Принцип абсолютного подчинения

Принцип абсолютного подчинения

Начало

Бездомного мальчишку били жестоко. Кулаками под дых, под ребра. Так, что кровь на обветренных губах, и слезы на ресницах. Но он все равно поднимался с мокрого, осеннего асфальта, хрипя и сплевывая красным. Вставал, сжимая пальцы со стесанными костяшками в кулаки. Красивый мальчик, битый мальчик, не достаточно сильный, чтобы дать отпор четверым. Изнеженный. Из влиятельной, богатой семьи, но сбежавший, скрывающийся.

А он наблюдал. Не за четырьмя бугаями, по его собственной затее, напавшими на подростка лет шестнадцати, что давно привлек его внимание на этих осенних аллеях. Кажется, не взирая на всю подпольность своего положения, мальчишка, словно на зло всем и вся, приходил в старый парк каждый день. Зачем? Или к кому? Да, его это интересовало, но не настолько, чтобы подойти и спросить. Но все равно, в этот момент он смотрел только на него, а не на тех, кто по его приказу измывался над ним. Пока только кулаками. Большего он бы им просто не позволил. Но все же долго смотреть на это бессмысленное по своей сути издевательство он не захотел, стало скучно. Он ожидал нечто большее от этого мальчишки. Просчитался. С кем не бывает?

Он отвернулся и пошел по аллеи в сторону парковки, и именно в этот момент на запястье сомкнулись горячие пальцы. Мальчишка вырвался из сжимающегося с каждой минутой круга и осмелился попросить помощи. У него попросить. Неудачный выбор, надо признать. Но в принципе, и так сойдет. Он медленно обернулся к нему, жалкому, с разбитыми в кровь губами и лихорадочным блеском миндальных глаз, в растрепанной одежде и слипшимися от пота волосами на висках. Выгнул бровь в немом вопросе, и тот, прочитав что-то в его глазах, опустил взгляд, разжал пальцы, сделал шаг назад. Так и не попросил, упрямый. Слишком много прочитавший в одном лишь взгляде. Слишком. Опасный в будущем из-за своей природной проницательности, но сейчас всего лишь недобитый щенок. Может, добить, чтобы не мучался?

— Будешь подчиняться беспрекословно, возьму с собой, Тимур Лавров. Нет — закопаю. — Сразу расставляя приоритеты, процедил он сквозь зубы.

Мальчишка вскинул голову, вздрогнул от режущей стали в серых, как осенняя морось, глазах, и, принимая условия, сделки, медленно кивнул, словно все еще не веря в свое счастье. Хотя, какое это счастье? Скорей уж маленький, персональный ад.

Часть 1

Убиться — не проснуться, или

как тяжело быть лишь чужим сном

Первоначально это была всего лишь попытка объяснить юному бунтарю, что в жизни не всегда будет только так, как хочет он, что нужно уметь подстраиваться и под чужие интересы, а иногда придется и вовсе по тем или иным обстоятельствам действовать в противовес своих собственных моральных принципов и представлений о честной игре. Именно этим руководствовался Никита Андреевич Демидов, мотивируя ту странную сделку, которую предложил сыну своего партнера по бизнесу. При этом он был убежден, что Тимур сам напросился на грубость. Этот его уход из дома поставил в длинном, сложносочиненном предложении их отношений с отцом последний восклицательный знак, после которого Лаврентий Петрович Лавров, всегда бывший человеком крутого нрава, позвонил молодому партнеру, коротко бросив в трубку всего несколько рубленых фраз, сводящихся к одному, что он полностью вверяет непутевого сына, посмевшего пойти против воли отца, в его руки, и пусть Никита делает с ним что хочет, но воспитает нормального парня, а не эгоиста с мелочной душонкой. Сказано-сделано, как иначе, когда тебя просит такой человек?

Отец Тимура знал к кому обращаться со столь необычной просьбой, понимая, что Никита, как никто другой, подойдет к заданию творчески и со свойственным ему размахом. Вот только никто из них, взрослых, и предположить не мог, что Тимка в свои шестнадцать окажется крепким орешком и переупрямит обоих. Но им об этом лишь предстояло узнать.

О том, что с этим мальчишкой по продуманной схеме действовать не получится, Никита, а для друзей просто Ник, понял уже в тот же вечер, как привез избитого его стараниями Тима в свой загородный дом. Тот был абсолютно индифферентен, когда он залечивал его ссадины и синяки, не шипел и даже не морщился, хотя Ник и понимал, что ему действительно больно, но мальчишка ему попался упрямым. Поначалу это удивило, потом, обрадовало. Никита в свои не такие уж большие годы, успел почувствовать как вкус припевающей жизни состоятельного человека, так и её скуку. Поэтому понадеялся, что мальчишка, отныне живущей в его доме, внесет в нее некую перчинку, и не позволит скуке принять в поистине вселенские масштабы. Он не ошибся. Тим умел удивлять.

Никита знал его как вздорного, дерзкого мальчишку, осмеливающегося за общим столом одергивать компаньонов отца, если те изволили говорить очевидную глупость, а еще он слыл бунтарем и неплохим для своих лет музыкантом. Их школьная группа уже даже успела дать несколько концертов в небольших молодежных клубах. Так что, по мнению Никиты, мальчишка просто зазвездился, раз осмелился в открытую перечить отцу. Но с того момента, как он привез его в свой дом, а на следующее утро туда же переехали все его вещи, Тимура словно подменили. Он всегда был активным, разговорчивым, как говорят в простонародье, шебутным, но неожиданно превратился в молчуна и слишком резко повзрослел. Никиту в первый момент это даже смутило, но он быстро разобрался что к чему, и с усмешкой принял правила навязанной ему игры.

Тимур учился подчиняться, а его учил приказывать. Теперь он ничего не делал без особого на то распоряжения с его стороны. Даже не ел. А все началось с того, что еще в машине, везя его к себе домой, Никита безапелляционно заявил, что уже завтра займется его переводом в другую, частную школу, и ему продеться забыть как о своих старых друзьях, так и об увлечении музыкой. "Никаких не серьезных глупостей, — объявил он, — Пока не поступишь в университет. А там посмотрим". Тимур тогда вздрогнул как он удара плетью по щеке, они как раз притормозили на светофоре, и Ник, повернув лицо в его сторону, заметил это невольное проявление истинных чувств непутевого подростка. Порадовался про себя, что так удачно задал правильный тон в общении с ним, и, не смотря ни на что, потом не пожалел. Так что жизнь под одной крышей для них обоих началась с пропасти между душами, и долгое время им казалось, что так даже лучше, проще и, как не парадоксально звучит, вольней.

А через несколько месяцев после Тиминого семнадцатилетия, которое в назидание Ник даже не подумал хоть как-то отметить и даже поздравлять мальчишку, ведущего себя с ним словно раб, исполняющий приказы деспотичного господина, не стал. На самом деле эта покорность начала его раздражать уже через несколько недель тишины и безмолвия со стороны Тимура, но он предпочитал ничем не выдавать свое раздражения, накапливая его, но раз за разом вовремя отметая.

На самом деле, несмотря на то, что они все это время жили под одной крышей, Ник далеко не сразу заметил, что Тим вытянулся почти на пол головы, и теперь его макушка доставала ему до середины уха. И удивительно возмужал, словно переезд к нему заставил его душу не просто повзрослеть, состариться раньше времени. Иногда он даже позволял себе жалеть о том, что не может заглянуть ему в голову и выяснить, какие черти прячутся в её темном, влекущем своими глубинами омуте. Но сделать это не представляло никакой возможности, так как Тим с упорством барана продолжал следовать правилам их маленькой игры.

Он подчинялся, Ник был вынужден приказывать. Даже расспросы про новую школу, учителей и одноклассников, неизменно наталкивались на стену отчуждения. Тим отвечал, только если Ник, тихо зверея, приказывал — "Ответь!". Он внимательно слушал и всегда смотрел только в глаза, не смущаясь даже самых откровенных вопросов, но никогда не позволял себе хотя бы покивать на какую-нибудь его не требующую словесного ответа реплику. Он молча пил чай вечерами, и ел ужин только в его присутствии, как бы пожилая приходящая кухарка, не пыталась накормить мальчишку, пока Ника не было дома, о чем она сама же ему и поведала. Но, тихо матерясь про себя, Ник как-то уговаривал себя в такие моменты сдерживаться и не принимать радикальных мер по устранению этого Тиминого подросткового издевательства над самим собой и, что неприятнее, над ним тоже, пока однажды после работы не стал отправлять за Тимом в школу водителя, а приехал сам.

Он застал подопечного в школьном дворе, укрытом совсем недавно выпавшим в полную силу снегом, в компании миловидной сверстницы. Она очень старалась ему понравиться, это было видно даже невооруженным взглядом, а Тим явно был к ней абсолютно безразличен. Стоял, засунув руки в карманы куртки на груди, и вежливо улыбался на все её кокетство. Но завела Никиту именно эта его улыбка. Слишком взрослая и понимающая для Тиминых семнадцати лет. Самому Нику с того самого дня, он ни разу не улыбнулся. А приказывать ему это мужчина считал унизительным как для Тима, так и для себя. И вот сейчас, подсмотренный разговор в школьном дворе, подвел его к мысли, что их с Тимом игре давно пора выйти на новый, качественно новый уровень. Мальчишка уже дорос до взрослых игр — в этом Ник не сомневался и был прав. И таки да, Никита, порой, умел быть и жестоким.

Сначала в качестве проверки, когда они вернулись домой, он подозвал его к себе, сидя в глубоком кресле в богато обставленной в классическом викторианском стиле гостиной. Тим безропотно подошел. Повинуясь отстраненно звучавшему голосу мужчины, не моргнув глазом, опустился перед ним на колени. Придвинувшись, как тот приказал, расстегнул на нем брюки, вельветовые, мягкие. Приспустил белье. Взял пальцами пока безучастный ко всему происходящему ствол. Придвинулся совсем вплотную и покорно обхватил головку губами, невзирая на странный, чужой всему его существу запах и непривычный вкус на языке. Ник над ним тяжко вздохнул и приказал выпустить его изо рта и вообще убрать все обратно, что Тим с той же скрупулезностью и проделал. Проверка была пройдена. Он подчинялся. Беспрекословно, полностью и абсолютно. Игра стала еще интересней, и, однозначно, взрослей.

Дальше больше. В очередной раз вернувшись от репетитора, Тимка застал в своей комнате посторонних. Двух миловидных девушек, развалившихся на его кровати поверх покрывала в призывных позах в чем мать родила, и без тени смущения в глазах взирающих на него, застывшего в дверях. Ник тоже был здесь. Сидел в компьютерном кресле на колесиках и вертелся, отталкиваясь от пола ногами, то в одну сторону, то в другую, изучая его реакцию.

Лицо Тима осталось беспристрастным. Тогда, повинуясь движению руки Ника, одна из девушек встала с кровати, подошла к стоящему в дверях мальчишке, опустилась на колени и принялась за его ширинку. Тим даже не зажмурился, все так же неотрывно и бесстрастно глядя в лицо улыбающегося Ника.

Обучена девица была явно профессионально, сосала и заглатывала по самые яйца так, что в ушах звенело, а перед глазами звезды вспыхивали. Но Тим был упрямым. Стоял молча, не шевелясь, и даже испытывая ни с чем не сравнимое возбуждение, которое давало о себе знать, быстро налившимся кровью членом, то исчезающим в напомаженном рту, то с вульгарным, влажным чмоком появляющимся вновь. Он продолжал смотреть в глаза переставшего улыбаться Ника совершенно не меняясь в лице все тем же немигающим взглядом. Лишь струйки пота, текущие по вискам к шее, давали понять, как дорого ему обходится такая отстраненность, такое подчинение.

Так и не дождавшись желанной реакции, Ник в тихом бешенстве кончить ему так и не дал. Отозвал девчонку, та тут же вернулась на кровать к подруге, а сам жестом выпроводил возбужденного до предела мальчишку за дверь и занялся сексом с вызванными им девицами, потребовав у них нарочито громко стонать, чтобы было слышно в любом уголке дома и даже во дворе. Те с готовностью его желание удовлетворили, не особо при этом лукавя, под взбешенным до крайности Ником трудно было не кричать.

Больше Тим даже в мыслях эту комнату в его доме своей не называл. А через полтора месяца, в один из зимних вечеров, появился мальчик, точнее, искусно маскирующийся под него довольно-таки взрослый парень. Но при этом внешне он выглядел как сущий мальчишка, вряд ли больше чем на пару лет старше Тима, лишь едва приметные морщины в уголках глаз давали понять, что ему вовсе не столько лет, на сколько он выглядит. На самом деле ему было двадцать семь, не многим меньше, чем тридцатилетнему Никите. Он был улыбчив и смешлив, Ник называл его Дани и откровенно тискал, устроившись на большом, стилизованном под старину, диване в гостиной.

Тим застал их, когда на хохочущем светловолосом Дани не осталось рубашки, мятой тряпкой валяющейся у ног откинувшегося на спинку дивана Ника, на коленных которого парень сидел верхом. А сам Никита выцеловывал изгиб его намеренно подставленной шейки, молочно-белой, как и все тело парня. На такой светлой коже следы от засосов обычно видны лучше всего. Тим, снова замерший в дверях, насчитал три. Ник увидел его через плечо Дани и, ухмыльнувшись, демонстративно сжал зубами мочку уха уже заведенного ласками парня, потянул за нее, и тот застонал, ерзая у него на коленях.

— Поиграешь с малышом, Дани? — хриплым, но достаточно громким голосом, так, чтобы услышал и Тим, поинтересовался он у парня.

Тот сразу же обернулся через плечо и встретился с ним глазами. Плотоядно улыбнулся, облизывая уже припухшие от поцелуев Ника губы, соскользнул с колен мужчины и шагнул навстречу семнадцатилетнему подростку. Тот и на этот раз не изменился в лице. Но почти неосознанно перенес вес тела на одну ногу, чтобы другой сделать шаг назад. Быстро опомнился и даже не отшатнулся. Но Ник все равно заметил эту его секундную слабость и записал одно очко в свою пользу.

Дани же подошел к Тиму и все с той же распутной, многообещающей улыбкой, обхватил пальцами затылок мальчишки, оказавшегося почти на пол головы выше его, заглянул в пустые глаза, цвета обжаренного миндаля, и попытался поцеловать. Но был вовремя остановлен ледяным голосом Ника из-за спины.

— Мы договаривались, Дани, помнишь?

— Никаких поцелуев, — протянул тот почти возмущенно и добавил, — И что мне теперь с ним делать?

— Все, что захочешь. Ограничение только одно.

— Ну, хорошо.

Парень делал минет еще лучше, чем та девчонка, что была в прошлый раз, насколько мог судить об этом Тим, пребывающий на грани обморока от его неторопливых, тщательных ласк, и вынужденный несмотря ни на что сохранять лицо. Дани же ласкал не только его готовый разорваться на части ствол, он вылизывал яйца, покрытые еще толком не оформившимся, почти детским пушком, прикусывал кожу на внутренней стороне бедер. А потом, когда Тим ощутил, что больше не в силах это терпеть, и сейчас либо как девчонка грохнется в обморок, либо кончит, окончательно проиграв в их с Ником затянувшейся игре, Дани неожиданно отстранился и, только прикусив щеку изнутри Тим смог сдержать рвущийся из горла протестующий возглас. Отрезвил горчащий привкус металла на языке. А Дани на полу перевернулся к нему спиной, стащил с бедер и без того держащиеся лишь на честном слове светло-голубые джинсы вместе с черными стрингами и, подставив молочно-белый, округлый зад, встал перед ним на четвереньки.

Глаза Тима сделались просто квадратными. Он вскинул голову и встретился взглядом с Ником, все еще сидящим на диване. Тот хитро улыбнулся и приглашающим жестом махнул на Дани, но Тим даже не шелохнулся. В его глазах появилось отторжение, он смотрел сейчас так, что Ник, не плохо разбирающийся в людях, понял, что, если он сейчас заставит мальчишку сделать это, игра, так забавляющая его в последнее время, превратиться в образ жизни. Тим такого надругательства над собственной душой ему уже никогда не простит.

— Дани, сладкий мой, иди сюда.

Никита протянул парню руку, тот склонил голову на бок, поджал губы и, сев на пятки, обернулся через плечо на Тима. Но тот смотрел лишь на Ника. Разочарованно фыркнув, Дани окончательно стянул с себя джинсы, поднялся с пола уже обнаженным, подошел к широкому, но низкому, журнальному столику, что стоял перед диваном, и опустился все в ту же позу, взобравшись на него. Ник хищно улыбнулся и, поднявшись на ноги, обошел его сзади, наспех натягивая презерватив, в сторону Тима он больше не взглянул. У журнального столика в его гостиной была очень удобная высота. Пальцы впились в молочно-белую кожу бедер, оставляя алые следы, и он легко, одним рывком насадил на себя застонавшего от удовольствия Дани.

Ник умел растягивать удовольствие, как свое, так и партнера. Дани это нравилось. Он дергался под ним и сжимался, то позволяя Нику засаживать ему по самые яйца, со шлепком вдавливая в него толстый, обтянутый презервативом стрежень, то наоборот, сжимался так, что Нику приходилось прилагать усилия, чтобы вытащить и снова вставить лишь наполовину. Тима, все еще стоявшего посреди комнаты со спущенными штанами и вздернутыми вверх стволом, они, вообще, казалось, не замечали, пока в какой-то момент Дани не повернул к нему голову, сотрясаясь от толков размеренно трахующего его Ника, и простонал чуть ли не по слогам, чужим, не своим голосом.

— Давай же! Иди сюда... хочу тебя тоже... хочу... в рот... ну, же!

Тим не пошевелился, хоть и услышал, осознавая, что умрет прямо здесь и сейчас, если не кончит. И тогда прорычал уже Ник.

— Да, вставь ты ему, наконец!

И мальчишка, путаясь в спущенных штанах, все же доковылял до имеющей друг друга парочке и встал на тот самый журнальный столик из мореного дуба, на одно колено, позволяя Дани засосать свой член в рот.

Ник теперь смотрел на него неотрывно, больше не отвлекаясь на то, чтобы ласкать зажатого между ними Дани, который млел, дергался и постанывал от блаженства даже с полным ртом. По вискам Тима ползли струйки пота, волосы намокли, в глазах появился нездоровый, лихорадочный блеск. Он толкался в услужливый рот резко и быстро, но все еще молча, лишь дышал так словно пробежал не сто метров, а все пятьсот, разомкнув влажно блестящие, покрасневшие от напряжения и частого облизывания губы, приоткрытые, чтобы воздух хоть как-то проникал в горящие огнем легкие.

Ник долго терпел, но потом все же вскинул руку, обхватил ладонью взмокший затылок и, заставив мальчишку перегнуться через спину чуть ли не визжащего от восторга Дани, поцеловал. Жестко, без прелюдий, грубо пропихивая язык ему в рот так глубоко, как только мог. Тим вскрикнул, вцепился ему в локоть, царапая нежную кожу на его внутренней стороне до крови, и кончил, выплескиваясь в рот исправно глотающего Дани, уже не замечая, что от этого первого поцелуя, кончил в зад парня и Ник, ошеломленный и почти потерявшийся во времени и пространстве на несколько бесконечных мгновений.

Остаток вечера Тим помнил плохо. Кажется, когда Ник ушел распоряжаться насчет ужина для них троих, довольный до неприличия Дани, успевший принять ванну в одной из гостевых спален, нашел его сидящим в библиотеке над перевернутым вверх ногами учебником по обществознанию и принялся совершенно не стесняясь делиться впечатлениями о случившемся. Тим сидел молча и слушал, впитывая, как губка. А что еще ему оставалось? А потом еще пришлось пересказывать все услышанное Нику, когда Дани увезли на вызванной после ужина машине, и хозяин дома приказал рассказать все, о чем они так долго разговаривали в библиотеке. Уточнять, что говорил вообще-то только Дани, а он молчал, Тим не стал.

— Он сказал, что очень любит секс с тобой и жалеет, что не ты был у него первым. И вообще, несказанно рад, что сегодня ему удалось заполучить еще и меня.

— Наивный, — в ответ на последнюю фразу, фыркнул Никита, изучающий какие-то бумаги, сидя за столом в своем домашнем кабинете. Но больше не дождавшись от Тима, стоящего перед ним чуть ли не на вытяжку, ни единого слова, поднял на него глаза и поинтересовался, — Не хочешь узнать, почему?

Тим промолчал. Он всегда так делал, когда вопрос не содержал прямого приказа, что с каждым разом раздражало Ника все больше. Вот и сейчас он нахмурился и коротко бросил.

— Ответь.

— Нет.

— Потому что кому, кому, а ему ты точно не принадлежишь и принадлежать не будешь, — рыкнул Ник, вернувшись к бумагам.

Тим так и остался стоять перед его столом, неподвижно и отстраненно.

— Что еще он тебе сказал? — устав изображать кипучую деятельность, коей в присутствии несносного маленького упрямца он, похоже, совсем разучился заниматься, уточнил Ник.

— Честно признался, что просто любит секс, что заниматься этим с двумя, а то и тремя партнерами, особенно, когда один из них ты, это здорово. И он хотел бы делать это чаще, но, к сожалению, работа и семья ему не позволяют так уж часто шиковать в свободное время.

— Тебя не заинтересовало, о какой семье идет речь? — спросил Ник и, снова не дождавшись ответа, откинулся на спинку кожаного кресла и подтвердил приказ, — Ответь.

— Нет.

— У него жена и двое детей. И как бы он не развлекался с мужиками на стороне, он их не бросит. Людмила, жена его, в курсе увлечений мужа, но её это мало волнует, пока он каждый вечер возвращается к ней и детям. Дани, умный парень, знал на ком жениться. А вот детей он воспитывает в строгости, так что они у него хорошие, не испорченные детки. Лене — семь, Пашке — пять. Что еще?

— Ничего.

— А спрашивал что-нибудь у тебя лично?

— Да.

— Что?

— Как я к тебе отношусь.

— С чего это он вдруг?

— Сказал, что обычно, он успевает под тобой дважды, а то и трижды кончить, прежде, чем ты спускаешь ему в зад, а тут, стоило тебе ко мне присосаться...

— И? — перебил его Ник требовательно.

Тим не ответил. Мужчина побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и уточнил вопрос.

— И как ты ко мне относишься?

Мальчишка продолжал молчать, вот только в глазах его мелькнул вызов, и Ник непроизвольно расплылся в понимающей улыбке.

— Хорошо, — удовлетворенно выдохнул он. — Пусть это станет для меня сюрпризом. Я не стану тебе приказывать. — А потом, отметив про себя едва уловимое облегчение, появившееся во всей фигуре подростка, заговорил уже о делах. — Как у тебя продвигается подготовка к экзаменам? Я хочу знать все, постарайся оценить как себя самого, так и своих преподавателей максимально объективно. Во-первых, я хочу знать, на какие предметы стоит сделать упор, во-вторых, каких репетиторов заменить, если это, конечно, нужно. И да, можешь взять себе стул, мне надоело задирать на тебя голову.

Больше подобного рода экспериментов Ник не проводил, правда, к концу учебного года последнего для Тимки одиннадцатого класса приобрел, по своему личному мнению, дурную привычку, когда они были дома вдвоем, все время держать мальчишку в поле зрения, это его удивительным образом успокаивало даже после неудачного дня. Тим теперь и уроки стал делать в гостиной в его присутствии, для чего Ником был приобретем еще один кабинетный стол, выполненный под стать всему викторианскому антуражу комнаты, правда куда миниатюре того, что стоял у него в кабинете. А так же Тиму был подарен совершенно без какого-либо повода ноутбук, тоже подобранный под цвет интерьера гостиной.

И даже на выпускной к Тимуру вместо отца пошел все тот же Ник, представленный, как временный опекун. Лаврентий Петрович сыну с того самого его побега не навязывался, давая тем самым понять, что Тим может вернуться только сам. Уговаривать его никто не будет. Но Тим был упертым и продолжал с навязчивым упорством следовать выдуманному им самим принципу абсолютного подчинения. И ни отец, ни Никита и предположить не могли, что его упрямства может хватить так надолго.

Часть 2

Братья наши меньшие или

нельзя заводить домашнее животное, если нет дома, в который можно его привести

С поступлением в университет проблем не возникло, что неудивительно, при такой муштре со стороны Никиты. Тимура зачислили на первый курс юридического факультета, причем на выбор профессии Ник осознанно влиять не стал, очень вовремя устранившись. Он вообще искренне надеялся, что после поступления и начала веселой и разгульной студенческой жизни поведение Тима измениться. Ведь как могло быть иначе, когда его ждал совсем иной, более взрослый круг общения, студенческие вечеринки, регулярное отмечание дня группы и прочие прелести, сулимые продлением беззаботных деньков за счет получения высшего образования. Но и в этом Тим удивил его. Никита специально запретил водителю и в тайне от всех себе самому забирать мальчишку из института по часам, рассчитывая, что тот как минимум начнет активно общаться с ровесниками, ходить на гулянки и пьянки, водить на свидания девушек. В деньгах Ник его после окончания школы ограничивать перестал совсем, выдавая каждый день без дополнительных просьб со стороны Тима очень даже приличные суммы, а если тот еще и попросил бы, то мог отсчитать и больше, в конечном итоге у него пока не было собственных детей, так что денег на такие мелочи более чем хватало.

Но нет. Тим словно назло, в насмешку, повесил в его кабинете расписание окончания своих занятий на неделе, и каждый раз молча вешал новое, стоило Нику в его отсутствие сорвать его в бессильной злобе и порвать на мелкие куски. И все равно возвращался всегда четко по часам, всей этой пунктуальностью давая понять, что никуда он после занятий не ходит, ни с кем не встречается, а сразу же приезжает обратно.

Ник сдался к ноябрю. Теперь, когда день стал коротким и быстро темнело, за Тимом всегда приезжал на машине водитель, либо Ник лично. В последнем по большому счету не было необходимости, но Никита, все чаще к концу дня ловил себя на мысли, что хочет его видеть, поэтому и срывался, переложив оставшиеся дела на замов, или подгадывая рабочий график так, чтобы все закончить к тому времени, как освобождался Тим.

В машине они, как правило, молчали. На самом деле они даже дома говорили очень и очень мало, и по прошествии почти года, после того, как Тим у него поселился, Никита понял, что ему уже не достаточно просто молчаливого присутствия рядом с собой, а хочется, хотя бы изредка, слышать его голос. И не короткие, рубленные фразы подчиненного, почти раба, а нормальный человеческий разговор, пусть не по душам, мал мальчишка еще для того, чтобы лезть ему в душу, но поговорить он бы с ним мог, ведь так? Но прежде чем наседать с этим на Тима, он предпочел дождаться подходящего момента. Но подгадать все никак не удавалось, и тогда Ник как-то после занятий попросту повез его не домой, а в небольшой ресторанчик, ведь оба еще не обедали. Тим как всегда остался полностью индифферентен к происходящему, ничем не выдав своего удивления от смены привычного маршрута. Никита поймал себя на мысли, что восхищается его выдержкой. Все же в их игре как не крути, у Тима пока были лидерские позиции. Не то чтобы Ник воспринимал все эти игры в подчинение и покорность всерьез, но в последнее время ему все отчаяннее не хотелось ему проигрывать. И он искал способы победить, вывести Тимура на чистую воду, заставить проявить бешеный темперамент, раз уж характер и выдержку он уже проявил.

— Вина? — спросил официант, протягивая им обоим поочередно меню.

— Не стоит, — с ленцой отозвался Ник, посмотрев на мальчишку, сидящего напротив, тот в меню даже не заглянул, ответив бесстрастным взглядом. — Что-нибудь закажешь? — обратился к нему мужчина, жестом отпуская на время официанта.

Мальчишка едва заметно склонил голову к плечу и промолчал.

— Я не собираюсь заказывать за тебя, — предупредил Ник строго, он начинал злиться, но все еще пытался быть подчеркнуто вежливым и не требовать ответа приказом. Но без этого Тим упрямо продолжал молчать. Это просто бесило! — Вот скажи, — невыдержав, Ник захлопнул свое меню и откинулся на спинку стула, изучая мальчишку неприязненным взглядом, — Тебе доставляет удовольствие издеваться? — и, осознавая, что не дождется ответа и в этот раз, приказал. — Ответь.

— Нет. — Тим покачал головой.

— Тогда почему ты это делаешь? И давай я не буду хотя бы в эти два часа, что мы проведем здесь, повторять "ответь" после каждого вопроса. — Категорично потребовал Ник, отметив, как у Тима при этих словах вырвался почти незаметный вздох.

— Что делаю? — уточнил он без понуканий. Ник испытал чувство, сродни облегчению. Кажется, Тим все же пошел на контакт.

— Издеваешься.

— В чем? — Тимур подался вперед и устроил подбородок на переплетенных пальцах, поставив локти на стол перед собой.

— С этим твоим вывихом на подчинение.

— Ты сам хотел, чтобы я слушался тебя беспрекословно. Я не желаю возвращаться к нему. Поэтому выполняю обещанное.

— К нему, это к отцу?

— Он мне не отец. — Голос прошелся по душе стеклорезом. Ник выгнул бровь, но Тим никак не пояснил свою позицию.

— Я что-то не знаю?

— Смотря о чем.

— О причине твоего ухода из дома.

— Возможно.

— Расскажешь?

— Прикажи.

— А если не стану?

— Не скажу.

Ник хмыкнул. Очень похоже на западню, ловушку из искусно переплетенных слов, а еще на затаенную боль и страх, что придется все же ответить. Вздохнув, он снова взял в руки меню и произнес обманчиво мягко.

— Пожалуйста, закажи что-нибудь сам. Пусть ты ведешь себя со мной, как раб с повелителем, но я все же не нянька.

— Хорошо, — Тим медленно кивнул и открыл кожаную папку, невидящим взглядом скользя по глянцевым страницам.

Никита какое-то время наблюдал за ним, а потом позвал.

— Тимур?

Тот поднял на него глаза.

— Если тебе здесь не нравится, мы можем уехать.

— Мне все равно, — прошептал тот и, не глядя, ткнул пальцем в меню, когда к ним подошел официант, лишивший Ника возможности спросить у мальчишки что-нибудь еще.

Никита тоже быстро сделал заказ, и их снова на какое-то время оставили одних. Тим молчал, глядя в сторону, Ник смотрел на него.

— У тебя испортилось настроение? — нарушил молчание Никита.

— Нет, — Тимур отрицательно покачал головой.

— Значит, тебе на самом деле безразлично, что я с тобой сделаю, так?

— Ты и так со мной уже чего только не делал, — мальчишка перевел на него взгляд. — Все еще не убедился что можно все?

— То есть если я в следующий раз не стану звать посторонних, а просто воспользуюсь тем, кто всегда рядом, то есть тобой, ты не станешь возражать? Не побежишь жаловаться отцу, что злой негодник дядя Ник в кровать уложил и отымел по тихой грусти? — Ник расплылся в хищной улыбки, неосознанно желая запугать, не потому что хотел дождаться от него страха, а просто в очередной раз проверяя на стойкость. Мальчишка устоял.

— Я же уже сказал, что не вернусь к нему и отцом своим не считаю.

— И? — протянул Ник, впившись в его глаза пристальным взглядом.

— Ты можешь делать, что тебе заблагорассудиться. Я обещал подчиняться, и я подчинюсь. — Отчеканил Тим и больше взгляд отводить не стал.

Никита долго смотрел на него, решая, понимает ли этот мелкий негодник о чем вообще идет речь. Наверное, все же понимает, решил он про себя и задумался. Тот их поцелуй уже давно не давал ему покой, но насиловать неразумного мальца, Ник не собирался ни при каких обстоятельствах, пусть даже тот, помня о его упрямстве, с нездоровой покорностью примет любые поползновения с его стороны, все равно это будет насилием над личность. А так, с, в сущности, не плохим парнишкой поступать просто нельзя. По крайней мере Ник на данном этапе их отношений был в этом уверен. К тому же, он сам еще не знал, а хотелось бы ему расширить их рамки, или лучше оставить все как есть, до тех пор, как Тиму надоест притворяться тем, кем он никогда не являлся, и все затухнет самом собой. Но по прошествии года в подобное верилось уже с трудом. Вздохнув, Ник принялся за горячее, и Тим, послушно взялся за свои столовые приборы лишь после того, как начал есть он.

А если, это у него уже не выдуманная строптивостью и гордостью маска, а образ жизни, что тогда? Вытерев губы салфеткой и отложив прибор, Ник все же спросил.

— И сколько ты планируешь так жить?

Тим оторвался от своей рыбы и поднял на него глаза.

— Со мной, сколько?

— Пока не выгонишь.

— А если вообще не выгоню?

— Значит, буду жить.

— А когда закончишь институт.

— Если скажешь, пойду работать.

— А если не скажу?

— Не пойду.

— И чем будешь заниматься?

— Чем захочешь.

— К примеру?

Тим пожал плечами.

— А какие есть варианты?

— Ну, например, постельная игрушка, — с трудом сдерживаясь чтобы не зарычать прямо здесь, прилюдно, угрожающе понизив голос, произнес Никита.

— Значит, буду ей.

— А если выброшу, наигравшись?

— Уйду.

— И что будешь делать без меня?

— Тоже, что и пока ты не забрал меня с улицы.

— Побираться, пока не отметелят и не затрахают до смерти?

— Я не побирался.

— А на что жил те две недели?

— Работал.

— И кем же?

— Машины мыл.

— Это в шестнадцать. Но сейчас тебе...

— Когда совершеннолетний найти разовую работу еще проще.

— И ты готов заниматься этой самой разовой работой?

— А почему нет?

— Тогда почему не найти что-нибудь нормальное, тем более, если к тому времени у тебя на руках уже будет диплом?

— А зачем?

— Что значит зачем? — Ник понял, что звереет. Более абсурдного разговора в его жизни еще не было.

— Зачем мне приличная работа?

— Хотя бы затем, чтобы жить прилично, как ты привык.

— Как привык, так и отвыкну. Мне много не надо.

— Неужели? То есть, если я тебе деньги давать перестану, ты сможешь прожить и без них?

— Вернуть?

— Что? — Ник опешил, о чем это он?

— Те деньги.

— Какие? — переспросил он, все еще не понимая.

— Которые ты мне давал, — хладнокровно пояснил Тим, глядя прямо на него, заметил, как округлились его глаза, и сам, без понуканий пояснил. — Ты же не говоришь, что тебе нужно, чтобы я на них купил. Мне не на что их тратить.

— Так, стоп. — Ник вскинул руку, в голове все услышанное укладывалось плохо, о недоеденном мясе он уже благополучно забыл. — Ты хочешь сказать, что весь этот год брал у меня деньги и просто складывал в коробку?

— В письменный стол. Но, правда, не все. В школе приходилось покупать ручки, тетрадки и прочее, ты ведь хотел, чтобы я хорошо учился, а за неопрятные тетради в гимназии снижали баллы. За одеждой ты возил меня сам и сам платил. А еще до ноября приходилось оплачивать проезд до твоего дома, пока ты снова не стал посылать за мной водителя. Но у меня сохранились все чеки и билеты, так что...

— Ты больной? — Ник перебил его. В душе даже злости на этого невыносимого упрямца не осталось, лишь какое-то омерзительное, тошнотворное чувство вины, коего Ник никогда в жизни еще не испытывал. Вот до чего эта мелкая сволочь его довела. Это надо же, а?!

— Нет. Но если хочешь, я могу пройти обследование.

— Прекрати.

— Что именно? Говорить?

— Нет. Прекрати вести себя со мной так.

— Хорошо. А как теперь мне себя с тобой вести?

— Тим, ты нарываешься, — в голосе мужчины прозвучала угроза.

— Нет, — парнишка отрицательно покачал головой. — Я просто исполняю твое условие.

— Нет, ты просто издеваешься. — Рыкнул Ник и откинулся на спинку стула, прикрывая глаза ладонью. Голова гудела, и отчаянно хотелось лишь одного — одиночества. Ему нужно было подумать, оставшись одному. Очень нужно.

— Иди в машину, — приказал он, даже не взглянув, успел ли Тимур доесть. Тот тут же поднялся. — Я приду позже. — Бросил Ник и остался за столом один. Это было невыносимо, его упрямство. А про деньги и скрупулезно собираемые чеки Нику даже думать не хотелось. Да уж, оказывается, Тимурчик-то весь в отца. Тот тоже, если захочет, бетонную стену лбом прошибет. Но Ник ведь не стена, и с ним так нельзя, и не мешало бы, чтобы Тим это все же понял.

Он вышел из ресторана с четким намерением окончательно и бесповоротно вправить ему мозги, пусть даже действовать придется довольно жестко. А Тима в машине не оказалось. В первый момент Ник замер, испытав странный приступ иррационального страха. Он боялся за него, за Тима, потому что первой мыслью стало, но мальчишку все же пронял учиненный им допрос с пристрастием и перспектива превратиться в постельную игрушку, и тот просто сбежал. А что с ним, не приспособленным к уличной жизни, могут сделать какие-нибудь гопники, Ник представил себе во всей "красе", но в этот момент из-за угла раздался щенячье повизгивание и лай, а вслед за ним прозвучал веселый смех. Никита, плюнув на весь престиж, бросился туда бегом. Свернул в узкий, глухой переулок между зданиями и замер, с трудом удержавшись, чтобы не протереть глаза.

Тим, подняв на руки лопоухого щенка в тонком ошейнике без поводка, смеялся в голос, не видя его. Лицо его так сильно преобразилось, что если бы не знакомая куртка с меховым подбоем, светло-голубые джинсы и молочного цвета сапоги, Ник мог бы решить, что обознался. Но это все же был именно его мальчишка, и как же он не был похож на себя самого в этот момент!

— Тим? — выдохнул он изумленно, о том, чтобы сдержаться и промолчать речи даже не шло.

Мальчишка резко развернулся в его сторону и выронил щенка. Тот плюхнулся на снег, возмущенно тявкнув, но тут же вскочил на все четыре лапы и подбежал к застывшему изваянием мальчишке. Тот смотрел только на Ника, но не ставшим уже привычным беспристрастным взглядом, а глазами, полными тихой паники. Он выдал себя, все-таки выдал. Никита улыбнулся, предвкушая победу. Все же поймал! Осталось закрепить результат. А белый лопоухий щен без роду и племени, ластился к Тиму, преданно виляя куцым хвостиком из стороны в сторону, и все норовил встать передними лапами на ногу и дотянуться до покрасневших на морозе пальцев, чтобы облизать их все.

— Значит, все же только маска, — прокомментировал Ник участливо положив руку ему на плечо. — А если я прямо сейчас прикажу тебе пнуть его ногой?

Лицо мальчишки застыло, он сжал руки в кулаки, радуя Ника такой, по его мнению, однозначной реакцией, но неожиданно для него уточнил.

— Приказываешь?

Ник, почуяв подвох, нахмурился.

— Я сказал "если"...

— Так да или нет?

— А если да?

— Пну, — прозвучал бесстрастный ответ, и это окончательно его взбесило.

Ник отступил от него и ледяным тоном осведомился.

— Хочешь по моей прихоти расправиться с этой шавкой? Ответь.

— Нет.

— Но если прикажу, сделаешь?

— Да.

— Тогда я даю тебе шанс, уговорить меня не приказывать тебе забить этого бесхозного бобика до смерти.

— У него ошейник.

— Да мне посрать, — рыкнул Ник, с трудом сдерживаясь, чтобы от досады не сплюнуть в снег. — Так, что скажешь?

— Чего ты хочешь?

Ник задумался, но очень быстро нашел ответ.

— Поцелуй меня так, как целовал бы, если бы влюбился, — ухмыляясь, объявил он, — И мы в расчете.

Он ожидал увидеть колебание с его стороны, но Тим, слегка наклонился, потрепал своего хвостатого приятеля по взъерошенной макушке между обвисшими ушами, и неожиданно улыбнулся. Ник внимательно смотрел на него. И что теперь? Но мальчишка таким вопросом не задавался, просто шагнул ближе, заглянул в глаза легко разыграв какое-то пугающее обожание во взгляде, и, прикоснувшись к его гладко-выбритой щеке пальцами не обслюнявленной щенком руки, прижался к губам, тут же прикрывая глаза ресницами. Ник даже не сразу сумел сориентироваться, когда мальчишка с волнующей осторожностью раздвинул его губы языком и провел по зубам. Рот приоткрылся сам собой, из горла вырвался сдавленный выдох, и в тот же миг Ник резко развернулся и вжал Тима в обледенелую стену соседнего дома. Где-то внизу и чуть сбоку заходился лаем белый щенок, а они целовались, и Ник чувствовал, как внутри него словно что-то оживает, ворочается, пробуждаясь от комы, и не дает отпустить губы уже задыхающегося мальчишки хотя бы на секунду, чтобы дать ему сделать жадный вдох. Но потом Тим все же не сильно ударил его в плечо, отталкивая и призывая хоть немного отстраниться. Ник подчинился, не отступая. Мальчика, задыхаясь, смотрел на него огромными глазами, хватая ртом морозный воздух. А где-то с боку все так же лаял щенок.

— Тимошка! раздалось со стороны улицы, Ник и Тим оба повернулись на голос и увидели, как щенок кинулся к хозяйке — девочки лет четырнадцати с тонким поводком в руках. — Ой! — воскликнула она, завидев их.

— Ты, девочка, забирай своего бобика и иди отсюда. — Даже не думая отпускать зажатого между ним и стеной Тима, бросил Ник наставительным, взрослым тоном. Девчонка, испугавшись, подхватила питомца на руки и убежала, снова оставив их наедине.

Ник повернулся к Тиму и наткнулся на стеклянный взгляд, направленный куда-то в область его горла.

— Если хочешь, — задумчиво произнес он, подцепляя его за подбородок и приподнимая голову, чтобы заглянуть в глаза. — Мы можем поехать в какой-нибудь питомник или зоомагазин и ты сможешь завести домашнюю зверушку.

— Для того, чтобы кого-то завести, пусть даже хомячка, нужно для начала иметь дом, куда его можно было бы привести. — Голос мальчишки прозвучал так холодно, что Ник, глаза которого непроизвольно сузились, чуть было не поежился под его взглядом, но сдержался.

— А чем тебя мой не устраивает?

— Тем, что он твой.

— Что ж ты тогда с упорством маньяка исполняешь старый договор, чтобы я не выгнал тебя из него, раз он тебе так ненавистен?

— Я — это я. А зверь, которого ты в любой момент можешь приказать убить или еще что с ним похуже вытворить, страдать не должен.

— Значит, ты страдаешь?

— Нет. Я просто живу.

— И что, совсем не хочется хоть немного усложнить это твое просто?

— А зачем? Ты прекрасно все усложнишь и без меня. — В глазах мальчишки сверкали льдинки. Ник улыбался.

— Ты прав. Только раньше я делал это почти неосознанно, просто затем, чтобы проверить тебя. Теперь, мне хочется все усложнить нарочно. Продолжим игру?

— Делай, что хочешь. Мне все равно.

— А стерпишь?

— Стерплю.

— Проверим.

3.

Игра не по правилам или боль тоже может быть приятной, если она не приправлена отчаянием

Тимур и предположить не мог, что угроза, высказанная Ником в качестве ультиматума, может обернуться в нечто подобное. И что ему самому так трудно будет сохранять ставшую уже привычной невозмутимость. Начнем с того, что Никита, как только привез его домой, отправился инспектировать письменный стол. Нет, Тим совершенно был не против, наконец, сдать с рук на руки все эти пестрые бумажки, которыми Ник так щедро снабжал его все это время. Тем более что он давно еще, в самом начале своей жизни у Ника запретил себе их тратить, и держал данное слово. Никита же скрупулезно пересчитал, накопленные им деньги, усмехнулся, посмотрел пристально, почти с издевкой, и оставил его на этот вечер одного. А на следующий день опять лично забрал из универа. И повез не домой, а в магазин. Магазин музыкального инвентаря, и щедрым жестом предложил ему выбрать себе синтезатор и другие примочки, если, конечно, таковые ему нужны. Тим растерялся.

— Ну, и кого ты ждешь? — ехидно полюбопытствовал Ник, — Если опять в позу встанешь, предупреждаю сразу, выберу сам. А если играть на них потом демонстративно откажешься, найму педагога из музыкальной школы, и будешь играть.

— Хорошо... — голос Тима дрогнул, но он стиснул кулаки, и все же взял себя в руки — Если ты настаиваешь, я выберу сам.

— Настаиваю, — широко улыбнулся ему Ник и остался ждать у кассы, вытребовав себе стул.

Все дорогу до дома Тимура трясло от предвкушения, и он ничего не мог с этим сделать. Весь свой музыкальный арсенал, он оставил в доме отца, когда Ник забирал его, заявив, что не заслужил он такого дорогого хобби. И теперь у него даже голова кружилась оттого, что он, кажется, получит все же возможность хоть изредка играть. Ведь он так соскучился по звукам собственных мелодий и по стихам, разложенным на аккорды и ноты, что продолжал писать, но теперь был вынужден надежно прятать. Правда, другой вопрос, что Ник потребует с него, за такую свою щедрость. Перспектива пугала, но не настолько, чтобы отказаться от подарка. И все равно, возвращаясь домой, Тим ощущал себя висельником, всходящим на эшафот и распевающим похабные частушки, пока еще можно.

Он подключал и настраивал аппаратуру весь вечер, всеми силами гоня от себя мысли о предстоящей расплате, но Ник к нему в тот день так и не зашел. А на следующий опять забрал из универа, молчал всю дорогу и ни разу не притронулся. Тимур начал нервничать. Добравшись, наконец, до своей комнаты, он, напрочь забыв про конспекты, коллоквиумы, лекции, сел за синтезатор, и от безысходности, совершенно бездумно начал играть. Пальцы побежали по клавишам сами, совершенно отдельно от разума. Мелодия из-под них рождалась грустная, но цепляющая душу, он увлекся, погрузившись в мир нот и звуков, и не заметил, как в комнату пробрался Ник, ступая беззвучно, словно кот, подкрадывающийся к замечтавшейся мышке.

— Красиво, но грустно, — выдохнул он ему в затылок, накрыв плечи широкими ладонями.

Тим дернулся, сфальшивив, и почти инстинктивно попытался ускользнуть от прикосновения. Но пальцы на плечах сжались чуть сильнее, и он замер, не решаясь отнять руки от клавиш.

— Продолжай, — прозвучало, как приказ, и он подчинился.

Музыка стала другой, нервной, надрывной. Мелодия осталась той же, но настроение изменилось, сначала неуловимо, а потом, пальцы все жестче стали долбить по клавишам, все отрывистей. Он нервничал, он боялся, он выдавал себя с головой. А потом руки Ника у него на плечах ожили, на миг стало страшно, но вместо грубости или еще чего похуже, мужчина, совсем неожиданно для издергавшегося парня, начал массировать ему плечи, перебирая мышцы почти так же, как он сам перебирал стройный ряд черно-белых клавиш. По телу заструилось тепло.

— Зачем? — с трудом удерживая себя от банальной истерики, выдохнул он почти беспомощно.

— Просто так. Разве неприятно?

— Не надо, — он сорвался, почти сдался, попросил.

— Почему?

Руки на плечах замерли, но мужчина даже не думал отстраниться, а Тим поймал себя на том, что неосознанно медленно отстраняется он дорогой игрушки, почти откидывается назад. Зачем? Ему хотелось прижаться к нему спиной. Так сильно хотелось, что он уже почти не контролировал свои желания. Это было чем-то запредельным, не поддающимся контролю. Он знал, что это станет последней каплей, которая переполнит его, словно чашу с родниковой водой, и превратиться в белый флаг капитуляции. Но не успел сдаться, потому что Ник сам резко дернул его на себя, вынуждая прислониться к себе спиной. Тим замер, с трудом подавив в себе желание закрыть глаза и просто забыться, расслабиться и покориться, ему ведь так давно хотелось окончить эту бессмысленную игру. Ведь он уже понял, что каким бы послушным он не был, как бы не играл на здоровом желании любого мужчины подчинять и властвовать, Ник никогда не ответить ему взаимностью. Ведь все эти почти полтора года он держался на одном упрямстве. Теперь не осталось даже его. И это было больно. Просто невыносимо, осознавать, что все было напрасно, абсолютно все.

— Мне кажется, что ты сейчас заплачешь, — насмешливо фыркнул ему в макушку Ник.

— Не дождешься! — встрепенувшись, рыкнул Тим и попытался отстраниться.

— Это радует, — без труда удерживая его рядом с собой, ответствовал Никита, и без предупреждения, все еще обнимая его за плечи одной рукой, второй задрал на нем домашнюю футболку.

Тим вскрикнул, неосознанно, по-детски, не смотря на свои не полные восемнадцать. И Ник рассмеялся ему в шею, скользя подушечками пальцев по напряженному, обнажившемуся животу.

— Горячий, — выдохнул он ему в плечо, почти с восторгом, и заскользил рукой ниже.

— Решил за подарок взять натурой, — очнувшись, ледяным тоном произнес Тим, подавляя нездоровую дрожь.

— Возможно, — легкомысленно откликнулся Ник, — А что нельзя?

— Тебе решать. — Стиснув зубы, выдавил мальчишка и послушной куклой обмяк в его руках. В голове билась одна лишь мысль, — "Пусть делает что хочет...".

Но Ник на это разочарованно вздохнул, одернул на нем футболку и отстранился. От неожиданности Тим чуть не свалился с высокого стула, на котором сидел, и тут же резко обернулся на него, силясь прочитать в его глазах хоть что-то.

— Когда ты сопротивляешься, куда как интереснее, — ухмыльнулся ему в лицо Ник и вышел из комнаты.

Тим же, забыв и о музыке и о новой, столь долгожданной игрушке, с трудом поднялся на ноги, добрел до кровати и рухнул на нее без сил. Он так и опустился в ночь, не сумев себя заставить хотя бы подняться и спуститься к ужину. Ник не пришел за ним, и служанку не прислал, значит, не так уж нуждался, наигравшись. Забывшись мучительно бездарным сном, Тим растворился в собственных переживаниях и отчаянии, грызшем душу изнутри. Наверное, идея согласиться на условие Ника еще там, в парке, когда его избили те амбалы, была самой глупой в его жизни. То теперь-то что?

— Ник? — Тим проснулся посреди ночи и обнаружил, что в его комнате ярко горит свет и слепит глаза. Руки, закинутые за голову, опустить не получилось, он запрокинул голову и дернул сильней, и обнаружил, что прикован к изголовью кровати. Сердце остановилось.

— Ник?

— Да, мой хороший, — пугающе нежным тоном отозвался тот откуда-то слева.

Тим резко повернулся на голос, и попытался хоть немного приподняться, попутно обнаружив, что полностью раздет, но теплая ладонь легла на живот и прижала обратно к постели.

— Не надо так пугаться, — пробормотал мужчина, придвигаясь совсем вплотную и заглядывая в потемневшие глаза, полные ужаса. — Я пока ничего не делаю.

— Ничего? — стиснув пальцы рук, поинтересовался Тим так ровно, как только мог.

— А ты не видишь?

— Но сделаешь?

— А почему бы нет? Ты сам сказал, что можно все.

— Я не отказываюсь, — гордо вздернув подбородок, выдохнул мальчишка убежденно.

— Вот и прекрасно. Хотя мог бы.

— И что бы это дало?

— Я, знаешь ли, какое бы превратное мнение у тебя не сложилось насчет меня, не насильник.

— Да? А сейчас ты что собрался делать? Не о вечном же говорить!

— Не о вечном, не волнуйся. Но, ты ведь вроде как не против. Сам же сказал только что.

— Сам, — не стал отпираться Тим, лишь зажмурился, почувствовав, как его ладонь с живота соскользнула чуть ниже. — Сам, — повторил он совсем бездумно, Ник, видя его трепет и страх, улыбнулся.

Склонился к лицу, зашептал в подбородок, — Тебе понравится, обещаю. Не может не понравиться.

— Я знаю цену твоим обещаниям.

— Неужели? И откуда же, позволь узнать?

— От верблюда.

— Вот, значит, как ты заговорил, — ухмыляясь, бросил Ник, всматриваясь в лицо отчаянно зажмурившегося мальчишки, и посерьезнел, зная, что тот все равно не увидит. — Я не буду просить тебя расслабиться, — прошептал он тихо-тихо, — Этого и не нужно, — и больше не тратя время на разговоры, игнорируя губы, сразу же склонился к груди, и принялся целовать, но нежно, невесомо, то жадно, до красных отметим, лаская мягкими подушечками пальцев напряженные соски.

Тим долго терпел, жмурился, кусал губы в кровь, молчал. Но Ник был так ласков, почти нежен, и, не выдержав, когда он наконец спустился чуть ниже и протолкнул язык во впадинку пупка, Тим все же вынулся ему навстречу, неосознанно, подчиняясь диким, животным инстинктам, и застонал, дергая скованными наручниками руками.

— Хороший мальчик, — с восторгом выдохнул мужчина, там, внизу, и больше не тратя время на другие ласки, поцеловал в лобок, и сжал ладонью яички.

Тим закричал в голос. Ник рассмеялся над его беспомощностью, но даже это не смогло привести мальчишку в чувство. Юное тело требовало свое, гормоны бурлили в крови, превращая её в кисель, и жаждали выхода, хоть какого-то, пусть даже через боль и унижения. И он подчинялся им, выгибаясь, толкаясь бедрами в рот, и беспрерывно вскрикивая от яркости испытываемых в данный момент эмоций, от непередаваемости ощущений. Но все закончилось так быстро, он даже кончить не успел, хотя был уже близок к тому. Ник, не иначе, желая помучить подольше, сжал член у основания, и Тим, дернувшись, заплакал, без сил откинувшись на подушку. На наволочку по вискам заструились влажные ручейки.

— Ну-ну, — нежно-нежно прошептал мужчина, склоняясь к его лицу, — Не нужно, малыш, — пробормотал он ему на ухо и собрал губами слезы в уголках глаз, — Все будет хорошо. Ведь я обещал.

Но Тим ему не поверил, пусть и хотелось. Он сжался весь, зажмурился и замер, готовясь к худшему, но даже предположить не мог, что его вздернутого вверх члена коснуться прохладные, вымазанные в чем-то пальцы.

— Что... ты делаешь? — прохрипел он, непроизвольно распахнув заплаканные глаза.

Ник только усмехнулся, все такими же дразнящими движениями размазывая по нему полупрозрачный гель.

— Что? — вопросил Тим настойчивее, и даже ноги попытался к себе подтянуть, чтобы приподняться.

Но Ник с улыбкой перехватил обе щиколотки и снова заставил вытянуться на кровати.

— Я же обещал, — в какой раз напомнил он, перекидывая через него ногу, и опускаясь сверху.

Во влажных от слез глазах мальчишки мелькнуло понимание, тут же сменившееся ужасом.

— Нет!

— Тише, — мягко проговорил мужчина, склоняясь над ним. Он потянулся к губам, но Тим отвернулся. Разочарованно вздохнув, Ник отстранился. Обхватил пальцами смазанный гелем член и направил, медленно опускаясь на него сверху.

Тим дернулся и вскрикнул.

— Нет!

— Помолчи, — обрубил Ник, рвано выдохнув сквозь зубы, и продолжил.

Тим распахнул глаза и смотрел теперь только на его застывшее в напряжении лицо.

— Пожалуйста, — попробовал попросить он, ощущая, как тесно обхватывают его чужие мышцы, как жарко от невыносимо медленного трения в груди, как хочется толкнуться внутрь, проникнуть до конца. — Ник! — почти всхлипнул он, впиваясь собственными ногтями в ладони.

— Поздно, — с трудом заставив себя усмехнуться, отчеканил Ник, сбиваясь с дыхания, и выпрямился на нем, — Я уже все. — И начал двигаться.

Сначала осторожно и очень медленно, привыкая сам и ему давая привыкнуть, потом резче, быстрей. Тим метался под ним, выгибался, дергал скованными руками, скулил на одной ноте, стонал, шептал с зажмуренными глазами в потолок нечто бессвязное, и отвечал на поцелуи. Так отвечал, что Нику даже прикасаться к себе не пришлось, чтобы кончить, пачкая ему живот, на волне одного из таких головокружительных поцелуев, ощущая, как мальчишка выстреливает спермой в него самого.

Скатываясь с него на кровать, он улыбался. Запах только что утоленной страсти пьянил и убаюкивал одновременно, хотелось расслабиться, разогнуться и уснуть, но он все же сумел как-то вспомнить, что не мешало бы расковать мальчишку, валяющегося рядом с ним в полной прострации. Тим медленно опустил освобожденные от плена руки. Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы прийти в себя настолько, чтобы повернуться на бок к нему спиной. Ник, наблюдавший за ним из-под ресниц, тут же пододвинулся, пряча улыбку во влажных от пота волосах на затылке мальчишки, и попытался обнять поперек груди, притянув к себе. Тим не позволил. Впился в его запястья ногтями. И отстранил от себя. Ник нахмурился, не понимая, в чем дело. Но все же позволил ему подняться, сесть на кровати и свесить ноги на пол.

— Ты куда?

— В ванну, — едва слышно прошептал тот и встал на плохо гнущиеся ноги.

Ник остался лежать, недоумевая. Что теперь-то не так? Ему что, не понравилось?! Тим ушел, а Ник еще долго приходил в себя от такого его поведения. Недоумение сменила ярость. Вскочив с кровати, он кинулся в ванную комнату, располагавшуюся через одну дверь от комнаты Тима. И замер, застав того в прозрачной душевой кабине, с потолка которой на спину, сгорбившегося у стены мальчишки лился непрерывный поток водяных струй, когда сам Тим, упираясь локтями в стену, вжался в собственные руки лицом и тихо всхлипывал, чего не было слышно из-за шума воды, но становилось понятно по тому, как вздрагивали его плечи. Ник осознал, что сейчас как никогда близок к инфаркту. Сердце словно сдавила исполинская рука и не желала отпускать. Задыхаясь, и с трудом заставляя сдавленное спазмом горло проталкивать в легкие воздух, он вошел к нему. Мальчишка даже не обернулся. Рука сама потянулась к пульту, уменьшая напор воды и делая её чуть прохладнее. Тим так и не пошевелился, вот только плакать и вздрагивать, кажется, перестал.

Ник рвано выдохнул ему в плечо и обнял поперек груди одной рукой, в то время как ладонью другой оперся о стену. И совершенно не ожидал, так и не сумев придумать, что сказать или хотя бы спросить, что Тим заговорит с ним сам.

— Я все себе представлял совсем не так.

— Лучше, чем было?

— Да, причем здесь это! — Тим дернулся и резко развернулся к нему лицом, вжимаясь спиной в кафельную стену. — Я думал это будешь ты! — с обвинением в голосе вскричал он, утирая тыльной стороной лицо от слез и воды, все еще льющейся на них сверху.

— А сейчас с тобой кто был? — нахмурился совершенно ничего не понимающий из его обвинений Ник, — Не я, что ли?

— Я думал, что все будет наоборот, — беспомощно выдохнул Тим и снова отвернулся от него к стене, упершись в нее лбом.

— Да, какая, к черту, разница, — не выдержал Ник, зверея, от такого детского в своей наивности бреда. Этот мальчишка слишком заигрался, выбрав для игры его, Ника нервы, пора было с этим заканчивать. — Хочешь по-другому, пусть будет, — рыкнул он ему в затылок, и, обхватив рукой вкруг талии, вторую опустил между ног.

Тим дернулся, но было уже поздно. Ник злился и был как никогда близок к бешенству. Притиснув его к себе так сильно, как только мог и, напрочь лишив дыхания, он провел пальцами между ягодиц и почти тут же надавил. Мальчишка дернулся и коротко вскрикнул.

— Ник!

— Ты ведь этого хочешь, да? Отвечай!

— Да! — В Тиме тоже взыграла злость, щедро приправленная отчаянием, и он лишь шире расставил ноги, открывая ему полный доступ к себе.

— Вот и прекрасно... вот и хорошо, — шепча это, словно мантру, Ник пропихнул в него палец почти до половины, прежде чем Тим, все же не выдержал, и болезненно рыкнул через плечо.

— Помедленней!

Ник замер от такого тона, Тим тоже, осознав кому и что только что сказал, но потом мужчина неожиданно нежно поцеловал его в плечо, успокоившись и переждав приступ ярости.

— Продолжим? — все еще не вынимая из него палец. Спросил он тихо, — Или все же спать?

— Мне... не больно, — зачем-то пробормотал Тим, сам не понимая, что хочет этим сказать.

— Уверен? — уточнил Ник, и тут же вдавил в него палец чуть сильней, мальчишка непроизвольно прогнулся в пояснице, впиваясь пальцами в кафельную плитку. Ник, не долго думая, накрыл его руку своей ладонью и осторожно сжал, Тим тут же откинулся немного назад и повернул голову, размыкая губы. Ник прежде, чем успел улыбнуться, на такое более чем однозначно поощрение с его стороны, прижался к ним в поцелуе, захватывая полностью и безапелляционно. Тим застонал, с трудом возвращая себе способность дышать.

— Уверен...

— Прекрасно.

И пальцев стало два. Тим выгнулся весь, насаживаясь уже самостоятельно, и неожиданно дернулся всем телом.

— Ни-и-ик! — закричал он в потолок, и мужчина у него за спиной расхохотался в голос.

— Какой ты, однако, — и продолжил брать его прямо пальцам, не планируя даже заменить их чем-нибудь покрупней.

— Какой? — с трудом приходя в себя после невероятно обжигающего прикосновения, там, внутри, просипел Тим.

— Развратный, — откликнулся Ник и продолжил начатое, закрепляя результат еще одним правильным во всех смыслах движением руки, и Тим, на этот раз так же пронзительно вскрикнув, чуть не осел на пол, почувствовав слабость в ногах. Но Ник удержал его, обхватив рукой вокруг талии, и стал быстро-быстро целовать в плечи и спину.

Мальчишка скулил и извивался, уже неосознанно стремясь лишь повторить то, что уже успел не просто испытать, но и прочувствовать. Тело жило само по себе, разум отказывался существовать в этой реальности, уплывая за её грани, и он позволял Нику делать с собой все, что угодно, лишь бы ему было сейчас так же хорошо, как и ему самому.

— Ни-и-ик! — взвыл он протяжно и сладко, и запачкал спермой белый кафель стены.

— Хороший мой, — вдохновенно прошептал Ник ему в шею, и замер, неосознанно поглаживая обмякшего в его руках мальчишку по подтянутому животу.

Потом Ник все же нашел в себе силы не только отстраниться, но и выбраться из душевой кабины вместе с Тимом, все еще плохо стоящим на ноги. Завернул мальчишку в полотенце, усадил на невысокую скамеечку, обтерся сам, и не долго думая, подхватил Тима, все еще шокированного всем случившемся на руки. Отнес в свою комнату и опустил на застеленную постель.

— Приподнимись, — шепнул он ему. — Я вытащу покрывало.

Мальчишка, смотрящий на него шальными глазами, послушно прогнулся, помогая ему расстелить постель, но двигался при этом так медленно, словно боялся расплескать то, чем было переполнено все его тело. Ник откинул одеяло, и забрался под него, укрывая и Тима, устроившегося рядом. Стянул с него полотенце и отбросил на пол и только после этого, перетянул его голову себе на плечо. Тим тихо вздохнул и больше не пошевелился. Было спокойно и тепло, больше, казалось, ничего и не нужно было в этой такой сложной и запутанной жизни. Но Тим не спал, Ник это чувствовал и тоже не мог уснуть рядом с ним.

— Не спиться? — спросил он, проведя по напряженной спине мальчишки ладонью.

— Я думаю, — отозвался тот и немного расслабился.

— О чем, если не секрет?

— Знаешь, когда к тебе переезжал, даже представить себе не мог, что такое... — Тим запнулся, зачем-то провел по его груди ладонью, но Ник перехватил её и вернул на место, а мальчишка все же досказал, — Как вообще двое парней могут сексом заниматься?

— Серьезно? — вполне искренне удивился Ник, слишком хорошо себе представляя, какие нынче распущенные и продвинутые в этом вопросе пошли детки.

— Угу.

— Хорошо тебя отец воспитывал.

— Он мне не отец, — откликнулся Тим, прозвучало устало. Ник хотел все же высказать свою точку зрения на этот счет, но мальчишка поднял голову и заглянул ему в глаза. — Пожалуйста, давай не будем о нем.

Ник не удержался, протянул руку и провел пальцем по его губам.

— А о чем будем?

— Если бы ты тогда не заставил меня трахнуть того парня...

— Дани?

— Да. Я бы и не узнал... — Тим для удобства подложил под подбородок руку и продолжил смотреть на него внимательно и немного грустно.

— Жалеешь? — напряженно уточнил Ник, замерев под этим его взглядом.

— О чем? — уточнил Тим, слегка нахмурившись.

— О том, что произошло.

— Нет... — Тим на миг закрыл глаза и вдруг добавил, — Я так давно хотел этого.

— Что? — Ник опешил, и прежде, чем Тим успел объяснить, резко перевернулся, подмяв его под себя. Глаза мальчишки непроизвольно распахнулись, и мужчина, вжимая его в матрас, уточнил, — Что значит давно?

Тим резко отвернулся, но щеки его покраснели, выдав смущение. Никита тяжело вздохнул и отпустил его, возвращаясь на свою половину кровати. На потолке он не обнаружил ровным счетом ничего интересного, вот только вредный мальчишка совершенно не спешил пододвигаться обратно. Вздохнув и осознавая, что так ничего и не добьется, Ник все же повернул голову в его сторону и замер. Тим свернулся калачиком, и весь сжался, подтянув к груди колени. На него он больше не смотрел. Резко развернувшись в его сторону и смяв одеяло, Ник придвинулся к нему и обнял, насколько мог.

— Ну, что опять не так? — с горечью вопросил он, устроив подбородок у него на макушке.

— Я ведь теперь как он, да?

— Как кто?

— Всего лишь игрушка...

— Конечно, — с трудом сохраняя спокойствие, ровным голосом подтвердил Ник, — Наиграюсь и брошу.

— Хорошо. — Не открывая глаз, едва ощутимо кивнул Тим.

— Чего же хорошего? — все еще держа себя в руках, уточнил Ник.

— Хорошо, что сразу сказал. Так проще.

— И чем же?

— Не знаю, — в голосе мальчишки зазвучала горечь, он хотел сдержаться, но не смог. Коротко всхлипнул и порывисто обнял его, вжимаясь лицом в обнаженную грудь, — Просто... не так больно.

— Да неужели? — осведомился Ник, заставив его поднять искаженное болью лицо. — Так вот, — слова прозвучали все так же холодно, — Довожу до твоего сведения, Тимур, если бы я хотел просто поиграть и забыть, вызвал бы так понравившегося тебе Дани.

— Он мне не понравился!

— Да? А целоваться со мной?

Тим тут же отвел глаза, но Ник опять сжал пальцами его подбородок и повернул к себе.

— Ты думаешь, я подставляю свой зад всем подряд?

— Нет... но...

— А раз нет, то думай лучше головой, а не детскими амбициями, ясно?

— Раз по-твоему я такой ребенок, то что же ты... — в Тиме говорила злость и обида, но Ник проложить ему не дал, целуя, и не позволяя больше произнести ни слова.

— Мне просто надоело играть в игры, Тим, — произнес Ник, давая и ему и себе передышку, — Если тебе так уж принципиально, можешь приписать победу в этой дурацкой игре себе.

— А если... не принципиально? — поджав губы, вопросил Тим.

— Тогда... — Ник сделал паузу и расплылся в широкой улыбке, — Я победил.

— Ну, уж нет!

— Хорошо. И закончим на этом. — Покладисто согласился мужчина, и, перевернув его спиной к себе, прижал к груди. Тим замер.

— И что теперь?

— До утра по старой памяти подыгрываешь мне и изображаешь хорошенькое такое бревнышко.

— А утром?

— Ну, если ты мне хоть немного дашь поспать, так и быть, сделаю так, как ты хочешь.

— Ты о чем? — Тим, попытался обернуться на него, но Ник зарылся лицом ему в основания шеи и сжал в объятиях чуть сильней. Мальчишка вздохнул и остался лежать.

— И все же?

— Ты же сам хотел попробовать наоборот. Все еще хочешь?

— А ты?

— А что я?

— Чего хочешь ты?

— Тебя. И побольше, побольше...

4.

Конец игры или Армагеддоновая любовь

Тим проснулся рано, за окном еще было темно, что, впрочем, неудивительно, ведь на дворе уже во всю царствовал декабрь. Снег в этом году выпал рано, так что ощущение настоящей русской зимы преследовало каждый раз, стоило выйти на улицу, или просто выглянуть в окно. Он тихо вздохнул и распахнул глаза, неожиданно обнаружив, что спал вовсе не в своей комнате. Воспоминания превратились в калейдоскоп событий и... наслаждения. Тело одеревенело, но не от ужаса за содеянное, или смущения, а от страха, что все это лишь ложная память, слишком яркий и реалистичный сон.

— Ник? — не оборачиваясь, позвал он, не ощутив рядом чужого присутствия, но тут же замер, когда со спины его крепко обняли и прижали к груди.

— Проснулся? — выдохнул кто-то голосом Никиты ему в затылок, при этом с такими теплыми интонациями, что Тим сразу не поверил, что это именно он. Обернулся и встретился с улыбающимися глазами человека, которого любил. — Похоже, — задумчиво протянул Ник, поворачивая его к себе лицом, — Ты не рад меня видеть. Неужели вчера все было настолько скверно? — полюбопытствовал он нарочито небрежно, но внутренне весь насторожился, боясь услышать утвердительный ответ.

— Нет, — хрипло пробормотал Тим и прикрыл глаза ресницами, признаваться в чем-то подобном все еще было неловко, не смотря на все произошедшее между ними, — Мне... понравилось.

— Повторим?

— Сейчас? — глаза мальчишки широко распахнулись, но не встретили улыбки на лице мужчины.

— Помниться, ты был не против поменяться, — тихо произнес Ник, скользя раскрытой ладонью по обнаженному бедру. Мальчишка нервно облизал губы, но не смог произнести вслух, поэтому просто кивнул и замер в ожидании продолжения. — Уверен? — уточнил Ник, почувствовав нежданный прилив сил и особого, мальчишеского настроения, которое на него порой находило.

— Только... — с трудом преодолевая волнение выдавил из себя отчаянно зажмурившийся Тим.

— Все будет хорошо, малыш, я обещаю, — пробормотал окрыленный Ник, прижимая его к своей груди, — А вечером поедем к твоему отцу и все расскажем...

— Что? — Тим опешил, и быстро спохватился, резко вскинув голову, — Нет!

— Стесняешься? — Ник напряженно всмотрелся ему в лицо.

— Нет. Я не хочу... не хочу, чтобы он знал обо мне. Чтобы имел хоть какое-то касательство к моей жизни.

— Почему?

— Он мне не отец!

— Генетически? Я знаю.

— Знаешь? — изумился Тим.

— Да, — подтвердил Ник, и перевернул его на живот, целуя в плечо.

— Ник? — попытался приподняться Тим, но мужчина надавил ему на спину ладонью, и мальчишка остался лежать щекой на подушке.

— Давай, поговорим обо всем вечером? — предложил Никита, скользя пальцами вдоль позвонков.

Тим закусил губу, испытав странное чувство покоя, доверия и нежности и прикрыл глаза, кивнув.

— Только... не делай мне больно.

— Я постараюсь, мой хороший. — Пробормотал мужчина, целуя его в спину, и скользя пальцами между ягодиц. — Очень-очень сильно постараюсь. — Добавил он и неожиданно исчез.

Тим даже сначала не понял, что произошло, а когда встрепенулся, Ник уже возвращался от шкафа.

— Ник? — обернувшись на него, вопросительно произнес он, на что тот лишь улыбнулся ему и лукаво подмигнул, снова опускаясь рядом с ним.

— Все хорошо, не волнуйся, — вжимая его плечи в подушку, прошептал тот ему в ухо, — Все просто прекрасно, — убежденно произнес он, но Тим все равно испуганно вздрогнул, когда его пальцы вернулись к прерванному занятию, а точнее к настойчивым поглаживаниям, которые в этот момент стали неожиданно влажными.

— Это что-то специальное, да? — с трудом преодолевая смущение, спросил он, шире раздвинув ноги, и даже попытавшись приподняться на колени, но Ник не сильно надавил на поясницу, и Тим остался лежать.

— Да, — отозвался мужчина слегка рассеянно, и прижался теснее.

Тим сдавленно выдохнул, почувствовав у бедра уже твердый и сочащийся смазкой член. Но все равно, зажмурившись, и искренне веря, что с закрытыми глазами совсем не страшно, нашел его пальцами и сжал. Ник изумленно охнул над самым ухом, но не попытался ни отстранить его руку, не отстраниться сам. Напротив, словно поощряя, он прижался губами за ухом, а потом и вовсе начал осторожно вылизывать ушную раковину, то и дело прихватывая губами нежную мочку. Тим застонал и заерзал, неосознанно скользя промежностью по простыням. Ник тихо рассмеялся, подсунул под него руку, вынуждая поднять бедра, и одновременно, надавив сзади, обхватил всей ладонью спереди, мальчишка взвыл, выгибаюсь на кровати, и сам не понял, как оказался насажен на палец, но Ник даже не позволил ему этого осознать, лаская быстро, почти жестко, ведь он сам уже изнывал от нетерпения.

Давно он никого так не желал, как этого непокорного мальчишку, не смотря на все его принципы абсолютного подчинения. Устав пережидать вспышки безумного возбуждения, накатывающие волнами, он резко вынул пальцы, от чего Тим испытал секундный дискомфорт и застонал, протестуя, но после того, как Ник резко развел его ноги еще шире, и заставил слегка приподняться, замер, с непонятным ему самому ужасом ожидая продолжения.

— Возможно... — прохрипел Ник за его спиной последнюю трезвую мысль, — В начале будет больно.

— Я... потерплю, — выдохнул Тим на одном дыхании, и приподнял бедра чуть выше. И забыл обо всех обещаниях, когда Ник накрыл его собой и с силой вдавил в узкий проход толстую, влажную головку.

— Не... надо, — пробормотал мальчишка с болью в голосе, прогибаясь, в бессмысленной попытке избавиться от него, но Ник с такой силой впился пальцами ему в бедра, не задумываясь о такой мелочи, как синяки и красные отметены от пальцев, что даже если бы он дернулся сильней, соскользнуть с него у Тима бы все равно не получилось. — Хватит! — вскрикнул он беспомощно, но Ник, рыкнув, не просто продолжил давить, но толкнулся в него сильнее и резче, проникая почти до конца. Мальчишка зашелся в надрывном крике, и тут же лишился голоса, когда Ник полностью накрыл его собой, и зашептал на ухо.

— Не могу без тебя больше... совсем не могу...

И Тим расплакался, но уже не от яростных, все еще болезненных толков, отдающихся во всем теле дрожью, а от переполнявших его чувств. И сам не заметил, как на каком-то рваном вдохе, вскричал уже не от боли, а от резкого, неожиданного наслаждения, зазвеневшего в ушах смехом Ника, и стал подмахивать уже сам, чтобы еще хотя бы раз испытать тоже самое, волшебное чувство. И Ник продолжил вдавливать его в матрас, шепча между вдохами пошлости, от которых у Тима краснели уши, и пальцы стискивали подушку, не в силах терпеть удовольствия. Так здорово и просто невероятно было принадлежать этому сильному, властному человеку, что мальчишка даже представить не мог, как все это время жил, отгораживаясь от него несуществующими принципами.

— Я... люблю... тебя... — закричал он, выгибаясь в его руках, и кончил, обмякая на простынях, смутно фиксируя, что Ник все еще двигается в нем, все еще стонет что-то за спиной, все еще спешит последовать за ним и догнать. — Люблю... — уже совсем лишившись разума, повторил Тим едва слышно, ощущая, как в него выплескивается горячее семя, и потерял сознание. Ник же скатился с него, и тут же притянул к себе, боясь выпустить его из объятий хотя бы на секунду.

Сидеть было неудобно, почти больно, поэтому Тим все время был вынужден хоть как-то менять положение, продолжая удерживать на руках синтезатор, но отпускать игрушку, успевшую стать любимой, он не хотел. Пальцы ложились на клавиши, перебирая их в ритме вальса, когда-то, услышав мелодию по радио, он на слух подобрал её для себя. Это потом только отец ему сказал, что на самом деле это вальс из старого кинофильма, который Тиму совсем не понравился, когда он попытался его посмотреть, но мелодия так и осталась одной из любимых. Сейчас, сидя в одном из кресел в гостиной, он наигрывал для себя именно её. И пусть, в оркестровом варианте, она звучала насыщенней, ярче, он слегка изменил настройки синтезатора, и теперь звук, рождающийся из-под пальцев, пусть был тише и проще, но нежней.

Ник зашел к нему уже в брюках, белой рубашке и галстуком в руках, который как раз накинул на шею, чтобы завязать.

— Мой ласковый и нежный зверь, как ты меня, однако, — хмыкнул он, и пальцы Тима замерли на клавишах, а сам он покраснел, смутившись от такого сравнения.

— Это... не про тебя, — пробормотал он, — А просто потому что нравится.

— А жаль, — прокомментировал Ник, завязывая галстук.

— Почему? — Тим отложил синтезатор на журнальный столик, незаметно от Ника скривившись при неудачном движении, и, вернувшись в кресло, поднял глаза.

— Красивая мелодия, пусть и грустная, мне бы хотелось ассоциироваться у тебя с ней. — Отозвался Ник, завязывая галстук.

— Я не считаю тебя зверем, — тихо пробормотал мальчишка, покраснев, и отвернулся от него.

Отчего-то сам вид Никиты его смущал. В костюмных брюках, рубашке и галстуке он выглядел таким взрослым и далеким, что казалось невозможным все то, что они пережили вчера ночью и сегодня утром. Но, словно уловив ход его мыслей, мужчина подошел к нему, и даже не попытавшись силой поднять его лицо к себе, опустился перед ним на колени, и сам заглянул в глаза, обнимая руками за талию. Мальчишка изумленно замер.

— Ник?

— Чего ты испугался? — тихо спросил он, притягивая его ближе.

— Ничего, — запротестовал мальчишка и отчаянно замотал головой, робко обнимая его за плечи.

— Встречи с отцом? — предположил Никита и попал в точку.

— Я не хочу к нему возвращаться, как ты не понимаешь? — не выдержал Тим.

— Понимаю. Я сам не хочу, чтобы ты оставлял меня, — улыбнулся ему на это Ник и поцеловал.

Тим поплыл почти сразу, еще помня какими горячими могут его губы, и какими жадными, как хочется отвечать им, и стонать в голос принимая его в себя, отдаваясь, теряясь, забывая, кто ты есть на самом деле, помня лишь то, кто он. Любимый.

— Я не хочу к нему, — повторил Тим, сбиваясь с дыхания, — Не хочу встречаться с ним в его доме.

— И не придется. — Убежденно произнес Ник, вставая на ноги и одергивая брюки, — Вы встретитесь на нейтральной территории.

— А ты?

— Буду с тобой, конечно. Или ты не хочешь?

— С тобой хочу, — вскинул голову Тим, и даже нашел в себе силы улыбнуться ему.

Ник скользнул пальцами по его щеке и вернул улыбку.

— Тогда собирайся, мой хороший, — словно к малому ребенку, обратился он к нему, но Тим не обиделся, потому что в голосе мужчины сквозила нежность, и от нее хотелось лезть на стену от счастья или просто петь.

— Я быстро, — спохватился он, и резко вскочил, болезненно охнув и пошатнувшись.

— Тише, — вовремя подхватил его Ник, прижимая к себе. — Да, похоже, я слегка перестарался. Извини, — пробормотал он ему в шею.

Тим жарко выдохнул ему в подбородок, но все же слегка отстранил от себя, упершись ладонями в грудь.

— Я сейчас соберусь. — Проговорил он твердо, направляясь в сторону своей комнаты, — И... — уже стоя в дверях, не оборачиваясь, добавил, приложив ладонь к косяку, — Мне было очень хорошо и... почти не больно.

— Ох, уж мне это твое почти, — с досадой бросил Ник, но Тим, ушедший одеваться его уже не услышал.

Никита привез его в какой-то новомодный загородный особняк, приказав водителю затормозить возле кованных ворот, куда-то позвонил, не произнес в трубку ни слова, и их впустили. Тим и без того нервничавший, сидя рядом с ним на заднем сиденье шикарного авто, окончательно испугался. Ему было страшно даже просто выйти из машины, но он, как когда-то при общении с Ником в той самой игре, с которой для них все началось, сжал волю в кулак, и почти бестрепетно выбрался из машины вслед за мужчиной.

Ник был облачен в темно-серый костюм и смотрелся до невероятности презентабельно и в тоже время стильно. Тим не отставал от него, вот только одет был во все светлое, нежно-кремовые брюки, бежевый пиджак, и нежно-персиковую рубашку. Галстук одевать не стал, с детства ненавидя эти удавки. Но даже без него, Тим был просто великолепен и знал это, ни раз за вечер ловя на себе восхищенные взгляды Ника. В машине он даже, не удержавшись, спросил у него, почему он раньше никогда так не смотрел. И Ник честно ответил, что был настолько зол на него и одновременно с этим обескуражен его покорностью и упрямством, что проанализировать свои истинные чувства к нему оказался просто не способен. Иначе уложил бы в постель уже давно, и возраст его уж точно не остановил бы, особенно, помня, как взросло для своих лет всегда выглядел сам Тим.

Роскошный особняк встретил их легкой, ненавязчивой музыкой, и людьми. Тим потерялся в роскоши интерьера и лицах, молодых и не очень, известных широкой публике по обложкам глянцевых журналах и совсем незнакомых. Ник же шел сквозь главный холл, словно волнорез, попутно пожимая руки, кивая знакомым, и раздаривая улыбки на право и налево.

— Что это? — спросил у Ника Тим, дотянувшись губами до уха.

— Закрытый элитный клуб "Лунный свет".

— Почему именно лунный?

— Когда-то был такой детективный сериал, в нем начинал свою карьеру Брюс Уиллис, назывался "Агентство "Лунный свет". В честь него.

— А при чем здесь детектив?

— Потому что поиск не просто партнера, а любви, это всегда как детектив в миниатюре, — хмыкнул Ник и потащил его за собой, сжав пальцы на локте мальчишки.

— Постой, так это... — Тим запнулся и нервно сглотнул, — Бордель что ли? И почему здесь только парни?

— Ну, что за глупости у тебя в голове, — отрицательно покачал головой Ник. — Это просто клуб знакомств. Никакие деньги за это не берутся, уж поверь мне.

— А членские взносы?

— Их нет.

— Тогда как же отбираются все эти люди?

— Здесь есть сложная система. Но тебе что, это принципиально?

— Нет, — помотал головой Тим, все еще сбитый с толку.

— Тогда не задавай вопросов и просто иди за мной, — бросил Ник чуть раздраженно и в ответ услышал знакомое до зубовного скрипа.

— Приказываешь?

Никита замер и резко обернулся к нему. Мальчишка смотрел знакомо, беспристрастно. И именно за это, его хотелось сейчас же придушить прямо на месте. Ник стиснул зубы, и произнес ровно, как только смог.

— Прошу. Или тебе этого уже недостаточно?

— Достаточно, — откликнулся Тим, откидывая челку со лба.

Ник хмыкнул и все же решил проучить паршивца, они как раз свернули в сторону лестницы на второй этаж и рядом оказалась очень даже удобная ниша. Он резко притянул не успевшего даже пикнуть мальчишку к себе и вжал в стену. Тим дернулся, попытался оттолкнуть, но через секунду уже самозабвенно отдавался поцелую, даже не подумав, что их могут увидеть. А когда Ник все же попытался отстраниться, еще долго не желал отпускать его от себя, притягивая для новых поцелуев снова и снова.

— Знал бы, что ты такой горячий... — пробормотал Ник словно сам себе, уткнувшись ему в плечо.

— И что бы? — выдохнул Тим, запрокинув голову.

— Не знаю. — Фыркнул мужчина, — Но уж точно бы не маялся столько.

— С чего это ты маялся? — возмутился Тим, на что Ник лишь хмыкнул и все же отстранил его от себя.

— Нас ждет твой отец, — напомнил он по-деловому, взял его за руку, и снова повел за собой. — Может быть, пока не дошли, все же скажешь, что между вами произошло, кроме того, что какая-то сволочь проболталась тебе, что ты ему не родной?

— А если не скажу? — с вызовом бросил Тим ему в спину.

— Значит, не так все у нас с тобой радужно, как мне казалось.

— И что тогда?

— А чего бы тебе хотелось?

— Чтобы ты хотя бы попытался понять меня?

— Тогда хотя бы попытайся объяснить. — Ник снова остановился, посмотрел на него, но ответить Тим не успел.

— Может быть, я тебе объясню? — голос раздался откуда-то слева, они оба тут же повернулись к хорошо знакомому мужчине с седыми висками, но с подтянутой, крепкой фигурой, и глазами, внимательными и мудрыми.

— Лавр?

— Отец?

— Я рад, Тимур, что ты все еще помнишь, кем я тебе являюсь. — Глядя только на сына, произнес Лаврентий Петрович Лавров, но Тим нахмурился и яростно вскрикнул.

— Нет! — И добавил уже спокойнее, — Ты ошибаешься.

— Жаль, — откликнулся его отец, погрустнев, и посмотрел на Ника. — Я отдал его тебе, потому что поймал на том, что мой шестнадцатилетний сын, которому я никогда и не в чем не отказывал, влюблен в тебя, Ник. А на прямой вопрос об этом, он вывалил меня в грязи и разве что не затоптал ногам.

— Не правда! — воскликнул Тим возмущенно и шагнул к нему, вывернувшись из хватки Никиты, пораженного такими откровениями.

— Я просто решил дать вам обоим шанс, — грустно улыбнулся Нику отец Тима, которого в определенных кругах все называли просто "Лавр", и подхватил замешкавшегося сына под руку. — А теперь оставь нас. Я хочу поговорить с сыном.

— Я. Тебе. Не. Сын. — Выдохнул возмущенный Тим, но отец уже вел его за собой.

Нику ничего не оставалось, как позволить им поговорить. Сам он до сих пор был оглушен той новостью, что Тим в него был влюблен изначально, а не полюбил уже после того, как начал жить с ним под одной крышей.

Тим вышел к нему с блестящими глазами и губами, искусанными в кровь. Ник, сидящий в небольшом баре в основном зале особняка, тут же подхватился, стоило заметить на лестнице фигуру парня, облаченного в светлый костюм. Кинулся к нему и замер на нижней ступеньке, разглядев в глазах невыплаканные слезы. Подхватил под локоть, вывел на улицу, к машине, не проронив ни слова, но Тим так и не позволил ему себя усадить на заднее сиденье и увезти. Кинулся на шею и расплакался, словно ребенок. Ник застыл, обнимая его. Он не знал, что произошло между мальчиком и его приемным отцом, но в этот момент готов был убить старого друга за то, что он довел его сильного, гордого Тима до слез, чего самому Нику никогда не удавалось, как бы он не издевался над ним.

— Ну, что ты, мой хороший, что? — гладя его по спине, шептал он, не обращая внимания, что в ярком свете фонарей в саду, их было прекрасно видно как из дома, так и из его окрестностей.

— Я — скотина. — Всхлипнул Тим надрывно. — Какая же я скотина.

— Нет, — покачал головой Ник, улыбаясь, кажется, он понял, что стало причиной его слез. — Вовсе нет. Ты просто маленький и... глупый.

— Ага, как же, — с досадой отозвался постепенно успокаивающийся мальчишка, — Ты знаешь, о чем он мне рассказал?

— О том, что в молодости был влюблен в одного парня, которого звали Тимуром. О том, как тот пошел вечером выгуливать собаку и увидел, как трое юных гопников пристают к беременной девушке. Как вступился за нее, и накостылял им, вот только, стоило ему склониться над женщиной, у которой начались преждевременный схватки, один их пацанов подговорил самого младшего, которому еще не было восемнадцати, и этот пацаненок не задумываясь пырнул его ножом в бок. Мелких, озлобленных идиотов нашли уже наутро. Вот только Тимур умер еще в машине скорой, а женщина, которую он спасал...

— Была моей матерью и умерла при родах, — закончил за него Тим, и тихо, горестно вздохнул. — А потом он пришел и усыновил меня. И дал мне имя своего любовника.

— Любимого, — с нажимом поправил его Ник.

— Он сказал, что хочет, чтобы во мне продолжало жить хотя бы его имя, раз уж он сам жить в этом подлом, озлобленном мире так и не смог. Ты все это время знал.

— Знал.

— Почему? Почему ты не сказал мне, что я идиот? Почему?

— Честно?

— Да.

— Мы, когда договаривались о твоем содержании у меня, даже не предполагали, что ты так долго протянешь, понимаешь? Я думал, что сумею переломить тебя уже через пару месяцев, отведу к отцу, и он сам тебе все расскажет. Но ты держался так долго, что я сам не заметил, как...

— Увлекся?

— Привык к тебе. Не захотел отпускать, — честно признался Ник, посмотрел серьезно, без улыбки. И поцеловал, перебирая в пальцах волосы у него на затылке. — Домой?

— Да, — шмыгнув носом, кивнул Тим, и забрался в машину первым. Ник присоединился к нему на заднем сиденье и вышколенный водитель без слов завел мотор.

— Скажи, — поинтересовался Никита, входя в дом вслед за Тимом, все еще слегка оглушенным разговором с отцом. — Как Лавр догадался, что ты влюблен в меня? Ты сам сказал или?

— Я ничего ему не говорил, — отозвался Тим, сбившись с шага, но все же прошел в свою комнату и скинул пиджак на стул. Ник остался стоять в дверях, облокотившись на косяк.

— Тогда как? — более настойчиво повторил свой вопрос мужчина.

— Он просто догадался сам.

— Как?

— Разве это важно? — медленно расстегивая рубашку, чтобы хоть чем-то занять руки, отозвался мальчишка.

— Для меня, да, — произнес подошедший к нему со спины Ник и обнял, — Примем ванну?

— Вместе?

— Да. — Подтвердил Ник, и Тим согласился.

Мальчишка уже сонно сопел ему в плечо, разомлев в теплой воде, когда Ник вернулся к все тому же вопросу.

— Тим?

— М?

— Не спи, — потормошил его Ник, — Так расскажешь?

— Что? — пряча зевок у него на плече, отозвался тот.

— Как твой отец догадался.

— Услышал песню, — пробормотал мальчика, снова закрыл слипающиеся глаза и замолк.

Ник нахмурился, сжал его в объятиях и снова уточнил.

— Какую песню.

— Которую я сочинил о тебе.

— Ты... серьезно?

— Угу. Помню, мне тогда лет тринадцать было, когда вы как раз мутить начали какие-то серьезные дела с полукриминалом, и он частенько называл тебя тогда Армагеддоном. Ну, что-то типа "Ник, ну ты просто Армагеддон ходячий!", — сымитировав интонации отца, произнес парнишка и все же открыл глаза, посмотрев на мужчину рядом с собой. — Ник? — позвал он и тот улыбнулся, опустив взгляд.

— Споешь?

— Она детская совсем, рифма хромает, да и музыка сплошной плагиат.

— И все же, — проведя пальцами по его обнаженной спине, выдохнул ему в губы Никита.

— Да, — откликнулся Тим и поцеловал его, замирая от восторга и счастья. Как он мог ненавидеть отца, который сумел подарить ему такое счастье?

Твоя любовь, как Армагеддон —

Падение мира.

Но это твоя любовь.

Твоя судьба неопределенна,

Как встреча с вечностью

На перекрестке.

Но я люблю тебя. И мне все равно

Влечет ли тебя та жа дорога, что и меня.

Моя жизнь, как звук молоточков

На пластинках ксилофона,

Но я дарю её тебе,

Отдаюсь падению,

Армагеддону.

Твоя любовь, как Армагеддон —

Падение мира,

Но я люблю тебя, и мне все равно

Сколько идти за тобой,

Сколько терпеть,

Сколько ждать,

Ведь это моя любовь —

падение мира, безда.