Липовый цвет

* * *

* А ГДЕ-ТО ИГРАЕТ МУЗЫКА...

* * *

*

Он чувствовал себя плохо, кошмарно. Мозг раскалывался на части от тупой, пульсирующей боли. На сознание давила громкая ритмичная мелодия, доносящаяся из соседней квартиры. Он попытался заткнуть уши. Бесполезно... Музыка отличалась дурным вкусом. Предпочтение среднего класса, испытывающего восторг от групп, пользующихся в своих исполнениях исключительно нецензурной лексикой. Естественно, для таких людей имена: Бетховен, Моцарт, Бах — звучали как пустые слова, не стоящие их драгоценного внимания. Парадоксально: они считали себя людьми!

Энергично взбив подушку, Он натянул её сверху. Уткнулся носом в сбитые в кучу одеяла. Постепенно всем существом начала овладевать беспомощность. Нахлынуло уныние и беспросветная тоска. Он уже не мог противиться этому мощному натиску чудовищных сочетаний звуков и ритмов, атакующих сознание каждый божий день. Ночью вставал в поту. Его била дрожь. Мучили кошмары.

Он сел, обхватил дрожащими руками колени. Нужно успокоиться! Нельзя принимать всё так близко к сердцу! В конце концов, всегда можно выйти на улицу... В бешенстве Он схватил со столика вазу с цветами и запустил её в стену. Беззвучно разлетелся хрусталь. Поникли истерзанные лилии. Опали листы со сломанного бутона красной розы. Несколько осколков стекла больно впились в тело. Из пореза брызнула кровь, окрасив белоснежную ткань рубашки яркими пятнами. Тут Он словно обезумел: в неистовом исступлении набросился на разделяющую перегородку, в ход пошло всё, что попалось под руку. Вдребезги раскололась посуда, разлетелась на куски дорогая техника...

Наступила тишина. Он медленно приходил в себя. Из рук выскользнула ножка сломанного стула, с глухим ударом упала на пол и откатилась в сторону. Вновь стало тихо. Лишь тяжёлое учащённое дыхание нарушало воцарившийся в комнате покой.

У него бессильно повисли руки. Он медленно опустился на единственный уцелевший стул и закрыл глаза. Глубоко втянул воздух в опустошенные, горящие жидкой плазмой лёгкие. Всё... Всё. Всё!

В соседней квартире послышался смех. Зазвучала "музыка", этот кошмар — создание больных иллюзий психопатов. На этот раз она играла громче. Намного громче. Мозг запульсировал от новой порции ставшей уже привычной боли. Это оказалось пределом. Он со стоном сполз на пол. Прижал ладони к горящим ушам. Стал медленно покачиваться: назад — вперёд, назад — вперёд. Его душили рыдания. Он уже не мог ничего с собой поделать. Был окончательно ошеломлен, унижен, разбит.

Усталый, Он кое-как поднялся и, натянув куртку, вышел из дома. Как потерянный бродил по городу, не замечая окружающей действительности, просто торопливо шёл вперёд. Убегал! Но наваждение не покидало... "адская какофония" стучала в голове. И как-то само собой получилось, что ноги привели его к родному подъезду. Он поднялся на свой этаж и остановился у соседней квартиры. Позвонил.

— Чего надо? — дверь открыл высокий детина, в распахнутой рубашке и со жвачкой во рту, нахально посмотрел на него сверху вниз. — Ну?!

Он не стал отвечать. Просто окинул оценивающим взглядом человека, который, словно большая куча навоза в гостиной, превратил его жизнь в сплошной ад всего за несколько недель после своего въезда. Кошмарное существование на грани борьбы между помешательством и агрессией наконец завершилась. Потому Он, усмехнувшись и дрожа от внутреннего нетерпения, втолкнул своего мучителя в прихожую и быстро повернул за собой ключ.

Несколько минут в квартире раздавался непонятный шум. Потом всё смолкло. На пол упало что-то тяжёлое. Из-под двери на лестничную площадку тонкой струйкой выбежала красная густая жидкость, и вскоре из квартиры — через окна, полуоткрытую дверь — полилась плавная, успокаивающая мелодия Баха...

* * *

* БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ

* * *

*

Ублюдок родился ранним утром. Женщина, исторгнув дитя, потеряла сознание и бессильно откинула голову на кучу тряпья, так и не услышав первый в жизни младенца недовольный крик; с уголка её приоткрытого рта потянулась ниточка мутной, смешанной с кровью слюны.

Старший сын вздрогнул, заворочавшись в своём углу: появился на свет ещё один отщепенец, как он сам и шестеро его братьев и сестёр, — лишний рот, требующий еды. Резко откинув старенькую, разорванную куртку, служившую ему одеялом, подросток подошёл к постели и посмотрел сверху вниз, вглядываясь в измождённое лицо: мать не шевельнулась и не открыла глаз. Тогда, быстро одевшись, он отыскал единственные в доме ножницы с обломанной ручкой и неумело перерезал связующую пуповину. Поднял с пола рубашку, завернул в неё пищащее склизкое существо и тихо выскользнул из тёмной комнаты наружу, на улицу, в предрассветные сумерки.

Под ноги попала бутылка и со звоном откатилась в сторону. Мальчик передёрнул плечами и зябко поёжился.

Вначале он шёл медленно, а затем всё быстрее и быстрее и, наконец, побежал. Просто хотел поскорее избавиться от своей неудобной ноши и не мог допустить, чтобы кто-нибудь из соседей помешал этой затее. В прошлый раз он чуть не утащил Серёжу, но... "добрые люди" не дали. Конечно, легко иметь совесть, если не тебе приходится следить за то и дело появляющимися детьми... Голод. Постоянный. Когда самому нечего есть, а рядом хныкают братья и сестры.

На полпути мальчик не выдержал, хотя вначале он и собирался утопить младенца в болоте, но до него оставалось ещё слишком большое расстояние, а ребенок уже успел достать его своим криком. "Всё равно умрёт, что ж он так надрывается-то?!" Поэтому подросток оставил живой свёрток на ближайшей мусорной свалке, а сам заторопился домой. Заснул он крепко. Спокойным крепким сном. И с чувством выполненного долга.

Человеческий детёныш, брошенный на произвол судьбы, захныкал: он всё ёще хотел есть и вдобавок чувствовал неприятный холод и сырость. От шума проснулась крыса, выскочила из норы и пытливо уставилась своими красными глазками на неожиданную добычу. Она тоже не прочь была перекусить, в то же время осторожность не позволяла ей сразу наброситься на непонятный пищащий комок. Усатая мордочка так и задёргалась из одной стороны в сторону, принюхиваясь. После недолгого изучения ребёнок не показался твари особо опасным. И крыса приготовилась к прыжку.

Младенец перестал плакать и внимательно наблюдал за приближением непонятного зверя. В его крохотном мозгу появилась первая коротенькая мысль, и когда чёрная тень напала, он схватил её первым. Прижимая крысу к земле своим весом и неуклюжими ручками, малыш на ощупь прильнул к тёплому боку требовательным ротиком. Вначале он ничего не почувствовал и снова захныкал от разочарования. Но вот его горло наполнилось тёплой жидкостью. Малыш жадно засосал, не обращая внимания на громкий писк. Насытившись, свернулся клубочком и заснул. Застывшая тёплая тушка осталась лежать рядом.

Прошло много дней, прежде чем малыш увидел первого человека — высокая фигура двигалась в его сторону странной подпрыгивающей походкой, — он сглотнул слюну.

Хорошая еда. Много хорошей еды.

Наступило время охоты.

* * *

* БРЕД

* * *

*

Кто я? Где я? Что со мной?..

Тяжёлое покрывало, необычайно мягкое и тёплое, укрывает мои ноги. Высоко в небе резвится чёрная с голубоватым отливом птица. Её крылья с резким свистом рассекают воздух. Тоскливый крик оглашает долину.

Где я?.. Мне трудно дышать... В мыслях полный бардак. Они расползаются, бесследно растворяются в густом сизом тумане... Не могу сосредоточиться. Не могу шевельнуться... Дыхание учащается. Глаза наполняются непрошеной влагой... Мне страшно... Беспомощность! Тело как будто оцепенело, отказывается повиноваться. С неимоверным усилием как-то приподнимаюсь: всё от кончиков пальцев на ногах и до самой шеи — покрыто розовыми нитями. Их сплетения образуют большой переливчатый кокон. Живой кокон!

Мне плохо. Сонно, лениво, с бесконечной усталостью смотрю в сторону. Цепкие усики растений касаются моего лица, обхватывают лоб плотным кольцом... Не оставляет ощущение мучительной жажды. Знойные лучи пламенного шара солнца заставляют вскоре зажмуриться. Припекает голову.

Становится жарче...

* * *

* ВСТРЕЧА

* * *

*

Пары алкоголя. Сигаретный дым. Неяркий, приглушённый свет. Такая, в общем, приятная и расслабляющая обстановочка, но... "Все бабы стервы! И подарочки у них с-самые д-дурацкие на свете. С-стопроцентно!" — не унимался обиженный голос из дальнего угла опустевшего заведения.

Допив кружку пива, Майкл Аливан, обманутый самым коварным созданием на свете — женщиной, понял, что чувствует себя не очень хорошо. "Наверное, отравился несвежими кальмарами", — подумал он. Встал и, не оплатив по счёту (очень надо!), шатаясь, медленно поплёлся домой. Шёл недолго. Врезавшись уже на улице об неожиданное препятствие, чертыхнулся и уцепился за чужую рубашку.

— Ты?! Э-э-э... Майкл? — прохожий с удивлением посмотрел на него и почесал затылок. — Не узнал меня?

— Не-а, — Аливан пьяно качнул головой и, разжав пальцы, уставился на курносую, веснушчатую физиономию. — Не п-прип-п-поминаю. А ты к-кто, приятель?

Парень усмехнулся. Буркнул: "Забавно" и, опять задумчиво почесав затылок, свернул на другую сторону дороги.

Майкл, чертыхнувшись, склонил голову набок. Грустно посмотрел вслед и пожал плечами. "Что за дурак? И на вопрос он не ответил... Меня никто уже не уважает? Точно!.." — пришёл к неутешительному выводу Аливан. И весь путь до самого дома его мучила навязчивая мыслишка, что всё-таки он где-то встречал этого молокососа или, во всяком случае, должен был узнать. Но самое главное, очень хотелось найти его и врезать: просто чтобы поднять сильно упавшую самооценку. Зря он дал ему уйти!

Дома запил водой две таблетки аспирина и, не раздеваясь, повалился на диван. Утром принял холодный душ, сел за стол. Еда не лезла ему в горло, а громкие звуки и быстрые движения отдавались тупой болью в области черепа, и есть ничего не хотелось. Поэтому он задумчиво мешал в тарелке ложкой.

— Привет, — раздался громкий жизнерадостный голос, и давешний парень спокойно вошёл в комнату и сел за стол. — Есть какие-нибудь новости?

— Нет, — уныло пробормотал Майкл и, сложив грязные тарелки — они остались от вчерашнего обеда — горкой, отнёс в посудомоечную машину. Вернувшись, он неприязненно взглянул на гостя. — Говори.

— О чём? — удивился тот.

— Не понял?

— Ну, что именно ты хотел бы услышать?

— Я? Ничего! — Майкл исподлобья посмотрел на парня. — Ты вообще-то находишься в моём доме. И так... да, мне интересно было бы, конечно, узнать, что ты здесь делаешь, пока я не решил вышвырнуть тебя за дверь. Довольно нахально с твоей стороны вломиться сюда, ты так не считаешь, а?

— Но, папа... — возмутился было незнакомец, но вдруг переменился в лице и растерянно улыбнулся. — Извините, кажется, я ошибся.

— Да? Странно, что ты заметил это только сейчас, — Аливан схватил нахального собеседника за шиворот и выставил за дверь.

"Папа!" Майкл усмехнулся. Надо же услышать такое! Проклятье... Совпадение, блин... А Моника — тварь! Как она могла?! Ничего не сказав мне, решила оставить ребёнка. А я кто буду? Чужой дяденька и просто сволочь, да? А сколько было разговоров о том, что это всего лишь командировочка. На шесть месяцев, ага! И тут на днях приезжает с животом. Умереть не встать, офигительный сюрприз!.. Как она, кстати?..

Прошло много времени.

Робин ввалился в дом и, улыбаясь, обнял его за плечи: — Привет, папа.

Майкл Аливан медленно прислонился к стене. Отпрыск в этот момент вдруг напомнил ему кое-кого другого. Та же одежда, тот же голос, та же манера говорить... "Сколько прошло времени?.. Двадцать лет?.. А сколько этому лоботрясу? Ай да сынуля! Удавлю!!!"

— Робин, знаешь, мне нужно с тобой серьёзно поговорить... — слащавым тоном начал Майкл, а потом грозно-просительно добавил: — И лучше бы тебе говорить правду! Чем вы с ребятами занимаетесь в моём гараже? И почему ты, дорогой сыночек, скрываешь от своего любимого папочки машину времени?

* * *

* ДЕВОЧКА С ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ

* * *

*

Был обыкновенный июльский день. Жара стояла предсказуемо невыносимая, и я, поинтересовавшись у ребят лётным графиком, быстрым шагом двинулся в сторону прибрежной зоны. Инструктор у нас, практикантов, — человек хороший, только не всех жаловал. К сожалению, моя скромная персона входила в число тех "счастливчиков", которые оказались в особой немилости. Отец не выделял в группе любимчиков, только "оболтусов, тунеядцев, разгильдяев" и, естественно, делать скидку на родственные связи вовсе не собирался. Казалось, он вообще считал меня сплошным неудачником и единственным разочарованием в своей жизни. М-да... грустно, конечно, но терпимо... Или нет? Ф-фух...

Скинув одежду на песок и бросив папку с документами сверху, я с разбегу плюхнулся в воду, пытаясь забыть о том досадном недоразумении, что меня грозили вообще вышибить из "школы" — ну... с детства особой пунктуальностью не страдаю и обычно попадаюсь на глаза начальству не в самые удачные моменты, — а когда уже собирался выбраться на берег, увидел её.

— Ты завтра не летай, хорошо? — маленькая девочка с пронзительными голубыми глазами серьёзно посмотрела на меня и, тряхнув светловолосой головой со смешными тоненькими косичками, вновь повторила. — Не надо завтра.

— Э-э-э... почему? — удивился я, разглядывая ребёнка. — Ты здесь одна? А где родители? — Добавил я жалобно. Нет, кто ж знал, что здесь кто-то есть? Сюрприз, блин... Ненавижу случайности и дурацкие совпадения. Житья от них нет!

— Одна. Мама с папой скоро прилетят. Далёко. Там, — малютка махнула ручкой куда-то вверх и вбок и прикусила нижнюю губку. — Только мне не разрешают говорить.

Я серьёзно кивнул:

— Никому не скажу. А тебе домой не пора, а?

— Не-а... мне можно здесь, я уже большая, — девочка будто даже вздохнула с облегчением и заулыбалась. — Я, когда ты летал, поняла... поняла, что ты хороший.

— "Когда я летал"? — уныло переспросил я, озираясь по сторонам. Нет, это, пожалуй, даже замечательно, что родителей этой прелестной девчушки здесь нет, мало ли что они бы обо мне подумали? В наше время никому уже не доверяют. Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Я — идиот. Однозначно. Но кто ж знал, что здесь эдакие несмышлёныши водятся?! Чувствовал себя одураченным, и в черепушке вертелась какая-то мысль, которая никак не хотела сформироваться во что-то определённое, оставаясь на задворках сознания.

— Угу. Я ещё немножко хотела посмотреть, как ты будешь летать, но мама запретила, сказала, чтобы я спускалась на землю, — она быстро взглянула на меня. — А что за девочка была с тобой? Она, наверное, очень храбрая. Я бы с тобой никогда не полетела. Ты же даже вертолётом как следует управлять не умеешь.

Малышка рассмеялась, а я помрачнел. Какие детки пошли нынче! Прелесть, а не детки. Так и норовят взрослых дяденек свести с ума. Моя племянница точно такая же. Нет, может, это я ненормальный, конечно, но вот точно такое же ангельское чудо умудрилось заставить меня нарушить субординацию и отправиться в несанкционированный полёт. Ума не приложу, как ей это удалось. И почему при моём хроническом невезении это сошло с рук! А вообще меня к юным созданиям лучше не подпускать. Мало ли что они со мной сотворят... и на что заставят пойти?! И вообще, чего меня вечно обижают?

— Ну, я поплыл, — пристально взглянул на милую незнакомку, надеясь, что она вот прям сейчас исчезнет с глаз моих долой. — Тебя точно не ищут?

— Родители скоро будут, я же уже сказала! Не слышал разве? Глухой, да? — "золотоволосое очарование" с недовольным видом посмотрело на меня, потом на небо. — А завтра ты не летай.

Я кивнул: — Ага, — и уже тише добавил: — Да что ж вы все, а?

Поплыл весёлым брасом. Везёт мне как утопленнику. Может, папаша прав, когда говорит, что я — неудачник? Точно... Моя собеседница радостно махала мне пухлой ручкой каждый раз, как я проплывал мимо; я — плавал. Старательно нарезал километры вдали аки кораблик с алыми парусами — туда-сюда. А что делать? Не стеснять же дитё своей обнаженной натурой. В который раз бросив злой взгляд на берег, девочки там, где я только что её оставил, не обнаружил и... мне это показалось или на фоне закатного неба действительно пролетели три тени: две большие и одна совсем маленькая?

Одевшись и наконец почувствовав себя цивилизованным человеком, а не маньяком-извращенцем, охотником на малолетних детишек, я зашагал вперёд: уже окончательно стемнело, а завтра мне предстоял сложный полёт — следовало выспаться. Вдруг вспомнил, что здесь на всём обозримом пространстве нет жилых домов: пришлось возвращаться и искать малышку, а вдруг она потерялась? Никого я после долгих поисков во тьме не обнаружил. Отец же, после того как я вернулся, категоричным тоном посоветовал меньше пить. И обозвал идиотом. Обидно!

На следующий день неожиданно разразилась гроза. А синоптики предсказывали солнечную погоду без осадков.

* * *

* ДЕПРЕССИЯ

* * *

*

На столе, поблёскивая в свете настольной лампы, рядом с сигаретами и початой бутылкой коньяка лежал пистолет. Его обладатель, довольно успешный предприниматель в сфере крупного бизнеса, Кеннет Лири, находился сейчас в крайне подавленном состоянии. Забравшись в кресло с ногами и сцепив руки на коленях, он смотрел перед собой в пустоту. Наконец, словно решившись, схватил оружие в правую руку и прижал к щеке: металл казался прохладным. Кривая усмешка исказила лицо Кеннета; депрессия началась у молодого подающего большие надежды президента фирмы как-то незаметно, но быстро заполнила всю его жизнь: он уже не видел никакого иного способа избавиться от неё, кроме одного, и сегодня собирался им воспользоваться.

Кеннет вставил обойму в пистолет и прижал к виску. Закрыл глаза. Устроился поудобнее. "Интересно, обо мне напишут в газете? Скорее всего — нет", — безучастно подумал он. Какой-то посторонний шум отвлёк его внимание от намеченной цели; "самоубийца" развернулся в кресле и автоматически направил пистолет на дверь: та бесшумно отворилась, и в проёме появился человек.

При виде смертельной угрозы, незнакомец замер, растерянно подняв руки вверх.

— Здравствуйте, проходите и устраивайтесь, пожалуйста, — вежливо предложил Кеннет, махнув рукой с оружием на кресло.

Незваный гость подчинился и молча сел напротив.

— Вам что-то от меня нужно?.. Нет?! Значит, вы — вор, — Кеннет покраснел. — То есть... я не хотел вас унизить. Каждый имеет право заниматься тем, чем он хочет и э... может... — Торопливо объяснил хозяин дома. — Но, понимаете, вы появились не вовремя. Если бы пришли чуточку пораньше... А сейчас вам лучше уйти. Но всё равно приятно было познакомиться.

Посетитель — светловолосый парень в выцветшей голубой футболке и стоптанных кедах, встал со своего места и неуверенно вышел. Уже прикрывая за собой дверь, он на какую-то долю секунды увидел лицо Кеннета. Это подействовало на него. Сильно подействовало! И несколько долгих мгновений после, он ошарашено таращился на полированное дерево около своего носа. Затем решительно взялся за ручку. Толкнул. Лири сидел за столом. Его чёрный силуэт с приставленным к голове оружием хорошо выделялся на фоне освещённого стола. Незнакомец прыгнул. Прозвучал выстрел... Комната погрузилась во тьму.

Кеннет очнулся и потрогал голову — на лбу прощупывалась большая шишка, — открыл глаза.

— Зачем вы меня стукнули? — сонно пробормотал он, обращаясь к фигуре, стоящей к нему спиной у светлого квадрата окна. — О, доброе утро!

Человек обернулся, и Кеннет моргнул. Рывком сел. И чертыхнувшись, схватился за голову:

— Кто вы такой, чёрт вас побери?..

— Я — Рой Стилл, — представился белобрысый грабитель. — Вы, наверняка, знаете о том, что были усыновлены в детском возрасте? Нет?! Гм... То есть поверьте, так оно и есть. Дело в том, что мне показалось странным наше поразительное сходство, и я воспользовался вашим компьютером. — Между тем продолжил парень. — Знаете ли вы, что идентичные близнецы порой умирают одновременно, даже если они никогда не встречали, не видели, и даже не знали о существовании друг друга? Так вот, мы всегда болели одними и теми же болезнями примерно в одинаковое время, — закончил он.

Кеннет задумчиво нахмурил лоб и неожиданно спросил:

— Вы потеряли близкого человека примерно с два месяца назад. Да или нет? Отвечайте.

— Нет... но у меня недавно погибла собака, — непонимающе нахмурился Рой, — а почему вы спрашиваете?

Кеннет простонал:

— То есть, согласно вашей теории моя депрессия могла быть вызвана тем, что вы расстроились из-за какого-то шелудивого пса?..

— Я любил Бастера. Весь свой недолгий век он провёл рядом со мной. Немецкая овчарка с хорошей родословной, не "шелудивый пёс", как вы тут выразились. Умный и преданный. Другого такого нет, и не будет.

— Я вас убью!

Рой отступил назад: — Надеюсь, вы понимаете, что угрожая мне, вы тем самым, возможно, играете и с собственной жизнью?

— И вы думаете, меня это остановит? — усмехнулся Кеннет.

* * *

* ДРУЗЬЯ

* * *

*

Об стекло ударился камешек — условный знак, — я протёр заспанные глаза и наполовину высунулся в окно.

— Давай быстрее, — голос Виталика.

— Сейчас.

Торопливо одевшись, я вскочил на подоконник и спрыгнул вниз. И, конечно же, умудрился вляпаться в крапиву! Обычное невезение. Не впервой, само собой, но почему именно я всегда попадаю в неприятности?

Меня уже ждали ребята: Максим, Виталя, Алёша. Обычно мы везде ходим впятером, всей нашей дружной компанией, — гроза всех яблонь и вечное недовольство местных бабок, — но Женька (он приезжает на летних каникулах к бабе Клаве) не так давно сломал руку, а потому уже третий день лежал в больнице. Помнится, когда мы наведывались к нему в палату, все хохотали как сумасшедшие, — это моя привилегия что ни лето проводить недели по три на строгом постельном режиме.

Обогнув дома на окраине деревни, мы выбрались на посыпанную щебёнкой дорогу к реке. И тут Лёха, не говоря ни слова, сорвался с места; все бросились за ним, и лишь только я замешкался и, проморгав всё на свете, как обычно прибыл на место позже всех. Естественно, первым из нас добрался до реки Макс и, пока я, потный и взмокший, только переводил дух, он с ребятами уже по пояс зашёл в воду. Надо ли и говорить, что спортсмен из меня никудышный? И здоровье тоже не очень... Злость иногда берёт, когда думаю, что даже Виталька, который младше на два года, и тот возьмёт надо мной верх в рукопашной.

— Бр-р-р, холодная.

Проверив температуру пальцами правой ноги, я мысленно согласился с ним, но вслух ничего не сказал. Заметил, как Лёшка подкрался к Максу со стороны и окатил его брызгами. Тот взвыл — отчаянно, с недовольством! Физиономия у него была та ещё! Не знаю... но в последнее время он меня раздражает: корчит из себя неизвестно что...

Тут же началась весёлая потасовка, к которой после некоторого раздумья подключились и мы с Виталькой. Несколько минут мы старательно мутузили друг друга: преимущественно все пытались поймать Макса и как самого старшего из нас проучить немного, но в самый ответственный момент, он, как назло, вырвался и скрылся из виду; вынырнул где-то ближе к середине речки, там, где течение сильнее.

Мы встретили его появление дружным улюлюканьем.

— А вам слабо сюда? — крикнул Макс, сложив руки рупором.

— Нет, лучше ты плыви к нам, — дружно заорали в ответ Виталька с Лёхой.

Ещё некоторое время мы лениво перекрикивались и переругивались. Наконец всем это надоело, и я, или кто другой, не помню, предложил приступить к более решительным действиям.

В считанные минуты мы окружили Макса. Виталька из-за спины схватил его за руку, Лёшик помогал удерживать; поняв, что моя помощь не потребуется, я замер в нерешительности и уже в следующую секунду загнулся от резкого удара в живот. Почему-то невозможно было дышать. Тягучая пелена сомкнулась над головой, и всё поплыло перед глазами. Как в страшном сне особенно ярко, будто бы прощаясь, сверкнул солнечный луч. Предпоследняя мысль: "Макс перестарался. Так больно!.."

Моё лицо зарылось в мягкий ил, и я понял, что это конец. Потерял сознание ещё до того, как грязная жидкость попала в легкие. Перепугался? Остановилось сердце? Понятия не имею... Очнулся, наверное, уже в следующую секунду, потому что мутная взвесь ещё не успела осесть на дно, и не хватало кислорода, но лёгкие ещё не жгло... Встал на ноги. Сделал несколько неуверенных шагов...

Я всплыл на поверхность в трёх метрах от ребят. Никто не заметил моего отсутствия. Лёшик только удивился, что у меня такое бледное лицо. Я промолчал. Говорить не хотелось.

Разложили костёр на берегу; кто-то, скорее всего, Виталя, предложил переночевать здесь, в нашем шалаше; никто не стал возражать.

Все смеялись, укладываясь спать. Макс хохотал громче всех и травил пахабные анекдоты. Один я молчал. Чувствовал, как где-то внутри поднимается и растет холодная волна раздражения. Меня сильно потряхивало, и дрожали коленки. Ночью не выдержал. Встал. Неистово закружил по берегу. Ещё не знал, чего ищу, но... большой камень с острыми выступами попался мне на глаза. Я остановился. Смеясь, поднял его на руки. Такой большой! Тяжёлый! Меня охватило странное возбуждение. Назад к ребятам я уже бежал...

* * *

* ЖАРА

* * *

*

Жара. Горячие потоки воздуха обволакивают тело. Пылающий шар завис высоко над головой. Чувствую сонливость. Хорошо... Чего-то хочу, пытаюсь сформулировать в голове законченное суждение, но оно ускользает от меня. Теряется. Испаряется, зависая призрачным облачком в слоях пламенного зноя.

Лень распространяется по всем членам. Ощущаю себя каким-то размякшим, растёкшимся существом, не имеющим определенных очертаний и формы. Медленно потягиваюсь вверх. Урча от удовольствия, закрываю глаза. Это так приятно, когда солнечные лучи касаются каждой клетки, ласкают, пробегая сотнями, тысячами электрических зарядов, наполняют живительной энергией.

Я выпрямляюсь, раскидывая ноги и руки в стороны. В голове нет сознания, один мягкий, податливый сгусток энергии. Чувствую, что плавлюсь, растворяюсь в ярком полуденном свете...

Дуновение ветра. Разнеженный, чуть раскосой взгляд из-под густых чуть опущенных ресниц. Довольно интересно, что я ещё способен думать, мне казалось, что я потерял эту способность ещё при расставании со своей прежней оболочкой... Устало поднимаюсь на ноги. Ничего не понимаю. Прежняя оболочка... что это значит? Откуда это?.. По-прежнему ярко светит солнце. Я всё такой же, но... в моём теле не чувствуется прежней ленивой расслабленности. Мне плохо. Я боюсь... Страх олицетворяет собой меня, я олицетворяю собой страх.

Безумие охватывает небо. Чёрные тучи в припадке беспричинной ярости кидаются друг на друга. Гремит гром. Яркими нитями вспышек пронизывается тёмное пространство над землёй. Ветер с хохотом гуляет по разразившейся арене, со злорадным наслаждением подбивая участников к битве.

Где я? Как долго это может продолжаться? Мне кажется, я нахожу ответ... истина где-то рядом, но... Я устал, я так хочу вырваться из этого плена... Не могу больше думать... Сердце бьётся в ускоренном рваном ритме. Разные противоречивые думы раздирают его в клочья. Мне больно... Плохие мысли... Странные... люди!

Разрываю цепочку. Мгновенное облегчение охватывает всё существо и... усталость. Слишком много эмоций, чересчур много! Мои окончания мелко подрагивают: все шесть псевдощупалец. Я пытаюсь принять мало-мальски приличную форму, но весь растекаюсь, расползаюсь по мягкой податливой почве. Удивительно, в какой-то момент мне даже показалось, что мы чем-то похожи. Но люди... Они же такие страшные! И разве есть в них хоть что-нибудь хорошее? Твёрдые оболочки подверженные болезненной скорости... Какая мерзость!

Забавно, правда?

* * *

* ЗАПИСКИ САМОУБИЙЦЫ

* * *

*

Самый ужасный день в моей жизни. Мне плохо. Очень плохо! Мысли скользят в пустоту. Ощущение почти физической боли от собственного ничтожного существования. Нет желания и сил жить дальше.

Странно и смешно, но в некоторые моменты своей жизни я ещё рассчитывал на что-то лучшее, думал, что могу стать кем-то, а не чем-то, расползающимся в полумраке своего ленивого и полузадушенного сознания. Хотелось... хочется чего-то другого, чего-то такого, что может вызвать в сердце бурю эмоций, захлестнуть с головой и унести в бесконечную высь... Но это всё мечты! Реальность загоняет внутрь невзрачной, ущербной оболочки; заставляет мучиться от осознания принадлежности к этому чуждому и нелюбимому миру. Миру, где нет места ни для мельчайшего, ничтожного чуда, ни для цельной идеи, способной возвысить дух и вести сквозь тьму препятствий и серость быта к звёздам тайного смысла и внутренней гармонии.

Смерть. Всё более проникаешься идеей самоуничтожения, желанием сбежать от суровых реалий окружающей действительности в другое измерение или даже в никуда. Уже всё равно. Нет иллюзий. Больше нет. Что окружает меня? Никто и ничто! Вокруг лишь пустота и чернь и день не сменяет холодной ночи.

Скоро... Уже скоро всё кончится. Завершится нелепейший отрезок моего незаметного существования и благословенный покой осветит и убаюкает угасающую искру призрачного сознания.

До свидания...

До свидания, кто бы ни был ты, мой странный и нелепый читатель будущего, неизвестного и не принятого.

* * *

* ЗАТМЕНИЕ

* * *

*

Было тёплое, позднее утро. Пахло душистым вереском и цветущей сиренью, прекрасный день для знакомства, день, когда я встретил её! Она была просто прелесть — миниатюрная хрупкая красота, облачённая в женскую фигурку; изящная статуэтка с лицом богини на фоне буйной изумрудной растительности. Я подошёл и, хотя ступал тихо — боясь спугнуть прекрасную нимфу, — но под моими ногами громко хрустнула ветка. Обмер.

Она обернулась. И я потонул в её бездонных глазах: голубовато-зелёных, как томное небо над головой, и чистых, как вода в пруду. Тихо вскрикнув, она вскочила на ноги. В потемневших омутах заплескалась паника и готовность броситься бежать. Медлить было нельзя: я одним прыжком оказался рядом, полуобнял её за плечи и потянул обратно в траву. Я говорил быстро, порывисто, облекая чувства в слова, говорил с глубоким убеждением и, наконец, истратив весь неожиданный порыв своего красноречия, замолчал. Ощущал только, как бешено бьётся её сердце. Видел перед собой широко раскрытые испуганные глаза. И не мог удержать себя от необдуманного поступка.

Её губы были совсем близко от моего лица. Мягкие и влажные, как лепестки розы. И... словно охваченный наваждением сна, я потянулся к ней. Я не должен был этого делать. Не должен был допустить, чтобы это случилось! Её тонкие ручки толкали меня в грудь. Нежное тело дрожало в испуге. Господи, я даже не подозревал, что можно воспламениться только от одного взгляда. Потерять контроль над собой от одного прикосновения. Стать зверем за какую-то долю секунды!

Бедняжка, она была чиста в своем неведении. Чистая и невинная. Ангел на грешной земле...

Потом, уже после, когда она лежала на яркой, заполненной жёлтыми цветами полянке, осквернённая, с блестящими, мокрыми глазами, я понял что произошло. Застонал. Прижал её голову к своей груди. Лишь бы не видеть горьких слез, не слышать жалобных рыданий. Моё сердце готово было разорваться на куски. А она... она всё сильнее и сильнее прижималась ко мне. Плача, она изливала свою душу, выплёскивала боль и ненависть. Она искала утешения и защиты на груди своего обидчика...

В этот момент я думал только о том, что мне нельзя волноваться... Прокручивал эти слова в своём сознании снова и снова.

Я гладил её по волосам: слабое утешение за причинённое насилие. Худенькие девичьи плечи вздрагивали от прерывистых частых вздохов. У меня в горле встал ком. Захотелось крикнуть: "Малышка, я не хотел этого. Пожалуйста, прости меня. Только не плачь. Не плачь!.." Но, естественно, ни одно слово не сорвалось с языка... Глупо.

Она заснула у меня на руках. Маленькая сломанная кукла с заплаканными глазами. Бледное фарфоровое личико застыло в трагическом выражении. Я боялся шевельнуться и неловким движением разбудить её. Странная, звенящая тишина кричала вокруг... Некоторое время — я не знаю, какое именно, — мы провели в таком, совершенно неудобном положении. Но потом стемнело и стало холодно. Мне было всё равно, но я медленно встал и, удерживая её на руках, побрёл обратно в деревню.

Девушка казалась лёгкой, почти невесомой. И я всё время осторожничал, стараясь слишком сильно не прижимать бессознательное тело к своей груди. До дома я добрался, когда уже начало темнеть. Открыл дверь. Прошёл в спальню и положил гибкую фигурку — похожую на хрустальную статуэтку, на свою постель. Она вздрогнула. Тихо всхлипнула, прижимая тонкие бледные руки к груди. Я со страхом вгляделся в незнакомое лицо, но она не пробудилась, только пробормотала что-то и затихла. Тогда я накрыл её одеялом и подоткнул. И долго стоял так, смотрел на правильные, красивые черты, волосы, разметавшиеся по подушке.

Сел на пол и обхватил голову руками. Я никогда не ожидал от себя такого поступка. Не думал, что способен на такое! Проклятье!!! Что на меня нашло там? Почему? Да что, в конце концов, я за человек такой?

Ответов ни на один вопрос не было.

Светало. Я встал с пола, на котором просидел всю ночь. Думал... Размышлял... Устал и теперь отчаянно скучал... Рядом валялись листки с формулами. Кажется, я долго решал задачу по новой теореме Виерта... Профессор в клинике говорит, что это помогает... Не знаю. Она решилась сама собой... Ещё доктор обещал привезти учебники. Другие. Не такие, какие решают в институтах. Сложнее... Я надеюсь. Но... Мне думается, что в скором времени могут увезти в "больницу". Несколько дней на свободе... Я не хочу возвращаться!

Принял таблетки. Как будто соблюдение режима мне может чем-то помочь.

Её ресницы дрогнули. Она открыла глаза и быстро села, испуганно прижав одеяло к груди. Взметнулись и опали густой волной золотистые волосы. Несколько секунд зелёные глаза светились непониманием, а потом затуманились от слёз. Я почувствовал, когда она заметила моё присутствие. Поспешно опустил голову — не мог вынести ненависти в её глазах.

— Прости меня, — я еле ворочал языком, — пожалуйста...

Плача, она вскочила на ноги. Набросилась на меня, колотя маленькими кулачками. Мне было больно, но не от ее ударов. С сожалением я понял, что она причиняет больший вред самой себе. Но остановить её не пытался. Она выдохлась быстрее, чем я ожидал. Последний раз всхлипнула и села на пол, спрятав лицо в ладонях. Я беспомощно наблюдал за ней. Что я мог сделать? Приласкать, попытаться утешить? Да ей будет ненавистно моё прикосновение...

Она поднялась, и я поразился выражению её лица. Холодное. Без слёз.

— Отвезите меня домой, — её голос дрогнул, и я почувствовал, что если скажу хоть слово, она опять разрыдается.

Просто молча направился к выходу и распахнул дверь. Скрип плохо смазанных петель отдался болезненным криком в ушах. Плохо! Всё плохо...

Я доставил её к дому. Она вышла из машины и, не оборачиваясь, пошла по дорожке. Почти побежала. За ней со стуком захлопнулась дверь.

"Она бежала от меня, — с горечью подумал я, чувствуя за собой вину, которую невозможно было ничем искупить. — Если бы я только мог повернуть время вспять!.." Перед глазами снова зажигаются встречные огни фар, в ушах слышен скрежет, и в голове как будто вновь что-то взрывается, деля мою жизнь на две половинки: до и после.

Один лишний бокал, нервы и расстройство от разлуки с Ким.

Ким, Кимберли... кто такая Ким?

Прошло несколько дней. Ночами тревожили кошмары, и каждый раз прокручивались события того дня... Оказалось, она всё это время жила совсем недалеко от меня. Через две улицы... Айрис. Её имя Айрис. Я слышал, так называл её бородатый мужчина. Папа? Рассказала ли она ему? Скорее всего, нет. Иногда я вижу её одну, но никак не могу решиться подойти... Да и что я могу ей сказать?!

Неделя? Месяц? Я не слежу за временем. Она выглядит всё хуже: бледнеет с каждым днем. Знаю, у неё умер отец, тот самый бородач. У него были проблемы с сердцем... Я точно не знаю. Понимаю только одно: невозможно больше видеть её слёзы...

Ей всё равно. Она безучастно посмотрела на меня, когда я шагнул к ней. Как робот села в машину, увлекаемая чужой, заведомо опасной силой. Сейчас, она у меня дома. Но она почти ничего не ест. Только спит и смотрит в пространство...

Она решила умереть! Я вижу это в её глазах. Чёртова дурочка! Прекрасная, безмозглая дурочка. Я не выдержал. Встряхнул её и отвесил пощёчину. И ещё раз. Кажется, что-то говорил, убеждал. Она вырвалась и, всхлипнув, убежала в свою комнату. Мне стало плохо. Что же со мной происходит? Если бы она ушла, если бы её не было — всё встало бы на свои места, со временем...

Шок. Я думаю, так на неё подействовал моя оплеуха. Она вышла из состояния тупого оцепенения. Вначале она меня ненавидела, потом боялась, в конце начала стесняться. Смешно. После того, сколько времени мы провели вместе. Я почти счастлив. Мы разговариваем. Она очень умная, моя малышка. В беседах мы ограничиваемся самыми простыми вещами. Я стараюсь не прикасаться к ней. Боюсь, что потеряю над собой контроль.

Обязан рассказать ей о себе. Как можно быстрее. Мне не хочется... я не могу... И не хочу отпускать её от себя... Но вынести такую ответственность я не в силах!

Ей приснился кошмар. Она прибежала ко мне в комнату посреди ночи и, испуганная, присела на краешек кровати.

— Что случилось? — я заморгал, включил свет и обеспокоенно оглядел её хрупкую, дрожащую фигурку в одной розовой полупрозрачной сорочке.

Она неожиданно сильно прильнула ко мне.

— Мне страшно. Я не хочу оставаться одна, — она умоляюще посмотрела на меня. — Можно?

Я не смог отказать ей. Должен был, конечно, но не смог! Она доверчиво обняла меня за шею, прижимаясь всем своим телом. Заставила меня внутренне содрогнуться, похолодеть и в следующее мгновение почувствовать горячечный озноб от всколыхнувшегося потаённого ужаса. Что же я натворил?! Я почти не дышал, и старался не делать ни одного лишнего движения, хотя она сразу же затихла. Её голова с длинными сбившимися прядями волос покоилась на моей груди. Во сне её лицо казалось особенно безмятежным и красивым. Не как у богини... нет, как-то по-другому...

"Она пришла ко мне, значит доверяла? Простила меня?" Я так и не смог уснуть в эту ночь... Одна безнадёжная, загоняющая во мрак мысль, сменяла другую и вертелась в голове, не давая ни на миг успокоиться в спасительной бездне сна: "Я — чудовище!"

Засыпая, она шепнула, что всё обо мне знает. И ни в чём не винит.

Я подумал, что она играет с огнём.

За завтраком она не смотрела мне в глаза. Я чувствовал, что она чем-то испугана и взволнована, и поймал её за руку:

— Говори, Айрис.

Она вздрогнула. Бросила на меня быстрый взгляд и опустила голову.

— Я беременна, — прошептала она.

— Прости.

Наверное, был излишне резок, но... Что ещё мог сказать? Ничего! Я просто ушёл. Сбежал. Для меня всё и так было ясно как день! Волна горечи поднялась где-то изнутри, затопила на миг сознание и отошла в сторону, придавленная тяжестью собственной вины.

Долго бродил среди деревьев. Размышлял. Целая буря эмоций раздирала меня на части. Если бы только... К чёрту! Я знал, что она не хочет ребёнка, не хочет ребёнка от меня! Я вспомнил её испуганное личико. Что ж, я не намерен ей в этом мешать... Не имею права, в конце концов. Мне нужно научиться трезво смотреть на вещи...

Разыскал её в саду. Подошёл и сразу сказал то, о чём уже заранее всё продумал.

— Если ты хочешь сделать аборт, мы можем поехать в город. Сегодня уже поздно, но завтра...

Она посмотрела на меня большими расширившимися от разочарования глазами. Недоумение. Боль. Растерянность. Эти чувства мелькнули на её лице и схлынули, как смытый волной песок. Шумно втянув носом воздух, она отвесила мне звонкую пощёчину и, залившись слезами, убежала в дом.

Я остался стоять на том же самом месте. Коснулся покрасневшей кожи. Что означала её странная реакция? Неужели я мог так ошибиться?!

Догнал её и схватил за плечи, потом быстро отпустил и неуверенно почесал затылок:

— Ты хочешь этого ребёнка?

Слабый кивок.

— Хочешь ребёнка от меня?! — изумился я. Не поверил. Это было совершенно невозможно. Неправдоподобно!

Она подняла голову. И я прочитал ответ в её глазах. Волна нежности затопила меня:

— Малышка...

На её лице проступила краска, и она застенчиво опустила глаза:

— Я люблю тебя... Я всегда тебя любила!

Хорошо. Я чувствую себя счастливым... Обнимаю и смотрю поверх её плеча... Не хочу видеть то, что вижу. Белая машина заезжает во двор. Вспоминаю аварию, лечение, медицинскую карту... Ограниченно дееспособен. Приговор! Мне становится страшно...

— Не к нам, — она качает головой, смеётся, но её глаза опять подозрительно блестят. — Всё нормально... всё хорошо...

Сильно зажмуриваюсь и снова гляжу перед собой. Никакой машины нет. Мы одни. Я тяжело дышу и считаю до десяти... Шарю в кармане и достаю таблетки. Две белые капсулы для моего... и её счастья и спокойствия.

— Нет. Я хочу, чтобы у нас была настоящая полноценная семья... Ты справишься, а я помогу. И мы уедем далеко-далеко отсюда, туда, где никто ничего не знает!

Как будто я что-то говорю... Но после автокатастрофы, когда я волнуюсь, у меня в голове происходит какая-то каша, и я плохо соображаю. Язык еле ворочается во рту... И для того, чтобы произнести хоть слово нужно большое усилие. Для того чтобы связать их в цепочку тоже. Она успокаивающе шепчет мне на ухо какие-то глупости... Гладит холодными ладошками по лицу. Целует в нос. Подбородок. Щеки.

Из рук выпадает коробочка. Разлетаются под ногами белые капсулы, сыплется кристаллический песок на траву как сахар. А она всё тянется ко мне на цыпочках. Целует. И я в отчаянии крепко обнимаю её за плечи. Тут щёлкает предупреждение в мозгу. Нельзя! Осторожно отталкиваю её от себя, ловлю холодные дрожащие руки в свои и грею.

По-моему, она что-то говорит, но я уже ничего не слышу из-за громкого стука крови в висках.

* * *

* КАЛАМБУР И ДОРОГА

* * *

*

Он очнулся в темноте. Полной тьме... Ужасный холод и сырость. Откуда-то сверху падали редкие капли, соскальзывали за воротник рубашки и пробирали насквозь горячечным ознобом. "Твою мать... И что это за шутки такие? Серый? Убью на фиг, если это его рук дело!" Парень попытался встать, но, зацепившись обо что-то, неловко дёрнулся в сторону, и почему-то сразу запахло палёным и во все стороны посыпались искры. "М-да, всё страньше и страньше..."

На ощупь попытался убраться подальше от начавшейся свистопляски, но в полумраке, разбавленном кровавыми всполохами, напоролся на стену. В первый момент даже показалась, что голова раскололась на части, как арбуз летним денёчком на голый асфальт мостовой. Только злорадного смеха толпы не слышно. Пульсация в черепушке... боль... плотная белёсая муть...

Хизард приоткрыл правый глаз. Зажмурился от яркого света. Судя по всему, прошло совсем немного времени... Он закашлялся. А вот огонёчек, верно, будет совсем не хилым! Мать его за ногу... В горле першило. Гадость какая! Тьфу... Хизард встал на ноги, с восхищением глянул на пляшущие по комнате языки пламени: живые, грозные, завораживающие. "В следующей жизни я хотел бы стать гигантским костром... — мелькнула в голове мысль. — Именно. Только так, и никак иначе".

Рядом рухнула балка, и в лицо полыхнуло раскалённым воздухом.

— Хех, ну и тебе привет, — поздоровался Хизард. Почесал затылок. — Только мне это... того... домой пора... Собачку накормить... Комнату прибрать. М-да, мама будет ругаться... Сильно ругаться... Или я сегодня работаю, а?.. Блин!

Парень приуныл...

Справа, уже как-то даже настойчиво, рухнуло ещё одно второстепенное крепление стены... Жарко. Светло. Звёздочки летают. Хизард размечтался... Вот как в бане, когда он в прошлый раз топил — его, правда, оттуда выгнали сразу, — честное слово, только, твою мать, как красиво... Нет, точно, люди истину говорят: на огонь и текущую воду можно смотреть бесконечно... И ещё на что-то... Хм... было же что-то третье... Нахмурил лоб. Почесал затылок... живот почесал, и, удручённый, снова уставился на тёплое мельтешение вокруг... На огонь и текущую воду можно смотреть бесконечно... От чёрт... опять, что ли, по новой началось?

Слева рухнула стена. Громко так. Обиженно, можно сказать. С надтреснутым возмущением в своём аритмичном грохоте. Рассыпалась на кирпичи, пыль и бетонную крошку у самых ног растерявшегося от такой наглости человека.

— Э... — Хизард посмотрел на свои новые ботинки — они отсвечивали в неровном дрожащем пламени желтоватыми и красными тонами. — А мне ещё на работу в них идти... Вот. А ты так... Ай-яй! Нехорошо! Где я новые возьму, если эти испорчу? Мать так и сказала, либо ты, говорит, работаешь, либо, говорит, иди на все четыре стороны, и чтоб глаза мои тебя больше не видели...

Домишко закряхтел. Зашумел. Стены аж заходили ходуном, угрожая, требуя, умоляя... Из пролома в развороченной крыше закапал сплошным потоком сильно усилившийся дождь, и даже как будто стал слышен не на шутку разгулявшийся ветер. "Гроза, что ли?" — удивился Хизард. Снова почесал мокрый и лысый, как коленка, затылок... Живот почесал... Кашлянул. Гадость какая... Плюнул сердито. Нашёл в кармане "орбит" закинул в рот две подушечки и посмотрел на часы.

"От невезуха..." На работу он опоздал. Это как пить дать. Начальник за такое по голове не погладит, с рук он такое не спустит, такое он и вовек не забудет... два выходных, как минимум, он с него спросит... и ещё какую гадость на закуску он, конечно же, припасёт... "Надо же было заснуть в этом долбаном сарайчике! Рыбалка... Рыбалка! Рыбалка!!! Да вот где у меня уже ваша дурацкая рыбалка сидит! — зло выкрикнул Хизард и, развернувшись, толкнул дверь. — А всё Серый, мать его за ногу! Поехали, отдохнём... — Передразнил. — Сам-то уехал, а меня... — Хизард оглянулся назад — забыл в этой глуши. Так что мне теперь придётся топать пешочком, под этим приятным дождичком — чихнул — ещё несколько долгих часочков!

Дом некоторое время уверенно стоял на прежнем месте. Небольшой такой. Даже красивый. Крыша, окна, веранда, крыльцо с деревянными ступеньками... Всё как полагается, но... Он был красным. С головы до ног красным, аки смущённая девица на выданье в белом платочке. Крякнул. Скрипнул досками. Зашуршал шифером и сгинул в огне, взметнув напоследок столб пыли.

Хизард обернулся. Почесал голову куском кирпича, который невесть как оказался в его руке, охнул, выбросил обломок куда подальше. Отряхнул ладони от коричневой пыли. Посмотрел на свой вид пристально. Развёл руками и пошёл по тропинке к некоему подобию нормальной дороги. До города было далеко. На работу он опоздал. Костюм был полностью, безнадёжно, отчаянно даже, испорчен. И вообще, день как будто с самого утра не заладился. И самое ужасное — Хизард снова чихнул — он, кажется, простудился. Посмотрел на небо. Захлюпал ботинками по грязи, утонув до щиколоток в жидкое болото. "А если ещё не простудился, так обязательно простужусь!"

С такими невесёлыми думами он возвращался домой. Навстречу выехала знакомая машина. "Всё-таки Серый — молодец! Вспомнил. Не оставил одного. Настоящий друг. Хм... это чужая тачка!"

Впереди, петляя, вилась длинная дорога.

* * *

* МАМОЧКА, НЕ СЕРДИ РАССЕЛА

* * *

*

Только-только начинался рассвет, но в комнате уже стояла необычайно высокая температура. Рассел подбросил дров в камин: охваченные ярким пламенем поленца то и дело вываливались и падали на каменный пол, что, впрочем, нисколько не обескураживало мальчика. Кристина, задумчиво нахмурив лоб, наблюдала за всеми его манипуляциями, не вмешиваясь; затем сделала опасливый шаг назад.

— Думаешь, это стоит того? — она с неудовольствием пожала худенькими плечами и вздохнула. — Хотя, как знаешь, но мама придёт — будет ругаться!

— Придумаешь что-нибудь... — черноволосый мальчуган беззаботно посвистывая кинулся на середину комнаты и с удвоенной энергией принялся очерчивать геометрическую фигуру, которая, возможно только от избытка энтузиазма творца, получалась крайне неровной и сплюснутой с одной стороны.

Каин — самый младший из троих — закусив губу, внимательно посмотрел на Кристину и Рассела: — Может, очертим круг побольше? — неуверенно предложил он и застенчиво умолк. Естественно, никто не обратил на его слова никакого внимания. Впрочем, как обычно.

— Ну вот и всё! — Рассел радостно засмеялся и потёр руки. — На этот раз должно получиться...

— Ты в прошлый вторник то же самое говорил, — девочка встала рядом с ним и позвала своего братишку: — Каин, иди сюда.

Несколько долгих секунд ничего не происходило. Затем пламя — небольшая искорка из камина на ладони Рассела — будто нехотя, слабо задрожало и вдруг метнулось вперёд, в стремительном вихре разбиваясь на миллиарды звёзд, и сплошной стеной окружила всех. В дрожащем неровном свете и в жутких скользящих тенях лица детей на мгновение исказились, словно обнажив страшные, нечеловеческие, звериные физиономии.

— Хватит, — Каин всхлипнул, вцепившись в платье сестры. — Я хочу домой, мне страшно...

— Прекрати! — Рассел со злостью взглянул на него. — Так и знал, что нельзя тебя брать с собой.

Кристина, не отрываясь, смотрела вдаль: — Кажется, началось.

Сплошная стена огня распалась на тысячи частей, ярко-красные пятна заплясали в хаотичном, разнонаправленном движении. Картины событий — реальность прошедших дней — замелькали перед глазами детей сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрей... Танец жизни-смерти одновременно пугал и завораживал пленительной красотой и правдой голой истории.

Рассел зачарованно уставился на вереницы людей, во всё более убыстряющемся ритме мелькавших вокруг него. Они — объемные тени — не могли попасть за пределы круга и, падая, с окровавленными, обрубленными конечностями, содрогаясь в предсмертных судорогах, смотрели сквозь. Пустые глаза с сузившимися зрачками, рты, раскрытые в немом крике боли и страданий... Брызги и потоки крови... Так близко и практически наяву.

Возможно, это и являлось чистой правдой, то, что происходило когда-то давным-давно, но доподлинно никто ничего не знал, даже сам Рассел. Он закрыл глаза и позволил прошлому отойти в сторону; кто-то уже долгое время стучал в двери, наконец хлипкая задвижка поддалась, и электрический свет осветил зал.

— Кристина... — мать тревожно оглядела детей. — Что тут у вас происходит? Я слышала крики... Я тебя спрашиваю. Говори! — она схватила двенадцатилетнюю девочку за плечи и резко встряхнула.

— Отпусти её, — семилетний Рассел спокойно посмотрел в сторону вошедшей, но как будто мимо. — Мы просто играли. Ничего страшного.

Усмешка искривила его тонкие губы.

Женщина, словно обжёгшись, отдернула руку от дочери, и та быстро спряталась за спину своего брата. Иногда, а теперь это случалось всё чаще и чаще, сын пугал мать; и его поза — воплощение смирения и раскаяния, — но глаза... в них чувствовалось неприкрытая угроза.

Элизабет Камерон взглянула на Каина и тот, сжавшись, попятился назад: — Я тут не при чем, я ничего не видел...

— Заткнись! — тихо пригрозил Рассел.

— Ах ты, дрянной мальчишка, — женщина вконец вышла из себя и, устыдившись мимолётного страха перед малолетним сыном, перекинула Рассела через колено. — Я тебе покажу! Я тебе покажу! — повторяла она, и её рука поднималась и резко опускалась вниз.

Закричала Кристина.

Миссис Камерон, будто очнувшись, устало выпустила отчаянно брыкающегося ребёнка на пол. На какую-то долю секунды её глаза встретились с глазами Рассела, и она, невольно содрогнувшись, убежала к себе в спальню. Села на кровать с ногами, обняла себя за плечи. Нервы! Это всё проклятые нервы. С тех пор как умер её муж она совсем одна, и всё валится из рук... И старший сын, он не такой как все дети... Не такой как все дети...

С громким зловещим стуком распахнулась дверь, в комнату ворвался Рассел. Элизабет развернулась и, тоненько вскрикнув, прижала дрожащие ладони к груди. Мальчик медленно приблизился к ней. Улыбнулся. Злобно. С нехорошей ухмылочкой на губах. В его зелёных, ещё по-младенчески ярких глазах полыхнула жгучая ярость. Неожиданно он больно схватил женщину за локоть.

— Я тебя ненавижу! Убирайся!!!

Она кричала долго, но Рассел не выпускал её руку и заставлял смотреть вперёд, за круг — огненное кольцо образовалось в считанные секунды из ниоткуда, — а потом мальчик толкнул свою мать наружу...

Кристина медленно отворила дверь и вошла в комнату. Вздрогнув, посмотрела на брата: он стоял посредине спальни с плотно закрытыми глазами. Девочка, с внезапно погрустневшим, бледным личиком, приблизилась, остановилась рядом и нерешительно тронула его за плечо.

— Она ушла?

Рассел молча кивнул и внимательно посмотрел на сестру.

Кристина со стоном сползла на пол и, склонив голову, уткнулась подбородком в коленки.

— И что теперь?.. Ты обо мне с Каином подумал? — она всхлипнула. — Нас теперь, наверное, отправят в приют...

* * *

* МЕЧТЫ

* * *

*

Ночь, будто тонкая, лёгкая шёлковая занавеска, погасила яркие краски дня и заволокла всё окружающее пространство сумрачным лунным светом. Загадочной торжественностью наполнились улицы города, его многоэтажные здания, маленькие дома и уютные ухоженные скверики. Воцарилась та необыкновенная, сказочная тишина, что приходит лишь в предвкушении долгожданного праздника или чуда. Задиристый ветер, бушевавший днём, успокоился и теперь лениво перешёптывался в кронах деревьев, срывая с них редкие листы. Опадая, они лёгкими тенями скользили в танце медленно умирающей осени и с неуловимым для человеческого уха шорохом ложились на холодную землю.

Затишье природы, воздух, насыщенный ароматами увядающих цветов, переполняли всё существо печалью и свежестью, навевая особую горечь воспоминаний, смешанных с яркими всполохами солнечного света и улыбок, безграничного, безудержного смеха и веселья. Молчаливая собеседница-луна понимающе кивала и лукаво подмигивала. Её прозрачный, молочный диск, как серебряный оттиск на небе, плыл в ярком золочёном ореоле в окружении белоснежных облаков. На какое-то время скрываясь за дымчатой завесой, он вновь вспыхивал приветливым чистым светом.

И всё казалось волшебным и фантастическим в это тёмное время суток. Собственные мысли завораживали благородством и размахом. Жизнь ощущалась цельной, подвластной какой-то очень важной задаче, а потому необыкновенно интригующей и прекрасной. Секунды — наполнены безотчётной радостью и всепоглощающей любовью к окружающему. Альтруистические размышления не давали покоя, бередя разум на поиски новых идей в полёте вспыхнувшего благородства...

О, этот миг!

Как-то незаметно пролетели годы. Я постарел. И ночь перестала возбуждать во мне прежний завораживающий восторг, уже не освобождала думы от будничной жизни и... мне просто делалось жаль напрасно растраченного времени. Всё изменилось и воспринималось совсем не так, как раньше. Я уже не видел тех грандиозных высот, что рождались в моём воображении великими просторами космоса, меня не интересовали идеи с гуманистическим оттенком. Всё оказалось намного проще. Деньги!

Многие ли из вас слышали звон золотых монет? И... вы чувствовали, с какой сладостью отдаётся в сердце их звучание? Как одурманивают сознанье и пьянят новые хрустящие купюры? С какой приятной тяжестью ложатся толстые сотенные пачки в руку?.. Это прекрасно! Это божественно... Всё меркнет перед светом этих богатств, сулящих исполнение самых тайных желаний и прихотей. Каждая копейка, каждый рубль являются моим вкладом в моё же состояние, и когда-нибудь... да, когда-нибудь все двери мира раскроются передо мной, и самые дорогостоящие товары и услуги будут доступны мне. Владельцы супермаркетов лично станут пресмыкаться и добиваться права первыми обслужить и оказать своё уважение величайшему человеку на Земле.

Я работаю не покладая рук. Мои компании уже сейчас приносят небывалый доход, но... этого мало, слишком мало! В моих глазах не меркнет лихорадочный огонь — отражение золота и драгоценных камней; жажда наживы точит мой организм изнутри. Болезни и возраст также ослабили моё сильно пошатнувшееся здоровье: тело не так послушно, иногда подводит память, но... с каждым годом увеличивается прибыль; королевская роскошь и почести окружают меня в самых радужных мечтах. Когда-нибудь...

* * *

* МНИТЕЛЬНОСТЬ

* * *

*

"Паршивый день", — мрачно подумал Джонник и, задвинув шторы, поплёлся вглубь комнаты. Угнетающие мысли рассеянно кружили и оседали в его голове пугливыми птицами; термометр показывал плюс двадцать семь градусов, а парень дрожал и кутался в свитер. "Наверное, лучше было бы умереть, — размышлял он с горечью, тяжело опускаясь в кресло. — Чёрт возьми, никто бы и не заметил моего отсутствия!"

Родители никогда не занимались воспитанием единственного отпрыска. Вероятно, уже тогда, в самом раннем его детстве, им казалось невыносимым присутствие ребёнка. "Но почему? Почему?! Что я им сделал такого?!" Джонник опустил голову. Не так давно ему исполнилось двадцать пять лет. И уже целых двадцать пять чёртовых лет он прожил в этом чёртовом мире. Он не умел делать абсолютно ничего. Всё буквально валилось у него из рук. Устал... Он устал стараться, в который раз сталкиваться с неудачей и осознавать собственную беспомощность и неспособность создать хоть что-либо! Пытаться... преодолевать себя? Зачем? Чтобы лишний раз опечалить себя? Каждый день своей жизни он проживал с мучительной яростью, расстроенный донельзя какой-нибудь мелочью, на которую любой другой человек попросту не обратил бы никакого внимания.

Единственная девушка, с которой он встречался, — возраст-то блин совсем уже не детский, — бросила его уже на второй неделе их знакомства. Джонник до сих пор предельно остро переживал этот разрыв. Одно время он наивно мечтал построить с ней семью, надеялся обрести то, что ему самому всегда так не хватало. В то короткое время ему казалось, что он наконец нашел родственную душу, своего человечка. Теперь же, когда она встречалась на его пути, он уходил в сторону. Попросту сбегал. В её присутствии он особенно сильно чувствовал свою ненужность, ощущал себя конченым человеком.

В дверь позвонили. Джонник нехотя поднялся с кресла и пошёл открывать. Он никого не ждал и испуганно замер на пороге, увидев посетительницу. "Не может быть... Она!" Джонник страшно побледнел и попятился назад.

— Джонни.

Он сделал ещё один шаг в безопасную пустоту и полумрак квартиры.

— Джонни, почему ты меня избегаешь? Я тебе больше не нравлюсь? — глаза гостьи наполнились слезами. — Разве так трудно сказать мне это глядя в лицо?

— Лорейн... — Джонник внезапно охрип. — Я думал, что ты больше не хочешь со мной встречаться... И поэтому я... я...

— Глупенький... Это из-за того, что я не смогла пойти с тобой в театр? — рассмеялась девушка.

Джонник смущённо кивнул.

Лорейн подошла к нему вплотную:

— Это за то, что ты такой милый, — девушка привстала на цыпочки и, обняв его за шею, поцеловала. — А это... — Она резко развернулась и ударила Джонника локтем в живот, — за то, что заставил меня волноваться.

Парень согнулся:

— Я рад, что ты вернулась.

Он улыбался.

Он был счастлив.

* * *

* МЫСЛИ ВСЛУХ

* * *

*

Он понял, какую ошибку природы представляют собой его братья и сестры, только в шестнадцатый год от дня своего рождения. Чванливые, жестокие индивидуумы. Они жили каждый в своём замкнутом мирке. Их мысли и действа — тупые и короткие — не могли не вызывать боль и жалость у любого здравомыслящего, полноценного существа, впрочем, как и их ограниченные умы.

Они заботились только о себе. Сосредотачивались на собственных обыденных делах, волновались из-за глупых, не стоящих особого внимания, проблем и заурядных житейских происшествий. Они не задумывались о Его мыслях, не интересовались Его желаниями, им это просто не приходило в голову! Тупые человекообразные твари — продукт несовершенства этого мира. Уклад их жизни по-звериному простой и бессмысленный довлел над ними. В нём не оставалось места для интеллектуальных разговоров. Их атрофированные мозги уже не воспринимали эстетику и природную гармонию.

Он делал попытку за попыткой. Тщетно старался воззвать к их ограниченным умишкам. Желал пробудить в них хоть какие-либо зачатки внутренней красоты. Бесполезно! Они уже скатились по интеллектуальной лестнице, стремительно деградировали в своей эволюции. Никто и ничто не могло им больше помочь.

Он с бесконечным страданием смотрел на их духовное и нравственное падение. Видел, как постепенно, но необратимо, они превращаются в животных, возвращаясь в своей стадии развития на первую ступень эволюции. Но больше Он не мог терпеть. Его тонкая и чувствительная натура испытывала страшную жалость к этим слизнякам и бессловесным тварям.

Он молча зарядил пистолет.

Он спасет их во что бы то ни стало.

* * *

* НЕРАЗДЕЛЁННАЯ ЛЮБОВЬ

* * *

*

Я переживал острую обиду и огорчение. Моё состояние глубокого отчаяния и безысходности довлело надо мной. И ощущение это с каждой минутой усиливалось. Я знал, понимал, что дальнейшее моё пребывание рядом может неправильно сказаться на наших взаимоотношениях. Но не чувствовал себя в силах ни уйти, ни оставить всё как есть. Я должен был сказать... признаться в своих эмоциях... но... Господи, о чём я думаю? Рехнуться можно! Я не могу успокоиться. Не могу взять себя в руки. Мои нервы раскалены до предела, а мысли блуждают в потёмках, не подвластные ни разуму, ни течению неутомимого бега времени.

Что со мной? И что делать? Я безумен в своём желании. Признание самого желания ещё не до конца осознано мной, но... Чёрт возьми!.. Я не способен не думать об этом... проклятье, грех, сатанинское влияние... Один только взгляд и меня бросает в жар, одно только присутствие и меня кидает из одной крайности в другую, одно прикосновение и горечь в тысячу лет и миль разделяют нас!

...Хорошо, когда есть друг. Неплохо, что друг — девушка. Хуже, если эта девушка — жена твоего старшего брата и рассчитывать на взаимность просто невозможно.

* * *

* НУЖНО ПРОДОЛЖАТЬ...

* * *

*

Это была пора томительного ожидания, время крушения старых надежд и возведения новых: день начинался, и всё старое кануло в ночь.

ОН медленно пробуждался. Сознание ЕГО ещё не до конца прояснилось на тот момент, но ОН уже вполне мог воспринимать окружающее и реагировать на него.

— Кто ты?

"КТОТЫ". Чужая речь. Незнакомые слова. ОН с большим трудом разобрал эти резкие отрывистые звуки, о безличном существовании которых знал давно, но... Где-то в потаённых уголках ЕГО сознания родился нужный ответ:

— Мне... нужна... помощь...

Несколько звуков, образующих несложное понятие, но затраченные усилия вымотали ЕГО. ОН лежал обессиленный, с трудом понимая, где ОН, что делает здесь, и чего ЕМУ ждать.

— Ты из них? — Рваный ритм. Вопрос. Ожидание. — Я могу тебе помочь?

— Да, отдай мне... энергию... пожалуйста.

Любопытство. Смех. Непонимание: — Скажи конкретнее. Мне не ясно, о чём ты просишь.

— Свет!

— Нет проблем.

ОН ждал долго, но ничего не происходило. Чужой мир, чужие мысли, чужие сознания... Тот абориген исчез, так и не выполнив своего обещания, или, быть может, он просто ничего не понял из ЕГО слов?

И ОН продолжал лежать, совершенно беспомощный, на травянистом покрове чуждой ЕМУ планеты, и жизнь медленно угасала в НЁМ. Странно, но на какой-то миг ОН вдруг ощутил всю прелесть окружающего ЕГО мира: ароматы, цвета... Планета. Симпатичная планета, поразительно напоминающая его первый проект. ОН назовет её в честь своей экзаменационной дипломной работы — "Земля обетованная". "Интересно, наверное, будет побывать на ней в следующий раз..."

Потом ЕГО не стало.

За какую-то долю секунды до того, яркий солнечный свет озарил поляну, в его лучах на том месте, где лежал ОН, тёмным цветом вспыхнула и замерцала инородная материя.

— Да будет свет!

* * *

* ОХОТНИК

* * *

*

Освещённый бледными лучами заходящего солнца, Тсузуки Осаму с недоумением пристально оглядел свою необычную жертву. В его руке чуть заметно дрогнуло охотничье ружьё. "Что? Ребёнок?!" Он задумчиво провёл пятернёй по волосам, медленно приблизился и остановился в двух-трёх шагах. Мальчик не пытался убежать: на вид ещё совсем подросток, всклокоченные чёрные волосы наполовину закрывали замаранное лицо, но из-под них блеснули вдруг бешенством зелёные кошачьи глаза.

— Дьявол! — Тсузуки отскочил в сторону, зажимая окровавленную руку. Нападение пацана оказалось для него полной неожиданностью, тем более он не ожидал, что тот будет кусаться.

Парнишка припал к земле и тыльной стороной ладони неловко стёр кровь с уголка рта. Уныло и противно завыл. И вновь неожиданно набросился на мужчину, скаля мелкие острые зубки. На этот раз он не смог застать Тсузуки врасплох, мужчина отшвырнул мальчишку далеко от себя на землю, успев хорошенько стукнуть его прикладом по голове. Удар был не таким сильным, чтобы убить, но для того лишь, чтобы заставить затихнуть. "Зверёныш" заскулил и свернулся клубком.

— Вот так-то лучше, — довольно пробормотал Тсузуки и подошёл поближе; он не раз слышал о детях, воспитанных животными, но этот... Не ожидал!

Мальчишка был полностью наг, без клочка одежды на грязном теле, на лице выражение затравленного животного, но руки, Тсузуки готов был поклясться, что ногти паренька были подстрижены и не далее чем неделю назад.

Протяжный вой заставил Тсузуки обернуться. "Здесь ведь нет крупных зверей!" — безуспешно попытался убедить он себя, с беспокойством оглядывая зелёную чащу. В контракте было указано, что он не должен подвергаться серьёзной опасности. Только лисы, белки и другие мелкие грызуны... Густой хор нестройных завываний донёсся уже совсем рядом и как будто со всех сторон, и с каждой минутой рычание становилось громче и ближе. Как-то быстро стемнело. Тсузуки со страхом огляделся кругом: он совсем один здесь. Его взгляд упал на парнишку, и мужчина побледнел: в зелёных глазах он прочёл явную насмешку и ожидание.

Шум приближался. В наступившей темноте вспыхнула пара хищных глаз, к ней присоединилась ещё одна пара, затем ещё и ещё...

Тсузуки нервно облизнул пересохшие губы, проверил обойму, она была полной, он ещё не стрелял сегодня. Мысленно поблагодарил бога, что вообще не нашёл следов ни белки ни лисы, иначе он бы уже давно истратил все патроны и сейчас остался бы совершенно безоружным. Направил ружьё наугад в темноту, и громкий звук выстрела нарушил тишину ночи...

Ещё выстрел... Два выстрела... Снова один... Через некоторое время Тсузуки уже палил без остановки, словно обезумев. Чудовищная канонада сотрясла тёплый вечерний воздух, но... Красноватые огоньки глаз неумолимо приближались... Ни одна пара не исчезла, не изменила направления своего движения. Мужчина прислонился к стволу дерева и трясущимися руками перезарядил ружье... Он ещё им покажет, он ещё не сдался.

— Ну что, твари проклятые, подходите ближе! — заорал Тсузуки и яростно щелкнул затвором. — Убью. Убью! Всех убью!!!

С каждым гулким стуком сердца Тсузуки выпускал из ружья длинную очередь. Перезаряжал и стрелял. Снова перезаряжал и стрелял. "Однако долго же всё это длится", — внезапно мелькнула в мозгу Тсузуки мысль, и он медленно прислонился к стволу дерева.

В наступившей тишине послышались шорохи и явственное дыхание. Красные огоньки глаз замерли прямо перед ним, наверное, шагах в пяти-шести. Лениво и как-то уж совсем безразлично Тсузуки поднял оружие и выстрелил. Не попал. Зрачки Тсузуки расширились, и он весь содрогнулся. "Не может быть! Дьявол, да что же это?!"

Ружьё выпало из ослабевших рук. Посыпались патроны. Тсузуки закричал... И ещё очень долго зловещую тишину ночи нарушали вопли и стоны...

Холодным ранним утром мальчишки четырнадцати-пятнадцати лет, все как один, облачённые в одинаковую форму, подтянутые, серьёзные, покидали свою стоянку: закапывали пепел костра землёй, собирали рассыпанные в траве гильзы. Перед тем, как сесть в ожидающий их вертолёт, сняли контактные линзы: зеленоватые с красным.

— Встретимся недели через две, — сказал единственный взрослый, что находился с детьми. У него были стального цвета волосы и добрые светло-голубые глаза. — Вы как раз отдохнёте перед экзаменами.

— А как же быть с этим? — один ученик коснулся перебинтованной головы.

— Придумаешь, что сказать сам, — ласково коснулся его плеча мужчина. — Ты же умный.

Группа из тридцати человек возвращалась в город. Отличники образцово-показательной школы Японии, её гордость! Уже через несколько часов их ждали обычные школьные будни и новые грандиозные подвиги в учёбе. Как-то нужно было расслабляться... На кону стояла честь страны! Её престиж на международной арене.

На следующий день в газетах появилось объявление весьма и весьма любопытного содержания: "Охотники-любители и просто люди, способные держать оружие в руках, вы можете принять участие в интересном, увлекательном, а главное, совершенно безопасном приключении на лоне природы. Количество заявок ограниченно. Спешите!".

* * *

* ПЛЕМЯННИЦА

* * *

*

— Остановите здесь, — сказал я водителю и выпрыгнул из такси.

Мой отпуск только начался, и первым делом я решил навестить свою сестру. Нажал на звонок.

— Братишка, — Шейла порывисто обняла меня. — Ты просто не понимаешь, как ты кстати!

— Да? — я озадаченно посмотрел на старшую сестру. Я, конечно, ожидал, что мой приезд будет для неё приятным сюрпризом, но столь радушная встреча прям на пороге дома меня насторожила. Предчувствие, как оказалось, меня не обмануло: у сестрёнки были на меня свои планы.

— Я с мужем уезжаю на курорт. И мы просто не знаем, с кем оставить дочь. У неё экзамены... — Шейла нежно заглянула мне в глаза. — Ты ведь поможешь?!

Тут я попятился назад.

— Шейла, я не... Ты ведь не предлагаешь мне следить за ребёнком?! Понимаешь, я для этого не подхожу и вообще... Кстати, у меня ещё некоторые дела не урегулированы и...

Сестра снисходительно похлопала меня по плечу и со словами, что Джессика уже давно не ребёнок, а взрослая девочка и что она не доставит мне ну совершенно никаких проблем, потащила в дом:

— Колин, Джессика, спускайтесь скорее.

Муж сестры пожал мне руку: — Это просто удача, что ты появился так вовремя.

В это время Шейла говорила Джессике:

— Слушайся дядю Криса. Не гуляй допоздна. Если что, звони мне. Я верю, что ты со всем справишься.

Она поцеловала дочку, обняла меня на прощанье и, прихватив мужа и тяжёлые чемоданы, села в такси. Машина коротко взвизгнула шинами и рванула вперёд. Я застыл на месте, только сейчас догадавшись, как ловко провела меня сестра. Да я даже рта не успел раскрыть! Из мрачных раздумий меня вывела Джессика. Племянница подошла и обняла меня за шею.

— Здравствуй, дядя Крис.

Я поймал её руки и отвёл от себя.

— Дай я посмотрю на тебя... Твоя мама права, ты действительно выросла.

Она смущённо улыбнулась, и я отпустил её.

— Проводи своего дядю в комнату, — попросил я.

— Ты женат, дядя Крис? — неожиданно спросила Джессика уже в гостевой комнате.

Я медленно покачал головой.

— И никого нет на примете?

— Нет, — я с любопытством посмотрел в глаза племяннице. — А откуда такой интерес?

Она опустила голову, спрятав лицо за длинными прядями волос:

— Да так... Я сейчас...

Джессика выскочила из комнаты и вернулась с пакетом в руках.

— Постельный комплект, — сказала она, с ногами забираясь на диван, и неожиданно добавила: — Мы тут одни на целый месяц. Думаю, мы сможем лучше узнать друг друга. Как ты считаешь?

— Я и так тебя хорошо знаю, Джессика, — беспечно сказал я, усаживаясь рядом. — Когда ты была совсем маленькой, ты боялась темноты и засыпала только со светом. А потом, когда немного подросла, ты сказала, что выйдешь замуж только за меня. — Я с улыбкой посмотрел на племянницу. Девушка, покраснев, ещё сильнее опустила голову. Я не удержался и спросил: — Так ты помнишь?

— Нет, — как-то слишком быстро ответила она и поднялась на ноги. — Завтра у меня экзамен, нужно лечь пораньше. Спокойной ночи, дядя Крис.

— Спокойной ночи, Джессика.

Я зевнул. Недолго думая, приготовился ко сну. Уже залезая под одеяло, подумал, что месяц, очевидно, будет очень и очень скучным. "М-да... попался я, как кролик на ужин к удаву! Шейле я ещё это припомню!" С этой же мыслью, с которой погрузился в сон, я и проснулся. На подушке нашёл записку. Красивым почерком было написано: "Ушла на экзамен. Завтрак на столе. Вернусь к часу".

Немного подкрепившись, я решил, что неплохо бы принять душ. Холодная вода освежила и быстро вышибла из меня остатки сна. Потянулся за полотенцем... Но не успел! Первое о чём я подумал: Джессика вернулась раньше часа, затем мелькнуло запоздалое понимание того, что дверь ванной комнаты, по всем соображениям морали, надо было бы за собой прикрыть.

Я успел заметить ошеломлённое выражение её лица. А уже в следующую секунду моя племянница прильнула к моей груди и, привстав на цыпочки, поцеловала в губы. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем я сообразил пошевелиться. Выругался сквозь зубы. Схватил девчонку за плечи, развернул и вытолкнул за дверь.

Когда я выскочил из душа, меня буквально трясло от злости. Я нашел Джессику в зале. Она сидела и спокойно листала журнал. При моём появлении недоуменно подняла голову. При этом у неё было такое невинное личико, что меня буквально передёрнуло. Я схватил её за плечи и хорошенько встряхнул.

— Зачем ты это сделала? — завопил я.

Внезапно почувствовал, что она дрожит. Джессика подняла голову, и я увидел в её глазах слезы. Не успел я раскаяться в своем поступке, как она прижалась ко мне и прошептала:

— Поцелуй меня...

Я отскочил от неё, как ошпаренный, и замер на безопасном расстоянии.

— Что происходит, Джесси? Почему ты так ведёшь себя?

— Я не ребёнок! Когда, ты, наконец, поймёшь это?! — зло выкрикнула девушка и выбежала во двор.

Домой Джессика вернулась ближе к вечеру. Зашла ко мне в комнату, пряча руки за спиной.

— Прости меня, — она виновато посмотрела мне в глаза. — Прощаешь?

Я вздохнул с облегчением:

— Прощаю. Конечно, прощаю.

— Ура! — выкрикнула Джессика, протягивая мне бокал. — Ну, за наши хорошие отношения.

— За взаимопонимание, — серьёзно кивнул я. — Что это? — Спросил я, отдавая ей пустой бокал.

— Коктейль. Тебе понравился, Крис, — она наполнила рюмку янтарной жидкостью. — Хочешь ещё?

— Вкусно, — пробормотал я, чувствуя себя как-то необычно. — Только спать хочется.

Она забрала у меня бокал и усадила на диван. Её ловкие пальчики занялись пуговицами моей рубашки. Я с любопытством следил за действиями племянницы и спросил:

— Что ты делаешь?

— Раздеваю тебя. Ты же не хочешь спать в одежде?!

Я кивнул, с обожанием глядя на неё. Конечно, Джессика права. Какой же я дурак, что сразу не понял. Это ведь неправильно: ложиться одетым.

Она толкнула меня на диван. Склонилась сверху и поцеловала.

Я вздохнул и поймал её за плечи:

— Ещё.

Джессика посмотрела мне в глаза и упала на покрывало рядом со мной. Я притянул её к себе и поцеловал...

Проснулся я рано. Потянулся и резко сел. Что?! О Господи! Несколько секунд я тупо смотрел на лежащую в моей постели девушку. Она проснулась и испуганно потянула одеяло на грудь.

Я упал обратно на подушку. И закрыл глаза. Чёрт возьми, я ничего не мог вспомнить. Ничего такого. А было ли вообще между нами что-нибудь? Мог ли я позволить себе такое?!

— Джессика, мы ведь не были близки? Ты напоила меня и подстроила всё так, чтобы я подумал это. Но ведь это не так? Скажи мне правду. Только не лги!

— Мы не занимались любовью.

Я облегчённо вздохнул.

— Но если бы ты не отключился так быстро, мой ответ был бы другим, — быстро сказала Джессика.

Я нахмурился:

— Сейчас я закрою глаза. Ты вылезешь из-под одеяла. Оденешься и уберёшься из комнаты. Понятно?

— Я люблю тебя, — прошептала она, и через секунду я почувствовал её губы на своих губах. Её обнаженное тело прижималось к моему. Мысленно я боролся с собой. Но проиграл...

"I love you!" Открытки-сердечки на подушке... Розовые ленточки в косичках... Улыбка... Ямочки на девичьих щёчках... Искрящиеся смехом глаза... Всё говорит мне о том, что я — подлец. И неумолимо тикают часы...

— Крис. Мама приехала! Крис, ну иди же скорее.

Джессика радостно смеётся, а мне ничего не остаётся, как сказать правду... или солгать, или просто сбежать, как, наверное, нужно было поступить с самого начала. И чертовски хочется выпить...

— Мама, папа, у меня золотая медаль, представляете? И... скоро будет ребёнок...

* * *

* ПОЛНЫЙ ОБЛОМ

* * *

*

Я всегда знал, что мой брат — законченный придурок и идиот, но окончательно в этом убедился лишь недавно, то есть когда мы наконец встретились. Вот так! А началось всё с того, что мамаша с папашей задумали разбежаться и на бракоразводном процессе я выдал единственно верное решение в пользу своего отца. Мамаша, конечно, там пускала слюни, рыдала, мол: "Ты чё, сынок? Я на тебя всю жизнь положила, а ты..." и далее в том же духе. Но всё обошлось благополучно.

Родитель мой, признаюсь честно, был не промах и едва ли за свою жизнь уложил в постель одну и ту же женщину более двух раз. Впрочем, мать оказалась исключением, потрясная штучка, скажу я вам, сам чуть не рехнулся, наткнувшись раз на её фотографию. Право, неудивительно, что папаня так на неё запал. Эх, везёт же некоторым... Да, кстати, о чём это я?.. Так вот, когда мы с предком-то из-под маминого крылышка смылись, она в положении находилась, но там волнения всякие, тыры-пыры и ребёнок родился недоноском... Ну, типа недоношенный, что ли? Я к чему всё это. Сидел я, значит, в баре, никого не трогал, с ребятами пивка зашёл попить, а тут такая цыпочка подходит — вся из себя конфетка, хоть прям сейчас облизывай, — и хоп мне на стол конверт. Я ничего вначале, даже обрадовался. Думал, она со мной таким образом познакомиться хочет. Ага, сейчас! Нет, в письме какая-то белиберда оказалась. Читал я, читал, аж мозги в разные стороны потекли, ну я, значит, их собрал и назад тихонечко запихнул. И тут до меня эдак начало доходить, что братец у меня есть, малец несовершеннолетний, и типа он в моей опеке нуждается.

Ну, чего? Офигел я, конечно. Сижу, не знаю что делать. Друзья и посоветовали: "Ты, — говорят, — езжай, узнай что почём, а на месте и разберёшься". А чё?! Поехал я. Разве ж знал, что всё оно вон каким образом обернётся!..

Перво-наперво всё ещё тип-топ было. Хату нашел, с братом познакомился, — высокий такой парнишка, весь такой прилизанный, причёсанный, чистенький, аж плеваться хочется. Но ничего стерпел, разговорились: я слово, он мне — сто, но что лопочет непонятно. Неделю я ещё продержался, а потом всё — хана, скука смертная замучила. Собрался я, значит, манатки свои по карманам распихал и попёр. Братан на меня свои лупарики поднимает, глаза по два пятака, мол: "Ты чё? Куда?.." Во привязался! Я культурненько его так останавливаю: "Всё, погостили и хватит. Мне, — говорю, — домой пора".

Мальчишка в ступоре, чуть ли не в истерике бьётся. Но это уж не мои проблемы. Нашёл, понимаешь, чем остановить, чай не девка юная! Взял я билет на поезд и прямым ходом на вокзал. Не знал ведь, что легавые уже мою недобритую помятую физиономию по всему перрону разыскивают! И когда успел, сволочь малолетняя, заяву накатать, а? Чуть ли не с вагона меня сняли, под руки и в полицейскую машину! Ну, я типа узнаю: "Чё? Какие проблемы?" Припоминаю, сделал ли чего. Вроде никаких грешков за последнее время за мной не водилось. Но мало ли... Оказалось, братишка мой настучал, что, якобы, я свои опекунские обязанности не выполняю. Тут ещё и причинение морального вреда и так далее, и тому подобное... Короче, накрыл по полной программе!

Ну, я за голову хватаюсь: "Ё-моё на х... — типа. — Что теперь делать?"

— Ребята, — говорю. — Я же с ним всего-то неделю знаком, да на фига он мне нужен, сами подумайте?!

— Подпись, — спрашивают, — ставил? Так какие проблемы теперь-то? Всё. Раньше нужно было головой думать.

"Во, — понимаю, — влип". Тут и адвокат явился: "Так и так, — говорит, — не отвертишься. Сам, — говорит, — рассуди, что для тебя лучше: с зеками на зоне тусоваться, государственные щи хлебать, или всего-то за мальчуганом последить до его совершеннолетия, подпиской о невыезде отделаться?" Ну, ясно дело, на зоне лучше. И стаж пойдёт, и знакомства разные полезные появятся, и друзья. Да и скучать уж точно не придётся. А главное, слушать, что там лопочет этот полоумный мой братец.

— Конечно, — говорю, — на зоне лучше. Что я, нянька, за пацанёнком следить?

Адвокат офигел. Глаза на меня по бейсбольному мячику вылупил, типа: "Я не врублюсь совсем". Пробормотал что-то и смылся.

Теперь вот сижу и думаю. А как оно выйдет всё, повезёт ли?..

* * *

* СВЕТ И ТЬМА

* * *

*

В безумном танце жизни появляются и увядают хрупкие цветы, высоко в небо устремляют свои разлапистые ветви деревья-великаны; парит над землёй гордый орёл. Их срок недолговечен, и былое великолепие разрушится на твоих глазах, в один миг обратившись в тонкую струйку пепла, обожжённого солнцем и безразличным ко всему течением времени.

Я один. Один наедине с мирозданием, наедине с осознанием полной безысходности своего существования и краха дальнейших чаяний и надежд. Ненависть переполняет моё сердце: хочется убивать и разрывать на куски любого, осмелившегося назвать себя высоким и надменным словом "человек".

Человек! Презренное существо, алкающее твоего внимания, ползающее по земле в грязи и пыли, задыхающееся от собственных испражнений и пота, убивающее себя и себе подобных. Человек — прекрасное по своей форме и анатомии существо, созданное когда-то мною же ради потехи и развлечения, просто для удовлетворения собственного мимолётного любопытства. О, да не упомяну я свое имя всуе, но будь проклят тот день и час, когда мысль о создании Эдема впервые пришла мне в голову.

Теперь, глядя на грехи и всевозможные способы услаждения плоти этими низшими существами, я чувствую себя, как бы это сказать... на втором плане, что ли? Странно, правда? Но... есть время приходить, и есть время уходить. Их время давно истекло.

Да будет тьма!

* * *

* СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ

* * *

*

Элрой Кливи захлёбывался. Он лежал на спине в луже собственной крови: грабитель проткнул его насквозь, напал из-за нескольких паршивых долларов и оставил подыхать на этой грязной улице в нечистотах, собственной желчи и разрывающей мозг на куски ненависти. Мужчина застонал — боль накатывала волнами, не отпуская ни на секунду, — попытался встать, но ржавая железка прочно пригвоздила его к земле и как насмешка торчала из живота. Слёзы бессилия брызнули из глаз. Элрой уже чувствовал предсмертную агонию, сотрясающую тело. Но как же это несправедливо! Он не должен умереть! Только не сейчас! У него остался должок. Всё бы отдал, лишь бы поквитаться с подонком, который сделал это с ним...

Кливи скорее почувствовал, чем увидел человека, который резким, чётким контуром вырисовался на фоне красного шара луны. Холодные, точно сверкающий весенний лёд, глаза незнакомца впились как будто в самую глубину существа.

— Ты отдашь мне душу, если я исполню твоё желание? — прозвучал вопрос, исходивший словно бы из самого ада. И отдавшись тревожным эхом, медленно затих в закоулках больного, измученного сознания.

— Да! — пробулькал Элрой, харкая тягучими чёрно-алыми сгустками и отчаянно цепляясь за так внезапно предоставленную возможность отомстить.

Сатана нагнулся и, схватив его за руку, грубо поставил на ноги. Кливи чуть не подавился в крике, готовом сорваться с губ, правда, в последнюю секунду понял, что в этом отсутствует всякая необходимость: боль не давала о себе знать и, хотя в рубахе зияла дыра, а сам он красовался в обильно залитой кровью одежде, но рана отсутствовала — она просто исчезла.

— У тебя в запасе день, приятель, — сказал Сатана, — я приду за тобой в это же время.

Элрой не обратил внимания на исчезновение тёмного силуэта, переключившись на более важные для него дела. Оттёр кровь с циферблата: на часах значился двенадцатый час и, значит, отсчёт пошёл.

Ровно в полпервого-ночи "живой мертвец" отыскал своего убийцу в частном гараже. Удивительно, как много разных пыток можно придумать при наличии под рукой острых инструментов и надежно закованной в кандалы жертвы! Оставшееся до назначенного срока время Элрой Кливи посвятил этому несчастному: он кромсал его, резал, пилил, поливал кислотой, душил, сдирал кожу, ломал конечности. Проделывал всё медленно, с садистской любовью наслаждаясь каждым нюансом своей работы. Когда же Кливи покончил с "делом", придурок, наверное, в тысячный раз пожалел о том, что появился на свет.

Сатана возник из ниоткуда через минуту. Увидев то, во что превратилась жертва, он по-другому взглянул на Кливи.

— Я просто восхищен вами, — искренне признался Сатана, крепко пожимая руку Элрою. — Я думаю, теперь отсутствует всякая необходимость забирать вас к себе. Здесь, на Земле, куда большее поле для конструктивной и полезной деятельности такого специалиста, как вы. Конечно, если у вас нет возражений против нашего взаимовыгодного сотрудничества, но... — его взгляд остановился на низком столе, залитом непонятной коричневой массой, — считаю, что возражений не последует.

* * *

* СЕСТРА, ГДЕ ТЫ БЫЛА?

* * *

*

— Привет.

Знакомый бархатный голос заставил меня чуть ли не подпрыгнуть на месте. Я обернулся: — Кимберли!

— Братишка, — сестра повисла на моей шее и несколько раз звонко чмокнула в щёку. — Я так скучала, ты просто не поверишь.

— Ещё бы, — я усмехнулся. — Ты где так долго пропадала? Мы все волновались, не знали где тебя искать...

— Знаешь, это долгая история, — отмахнулась Ким и жалобно, совершенно по-детски, прикусила нижнюю губу. — Слушай, а есть ну... еда?..

— Э... ну, конечно, — я несколько удивлённо взглянул на сестру. — Только я не понимаю...

— Потом, — перебила она. — Я сейчас быстренько чего-нибудь перекушу и всё-всё расскажу, ладно?

Я позволил своей взбалмошной сестрёнке завладеть холодильником; и через несколько минут уже с недоумением глядел в её сторону, потом нахмурился.

— Знаю, — опередила меня сестра. — Тебе может показаться это немного странным, но... — Она вновь набила рот чем-то выловленным из недр "железного друга" и ещё некоторое время с удовольствием тщательно работала челюстями. Наконец выдавила: — Там, где я сейчас живу, нет такой вкуснотищи.

Сначала я подумал, что не так понял, затем решил, что Кимберли свихнулась и, схватив её за плечи, хорошенько встряхнул.

— Что происходит, Ким? Где ты была всё это время? Почему даже не позвонила? И почему ты... так странно выглядишь?! — только сейчас я внимательно рассмотрел свою сестричку. До этого я был, честно признаюсь, сильно взволнован её неожиданным появлением. Кимберли росла высокой девочкой, одежду ей шили на заказ, но сейчас она вроде даже стала ещё выше ростом, чем раньше, или мне это только показалось?.. Гм, в общем, что-то странное в её облике не давало мне покоя.

— Не глупи, Шеннон, — сестра тихо прыснула в кулак. — Ты ещё всего не знаешь, а глаза уже по полтиннику!

— Ну... есть немного, — я хмыкнул.

— Я вышла замуж, — радостно завопила Кимберли, — как только ты увидишь моего мужа — обалдеешь!

— Уже, — я выразительно посмотрел на неё. — Как видно, денег у него совсем ничего... То есть, когда?! А предупредить семью?

— Ну, недавно, — перебила меня сестрёнка и потупила ясные очи. — О нет! То есть этого добра, конечно, нет, братик, но, в конце концов, не в том же счастье...

— Конечно, — съязвил я. — Рай с милым в шалаше.

— Да! — воскликнула Кимберли. — Я знала, что ты всё поймёшь. Кстати, познакомься — это он.

— О боже! — это восклицание слетело с моего языка против воли. Любого, думаю, неожиданное появление какого-то непонятного человека в проёме окна, напугало бы.

— Привет, можно?

Высокий парень шагнул с подоконника на пол. Он весь сиял — то есть натуральным образом его белая одежда отсвечивала на солнце, — широко улыбался и выглядел необычайно счастливым, и его голос тоже показался мне каким-то ненормально мелодичным: — Но только я не Он, лишь Его помощник.

Наступила гробовая тишина, и мне даже показалось, что стало слышно, как по моему лбу скатывается капелька пота, словно в каком-нибудь глупом диснеевском мультфильме. Честно говоря, я вообще остолбенел от такой наглости.

— Да чего уж там, — усмехнулся чудной незнакомец. — Не бойся, меня самого только недавно назначили. Там всегда кадров не хватает. Если хочешь...

— Нет-нет, — я едва обрел дар голоса. — Мне и здесь... неплохо, знаешь ли.

— Ну, передумаешь — только скажи, и я всё устрою, — озарённый ярким светом, парень подал руку Кимберли. — Пойдём, дорогая, нас, наверное, уже заждались наверху.

— Пока, — сестричка энергично замахала на прощание рукой. — В следующий раз не забудь оставить пирожные, а то мне уже осточертело питаться одними фруктами.

— Дорогая... — вздохнул парень.

— О, извини, нечаянно вырвалось, — Кимберли тихонько рассмеялась, и её смех прозвучал подобно тысячам маленьких колокольчиков.

В тот же момент они исчезли за окном.

— Чего?.. — я подбежал к подоконнику и перегнулся через перила вниз, потом поднял глаза к небу. И долго ещё стоял, разинув рот и не смея верить.

Я лишь недавно переехал с первого этажа на двенадцатый.

"Хм... хм... а насчет работы, он это серьезно?" — мелькнула в голове совершенно идиотская мысль.

* * *

* СЛУЧАЙ В АВТОБУСЕ

* * *

*

Однажды я ехал в город Н из посёлка Л. Когда я садился в автобус — половина сидений пустовала, но на остановке М свободные места, естественно, уже давно оказались заняты. В дверях появилась бабушка в цветном платке. Она еле доковыляла до моего угла и оперлась на трость, старчески покачивая головой и щурясь подслеповатыми маленькими глазками.

Мне совсем не хотелось подниматься — лень. Поэтому я отвернулся к окну, наблюдая привычную сельскую панораму и делая вид, будто ничего и никого вокруг не замечаю. Как будто ненавязчиво шевельнулась внутри и, зевнув, снова равнодушно улеглась совесть. А самое главное, что позади меня сидел мужичок ну с очень большой сумкой (Сволочь! Придурок! Идиот! Чтоб ему пусто было. Встречу — убью!!!). Уж не знаю, чего этот деревенский олух вёз, но протискиваясь к выходу, он нечаянно задел "милый божий одуванчик".

Дальше и случилось то, о чём я искренне сожалею. И каюсь. Бабка, эдакая тщедушная старушка, но, тем не менее, с весьма порядочными килограммами, потеряла равновесие... И рухнула! Прямо на меня! Всей своей массой!

Из этого случая я сделал вывод: пожилым людям в автобусе место уступать надо. А то не ровен час...

* * *

* ТЫ

* * *

*

Жара. Припекает голову. Невыносимо хочется пить. "Воды, дайте кто-нибудь воды..." Рядом никого. Только бескрайнее голое пространство вокруг. На нём просто не за что уцепиться взгляду. Безжизненная пустыня. Ветер злорадно шевелит идеально ровные остроконечные наносы. Мелкие частицы попадают в глаза. Адская боль. Тереть веки бесполезно, будет только хуже, но руки сами тянутся к лицу. От боли текут слёзы. В тысячный раз обещаешь себе не смотреть. Снова лжёшь. Вглядываешься в горизонт. Напрасно. Впереди одно и то же. Чёртов песок! Бредёшь, шатаясь. Может, за следующей дюной? Но и там всё то же самое...

В бессилии падаешь на колени. Нет сил и уже давно покинула надежда. Язык распух, еле помещается во рту. Губы в запёкшейся крови. Хочешь расслабиться, избавиться, наконец, от этого кошмара, но Господу плевать на твои молитвы... Лишь на короткое время теряешь сознание и с облегчением отрываешься от суровой действительности. Снова открываешь глаза. Несколько минут не можешь понять, где ты. Осознаёшь. Безнадежность тяжёлой ношей наваливается на плечи. Встаёшь. Заставляешь себя двигаться дальше, но не идёшь, а плетёшься как улитка.

Солнце медленно уходит за горизонт. Ты с облегчением провожаешь глазами раскалённый шар. Скоро наступает долгожданная прохлада. Кажется, ничего больше и не нужно, сейчас бы лечь и немного отдохнуть. Замираешь. Но нет, нужно идти! Борешься с собой. Лениво шагаешь. Уже не помнишь, зачем это нужно. И всё равно что-то толкает тебя вперёд. Вперёд!

Вечер приносит с собой холод и ясность ума. Чувствуешь, что начинаешь мёрзнуть. Кутаешься в оставшиеся от одежды клочья. Естественно, — не помогает. Начинаешь бежать. За спиной взметаются столбы пыли. Так не может долго продолжаться. Устаёшь. Падаешь лицом вниз. Переворачиваешься на спину и смеёшься... Смеёшься. Смеёшься... Кашель в груди прекращает этот истеричный хохот. Бьёшь кулаками по сыпучей поверхности и внезапно успокаиваешься. Чтобы согреться заползаешь в неглубокую яму. Закрываешь глаза, но не можешь уснуть. Так проходит ночь. С рассветом всё начинается снова. И следующим утром, и следующим...

Голова стала тяжёлой. Трудно удерживать равновесие. Колени от частых падений горят огнем, на них образовалась кровяная корка. Без нечеловеческого усилия невозможно сделать и шаг. Хочется спать. Понимаешь, если закроешь глаза, это конец. Но тебе уже всё равно.

Ещё движешься вперёд, но это только по инерции. Шаг... второй...

Люди! Это мираж? Не веришь своим глазам. Замираешь, обезумев от счастья. Срываешься с места, бежишь, но падаешь... Встаешь и снова падаешь. Кричишь — из горла вырывается лишь слабый писк. Начинаешь ползти... Человеческие фигуры слабо подёргиваются... Теряют форму, делаются прозрачными. Исчезают совсем.

А ты всё ползёшь... ползёшь...

* * *

* УСТАЛОСТЬ

* * *

*

Хочется чего-то...

Сегодня обычный день, и скоро наступит полночь, но... я устал... Во рту — настоящая помойка. Самому противно. И во всех суставах ощущается разбитость. Бессмысленно пытаться уснуть. Считать барашков? Забавно... Строки знакомой, раскрученной по всем радиостанциям песни, вертятся, снуют, словно пойманные зверушки, в голове, изливаются фальшивой мелодией и словами припева... Ощущаю себя мучеником. Проклятье, что с человеком делает несколько стаканов водки! Мне кажется, я теряю нечто большее, чем время, я теряю всю жизнь.

За окном льёт дождь. Уже второй час, а он всё не прекращается! Струйки воды скользят по запотевшему стеклу, оставляя многочисленные влажные разводы. Монотонная музыка неутомимо бьёт по нервам. Устало заползаю под одеяло и зарываюсь головой в подушку.

Что со мной?.. Мрачные думы одолевают, не дают уснуть, забыться... Нужно что-то сделать, но так хочется покоя, или сам не знаю чего... потому, неуклюже, с шумом опускаю ноги на пол. Шлёпаю к входной двери. Распахиваю настежь. В помещение врывается прохлада, свежесть и редкие капли дождя, враждебно бьющие в лицо. Упрямо делаю шаг вперёд. Разбушевавшаяся стихия крепчает. За секунды рубашка насквозь пропитывается влагой и неприятно липнет к телу. Холодные струйки сбегают по плечам, тяжёлым грузом повисают, дрожат на ресницах.

Поднимаю голову. Тёплые потоки начинают медленно ползти по щекам, смешиваясь с небесной влагой. На моём лице неожиданно появляется ленивая улыбка, как вызов, противостояние собственному плохому настроению. Завтра будет новый день!

Странно, но меня это совсем не радует... Прикладываюсь к бутылке. Делаю большой глоток. Унылые мысли отражаются на лице гримасой вековой усталости и серьёзной озабоченности: утром нужно идти в школу. Снова. Как обычно, впрочем... Учёба... Проклятая учёба... "Ужас! Жить когда?!" — проносится в голове яркая, как молния, не озвученная вспышка-вопрос-проблема.

Бутылка медленно выскальзывает из рук, раскалывается с громким звоном на тысячи мельчайших осколков.