Драбблы по Его Сын. Совершенное оружие

В Оружейной — лишь одном из нескольких огромных помещений, заполненных предметами, созданными руками членов императорской семьи, этот экспонат самый невзрачный.

Это нож. Короткое лезвие, тринадцать сантиметров ровно. Тускло-серое, почти черное, с еле видимыми переливами. Обоюдоострое. Такая же небольшая рукоять — отполированное многочисленными прикосновениями ладоней дерево, за годы с момента изготовления ставшее твердым, как камень. Оно и раньше было неподатливым — Джапор, растущий на Татуине, отличается крайней прочностью. Две небольшие клепки. Золотая надпись, вспыхивающая в свете ламп.

Самый обычный нож, сделанный из непонятно чего детскими руками.

Он лежит в отдельной витринке, стоящей посреди зала, словно родоначальник семьи, на которого с обожанием глядят и равняются заполонившие стены потомки. Золотая табличка сообщает всем желающим, кто создал этот простой и безыскусный предмет, когда, где, и кому он принадлежал долгие долгие годы.

На него посматривают с интересом и зачастую хорошо замаскированным разочарованием, а то и брезгливым недоумением — от ножа, созданного руками Люцифера, ждут чего-то более... Более.

Впрочем, те посетители, что поумнее, понимают: этот предмет не для красоты, а для работы.

Многофункциональная вещь. Им счищали кожуру с фруктов, которые обожал Император, вскрывали упаковку коробок с подарками, выстругивали разные безделушки, срезали кожу с врагов.

Он был незаменим как в быту, так и при ведении военных действий — Люцифер никогда не расставался с любимой игрушкой, нося при себе с четырех лет, с того момента, как создал свое первое и самое любимое оружие и орудие из найденного в мастерской дяди хлама.

Император постоянно вертел его в руках, украшал, полировал, пропитывал своей Силой, изучая Силовую Ковку. С течением времени серый металл потемнел до черноты, а когда-то светлая древесина приобрела костяной оттенок с черными прожилками.

Однако этот простенький нож так и остается самым невзрачным из находящихся в Оружейной экспонатов, и редкие счастливчики, которым перепадает счастье и удача войти под эти своды, лишь пожимают плечами, переходя к гораздо более эффектным предметам.

Ножу все равно.

Он не обращает на этих слепцов никакого внимания, ведь те, кто имеет хоть каплю Силы, реагируют на него гораздо более непосредственно.

Все одаренные, независимо от направленности, обходят хрупкую витринку по широкой дуге. Они смотрят на нож с почтением, страхом и восхищением, как на религиозный символ или чудо, воплощенное материально. Гости не рискуют взять тихо дремлющий на алом бархате нож, они только осторожно поводят ладонями над ним, резко выдыхая и распахивая глаза.

Джедаи сглатывают, качая головами, стараясь не переходить определенную черту, не коснуться, не пересечь невидимую ни для кого другого линию.

Ситхи смотрят с вожделением, перемешанным с ужасом, может, они бы и рискнули тронуть овеянный легендами предмет, но их руки дрожат, отказываясь двигаться — инстинкт самосохранения начинает работать даже у самых самоуверенных и наглых.

Нож лишь усмехается в полудреме — эти слабаки... заготовки... никогда не сравнятся с его Создателем. Его личным божеством, закалявшим его в огне и крови врагов, использующим для ритуалов и приготовления пищи.

Нож помнит ласковые и такие жестокие руки, придавшие ему когда-то форму. Он помнит невесомые касания кончиков пальцев, твердость хватки, тепло дыхания на лезвии, жар кожи, которой касался годами. Он помнит безбрежную, как космос, Тьму, в которой плавал, острые и безжалостные лучи Света, пронизывающие насквозь; испепеляющий жар гнева, промораживающий лед ненависти, ошеломляющее тепло любви.

Он прожил вместе с Создателем всю его жизнь, неся бессрочную вахту, защищая, утешая, с готовностью отзываясь звучащей в глубине его естества песней на призыв Хозяина.

Он помнит, как из простого куска обточенного металла превратился в практически разумный артефакт, с которым Император щедро делился собой, впаивая в его структуру новые возможности.

Он помнит свое имя — Звездный танцор, которое знают лишь потомки его Создателя. Он помнит, как танцевал в тонких пальцах, способных пробить с равной легкостью бронированную плиту и живую плоть, как дарил радость и нес смерть вызвавшим неудовольствие его бога.

Он гордится надписью, сверкающей тем же золотом, что наполняло глаза Люцифера, и скучает по своему Хозяину. Единственный, кто его понимает — лежащий в соседней витрине сейбер, тихо напевающий мелодию кайбер-кристаллами. Нож помнит, как он вскрывал тугую плоть, добираясь до одного из них.

Он спит, самодовольно покоясь в своей колыбели — совершенное оружие.

Он дремлет в ожидании, и годы летят мимо, пока однажды его не хватает маленькая рука, вырывая из наполненного смутными видениями оцепенения.

Руки, держащие его, маленькие, но удивительно сильные. Они вертят его, подбрасывают, ловят, гладят, и это так похоже на те самые, заветные воспоминания, что Звездный танцор неожиданно трепещет от радости, и исполняет свои самые лучшие па.

Он гудит и вибрирует от испускаемой им энергии, и ответные импульсы ласкают его тысячами невидимых пальцев. Как тогда. Как...

Светловолосый голубоглазый малыш восторженно прижимает вызывающий ужас и отвращение предмет к груди, вцепляясь так, что не оторвать, и взрослые переглядываются с многозначительным видом.

Впервые за годы своенравный артефакт, признававший лишь одно-единственное существо в качестве Хозяина, отзывается на чужую Силу и покоряется. Он не выскальзывает из пальцев, не режет их, не втыкается в плоть, оставляя глубокие, чрезвычайно тяжело заживающие раны, но послушно льнет к так опрометчиво потянувшемуся к страшному экспонату ребенку.

Кого другого это бы испугало, но потомки Люцифера не боятся — они привыкли сами внушать страх, а не поддаваться ему. Праправнук Утренней Звезды похож на своего знаменитого предка, ставшего чудовищной легендой еще при жизни, не только внешностью.

Он сияет, как маленькое светило, и его Свету не вредит источаемая ножом Тьма.

Малыш ласково проводит по едва заметно подрагивающему лезвию кончиками пальцев, а потом нож занимает свое привычное место — на руке, и полуразумный артефакт едва не кричит от радости — он снова будет охранять покой того, кого признал своим новым Хозяином.

Звездный танцор радуется, готовясь наблюдать, как малыш вырастет, заматереет, станет сильнее. Он понимает, что это — не Люцифер, не Создатель, выбивший на его боку символ своей сути — Утреннюю Звезду.

Этот сияет по-другому. Если Люцифер был сверхновой, укутанной в непроглядный мрак, то этот малыш — его противоположность. В его сердце — бесконечная Тьма, милосердно скрытая от глаз окружающих ослепительно белой плазмой, и Звездный танцор гордится тем, что попал в его руки.

Он создан для боя, не для прохлаждения на бархате подставки, и что-то подсказывает, что этот отрезок времени будет нескучным.

Он готов вновь служить, и когда малыш шепчет свое имя — Ноктифер*, лишь согласно тянется своей сутью к сердцу ребенка. Он — совершенное оружие...

В не менее совершенных руках.

*C латинского Noctifer — "несущий ночь". Так называли Вечернюю Звезду — Венеру, видимую вечером (в отличие от утренней Венеры — Люцифера)