Страна Арманьяк. Великий посланник

Александр Башибузук

СТРАНА АРМАНЬЯК

ВЕЛИКИЙ ПОСЛАННИК

Пролог

— Ваньша, Вань, глянь-ка... — белобрысый мальчишка в домотканой рубашонке, подпрыгивая от нетерпения, дергал за рукав своего более старшего товарища, замершего с острогой в руке на берегу протоки.

— Отвянь, малявка... — Ваня не обращал никакого внимания на мальчонку, полностью поглощенный своим делом.

— Да глянь же... — все не унимался меньший, тыкая ручонкой в сторону моря.

— Ну чего тебе, егоза... — в сердцах выпалил парнишка, повернулся, и замер, прикрывая от солнца глаза ладонью. А уже через мгновение ухватил своего младшего товарища за шиворот и бесцеремонно затащил его в кусты, где торопливо зашептал: — А ну, Егорка, лети ветром в обитель, да скажи там, что мурмане пожаловали. Шибче давай. Шибче...

— Ага, скажу, мурмане, значица! — торопливо закивал Егорка и преисполненный важностью поручения мигом скрылся в зарослях жимолости.

Ванятка проводил его взглядом, потом осторожно раздвинул ветки и затаив дыхание уставился на четыре больших корабля, причаливших к берегу.

Каждый мальчишка в прибрежных поселках знал, что на таких ходит народ с Мурманского берега, с которым, у местных, не всегда складывались отношения.

Тем временем, с одного из кораблей на берег сошло несколько человек. Один из них, худой жилистый мужик в странном, напоминающем оладью, головном уборе на патлатой башке и длинным узким мечом на перевязи, неторопливо огляделся, после чего упал на колени и размашисто, истово перекрестился.

— Латинянин! — ахнул Ванятка, развидев, что незнакомец крестится не по православному. Мальчишка никогда в жизни не видел католиков, но в его воображении они выглядели наподобие чертей из ада, так как батюшка Пров любил стращать ребятню, рассказывая всякие ужасы о нечестивцах, крещеных по латинскому обряду.

Вслед за патлатым все его сопровождение опустились на колени. Вперед вышел крепенький толстячок в серой рясе с капюшоном и стал энергично размахивать руками, что-то завывая при этом.

Ванятка сообразил, что тот правит службу и в ужасе несколько раз перекрестился:

— Свят, свят, свят, изыди нечистый...

Со временем, немного успокоившись, мальчишка продолжил наблюдение и стал подмечать некоторые несообразности в гостях.

Часть команды стругов выглядела как мурмане — кряжистые, заросшие по самые глаза бородищами, суровые мужики, в нормальной одежде, то есть штанах, рубахах и сапожищах, а вот остальные, довольно сильно отличались от них, в первую очередь одеждой и бритыми мордами. И еще, неслыханное дело, Ванятка приметил среди гостей девку. Статная, с толстенной русой косой до пояса, полная достоинства и властности — она выглядела настоящей боярыней. Что подтверждалось почтительным отношением к ней остальной ватаги.

— Вот же нехристи!.. — пробурчал мальчишка и совсем уже было решил подобраться поближе, но не успел и взлетел в воздух, подхваченный за шиворот сильной рукой...

Глава 1

Признаюсь, я никогда не горел особым желанием оказаться в родных пенатах. Нет, в душе свербило, но не настолько, чтобы я бросил все и сорвался на Русь. Не ближний путь, в самом деле. И главное — зачем? Нас и в Европах неплохо кормят. Но, с недавних пор, все поменялось. Чертов Феб... Упомянул, царственная зараза, об экспедиции — и все. Как занозу в душу загнал. И вот... Не выдержала душа поэта. Кавалер всяческих орденов, граф Жан VI Арманьяк, пэр Англии граф Албемарл, граф де Граве, сеньор де Молен, барон ван Гуттен, наконец-то пожаловали домой.

Но вот незадача, ничего особенного я при этом не почувствовал. Думал, в душе полыхнет, на глаза слезы навернутся, ан нет. Аж обидно. Но посмотрим. Может потом проймет.

— Сир!..

— Слушаю... — я поднял голову и увидел двух своих дружинников, отправленных получасом ранее в секрет. Один из них держал за шиворот мальчонку лет двенадцати-тринадцати возрастом. Белобрысого, босого, в драной замызганной рубашонке и таких же портках. Пацан шипел словно дикая кошка и все пытался пнуть ногой своих обидчиков.

— Вот... — Людвиг Тихая Нога, лучший разведчик в дружине, встряхнул мальчишку. — Нашли в кустах. Таился, следил за нами.

— Отпусти, — приказал я. — И марш на пост. Живо.

— Как прикажете, сир...

Парень шлепнулся тощим задом на гальку, стрельнул злющими глазенками по сторонам, подобрался, но, видимо сообразив, что сбежать не получится, нагло уставился на меня и зачастил скороговоркой:

— Нехристи, еретики, ужо наши придут, отплатят вам, ничего не скажу, хоть убейте...

— Ты смотри, сущий волчонок, — немедленно восхитился падре Эухенио. — Такой и укусить может.

— Скажи, что никто его не тронет, — бросил я Федоре. — И спроси, как зовут.

Федька насмешливо прищурилась и шагнула к парнишке

— Не бойсь, — ласково заговорила она на русском языке. — Не замаем тебя. Как кличут?..

Мальчик замолчал, удивленно вытаращил на нее глаза, но тут же справился с собой и заблажил во весь голос:

— Не искушай, еретичка!!! Не продам веры православной...

— Интересно, что он говорит? — заинтересовался падре Эухенио.

— Могу лишь догадываться... — я едва сдержал улыбку. — Скорее всего, обвиняет нас в ереси...

— Розог, стервецу! — вердикт монаха не отличался оригинальностью.

— Не спешите, падре. Местные не менее ревностные к делам своей религии, чем мы, добрые сыны, матери нашей, католической веры. Поостереглись бы, не исключаю, что вас уже держат на прицеле. К примеру, вон из тех кустов.

— Всегда готов... — нахмурился доминиканец и хлопнул себя ладонью по груди. Раздавшийся лязг засвидетельствовал, что монах не побрезговал поддеть под рясу кольчугу.

Тем временем, в Феодоре взыграла боярская кровь. Да и норовом девица под моим воспитанием изрядна вышла.

Раздался звонкий звук оплеухи. Федька ухватила пленника за ухо и грозно поинтересовалась:

— Чьих, холоп, будешь? Плетей отведать желаешь? Ответствуй немедля!

Гонора у парнишки сразу поубавилось:

— Не холопы, закупы мы монастырские... — торопливо зачастил он. — Ваняткой кличут меня. Больше ничего не скажу, хоть режь, хоть пали...

— Хватит! — вмешался я. — Михель, дай мне нож.

Латник из дружины немедля протянул мне свой засапожник.

— Держи, — я подал его рукояткой вперед парнишке. — Твой теперь будет. Контесса, скажите ему, чтобы бежал домой и сообщил своим, что мы с миром пришли. Пусть встречают. И чтобы даже думать забыли недоброе замышлять.

— Больно чести много будет, смерду, — своенравно пробурчала Федора, но исправно перевела мои слова.

Ванятка изумленно уставился на подарок, не спеша брать его в руки.

— Бери сказала! — Федька грозно сверкнула глазами. — Или розог захотел?

Парнишка опасливо покосился на девушку, цапнул ножик, мгновение помедлил, прыснул с места и сверкая пятками помчался по берегу.

Я проводил его взглядом, и жестом подозвал к себе Логана. А точнее, барона ван Карстенса, баннерета графства Арманьяк, так теперь именуется Уильям. Думал оставить его дома, наместником в моих владениях, но тот наотрез отказался отпускать сюзерена одного в столь дальние ебеня. Уперся как осел, пришлось брать. Имеет право настоять, заработал верной службой.

— Сир... — Тук исполнил почти идеальный поклон. Получив баронство и штандарт баннерета*, шотландец стал злоупотреблять манерами придворного этикета, особенно на людях, словно подчеркивая свою принадлежность к высшему сословию, но внутри так и остался тем самым монахом-расстригой, шалопаем, бузотером и отчаянным воякой, которого я подобрал в самом начале своей эпопеи, в леске неподалеку от Лектура.

баннерет — в феодальную эпоху: рыцарь, имеющий право вести в бой группу людей (часто также рыцарей) под собственным знаменем с изображением его собственных геральдических символов.

— Братец, я не исключаю, что местные попробуют нас взять с налета. Так что надо приготовиться. Всем вздеть брони. Арбалетчикам, аркебузирам и канонирам по местам. Смотрящих на клотики, а разведчиков отзови...

После инструктажа я опять задумался. Аборигены еще те архаровцы. Возможность взять на копье залетных ни за что не пропустит. Да и кто в наши времена такой шанс упускать станет? Впрочем, так просто мы никому не дадимся.

Вассальных Фебу мурман из команды коггов у меня почти сотня. Суровые ребята, ничего не скажешь. Такие любой дружине честь окажут. Вооружены неплохо: добротные кольчуги, круглые щиты, шлемы норманнского образца, прямые длинные мечи и короткие копья. С боевым опытом у них тоже все нормально. Пираты, не одну посудину выпотрошили.

Моих личных дружинников гораздо меньше, всего четыре десятка. Но каждый пятерых стоит. Сам отбирал, мало в Европе таких живорезов сыщется.

Да орудия на коггах тоже немалого стоят. Правда, корабли стоят носом к берегу, но по два курсовых фальконета* на каждом работать смогут. В общем, должны справиться. Если, конечно, на нас целое войско не попрет. Что весьма сомнительно. Нет такового в этих краях и в помине. Да и откуда оно возьмется. Это уже позже, лет так через сто пятьдесят заложат здесь град Архангельск, пойдет активная торговля, тогда и рассветет край, а пока захолустье захолустьем. Где-то неподалеку, на берегу Двины, стоит Николо-Карельский монастырь, а рядом с ним небольшой поселок Холмогоры — вот и все. А вокруг, почитай сплошное безлюдье. Но ничего, если задуманное свершится, здесь, в очень скором времени, знатный торговый хаб появится. Хаб? Ух ты... даже современное словечко вспомнилось. А так, я уже и забывать стал о своей прошлой жизни. Сросся душой и телом со Средневековьем. И не мудрено.

фальконет (англ. falconet — молодой сокол) — название артиллерийского орудия калибром 45-65 мм

— Батяня, — рядом нарисовалась Федора. — Похлебали бы вы горячего, а? Себастьянка знатной ушицы сварганил.

— Сейчас нет. Но пусть накрывают стол на верхней палубе 'Матильды'. И как ты меня назвала?

— Удочерили? — вопросом на вопрос ответила девушка. Да с вызовом, как будто собралась отстаивать свое до конца. — Значит — отец. И точка.

— Вот как всыплю, — проворчал я. — По отцовскому праву. Ужо много гонору взяла.

— Как прикажете, батюшка, — лукаво, со смешинкой в глазах, с показательной покорностью поклонилась Федора. — Где изволите стегать? В ваши покои пойдем?

— Смотри у меня...

Это она так подтрунивает надо мной, стервозная девка. Да, удочерил, дабы легализовать окончательно и бесповоротно. Эфемерный титул контессы Сунбулофф, конечно, звучит авантажно и внушительно, но, по сути, за ним ничего нет, а теперь она моя законная наследница: титулов, хоть обвешайся. Кстати, Федька не пылала особой радостью, узнав, что я собираюсь взять ее на Русь. Оно и понятно. Дома она младшая дочка заштатного боярина, никаких перспектив, окромя, разве что, монастырской кельи. А в Европах едва ли не самая завидная невеста, да первая красавица. Обхождение, опять же, не то, толпы кавалеров следом шастают, взгляды ловят, друг друга на поединках яростно изводят. А вообще, девку надо срочно замуж спихивать. В самый смак вошла, налилась как спелое яблочко, ткни пальцем — лопнет. Но пока с женихами не складывается. По ее вине; крутит носом дурища. Неволить я ее не хочу, но так долго не может продолжаться, уже на грани перестарка девица, семнадцатый год пошел. Так что, вернемся и промарширует под венец как миленькая. Есть у меня один кандидат на примете.

Я оторвался от размышлений, глянул на суету команды и опять задумался.

Так, о чем это я? Ага... Скажу сразу, нет уже такого руа франков, как Луи под номером одиннадцать. Оправил я его на тот свет собственной рукой, наконец выполнив свой обет. А вообще, история о том, как мы с Фебом нахлобучили Всемирного Паука, достойна отдельного повествования, поэтому на этом пока и ограничусь.

Хренов Луй уже успел к этому времени разбазарить все папенькины владения, но с этим недоразумением я справился очень быстро, железной рукой подавив в зародыше, было вспыхнувший мятеж гасконского дворянства и собрав родовые земли воедино. После чего дико затосковал. Вроде бы правь своей страной Арманьяк на здоровье, наслаждайся жизнью, ан нет, как переклинило болезного.

Тут и вернулась идея наведаться на Родину.

В общем, построил я на верфях в Биаррице четыре одномачтовых когга* по мурманскому образцу, набрал команду и рванул на Русь.

когг — средневековое одномачтовое палубное парусное судно с высокими бортами и мощным корпусом, оснащенное прямым парусом площадью 150-200 м².

— Завтрак подан, сир, — Себастьян, мой личный повар, почтительно растопырился в поклоне. Он из Прованса, настоящий профессор кухонных дел, блестяще воплощает в жизнь мое кулинарное новаторство в жизнь, чистоплотен, и в бою не бесполезен, фальчионом * орудует залюбуешься. За что и ценю, правда, порой, за излишнюю манерность хочется его утопить.

фальшион (лат. falx — 'коса') — европейское клинковое оружие с расширяющимся к концу коротким клинком с односторонней заточкой.

— Передай остальным приглашение к столу, — я встал и взбежал по сходням на когг.

Никогда не чураюсь переломить краюху хлеба со своими головорезами, правда, исключительно в полевых условиях, но сейчас буду завтракать только с ближниками. Ага, а вот и они.

Этого полноватого мужика с типичной итальянской мордой, зовут Пьетро Фиораванти, он мой придворный механикус. Да-да, племянник того самого Аристотеля Фиораванти, который сейчас в поте лица строит Кремль Ивану Третьему, царю всей Руси. Ну что же, может и свидится с братцем.

Рядом с ним переминается с ноги на ногу косоглазый щуплый китаец, второй инженер. Он попал ко мне одновременно вместе с ломбардцем. Оба оказались в руках берберских пиратов, потом по наследству достались моим рыбачкам из Гуттена. Та еще история. Кстати, Фен довольно неплохо знает русский язык, нахватался от пленных русичей. Но это его знание мы пока никому являть не будем.

Кто там дальше? Конечно же, капитан моей дружины Отто фон Штирлиц. Не надо удивляться, именно так его и зовут. Сам охренел, когда узнал. В свое время этот громадный щваб с изуродованной мордой лишился рыцарского сана из-за финансовой нужды. У дойчей с этим свои заморочки, не подтвердил свою состоятельность — давай, до свиданья. Так вот, он недолго горевал и подался на заработки в наемники, тоже обычное дело по нынешним временам. И прибился ко мне со своими куливринерами около Нанси. С тех пор служит, как цепной пес: верой и правдой. А в битве при Гинегате, во время атаки города Теруана, фактически спас меня, где и получил булавой, став похожим на бульдога. За что и был приближен.

Следующий — мэтр Пелегрини. Артиллерист от Бога, старый соратник, еще со времен моего наемничества. Эх, как сейчас помню... Славные были времена. Старик уже, но еще крепок, держится. Взял я его с собой не зря, есть задумка одна. Но об этом позже.

Пятый — Рагнар Рыжий Торвальдсен — собственно, капитан нашей экспедиции. Рыжий как огонь, коренастый и кряжистый как дуб здоровяк. Из вассальных Фебусу мурман. Авторитетом у своих пользуется безоговорочным, моряк каких еще поискать надо.

О Логане уже упоминал, а вот этот тучный гигант в рясе монаха-доминиканца, наш капеллан. Старый знакомый, служил в свое время в моей кампании арбалетчиком, а потом принял постриг. Да, так бывает. Добрый служака был, да и сейчас не изменился. Хитрый как змей, прижимистый как шотландец, но умен, ничего не скажешь. И очень полезен. Пару лет назад наши пути опять пересеклись, и я забрал его к себе, так как место походного священника оказалось вакантным. Признаюсь, долго раздумывал, брать с собой падре Эухенио или не брать, все-таки он верный сын матери нашей католической церкви, а значит ее глаза и уши, к тому же, неизвестно как православные священники отнесутся к католическому пастырю, но потом решил рискнуть. Негоже народ оставлять без духовного окормления в походе, опять же, ежели заподозрю в чем, просто вернусь без падре. Не я такой, а жизнь такая.

Планировал взять с собой Самуила, но потом передумал. Хрен его знает, как на Руси к евреям относятся, а медикуса хрен перепутаешь, рожа самая иудейская. Поэтому поехал Август Рихтер, его лучший ученик.

Из оруженосцев со мной только Луиджи. Его брат, к сожалению, так и не оправился после того, как получил арбалетный болт в спину от стражников инквизиции. Точнее, стал непригоден к строевой. Поэтому остался дома.

Есть еще людишки из числа специалистов в разном ремесленном деле, но они в круг ближников не входят, так что будут харчеваться с командой.

Я не спеша устроился на своем кресле и бросил:

— Чего мнетесь? Особое приглашение надо?

Не понадобилось, соратники дружно ринулись за стол. Быстро пробормотали молитву и забрякали приборами. Падре Эугенио зашарил взглядом по сервированным блюдам, тоскливо вздохнул, но промолчал и принялся уныло хлебать уху.

Я про себя улыбнулся и кивнул Себастьяну. Кок тут же мотнулся на камбуз и поставил перед монахом тарелку с доброй горкой тушеного мяса. Великим любителем оказался наш падре до тушенки. Только бы ей и питался. Прямо настоящий маньяк.

Да-да, не удивляйтесь. Есть у нас на борту самая настоящая тушенка. Свиная и говяжья. В жестяных банках весом примерно по одному мару. То есть, где-то по четыре с половиной килограмма каждая. Откуда взялась? Я заново изобрел от нечего делать. Автоклав кузнецы соорудили за неделю, не бог весть какая задача оказалась. С металлом для банок — гораздо сложнее, пришлось строить пресс на водном приводе, а потом доклепывать и лудить оловом каждый лист вручную, но, в итоге, все-таки справились. Жесть получилась толстая, хотя и пригодная для задумки. Потом я долго экспериментировал с рецептурой и конце концов добился почти такого же вкуса, как у знаменитой советской тушенки. Правда, ни о каком массовом производстве даже речи не может идти, так как затея обошлась просто в сумасшедшие деньги.

— Сир, — Тук ревниво стрельнул глазами на падре Эухенио. — Ничего не пойму. Мы уже полдня стоим у берега и никого. Мальчишка не в счет. У нас давно бы нарисовался какой-нибудь барон со своими людьми, с требованием мзды за стоянку.

Рагнар гулко кашлянул и посмотрел на меня. Я кивнул в ответ, давая разрешение говорить.

— Я сам в этих местах никогда не был, — начал мурман. — Но знаю, что здесь можно несколько дней идти, но так никого и не встретить.

— Интересно, — монах аккуратно вытер губы грязным платком. — Насколько велика эта страна?

— Вы даже представить себе не можете, насколько она велика, — я усмехнулся. — На ее территории поместятся все страны Европы, и еще останется место.

— А как здесь относятся к матери нашей католической церкви? — задал очередной вопрос священник.

— Точно так же, как матерь наша католическая церковь относится к другим ветвям христианства, падре Эухенио, — спокойно ответил я. — То есть, нетерпимо. А посему, рекомендую вам вести себя...

Но недоговорил, потому что с клотика завопил один из наблюдателей.

— Наблюдаю сильный дым! Там, далеко...

— Что горит?

— Не ведаю, сир... — после недолгой паузы отозвался моряк. — Точно не видно...

— Сир, дозвольте, я гляну, — с готовностью вызвался Луиджи.

— Держи, — я протянул ему подзорную трубу.

— Я мигом! — на бегу бросил паж и ловко, как настоящая обезьяна, принялся взбираться по вантам.

— Может лес? — предположил Фиораванти. — Тут его столько, что...

— Где-то в той стороне должно быть поселение и монастырь, — неуверенно высказался Рагнар.

Я задумался. Где находится Николо-Корельская обитель, я знаю весьма и весьма приблизительно. Фебус объяснил, что она расположена в устье Двины, а вот где точно, он и сам не знал. Так что может горит и монастырь, тем более, что он, скорее всего, деревянный. И как раз, этим и может объясняться довольно странное отсутствие местных.

— Сир! — завопил паж с клотика. — Несколько дымов, причем в одном месте, поэтому сливаются в один. Это не лес, точно! Не очень далеко, где-то с лигу*, может немного дальше!

лига — мера длины. 1 французская лига (почтовое лье) = 2 милям = 2000 туазов = 3,3898 км

— Этого еще не хватало... — буркнул я.

Если предположить, что горит монастырь или поселение при нем, то кто его поджег? Или самовозгорание? Франциск говорил, что норвеги в свое время спалили обитель, но это случилось несколько десятков лет назад. А если и сейчас его кто-то осаждает? В устье несколько рукавов, так что вполне могли супостаты проскочить мимо нас. Или вообще пешим порядком пришли. Ну и что делать? И как не помочь, своим-то, православным. В любом случае, мы на судах, да с орудиями, будем в сравнительной безопасности. Если что, отобьемся. Не ждать же здесь до морковкиного заговенья.

— Снимаемся, идем в реку. 'Матильда' пойдет головной, живо, живо...

Никаких вопросов не последовало. И не могло последовать. Поступил приказ сниматься с места — значит так надо. Все свято верят в своего господина. То есть, в меня.

Лагерь в мгновение ока ликвидировали, когги столкнули в воду, ударили весла по воде и очень скоро, пользуясь приливом, мы зашли в один из рукавов устья Двины.

— Арбалетчики по местам, канониры — товсь, наблюдатели, смотрим во все глаза за берегами. Тук, проследи. Отто, готовь своих. Дамуазо Луиджи, за мной... — отдав все команды, я пошел к себе в каюту облачаться в доспех.

В том, что предстоит стычка, уже даже не сомневался. В сердце колотится тревожное и одновременно восторженное предчувствие, во рту появился едва заметный солоноватый привкус, так похожий на вкус крови — все признаки налицо; за последний десяток лет в Средневековье у меня выработалось безошибочное чутье на драку. Ну что же, не первая и дай бог не последняя. Этим и живу. Знаете, я долго думал над тем, чем мне пришлось по душе это время. Нашлось много причин, но одна из них, не исключаю, что даже главная — это возможность схлестнуться в рубке не на жизнь, а на смерть. Когда твоя жизнь балансирует на кончике твоего же меча, когда ты сам можешь забрать чужую, когда костлявая с косой так и пляшет вокруг...

Да, вот такой я урод и ничуточки не тягощусь этим. Не знаю, приобретенное ли это качество вместе с телом бастарда, либо я всегда был таким, но так и есть. А вообще, скорей всего, это обычная профессиональная деформация. Когда занимаешься только тем, что воюешь, поневоле полюбишь это дело.

В закутке Федоры слышался едва слышный шепот и смешки. Ага, с Лизкой, своей служанкой, лясы точит.

— А ну яви себя мне, девица...

— Да, тятенька, — Федька появилась из-за загородки. — Чего изволите?

— Быстро обряжайся в броню.

— И зачем это? — Федора досадливо поморщилась. — Она же тяжелая.

Опять кочевряжится, зараза. Ее дамские латы легче легшего, на заказ в Толедо делали. Вот же стервь.

— Переживешь как-нибудь. Не хватало еще под шальную стрелу попасть.

— Как прикажете, — девушка лукаво стрельнула на меня глазами. — Поможете, тятенька?

— Лизетта обрядит. И носу из каюты не кажите. Все, скройся с глаз моих долой.

— Фи, как грубо, — Федора фыркнула и убралась к себе.

Решив при случае поколотить девчонку, я бросил взгляд на подставки с броней. Что у меня тут? Этот готический* комплект мне подарил герцог Карл, после битвы при Нейсе. Он уже не раз побывал на ремонте, но на диво добротно сработан мастерами из города Зуля. Я с собой взял еще один такого типа, подарок герцога Максимилиана, но он парадный, под стать королям, так что пока приберегу его на особый случай. Есть еще юшман*, тоже презент, но уже от сарацинского купца Аль-Хоттаби, моего старого приятеля и компаньона. Пожалуй, остановлюсь все-таки на нем. Защищает ненамного хуже, чем сплошные латы, но весит меньше. Опять же, месту приличествует: если не ошибаюсь, русичи как раз такие пользуют. Из оружия... ну да, вот этот тальвар*. Он достался мне много лет назад из рук барона Робера де Бальзамона, когда я гостил в Фуа, у Мадлен, сестры самого Луя Паука. В наше время срок жизни боевых клинков очень недолог, но индийская сабля почти не пострадала, так что послужит еще. В пару к ней возьму клевец* и длинный кинжал — мизерекордию*. Еще пистоли — пожалуй, и хватит.

— Луиджи, приступай...

юшман — кольчато-пластинчатый доспех, который от бехтерца отличается значительно более крупными передними пластинами, вплетенными с небольшим нахлестом. На спине пластины были меньше, чем на груди, и их число было больше. Общий вес доспеха составлял 12-15 кг

мизерикорд — кинжал милосердия. Им добивали раненых на поле боя. Имел узкое граненое либо плоское с ромбовидным сечением лезвие для проникновения между сочленениями рыцарских доспехов.

готический доспех — полный рыцарский доспех с сер. XV до нач. XVI в. Отличался большой гибкостью и свободой движений за счет некоторого снижения уровня защиты. Как правило, имел сильное гофрирование и рифление металлических пластин, позволяющее

увеличить прочность и уменьшить вес лат.

тальвар — индийская сабля. Отличительной особенностью тальвара является эфес с дискообразным навершием. Клинок слабо или умеренно изогнутый, средней ширины, длиной до 100 см. Иногда вдоль клинка делался сквозной желоб, куда помещался подвижно ряд металлических шариков.

Едва паж успел застегнуть на мне пояс, как за дверью заблажил посыльный.

— Сир, его милость барон ван Карстенс просит вас подняться на мостик! Там трупы по реке плывут...

Глава 2

— Иду, — чертыхнувшись про себя, я перекинул круглый щит себе за спину и вышел на палубу. Вот же зараза, значит чутье меня не подвело.

— Здесь, ваше сиятельство, — капитан Рагнар махнул мне рукой. — Ребята его багром поймали.

Утопленником оказался длинный светловолосый мужик в домотканой рубахе до колен и широких портах, почти до глаз заросший русой кудрявой бородой. Но, как ни странно, стриженной. На худом лице застыло странное благостное выражение, словно смерть принесла ему облегчение. В руке мужик все еще сжимал обломанное древко какого-то импровизированного оружия, а в его груди торчало две стрелы с белым оперением.

— Свежий. Может, с час назад убили. Морской люд напал, — пояснил капитан. — Перья чайки на стрелах.

— Ваши? ѓ— честно сказать, этот момент меня немного беспокоил. Понятно, мурмане Феба уже не одно поколение оторваны от своих, но, кровь не водица, один черт знает, как могут отреагировать.

— Наши — в Биаррице, — твердо отчеканил Рагнар. — Мои люди убьют любого, на кого вы укажете. Кто бы это не был.

— Не сомневаюсь в вас, капитан. Идем дальше.

— Еще трупы! — заголосил наблюдатель. — Впереди и по правому борту...

— Ходу не снижать, — хмуро бросил я и взошел на мостик.

Настроение у меня резко посмурнело. Сойдя на берег, я никоим образом не почувствовал, что нахожусь на Родине, но мертвые русичи вызвали неожиданную дикую злобу. Кто бы это не сделал — он умрет. Все они умрут.

Погода резко стала портиться. Все небо быстро затянули свинцовые тучи. Сквозь них все еще пробивались лучи солнца, расцвечивая серо-зеленую воду Двины серебряными пятнами, но их становилось все меньше и меньше. Берега реки покрывал густой лес, никаких признаков поселений по-прежнему не было видно.

— Дьявол и преисподняя! — пробормотал я в ярости. — Где этот чертов монастырь?

Стоявший рядом со мной падре Эухенио неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал.

Неожиданно порыв ветра принес отвратительный запах гари. И почти сразу заорал наблюдатель с мачты.

— Вижу дымы, совсем близко, там за мысом, по левому борту!!!

Через несколько минут когг выскочил в основное русло реки. Слева на берегу раскинулось обширное поселение. Верней, его обгорелые остатки, обильно чадящие дымом. Возле поселка, к причалу и прямо к берегу были пришвартованы шесть больших одномачтовых стругов, очень напоминавших своим видом драккары.

Чуть выше, на высоком холме, стояла довольно внушительная крепостца, обнесенная деревянной стеной, сложенной из толстенных бревен. Судя по высокой звоннице внутри — это и был Николо-Карельский монастырь. На подходах к нему суетились какие-то люди, что очень напоминало подготовку к приступу.

Я вскинул подзорную трубу.

Ну да, лестницы и навесы ладят, точно, штурмовать собрались. Так, коттдарме* на них нет, шапели*, еще шапели, но какой странной модификации, ага, вот и барбюты, из доспехов -корацины, у кое-кого латная защита ног и рук, мечи, топоры, копья и гизармы — вид более-менее современный. Хотя нет, все-таки кое-где просматриваются древние норманнские шлемы с полуличинами и длинные кольчуги. Викинги, мать вашу ети... Точно мурмане. Впрочем, термин 'мурмане' очень расплывчатый, он означает житель Мурманского берега, то есть побережья Баренцева моря, если по-современному. Так что это могут быть как норвеги, так и даны. Или даже шведы. Тем более, у них сейчас вреде как одно государство и один общий король. У норвегов с данами точно. Да и хрен на них. Мне без разницы, кого резать. Ну-ну, трудитесь, трудитесь, не отвлекайтесь. Обитель все равно взять не успеете, а чуть погодя вам будет уже не до этого.

шапель — дешевый шлем, производившийся в Европе с XIII до XVII в. Имел цилиндрическую, цилиндрическую с конусом или сфероконическую форму с широкими полями, частично закрывающими плечи. Защиты лица не было

котта (она же сюркот, она же котт-д-арме) — одежда, носившаяся поверх доспеха, имевшая цвета и символику рыцаря или подразделения вассалов, или духовно-рыцарского ордена. Герб или символ ордена на котте вышивался цветными нитками.

На стенах изредка вспыхивали огоньки, ветер сносил хорошо заметные клубки дыма. Очевидно, защитники палили из пищалей или ручниц, что меня довольно сильно озадачило. Откуда в этой глухомани огнестрел?

— Шесть драккаров — это около четырехсот копий! — быстро прокомментировал Рагнар. — Может, даже больше.

— Стены невысокие, да еще деревянные, так что, — Логан скептически скривился, — их вполне хватит, чтобы взять эту креп... это укрепление. Хотя, если там защитников хотя бы вполовину нападающих, может и нет. Так что будем делать, ваше сиятельство? Встрянем?

— Обязательно, братец, — я хлопнул скотта* по плечу. — Обязательно встрянем. Для начала захватим их корыта. Торвальд, передай на остальные когги команду: 'делать как я'. Отто, готовь людей к высадке...

скотты — самоназвание шотландцев. Скоттия — Шотландия

Инструктаж много времени не занял. План не сложный, но, если все получится как задумано, пришлые обречены.

— Хей, хей!!! — дружно загикали гребцы, когг режа носом черную воду стремительно полетел по реке. Остальные суда как привязанные шли за нами.

Со скрипом поднялись фальшборта, за ними, громко топая сапогами стали группироваться дружинники. Все как всегда, слаженно и спокойно, дело привычное, не одно корыто на копье взяли.

На драккарах наконец нас заметили. Несколько человек рвануло по сходням на берег к своим.

— Таба-а-ань!!! — надсаживаясь, заорал Рагнар.

В воздух взметнулись кошки, еще мгновение и 'Матильду' притянули к драккарам. С грохотом упали абордажные мостики. Ревя как раненные медведи, вперед ринулись штурмовые партии. Никакого сопротивления они не встретили — почти все пришлые ушли брать монастырь, а нескольких оставшихся в мгновение ока изрубили.

Нас обогнал второй когг и ювелирно точно пришвартовался к своему месту. Третий — тоже идеально выполнил свой маневр. Ими командуют сыновья Рагнара, Сигурд и Олаф, красавцы, ничего не скажешь.

Четвёртый десантировал личный состав и вместе с третьим отошел от берега, заняв позицию чуть поодаль на воде. Его задача поддерживать нас артиллерийским огнем.

Так... наших получается где-то по тридцать человек на драккар. И нормально — не будут мешать друг к другу. Лодки стоят носом к берегу, до половины в воде, так что оборонять придется только носовую часть.

Ну что же, уже можно сказать, что первый этап мы выполнили. Что дальше? Дальше все просто. Пришлые плюнут на монастырь и ринутся отбивать свои посудины. Иного выхода у них нет. И как пить дать обломают себе зубы. Штурмовать им будет куда как неудобно. Борта высокие, сходни мы уже убрали, так что, особенно учитывая нашу артиллерию, весь перевес в живой силе сразу сойдет на нет. А если защитники монастыря сделают вылазку, дело можно считать сделанным. Правда, на это я особенно не рассчитываю. Точнее, совсем не рассчитываю. Да и хрен бы с ними, сами справимся.

— Отче, никак грех на душу взять собрались? — я дружески хлопнул падре Эухенио по плечу. Священник деловито собирал свой шнеппер* и явно готовился принять участие в веселье.

шнеппер — короткий арбалет, стреляющий пулями, имеет двойную тетиву, в центре которой находится специальный мешочек для помещения туда пули. Пулевые арбалеты появились в самом начале XV в. и были двух типов: испанские и немецкие шнепперы и отличавшиеся от них по конструкции итальянские балестры.

— Отнюдь, сын мой... — священник осклабился и показал свинцовую пульку размером с грецкий орех.

Ну да, религиозная казуистика в действии. Церковникам нельзя проливать кровь, а вот так, ошарашить по башке чем-то сравнительно мягким и тупым, получается, вполне возможно. А тот факт, что эта башка, в результате сего воздействия, может треснуть как арбуз, уже никого не колышет. Феб рассказывал, что его точно так же святоши пытались угробить по приказу Паука. Ну да ладно, мне-то какое дело, пусть его, какое-никакое развлечение для святого отца.

Расставив людей по местам, я опять взялся за подзорную трубу. Чего-то пришлые тормозят, уже давно пора взяться за дело. Времени у них особенно и нет. Ага, наконец, зашевелились.

Мурмане, начали откатываться от монастыря и собираться в ватагу за поселком. А чуть в стороне, на холме, я углядел небольшую группу воинов, судя по всему, командный состав супостатов.

— Небось гадаете, кто это такой борзый осмелился, — хмыкнул я. — Не занимайтесь ерундой, все равно не угадаете. Лучше атакуйте.

С последним моим словом среди руин замелькали пришлые, быстро строящиеся во что-то наподобие терции.

— Четыре сотни как минимум, — равнодушно сообщил Логан, невозмутимо полируя кусочком замши свой меч.

— А нас рать.

— Ваше сиятельство? — вытаращил глаза скотт. Несмотря на то, что я частенько употребляю русские выражения, братец Тук, никак не может к этому привыкнуть и каждый раз искренне удивляется.

— Плевать, говорю, — пояснил я и тут же проорал, обращаясь к дружинникам. — А ну укрылись! Сейчас обстрел начнется.

На остальных драккарах исправно продублировали команду. Впрочем, в ней особой нужды не было — все надежно укрылись за павезами и так прекрасно понимают с чего начнется бой.

Об борта и щиты защелкали стрелы. Из луков стреляли жиденькие группы легковооруженных воинов впереди строя мурман. Никакого вреда кроме беспокойства они нам не нанесли, впрочем, кого-то на соседнем драккаре все-таки зацепило. И нехрен орать, сам виноват дубина стоеросовая.

Гулко затрубил рог, строй качнулся, с каждым шагом ускоряясь, двинулся вперед, дружно взревел и перешел на бег.

Так... где-то с полсотни метров. Пора!

— Давай...

Луиджи вздернул вверх и замахал древком с моим личным вымпелом.

Тут же затренькали арбалеты стрелков, в свою очередь, заглушенные хлопками аркебуз*. А потом, позади нас рявкнули фальконеты* на коггах...

аркебуза — гладкоствольное дульнозарядное фитильное ружье. Изобретено в 1379 г. в Германии. В XV в. аркебуза трансформировалась в ручное огнестрельное оружие. Калибр около 20 мм. Приклад изогнутый, при стрельбе брали под мышку

фальконет (англ. falconet — молодой сокол) — название артиллерийского орудия калибром 45-75 мм

Когда ветерок снес дым, стало ясно, что как минимум треть пришлых отправились в Вальхаллу, или вот-вот готовятся туда отбыть.

Свинцовые жеребья* из двадцати орудий выкосили практически весь центр мурманского строя, а арбалетчики с аркебузирами здорово проредили остальных, но, черт побери, это их не остановило. Мухоморов обожрались, что ли? Хотя, определенный резон в такой тактике есть. Если отступят, то во время следующей атаки опять попадут под картечь, а так орудия не успеют перезарядиться.

жеребья — рубленая свинцовая картечь. Подобной формы картечины при попадании оставляют страшные рваные раны.

Сука, хорошо идут...

Когда я первый раз увидел такую картинку, признаюсь, едва не навалил в шоссы* с перепуга. Правда тогда, при Нейсе, нас атаковали не несколько сотен, а несколько тысяч германских кнехтов. Но ничего, со временем пообвыкся. Хотя, до сих пор сердце екает. Еще бы, оскаленные в дикой ненависти рожи, с каждой секундой нарастает гул и топот — зрелище, блядь, эпическое.

шоссы — предназначенная для мужчин разновидность колготок, зачастую имеют гульфик или специальную ластовицу. В Средние века — обычный предмет мужского гардероба.

Последний залп мои стрелки сделали почти в упор. Сделали и ушли на корму для перезарядки. Не добегая нескольких шагов, мурмане метнули копья и сулицы, а потом полезли на корабли.

Дальше началась банальная резня. Пришлых сшибали с бортов целыми гроздьями, но они все перли и перли.

Рев, дикие проклятья, хрипы умирающих людей, звон оружия, одуряющий смрад крови и внутренностей — берег стал напоминать настоящий филиал ада.

Основной удар приняли два центральных драккара, которые обороняли мои дружинники. Первый ряд работал мечами и топорами, из-за их спин пришлых мурман доставали алебардами и копьями. На несколько минут наступило шаткое равновесие, наконец, аркебузиры разрядились во второй раз, навал стал ослабевать, но тут в атаку пошел еще один отряд. Впереди его несся косматый как медведь гигант в шкурах на голом теле и со здоровенным молотом в руках, а за ним с десяток воинов размерами поменьше, но, судя по богатой экипировке, из числа предводителей нападавших.

В здоровяка не мешкая всадили пару болтов, но он только завыл и не снижая хода взлетел на драккар по образовавшейся у борта горе трупов. Братья-фламандцы Ханс и Петер Вюльверты, дружно хекнув насадили его на копья, а бургундец Жан Пулен, по прозвищу Нос, добавил алебардой. Этого хватило, с такими ранами не живут, но великан перед тем как сдохнуть все-таки успел махнуть своим молотом и раскидал дружинников. В брешь тут же ринулись мурмане.

Первого, седобородого и широкого как шкаф старика с секирой в руках, я свалил из пистолей, Логан снес еще одного, подрубив тому ноги, но из-за его спины вывернулся высокий стройный воин и с пронзительным визгом закрутился словно волчок, работая одноручными топорами в обеих руках.

Умело разбросав дружинников по сторонам и ошарашив скотта по забралу, он выскочил прямо на меня, но поскользнулся на мокрой от крови палубе и упал на колени.

Я не стал играть в благородство — опрокинул его навзничь ударом колена, добавил саблей по башке и с разгона врубился в свалку.

Мы их таки сбросили с драккара, а потом для супостата наступил отдельно взятый локальный армагедец. В ход пошли ручные гранаты. Ничего особенного, обычный глиняный шар с порохом, армированный железными полосками. Много шума и дыма, довольно посредственный урон, правда, взрываются они довольно эффектно. Их у нас очень мало, прохлопал я ушами при сборах, поэтому приказывал приберечь на крайний момент, вот аркебузиры и решили, что он настал. А один из них, найду кто — от души награжу стервеца, вдобавок закинул за борт десятифунтовый бочонок пороха с заткнутым в горловину коротким фитилем.

Садануло, конечно, порядочно. Попалило и оглушило не только вражин, но и многих своих. Это оказалось последней каплей — пришлые дрогнули и побежали. И конечно же, попали на отходе под картечь с коггов — метр Пелегрини, как всегда, сработал виртуозно.

Таким моментом грех не воспользоваться.

— Какого хрена стоим, желудки. Вперед, вперед, мать вашу за ногу!!! — проревел я и первым спрыгнул с драккара.

Дальнейший ход событий оказался очень прогнозированным. Деморализованный противник всегда легкая добыча. Враг силен своей сплоченностью, без нее, даже при личном героизме отдельных персонажей, все быстро превращается в побоище. Бегущих мурман рассекли на группы, частью изрубили, а частью взяли в плен. Около полусотни все-таки ушли в лес, но я приказал их не преследовать — это уже не моя проблема.

Вот что за жизнь, я спрашиваю? Думал березками полюбуюсь, родным воздухом подышу, с бабами русскими хороводы повожу, а оно вон как обернулось. Ну и пусть, все-таки, в первый раз за все это время настоящую Родину защищал.

Полная Виктория, однако, победа далась нам дорогой ценой. Мурмане потеряли убитыми двадцать два бойца, еще пятеро совсем плохие, вряд ли до утра доживут. Почитай треть выбыла из строя. Моих дружинников легло десять человек, к счастью, обошлось без тяжелых, а легко раненых почитай каждый. В том числе и я. Какая-то сука в свалке саданула по плечу, доспех не пробило, но хожу перекошенный словно Квазимода.

Пришлых пало гораздо больше — почти двести человек. Еще пятьдесят, как увечных, так и здоровых, взяли в полон. Безнадежных добили: падре Эухенио прочитал короткую молитву — короткий укол кинжалом в шейную артерию и все. Зачем людям мучиться — все равно шансов нет. Суровая проза нашего времени.

До нашего прибытия пришлые успели взять неплохой хабар. Уж не знаю, откуда здесь столько всего взялось, может, налог какой собирали для царя-батюшки или купеческий товар достался, но один из драккаров оказался почти доверху забит пушниной, зубом морского зверя, бочками с медом, воском и разной другой мелочью. Во втором — домашняя скотина: овцы, свиньи, несколько коров и пернатых целый курятник, а в третьем — сидели полонянки, общим числом двадцать три девицы, разной степени пригожести и разного возраста. От совсем молоденьких девчушек, до вполне взрослых баб. Эдакие чумазые и растрепанные фемины с зареванными глазами. В сарафанах, рубашках и вообще без ничего — видать — некоторых уже употребили по назначению. И что характерно, половина из них не совсем славянской наружности. Чернявые, скуластые, глаза с легкой раскосинкой, скорее всего помесь с местными народами.

Рагнар аж зубами скрипнул при виде такого количества бесхозного товара. Для него бабы — самая желанная добыча. Согласно каким-то древним законам, мурманам в Биаррице запрещено брать в жены местных женщин, а где, других-то возьмешь? Вот и перебиваются бедолаги как могут, покупают по случаю, воруют на стороне и так далее. У Рыжего в дружине большая часть личного состава неженатая, просто не на ком.

— Ваше сиятельство, — капитан изобразил на морде просительное выражение. — А если...

— Нет.

— Но... — Рагнар набычился. — Мои люди умирали...

Пришлось поставить на место осмелевшего мурманина.

— Твои люди умирали, выполняя вассальную клятву своему сюзерену, королю Франциску. Или я в чем-то заблуждаюсь?

— Нет, ваше сиятельство, — капитан потупился, — не заблуждаетесь.

— Но, так уж и быть, помогу тебе с решением этого вопроса, — слегка смягчился я. — Обещаю.

На этом вопрос исчерпал себя. И помогу, правда пока не знаю, как. Если что, куплю у купцов-армян, они на Руси живым товаром промышляют. Не жалко — мурмане заслужили.

Все это время защитники монастыря никоим образом себя не проявили. Как сидели за стенами, так и сидят себе. Ну что же, правильное решение, сам бы так поступил. Мало ли кто заявился, может сами собирались лиходействовать, а соперников побили, чтобы себе дорогу к добыче открыть.

Вот как раз освобожденных полонянок и использую для дела: уже темнеет, посольство для объяснений отправлять поздно, они за него и сойдут. Авось сумеют объяснить, кто мы такие и зачем пришли.

— Фен...

Китаец во все глаза пялился на баб и на куске пергамента что-то зарисовывал угольком. Порой завидую ему. Не от мира сего человек. Хотя нет, не так. Не от сего времени он.

— Фен!

— Да, да, сир... — механикус заполошно вскочил и спрятал зарисовки за спину.

— Слушай задачу. Найди среди них саму толковую бабу и объясни ей, кто мы и зачем пришли. Скажи — если местные не появятся поутру засвидетельствовать свое почтение, я обижусь и nastuchu на них царю. И проверь, чтобы запомнила. После чего отправляй всех женщин в монастырь. Выполнять. Трупы обыскать, все ценное с поля боя собрать. Пленных допросить на предмет состоятельности для выкупа и в драккар под охрану. Барон Карстенс, вы этим займитесь. Ночевать будем на воде, станем на ночь на якоря. Драккары с хабаром тоже оттяните за собой, а пустые пусть на берегу остаются. Забейте пару свиней с баранами и откройте бочки с пивом. Поминать павших будем. Отто, выдай дружинникам премию, из расчета по два флорина на рыло. Командному составу насчитай исходя из должности. Монеты возьми у моего секретаря, скажи — я приказал.

— Он опять кочевряжится начнет... — пробурчал шваб, — требовать вашего письменного распоряжения.

— Пригрози, что отрежешь ему ухо, — посоветовал я, внутренне улыбнувшись. Мой личный секретарь и походный казначей, Уго Грубер еще тот скряга и зануда. Точная копия своего учителя, моего же главного аудитора Хорста Дьюля.

— Резать? А можно? — с надеждой переспросил Отто.

— Нет, просто пригрози. И хватит с этим, дамуазо Луиджи, горячей воды в мою каюту и легкий ужин. Передай повару, если он опять подаст рыбу, самого на вертел насажу. Чего застыли? Бегом!

Отдав все распоряжения, я отправился к себе. Что-то я притомился. Старею, что ли? Рановато будет, едва за третий десяток перевалило. Хотя да, день сегодня выдался тяжеловатый. Надо будет приказать отразить эту славную викторию в своей личной хронике. Так, сначала приму родового напитка бокальчик, а потом мыться. Война очень грязное дело. В прямом и переносном смысле. Эвона как изгваздался кровищей.

— Примите, батюшка, с устатку. С победой, вас, — в каюте меня встретила Феодора и с поклоном поднесла рюмку. — Небось, устали в ратных трудах.

Федька до сих пор не сняла латы и смотрелась с подносом в руках слегка чудновато. Но донельзя эффектно. Изящный готический доспех с серебряной гравировкой, эспада* и кинжал на поясе из червленых причудливых бляшек, русая толстенная коса переброшена на грудь, огромные глаза с пушистыми ресницами, алые губы, румянец как огонь горит, — Валькирия, да и только. Но только лайт-версия для фентезийных фильмов. Воительница из нее как из меня проповедник. Полностью не способная к ратным делам девица. И не горит желанием таковой стать. Но не в этом ее достоинство. Она вельми изрядна в уме и хитрости. Безжалостная хитроумная стерва, иначе и не назовешь. Дамы высшего света ее как огня боятся и за честь почитают на свою сторону привлечь. Шутка ли, Федору считают личной советницей и подругой не только вдовствующая герцогиня Мергерит и дюшеса Бретонская, но и некоторые супруги царственных особ Европы. И это в ее неполных восемнадцать лет. А еще, у нее есть удивительный талант про всех и вся знать. Где бы Федора не оказалась, все сплетни, в том числе очень ценная информация, сразу оказываются в ее распоряжении. Думаю, и при дворе царя всея Руси этот талант окажется мне очень полезным.

эспада (исп. espada) — испанский одноручный меч с прямым узким обоюдоострым клинком. Мог оснащаться сложной корзинчатой гардой

— Уважила... — я с оттяжкой пропустил рюмку и занюхал ломтиком сыра. Умница девка. Ничего не скажешь. — Отужинаешь со мной?

— Нет, батюшка, мы там с Лизкой читаем, у себя и поедим... — Федора чмокнула меня в щеку и убралась к себе.

Пока повар сервировал ужин, Луиджи помог снять доспех. Едва я успел умыться и облачится в халат, как заявился Логан.

Надо сказать, что по дурацкому стечению обстоятельств, почти все подарки судьбы в ратных делах ему достаются по морде. Уже на настоящего Франкенштейна стал похож, вся физия порубана и сшита. Вот и сейчас: нос что картошка, а под глазами наливаются два черных шикарных фингала. Славно ему засадил тот мурманин. Хорошо, хоть не убил. Жалко будет, за брата почитаю этого головореза.

— Присаживайся братец, отужинаем чем бог послал... — я подвинул ему бокал с вином

Тут махом вылил его в себя, зажевал ветчиной и прошамкал:

— Там эта... как ее... гревинда* Инге, очень желает с вами пообщаться, сир...

Grevinde (датс.) — графиня.

Глава 3

— Кто? — я чуть не уронил бокал.

Гревинда Инге? Что за нахрен? Стоп! Гревинда — это графиня у скандинавов. Помнится, Карлуша жаждал связать узами брака меня с некой датской графиней. К счастью, не сложилось. Но откуда здесь таковая взялась? Уже успел нажраться шотландская сволочь?

— Ну тот... — Уильям осторожно потрогал свой распухший нос, — тот, что меня топором охреначил. Вы его только оглушили, а когда ратники стали доспех сдирать, оказался бабой. Этой самой гревиндой. Злющая зараза, грозится, драться кидается. Вас хочет: мол есть важный разговор к главному и все тут. Небось выкуп предлагать будет, боится, что чести девичьей лишат, — скот жизнерадостно заржал. — А я бы вдул, ничего такая гревинда.

— А тащи ее сюда немедля, — мне вдруг очень захотелось увидеть пленницу. Нет, дамы не чужды воинским искусствам в наше время, та же Мергерит владеет мечом прилично, но все это больше смахивает на театральщину, а эта — по-настоящему, даже в сечу полезть не побоялась. На что Тук боец лихой, но и ему досталось. Небось мужиковатое одоробло, со страшной мордой. Тем более, что скандинавка.

Через несколько минут пленницу доставили в каюту. Ожидания оказались полностью обманутыми. Помнится, я сравнивал Федору с валькирией, правда с киношной, но эта оказалась самой настоящей, причем хардкор-версии. Крепко сбитая, но стройная, отлично сложенная, высоченная по средневековым меркам, красивая зараза, глаз не оторвать, эдакий канон нордической красоты. В голубых глазищах плещется холодная презрительность, мордашка надменная и русая коса присутствует, кабы не толще Федькиной, правда по длине слегка уступает. Доспех с нее содрали, губа разбита, на виске засохшая кровь, но это ничуть не портит впечатления, даже подчеркивает его. Ух ты... вот это добыча. Интересно, сколько за нее отвалят?

Пленница что-то зло пробулькала на непонятном языке и тряхнула скованными цепью руками. И даже ногой топнула. Заметив, что мы не поняли, повторила еще раз на другом, более мудреном, а потом, страдальчески скривившись, перешла на немецкий, который я неплохо знаю.

— Прикажите снять с меня эти цепи. Я даю обещание не бежать и не причинять вам вреда. И, наконец, сообщите у кого я в плену?

Я встал и с легким поклоном представился:

— Граф божьей милостью, Жан Арманьяк VI, иные титулы опущу, ибо их неприлично много. Со мной барон Карстенс. С кем имею честь?

— Гревинда Инге Сигурдссон из рода Инголви, во мне течет кровь Харальда Прекрасноволосого, первого короля Норвегии, — небрежно ответствовала пленница. — Так это вы меня... — она сделала красноречивый жест скованными руками.

— Именно, — я галантно склонил голову и приказал латникам. — Снимите с нее кандалы. Ваша светлость, прошу вас разделись со мной этот скромный ужин.

Ожидал некой строптивости, но пленница не чинясь села за стол, одним движением разорвала напополам куриную тушку, брякнула ее себе на тарелку, и как бы невзначай поинтересовалась:

— Мои земли в Норвегии, а где ваши владения, граф? И насколько они большие?

— В Европе. Пожалуй, размером с вашу страну.

Воительница удовлетворенно кивнула и задала следующий вопрос:

— Вы тоже пришли сюда повеселится, и мы случайно спутали вам планы?

— Нет, — я заметил, что во все глаза таращусь на норвежку и незаметно отвел взгляд.

— Неважно! — Инге двумя глотками опустошила бокал с вином и решительно хлопнула рукой по столу. — Итак, я хочу сделать вам предложение, граф.

— Слушаю вас, графиня.

— Предлагаю вам сразиться со мной в честном поединке! — хищно прищурив глаза заявила Инга. — Если я побеждаю, вы нас всех отпустите!

Тук немедленно заржал, но вовремя опомнился и зажал себе рот ладонью. Луиджи, прислуживающий нам за столом, от неожиданности разил вино из бутыли. Я умудрился сохранить невозмутимую морду, правда ценой нешуточных усилий.

Норвежка окатила скотта презрительным взглядом и невозмутимо продолжила:

— Выкупа за меня придется ждать долго, если вообще дождетесь, а так, я предлагаю нечто более ценное.

— А что будет в случае вашего проигрыша?

Без тени малейшего смущения норвежка заявила.

— Я возлягу с вами на ложе и по доброй воле отдам свою девственность. — И тут же добавила. — Но меня и моих людей вы все равно потом отпустите домой, вернув драккары и оружие.

Логан уронил нож на пол и полез за ним под стол. Оттуда донеслось сдавленное хрюканье. Бля, как я его понимаю. Охренеть, дайте два... Сказать, что я удивился такому заявлению, это значит ничего не сказать. Такая наивность граничит... даже не знаю с чем она граничит. Ну совсем другая ментальность у северян. А потом скальды сложат сагу о прекрасной гревинде, ценой собственной девственности вырвавшей жизни своих людей из лап жестокого графа и прославят ее на века. Неужто всерьез рассчитывает меня победить? А вообще, довольно хитро. Для того чтобы трахнуть ее в живом виде, мне придется себя сдерживать, что даст ей дополнительные шансы. А гревинде, черт бы ее побрал, сдерживать себя не надо. В конце концов, когда она почувствует, что проигрывает, может сама себя убить.

Заметив, что я задумался, норвежка холодно процедила:

— Неужто побоитесь сразиться с женщиной, граф? Или вы предпочитаете мальчиков?

Я попытался разозлится, но не смог.

— Простите, но что мне помешает заполучить вашу девственность без вашего на то согласия?

— Я откушу себе язык и истеку кровью! — очень серьезно пообещала норвежка. — К тому же, я знаю, что вы такое не сделаете. Да-да, слухи о доблести и благородстве графа Арманьяк, дошли даже до Норвегии. Странствующие скальды упоминали о вас в своих песнях. Кстати, это правда о поединке, когда ваш противник умер до боя пораженный гневом Господним?

Я не особо удивился такой информированности. В наше время основными переносчиками сплетен являются странствующие музыканты и сказители. Они кочуют по королевским дворам и поют о геройствах и прочих подвигах. А я где только не засветился, вот и попал на зубок вагантам.

— Да.

— А то, что вы вдвоем бились с пятью десятками разбойников и победили? И кто второй?

— Да. Вот с ним. Правда разбойников было от силы двадцать.

Тук немедленно принял важный и гордый вид, но норвежка удостоила его лишь мимолетным взглядом, и опять уставилась на меня своими голубыми глазищами в которых плескался неприкрытый восторг.

— Мне даже жалко будет вас убивать, граф, — огорченно протянула она. — А вот тот случай, когда оборотень принял обличье громадного тура...

— Графиня, пожалуй, хватит о моих подвигах. Вернемся к нашему делу.

— Ну так как, вы принимаете мое предложение?

Вот тут я серьезно задумался. Выкупа иногда приходится ждать годами, а эта девчонка, скорее всего, совсем небогата, если промышляет разбоем. Норвегия, нищая насквозь страна вместе всеми своими графами и графинями. У них там рулят датчане, даже язык в ходу датский и король датчанин. И освободятся они очень нескоро. Точно знаю, Фебус ликбез устроил по политической ситуации в Европе. Настоящей и будущей.

Да и не нужны мне деньги, своих хватает. Без ложной скромности скажу, что я один из самых богатейших людей Европы, включая монархов. И с каждым днем становлюсь все богаче и богаче — моя торговая империя процветает. Да, до Ганзы ей еще очень далеко, но ганзейцам мы с Фебом скоро свернем головенку. Тьфу ты, не о том думаю. Отпустить ее без всяких условий домой? Это будет благородно, но глупо. Победить и тоже отпустить, не востребовав обещанное? Еще благородней и еще глупее. Как вариант, можно сунуть палку в зубы, оттрахать вдоль и поперек, потом отдать на забаву ближникам, а дальше по эстафете дружине. Дружинникам явно понравится. Кстати, так бы поступили очень многие мои знакомые вельможи. Но это совсем не по мне. Не до такой степени, я еще вжился в Средневековье. Как ни крути — придется лишать девственности. Хороша, нет слов, но удовольствия быть первым довольно мало. Толку то, сунул-вынул и все. Тем более, что акт предусматривается одноразовым. Была бы хоть распечатанная... Бля, первый раз с таким сталкиваюсь. Порвала, зараза, средневековые шаблоны. Ну и что делать?

— Графиня, а зачем нам поединок? Может без него договоримся?

Инге пожала плечами:

— Я дала обет возлечь на ложе только с тем мужчиной, который меня победит.

Я еще мгновение поколебался и выдавил из себя:

— Хорошо. Предложение принято.

Тук и Луиджи облегченно выдохнули.

— Хей! — радостно взвизгнула норвежка. — Мое вооружение — топоры, ваше — любое!

— Не спешите... — резко оборвал я ее. — Поединок состоится, когда я это решу. А пока побудете моей пленницей. Помещение для проживания вам найдут, в кандалы больше заковывать не будут, а личные вещи вернут. Но только после клятвенного обещания на Евангелии не бежать. Где ваша служанка? Среди пленных больше женщин не было.

— Меня отец брал в походы с десятилетнего возраста, — слегка обиженно заявила Инге. — Так что, я вполне обхожусь без прислуги. Зачем она мне? Но когда будет поединок?

— Когда я это решу. Чуть позже вас осмотрит медикус.

— Зачем? — бурно возмутилась Инге. — Я девственница, клянусь Фрейей!

— Я о ранах...

— Ерунда, царапины, сама справлюсь. А может все-таки завтра?

— Нет.

До конца ужина пленница сидела надутая, словно я оскорбил ее в лучших чувствах, правда, на ее аппетите это никак не сказалось. Так с Логаном весь мой ужин и сожрали, сволочи.

Когда они наконец убрались, я залез отмокать в свою походную лохань для мытья.

Стоило только закрыть глаза и расслабится, как перед глазами появилась норвежская воительница, в пушистых шкурах на голое тело, вся соблазнительная, да такая, что естество мгновенно приняло твердокаменное состояние. Да уж... Придется опять Лизетт звать. Феодора шипит, ругается матерно, всячески осуждает сексуальную эксплуатацию своей служанки, ну а я причем, не заниматься же рукоблудием.

— Лизетт, вымой мне голову. И плечо разомни.

Очень скоро по полу прошлепали босые ноги.

— Лезь в воду, — не открывая глаз, приказал я.

Послышался плеск, рядом почувствовалось упругое женское тело, отдававшее жаром даже в горячей воде.

— Вперед.

Ладошка скользнула по моей груди, но как-то робко, нерешительно. Не понял? Лизхен сразу берет быка за рога, без напоминаний, отменной выучки девка, хотя и молодая.

Открыл глаза...

— А-а-а, матерь божья!!! — с перепуга хотел ломануться из лохани, но поскользнулся, и опять рухнул в воду.

Как вы уже догадались, в лохани сидела пунцовая как помидор Феодора.

— Ты что же творишь, зараза... — пролепетал я, уставившись на облепленную тоненькой мокрой камизой грудь с торчащими маленькими сосками. Потом пришел в себя и решительно отвернулся.

Раздалось тихое всхлипывание.

— И не вой. Пошла вон, сказал.

— Не пойду! — тихо, но решительно отозвалась Федора.

— Почему это?

— Потому, что люб ты мне! — выкрикнула девушка. — Знаешь, как мне больно знать, что ты топчешь напропалую всех этих девок! И вон эту уже собрался. Да-да, я все слышала. Убей ее! Отдай дружине на потеху! Кошка драная! Да какая она девица...

Феодора добавила несколько нелестных эпитетов для пленной норвежской воительницы. После появления этой девчонки в моей жизни, очень скоро выяснилось, что молодые рязанские боярышни, просто виртуозно владеют идиоматическими выражениями характерными только для славянских языков.

— Так лучше со мной, сволочь ты такая непонятливая... — всхлипывала девушка. — Ведь я... я...

В голове все сразу стало на свои места. Так вот чем объяснялись ее выбрыки. Дурень, я дурень.

— Я же тебя удочерил, дурында.

— Так раздочери! — категорически потребовала Феодора.

— Уже нельзя.

— Так что же де-е-лать... — тоненько завыла девушка.

— А ну прекрати блажить! — резко потребовал я. — Пойми, не вижу я в тебе женщину. Не смогу просто.

— Как, совсем? — последовала целая серия жалостливых всхлипов.

— Совсем. Люблю как дочь. Все это блажь у тебя. Придурь.

— В монастырь уйду-у-у...

— Я тебе так уйду, что месяц на заднице сидеть не сможешь. А ну живо из лохани. И халат мой надень.

Не переставая хныкать, Федора повиновалась.

— Давно это с тобой? Да сядь ты.

— С самого первого дня!

— Не ври, выдеру!

— Года три уже... — размазывая по щекам слезы рукавом призналась девушка.

— Ерунда все это. Пройдет.

— А если не-е-ет...

— В монастырь сдам.

— Что?!! — вытаращила на меня глаза Федора. — Правда?

— Нет, шучу. Значит слушай меня...

Разговаривал я со своей приемной дочерью около часа. Не знаю, удалось ли полностью выбить из ее головы дурь, но выть она перестала и искренне пообещала больше подобного не устраивать. Ей-ей, только домой вернемся, сразу замуж улетит. Клянусь своей эспадой. Тьфу ты, дурища. Хотя девка роскошная, в этом ей не откажешь. Но не вижу я в ней сексуального объекта, хоть тресни. Или вижу? Не, вообще ни чуточки. А она? Интересно, действительно втюрилась или... Или просто таким образом решила спрыгнуть с предстоящего брака? В самом деле, почему бы не охомутать меня, вместо непонятно кого. Жених я позавидней любого буду, добрый, щедрый и уже для нее полностью предсказуемый. А так попадется грязнуля, который будет видеть в своей жене только аппарат для рождения потомков. Девка она умнющая, вполне может и так статься. Вот же черт, одна беда с этими бабами.

Чертыхаясь, домылся в уже остывшей воде, быстро переоделся и отправился бражничать с дружинниками. От желания даже следа не осталось. Ну что за день сегодня, черт бы его побрал. Надо накушаться ради душевного спокойствия.

Команда встретила своего господина приветственным гвалтом. Все уже были хорошо навеселе. Одобряю, жизнь коротка, радуемся каждому дню. Выжил в сече — уже праздник.

— Не понял? Вы что, без своего господина хмельное жрете? Запорю, сволочей, мать вашу за ногу!

Дружный восторженный рев заставил шарахнутся в сторону одинокую ворону, летевшую пировать на поле боя. Себастьян тут же подал мне оловянную кружку с пивом и деревянную тарелку со шматом печеной свинины.

Я сел в свое походное кресло, отпил глоток и изумленно принюхался к содержимому. Ух ты, какая прелесть. Запах пряный, вкус терпковатый, изысканный, словно выдержанное вино, с легкими нотками меда, пенится как пиво, но точно не пиво. И крепкое, где-то оборотов под семнадцать-двадцать. Зараза, да это ставленый мед! Когда-то, еще в свою бытность тренером по фехтованию, я такое пробовал на какой-то презентации. Как по мне, лучше всякого пива, тем более, что оно сейчас скверное.

— Где взяли? — я двинул по плечу своего корабельного баталера, Якова Кульма.

Баталер сорвал с плешивой головы вязанный колпак, прижал его к груди и состроил виноватую рожу.

— Ну... дык...

— Сейчас прикажу тебя нахрен выкинуть в воду.

— Дык, взял в трофеях... — перепугано доложился он. — А эти, видать, у местных отобрали. У нас просто всего две бочки пива осталось, вот я и решил... На вкус замечательное и в голову шибает... Не надо было, ваше сиятельство?

— Еще такое осталось?

— Две бочки!

— Эту допивайте, остальное для меня прибереги. Понял?

— Как прикажете, ваше сиятельство!

Радом бесшумно материализовался отец Эухенио. Движением пальца он согнал баталера и с кряхтением примостил зад на пустой бочонок. Отдуваясь, отхлебнул из своей кружки и доверительно сообщил мне:

— Вы пропустили вечернюю мессу, сын мой.

— Занят был, святой отец.

— Прочтете перед сном десять раз 'Отче наш' и столько же 'Символ веры', сын мой, — невозмутимо прогудел священник.

'Ага, разбежался. Разок, не более...' — подумал я, но озвучил совсем другое: — Обязательно. Однако не сомневаюсь, вы хотите сообщить мне не только это, не так ли, падре?

— Вы проницательны, сын мой, — монах с глубокомысленным видом кивнул.

— Излагайте, — великодушно разрешил я. Нет, все-таки очень полезный человек. Как бы это выразиться... Падре Эухенио всегда на работе. Всегда держит руку на пульсе событий. Эдакий особый отдел в одном лице. За что и ценю.

— Пока вы занимались делами, сын мой, несомненно, важными, — скромно потупившись начал священник, — я допросил наших пленников. Изложенные ими сведения показались мне достаточно любопытными. Как выяснилось, они постоянно промышляют разбоем и уже не первый раз приходят в эти земли.

— Допрашивали с пристрастием?

— Зачем, сын мой, — падре Эухенио добродушно улыбнулся. — Пока не было нужды. Доброе слово открывает сердца не хуже клещей палача. Так вот, все они из дворни некой особы, именуемой... — монах сверился с маленькой записной книжкой, — Инге Сигурдссон, как ни удивительно, носящей графский титул. К тому же, имеющей какое-то отношение к королевской крови. Не текущей династии, но все-таки.

— Не вижу ничего удивительного, падре, — я сделал знак баталеру, заново наполнить нам кружки. — Как вам известно, очень многие наши дворяне грешат разбоем.

— Но как мужчины приняли руководство женщины? — удивился священник. — Да еще столь юной.

— У северян это обычное дело. Женщины у них... как бы это сказать... в общем, имеют больше свобод. Даже среди преданий прошлого у них полно героев и военачальников женского полу.

— Очень порочная практика, — неодобрительно заметил монах. — Но не суть. К чему все это я. Думаю, будет разумным преподнести пленников вместе с их предводительницей государю этих земель. Что, несомненно, сразу же расположит его к вам.

Я задумался. В предложении падре есть свой резон. И не малый. А я как раз этот момент и упустил. Светлая голова у монашка, тут не поспоришь. Черт, но отдавать Инге... Надо будет все сто раз обдумать.

— Хороший совет, падре Эухенио.

— Это еще не все, сын мой, — с оттенком самодовольства заметил священник. — Все они считают себя добрыми католиками. Однако мне удалось выявить обратное. Они есмь мерзкие язычники!

— Вот как?

— Именно так! — отчеканил монах. — На трофейных кораблях, я нашел изображения языческих идолов. А при пленных богомерзкие амулеты! — священник достал из сумки на поясе несколько костяных фигурок и показал мне. — Причем, они их носят рядом с крестом Божьим. Мало того, почитают свою предводительницу воплощением некой валькирии по имени Гель. Что на их языке значит Зовущая. А у самой предводительницы, в комнате обнаружился языческий алтарь!

Мне вдруг очень захотелось пристрелить священника. Ну да, северяне всегда грешили этим. Как ни старалась церковь выбить из них язычество — так до конца и не смогла. И что с того? Какого хера ты суешь нос куда не надо? Блядь, этого мне еще не хватало.

— Сие возмутительно, но, сомневаюсь, что юрисдикция матери нашей католической церкви, распространяется на русские земли. Местные священники могут воспротивится ежели мы самочинно покараем еретиков.

— Вы смотрите в корень, сын мой! — согласился монах. — Но ничто не помешает мне провести полноценное следствие, а потом передать результаты местной конгрегации. Что тоже, несомненно, послужит в нашу пользу. И возможно, даже убавит отчуждение между нашими церквями.

'Утопить тебя, что ли? — с тоской подумал я. — Но не за что, ты делаешь свою работу, так как ее понимаешь. И во многом прав. Но и Инге никому отдавать не хочется. Придется вертеться, как вошь на гребешке. Блядь...'

— Я все обдумаю, падре. Но приму решение только после того, как будет исключен любой неоправданный риск. В первую очередь, я руководствуюсь своей миссией, а потом всем остальным...

Вечер ожидаемо испортился. Даже хмель перестал брать. Всю ночь ломал себе голову и заснул с жесточайшей мигренью. А с рассветом мне доложили, что на берегу появились местные.

Глава 4

Встречающих оказалось всего трое. Невысокий щупленький священник с клочковатой реденькой бородой, в скуфейке и черной рясе, а рядом с ним еще двое, уже в воинском облачении. Стоят на причале, смотрят на нас, о чем-то переговариваются. Больше никого не видно. Прячутся в леске или остались в монастыре, на случай того, если мы соберемся его атаковать? Скорее последнее. Ну что же, пора побеседовать.

— Спускайте шлюпку, — приказал я и отдал трубу Луиджи. — Со мной пойдете вы, дамуазо, барон Карстенс и Фен, как толмач. Остальные остаются на коггах. К берегу не подходить. Стойте где стоите.

— Ваше сиятельство, может возьмете эскорт побольше? — обеспокоился Отто фон Штирлиц. — Мало ли что ожидать от них.

— Вот-вот, сир... — поддакнул Логан. — Не мешало бы. Им ходу от крепости всего ничего, а наши даже не успеют к берегу подойти.

— Отставить. Вряд ли русы решатся напасть на посланцев к своему государю. Хотя не помешает взять на прицел подходы к берегу. Метр Пелегрини, озаботьтесь.

— Сын мой, — падре Эухенио мягко улыбнулся. — А я? Как же я? Среди них есть священник, значит и с вами должен быть. Это сразу покажет вашу приверженность к матери нашей католической церкви и подтвердит отсутствие злых намерений.

Я ненадолго задумался и согласно кивнул. Как всегда, в словах монаха нашлось рациональное зерно.

— Хорошо. Но воздержитесь от теологических диспутов на первой встрече. Вперед, собираться. Ну и рожа у тебя братец. Ты хотя бы умылся. И патлы расчеши. Что? Это приказ, барон.

Сборы много времени не составили. Без полного доспеха решил обойтись, ограничившись одной кирасой от боевого комплекта в готическом стиле. Темно-серые замшевые ботфорты с серебряными пряжками на щиколотке, такого же цвета бархатный берет с одним пером, самым скромным из моей коллекции. На поясе боевая эспада и кинжал, за кушаком пистоли с колесцовыми* замками. Пожалуй, и все. Не слишком броско, но пока не на кого впечатления производить.

колесцовый замок — механическое приспособление на оружии, предназначенное для воспламенения пороховой затравки. В колесцовом замке искра возникает вследствие трения зубчатого колесика о пирит. Завод пружины, вращающей колесо, производится специальным ключом

Луиджи вырядился в парадную ливрею, в одной руке древко с моим личным штандартом, во второй золоченая фанфара. Смотрится великолепно, хоть прямо сейчас в свиту к любому государю. Так и должно быть, все-таки мой оруженосец, графа Арманьяка, а не чей-то.

Ну а Логан, как Логан. Доспехи помятые, словно по ним молотками колотили, полуторный бастард* болтается на поясе, на башке салад с искореженным забралом, морда синяя, опухшая, перегаром разит на версту. Вид зловещий, можно даже сказать, угрожающий. И вызывающий некое сочувствие.

миланский доспех — полный рыцарский доспех начала XV — середины XVI в. Простота, надежность и максимальная защита тела. Характерные черты: гладкие округлые формы, увеличенный левый налокотник и большое количество ремней, скрепляющих латы

бастард (оружие) — 'полуторный меч', 'длинный меч'.

Фен весь в черном, на носу очки, на голове маленькая шапочка, смахивает на обычного чиновника. Оружия не взял, он его вообще недолюбливает.

Ну и падре Эухенио, в чистой повседневной рясе и сандалиях на босу ногу. Рожа благостная, чисто выбритая. Вчера он порядочно принял на грудь, пожалуй, побольше шотландца, но выглядит как огурчик.

Ну что, вроде как готовы к историческому моменту. Действительно исторический. Мы первые европейцы, что идут этим путем в Москву. В реальной истории им был англичанин, Ричард Чандлер, лет эдак через сто пятьдесят от сегодняшнего дня. Но вряд ли теперь будет. Если все сложится как надо, всем кроме наших купцов этот путь заказан.

Гребцы дружно налегли на весла. Через несколько минут лодка причалила к берегу, и я более подробно рассмотрел встречающих. Священник оказался уже совсем стариком, с суровым аскетичным лицом иконописного святого. Он только мельком глянул на меня и сразу перевел взгляд на падре Эухенио. И ничего хорошего этот взгляд доминиканцу не сулил.

На физиономиях воинов в сопровождении монаха аскетичностью и воздержанием даже не пахло. А вот силушкой и удалью вполне. Оба в длиннополом кольчато-пластинчатом доспехе, только у того что слева, с вплетенным на груди зерцалом. У него же, шлем иерихонка* с козырьком, наушами и стрельчатом наносником, а у второго, шишак с гладким круглым верхом, тоже с боковой защитой и кольчужной бармицей.

При оружье, конечно же. У зерцального тяжелая слабоизогнутая сабля, за кушаком клевец, а у второго вполне себе такой современный прямой европейский меч с крестообразной гардой, за поясом шестопер. В руках рогатины с толстыми древками и длинными листовидными наконечниками, круглые щиты за спинами. Доспех у обоих не раз в деле был, у меня глаз наметанный, сразу вижу. Видать рубаки лихие.

бармица — элемент шлема в виде кольчужной сетки (иногда вместо кольчуги использовался ламелляр или кольчато-пластинчатое полотно), обрамляющей шлем по нижнему краю. Закрывала шею, плечи, затылок и боковые стороны головы; в некоторых случаях — грудь и нижнюю часть лица.

иерихонка — тип средневекового шлема. Состоит из железной или стальной тульи с остроконечным верхом, снабженной элементами для защиты ушей, плоским козырьком, скользящим наносником (узкая железная полоска, защищавшая лицо от поперечных ударов), нередко — пластинчатым назатыльником. Науши и назатыльник крепились к тулье посредством кожаных ремней или реже — цепочек

Бороды русые, аккуратно стриженные, лица открытые, но суровые, с льдинкой в глазах — хоть бери и рисуй с них русских богатырей. Тот что слева — лет так тридцати пяти возрастом, а второй гораздо старше первого, борода седая, но тоже еще хоть куда.

И сапоги! Я сразу обратил внимание на сапоги: сафьяновые со слегка загнутыми носками, зеленого и красного цвета.

Оружные молодцы, в отличие от игумена, проигнорировали падре своим вниманием и во все глаза пялились на наше оружие с доспехами, а также на Логана. Ну, не знаю, может сразу почувствовали родственную душу в братце Туке.

Луиджи звонко продудел в фанфару и торжественно подвывая представил меня: граф божьей милостью и прочая, и прочая, Жан Арманьяк VI с соратниками, прибыл с посольством к государю Русских земель от короля Франциска Наваррского, первого этого имени и прочая, и прочая. И с намеком добавил: великий посланник задержался здесь только потому, что решил защитить христианскую обитель, а так, даже не собирался останавливаться.

Фен все перевел, с запинками, весьма косноязычно, но в целом верно. Франциска поименовали тоже государем, а меня князем, ибо графскому титулу на Руси никаких точных соответствий сейчас нет. Да и не будет до тех пор, пока Петруша, который первый по счету, не введет западную систему титулов.

Русы восприняли информацию абсолютно без эмоций. Как стояли, так и стоят с каменными мордами. Что за хрень? Спору нет, что такое Арманьяк и Наварра они даже не представляют, но что такое 'посланник к государю от государя' должны же сообразить? Вроде Фен все правильно перевел, так какого тогда хрена морозятся?

Наконец, здоровяк в зерцалах и иерихонке, не меняя выражения лица, скосил глаза на своего напарника и довольно громко поинтересовался:

— Фрязи, что ле?..

Тот, едва шевеля губами, шепнул в ответ:

— Ага, оне самые...

Тут прорвало уже священника. Шикнув на сопровождение, он с достоинством представился, назвав себя игуменом Николо-Карельского монастыря Зосимой, а своих сопровождающих государевыми приказчиками, сынами боярскими Борисом Громом и Дмитрием Старицей.

Что такое игумен, я знаю, то бишь настоятель монастыря, а государевых приказчиков перевел для себя, как царских наместников в этих краях. Ну а кто еще они могут быть. А то что двое, так-то понятно, один по граничным и сторожевым делам, а второй по налогам, да по торговле. Что такое сыны боярские, тоже в курсе: грубо говоря, начальный дворянский титул на Руси.

Закончив с представлениями, игумен перешел к благодарственной части. Благодарил так долго и витиевато, что Фен умаялся переводить. Да и я почти нихрена не понял. Несмотря на то, что поднаторел уже с Федорой в древнерусском.

А следом пришла череда административной составляющей.

— В чем нужда есть, князь? В меру сил своих скромных, поможем. Искусные к врачеванию монаси в обители найдутся, посеченным помощь оказать, али что еще потребно? — игумен зыркнул на приказчиков: мол, давайте помогайте.

Служивые рьяно принялись за дело, да так, что китаец едва успевал переводить.

— С устатку надобно в баньке попариться, князь, дорогу с себя смыть, — радушно прогудел Гром. — На охоту сходим, удаль молодецкую потешим. Тут такие сохатые да вепри, страсть прям...

— Провиант пополнить, али ремонт какой судам нужон, — поддержал его Старица. — все устроим по лучшему разряду, опять же, по воде до Москвы не дойдешь, а по суше без провожатого заплутаешь, да и лихих людишек на дорогах хватает...

Реальная причина столь радушного гостеприимства не осталась для меня скрытой. Примерно нечто подобного я и ожидал. Да, спору нет, услугу я им оказал великую, да и славянское гостеприимство не пустой звук, но это не самое главное. А главное то, что им надо задержать меня, чтобы составить государю подробный доклад: кто, сколько и с какой целью идет в Москву. И желательно дождаться ответа до моего отъезда, чтобы понять, что делать. Пущать али нет? Силой меня задержать проблематично, а вот таким образом, почему бы и нет. Ну и еще один момент; впечатленный приемом, я могу ненароком в общении с великим князем и обмолвится, мол: толковые у тебя людишки в Холмогорах, что может повлечь милости разные.

Ну что же, я никуда пока и не собирался. Как правильно сказал Старица, водной дороги туда нет, а пехом переть глупо. Надо лошади, надежный проводник и так далее. К тому же, мурман я планировал отпустить домой, чтобы вернулись за мной уже весной. Смысла им торчать на Руси всю зиму нет. Да и не пустит меня никто в Москву с большой дружиной.

Посижу здесь, подожду, пока приказчики получат ответ, заодно осмотрюсь. Ибо место стратегическое, большие планы у меня на него. Опять же, помимо подарков Ивану, с собой я привез целый когг отличного железа из Басконии в полосах, вот и гляну, как и почем распродастся. В общем, быть посему.

— Седмицу стоять буду, — с неохотой буркнул я. — Пусть место отведут подходящее для лагеря и прокормом озаботятся. И покажут, где павших схоронить можно. Луиджи, сигналь на когги, путь подходят к берегу.

После того, как Фен растолмачил мои слова, по лицам русов пробежало явное облегчение. Даже игумен посветлел обличьем. Старица махнул рукой, тут же откуда-то из руин выскочил невеликого роста человечек и стремглав ринулся к нам. Да так, что полы поддевки развивались за ним словно вымпелы на ветру. Одновременно из леска выехало несколько конных с заводными лошадями и тоже направились к берегу.

Человечек успел раньше, оказавшись тщедушным мужичком с остреньким мышиным личиком и расчесанными на пробор и перехваченными ремешком жиденькими белесыми волосами.

Испуганно стрельнув на меня глазами, он отбил земной поклон приказчикам. Старица его отвел в сторону, коротко переговорил, после чего тот умчался обратно.

— Все будет исполнено, княже, — Гром с достоинством поклонился. — А тебя с ближниками приглашаем разломить хлеб и передохнуть с дороги.

— Нет, — я качнул головой. — Не сейчас. Переводи, Фен...

Да, вот так. Мне и самому хочется посидеть да погулеванить с русами за столом, отведать местных яств и запить чем тут гостей поят. Все же свои, все же Родина, из песни слов не выкинешь. Но нет, не могу. Я королевский посланник, князь, величина для приказчиков неимоверно великая, не то что пьянствовать, разговаривать с ними должен сквозь зубы. К тому же, о моем поведении будет подробно доложено в Москву, где потом будут считать, что посла можно банально взять на чарку и потеху. Посмотрим, спешить не буду. Осмотрюсь сначала.

Выслушав китайца, приказчики не стали настаивать. Игумен извинился, сослался на дела и ушел в монастырь пешком, а вместо него появился крепкий и лысый как яйцо монах с куцей бородкой, надо понимать, его заместитель по хозчасти. В католических монастырях эта должность называется — эконом, как в православных, увы, не знаю. Хотя почему не знаю, келарь, вот как.

Для стоянки нам отвели место в стороне от поселения. Откуда не возьмись набежала куча народу. Тот самый невзрачный мужичок и келарь развили бешенную деятельность. Из монастыря натащили кучу продуктов: здоровенные круглые хлебины, курей, гусей и баранов, мешки с крупами и мукой, даже бочки с чем-то хмельным, бабы установили три здоровенных котла и принялись тут же кашеварить. Мужики тесали топорами лесины и ставили лавки со столами, а над ними навесы. А еще поодаль, на берегу... черт побери, начали сооружать баню из готовых бревен.

Но местные уделяли внимание не только нам, на руинах поселка тоже закипела работа. Работали все, бабы и мужики, взрослые, дети и старики. Причем работали не только простые люди, но и монахи.

Я с любопытством следил за местным народом. Ну что могу сказать... Все живые и веселые, у мужиков волосья и бороды стриженные, особых великанов нет, все больше среднего и малого роста, но кряжистые. Одеты поголовно в домотканые рубахи до колен и свободные порты. Ни лаптей, ни сапог, все работают босыми. Бабы в сарафанах до пят, опрятные, ладные и приятные глазу. Тоже крепенькие и статные. Ну напрочь не видно заморенных невзгодами и голодом людей. И моих головорезов не шугаются, уже обносят по очереди ковшами с чем-то пенным. Улыбаются, пытаются заговорить.

А вон несколько старух вызвались помогать готовить наших павших к погребению. А ведь у местных своих покойников хватает. Да уж, славный народ. Не скажу, чтобы я стал себя чувствовать дома, но на душе потеплело.

— Добрые люди, — очень серьезно заметил падре Эухенио.

— И все поголовно еретики, святой отец, не так ли? — не удержался я от колкости.

— Не усложняйте, сын мой, — спокойно ответил монах и отошел в сторону.

Его сменили Рагнар и фон Штирлиц.

— Сир, — шваб коротко поклонился. — Шатры установили, охрану я выделил. Рогатки вокруг ставить?

— Ставь. Все контакты с местными только за пределами лагеря. И предупреди людей, не дай бог кого обидят или бабу завалят, четвертую лично.

— Уже предупредил.

— Сир, — Рагнар слегка замялся. — Там мои просятся местным помочь деревню ладить. Разрешите? Вроде люд добрый, вон как привечают.

— Да, сир, — шваб кивнул. — Мои тоже.

— Не против. Но чтобы в лагере и на кораблях постоянно были часовые.

Едва они убрались, как подбежал Рихтер. Через слово кланяясь, медикус зачастил:

— Ваше сиятельство, ваше...

— Что случилось, Август?

— Там... там... — из-за волнения лекарь так ничего и не смог выдавить из себя.

— Сир, разрешите я его зарежу? — Тук свирепо покосился на Августа.

— Давай, — пряча ухмылку, великодушно разрешил я. Рихтер достойный ученик Самуила, очень неплохой лекарь, но впечатлительный без меры. Вот и приходится порой клин клином выбивать.

— За что, сир?!! — медикус шугнулся в сторону и сразу обрел дар речи. — Помилуйте! Там местные монахи к раненым лезут. Я их не понимаю, но, кажется, они их лечить хотят!

— Так в чем дело?

— Но... — Август вытаращил глаза. — Я не уверен, что они обладают нужными знаниями...

— Разрешаю под твоим присмотром. Фен, сходи помоги с переводом.

— Как прикажете, сир... — лекарь огорченно скривился и умчался обратно.

Я не просто так отправил с ним Фена. Приказчики постоянно рядом ошиваются, но большей частью помалкивают, так как китаец сразу мне все переводит. А теперь, надеюсь, языки у них развяжутся.

И не зря надеялся. Русы сразу же начали вполголоса переговариваться.

— Вишь какой, от трапезы отказался, — шепнул Гром Старице. — Чую, сверх седмицы ни за что не останется. Вот посуди, сегодня вечерком мы отпишем челобитную, в ночь отправят ее голубем дальше по монастырям, пока будут переправлять, то да сё, раньше месяца ответа ждать не стоит. Надо нарочными идти, чтобы опередить его.

— Ничо, — ответил Старица, — где одна седмица, там другая и третья. На охоту сходить предложим, а где охота, там и чара добрая, да банька с девками. Надо будет мельникову дочку с выселок ему подложить. Не девка, а сосуд развратный... — Старица хмыкнул и молодцевато подкрутил усы. — Э-эх, хороша, прости мя Господи...

— Ага, Дуняшка такая, кого хошь умает, — Гром расплылся в улыбке.

— Во-от... — протянул Старица. — А потом скажем приморозок должен ударить, ледостав начнется, да проводника искать будем не спеша. Не бойсь, Бориска, сладится дело, как того надобно...

Я про себя только улыбался. Ну и хваты. Да не буду я в Москву рваться. Не в моих этих интересах. У меня здесь целая программа распланирована. И на охоту сходить дам себя уговорить, и за столом посижу, но не сразу, чуть погодя. И на Дуняшку гляну, отчего бы и нет. Что там за местная секс-бомба.

Приказчики вдруг замолчали, уставившись куда-то за мою спину. Я тоже обернулся и увидел свою приемную дщерь, наконец решившую облагодетельствовать родную землю, на которую ее ножка не ступала уже очень и очень долго.

Светло-изумрудное платье-котт* расшитое серебром и жемчугом, отороченная горностаями парчовая накидка с разрезными рукавами того же цвета, узенькая золотая диадема придерживает невесомое призрачное газовое покрывало на голове, выверенная величественная походка, гордая осанка, а в завершение всего этого великолепия, переброшенная на грудь толстенная коса ниже пояса. Заходящее солнце подсвечивало статную фигурку, создавая впечатление, что Федора плывет над землей, и придавая картинке некой сказочности. Признаюсь, даже я засмотрелся, а приказчики вообще глаз не сводили. За ней шаг в шаг шла Лизетт, надо сказать, девица немалой красоты и изрядных форм, но она совсем терялась на фоне своей госпожи.

платье-котт — фасон платья, обтягивающий фигуру со шнуровкой по талии и расклешенной юбкой в пол.

— Подсунешь тут дочку мельника, ага... — сокрушенно выдал Старица.

— Куда там... — Гром явно приуныл. — Ох и лепа дева. А косица, косица-то какая, прям косища!

Приказчики опять замолчали и отвесили Федьке земной поклон. Феодора надменно проигнорировала их, не спеша подошла ко мне и присела в манерном книксене.

— Ваше сиятельство...

— Ваша милость...

— Смотрите папенька, осторожней с народцем местным... — Федора скользнула взглядом по приказчикам и вдруг запнулась.

— Что не так?

— Да это же Бориска, — побледнев прошептала девушка, — средний сын боярина Микулы Грома. Росли мы вместе...

Я покосился на приказчика. Он, похоже, не узнал подружку детства, хотя глаз тайком не спускает. Да и немудрено; очень уж Федька изменилась с того момента, как я получил ее в подарок от сарацин. Но, в любом случае, такая встреча не есть хорошо. Не думаю, что Федора горит желанием воссоединится с семьей, но все равно лишние проблемы мне не нужны.

— Он не должен меня узнать, — решительно заявила Феодора, еще раз поклонилась и потопала обратно на когг.

Дальше все пошло своим чередом. На обед каждый из дружинников получил миску наваристого и густого рыбного супчика с пшеном, хорошую порцию гречишной кашки-размазни на мясе и сале да с зажаренным луком, большой ломоть хлеба и кисловатого слабого пива вдосталь. Народу понравилось, никто не остался голодным. Перед обедом, как всегда, я снял пробу, чем вызвал одобрительные и слегка удивленные взгляды приказчиков. Ну что могу сказать. Просто, жирно и сытно. Лучше еды для солдат в походе и не надо. Гречка не впечатлила, мне из Бретани, где ее местные вовсю пользуют, постоянно поставляют, да получше качеством, пиво — дерьмо, впрочем, как почти везде в это время, а вот хлеб... Чутка кисловатый, духмяный, с черной хрустящей корочкой, явно даже не вчерашнего выпека, но все еще сдобный, с легким ореховым привкусом — хлебушек оказался выше всех похвал. У нас в Европах такой даже к королевскому столу не подают. Надо будет не забыть секрет выпечки перенять.

Приказчики еще выболтали кое-что мне полезное. Гром сокрушался, что часть ясака для Москвы и торгового обменного фонда взятого пришлыми, перешли в мои руки, и теперь назад уже никак не стребуешь: мол, что с бою взято то свято. Старица утешал, мол еще соберем, а может найдем способ стребовать с князя свое. Ну-ну, пробуйте, никто не запрещает. А может и сам отдам, это смотря как себя вести будете.

Под погост выделили место на пригорке, откуда открывался красивый вид на реку. Падре Эухенио прочел поминальную службу, после чего павших дружинников похоронили. Местные жители с любопытством следили за действом, пока кто-то из монастырских священников их не шуганул.

На ужин дружинникам подали по большому ломтю хлеба, по половинке соленой трески, эдак с локоть размером, надо сказать, весьма неважной, очень малосольной и с легким душком, а вместо пива медовую сыть: разведенный с кипячёной водой мед с добавкой смородиновых листьев. Тоже сойдет.

От повторного приглашения приказчиков, я опять отказался, проверил, как разместились мурмане с дружинниками и ушел к себе на когг ночевать.

Только зашел в каюту, как услышал горестный вой из Федькиного закутка. Вот те раз...

— Иди погуляй, — я отправил Лизетт и присел на кровать рядом с зареванной Федорой. — Ну и? Чего воешь?

— Ничего... — всхлипнула девушка и спрятала лицо в подушке.

— Не ври мне.

— Я думала, что уже не увижу его... — горестно захлюпала носом Феодора. — А тут вишь как... И признаться нельзя...

— Сохла по нем, что ли?

— Угу-у-у... — завыла Феодора. — А он не обращал внимания, потому что еще мала тогда была. А потом тятька уговорился с боярином Микулой меня за него отдать. Но меня укра-а-али ушкуи...*

— Тихо, тихо, — я прижал девушку к себе. — Давай подумаем, как быть.

ушкуйник — вольный человек, входивший в вооруженную дружину, разъезжавшую на ушкуях и занимавшуюся как торговым промыслом, так и разбойными набегами. Название идет от слова 'ушкуй' — используемое на Руси парусно-гребное судно XI — XV в. Длина ушкуя составляла 12-14 м, ширина — 2,5 м. Высота борта около 1 м и осадка до 0,6 м. Вместимость до 30 чел.

— А никак! — зло выкрикнула Федора. — Никак, пусть будет как будет. Он и не узнал меня, ирод! Ну и пу-у-усть...

Эко девку за душу взяло, подумал я, поглаживая Федору по спине. Но ничего тут уже не сделаешь. Не ровня она ему, далеко не ровня. Федьку за принцев в пору отдавать, но никак за государева приказчика, пускай даже боярского сына. К примеру, за приемника Паука на троне Франции, принца Орлеанского. Тот как раз своей женушки лишился. Да много дел можно наворотить с помощью такого ресурса как Федора. Ничего, переплачет — отойдет, девка она умная.

Кое-как успокоив приемную дочь, я быстро омылся, переоделся и наладился, наконец толком поесть. Логан чего запаздывал, поэтому решил ужинать только с гревиндой. Признаюсь, весь день думал о ней, едва-едва дождался, чтобы увидеть. Как пацан, право слово. Надо будет побыстрей решить с поединком, чтобы всласть насладится плодами победы. Может тогда наваждение спадет.

Воительница уже сменила свой милитаристский имидж, но от этого не перестала быть похожей на северную деву битвы. Волосы она распустила и прихватила скромным бронзовым обручем с какими-то руническими символами, простенькое покроя платье серого цвета, по талии широкий кожаный пояс и расшитая народными узорами безрукавка, подбитая рысьим мехом — в этом скромном наряде Инге нравилась мне даже больше. Да не мне одному. Сегодня Логан уже подкатывал с намеками, мол, ежели господину графу недосуг биться с мурманкой, то он великодушно может его заменить. Естественно, в постели тоже. Но был послан. Еще чего не хватало.

В отличие от вчерашнего дня, Инге была странно тихая, можно даже сказать печальная. Тихонечко зашла и потупив глаза, стала посередине каюты.

— Графиня, прошу вас, отужинайте со мной, — я коротко поклонился северянке.

— Благодарю вас, граф... — Инге села, но глаза так и не подняла.

— Вам нездоровится? Позвать лекаря?

— Нет, благодарю вас... — личико норвежки олицетворяло собой печаль в самом чистом виде. С прибавкой в виде нешуточных страданий, скорее морального плана, чем физического. Ела она тоже неважно, верней изображала, что ела. Из бокала только пригубила. Да что с ней случилось? Как подменили девку. И все искренне, никакого притворства не замечаю.

— Может быть есть жалобы на содержание? Охрана не допускает вольностей?

— Нет, никаких жалоб...

Вот же заладила. Попробовать разозлить ее, что ли?

— Графиня, если вы считаете, что поспешили с вызовом на поединок, я приму это как должное. Не вижу никаких проблем. Будем считать, что вызова не было.

— 'Как должное' это как, граф? — Инге настороженно стрельнула на меня глазами.

— Мало ли, — я небрежно пожал плечами. — Вы женщина со всеми им присущими слабостями. Опять же, платить за проигрыш вам придется не золотом.

— Ха! — презрительно воскликнула Инге. — Для того, чтобы получить меня, граф, вам придется сначала победить. Я подозреваю, что вы затягиваете с поединком из-за обычного страха. Вы ведь мужчина со всеми им присущими слабостями.

Меланхолия с нее слетела в мгновение ока. Северянка опять стала похожа на дикую тигрицу.

— Такой вы мне гораздо больше нравитесь, графиня, — я улыбнулся и подлил ей вина в бокал. — А печальный и смиренный образ вам идет, как корове седло.

— Правда? — удивленно склонила голову норвежка. — Мне казалось, что мужчинам нравятся именно тихие и глупые девы, способные только прясть и рожать.

— Так вы старались мне понравиться? — как бы невзначай заметил я.

— Нет! Конечно нет! — очень бурно и очень ненатурально возмутилась северянка. И сразу же перевела тему разговора на другое: — Все-таки когда состоится поединок, граф? Почему вы затягиваете с ним?

— В самое ближайшее время, графиня.

Инге фыркнула и с напором потребовала:

— Тогда разрешите мне упражняться по утрам! А еще мне надо подготовить кое-что для упражнений. Жерди, длинная веревка, пара длинных бревен...

— Хорошо, я прикажу. Дамуазо Луиджи, проследите, чтобы ее светлости предоставили все что необходимо.

— И мои топоры!

— По поводу топоров сомневаюсь.

— Я же давала клятву, что не причиню никому вреда.

— Я подумаю.

— Но...

— Сказал, подумаю, графиня.

— Хорошо, я верю вам. И все-таки, как насчет того оборотня и принцессы...

— Не оборотень, а обычный тур. Хотя и громадный. Принцессы тоже не было, а была дочь дюка Карла Смелого Бургундского. И да, тура убил, дочь спас.

— И конечно же, она влюбилась в вас без памяти? — тщательно маскируя интерес поинтересовалась Инге. — А вы ответили взаимностью?

— Не знаю. Нет.

— Странно, — по губам норвежки скользнула ехидная улыбка. — Скальды поют в своих балладах, что вы не пропускаете ни одной юбки, — Инге прыснула и нараспев продекламировала: — Графиня иль кухарка, пастушка иль принцесса, но конту Жану все равно, идет на штурм он резво...

— Да, примерно так. Но не в том случае...

Ужин прошел на мажорной ноте. Аппетит к норвежке вернулся в полной мере, настроение тоже, мы вполне мило поболтали, после чего графиню увели. И что это было? Втюрилась, что ли? Похоже, что так, ничем иным подобные эскапады и не объяснишь. Хотя кто его знает, до конца женщин никто так и не смог понять.

Завалившись в постель, я подвел итоги сегодняшнего дня.

Ну что же, неплохо, совсем неплохо, хотя без неожиданностей не обошлось. Контакт с русами наведен, приняли они нас отлично. Вот только подкузьмило внезапное явление Федькиного суженного-ряженного. Откуда он здесь взялся? Федька ведь из Рязани, которая хотя и в вассальном положении у Москвы, все равно самостоятельное княжество. Хотя уже и не важно. Ладно, думаю, с божьей помощью, с этой проблемой мы справимся.

Судя по подслушанным разговорам, приказчики ничего неожиданного не планируют. Главную свою задачу они выполнят без особых проблем. Хотя да, покочевряжусь вдосталь.

Количество и состав местной дружины узнать так и не удалось. За весь день, я видел с оружием только приказчиков. Или пошли в погоню за пришлыми, либо пока еще не доверяют. Но на другое я и не рассчитывал. Со временем все пойдет на лад.

Рихтер доложился, что монахи из обители вполне способные к лекарскому делу. А их мази и примочки охарактеризовал в превосходной степени. Тоже ожидаемо. Монастыри сейчас впереди всех по прогрессу, как в Европе, так и здесь, получается.

Зерно и крупы в поселении привозные, это и понятно, север, особо ничего не растет. Надо будет озаботиться и прикупить того и другого, иначе гостеприимные хозяева скоро вылетят в трубу с такой кормежкой. А еще здесь плохо с солью, чего я уж вовсе не понимаю. Море рядом, леса, соответственно и дров, валом, если к делу основательно подойти, то можно всю Русь снабжать, а они ее закупают. Надо будет записать солеваренный заводик в бизнес-проект развития этой местности.

Теперь точно все. Ладно, будет день будет пища, а пока баиньки.

— Тятенька... — неожиданно из своего закутка появилась закутанная в шаль Федора.

— Чего тебе?

— Мне вот так плохо... — девушка жалобно всхлипнула. — Прям вот так, аж совсем...

— Выпей вина, быстрей заснешь.

— Нет, не поможет. Я уже пила.

— А я чем могу помочь?

— Расскажи сказку... — умоляюще сложив ладошки попросила Феодора. — Помнишь, ту, что ты рассказывал мне. Про лисичку-сестричку...

— В уме ли ты, дева? Тебе рожать пора, а не сказки слушать.

— Очень прошу, очень-очень...

— Тьфу ты.... Ладно... Стой, куда лезешь, демоница?

— Я тут с краешка тихонечко полежу. Честно!

— Ну смотри, ежели что, выдеру как сидорову козу. Значит так, жила-была...

Глава 5

Несмотря на то, что Федору удалось спровадить только далеко за полночь, я неплохо выспался. Встал с рассветом, умылся, оделся и приказав Луиджи взять тренировочные мечи вышел размяться. К моему удивлению, гревинда уже тоже была на палубе. Верней не на палубе, а где-то между ней и клотиком. Норвежка изображала собой гимнастку, на одних руках взбираясь вверх по вантам. Надо сказать, весьма быстро и ловко.

Двое караульных латников грозились ей кулаками, ругались всячески, призывали слезть, но норвежка не обращала на них никакого внимания.

— Сир... — один из них, Уве Рваное ухо, дойч из Бремена, низко поклонился и виновато зачастил. — Сир, вывели ее на утреннюю прогулку по вашему распоряжению, а она как начала скакать. Прикажите сбить бесстыдницу вниз? Я ей мигом болт всажу промеж...

— Отставить, все что у нее промеж, мне еще пригодится. Пока свободны, я сам справлюсь.

Дружинники заржали, понятливо закивали и отошли в сторону. Увидев меня, Инге приветственно махнула рукой и обхватив ногами канат лихо спустилась вниз. Балансируя руками пробежала по борту, спрыгнула рядом и присела в глубоком, но несколько пародийном придворном книксене.

— Ваше сиятельство, не будете же вы наказывать свою покорную пленницу за столь мелкие шалости...

На лице норвежки застыло смирение, но в глазах так и плясали чертенята. Сегодня она заплела свою шикарную гриву в десятки мелких косичек, которые прихватила ремешком в хвост и смотрелась совсем юной девчонкой. Впрочем, от нее она недалеко ушла, вчера я дознался, что Инге недавно минуло всего девятнадцать лет.

— Вы не боитесь себе сломать шею, графиня?

— Нет, что вы, граф, — Инге весело рассмеялась. — Меня воспитывал отец, на кораблях я выросла. А вы как упражняетесь?

— По-разному. В основном с оружием. Зачем вам нужны жерди, веревки и бревна?

— Построю, — норвежка нарисовала в воздухе какую-то непонятную схему. — Ну... такие снаряды, как у меня дома. Чтобы упражняться на них.

Я в очередной раз получил разрыв шаблона. Как уже говорил, в наше время дамы не чураются оружия, хотя подобное случается очень и очень редко. Я встречал на своем пути всего троих: покойную Земфиру, упокой Господь ее душу, о герцогине Мергерит уже упоминал, а третьей была Аделина Беатриса фюрстерин Гессен-Дармштадтская и Ангальт-Цербстская, герцогиня Нюрнбергская, жена посланника Священной Римской империи при Бургундском Отеле. Но эта, упражнялась в основном со стилетами и метательными ножами. Так вот, ни одна из них не относилась так продвинуто к своим увлечениям и не являлась опасным противником для более-менее подготовленного бойца. А тут просто когнитивный диссонанс какой-то. Эдакая средневековая чемпионка. Короче, надо с ней уже что-то решать.

— Не думаю, что снаряды вам понадобятся, графиня.

— Это почему же? — Инге нахмурилась.

— На завтра я назначаю поединок. Время и место сообщу вам сегодня за ужином.

По лицу северянки пробежало непонятное выражение, мне даже показалось, что она разозлилась, но в тот же миг Инге взяла себя в руки и учтиво, хотя довольно сухо поблагодарила меня.

— Слушаю вас, графиня, — показалось, что она еще что-то хочет сказать мне.

— Вы проницательны граф... — норвежка смутилась. — Да, я хотела попросить вас разрешить мне небольшую прогулку по берегу реки. Мне надо... надо...

'Вымыться тебе надо, — догадался я. — Ну что же, дело нужное и полезное, одобряю. У себя в каморке, ты разве что мордашку умыть можешь. Правда, лучше бы ты вымылась перед тем, как ляжешь со мной на ложе, но будем надеяться, что не забудешь...'

— Хорошо, я сам сопровожу вас. Но сначала отдам несколько распоряжений. Дамуазо, подать мне сюда Швайнехунда... тьфу ты, Шайншталлера...

Инге ушла в сопровождении охраны к себе переодеваться, Луиджи умелся на другой когг за торговцем, а я, пока выполняется приказ, поднялся на мостик и решил понаблюдать за берегом.

— Так, что у нас...

На импровизированной кухне возле пристани уже вовсю дымят котлы, вокруг суетятся бабы, а один из моих легко раненных дружинников, фламандец Йохан Кривая рожа, рубит дрова. Молодец, службу понял, рядом с кухней не пропадешь.

Поодаль, возле нашего лагеря, Логан, Штирлиц и Рагнар устроили смотр личному составу. О, братец Уильям уже кому-то смазал по морде, а Отто добавил. Тоже надо, куда солдата не целуй везде жопа, так что без тумаков, как без пряников. Местные с интересом глазеет, но близко не подходят. А ну как тоже достанется, боязно все-таки.

Вот и наш падре Эухенио... Ты с смотри, с каких козырей зашел; собрал детишек и играет с ними в сайки. Красавчик, однозначно, только боюсь, что вся эта благодать до появления первого православного монаха. Феб рассказывал: сейчас здесь в духовенстве раскол, и все из-за того, что где-то там краешком упомянули папу римского в служении. Теперь святотатцев всем духовным обчеством клеймят и искореняют. Или не сейчас, а лет так надцать назад? Увы, Франциск тоже не исторический справочник, специализация у него в прошлой жизни, как у историка, совсем не Русь пятнадцатого века. Но, в любом случае, неприятие католичества беспрецедентное. Ну да ладно, главное, чтобы моего падре не искоренили, а остальное по барабану.

А на пепелище... Стоп! А нет пепелища... Когда успели, ночью что ли работали? Все уже расчищено, а кое-где даже белеют бревна первых венцов на новых срубах. С такими темпами они за неделю поселок отстроят.

А вот и приказчики. Так сказать, обеспечивают контроль. Сами ни во что не вмешиваются, только наблюдают. Уже без доспехов, в длинных кафтанах, перепоясанные широкими кушаками и в шапках. Увы, не знаю, как такие называются, но подобные у нас очень любили рисовать на царевичах в иллюстрациях к детским сказкам. При оружии приказчики, только теперь у Старицы сабля, а не меч.

— Ваше сиятельство... — на мостике появился здоровенный и краснорожий детина с типично нордической мордой.

Это Ульф Шайншталлер, какой-то дальний родственник Исаака и его ближайший помощник. Ульф еврей, то есть выкрест*, но выглядит, как типичный шваб. Уж не знаю с кем его мамаша имела дело, но теперь в ее сыночке даже близко нельзя заподозрить иудея. Правда только внешне, повадки как раз остались присущие вечно угнетаемому племени. Исаак по старости лет не смог сопровождать меня, а Ульф замена почти равноценная. Деловой хватке и предприимчивости парня можно просто позавидовать.

выкресты (выкрест, выкрестка) — перешедшие в христианство из другой религии; чаще всего употребляется по отношению к крещеным евреям

— Сегодня будешь торговать.

Ульф еще раз поклонился, выудил из поясной сумочки покрытую воском дощечку в кожаном переплете со стилом и приготовился записывать.

— Мы с тобой уже говорили на эту тему, но повторю еще раз. В первую очередь нас интересует пенька*. Если ее у них не хватит для расплаты, доберешь воском и пушниной. И узнай весь перечень товаров, да выведай, что здесь ценится. Сам палку не перегибай, торгуй честно, обман с их стороны тоже жестко пресекай. Цену не дери, намекни, что торговля планируется постоянная. Дай понять, что с нами торговать гораздо выгодней чем с Ганзой. Все решения оставляю на тебе, но вечером обо всем подробно доложишь. Да... отдай русам все то, что успели награбить мурмане. Хотя подожди... меды в бочках оставь. И выбей за такую мою милость скидку. В общем, не мне тебя учить торговать. Толмач в твоем распоряжении. Сейчас жди, пойдешь со мной...

Пенька — грубое лубяное волокно, полученное из стеблей конопли. Добывают путём долгого (до трёх лет) отмачивания конопляной массы в проточной воде. Волокна конопли отличаются особой прочностью и стойкостью к солёной воде.

Я дождался, пока вернется Инге и спустился по сходням на причал.

— Утро доброе, княже! — приказчики встретили меня земными поклонами. Также как вчера, абсолютно без раболепства, не как равный с равным, но с достоинством. Мол, признаем высокородство гостя, но и себя не забываем. На Инге зыркнули в общем-то без особой злобы, больше с любопытством. Интересно, догадались, что именно она привела сюда мурман?

— И вам того же, — я тоже кивнул, после чего ткнул рукой в Ульфа. — У нас есть чем торговать, он покажет. Но прежде заберите свое добро, что мурмане пограбили. Мне чужого не надо.

— Дай Бог здоровья тебе, княже! — Борис и Дмитрий еще раз поклонились. — Отблагодарим как положено за милость твою, не сомневайся.

— Благодарите, не запрещаю. А я пока пойду пройдусь .

— Прости княже за дерзость, — Гром шагнул вперед. — Почто ты без охороны? Места здесь дикие, как не лихие людишки, так Потапыч али серые шалят. Опять же, пришлых мурман еще не всех выследили. Дозволь тебя сопровождать.

Ага, похоже ответственный за торговлю здесь полностью Старица, а парню оно не интересно.

Я дождался пока Фен переведет, помедлил словно раздумываю и кивнул. Пусть идет. Мне он точно не помешает.

— Благодарю за честь, княже...

Так и пошли вчетвером по бережку реки вверх против течения. Гром впереди, я с гревиндой за ним, а последним тащился Луиджи, груженый моими мечами и другим разным скарбом. Да еще арбалет с собой прихватил. Надо бы пажей себе найти, хотя бы среди русов, временных, а то парню не по статусу пажеские обязанности выполнять. Луиджи без претензий, но таким не стоит злоупотреблять. Статус в наше время — это все.

Я не собирался отходить далеко от поселка, но походящего места для тренировки и для купания все не попадалось, поэтому пришлось немного пройтись. Наконец, впереди показалась свободная от зелени песчаная коса вдающаяся в воду, и я дал команду править туда.

Гром изъяснялся жестами: в самом деле, зачем воздух сотрясать, если все-равно никто ничего не поймет, оруженосец плелся позади, гревинда тоже отмалчивалась, а я, за неимением собеседника, просто наслаждался природой. От водички тянет приятной прохладой, рыба играет, птички щебечут, пейзажи замечательные, вон зайчишка шмыгнул, чем не благодать. После того, как проведешь почти месяц в море, подобные мелочи чувствуются гораздо острей.

Рядом с косой нашелся укрытый зарослями маленький заливчик, Инге сразу направилась к нему, а я разоблачился до средневековых труселей-брэ*, связал волосы в хвост на затылке и принялся зашнуровывать специальные туфли для занятий.

брэ — средневековые мужские трусы. Конструкция аналогична современной мужской модели типа 'семейных', но у́же, длиннее и с подколенными завязками.

Стараюсь заниматься каждый день; когда твоя жизнь зависит от твоей же физической формы, запускать себя по меньшей мере глупо. Даже во время плавания находил время, хотя на когге для тренировок места явно маловато.

Бастард Арманьяк сам не чурался упражнений, но я довел его тело до идеальной физической кондиции.

Глянул в воду на себя и остался доволен. Ни капельки жира, весь соткан из жгутов мышц и жил. Даже в прошлой жизни, во время пика своей спортивной формы, я так не выглядел. Да и рожей вышел хоть куда. Носяра горбатый, черты лица резкие, брутальные, патлы до плеч, сами по себе вьются — хоть прямо сейчас на подиум или на страницы глянцевых журналов для женщин. Но нет в пятнадцатом веке таковых, ни подиумов, ни журналов. Оно и к лучшему. Да и не пристало графу божьей милостью на потеху черни телесами светить.

Стоп... а откуда этот шрам у меня на левом бедре? Похожий, на правом, от даги барона д'Айю, которой я получил во время поединка в Фуа. А этот... тьфу ты! Этот достался мне вместе с тушкой бастарда. Уже забывать стал. Черт, а многовато на мне противники расписывались. Как дуршлаг, весь в дырьях. Левое плечо — поединок с наемными убийцами во время свадьбы Логана с очаровательной Брунгильдой, моей ленницей. Длинная борозда на правом боку, под мышкой — это Бретань, когда люди Паука пытались меня похитить. Даже не знаю, как тогда живыми с Логаном остались. Чуть ниже и левей солнечного сплетения — это...

Да и хрен бы с ними, шрамы только украшают мужчину. С такой жизнью, как у меня, чудо, что вообще еще живой, да с полным комплектом конечностей. Ладно, хватит самолюбованием заниматься, пора поработать...

Начал с разминки, толкнул полторы сотни отжиманий, потом растяжка, после чего прыжки из глубокого приседа. Почувствовал, что разогрелся и взял в руки цвайхандер*.

цвайхандер (нем. zweihänder) — двуручный меч, имевший специфическую двойную гарду, в которой малая гарда, называвшаяся 'кабаньими клыками', отделяла незаточенную часть клинка от заточенной.

Так... сначала переходы из стойки в стойку...

Закончив с ними, я выпустил клинок на полный мах, закрутился, прогнал в максимальном возможном темпе несколько связок и занялся выходами в темповые и контртемповые атаки.

Отлично! Тушка работает, как хорошо смазанный и отлаженный механизм. Эвона, даже Гром уставился, едва рот от удивления не открыл. Ну ничего, я все понимаю, интересно парню узнать, что заезжий князек умеет. Я сейчас еще больше покажу. А потом и тебя разведу на показ. Неча прохлаждаться, мне тоже хочется глянуть, как русы саблей владеют.

А это кто там?

Я про себя улыбнулся, приметив, как на меня из кустов глазеет Инге. Спряталась за ветками, думает, что не видно.

— Графиня, думаю, вам не стоит прятаться. Можете смотреть, конечно, если вас не смущает мой вид.

— Благодарю вас, граф... — норвежка потупившись подошла и пристроилась чуть поодаль на бревне. На щеках у нее алел румянец, было видно, что Инге отчаянно смущается. Ну что же, вполне нормальное дело по нынешним временам, при виде почти голого мужика юные средневековые девы, могут и в обморок хлопнуться. И эта, при всей своей продвинутости в воинских умениях, ничем особо от них не отличается.

Закончив программу, я отложил двуручник в сторону и взялся за эспаду с дагой*. Сделал несколько мулине*, а потом окликнул Луиджи.

— Дамуазо* составьте мне пару. Займемся ремизами и репризами*...

реприз (или ремиз) — возобновленный удар, необязательно тот же (в совр. терминах ремиз — контратака, реприз — повторная атака)

мулине — в фехтовании: связки из различных приемов.

дага — кинжал для левой руки длиной до 60 см с усиленной гардой. Гарды были в форме чаши, широкой пластины или дужек

дамуазо (фр. damoiseau от лат. domicellus) — название сыновей феодальных сеньоров, пока они подготовлялись в качестве пажей и оруженосцев к принятию рыцарского сана

Едва мы стали в позицию, как позади раздался лязг выхватываемого из ножен клинка.

Я резко обернулся. Гром уже был на ногах, с обнаженной саблей в левой руке и длинным кинжалом в правой. А перед ним, метрах в пяти...

— Ну ни хрена себе... — прошептал я, при виде громадного, просто гигантского медведя. Даже на четырех ногах, косолапый был ростом почти мне по плечо. Из его пасти на светлый речной песок стекали тягучие струйки розовой слюны, а на косматой морде, вокруг большой рваной раны, чернела запекшаяся кровь.

Твою ж кобылу... Медведь — это очень скверно. Лучше бы на нас вышло с десяток недобитых мурман. Он на несколько порядков быстрее и сильнее человека. Черт, и алебарды с собой нет, даже завалящего копья. А с мечами на него идти, да еще не зная повадок, занятие для клинических идиотов. Только бы ушел сам по добру поздорову. Вроде так бывает. Эй, Топтыгин, мы с тобой одной крови, я и ты...

Инге, стараясь не делать резких движений, медленно отступила ко мне и подняла с песка двуручник. Луиджи потянулся за арбалетом.

Медведь глухо рявкнул, мотнул лобастой башкой и сделал шаг вперед.

— Княже, он ранетый, — зашептал Гром, — не уйдет, бросится... сигайте в воду, отплывете чутка, стремнина подхватит и отнесет вас на Тихонову отмель, почти к монастырю. А я пока его придержу...

'Ага, сейчас, разбежался... — проворчал я про себя. — Позору потом не оберешься. Я еще в труселях по Холмогорам не щеголял. Да и приказчика задерет эта тварь, как пить дать...'

С последним моим словом, медведь оглушительно взревел и рванул вперед, вздыбившись перед Громом на задние лапы.

Дальше все произошло очень быстро. Борис набычился, откинул саблю и с одним кинжалом в руке тоже бросился на косолапого, ловко поднырнув под его лапы.

Я вырвал у гревинды двуручник и на бегу замахиваясь, с налета хлестанул подмявшего под себя приказчика медведя по спине, чуть пониже лопаток. Вырвал клинок из тела, отскочил и рубанул с оттягом еще раз, с удовлетворением подметив, что, скорее всего, пересек хребет хозяину леса.

Дикий рев, огромная туша дернулась и обмякла. Подскочившая норвежка ткнула эспадой, а в завершение, Луиджи в упор выстрелил из арбалета.

— Хватит, он готов уже... — в сердцах заорал я.

На то, что Гром остался в живых, даже не надеялся, куда, такая махина, каково же было мое удивление, когда из-под туши донесся сдавленный русский матерок.

— Помогите, надо вытащить руса! Живее, да что вы копаетесь...

После долгих усилий нам удалось перевернуть медведя. В его груди торчал засаженный по самую гарду кинжал, Гром был весь залит кровью, но... живее всех живых.

Покряхтывая, он встал на колени, потом на ноги, оттер рукавом подранного кафтана лицо и удивленно пробормотал:

— Эко вы его посекли. И нахрена, спрашивается?

— Да кто же знал, что в тебе дури, как в самом медведе... — по-французски ответил я, помогая приказчику сесть на бревно. — Луиджи, флягу с вином...

Гром выхлестал ее в два приема, но ворчать не перестал, мол: сказал сигать в воду, значит надо сигать, а медведь что, тьфу, а не медведь и поболе валил, была бы рогатина, вообще на раз, это тебе княже, не железякой красиво махать, тут особое умение требуется. И так далее и в том же духе. Вот же ворчун, никогда бы не подумал, ну да ладно, я не в обиде.

Когда сняли с него разодранный в лохмотья кафтан и рубаху, выяснилось, что кроме нескольких глубоких царапин на боку и на спине, приказчик внешне никак не пострадал. Правда, помял его косолапый все-таки здорово, на теле, прямо на глазах наливались громадные черные синяки.

Тут уже стало не до тренировок, я перевязал Бориса, потом наскоро обмылся и мы пошли назад в поселок. Гром шел сам, вежливо отказываясь от помощи, и дошел-таки, правда на подходе к поселку уже начал шататься.

В Холмогорах его приняли, уложили на телегу и повезли не в монастырь, а куда-то, в сторону леса.

Федора, узнав, что ее детскую зазнобу помял медведь, среагировала довольно спокойно. Мне показалось, что она уже выплакала свое горе и обиду. Ну что же, только могу приветствовать.

Чуть погодя, я наконец увидел местную дружину, или ополчение, увы, не знаю, как их правильно называть. В поселок после обеда прибыли около трех с половиной десятков вооруженных людей. Все на коренастых и косматых лошадках, в толстых стеганых тягиляях* с высоким воротником поверх кольчуг, в мисюрчатых шлемах и прилбицах* с кольчужными бармицами. Круглые щиты за спинами. Из оружия небольшие сильно изогнутые луки, короткие копья, булавы и топоры, а мечей и сабель гораздо меньше, едва ли у трети.

тягилей (тегиляй) — простеганный в несколько слоев материи, конского волоса или ваты, длинный и толстый безрукавный кафтан с высоким стоячим воротником, использующийся в виде дешевого доспеха незнатными воинами и ополченцами. При всей своей простоте, надежно защищал от стрел. Мог быть усилен металлическими заклепками и бляшками.

прилбица — тип шлема. Отличались полусферической тульей, доходили до переносицы, поэтому имели полувырезы для глаз

Пленных собой они не привели, но то что сшибка была, и небезуспешная, свидетельствовали волокуши со своими ранеными и мертвыми, да пара телег, полностью забитых трофейным оружием и доспехом.

Среди местных баб поднялся вой, но не особо массовый, судя по всему дружинники понесли достаточно скромные потери. Убитых стали готовить к погребению, раненых отправили в монастырь, остальные сразу же включились в работу. Все обыденно, словно они ходили на охоту, а не на войну. Впрочем, скорее так и было, для этих людей война всего лишь досадная проволочка.

Но больше всего меня удивил падре Эухенио. Нет, его не прибили местные монахи, совсем наоборот. Доминиканца я заметил прохаживающегося по бережку в компании двух монастырских православных священников, ранее мне на глаза не попадавшихся, одного, похожего своими объемами на самого падре и второго, длинного и худого, как сама смерть. Уж не знаю, о чем они там беседовали, и как, черт побери, друг друга понимали, но все происходило довольно мирно. Ладно отец святой, при случае все расскажешь.

Понаблюдав за окружающей действительностью, я вызвал Логана и спустился с ним в трюм к гревинде Инге.

Караульный латник лязгнул сабатонами взяв на караул и отпер дверь каморки. Норвежка молилась, стоя на коленях у маленького распятья. Увидев меня, она резко встала.

— Что вам угодно, граф? Пришли проведать свою узницу?

Я коротко поклонился:

— Я пришел сообщить вам, что поединок состоится завтра с утра. Я выбираю меч, баклер и полный латный доспех, вы вольны выступить в любом снаряжении и с любым оружием. Мой корабельный оружейник вам его предоставит, в том числе и ваше личное. В качестве свидетелей с моей стороны будут присутствовать барон ван Карстенс и капитан фон Штирлиц. В качестве свидетелей с вашей стороны могут выступить два любых ваших соратника. Их отпустят из темницы на время поединка. Предварительные условия я подтверждаю. Перед поединком мы согласуем их еще раз и скрепим божьей клятвой, которую примет падре Эухенио. Ваше слово, графиня.

— Пусть будет так, ваше сиятельство, — норвежка без промедления ответила церемонным реверансом. Без всякого ерничанья, с совершенно серьезным видом.

— В таком случае, до завтра. Сейчас вас посетит мой оружейник, — я поклонился и вышел из комнаты.

Ну что же, пусть будет, что будет. Не я вызвал ее, это сделала она сама. Завтра еще раз попробую убедить графиню отказаться от своей затеи, если не согласится, пусть пеняет на себя. Никаких скидок на ее женский пол не будет. И награду стребую без всякого пиетета. А если не будет получаться победить без членовредительства, церемонится тоже не стану. Сама напросилась.

Когда поднялся на палубу, краем глаза заметил Фиораванти. Ломбардец стоял у борта и задумчиво смотрел на реку.

— Как вы, мастер?

— Благодарю вас, сир, — архитектор поклонился и натянуто улыбнулся. — Немного взгрустнулось перед встречей с братом. Интересно, как он там, здоров ли, счастлив? И увижу ли я его?

— Скоро сами узнаете, мастер, — я хлопнул ломбардца по плечу. — Против грусти есть очень хорошее лекарство и я вам его сейчас выпишу. Пока мы здесь, займитесь составлением плана речного порта со всем надлежащим: причалы, доки, пристани, склады и так далее. Оборонительные сооружения тоже не забудьте. Смотрите, у соединения проток в основное русло очень неплохо будут смотреться пушечные форты. Но я открыт для ваших предложений. Жду предварительные наброски завтра к вечеру.

Грусть мигом пропала с лица архитектора. Фиораванти склонился в глубоком поклоне:

— Сир, благодарю за доверие. Немедленно приступлю к работе. Дозволено ли мне будет взять помимо своих людей, помощников из команды?

— Безусловно. Обратитесь к фон Штирлицу от моего имени. И пусть обеспечит охрану, как недавно выяснилось, здесь бывает небезопасно.

То-то же, грустить он вздумал. Конечно, задумываться о полноценном торговом хабе в Холмогорах еще рановато, но, в любом случае, он здесь будет стоять, так что пусть работает.

Ближе к вечеру посыпались доклады от личного состава.

Ульф Шайншталлер доложился, что полностью распродаться не смог.

— Едва ли на половину, ваше сиятельство, — купец с поклоном положил мне на стол лист бумаги. — Вот здесь подробные расчеты. Не нашлось у них товаров на полный груз. Я забрал всю пеньку, добирал по вашему приказу воском и мехами, а также рыбьей костью. Весь товар отменного качества, после перепродажи даже этого количества, мы уже станем в общей прибыли. Меха выше всех похвал, достойны царственных особ. Здесь золотое дно, сир.

Я взял в руки свиток. Так... пенька, много пеньки... пять кругов воска общим весом... ничего себе, около тонны, шкурки белок... етить, три с половиной тысячи штук, куница, соболь, бобер... Почти полторы тонны рыбьего зуба... И все это за половину нашего железа? Пусть даже отличного качества? Да уж, Ульф прав, это Клондайк. Поганой метлой гнать ганзейских и устанавливать монополию.

— Как с пошлинами?

— Пошлины в разумных пределах.

— Что им еще надо?

— Свинец, олово, медь, квасцы, красители, — начал перечислять Шайншталлер. — Вино, сукно и качественное оружие. А если мы будем платить за их товар серебром, цены упадут в полтора раза.

— Как себя вел местный торговец?

— Он очень хитрый и опытный, — Ульф уважительно закивал. — Не достань мы список цен и правила, по которым Ганза торгует с русами, мне пришлось бы трудновато, а так, все произошло к обоюдному удовлетворению. Кстати, ваше сиятельство, от него поступило любопытное предложение.

— Какое?

— Видите ли, сир, — Шайншталлер изобразил на лице великое сожаление от того, что приходится докучать его сиятельству графу бюрократическими подробностями. — Местный торговец, он же... простите, сир, от того, что не могу выговорить его должность, буду называть таможенным чиновником, объяснил, что наша торговля здесь не вполне законная. В виду экстраординарности случая, своей властью, он закрыл глаза на сие нарушение, но для того, чтобы в дальнейшем законно торговать, требуется получить разрешение, некую 'gramotu' в городе 'Novgorod' у чиновника рангом выше. А получить сей документ, не принадлежащему к союзу Ганзейских городов торговцу, практически невозможно. Ганза предпримет все, вплоть до прямого подкупа и даже насилия, чтобы вынудить вновь прибывшего торговца распродать товар оптом по мизерным ценам. Они действуют в сговоре с местными властями. Так вот, таможенный чиновник берется решить эту проблему. А еще он пообещал помочь в кратчайшие сроки реализовать наши остатки товара прямо здесь. Но сказал, что все подробности доложит лично вам.

Я слегка задумался. Вполне похоже на правду. Ганзейцы с конкурентами никогда не церемонились. А проблемы коррупции на местах присущи как современным временам, так и Средневековью. С одним отличием, в двадцать первом веке мздоимцев просто садят ненадолго в тюрьму, а в пятнадцатом, в лучшем случае урезают на голову, а в худшем сажают на кол. Но и это особо не помогает. Я о такой проблеме подозревал и собирался решить ее кардинально, с самим государем Руси, но послушать приказчика не помешает, может чего толкового присоветует. Опять же, неизвестно, когда я вернусь из Москвы, а когг железа еще не распродан. Мурмане в самое ближайшее время будут возвращаться домой, так что будет лучше если они заберут весь вырученный товар, а не часть его. В Биаррице ускоренными темпами строится флот и пенька придется ко двору, тем более, на данный момент она гораздо качественней всех европейских аналогов.

— Хорошо, я выслушаю его.

Следующим заявился фон Штирлиц.

Закончив с докладом по делам службы, он слегка помялся, а потом выдал:

— Сир, до меня дошел слух, что кое-кому из наших повезло в делах любви с местными женщинами. Я провел расследование и выяснил, что этот 'кое-кто' — Йохан Кривая Рожа. Он подтвердил, но клянется, что все произошло по доброй воле, с одной из женщин, которые готовят нам еду. Якобы он помогал носить воду из ручья, и там, в зарослях, все и случилось. Что будем делать? Предлагаю выпороть для острастки.

Я про себя усмехнулся. Отто воплощение немецкой педантичности, служака до мозга костей. Все что выбивается за служебные рамки сразу приводит его в тревожное состояние. Ну и что страшного случилось? Дама, наверное, вдовушка, коих сейчас везде полно, по любви и ласке соскучилась, мой боец тоже за время плавания застоялся аки конь блудливый, в чем грех? Будут бабоньки жаловаться, тогда другое дело, три шкуры спущу, а так, пусть блудят.

— Поступит жалоба, повесим стервеца прилюдно, а пока ничего делать не надо. Просто держи ситуацию на контроле. И еще раз предупреди, все только по согласию и только со вдовами. И поласковей, поласковей, не только юбки задирать, но и по хозяйству помочь, к примеру. Иначе, пусть сами вешаются, как и обещал, лично четвертую.

— Как прикажете, сир, — шваб поклонился и доверительно понизив голос сообщил. — Тут еще такое дело. Я специально ставил сторожить пленников нашего арбалетчика Кнута Красавчика, он из Швеции и слегка понимает их язык. Так вот, Кнут подслушал интересные разговоры. Пленники знают, что вы будете биться на поединке с их предводительницей. И абсолютно уверены, что она вас победит. Якобы, она зарубила уже десятки достойных воинов, и никто не может с ней сравниться, потому что на эту норвежку в битве снисходит благословление какого-то из языческих божеств. Я в подобную ересь не верю, но, все равно, сир, прошу отнестись к поединку с большой осторожностью. Женщины и в жизни приносят несчастья, а с оружием в руках и подавно.

— Благодарю, Отто, я отнесусь к поединку очень серьезно, — пообещал я. — Мы будем биться завтра утром. Вы с бароном Карстенсом будете моими свидетелями.

— Почту за честь, сир...

После вечерней мессы пообщался с падре Эухенио.

— Падре, я видел, вы нашли общий язык с местными священниками? Позвольте полюбопытствовать, как у вас это получилось?

— Чему вы удивляетесь, сын мой? — доминиканец улыбнулся. — Мы служим одному господу.

— Нет ли в ваших словах ереси? — я не удержался, чтобы не подколоть священника.

— Оставьте судить о ересях мне, сын мой — добродушно отпарировал доминиканец и тут же, перейдя в атаку, с ехидцей в голосе поинтересовался: — Я слышал, вы собираетесь завтра устроить поединок с пленницей?

— Именно.

— С дамой? Не ли в этом унижения вашего достоинства, сын мой?

— Оставьте судить о моем достоинства мне, падре. Эта дама способна изрубить без особых усилий нескольких латников и не факт, что мне удастся ее победить.

— Ну что вы, сын мой, — покачал головой доминиканец. — Господь вашей рукой искоренит сие непотребство, ибо сей сосуд дьявола есмь воплощением греховности и порока. Однако меня очень беспокоят слухи о том, что вы собираетесь после того, как повергнете сию грешницу, уложить ее к себе на ложе. Есть ли в этом правда, сын мой?

— Я сделаю так, как посчитаю нужным, святой отец... — буркнул я и поспешил ретироваться. Какая сука проболталась? Удавлю, падлу. Впрочем, чего тут гадать, у священника информаторы вся команда.

Ужинал с Логаном и Федорой, гревинду не пригласил, вместо этого отправил ей несколько блюд со своего стола.

Лег за час до полуночи, перед сном попытался понять, что меня привлекает в норвежке и понял, что просто хочу ее трахнуть, не более того. После чего заснул и спокойно проспал всю ночь. А с рассветом стал готовится к поединку.

Глава 6

— Сир, приподнимите руку... Готово, сир, пробуйте... — Луиджи закончил возиться с наплечником и отступил.

Я сделала несколько приседаний, покрутил торсом и удовлетворенно кивнул. В бою очень многое зависит от того как подогнан доспех: любой чрезмерно затянутый ремень может сильно ограничить подвижность, что чревато большими проблемами.

На мне стеганный поддоспешник из шелка-сырца, поверх него тонкая короткая кольчуга и полный латный комплект готического стиля. Пожалуй, на данный момент времени лучшая комбинация параметров: защита-подвижность из всех существующих видов личной защиты. Мой комплект старенький, не самой современной модели, но поединок не дворцовый прием, где вельможи щеголяют обновками по последней моде, здесь в приоритете совсем другое.

— Подними и закрепи забрало на саладе... — бросил я оруженосцу и постукивая сабатонами* по доскам пола подошел к стойке с оружием.

сабатоны — латные башмаки с узкими или широкими носами, элемент защиты ступни рыцарского доспеха. С внешней стороны всегда изготавливаются из стали

Салад* у меня тоже обычный, с сегментным назатыльником, а забрало очень сильно ограничивает обзор, что в индивидуальной схватке может стоить жизни. Я так и не привык сражаться, следя за противником в узкие прорези. Обойдусь, как-нибудь.

салад — группа шлемов конца XIV — начала XVI в., ведущая свое происхождение от бацинетов, различных по форме (от похожих на каску до похожих на шляпу), но имеющих в качестве общей черты наличие длинного назатыльника

— Так... — я провел рукой по оголовьям и остановил свой выбор на мече работы мастеров из Толедо. Почти полуторник, гарда простая, с незамысловатым захватом под ней, клинок шире и толще чем у современных эспад, но уже пригодный для полноценного фехтования. И его соседа, почти близнеца, тоже возьму. Всякое может случиться, запасной клинок не помешает.

А вообще, довольно интересная схватка получается. Меч против топора не пляшет, особенно против двух парных, им толком удары не отобьешь, в свою очередь, топором тоже очень трудно парировать. Так что, преимущество получит тот, кто заставит противника обороняться и загонит в ближний бой. А в моем случае, дело еще более осложняет тот факт, что убивать или сильно ранить чертову гревинду никакого смысла нет. С кого награду требовать? Извините, некрофилия в список моих увлечений не входит. Но посмотрим, не зря баклер* с собой беру, есть кое-какие наработки.

баклер — круглый кулачный щит 20-40 см в диаметре, чаще всего металлический. Мог оснащаться специальным острием, крепившимся по центру, которым вполне можно было атаковать.

— Сир... — в каюте появился Логан. — Отто и его латники выводят норвегов.

Ну что же, значит и мне пора. Я отдал мечи Луиджи и направился к двери.

Поединок я назначил на большом острове напротив деревни, дабы на зрелище не собрались поглазеть местные. Вчера шваб там был и по возвращению сообщил, что место пригодное, грунт твердый и есть небольшой распадок, где нас не будет видно с берега.

Инге уже сидела в баркасе, на носовой банке. Бледная как мел, полностью отрешенная, на меня даже не посмотрела. А я, совсем наоборот, внимательно рассмотрел ее броню.

Крупнопластинчатая корацина*, с латной защитой рук и ног, шлем — барбют*, тоже с поднятым забралом типа 'воробьиный клюв'. Ну что же, примерно такого я и ожидал. У нее еще есть комплект раннего миланского стиля, она в нем участвовала в бою, но одела этот, значит делает ставку на скорость. Может показаться, что архаичное старье, но, на самом деле, такие доспехи вполне еще актуальны для пешего боя. Подвижность они предоставляют великолепную, гораздо лучшую, чем у современных образцов, да и защита немногим хуже. Рубящий удар латы выдержат, хотя запреградное действие все равно будет впечатляющее. Ну что же, учтем.

барбют (ит. Barbotto) — пехотный шлем, в значительной мере закрывающий лицо за счет развитых нащечников. В чем-то похож на древнегреческие шлемы.

корацина — доспех XIII — XVII вв. из стальных пластин на кожаной или тканевой основе с перекрыванием пластинами краев друг друга.

Вооружение гревинды тоже не стало для меня откровением. Ее парные одноручные топоры, я еще вчера хорошо рассмотрел. Топорище длиной около шестидесяти пяти сантиметров, на его конце трёхгранный шип. Такой же, только подлиннее и слегка изогнутый, по типу жала клевца*, на обухе. Сталь отличная, баланс идеальный — грозное оружие. Особенно если владелец умеет им пользоваться. А она умеет.

клевец (от 'клюв') — боевой молот, чаще короткодревковый, имеющий ударную часть в форме клюва, плоского, граненого или круглого в сечении, который может быть разной длины, обычно в разной степени изогнутым книзу. Обычно скомбинирован с молотком на обухе

Рядом с Ингой два коренастых седых мужика, возрастом ближе к пятидесяти. Рожи угрюмые, в глазах ненависть, на меня смотрят уже как на труп.

Ну-ну, пока пяльтесь сколько влезет, как надоест мне, прикажу утопить как щенят.

Вскоре баркас ткнулся носом в песчаный берег, а еще через несколько минут мы стояли на поросшей низкой травкой большой поляне. Дружинники быстро рассосались по сторонам, образовав правильный круг. Я вышел на середину и представил присутствующих, со своей стороны.

— Представляю моих свидетелей: Уильяма Логана, барона Карстенса, баннерета графства Арманьяк и риттера Отто фон Штирлица. Это дамуазо Луиджи Колонна, мой оруженосец.

Конечно, правильней было бы назвать скотта и шваба секундантами, но такого термина еще не придумали. Даже слово дуэль еще не в обиходе.

Инге ответила глухим безжизненным голосом:

— Со мной Олаф Хенрикссен и Сигурд Торвальдсен.

Я сделал небольшую паузу и опять обратился к норвежке.

— Графиня, перед лицом свидетелей, я еще раз даю вам возможность отозвать свой вызов

Инге, даже не глянув, отрицательно качнула головой. Мне показалось, что она здорово не в себе. Что за ерунда? Вне себя от страха или... А черт его знает, не мухоморов же объелась. В любом варианте, пора с этим цирком заканчивать.

Я обернулся к доминиканцу:

— Падре Эухенио, прошу вас.

Монах с готовностью шагнул вперед.

— Подойдите, дети мои. Готовы ли вы перед лицом господа подтвердить обязательства друг перед другом? Сын мой...

— Я подтверждаю свои обязательства перед лицом Господа... — не став раскрывать сути договора, бросил я.

— Дочь моя...

— Я подтверждаю, — механическим, полностью лишенным эмоций голосом отозвалась Инге.

На лице монаха промелькнуло хорошо заметное разочарование тем, что мы не выдали суть договоренности. Но он быстро взял себя в руки и речитативом пробасил.

— Да падет кара Господня на того, кто нарушит сию клятву!

После соблюдения остальных религиозных формальностей, слово взял Логан и громогласно огласил правила поединка. Совершенно незамысловатые по своей форме. В случае невозможности продолжать поединок одним из бойцов, победа присуждается сопернику. При устном отказе продолжать схватку, победа так же присуждается оппоненту. Если оружие выходит из строя, допускается его замена, для чего надо сообщить свидетелям об этом, желательно до того, как тебя отправили на тот свет.

Закончив, с правилами, Логан торжественно сообщил:

— Готовы? Да поможет вам Господь!!! Сходитесь!

Я предполагал, что Инге сходу ринется в бой, но слегка ошибся в ожиданиях. Норвежка, держа один топор в вытянутой вперед полусогнутой руке, а второй чуть на отлете, стала маневрировать, стараясь вывести меня лицом к солнцу, и только когда у нее не получилось это сделать, бросилась вперед.

Я медленно отступал, принимая часть ударов на щит, частью уходил от них, изредка осаживая ретивую норвежку, резкими веерными отмашками и короткими выпадами. Если бы передо мной стояла задача убить, я бы ее убил бы уже в первые же секунды схватки, а сейчас просто ждал удобного момента.

И случай вскоре представился. Норвежка провалилась после очередной серии ударов, я поймал ее на противоходе и с одновременно с шагом вперед, резко саданул по шлему ребром баклера.

Удар получился сильный и точный, на секунду показалось, что на этом бой окончен, но норвежка имела на этот счет свое мнение. Вместо того, чтобы рухнуть без чувств на вытоптанную траву, она рывком отскочила назад, зашипела как разъяренная дикая кошка и с удвоенной яростью бросилась в атаку.

Вот тут пришлось потрудится всерьез...

Удары посыпались как из рога изобилия, Инге атаковала сверху, сбоку, чередуя парные удары в одно место, с атаками по разным проекциям, отпрыгивала назад, финтовала и снова нападала. С дикой ловкостью и просто фантастической скоростью.

Рука под щитом онемела от множества парирований, черт побери, она даже несколько раз задела меня, правда вскользь, без особого урона. Я в ответ трижды кольнул ее в нагрудник, раз хлестанул по набедреннику, еще разок опять угодил шитом по шлему, в надежде сбить с темпа, но чертова скандинавка даже ничего не заметила.

Убивать гревинду все еще не хотелось, но так долго не могло продолжаться, поэтому я решил рискнуть. Сделал вид, что не могу больше владеть рукой со щитом, опустил ее и подставился. Атака последовала мгновенно, один из топоров тут же рубанул по моему наплечнику, но только вскользь, потому что я в полуобороте уже скользнул вперед, ухватил Инге за руку и шею, пользуясь инерцией развернул и задней подсечкой сбил с ног. Упал всем телом сверху и несколько раз со всей дури саданул оголовьем рукоятки меча по барбюту, а потом еще добавил кулаком.

Почувствовав, что скандинавка обмякла, откатился в сторону.

В глазах плыл кровавый туман, окрашивая дрейфующие по небу облака в розовый цвет. Сердце бешено колотилось, грозясь выскочить из груди, левая рука онемела до состояния полной бесчувственности, а правое плечо разрывала пронзительная пульсирующая боль. Сил хватало только на то, чтобы оставаться в сознании.

Чертова сука! Блядь, тут поневоле поверишь, что в девку вселяется какая-то нечисть. С самого момента моего попадания в Средневековье, ни в одном одиночном поединке, никому не удавалось меня так отделать. А этим поединкам счет уже на десятки пошел. Да, бывало и хуже, но тогда я сражался с несколькими противниками. Нет, ты смотри, едва не угробила, зараза. Хотя нечего скулить, сам виноват. Девка свирепая, слов нет, но брала в большей степени напором и быстротой, возможностей ее убить у меня было полно, особенно в первой фазе поединка, до того, как огрел баклером по башке. Ан нет, захотелось невинного девичьего тельца. Тьфу на тебя, граф божьей милостью...

— Сир, сир, вы живы? — перед глазами возникла морда медикуса и сразу в нос шибануло чем-то мерзко вонючим.

— Otwali urod! — я наугад отмахнулся. — Prirezu nahren...

— Сир, — физиономия лекаря тут же сменилась рожей Логана, — я помогу вам...

— Сам, — я перевалился на бок, встал на колени и после недолгой паузы утвердился на ногах. Подождал пока туман в глазах рассеется и огляделся.

Так... Инге лежит без сознания, лицо мертвенно-белое, из уголка рта, носа и рассеченной брови стекает ручейками кровь. Это понятно, приложил я ее неслабо, хорошо хоть лицо не расквасил, бил по шлему сбоку. Что дальше... Один из мурман стоит на коленях, опустив голову и обхватив ее руками, а второй... второй лежит лицом вниз, со связанными за спиной локтями. Башка разбита, патлы слиплись от крови. Рядом пара латников. Не понял? Да и хрен с ним, потом разберусь. Все наши толпятся вокруг меня, братец Тук, Отто, Луиджи, падре Эухенио, а лекаря прогнали, вон, бедолага, в сторонке переминается с ноги на ногу.

Вдруг все разом загомонили, словно у меня вытащили ватные затычки из ушей.

— Ваше сиятельство! Это было, было... Поздравляю с победой!!!

— Сир, я почти ничего не успевал заметить, так быстро вы сражались...

— А девка, девка-то, сущая волчица... даже выла...

— Никогда такого не видел, не иначе в нее вселился дьявол...

— Напрасно вы ее пощадили, сын мой, напрасно. Или сберегли для костра?

— Сир, вы не пострадали? Где этот лекарь шляется? Иди сюда, сволочь ученая...

— Я здесь, ваша милость...

— Кровь, у него из-под наплечника кровь течет. Сюда...

— Да здесь же я...

— Чертов лекаришка!

— Не поминай нечистого, грешник!

— Простите падре, больше не буду...

Я подождал еще немного и заорал:

— Тихо, мать вашу за ногу!

Мгновенно наступило гробовое молчание.

— Август.

— Я здесь, ваше сиятельство.

— Осмотри графиню.

— Как прикажете...

— Что с ним? — я показал рукой на мурманина.

— Дык, это, — скотт пожал плечами. — Кинулся, когда вы ее завалили. Пришлось прибить. Дорезать, сир?

— Пожалуй.

— Сир, она мертва! — встревожено сказал Рихтер, держа у рта Инге пластинку полированного металла. — Не дышит...

Я оттолкнул его, просунул руку под горжет* норвежки и прижал палец к ее шее. А уже через мгновение облегченно выругался: пульс прощупывался, очень слабо, но прощупывался.

горжет — часть средневековых доспехов, применялся для защиты шеи.

— Живая она.

— Простите, сир... — лекарь повинно опустил голову. — Я не успел проверить сердцебиение...

— Прощаю. Теперь посмотри меня. А вы снимите с нее доспех и отнесите в тень, на лоб положите мокрую тряпку...

После осмотра выяснилось, что никаких серьезных ран я не получил. Топор Инге сорвал наплечник и пробил кольчугу с гамбизоном*, но только слегка порвал мышцу, остальное — мелочи: ушибы, синяки, да гематомы. Обычное дело.

гамбизон — набитый уплотняющим материалом и простеганный поддоспешник.

А вот норвежка так и не пришла в себя, пришлось нести ее в лодку на руках.

В своей каюте, позволив Августу наложить бальзам на рану и перевязать плечо, я обязал его неотлучно находиться при гревинде, а сам сел обедать; как всегда, после боя, проснулся невыносимый голод. Компанию мне составили: братец Тук, Феодора и Луиджи. Федька уже узнала все перипетии поединка и вела себя подчеркнуто официально: читай дула губы, видимо, уж очень ей хотелось, чтобы я зарубил эту, выражаясь ее словами, 'песью дочку'. Женская неприязнь очень страшная и непредсказуемая штука, Инге, сама того не ведая, нажила себе страшного недруга, а Федьку, в качестве такового, я не пожелал бы даже своему заклятому врагу. Хотя, пусть ее, норвежка здесь долго не задержится, вернет должок и отчалит вместе со своей бандой.

А вот в глазах Логана и Луиджи, читалось полное оправдание моему поступку и откровенная зависть. Это и понятно, несмотря на полное мракобесие и дремучесть, наше время просто переполнено этим самым 'романтизьмом'.

А вот я себя чувствовал архихреново, вдобавок к адреналиновой ломке, дико разболелось плечо, да и все тело в придачу. Недолго подумав, приказал вынести мое кресло на палубу под ласковое солнышко, где и угнездился с томиком Боккаччо в руках.

Надо сказать, весьма занимательная книга, со своей современной адаптацией не имеющая почти ничего общего. Это как сравнивать жесткое порно с легонькой эротикой. Так почему бы и не развлечься, особенно если рядом стоит графин с родовым напитком и куча заедок.

Едва раскрыл книгу, как углядел давнишнего знакомого, того самого пацаненка, что тайком приглядывал за нами на берегу. Ванятка переминался на причале с ноги на ногу, с большим берестяным лукошком в руках и не спускал глаз с моего когга.

— Опять подглядывает... — хохотнул я и окликнул ближайшего матроса с остервенением драившего палубу. — Эй, Симон, приведи ко мне вон того парнишку с причала. Но прежде найди Фена, пусть тоже сюда идет.

Фен нашелся очень быстро, а еще через несколько минут привели Ванятку.

Парнишка сначала отвесил мне поясной поклон, потом протянул берестяное лукошко, полное здоровенных, одна в одну, ягод малины.

— Не побрезгуй, княже, при... при... — Ваня от волнения сбился, но быстро выправился и продолжил, — прими, значица, за милостью твою ко мне, да за то, что помог супостатов побить...

Я взял одну ягодку, попробовал и кивнул.

— Вкусно! Принимаю.

Ваня опять согнулся в поклоне и сразу собрался уходить.

— Подожди, куда ты так скоро. Сначала расскажи, как твои родители, сам-то не пострадал? Фен, переводи.

Парнишка выслушал китайца, солидно кивнул и торопливо зачастил:

— Дык, что со мной сдеется-то, я к самому приступу мурманскому прибежал, да схоронился в кустах, а бати с маманей нет у меня, померли оне, тятьку волки подрали, позапрошлую зиму страсть как много их было, а матушка от горячки померла, вот так-то, сирота я, на общем прокорме, значица.

— Вот оно что... — я ненадолго задумался.

А почему бы и нет? Парень сообразительный и бойкий, по крайней мере можно попробовать.

— А пойдешь ко мне в услужение, Иван? С полным коштом, да жалованье положу хорошее.

Мальчик насупился и отчеканил:

— Веру свою не предам, как ни искушай!

— Вот же заладил, — я невольно рассмеялся. — Не нужна мне твоя вера. Не буду искушать, веруй во что веровал.

— А не врешь, княже? — Ваня зыркнул на меня исподлобья.

— Нет, не вру.

— Так-то можно, почему бы не послужить, — с лица мальчишки наконец сошло настороженное выражение. — Тока у дядьки Вакулы, старосты нашего, надыть спросить. Я вишь, не сам по себе, а общинный...

— Хорошо. Пока иди, а завтра поутру тащи сюда сего Вакулу.

Парнишка откланялся и убежал, я взялся опять за книгу, но тут пожаловали Старица с Громом. Да не просто так, а с полной телегой добра.

Пришлось спускаться в каюту и принимать их по всей форме.

— Прими княже, благодарность нашу, за доброе дело, да за милость твою! — приказчики синхронно поклонились и разошлись в стороны, а их место заняли два опрятных мужика в длиннополых поддевках.

— Два 'сорока' соболя! — зачитал Старица с длинного свитка.

'сорок' — сорок штук, древнерусская торговая мера мехов.

Мужики достали из тюков искрившиеся серебром при свете ламп связки шкурок и принялись их встряхивать, дуть против ости и всячески показывать товар лицом.

Приказчик выждал пока демонстрация закончится и зачитал новую позицию:

— Один 'сорок' куны!

Все повторилось один в один, только шкурки имели уже другую масть.

И пошло-поехало. Ласка, горностай, лиса, белка, волк и многое другое — мехами завалили весь угол каюты. Потом пошли бочонки с медами: лесными, ставлеными, ягодными, хмельными и черт еще знает какие. Копченые медвежьи, лосиные и вепревые окорока, осетриные теши, плиты паюсной икры и прессованной в меду ягоды. Даже небольшую шкатулку речного жемчуга презентовали.

Я сидел и тихо охреневал, смотря на все это добро. Черт, если заштатные приказчики могут оперировать такими богатствами, то что говорить за новгородских или московских. Хотя да, это не показатель, просто Гром и Старица сидят на кормлении, воистину в благодатном крае. И сами побогаче будут чем некоторые европейские графья. Правда, только потенциально, натуральными богатствами, дарами земли, леса и моря.

Последние подарки приказчики показывали сами, словно подчеркивая их ценность и значимость.

Начли они с объемистого свертка, оказавшегося шкурой медведя, снятой вместе с когтями и мордой. Настолько огромной, что в каюте даже не хватило места, чтобы ее полностью развернуть.

— Прими княже от души, — скромно сказал Гром. — Сам уполевал Потапыча. Этот поболе будет, чем давешний.

Принял, конечно, куда тут денешься. Положу ее в спальне своего замка в Арманьяке и буду трахкать на ней благородных девок. И не очень благородных тоже, ибо по собственному опыту знаю, что дворянское происхождение совсем не залог пылкости, страсти и умения в постельных делах.

Дальше мне подарили бобровую шубу и шапку, чем-то похожую на шапки британских гвардейцев, 'горлатную', как выразились приказчики.

Но самый козырь, они приберегли под самое завершение.

— Разреши князь, поднести княгине подарок... — Старица дождался моего кивка, поклонился Феодоре и вынул из мешка что-то большое, невообразимо пушистое, отливающее огнем и черным серебром под светом масляных ламп. — Прими от души, княгиня...

Это оказалась крытая золотой парчой шуба-разлетайка из чернобурки и такая же шапка.

Федька просидела все представление рядом в кресле рядом со мной, представляя собой эдакую надменную фифу и изредка поглядывая на Грома. Но тут девицу проняло.

Она величаво улыбнулась, сняла с пальца золотое кольцо со здоровенным лалом*, ограненным в форме кабошона, вдела в него шелковый платочек, встала и подала его Старице.

Как я понял, это было сделано в пику Грому, который не высказывал ни малейших признаков того, что узнал свою подругу детства. А если и узнал, то тщательно это скрывал. Что, наверное, неимоверно бесило боярышню.

лал — устаревшее собирательное название большинства драгоценных камней красного или кроваво-красного цвета.

Приказчик с поклоном принял подарок и гордо приосанился. Даже тайком глянул на сотоварища: мол, смотри валенок, как надо.

Когда пришло время отдариваться, особо ломать себе голову не пришлось. Мой флагманский когг почти полностью забит разным товаром, вполне подходящим для презентов. Две трети груза занимают дары для Великого князя Ивана, остальное для способствования посольским делам. Мало ли кого придется умасливать.

Так вот, Грому и Старице, я подарил по длинному охотничьему кинжалу работы зульских мастеров, не в подарочном исполнении, а в боевом, отменного качества и весьма благородного вида.

И по увесистой серебряной чаше, да бочонок бургундского вина, чтобы было чем заполнять подарок.

Отдарился на славу, думаю, приказчики остались очень довольные.

После подарков пришло время серьезных разговоров. Старица предложил, чтобы не везти остаток товара в Новгород, не выбивать там разрешения на торговлю, да не платить лишнюю пошлину, пригнать новгородских купцов с товаром прямо в Холмогоры.

— Люди серьезные, — толковал приказчик, — уважаемые, из Иваньковской купеческой сотни*. Заберут все сразу, ты только намекни, что хочешь взять за свое добро. За две седмицы здесь будут, заодно столкуешься с ними за следующие разы. А я пригляну, чтобы никакого обману не было. Ручаюсь головой, княже...

Иваньковская купеческая сотня — новгородская средневековая купеческая гильдия.

Я про себя усмехнулся. А приказчик явно не дурак. Уже роль моего торгового представителя примеряет, да и за посредничество ему от купцов нехилый процент капнет. А вообще, предложение стоящее. Скоро начнутся осенние шторма и возвращение в Биарриц станет очень опасным делом, но две-три недели у мурман в запасе еще есть. А приказчик пусть зарабатывает, не мое это дело. Быть посему.

— Хорошо, две недели. Об остальном договаривайся с ним, — я показал на Ульфа. — А мне невместно столь низменным делом заниматься.

Мы выпили по чарке и разошли. Приглашение попировать и попарится в баньке, я опять отклонил, но намекнул, что на охоту сходить не против.

А поздно вечером прибежал взволнованный Рихтер и сообщил, что гревинда наконец пришла в себя. Правда нихрена не помнит. Пришлось идти проведывать.

— Вы кто? — Инге настороженно уставилась на меня. Выглядела норвежка, скажу прямо, неважно. Глаза запали, мертвенно-бледное лицо осунулось, к тому же, на нем вовсю уже проступили последствия наших дружеских 'обнимашек'.

— Жан VI, граф божьей милостью Арманьяк.

— Тот самый Арманьяк? — во взгляде Инге плеснулся откровенное удивление.

— Он самый. Но мы друг-другу уже представлялись.

— Правда? Помню лишь, как взбежала на когг, где меня ударили... — недоговорив, норвежка прижала ладони к вискам. — Так я у вас в плену?

— Именно. Вы и около шести десятков ваших людей.

— Понятно... Я гревинда Инге Сигурдссон из рода Инголви, во мне течет кровь Харальда Прекрасноволосого, первого короля Норвегии. Выкуп? Хотя... с этим сложно... — Инге поморщилась. — Но у меня есть предложение...

'Наша песня хороша, начинай сначала...' — мне стоило предельных усилий не расхохотаться.

— Да-да, поединок, в случае моей победы вы добровольно возляжете со мной на ложе, после чего я всех вас отпущу, а в случае вашей, вы тоже получите свободу.

— Откуда вы знаете? — подозрительно поинтересовалась Инге. — Вы провидец, граф?

Настороженность и удивление в ее глазах смотрелись абсолютно искренне. Я даже на мгновение поверил в то, что она на самом деле потеряла память. Но только на мгновение. Слишком уж хорошо знаю женщин.

— Все уже случилось, графиня, — сел рядом с ней на кровать, наполнил бокал прихваченным из своей каюты вином и подал норвежке, — и поединок в том числе.

— И каков результат? — северянка взволнованно вскинулась. — Вы или я?

— Не помните? — я невольно улыбнулся.

— Нет. Я же говорю...

— Я, графиня, я. Но вы прекрасно сражались и даже слегка достали меня. На будущее дам вам совет, не так увлекаться в атаке. Вы открываетесь на входе и выходе из нее.

— Не может быть! — гневно воскликнула Инге. — И ничего я не открываюсь, просто никогда не встречала, чтобы кто-то так... Ой!!! — она испуганно ойкнула и зажала рот ладошкой.

— Графиня, графиня... — я с улыбкой покачал головой.

— Что? — норвежка смущенно улыбнулась. — Я вот прямо сейчас вспомнила...

— Ладно, proehali. Как вы себя чувствуете?

— Отвратительно, — северянка состроила нарочито страдательную гримасску. — За что вы так издубасили бедную слабую девушку?

— Слабую? — я осторожно помассировал ноющее плечо. — Но не суть. Все уже позади.

— Все? Вы решили простить мне? — с робкой надеждой поинтересовалась Инге.

— Ни в коем случае, — я на корню пресек все надежды.

— Грубый мужлан! — с чувством высказалась норвежка. — А могли бы. Надеюсь, вы не потащите меня прямо сейчас на ложе?

— Нет, в самое ближайшее время не потащу. Отдыхайте, выздоравливайте, приходите в себя.

— Пусть принесут еды и воды... — нарочито злобно буркнула норвежка.

— Обязательно, — я галантно поклонился и вышел из каюты.

Ишь чего захотела, прямо сейчас... Сейчас я и кашлянуть боюсь, не то, чтобы кувыркаться в порывах страсти. К тому же, надо будет подготовить северянку к случке, сделать так, чтобы она сама этого захотела больше всего на свете. Перепуганное и злое бревно, я трахать не собираюсь. Думаю, в недельку уложусь.

Эта забавная сценка неожиданно привела меня в прекрасное расположение духа. Тяпнув перед сном добрую порцию арманьяка, я завалился в постель и мгновенно заснул.

Глава 7

Если кто-нибудь пожелал бы мне сегодня доброго утра, клянусь, засунул бы ему в глаз дагу. Потому что это чертово утро, ну никак не было 'добрым'.

После полуночи меня начала бить жестокая лихорадка, а суставы выкручивало так, что я уже стал побаиваться, как бы они не сломались. Рана не выглядела воспаленной, а поднявшийся кашель и жар прямо намекнули, что это банальная простуда. Впрочем, по нынешним временам банальных болезней не бывает. В Средневековье каждая болезнь, пусть самая пустяковая — это гребаная лотерея, в которой шансов выиграть гораздо меньше чем проиграть, поэтому, к любому недомоганию стоит относится со всей серьёзностью.

Поднятый на ноги медикус диагноз подтвердил, назначил постельный режим и понесся бодяжить микстуры.

Я не стал саботировать его указания, правда, слегка подкорректировал. Помимо микстур и прочих декоктов, засадил пару бокалов перцовой настойки, которую держу как раз на такие случаи, залез в постель под меховое одеяло и вырубился.

Проснулся к обеду и понял, что хуже не стало. Но и не лучше. А доклад Августа еще прибавил хандры. Как оказалось, гревинда тоже свалилась с простудой, причем, в более тяжелой форме чем я: горит огнем, лежит в беспамятстве и бредит.

Бля... не дай бог помрет, с кого я приз буду получать? С горяча пообещав Рихтеру, что посажу его на кол, если не выходит норвежку, я принялся размышлять, каким образом поставить себя на ноги в самое короткое время.

Надоумила Федора.

— Баньку бы вам, тятенька, — девица положила мне на лоб ладошку и сокрушенно покачала головой. — А потом под одеяло, да сопреть как следует. Да и я всласть попарилась бы... — она мечтательно прищурилась.

Это да, согласился я с ней про себя, это самый лучший выход из ситуации. Конечно, справлюсь и так, микстуры Августа всегда действуют, но парилка ускорит дело в разы. Долго болеть мне сейчас никак нельзя. Да и Инге срочно надо на ноги поднимать. Но где ту баню возьмёшь? В монастырь католиков не пустят в любом случае, а поселок только отстраивается. Хотя, если приказчики приглашали, значит есть куда.

— Излишняя чистота еще никого до добра не доводила, — скривился Логан. — Надо быка забить, а потом сразу залезть в тушу. Вот это дело будет! Мой дед всегда так лечился. В туше и преставился.

— Хороший способ! ѓ— одобрительно закивал Отто. — А еще можно натереться детской мочой, а затем обмотаться только снятыми бараньими шкурами. У всегда так раньше делал.

— А мой дядька растирался горячей ослиной мочой, — встрял Луиджи. — Не знаю, помогало или нет, но помер он совершенно здоровым.

— Молитва Господу! — падре Эухенио торжественно вздел перст к верху. — Вот лучшее лекарство, сын мой.

Доминиканец, Луиджи, Логан и Штирлиц активно сопереживали мне и между делом вовсю пользовали вяленый лосиный окорок из вчерашнего презента с пивом.

— Обильное питье и покой! — с превосходством заявил лейб-медикус. — А туша и моча... вам придется сначала меня убить!

— Это недолго устроить... — гнусно ухмыльнулся скотт.

— Прямо сейчас... — шваб погладил рукоятку кинжала.

— Думаю, — священник ласково посмотрел на медика. — Вам самое время исповедоваться.

По своему обыкновению, Август до смерти перепугался и завопил:

— За что? Сир, спасите меня...

— Отстаньте уже от него. И заткнитесь, я сам решу, чем лечится буду, — проворчал я. — Дамуазо...

— Да, сир?

— Зовите сюда местных... — матерясь про себя, я встал с постели и утвердился на своем кресле. Не встречать же их в кровати.

Через несколько минут Луиджи вернулся со Старицей. Гром почему-то отсутствовал.

— Звал, княже? — приказчик внимательно выслушал и уверенно заявил: — Все спроворим в лучшем в виде, хворь мигом вылетит. И полонянку твою на ноги поставим. Прикажи собирать тебя, а я мигом обернусь.

Феодора и ближники единогласно высказали желание меня сопровождать. За главного остался Рагнар.

Старица действительно обернулся очень скоро, мне показалось, что у него все уже давно было готово. У причала появились несколько оседланных лошадей и две телеги.

Инге устроили на сено, крытое шкурами, Август занял место рядом с ней, а вот Федька наотрез отказалась туда грузиться. Пришлось задержаться, пока ее лошадку пересёдлывали на женское седло, которое, мы предусмотрительно захватили с собой. Я и свои взял, и ближников. Мало ли, лошадей через море не перевезешь, зато можно на месте купить. А без них в наши времена как без рук.

Я выбрал себе каракового жеребца, явно неместной мелкой породы, высокого, статного и поджарого. Чувствую себя крайне погано, но в телегу не полезу, позорится не стану, как-нибудь доеду. А уже в седле, заметил на причале Ванятку.

Один из помощников приказчика хотел шугнуть его, но не успел.

— Иди сюда, — поманил я пальцем мальчишку.

— Не пускают меня, княже, значица, — паренек горестно хлюпнул носом. — Грят, к фрязину, не отдадим.

— Это почему еще? — я обернулся к Старице.

Приказчик сверкнул взглядом на вертевшегося рядом здоровенного, сутулого и лохматого мужика, чем-то напоминающего собой медведя-шатуна.

— Почему я не ведаю? — в голосе руса прорезался металл. — Нешто за меня решать собрался, Митяй?

— Дык, батюшка... — мужик содрал шапку и повалился на колени. — Прости мя, без умысла я, не ведая... Сам посуди, пошто мальчонку отдавать фрязину, а ежели греховное сотворит с ним, али в свою веру обратит...

— Запорю смерд! — рыкнул на него Старица и обратился ко мне: — А зачем малец тебе, княже?

— Служить! — резко обрубил я. — Слуга мне нужен. В веру свою обращать его не буду, обещаю. По окончанию посольских дел верну туда откуда взял. Или мне упомянуть при дворе Великого князя, что...

Фен очень хорошо передал интонации в переводе. Приказчик нахмурился и кивнул.

— Раз так, быть по сему.

— Пока гуляй, — бросил я мальчику. — Вернусь — займусь тобой.

Вся эта сцена была похожа на хорошо срежесированный спектакль. Понятное дело, пацан хоть и сирота, лишний рот, но свой, поэтому отдавать его заезжему латинянину местные не захотели, мало ли, про католиков разное говорят, и что характерно, все скверное. Вот приказчик и перестраховался. Если бы я махнул рукой: не отдают так и не надо — тогда все в порядке, а если буду упорствовать, да еще гневаться, Митяй уже назначен козлом отпущения, а Старица наоборот, весь в белом: восстановил порядок и услугу оказал. Да уж, умен и хитер мужик, ничего не скажешь.

Кавалькаду возглавил Старица, я и Феодора следом. Телеги тащились позади. Путь лежал в лес, вдоль берега Двины, правда по хорошо наезженной дороге.

Долго гадать куда нас везут не пришлось, уже где-то чрез час мы подъехали к большой усадьбе за мощным тыном.

— Здесь мое скромное обиталище, княже, — приказчик радушно махнул рукой. — Не побрезгуй, будь гостем.

Обиталище 'скромным' никак не выглядело. В пару этажей, затейливой постройки, с множеством флигельков и пристроек, весь в резьбе, терем смотрелся настоящими царскими хоромами.

Ну что же, красиво жить не запретишь, государевы приказчики, здесь, вдали от цивилизации, фактически самодержцы, цари и боги, могут себе позволить. И очень мудрое решение поставить усадьбу поодаль от основного поселения. С такой жизнью, замахаешься отстраивать после очередного набега.

Еще больше открытий последовало после того, как мы въехали во двор. Возле крыльца в рядочек выстроились домочадцы, что характерно, почти одни молодые девки. Все разнокалиберные, кто поменьше, кто повыше, кто полнее, а кто вообще богатырской стати, но как одна такие видные, статные и ладные, что хоть сейчас на конкурс славянской красоты. Румяные, пригожие, кровь с молоком, косастые, в нарядных сарафанах, увешанные бусами и в головных уборах слегка странной конструкции, видать по местной моде. Верховодила ими баба слегка постарше, но тоже хоть куда, эдакая прелестница в самом соку, с властным породистым лицом.

Старица гордо обвел взглядом личный состав, довольно крякнул и подкрутил ус при виде сего бабского великолепия: мол, смотри княже, какой цветник, а ты, дурашка, отказывался.

У моих ближников глаза чуть ли на лоб полезли, а вот Федора и Лизетт скривились, словно уксуса хлебнули, ну а я особых эмоций не испытал, потому что сильно переоценил свои силы и едва не терял сознание от утомления.

После нескольких команд Старицы началась организованная суматоха. Сначала повели дам устраиваться, потом занялись остальными, ну а меня, прямо с седла, две девицы под руки потащили в баню.

Август попытался отбить своего господина, но я его отослал. В самом деле, что мне станется. Да еще с двумя девицами.

В предбаннике девы меня посадили на крытую шкурами лавку и отступив на пару шагов, словно для того, чтобы я их получше рассмотрел, начали знакомится.

Статная волоокая дева с густыми, словно начерченными сажей бровями, в пояс поклонилась мне, приосанилась, повела плечами, перебросила толстенную косищу цвета воронова крыла на грудь и сочным грудным голосом представилась:

— Забавой кличут меня, княже.

Вторая дева, румяная русоволосая красавица, со смешинкой в глазищах, в точности повторила ритуал и кокетливо потупившись, проговорила отчетливо пришептывая:

— А я Власта, княже.

Затем, девы, как коршуны накинулись на меня и в мгновение ока разоблачили до труселей. А через мгновение лишили и их. Многочисленные шнурки, пряжки и завязки средневекового европейского костюма ничуть дам не озадачили. Девицы действовали по принципу: развязывай и расстегивай все подряд, авось и нужное попадется.

— Власта, вишь, ранетый он, тащи замазку, — скомандовала Забава и начала отмачивать каким-то горячим настоем повязку у меня на плече.

Власта выскочила из предбанника и через пару минут вернулась с маленьким глиняным горшочком руках, дождалась пока товарка снимет бинты и омоет рану, после чего принялась щепочкой намазывать на рану очень густую, черную мазь.

Я не сопротивлялся, полностью отдавшись в руки красавиц. Во-первых, чувствовал себя преотвратно, а во-вторых, по сноровке было видно, что девицы прекрасно знают, что делают. Да и не хотелось мне никуда деваться из этих умелых и ласковых рук.

— Испей, княже. Только до дна, до дна... — Забава подала резную деревянную ендову, дождалась пока я выпью очень горькую, пахнущую полынью жидкость, заботливо промокнула рушничком капельки с моей бороды, и только потом, взяв под руку, повела вместе с подругой в другое помещение, оказавшееся, как я понял, обмывочной.

Как и в предбаннике, в помывочной по углам были развешаны пучки трав, от чего в помещении стоял густой духмяный запах, дурманящий голову. Меня усадили на широкую лавку, Власта с Забавой ненадолго вышли, а вернулись уже... абсолютно нагими...

Статные упругие тела, сильные бедра и большая высокая грудь — в телах девушек не было даже намека на хрупкую изысканную красоту, зато они воплощали собой силу и выносливость. Обнаженные русские красавицы чем-то напомнили мне советских девушек-физкультурниц с хроник довоенных парадов на Красной площади. Или... языческих богинь...

На их фоне знатные европейские прелестницы со своими изнеженными целюлитными телесами, коих я вовсю пользовал дома, выглядели, мягко говоря, не в лучшем свете.

Никакой стеснительности, ни природной, ни притворной, на лицах девушек не прослеживалось. Судя про всему, парится в бане с мужчинами для них было не впервой. Впрочем, согласно моих обрывков знаний о средневековой Руси, подобное вполне обычно для всех славянок в это время.

Нет, экие фемины, в самом деле...

Забава подошла ко мне и ласково, но настойчиво уложила на лавку, Власта окатила теплой мыльной водой, после чего, девушки надели на руки шерстяные варежки и дружно принялись меня тереть. При этом вполголоса переговаривались, резонно предполагая, что я ни словечка не понимаю.

— Глянь, а княже-то, как из железа откованный, — шептала Власта. — Тока худющий, как тот хорт. Не кормят его што ле?

— Ага, — соглашалась Забава. — И порубанный весь, видать знатный вой...

— И ликом пригож, — озорно добавила Власта.

— Лик для мужа не главное, — наставительно заявила Забава.

Несмотря на крайне скверное самочувствие, от всех этих манипуляций мое естество немедленно вздыбилось колом и предстало девам во всей красе.

— А что главное? Уд? — хихикнула Власта. — Так глянь, какой, прям оглобля, а не уд...

— Экая ты срамница... — смутилась Забава. — Постыдилась бы...

Я молчал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не... в общем, чтобы не превратить банную забаву в нечто более приличествующее голым людям. Но все-таки не удержался, и невольно положил ладонь на твердую и упругую грудь Забавы, подрагивающую у меня прямо перед глазами.

— Не балуй, княже... — девушка спокойно убрала руку. — Не для того мы здесь.

Власта хихикнула и тут же окатила меня ледяной водой из ушата.

На этом прелюдия закончилась и наступило основное действие — мне на голову приладили войлочный колпак и препроводили в парильню. Взгромоздили на полку, поддали кваску на каменку и приступили к... к экзекуции, по иному сей процесс, я назвать и не могу.

Хлестали вениками, отпаивали разными настоями, окатывали ледяной водой, опять хлестали — и так до того самого времени, как я начал проваливаться в бессознательное состояние.

Что было потом — не помню, потому что заснул прямо на полке и проснулся только утром.

Первым делом проанализировал свое состояние и понял, что хворь как корова языком слизнула. Вообще никаких признаков, только легкая слабость.

Приоткрыл глаза, повел по сторонам взглядом. Так, что тут у нас...

Небольшая горенка, бревенчатые стены, по потолку развешаны пучки трав, по углам висят вышитые рушники, несколько больших сундуков, с потемневшего образа на стене сурово смотрит Никола Чудотворец, под ним тлеет лампадка, на полу звериные шкуры. Кровать широченная, с высокой резной спинкой, перина пышная и мягкая.

А ничего так, уютненько, по-домашнему. И пахнет хорошо: сосной, полынью, ладаном и еще чем-то пряным, травяным.

В замках Европы и близко нет подобного уюта, как не благоустраивай эти каменные гробницы: вечная сырость, сквозняки и холод, а здесь все живое, настоящее. Благодать, да и только.

Почувствовав, что весь взопрел, откинул одеяла и только сейчас сообразил, что не один на ложе. Обнаженные Власта и Забава лежали по обе стороны от меня и даже во сне прижимались так, словно боялись, что сбегу.

'Выгревали своими телами...' — я про себя улыбнулся, положил руку на горячее словно печка бедро той что слева. Осторожно провел ей ладошкой по спине и пробежался пальцами по впадинке на пояснице,

Забава во сне порывисто вздохнула и закинула на меня ногу.

Душа немедленно потребовала продолжения, да и кто после такого остановится.

Я по-хозяйски огладил крепкие, словно каменные ягодицы, а потом нырнул рукой между бедер девушки.

Забава вздрогнула, едва слышно застонала, прижалась ко мне еще сильней и неожиданно проснулась.

— Княже... — в ее глазах плеснулась легкая паника. — Пошто безобразничаешь, княже...

Я молча опрокинул ее на спину, навалился сверху и распялил своими коленями крепко сжатые ноги.

Забава дернулась, попыталась освободиться, а когда не получилось, показала глазами на мирно сопящую во сне подругу.

Ну да... о лямур де труа даже речи не может идти. Буду настаивать — все испорчу. Да и ладно.

Не слезая, я шлепнул ладонью по заду девушки, а потом, когда она испуганно вскинулась, показал рукой на дверь.

Большего не потребовалось, Власта словно испуганная газель слетела с постели, схватила с сундука сарафан с рубашкой и мигом выскочила из комнаты.

Забава проводила взглядом подругу и как только хлопнула дверь, покорно обмякла и очень тихо прошептала.

— Бери теперь, чего уж...

И взял под такое родное: 'ой, мамочки родные...'.

Вы знаете, в моей нынешней жизни у меня было очень много женщин разной национальности: фламандки, британки, француженки, испанки, даже арабки и негритянки. Да много еще кто. Но, черт побери, ни с одной из них мне не было так хорошо, как Забавой. И дело тут не в каком-то особом умении в постельных делах, это, как раз, напрочь отсутствовало, хотя девка попалась чувственная до невозможности, просто, я наконец почувствовал себя дома. Через бабу, почувствовал. Такую родную и оттого желанную.

И черт возьми! Она оказалась девкой! В прямом и переносном смысле. Причем, из той редкой категории девственниц, которым первый раз не доставляет слишком больших проблем. А чувственность с лихвой покрывает эти неудобства.

Всплакнула после того как стала бабой, не без этого. Но без надрыва, так пару слезинок проронила, после чего убежала мыться.

Потом мы еще слегка вздремнули. Проснулся я от голода и послал Забаву за едой. Вернулась она мигом, вместе с Властой притащив блюдо с горой еще горячих гречишных блинов, кучу плошек с разными заедками, да запивку: меда и узвара ягодного.

Власта мылилась остаться, по мордашке девы было видно, что она чувствует жуткую обиду оттого, что выбрали не ее, но Забава безапелляционно отослала подругу.

Есть со мной вместе она сначала наотрез отказалась, пришлось настоять в приказном порядке.

Снедали прямо в постели, попутно пытаясь разговаривать.

— Что там мои делают? — я как мог продублировал вопрос жестами.

Забава кивнула, показывая, что поняла, наложила в блин сметаны, скрутила его трубочкой, подала мне и только потом ответила.

— Всю ночь гулеванили твои ближники с боярином Старицей, да боярином Борисом. Ой как гулеванили, да так, что попадали где сидели, — девушка хихикнула. — А сейчас похмеляются, но чую, по второму кругу пойдут. Полонянка твоя, варяжка, в себя пришла, лучше ей. А под дверью ошивается... как его... тощий в черной одежке...

Вся речь Забавы сопровождалась активной жестикуляцией, что выглядело очень смешно. Я едва удерживался, чтобы не расхохотаться.

С последним ее словом, раздался деликатный стук и голос Августа.

— Ваше сиятельство...

— Пошел вон. Передай всем, что со мной все хорошо. Если кто еще сюда сунется, уши нахрен отрежу, — рявкнул я и подмигнул Забаве, мол, продолжай.

— А княжна твоя, — девушка слегка запнулась, — с Домной Ивановной разговоры разговаривают. И косоглазенький толмач при них, переводит, значит.

— Домна? — коверкая язык, переспросил я.

— Ага, — кивнула Забава, — боярина Старицы жонка. Ну как жонка... Не венчаные они, но живут как муж с женой.

— А ты кто? — стоило больших трудов растолковать вопрос, но Забава поняла и принялась объясняться.

Как выяснилось, она была выкупленной холопкой, читай, рабыней, впрочем, как и почти весь женский состав в поместье. Старица выкупал девушек, а потом, по случаю, пристраивал купцам и прочему состоятельному люду в качестве аманаток, а то и жен. Так сказать, устраивал девам судьбу.

Ну что тут скажешь. Вот не верю я, что благодетельство бескорыстное, но сей факт благородства Старицы отнюдь не умаляет. По большому счету мне дела нет, но все равно, приятно, когда человек раскрывается с неожиданной стороны.

Ну что же, пожалуй, я позволю приказчику выгодно пристроить еще одну девицу. В качестве кого? Просто для души. А там посмотрим. Но чуть позже, сначала присмотрюсь к красавице.

Ближе к обеду, заявилась Федора с визитом. Хотел и ее послать, но передумал. Самому интересно из первых уст узнать, как она здесь устроилась.

Федька вплыла в комнату эдакой величавой павой. За ней проследовала Лизетта и та самая Домна, сожительница Старицы. Поближе рассмотрев ее, я чуть завистливо не присвистнул. Нет, ну красавица, хотя и в возрасте. Хотя какой там возраст, до сорока точно не дотягивает. Последним протиснулся Фен. Похоже, Федька, полностью узурпировала толмача для своих нужд.

— Как вы, папенька? — Федора присела в реверансе, стрельнув глазами на Забаву, робко пристроившуюся в уголке рядом с моей кроватью.

— Лучше, — коротко ответил я. — Ты как устроилась?

— Все хорошо, папенька, хозяйка приняла надлежащим образом. Любо мне здесь. Пожалуй, съеду с когга. Уже приказала вещи перевозить. И твои тоже. Да мальчонку к делу пристроила, неча прохлаждаться. А ты, смотрю, время не теряешь? — Федора пристально посмотрела на Забаву, заставив ее покраснеть и потупиться.

— А тебе то что?

— Да ничего, — Федька пожала плечами. — Не все ж тебе служанку мою мучать. И эта всяко лучше будет, чем та кошка варяжская. Тут такое дело. Меня здесь досе считают твоей женой. Открываться али нет?

Я особо не раздумывал. Таиться смысла никакого нет.

— Открывайся. Что твой дружок сердешный? Узнал?

— Не-а... — Федора презрительно скривилась. — Валенок. Ну и ладно... Ну мы пошли?

— Идите. И смотри там.

— Я всегда смотрю.

После того как они ушли, я обратил внимание, что Забава словно не своя, скорее всего от страха.

— Что с тобой? Боишься?

По интонации поняв, что я спрашиваю, девушка кивнула.

— Да, княже, да... А как прикажет княгиня меня извести? Кто я для нее?

— Не бойся, не прикажет. Это дочь моя... — я изобразил как качаю младенца на руках.

— Понесла от тебя? Теперь нельзя ей с тобой на ложе? — Забава ожидаемо ничего не поняла. — Все равно... боязно...

— Тьфу ты, да нет...

Объясниться все-таки получилось. Впрочем, даже не знаю для чего я старался. Добрый, наверное.

Валяться в постели скоро надоело. Я оделся при помощи Забавы и решил прогуляться по дому. На ближников глянуть, норвежку проведать и вообще осмотреться.

С ближниками выяснилось очень быстро. Со двора доносился молодецкий гогот и рев. Как выяснилось, личный состав вместе с хозяевами изволили забавляться играми в стиле... а черт его знает в каком стиле. Дурковали, в общем.

Добрые молодцы, оседлав друг друга, изображали конную битву, а женский состав подбадривал бойцов одобрительными выкриками, визгом и хохотом. С учетом того, что все были вусмерть бухие, выглядело зрелище довольно эпично.

Мешать не стал, пусть общаются. На правильном пути процесс коммуникации. Глянул чутка и направился к Инге.

Норвежке отвели покои не в пример скромнее моих — темную келейку, очень смахивающую на чулан. При ней обнаружилась сухонькая старушка в черном, со строгим иконописным лицом.

— Жива будет, княже... — сухо отрапортовала бабушка после поклона. — Что с ней сдеется, с волчицей варяжской...

И скрестив руки на груди, шагнула от узенькой кровати, на которой лежала Инге. Выглядела норвежка вполне живой, только была очень бледная и осунувшаяся.

— Бабка Секлетея, — дополнила Забава. — Знатная травница, слов на ветер не бросает. Если сказала — так и будет.

И неприязненно окинула взглядом норвежку. Впрочем, та ответила тем же, не с меньшей ненавистью.

— Как вы, графиня?

— Лучше, — коротко ответила Инге. — А я смотрю, вы уже обзавелись...

— Вам то что? — оборвал я ее.

— Да ничего... — норвежка скривилась. — Вы за долгом явились? Тогда пусть все выйдут.

И зло отвернулась.

— Сначала выздоравливайте, — бросил я и вышел из комнатки.

Тьфу ты... бабы они и есть бабы...

Ужинал вместе со всеми, под аккомпанемент седого как лунь слепого старика, тренькавшего на гуслях и вещавшего неожиданно густым басом былину о новгородском беспредельщике Буслаеве.

Личный состав снова упился, так же, как и хозяева. Но я не злоупотреблял медами, желания не было. И вообще, свалил из-за стола раньше времени.

День закончился, как и положено, в постели. С Забавой. А с кем еще. Дева вошла во вкус и уже сама ластилась, без принуждения и стимулирования. Эх, ладная девка. По душе, пришлась. С собой ее забрать, что ли?