История сидов, вводная лекция

Профессор N. читает лекцию о сидах.

21.00 — 22.00 Прибытие в город.

По широченным улицам ползли автомобили, всё больше новых моделей: дыма от двигателей почти не видно, остро пахнет грозой — значит на всех наиновейшие сажеуловители, — видно сидам показалось мало просто новых циклонов. Впрочем, чего же ещё ожидать от народа ведьмаков, купцов и промышленников?

Смотреть на город было интересно. А уж слушать — тем более. Над улицами разносился тот едва различимый мелодичный перезвон, который отличает места поселения сидов, и высокое пение клаксонов, ставшее обычным в больших городах. По газетным-то репортажам ожидалось совсем, совсем другое. Да и значение словосочетания "оживлённая ночная жизнь" тот, кто всю жизнь изучает сидов, мог бы понять правильно! Одно извинение — когда почтенного антрополога приглашают прочесть лекцию в городе, больее чем наполовину населённом объектами его непосредственного научного интереса, это немного расстраивает внимание.

Сыграла роль и постоянная газетная шумиха, да и весёлые карикатуры в Der Schlag, в которых некая сида N., традиционный символ Гесперии, свесив ушки, горько плакала над разорванной пополам картой страны, а монументальная фрау Германия отмечала, что тут не поможет никакая швейная машинка. Рейх не вмешивался в войну Севера и Юга, хотя и откровенно сочувствовал мятежникам.

Автомобиль громко пропел клаксоном и прижался к левой стороне — то есть к стенам домов, а не к набережной. Почему никого не придавил — непонятно. Вообще, ни малейших следов порядка германского образца в хаотическом движении не наблюдалось — не то, чтобы разметки или полицейского-регулировщика, но даже разделения проезжей части с тротуаром. Люди и машины перемешивались друг с другом, как в гибернийском рагу, и при этом ухитрялись и скорость не снижать, и в живых оставаться!

Водитель опустил перегородку, отделявшую пассажирский салон от кабины.

— Не беспокойтесь, — высокий голос водителя на вполне сносном немецком прозвучал в начале почти неразличимо на фоне уличного шума, острое ухо непрестанно ишуще двигалось, — прибудем вовремя, — сид немного повернул голову в сторону от пассажира, — мимо движется воинская часть, — теперь слова водителя четко слышались на фоне усилившегося шума, — адепт нимфы Эхо редко не будет услышан. Собственно, профессору и ранее доводилось наблюдать, как сиды работают с отражённым звуком. Но здесь это особое умение, применяемое, например, при горных работах или разговоре на дальнее расстояние, было применено так просто и обыденно, что оставалось диву даваться.

Теперь, после войны, армия Камбрии стремительно сокращалась — но городской гвардии это, разумеется, не касалось. Должен же кто-то готовить кадры запаса. Профессор вздохнул. Да, у Юга попросту не было шансов. Страна, в которой две трети населения — рабы и колоны, физически неспособна ни выставить значительную современную армию, ни обеспечить её на поле боя. А наёмные варвары стоят не дороже дополнительного расхода припасов к машинам. Кстати, та карикатура в Der Schlag явно навела камбрийцев на мысль. И дала возможность напомнить миру, что, хотя сиды очень любят добродушные светлые шутки, убийственно чёрный юмор они ценят ничуть не меньше. На этот раз чувство юмора у камбрийцев осталось на высоте. Скаламбурили они хорошо — в МАШИНЕ Ллойда было очень много общего со швейной машинкой — и она успешно сшила начавшее расползаться государство.

Для Германии исход гесперийской усобицы, на деле, был добрым знаком — да что там, прямым указателем на восток. Единственное, что пока сдерживало — так это сравнительно небольшое число сидов в Рейхе. Которое значительно снизилось после того, как император Фридрих повелел своим добрым ушастым подданным резко увеличить рождаемость, а мужчинам жениться исключительно на более плодовитых, в расчёте годового выхода, женщинах другого вида. Позднее, конечно, император приказ отменил, но эмигрантов это вернуть уже не смогло. Да и оставшиеся, увы, теперь не блещут лояльностью. Во время гражданской войны в Гесперии германские сиды нагло записывались добровольцами к северянам. Очевидно, специально, чтобы позлить кайзера! Так что, при жизни нынешнего правителя Рейху стоит забыть про войны...

Беспорядочная на первый взгляд толпа разомкнулась и радостно зашумела.

Посреди набережной, размеренно вращая педали, колонной по три, пронеслась тагма велокавалерии. Сверкали спицы, вились значки и плюмажи на шляпах. Да если бы в Германии какая-нибудь модница нацепила этакое, засмеяли бы. А тут — ничего, носят. И мужчины тоже. Заслужили. На горных дорогах велокавалерия оказалась отличной штукой — маневренной и не требующей огромных количеств фуража, подобно кавалерии традиционной. Только в песках она пока показывала себя хуже...

— Городская гвардия, — гордо пояснил водитель, — А вон, — слышите, — к перекрестку подходят "Змейки" усиления с машинами из Пятого Бронекопытного?

Профессор с интересом взглянул ввперед: могучий, почти на грани слышимости, звук, будто пыхтение великана, — и в поле зрения вплыли высокие, едва ли не в рост колеса, прямоугольный, сильно выдающийся передок — сплошь жалюзи радиатора, а над ним возвышалась кабина и труба. Передок трактора выполз на перекресток и начал поворот — вот уже и кабина повернулась в профиль, а задние колеса так и продолжали взблескивать влажным узором ползущего вниз протектора — трактор будто изогнулся посередине — и вправду "Змейка". И, что самое странное, при всей своей кажущейся медлительности он ничуть не отставал от торопящихся по домам гвардейцев. В основном людей.

— Дневная часть, — добавил сид, — в дневных и полуденных частях, — водитель с неприязнью дернул ушами, не любят сиды жару, очень не любят, — гораздо больше людей, а вот в ночных и полуночных — сидов. И полевая форма у них совсем не такая яркая.

Бурное ликование стихло, как только машина Ллойда на буксире последнего трактора вослед за легкой катапультой свернула с проспекта — и снова улица заполнилась деловой суетой, заливаемая сумеречным светом газовых фонарей. Снова — но по другому — прокричал клаксон и автомобиль ринулся в этот хаос.

— Как вы ухитряетесь никого не раздавить? — поинтересовался профессор у водителя, благо перегородку тот забыл поднять.

— Так правила же есть, как на море. И сигналы. Совершенно то же самое! — профессор едва не хватил себя кулаком по лбу: ну конечно же, пение клаксонов! — И люди, тоже, попривыкнув, их хорошо различают. По океану разметку не проложишь, а ведь корабли обычно благополучно расходятся. Даже в самом сильном тумане... Кстати, я непременно буду на вашей лекции. Страшно интересно знать, что же о нас думают на континенте.

Профессора едва не замутило. Так что, взбегая по ступеням из порттерранского камня — камбрийцы не признавали привозных материалов — он мысленно ужасался собственной наглости. Но — высокие двери Геологического музея распахнулись, служитель слегка поклонился и проводил в большой зал заседаний. Зал на редкость соответствовал своему назначению: три стены его, покрытые мозаикой из образцов, добытых на трёх континентах, показывали великие геологические чудеса: водопад Неметоны в Африке, долину Гейзеров в Азии, и скалы Афона — в Европе. А за спиной лектора оказалась стена, полностью посвящённая острову Придайн, его минералам. Мозаика на ней изображала аллегорию геологии — рыжеволосую сиду с геологическим молотком. Сида радостно рассматривает отколотый образец, ушки радостно вздёрнуты. Хрустальный, искрящийся голубым газовым светом — на деле стеклянный, конечно, — свод поддерживали колонны, напоминающие геологическое шурфы. Профессор машинально отметил, что кое-где порядок залегания пород нарушен — зал строили давно, могли и ошибиться.

И только встав за кафедру, профессор заметил — сида на панно позади — едва не единственная в зале. Неудивительно — самим про себя, им, наверное, слушать скучно и смешно, особенно, когда говорит человек другого вида. Только на самом верху маячила пара ушастых голов. Ну да, эти расслышат, а смотреть им удобнее из задних рядов. Кураж и страх ушли разом. Осталась привычная работа — говорить на интересную тему...

— Здравствуйте, дамы и господа, уважаемые коллеги, — начал он, — Главнейшим из трёх общеизвестных парадоксов современной антропологии является то, что самый распространённый на Земле вид крупных животных остаётся без признанного названия. Более того, это разумный вид! Тем не менее, Homo diurnus так и остаётся без общепринятого сокращённого наименования. Любая попытка сделать шаг в сторону от обозначения "человек", общего для всего рода, вызывает среди обывателей вида "человек дневной" удивительную эмоциональную реакцию, различно мотивируемую, но неизменно негативную! Это заставляет нас, учёных-антропологов, именовать для краткости один из двух видов современного человека "диурнисом", от последнего слова латинского наименования, как ископаемое. Обидно и неловко, особенно когда, как сейчас, с трибуны говорит сама "окаменелость". В настоящем обзоре я посмею называть диурнисов "людьми", никоим образом не претендуя отобрать право на это имя у вида, составляющего предмет рассмотрения. Таким образом, в дальнейшем, когда я буду упоминать "людей" и "человека" без указания вида, я буду иметь в виду именно диурнисов.

— А сиды не обидятся? — выкрикнули из зала. Как раз с верхних рядов. Веснушчатый парень. "Диурнис". Дердит за руку соседку-сиду, одну из немногих в зале.

— Мог меня на ухо спросить, — громко ответила сида, — сиды не обидятся! Господин профессор, продолжайте, пожалуйста. Вас, надеюсь, предупредили, что наше Общество славится несколько вольным поведением при докладах?

— Вполне. Что ж, раз сиды не против, я продолжу... Второй парадокс, который я тоже не могу обойти вниманием, заключается в том, что ранняя история человека вида Homo vespertinus, или "человек вечерний", который в просторечии именуется сидом, и не испытывает от того, замечу, никаких неудобств, известна гораздо лучше, нежели история человека. Что, по меньшей мере, странно, поскольку относительная численность всех видов этой ветви человечества во все эпохи была значительно ниже численности соседствующих видов. Эти заключения хорошо подтверждается сравнением числа находок — но образцы человеческой линии сильнее повреждены или относятся к одной эпохе: выходит то густо, то пусто. Если представить себе антрополога в роли следователя, допрашивающего минувшее, то фактологический материал по человечеству безудержно болтает и повторяется в ответ на одни вопросы — а на иные, ключевые, никакого ответа не даёт. По сидам же рапортует точно, лаконично, по пунктикам, не пропустив ни одной завалящей проблемы! Если проблемы и возникают, так именно в связи с этим лаконизмом. Поэтому многие этапы в истории эволюции человека нам приходится восстанавливать, исходя из аналогов, уже известных на примере сида.

Третьим парадоксом обычно полагают уши сидов, но вот в них-то никакого противоречия нет, хотя для гоминид, и даже приматов, они нетипичны.

— Обычный атавизм! — восторженно завопили в зале. Кажется, чьего-то ученика прорвало, от радости, что знает ответ.

— Совершенно верно, коллега. В случае целесообразности признаки, вернувшиеся из прошлого, закрепляются очень быстро, это известный и многократно подтверждённый факт. Вот хвостатые люди тоже иногда рождаются — но от хвоста им пользы никакой, кроме вреда, а потому признак не сохраняется, оставаясь курьёзным уродством индивида. Но природа всё равно время от времени перетряхивает старые сундуки: а вдруг хвосты нужны? А ухо стоячее не хотите? А что не на макушке, извиняйте — уж больно у вас мозг разросся. Чуткий же слух ночному существу попросту показан, так что уши, в отличие от хвостов, оказались сидам весьма кстати.

Справедливости ради нужно отметить, что уж от ушей своих сиды сполна натерпелись во времена оны — дело в том, что подобные анималистические признаки крайне характерны для различного рода фольклорных персонажей, и сиды ухитрились настолько затесаться в сказочную компанию, что, с одной стороны, им нередко отказывали в принадлежности к роду людскому, что мусульмане, например, делают до сих пор...

— Им ещё отольётся, — громко сообщил некто в блистающей парадной позолотой лорике катафракта, — вот оправимся чуток от Гражданской, настроим больше Ллойдов, и наплачутся...

Профессор решил не реагировать, и продолжал:

— ...а с другой — старательно объясняли их внешний вид и повадку уродством, отклонением от нормы более распространённого человеческого вида — обычным объяснением тому было кровосмешение. Но к нашему времени страсти — по крайней мере, среди учёных — улеглись. И сиды стали тем, что они и есть — отдельным видом нашего рода, со своими собственными благословениями и проклятиями. И всё-таки флёр мистичности до сих пор окружает их — в результате чего они часто становятся жертвами творцов вненаучных сенсаций.

Которые и создали камбрийским сидам в обывательских глазах славу последнего бастиона креационизма. Мол, уж их-то природа никак не могла произвести в ходе эволюции! Так что третьим парадоксом антропологии будет справедливо назначить эти настроения, которые не могут быть долее переносимы. Потому мне и пришлось подготовить серию лекций, кратких и не слишком сложных, дабы всякий желающий мог убедиться — камбрийские сиды самим своим существованием не только не опровергают эволюционную теорию, но полностью её подтверждают.

Начнём мы с периода, отстоящего от нас на 800 тысяч лет в прошлое — именно тогда в Европу в районе Иберийского полуострова проник Homo antecessor, последний общий предок — латинское наименование в переводе и означает — "человек предшествующий" — наших видов. Эта была первая успешная попытка колонизации человеком мира за пределами африканского континента.

— А неуспешные были?

— Были, и мы знаем отнюдь не о всех. Сами понимаете, если группа быстро вымирает, не успев размножиться как следует, вероятность найти останки таких неудачников крайне невелика. Так что те, чьи черепа мы наблюдаем в наших коллекциях скорее символы ограниченного успеха! Впрочем, антецессору забвение не угрожало бы даже в случае подобной неудачи — основной вид процветал и на старом континенте. Но далее эволюционная линия человечества разделяется на три ветви, две африканские и европейскую: в Европе существует приспособившийся к местным условиям Homo antecessor, в Африке формируется и около 700 тысяч лет назад покидает её Homo heidelbergensis, человек гейдельбергский, названный по месту первой находки, — для того, чтобы населить всю Европу и значительные области Азии. В Африке же около этого времени формируется некая промежуточная перед современным человеком форма, которая пока не описана.

В Европе между тем происходит вытеснение Homo antecessor человеком гейдельбергским. Отличная иллюстрация на тему, как происходило в истории человечества замещение одного вида другим. Теорий тут три, и все, очевидно, справедливы — в различной степени для разных случаев. Согласно одной, виды смешивались, а в последующих поколениях выживали носители лучших признаков. Согласно другой, исход противостояния решала война на истребление. Согласно третьей, вид, который лучше охотился и размножался, потихоньку вытеснял конкурента. Не была исключением и Европа 500-400 тысяч лет назад. Сам-то гейдельбергский человек, безусловно, предпочёл бы самый простой и брутальный способ действий — попросту говоря, он был вовсе не прочь сожрать соперников. Желания, однако, оказалось мало — и если останки архантропов в некоторых районах Азии, как раз перед исчезновением, представляют собой несомненные объедки с его стола с характерными повреждениями, то в остальных частях мира что-то не задалось. В Африке этой эпохи пока вообще не найдено ничьих останков, и как проходила борьба видов, неясно, но, в конце концов, эта борьба закончилась пришествием современного человека. В Европе случилось по-другому. Существовавший там подвид Homo antecessor развивался, в основном адаптируясь к окружающей среде. Грубо говоря, за триста тысяч лет он не поумнел: как был в черепной коробке литр мозга, так и остался! Причём разброса никакого — всегда литр, ровнёхонько! Именно из-за этого феномена возник обычай лаборантов-антропологов собираться не по трое, а по четверо. Дело в том, что хорошо сохранившиеся черепа они герметизируют. Чтобы, при плановом сливе спирта, в них оставалась достаточная порция. Такое вот воскрешение древних степных обычаев. Европейских антесессоров в любом музее много, и, какой череп ни возьми — всегда выходит ровно четыре стакана из любой взрослой особи... Из ранних до краёв, из поздних — с мениском. Всей эволюции! Но при этом, этот предок сидов был адаптирован к умеренной и холодной среде обитания несколько лучше южного пришельца. Конкуренция с более молодым видом вызвала некоторое совершенствование, но в основном адаптация пошла по пути специализации. Аборигенный вид нашёл себя в роли ночного загонного охотника.

— Не верю! — сообщил тип в доспехах, — Люди и то дольше держатся, на марш-бросках. Уж поверьте комесу пехоты, и старому охотнику, сид не может никого загнать.

— Мы разнежены цивилизацией, — возразил профессор, — потом, те древние люди ещё очень далеки от современных сидов.

— Вздор! Любой из моих ребят — и даже любая из девочек — без оружия волка уложат, с ножом на медведя выйдут! Но загнать оленя пешком — никогда! А вот вытропить по лесу, подкрасться, убить или подранить спящего — это да. А если поднимется и уйдёт-таки — повторить. И ходят они очень тихо, и те, и другие. Если выучить. Заметьте, в отличие от человека, сид почти не пахнет — уж я имел честь обонять и тех и других в боевой обстановке. Разъяснить насколько это полезно при ночной охоте?

— Возможно, — согласился профессор, — как именно охотились ноктурналисы, никто из ныне живущих не видел. Но весь их облик свидетельствует о крайней подвижности. Которая позволила им сохраниться, несмотря на очевидную архаичность мозга по сравнению с дневными соседями. В результате к 300 000 году до нашей эры сформировался первый из классических двусоставных вариантов человечества Европы: произошедший от гейдельбергского человека преднеарденталец в качестве дневной формы, и Homo nocturnalis в качестве ночной, или, скорее, утренне-вечерней. В Судя по ряду косвенных признаков, в первую очередь, степени развития мышц, ответственных за шевеление ушами, мы можем предпроложить, что "парадоксальные" уши формируются именно тогда, усиливается бинокулярное зрения, формируется характерный, комбинирующий засаду и погоню способ охоты: подранить добычу издали, метнув камень, потом загнать. Очень похожий способ охоты в наши дни можно наблюдать, например, у комодских варанов. Тем более, что существует ряд свидетельств в пользу того, что свои снаряды ноктурналисы (что означает "ночные") умащивали гнилым мясом — то есть поступали абсолютно как комодский варан, только в отличие от него, нападение начинали не укусом, а броском копья.

— Коллега, но вы опять конкретизируете! — эта дама сидела в первом ряду, и, судя по старомодному треугольному кринолину и шляпке, была чиновницей не самого малого ранга. Что как-то не вязалось с молоденьким личиком... — Вообще, помимо орудий труда, чаще всего бракованных, из мусорных куч, собственно содержимого этих самых куч да изредка костей самих ноктурналисов я иных находок не припоминаю. А мясо они гноили, конечно, — но для употребления внутрь!

— Ну вот теперь конкретизируете уже вы. Ни одна теория окончательно не подтверждена, но тщательно выбитые борозды и зазубрины на наконечниках копий — кстати, сбалансированных совершенно так же, как современные спортивные копья, могли служить не столько для того, чтобы копьё было труднее вырвать из раны, сколько для вмещения большего количества трупного яда, — заметил профессор, — а гладкими наконечниками, встречающимися в других культурах, ноктурналисы не пользуются совсем. А ведь иззубренный наконечник сделать гораздо сложнее. Зачет-то они были им очень нужны, эти зазубрины, и моё мнение состоит в том, что они несли яд! И, кстати, сударыня, Употребление гнилого мяса внутрь начинается несколько позже — и, вероятно, в результате голодных лет, когда источник заразы приходилось после использования употребить в пищу.

Теперь о зрении. Существуют косвенные свидетельства того, что ноктурналис обладал инфракрасным зрением, которое сиды утратили позже. Отступивший в ночь, ноктурналис расширял восприятие светового спектра равномерно. Пределами этого расширения стали, во-первых, область полностью поглощаемого так называемым озоновым слоем атмосферы ультрафиолета. С другой стороны, из-за теплового излучения тела и, прежде всего, самого глаза, его высокая чувствительность к инфракрасному излучению сделала бы работу глаза невозможной. Именно поэтому у ноктурналиса полностью исчезает надбровный валик — лишняя тёплая деталь вблизи поля зрения, нос укорачивается и уплощается. И, всё-таки, инфракрасный спектр был весьма широк — это доказывают краски, найденные на стоянках ноктурналиса. Которые он, вероятно, использовал для ритуальных целей. Среди красок почти нет цветов, привычных нам, зато очень много чёрных оттенков — которые, должно быть, казались ноктурналису отдельными цветами: зрение ноктурналиса максимально охватывало спектр, но отличалось пониженной переносимостью избытка света. Дело в том, что ареалом ноктурналиса были влажные холодные леса вдоль западной кромки ледника. Там и днём-то не слишком ярко. К сожалению, этот лес не сохранился — хотя для человека это было бы мрачное зрелище, и непригодное местообитание. Правда, для постройки деревянных судов ему не было бы цены. Ели и сосны, полумрак и влажный туман. Замечу, что пониженное потоотделение сидов отчасти сформировано этой сыростью — с поверхности тела в таких условиях влаге испаряться некуда.

Стоянки неандертальцев группируются на открытых пространствах. Виды, разделённые временем суток и охотничьими угодьями, соперничают ровно настолько, чтобы их развитие шло синхронно. 200 000 лет назад появляются классический неандерталец, Homo neardentalensis, и непосредственно предковая форма сида, Homo obscurus, человек сумеречный. На ней мы остановимся чуть подробнее. Совместная охота вызвала социализацию — и речь. Именно начиная с обскуруса можно говорить о возникновении у сидов общества — они делились добычей и ухаживали за больными. Это заметно и морфологически — лобные доли обскуруса заметно больше, чем у неандертальца, а ведь именно лобные доли отвечают за социальное поведение.

Человеку — уже вполне современному — между тем стало тесно в Африке. 80 тысяч лет назад начинается первая экспансия людей современного типа из восточной Африки. 40 тысяч лет назад — кроманьонец начинает осваивать Европу, вытесняя неандертальца. Примерно к этому времени к этому времени в результате неотенической мутации формируется современный вид сида. Под неотенией обычно понимают способность незрелых, скажем, личиночных форм, производить потомство. С точки зрения биологии сид вообще не вырастает — вместо этого каждые десять лет рождает себя заново, изнутри. Начальная, самая тяжёлая стадия процесса, называется обновлением, протекает около сорока дней в форме тяжёлой болезни, связанной с поочерёдным отказом органов, это в том случае, если не требуется регенерации костей, в противном случае мучения длятся до полугода. Затем следуют несколько месяцев восстановления и настройки организма, что проявляется в форме некоторой слабости и повышенной утомляемости. Собственно, именно неотения привела к тому, что этот вид похож на человека — а если говорить прямо, то на человеческих детей.

Еще обскурус выглядел иначе.

Глаза его крупнее, чем у современных сидов — зато лобные доли развиты значительно слабее.

Собственно, для них уже не оставалось места в массивном, рано отвердевающем черепе, без надбровных дуг, но с чётко выраженными гребнями. Жевательная мускулатура у обскуруса развита весьма сильно — он ещё не знал огня, хотя около 100 тыс. лет назад научился готовить пищу путём её преднамеренной порчи. Гнилое мясо — или, скорее, вяленое — позволило несколько высвободить череп, но объём мозга возрос незначительно, теперь он колеблется между 1100-1200 кубическими сантиметрами. Значительная доля этого объёма приходится на центр слуха, который и служит теперь главным средством ориентирования в пространстве. Их всегда было довольно мало, и охотились они малыми группами — вне прямой видимости друг друга. Очевидно, к этому времени относится окончательное формирование речи, но нижняя челюсть обскуруса расположена слишком неудобно для произведения каких-либо согласных звуков, помимо нёбных щелчков.

— Ну, это нужно определять из строения языка и нёба. А он в окаменелостях не сохраняется!

— По счастью, строение языка и нёба обскуруса нам известно — хотя и по его восточной форме. В Китае парочку таких мумифицировали. Я предполагаю, что у обскурусов магистральной линии развития было такое же строение речевого аппарата. Так что, вполне возможно, их речь состояла из одних только гласных звуков, и именно здесь следует искать истоки знаменитой певучести сидов? Впрочем, "изначальная", собственная, речь сидами полностью утрачена, и оценить, сколько в ней оставалось от речи обскурусов, не представляется возможным.

Зрение несколько редуцируется — во всяком случае, угол зрения у обскурусов не превышает 60 градусов. Судя по всему, именно обскурус впервые увидел дневные звёзды — чудо, любоваться которым сиды так любят заставлять своих людей-возлюбленных. Для чего дарят им бинокли с увеличением не ниже десятикратного. Вообще, для человека походить в таком бинокле, намертво прикреплённом к глазам — лучший способ понять особенности зрения сида.

Зубов у обскурусов было 32 — вот тут они больше напоминают людей, чем их потомки. Ступни широкие, кости сравнительно тонкие.

Шитой одежды у обскурусов не было, но в шкуры они заворачивались, что подтверждается находками в районе Каркассона.

— Ничего ими не подверждается! — вот в чём камбрийцы-люди никогда не уступят моде на всё сидовское — в вопросе об усах. Спор можно вести лишь о том, насколько они должны быть длинны, и стоит ли их подкручивать вверх, спускать вниз или топорщить горизонтально. Последние, безусловно, призваны отразить решительный характер того, у кого на лице им довелось произрасти. А уж если они сочетаются с длинными волосами — перед вами сущий фанатик!

— Ну, коллега, — развёл профессор руками, — их же нашли. И орудия для обработки шкур нашли. Разве мало?

— Для того, чтобы сделать заключение о ношении одежды — безусловно. Климат им тогда подходил, ледник стоял далеко.

— Не факт.

— Да вы гляциологов спросите, они вам скажут!

— Не факт, что для ношения одежды нужен ледник. И вообще, с чего им тогда шкуры потребовались?

— Да для чего угодно! Добычу в них таскать, спать на них вместо подушек. Пока не появляется проколка, шкуры одеждой служить не могут. Свалятся же!

— С индианок сари не сваливаются.

— Ну и с кого вы снимете шкуру, в которую можно завернуться, как а сари? С мамонта? И как насчёт проколок?

— Не было. Но меня вы не убедили. И вообще, обскурус неплохо работал с камнем — на фоне той же мустьерской культуры. Похоже, именно обскурусы первыми перешли на использование каменных орудий с двумя режущими кромками. Так что проколку тех времён мы возможно, просто не нашли. Предпочитая мясную диету, обскурус был сравнительно всеядным существом — всё-таки у обскурусов существовало обычное для людей разделение труда между полами, что неоспоримо это подтверждает заметный половой диморфизм, схожий с тем, что наблюдается теперь у людей.

А теперь посмотрим, что получилось после мутации?

У сидов нет постоянного набора зубов. В сущности, все их зубы — молочные. Это, кстати, единственный орган, не затрагиваемый обычным обновлением — при малейшем повреждении зуба включается механизм выпадения, приводящий к разрушению и рассасыванию всех трех прикрепляющих структур: корня, окружающего его альвеолярного отростка и периодонтальной связки. Именно из-за этого сиды любят всё грызть — вот, например, как сида в заднем ряду покусывает веер — процесс смены зубов у них, после первых пяти лет жизни, становится постоянным и непрерывным. Вообще, карандаши, веера и прочие удобные для чесания режущихся зубов вещи всегда выдают своего владельца. Человек, кстати, подделать сидовское покусывание не может — прикус другой. Здесь я считаю нужным предупредить об одном из весьма распространённых мошенничеств. Поскольку человеческие дети научили сидов сохранять выпавшие зубы, но не научили зубную фэйри их оплачивать, то у некоторых сидов, очевидно, возникло непреодолимое искушение... Сколько по рукам коллекционеров ходит "истинных" зубов Манавидана — в Каледонии, Бригиты -в Гибернии и Немайн — в Гесперии, точно неизвестно, но самые заниженные оценки дают общую массу в несколько тонн, что несколько слишком...

— А ещё из них амулеты делают. На счастье. Только нужен полный набор от одного сида, — сообщили из зала.

— Так вот, к сведению суеверных: полный набор включает 24 зуба: два резца, один клык и три "ложных моляра", то есть коренных зуба, на каждой стороне верхней и нижней челюсти. В отличие от человеческих молочных зубов, трёх корней никакие из этих зубов не имеют. Корни их расставлены так, чтобы оставалось место для развития зубов следующего поколения.

Ещё одна неотеническая черта сидов — тонкая подкожная прослойка бурого жира, при практически полном отсутствии белого — похожая на него ткань сохранилась только у женщин, из неё сформированы груди. Эта ткань выключена из нормального оборота жировой ткани, и несёт исключительно эстетическую функцию. Тут вкусы всех видов рода Homo решительно совпадают. Чем и объясняется огромное число смешанных браков. О последствиях подобных браков мы поговорим чуть позже.

Сид не слишком грузоподъёмное существо, как ни тренируй. А с его узкими ступнями — каждый грамм лишнего веса, действительно, лишний. Избыточная энергия при изобилии пищи вхолостую сжигается бурым жиром — вот поэтому сиды мужского пола не могут растолстеть, а женского — сделать это иначе, как забеременев.

Неотения привела к резкому облегчению черепа — а поначалу, и прочих костей. Объём мозга вырос до 1600 куб. см. Тогда же сиды начинают пользоваться огнём — и не только поддерживать, но и добывать. Где тут причина, а где следствие, вопрос сложный, как о курице и яйце: сырого мяса молочными зубками сида особо не нажуёшь, а без мозгов — и слабой челюсти — с огнём не сладишь.

Самое любопытное в скелете сида — таз и позвоночник. Таз массивный — кроме мест сочленения, которые должны при родах растягиваться. У мужчин они тоже отчего-то тонкие. Возможно, из-за того, что к летальному исходу это не приводит, и признак закрепился в потомстве. Так или иначе, но весит он немало.

Позвоночник у сидов тонкий, гибкий, выгнутый в сторону живота-груди. Собственно, такая форма свойственна и людям и связана с прямохождением, но у сидов развитие по этому пути зашло дальше. Причиной стало, очевидно, изменение манеры охоты. Ставший мельче и уязвимее, сид утратил возможность вступать в ближний бой, предпочитая метать камни и копья. Скоро это привело к новому типу охоты, смешивавшей засадную и загонную. Сначала с расстояния наносилось ранение, затем жертва преследовалась и добивалась. Таким образом, вместо адаптации к быстрому бегу засадного хищника, или выносливому — загонного, произошла, простите термин из другой области, стабилизация стрелковой базы. Плечевой пояс сида при беге по поверхности, перепад высот на которой составляет не более полуметра, находится в состоянии покоя. Имитировать это техническими средствами пока невозможно. Кстати, именно эта форма позвоночника создаёт впечатление женского профиля у сидов мужского пола. У людей. Сами сиды на этот изгиб внимания особого не обращают. А когда он исчезает у человеческой женщины? При беременности. Отсюда у сидов-мужчин и репутация утешителей и спасителей брошенных девиц. Мужчинам-людям такая форма спины кажется мужской — а сидам всё равно. Сам факт беременности их тоже не смущает, ещё с диких времён сиды любят подбирать чужую добычу и чужих детей.

Точному метанию с бега служат и тонкие ступни, обеспечивающие прочную опору и кратковременную надёжную фиксацию тела. Разумеется, нагрузка на такую ступню приходилась изрядная. При этом дикий сид был, очевидно, достаточно вынослив, чтобы длительное время удерживаться невдалеке от жертвы, и с ходу засыпать её своими снарядами.

В зале раздался хлопок. По лбу. И возглас:

— Так вот почему этот тип всё время выигрывает в дартс!

Профессор улыбнулся.

— Играть в дартс с сидом, и верно, не лучшая идея для человека. Надеюсь, вы играли не на деньги. Но точность и выносливость дались недёшево. Про отказ от белого жира мы уже говорили — а ведь это — неспособность переносить голодное время. С этого времени сид больше не может рассчитывать на себя и становился животным облигатно общественным: слишком нужен кусок мяса при неудачной охоте и уход во время обновления.

Явившимся в Европу кроманьонцам пришлось сразу смириться с тем, что ночь — не их время. Соперничество видов начинает понемногу склоняться в пользу сида. Но этот вид продолжает быть европейским эндемиком. Хотя бы потому, что на востоке место "ночного человека" было занято. Восточная ветвь обскурусов возникла в попытках освоить новые ландшафты, которых нам известно три: около 180, 100 и 60 тысяч лет назад. Успешной оказалась только третья — а возникший подвид обскуруса обычно именуется регрессивным или робустным. У этого вида, перешедшего к одиночной загонной охоте, очевидно, не было речи. Совершенствование мозга шло за счёт отказа от лобных долей — они быстро сокращаются от более древних образцов к более молодым — в сторону усиления частей, ответственных за слух и зрение. Вид процветал, пока не пришёл лёд.

Изо всех разумных видов труднее пришлось именно сидам. Неотения принесла не только положительные эффекты. Одна из проблем была связана со зрением. До тех пор, пока прослойки бурого жира включались только в экстренных случаях в завершающей стадии погони, спектр зрения оставался широким. Более того, ради точного первого броска в темноте инфракрасный спектр был освоен достаточно широко. К этим выводам нам удалось прийти, изучая изменения наскальных росписей, сделанных предками нынешней расы. Как раз с наступлением оледенения всё меняется. Засадная часть охоты исчезает, грацильный сид не в состоянии долго сохранять неподвижность на холоде. В результате тепловое излучение от собственного тела создаёт помехи зрению, мешает охоте.

Зрительное восприятие усилено за счёт отражения света внутренней поверхностью сетчатки. Здесь нужно описать "светящихся глаз". Должно быть, многие замечали, как при резкой перемене освещения от сумеречного к яркому глаза сидов вспыхивают. Таким образом, мы можем наблюдать отражающий слой, который расположен у них под сетчаткой, и который заметно усиливает восприятие при слабой освещённости. Подобная организация зрения весьма способствует точному прицеливанию ночью.

Ярким днём им приходится не только сужать зрачок практически в точку, но и примитивно щуриться — дополнительно перекрыать часть зрачка кроме центральной. Некоторые считают, что от света сидов защищает взгляд сквозь ресницы, но это попросту неверно — ресницы наших ушастых родичей, конечно, очень густые, но не настолько, чтобы эффективно оградить их чуствительное зрение от полуденного солнца. Ресницы сидов, как и человека, предохраняют скорее от пыли и мусора — в защите от пота, по очевидным причинам, необходимости нет.

— Ошибаетесь, — заявил блистающий доспехами тип, — Когда жарко, по сидовым понятиям, конечно, они обливаются потом еще почище людей, а уж расход воды — лошадям до них далеко.

— Это просто невозможно, они просто физически не могут так обильно потеть ... — растерялся профессор.

— Сразу видно тыловую крысу, да ещё дневную! — резкий, с режуще-скрежещущими призвуками голос прорезал зал. Профессор с удивлением узнал водителя — сейчас этот сид вовсе не выглядел обслугой. Да и комеса от отповеди в кресло попросту вдавило, — Чем судить о чужой физиологии по интенданским бумажкам, извольте послушать сида, которому довелось пройти всю Мавретанию вдоль и поперёк — да ещё и советником при племенах имошагов, а они не всегда ходят ночью. Случаи, они разные бывают. Так вот — даже днём и на Солнце я потел не сильнее, чем в обычный летний денёк, и вот это, скажу вам, и был сущий кошмар для моих товарищей: чтобы я не подох, им приходилось выливать на меня воду — бурдюк за бурдюком — и это при переходе в пустыне! А теперь...

Комес начал приподниматься.

— Моя честь... — начал он. Запахло поединком. И по виду водителя стало ясно — если дуэль будет, то классическая — на копьях и до отрубленной головы. И никаких студенческих полумер.

— Ваша честь, — головы чиновница не повернула, только ухо, шляпка опять вздрогнула, — требует, чтобы вы немедленно заткнулись и выслушали капитана Лливеллина Мавританского, рыцаря Камбрии. И намотали на ус всё, что он скажет о войне и сидах в жарком сухом климате. Потому, что если у вас нет способности учиться на чужом опыте, то вам следует либо незамедлительно подать в отставку, либо отправляться за собственным — на нубийскую границу, например.

Зал одобрительно зашумел. Профессор во все глаза смотрел на героя прошедшей войны — да и не он один. Да, все знали, что капитан экстравагантен, и ушёл в запас сразу по окончании кампании, но кто же знал, что он решил кормиться частным извозом?

— Спасибо, — сказал водитель-капитан, — леди сида. Не люблю убивать своих. Даже дураков.

— И зря, — заявила сида, — У нас нет других средств естественного отбора. Да, профессор, не переживайте, сословные рамки в Камбрии есть — просто рыцарю много дозволено — в том числе и жить одной жизнгью с простым народом, который он по уставу обязан защищать от любого притеснения. А работа водителя позволяет отлично освоить новейший автомобиль, и по городу полихачить, не так ли?

— У меня уже электрический! — сообщил Лливеллин, — а в парке обещают, что скоро пришлют облегчённый, трёхколёсный... Господа, простите мне некоторую несдержанность...

Зал благожелательно зашумел, но тут вскочил на ноги парень их заднего ряда.

— Какое тут "простите"! Господа! Лливеллину Мавретанскому — барра! Барра!

Со второго раза крик подхватили, дружным хором проорали боевой клич трижды, причём тыловик в кирасе надрывался едва не громче всех. Когда Лливеллину позволилир сесть, на глазах у него блестели слёзы.

Зато зал стал гораздо спокойнее, и профессор решился продолжить.

— Расплатой за размер глаза и мозга стало уменьшение носа и носоглотки. Между тем, носоглотка подготавливает воздух к восприятию лёгкими — разогревает или охлаждает и в любом случае — увлажняет. У сида она меньше, чем у человека, поэтому запаса прочности почти нет. И если человек может позволить себе часть воздуха обрабатывать "впустую" — я имею в виду так называемый "мёртвый объём" вдоха, который приходится на глотку, трахею и бронхи — то сид себе такого позволить не может. Дыхание у сидов сравнительно редкое, но глубокое, обновляющее большую часть воздуха в лёгких. Объём спокойного вдоха сида составляет примерно три четверти от максимального.

Из-за "детскости" форм у сидов резко сократилась рождаемость. Несмотря на гибкие связки и даже кости, роды были очень тяжёлыми. Часто связки между костями таза рвались... Вот только узкобёдрая сида не умирала, а погружалась в обновление. Ребёнка немедленно принимала другая — сиды маленьких детей любят патологически. Получалось, что ребёнок часто рос не с собственной матерью. При этом молоко начинало идти у той сиды, которой доставался ребёнок. Отсюда, кстати происходит и гибернийский обычай отдавать детей на воспитание, приобретший со временем ряд социальных смыслов, но с биологической точки зрения совершенно бессмысленный. Сиды, напротив, от обычая избавились, как только получили доступ к человеческим кормилицам — которых обычно нанимали, но иногда, особенно в Гибернии, и похищали.

Тогда же сформировался механизм задержки родов — периода гона у рода хомо нет, а детей следовало рождать весной. Да ещё не всем одновременно! Опять же, рожали сиды редко, не больше одного ребёнка и позволить себе терять детей, скажем, из-за капризов погоды, было непозволительно. А потому сида в состоянии задержать развитие плода на полгода. Таким образом, беременность у них длится от семи до тринадцати месяцев в зависимости от желания женщины. В настоящее время считается шиком родить ребёнка точно через год после зачатия. Ну, или того дня, который сида вздумает объявить днём зачатия.

Ещё организму сидов требуется с пищей больший набор аминокислот. В результате сидам нужно мясо — точнее, любая плоть с предпочтением внутренних органов, исключая жир, и хотя бы раз в два дня. В противном случае начинается болезнь, которая для здорового организма заканчивается обновлением, а для истощённого — гибелью. Именно эта переборчивость поставила сидов на грань гибели во время последнего ледникового периода. Все группы европейских сидов, отступившие на юг, вымерли без потомства уже к 20000 году до основания Города. Причиной стала скученность — мясной пищи не хватало на всех. В этот период среди сидов отмечается каннибализм. Без животной плоти сид выжить не мог — и тут причиной не только аминокислоты. Предки сидов, как уже отмечено, нередко питались падалью и даже нарочно портили свежее мясо. Подобный продукт нуждался в обеззараживании — и средством для этого стал желудочный сок очень высокой кислотности. Из-за этого у сидов немного другой соляной баланс, нежели у людей, и дефицит развивается, если соли употребляется менее пяти граммов в сутки, в противном случае у сидов резко повышается артериальное давление, что заканчивается инфарктом, или прямым уходом в обновление. А при прямой нехватке "строительных веществ" обновление заканчивается скоротечным раком и гибелью. Такова наиболее частая картина смерти сида и в наши дни — о чём стоит задуматься каждому, кто завидует их долгим векам. Каждые десять лет сида подстерегает строжайшая проверка: способен ли он жить дальше? И не всегда суд природы объективен.

Так или иначе, но вымирание западных сидов на континенте было очень быстрым, с учётом несовершенных методов датировки образцов — мгновенным. Восточные обскурусы продержались дольше. Они хорошо вписались в систему тундростепи, но после окончания ледникового периода численность их упала катастрофично. В этот период отмечены случаи их скрещивания с людьми. Потомство получалось плодовитым, так что можно предположить, что легенды о восточных оборотнях связаны со случаями атавизма, или даже с изолированными популяциями полукровок. Последние чистокровные робустные обскурусы вымерли около 5000 лет назад. Впрочем, они вполне могли сохраниться до наших дней в малодоступных горных районах. По крайней мере, устойчиво сохраняющиеся легенды о снежном человеке оставляют нам такую надежду.

Из современных сидов сохранилась лишь небольшая популяции на крайнем западе Европы, тогда ещё соединённом перешейками с континентом — именно от неё и произошли классические сиды, или гибернийские. Бурый жир спасал их от холода на бегу, дыхание было при этом редуцировано — в отличие от неандертальца, нос у сида маленький, вздёрнутый, который просто не может прогреть достаточное количество морозного воздуха. Тогда сиды и обретают окончательно современный облик, вызванный адаптацией к необходимости сдерживать дыхание. В силу рассмотренных особенностей строения носоглотки, сид не может прокачивать через себя значительные количества воздуха длительное время. Для коротких импульсных нагрузок, таких как спринтерский бег, это не играет значительной роли, поскольку они осуществляются за счёт внутренних запасов тканей. Решение достаточно спорное, но природа поставила именно на этот механизм, существенно увеличив у сида запасы кислорода в тканях тела. Дополнительно появился механизм, перекрывающий кровоснабжение внутренних органов и части мышц при нагрузке или задержке дыхания. И третий задействованный механизм — частичный перевод мышц в анаэробный режим. Продуктом анаэробного пути у клеток животных является молочная кислота — вещество для организма достаточно ядовитое. Её накопление в крови и тканях и ставит предел выносливости сида под сильной нагрузкой: любая длительная и сильная нагрузка для сида — контролируемое отравление, поэтому восстановление после неё достаточно долгое. Яды же перерабатываются в печени, поэтому и размер её у сидов относительно велик. Зато способность сида длительное время обходиться без воздуха делает их отличными ныряльщиками. Большая часть ловцов жемчуга — а теперь и водолазов — в средиземном и гибернийском морях — сиды. У сидов сложные отношения с купаниями — они любят купаться, правда, только на мелководье, но с опаской относятся к глубоким водоемам, так как они, имеют гораздо худшую плавучесть, чем человек и лежать в воде на спине могут разве что в водах Мертвого моря.

Плавать они, правда, плавают, но только постоянно и очень активно двигаясь — в этом их Modus operandi на глубокой воде, и, естественно, дальность их плавания — невелика.

— Ну так вы правы, профессор: броненосцы действуют точно так же! И бункероваться нужно...

— Заметим, что в наше время все эти свойства делают из сидов отличных пожарных, и каждый спасённый из огня заставляет радоваться, что наряду с другими детскими чертами сиды получили и детское по природе мужество ставить на кон неопределённую продолжительность своей вполне конечной жизни, ради спасения чужой. Конечно, сравнительная слабость тела и неспособность к длительным нагрузкам несколько ограничивает успехи сидов на этом поприще...

— Но прыгать выше головы — их любимое развлечение, — буркнули в зале.

— В армии сиды становятся егерями, и очень хороши — если действуют на своей территории. А вот на чужой им стараются придать проводника — человека. Впрочем, с театром они осваиваются быстро. На равнинах же способности сидов изрядно ограничены дневной слепотой. Чувствительность сида и способность воспринимать серо-белые тона сделали глаз сида весьма чувствительным к прямым солнечным лучам — и днём на равнине сиду не хватает природной способности зрачка регулировать поток света. Приходится щуриться, но и это спасает не до конца. Так что изобретение солнцезащитных очков не без оснований приписывают сидам.

В это суровое время сиды теряют инфракрасный диапазон зрения. У человека глаз способен воспринимать свет примерно с длиной волн примерно от 450 до 800 нанометров. У сида этот диапазон решительно сдвинут в ультрафиолетовую область: от 290 до 650 нанометров. Красный цвет сиды различают не полностью, он для них плавно переходит в тёпло-чёрный. Зато фиолетовый для сидов плавно переходит в невидимый для людей цвет, который они называют 'серебристым' или 'другим белым', что вызывает известную путаницу. Это и вовсе не цвет на самом деле — сиды видят ультрафиолетовый диапазон исключительно палочками, которые на нём и специализируются — колбочки покрыты защитным слоем, не допускающим до них ультрафиолетовое излучение. С их собственной точки зрения, чаще всего глаза у них именно этих цветов. Третий по распространённости — фиолетовый. Возможно, цветов в радуге сидов было бы и больше, но ультрафиолет, с более короткими волнами, нежели 290 нм в проникающем сквозь атмосферу спектре не присутствует, а потому и механизм его восприятия у сидов не сформировался.

— Зато в сумерках мы видим лучше людей — потому что люди наш серебристо-белый цвет не видят вовсе, — заметила чиновница. Шляпка чуть шевельнулась — под наклонёнными вперёд полями явно вращалось ухо. Вот тебе и молоденькая. Может, ей лет пятьсот!

— Потому вы и предпочитаете утро и вечер, а спите дважды в сутки — четыре часа днём и четыре часа ночью. Около полудня света для вас слишком много, а поздно ночью — даже для вас мало.

— Так небо в сумерках серебристо-синее! — согласилась сида, — Оно нам и светит... Лишь бы облаков не было — мешают.

— Рассеянный свет, — объяснил профессор, — проходя через воздух солнечный свет рассеивает короткие волны. И воздух, через который свет проходит — светится этим рассеянным светом. Для людей — голубым, для сидов — ещё и невидимым нам "серебристым". Даже после захода солнца небосвод продолжает светиться — ведь лучи невидимого уже солнца продолжают проходить сквозь воздух над головой. А ещё с восприятием цветов связан простой, но в то же время очень любопытный феномен: стёкла, которые для людей прозрачные, для сидов — тёмные, то есть в остеклённое дешёвым стеклом помещении для них всегда проникает на четверть света меньше, чем в неостеклённое. Прибавим к этому их устойчивость к простуде, и поймём, почему сид в гостях у человека и окно нараспашку — одно и то же. Так им светлее, и интереснее. Потому как за стеклом для них всегда темнее, и, при всей их остроглазости, в дневные окна сиды ничего подсмотреть не могут! Если они не кварцевые. А кварцевые стёкла, увы, дороги даже по нынешним временам.

Угол зрения у современных сидов ещё уже, чем у обскуруса — от детей последнего, особенно подростков, зрение требовалось только чтобы следить за световым пятном у входа в гнездо. Всё представление об изменениях в окружающем пространстве они получали на слух. В результате сидам приходится осмысливать уведенное глазами, переводить его в слуховые образы. Вследствие этого сиды плохо читают карту. Не то, чтобы они при этом часто ошибались — но для них это труд, и всяческое его облегчение они принимают с восторгом. Например, недавнее издание дорожного атласа острова Придайн в четырёх томах — ориентированных на четыре стороны света — было из книжных рядов выметено именно сидами, хотя изначально расчёт был на человеческих женщин, которым не приходилось охотиться, и у которых из-за этого до сих пор прихрамывает навык ориентирования.

Объяснять же дорогу на словах сидам вовсе бесполезно... Всё это — наследие долгих погонь в темноте, на слух, и преодолено быть не может. Сидов выручает отличная память — если им один раз показать дорогу, второй раз они не заблудятся.

Тогда же у сидов понизился порог выработки молочной кислоты в мышцах, теперь она начинала вырабатываться не на 50% максимальной мощности, а уже на 30. Значительно лучше и система её отведения — кровь при нехватке кислорода, должна циркулировать ещё быстрее. Вследствие этого сиды плохие пловцы — они тяжелее воды, совсем как наши броненосцы, — зато могут пробыть под водой минут пятнадцать-двадцать без особых последствий. Кроме этого, они отлично видят под водой — и мрак морской смыкается для них на больших глубинах. И ещё о воде — сиды в своё время додумались погружаться в воду для астрономических наблюдений. Так у них резко расширялось поле зрения благодаря особенностям преломления света. Поэтому, если обсерватория древних людей — это Стоунхендж, то сидов — озеро Лох-Конн.

Суровые условия границы ледника заставили сидов усовершенствовать жилища — они научились строить полуземлянки, и отапливать их, шить одежду. Но здесь мы покидаем территорию антропологии и переходим к истории...

Профессор помолчал, налил из графина воды. Подсолена. Самую чуть. Сиды! Впрочем, себе они бухнули бы соли больше. Морскую воду, например, пьют при нужде — только морщатся, мол, невкусная. Вот и реши — хорошие из них моряки, или плохие? Впрочем, сильнее гесперийского флота в море ничего не выходило. Но стоило вернуться к лекции.

— В Гибернии, в Западном Мунстере, стоит памятник. Высокая по меркам своего народа сида тревожно вглядывается в холмы на севере. К её ногам испуганно прижалось двое детей — мальчик и девочка. Подпись на памятнике гласит: "Не отступать, не сдаваться!" В облике группы читаются безнадёжность и решимость.

Здесь мы вынуждены едва ли не с головой погрузиться в мир мифов и суеверий — лучших источников у нас нет и не будет, ибо письменности сиды той поры не знали. Всё, чем мы располагаем — это изустные предания и скудные остатки материальной культуры.

Наиболее аутентичным источником, является, безусловно, каноническая "Книга семи народов", заменяющая западным христианам Ветхий Завет. При всех её недостатках, например, полемике вокруг друидизма, и откровенному морализму, эта книга продиктована сидой из старейшего поколения. Увы, она не удосужилась записать всё, и то, что она рассказала, касается в большей степени древнейшей гибернийской истории.

Записи прочих легенд дошли до нас в церковной обработке — и путём банального сравнения общих фрагментов с Книгой выясняется, что монахи были озабочены сохранением изначальных преданий — и особенно датировки! — гораздо меньше, нежели Немайн. "Люди написали Библию, но Бог написал скалы" — провидчески сказано в Книге. Именно скалы позволили проверить противоречивые гипотезы, и установить, что Немайн, по крайней мере, близка к истине — настолько, насколько близок любой, рассказывающий истории о старине, слышанные от родителей.

Прочие британские переписчики легенд предпочитали по вкусу добавить интересностей от себя. Гибернийские же и континентальные схоласты с недостойным упорством норовили свести род сидов к Ною, из-за чего коверкали и без того запутанные сведения. Главным результатом их трудов стала невозможность точно установить, в каких из легенд речь идёт о сидах — а в каких о людях. Тем не менее, кое-что установить всё-таки удалось — благодаря археологии. Раскопки на месте Второй битвы при Маг Туиред позволили бесспорно установить — побеждённые, фоморы, представляли собой людей мезолитической культуры каменного века, заметно отличавшихся от современного человека по морфологическим характеристикам. А от победителей, племени Дон, происходят все ныне живущие сиды. С другой стороны, племена Немеда и Фир Болг, от которых, по "Истории захватов Ирландии", якобы произошли потомки Дон, не могли быть племенами сидов. Первые почти вымерли от эпидемии — а сиды удивительно резистентны к любой заразе, исключая грипп и простуду, да и к ним более стойки, чем человек. По той же причине не сиды и племя Партолона, которое вымерло от чумы — а эта страшная болезнь, как и малярия, сидов не поражает — лучшим средством от насекомых, чем шёлк, является только кожа сида. Любопытный состав сахаров и солей, представляющий собой пот сида отпугивает или убивает любое насекомое. Поймав бабочку, сиду-энтомологу нет нужды её закалывать — она почти мгновенно умирает сама.

Но вернёмся к легендарной истории Гибернии, которая описывает явление семи народов из двух видов в следующем хронологическом порядке:

1. Племя Кессайр, сиды.

Что заставило одно небольшое племя сидов откочевать не на юг, от ледника, а на запад — вдоль кромки? Сама Кессайр, по Книге, об этом говорит не любила. Согласно церковной записи, её племя не было приняло Ноем на ковчег, как воры и грабители. Всё бы хорошо, но проникновенный рассказ Книги о пешем переходе по ставшему сушей морскому дну, оказался ближе к правде — Гиберния, как и Придайн, в те времена не была еще островом. Что же касается воров и грабителей... В маленьком племени было всего пятьдесят женщин и трое мужчин. Особо не пограбишь. Впрочем, возможно, что племя было разбито в сражении, и именно этим объясняется его странный состав. Вполне вероятно, его попросту не пустили на юг!

Случилось это в период наступления ледника — около 30 тысяч лет назад. Именно тогда в Гибернии впервые появляются разумные обитатели. Здесь необходимо отметить, что спутники Кессайр, безусловно, все погибли — что для сидов безусловная трагедия — вот только не за сорок дней от высадки до потопа, а на протяжении тысячелетий. Их могилами считаются холмы и озёра ледникового происхождения — что, в общем, верно. Ледник наступал, а жизнь была тяжёлой. Что интересно — мужчины-патриархи оставались, несмотря на свою очевидную ценность для племени, группой наибольшего риска — вероятно, в этом и заключался патриархат по-сидовски: в праве рисковать собой.

Единственный выживший из группы первопоселенцев мужчина, Финтан, позже принял постриг в одном из гибернийских монастырей, но настоял на том, чтоб "языческая" история страны, очевидцем которой он явился, была записана до того, как он вступит в братство. Зная сидов, это является признаком, что врать он был намерен, как сивый мерин. Точнее, в исконно сидовской манере, темнить и умалчивать.

Так или иначе, его свидетельство, что Кессайр "погибла", справедливо — да только её истинно королевская могила в освобождённом ото льдов Коннахте относится к бронзовому веку! Иными словами, Кессайр пережила ледниковый период, и погибла в бою с гибернийцами-гойделами, прожив не менее двадцати восьми тысяч лет, не обратившись, подобно мужу, в отшельницу. Вероятно, она виделась с Немайн, и разговаривала с ней — поскольку Книга поддерживает именно версию Кессайр.

Так что мы можем смело считать, что уж сама-то Кессайр выжила, как и её муж — вот только рассорились они вусмерть, отчего человеческие традиции, ссылающиеся на кого-то из них, о втором вовсе не упоминают. Спутницы Кессайр погибли тоже не оптом и сразу, по крайней мере они успели дать жизнь новому поколению сидов — которое и оставалось единственным населением полуострова на протяжении примерно двадцати тысяч лет.

Оттесняемые ледником, сиды отступали — из Ольстера, из Коннахта, из Лейстнера — только юг Мунстера и затопленные ныне земли сухопутного моста между Гибернией и Придайном оставались всегда свободны ото льда. Эта цивилизация уже знала домашних животных — овец и собак. Можно предположить, что с людьми это племя не сталкивалось длительное время просто потому, что людей не особенно интересовал их суровый край, в котором было так мало гальки — которая тогда была основным материалом, определяющим лицо цивилизации и богатство народов — как сейчас уголь и сталь. Человеческие поселения на острове Придайн возникают 400 тысяч лет назад, в Камбрии — 250 тысяч. Первые же люди в узком смысле этого слова появляются в уже отрезанной от континента Гибернии лишь около восьми тысяч лет назад.

2. Племя Партолона. Люди современного типа, близкие к иберийской расе — коренастые, призёмистые, черноволосые. Сначала побеждают фоморов, но потом гибнут от эпидемии. Уровень развития — каменный век, мезолит, однако племя — земледельцы. По археологическим свидетельствам, культурно связаны с Южной Логрией и Гесперией. Легенда смутная, контакт с первым племенем — минимальный, из технологий обращает на себя внимание примитивное ткачество. Человеческие легенды говорят о единственном выжившем после эпидемии чумы, возможно, это был сид, зачатый человеческой женщиной, и уцелевший благодаря более высокому иммунитету. По крайней мере, сиды наблюдали это племя.

3. Фоморы. Люди архаического типа, низкорослые, массивного сложения, долгое время их даже полагали ветвью неандертальца — но это не так, хотя указанный расовый тип долгое время сосуществовал с неандертальцем, и, возможно, скрещивался. Обратим внимание на их бескомпромиссную ненависть ко второму и четвёртому народам, обусловившую людоедское требование младенцев в жертву (не исключено, что их действительно ели). Примерно такие же чувства испытывали к фоморам и племена Партолона и Немеда. Эти войны шли насмерть, пленных не брали, мирное население не щадили. В то же время с туата де Дананн фоморы охотно роднятся и воюют сравнительно благородно. И над полем боя нередко несётся плач матери, сражающейся на одной стороне, над сыном, убитом под знамёнами другой. Но, поскольку расовый тип фомора более не встречается, остаётся заключить, что из фоморов уцелели разве потомки от смешанных с туата де Дананн браков, причём уродившиеся сидами. В сущности — очень печальная картина — два реликтовых народа отчаянно сражаются за выживание с противником, вызывающим несомненную симпатию. Позднее "фоморами" начинают называют пиратов. На земли Гибернии фоморы до позднейшего периода не претендуют, ограничиваясь требованием дани и набегами.

4. Племя Немеда появляется лишь после заметного перерыва, и занимает остров в 4000-3000 годах до основания Города. Люди современного типа, относящиеся к неолитической культуре — что означает работу с другими сортами камня, которые находятся в Гибернии. Сначала побеждают фоморов, но потом, ослабленные эпидемией и данью, проигрывают и оставляют остров. Свидетельства существования этого племени и доныне существуют в Каледонии и Камбрии, по культуре и расовому типу они весьма напоминали ныне живущих басков. Собственно, временное их бегство из Гибернии послужило причиной тому, что после возвращения сиды их запомнили уже как другой народ. Археология свидетельствует, что немедяне загубили себя сами: за тысячу лет они свели леса на возвышенностях, а характер их земледелия превратил поля в болота. Равнины, в отличие от гор, люди неолитической культуры расчистить не смогли, испортившийся в результате их деятельности климат, падение урожаев и внешние вторжения вынудили их оставить остров. С мунстерскими сидами немедяне не конфликтовали — ресурсов камня в Мунстере не было. Большинство так называемых мегалитов — титанических каменных построек древности — связано именно с этой культурой.

5. Фир Болг, с 3000 до 1000 года до основания Города. Люди современного типа, близкие к баскам. Собственно, это потомки немедян, вернувшиеся в связи с изменением климата. Природа исправила то, что натоврили их предки — хотя не везде и не до конца. Также данники фоморов. Им приписано изобретение судна с кожаной обшивкой. Их образ удивительно архаичен — например, копья у них без наконечников. Интересно также то, что люди племени Фир Болг были удивлены, когда туата де Дананн с ними заговорили. Легенды приписывают это родству народов — но все легенды недвусмысленно утверждают, что Фир Болг — именно люди. Сомневаться в том, что туата де — сиды, мы тоже не можем. Получается, племена не могли пользоваться одним и тем же языком, и легенда лжёт?

6. Туата де Дананн, племя Дон. Сиды. Появляются около 1000 года до основания города, и сохранят доминирование до 500 годов после. Прекрасные, рыцарственные отношения с Фир Болг даже во время войны, сохранение за побеждёнными пятой части территории острова. Отметим, что воины, назначенные для первого поединка, сдружились и заключили перемирие, которое всё-таки разрешилось войной, при этом сиды склонялись к миру, и даже передали своим противникам технологии работы с медью или бронзой. Интересно также, что эти сиды приплывают на остров лишь в позднейших версиях предания. Изначально они спускаются с неба — что до сих пор и разделяется гесперийской церковной традицией, либо на облаках тумана. Собственно, это потомки первой волны, племени Кессайр, которые по какой-то причине прекратили прятаться от людей. Этим может быть объяснен общий с Фир Болг язык, а также "волшебное" появление туатов посреди острова. Главной причиной того, что сиды решились выйти из долгой изоляции, была необходимость в сырье. Ирландия богата медью — особенно Мунстер, но собственных залежей сидам было уже мало. Дело в том, что у сидов не было олова, которое, ради производства бронзы, им приходилось закупать южнее, в Корнуолле, а за ввезённое олово сиды платили готовыми изделиями, и сырья им нужно было много. В победе сиды проявили умеренность. Человеческие легенды говорят, что за Фир Болг сохранилась четверть острова, Книга говорит о половине, археологические данные позволяют предполагать примерно треть — но здесь следует учесть, что остров был разделён в соответствии с залежами полезных ископаемых и предпочтительным использованием земель, то есть имела место изрядная чересполосица. Наиболее сидовсими пятинами стали Мунстер и Коннахт, остальные по-преимуществу остались населены людьми. Став данниками сидов, люди в обмен получили совершенные орудия труда, при помощи которых свели леса в низинах. К этому времени относится и переход сидов к земледелию, а точнее, к стойловому животноводству. Вероятно, получи сиды ещё немного времени, и они смогли бы устоять при следующем нашествии.

7. Милесиане, или кельты-гэлы. Это уже знакомые нам ирландцы. Принесли в Гибернию культуру работы с железом. Похоже, именно железное оружие и помогло им победить туатов.

Для первой волны сидов характерно отсутствие организации и главенства, "королей". Когда сиды вернулись, будучи организованы — остров им покорился. Что из себя представляла эта организация — сказать трудно, хотя в описаниях присутствуют черты военной демократии. Сам же принцип единоличной власти оставался им чужд, чего никак не могли понять люди, пытающиеся домыслить своим соседям королевскую власть.

После победы над Фир Болг фоморы навязали сидам короля, рождённого в результате смешанного брака. Этот король описан как тиран — и в глазах туата де он очевидно таковым и был. Таковым для них стал бы и любой иной единовластный правитель. Но король Брес при этом попытался привести общество к излюбленному людьми типу деспотической монархии, причём более зарегулированную, нежели Древний Египет или Вавилон... Сиды этого стерпеть не могли...

— И не стерпели! — крикнули из зала.

— Разумеется. Так что дело закончилось изгнанием Бреса и войной между сидами и фоморами. Но сама попытка Бреса характеризует цивилизацию фоморов как земледельческую, сиды же на тот момент всё ещё скотоводы. Об этом косвенно свидетельствует и значительный численный перевес фоморов — который не спас их от окончательного поражения. Сиды отстояли своё право на построение собственной цивилизации. Цивилизации, выстоявшей в течении столетий.

Давайте взглянем на её черты.

Общество было прежде всего скотоводческим, население редким. Отсюда, кстати, и знаменитая любовь древних сидов к пище из злаков — она была у них редкостью. Городов сиды не строили, обходясь тем, что значительно укрепили "гнёзда" — системы из земляных валов и насаждений колючих кустарников. Власть "короля", если таковой и был вообще, постоянно оспаривалась, и зависела от оценки "общественного ревизора", в традиции обычно изображаемого бродячим бардом. Более того, королевская власть была ограничена и во времени, есть упоминания о семилетнем сроке — до окончания которого сиды терпели инородца и тирана Бреса. Это позволяет недобросовестным исследователям говорить о демократии греческого типа, забывая, что подобная система правления могла сформироваться только в обществе земледельцев.

Уместнее говорить о демократии делократического типа — совершённые деяния или доказанные способности давали право взвалить на свой горб более серьёзную задачу — при наличии интереса к её решению. Для сидов совершенно нормально явление, когда текущий признанный лидер охотно уступает руководство доказавшему желание взяться за дело, и способность выполнить его лучше всех прочих. Характерный пример — возвышение Луга, недавнего пришельца, доказавшего талант в стратегии игрой в шахматы, силу — переноской громадных камней, и волшебные способности — игрой на арфе, от которой слушатели беспричинно веселились или впадали в сон. Впрочем, по версии Немайн, песни Луга всего лишь доказали, что он способен заслужить любовь и доверие туатов — а потому Луг стал королём — но только для войны, и не войны вообще — а одной конкретной! Иными словами, если демократия классическая — это соревнование за мнения людей, то демократия сидовская — это сравнение способностей и проверка профессиональной пригодности. Опять же, утрата происходила не по воле большинства, но после негативной оценки признанным авторитетом. Это ещё раз подтверждает история Бреса.

Сотрудничество происходило на добровольной основе — но достижения целиком определяли общественный статус, и амбициозные сиды были вынуждены к свершениям. Влияние цивилизации сидов на кельтские народы свелось к более или менее успешному копированию этой схемы, но ориентированной на кровное родство. Именно это породило манеру кельтов хвалиться, бессмысленную в обществе, в котором статус зависел от происхождения. Они воспроизводили ритуальную часть чужих обычаев, полагая, что именно ритуалы наиболее существенны. Причиной такого уважения к побеждённым стало соотношение потерь в сражениях — если уж легенды победителей утверждают, что за жизнь одного сида приходилось платить по меньшей мере десятком воинов, можно себе представить, каковы были потери милезиан на самом деле! В результате учения сидов — друидизм и их военное искусство распространилось далеко за пределами Британии. Холмовой сид стал желанным наёмников и даже вождём-кондотьером по всей "варварской" Европе. Апофеозом стал поход Брана Благословенного на Рим, который закончился сожжением Города и выкупом за Капитолий. Сиды помнят, что Муций Сцевола руку не сжёг, а честно выплатил выкуп, после чего войско галлов удалилось восвояси.

Ещё одним любопытным, но совершенно логичным для сидов явлением было отношение к возрасту. А возрастов у них было два: ребёнок и взрослый, а не множество, как у людей. Почтения к возрасту не было, но человек, даже если не мог похвастаться свершениями собственными, всё-таки со временем немного поднимал свой станус, становясь свидетелем интересных событий. Именно поэтому, кстати, Финтан, муж Кессайр, за все свои тысячелетия ухитрился достигнуть лишь статуса, примерно соответствовавшего положению зажиточного крестьянина — а ведь иные сиды ухитрялись достигать божественности — языческой, разумеется, — и почитаться другими сидами, подчинёнными им людьми, и даже иноземцами.

Существенны достижения сидов в мореплавании и торговле. По косвенным свидетельствам, их корабли доходили до экваториальной Африки. Боле того, в раскопках время от времени находят раковины каури, которые служили мелкой монетой многим цивилизациям от дальнего востока до Средиземноморья, что указывает на вовлечённость древней Гибернии в общую торговую систему северного полушария. Бронзовые изделия их мастеров весьма часто находят по всему средиземноморью, и легенда о том, что чаша Грааля произведение их рук, не выглядит неправдоподобно. Узкое зрение сидов и слабая способность к зрительным абстракциям сделала работу с монументальными произведениями искусства для них весьма затруднительной, сиды поневоле вынуждены работать с малыми. Здесь необходимо отметить хорошую мелкую моторику обеих рук, одинаковую у сидов обоих полов — в результате ювелирное искусство и миниатюрная живопись стали визитной карточкой их культуры. Уже с производством длинноклинкового оружия у них были явные проблемы — сиды-оружейники не видели изделие целиком! И зрительно представить себе это целое для них представляло трудность, совершенно непредставимую для людей. А потому они всё больше пользуются короткими мечами. Сыграло роль, очевидно, и невысокое качество тогдашнего металла. Меч сидов — число колющий — так что их тактика весьма и весьма напоминала римскую. Возникшая в седьмом веке школа длинного меча явно восходит к римской спате, да и изготавливается такое оружие пусть и по технологиям народа холмов, но кузнецами-людьми.

Ещё более чёткое различие — в портновском искусстве. Сида-вышивальщица — это прекрасно, но сида-белошвейка — уже не совсем. Костюм, сшитый сидом-портным, может быть безупречен в каждой делали — но вместе совершенно непригоден к носке. Возможно, именно от этого сиды так и не перешли на человеческий костюм, с его точно прилегающими формами, и их мода колеблется между "футлярами", жёсткими и держащими собственную форму одеяниями византийского типа, и драпировками на манер древних римлян. Однообразно, зато их дамы никогда не знали пытки корсетом... Поверх такого незамысловатого одеяния, украшенного замысловатой вышивкой и кружевом, размещается множество украшений, из которых более всего ценятся те, что дозволяются к ношению только за заслуги.

Любопытно также видение сидов людьми: фоморами, Фир Болг и милесианами. Например, сказка о серебряной руке Ллуда — того самого, отца Немайн, — отражает неверие людей в особенности физиологии сидов. Ллуд потерял руку в бою — и не такое случается. И, очевидно, до обновления ходил с протезом. После обновления, как и всегда, когда затронуты кости, долгого и тяжёлого, при нём даже потребовалось присутствие лучших целителей племени, рука, разумеется, отросла...

Особняком стоит восторг людей перед металлургическими достижениями туатов, в частности, большими котлами. Археологи в голос утверждают, что эти котлы есть не что иное, как ванны: туаты не принадлежали к культуре бань, предпочитая индивидуальную помывку. Этим купаниям соседи приписывали и эффект обновления, и цивилизационные достижения. Здесь необходимо опровергнуть два постоянно возобновляющихся — а временами ухитряющихся и сосуществовать — суеверия. Первое — то, что сиды якобы боятся холодного железа. Не боятся. И никогда не боялись — если только оно, это железо, не было острым мечом в руках врага. Сиды — народ кузнецов, привычный к металлу. Второе — то, что их можно убить только железным оружием. Можно, но не только. А ещё много чем. Сид смертен, временами — слишком смертен. И обидно, что мужество иной раз объявляют заговорённостью.

Интересной чертой поселений туатов было отсутствие открытого огня — во всяком случае, в том числе для приготовления пищи, они использовали камни, раскалённые в большом общественном очаге посреди поселения, построенном, в отличие от полуземлянок, из камня. Мороки много, но нет дыма, и сиды никогда не угорали. Зато какое впечатление оказывала на людей эта манера класть в суп камни!

Из-за этого обычая домашней, повседневной пищей сидов всегда было разнообразное варево — мясное, молочное, мучное, зерновое, овощное, фруктовое, травное или смешанное в самых различных сочетаниях — хотя мясо оставалось необходимым компонентом любого блюда. Подать пищу без мяса означало не просто оскорбить — это почиталось едва не за попытку отравления. Скорее всего, именно сиды придумали кофе — хотя прямых свидетельств тому и нет, но цикорий и ячмень у них явно были. Интересно, что за столетия соседства гибернийцы так и не переняли этот питательный и бодрящий напиток — а вот в Камбрии он прижился, хоть и не сразу. Хлеб сиды пекли централизованно, на плоских камнях в центральном очаге. Это были толстые бездрожжевые лепёшки. Обычно их пекли из смеси овса и ячменя.

Сиды всегда были народом весёлым — но пустому веселью всегда предпочитали спорт. Хоккей на траве, футбол, гольф — все эти игры изобретены ими, хотя выглядели отнюдь не так, как сейчас. Футбол и хоккей, например, исключали прямую защиту ворот, удары по которым были разрешены только с нескольких позиций, за которые и шла борьба — сиды избегали метать снаряды, пусть даже мягкие, в сторону сородичей. Также сиды придумали кегельбан — и швырялись вволю, при раскопках в Темре найдены шары со следами золотого покрытия, вероятно, предназначавшиеся победителям.

В легендах многократно упоминаются музыка — и инструменты, но тут археологические изыскания противоречат изустной традиции. Например, у сидов были трубы, но не было волынок. Да и орган, это убедительно доказано, всё-таки является римским инструментом. Каковы были многократно упоминающиеся танцы сидов, неясно. Можно предположить, что скачков и прыжков в них особых не было: сиды к такому просто не приспособлены, им упасть с самой небольшой высоты неприятно и даже больно. Для лучшей ориентации сиды нашивали на одежду для танца маленькие колокольчики, чтобы лучше чувствовать партнёра, но вне холмов такие наряды носили редко.

Здесь уместно вернуться ещё раз к слуху сидов, который очень тонок и имеет весьма широкий диапазон, но отнюдь не предназначен для замены зрения в деле контроля окружающего пространства. У сида поле зрения сравнительно небольшое. В лесах это не является большой проблемой. Как вы, наверно, знаете, дальность зрения в лесу не очень большая, освещение сравнительно слабое. Роль предупреждения об опасности здесь играет слух. А вот услышав шум, распознаваемый как источник опасности, сид немедленно поворачивает голову в сторону источника шума. Тут и включается зрение сидов. Сравнительно небольшое поле зрения, больший размер глаза позволили развить бОльшую чем у человека разрешающая способность. Поэтому если сид знает, где искать, спрятаться от него очень сложно. Если только под землю закопаться. Ещё в лесах и дикой природе вообще довольно много препятствий, на слух не воспринимаемых, сиды же как охотники вынуждены были довольно много перемещаться. Выходом стала отличная память на расположение предметов. Позвольте сиду один раз увидеть комнату, закройте ему глаза — и будьте спокойны, большую часть предметов он всё равно найдёт, не стукаясь поминутно о стены!

Что бы представить себе 60 градусов полного поля зрения глаза сида проведем следующий опыт — вытяните перед собой руку, поверните внешнюю сторону ладони к себе и сожмите ее в кулак — это ровно четверть тех самых 60 градусов, а угол максимального разрешения — примерно как два пальца.

— Как же тогда сиды вообще ориентируются в пространстве, — озадаченно спросили из зала, — ведь они не летучие мыши?

— Конечно, нет, — раздалось в ответ типично сидовское фырканье.

— Естественно — отношение сидов с их тонким слухом к столь безобидным, с нашей точки зрения, достаточно существам далеко от благожелательного — их выселяют крайне решительной и твердой рукой.

— Если же вернуться к ориентации в пространстве, то задайте себе простой вопрос — что именно делают сиды, когда попадают в новое, незнакомое место?

— Ушами шевелят и головой вертят, — раздался радостный выкрик.

— Главное — шевеление ушами! — немедленно развили идею.

— Несомненно — это очень важно, — согласился профессор, — но слух дает лишь сведения о том, кто, или что, движется и, так или иначе, издает шум, а о самом помещении или ландшафте звук информирует прискорбно мало даже сидов, хотя они и крайне старательно заботятся об обратном. Колокольчики на улицах, насаждения липы и ольхи, а вдоль рек — плакучих ив, на природе и мириады средств в помещениях и, особенно, в собственных домах. Тем не менее — этого недостаточно, так как зрение дает намного больше информации об окружающей среде.

— Это на четырёх-то кулаках? — какой-то парень держал перед собой два своих — а ещё два ему сосед подставил.

— А вот вместе со слухом — и с памятью! Все достаточно просто — даже при узком поле зрения, сиды могут великолепно крутить головой и двигать глазами, практически так же, как это делают и люди. Так и выходит, и, кстати, люди прекрасно замечают движения глаз сидов. При помощи которых те вполне могут осмотреть практически все, что угодно. Вот только потом пойдут слухи о том, что именно они осматривали. Людям — и особенно женщинам — глазами двигать приходится меньше, а потому за сидами и закрепилась незаслуженная слава народа несколько наглого. Люди смотрят туда же — вот только не настолько явно.

Эти данные говорят о том, что большая часть поля зрения человека выполняет именно предупреждающие функции — то есть сигнализирует о наличии объекта и направлении его движения.

Вот эти-то функции у сидов и выполняет слух, при помощи которого сиды определяют не столько что вокруг них, сколько — что меняется, перемещается в окружающим пространстве.

Недаром у сидов, когда они перестали скрываться, вновь стали так распространены всевозможные издающие звук подвески как на одежде и теле, так и в жилище и на улицах. Даже самый бедный, а то и нищий, но не ставший на путь грабежа и тому подобных деяний, сид имеет хоть что то, что предупреждает сородичей, но отнюдь не человека с его более слабым слухом, о его приближении и перемещениях. Исключения редки, но очевидны — воины "на тропе войны" и охотники на охоте. Кроме того, лучшие воины и охотники способны двигаться бесшумно и с "погремушками".

— На некоторых видах учений, — вставил пехотный комес, — иначе получают по шее вне зависимости от умения и звания. Устав есть устав. Верно я говорю, капитан?

Лливеллин устало кивнул. Сида в кринолине чуть дёрнула подол — и тихонько зазвенела.

— Как видите, профессор, людям тоже слышно. К тому же многие люди — я не говорю об иностранцах — тоже пользуются подобными приспособлениями. И это — не антропология. Это — вежливость.

Пришлось пережидать смешки. Профессор чувствовал, что лекцию читает не столько он, сколько аудитория — но поделать ничего не мог.

— Интеллектуальные развлечения сидов включали поэтические состязания — часть их стихов сохранилась, например, восхитительная лирика Талиесина и его исторические песни. Его творения требуют перевода на современный язык — и, тем не менее, выдерживают переиздание за переизданием — даже и в прозаических переводах. А ещё они играли в шахматы — так же сильно, как и теперь. Доски и фигуры неизменно обнаруживаются при раскопках селений и гнёзд классической эпохи, и даже в период упадка и регресса после кельтского завоевания шахматная доска остаётся непременным атрибутом любого постоянного жилища сидов. Единственное отличие тогдашних досок от нынешних — они квадратные, и расстановка фигур, разумеется, неизбежно отличалась от современной. Если учесть, что эти доски гораздо древнее самой индийской цивилизации, остаётся заключить, что прозвище турнирных шахмат с официально закреплёнными правилами — "шахматы сидов" — совершенно корректно.

— Вы не совсем правы, — раздалось из зала, — вот я шахматист, хотя и любитель — но историю игры немного знаю. Нынешние круглые шахматы придумала Немайн, оттого и "шахматы сидов". А вот почему шахматы на нестандартных, в том числе и древних квадратных, досках, называются "человеческими"...

— Могу ответить, — сообщил комес, — потому, что в них ещё долго играли на континентах. А придумала она такие шахматы, чтобы приучить тогдашних вояк мыслить категорями фланговых охватов. Иначе всё в лоб пёрли. А это обычно плохо заканчивается.

— Благодарю вас за разъяснение. Так или иначе, цивилизация сидов была достаточно высока и своеобразна, чтобы столкнувшиеся с ней люди начали заимствовать её элементы — собственно, это продолжается до сих пор. Воспроизведение увеличенных копий сидовских миниатюр — иногда воистину гигантских, увлечение ночным бодрствованием, характерное для аристократии. И, разумеется, военное искусство. Даже в поражении, военное искусство сидов произвело на их врагов неизгладимое впечатление. И в первую очередь — их манера боя метательным оружием.

Противореча позднейшим легендам, Немайн утверждает, что из всех метательных орудий сиды предпочитали пращу — и в этом сильно напоминали балеарцев. Именно град камней нанес окончательное поражение фоморам. Существуют свидетельства, что свои снаряды сиды готовили особым способом — то есть это были не природные камни или металлические пули, а прочный цемент на основе известкового раствора.

— Который при попадании рассыпается, хотя повреждение наносит, — заметил кто-то, — так что находили вы то, что оставалось от мазил. Это специально делали, чтобы враги не могли использовать снаряд.

— Итак, праща, дротик, который можно метать, но которым можно и колоть, и короткий меч — таково оружие гибернийского сида. На поздних этапах появляются одноконные колесницы, служащие исключительно как транспорт. К концу классической эпохи сиды обзавелись прямоугольными ростовыми щитами, стена из которых надёжно закрывала воинов. Из-за этой стены в противника летели камни и дротики, вырывались колесницы — для того, чтобы, когда отборные воины опробуют силу противника, вернуть их под защиту строя. Распространённый в те времена обычай поединков сиды отвергли после битвы с Фир Болг, когда из десятков их поединщиков не выжил никто. Пришлось брать числом и организацией.

Луков у сидов было мало, и больше охотничьи. Изначальной причиной этого стало то, что в период неолита, как мы помним, сиды жили в Мунстере, а там не хватало подходящих камней. А стрелой без наконечника можно разве на мелкую дичь охотиться. Позже, видимо сыграло свою роль то, что общество сидов уже устоялось, и роль лучников оказалось некому занять. Не то чтобы стрелков из лука не было совсем — но их известно из легенд немного, а находки относятся ко времени после поражения от милесиан, и достаточно редки.

Изначально атаку сиды предпринимали ночью. Организация войска была завязана на звуковые сигналы — трубы, волынки, барабаны, но, прежде всего, на высокий женский голос. Именно поэтому мужчины у сидов — богатыри или стратеги, а на поле битвы царят женщины с их "песнями" — они либо передают приказы вождей, либо сами командуют. Смесь яростной песни с чётко передаваемыми распоряжениями — что могло быть ужаснее для врага? Недаром подобные богини войны становились главными целями: что фоморов, что милесиан. Лучшими, соединяющими в себе качества полководца и великолепные голоса, на момент вторжения милесиан,безусловно, являлись Кессайр и Морриган. Первая погибла в бою, вторая же возглавила партизанскую борьбу. Необходимо особо отметить, что тогдашняя Немайн предпочитала действовать в одиночку или в малой группе, и как террорист достигла таких успехов, что само её имя, изначально обозначавшее что-то вроде "Юла" или "Непоседа" стало ассоциироваться со страхом и ужасом.

Поражение от милесиан было не мгновенным: сиды, проиграв два сражения "по правилам" перешли к партизанской войне, а точнее, к кампании массированного вредительства. Угон скота, потравы полей, ночные атаки — всё это утомляло победителей, но мир наступил, лишь когда от могучего некогда народа почти никого не осталось. И всё-таки ужас перед последними партизанами был столь велик, что люди пошли на договор. За сидам сохранились лишь их тщательно скрытые убежища в холмах, да право охотиться по всей стране. Судя по тому, что эти условия были приняты, от туатов мало кто остался. И всё-таки многие не успокоились. Та же Немайн воспользовалась сварами среди людей и стала вмешиваться в их внутренние конфликты, формально оставаясь в рамках договора. Впрочем, со временем сиды поняли, что усобицы есть органическое свойство милесиан, а размножаются они быстрее, чем истребляют друг друга. К тому времени, однако, образ грозных врагов и щедрых друзей уже вполне сложился — и побеждённые стали кем-то вроде языческих божеств, укрывшихся на своих невысоких Олимпах.

Что представляло собой сидовское убежище в холме, от которого — "сидха" — они и получили своё имя?

При первом же взгляде на жилище внутри холма сразу бросается в глаза, что это скрытая модификация их любимой полуземлянки — иными словами, отрытая в каменистом грунте длинная щель, перекрытая сверху бревенчатым или каменным сводом и укрытая дёрном. Потому найденный сид был уязвим — если люди начинали стучать в крышу, во всяком конфликте укрытие сдавалось. Использовались и натуральные пещеры — но недолго, обычно не удавалось замаскировать вход. Один такой "сидх" был обнаружен и вырезан под корень, после чего эта форма применяется исключительно как маскировка, как ложное поселение, нашпигованное ловушками. Интересно, что сиды не раз использовали свою способность к длительному кислородному голоданию — при обороне холмов нередко использовались задымление и затопление. Кстати, выбор холмов для подобных укрытий более чем обоснован — в болотистой местности любое другое подземное убежище было бы затоплено.

Все подземные селения гибернийских сидов делятся на два класса: бруг, или городок, и тулмен — подземный дом. Собственно бругов к настоящему времени раскопано около полутора десятков, число тулменов перевалило за сотню — но этого очень и очень мало. Общее население всех этих мест никак не могло превышать двух тысяч: бруг обеспечивал весьма стеснённые условия для жизни нескольким десяткам сидов, тулмен — одной паре с детьми. Иногда встречаются и сооружения промежуточного размера. Например, замок Гвина в Камбрии на основе натуральной пещеры представлял собой нечто среднее между бругом и тулменом. Причина была в том, что замок Гвина не обеспечивал ни питание своих обитателей, ни производство — это было военное укрепление, оплот власти — но не более того. Подробности его осады мы рассмотрим позже.

Итак, главный коридор бруга ведёт в комнату с припасами, и в стойло для скота — необходимый запас на случай неудачной охоты. Канализация — выложенные камнем галереи — отводят сток в расположенный ниже и укрытый колодец. Вода поступает из подземного резервуара, пополняющегося дождевой водой, и расположенного обычно чуть выше убежища. Комната-псарня. Дальше галерея расширяется и превращается в главный зал обитателей убежища. Из зала идёт отводок к комнате с очагом и кузней, в поздних сидах нередко не оборудованной. Отсюда при необходимости производится задымление. Другой коридор ведёт к жилым комнатам. Комнаты маленькие, обстановка простая: ларь, одеяла. Пол засыпан соломой. Свет обеспечивает лампа на животном жире, так что ароматы стоят специфические. В углу — арфа, шахматная доска, кофейный столик. Вот и всё. Стульев нет — впрочем, культура высокой мебели, завезена в Гибернию и на Придай римлянами, и после их ухода постепенно ослабляет позиции. Что в высшей степени разумно: как человек помимо верхней одежды нуждается в белье, так и жилище, помимо деловой и парадной, общественной высокой мебели должно включать и интимную и уютную традиционную обстановку, значительно более располагающую к успокоению и отдыху.

К сожалению, все убежища к приходу археологов полностью были полностью разорены или затоплены — что хоть и лучше, но также не способствовало сохранности обстановки. Многие из них к тому времени были брошены — и мы можем с уверенностью утверждать, что последние из них, а именно те, в которых остались следы борьбы, в XIX веке от основания Города, когда подверглись окончательному разорению, были уже пусты.

Тулмен тоже не представлял собой ничего мистического: небольшое жилище, без помещений для скота. Тулмены, в отличие от бругов, строятся и много позже поражения сидов, и причины тут могут быть разные. Вероятно, в тулменах селились те, кто отказался признать власть правителей бругов, но не решился покинуть родину. Позже к ним, вероятно, присоединяются и беженцы из разорённых поселений. Поздние тулмены вовсе убоги — узкий вход, не позволяющий войти в полный рост, и небольшая комната, укреплённая плетёными ивовыми прутьями. Слой земли, отделяющий крышу такого жилища от поверхности, обычно не превышает минимально необходимого для маскировки. Понятно, что большинство таких примитивных землянок не сохранилось, поэтому именно бруг и ранний тулмен обычно изображают в качестве жилища гибернийских сидов — что неверно, и если бруг в случае ссоры доводилось осаждать, то тулмен позднего типа был крайне уязвим. Распространены истории, в которых человек, пытаясь забить в землю колышек, чтоб привязать скотину, дырявил крышу тулмена. После этого сидам обычно приходилось уходить, хотя и не всегда — часто люди принимали такое соседство.

Понесённое от людей поражение маргинализировало цивилизацию сидов в Ирландии — несмотря на легенды о попытках развить в холмах земледелие, и содержание в гнёздах некоторого количества скота, основным источником пищи снова стали охота и рыбная ловля. В холмах останавливается время, и даже обращается вспять, предметы материальной культуры понемногу ломаются, а новые взять неоткуда... В народных сказаниях нередко отражается сюрреалистическая картина -сид, плачущий, как над мёртвым, над сломанной вещью, которую некому починить. Сида, которой не во что завернуть новорожденного... А ведь прялки, ткацкие станки, жернова, токарные станки классических сидов значительно превосходят все современые им человеческие устройства!

Хуже того — у сидов начинаются проблемы с продлением рода. В классический период туаты изрядно отвыкли от обычая обмена младенцами — ибо обнаружили, что человеческая кормилица отдаёт ребёнка очнувшейся от обновления матери без особых страданий. В те времена кормилицам платили — но позднее дошло до похищений. Этим злоупотребляли больше жители тулменов — они и создали себе репутацию "сидов второго сорта", эльфов, тилвит тег, и тому подобных. Особо заметим, что кормилицы были нужны именно сидам — человеческие женщины, вышедшие замуж в бруг или тулмен, обычно в подобном не нуждались — зато к ним часто приглашали человека-повитуху. Человеческих невест в холмах встречали особенно хорошо — они были способны родить много детей. Сида, если не уходит после родов в обновление, становится бесплодной на несколько лет — до нового обновления. Если уходит — может не выйти. И, в любом случае, не родит более одного ребёнка в два года.

Женихов тоже приветствовали: сидов осталось слишком мало, и угрожало вырождение. Впрочем, всего этого оказалось недостаточно, тем более, что большая часть населения сконцентрировалась в бругах, а там царила скученность и уныние, разряжаемое натужным прожиганием жизни. В результате сиды, смирившиеся с поражением постепенно вымирают. До одиннадцатого-двенадцатого века сиды ещё как-то держались. Потом лучших вымыло из этой цивилизации христианство — утомлённые жизнью, сиды наполняют монастыри, где совершают новые для них подвиги, и многие станут святыми. Увы, монастырская аскеза быстро вгоняет их в гроб. И всё-таки эти сиды оставили свой след -недостаточный, чтобы создать нашу цивилизацию, но оказавший большую помощь тем, кто не опустил рук. Вымирание гибернийских тулменных сидов, возможно, не завершено до конца — но последнее время о них слышно всё реже и реже, а лучшей эпитафией ветви бругов служит грустная и смешная история о фениях, которые перебили двадцать семь "богов", забавы ради принявших облик свиней — право, любопытно, какое именно поведение передано этим характерным образом, тем более, что предположения сделать можно. После поражения прославленное веселье сидов стало наигранным и подчёркнуто бессмысленным — музыка, песни, пляски до упада, исчезает спорт. Каким образом сиды отключали могзи — вместе с печальными мыслями — себе и вступившим в их круг людям? В холме Мидхира, о котором шла речь в легенде, обнаружены курительные трубки. Если учесть, что Новый Свет — а с ним и табак, в то время не были открыты, возможно предположить коноплю или опиум...

С таким оборотом, однако, смирились не все. Хроники запомнили лишь трёх представителей старших поколений — двух женщин и одного мужчину.

Мужчина — Манавидан фаб Ллир, великий кормчий и купец, провозгласивший себя королём тех сидов, кто так и не признал поражения, уехал из Ирландии в одну из своих факторий на острове, носящем его имя, и долгое время правил смешанным народом из сидов и людей — до тех пор, пока не наскучил богатствами этого мира и не принял постриг в одном из монастырей Каледонии. Его ученики и компаньоны продолжали дело, и создали сидам славу лучших купцов северного Атлантического океана. К настоящему времени эта группа совершенно смешалась с камбрийскими сидами, так же, как люди-камбрийцы перемешались с корнцами, бретонцами и мэнцами.

Женщины — Дон и Рианнон. Их происхождение неясно, в языческой мифологии Дон удостоилась чести быть объявленной матерью богов, а Рианнон — владычицей подземного царства. В христианской — обе стали ангелами небесными, в отличие от прочих "божеств", давно сделавшими выбор в пользу Бога, но задержавшимися на земле, чтобы указать путь трём великим богиням: Бранвен и Бригите в Гибернии, и Неметоне в Гесперии. Впрочем, наверняка Бранвен и Бригиту прибавляют "для триады" — это типичные ирландские сиды-христианки, не имеющие к планам Рианнон и Дон никакого отношения.

Но здесь у нас под ногами появляется прочная историческая почва: в конце двенадцатого века от основания Рима Дон с двумя несовершеннолетними сыновьями, настроенными помочь в её замыслах, и дочерью, которую в то время более заботило собственное разбитое сердце, высаживается в порту Кер-Сегейнт, на земле римского диоцеза Британия, и входит в писаную историю.

Лектор перевёл дух. Что-то его давно не прерывали. Ну что ж. Следующая часть касается уже писаной истории, а не седой изустной старины. Вот тут, верно, и будет скрежет! Профессор смочил горло, и продолжал:

— Римские свидетельства утверждают, что ещё до похода императора Максима Великого на континент, окончившегося его поражением и гибелью, тот разделил управление диоцезом между своими сыновьями. Управление Северным Уэльсом досталось Константину. Женитьбу крупного имперского чиновника на безродной беглянке, вдове с тремя детьми объяснять принято двояко. Романтическая версия сводит всё к порыву безудержной страсти. Как выглядела Дон, мы доподлинно не знаем, изображений не сохранилось. Но, судя по дочери, вернее всего, Дон была просто мила — а обаяние личности, характерное для сидов, проявляется не мгновенно. Иными словами, влюбиться без ума в Дон, правитель Уэльса, конечно, мог — но для этого требовалось более или менее продолжительное знакомство.

Которое тоже было вполне вероятно — мать правителя была валлийка, и Константин вполне мог знать, кто такие сиды, и кто такая Дон. В таком варианте выходит, что женитьба на легитимной королеве ирландских сидов нужна была комесу Ирландского берега для того, чтобы провозгласить королём себя, и привлечь на свою сторону ирландских наёмников.

Романтика или расчёт — но брак состоялся, и, к тому времени, когда примерно через десять лет Дон снова овдовела, её семейство прибавилось ещё одной сидой — Аранрод. Здесь мы снова возвращаемся к вопросу о скрещивании сидов с людьми. Отчего — неясно, при этом никогда не родятся полукровки — или люди, или сиды, и ничего посередине. Длительные наблюдения показывают, что как люди, так и сиды, происходящие от смешанных браков, в дальнейшем никогда не производят на свет детей иного вида, если, подобно собственным родителям, не выберут себе пару из представителей другого.

Как известно, человеческая половина такого союза обычно воспринимает рождение ребёнка-сида как удачу, а ребёнка человека — едва не как трагедию, хотя должно быть, скорее, наоборот. Сиды справедливо проявляют к этому вопросу полнейшее безразличие.

— А какая разница? — спросила сида из верхнего ряда, — Кто б ни уродился, он мой будет...

— Сида воспитывать труднее и дольше, зато человека — быстрее. Проблемы тут есть, но другие и преходящие. Вероятно, на всё это накладывается желание своему отпрыску долгой жизни — которая у сидов, в среднем, не так уж и велика. За вычетом сидов, проживших более трёхсот лет, она и вовсе не превышает человеческую.

— Это как? — удивился её сосед.

— По молодости, — объяснил профессор, — сиды не просто храбры. Они бесстрашны. Хотя бы потому, что ещё не понимают до конца, что смертны. Этому способствует хотя бы один нестареющий родитель. Так что — гибнут.

Но Дон-то была сидой взрослой и осторожной. Она намеревалась создать королевство людей с аристократией — сидами на вершине. Сама королева правила Гвинедом около двадцати лет, и — не справилась. Судя по репутации, у Дон был слишком мягкий характер, сыновья её политику не разделяли, а старшая дочь ушла в пустынь — на два столетия.

— Где этот город был? — деловито спросили из зала. Послышались смешки. Говорим Немайн — подразумеваем городская цивилизация, это прочно въелось даже в сидов... А зря.

— Немайн тогда и Немайн-Неметона двести лет спустя — очень разные сиды. Недаром она говорила, что "не та самая". Она была права — но об этом чуть позже. А Дон... Дон, надеясь смягчить обнаглевших от её милостей подданных и оформить династию, передала правление сыну Гвидиону, тот продемонстрировал историю Бреса наоборот, прославившись как самый безалаберный король в истории Гвинеда. Король занимался исключительно тем, что ему было интересно — поэзией, войной и собственной сестрой Аранрод. Войны он проиграл, увлечение поэзией завершилось созданием валлийской письменности, а от сестры он прижил двух детей. Это было слишком для христианского государства, чем и не замедлил воспользоваться узурпатор Вортигерн, тот самый, что пригласил в Британию саксов, и около 1180 г. от основания Города предложил одному из военных вождей северной Британии, Кунеде, сместить недостойного, что тот и проделал с лёгкостью, поскольку Гвидиона к тому времени покинули даже ирландские наёмники. Озлобленный сид подался к саксам — и довольно скоро занял у них положение верховного божества, превратившись в Одина, и став, таким образом, одним из главных врагов бриттов.

Что касается Рианнон, то ей не повезло сразу: хоть ей и удалось выйти замуж за короля Диведа, жизнь среди людей не заладилась. Рианнон даже по меркам сидов была очень стройной. В результате сразу после родов она ушла в обновление. Когда она пришла в себя, её обвинили в том, что она в беспамятстве сожрала собственного ребёнка — судя по всему, хищные аппетиты сделали версию убедительной для людей, а то, что сиды к концу обновления бывают не в себе — медицинский факт. Правда, ни одного детоубийства в таком состоянии никто из них пока не совершил — но кто ж это мог рассказать королю Пвиллу? Король был истинным христианином и истинным варваром — разводиться с женой он не стал, но из королевы Рианнон превратилась в рабыню. Сын, которого бросили в реку — распространённый мифологический сюжет, — к ней вернулся — для того, чтобы вскоре сложить голову в очередной битве с саксами — от руки Гвидиона-Вотана. Пвилл был бы и не против помириться с женой — но ни любви, ни наследника так и не дождался.

— Неудивительно, — процедила сида в верхнем ряду, и пихнула локтем в бок сидящего рядом парня, — надеюсь, ТЫ запомнил, что мы детей не жрём?

— Запомнил, — сообщил тот, — а ещё я ненавижу рабство. И я дрался с рабовладельцами — в шестнадцатом полку линейной пехоты.

— А что не похвастался?

— А чем? Простой рядовой, и даже медали не выслужил, — пожал тот плечами.

На парочку зашикали. Профессор продолжил:

— Рианнон, выброшенная из Диведа, одно время жила в Гвинеде, в местечке Харлех. К тому времени она вышла замуж за Манавидана фаб Ллира, "торгового короля" и короля острова Мэн — и в дальнейшем верно разделяла все его победы и злоключения. Манавидан проигрывал битвы и разорялся — но неизбежно вставал на ноги вновь и вновь, хотя в плохие времена ему с Рианнон приходилось жить охотой и ремесленничеством — Манавидан был, по легендам отличным шорником, а Рианнон — ткачихой и вышивальщицей. Эту полосу неудач принято связывать с так называемой "Юстиниановой чумой", когда его остров, торгующий со всем миром, не только вымер, но и послужил источником заразы для всей Британии.

Младшие братья Манавидана довольно быстро с ним поссорились. Впрочем, они не забыли передраться друг с другом (и один из них, Бран, убил другого, Белена), с ирландцами (вступившись за сестру Бранвен, история которой была очень похожа на ту, что приключилась с Рианнон), и с саксами (и Гвидионом). Бран, в конце концов, приобрёл репутацию — а за свою внешность и свирепость получил прозвище Драконоголового — но ещё больше прославился его сын Артур.

Тогда на исторической сцене впервые появляется Немайн. За прошедшие полтора столетия она сильно переменилась — и началась эта перемена тогда, когда сида принялась читать римскую литературу из библиотеки приёмного отца. Причём — не художественную. В результате старательного самообразования за полтораста лет из неё получилась римлянка-сида, которая и попыталась с пользой применить полученные знания именно во времена Артура.

Подробности опутаны легендами — но закончилось всё очередной ссорой. Во многих легендах Немайн-Нимуэ попросту убивают — вот уж пример степени их достоверности, но во всех вариантах король Артур дает на это своё позволение. Что ж: без советов Девы Озера королевство пало. В тех же рассказах, в которых она остаётся жива, Нимуэ прячет смертельно раненого Артура на своём острове... А потом уверяет, что ей ничего про это не известно! И, кстати, это именно так.

Гвин фаб Дон к тому времени начал аннонский эксперимент, и внешним миром практически не интересовался. Его идея сводилась к созданию изолированного общества, возглавляемого сидами, основанного на друидической традиции. Необходимо отметить, что в отличие от Дон и Гвидиона, Гвин преуспел, создав устойчивое общественное образование, построенное на вполне сидовских принципах. Проблема у него была одна — похоже, он был единственным сидом в системе, а роль племенного быка его не устраивала. Гвин был романтично и безнадёжно влюблён в сестру Манавидана фаб Ллира Корделию, за руку которой и воевал и одним из товарищей короля-купца.

Закончилось это тем, что Корделия оказалась в святцах (житие не сохранилось), Манавидан тоже, а сам Гвин стал сидом, мрачным вплоть до демонизма. Но Аннон продолжал жить, а его король, стиснув зубы, исполнял свой долг, пытаясь заманить сидов на поселение в болотную страну. На этой почве он восстановил старую дружбу с Мабоном и некоторыми другими ирландскими сидами, которым наскучили собственные женщины, и даже ирландки — а вот аннонки для них стали чем-то новым... Чем бы стало общество через пару столетий этой дружбы — неясно, потому как сестра Гвина и Гвидиона Немайн, в который раз пересмотрела свои планы и взялась за дело. И уж она-то позаботилась обо всём!

На деле это был проект её матери. После падения своей династии Дон не придумала ничего лучше, чем вырыть себе классическую землянку и начать вести жизнь простой сиды. И скоро вся Британия знала, что богиня-мать и королева Гвинеда — существо доброе, честное и очень свойское. Воинские подвиги Брана и Артура, торговля Манавидана, раняя поэзия Гвидиона — всё это сложилось для валлийцев в крайне привлекательный образ.

На этот раз Немайн не повторила старых ошибок: не попыталась встать выше или сбоку, но стала частью народа Камбрии, всегда упорно отвергая попытки чрезмерного возвышения. Она оказалась права — только единый народ, в котором люди и сиды работают бок о бок, не разделяясь и не расслаиваясь, и способен создать техническую цивилизацию.

Что мешает одновидовым цивилизациям, пока не установлено — но все, решительно все чисто человеческие — и единственная сидовская — цивилизации пали, так и не сумев преодолеть этого барьера. Скажем больше — не удались даже попытки модернизации и догоняющего развития. Но история технологической цивилизации и её взаимодействия с чисто человеческими формированиями (так назваемыми цивилизациями класса А), это другая важная тема, о которой невозможно сказать слишком много. А потому мы вернёмся к ней в следующей лекции.

Профессор переждал аплодисменты, и покинул кафедру. Впереди у него было ещё шесть лекций, и он искренне надеялся, что оставшиеся будут иметь хотя бы такой же успех, как первая...