Вымпел мертвых 4. Балтийские патриоты

Вымпел мертвых 4. Балтийские патриоты.

Глава 4. Кто не спрятался, я не виноват.

А пока на дальних рубежах империи гремели первые залпы новой войны, в блистательном Санкт-Петербурге уже вовсю готовились к следующей. Постаравшийся отмежеваться от роли Кассандры гость из будущего был вынужден подхватить упавшее знамя Виктора Христиановича в деле управления не только верфью, но и всеми теми столичными заводами, в которых пароходство имело долю. В принципе, он и так принимал посильное участие в ряде проектов, время от времени отвлекаясь на создание очередного кинематографического шедевра, что успели завоевать любовь публики по всему миру и превратили именно Санкт-Петербург в мировую столицу нового вида искусства. Но, в отличие от художественных фильмов, управление многочисленными проектами, направленными на перевооружение армии и флота, требовало столь обширных познаний в плане точных наук, похвастать коими Иван Иванович не мог. Нет, вовсе не потому что он был глупее предков. Просто, ни времени на учебу, ни подобной потребности, прежде не было. Нынче же, когда появилась потребность, времени не осталось вовсе, вот и приходилось рассчитывать на те запасы прочности, что были заложены в многочисленные начинания еще при Иенише. Благо все непосредственные исполнители генерируемых отставным капитаном 1-го ранга идей остались на своих местах и не помышляли о смене работодателя. Хотя, возможно, в этом крылся не столько успех в плане руководства принявшего бразды правления Иванова, сколько начавшаяся грандиозная реорганизация производственных мощностей столичных верфей, вся деятельность последних лет которых сводилась к подготовке именно к начавшейся войне. Соответственно и заказы флота размещались с таким прицелом, чтобы получить максимум именно к назначенной дате. Что, по сути, удалось выполнить практически полностью. Разве что четверка кораблей, что должны были стать переходными от эскадренных броненосцев к линкорам, могли поспеть только к завершению боевых действий. Но подобное учитывалось в планах, потому ничего смертельного в этом факте не имелось.

Зато после, образовывался вакуум. Намеченная к реализации кораблестроительная программа подходила к концу, как и выделенные на нее сотни миллионов рублей, оставляя тысячи людей фактически без работы. И чтобы по максимуму воспользоваться образующимся разрывом, крупнейшие судостроительные предприятия принялись подготавливать свои основные производственные мощности к созданию кораблей следующих поколений. Так, с грехом пополам справлявшиеся с задачами эллинги и производства Адмиралтейства попросту упразднялись, позволяя сосредоточить все активы казенной верфи на Галерном острове. Там же производилась достройка крейсера 1-го ранга "Дир", систершипа убывшего на Дальний Восток "Олега".

Не был обойден вниманием и Балтийский завод. Не смотря на одновременную достройку аж четырех броненосцев и закладку в большом каменном эллинге крупного ледокола типа "Ермак", на нем также принялись демонтировать старые деревянные эллинг и стапели. Впереди лучшей верфи страны маячили заказы на корабли длиной под две сотни метров, оборудованные к тому же совершенно новыми типами машин и котлов, не говоря уже о прочей начинке. И вот тут на первое место должен был выйти не столь великий Невский судостроительный и механический завод, ведь, в силу ряда обстоятельств, именно на его мощностях обустраивалось первое в Российской империи турбинное производство.

К сожалению, не располагая собственной школой конструирования паровых турбин, приходилось довольствоваться тем, что ныне имелось в активах английской "Турбиния Воркс". То есть паровыми турбинами Парсонса, так сказать, первого поколения, со всеми их недостатками. Ни заметного прибавления в скорости кораблей, ни уменьшения веса силовой установки, по сравнению с современными паровыми машинами тройного расширения, Парсонсу так и не удалось достичь, не смотря на годы потраченные на совершенствование своего детища. В Англии после гибели обоих опытных истребителей миноносцев оборудованных этим новым движителем одно время даже подумывали вовсе отказаться от турбин. Лишь благодаря личным связям Чарльза Парсонса и тем огромным суммам, что были вложены в него весьма влиятельными людьми, проект судовых паровых турбин не был убран под сукно, но некоторый провал в работах образовался. Тем не менее, на воду продолжали спускать, и турбинные суда, и турбинные корабли, что позволяли наработать опыт не только производства, но и эксплуатации этой новейшей техники. Вот только, в отличие от всего остального мира, в России имелись люди, что точно знали — за турбинами, и не только паровыми, будущее, а потому уделять им пристальное внимание требовалось уже сейчас. Именно по этой причине на месте малых эллингов завода, являвшихся местами рождения миноносцев и подводных лодок, начали подниматься кирпичные стены новых цехов, где уже через пару лет предстояло появляться на свет турбинам для легких кораблей. А чтобы не терять столь драгоценное время, в оставшемся не тронутым эллинге вовсю обрастали сталью корпуса двух крейсеров 2-го ранга несколько переработанного типа "Новик", что должны были стать первыми кораблями Российского Императорского Флота оснащенными паровыми турбинами. Причем, как бы смешно это ни звучало, получавшиеся в итоге корабли по своей конструкции должны были стать куда ближе к так и не появившемуся на свет "Боярину" датской постройки, нежели к немецкому "Новику". Так, взятые за основу паровые турбины, подобные смонтированным на строящийся в Англии крейсер 3-го класса "Аметист", и потребность усиления набора привели к необходимости изменения очертаний корпуса и сокращению количества машин до двух единиц. Хорошо еще, что завод Парсонса все еще не был завален работой на многие годы вперед и потому с радостью взялся за выполнение русского заказа. Как бы того ни хотелось, но первая турбина отечественной выделки обещала появиться на свет не ранее 1906 года, тем самым отодвигая начало освоения флотом новых механизмов еще на пару лет, что являлось недопустимой роскошью в свете скорой эволюции всех основных флотов мира. По сути, оба турбинных "Новика", к тому же снабженных исключительно нефтяными котлами, должны были стать той учебной партой, за которой пройдут подготовку матросы, кондукторы и офицеры, что составят основу экипажей будущих же линкоров. А то, что учеба могла затянуться на многие годы, виделось непреложным фактом в свете реальной ситуации имеющей быть место на флоте, когда даже спустя 10 лет после начала активного использования на кораблях водотрубных котлов, до сих пор случались инциденты с их абсолютно неправильной эксплуатацией применимой исключительно к дымогарным "пламенным сердцам". Потому эти два корабля изначально приносились в жертву кривым и неумелым рукам будущих "учеников", пусть подобное и выглядело расточительством в свете постоянной нехватки Российскому Императорскому Флоту кораблей и денег на постройку этих самых кораблей. Ведь даже обе последние грандиозные кораблестроительные программы лишь позволили закрыть имевшиеся прорехи и не более того. Так, пока в России радовались получению полудюжины новых эскадренных броненосцев, в той же Германии вступили в строй десять их одноклассников, и еще столько же находилось в достройке или готовилось к закладке. Естественно, все они с появлением "Дредноута" в одночасье должны были устареть. Но сами цифры говорили о крайней степени недостаточности принятых мер. А ведь помимо Балтийского флота имелся еще и Черноморский, на долгие годы оказавшийся на вторых ролях, что не способствовало поднятию его боевой эффективности. Одним словом, проблем все так же имелось вдосталь, но на сей раз они хоть как-то решались, а не оставлялись на потом в ожидании того жаренного петуха, что непременно клюнет в пятую точку. К этому же этапу подготовки можно было отнести закладку на простаивающем Охтинском заводе целой серии из четырех подводных лодок, являвшихся куда более совершенными потомками ныне воюющей с японцами "Миноги". Естественно, у самого Крейтона не было, ни опыта, ни ресурсов, для осуществления сего проекта, но зато имелись немалые производственные мощности и рабочие руки, которыми с удовольствием воспользовались владельцы Невского завода, взявшие все это добро в аренду. Причем, помимо солидных размеров и достойного состава вооружения, новые подводные лодки могли похвастать получением в качестве силовой установки новейших 300-сильных дизельных двигателей, что с ноября 1903 года начали производить на изрядно разросшемся "Первом русском заводе керосиновых и газовых двигателей Е.А. Яковлева". Этот силовой агрегат, выдавший на испытаниях КПД аж в 32%, стал итогом многолетней кропотливой работы считающегося всеми покойным Евгения Александровича и сманенного к нему в помощники прямо с университетской скамьи Тринклера, Густава Васильевича. Вдвоем эти два истинных гения моторостроения, обеспеченные всеми потребными ресурсами и огражденные от нападок недовольных появлением подобных конкурентов злопыхателей, имели возможность сосредоточиться исключительно на своей работе, выдав на гора целую плеяду силовых агрегатов для всех видов техники. Они же в свое время "указали пальцем" на Графтио, Генриха Осиповича, когда у них поинтересовались персоной, способной разработать электрическую начинку для будущих тепловозов. Все же, помимо постройки кораблей, Невский судостроительный и механический завод являлся одним из главных поставщиков паровозов для железных дорог Российской империи, ежегодно производя сотни локомотивов, потому интерес, проявленный в свое время Ивановым именно к железнодорожной технике, был отнюдь не праздным. Да и мощные бронепоезда, а не те сляпанные на скорую руку самоделки, что участвовали в подавлении "Боксерского восстания", в грядущих войнах могли изрядно поспособствовать отечественной армии. Причем первые изготовленные экземпляры уже находились именно там, где гремели выстрелы начавшейся войны, будучи готовыми в любую минуту принять экзамен на право своего существования. Появившиеся на свет дюжиной лет раньше артиллерийские башенные мотоброневагоны, столь похожие на конструкции Николая Ивановича Дыренкова, наряду с дюжиной своих меньших собратьев и всеми предшественниками, как раз образовывали 1-й бронеартиллерийский полк Заамурской пограничной железнодорожной бригады, являвшейся лишь малой частью сильно разросшейся за последние годы охранной стражи. Впрочем, той, старой, охранной стражи более не существовало. По причине отпада потребности хоть как-то маскировать присутствие в Маньчжурии русских войск, "охранная лавочка" Министерства финансов весьма споро оказалась преобразована в Заамурский округ отдельного корпуса пограничной стражи все того же Министерства финансов. Причем сформированные в нем бригады спустя многие десятилетия смело могли бы рассчитывать на получение короткого обозначения — ОБрСпН. Именно так! Не смотря на начало формирования его кадров на общей основе — из числа призывников, условия отбора именно в эти войска, как и в морскую пехоту, оставались уникальными. Так будущих солдат доставляли сюда со всей России, проводя предварительный отсев во всех прочих армейских полках, что очень многим не приходилось по нутру. Но и чинить препятствия из-за пятерки переманенных нижних чинов никто не собирался. А чинов этих за последние 3 года прибыло ой как немало. Если уж в иной истории к началу русско-японской войны охранников железных дорог набралось аж две полнокровных дивизии, то и в новых реалиях их количество не могло быть меньше. Впрочем, оно и не было. Четыре пехотных бригады и шестнадцать конно-горных шестиорудийных артиллерийских батарей, на формирование которых как раз хватило остававшихся в арсеналах разборных лафетов для орудий Барановского, если смотреть исключительно по бумагам, откровенно не внушали. Все же пограничники причислялись, так сказать, к легкой пехоте, что накладывало некоторое ограничение на их вооружение. Да и подвижность в их деле зачастую играла куда большую роль, нежели боевая мощь. Потому, если для всех прочих пограничников основным вооружением до сих пор оставалась драгунская шашка, револьвер Смит-Вессона и проверенная временем винтовка Бердана, то в деле с Заамурским округом все обстояло несколько иначе.

Для начала следовало отметить, что в его состав не спихивали офицеров, которых не желали видеть в армии и флоте, а, как и в случае с нижними чинами, отбирали лучших, при этом мало уделяя внимания наличию высоких покровителей и родовитости. Да и не стремились те, кто желал блистать на столичных раутах, в столь далекие края, отчего бригадам удалось обзавестись не только молодым в плане возраста, но и готовым к действиям командным составом. Учитывая же факт развертывания бригад на основе не столько охранной стражи, сколько из тех самых егерского и 1-го Уссурийского железнодорожного батальонов, что принимали самое активное участие в боевых действиях во время "Боксерского восстания", господа обер-офицеры и унтер-офицеры отличались, как изрядными знаниями, так и делавшим им честь благоразумием, не говоря уже об имеющемся у них опыте в деле ведения современного боя. Сюда же попали все те, кто еще недавно бил сперва итальянцев, а после и англичан на черном континенте. Одним словом, здесь собирали элиту, что бы там ни думали о себе гвардейцы. Соответственно и вооружать лучшие войска империи требовалось по-особенному. Заодно проверяя на деле ряд теоретических выкладок и опыт, полученный в войнах последних лет.

Пусть большая часть нижних чинов, как и обычная армейская пехота, получили в руки драгунскую винтовку Мосина, основной огневой мощью взводов являлись не они, а "операторы" ружей-пулеметов Мадсена, числящихся по одной штуке в каждом отделении. А при действии в составе роты, даже они отходили на второй план, уступая пальму первенства бойцам пулеметного взвода, имевшего на вооружении пару облегченных по сравнению с первыми моделями пулеметов системы Максима на опять же сильно облегченном станке. Да и снайперская пара роты тоже могла изрядно попортить жизнь любому противнику.

Имелись на вооружении заамурских пограничников и немецкие самозарядные карабины Маузера, созданные на базе пистолета С-96. Пусть весьма дорогие и требовательные по части смазки и ухода, эти предтечи пистолетов-пулеметов показали себя с самой лучшей стороны при столкновении с ихэтуанями в черте городов. А доработанные в соответствии с русским заказом — с более толстым и снабженным ребрами охлаждения стволом, двадцатизарядным отъемным магазином и крепким монолитным деревянным ложем, они и вовсе превратились в отличное оружие унтер— и обер-офицерского состава. Планировали ими вооружить еще и артиллеристов, но тут уже последние не оправдали надежд в плане своей пряморукости и потому все подготовленные для них карабины были отданы в пулеметные взводы, где собрались куда более толковые люди.

А вот своей полевой и, тем более, осадной артиллерии у пограничников не случилось. Впрочем, ничего особо страшного в этом не было, поскольку им на помощь в приказном порядке выделялись бригады армейской артиллерии с их 87-мм и 107-мм орудиями. Но эти части требовались лишь на случай начала правильного полевого сражения, что конкретно данным бригадам были противопоказаны. Для полевых сражений существовала многомиллионная Русская императорская армия, а вот за пограничниками оставляли право терзать силы противника по всему пути следования последнего к месту боевых действий и последующее хулиганство в его тылах. Потому на каждый батальон приходилась одна батарея горных орудий Барановского, которым в том же правильном полевом сражении опять же не было места.

Но все это были дела действительно далекого Дальнего Востока, которые, впрочем, имели немалое воздействие на ведущиеся страной экономические войны. А таковые шли с переменным успехом не только с САСШ за рынки сбыта зерна и нефти, но и с той же Германской империей, просто жаждущей ввести протекционистские пошлины для защиты своих сельхозпроизводителей, чья продукция виделась излишне дорогой на фоне русского хлеба.

Любой не изучавший историю экономики человек, мог задать вполне резонный вопрос — "Почему же о данном факте требовалось беспокоиться именно сейчас?", на что непременно получил бы от владеющего информацией человека довольно простой ответ — "Как раз в 1904 году должен был закончиться "Русско-германский торговый договор 1894 года", что в течение 10 лет не позволял немцам душить русских торговцев зерном.". А еще более осведомленный человек мог бы поведать, что активно навязывавший русскому императору свою дружбу Вильгельм II, делал все возможное для развязывания русско-японской войны, в том числе для получения рычага давления на переговорах по новому торговому договору безрезультатно ведшихся уже свыше года. Ведь Германии для постройки грандиозного флота и содержания солидной армии требовались ничуть не меньшие средства, чем той же России или Англии. Вот только в отличие от них, немцы не располагали, ни обширными территориями, богатыми всевозможными полезными ископаемыми, ни многочисленными колониями, способными поглотить огромное количество промышленных товаров, давая взамен дешевое сырье и деньги. Но первые морские сражения закончились заметно в пользу русских, и потому немецким переговорщикам оставалось лишь сидеть и выжидать. Причем тем же самым занимался оставленный на посту Министра финансов Витте, с пеной у рта отстаивавший интересы своей империи и требовавший от противоположной стороны не только снижения пошлин на импорт зерна, но и согласования повышения этих самых пошлин на ввозимые в Россию промышленные товары, что для человека владеющего солидным пакетом акций немалого числа отечественных заводов, было не мудрено. Да и "подарки" от французских промышленников изрядно грели его душу. Если бы еще император не тратил столько денег на "игру в солдатиков", да продолжал брать кредиты во французских банках на развитие тех же железных дорог... Но, чего не было, того не было. Сперва Александр Александрович, а после и Николай Александрович делали все с точностью наоборот — средства на армию и флот выделялись просто огромные, а новые иностранные кредиты вот уже как пятый год не рассматривались вовсе. Даже постройку новейших броненосцев как-то умудрились ассигновать на средства, полученные за счет выпуска облигаций внутреннего займа, при этом начав потихоньку погашать полуторамиллиардный внешний долг. Последний к этому времени мог бы быть вдвое больше, но тут свою роль сыграли, как последствия появления гостя из будущего, так и экономически грамотно проведенный переход на золотой стандарт, о потребности введения которого было сломано немало копий в спорах множества экономистов. И немалую роль в этом деле сыграли соображения поданные на высочайшее рассмотрение гостем из будущего. Пусть Иван Иванович и не смыслил в хитросплетениях, ставших отныне современных ему законов экономики, он являлся человеком реально жившим в условиях главенствования не какого-либо благородного металла, а живого рынка и кредитного билета того или иного государства. Потому, в отличие от всех прочих, мог углядеть то, что ускользало или специально скрывалось от взора самодержца.

Должно быть тогда, в уже далеком 1896 году, Сергей Юльевич Витте изрядно удивился, когда ему в приказном порядке было высочайше велено выдать всю информацию о запланированной денежной реформе какому-то неизвестному человеку, скрывавшему свою личность за маской. Да и данные о существующей в России и мире монетарной политике тоже.

Вполне естественно, что в результате весьма продолжительной лекции в голове Ивана Ивановича образовалась натуральная каша, разобраться в которой он смог лишь спустя неделю изучения сделанного тогда же конспекта. И то, что Витте со своей идеей перехода на золотой стандарт оказался прав — не вызывало сомнений. Уж слишком сильно в последние годы обесценилось серебро, а вслед за ним и кредитные билеты стран живущих с серебряным стандартом, чтобы продолжать оставаться при старом укладе. Шутка ли! Тот вес серебра, что имелся в полновесной серебряной монете, уже настолько не соответствовал ее рыночной стоимости, что на чеканке этих самых монет государство, начиная с 1895 года, зарабатывало миллионы рублей! Вот только потери от обесценивания кредитного рубля тоже являлись немалыми. И чем дальше, тем ситуация становилась все хуже. Хорошо еще, что практически полностью удалось прекратить спекуляцию кредитным и серебряным рублем, как у себя в государстве, так и на биржах Европы, что долгие годы было любимой игрой многих рыночных воротил при начале торгов русским хлебом. Многие, очень многие заработали на этом гигантские состояния. Десятки и даже сотни миллионов рублей остались в их карманах и, соответственно, так и не добрались до России. Именно для того, чтобы в будущем уберечь от такой беды кредитный рубль и требовался золотой стандарт. Ведь золото, в отличие от серебра, так и продолжало оцениваться в золоте, что бы в мире ни происходило! Но тут, явно получивший немалые преференции от банкиров, Витте слишком многое недоработал, что в итоге, в очередной раз, привело к ограблению государством своих подданных путем девальвации золотого рубля. Именно последнее и постарался избежать в вымученной программе Иван Иванович.

И тут немалую роль сыграли разом несколько обстоятельств. Во-первых, существование так называемого Латинского монетного союза, в который входили многие страны Европы, принявшие для себя биметаллический стандарт с фиксированным соотношением между серебром и золотом. Россия в свое время не пошла по их пути, оставшись при монометаллизме и незаконно чеканя золотые дукаты исключительно для внешнеторговых операций. Впрочем, это нисколько не помешало ей ввести в Великом Княжестве Финляндии золотой стандарт уже в 1878 году, дабы посмотреть, к чему это может привести. А с середины 80-х годов XIX века начать чеканить русскую золотую монету — империал и полуимпериал, равные по содержанию чистого золота 40 и 20 французским франкам соответственно. Вот только к моменту появления в прошлом человека из будущего соотношение стоимости русского серебряного рубля к золотому имело несколько иное отношение, нежели в валютах данного монетного союза. Русское серебро являлось, так сказать, более дешевым, нежели европейское. Примерно на 70%. И вот тут на первый план выходило второе обстоятельство — в Великом Княжестве Финляндском, являвшимся государством в государстве, хождение имели не столько российские рубли, сколько марки по весу драгметаллов полностью соответствовавшие монетам стран того самого Латинского монетного союза. На этом и решил сыграть господин Иванов, которому, так же как и Витте, для начала финансовой реформы требовалось где-то достать еще не менее ста миллионов золотых рублей для обеспечения ими потребного для страны количества ассигнаций. В результате уже в 1898 году в России сложилась очень интересная система — вся рублевая зона империи таки перешла на золотой стандарт, который, к ужасу жаждавших оторвать свой кусок пирога на финансовых махинациях, оказался не тем, что они ожидали.

Что же именно предложил гость из будущего? Да ничего сверхъестественного! Он попросту воспользовался теми инструментами, кои являлись реалиями его родного времени, присовокупив к ним законы местного рынка. Первым делом в стране был запрещен оборот полновесной серебряной монеты — то есть рублей, полтинников и четвертаков, которые до конца 1899 года требовалось сдать в филиалы Государственного банка для обмена на кредитные рубли и золотые монеты. Да, да! Золотые монеты никто не стал запрещать! Более того, их буквально насильно впихивали в руки населения, выдавая золотом зарплаты государственным служащим или рассчитываясь с частными заводами по казенным заказам. Вот только вывезти эти золотые кругляшки за границы рублевой зоны честным путем, было никак нельзя. Так за вывоз золотых российских рублей отныне можно было отправиться на поселение в Сибирь лет так на десять, да еще и с конфискацией всего вывозимого в пользу государства. А вот за вывоз кредитных билетов или финских марок — что серебряных, что золотых, ничего такого не грозило.

"В чем же тогда состояла изюминка?" — мог поинтересоваться любой здравомыслящий человек. А изюминка состояла в том, что, наряду с золотой и серебряной финскими марками, новый русский кредитный рубль, ставший равным одному золотому рублю, являлся единственным допустимым средством платежа при закупке русского зерна. Теперь даже за золотые соверены пшеницу из России невозможно было приобрести, не попав под уголовную ответственность. Одним словом — русский кредитный рубль стал высоколиквидным товаром, который попросту не мог упасть в цене менее одного золотого рубля. Так, если Америка в свое время подсадила весь мир на свой нефтедоллар, ныне скромный господин Иванов проделал то же самое, введя понятие "зернорубль".

"А как же тогда справляться с нехваткой весьма ограниченной суммы ассигнаций внутри страны, и что произошло со всем тем серебром, и откуда взялись недостающие 100 миллионов рублей?" — вновь мог поинтересоваться все тот же здравомыслящий человек. И получил бы исчерпывающий ответ. Перво-наперво, к моменту отмены серебряной монеты по стране ходило свыше 130 миллионов рублей серебром, не считая билонов, которые при реформе никто не стал трогать, как и медь. Во-вторых, вступившая в Латинский монетный союз Финляндия лишилась собственных бумажных денег, вынужденно перейдя на новые рублевые ассигнации, на которых указывалась, в том числе, их стоимость в финских марках. Что при соотношении 1 к 4 было не сильно сложно. В третьих, те жалкие крохи четырех с половиной миллионов рублей, что доселе ходили в Финляндии золотой и серебряной монетой в одночасье накрыло не просто волной, а натуральным цунами полноценного миллиарда марок, отчеканенных из русского золота и серебра согласно установленного Латинским союзом пропорций. Так и появились те самые столь недостающие Витте 100 миллионов рублей, ведь отныне все финские серебряные монеты в соответствии с правилами монетного союза являлись полноценным обеспечением ассигнаций не отличимым от русского золота, тогда как русский серебряный рубль упал в цене в полтора раза. Заодно столь масштабная финансовая интервенция изрядно способствовала ведущейся не первое десятилетие политике русификации этих территорий. Все же когда твоя монета становится одним из немногих легальных средств для внешнеэкономических расчетов крупнейшей страны мира, думать о выходе из ее состава почему-то становится несколько неуютно — финансовые круги попросту не поймут. Вполне естественно, что отныне на ее территории тоже должны были принимать монеты стран союза — этакого аналога зоны ЕВРО, времен второй половины XIX века. И принимали! Вот только в относительно бедном на производственные мощности Великом Княжестве Финляндском попросту не имелось столько товара, чтобы завалить его европейским серебром. А обмену на русские кредитные рубли подлежали только и исключительно золотые монеты или банкноты. Но последние шли уже по биржевому курсу. То же европейское серебро, что все таки попадало в страну, точно так же из нее и уплывало, поскольку очень многое финны, как и русские, закупали в Европе. В результате удалось решить разом три проблемы — не допустить дефолта золотого рубля и тем самым сохранить сбережения своего населения, получить, не прибегая к очередным внешним займам, недостающее обеспечение кредитных билетов и пристроить свое серебро, которое иначе просто пропало бы, продолжая обращаться уже мало на что годной монетой. Впрочем, оставался еще один вопрос — предоставление достаточного для торговых операций с зерном количества ассигнаций. Все же речь шла о сотнях миллионов рублей, тогда как их всего существовало в мире на чуть более чем 1 миллиард. Ведь нельзя же было их попросту изъять из денежного обращения внутри страны, которой и так остро недоставало оборотных средств, в результате чего появлялось множество векселей, депозитных квитанций, и расписок. Так именно векселями, имеющими цену в кредитных, читай золотых, рублях отныне и можно было расплатиться за то самое русское зерно. Одно было неприятно для европейского покупателя — приобрести этот самый вексель можно было лишь в крупнейших банках, что отвечали по ним перед государством российским как раз в золотом эквиваленте. Причем сами векселя, по факту, имели обеспечение неким виртуальным золотом, находящимся в хранилищах русского Государственного банка, а по сути — лишь готовым к реализации зерном при том, что приносили стране столь необходимое реальное золото. Золото, что шло на чеканку новой монеты, которая в свою очередь обеспечивала своим наличием возможность печати ассигнаций на такую же сумму. А устроенная испанскими вспомогательными крейсерами охота на американские пароходы, везущие зерно на европейский рынок, изрядно поспособствовала на первых порах развитию данного проекта, только в первый год обеспечившего положительное сальдо внешнеторгового баланса в немыслимые прежде 57,6 миллиона золотых рублей, что превзошло выплаты по внешнему государственному долгу за этот же год.

В результате проводимой торговой политики и продолжающейся добычи, к началу 1904 года количество денежного золота в стране увеличилось с прежних 814, немалая часть из которых все же обеспечивалась финским серебром, миллионов рублей до полутора миллиардов, что, в свою очередь, позволило увеличить тираж ассигнаций до 3-х миллиардов и при этом ни копейки не потерять в курсе по отношению к тому же фунту стерлингов, что случилось после деноминации в иной истории. А наличие, так сказать, "института" финской марки позволяло, при необходимости, избавляться от "лишнего" золота, выводя его на время за рубеж, когда внутри страны не оказывалось достаточного количества товара. То же касалось и кредитных билетов, уже почти полностью заменивших на рынке зерна, используемые на первоначальном этапе векселя. Что же касалось серебра — некоторое его количество опять же превращалось в финские марки, но большая часть покупалась на бирже, после чего уплывала в страны Азии, где все еще сохранялся серебряный стандарт, позволяя получить солидную прибыль на разнице курса металлов и валют. Тот же Китай с его четырьмя сотнями миллионов населения оказался натуральной отдушиной для всех стран стремившихся избавиться от лишнего серебра и получить в обмен на него высоколиквидный товар, как чай или шелк, к примеру. Не являлись исключением и те предприятия, в которых имел свои интересы барон Иванов. Это тогда, в далеком 1894 году команда первого "Полярного лиса" довольствовалась получением китайских серебряных лянов. Нынче же из Поднебесной вместо серебра вывозились имеющие спрос в России товары, да изредка деньги европейских стран, коли таковые находились в потребных количествах у покупателей или банков.

Естественно, в свое время все это вызвало самую бурную реакцию финансовых воротил и начало полноценного паломничества радетелей их интересов к взошедшему на престол Николаю II. Но у молодого императора, во-первых, имелось уже несколько иное восприятие реальности, во-вторых, за его плечом невидимым кукловодом продолжал действовать "отошедший от дел" отец, в-третьих, у самого Николая Александровича имелись самые полные инструкции по доведению данного вопроса до логического завершения.

В общем, обиженных набралось очень много, а желавший усидеть разом на двух стульях Сергей Юльевич каким-то чудом уже пережил аж три покушения на свою жизнь. Впрочем, даже сейчас, в 1904 году, отголоски поднятой мировыми банкирами волны возмущения и возобновившиеся попытки спекуляцией на иностранных биржах курсом русского кредитного рубля то и дело продолжали покусывать финансовую систему России. Но все сохраненное в стране и преумножаемое из года в год золото продолжало оставаться тем гарантом стабильности, поспорить с которым не представлялось возможным, поскольку вся мировая система расчетов отныне строилась именно на нем. В свою очередь, это привело к тому, что в стране увеличилась столь необходимая промышленности и торговле денежная масса, а расходная часть казны на погашение государственных обязательств не дошла до ужасающей отметки в пятую часть всех доходов, остановившись примерно на десяти процентах. И, как уже было сказано, даже начала уменьшаться. Пусть пока еще мелкими шажочками — всего-то на пару десятков миллионов золотых рублей. Но даже этот факт заставлял изрядно напрячься французское правительство, для которого единственным защитником от притязаний Германии была именно Россия, сидевшая на долговом поводке. И вот этот самый поводок начал потихоньку расходиться, что в будущем грозило немыслимыми проблемами. Да и многие десятки миллионов золотых рублей, получаемых банкирами в качестве процентов, нельзя было терять ни в коем случае, ведь в мире более не существовало столь же платежеспособного и добросовестного клиента, а кушать серебряной ложкой черную икру из золотой икорницы хотелось каждый день. По этой самой причине начавшейся войны желали, как политические оппоненты Российской империи, так и те, кто старался притворяться ее друзьями. Но тут их всех ждало грандиозное разочарование, ведь впервые за многие десятилетия этой войны желала и сама Россия. Причем не только желала, но и готовилась к противостоянию со всем тщанием, заодно начав всячески способствовать развитию отечественных производств всего того, что прежде можно было заказать исключительно в куда более развитых, в плане технологий, странах. Именно поэтому первая трамвайная линия в столице появилась на 4 года раньше, нежели в иной истории. Именно поэтому на всех противников устройства гидроэлектростанций надавили с самого верха с мощью парового катка. Именно поэтому началось техническое перевооружение крупнейших казенных заводов, а львиная доля станков и машин для них должны были изготовить и поставить самые инновационные из отечественных производств. И поскольку все это едва ли не впервые в жизни оказалось распланировано аж на 5 лет вперед, не осталось причин для взрывной активности и скупки всего потребного по всему миру за любые деньги с одновременным заимствованием очередных сотен миллионов рублей.

Естественно, какие-то уникальные станки, машины и оборудование, так или иначе, все равно приходилось заказывать за рубежом, как и недостающие материалы, но теперь это делалось с прицелом на последующее копирование полученных образцов уже на мощностях собственных заводов, что позволяло дать работу сотням тысяч мастеровых то и дело выражавших свое недовольство безденежьем и выжиманием последних соков на рабочих местах. Кстати, по этой же причине, начиная с 01 ноября 1902 года, в Российской империи повсеместно вводился 9-часовой рабочий день и 6-дневная рабочая неделя, что, впрочем, нашло немало противников, как в стане промышленников, так и в войске мастеровых. Первым грозило недополучение тех доходов, на которые они рассчитывали, и увеличение сроков выполнения заказов, которые и так зачастую срывались. А вторым — снижение реальных доходов, ведь поденная ставка чаще рассчитывалась из почасовой или от объема выполненной работы. В общем, и те, и другие, вновь нашли немало поводов для выражения своего недовольства. Но ныне эти претензии переадресовывались императором в сторону нижней палаты парламента Российской империи — сформированной в июле 1902 года Государственной Думы, созданной, в числе прочего, для стравливания того пара революционных веяний, что витали в умах немалой части населения и прямой дорогой вели, для начала, к всероссийской забастовке. Крови новый, получивший право быть законодательным, орган тянул из императора немало, но содержание одного небольшого сейфа, ставшее достоянием Николая Александровича после действительной смерти отца, изрядно отрезвило молодого императора. А уж появление на свет совершенно здорового наследника и вовсе заставило упрятать куда поглубже собственное недовольство и начать прилагать усилия для увода страны с пути, уже однажды приведшего империю к гибели.

Однако не одному монарху было плохо. Насильно впихнутый в списки депутатов от дальневосточного избирательного округа барон Иванов тоже время от времени с силой прикладывался головой о покрытую бархатом столешницу рабочего стола после возвращения в свою квартиру с очередного заседания. Зачастую его, ставшее весьма богатым, воображение даже рисовало яркие картины расстрела перед строем депутатов тех говорунов, что вообще не отдавали отчета своим словам. Не депутаты, а самые натуральные словоблуды, просто выводили из себя Ивана Ивановича хотя бы тем, что крали его драгоценное время, которого все чаще переставало хватать на действительно стоящие дела. Хорошо еще, что среди всего этого первого сборища со временем отыскались два десятка индивидуумов, которые не витали в облаках и не грезили революционными изменениями, а планомерно предлагали идеи развития государства с учетом того состояния общества, образования, экономики, технического потенциала, внешней политики, в конце концов, имеющих место быть здесь и сейчас. Правда и в программе созданной ими фракции Мирного обновления, как по мнению Ивана, хватало заскоков и перегибов, но по сравнению с предложениями всех остальных "кружков по интересам" они хотя бы на бумаге выглядели, как движение к лучшему будущему. Да и на внутрипартийных собраниях люди прислушивались друг к другу при отстаивании той или иной точки зрения. Плохо было то, что в конечном итоге таких людей набралось всего четверть сотни, а общее количество депутатов Думы превышало полтысячи, так что их голоса зачастую тонули в пламенных речах конституционных демократов, составлявших самую крупную партию, хотя и неплохо звучали на фоне не более многочисленных социал-демократов, социалистов-революционеров, прогрессистов, беспартийных автономистов, не способных прийти к единому мнению даже внутри собственного кружка "трудовиков", и вообще ничего не понимающих беспартийных.

— Господи, дай мне силы или автомат Калашникова, — простонал в очередной раз уткнувшийся лбом в свой рабочий стол барон Иванов. — Лучше, конечно, второе, но так уж и быть ради страны и народа соглашусь на первое. — Правда, не дождавшись от Всевышнего, ни через минуту, ни через пять, какого-либо ответа на свой крик души, он был вынужден отлипнуть от ставшей в последнее время столь привычной для головы "лежанки" и вернуться к делам насущным, бросив при этом мимолетный взгляд на стоящий в углу солидных размеров глобус, внутри которого скрывался минибар. — Нет, нет, нет, — пробормотал он самому себе. — Так и спиться недолго. А у нас еще не все деньги экспроприированы. За работу! — Слегка похлопав себя по щекам и сделав небольшую зарядку дабы привести в тонус хотя бы тело, он попросил супругу приготовить крепкого чая и вернулся на рабочее место, где его детального рассмотрения ждали с десяток пухлых папок.

— Для начала, сладенькое — позволил он себе немного смалодушничать, открыв сравнительно небольшой пакет с телеграммами, отправленными с другого конца империи. Окинув понимающим взглядом совершенно несвязный набор цифр, и достав с полки книгу для дешифровки кода, Иван на полчаса, изредка прерываясь на глоток чая, погрузился в подсчет барышей полученных за последний месяц пароходством "Иениш и Ко" от своих дальневосточных активов и операций. Как нетрудно было догадаться, львиную долю ныне занимали деньги, полученные с посреднических услуг. "Каких именно?" — мог бы задать вопрос невольный свидетель, проводимых пароходством спекулятивных мероприятий. Но случись таковой любопытствующий субъект появиться на пороге квартиры господина барона, он бы пропал без вести на вечные времена, ибо большие деньги любят тишину. А перетягивание на себя практически 50% импорта продовольствия в Японскую империю приносили не просто большие, а баснословные богатства. О таких деньгах честный владелец заводов, газет, пароходов, не мог мечтать даже во сне. А всего-то и требовалось, что дождаться начала войны, после чего спустить с цепи своих гончих морей, да начать наслаждаться криками, долетавшими до Санкт-Петербурга из далекого Лондона. А чего этим крикам не появляться, если господа с Альбиона лицезрели, как их обирают аж в тройном размере и при этом они, вершители судеб, ничего не могут поделать со складывающейся ситуацией. От таких мыслей Иван Иванович даже забыл о тех проблемах, что сыпались на его голову во время заседаний в Государственной Думе, но при этом подумал, что, пожалуй, не отказался бы дернуть за спусковой шнур орудия хотя бы среднего калибра одного из резвящихся сейчас на японских коммуникациях крейсеров, буде оно направлено на отдельную группу лиц попавших в правительство исключительно по незнанию населения, кого именно они выбирают. Но, мечты мечтами, а цифры требовалось осознать, подсчитать и определить, кому и сколько причитается — все же у пароходства наличествовало изрядное количество совладельцев и покровителей, делиться с которыми было жизненно необходимо. Благо теперь действительно имелось чем делиться, а не как во все последние годы, когда на подготовку к войне приходилось спускать абсолютно все прибыли, оставляя себе лишь на пожить, впрочем, отнюдь не в спартанских условиях, хоть и далеко не так, как надлежит мультимиллионеру. Однако вложения, что в людей, что в корабли, что в инфраструктуру, как и постепенная работа всех последних десяти лет жизни, вскоре обещали окупиться сторицей. Главное, чтобы в развлечения русских рейдеров не вмешалась третья сторона. Та самая, что нынче теряла миллионы фунтов стерлингов, немалая часть которых обещала осесть в карманах скромного русского барона. А ведь развлекаться экипажи крейсеров начали едва ли не с первого дня войны.

Вице-адмирал Того, сохраняя каменное выражение лица, выслушал доклад о потоплении очередного японского корабля, про себя поминая западных демонов самыми последними словами. Мало того что армейская группировка изрядно потопталась по чести флота, обвинив последний во всех своих бедах на континенте, так еще и эти чертовы русские всеми силами едва ли не ежедневно подбрасывали доказательства в пользу этих самых слов.

Изрядно прореженный в первый же день войны и продолжавший нести потери Объединенный флот все еще обладал достаточной мощью, чтобы дать Тихоокеанскому флоту русских генеральное сражение. Но вот защитить торговое мореплавание оказался попросту не способен. Это теперь, спустя три месяца после сражения в Желтом море, командующий прекрасно понимал, по какой причине противник столь упорно избивал его крейсера, практически полностью игнорируя куда более ценные броненосцы. Все же за это время не встречавшие достойного сопротивления многочисленные русские рейдеры умудрились перехватить не менее трех сотен судов следовавших в Японию с грузами военного назначения и потопить одиннадцать вспомогательных крейсеров, тем самым нанеся экономике страны колоссальный ущерб. Но что было еще хуже — ужаснувшиеся масштабами потерь владельцы судоходных компаний отныне попросту отказывались следовать в порты островного государства. А едва не ставшие банкротами страховые компании подняли свои ставки минимум в десять раз. Как можно было догадаться, в конечном итоге оба этих шага привели к практически полной транспортной изоляции Японской империи. Нет, естественно, находились горячие головы готовые за действительно хорошие деньги рискнуть в игре в прятки с русскими рейдерами. Да и контрабанда, что скрывалась в трюмах пассажирских лайнеров, позволяла закрывать минимальную потребность в ряде машин и материалов. Но большую часть грузов отныне приходилось везти из Гонконга и Шанхая на пароходах принадлежащих японским компаниям. Именно в эти порты уже как месяц начали доставлять до трех четвертей всех японских заказов, что позволяло европейским перевозчикам беспрепятственно проходить мимо дежурящих по всему пути следования русских кораблей, что не оставляли практики проверки всех встречных и поперечных, не смотря на грозные окрики из Лондона и бурчание из Берлина. Да, почти все свои боеспособные корабли русские сосредоточили на Дальнем Востоке, оставив Средиземное и Красное моря на откуп канонерским лодкам. Но экипажи даже этих небольших и немногочисленных корабликов, чувствуя за собой силу всей Российской империи, умудрялись доводить до белого каления сэров и пэров английского парламента и палаты лордов. А официальный Санкт-Петербург раз за разом отписывался, что все происходит в соответствии с правилами ведения войны на море. Единственный раз, когда русским дали от ворот поворот — была проводка конвоя под прикрытием аж шести английских крейсеров. Шедшие в этом конвое суда, среди прочего, должны были доставить в Японию вспомогательные механизмы, орудия, боеприпасы и разобранные на части башенные установки для "Цукубы" и "Икомы", которые пришлось перегонять из Англии, как только те, после спуска на воду, смогли дать самостоятельный ход. В результате страна получила два готовых лишь на 70% вымпела, что со скрипом и скрежетом достраивались уже в Японии с привлечением сотен срочно доставленных сюда английских рабочих. Но недостаточное техническое вооружение верфей и отсутствие целого ряда столь необходимых производств диктовали потребность получения львиной доли материалов из Великобритании, что самым пагубным образом сказывалось на скорости введения в строй столь нужных флоту кораблей. И вот теперь выяснялось, что нужда в них оказалась еще более великой, чем прежде предполагал Того. А как могло быть иначе, если бледный, словно мел, докладчик только что поведал о потери целого конвоя в дюжину судов со всеми кораблями охранения. Причем в складывающейся ситуации то самое погибшее охранение было куда ценнее, нежели утраченные пароходы и их грузы. Во всяком случае, для флота. Так, попытка обезопасить морские перевозки в одночасье превратилась в натуральную ловушку, чего вице-адмирал в глубине души рано или поздно ожидал и откровенно боялся. У него вообще начало складываться ощущение, что русские сами всеми возможными способами подталкивали его к принятию решения о вводе практики конвоев, опробованной еще в войну с Империей Цин. И ведь доселе она оправдывала себя! Да, приходилось отвлекать крейсера от патрульной и разведывательной службы. Да, эти самые крейсера вынуждены были пожирать тысячи тонн столь дорогого и становившегося дефицитом кардифа. Да, они расходовали ресурс котлов и машин. Но все это оправдывалось самим фактом возобновления снабжения страны столь потребными в военное время грузами. Во всяком случае, до сих пор. Все же это был далеко не первый конвой. И далеко не первое нападение русских рейдеров! Тот же "Рюрик" с "Дианой" и "Адмиралом Корниловым" уже дважды получали по зубам при попытках сунуться к охраняемым транспортам, наткнувшись на противодействие тройки старых "Мацусим", лидируемых введенным в строй, броненосным "Ниссином". Но только не тем "Ниссином", что строился, как "Бернардино Ривадавия", а теперь уже бывшим "Сан-Мартином" и бывши же "Фридомом", за шесть неспокойных лет пребывания на службе во флоте САСШ успевшим не только изрядно повоевать, но и побегать, отчего не знавшие капитального ремонта механизмы и вооружение, не способствовали сохранению былых характеристик броненосного крейсера. С трудом выдававший чуть более 18 узлов, при покупке он планировался к включению в состав 1-го боевого отряда, но впоследствии оказался отдан вице-адмиралу Катаока в качестве флагманского корабля, поскольку силами трех старых "Мацусим" сдержать атаку хоть одного русского броненосного рейдера виделось в принципе невозможным. И, следовало отметить, что тот же "Рюрик" действительно опасался лезть в бой с таким противником. Не то, что русский рейдер непременно проиграл бы сражение с "Ниссином", но полученные в подобном столкновении повреждения обещали быть если не фатальными, то настолько серьезными, чтобы вычеркнуть его из дальнейшего участия в войне. А ведь он был нужен именно на своей роли, поскольку даже после прорыва из Владивостока куда более мощного "Громобоя", которому в компанию пришлось передать "Орла", зона ответственности отряда во главе с "Рюриком", сокращалась не сильно много. Это, собравшись всем вместе — "России", "Рюрику" и "Громобою", представлялось возможным разгромить отряд японских сторожей. Не говоря уже о "Славе", по совокупности характеристик вдвое превосходящей "Ниссин". Хотя, сражайся последние один на один, "итальянец" смог бы отбиться даже от столь грозного противника. Не выиграть бой, но отбиться, не подпустив этого "морского волка" к охраняемым транспортам. Но только в том случае, если бы все должности на нем занимали подданные микадо. Однако потребность скорейшего ввода столь необходимого корабля в строй заставила принять на службу свыше трехсот американских и итальянских "добровольцев", не отличающихся храбростью, но знакомых с механизмами корабля и жадных до денег. В том числе по этой причине "Ниссин" не влился в 1-й боевой отряд, а стал флагманом 9-го, занимавшегося исключительно охранными функциями. Впрочем, как впоследствии выяснилось, даже с подобной задачей собранный с бору по сосенке экипаж не справился, столкнувшись с "волком в овечьей шкуре". Хотя, справедливости ради, стоило отметить, что окажись на месте "Ниссина" любой другой крейсер или даже броненосец, печальный итог был бы тем же. И это еще хорошо, что от принявшихся активно патрулировать воды англичан удалось получить хотя бы информацию о том, как именно погиб конвой! Точнее, не погиб, а оказался захвачен своей большей частью. Впрочем, когда за дело брались те, кто получил опыт перехвата японских конвоев еще во времена Японо-Китайской войны, иного исхода можно было даже не ожидать. Да и на других "фронтах" эти деловые люди умудрились обставить всех и вся, зарабатывая бешеные деньги, как на захвате трофеев, так и на снабжении Японии, как бы странно это ни звучало.

В отличие от государства, для ряда солдат, матросов и офицеров, не говоря уже о промышленниках и купцах, война вовсе не являлась затратным делом. Наоборот, боевые действия позволяли вторым изрядно поправить собственное материальное положение, а первым не только продвинуться вверх по служебной лестнице, но и пополнить свои карманы звонкой монетой с реализации взятых в бою трофеев. Особенно это касалось экипажей кораблей, что получали свою долю от продажи перехваченных судов и их грузов. Не стала исключением и начавшаяся война. Так если в иной истории русским рейдерам, по причине господства на море японского флота, было чрезвычайно трудно отправлять задержанные суда в свои порты, то ныне ситуация складывалась несколько иначе. Пусть путь во Владивосток через воды Корейского пролива был перекрыт, а Порт-Артур и Дальний постоянно находились под присмотром японских бронепалубников и истребителей миноносцев, никто не мешал отправлять задержанные суда на Филиппины, где имелся скромный клочок земли находящийся под флагом Российской империи. В результате, в девяти случаях из десяти, именно там призовой суд в кратчайшие сроки принимал решения о конфискации того или иного имущества, после чего меняющий флаг трофей мгновенно переводился в нейтральную Манилу, где и находил нового хозяина. Процедура эта в преддверии войны была отработана заранее и потому все нужные люди, с которыми следовало поделиться, с распростертыми объятиями принимали, как грузы, так и суда, достающиеся им максимум за треть реальной цены, а то и дешевле. Причем, порой дело доходило до того, что те же самые грузы впоследствии перепродавались той же Японии. И даже пароходство "Иениш и Ко" принимало активное участие в подобных делишках ради двухсот и более процентов прибыли. Естественно, в данном случае речь не шла о поставках оружия, боеприпасов или материалов для их производства. Но вот шерсть, продовольствие или чугунные чушки с частями паровозов, если в них не имелось собственной нужды, отправлялись к берегам Японской империи на бортах судов Восточно-Азиатской компании, трогать которые капитанам русских кораблей было строжайше запрещено. Кстати под флагом этой же компании с началом боевых действий продолжили свой нелегкий труд все китобойные суда графа Кейзерлинга, так что, ни финансовых потерь от блокирования основного рынка сбыта, ни конфискации японцами судов, не случилось. Даже наоборот — в связи с налетами русских крейсеров, которые не гнушались десятками топить утлые суденышки японских рыбаков, цены на продовольствие в Стране Восходящего Солнца неудержимо поползли вверх, а привозимая продукция рыбного и китобойного промысла скупалась мгновенно по куда большим ценам, нежели прежде. Да, кто-то мог сказать, что подобным образом могли наживаться на войне только предатели. Но, откровенно говоря, для всего мира, и для России тоже, это была обычная практика. Стоило вспомнить хотя бы героическую оборону Севастополя, когда львиная доля полагающегося русской армии снабжения за долю малую оказывалась в руках англичан и французов. Другими словами, если не одни, так другие, точно взяли бы на вооружение столь перспективную бизнес-идею. И потому, по причине невозможности предотвращения подобного хода событий, было принято решение их возглавить, с тем, чтобы деньги текли исключительно в нужные карманы, а противник получал не все подряд, а только товары потребные больше мирному населению, нежели армии. К тому же это, в некоторой мере, способствовало ведению разведывательной деятельности в пользу отечественного флота. Но если с гражданскими судами и моряками матросы и офицеры призовых партий всегда и везде вели себя сдержанно и даже вежливо, то с кораблями находящимися под японским военно-морским флагом никто не церемонился, даже если это был вспомогательный крейсер. Да и сами японцы не спешили спускать флаг, отстреливаясь до последнего. Так случалось прежде, так произошло и на сей раз. Но, как бы смешно это ни звучало, главная победа отряда сформированного вокруг "Славы", пришедшей в охотничьи угодья "Рюрика", принадлежала не крейсеру, а небольшим миноносным кораблям, открывшим свой счет еще в первые дни войны.

Тогда, после боя у Чемульпо, "Слава", наведавшись в Дальний, задержалась на военно-морской базе лишь на неделю для исправления незначительных повреждений и пополнения запасов угля с боеприпасами. Как бы Степан Осипович ни желал оставить этого красавца при себе, он прекрасно осознавал, что столь мощный крейсер куда лучше покажет себя в охоте на японские одноклассники и транспорты, нежели заняв место в броненосной линии. Потому, по завершении всех работ, "Слава", лидируя вспомогательный крейсер "Урал", носитель торпедных катеров "Капитан 1-го ранга Иениш" и пограничный крейсер "Плутовка", которым стала получившая все полагающееся скрытое минное вооружение личная яхта почившего Виктора Христиановича, ушел в свои охотничьи угодья, заглянув по пути в уже знакомый корейский порт. К этому моменту информация о нахождении в Чемульпо сильно поврежденного японского броненосца уже дошла до ведома командующего Тихоокеанским флотом, но гнать туда свои уцелевшие броненосцы Макаров поостерегся, опасаясь якорных мин. В принципе, в этот раз Протопопов тоже не решился подводить непосредственно к порту свой крейсер. Да и что он мог сделать? Чемульпо до сих пор оставался нейтральной зоной, и открытие огня по находящимся в нем японским недобиткам, ни к чему хорошему привести не могло. Но, следуя поговорке — "не пойман, не вор", Николай Николаевич не отказал себе в удовольствии подгадить противнику. Потому к вечеру все шесть керосиновых торпедных катеров уже подошли к северному проходу в порт, а с наступлением темноты принялись красться на малом ходу на внутренний рейд, где находились подсвеченные редкими огнями корабли, как японцев, так и нейтралов.

Нет, Протопопов не забыл о своих подозрениях по поводу судьбы укрывшихся в порту японских кораблей. Япония просто напросто не могла себе позволить оставить их здесь, как интернированные, особенно в случае занятия всей Кореи своими войсками, что должно было случиться уже очень скоро. В тот раз нейтралы не позволили ему довести дело до логического завершения, но вот сейчас, под покровом ночи, вряд ли кто мог опознать в крадущейся по водной глади едва заметной тени русский торпедный катер.

Шесть катеров, двенадцать небольших 356-мм торпед и досконально зарисованный штурманом "Командора Беринга" план внутреннего рейда с указанием мест стоянки всех судов и кораблей позволили русскому флоту до конца войны вычеркнуть из списка противников не только получившего еще пять прямых попаданий торпедами "Ясиму", отчего весь левый борт броненосца превратился в нагромождение перекрученного железа, а все внутренние отсеки вплоть до верхней палубы оказались полностью затоплены, но и перевернувшийся кверху килем бронепалубный "Нанива", у правого борта которого подорвались три самоходных мины. Причем крейсер погиб настолько быстро, что спастись с его борта смогли всего два матроса, а все прочие, включая контр-адмирала Уриу, упокоились вместе с кораблем. Вслед за своим флагманом последовал на дно и последний бронепалубник 4-го боевого отряда. Обе торпеды, пущенные с борта катера N6, угодили точно в центр "Такачихо" тем самым обеспечив быстрое затопление машинного и котельного отделений. Правда, в отличие от "Нанивы", последняя жертва устроенной катерниками ночной резни не завалилась на борт, а утонула на ровном киле, так что мостик, мачты и трубы остались торчать над поверхностью воды.

Естественно, абсолютно все понимали, чьих рук это было дело. Впоследствии водолазы даже умудрились обнаружить в многометровом слое донного ила и поднять на поверхность остатки поразивших японские корабли торпед. Но каких-либо надписей, что могли бы привязать данные боеприпасы к русскому флоту, найти на них не удалось. Наоборот, все обнаруженные обозначения указывали на фирму Уайтхеда, как производителя, а дальнейшее расследование, проведенное англичанами, уперлось в факт их поставки флоту Империи Цин, в арсеналах которого три дюжины торпед и исчезли бесследно еще пару лет назад. И вот тут начинала давать первую трещину теория проведения атаки японских кораблей в нейтральном порту русскими миноносцами. Но все это было после, а пока вернувшиеся с триумфом катерники, с комфортом разместившись в каютах корабля-носителя, предавались сну, видя, как они совершают столь же дерзкий рейд на Сасебо. Тем временем, покинувший воды Желтого моря отряд кораблей взял курс на юг в надежде отловить кого-нибудь у Шанхая, тогда как "Россия" со всем своим сопровождением уже начала действовать у восточного побережья крупнейшего из островов Японского архипелага — Хонсю. Но если для рожденных рейдерами крейсеров и вспомогателей работа по перехвату судов являлась стандартной боевой задачей, поскольку для того они и существовали, то гонять ради таких мелочей "Славу" виделось преступлением чистой воды. Да, этот крейсер был жизненно необходим отряду на случай встречи с любым из японских крейсеров, но вот расходовать ресурс его машин, преследуя торговцев, ни у кого не было никакого желания. Потому большую часть времени, заняв позицию на известных торговых путях, он, либо лежал в дрейфе, либо передвигался малым ходом, позволяя выполнять основную работу гораздо менее ценным кораблям. Ведь его время должно было наступить лишь с приходом японцев к системе конвоев. А еще к этому сроку требовалось убедить противника в том, что небольшая "Плутовка" не более чем шустрая, но слабовооруженная яхта, чтобы впоследствии японцы сами позволили ей отыграть отведенную этому хитрому хищнику роль.

В течение последующих двух месяцев на долю несшей всего два 75-мм орудия "Плутовки" выпало осмотреть свыше полусотни пароходов, что попадались русскому пограничному крейсеру в водах Восточно-Китайского моря. Далеко не все из них держали курс в Японию или везли грузы военного характера. Но даже так экипаж умудрился изрядно поправить свое материальное положение, захватив в общей сложности три парохода только под японским флагом. А ведь в их цепкие лапы попадались, и англичане, и немцы, и голландцы, и норвежцы, и французы, не менее трети которых тоже впоследствии признавались трофеями и уходили на реализацию вместе с грузами. И экипажи этих самых судов, не говоря уже об отпущенных с миром, все до единого могли поклясться на библии, что этот мелкий русский рейдер не нес никакого иного вооружения кроме пары пушек противоминного калибра, да винтовок призовых партий. Один раз "Плутовка" даже попала под обстрел с японского вспомогательного крейсера. Но собственные превосходные скоростные характеристики и посредственные навыки японских артиллеристов позволили ей благополучно удрать от столь "неудобной" добычи, после чего "Ниппон-Мару" оказался обречен. Лушков, как то и следовало, вызвал на подмогу "Славу", которая в тот момент находилась милях в сорока южнее. Против же броненосного гиганта даже один из лучших японских вспомогательных крейсеров поделать ничего не смог. Едва увидев, кто именно накатывает своей громадной тушей на его корабль, капитан 1-го ранга Казукава принял единственное верное решение — удирать от русского крейсера на максимально возможных 17 узлах, молясь о том, чтобы не быть настигнутым до наступления темноты. Но продолжавшаяся аж четыре часа погоня окончилась закономерным итогом — избитый десятками 203-мм снарядами, парящий и горящий бывший лайнер сначала начал сдавать в плане скорости, а после и вовсе упокоился на дне морском, получив в качестве добавки еще дюжину прямых попаданий под ватерлинию. Правда, тонул вспомогательный крейсер с большой неохотой в течение многих часов и прежде чем уйти под воду успел практически полностью выгореть.

Второй же раз "Плутовке", а вслед за ней и "Славе" пришлось драпать от полноценной крейсерской эскадры, что обозленные потерями японцы создали для истребления рейдерских групп, после того как вернулись в строй отремонтированные "Токива" и "Якумо". Не столь сильно пострадавшие от артиллерийского огня, как "Идзумо" и "Ивате", пара этих броненосных крейсеров, получив в качестве подкрепления 7-й боевой отряд, в который вошли два перекупленных перед началом войны строящихся для Османской империи крейсера типа "Меджидие" и оба систершипа погибшего у Чемульпо "Ниитаки", составили силу способную гарантированно нагнать и потопить любой русский рейдер. И как бы грустно это ни было, в конечном итоге удача сопутствовала охотникам.

Не смотря на все принятые меры безопасности, выразившиеся в отведение слабейшей рейдерской группы подальше от японских островов и поближе к Гонконгу, именно она стала первой жертвой той "незаметной" помощи, что принялась оказывать Великобритания своему, не блещущему успехами ставленнику. Ведь если помогать воюющему государству путем продажи боевых кораблей, было запрещено международными законами, то нагнать к театру боевых действий тучу своих кораблей и начать отслеживать положение всех русских рейдеров, являлось вполне допустимым действом. А то, что в кратчайшие сроки вся эта информация оказывалась в штабе японского флота, можно было списать на излишнюю болтливость отдельных офицеров Королевского флота, и не более того. Во всяком случае, официально придраться к подобным казусам действительно виделось невозможным и потому для русских рейдеров наступили непростые времена игры в прятки. Вот только в этой игре далеко не всегда проигрывал вода. А, как известно — "Кто не спрятался, я не виноват". И "Рюрик" с компанией, в силу своей медлительности, оказался намечен первой жертвой ответного удара Объединенного флота.

Слишком близко подошедшая к Гонконгу "Диана" была обнаружена с наведенной англичанами на русский крейсер "Цусимы" и вместо того, чтобы попытаться уйти, капитан 1-го ранга Залесский решил попытать счастья в бою с японским одноклассником, рассчитывая на почти вдвое больший вес бортового залпа своих четырнадцати шестидюймовок, не считая 75-мм орудий. К тому же чувство здорового карьеризма, присущее каждому офицеру, требовало вернуться в родной порт, имея за плечами настоящую победу, а не только перехваченные транспорты. Все же далеко не каждый капитан 1-го ранга становился контр-адмиралом, а Василий Константинович ой как желал примерить орлов на свои погоны. Да и время перехода на следующую ступень уже подходило. Потому не поддаться искушению он не смог. Но проиграл. Нет, первое время дело шло даже весьма неплохо. "Диана" хоть и получила ряд попаданий 152-мм и 76-мм снарядами, но и "Цусима" уже сильно горел в районе кормовой мачты и потерял пару бортовых орудий. Все изменилось с приходом на помощь коллеге, сперва "Отовы", а после и несостоявшегося "Хамидие". Пусть каждый из этих крейсеров вдвое уступал "Диане", что по вооружению, что по водоизмещению, втроем они смогли избить русский бронепалубник до столь удручающего состояния, что подтянувшимся спустя два часа на огонек броненосным крейсерам осталось лишь поставить жирную точку на существовании русского крейсера.

Но на гибели "Дианы" бой далеко не закончился. На свою беду сигнал о помощи успели принять на "Рюрике" и, естественно, ринулись на выручку. К тому моменту как на горизонте нарисовались "Токива" с "Якумо", на "Диане" антенны беспроводного телеграфа уже были перебиты и потому предупредить флагман о куда большей опасности, уже не смогли. В результате, когда с борта "Рюрика" разглядели, с кем им предстоит иметь дело, время уже было упущено. Выдаваемых русским броненосным рейдером 17,2 узлов хватило лишь на то, чтобы отсрочить начало сражения на пару часов.

Казалось бы, должна была повториться история иной реальности, когда старичок "Рюрик" также оказался под обстрелом двух и более японских крейсеров, в то время как более новые, мощные и бронированные "Россия" с "Громобоем" большую часть времени спарринговали с японцами один на один. Вот только нынче, не было глупых приказов командующего отрядом, что раз за разом ставили именно "Рюрик" в самое невыгодное положение, не было нужды прорываться конкретно во Владивосток, то есть, не было нужды принимать условия именно линейного боя, что были наиболее выгодны именно японцам. Потому вместо ситуации, когда восьми 203-мм орудиям и почти вдвое большему количеству шестидюймовок, русский рейдер мог отвечать лишь из двух восьмидюймовок и 11 орудий среднего калибра, дело приняло несколько иной оборот. Так гнавшие "Рюрик" японские крейсера могли вести по нему огонь только из четырех 203-мм орудий носовых башен и такого же количества шестидюймовок, получая в ответ из трех восьмидюймовок и пары 120-мм орудий. Да, естественно, превосходство японцев просматривалось и в складывающейся ситуации. Но здесь и сейчас оно было не столь подавляющим.

Первые выстрелы с японских крейсеров прозвучали в 13:43 с расстояния в 50 кабельтовых, а первое попадание в крейсер случилось лишь спустя 18 минут. Отвечать же русские моряки стали в 14:07 и поскольку ныне Солнце им в глаза не светило, точность ведения огня оказалась куда лучшей, чем во время Боя в Корейском проливе, что нынче уже не должен был произойти. Во всяком случае, для этого корабля. Однако исправить главный недостаток "Рюрика" во время проведения его ремонта не представлялось возможным. Что носовая оконечность, что корма рейдера, продолжали оставаться безбронными. Потому не было ничего удивительного в том, что крейсер начал потихоньку садиться кормой в воду после образования первых подводных пробоин. Лишь спустя три часа безудержной кровавой гонки капитан 1-го ранга Трусов вынужден был встать к противнику бортом, поскольку два из четырех кормовых 203-мм орудия оказались выведены из строя. А из оставшейся пары, лишь одно могло продолжать вести огонь по противнику в силу конструктивной особенности их установки. Правда и японцы были вынуждены снизить темп стрельбы. Во-первых, "Токива" лишился одного из башенных орудий, когда внутри него сдетонировал свой же снаряд. Во-вторых, "Якумо" вновь получил пробитие брони носового каземата шестидюймовок, только теперь уже левого борта. Впрочем, исход данного золотого попадания русских артиллеристов был тот же, что во время боя у Талиенвана — каземат попросту испарился, а в борту японского крейсера образовалась солидных размеров пробоина площадью не менее пятнадцати квадратных метров. Тем не менее, преследование японцы не остановили и смогли добиться попадания в перо руля, отчего "Рюрик" сохранил возможность управляться исключительно машинами. С учетом потерянных орудий и распространяющихся по избитой корме, как затоплений, так и пожаров, Евгений Александрович принял решение подставить под вражеский огонь высокий борт своего крейсера. К сожалению, в скором времени это не преминуло сказаться на его целостности. В то время как изрядно уставшие расчеты носовых башен японских крейсеров вынужденно сбросили темп стрельбы до одного выстрела в минуту, что практически сравняло их с показателями артиллеристов несколько устаревших орудий главного калибра "Рюрика", доселе молчавшие кормовые башни и бортовые орудия меньших калибров обрушили на броненосный рейдер натуральный стальной дождь. К сожалению, ни корабельные инженеры, создававшие проект модернизации "Рюрика", ни мастеровые верфи, не являлись волшебниками и потому в целях сохранения остойчивости корабля на прежнем уровне, пришлось принести в жертву орудия среднего и противоминного калибров. В результате, получивший дополнительные четыре 203-мм орудия крейсер полностью лишился пушек среднего калибра, ранее находившихся на верхней палубе, а место шестидюймовок заняли 120-мм скорострелки. Но зато вся батарея последних сумела обзавестись 50-мм броней и броневыми перегородками дюймовой толщины, что значительно повышало живучесть, как каждого отдельного орудия с расчетом, так и всего корабля в целом. Если бы еще между 254-мм нижним броневым поясом и броней батареи находился хотя бы такой же 50-мм верхний броневой пояс, то "Рюрик" мог бы вовсе не замечать удары фугасов от шести дюймов и ниже. Но, чего не было, того не было, и потому вскоре борт рейдера принялся обзаводиться не предусмотренными конструкцией отверстиями.

Тем не менее, не смотря на имевшееся превосходство японцев, что в количестве кораблей и орудий, что в весе бортового залпа, говорить о скорой победе над русским крейсером им не приходилось. Пусть "Рюрик" являлся первым и наименее мощным кораблем в своей серии, по водоизмещению он находился на одном уровне с эскадренными броненосцами, а потому обладал возможностью переварить очень большое количество вражеской стали и огня, при этом заметно огрызаясь в ответ. Так огонь восьми частивших 120-мм орудий и пяти сохранивших возможность вести огонь на правый борт восьмидюймовок оказался довольно кусачим для вынужденного повернуться к противнику сильно пострадавшим левым бортом "Якумо".

Результатом длившегося в общем итоге аж целых шесть часов противостояния стали две едва держащиеся на воде развалины, в роли которых выступали "Рюрик" с "Якумо", сопровождаемые расстрелявшим весь запас 152-мм снарядов "Токивой". Этот собрат почившей в Чемульпо "Асамы" к тому же успел лишиться еще одного орудия главного калибра, опять же разорванного изнутри своим же собственным снарядом и потому продолжал лупить в сторону агонизирующего рейдера лишь из 76-мм пушек, да беспокоить его очень редким огнем двух оставшихся восьмидюймовок. Все же за многие часы боя его артиллеристы успели расстрелять все хранившиеся внутри башен снаряды, и были вынуждены перейти на питание из бомбовых погребов, что наряду с общей усталостью номеров расчетов снизило скорострельность почти в шесть раз. А вот обе башни "Якумо" и вовсе молчали уже как четверть часа по причине полного израсходования снарядов. И вообще с левого борта получившего не менее полусотни попаданий крейсера в сторону русских продолжало бить всего одно уцелевшее орудие. Да и то противоминного калибра.

Вот тут бы и кинуть на весы противостояния факт своего присутствия подтянувшемуся к окончанию горячей фазы сражения "Отове". Ведь лишившийся практически всех орудий по правому борту "Рюрик" вряд ли мог остановить минную атаку бронепалубного крейсера водоизмещением в три с половиной тысячи тонн. Но к беде японцев на всех крейсерах типа "Ниитака" они сами изначально убрали из состава вооружения минные аппараты, в то время как русские — наоборот, только на крейсерах 2-го ранга их и оставили, обезопасив более крупные корабли от возможной гибели по причине детонации собственных торпед. Впрочем, сунуться поближе он все же попытался, но получив от безумно уставших, но заработавших колоссальный опыт артиллеристов "Рюрика" аж три 120-мм фугаса, вынужден был ретироваться, когда к огню своего флагмана присоединился сверкающий на полнеба вылетающими из труб угольными искрами также подоспевший к окончанию боя "Адмирал Корнилов". Не подойди этот старый и еще более тихоходный бронепалубный крейсер столь вовремя, и, скорее всего, японцы рискнули бы навалиться всеми оставшимися силами на держащийся исключительно на честном слове броненосный рейдер. Ведь на том же "Токива" сохранились все минные аппараты, как и мины к ним. А потерпеть весьма ослабший огонь противника практически не пострадавший броненосный крейсер мог довольно легко. Однако капитан 1-го ранга Нельсон-Гирст успел. Успел прийти на помощь, но лишь для того, чтобы уже спустя два часа, как только за горизонтом скроются дымы уползающих на север японских крейсеров, снять с гибнущего флагмана всех, кто пережил этот кромешный Ад. "Рюрик" же... Получивший свыше 70 попаданий только 203-мм и 152-мм снарядами "Рюрик" затонул, завалившись на испещренный пробоинами правый борт, не дотянув до нейтрального Гонконга каких-то пятнадцати миль. Но зато уже спустя полтора часа с влетевшего на внутренний рейд английского колониального порта "Адмирала Корнилова" в город потекла река раненых. Из семи сотен человек экипажа "Рюрика", на борт бронепалубного крейсера были перенесены или перебрались самостоятельно лишь 478 офицеров и матросов, не менее половины которых оказались ранены. Потому на борту русского крейсера, покинувшего Гонконг уже следующим утром, сверх штата остались лишь двести семнадцать матросов и ни одного офицера, ибо из числа последних не раненых не осталось вовсе, да и тех набралось всего девять человек. Но случившаяся трагедия лишь дала толчок к скорейшему началу осуществления плана по искоренению японских крейсеров. И охранники конвоев должны были стать первыми жертвами нового витка крейсерской резни.

В то время как едва доползший до родной базы "Якумо" вновь встал на длительный ремонт, а пополнивший боекомплект и заменивший разорванные орудия "Токива" после непродолжительной стоянки убыл в компании остатков 7-го боевого отряда к восточному побережью — гонять "Россию", что уже сидела в печенках у всех американских судовладельцев, навстречу вышедшему из Шанхая конвою ринулся мелкий и совершенно нестрашный русский пограничный крейсер. Все же появление на пути шедших в охранении 9-го боевого отряда транспортов внушающей трепет "Славы" могло спугнуть добычу, и потому Протопопов до получения условного сигнала держал свой крейсер на изрядном удалении, вслух проклиная капитанов двух маячивших у него за кормой английских крейсеров. Если бы не эти достойные сыны Туманного Альбиона, ему вскорости не пришлось бы выжимать из машин своего корабля все возможные силы. Однако никто не обещал, что на войне будет легко и потому оставалось лишь сидеть и ждать, да изредка посылать проклятия на головы обнаглевших англичан. А вот с легкостью ушедший от своих надзирателей Лушков, пару дней поплутав близ Шанхая и получив по беспроводному телеграфу сообщение от находящейся в городе агентуры о выдвижении японского конвоя, отвел свою "Плутовку" подальше от берега и, рассчитав курс перехвата, принялся ждать ночи. Как бы японцы того ни хотели, но водить конвои без солидной иллюминации у них пока не выходило. Первая же подобная попытка окончилась столкновением и потерей одного из транспортов уже в первую ночь и потому, дабы не делать за противника его работу, пришлось смириться с отсутствием светомаскировки. Чем и поспешил воспользоваться Николай Михайлович, упустивший подобную возможность в войне десятилетней давности, когда его командиры так же ночью умудрились разгромить японский конвой. Правда, в данном конкретном случае приходилось рассчитывать не столько на незаметность, сколько на донельзя гражданский вид своего корабля. Если в дневное время небольшую яхту на близких дистанциях никак нельзя было спутать с пассажирским лайнером, то во тьме ночи освещенный всеми положенными огнями и блистающий на округу светом, льющимся через многочисленные иллюминаторы, замаскированный хищник смог сделать то, что оказалось бы не под силу его более боевитому собрату. Так, замеченный с шедшего в авангарде японского конвоя вспомогательного крейсера небольшой русский рейдер, как то и задумывалось, был принят за лайнер, благо вырисовывающийся на удалении мили силуэт этому весьма способствовал. Таковым же его посчитали и на шедшем головным флагмане 9-го боевого отряда — броненосном крейсере "Ниссин". Благодаря помощи англичан, вице-адмирал Катаока на момент выхода конвоя из Шанхая прекрасно знал, что ни одного русского броненосного рейдера поблизости нет. А одинокий бронепалубник или вспомогательный крейсер, сунувшись к его отряду, сам рисковал получить по первое число, отчего на душе было спокойнее. Впрочем, это вовсе не значило, что следует расслабляться и пренебрегать всеми доступными мерами предосторожности. Потому и шарили по обступившей корабли тьме лучи десятков прожекторов, выискивая малейшие следы противника.

Осветив приближающееся встречным курсом и обозначенное многочисленными огнями судно и, удостоверившись, что это не крейсер и не миноносец, японский матрос продолжил свое ночное бдение, неспешно водя по горизонту лучом силой в десятки тысяч свечей. Именно таких прожекторов в свое время не хватило защитникам японского конвоя, что некогда стал добычей экипажа "Полярного лиса". Но здесь и сейчас именно они стали причиной разыгрывающегося спектакля, ведь разгромить конвой путем применения грубой силы мог каждый, а вот превратить недостатки своего корабля в его преимущества было по силам далеко не всем.

Стоило лучу прожектора головного крейсера отправиться дальше на поиски возможных врагов, как "Плутовка" слегка изменила курс, начав сближаться с японским конвоем, а в ее бортах раскрылись по три люка с каждой стороны. Еще полминуты и в них выступили трубы спаренных минных аппаратов замерших на заранее рассчитанных углах с тем, чтобы обеспечить большую зону поражения для той полудюжины торпед, что уйдут в воду по одной единственной команде минного офицера пограничного крейсера.

Новейшие 450-мм торпеды, снаряженные гироскопическими приборами Обри, имели максимальную дальность хода на 25 узлах аж в два километра. Но будучи примененными, как это было принято на любом флоте, бережливо — то есть поодиночке, даже они не могли рассчитывать на должный успех в деле поражения намеченной цели. Потому на "Плутовке" и была применена система залповой стрельбы всеми торпедами того или иного борта разом. Что и произошло, стоило "Ниссину" оказаться на дальности менее 10 кабельтовых. Относительно тихий хлопок пороховых зарядов дал понять, что все шесть "стальных сигар" ушли по направлению к цели, после чего в рубку тут же поступил сигнал и шедшая на 12 узлах "Плутовка" с помощью руля и работы машин принялась совершать разворот на правый борт, чтобы успеть отстреляться по японскому крейсеру и оставшейся полудюжиной самоходных мин. Одновременно с этим на борту погасли все огни и замаскированный хищник на целую минуту исчез из поля зрения японских матросов. А когда его вновь нащупал заметавшийся по морю луч прожектора, левый борт пограничного крейсера уже выходил из дыма образованного срабатыванием второй шестерки вышибных зарядов минных аппаратов. Впрочем, распознать, что к чему, на "Ниссине" попросту не успели. Пока искали внезапно растворившийся во тьме лайнер, пока строили предположения по изменению им курса, пока принимали решение о дальнейших действиях, время, отведенное на ход торпед, вышло.

Из дюжины выпущенных по крейсеру самоходных мин намеченной цели достигли лишь две — по одной из каждой серии. Но для "Ниссина" этого оказалось достаточно. Ночное время, неготовность, как экипажа, так и корабля, к боестолкновению, начавшаяся после подрыва торпед паника — все вместе привело к трагическому для японского флота финалу. Хлынувшая во внутренние отсеки ледяная вода за какие-то десять минут затопила достаточное внутреннее пространство корабля, чтобы поставить его на грань гибели. Еще через пять минут "Ниссин" уже опустился в воду по верхнюю палубу, а спустя 22 минуты после атаки он уже полностью скрылся под водой, унеся с собой на морское дно большую часть команды. Из числа же успевших покинуть гибнущий корабль счастливчиков помощи смогли дождаться лишь те, кто оказался в двух спущенных на воду шлюпках, остальные же замерзли насмерть за считанные минуты. А отчитавшийся перед "большим братом" о проделанной работе "мелкий хищник" благополучно удрал подальше от разворошенного его стараниями муравейника, позволяя добить конвой тем, кто для этого и создавался.

Так уже к десяти часам утра следующего дня на шедшей в арьергарде "Мацусиме" заметили появившийся с кормы дым, вскоре преобразовавшийся в силуэт идущего полным ходом крейсера. Спустя же еще полчаса в нагнавшем конвой корабле японские матросы к своему ужасу опознали "Славу".

В принципе, все три старых японских бронепалубных крейсера: "Мацусима", "Ицукусима" и "Хасидате", создавались в свое время именно для противостояния китайским броненосцам, для чего и получали орудие главного калибра достойное броненосного корабля линии. Прикрытое 320-мм броней барбета 320-миллиметровое же орудие обладало поистине ужасающей мощью. И даже новейшая русская "Слава" не смогла бы пережить хотя бы десятка попаданий снарядов выпущенных из этих орудий. Вот только проект подобного крейсера, как показала история, оказался изначально мертворожденным. Ведь мало было иметь на борту столь грозное орудие. Из него еще требовалось вести огонь и, что еще более важно, попадать. А вот с двумя последними обстоятельствами дела у японцев обстояли весьма скверно. Так по итогам боя у реки Ялу в войне десятилетней давности удалось установить, что боевая скорострельность разработанного господином Канэ монстра никак не соответствовала технической. Если по документам орудие должно было стрелять не реже 1 раза в 5 минут, то в реальности тот же самый 1 выстрел производился в среднем за 1 час. А за этот самый час начавший пристрелку с дистанции в 50 кабельтовых русский броненосный крейсер имел все шансы пустить на дно любой из тройки японских визави, если не всех их. Причем уступавшие "Славе" по абсолютно всем параметрам защитники конвоя, даже выстроившись в одну линию, не смогли противопоставить что-либо своему противнику. Все те 120-мм скорострельные орудия Армстронга, что великолепно показали себя в противостоянии с Бэйянским флотом, попросту не могли докинуть свои снаряды на дистанцию свыше 44 кабельтовых, а почти 450-кг снаряды орудий главного калибра хоть и долетали до находившегося в 47 кабельтовых русского крейсера, падали от него столь далеко, что возникало ощущение будто японцы ведут огонь по кому-то другому. Да и было тех снарядов выпущено за все время боя менее десятка на все три орудия.

Кто-нибудь мог сказать — "Для чего вообще создавалась "Слава", если за все время с начала войны этот самый мощный в мире крейсер только и делал, что охотился на транспорты, да топил небольшие японские бронепалубники? С подобной ролью вполне могли бы справиться и русские шеститысячники, не говоря уже о броненосных рейдерах." И в принципе, подобный человек, в чем-то был бы прав. Создание этого корабля стоило империи десятка миллионов рублей золотом, кои можно было пустить на куда более важные цели. Да и обойтись без него, в принципе, могли. Каким бы мощным ни являлся этот корабль, но выиграть войну одним фактом своего присутствия, он не мог. Несколько приблизить столь необходимый Российской империи финал — да. Выиграть — нет. Однако он был заказан и построен, дав немало пищи для размышлений всем корабельным инженерам и адмиралам всего мира. Как бы Иениш ни был влюблен в свое детище, он изначально согласился пойти по пути, ведущему в тупик. Прекрасно зная о том, как именно будет размещаться вооружение на сильнейших артиллерийских кораблях будущего, Виктор Христианович сознательно решил подложить мину под кораблестроительные программы Великобритании, Германии и Франции, продемонстрировав им превосходство шестибашенного крейсера, размещение вооружения на котором было отнюдь не идеальным. По сути Иванов и Иениш рассчитывали заставить остальных начать выбрасывать деньги на ветер закладывая целые серии подобных кораблей, в то время как русский послевоенный флот обязан был сосредоточиться на создании стальных гигантов с башнями, размещенными в одной диаметральной плоскости. В итоге эти потраченные на "Славу" 10 миллионов рублей должны были преобразиться в многие сотни миллионов, что будут выкинуты всеми политическими противниками их родины на постройку аналогичных вымпелов. Да, подобные корабли, так или иначе, будут являться весьма мощными боевыми единицами. Но тысяча-другая тонн веса лишних башен и корпуса для их размещения в конечном итоге приводили к получению будущими русскими стальными исполинами дополнительных преимуществ, что, непременно, обещало сказаться в бою.

Но все это было делом будущего. А пока свое превосходство над кораблями предыдущего поколения демонстрировал практически недосягаемый для японцев "Слава". В конце концов, если технические характеристики корабля позволяли его капитану диктовать противнику условия боя, то не воспользоваться подобной возможностью являлось преступлением против своего экипажа. И следовало отметить, что Протопопов в полной мере понимал данную аксиому и действовал соответствующе. Потому в то время как снаряды многочисленных японских орудий среднего калибра совершенно безобидно для русского крейсера падали в воду метрах в пятистах от его борта, создавая этакую водную стену из всплесков, его тяжелые 203-мм фугасы раз за разом накрывали "Мацусиму" порождая куда более высокие фонтаны воды каждые 30 секунд. И в конечном итоге количество все же перешло в качество.

Шедший концевым в японской колонне крейсер вздрогнул, когда действительно тяжелый 113-кг фугас, пробив небронированный борт, разорвался на батарее 120-мм орудий, вызвав детонацию доставленных к одному из них боеприпасов. По сути, в точности повторилась ситуация десятилетней давности, когда та же "Мацусима" едва не погибла от похожего попадания с одного из китайских броненосцев. Вот и сейчас колоссальной силы взрыв не только вывел из строя разом три орудия правого борта, попутно уничтожив их расчеты, но и выгнул верхнюю палубу, не говоря уже о начавшемся прямиком над крюйт-камерой пожаре.

В то время как все прочие корабли Российского Императорского Флота, снабженные 203-мм орудиями, вынуждены были довольствоваться исключительно легкими снарядами весом в 87,8 килограмм, которые еще представлялось возможным зарядить посредством исключительно мускульной силы матросов, полностью механизированная система заряжания, примененная в башнях "Славы", позволила оперировать боеприпасами, так сказать, более тяжелого класса. А с учетом их изготовления из отличной стали, в снаряд удалось поместить аж 12 килограмм тротила, что делало его втрое более мощным, нежели вдвое более тяжелый чугунный фугас к 254-мм орудию. Одним словом, поражающая способность подобного снаряда оказалась столь высокой, что уже после седьмого попадания с борта "Мацусимы" прекратилась всякая ответная стрельба, а сильно горящий крейсер начал отставать от своих систершипов и заметно вилять на курсе.

"Ицукусима" и "Хасидате", общими усилиями сумели выиграть своим подопечным еще всего лишь полтора часа, превратившись за это время один за другим в столь же жалкие развалины, что и оставшаяся далеко за кормой "Мацусима". Причем попавший под раздачу последним "Хасидате", не просто получил серьезные повреждения, а потихоньку тонул пораженный помимо фугасов четверкой бронебойных снарядов, что, пробив бронепалубу, покорежили одну из машин и проделали пару подводных пробоин с противоположного борта. Такими их и обнаружили торпедные катера с примчавшегося на всех парах следом за своим флагманом "Капитана 1-го ранга Иениша". Стоило ли говорить, что все три крейсера не пережили этот день?

Вообще из состава охранников этого конвоя не смог уйти ни один корабль. Ведь в то время пока отряд "Славы" нагонял японцев, ему навстречу летел со всей возможной скоростью чуть менее грозный "Громобой", на чью долю и пришлись оба шедших в авангарде вспомогательных крейсера. Его же артиллеристы, не разобравшись сразу, обстреляли вырвавшийся далеко вперед транспорт, что исчез во вспышке от огромного силы взрыва, стоило первым снарядам пробить его борт. По всей видимости, на пароходе везли сотни тонн взрывчатки, подрыв которой практически испарил судно в долю секунды. Потому в число трофеев он и не попал, как и еще один — выброшенный командой на камни одного из многочисленных островков южной оконечности Корейского полуострова. Но как уже было сказано ранее, куда больше потери транспортов и их грузов командующего Объединенного флота печалила гибель своих моряков и кораблей, возместить которые не представлялось возможным, ни за какие деньги. Именно это и стало причиной столкновения, что должно было войти в историю под наименованием — "Второе сражение в Желтом море". Однако прежде требовалось несколько уравнять силы сторон, и вперед стальных исполинов в бой были пущены смертники, что ценою своих жизней обязаны были максимально сократить линейные силы русского Тихоокеанского флота.