Черная Лагуна. Новый Рок

Пролог

— Идиот, — зашипел я, подбегая к повисшему в темноте силуэту, почти моментально сформировавшемуся из светлой неясной фигуры в странного вида полуобнаженного азиата. Парень был в рваных джинсах, с татуировками на плечах, а его глаза, имеющие странный серо-зеленый цвет, то и дело пытались закатиться. — До чего, придурок, себя довел!

Он рухнул вниз, на образовавшуюся в области моего пребывания едва заметную землю, больше похожую на уплотнившуюся тень. Я потряс его, отвешивая ему мощные оплеухи и пытаясь привести в себя. Парень же едва сумел сфокусировать на мне взгляд почти безжизненных глаз.

— Ты... — прохрипел он. — Опять ты... Каждый раз, когда я умираю, каждый раз когда я готов отправиться к праотцам, я вижу твою рожу?

— Не опять, а снова, — вздохнув, поправил я, создавая из ниоткуда бутыль водки и стопку. — На выпей, обезболит. Что с тобой опять?

Я набулькал ему живительной жидкости и подождал, пока выпьет рюмку. Он пил громко, натужно двигая кадыком, слишком медленно для обычного принятия в себя стопочки. Это меня насторожило. Уж что-что, а культуру питья этот парень даже забыть-то не мог — не успел бы просто!

— Ха... — выдохнул он и посмотрел мне в глаза. — Я точно умру сегодня, — ошарашил он меня.

— Ты руки-то не смей опускать! — испугался я. — Ты помрешь — я тоже, наверное! Я же с тобой всю жизнь! Хоть меня пожалей-то, раз о родичах да любимой не думаешь...

— А они обо мне? — усмехнулся мужчина, из-за появившихся морщин на лбу вдруг показавшийся на десяток лет старше. — Этим людям на меня плевать... Настоящей любимой, если ты не знал, у меня нет с тех самых пор, как я перестал быть... хех... комсомольцем. А прочие... Так, для отдыха. Ну а брат и без меня о себе позаботится. Остальные родственники давно списали меня в утиль, ведь я никто! Я могу многое, но...

В его глазах не было искры. Он скрипел зубами, сучил ногами и жмурил странного цвета глаза, впиваясь ногтями себе в горло и живот, дыша натужно и скованно, будто задыхаясь и не понимая, как с этим бороться.

— Вот же малохольный... — я уселся рядом. — И что мне с тобой делать?

— Да что ты можешь! — взорвался он, умудрившись зацепить меня в своем порыве за воротник и притянуть к себе, нос к носу. — Ты сам сдох, — выплюнул он, — и даже не сумел отобрать у меня это тело! Ты такой же слабак! Дух-помощник, называется! Чтоб тебя!

— Ты не догоняешь, Рока, — ухмыльнулся я в ответ. — Совсем не догоняешь... Я попросил у тебя объединения чувств. Мне этого было достаточно. Но я бы так бездарно жизнь не просрал... И если бы я не растерялся, я бы задавил тебя хотя бы просто своим опытом... Ты так и не дожил до, — я запнулся, — сюжета. Так что это ты ничтожество, а не я. Я рассказал тебе все, что знал. У нас в голове знания будущего. А ты... Ты не сумел ни воспользоваться ими, когда это было актуально, ни совершить в своей жизни хоть что-то полезное, попытавшись предотвратить ее, — я выделил это слово, — изменения.

— Да откуда ты мог знать? — вызверился он. — И откуда я мог знать, что это именно она, а не кто-либо другой?! И откуда я мог знать, что ты не... — он внезапно затих.

— Ну что же ты? — усмехнулся я, уже предполагая, что он имеет в виду. — Говори, я не обижусь.

— Я не мог знать, что ты не плод моей фантазии. Я, если хочешь, считал себя психом с раздвоением личности. А когда из моей жизни начали выпадать куски...

— Ну уж извини, мне нужно было исправлять твои ошибки! Я извинялся перед ней, когда ты обижал ее! Я успокаивал ее после того, как ты доводил ее до слез! Ты неисправимый идиот, Рока!

— Сергей... Ты знаешь, что значит мое имя? Цветок Тростника... — его потянуло на философию, правда, я пока еще не понял по какому поводу. — Сухой тростник приносит несчастье. А цветет он только в болоте, своей естественной среде обитания, поэтому...

— Хватит бреда! — отрезал я. — Я вообще Сергей. Имя, производное от имени Сириус. И что? От того, что яркая звезда зовется моим именем, я должен звездеть вовсю?! Ты придурок, что ли?

— Дай договорить! Я не сказал, что верю в значение имени для судьбы человека, я просто для аналогии! Понимаешь, как только я перестал жить и гореть, я просто высох. И я не знал, что делать. Ни способности, которые мне дало твое вселение, ни какие-либо знания... Я терял вкус к жизни... И я подсел.

— Ты полный идиот, Рока. В твоих руках было все!

— А в твоих еще больше! Твоя вечная жалость! — выплюнул он. — Ты мешал мне всю жизнь! Лез со своей моралью! Не давал спокойно жить! Я запер тебя здесь этим! Ведь когда сознание затуманено, ты не можешь контролировать тело, как и я. Я не хотел держать тебя неподалеку от руля! И поэтому...

— Но ты пал так низко, как только мог с тех пор, как начал принимать свои... что ты там жрешь?! — я тоже уже кричал на него, понимая, что тот маленький мальчик, который рассказывал мне свои проблемы и "давал порулить", уходя внутрь прореветься, куда-то незаметно испарился, оставив после себя неспособного справиться ни с трудностями, ни с жизнью человека.

-Я уже больше никогда ничего не сожру... — он уставился на меня своими безжизненными снулыми глазами. — У меня передоз, Серый.

Он снова вцепился в горло и закашлялся, начав растворяться в окружавшей нас темноте. Я к ней уже привык, да и он тоже нередко создавал здесь себе уголок для размышлений, потому я не сразу понял, что происходит. Его душа уходила.

— Нет! Мать твою, Сакай Рока, ты так просто не уйдешь! — я успел схватить его за исчезающую кисть, но другой рукой он снова придвинул меня к его лицу, нос к носу.

Я оцепенел, когда он, вернув взгляду цепкость и внимательность, взглянул будто вглубь меня. Я понял, что в его взоре смерть отвоевывает все больше позиций. Мы столько раз смотрели смерти в глаза, что я перестал верить, что снова так скоро умру...

— Теперь это тело твое. Я... не хочу жить. А ты способен продержаться до прибытия скорой, — я моргнул непонимающе. — Мое состояние наверняка уже заметили и попытаются вытащить. Они ведь такие же, как ты. Верят в людей. Но я не выдержу... Ты сумеешь, а вот я — нет.

— Погоди, давай... Давай вместе, а? — я просто не понимал, что он несет. Не желал понимать. — Мы ведь друзья, Рока. Ты не должен так...

— Я никому ничего не должен! — прошипел он мне в лицо и отпустил меня, тут же снова начав исчезать.

Я попытался схватить его вновь, но где-то внизу живота меня посетило сосущее чувство, и я понял, что теряю сознание.

А его лицо, все еще находящееся напротив моего, начинает истлевать. В самое последнее мгновение перед накрывшей меня темнотой я читаю по его губам слова прощения, а из его глаз текут жгучие слезы, что отражаются и в моих глазах.

Я чувствую на щеках что-то мокрое, но почти сразу в тот момент, когда я понимаю, что я тоже плачу, мгла настигает. И я чувствую лишь жаркое и редкое биение сердца.

Которое становится все медленней.

Мы умираем.

Нет.

Теперь умираю только я.

И потому... Борьба за жизнь началась.

* * *

— Рока, кусотаре, ты живой?! — над головой раздался смутно знакомый голос.

Я промычал что-то несусветное и открыл глаза.

Все расплывалось, но я смог понять, что кто-то сумел вытащить меня за шкирку из лужи блевотины и прислонить к стенке. Я ее мирно подпирал, опустив подбородок к плечу и не подавая особых признаков жизни, даже сейчас, когда ко мне уже вернулось сознание.

— Пришел в себя, значит... — констатировал Окумура-сан, на лице которого я смог, все же, сконцентрировать хоть какое-то внимание.

— Ага... Да... Ксо... Что со мной было... — я нес чушь и понимал это, а Окумура разочарованно взирал сквозь меня.

Тут я понял, он на что-то решился.

— А сейчас, дорогой мой, ты отрубишь себе палец этим вот танто, — обрадовал меня Окумура-сан и протянул рукоятью вперед короткий клинок с рукоятью в оплетке из обычной кожи. — И скажи спасибо, что я не заставляю тебя делать харакири, ведь руки твои так дрожат, что и кишки нормально не выпустишь... Наркоман.

— Я живой? — мое сердце билось, я вонял, то есть, чувствовал вонь вокруг, и мне точно было больно.

— Ты кусок говна, — констатировал Окумура, затягиваясь сигаретой. — На тебя возлагались надежды, Рока-кун. Ты многообещающ, — он веско помолчал и не менее веско добавил. — Был.

— Я... искуплю... — попытался прохрипеть я, вымученно глядя на острое лезвие танто.

— Левая рука, Сакай-кун. Не заставляй меня доводить это до сведения Босса. Для всех остальных — ты у нас пытался покончить жизнь самоубийством. Это, по крайней мере, не так погано, как то, что делал ты. Обманывать нас столько времени, чтобы успеть привыкнуть к наркоте... Даже не понять, что что-то не так... В этом весь ты. Ну а на самоубийство у тебя давно были причины.

— Ха... Хорошо, Окумура-сан, — я принял из его рук кинжал слишком безропотно — сказывались "японские" рефлексы подчинения. — Но я все-таки не якудза...

— Ты сын якудзы и ходишь под нами! — прикрикнул Окумура-сан, но тут его голос стал мягче. — Я понимаю тебя... После т е х событий ты стал сам не свой. Но твои приключения... — он усмехнулся, а я лишь искривил губы в попытке вернуть эту усмешку — так был слаб! — твой послужной список, так скажем, внушает уважение и желание не терять столь ценный кадр из поля зрения.

— О да! — я все еще хрипло рассмеялся и свободной рукой утер остатки рвоты с губ. — Я умею убивать. Но я сорвался, уж извини. Когда в твоей голове есть другой голос, который говорит тебе, что знает будущее, что может помочь и при этом иногда берет на себя смелость решать за тебя, что делать... — я передал эмоции б ы в ш е г о на собственном лице очень достоверно. — Ты не представляешь, как хочется затуманить разум... Лишь бы не знать правды... Окумура-сан, я многое осознал, пока был... по ту сторону. Может, не стоит так резко...

— Мизинец. Отруби, — он вытащил свое оружие, а я уперся затылком в стену, к которой прислонялся.

— Ну что же... — я вздохнул и посмотрел поверх дула, направленного в меня глока. — Мне ничего не остается, как сделать то, о чем вы так настоятельно просите.

— Ну? — японец, в прошлом нередко спасавший мой зад от множества бед, опустил пистолет и встал ко мне боком. — Не люблю на такое смотреть. Давай, начинай.

Я четко и почти хладнокровно примерялся, пытаясь унять дрожь в подлых руках. Прижав лезвие к концу начальной фаланги мизинца, я плотно обхватил рукоять и нехитро прицелившись, рубанул чуть повыше, разрубив среднюю фалангу почти напополам. Завыв от отрезвляющей боли во всей ладони, кажется, распространившейся до самого локтя, я прижал ближайшую тряпку, оказавшуюся моей футболкой, к ране.

— Ну что, ты прощен, думаешь? — он подхватил меня под мышки и потащил в сторону выхода, почти не давая с трудом, но помогать двигаться себе в пространстве разъезжающимися ногами. — Будешь впахивать, понял? Трудотерапию тебе устроим, ясно?

— Я не могу больше убивать... — это я стонал пропадающим из-за постоянных перебоев с дыханием голосом.

Меня насильно уволакивали из холодного здания в прохладную токийскую осень, а я был в одних штанах и татуировках.

— Вот и пойдешь, — перед моим лицом уже захлопнулась дверь автомобиля, но я все еще будто слышал в собственной голове голос Окумуры-сана. — Учиться.

Я лишь прикрыл глаза и грустно улыбнулся своим мыслям.

Вот что надо было сделать, чтобы наконец-то попытаться жить, как человек. Покончить с собой и выгнать из тела этого безмозглого авантюриста с шилом вместо мозгов...

И что мне мешало?...

Ах, да, такая банальщина, как совесть.

Так что сам виноват.

Больше уже и винить-то некого...

* * *

— Кэтсуми-чан, проверь мою работу по бухучету, — я разговаривал с девушкой на русском, потому как она, так же, как и я, была полукровкой.

Мы оба учились в Корнуольском универститете. Нью-Йорк стал ей вторым домом, а мне — временным пристанищем. Эта девица умудрялась считать себя американкой при идеальном знании японского и неидеальным, но внушительным — русского матерного. Правда, хоть и отец был японцем, мама, все же, была русской американкой, то бишь, эмигранткой. У нас обоих не было постоянного японского гражданства, но мы могли совершенно спокойно обучаться за границей на деньги якудза, чтобы в дальнейшем стать сотрудниками их гораздо менее теневого бизнеса, сотрудником которого был по сей день я. Для наших родителей и их организации это было неплохим вложением, хотя в моем случае все было несколько сложнее.

Хоть я, в свое время, немало прожил в Америке, у своей китайской бабушки, причем в том же Нью-Йорке, это вряд ли дало мне шанс подготовиться к тому бешеному ритму, что я вел теперь. И если ранее словосочетание "бешеный ритм" значило спать в обнимку с оружием и быть готовым ввязаться в переделку, то сейчас выматывали такие банальные вещи, как подгоревшая яичница, красавица-блондинка под боком, с которой было бы опасно связываться, потому что потом не отвяжешься, а не потому что отстрелит яйца в случае чего. Ах, да, и подработка в ближайшем додзе. Я учил американских долбодятлов айкидзюцу. Айкидо их в том же додзе обучала более терпеливая женщина тридцати двух лет с короткой стрижкой и болезненно мощным ударом пяткой, имевшая шотландские корни и австралийский акцент. Ей даже было дозволено преподавать самым младшим группам, что мне, с моими садистскими наклонностями, было просто-напросто противопоказано. Я же гонял любителей "посерьезнее" и обещал их всех поубивать, если хоть одна из немногочисленных девушек еще раз примет меня за китайца. Не смотря на цвет волос, мои глаза отнюдь не были щелочками, а цвет кожи был более смуглым только потому, что я еще не сменил пигментацию после хорошего тайландского отпуска — моего последнего задания в другом полушарии.

Уже приняв в себя всю память прошлого хозяина тела, я считал себя Сакай Рока и никем иным. То, что в этом мире я успел войти в пору совершеннолетия до распада Советов, никак не сыграло роли в моей новой жизни, потому как телом лично я не управлял. Будучи на правах тихого голоса в голове, имеющего определенные знания и остаточные рефлексы, я не смог изменить судьбу страны, хотя все мы знаем, что в руках одного, имей он знание, достаточно рычагов управления. Также неподвластна мне была и судьба Ребекки, которую я случайно встретил в юности в китайском квартале, чуть было не пришив при этом, и судьба Лены, о которой я по сей день ничего не знаю, кроме того, что она станет участницей известных мне событий. Но до них еще надо дожить.

Ведь не смотря на то, что "бывший-я" не допускал к себе близко "голос", насчет Асахи Хэви Индастриз он прекрасно все уяснил. Недавно сменившийся крот месяц назад вновь просигнализировал из самой Японии, что никакого Окадзимы Рокуро в их штате не имеется. Для "бывшего-меня", которому было плевать на подселившегося духа-помощника и его задание, лучшим способом было банально устранить проблему — человека с похожим на его имя. Тогда бы оставалась вероятность, причем очень большая, что история пойдет по совершенно иному пути. Но не срослось.

— Кэтсуми, где ты пропала? — я уже начинал орать, посматривая на время и помня, что вставать мне завтра слишком рано, а сейчас уже слишком поздно, чтобы я сумел выспаться и приехать на занятия вовремя.

Подозрительная тишина заставила меня схватить меч и, не вынимая его из черных ножен, рвануть в сторону нашей большой кухни-столовой. Все же, посреди Нью-Йорка снимать хорошее жилье для каждого из нас было накладно для нашей семейки — Кэтсуми была моей троюродной сестрой, что ей, однако, не мешало приставать ко мне после каждой тусовки, проведенной вместе в этом чокнутом городе.

Мирно попивающая чай Кэтсуми вместе с ясно выраженным японцем, чье лицо мне было чем-то знакомо, но имени я не помнил, почти синхронно обернулись на то, как резко и яростно я ворвался из своего кабинета в основную комнату. Кэтсуми сидела за барной, где мы чаще всего попросту резали овощи или распивали вино на брудершафт после теста или экзамена. На нее был направлен Кольт, и сомневаться в умении обращаться с оружием у этого ублюдка не приходилось. Перед ним тоже стояла чашка с уже почти остывшим, судя по отсутствию пара, чаем.

— Кажется, я не заметил, как кто-то вошел, Кэтти... — я вцепился в меч и напряженно следил за лицом нежданного гостя. — Чего ты хочешь?

— Я Ватанабе Монтаро, — начал мощный японец, не менее напряженно, чем Кэтсуми и я, смотрящий на меня. — Меня послал Окумура Рюута. Ты нужен.

— Мне осталось совсем немного, — протянул я, опуская руки с мечем. — Только сдать последние экзамены — и я получу шапочку с дипломом.

— Еще одну, насколько я знаю, — пожал плечами Монтаро. — Некритично.

— Послушай, Монти, — завелся я, едко выплюнув невежливое сокращение его имени на американский лад, — ты не вовремя приперся, ладно? У меня завтра важный тест, я через три недели сдаю последний экзамен, защищаю работу... Можно мое начинание не пойдет прахом? Я же говорю, я НЕ якудза, хоть и жил частично по их правилам. И если мне придется все бросить, просто потому что...

— Это нужно тебе, — поморщился Ватанабе и убрал пистолет в кобуру. — Твой крот активировался и пришел к своему настоящему хозяину. Твой Окадзима найден. Судя по всему, ты собирался его прикончить, как только найдешь... — я выпучил глаза, но пришлось справиться с собой и продолжить воспринимать информацию. — Так что собирайся, раз ты сам создал себе эту проблему.

— Я очень надеюсь, — раздраженно помассировал переносицу я, — что Окадзиме ничего пока что не сделали...

— Нет, — фыркнул Монтаро. — Это ведь твои дела.

— Ну так вот... Это дело может подождать, если что. И... мне кажется, что я, когда вернусь в Японию, обязательно устроюсь в Асахи Хэви Индастриз. После американского образования и рекомендации от теневых структур, я думаю, смогу устроиться в их безопасность...

— Но, насколько я знаю, вас здесь готовят немного для других... — попытался возразить Ватанабе, но я перебил.

— Не стоит беспокоиться, — я хмыкнул. — Дело совершенно не в нехватке кадров, а в том, что мне надо было развеяться. И я развеялся, не смотря на то, что задалбывался, кажется, больше, чем до этого. Но такая жизнь не по мне, а там намечается неплохая разборка, в которой, между прочим, может пострадать официальный сегмент и несколько теневых. Ребята из Асахи затеяли, кажется, опасную игру... Так и передай Рюуте. Я уже просчитал все, и точно знаю, что до конца месяца вряд ли понадоблюсь. Ясно?

— Не совсем... — Монтаро нахмурил брови. — У меня приказ.

— Я могу вышибить тебя отсюда, — я кровожадно ухмыльнулся и сделал длинный шаг вперед. — Ты должен знать мою силу, раз тебя вообще сюда отправили...

— Но я достаточно силен, чтобы противостоять тебе, — японец пружинисто вскочил с дивана и запрыгнул на столешницу журнального столика. — Да и у меня есть пушка.

— Я отрублю тебе голень прежде, чем ты достанешь пистолет, — мягко предупредил я, цепко следя за каждым движением Монтаро. — Конечно, я не мастер кен-дзюцу, но в этом кроется опасность для тебя — я могу ударить, но вряд ли буду настолько точен, насколько мог бы... И меч может застрять в твоей кости...

Монтаро побледнел и отодвинул руку от кобуры.

— Ясно.

— Сколько ты еще в Нью-Йорке?

— Завтра обратно, — Ватанабе сглотнул и вытер руки о бока серого пиджака. — Остановился...

Он назвал отель и даже номер.

— Можешь валить, — я покачал головой и неопределенно махнул свободной рукой.

Монтаро попятился в сторону выхода, а я, когда услышал хлопок двери, сходил проверил, закрыл на щеколду, ключ и еще один ключ. Вернувшись обратно, я посмел лицезреть смертельно побледневшую Кэтсуми, сжимающую чашку чая, как спасательный круг, и наткнулся на ее испуганный взгляд. Обреченно вздохнув, я попытался перейти на нейтральную тему.

— Кэт... Проверь мою домашку!

Но я понял, что традиционное отвлечение внимания не работает, обошел стол, за которым она сидела, взял ее за плечи и легонько встряхнул, смотря в глаза. Она подалась вперед и запечатала мне рот поцелуем, и почему-то я понял, что сегодня одними поцелуями, которых уже за последние годы совместной жизни у нас произошло, дай боже, штук шесть-семь, не обойдется. Кэтсуми явно была настроена серьезно.