Солдат поневоле главы 1-3

Товарищ верь! Пройдет она, так называемая "гласность".

И вот тогда Госбезопасность припомнит ваши имена...

(А. Зиновьев. Катастройка)

Глава 1

Забрали...

Илью Красикова забрали прямо в общежитии, в вестибюле на первом этаже, у самых дверей лифта. Двое, в серой — синей форме сотрудников Комитета Полезности, видимо уже ждали там некоторое время.

-Ваши документы, пожалуйста, — доброжелательным, чуть усталым голосом, спросил невысокий молодой лейтенант, жестом остановивший попытавшегося пройти мимо них Илью.

— У меня только студенческий, паспорт в комнате,— сказал Илья, начиная нервничать, хотя и не помнил за собой никаких прегрешений. А что, что-то случилось?

— Абсолютно ничего, плановая проверка, улыбнулся лейтенант, протягивая студенческий билет Ильи своему напарнику. Подождите минутку...

Второй комитетчик, в чине сержанта, достав наладонник и небольшой, с авторучку, сканер, уверенно подключился к чипу студенческого билета Ильи и прищурил глаза, быстро просматривая строчки личной информации на маленьком дисплее наладонника. Пауза затягивалась, заставляя Илью нервничать. Однако, когда сержант передал компьютер старшему группы, показав пальцем на какие-то строчки текста, Илья испугался всерьез.

— Красиков Илья Сергеевич?— спросил лейтенант.

— Да, у вас же написано...

— Вы числитесь студентом Химико-Технологического университета, ничего не нарушали, никаких претензий у университета к вам нет?

— Да нет вроде, — Илья пожал плечами, — и с коэффициентом у меня вроде полный порядок.

— Очень сожалею, но Вам надо проехать с нами. Скорее всего, это действительно недоразумение, и Вам не о чем беспокоиться. В отделении все выясним.

— А в чем дело? — Илье очень не хотелось никуда ехать с этими доброжелательными комитетчиками, ему вообще ситуация нравилось все меньше и меньше. — Давайте я тут все объясню, скажите, что у вас там написано, может, я знаю ...

-Извините, это служебная информация, — лейтенант перестал улыбаться, но продолжал оставаться безукоризненно вежливым, возвращая студенческий билет.

— Да вы не волнуйтесь, ничего страшного, — вступил в разговор сержант. — Сейчас мы быстро подскочим к отделению, посмотрим и вы свободны. Никуда не опаздываете?

-Да нет, лекция еще через два часа, ответил Илья, отчасти успокоенный его словами. Он вздохнул и пошел к выходу, стараясь держаться поодаль от комитетчиков, так, чтобы не казалось, что он под конвоем.

Машина комитета полезности стояла прямо у подъезда общежития. Это был типичный патрульный автомобиль с высокой подвеской, не смотря на модно закругленные обводы кузова чем-то неуловимо напоминающий давно снятые с производства УАЗы, которые, хотя и исчезли с дорог крупных городов России, все еще нередко встречались на обширных незасфальтированных просторах Родины. Широкие серая и синяя полосы вдоль белого кузова выдавали его принадлежность к комитету полезности. На заднем сиденье, с забранными решеткой маленькими окошками и сеткой, отделявшей его от передней части салона, неприятно пахло чем-то кислым, хотя салон выглядел достаточно чистым.

Комитетский автомобиль быстро набрал скорость на пустынной в этот час московской улице. Мало какой автомобиль кроме транспорта комитетчиков или милиции мог позволить себе подобное. Проезд за пределы старой МКАД стоил очень дорого и облагался прогрессивным налогом, а превысить скорость в шестьдесят километров в час мог только сумасшедший, которому наплевать на свой коэффициент полезности и водительские права. Водителя же автомобиля, в котором мчался Илья, это, по-видимому, беспокоило мало. Он ехал быстро, обгоняя попутные машины, на скорости может чуть менее ста километров в час. Впрочем, Илью это не удивляло, комитетчики наверняка имели все возможные допуски, включая даже и сверхценный для обычного автомобилиста допуск внутрь садового кольца. А вот что Илье точно не нравилось, так это тот факт, что лейтенант соврал. Отделение комитета, куда его везли, было не близко, и это было явно не местное тушинское отделение. Его Илья прекрасно знал, оно располагалось совсем рядом с общежитием, рядом с двухэтажным зданием отделения милиции, у метро Планерная. Илья мог видеть это здание каждый день, когда направлялся в метро. Они, тем временем, ехали уже около двадцати минут, в направлении центра, быстро миновав знакомые Илье места и вырулив на широкий проспект, где водитель еще немного прибавил газу. Вдоль дороги потянулась серая полоса шумозащитного экрана, с вялой растительностью перед ним, и замаячили по сторонам типичные московские многоэтажки — лужковки, настроенные, во множестве, еще при легендарном мэре.

Потом машина свернула в какую-то улицу, потом сделала еще один поворот, и тогда до Ильи дошло, куда они направляются. Место это было хорошо знакомо не только, как говориться, "москвичам и гостям столицы", слава о нем шла по всей стране. Целью их путешествия было двадцатиэтажное здание центрального офиса комитета полезности в бывшем холодильном переулке, у метро Тульская. Так оно и оказалось. Автомобиль подъехал к боковому подъезду и остановился, улыбчивый лейтенант открыл дверцу.

— Товарищ лейтенант, в чем дело, — с заискивающей, самому себе противной улыбкой, спросил Илья. Может тут ошибка?

— Не волнуйся, все нормально, — переходя вдруг на "ты" сказал лейтенант и взял Илью за руку. Сержант тем временем близко подошел сзади и слегка подтолкнул парня вперед.

-Проходи.

Они миновали дежурного на входе без всяких формальностей, и тут же их встретил какой-то комитетский сержант, пожилой, с электронными наручниками в руках.

— Руки протяни, — сказал он Илье.

Тот оглянулся на своих конвоиров и понял, что спорить бесполезно.

-У меня сумка, там кошелек и студенческий, — начал было Илья...

-Я возьму,— сержант принял сумку, — не боись, у нас не пропадет.

Наручники защелкнулись на запястьях.

Собственно чего-то подобного Илья ожидал. Даже нет, не ожидал, конечно, но, во всяком случае, удивился не слишком сильно. Ходили слухи по общежитию и уже довольно давно, может около года. После лекций, собираясь попить пивка в сквере, или вечером, когда в их с Андреем небольшую комнату на пятом этаже приходили гости, студенты, приняв на грудь, в интимной фазе разговора, когда уже все кажутся друзьями, бывало, оглядывались и тихо говорили: "Слышь, а в РГИСе парня забрали. Да, вроде не отличник — хрен его знает, вроде обычный пацан. Васю помнишь? Ну, за Людкой ухаживал, небритый такой блондин. Все анекдоты травил. Не помнишь? Ну был такой. Короче, его и взяли. На улице говорят, подошли из комитета, ксиву под нос и вперед. Да, в деканате сказали потом, что его за долги выгнали и он уехал. Да, а Людка потом сказала что он ей откуда — то звонил, точно не помню. Долги? Да не было у него никаких долгов, знаю я его, всегда все вовремя сдавал, нормально учился. Осторожно надо, не поймешь, что сейчас делается, в комитете совсем обурели".

Однако ничего конкретного кроме разговоров и какого-то предчувствия не было. Из ближайшего окружения Ильи никто не пропадал, а слухи — слухи они всегда ходили. И всегда студенты кого-то боялись, то милицию, то военкомат, и больше всего, конечно сессию. Тем более что в народе к комитету полезности было в общем скорее нейтрально-положительное отношение. Комитетчиков, конечно, не любили, но уважали. За всегда опрятный и трезвый вид, за то, что уже через несколько месяцев после того, как на улицах городов России стали появляться молодые ребята в темно— синих плащах и высоких серых фуражках, с этих улиц быстро исчезли бомжи, попрошайки и цыгане, и даже грязи, казалось, на улицах стало меньше. За то, что теперь, к вечно пьяному соседу — дебоширу, терроризировавшему весь подъезд, приходил не затюканный жизнью участковый, выписывающий бесполезные квитанции на штрафы, а красивый и подтянутый сотрудник комитета полезности и ласково так интересовался: "А как у Вас, уважаемый, обстоят дела с полезностью нашему Российскому обществу? Где вы работаете, на что пьете?" И сосед клялся, что он уже почти не пьет и уже завтра устроится на работу. И действительно, устраивался на работу и пил меньше. Или исчезал вместе с зашедшим к нему вечерком патрулем комитета. Нет, что вы, никаких сталинских лагерей, не тридцать седьмой год. Сначала принудительное лечение, потом отработка долга обществу, там, куда Родина пошлет. Родина обычно посылала на ударную стройку, рыть двухсоткилометровое подземное кольцо второго гравитационного космодрома, или в Сибирь на нефтедобычу, или еще куда-нибудь. Никаких лагерей и вышек, это добро берегли только для тех, кто упорствует и не желает трудиться по предписанию комитета. И только после решения специального суда комитета полезности по обязанностям человека. Через пару лет сосед возвращался, как правило, морально перековавшимся человеком и даже заработавшим немало денег. На зарплате и на еде для отрабатывающего трудовую обязанность гражданина государство не экономило. Все по конституции, где после всех неурядиц последних лет добавилось: Труд на благо общества является почетной обязанностью каждого гражданина.

Обывателя нововведения касались мало. Если ты спокойно живешь и работаешь, то встреча с представителями комитета была маловероятна. Иногда, конечно, могли остановить, проверить документы, поинтересоваться, где работаешь, но никаких злоупотреблений. На работе, на службе или в учебном заведении выдавали именную серо-синюю электронную карточку, на которую за работу начислялись баллы и выводился персональный коэффициент полезности гражданина. Не у всех он был одинаков, но всем хватало, чтобы спокойно работать и не иметь проблем. Вот разве что бомжам и прочим антисоциальным элементам не хватало — но кого они волнуют? Им же лучше — сколько их раньше зимой по подвалам замерзало? А теперь подлечат, накормят, работу дадут. Ну, если кто заартачится, откажется работать, то его конечно в тюрьму. А с другой стороны, почему одни должны работать, а другие целыми днями ничего не делать, а скитаться по помойкам и подвалам?

Довольны были и военные. Зарплата конечно у офицеров не поднялась до заоблачных высот, но баллы полезности были повыше, чем у многих других профессий. А это означало и дополнительные льготы, и раннюю пенсию, длинные отпуска и хорошие санатории. Да и вообще приятно, когда ты таким явным образом полезен обществу.

И лишь в последнее время стала сгущаться какая-то нервозная атмосфера. Уж что-то много вдруг стало комитетчиков, уж как-то чересчур надменным стало их поведение и частыми проверки. Здания отделений комитета появились в каждом крупном городском квартале, обычно наособицу от других домов, приземистые, с узкими окнами и толстыми стенами. Милиция как-то поблекла и отошла на второй план, хотя по закону комитет никаким образом не дублировал ее функций.

Тем не менее, в магазинах полки витрин были изобильными, а цены были на любой кошелек. И бабушка пенсионерка была довольна, покупая триста граммов "социальной докторской", а патриот-бизнесмен вполне мог выйти из магазина с дорогим коньяком и палочкой колбасы "российский стандарт сыровяленая". А по "федеральным" доменам сетевого телевидения показывали США — толпы безработных и постоянные теракты в южных штатах, где правительственные войска то подавляли негритянские восстания в городских гетто Атланты и Чарльстона, или боролись с южными сепаратистами. "Российская Федерация остается главным островом стабильности в нашем многополярном мире", — говорила очаровательная ведущая, и, глядя вокруг, ей хотелось верить.

В камере Комитета полезности, на минус третьем этаже здания, Илье было не до радужных мыслей. Помещение с узкой пластиковой скамеечкой и двумя подвесными койками, поднятыми и прижатыми к стенам, было неуютным. И сам факт наличия коек не внушал Илье оптимизма. Своим присутствием они прямо намекали, что как минимум одну ночь Илья проведет здесь. Документы у Ильи забрали, правда, мобильник почему-то оставили. Впрочем, от него было мало толку, поскольку сети в камере все равно не было.

Никаких разумных мыслей по поводу причин своего попадания сюда у Ильи не появлялось. Преступлений он никаких не совершал, да и в этом случае заниматься им должен был не комитет, а милиция. Учился он, в общем, нормально, не сданных долгов, приводящих к отчислению и аннулированию полезности, не было. Тогда что? Может дело в забытой им личной карточке полезности гражданина? Он действительно забыл взять ее с собой, и сейчас карточка, скорее всего, валялась в общежитие на тумбочке у кровати. Но его даже не спросили о ней. Поинтересовались фамилией, сняли информацию со студенческого, убедились, что он тот, кого ищут. И все. Обычно комитетчики так не делали. В прошлом году Илью на улице останавливал патруль комитета, и он тоже был без карточки. Тогда тоже посмотрели его студенческий, связались по сети с базой данных и отпустили там же, на улице, увидев, что с коэффициентом все в порядке. Илье очень хотелось надеяться на ошибку комитетчиков, но внутренний голос говорил, что так просто это дело не обойдется. И, некстати, он стал вспоминать все предыдущие разговоры о исчезновениях студентов. Вот так же, говорят, подходили из комитета, человек уходил с ними и больше не появлялся. Если им интересовались сокурсники или друзья, то в деканате говорили, что его отчислили. Больше ничего конкретного Илья не помнил, о чем сейчас жалел.

Сидеть на жесткой пластиковой скамейке было неудобно. Ходить по камере тоже удовольствия не доставляло. Чтобы хоть как-то себя занять, Илья пытался играть в "стрелок-3", а потом и в древний "тетрис" на мобильнике. Однако, ему никак не удавалось сосредоточится, и кубики быстро занимали все пространство экрана.

Илья снова понимался и ходил по камере размером четыре на четыре шага. Ладно, надо ждать. Ничего другого сделать нельзя.

Ждать пришлось долго...

Ближе к вечеру, молчаливый охранник вывел Илью на оправку. На вопросы он не отвечал, сведя свое общение с Ильей до отрывистых команд: — "Встать, Руки за спину, Налево, Оправка три минуты".

По возвращении Ильи в камере оказался продуктовый набор в пластиковой коробочке и полулитровая бутылка холодного чая, видимо из ближайшего магазина. Набор был хорошим, такие, бывает, выдают пассажирам в самолете при длительных перелетах: Булочка, масло, икра, колбаса в вакуумной упаковке, шоколад. Илья, голодный от долгого ожидания и стресса, съел все.

Через час все тот же охранник отконвоировал Илью до "кабинета задумчивости" еще раз, и выдал запечатанный пакет с постельным бельем. На пакете была надпись "ОАО РЖД", при виде которой Илья с трудом подавил нервный смех.

Ночью снились родители. Их двухкомнатная квартира на окраине Воронежа, откуда Илья уехал учиться в Москву, цветы на окнах, кошка Варька. Мама во сне что-то говорила, но, проснувшись около трех часов ночи, Илья ничего не мог вспомнить из ее слов. Посмотрел на экран мобильника, аккумулятор быстро садился, не в силах найти сеть. Надо было давно купить себе телефон получше, но Илье все время было жалко денег. Говорить, играть в игры, читать книги и ходить в Интернет можно с любой модели, а остальное — глупые понты, так он всегда считал. Илья выключил телефон, и повернувшись к стене, попытался снова заснуть. Как ни странно, это у него получилось довольно быстро.

Утром его разбудил другой охранник и вежливо предложил пройти на выход. Илья с охранником сделали пересадку на первом этаже в другой лифт и на сей раз поднялись уже на десятый этаж. Илья испытывал снова нервное возбуждение, почти радость. Его откровенно радовало что сейчас ситуация хоть каким-то образом прояснится, и ему было уже почти все равно в какую сторону, лишь бы появилась определенность. Однако его мечтам было не суждено так быстро сбыться. В широкой светлой комнате, уставленной непонятного назначения оборудованием, по виду медицинским, со стенами, отделанными белой кафельной плиткой, парня встретил невысокий полный мужчина в белом врачебном халате, и девушка в униформе медсестры. В комнате работал кондиционер, однако на лбу мужчины застыли капельки пота, а его руки немного дрожали.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он, указав на место перед собой, когда охранник снял с Ильи наручники. Сам "врач" сидел за широким столом с установленным на нем ноутбуком, от которого тянулись провода к многочисленным застежкам, завязкам и датчикам, разложенным не столе

-Я не буду, — сказал Илья. — Объясните, сначала, в чем моя вина. В чем собственно дело? Меня хватают на улице и сажают в камеру, в которой я сижу целые сутки и думаю, за что, собственно, сижу. Теперь вы меня собираетесь проверять на детекторе лжи, ничего не объяснив. Так нельзя. — Илья c трудом подавил неприличное слово, благоразумно решив, что в его ситуации это пока лишнее.

— Сообразительный молодой человек, — улыбнулся "врач". — Да это действительно полиграф. Хотя не совсем, спектр применения у прибора шире. Теперь вот что, молодой человек, как вас зовут?

— Красиков Илья Сергеевич.

— Так вот Илья, я занятой человек, и еще я должен подчинятся приказам. Мне вообще-то надо провести с тобой ряд психологических тестов. Но мне еще до хрена всего надо сделать сегодня..., да и срочности с твоей проверкой нет никакой... Если ты собираешься ломать комедию, чего-то требовать и занимать мое время зря, то я могу позвать охрану и отправить тебя сидеть еще сутки. Или даже двое, не знаю, когда я освобожусь в следующий раз. Есть альтернатива — мы сейчас с тобой спокойно работаем, а когда закончим, тебе сразу все объяснят. Итак, что ты выбираешь?

-Я вообще-то хотел бы уйти отсюда, а не выбирать, — Илья почувствовал, что начинает злиться, — только домой, а не в камеру.

— А вот этого предложить не могу. Точнее сие не от меня зависит — развел руками эскулап в белом халате.

— Ладно, давайте ваши тесты, — Илья усилием воли подавил раздражение, — только потом вы мне все объясните. Я так понимаю что это недолго?

— Ну, это от вас зависит, — улыбнулся толстяк. — Садитесь в кресло, руки вытяните вперед, положите их на стол. Если будете слушаться доктора, все пройдет скоро...

Девушка быстро прикрепила к Илье датчики и процесс пошел. Сначала Илья еще что-то понимал, например, ему был ясен смысл заведомо глупых вопросов, на которые к тому же требовалось отвечать только "да" или "нет" вроде: "Вы старше десяти лет?", или "У вас три руки?". По всей видимости, они требовались для калибровки прибора. Однако, потом подобные вопросы стали перемежаться более сложными, требующими обстоятельного ответа. "Врач", как его про себя назвал Илья, внимательно вглядывался в экран ноутбука, активно щелкал мышкой, видимо меняя какие-то параметры в программе. Его лицо ничего не выражало. Проверка длилась долго, по внутреннему ощущению Ильи, больше часа.

После того, как медсестра, всю процедуру стоявшая за его спиной, сняла, наконец, датчики, доктор предложил Илье следующий тест. Он должен был, надев наушники, под громкую музыку, каждые несколько минут менявшую ритм, подчеркивать в предложенном на страничке бумаге тексте все буквы "Е" и "Т". При этом доктор все время торопил Илью, прикрикивая на него нервным тоном. После этого последовали тесты на ассоциации и еще на что-то. Тесты шли без перерыва, и Илья успел прилично устать, когда доктор скомандовал: — Все, молодой человек, достаточно. Хватит на сегодня.

Проигнорировав не понравившиеся ему слова "на сегодня", Илья спросил, — Вы меня в космонавты готовите?

Доктор не ответил, только пристально посмотрел на него.

— Ладно, теперь расскажите, что вам от меня надо. Объясните, зачем это все было нужно? — Илья пытался говорить спокойно, зная по опыту, что истерику надо приберегать для крайних ситуаций, когда она может быть полезна. Кричать о правах и материться зачастую бессмысленно, можно только себе навредить.

-Узнаете, Илья Сергеевич, сегодня же узнаете, сказал доктор, потирая усталые глаза. Сегодня же вам все расскажут. И нажал на кнопку со своей стороны стола. Дверь открылась, и вошел охранник с наручниками.

— Ну-ну сука, — прошипел Илья, когда наручники защелкнулись на запястьях, и вышел вместе с охранником в коридор.

В камере за время отсутствия Ильи ничего не изменилось. Он сел на лавку и попытался еще раз проанализировать ситуацию, но понял, что умных мыслей по поводу своего положения больше не стало. Если до сегодняшней проверки на полиграфе он все-таки надеялся на какую-то ошибку и думал, что его, разобравшись, просто выпустят, то теперь этих надежд значительно поубавилось. С другой стороны,— рассуждал Илья, — чем занимается комитет полезности? Если упрощенно, то следит, чтобы все работали на пользу стране, а тех, кто не хочет, заставляет это делать. Допустим, я каким-то образом попал в категорию отлынивающих от почетной обязанности труда. Тогда зачем тесты? Дальнейший ход ясен, предъявляется обвинение, собирается судебная тройка комитета, которая отправляет на работу и назначает срок. Что там дальше? Вроде бы есть возможность аппеляции, но, уже после прибытия на место назначенной работы, даже компенсацию платят, если несправедливо осудили, что-то такое в интернете читал, кажется.... Все это, конечно, потом, по закону у комитета на всю процедуру отпущено не более недели, не уголовный же это суд, ожидая который в СИЗО можно месяцами сидеть. Всех дел — поймал бомжа, дал в руки лопату, отправил рыть что-то или вагоны разгружать. Хотя нет, вспомнил Илья, было "дело чиновников", когда мэра Нижневартовска вместе с половиной работников мэрии объявили "обманывающим государство и уклоняющимся от работы на рабочем месте". Но, там ему еще взятки вроде предъявляли, и дело шло одновременно и как уголовное тоже. Чем оно кончилось, Илья помнил плохо, то ли посадили, то ли заставили отрабатывать, то ли и то и другое. В общем, не мой случай решил он. В любом случае тесты в картину происходящего все рано не вписываются. Ясно одно — подобные проверки бывают для выяснения, подходит человек для какого-то дела или не подходит. Или если проверяют, нормален он или нет для последующего суда. Второе маловероятно, значит скорее первое. С другой стороны логика в России иногда вещь относительная....

На этой умной мысли Илью прервал щелчок открываемого замка. Снова был подъем на лифте, пересадка, но уже невысоко, на третий этаж. Назначение нового помещения было понятным с первого взгляда. Совсем небольшой зал, пластиковая загородка для обвиняемых, стандартная грязно-желтая судебная мебель в стиле "неоклассицизм". За столом председателя сидел высокий майор комитета полезности с нервным желчным лицом, два заседателя по бокам, секретарь за столиком в углу. Охранник запер двери и встал у выхода с внутренней стороны. Такого скорого развития событий Илья не ждал. Председатель о чем-то тихо пошептался с правым заседателем, полной немолодой женщиной в серо-синей мантии, немного пошуршал бумагами перед собой и спросил у Ильи, который так и остался стоять столбом в центре зала, после того как с него сняли наручники.

— Вас зовут Красиков Илья Сергеевич?

— Да.

— Гражданин Российской Федерации?

-Да

— Вы родились второго декабря две тысячи одиннадцатого года?

-Да.

— Хорошо. Итак, вы обвиняетесь в уклонении от труда на благо народа Российской Федерации в течение полугода и отсутствии попыток исправить свое положение, что подпадает под 208 и 311 статьи общественно— трудового кодекса. Как отягощающее обстоятельство вам вменяется подделка документов о трудовом стаже, что попадает под действие 332 статьи общественно— трудового кодекса РФ и статьи 327 УК РФ. Вы признаете себя виновным?

У Ильи отлегло от сердца. Все-таки произошла ошибка. Того, о чем говорил этот майор, просто не могло быть. Сейчас май месяц, сессия была благополучно сдана в январе, и после нее он получил весь необходимый набор документов по продолжению учебы. В том числе и совершенно законную карточку комитета полезности. После этого никаких происшествий не случалось, он спокойно учился. До следующей сессии в июне эти документы никак не могли быть пересмотрены. Сбой в компьютере, скорее всего, и сейчас это выяснится.

— Нет, не признаю.

— Хорошо, — секретарь, отметьте ответ подсудимого,— ровным голосом сказал председатель.

Итак, подсудимый, суду представлены следующие документы, подтверждающие вашу виновность: экспертное заключение о подделке карты полезности за номером КЕ 2346581, справка от 25 февраля сего года из деканата Российского Химико-Технологического университета имени Менделеева об отчислении студента данного университета Красикова Ильи Сергеевича по неуспеваемости, выписка из реестра зарегистрированных работников РФ о том, что вышеуказанный гражданин не состоит в данном реестре, выписка из отдела занятости при Комитете Полезности, о том, что Красиков Илья Сергеевич в него не обращался как соискатель работы или с просьбой о временной отсрочке по каким-либо причинам. Ну и еще несколько подобных справок — из минздравсоцразвития, пенсионного фонда и так далее. Что скажете по этому поводу?

— Не может быть таких документов. Я до вчерашнего дня спокойно учился в РХТУ, все сессии я сдал. Извините ваша честь, ерунда это.

— То есть отвода или замечаний по какому-нибудь из вышеуказанных документов у Вас нет.

— Есть и по всем.

-Что конкретно?

-Я же говорю, ваша честь, их не может быть!

-То есть конкретно вы ничего сказать не можете. Тем не менее, все эти документы лежат передо мной, а вы говорите, что их не существует. — Секретарь, — отметьте, что по существу предъявленных доказательств подсудимому сказать нечего.

-Вы обязаны перед судом дать мне обвинительный материал для изучения, — слабым голосом сказал Илья.

— Вы путаете суд комитета полезности с уголовным судом. Там да, Вам обязаны дать материалы для ознакомления, предоставить адвоката и так далее. В суде Комитета Полезности обратная процедура, ибо мы по закону не имеем права лишать человека свободы более чем на одну неделю, а за это время полноценная подготовка к суду невозможна.

Майор был похож на учителя, вынужденного давать один и тот же урок своим тупым ученикам.

— Мы не можем нарушать права человека. Вы должны об этом знать. Если будете осуждены, вас немедленно освободят, дадут предписание к исполнению и отправят на место обязательной работы. По прибытии и начале исполнения наложенных судом рабочих обязательств вы получите копии всех материалов данного дела, пожалуйста, изучайте их, подавайте жалобу. Докажете свою правоту — получите восстановление во всех правах и компенсацию. Уголовные деяния, хотя они есть в заключении обвинения, на этом суде, естественно, рассматриваться не могут. Наше дело заставлять тунеядцев работать на благо государства, а не мариновать их в тюрьмах. Вам есть еще что сказать?

— Да,— Илья попытался взять себя в руки, — ваша честь вы, кажется, понимаете мою ситуацию. Я искренне не понимаю о чем речь. Как я могу попытаться доказать вам мою правоту? Я хотел бы позвонить в деканат, я лично знаю декана, он ведет у нас один спецкурс. Он должен меня помнить. Может он Вам скажет, что все это ошибка?

— Действительно,— кивнул майор, — в конце концов, мы должны установить истину, раз Вы утверждаете, что невиновны.

— Илья Сергеевич, зря вы это делаете. Виноваты, так признайтесь. Думаете, мы не проверяем документы, из-за которых может быть осужден человек?— вмешалась в разговор женщина-заседатель. — Не усугубляйте своего положения препирательством с судом.

— Секретарь, — найдите телефон деканата — распорядился майор. У вас там вроде биохимический факультет?

-Илья утвердительно кивнул.

— Ага, давайте трубку, — деканат биохимического факультета? Позовите, пожалуйста, декана, это майор Звягин из Комитета Полезности. А это вы? Подтвердите, пожалуйста, вы отчислили студента Красикова Илью Сергеевича в феврале этого года? Да? Ну, понятно, спасибо.

Кивком головы он подозвал Илью, — На, возьми трубку, поговори с деканом. Майор передал Илье коммуникатор.

— Валентин Степанович, извините, тут ерунда какая-то, получается, — торопливо заговорил Илья, — меня забрали в Комитет и...

— Красиков, вы давно отчислены, — раздался в трубке хорошо знакомый голос декана. Попрошу мне больше не звонить.

В трубке раздались гудки.

— Ну, лично мне все понятно, — сказал председатель, глядя на побледневшего Илью....

"Шесть лет работ, в Новодимровске, разработка торфяных месторождений и геологоразведочные работы — охренеть можно", — думал Илья. "Где он, этот Новодимровск? Сказали к северу от Красноярска, но это очень растяжимое понятие. Что я родителям скажу? Что я отчислен и направлен комитетом в Сибирь как уклонист и тунеядец? Что все это ошибка и меня подставили? А кто подставил? И кто мне поверит? Более того, после того, что сказал декан, вообще нет смысла подавать аппеляцию даже в Новодимровске. Раз уж Валентин Степанович меня отчислил, не моргнув глазом, то остальные судебные бумаги тем более в порядке. Скоты они там, в комитете, не хватает им рабочих рук, вот и гребут всех подряд.

Я ведь не первый такой. Верняк".

После звонка декану, суд закончился быстро. Илью завели в клетку для обвиняемых, откуда он, через прозрачный пластик, мог видеть, как майор беседует с заседателями, но слышать ничего не мог. Включить микрофон судья посчитал лишним. Тройка за судебным столом передавала друг другу бумаги, что-то обсуждала. Потом Илье объявили приговор. Секретарь сказал, что бумаги и предписание будут готовы завтра к двенадцати утра, тогда же Илью освободят. Затем на него надели наручники и отвели в знакомую камеру, ждать завтрашнего дня.

Однако на этом события дня еще не были закончены.

Вечером в камеру, где Илья предавался невеселым размышлениям о своем печальном будущем, вошел посетитель. В парадной офицерской военной форме, которая как влитая облегала широкие плечи и плоский живот, в начищенных до блеска кожаных сапогах и с серебристыми парашютиками ВДВ на кителе. В руках он держал щегольской дипломат из черной кожи. На широком, с мужественными морщинами лице, сияла улыбка, на погонах блестели желтыми бликами, под ярким светом лампы, две звездочки подполковника. Его вид напоминал стареющего Супермена, который, несмотря на возраст, все еще не утратил формы и способен соблазнять юных красавиц и спасать мир.

— Привет тунеядцам и алкоголикам, — весело сказал он прямо от входа.

— Вы мне? — спросил Илья, — Я пока не алкоголик.

— Значит с тунеядцем согласен?

— Не согласен, — поневоле улыбнулся Илья, поддаваясь волне оптимизма, которую буквально излучал вошедший.

— Это хорошо. Тунеядцы нам не нужны. Значит так орел, считай, что к тебе явилась добрая фея. Я подбираю контрактников в наши славные вооруженные силы. Мне знакомые в этом заведении сказали, что у них есть кое-какие кандидатуры. Конкретно вот ты мне подходишь. По крайней мере, на первый взгляд. Что скажешь?

— Военная карьера не прельщает меня, — пожал плечами Илья.— Я отказываюсь. — Никогда не хотел быть солдатом.

-Говоришь, военная карьера тебя не прельщает. — Подполковник прибавил немного серьезности в голосе. — А шесть лет в тайге тебя прельщают, орел ты мой сизокрылый? Копать торф, бегать с инвентарем как навьюченный осел вслед за пьяными геологами, кормить гнус по болотам? И, главное, с какой перспективой? Вернуться через шесть лет домой и пойти работать чернорабочим? Я читал твою личную карточку. Тебя отчислили вчистую, восстановлению в университете ты не подлежишь. Снова поедешь поступать, но уже, учитывая судимость, на платное отделение? Или обойдешься ПТУ? Дело конечно твое. Только я бы на твоем месте послушал мое предложение до конца.

— Я выслушаю, конечно. Но извините, товарищ подполковник, я сомневаюсь, что в любом случае захочу служить.

— Сомневаться потом будешь, сейчас слушай. Итак, я предлагаю тебе контракт на четыре года. Естественно, во-первых, я улаживаю вопрос о твоей судимости с комитетом полезности. У меня такие возможности есть. С этой стороны ты будешь чист. Можешь забыть про свой Новодимровск. Второе — тебе выплачивают подъемных двести тысяч рублей. Можешь оставить себе, можешь перевести родителям. Как хочешь. Ну и естественно зарплата контрактника ежемесячно, разные надбавки, все как полагается. После дембеля будешь состоятельным парнем. Третье — по окончании контракта восстанавливаешься в университете. На том же курсе что и в момент отчисления. Оформим уход добровольцем — контрактником, после этого тебя восстановить будут просто обязаны. И, наконец, четвертое, может самое важное, — я вербую контрактников в конкретные, не самые худшие части. Знаний тебе прибавят, мужиком сделают. В общем, сплошные плюсы. Ну и скажи после этого, что я для тебя не добрый фей?

— Добрый фей вернул бы меня обратно,— улыбнулся Илья.— К той жизни, которой я жил еще вчера. Да и не верю я в добрых фей в армейских погонах. У них другая униформа.

— В жизни всякое бывает, — задумчиво сказал офицер. Ну да речь не об этом. Некогда мне с тобой растекаться тут мысью по древу. Или ты сегодня подписываешь контракт и послезавтра едешь со мной в часть, или завтра же едешь в Новодимровск. Там у тебя будет масса времени пожалеть о своем решении, но сделать будет уже ничего нельзя. Дело окончательно примет официальных ход и все, приплыли.

— Хорошо, сказал Илья. Извините, как Ваше имя и отчество?

— Валентин Степанович.

— Что? Прямо как у моего декана! — вырвалось у Ильи

-То есть? — спросил подполковник.

— Да моего бывшего декана Валентином Степановичем звали.

— Бывает. Странное конечно совпадение — покачал головой подполковник. Ну, значит, мы с твоим бывшим деканом тезки.

— Валентин Степанович, есть у меня к Вам один вопрос. Вам не кажется, что все это сделано специально? Ну, этот суд, то, что меня за день из университета отчислили, ваше появление сразу после суда. Все идет к тому, чтобы я подписал контракт?

— Не знаю, я, честно говоря, особо не в курсе твоих проблем — пожал плечами Валентин Степанович. — Мне сказали, что есть кандидатура для меня, вот я к тебе и зашел, полиставши немного твое личное дело. Но вообще то...Парень, ты очень значительная фигура? Или у тебя есть заклятые враги? — недоуменно сказал подполковник. Зачем кому-то такие сложности? Мне нужны контрактники, желательно, не дубье и инвалиды. Ты подходишь, как уже говорилось. Если ты думаешь, что кто-то специально подстраивал нашу встречу и отвечает за все твои несчастья, то можешь ехать по назначению суда и думать дальше. Вольному воля. Меня сейчас интересует твое решение. Хотя, судя по всему, я зря трачу время.

— Нет, — резко выдохнул Илья, — не зря. Я согласен.

— Тебя же не прельщает военная карьера?

— Нет, не прельщает. Но терять шесть лет и годы в универе я не хочу.

-Ну что же, думаю, ты принял правильное решение, сказал новоявленный Валентин Степанович, раскрывая свой дипломат. Заполним бумаги.

В семь часов вечера этого длинного, утомительного дня, Илья был, наконец, свободен.

Сумку ему вернули, в целости и сохранности, но студенческий билет из нее пропал. Зато появилась карточка сбербанка России на его имя, на которой, по уверениям подполковника, было двести тысяч рублей, и подписанный экземпляр четырехлетнего контракта с вооруженными силами Российской Федерации. В дополнение к контракту была повестка в тушинский военкомат на послезавтра, в десять ноль ноль, кабинет триста пять, в которой отдельным примечанием было записано, что неявка по неуважительным причинам карается по статье УК до пятнадцати лет лишения свободы.

Илья немного постоял у выхода из комитета, бездумно ловя лицом последние лучи ласкового майского солнышка. Мысли путались, произошедшее казалось странным сном, от которого хотелось скорее проснуться. Потом он медленно побрел к метро. По пути зашел в магазин и купил бутылку водки. Пельмени и хлеб в общаге должны были быть, если соседи еще не сожрали.

Глава 2 Научно — политическая.

Второе десятилетие двадцать первого века выдалось веселым по всему миру. Системный кризис медленно затягивал удавку на горле ведущих мировых экономик. Боролись с ним и каждая страна в отдельности и все страны вместе. Улучшения не наступало. Выпускались все новые и новые денежные эмиссии в долларах, а потом и в евро, правительства всеми силами стимулировали спрос. В Европе раздавали потребительские талоны на бытовую технику и даже на автомобили, по которым товары можно было приобрести с сумасшедшей скидкой, в Америке проводились беспрецедентные рекламные кампании, для активных шопоголиков вводили налоговые льготы. Но не помогало. В людях срабатывал какой-то древний инстинкт, предчувствие мрачных времен заставляло ограничивать траты и делать запасы. Подорожало золото, некоторые виды продуктов и бытовой техники, но в целом, спрос в странах "золотого миллиарда" медленно, но верно падал. В свою очередь падало производство, вызывая новую, с каждым разом все более масштабную волну сокращений и безработицы. Виток кризиса начинался опять.

Кредиты становились недоступной роскошью, доля социальных расходов, в бюджетах затронутых кризисом государств, становилась все выше и выше. Каждый боролся с дефицитом бюджета как мог. Вводили налог на роскошь, на бензин, на туризм, на спиртное. Защищали местного производителя, или наоборот, стимулировали импорт и привязывали свою валюту к доллару и евро. Универсального рецепта не было и все крупные мировые экономики потихоньку падали на дно, кто быстрее, кто медленнее.

Ожидали разного. Говорили, что доллар обесценится и США придет к дефолту. Но, вопреки всем прогнозам, этого не произошло. Ожидали, что Китай вырвется далеко вперед, но этого не случилось. Падение спроса подкосило и китайскую экономику. Ее рост, в первые годы кризиса, основанный на стимуляции внутреннего потребления, не смог продлиться долго.

Экономика мировых держав все больше напоминала связанных одной веревкой альпинистов, которые под шквальным ветром вместе медленно съезжают вниз, в пропасть, из всех сил цепляясь ледорубами за скользкий покатый край. И, разумеется, это понимали сами участники процесса падения. Что вызывало полярные решения — одни страны пытались остаться на плаву за счет усилий других, но эти другие не спешили на помощь. Им, в свою очередь, казалось универсальным рецептом обрезать веревку и отправить тех, кто ниже, в свободное падение. США предлагали Китаю укрепить юань и еще сильнее стимулировать внутренний спрос. Китай уже не мог этого сделать — вся его многовековая культура противилась бездумному потреблению, ориентируясь на упорный труд и накопление богатства. Китай и Индия, обеспокоенные все новыми необеспеченными долларовыми эмиссиями в американской экономике, советовали пакет мер, направленных на меньший отрыв виртуальной составляющей экономики США от реальной и долгосрочных гарантий американских торговых и финансовых обязательств. США отказывались предоставлять их, отвечая мерами по защите своего производителя и насыщая мировую экономику все новыми и новыми партиями свежеотпечатанных, а потом уже и просто электронно-виртуальных долларов на банковских счетах корпораций и фондов.

Доллар не девальвировался. Никто в мире не хотел инициировать этот шаг, опасаясь всеобщего коллапса. Возникла интересная ситуация, когда доллар вроде бы почти официальная мировая валюта, но ему не доверяют и все потихоньку, втайне, пытаются от него избавиться. Доллары из резервов медленно тратились, а взамен в госхранилищах складировались реальные ценности вроде ценных и редких металлов, нефти, риса и пшеницы, заложенных на длительное хранение. Валютные резервы стали запасаться в десятке разных валют. Высвобожденная долларовая наличность зависала в мировой экономике, и вкупе с новыми долларовыми эмиссиями в конечном итоге уходила в "виртуальную экономику" ложась тяжелым грузом на мировую финансовую систему.

Девальвация доллара становилась все неизбежнее и неизбежнее, но, по политическим соображениям, никак не могла наступить. Соответственно и мировая экономика без кардинальных, меняющих саму ее структуру решений тоже не могла выздороветь.

Предчувствуя возможный крах доллара некоторые правительства наоборот, принимали решение набрать как можно больше кредитов и вложить "зеленые" в реальный сектор своей экономики, устаивая свой, локальный "пир во время чумы". Но в условиях мировой, глобализованой экономики, больших успехов добиться не получалось, крупные кредиты стали очень дорогой роскошью.

Мир жил ожиданием "что вот-вот грядет". Возникли новые секты, появился спрос на различных "пророков" и ясновидящих. Ждали войны, конца света, инопланетян, глобальных катастроф. Время шло, но самые мрачные прогнозы не сбывались. Однако, не сбывались и прогнозы оптимистические. Небо над миром явно затягивало черными облаками, чем дальше, тем чернее, но гроза не спешила разразиться.

Как жила в это нелегкое время Россия? Как ни странно, не лучше но и не хуже других. Люди привыкли. Во время СССР жили не богато, в 90-х годах двадцатого века жили бедно, к хорошей жизни россияне сильно пристраститься не успели. Цены на нефть и доходы большинства людей упали, но и в кредитный бум, по примеру жителей запада, народ втянуться не успел. Две сотки земли были, как правило, у всех кто этого хотел, а при хорошем уходе с них можно было собрать два— три центнера картошки. Пенсии и зарплаты, хотя и не большие, платили. Дефицита товаров не было, был дефицит денег. Власть отчаянно ругали на кухнях, но выходить с лозунгами на улицу желающих находилось мало. Общее мнение было такое: "Может и вышли бы, а толку? В демократию не верим, в коммунистах разуверились, к Президенту привыкли. И вообще, надоели революции. Хлеб и макароны в магазине есть, в телевизоре все больше позитива и Петросяна, жить можно. "Правозащитники" и "демократы" — да Иуды они все, клейма ставить некуда. Да власть нам врет, ну и что? Где лучше — то? Вона вчера во Франции пять тысяч "черных" опять избили три сотни "белых" и сожгли двести машин. А на Украине газа нет, люди буржуйки в Киеве ставят, вчера сюжет по первому показывали... Из Киева родственники звонят и говорят, что наше ТВ брешет? Ну и что? Все сейчас брешут. А говорите — демократия, демократия. Тьфу на эту демократию."

Несколько стабилизировали ситуацию подросшие цены на нефть. Политика накопления ведущими странами "стратегических ресурсных резервов", подняла цены на стратегическое сырье. Свою роль сыграло и урезание нефтяных квот странами ОПЕК. В общем, в России концы с концами сводили, но стабильный экономический и промышленный рост начала двадцать первого века казался недостижим. Господдержка испытывающим сложности стратегическим предприятиям с одной стороны подрывала конкуренцию на внутреннем рынке, создавала чрезмерно зарегулированную, чиновничью модель экономики, но с другой стороны все же поддерживала ее на плаву. Побочным следствием все более значительного вмешательства государства в экономику стал рост чиновничьего аппарата на всех уровнях и лютая коррупция, выросшая, местами, до африканских масштабов. Чиновник в народном сознании стал все больше ассоциироваться с врагом, неким паразитом, высасывающим кровь из людей и жирующим на общем горе.

Тем не менее, страна жила. Люди растили детей, ходили на работу, весело праздновали день рожденья и новый год. Жизнь продолжалась.

При всех проблемах, вызванных затяжным мировым кризисом, общественная жизнь на планете земля сосредотачивалась не только в экономике. В Швейцарии, в Церне, после ряда поломок, запустили, наконец, большой адронный коллайдер. Провели ряд экспериментов. Черной дыры не возникло, провалов во времени тоже. Все было просто и буднично, поставили ряд экспериментов, получили результаты. Никаких сенсаций ученые преподнести не смогли. Базон Хигса не возник, новых частиц открыто не было. Скоро интерес журналистов к этим работам угас, эксперименты стали ставить все реже, тема коллайдера сошла с передовиц газет, оставшись лишь на страницах узкоспециализированных журналов.

Среди ученых, работавших с коллайдером, был молодой русский физик Петр Андреевич Самойленков. Это была в своем роде интересная личность. Первое образование Петр получил, закончив МГУ, факультет вычислительной математики и кибернетики. После этого он стажировался во Франции, где неожиданно для себя увлекся квантовой физикой. Это был, в чем-то, классический пример гения, увлеченного только наукой. В свои тридцать лет Петр оставался девственником и даже не думал об изменении подобного положения. Нет, он был нормальной ориентации, но стройный язык цифр на экране компьютера был интереснее, чем общество длинноногих сокурсниц, на них Петру было банально жаль времени. Деньги его интересовали мало, благо родители его были люди не бедные, да и повышенной стипендии отличника, а потом стажера, на жизнь хватало. Во Франции Петр стал горячим сторонником квантовой теории гравитации. Теория струн и теория петлевой квантовой гравитации занимала все его время, он отчаянно пытался примирить их и связать в единое целое с общей теорией относительности Эйнштейна.

Но была у Петра Андреевича еще одна страсть, конечно вторая после физики, и не требовавшая таких усилий и времени. Он был русским патриотом. Точнее тем видом патриота, который считает русских великим народом, со всех сторон, окруженных врагами, самым страшным из которых является некий "запад". Петр придерживался отнюдь не оригинальной точки зрения, что все прошедшие войны, от вторжения крестоносцев, до второй мирровый войны были лишь попытками "запада" завоевать Россию, направляемые (а кем же еще?) мировым масонско — еврейским заговором. Другие точки зрения его не интересовали. Жизнь во Франции нисколько не поколебала его убеждений, наоборот, он в каждом, ничего не значащем случае видел западное русофобство. Его нелюдимость не позволяла ему заводить друзей, с подругами не ладилось. Это естественно, считал Петр, ведь он же русский. Они его презирают, и только делают дружелюбный вид из-за своей лицемерной политкорректности. Вот вчера симпатичная француженка — коллега по лаборатории, глазки строила. Понятно для чего — хочет сделать вид, что он ей нравится, а потом жестоко его высмеять. Ну, ничего, он, Петр Самойленков, не даст ей такого шанса. Поздно ночью, когда голова пухла от цифр и формул и плохо соображала, он выходил в интернет, заходил на какой-нибудь политический форум, и яростно громил США и мировой сионизм. После этого, уже с чувством выполненного долга, шел спать. Французских и американских коллег по работе Петр презирал, на манер своего любимого классика юмористического жанра, Михаила Задорнова, про себя называя тупыми. Что было отчасти верно, поскольку такого таланта и такой увлеченности физикой как он, никто из них не демонстрировал. Петру, впрочем, хватало ума не показывать свои взгляды коллегам, которые считали его чудаком, но чудаком полезным, работающим и за себя и за других.

Когда Петру исполнилось тридцать лет, его французский шеф, мировое светило в замкнутом мирке специалистов по квантовой физике, получил работу в Церне, в группе ученых при большом адронном коллайдере. Впечатленный работоспособностью и знаниями Петра он, воспользовавшись своими связями, выбил место и пригласил его с собой. Петр согласился. Его задача сводилась к фиксации результатов эксперимента по столкновению частиц и, в последующем, сведением воедино результатов распределенных вычислений в компьютерном центре. Там он и сделал свое открытие. Работая вечерами дома с формулами квантовой теории гравитации и сопоставляя ее с результатами дневной работы с коллайдером, он понял — не исключено, если его выкладки верны, что работа коллайдера меняет гравитацию. Конечно, меняет мало, еле заметно, это видно только по показаниям сенсоров, отслеживающих параметры процесса. Самих сенсоров, настроенных на измерение мельчайших параметров гравитации при коллайдере установлено не было, и эти изменения стало возможным увидеть только при анализе взаимозависимых с гравитацией параметров, снятых с других измерительных приборов. И только Петру, потому что, квантовая теория гравитации в виде уравнений присутствовала в его голове постоянно.

Петр пересчитал все еще раз. Его выводы и данные эксперимента сходились. После этого он, где возможно в рамках его допуска, немного исправил данные отчетов о работе коллайдера, таким образом, чтобы как можно сильнее затруднить любому другому исследователю возможность прийти к тем же выводам. Ученый, требовавший обнародовать свои выводы, вступил в его голове в схватку с патриотом и после недолгой борьбы проиграл. Чтобы "запад" получил столь многообещающие данные? Нет, — сказал себе Петр, такого не будет никогда, это знание принадлежит только Родине.

Прошло два года. Опираясь на данные экспериментов, Петр развил свою теорию и придал ей законченный вид. Получалось, что при сообщении заряженным частицам энергии выше двенадцати тераэлектронвольт и воздействии на них очень сильным магнитным полем, возможно частично нейтрализовать гравитационное поле земли

на локальном участке в центре кольца коллайдера. Точнее говоря, это было лишь одно из следствий из гравитационной теории Петра, но оно— то и было самым практически значимым. Эффект уменьшения гравитации, отмеченный при работе с коллайдером в Церне, был очень слабым, на уровне двух тысячных процента от гравитационного поля Земли. Там планировали совсем другой эксперимент, и тонкую настройку коллайдера под эксперименты с гравитацией, подтверждающей теорию Петра, никто, естественно, не делал. Вот если бы коллайдер дали ему — рассуждал Петр, — да настроили по его указаниям, то результат был бы другим. Однако, это было неосуществимо. Никто не стал бы ставить чрезвычайно дорогостоящие эксперименты и менять график работы сложнейшей установки ради прихоти одного из ученых. Посвящать же коллег в суть своих экспериментов Петр не собирался. "Западу" его теория гравитации принадлежать не должна. Ее плодами должна была воспользоваться исключительно Россия. Так, во всяком случае, рассуждал Петр, работая поздним вечером с очередной серией данных.

В конце концов, Петр понял, что в Церне ему уже делать нечего. К своей теории он уже не мог прибавить ничего нового, теперь она нуждалась лишь в экспериментальной проверке. Сделать подобную проверку здесь он не мог. Заниматься текущей научной работой, которой было посвящено все время международного коллектива ученых в Швейцарии, ему стало неинтересно. — Мышиная возня, — думал Петр, — зачем тратить время на это? Тем более, зачем его тратить мне? Пора действовать. Шансы невелики, но попытаться можно и нужно.

Тщательно оформив и записав свои выводы, он увольняется и летит в Россию. Там Петр приходит к единственному человеку, который мог бы его понять — к своему отцу.

Отец Петра, Андрей Никандрович Самойленков, когда-то был старшим научным сотрудником в институте математики Стеклова, в отделе математической физики. Интриги в руководстве и отсутствие финансирования института в бурных 90-х заставили его покинуть научную стезю и уйти в бизнес, но как говориться "мастерство не пропьешь". Кроме того, блестящие математические способности не раз оказывали ему добрую услугу на трудном карьерном пути к посту вице-президента одного из московских банков. В физике он понимал если и меньше своего сына, то ненамного, и оценить теорию Петра мог. Увидев горящие глаза сына, и услышав его пояснения, Андрей Никандрович, не долго думая, взял отпуск в банке, и с удовольствием засел за расчеты.

Две недели они с Петром еще раз тщательно проверяли и перепроверяли выкладки его гравитационной теории и, сообща, не нашли в ней изъянов.

После этого, Андрей Никандрович взял папку с основными выкладками и пошел, как он объяснил сыну, "куда следует".

Сколько времени, усилий и нервов пришлось ему потратить, история умалчивает.

Но ему удалось организовать официальную проверку теории сына при академии наук. Естественно, под эгидой ФСБ.

И, теория стала жить отдельной жизнью. Эксперты не нашли в ней никаких значимых погрешностей, о чем и доложили начальству. Ответственные за проверку теории в ФСБ, доложили, в свою очередь, о положительном результате своему начальству. Начальство заинтересовалось и велело проверить еще раз. Проверили. Вердикт был ясен — теоретически все верно, требуется практическая проверка. Которая невозможна, поскольку в России условий для подобного глобального эксперимента нет, имеющиеся ускорители частиц не имеют достаточной мощности.

Почему директор ФСБ пошел с этой темой на доклад к президенту, остается неизвестным. Никаких сиюминутных выгод это не сулило, наоборот, при такой серьезной должности, меньше всего следовало пытаться прослыть фантазером. Тем не менее, взяв с собой все материалы и выкладки, самого Петра, одного академика и двух член — корреспондентов, участвовавших в проверках, он добился встречи с президентом и тот заслушал их доводы по теории, доведенной до завершенного вида несколькими проверками и последующей работой самого Петра. Точнее говоря, это была уже не теория, а проект.

Президент был уже не молод. Его лысина расползлась на всю голову, морщин стало больше, и только в глазах отливал тот же холодный блеск, что и десять лет назад. Неофициальный титул "отца нации" и несколько президентских сроков наложили неизгладимый отпечаток на этого человека. Это был Гарант с большой буквы, главный в стране, абсолют власти. Добиться встречи с ним было трудно. Все, кто работал "в верхах" знали — президент России дает один шанс. Очень редко два, никогда — три. Следовало сразу, с первой встречи убедить его в ценности проекта, если не выйдет с первой попытки — все точка. Абстрактную теорию или неотшлифованные идеи излагать бессмысленно. Ниже президентского уровня такой проект никто не пропустит, а второй раз обращаться к "отцу нации" бесполезно. Быть при разговоре с Гарантом неподготовленным или некомпетентным, означало похоронить все дело. Изложение должно быть четким, ясным, плюсы, минусы, экспертные оценки — все должно быть на высшем уровне. Решение же могло быть принято только Самим.

Поэтому на стол к Президенту легла уже не теория, а проект, хотя и не получивший еще своего названия.

Предполагалось построить кольцо ускорителя частиц, сообщавшего заряженным частицам энергию свыше 23 тераэлектронвольт, диаметром чуть более шестидесяти километров. Кроме того, к самому ускорителю требовались особые сверхпроводящие магниты и фантастическое количество энергии. Поэтому предполагалось строительство двух АЭС, действующих синхронно, для нужд нового сверхускорителя. Кроме того, требовалась масса вспомогательного оборудования, кое-что предполагалось создать впервые, вроде огромных охлаждаемых сверхпроводников. Бюджет этой гигантской стройки должен был составить от тридцати, до тридцати пяти миллиардов долларов в течение четырех лет.

Предполагаемая выгода от всего этого грандиозного проекта была очень простой: возможность в течение нескольких десятков минут на площади радиусом около полутора километров нейтрализовать гравитационное поле Земли до одной двадцатой части от нормального. То есть, фактически сила тяжести будет в три раза меньше лунной. Для космонавтики это был бы прорыв: фактически обыкновенный "союз" вывел бы на орбиту груз в сто сорок тонн, вмести проектных семи. Даже более того, вполне возможным и не очень дорогим становилось создание многоразовых космических кораблей, типа "Буран" или "Шаттл" с весьма дешевыми и маломощными ракетами для подъема в космос. Или даже вовсе без них. Реальностью становилась ситуация, при которой набравший высоту самолет, в верхних слоях атмосферы, мог в рамках гравитационного колодца достичь орбиты силой своего штатного реактивного двигателя. Россия могла бы сделать огромный скачок в будущее, удивив, в очередной раз весь мир.

Расчеты были заверены подписью нескольких академиков, компьютерное моделирование проведено. Естественно, оставался ряд вопросов научного и производственного характера, но шансы на успешную реализацию проекта были высоки.

С другой стороны был и "запасной" вариант, на случай, если теория все-таки останется теорией. Два атомных реактора могли поставлять электроэнергию для гражданских целей, которую можно было и продать за рубеж. Создавалось множество рабочих мест. В любом случае эта установка была бы крупнейшей в мире и здорово поднимала престиж России как научной державы. Интерес к подобному сооружению проявили и химики, для работы над синтезом новых элементов, и физики, и компьютерщики, которым подобное сооружение было нужно для проверки ряда теорий по созданию "квантового компьютера".

Разговор с президентом состоялся жесткий. После провала проекта "Российские нанотехнологии", съевшего огромные бюджетные деньги и не давшего ничего, кроме никому не нужных наносигарет и загородных вилл на рублевке для чиновников от науки, отношение президента к дорогостоящим научным инновациям было самым критическим. И, все-таки, что-то не дало президенту отвергнуть проект с ходу. Слишком конкретным был проект, не похожим на обычные "распилы" бюджета от науки. Те составлялись расплывчато, с гораздо более скромным поначалу бюджетом и многочисленными обещаниями невероятных научных прорывов, сразу по нескольким направлениям, но без ясно выраженного конечного результата. Здесь же, с одной стороны, были огромные материальные и денежные вложения, с другой, конкретная и понятная конечная цель. Сам факт, того, что под подобной, казалось бы, фантастикой, стояли подписи ведущих ученых тоже говорил о многом. Значит, не испугались, уверены в успехе и готовы отвечать за последствия при неудаче. Не могут они не понимать, чем все для них закончится, если проектируемая система не заработает.

И еще, России нужен был прорыв. Пусть в военной сфере, если не в экономике. Президент знал, насколько пугающе вероятной с каждым днем становилась перспектива новой войны. Было ясно, что просто так кризис не кончится, что слом всей системы возможен и вряд ли он будет мирным. России очень был нужен козырь в тот момент, когда игра, в которой ставкой будет роль страны в новом мире, пойдет действительно по крупному. А взять его было неоткуда, оставалось надеяться только на чудо. Возможно этот проект мог быть таким чудом...А тридцать миллиардов долларов? Да это много, но они еще были, страна пока обладала большими резервами. И президент понимал, что через несколько лет их все равно не будет. Разойдутся на пособия, разворуються, утекут сквозь песок, как было уже не раз...иногда президент жалел, что он не может сажать чиновников на кол, как Иван Грозный. Может хоть это помогло бы, хоть чуть— чуть.

Проект был принят. Президент не знал, почему он пошел на это, точнее не смог бы рационально объяснить причину утверждения проекта даже самому себе. Просто он вдруг понял, что это будет правильно...

Таких грандиозных строек Архангельская область не видела никогда. Строили быстро, старались строить сразу все. Пока тяжелые бульдозеры еще ровняли края гигантских стройплощадок на месте густого северного леса и болот, а экскаваторы рыли котлованы, бригады строителей уже заканчивали валить лес на месте двух будущих дорог к месту строительства. Спецстрой Минобороны России увеличил свой штат работников и техники в полтора раза. А в Германии и Японии, США и Китае ведущие инженеры десятков крупных фирм уже сидели за техзаданиями из России. Строить надо было много, причем нестандартной и очень сложной продукции с непонятным конечным предназначением. Инженеры качали головами, обложившись чертежами и бесконечными чашками с кофе. Зачем это русским? Они там с ума сошли в кризис? Непонятно.

Но вскоре миру стало не до России с ее загадочными стройками....

Глава 3 Забрили...

Родителям Илья так и не позвонил. Никак не мог решиться, кроме того, не знал, что им скажет. Что его ни за что выгнали из университета, осудили как тунеядца, а потом вынудили пойти добровольцем в армию? И все в течение суток? К своему стыду он не был уверен, что они в это поверят, хотя ему может быть, и не скажут. Мама, скорее всего, будет плакать, отец спросит, чем он может помочь. А чем он может помочь? Да ничем. Зачем — то Илья срочно понадобился, то ли комитету, то ли министерству обороны. Но с какой целью? Учился он неплохо, но гением не был, развитыми физическими данными не обладал, обычный студент — хорошист.

— Может не явиться завтра в военкомат? — подумал Илья. — Ну и что дальше? В общаге его быстро найдут, у родителей тоже. Верных друзей и подруг, которые, рискуя вляпаться в серьезные неприятности, стали бы укрывать его на конспиративных квартирах у Ильи не было, опыта нелегальной жизни тоже. Да и не хотелось такой опыт приобретать. Надо было идти в этой истории до конца. Или не подписывать контракт и не брать деньги. Теперь сделанного не воротишь.

Все утро он потратил на магазины. Купил несколько пар прочного, хорошего нижнего белья, бритвенных станков, новый мобильник с небольшим текущим счетом и, отдельно, новую сим-карту на всякий случай, а так же разную мелочевку. Закончив с покупками, Илья пошел в парикмахерскую и сделал короткую, уставную прическу. По какой-то причине ему не хотелось сидеть перед равнодушным армейским парикмахером, уж лучше посидеть последний раз в кресле дорогого салона, под касающимися головы нежными женскими руками. Как часто он будет общаться с женским полом в ближайшие три года, Илья не знал, но сильно подозревал, что это будет гораздо реже, чем хотелось бы.

Потом пошел в ресторан. Илья давно хотел сходить в дорогой ресторан просто так, один, заказать самые дорогие блюда и коньяк, забыть, хоть не надолго, об надоевших пельменях и макаронах. Раньше, об этом можно было только мечтать, денег хватало ровно-ровно на студенческую еду и дешевое пиво. Сейчас деньги не имели значения. Мелькнула мысль позвать в ресторан свою нынешнюю подругу, Иру, но, подумав, Илья понял, что не хочет этого. В общем-то, с Иркой у него глубоких отношений не было, ждать его из армии она не будет, да и в любви ей признаваться Илья не горел желанием. Да, было: гуляли — целовались последние три месяца, пару раз оказались в одной постели.

Первый раз все как-то само получилось: помощь в черчении технологической схемы для курсовика, засиделись допоздна, после курсовика пили вино, слушали музыку, соседей не было...ну и вот. Однако, утром Ира сказала, что они поступили неправильно, что, конечно, ей было с Ильей хорошо, но чувства сначала надо было проверить. Но, дескать, что случилось, то случилось. Илья, в принципе, был не против проверки чувств. Вот и проверяли, периодически встречаясь во время долгих прогулок по Москве, в общих компаниях друзей, (Ирка училась на одном факультете с Ильей, но в другой группе), да во время нечастых походов в кино и недорогие развлекательные клубы. И, как понял Илья, — проверка показала, что чувств скорее нет, чем они есть. Не складывалось у них ничего общего. Илье было не то чтобы плохо с Иркой, просто не возникало ощущения чего-то главного, единого и очень дорогого для них обоих, ни в разговорах, ни в интересах, ни честно говоря, в постели. Просто все катилось вперед по инерции отношений.

Илья был уверен, что если он позвонит Ирке, и все расскажет, то она приедет. И у них будет романтический ужин в дорогом ресторане, и, если он захочет, то и любовь в лучшем гостиничном номере с шампанским и свечами. Ира — девушка хорошая и скрасить Илье последний день на гражданке посчитает своим долгом. Все-таки не чужие люди, хотя любви и не сложилось. Загвоздка была в том, что Илья этого не хотел. Не хотел выглядеть жалким в ее глазах, не хотел фальшивых слов и искреннего сочувствия. В их студенческом круге уход из университета с попаданием в армию был уделом проигравших, и читать невысказанное, американизированное слово "лузер" в Иркиных глазах, Илье не хотелось. Секс напоследок этого тоже не стоил.

В ресторане оказалось не так хорошо, как Илья думал. Оказывается и к ресторанам, чтобы получать от их посещения удовольствие, надо иметь привычку. Илья пошел в самый лучший из тех, про которые ему говорили (и где никогда не бывал), и там растерялся. Обилие хрусталя и белоснежная скатерть, услужливые официанты, шикарное меню в тяжелой натуральной коже — в своем джинсовом костюме он чувствовал себя инородным телом во всем этом великолепии. Официант был вежлив и услужлив, он не позволил себе ни лишнего слова, ни взгляда, но Илья чувствовал себя так, как будто его прилюдно обсмеяли. Коньяк помог расслабиться, но не до конца. Еда была вкусной, но не настолько, насколько раньше воображал Илья.

Вечер прошел скомкано. Сдавать белье и вещи, принадлежавшие общежитию, Илья не стал, надо будет — сами возьмут, пропадут — не беда. Четыре года армии казались какой-то стеной, водоразделом, и думать о том, что будет после них, не было ни малейшего смысла. Соседи, как всегда, где-то пропадали до позднего вечера. Илья собрал рюкзак с вещами, и ушел на улицу, догонять еще не до конца выветрившийся старый коньяк свежим пивом. Гори оно все огнем...

Кабинет 305 тушинского военкомата был местом популярным. Сразу, при входе на третий этаж, один милиционер отбирал мобильные телефоны и паспорта призывников, а второй, отметив в своем служебном наладоннике фамилию, направлял их после этого к дверям кабинета N 305. Не ожидавший такого приема Илья все же успел, задержавшись перед входом на несколько секунд, отправить на телефоны родителей записанное раньше сообщение. Накануне вечером он сделал на телефон собственную видеозапись, где подробно рассказал о произошедших с ним событиях и приложил фотографии контракта и повестки. Сейчас, нажатием одной кнопки, он быстро переслал весь пакет информации, после чего спокойно отдал свой аппарат милиционеру.

Очередь перед кабинетом была человек в пятнадцать, но двигалась быстро. Входивший призывник пропадал в дверях кабинета на три-четыре минуты и, выйдя оттуда, вставал в одну из очередей во врачебные кабинеты медкомиссии, которые находились здесь же, занимая большую часть третьего этажа. На первый взгляд, парни в очередях были большей частью немного младше по возрасту, чем Илья.

— Вы по контракту? — спросил Илья ближайшего соседа по очереди.

— Не, повестка пришла, — ответил тот. Это был белобрысый молодой парень, со следами похмелья на лице. — Восемнадцать стукнуло, призыв. Полтора года священного долга, ага... Здесь вон много с нашего района. — А ты нет?

— Нет, у меня контракт.

-Рядовым?

-Да.

— Ты что, сам контракт подписал? Здесь все по призыву. А...понятно, бегаешь от кого или денег должен? Тогда ты прав братан, в армию лучше всего...

— Я по контракту. Получилось так, — сказал Илья

— Ну, ну. — охота тебе в армии париться, дело твое.

Медкомиссию Илье вместе с призывниками проходить не пришлось. Отметив его фамилию в своем компьютере, женщина — секретарь в 305 кабинете попросила Илью подождать, позвонила куда-то, и, видимо получив на счет него некие инструкции, велела Илье пройти в соседний кабинет, в котором Илья и просидел в полном одиночестве больше часа.

Когда в кабинет к Илье вошел, сверкая своей фирменной улыбкой, Валентин Степанович, Илья вдруг понял, что рад ему как родному. Харизма что ли такая была у человека — весь его вид внушал неосознанный оптимизм у собеседника.

— Молодец студент! Точнее, молодец, боец! Собирайся, поехали — труба зовет!

— А медкомиссия?

— Отставить! Начинай жить по уставу, млять. Правильные слова: разрешите обратиться товарищ подполковник.

— Разрешите обратиться товарищ подполковник?

— Обращайся.

— Куда мы поедем?— спросил Илья.

— Вот на нее, на медкомиссию, млять и поедем. А теперь отставить разговоры. Твои документы и вещи у меня, потом отдам. Вперед шагом марш!

В машине, довольно дорогом и престижном индийском джипе бизнес — класса, на широком заднем сиденье сидело еще двое молодых парней в гражданском.

— Вот бойцы, этот у Вас третьим будет — ухмыльнулся подполковник. — И крайним на сегодня. — Все, теперь поехали, — сказал он, и машина, видимо оборудованная хорошим электрическим двигателем, практически бесшумно тронулась с места.

О том месте, куда их привез офицер, Илья знал, хотя, конечно, никогда там не был. Центральный Военный госпиталь имени Пирогова на двадцать пятом километре ярославского шоссе, одно из ведущих военных медицинских учреждений в России. Медкомиссию, которую им устроили там, Илье сравнить было просто не с чем. Кроме стандартного набора из сдачи анализов, УЗИ, флюорографии, рентгена, и снятия кардиограммы, они прошли магнитно-резонансное исследование головного мозга, электронейрографию и несколько других инструментальных исследований, названия которым Илья не знал. Только кровь у них забирали четыре раза, собеседования и осмотр Ильи и его попутчиков провели более десятка военных врачей разных специальностей. Невролог, нарколог, кардиолог, стоматолог, все в офицерской военной форме под белоснежными медицинскими халатами, — Илья быстро потерял счет врачам и кабинетам. Одних только врачей — психологов разной специализации, с их бесконечными тестами и бессмысленными вопросами он прошел трижды, в трех разных кабинетах. Все врачи его тщательно, без формализма, осматривали, что-то писали в своих компьютерах и посылали дальше, по длинному врачебному конвейеру.

Разговаривать со своими попутчиками ему было особенно некогда, но познакомиться с ними Илья успел, во время недолгих пересечений у врачебных кабинетов. Двоих невольных товарищей Ильи звали Александр и Борис, оба были раньше студентами, а теперь новоиспеченными контрактниками ВС России, как и Илья. Однако, поговорить подробно у них так и не получилось, каждый проходил индивидуальную программу обследований. Лишь вечером, после утомительных процедур, парням удалось перемолвиться несколькими словами.

Александр, представившийся "просто Сашей", рассказал историю своего попадания в армию, почти как две капли воды похожую на историю Ильи. Он, как и Илья, был иногородний, из Тульской области, учился в МАИ. Однажды утром к нему пришли в общежитие сотрудники комитета полезности, представились, попросили проехать в управление. Там и оказалось, что из института он отчислен, с коэффициентом полезности у него тоже проблемы. Ну, а дальше предложение — идти на работы по ведомству комитета или в трехдневный срок покинуть Москву. Причем на бюджетное место, он, как однократно исключенный из ВУЗа, претендовать уже не мог.

— А что мне делать? — говорил Саша, — Дома мама больная, денег на платное отделение в семье нет. Куда идти? Много я пока не заработаю, стажа нет, образования нет. Пока еще скоплю на первый взнос в образовательный кредит, если скоплю... Сижу в коридоре управления, жду, когда документы отдадут. Полная тоска короче, все было вроде нормально и вдруг на тебе — такой подарочек. Голова не соображает вообще, как пыльным мешком стукнутый. Тут ко мне Валентин Степанович и подошел. Могу, говорит, помочь, только послужи сначала в рядах ВС РФ. А после и в институте восстановим, на том же курсе, и денежку заработаешь. Ну, я и согласился.

Впрочем, сейчас Александр не выглядел сильно растерянным или недовольным. Не очень высокий, худощавый, на полголовы ниже Ильи, обладавшего стандартным в общем-то ростом в чуть больше метра восьмидесяти, он пулей летал по коридорам госпиталя, смахивая на ходу со лба назад свои длинные черные волосы.

Борис держался солиднее. Ходил он не спеша, разговаривал мало, предпочитая больше слушать. В отличие от Ильи и Александра, в армию он пошел сам, без посторонней помощи, хотя до этого учился где-то на четвертом курсе. Потом, по его словам, "произошла одна история" и он решил, "что ноги его там больше не будет". Ничего более подробного у него вытянуть не удалось.

Около восьми часов вечера за парнями приехал Валентин Степанович. К тому времени они прошли всю медкомиссию и уже минут сорок ожидали на проходной госпиталя, куда их направили после прохождения последнего кабинета.

— Садитесь орлы! — приказал подполковник. -Ну как, поимели вас товарищи эскулапы? Попа не болит?

— Нет, товарищ подполковник, не болит, — ответил за всех Саша. — Разрешите обратиться?

— Разрешаю.

-А, что, все призывники, в центральном госпитале медкомиссию проходят? Как-то странно это.

— Все, не все, какая вам разница? Вы теперь люди военные, приказ до вас доведут в части вас касающейся. Объяснения будут, так же, аналогично, ровно те, какие положены. Сейчас могу разъяснить следующее: мы едем на Ярославский вокзал, к поезду Москва-Архангельск, отправление двадцать два ноль ноль. Билеты и документы у меня, приедем — отдам. В поезде не пить, запрещаю категорически. По приезду в Архангельск сразу же, повторяю, сразу же, идете к военной комендатуре на вокзале, говорите, что вы следуете в отдельный 124 батальон аэродромного обслуживания. Там будет сопровождающий, выполняйте его приказы. Вопросы есть?

— Есть, — сказал Илья. — Мы будем служить в ВВС?

— В ХЕРДС, млять, — ответил подполковник. — Еще вопросы?

— Никак нет, ответили Александр и Илья почти хором. Борис, как обычно, промолчал.

В Архангельск поезд прибыл по расписанию, 25 мая в пять часов вечера. Удивительные и странные вещи продолжали происходить. Билеты у парней оказались в купе, чему они были сильно удивлены. Вагон был новенький, чистый, с небольшим телевизором в купе и крохотным душем рядом с туалетной кабиной в конце вагона. В стоимость билета входило трехразовое питание, которое им приносил проводник, в аккуратных пластиковых коробочках.

В дороге делать было нечего, разговаривали, смотрели телевизор, по которому крутили старые фильмы, прерываемые новостями первого федерального информационного канала. Телевизор был без обратной связи и выхода в интернет, видимо руководство РЖД придерживалось консервативной информационной политики. Дескать, что показывают — то и смотри.

Новости, как уже стало привычным в последние пять лет, начинались с кадров из космоса, где, в переплетении всевозможных антенн, тросов, солнечных батарей и разного оборудования, неторопливо плыли над Землей в компании МКС-1 и МКС-2, серые корпуса недостроенных "Ямато" и "Палладина". Симпатичная ведущая говорила о единых усилиях всех землян по освоению космоса, о вековой мечте человечества и великих открытиях. Первые в истории человечества звездолеты строили ударными темпами, не жалея ни денег, ни ресурсов. Старты космических грузовиков на орбиту, с большого российского и малого европейского гравитационных космодромов шли каждую неделю, выводя на орбиту десятки человек и тонны грузов. Потом шел блок новостей из России, где вовсю шла посевная компания, ловили очередного беглого чиновника — взяточника, выступал на каком-то совещании президент, показывали как перевоспитываемые трудом граждане, в стройотряде комитета полезности, полностью обновили ветхую инфраструктуру ЖКХ одного сибирского городка. — Шпасибо, комитету, — шепелявила в камеру древняя бабка, — у нас отродясь как при Леониде то Ильиче трубы положили, все вода-то грязнючая, текла, прямо зараза. А тут глядь — чистота, красота, вода скусная, прозрачная...

Ну и международные новости — беспорядки в США, преодоление кризиса в Европе. Потом погода и снова старые фильмы, некоторые еще времен легендарного и великого СССР.

В Архангельске парней ждали. Молодой старший лейтенант остановил их у самых дверей военного коменданта вокзала, спросил: — В 124 специальный?

— Аэродромного обслуживания? — поинтересовался Илья.

— Ну да, в него. — Вещи с собой?

— Да.

— Поехали.

Ехали долго, больше трех часов, в кузове допотопного "Урала -4320" c бензиновым двигателем, рядом с какими-то тюками и ящиками, которыми был завален весь кузов, кроме пространства возле скамейки у левого борта. Сквозь узкие оконца в брезентовом верхе кузова, был сначала виден город, а потом вдоль дороги пошел лес, снова лес, и ничего кроме леса, густо заросшего кустарником по обочинам дороги. Уже совсем стемнело, когда машина, наконец, подъехала к какому-то КПП, проехала внутрь и остановилась. Спрыгнувший из кабины старший лейтенант крикнул новоприбывшим выгружаться.

Выгрузились посреди широкого асфальтированного плаца, скупо освещаемого по краям несколькими фонарями на железных стойках. С одной стороны плаца был глухой забор, со спиралевидной колючей проволокой по краям, с другой виднелись несколько невысоких зданий, в сторону которых их и повел сопровождающий. Урал, развернувшись, уехал с плаца по единственной дороге, ведущей, видимо, к КПП. Пройдя по пешеходной дорожке мимо каких-то хозпостроек, они вошли внутрь трехэтажного здания, где сразу на входе стоял пост из двух солдат (один из солдат сличил фамилии в паспортах парней с неким списком и кивком головы разрешил пройти), и поднялись на второй этаж. Старший лейтенант подошел к одной из дверей, расположенных вдоль длинного коридора, открыл ее.

— Располагайтесь. Здесь вы будете жить, сказал он, и слегка улыбнулся. — Ключей тут не положено.

Представшая взору Ильи комната настолько сильно напоминала ту, которую он оставил двое суток назад, что он испытал чувство дежавю. Пеналообразное помещение, площадью около пятнадцати квадратных метров, три кровати вдоль стен, три небольших стола с тумбочками, компьютер. Стулья, один большой шкаф у двери, светлые однотонные обои. Практически комната общежития, в котором он жил с двумя соседями еще недавно. Насколько Илья знал, в армии рядовые могли жить только в казармах, на худой конец в палатках, но, ни как не в подобных условиях. Собственно мысль, что он попал в не совсем обычную армию, созрела у него уже давно (как и у его спутников), так что новый факт из этой серии ничего не менял, Илья даже не особенно удивился. Как говориться, все страньше и страньше...Тем не менее, никто пока не давал никаких объяснений.

— Туалет и душ в конце коридора, из здания пока не выходите. Впрочем, вас пока и не выпустят на улицу без сопровождающих — продолжал инструктаж лейтенант. — Подъем завтра в шесть ровно, в шесть десять быть готовыми внизу на первом этаже...

— А что будет завтра? — спросил Илья, пренебрегая уставными правилами. Впрочем, лейтенант не стал обращать на это внимание.

— Разминка, завтрак, познакомитесь со всей группой. Потом занятия по расписанию. Советую со своими вопросами, никого не доставать, пока вам никто ничего не скажет. Знаю, что вы пока ни хрена не понимаете, но подождите. Когда соберется вся ваша группа, тогда и расскажут, сразу всем. Уже скоро, может даже завтра или послезавтра. Пока делайте что говорят. Больше я пока ничего сказать не могу. Да и не хочу, честно говоря — офицер взялся за ручки двери. — Спокойных снов товарищи бойцы. Может быть, бойцы — произнес он еле слышно, уже покидая комнату.

Следующий день, однако, не принес никаких ответов. Утренняя пробежка, зарядка, все средней степени интенсивности, щадящее. Отличный, по меркам неизбалованного человека завтрак, на который отводилось полчаса, был организован как шведский стол. Фрукты, два вида каши, сыр, тосты, жареные яйца и бекон, сок. Выяснилось, что всего в трехэтажном здании, в номерах, подобных тем, что занимал Илья с товарищами, жило около семидесяти парней, которые, видимо, составляли одну группу. На вид всем им было от двадцати до тридцати лет, держались они по большей части не очень уверенно. Времени, чтобы болтать с соседями, особенно не было, но Илья узнал, что прибыли они в эту странную воинскую часть недавно, и никаких объяснений не получили. В основном это были студенты, но не только. Кучерявый парень, в мятом деловом костюме, приехавший в тот же день что и Илья, представился Владимиром. Он был начинающим юристом в муниципальном отделе строительства. По его словам, он был уволен "ну ни за что", и к нему сразу прицепился комитет. Дальше — как у всех. Потеря работы или места учебы, наезд комитета, потом беседа на предмет "все вернется, будет даже лучше, чем было, но надо отслужить" и согласие подписать контракт с Вооруженными силами. Некоторые проходили какие-то проверки на полиграфе, вроде той, что прошел Илья, но не обязательно. Насколько Илья мог судить, почти все парни обладали типичной русской внешностью. Сильно выделялся только Ким, бывший младший научный сотрудник института стали и сплавов, севший за стол рядом с Ильей. Не дожидаясь вопросов, он представился "русским корейцем", чьи прадедушка и прабабушка приехали из Кореи в Россию еще во время первой русско-японской войны и долго жили в корейской общине на дальнем востоке, пока его отец не перебрался в Москву, женившись на русской. Парень был не по азиатски высок, но с явно выраженными восточными чертами лица и разрезом глаз.

Присмотревшись, Илья отметил для себя и некоторую однообразность всех парней по их физическим данным. Не было ни слишком высоких мужчин, ни слишком низких, ни очень худых, ни явно толстых, складывалось общее впечатление, что группу набирали по жестким критериям внешности. "Как инкубаторские", — подумал Илья.

Предположения об их общей судьбе народ за завтраком строил самые разные, но все больше негативные. Не смотря на вроде бы хорошие условия начала службы, общее мнение новоиспеченных солдат по вечной российской привычке подозревало подлянку. Держались все вместе, дружелюбно, как люди, объединенные общей опасностью, впрочем, приглядевшись, можно было заметить, что начало формироваться несколько кружков.

После завтрака было общее построение, всю группу вывели на плац и разбили на десятки, приставив к каждому офицера. Те были разных званий, от лейтенанта до майора, в одинаковом летнем пехотном камуфляже. Началась, как ее обозвал про себя Илья, "мудятина". Офицеры ее называли "строевая подготовка". Сразу же, на простейших командах "напра-во!" и "нале-во!" начались ошибки, весь десяток никак не хотел выполнять команды слитно. Командиры вяло матерились на "гражданских баранов" и "питонов вислоухих", и как роботы снова и снова командовали развороты и перестроения. Смотрелось все это нелепо, комизм картины усугублялся отсутствием у обучаемых униформы (все были одеты, кто во что горазд, от деловых и джинсовых костюмов до шорт и футболок).

Когда объявили обед, радости новобранцев не было предела. Однако после обеда (щи, две котлеты с пюре, компот с кексом), начались занятия по изучению устава ВС РФ. По-своему это оказалось еще хуже строевой подготовки. Всем раздали толстые тетради, ручки, и посадили в класс в одном из зданий рядом с их общежитием. Поднявшийся на кафедру молодой майор, нудным голосом стал диктовать пункты устава, приказав конспектировать за ним. После обеда больше всего хотелось закрыть глаза и вздремнуть чуток, под убаюкивающий голос лектора, но после предупреждения о том, что троих первых "кто решит нах, что ему можно спать нах, отправят после отбоя подметать плац нах, до утра нах", Илья не решился этого делать.

Потом опять часок на плацу и, ближе к вечеру, кросс по беговой дорожке рядом с общежитием. За ним ужин (макароны по-флотски) и два часа свободного времени до отбоя.

Компьютер в номере, который занимал Илья, с Сашей и Борисом, мог транслировать телепрограммы, выходить в какую-то локальную сеть (доступ к которой был сейчас заблокирован), имел набор офисных программ. С интернетом связи, похоже, не было предусмотрено. Мобильные телефоны на территории части не работали. Саша ушел в гости "поговорить" в другой номер, а Илья с Борисом легли сразу спать. Вернулся Александр за полночь, на вопрос "что говорят?" махнул рукой — дескать, пустое, ничего, и лег спать.

Второй день в этой странной военной части повторил первый. Завтрак, обед, ужин. Хозяйственными работами и кухней занимались какие-то гражданские люди, в том числе женщины, но кто они — точно сказать было нельзя. Они старались не вступать в контакты с новобранцами и реже попадаться им на глаза, словно жили в каком-то отдельном мире. Илья видел на территории части каких-то мужчин в камуфляже с погонами младшего комсостава и без погон, в столовой были и женщины в белых халатах, но они мелькали где-то в глубинах кухни, стараясь не выходить без нужды в обеденный зал.

Снова несколько часов строевой подготовки, конспектирование устава, физподготовка. Было лишь одно, но главное отличие — весь он прошел под знаком ожидания завтрашнего дня. — Завтра узнаете, все завтра — отвечал на вопросы майор, читавший устав. — Завтра и форму получите, ждите — говорил капитан Липатов, ведущий строевую подготовку, — я знаю, что в костюме при галстуке бегать неудобно, — толковал он Владимиру. — А ты чем, млять думал, когда в этом костюме в армию собирался, жопой? Тебе день давали на подготовку? Давали. Хрен с ним, что ты думал тогда, но какого хрена ты снова пришел в пиджаке и при галстуке на плац? Как это "не догадался захватить сменную одежду"? Вот же баран! Ладно, я сегодня добрый, галстук можешь снять... Нет, пиджак снять не дозволяю, в следующий раз млять соображать быстрее будешь.

На третий день всех собрали в десять часов утра, на плацу, выстроив строем перед появившейся за ночь трибуной. День был солнечный, но не жаркий, с высоким, пронзительно синим небом, без единого облачка. Плац, забор, за которым виднелись верхушки высоких сосен, здания внутри периметра части, отблескивающие яркими солнечными бликами с железных крыш, российский флаг, развевающийся на высоком флагштоке — все смотрелось торжественно, благочинно. Народ в шеренге заметно нервничал, парни переступали с ноги на ногу, коротко переговаривались отрывистым шепотом. Ждали.

Команды "равняйсь" и "смирно", по отмашке командующего построением майора выполнили почти образцово. К трибуне подошел немолодой полковник. Илья видел его раньше, несколько раз, когда тот наблюдал за занятиями или проходил мимо, но непосредственно новобранцам его никто не представлял, и при его появлении занятия не останавливали. Кто он, какую занимает должность в части, никто из парней не знал. Впрочем, это можно было сказать и о большинстве остальных офицеров. Сейчас, видимо, это должно было измениться.

Полковник постоял немного, внимательно оглядел строй, скомандовал "вольно" и майор тотчас продублировал команду.

— Ну что же, не будем тянуть, — голос полковника разнесся над плацем и новобранцы невольно подтянулись, затих даже слабый шепоток в строю. — Вы все подписали контракт с вооруженными силами Российской Федерации, и уже являетесь военнослужащими. Я хочу это подчеркнуть особо — возврата нет. Какие обстоятельства подтолкнули каждого из вас к подписанию контракта — неважно, он подписан и пересмотру не подлежит, — полковник сделал длинную паузу, пристально глядя на строй. — Дальше. Вы все никогда не служили, никакого опыта военной службы у вас нет. Однако, я думаю, что идиотов тут нет. Во всяком случае, не должно быть. То, что эта военная часть необычная и условия службы в ней нестандартные, для всех очевидно. Это действительно так. Министерство обороны вообще не ориентируется в наборе контрактников из людей вашего типа. Обычно мы стараемся подписывать контракты с ранее служившими по призыву и имеющими армейский опыт, либо с совсем молодыми людьми, поступающими в офицерские и сержантские училища. Нам проще воспитать военного специалиста с азов. Ну, в крайнем случае, контракт заключается с теми, кто сам пришел в военкомат и хочет служить, без давления крайних обстоятельств.

Вы — не то, ни другое, не третье. В данном случае вам предлагается участие в специальном, если хотите экспериментальном, проекте Вооруженных Сил. Да, именно предлагается, нам нужны добровольцы. Те, кто откажется от участия в проекте, сегодня же отбудут в другие, обычные военные части, спокойно прослужат там свои четыре года, все обещания, которые вам давали наши офицеры при обсуждении контрактов будут выполнены. Те, кто согласятся остаться в проекте — останутся здесь, дальше начнется собственно обучение. Полковник снова выдержал паузу, переложил какие-то листки на трибуне, поправил микрофон в петлице кителя.

— Итак, что вам надо знать перед принятием решения, — снова заговорил он. В проекте не будет ставиться каких-либо опытов над вами. В том смысле, что никто не будет заставлять вас принимать какие-либо экспериментальные лекарства, влиять на ваш разум или психику, испытывать действия на ваш организм излучений, приборов, механизмов или еще чего-либо. Всякую дурную фантастику можете выкинуть из головы, из вас не будут делать киборгов, мутантов, суперсолдат или лабораторных свинок. Сущность проекта в другом, но об этом будет разговор только с теми, кто останется. Могу сказать, что тех, кто выберет участие в проекте, ждет интересная учеба, необычная служба и, возможно, необычная и интересная судьба, которая выпадает далеко не каждому. Ну и очевидные плюсы: ежемесячное денежное довольствие увеличивается в пять раз, государственная помощь в трудоустройстве и учебе, десятилетний иммунитет к коэффициенту полезности, выплата по окончании контракта одного миллиона рублей каждому. Лучшие условия службы, само собой. Оставшиеся в проекте будут приравнены по льготам и денежному довольствию к элитным частям вооруженных сил. Обращаюсь к тем из Вас, кто не хочет рисковать, кто хочет спокойно и тихо отслужить свои четыре года, раз уж так получилось. Уходите! Я не расстроюсь, если уйдут все, если здесь, в строю, собрались только подобные, я бы даже сказал жалкие личности! Мне такие в проекте не нужны. Мне нужны те, кто готов много работать, и готов рисковать, чтобы выиграть. Сейчас вы все разойдетесь по своим комнатам, занятий сегодня не будет. Думайте, решайте. К пятнадцати ноль-ноль, всем, кто не захочет остаться, приказываю собраться на первом этаже общежития. Вас сегодня же отправят по разным гарнизонам. Будете тянуть лямку и думать, от какой возможности вы отказались. Остальным, даже если их останется два человека, выдадут униформу, документы и начнется работа. Я все сказал, дело за вами. Разойдись!

Разойдись!, — дублировал команду майор. Строй рассыпался, и новобранцы медленно потянулись к общежитию. Лица у парней были задумчивые, многие тихо переговаривались. Судя по озабоченным лицам, принявших решение с ходу не было, каждый взвешивал "за" и "против".

— Как мы похожи, — подумал Илья, одинакового роста, телосложения, по всей видимости, одного психологического типа. — Я не удивлюсь, если все как один согласятся, не зря же нас отбирали. Ладно, неважно, тут каждый за себя думает. Я, сам, что буду делать? Уйти или остаться?

Как только эта мысль промелькнула у Ильи в голове, он вдруг понял, что для него альтернативы нет. Точнее она была, но раньше, когда он думал, принимать ли предложение о службе или нет. Тогда он его принял. Сейчас уходить от судьбы было поздно. И дело даже не в судьбе, Илья не был законченным фаталистом. Просто соскакивать по ходу поезда было не в его характере. Сел в вагон — значит, поехал, а не спрыгнул с подножки. Начал играть — играй до результата, каким бы он не был, выигрышем или проигрышем. Уйти в обычную часть — ну нет. В конце — концов, еще и очень любопытно, чем все закончится.

Илью кто-то тронул за плечо. Обернувшись, он увидел, что это был кореец Ким.

— Надо брать. Товар штучный, — сказал он, имитируя голос одного из персонажей старой советской комедии, которые в последнее время становились все популярнее и популярнее, как все, вышедшее из легендарного СССР.

Илья улыбнулся и согласно кивнул ему в ответ.