|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
...Для того, чтобы сошла лавина — чаще всего нужен всего лишь небольшой толчок. Для того, чтобы бежала армия и пал город — достаточно одного гвоздя, который забыли вбить в подкову.
Для того, чтобы уничтожить человечество — достаточно просто желания его осчастливить.
Города опустели. Страх гнал из них одних. Новые желания — других. Вторых было больше.
Эмоции — оказались под запретом. Мать, лишний раз поцеловавшая ребенка — могла быть на месте убита отцом этого ребенка. Любовники, взявшиеся за руки — рисковали так и умереть держа друг друга за руки.
"...И ад следовал за ним" — Иоанн смотрел в корень. Это был ад. И этот ад был внутри каждого. Сама жизнь требовала стать монстром — просто ради того, чтобы выжить. А ведь все началось с великого открытия...
За 317 дней до падения цивилизации.
... Хибики Масашика с тоской посмотрел на дверь, ведущую в подвал их с сыном дома. Снизу снова был слышен смех мультипликационных девушек. Перед дверью стоял пустой поднос из-под еды. Во всяком случае Като поел. Бывали дни, когда он даже ради еды не открывал вечно запертую дверь.
Хибики сжал кулаки. Болезнь отбирала у него ребенка. Единственную память о Санако. А он, профессор, медик — ничего не мог сделать. Болезни психики — были не по его части.
Стучать старик не стал. Знал, что дверь не откроют. Знал он также, что его сын угасает и сделать с этим он ничего не сможет. Попытка войти туда силой — просто убьет ребенка. Он уже пробовал это сделать. Смерть Санако сказалась на всей семье...
Отец с тоской посмотрел на стоящую на столе глиняную бутылочку саке. Строго говоря, не в японских традициях было напиваться дома, в гордом одиночестве. Но ничего лучше в голову не приходило, а пить антидепрессанты Хибики заставить себя не мог.
Где-то на четвертой чашке, когда мысли почти покинули измученное сознание старого профессора — возникла Она. Позже, Хибики вспоминал, что это было воплощение самой Аматерасу, сошедшей к почти сдавшемуся отцу. Она провела своей точенной ручкой по его волосам, наклонилась к уху... Он почувствовал тонкий запах пряных трав от ее волос, когда одна прядка скользнула шелком по его лицу.
А затем она что-то зашептала ему на ухо. Старый ученый пытался сосредоточится, но смысл ускользал... Расплывался... А затем наступило спасительное забвение...
...Понадобилось всего десять дней, чтобы совершить чудо. На следующее утро, Хибики проснулся без привычного уже похмелья, и с полным осознанием того, что ему предстояло сделать. Он спасет своего сына. Он спасет всех детей Ямато.
Утром, он прибыл на работу раньше всех. Директору НИИ он написал, что использует свое право на независимый проект и просит выделить вменяемого ассистента и ни о чем не спрашивать до завершения исследования. Старик знал, что ему не откажут. Слишком велик был авторитет лучшего генного инженера планеты.
Общие черты проекта были готовы к обеду. Осталось только подобрать правильные кодоны, чтобы описать те изменения, которые необходимо внести в организм. Вектором Хибики выбрал AAV вирус, в силу его высокой контагиозности и малой патогенности. К тому же, штамм AAV2 специфичен к нейронам, а, по сути, основное воздействие Хибики планировал оказать именно на клетки мозга.
Идея вирусолога была достаточно проста: повысить уровень секреции допамина, чтобы снизить стрессовость, и повысить социальную адаптивность. С этой же целью повышалась секреция анандамида, который к тому же должен был уравновесить повышенную секрецию тестостерона. Последний был необходим, чтобы расшевелить больного, повысить его активность, в том числе и сексуальную. Агрессия снималась за счет высоких уровней допамина и анандамида. Важнейшим фактором был существенно увеличенный синтез окситоцина. В целом, гениальный вирусолог использовал весь небогатый объем AAV под завязку. Имея чуть меньше 5000 пар свободных для записи генетической информации нуклеотидов — он использовал их все, подчас весьма хитроумно, кодируя выработку белков ступенчато, и заставляя определенные опероны выполнять сразу несколько задуманных функций. Получившийся генный материал — был шедевром.
К исходу девятого дня вектор был готов. Пора было реплицировать достаточное количество вирусных единиц и приступить к испытаниям. Препарат должен был инфицировать Като воздушно-капельным путем. Для этого, Хибики планировал впрыснуть вирусный материал через вентиляцию прямо в "царство" своего сына, которое тот обустроил в своем подвале.
Репликацию старик поручил ассистентке Кейт Грейхок — студентке по обмену из Йеля. Девушка, даром, что гайдзин — узнав, с кем ей придётся работать, впала в эйфорию и порадовала своим невероятным энтузиазмом старика. Часами возилась с препаратами, искала заданную профессором информацию, обрабатывала данные. В общем, зарекомендовала себя наилучшим образом. Единственный её недостаток — отсутствие знания языка, компенсировался тем, что сам профессор свободно говорил на английском.
Хибики ушел домой. Даже японцам, особенно старым — иногда нужно спать. К тому же — Като необходимо было кормить, а еду, оставленную чужим человеком, хикикомори не принимал принципиально. Иногда Хибики задумывался, как сын умудряется различать этот нюанс. Пришел к выводу, что обостренное обоняние Като позволяет ему улавливать обонятельную сигнатуру повара. Теория была так себе, но лучше в голову не приходило.
Кейт с удовольствием засиживалась в лаборатории до упора. Старый гений не открывал ей конечной цели их работы — говорил, что это будет сюрприз и подарок всему человечеству. В принципе, участвуя в работе, Кейт уже поняла, что это что-то связанное с коррекцией социального поведения. Умная девушка сложила два и два и пришла к выводу, что речь идет о коррекции знаменитой японской застенчивости и неспособности к сексуальному поведению. Исходя из этого, в ходе разработки направления коррекции — она подкинула генному инженеру пару своих идей и была очень рада что он их принял. В частности, когда он просил найти способ форсировать секрецию нейромедиаторов, усиливающих сексуальное влечение, Кейт, помучившись несколько часов, выдала красивый метод, завязанный, к тому же, на существенном увеличении секреции феромонов. Осознавая, что в ходе эволюции органы чувств человека практически перестали воспринимать феромональное воздействие — Кейт добилась роста синтеза феромонов на несколько порядков. Как уже было сказано, профессор идею принял, впрочем, к вящему огорчению девушки — так и не похвалил ее гениальное решение по вложенному синтезу. Впрочем — кто он, и кто она. Разницу между уровнями Кейт понимала прекрасно. Посему не роптала, продолжая честно работать.
Домой уходила настолько поздно, что несколько дней назад ее продуло ночными ветрами на окраине Саппоро, которые в конце апреля еще были вполне способны продрать до костей. В итоге, Кейт шмыгала носом, чихала, но не сдавалась и упорно продолжала работу.
В этот раз, завершив все процедуры и убрав биоматериал — она отправилась в виварий к резусам, выступающим живыми репликаторами in vivo для модифицированного AAV. Следовало покормить Цезаря (кто-то в виварии очень любил фильм "Планета Обезьян") и взять у него пробы крови. Вирус был введен накануне и пока отреплицироваться в необходимом количестве не мог. Тем не менее контроль был необходим. К тому же, важно было контролировать число аденовирусных единиц в крови обезьяны.
Обыкновенно спокойный Цезарь в этот раз вел себя странно. Нервничал, не давался в руки, а во время взятия пробы умудрился даже укусить девушку. Кейт не успела полностью отдёрнуть руку, так что получила глубокую царапину на тыльной стороне руки. Цезарь, впрочем, будучи обезьяной добродушной и ручной, увидев, что натворил, успокоился, и даже наоборот бросился к девушке ластиться, извиняясь за сделанное. Чертыхаясь Кейт убрала пробу в центрифугу, после чего обработала свою царапину и погасив свет вышла из вивария.
Цезарь проводил её тоскливым взглядом. Он не любил, когда люди уходили. Впрочем, от печальных мыслей обезьянку отвлек раздражающий зуд под коленкой. Там уже второй день рос прыщик, который ужасающе чесался. В очередной раз резус изогнулся, как заправский гимнаст, и с наслаждением вцепился в раздражающее место зубами. И без того расчесанный до крови участок кожи не успел зарасти ещё с прошлого раза, но, во всяком случае, Цезарь почувствовал себя существенно легче.
...Путь в тысячу ли — начинается, как известно, с одного шага. Обвал — с одного камушка. Система — всегда сложнее суммы сложности составляющих её частей.
Это синергия в действии.
Когда в и без того зараженный вирусом гриппа организм попадает генетический вектор, да еще и осложненный аденовирусом — может произойти многое. К тому же — вектор был намерено модифицирован так, чтобы быть зооантропозным. Ну а аденовирус у Кейт нашелся свой — не даром уже второй день першило горло. Механизмы вирусной гибридизации до сих пор остаются процессом, человеком до конца не изученным. Впрочем, как правило, гибридизация сводится к обмену одним-двумя оперонами, возможно даже с фатальными для самого вируса последствиями (тут, впрочем, вступает в силу естественный отбор, уничтожая такой штамм). По большому счету, ничего страшного случится не должно было. Вот только — синергия...
Трудно описать всё, что произошло в ту ночь. Важно лишь то, что на свет появился новый вирус. Нечто, причудливо соединившее в себе свойства как аденоассоциированного вируса, так и сезонного штамма гриппа восточного происхождения. Это стало дополнительным негативным фактором: западный организм девушки был просто не приспособлен к такого рода сюрпризам. Иммунитет ещё не раскусил новую заразу. А после интеграции генетического материала — стало просто поздно. Был ли это нелепый выверт природы, или шутка богини Аматерасу, обидевшейся на смертных, но новый вирус оказался, помимо прочего — попросту неуязвим для иммунитета.
Впрочем, сам новичок оказался так же не в своей тарелке, прежде всего из-за получившейся рекордно длинной для вируса цепочки ДНК. Размножался в тканях гибрид крайне медленно.
Но упорно.
...Хибики как вкопанный застыл перед дверью сына. Поднос с едой стоял нетронутым. Прошло уже больше суток, как сын не притрагивался к еде. Раздумывал ученный недолго — плечом он выбил хлипкую дверь... И обнаружил Като повесившимся. Короткая предсмертная записка, написанная рванным, нервным почерком — сообщала что он не может жить в мире, где никогда не сможет быть вместе с Хацуне Мику. Записку Хибики дочитал скорее по инерции — к этому моменту великий ученый был уже, фактически, мертв. Старик не выдержал стресс.
Падая — он зацепил рукою консоль "Сони" стоявшую перед смятым логовом сына. За консолью последовал телевизор, на котором виртуальная девочка-голограмма что-то беззвучно и бесконечно пела.
Японская техника обычно славится своей надёжностью, но в ситуацию снова вмешалась синергия. Впрочем, здесь ее можно было бы счесть "роялем в кустах" от судьбы, явно решившей покончить с человечеством. Телевизор опрокинул кувшин с водой. Короткое замыкание продолжалось доли секунды — затем сработали предохранители... Но этой доли секунды хватило, что бы искра упала на тончайший лист рисовой бумаги, на котором искусными взмахами кисти было выведено лицо виртуальной девочки. Лист вспыхнул, от него занялся блокнот, ковер, белье....
Когда приехали пожарные — им осталось лишь констатировать смерть семьи Масашика... На месте некогда прекрасного и древнего особняка — ветер шевелил непрочный пепел. Нестерпимо пахло горелым мясом и плавленым пластиком. Новенький ультрабук содержавший в себе все наработки старого ученого — сгорел дотла, оставив после себя лишь неприятный запах.
Университет Саппоро тяжело перенёс смерть великого ученого. Кейт еще два дня рыдала, понимая, какой великий ум ушёл, и какой шанс она упустила. Не в силах оставаться в стенах университета после этой трагедии, девушка засобиралась домой. Бесценные записи профессора — она передала профессору Мамору. Тот, впрочем, особого энтузиазма не проявил (что, в общем-то и стало последней каплей в решении вернуться в США), сдержанно поблагодарив студентку и приказав уничтожить обезьян. Трудно поверить в то, что у добродушного Хибики могли быть враги, но тем не менее, ближе всех к этому званию сомнительной почётности приблизился именно Мамору.
Легкое недомогание Кейт прошло ещё за пару дней до вылета, так что в международном аэропорту имени Кеннеди она сошла в отличном настроении и полная энергии. Родной воздух, казалось, выдул из головы напрочь все мрачные мысли и воспоминания. Мир был прекрасен и удивителен — и он ждал её и только её.
До начала летних каникул оставалось еще почти полтора месяца, так что девушка с головой ударилась в учебу.
...Кристофер Паркер поймал мяч, финтом обошел Джима, отпихнул плечом Кэрри Уэста и вбил мяч в площадку.
— Тачдаун! Гейм! — заорал судья.
Крис победно вскинул руки... И чуть не упал, когда ему на шею с восторженным визгом прыгнула Кейт, страстно впиваясь в губы победителя. Последнее время Кейт, вернувшаяся из своей поездки в Японию, сильно изменилась. За прошедший месяц из главного "синего чулка" и "заучки" биофака Йельского университета — она плавно превращалась во всё более и более замечательную девчонку. Стала посещать вечеринки, завела кучу друзей, наконец нашла парня — собственно Криса. Надо сказать, что и внешне Кейт изменилась. Точнее — кардинально пересмотрела свой имидж, после чего, внезапно, выяснилось, что под строгими блузками и юбками-карандашами — скрывалась редкая красотка, абсолютно неотразимая в джинсах, ковбойских сапожках и подвязанной на талии клетчатой рубашке. Как шутила сама Кейт — "Я просто вернулась к корням — девушке из Кентукки не могут не идти джинсы".
В общем и целом, Крис был крайне доволен своим приобретением. Единственное — последнее время его стала смущать несколько избыточная фамильярность Кейт в отношениях с другими парнями. Крис, так же, как и Кейт, происходил из глубинки, и в его понимании мира — девушка должна была соблюдать некоторую дистанцию с ребятами, не являющимися её парнем. Кейт же радостно вешалась на шею всем друзьям, целовала (правда по-братски, в щёчку) каждого, кто на ее взгляд это заслужил (что, в общем было не сложно) и в целом не комплексовала. С другой стороны, Крис отдавал себе отчет, что, несмотря на происхождение, Кейт умнее и, в общем-то, современнее его. Он, простой деревенский паренек, попавший в Йель за свои спортивные успехи и стать — все эти политкорректности и толерантности не понимал, но полагался на то, что Кейт знает, что делает. К тому же — не так давно у них был на эту тему разговор, во время которого, Кейт ласково назвала его "своим дурачком", объяснила что все это — простая доброжелательность, после чего у них случился их первый секс, причем выяснилось что и тут "в тихом омуте черти водятся", как эту ситуацию впоследствии прокомментировал Бэзил — лучший друг Криса, приехавший в Йель из далекой и снежной (впрочем, Бэзил при упоминании её "снежности" почему-то начинал психовать, плеваться, шипеть и угрожать что позовёт ручного медведя с ядерным реактором работающем на водке — который и покажет всем мать некоего Кузьмы) России. Отец Бейзила, один из русских нефтяных королей, отвалил за обучение отпрыска неприличную сумму, впрочем, это не сильно сказалось на его успеваемости, зато главным заводилой университета Бэзил стал и крайне полезными связями обзавёлся. Крис тем больше ценил дружбу с этим немного манерным, зазнаистым, но веселым парнем — в отличии от других друзей Бэзила ему нечего было предложить взамен, и потому дружба точно была искренней.
В общем — в постели "заучка Кэйт" оказалась той еще штучкой, измотав беднягу Криса до приятного изнеможения. Сегодня эксперименты в этой области парочка собиралась продолжить, так что по плану надо было поскорее отделываться от победных почестей.
Пока Крис шевелил мозгами — Кейт уже успела соскользнуть со своего парня и теперь щедро одаривала поцелуями всю футбольную команду университета. Последняя игра сезона — оставила кубок Лиги Плюща за йельцами, так что награда была более чем заслуженной. Ребята с удовольствием подставляли шеи и щеки шустрой, миниатюрной и веселой красавице.
Бэзил тем временем уже раздавал втихаря деньги выигравшим на организованном ушлым русским тотализаторе. Крис с довольной ухмылкой вспомнил, что и сам поставил на свою команду — Бэзил не возражал, и более того по-дружески посоветовал, пояснив, что вообще-то ставки не в их пользу, но у него есть замечательный инсайд о состоянии здоровья бессменного нападающего колумбийцев, "неостановимого" Фрэнка Стефмана. Позднее выяснилось, что Фрэнк действительно повздорил с какими-то странными типами недалеко от своего дома. Кончилось это синяками (что было в общем не очень страшно), и серьезным вывихом ноги (а вот это было крайне неприятно для колумбийцев). Поговаривали, что избившие Френка ругались на каком-то рубленом, жестком, возможно ближневосточном языке.
Кейт встретила его возле кампуса — в ИХ месте. С собою у девушки уже была корзинка для пикника и пузатая запыленная бутылка с каким-то спиртным. Как пояснила Кейт — это подарок им от Бейзила. На бутылке красовалась надпись: Clos Du Mesnil 1995.
На кампус опускался тихий, теплый майский вечер.
До катастрофы оставалось еще 275 дней.
Говорят, любовь это самая главная движущая сила во вселенной. Иногда это так и есть. Говорят, движение — это жизнь... Возможно. Однако, иногда оно несёт смерть...
...Бэзил посмотрел на себя в зеркало. Зеркало ответило изображением молодого, чуть сутуловатого человека. Не красавца, но вполне симпатичного.
Василий себя одернул — ничего симпатичного в бесцветных глазах и скошенной нижней челюсти не было. Привлекательным был его, точнее его отца, кошелек.
Обычно был.
То, что случилось прошлой ночью — несколько ломало привычные рамки.
Бэзил посмотрел на смятую кровать, еще хранящую запах Кейт. Раздражало то, что из-за минутной слабости — он теперь не знал, как смотреть в глаза другу. Одному из немногих настоящих друзей в его жизни.
В отличии от большинства студентов, Бэзил жил не в самом кампусе, а в приграничном домике, аренда которого обходилась в кругленькую сумму. Работали стереотипы отца, прошедшего студенческую юность в старом общежитии РУДН. Волей-неволей тараканий шаблон спроецировался и на Йель, после чего отец без лишних разговоров поручил личному помощнику не только организовать обучение наследника в университете, но и арендовать под оболтуса лучший частный домик. В стоимость аренды входило и ежедневное обслуживание — хозяйка дома, миловидная старушка, чем-то неуловимо похожая на миссис Хадсон из советской экранизации Дойля, приходила в обед, готовила еду на сутки, прибиралась, забирала в стирку и глажку вещи и удалялась еще до того, как Бэзил возвращался домой с занятий. Впрочем, сегодня идти на учёбу парню не хотелось. Чем больше он прокручивал ситуацию в голове — тем глупее она выглядела. Ну расстроился он из-за того, что умер его дедушка. Ну не сдержался, распустил нюни. Кейт принялась утешать лучшего друга своего парня... А потом получилось что-то не вполне понятное. Просто в какой-то момент Бэзил потерял всякое представление о том, что происходит вокруг него. После чего память сохранилась лишь крайне фрагментарно. Вот они идут к нему домой, останавливаясь возле каждого дерева, чтобы в порывах какой-то животной страсти ласкать друг друга. Затем — снова пробежка по парку... Вот они у него дома, вот в постели...
"А ведь Крис набьет мне морду" — сообразил Бейзил, — "Точно набьет. И будет прав, в общем-то... Впрочем — надо собираться на похороны. Если ближайшие сутки я его не встречу — глядишь, к нашей следующей встрече и остынет...".
...Кейт стояла под струями душа в своей кабинке. Мысли девушки также были в некотором смятении. Разумеется, она понимала, что что-то в ней изменилось, что-то стало другим, но до определенного момента — эти изменения не выходили за рамки здравого смысла. Поездка в Японию сильно изменила её — она вернулась оттуда переосмыслив свою жизнь, осознав, на примере гибели великого ученного, что все люди смертны. Не зависимо от возраста или социального положения. А это значило, что нельзя упускать ни минуты жизни. Быть заучкой — означало попросту хоронить себя, свою молодость, свои чувства и эмоции. После Японии — это казалось непозволительной роскошью. Тем более, что на пробу жизнь оказалась и правда удивительно красочной, веселой и приятной. Было удивительно приятно общаться с ребятами, которых она ранее игнорировала. Мир — играл новыми красками. И даже секс, который ранее, из-за выходки кузена Тома пятилетней давности, казался чем-то мерзким, постыдным, болезненным и ужасным — оказался невероятным наслаждением.
Это было невероятно здорово — быть живой. Но то, что случилось вчера... Она искренне любила Криса — этого чуть несмышлёного, но сильного, смелого и благородного деревенского, как и она сама, парня. Она никогда не желала сделать ему больно. Напротив — она жизнь готова была отдать, только бы защитить его от лишней боли...
Но когда она на вечеринке увидела сидящего в уголке с телефоном, зажатым в обеих руках, плачущего навзрыд, совершенно по-детски, Бэзила — что-то всколыхнулось у нее в душе. Слово за слово — и она почувствовала, как её влечет к этому странному русскому парню. А спустя еще час — они как безумные любили друг друга, даже не вспоминая об остальном мире.
Это было словно наваждение.
Кейт вспомнила прикосновения рук Бейзила. Вздрогнула как от пробежавшего по телу разряда. Следом за разрядом, накатила сладкая истома. Ответ был где-то рядом. Ключом, пожалуй, было то, что никакой вины за собой Кейт не ощущала. Кейт прижала душ к груди и сосредоточилась на странном, удивительно приятном ощущении в глубине груди. Это было сродни медитации о которой так много рассказывал мистер Сайн, профессор психологи. И — ответ пришел.
Она действительно любила Криса. Но одна любила и Бейзила. Ее сердце оказалось совершенно безграничным и безразмерным. И её теплом следовало поделится со всеми, кто в нём нуждался. Это было выше какого-то собственничества или эгоизма. Это была высшая форма альтруизма.
Кейт поняла, что наконец нашла себя. И тихо, мелодично и счастливо засмеялась.
К тому моменту, как пришли каникулы и все экзамены были сданы — Бейзил уже почти месяц как был в Новосибирске. После похорон он не стал возвращаться сразу, договорившись о сдаче всех экзаменов в осеннюю сессию. Университет пошёл сыну олигарха на встречу. Кейт и Крис расстались. Впрочем — Крис очень легко перенес разрыв. Да и это не было окончательным разрывом. Скорее, следовало бы это назвать переходом к "свободным отношениям". Ещё до отъезда на каникулы Кейт успела переспать с десятком-двумя парней. Девушке — как голову сорвало. Глядя на это, Крис также решил последовать ее примеру. Разумеется, лучшему игроку в футбол — ни одна девушка на курсе не отказывала. И тем не менее — хотя бы раз в неделю Крис с Кейт находили время и друг для друга.
До генерализованной манифестации пандемии оставалось 223 дня.
Люди смертны. Мы стараемся забыть об этом пугающем факте, но, к сожалению, это в нашей природе. Смерть — вечный уравнитель, который приходит и за богатыми, и за бедными. За слабыми и за сильными мира сего. Умирают старики, но также — умирают и молодые.
Кейт похоронили на маленьком кладбище ее родного городка Саммерсет, под раскидистым деревом, недалеко от Вест Коламбия Стрит.
Девушка скончалась скоропостижно. Еще дня за четыре до этого — она носилась по ранчо кузена Пита на своем любимом мерине Рэде, потом всю ночь провела в клубе, с друзьями... А следующим утром — проснулась с температурой 40 градусов и чудовищной слабостью во всем теле.
Срочно прибывший к Грейхокам Док Смиттерс, семейный врач, знавший Кейт еще младенцем поставил однозначный диагноз: грипп с осложненным течением. Три дня молодой организм девушки боролся. В какой-то момент, казалось, болезнь отступила.
А затем после короткой ремиссии — началась агония. Температура поднялась до сорока одного градуса, девушку непрерывно трясло... Но, что удивительно, казалось, что саму Кейт это не особо беспокоит. Всё это время она подбадривала родных, не теряла присутствия духа, не жаловалась....
Всё это время — Док провел рядом с ее кроватью, сражаясь за ее жизнь.
А когда перед смертью снова наступило совсем короткое просветление, она из последних сил приподнялась с кровати и обняла пожилого доктора, шепнув ему на ухо — 'Не расстраивайтесь, дядя Бэн. Я знаю, что вы сделали все, что могли. Мне просто... пора...'. Кейт поцеловала врача в щеку и опустилась на подушки, что бы уже больше никогда не вставать....
На похороны Крис не смог приехать. Известие о смерти Кейт застало его на Гавайях — Бейзил, мучимый чувством вины прислал небогатому другу билет и путевку в один из самых дорогих отелей Гонолулу. Русский хорошо запомнил, как однажды, во время пьянки, Крис озвучил свою давнюю мечту — посетить мемориал линкора 'Аризона' в Пёрл-Харборе, на котором 7 декабря 1941 года погиб его прадед.
Парень взял трубку мобильного, выслушал брата Кейт и упал ничком на песок, рыдая как ребенок. Он искренне любил эту девушку, и эта потеря жгла душу как напалм.
Возможно, именно эта искренность — стала тем фактором, который привлек к Крису внимание признанной королевы пляжа, Анжелики, дочери богатого скотопромышленника из Чили, отдыхавшей на Гавайях уже второй месяц. С ней Крис и нашел утешение своему горю...
Шло лето, пора отпусков и каникул. Студенты Йеля, являясь людьми достаточно состоятельными — были ограничены в выборе места для проведения каникул куда меньше, чем средний житель США. Часть студентов поехали в путешествие по Европе. Преимущественно во Францию, Швейцарию. Небольшая, но дружная компания собутыльников — отправилась к Бэзилу в Россию: русский давно звал всех к себе.
Впрочем, некоторых притягивали куда более экзотические места: два человека отправились в Индию. Один, вместе со своей девушкой и её сестрой — в Китай. По иронии судьбы — все эти студенты были последними любовниками Кейт.
Студенты Йеля, друзья и любовники Кейт — рассеивались по планете.
До катастрофы оставалось около 200 дней.
* * *
Принято считать, что развитие транспорта — благо для человечества. Земля сжалась до размеров если и не крупного города, то не самой большой страны. Еще пару сотен лет назад, на то, чтобы пересечь ту же Францию из конца в конец, было нужно несколько дней. Теперь весь мир можно было облететь менее чем за сутки. Если верить прикидкам Жюля-Верна — мир сжался не менее чем в 80 раз. Тем, кто сумел это реализовать были благодарны торговцы и предприниматели, туристы и исследователи... Но больше всех — те маленькие безбилетные пассажиры, которых мы возим в себе. Всё имеет свою ценю. И если мир сжался до крошечных размеров, то ровно во столько же раз выросла его уязвимость перед пандемиями.
Невозможно проверить каждого. Невозможно отсеять носителя на стадии инкубационного периода. Невозможно закрыть все щели. Пока есть международный обмен — есть и чума. Не может не быть.
Такова — цена за нашу мобильность.
Вирус-гибрид освоил самые действенные методы трансмиссии: воздушно-капельный, половой и контактный. Фактически, находясь рядом с носителем, находящимся в продромальном или более позднем периоде — не заразиться было практически невозможно.
В инкубационном периоде вирус себя не проявлял никак. Длился этот период от трёх недель до полутора месяцев, в зависимости от индивидуальных особенностей организма. Дальше следовал продромальный период: усиливалась секреция одних нейромедиаторов, подавлялась секреция других. На этом этапе патогенная составляющая нового штамма была инактивна. Носитель чувствовал себя более, чем прекрасно — резко улучшалось настроение, общительность. Мир сиял новыми красками, все проблемы отступали, жизнь приобретала объем, вкус. Люди начинали восприниматься не как ходячие раздражители, а как братья и сёстры, как друзья. С каждым днем — душу охватывал все больший восторг. Хотелось общаться, хотелось растормошить друзей, дать им увидеть и почувствовать то, что чувствуешь сам. Грустных хотелось утешить, мрачных развеселить. С каждым днем эти ощущения усиливались. Носитель уже был источником инфекции. Просто пока инфекция не была патогенна. Новое восприятие мира — гнало заражённых в путешествия. Просто сидеть на одном месте, когда мир вокруг тебя обычен. Ты не ждешь от него ничего нового и вдали от дома. И совершенно другое дело, когда к тебе возвращается восприятие окружающего мира глазами ребенка. Когда каждое новое впечатление — приносит ни с чем не сравнимое удовольствие, когда сознание начинает различать миллионы оттенков одного вкуса, миллионы тонов одной ноты, миллионы нюансов.
Постепенно в общем, добродушно-восторженном настроении начинала пробиваться нотка сексуальной активности. У кого-то раньше, у кого-то позже — но помимо желания всех обнять, возникало и желание всех любить. Примерно в это же время, у мужчин, зачастую, увеличивалась вспыльчивость — тестостерон играл свою роль. Впрочем — отходчивость так же была на уровне, сказывался остальной гормональный фон.
Спустя какое-то время, от месяца и где-то до полугода — генерализовывалась патогенная составляющая болезни. Это был, казалось бы, обычный грипп. Просто неуязвимый для иммунитета. Он и убивал носителя, максимум, в течение недели. Впрочем, носитель умирал счастливым и не ощущая боли или страха. В этом смысле, смерть была предельно милосердной.
Однако, умирали не все...
* * *
Сколько человек умирает на планете в сутки? Сколько из них — молодые люди, не достигшие еще даже тридцати лет? В обоих случаях число довольно велико. Иногда, нам просто не хватает масштаба и чистоты поля зрения, чтобы увидеть реальные взаимосвязи. Если убрать весь информационный шум, весь мусор — мы сразу увидим связанность событий. Увы, чаще всего листья спрятаны в лесу. Нередко — осеннем.
Сообщение о смерти студента за границей — это, конечно, ЧП. Но в первую очередь ЧП для родственников. Грипп, осложнение. Примите соболезнования.
Кто-то просто пропал, не выходя на связь — опять же ЧП. Но — уже по другому ведомству.
Ни FEMA, ни CDC не обратили на эти сообщения особого внимания. Каналы были забиты очередными эпидемиями в Африке, вспышкой какой-то неприятной дряни в Афганистане. К тому же, в северном полушарии начинался сезонный грипп.
Разумеется, никто не связал с происходящим удивительное дружелюбие охватившее весь город Саммерсет в штате Кентукки. В конце концов — они же не вооруженное восстание подняли? А то, что в городке резко сократилось количество всевозможных криминальных событий — ну так и хорошо!
В Новосибирске провожали нового кумира молодежи. Василий Кошелев, сын Михаила Кошелева, нефтяного магната, некогда хмурый и не слишком общительный молодой человек — покорил сердца всей городской молодежи. Сегодня Василий уезжал обратно в Штаты.
За прошедшее время — парень сильно изменился. Расправил плечи, перестал сутулится, избавился от привычки говорить себе под нос. Изменился и характер — стал гораздо добрее, пропало желание делать злые шутки. Америка вообще сильно изменила единственного наследника семьи Кошелевых. Отец уже окончательно убедился, что не зря потратил деньги, отправив на обучение своего отпрыска.
В США Василий летел транзитом через Москву, где планировал провести с друзьями еще неделю, на отцовской вилле в Подушкино — показать ребятам из США древнюю столицу, ночные клубы и музеи.
Вообще, главе семьи Кошелевых понравилась вся компания друзей Василия. Добродушные, милые и общительные ребята, лишенные вполне ожидаемого от людей столь высокого происхождения зазнайства. За проведенные у Кошелевых два месяца, ребята умудрились подружится с кучей русских сверстников, неплохо, для новичков, освоить русский язык, и даже завести себе девушек. Впрочем, тут, по данным СБ 'Кошнефтегаз' — царил определенный бардак: положительные в остальных отношениях, в любовных делах американцы, да и сам Василий, проявляли избыточную неразборчивость. Это расстраивало Михаила, с другой стороны — радовало то, что его, в общем-то не слишком красивый от рождения сын — умудрился изменится настолько, что девушки сами на него вешались. Если учесть, что эти отношения были преимущественно на один-два раза и никаких последствий не предполагали, т.е. денежный вопрос тут явно не был доминирующим — за успехи сына в социализации можно было только порадоваться.
В общем, всё беспокойство отца вылилось в один серьезный разговор о пользе презервативов, каковой закончился демонстрацией Кошелевым-младшим целой гирлянды соответствующих изделий, извлеченной из кармана джинсов.
...Профессор Мамору в очередной раз вчитался в документ, переданный ему ассистенткой профессора Хибики. Этот отрывочный стиль записей Мамору терпеть не мог со времен их совместного проекта. Хибики слишком много держал в голове и слишком мало выводил на бумагу. Нет, старый слизняк не боялся что у него могут украсть идеи — он для этого был слишком наивен и добродушен. Он просто так мыслил — решая сложнейшие генетические ребусы в уме, раскручивая полипептидные цепочки, просчитывая кодоны... И записывая только промежуточные результаты, без упоминания зачем это и почему.
Тем не менее — направление явно было перспективным. Что-то связанное с генной терапией психических отклонений. Мамору злорадно припомнил, что сын Хибики был из этих, тронутых, хикки.
В любом случае, выбора не было. Если хочешь получить дивиденды от чужого открытия — нужно наступить на горло собственной песне. К тому же, девчонка покинула университет и вернулась к себе. А это значит, что о факте звонка никто не будет знать. Мамору решительно запустил скайп и вбил в него найденный в документах номер. Десяток гудков спустя — трубку на том конце взяли.
Мамору задал вопрос, выслушал ответ и молча отключил линию. Коротко побарабанил пальцами по столу, после чего быстрым движением обвел файлы рамкой и ударил по клавишам шифт и делит, подтвердив запрос вводом.
Концы были потеряны, а значит файлы не имели никакой ценности.
До конца оставалось 150 дней.
У русских есть хорошая пословица про жаренного петуха. Конечно же, она немного о другом... Но согласитесь, нередко она очень хорошо подходит к описанию ВОЗ.
Бюрократические машины вообще скоростью реакции не отличаются.
CDC начал бить тревогу после того, как число жертв нового вируса превысило два десятка. Студенты к этому моменту давно успели вернутся к учёбе (впрочем, в силу определённых изменений в поведении, учёба у них не сильно ладилась. Выползали за счёт резко возросших интеллектуальных способностей — хоть какая-то компенсация возникшей несобранности). Большинство студентов были ребятами крепкими, молодыми, сильными... И поэтому протянули максимально долго. Полгода.
К этому моменту, по вполне понятным причинам, Йель больше напоминал не престижный университет, а лупанарий на базе коммуны хиппи. Из всех заболевших первой волны — выжило к январю двое, Бэзил и Макс. Впрочем, нельзя сказать, что это дёшево им далось...
Массовые смерти студентов начались в конце ноября. После десятого умершего с диагнозом "грипп" — CDC установили карантин и начали охоту за теми студентами, кто решил сбежать из эпицентра инфекции ещё до установки периметра.
Разумеется, что поймали далеко не всех. Больше того — в середине января начался массовый мор в Саммерсете. Только после этого, ВОЗ связала эти события с участившимися смертями в Индии и Китае.
Ситуация вырисовывалась крайне нехорошая.
В конце января — вирус был наконец выделен. По совокупности симптоматики он был назван "амплектавирус". Генетический код, разумеется, был секвенирован. В останках изначальной структуры AAV — даже обнаружили сигнатуру университета Саппоро. Проблема была в том, что от этой информации легче не стало. Тем более, заместитель Хибики Масашика — Мамору Ибу, как выяснилось, никаких данных о проекте старого генетика не получал, а сам пока ни каких работ с AAV не проводил.
К февралю — вымерло две трети студентов Йельского университета и его преподавательского состава. Город Саммерсет в Кентукки — вымер на три четверти.
Характерные изменения поведения демонстрировали люди в России, в Чили, по всему Евросоюзу.
ЕС сделал наконец объявление.
Да, новый вирус. Да, вызывает смену поведения. Да, пока неизлечим.
Мир охватила паника.
Конец цивилизации наступил 27 февраля, когда китайские войска приступили к ликвидации населения городского округа Циньхуандао. Ровно в тот же день — ВОЗ опубликовали данные о смертности от амплектавируса.
По миру к этому моменту было мертво более 50 миллионов человек. Из них порядка 27 миллионов в Индии, 18 в Китае. Остальные равномерно распределились по всему миру, с пиком в 2 миллиона в США. В Африке, пока, ни одну смерть с амплектавирусом не связали, впрочем, девиации в поведении демонстрировали уже миллионы африканцев.
Решение властей Китая и данные о реальном положении вещей прорвали тот тонкий барьер, который ещё удерживал человеческую цивилизованность.
К концу дня большая часть стран полностью закрыли не только государственные границы (без оглядки на возможные экономические последствия), но и ввело карантин для большей части городов и территориальных образований. До китайского решения пока не дошёл никто, но гражданским было отдано распоряжение сидеть дома, по возможности не покидая помещения. В случае же необходимости выйти на улицу — следовало закрыть все оголённые участки тела, дышать строго через марлевую повязку и не соприкасаться ни с кем оголённой кожей.
Крупные города — разделили на карантинные зоны.
Впрочем — это не сильно помогало.
Началась гражданская паранойя.
**
Джейк пошёл в морскую пехоту, чтобы защищать свою родину от терроризма и потому, что в семье Смитов не было ни одного не служившего мужчины. Хочешь быть Смитом — отслужи.
Сегодня — он сражался с врагом куда более страшным. Джейк стоял в оцеплении Лейквуда, штат Калифорния. По неподтверждённым слухам, вся семья Президента уже была больна, но это было не так важно. Куда важнее было — не дать заразе покинуть эпицентр. Дать больным возможность умереть спокойно, чтобы спасти немногих выживших.
Джейк вспомнил учебный фильм, который им показывали на базе национальной гвардии, временно используемой КМП как опорная база — там показали переболевших, и это зрелище надолго запало в сознание морпеха:
Примерно 10% заражённых — проходили через терминальную стадию болезни, через криз, после чего выздоравливали. Если это можно так назвать. Безусловно, их жизни более не грозила опасность, вот только они оставались заразны и — можно ли было бы это вообще назвать жизнью?
Переболевший невероятно тупел. Личность предельно упрощалась, уплощалась. Мотивация сводилась к простейшим потребностям. Коммуникации — к максимальному примитивизму. Впрочем — стремление общаться, у переболевшего только увеличивалось. В "естественных" условиях, переболевшие сбивались в стаи. В показанном учебном фильме — был эпизод общения переболевших, снятый в изоляторе ЦКЗ. Фактически, несколько часов три человека (два юноши и девушка), сидя на корточках в теплом углу и лузгая семечки, обменивались короткими междометиями и предлогами, не несущими никакой информации, лишь изредка отрываясь на справление нужды и совокупление.
Для себя Джейк уже решил, что если заразится, то попросит, пока ещё будет соображать, прикончить себя. Потому что лучше смерть — чем вот такое существование. Этот вопрос он уже обсудил с мужем. Хуссейн был с ним полностью согласен.
Они служили в одной части уже полгода, с момента, когда под давлением ЛГБТ-сообщества в американской армии были разрешены открытые гомосексуальные отношения и браки.
На дороге, ведущей из города — появился старенький фургончик. Не доехав до блокпоста — он уткнулся в выставленные на шоссе заграждения. Снайпер Сэм вскинул М-21 и прильнул к прицелу, Джейк — направился к заграждениям.
В это время, из машины выбралась женщина лет 35. Суетясь, она вытащила с заднего сиденья детское кресло-трансформер с младенцем. Следом выскользнула девочка лет семи. Из багажника женщина достала небольшой рюкзак, выставила колёсики на кресле, после чего направилась к Джейку.
— Стоять! — морпех вскинул винтовку. На детей он старался не смотреть.
— Сэр, пожалуйста. Мы точно здоровы, нет никакой температуры, и я не собираюсь на вас набрасываться что бы изнасиловать. Это же, кажется, главные признаки заболевания? Мы ни с кем не контактировали.
— Мэм, сожалею, но вам придётся вернуться в город. Приказ федерального правительства.
— Сэр, пожалейте хотя бы детей... Они же ни в чем не виноваты! — при упоминании детей девочка прильнула к матери, доверчиво подставив головку под свободную руку. Мать прижала ребёнка к себе, машинально теребя её чёлку.
— Мэм, я сожалею. Максимум что я могу сделать — позвать медиков. Возможно, они смогут что-то сделать. Пока отойдите от заграждения и отгоните машину к парковочному карману в трёхстах ярдах отсюда.
— Спасибо, сэр! Спасибо! Хотя бы так! Вы так добры!
Джейк, опустил винтовку и снял чёртов шлем. Солнце пекло немилосердно. И не скажешь, что середина марта. К тому же — нервы... Нервы были ни к черту.
Женщина, заметив блестящий лоб солдата, достала из рюкзака бутылку воды:
— Бедный мальчик! Вот, возьмите — вам станет немножечко легче — она протянула бутылку и улыбнулась так, что Джейка продрало до самого нутра. Он уже всё понял.
— Спасибо, не надо. Все нормально, мэм.
— Ну, вам же так тяжело тут стоять, защищая нас от этой эпидемии — глаза женщины были полны тепла и сочувствия — позвольте я хотя бы протру вам лоб
Выстрел Сэма хлестанул по ушам. Заражённая медленно осела на колени. Её ребёнок не успел ничего понять — Сэм сделал ещё один выстрел.
Джейк трясущимися руками нахлобучил шлем на голову. Ужас был в том, что заражённые не были зомби. Скорее наоборот — они были куда больше людьми, чем те, кто ещё не заболел.
На встречу солдату — уже спешила команда утилизации в хазматах.... На следующее утро Джейк подал рапорт на увольнение из рядов морской пехоты. В этом ему было отказано. Хуссейн его жестоко избил за малодушие.
Ночью, встав попить — он обнаружил Джейка повесившимся.
* * *
Чутье бывает разным. Кто-то идеально играет на бирже, кто-то умудряется предугадывать развитие событий в покере. Но некоторые люди способны ощущать неприятности и их локацию — и оказываться от неё как можно дальше.
Сергей уехал из Москвы в самом конце ноября, частично помог друг из Минздрава, сливший ему небольшой инсайд. Ничего особо секретного или волнительного (смерти в Индии и Китае от неизвестного вируса, массовый падеж студентов Йеля), но чувство опасности у Сергея засвербело. Так что он взял мать, Вику, свою верную супружницу, запихнул их в машину, скомандовал Туману занять привычное место в кунге (веймаранер обожал поездки, уговаривать не пришлось) после чего взял курс на деревушку Кувырдайково на берегу Рыбинского водохранилища.
Там были корни жены, там же бабушка жены оставила семье Соболевых небольшой, но уютный домик. Последние года три, Соболевы использовали его исключительно летом, как крайне удалённую дачу, но, формально — он вполне был готов и к зиме.
По дороге, уже отъехав от Москвы на добрую сотню километров, Сергей заехал в придорожный супермаркет, где и скупил все запасы угля, дров, круп, тушёнки, чая, сахара и прочих необходимых вещей — основательно опустошив свой банковский счёт и загрузив свой L-200 аж до просадки колёс.
Хозяин магазина с удивлением наблюдал происходящее. Удивление — плавно переросло в беспокойство, когда сумма покупки из пятизначной — стала шестизначной.
— Мужик, а что, ядерную войну обещали?
— Да нет, город просто надоел. Вот — хочу с семьёй в деревне пожить.
— Из этих что ли, из "даншитеров"?
— Дауншифтеров. Нет, просто моча в голову ударила. Не парься, дядь. Сколько там с меня в сумме?
...Новый год Соболевы встречали в практически пустой деревне. Слава богу было хоть электричество. Впрочем, в амбаре уже стоял новенький дизель-генератор и несколько бочек солярки к нему.
Нельзя сказать, что Вику порадовала этакая срочная эвакуация, но живя вместе с Сергеем уже почти десять лет она привыкла безоговорочно доверять чутью своего благоверного. И если муж сказал "срочно уезжаем" — значит надо не спорить, а собирать вещи. Потом опять окажется, что он прав.
К счастью, сам Сергей тоже не был большим любителем "экстремального отдыха", да ещё и обладал руками, растущими из правильного места. Так что, бабушкин домик он начал облагораживать ещё при жизни бабушки. В настоящий момент в активе был не самый плохой ремонт (включая пластиковые окна, замаскированные снаружи дряхлыми деревянными накладками от любителей пошуровать по брошенным на зиму домам), нормальная бытовая техника — по мере обновления парка техники в городе, Сергей всё, что освобождалось, свозил в деревню, так что старенький домик мог похвастать холодильником "Самсунг", стареньким, но вполне исправным телевизором "Сони", и даже стиральной машинкой. В дом была подведена холодная вода из скважины, висел водогрейный котёл. Весь этот хайтек сочетался с вполне функционирующей русской печкой. На сладкое, буквально этим летом, Сергей, наконец, оборудовал в доме санузел. Теперь, чтобы справить нужду — не было необходимости зайчиком прыгать по сугробам.
В подполе хранился неисчерпаемый запас солений и варений, делавшихся сперва бабушкой, а потом и Викой вместе с матерью Сергея.
К февралю, Вика даже привыкла к их новой жизни: скотины, за исключением избалованной всей семьёй собаки (которая конечно была той ещё скотиной, но совершенно в другом смысле) не было, так что вставать по-деревенски, с первыми петухами, необходимости не было. Холодильник и подпол были забиты едой под завязку — муж сделал ещё несколько ходок по окрестным магазинам, собирая все продукты, до которых представлялось возможным дотянуться. С работы, по настоянию мужа, Вика уволилась (и теперь, слушая ужасающие сводки по ТВ — в очередной раз поражалась и восхищалась чутьём своего мужчины). Всех забот было — накормить семью, да поддерживать порядок в доме. Причём все это в четыре женские руки. Оба мужика (Сергей и Туман) днями напролёт пропадали в лесах, видимо поставив перед собою цель истребить все заячье поголовье области. Во всяком случае дня, когда бы они, уйдя на охоту, не пополнили мясные запасы семьи, ещё не было. Вечерами Вика и Сергей рубились в приставку или бродили по всемирной паутине (даром, что Сергей развернул вай-фай, обеспечив выход в сеть аж с трёх операторов, закинув на счёт каждому по круглой сумме. Деньги пока были — ещё в январе, видя тенденции, Сергей слил "однушку" на Петровско-Разумовской по демпинговой цене, свалив все заботы по оформлению сделки на своего адвоката.
В кругу знакомых, Соболевы слыли немножко бирюками — семья не особо любила с кем-то общаться, редко принимала гостей и редко ходила по гостям сама.
Сейчас это было скорее плюсом. В силу самодостаточности — ребята не испытывали особого дискомфорта из-за самоизоляции.
В мире, между тем — творился какой-то ад. С конца февраля, Сергей перестал гонять зайцев и принялся обучать жену владению всеми видами имевшегося в семье оружия.
В качестве благодарности за сопровождение сделки по продаже квартиры, вместе с круглой суммой он ещё в январе посоветовал своему адвокату и старому приятелю Павлу рвать когти из города. Павел прислушался к совету, более того — прикупил дом в той же деревне. Так что теперь жил со своей семьёй по соседству. Впрочем — первый месяц соседи даже не общались, а Сергей честно предупредил Павла, что в ближайший месяц без разговоров пристрелит того, если он окажется ближе чем в ста метрах от дома Сергея. Павел не обиделся. Он уже навёл справки и понимал ситуацию. Он же сумел буквально за пару дней до поворотной точки, пока ещё мир жил по прежним нормам, раздобыть по старым каналам десяток поношенных, но ещё вполне годных к применению бактериологических хазматов, каковыми и поделился с семьёй друга.
До конца февраля — из Москвы успели сюда переехать ещё три семьи. Посовещавшись, Павел и Сергей выцепили семейку шапочно знакомых обоим, но очень хороших по всем отзывам врачей (Харитоновы все отдали свои жизни медицине: отец семейства был блестящим хирургом, мать — терапевтом. Дочка училась на зубного, а сын осваивал профессию вирусолога. Последний, впрочем, был лишь на втором курсе). Харитоновы были не слишком богаты, так что два отца-основателя колонии купили им дом на свои средства. Долго уговаривать врачей не пришлось — будучи людьми осведомлёнными и прекрасно понимающими насколько все плохо с перспективами лечения апмлектавирусного синдрома, они предпочли не играть в благородство, а спасти жизни, свои и своих детей.
Медикам так же пришлось пройти месячный карантин. К счастью, среди них заболевших не оказалось.
А вот уже приглашённую в коммуну семью Штерн — пришлось развернуть на въезде в деревню. К этому моменту, местные, врубившись в ситуацию и оценив, кто является главной движущей силой — добровольно "присягнули" Сергею, так что силами двух молодых ребят и десятка местных дедов — село довольно оперативно было обнесено эрзац-оградой и был организован КПП.
Штерны остановились перед закрытым шлагбаумом и недоуменно уставились на Сергея, Павла и Валентина, взявших новоприбывших на прицел.
— Ребята, а что за шутки? Вы же сами нас позвали!
— Это не шутки. Борис, Олеся, вы заражены.
— Да как?! Ты что, наши анализы видел? — Борис вскипел, сжал кулаки. Сергей вскинул "Сайгу" и указательным пальцем снял её с предохранителя.
— Милый, не злись... Тут какая-то ошибка... Остынь, любимый, пожалуйста... — Олеся буквально повисла на муже, отвлекая его на себя. Поцеловала в губы, в щеки... Плечи Макса опустились, он выдохнул. Сергей снова опустил ствол ружья.
— Борь, вы с Олеськой всегда, сколько я вас помню — были на ножах. Никто из ваших друзей даже не понимал, как вы ещё не развелись. Уж извини за прямоту. Сегодня вы, прежде чем из машины вылезти — минуту друг от друга отклеится не могли. Да и только что... Прости, приятель, но вы заражены.
— Ты думаешь? — Борис был озадачен. Прислушиваясь к себе и своим ощущениям он с трудом, но осознал правоту Сергея.
— Я уверен... Прости приятель, но вам лучше уехать.
— И... И что теперь будет? — Олеся, похоже, тоже поняла, что всё всерьёз.
— Не знаю — ответил за Сергея Валентин Харитонов. Вопрос был медицинским, так что проходил по его части — судя по всему у вас ранняя стадия заболевания. Значит — в запасе у вас от трёх до шести месяцев. Может быть за это время придумают вакцину. В любом случае — эти месяцы вы проживёте с удовольствием, это я вам гарантирую. Особенность болезни.
— Мы же умрём, да? — Олеся прижалась к плечу мужа — странно, но я этого даже не боюсь. Пусть шесть... Пусть даже три — но я никогда ещё не была так счастлива как сейчас! А ты, Борь?
Борис прислушался к своим ощущениям и, с удивлением, осознал, что жена права.
— И я. Спасибо за всё, ребята. Спасибо что пытались нас спасти. Никаких обид, честное слово. Всё честно. Вот только, знаете — я лишь сейчас понял, что счастлив я стал... Ну, наверное, последнюю неделю... Все эти годы что мы вместе — мы же реально ненавидели друг друга. Мы и не расходились-то, скорее всего, только потому, что это было бы приятно другому. А сейчас — мы счастливы. Знаете, ребята, может быть нам и полгода осталось — но эти полгода мы будем гораздо счастливее чем вы.
— Рад за вас — попытался улыбнуться Сергей. Улыбка вышла кривая — мы, в любом случае на связи. Пока сети работают — будем поддерживать контакт.
Джип Штернов развернулся и укатил по заснеженной дороге. Сергей ни с кем не разговаривая ушёл домой. Только там, в тепле — он смог избавится от застывшей полуулыбки.
— Душа моя, что с тобой? На тебе лица нету! — всполошилась Вика при виде опустошённого взгляда мужа.
Сергей ответил не сразу. Он задумался, снова перебрал в уме весь диалог...
— Знаешь, солнышко... Кажется, я только что видел живых мертвецов...
Уже закончив фразу — он понял, что не может ответить самому себе на единственный вопрос: сказав это он имел в виду Штернов... Или своих соратников по коммуне... А затем понял, что и не хочет этого знать.
Человеческая цивилизация конца 20-го, начала 21-го столетия хрупка.
Нет, если перенести в наше время дремучего крестьянина... Да что там, короля Англии из века этак десятого и провести его по улицам Лондона, Парижа или Москвы — он будет шокирован. Современный мегаполис, с населением в разы превосходящим всех его подданных — поставит его в тупик и заставит считать, что мы цивилизация титанов.
Вот только у этой цивилизации — ноги даже не глиняные, а стеклянные. Города — клинически не пригодны к изоляции. Жители этих городов — давно разучились делать что-то самостоятельно. Лондон и Париж, когда-то были опустошены эпидемиями. Но выжившие смогли возродить жизнь, в казалось бы, вымерших центрах цивилизации.
Подобной устойчивостью, современные города не обладают...
...Первыми из Москвы исчезли гастарбайтеры. Сначала, когда слухи об эпидемии только поползли, но правительство не предпринимало ни каких резких телодвижений — они бежали сами, звериным чутьём восприняв начало конца... и разнося эпидемию в свои республики.
После февральских событий, после введения военного положения — их начали отстреливать. В условиях, когда речь шла о самом выживании нации — сочли что лица, не поддающиеся учёту и контролю попросту заражены "по умолчанию". В общем-то, так оно и было.
Этот секрет давно известен врачам — резким ужесточением эпидемий гриппа в Москве и иных крупных городах России, в сравнении с 90-ми годами, жители мегаполисов обязаны не изменению штамма гриппа (патогенность которого остаётся сравнительно неизменной вот уже десятки лет) а наличию в городах естественных неконтролируемых резервуаров инфекции. Как в том анекдоте — "кто же их считает?". Таджики, узбеки — живущие в адской скученности нелегальных общежитий, ютящиеся десятками в небольших комнатках — мгновенно подхватывают вирус свежего штамма. Не имея доступа к современным и дорогим терапевтическим средствам — они болеют "до победного", продолжая ходить на работу, ездить на общественном транспорте, подавать вам гамбургеры в "Макдональдсах"... Пока не выздоровеют или не умрут от осложнений. И все это время — они разносят вирус во все углы города, от трущоб Кузьминок, Авиамоторной или Просвета и до элитных коттеджных поселков на Рублёвке и Крестовском острове. Как и тараканы когда-то, мигранты присутствуют везде — живут в "хрущобах", подстригают сады на виллах в Жуковке, ездят в одном вагоне с коренными жителями городов, продают им еду в общепитах. Доставляя вирус в каждый дом, в каждую семью, каждому, кто с ними контактирует.
Врачам этот секрет известен давно. Известен он был и руководству страны — в разное время, различные врачи писали об этом во все инстанции, после чего сообщения неизменно ложились под сукно, пока не стало поздно.
Когда речь зашла не о банальном гриппе, а о смертельной инфекции, решение было принято мгновенно. Высылать уже не имело смысла — ресурсы были нужны на борьбу с эпидемией, а не на игру в бессмысленный, в условиях новой чумы, гуманизм. Собирать в какие-то концентрационные лагеря — так же не имело смысла, ровно по той же причине. Лечить — тем более, особенно с учётом того, что все лечение сводилось к паллиативу.
Войскам был отдан приказ. Накрученные пропагандой солдаты — особо не колебались. В городе было введено военное положение.
Сперва, мигрантов собирали по улицам, загоняли в "труповозки" и свозили на песчаные карьеры в Подгорьево и Душоново (Колотуши под Питером). Там людей расстреливали на краю уже подготовленной ямы, после чего засыпали известью и ставили следующую очередь. Пытавшихся вырваться и бежать — могли кинуть в яму заживо. С учётом того что ямы копались весьма глубокие — шансов выбраться было крайне немного.
Хватали "не по паспорту, а по морде", так что под раздачу попало и немалое количество вполне респектабельных горожан с восточными или кавказскими корнями. Некоторые успевали, уже прибыв на карьер — достучатся до командиров "айнзатцгрупп", показать паспорт, убедить, что явно не попадают под "закон о защите населения от заражения". Первую неделю — это работало. Многих отпускали. В итоге, информация о происходящем — просочилась в диаспоры. Войскам стали оказывать сопротивление. Тут властям аукнулась бездумная политика массового завоза иностранной живой силы — особенно эпичными стали события 15 марта, когда толпа в восемьсот тысяч человек начала штурм Кремля.
Хотя правительство и, в первую очередь, президент, к этому моменту были уже эвакуированы в Ямантау — гарнизон Кремля дал бой. Мигранты, перед атакой на Кремль успели разжиться оружием, разгромив несколько полицейских участков, а также запаслись тяжёлой техникой, с помощью которой легко снесли ворота Спасской и местами проломили крепостную стену. Сопротивление гарнизона было смято "массой", после чего толпа вломилась в Алмазный фонд, Грановитую палату, Оружейную палату. Курсантов кремлёвского полка — рвали заживо на части. Взбешённая толпа, подстёгиваемая форсированной секрецией тестостерона — завладела тяжёлым оружием гарнизона.
Тем не менее, "кремлёвцы" успели выиграть время. Армия успела сгруппироваться. Первыми выступили ВВС, залившие собравшуюся на Красной Площади толпу людей напалмом. Загорелся ГУМ, собор Василия Блаженного, но в текущих условиях это уже не играло никакого значения. Полыхавшая, обезумевшая от боли толпа бросилась по Васильевскому спуску к реке, но была намотана на гусеницы танков, которые как раз вышли на набережную. Тех, кто пытался бежать через Исторический музей — в упор расстреливали из тяжёлых пулемётов и автоматических орудий мотострелки на БТР-ах.
Основная масса бунтовщиков была истреблена даже без вступления с ними в плотный огневой контакт. Пытавшихся убежать — добивали "вертушки" Ми-28Н с тепловизорами, поднятые по тревоге в Кубинке.
Ядро наиболее отчаянных и вооружённых гастарбайтеров — засели в древней крепости, заняв круговую оборону. Свою судьбу они уже поняли, но сдаваться без боя — не собирались.
Кремль удалось очистить только через два дня, и с серьёзными потерями в частях СпН, которым и была поручена операция. При этом, в ходе зачистки — существенно пострадали стены и башни крепости, почти полностью был разрушен Большой Кремлёвский Дворец. Погибающие мигранты, из чистой злости подорвали и Архангельский собор, используя строительную взрывчатку, которой перед штурмом, как выяснилось, разжились вдоволь.
Часть ущерба кремлёвскому комплексу была нанесена правительственными войсками, в частности ударными "вертушками".
Собственно, с 16 марта — трудовые мигранты были объявлены лицами, находящимися вне закона. Усиленные войсковые патрули рассыпались по улицам российских городов, отстреливая каждого, кто хотя бы немного походил на мигранта. На прописку и наличие акцента уже не смотрели — началась массовая паранойя.
В городе, на тот момент, только в Москве — оставалось ещё по меньшей мере пять миллионов нелегальных мигрантов. Если же считать с людьми, находящимися в городе вполне законно, но имеющими ближневосточные или кавказские корни, то общая численность лиц, одномоментно оказавшихся вне закона превышала десять миллионов. По всей стране таковых набиралось, наверное, около двадцати миллионов.
Часть из этих людей решила пытаться прорваться сквозь оцепление и бежать из города. Таких преследовала и уничтожала авиация или созданные специально под эту задачу "егеря" на "Тиграх" с тепловизорами и пулемётами.
Часть — уходила на дно, перестав выходить из квартир на улицы. Многих спасали их русские соседи — принося еду, отваживая патрульных сообщениями что "тут живут Ивановы, но им не здоровится". Многих напротив соседи сдавали — и тогда к ним приходила смерть в виде солдат в "химгондонах" и с автоматами в руках. Все зависело от "докризисных" отношений с соседями, и многие "гости столицы" успели, уже стоя на краю карьера, крепко пожалеть, что вели себя с соседями грубо и вызывающе.
Многие, решив, что "однова живем" ударялись во все тяжкие. Резко скакануло количество преступлений против личности, в особенности изнасилований и разбоев. Появились и банды откровенных убийц, охотящихся именно на русских — из соображений мести.
Страна погрузилась в кровавый хаос.
Между тем — в городах начался голод: поставщики боялись везти в охваченные подземными пожаром гражданской войны и заражённые города еду. Кроме того — многие магазины, в первую очередь мегамоллы — закрылись. Часть по причине отсутствия боящегося заразы персонала, часть из страхов самих владельцев. Крупные торговые центры закрыли по приказу правительства, как потенциальные рассадники заразы.
Плохо стало и с медицинским обслуживанием: поликлиники оказались закрыты ровно по той же причине, что и мегамаркеты. Медпомощь оказывалась "неотложкой" и "скоряком", вот только после нескольких случаев, когда на адресе оказывалась банда вставших на тропу войны мигрантов, мочивших "смурфиков" на месте — врачи стали боятся ездить без армейского сопровождения. Сами врачи сменили синие халаты (давшие, собственно название) на противочумные комплекты. Это также не прибавляло спокойствия населению.
Помимо инфекции, которая была где-то там — людям стал угрожать собственный социум. Немудрено, что из городов началось бегство. Теперь бежали не только обречённые на истребление мигранты, но и простые мирные жители. Вертолёты исправно отстреливали термоконтрастные цели. На "звериных тропах" в лесах образовывались целые кладбища из пытавшихся прорваться. Трупы так и гнили, поскольку умные животные давно откочевали из зоны боевых действий, испугавшись движухи, ну а глупых давно отстрелили по термическим засечкам.
И тем не менее — многие умудрялись прорваться. В ход шли неожиданные решения в виде термоодеял, охлаждаемых углекислотными огнетушителями, костюмы из фольги. В конечном итоге на дворе был разгар весны, а вертолётов было недостаточно, чтобы контролировать каждые сто метров.
Как ни странно, городская инфраструктура худо-бедно, но в большинстве мест работала. Из кранов текла вода, канализация сливалась, был свет и даже работал Интернет. Секрет был прост — коммунальщики были заражены почти в полном составе, но из человеколюбия приняли решение "стоять у станков" до тех пор, пока это было вообще возможно. Среди горожан был брошен клич, призывающий тех, кто уже понял, что заразился — присоединяться к обеспечению города. Добровольцев набралось немало. Коммунальщики с удовольствием учили их как поддерживать город на плаву ещё хоть какое-то время.
Одни обречённые учили других, как продлить жизнь живым...
...Когда приходит беда — людям свойственно замыкаться в собственном мирке. Не видеть чужих проблем. Считать, что происходящее касается только их. Забавно, но это явно приобретение нового времени — для стайных животных индивидуализация стресса не характерна.
Считая, что все беды мира сосредоточились на нём, человек нередко не замечает, насколько он счастливее других. Народ давно подметил это явление, выразив его в короткой пословице: "Там хорошо, где нас нет!". Впрочем, возможно, у данной пословицы есть и иное толкование.
... В то время, как в России происходили описанные ранее кровавые события, в остальном мире ситуация была ничуть не лучше. В Китае уничтожение трущоб вместе с жителями приняло массовый характер. Жертв никто не считал. Жители, несмотря на информационную блокаду, как-то узнавали о том, что их ждёт и всеми силами расползались по карантинной зоне. В отличии от гастарбайтеров в России, китайцы, учитывали, что эпидемия в толпе передаётся лучше. Поэтому, в крупные стаи обречённые не сбивались, предпочитая наоборот рассасываться по одиночке.
В силу географических особенностей крупных китайских городов, полноценная блокада зачастую была крайне затруднена. Дополнительной проблемой была логистика. Почти два миллиарда человек надо было как-то кормить.
Довольно скоро, в ряде регионов страны — начался голод. В совсем дремучих деревнях на юге страны — появились сообщения о случаях людоедства.
В США ситуация была ещё веселее. Так как вирус начал своё победное шествие именно оттуда, а ближайшим крупным городом от Йеля был Нью-Йорк — последствия не заставили себя ждать. В итоге, Большое Яблоко стал, наверное, одним из первых крупных карантинных городов. Смерти начались в нем тоже раньше, чем везде. К марту стало ясно, что ситуация вышла из-под контроля. К этому моменту — город уже второй месяц централизованно снабжался продовольствием по морю. Еду поставляли на баржах.
В один прекрасный день ряду жителей города пришли СМС-сообщения с предложением проследовать в грузовую часть порта. Сообщения рассылались FEMA. С собой полагалось иметь только необходимый минимум вещей, документы, и самых близких родственников. Адресатами были, люди не простые: ученные, высокопоставленные чиновники, представители крупного капитала. В порту их уже ждали баржи. На сей раз, впрочем, без еды. Грузовозы переоборудовали в карантинные корабли. С минимумом удобств, но зато — с медицинскими лабораториями и изолированными боксами. По ним всех прибывших в урочное время — и распихали.
С этого момента — баржи с продовольствием в город не плавали. На следующие сутки — был отключён ток. Начались массовые грабежи. Национальная гвардия, держащая оцепление — не вмешивалась. Условно считалось, что заражены в городе все. Справедливости ради нельзя не отметить, что оценка была близка к действительности. Фактически, город стал гнездом анархии. В пределах черты города разрешено было всё. Проблемы начинались при попытке прорвать оцепление: военные открывали огонь без предупреждения и особых раздумий.
Впрочем, и тут абсолютной преграды не вышло. Люди все же прорывались за пределы зоны оцепления. И — рассасывались в ещё не заражённых городах. Так же, как и в России, местные органы правопорядка пытались отлавливать беженцев. Эффективность, впрочем, была не высокой.
Проще говоря — весь мир медленно, но верно катился в хаос. Единственным, что стояло на пути у этого хаоса — была армия. Структура, объединённая дисциплиной, целями, единым командованием — держалась дольше всех...
Увы, армия всегда состоит из людей. Тех самых, которые и являлись столь лакомым кусочком для инфекции.
Да, строгость, дисциплина, регулярные медицинские проверки — позволили военизированным структурам мира продержаться сколько-то заметное время после падения гражданской цивилизации. Но — структура вируса была такова, что живя в коллективе и хоть как-то контактируя с носителями, не заболеть рано или поздно было просто невозможно.
Ожидаемое и случилось.
Первыми начали умирать солдаты в африканских республиках. Дольше всех держалась армия ЮАР, но и её не минула чаша сия.
Затем рухнула Азия.
Европа скатилась в хаос ещё в середине весны — сказалось расхолаживание населения и переизбыток мигрантов, с их резко отличающейся от законопослушных европейцев культурой.
Дольше всех держались войска России и США. И те, и те героически боролись с эпидемией. И те, и те сняли блокаду с городов только тогда, когда стало понятно, что смысла в ней более нет.
Сперва заболевших бойцов, вместе с их ближайшим окружением (ротой и командирами) — переводили в карантин. Больного отдельно, сослуживцев отдельно. Потом стало ясно что, с высокой долей вероятности, заболевали все.
В начале мая, "Вектор" представил экспресс-тесты на наличие вируса. Тест представлял собой простую стеклянную капсулу с иглой на конце. Для проверки было достаточно уколоть этой иглой подопытного. Если в крови больного присутствовало достаточное количество вирусных частиц, влажный серебристый порошок находящийся в капсуле резко желтел. Генетики-вирусологи намудрили что-то на основе qPCR, в растворе связующем флюоресцент, активация которого была привязана к реакции. К сожалению, с налаживанием массового выпуска теста возникли вполне предсказуемые трудности.
В любом случае — рецепт был передан всему научному сообществу мира. С выпуском — так же нашлось нетривиальное решение: в Индии, где было решено налаживать массовый выпуск — к станкам встали заведомо больные люди. Готовый продукт просто стерилизовали радиацией.
Надо сказать, что Индия, пожалуй, была самой спокойной страной в этом хаосе. К жизни и смерти там всегда относились философски. Так что тот факт, что по стране гуляла смертельная болезнь был большей частью населения попросту проигнорирован. Действительно — зачем напрягаться, если болезнь протекает бессимптомно (не считать же за таковые смену поведения?), ничего нигде не болит и руки-ноги не отваливаются. Так что индусы жили, как жили. А то, что через какое-то время начали умирать — особых эмоций у нации не вызвало. Труп очередного больного мог пару дней полежать на улице, если был прилично одет — могли даже раздеть и утащить шмотки (с вытекающими последствиями). После этого находились добрые люди, которые оттаскивали тело в ближайший овраг или к монахам (зависело от степени доброты волонтёра и физического состояния тела). В принципе, по оценкам ещё живых экспертов ВОЗ, Индия была обречена на полное вымирание. Впрочем — саму Индию этот грустный факт не волновал.
Заболевшие армейцы и в России, и в США объединялись в волонтёрские группы. Именно они продолжали патрулировать город и помогать заболевшим в поздней стадии. Шансов выжить у них в любом случае не было, а так было всяко лучше, чем сидеть и ждать смерти. К маю же, проблема мигрантов исчерпалась сама собою. Даже самые разгневанные из них, к этому моменту стали совершенно ручными. Запредельные дозы нейромедиаторов — делали своё дело. В крупных городах царило братание — военные волонтёры, мирные жители, мигранты... Все распри были забыты. Это походило на идиллию, если бы не осознание того, что большинство братающихся не доживут даже до осени.
В принципе, не заражённых в крупных городах к маю практически не оставалось.
Куда интереснее ситуация была в городах помельче. Там, где население и городские власти оказывались достаточно сильными и решительными — предпринимались меры по выявлению и вычищению носителей. От изгнания и до физического уничтожения. Как следствие этих мер — появлялись города-государства с полностью здоровым, хотя и изрядно поредевшим в ходе "Охоты на Ведьм" населением, крайне враждебно относящиеся к любым чужакам.
В ряде случаев, такие структуры возникали не спонтанно, а вполне продуманно и искусственно. К примеру, таковыми стали Железногорск, Академгородок в Новосибе (там выжившие и здоровые армейские части объединились со здоровыми же ученными, установили периметр перекрыв Бердское шоссе и мост через Обь, после чего установили жёсткую дисциплину и армейские порядки. Местные на половину в шутку на половину всерьёз обозвали новообразование "Братство Стали, Русский филиал"). Похожая ситуация возникла в Кронштадте. Военные собрали туда врачей и ученных Петербурга ещё в феврале, строго ограничив въезд в город. На базе местных больниц — был развернут единый исследовательский центр. Туда же подогнали запущенную летом плавучую атомную электростанцию. Пригодилась.
Аналогичные процессы шли и в США. В Китае. в силу большой численности, и, главное, плотности населения — с этим было сложнее. Тем не менее — подобные центры цивилизации образовывались и там.
К середине лета, в живых оставалось порядка двух миллиардов человек. Из них около миллиарда составляли "переболевшие". В обиходе их называли "носителями" — "хостами". Короткое и хлёсткое английское словечко — прижилось.
Ещё примерно миллиард (по понятным причинам, перепись населения была крайне затруднена) — составляли выжившие. Люди, которые смогли избежать заражения в самую тяжёлую фазу. Преимущественно это были или жители городов-государств, или эскаписты, ещё в начале событий ушедшие от людей в глушь. Некоторые анклавы поддерживали связь друг с другом, используя спутники или любительскую радиосвязь. Бывшие военные из выживших — старались поддерживать коммуникационные технологии.
К счастью для человечества, заболевшие умирали не мгновенно, а изменение поведения не влекло за собою полную безответственность и отупение (скорее наоборот — на первом этапе, интеллектуальные способности только росли). Так что, последние выжившие из персонала атомных станций и сложных химических производств "уходя, гасили свет". Останавливали реакторы, следили что бы штатно проходило охлаждение активной зоны, обеспечивали завершение химических реакций на производстве.
В общем, делали всё возможное, чтобы человечество, с грехом пополам пережившее эпидемию — не умерло от ядерного заражения и не повторило судьбу населения Бхопала.
В общем-то, можно было бы радоваться, что все кончилось не так уж и плохо и потихонечку можно восстанавливать цивилизацию... Если бы не несколько факторов:
Во-первых, "хосты" были заразны. Это были не просто сильно отупевшие, любвеобильные хиппи, едва способные с грехом пополам обеспечивать свои насущные нужды (средний уровень IQ хоста составлял 75 — 80 баллов. Были гении доходившие аж до 95. Впрочем, хватало и гордых обладателей интеллекта хорошего шимпанзе: цифра 60 в отчётах встречалась совсем не редко). Это были ходячие резервуары инфекции. Да, она каким-то образом стабилизировалась в их организмах, не убивая их, не вызывая видимых симптомов и, скорее даже наоборот, защищая их от иных болезней (как показали исследования — хосты не болели ничем, кроме, собственно, базового вируса. Более того, не только не болели, но и катастрофически не желали заражаться). При этом, в отличии от выживших, хосты с удовольствием сбивались в большие стаи, в каковых и кочевали по опустевшим просторам обезлюдевших материков. Агрессивность им была не свойственна, впрочем, хватало и самого факта их существования.
Вторым фактором стало то, что вирус плавно мутировал. Нет, он все ещё выявлялся экспресс-тестом (миллионы единиц которого к концу лета были доставлены в наиболее крупные поселения выживших, откуда по возможности распределялись среди более мелких сообществ), но он проявлял новые свойства. Так, вирус приобрёл устойчивость к внешним факторам, так что теперь, плевок "хоста" мог заразить выжившего и через неделю после встречи с высохшим материалом. Изменился и инкубационный период некоторых штаммов. Теперь, был штамм который мог развиваться и полгода. К счастью, этот вариант вируса, в период инкубации не был заразен. А вот появившиеся в конце августа сообщения об обнаружении зоонозных штаммов вируса — реально пугали.
Третьим была необходимость обеспечивать пропитание: хочешь не хочешь, но выживших было необходимо кормить. Это означало обработку земли, причём, зачастую, на существенном удалении от крепости. Где вероятность случайной встречи с группкой хостов сильно повышалась. Нет, безусловно, нападать хосты бы не стали. Вот только и дружеские обнимашки с гарантированным заражением в планы новоиспечённых хлеборобов не входили.
Была и четвертая причина. В среду выживших, судя по всему, от отшельников, пришла легенда о Мастерах Хостов. Рассказывали, что эти люди не только пережили инфекцию, сохранив своё "я", но и существенно поумнели. Говорили, что хосты слушаются их безоговорочно. Говорили так же, что Мастера не были подвержены той химической нейрокоррекции, которую испытали на себе все заболевшие. Легенды гласили, что Мастера наоборот полны ненависти к тем, кто бросил их на произвол судьбы.
Говорили, так же, что пропавший за последнее время из эфира десяток поселений — был на совести загадочных Мастеров.
Сколько их, и кто они, как ими становятся и почему — не знал никто. Военная разведка выживших на всех континентах пока не подтверждала эти слухи. Но и не опровергала их. Легенды же продолжали передаваться между людьми, обрастая новыми подробностями.
Приближалась новая осень. Первая осень выжившего мира.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
