Холод речных вод

Пролог. Утрата правого пути.

'Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу'...Всем знакома эта фраза, ну, кроме принципиально не читающих книги субъектов. Знакома она была и мне. Как и у любого читающего человека всегда есть запомнившиеся ему фразы. У противника чтения есть путь к норме, если в его голове застрянет фраза из песни его любимой группы. Простим ему не визуальное, а слуховое восприятие. Иногда эта строка просто застревает в мозгах, иногда помогает, а иногда становится пророческим знаком, но чаще всего мы ее не воспринимаем как этот знак.

Откуда было знать мне, школьнику, читающему том из 'Библиотеки Всемирной Литературы', что через много лет это случится не только с почтенным жителем Флоренции Данте Алигьери, но и с обыкновенным жителем города Крымска Алексеем Мамаевым. Мне гадали на картах, мне пророчили много чего, но совсем не это. И правильно. Когда тебе сотрудница на работе нагадает то, что ты встретишь блондинку, но надо беречься казенного дома и интересов пикового короля— тут можно и поверить, особенно если гадалка сама не блондинка и нет подозрения, что она тебя так охмуряет в свою пользу. Новая любовь, неприятности с казенным домом— это правдоподобно. И может даже вправду произойти .

А вот нагадай человеку сумрачный Лес и тварей его, от которых нет спасения— что он подумает? Спасибо, если он свои нецензурные думы не выскажет вслух. Да и не знаю я, какие карты соответствуют свалившимся мне на голову приключениям. В защиту гадалок скажу лишь то, что многие из них жаловались, что гадать мне тяжело. Отчего— то получались совершенно непонятные комбинации и только некоторые сочетания карт можно было озвучить, как классические дороги, дома и интересы. Раз я шутки ради попросил то же сделать цыганку. Она тоже затруднилась озвучить результат, и даже природная бойкость и говорливость не спасали. Но это меня особо не волновало, я ведь гаданием на жизнь не зарабатывал и никого не обманывал.

Закончил школу, в институт сразу не поступил, оттого и отслужил в инженерно-саперной роте два года. А уже после армии поступил в политех, три курса закончил, потом перевелся на заочный. Время такое настало— кооперативное движение. Ну и я к тому времени женился , а кормить семью надо было. Дочка еще не родилась, но к этому все шло. Так что работал я днем шофером, вечером в кооперативе, а заочно учиться... ну, как получалось, что-то знал, а остальное сдавал. Чтоб сдавать студенту ведь не обязательно знать предмет, о чем сочинены бесконечные анекдоты, как студент сдает предмет, конспект по которому открыл только вчера. И даже кино есть 'Приключения Шурика'. Может, и не только этот, но сразу другие не вспоминаются. Так вот я и жил и со всем справлялся, пока не встретилось то, чего не смог одолеть. Есть такое выражение: ' удар судьбы вычеканивает на человеке его истинную стоимость'. Не помню, кто его сочинил, но отчего— то уверен, что по нему судьба особенно не била. А по мне стукнула, и не просто так, а КАМАЗом. В лоб. Мой 'рафик' этого не выдержал, и я тоже. 'Рафик' отправился в металлолом, я на больничную койку, а жизнь моя в тартарары. Потому что я оклемался , но не сразу. И очень не сразу. Еще лечащие врачи меня предупредили, что не исключено наличие у меня в будущем эпилепсии. Трвматической, от той самой травмы. Поэтому теоретически я могу садиться за руль и ехать.Только я должен знать,что у меня может быть припадок за рулем со всеми вытекающими. То же касается работы на высоте и у механизмов. Вот так, как раз это было после последней сессии и вручения диплома. Вовремя получил!

Итого я остался у разбитого корыта, хоть и с 'поплавком' на груди. За баранку уже опасно, в кооперативе, где я подрабатывал тоже не очень развернешься, мы ведь не игрушки из пластмассы делали, а строительными работами занимались, то есть по большей части на высоте. Поскольку я первое время еще и ходил с трудом, а многое пришлось учиться делать заново,то вы понимаете, что случилось. Оверкиль. Полный оверкиль.

Ну, в общем, были большие проблемы, и моя жена Рита их не выдержала. Нашла человека без них, потом уехал к нему в Ростов , далее вообще не знаю, куда делась и дочку увезла. Родители Риты умерли, а с ее подругами я не общался. Дочка Ирина, естественно, при разводе осталась с матерью, по— другому ведь не бывает. Вот так и все хорошее миновало. От жизни только осколки, как от разбитого зеркала. От падения в мрачные бездны алкоголизма меня спасло только то, что я и до того не любил на алкоголь налегать, да и после травмы с этим лучше не стало. А когда алкоголь тебя не успокаивает, а от него тебе только хуже— зачем его пить ? Ну ладно, хватит о обо мне и моих бедствиях, ведь никому это не интересно, даже мне самому. Расскажу о том самом темном лесу и своем попадании туда.

Про мои беды вы уже наслышаны, только дальше было так: после нескольких весьма голодных лет, когда и на хлеб с трудом хватало, стало полегче, здоровье и работоспособность почти что восстановились, я начал находить подработки получше и как-то все стало не настолько беспросветно. С жизнью героев сериалов не сравнишь, но есть что есть, и есть, что надеть. А поскольку я еще и не спился, то вообще все здорово. И вот как-то осенью вернулся я из Темрюка, где случилась удачная подработка. Деньги есть. В ноябре обещали еще одну халтурку, со второго этажа коттеджа я не свалился при монтаже всяких инженерных систем для весьма небедного человека из городского начальства, свой дом застал на месте— чего еще надо ? Кому— то еще может чего— то не хватать, а мне пока и за это спасибо. Виктория, с которой меня в то время были отношения, через неделю должна была вернуться из Горячего Ключа. Так что как только у меня были переделаны все текущие дела по дому и саду— огороду, возник проклятый вопрос: что делать самому? В Краснодар смысла ехать нет. Через неделю или больше мы там все равно окажемся с Викой. Лично я в магазины и на рынки ходить не люблю, так что что я там отдельно забыл? Для моря уже поздно — октябрь. Конечно, иногда и в октябре можно искупаться, но лучше не надо. В итоге получается время, которое нужно убить. И я не нашел ничего лучше,чем сходить прогуляться в лес, причем не просто так, а на денек,а,может, и больше. Я и раньше так делал, и осенний лес мне нравился. Змеи как раз расползаются по норам на зимовку, с волками и медведями тут напряженно. Кабана встретить можно, хотя я его как-то никогда не боялся. Кто еще в лесах Краснодарского края опасен? Вроде больше никого, за исключением чупакабр и реликтовых гоминидов, то бишь йети. Я ни тех ,ни других здесь не видел, но пишут же про них журналисты и пишут. И не в колонке 'Что я увидел во время последней белой горячки'. Так что мне было бояться нечего. С таким оптимистичным настроем я и собрался в путь. На сей раз подался не в район Неберджаевской, а сторону Саук— дере. Тем, кто здесь не живет и редко бывает, объясню проще. Налево или направо от дороги на Тоннельную и Новороссийск. Так вот, я пошел направо от трассы. Лучше бы я пошел налево, но об этом я подумал уже попозже. Не в тот день. Пока же я двинулся по правому пути и утратил его, этот самый правый путь. Но об том еще не знал, что стану последователем гибеллинов. Я, собственно, и не сильно различаю до сих пор, чем отличаются гибеллины от гвельфов. То есть пока читаю про это, понимаю, но прочел — и забыл минут через десяток.

Так что вот в этот день я гулял по лесу, рвал кизил, наслаждался погодой и пейзажем. Под вечер нашел место для стоянки, где даже был старый шалаш, разжег костер, поужинал ,устроился и завалился спать и дрых аки младенец в люльке. Вот только проснулся не в околокрымском, а в сумрачном Лесу.

Лес этот мы, его разумные обитатели обычно называли просто Лес. Хотя в прилагательных тоже недостатка не было, и темный лес, и сумеречный, и сумрачный, и черный. Иногда прилагательные были такими, что при женщинах и детях произносить не принято. Слово 'иногда' тоже не отражает частоту произношения. Куда мы взялись в этом лесу — а отовсюду. Жил-был и попал. Как— обычно во сне, но иногда были и исключения. Иван Разумов попал сюда, упившись в драбадан в геленджикской пивной. Степан Ртищев— нырнув к утопленной машине в речку Сок. Это случилось где-то в Самарской области, так что не спрашивайте, что это за река и не врет ли Степан. Пусть даже и врет — какая мне разница. Все равно это ад или филиал ада для кого-то, кто в чем— то виноват. Потому что я не вижу логики в его существовании, если Лес -это не ад, а что-то другое. Или наш мир таков, что наряду с Порядком существует Хаос, и вот Хаос выплыл в виде этого странного места. Лес это вырос явно на месте города, и немаленького. Представьте себе Ростов, Тольятти или любой другой немаленький город, и мысленно же вообразите, что в следующую секунду сквозь асфальт, булыжник и газоны выросли деревья и кусты. Теперь надо немного выждать и ощутить это все. Ах да, и с домами Хаос маленько поиграл. Так что надо дополнительно себе представить, что часть больших домов отчего -то разрушилась, но часть осталась. Для большего умопомрачения кое-где в домах на полке лежат еще съедобные крупы, а рядом бетон крошится, и сквозь него прорастают лианы, словно все брошено десятилетия назад. Диме Сиплому все это напоминало брошенные военные части в его родной Мурманской области, только где-нибудь в Поное не было такого леса. Темного и черного, полного теней. И в этих тенях водились твари. Черные инфернальные твари непонятного поисхождения: собаки,медведи, кабаны. Могли быть и змеи. Идешь и на тебя бросается волкоподобная тень из-за ближайшей сосны. Но может и кабан. А, может, и обыкновенный кабан,которого ты отчего-то спугнул. Разница между кабаном обыкновенным и теневым кабаном весьма невелика. Обыкновенный кабан распорет тебе клыками бедро, и ты помрешь от потери крови. А кабан из теней вцепится тебе в то же бедро, и ты тоже умрешь. Разница будет в виде твоего хладного трупа. После обычного кабана труп обычный. После кабана из теней как будто высосанный. Кожа и кости, а куда девается остальное— кто ведает. Бывали и птички, которые назывались гарпии. Эти отчего-то высасывали только голову. Труп после них до челюсти обыкновенный, а выше напоминает полуспущенный детский мяч. Черепных костей почти что нет, они как у рыбы-тоненькие. Бывают и опасные муравьи. Есть такие же ягоды и растения.Всякие, просто ядовитые и живые, выпивающие тебя подобно этим теневым тварям. Или просто так обжигающие кожу, что потом думаешь,что лучше бы оно тебя выпило...хоть бы не мучился так. Опасно жить в таком лесу. На этой кочке фосфоресцирующий цветок. Дотронешься, и он, словно лампочка, лопнет в руке. После того на ладони глубокий ожог до кости. Можно сразу стреляться, это пройдет легче и безболезненней. Дальше в кустах кто-то шуршит. Захочешь поглядеть — выскочит кабан. Как вы поняли, хоть тот, хоть этот— не лучше другого. Задерешь голову кверху, а в лицо тебе кинется небольшая змейка. Укус в лицо— и ты труп. Но хоть быстро. Может спикировать гарпия. Про нее я уже рассказал. Под ноги можнет попасться ежик. Обыкновенный — только уколет ногу. Гангрена будет потом и не по вине этого клубочка иголок. Может встретиться ежик из теней — и от тебя останется мумия.. . Соберешь ягоды и съешь их. Вкус кисло-сладкий и останешься сытым. Можно на соседнем кусте собрать точно такие же, и твой желудок от пары ягодок сожжет, как кислотой. С грибами — та же история. Чем отличается смертельно опасный боровик от съедобного ? Только послевкусием.

Как жить в таком Лесу ? А как получится. Лучше бы,чтоб у тебя прорезались какие— то экстрасенсорные свойства. Чтобы посмотрел на ягоду или гриб и что— то тебе (чакра там или третий глаз) подсказало, что это опасный гриб, а этот-нет. Не прорежутся в тебе эти свойства— так финал неизбежен. Ибо не успеешь вскинуть ружье, возьмешь неположенную ягоду, поджаришь смертоносный гриб и скушаешь. Много лет спустя по телику стали показывать шоу 'Битва экстрасенсов' .

И там компания экзотически выглядящих людей начинает раскрывать стращные тайны людей и истории. Поскольку это им ничем не грозит, то в качестве грома небесного бедняг— экстрасенсов периодически выпинывают с шоу, если они не понравились товарищам. Чтоб жизнь медом не казалась и их способности не засыпали. Глядя на это, я только смеялся, чем удивлял кое -кого из ближних. Ну не раскажешь же ей, как долго бы протянула мадам с карточной колодой, что карты теребит, и они ей вещают нечто маловразумительное в этом сумрачном Лесу. В таком Лесу недолго и с ума сойти. И такие тоже были. Идет тебе навстречу господин средних лет с бородищей веником. Увидев тебя, кидается и начинает рвать зубами. Счастье еще, что не ядовит. Коль успеешь выстрелить — отделаешься парой укусов . Если рана не загниет, то выздоровеешь. Наверное. А чем такой вот от нормального человека отличается?

Ну, если честно,то после пары дней жизни в таком лесу нормальным уже не будешь. Но от меня он будет отличаться только более длинными ногтями. И тем, что одинок. Даже по два их не встретишь— видимо, не уживаются.

Что самое непонятное в этом лесу — в нем нет времени. Есть только жалкое подобие рассветов и закатов. А времена года не меняются. Словно всегда, скажем, август. Отчего так? Значит, конец света нам уготован в августе, и этот конец будет длиться бесконечно, или пока все грешные не получат всё сполна.

В краткие часы отдыха, когда еще не засыпаешь, я все думал -за что я там. И не находил ответа. Может, просто потому, что вышел из дома двенадцатого октября. Или оттого, что не подавился пирожком полгода назад. Раз ускользнул от кары подавлением — пойдешь Лесом. За что: за то, что 'кадлуб длугий,а ноги крутке'.[*] Так говорил мой сослуживец Вася Жилунович. Вот так мы и жили, точнее, выживали. Ходили в экспедиции, пытаясь добыть старые запасы еды. Пытаясь добыть оружие. Пытаясь подстрелить безопасного с точки зрения еды животного. Пытаясь собрать неядовитых грибов.

А Лес ловил нас. Пристроишься в каком-то доме, пару деньков проживешь, а потом на деревянном полу прорастут из подвала вот эти стеклянные колокольчики, что давятся в руках. Встал и ушел. Через пяток дней можно вернуться— цветы зла пропали. Нас нет, значит, они не нужны. Что было еще приятным сюрпризом— меченные Злом животные совсем не крепки на рану. Я сколько в детстве наслушался охотничьих историй, как кабана не брали пули, и сколько пуль и картечин таскал в себе старый секач. А так здоровенный кабан и от одной пули падает. Если не успел перед попаданием в него кусануть или рвануть клыками, то все — твоя взяла. До следующего раунда. Только пуля пробьет шкуру животного, как оно шатается, из раны брыхжет кровь, и все. Лежит. Кушать его тоже не рекомендуется. Может отомстить за меткость отравлением.

Все это напоминало давным— давно читанный роман 'Неукротимая планета'.

[*] За то,что туловище длинное,а ноги короткие (белорусско-польское выражение).

Там тоже все на планете Пирр стремилось уничтожить жителей. Вот отчего-не упомню, давно это читал.

Я уже говорил, что существование Леса и его особенности не укладывались в логические схемы. Для чего это все надо и кому? На это подходящего ответа не было. Хотя разные мысли высказывались. Мне была более по душе мысль про ад. Ртищев думал,что это все случилось из-за какой-то биологической катастрофы. Военные что-то там изобретали, а потом это биологическое оружие как-то высвободилось и вот это создало. Но это вольный и литературный пересказ Степановых словесных конструкций, если убрать пару страниц нецензурного. Витя Борецкий...А что же он говорил? Ах да,что это Лес Зла, что где-то в глубине Леса живет его хозяйка-женщина, которая этим всем руководит, а мы-это те, кто проходит испытание,чтобы выяснить,кто из нас достоин стать ее мужем. А потом она возьмет оставшегося и поведет в более спокойное место. Тут я ему заявил, что тот, кто выдержит здесь, уже выживет даже в вулканической магме. Витя обиделся и перестал разговаривать об этом. Но как-то сказал, что где-то в глубине Леса все так и есть.

Мирон Оглоблин тоже говорил, что ему кажется,что всем здешним Злом кто-то управляет. Ну, как бы наблюдает за игрой нас и ужасов Леса и наслаждается этим.То есть шоу 'Бегущий человек' из фильма, только охотники здесь не такие. Мирон жил здесь дольше нас всех,так что ему можно было верить.И если что-то есть в Лесу,которое можно почуять, то он это почует.

Сколько я прожил в этом Лесу, утратив правый путь? Наверное,несколько месяцев. Но не готов сказать точно.Сначала я еще пытался вести счет дням, потом как-то пропустил, потом восстановил,потом еще раз сбился со счета и не смог заново...Дальше уже было не до этого.

Да, если сидеть в камере, как сосед аббата Фариа, то стенка есть, вот бери да заноси на нее счет дней в камере. Да и свободного времени побольше. А тут даже не отдохнешь. Все время вслушиваешься или вчувствуешься в окружающее. Оружие рядом и наготове. И готов молиться неизвестно кому,чтобы если тварь из теней придет во сне,ты успел проснуться.

Ты все время в напряжении и никак не отдохнешь.А оттого велик риск ошибок,которые чреваты смертью. И всегда может вылететь джокер, появление которого ты не ожидал. Поэтому нас становилось все меньше и меньше.Я пришел уже седьмым, но теряли мы больше,чем приходило. Да, всего нашлось после меня двое. И несколько трупов, которые раньше встретились не нам, а местной вредной флоре и фауне. 'Девять негритят пошли купаться в море'. Одного ужалил змей, другого загрыз медведь...Когда я вспомнил считалку и соотнес с нашими событиями, то аж похолодел-неужели это вариант острова мистера Оуэна, который А.Н.? Но вслух говорить не стал. Нам еще паники и подозрений не хватало.

Да и следующий погибший, Разумов, погиб не канонически -разорвало двустволку при выстреле и осколок пробил переносицу. Этого у Агаты Кристи не было, оттого негритята идут лесом или Лесом-как им выгоднее.

А потом все пошло как-то быстро.Четыре смерти подряд, с интервалом два-три здешних дня. До этого так не было. И мы остались вдвоем с Мироном. Недели на две нас хватило.Мы чувствовали опасность и уходили от нее. Но она подкралась незаметно. Мирон чем-то заболел. Может, это было воспаление легких, но практически без температуры. Ему было холодно, но сохраненный термометр не показывал лихорадки. Да и на ощупь кожа была чуть теплее моей руки. А он дрожал, просил пить, слабел и уснул. А я не спал и сторожил его покой. Когда нас двое— свалить не на кого. Напарник тебе дороже всего, потому что от того, как он бережет твой сон, то такой и будет твоя судьба. Только Мирон, заснув, уже не проснулся.

Вот и все. Можно оставлять надежду у неглубокой могилы. Потому что обязательно ошибешься, а если даже нет, то некому будет охранять твой сон от визита теневого зверя. Я держался еще два дня — так, вдруг повезет.

Нет, везение ушло в могилу Мирона. Да, вода есть, еды немного тоже, патронов с полсотни, как-то протянешь еще день, может, и пять. И все.

'Девятый посмотрел устало...'

И тут я вспомнил рассказ о владычице Леса. И Витя даже показал, в какой стороне, по его размышлению, живет Хозяйка. Тогда можно элегантно покончить с 'легионом бед'. Когда что-то запрещало лично укоротить себе жизнь, можно же было бесстрашно стать над парапетом на радость неприятельским стрелкам. Или пойти в бой в некомплектном доспехе. Или на медведя с одним ножом. А не смогут тебе помочь сразу — кто мешает повторить?

Вот я и двинул по указанному адресу.

Мы обычно на юг (вроде так получалось согласно компасу в голове) не ходили. Раз внутреннее чувство определяет, что там живет главный враг, то что мы там забыли? Мы ведь выживали, пока это чувство говорило, что туда соваться нельзя.

А когда нет в этом нужды— тогда вперед!

Я шел, вчуствывался в происходящее вокруг, застрелил недостаточного шустрого теневого кабана, отдыхал, не выпуская ружье из рук. Кроме него, у меня был еще 'Макаров', но к нему оставалось всего один магазин, так что пистолет -это на крайний случай. Спать я не мог, поэтому как бы пребывал в трансе. Естественно, усталость копилась, но пока ещё держался. Что меня беспокоило,так это то,что идя на юг по Лесу, я отчетливо ощущал,что мне как-то все более холодно. Ну,как свежеет к утру летом. Странно,иду на юг— а холодает. Но какая логика может быть в адском Лесу?

Сколько надо было идти,я не знал, но , наверное, это не заняло и здешних суток. Становилось все холоднее, а потом,уже в здешней ночи, я подошел в неширокому водному потоку.Может,это была река с прямым в этом месте руслом, может, канал.Неважно это все, как и неважно было видно. Над водой клубился туман. И можно было перейти через реку, ибо с того берега свалился белокорый тополь и лег на оба берега этого потока. Все правильно, белокорый тополь, река Стикс, и прямая дорога туда. Только забыли перильца прибить , чтобы путник не свалился в воду Стикса или Смородины.

Кое-как балансируя,я миновал мост и вступил в полосу тумана за рекою.

А Леса уже такого не было.

Глава первая. ПУТЬ в ТЕМНОТЕ.

Меня охватило ледяное прикосновение этого тумана. Я потом много раз пытался для себя описать это ощущение, одновременно и ледяное, и обжигающее. Сложно. Сейчас, уже не первый раз и спустя годы я пытаюсь восстановить это ощущение, но получается бледная копия — словно четвертая, если на пишущей машинке. Или нынешняя ксерокопия на худом ксероксе с бледного оригинала. То есть отдельные черты и детали целого.

Может, это и к лучшему. Зачем пытаться описать неописуемое, воспроизвести невоспроизводимое и высказать невыразимое словами?

Я брел во тумане, сгорал и восставал из пепла, замерзал и вновь оттаивал. И это замерз-оттаивал происходило одновременно во всем мне. Тогда я еще не читал 'Песнь Льда и

Пламени', хотя первую книжку уже, кажется, перевели на русский. Уже потом я прочел все переведенное и ощутил себя этим вот гибридом Льда и Пламени. Как это все опишет Мартин— не знаю. Может, для него Джон Сноу и есть одновременно Лед и Пламень, поскольку он, возможно, сын дракона и северной волчицы, а, может, писатель родит нечто особенно проникновенное и неожиданное? Но Джордж Мартин вряд ли будет советоваться со мной, как это описать.

Сколько я шел и куда— точно сказать не могу. Может, один километр, может, двадцать. Времени я не ощущал— идешь и идешь, и сейчас ноги убитые, и через некоторое время такие же. Прямо — таки 'марш гудящих ног'. Попытался вспомнить стихи Киплинга про марш по Африке и не смог.

А как иду? Черт его знает, как это у меня получается и отчего... Ноги говорят, что вот-вот свалюсь, но этого не происходит. Спустя некоторое время они совсем стали отказывать, поэтому я очутился перед выбором— сесть просто на землю либо поискать то, на что можно сесть. Пенек, найденный мной, был совсем трухлявым, но все же не рассыпался. Пока не рассыпался. И мне стало чуть легче. Наверное, оттого, что я сидел, а не шел. Так легче жить. Ибо сколько мне еще осталось? Что ждет меня: какое-то теневое создание или я просто растворюсь в этой темноте? Ах да, есть еще вариант— 'с легионом бед покончить разом'. Пяток секунд, пяток движений и все. Больше ничего не будет.

Но что должно было быть ? Вообще, для чего я сюда иду, что должно случиться со мной? Я просто сойду с ума и буду искать,кого укусить, или из меня получится теневой кабан или волк? Верный слуга Хозяйки или все -таки ее муж?

Ладно, порастекался мыслию по трухлявому пеньку, когда-то бывшему деревом, и хватит. Пора вставать и идти. Ибо какое-то нетерпение меня мягкой лапкой так нежно подталкивает восстать. Дескать, хватит, сидеть, пора . А куда это пора?

В наш местный колумбарий, куда еще. Или то, что его заменяет.

Да, вот так оно и было, или почти так, потому что мелкие детали уходят со временем.

Я действительно не рассчитывал, что меня хватит надолго, это я помню безоговорочно, потому что такая мысль приходила мне тогда в голову не раз. И это вполне реальное ощущение, когда еле идешь и дальше все хуже и хуже. К тому же, даже когда пешком уходишь в пустыню или в опасные горы, то есть какая-то вероятность вернуться оттуда. Тогда я эту вероятность не ощущал. Раньше я периодически думал о том, как люди отправляются на войну и помогает ли им их настрой вернуться или нет. То есть если идешь на войну и думаешь, что вряд ли вернешься оттуда живым— выживешь ли ты ? И наоборот, если с бесконечным оптимизмом будешь думать, что обязательно и всенепременно вернешься, то будет ли так? Увы, мой собственный опыт в этом невелик.

На такие вопросы человек должен отвечать сам для себя и всю жизнь. И вот что мешает воспользоваться чужим опытом — возрастной ценз. На малую войну будут попадать в основном солдаты срочной службы плюс некоторое количество сверхсрочников и офицеров с прапорщиками. То есть молодые парни, уверенные в том, что они бессмертны, будут преобладать.

На тяжелую долгую войну вроде Отечественной призывались и молодые, и люди из запаса. А вот до того момента, когда я стал думать об этом, из тех, кто дожил и мог ответить мне, должны преобладать молодые парни, которым было в войну двадцать с копейками. Я не историк и не знаю, кого чаще призывали тогда и кого больше было среди вернувшихся домой, но даже двадцатилетним на день Победы в мои семидесятые годы было под и за пятьдесят. Их старших братьям было уже около шестидесяти. Их отцам -около восьмидесяти. Поэтому я не мог правильно оценить, как все было на самом деле. Оттого и не лез к людям со своими вопросами.

Может, зря. Может, мне что-то бы открылось из того, чего я не понял до сих пор. Хотя что я должен был понять из прожитого? Разве что то, что ходя куда-то , ты можешь прийти не туда, куда рассчитывал.

И, с некоторым сомнением, есть еще вывод: ничто не однозначно. Даже Лес. Даже все последующее. Но я еще не умер и не могу знать, чем все это окажется в итоге. Возможно, мнение мое еще успеет поменяться.

А тогда я кое-как восстал с пенька и пошел дальше.

Брел,загребая сапогами темноту и пытался сохранить себя, философствуя и тем самым не давая забить весь мозг этой темноте вокруг меня. Медленно выплыла мысль, что , может быть , немного поможет найденный аптечный спирт, и... уплыла обратно. Кто его знает— лучше будет или не лучше, но пить однозначно не хочется. Напоследок в мозгах вспыла цитата из какой-то книги детства и юности: 'Смерть человека есть акт торжественный и незачем его поганить алкоголем',

Вот теперь можно было заняться поиском фамилии автора в закромах памяти. Волоча ноги в сторону близкой могилы, я усиленно( ну, мне так казалось) думал об этом. Автора я вспомнил— это Валентин Пикуль. В процессе вспоминания всплыла еще цитата : 'О как много мне этой степи( тут у меня провал) для этой могилы'. А на цитату снова пришел голос в голове: 'Это не могила, это долгожданное освобождение'.

Эта идея меня так поразила, что я никак не смог вспомнить автора второй цитаты все время пребывания в Лесу Хозяйки. Вспомнил его я уже в другом месте. Пока же я шел, прямо-таки загребая ногами и и размышлял о грядущей свободе по ту сторону могилы. Или по эту сторону? Вдруг я уже в ней?

Чтож делать? А ничего: 'мысль изреченая есть ложь'. Что там еще покойный Тютчев советовал: 'взрывая, возмутишь ключи'. Так что сам виноват— залез и муть поднял, а потом долго ждал, пока она осядет.

Кто автор цитаты про степь и могилу? Эдуард Балашов. Есть у него два стихотворения, запомнившиеся мне. Вот это — 'Гонец'. И есть еще одно. Но о нем — после..

Постоял , посмотрел, и снова дальше.

Ноги снова захотели покоя, потому я поискал , где бы сесть. Увы, пенька не было, зато нашелся камень. А вот на нем появился еще один повод вскочить и идти дальше— поясницу стало сильно холодить. Оно, конечно, радикулит перед лицом печального конца— мелочь совершенная. Но зачем мне кавылять даже к своей могиле страдая от больной поясницы?

Оттого я посидел-посидел и снова встал .

Времени прошло как бы довольно много, но освещенность не изменилась. Возможно, она вообще здесь не меняется. Есть не хочется совсем, вот попить-это можно. Сколько же я уже прошел с двумя остановками — не представляю. Может, пару часов, может, пару суток. Движение времени совсем не ощущается. Так, догадываешься, что вроде как прошел много и думал тоже о многом, значит, не десяток минут прошло. И это все, что можно сказать. Печально.

Чтож еще меня ожидает в этих садах? Хоровод живых деревьев? Камыш, на котором растут ягоды? Местный вариант аморфофаллуса титанического высотой метров в пятнадцать, а то и двадцать?

Ладно, что увижу, то и увижу: какой у меня выбор? Никакого. За меня выбирает некая иномировая сущность— что я увижу, за какой период, либо вообще ничего не увижу . И намерения этой сущности скрыты туманом неизвестности. А, может, это мне все кажется, а на самом деле я лежу где-то средь развалин заросшего Лесом города, и всё , что вижу сейчас— это последние судороги угасающего сознания перед тем, как оно мигнет и погаснет?

Не исключено, но если это и так, то мне предстоит еще несколько чудес угасающего сознания и его отключение. Если же я иду вперед навстречу иномировой сущности, склонной к истреблению людей посредством насылания на них своих тварей, то меня ожидает то же самое.

'Хоть совой по пню, хоть пнем по сове— сове все едино'. Перестаем беспокоиться и тихо спускаемся на дно.Так я успокоил себя и поковылял дальше в полумрак. Следующим этапом стали деревья в виде известных сумеречных тварей. Словно чьи-то шаловливые ножницы и топор поработали над деревьями вроде ив, и вот, глядите: прижавшийся к земле кабан перед прыжком. Вот старый знакомый теневой волк задрал к небу морду, пытаясь завыть на луну. А такую пакость я вообще не видел. Левее— словно лисовин из теней присел на пенек и задумался о делах своих тяжких и неправедности собственного бытия. На этом сильно согнувшемся дереве словно сидит компания из двух ежей. Все это— обработанные сучки, целые и укороченные ветки, отогнутые либо сплетенные друг с другом — и вот, глядите на древесное воплощение местных кошмаров .

Чтож это всё означает? Живы ли эти деревья или навеки оставлены именно в этом виде, потому не нужно вновь их подстригать?

Я прошел еще, миновал два гигантских пшеничных колоса, стоящих, как колонны у входа на выставку или в парк культуры и отдыха. Естественно, между ними я не прошел, а обогнул их справа— по тем же причинам. Впрочем, там пришлось идти по аллее из двух рядов причудливо искривленных невысоких деревьев, так что в итоге я ничего не выиграл, ибо все равно на меня что-то могло свалиться. Но, идя по этой аллее, я стал замечать, что мне становится легче.Словно прибавилось силы.

Чтож это такое? Я уже трансформируюсь в супруга? Или просто на этой аллее магия Леса чуть слабее?

Впрочем, ноги еще не подломились, так что я иду дальше, а ответ появится. Надеюсь, что это произойдет раньше печального конца. Аллея деревьев закончилась, и я оказался на поляне кактусов.

Давным-давно пару раз я был на выставке кактусов и сейчас не сильно удивлялся увиденному. Хотя должен сказать, что в кактусах мне нравились цветы, особенно резко контрастировавшие с невзрачными и колючими стеблями. Или как это называется у кактуса— стебель, ствол, плодоножка? Ну и колючки меня тоже всегда раздражали, как эстетически, так и фактически. Поэтому этот пример темного творчества я не оценил. Хотя были и цветущие кактусы, но мое внимание было целиком поглощено уклонением от множества иголок. Ибо на поляне они росли как придется, и самого разного размера: от крошек, доходящих мне до щиколотки, до трехметровых. Потому я больше глядел себе под ноги, чем любовался, а затем даже снял ружье и стал проверять прикладом дорогу, ибо в полутьме у земли скрывались небольшие кактусы. Так что я долго шел, полусогнувшись и проверяя дорогу, но таки миновал этот уголок чудес.

Чтож там такое, впереди? Конец теням, сама Хозяйка здешнего , могучий артефакт, что влияние магии Леса подавляет или это просто 'глаз бури'?

После такого марша я подумал, что явно похудею, и живот прилипнет к позвоночнику. А есть все не хотелось . И серьезной жажды тоже не было . Вот еще одна странность— пота из меня вышло , наверное, с ведро, а пить не хочется.

Новых чудес садово-паркового искусства пока не появлялось, было просто пустое место, даже без травы. Но впереди маячила сплошная полоса чего-то, преграждавшая дорогу.

Оказалось, это какие-то кусты, напомнившие мне жимолость формой ягод. Кусты росли густо, без разрывов, высота их выше пояса, так что просто так не перепрыгнешь. Есть ли колючки— вроде как без них обошлось, но кусты явно острижены, потому обрезанных и одеревеневших веточек довольно много. А вот они могут и как колючки послужить. И ломать не хочется, и перелезать опасно. Придется поискать проход или хоть подобие его. Прошелся влево,прошелся вправо на полсотни шагов— нет прорехи. Придется идти подальше и искать-таки проход.

Ковылял я довольно долго и нашел условную прогалину в живой изгороди. Там два сильно одеревеневших стебля разошлись по сторонам, открыв участок между ними. Я установил двустволку стволами на эту развилку, а прикладом на землю. Теперь надо решиться и пройти по ней до развилки, а дальше спрыгнуть вперед. Если получится. Дерево угрожающе затрещало под моим весом( уж не знаю, это был приклад или кустарник), но я уже наступил на стволы и развилку ветвей кустарника. А потом соскочил вперед. Ноги встретили траву, из— под них никто не выскочил.

Повернулся и поянул на себя ружье— что ж я с ним наделал ? А вроде как и ничего. Свет здесь, конечно, аховый, но ни глазом, ни пальцем трещины не определяются. Видимо, трещал не приклад, а куст. И это хорошо. Уж не знаю, нужна ли будет мне 'ижевка', но время выбросить его еще не наступило и пока силы хватает его тащить.

За полосой кустов мне явно легче, чем было раньше. Особенно радует то, что голову почти что отпустило. Да, даже не почти что, а вот уже отпустило полностью. И оттого на душе становится совсем хорошо и настроение вверх поползло.

Здесь вроде как чуть светлее, хотя не так, чтоб и очень светло. И самое интересное— стоит такой вот туман над землей, высотою мне по щиколотку. И ногам от него чуть-чуть холодно. Или это не от него? Опустил ружье стволами вниз и подержал немного. Но даже металлические части на ощупь не замерзли. Тогда не знаю, отчего это так. Место приятное, но надо бы пройтись поглядеть, что здесь есть еще. Особенно желательно найти то, на чем посидеть можно. Ноги-то не железные.

Место оказалось круглым, диаметром метров в триста и ограниченным этой вот полосой 'жимолости'. Нашел еще одно место для перехода через куст, в котором бы не надо испытывать оружие на излом, ибо прошел так бы. Но...поспешил. Везде был этот вот туман над землей, напомнивший мне выступление рок-групп во времена моей молодости. Я к рок-музыке всегда относился без энтузиазма, но тогда еще ходил на концерты— большей частью из-за девушек. Тогда этот не то туман, не то дым они часто использовали. Как с этим сейчас— увы, не знаю, совсем отошел от рок-концертов.

А вот посредине этой 'поляны' обнаружился большой камень почти круглой формы. Я присмотрелся к нему повнимательнее, но дорожек для стока крови не обнаружил, как и всяких символов на нем. Наверное, все же не алтарь. На ощупь камень был холодноватым. Я помучился между желанием тут же сесть и опасениями, что это приведет к чему-то опасному, и таки сел. Опасного ничего не случилось, зато ноги блаженно вздохнули— наконец-то!

А затем накатила усталость. Все же я шел бог весть сколько, и Лес выдавливал из меня душу, буквально кидая из огня в холод. Как внешне, так и внутренне. Надо бы отдохнуть. Вот посижу, а после...А, собственно, куда после ? Что я еще должен сделать? Никаких идей у меня нет, нетерпения, подгонявшего раньше, тоже не стало. Ну и ладно, пока буду отдыхать, раз никуда не зовут.

Но я и рад, что не зовут: во всем теле приятная слабость образовалась, и в сон клонить начало... Лениво подумал: а опасно ли здесь спать? Кто его знает, может, и опасно. С другой стороны, если меня во сне в жертву принесут, так это и лучше, чтоб без печали и воздыханий в тьму вечную? Или в Тень вечную? А какая между ними разница? Может, и никакой.

'Никакой!'— прозвучалов ушах, но я на это никак не отреагировал. Никакой разницы, так значит, я и засыпаю. И пусть мне приснится что-то давнее и мирное, из семидесятых годов...

Устроился я поудобнее и ушел в одиночное плавание по морям сна и дремы, только сон был не мирный, про детство, а какой-то странный и даже страшный.

И мне приснилось, что я лечу в каком-то холодном синем коридоре, лечу, лечу , мимо меня мелькают какие-то картинки , словно я падаю в лифте, и, пролетая мимо каждого этажа, вижу то, что на нем. Только вместо ожидающих лифта людей я видел разные картины: самолет, врезающийся в высотное здание, старые города, залитые водой... Иные картинки вообще не укладывались в голову. Так я летел(или падал), пока не врезался в песок. Значит, все-таки падал.

А дальше мне в лицо ударил свет. Яркий, какого в садах я совсем не видел. Здесь была полутьма.

Я что-не здесь?

Глаза открылись. Свет падал из множества щелей какого-то деревянного сарая, явно готового развалиться, потому что дыр имелось прямо дофига и более... За стенами был явно ясный и яркий день, но как я попал в это место? Ведь перед тем, как я заснул, я лежал на камне в полутемном безлюдном месте, но под открытым небом. А сейчас я в каком-то сарайчике и света столько, аж глазам больновато. Да, и здесь никого нет. И ничего тоже. Только какие-то обломки деревяшек и тряпки.

Ружье— тут. Патронташ с меня не свалился. Остальное тоже со мной.

И куда же меня занесло? Что за время ,что за место? Да, опять меня куда-то занесло. Или это мне только кажется? Вроде как нет. Но из сарая на яркий свет выходить еще нельзя, ибо глаза такого не выдержат. Надо пока сидеть тут , а меж тем осматриваться. Дверь в сарай не заперта, если ее толкнуть,так и откроется. Что я и сделаю, когда придет время. Вокруг ничего полезного не лежит. Ну, пару тряпок я возьму на разные обтирательные надобности. А вот деревяшки— пока подожду. Годятся они только на дрова, а я еще не готов сказать, нужны ли мне дрова в этом месте. Я сидел, приготовив оружие на всякий случай и ждал, когда можно будет выйти. Пока я не мог определить, где я и что со мной может случиться в этом времени, фантазия буйствовала в выборе возможных вариантов , где я и когда я. Рассказывать про это не стоит, все равно оказалось вокруг совершенно не то время и не то место, чем я полагал.

Глава вторая. Штат Иллинойс неведомо какой страны.

Пробуждение в сарае доставило много очень интереснвх впечатлений, но радостного в них было немного.

Куда я попал-а черт его знает,что это за страна и время,похоже и непохожее на привычное мне?. Много позже, путем дедукции,анализа и синтеза, кой о чем узнав, я вывел решение, и в этом мне помог Стивен Кинг.

Когда— то позднее моего возвращения у нас перевели и издали один из романов маэстро. В нем он утверждал,что существует много вероятностей событий.

Ну вот, например, Никсона заподозрили в участии в уотергейтском деле. Он упирался,но предпочел очистить пляж от своего присутствия,отчего место на американском Олимпе заняли другие люди, произошло то-то и так далее. Он решил так,но мог и сказать,что 'я никуда не уйду' и уйти в итоге со скандалом.

Мог побороться с противниками в правовом поле или вне него. Мог ввести военное положение,благо вьетнамская война шла до марта 1973 года...,То есть возможны были немколько вариантов,как все могло пойти в каждом важном пункте и важный момент.

И вот Кинговская идея состоит в том, что вокруг нашего мира,где все пошло так,как пошло, находится целое созвездие миров,где все пошло как-то не так. Где Джона Кеннеди не убили, но следующие выборы он продул , где Никсон поймал 'Глубокую Глотку' и заставил его замолчать...Паралельные варианты миров близко,и люди в них тоже живут и умирают, расплачиваются купюрами,на которых изображены совсем другие президенты ...

Вот и я попал в такой вот вариант мира,не очень знакомый мне,

и в Северамериканские Соединенные Штаты,котоые в США не стали переименовываться. Год был приблизительно 1920, судя по нашему летоисчислению. Первая Мировая только что отгремела,и в нее САСШ не вступали принципиально,а торговали со всеми и без всяких ограничений. Тем американцам, кто ощущал в себе желание повоевать,такая возможность предоставлялась.Желающие пасть за Антанту отправлялись в Канаду, где вступали в Канадский добровольческий корпус и брали город Ипр с запада.

Желающие повоевать за Германию ( а таких тоже было немало из ранее перехавших за океан немцев) отправлялись на Кубу, где вступали в какой— то там Легион Свободы и через Голландию оказывались восточнее Ипра.

Правда, первых было приблизительно пять дивизий,а вторых две с мелочью,что кто виноват в этом? Наверное, плохое пиар-сопровождение или меньшая поденная плата— я не готов сказать,что именно. Но война закончилась,и не утопшие в кровавом море с радостью вернулись домой. Оба вида ветеранов-американцев иногда в праздник били друг другу морды по мотивам: 'Зачем ты,Тед, пошел туда,а не сюда?!' Это почиталось делом житейским,если кости были целы и нет ножевых ранениц.

Германский блок задавили и сильно ограничили его промышленные возможности. Наш Версальский договор-это был детским вариантом того,что сделали с проигравшими.

Поскольку многие производства в Австро-венгрии и Германии оказались запрещены,на улицы были выброшены тысячи людей. Например, винтовки могли производиться только для разрешенных маленьких армий и все. Следующий заказ на пару тысяч стволов пришлось бы ждать много лет. Охотничьи-можно было,но очень ограниченными партиями. За год мелкие мастерские делали с тысячу стволов в год-а куда податься рабочим 'ДВМ' или других заводов? Поскольку было запрещено строить морские суда вместимостью больше двух тысяч тонн,то по миру пошли тысячи рабочих судостроительных заводов.А вслед за ними моряки торгового флота и тех заводов,что поставляли верфям машины и прочее нужное. И так далее...

Спасение искали в эмиграции в Америку,благо по ней эпидемия 'Испанки' прошла словна коса смерти. В Североамериканских Штатах облегчили въезд для желающих— мужчина белой расы при отсутствиии заразных болезней мог селиться где угодно и искать себе пропитания. Никто не мешал и не помогал — как смог устроиться, жить, работать, общаться -так и смог.Через пять лет по закону приехавший,если за этот период не провел в тюрьме дольше,чем 30 дней в год, имел право подавать заявление на получение гражданства. Для простого человека в этом случае прибавлялось только возможность ходить на выборы.

Так что я и оказался возле города Чикаго,ныне названного Лейтон в честь умершего на посту от гриппа вице— президента страны. Волна переименований прокатилась по всей стране,особенно в тех штатах, что пострадали от испанки.Многими эпидемия воспринималась как божья кара,вот за что и как спасаться от повторения ее— тут вариантов было много. Но как нирасходились мнения о причинах, среди очень многих был популярен тезис,что нужно многое менять в жизни страны.. Одной из жертв изменений стали старые названия,особеннотам, где грипп выкосил побольше. Так переименовали Чикаго, Сен-Пол, Филадельфию. Нью-Йорк устоял чудом, а всякие там Шейбоганы и Индиан-Скво массово переименовывались в Божью Милость,Надежду и подобное

Поэтому сам слышал, как гражданин представился как Сэм Шеппард из Гуд Хоупа. На него удивленно вытаращились, он осозначал причину и поправился, что этот град раньше назывался Драмм-Вэлли. Все — понимание восстановилось.

Поэтому в стране народ сильно различался даже внешне. Те,кто позиционировал себя,как 'старые американцы', носили подчеркнуто консервативные одежды, внешне вели себя подчеркнуто набожно, поддерживаюживали 'сухой закон' и публично пили только имбирное пиво или лимонад с кок-колой. Были и 'новые американцы', более раскованные во всех смыслах. Естественно, в ход шли разные прозвища, самые приличными из них были те,что сравнивали тех и дртгих с предпочитаемыми напитками.

'Сухой закон' тоже был водоразделом. Внешне,все 'старые' были на словах за 'сухой закон',а новые против,и не только на словах. Поскольку закон ввели пока на три года,а потом должен был случиться референдум, оставить ли его дальше, то устроиться на работу в фирму 'старого американца' означало и то,что ты должен публично сказать будущему боссу ,что желаешь сохранить закон и далее. Если нет-можно было на работу и не надеяться.

Как все догадываются,это была маска,и под ней скрывались не столь благтчестивые люди. Например,в нашем районе бутлегерством занимались больше новые,но работали они на Пола Несбита, который был официально старым и воинствующим старым. Те же из старых, что желали надраться, делали это не менее профессионально, чем новые,но либо дома,либо в клубе.

Правда, появился любопытный феномен. Старые американцы стали терпимее относиться к разводам и внебрачным детям,чем это было принято в блаженные старые времена,когда все было не как сегодня. Так что если девушка нагуливала плод любви,а жениться молодой человек никак не хотел или не мог,то чаще всего ребенка усыновляли родители обманутой девицы.И никто ее с позором не гнал с порога. Иногда заключался фиктивный брак, после которого стороны стремительно разъезжались и разводились. Появившийся ребенок отэтого быстрого союза становился как бы законнорожденным. Для таких детей появился термин 'сын вдовы',хотя смысл выражения с реальностью не совпадал.Но все понимали,что имеется в виду.

Пристроиться на новом месте мне помогли эти обстоятельства. Я плохо и медленно, да еще и жутким акцентом говорил по английски-так тут таких тоже хватало! Даже приехавших из бывшей Австро— Венгрии и говоривших на похожих славянских языках были многие тысячи! Поэтому я легко сходил за чеха или словака— типичный американец меня от них не отличал. Сошел бы и за поляка,если бы пил, как они, и буянил в нетрезвом виде,как они же — мог сойти за поляка. Это поляки меня бы с своими братьями ни за что не спутали, а старые американцы— для них всякий,кто внешне был похож на них самих(то есть не азиат и не китаец),но разговаривал с акцентом— числился как 'Остен',сиречь понаехавший после войны и Мора. Таких 'понаехавших' в бывшем Чикаго был целый район, население которого прибыло из бывших австрийских владений и немецкой Силезии. И в этом районе звучало много вариантов адской смеси английского и разных славянских языков— и в домах,где понаехавшим сдавали жилье,и в цехах и мастерских,и в клубах землячеств, да и продавцы магазинов постепенно начали понимать,как хорваты или словаки произносят: 'Пинту молока и два фунта хлеба'. _____

Но это было позже, а в тот день, когда я решил, что глаза уже свет дня выдержат, то и вышел из сарайчика. Занесло меня в чью-то заброшенную собственность, но хорошо,что не расшибся о заполнявшие внутренность разные пиломатериалы. Вышел и осмотрелся: вокруг никого, от сарая идет заросшая тропка на северо-запад, на дворе поздняя весна,так что не жарко и не холодно. Для начала я решил стратегическую задачу: поскольку день вечерел, и мне явно оставалась пара часов светлого времени, то как быть дальше? Провести вечер и ночь в сарае и возле него, либо попытаться дойти за оставшиеся часы до заката к людям? Поскольку беглый осмотр окрестностей ничего не сказал,кто здесь водится из опасного зверья,я и решил,что лучше провести ночь в сарае.

Ужинал остатками принесенного из Леса, и на завтрак осталось только два кусочка черствого хлеба и чай. Но хоть с сахаром! Для разогрева натаскал дров из недальнего леса,а деревяшки из сарая трогать не стал. Их явно забыли,но есть ведь на свете скареды,которые готовв сгноить ,но не отдать другому принциально ненужное.

А утром двинул в путь по тропе и часа через два прибыл в небольшой поселок Сен-Джонс. Я его назвал поселком, поскольку там было десятка три домов, кузня, бакалейный магазин Роджерса и церковь, но этот хуторок числился городом. До Чикаго — всего десяток миль. Одиннадцать хозяев ездили туда на работу, а летом Сен-Джонс превращался в дачное место. Не такие уж бедные чикагские жители отправляли на лето туда супруг и детей с частью прислуги, а сами бывали в дачном пригороде по мере возможности. Детки бегали по траве, собирали цветы, ловили бабочек, пили парное молоко, мамы следили за ними, а у мужей было время отдохнуть от семейнвх забот и развлечься. Идиллия!

Пока же дачный сезон еще не начинался, народ уехал на работу в Чикаго, оттого Сен-Джонс погрузился в немую дремоту, лишь изредка нарушаемую гудками поездов.

Я завернул в бакалею и попытался заговорить с хозяином. Оказалось, все не так просто с пониманием меня. Но никто никуда не спешил. Мы с Роджерсом сидели под навесом на опиленных ступенькой бочках, к которым было прибито подобие сидения, курили у кого что было и пытались беседовать. Получалось сначала не очень понятно, но потихоньку улучшалось. Пол происходил из семьи чехов, переехавших сюда еще задолго до Великой войны, и к этому моменту уже изрядно растерял знания языка предков, но все еще не забыл.

Когда же Роджерс принес универсальный переводчик,то дело пошло чуть лучше. Ибо алкоголь сильно облегчает понимание даже плохо знакомого с языками. Это я помню и по своей молодости. Иностранных студентов и мы лучше понимали, и ими местная идиоматическая речь усваивалась полегче с помощью разных горячительных напитков, чем насухую.

Пол предложил продать мое ружье и предложил за него десятку. Я не знал,почем здесь двустволки,но решил,что меньше чем за полсотни не отдам.

Далее был долгий разговор о том, что хорошего или плохого в ружье и как это влияет на цену. Я напирал на то,что ружье с большим запасом прочности, ибо слышал, что советские ружья не сильно уступали импортным магнумам по прочности. Был ли я при этом правым или врал безбожно-не знаю,но пытался донести это до Пола и частично получилось! В итоге мы сторговались на тридцати пяти. В итоге я, может,и продешевил, так как новые двустволки начинались ценой от пятидесяти,если не были знаменитой фирмы и с хорошей гравировкой. Но я не знал, как оценить ее износ, поэтому можно было и счесть, что цена продажи вполне адекватна.

Так что у меня остался только Макаров, 9 патронов и два с лишним десятка стреляных гильз. Ну и надежда,что смогу переснарядить их. Я умел только снаряжать патроны к гладкостволу,но рассчитывал, что раз местные переснаряжают и другие патроны, то и я смогу. Ну или разбогатею и озадачу местного умельца.

Как я выяснил у Пола, хождение с двустволкой по большому городу явно бы вызвало внимание полиции. В маленьком -нет. Пистолет в кармане полицию не привлекал,пока ты не начинал из него стрелять. До того носи и храни невозбранно.

Запрещался для личного владения только пистолет-пулемет Томпсона. Правда, лихих ребят это не останавливало. Что интересно, на ручные пулеметы запрет не распространялся. Позже мне пояснили, что это проделки старых американцев. Влиятельный сенатор и владелец газет Лейземан в нужный момент задействовал свои ресурсы и смог парализовать признание ручных пулеметов незаконными. А было ли дело в вскоре поразившего Лейземана параличе или в этом наличествовал какой-то хитрый план — мне так и не удалось узнать.

Вырученные доллары были не такой уж маленькой суммой. Дешевые гостиницы стоили около доллара в сутки. Если же вообще не требовать смены постелей и плевать на тараканов,то центов в семьдесят можно было уложиться. Девушки низкой социальной ответственности обходились около доллара за посещение,если тоже не перебирать и пользоваться той,кого дают. Три бакса— тогда посетитель борделя чувствовал себя королем и перебирал показанных ему,как султан в гареме.

Говорили, что в 'Короне' все стоило десятку. Мое окружение себе этого позволить не могло,но думало,что там были не просто девушки, а кинозвезды по красоте. Банка фруктовых консеровов— от десяти центов до пятидесяти. Банка мясных консеровов— 45 центов,если в крупном магазине. В магазинчике 'за углом'— раза в полтора дешевле, потому что часть товара была из украденого и отданного в магазинчик по дешевке. Газеты обычно стоили до пяти центов, если не случалось какого-то сенсационного происшествия.Тогда продавцы газет прямо пили кровь из покупателей.

Если покупать утреннюю газету в тот же день вечером, то можно было и за два цента— она 'остыла'.С алкоголем были сложности, потому как все тот же сухой закон. Свободно продавалось только пиво крепостью до трех градусов. Еще по пристойной цене продавалось причастное вино для церквей,благодаря чему ходило множество анекдотов, как вчера упившийся ирландец -каменщик пытался опохмелиться на Пасху. За право торговать крепким алкоголем требовались недетские суммы за лицензии на продажу. Поэтому было много желающих выпить,и много желающих заработать на этом желании тех многих. Люди с постоянной работой и прочным семейным положением шли в клубы, где в общем зале продавали разрешенное пиво,а в задних комнатах для надежных клиентов наливали кое-что покрепче. Там же можно было отдохнуть,если кто-то немного перегружался. За озером была Канада,где британское правительство никак не мешало своим подданным наклюкаться.Поэтому гость мог принять лично и привезти запасец обратно, чтобы дома не пересыхала глотка. Впрочем, этому мешала Служба Контроля за Алкоголем. Существовало не менее восьми непристойных расшифровок аббревиатуры их названия и любовью публики они не пользовались. Ходил даже анекдот,что католические прелаты отпускают женам сотрудников СКА грех измены мужьям без всякой епитимии, ибо это не грех, а богоугодное дело — наставлять рога таким нехорошим типам.

Но к моменту моего появления там все уже было не столь идилличным. СКА широко пользовалось оружием в борьбе в провозившими алкоголь в промышленных масштабах, бутлегеры отвечали там же, плюс шла война за передел рынка между группировками. И бутлегеры постепенно переходили из светлых рыцарей борьбы за право народа напиться на темную сторону,превращаясь в вульгарных гангстеров.

Поскольку я читал кое-что и не обошелся без фильмов про эпоху сухого закона нашего разлива,то я совершено не хотел участвовать в этом процесе лично. К введению такого закона я относился равнодушно — меня он особено не терзал,но его формат и методику считал неправильными. Поскольку я лично и дома пережил два антиалкогольных законодательства,а третье состоялось в 1957 году, совсем незадого до дня моегородения, то мнение об тотальном или субтотальном ограничения алкоголя у меня было отрицательным. Ограничительные меры-да. Не продавать спиртное с утра и близ заводов и школ— согласен. Продавать с одиннадцати: может-да,может,нет— это мелкая деталь. Ущемлять граждан за слишком активное поведение в пьяном виде— за . Управление машиной в нетрезвом виде— трижды за. Отправлять спившихся граждан на принудительное отрезвление на полгодика— поддерживаю.

К самогоноварению — отношение было индифферентное.Если в стране госмонополия на производство алкоголя,то самогонщик есть частичный враг госудаоству и пусть не жалуется в том случае, если в магазинах алкоголь есть. Упер казенный спирт и вместо 'протирки контактов' протер свой организмв— и тоже не обижайся. Для твоего удовольствия существует продторг и общепит( ну,или частные торговцы и содержатели распивочных).

Исполнение же в виде обоих американских вариантов мне не нравилось,а присоединение к процессу криминала— еще меньше. ПоЭтому я от участия в подобном бизнесе уклонялся,хотя мне и предложили потрудиться, обещая в пять раз больше, чем я зарабатываю честным трудом,и может,потом еще прибавят. И две бесплатных полупинтовых бутылки виски в неделю от щедрот работодателя— только не взлумай их продавать,а то превратишься в конкурента. В пять раз-это хорошо, но и две бесплатные бутылки не заменяют и не заделают дыры в организме,которые очень легко получить в производственном процесе,не поделив зоны влияния.

Но,как ты не уклоняйся в процессов в обществе, они тебя заденут, даже если лично не хочешь их затронуть.Но об этом чуть позже.

Еще расскажу про полицию и прочие службы. Полицейских в форме было видно только на больших улицах— несколько шагов в сторону и свет фонарей слабеет,и правоохранительные органы редеют. К копам в форме отношение было в народе терпимое— кого-то любили,кого-то нет в зависимости от их качеств. Но ирландец-коп в ирландском квартале получал вполне позитивное отношение вех,но вот он же в итальянском или польском квартале— уже нет. Патрульные полицейские ,зайдя в маленькое кафе,вполне могли рассчитывать на бесплатные знаки внимания в виде чашки кофе или кружки пива ( это им на дежурстве не запрещалось). Владелец магазина,в котором я первым начал работать,платил десятку в неделю копу Онейли-просто как налог полицейскому управлению на нахождение на таком-то углу в зоне ответственности семидесятого участка. Плптились иоли более приличные деньги более крупным чинам— ей-ей,не знаю.

Детективы в штатском пользовались всеобщим презрением,и не раз случалось,что шибко любопытного типа принимали за 'Бычка'(так их называли) и резко утрачивали память в беседе с ними.Когда же выяснялось,что он не 'бычок',то могли и помять организм— чтобы на нервы не действовал,вводя в заблуждение.С чего это было-мне не было понятно. Видимо, Эд Макбейн и прочие американские авторы жили уже в другую эпоху.

Про антиалкогольных агентов-тут уже презрения не хватало,была скорее ненависть. Вскоре после моего переселения в Чикаго СКА проводила операцию по изъятию виски в складе неподалеку от магазина, куда я уже устроился. Пули свистели по всей улице,мы со Зденеком,разгружавшие товар,кинулись на мостовую и попытались вжаться в брусчатку.Шофер машины попытался укрыться за афишной тумбой. Прохожие кинулись кто куда,но одна пуля задела старую ирландку,шедшую к нам за свежим хлебом. Пострадала артерия на предплечье,пришлось вскакивать и пережимать почтенной даме сосуд .Она до смерти перепугалась сначала ранению,потом моему появлению и наложению жгута из подручных средств,но потом успокоилась и перестала царапаться. Ну и мне досталось много слов на гэльском, которые я не понял и так избежал культурного шока.Потом кое-кто пояснил,что когда тебя назвали фомором-это явно не комплимент.

Я об этом догадывался. Ну, а ободранные руки — это мелочь.

После окончания великого побоища СКА убыла с добычей,а мы собирали оброненные продукты с мостовой. Один хлеб был раздавлен,а потому его стоимость вычли из нашей заплаты со Зденеком— владелец свой карман не забывал,а проще вырвать эти копейки из нас, чем от службы с такими полномочиями. Моя популярность среди ирладского населения окрестностей сильно выросла — от совершенно никого не интересовавшего типа до человека,которого приветствовали жали руку и предлагали пива. Если бы я еще понимал гэльский...

Такие случаи происходили не один раз, но в газетах ничего не писали про отстранение кого-то в СКА за это, а тем более о судах над ними. Пойманные бутлегеры в суде получали свое за нарушение сухого закона и сопротивление властям при задержании,иногда за убийство кого-то из СКА при аресте,но вот из самого СКА не судили никого. Почему я об этом знаю— многие старые люди проводили свободное время в судах,где были зрителями бесплатного спектакля для народа.Тем более, что зимой там топили лучше, чем в квартирах, да и летом толстые кирпичные стены сохраняли прохладу. Сидишь, смотришь, выражаешь свои эмоции, если же в судебном процессе какие-то заминки, так болтаешь с соседом, а захотел кушать— достал из сумки пакет и удовлетворил голод и жажду. А вечером пришел и пообщался со знакомыми, а они разнесли рассказ дальше, добавив что-то от себя.

Кстати, за незаконную торговлю спиртным давали три года.Наверное,законодатели,вводя трех летний срок действия закона и трехлетнюю кару за его нарушение,явно перестраховывались. Но за стрельбу при задержании подсудимому мало не казалось, а в случае убийства кого-то из СКА при этом— все было совсем плохо. Но бутлегеры при выборе между тремя годами за тихую сдачу или больший срок за сопротивление обычно выбирали громкий вариант.

Кстати, существовал аналог ФБР — Служба Специальных Агентов, но они занимались только охраной президента и контрразведкой. Был ли у них офис в бывшем Чикаго— не знаю, но я их в городе не видел, да и никто про них не знал. Вроде бы те, кто хотел служить в каких-то федеральных органах, ССА проверялись на предмет приверженности к анархизму, но единственный тип, кто хотел работать почтмейстером и которого знал я, отсюда уехал в Вашингтон. А вот где его поверяли на анархизм— скорее всего, в другом месте.

В этом варианте прошлого тоже боялись анархистов, и при въезде через иммиграционный центр обязательно задавали вопрос, не анархист ли сидит перед иммиграционным чиновником и говорит, что хочет жить в САСШ. Тем не менее, анархисты сквозь этот барьер проходили,и я их встречал.Наверное, они демонстрировали полное непонимания языка,на котором их спросили. Слышал я и байку, как один юморист сказал, что в партии анархистов не состоит, но им симпатизирует. Конец истории рассказчиками сообщался по-разному: не то его не пустили в страну, не то посадили.

Безусловно,жизнь очень отличалась от всего привычеого мне. Даже в мелочах. Одно привыкание к другим мерам веса и длины чего стоило! Да, вроде как ты знаешь,сколько будет граммов в фунте и сантиметров в ярде, хотя только это тормозит реакцию, потому как пересчитываешь. Но вот бушель?

А кто его знает. Оказалось, что около трех ведер, если считать не по воде,а по, скажем, муке или зерну. Вот и когда меня направили с заказом: получить в числе прочего два бушеля риса нефасованного, то испытал легкий стресс, как это подсчитать и правильно ли мне его выдали? Прочие заказы беспокойства не представили. С унцией тоже были вопросы, пока не впечаталось в памяти, что в торговом фунте унций 16, а в аптекарской унции граммов не столько, сколько в торговой.

Жилье требует отдельного рассказа.Разумеется, дорогое и хорошо оборудованное было не по карману. А вот среди вариантов с недорогим могли рождаться многие легкие и не очень сложности.Конечно, я жил и на родине не в продвинутом жилье и не пользовался продвинутой сантехникой, вроде той, которую совсем недавно монтировал. А чем пользовался в бывшем Чикаго? Вот первое мое жилье. 'Милый дом' господина Мерло, из бывших франкоканадцев,что держал дешевое 'общежитие' для эмигрантов и брал всех, кто платил более-менее вовремя и не сильно буянил в обиходе. Мерло для этого специально отказывал кандидатом в жильцы из ирландцев, но он не представлял себе, что поляки, особенно из немецкой части Силезии, превосходят жителей Зеленого Острова. Поэтому меня при поселении спросили, кто я. Услышав, что русский— переспросили,не поляк ли я. Я ответил, что нет. Но Мерло продолжал беспокоиться,что это за странный тип и откуда он родом. Отказывать не хотелось, но и нарваться на буяна тоже(разумеется, об этом я догадался позже).

Поэтому владелец разыскал какую-то географическую карту в книге, и я ему показал, где там Польша,а откуда к нему прибыл я. По карте выходило между Польшей и Крымском не короче,чем от бывшего Чикаго до Калифорнии,и на бывшем франкоканадскм сердце отлегло...

Вот какие удобства там были: освещение керосиновой лампой, правда,она на знакомые мне не сильно походило.Ко всем ее клапанам подачи и прочему привык не сразу. Вода была в каждой комнате в виде умывальника с водопроводом.Туалет в конце коридора, где в комнате имелись две пары ступенек, между которыми зияла пропасть в канализацию.Устраиваешься на этих камнях и вершишь свои черные дела.Для отопления и возможного приготовления ужина в комнате служила такая вот металлическая печка с решеткой,похожей немного на переднюю панель у старых радиол. Уголь-дрова покупаешь сам и приносишь из отведенного ящика в сарае.. Две пищеварительные конфорки находились сверху. Печка нагревалась быстро, но и остывала не менее скоропостижно.

Поэтому вечером она быстро давала тепло уставшим иностранцам,но утром они же сильно стучали зубами, пока прыгали вокруг, разжигая ее.Неподалеку было озеро,отчего вечер и утро даже летом выходили прохладными. В комнате нас жило четверо, спали на кроватях в два яруса. Тот самый Зденек утверждал, что двухярусные койки явно судовые, с утилизированного судна. Я про это тоже думал.

Впрочем, надо отдать должное господину Мерло -у него с крысами,тараканами и клопами был полный порядок. Крыс ловили две кошки,невзрачного вида,но каждый день выкладывающие добычу в ожидании награды. Рядом были склады крупного универсального магазина, поэтому крысы явно приходили оттуда— судя по числу ими добытых грызунов. Для борьбы с насекомыми Мерло регулярно все посыпал разными патентованными средствами. Для того жильцы заранее оповещались и должны были убрать все съедобное из комнат. Кто забыл-тот пострадал. Постельное белье задешево стирали китайцы из прачечной за два квартала, они же и крахмалили воротнички.Здесь были приняты рубашки с отстегивающимися воротничками и манжетами.Поэтому опрятный молодой человек носил рубашку всю неделю, но каждый день поутру менял на ней две манжеты и воротничок на свежие.

Люди богатые белье(а рубашка относилась к белью) покупали дюжинами и меняли все целиком каждый день. Вообще низший стандарт обеспеченного человека был три дюжины белья и не менее трех костюмов. Ну, а нищеброды вроде меня и начинающих эмигрантов— по способности.

Да, и не менее дюжины носовых платков! Хочешь — провинциального типа,в который пригоден и в качестве полотенца, а хочешь-маленький кружевной или как-то украшенный, чтобы вставить его в нагрудный карман пиджака и давать, утешая, плачущим в кинематографе девушкам.Платка такого приблизительно хватало на оба глаза, если промакивать их в два приема.

Захочешь помыться— тут все было посложнее. Берешь умывальный таз (собственный или за цент у дежурного 'администратора'), и в нем смешиваешь воду из нагретого чайника и водопроводную,и ею моешься. Лучше губкой. Утром лицо и по пояс(до пояса-это означает вообще-то не то, что обычно думают). Можно вечером-ноги помыть. А как быть с серьезным мытьем? Бань в нашем районе не было. И вообще турецкие бани -это скорее лечебное заведение по местным меркам-пропариться, чтобы меньше бронхит мучил. Тогда идешь в подвал, где смонтировано подобие титана для подгрева воды рядом в ванной.То есть сначала принес угля в ящике,растопил титан, нагрел воду и вступаешь под подобие душа. Кстати, до душевой занавески из водостойкой ткани здесь еще не додумались. Помылся,прибрал за собой и убираешь оставшийся уголь обратно. Поэтому было принято помогать моющимся товарищам. Пошел с ним,посидел,подождав его. А потом отнес уголь обратно— чтобы распаренный сосед не шел на холодный воздух и не простудился. Для своих сокомнатников обычно бесплатно, но могли попросить из другой комнаты, а чтобы тебе не скушно сидеть внизу было,то поставят пива.

Вот за что еще Мерло заслуживал похвалы — он запрещал курить в комнате. По тем временам это был скорее бзик, и не все его понимали, но он это требовал не к либо шли на двор, где им было отведено место, либо поднимались на второй этаж, где с торца здания пристроен крохотный балкон.Такой в нашей архитектуре редок,но встречается — в некоторых малосемейках или послевоенных домах .В своей квартире можно там повесить пару трусов и пару маек или хозяина туда выставить из комнаты с сигаретой.Или поставить на ветерок остывать кастрюлю с компотом.

Вот на нем и страждущие отрывались. Ночью двери закрывались, хотя пришедших ночью со смены могли впустить. Но как заставить 'ночного портье' всю ночь открывать дверь туда-сюда? Вот курильщики и шли на балкон со своей ночной страстью.

Спички здесь имелись двух сортов— изящные маленькие, почти как в моем мире,только серная головка была побольше, и дебелые, мало уступавшие известным мне охотничьим. Такие покупали для разжигания плиты или каминов. Их продавали расфасованными в жестяных коробках по двадцать штук. Маленькими изящными чаще пользовались курильщики или те, кто пытался посветить себе в темноте— куда это упала на пол какая-то мелочь.Их чаще продавали в картонной упаковочке по десяток штук в один ряд. Почему так— а чтобы такую коробочку легко спрятать в карман пиджака и она его не оттопыривала. Знакомую мне по моему миру коробочку так незаметно в кармане не скроешь. Для чего требовался мощный слой серы (судя по запаху,там и фосфор явно присутствовал) ? Чтобы воспламенять списку трением о любой подручный пример без другой такой же полосы серы.Поэтому тамошние поджигались чирканием об каблук или ноготь — прямо как в древних романах Чандлера. На картонную коробочку,впрочем, могли и полосу серы нанести. А те, что мощные, в это не нуждались— зажигались они с задержкой и зловещим шипением, но надежно. Если спичка не мокрая, то безотказно. Зажигалки были редки, и по ним безошибочно опознавали выходцев из Германии.

В других местах цериевые 'камешки' были сильно дорогим удовольствием. ____

Сейчас я,конечно, могу уже заняться анализом того, как тогда жил я и люди моего положения. Получалось так, что в условный средний класс по питанию ты переходил, когда переставал питаться мясными консервами Свифта из военных запасов. Вообще консервы здесь считались всегда эрзацем и были терпимы только фруктовые не в сезон. Поэтому, если ты ешь консервированное мясо, то являешься по статусу много ниже поедающего даже низкосортное мясо,но свежее или недавно замороженое.

Должен сказать, что об этом я читал еще у того же Чандлера и слегка удивлялся этому— советская армейская тушенка была качественным продуктом, и, если не есть ее долго, как в армии, то не вызывала у меня никаких неприятных чувств. Вот на две недели в полях и не всегда разогретая-тогда да, вызывала.

Но оказалось, что наша тушенка-это просто королева мясных консервов! Тотже свифтовский корнбиф— это сплошные, извините, 'сиськи, письки и огрызки'.Но товарищи, служившие в австро-венгерской армии,утверждали, что по сравнению с императорско-королевскими консервами для солдат корнбиф-это просто нектар и амброзия. Немцы про свои консервы солдатского образца тоже употребляли нелестные слова. Впрочем,возможно, свифтовская продукция попадала к нам на стол из никак не распроданных за два послевоенных года военных заказов, а для нужд туристов сейчас делали и кое-что получше. С рыбными и овощными консервами было не так отвратительно, видно, потому, что их в солдатский котел требовалось меньше.

Хотя Фриц говорил, что у них в Германии на фронт попадали и большие банки соленой сельди, в которых после выедания содержимого,

можно было помыться как в ванне. Сидячей, но ванне. Вроде бы такие запасы хранились в мирное время на мобилизацию, оттого и делались подобные селедочные гробы для удобства хранения. Когда срок хранения 'сельдей в металле' истекал, то при освежении запасов эти гробницы удавалось спихнуть только приютам для неимущих. Но на фронте это ели, без радости,конечно, и острили, называя 'мощами святого Альберта'(Фриц был из католиков и служил в баварской армии).

Так что шаг от неконсервированной пищи— это был шаг в средний класс 'Остенов'. Верх среднего класса-это когда тебе супруга готовила. По жилью средний класс начинался с жилья с хоть частичными удобствами и не десятком человек в комнате, то бишь не ночлежки. Верхняя граница-это когда ты сам или с семьей снимаешь комнату, в которой кроме тебя и супруги никто не живет.

Были и нюансы в одежде при подъеме по лестнице вверх. В общем, когда кто-то читает в американском романе, что Джудит и Джо одевались в таких-то магазинах, ездили на таких-то машинах и пр. — это вроде бы сообщают не очень значительное для сюжета, но так только кажется. Вам только что сообщили четкую характеристику положения этих людей в Америке.То,что вы это не поняли-это ваши проблемы. Как влияет то, что семья держит дома беспородную кошку,а не привычную для этой страты бирманскую или лабрадора— можете оценить сами. Для вас ведь писалось.

С трудовым законодательством дело обстояло так: в стране после Войны был уже восьмичасовый рабочий день, но работать вы могли и двенадцать, вам лишь должны были заплаатать дополнительную зарплату за эти часы. Норматив доплаты не устанавливался. Ежегодных законодательно принятых отпусков у большинства не было.Только у федеральных служащих.

Выходные дни каждую неделю — только у городских и федеральных служащих. Для прочих-только те, что обусловлено религиозными потребностями, чем и пользовался народ. Если ты заявлял,что согласно твоей вере ты не должен работать в какой-то день недели, то это учитывалось, когда вы с боссом били по рукам. При официальной регистрации работодатели обычно это соблюдали, чтобы потом не было мороки с судами, поскольку уже престарелый президент сделал себе имя на борьбе с произволом трестов. Поэтому религиозный выходной и прошел в жизнь, и его без нужды старались не прижимать. При временной работе, конечно, работодатель мог и наплевать— дескать, твои религиозные проблемы меня не волнуют.Хочешь— молись, а я найду себе того, что молится на работе, не прерывая ее.

Наниматель мог попросить, чтобы ты занимался обрядами не в субботу, а в пятницу— если твоя вера это позволяла, то ты мог и согласиться. Я лично заявлял,что могу это сделать в любой день, кроме понедельника, и так договаривался. На второй моей работе, в фирме по ремонту водопровода и канализации, это только приветствовалось, потому как остальные трое рабочих в субботу были нетрудоспособны, а внезапные прорывы случались и тогда. Поэтому владелец Тед Майнер это ценил. Жаль, что у его детей так случилось, что доктор посоветовал им переехать в Калифорнию, а в Бывшем Чикаго они будут постоянно болеть и жить оттого не очень долго. Это мне было знакомом и по книгам— в них легочным больным часто советовали переехать в Калифорнию, климат которой более подходящ. Тед быстро распродал имущество с бизнесом и уехал.

А я стал искать новую работу. И вот, в колонке объявлений попалось такое: требуется рабочий в магазин скобяных и электротехнических изделий. Среди требований — жить в кваритире при магазине и иметь хороший сон,что слегка удивляло. Конечно, чтение требований к сотрудникам при найме — это было одно из двух 'юмористических' приложений к утренней газете 'Чикаго морнинг стар'(газета принципиально игнорировала переименование).

Так что вечером кто-то покупал по дешевке утреннюю газету, и мы в комнате ее читали. Сначала смеялись с брачных объявлений, какие 'жемчужины несверленные' там предлагают себя.В этой колонке поиск смешного не требовался-читай с первого объявления и береги живот от разрыва мышц. Вторая часть — это объявления про работы.Там уже нужно было выискивать, поскольку часть объявлений были вполне нормальными, но и такие вот встречались : 'Ищу садовника с дипломом университета из Старого Света'. Да, так и было, сам видел. Так что рабочий с хорошим сном — тоже неплохо,хотя и не очень смешно.

К тому моменту я уже неделю был безработным,хотя и разок смог подработать на срочной разгрузке, потому стал уже беспокоиться, а как же дальше? Потому и меньше смеялся, читая про ахинею в поиске рабочих.

Находилось заведение, желающее крепкоспящего рабочего, довольно далеко, больше чем в получасе поездки электрическим трамваем.Почему электрическим— потому что сохранялся еще и конный! Его уже осталось немного, но в некоторые дырки только им и можно было доехать. Еще был элевейтор-что-то вроде метро,только надземного.У себя я такое видел только пару раз — были в некоторых метрополитенах такие ветки,где поезд выходил из тоннеля и шел по открытому месту.

Но, кстати, началась постройка и настоящего метро, и уже в следующем году планировалось открытие.

Чикаго был славен и небоскребами,поражавшими воображение приезжих из Европы и провинции. Меня лично двенадцатиэтажный небоскреб не сильно впечатлял, шестнадцати этажный — тоже не очень. Но тут надо было делать поправку, что я родился в те времена, когда это уже было не чудо света, а обыденность. Правда, не везде. Впрочем, в Крымске такого еще долго не будет.В краевой столице— уже что-то подобное есть, в Новороссийске тринадцатиэтажное здание пароходства забабахали в семидесятые. Тогда нас в школе возили на экскурсию, и мы открывали рты от этого здания. Еле упросили классную нашу остановить автобус, и стояли, и зачарованно разглядывали ...

_____—

Должен сказать,что живя в Лесу и путем эксплуатации своих шестых и более чувств спасаясь от теневых тварей, справлялся я неплохо,но, попав в безопасную обстановку, явно расслабился, и эти чувства замолчали.А зря!

Иначе бы понял, что стал на опасную дорожку,и,самое главное, не поняв, куда стал! А так все мои сторожевые системы спали, и ни одна не зазвонила, когда я знакомился со своим работодателем Моисеем Кацем, когда увидел пустой склад порядочного размера, примыкавший к магазину и когда увидел свое жилье— весьма пристойное для моих обстоятельств. Комната метров пятнадцать площадью, небольшой коридорчик с двумя выходами— на улицу и в этот склад,плюс санузел с нормальным унитазом ! Что помешало зазвучать сигналу, что это ведь прямо охраняемый пункт передачи чего-то. А чего? Того, за кем охотятся паршивцы из СКА. А я расслабился и вообразил,что все это заслуженная награда,за то,что страдал так долго. Или свифтовский корнбиф таки отбивает все экстрасенсорные свойства и они после десятка банок надолго усыхают? Наверное,это правда— Канадский Добровольческий корпус под Ипром регулярно попадал в халепу. Начинается британская артподготовка, а солдаты готовятся к атаке. Траншея плотно набита солдатами,вот,минут через десять стихнет грохот Виккерсов, и будет сигнал к атаке. Но до сигнала многие просто не доживали— внезапно начинается контрподготовка немецкой артиллерии, и на забитую войсками траншею падает град снарядов— фугасные вперемешку с химическими. Осколок прорвал маску, и фосген проникает под нее, не сквозь фильтр, а прямо в легкие. Резина масок и шинель вообще не прикрывают от взрывной волны и раскаленной стали. Завершающим аккордом идет очередь снарядов или мин с ипритом.А он сразу не действует! Час-полтора— ничего! Зато потом отекают глаза и ушные раковины, потом на месте попадания масляной капли из мины развивается язва. Но это еще не конец— надышавшихся парами иприта убъет позднее пневмония,а те, кто оказался посильнее— падение иммунитета.

В итоге в атаку, может,и некому ходить будет. Пока из тыла подведут непострадавшие батальоны,немцы успеют восстановить засыпанную траншею и заменить побитые пулеметы новыми. И резервный батальон ляжет под перекрестным пулеметным огнем. Ну и прочие прелести Западного фронта.И ни у кого в Корпусе не стрельнуло,что так нельзя и надо что-то сделать!

Так что свифтовская говядина в банках с приправой из немецкой химии— очень мощное оружие против внутреннего чувства. И я пал ее жертвой. Не увидел, не понял,а когда через неделю меня попросил хозяин показать мастер-класс беспробудного сна в будущую субботу и не просыпаться ни при каких обстоятельствах, кроме пожара и потопа, тогда я понял, куда приплыл.Но было уже поздно. Корнбиф продолжал вредно влиять на меня, заставляя думать, что я тут непричем, меня это не касается и пр. И до поры это сбывалось. По работе я не был сильно загружен,а раз-два в неделю демонстрировал полное невнимание к окружающему.Обычно это бывало в ночь на субботу или следующую. Почему? Догадайтесь с трех раз. В субботу господин Кац сидит в синагоге или дома,осуществляет необходимые религиозные обряды, а в магазине караулит гражданин из 'остенов', который спит беспробудно— поэтому если кто-то целые сутки там хранит что-то криминальное, то только он в этом и виноват,а не хозяин и работник. Работник, бывало, еще и 'забывал' запереть дверь склада — что сделать с таким иностранцем? И на том спасибо,что печку топит углем, а не динамитом.

Недели через две случилось то, что могло быть предвестником событий.Но, много раз вспоминая об этом, я все же решил, что это было просто событием, а не предвестником будущего. Мне не спалось(что случается со всяким человеком,особенно, если он немного перепьет кофе-но это признание для Крымска, а не для Чикаго).Поэтому, проснувшись в полтретьего, я лежал и размышлял, пока не услышал подозрительные звуки в помещении склада. Сегодня не был день глубокого сна без просыпу, ибо наступил вторник, поэтому я вооружился пистолетом и фонариком и пошел смотреть, что там творится. Прямо в пижаме, поскольку в Североамериканских Штатах так было принято спать, если ты не нищеброд или реднек, вот и я спал в ней. Двери открылись почти бесшумно(сам смазывал петли и замок) и пропустили в склад.

У нас гость! Как-то добрался до верхнего окна, отжал створку и спустился вниз-почти с трех метров! А сейчас пытается вскрыть ящик из тех пяти, что стоят у стены. В них шпингалеты для окон-ну надо же Кацу и фамильным делом заниматься и покупать-продавать металлоизделия и электротовары! Гость пыхтел, но не заметил, что я тут появился, да и щелчка оттянутого затвора тоже.

— Стоять! Руки вверх!

И снова это — по немецки, на случай, если гость наш из бывших Центральных Держав. Немецкий у меня еще хуже,чем английский,но ночью лучше качеством не подают.

Фигура дернулась снизу вверх, и тут ее полутемный силуэт озарился вспышкой револьверного выстрела! Сзади меня резко лязгнуло-это пуля врезалась в металлическую дверь, через которую я вошел сюда. Ах ты ж, свинья не нашего бога! И я автоматически нажал на спуск, поскольку уже взял его на мушку, но стрелять до того не собирался. Да и вообще не думал, что так выйдет. Расчет был на то, что застигнутый врасплох вор сдастся, я его свяжу, допустим, и вызову полицию.Или как-то по-другому. А тут вот такая коллизия— сначала гость, потом выстрелы, потом хладный труп.

Лежит в круге света от фонаря и мелко подрагивает, уходя от нас. Вокруг головы расплывается темная лужа— забыл я, что 'Макаров' сильно бросает вверх, потому пуля влезла гостю в глаз. Прицелился бы в ногу и жил бы...Или выстрелил второй раз и попал. А вот теперь на мне клеймо Каина-и не хотел, но получилось так. Был человек и нету его -ради кучи шпингалетов от фирмы 'ДС', которые Кац купил со скидкой и явно по дешевке.

Гость дернулся последний раз и умер. Я закрыл его лицо его же шляпой и пошел к телефону. Сначала позвонил хозяину — вдруг ему что-то еще нужно сделать, хотя день и неурочный.

Кац долго ругался на идише, потом велел вызывать полицию, а сам он сейчас приедет. Пока те и другие ехали, я ходил вокруг покойника и сам ругался в адрес гостя за такую грандиозную подставу. Мужик невысокий, метр шестьдесят где-то (вырвите мне ноги из туловища,если я буду переводить в футы и дюймы), коричневые стоптанные ботинки, комбинезон автомеханика, из карманов которого торчат разные инструменты, рабочие перчатки, шляпа-котелок с темной лентой и две пулевых дырки — в груди и под шляпой, закрывшей простреленное лицо. Зараза, какого ты стрелять-то стал?! Чтобы тебя черти в твоем аду до Страшного Суда мучили! Полиция с хозяином что-то задерживались, а у меня нарастало желание пнуть покойника за такую подлость по отношению ко мне. Чтобы не осквернить себя еще и и пинанием безответного трупа, я присел и стал рассматривать оружие гостя. А вот тут серьезная пушка— армейский 'Веблей' модель номер 5. Явно из Добровольческого корпуса, а потом при дембеле упер казенное оружие и привез домой. Это решение его и убило. И меня постепенно стало отпускать — оружие было неслабым и крупнокалиберным. Даже если пуля не цельносвинцовая,ею бы меня вбило в стенку, коль попал бы .

Чего такого жалеть... И к моменту, когда долгожданные явились(почти одновременно), я уже имел вид спокойный, как если бы на службе охранял склад, а злобный диверсант туда полез и пал жертвой моей бдительности и верного 'калашникова'. И это мне настолько привычно,что прямо превратилось в еженощный ритуал.

В принципе, две пули из трех в цель при внезапном столкновении — можно и зоб раздуть от гордости. Я ведь не Рэмбо, а водитель-крановщик автомобильного взвода инженерно-саперной роты. Меня на убивца не учили.

Хотя были у нас в роте прицепные минные заградители, которыми можно много чего наделать, недоступного всяким зеленым беретам, а также бензопилы и прочий смертоубийственный инвентарь.

Дальше все было тихо и буднично. Гостя сфотографировали со всех позиций, потом забрали в полицейский участок. Наверное,там в нем и морг расположен? Или еще куда завезут, если место отдыха разочаровавшихся в жизни граждан где-то отдельно. За меня больше говорил Кац,а я больше поддакивал. Показания 'Бычок' записал и сказал,что,если мы понадобимся,то нас вызовут.Но он думает,что дело совершено ясное,а если еще найдется криминальное прошлое,то никого эта смерть не взволнует. Так и получилось.Никого этот померший не заинтересовал.Я через два месяца сходил в отдел детективов и спросил,удалось ли узнать,что это за человек.Оказалось,что нет. Отпечатки пальцнв снимают только у осужденных и на военной службе.

В базе данных таких не было.Значит,тоже приезжий.Или нет?

А мне надо было подумать об оружии.К пистолету осталось шасть патронов.Так что стоило либо таки снарядить гильзы либо купить что-то новое. А может,сделать и то, и другое.

_______

Я сделал две вещи — обратился к специалисту, который мне снарядил десяток патронов из стрелянных гильз, и купил новый ствол. Обошелся он мне недорого,ибо он был тоже из свистнутых в Британском флоте револьверов. Когда этот 'кольт' уперли -при демобилизации или вообще до отправки на войну— выяснить было затруднительно,но я и не активничал. Это конструктивно принятый в САСШ служебный револьвер для флота и армии, но по заказу Броитанского Адмиралтейства переделанный под новые британские патроны калибра 455 с бездымным порохом. Я только малость подстрогал щечку рукоятки, подгоняя оружие под себя.

Беспокоиться из-за клейм Адмиралтейства на нем не стоило — знающие люди подсказали,что за это не преследуют. Вот если бы на револьвере было клеймо 'N. A.U.S. properity'— тогда да, года два-три можно было получить за кражу федеральной собственности. За ствол с клеймом со словам 'property'-столько же. Случился тут небольшой скандал 1915 года, когда довольно много оружия было помечено клеймом,на котором допущена орфографическая ошибка. Изготовитель лажанулся, но волновало это только отдельных критиканов. Британские приемщики принимали,английское казначейство все оплачивало, не вдаваясь в такие детали, а газетный трест Хантера,выражающий интересы тех, кто хотел полноценно участвовать в войне, издевался над федеральной властью по всем возможным поводам, в том числе и по этому. Патроны к покупке достались вообще чуть ли не бесплатно — здесь они спросом не пользовались. Теперь я решил 'макаров' использовать как оружие скрытого ношения, когда мне в люди надо выйти, а без оружия не хочется, а 'кольт' носить уже дома,когда я охраняю себя и магазин-склад вне приступа непробудной сонливости. К 'макарову' сделать кобуру я так и не сподобился, носил без нее, а вот к новому приобретению продавец отдал флотскую поясную кобуру и подсумок на двенадцать патронов в качестве бонуса.

А вскоре я купил куртку, которую здесь называли 'мэкино'. Обычно ее носили лесорубы и путешественики, и делали их из шерстяной ткани наподобии одеяльной, только чем-то пропитаной, чтобы она не пропускала воду. От прежнего владельца остался запах гари костров, возде которых он ночевал, и некоторые усовершенствования— левый внутренний карман переделан в подобие револьверной кобуры, а в правый вшиты держатели для патронов. Видимо, он тоже носил револьвер приличного размера,но явно капсюльный, судя по ширине трубки под ствол — я только подогнал некоторые размеры под свой. Куртка малость перекашивалась, но револьвер внутри не выступал — при пошиве его наличие было учтено и припуск оставлен.

Но пока приобретение еще в деле испробовать не пришлось. Все шло вроде как хорошо,и я ощущал, что привыкаю к обстановке,жизни и людям Бывшего Чикаго.

Завести здесь семью и жить постоянно я не думал , для этого тут еще надо было решить вопрос моей регистрации— официальные эмигранты получили запись в бумагах и выпихнуты в американскую жизнь, потому через пять лет они могут ссылаться, что официально въехали, в бумаги записаны, а теперь пора и становиться гражданами. Мне это было пока недоступно,по моему мнению, если в Агентстве я не числюсь, то кто меня учел как точку отсчета и регистрации? Никто. Да, и,собственно, я не сильно ценил окружающее меня. Безусловно,в Бывшем Чикаго жизнь была не столь нетестерпимая,как в некоторые из девяностых годов,а с Лесом и вообще сравнить невозможно. Но ощущалась какая-то несозвучность здешнего варианта мира моей душе. Иногда даже приходили мысли— а куда девается Мир,В Котором Выбрали Не Кеннеди? Он так и висит параллельно правильному Миру,Где Избран Кеннеди, до скончания веков или лет через полсотни он тихо истлевает за ненадобностью? Или его через пару лет пожирают ккакие-то там томминокеры того же Стивена Кинга? 'Вот острое где шило'.

Не дергался и не бегал я лишь оттого, что не видел прямой дороги из этого мира обратно в свой. Была ли она вообще? Потом выяснилось,что была,хотя и не прямая, но никто об этом не сообщал. А раз нет основания как-то безопасно покинуть этот мир и вернуться-то куда мне бежать?

Хотя чуть позже пришло сообщение и об этом,только понять, что оно именно об этом, было не так легко.

А вышло опять дело с СКА и его дурными стрелками, когда меня догнала пуля, пролетевшая через площадь, и потерявшая силу в консервной банке, что я нес в числе прочего из магазина.Просто вспыхнула внезарно короткая,но яростная перестрелка, и мою руку с покупками резко дернуло так, что я упустил бумажный пакет с продуктами. Стоял я так и не знал, куда глянуть — толи через площадь с новомодным названием вроде 'На тебя уповаем',где уже не стреляли, а шумели другими способами, толи себе под ноги, где на земле лежали покупки и от них по асфальту расползалось масляное пятно от простреленных баночек с сардинами — одной навылет, а одной наполовину?

Утренняя газета завтра сообщила, что пойман глава банды бутлегеров Аарон Бенес по прозвищу 'Два-дула', а пока я мог поразмышлять над тем, куда бы угодила пуля, не держи я покупки в этой руке — в бедро или в живот? И вообще— что это: плановая часть того, чтобы очистить от меня этот мир, ибо зажился тут? Или это просто такая случайность, вроде того, что было на той неделе, когда некто в черной шляпе неудачно заехал на тротуар, едва не задев меня и какую-то даму с малышом? С правилами дорожного движения и их соблюдением в этом мире было слегка анархично, ибо даже светофоры были редки, а про дорожную полицию здесь и не слышали. Задавит— да, приедет полиция обычная и будет разбираться, так же, как и с аналогичной травмой от ножа или пули. Тогда же никого не задавил, так и никто из официальных представителей власти водятла не будет ловить и отсутствующие в природе еще права изымать. Поэтому с шустрым водителем пришлось разбираться по-простецки— был тип в черной шляпе, стал тип без двух зубов и в потоптанной ногами шляпе. Впрыгнул в свой 'фордик' и скрылся в волнах человеческого моря, плещущего рядом с озером Мичиган.

А вот тут как быть с уже вторым по счету близким контактом с СКА? Пока я собирал оброненное, в голове мелькнула мысль,как телеграмма откуда-то: 'Тебя ждет дорога, а не смерть'. Вот получите и распишитесь, да потом полдня ходите в размышлении — что это было?! Я и ходил в офигении от нее больше, чем от самой пули.

На следующий день я отпросился у Каца и отправился в офис СКА, где предъявил тому боссу, что снизошел до меня пробитые пулей жестянки и саму пулю.

Босс сплюнул жеваный табак и спросил, получил ли я ранения при этом? Нет, ущерб понесли только две баночки сардин,пробитые пулей. Овощи,конечно, были залиты маслом из раненых консервов, но это их не испортило.

— ОКей, парень, если ты понес ущерб, лишившись двух банок сардин, то вот тебе два доллара, это вполне покроет урон от действий моих парней. До свидания.

Теперь вы понимаете, за что служащих той конторы чем дальше, тем меньше любили? Я денег не взял, воспроизвел 'Малый Морской Загиб' в адрес босса и всей конторы СКА и покинул это гнилое место. Надеюсь, что когда-то его просветят по поводу того, что ему было предложено русской народной мудростью.

Впрочем, возможно, ирландцы его уже словесно полоскали, и поляки не отставали от прочих.

Ну с этими жлобами из СКА -то все понятно,а вот как быть с этой 'Дорогой' и что это будет означать?

И вот как-то вечером в пятницу я тихо проводил время. Эта ночь не требовала полного выключения из процесса, завтра у меня тоже планировался выходной, как и у владельца. Поужинав, я лежал и вспоминал всякую всячину— что почем и когда стоило, в каких городах я был, что пробовал, а что нет...

Помню, сначала вспоминал, какие я еще интересные консервы ел и видел. Первое место заняли два изделия — компот 'Слива в вине' и консервированная конина из Якутии. И потому первое, что я их так и не сподобился попробовать. А раз нет к ним претензий, то первое. Вот консервированных крабов я употребил и не впечатлился. Им-то первого места не видать.

Потом вспомнил, как в студентах подрабатывал сторожем на ветеринарной станции.

О, это было интересное время: первая в жизни взятка, от которой я отказался. Это мне предложили рубль, чтоб я пропустил покормить собаку, сидевшую в карантине по бешенству. А как они планировали собаку кормить, если собака в клетке, а клетка в запертом сарае? Там разве что перекрикиваться можно, а покормить-никак. Первая в жизни премия — квартальная. Следующая была еще нескоро... Собаки, сидевшие в карантине по бешенству, часто от тоски выли. А станция располагалась буквально впритык к пятиэтажному жилому дому. Я, сидя в домике станции и открыв окно, великолепно слышал застольные разговоры на четвертом этаже. Ну, а если собака выла, то в этом доме было-туши свет. Народ негодовал и обращался ко мне— дескать, почто она так воет? Я еще к тому времени не так погряз в мизантропии, потому вежливо отвечал, что собаке здесь сидеть десять дней в клетке, вдали от привычного быта. Вот она и воет. 'Ну сделайте же что-нибудь, чтобы она не выла!' Ну и пояснишь, что никак. Даже если б захотел ее стукнуть, то и не добрался бы до нее. А я не доктор Айболит, чтобы разговаривать со зверями и убеждать молчать десять дней.

Могу сейчас откровенно признаться, что спер тогда с работы пять ампул стрихнина. Зачем мне он нужен был? Сам не знаю, но спер, ' чтобы было'. Две потом отдал одногруппнице Ирине, которой нужно было дать больной кошке, чтобы та не мучилась. Все остальные где-то затерялись. А что стрихнином на станции делали? Кажется, кого-то травили. А, вспомнил! Мне один ветеринар рассказывал, что им травили харзу. Это такой пушной зверь, вариант куницы, который живет в Приморье. Ветеринар восхищался золотистой шкуркой живности, такая уж она была роскошная, что у них самих слюнки текли, представляя ее на шапке, но хозяйка бдила и не дала шкурке исчезнуть. Она разводила дома этих вот куниц (кажется, они еще называются непальскими куницами), вот старый самец уже с самочками не справлялся. Его и отнесли к ветеринару, а потом шкурку отнесли к скорняку. Мне тогда захотелось посмотреть на эту красоту, но, увы, зверя уже забрали. Я ведь сторожил по ночам,а дело было днем. Рисунок харзы мне встречался на почтовой марке, но там что за вид — грызун и грызун, можно и с мангустом попутать...

Много интересного было на этой ветеринарной станции. Так сказать, тренировка студенту перед реальным производством. Естественно, я учился не тому, как купировать уши боксерам, но вот взглянуть изнутри на реальные взаимоотношения в коллективе работников— это было полезно. В студенческой группе на такое не насмотришься. Хотя случались и странные пересечения. Вот был на станции Федорыч, как старый алкоголик, потреблявший одеколон из горлышка. Ну , как бы понятно, пил человек десятилетиями и допился до сегодняшнего состояния. Тогда я о таком слыхал,но видел первый раз. Но у нас на курсе тоже были два студента, решившие отметить последний день военной подготовки пьянкой. Поскольку иной алкоголь был недоступен, они уперли у товарища 'Лосьон огуречный' , развели водичкой и распили. На их несчастье, в пузырьке был не этот лосьон, а какая-то отрава, кажется, дихлорэтан, из-за чего они загремели к медикам, и эпопея вскрылась. Это что— будущие Федоровичи,только с высшим образованием? Пожалуй, что так. Раз они не могли дождаться сутки до магазина и нормального алкоголя, то они однозначные алкоголики. Вот выпьют еще сколько-то литров и приобретут портретное сходство с Федоровичем и такими же, сейчас еще только слегка уловимое.

Да , есть что вспомнить, хоть еще и не пенсионер.

Дальше мысли вертелись вокруг этого: 'Не смерть, а дорога'. Почему-то думалось, что вот это попадание в Лес фактически является смертью. Ну да, меня уже нет в том мире. Тогда провал в эту Америку-это еще одна смерть? Ну, если мой марш через Лес еще может походить на нее, то заход в шалаш под Саук-Дере— уже не настолько. Я все же не последователь Фрейда, чтобы все толковать именно так и только так, без исключений.

Но из этой мысли есть еще один неприятный вывод: раз я умер для того мира, то в него не вернусь. А что дальше? Жизнь в Лесу была адищем. В Америке было куда легче. Пока. Потому что, несмотря на сегодняшнее изобилие, после войны в нашем варианте жизни была депресссия.Не та, что прозвана 'Великой', но очень даже.

А потом и она пришла.Великая и долгий период восстановления. В этом же варианте кто знает, в каком порядке на мир свалятся эти депрессии? Возможно, что перспективы не очень радужные.

От этих мыслей как-то уже не лежалось, не сиделось, не читалось. Из вариантов, как можно провести вечер, я выбрал следующий: просто погулять вокруг здания и квартала. Клубов,то есть кабаков у нас нет, так что все вокруг будет тихо. Разве что из молитвенного дома донесется пение прихожан 'Вечной Жизни в Иисусе',как они себя называют. А так в основном магазины и конторы закрыты, некому особенно шуметь. Почти все уже ушли и уехали.

Я накинул куртку, потому как уже 'осенью дышало', надел кепку (здесь было не очень принято ходить без головного убора вне помещения) и Вышел в вечер. 'Кольт' сегодня не был оставлен, а отправился со мной. Надо же допускать некоторое разнообразие.

Гулял я довольно долго, приблизительно с час. Ночь выдалась безлунная, но я хорошо знал, куда идти, даже без света, благо опасных ям в квартале не было. Свернул в проход. куда выходила одна из дверей в склад, которую я иногда в припадке 'забывчивости' не запирал и увидел : в проходе, ближе к его концу, стояли двое. Чуть дальше размещалась машина с включенными фарами, которые довольно неплохо подсвечивали этих двух сзади. А что это за типы возле охраняемого мною магазина и склада? Я набрал в грудь воздуха, чтобы спросить, но оба типа в проходе обнаружили меня и с места в карьер открыли огонь. Слов не было, только пули ,засвистевшие вокруг меня.

Кто это: конкурирующие бутлегеры из шайки Багси Морелла, Лоуэлла Рыжего,Акулы Дема-наплевать! Пусть даже это истребители моих сардин из СКА — хватит! Пусть даже китайцы из китайского квартала, что периодически вдохновляют репортеров на истории в духе Фу Ман-Чу!

Рука выдернула 'Кольт', и в проходе громко ударили его выстрелы,заглушив тявканье 32 калибра этой парочки. 'Правь,Британия, морями', и не таким паршивцам тягаться с ее флотским калибром. Оба уже на ногах не стоят, но не время к ним подходить!

.А теперь назад , назад, в обход здания!

Чтобы те, кого я не заметил , меня не достали! А я сейчас выскочу наружу из прохода, обегу дом и зайду с фланга, если там кто-то еще есть.

Нет, не получится. Такого еще не было, хотя я в свое время этого ожидал. Свежий ветерок ударил в лицо, наполняя меня восторгом, переполняя этим ощущением всего, до последней клеточки. И мрак захлестнул меня.

Глава третья. Магометанин-артиллерист.

Ооох,так жить нельзя, надо удавиться, как говорила ныне покойная собака Каштанка. Или застрелиться ? Сто лет уже не читал, забыл. Как же отвратительно приходить в себя после всего этого. Хорошо, что сам припадок не упомнил, только аура перед ним, и все , голова отключилась. Потом уже можно приходить в себя где угодно и в каком угодно виде. Сохранялась бы память-помнил бы, как падаю, врезаюсь куда-то и содрогаюсь на земле, собирая на себя всю пыль и грязь с нее. Только мне этого не надо.

А пока я со стонами приподнялся, присел, ощупал себя. Язык чуть прикусил, но раны нет. Зубы чуть-чуть болят, но вроде как нигде не обломались. Во рту привкус крови. Голова-болит, и сильно болит, и понятно от чего — слева приличная шишка украшает голову. Руки-ноги двигаются, хотя и с трудом, словно я мешки с цементом носил на стройке. Двинешь рукой и ощущаешь каждую мышцу. Славное возвращение в пору студенчества. Так я после первых тренировок со штангой в общежитие возвращался. Впрочем, такое надо было бы студентам-медикам, когда они мышцы изучают. Пройдешь и четко запомнишь, какая мышца где и что делает. А мне так— в виде бесплатного приложения к штанге. А чего я штангой занялся при почти двухметровом росте и далеко не гиперстеническом телосложении? Сманили друзья -студенты. В баскетбол мне играть надоело, а тут что-то новое. И руководителю секции спортсмены всяких весовых категорий нужны.

Ноги ходят, только болят, когда встанешь, и подкашиваются. Куда это меня занесло и в какой стороне склад, эти типы и машина?

А получается, ни в какой, вокруг меня только сено, а свалился я в сарае или чем-то подобном.

Это что я -опять? Во второй или третий раз ?

Чтоб он служил для направления полета пуль, к переднему концу суживался, а задний конец его однозначно утолщился и всенепременно приобрел навинтованные выступы для соединения с коробом, а в регуляторе имелись именно две дыры, малая и большая, для отвода газов, а в верхней утолщенной части еще и квадратная дыра для рычага управления регулятором, но при этом чтоб обязательно не были повреждены зубцы шестерни и не сломаны , а защелка и пружина защелки работали правильно! [*] Как еще выразиться , чтоб не вспоминать небожителей, в которых я не верю, и не угрожать изнасилованием всему сущему, даже тому, что абсолютно сексуально непривлекательно?!

Горестно выразившись, надо горестно изучить, где я , когда я, и что у меня есть для этого 'где и когда'. Как это ни отвратительно— ощущать себя в новом мире, вторым по счету. И что будет здесь— какая вселенская катастрофа?

Сено вокруг меня совсем свежее, так что скорее всего, сейчас лето, благо что не холодно ни сидя на земле, ни стоя. Кепка улетела куда-то в страну Вечного Отстутствия, откуда глядит тот, в чьих глазах нету счастья. А у меня осталось только то, что на мне, и только то, что в карманах. И оттого нет счастья в глазах моих тоже.

Зато злости столько, что на троих хватит. Поэтому продолжил цитировать НСД в особо сквернословной форме и при этом осматриваться, что вокруг делается. А вокруг меня сарай с сеном, в щели меж досками льется дневной свет, и пейзаж вокруг не марсианский. А какой-то южный— может, украинский, может, кубанский, может, ростовский. Гор точно нет. Погода явно позднего лета — начала осени, аборигенов вокруг не видно , оттого количество ног и голов у них неизвестно. Итого я на Земле(вроде как), вокруг меня лето-осень, сарай со свежим сеном и глубокая...понятно что. И средь этого великолепия единственное, что радует— это то, что револьвер лежит у меня во внутреннем кармане куртки. Отчего-то там,а не в руке или на земле. Три патрона выстрелено,всего осталось их девять, и кто его знает, может ли кольт стрелять, но хоть это поднимает над уровнем беспросветного ужаса. Но все же сильно рассчитывать на оружие пока не нужно. Надо еще хоть одним патроном его испытать.

[*] Герой пересказывает руководство по устройству пулемета Льюиса как ругательство.

Пот после припадка уже высох, но пить хочется здорово. Аппетита нет, но все равно ни пищи , ни воды не имеется. Надо выйти и осмотреться получше. Вот только глаза прикрыть не мешало бы.

Ага, на улице тепло и даже куртку снимать точно придется. Время— скорее послеобеденное, но до темноты далеко. Место — а черт его знает, но действительно похоже на южные районы. Пока ничего больше сказать нельзя, так что нужно идти дальше. Найти где попить и уточнить где и когда это самое 'а черт его знает'. Опять пойду по этой натоптанной дорожке и куда-нибудь приду. Я уже так ходил и дошел ... до Леса и дальше. И сейчас докуда-то дойду. Я снял куртку и повесил ее на плечо так, чтоб можно было легко залезть в карман, к оружию.

Под ногами пыльный проселок, слева и справа уже убранные поля, а вдали среди еще зеленых деревьев видны крыши хаток. Хатки беленые, с маленькими окошками, плетни возле них, крыши вязаные из ... как его раньше-то называли? А, очерет,то бишь камыш или его дальний родственник! Чуть-чуть становится яснее, хотя такие хатки еще не совсем исчезли и в мое время.

Но на динозавров уже не рассчитываю. А вот эту палку подниму. В сельской местности водятся паршивые собаки, которые не только облают, но и в ногу вцепиться могут. И в мое время такое было, и в прошлом быть должно. Если это , конечно, прошлое, а не будущее.

Да, уже сомневаться не надо — прошлое, и даже не столь древнее, ибо вышли мне навстречу из-за плетня две фигуры с винтовками наизготовку. И одеты они не как нибудь, а в достаточно знакомую форму.

— Стой! Руки вверх !

Стал и поднял. Жизнь ты моя жестянка ! Это за что мне послана навстречу Добровольческая армия и что делать-то дальше?

— Кто таков?

— Алексеем зовут. Фамилия Мамаев.

— Откуда ты?

А действительно, откуда я в этой реальности? И отвечать надо быстро! И куды ж деваться?

— Из тех же ворот, откуда весь народ! Черноморская губерния, город Новороссийск.

— А какая сила тебя сюда занесла в Екатеринославскую губернию ?

— Послали меня с нашим инженером господином Дмитриевским посмотреть, что здесь нужного на заводах есть, чтоб нам в работе пригодилось.

— Бумага какая у тебя есть?

— Нету никакой, захворал я в дороге и отстал, а бумаги у господина инженера остались. И мои , и от их превосходительства господина генерала Кирея, что нам разрешено для завода материал приискивать !

— Тогда шагай к начальству, коль бумаг при себе нету! Федор, веди его к господину капитану!

Ну я так и пошел, а солдатик все ведет меня с поднятыми руками. Но вот ствол у меня есть, а они про него не спросили и обыскивать не стали. Ох, не клевал их в корму жареный петух. Но вот от солдатушек я пока отбрехался, но все еще впереди. И 'Кольт' этот...выкидывать жалко, стрелять по этому Федору никак нельзя, потому что вокруг этих самых солдат до черта и все на меня глаза лупят— экое чудо идет под конвоем! Ну и разные мирные жители, по большей части бабы и детишки. И для всех есть развлечение — на в меня глядеть. Можно подумать, им по уставу делать нечего, а бабам по хозяйству тоже !

А вот этому пацану не смотрелось , он еще и заорать захотел:

— Грицько! Ходы сюды! Бильшовика затрималы!

А чтоб этого паршивца! И где его мама бегает-кто ж за нее будет за неразумными детьми приглядывать и по заду давать, чтоб не вякал не по делу!

— Тю на тебя, пащенок! Шо ты верзешь, несполнарозумный! Який з мэнэ бильшовик? На мени шо— шкиряна куртка? Або зирка на шапци? Деж його маты, хай його навчаэ, як соби з дорослыми поводити![*]

Мама тут же нашлась и заорала на меня, что это не ее сынишка такой, а это я слабоумный и незаконнорожденный. Дальше еще что-то последовало про мою семью и худобу ...Стоп, а это она имеет в виду, что я худой или меня скотиной обзывает? Но с пустоголовой бабой чего лаяться, потому я не отвечал, а лихорадочно вспоминал, что мне еще про себя сказать. Пока я довольно удачно отругался и даже все нужные слова вспомнил. Произношение, правда, не украинское, но чего уж там, кончился украинский язык на Кубани, остались только песни. А в здешнее время вся Тамань по украински разговаривала, да и севернее много станиц тоже.

Бабьи вопли за моей спиной усилились, там уже не одна мама этого паршивца участвуюет. Видимо, другие бабы тоже не удержались и решили друг друга покостерить. А мы вышли к небольшой площали,заставленной повозками, и лошади там стоят у коновязей. А это никак пушка— такой я вживую не видел, только на картинках. У таких противооткатных устройств еще не было. И как они с откатом-то боролись? Откатывались, покуда катится, или что-то у них было? Нет, стоп, не до этих монстров, мне нужно соображать и вспоминать, что я про город и вообще про это время помню, и кем я мог тогда быть и что делать, а про этот металлолом потом подумаю. Подумать время было, минут этак двадцать, пока мы под дверьми хаты стояли и ждали, когда господин капитан про нас вспомнит.

Дошла и до меня очередь. Из хаты выкатился солдатик с продувной рожею (такому Шельменко-денщика играть), и заорал, чтоб я шел в хату, а рядовой Волков — на пост.

Пошел я, а как мне поздороваться-то? Толкнул дверь и зашел внутрь.

— Добрый день всем в этой хате!

[*]Тьфу на тебя,сосунок ! Что ты болтаешь, слабоумный? Какой из меня большевик ? На мне что-кожаная куртка? Или звезда на шапке? Где же его мать, пусть хоть научит его вести себя со взрослыми! ( перевод с искаженного украинского).

Посмотрим, как я вывернулся, правильно или неправильно. За столом сидят два офицера , у одного на погонах две малых звездочки, как у наших лейтенантов, а у второго два просвета, а звездочек нету. Совсем нету. За ними на сундуке мордатый тип, по виду— ну типичный 'кусок'. Наверное, это какой-нибудь там фельдфебель, что хозяйством заведует. Продувной солдатик из-за спины доложил, что задержанного доставили. Офицеры на меня глядят и взгляды их мне не нравятся. А еще мне не нравится много чего, что я помню. Недолго жили люди, которые тогда власть имущим не нравились. Юстиция тогда была такая — коль надо, вот и прибьют.

Первым заговорил этот вот, что без звездочек:

— -Ты чего, сукин сын....(дальше следовало трехэтажное ругательство), от святых икон морду воротишь, на них не крестишься? Из большевиков, видать?

— Никак нет, ваше высокоблагородие, не из них! Магометовой веры я! Нельзя мне на иконы креститься, Аллах не простит!

— А морда вроде русская...а зовут тебя как? И откуда ты?

— Из Черноморской губернии, ваш-бродь! Фамилия моя Мамаев, а зовут меня Алекпером! Только, ваш-бродь, я себя Алексеем зову , чтоб народ имя не коверкая выговаривал. А то, когда у нас, мусульман, имя заковыристое, вроде Шамсуддина,то его так выговаривают, что прямо ругательством звучит. Лучше уж себя называть Алексеем, чтоб всем легко и понятно было. А уж в полиции или у воинского начальника себя называть, как положено.

— А здесь ты что делаешь?

— Послан я, ваш-бродь, инженера господина Дмитриевского сопровождать, в Полтавскую и Екатеринославскую губернии, чтоб посмотреть, что за металл и и разное другое добро тут есть, которые нашему заводу пригодятся в работу.

— А что у тебя за завод?

— Ваш-бродь, завод не мой, а владельцы его в Ростове проживают. Я там мастеровой. Завод называется 'Судосталь', но нас часто просто Ревельским заводом зовут. Мы броневые поезда строим— 'Князь Пожарский', 'Орел', для 'Офицера' тоже вагоны делали, в придачу к бывшим красным вагонам....

— А где этот, как его -Дмитриевский?

— Не ведаю, ваш-бродь.В дороге я захворал, так худо мне стало, что я как-то от их благородия господина инженера и еще двух других мастеровых отстал. А как и где -совсем не знаю. И куда попал, и что за день сегодня. А господин Дмитриевский из флотских инженер-поручиков.

И ему от их высокопревосходительства господина генерала Кирея бумага вручена, что дозволяется здешние заводы осматривать и нужный материал для 'Судостали' за собой закреплять.

— А что за материал для завода нужен?

— Мы, ваш-бродь, ни от чего не отказываемся, сейчас все в работу идет. Нету брони— идет котельное железо, если железо тонкое, то два листа друг за другом поставят и цементом меж ними зальют. Дерево нужно, чтобы внутри броневых вагонов стены обшивать и палубу. Найдется бронза— пойдет на прицелы орудийные и в судостроительную мастерскую.

— А ты что на заводе делаешь?

— Вашбродь, по электричеству я. На бронепоездах у меня работы мало, а вот на военных судах хватает, когда они к нам чиниться придут. Для Донской армии мы трактора броней обшивали и пулеметами вооружали-там мне работы было много, потому что и динамо у них есть, и стартер, и освещение электричеством.

Допрос на ненадолго прервался, поскольку 'ваш-бродь' захотел горло промочить. А мне это только на пользу— есть время про кое-что сообразить.

— А кто заводом управляет?

— Ваш-бродь, управляет господин директор, Вишняков его фамилия. Артиллерийские заказы и бронепоезда принимает господин подпоручик Бальцевич. Кто флотские заказы принимает, пока господин Дмитриевский в поездке — того я , ваш-бродь, не знаю.

— А где ты еще работал?

— В Новороссийске на заводе "Монтер", ваш-бродь, подручным литейщика. Потом на заводе "Лямпе" подручным токаря. Потом, ваш-бродь , в Питер поехал, там работал на заводах Невском и Путиловском— слесарем, подручным судосборщика, по электричеству тоже. Перед немецкой войной поехал в Ревель, Ваш-бродь, устроился на завод "Беккер и Компания", сначала подручным судосборщика, потом электриком. И там работал, пока завод в Новороссийск не перевезли. Поскольку фирма разорилась, теперь завод называется "Судосталь", и у него другие владельцы, ваш-бродь.

— А кто это ?

— Не знаю, Ваш-бродь, я человек маленький. Называется "Северо-западное акционерное общество", ему завод принадлежит, а кто там самый главный— мне неведомо. Знаю, что живут они сейчас в Ростове, потому что ездила к ним делегация мастеров с просьбою поднять жалованье весной.

— И что, подняли?

— Да, ваш-бродь, и еще раз подымали, только хлеб и все остальное быстрее дорожает, чем поденную плату подымают.

— Хм.

— Так это потому, ваш-бродь, что в Екатеринодаре казаки воду мутят. Поставила Кубанская Рада пикеты на чугунке и не разрешает ввозить хлеб и другое в Черноморскую губернию. А кто везет— отбирают. Оттого хлеб у нас вдвое дороже, чем в Екатеринодаре.

Вроде как и хорошо зарабатываешь, а денег впритык получается.

— А сколько тебе платят?

— 55 рублей в день, ваш-бродь. Потому и ищешь после работы где-чего подзаработать , чтобы зубы на полку не положить.

— А чего ты не в армии?

— Мой год, Ваш-бродь, призывным был в тринадцатом, тогда меня брать не стали, сказали, что ратником в ополчение запишут, потому что много людей было, больше, чем для службы требовалось. Как германская война началась, брать меня не стали, потому что завод "Беккер" строил корабли для флота, и мы все от призыва освобождались, Ваш-бродь. А еще я при монтаже проводки на палубу свалился и головой стукнулся. Сначала отошел, ничего вроде как не было, а потом падучая болезнь началась. Меня и негодным к службе признали. У красных я не служил, а когда их власть кончилась, завод стал работать на военные нужды. Потому нам всем опять освобождение от службы вышло.

"Ваш-бродь" еще остограммился, и уже слегка заплетающимся языком стал меня расспрашивать, как корабли строят. Я ему подробно пояснил, что сначала делается чертеж корабля, потом его структура на плазе разбивается. Плаз— это такой вот как бы разрез корабля в натуральную величину, потом по нему меряют размеры всех его деталей, и по этим размерам готовят шаблоны. Шаблон-это тоже модель, только отдельного узла корабля, скажем, листа обшивки и или листа набора. А потом по шаблону изготовляется нужный лист, на стапель отправляется, и его там с другим листом заклепками соединяют. Корабль так из отдельных листов строится, как дом из отдельных кирпичей.

Судостроитель из меня аховый, поэтому я нес все, что про это когда-то запомнил ( либо так понял). Возможно, у специалиста бы давно уши в трубочку завились. Но мои фантазии некому было разоблачить. Капитан слушал и вопросы задавал, что такое стапель, что такое флор и прочее. Спросил меня про корабельное электрооборудование, я ему ответил, что на корабле есть динамо-машины, они дают ток на разные устройства. Есть электрические тюрбины для откачки воды, но они на больших кораблях только, на малых стоит совсем другое устройство— эжектор называется. Есть сеть освещения электричеством, есть электропривод к рулю, потому что вручную его поворачивать тоже можно, но на то нужно десяток матросов, а электричеством справляется один. Еще для пушек есть система наводки, она тоже электрическая, но я с ней не работал. Ее завод Гейслера монтировал, они нас до нее не допускали. Еще есть боевые фонари, а по иностранному -прожекторы, чтобы ночью освещать, кто там— свой или враг.

На тех кораблях, что завод строил, их было по два, а вообще бывает до шести. Делают их в Питере, нам уже привозили готовые. Монтировала их фирма "Сименс-Шуккерт".

— Немцы?

— Так точно, ваш-бродь, только русские немцы, из Питера.

Поговрив еще пяток минут, капитан явно стал терять ко мне интерес. [*]

Повернувшись к этому самому фельдфебелю, он приказал отвести меня в сарай, пусть, дескать, посидит, пока не до него, то есть не до меня.

[*] Примечание. Герой здесь и далее рассказывает о заводе, обстановке и прочем очень близко к тексту архивных документов, лишь иногда сдвигая события во времени.

Ну, меня вывели, привели в какой-то сарай и там оставили, предупредив, чтобы не курил, а то сам погорю и село тоже.

Я ответил, что от роду некурящий, но попросил попить водички. Конвоир подозвал пацаненка, что по двору ходил, и приказал тому глечик воды принести. Водичка оказалась холодная и пошла на ура. Аж приятно стало. На том приятности и закончились до вечера. Сначала я сам себя поздравил, что вроде как замылил глаза и уши начальству, что меня теперь под арестом держит.

Впечатление у меня от своей трепотни благоприятное— меня в службе красным и шпионаже не обвиняли, болтовня шла по другому ведомству, и брехню мою вряд ли разоблачили. Пока. По организму мне не досталось. Ежели я даже чуть попутался— скажем, уже не Бальцевич, а кто другой, то оправдаться можно, дескать, после болезни голова еще чугунная, а не Алексеева— забыл, не вспомнил. Хотя всех начальников рабочий знать не обязан. А еще я по гроб должник моего школьного друга Сережки. Я ведь его статью про завод сейчас цитировал, и она мне помогла охмурить капитана. Второй офицер на меня-то почти и не глядел, только со скучным видом в окно пялился и в тарелке ковырял. А фельдфебель сопел и какую-то бумажку заполнял с такой натугой, словно ежика рожал против шерсти.

Но еще не вечер. Я все-таки шляюсь по театру военных действий без документов, и пою хоть и правдоподобно, но все же проверяемо. Даст капитан телеграмму на завод и выяснится,что Мамаева там сроду не было в списках. Может, стоило Ивановым назваться, такой хоть один да и есть? Уже поздно, да и не факт, что помогло бы. Ответили бы, что Иванов никуда не ездил дальше ближайшего кабака, оттого в этих местах быть не должен .

Так что меня вполне могут передать в руки специалистам получше, которые и обнаружат некоторые нестыковки в рассказе, а дальше будут выбивать из организма пыль и нужное объяснение нестыковок.

Что же тогда делать? Прикинуться психом и пострашнее? Это можно. Правда, удовольствие небольшое, но тогда еще не додумались до шоковых методов.Так что если тихо себя вести, санитары и врачи сильно беспокоить не будут. Зато товарищи по болезни могут и голову отгрызть— нечем их завиральные идеи еще давить. Лекарства для их лечения еще не скоро создадут.

Или попросить капитана, чтоб взяли к нему в команду на какую-то должность? А какую? Да хоть дрова колоть для кухни! Электрооборудования у них точно нет, разве что телефоны и фонарики.

А что я еще могу в артиллерии сделать? Кто его знает. Вот с лошадями я никак, что совсем плохо. В подрывном деле я маленько соображаю, но практика мизерная. Немного в саперном деле тоже, но это не саперная часть.Почему немного— потому как здесь это дело сильно отличалось от нашего времени. И есть еще гадость— подозрительный тип без бумаг , который тщится устроиться в воинскую часть, странно напоминает шпиона. Вот прямо таки и выглядит, как шпион. Если он просто почешет искать своего Дмитриевского, сказав спасибо за пинок на прощание, то это не по-шпионски.

Что же делать, куда деваться? Так заранее не скажешь. Придется по обстоятельствам. Если отправят на проверку, то придется по дороге слегка обезуметь, а по приезду совсем ошалеть. Коль пошлют нафиг , то и пойду в указанную сторону, спросив только, это направо или налево. А в благоприятном случае закину удочку про устройство поближе к кухне. Да, и выскажусь в смысле, что пока болел, ничего не ел, сейчас аж шатает от слабости. Дескать, можно ли в помощники пристроиться хоть на денек-другой, а я уже потраченную кашу отработаю. ..

Если меня за такую наглость выгонят, то еще лучше. А теперь я прилягу и повспоминаю, что еще я могу сказать о том, что должен знать электрик с 'Судостали'. Ага, при Деникине был восьмичасовой рабочий день, но забастовки запрещены под страхом военно-полевого суда, особенно на заводах, что исполняли военные заказы. А где я там жить могу ? Угол снимаю у хозяина. Есть такая улица Пограничная, где раньше проходила граница между землями города и землями частных владельцев. На улице этой я бывал, и есть там еще частные дома неизвестно какой древности. От завода, кстати, рукой подать. И порт с вокзалом не так далеко, можно сказать, что туда ходил на разгрузку подзаработать, когда деньги нужны. Рубашка или штаны истрепались, скажем.

Ага, я еще мусульманином назвался! Что еще должен мусульманин делать? Не пить вина( насчет водки -некоторые мусульмане себе ее позволяют, так как не виноградная она), не есть свинины. Брить волосы на теле, сходить в Мекку(но это не у всех получается), пять раз в день молиться. Как они молятся— это я видел. В арабском я не бельмеса, кроме 'Аллах акбар' и 'Иншалла', но в случае нужды кое-что по адыгейски выдам. Чтобы было похоже для незнакомых с обоими языками.

Но пять раз в день возглашать молитву и кланяться — это уже тяжело. Хотя должен сказать, что некоторые мусульмане из Средней Азии, попав на службу в Советскую Армию, быстро научились переносить молитвы на то время, когда это не мешает разные работы выполнять и в карауле стоять, и свинину кушали не хуже христиан. Так что можно считать, что я мусульманин плохой и ленивый, молюсь два раза в день, водку пью , так как она не из винограда, а свинину кушаю, если мне не напомнят, что это свинина. За то мне, может, ад светит, а, может, аллах проявит милость и простит. Собственно, грешников и в христианстве полно, так что меня поймут.

Я еще подумал, потом снова подумал, а время шло, и никто меня не трогал. Что бы такое сделать, раз спать уже не хочется? Что нормальный человек может сделать? Песню спеть ! Вот и спою, благо есть такая пословица у немцев, что если где поют, то там живут достойные люди. Это они у наших разбойников в гостях не бывали. Был бы им разрыв шаблона. И что спеть? А старорежимное! Но негромко.

'Вдоль да по бережку,

Вдоль да по крутому

Добрый молодец идёт.

Ой, да люли, ой, да люли,

Добрый молодец идёт.

Чешет он кудри, чешет он русы,

Частым гребнем-гребешком.

Три деревни, два села,

Восемь девок, один я,

Частым гребнем-гребешком'.

Такая вот песня и мусульманина Алекпера может волновать. Девок -то и ему хочется.

Может, спеть еще про есаула и сон про сорванную шапку? Ой, не надо, чтобы ассоциаций не было.

А что еще можно спеть, чтобы это время песне не противоречило ? Мама с отцом пели 'Била мене маты березовым прутом, щоб я не стояла з молодым рекрутом' . Песня, правда, от лица девушки, но сойдет. Даже если ее здесь никто не знает, то это ничего— антураж вполне совпадает.

Спел еще про голоту, что в корчме гуляет, а богача бьет, чтобы не мешал нализаться как следует. Аплодисментов мне не дождаться, ибо голосом обделен. Поэтому концерт без заявок закончен. После пения пить хочется, мне же водички не поставили, а выпустят аллах ведает когда.

Ага, вот и устроим молитву, благо никто не видит.

А только услышит 'алла' и незнакомые слова. Это я и проделал. До вечера времени было еще много, я периодически возращался к своей 'легенде', периодически придремывал, периодически соображал, что я здесь могу делать. Раз подумал о том, чтобы признаться, что нездешний и вообще провалился из странных краев, но эта мысль мне не понравилась. Особенно про итоговую судьбу белого движения. Расскажешь про то, что Слащов перейдет на сторону красных и будет им рассказывать, как воевать надо— так и ускорят твою кончину. А расскажешь, что генералов Врангеля и Мамонтова отравили ( ходят такие слухи), глядишь, они уберегутся. Мне это надо?

Я несколько раз проверил то, что есть с собой. Увы, немного. Револьвер, девять нестреляных патронов и три гильзы, коробок спичек (картонный), носовой платок и разная мелочь вроде винтиков и шайбочек,завалявшаяся в кармане, связка с четырьмя ключами, которыми уже нечего открывать,три доллара с мелочью, карандашик. И это все. А что еще может быть у человека, вышедшего на полчаса подышать воздухом? Был еще карманный фонарик и уже нет. Застрял где-то,пока летел.

Поразмыслил про то,что теперь мне надо опасаться повторения припадка(или что это было?) и не смог долго размышлять— как-то тяжело стало. Потом подумал,что штаны сухие, что для эпилепсии не очень характерно. Может, это не она? Ну вот,хоть одно приятное в сегодняшнем дне— тень надежды.

...Про меня вспомнили почти что на закате. Притащился за мной солдатик средних лет, больше напоминающий колобка, чем бравого солдата, и повел к фельдфебелю, по дороге поучая, что именовать того надо 'Господин фельдфебель' и не здорово ему возражать, ибо помянутый фельдфебель крут на расправу. Во фрунт ставать не надо, потому что я штатский, а вот титулование-никак без него.

А далее фельдфебель Никифор Захарович Тимошенко поставил меня перед выбором— служба в батарее или тесное знакомство с Павлоградской тюрьмой, где выяснят, кто я такой, откуда взялся и нет ли за мной разной крамолы. Если даже крамолы нет, то придется долго сидеть в клоповнике и питаться значительно хуже, чем в батарее.

Мда, и на кой я им так неотложно нужен? Про питание — мысль здравая, но меня беспокоит больше вопрос про выяснение, что я ни сном ни духом не связан с заводом 'Судосталь' и этим временем. То есть здесь живут мои деды и прадеды, а я в нем, как инородное тело оказываюсь.

Потому я осторожно заметил, что не против служить, но удобно ли батарее держать на службе припадочного артиллериста? Не будет ли от этого чего-то страшного?

Фельдфебель фыркнул:

— Напугал ежа ...голым гузном! У нас в батарее и большевики служат, из тюрьмы выпущенные. Грехи отмаливают. Им вообще-то петля полагается, а не служба. И ничего. А тут какой-то припадочный мастеровой! У нас в бригаде на германской войне служил один контуженый ездовой, у которого тоже припадки были. Свалится, отойдет, штаны постирает и дальше присягу исполняет. Только во рту всегда щепку таскал на манер цыгарки, чтобы язык не откусить.

— Тогда я, Ваше благородие, со всем удовольствием!

— Э, ты подлизывайся, да не перестарайся. Не положено меня 'благородием' звать. 'Господин фельдфебель' -так положено. Скажи лучше, чего ты делать умеешь, и грамотен ли, чтоб я знал, к какому делу тебя лучше приставить.

Попытку польстить раскусили, но я еще пару раз вставил 'благородие', а фельдфебель это как бы не заметил. Не прочь Тимошенко благородием стать, но тут против него армейская действительность. Офицер в артиллерии должен уметь управлять огнем , что требует кучи специальных знаний, то бишь образования. Все это возможно, но не все могут. В той же пехоте выбиться в офицеры куда легче, ибо требования к офицеру-пехотинцу куда ниже, чем к артиллеристу. Так что ему нужно либо сменить место службы, либо к красным перейти. Там людей без образования старались подтянуть, насколько это возможно.

Про свои умения я рассказал, стараясь все больше рассказывать про судостроительные навыки— чтоб меньше запрягали. Про умение оружием пользоваться сообщил так, что хотя и кое-какие револьверы в руках держать приходилось, но умею с ними мало. Про подрывное дело умолчал— сложно мастеровому получить навыки обращения с ним, не послужив. Подозрительно получится. Грамотность— читаю хорошо, а вот пишу с ошибками, бывает, нужные буквы забываю, а ненужные вставляю. А как тут быть, если алфавит тогда отличался и написание слов тоже? Так вот и рассказал— вроде как много не умею, но и не полный валенок. Добавил, что могу некоторую лечебную помощь оказать— вывих вправить, шину наложить на сломанное, перевязку тоже. И в лекарствах понимаю немного, потому как одно время у аптекаря работал мальчиком на побегушках.

Фельдфебель это все выслушал, записал мои данные, а потом сказал идти с Федорчуком к фейерверкеру Баранову и пока быть при нем. Завтра утром чтобы я сюда пришел, сказав про это Баранову, потому что нужно обмундирование получать, присягу принимать и иное важное делать.

Тут я попробовал встрять с некоторыми волнующими меня вопросами, но Тимошенко уже от меня устал, потому ответил, чтобы я ему не надоедал на ночь глядя. Все нужное я узнаю завтра. А если я голодный, то пусть Баранов мне хлеба выделит. Приварок сейчас добрый, должно что-то остаться. А не осталось, так кресты и на боковую. И захихикал, старый хрен. Не добралась до них еще политкорректность— заставлять мусульманина перекреститься вместо ужина!

На зов фельдфебеля явился тот самый колобка напоминающий солдат и повел меня через пяток домов( а стемнело уже как-то незаметно) в хату , где квартировала орудийная прислуга второго орудия. Баранов ныне отсутствовал, ибо пошел по бабам, пользуясь такой возможностью, потому делами заправлял бомбардир -наводчик Пузько. Он меня расспросил, кто я и откуда, записал в какую-то тетрадку и сказал, что если я хочу поесть, то вот краюха и луковица. До ветру тут ходят за плетень, а если я сделаю что под самой хатой, то завтра и еще долго буду все это собирать. Курить надо осторожно, чтоб не подпалить хату и клуню, спать лечь я могу сюда, хоть у левой стенки комнаты, хоть у правой. Хлопцы, кто не на часах, постепенно подойдут, тогда уже тесно будет, а пока хоть катайся из угла в угол.

Окончив вводить меня в курс дела, Пузько занялся прерванной починкой гимнастерки. Я поел оставленный хлеб( но не лук), попил воды из ведра в сенцах, вышел на улицу. А там уже хоть глаз выколи. Мда, темна украинская ночь, ориентироваться можно только на хихиканье девок где-то за хатой. Я еле нашел тот самый плетень и свято соблюл санитарную зону. Вернулся в хату, разулся. Спать надо было на полу, на сене. Устроился, куртку подложил по голову, чтобы 'кольт' не упирался в ухо. Не удалось спросить фельдфебеля о нем (естественно, не прямо). Тяжелый был день, сто лет почти прошло назад и тыщи три километров. Может, четыре? А какая разница, если и пять тысяч... Утром начнут меня дрессировать, так что пока нужно отдыхать.

На этой рифме я и задремал. Спалось сначала ничего, но потом народ с гуляний стал возвращаться и укладываться. Вот тут я раза три проснулся. Последнее пробуждение было уже под утро.

Гм, а я не спросил, когда и как здесь будят. Ладно, уже светло, сделаю свои дела и посижу на крыльце. А то тесно в комнате и ...угарно. Видимо, вчера повар кормил артиллерию горохом.

Переобул сапоги как следует и пошел умываться.

Вскоре и прозвучал подъем— горнист подал сигнал. Странно, я же в детстве слышал горн в пионерском лагере, а вот сейчас подумал -как подать сигнал, и так и ничего другого не придумал, кроме как в гильзу колотить, коль электричества в селе нету...

Народ выбрался их хаты. Физзарядки здесь не было, народ для просыпания только потягивался. Оказалось, что сейчас в расчете орудия восемь человек, но это еще не все. Гм, а что за бандура -то у них, раз восемь человек ею пользуются, и это еще не предел. Я вчера только рассмотрел, что ужасно длинная, и без противооткатных устройств.

Баранов оказался длинным и худым мужчиной лет тридцати с вислыми усами, то и дело кашлявшим. Я ему 'отрапортовал', что и как и добавил, что господин фельдфебель велел к нему мне идти. Баранов пожал плечами и ничего не сказал. Вообще народ в расчете среднего возраста, уже явно за тридцать. Я со всеми поздоровался и представился. Пора идти. Куртку с 'кольтом' я оставил, хотя с утречка было прохладно. Надеюсь, не упрут. Но ходить с пистолетом, пока я , скажем так, не легализовался, было опасным.

А потом я полдня провел при начальстве. Получал обмундирование (сапоги мне оставили прежние), оружие, принимал 'присягу'... Последнее было самым сложным.

Корана у меня не было, на батарее тоже. В принципе читать -то я мог и сам, как грамотный, но не было текста присяги на восточных языках. Пришлось читать текст по-русски, а вот вместо корана воспользовались фельдфебельской шашкой, поскольку капитан вспомнил, что некогда мусульмане присягали на клинках сабель. Я такого не помнил, хотя у Пушкина сказано: 'клянусь мечом и правой битвой'. Но разве я буду протестовать? Нет, конечно.

Текст был царский и я его читал, заменяя только евангелия на мусульманские символы. Все остались довольны— и начальство, и я. Особенно я, потому что присягнул императору, которого уже не было. Далее мне сказали : 'Молодец!' и отправили к Баранову обратно.

Поскольку в орудии я ничего не соображал, о чем сразу же заявил Баранову, меня отдали на растерзание Пузько, под руководством которого я чистил и смазывал оружие и подгонял всю амуницию. Как канониру, мне полагалась не винтовка, а наган и бебут. Бебутом назывался кривой кинжал с длинным лезвием, носившийся в черных ножнах на поясе. Вообще его не мешало бы заточить, но это потом. Пока же занялся револьвером, причем мне достался револьвер без самовзвода. Я слышал, что у нагана страшно тугой самовзвод, но теперь не скоро удастся проверить, не врут ли об этом. Кобура и ножны были несколько потерты, но еще ничего.

А вот фуражку мне выдали размером больше , чем надо, потому она постоянно сползала. Обмундирование подошло неплохо.

Тут я немного забегу вперед, чтоб пояснить некоторые сложности бытия нашей батареи. Как все знают, Добровольческая армия испытывала избыток начальников, а вот с подчиненными часто бывало напряженно. То же касалось и белого флота, где было достаточно офицеров, но вот с матросами ... А, как все догадываются, начальник без подчиненных— это не начальник. Потому в составе армии было много всяких сводных полков с недостаточной численностью, но при командире полка и разных же контор, возглавляемых генералами. Но начальство— всегда было! И , если верховное руководство не могло обеспечить начальника командой, то делом его чести было себе команду собрать! Оттого наш капитан , пребывая 'в распоряжении', но без команды, обнаружив в Екатеринославе или около два тяжелых орудия, решил, что раз уж встретились два одиночества— он и пушки, то отныне пушки обретут командира, а он— пушки! А генерал Промптов— тяжелую дальнобойную артиллерию! Была еще и четвертая сторона— красные, которых должны были ожидать проблемы, но их мнение проигнорировали, а учли мнение только трех сторон.

Не знаю, понял ли капитан , что получил не только батарею, но и чемодан без ручки, или нет, но ему приходилось преодолевать кучу проблем. К орудиям не было передков, снарядов имелось только шестьдесят штук, да и инструкций в полном объеме тоже не досталось, как и таблиц стрельбы... Поскольку орудие при создании должно было стрелять с платформы, то возня с платформами окончательно погубила бы командира. Но, на его счастье , когда-то на орудия установили башмачные пояса, поэтому можно было не заморачиваться платформами, а стрелять с колес. Сейчас-то об таком все уже забыли, ибо все орудия снабжены противооткатными устройствами, а тогда...Впрочем, оно уже и тогда устарело.

Кстати, орудие было знаменитое— 155 мм французская осадная пушка образца 1877 года. Она же 'Длинный Том'. Кто читал романы Буссенара о приключениях Сорви-Головы, тот вспомнит панегирики этому орудию, вернее четырем им, портящим жизнь англичанам при осаде Ледисмита и еще чего-то. Буры таскали эти тяжелые пушки и позже. Поскольку я посмотрел, как это получается у нас, то скажу честно-буры герои! Вести партизанскую войну с такими вот монстрами при себе! Как рассказывают, однажды англичане ухитрились подобраться ночью к одной из пушек, свинтить и утащить затвор и подорвать заряд пороха в стволе. Буры же ухитрились изготовить новый затвор, обрезать изуродованный ствол, и пушка вновь стреляла по англичанам! Как они это сделали— не знаю, но преклоняюсь! Как и перед их чувством юмора— орудие с обрезанным стволом они назвали 'Иудеем'.

Такие пушки составляли основу французской осадной артиллерии к началу мировой войны, а потом ими поделились и с русской армией. И они постреляли и по немцам, а потом и по разным сторонам гражданской войны. Даже в сорок первом ветеранам— орудиям нашлись цели.

Это было потом, а пока капитан боролся со своими 'белыми слонами'. Энергии у него было много, но к вечеру и он уставал. Хуже всего было то, что никто не служил при подобных пушках, ни сам капитан, ни подпоручик, ни фельдфебель, ни солдаты. Вот пойди найти в двух губерниях солдат из всего шести батарей такого образца! Конечно, капитан сразу после училища служил в Брест-Литовской крепостной артиллерии, на отдаленно напоминающих наших 'Белых слонов' пушках в 120 пудов. Они тоже числились, как образцы 1877 года , устроены были тоже сходно...Ну как сходно...Вот как схожи 'Москвич-408' и 'Волга', выпускавшиеся в одном и и том же году. У обоих четыре колеса и даже есть сходство в дизайне. Если начнешь вдаваться в подробности, то появится очень много различий.

Вот потому капитан и старался набрать в батарею мобилизованных солдат постарше, служивших на старых пушках. С этим получалось не до конца, но в моем расчете было три солдата ,служивших на русских аналогах этого 'Длинного Тома'. Про аналогию между пушками я уже сказал, но хоть догадывались, что при выстреле пушки нужно убраться с ее дороги. И нам говорили. Я тоже понадобился капитану, поскольку он рассчитывал привлечь меня к работе с дальномером Цейса. Да и к разным другим работам по обслуживанию орудий. Для той же цели были мобилизованы двое рабочих с какого-то завода в Полтаве, случайно попавшиеся капитану под руку.

Естественно, я это все узнал не сразу, а так, постепенно вошел в курс. Будь я на месте капитана, то я не сворачивал бы горы, надрываясь ради того, чтоб ввести в строй орудия, к которым не было таблиц стрельбы. Как же он планировал вести стрельбу издалека, это ведь не траншейная пушка, которая может прицелиться на глаз? На этот вопрос у меня ответа нет.

Но все-таки дело шло, кое-как изготовили упряжь и передки. Тягловая сила имелась( по десять лошадей на каждое орудие), прислуга уже начала кое-что понимать . Самыми неразрешимыми проблемами были отсутствие таблиц стрельбы и снаряды. По таблицам разослали запросы в Екатеринодар и Одессу с просьбой снабдить ими, снарядов пока было немного, но имелся шанс раздобыть еще. Севернее нас простиралась Полтавская губерния, территорию которой украшали аж четыре артиллерийских склада. Капитан уже написал нужное количество бумаг и рассчитывал в случае задержки ответа отправить туда подпоручика Миронова , чтобы он лично добыл их, если снаряды или заряды есть на складах. ____

Глава четвертая. Долгая дорога на фронт.

Хотел бы добавить кое-что. Я вообще-то к белому делу относился и отношусь отрицательно. И считаю борьбу за него чем-то вроде пресловутого похода детей из Гаммельна — люди пошли за каким-то призраком, хорошенько даже не рассмотрев, куда они идут и за чьей дудочкой. Лица, призванные под белые знамена по принуждению, к ним не относятся. Почему же я в белой армии остался, а не смылся , как только настала следующая ночь? Такое желание у меня было, но меня останавливала мысль о множестве миров или слоев реальности. Наконец, я сам провалился уже в два мира, которые не совсем вписывались в мою историю, то есть вариантов истории оказалось множество. Вот потому я и хотел сначала разобраться, какой вариант истории 1919 года течет вокруг меня? А уже потом действовать. Пока вроде получалось все близко к моему варианту (ну, насколько я его себе представляю). Пока батарея занималась ритуальным сексом с древними орудиями вдали от фронта, я был готов участвовать в этом процессе. Когда же дело дойдет до участия в убийстве противников белой власти— ну их нафиг, батарею и эту самую белую власть.

Отправка же на фронт задерживалась, как по причине неготовности, так и по иной причине— осенью разворачивалось основное наступление на Московском направлении, и туда стягивались силы с других участков фронта. Наступление шло и на Чернигов, и на другом берегу Днепра против петлюровцев тоже. Наша батарея по плану предназначалась корпусу генерала Промтова, но тут в дело вмешались и другие инстанции, желавшие наши орудия для себя. Ну да, когда читаешь в отчетном документе, что 3 отдельная тяжелая батарея литера С заканчивает формирование и будет готова к отправке на фронт через неделю, то легко подумать, что в нужном селе стоит уже почти боеготовая часть , которой осталось всего ничего, чтобы пойти сокрушать врагов. Когда глянешь на нее в реале— оптимизма совсем не останется. Пока же генералы и штабы ругались между собой, кому должна принадлежать третья батарея: по праву первородства или нет, мы осваивали матчасть и культурно отдыхали. Особенно после отбоя солдатики и унтер-офицеры развлекались, как только могли. Женское население было совсем не против : хватало и вдов, и девиц, и мужних жен, чьи мужья так давно затерялись на путях гражданской войны, что про них как-то не вспоминалось, когда в хату заходил бравый фейерверкер.... И мы не торопились ни к генералу Промтову, ни к генералу Май-Маевскому, ни к другим генералам. Очарование этой жизни длилось и длилось и не хотелось прервать ее... Об офицерах ничего не могу сказать— не дружил я с их денщиками, чтобы иметь исчерпывающие сведения.

Я же пока упорно зарабатывал репутацию заядлого сквернослова. Для чего это надо было? Ну, чтобы потом, когда я случайно употреблю какое-то из современных мне слов, то дабы это было принято за изощренное ругательство человека, который привык постоянно заковыристо выражаться, и это не вызвало ненужных размышлений. Потому и выражался в стиле: 'Ангидрид твою валентность' при каждом удобном случае . Народ вокруг к этому привык и только иногда спрашивал, что это за ужасное ругательство мною сказано сейчас. А после отбоя , когда меня не ждало пребывание в карауле или наряде, меня ждала Марийка. Муж ее пошел на службу в тринадцатом году и в начале войны попал в плен. А в восемнадцатом стали приходить из плена солдаты в окрестные села , и в том числе те, кто был призван вместе с ним и сидел в лагере для пленных тоже вместе. Они и рассказали, что жил-был Прокоп, не болел, домой хотел вернуться и поехал туда из плена. А куда делся потом— неизвестно. Его товарищи по лагерю уже вернулись и даже успели на следующую войну попасть, у кого руки и ноги остались на месте. Вот так и не знают до сих пор жена, двое деток , мать, отец и сестра, куда делся их Прокоп. Мать говорила, что не чувствует, что сынок неживой уже, но кто же знает...

А потом, наконец, в верхах решили, кто главнее и кому мы нужнее. И пришел нам приказ на марш к станции Каменное, а дальше по железной дороге двигаться под Чернигов. Предстояло 65 верст марша и погрузка. Я по неопытности в делах артиллерийских думал, что мы дойдем за пару-тройку суток и без больших мучений. Меня в этот момент больше волновала возможность увидеть Марийку. Она, правда, вчера говорила, что вперед лезть не будет, ибо люди смотрят, но придет проводить. И еще предложила , чтобы я после окончания войны приехал сюда и остался в Трилесах. Но мог ли я обещать, что обязательно вернусь? Солдат на войне в своей судьбе не волен и куда его забросит судьба -не ведает.

К сожалению, начало движения оказалось таким ужасным(как сейчас говорят — геморройным), что у меня не было времени и лишний раз голову поднять и глянуть, где Марийка. И это 'движение' продолжалось целую неделю — каждый подъем, каждый мост, каждый спуск,каждый поворот... Был какой-то сериал про гардемаринов, где пели про российскую дорогу, у которой семь загибов на версту. Здесь их было куда больше, и изгибов, а уж загибов... Я поддерживал свою репутацию матерщинника и ругателя и познакомил сотоварищей с Морским загибом Петра Великого. Многие из них его не слышали и поразились.

Впечатления от дороги остались незабываемые. Невысокий холмик заканчивается крутым спуском, лошади не удерживают орудие. Два расчета впрягаются в помощь, веревками оттягивают орудие в сторону, притормаживая его, суют кол меж спицами, тоже так притормаживая... Рвется упряжь...Канониру Феденко (пятый номер) переехало ногу колесом, но ничего не поломало( песок был под ногами), и он громко возглашает хвалу святому Николаю Мирликийскому. Тут на него задом, не видя, налетает канонир Тарасов (седьмой номер) и опрокидывает. Вместо раздавленной ноги— расквашенный нос... Нашел же на песке камень,чтобы на него носом приземлиться.... Мосток подозрительно скрипит, но кое-как держит. За мостком начинается подъем, после которого хочется упасть и не вставать...

Третий мостик трещит и проседает... Колесо проваливается в дыру настила... Приподняли, налегли, протащили... Колесо после четвертого мостика не выдержало. Надо его менять.

По правилам, это делается так. Нужно иметь две ваги, три орудийных подушки, два клина и девять солдатиков.

Номер девятый ( в данном случае я ) берет орудийную подушку и держит ее в наклонном положении у колеса со стороны казенной части орудия. Номера седьмой и восьмой затормаживают те колеса, которые не меняются, номера пятый и шестой сзади и спереди колеса ставят две подушки впереди и сзади колеса, а номера первый и второй (Пузько и Гайсинский) подсовывают обе ваги поглубже, положив их на подушки. Баранов громко командует : 'Наляг!' Все остальные, кроме меня, налегают на ваги, приподымая лафет. Я, воспользовавшись подъемом лафета над дорогой, подсовываю подушку под ось, пока она не станет вертикально.

Теперь колесо приподнято, и ось оперта на орудийную подушку. Баранов кричит: 'Отдай!' Народ вшестером снимает чеку, убирает колесо, подкатывает запасное, надевает его и крепит чеку на нем. Опять звучит 'Наляг!' Снова наваливаются на ваги, приподымая лафет. Воспользовавшись подъемом, я вытаскиваю подушку из-под оси. Далее мы опускаем лафет. По команде : 'Отдай!' убираем и уносим ваги и подушки.

Ну, и мы так делали. Если вага не выскользнет, если подушка удержится, если друг другу не начнем мешать, ибо нету у нас опыта. Колесо заменили, тащимся дальше.Следующий раз, наверное, легче пойдет, руки уже набили и даже отбили. Теперь впереди подъем...

В общем, каждый день так было и еще много иного радостного. К вечеру настолько ухайдакивались, что ночью хоть легионы ада бы на бивак явились, хоть красные — никто бы не проснулся от усталости.

Суток через трое я озадачился: работаем который день, как бобики, вперед ползем, как вошь по мокрому животу, и доколе это длится будет? Да, мне на фронт не хочется и подольше, но не ради такого же? Поэтому имеет смысл как-то облегчить ежедневный труд как у строителей пирамид.

Но что я могу сделать при отсутствии у меня трактора? Трактора в этом мире есть, и не так мало, но дело не в них.

А дело в том, что мы ползем по дороге, сокрушая собой мостики, после чего начинаем возню с ними. Опять же ползем по ней, как велит карта, по очередности наступления на ней подъемов и прочего. Спасибо, что еще нет проливных дождей.что расквасят дорогу. А может быть, можно не карабкаться на вот этот холмик, а объехать его слева или справа? Так будет чуть длиннее, но от подъема уклонимся и спуск будет полегче. И , приехав к мостику, можно будет уже подготовившись на предмет его усиления. Или вообще заранее обнаружить то, что он рухнул, а потому к нему не тащить пушки, а развернуться на другую дорогу ? То есть инженерная разведка пути движения. Собственно, я видел старые карты, где отмечены величины подъемов и прочее нужное. А вот по такой ли карте нас ведет наш доблестный капитан? Кто знает.

И что ему предложу? Если стряхну пыль со старых знаний, то рассчитать, насколько надо усилить наличный мост, смогу. А как я это преподнесу ? Ну, коли рассказывал, что работал на судостроительных предприятиях, то можно петь и дальше про это. Там ведь при спуске устраивалось спусковое устройство, да и сам стапель часто был деревянным. То есть работник этого завода мог знать про спуск судов, ремонт стапеля после них, усиление его же перед закладкой нового судна. Вообще да. А не инженерные ли это сведения? Может, и нет.

Насколько я помню, тогда были инженеры( достаточно немногочисленные) и рабочие. Техники вроде тоже были, но не в судостроении. А для целей местного руководства вроде наших бригадиров и прорабов имелись так называемые 'указатели', то есть хорошо подготовленные рабочие. Ну, а кто мне может сказать, что я не хорошо подготовлен ? Вот, считали так на Невском заводе и считали. Потому завод разорился и попал в казну.

Тогда рискну. Наскоро привел себя в порядок и пошел с докладом. И нашел на свое седалище приключений. То, что я попаду в эту реконгсцировочную группу, это просчитывалось, а вот такой момент, что я туда на лошади поеду — этого я не учел. Итого на следующий день я седалище не рвал, я его растирал о седло. К вечеру ходить было тяжело. Пришлось просить у фельдшера мази, чтоб потертые места смазать. Он мне дал немного мази на листке лопуха, но предупредил , что наклейка на мази отсутствует, потому может оказаться и жгучей. Поэтому я сначала помазал непострадавшее место и подождал. Жжения не возникло, и только потом я решился помазать пострадавшие детали. Конечно, потертости реагировали ярче, чем неповрежденная кожа, но было терпимо.

Скорость движения несколько повысилась, мы пару раз миновали очень неприятные участки дороги, обойдя их кругом. Ну и мостики сначала усиливали, а потом было не нужно уже орудия через проломленные настилы тащить. А доски были. Тащился с нами запас их на одну платформу под орудие. Оставалось надеяться, что его хватит до станции Каменной.

И его хватило. Мы немного уже освоились на практике с транспортировкой орудий. Теперь бы еще немного освоиться со стрельбой, потому что из наших 'Томов' мы еще не стреляли. А на полигоны никак не попадали. Придется учиться на практике, то бишь уже на фронте. Если я буду, как планируется, поставлен на дальномер Цейса, которого еще нет, но обещали , то это одно. А если я буду опять при орудии, которое после заряжания ' умелыми' руками взорвется? Ой, не надо.

Но тут я подумал, что если даже и буду при дальномере, то это может не спасти. Кто мешает неумелым артиллеристам закатать фугасную бомбу в НП или неправильно сработать неправильно установленному взрывателю? То-то и оно.

Мои заслуги были оценены начальством. Пока меня убрали от второго орудия и перевели поближе к начальству, но добавили, что это еще не все, что меня ожидает за хорошую службу. Посмотрим-посмотрим, но пока: 'Рад стараться, Ваш-бродь!'

На станции мы застряли на двое суток. Все этому было только рады, тем более, что прибыл из Полтавы подпоручик Миронов. И капитана слегка порадовал, ибо он раздобыл в Кременчуге таблицы стрельбы к орудиям! Еще он привез каких-то недостающих предметов упряжи , руководство к моему будущему дальномеру (но не его ) и четыре диафрагменных шрапнели к пушкам в сто двадцать пудов. Калибр у нас не совпадал, но подпоручик рассчитывал на то, что если стрелять на картечь, то наличные шрапнели сойдут. Капитан засомневался в этом и сказал, что подумает и решит. Подпоручик рассказал, что артиллерийский склад в Полтаве невелик и находится в самом городе. То, что там лежит— это прямо как склад находок у Плюшкина, то есть обломки когда-то годных вещей и разнообразные боеприпасы, собранные по десятку выстрелов каждого калибра. Особенно поразили его две вещи. Там еще остались ядра к гладкоствольным пушкам( подпоручик решил, что их уже давно должны были убрать) и то, что в черте города лежат оставленные немцами химические снаряды. Что там за газы, он не знал, но сказал, что ему после этого стало в Полтаве как-то неуютно. [*] На Селещанский склад он попасть не смог, а Карловский взорвали красные, отходя при наступлении немцев. Кременчугский склад, по его словам, был завален разными боеприпасами, только толку от них никакого. Полным -полно шестидюймовых бомб, но все они -просто болванки, еще не снаряженные взрывчаткой. Есть несколько тысяч трехдюймовых шрапнелей, но они опять же не полностью готовы к использованию. Пороха-хоть завались, но он к морским орудиям, а не к армейским. Я это слышал, поскольку сидел в углу и читал руководство к дальномеру. Такой дальномер вообще-то полагался для пулеметных команд, а не для артиллерии, но ладно, чего я буду этим возмущаться. Затем подпоручик с капитаном перешли на обсуждение, каких дам видел Миронов, и где они были лучше— в Кременчуге, Полтаве или Екатеринославе, и я перестал прислушиваться.

[*] И лежали минимум до начала 1921 года.

К шрапнелям вернулись позже. Капитан-таки не решился стрелять снарядами другого калибра, поэтому он решил сделать немногим лучше— самодельные картечи для самообороны батареи.

И оставшее время на станции мы их изготавливали. Сначала Василь Охрименко с первого орудия, действительную служивший в крепости Очаков и слегка знакомый с лабораторным [*]делом, ушел подальше и там разобрал шрапнели. Потом мы дружно искали жесть и паяльник с припоем.

Конфискованной у обывателей жести хватило на три выстрела. Из нее мы спаяли три цилиндра, долго примеряли к каморе орудия, и решили, что все вроде вышло нормально.Капитан тоже одобрил, хотя и с сомнением в голосе. Дальше мы в нее засыпали пули, вынутые из разобранных шрапнелей. А сколько надо ? Охрименко напряг память и вспомнил,что в наших шрапнелях близкого калибра вроде по шестьсот девяносто пуль. В картечи должно быть больше, но он точно не помнил, сколько. Но нужно еще добавлять порошок серы. А для чего? Василь ответил — чтобы шрапнельные пули не истирались друг о друга, пока снаряд туды-сюды кантуют, то в погреб, то из погреба, то опять к орудию. Но серы у нас не было. Решили пересыпать опилками. За разрешение к командиру батареи послали Охрименко, тот вскоре вернулся и сказал, что капитан разрешил. И хорошо.

[*] В те времена снаряжение боеприпасов в крепостях производилось в так называемых снаряжательных лабораториях.

Засыпали пули вперемешку с опилками, закрыли крышкой, потрясли. Чего мы этим добились, не знаю, но решили, что все нормально. Картечь отнесли и поместили в зарядные ящики. А оказавшиеся 'лишними' шрапнельные пули были отнесены к купцу Калмансону и после недолгого торга проданы . Много за казенное добро нам не дали, но вечером было за что выпить и закусить. Для начальства, если спросят, была состряпана дежурная версия, что все наличные пули были засыпаны в наши изделия и ничего лишнего не осталось.

Но наши приключения еще не закончились. Нам стало физически легче, ибо не надо на себе и лошадях переть нелегкие пушки по спускам и подъемам, но теперь мы ехали к фронту. А, как оказалось, это тоже тяжкий труд. Ибо надо попасть именно туда, куда нужно. Пока мы ехали, мне все вспоминался древний философ Зенон, доказывавший, что движения нет. Как он доказывал это, я уже не помню, но, будь сей древний грек с нами, он мог воспользоваться нашим опытом для смущения умов других древних греков. Апория 'Движение третьей батареи на Воронеж как доказательство отсутствия движения в природе'.

Быстро мы двигались только до Лозовой. А вот тут мы сначала застряли, потом были переадресованы. Но куда? Возможно, переадресаций было даже несколько. Потому что дальше началось нечто вроде описанного в 'Швейке' путешествия по железной дороге. Сначала мы едем, потом еще дольше стоим, нежели ехали, потом уходим на какую-то другую ветку. Завтра в дверном проеме вновь вырастают виденные еще вчера халупы и терриконы поодаль. А на здании станции тоже знакомая по вчерашнему дню надпись: Кадиевка, Никитовка, Дружковка... Это я их сейчас назвал, а что за станции были тогда — ей-ей , они слились в сплошной поток одинакового. Наскоро забитые фанерою выбитые стекла, какой-то болван из этапной комендатуры, которому обязательно надо пресечь незаконные поползновения нижних чинов, как пресловутому поручику Дубу, ободранные плакаты 'Освага', зовущие на Москву. Набор разных темных личностей, хриплым шепотом предлагающим пройти за пакгаузы — отведать запретного плода...Что интересно, темные личности брали даже завалявшиеся где-то в глубине карманов деньги красных. Со страшной скидкой, но брали. Осмотрев предложение, солдатик торговался, платил деньги и получал кусочек запретного плода. А потом рысью мчался к составу, переживая, что, пока он выбирал махорку либо женщину, эшелон уже уехал и ждет его военно-полевой суд... Но эшелон все подпирал семафор, поэтому на сердце отлегало, и солдатик возвращался к команде. Дальше он делился с теми, у кого денег не было, чем-нибудь: затяжкой, если покупал табак, или впечатлениями, если покупал что-то другое. Я пару раз вышел чуть дальше от вокзала и сразу же возникло ощущение, что меня очень пристально рассматривают, причем с недобрыми намерениями. Много было шахтеров и мастеровых, явно глядящих на тебя , как через прицел. Так что если и были в Донбассе красоты природы или архитектуры, то все они проехали мимо меня.

В довершение сходства со Швейком нас пару раз посещали генералы и разок какие-то дамы, желавшие поздравить доблестных солдатиков со взятием Севска. Да, кажется, его, потому что некоторые города брались по нескольку раз, причем в новостях не афишировалось то, что ранее этот город уже брали, а затем сдали. Чем мы занимались во время этого Донецкого анабазиса? Чаще резались в карты. Выиграв сумму, бежали за пакгаузы, трансформировали денежки в товар и возвращались. Капитан с подпоручиком глушили алкоголь— когда в станционных буфетах, когда в каких-то городских кабаках, когда в вагоне. Естественно, дисциплина падала. Одно счастье, что хоть не голодали и не кормили нас открытками с изображением монастырей. Хотя батюшек к нам приглашали. Но я спасался от присутствия на богослужениях, прикрываясь магометанством.

Вообще в этом донецком марше меня преследовало ощущение разрыва ткани бытия, если выразиться торжественно и заумно. Все как бы разделилось на три части или три потока. Чистая публика и наши офицеры, пребывающие в эйфории от побед Добровольческой армии и считающие дни и недели, когда полки ворвутся в Москву. На это заключались пари — кто войдет первым: Дроздовцы или Корниловцы и когда войдет. Наши офицеры пили за взятие любого сколь-нибудь известного города и затруднения в вопросе-пить или не пить принес только Хутор-Михайловский. Больно несерьезное название у него, чтобы пить за его взятие. Но все же выпили.

Второй поток— жители Донбасса, провожавшие нас тяжелыми взглядами. Шахтеры как будто прикидывали, кого каким ударом валить будут. И мы— третий, отстраненные от первых двух, инородные им обоим. Мы просто занимались мелкими делами, как житель Помпеи, строивший планы дел будущего года в день извержения Везувия.

Что-то висело в воздухе, но никто об этом не хотел думать. Должно быть, так ощущалось преддверие войны в июне сорок первого. Все дружно чувствовали, что что-то грядет, но только двадцать второго июня поняли, что именно они предчувствовали.

Мы тоже предчувствовали нечто грозное, только сложно было понять, что рухнет не красная власть, а белая. Мне -тоже, хотя хронологию своего 1919 года я вчерне представлял, но кто ж знает, это мой 1919 год или все-таки другой?

Наверное, это был все-таки другой девятнадцатый год, потому что в нем присутствовал я. Не могу сказать, что я сильно влиял на планы сторон и их выполнение, но, пока я служил в белой армии, она была сильнее на одного солдата, и для ее поражения надо было еще что-то сделать, чтобы нейтрализовать это 'усиление'. Или, скажем так — тот самый девятнадцатый, но с моим участием. Это будет тоже правильно.

Лежа на нарах, в ожидании отправки, я вспоминал о Лесе и теневых тварях Леса. Затем я подумал о своей роли в этом мире. Ведь не создам я тут новую религию или возглавлю некое движение, что перевернет этот мир. Тогда зачем я здесь? Случайно ? Пусть будет так, случайно, хотя вот эти провалы чем-то обусловлены. Не то есть какое-то мое сродство с каждым из этих миров, отчего меня выносит на эту долбанную батарею или дом Каца, либо в ткани мира существуют какие-то ворота,в которые меня затягивает.

Значит, коль я тут случайно, то я не задержусь здесь. Пахнет очень недолгим пребыванием. Далее мне пришла мысль о том, что я, как инородное тело, из раны выталкиваюсь . Эта мысль так испортила настроение, что я не выдержал и пошел на станцию, купив жбан какого-то как бы виноградного вина. Мы его распили. Хватило не помногу, но в голову ударило. Меня спросили, видя, как я выхлебываю свою кружку: ' А какже запрет Пророка на вино ?!' На это я ответил , что на душе тяжко, и так, что хоть удавись. Поэтому приходится выбирать один грех из двух— пьянство или самоубийство. А телефонист Мефодий дал болтуну леща, чтобы не болтал чего лишнего. Правильно! Озадачился бы я соблюдением канонов мусульманства -остальным бы вина не досталось. Так что да здравствуют неправильные магометане! А на душе малость полегчало. Так, трошечки, как говорит тот же Мефодий.

Если бы не цербер-фельдфебель, батарея бы развалилась. А то было некому, кроме него, нам хвоста накручивать, пока господа офицеры не то празднуют, не то горе заливают. Но благодаря ему так и караулы выставлялись, и вагоны не заросли паутиною, и оружие чищеное было. Вот с тренировками при орудиях было похуже.

Но мы смогли потренироваться по спуску орудий с платформ, ибо два раза останавливали и командовали разгрузку. Тогда снимали орудия с платформ, готовились к маршу, но оба раза следовала команда снова грузиться. Правда, я особо не возмущался. В душе. Мне ведь запомнилось из Сережкиных работ, как раненых в Добрармии часто возили на открытых платформах. И они тоже, как мы, стояли где-то в чистом поле, открытые всем ветрам. Чего уж тут раздражаться...

А я постою и в чистом поле, и на станции. Некуда мне спешить, ни под Орел, к Кутепову, ни под Воронеж к Мамонтову и Шкуро. Пущай сами борются и с красными, и с ' домашними животными', которые вскоре занесут Мамонтову смертельную инфекцию. И не только ему одному.

В карты мне везло, что говорило о том, что пока о любви думать вовсе невместно. Потому я играл, выигрывал, а на выигрыш покупал разное спиртное, которым делился с соседями по вагону. Ну, еще для себя покупал чай и сахар. Пришлось освоить тогдашний способ питья чая вприкуску— привычный мне способ внакладку, да еще четыре ложки, как в молодости, здесь выглядел неуместным. Для мастерового это было явной роскошью. Черт возьми, как мы, оказывается, хорошо стали жить— чтобы кто-то в моей молодости сахар экономил, поедая его вприкуску?! Моя бабушка, конечно, говорила, что раньше так и пили, но за двадцать лет жизни на Кубани она от этой привычки излечилась и привыкла к хорошему.

Стал и я пить вприкуску, как и бабушка внакладку, но не нравилось мне это новое. Эх-ма, а ведь еще года три так предстоит...

Вот я попил уже остывшего чаю из фляги и могу залечь на нары. Вечер уже наступил, хотя часов у меня нет (разбились еще в Лесу ), но приблизительно сейчас часов шесть пополудни на улице. Поезд все стоит, нам сказано, чтоб не отлучались и были готовы к движению. Народ возле двери курит и беседует о том, где растут лучшие яблоки. Вот Богдан Грищенко говорит, что лучшие яблоки называются коричными и таких полным-полно в Путивле. А Игнат Фомин говорит в ответ, что лучшие яблони вырастают из саженцев, что выращивало заведение Карла Бэра в Кременчуге, где работал он сам и его отец... Идиллия.

Но вот придет приказ, и мы двинемся на север или на восток, проедем верст триста или больше, выгрузимся. Вытащим наши две бандуры с платформ на землю, впряжем лошадушек, протащим еще сколько-то, остановимся и зарядим. Старый 'Длинный Том' выбросит клуб порохового дыма, и откатится назад — только успевай подбирать ноги! А снаряд со свистом рассечет воздух и улетит на почти тринадцать верст и превратит кучу людей в кровавые ошметки. Мы опять накатим 'Тома'( благо , в платформе уже нет нужды) и снова снаряд прорежет небо...

И так, пока хватает снарядов. Но зачем это мне? Можно сказать и нам, но я не очень привык говорить от имени всех, тем более они меня не уполномочили. Лучше от себя. Да, в ответ полетят снаряды из красных орудий, и, может, даже такие же. Были они и у красных, кажется, на каховском плацдарме. Может, приволокли из Москвы или Питера, может, это те самые наши 'Томы' , взятые где-то под... а , не все ли равно , под чем. Хоть под селом Кукуевом. Не хочу я убивать дедов и прадедов своих ровесников, непосредственно или косвенно. А что мне надо делать? Сдаваться и/или переходить на сторону красных? Вообще моя душа совсем не против этого. Лет пять назад я и размышлять бы не стал. Сейчас меня беспокоит другое— не любовь к белым, внезапно возникшая в моей душе, а воспоминания о Лесе. Что если здесь произойдет то же самое оттого,что некая чаша переполнилась? А переполнилась она от того,что я пролью чью-то кровь и польется она через край этой чаши терпения? Ведь меня тоже красные поставят в строй. Ну, пусть не в такой вот артиллерийский паноптикум, а в пехоту или еще куда. И передо мной встанет паренек вроде Игната Фомина, который не догадается вовремя бросить винтовку и поднять руки вверх. А я его— тяжелым тупым предметом по голове...

Да, мысли , мысли... Прямо— таки : 'Не дай вам бог родиться при Генрихе Шестом'. Ибо придется выбирать между страшным и тем, что еще страшнее.

Но ведь так же нельзя вечно терзаться , подобно Буриданову ослу, и ни на что не решиться— ни на шаг вправо, ни на шаг влево? Хотя, конечно, судьба может тебя толкнуть, и ты улетишь в какую-то сторону. Но вот в какую? Не в ту ли, что тебя явно не мила и то только потому, что наклон у палубы был именно туда?

А раз не хочется попасть куда-то , куда сам не желал, то надо самому выбрать, куда идти. Хватит с меня предыдущих попаданий черт знает куда.

А куда идти? Вот теперь надо подумать обо всем происходящем и совершенно отрешенно, без всяких эмоций, как автомат. Начнем от самого начала. Все началось в Феврале. В столице начались голодные бунты, с которыми не справлялась полиция. Попробовали привлечь гарнизон столицы, но получалось плохо. Запасные батальоны гвардейских полков явно не спешили подавлять 'врага унутреннего'. Но даже восставший Петроград и ходящие с красным знаменем запасные батальоны гвардии— это еще не конец. Подавить восстание у Николая Второго было достаточно сил. Но далее происходит нечто непонятное— направленные для подавления мятежа части отчего-то не попадают в нужное место, сам поезд императора и Верховного главнокомандующего тоже не спешит прибыть в столицу. Государственная Дума , чьи заседания приостановлены царем на неопределенный срок, продолжает собираться, а затем некий депутат Бубликов занимает министерство путей сообщения и требует от него не допускать движения воинских поездов вокруг столицы. Председатель Думы посылает в Могилев телеграмму о желательности отречения царя. И генерал Алексеев, который, пока царь отсутствует в Ставке, исполняет обязанности Верховного Главнокомандуюшего, останавливает переброску войск в Петроград. Якобы там все уже нормализовалось. Но реально все только ухудшается. Происходит восстание в Кронштадте. Затем идет обмен мнениями с командующими фронтами-что делать дальше в сложившемся положении, поскольку Петроградский гарнизон уже полностью либо прекратил сопротивление восставшим, либо перешел на их сторону. Командующие фронтами все до одного высказываются за отречение Николая, как и командующий Балтийским флотом. Отмолчался только командующий Черноморским флотом Колчак. Возможно,телеграмма его запоздала, тут я могу неточно вспомнить, но это уже не имеет принципиального значения. Николай подписывает манифест об отречении.

Царь и семейство помещены под арест, известие о котором им сообщает и занимается организацией процесса пребывания под ним генерал Корнилов, ныне назначенный командующим войсками Петроградского округа. Страна становится республикой. Все ликуют ,говорят, говорят, делят власть, еще раз делят, и беспрестанно говорят...

Образуется несколько центров силы— Временное правительство, Петроградский Совет, военные, партии. Генерал Корнилов продвигается вверх— в июле он становится Верховным Главнокомандующим. Далее они схлестываются с Керенским, Корнилов объявлен мятежником и посажен в Быховскую тюрьму. Причем приказ об его аресте отдает все тот же генерал Алексеев. Но попрощались они трогательно и по-дружески.

Далее Алексеев и Корнилов разными путями оказываются на Дону, где начинается формирование Добровольческой армии. Оба они умрут в восемнадцатом. Корнилов— от ранения осколком, Алексеев от болезни. Оба они много потрудились, чтоб восстановить тот самый порядок, за который они не жалели жизни в восемнадцатом и который они толи намеренно, толи по временному помрачению уронили в семнадцатом.

И на их белом знамени полно красных пятен, оставленных кровью жертв. Ее хватит для перекрашивания знамени в красный цвет, если бы красный цвет мог оставаться на белом.

И можно не напоминать мне про жертвы красного террора.

Приход белой армии в Новороссийск ознаменовался вот этим: ' За один день 14(27) августа белогвардейцами были убиты несколько тысяч человек, в тюрьме повешено 340 человек, заживо похоронено 45 заключенных.Тяжелораненных красноармейцев, оставшихся в четырех санитарных поездах и госпиталях, рубили шашками и кинжалами. Особенно усердно разыскивали матросов, припомнив им и затопление флота и расстрел офицеров Варнавинского полка. Убивали за бескозырку, за тельняшку, за татуировку якоря. Убивали женщин с короткой стрижкой. Убивали китайцев, заброшенных судьбой в 1916-17 годах в Новороссийск.'{*] Потом в городе назвали улицу Жертв Августа .

Через неполные два года в город вошли части Красной Армии. В городе остались тысячи оставленных на берегу солдат и офицеров, а также штатских, кто тоже хотел бежать от красных,но был брошен на берегу в результате бездарно проведенной эвакуации.

И вот Черноморская окружная ЧК стала по приходе советской власти угнетать людей. И с первого апреля 1920 года(со дня освобождения прошло совсем немного) по первое января будущего года завела она 204 дела, из них за контрреволюцию на 46 человек арестантских дел и пятнадцать дел без ареста. И за все прегрешения приговорила к расстрелу 22 человека и 29 к отсидке.

Например, жена матроса, выдавшая в восемнадцатом своего мужа( я уже сказал, что его ожидало), получила от кровавой ЧК год отсидки. И то наступило седьмое ноября, и срок срезали на треть...

Есть разница? Есть, как и до прихода добровольцев и казаков, когда отчего-то никто не стал расстреливать ни бывшего городского голову ,ни губернатора, и они спокойно заняли свои места по приходе деникинцев. А вот руководители Черноморской республики, попавшие к деникинцам— их судьба была не столь радостной...

[*] Из книги новороссийского историка-краеведа С.А. Санеева 'Церковь рабочих'.

Так что мне с белым знаменем(точнее, трехцветным) не очень по пути...Тут я снова вспомнил о событиях августа восемнадцатого и подумал, что из могил зарытых заживо и утопленных в бухте может прорасти Лес Теней. Ужас пронзил меня, словно когтитая лапа судьбы опустилась на мое плечо...

— Ааа, что? Что?

— Проснись , Алеха, проснись, это тебе страшный сон приснился ! Надо проснуться!

Я встряхнул головой. Уже ночь, сердце колотится, как при походе через Сады. Нательная рубашка мокрая, словно я в речку нырнул. А это меня будил Мефодий.

— Что там тебе приснилось, Алеха? Ты во сне зубами скрежетал и ругался такими черными словами, что я таких в жизни не слышал!

— Сам не пойму, что-то такое черное и страшное, словно тьма могильная ожила...

— Свят-свят-свят! Куда ночь , туда и сон! И ты бы, Алеха, помолился своему богу, чтоб он от тебя такую страсть отвел , а то так от страха с ужасом и помереть можно.

— Да, нужно.

Поезд стоит, но не на станции, а где-то в чистом поле. Вдали слабо светятся окошки. Ладно, удалю излишнюю воду (прямо из вагона) и пойду спать опять. Никто не пострадал, даже банки из-под сардин, вот и ладно, снова на тощий тюфяк и укроюсь шинелью.

Надо снова засыпать, чтоб не застревать в кошмаре. Да, размышлял я , размышлял и доразмышлялся, что заснул и в кошмар погрузился.

К чертовой матери это самое белое дело и его вождей, все извивы придури которых нужно оплачивать моей (да и чужой )кровью! Во Тьму внешнюю нашего капитана Арефьева, нашу батарею и тех генералов, которые ее друг другу передают, как горячую картошку, которую в руках никак не удержишь!

Я еще поворочался и, наконец, уснул. На сей раз ничего не приснилось, о чем я нисколько не горевал.

Утро мы встретили на станции. Оно выдалось холодным, не удивлюсь, если и заморозок случился.

Вдали виднелся вокзал красного кирпича, но название не разглядишь. Мимо проходил какой-то пожилой железнодорожник, в замасленной стеганке и с молотком в руках.

— Эй, отец, скажи, что за станция?

— Краматорская.

Вот те раз. А когда мы здесь были-два или три дня назад? Или я путаю, а была какая-нибудь Крематорская?

Излил душу ругательством и пошел обуваться. Что-то мои сапоги совсем плохо выглядят, так им и развалиться недолго. В другом мире пребывают, и столько дорог, пройденных ими, и ,наконец, ушатали. А что мне скажет наш цербер-фельдфебель? Что нету в каптерке ботинок и сапог тоже нету? Знаю я эти песни... Вот, если не тронемся, то схожу к нему, озадачу нижайшей просьбой не оставить в дырявых сапогах на страх обывателям. Да, именно обывателям, потому что если на страх красным, то я в этих сапогах и останусь— понятно, почему. Чтоб если шестидюймовки 'Иоанна Калиты' и 'Единой России' красных недостаточно испугают , то мои сапоги довершат дело.

На Краматорской мы стояли до обеда, поэтому до фельдфебеля я добрался и ему пожаловался на выход обувки из строя. За что сначала и получил головомойку, что, дескать , получил новые сапоги и пропил их либо на непотребных женщин спустил, зато сейчас сиротой казанским прикидываюсь.

Я оправдывался тем, что сапоги при мобилизации не получал, а ходил в своих, чему свидетели все прочие, и сапоги у меня не обычные солдатские. А чьи? Кто его знает, покупал я их у британца, да еще ночью. На ощупь только целость определил, а где их чертов бритт раздобыл-не знаю.

— А какого черта ты их ночью покупал?

— В порту, господин фельдфебель, подрабатывал на срочной разгрузке! А из-за срочности и ночью работать пришлось! И судно утром из порта ушло!

— А что, не мог до утра потерпеть и тогда купить?

— С утра надо было уже по гудку на завод идти!

Фельдфебель еще поругался, а потом приказал каптенармусу выдать мне новые ботинки.

И вернулся я в вагон с новой обувкой. После чего мы опять поехали, а мне в дороге теперь нашлось, что делать— учиться мотать обмотки. Как выяснилось, это не запредельно сложно, но надо постараться. И накопить опыт, потому что с малым опытом обмотка сползает, придавая тебе вид мерзкий и запущенный. И начальство это не одобряет.