Железное сердце (рабочее название)

Железное сердце (рабочее название)

Рука была жёсткой и прохладной.

— Рад вас видеть, — немного непривычно разговаривать с роботом как с человеком, но — новое поколение, ничего не поделаешь. Интеллект, внешность... Матово-серебристое лицо, излучавшее доброжелательность — пожалуй, единственное напоминание, что передо мной не живое существо.

— Моя идентификация...

— В курсе, мне переслали ваши данные, — захотелось посмотреть, как робот отреагирует на то, что я перебил его на полуслове. — Теперь и вашу модель стали выпускать с искусственным интеллектом третьего поколения?

— Психологи считают, что взаимопонимание в коллективе не менее важно, чем профессиональные навыки и умения.

На серебристом лице робота появилось странное выражение. У человека оно означало бы добродушную усмешку. Но робот?..

Наверное, это я морально устарел, я не наш старый верный Юлик.

— Моё личное имя Василий, — тем временем представился робот, не переставая доброжелательно улыбаться.

— Очень приятно, Василий. Теперь имена стали присваивать на заводе?

— Нет, я воспользовался законным правом искусственного интеллекта третьего поколения на самостоятельный выбор имени. Василий, или просто Вася. Так нам легче будет работать вместе, согласитесь, Борис Ратиборович.

Ну, какого чёрта этого умника прислали для обкатки именно в мою группу?..

В конце концов человек привыкает ко всему. Даже к чересчур человечному роботу. Тем более, что нашей группе и привыкать-то особо не к чему. Привычные уже.

Чем выше технологии, тем сложнее устроена техника и тем проще она в обращении. Парадоксально, но факт. Многие с этим не согласятся, но сейчас, когда технологии внедрены буквально во всё, а основы обращения с умной техникой преподают в детском саду, большинство их просто перестало замечать. Когда даже рубашка на тебе "умная", то есть сама определяет, когда подать сигнал домашнему роботу загрузить её в стиральную машину, а кофеварка точно знает, какой процент кофеина нужен хозяину в данный момент, это действительно начинаешь воспринимать как само собой разумеющееся. А для того, чтобы задать пункт назначения бортовому компьютеру личной машины или модулю такси, вообще не обязательно разбираться в их устройстве и знать принципы, на которых основан антиграв-двигатель. Нет, это всё, разумеется, преподают. Базовая программа обязательна для всех, но много ли народу вспомнит знания по непрофильным предметам после пятидесяти лет работы в какой-то одной отрасли? В особенности если за те же пятьдесят лет наука и техника ушла далеко вперёд?

Роботы андроидного типа стали появляться ещё в начале двадцать первого столетия. Штучные, невероятно дорогие образцы с прошивкой ненамного сложнее, чем у продвинутого смартфона того времени. Они умели двигать глазами, крайне неуклюже шевелили губами и не были способны адекватно отреагировать на ситуацию, не предусмотренную алгоритмом. Говорят, могли и намертво зависнуть, или вовсе отключиться. Затем наступил сверхкризис — тот самый, последний кризис капитализма, который заставил человечество на какое-то время отказаться от слишком затратных и довольно бесполезных на то время затей. Попытки некоторых стран произвести андроида-солдата закономерно ни к чему не привели: уровень технологий не позволил продвинуться дальше тупых автоматов, стреляющих во всё, что движется. При малейшем сбое в системе такой робот запросто мог положить и своих. От них отказались, и к теме искусственного интеллекта вернулись почти век спустя. Учитывая, что за этот век много чего неприятного случилось, да и специалисты по умной робототехнике повымерли, пришлось начинать чуть ли не с нуля. М-да. Но зато экономика нового уклада, помноженная на начавшуюся в двадцать третьем веке космическую экспансию, вполне могла производить роботов-помощников, лишённых уязвимости человеческого тела. Сейчас, три сотни лет спустя, технологии продвинулись настолько, что были приняты законы о правах и обязанностях искусственного интеллекта третьего поколения.

А наш Вася этим обстоятельством беззастенчиво пользуется...

Вызов оказался, как и всё в нашем случае, не располагающим к положительным эмоциям.

Авария. Авария на пассажирской линии, причём буквально в полукилометре от аэровокзала, когда стратосферник только-только стартовал. Что там вышло из строя, нас, спасателей, волновало в последнюю очередь. Наша задача — отыскивать живых. После аварий это всегда, как бы помягче выразиться, неприятно, а сегодня и вовсе... Словом, если нас не обманывали глаза, это был взрыв движка. На моей памяти — четвёртый случай, а работаю я спасателем уже полвека. Шансы найти хотя бы более-менее целое тело почти нулевые... Счастье, что самолёт рванул над наземной трассой, соединявшей аэровокзал с городом. Ещё бы километров пять, и могло накрыть окраины, но и зрелища обгоревшего электробуса с пассажирами внутри кому иному могло хватить на всю жизнь. Другое дело — мы. Нам нервы иметь не положено.

Сгорим.

Надеюсь, никто не станет задавать глупых вопросов насчёт того, почему мы такие деловые рядом с погибшими страшной смертью людьми.

— У меня сработал биодетектор, — негромкий голос Васи вывел меня из мрачного сосредоточения на руководстве работами. — Борис, проверьте, пожалуйста.

— Уверен? — глядя на то, что осталось на земле после взрыва, с трудом верилось, что тут мог выжить хотя бы микроб.

— Сомнения — привилегия людей, командир, но мои сенсоры сложно обмануть.

— Хорошо. Запускаю рой повторно.

Маленькие, с пчелу размером, дроны представляли собой единый кластер, и могли просканировать местность в радиусе полукилометра. Малость не позволяла встроить более мощные сканеры, но зато они могли пролезть в любую щель. Хотя... Первое сканирование ничего ведь не дало, а Васины сенсоры хоть и сложно обмануть, но вероятность ненулевая. Скажем, остаточное излучение после первичной деактивации сбило его настройки, или случайно выжил какой-то везучий суслик. Но надежда, мать её, умирает последней. Потому я не возражал. Только позволил себе немного усомниться.

Мы, спасатели Восточно-Европейского региона, не сказать, чтобы каждый день сталкиваемся с катастрофами. И техника достаточно надёжна, и люди у нас с детства воспитаны в том ключе, что за свои действия нужно отвечать. При таком сочетании аварии, конечно, случаются, но куда реже, чем пару веков назад. А уж катастрофы вроде сегодняшней... Я упоминал о четвёртом случае за полвека моей службы. Разум это понимал и призывал смириться. Нет в мире совершенства. Но что-то внутри — надо полагать, душа — смиряться не хотела.

— Есть сигнал, — это самое "что-то" всё-таки дрогнуло, стоило появиться на голоэкране слабенькому пятнышку. Но сомнения никуда не делись.

Что это? Едва живой человек? Сигнал слабоват для хомо сапиенса. Везучий суслик? Сбитая взрывной волной и чудом выжившая под днищем автобуса птица?.. Медбригада поблизости. Пока Ласло с Игорем в защитных костюмах режут на куски остатки кузова, разыскивая то, что могли пропустить дроны, они работают в посёлке, где уже помянутая взрывная волна наделала делов. Там тоже пострадали люди, и им нужна помощь. А здесь — только размытое пятнышко на экране, слишком слабое для человека. Вот и думай, начальник, где врачи сейчас нужнее.

А главное, кто именно из нашей медбригады сможет, не теряя самообладания, оказывать помощь выжившему в таких условиях. Медицина катастроф, знаете ли, специфическая штука. Текучка кадров безумная. Впрочем, какие тут могут быть сомнения? Кандидат у нас всего один.

— Наташа, оставь поселковых на девчат, и быстро сюда.

— Нашли выживших, командир? — раздался в наушнике низковатый, с едва уловимой хрипотцой, голос Натальи.

— У нас сигнал на сканере.

— Принято.

Сколько лет, как закончилась война, а она по-прежнему зовёт меня командиром. Хотя я сугубо штатский человек, и воевал в обычной строевой части. Но я начальник, и этого ей достаточно.

— Вася, вот здесь резани. Только аккуратно.

Вася — единственный, кому не нужен защитный костюм — вполне был способен разорвать лист композита руками. Это, как говорится, по беде, если вдруг разверзнутся небеса и выйдут из строя все инструменты. А арсенал инструментов у него внушительный, нам столько на пояс не навесить. Резаки и вовсе встроенные, вот только кто его знает, что понимает интеллект-робот под словом "аккуратно". В нашей работе без людей не обойтись. Хотя, говорят, были недавно дискуссии насчёт комплектовать спасательные группы одними роботами.

Тонкий прочный лист композита, окрашенный в весёлые "фирменные" цвета местной наземной линии, с тихим шипением подался под фокусированным лучом резака. Вася в самом деле работал аккуратно, я бы даже сказал — с ювелирной точностью. А мы втроём не менее аккуратно расширяли отверстие, стараясь добраться до задней части автобуса... Взрывная волна пришла сверху и немного спереди. Потому кабинка автопилота была сплющена в блин, пассажиры на первых рядах, соответственно, погибли мгновенно, не успев даже понять, что произошло. Да и излучение тоже... Словом, не стоит углубляться в описания, и так всё понятно. А вот пассажиры "кормы" автобуса... Кое-кто из них, вероятно, был ещё жив, когда мы вылетали на вызов. И вот здесь даже не пытайтесь представлять, что они чувствовали в свои последние минуты. Нам достаточно было увидеть.

Да. Но сигнал на сканере — он шёл отсюда. Чуть ли не от днища задней части, заваленной трупами и обломками прозрачной боковой обшивки.

— Игорь, дверь, — кивнул я технику.

Тот понял меня без лишних слов. Прочный каркас задней двери встал колом, не позволив крыше вдавиться до упора, и там, в уголке, едва теплился огонёк жизни, плававший смутным пятнышком на сканере. Осталось закрепить лохмотья крыши, чтобы они ненароком не упали никому на голову, и добираться туда со всеми полагающимися предосторожностями. Композит хоть и лишён неприятных особенностей стекла, но по твёрдости не уступает хорошему металлу.

Многоопытная и невозмутимая, как танк, Наталья, развернув переносной реаниматор, подобралась поближе к проделанной нами дыре — принимать раненого. Ростом она выше любого из нас, двухметровой даме очень неудобно будет действовать в таких условиях, но ей не привыкать. Иссианка, пусть и земного происхождения, потомок самых первых космических колонистов. Они, независимо от вида, все такие — высоченные, невозмутимые... до поры. Лично я ни разу не видел иссианца, вышедшего из себя. Говорят, некоторым это удавалось. Перед смертью. Но из них получаются великолепные врачи. Правда, Наталья слишком невозмутима даже для иссианки. Проще говоря, в том, что касается обычных человеческих эмоций, она ничуть не лучше Васи. Роботу простительно, он у нас, как тот Железный Дровосек из сказки, изначально без сердца. А она... Хотя это не моё собачье дело. Она вытаскивает людей с того света при любых условиях и с почти стопроцентной гарантией, что в клинику его доставят живым. Притом её жизнь — это её личная жизнь. Остальное неважно.

— Вот он!

— Вася, осторожнее. Держи крышу, она на соплях... Боря, тащи!

Полагаясь больше на показания приборов, спроецированные на стекло шлема, чем на собственное зрение, я ухватил тело... нет — тельце. Лёгкое тельце ребёнка лет четырёх, сжавшееся в тугой комок. Осторожно вытащив его из-под страшной мешанины трупов и обломков композита, я подхватил ребёнка на руки и сдал назад, к отверстию, стараясь, упаси боже, ни за что не зацепиться. Там, в полутьме, не разобрать было, мальчик это или девочка, и на свету тоже возникли затруднения: малыш был с ног до головы в корке застывшей крови.

Наталье не нужно было ничего объяснять. Она выхватила ребёнка из моих рук и мигом уложила под прозрачный колпак полевого реанимационного блока.

— Как — два сердца?

Она была удивлена нарушением порядка вещей. Очень удивлена. Настолько, что задала вопрос вслух. А я, дурак дураком, не мог понять, к чему это вообще было сказано. Только увидел какое-то движение под колпаком. Ребёнок лежал на боку, скорчившись в три погибели, и прижимал руки к животу. Вернее — нет, мне не показалось — он что-то прижимал руками к животу, словно пытаясь прикрыть. Защитить.

Что-то. Или кого-то.

— Гляди.

Рука малыша шевельнулась ещё раз, из-под ладошки показалась пушисто-полосатая мордашка и раздался жалобный писк. Котёнок, от силы пары месяцев от роду. Напуганный, перепачканный, но целый и невредимый.

— Вот и не верь, что у кошки девять жизней, — удивление, отпуская Наташу, подарило ей на прощанье слабую улыбку. — Других выживших точно нет?

— К сожалению.

— Тогда я повезла мальчика в стационар, и... Ладно, командир, жди доклада.

Я знаю, что она недоговорила. Знаю, но вряд ли когда-нибудь признаюсь в этом.

— Ну, хоть две жизни спасли, — в наушнике раздался голос Игоря. — А что? Кошка тоже жить хочет.

Все хотят жить — подумалось мне. Не у всех получается. На то и мы, чтобы отнимать у смерти хотя бы одного-двоих-троих. Сколько получится. Людей, нелюдей, кошек... Всё равно, кого.

Спасателей и врачей иногда называют ангелами жизни. Название в точку, только нам почему-то не слишком приятно его слышать. Сейчас станет ясно, почему.

— Наташа, жду звонка, — нарочито невозмутимо проговорил я. — А мы ещё задержимся.

Да. Нам ещё сыграть роль ангелов смерти, вынимая из покорёженного автобуса тела погибших и занимаясь их идентификацией.

Здесь мы все позавидуем нашему железному Васе.

Реабилитационные центры созданы для тех, у кого работа нервная. То есть как раз для таких, как мы. Жаль только, что не все умеют отдыхать душой.

Я, например, не научился. Говорят, так и "сгореть" недолго. Ничего, ещё тлею.

Но пейзажи здесь и впрямь великолепные. Пожалуй, только ради возможности полюбоваться ими, побродить в прозрачном лесочке, посидеть на берегу речушки, вытекающей из озерца, всегда выбираю Среднерусскую возвышенность. Что, в общем-то, странно, я сугубый южанин. Можно даже сказать, почти горец. Думаю, не в том дело, и, скорее всего, ошибаюсь. Пусть о подобных материях спорят учёные, а я просто пойду гулять, любуясь многоцветием осеннего подлеска.

Здесь, на узенькой тропинке, повторявшей изгибы тихого ручейка, меня и накрыло давящее предчувствие надвигающейся беды. Ощущение не из приятных. Браслетик диагноста — мы тут все такие носим — тут же пиликнул и выдал в воздух над запястьем оранжевые буковки: "Учащённый пульс, повышенное давление, обратитесь к врачу". Можно было не напоминать, сам чувствую. И лучше повернуть к корпусу, не то браслет, чего доброго, весь медперсонал на уши поставит своим сигналом... Это вот что сейчас было, простите? Беспричинный страх, сердечко тук-тук. Старость, что ли, дала о себе знать? Мне ещё и восьмидесяти нет, самый расцвет сил... Хотя, вон, медицина нынче настаивает на важности развития третьей сигнальной, и советует не пренебрегать голосом интуиции. Мол, если что-то эдакое показалось, не спеши креститься, как советует старинная поговорка, а включай соображалку и анализируй поступившую в органы чувств информацию. Обязательно найдётся что-то такое, из-за чего подсознание встревожилось.

Я бы и рад. Проблема в том, что здесь, в санатории, нас стараются оградить от потоков информации извне. Реабилитация-то психологическая. Что прикажете анализировать?

Как я и думал, предчувствия не оправдались. Осмотрев меня, лечащий врач посоветовал слушать спокойную музыку и читать что-нибудь отдохновенное. Мол, это было эхо крайней спасательной операции. Может, так оно и было. Вот только проснулся я в два часа ночи в холодном поту. А рано утром неожиданно пришёл сигнал "Группе сбор". Эти сигналы не блокируются ни одним медкомплексом — не имеют права. Пожалуй, я удивился только одному: почему так рано? По графику у нас было ещё дней пять.

О своём предчувствии я тогда даже не вспомнил.

— Я бы вас пока не выпускала, — главврач, немолодая, чуть полноватая дама, покачала головой, внимательно изучая данные из моей персональной карты, уныло светившиеся прямо в воздухе напротив её лица. — Вы ведь не новичок, сами понимаете, что означает вот эта диаграмма... Может, подумаете о переводе на более спокойную работу?

— Лет через несколько, может, и подумаю, — моя невесёлая усмешка говорила лучше всяких слов. — Я врос в эту работу, как та старая липа в парке — пока не засохнет, не сковырнёшь.

— Не представляете себя на другом месте? — понимающе кивнула главврач. — В нашем возрасте люди консервативны. Я ведь тоже седьмой десяток лет в этом санатории, от медсестры до главного. Знаю, что однажды попросту не смогу тянуть лямку, как прежде, придётся уходить. Знаю, что время это уже не за горами. Неприятно, но факт. И всё же, когда оно настанет, я уйду. Для меня найдётся какое-нибудь не слишком нервное местечко, где может сгодиться мой опыт. К вам это же относится в полной мере. Для работы на местах катастроф у вас скоро попросту не хватит здоровья. Но на руководящей должности...

— Там тоже нервишек нужно дай бог, — я позволил себе деланную весёлость. — Руководить нами, раздолбаями — врагу не пожелаю... Нет, я остаюсь. Пока это возможно.

— Однажды вас просто выгонит консилиум. Я бы не стала ждать.

— Может статься, консилиум не понадобится, Вера Петровна. Спасибо вам.

Она меня прекрасно поняла. И смысл того, что я сказал, и того, чего не сказал.

Таких, как она, выгонять не приходится, потому что уходят сами. Таких, как я, тоже не выгоняют — потому что до этого светлого момента, как правило, не доживаем.

Вольному воля, не так ли? И ещё — что ни делается, всё к лучшему.

— ...Зачем было так спешить?

— Анализ статистики и прогноз на ближайшие два месяца, — Вася, как наш штатный банк данных, постоянно бывший на связи с центральным восточноевропейским сервером, ответил первым. — Аналитический центр пришёл к выводу, что в это время высока вероятность крупной катастрофы. Компьютерный анализ этот вывод подтвердил. Потому все группы находятся в состоянии полной готовности.

— Аж интересно стало, как там аналитики делают прогнозы, — хмыкнул Игорь, в десятый раз перебирая персональный набор спасателя. — На кофейной гуще гадают, что ли?

— Не могу сказать со стопроцентной уверенностью, — Вася изобразил сарказм, — но, судя по сбываемости их прогнозов, от погодных до профессиональных, так оно и есть.

— Не клевещи, Василий, иногда ведь угадывают, — мне не было нужды перебирать амуницию, я и так прекрасно знал, где что у меня лежит. Потому позволял себе расслабленно сидеть на подоконнике и глядеть в заоконное пространство.

— В пределах теории вероятности, — парировал робот. — Как гласит древняя машинная мудрость, то ли встретишь крокодила на лестничной площадке своего дома, то ли нет...

— Вась, тебе вредно с нами общаться, мы тебя плохому учим, — с самым серьёзным лицом заметил Ласло, выходя из раздевалки в новеньком, только из бокса-синтезатора, форменном костюме.

— Зато вы перестали считать меня железным болваном с чистой операционной системой, — не меняя тона, ответствовал Василий с лёгким шутливым поклоном. — Без обид, ребята, я хорошо подкован по человеческой психологии.

То-то он с Натальей за всё время перекинулся в лучшем случае десятком фраз, причём исключительно по работе. Искусственный интеллект тем и отличается от обычного, что лишён бестактности: ограничения, намертво вшитые в ядро и само "железо", не обойти.

Психолог, понимаете ли...

У нас нет какой-то единой базы, где группы дожидаются вызова. Есть несколько пунктов, один из которых, расположенный под Смоленском, считается центральным, и дюжина точно таких же пунктов, хоть и рангом пониже. Постоянная смена базирования обоснована опять же психологией, чтоб её, хотя регион как раз меняем крайне редко. Лет пять пришлось работать в Северной Америке, но вскоре начальство решило, что идея перевести нас туда была не блестящей. Несмотря на общепланетарную экономику, жизнь без конфликтов и набравший обороты процесс смешения народов, культурная разница ещё довольно сильно давала о себе знать. Североамериканцы не слишком жаловали европейцев, на всеземном и даже на классическом английском разговаривали без особой радости, а их англо-немецкие, англо-французские и англо-испанские диалекты у нас в европах не преподавали. Тамошнее начальство только руками разводило: мол, менталитет такой, не обижайтесь. Словом, перевод обратно мы праздновали два дня, и с тех пор всячески сопротивлялись попыткам засунуть нас в другой регион. Справедливости ради отмечу, что попыток было всего две, и те без энтузиазма. Потому мы уже который год безвылазно патрулируем Восточную Европу от Одера до Урала, не испытывая никаких неудобств.

То же правило действовало и в отношении команды. Состав группы менялся нечасто, психологическая совместимость коллектива при трудоустройстве новеньких учитывается в самую первую очередь. Расставались мы всегда с огромным сожалением, даже если речь шла о роботе. Юлик, или, по техпаспорту, Гай Юлий Цезарь проработал в группе восемь лет. При всей своей безыскусности и эмоциональном ...э-э-э ...нейтралитете он стал своим, частью коллектива. Он был до невозможности предсказуем, рационален до глубин своего процессора и абсолютно лишён инициативы. Вася же в общении мало чем отличался от того же Игоря, от которого подцепил привычку к словесным пикировкам. Он копировал наше поведение, причём не механически, а очень избирательно, буквально на лету составляя собственную личность из кусочков своих представлений о нас. Что там творилось в его квантовом мозгу, не смог бы внятно высказать даже он сам: в двух словах не опишешь, а внимать многочасовым лекциям мы разучились, едва получив дипломы.

Да, это слишком уж по-человечески. Правы были те, кто ратовал за принятие декларации прав искусственного интеллекта. У нас с Василием куда больше общего, чем с Юликом, удачной ему модернизации. Юлик после ухода из группы ни разу не дал о себе знать. Вася, когда его через несколько лет заберут на доработку, будет постоянно выходить на связь и обязательно запросится обратно к нам. Даже знаю, чем будет мотивировать — мол, к этой группе уже притёрся, сработался, а к другой придётся привыкать заново. Этого в его заводской прошивке точно нет. Зато склонность к логичным словесным конструкциям есть у меня, и Васька беззастенчиво её скопировал... Только не говорите мне, что люди так не делают, ладно?

Я далёк от того, чтобы пугаться излишней "человечности" Васи, всё-таки специалисты, разработавшие базовые принципы искусственного интеллекта хлеб даром не ели. Неприятные инциденты с интеллект-роботами можно пересчитать по пальцам одной руки, и то там напортачили программисты. Но иногда становилось не по себе. Наверное, это оттого, что творение, того гляди, станет совершеннее творцов. Правда, оставалась одна область, в которой мы, люди, всё ещё вне конкуренции.

Эмоции, чувства.

Вася до мельчайших подробностей знает, что такое чувства, эмоции. Идеально и всегда к месту оные изображает, но никогда их не испытывает. Ибо нечем. Для этого в качестве приложения к уму нужна живая душа, а у него в наличии только интеллект. Самое интересное, что он это знает, но никакого дискомфорта не испытывает. Потому что дискомфорт — это тоже чувство.

Знаете, иногда я ему завидую. В особенности сейчас, когда опять тошнотворным комком поперёк горла встало то самое предчувствие близкой беды. Уже в четвёртый раз за последние трое суток.

— Группы А-5 и А-8, тревога! — внезапно ожила горошинка приёмника в ухе, заговорившая холодным женским голосом. — Чрезвычайная ситуация, Пулковский институт квантовой физики.

— Принято, — дежурным голосом ответил я. И только когда наш борт лёг на мгновенно рассчитанную штатным компом траекторию, до меня наконец дошло, что сказала диспетчер.

— Институт квантовой физики? — Игорь вслух переспросил то, что вертелось на языке у всех. — Станция, что ли, рванула?

— Тогда накрыло бы всю область, — в голосе Васи прозвучала нотка недоумения, — и вызывали бы не две группы.

— Тогда что?

— Не знаю.

— На месте разберёмся, — буркнул Ласло, ведя борт по траектории. Здесь плотное воздушное движение, экстренные службы вынуждены идти поперёк всех трасс с тревожными сигналами и на ручном пилотировании, а он наш штатный пилот.

— Полторы минуты до финиша, — напомнил я. — Костюмы. Оборудование.

— В норме, — доложил Игорь.

— Медбригада?

— Мы готовы, — Наталья с медсестричками сидела в "скорой" — ослепительно белом, с огромными красными крестами на бортах, катере — шедшем в пятиста метрах за нами.

— Вася?

— Планы всех уровней института от диспетчера получил, — ответил робот.

— Прошли облачность. Визуальный контакт, — не меняя мрачного тона, проговорил Ласло.

— Гос-споди... Что это?

Игорь, как обычно, высказал вслух то, о чём мы все подумали.

И в самом деле, что бы мог значить полупрозрачный, переливавшийся всеми цветами радуги, словно мыльный пузырь, неприятно колышущийся купол? Сквозь него просвечивало само здание. Если верить схеме, вполне целое. Но, люди добрые, что здесь произошло?

— Мать-перемать... Доэкспериментировались, физики, — тихо ругнулся Ласло. — Командир, как мы в ...это заходить будем?

— Излучения?

— В норме.

— Уверен?

— Сам удивляюсь.

— Василий, схему входов в здание на экран.

— Пойдём под землёй, — догадался Игорь, едва увидев означенную схему. — Иначе никак.

Как и всякий уважающий себя научный институт подобного направления, Пулковский был похож на айсберг: большая часть его помещений располагалась под землёй.