|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Поздняя осень в разрушенном десять лет назад огромном городе имеет свою особенность. Облетает разноцветная листва на кустарнике и прятаться в нём все сложнее, но зато развалины всё сильнее покрываются мхом, а к битом кирпиче всё ещё пытается зеленеть пожухлая трава.
Большая кошка, или точнее кот упорно прикидывался холмиком и наблюдал за человеческим котёнком. Тот только вошёл в стадию взросления, но всё ещё был глуп и неопытен. А так — же безмерно любопытен. Что ещё могло привести его сюда, в старое разрушенное здание, откуда до сих пор не выветрились запахи машинного масла, перегретого металла, рассохшегося кирпича и стойкий запах химикатов. Кот не любил это здание, как не любили его и окрестные крысы, на которых охотился кот. Но вот человеку для чего — то понадобилось туда залезть.
Кот любил подглядывать за людьми. Пушистая шерсть множества оттенков серого делала его похожим на шар, когда он ложился на все четыре лапы и поджимал хвост. Такая окраска делала его в городе практически невидимым и только янтарные глаза могли выдать его в лабиринте развалин и зарослей, что пытались себе отвоевать место под солнцем. Но глаза кот привык щурить и даже крысы часто попадались на этот трюк.
Кот не был похож на своих городских коллег. Местные кошки гораздо мельче, поджарые, с длинными лапами и ушами торчком. А уши кота торчали не вверх, а в стороны и были больше. Лапы же были хоть и пропорциональными, но толще и заканчивались очень мощными когтями, которые он умело втягивал в подушечки лап. Если бы рядом был специалист по кошкам, или, хотя бы образованный любитель, то он довольно уверенно определил бы породу — манул ливейский. Но где же в разрушенном городе найти такого специалиста. Впрочем, даже если бы такого специалиста сыскать, то он всё равно бы ошибся. Более точно породу смог бы опознать офицер пограничной стражи Левийского Орда. Он бы сразу понял, что это боевой пограничный манул. Вот только откуда посреди разрушенного Отросо — Изольдо, некогда бывшего бриллиантом Империи взяться офицеру погранстражи государства с другого конца известного мира? С другой стороны — так же непонятно, откуда здесь взялся боевой пограничный манул.
Сам кот не задумывался о таких чудесах. Его занимал человеческий котёнок, который нюхнул какой-то гадости, от которой местные крысы звереют, и теперь катался по земле и пожухлой траве, рыча и плюясь. Крысы, обычно, делали это довольно долго, часто начиная драку друг с другом. Жрать таких нанюхавшихся крыс коту не понравилось. Он однажды попробовал, а потом пришёл в себя сидя на очень высокой заводской трубе. Обзор был, конечно, шикарным и он даже приметил, где находится лежбище пары его конкурентов, но вот спускаться было сложно и откровенно страшно. А в итоге он сорвался, и не смотря на обилие шерсти, сильно отбил себе хвост и то, откуда он растёт.
Других человеческих детёнышей тут небыло и манулу было интересно, чем это закончится у такого большого зверя, как человек.
* * *
Пацаны шайки швейного квартала, самому старшему из которых было лет шестнадцать, тащили на носилках одного из своих. Тащили сложно, все были в противогазах, фильтры были не новыми и было страшно, не смотря на осеннюю прохладу и тучи, затянувшие небо, через которые ни один лучик солнца пробиться не мог. Пот заливал глаза под маской, но вытереть его было невозможно. Один из них нанюхался безумного газа, который назывался VK и у него сорвало крышу. В развалинах Отросо — Изольдо много опасностей поджидает тех, кто ищет остатки былого промышленного могущества империи и города. Город бомбили, город обстреливала артиллерия, город сам производил боеприпасы и начинку к ним. Так что нарваться на неразорвавшийся боеприпас дело обычное. Но часть боеприпасов была с отравой, где на вершине стоял газ VK, вызывающий безумие. И ходят слухи, что незадолго до конца войны в городе начали разворачивать производство газов для нужд своей армии.
Вот на такой 'подарок' закончившегося безумия и нарвался Ром. Везучий искатель, но в этот раз удача отвернулась, а может быть просто закончилось отпущенное везенье. Ром нарвался на газовую бомбу, которую сбросили с дирижабля. Газ бомба выбросила, но какие-то остатки задержались на оболочке и дождались свою жертву. Сегодня молодняк шайки должен был проверить цех, где по имеющимся данным должны были сохраниться швейные машинки. Промышленные швейные машинки, если кому интересны нюансы. Если найти хотя бы с десяток работающих, то шайка сорвёт куш. Их даже не надо будет продавать, достаточно посадить за них своих швеек и наладить обслуживание. А уж это бывшие малолетние рабочие умели хорошо. Казалось бы — армейские склады, оставшиеся после войны, могли одевать несколько поколений выживших. Но было три но! Первый: Но женщины не хотели носить армейский ширпотреб. Второй: Но дети имели совсем другие размеры. Третий: Но те, кто побогаче, хотели иметь более качественную одежду. Так что спрос на хорошую одежду был стабильный. И стабильным мог стать доход шайки мастеровых. Спрашивается, как такое сокровище долгие десять лет не попало в загребущие руки раньше? А ответ был простой — швейные производства эвакуировали одними из первых. Нет нужды в пошиве одежды в прифронтовой полосе. А вот этот цех попал под бомбёжку и мог частично сохраниться. Вот только доступ к нему оказался закрыт развалинами других предприятий. И только случайный взрыв полутонной бомбы открыл новый проход, куда и устремились разведчики шайки.
Молодняку ещё крупно повезло. Нанюхавшись газа VK, молодой разведчик впал в ярость, выл, орал, катался по земле, а потом выскочил из развалин к своим друзьям. Где опытные парни уже успели натянуть противогазные маски и приняли безумца, двинув ему дубиной по коротко стриженному затылку. Все знали, что шанс на выздоровление есть и нужно быстрее доставить страдальца в 'Северный ветер', городскую психушку, где такой пациент будет не первый, и даже не сотый. Иногда, такие люди возвращались, и, если не знать, даже было незаметно, что были проблемы. Поэтому Рома тут же лихо примотали к носилкам и резво потащили к добрым докторам и суровым медбратам госпиталя. А разведчик метался привязанным на зелёных армейских носилках, и страшно орал что вокруг осень и в небе, почему-то жгут корабли, хотя затянутый тучами небосвод был пуст и даже редких рейсовых дирижаблей не наблюдалось. И что ему срочно надо туда, прочь от земли. Часто слова тонули в рычании и вое, так что несуны не сильно прислушивались к крикам безумца. Иначе их заинтересовал бы ветер, который такой сильный, что может играть рваными цепями, ведь даже северный ветер не так силён.
Прямых дорог в разрушенном городе практически не осталось, так что пятеро разведчиков тащили носилки, выделывая изрядные зигзаги. Где — то сохранились довоенные улицы, мощёные крупной брусчаткой. Где — то тропы проходили через дворы, целые и разрушенные цеха, развалины, поросшие травой и кустарником. Парни прошли территорию уже двух шаек — столярного района и ремонтно — механических цехов. По старому соглашению тех, кто нюхнул газ, пропускали без досмотра и препятствий, даже если отношения были очень напряжёнными. Никто не проверял, да и как это сделать? Но все понимали, что пацаны натянули противогазы не от весёлой жизни.
Возле входа в госпиталь из встречали. Система госпиталя 'Грантин' была хорошо отлажена. Если появлялся отравившийся газом VK пациент, то на входе надо было бить в медный гонг, и уже перед входом ждали санитары в зелёных, прорезиненных костюмах химической защиты и противогазах. Всех, и пострадавшего и принесших его тут же, в палатке обливали дегазатором, рецепт которого был прост и вызывал инфаркт у большей части спившихся горожан. Питьевой спирт в высокой концентрации не только смывал газ, но и растворял его, деля на безвредные компоненты. Кстати, отчасти поэтому алкаши редко попадали под действие газа. А вот если просто напиться, газ продолжал действовать. Ибо напиться надо было в зюзю!
Пока разведчики сидели на скамейке уже со-снятыми противогазами и отвечали на беглый опрос секретаря госпиталя, безумца раздели, обтёрли, взвесили, и рассчитав дозу вкололи то, что должно было его или вылечить, или закрепить безумие. После чего одели в смирительную рубашку и отнесли свернувшегося в позу эмбриона паренька в мягкую, изолированную палату. Парни знали, что завтра туда приедет бочка с дегазатом под охраной десяти гвардейцев. А гвардейцы, пользуясь тем, что у них есть транспорт и пулемёт, вполне могу сами обнаружить швейные машинки и свинтить их. Разведчикам придётся рискнуть, благо спирт есть и у них, как и несколько комплектов костюмов химзащиты. Правда не таких, как в госпитале. Костюмы приходится делать самим, армейские размеры на детей не предназначены.
* * *
Психиатрический госпиталь 'Грантин', называемый в народе 'Северный ветер'.
Дни проходили за днями. Задули северные ветра и наступила зима. Близость моря делало зиму мягкой, по сравнению с центральной частью бывшей империи, однако и тут было сыро, холодно и промозгло. Зима — не самое приятное время года. Осенний переполох, когда шайка молодых мастеров из района белошвеек наткнулась на газовую бомбу уже сгладился. К счастью, таких находок всё меньше и меньше в городе. А вот за городом находят регулярно. И поисковые команды регулярно снабжают госпиталь 'Грантин' пациентами, так что персонал без работы и тем более хлеба не останется. На госпиталь скидываются все — и магистрат образованной республики
* * *
, и сами поисковые отряды, и даже молодёжные шайки подкидывают, кто свои находки, вроде запасных частей для паровых котлов отопления и генератора, а кто и деньги. Доктор психиатрии Сигизмундо Бит, мужчина слегка за пятьдесят, хотя на вид ему редко давали больше сорока пяти, возглавлял госпиталь с момента его перепрофилирования в клинику для буйно помешанных. В силу профессиональных рисков был он спортивного телосложения, регулярно занимался в зале для гимнастики вместе с санитарами, занятия с которыми проводил отставной егерь полка 'Подснежник' и занимался без дураков, как со-своими бывшими сослуживцами. А 'подснежники' были широко известными в узких кругах диверсантами и мастерами руками и ногами сворачивать противника рулончиком. Шикарная шевелюра — предмет скрытой гордости, была без единого седого волоса, густой и с отливом воронова крыла. Пенсне доктор использовал только когда читал, да и то в силу привычки. Зрение у него было идеальным. Да, доктор был идеалом и предметом воздыхания многих дам, однако, больше всего доктор любил свою работу. А война и десять лет спустя подкидывала ему работу. Небольшой отчёт о происшествиях на выходные закончился вопросом: — И как поживает наш молодой пациент их тринадцатой палаты? — Второй день не буянит и только смотрит на дверь, доктор. Медсестра Флорисгел была единственной дамой в клинике для буйно помешанных. Старый госпиталь 'Гранатин' перед началом Последней войны уже насчитывал тысячу койко-мест и сотню лет истории. Но был клиникой общего профиля, а психиатрическое отделение занимало малый флигель, где в период осенних северных ветров, когда на стенку лезли даже вменяемые люди, насчитывалось не более трёх десятков пациентов. Впрочем, возглавлявший отделение доктор Сигизмундо Бит часто утверждал, что абсолютно психически здоровых людей не существует. Они в своей массе просто недодиагностированные. Однако, всё изменил гений химиков Священной Латинской Империи. В лаборатории Химического короля Остенбрука был создан газ 'Веррюктеркопф' или VK. Это было не первое боевое отравляющее вещество, созданное в лаборатории, но все предыдущие либо убивали, либо наносили травмы телу — вызывали слёзы, рвоту, диарею. Газ VK лишал разума. Вдохнувшие его люди, да и животные становились безумны. А безумцы бывают разные. Кто — то тихо скулит в уголке или отрешается от мира, а есть и безумцы, что проявляют агрессию против ближнего своего. И массовое применение газовых бомб и снарядов, начинённых VK наполнили госпиталь 'Гранатин' обезумевшими людьми, быстро терявшими человеческий облик. Газ не делал различий между солдатами и офицерами, благородными и простолюдинами. И вот уже доктор Сигизмундо Бит возглавляет самый большой дурдом в Отросо-Изольдо, да и, пожалуй, во-всей Галисийской империи. И тут уже проявился гений доктора из империи. Довольно сложное сочетание морфина, кокаина хлоргидрата, циклобутана и вытяжки белладонны вводили обезумевшего пациента в состояние кататониического ступора. Из которого через несколько дней больной выходит практически здоровым. Остаются некоторые симптомы нервного расстройства, с которыми уже могли справиться успокоительные препараты или даже сила воли выздоравливающего. Увы, но порядка пятнадцати процентов либо умирали в короткий срок, либо оставались безумными окончательно. Доктор Бит полагал, что это те самые недодиагностированные, у кого газ стимулировал развитие собственного безумия и доводил его до неизлечимого совершенства. Сигизмундо Бит задумчиво посмотрел на Наину Флорисгел. Двадцатипятилетняя девушка была легендой госпиталя. Высокая, пропорционально сложенная, статная. При этом силы была огромной. В госпитале небыло санитара, кто мог бы с ней соперничать силой. Там, где требовалось двое, она в одиночку могла скрутить впавшего в ярость сержанта — десантника боргеза или скрутить морским узлом морпеха королевского флота Ентенте. А ещё она входила в три процента счастливчиков, кого не брал газ VK. Совсем не брал, даже истерики не случалось. Доктор очень ценил её. Она напоминала ему о замечательных, довоенных годах почти забытой жизни из прошлого. А если учесть, что Отросо-Изольдо дважды бомбили химическими бомбами с газом VK, и некоторые не сработавшие бомбы до сих пор находили в развалинах, была сестра незаменима. Увы! — Вот как. А я просил меня известить сразу, если у наших пациентов случаются изменения без применения препаратов. — Доктор, у вас вчера был выходной. Вы должны отдыхать. Иначе станете сами нашим пациентом. — Увы, но вы правы, Наина. Спасибо. Кстати, вы сегодня сами должны быть выходной, если мне не изменяет память. — Доктор... — И не спорьте. В город приехал бродячий театр. Сходите на представление. Вам тоже надо развеяться. Употребление амфитаминов регулярно не доведёт вас до добра. Это я как доктор и друг вам говорю. Отдыхайте. — Хорошо. Тогда я пошла. — кивнула девушка и проводив глазами доктора, вздохнула. Идти куда-либо совершенно небыло настроения. Мало кто из персонала знал, что в старом флигеле, где теперь жили только сотрудники госпиталя, был ещё один постоялец. И если на Наину газ VK не действовал совсем, то на её сестру газ подействовал за двоих и из кататонии она вышла абсолютно безумной. Именно она жила в комнате, обитой ватой, в смирительной рубашке и под опекой старшей сестры. — 'Где это я?' — первая мысль, которая пришла в голову не была оригинальна. Хотя, если честно, приходила не в первый раз. Но в прошлые два раза мысль быстро находила ответ. В конце-концов, такое возможно, когда часто мотаешься в командировки и уже не узнаёшь гостиницы. Сегодняшняя комната на номер в отеле не походила. Грязно — жёлтая комната с мягкими стенами и полом. Дверь тоже обита. В двери глазок. Ну, как глазок? Скорее иллюминатор размером с суповую тарелку. Над дверью лампа без колпака. Не сильно яркая, скорее тусклая. И горит каким-то странным, как будто чёрным светом. — 'Что это на мне?' — а вот вторая мысль была уже оригинальной. Не помню я такого за собой, чтоб одежду не опознал. Точнее, часть одежды. Вернее, опознал, но не сразу. Да и то, скорее логически. Одежда напоминала ночную рубашку. Ноги были явно голые, да и нижнего белья не ощущал. Зато руки были надёжно зафиксированы. А на груди были какие-то ремни. — 'Смирительная рубашка? Я в дурке? Я же не пью!' — третья мысль вызвала панику, но не сильную. Мало ли что могло произойти. Работа у меня нервная. Водку не пью. Стресс снимаю... общением с дамами. Иногда — замужними. Так что травмы вполне возможны. Может по башке прилетело? То, что не болит — не аргумент. Может время прошло? А с кем я был последний раз? Основная проблема такого положения была в том, что с туалетом была просто беда. В углу камеры, ну или палаты, была дыра, куда человеку не пролезть, даже если его фамилия Копперфильд. Так что попасть струёй со связанными руками было не просто. Но я попал и заподозрил, что где-то в роду скрываются циркачи — акробаты. Облегчившись, стал задумываться о том, куда меня всё же занесло. Постучал в дверь коленом, но обивка надёжно изолировала шум. Орать не хотелось. Да и смысла, похоже, небыло. Приложив ухо к иллюминатору, услышал долгий крик, на который никто не реагировал. Похоже, местные привычны. Оставалось только сидеть и копить силы. Должны же хоть иногда кормить и поить. Вот там с живым человеком и переговорю. А говорить с людьми я умею. Меня за это шеф и ценил и даже закидоны с дамами прощал и покрывал. Странной была эта палата. Мозг ватный, мысли проталкиваются тяжело, но вот не нравится она мне. В смысле, не потому, что я в психушке и мне вообще тут всё не нравится. А вот... ну само всё это. Почему лампа светится, а чёрная? Почему стены как будто брезентовые. Вонища эта не нравится, как будто нельзя было сделать обивку из синтетики и помыть шлангом? Дырка эта в полу — резиновая. Понимаю, это чтоб башку себе не разбить, но... кто так делает? На полу еда высохшая. Каша, что ли была? Ну, тогда понятно. Я лет с пяти зверею при попытке меня кашей накормить. Признаю только гречневую, да рисовую. Последнюю предпочитаю в виде плова. А тут не то перловка, не то ещё какая-то такая же фигня. В армии, помню, консервы были. Перловка с мясом. Народ уплетал так, что треск за ушами стоял. А яс трудом в себя впихивал. И то больше из-за понимания, что силы нужны очень. А тут и визитёры нарисовались. Вначале иллюминатор закрыла ряха, по-другому и не скажешь. Даже в иллюминатор полностью не поместилась. Но я на всякий случай кивнул, дескать привет, я соскучился. Тот дверку то и отворил. Оказывается, там целая делегация скрывалась. Ну — двое из ларца, примерно одинаковы с лица — это понятно. Секьюрити. Хотя, нет. Тут другая специфика. Санитары это должны быть. А вот третий — это явно доктор. Аккуратный, в пенсне, при галстуке. Интеллигентный, с виду, человек. Глаза мне его не нравятся. И движения. Волчара, на вроде моего сержанта. А тот был тот ещё убивец с персональным кладбищем. Может сам себе жути нагоняю от непонимания? Всё может быть, но тут лучше перестраховаться. А не с его ли женой у меня случайно получилось? — Привет. Я — доктор Бит. Помнишь меня? — Нет. — и на всякий случай помотал головой. А потом как током шарахнуло. Был у меня однажды случай. Нарвался на гопников, они меня электрошокером приложили. Я с этим доктором на неродном языке говорю. Совсем не родной, но знакомый. А я только на родном и родном — ругательно-командном могу общаться. Это как это меня? — Ладно. Давай начнём с начала. Помнишь, как тебя зовут? Вопрос был с подковыркой. С одной стороны, я помнил, как меня зовут. Но я не был уверен на сто процентов, что я — это я. Засада! — Не очень. — Как так? — Ну, я не уверен, что меня зовут правильно. — Очень любопытно. Критическое мышление возвращается. Ну а что помнишь? — Мне кажется, что Ром... — Роман я до конца выговорить не успел. — Правильно. Так тебя и назвали те парни, что принесли. — Угу. — Я тебя лечил все три месяца, что ты тут находишься. Ты очень интересный пациент. — Не помню. А чем интересный? — Давай так, тебя вымоют, накормят и переоденут. А потом мы поговорим. Согласен? — Да. — Только драться не нужно. И орать. В общем — чем меньше шума и аффекта, тем тебе же лучше. Доктор со взглядом убивца кивнул и вышел, оставив меня с двумя шкафами ходячими. Санитары, так я понимаю. Оба в чёрных халатах, хотя на вид и не новых. И шапках таких странных. Поварской колпак напоминают. — Пошли? — это я им, уж больно всё зудело. А руки прихвачены и почесаться никак не получается. — Ты парень, главное не дуркуй. Тогда всё обойдётся. Если начнёт накрывать — падай на пол. Мы поймём, и сразу тебя к полу прижмём и укольчик кольнём, чтоб заснул сразу. А то расшибёшься, тут такое бывает иногда после отхода. Зла мы тебе не желаем. Понял? — Понял. Пошли мыться, а то всё чешется. — А, это да. Бывает. Но рубашку мы с тебя только в мыльне снимем. Не обижайся, так положено. Мыльня была шикарная. Белый кафель от потолка и далее везде. Трубы медные, сверкают. Даже слив медной решёткой забран. Две медные ванны, я такие даже у шефа в коттедже не видел, а уж он роскошь любил. Душевая, правда, была странная. Четыре крана. Я и от двух то уже отвыкнуть успел — везде сейчас ставят шаровый. А тут умаялся, пока под смех санитаров отрегулировал напор и температуру. Но ничего, и не такие брали ... Пока я шел, пока я из смирительной кофты выпутывался, пока голый с кранами боролся — всё было ничего. А вот как намыливать себя начал, вот тут и понял, что в беде по самое не могу. Как узнал? А просто всё — не моё тело. И даже не в том дело, что пары шрамов на месте не оказалась и растительность жидковата. Хозяйство не моё. Совсем не моё. Что я, себя, любимого не узнаю? А потом понял — я же пацан. Ну, лет пятнадцать. А может четырнадцать или шестнадцать? Я уже и не помню, как оно в том возрасте было. Не, на вид всё на месте, в норме и рабочее. Но — не моё. — Зеркало тут есть? — и голос не мой. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? — Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. — оба — двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись. — Ладно, потом так потом. — а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А где моё? Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно — зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Эти — же с уколом полезут. Нельзя! В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках — завязочках. И даже запах — казённый. Зато рубашка от нижнего белья — точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский запашок имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые ... зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали — скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения. — Готов. Пожрать бы? — Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. Тётки Абигэль было много. Во — первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного любителя, который, глядя на объём говаривал: 'Такая большая и вся моя!', при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над 'бедным дитятей, совсем оголодавшем'. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять — 'бедное дитяте' не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? — Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел? — Да, спасибо. — чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться. — Давай, для начала, проясним. Что ты помнишь последним? А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, с начала. Я — Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп. Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле — вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как ... как братья ... стоп! Я — Денис Ткачь. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа — Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок. Как я тут оказался? Море! Точно, я был в отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм, после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы. Шторм был сильный. С молниями на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, вдохнул полной грудью и ... точно. Вот тут в меня молния то и шарахнула! — Ром! Рооом! Ты меня слышишь? Доктор тряс меня за плечо, а я пытался понять, кто он и куда делась молния? А, да, точно. Сигизмунд Фрейд. Нет, Байт. Нет! Бит. Точно! — Молния. — Что — молния? — Последнее, что я помню — в меня попала молния. — Хм. Оригинально. И где это было? — На пляже. — А что было до молнии, помнишь? — Ну, расплывчато. — я решил не уточнять про пляжные забавы. — Похоже, у тебя случилась не типичная реакция на отравление. — Отравление? — Да. Ты, в развалинах, наткнулся на корпус химической бомбы с VK и нюхнул остатки газа. И сразу впал в безумие. Тебя притащили твои друзья. Захотелось спросить, что за газ такой. Про VX я слыхал, редкостная гадость, но с него даже кони дохнут. А тут ... и тут я понял, что знаю, что это за дрянь. И запах. Точнее, клубничный аромат с горчинкой. Я его вздохнул и мир сразу стал раскрашен такими противно — токсичными красками. Да, это я вспомнил, как будто я когда — то это подсмотрел где — то. Бред? — Вспомнил. Клубничный аромат. С горчинкой. Я его вдохнул и меня накрыло! — Ну, примерно так. Тут интересный момент. Каждый чувствует свой запах. Кто ягодный, кто травяной или ещё какой естественный. Похоже, воздействие на центр ассоциаций происходит, и каждый представляет любимый запах, с которым какие-то приятные ассоциации связанны. Что-то меня занесло. — доктор даже как будто смутился — В общем каждый чувствует свой личный, приятный запах. Но, всегда с горчинкой. — Ага. Понятно. — Надо сказать, ты очень занятный случай. Не типичный. — Почему? — Реакция странная. Не типичная. — И что не так? — После того, как тебе ввели... хм... лекарство, ты должен был... уснуть. А потом либо проснуться нормальным, либо окончательно... свихнуться. На всё отводится неделя, максимум десять дней. А ты у нас тут гостишь уже третий месяц. Да и реакция пошла не стандартная. Уснуть ты уснул. Так и не мудрено — лошадиная доза морфина усыпит даже кита. А вот проснулся ты через сутки, но не выздоровел. — А что делал? — А вот тут атипичность проявилась. Ты пел. — Что пел? — Песни. Ты пел странные песни. Раз в неделю ты начинал петь, а потом почти на сутки засыпал. Такого раньше небыло. — Про что хоть пел? — Про что? У тебя широкий репертуар. Ты пел про оранжевое настроение. Про героя, но почему-то последнего. Про корабли, которые жгут в небесах. Про... — доктор заглянул в блокнот, который держал под рукой — ... огромную страну, которая должна встать и насмерть биться с какой — то проклятую ордой. Некоторые твои песни на столько странные, что больше похожи на случайный набор слов, но с каким-то странным ритмом. Что значит — мимо белого яблока луны? — Не помню. — на всякий случай решил наврать. Понятно, что после той молнии я в не я. Тут, получается, 'я бывают разные', согласно изречению мудрого кролика. — Ну да ладно. Санитары не всё понимали, пел ты так себе. В опере тебе не выступать. — усмехнулся доктор — Но вот то, что ты в этом цикле прожил три месяца, а потом как будто проснулся, вот это точно странная реакция. Тебя было очень сложно кормить, ты отбивался как будто тебя убивали. Обычно, к еде относятся спокойно. Она такую ярость не вызывает. — Каша. — Что каша? — Ненавижу кашу. — Вот оно что. Глубинные рефлексы. Это многое объясняет. Чёрный цвет тоже не любишь? — Да в принципе, цвет как цвет. А что? — Постоянно плевался в халаты санитаров. Им не нравилось. — Прошу прощения. — стало жутко неудобно. — Судя по всему, социальные рефлексы у тебя нормализовываются. Денёк ещё поживёшь тут, а потом отпущу. Случай, конечно, интересный. Но держать тебя тут долго возможности нет. Тяжёлые времена. Но, я буду благодарен, если будешь иногда заглядывать. Иди, тебя проводят. — Доктор, а можно вопрос? — Спрашивай. — Почему двое санитаров со мной ходят? Одного мало? — Ну да, ты же не помнишь, как дужку бронзовую от кровати оторвал и узлом завязал. В палец толщиной, кстати. Вот и страхуются. — Ясно. Не ожидал от cебя. — Санитары тоже. — хохотнул доктор. Вот только глаза не смеялись. У меня от него мурашки. Те же оба — двое отвели в палату, где из четырёх кроватей была занята одна, да и на той был привязанный мужик. — Это он чего? — Так отходняк у него. Поисковик. Повезло ему, сразу отошёл. Второй раз к нам заглядывает. Прошлый раз буянил, а теперь вот тихий. Но, говорит, хочется повеситься. Так что попросил привязать до утра. Бывает. — Не развяжется? — Шутишь? У нас тут никто не развязывается. Боцман такие узлы вяжет — залюбуешься. Кровать — так себе. В бытовках у строителей и то удобнее. Сосед моча лежал, уставившись в потолок, а я решил подремать. Завтра отсюда выставят, а у меня даже плана нет. Надо подумать. Надо крепко-крепко подумать и решить, что завтра нужно сделать. Встать, умыться, поесть плотнее, чтоб надолго хватило и с этой светлой мыслью я уснул. Спал крепко и снилось мне, что я Ром. Пятнадцатилетний пацан с улиц Отросо — Изольдо. Во сне прошла целая ретроспектива событий. Вот мне четыре, и я в каком-то госпитале. Много кроватей, раненые, покалеченные. Женщина, которую я называю мама ухаживает за мужчиной, у которого перебинтовано всё лицо и сквозь бинты не первой свежесть проступает что — то жёлтое. Вот я чуть старше и бегу куда — то по улице. На мне зимняя одежда, рукав порван и торчит вата. Но не белая, а в крови. Очень даже может быть и моей. Когда мылся — видел шрам. Вот я у костра с другими детьми. Погодки или чуть старше. Нас с десяток и рядом трое парней и девушка лет шестнадцати и взрослый мужик лет тридцати пяти. Дети его просят: 'Дяденька резец, а расскажите ещё про новогодние чудеса'. Я вроде как сыт и даже не боюсь. Вот я уже сильно старше. Мне лет десять. Ухо болит — Ал ударил за то, что я разбил манометр, который надо было аккуратно скрутить, но он прикипел и я сильно дёрнул. Корпус пошёл спиралью, стекло треснуло. Вот мне пятнадцать. Мой день рождения отмечают вместе с ещё семью пацанами и тремя девчонками. Это день нашего вступления в шайку. Мне тогда объяснили, что шайк — название молодёжной бригады в цеху. А сейчас мне пятнадцать. В шайке я уже десять лет. Я рулю командой разведчиков. Меня целует Розалин — самая красивая девушка шайки, как я думаю. Она старше на год, но кого это волнует. Просыпаюсь от того, что меня трясут за плечо. — А? Что? — Проснись уже, давай, приходи в себя. — Что, утро? — Какое утро? Ночь на дворе. Хвати уже народ будить. Сосед твой орёт на весь госпиталь и требует или бабу, или тебя убрать отсюда. Да я сам до утра теперь не усну. Тебе что снилось, ты так стонал? — Розалин. — Ясно. Тогда так. Я тебе сейчас таблетку дам. Она слабая, так, слегка успокоиться. Заснёшь без снов. Утром всё нормально будет. — Спасибо. — А мне? — раздался бас соседа по палате. — Вешаться передумал? — Иди ты! Мне бы до утра продержаться, а потом только вы меня и видели. Сразу в бардак двину. — А ты парень хорошо от депрессии помогаешь. — хохотнул санитар, но соседу таблетку всё же выдал. Не знаю, как на соседа, но на меня таблетка не сильно подействовала. Сны продолжились. Правда без эротического подтекста. Ром, видать, девственником был, так что у него даже на ручку женского туалета всё восставало и трепыхалось. Есть ощущение, что сам Ром встречу с газом не перенёс, уж и не знаю, почему. Непонятно, как я оказался в его теле, но тут, похоже, и не узнать никогда. Мне досталась его память, тело, может связи какие, шайка его опять же. Что дальше делать? Ну так жить, раз уж так сложилось. Всякие цели, ради чего жить и к чему стремиться — это всё для заумников. Мне для того, чтоб жить особых причин не нужно. А вот как сделать так, чтоб жить хорошо, с комфортом, я обязательно придумаю. Время у меня есть, а вот как живут коммуной в шайке мне не понравилось. Я так не могу, хотя и понимаю, что у них то особого выбора небыло. Выживать можно только в коллективе, это понятно, и они молодцы, что такую структуру создали. Но тут проблема уже во-мне. Я жуткий индивидуалист и если уж я в команде, то я её строго возглавляю. Даже мой шеф это понимал и не руководил мной, а исключительно ставил задачи и выдавал мотивационный пендель, а не лазил в процесс. Не, я добро помню и помогать этой общине буду, но, на моих условиях. В общем, надо будет это как-то оформить. Кстати, сам Ром тоже планировал такой вариант как один из возможных. Не всё там идеально в их общине, видать. Утро тут начинается рано. А я не выспался. Длинное кино, в котором я увидел последние десять лет жизни Рома вымотали нервы. Тётка Абигэль выдала плошку каши, которая вызвала подкативший к горлу комок тошноты, но, после снятия пробы оказалась вполне ничего. Не гречневая, но какой-то близкий вкус. Сладковатая, с вареньем каким — то, даже память Рома не могла подсказать. Форму коричневую, как оказалось, мне отдали насовсем. Армейские склады с формой никому особо небыли нужны и госпиталю достался большой пакгауз драгунской униформы. Это мне рассказала всё та же энергичная королева кухни, когда летала вокруг меня. Оказывается, я тут считаюсь сиротой натуральным. Обычно, шайки за своих подкидывают в госпиталь денег или там ещё каких ништяков. А мои просто скинули тело и пропали. Интересно, почему так? Память тела молчит и скорее даже удивляется. Перед выпиской ещё раз отвели к доктору Биту. Балдею я от его пенсне. Он меня осмотрел, прослушал. Занятная у него трубочка, старинная. Хотя, тут это может быть даже самый технологический писк сезона. Тут, в принципе, все не как я привык. Лампы, которые мне казались черным светят — так и были с угольным стержнем. В воздухе пахнет сгоревшим углём, так на нём тут всё и работает. Никаких тебе природного газа и мазута. Газ, который есть — это от переработки угля, а другого местные и не знают. Керосин вот ещё знают и бензин. Память мне подсказали, что ДВС уже тут знают. Но предпочитают пользовать паровики — с поставками нефти проблемы тут. Тут, после этой их мировой войны в основном одни проблемы. Ассистировала доктору очень симпатичная медсестра. В моём вкусе, волевая, крепкая. Ощущение, что она и Абигэль с разных планет. Глаза серые и усталые. Небось с доктором спит, и я доктора понимаю. И молчаливая. Прям — мечта! — Могу отметить, что признаков расстройства нет совсем. Мнда, совсем. Вот только это очное представление с толку сбивает. С другой стороны — что бы не случилось, всё к лучшему. Пациента от депрессии избавили, да. Он, такой избавленный, как только одежду свою получил, даже одевался уже на бегу. Ну да это мелочь. Причин задерживать у меня нет, удачи тебе Ром. Заглядывай. Взмахом руки отпустил меня, за дверью сопровождающий отсутствовал. Так что, я, полагаю, свободен как вольный ветер. Немного страшно в этот почти незнакомый мир выходить, ну да ладно. На миру было холодно и ветрено. А ещё сыро и пахло солью и гнилыми водорослями. Память владельца тела подсказывала, что недалеко море и порт, да и такая погода зимой вполне удачной может считаться. Всё же ни снега, ни льда. К ботинкам из заветного мешка завхоз выдал мою же куртку, тонкую и явно не по погоде и рюкзак, который больше был похож на ранец из брезента и кусков кожи с обитыми бронзой углами. На вид — самопал. Память тут же подсказала, что так и есть. Содержимое ранца порадовало. Пара сухих как камень лепёшек. Местный вариант сухпая. Фляга с водой из толстой, голубой жести, на вид литровая с деревянной пробкой. Вода протухла, и я её сразу вылил. Потом отмою. В кожаном пенале нашёлся набор инструментов. Десяток бронзовых ключей, три напильника, клещи, шило, ещё какая — то мелочь. Отдельно — молоток килограмма на три. Мини-кувалда, практически. С короткой ручкой. Молот, вот это что. Перчатки из толстенной кожи. Скорее такие прихватки, чем одежда. Ещё там был фонарь. Судя по запаху — керосиновый. Но, какой — то хитрый. Герметичный, ибо внутри булькает, но не подтекает. Нашлась зажигалка. Тоже не привычная. Без колёсика, зато с кресалом. Я такие только в музее раз видел. Ещё нашёлся ножик в ножнах. Не раскладной, а вполне себе обоюдоострый кинжал, размером с ладонь. И сталь с отливом ледяным. Мне он понравился. Скорее всего, предыдущему владельцу он тоже нравился. А больше ничего. Ни денег, ни ценностей. Хотя, старая память мне подсказывала, что набор инструментов хорош и имеет ценность. Закинув ранец за спину, я направился к воротам. Хотел было добавить 'решительно', но вот решительности как раз и не наблюдалось. Было откровенно страшно. Улица встретила серостью, мусором, который гонял пронзительный ветер и какой — то обречённостью, что — ли. В общем, на позитив обстановка не настраивала. Ну и ладно, прорвусь. Не впервой.
* * *
Разрушенное здание, которое облюбовал себе кот имело большое преимущество. Когда-то толстая стена из бурого кирпича была пробита почти под крышей глупыми железками человеков. Дыру не заделали и туда можно было пробраться со-стороны крыши. Сидя в дыре, можно было хорошо рассмотреть почти всю улицу и дома на ней, а сам наблюдатель оставался незаметен. В самом большом доме жило много человеков, многие из которых болели. Этот запах коту не нравился. Так же пахли крысы, которые коту не нравились. Зато там жила очень большая человечка. От неё очень вкусно пахло, и она часто подкармливала кота, когда он гулял в этой части города. Правда, она думала, что кормит пару местных кошек и смешно кричала 'кыс-кыс-кыс'. Но глупые кошки не ходили к миске, когда рядом гулял кот и всё доставалось ему. Вот и сейчас кот, сыто отрыгнув, спрятался в любимой дыре от противного ветра, после которого приходилось подолгу вылизывать шерсть. Большая калитка открылась и человек прошёл мимо большой и громкой штуки, куда иногда колотили. Коту не нравился этот звук, от него шерсть дыбов вставала. Кот встрепенулся. Ба, да это же тот человеческий котёнок, что надышался гадости тогда, рядом с его лежбищем. Надо же, выжил. Как интересно. Прошло много времени, как он видел этого малыша. Видать, он живучий, раз смог спастись. Кот с любопытством наблюдал за знакомым человеком. Он не мог его обнюхать, расстояние до него было велико. Но в человеке были заметны изменения. Он как будто изменился. Чуть-чуть, но везде. Походка, повороты головы, как держит руки, как бегают глаза. Как интересно! За человеческим котёнком надо присмотреть.
Развалины квартала белошвеек.
Ноги сами несли меня в место, которое прежний хозяин тела считал домом. Ветер дул почти непрерывно, таская мусор и норовя бросить в лицо горсть пыли с неожиданной стороны. Я планировал свои действия, краем мозга отмечая то, что подсказывала чужая память. 'Вот тут обойти. Эти из ремонтных цехов могут начать задирать.', и я послушно делал крюк по мало натоптанным тропинкам. 'Эти, из столярки, ничего. Нормальные' и я нырял в проём двора, держась ровно посредине дороги и показывая, что иду мимо и ничего не буду брать на их территории. 'Наплюй. Тут сидят вагабунды — побирушки. Они сами всех боятся' и с гордо поднятой головой шёл мимо двух бомжиков, что расположились на обочине и тут же поедали что-то на вид несъедобное и испуганно втягивали головы в плечи. Но это всё было каким-то фоном, жуткой декорацией, так не похожей на морской курорт, где я, вот кажется только позавчера, поправлял здоровье, оставленное на северных стройках века. Судя по всему, раньше это здание было для белых людей. В смысле разных инженеров, управляющих и прочих клерках. На вид — натуральное заводоупраление. Времена и места меняются, а общий вид казёнщины и самоутверждения, чтоб каждый мастеровой видел, кто тут главный, остаётся и угадывается во-всём. Ну точно, даже вывеску не сняли. Заводоуправление общества на доверии братьев Паназамес. Тяжёлые, ещё помнящие полировку воском двери были распахнуты настежь, гостеприимно приглашая уставшего путника домой. — 'Уф, ну вот я и дома' — успел подумать, преодолев последние ступеньки. — Ром? Ты? — высокий парень, на вид старше двадцати незаметно появился из бокового простенка, откуда лился желтоватый свет так, что тень доставала до стены. — Ага. Вот, пришёл в себя вчера, а сегодня отпустили. — парень был смутно знаком, но имя в голове не всплывало. — И чего сюда припёрся? Старшие на тебя зуб заимели, беги, пока можешь. — С чего бы? — Ром может быть и убежал бы, послушавшись знакомого дылду, но мне такое поведение было не свойственно. Сколько на меня наезжали вот так же, и не сосчитать. Я привык отбиваться. — Зря. — парень сделал шаг и вмазал мне так, что только искры посыпались и свет выключился. Чистый нокаут. Сколько я так был в отключке, я не знаю, но, когда очнулся привязанным к стулу, за окном было темно. В комнате, где меня оставили — тоже. Из доступных средств исследователя было только обоняние. Как учил, когда — то Резец, надо нюхать. Надо же, память как родная. Кстати, удар в голову напомнил имя обладателя хорошо поставленного удара. Алонзо. Или Ал, как в основном его все звали. Он был нашим хранителем традиций. Или секретарём, как он себя называл. Надо было всё же послушаться помять Рома и драпать без оглядки. Благо был план на такой случай. А тут вот попался из огня, да в полымя. Когда же только дадут передохнуть от этих всех приключений. Комната была заперта, но за дверью слышалось шевеление и голоса. Там были люди. Их Ром считал своей семьёй. Все ещё считал и надеялся объясниться. Минут через сорок глаза привыкли к полумраку и контрасты серого, проступая, делали комнату объёмнее. Память подсказывала, что это 'зала суда'. В шайке было 'всё по — взрослому'. Дети, копируя поведение взрослых, создали свой суд. Тут судили отступников, тех, кто нарушил правила шайки и кого надо наказать. Хранитель традиций по сути и был тем судьёй, кто выносил приговор. Память услужливо подкинула два примера. В первом случае девушка сошлась с парнем из другой шайки. Не враждебной, там нечего было делить, уж больно далеко отставали территории. Они познакомились на Рынке. Там же у них и закрутилось всё. Но шайке это не понравилось. Точнее, не понравилось это старшим. Была бы девушка простушкой — уродиной, может и небыло бы такой реакции острой, но она на свою беду была ох как хороша. Память нарисовала образ красавицы с шикарной гривой непослушных, чёрных, шелковых волос, фиалковыми глазами и лёгкой фигурой. Да, в такую можно влюбиться, что и произошло с одним из 'купцов' шайки металлистов. Итог, пожалуй, закономерный. Девушку притащили на суд и вменили нарушение традиций. Дескать, она должна крутить только со-своими, а на сторону смотреть нельзя. Промолчи она и может сложилось бы по — другому. Но она не промолчала, а заявила об уходе. То, что случилось потом — было страшно. Дети по своей натуре часто жестоки и не задумываются о последствиях. Память вытащила из глубин её крики, полные боли и отчаяния. Потом она с пустыми глазами ещё с неделю бродила по зданию, а по ночам продолжались крики. Через неделю она пропала. Старшие сказали, что сбежала. Вот только Ром сам видел лоскут от её платья, зацепившийся за прут арматуры на пустыре за гальваническим цехом. Именно там, обычно, шайка хоронила своих. Как же её звали? Вспомнил, Арагона. В душе запылала ярость. Я люблю женщин. Они разные, но каждая — личность. А вот такое насилие ненавижу до дрожи и белой ярости. Ненавижу. К утру развяжусь и вам кранты, уроды! Поднявшаяся волна ярости чудом не перешла в рычание и крик. Да, телом мне пятнадцать, да вот внутри меня уже сороковник и сдерживать порывы я научился давно. Я потерплю. А потом ударю. А потом ещё раз. Так, стоп, странная реакция. Не моя. Мне такое не свойственно, у меня работа стремится к минимуму конфликтов, мне с людьми ещё работать и если я каждому буду мстить... С другой стороны, я с подонками старался не работать, да и за спиной их оставлять чревато. Всякие одиозные, что считают себя абсолютно правыми. Заболтался. Прикрутили меня на первый взгляд хорошо, но это только на первый. Боцман из дурки, что свой контингент привязывает к кровати добродушно бы усмехнулся, а сержант, что натаскивал меня в учебке заставил бы раз пятьсот переделать. Халтура, чего уж там. Но повозиться пришлось и кожу ободрал с кистей рук. Зато ноги развязал запросто. Комната эта не простая. Она с секретом и знают тот секрет я да Резец. Из комнаты шёл ход в подвал. Точнее, даже не подвал, а отдельный вход, который проходил через подвальный отнорок. Для чего он был нужен мы так и не поняли. Сама комната в прежние времена была гостиной или ещё чем-то подобным для ожидающих посетителей, что пришли с визитом в управление. Скорее всего к директору или главному инженеру. Других важных лиц тут и нет. Хозяева, наверняка не задерживались и сразу шли в нужный кабинет. Остатки роскоши — облезлый, когда-то шикарный кожаный диван, истёртое плюшевое кресло и пяток рассохшихся стульев составляли всю скудную обстановку. Стараясь не шуметь, я прошёл к стене, где под облезлыми обоями была маленькая дверка, куда, чтоб пройти, приходилось сильно наклоняться. Когда то, ещё в прошлой жизни, Резец притащил банку солидола, и мы тщательно смазали петли, так что и сейчас дверка не скрипнула, когда я выходил.
* * *
— Резец, мы давно договорились о том, что ты не лезешь в управление шайкой. — Не так было, Род. Пять лет назад, когда о выживании уже речь не шла, но надо было контролировать территории, решать вопросы с другими шайками и развиваться, мы договорились, что управляете вы, но к моим советам прислушиваетесь. Я научил вас, как вести дела. Я продолжаю учить модолняк, без которого вы ничего не значите. И, кстати, напомнить, что началось, когда вы дорвались до власти в шайке? — Резец, тут не сыскать того, кто тебе был на благодарен. И да, мы тут все помним, что ты ремиец и про твою Казамонику все знают и мы всё сделали, как ты рассказал. Но что ты хочешь вот сейчас? Ром припёрся и что теперь с этим делать? Из-за него мы потеряли станки. У нас отжали территорию. Он провалил всё, и мы должны его наказать. Что не так? — Ал, ты хранитель традиций. Я научил тебя, как это делать и почему это так важно. Без традиций следующее поколение забудет уважение, и волчата сожрут вас. Любой может раздобыть лупарру, а при желании и пулемёт, а то и что посерьёзнее. И припереться к вам на разборку или шарахнуть в спину. Наши традиции, к которым мы приучаем всех, это страховка от шальных и задел на будущее. Они держат нас всех вместе. — Задолбал Резец. Что с ними не так? Традиции говорят, что старшие всегда правы. Ты сам эти два пункта вдалбливал в меня. Если старший не прав, посмотри пункт один. Так? — Так. — тридцатипятилетний мужчина степенно кивнул, давая на мгновение почувствовать свою правоту молодому хранителю традиций — Однако есть ещё одна традиция, которая к оговорит о том, что виновный не назначается. Было? — Ну было. И что? — А то, что вы назначили его виновным. Да, он нанюхался газа психов, и парни оттащили его в 'Северный ветер'. Они всё правильно сделали, так делают все и нас не поймут, если мы психов будем убивать. Ты же это предъявил тогда пацанам. 'Лучше бы вы его добили' — ты так сказал? — Так. Всем бы было лучше. Мы бы аккуратно вытащили станки и запустили бы их. — Два возражения. Первое — вы могли бы вытащить часть станков, у вас были сутки. Вместо этого вы устроили гудёж. И просрали станки. Второе возражение — вы бы их просрали в любом случае. Я вам много раз говорил, что у каждого своя ниша. Каждый занимается своим делом. Шайки шарят по развалинам и добывают из мусора полезные штуки. Деляги с рынка торгуют. Парни с запада занимаются производством, им нужны поставки сырья, и они продают продукцию. Поисковики лазают по пустошам и тащат всё, что найдут в город. Несколько ремонтных мастерских ремонтирует всё подряд. Два госпиталя и одна клиника лечат. Муниципалитет занимается жильём и коммуникациями. Они же трясут налоги. — Урроды! — вклинился Род. — Не без того. У них на службе гвардейская рота, пара дирижаблей, пяток бронекатов и они могут подтянуть наёмников. Они сила, но для сохранения силы им надо денег много. Дальше — фермеры в округе занимаются жрачкой. Поисковики иногда таскают найденные консервы, но это капля в луже. Заметь, обжорный ряд существует мимо Рынка. Это отдельная ниша. Даже электростанция — отдельная ниша. Они работают с муниципалитетом, но они отдельно. На охрану берут наёмников. А вы, такие умники, решили вылезти из своей ниши и залезть в чужие. Не в одну, а в несколько. Да вас бы не оставили в покое ни за что! Так что это вы просто бабки от продажи старых станков потеряли, а не новый цех или что вы там удумали. Воевать с муниципалитетом мы не можем. Да этот цех у нас любой наёмный отряд бы отжал. Нанять охрану вы тоже не можете. Вы же деньги не копите — всё спускаете. Я вам говорил, откидывать в общак, а толку? — Резец, вот почему ты считаешь, что только ты прав? — вмешался в разговор третий из старших, Блас. — Ну, ты же умный. Укажи мне, где я ошибся. — спокойно ответил Резец, который уже не первый день знал всю пятёрку старших. — Мы же ремонтируем в своём цеху всякую мелочёвку. — Точно. На продажу. У нас, по сути, цех предпродажной подготовки товара. А у них бизнес по ремонту. А парни с севера ремонтом не занимаются в принципе — им проще переплавить сметал и заново изготовить. — Да ладно, что бы изменило появление десятка станков? Вот сам рассуди, есть спрос на одёжу. Надомницы им занимаются. Продают через барыг, на Рынке. Так и мы бы не лезли свою точку открывать. Все были бы довольны. Барыгам так всё равно, откуда товар. — Барыгам может и всё равно, хотя это спорно, но вот тем, кто материал на пошив поставляет, точно не всё равно. Кроме того, те, кто сейчас обшивают, кормят себя, свои семьи, тех, кто возит сырьё, хранит товар, торгует, чинит одёжу — есть и такие мастерские. Вы это всё хотели расшатать в городе, где оружия больше, чем людей. Уверенны, что за это не пришлют ответку? — Пугаешь! — Вы готовы к войне? А к диверсии против шайки? Дисциплина отсутствует совсем. Народ бродит кто где хочет. Постов наблюдения нет. Часовые на ночь не выставляются. Оружие давно не проверяли. Вы расслабились, парни. Вам интереснее курнуть чернушку и засадить симпатичной бабёнке. Вы просаживаете деньги, которые добывают мальцы в казино. Вы жрёте деликатесы, которые таскают островитяне, а шайка сидит на каше и бобах. И тут вы ещё хотите свои беды свалить на лидера разведчиков. Того, кто лезет в самые опасные места первым. У вас в голове разум ночует? — Мы не отменим решения. Он виновен в потере. Он должен был надеть противогаз. Он должен был найти проход, провести мулов и помочь вытащить станки. Это наше решение, Резец. Мы так решили. Все, кто будет срывать наши планы — будут наказаны. Мы устали от того, что торчим на этой помойке. Нам надо перебраться поближе к Рынку. Кто нам будет мешать — мы начнём устранять. Ты либо с нами, либо против нас. — Ал рубил фразы, размахивая рукой. В комнате, освящённой светом масляных ламп, его тёмно-синяя роба как будто поглощала свет. — Да, Резец. Решай уже. Твоё вечное нытьё уже всем надоело. — Делайте, что хотите. — Резец ухмыльнулся так, что все старшие напряглись и в комнате повисла напряжённость — Я вас предупредил и последствия вы знаете. Я всё еще вхожу в Казамонику. У меня есть куда отойти, случись что. — Ну вот и ладно. — кивнул Ал — Завтра с утра объявим решение Ром. Дадим пару раз в репу и выгоним. — Хотели же грохнуть? — Род прищурился, глядя на Ала. — Мы хотели его наказать за прокол. Убьём, и мелкота может решить сбежать. А так они будут бояться изгнания. — Ну и ладо. У меня ещё дела. — Резец решительно направился на выход. Все недоумённо посмотрели на него, не понимая, какие дела могут быть после захода солнца.
* * *
Я хотел заглянуть в одну из нычек разведчиков. Пару лет назад, когда всё мало-мальски ценное старшие начали отбирать, разведчики стали прятать некоторые находки, чтоб не отдавать старшакам. Мелочь, но через своего скупщика можно было загнать и прикупить гостинцев младшим. Уж больно старшие закрутили гайки. Те, кто в мастерских работал, тоже учувствовали в процессе. Некоторые ценные находки надо было привести в товарный вид. Один такой схрон располагался на крыше трансформаторной будки. Там, в нанесённой земле пророс кустарник. Мы с парнями его приподняли и подсунули гипсовую трубу. Точнее, это тогда ещё Ром с парнями делали тайник. В тайнике должны были лежать оружие и сухой паёк. Тайник парни устроили грамотно. Вроде и на виду, но забрать и положить там что-то нужное можно было практически незаметно. Кусты, забор и стены каменные стены будки скрывали практически со-всех сторон. Вроде прошёл мимо и всё, но тайником воспользовался. Однако, до тайника дойти не вышло. Когда будка проступила из темноты, а я шёл вдоль забора, который в неё упирался, справа раздался знакомый бас: — Что так долго развязывался? — Думал. — Полезное занятие. И чего надумал? — Старшакам кабзда пришла! — Пришла. Вот только не с тобой. — Что так? — бас принадлежал Резцу, которого Ром сильно уважал как учителя, друга и просто мудрого взрослого. — Они ещё какое — то время будут нужны. А вот потом уже, да, кабзда им. — Кому нужны и для чего? — Хм, ну, можем и это обсудить. Ты уже до этого дозрел. — Дозрел? — А ты думал, я тебя просто так выделил среди остальных? Учил тебя просто так? — Хм. Ну, рассказывай, что и как. — Не здесь. Резец молча развернулся, и я молча двинулся за ним. Ноги сами, по привычке, шли знакомыми тропами. Тут кирпич торчит, там дожди ямку размыли, а вот тут нужно пригнуться, над забором сук торчит крепкий. Резец привёл в маленький садик, что был при заводоуправлении. Ребятня не дала зачахнуть двум яблоням и груше, но сейчас, зимой, деревья стояли голыми. Зато заборчик, что их окружил, давал защиту от ветра, а махонький сарай с инструментом садовым иллюзию тепла. Мне было холодно, куртку с меня стащили перед тем, как связать. В сараюшке Резец молча протянул висевшую там за какой-то надобностью облезлую кацавейку и тело наконец то стало согреваться. — Тут никто не услышит. — Хорошо. Говори. — Старшаки нужны как объединяющий стержень. Уже сейчас их не любят все, а кое-кто так просто ненавидит. А потом будет ещё хуже. И тогда их уберут. Но на их место не другие старшаки придут, а организация. Придут на готовое, но с уже другими принципами. Где все получат то, что заслужили, а не милость от жадных старшаков. — Ты чего? В анархисты подался что ли? Каждому по труду, от каждого по способности. — Нет. Я не анархист и не социалист. Я солдат Казамоники, а мой отец там капитан. И это его идея была, собирать рабочих пацанов в подростковые шайки и дать им возможность выгребать из руин ништяки. Это был короткий план, не рассчитанный на десять лет, но вышло как вышло. Практически в каждой шайке теперь есть свой советник от нас. И это очень важно. — Почему? Что тут общего? Казамоника хочет подгрести шайки? Ну и ладно, причём тут я? — Казамоника создала эти шайки. Давай я тебе немного больше расскажу. — Я не тороплюсь. — ну, не совсем так Ром хотел схватить оружие и покрошить обидчиков. Сорокалетний Денис хотел побольше информации для понимания и принятия решения. — К концу войны мы подгребали под себя профсоюзы. Гильдии уже пол сотни лет как перестали быть чем-то важным и нужным, а профсоюзы, что создали социалисты, работали так себе. Но мы увидели перспективу. И у профсоюзов появились наши деньги и бастовать, и выкручивать руки заводчикам стало проще. — Ты этим занимался тут, до войны? Рулил профсоюзом. — Смеёшься? Мне было двадцать пять, когда война закончилась. Мой отец был главным инженером фабрики и рулил профсоюзом ткачей и швей. Негласно, конечно. В лидерах профсоюза стояла Доллорес Ибаррури, любовница моего отца. Я был в другой программе. Казамоника вкладывалась в обучение молодых людей. У нас тогда заправляли старпёры, у которых образования небыло. Но была смётка и хитрость. Дон Белый уговорил остальных донов выделить деньги и поискать в семьях умных детишек. Их отправили учиться в школы при монастырях круга и оси, а многих, потом и в институты. Теперь люди, благодарные организации сами уже работали в школах, полиции, магистратах. Мой отец был одним из первых, кого отправили учиться. Меня тоже готовили отправить учиться и тоже на инженера. Но только я уже должен был пойти по линии исследовательской. Доны увидели в прогрессе возможности и решили за них ухватиться. Но война всё испортила. Генералы хотели воевать и двигать карьеру и получать ордена. А политики сводили счёты. Когда война подошла близко к городу, учиться было уже негде, институты, да и школы закрыли. Нас, последнее поколение собрали и дали задачу — собирать рабочую молодёжь в сквады. Это такие уличные банды там, у нас. Обученный молодняк должен был пригодиться, когда вновь заработают заводы. Но они не заработали, а сквады, которые вы называете шайками, были созданы. Страна распалась, но возникло другое, пока маленькое государство. А шайки получили нормальные структуры, голод отступил, земля поделена. Тогда мой отец решил пока оставить как есть, но держать под контролем. — Где он сейчас, твой отец? — На западе. Его с заводом эвакуировали. Он один из тех, кто создал республику Пальмо-Верде и заправляет в Мадраде. Он возглавляет муниципалитет Мадрада. Высоко взлетел. — И ты, при этом, десять лет тут сидишь? — в это мог поверить Ром, которому стукнуло пятнадцать, но не мужик с сорокалетним опытом. — Я не просто сижу тут десять лет. Я десять лет строю то, что будет потом вторым городом республики. И я тут буду главным, уж поверь. — Ага. И это всё ты рассказываешь пятнадцатилетнему пацану? Да? — Ты просто не понимаешь, как это сейчас всё устроено. После войны самым главным ресурсом являются люди. Разные люди, но в основном обученные специалисты. Дети шаек такими специалистами только потом станут, но уже есть задел. Старшаки нашей шайки к станку не встанут, но вот некоторые другие не забыли корней и их заберут на заводы полностью. Кого — то убьют, кто-то сбежит в другое место или пойдёт к искателям, наёмникам или ещё куда. В принципе, можно вообще не работать, а только искать армейские запасы. Их ещё на какой — то срок хватит. А что потом? План отца сработал бы, если бы Галесийская империя хоть в каком-то виде дальше существовала. Но император и приближённые погрузились на крейсер 'Монтесум' и уплыли через океан в ОТК. И каждый стал тянуть одеяло на себя. Мы по крупицам собираем людей. На территориях, где очень много воевали даже зачатков государств нет. Банды из дезертиров, банды из частей, которые сохранились, но потеряли связь со-штабами. Даже — Мне будут нужны люди. Лично мне и конкретные люди. У шаек уберут особо зарвавшихся старшаков, а молодняк частью заберут в Мадрат, на производство, а частью оставят и создадут централизованный скуп. Барыг с Рынка тоже немного подвинут или прижмут. Нам нужны налоги. — Ещё раз — мне пятнадцать. — Когда всё это закрутится — тебе будет восемнадцать. Вполне себе возраст. Ты образован, а по нынешним реалиям, так и очень. Ты умеешь думать. — Лладно. — не столько предложение вообще заинтересовало, сколько хотелось понять, что сейчас делать — Дальше то что? — Идём обратно. Я тебя привязываю. Утром тебя бьют и выгоняют. — Я и без этого сбежать могу сейчас. Да ещё и их завалить на дорожку. — Можешь. Но надо, чтоб их ненавидели. Сильнее. Объединяющий фактор. — И поэтому они мне рёбра переломают и ливер отобьют? — Не отобьют. Они на ночь опять чернушки накурились. С утра будут вялые. Если ты сразу упадёшь и не будешь дёргаться, то у них интерес быстро пропадёт. Спрячешься, отлежишься, потом найдёшь меня. Я тебе на ближайшие пару лет перспективу обрисую. Есть у меня идея, куда тебя пристроить, чтоб ума и опыта набрался.
* * *
Утро было не радостное. Резак привязал меня, пусть не сильно, но всё же привязал. И ночка выдалась не самая лучшая. Утром дом постепенно оживал. Кто — то ходил, где — то звучали голоса. Гремела посуда и начали раздаваться вкусные запахи, да так, что кишки заурчали. Это и не удивительно. До схрона я так и не добрался, а планировал перехватить запасом сухпая, который там должен был лежать. Пока старшаки не начали свою показную казнь, я пытался размять мышцы и разогнать кровь. Привязанным к старому, скрипучему стулу это было сделать не просто, но, надеюсь, встать и пройти несколько шагов я смогу. Что и произошло, когда дверь распахнулась и в комнату даже не вошёл, а влетел Молчун. Этот старшак по большей части соответствует своему прозвищу. Зато дел от него больше всех. В этот раз он в четыре маха перерезал острым ножом верёвки, связывающие меня и стул и за шкирку потащил за собой. Пользуясь случаем, я сделал вид что совсем квёлый и с трудом переступаю, хотя мышцы показали себя с хорошей стороны. — Мы собрались здесь, что — бы покарать предателя. Ал, как хранитель традиций начал толкать речь перед четырьмя десятками собравшихся перед входом в здание на вытоптанном до железобетонной прочности пятачка. Зимний ветер трепал одежду и волосы. Похоже, что здесь сейчас стояли все члены шайки от пят и до шестнадцати. Старше никого тут небыло, кроме всё тех же старших и Резца, который на фоне молодёжи выглядел стариком. — Ром, посмотри в глаза тем, кто называл себя своей семьёй. За что ты их предал? — палец доморощенного оратора указал на меня. При попытке ответить, тут же получил под дых от Молчуна и закашлялся. Ясно, говорить они мне не дадут. И, кстати, уж больно они бодрые сегодня. Резец говорил, что после вчерашней чернушки они будут вялыми, а тут вон какие бодрячки. Или не курили, или закинулись чем-то? После такого удара говорить было сложно. Да и, помня вчерашние уговоры Резца, я сразу упал на землю. Похоже, сделал я это рано, Молчун меня без слов вздёрнул обратно. — Посмотрите на него! Он принёс беду в наш дом! Его мы должны благодарить за скудную еду. Кому мы поручили найти станки? Ему! Но его нерадивость привела к тому, что мы потеряли всё. Мы не на столько сильны, чтоб воевать и у нас просто всё отняли. И теперь нам придётся ещё больше работать, искать мусор и обломки старых механизмов, чтоб выжить и вылезти из этой нужды. Что это как не предательство тех, кто доверял, учил, кормил, одевал и обувал? Это не должно остаться без наказания. Боль! Вот что будет за такую нерадивость. И вот тут меня начали бить. Молчун повторил свой коронный под дых, и когда я упал второй раз, все, кроме Ала начали пинать от души. На вялых они точно не походили. Род, паскуда, засадил носком сапога по рёбрам так, что если и не сломал, то трещина точно была. И зарядил он так раз пять точно. Надо было наплевать на Резца и либо завалить уродов, либо валить подальше. — Но и это не всё. — Ал продолжал вещать — Предатель не остановился и решил уничтожить всё то, что нами всеми было создано. Он вступил в сговор с теми, кто хочет закабалить нас. Что бы мы как рабы работали на них, без светлого будущего, сытой жизни, безопасности и радости. Резец, ты решил продать нас своим бандитам. Зря ты это сделал! Ал выхватил револьвер из-за пояса и выстрелил в голову Резцу, да так, что мозги брызнули в разные стороны и обрызгали ребятню. Девчонки завизжали, а я вдруг почувствовал, что меня тоже приговорили и рванул. Заряд адреналина позволил спринтером проскочить пол сотни метров до ворот, выскочить и рвануть в сторону Рынка. В след стреляли, но меня шатало от боли в отбитых боках так, что прицелиться было практически невозможно. Красна пелена закрыла глаза. Я видел только контуры и бежал больше по привычке. Была ли погоня или нет, я не знал. Я не оборачивался и при первой же возможности нырнул в развалины. Но и там не останавливался. Раз пять-шесть падал и очень больно, и боль пронзала от макушки доя пяток, добавляя адреналин. Резец сам себя перехитрил. Может кто подслушал наш разговор и донёс, а может они его просто переиграли, зная, к чему он идёт. Может я там не один был такой 'умный, которого я не зря выделил. Я на тебя рассчитываю'? Мог Резец проколоться? Да запросто, тоже мне Штирлиц доморощенный. Заигрался и доигрался. Папашу надо бы известить, да я и не знаю настоящего имени Резца. Мысли пробивались в голову с большим трудом и напряжением. Ноги сами несли по большой дуге туда, где юный Ром планировал затаиться, если случатся проблемы. Правда, в планах это было сделать тихо и незаметно, прихватив на дорожку поесть и полезняшек. Но, как случилось, так случилось. Бывшая пожарная каланча была хорошим ориентиром для бомбёжки, так что от неё сохранился только угол, заваленный красным, огнеупорным кирпичом. В самом углу была небольшая яма, в которой давным-давно, в прошлой жизни, Ром припрятал брезентовую куртку пожарника. При желании в этот, ранее бледно — зелёный, а теперь бурый брезент можно было упаковать пару ровесников Рома. А если они ещё и противоположного полу будут, то им вполне хватит места организовать и третьего. Завернувшись в брезентуху, на дне ямы стал потихоньку отогреваться. С теплом вернулась пульсирующая боль в рёбрах. По запарке не обратил внимания, но кажется в ухо тоже попали. Иначе откуда там засохшая кровь? Правая щиколотка ноет, похоже растянул, пока бежал. Ботинки — не самый лучший вариант для беготни по развалинам. Надо бы где — то найти сапоги, да и всю одёжку поменять. Как-то ни сам Ром не сообразил, ни объяснили ему. Вот ту же брезентуху на штаны и куртку нужно будет перешить. И наколенники сделать, если придётся продолжать шуровать по развалинам. С трудом найдя место, где обломки кирпича не тыкают в особо больные места, немного расслабился и уснул. Всё же напряжение дня вчерашнего, сон на стуле и сегодняшние события дали о себе знать. Мозг и так вот только что в себя пришёл, а тут такое.
* * *
Кот выслеживал жирную крысу, которая прогрызла нору в подвал и жила там в своё удовольствие. Крыса была очень жирная, что, на взгляд кота было объяснимо. Из норы пахло крупами. Кот пришёл к выводу, что крыса нашла погреб с едой мёртвых человеков и там отъедалась. И, судя по запаху, отъедаться могла там ещё долго. Сжавшись в комок мышц нервов и не сводя взгляда с норы в ожидании, когда крыса вылезет, кот размышлял. Крыса уже с трудом помещалась в норе и не могла быстро развернуться и нырнуть обратно. На этом кот и хотел её подловить. Но что потом? Съев крысу, придётся искать другую. Может быть принести сюда парочку и пусть отъедаются и размножаются? Коту понравилась эта мысль. Он знал, где есть пара гнёзд тощих крыс с детёнышами. Тощие крысы очень шустрые, но детёнышей можно поймать и принести сюда столько, сколько влезет в пасть. А там, может и родители по запаху их найдут. Кот в мыслях уже представлял себе масштаб фермы и как он тут будет кормиться, когда... Мечты были грубо прерваны промчавшимся мимо человеком. Крыса, которая уже высунула нос их норы, с перепугу пискнула и совершила потрясающий манёвр, рванув вперёд хвостом обратно в нору заедать стресс. Кот от удивления вдохнул воздух и понял, что мимо промчался этот неугомонный человеческий котёнок, который стал ему так часто попадаться. Глядя ему вслед, кот прорычал полной грудью. А надобно сказать, что коты рычат не на вздохе, а на выдохе, показывая объем грудной клетки и свой размер противнику. Четыре человека, что бежали за человеческим котёнком от кошачего рыка испуганно рванули в сторону. Двое запнулись и упали, покатившись по обломкам и мусору. Один поднялся, второй не шевелился. Кот замер, испуганно смотря на человеков в такой близости. Как он их мог не заметить их появление? Тот, что поднялся, подошёл к тому, что не шевелился, а потом произнёс: 'Отбегался Род'. Что — то с него забрал и все трое развернулись и пошли обратно. 'Пора отсюда уходить. Крыс распугали, охоты не будет' — подумал кот и вздохнув, не спеша, перебирая лапами, двинул хорошо изученными тропами подальше от квартала белошвеек. Суетно тут стало слишком. Пора менять охотничьи угодья.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
