|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
БИБЛИОТЕКАРЬ
Пролог
"— Двадцать два тысячи триста десять... одиннадцать... двенадцать. Да, сегодня я прошел двадцать две тысячи триста двенадцать шагов. Если считать, что два шага составляют один метр, получается, что я прошел одиннадцать километров сто пятьдесят шесть метров. Мало, очень мало. Вчера было больше..."
Человек остановился, перевел дыхание. Указатель на столбе сообщал, что группа полуразвалившихся домов по обе стороны дороги называется поселок городского типа Салабуга. Или называлась, что вернее. Человек сбросил с плеч тяжелый рюкзак, вытащил из кармашка рюкзака сложенную вчетверо самодельную карту. Да, вот она Салабуга, есть на карте. Значит, он весь день шел на юг. Правильно шел, не сбился с дороги.
Впереди, в вечерних сумерках, темнел остов двухэтажного здания — только стены, ни окон, ни крыши. Когда-то, наверное, это был красивый дом, в котором жило несколько семей. В квартирах горело электричество, было тепло и уютно, играла музыка, и пахло горячим мясным супом и свежими пирогами. Здание походило на скелет, оставшийся от сгнившего трупа. Но оно могло защитить от пронизывающего ледяного ветра, который гулял по равнине, тем более что сил и желание искать другое укрытие просто не было.
Человек посмотрел на свой рюкзак. Стянул варежки (вечерний холод сразу начал вгрызаться в его пальцы), стараясь действовать быстро, расправил ремни, присел на корточки и, крякнув, взвалил рюкзак на спину. Спина сразу отозвалась тупой болью, но выбора не было — надо было идти к развалинам, а там уже можно будет отдохнуть. Человек несколько раз передернул плечами, чтобы рюкзак поудобнее улегся на спине, надел перчатки на коченеющие руки и пошел вперед, продолжая считать шаги.
Разрушенный дом был окружен кучами битого кирпича, перемешанного с глиной и слежавшимся темным снегом, но вход в подъезд был свободен, и человек был этому рад — он так устал, что вряд ли смог бы еще и лазать по развалинам со своей ношей за плечами в поисках входа. Он поднялся по лестнице на второй этаж, хрустя обломками стекол, рассыпанных по ступенькам, заглянул сначала в один дверной проем, потом в другой. Обе квартиры не подходили под место для ночлега, стены были разрушены, и ветер продувал их насквозь. Потоптавшись на месте, человек спустился на первый этаж.
Комната, в которой он решил остаться, когда-то была детской, на стенах сохранились остатки обоев с забавными ежиками, лягушками и домиками на курьих ножках. Мебели в комнате не осталось, только в углу стояла полусгнившая детская коляска, полная снега. В комнате не было ничего, что можно было бы использовать, как топливо для костра, и человек, сбросив с плеч надоевший рюкзак, отправился искать дерево. На втором этаже он видел куски балок и стропил, а в одном из окон уцелела деревянная рама. Собрав столько дерева, сколько можно было унести, человек спустился вниз, бросил свою ношу на бетонный пол, кое-где покрытый лохмотьями гнилого линолеума. Этого было мало, на всю ночь требовалось куда больше топлива, но человек рассчитывал поискать еще. А пока он отыскал в кучах мусора несколько целых кирпичей и соорудил из них квадратный очаг, на который можно было пристроить сковороду.
Он бережно разжигал костер, накладывая на зажженную таблетку сухого спирта сначала самые мелкие щепки, потом побольше, пока не убедился, что пламя разгорелось основательно, и вся забота теперь — это поддерживать его.
Палатки у человека не было — только ярко-красный спальный мешок, который он расстелил поближе к огню, чтобы получить побольше драгоценного тепла. Устроившись на мешке, человек раскрыл рюкзак и начал выкладывать то, что лежало на верху: закопченную алюминиевую сковороду, армейскую флягу, пластмассовую миску, пакеты с продуктами. В первом пакете были остатки того, с чем он ушел из "45-бис": упаковка крекеров, чуть-чуть яичного порошка, несколько брикетов горохового пюре и сухой вермишели, баночка с витаминайзером, другая с солью, пачка сахара, две банки красной фасоли в томате и банка говяжьей тушенки. В другом пакете было копченое мясо, неизвестно чье — это мясо он выменял в фактории в самый первый день своего пути и питался им всю последнюю неделю, съедая по полкило в день. Мясо было жесткое, пересоленное и имело неприятный мускусный запах.
Кроме продуктов и посуды, человек вытащил из рюкзака маленький китайский радиоприемник. С того дня, как он ушел из "45-бис", он включал его лишь дважды — берег батарейки, которых у него было всего восемь штук. И оба раза приемник не находил ни одной станции, только шипел и трещал, как яичница на сковороде. Но с тех пор он ушел на юг достаточно далеко, и есть шанс, что приемник все же поймает какую-нибудь радиостанцию, если, конечно, таковые тут есть...
Он нажал на кнопку поиска без всякой надежды на удачу, но приемник тут же его порадовал. В тишину ледяного апрельского вечера ворвался голос — негромкий, спокойный, уверенный.
— .... соотечественники! — говорил голос. — Милые мои братья и сестры! Я долго думал над тем, что сказать вам сегодня, в этот особенный для меня день. Как попытаться донести до вас свои мысли, свои чувства, свои планы. Еще минуту назад я считал, что это не так уж и трудно, но сейчас я будто вижу ваши глаза — глаза моих земляков, собравшихся у радиоприемников, чтобы послушать меня. Наверное, было бы правильнее зачитать вам речь, которая лежит передо мной на столе и которая написана специально для этого выступления. Но я сделаю по-другому. Я буду говорить с вами так, как говорил бы со своими друзьями, которых не видел много лет. Я буду говорить своими словами, от сердца...
Человек замотал головой, будто хотел убедиться, что не спит. Снял и протер мотоциклетные очки, словно пытался разглядеть получше это чудо — заговоривший радиоприемник. А голос между продолжал обращаться к невидимым слушателям. Временами его заглушали какие-то помехи, но потом голос возвращался — и говорил дальше.
-..... Мой отец, Николай Михайлович Воронин, был инженером систем жизнеобеспечения в этом убежище, мама, Ольга Васильевна Никишина-Воронина, работала поваром. Я закончил школу с отличием, в шестнадцать лет начал работать электриком и одновременно учился. А потом случилось то, что мы все называем Великой Катастрофой. В те страшные дни я потерял всех своих близких, как и многие из вас...
Человек зажег от тлеющей щепки сигарету, подбросил в огонь еще дров и занялся ужином. Есть соленое вонючее мясо не хотелось. Руки сами потянулись к банке с тушенкой. Сегодня он устроит себе роскошный, поистине праздничный ужин. Достав из кармана куртки перочинный нож, человек вскрыл банку и первым делом понюхал содержимое. От аромата тушенки рот наполнился слюной, сразу проснулся голод. Тушенка пахла специями, лаврушкой, восхитительным белым жиром — и прошлым. Он аккуратно выложил содержимое банки в сковороду, а потом пальцем собрал остатки божественно вкусного и нежного коричневого желе со стенок банки и отправил в рот, после чего пристроил сковороду на огне.
— ... В 2098 году я был зачислен в одно из подразделений Главного Соединенного Командования, где прослужил десять лет, дослужившись до звания майора, — обращался к человеку голос из приемника. — В 2109 году меня направили на работу в идеологическое управление ЧКВР, где я отвечал за восстановление систем связи. Мои друзья и коллеги по управлению проделали колоссальную работу, буквально на голом месте возрождая то, что, казалось, было утрачено навсегда. В 2114 году я был переведен на должность одного из заместителей Председателя ЧКВР и одновременно возглавил комиссию по разработке новой Конституции нашей страны. Сегодня я официально вступил в должность Президента. Таково было решение федерального собрания, которое руководствовалось 4-ой Статьей новой Конституции Российской Федерации, принятой, как я уже сказал, на совместном заседании правительства и федерального собрания два дня назад. Теперь у нас есть Конституция, настоящее правительство и президентская власть. И я официально заявляю — мы готовы работать день и ночь, чтобы возродить нашу страну.
Братья и сестры! Катастрофа, постигшая мир сто пять лет тому назад, не имеет аналогов в мировой истории. Фатальная ошибка привела к тому, что вся мировая цивилизация была уничтожена в считанные часы. Целые континенты превратились в обгоревшие безжизненные радиоактивные пустыни, погибли миллиарды людей, а те, кому посчастливилось спастись в надежных убежищах, были обречены на пожизненное заточение под землей — без солнечного света и без надежды его когда-нибудь увидеть. Никогда еще человечество не сталкивалось с таким тяжелейшим испытанием и, увы, пережить эти страшные десятилетия, удалось далеко не всем. Но он пришел — тот долгожданный день, когда поверхность нашей планеты снова стала пригодной для жизни. Я склоняю голову перед мужеством тех, кто отважился первым покинуть убежища и начать то, что мы сегодня называем первой волной Исхода — великий вызов, которое человечество бросило смерти и отчаянию, пытаясь вернуть себе мир, в котором тысячи лет жили наши предки....
Тушенка на сковороде начала аппетитно потрескивать, белый твердый жир плавился, превращаясь в ароматный соус. Подумав немного, человек вскрыл ножом обе банки с фасолью и добавил ее в тушенку. Пировать так пировать. Вонючее мясо он всегда успеет съесть...
-... Какой же мир достался нам в наследство? — вопрошал голос. — Вы знаете это, дорогие собратья, не хуже меня. Каждый день, каждый час нашей жизни мы боремся за выживание в новых, порой невыносимых условиях. Ученые говорят, что наш мир условно пригоден для жизни. Что это значит? Давайте обратимся к цифрам. Если в 2011 году на территории России проживало более ста пятидесяти миллионов человек, то сегодня, по оценкам экспертов правительства, нас осталось чуть более миллиона. Когда-то цветущие густонаселенные города разрушены и превратились в города-призраки. Инфраструктура страны уничтожена полностью. Промышленности не существует, мы выживаем благодаря уцелевшим с доапокалиптических времен запасам самых необходимых товаров и материалов, однако эти запасы ограничены. Надолго их не хватит. Катастрофически не хватает чистой воды — реки, озера и открытые источники опасно загрязнены, вода в них непригодна для питья, артезианские воды и работающие в настоящее время очистители не в состоянии удовлетворить наши потребности хотя бы в питьевой воде в полной мере. Очень остро стоит продовольственная проблема. Ни о каком промышленном земледелии или скотоводстве в настоящее время не может быть и речи. Жалкие натуральные хозяйства, рядом с которыми примитивное земледелие средневековья кажется настоящим земледельческим раем, едва-едва позволяют людям не умереть с голоду. Конечно, нам удается в какой-то степени решать проблему за счет уцелевших государственных стратегических запасов и новых технологий, разработанных в научных центрах базовых убежищ, но этого совершенно недостаточно. Еще тяжелее ситуация с медициной и образованием. Системы здравоохранения сегодня фактически не существует, лекарства и медицинская помощь большинству из вас просто недоступны. Девяносто процентов наших сограждан страдают от болезней, вызванных постоянным воздействием остаточной радиации, плохим питанием, скверной водой, тяжелейшими условиями жизни. С началом Исхода мы столкнулись с проблемой новых заболеваний, которые вызываются мутировавшими микроорганизмами, и каждый день наши медики ведут с ними непрекращающуюся борьбу. Наша боль и беда — недопустимо высокая детская смертность. Тысячи детей умирают в младенческом возрасте, многие рождаются с наследственными заболеваниями, мутациями, уродствами. Лишь каждый двадцатый ребенок школьного возраста имеет сегодня возможность учиться, более половины наших сограждан не умеют читать и писать. Каждый день мы вынуждены бороться за свою жизнь, за пищу, за воду, за право оставаться человеком. Тяжелейшей проблемой является преступность. По нашей стране рыщут вооруженные банды одичавших, потерявших человеческий облик убийц и мародеров, людоедов и работорговцев. В ряде поселений власть захватили уголовные элементы, а порой и просто опасные психопаты, провозглашающие себя законной властью, незаконно присваивающие себе президентские и диктаторские полномочия. На деле эти самопровозглашенные правители творят произвол и жестоко притесняют простых людей, превращая их и без того тяжелую жизнь в настоящий кошмар. Конечно, за последние годы армия и спецподразделения Чрезвычайного комитета Возрождения сделали немало для наведения порядка и восстановления законности и нормальной жизни в нашей стране, но ситуация все равно до конца не взята под наш контроль. Мы сознаем, что цена вопроса — это человеческие жизни. Жизнь каждого из вас, дорогие мои братья и сестры. И мы готовы принять вызов, который бросает нам новый жестокий мир, в котором все мы вынуждены жить.
Голос сделал паузу. За стенами убежища окреп ветер, завывая и дребезжа торчащими из куч мусора листами ржавого кровельного железа. Человек, глядя на кипящий в сковороде ужин, протянул руку к фляге, взял ее, свинтил пробку и налил немного в пластмассовый стаканчик.
— Что же нам делать? — вновь заговорил голос, приобретая металлическую твердость. — Сдаться, опустить руки? Ждать неизбежной мучительной смерти, или же попробовать напомнить самим себе о том, что мы великая нация с великой историей, не раз находившаяся на краю пропасти, но всегда с честью выходившая из самых тяжких испытаний? Наши предки смотрят на нас с состраданием, но и с надеждой, словно говоря нам: "Да, вам тяжело, но вы сумеете!". Всякий раз, когда я думаю о том невыносимо тяжелом бремени, которое мы все сегодня вынуждены нести, я вспоминаю слова моего покойного отца, который говорил мне: "Сынок, можно потерять все. Но есть две вещи, которые нельзя терять ни при каких условиях — это свое человеческое достоинство и надежду". Я сделал эти слова девизом для себя и сегодня говорю вам, братья и сестры: я, Дмитрий Воронин, верю в будущее моего народа! Я верю в то, что однажды эта страна снова станет счастливой и цветущей, что у каждого из нас будет хорошая пища, чистая вода, крыша над головой и работа. Я верю, что настанет день, когда мы очистим нашу Россию от нелюдей, бандитов, мутантов и прочего мусора. Это будет нескоро, это потребует от нас много сил, может быть, жертв. Но это будет, я верю! Если бы я сомневался в том, что мы победим обстоятельства, я никогда бы не сел в президентское кресло. И я вас прошу — поверьте в себя, в свои силы, в будущее! Помогите нам, своему правительству, и вместе мы совершим чудо, о котором грядущие поколения будут вспоминать с гордостью и благоговейным трепетом...
— Храни меня, Боже, ибо я на тебя уповаю, — сказал человек, держа в пальцах стаканчик со спиртом, — Я сказал Господу: Ты Господь мой, блага мои Тебе не нужны. К святым, которые на земле, и к дивным Твоим — к ним все желание мое...
Свободной рукой он снял с огня раскаленную сковороду и поставил ее на землю у своих ног. Ложкой тщательно и не спеша перемешал варево, наслаждаясь запахом.
-....За время своего существования Комитет Возрождения решал сложнейшие задачи восстановления страны. Я и моя администрация принимаем у них эту эстафету. Нами разработана программа чрезвычайных мер, которую мы начнем осуществлять с самого первого дня нашей работы. Цель нашей программы — восстановить на всей территории нашей страны нормальную жизнь. Это будет очень тяжело сделать, но мы уверены, что выполним все намеченные планы. Предстоит тяжелейшая работа, и участвовать в ней должны все, кому небезразлично наше будущее. Однако я уверен: все вместе мы выстоим и изменим нашу жизнь к лучшему. Мы очистим нашу землю от радиации, накормим голодающих, победим болезни и нищету, покончим с самозваными узурпаторами власти, позорной торговлей рабами, с бандитами и мутантами, восстановим города, школы, больницы и библиотеки, сделаем все, чтобы наши дети могли увидеть новый, цветущий и счастливый мир. Мы имеем все необходимое для того, чтобы возродить нашу страну. У нас есть природные ресурсы, умелые руки, интеллектуальный потенциал нашего народа, а главное — есть желание жить по-человечески. И мы не одиноки. Великий процесс возрождения идет по всему миру. Человечество протягивает нам руку помощи, и мы ее принимаем. Ничто так не объединяет людей как великая общая цель. Все вместе, люди всех национальностей, рас, религий и жизненных ценностей, мы начинаем наш общий путь к возрождению. С этого самого момента мы будем вместе, рука об руку творить новый светлый мир. Я верю в будущее и еще раз предлагаю вам, милые мои соотечественники, поверить в него вместе со мной. Берегите себя. Спасибо за внимание...
Голос в приемнике смолк, заиграла красивая, торжественная музыка. Человек привстал, выглянул в окно — за стенами его убежища посыпался крупными хлопьями снег.
— Твое здоровье, Андрей Иванович, сегодня ты с Божьей помощью прошел двадцать две тысячи триста двенадцать шагов и прожил еще один день, — прошептал человек, выпил залпом спирт и с наслаждением отправил в рот ложку горячего мясного варева.
ЧАСТЬ 1 Опытный образец
1.
За сорок лет жизни Насим повидал всякого, но такого даже представить себе не мог.
Это не звери, говорил он себе в тысячный раз, наблюдая в окно за хищниками, время от времени мелькавшими среди развалин окружающих его убежище. Что-то с ними не так. Никогда прежде опытный охотник Насим, убивший за двадцать лет сотни мутантов, даже не слышал о том, чтобы волкопсы выделывали такие вот штуки.
Еще неделю назад, слушая рассказы Хоря о стае с Тухлых болот, Насим только презрительно усмехался. Мало ли чего насочиняет тупая деревенщина, которая даже собственной тени пугается? Оказывается, все это не было пустой болтовней. Эти волки даже его, Насима, поставили в тупик.
Кошмар начался утром, вскоре после восхода солнца, едва они проехали старый мост и выкатили на дорогу в Темрюково — именно там, по словам подкинувшего им контракт на волкопсов Хоря, следовало искать стаю. Дорога за минувшие теплые дни подсохла, и их насквозь ржавая "буханка" уверенно наматывала по ней километр за километром. Они почти подъехали к развалинам поселка, и Туз вдруг так резко затормозил, что Насим едва не ударился головой о лобовое стекло.
— Ты чего? — крикнул он.
— Гляди! — Туз показал пальцем вперед, на дорогу.
Метрах в двадцати, прямо посреди дороги, лежало тело — вроде как женское. И Бог бы с ним, мало ли трупов валяется на дорогах, но Насим сразу разглядел рядом с телом брошенный автомат АК. Рабочий он, нет ли, но ради такого трофея стоит выйти из машины.
— Суровый, прогуляемся? — предложил Насим.
Суровый взял с сиденья винтовку, пошел с Насимом, Туз остался за рулем. Воронье, обсидевшее старые бетонные столбы вдоль дороги, раздраженно орало над головами Насима и Сурового, когда они шли к телу. Труп лежал на животе, раскинув руки, длинные светлые волосы влипли в жидкую грязь. А рядом с трупом лежал "Калашников", на вид вполне исправный и вроде даже как новый. Тогда Насим не обратил внимание на самую странную вещь — девка была совершенно голая. Это потом он понял, что проглядел самое главное: кто бы ни ободрал покойницу, автомат бы по-любому забрал! Но в ту минуту он видел только этот проклятый АК. Уже протянул руку, чтобы подобрать драгоценную вещь, и тут...
Псы выскочили из-за валунов по обочинам дороги, справа и слева одновременно, и их было много — десятка полтора. Классическая, отлично сработанная засада. Суровый успел еще вскинуть свой винтарь, но здоровенный пес прыгнул на него, повалил наземь, и прочие твари тут же накинулись на упавшего человека. Это и спасло Насима — он бросился к машине, вскочил в кабину. Ударил в плечо Туза, который выпученными глазами смотрел на то, как волкопсы рвут в клочья Сурового.
— Давай, бля! — заорал Насим.
Туз всхлипнул, нажал на газ, "буханка" рванулась вперед, прямо на собак. Это была вторая ошибка, которую они сделали. Надо было мотать обратно, а они поехали в деревню. Псы бросились врассыпную, и Туз проехал прямо по еще живому Суровому. Насим глянул в зеркало — часть стаи погналась за машиной с яростным лаем. Им удалось оторваться от разъяренных тварей и выехать на открытое место, когда-то бывшее главной площадью села, и вот тут случилось самое скверное. Какая-то гнида понаставила тут противопехотных мин, и Туз наехал на одну из них передним левым колесом. Шарахнуло так, что "буханку" подбросило и опрокинуло набок. Оглохший и контуженный Насим все же не растерялся, вышиб лобовое стекло прикладом карабина, выволок вопящего Туза — нога у напарника была раздроблена, камуфлированные штаны быстро пропитывались кровью. А псы уже были недалеко, неслись прямо к ним. Взвалив Туза на плечи, Насим побежал к двухэтажному зданию. Бросил в дверной проем Туза, — тот заорал и потерял сознание, — дрожащими пальцами вытащил из подсумка гранату, вырвал чеку и метнул гранату в набегающих псов. Грохнул взрыв, раздался скулеж побитых осколками тварей, и стая брызнула врассыпную, укрываясь за развалинами. Несколько секунд передышки Насим получил. Подхватил бесчувственного Туза и втащил его на второй этаж дома, в комнату, где оставалась уцелевшая дверь. Оставалось только закрыть ее и припереть изнутри тяжелой балкой. И только после того, как первый ужас прошел, Насим понял, что они с Тузом оказались в ловушке. Псы теперь не доберутся до них, ясное дело, но и выйти из дома они не смогут.
Туз был без сознания. Насим разорвал пропитанную кровью штанину, осмотрел рану — артерия не была повреждена, но кость была сломана. Обколов Туза промедолом, Насим соорудил шину из найденной на полу доски, перевязал напарника и уложил его поудобнее, потом выглянул в окно. Псов он не заметил, и это его в первое мгновение обрадовало, но потом он понял, в чем дело — стая наверняка занялась останками Сурового. Можно воспользоваться ситуацией и попытаться добраться до опрокинутой машины: там, в салоне, осталась армейская радиостанция. "Буханка" совсем рядом, шагах в десяти от здания. Рискнуть?
Насим проверил свой СКС, сел на подоконник, прикидывая расстояние до земли. И тут же увидел, как впереди, за поваленными заборами разрушенных домов мелькнули серые силуэты. Волкопсы не забыли про них.
— Суки! — прошептал охотник, наблюдая за быстрыми серыми тенями, мелькавшими среди развалин.
Яснее ясного, что добраться до машины не получится. А там ведь не только радиостанция, еще и мешок с припасами, бутылки с водой, теплая одежда. Винтовка Туза тоже осталась в "буханке". Насим скрипнул зубами — у него к "Симонову" только две обоймы, да еще две к пистолету, плюс граната. Маловато, чтобы отбиться от стаи. Этих тварей тут не меньше трех десятков. Если только каждым выстрелом валить по волкопсу, тогда...
— Туз! — позвал Насим. — Туз, ты живой?
Туз спал, усыпленный наркотиком. Насим глянул на подсумок напарника и вздохнул: подходящих к его оружию патронов у Туза нет. Ничего у Туза нет, кроме аптечки и начатой пачки сигарет. И сам Туз не боец.
Тут Насим заметил какое-то движение у дальних домов, присмотрелся и похолодел. Несколько тварей тащили то, что осталось от Сурового. Выволокли поближе к площади и бросили в ледяную грязь, скаля белые клыки, точно улыбались. Насим в ярости вскинул карабин — волкопсы тут же разбежались, прячась в развалинах. Глядя на исковерканное, обглоданное окровавленное тело Сурового, Насим почувствовал лютую злобу — и еще удивление. Зачем псы притащили сюда труп? Напугать решили? Провести, так сказать, психическую атаку на людей, которые вздумали прятаться от стаи?
Так, минутку: эти твари за каких-нибудь четверть часа превратили Сурового в груду разодранного мяса, а как же тело женщины на дороге? Насим твердо помнил, что на женском трупе не было ни единой раны. Что-то тут не так. Что-то странное происходит.
Между тем начало темнеть, приближались сумерки, и Насиму вдруг стало по-настоящему страшно. Чтобы согреться и отвлечься от скверных мыслей, охотник начал разводить костер. Пальцы у него коченели, и чтобы пламя разгорелось быстрее, Насим плеснул на тлеющие доски драгоценного спирта из фляги. Когда сложенные в кучу обломки стропил и половых досок вспыхнули ярко и весело, Насим почувствовал себя гораздо спокойнее. По крайней мере, они не замерзнут в этих руинах. Время от времени охотник проверял, надежно ли укреплена дверь в их убежище — наверное, это Бог привел их сюда, в это помещение с уцелевшей входной дверью, достаточно крепкой и надежной.
— Аллах Акбар! — вздохнул Насим и подбросил в огонь еще щепок и обломков.
Занимаясь огнем и дверью, он ни на минуту не забывал наблюдать за стаей. Волкопсы не появлялись, но Насим нисколько не сомневался, что вся стая тут, рядом, терпеливо ждет наступления темноты. Спать этой ночью ему точно не придется. Но сейчас главное — дожить до утра.
Сумерки быстро сменились густой тьмой, затем из-за туч выглянула ущербная луна. С каждой минутой становилось все холоднее. Насим, пробормотав короткую молитву, свинтил с горлышка фляжки пробку и сделал глоток спирта. Алкоголь живым теплом растекся по телу, согрел, ободрил. Насим почувствовал себя бодрее. Ничего, сказал он себе, прорвемся, не в таких передрягах бывали. Ни хрена стая с ним не сделает. Покрутятся, волчары облезлые, да и свалят отсюда. Только бы добраться до радиостанции в машине!
— Туз! — позвал Насим негромко. — Туз!
Раненный спал. Насим шагнул к нему, присел, заглянул напарнику в лицо. В свете луны оно казалось мертвенно-бледным, черты его заострились, как у покойника. Насим проверил повязки — кровотечения не было. Но радости особой это у Насима не вызвало. Все равно дела у Туза плохи. В апетчке осталась еще одна доза промедола, а вот что потом делать, когда наркотик кончится?
Поднявшись, Насим выглянул в окно. Освещенная луной площадь перед домом была пуста, но охотник даже не сомневался, что проклятая свора где-то рядом. Караулит, выжидает момента, когда загнанный в ловушку человек, расслабившись, совершит какую-нибудь глупость. Насим остановился взглядом на растерзанных останках Сурового, разбросанных на индевеющей земле. За Сурового он отомстит потом. Перестреляет всех этих тварей до единой. Но сейчас надо дождаться утра.
Тут Насим вспомнил историю, которую слышал в баре Хоря от местного стрелка. Тому в свое время власти предлагали разобраться с волкопсами с Тухлых болот, но парень отказался. Насиму было нелегко его разговорить, но потом, хорошенько приняв на грудь, парень рассказал, почему отказался от выгодного контракта — он просто испугался. Понес Насиму какой-то бред про оборотней, про волкопсов с человеческой душой.
— Ты вот смеяться будешь, татарин, — сказал ему тогда стрелок, — но нечистое тут дело. Эти псы будто знают наперед, что мы делать собираемся. Ловушки обходят, отравленные приманки не берут, лежбища постоянно меняют. Но главное — людей они будто для забавы убивают, нападают только на вооруженных мужчин, а женщин и детей почему-то не трогают. Одного сожрут начисто, до голых мослов, а у второго только сердце съедят, или печень, и все. Как тебе такие повадки?
— Эх, вы, мудачье болотное! — ответил ему Насим. — Запомни, парень, что зверь нынче не глупее тебя или меня пошел. Мутанты они, сечешь? Но хороший выстрел их валит, не хрена делать. А вы тут все ссыкуны. Вам мандавошек давить, а не на мутантов охотиться.
Странно, но парень не обиделся, только улыбался многозначительно и кивал головой. Насим допил водку и пошел спать. Больше он о стае ни с кем не говорил, а надо было...
Время шло, луна понемногу смещалась по небосклону. Температура падала все ощутимее, минус двадцать уже наверняка есть, а ночью станет еще холоднее. Насим начал замерзать. Чтобы не обморозить пальцы, охотник натянул варежки, поудобнее перехватил карабин. Стая не появлялась и не подавала голоса, но Насим не сомневался, что твари где-то поблизости. Перевернутая "буханка" была совсем недалеко, метрах в двадцати от убежища, но Насим понимал, что добраться до радиостанции не получится — верное самоубийство. Только он об этом подумал, как справа от автомобиля, у разрушенный стены частного дома, мелькнула серая тень — и тут же исчезла в темноте за грудами битого кирпича. Насим вздрогнул: все верно, стая тут, и она ждет.
Спирта во фляжке осталось не больше полустакана. Насим сделал пару глотков, полез за сигаретами, но курить не смог — ледяной воздух обжигал легкие, и пальцы мерзли. Отбросив едва начатую сигарету, охотник заложил еще топлива в костер и посмотрел на часы. Вся ночь еще впереди. И почему-то у Насима впервые за много лет появилось острое чувство обреченности. Почти отчаяние.
Они сожрут нас, сказал он себе. Как жрали других, кто попадал в эти места, как совсем недавно сожрали Сурового. Если, конечно, их раньше не прикончит холод. Дров осталось всего ничего, пара балок, которые прогорят часа за два, а что потом? Туз перестал стонать, лицо у него стало совсем белым, губы судорожно подергивались. Насим больше не сомневался, что до утра его напарник не доживет.
— Это ты виноват в его смерти, — сказал ему голос. — Ты приехал сюда за жизнями тех, кто не сделал тебе ничего плохого. Ты притащил сюда своих друзей, которые тоже жаждали заработать на смерти. Один из них уже мертв, второй умирает. Жадность и жестокость должны быть наказаны.
— Ага, — усмехнулся Насим. — Совесть проснулась. Поздно. Иди нахрен, совесть, не до тебя сейчас.
Тут он сообразил, что разговаривает не просто сам с собой. Голос звучавший в его сознании, шел откуда-то извне. Насим похолодел — голос был женский, тихий, спокойный, но очень отчетливый. Выругавшись, охотник бросился к окну, осторожно выглянул наружу. На площади перед разрушенным домом было по-прежнему пустынно. Луна освещала руины домов, перевернутый "уазик" и останки Сурового.
— Боишься? — сказал голос. — Конечно, боишься. Я чувствую твой страх.
— Кто ты? — крикнул Насим, теряя остатки самообладания.
— Это неважно. Я просто часть этого мира. И я не хочу, чтобы в него приходили вооруженные люди, чтобы убивать моих братьев и сестер. Когда к нам приходят люди с оружием, мы защищаемся. Мы убиваем их, потому что они хотят нашей смерти.
— Ааааа! — завопил Насим, вглядываясь в густые тени, залегшие между развалинами. — Ну, где ты, сволочь? Покажись!
— Ты думаешь, что сумеешь убить меня? — сказал голос со странной иронией. — Нет, охотник. Ты уже почти мертв. И очень скоро твоя смерть станет фактом.
— Ты кто такая, сука?
— Я не хочу твоей смерти. Я вообще не люблю, когда кто-то умирает. Но ты пришел за нашими жизнями, поэтому отдашь свою. Покой и безопасность моего народа значат для меня больше, чем твоя жизнь.
— Нет, это невозможно! — Насим диким взглядом шарил по руинам. — Это мне кажется!
— Ты думаешь, что сходишь с ума? Наверное, ты правильно так думаешь.
— Ну, уж нет! — Насим бросился к догорающему костру, в ярости сорвал с левой руки перчатку, собравшись с духом, схватил пальцами один из тлеющих углей, рассыпанных в темной золе. Боль обожгла его, отрезвила, заставила забыть о навалившемся на сердце давящем, темном ужасе. На мгновение охотнику показалось, что все кончено — но прошло несколько секунд, и голос зазвучал снова.
— А знаешь, я не боюсь тебя, — сказала женщина уже мягче. — Ты уже не сможешь причинить нам вред. Твой дух сломлен, и ты уже наказан. Я дам тебе возможность спастись. Можешь вызвать подмогу, мы не будем тебе препятствовать. Сейчас мы уйдем отсюда, нам не нужна ваша плоть и кровь. Спасай своего товарища и себя самого. Если, конечно, сможешь.
Насим, дрожа всем телом, еще раз схватил горячую головешку, завопил от боли, отшвырнул ее прочь — и зарыдал от ужаса, бессильной ярости и чувства обреченности, во весь голос. В ответ на его вопли над руинами Темрюково прокатился торжествующий многоголосый вой. А потом наступила тишина, и Насим, придя в себя, понял внезапно, что такой спокойный и такой страшный женский голос больше не звучит в его сознании.
На какое-то время он будто выпал из реальности. А потом услышал звук, который заставил его задрожать. Вой — многоголосый, тоскливый, леденящий кровь. Стая напоминала о себе этим воем. Когда жуткие звуки смолкли, Насим еще долго прислушивался к ночной тишине, которую нарушали только вздохи ветра и треск прогорающих в костре деревяшек.
— Ну что же ты? — сказал голос с насмешкой. — Боишься? Не бойся.
Он не сразу отважился выйти на площадь. Но луна была уже высоко, мороз становился все нестерпимее. Падавшие на застывшее лицо Туза снежинки больше не таяли — Туз умер. И Насим решился. Ногой сбил балку, припиравшую дверь, сбежал по лестнице вниз, замер на секунду в дверном проеме, пытаясь побороть дрожь и слабость в ногах, потом неуверенно двинулся к перевернутой машине. Он даже с каким-то болезненным наслаждением предвкушал мгновение, когда затаившаяся в этих уродливых кучах мусора стая бросится на него, и весь этот ужас наконец-то закончится. Но волкопсы ушли, и Насим доковылял до машины.
— Не съели, не съели, не съели, не съели, — бормотал он, роясь в хламе внутри машины в поисках мешка с радиостанцией.
Он долго возился с радиостанцией прежде чем сумел ее включить. Поднес к замерзающим губам микрофон, щелкнул тангентой — и спиной почувствовал направленный ему в спину взгляд.
Он обернулся медленно, как в кошмаре, понимая, что лучше не смотреть назад — и увидел ее. Белеющую на куче развалин женскую фигуру. Это была та самая девка, которую они видели на дороге мертвой, распростертой в грязи, из-за которой остановили машину. Но теперь она была жива. Она смотрела на Насима несколько секунд, а потом сказала:
— Видишь, я не обманула тебя. Ты хотел убить нас, но ты проиграл. Больше мне тебе нечего сказать.
— Насим! — хрипел в наушниках голос Хоря. — Насим, прием! Что там у вас, мать вашу, творится? Какого хрена ты смеешься?
— Нечего... сказать! — хохотал Насим — Не-че-го! А-ха-ха-ха-ха!
— Эй, Насим! Насим! Перепились, что ли? Слушай, да пошел бы ты...
Голос Хоря в наушниках смолк, остались только радиошумы. А пару минут спустя и сами наушники разлетелись вдребезги, разбитые пулей, которую Насим, хохоча, выпустил себе в голову из карабина, чтобы убить женский голос, продолжавший звучать в его сознании.
Стая не тронула его тело, как и тело Туза. Подчиняясь команде вожака, волкопсы ушли из Темрюково на север, к месту прежней стоянки. Так захотел вожак, а своему вожаку стая с Тухлых болот доверяла полностью. Она была со своим вожаком единым организмом, и волкопсы прекрасно понимали это. И хоть эта охота не принесла им достаточно пищи, хорошо уже то, что на какое-то время их наверняка оставят в покое.
2.
Тупая пульсирующая боль в затылке, о которой Ангус Маклай уже успел забыть за истекшие два часа, снова появилась, едва самолет пошел на снижение. Вибрация фюзеляжа и гудение двигателей еще больше усиливали эту боль. Выругавшись, полковник полез в нагрудный карман за таблетками.
— Мы у цели, сэр. Идем на посадку, сэр, — раздался в наушнике голос пилота.
— Слава Богу, — буркнул Маклай, закинул таблетку в рот и запил глотком воды. Вода сильно отдавала резиной, и полковника затошнило. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений в желудке, Маклай снова открыл свой ноутбук, который весь полет держал на коленях.
Материалы по проекту "Z-10" лежали в двух отдельных папках. Те файлы, которые лежали в папке "А" Маклай готовил сам вместе с парнями из аналитического отдела, а вот файлы из папки "С", видеоролик и копии медицинских документов, полученные от русских, полковник просматривал раз за разом уже не первый день, все время пытаясь убедить самого себя, что это не шутка российских коллег. Слишком невероятно все это, даже для мира, пережившего ядерную войну.
Самолет провалился в воздушную яму, раздался громкий скрежет и треск, будто обшивка начала лопаться. Маклай задержал дыхание, снова выругался. Совершенно непонятно, каким образом эта развалина, собранная из деталей стопятидесятилетней давности, держится в воздухе. Что поделать — всем им выпало жить на свалке. От человеческой цивилизации осталась большая радиоактивная свалка. И ему, полковнику британской армии и доктору медицины Ангусу Маклаю, отвели на этой свалке работу главного мусорщика. Красивое название ведомства, европейское отделение которого он имеет честь возглавлять — "Штурмовое предприятие Наследие" — ровным счетом ничего не меняет. Его подчиненные рыскают по руинам, пытаясь найти то, что еще можно использовать, и так происходит везде, по всей планете. Может быть, эта древняя "Дакота", на которой он сейчас летит, была собрана из хлама, который отыскали по разным медвежьим углам именно его подчиненные. Скорее всего, так оно и есть. И будет забавно, если этот ржавый реликт седой старины развалится в воздухе — монстр Франкенштейна убьет своего создателя. Во всем этом есть только одна хорошая вещь — проклятый пятнадцатичасовой перелет с тремя пересадками наконец-то закончится, и он погибнет достаточно легкой смертью...
— Goddamn! — проворчал Маклай, делая еще глоток воняющей резиной воды.
Он провел пальцем по планшету, выводя курсор на папку "С", щелкнул клавишей. Навел курсор на вложенную папку с фотографиями, полученными от Казакова. Фотографии были хорошего качества, и Маклай даже подумал, что тот, кто фотографировал объект, выбрал для съемки очень удачные ракурсы. Надо сказать, что эта девица очень эффектна, вот только глаза... Похоже, очередная необъяснимая мутация. Маклая уже не удивляли те невероятные причуды, которые так часто выдавали то тут, то там геномы постъядерного человечества, но то, что сообщали русские об этой девке, казалось совершенным бредом даже в этом сумасшедшем мире.
Сообщение от доктора Казакова пришло в Манчестер двадцать пятого апреля по правительственному каналу связи. Маклай как раз закончил совещание с офицерами HEAVEN. Распечатку сообщения ему вручили на выходе из зала.
— Вы не напутали с переводом? — спросил Маклай офицера связи, доставившего распечатку, когда прочитал ее.
— Нет, сэр, перевод совершенно точный.
— Я хочу лично поговорить с Казаковым. Организуйте мне сеанс связи с русскими.
Через десять минут он смог сам поговорить с ведущим экспертом российского отделения "Наследия". То, что рассказал Казаков, было совершенной фантастикой, но Маклай понял, что русские нисколько не преувеличивают. Но это была только одна сторона медали — Маклай вдруг ясно осознал, какой же уникальный шанс дает ему это невероятное открытие русских коллег. И сразу после разговора с Казаковым отправился к генералу Мейсону Кларку. Все формальности с медицинской службой НАТО и командованием русских были улажены за пару дней, и в пятницу, семнадцатого апреля, Маклай вылетел с базы Креденхилл в Россию, чтобы самому на месте проконтролировать весь ход будущего эксперимента.
"Дакоту" снова встряхнуло, моторы взвыли, как спятившая бормашина. Лицо Маклая позеленело, он с трудом подавил тошноту. Скорее бы, черт его задери, закончился этот перелет!
В иллюминаторе показались заснеженные поля, окружающие посадочную полосу. Маклай закрыл ноутбук, откинулся в кресле, готовясь к посадке. Наконец, самолет коснулся земли, и толчок был не такой сильный, как ожидал полковник, зато потом, когда самолет покатился по бетонке, его трясло так, что Маклай едва не прикусил себе язык. Эти катания по посадочной полосе и рулежным дорожкам продолжались довольно долго, потом "Дакота" дернулась и встала неподвижно. Маклай с облегчением расстегнул ремень безопасности и встал, с трудом двигая онемевшими ногами.
Первый пилот Ричардсон уже ждал его у двери.
— С прибытием, сэр, — сказал он. — Вас уже ждут.
Дверь с лязгом отворилась, впустив в салон волну морозного воздуха. Полковник шагнул на обледеневший трап, осторожно спустился вниз, прижимая к груди сумку с ноутбуком. К нему со стороны стоявших неподалеку от самолета двух камуфлированных вездеходов уже направлялся доктор Казаков.
— Очень, очень рад вас видеть, Ангус, — сказал Казаков, пожимая полковнику руку. — Добро пожаловать в Россию! Как долетели?
— Отвратительно, — ответил Маклай. — У вас чертовски холодно.
— Разве это холодно? — Казаков улыбнулся. — В России и до Катастрофы бывало ниже сорока, а уж сейчас и шестьдесят не редкость, правда только зимой. Сейчас градусов десять, это по нашим меркам теплынь.
— В Креденхилл было плюс один, когда я садился в самолет. У вас все готово?
— Конечно. Но, может быть, вы хотите подкрепиться и отдохнуть немного?
— Я бы с удовольствием, но сначала дела. Я хочу это видеть своими глазами.
3.
Молодая женщина, почти девочка, одетая в легкую светлую пижаму, стояла на коленях в углу бокса, рядом с брошенным на пол матрацем, и, казалось, находилась в состоянии транса. Маклай не мог хорошо разглядеть ее лицо — его скрывали длинные светло-русые волосы, спадавшие до самого пола, — но и без того было понятно, что это женщина с фотографии. Та самая, со странными глазами.
— Мы назвали ее Анастасия, — сказал Казаков, улыбаясь. — Спецоперация , в результате которой она к нам попала, проводилась армейцами пятнадцатого апреля, и кто-то из моих сотрудников вспомнил, что по православному календарю это день святой Анастасии. Кроме того, Анастасия по-гречески означает "воскресшая". Это имя очень ей подходит, не так ли? Когда ее доставили в наш центр, у нее было шестнадцать пулевых и семь осколочных ранений, был поврежден позвоночник, плюс ожоги второй и третьей степени тридцати процентов поверхности кожи. Через четыре дня она уже самостоятельно передвигалась по палате.
— И все-таки я не верю, что это возможно, — ответил Маклай, не сводя взгляда с неподвижной фигуры в углу бокса. — Она может говорить?
— Конечно, но звуковой речью пользуется крайне неохотно. Предпочитает телепатический контакт. Видимо, именно так она общалась со своими спутниками-волкопсами. Между прочим, мы считаем, что эта милая девушка очень сильный псионик, поэтому общение с ней может быть для вас не совсем... комфортным.
— Godddamn! Редьярд Киплинг оценил бы этот сюжет. Думаете, мутация?
— Скорее, волчье воспитание. Мы сейчас проводим генетический анализ, хотим посмотреть, сильно ли геном этого милого создания отличается от обычного человеческого.
— А эти волкопсы, что с ними?
— Уничтожены военными в ходе спецоперации. Их останки сейчас на экспертизе.
— Евгений, вы можете все это объяснить?
-Пока нет.
— Откуда вообще появилась эта девица?
— Вот это нам с вами и предстоит узнать, дорогой друг.
— Невероятно. Я могу с ней поговорить?
— Конечно. Хотя я не уверен, что она захочет с вами общаться.
— Как вы вообще узнали об ее существовании?
— Была информация о появившейся в наших краях стае мутантов, которые нападали на людей. Поначалу все было не так тревожно, дело ограничивалось единичными нападениями, но в начале апреля в Темрюково погибла группа опытных охотников, и командование приняло решение ликвидировать эту стаю. Вы же знаете, какое внимание оказывает администрация президента Воронина наведению порядка в стране. Представьте себе удивление наших десантников, принимавших участие в облаве, когда среди волкопсов они увидели эту красотку, да еще и совершенно голую — в наши-то холода!
— Вы можете объяснить этот феномен, Евгений?
— Думаю, что да. Пойдемте в мой кабинет, там нам будет удобнее беседовать.
— А как насчет разговора с Анастасией?
— Вы сможете поговорить с ней позже, если пожелаете.
Маклай с трудом отозвал взгляд от стоявшей на коленях неподвижной фигуры в углу бокса и, вздохнув, пошел за Казаковым. В кабинете главного эксперта российского отделения HEAVEN их уже ждал по-русски обильный накрытый стол.
— За успех, — провозгласил Казаков, подавая Маклаю рюмку с водкой. — За наш общий успех.
— Рассказывайте, — потребовал Маклай.
— Еще вчера я не был уверен в своих предположениях. Но теперь, когда вы привезли нам документы по Z-10, все становится на свои места. Еще водки?
— Да, пожалуйста, — Маклай и в самом деле хотел выпить, чтобы избавиться от охватившего его сильного волнения.
— Мы едва-едва начали изучение Анастасии, но уже первые полученные данные просто ошеломляют. Я представлю вам в свое время подробный отчет, а пока скажу только одно — Анастасия не человек. Это совершенно новый биологический вид.
— Мутация?
— Не думаю. Скорее всего, последствия какого-то эксперимента. Анастасия, как мне кажется, результат этого эксперимента. Опытный образец, если хотите.
— И кто, по-вашему, мог провести подобный эксперимент?
— Кто — не знаю. А вот где, пожалуй, смогу предположить. Единственное место, которое приходит на ум — объект Z-11.
— Но ведь Z-11 так и не был запущен в эксплуатацию! — воскликнул Маклай.
— Официально — не был. Его запуск планировался на конец 2011 года, однако Апокалипсис начался раньше. Все эти годы считалось, что Z-11 никогда не функционировал, и даже его местонахождение было неизвестно.
— Да, но почему именно Z-11? Разве в других научных центрах не могли проводить подобные опыты?
— Ангус, мы собрали за истекшие годы достаточно внушительный банк данных обо всех научных центрах, которые работали в российских убежищах после начала Апокалипсиса. Там проводились самые разные научные исследования — генетические, радиологические, медицинские, — но технически создание объекта, подобного Анастасии, в этих центрах было невозможно. Если верить тем документам, которые вы мне представили, и допустить, что Z-11 был братом-близнецом Z-10, тогда все становится понятно. Оба объекта задумывались как гигантские хранилища генетической информации человечества и потенциально как фабрики клонирования, но главное, как следует из ваших документов — в Z-10 имелась совершенно уникальная экспериментальная установка "ВОС-Тьютор", при помощи которой планировалось наделение готовых клонов интеллектом. Мы можем допустить, что подобная установка имелась и в Z-11.
— Это понятно, но почему вы уверены в том, что Z-11 не разделил судьбу своего собрата?
— Просто пытаюсь рассуждать, Ангус, — Казаков налил еще водки себе и полковнику. — Все, что мы знаем сегодня о Z-11 — его официально никогда не существовало. Как я уже сказал, объект по всем документам, имеющимся в нашем распоряжении, не был запущен в срок. Более того, за два месяца до ядерной катастрофы было объявлено, что проект заморожен. Тогдашние власти России объяснили это финансовыми проблемами, а западные партнеры отказались предоставить дополнительные кредиты на окончание строительства центра. Официально объект не был запущен, как бы считалось, что его не существует. Возможно, это была стратегическая хитрость тогдашних властей России — мы ведь знаем, что случилось с Z-10. То ли намеренно, то ли по ошибке, общечеловеческий гуманитарный центр в Канаде был уничтожен прямым попаданием сверхмощной боеголовки буквально в самом начале Апокалипсиса, и только более чем сто лет спустя наши коллеги из американского командования HEAVEN смогли проникнуть внутрь уничтоженных лабораторий. Что же до Z-11, то российский центр никогда официально не существовал, и это могло его спасти.
— И где же искать центр Z-11?
— Вот этого я не могу сказать. Я очень надеялся, что в тех документах, которые ваши поисковые группы обнаружили в развалинах Z-10, могли быть упоминания о российском центре и его координаты. Однако ничего подобного там нет. А я, признаться, очень рассчитывал на такую информацию.
— Вы намерены отыскать центр Z-11?
— Именно так, Ангус. Вся эта история с Анастасией и ее стаей имеет одно-единственное правдоподобное объяснение — кто-то где-то продолжает эксперименты с генным моделированием и искусственным интеллектом. Как вы понимаете, для таких экспериментов необходима соответствующая технологическая база. Во всех известных нам уцелевших научных центрах такой базы нет. Представляете, какое значение это имеет для всех нас? Если нам удастся найти этот таинственный уцелевший оазис высоких технологий, мы получим все необходимое для новых, революционных программ по восстановлению человечества после Апокалипсиса. В генетических банках погибшего Z-10 хранилось почти триста тысяч образцов генных материалов. Думаю, в Z-11 их не меньше. Добавьте к этому уникальный термоядерный реактор, который обеспечивал центр энергией. Но главное — это "ВОС Тьютор". Если мы доберемся до него, вся наша программа клонирования выйдет на совершенно другой уровень.
— У вас большие амбиции, Евгений.
— Это не амбиции, это логика выживания. Я уже сказал, что Анастасия — это совершенно новый человеческий подвид. Она обладает мощным интеллектом, потрясающей жизнеспособностью и уникальными возможностями. Я уже сообщил верховному командованию о первых результатах изучения Анастасии, и командование очень заинтересовано в продолжении моей работы. Сам президент Воронин в курсе моих исследований. Понимаете, что это значит? Моя карьера теперь целиком зависит от того, найду я то, что ищу, или нет. Давайте выпьем за успех.
— Последний вопрос, Евгений — что вы собираетесь делать?
— У меня есть одна задумка, — тут доктор Казаков многозначительно улыбнулся. — Будем использовать то, что имеем. Пожелайте мне успеха, Ангус. Если все получится, мы с вами будем первыми, кто снимет с волны успеха все сливки. Это я вам обещаю.
ЧАСТЬ 2 Человек с севера.
1.
Надо же, чисто муравей, мать его ети, подумал Порох, глядя на одинокую фигуру, появившуюся в сгущающихся сумерках на дороге к периметру. То ли человек с рюкзаком, то ли рюкзак с человеком — не знаешь, как и сказать-то. Наверняка торговец, только почему один, без вооруженных охранников? Не боится, что ли, что обшарпают его первые встречные?
— Пустим или не пустим? — осведомился Санька Штопор, поглаживая ствол установленного на турели пулемета.
— Рюкзак у него гляди какой, — сказал Порох, наблюдая за человеком, приближающимся к воротам периметра. — Наверняка что-то хорошее есть.
— Так можно и бесплатно взять, — ухмыльнулся Санька.
— Тебе лишь бы пострелять, — ответил Порох и направился к лесенке.
Он спустился с наблюдательной вышки над воротами как раз в тот момент, когда гость постучал в железную калитку. Вышел наружу, навстречу незнакомцу, держа автомат под рукой — на всякий случай.
— Кто такой? — спросил он холодно.
Неизвестный остановился, опустил закрывавший рот респиратор.
— Здравствуйте, — сказал он и улыбнулся.
— Здоров, здоров, — Порох окинул незнакомца долгим изучающим взглядом. Да, похоже, это торговец. Одежда хорошая, хоть и ношеная — армейская утепленная куртка, камуфлированные зимние штаны, ботинки-берцы, трикотажная шапочка. Но вот оружие... Только полный псих рискнет шляться по этим местам с одним "Макаровым".
— Торговец? — спросил Порох.
— Нет, — незнакомец снова улыбнулся. — А что?
— А то, что рюкзак у тебя дюже здоровый. Что там у тебя? Жратва, спирт, патроны на обмен имеются?
— Нет, — странный мужик виновато развел руками. — Я ж говорю, не торговец я. Книги у меня в рюкзаке.
— Книги? — Порох был удивлен. — Полный рюкзак книг?
— Полный рюкзак. Могу показать, — неизвестный ухватился за лямки, крякнув, скинул свою ношу на дорогу и начал расстегивать ремни рюкзака. Порох не удержался, заглянул в рюкзак — точно, книги! Полный рюкзак книг. Что за хрень такая?
— Это ты их откуда тащишь, мил человек? — не удержался он.
— Издалека, — усмехнулся незнакомец. — С севера я иду.
— С севера? И что там, на севере, интересного?
— Ничего. Пустыня там, только земля и небо. Я в последний раз с людьми восемь дней назад общался, с тех пор ни одного не встретил. Даже зверья никакого нет.
— А Дикие?
— Им тоже в тех местах делать нечего. Ни добычи, ни поживы.
— Так ты все это время один по внешнему миру пилил?
— Получается, что так. Это что за город?
— Это свободный поселок Зарубино, мужик, — сделав самое многозначительное лицо, ответил Порох. — А я в Зарубино командир отряда самообороны. Отвечаю за порядок и безопасность граждан, понял?
— Конечно. А я могу у вас в городе немного отдохнуть?
Порох ответил не сразу. Еще раз оглядел блаженного, шастающего по внешнему миру со старым пистолетом на поясе и огромным рюкзаком бесполезного барахла за плечами. На психа вроде не похож. С виду нормальный здоровый мужик — высокий, крепкий, правда, поддошел в дороге, но полным доходягой не выглядит. На вид лет пятьдесят, и сивая щетина старит его еще больше.
— У нас тут не проходной двор, понимаешь, — сказал, наконец, Порох. — Мы к себе только торговцев пускаем, а так... У тебя курить есть?
— Ага, — мужик достал из кармана куртки смятую пачку сигарет "Ява", протянул Пороху.
— Можно, несколько штук возьму? — спросил Порох.
— Бери все, у меня еще есть.
— Ну вот, а говоришь, ничего нет на обмен, — сказал ополченец, закуривая. — Ух ты, хорошие сигареты! Где взял?
— Это еще со старых припасов, — неизвестный залез в свою рюкзак и, покопавшись, извлек еще две пачки, одну протянул Пороху. — Вот, держи.
— Благодарю, — Порох был удивлен такой щедростью. Махоня, рожа кусошная, за пачку таких сигарет пять патронов к автомату как пить дать запросит, и торговаться не станет, а этот блаженный просто так их отдает, без всякой платы. Будто цены таким вещам не знает. Чудеса, ей-Богу, чудеса!
— Только ты не думай, что я сейчас растаю и тебя в город пропущу, — заявил Порох. — У нас чужакам места нет. Хотя... Ты вообще что умеешь делать?
— Ну, я ученый. Специалист по...
— Ученый? — Порох хмыкнул. — Понимаешь, брат, у нас в городе требуются рабочие руки, а не ученые. Нам вот сейчас в городскую котельную слесарь нужен, наш слесарюга Романыч от рака помер. А ты не слесарь, жаль.
— Я и руками кое-что делать умею, — улыбнулся неизвестный. — Могу врачом работать.
— Э, врач у нас есть! — Порох резко мотнул головой: еще чего не хватало — свояку Тимке, зарубинскому фельдшеру, конкурента черт послал! — Так что про врачевание забудь. Еще что умеешь делать?
— Да что скажут, то и буду делать. Может, я еще в вашем городе и не останусь надолго. Так, отдохну денек и дальше пойду, на юг.
— Понял, — Порох почесал переносицу, еще раз придирчиво оглядел собеседника. — Ладно, хватит тут на холоде стоять, трындеть. Пущу я тебя в город, уговорил. Только запомни — у нас тут борзых не любят. Начнешь голос повышать, быстро для тебя патрон отыщем, понял?
— Яснее ясного. А где тут у вас остановиться можно?
— Сейчас зайдешь, иди прямо, к главной площади. Там дома стоят, в одном наше начальство сидит, в другом как раз бар и гостиница. Хозяин там Махоня. Если деньжата или барахло на обмен имеются, он тебе лежак на ночь выделит и пожрать сможешь. Только за твои книжки он ничего тебе не даст, сразу говорю.
— Спасибо, — ответил незнакомец и начал надевать рюкзак.
— Погоди, тебя как звать?
— Платов я, Андрей Иванович Платов, — ответил странник. — А вас как величать?
— Зови Порохом. Ладно, шуруй, гражданин Платов и помни, что я тебе сказал — без художеств!
2.
Найти заведение, о котором говорил Порох, оказалось делом несложным. Махоня устроился в одном из двух уцелевших в поселке двухэтажных особняков из красного кирпича, некогда, наверное, роскошных и нарядных, но теперь потерявших всякий вид. В другом особняке, как раз напротив, была городская мэрия — об этом сообщала надпись, сделанная красной краской прямо на проржавевшей металлической двери. Эту надпись высвечивал единственный на весь городок фонарь, тусклый и постоянно мигающий. У двери в мэрию стоял, раскачиваясь, какой-то набравшийся в хлам мужичок в собачьем полушубке и рваных валенках. Он пытался шагнуть, не опираясь при этом на стенку, но у него ничего не получалось. На Платова мужичок посмотрел взглядом, в котором не осталось ничего человеческого.
Внутри питейной Махони было темно, горела одна-единственная маломощная лампа, запитанная от генератора. Окна были заколочены листами ржавого кровельного железа. От густой смеси самых разнообразных неприятных запахов у Платова перехватило дыхание. Здесь было что-то вроде бара — по залу были расставлены разноцветные пластиковые столики и стулья. Все сделанное из дерева тут давно пустили на топливо. Народу было немного — два человека сидели в углу и что-то поглощали из алюминиевых мисок, еще один стоял у стойки со стаканом в руке. Сам Махоня, низенький щуплый альбинос в бесформенном свитере из собачьей шерсти сидел за импровизированной стойкой, грубо сваренной из все того же кровельного железа, с горящей сигаретой в руке. На новоприбывшего он посмотрел с любопытством.
— Торговец? — осведомился он, глядя на Платова. — Подходи, поговорим. Чем торгуешь?
— Я не торговец, — ответил Платов, подойдя ближе. — Мне сказали, тут можно переночевать.
— Можно, если есть чем заплатить. У тебя есть что-нибудь? Спирт, патроны, консервы, курево?
— Сигарет есть две пачки.
— Это хорошо, — Махоня уже дружелюбнее посмотрел на гостя. — А в рюкзаке что?
— Книги.
— Иди ты! Полный рюкзак книг?
— Полный.
— Покажь.
Махоня заглянул в рюкзак, вытащил одну из книг, полистал, ища картинки. Картинок в книге не было, и на лице альбиноса появилось разочарование.
— Не, такой товар я не возьму, — сказал он, возвращая книгу Платову. — Разве только на растопку.
— Книги не продаются, — ответил Платов. — Уж извините.
— Это где ж ты столько этого барахла набрал?
— Это мои книги. Больше у меня ничего нет.
— Ты сказал, у тебя сигареты есть, — напомнил Махоня.
Платов кивнул, полез в рюкзак и долго копался в нем, наконец, извлек из-под книг сверток, аккуратно упакованный в черный пластик. В свертке, кроме пяти пачек сигарет, оказались набор медицинских инструментов, коробка с медикаментами, мешочек с солью и стопка бумаг, перевязанная крест-накрест тонким капроновым шпагатом.
— Продаешь? — Махоня немедленно схватил медицинский набор, раскрыл футляр, разглядывая содержимое.
— Нет, не могу, — мягко ответил Платов.
— Ты что, врач?
— Да как сказать? Я ученый, биолог.
— Так, а здесь что? — Махоня, не дожидаясь разрешения Платова, открыл коробку с лекарствами.
— Антибиотики, противорадиационные таблетки, иммуностимуляторы, еще кое-что.
— Продашь?
— Ну, кое-чем могу поделиться.
— А пободрее веществ у тебя нет?
— Пободрее? — не понял Платов.
— Ну, промедол, первитин, тарен, морфин.
— Ах, вы об этом! — Платов помолчал. — Нет, таких медикаментов у меня нет, хотя... Там у меня вроде должен быть афин. Две ампулы. Посмотрите в оранжевой коробочке.
— А, есть! — обрадовался Махоня. — Продаешь?
— Вообще-то антидот мне нужен, но... Что за него дадите?
— Двое суток можешь у меня гостить, пойдет такая плата?
— Ладно, — вздохнул Платов. — Выбора у меня все равно нет.
— Люблю покладистых людей! — Махоня мигом достал откуда-то из-под стойки бутылку с прозрачной жидкостью, плеснул понемногу в два грязных стакана, один из них придвинул Платову. — Пей, согреешься малехо.
— Спасибо, — Платов взял стакан, понюхал: жидкость крепко припахивала керосином и еще чем-то тошнотворным.
— Те пей, не дрейфь, — заявил Махоня и показал пример, залпом выпив свою порцию. Платов решился. Алкоголь ободрал горло, огнем протек в желудок, но очень скоро Платов ощутил приятное тепло во всем теле.
— Сам откуда будешь? — поинтересовался Махоня.
— С севера. Есть такое место, Белая гора, может, слышали?
— Нет, не приходилось, — Махоня долго размышлял, налить ли Платову вторую, но желание выпить и поговорить с гостем из внешнего мира пересилили жадность. — Тебя как величать-то?
— Андрей Иванович я.
— Иваныч? — прыснул Махоня. — Насмешил, честное слово! У нас в городе никто друг друга, как при царе Горохе, по батюшке давно не зовет. Меня вот Савелием назвали, а все зовут Махоня, это потому что фамилия наша Махонины. У нас даже мэра просто Немец кличут, о как.
— Немец?
— Немец он по национальности из этих, из пришлых. Слышал небось, что когда Исход из убежищ начался, куча народу к нам в Россию из Европы подалась? Вот и Немец из них. Жить в Европе невозможно, радиация везде осталась сильная, вот и бегут к нам. А что, я не против. Земли у нас много, мне не жалко. А ты чего с насиженных мест ушел?
— Ищу я одного человека, — Платов достал из внутреннего кармана куртки потертый кожаный бумажник, а из бумажника фотографию. Фотография была цветной, но цвета пожухли, поблекли. На снимке была изображена обнявшаяся молодая пара, снятая на фоне стеллажа с цветочными горшками.
— Никак ты? — Махоня поднял свои красные глаза на Платова. — Не узнал бы. Знатно тебя жизня эта говеная помяла. Это сколько лет этой фотографии?
— Почти восемнадцать.
— А это твоя жена, я так понимаю?
— Да.
— Миленькая. Ее ищешь?
— Верно. Не приходилось видеть?
— Нет, точно не видел. Я бы запомнил, серьезно говорю. Давай еще по одной?
— Я потом, — мягко сказал Платов. — Вы попробуйте вспомнить, может, видели ее тут, в вашем городе?
— Точно говорю — не видел. Я тут всех знаю. У нас пришлых в Зарубино не бывает, разве только торгаши-барыги заходят с товаром, или армейцы время от времени наведываются, хрен их знает зачем.
— Армейцы? Военные, то есть? Здесь есть военные?
— Есть, родимые. Да только нужны мы им как зайцу триппер. Им наплевать, живы мы или уже подохли.
— Мне бы встретиться с этими военными. Вдруг они знают что о Наташе?
— Забудь. Даже если знают, ничего не скажут, — Махоня еще раз посмотрел на фотографию. — Нет, верно говорю, не видел я твоей жены. А как случилось, что ты ее потерял?
— Долго рассказывать. Только не по своей воле мы с ней расстались. Иногда случается, что обстоятельства бывают сильнее людей.
— Ты с Немцем завтра поговори, может, он поможет, — посоветовал Махоня. — Только Немец мужик непростой, его тоже придется греть — ну, ты понял. Слушай, ты мне скажи все-таки, по кой хрен ты всю эту кучу книг на себе пер столько километров? Не понимаю.
— А что тут понимать? Эти книги были много лет моими друзьями. Единственными. Не мог я их бросить там, откуда ушел.
— Не, не понимаю, — повторил Махоня, налив себе третью порцию спирта. — Люди, когда между поселениями путешествуют, что-то стоящее с собой берут. Жратвы побольше, спиртику, патронов, что-нибудь на обмен. А ты разное барахло потащил, да еще полный рюкзак. Я вон гляжу, пистолетик у тебя на поясе. С таким пистолетом я бы, прости Господи, до ветра за ворота не вышел. А ты сколько километров протопал? Или ты рисковый до ужаса, или псих самый настоящий.
— Наверное, скорее псих.
— Странный ты, — сказал снисходительно Махоня и тут же, наклонившись к Платову, шепнул: — Ну-кось, пойдем со мной на минутку. Дело есть. Барахло свое можешь здесь оставить, никто не возьмет.
Платов подчинился. Махоня привел его в свой рабочий кабинет, уставленный ящиками и коробками и заваленный разным барахлом, которое, видимо, имело для хозяина забегаловки какую-то ценность. Хихикая, Махоня открыл ключом ящик стола и извлек оттуда пачку старых потрепанных порножурналов.
— Такое вот есть у тебя? — спросил он. — Если есть, давай, куплю не торгуясь.
— Вот чего нет, того нет, — улыбнулся Платов. — Знал бы, прихватил парочку, там у нас в комнатах охраны такое добро встречалось.
— Жаль, — протянул Махоня, сунул журналы обратно в стол и запер ящик. — Комнаты для гостей наверху у меня. Их две, выбирай любую.
Платов выбрал ту, что была ближе к лестнице: не потому, что лень было осматривать дальнюю, просто вряд ли тут места для ночлега сильно друг от друга отличаются. В большой комнате, в которой еще сохранились остатки дорогой шелкографии на стенах и навесной потолок с навсегда погасшими светильниками, были железная кровать с матрацем, конторский стул и ящик для вещей, в принципе, ничего другого Платову и не требовалось. А главное — тут было безопасно, тихо и относительно тепло. Поставив рюкзак в угол, Платов стянул с себя куртку и ботинки и со вздохом наслаждения растянулся на кровати. Этого момента он жаждал несколько дней, с момента последней ночевки в разрушенном здании железнодорожного вокзала.
— Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться, — зашептал Платов, глядя в покрытый грязными разводами почерневший потолок, — Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокоивают меня. Ты приготовил передо мной трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя присполнена... Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни...
3.
Мэр поселка Зарубино по прозванию Немец оказался неожиданно чернявым, коренастым пожилым мужчиной с рубленым лицом и тяжелым взглядом. Он принял Платова у себя в кабинете, где на письменном столе стояли два флажка — бундовский, черно-красно-желтый, и российский триколор. Дань памяти о погибшей и навсегда покинутой родине и дань уважения новому Отечеству. Кроме флажков на столе стояли ноутбук, старая армейская радиостанция, а рядом красовался автомат АК-74У без приклада.
— Значит, ваша фамилия Платов, — сказал Немец, разглядывая гостя. Говорил он по-русски очень чисто, почти без акцента. — Порох доложил мне о вас. С чем прибыли в наш город?
— Я ищу свою жену, — Платов достал фотографию, которую вчера показывал Махоне, передал мэру. — Ее зовут Наталья Константиновна Платова, в девичестве Янковская. Знаете что-нибудь о ней?
— Как давно вы расстались с вашей женой?
— Восемнадцать лет назад.
— Вы шутите! — Немец рассмеялся. — Восемнадцать лет прошло, а вы хотите найти ее в этом сумасшедшем мире? Вы вообще понимаете, что это значит — искать человека, исчезнувшего столько лет назад?
— Я уверен, что моя жена жива. Я знаю.
— Похвально, что вы так любите ее, но... Кстати, а почему вы начали ее разыскивать только сейчас?
— Я не мог сделать этого раньше. — Платов помолчал. — Я был в заключении.
— То есть, вы были в тюрьме? — Немец был искренне удивлен. — И где это в нашей стране остались тюрьмы?
— Таков был приказ коменданта убежища, в котором я работал. Строго говоря, это была не совсем тюрьма. Скорее, мне ограничили свободу передвижения по убежищу. Как вы понимаете, само по себе сидение в убежище уже сильно напоминает тюремное заключение.
— То есть, вы все эти годы провели в убежище? В каком, если не секрет?
— В убежище номер сорок пять бис.
— Момент, — Немец обратился к своему ноутбуку. — Так, любопытно. Вы откуда к нам пожаловали?
— С севера. Место называется Белая гора.
— Простите, дорогой друг, но вот вам карта этой части страны. Место под названием Белая гора на ней не обозначено. Равно как и убежище номер сорок пять бис.
— Простите меня, но это невозможно, — Платов достал из кармана свою ID-карту. — Вот, взгляните. Там все есть.
— Хм, странно... Действительно, убежище 45-бис. Вы можете показать на этой карте примерный район?
— Попробую, — Платов шагнул к столу, посмотрел на карту, слабо мерцающую на дисплее старенького ноутбука, попытался по ней сориентироваться. — Я не уверен, но Белая гора должна быть где-то здесь.
— Почти восемьсот километров отсюда? И все это расстояние вы прошли один, по дикой территории, не боясь ни радиации, ни зверья, ни двуногого отродья?
— У меня не было выбора. Я не мог дальше оставаться в убежище.
— Вас освободили?
— Можно и так сказать.
— А поподробнее нельзя?
— Три месяца назад в "45-бис" начали по непонятным причинам просачиваться зараженные радиацией грунтовые воды. Так нам сообщили офицеры охраны Однажды нас разбудили среди ночи и приказали срочно готовиться к эвакуации — вода проникла в реакторный отсек, вышли из строя электронные системы контроля и возникла опасность перегрева главного реактора из-за отказа системы охлаждения. Охрана велела нам собрать вещи и собраться у входов в эвакуационные тоннели. Мы так и сделали, и вот тут ко мне подошел мой старый приятель, майор Карпович, командир службы радиационной и химической защиты "45-бис". Он велел мне идти за ним, вывел сначала в помещения охраны, потом привел к аварийному выходу. Тут он дал мне винтовку и этот пистолет, форменную одежду, которая сейчас на мне, немного еды и открыл для меня служебный тоннель — этим туннелем пользовались его разведчики, проводившие замеры радиации на поверхности. Попрощался со мной и велел убираться восвояси.
— Начальник химзащиты дал вам оружие и помог выбраться из убежища?
— Именно так. Мы с Карповичем были давние друзья, я думаю, он сделал это ради нашей старой дружбы.
— Хм, очень интересно. А где ваша винтовка?
— Я выменял ее на еду.
— Выменяли? — Немец с изумлением посмотрел на Платова. — Вы добровольно оставили себя без приличного оружия? Какое у вас было оружие?
— "Калашников" вроде вашего, только ствол длиннее, — Платов показал на лежавший на столе автомат.
— Нет, ну вы меня поражаете! И вы отдали ТАКОЕ оружие?
— Пришлось. Тащить на себе рюкзак с книгами и эту винтовку было очень тяжело. Книги я, естественно, не мог выкинуть, поэтому избавился от винтовки. Тем более что стрелок я никудышный, а еда мне была необходима.
— Интересный вы человек, — с иронией в голосе сказал мэр. — Впервые встречаю такого уникального субъекта. И что вы сделали потом?
— Пошел искать людей. На второй день я вышел к какому-то маленькому поселению, и тамошние обитатели снабдили меня пищей и информацией. Они сказали, что мне надо идти на юг, что я и сделал. И вот, добрался до вашего городка. Теперь я буду искать жену. Вы можете мне помочь?
— Как случилось, что вы ее потеряли?
— Это вина коменданта, — Платов опустил глаза. — Это он разлучил нас.
— Вы чего-то не договариваете, дорогой друг. Я смогу помочь вам только в одном случае — если вы будете со мной предельно откровенно.
— Хорошо, — Платов собрался с духом и неожиданно для мэра заговорил по-немецки. — Мы с женой работали вместе, она тоже биолог...
— О! — воскликнул мэр — Вы говорите по-немецки?
— Да, и еще на трех языках.
— Я был прав, — сказал Немец, качая головой, — вы действительно уникальны... Так что же случилось с вашей женой?
— Восемнадцать лет назад, на второй год после нашей свадьбы, мы с Наташей были неожиданно включены в научную группу, работавшую над особо секретным проектом. Для нас это была удача — Наташа была на третьем месяце беременности. Участие в головном проекте "45-бис" давало нам большие привилегии, например, дополнительные продуктовые пайки, а главное — на нас теперь не распространялся одиннадцатый пункт Устава, который вводил ограничения на рождение детей в убежище. Мы с Наташей теперь принадлежали к научной элите центра и могли позволить себе иметь столько детей, сколько захотим. Представляете нашу радость? Я получил назначение в цитологическую лабораторию сектора "А", а моя жена работала в виварии — кстати, фотография была сделана как раз в то время. Прошло буквально несколько недель, и тут... — Платов сделал паузу, ему было трудно говорить. — В ту ночь я был у себя, а Наташу вызвали в лабораторию выполнить какую-то срочную работу. Под утро в мою комнату ворвались охранники, разбудили, надели на меня наручники и велели следовать за ними. Начальник охраны Самойлов заявил мне, что моя жена бежала из убежища, прихватив с собой сверхсекретные документы, и что она сделала это по моему приказу и с моего ведома. Это была полная чушь — как могла женщина на четвертом месяце беременности совершить побег, да еще с какими-то документами! Я понял, что с моей Наташей случилась беда. Наверное, у меня произошло помутнение рассудка, потому что я бросился на охранников... что было дальше, помню смутно. Я очнулся в карцере, избитый, окровавленный, по-прежнему в наручниках. Потом ко мне пришел комендант Одинцов с охраной. Орал на меня, называл неблагодарной свиньей, предателем, выродком, начал пинать ногами. Мне сообщили, что я отстранен от программы и нахожусь отныне под специальным наблюдением. Мне ограничили свободу передвижения, урезали все соцпакеты и перевели на работу в библиотеку, в которой я и проводил все свое время. Иногда мне запрещали выходить оттуда по трое-четверо суток. Охранники следили, чтобы я не общался ни с кем из бывших коллег. Конечно, я пытался узнать, что случилось с моей женой, но все мои попытки раздобыть хоть какую-то информацию ничего не дали. И я поклялся, что обязательно отыщу жену. Я был уверен, что она жива. Наверное, все эти годы я сохранял жизнь и разум только благодаря двум вещам — этой своей клятве и чтению. — Платов усмехнулся. — Я замкнулся в себе, ни с кем не разговаривал, и постепенно за мной закрепилась репутация сумасшедшего. Меня так и называли — Библиотекарь.
— Сочувствую, — Немец постоял, будто в растерянности, потом решительно отпер сейф в углу кабинета, достал оттуда бутылку водки и два стакана, налил себе и Платову. — Давайте выпьем. Вам сейчас надо немного выпить.
— Помогите мне найти жену.
— Что я могу вам сказать, мой друг? Буду искренен с вами. Вашей жене сейчас должно быть около пятидесяти, не так ли? В нашем мире люди редко доживают до сорока пяти лет.
— Нет, это невозможно. Наташа отличалась прекрасным здоровьем. Врачей в госпитале даже удивляло, насколько легко она переносит беременность. Нет, жива она, я знаю. Я в этом абсолютно уверен.
— У вас есть предположения, что могло случиться с вашей женой?
— Все эти годы я пытался понять, что случилось. Я себе голову сломал, — Платов взял стакан и судорожно выпил водку. — Я уверен, что мы с Наташей стали жертвой какого-то чудовищного заговора. Правду о том, что случилось, знает только один человек — комендант. Если бы я мог, я бы заставил его говорить. Но Одинцов был недосягаем. Он днем и ночью был окружен охраной. Я знаю, я трус и тряпка, но у меня не было ни единой возможности заставить эту тварь рассказать правду о том, что они сделали с моей женой.
— Не вините себя. Вы хороший человек, и вы ничего не смогли бы сделать, уж поверьте. Но я пока не вижу способа помочь вам.
— Мне сказали, тут недалеко есть военная база. Я бы хотел попасть туда.
— Безнадежно, мой друг. У военных свой мир, у нас свой. Они слишком заняты своими делами, им не до нас, — в голосе Немца прозвучала горечь. — Они не будут заниматься поисками вашей жены.
— Я не о поисках говорю. У них может быть какая-то информация.
— И вы наивно полагаете, что они с вами ей поделятся? Бросьте, Андрей Иванович, не будьте глупцом. Даже если военные знают о вашей супруге, вы ничего от них не узнаете. Надо искать другой след.
— Вы лишаете меня последней надежды.
— Не говорите так. У вас есть деньги или хороший товар?
— Ничего у меня нет, — виновато улыбнулся Платов. — Только книги. Но они, как я понял, тут никого не интересуют.
— Это верно, книги сегодня могут заинтересовать людей только как горючий материал. — Немец задумчиво потеребил подбородок. — Знаете, есть у меня идея. В наших местах есть один парень, у него скверная репутация, но пару раз он помог мне в очень щекотливых ситуациях. Зовут его Максим Панин, но в наших краях его знают как Макса-Наемника. Он мне обязан кое-чем... словом, я попробую вас свести.
— Даже не знаю что сказать, — вздохнул Платов. — Вы просто возвращаете меня к жизни.
— Не спешите благодарить. Панин очень своеобразный господин, и не факт, что он согласится вам помочь. Но попробовать можно. Вы остановились у Махони?
— Да.
— Прекрасно. Отправляйтесь к себе, отдыхайте и постарайтесь поменьше приставать к людям с расспросами, тут этого не любят. Я вас сам найду. И о нашем разговоре никому не слова. Это намного серьезнее, чем вы думаете.
— Я понял, — сказал Платов, глядя на мэра как на святую икону. — Я все сделаю так, как вы сказали.
— Последний вопрос: где вы так научились говорить по-немецки?
— За семнадцать лет у меня было много времени на то, чтобы учиться, — сказал Платов, уже стоя в дверях. — А книги хорошие учителя. Самые лучшие, даже в наше поганое время.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
