Театр Мертвой Бабочки

Дело клонилось к утру, а в веселом доме госпожи Китцуоко все еще оставалось несколько клиентов. Хозяйка с удивлением поглядывала на троих очень богато одетых самураев. Девушки уже отдыхали, музыканты разошлись. И едва ли гости позарились на прелести Китцуоко-доно, которая вот уже два месяца как разменяла пятый десяток. Но всю ночь эта троица щедро платила за музыку, любовь и сакэ. Так что выгнать полуночников не представлялось ровно никакой возможности.

Прикрывшись рукавом, хозяйка раздраженно зевнула.

-Китцуоко-доно, а не набьют ли нам здесь по трубочке? — Подал наконец голос самый старший из трех самураев, проводя рукой по лысине, которая явно не была следствием подобающей самураю прически. — Я понимаю, что табак нынче редок, и найти его сложно. Но все же мы...

Второй гость, пышущий здоровьем мужчина средних лет, правда, немного расплывшийся, самодовольно пошарил за пазухой вычурного юката и извлек на свет пухлый кошелек. Хозяйке было достаточно хлопнуть в ладоши, и гостям уже несли на подносе заправленные табаком длинные трубки.

-Уважаемые гости не возразят, если пожилая женщина разделит с ними это маленькое удовольствие? — Возможно, тело Китцуоко-доно уже не было столь прекрасным, но ее улыбка до сих пор очаровывала мужчин.

-Как можно, госпожа... Как можно так клеветать на себя! — Самураи не преминули поддержать женщину, пока она усаживалась рядом.

-И правда, Китцуоко-доно, вы очень красивая женщина. — Подал голос и третий гость, самый молодой. Ему было едва ли больше 25ти лет.

-Друг мой, вот когда Вы появились на свет, вот тогда я была красива. — Печально усмехнулась гейша, окинув нового знакомого пристальным взглядом. Вычурная одежда без монов и длинные, не бритые на лбу волосы выдавали в нем ронина. Впрочем, черты его лица не были грубы, скорее, наоборот. Наверняка у него хорошая родословная. За все годы своей работы на любовном поприще Китцуоко-доно привыкла смотреть и на мужчин, и на женщин как на красивых животных. И оценивать их соответствующе.

-Ох, а мы ведь и не представили нашего нового друга! — спохватился здоровяк в юката. — Госпожа, это Аояма Юсукэ. Какой фехтовальщик, скажу я Вам! Помните недавнюю историю с уличной бандой, которая орудовала возле дома Мураи-сама? Так Юсукэ-кун враз от них избавился! А то ли еще будет...

-Я так понимаю, Аояма-сан, Вы не так давно прибыли в Эдо?

-Еще и двух недель не прошло.

-Мы как узнали, что он здесь почти полмесяца, а в заведении блистательной Китцуоко не бывал — пришли в ужас. — снова вступил в разговор самурай в ярком юката.

-Вас может простить только тот факт, что Вы в Эдо впервые. — С притворной строгостью заметила женщина.

-Слава ками! Я прощен! Ведь я и правда впервые здесь. — Рассмеялся Юсукэ.

-О-о-о, как я Вам завидую, Аояма-сан... — вздохнул пожилой самурай. — Эдо — это город бесконечного многообразия красок и тайн. Что за прекрасный путь открывается перед вами!

-К несчастью, уважаемые гости, не все из этих секретов так уж прекрасны и приятны — Китцуоко торжественно улыбнулась.

-О! Госпожа поведает нам одну из своих леденящих кровь историй! — Двое завсегдатаев борделя сразу оживились. Юсукэ кивнул с вежливым интересом. Опытная гейша выдержала драматическую паузу и начала свой рассказ.

* * *

-Бродячие слепые музыканты любят распевать о битвах стародавних времен. Но я расскажу вам о событиях не столь далеких. Мне было десять лет, когда все это произошло, и я имела честь знать Мацумуши Фуджиту лично.

-Мацумуши... Фуджита... Почему это имя кажется мне знакомым? — Задумчиво проговорил Мураи.

-Я знаю, что в юности господин Мураи проводил гораздо больше времени в додзе, чем в театрах. — Почтительно улыбнулась Китцуоко. — Но даже Вы, видимо, слышали о знаменитом актере главного театра Есивары — Мацумуши Фуджита.

-Да! Именно так! Но он, помнится, очень рано умер...

-Вы совершенно правы.

-Хо, сдается мне, об этом-то рассказ и пойдет! — Потирал руки здоровяк.

-Всему свое время, Ранмару-сан, все по порядку. — Китцуоко продолжила.

-Да, увы, бедный Фуджита не дожил и трех дней до своего совершеннолетия. Две вещи погубили несчастного юношу: его красота и его наивность. Надо сказать, что я не видела больше в своей жизни людей красивее, ни среди мужчин, ни среди женщин. Мне повезло, ведь то, что я стану гейшей, было решено с раннего детства. Поэтому я очень часто посещала театры со своей наставницей. Да, Мацумуши был прекрасен. Только представьте себе: волосы длинные-длинные, как носили придворные дамы в былые времена, такие гладкие, действительно похожие на шелк. Лицо — чистое, белое, но при этом живое, теплое. А когда Фуджита улыбался, то вокруг будто бы зажигали праздничные фонарики. Как видите, красота совсем не роковая. Другое дело, что при желании он мог сыграть любую роль, заставить поверить в пьесу даже самых прожженных театралов. Но это на сцене. А в жизни Фуджита никогда не притворялся. И ,представьте себе, он искреннее верил, что люди приходят в театр наслаждаться спектаклем, сюжетными перипетиями и игрой актеров. А ведь даже я, маленькая девочка, прекрасно понимала, что таких — единицы. Для всех остальных театр — разновидность борделя, где во время представления можно присмотреть кого-нибудь по вкусу, а после приятно провести время.

Юсукэ внимательно слушал, неодобрительно качая головой.

-Ох, мне прямо стыдно стало! — Принужденно рассмеялся Ранмару. — Я-то именно за этим в театры и хожу.

-О, Ранмару-сан клевещет сам на себя! Во-первых, Вы всегда щедры и добры, силой никого не принуждаете. А во-вторых, я сама видела, как Вы прослезились на премьере 1;Самоубийства влюбленных в Киото7;. — И Китцуоко-доно льстиво улыбнулась. Юсукэ и сам Ранмару дружно захохотали, а вот Мураи-сама почему-то помрачнел.

-Сдается мне, я вспомнил еще одного героя этой истории.

-Наверняка господин Мураи имеет в виду молодого самурая по имени Икеути?

-Да, именно его. О, теперь я вспоминаю и саму историю. Оба ее героя, скажу я вам...

-Но постойте, постойте, дорогой гость! Неужто я и слова в своем доме сказать не могу? — Китцуоко-доно притворно обиделась.

-Нет, нет, умоляю, продолжайте! — Ранмару весь подался вперед.

-Икеути как раз был одним из тех немногих, кто ходил в театр ради спектаклей. Он никогда не присоединялся к толпе поклонников Фуджиты. Всегда поодаль, всегда в стороне, но всегда с глазами, устремленным только на актера. Да, он полюбил Мацумуши. И Мацумуши отвечал ему взаимностью. Только Икеути, и никому другому. Он не принимал подарков, и, чтобы не общаться назойливыми театралами, сразу после представлений исчезал. Мы, старожилы Ёсивары, знали, что вечерами и ночами он бывает у Икеути. Но мне почему-то всегда казалось, что они часами просто любуются на луну, а Фуджита играет на флейте.

Ранмару скептически ухмыльнулся.

-О, дорогой друг, Вы просто не знали Мацумуши. Он, несомненно, любил Икеути, но театр... театр действительно был его страстью, наваждением на всю жизнь.

А Икеути тем временем впал в настоящую любовную горячку. Он тратил на своего возлюбленного безумные деньги, дарил самые невероятные подарки. А в один день он пришел в театр, и на его кимоно вместо монов были вышиты бабочки (собственно, 1;мацумуши7; — это и означает бабочка). Вот это, скажу я вам, был скандал!

-Ужасный! Такое непочтение к фамильным гербам! — пробормотал Мураи.

-Да, Вы совершенно правы. Это событие теперь можно назвать началом конца Мацумуши Фуджита. Потому что его завистники, отвергнутые воздыхатели и просто негодяи нашли наконец оружие против этой любви. На Икеути была возведена напраслина, но такая блестящая, с такими неопровержимыми доказательствами, что все действительно поверили, будто в своем любовном безумии этот самурай по капризу любовника похитил из семейного храма меч-реликвию.

-Некрасивая получилась история, что верно, то верно. Слава ками, ему хотя бы разрешили совершить сэппуку. — С каждым словом Китцуоко Мураи мрачнел все сильнее.

-А что Фуджита? Он тоже был наказан? — наконец подал голос и Юсукэ. Судя по широко раскрытым глазам, история живо его захватила.

-Когда Икеути решил взрезать себе живот, он ничего не сказал Мацумуши, не желая прерывать его приготовления к премьере нового спектаклся. Бедный Фуджита! Он волновался, что Икеути не пришел на спектакль! Ах, несчастный мальчик, если бы он знал, что его возлюбленный в тот момент был уже мертв... — Женщина снова прервала свой рассказ. В глазах ее блестели слезы, на этот раз отнюдь не наигранные. — Но самое ужасное произошло сразу после спектакля. Самураи из клана Икеути ворвались в театр, выволокли Фуджиту на улицу и силой увели. Хоть с тех пор прошло уже тридцать лет, я до сих пор помню все так четко! Мацумуши, он... странно, но в тот момент, в разорванной одежде, с распущенными волосами, в которые еще были вплетены ленты от костюма, он показался мне безумно красивым.

-Вот именно что безумно... Эта красота была все равно что чума! — Мураи резко поднялся на ноги. — пойдем, Ранмару-кун, я сам расскажу тебе финал этой истории.

-Так Мацумуши Фуджита был убит этими самураями? -Тяжело вздохнув, спросил Юсукэ. Мураи застыл в дверях.

-Нет! Проклятье всем богам, нет! Когда мы выкинули его на улицу, я сам видел, как он встал и поплелся домой! Или Вы подвергаете мои слова сомнению, Кицуоко-доно?

Мураи покраснел от гнева. Ранмару обмахивал его веером и посылал Китцуоко умоляющие взгляды.

-Нет, как я могу, уважаемый господин! Я знаю лишь то, что на утро Фуджита не появился в театре. И с тех пор мы его никогда не видели.

-Иии, тоже мне загадка! — Принужденно рассмеялся Ранмару. — Да готов спорить, что он утопился со стыда, а тело унесло рекой.

Мураи процедил что-то сквозь зубы и, не прощаясь, вышел из борделя. Ранмару, не забыв принести оставшимся извинения, последовал за ним. Юсукэ и пожилая гейша некоторое время сидели в тишине.

-Вы рассказали очень занятную историю, Китцуоко-доно. — Молодой самурай очнулся от раздумий. — Занятную и поучительную.

-О, дорогой мой ронин, я ее еще не закончила... — Женщина улыбнулась так странно, что Юсукэ вздрогнул.

-Как так? Неужели Мацумуши не погиб?

-Увы, он все-таки умер. Но послушайте, какие странные вещи происходят теперь в наших кварталах. Одинокий самурай, идущий по улице, может различить между домами вывеску, которой раньше там никогда не было. 1;Театр мертвой бабочки7; — гласит она. Поддаваясь неизвестной силе, самурай заходит, оказываясь в большом прекрасном зале, который ну никак не мог уместиться в пространстве между двумя домами. Это — театр. На сцене зажигаются свечи, и начинается спектакль. Только один актер участвует в действе — неприкаянный дух Мацумуши. И когда все заканчивается, тут невольному зрителю самое время вежливо похлопать в ладоши и, поклонившись, удалиться. С такими ничего не происходит. Но некоторых, прямо скажем, очень многих, неудержимо манит красота призрака. Те, кто последует за ним за кулисы, насладятся сполна, спору нет. Вот только когда минует день, на следующую ночь слуги находят их мертвые тела. С отрубленными головами.

-Мне жаль этого несчастного призрака. Он, если это не сказки, должно быть, сильно страдает. — Юсукэ, опустив глаза, несколько минут молча поглаживал пальцами края пустой пиалы.

-Вы мне нравитесь Аояма-сан. Вы не такой жестокий, как господин Мураи. Уверена, что Вам несчастный Фуджита зла никогда не причинил бы. Просто помните об осторожности, и все у Вас будет хорошо.

-Благодарю, Китцуоко-доно. Отправлюсь-ка я пожалуй на свой постоялый двор. — Юсукэ встал и, потянувшись и отвесив хозяйке поклон, направился к двери. Надел обувь, отодвинул ширму и ушел в ночь, которая, освещенная яркими веселыми фонарями, вовсе не казалось страшной. Когда молодой самурай покинул бордель, госпожа Китцуоко тихо произнесла, задумчиво постукивая по подбородку сложенным веером.

-Интересно, какую пьесу сегодня дают в театре Мертвой Бабочки?

* * *

Кто-то с шумом бежал по коридору, два раза споткнувшись при этом. Когда ширма с опасным треском отодвинулась, Аояма Юсукэ уже стоял на ногах, положив правую руку на рукоять катаны.

-А, Ранмару, это ты. Зачем же так ломиться. — ронин недоуменно смотрел на мужчину, который стоял, тяжело дыша, оперевшись руками о колени. С момента посещения заведения госпожи Китцуоко они еще не виделись. Что же стряслось?

-Ох, Юсукэ-кун... Горе-то какое! — Ранмару поднял голову. В его глазах плескалась паника. — Господина Мураи убили! Этой ночью! У себя в постели! Голову ему отсекли, а кто — неизвестно! — И здоровяк принялся утирать рукавом пот с лица.

Аояма почувствовал неприятный зуд в желудке. Как будто падаешь в глубокую пропасть.

-Возможно, мой вопрос покажется тебе странным, и все же... — Юсукэ посильнее сжал рукоять меча. Это успокаивало. — Когда ты и Мураи покинули бордель, Вы случаем не заходили в театр Мертвой Бабочки?

Ранмару поперхнулся собственными вздохами. Он вытаращился на ронина, как на страшного оборотня.

-Юсукэ-кун, откуда ты знаешь?!

-об этом позже. Скажи, Ранмару, кого ты там видел?

-Юношу. Очень красивого юношу. Даже господин Мураи, взглянув на него, остолбенел.

-Ну а после спектакля? Вы же так просто не ушли, да?! — Аояма чувствовал, как в нем закипает гнев. Причину этого чувства он понять не мог, но смерть господина Мураи не вызвала у него никаких сожалений. Ранмару ничего не ответил, только голову опустил.

-Ну что же, — Юсукэ немного успокоился и, отложив катану, стал перевязывать пояс. — Сдается мне, сегодня ночью твоя очередь.

Мужчина рванулся к молодому самураю и неуклюже плюхнулся перед ним на колени, ткнувшись лбом в пол.

-Юсукэ-кун! Не надо так! Плачу золотом, плачу заранее, только посторожи мой дом сегодня ночью! Такого фехтовальщика, как ты, даже нечистая сила боится!

Не оборачиваясь, Аояма раздраженно кивнул. Он пришел бы и без приглашения. Слишком сильно захватила его судьба несчастного Мацумуши Фуджита.

* * *

В комнате стало темно. Единственный масляной фонарь в глиняном сосуде перестал гореть в одно мгновение. Фитиль не кончался, и не дул ветер, никто не проливал на него воду. Огонек просто исчезю

-О, Будда-Амида! — До слуха Юсукэ донесся сдавленный шепот Ранмару. Глаза ронина тем временем довольно быстро привыкли к темноте. Их было только двое бодрствующих в доме, Аояма сам на этом настоял, и слугам ничего не рассказали. На иных условиях Юсукэ являться отказывался.

-О, боги, что это там... Юсукэ-кун, слышишь, Юсукэ? Что это?! — Ранмару вдруг вскочил со своего места и бросился в тот угол, где сидел молодой самурай. Аояма сжал его плечо, призывая к тишине.

Под большим каштановым деревом

Мы будем играть с тобой в мяч...

Тихо-тихо, откуда-то далеко, видимо, в самом начале коридора, молодой красивый голос, скорее детский, чем мужской или женский, пел всем известную песенку. Не отпуская Ранмару, Юсукэ протянул вперед меч, отодвигая ширму, загораживающую вход. И не смог унять дрожь, когда увидел, что к ним медленно направляется странный силуэт.

Под большим каштановым деревом,

Только ты и я...

Мне — тебе, тебе — мне...

-Это актер из театра Мертвой бабочки! — Еле выдавил из себя Ранмару. Аояма позы не изменил, продолжая сдерживать приятеля.

Под большим каштаном...

Силуэт тем временем приближался, и в лунном свете, сочащемся сквозь седзи, можно было довольно хорошо его рассмотреть.

Кружась и пританцовывая, касаясь длинными рукавами то одной стены, то другой, к Юсукэ приближался Мацумуши Фуджита. Черные растрепанные волосы с обрывками шелковых лент касались пола. Белое лицо с тонкими черными бровями запрокинуто вверх, и хоть красные губы растянуты в ясной улыбке, темные глаза влажно блестят. Два расписных кимоно, верхнее и нижнее, в крайнем беспорядке: сползли с фарфоровых плеч, всюду дыры, пояс повязан криво. Босые ноги путаются в длинных полах.

-О, ками... — раздался тихий стон Ранмару. — Юсукэ, смотри... пол!

Аояма опустил глаза и несколько раз встряхнул головой, чтобы удостовериться в увиденном. По всему коридору, там, где шел Фуджита, вслед за ним тянулась широкая темная полоса. В полумраке цвет ее был неясен, но самурай может узнать кровь и не видя ее цвета.

Призрак прошел в дверь и оказался в полуметре от Юсукэ и Ранмару. Медленно, как старый механизм, белое лицо обратилось к ним. Песня стихла.

-Не ты. — Мацумуши покачал головой, касаясь невесомой рукой ворота косодэ ронина. Даже сквозь толстую ткань молодой человек почувствовал, что пальцы влажные. На куртке остался темный след.

-Ты. — Фуджита, как маленькие дети, оперся руками о плечи Аоямы и посмотрел тому за спину. Ранмару вскрикнул и отступил на несколько шагов.

Больше привидение не сказало ни слова. С тихим шелестом фигура осела на пол горсткой ветхого тряпья. Юсукэ внезапно понял, что весь вымок, как будто его окатило росой.

Прошла минута. Две. На исходе пятой Ранмару решился наконец подняться с пола и перевести дыхание. Юсукэ медленно опустил катану, оборачиваясь к приятелю.

И тут же снова вернул ее в боевую позицию. Ранмару оторопело уставился на ронина. Но тот смотрел совсем в другую сторону. Юсукэ увидел высокую фигуру в абсолютно белых одеждах самурая. Весь живот незваного гостя был перепачкан кровью. Прямо под пупком из его тела торчала рукоять ножа для сеппуку.

-Икеути! — только и успел выкрикнуть Юсукэ. Этот призрак, не в пример Фуджите, двигался очень быстро. Они оба одновременно ринулись к Ранмару. Призрак ухватился рукой за торчащую из его живота рукоять и с отвратительным хлюпающим звуком вынул нож из раны. Не прекращая движения, он с нечеловеческой силой вонзил танто в шею Ранмару, и стал вести его глубже, перерезая не только горло, но и кости. Кровь веером окатила пол перед ними. Юсукэ занес меч, метя призраку в голову, но тот молниеносным движением мастера вскинул нож и отразил удар. Окровавленная рука ухватила Ранмару за волосы и резко дернула вверх.

Сила грозного духа повергала в ужас. Юсукэ отступил, беспомощно глядя на то, как легко оторвалась голова от туловища. Жестом, полным презрения, Икеути бросил ее на пол.

-Бери меч, Икеути! Сражайся, как подобает самураю, а не этим ножом! — Юсукэ как мог сильно сжал рукоять катаны. Призрак поднял на него тяжелый взгляд, горящий слабым зеленым огнем. Еще одно резкое движение — танто вернулся на свое место, как клинок возвращают в ножны. Медленно, с достоинством он подошел к стойке из черного дерева, на которой лежали мечи хозяина дома. Взял один из них, и освобождая катану от ножен, повернулся к молодому ронину. Аояма поднял катану над головой и резко ринулся вперед. Начался страшный беззвучный бой человека и неприкаянной души.

Сначала атаковал только Юсукэ, а Икеути лишь отражал его удары. При этом казалось, что движется лишь его рука, а все остальное по-прежнему мертво. И это при том, что Аояма, держа меч двумя руками, вкладывал в удары всю свою силу! Унизительное чувство бессилия привело молодого человека в ярость. С грозным криком он сделал выпад, который, несомненно, повлек бы за собой смерть любого другого противника, но не призрака. Эта неповоротливая фигура внезапно словно изменила очертания, хитрым перекатом уклонившись от клинка, и в следующий миг сталь блеснула у самых глаз ронина. Юсукэ отпрянул, чуть не потеряв равновесие, а привидение уже наносило новый удар. Юсукэ отразил его, но чудовищная мощь мертвого самурая заставила его опуститься на одно колено.

-Нет, ты меня не получишь! — Аояма как мог сильно оттолкнулся от пола и поднялся, отбрасывая Икеути от себя. Тот споткнулся о тело Ранмару и упал. Мгновение — и молодой ронин был рядом. Он занес клинок для добивающего удара, но тут мертвец умелой подсечкой сбил его с ног. Не ожидавший такого Юсукэ больно ударился спиной и выронил катану. Страшный противник склонился над ним, собираясь пригвоздить к полу. В отчаянии молодой человек схватил ближайшее к нему оружие — нож, который все еще торчал из живота Икеути. Схватил — и в последний миг выставил его на пути катаны. Старое короткое лезвие сломалось, но смертельного удара не последовало. Призрак застыл на месте, выронив меч. Посмотрел на лежащего перед ним ронина. Зеленый огонь в глазах медленно гас.

-Теперь ты защищай мою бабочку. — Еле слышно прошелестел он, рассыпаясь черным пеплом.

Обессиленный Юсукэ услышал за ширмами топот ног и взволнованные голоса слуг. Попытался встать, но тут сознание его покинуло.

* * *

-Ах, Китцуоко-доно, неужели же бедный Юсукэ умер? — 15летняя Мию, лучшая воспитанница и надежда хозяйки, прижала руки к груди. По нарумяненным щекам бежали слезы.

-Не сразу, моя дорогая, не сразу. Хоть его и обвинили в убийстве Ранмару, а все же история была темная, и никто ни в чем не был уверен. Он сам предпочел совершить сеппуку и смыть с себя подозрения. Подумать только, пятнадцать лет прошло, а все помню, как будто это было вчера. Так или иначе, никуда театр Мертвой Бабочки не исчез. — И госпожа Китцуоко грустно улыбнулась.

* * *

Кровь едва запеклась, да и рукоять ножа все еще торчала из живота, но боли он уже не чувствовал. Вокруг было тепло, темно, приятно пахло. Чем же пахло? Пахло пудрой, дорогими тканями. Пахло пустым театром.

-Икеути... бедный мой Икеути... что они сделали с тобой... а все из-за меня. — Нежный голос заставил его поднять голову.

Он стоял на коленях посреди пустого роскошного театра, прямо на сцене. А перед ним, ласково улыбаясь и протягивая руки, стоял Мацумуши Фуджита. Он чудесным образом изменился. Волосы были не растрепанными, а искусно уложенными в высокую роскошную прическу. С обилием украшений. Кимоно, золотое с красным, сидело идеально. Он был прекрасен, как древний бог синто.

-Икеути! Иди же сюда! Обними меня!

Шатаясь, он поднялся на ноги и порывисто прижал тонкий стан к себе. Вдохнул одурманивающий запах волос, запрокинул голову, и вдруг вспомнил:

-Меня зовут не Икеути! Я Аояма Юсукэ!

-Того, с кем ты сражался в доме Ранмару, тоже звали не Икеути. Его звали Ходжо. — Юноша безмятежно улыбался, не обращая внимания на то, что теперь все его лицо и одежда перепачканы кровью. — Разве это имеет значение? Ты же не оставишь меня?

-Я буду защищать тебя. Как бы то ни было. — Подобной красоте было невозможно сказать 1;нет7;. Личность Юсукэ неумолимо растворялась в желании служить Мацумуши. -Мой любимый Икеути, вчера здесь был один грубый и заносчивый самурай. Он даже не следил за сюжетом спектакля, он хотел только мое тело. Пойдем, я покажу тебе его дом. — Фуджита спустился со сцены и пошел к двери, оставляя за собой кровавый след. Глаза Икеути-Юсукэ загорелись зеленым огнем.