление! Мы должны их остановить!
Кто-кто, а Инжи Прайс не собирался ничего останавливать. Во-первых, с божьей помощью Кол насытится добычей из трактира и не позарится на самих беженцев. Во-вторых, чем больше свершится разгрома, тем скорее дезертиры захотят покинуть трактир. Это тоже на руку: кому-кому, а Инжи Прайсу никак нельзя засиживаться на месте.
— Спокойнее, милые мои, — увещевал Парочка молодоженов. — Считайте, что это бескорыстная помощь Альмеры вашему родному Южному Пути. Путевцы пострадали от войны, альмерцы — нет. Так отчего же не взять чуток альмерских денег и не переложить в путевские карманы?
— Верно говоришь, дед! — ухмыльнулся Джон и мимоходом пнул под ребра лежащего куцего.
— Чертовская правда! — воскликнула Анна Грета. — Чего это все только нас грабят? Пускай теперь наш черед!
— Что ты говоришь, голубка?.. — ужаснулся муж.
— Хочешь быть нищим — так и сиди. А мне надоело!
Она присоединилась к дезертирам, шарящим по дому. Кол хотел ее прогнать. Ростовщица дала пару ценных советов: "Возьмите зеркало — денег стоит! Ножи эти бросьте, в них серебра на слезу... Снимите часы с маятником. Ничего, что большие — выньте механизм!" И Кол расположился к ней: "Молодца, детка. С тебя есть толк".
Парочка наблюдал за крошкой Джи. К его радости, девчушка выказывала меньше испуга, чем интереса.
— Почему дядя Кол бьет и грабит? Он что, пират?
— Дезертир. Ну, это похоже на пирата.
— А он хороший пират или плохой?
— Средний, — покачал рукой Инжи.
— А хозяева трактира — они плохие? Наверное, плохие, раз их так побили!
— Очень мудрая вера. Держись ее, детка.
Инжи потрепал волосы девчушки. Она улыбнулась от удовольствия. Поди, нечасто перепадали нежности на ее долю.
Наконец, разгром подошел к концу. Все три дезертира вернулись в зал, притащив с собой чуть живого Баклера. Расселись у огня, наслаждаясь видом кучи трофеев. Кол вытащил из груды арбалет и "козью ножку". Взвел и зарядил оружие, прицелился, всадил болт в ноздрю кабаньей головы над окном.
— Метко бьет. Хорошо, что ты не взял его, когда вышел нас встречать, — Кол потрепал куцего по опухшей щеке. — Теперь давай-ка, позаботься о гостях. Иди, налей нам винца и сообрази чего-нибудь поесть.
Куцый послушно засеменил в угол зала, открыл дубовый бар, чудом не подвергшийся опустошению.
— В-вам... какого винца?
— Видали: он спрашивает, какого винца? Правильно, так служить! Самого крепкого давай.
— Есть х-ханти...
— П-подойдет, — перекривлял его Кол.
Похлебывая нортвудскую настойку, грабители взялись за дележ добычи. Джон, второй дружок и Анна Грета стали рыться в груде, выбирая вещички поценнее. Кол остановил их:
— Сделаем иначе. Анна Грета, ты ж, вроде, ростовщица? Знаешь, что почем? Вот ты и продашь все вещи подороже, когда будем в Алеридане. А деньги уже поделим.
Кол открыто назвал пункт назначения, это было очень скверным знаком для братьев Баклеров. Однако они не уловили истинного смысла. Кол повернулся к Инжи:
— Ты, каторжник, что-то не очень помогал нам.
— Ка-аторжник? — разинула рот кроха.
— Не поспел за вами, — пожал плечами Инжи.
— Останешься без добычи.
— Я не в обиде.
— Ишь...
Кол вперил взгляд в Рину с Мэттом:
— А вы, вроде, что-то там тявкали?
Прежде, чем крестьяне дали ответ, Анна Грета привлекла внимание Кола:
— Посмотри-ка: в этой куче не хватает кой-чего. Вещей много и денег тоже, но все — мелкие. Серьезный хозяин хранит средства в монетах покрупнее. Или в векселях...
— Благодарю, голуба.
Кол кивнул Джону, и тот взял за грудки плюгавого:
— Где остальное?
— Нехорошо, — выдавил Баклер, — не надо.
Его подтащили к камину, сунули голову чуть не в самое пламя.
— Деньги, сука!
Плюгавый хлопнул себя по груди. Сунув пятерню ему за шиворот, Джон вытащил конверт. Передал Колу, тот раскрыл, бестолково порылся в бумажках, отдал их Анне Грете.
— Это векселя! — вскричала ростовщица. — Три штуки по десять эфесов!
— Святые боги!..
Секунду спустя векселя уже легли в карманы дезертиров — по одному на брата. Анна Грета возмутилась, Кол осадил:
— Возьмешь свое с продажи добра.
Она принялась разглядывать трофеи, на глазок прикидывая, за что сколько выручит. Куцый принес хлеб, сыр и колбасу. Дезертиры принялись жрать, Инжи сообразил перекус себе и крохе, девчушка все норовила заглянуть ему под манжет — рассмотреть клеймо на руке. Мэтт и Рина так и стояли в стороне, вконец потерянные.
— Плохо вы сделали, — промямлил плюгавый Баклер. — Не стоило...
— Тебе плохо, а нам хорошо! Га-га-га!
— Скверно это кончится. Мы с братом работаем на одних людей...
— Хоть не на зверей! Гы-гы!
— Они — очень серьезные люди... Когда узнают, не простят вам...
— И откуда же они узнают?
— Как — откуда? — Баклер ткнул в себя пальцем. — От нас же и узнают! Мы им скажем!
— Вы скажете?.. — прищурился Кол.
— Да! — подпрягся куцый брат. — Верните деньги и уезжайте, или все расскажем! Вам тогда не сдобровать!
Какие идиоты! Инжи так и хлопнул себя по лбу. Подумал с грустью: будь у меня дочка — она бы точно не была дурой...
— Очень страшно, — Кол поманил куцего пальцем: — Подойди-ка, браток.
Инжи сказал крохе:
— Отвернись к стене и закрой ладошками уши.
До чего же хорошая девочка: не стала ни спорить, ни переспрашивать — просто сделала. Кол погладил рукоять тесака, но не успел занести оружие. На улице раздался собачий лай.
Все затихли, прислушались. Сквозь лай проступил цокот копыт, звон подков. Скрип сапог по снегу.
Спина Инжи покрылась испариной. Боги, как рано! Он-то думал, что имеет еще целые сутки форы!
— Они нам тут не нужны, — выдохнул Парочка, силясь звучать убедительно.
— А то я сам не знаю! — фыркнул Кол. — Джон, иди глянь, кто это.
Джон подбежал ко входной двери и выглянул в скважину.
Отчетливо — дун! дун! дун! — раздался стук дверного молотка.
— Кто там?! — рыкнул Кол.
— Двое конных.
— Только двое?
— Погодь... да.
— При оружии?
Дун! Дун! — гремел молоток.
— Не разобрать... Они в плащах...
— Двуцветных? — не выдержал Инжи.
— Вроде, нет...
От сердца слегка отлегло.
Стук повторился вновь — настойчиво, властно. Дун! Дун!
Кол поднял арбалет, прежде отнятый у куцего. Острием болта указал дружкам:
— Ты — налево, ты — направо. Спрячьтесь.
Два головореза юркнули в прихожую, Джон встал за полуприкрытой дверью подвала, а второй — за вешалкой с тулупами и шубами. Оба вытащили ножи.
— Ты, — арбалет ткнулся в ребра куцему, — открой дверь. Впусти и запри за ними.
Куцый нерешительно шагнул в прихожую. Кол тряхнул оружием, целясь ему в спину, и куцый прибавил ходу.
— Тихо, — бросил Кол остальным и задернул штору между залом и прихожей.
Он встал у крохотной щелки, оставшейся между шторами, следя за каждым движением куцего. Парочка подошел ближе. Не имея возможности выглянуть, он обратился в слух.
Учись ориентироваться по звукам, — сказал бы Инжи дочке. Слух никогда не обманет, если привыкнешь ему доверять. Лови каждый звук.
Шаги куцего проскрипели по половицам — трусливые, поспешные. Лязгнула щеколда, скрипнули дверные петли. Легонько присвистнул ветер, из-под шторы повеяло холодом.
— Это вы... — промямлил куцый. — Здравствуйте...
— А кого ты ждал?
Голос гостя был низок и груб, с хрипотцой, как от легкой простуды. Голос крепкого парня, замерзшего в долгой дороге. Говор не северный. Слава Праматерям!
— Я это... За-заходите, гости... С-согрейтесь...
Куцый попятился, скрипя половицами. Не ровно назад, а чуть в сторону. Арбалет Кола теперь глядел не в спину куцему, а в грудь чужаку. Звякая шпорами, чужак вошел в дом. Тяжелый твердый шаг, добротные кавалерийские сапоги. Военный, стало быть. Скверно, доча, — сказал бы Инжи. Военные опасны хотя бы тем, что никогда не ходят поодиночке.
Вслед за первым солдатом вошел второй. Этот сделал только шаг, и тут же скрипнули дверные петли. Он встал прямо в дверях, притворив за собою, но не задвинув щеколду.
— Позвольте, я запру... — дернулся куцый. Реакции не последовало.
— Чего так темно? — грубый голос первого.
— Я это... так спешил, что не успел зажечь...
— Спроси его, — сказал второй, — чей фургон во дворе.
Этот голос был тих, но отчетлив, как лезвие.
— Чей там фургон? — повторил грубый голос.
— Да ничей... наш.
— Ваш? И стоит среди ночи запряженный?
— Ну, то есть, — куцый издал дурной смешок, — не наш, а гостей. Пришли тут одни...
— Что за гости? Сколько? Оружие есть?
— Да простые себе... Какие-то беженцы, ничего особого...
— Я не спрашиваю, особые или нет!
Раздалась какая-то возня. Кажется, чужак ухватил куцего за грудки.
— Я спрашиваю: сколько их и чем вооружены?
— Ме-меньше дюжины... — забормотал куцый. — Там же-женщины, одна д-девочка... У мужиков ножи, д-да и все... Ничего особого...
— Спроси его, — тихо сказал тот, у двери.
Он сделал паузу. Секунда тишины: все ждали, что он скажет, а он знал, что все будут ждать, и растягивал свою власть.
— Спроси его, — с презрительной насмешкою продолжил чужак, — кто это там прячется за шторой.
— Возьми да сам погляди! — рявкнул Кол и откинул завесу.
Едва свет упал на чужака, Кол дернул спусковую скобу. Чужак дернул рукой, будто пытаясь закрыться. Болт ударил его в грудь и бросил назад, в незапертую дверь. Чужак вылетел из дома, рухнул на спину. В ту же секунду оба дружка Кола накинулись на второго.
Тот среагировал с завидной быстротой. Как держал куцего, так и швырнул — прямо на нож головореза. Сам же прыгнул в сторону, увернулся от атаки, поймал Джона за руку и всадил колено в пах. Ударил еще раз, вышиб дух и бросил на пол, как мокрую тряпку.
— Сдохни, гад! — взревел Кол.
Плохая идея: орать при атаке. Чужак обернулся на крик и парировал удар. В его руке откуда-то возник клинок. Искровый. Око сияло каплей крови.
— Помоги! — рыкнул Кол, увертываясь от удара.
Кто — помоги? Инжи не стал спешить. А вот колов дружок выдернул нож из задницы куцего и ринулся в атаку. Резким выпадом чужак заставил Кола отпрыгнуть, получил секунду передышки — и выбросил клинок навстречу дружку. Даже не глядя, просто на звук шагов — хорош! Дружок сам напоролся на лезвие, обмяк и рухнул под сухой щелчок разряда.
— Сука!
Кол осыпал чужака градом ударов, потеснил, прижал к стене. Оба на вдох замерли, приноравливаясь друг к другу, прицеливаясь. Инжи имел время, чтобы выбрать сторону. Будь на чужаке двуцветный плащ, вопроса бы не возникло. Но плащ был вишневым. Помогай слабому, — учил бы Инжи дочку. Если победит сильный — как с ним потом совладаешь?
Парочка метнул нож. Чужак вскрикнул и выронил оружие. Кол сшиб его на пол, свирепо пнул — раз, другой, третий. Присел, замахнулся кинжалом — вспороть горло.
— Стой, Кол, — сказал Инжи. — Не делай этого.
— Кончу гада! — рыкнул Кол.
— Я сказал: не делай.
Инжи уронил ножик из рукава себе в ладонь.
— Почему?!
— Потому, что он — вояка. Погляди на плащ, оружие, гербы. Вояки не ходят поодиночке. Прежде, чем сдохнуть, он должен сказать, где его рота. Ты же не хочешь, чтобы сотня солдат неожиданно ввалилась сюда?
— А, сука, — бросил Кол и спрятал кинжал. Отступив на шаг, с размаху пнул лежащего в голову. Тот отключился.
Очень умно, — язительно подумал Инжи, но предпочел промолчать.
— Плохо, плохо, — бормотал себе под нос плюгавый хозяин трактира.
Вопреки его словам, последствия схватки оказались терпимы. Оба коловых дружка выжили — даже тот, что напоролся на искровый нож. Выжил и куцый брат хозяина. Он истекал кровью и верещал, как свинья. Коль есть силы на крик, то до смерти еще далеко.
— Перевяжите раненых, — распорядился Кол.
Плюгавый и без команды пытался помочь брату, но лучшее, на что хватило его талантов, — это зажимать раненый зад ладонью и бормотать: "Плохо..."
— Чертовы бабы! — взревел Кол. — Возьмите чертовы тряпки и заткните чертовы дырки в шкурах!
Анна Грета с Риной пришли на помощь Баклеру.
— А вы двое — свяжите этого гада!
Двое — Мэтт и муж Анны Греты — уставились на лежащего чужака.
— У нас это, веревок нет... — сказал муж.
— Он похож на офицера, — сказал Мэтт.
— Да хоть на Вильгельма Великого! Свяжи его, балбес!
— Оно, поди, неправильно — вязать офицеров...
Инжи успокоил Мэтта:
— Этот — просто солдат. Офицер — тот, что лежит за дверью.
— Кстати, — бросил Кол Джону, — втащи его в дом. У офицерика найдется что-то ценное.
Джон встал, но тут же застонал от боли в паху, принялся тереть свои причиндалы.
— Сейчас, Кол... Переболит — втащу...
— Бабы, — буркнул Кол.
Наконец, дела пошли на лад. Обоих раненых перевязали, внесли в зал и уложили на одеяла. Чужаку стянули ремнями руки и ноги, отволокли поближе к камину — на свет. Рина хотела обработать его рану, но Кол запретил: смысла возиться с тем, кому так и так конец. Только выдернул метательный нож из тела чужака.
— А ты, старик, снова не спешил помочь, — буркнул Кол, возвращая нож Парочке.
— Я выбирал момент, — сказал Инжи.
— Долго выбирал. Снова лишаю добычи.
Дезертир забрал искровый кинжал чужака, погладил пальцем очи, сунул за пояс — и принялся методично обшаривать лежащего. Вывернул карманы один за другим, порылся за пазухой, ругнулся, выпачкав руку в крови.
— Дядя мертвый? — подала голос малютка Джи. Она пряталась за спинкой кресла, опасливо выглядывала, блестя глазищами.
— Нет, девочка, живой, — Инжи погладил ее по затылку. То ли слова, то ли ласка придали крохе уверенности. Она спросила смелее:
— Дядя солдат?
— Сама что ль не видишь?! — напустилась Анна Грета. — Меч, гербы, красный плащ — конечно, солдат!
— Искровик импреатора, — уточнил раненый дружок.
— Очень плохо... Не нужно было... — проблеял плюгавый, качая головой, как болванчик.
— Лучше бы вы это, не трогали солдат, — поддакнул муж Анны Греты. — Тем более — императорских.
Кол огрызнулся:
— Да не солдат он уже! Что солдату делать посреди Альмеры, когда война в Южном Пути?! Вы же слыхали: мятежник всыпал перцу искровикам. Вот эти двое и сбежали!
— Просто дезертиры... — сказал ростовщик, пытаясь успокоить себя этим вот "просто". — Все равно опасненько...
— А по-моему, очень даже ничего!
Кол подбросил на ладони кошелек пленника — приятный увесистый звон. Развязал тесемки, высыпал монеты — несколько эфесов серебром. Все, даже раненые, прилипли глазами к деньгам. Оба дружка потребовали сейчас же разделить добычу. Анна Грета потребовала все себе, раз уж в прошлый раз ее обделили. Кол огрызнулся: молчи, баба, пока цела. И на своих прикрикнул: ты, колотый, радуйся, что жив; а ты, битое яйцо, коль очухался, иди во двор и притащи чертов труп офицера! У него в карманах еще поболе найдется! Раненый притих, побитый без особого желания побрел к выходу.
Инжи склонился над пленником.
— Гляди-ка, кроха, — сказал он малютке Джи, как сказал бы дочке. — Странный это солдат, а странности всегда нужно подмечать. Все, что нашлось у него, — оружие да кошель с монетами. А где медальончик — подарочек любимой? Где оберег на счастье, щепотка зелья от дурной крови? Где мамкино письмецо, иконка Заступницы, дорожная грамота с подписью полковника? Где фляга с косухой, наконец?.. Воины таскают в карманах кучу вещей — мало ли, что пригодится. А у этого — лишь монеты да оружие.
— Он пират?.. — с надеждой спросила Джи.
— Он оставил барахло в седельных сумках, — фыркнул Кол. — Эй, Джон, проверь лошадок!
Побитый дружок Джон долго не отвечал — только веяло холодом от раскрытой двери, да шаркали шаги по крыльцу. Наконец, раздался голос:
— Кол, послушай... Труп исчез.
— Как исчез?
— Нет его. Ни на крыльце, ни рядом.
— Я всадил болт меж его ребер! По-твоему, он мог встать и уйти?!
— Тьма знает... Может, кольчуга спасла...
— От арбалетного болта?! Баран, найди труп, пока я не разозлился! Глянь под крыльцом — вдруг туда заполз.
Кто-то сказал:
— Послушайте меня...
Голос — грубый, слегка охрипший — шел от самого пола. Пленник лежал с открытыми глазами.
— Ах, очнулся! — Кол подсел к нему. — Тогда говори: ты дезертир? Из какого полка? Сколько вас — двое? Есть что ценное, кроме оружья да монет?
Пленник ухмыльнулся — снисходительно, насмешливо, будто это не он лежал связанный, и не у него из-под ключицы толчками выплевывалась кровь.
— Глупые вопросы, бандит.
Кол наступил каблуком ему на рану.
— Глупые, говоришь?
Пленник скрипнул зубами, но не застонал. Ухмылка стала кривой, но не исчезла.
— Вопросы тупого барана.
— Тупого, говоришь?
Кол занес сапог над лицом пленника. Тот все еще ухмылялся. Инжи крепко не нравилась эта ухмылка.
— Погоди, Кол.
Парочка отодвинул бандита и присел возле пленника:
— Будь другом, скажи: какой вопрос — не глупый?
Пленник хрипло хохотнул:
— Куда бежать.
— От кого бежать? Твой напарник мертв, а ты ранен и связан...
— Совсем не мертв. Сейчас он скачет к нашим. За пару часов вернется. Если вы не кретины, то бросите все — трактир, фургон, припасы, — прыгнете на коней и помчитесь, что есть духу. А заботить вас должно одно: в какую сторону скакать, чтоб не навстречу нашим? Развяжите меня — отвечу.
Кол загоготал. Раненый дружок заржал в унисон. Анна Грета издевательски фыркнула.
Но Инжи не чувствовал веселья.
— Кто такие "ваши"? Имперская гвардия?
— Развяжите меня. Дайте уйти и сами бегите. Каждая минута на счету, дурачье!
— Возможно, мы последуем совету, но только после того, как ты скажешь: кого нам бояться?
Пленник оскалился:
— Смерти.
— Ну, хватит! — не выдержал Кол. — Никто никуда не скачет! Твой дружок давно сдох! Джон, ты нашел труп?.. Джо-он!
Снаружи не донеслось ни звука.
— Джо-он?.. — повторил Кол.
Ответом раздался глухой стук — в ставень окна, выходящего на задний двор. Рина вздрогнула от неожиданности, крошка юркнула за кресло.
— Джон, какого черта ты там делаешь!
Кол поднял фрамугу и распахнул ставни. Морозная ночь ворвалась в комнату, затрепетал огонь в камине.
— Ты где, яйцо битое?!
Что-то длинное, влажное влетело в окно и ляпнуло Кола прямо по лбу. Он отшатнулся, и второй предмет залетел в комнату, шлепнулся на пол. Женщины завизжали, плюгавый посинел и зажал рот ладонью. То была человеческая рука, отрубленная у локтя. Настолько свежая, что пальцы еще дергались в судороге.
В следующий миг Инжи сидел за креслом, рядом с Крохой, но, в отличие от нее, сжимал арбалет, взводя тетиву. Все прятались по углам, выпучив глаза от ужаса. Кол с ножом наготове глядел в черную дыру окна, не решаясь высунуть руку и захлопнуть ставни.
— Дай мне болт, — прошипел Инжи.
Кол бросил ему подсумок, Парочка вложил болт в паз, прицелился в окно.
— Закрывай.
Дезертир осторожно шагнул к проему. Рванулся — захлопнул ставень. Рванулся — второй. Задвинул шпингалеты, грохнул фрамугой. Выдохнул. Сделал шаг — и чуть не поскользнулся, наступив на руку Джона.
— Чертова тьма!..
Плюгавого хозяина трактира громко, муторно вырвало. Едкий запах блевотины отрезвил людей и развеял панику. Все понемногу приходили в себя.
— Он это... не поскакал за подмогой, — сказал муж Анны Греты. — Значит, бояться нечего...
— Он всего один! — воскликнула Анна Грета. — Парни, вас тут семеро. Выйдите и прикончите его!
Мужчины переглянулись.
— Убейте! — повторила ростовщица.
— Не хочу... — пролепетал муж.
Хозяин трактира сглотнул, вытирая губы.
— Они придут. Он не поехал за подмогой потому, что они придут сами.
— Кто — они?
— Эти...
Плюгавый взял кувшин. Налил воды, шумно выпил, плеснул себе на лицо. Упал в кресло и, глядя в пол, заговорил.
Эти люди останавливались здесь в конце лета. Их было три десятка, они носили мундиры имперской алой гвардии и самое отменное оружие, какое когда-либо видел хозяин трактира. Тогда, как и сейчас, они прислали вперед себя двоих. Передали хозяину десять эфесов, чтобы тот разогнал остальных постояльцев и ждал. Он так и сделал. Отряд занял весь трактир на одни-единственные сутки и заплатил еще тридцать золотых монет — больше, чем хозяин зарабатывал за год. "У тебя хорошо. Мы еще вернемся", — сказали ему, уезжая.
А в декабре — неделю назад — прискакал посыльный, сунул плюгавому письмо. "Будем через неделю", — значилось в записке. Кроме нее в конверте лежал вексель на десять эфесов — один из трех, что теперь у дезертиров. Неделя миновала, и явились эти двое — убедиться, что трактир пуст. Если все пойдет, как тогда, в августе, то к рассвету прибудет весь отряд.
— Уходите отсюда, — закончил плюгавый, — спасайтесь, пока не поздно.
И обернулся к пленнику:
— Ты же видел, что мы с братом не при чем? Мы вас не трогали, это все — они! А у нас не было выбора, они заставили...
Пока хозяин говорил, в пленнике произошли перемены. Во-первых, рана перестала кровоточить. Сама собой, без повязок. Во-вторых, что было не менее странно, вся бравада чужака улетучилась. Прежде — одинокий, истекающий кровью — он веселился. Теперь его друг оказался жив, а рана закрылась — но пленник был мрачен, как ворон.
— Тебя не пощадят, — сказал он хозяину трактира. — Никого не пощадят. У вас один шанс: убейте Льда и бегите.
— Нет! — вскричал муж-ростовщик. — Нет-нет-нет! Может, хозяева и провинились перед вами, но мы-то причем? Мы с женой просто заехали на ночлег! Никого не грабили, никому не вредили! Мы ничего не знаем!..
Пленник поманил его пальцем и тихо шепнул:
— Выйди во двор, дружок. Расскажи это Льду.
Кол грохнул кулаком по столу:
— Прикончим его!
Он прошелся по трактиру, собирая все оружие. Два арбалета с болтами, десяток кинжалов, два топора, меч, копье, булаву, щит. Бранью и пинками поставил на ноги всех мужчин, кроме пленника, — даже двух раненых. Раздал амуницию: себе — топор, щит и трофейный искровый кинжал; Инжи — меч и пару ножей; копье — ростовщику, топор — плюгавому Баклеру, булаву — здоровяку Мэтту, арбалеты — раненым. Инжи отложил меч и взял взамен еще пару кинжалов. Ростовщик с ужасом уставился на копье, будто ему дали в руки змею. Мэтт заартачился:
— Я не стану биться за вас.
— Почему это? — грозно вскинулся Кол.
Крестьянин набычился, прикрыл собой Рину, перехватил булаву поудобней.
— Вы хотели нас ограбить. Я сразу не понял, но потом взял в толк. Вы трое всех нас сюда заманили, чтобы раздеть до нитки. Начали с хозяев, а потом и наша очередь пришла бы.
— С чего ты взял? Ты бредишь, парень!
— Я тоже вижу, — сказала Рина из-за спины любимого. — Вы плохие люди, грабители, разбойники. Вы напали на солдат — теперь сами выпутывайтесь!
Кол подмигнул Мэтту.
— Раз не хочешь биться, то ты и не очень-то нужен, верно?
— Совсем не нужен, — кивнул дружок Кола, нацеливая арбалет.
Мэтт стоял, как был, только еще ниже наклонил голову, выставив широкий лоб.
— Кретины! — кашлянул пленник. — Дверь не заперта! Затеете драку — Лед войдет и порешит всех. Он же слышит, что здесь творится!
Кол с дружком убавили пылу. Пленник обратился к Мэтту:
— Ты, парень, любишь свою бабенку? Сильно любишь, да? Хочешь увидеть, что с ней будет утром, когда придут наши?.. Нет? Тогда закрой пасть и дерись!
Мэтт потратил минуту, чтобы осознать ситуацию. Наконец, сообразил. Кивнул головой и пошел к двери.
Двое раненых встали у парадных окон, взведя арбалеты. Остальные четверо построились у выхода: Кол с Мэттом впереди, Инжи с ростовщиком — сзади. Анна Грета и Рина зажгли несколько факелов и расположились у окон.
— Готовы, парни?
Никто не был готов. Повисло хмурое молчание.
— Тьма вас сожри! Он один, раненый в пузо! Нас — семеро! Мы выйдем и выпустим его потроха! Да или нет?
— Да... Да...
— Заколем, как свинью! Увидим цвет его кишок! Это он, сука, должен нас бояться! Да или нет?!
— Да.
— Не слышу!
— Даааа!
— Тогда марш!
Кол стукнул по щиту.
Раненые распахнули ставни и присели, положив арбалеты на подоконники. Женщины швырнули в двор факела. Мэтт распахнул дверь и ринулся наружу. С ним — Кол, следом — Инжи и муж Анны Греты. Четверка высыпала на крыльцо и остановилась, оглядывая двор.
Два факела погасли в снегу, другие два еще горели. Багряный свет плясал на борту фургона, на кладке колодца, поленнице у сарая. Отражался в глазищах все еще запряженных лошадей, озарял кусок подъездной дороги, но до ворот не доставал. Ворота, частокол, собачья будка, конюшня терялись во мраке. Освещалось лишь пятно земли между крыльцом, сараем и фургоном. В пределах этого пятна врага не было.
— У него есть арбалет?.. — прошептал ростовщик.
— Нету, — рыкнул Кол.
— Точно?
— Точно нет, баран! Наступаем! Обходим фургон — заглядываем внутрь. Обходим сарай — заглядываем внутрь. Держимся вместе. Только высунется — порвем!
Прислушиваясь к каждом шороху, они спустились с крыльца. За их спинами хозяин трактира занял позицию в дверях, держа топор наготове. Вместе с двумя арбалетчиками он должен был остановить врага, если тот сунется в трактир.
Четверка сошла с крыльца и приблизилась к фургону. Прикрываясь щитом, Кол выглянул: за фургоном никого. Дал знак ростовщику, и тот копьем откинул полог. Кол вскинул топор, Мэтт — булаву. Внутри тоже никого, лишь тени пляшут по матерчатым бортам.
— Сарай.
Держась группой, они двинулись к сараю. На удивление, четверка вполне терпимо держала строй, только Мэтта заносило вправо, а ростовщик норовил уколоть копьем задницу Кола. Дико озираясь, пересекли дорогу, проверили поленницу, заглянули за сарай. Никого.
Распахнули дверь и озадаченно застыли. В сарае царила непроглядная тьма.
— Неси факел.
— Кто?
— Да ты неси, ты! Шустро!
Согнувшись чуть не до земли, ростовщик сбегал за факелом, принес, сунул в двери сарая. Все пригляделись, прислушались: ни тени, ни звука.
— Может, он того... совсем сбежал?.. — предположил Мэтт.
— Может. Крышу проверь.
— Что проверить?
— Крышу сарая! Лезь на поленницу и глянь!
Мэтт полез. Инжи держал наготове пару метательных ножей, муж Анны Греты выставлял копье, а Кол оглядывался по сторонам. Было тихо. Ни звука, кроме шороха ног о поленья.
— Тихо как... — прошептал ростовщик. — Аж говорить страшно...
— Так и заткнись!
Парочке тоже не нравилась тишина. Он не мог понять, в чем опасность, но чувствовал: так не должно быть.
— Я залез, — шепнул сверху Мэтт.
— Глянь на крышу.
— Просто глянуть?
— Нет, башку булавой прикрой! Баран...
Мэтт грозно поднял булаву, из-под руки зыркнул на крышу.
— Никого... вроде...
Пригляделся.
— Точно никого.
— Слезай.
И снова тишина. Только Мэтт сопит, да громко дышит ростовщик. Да у ворот звякнула цепью собака... Вдруг Парочка понял, что не так. Собака не лает! Должна бы — но нет!
Он не успел ничего сказать. Раздался звук, от которого кровь застыла в жилах. Истошно, кошмарно заржала лошадь.
— Конюшня! — заорал Кол.
Он ринулся туда. Мэтт сиганул с поленницы и побежал следом, а Инжи — за ним, забыв о собаке. А ростовщик вопил: "Куда?.. Куда?!", а лошадь все ржала, надрываясь от ужаса, и остальные вторили ей. Упряжная пара рванула с места, дернув фургон. Инжи едва не попал под колеса, отпрыгнул, налетел на Мэтта.
— Конюшня горит!..
Верно: в щелях плясали огоньки, отовсюду валил дым.
— Он там! Хочет сжечь лошадей, чтобы мы не сбежали!
Кол первым подлетел к дверям конюшни. Ему хватило ума откинуть засов и сразу прыгнуть в сторону. Створка распахнулась под ударом копыта. Обезумевшие кони вырвались во двор, понеслись, не разбирая дороги. У одного пылала грива — он унесся во мрак, заходясь воплем от ужаса...
Но Кол сумел сохранить хладнокровие среди этого хаоса. Едва последняя лошадь умчалась из конюшни, он поднял щит и встал перед дверью.
— Теперь выйдет этот гад — или сгорит заживо! Мэтт, ко мне!
Крестьянин встал возле дезертира. Им в лица дышало пламя, бушующее в конюшне. У врага не оставалось иного пути, кроме как выйти им навстречу.
— Что тут случилось?! — испуганно спросил кто-то.
Парочка оглянулся, ожидая увидеть мужа Анны Греты. Но то был плюгавый хозяин трактира.
— О, боги! Кони живы?!
— Да живы, но почему ты здесь? Ты должен стеречь вход!
Возможно, плюгавый смог бы объяснить свой поступок, но не успел. От колодца отделилась тень, за секунду преодолела десять футов и встала в полный рост за спиной хозяина.
— Обернись!.. — крикнул Инжи.
— Куда?.. — удивился хозяин.
Враг дал ему целый лишний вдох — видимо, счел это забавным. Хозяин трактира разглядел лицо Инжи, прочел испуг в его глазах. Наконец, понял, и начал оборачиваться... Вот тогда острие меча выросло из его груди. Исчезло, выросло снова. Исчезло. Плюгавый рухнул на колени. Враг — черный силуэт в отблесках пламени — занес клинок и одним ударом снес голову хозяина.
Прежде, чем тело упало на землю, Парочка метнул нож. И второй. И третий.
Враг отбил мечом первый и второй. Ножи искрами разлетелись в стороны. Отшатнулся от третьего. Бросил руку на пояс...
Инжи прыгнул в сторону, и кинжал свистнул у самой щеки.
Нога подвернулась, он едва устоял. Враг зашагал к нему, небрежным движеньем поднимая меч.
Инжи взвесил на ладони четвертый нож — последний. Взмахнул рукой — обманка! Враг вскинул меч для защиты, Инжи метнул нож левой, снизу, от колена, целя под нижний краг кольчуги.
Враг споткнулся, ухватил рукоять кинжала, засевшего в бедре.
— Ааааа! Сдохни, сука!
Мэтт и Кол налетели на него с дикими воплями. Атаковали с двух сторон, обрушили град ударов булавы, топора, щита. Он попятился, согнулся, неуклюже поднял меч, спасая голову. Получил свирепый удар, упал в снег.
Инжи позволил себе выдохнуть, усмехнулся в усы. Хорош был боец, да отвоевал свое. Как там его звали — Лед?..
Кол нагнулся над врагом, чтобы взмахом топора довершить дело. Но вдруг как-то странно дернулся, выронил оружие. Неуклюже побрел в сторону, шатаясь на каждом шагу. Руки он прижимал к животу.
— Ой... — сказал Кол. — Ой...
Заметив Инжи, Кол двинулся к нему. Парочка попятился.
— Ой... Мама... Ой.
Дезертир разжал ладони. Внутренности высыпались из распоротого брюха.
Не зрелище привело Парочку в ужас — человечьей требухой Инжи Прайса не напугать. Скорость — вот что было жутко. Он даже не заметил удара, вспоровшего Колу живот! Смотрел прямо туда — и не заметил! Боги, никто не может так быстро!..
Парочка побежал. У конюшни еще длилась схватка. Мэтт замахнулся булавой, лежащий враг пнул его по коленям, отбросил, встал. Пошел на крестьянина, тесня назад — прямо в бушующее пламя. Но Парочке не было дела. Он мчался к спасительным дверям трактира, моля богов дать ему добежать до цели. На подъездной дороге поскользнулся, упал в пятно теплого и мягкого чего-то... Каша из плоти, ткани, костей. Все, что конские копыта оставили от мужа Анны Греты. Парочка завопил, оттолкнулся, взрыл ногами кровавый снег. Взбежал на крыльцо, спотыкаясь о каждую ступень, влетел в дом, захлопнул дверь, навалился всем телом. Задвинул щеколду — и сполз на пол.
— Что там? Что там?! — закричала Рина, тормоша его за плечи.
— Всем конец.
— Что с Мэттом? Скажи, где Мэтт?!
— Ты глухая, что ли? — подтащив Рину к себе, Инжи проорал ей на ухо: — Всееем конееец!
Крестьянка потемнела лицом, отпрянула, задохнулась. Лишь тогда Инжи заметил, что Рина в прихожей одна.
— Где арбалетчики? Почему не стреляли?
Рина не ответила. За секунду Инжи сам понял. Из-за шторы, отделяющей зал, донеслись весьма выразительные звуки: удары ног о человеческую плоть.
* * *
Одного дружка Кола звали Джоном. Имени второго Парочка не запомнил и все не удосуживался спросить. Теперь, очевидно, можно было уже не заботиться об этом. Второй дружок Кола лежал перед камином, его лицо имело цвет сливы, зрачки закатились, а огромный язык — размером с кулак — вывалился изо рта.
Куцый брат хозяина и ростовщица Анна Грета занимались избиением пленника. Били самозабвенно, вкладывая душу в каждый удар. Били носками и каблуками, подпрыгивали от усердия. Охаживали по ребрам, животу, голове; по скрещенным рукам, которыми пленник прикрывал лицо. С размаху лупили прикладами арбалетов. Переводили дух, утирали пот со лба — и возвращались к делу. Их лица румянились, глаза горели. Видимо, ни куцему, ни Анне Грете прежде не доводилось вымещать чувства насилием — и новое занятие пришлось обоим по душе.
Крошка Джи вжималась в половицу за креслом, белая от ужаса.
Заложив пальцы в рот, Парочка пронзительно свистнул. Когда экзекуторы заметили его, спросил:
— Какого черта вы делаете?
— Он убил того парня! — куцый ткнул в колова дружка.
— Как убил?
— Застонал, будто подыхает. Тот пошел посмотреть — а этот гад накинул ремень ему на шею и задушил!
— И вы решили запинать его до смерти?
— Он — это — заслужил! — раздельно произнесла Анна Грета, при каждом слове опуская каблук на ребра пленника.
— Пусть подохнет, гад! — куцый огрел его прикладом.
— Вы должны были стоять с арбалетами у окон и стрелять во Льда, если тот появится. Представь себе, он таки появился.
— Брат пошел к вам на помощь! — огрызнулся куцый. — Уж впятером вы как-нибудь...
Осекся. Заметил, наконец, что Инжи вернулся один, а Рина плачет навзрыд.
— Что случилось?
— Твой брат на Звезде, — сказал Парочка. — Там же, где и муж Анны Греты.
— Как — на Звезде?..
Они уставились на Инжи, забыв про избиение.
— Так, — отрезал Парочка.
До смерти хотелось пить. Он открыл бар, взял ханти — самое крепкое пойло, что здесь имелось, — налил в стакан. Опустился в кресло, сделал большой глоток. Люди по-прежнему таращились на него.
— Ну, чего смотрите? Я неясно выразился? Все померли. Так яснее?
Куцый ляпнулся задницей на пол, обхватил голову руками и завыл. Анна Грета зло прошипела:
— Вы впятером не смогли?!
— Выйди и сама попробуй, коль такая умная... — Инжи хлебнул еще.
— Не мужики, а тряпки!
— Ты, смотрю, не больно убиваешься по мужу.
— Не твое дело, старый козел!
Парочка потерял к ней интерес. Придвинулся к пленнику, что корчился на ковре. Ему крепко досталось: лицо разбито в кровь, руки опухли от синяков, ножевая рана вновь открылась.
— Хочешь?.. — Инжи показал стакан.
— Угу.
Он приподнял голову пленника и помог выпить.
— Зачем ты убил его?
— Хотел забрать нож, что у него на поясе.
— Резонно, — согласился Инжи и взял себе кинжал мертвеца. — Ты думал, мы убьем Льда?
— Вы?.. Льда?.. — беззубая усмешка пленника была весьма красноречива.
— Тогда зачем ты рисковал? Мог просто подождать, пока Лед разделается с нами и освободит тебя.
— Ты не понимаешь...
— Объясни, я уж постараюсь понять.
— Зачем оно тебе?
— Хотя бы затем, чтоб не помирать в неведении.
— Думаешь, лучше сдохнуть умным, чем дураком? — ухмыльнулся пленник.
— Обидно быть мертвым, согласись. А уж мертвым дураком — вдвойне обидно.
Пленник хмыкнул.
— Дай еще.
Парочка влил в него несколько глотков.
На крыльце за входной дверью послышались шаги. Шорох, скрип, стук. Все оцепенели, с дрожью ожидая продолжения. Инжи вознес себе хвалу за то, что задвинул засов. И хозяевам трактира — что снабдили решетками окна первого этажа.
Звуки утихли. Лед оставил дверь в покое.
Анна Грета подошла к Инжи, уперла руки в бока.
— Чего расселся, старик? Ишь, сопли развел! Давай думай: что нам делать?
— Я должен думать? — уточнил Инжи.
— А кто? Ты остался один здоровый мужчина!
Отчего-то Парочке стало весело. Он подмигнул пленнику:
— Слышишь: дамочка желает знать, что нам делать.
— Гы-гы. Мой совет ей не понравится.
— Мой тоже.
Анна Грета рассвирепела:
— Идите в задницу, козлы душные! Хотите — подыхайте! Но от меня не дождетесь!
Она схватила за плечи Рину, стала тормошить, тормошить до тех пор, пока крестьянка не подняла голову.
— Ты женщина или нет? Кончай рюмсать! Мы должны спастись! Мужики пускай все передохнут, а мы найдем выход!
Пленник глядел с мрачным любопытством: какой еще выход? Парочка тоже заинтересовался: какой?
Анна Грета заметалась взглядом по залу, дверям, окнам, потолку. Остановилась на пленнике.
— Значит, так. У нас есть он — заложник. И деньги есть. Запрем двери и ставни, все замуруем, чтобы мышь не пролезла. Все ценное стащим сюда. Дождемся утра. Как придут они — кем бы они ни были — предложим обмен! Этот парень плюс деньги — за нашу свободу!
Рина смотрела тупо, ничего не видя от горя. Анна Грета вздернула ее на ноги.
— Только послушай! Мы — бабы — ни в чем не виноваты! Хотят мстить — пускай мстят мужикам. А мы невинные, и у нас заложник! Отдадим ихнего парня — и пойдем себе! Главное — не попасться этому Льду. Он совсем свихнутый. А придет их командир — с ним договоримся!
— Договоритесь? — хохотнул пленник.
— Заткнись! Заткнись, урод!
Пленник умолк. Анна Грета ухватила Рину за руку и поволокла наверх. Зачем?.. Баррикадировать окна, наверное. Зачем еще?..
— Мама... — шепнула крошка Джи. — Мне страшно!
— Сиди и терпи! Не до тебя сейчас.
— Мама, где папа!
— Он тебе не папа. Я тебе не мама.
Обе женщины исчезли. Крошка осталась среди трех мужчин. Все моргала, моргала, силясь выбрать: разрыдаться или стерпеть?.. Парочка подозвал ее и обнял. Сказал то, что сказал бы дочке:
— Все будет хорошо.
"Ни черта не будет хорошо", — мог бы ответить пленник, но почему-то смолчал. Долго смотрел на Инжи, утешающего девчушку. Потом спросил:
— Как тебя зовут?
— Инжи Прайс, — ответил Инжи. — А прозвище мое — Парочка. Иные обижаются на прозвище, но я свое люблю.
— Я — Ребро, — сказал пленник. — Зачем ты здесь, Парочка?
— Да вроде, затем же, что и остальные.
— Ты не такой, как они. Они — сброд, мусор. А в тебе есть опыт. Мог бы быть с нами, сложись судьба иначе.
— Сказать тебе правду?
— Мы оба подохнем на рассвете. Чего уж темнить-то?
— А поверишь?
— Поверю.
— Из-за нее, — Инжи погладил девчушку по волосам.
— Такой, как ты, готов помереть из-за чужой дочки?
— Я не думал, что помру. Просто видел, что этот, — указал на мертвого дезертира, — и остальные двое... Они хотели всех прикончить. Я остался с ними, чтобы защитить ее. А дальше покатилось...
Пленник долго молчал.
— Хорошо тебе.
— Что помру?
— Что помрешь ради малой дитяти. Хоть что-то светлое напоследок.
Парочка хмыкнул. Лично он не замечал в себе ничего светлого — ни проблеска. Вот если б родил дочь, если б успел — тогда осталось бы от него что-нибудь...
— А ты? — спросил Инжи.
— Что — я?
— Ты-то ради чего?
Пленник покосился на куцего. Тот тупо качал головой, как деревянный болванчик, и без конца шмыгал носом, однако слышал разговор.
— Ладно, — кивнул Парочка. — Скажи другое: что за парень этот Лед?
— Лучший из нас, — ответил Ребро. — Точнее, второй после командира.
— А вы кто такие?
Ребро промолчал.
— Если он ворвется сюда, то прикончит тебя?
— Да.
— Почему?
— Он скажет командиру, что я хотел сбежать. Но на самом деле Лед просто презирает слабых. Там, откуда он, слабость не прощают.
— Разве ты слаб?
— Вы взяли меня.
— Вчетвером, из засады.
Ребро пожал плечами.
На втором этаже скрипели доски, что-то стучало, хлопало. Женщины всерьез занялись барикадированьем окон. Совершенно бесполезное дело, но на душе спокойнее, когда делаешь хоть что-то, а не сидишь и ждешь худшего. Парочка подумал: не найти ли и себе занятие? Как тут услышал особенный стук — не со второго этажа, а из глубины первого. Прислушался: точно, первый этаж, ритмичные удары железа по дереву. Инжи растормошил куцего, спросил:
— Где это?
Брат хозяина прислушался.
— Черный ход... Святые боги! Он рубит дверь!
Инжи схватился, машинально поправил ножи.
— Нужно подпереть ее! — визжал куцый. — Задвинуть чем-нибудь, чтоб не ворвался!
Инжи недолго поразмыслил. Взял куцего за подбородок и поднял на ноги.
— Так иди и подопри ее. Задвинь чем-нибудь, чтобы Лед не ворвался.
Глаза куцего полезли из орбит:
— Почему я?!
— Потому, что ты знаешь дом. И потому, что пленника нельзя оставить одного.
— Я... я боюсь... не пойду!
— И еще потому, — вкрадчиво добавил Инжи, — что я прирежу тебя, если останешься.
Он развернул куцего и пнул в коридор. Тот побежал, вопя на ходу: "Бабы, на помощь! Сзади дверь ломают!" Заскрипели шаги по лестнице, взвились голоса женщин.
Удары с черного хода звучали ритмично, размеренно. Лед никуда не торопился.
— Наслаждается делом, — отметил Инжи.
Присел рядом с пленником. Поймал за шкирки малютку, рванувшуюся было на голос Анны Греты. Погладил по головке:
— Не бойся, малютка. У нас все будет хорошо. Дядя Ребро нам поможет.
Он вперил в пленника долгий выжидающий взгляд.
— Развяжи меня, — попросил Ребро.
— Не знаю, сможешь ли ты убить Льда... — с сомнением протянул Инжи. — Но ты можешь попытаться. В этом твой последний шанс. А мы с крохой можем сбежать — в этом наш шанс. Поможем друг другу?
— Развяжи! — повторил пленник.
— Не так просто, дружок, — сказал Инжи, слушая ритмичные удары топора. — Ты знаешь мою слабость, но я не знаю твоей. Скажи мне такое, чтобы я начал тебе доверять.
— И что же?
— Тебе виднее. Мне кажется, дружок, что ты надеялся отделаться ото Льда. Ты веселился, когда он ускакал, и приуныл, когда вернулся. Ты так и подговаривал нас прикончить его, хотя он — твой напарник. Зачем тебе его смерть?
— Ненавижу его, — буркнул пленник.
— Врешь.
— Он — кровожадный гад.
— Ты тоже.
— Я боюсь его.
— Мы его боимся, а тебе-то с чего?
— Он убьет меня, если узнает.
— Узнает что?
Пленник запнулся.
В глубине дома слышался скрип и скрежет. Бранилась Анна Грета, что-то увесистое падало на пол, кто-то кряхтел, сдвигая мебель. Поверх всего монотонно выстукивал топор. Удары из глухих стали трескучими — доски разлетались щепой.
— Что узнает? — повторил Инжи.
Пленник жевал губы.
— Прощай, — сказал Парочка и поднял на руки девчушку. — Приятной встречи с другом.
— Стой! Лед убьет меня, когда узнает, что я сделал.
— И что ты сделал?
— Взял кое-что. У командира.
— Ту горстку монет? Не смеши! Больше у тебя ничего не было.
— Вы плохо искали.
Раздался громкий треск. Истошный вопль куцего. Крик Анны Греты: "Навались!"
Пленник вывернул ладонь правой руки и дотянулся пальцами до предплечья левой. Оттянул рукав. Парочка увидел темный шрам по форме подковы.
— Смотри, — сказал Ребро и вогнал ноготь в край шрама.
Скривившись, скрипя зубами, он повел ногтем вдоль шрама, вспарывая по всей длине. Сунул пальцы в открывшуюся рану, ухватил и дернул.
Инжи зажал глаза девчушке. Зрелище было муторным до боли в зубах. Лоскут кожи откинулся и повис, как кровавая шелуха. На внутренней его стороне проступил узор синих линий. В первый миг Инжи принял их за жилы, но, приглядевшись, понял ошибку. Линии складывались в схему. Хитросплетение кругов, квадратов, линий, звезд. Часовой механизм, вычерченный на изнанке человеческой кожи.
— Твою Праматерь!.. Что это такое?
— Абсолют, — одними губами прошептал пленник.
— Абсолют?..
У черного хода раздалась возня, лязгнул спущенный арбалет. Пленник прижал лоскут кожи обратно к предплечью, и кровь почти сразу перестала течь.
— Ты видел. Теперь развяжи меня.
— Я ни черта не понял, приятель. Что на этой схеме? Кому она нужна?
— Абсолют, — повторил Ребро так, будто одно это слово все объясняло. Горько усмехнулся. — Чертовски досадно — биться за него и подохнуть, не дойдя двух шагов. Не представляешь, как обидно.
— Что такое абсолют?
— Скажу, если доживем до рассвета.
— Ты украл абсолют у своего командира? Хотел сбежать с ним и продать кому-то?
— Только схему. Но она — главное.
В глубине дома раздался свирепый удар, грохот падения. Женщины заорали, звякнула сталь.
— Мама!.. — вскрикнула крошка Джи, сорвалась с места. Инжи удержал ее. Встряхнул пленника:
— Что такое абсолют?
— Сказал: на рассвете.
Инжи наклонился к нему и прошептал одно слово. Ребро не ответил, но Инжи увидел, как расширились зрачки. Тогда он расстегнул ремни на руках и ногах пленника.
Пока Ребро растирал затекшие ладони, Инжи встал, отступил на пару шагов, спрятал девчушку себе за спину. Указал пленнику на коридор, в конце которого все громче слышались вопли.
— Иди. Испытай удачу.
— Дай кинжал. Не думаешь же, что я убью его голыми руками!
Нож будто сам собою оказался в ладони Парочки. Лег удобно — идеально для броска.
— Ножа я тебе не обещал, только свободу.
Ребро покосился на штору, за которой — прихожая и выход из дома. Инжи стоял ровно между нею и пленником.
— Мы можем сбежать, — сказал Ребро.
— Это я с крохой могу, — возразил Инжи. — А ты обещал убить Льда.
— Не больно хочется, — сказал Ребро и двинулся к шторе, обходя Парочку.
Инжи прочистил горло и выкрикнул во всю силу:
— Эй, Лед! Ребро украл схему абсолюта!
Пленник побагровел, как свекла, стиснул кулаки, выпучил глаза.
— Какой же ты гад!
— Видишь, крошка: теперь дяде Ребру точно придется убить Льда. Иначе дядя Лед его из-под земли достанет.
Долгую секунду пленник взвешивал: броситься на Инжи, задушить голыми руками? При этом рискнуть получить в шею нож, и точно потерять время. А время безумно дорого. Истошный крик боли донесся от черного хода. Топот женских ног. Тяжелые шаги преследователя. Лед был уже в доме!
Избитое лицо пленника перекосилось от страха и злобы. Он схватил кочергу — единственное оружие, какое попалось под руку, — и ринулся к двери заднего коридора. В ту же секунду ему навстречу вылетела Рина. Она держала арбалет и сумку с болтами. От пупка до бровей ее покрывала чужая свежая кровь. Ребро шатнулся в сторону, пропустив Рину — она будто и не заметила его, — а сам прижался к стене сбоку от двери. Рина встала по центру комнаты, развернулась и голой рукой потянула тетиву арбалета.
— Идем, детка, — Инжи поволок крошку Джи к выходу. Она заартачилась:
— Где мама?
— Мама нас догонит на улице...
— Нет же! Вот она!
Анна Грета вбежала в зал, и кроха, вывернувшись из рук Инжи, кинулась ей навстречу. А за спиной Анны Греты, в проеме коридора возник Лед.
Сейчас, в свете ламп, Инжи впервые смог рассмотреть его. Лед был высок, молод — не старше тридцати, и красив, если не считать слишком острых скул и холодных волчьих глаз. Губы кривились от насмешливого презрения. Верхнюю пересекал тонкий шрам.
При его появлении все замерли на вдох. Ребро, стоявший всего в шаге, не обрушил кочергу на голову Льда. Анна Грета застыла, прижимая к себе девчушку. Инжи перестал пятиться к выходу, оцепенел, касаясь шторы спиной. Только Рина продолжала взводить арбалет. Может, в суматохе она потеряла "козью ножку", а может, и вовсе забыла о ее существовании. Так или иначе, Рина взводила арбалет голой ладонью. Уперла его в половицу, согнулась и упрямо тянула, тянула тетиву на себя. Из пальцев вовсю лилась кровь, но крестьянка все боролась с тетивой, исподлобья глядя на врага. Лед изучал ее с нескрываемым любопытством. Он остановился на расстоянии атаки, воткнул меч в половицу и сказал Рине:
— Давай-давай. Я подожду.
Ребро отлепился от стены и стал подкрадываться к нему сзади.
Скрипя зубами и кромсая ладонь, Рина завершила дело. Тетива встала в зажим, болт лег в желобок.
— Залп, — приказал Лед.
Она вскинула оружие и выстрелила ему в живот.
Как и тогда, во дворе, Инжи не смог отследить движение. До выстрела руки Льда были подняты, а теперь — опущены к животу. Болт, сбитый с пути, ударился в угол стены.
Рина схватила сумку, выдернула новый болт, рассыпав по полу остальные. Бросила в желобок, взялась за тетиву. Лед шагнул к ней и ударил в грудь с такой силой, что Рина отлетела за штору, грохнулась на пол уже в прихожей. А меч Льда так и торчал в полу, слегка покачиваясь. Лед бросил взгляд на клинок, и вдруг Инжи понял: он видит в стали отражение Ребра!
Ребро взмахнул кочергой. Лед присел, прут свистнул над макушкой. Мгновенно выдернул меч из пола и ударил прямо назад, пропустив клинок под локтем. Ребро ахнул, пошатнулся. Лед сделал быстрый шаг назад и снова ударил, так и не обернувшись. Ребро упал, заливая кровью ковер.
— Кто следующий? — осведомился Лед. Чиркнул взглядом по Инжи с его метательными ножами, перевел на Анну Грету.
Ростовщица подняла крошку перед собою, как щит. Закрылась детским тельцем и закричала из-за плеча девчушки:
— Ты не убьешь ребенка! Ты же мужчина! Воин! Кем ты будешь, если тронешь дитя?!
Лед описал клинком несколько восьмерок в воздухе. Изящно присел, будто выплясывая бальный танец. Клинок сверкнул дугой ровно под пятками крошки Джи и одним ударом отсек обе ступни Анны Греты. Выронив девчушку, она рухнула набок, как срубленное дерево.
Боги, как же она орала! Инжи думал, глаза лопнут от звука! Визжала крошка, стонал Ребро, но вопль Анны Греты перекрывал все. Брезгливо морщась, Лед подошел к ней и вогнал клинок в сердце. Крик утих, наконец, а Инжи поймал момент, когда меч Льда застрял меж ребер Анны Греты, — и метнул кинжал.
Этот бросок был из тех, какими в пору гордиться до конца жизни. Инжи всегда был скор на руку, но в этот раз превзошел себя настолько же, как мастер превосходит зеленого юнца. Возможно, во дворе Лед и оценил его быстроту — но сейчас нож сорвался с руки втрое, впятеро быстрее! Железная молния, а не клинок!
Враг упал. Инжи опустил взгляд, ожидая увидеть стальное перо в глазнице Льда. Но Лед был жив и барахтался на полу, а Ребро, навалившись на него, колотил затылком об пол. Чертов недобитый идиот! Надо же было сшибить Льда с ног именно в секунду броска!!
— Тьма с вами обоими! — выругался Инжи.
Схватил полуживую от ужаса крошку, отбросил штору, выбежал в прихожую. Накинул на плечи жупан — возня в зале дала ему время. Взял с вешалки одежонку крохи, отодвинул щеколду, пнул входную дверь.
Она не поддалась.
Парочка пнул сильнее — дверь шатнулась, но не открылась. Ударил плечом, вложив вес всего тела. Дверь открылась на мизинец — и уперлась.
Парочку прошиб озноб. Лед устроил западню: прежде, чем идти к задней двери, подпер снаружи переднюю! А на окнах — решетки. Деваться некуда, кроме как обратно в зал!
Он провел рукой по поясу — ни одного ножа! И во всей прихожей — никакого оружия! Куда только делась Рина со своим арбалетом?!
Из зала донесся крик боли. Взлетел под потолок, на миг утих, когда кричавшему не хватило дыхания. Тут же завыл вновь — надрывно, взахлеб.
Инжи не сомневался в том, кто кричал: кто угодно, но не Лед. Таща за собой крошку, он бросился ко входу в подвал — тому самому, что некогда послужил засадой коловым дружкам. Распахнул дверь, прошипел: "Рина, если ты здесь — не стреляй!". Нырнул в кромешную тьму и закрыл за собою.
Каков был план?
В первый миг Инжи не думал, действовал по чувству, как звери. Но крики боли утихли, и в возникшей тишине он услышал собственные мысли: что делать, а? Лед выйдет в прихожую и сразу поймет, где беглецы — ведь наружная дверь заперта! Он проверит подвал!
Инжи обшарил дверь — засова на ней не было. Конечно: не крысам же запираться в подвале!
Инжи позвал шепотом:
— Рина!.. Рина!..
Крестьянка не отзывалась. Значит, арбалета ему не видать.
Найти оружие? А какое в подвале оружие?
Он пошел вниз наощупь, обшаривая стены, полки. Был крюк для фонаря. Инжи рванул — не поддается. Были мешки с репой и луком. То еще оружие! Бочки с вином. Плеснуть в лицо?.. Поджечь?.. Если это ордж, то загорится... но чем поджечь-то? Да и как открыть бочку?!
— Ищи вороток, — приказал он крошке.
— Вороток?..
— Такую стальную змейку, ею бочки открывают.
Девчушка стала шарить ладошками вокруг бочек. Быстро, методично. Умничка!..
Инжи распахнул очередной мешок. Бобы. Высыпать и спрятаться в мешке?.. И ждать, что Лед не проверит их все?.. Тогда лестница. Что если...
Инжи зачерпнул бобов ладонями и стал швырять на ступени. Бобы шуршали, раскатываясь по лестнице.
— Нашла! — шепнула Джи и сунула гнутый пруток ему в руку.
Дверь подвала распахнулась, по лестнице разлился свет.
— Крыски и мыши от страха не дышат. Котик идет, кот вас найдет...
Лед вошел в подвал, держа фонарь в вытянутой левой руке и искровый кинжал — в правой. Инжи сжался за мешком с бобами. Крошка прильнула к его спине.
— Ты давеча говорил об Абсолюте. Благодарю за предупреждение. Проблема с Ребром решена. Но, как сам понимаешь, ты теперь тоже являешься проблемой.
Лед шагнул на ступень. Осторожно, носком сапога, проверил опору. Почувствовал бобы, шаркнул подошвой, сметая их, лишь тогда сделал шаг.
— Забавно, — признал он. — Но отчего было просто не выстрелить? Мужичка с арбалетом, ты уснула?..
Проверяя ступень за ступенью, он шел вниз. Инжи и кроха старались не дышать.
— Любопытно, в чем состоит ваш план? Прятаться, пока я не умру от скуки?
Инжи отметил, как чисто он говорит. Красивый выговор, правильная речь.
— Довольно, мышки. Не позорьтесь, я же вас вижу. Пятки девчонки за мешком с бобами.
Парочка поднялся. Их разделяли три шага. Лед оглядел его с ног до головы, искривил губы в усмешке.
— Думаешь убить меня воротком для бочек? Ты — подлинный мастер клинка.
Инжи спросил, сам не понимая зачем:
— Скажи, Лед, как ты обхитрил нас на конюшне?
Тот выпучил глаза.
— Серьезно? Именно это тебя заботит?
— Ну, остальное-то я понял, а это — не до конца. Стоя в дверях, ты поймал болт. Задержал рукой, и он не пробил кольчугу, а только сильно ударил. Потом ты прикончил Джона и поджег сено в конюшне. Не ждал, пока разгорится, а убежал к частоколу и спрятался в тени за собачьей конурой. Смотрел оттуда, как мы обшариваем двор. Когда вспыхнул пожар, и мы кинулись на конюшню, тогда-то ты и вжарил...
— Видишь — сам все понял.
— Кроме одного: почему пес не залаял? Ты убил его без единого звука — как?
— Я убил пса?.. — удивился Лед. — О чем ты, старик! Я люблю собак. Не убил, а прикормил мясцом.
— Мясцом?
— Именно.
— А Льдом тебя почему зовут? Говоришь, любишь собак. Значит, не такой уж и Лед, верно? Теплится в душе огонек... Я-то знаю, приятель: каким бы ни был человек, а все ж найдется в нем оттепель. Не бывает таких, чтобы совсем без любви...
— Я Лед потому, что родом с Севера, — отрезал враг. — Довольно болтовни. Скажи, в каком мешке мужичка. Избавь меня от лишнего труда.
— Отпусти крошку, — попросил Инжи.
— Развлечешь — отпущу.
— Песенку спеть, что ли?
— Убей себя. Этим вот воротком.
Инжи поднял к глазам заостренную спираль.
— Вот этим?
— Именно.
— Себя?
— Не меня же.
— Не надо!.. — крошка Джи сорвалась с места и, к ужасу Парочки, подбежала ко Льду, схватила ручонками за манжету. — Пожалуйста, не надо! Отпустите нас!
Лед удивился не меньше, чем Парочка.
— Ты просишь меня?
— Очень прошу!
— Я убил твоих родителей. На случай, если ты не поняла.
— Я знаю. Пожалуйста, не убивай дядю Инжи!
— Тебе-то что до него?
— Он... хороший!
Лед поднял глаза на Парочку:
— И что же в нем... Аааа!
Едва он отвел взгляд от крохи, она впилась в его ладонь. Повисла на плоти, сцепив челюсти, как бойцовый пес. Лед выронил кинжал, а Парочка кинулся на него. Пнул в голень, сбил с ног, швырнул спиной на ступени. Врезал кулаком под челюсть, голова откинулась — Парочка ударил воротком в кадык. Острие вошло в ступень — Лед успел оттолкнуть руку Инжи. Фонарем, который все еще сжимал в кулаке, огрел Парочку по затылку. Горящее масло брызнуло на шею, Инжи взвыл от боли, а Лед отбросил лампу и схватил его за шею. Разогнул руку, отодвинул от себя. Резким движением стряхнул девчушку. Инжи дотянулся и ткнул Льда воротком в щеку — на этот раз попал, острие вошло прямо в рот, оскаленные зубы залились кровью. В тот же миг Лед приложил его о стену.
В глазах померкло, Инжи упал на лестницу. Попытался подняться, но сумел лишь встать на четвереньки. Неуклюже, как черепаха, пополз вверх, к открытой двери... Лед поставил сапог ему на спину.
— Я согласен с тобой: воротком можно убить. Смотри, как это делается.
Он взял Парочку за волосы, запрокинул голову. Глаза невольно закатились, и вверху, в открытом проеме двери Инжи увидал нечто неожиданное: силуэт коренастого парня. Парень хватался рукой за дверной косяк, а в другой руке держал...
Арбалет тявкнул, выпустив болт. Льда швырнуло кубарем по лестнице. Он упал на спину, болт торчал в боку, краснея от крови. Пару вдохов Инжи смотрел на него, надеясь увидеть, как тело обмякнет. Но Лед напрягся, дернулся, перекатился на живот, подобрал под себя руки...
Инжи не ждал, пока он встанет. Вместе с крошкой Джи взлетел по лестнице, выбежал в прихожую, захлопнул дверь подвала, задвинул засов.
— Спасибо, друг, — сказал стрелку и лишь теперь разглядел его лицо.
То был Мэтт. Он выглядел жутко: щеки и шея, и кисти рук распухли от ожогов, одежда висела черными лохмотьями. Однако парень держался на ногах. За его спиной стояла Рина. Входная дверь была распахнута, ветер нес в прихожую снежную крошку.
— Кто-то еще остался?.. — спросил Мэтт.
— Мы остались. Знаешь, приятель, это больше, чем я надеялся.
— Что теперь делать?
— Уходить, конечно. Только... Подождите во дворе.
Инжи Прайс зашел в зал. Тело Ребра было приколочено к полу пятью болтами: руки, ноги, живот. Обойдя его, Инжи зачерпнул углей в камине и щедро рассыпал по ковру. Сорвал штору, бросил у двери подвала. Облил маслом и тоже сыпанул углей. Подобрал пару кинжалов, сунул за пояс, а метательный нож — в рукав. Когда вышел во двор, трактир уже полыхал ярким пламенем.
Они раздобыли лишь двух лошадей — выпрягли из фургона. Лошади с конюшни разбежались, жеребец Льда бы слишком свиреп — страшно подступиться. Инжи с крошкой сел на одну, вторая досталась Мэтту и Рине. Молча скакали пару часов, пока над лесом не забрезжил рассвет.
— Дальше вместе нельзя, — сказал Инжи.
— Вместе легче, — ответила Рина.
— Ты думаешь, Лед погиб?
— Нет.
— Он расскажет своим, что спаслось четверо. Они станут искать. У четверки вовсе не будет шансов, а порознь — хоть какая-то надежда.
— Поехали с нами, — сказала Рина крохе.
— Я хочу с дядей Инжи.
— Мы позаботимся о тебе, малютка.
— У вас только один конь, он троих не вынесет, — рассудительно молвила Джи, а когда Парочка улыбнулся, добавила: — Ты хороший. Хочу с тобой.
Он не показал, что обрадовался ее словам.
Дальше скакали вдвоем — на юг, пока Мэтт и Рина свернули на запад. Несколько часов кроха молчала и всхлипывала, а Инжи болтал без умолку о том, о сем — старался заставить ее забыть ужасы ночи. Потом понял свою глупость: разве забудешь такое!..
— Ладно, — сказал крошке, — сегодня все было плохо. Очень плохо, спору нет. Как ни крути, все равно дрянь. Но поверь мне: дальше будет лучше. Все у нас наладится, клянусь усами.
Кроха утерла нос и сказала:
— Ты не часовщик.
— А кто?
— Наверное, ты пират.
— Можно и так назвать.
— Ты научишь меня быть пираткой?
— Умничка моя.
Инжи Прайс погладил ее по голове, как собственную дочку.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
