Война за Миссисипи (Крестоносцы 5)

ГЛАВА 1. Новочеркасский острог.

По зеленому, волнующемуся морю прерии роняя пену, во весь опор неслась невысокая косматая лошаденка. Примостившийся на ее взмыленной спине чумазый мальчишка лет десяти обеими руками вцепившийся в разметанную гриву то и дело пришпоривал кобылку босыми грязными пятками. Минут через пятнадцать бешеной скачки лошадь поднимая фонтаны брызг, в три прыжка одолела мелкую, неширокую речушку, и взобравшись на крутой берег, оказалась перед увенчанным бревенчатым частоколом, земляным валом, над которым торчала сторожевая вышка. Вихрем влетев в распахнутые ворота, маленький наездник, оказавшись на пыльном, плотно утоптанном десятками ног майдане, скатился с хребта хрипящего, тяжело поводящего боками животного в дюжие руки подбежавших казаков.

— Орда, орда идет — с трудом переводя дыхание, просипел паренек.

— Ты откель малый? — сквозь начавшую собираться толпу протолкался рослый сивоусый казачина. На-ка вот водицы испей, да толком сказывай какая орда? Сколько их? Куда идут? Эй, Абдулка!

— Чегой дядько Панас?— из настороженно притихшей толпы вывернулся смуглявый черноглазый паренек года на четыре постарше гонца.

— Дуй за атаманом.

— Стенька я из Грязновского лога.

— Погодь да ты не самого Никифора ли Грязнова сынок?

— Убили тятьку — всхлипнул пацан — и мамку, всех побили и хату нашу пожгли. Я в огороде сховался, а потом Гнедуху споймал и сюда к вам.

— А, орда то велика? Пошто в острожке не затворились? Как же так? — заволновалась толпа.

— Не знаю я — в голос завыл паренек — утром пришли. Мы на покосе были. Тятька и успел только крикнуть, чтобы я домой бежал, а они как навалились..., много. Не отбиться им с Никодей было никак. Я до хаты, а нехристи и там уже. Так я сюда...

— Ну, чего насели на мальца — перекрывая гомонящую людскую массу, гаркнул сивоусый Панас — атаман придет, разберется.

— Ну-ка разойдись станишники — на майдане появился Прохор Кольцо, собственной персоной — чего стряслось? Сказывайте.

Здесь, мы ненадолго прервем наше повествование, чтобы коротко объяснить, каким образом этот вольный сын донских степей с компанией очутился за тысячи верст на другом конце света, на правом берегу огромной реки, полноводным потоком пересекающей с севера на юг североамериканский континент. Если помнит уважаемый читатель нашедший время и желание ознакомиться с первой частью нашего повествования, этот персонаж впервые встретился нам на палубе пиратской галеры столь неудачно для себя, атаковавшей у берегов Италии новоросскую каракку.

Освобожденный в результате морского сражения вместе с другими гребцами из позорного и тяжелого рабства и сполна поквитавшийся со своими мучителями, тогда Прохор отказался от приглашения Ляшкова уехать в Новый Свет. Был у казака еще один не оплаченный должок перед теми, благодаря кому он собственно на эту галеру и попал. И чтобы вернуть его, нужно было вернуться самому. Почти год скитался он по неспокойным европейским дорогам. Побывал в измученной междоусобицами и турецкими нашествиями Венгрии, кипящей в котлах всевозможных ересей Чехии, Польше только-только отошедшей от междоусобных распрей магнатов и присоединившей к себе Литву. Пережив массу опасных приключений, о коих в этом повествовании мы рассказывать не будем, добрался казак до Днепровских порогов. Сколотил лихую ватажку и несколько лет гулял по Дикому полю, разыскивая своих кровников. С одними кровниками разобрался, да вот беда в процессе "разборок" новых наплодил. Пришлось удальцам, отбиваясь от разобиженных крымчаков и ногаев уходить на Волгу. Но и там покоя не было. Шел 1508-й год. Великий князь Московский Василий Иванович лишь недавно присоединил к своим владениям территорию бывшего Казанского ханства и вместо жирных купцов на великом торговом пути все чаше встречались воинские отряды, банды мятежных татар и черемисов так и не смирившихся с поражением, или таких же как и сами казачки — "охотников за зипунами". Некоторое время перебивались ватажники "с хлеба на квас", и неизвестно чем бы все закончилось, если бы в один прекрасный день, прогуливаясь по торжищу на казанском посаде, не обратил бы Прохор внимание на знакомый флаг, белый с голубым, косым крестом над одной из усадеб.

Отсюда из казанского представительства Новоросской — Московской торговой компании, а точнее из ее вербовочной конторы и отправились атаман Прохор Кольцо и его ватага в далекую, заморскую страну. Ранней осенью несколько десятков стругов ушли по Волге в Тверь. Помимо отчаянных сорвиголов, которым в родной земле жилось скучно, уезжали и те, кого с места сорвала нужда и безысходность. Землепашцы из сожженных войной и мятежами селений и разорившиеся мастеровые ехали целыми семьями, надеясь найти счастье за океаном. А уж радужных красок, расписывая безбедную и сытую жизнь в далекой Америке, вербовщики и приказчики компании не жалели. Хватало и люда подневольного, похолопленных русскими ратниками и проданных новороссам, полоняников — казанцев.

Пополнившись в Твери товарами и людьми, как местными, так и прибывшими из Московского представительства, караван ушел в Великий Новгород, а оттуда еще более "подросшим" по первому снегу, санями до Холмогор. Здесь, в самом северном порту зарождающегося Российского государства, компания развернулась во всю ширь своих финансовых возможностей. Представительство ее занимало огромную по площади территорию, на которой ударными темпами строились причалы, склады для товаров и казармы для переселенцев, коих вместе с вновь прибывшими, к этому времени набралось уже почти полторы тысячи человек. Ждали возвращения купцов ушедших в Новый Свет прошлой весной, собирали припасы, готовили товар, строили корабли.

Поздней осенью вернулись кочи уходившие в Америку вместе с Щебенкиным. Прибывшие после полуторагодичного странствия "за тридевять морей" купцы и мореходы помимо диковинных товаров привезли с собой массу правдивых и не очень рассказов о далекой, неведомой доселе земле и царящих там порядках. Рассказы эти долгими зимними месяцами передаваемые из уст в уста в холмогорских харчевнях и наспех построенных казармах перевалочного пункта будоражили кровь и воображение слушателей. Надо ли говорить, что открытия навигации ждали с огромным нетерпением. Даже трудности длительного морского путешествия уже мало кого пугали.

Наконец, ранней весной 1509-го года огромный караван из тридцати больших двухмачтовых кочей вышел в море.

Очевидно, именно столь внушительные размеры каравана уберегли его от кишащих у берегов Норвегии, и на суровых просторах Северного моря любителей легкой наживы. Тем не менее, нельзя сказать, что путешествие было таким уж легким и безоблачным. Море взяло свою дань человеческими жизнями. Хорошо еще, что на промежуточных стоянках каравана в шотландском Эдинбурге и исландском Стурлусонвике были складированы кое-какие запасы продовольствия, но на такое количество одновременно тронувшихся в путь людей никто не рассчитывал. Жестокие шторма, изрядно потрепавшие утлые суденышки, различные хвори, плохая вода и достаточно скудное питание сделали свое дело. Не всем из тех, кто взошел по дощатым сходням на зыбко покачивающиеся корабельные палубы, суждено было достичь берегов своей новой родины.

Однако, как бы ни был опасен и тернист долгий морской переход, для подавляющего большинства переселенцев, он закончился вполне благополучно. На исходе лета караван Новоросской — Московской кампании не потеряв ни одного судна, благополучно достиг залива реки Благодатной (именно так, если помнит читатель, наши герои окрестили реку в современной нам топонимике именуемую Гудзоном).

Еще две недели, измотанные длительным путешествием люди, жили в охраняемом остроге с чудным названием "Карантин", из которого никого, никуда не выпускали. Но здесь хотя бы вдоволь давали чистой, свежей воды, с кормежкой было полегче, и лекари местные каждый день навещали, да о здоровье все выспрашивали. Все это поначалу показалось странным, и многие начали даже подозревать, не заманили ли их обманом в неволю лихие людишки. Среди поселенцев уже на пятый день пребывания в заточении начались волнения, которые неизвестно чем могли бы закончиться, если бы не "главная лекарка". Она додумалась собрать отдельно выборных от всех ватаг, в которые волей, неволей за время долгого путешествия посбивались поселенцы, и вела с ними долгий разговор. Терпеливо объясняла, что держат их здесь вовсе не для того, чтобы причинить обиду, а затем, чтобы вместе с новыми людьми не занести в княжество какую ни будь заразу и потерпеть надо всего каких-то десять дней. Не многие тогда ей поверили, но посовещавшись между собой, решили все-таки обождать. С тем и вернулись атаманы к ожидавшим их с нетерпением людям.

Надо сказать, кстати, что к тому времени вокруг ватаги Кольца, изначально насчитывавшей всего двадцать восемь прошедших с ним огонь и воду казаков, сплотилась довольно солидная "группа поддержки", побольше сотни человек, которые решили и дальше держаться одной общиной. По истечении карантинного срока переговорив с атаманом и его людьми Ляшков принял решение снабдить всю эту довольно буйную и не очень управляемую компанию припасами, небольшим количеством скота, и посадив на струги, отправить в глубь материка.

Долгой была дорога по рекам и огромным, как моря, озерам. Шли под парусом и на веслах, тянули суденышки волоками. Правда, волоки здесь какие-то чудные. Поверх бревенчатых настилов уложены были брусья-полозья, по ним катить огромные телеги, именуемые платформами, на которые ставили освобожденные от припасов струги, было не в пример легче. Для того чтобы загрузить тяжелую посудину на такую платформу использовали хитрый механизм. Несколько крепких мужиков ходили внутри больших деревянных колес, натягивая толстые канаты и поднимая груз. Много еще диковинного повидали путешественники на пути к своему новому дому: шумные водопады, кленовые рощи разукрашенные по осеннему багровым цветом, по слухам сок этих деревьев слаще меда и местные жители в самом начале весны собирают его и за большие деньги купцам продают, Широкие, поросшие лесами, безлюдные просторы и бескрайние степи по которым бродили огромные стада непуганых, огромных быков-бизонов. Реки, в которых рыба кишмя кишит, да так, что сама в руки прыгает. Да много еще чего, всего и не перечислишь.

Вот собственно так и оказались три десятка ватажников Прохора Кольца и почти полторы сотни присоединившихся к ним переселенцев почти в самом сердце Северо — Американского континента на правом берегу Миссисипи. Здесь на мысу где в Великую реку впадает река в нашем мире называемая Арканзас и построили казаки небольшой острог. Первый год жили с опаской, держась друг, друга, были и стычки с местными. Племя Хайсинай, считавшее здешние места своими, не очень стремилось уступать землю невесть откуда взявшимся чужакам. Но пришельцы оказались бойцами крепкими, вооружены были хорошо, а потому быстро замирили индейцев. Большая их часть откочевала на закат солнца, выше по течению реки, а те, что остались, после пары хороших трепок смекнули, что жить с новыми соседями надо в мире. Больше сотни их семей остались в родных краях, постепенно роднясь с пришельцами, перенимая их обычаи, а иногда и веру.

Новочеркасск, окруженный земляным валом и частоколом, располагался на мысу вместе слияния двух рек: Миссисипи и Тихой, в нашей реальности носящей название — Арканзас. Берега здесь были довольно пологими, и затапливались во время сезонных разливов, прикрывая его довольно внушительными водными преградами. Таким образом, крепость представляла собой что-то вроде правильного равнобедренного треугольника, в углах которого лежали приземистые бревенчатые башни. Внутри, под защитой крепостных стен прятался десяток — полтора рубленных, крытых камышовыми крышами изб, небольшой храм в котором справлял службы прибывший с поселенцами священник, длинная казарма-курень, где проживали бессемейные казаки и хозяйственные постройки. Пожароопасные кузница и бани были сразу предусмотрительно вынесены за городские пределы на берег Тихой. У длинного, срубленного из добротного "кругляка" причала покачивались на речной волне полдюжины стругов и почти два десятка берестяных пирог и лодок-долбленок.

В самом остроге проживали не более полутора сотен поселенцев. Остальные расселились по округе небольшими укрепленными хуторками, как правило, на одну семью. Разводили скот, огороды и пашни распахали. Хоть и не по душе казаку в земле ковыряться, но жить как-то надо. С сабли в здешних краях много не наживешь, зипуна не добудешь. С местных дикарей взять нечего, сами без штанов ходят, а княжьи людишки, они вроде как свои. Охотились, ловили рыбу, выделывали и продавали бизоньи шкуры, хороший "приварок" в общий котел приносило сопровождение казенных и купеческих караванов ходивших вверх и вниз по Миссисипи. Земля здешняя понравилась поселенцам. Еще бы, бескрайняя, богатая дичью, с зелеными вкраплениями перелесков и рощиц степь, которую туземцы именовали прерией, кишащие рыбой реки, благодатный, теплый климат. Княжьи людишки в казачьи дела не лезли, налогами да поборами не давили, не мешали жить своим вольным обычаем.

Бывали, правда, иногда схватки с натчами, чье "королевство" располагалось на противоположном берегу. Время от времени и у казаков и у индейцев находились горячие головы готовые прощупать соседей на прочность, устраивали небольшой набег и снова все успокаивалось. А стычки, что ж, иной раз они даже и нужны были, чтобы не давать заржаветь саблям в ножнах, а их владельцам разжиреть и обабиться. Хотя до большой крови пока дело не доходило, случались в конечно и потери, не без того. Только не пристало казакам смерти бояться. На все воля Божья. Все одно помирать когда-нибудь, так лучше уж в чистом поле с добрым клинком в руке, чем в постели от хворей и старости.

Однако несмотря ни на что до сей поры, по большому счету, обе стороны придерживались мнения, что худой мир гораздо лучше доброй ссоры и до большой войны дело не доводили. Работай, расти детей, и нет над тобой ни жадных бояр и воевод, ни безжалостного ордынского аркана, чем не жизнь. Увы, спокойный, привычный уклад был нарушен и над казачьей сторонкой стали сгущаться черные тучи большой войны.

Выслушав сбивчивый рассказ казачонка, атаман помрачнел, и стал отдавать распоряжения. Через несколько минут, из распахнутых ворот выметнулось несколько всадников, помчавшихся оповещать соседние хутора, а следом за ними вышел отряд из двух десятков конных казаков, разделившихся на пятерки и двинувшихся навстречу врагу.

ГЛАВА 2. Нашествие.

На первую группу грабителей казаки наткнулись уже к полудню. Небольшой хуторок километрах в пятнадцати от Новочеркасска пылал ярким пламенем. Во дворе, хозяйственно упаковывая нехитрый крестьянский скарб, суетилась дюжина краснокожих. Время от времени они предпринимали попытку сунуться к дому, но тотчас из горящего строения раздавался мушкетный выстрел. Похоже, владелец хутора был еще жив, и сдаваться не собирался, о чем свидетельствовали два скорчившихся на земле полуголых тела. Ехавший впереди пятерки верховых разведчиков молодой черноусый казак, при виде этой картины не раздумывая выхватил клинок, и гикнув, послал вперед горячащегося скакуна. Словно яростный вихрь обрушился на растерявшихся индейцев. Первого, неудачно подвернувшегося по копыта, натча сбил грудью и буквально втоптал в землю верный конь. Второй успел отскочить и закрыться небольшим, круглым щитом, обтянутым звериной шкурой. Но разве это препятствие для доброй казацкой сабли направленной твердой молодецкой рукой? Короткий свист, и рука туземца вместе с плечом отделяется от туловища. Следующий взмах и спелой тыквой раскалывается череп его соплеменника, так и не успевшего до конца понять, откуда к нему пришла смерть. Незадачливые грабители заметались, бросая оружие и наворованные богатства кинулись в рассыпную. Однако уйти удалось немногим, Подоспевшие товарищи удальца дружными усилиями завершили начатое им дело, нагоняя и рубя, разбегающихся врагов.

Тяжело груженный трофеями отряд из почти трех десятков индейских воинов медленно подходил к речному броду. Они были довольны. Еще никогда к ним в руки не попадало такой богатой добычи. Когда, темной дождливой ночью, голодными пумами, ловкие войны тула внезапно напали на небольшие селения бледнолицых, те защищались отчаянно и вождь потерял больше двух рук своих бойцов. Они никогда не вернуться к своим очагам, их души ушли в Страну Богов. Но еще больше они сами убивали мечущихся в свете своих горящих, больших, нелепых вигвамов бледнолицых и трусливых хайсинаев, ставших их друзьями и родичами. Сколько хороших вещей взяли воины у поверженных врагов. Теперь они богаты, у них много железного оружия, есть даже грохочущие палки — бэм-вава. Правда никто из индейцев не умеет с ними обращаться, но этому их научат женщины и дети бледнолицых. Они умеют. Многие видели, как белая скво такой вот палкой отправила к богам души двоих воинов. Это мужчины не раскрывают секретов, они могут выносить боль. А женщины и дети, они слишком слабы для этого.

Возглавлявший поход военный вождь остановился, проводил взглядом цепочку понуро бредущих друг за другом пленников, усмехнулся своим приятным мыслям. Поход только начинается и очень удачно. Когда несколько лун назад в селения народа кэддохадачо пришел длинноносый, черный человек и предложил вместе людьми натчеточес напасть на селения белых и забрать их богатства, не все племена согласились принять участие в походе. Некоторые предпочли отказаться. И вот теперь эти трусы наверняка будут завидовать богатству людей тула. А скоро они станут еще богаче, когда вместе с другими воинами захватят большой город белых, убьют их мужчин, а все добро, скво и зверей которых они едят и на спине которых ездят, заберут себе. Тогда кэддохадачо станут самым сильным племенем, и вся прерия на закат от Большой Реки подчинится им.

— Великий Ворон — сладкие мечты вождя самым бесцеремонным образом прервал один из воинов — разведчики, которых ты послал к селению у мелкой воды, все еще не вернулись. Это плохой знак.

— Ты боишься собственной тени Тауша -Вава — недовольно покосился на выскочку вождь — наверняка они уже берут себе вещи убитых бледнолицых. То — что разведчики не вернулись это хороший знак, значит впереди все спокойно...

Громкий треск не дал вождю договорить. Оглянувшись, вождь с удивлением наблюдал, как в кустах на противоположном берегу реки одно за другим вспухли белые облака дыма. Вошедшие в реку воины передового десятка стали с криками метаться, и падать в воду, нелепо взмахивая руками. Остальные тула сгрудились на берегу и в этот момент на них с гиком и диким посвистом налетели неизвестно откуда взявшиеся конники. Мимоходом добив остатки передового отряда, они стремительно обрушились на совершенно не готовых к такому повороту событий несущих добычу и охраняющих пленных женщин и детей воинов.

Не было у индейцев ни опыта, ни навыка боя против свирепых степных всадников и потому даже почти четырехкратное преимущество в численности никак не могло помочь им. С ужасом вождь видел как, бросая добычу и пленников, его храброе воинство побежало врассыпную. Наконец осознав грозящую ему опасность, Великий Ворон бросился наутек. Совсем рядом раздался топот копыт, свист и чья-то рука ухватила его за горло, бросила в пыль, а потом неведомая сила потащила индейца по земле. Упавший ничком и притворившийся мертвым Тауша — Вава хорошо видел, как один из страшных бледнолицых набросил на вождя веревочную петлю и поволок полузадушенное тело следом за конем.

Отправив спасенных поселенцев и захваченного языка к крепости вместе с одним из своих бойцов, разведчики двинулись дальше. Им удалось уничтожить еще одну небольшую группу индейцев рассыпавшихся по обжитой поселенцами земле, в поисках добычи. Однако, чем дальше казаки уходили от города, тем крупнее становились рыскающие по окрестностям отряды врага и реже попадались группки уходящих к Новочеркасску беженцев. Вскоре только догорающие развалины построек и валяющиеся там и сям, в разных позах трупы их обитателей свидетельствовали о том, что некогда здесь были цветущие поселения.

Убедившись, что обнаружены главные силы неприятеля, казаки развернули коней и помчались обратно к городу.

Постепенно к острогу стали стекаться группки хуторян. Единственные улочку и площадь тихого, сонного городка заполнила толпа горожан и беженцев. Встревожено переговаривались люди, испуганно блеяли сгоняемые в загоны овцы, ревели немногочисленные коровы. Новочеркасск готовился к осаде.

Сил в распоряжении Кольца было совсем немного. С трудом удалось собрать чуть более сотни бойцов способных держать в руках оружие. То есть практически все мужское население городка от четырнадцатилетних подростков до шестидесятилетних стариков. Да и с оружием все было не так уж радужно. Если холодного оружия: сабель, топоров и копий хватало на всех, то с огненным боем дела обстояли похуже. На весь гарнизон приходилось одна большая затинная пищаль и две трехфунтовые пушки, установленные в угловых башнях острога, три десятка "гладких" мушкетов и одна "титовка" подаренная Прохору лично Ляшковым. Имелось также штук двадцать фитильных самопалов и ручниц и несколько луков. Для отражения небольшого набега огневая мощь вполне себе солидная, но для большой войны, увы, недостаточная. Оставалась у жителей городка надежда, что это всего лишь небольшой набег и удастся отсидеться за стенами. До сих пор индейцы как-то не решались штурмовать укрепленные поселения новороссов.

— Атаман — к Прохору подошел верный товарищ старый казак Панас — там хасинайские людишки подошли, к нам в осаду сесть просятся.

— Доверять то им можно, как мыслишь?

— Мыслю доверять можно. Бают, натчи у них стойбища спалили. Мужиков, какие за копья схватились, тех повыбили, а остальных, да баб с детишками в полон угнали. А там известное дело будут им головы сечь да сердце из груди живьем рвать, бесов своих значит тешить. Тьфу, нехристи окаянные! Они мстить собираются, почитай десятков восемь бойцов привели.

— Ну, коли так, знать возьмем, лишние копья, да луки в тягость не будут — согласился атаман — только ты вот, что Панас. Когда людишек по стенам ставить начнем, ты бусурман тех хасинайских подели, да промеж наших поставь. Да шепни, чтобы приглядывали за ними. Доверять, доверяй, но остеречься тоже надобно.

Поток беженцев тем временем постепенно стал уменьшаться, а ближе к вечеру иссяк совсем. Последние вернулись разведчики, привезя одного из своих убитым и двоих, ранеными. Встречать их атаман вышел к воротам.

На полном скаку к нему подлетел уже знакомый нам черноусый разведчик.

— Батька, это .... Большая орда идет. Многие тыщщи нехристей. Все хутора и селища окрест выжигают. За нами, поди, уж никого живых то и не осталось. Разве, что те, коих в полон побрали.

— Так уж таки и тыщщи? — недовольно проворчал атаман — ты бисов сын ври да не завирайся. Откель их взялось столько?

— Вот тебе истинный крест батька — истово перекрестился казачина — что своими глазами бачил, то и говорю. А брехать мне не с руки.

— Мда — задумчиво почесал бритый затылок Кольцо — дела. Ну ладно. Отдыхайте покуда. А там видно будет.

По словам разведчиков, и из показаний допрошенного с пристрастием "языка" выходило, что это не обычная приграничная стычка, а именно большая война. Вывод этот сильно не нравился атаману. К несчастью для осажденных, сейчас на дворе стоял конец мая, а потому полоса суши между подножием вала и урезом воды была достаточно широка, для того, чтобы можно было ожидать атаки со всех трех направлений, а потому приходилось дробить и без того невеликие силы.

Только к вечеру Кольцо, управившись с расстановкой бойцов и поднявшись на верхний ярус надвратной башни, смог во всей красе рассмотреть огромный вражеский стан раскинувшийся метрах в трехстах от городских укреплений.

Со всех сторон к Новочеркасску стекались большие отряды натчей и их данников, а по рекам сверху и снизу по течению двигались довольно внушительные флотилии крупных пирог, битком набитых вооруженными туземцами. Окрестности напоминали разворошенный муравейник, а наступившие, ранние в здешних краях вечерние сумерки разорвали огни десятков костров. По самым скромным подсчетам численность неприятельских воинов составляла никак не меньше, тысячи бойцов. Выводы эти практически означали смертный приговор для крошечного гарнизона крепости и почти полутора сотен женщин и детей, нашедших укрытие за ее частоколом.

— Что делать будем атаман? — Панас появился по своему обыкновению почти бесшумно — мыслю, надо гонца отправлять в Константиновский редут. Надо грамотку отписать Константин Лексеичу, пусть на помощь поспешает.

— Надо — задумчиво потер подбородок атаман и рявкнул — Петруха! Дуй сюда!

— Звал батька? — перед Прохором словно из-под земли вырос черноусый разведчик.

— Звал. Ты вот, что. Бери перо, гумагу эту, и пиши грамотку. Чай не забыл еще, чего в школе учителка в башку тебе вбивала?

— Чего писать то батька? — поинтересовался, ковыряя в ухе гусиным пером Петруха.

— Чего скажу, то и будешь писать. Ты перо то вынь, еще бы, куда подальше его себе запихал. Отписывай: мол сударь Константин Лексеич, пишет тебе атаман Новочеркасского войска казачьего Прохор Кольцо со товарищи. Третьего дня беда у нас приключилась. Набежали разбойные людишки, натчи и иные данники ихние. Многие селища и хутора окрест, пожгли басурмане, а казачков, баб да детишек побили смертно, а коих и в полон угнали. А пришло тех бусурман тьма великая, оттого в крепостице мы затворились и просим тебя губернатора, государем Егор Михалычем на сии земли его волю блюсти поставленного, прислать нам силы воинской, да припасу для огненного боя, тогда вражин мы одолеем, полон вызволим и землю свою от нехристей очистим. Писано в городке Новочеркасске в лето 1515 от Рождества Христова, месяца мая, числа семнадцатого.

Закончив диктовать, атаман взял листок, зачем-то покрутил его пред глазами, хотя с тем же успехом он мог пытаться прочесть китайские иероглифы, крякнул прикладывая войсковую печать к расплавленному воску и протянул послание Панасу.

— Делать нечего, сами не совладаем с супостатом, уж больно много их набежало — проворчал он — продержаться бы до прихода помощи. Подбери хлопца пошустрее да этой же ночью его отправь.

— А и думать тут нечего, Аким пойдет, джура мой — хмуро проворчал Панас — акромя него и некому.

— Ну, добре. Только вот что, сперва я сам с ним перегуторю.

Вскоре перед атаманом предстал гонец — крепкий, чубатый парень лет двадцати.

— Ну как Акимушка, сможешь пройти? — Кольцо окинул добровольца испытующим взглядом.

— Ништо батька, Бог даст, проскочу. Тише меня никто ходить не может. Ужом проскользну.

— Ну, помогай Господь — кивнул атаман — слушай значитца сюда...

Минут через пятнадцать, внимательно выслушав инструктаж, парень понятливо кивнул, осенил себя крестным знамением, и ловко спустившись по веревке со стены, растворился в ночной тьме.

Над округой повисла тишина, настолько густая, что ее казалось бы, можно было резать ножом. Некоторое время ничего не происходило, затем где-то совсем недалеко раздался крик, шум короткой, но яростной схватки и торжествующий вопль не менее чем десятка индейских глоток.

— Эх, Аким, Аким. Какого парня сгубили — скрипнул зубами Панас.

— Прими Господь христьянскую душу — Прохор снял шапку, широко перекрестился — видно плотно обложили собаки басурманские. Что ж будем утра ждать.

На осажденный городок словно спустилось теплое, расшитое гроздьями далеких созвездий одеяло. Притих и неприятельский стан. Минуты ожидания плавно перетекали в часы, но ничего, не происходило. В конце, концов, уверившись, что ночной штурм не входит в планы осаждающих, атаман оставил на стенах лишь усиленные посты, отправив остальных бойцов хорошенько отдохнуть перед неминуемым завтрашним сражением.

Однако не все осажденные решили ограничиться ожиданием утра и неминуемого штурма. Было уже глубоко за полночь, когда с обращенной к Миссисипи стены острога спустилась худенькая, невысокая, мальчишеская фигурка, в которой читатель, являйся он очевидцем этих событий, без труда бы узнал уже виденного нами на площади Абдулку.

Бесшумной тенью татарчонок скользнул с вала, шустрой ящерицей проскользнул мимо сидящих и лежащих у костров воинов и скрылся в прибрежных камышах.

Теплая речная волна слегка плеснула, принимая пловца в свои объятья. Зажав в зубах изогнутый клинок ножа, стараясь не шуметь, он погрузился в воду до самого подбородка и поплыл, осторожно загребая руками. А уж плавать выросший на берегах Волги, рано осиротевший, подобранный и воспитанный казачьей ватажкой паренек умел отлично. Целью Абдулки был небольшой клочок суши метрах в двадцати впереди. Один из тех небольших "блуждающих" островков, коими так богата Миссисипи. Несколько сильных гребков и вот уже долгожданная тень ивняка, надежно скрывающая пловца от глаз возможных наблюдателей.

Поросший густым кустарником островок был не велик, всего шагов тридцать в ширину и около семидесяти в длину. У южной оконечности его болтались две большие пироги, каждая из которых вмещала в себя не меньше десятка воинов. К счастью для лазутчика, большинство натчей спокойно спали, бодрствовал лишь один часовой, да и тот наблюдал больше не за рекой, а за крепостью и привязанными у бревенчатого причала мерно покачивающимися на речной волне стругами.

Паренек, набрав в грудь воздуха, нырнул. Чуть слышно плеснула вода, но даже этот, казалось бы, совершенно непримечательный на общем фоне журчащей воды шум, уловило чуткое ухо индейца. Он привстал, внимательно огляделся, настороженно прислушался. Подозрительный звук не повторился и часовой, успокоившись, присел обратно, вновь превратившись в неподвижную статую.

Проплыв под водой несколько метров Абдулка вынырнул, перевел дыхание, и сделав еще несколько легких гребков выбрался на сушу, еще раз внимательно прислушался, осмотрелся, отыскивая одному ему известные приметы, и крадучись двинулся вдоль берега.

Наконец возле одного из кустов остановился, немного пошарил по стволу и наконец, нащупав веревку, потянул, вытягивая из воды притопленный у самого берега небольшой челнок.

Каноэ это, сорванец несколько дней назад "честно" стащил в одном из прибрежных поселков натчей, но в городке со своей добычей показываться поостерегся, справедливо опасаясь получить нагоняй от старших казаков.

Ведя трофей "на буксире" еще некоторое время плыл вниз по течению, и только удалившись от крепости достаточно далеко, "оседлал" челнок и ловко орудуя веслом, двинулся на юг.

ГЛАВА 3 Нашествие (продолжение)

Едва солнечный диск, всплывающий над горизонтом, начал заливать розовым цветом прерию весь многочисленный человеческий табор пробудился, и подчиняясь воле собравшихся на небольшом холме военных вождей, пришел в движение. Воины собирались в отряды, выстраивались против городских укреплений и застывали в ожидании.

За всеми действиями туземцев внимательно наблюдали трое европейцев расположившихся в тылу индейского лагеря недалеко от импровизированного "командного пункта". На личностях этих персонажей, уважаемый читатель, стоит остановиться подробнее, ибо были они весьма и весьма неординарными. Тем более, что с одним из них мы уже знакомы. Отец Диего, а это был именно он, за прошедшие пять лет изменился довольно мало. Годы странствий и шпионских интриг здоровья доминиканцу, конечно, не добавили, но и бойцовского пыла отнюдь не охладили. Потерпев фиаско в своих попытках вредить новороссам в их столице, он решил теперь зайти с другой стороны, нанеся удар по южным владениям княжества. И как мы видим, в этом начинании весьма преуспел, организовав полномасштабное вторжение. Одному Богу известно, сколько сил и нервов пришлось потратить папскому шпиону, какие чудеса хитрости и изворотливости проявить, чтобы заставить, в общем-то, изначально не настроенного на конфликт с пришельцами, правителя натчей начать эту войну. И вот, наконец — то, сбылось. Монах удовлетворенно обвел взглядом результат своих стараний, и подняв глаза к небу прочел короткую и пылкую молитву призывая всевышнего всячески поспособствовать успеху замыслов своего верного слуги.

— Молитесь, молитесь святой отец — усмехнулся высокий кабальеро лет тридцати с тонкими, не лишенными благородства, чертами лица, высоким открытым лбом, густой шевелюрой выбивающихся из под мориона черных волос и аккуратной бородкой — надеюсь, небеса услышат ваши молитвы и наши доблестные союзнички не провозятся долго с этим скоплением деревянных хижин, по недоразумению именуемым крепостью. Кстати, сеньор де Сото, как вы оцениваете боевые возможности наших туземцев?

— Право не знаю сеньор Фернандо — смуглолицый, черноволосый, подвижный, юноша лет семнадцати-восемнадцати, в играющей солнечными зайчиками блестящей кирасе надетой поверх черного, богато расшитого, но несколько потрепанного колета, и бархатном берете украшенном роскошным плюмажем, с сомнением покачал головой — стараниями святого отца мы смогли обеспечить часть этого стада нормальным оружием, но вот насколько хороши они в бою, сказать трудно. Будь в моем распоряжении хотя бы сотня добрых испанских солдат, этот хлев не продержался бы и часа.

— Увы, мой юный друг, пока о такой роскоши остается только мечтать — заметил тот, кого назвали "сеньор Фернандо" — но смотрите, кажется, начинается!

Действительно стоящий на холме вождь, воздев руки к небу, прокричал что-то пронзительное и грозное. Тот час же зарокотали барабаны, завопили, завыли жрецы, и все разношерстое воинство, потрясая оружием, ускоряя шаг, устремилось на штурм.

Серые облачка порохового дыма вспухли над частоколом и плавно поплыли в сторону реки. Над пестрой толпой осаждающих раздался многоголосый вой, но одновременный залп трех десятков мушкетов не смог остановить накатывающуюся подобно морскому прибою живую волну из нескольких сотен индейских воинов.

— Святые угодники! Синьоры! Я слышал, что аркебузы еретиков могут стрелять далеко, но чтобы настолько? Невероятно! — изумленно воскликнул молодой де Сото — этого просто не может быть. Здесь же не меньше семи акт.

— Увы сын мой — сутулый доминиканец оторвался от созерцания раскрывавшейся перед ним, достойной кисти баталиста картины, вновь печально поднял глаза к небу — очевидно враг человеческий не жалеет сил для того, чтобы поддержать слуг своих, давая им в руки столь богомерзкое и бесчестное оружие. Но, тем не менее, мы должны уповать на помощь всевышнего, и постараться разрушить дьявольские козни.

— Мда, однако, святой отец, боюсь, сделать это будет не так-то просто — третий испанец, указал на крепость — смотрите, еретики снова стреляют. И клянусь распятьем, прежде чем наши голозадые союзнички успеют добраться до вала, они успеют сделать еще, по меньшей мере, один залп.

Словно подтверждая его слова над стеной острога, вновь грянули раскаты ружейных и пушечных выстрелов. Толпа индейцев, штурмующих крепость, остановилась и вдруг отхлынула назад, оставив лежать на земле больше полусотни убитых и раненых.

— Проклятье! Они бегут ... — крик бешенства вырвался из груди де Сото и внезапно оборвался, когда кусок свинца ударил в голову молодого человека, бросив на землю уже бездыханный труп.

— Дьявольшина! — его старший товарищ несколько секунд в полном недоумении переводил взгляд с распростертого на траве неподвижного тела на легкое облачко порохового дыма, уплывающее от одной из бойниц надвратной башни — но..., но это же невозможно!

— Увы, сеньор Кортес, с тех пор как мне довелось побывать в гнезде этих еретиков, я вообще перестал чему-то удивляться. Бедный, бедный юноша, он подавал такие надежды. Прими господь его душу — отец Диего торопливо перекрестился и, ухватив оторопевшего спутника за рукав, увлек его за собой, спускаясь с пригорка — нам необходимо уйти, следующий выстрел может быть не менее точен.

— Ловок ты Петруха с огненным боем управляться — довольно крякнул Кольцо, разглядывая через бойницу результат выстрела — сколько тут? Шагов триста, поди, будет? А ну, теперь вон того петуха сними. Коли сможешь его достать, так и быть, задарю тебе оружье.

— А не жалко тебе батька? — довольно осклабился уже знакомый нам, черноусый казачина, любовно оглаживая цевье "титовки" — дорогая ведь вещь. Не передумаешь потом?

— Передумаешь... Сопляк! Да ты попади сначала, потом причитать будешь. Коли Прохор Кольцо слово свое сказал, значит, так оно и будет, не сумлевайся — фыркнул атаман — да и потом, не с руки мне эта игрушка. Я больше саблей, да луком управляться привычен.

Петруха довольно ухмыльнулся.

— Попаду, чего не попасть то? — пробурчал он себе под нос, и покопавшись в висящей на плече сумке, извлек оттуда бумажный цилиндрик патрона. Зубами надорвал гильзу, вытряхнул на ладонь продолговатый кусочек свинца. Немного пороха сыпанул на полку кремневого замка, остальное вместе с гильзой запихал в ствол, туда же аккуратно, донцем вниз опустил пулю, тщательно утрамбовал все это шомполом. Выглянул в бойницу, некоторое время, прищурившись, прикидывал расстояние до цели.

Между тем толпа отступающих плавно обтекала холм, на вершине которого, грозно потрясая над головой кулаками и гневно приплясывая в окружении своей пестрой свиты, бесновался указанный Прохором "петух".

Подпрыгивания и приплясывания эти не прошли даром, откуда-то из-за холма появились новые действующие лица. Отряд был небольшим, всего человек двести, но он разительно отличался от всей остальной, довольно разношерстой оравы осаждающих. Отличался, каким-то единообразием, слаженностью действий. Каждый воин имел деревянный или кожаный доспех, прикрывающий грудь и живот, головы защищены деревянными же шлемами, сделанными в виде причудливых и жутковатых масок, но самое главное копья индейцев поблескивали явно железными наконечниками, а в руках некоторых из них можно было увидеть железные топоры и даже мечи. Быстро и решительно развернувшись в некое подобие цепи, эти отборные бойцы, словно загонщики на облавной охоте, двинулись навстречу своим малодушным соплеменникам, сбили их в кучу, заставили остановиться и покалывая отстающих остриями и старательно охаживая древками копий погнали назад, к городским стенам. В возникшей суматохе никто из простых воинов так и не заметил, как вождь, до сих пор продолжающий неистово вопить и жестикулировать, вдруг схватился за грудь, сник и мягко осел на руки суматошно засуетившихся "свитских".

Очередной меткий выстрел черноусого Петрухи на некоторое время обезглавил войско натчей, но остановить начавшуюся атаку, увы, не смог. Вновь загремели кремневки, стрелявшие из них казаки "работали" на предельной скорости, целиться в густые ряды врагов было не обязательно. Практически, каждый кусок свинца находил себе цель, бросая под ноги атакующих, неподвижное и безмолвное, либо еще шевелящееся, истекающее кровью, стонущее и кричащее, человеческое тело. Плотный огонь и потери на сей раз не только не остановили, но, кажется, еще больше разозлили натчей. Орущая толпа, выдержала мушкетную пальбу, преодолела ливень картечи и жребия из пушек, пищалей и ручниц, топча павших товарищей, прорвалась к крепости, забросала осажденных дротиками, стрелами и камнями из пращей, а затем, достигнув "мертвой зоны" захлестнула вал и частокол. Стрелки, укрывшиеся в башнях, перенесли огонь на задние ряды атакующих, а на стенах тем временем закипела кровавая круговерть рукопашной схватки.

Большая часть осаждающих вооружена была традиционными для здешних мест томагавками, представлявшими собой ни что иное, как палицы с деревянными или каменными навершиями, и копьями с обсидиановыми наконечниками. Хватало в их руках и мечей, представлявших собой деревянную палку усыпанную острыми как бритва осколками все того же обсидиана. Несмотря на довольно устрашающий вид, для защищенного кирасой, кольчугой или хотя бы толстой кожаной курткой бойца это архаичное и довольно хрупкое оружие было не таким уж страшным, но все дело то было в том, что таких, защищенных, среди осажденных, была едва третья часть. Основная же масса переселенцев, обычные землепашцы, рыбаки, охотники вынуждены были идти в бой надеясь лишь на свое мужество, ловкость, силу, умение сражаться и конечно же слепую удачу. А она улыбалась не всем.

Покинув свой наблюдательный пост в башне, Кольцо выбрался на стену и тут же оказался в самой гуще схватки. Оборону здесь держали двое: паренек лет семнадцати вооруженный охотничьей рогатиной и крепкий, не старый еще здоровяк в простой полотняной рубахе, ловко орудующий тяжелым бердышом. Пока молодой довольно удачно пырял рогатиной в то и дело возникающие над частоколом физиономии индейцев, его напарник отмахивался от тех, которым все-таки удалось преодолеть бревенчатое ограждение.

В какой-то момент, прилетевший из-за частокола, дротик с медным наконечником ударил в грудь паренька. Выронив из рук свое оружие, он захрипел и рухнул с деревянного помоста. Прикрывать спину здоровяку стало некому, и скорее всего, все кончилось бы весьма печально, если бы вовремя не подоспевший к месту схватки атаман. Ударом кривого шамшира, он рассек не защищенную грудь, уже было перебравшегося через верх ограды и вознамерившегося подкрасться со спины ее защитнику, туземца. Высвобождая клинок Кольцо пинком отшвырнув от себя окровавленное тело врага и тут же покачнулся от сильного удара сзади. Удар был довольно ощутимым, но железо бахтерца оказалось не "по зубам" хрупким обсидиановым пластинам. Какие-то доли секунды, индеец, который только, что размаху рубанул казака тяжелой, утыканной острыми осколками камня деревяшкой, изумленно рассматривал выкрошившееся "лезвие" своего меча. Но стремительно сверкнув блестящая, полоса доброго, выкованного из хорошей стали неизвестным персидским мастером, клинка смахнула с его плеч все еще удивленно хлопающую глазами голову. Обезглавленный труп полетел вниз на головы лезущих следом соплеменников.

Между тем бой уже давно кипел практически по всей протяженности городских стен. Заваливая немногочисленных защитников крепости своими трупами натчи упорно и остервенело лезли вперед. Их потери были огромны, они росли с каждой минутой, с каждым преодоленным метром, но и силы осажденных тоже таяли, подобно куску льда под напором горячей воды.

Казалось бы, еще немного, небольшое усилие, один своевременно введенный в бой резерв и крепость падет, и резервов этих у осаждающих хватало. В нужный момент и в нужном месте не оказалось того, кто мог бы отдать приказ. Нет, все эти вожди, которых верховное "Солнце" натчей назначило командовать войском, никуда не делись. Они все так и остались, дружно лежать на вершине холма, сраженные пулями дальнобойной "титовки" в умелых руках казака.

В какой-то момент что-то словно надломилось в душах ошеломленных огромными потерями, разгоряченных боем индейцев и они дрогнули. Дрогнули и побежали. В этот момент огромное войско натчей перестало существовать как единое целое, распавшись на отряды, сильно разнящиеся между собой по численности и племенному составу. Надо ли говорить что часть этих вояк в большинстве своем "мобилизованных" насильно, воспользовалась случаем и попросту оставила поле боя, поспешив вернуться к родным очагам.

Ушли, конечно, далеко не все, но у тех, что остались забот существенно прибавилось. Как часто бывает в таких ситуациях, между военными вождями начались свары и "разборки". Напрасно отец Диего метался между разрозненными отрядами своих союзников, проявлял чудеса красноречия, сулил щедрые дары и грозил страшными карами, все его усилия пропали даром. Он сумел добиться лишь продолжения осады, но на повторный штурм сподвигнуть туземцев он уже не смог.

Наступило хрупкое затишье, в ходе которого обе враждующие стороны "зализывали" раны, подсчитывали потери и думали, что делать дальше.

Пока у стен Новочеркасска происходили описываемые нами события, неторопливые волны Миссисипи, лениво катящиеся к Мексиканскому заливу, уносили в своих объятиях небольшой челнок с одиноким гребцом.

Капризная Госпожа Удача улыбнулась пареньку, позволив ему беспрепятственно проскочить неприятельские посты, и теперь каждая минута, каждый гребок весла приближали казачонка к его цели. В душе удальца, впрочем, гордость за совершенный подвиг боролась с нешуточным страхом. Боялся Абдулка вовсе не встречи с врагами, грозящей ему немедленной гибелью, для столь юного возраста вообще характерны какая-то бесшабашная самоуверенность и совершенно наплевательское отношение к смерти. Она кажется чем-то далеким и маловероятным. А вот угроза хорошей взбучки, на которую в воспитательных целях никогда не скупились старшие казаки, казалась сорванцу вполне реальной. Дело в том, что в путь наш юный герой пустился на свой страх и риск, даже не подумав поставить в известность ни атамана, ни заменившего сироте отца — старого Панаса, а потому он вполне представлял себе не только размеры их признательности, но и суровость возможного наказания.

Однако, несмотря на все страхи и сомнения, горячее желание помочь попавшим в беду товарищам, заслужить и уважение, стать настоящим казаком, гнали парня вперед. Именно оно заставляло, преодолевая усталость и боль от сбитых в кровь мозолей на ладонях, с каждым ударом весла приближать такую желанную цель: уже отчетливо виднеющиеся земляные валы расположенного на вершине высокого холма, на левом берегу реки Константиновского редута, и бело-голубое полотнище Андреевского флага над ним, которое лениво трепал веселый речной ветерок.

ГЛАВА 4 Новороссийск

Вот и мы, дорогой читатель, последуем за этим теплым, майским, пахнущим рекой и цветами, дуновением, чтобы вскоре встретить одну уже знакомую нам особу. Ветерок между тем пронесся вдоль речного берега над грозной крепостью, распаханными полями и скоплениями хижин и храмов в прибрежных селениях племени туника, принявшего власть белых. Он прошумел над еще по-весеннему цветущей и зеленой прерией, сосновыми лесами, покружил над заросшими кипарисами и манграми, кишащими аллигаторами болотами, коими изобиловал здешний край. Тяжело поднял с водной глади огромную стаю пеликанов, подхватил под широко расправленные крылья, парящего в небе белоголового красавца орлана и наконец, достиг расположившегося на холмах между правым берегом соленого озера Оква-та и левым берегом Миссисипи, города. Ворвался во двор большого дома, скорее даже дворца, выстроенного в том, самом стиле, который много позже будет принято назвать "колониальным", весело закружил по саду, раскачивая ветки отцветающих яблонь и груш, украдкой пробравшись в беседку, принялся играть шелковой занавеской.

Сидящая за ней хрупкая, миниатюрная шатенка, отложив книгу, поднялась с резной, деревянной скамьи, откинула в сторону тонкую, практически невесомую ткань, подставила солнцу и ветру красивое лицо проводила взглядом черную точку парящей высоко в небе птицы. По губам ее пробежала слабая, немного грустная улыбка. Вот уже пятнадцать лет прошло, с тех пор как она отправилась в ту самую, злополучную археологическую экспедицию. Недолгое, романтичное и абсолютно безопасное, как ей тогда казалось, приключение вдруг резко перевернуло казавшуюся такой легкой и беззаботной жизнь. В один миг исчезли и дом с любящими, заботливыми, буквально боготворящими своего единственного ребенка родителями, веселые тусовки в ночных клубах и институт с его лекциями и зачетами. Все это пропало, словно растворилось где-то в глубине веков. Осталась лишь суровая, грубая действительность, со всей ее грязью, кровью, опасностями и смертями, и полным, принципиальным отсутствием таких привычных, казавшихся чем-то само собой разумеющимся, благ цивилизации. Трудно даже представить себе, то отчаяние, которое охватило Светлану, когда стало понятно, что возврата к прошлому уже не будет. К счастью для девушки, рядом оказался добродушный, невозмутимый здоровяк Щебенкин за широкими плечами которого она спряталась словно в неприступной крепости. Костя подарил ей семейное счастье, взял в руки словно нежный, хрупкий цветок и понес по жизни, тщательно оберегая от всех бед и неприглядностей. И вот этот сад, саженцы для которого были привезены купцами из далекой Германии, разбитый вокруг губернаторского дворца и беседка, занавески из ужасно дорогого и дефицитного по нынешним временам шелка, несколько тюков которого достались ему в качестве трофея при взятии Казани, весь этот комфорт и уют который можно было только представить себе в начале шестнадцатого века, все это было создано только для нее.

Женщина вздохнула. Увы, суровый и грубый век диктует свои условия и ее муж, настоящий моряк и воин, не может полностью посвятить себя только семье и любимой женщине. Неуемная Щебенкинская натура вновь и вновь влечет его на шаткую корабельную палубу, а ей остается только ждать. И Света ждала. Растила детей, как могла, сберегала семейный очаг, а еще занималась тем, что день за днем, в течение пятнадцати лет упорно работала, создавая с нуля всю систему образования княжества. Именно ее стараниями в каждом городе и в любой мало-мальски крупной деревне имелась школа, а в Форте Росс — университет, имеющий свой филиал и в Новороссийске.

— Госпожа! Госпожа! — крик несущегося сломя голову по садовой дорожке мальчишки лет двенадцати, отвлек Светлану от ее мыслей — беда госпожа!

— Что случилось? — женщина побледнела, крепко вцепилась в изящные перила ограждающей беседку балюстрады.

— Война госпожа! Фу — у! — юный слуга остановился, с трудом переводя дыхание.

— Как война? С кем?

— Ох, ваша милость и не знаю даже. Только я на рынке слышал, так торговцы говорили. И сразу к вам побежал.

— Как война? Зачем? Почему? И, что же теперь? Что же теперь делать? — ошеломляющее известие буквально оглушило Свету, привело в полную панику.

— Я-я н — не знаю ваша милость — растерянно и испуганно глядя на нее, протянул паренек.

Как ни странно, но именно этот страх, который она увидела в глазах мальчишки, словно привел ее в чувство, заставил собраться и начать действовать.

— Так! Быстро на конюшню. Скажи, что я велела заложить возок. Быстро!

Пока на конюшне готовили транспортное средство, Света успела переодеться и привести себя в порядок. Чтобы ни стряслось, никакая война, землетрясение, камни с неба или великий потоп не могли заставить одну из первых красавиц княжества появиться на людях в неподобающем виде. Тем не менее, вскоре сборы были закончены и небольшой экипаж, запряженный резвой лошадкой, выкатился на пыльные улицы Новороссийска.

Население самого южного города княжества, заложенного, почти пять лет назад экспедицией под руководством Емелина, в описываемом нами 1515 году, насчитывало уже почти три тысячи человек: белых поселенцев и индейцев, прибывших сюда с восточного побережья Атлантики и Великих озер. Растили маис и хлопок, добывали соль, охотились, занимались ремеслами, ловили рыбу, но одним из главных источников дохода для местных жителей была все — таки торговля. С юга, с далекого Юкатана в город регулярно приходили целые караваны больших лодок привозивших: хлопок и разноцветные ткани из него, перец и ваниль, золото, драгоценные камни и самый дорогой товар — плоды какао. Завозили и рабов, которых выкупали и направляли вглубь княжества, где их либо осаживали на землю в качестве арендаторов в своих поместьях крупные и не очень землевладельцы, либо устраивали трудиться неквалифицированными чернорабочими на своих шахтах и мануфактурах промышленники. Каждый год вверх по Миссисипи в Форт Росс уходил большой конвой, груженный этими богатствами. Обратно в свои города майя увозили посуду, инструменты и оружие из железа и меди, соль, шкуры аллигаторов и бизонов.

Открытый возок, на сиденье которого, на мягких подушках удобно расположилась наша героиня, шустро катил по центру города, мимо сложенных из камня или сосновых бревен одно — двух этажных домов, лавок, мастерских, занятых своими повседневными, пока еще мирными делами и заботами горожан. Недолгое путешествие закончилось у рубленного из сосны большого, в три поверха терема в северно-русском стиле. Оставив транспортное средство под присмотром кучера, Светлана быстро поднялась по ступеням высокого крыльца и была препровождена учтивой прислугой в покои военного коменданта Новороссийска.

В просторной трапезной воеводского терема царила деловая, рабочая атмосфера. Двое мужчин, склонившись над расстеленной на большом столе картой, о чем-то громко спорили между собой, третий сидящий на широкой лавке у окна спокойно наблюдал за ними, неторопливо попивая что-то из большого стеклянного кубка, в разговор не вмешивался.

Появление губернаторши на военном совете оказалось несколько неожиданным. Стоящие у стола спорщики замолкли, прервавшись на полуслове, один из них, хозяин покоев — коренастый, русоволосый бородатый мужчина лет сорока приветливо, дружески улыбнувшись и приложив руку к груди, поклонился.

— Проходи Светлана Лексевна. Поздорову ли? Детишки как?

— Благодарю Охрим Иванович — склонила голову Светлана — все благополучно. Было. До сегодняшнего дня.

— А, что так? Нешто беда у тебя какая приключилась?

— Хватит Охрим! — резко ответила женщина — я все знаю! Война у нас.

— А так вот ты о чем — отмахнулся воевода — Да господь с тобой. Разве ж то война. Ну, забузили басурмане малость, так мы быстро их угомоним. Ты сударыня не бойся, лучше домой ступай к деткам. Твое дело детишек наших грамоте и вежеству учить. А ратное дело не бабье, сами уж справимся.

— Охрим Иванович — вкрадчивым голосом начала Светлана — ты супруга моего уважаешь?

— А как же, матушка моя? — удивленно поднял брови воевода — вот уж почитай пятнадцать годочков мы с Константином твоим друзья-побратимы, и дружба та и нашей, и вражьей кровью скреплена. Ты же для меня как сестрица родная, да и дочка младшенькая моя нешто не крестница тебе? И город, что супруг твой на меня оставил блюсти буду в целости, на чем и крест государю нашему целовал. Разве хоть раз в том усомниться я повод давал?

— Вот и я своего мужа очень люблю и уважаю. И за женщин, детей, которые в городе живут я перед ним и перед своей совестью в ответе, и не могу оставаться спокойной, когда им угрожает опасность. Но и ты прав, война дело не женское, и в ваши мужские дела я не полезу, в уголочке тихонько посижу, и мешать не буду.

— Ну и ладно, коли так-то — наконец согласился Охрим, и на некоторое время совсем забыл о своей гостье, вернувшись к не терпящим отлагательства делам.

А дела эти, несмотря на весьма бодрые заявления, обстояли не так уж и безоблачно.

— Это что же выходит, господин полковник, в помощь казачкам тебе и отправить то некого — воевода обернулся к своему собеседнику, высокому крючконосому мужчине лет тридцати пяти затянутому в офицерский мундир зеленого сукна с синим воротником и обшлагами.

— В том и беда, Охрим Иванович — развел руками командир второго линейного Новороссийского, стрелкового полка Корней Лыков — самим бы случись чего устоять. Если вороги большой силой на нас наваляться, вся надежда на ополчение.

Регулярных войск, которые можно было бы отправить на помощь осажденному Новочеркасску, в его распоряжении не было, от слова совсем. Первая рота, несла службу в Константиновском редуте. Снять ее оттуда не подвергая город и его окрестности, населенные принявшими покровительство княжества индейцами туника, опасности вражеского вторжения, не было никакой возможности. Вторая ушла в поход в качестве десанта на судах южной эскадры, направившейся с торговой и дипломатической миссией к Юкатану. Два взвода третьей стояли гарнизонами по прибрежным фортам, защищавшим вход в озеро Оква-та. Таким образом, оставался всего один взвод, в обязанности которого входило посменное несение дозорной службы на заставе в устье Миссисипи и караулов непосредственно на городских улицах.

— Так — огладил окладистую бороду воевода — ну городовой полк, почитай сотен шесть я исполчу. Да только, что это за вояки сам знаешь.

— Ну, уж всяко не хуже дикарей будут.

— Не хуже — согласился Охрим — а если еще и туники воев дадут то за тыщщу оружных соберем, да твои солдатушки почитай один пятерых басурман стоят.

— Кхе, пяти — усмехнулся Лыков — бери больше. Да одной ротой я ту тысячу в чистом поле мигом разгоню, даже не взопрею. А коли в укреплении стоять, то и трех тысяч супротив моих орлов мало будет.

— И то верно — воевода обернулся к сидящему у окна человеку — ну а ты Павел Францевич, чего скажешь? Что твои людишки бают, дадут туники воев?

— А куда им деваться, сударь воевода? — начальник местного отдела госбезопасности Пауль фон Пфорцхайме невозмутимо отставил кубок, аккуратно промокнул губы белоснежным платком — они ведь теперь с нами как вы русские говорите: "одной веревкой привязаны". Падет редут и натчи их в первую голову вырежут.

— Ну, что ж, значит, исполчаем воев и крепко на редуте становимся, чтобы ворога к городу не пустить. А еще велю я снарядить лодью с пушками, чтобы вверх по реке прорвалась, государю весточку послать надобно, да и маскоги в помощь нам поднимутся. А там зажмем басурман с двух сторон, да и вдарим всей силой. Даст господь, так и казачков выручим.

— А продержатся ли до той поры? Крепостица то у них так себе, одно название — с сомнением протянул Лыков — пока маскоги войско соберут, сколько времени пройдет. Можем не поспеть.

— На все воля божья — перекрестился воевода — только сам понимаешь некого им в помощь отправлять. Сколь ни то да продержатся и нам дадут время на сборы.

— Да, что же вы такое говорите? — не выдержав, вскочила со своего места Светлана — как можно? Там же люди: женщины, дети. А вы их уже списали! Со счетов сбросили! Мы должны сделать все, чтобы их спасти!

— А коли я с войском в поход уйду, казачков выручать, а нехристи сюда ударят. Здесь то кровушки побольше прольется. Ты об сем матушка и не подумала? — хмуро огрызнулся воевода — или наших баб да детишек тебе и не жаль вовсе? Да разве ж у меня душа за православных не болит? Или я чурбан, какой? Да просто нельзя по-иному.

— А если охотников кликнуть? — внезапно предложил безопасник — думаю вместе с моими людьми, сотню-другую набрать можно. Взять все суда, которые есть в нашем распоряжении, прорваться к крепости...

— Охочих людишек наберем. А кто поведет их? Я города не оставлю, полковник тоже здесь нужен, кто оборону крепить будет? Да и чем там сотня-другая поможет?

— Я поведу! — вновь взвилась Светлана — сама поведу!

— Ты? — воевода расхохотался — ох уморила сударыня. Прямо бой баба! А не боишься?

— Боюсь! До жути боюсь! Но если нельзя по-другому, то я и саблю в руки возьму...

— Сударыня, да будь я проклят, если позволю вам изображать собой Орлеанскую Деву и рисковать собой в этой безумной авантюре — утратив свою обычную невозмутимость, подскочил со своего места фон Пфорцхайме — клянусь святым распятьем, я сейчас же обращусь с призывом к нашим торговцам! Не захотят отдавать добровольно, силой соберу все, что может держаться на воде и через три, самое позднее четыре дня, выступлю в поход. Обещаю, мы вывезем оттуда всех, до последнего человека, даже если все дикари, которые есть в Новом Свете, вознамерятся помешать нам.

— Благодарю вас Пауль — женщина одарила безопасника очаровательнейшей улыбкой — вы истинный рыцарь и храбрый офицер.

— Ну, значит, на том и порешим — подводя итог сказанному, хлопнул ладонью по столу Охрим — а ты Светлана Лексевна, чем саблей махать, вот что сделай. Людишек, коих сюда привезут, накормить и разместить надо где-то. Да и раненых мыслю немало у них, больницу и лекарей упредить и подготовить. Вот и поезжай, распорядись, все при деле будешь. И дурные думки из головы уйдут. А то ишь, развоевалась. Ни дать, ни взять, баба амазонская, про коих мне как-то супруг твой байки рассказывал.

— Конечно, Охрим Иванович, сделаю все, что нужно — Светлана поднялась и стремительно направилась к выходу, обернулась, кивнула головой — до свиданья господа.

Поджидающий у крыльца воеводского терема возок подхватил нашу героиню и стремительно умчал ее по пыльным улицам взбудораженного тревожными известиями городка к новым делам и заботам.

ГЛАВА 5. В которой читатель, наконец, встречает наших героев, а те в свою очередь считают деньги.

Солнечный луч, отразившись от стекла раскрытого настежь окна проник в комнату, и запрыгал шаловливым солнечным зайчиком, играя на резных дверцах большого дубового бюро, медных, надраенных до ослепительного блеска канделябрах с толстыми огрызками оплавленных восковых свечей. Потом перебрался на оружие, развешанное на стене поверх большой шкуры пумы и застыл на корешках книг плотно угнездившихся в большом шкафу.

Для современного наблюдателя, если бы таковой появился бы в столь ранний час в рабочем кабинете главы Новороссии, заседание правительства княжества скорее напомнило бы утреннюю планерку у главы какой-нибудь небольшой фирмочки, настолько просто и естественно держались и вели беседу присутствующие. Не хватало только чашек с чаем и кофе на столе. Да и собственно перед кем было чиниться, если присутствовали в залитой ярким светом небольшой горнице "все свои". Во главе стола, как и положено руководителю восседал сам Великий князь Новороссии — Егор Ляшков. К описываемому нами моменту "стукнуло" нашему герою уже тридцать семь лет, и вот уже не гибкий, спортивный юноша — студент явился перед глазами любопытного читателя, но крепкий, казалось весь отлитый из стали, закаленный в трудах и сражениях, умудренный опытом былых лет муж: воин и правитель, в самом рассвете сил и возможностей.

Рядом с мужем, небрежно присела на широкий подлокотник его кресла великая княгиня Татьяна. Прожитые в средневековье годы, рождение троих малышей, не только не лишили некогда юную выпускницу медицинского института города Н-ска, прежнего очарования молодости, но сделали из нее настоящую красавицу, любящую мать для своих детей, заботливую и мудрую правительницу для поданных и верную помощницу вечно занятому государственными делами супругу.

К слову сказать, и остальные члены все этой теплой компании бывших студентов из века двадцать первого, ровно пятнадцать лет назад неведомо каким образом очутившиеся в суровом шестнадцатом столетии, уже разменяли свой четвертый десяток и в разной степени, кто в большей, кто в меньшей, изменились и внешне и внутренне.

Пусть рыжая шевелюра Лехи Емелина заметно поредела, а лицо украсилось морщинами, и шрамом, но фигура его: невысокая, сухощавая; живой, любознательный ум, и неунывающий характер остались прежними. Впрочем, кое-что все-таки добавилось. В нужный момент маска некоей веселой, незлобивой бесшабашности вдруг слетала с него, обнажая свирепый оскал опасного хищника, готового мертвой хваткой вцепиться в горло врага. А врагов этих, тайных и явных у главы министерства государственной безопасности Новоросского княжества за пятнадцать лет неустанных трудов на ниве разведки и контрразведки накопилось предостаточно.

Ну и еще одним, уже упомянутом нами участником совещания, сидевшим как раз напротив четы Емелиных, был министр обороны и единственный в Новом Свете генерал — Серега Корнев. Человек, когда-то в молодости, за свои не маленькие габариты и свирепый в бою нрав, получивший от индейцев почетное прозвище "Стоящий Медведь", с годами стал еще больше походить на подарившего ему столь славное имя, зверя. Теперь это был огромный, двухметровый, обритый что называется "под ноль", могучий детина с плечами — косой саженью, бочкообразной грудью, начинающим заметно выпирать брюшком, бревноподобными руками и ногами и окладистой, роскошной, но рано начинающей седеть бородой.

Собравшиеся, перекидывались между собой ничего не значащими фразами, но о делах пока не говорили, ожидалось прибытие главного княжеского казначея, доклад которого собственно и был темой сегодняшнего совещания малого княжеского совета.

— Здравствуй Лен, заходи — Егор дождался, пока слуга закроет снаружи дверь кабинета, поднялся навстречу вошедшей гостье.

— Привет всем — в нарушение всех мыслимых и немыслимых правил дворцовых этикетов Живчикова дружески чмокнула подставленную щеку — бородищу то отрастил. Скоро вон Сергея догонишь. Тань, как только такое безобразие терпишь?

— Да уж не Лехина "эспаньолка" — улыбнулся Ляшков, машинально провел рукой по заросшему подбородку — сама понимаешь нам православным, с "босым рылом" ходить невместно, а все эти новомодные европейские примочки мне как-то не идут.

— Как ты говоришь? "Босым рылом"? Надо запомнить — рассмеялась Лена.

— Ну, рассказывай, с чем пожаловала? Новости хорошие или как?

— Расскажу, расскажу — женщина перецеловалась со всеми присутствующими и принялась раскладывать своим счета и гроссбухи на столе, размещаясь по левую руку от княжеского кресла.

Некогда пухленькая, подвижная как ртуть, шустрая на слова и поступки "Живчик", изменилась кардинально. Не только возраст наложил свой отпечаток на внешность и характер этой нашей героини, но и весьма ответственная должность главного казначея. Теперь это была статная, уверенная в себе величественная дама с довольно привлекательным, но весьма серьезным и волевым лицом, властная и решительная, способная не только крепко держать в кулаке всю финансовую систему княжества и своих подчиненных, но и кажется даже собственного мужа, скромненько притулившегося рядом со своей второй половинкой. Впрочем, внешняя скромность и покорность Алексея была лишь видимостью, на самом же деле в семейном тандеме Емелин — Живчикова, главную роль играл все-таки он, а грозная казначейша, супруга своего очень уважала и даже втайне побаивалась.

Таким образом, здесь в просторном тереме — дворце на Княжьей горке собрались почти все наши герои. Мы говорим, почти, но не все. Семейство Щебенкиных, исполняющий обязанности адмирала новоросского флота Костя и его жена Светлана, по совместительству министр образования находились далеко от столицы княжества — Форта Росс, в городе Новороссийске, который если помнит читатель, располагался в устье реки Миссисипи.

— Ну, сразу о деле. По итогам прошлого года, общие расходы казны составили... — наклонившись над разложенными на столе бумагами Живчикова, что-то прошептала про себя, нахмурилась, несколько раз щелкнула костяшками лежащих рядом счетов, и недовольно покачав головой, вздохнула — 136 тысяч 637 рублей.

— Фьють! — присвистнул сидящий напротив Сергей.

— А чего фьють-то? — укоризненно взглянула на него главная хранительница государственной казны — между прочим, почти половину этой суммы "сожрало" твое ведомство. Хотя и остальные тоже неплохо постарались.

— С этого места попрошу подробней — недоверчиво прищурился Корнев.

— Поподробней ему — казначей бросила быстрый, вопросительный взгляд на невозмутимую физиономию Ляшкова и поймав утвердительный кивок, продолжила — ну извольте, сударь. Общая численность наших вооруженных сил составляет тысяча шестьсот человек. Одних только кормовых денег из казны было выделено за год 33 тысячи 215 рублей серебром. Из расчета семь копеек в день на человека. Так?

— Ну, так — несколько сконфужено пробасил министр обороны.

— Дальше. Выплаты жалования составили 32 тысячи 682 рубля. А если добавить сюда расходы на закупку пороха, пошив униформы, корм для лошадей и мулов и прочие удовольствия, набегает общая сумма в 75 тысяч 897 рублей. Вот. Получите и распишитесь.

— Мда. Солидно получается — потер бритый затылок Корнев, и тут же руководствуясь одному ему понятной логикой предложил — слушай, Михалыч. А давай еще полчок сформируем? А?

— Серега, ты милитарист. Ты знаешь об этом? — усмехнулся Ляшков.

— Знаю. Ты уже говорил. Ну, один? Всего-то, триста штыков. У нас армия сам видишь, кот наплакал. Даже двух тысяч не насчитывает. А если завтра война? Если враг нападет?

— Между прочим — вмешался в разговор помалкивавший до того времени Емелин — у английского короля, на сегодняшний день, регулярная армия насчитывает всего двести человек, и ничего, справляется как-то.

— Зато у английского короля есть ополчение и возможность навербовать на континенте ораву крепких, опытных ребят, которые, за его кровные нобили, пойдут воевать с кем угодно — возразил Сергей — а нам наемников брать негде.

— Обойдемся, как-нибудь без этого сброда. А ополчение у нас самих имеется — махнул рукой Егор — у нас населения на все княжество что-то около ста двадцати тысяч человек из них почти три четверти еще несколько лет назад в каменном веке жили. А некоторые и до сих пор живут. Лен напомни, сколько мы с них налогов собираем, если не считать купцов и мануфактурщиков?

— В год около восьми тысяч рублей.

— Вот так. А ты говоришь еще триста штыков. Не до жиру, этих бы прокормить.

— Ну, нет, так нет — сдался, наконец, Корнев — я ведь просто так разговор завел. Вдруг да получится.

— Авантюрист — укоризненно покачала головой Живчикова — Егор, я могу продолжать?

— Да, продолжай, пожалуйста.

— Так вот. Расходы на флот, занимают второе место по степени затратности. Они составили порядка 36740 рублей серебром. Сюда включается и стоимость работ по строительству нового гальюна...

— Чего? — подпрыгнули одновременно Егор и Сергей.

— Галеона дорогая, галеона — с улыбкой поправил супругу, быстрее всех сообразивший в чем дело, Алексей.

— Гальюны, галеоны, я вашей морской терминологии не очень разбираюсь — слегка смутившись, огрызнулась Живчикова — и нечего ржать как кони. Вы слушать дальше будете?

— Ладно, не обижайся. Только ты если в чем-то не разбираешься, значит, нечего щеголять малознакомыми словечками — махнул рукой Ляшков — продолжай дальше...

— Остальная часть суммы практически в равных долях это расходы на образование, медицину и государственную безопасность — продолжила Лена — теперь о доходах. Нас здорово выручил пришедший из Новороссийска караван с товарами. Из одного только золота было отчеканено 8 тысяч 600 червонцев по 4 грамма каждый. Это только то, что пошло на переплавку, не считая изделий представляющих высокую историческую и художественную ценность. И перца 700 килограмм, проданного в Европе и России в среднем примерно по два червонца за фунт, на общую сумму 28 тысяч рублей. От казенной торговли мехами и прочими товарами, а также пошлин и налогов, полученных с купцов и мануфактурщиков, получено еще 37 тысяч 359 рублей. Таким образом, по итогам года сальдо получилось положительное, и доход казны составил 22 тысячи 732 рубля.

— Это хорошо — удовлетворенно проворчал Егор, обменявшись взглядом с довольно улыбающейся супругой — нас можно поздравить. Если мне не изменяет память, за все пятнадцать лет существования княжества это самый приличный годовой доход. Раньше-то в самый жирный год и десяти тысяч не оставалось.

— Очень хорошо выручило присланное Костиком из Новороссийска золото и серебро. Если бы не оно, бюджет был бы дефицитным — скептически покачал головой Емелин — европейский караван этой весной совсем дохленький от казны собрали. Много ли товара на двух кораблях увезешь.

— А сколько всего у нас сейчас денег? — полюбопытствовала отмалчивавшаяся до сих пор Татьяна.

— А всего у нас накопилось уже 78 тысяч 865 рублей и 22 копейки.

Так уж сложилось, что государство, построенное собственными руками на диком континенте, практически на пустом месте и голом энтузиазме стало делом всей жизни для попавших в прошлое уроженцев двадцатого века, их самым любимым детищем. Надо ли говорить, что в отличие от элит, пожалуй, всех без исключения тогдашних (да и нынешних тоже) держав, не считающих для себя зазорным без стеснения запустить руку в государственный карман, для наших героев даже сама мысль о том, чтобы воспользоваться этими деньгами для удовлетворения личных нужд казалась нелепой и кощунственной. Как любящие родители воспринимают каждый пусть даже самый небольшой успех своего отпрыска, так и они по праву считали каждый новый шаг к процветанию Новоросского княжества своей большой победой и поводом для совершенно искренней радости. Разве может нормальный родитель воровать у собственного дитя?

Мало того, Великое княжество Новоросское было единственной державой в мире, в расходной части государственного бюджета, которой напрочь, отсутствовала статья, регулирующая траты на содержание двора и правительства. Немыслимое дело для 16 века, и Ляшков и его друзья, имея довольно солидный доход от мануфактур и торговых предприятий, считали себя обязанными наравне со всеми платить налоги в казну.

— Хорошо. Я могу идти? — пожала плечами очевидно привыкшая к подобным причудам начальства Живчикова и дождавшись разрешения вышла из кабинета.

— Я тоже пойду — поднялась со своего места Таня — распоряжусь, чтобы вам сюда перекусить принесли.

Егор, занятый какими-то своими мыслями, только рассеяно кивнул головой, когда супруга, ласково погладив его по плечу и чмокнув в щеку, вышла вслед за Леной.

* * *

— Вот и хорошо, к тому времени как раз подгадаем с отправкой компанейского каравана. Ну а теперь о вещах не менее интересных, что у тебя по соседям?

— Есть кое-что — довольно ухмыльнувшись, Алексей открыл было лежащую перед ним на столе толстую кожаную папку, но тут же ее захлопнул и замолчал, бросив подозрительный взгляд на входную дверь.

— Прошу прощения Ваше Величество — после деликатного стука на пороге появилась крупная фигура и цветущая физиономия неизменного княжеского камердинера Петера — ее величество распорядилась подать вам вино и закуски.

— Ну, что же, подавай — кивнул Егор — дело нужное.

— Да, подкрепиться действительно не мешает — плотоядно оскалился Корнев — а то уже живот к спине присох.

— Да, уж твой-то точно присохнет — коротко хохотнул Емелин.

— Настоящего мужчину должно быть видно издалека — парировал Сергей — не то, что некоторые, за копейным древком спрятаться могут.

Пока приятели шутливо препирались, в зал неслышными тенями проскользнули слуги в мгновение ока заставившие стол баррикадами блюд и графинов, а затем дисциплинированно и четко выстроившиеся вдоль стены.

— Здорово ты Петер их вымуштровал. Каждый раз не перестаю умиляться — хмыкнул Корнев, отвлекшись от перепалки и обозрев идеально ровную шеренгу — да они, по части строевой, моим гвардейцам фору дадут. Орлы! Благодарю за службу!

— Покорнейше благодарим Ваша Милость — отвесил учтивый поклон, пристроившийся на правом фланге построения камердинер.

— Вот только отвечать по форме не умеете — махнул рукой Сергей — что с вас взять, штафирки штатские.

— Ладно, не придирайся, им не на парад ходить — улыбнулся Егор и обернулся к слугам — спасибо Петер. Можете быть свободны. Ступайте.

— Слушаюсь Ваше Величество — прислуга почтительно раскланялась, и повинуясь командам начальства быстро, но без ненужной суеты покинула "царское помещение".

— Ну и что тут у нас? — любопытный Емелин поднял крышку с ближайшего блюда и восхищенно присвистнул — ай да Танюха, ну мать уважила! Помидоры! Со сметаной! Кто бы знал, как я все эти годы скучал по обычному салату из помидоров!

— Ага, а еще сок томатный, только ради этого стоило через океан переться — с набитым ртом поддержал приятеля Корнев уже усиленно работающий челюстями.

На некоторое время воцарившаяся в комнате тишина нарушалась только бряканьем посуды. Наконец голод был утолен и Егор, расслабленно откинувшись на спинку кресла, лениво потягивая шипучий, холодный квас, окинул взглядом довольные физиономии приятелей.

— Хорош лопать. Леха докладывай — скомандовал он, наконец, поставив опустевшую кружку на стол.

— Ну, значит так: вот, что моим людям удалось накопать — руководитель Новоросского МГБ аккуратно промокнул салфеткой губы и открыл свою папку — интересующий нас объект прибыл на Эспаньолу еще 11 лет назад, прямиком под крылышко своего высокопоставленного родственника, а это, между прочим, не кто иной как сам синьор де Овандо.

— Круто — присвистнул Корнев — блатной значит. И кем же ему приходится губернатор?

— Трудно сказать точно, но какой-то дальний родственник по отцу. Вроде как дядя двоюродный. А может и троюродный, кто их разберет. Тем не менее, синьор Николас родственник хотя и дальний, но довольно заботливый. Предоставил нашему клиенту и поместье с рабами, и право на строительство дома в Санто-Доминго. Два года он исправно резал и грабил туземцев в карательных походах, а в 6-м году, видимо за большие заслуги на этом поприще, получил должность нотариуса в какой-то индейской деревушке.

— Нотариуса? — удивленно пожал плечами Ляшков — извиняюсь за выражение, на кой хрен индейцам юрист? Завещания заверять?

— Индейцам, юрист на хрен не нужен, как вы изволили изящно выразиться, Ваше Величество — хмыкнул Емелин — сейчас у испанцев нотариусом называется надсмотрщик. Сильно сомневаюсь, что туземцы в нем сильно нуждаются, но их мнения собственно никто и не спрашивает.

— Однако. Точно надсмотрщик? — усмехнулся Егор — вот уж не знал, что у этого слова изначально такое значение. Какая связь?

— Точнее некуда — подтвердил Алексей — сам удивился, когда узнал. Так вот, чем это "юрист" занимался в этой, прямо скажем малопочтенной должности, установить так и не удалось. Одно можно сказать, дела у него шли очень даже не плохо, если судить по тому, что уже через год ему вполне хватило средств построить приличный дом, прямо напротив губернаторской резиденции.

— Ну, еще бы, при такой-то волосатой лапе — усмехнулся Сергей.

— Тут скорее дело в "личных качествах". По мнению людей, хорошо его знающих, парень отличается редкой беспринципностью и алчностью, короче говоря, скотина порядочная. Так вот, до 1509-го года дела у него шли довольно не плохо, но вот тут возникла проблемка, даже скорее проблемища. Как вы уже знаете нашего давнего "друга" де Овандо отозвали в Испанию, а на его место прислали Диего Колумба, того самого который Христофорович. А с ним как раз наш клиент и не ужился. Почему? Могу предположить, что новый губернатор просто принялся смещать все креатуры своего предшественника.

— Новая метла?

— Точно. Как говорится ничего личного. Впрочем, наш объект не растерялся и тут же принялся хлопотать о своем назначении на довольно прибыльное местечко казначея в отряде некоего Веласкеса, отправляющегося куда-то, на завоевание большого острова. Какого точно не знаю, но есть основания предполагать, что это все-таки Куба.

— Только предположения? — нахмурился Егор.

— Скорее подозрения. Увы, в ближайшем окружении нового губернатора своих людей у меня пока нет, а источник, освещавший де Овандо, убыл вместе с ним в Старый Свет. Так вот вернемся к нашим баранам. Дальше начинается самое интересное. Примерно в это же время на Эспаньоле появляется еще один наш "старый приятель"...

— "Падре"?

-Ага. Он самый. Почти год бедолага у нас промыкался, а когда ничего у него не получилось, убрался восвояси. И тут происходит как по заказу, прямо как в кино. Я уж не знаю, каким образом доминиканец смог повлиять на "юриста", но тот резко поменял свои планы. Два "главных злодея" встретились, снюхались и каких пакостей нам от них теперь ожидать от этой парочки, остается только предполагать. По последней информации в 13-м году "Падре" вместе с "объектом" и неким де Сото присоединились к экспедиции капитана Понсе де Леона. Три корабля и около двухсот солдат. В марте этого же года они ушли в море искать некие северные острова, на которых якобы находится толи "источник вечной молодости", толи "вечной жизни"...

— Черт! — вдруг ругнулся Сергей — источник вечной молодости! Ну, конечно — же!

— Ты что-то об этом знаешь? — подозрительно покосился на него Алексей.

— Сам источник, это, конечно же, полный бред. Красивая сказка — пояснил Корнев — а вот Понсе де Леон личность вполне историческая, это тот самый тип, который открыл Флориду, и как раз в процессе поисков этого самого источника.

— Это не есть гут, как говорят наши немецкие поданные — Егор резко поднялся с места и принялся расхаживать по кабинету — действительно, я тоже что-то такое припоминаю. Читал где-то или по телевизору видел. Получается, уже минимум полтора года как испанцы обосновались на материке, а мы все еще ни сном, ни духом? И где теперь вылезет эта троица? Что они предпримут?

— Пока трудно сказать — пожал плечами Емелин — я на всякий случай направил предупреждение о возможных провокациях Косте в Новороссийск, и снарядил на юг вдоль побережья экспедицию с целью сбора сведений о появлении посторонних, но это пока все, что мы можем предпринять. Сами понимаете, это шестнадцатый век, здесь все делается черепашьими темпами и информацию можно ждать месяцы, а то и годы, к тому времени она порой уже безнадежно устаревает. Впрочем, с другой стороны если "объект" сейчас во Флориде, значит он не может угрожать нашим интересам в Мексике, и "Падре" сам того не подозревая сыграл нам на руку?

— Пока получается так, а как дальше будет, поглядим — задумчиво протянул Егор — ты вот, что свяжись с нашим советником в Тенесси, и с Новочеркасском, пусть казаки и маскоги тоже будут начеку. Да, и еще! Надо прощупать настроения натчей, это самое наше слабое место на Миссисипи, если и ожидать удара то именно с этой стороны.

— Понимаю — кивнул Емелин — сегодня же отправлю гонца. Я пойду?

— Иди. Я завтра планирую быть в городе, там встретимся.

— Хорошо — Алексей быстро собрал документы и направился к двери, уже на выходе обернулся — да, кстати, Егор будешь в Форте, навести Вольфа. Старик хотел с тобой поговорить о чем-то важном. Очень сокрушался, что не может приехать сам, боится, не выдержит дороги.

— Да уж за последний год наш бравый вояка сильно сдал. Хорошо, навещу. Серега ты чем планируешь заняться?

— Ну, срочных дел у меня пока нет, если ты не возражаешь, поеду в свое поместье. Уже почти неделю дома не был. Аленка убьет.

— Валяй. Нужен будешь, я тебя вызову.

ГЛАВА 6 . О делах финансовых и семейных.

Остановившись на залитом солнцем крыльце, женщины еще немного поболтали, на сей раз о делах семейных, житейских и совершенно обыденных, но от этого для них не менее важных, и разошлись. Татьяна вернулась обратно в дом, а ее подруга, направилась к ожидавшему у ворот транспорту. На козлах закрытой, подрессоренной двуколки мирно клевал носом паренек — кучер, рядом негромко переговаривались, держа в поводу оседланных лошадей, двое крепких, вооруженных до зубов молодцов в черных мундирах госбезопасности.

— Франц, едем! На монетный двор — коротко распорядилась Елена.

— Да госпожа! — встрепенулся кучер.

Он проворно соскочил на землю, почтительно помог хозяйке забраться в возок, затем запрыгнул на свое место, причмокнул губами, слегка хлестнул вожжами ухоженные, лоснящиеся крупы двух невысоких исландских лошадок. Охранники ловко запрыгнули в седла, и небольшая кавалькада, бодро цокая конскими копытами, по устилающей двор брусчатке, выехала в распахнутые ворота Кенигсберга на дорогу, ведущую в Форт Росс.

Проехав примерно с километр, главный казначей и ее сопровождающие свернули на неширокий проселок, который миновал небольшое селение, состоявшее из полутора десятков домов, окруженных огородами и садами, и вскоре привел их к группе строений, окруженных трехметровой бревенчатой стеной. У запертых, тяжелых, раскрашенных косыми белыми и черными полосами ворот расхаживали двое караульных в зеленых, гвардейских мундирах и надраенных до зеркального блеска кирасах и касках.

При виде подъезжающего возка, сопровождаемого вооруженными всадниками, солдаты скинули с плеча и взяли наизготовку титовки с примкнутыми трехгранными штыками и приказали остановиться. Выглянувшую из возка Живчикову, они естественно узнали, но, тем не менее, подчиняясь жестким предписаниям регламента, пропускать не спешили. Напротив, один из часовых строго приказав оставаться на месте, с помощью свистка, вызвал начальника караула.

Вышедший из приземистого, окрашенного все тем же незатейливым образом здания кордегардии сержант внимательно обозрел внутренности двуколки, придирчиво сверил с имеющимся у него на руках образцом, великокняжеские подпись и печать на безропотно предъявленном пропуске и, наконец, повелительным взмахом руки разрешил отрыть ворота. Причем разрешение на проезд, очевидно, совершенно не касалось сопровождавших Елену телохранителей и им пришлось остаться снаружи.

За столь надежно и тщательно охраняемыми воротами размещались всего три небольших одноэтажных здания сложенных из красного кирпича. Слева располагалось складское строение с окованной листовым железом и запертой на навесной замок дверью и узенькими, забранными металлическими решетками окнами. Справа — здание цеха, у стены которого под навесом пыхтела и дымила длинной трубой паровая машина, посредством цепных и ременных передач заставляющая работать прокатный и штамповочный механизмы.

Прообраз этого агрегата был разработан еще в 1509-м году ректором Новоросского университета, Николаем Коперником. За истекшие шесть лет методом проб и ошибок, затратив массу собственных сил и казенных средств, неугомонному исследователю удалось значительно модернизировать свое детище и добиться получения от него более или менее приемлемого КПД. При университете был создан комплекс механических мастерских, в которых проектировались и собрались такие чудо — механизмы с успехом трудящиеся на мануфактурах и заводах княжества.

Штамповочный механизм был представлен фальверком, в котором стальной молот с выгравированным на торце изображением с довольно приличной высоты падал на штемпель надежно закрепленный на лафете станка, таким образом "пропечатывая" заготовку и одновременно вырубая ее из золотой, серебряной или медной, в зависимости от номинала монеты ленты. Для их производства использовался вальцевальный станок, в котором отполированные должным образом, вращающиеся навстречу друг другу стальные же цилиндры прокатывали мягкий металл. Конечные изделия выходили слегка выгнутыми с гладким гуртом. Подобная технология хотя и была далеко не самой передовой из имеющихся на вооружении в мире, но наших героев она на текущий момент вполне устраивала.

Однако, Живчикову сейчас интересовали вовсе не вышеупомянутые склад и цех. Оставив двуколку и возницу у ворот под бдительным присмотром прогуливающегося по двору полицейского, она направилась к небольшому домику, туда, где располагалось управление производством.

Ну а пока Елена неторопливо, окидывая предприятие придирчивым хозяйским взглядом, шествует к своей цели, мы попытаемся объяснить о каких собственно рублях, копейках и червонцах идет речь.

Если помнит читатель, уже ознакомившийся с предыдущей частью нашего повествования, в один прекрасный день осенью 1508 года нашим героям пришла в голову мысль о том, что столь старательно создаваемой ими державе просто необходима собственная валюта. Страна вставала на ноги, разрасталась, численность ее населения, хотя и не так быстро как хотелось бы, но все-таки росла с каждым годом, налаживались производства, торговля процветала, и все полнее становились золотые и серебряные ручейки как втекающие в государственную казну, так и утекающие из нее. Естественно завозимый из Старого Света монетный "разнобой" вызывал серьезные затруднения при расчетах, а посему было принято решение упорядочить финансовую систему княжества. За основу, после долгих размышлений и тщательного изучения средневекового европейского опыта, взяли десятичную систему. Золото, завозимое с побережья Юкатана в устье Миссисипи и добываемое в виде самородков на берегах Золотого залива, именуемого в нашей реальности Лайтл Крик, позволило штамповать монеты номиналом соответственно в один червонец, соответствовавший десяти серебряным рублям. За образец взяли, наиболее распространенный в Европе, золотой флорин, монету весом около 3-4 грамма. Один серебряный рубль тянул без малого на тридцать грамм, но в отличие от "европейцев" — шиллинга или талера стоил ровно сто медных копеек.

Ну а теперь, когда читателю стало более или менее понятно о чем собственно идет речь, мы закончим наше описание и вернемся к нашей героине, которая за это время уже успела достичь своей цели и отворив тяжелую, сколоченную из толстых дубовых досок дверь войти в крохотное, залитое солнцем из больших, зарешеченных окон, помещение.

— Добри ден, коспожа канцляр. Рад видеть вас в добрый стравии — отвесив почтительный поклон, на ужасном русском языке поприветствовал ее весьма проворно выскочивший из-за конторки низенький, хорошо упитанный мужчина лет пятидесяти.

Надо заметить, что при всем разнообразии племен и наречий в княжестве существовал один, объединяющий всю эту разношерстую компанию в единый, впрочем, пока далеко еще не сложившийся народ, официальный язык — русский, без знания которого просто невозможно было достигнуть сколь-нибудь высоких постов в Новом Свете. Причем это был не старорусский и его диалекты, на коих изъяснялись выходцы из московских, литовских, новгородских земель, а вполне современная нам его интерпретация, принесенная в этот мир пришельцами из будущего. Ему обучали детей в школах, на нем преподавали в университете, вели дела в государственных учреждениях. Увы, если молодое поколение усваивало язык достаточно легко, то людям старшего возраста, к коим относился почтенный смотритель монетного двора Гюнтер Вилленбах, он давался очень тяжело, несмотря на недюжинное старание, проявляемое этим уроженцем Саксонии в честолюбивом стремлении достичь высоких чинов на своей новой родине.

— Здравствуйте, Гюнтер — кивнула Елена, и не разводя политесов, сразу перешла на деловой тон — ну, чем порадуете? Как наши успехи?

— Битте, коспожа канцляр — саксонец снял с шеи большой бронзовый ключ, открыл им замок на стоящем в углу громоздком сундуке, один за другим выудил оттуда два увесистых кожаных мешка — здесь есть, как это? Четвере сотен монеттен.

— Четыреста червонцев? — уточнила Елена.

— Так есть.

Развязав тесьму, закрывающую горловину одного из кошелей, Живчикова высыпала на стол его содержимое, выбрала наугад тускло поблескивающий желтым металлом кругляш, с изображением всадника с копьем на аверсе и кленовым листом и номиналом на реверсе. Взвесила монету на небольших аптекарских весах, удовлетворенно кивнула. Еще пятнадцать минут ушло на то, чтобы тщательно пересчитать деньги и внимательно изучив записи в толстом "гроссбухе" убедиться в том, что монеты отлиты из соответствующего по весу количества золота, привезенного пять дней назад с берегов Золотого залива и оставить отметку в получении. На этом все формальности были улажены, и сопровождаемая, несущим мешки с золотом Вилленбахом, главный казначей княжества важно прошествовала к своему транспортному средству.

— Я довольна проделанной вами работой и вашей честностью, Гюнтер. Думаю, по итогам месяца вы и ваши работники можете рассчитывать на небольшую премию — подойдя к возку, заметила она — однако, вам следует получше выучить язык.

— Благотарру вас коспожа канцляр — расплылся в радостной улыбке толстяк — я есть буду много, отшен много арбайтет. Ви ест бутете доволно.

— Не сомневаюсь — благосклонно кивнула Живчикова, наблюдая, как немец укладывает деньги в специальный, обитый металлом ларец под сиденьем возка. Затем закрыв замок сейфа висящим на поясе небольшим ключиком продолжила — ну-с, милейший мастер Вилленбах, к концу недели жду вас в столице с полным отчетом за месяц. Я так понимаю, в ближайшие дни поступлений сырья не предвидится, а значит, вы вполне можете оставить монетный двор на своего помощника на некоторое время.

Саксонец рассыпался в поклонах и благодарностях и на прощанье, подобострастно приложившись к ручке своей начальницы, помог ей забраться в экипаж.

— Н-но-о — сидящий на облучке Франц, причмокнув губами, дернул вожжи и возок выкатился за ворота, где к нему присоединились охранники и вскоре небольшая кавалькада, уже выехала на главный тракт.

Через весь остров, в нашей реальности именуемый Манхеттеном, пролегала широкая и хорошо наезженная грунтовая дорога между непосредственно столицей Новоросского княжества разместившейся в южной части острова и паромной переправой, соединяющей его северную оконечность с большой деревней Еремеевкой, расположенной на другом берегу реки Лесной. К описываемому нами моменту сам остров и берега рек и залива его омывающих были уже заселены довольно плотно, а потому и главная транспортная артерия княжества в разгар дня пустынной не выглядела.

Мимо задумчивого взгляда Елены проплывали прячущиеся среди по-весеннему цветущих, молодых садовых деревьев, небольшие селения, хутора и фольварки, неспешно катящие повозки селян, одиночные или шагающие небольшими группками пешеходы. Поднимая клубы пыли, прокатила запряженная четверкой лошадей большая карета дилижанса.

Почтовое и пассажирское сообщение между северной и южной оконечностью острова действовало уже почти два года, и недостатка в пассажирах первый в мире общественный транспорт не испытывал. И это несмотря на то, что проезд из одного конца в другой стоил целых две копейки, сумма по новоросским меркам довольно приличная. Подмастерье у ремесленника или наемный рабочий на мануфактуре получали за свои труды от пяти до десяти копеек в день, а за одну копейку в любой городской таверне вполне можно было получить миску наваристой мясной или рыбной похлебки с бобами, кукурузной лепешкой и кружкой плохонького местного пива или кваса.

Впрочем, ни привычные уже виды за окном, ни прогрохотавший навстречу дилижанс особого внимания Елены не привлекли. Все ее мысли крутились вокруг семейных забот и проблем. Ведь в первую очередь она была женой, матерью четверых детей и хранительницей домашнего очага, а уж потом министром финансов. А проблем в семье, несмотря на, в общем-то, благополучную, вполне благоустроенную жизнь, хватало. Все дело было в старшем сыне, которому уже исполнилось пятнадцать лет, возраст в котором молодые люди в здешнем мире уже начинают подумывать о самостоятельной жизни, и не всегда их планы соответствовали надеждам и чаяниям родителей. Женщина не совсем понимала, чем руководствовался Алексей, отпуская первенца в "свободный полет", но оспаривать решение мужа не посмела, а потому ей оставалось лишь молча страдать и переживать, глубоко пряча свои страдания и переживания.

Оставим же уважаемый читатель нашу героиню предаваться ее грустным размышлениям, а сами вернемся в великокняжеский терем.

ГЛАВА 7 Наследник

Распрощавшись с друзьями, Великий князь Новоросский вновь подошел к окну. На сей раз внимание его привлек одинокий всадник, который на лихом галопе буквально влетел в распахнутые ворота замка. Подняв коня на дыбы, сидевший в седле юноша ловко спешился, бросил поводья подбежавшему конюху, в несколько энергичных скачков одолел ступени крыльца и скрылся в доме.

— Красавец — улыбнулась неслышно вошедшая в комнату и вставшая рядом Татьяна — весь в отца.

— Раздолбай — укоризненно покачал головой Егор — носится как угорелый. Кстати, почему он не в университете? Прогуливает? Вот дождется у меня, намылю холку, будет знать.

Не смотря на внешнюю сдержанность и даже некоторую строгость в отношениях с домочадцами, своими тремя детьми гордился он по-настоящему. Особенно старшим, который с каждым годом все больше и больше походил на него самого, лет эдак двадцать назад, и жена это прекрасно понимала, а посему все эти угрозы всерьез не воспринимала.

— Весь в отца — снова с улыбкой повторила она.

— Такой же раздолбай?

— Такой же бесшабашный.

— Бесшабашный? Ха, когда это было — меняя гнев на милость, хмыкнул Егор и уже более миролюбиво проворчал — ладно, пойдем защитница, пообщаемся с потомком.

Длинный стол в большой трапезной буквально ломился от изобилия, а крупная, дородная тетка лет сорока все продолжала суетиться и подавать все новые блюда.

— Кушай дитятко, кушай! Оголодал поди! Отощал на учебах своих — то и дело причитала она, всплескивая руками — это-ж надо бедное дитя науками так умучать. Вона бледненький какой, ветром качает. Вот пирожка возьми свеженький, горяченький, с капустой как ты любишь. А вот балычок. Совсем плохо кушаешь.

Надо сказать, что юноша, восседавший единолично за столом, с которого можно было накормить десяток здоровых мужиков, уплетающий разносолы с завидным аппетитом, ни оголодавшим, ни бледненьким, ни уж тем более "умучаным" ну никак не выглядел. Да и "дитем", по здешним меркам, его пожалуй можно было назвать с очень большой натяжкой. Юный княжич Михаил Егорович благодаря своему довольно высокому росту, развитому неустанными тренировками с оружием и без, регулярными занятиями верховой ездой и греблей крепкому телосложению, и обветренной, загорелой из-за постоянного пребывания на свежем воздухе физиономии, выглядел несколько старше своих четырнадцати лет. Пожалуй, на вид ему можно было дать все семнадцать. Год назад, парень окончил обязательную для всех детей семилетнюю среднюю школу и по настоянию родителей продолжил свое обучение, поступив на первый курс университета Форта Росс. Тогда же Егор, желая приобщить отпрыска и наследника к делам государственным, стал иногда приводить его на заседания государственного совета, в чем, однако пока не очень преуспел. Все эти совещания пока еще казались мальчишке занятием весьма занудным и малопонятным. Гораздо веселей и полезней, по его мнению, было провести время на тренировочной площадке среди отцовских телохранителей, или бродить по лесу со старым индейцем дядькой Елпишкой, который во время таких прогулок много рассказывал воспитаннику о разных лесных обитателях, учил читать их следы и понимать повадки. Не говоря уж о том, что можно было вместо сидения в душном кабинете лихо мчаться наперегонки с ветром, сжимая коленями бока разгоряченного скакуна, или пересекать речные стремнины, управляя легким берестяным челном. Да что там говорить, даже на лекциях в университете и то было гораздо интересней.

— Ай-ай-ай, бедняжка — вошедший в трапезную Ляшков оборвал причитания кормилицы — а ну цыть Аксинья! Чего ты кудахчешь над ним как наседка над цыпленком? Нашла тоже мне "дитя умучанное". Вон кабан какой вымахал, пахать можно.

— Что ты батюшка, что ты — замахала руками женщина — да где-ж то видано, чтобы на кабанах пахали-то?

— Ты к словам то не придирайся и зубы мне не заговаривай.

— Иди Аксиньюшка, ступай — мягко улыбнулась вошедшая следом за мужем Татьяна.

— Хорошо матушка — женщина поклонилась, и опасливо покосившись на недовольного Егора, величаво выплыла за дверь за дверь.

— Ну-с теперь с вами молодой человек... — Ляшков уселся за стол рядом с сыном.

— Погоди, дай ребенку поесть нормально — попыталась "притормозить" его супруга.

— Ничего. Аппетит не пропадет. Все утро, поди, по лесу носился как угорелый. Давно приехал?

— Вчера — оторвался от поглощения еды Михаил — на вечернем дилижансе.

— О как! А ты знала?

— Конечно, знала.

— Нормально! Только я в этом доме ничего не знаю — фыркнул Егор — ладно не о том речь. Почему не в универе?

— Так вакация же у нас. Пап, ты чего? Господин Коперник на три дня всех отпустил.

— Ладно. Отпустил, так отпустил. Ему виднее. Но смотри, сегодня выезжаем обратно.

— Пап! У меня дела здесь! Давай я завтра поеду.

— Никаких "завтра". Через три часа выезжаем, ты мне в городе нужен будешь — решительно заявил Егор, понимаясь и направляясь к выходу. Уже около дверей обернулся и, улыбнувшись, добавил — тем более, насколько я понимаю, твои "дела" тоже с нами поедут.

— Мам, это правда?

— Правда, правда — улыбнулась Татьяна — я своих девочек с собой беру. Ты ешь, ешь.

— Спасибо — паренек быстро прожевал, и ухватив кусок пирога, вскочил из за стола — я побегу?

— Беги, беги — улыбнулась Таня, провожая взглядом привычно перекрестившегося на иконы в красном углу и метнувшегося за дверь сына.

На крыльце он нос к носу столкнулся со своим младшим братом, десятилетним Фридрихом.

— Миш, а Миш — мальчишка протянул ему деревянный, тренировочный меч — пойдем, помашем, а?

— Потом потренируемся, занят я сейчас — отмахнулся Михаил — ты лучше скажи мне, ты Ирку не видел?

— Да зачем она тебе сдалась? Чего, опять будешь там с девчонками сидеть, языком трепать? — надулся Фридрих — вот и не скажу тебе, где она, сам ищи. Тоже мне жених нашелся!

— Получишь у меня!

— А вот и не получу! — сорванец ловко отпрыгнул в сторону — жених! Жених!

— А ну стоять! — крепкая рука брата ухватила его за шиворот — я же сказал, потом потренируемся. А еще дам на Алмазе прокатиться.

— Правда?

— Слово!

— На берегу они. Ну, знаешь там полянка такая...

— Знаю, знаю.

— Ты обещал.

— Раз обещал, значит, сделаю. Вон кстати дядька Валдис идет. Вот кто точно тебя потренирует — Мишка перенаправил буйную энергию братишки на новую жертву, а сам бегом кинулся к воротам.

Узенькая тропинка, изрядно повиляв между деревьями и кустами, привела его к небольшой полянке на берегу небольшого заливчика реки Благодатной. Парень перевел дух и, притаившись под сенью ветвей склонившейся почти к самой воде старой ивы, принялся наблюдать за веселой стайкой девиц в возрасте от 14 до 17 лет. Каждая из шести расположившихся прямо на траве вокруг корзинок со сладостями девушек была достаточно хороша собой, чтобы стать предметом воздыханий четырнадцатилетнего мальчишки, но нашего героя, как мы уже поняли, интересовала только одна из них, миниатюрная, тоненькая как тростинка, синеглазая красавица.

Когда пять лет назад свежеиспеченный адмирал новоросского флота Костя Щебенкин с семьей уезжал в Новороссийск, он не мог взять с собой старшую, девятилетнюю дочь. Девочка тяжело заболела, и длительное морское путешествие могло оказаться для нее губительным. Несчастная Светлана буквально разрывалась на части между желанием отправиться с мужем к новому месту службы и невозможностью оставить ребенка. Положение спасла Татьяна, сумевшая убедить друзей оставить девочку на ее попечении, принявшая ее как родную, и воспитывавшую, не делая разницы между нею, и собственными детьми. Когда Ирине исполнилось четырнадцать, она окончила среднюю школу, и была зачислена в штат фрейлин великой княгини и автоматически на медицинский факультет Новоросского университета.

Как ни тихо сидел парень в своем укрытии, любуясь объектом своих воздыханий, его присутствие не осталось незамеченным. Самая старшая из девушек, высокая, статная индианка лет семнадцати, наклонившись к своей соседке: зеленоглазой, непоседливой "вертушке" с толстой русой косой, что-то сказала ей на ухо. "Зеленоглазка" прыснула в кулачок и то и дело, бросая быстрые взгляды в сторону Мишкиного укрытия, принялась нашептывать зардевшейся от смущения Ирине.

— Ну, Машка, ну зараза! — досадуя на болтливость сестренки, проворчал себе под нос Михаил — вот, что теперь говорить!

Таиться больше не было смысла и он, выйдя на тропинку, с самым независимым видом, неторопливо, вразвалочку зашагал к весело пересмеивающейся и перемигивающейся компании.

— Привет девчонки!

— Привет, привет! — за всех ответила Машка — а ты чего там застрял в кустах? Никак заблудился?

— Ага, заблудился. А ты Маш знаешь, что с любопытной Варварой на базаре случилось?

— Что случилось?

— Нос ей дверью прищемили, чтобы не совала, куда не следует.

— Ой-ой-ой. Тоже мне умник нашелся... — начала "заводиться", любящая всегда оставлять за собой последнее слово девочка, но ее старший брат поспешил прервать начинающуюся перепалку.

— Ир, пойдем? Погуляем?

— Пойдем — поднялась Ирина, зардевшись еще больше.

Под пристальными, лукавыми взглядами подружек парочка не спеша направилась по дорожке, ведущей к крепости.

Некоторое время, Михаил молчал, собираясь с мыслями, толком не зная с чего начать разговор. Парень сам не понимал, что с ним происходит. Обычно рассудительный, довольно начитанный и эрудированный, никогда "не лезущий в карман за словом" в разговорах с другими, в присутствии этой девушки он совершенно терялся. Ему просто очень хотелось вот так идти рядом и любоваться ею, пусть даже молча.

— Мы сегодня уезжаем в Форт Росс — первой заговорила Ирина.

— Да я знаю. Отец велел мне тоже ехать.

— Велел? А ты не хочешь?

— Нет, ну почему, хочу, конечно. То есть сначала не хотел, вчера ведь только оттуда приехал, только когда мама сказала, что вы тоже едете... — тут он понял, что чуть было, не проговорился, смутился и поспешил перевести опасный разговор на другую тему — Ир, а давай я тебе енота маленького поймаю, щенка? А чего? Они знаешь, какие потешные?

— Енота?

— Ага, тут недалеко целый выводок объявился. Я утром сегодня следы видел.

— Нет, Миш, не надо. Ручеек говорит они такие шкодные.

— Это есть — согласился парень — слушай, а почему ты Дашку так зовешь? Ее ведь отец Федор крестил уже давно.

— Да я знаю, только "Ручеек" как-то веселее звучит. Мы между собой всегда ее так зовем, только Татьяне Николаевне смотри не проговорись, а то она ругаться будет.

— Ты же знаешь, я языком трепать не люблю.

— Да, я знаю. Извини. Ты представляешь, завтра будет прием французских послов, и мы будем на нем Татьяну Николаевну сопровождать. Уже наряды приготовлены. Здорово, правда?

— Понятно, теперь почему отец хочет, чтобы я обязательно завтра в Форте был. Опять буду там сидеть полдня как дурак, разряженный в пух и прах, с важным видом. Терпеть не могу все эти приемы.

— А мне кажется, это так интересно ... — девушка не успела договорить.

Послышался быстрый топот и на тропинку выскочил запыхавшийся Фридрих.

— Вот вы где. Меня за вами послали. Собираться пора, скоро выезжаем — одним духом выпалил он — а где остальные?

Не став даже выслушивать ответ мальчишка побежал дальше, а Михаил с Ириной поспешили ускорить шаг, тем более, что до распахнутых ворот Княжьей Горки было уже совсем не далеко.

* * *

Пыльная дорога покорно стелется под конские копыта. "Ирокез" идет широкой, размашистой рысью, так что смирная кобылка на которой в "дамском" седле едет Татьяна едва поспевает за ним. Впереди, метрах в ста пылят трое телохранителей отряженные в головной дозор. Ляшков категорически не понимал, чего ради, чтобы проехать из конца в конец по совершенно безопасному острову, надо таскать за собой целую толпу бодигардов, но Валдис, начальник его личной охраны, в этом вопросе всегда оставался непреклонен. Можно ли было себе представить, что этот некогда неуклюжий деревенский увалень взлетит так высоко. И ведь ничего не скажешь все по заслугам. Он стал неотлучной "тенью" своего господина следуя за ним буквально по пятам. Егора уже давно перестала удивлять осведомленность Валдиса обо всем, что творится в городе и окрестностях, причем информация черпалась им отнюдь не из газет. Прессу, бывший ливонский крестьянин не читал по одной прозаической причине, он был дремуче неграмотен и может быть поэтому, печатному слову хронически не доверял. Впрочем, это обстоятельство совершенно не помешало ему обзавестись своими осведомителями даже в полиции. Все новости, он узнавал, наверное, самым первым в столице, иногда, даже раньше самого Емелина — начальника вездесущей и недремлющей госбезопасности, скрупулезно вычленяя из потоков информации все, что хоть сколько-нибудь касалось безопасности княжеской семьи, которой был предан воистину беспредельно. Вот и сейчас верный телохранитель вместе с троицей своих бойцов и ни на шаг не отходившим от него Фридрихом, ехал позади княжеской четы, на достаточном отдалении, чтобы невольно не подслушивать разговоры начальства, но при этом не терять контроль над ситуацией. Следом катили две запряженные четверками лошадей кареты, в которых ехали фрейлины княгини и их довольно солидный багаж и замыкающая тройка телохранителей.

— Где там мальчишки наши? — Татьяна обеспокоено обернулась в седле — не отстали?

— Не отстали — усмехнулся Егор — я тебе, даже не глядя, скажу: Фридрих рядом с Валдисом крутиться, а Мишка возле первой кареты. Точно?

— Точно, точно. Я вот о чем переживаю, Иришка конечно хорошая девочка, но тебе не кажется, что им еще рановато встречаться?

— Да ладно тебе Танюш, они ведь дети еще совсем. Все еще десять раз поменяется — отмахнулся Ляшков — ну а если и не поменяется, может оно и к лучшему, не самая плохая партия. Да и вообще не лезь ты в их дела, пусть сами разбираются. Как взрослые люди.

— Сам себе противоречишь.

— Ай, не цепляйся к словам. Ты прекрасно поняла, что я хотел сказать.

Некоторое время супруги ехали молча. Наконец Татьяна, собравшись с мыслями, продолжила разговор.

— Я давно хотела с тобой серьезно поговорить о будущем наших детей -заявила она.

— Вот терпеть не могу этих твоих серьезных разговоров — поежился Егор — может не надо? А?

— Ничего, потерпишь — не приняла шутливый тон мужа женщина — ты вообще воспринимаешь себя как правителя государства?

— Ну, по крайней мере, стараюсь им быть.

— Что ты думаешь о династических браках?

— А я должен о них думать?

— Должен! Еще года два-три и нужно будет Мишке жену подыскивать.

— О, как! Ну, ты мать хватила!

— А, что тут такого? Династический брак, это международное признание. С тобой и разговаривать будут как с равным, а не как с варварским царьком, владения которого можно и нужно колонизовать.

— И с каким домом желаете породниться ваше величество? Валуа? Стюарты? Тюдоры? А может Рюриковичи? Ты, что где-то видишь очередь из незамужних принцесс, желающих стать твоей невесткой? И вообще экономическая и военная мощь, и правильная политика способствуют международному признанию, а родственные связи, это так, вторично.

— Да ну, тебя — недовольно отмахнулась Татьяна — ерничаешь? Все тебе шуточки, а между прочим это очень важно. Я, что должна сама обо всем думать?

Обиженная подобным непониманием женщина на некоторое время снова притихла, а Ляшков, дабы не возвращаться к скользкой теме, разговоров не заводил, а потому оставшееся небольшое расстояние до города супруги преодолели в полном молчании.

ГЛАВА 5 Форт Росс

Впереди показалась городская застава. У поднятого шлагбаума неторопливо прохаживался невзрачный, бородатый мужичок лет тридцати в простой полотняной рубахе, замшевом жилете и портах, подпоясанный широким кушаком. О том, что это не просто вышедший погулять горожанин, а часовой, несущий службу говорили только надвинутый почти до самых глаз, слегка помятый шапель на голове, и алебарда на плече. На лавочке сидели и резались в "кости" двое его сотоварищей. Длинная пика и фитильная аркебуза стояли рядом, у раскрашенной диагональными черными полосами стены караулки. Здесь же валялось бесцеремонно сваленное в кучу защитное снаряжение, давно не чищеные и не чиненые доспехи: местами поржавевшие шишак и кираса, и старый тягиляй, украшенный сиротливо торчащими из многочисленных прорех, пучками конского волоса.

Завидев княжескую кавалькаду, горе вояки побросали все свои дела, и спешно расхватав оружие, изобразили жалкое подобие строя. Старший караула — пухлощекий толстяк, смешно выпятив внушительный "пивной" живот, даже попытался отсалютовать своим несуразным "пугачем".

У Ляшковских телохранителей, неказистый вид городских стражников, привычно вызвал лишь презрительные ухмылки, у их командира возмущение и негодование, сам же Егор лишь махнул рукой, отвечая на приветствие.

Если в городах и селениях граничащих с владениями немирных туземцев, ополченцы просто вынуждены были находиться в состоянии постоянной боевой готовности, то всеобщая расслабленность в "тыловых" частях национальной гвардии давно уже стало "притчей во языцех". Особенно это касалось Форт-Росского полка. Мирная и безопасная жизнь вкупе с не сильно обременительными, рутинными, служебными обязанностями привела к тому, что уровень дисциплины и боеготовности среди столичных бюргеров и крестьян из окрестных селений, из которых он, собственно говоря, и формировался, и без того не очень высокий, окончательно рухнул "ниже плинтуса".

Даже военный министр Корнев, всегда достаточно решительно борющийся за повышение боеготовности Новоросских вооруженных сил, уже давно махнул рукой и даже несколько раз предлагал разогнать все это воинство ко всем чертям ввиду его полной бесполезности. Впрочем, содержание национальных гвардейцев никаких вложений от городской казны не требовало, поэтому кардинальных действий пока решили не предпринимать, мол, пусть будет, раз жрать не просит.

В общем, сие зрелище произвело на Ляшкова привычно удручающее впечатление, и на въезде в город он задерживаться не стал, решив разобраться со всем этим безобразием позже, проведя смотр и наказав наиболее нерадивых.

Сразу за заставой начинались первые городские строения. Растущая столица давно выплеснулась за пределы, очерченные городскими укреплениями. Да и сами эти укрепления уже несколько лет как ушли в небытие. Некогда защищавший городские кварталы со стороны острова земляной вал и частокол были снесены, срыты и застроены жилыми домами и лавками торговцев. Уцелели лишь две рубленные из толстых бревен угловые башни, в одной из них размещался полицейский участок с городской тюрьмой, вторая служила пожарной каланчой. В полной боевой готовности остались только Южный форт и две береговые батареи, прикрывающие подходы с моря, тщательно укрепленные и охраняемые.

Вскоре подковы лошадей звонко зацокали по булыжной мостовой. День близился к вечеру, а потому спешащих по своим делам или неторопливо прогуливающихся обывателей на центральной городской улице хватало. Впрочем, при виде своего правителя горожане спешили почтительно уступить дорогу и до центральной площади наши герои добрались довольно быстро. Здесь кавалькада разделилась. Отправив жену и детей вместе с большей частью телохранителей в свою городскую резиденцию, Егор в сопровождении Валдиса и одного из бойцов подъехал к небольшому двухэтажному особняку. Здесь он спешился, передал поводья сопровождающим и легко взбежал по ступенькам невысокого крыльца.

— Мальчик мой. Я рад, что ты приехал — сидевший в большом, глубоком кресле у камина хозяин дома, бывший начетник Грюненбургского замка кряхтя поднялся, сделал несколько шагов навстречу — прости, что не смог сам до тебя добраться. Сам видишь, еле ползаю.

— Здравствуй, здравствуй дружище — Егор обнял старика, усадил его обратно — ничего, ничего. Татьяна посмотрит тебя, подлечит. Будешь опять, как молодой бегать.

— Эх — махнул рукой Вольф — отбегал уже свое. Видно на покой пора. Заждались уже, поди на том свете то.

— Да ты никак помирать собрался? Ты мне это брось. А на кого город останется? Где я другого такого мэра найду?

— А вот об этом государь, я и хотел с тобой поговорить — Фридрих уставился перед собой задумчивым взглядом по стариковски выцветших глаз — давно хотел поговорить.

— Ну, давай поговорим — Ляшков уселся в кресло напротив.

— Я рад, что не ошибся тогда, в замке покойного бедняги фон Гутенберга. Из тебя получился хороший правитель. Пожалуй, даже лучший из тех, кого видел. А видел я их за свой век, уж поверь мне, немало.

Вольф вздохнул и замолчал, задумчиво глядя перед собой. Затем, поднял глаза на терпеливо ожидающего продолжения Ляшкова.

— Я верой и правдой служил тебе мальчик мой, но время идет, город растет, а я не молодею. Управляться с таким хозяйством мне становится все тяжелее. Увы, ничего с этим не поделаешь. От старости никакой, даже самый мудрый лекарь не спасет. Поэтому я объявил в совете, что буду просить у тебя отставки.

— Представляю, какой шум там поднялся — усмехнулся Егор.

— Да уж шума было предостаточно. Сейчас там идет нешуточная борьба между Титовыми и Кугелем. Но эти кандидатуры меня не устраивают. Оба клана становятся, слишком влиятельными и боюсь, что дорвись они до реальной власти, с ними могут быть проблемы.

— Проблемы?

— Нет, не сейчас и не у тебя. Тебя они слишком уважают, да и побаиваются. И не окрепли они еще на столько, чтобы лезть в большую политику. А вот потом, со временем, возможно даже у твоего наследника могут возникнуть определенные трудности. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Хм. Кажется, понимаю.

— Думаю, что нужен человек состоятельный, но без больших политических амбиций, достаточно уважаемый и мудрый, чтобы лавировать между двумя партиями и в тоже время преданный тебе и твоей семье.

— И кого прочишь себе на замену?

— В конечном счете, решать тебе. Но я думаю, Афанасий справится.

- Кормщик?

— Да. Он давно уже сам не ходит в море, но держит в своих руках почти весь морской промысел. Достаточно обеспечен, чтобы быть независимым, но и в тоже время достаточно умен, чтобы не зарываться и брать на себя слишком много. Я думаю, тебе стоит поговорить с этим человеком.

Ляшков задумался. В городской магистрат Форта Росс входили самые богатые и именитые люди княжества своими трудами и талантами построившие и крепко держащие в своих руках его экономику. Он понимал, что со временем, "денежные мешки" будут пытаться влиять и на политику государства, естественно каждый в своих интересах. Уже сейчас столичный магистрат, в сущности исполняющий в княжестве роль парламента, был практически расколот на две, приблизительно равные по весу партии. Клан оружейников Титовых пользовался безоговорочной поддержкой владельца кирпичного завода Фрола Кирпичникова, судостроителя Фомы Сухарева, лесоторговца Майера и ректора университета Коперника, сдружившегося с оружейником на почве совместной работы над различными техническими новинками. За семейство торговцев и банкиров Кугелей, горой стояли оба Титовских конкурента кузнец Клаус и литейщик Павелети, и еще пара мануфактурщиков победнее, владевших ткацкими производствами. Существовала также и третья, нейтральная группировка. Она включала в себя помимо Вольфа, все того же Афанасия владеющего крупными морскими промыслами, купца Циммера — некогда бывшего ганзейского компаньона и чего греха таить, главного соперника Кугелей в заморской торговле, перебравшегося вслед за ними в Новый Свет. Впрочем, группировкой как раз этих людей было назвать сложно, каждый из них был, что называется сам по себе и в политические дрязги старался не лезть. Весомую роль в совете играли голоса самого Ляшкова, а также Емелина, совмещавшего государственную службу с участием в нескольких, весьма прибыльных мероприятиях.

Старик Вольф со своей поистине волчьей хваткой, находясь на посту городского главы, опираясь на свой непререкаемый авторитет и искусно играя голосами "нейтралов" вполне мог держать в узде постоянно конкурирующие между собой партии. Да и сам Егор обладал достаточным авторитетом, чтобы при необходимости поставить на место зарвавшихся подданных. Но случись с ним какая — ни будь неприятность или возникнет необходимость в длительной отлучке, трон в княжестве перейдет к Михаилу и в том, что молодой, неопытный в житейских делах наследник сможет справиться и не попасть под влияние этих "зубров", он сильно сомневался. На посту главы столичного магистрата ему нужен был надежный человек, и бывший ушкуйник вполне подходил для этой цели. Оставалось дело за малым, уломать вовсе не стремящегося к каким либо властным должностям Афанасия занять этот, надо сказать весьма хлопотный пост.

— Я поговорю с ним — наконец принял решение Ляшков, и вставая с кресла, добавил — но пока вопрос не решен, тебе придется исполнять свои обязанности. Кстати завтра в полдень прием французского посольства, тебе надо там присутствовать.

— Понимаю — кивнул Фридрих — останешься на ужин?

— Нет, как-нибудь в другой раз. Там Татьяна с детьми ждут.

— Да, семья это важно — согласно кивнул головой старик и улыбнулся — передай, что мы с Мартой будем рады их видеть. Михаил, то частенько забегает, а вот по крестнику, и по Марии уже порядком соскучились. Я уж и подарки для них приготовил.

— Обязательно передам — улыбнулся Егор — подаркам от дедушки Фрица и сластям бабушки Марты они всегда рады.

* * *

Только начавшее пониматься над океаном солнце застало наших героев уже на ногах. После сытного завтрака Татьяна, спешно собрав своих юных помощниц, отправилась в госпиталь, а Ляшков, решив использовать оставшееся до полудня время с пользой, отправился на верфи. В сопровождении своей верной "тени" он не спеша ехал по просыпающемуся городу. Горожане открывали свои лавки и мастерские, запах моря смешивался с ароматами жареной рыбы и свежего хлеба, первые прохожие уже спешили куда-то по своим делам, останавливаясь и отвешивая почтительные поклоны при виде своего князя. Многих из своих подданных Егор знал, что называется в лицо, с иными заговаривал, спрашивал о житье — бытье.

— Здорово Степан — окликнул он крепкого русобородого мужика с плотницким топором за широким поясом — как поживаешь? Все плотничаешь?

— Здрав будь государь. Благодарствую. Живу ныне хорошо. Плотничаю понемногу.

— А, что землю тебе не выделили, что ли? Ты же с нами, первым караваном сюда прибыл. Уже давно должен хозяйство поднять был.

— Да как же не выделили, батюшка? — удивился мужик — нарезали землицы, сколь потребно было, все по твоему указу. И поднял ее всю, скотинку прикупил и подворье поставил. Почитай уж пятнадцатый годок хозяйствую. В казну плачу десятую часть с рубля как положено.

— Но ремесло свое не забросил, как я посмотрю — кивнул Егор — или хозяйство дохода не приносит?

— Да уж не забросил, государь — степенно огладив бороду, словоохотливо продолжил Степан, шагая рядом с неторопливо переставляющим ноги княжеским жеребцом — я чай копейка то, она лишней не бывает. И хозяйство доходец какой-никакой дает, слава Господу. Баба моя, со старшеньким сынком, да жонкой евойной за ним приглядывают. Средний в войске твоем, большой человек, до сержанта дослужился, нынче редко домой наезжает, все на службе. А мы с меньшим, вот ватажку сколотили, да и артельничаем помаленьку. Кому избу срубим, кому баню. Не забыл, поди, государь, как я для тебя в ливонской земле баньку то рубил?

— Помню, помню — улыбнулся Ляшков — давно было, кажется уже лет сто прошло. Ну, а с заработками как, не обижают?

— Грех жалиться. Хотя народец разный обращается и поденежней и поскромнее. Иной на гривенник отстроится, а с которого и пяти рублей взять мало. А уж ежели от казны заказ какой перепадет, так и вовсе хорошо плотют. Вот лет семь тому, хоромы маскогскому царьку справили, а в прошлом годе на Онтарио озере крепостицу ставили от лихих вендотских людишек.

— Так, а здесь поподробней — Егор остановил коня и спешился — мне докладывали набег был большой в прошлом году.

— А как же государь! Как раз в наше там бытие он и случился. Насилу отбились тогда.

С вендотами или как они сами называли себя "венадат", хозяевами западного берега озера Онтарио у новороссов отношения не сложились с самого начала. Этот обладавший довольно воинственным нравом народ еще до прихода белых поселенцев создавал массу проблем своим соседям, которые к слову тоже не отличались излишним миролюбием, да и первая встреча с отрядом поселенцев была омрачена пусть небольшим, но все-таки кровопролитием. К тому же, как выяснилось, не брезговали вендоты и людоедством, которое носило скорее ритуальный, нежели массовый характер, хотя едва ли от этого жестоко пытаемым и съедаемым пленникам было легче.

Как, наверное, помнит читатель, нашедший в себе достаточно терпения, чтобы ознакомиться с предыдущими частями нашего повествования, еще в 1504-м году наши герои основали на восточном берегу озера Онтарио, на земле, выкупленной у индейцев сначала форт, а потом и город с одноименным названием. Располагался он примерно в том месте, где в нашей реальности находится город Осунго. За истекшие 11 лет, население ставшего центром приозерной провинции города, окрестных ферм и хуторов выросло до семисот человек белых переселенцев. Цифра довольно значительная по тому времени. Достаточно сказать, что население столицы и ее окрестностей в устье реки Благодатной, наиболее густонаселенного района княжества составляла всего шесть тысяч, без учета обитателей индейских деревень.

Чтобы защитить все это, а также дружественные алгонкинские и ирокезские поселения от набегов немирных соседей и было принято решение о строительстве крепости у истока реки Хошелага, переиначенной новоросами в Кошельгу. Здесь на площади в 2000 километров, словно чьей-то щедрой рукой разбросано несметное количество островов. Вот на самом крупном из этих клочков суши, острове Волка и была заложена крепость. Отряд из четырех сотен вендотских воинов появились под ее недостроенными стенами летом 1513 года. Понадеявшись на свое численное превосходство и внезапность, они атаковали без всякой хитрости, что называется "в лоб". И хотя им противостояло всего десяток солдат, тридцать шесть поселенцев и ватажка плотников, нанятых для строительства, первый штурм с треском провалился. Прежде всего сорвался эффект внезапности. Дозорные обнаружили неприятельские каноэ еще на подходе и успели предупредить своих. Атакующих практически в упор встретили ружейными залпами и картечью из четырех небольших пушек. Впервые столкнувшись с противником, столь массово применяющим огнестрельное оружие, индейцы отступили, закрепились на соседних островах, и началась долгая, нудная осада. Вендоты старались, и порой довольно успешно, перехватывать небольшие группы разведчиков, охотников и лесорубов, несколько раз ночью атаковали крепость, пытаясь сжечь недостроенные укрепления, а у поселенцев едва хватало сил лишь на отражение этих атак. О каких либо более активных действиях нечего было даже, и думать, до тех пор, пока не подойдут подкрепления. И они подошли. Примерно через месяц, на помощь осажденным прибыл крупный отряд из Онтарио. Взвод солдат туземного полка, двадцать национальных гвардейцев и полсотни воинов — онейдов, оказались достаточно серьезной силой, чтобы постепенно начать освобождать окрестности Волчьего острова от врага. Делалось это просто. К убежищу вендотов подходило одно из трех, вооруженных небольшими пушками, имеющихся в распоряжении гарнизона, суденышек и картечью "зачищало" прибрежные заросли, а потом высаживался десант и завершал начатое артиллеристами, если конечно противник не успевал удрать раньше.

А затем по Кошельге поднялись еще два десятка ополченцев из Георгиевска, а также восемьдесят бойцов присланных ходисенями, и осаждающим пришлось совсем "кисло". Всего две недели понадобились на то, чтобы выбить их с островов окончательно и подготовить ответное наступление.

Однако когда отряд из полутора сотен новороссов и их союзников высадился на неприятельском берегу, их ждал довольно неприятный сюрприз. Первая же встреченная вендотская деревня оказалась довольно солидной, деревянной крепостью, с частоколом, помостами для стрелков, башнями с бойницами и пусть не очень хорошо вооруженным, но зато решительно настроенным гарнизоном, превосходящим численно как минимум в два, а то и в три раза. Речи о том, чтобы взять ее без больших потерь не имея в наличии хотя — бы одной-двух полевых пушек и быть не могло, а потому экспедиционному отряду не солоно хлебавши пришлось убираться восвояси, по пути отбиваясь от засад, на которые туземцы оказались большими мастерами.

На этом, первая вендотская война собственно и закончилась. На берегах Онтарио наступило временное затишье, регулярно нарушаемое стычками небольших отрядов разведчиков и охотников. Ни войны, ни мира,

Сказать, что Ляшкова заинтересовал разговор с простым плотником, значит, ничего не сказать. О делах, творящихся на окраинах княжества, он узнавал, прежде всего, из "грамоток" систематически отсылаемых тамошними губернаторами и воеводами и сухих докладов госбезопасности. Возможность услышать живой, пусть и достаточно субъективный рассказ очевидца, да еще из первых уст дорогого стоила. Поэтому рассказ Степана он дослушал со всем вниманием, до самого конца, и только после этого распрощавшись со словоохотливым попутчиком, двинулся дальше.

ГЛАВА 9 В которой рассказывается о том, что иногда бывает когда не соблюдаются правила техники безопасности

Стрелки больших часов на фронтоне здания университета показывали начало седьмого, а на верфи уже вовсю кипел рабочий день. В воздухе причудливо переплетались запахи моря, дегтя, древесной смолы и стружки от стапелей, на которых словно выброшенные на берег скелеты огромных китов отлеживались, наборы будущих кораблей.

Возле одного из таких огромных "костяков". Егор заметил самого хозяина верфи, Фому Сухарева. Уроженец Новгорода, он прибыл в Новый Свет с первой партией переселенцев и начинал со строительства небольших рыбацких лодок и шитиков. Постепенно производство разрасталось, приезжали новые мастера и работники, К описываемому нами времени верфям уже под силу было спускать на воду и большие корабли. Первый галеон, построенный по совместному с Щебенкиным проекту, был спущен на воду три года назад и уже успел совершить свой первый переход через Атлантику и вернуться обратно. Второй его собрат, с торчащими к небу голыми, без оснастки мачтами, сейчас темной тушей высился над спокойной гладью залива в окружении нескольких лодок и понтонов, с одного из них на палубу при помощи системы блоков и канатов, поднимали двенадцатифунтовую пушку.

— Здрав будь государь — почтительно, но вместе с тем с достоинством поклонился Фома.

— И тебе здравствовать — кивнул Егор — смотрю, второй корабль скоро закончите.

— Бог даст, к середине лета как раз управимся — важно кивнул корабел — давеча люки трюмов в палубе вырезали, да комингсами, их укрепляли. Нынче же пушки грузим, и такелаж крепить будем.

— Это хорошо. Значит, на будущий год в Европу больше товара увезем. Ну а это, что за красавец? — Ляшков похлопал ладонью по массивному наклонному брусу форштевня.

— А это государь, изволь заметить, новый бриг. Как Константин Лексеич заказывал. Киль из трех брусьев набрали, крепили медными болтами. Через шпангоуты и кильсон по всей длине тако-же медные болты насквозь пропустили. Верхние концы шпангоутов в поперечном направлении связали попарно для обоих бортов бимсами, под ними карлингсы пустили. С носа в корму закрепили продольные стрингеры...

— Лес то хороший на набор пошел?

— Добрый лес — Сухарев обухом топора постучал по отозвавшемуся звоном брусу — просушенный, выдержанный, еще до зимы под навесом постоит, смолой и ворванью пропитаем, а потом уже и обшивать можно будет. Вон и доски уже заготовлены, три года сушим.

— Хорошо. А вон там, что строите?

А то голландские мастера, что в прошлом годе из Европы приехали для компанейских купцов еще два судна заложили. Кэчами называются. Поменьше моих, будут, ну да вдоль берега ходить сгодятся.

— Вдоль берега, говоришь? А как же компанейские купцы в Холмогоры на них пойдут?

— Это государь не моего ума дело. За то пусть голландцы отвечают. Я им свой проект предложил, так они морды кривить стали, мол, сами знаем, что делать. Ну, раз знают, так пусть работают — пожал плечами мастер.

— Не ладишь ты с ними Фома — недовольно нахмурился Ляшков — а ведь дело одно делаете.

— То не я с ними поладить не могу, а они со мной. Себя великими мастерами почитают, а нас неумехами криворукими. А у меня ведь все по науке и спесьялист есть, который чертежи и размеренья делает. Из университета господин Коперник мне прислал.

— Ну, пойдем. Посмотрим на твоего специалиста

Солнечный свет из огромных, застекленных окон буквально заливал небольшое помещение чертежной избы, всю обстановку которой составляли пара заваленных бумагами больших сундуков, накрытый плотной тканью кульман в углу и небольшая конторка над которой склонился с пером в руке молодой человек лет девятнадцати-двадцати.

Скрипнула входная дверь, чертежник поднял голову, увидев входящих, отложил перо, склонился в поклоне.

— Ну, здравствуй, специалист — кивнул Егор — если не ошибаюсь, выпуск механико-инженерного факультета, этого года?

— Георгий Бауэр к вашим услугам, ваше величество. У вас прекрасная память. Месяц назад вы изволили отметить меня как одного из лучших выпускников и пожаловать премию в десять рублей.

Ляшков кивнул, этого молодого человека он действительно хорошо запомнил, он вообще не жаловался на память, да и трудно забыть человека, для того, чтобы вытащить которого в Новый Свет понадобилась целая шпионская операция. Когда сыну состоятельного ремесленника из небольшого саксонского городка Глаухау исполнилось пятнадцать лет, его отец, решил обеспечить отпрыску приличное по меркам средневекового европейца образование. Выбор почтенного бюргера пал на Дрезденский университет, и стал бы со временем скромный, никому не известный юноша великим Агриколой, если бы не постучавшийся в его дом одним прекрасным зимним днем человек. Внешность и акцент незнакомца легко выдавали в нем уроженца знойной Италии, и был он достаточно красноречив, обходителен и убедителен, чтобы внести некоторые коррективы в планы почтенного главы семейства. Предложенные условия оказались весьма привлекательными, смышленому пареньку обещали то, о чем в Европе, он и мечтать не мог: бесплатное обучение, небольшая, но стабильная ежемесячная стипендия и гарантированное устройство на весьма щедро оплачиваемую службу по окончании учебного заведения. Единственное о чем умолчал таинственный гость, так это о том, что ехать будущему студенту придется отнюдь не в соседнее княжество.

Впрочем, самым тяжелым испытанием для Георга оказались не поездка по далеко не самым безопасным дорогам через всю Германию в Гамбург, и не длительное морское путешествие. Куда большей трудностью, стала необходимость освоить русский язык и преподаваемый на этом языке курс новоросской средней школы. Два года юноша потратил на то, чтобы подготовиться к поступлению на механико-инженерный факультет, и еще четыре, чтобы окончить его с отличием.

— Итак, доктор Бауэр, над, чем сейчас работаешь?

— Соблаговолите взглянуть, ваше величество, расчет парусной оснастки для строящегося брига. По моим расчетам для того, чтобы корабль имел достаточно хороший ход, площадь паруса должна составлять порядка двух квадратных метров на одну тонну водоизмещения, что для данного типа судов в совокупности составит порядка 760 метров.

— Хм, толково — из объяснений вчерашнего студента Егор понял совсем немного, но вида постарался не подать — поздравляю Фома, этот парень хорошее приобретение.

— Вот и я говорю — поддакнул Сухарев — толковый малый, не смотри, что сопливый еще совсем. Ну, так я ему и жалование аж в восемь рублев положил. Поди, найди, где еще такие деньги заработаешь.

— Да, неплохо. Ну, что же не будем мешать.

Собеседники вновь вышли на улицу, чтобы окунуться в шум и суету начавшего работать во всю мощь судостроительного предприятия. От небольшой кузницы несло "ароматами" едкого угольного дыма и нагретого металла, там гулко звенели молоты и пыхтели раздувающие горны меха.

— Металлическую часть сами куете?

— Мелочевку сами — кивнул корабел — да и то не всю. Те же болты и нагели к примеру брать, так у Клауса дешевле заказывать выходит. Не говоря уж о якорях. А медную деталь Иван Фрязин льет... . Мать честна, опять он здесь!

— Кто он? — удивленно оглянулся Егор

— Да вон тот, длинный. Какой день уже вокруг канатной дороги крутится. Поперву все уговаривал машину продать. Я ему со всем вежеством пояснил, мол не продается, мил человек не ходи зря. Не понимает. Так другой раз я его и послал по матушке. Сказал, еще раз увижу, все ребра пересчитаю. Дозволь государь я только людишек кликну, этого подсыла в речке искупаем, водичка майская, враз охолонет.

— Не торопись Фома — остановил рвущегося "в бой" корабела Ляшков — в реку, если, что всегда успеем. Валдис!

"Нарисовавшийся" откуда-то из-за спины телохранитель понял, что называется с полуслова. Повинуясь его молчаливому кивку, двое крепких молодцов рванули к предполагаемому шпиону и заломив ему руки, представили бедолагу перед разгневанным начальством.

— Кто такой? Чего здесь вынюхиваешь? Кто послал?

— Не вели казнить пресветлый князь — совсем по киношному рухнул на колени не на шутку перепуганный мужик — не подсыл я! Абрамий Пузо, купец холмогорский.

— Купец говоришь? — недоверчиво нахмурился Егор — ну, ну. А здесь чего надо? Возле режимного объекта?

— Не вели казнить... — снова ткнулся лбом в землю задержанный.

— Ну, не знаю. Может, и не велю — задумчиво протянул Егор — если правду говорить будешь.

— Вот тебе истинный крест. Все как на духу, ничего не утаю! — мужик перекрестился, выудив из-за пазухи небольшой православный крестик, припал к нему губами — пенькой я торгую князь — батюшка. Людишки местные сказывали, мол, стоит в том сарае машина чудная, сама канаты вьет, да такие ладные. Вот и хотел хотя бы одним глазком взглянуть на диво — дивное. И к нему вон с тем подходил. Да только не показывает ведь, аспид. И лается непотребно, да так, что честному человеку и слушать то срамно, грозит страшно.

— Не верь ему государь! — вмешался Сухарев — брешет, собачий сын! Посмотреть он хотел как же! Да ты же христопродавец предлагал мне пол пуда серебра за машину! Али скажешь, не было того?

— Вот княже, видишь? — горестно возопил Абрамий — опять лается и бесчестит меня всяко, аки шпыня непотребного. А я меж тем гость честной, да меня и в Холмогорах, и в Новегороде всяк знает...

— Серебро за машину предлагал?

— Предлагал, надежа. Лжу тебе говорить не буду. Все чин по чину...

— Полпуда?

— А как же, милостивец. Копейка в копейку.

— Это ты, как там тебя говоришь?

— Пузо, пресветлый княже.

— Так вот, Пузо. С серебром ты явно продешевил — хмыкнул Егор и обернулся к начальнику охраны — Валдис, этого пока под стражу и отправь одного из парней к безопасникам, пусть пробьют его по-быстрому. Если врет, пусть они с ним и разбираются, ну а если действительно у нас такой зарегистрирован, потом договорим. Фома, тут у тебя где-то Коперник должен новинку испытывать?

— А как же государь. Вон у дальнего причала. Должно, уже там — кивнул Сухарев — да только если дозволишь сказать, та новина уж больно несурьезное дело. Баловство одно. Ни виду, ни складу. Только небо коптит.

— Ну, пошли, посмотрим.

У причала, пришвартованное толстым канатом к деревянному кнехту, покачивалось на речной волне довольно странное сооружение, по виду напоминавшее скорее шлюпку-переростка с несуразно огромными колесами по бортам и длинной, торчащей к небу, металлической трубой. В дощатом "нутре" суденышка что-то пыхтело, лязгало и грохотало, из трубы валил густой, черный дым. Из небольшой надстройке на корме выглянул закопченный, растрепанный человек в кожаном фартуке, увидев подошедших гостей приветливо помахал рукой и, выбравшись на пирс, двинулся навстречу.

— Здравствуйте господин Коперник — приветствовал его Ляшков — я смотрю в столь ранний час, вы уже заняты своим любимым детищем?

— Здравствуйте ваше величество — учтиво раскланялся ученый — здравствуйте господа. Как я могу терять время на бесполезный сон, когда результат моих трудов и мечтаний: вот он передо мной в железе и дереве. Остается только испытать его...

Договорить он не успел, мерно работавшая на холостом ходу машина вдруг лязгнула, зашипела, затем с пронзительным свистом выпустила столб пара...

— Атас! — на чистейшем русском языке заорал Коперник и "рыбкой" нырнул за ближайший штабель выложенных на просушку досок.

Егор сообразил моментально, подсечкой сбив с ног ухватившегося за рукоять пистолета и озирающегося в поисках врага Валдиса, он рухнул на землю и закрыл голову руками. Мощный взрыв ударил по барабанным перепонкам, сотряс землю, в щепки разнес небольшое суденышко и причал к которому оно было пришвартовано.

Звон в ушах проходил медленно. Первое, что услышал Ляшков, было чье-то невнятное бормотание. В двух шагах от него на коленях стоял взъерошенный Сухарев и не обращая внимания на тоненькую алую струйку стекающую из рассеченной брови на начинавшую тлеть бороду часто, часто крестился, бормоча слова молитвы, поминая то и дело, и царицу небесную, и святых заступников. Позади послышался стон. Лежащий на земле Валдис с усилием перевернулся на спину, тяжело приподнявшись, сел и принялся ощупывать голову. Обнаружив на собственном затылке огромную шишку, командир княжеских телохранителей скривился, зашипел от боли и негодования, длинно выругался, высказав свое мнение о всяких слишком ученых недоумках, и их безответственных экспериментах.

— Все живы? — спросил Егор, поднимаясь на ноги и озирая причиненные взрывом разрушения — где Коперник?

— Да вон, он выглядывает из-за досок — буркнул начальник охраны, и деловито поинтересовался — пристрелить его прямо здесь? Пока еще чего-нибудь не натворил.

— Нет!

— Ага, значит, попозже повесим — догадливо кивнул Валдис — хотя, можно и на кол...

— Экий ты кровожадный. Разве я кого-нибудь, когда-нибудь на кол сажал?

— Нет, государь — отрицательно качнул головой телохранитель и поморщившись от боли, с надеждой добавил — но в некоторых случаях, для самых умных, можно ведь и исключение сделать?

— Даже не думай — коротко отрезал Ляшков, на корню пресекая все кровожадные поползновения своего помощника — где мы другого такого найдем?

— Да, такого еще поискать надо.

Сам "виновник торжества" в обсуждении своей дальнейшей судьбы участия не принимал. В глубокой прострации застыл он на берегу реки, безучастно наблюдая за уносимыми вниз по течению обломками своей мечты.

— Господин Коперник! — окликнул его Егор — у вас все в порядке? Господин Коперник!

— А? — ученый рассеяно обернулся — да ваше величество, со мной все в порядке. Насколько может быть в порядке человек, любимое детище которого только, что разлетелось на куски.

— Ну, не надо делать трагедию из сего досадного происшествия. Насколько я знаю, в вашей практике это не первая авария парового котла? Построите новый. Кстати, что это вы кричали?

— Когда?

— Перед самым взрывом.

— Ах, это. Впервые я услышал это слово от синьора фон Штирлица при неудачном испытании нашей первой паровой машины. Я спросил, что оно означает и Алекс пояснил, что это сигнал — предупреждение об опасности, возникающей при катастрофах подобного рода. Разве это не так?

— В какой-то мере — согласился Егор.

Между тем к месту происшествия уже собралась приличная толпа и убедившись, что серьезных разрушений и человеческих жертв взрыв не причинил, оставив пришедшего в себя Сухарева при помощи подоспевшего городового возвращать предприятие в рабочее состояние, Ляшков забрав с собой телохранителя и ученого покинул верфи.

Глава 10 Форт Росс. Университет.

К описываемому нами времени главное учебное заведение княжества представляло собой, расположенный на центральной городской площади комплекс зданий. Помимо двухэтажного, сложенного из камня и красного кирпича, учебного корпуса, в одном из флигелей которого размещалось общежитие для студентов, а в другом проживал сам Коперник, он включал в себя лаборатории, мастерские и типографию. Если на заре существования количество студентов спокойно можно было перечесть по пальцам, то к 1515 году цифра эта достигла уже полусотни и неуклонно росла. В отличие от знаменитых европейских университетов, основной специализацией которых, являлась все-таки философия и теология, наши герои небыли столь плотно связаны требованиями церковников. Поэтому из гуманитарных предметов здесь преподавалась только история, лекции по которой естественно с соответствующими поправками читал Емелин, да еще, пожалуй, латынь, являвшаяся в те времена языком международного общения. Основной упор делался на науки, имеющие сугубо прикладное значение: математику, физику, химию, медицину, астрономию и географию.

За океаном, выпускник из Нового Света, скорее всего, прослыл бы полной бестолочью и недоучкой. Еще бы, он вряд ли смог бы участвовать в философских диспутах или на равных с местными учеными толковать библию и евангелие, да и познания в прочих дисциплинах резко отличались от того, чему учили, к примеру, в Сорбонне или Падуе. Но все дело в том, что отпускать такого специалиста за границу никто и не собирался. Не для того итальянская и немецкая резидентуры госбезопасности "рыли землю" в поисках перспективных студентов, а учителя в новоросских школах предпринимали массу усилий, стараясь выделить из общей массы своих учеников самых толковых и подготовить их к поступлению в университет, чтобы потом, вот так, "за здорово живешь", подарить готовых механиков, медиков или химиков старушке Европе.

Через полчаса вымывшись и приведя в порядок одежду правитель Новоросского княжества сидел удобно устроившись в большом дубовом кресле и с интересом разглядывал окружающую его обстановку рабочего кабинета ректора Форт Росского университета.

Егор поднялся с кресла неторопливо подошел к книжному шкафу, пробежал взглядом по корешкам книг. Университетская библиотека по своему богатству далеко превосходила небольшие собрания, имевшиеся у него самого и у Емелина. Еще бы, все книги, до которых могли дотянуться разведчики, купцы и дипломаты, отправляемые в Старый Свет, без разбора, скупались и вывозились за океан. Были здесь и разные религиозные издания, труды философов и алхимиков, даже рыцарские романы.

— Я хотел поговорить с вами профессор о делах университетских — он обернулся к сидящему у незажженного камина с задумчивым и печальным лицом ученому — к сожалению, у меня нет времени посетить вашу химическую лабораторию, но мне очень хотелось бы услышать отчет о последних разработках. Надеюсь выделенных средств достаточно для их успешного завершения?

— Да сир — Коперник, наконец, оторвался от безучастного созерцания аккуратно сложенных в очаге поленьев, попытался подняться, но повинуясь успокаивающему жесту, остался сидеть на месте — работы продвигаются вполне успешно. Обработка очищенного хлопка смесью азотной и серной кислот и выпаривание дали вполне ожидаемый результат. Получившийся материал вполне можно использовать для дальнейшей переработки. Ее величество именует сей продукт нитроцеллюлозой. Сейчас работаем над получением эфира из серной кислоты и этилового спирта. К тому же для придания веществу пластичности необходим нитроглицерин, а процесс производства данного компонента весьма сложен и опасен. Работа немного тормозилась из-за отсутствия надежных измерителей температуры, но с появлением ртутных термометров дело пошло гораздо быстрее.

— Я настоятельно прошу вас Николай, нет, даже требую, соблюдать предельную осторожность. Прежде всего, запретить доступ к работам для неквалифицированных кадров. Никаких студентов, никакого разделения труда. Весь процесс должен осуществляться только одним грамотным специалистом. Обязательно использовать защитные средства. Тоже касается и разработки пенициллина.

— Да Ваше Величество. Я понимаю.

— Что же, надеюсь на ваш профессионализм — кивнул Ляшков — кстати, как ваш будущий заместитель? Осваивается?

— Синьор Фракасторо? Да конечно!— улыбнулся Коперник — Он медик от Бога и не лишен литературных и администраторских талантов, так что, думаю, будет весьма полезен. Возникли некоторые трудности с освоением языка, но Джироламо упорства и усердия не занимать...

— Ага, вы здесь! — дверь кабинета широко распахнулась, и в помещение быстрыми шагами буквально влетел Алексей, с громким стуком поставил на стол, окованный медными полосами, запертый на хитроумный врезной замок, опечатанный восковой печатью ларец, окинул встревоженным взглядом собравшихся — все живы здоровы?

— Живы, живы — усмехнулся Ляшков — а ты чего примчался?

— Да слухом земля полнится, мол, на верфях что-то как рвануло, все порушило, всех побило, никого живых не осталось.

— Ну, слухи о нашей смерти, как видишь, сильно преувеличены.

— Теперь вижу.

— Ты кстати к Таньке уже отправил кого-нибудь? А то переполошиться, искать будет.

— Да, Валдис уже гонца заслал, предупредить.

— Что опять котел полетел?

— Увы, господин Фон Штирлиц — сокрушенно покачал головой до сих пор в мрачном молчании стоявший у окна Коперник — всему виной моя непроходимая глупость! Очевидно, в расчеты где-то опять закралась роковая ошибка.

— Ничего, пересчитаете заново и сделаете еще один, лучше прежнего — легкомысленно отмахнулся Емелин и обернулся к невозмутимо застывшему у двери Ляшковскому телохранителю — Валдис, за что твои парни купца повязали?

— Это я приказал — вместо своего начальника охраны ответил Егор — он действительно купец? Твои люди проверили?

— Самым доскональнейшим образом. Это на самом деле холмогорский торговец пенькой.

— Очень хорошо. Можешь его отпускать. Передашь ему, что я жду его завтра во дворце.

Разговор с Абрамием Пузо навел Ляшкова на одну довольно удачную, как ему показалось мысль. Торговец пенькой хотел приобрести паровую машину, приводящую в движение механизм канатной дороги. Однако, сама по себе машина эта была слишком дорога в производстве и купец в одиночку ее вряд ли бы "потянул". Вот тут и возникла идея создать в Холмогорах совместное предприятие на дешевом местном сырье и рабочей силе с использованием новоросских технологий.

— А я к вам Николай, между прочим, по делу — Алексей снял с шеи цепочку с ключом подошел к столу с принесенным ларцом. Щелкнул замок и в руках у него оказался увесистый, толстый фолиант — это ваш экземпляр. Но прежде, чем вы его получите, вот, ознакомьтесь с инструкцией и распишитесь вот здесь.

— Что это? — Коперник развернул свиток, пробежал глазами текст, удивленно поднял брови — обязуюсь хранить содержание в тайне, не допускать к ознакомлению с материалом и не использовать его в своей научной работе без предварительного согласования? Держать закрытым и опечатанным в недоступном для иных лиц месте? Господа, что это? Я право начинаю беспокоиться. Алекс, ваш покорный слуга конечно уже привык к тому, что за каждым моим шагом пристально следят ваши доблестные подчиненные, но предписанные здесь меры секретности! Они беспрецедентны!

— Мои люди, прежде всего, обеспечивают вашу безопасность и предупреждают утечку за границу важной для интересов государства информации — жестко отрезал Емелин.

— Да, да я понимаю — рассеянно кивнул ученый.

— Подписывайте — усмехнулся Егор — и уверяю вас, не пожалеете. Эта книга если не перевернет, то уж точно поколеблет ваши представления о мире. Что до прецедентных мер безопасности, они просто необходимы, начнете читать, сами все поймете.

— Да Ваше Величество — Коперник шагнул к столу, торопливо макнул перо в чернильницу, оставил росчерк подписи на листе инструкции открыл книгу и погрузился в чтение.

На несколько минут в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом переворачиваемых страниц.

— Что это? "Трактат об устройстве земных и небесных сущностей". Откуда это у вас Алекс? — профессор, наконец, оторвался от чтения, удивленно уставился на Емелина — многие утверждения, изложенные здесь, спорны, многие нуждаются в проверке, а некоторые вообще могут вызвать только смех у сведущего человека. Я так понимаю передо мной перевод? Кто автор этого труда? Откуда он? Сорбонна? Дрезден?

— Сорбонна, Дрезден — улыбнулся Алексей — уверяю вас большинство этих знаний не доступно ни одному ученому в мире, и уж тем более в Европе. И надеюсь, еще долго не будет доступна. Книга эта написана и издана по эту сторону океана. Перед вами если хотите компиляция знаний накопленных человечеством даже не за века, за тысячи лет. Ну, по крайней мере, тех, что мы смогли вспомнить и воспроизвести. А вы говорите "вызвать смех".

— Весьма смелое заявление — недоверчиво усмехнулся Коперник — не имею привычки вам не верить, но хотелось бы понять, на чем основаны ваши утверждения. Уж очень оригинально они звучат. Взять хотя бы вот это утверждение о том, что вся материя состоит из мельчайших частиц, неких атомов и молекул и ионов. А таблица химических элементов? Откуда она вообще взялась? Хотя думаю, что за одно, только утверждение о том, что Земля вращается вокруг солнечного светила, автор уже заслуживает уважения.

— Согласен — ухмыльнулся Егор — поэтому мы и относимся к вам с безмерным уважением.

— О чем вы сир?

— Но ведь именно вы в 1543 году разработали теорию гелиоцентризма.

— Боюсь, я не совсем понимаю Ваше Величество. Вы хорошо себя чувствуете? Может быть это последствия взрыва! Сир, я немедленно должен осмотреть вас.

— Ну, что расскажем? — Алексей обернулся к Ляшкову — иного выхода нет.

— Да, я думаю, есть смысл. Николай вы хорошо помните наш самый первый разговор в Падуе? Вы тогда не могли взять в толк, откуда мне известно о ваших планах на жизнь.

— Да сир, прекрасно помню, до последнего слова. Несмотря на то, что прошло уже много лет. И до сих пор не могу найти ответ на этот вопрос.

— Ответ столь же прост, сколь и фантастичен — усмехнулся Егор — я родился в конце двадцатого века.

— То есть как? — подозрительно, недоверчиво уставился на него Коперник, затем, словно ища поддержки, перевел растерянный взгляд на Емелина — Ваше Величество, с вами все в порядке? Нет, я решительно начинаю беспокоиться за ваше здоровье.

— Не переживайте, это не последствия контузии. Его Величество находится в здравом рассудке — усмехнулся в ответ Алексей — действительно, дата нашего рождения приходится на девяностые годы двадцатого столетия от Рождества Христова.

— Но каким образом?

— Понятия не имею — пожал плечами Ляшков — называйте это божественной волей, или природным явлением. Вряд ли мы сами когда-нибудь узнаем правду. Просто в один момент неожиданно для себя оказались вырваны из привычной обстановки, лишились привычного нам, жизненного уклада, потеряли родных и близких людей. Оказались в чужом, зачастую враждебном окружении.

— Простите ваше величество, но то, что вы говорите, это же ужасно — зябко повел плечами ученый муж — в это трудно поверить. Но примерив подобную ситуацию на себя, я чувствую лишь страх и отчаяние. А вы смогли справиться со всем этим?

— Не было времени бояться и отчаиваться — усмехнулся Егор — с самого начала пришлось драться за свои жизни и свободу. Потом искать свое место в новом мире, и когда такого места не нашлось, создавать его самим. Вот так мы оказались здесь и строим на этих диких берегах новый дом для себя и тех людей, которые поверили и последовали за нами.

— Колоссально! — взволнованный Коперник подскочил с кресла и заметался по кабинету лицо его приняло рассеяно-одухотворенное выражение — Ваше Величество я бы осмелился усомниться,,. . Но глубокие познания в совершенно разнообразных науках, манера вести себя, говорить с другими людьми! Ваша чужеродность столь явственно бросающаяся в глаза... . Долгое время я пытался найти всему этому объяснение и не мог, да, да теперь я понимаю... . А теперь эта книга! Господа! Почти пятьсот лет развития человеческой мысли! В таком случае, это же настоящее сокровище! Своего рода священное писание для любого ученого! Я уверен, ваше появление здесь это воля Господа нашего ниспославшего вас, чтобы даровать людям свет знания, вывести их из тьмы невежества!

— Стоп! Стоп! — Емелин поторопился прервать восторженно-бессвязные излияния ученого — профессор, остановитесь! Сядьте, выпейте водички, а лучше вина. Не надо говорить громких фраз о божественных замыслах или упаси Господь о нашем мессианстве. Вы внимательно прочитали инструкцию, в которой расписались?

-Да, да, конечно. Но...

— Никаких "но". Там четко и ясно прописан запрет на разглашение содержащейся в трактате информации иначе как без согласования с его Величеством или вашим покорным слугой. Строжайший запрет! Кстати, информации, которую мы вам здесь озвучили, это тоже касается в равной степени.

— Эти знания, это настоящее сокровище — возмущенно возопил Коперник — и скрывать его от людей, есть страшное преступление и кощунство! Господь не для того...

— Эти знания — оружие — строго оборвал ученого, молчавший до сих пор Ляшков — страшное оружие. Вы же не будете давать младенцу вместо игрушки заряженный пистолет? Не так ли? Так вот в настоящее время человечество — это беспомощный и бестолковый ребенок, а наш трактат, попади он не в те руки, может нанести огромный, непоправимый ущерб.

— Да и вряд ли в Старом Свете смогут в достаточной степени оценить ваше просветительское рвение, Николай — перехватил инициативу Емелин — десять шансов из десяти, что добрые европейские христиане просто напросто сожгут вас вместе с этой книгой на костре. Ведь вы сам признали, что многие если не все положения трактата переворачивают с ног на голову, а точнее, наоборот, ставят с головы на ноги, все бытующие ныне представления о мироустройстве. Представления, заметьте утвержденные самой церковью. А значит в понимании любого священнослужителя это ни что иное как самая злостная ересь. Или я не прав?

— В ваших словах есть доля истины — наконец вынужден был согласиться профессор.

— К тому же — изобразив на физиономии тонкую улыбку искусителя — продолжил Алексей — мы не для того несколько лет работали над этой книгой, чтобы знания заключенные в ней лежали мертвым грузом. На основе этого трактата мы с вами создадим учебники для школ и университета. Кроме того ряд его положений вы уже сейчас сможете использовать в своей научно — исследовательской работе. Собственно для этого и существует ваш экземпляр.

— Я могу узнать, в каком количестве издан этот "Трактат"? — после недолгих раздумий поднял голову ученый.

— Эта информация не подлежит разглашению — возразил Емелин — да честно говоря, она вам и не нужна. Достаточно, того, что к работе с ним допущены только вы.

— Конкуренции можете не опасаться. Но ответственность за несанкционированное разглашение или даже попытку будет самой суровой — предупредил Ляшков и поторопился сменить тему разговора — кстати, я вот о чем подумал. Необходимо оптимально использовать инженерно-технические кадры, выпускаемые нашим университетом.

— Боюсь, я не совсем понимаю ход ваших мыслей, сир?

— Скажите мне Николай, чем сейчас занимаются выпускники инженерно-механического факультета?

— Некоторое количество их занято в университетских мастерских. Другие работают в частном порядке над заказами наших промышленников. Но, в общем, я как-то не отслеживал их дальнейшую судьбу. Я полагал, что этим занимается служба безопасности.

— Мои люди, всего лишь отслеживают, чтобы специалисты не удрали за границу — пожал плечами Алексей — как они будут жить здесь и где зарабатывать на свой кусок хлеба, это их личное дело. Взрослые люди, могут позаботиться о себе сами.

— Вот видите — укоризненно покачал головой Ляшков — химиков, всех без исключения, забирает к себе химлаборатория, медики и педагоги распределяются централизовано, а вопрос с трудоустройством "технарей" к стыду своему признаться, мы совершенно упустили. А между тем это ценнейшие кадры. Надо сказать, что мысль эта родилась у меня после сегодняшнего посещения верфей. Я предлагаю создать три, нет, пожалуй, даже четыре конструкторских бюро, работающие по четкому плану на самых главных, стратегически важных для страны направлениях. Первое, на базе ваших механических мастерских, которым, кстати, уже давно пора перерасти в полноценное предприятие. Задача: создание новых и доводка уже разработанных двигателей, станков и механизмов. Второе, будет функционировать при мануфактуре Титовых и трудиться над развитием металлургического производства, а заодно и стрелкового вооружения. Третье — разработка и создание артиллерийских систем, это предприятие Ивана Фрязина. Ну и четвертое, это судостроение. Здесь даже проще. У Сухарева уже работает один спец — Георгий Бауэр. Толковый парень. Вот дать ему в подчинение несколько молодых и рьяных, задать им направление работы, заинтересовать материально, да они горы свернут. Самое главное, четко ставить задачу, обеспечивать финансирование и строго спрашивать за результаты.

— Не потянут — скептически усмехнулся Емелин.

-Кто не потянет?

— Мануфактурщики наши финансирование не потянут. Сухарев своему почти сто рублей в год отваливает. А если у него таких пятеро будет? Это уже почти полтысячи. Николай, университетская казна может себе позволить такие расходы?

— Что вы Алекс — махнул рукой Коперник и обернулся к Ляшкову — при всем моем уважении Ваше Величество, он прав. Даже не смотря на щедрое финансирование из казны, поступления от частных лиц, прибыль приносимую типографией и механическими мастерскими, боюсь, что университет не сможет себе позволить такие траты. Да у нас работают три таких специалиста, но их жалование составляет не больше 15 копеек в день. Кстати, довольно приличная сумма.

— Да, вполне достойно — произведя в уме несложные подсчеты, согласился Егор — а Фома своего спеца явно балует.

— Это его право — пожал плечами Алексей — хозяин-барин.

— Ну а если казна возьмет на себя частичное содержание? Скажем процентов на пятьдесят. И жалование конструкторам положим рублей пять в месяц, не больше. А, что вполне можем себе позволить. В общем, так, князь я или не князь. Поручаю вам, двоим, хорошенько проработать эту идею и не позже чем через четыре дня предоставить мне на утверждение четкий план действий. Задача ясна?

— Ясна, чего уж там — ответил Емелин.

Коперник лишь отвесил почтительный поклон.

Беседу прервал осторожный стук в дверь. Стоявший возле нее Валдис выглянул, коротко переговорил с кем-то и вернувшись доложил о том, что прибыл гонец от княгини. Как ни увлекателен был разговор, но собеседники вынуждены были его прервать и отправляться во дворец, где уже через час ожидались торжественные мероприятия по случаю приема французского посла.

Глава 11 Форт Росс. Незваные гости.

В Новый Свет Гийома Гуфье синьора де Бониве и Буаси блестящего вельможу, приближенного короля Франциска 1, привело тщеславное желание подарить своему сюзерену новые земли, откуда уже который год в германские и французские порты идут купеческие караваны груженые драгоценными мехами, пряностями и прочими, весьма редкими на европейских рынках товарами. Справедливо рассудив, что то, что удалось безвестному генуэзскому авантюристу, вполне по силам потомку древнего рода и свежеиспеченному адмиралу Франции, де Бониве, за свои деньги, снарядил два корабля и нанял штурмана, уже бывавшего за океаном. Капитаном флагманской каракки стал итальянец на французской службе Джованни да Верраццано. Второе судно было поручено малоизвестному, но подающему большие надежды, молодому моряку Жаку Картье. В качестве хроникера пригласили не кого-нибудь, а профессора Парижского университета, философа, математика и астронома Якоба Фабера, который, несмотря на свои довольно солидные 55 лет, не смог отказать влиятельному вельможе и любимчику самого короля и дал согласие на участие в опасной, и во многом авантюрной экспедиции. Наконец, к началу весны 1515 года сборы были закончены, получив одобрение покровителя земного и вознеся горячие молитвы небесному покровителю, де Бониве вышел в океан, вверив свою дальнейшую судьбу ветру и волнам. Время для путешествия было выбрано не самое удачное, но благодаря опыту штурмана и мастерству капитанов все трудности и опасности с успехом были преодолены, и почти через два месяца плавания французы увидели, наконец, перед собой долгожданный берег.

В первых числах мая корабли эскадры бросили якорь под прицелом пушек двух земляных фортов выстроенных по обоим берегам у входа в большой залив. Не прошло и получаса, как от одного из них отвалил баркас, доставивший на борт пятерых таможенников в черных мундирах и странного вида, широкополых головных уборах. Опрос капитанов и досмотр грузов в трюмах занял еще около полутора часов, по истечении которых, прибывший чиновник заявил, что должен ознакомить путешественников с некоторыми правилами, установленными в здешних краях.

— Вынужден предупредить вас господа — латынь таможенника была далеко не безупречна, но, тем не менее, вполне понятна — в течение двух недель вы будете проживать в карантинном остроге, выход из которого строго запрещен. У вас будет возможность приобрести продовольствие, и бесплатно обеспечат свежей водой. Команды смогут проживать в специально отведенной для них казарме, для благородных господ предоставят соответствующие их положению апартаменты. Все нуждающиеся получат помощь от наших медиков.

— То есть нам угрожает заточение? — под глухой ропот своей свиты возмущенно вздернул подбородок де Бониве — хочу напомнить, что мы здесь по воле его величества Франциска 1, и моему сюзерену очень не понравиться подобное обращение с его подданными. Я бы не позавидовал тому, кто осмелиться вызвать гнев короля Франции.

— Уверяю, вас сударь, что озвученные мною правила ни в коей мере не ставят перед собой цели унизить каким либо образом ваши честь и достоинство, либо умалить величие французской короны. Они направлены лишь на то, чтобы оградить вас и ваших людей от различных местных болезней, к которым вы не привычны. Впрочем — голос чиновника явно похолодел — гости княжества вправе отказаться от выполнения наших правил и соблюдения наших законов, но в таком случае их суда будут не допущены в порт. И предупреждаю, что любая попытка высадиться на нашем побережье самовольно будет почитаться актом агрессии со всеми вытекающими последствиями. Итак, я жду вашего ответа, господа.

Гуфье задумался. Достаточно было одного внимательного взгляда опытного в военном деле человека, чтобы понять, пройти без серьезных потерь, мимо ощетинившихся пушками береговых укреплений невозможно. Тем более, что, по словам многоопытного штурмана в глубине залива имелись еще как минимум два форта. О том, чтобы прорываться с боем в порт или высадиться на берег, вступив в открытый конфликт с местными, нечего было даже и думать. Попытка вернуться назад в Европу на судах проделавших почти двухмесячный путь через океан, без запасов воды и продовольствия выглядела еще более изощренным способом самоубийства. Похоже, другого выхода не оставалось.

— Что же месье — глава французской экспедиции горделиво задрал подбородок, вперив высокомерный взгляд в лицо наглеца — таможенника — похоже, у нас не остается иного выбора, как принять ваши условия.

Новоросс невозмутимо выдержал гневный взгляд де Бониве и обернувшись к своим людям отдал какую-то команду на незнакомом языке. Один из его подчиненных вытащив из-за пояса пару ярких разноцветных флажков, встал лицом к берегу и принялся энергично размахивать ими, явно соблюдая определенную последовательность.

— Месье! — Гуфье, как и его люди, был весьма заинтригован и обеспокоен разворачивающимся действом и поспешил прояснить ситуацию — я хотел бы знать, что делает ваш человек?

— О, не стоит беспокоиться господа — он лишь докладывает о вашем прибытии. Через несколько минут доклад попадет к начальнику порта, и он распорядится выслать буксировочные суда.

— Через несколько минут? Вы шутите? Кроме береговых укреплений я не вижу на здешних диких берегах, каких либо признаков портовых или городских строений.

— И, тем не менее, господа. Примерно через полчаса будут высланы буксиры и вас доставят к месту стоянки. Поскольку вы прибыли с дипломатической, а не торговой миссией и в знак благоволения нашего государя, проводка будет осуществляться за счет казны — улыбнулся чиновник — добро пожаловать во владения его величества Георга 1. Честь имею!

Баркас с таможенниками убыл восвояси, оставив французов дожидаться обещанных буксиров. Впрочем, ожидание долго не продлилось. Вскоре из глубины залива подошли два гребных судна, с которых на флагманскую каракку были поданы буксировочные концы.

Поросшие лесом берега плавно разошлись в стороны, открыв взору путешественников просторный залив, вход в который действительно защищался двумя, на сей раз каменными фортами, расположенными на двух небольших островах. На одном из них, в нашей реальности называемом Губернаторским французы прожили две недели. Конечно, предоставленные Гуфье и его свите апартаменты были далеки от тех, к которым они привыкли у себя на родине, но они намного превосходили те спартанские условия корабельных кают и трюмов, в которых путешественникам пришлось пребывать долгие месяцы плавания. Две недели вынужденного безделья тянулись невыносимо долго, единственное, что их хоть как-то могло скрасить это свежие продукты и вино, в которых на карантинном острове не было недостатка, да нечастое общение с местным эскулапом, который периодически навещал своих подопечных. Однако, высоконаучные беседы с ним были интересным большей частью только для профессора Фабера и сопровождавшего его ученика, студента Сорбонского колледжа Доминго де Сото. О жизни княжества, его правителе и обычаях населявших эту землю людей здешний ученый муж по какой-то причине распространялся весьма неохотно, что впрочем, не мешало ему серьезно относиться к своим обязанностям. Двое матросов имевших признаки болезни по его безаппеляционному требованию были незамедлительно изолированы от остального экипажа. К счастью заболевание их оказалась обычной простудой и после излечения, по окончании карантинного срока, бедолаги могли вместе со своими товарищами посещать увеселительные заведения в порту, когда через 14 дней, наконец, закончилось это странное и непонятное для путешественников заточение.

Для своего проживания в Новоросской столице французы сняли особняк на одной из припортовых улиц. Двухэтажный дом из дикого камня и обожженного кирпича, крытый красной, черепичной крышей, несмотря на то, что "влетел" де Бониве в изрядную "копеечку", своими размерами, мягко говоря, не поражал. Достаточно сказать, что трое сопровождавших адмирала дворян свиты, двое ученых и десяток слуг разместились здесь с огромным трудом. Впрочем, этот вариант оказался единственным приемлемым, действительно не арендовать же представителю короля Франции и его людям комнаты в местной гостинице или жилищах здешних обывателей. Пусть стены отделаны простыми деревянными панелями, а мебель груба и неказиста, зато есть полная уверенность в том, что можно спокойно поговорить о серьезных вещах не опасаясь лишних ушей. А для посторонних, происходивший в столовой, где глава французской экспедиции в одиночестве заканчивал свой поздний завтрак, разговор, как раз и не предназначался.

— Итак, Жак — Гуфье небрежно бросил на тарелку обглоданную кость, сделал глоток из высокого, серебряного стакана, требовательно поднял руку — что тебе удалось узнать о наших гостеприимных хозяевах?

— Не так много как хотелось бы монсеньор — из-за его спины тут же подскочил довольно шустрый малый, проворно наполнил опустевшую посудину.

— Однако, мошенник это не помешало тебе вчера вечером напиться в трактире до совершенно свинского состояния — отхлебнув терпкого, красного вина, недовольно поморщился адмирал,

— Это означает лишь то, монсеньор — пожал плечами пройдоха — что на службе у вас я не щажу ни сил, ни здоровья, ни денег. Господь свидетель нет моей вины в том, что этот проклятый колбасник — гончар оказался таким крепким на выпивку. Увы, он оказался единственным, чье гамбургское шпреханье было мне хоть немного понятным. В этом проклятом городе нет ни одного достойного человека, с которым можно было бы перекинуться парой слов на старом, добром галльском наречии.

— Избавь меня от этих подробностей. Говори о деле.

— Монсеньор, полученная вчера информация обошлась мне не меньше двух су. Доброе рейнское лилось в этого проклятого пьяницу, как в бездонную бочку, а стоит оно здесь очень не дешево.

— Хорошо, мошенник — махнул рукой вельможа — если твоя информация действительно меня заинтересует, я возмещу расходы. Но если нет. Клянусь, я переломаю тебе все ребра вон той каминной кочергой.

— Вы очень добры монсеньор — опасливо покосившись на вышеуказанный предмет, поклонился Жак и продолжил — так вот. Я не стал бы даже связываться с этим мерзавцем — гончаром, если бы он не похвастался, что приплыл на эту землю с самым первым караваном.

— Ну и что?

— Он сказал: "да, да, самым первым, тем же самым что и сам государь".

— Хм, интересно.

— Вот и мне стало интересно. Я пригласил его за стол, купил вина. Подумать только, монсеньор бутылка рейнского стоит здесь двадцать денье. Двадцать денье! Это уму непостижимо!

— Если ты еще раз заговоришь о деньгах негодяй, я переломаю тебе все кости!

— Прошу прощения монсеньор. Так вот, что я узнал из его пьяных россказней: пятнадцать лет назад, здешние берега были дики и пустынны, пока нынешний правитель — князь Георг не завоевал эту землю, сокрушив несметные полчища дикарей.

— Вот как? Значит, он не является природным владыкой этих земель. Скорее узурпатор. Ну, и откуда же он взялся, этот "князь Георг"?

— Так, известно, откуда. Приплыл из Гамбурга.

— Из Гамбурга говоришь? Хм, тут есть над чем поразмыслить — Гуфье задумчиво побарабанил пальцами по столешнице — определенно есть над чем поразмыслить. И как далеко распространяются владения здешнего "князя"?

— Трудно сказать монсеньор — пожал плечами Жак — к тому времени Генрих, а именно так зовут моего нового приятеля, уже прилично набрался и нес совершенную околесицу. Сам-то он, как выяснилось, далеко никогда не уезжал из местной столицы, а потому его бредням едва ли можно верить.

— И все-таки, что-то он рассказал?

— Говорил, что владения князя не объехать и за месяц. Болтал что-то об озерах, о большой реке на западе. О городе на берегу теплого моря, откуда, кстати сказать, привозят пряности в столицу. А на здешнем рынке, скажу я вам монсеньор, пряности весьма дешевы, и если бы у меня в кошеле, совершенно случайно, появилось несколько монет, я вполне бы мог весьма выгодно их пристроить.

— Ха-ха — расхохотался адмирал — мой пьяница Жак решил заделаться торговцем пряностями. Ты меня изрядно развеселил. Впрочем, ты заслужил награду. А теперь ступай. Надо кое-что обдумать. Да, и пригласи ко мне профессора. Надеюсь, он уже вернулся со своей утренней прогулки.

Выпроводив слугу, де Бонивье погрузился в размышления.

— Пятнадцать лет назад — рассуждал он, негромко бормоча себе под нос — всего пятнадцать лет назад, нынешний правитель Форта Росс силой своего меча утвердился на этих берегах. Черт возьми, я дорого бы дал за то, чтобы узнать: кто он — авантюрист, приплывший сюда на свой страх и риск с горсткой людей, подобно тому, как Рольф Дьявол когда-то завоевал и создал Норманнское королевство, или вассал императора Максимилиана, выполняющий волю своего сюзерена? И самое главное насколько прочно он утвердился на здешних землях? Сильно сомневаюсь, что владения его так велики, как похвалялся, упившийся вином, горожанин. Нет, скорее всего, все его княжество — этот город, ну может пара окрестных селений. Что же, тем не менее, думаю и в том и другом случае этот князь Георг, кем бы он ни был, совершил деяние достойное героев древности и уже только за это заслуживает уважения.

Размышления адмирала вскоре были прерваны появлением профессора Фабера.

— Итак, доктор — вельможа коротко кивнул в ответ на учтивый поклон ученого — надеюсь, ваш утренний променад сочетал в себе приятное с полезным? Присаживайтесь вон в то кресло и расскажите о своих впечатлениях.

— Благодарю вас, монсеньор — ученый поудобней разместился в предложенном кресле — утренний, морской воздух весьма бодрит, я сам не заметил, как прогулял почти два часа. Однако, смею заметить в любопытное место мы попали. С одной стороны, кажется, словно никуда не уезжали из старушки Европы. Приморский город где-нибудь в Германии...

— Гамбург, например — задумчиво пробормотал Гуфье.

— Почему именно Гамбург? — удивленно поднял брови Фабер — впрочем, как вам будет угодно. Так вот, с другой стороны я видел много строений из дерева, совершенно незнакомой мне архитектуры. Хотя сам город, несмотря на очевидное смешение языков и народов его населяющих, выстроен по тщательно продуманному плану. И выстроен недавно. Это сразу бросается в глаза даже человеку вроде меня, совершенно неискушенному в вопросах градостроительства...

— А скажите профессор — прервал своего собеседника де Бониве — какую связь может иметь здешний правитель с императором Максимилианом? Кроме того, что некоторая часть местных колонистов говорит на языках, употребляемых в его германских владениях?

— Вы монсеньор, вероятно, хотите знать, не является ли Форт Росс заморской колонией Священной Римской империи? Спешу вас успокоить, едва ли это так — махнул рукой ученый — по крайней мере, во время своих прогулок я не заметил ничего, чтобы на это указывало. Мне доводилось бывать во многих германских городах и хочу вам сказать, что разница в царящих здесь порядках и поведении местных жителей весьма отличается от того, что я видел раньше. Знаете, сегодня со мной произошел весьма занимательный случай. Я зашел в лавку здешнего торговца книгами, что на центральной площади и попал в весьма затруднительную ситуацию. Сам почтенный лавочник, к сожалению совершенно не говорил ни французском языке, ни на немецком. Выручил меня его десятилетний сынишка, который как выяснилось, неплохо изъясняется на латыни. Сын мелкого торговца на латыни! Впрочем, я не очень удивился, сопоставив образованность мальчика с родом занятий его родителя, однако каково было мое изумление, когда сорванец поведал мне о том, что латынь он изучает в школе, и все дети в городе от семи и до тринадцати лет в обязательном порядке, совершенно бесплатно посещают занятия, на которых учатся письму, счету, географии, истории и азам физики и химии. Все дети в городе вне зависимости от положения и состоятельности их семей! Такова воля здешнего князя и он же полностью оплачивает содержание этих заведений из своей казны. Я бы очень хотел в ближайшее время посетить и здешнюю школу и конечно же университет. Воистину велик тот правитель, который столь много внимания и сил уделяет образованности своего народа!

— Не могу разделить ваших восторгов — пожал плечами вельможа — не уверен в необходимости столь обширных научных познаний для детей лавочников, рыбаков или ремесленников и уж тем более в целесообразности траты денег из казны на подобные чудачества. Всяк, должен знать свое место в этом мире. Науки это удел избранных. Для черни они попросту вредны, поскольку, могут вызывают ненужные брожения в умах, а для людей благородных они бесполезны. Кроме того вы меня совсем не убедили.

— Прошу простить мою смелость монсеньор, но я все-таки попытаюсь это сделать. Что вы скажете вот на это? — Фабер достал из кошеля монету и протянул ее собеседнику.

— Любопытно — пробормотал Гуфье, крутя в руках небольшой блестящий кругляш — я такого еще не видел.

— Это, как вы изволите видеть, самая мелкая здешняя серебряная монета. Называется она если я правильно смогу выговорить это слово — кревеник и примерно равна по весу и по стоимости одному су. И обратите внимание на качество работы.

— Похоже, вы правы профессор. Никакой колонии не может быть позволено чеканить свою монету. А значит "князь Георг" несмотря на все свои достоинства всего лишь авантюрист-узурпатор, не имеющий за своей спиной серьезной поддержки. Это несколько облегчает мою задачу.

— Задачу монсеньор?

— Не думаете же вы, профессор — усмехнулся вельможа — что я могу оставить без твердой хозяйской руки этот прелестный, дикий уголок? Если у испанской короны есть заокеанские владения в Вест Индии, почему бы и Франциску Валуа не обзавестись ими. Тем более, что здешний князек чеканит собственную монету. Значит, есть из чего чеканить. Я полагаю, что здешние серебро, меха и пряности пришлись бы весьма кстати для французского короля, скажу откровенно, изрядно поиздержавшегося в прошлой Итальянской компании. Да и мне не помешал бы вице-королевский титул, вы не находите?

— Но монсеньор, трудно отыскать человека более невежественного в военном деле, чем ваш покорный слуга, но даже я понимаю...

— Ха-ха-ха, мой мудрый доктор Фабер, вы решили, что я с тремя дворянами и горсткой матросов хочу силой захватить Форт Росс? Боюсь, подобный подвиг был бы не по зубам даже шевалье Баярду, несмотря на всю его славу доблестного воина. Успокойтесь, я не столь безрассуден. Впрочем, будь у меня сотни три-четыре солдат и достаточное количество кораблей для их перевозки, покорить этот городок мне не стоило бы большого труда, но увы. Вместо этого я постараюсь его купить. В чем сейчас больше всего нуждается этот "князь Георг"? Нет не в деньгах, их я думаю, у него хватает. Как и всякому узурпатору, ему нужно признание. И я от имени своего сюзерена могу обещать ему не только признание титула и права владения, защиту и покровительство могущественного европейского монарха. Я могу пообещать ему и его детям, у него ведь есть дети? Так вот и сам князь и его отпрыски смогут занять достойное место при французском дворе. Вот за это наш храбрый авантюрист отдаст все свое серебро и пойдет на любые уступки. И пусть Георг и дальше управляет своим городишком, тем более, это у него неплохо получается. Но и Форт Росс, и окружающие его земли станут частью моего вице-королевства!

— Я преклоняюсь перед вашим умом и прозорливостью монсеньор — склонил голову Фабер — и буду молиться, чтобы Господь способствовал вашим замыслам. Но если Георг не согласиться на ваши условия?

— Человеческую гордыню и глупость нельзя недооценивать — согласно кивнул вельможа — и если у Георга не хватит здравого смысла принять столь выгодное для него предложение, что же, тем хуже для него, думаю, среди его окружения могут найтись люди и поумнее. Не все же здесь дураки и безумцы? Да взять хотя бы того рыжеволосого месье, с которым я имел удовольствие беседовать вчера вечером. Как его? Ах да, фон Штирлиц кажется. Он показался мне весьма сообразительным малым, себе на уме, ловко прячущимся под маской простака и как я понял, имеет здесь весьма большой вес. Или этот господин с варварскими именем и фамилией Москин, если я не ошибаюсь, ведающий посольскими делами, тоже весьма не глуп и амбициозен. Словом профессор будем работать с тем материалом, который будет более податлив. Да и еще, я бы очень хотел, чтобы вы непременно присутствовали в моей свите на сегодняшнем приеме, очень интересно будет ваше мнение о дворе здешнего правителя, да и о нем самом. А посему, извольте собираться, и быть готовым через полчаса. Дурной тон, знаете — ли, опаздывать на столь значимое мероприятие.

— Рад буду служить вам монсеньор — Фабер кряхтя поднялся с кресла, почтительно склонил голову и направился к выходу.

Де Бониве проводил его задумчивым взглядом и звоном небольшого колокольчика вызвал лакея.

ГЛАВА 12 Дуэль

Если резиденция на Княжьей Горке, представлявшая собой большой деревянный терем с просторным, окруженным жилыми и хозяйственными постройками двором, и защищенная рубленными из толстых дубовых бревен стенами и башнями, была самой настоящей крепостью, уютным семейным гнездом для великокняжеского семейства, куда посторонние не допускались, то здание, разместившееся на центральной городской площади напротив, выполняло сугубо представительскую функцию. Прообразом при проектировании великокняжеских апартаментов, разместившихся в центре города, послужил Летний дворец Петра 1, в нашей реальности построенный между Невой и Фонтанкой в славном городе Санкт Петербурге. Выстроенное из кирпича, строгое двухэтажное здание с высокими окнами и четырехскатной черепичной крышей в отличие от творения Доменико Трезини из украшений имело лишь один барельеф в виде герба княжества над парадным входом. Первый этаж полностью занимали собой жилье для немногочисленной прислуги и охраны, а также поварня, кладовые и прочие хозяйственные помещения. На второй этаж вела широкая лестница. Именно там находились несколько спален, небольшая столовая и просторный зал для торжественных приемов.

Вопреки своему предназначению, зал этот особо роскошным убранством не отличалось. С самого момента постройки дворца, Татьяна, задавшись целью насколько возможно его украсить, уже давно, к слову сказать, подыскивала более-менее приличного художника способного расписать девственно белые, покрытые известью поверхности подобающим рисунком, но успехом ее поиски, увы, пока не увенчались. Несколько представленных местными кандидатами на должность придворного живописца эскизов, заявленных авторами как изображение сцен охоты, войны, религиозной или светской жизни, являли собой нечто среднее между "каками-маляками" ребенка дошкольного возраста и небрежным наброском не очень талантливого карикатуриста, а посему взыскательного художественного вкуса нашей героини никак удовлетворить не могли. Предложенный индейцами как вариант: национальный орнамент в виде стилизованных изображений животных и птиц смотрелся бы весьма оригинально, но очевидно по причине своей чрезмерной экзотичности также был отвергнут.

На помощь уже впавшей было в отчаяние княгине пришел находчивый министр госбезопасности. Он попросту озадачил свою венецианскую резидентуру поиском и сманиванием в Новый Свет какого-нибудь итальянского живописца, может быть не самого маститого и дорогого, но обязательно талантливого. Ну а пока велись поиски подходящей кандидатуры, тронный зал главной княжеской резиденции прекрасно обходился без всяких украшений. Лишь несколько флагов развешенных по монотонно-белым стенам, и пара комплектов рыцарских доспехов стоящих по углам безмолвными, блестящими истуканами, составляли все его убранство.

Княжеская чета восседала в больших, креслах в самом центре зала. По правую руку от Егора разместились его сыновья, а также начальник госбезопасности Емелин и глава дипломатической службы Афанасий Мошкин. Слева от Татьяны веселой, беззаботной стайкой перешептывались и переглядывались ее фрейлины. На широких лавках вдоль обеих стен расположились члены городского совета Форта Росс, в который как мы уже упоминали, входили самые именитые и уважаемые горожане. Здесь же присутствовали и несколько представителей подвластных Белому Вождю племен, послы Великого князя Московского Василия и короля Шотландии Александра. А кроме того еще масса народу: гвардейцы у входа взявшие "титовки" с примкнутыми штыками "на караул", неподвижными статуями застывшие лакеи по углам, и настороженно поглядывающие телохранители за спиной Ляшкова.

— Граф Гуфье де Бониве и Буаси, Адмирал Франции! Шевалье де Сегюр! Дамуазо дю Белле и дамуазо д'Альбон де Галь! Мэтр Якоб Фабер! — представляя вошедших, торжественно провозгласил герольд.

Легкий гул голосов, царивший в зале, утих как по мановению волшебной палочки и на французов с любопытством уставились десятки пар глаз. Надо сказать, что и сам де Бониве, и его спутники как следует, подготовились к выходу в Свет, вырядившись в самое лучшее из того, что привезли с собой, очевидно рассчитывая наповал сразить местных дикарей блеском и роскошью средневековой европейской моды. В отличие от буквально рябивших в глазах разноцветьем дорогих тканей, блеском драгоценных камней, золотого и серебряного шитья гостей, хозяева выглядели куда как скромней.

Наряды присутствующих здесь первых лиц княжества, не отличавшиеся богатством и причудливостью, совершенно не впечатлили видавшего виды королевского посланника, бывавшего при самых блестящих дворах могущественнейших владык Старого Света. Скромная же до аскетизма наружная отделка и не блистающая особой роскошью обстановка великокняжеского дворца также лишь утвердила его в первоначальном впечатлении сложившемся о личности здешнего правителя и состоянии дел в его владениях. Однако, на сохраняющем самое приветливое выражение, лице опытного царедворца и дипломата это никоим образом не отразились. Чего нельзя было сказать о дворянах его свиты на надменных физиономиях которых столь явственно читалось высокомерное и даже несколько презрительное отношение к увиденному, что в первую минуту, наблюдавшего за ними Ляшкова охватило острое и совершенно недипломатичное желание хорошенько пройтись кулаком по этим самым физиономиям. Впрочем, внезапно нахлынувшее раздражение было столь же быстро подавлено, а сочетание важного и напыщенного выражения лиц французов с их по клоунски нелепыми и попугайски пестрыми нарядами даже несколько позабавило.