|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава VIII
В областном центре нас приняли радушно, с вокзала всю съёмочную группу повезли в лучшую местную гостиницу, заверив, что и в Зелёном нас готовы разместить. В тот же вечер меня, Стетсона, Бергункера, Хау, Никулина, Милляра и Быстрицкую повели в харчевню 'Тернопіль'.
Самую знаменитую Бабу-Ягу советского кино на роль старой ведьмы мне выделили без вопросов. Правда, Бабой-Ягой Милляр успел побыть однажды, в 'Василисе Прекрасной'. 'Морозко' пока никто снять не удосужился.
В этой реальности он был на три года меня младше, однако все, включая меня, обращались к нему по имени-отчеству. Выглядел он и впрямь старше своих лет. Георгий Францевич, в свою очередь, оказался на редкость эрудированным, веселым и легким в общении человеком, так что в поезде скучать не пришлось.
Сейчас же, с дороги, мы с радостью приняли приглашение отобедать. Украинская кухня в её лучших проявлениях меня всегда радовала, а здесь принимающая сторона расстаралась на славу.
Борщ! Король стола! Наваристый, ароматный, приправленный салом, а к ним пампушки с чесноком. Колбаски из сельской печи, крученики мясные, полядвица, деруны... Сало, от одного вида которого непроизвольно выделялась слюна, манило своими тонко нарезанными ломтиками с розовыми прожилками.
А ведь многие украинцы не могли позволить себе таких разносолов. Впрочем, и не голодают, утешил я себя, принимаясь за пылающий тёмно-бордовым борщ. Сам видел, что после не столь кровопролитной войны, каковая случилась в моей реальности, страна, включая союзные республики, уже крепко стояла на ногах. И пусть без разносолов, но на столе любой семьи всегда имелось чем подкрепиться. Тем более в сельской местности, где редкое хозяйство обходится без коровы, кур и поросят, а также сада и огорода.
В общем, от тех посиделок не только у меня, у всей съёмочной группы остались самые приятные воспоминания. В райцентр решили не заезжать, так как он находился дальше от Тернополя, нежели Зелёное. В село наша делегация прибыла на двух автобусах и с грузовиком сопровождения, в кузове которого покоились ящики со съёмочным оборудованием. Каждый аппарат или прибор был проложен соломой во избежание поломки, тем более что приличная дорога закончилась у Гримайлова, а дальше начался просёлок в виде разбитой грунтовки.
— Добрий день!
К нам метнулся невысокий толстячок с пышными, обвислыми усами и широкой, в половину лица, улыбкой. Хотелось верить, что она искренняя.
— Голова сільський адміністрації Микола Володиморович Нюхня, — представился тот. — Як дісталися?
Я уже немного освоил местную мову, и ответил за всех:
— Добрались в целом справно, разве что дороги у вас тут, товарищ Нюхня...
— Тут ми нічого вдіяти не можемо, — огорчённо развёл руками толстячок.
— Но в планах на следующий год сделать щебёночное покрытие, — вставил представитель областной администрации.
После чего нас повели в сельсовет подхарчиться с дороги. Пусть ассортимент был и не столь впечатляющ, как накануне в Тернополе, однако обилие ожидавшей нас еды вызывало подозрение, что встанем мы из-за стола изрядно потяжелевшими.
Далее последовало размещение личного состава в каком-то бараке, причём малая, женская половина от мужской была отделена двигавшейся на проволоке шторкой. Там разместились Быстрицкая, гримёрша, костюмерша и помощница режиссёра, в обязанности которой входило обеспечение всех моих и иногда второго режиссёра прихотей, в пределах разумного, конечно.
Утром мы целой делегацией отпарились осматривать места будущих съёмок. А ничего так сельцо, живописное. Причём на окраине в наличии имеются даже мазанки с соломенными крышами — как раз то, что доктор прописал. Ничего страшного, что в них люди живут, уж ради съёмок на недельку переберутся к родственникам. Тут всё село роднёй повязано, не может быть, чтобы ни приютили.
— Так, Адольф (меня так и подмывало назвать его Адик), записывай, какие дома мы экспроприируем для съёмок. Вот этот... этот... и вон тот, за оградой, на которой крынки сохнут. Они в одной локации, близко друг к другу, и камера сможет их разом захватить, получится такая массовка из мазанок.
Бергункер старательно выводил в блокнотике карандашом, от усердия высунув кончик языка. Я краем глаза заглянул в его записи, и увидел, что мой помощник успел набросать общую схему улицы, крестиками отметив нужные дома. Хау стоял рядом, профессионально прикидывая ракурсы будущих съёмок. Сзади замерли остальные члены группы, включая Никулина, Быстрицкую и Милляра.
— Так, а теперь пойдём глянем церквушку.
Милляр оказался ещё и набожным человеком. Шагов за сто до церкви он вдруг остановился и стал креститься. Следуя его примеру, перекрестился и я, больше никто не рискнул. Даже если среди участников нашей бригады и были верующие, в эпоху воинствующего атеизма им это приходилось скрывать.
Церковь выглядела даже ещё величественнее, чем на чёрно-белом фото. К нашему появлению староста храма — строгая женщина лет шестидесяти — всё-таки отперла её двери. Хотя, как нам доложили, местный батюшка всячески противился съёмкам фильма в святом месте и в сердцах уехал на месяц к родне в Чернигов, бросив осиротевшую паству на произвол судьбы. Это он ещё не знал, какую чертовщину мы будем снимать, иначе вообще проклял бы нас до седьмого колена. А может и проклял авансом, просто мы этого не знали.
Я прекрасно помнил сюжет фильма с Куравлёвым и Варлей, и решил, что не стоит изобретать велосипед. Снимать будем то же самое, по возможности подражая оригиналу. Своей идеей-фикс я считал переработку концовки фильма, сотворения реально жутких чудовищ, а не сказочной нечисти, впоследствии насмешившей искушённого западного зрителя. Воплощению моего замысла должны были послужить костюмы, эскизы которых у мастеров своей киностудии я утверждал лично, и которые должны были примерно через месяц прибыть в Москву. А также приезд лично Джека Пирса, гуру гримёрного мира, сделавшего себе имя на фильмах о Франкенштейне и Дракуле. Я подобрал Пирса после его странного увольнения из 'Universal', и знаменитый гримёр с греческими корнями отвечал мне взаимностью. В том числе дав согласие на прилёт в Москву, чтобы поработать над советским фильмом ужасов.
Утробу старой церкви будет изображать один из павильонов 'Мосфильма'. Там планировалось снимать все эпизоды, происходящие внутри церкви и, само собой, финальную сцену. Я живо представлял, как нечисть самого что ни на есть демонического вида передвигается на карачках, ходит как зомби, ползает по стенам и даже летает благодаря перепончатым крыльям. А вершиной воплощения нечисти должен быть стать образ Вия. Не поленился, перечитал Гоголя, представил это коренастое существо с железной маской и веками до земли. Пирс уже был мною проинформирован и озадачен созданием на основе гоголевских видений такой страхолюдины, чтобы зритель после просмотра фильма ночью просыпался с криками и мокрыми от пота простынями.
Актёров на второстепенные роли согласился предоставить киевский театр имени Леси Украинки. Межсезонье у них должно было начаться в конце июня, но ради кино, которое собирался снимать знаменитый голливудский режиссёр, мне готовы были выделить с десяток актёров. А массовка понадобится для первых кадров фильма, когда будем снимать в Тернополе киевскую бурсу. Зданьице в областном центре я уже присмотрел накануне. Там для роли бурсаков уже обещали выделить десятка два тернопольских старшеклассников. А двух друзей Хомы Брута сыграют молодые актёры из всё того же театра Леси Украинки.
Никулин, кстати, вроде бы уже освоился. Помню, как во время нашего знакомства он пребывал в состоянии лёгкого ступора. Ещё бы, даже на фоне информационной закрытости СССР люди, имеющие хоть какое-то отношение к кинопроизводству, знали, кто такой Фил Бёрд. Ну и относились с соответствующим пиететом. Хотя вот Быстрицкая, например, всячески делала вид, что голливудские киномагнаты для неё — явление вполне обыденное. Ну да эта наигранность была очевидна моему опытному глазу. Я то и дело замечал, как она бросала в мою сторону заинтересованные взгляды. Соблазнить, что ли, хотела? Ишь, размечталась! Однажды я уже упал в постель с другой женщиной, и это закончилось рождением ребёнка, который до сих пор не знал, кто его настоящий отец. Больше такой номер не пройдёт. И дело даже не в том, что я опасался риска появления на свет внебрачного ребёнка. Просто я знал, что связан узами брака с женщиной, которой не смогу изменить даже под дулом автомата. А тот раз... Тогда я был ещё не женат, да и пьян, что, впрочем, меня не оправдывает.
В наших планах крайней датой окончания натурных съёмок в Киеве и Зелёном стояло 15 июня. То есть у нас имелся в запасе практически месяц. И мы принялись за дело, что называется, засучив рукава.
* * *
А тем временем в двух десятках вёрст от Зелёного, на одном из хуторов, проходил любопытный диалог.
— Петро, а ти чув, що в Зелёному москалі зібралися фільму знімати?
— Що за фільму?
— Та біс його знає! Я ось що думаю... Може, пощипати їх трохи, показати, хто тут господар?
— Як би нас самих не пощипали.
— Ти що, злякався?
— Хто? Я?!
— Ну не я ж!
Петро стукнул кулаком по столу, ноздри его раздувались, словно у рвущегося в бой скакуна.
— Це ми ще подивимося, хто кого злякався, — сказал он, разжимая пудовые кулаки. — Дізнайся все як слід, а потім подумаємо, як їм можна свиню покласти.
* * *
В Зелёном нам всё же пришлось задержаться чуть подольше. Погода испортилась, и нам приходилось ждать появления солнца как манны небесной. 19-го июня я объявил последний день съёмок в Зелёном, добавив, что завтра отбываем в Тернополь снимать городские сцены. Объявил во всеуслышание, так что отиравшиеся у площадки зеваки из местных, в основном ребятня, тут же разнесли новость по селу.
Надо отметить, что сельчане поначалу наше появление восприняли настороженно. Мало того, что москали, так ещё зачем-то в церкву полезли. Но постепенно отношение налаживалось, чему весьма способствовали финансовые вливания в данный субъект. В частности, я выделил непредусмотренные бюджетом фильма средства на строительство в селе клуба, так как прежний занимал помещение, больше похожее на хлев. Говорили, что после революции хотели в клуб превратить местную церковь, но поголовно набожные сельчане готовы были с вилами встать на её защиту. Теперь же на их глазах возводился солидных размеров бревенчатый одноэтажный барак метров 50 в длину и 25 в ширину. В торце барака появится сцена, там же будет висеть белое полотнище экрана и, надеюсь, уже в этом году сельчане смогут увидеть 'Вий', многие сцены которого снимались на их малой родине.
Ночи в этих местах темны, а последняя выдалась лунной и звёздной. Мне отчего-то не спалось, и уже за полночь я тихо, чтобы не разбудить мирно спящих коллег, встал, накинул на плечи пиджак и вышел на крыльцо, аккуратно, чтобы не скрипнула, прикрыв дверь. Где-то забрехала собака, но вскоре умолкла. Больше ничего не нарушало девственную тишину и, глядя на мерно переливающиеся звёзды, я ощущал себя стоящим на краю мироздания. В этот момент я по-настоящему осознал, как же ничтожен человек со всеми своими проблемами на фоне Вселенной. Что вся наша цивилизация — не более чем искорка, мелькнувшая и погасшая в её бесконечности. Миллиарды лет до нас, миллиарды лет после нас... Разум отказывался принимать такие цифры. И как же хотелось верить, что где-то там, в тысячах и миллионах световых лет от нашей планеты тоже существует разумная жизнь. Не может быть, чтобы не существовала. Пусть даже в зачаточном состоянии, или сверхразвитая, где разумные существа давно покинули телесные оболочки и переместились в цифровое измерение.
От столь высокодуховных размышлений меня отвлекло раздавшееся из недр живота бурчание. М-да, прощальный ужин нам устроили весьма обильный, помнится, я еле выполз из-за стола, с мыслями, что за время пребывания на Украине точно располнею на пару-тройку килограммов как минимум.
Ничего страшного, уже как-нибудь добегу до стоявшего чуть на отшибе сортира в виде деревянной будки. Там, кстати, и газетка всегда имелась, за этим следила помощница режиссёра. Причём, прежде чем отнести в сортир газеты, она всегда их тщательно просматривала. А то ведь скандальчик может выйти, ежели человек оторвёт клочок подтереться, а там портрет Сталина или ещё кого-то из руководителей партии.
В общем, затворив за собой дверь будки, я уселся на корточки, с сожалением подумав, что, наверное, зря не курю. В такой ситуации подымить — самое то. Однако и без цигарки процесс прошёл удачно, особенно если занять голову умными мыслями, и спустя минут десять я снова вышел на свежий воздух.
Вышел и замер, так возле нашего барака в неверном лунном свете промелькнули какие-то подозрительные тени. Вроде бы двое, вроде бы мужики. Что они, интересно, забыли здесь в это время? Неслышно ступая и пригибаясь на фоне цветущих зарослей жимолости, я подкрался поближе. Опа, а это что они делают? Не иначе дверь барака подпирают толстой жердиной. Ай-яй-яй, нехорошее задумали ночные визитёры. А теперь стены дома обкладывают охапками соломы, да ещё и поливают их из канистры.
Твою ж мать, бандерлоги недобитые! Не иначе решили заживо спалить всю мою команду! Ну уж нет, такого удовольствия я вам не доставлю.
Дальше пришлось действовать быстро. Хорошо, что я так вовремя посетил уборную, на пустой желудок даже в мои 52 двигалось просто замечательно. На то, чтобы вырубить не ожидавших атаки со спины мужиков, пусть и достаточно крепких, у меня ушло не боле пятнадцати секунд. На то, чтобы скрутить им руки за спиной их же ремнями — ещё пара минут. После этого, не обращая внимания на хохляцкие проклятия, я выдернул жердину, открыл дверь и, войдя внутрь, зажёг керосиновую лампу. Другого источника освещения ввиду отсутствия электрификации барака здесь не наблюдалось.
— Рота, подъём! — гаркнул я, со скрытым весельем наблюдая, как соратники с недоумённым и обиженным видом продирают глаза.
— Что случилось?
Это Юра Никулин из своего угла подал голос.
— Ничего страшного, диверсантов поймал. По ходу, бандеровцы.
Ух что тут началось! Народ заметался в поисках одежды, лихорадочно натягивая кто штаны, кто сапоги или ботинки, за шторкой не меньшую активность проявляли женщины. Минуту спустя народ, вооружённый керосиновыми лампами, валил с крыльца поглазеть на живых бандеровцев.
Те по-прежнему лежали на траве, но уже не ругались, а просто ненавидяще зыркали на обступивших их киношников.
— Ну шо, хлопцы, не получилось 'клятых москалей' спалить? — поинтересовался я, присаживаясь на корточки. — И откуда же вы такие взялись. Местные, из Зелёного?
Те молчали, и я попросил Никулина метнуться в главе сельсовета, у которого дома имелся единственный на всю округу телефон. Мол, пусть вызывает милицию или чекистов, в общем, сотрудников силовых ведомств.
После дозвона глава сельской администрации тоже прибежал посмотреть на диверсантов.
— Тю, це ж Петро Скодоба і Василь Хвощ. З війни їх не бачили, вони тоді поліцаями служили. Думали, згинули вони. Ан ні, живехоньки. Ну нічого, хлопчики, тепер і на вас куля знайдеться.
Под утро пленённых хлопцев со спадающими штанами увезли, а мы уже ближе к полудню, собрав вещички и технику, загрузились в автобусы и отбыли восвояси.
Ещё неделю спустя мы вернулись в Москву, чтобы остальную часть эпизодов отснять уже в павильонах 'Мосфильма'. К тому времени в столицу возвратились и Варя с детьми. Полная светлой грусти, супруга с упоением рассказывала о поездке, я же поделился своими историями, не забыв упомянуть о схватке с бандерлогами.
— Так и знала, что вляпаешься в какую-нибудь катавасию, — всплеснула руками Варя.
— Ну здрассти, — обиделся я. — Можно подумать, я их лично приглашал поджечь наш барак, чтобы потом продемонстрировать молодецкую удаль.
— Надеюсь, ты свою молодецкую удаль ещё не растратил, — недвусмысленно улыбнулась Варя, расстёгивая на мне рубашку.
На следующий день меня настигла награда. Указом Президиума Верховного Совета Украинской ССР мне вручили медаль 'За отвагу'. Церемония проходила не в Кремле, а в столичном представительстве республики, но тоже выглядело всё достаточно цивильно.
Следующий месяц снова прошёл в напряжённой работе. Мы пахали как проклятые, никто себя не щадил, но теперь-то, после того как пришло время монтажа, я понял, что на выходе должен получить о-о-очень качественный продукт. Может, Голливуд и видел нечто подобное, но уж точно не советский кинематограф. Это будет бомба!
Лишь бы прокатная комиссия не зарубила. Надеюсь, в её ряды не затешется питающий ко мне личную неприязнь Пырьев. Если финал фильма покажется членам комиссии очень уж жёстким, то пусть ставят возрастной ценз, но проект должен попасть на экраны страны. И не только страны, у меня уже была предварительная договорённость с прокатными компаниями США и Канады, а теперь можно будет до кучи и Европу подключить. В общем, мировой прокат!
К середине августа мы закончили с озвучкой. К тому времени Саймон успел не только бракосочетаться с Вишневской, ставшей отныне Галиной Стетсон. Начинающая оперная дива подала в американское посольство документы на 'green card', а дальше, если у парочки всё сложится, она получит постоянную прописку на родине мужа. Мне не жалко, она же мировое достояние, не только советской оперной сцены. Да и за помощника своего порадовался, а то сколько можно бобылём жить!
От финальных аккордов создания картины меня отвлекло приглашение посетить Всесоюзный день авиации, который отмечался 18 августа. Праздник по традиции отмечался в Тушино, туда мы и поехали с Варей и детьми. Приехали заранее, за два часа до начала авиационного шоу и прибытия первых лиц, чтобы спокойно побродить на выставке авиационной техники.
— Товарищ Сорокин!
Я обернулся на возглас и, к своему изумлению, увидел Сивцева. Тот за девять лет, прошедших с момента нашего перелёта из США в СССР и скитаний по западной Украине, конечно, постарел, но в нём всё ещё можно было без труда узнать того самого Сивцева, который сумел посадить в тернопольских лесах горящий 'Douglas DC-3'.
— Петрович! Ты!
Мы обнялись, хлопая друг друга по спинам. Сивцев аж прослезился от переизбытка чувств. У меня тоже защипало в носу. Сразу же нахлынули воспоминания. Оказалось, что и Варя помнит раненого пилота, которого грузили в прилетевший с Большой земли самолёт. Она тоже, хоть и менее эмоционально, поучаствовала в 'обнимашках'.
— Ну что вы, товарищ Сорокин, как вы? — выдохнул Сивцев. — Вижу, у вас все здорово? Здесь какими судьбами?
— Да, теперь у нас с Варей семья, дети, у меня бизнес в Штатах...
Интересно, знает он, что я Фил Бёрд? Хотя вряд ли он где-то видел фото американского кино и медиамагната.
— В общем, прилетели в Союз снимать кино, а тут по ходу дела пригласили на воздушный праздник. А ты-то как, Петрович?
Выяснилось, что после ранения тот ещё прихрамывает (это я и сам заметил), и был переведён в учебный полк, тренировать будущих асов. Вот сегодня они как раз полетят звеном бомбардировщиков. А сам Сивцев тоже полетит на Ту-2, но загруженном парашютистами. Им предстояло выполнить показательные прыжки над тушинским полем.
— Сто лет с парашютом не прыгал, — вздохнул я.
— Так можно договориться, — воскликнул Сивцев. — Не сегодня, конечно, но уже завтра можно устроить прыжки. У меня тут есть знакомые в аэроклубе, небось не откажут.
— А что, я бы прыгнул.
— Может, не сто́ит? — нахмурившись, спросила Варя.
— Не переживай, любимая, я в этом деле профи.
Так и получилось, что на следующий день я снова был в Тушине, где после прохождения медкомиссии получил в своё распоряжение ранцы с основным и запасным парашютами, которые же лично и уложил. А затем вместе с молодыми парнями, занимавшимися в ДОСААФ (пришедшего на смену ОСОВИАХИМу), загрузился в Ан-2.
Сидя в мерно гудевшей винтами машине, я понял, что и правда скучал по небу. Не по самолётам, а по чувству свободного падения, которое хоть и длится несколько секунд, но ощущения получаешь незабываемые. Хотел я, конечно, совершить затяжной прыжок, чтобы получить чуть большую дозу кайфа, но руководство аэроклуба не захотело брать на себя такую ответственность. Мол, на словах вы все мастера, а случись что — взгреют нас.
И ещё всплыло в памяти, что именно 19 августа 2017 года я совершил тот самый прыжок, в результате которого оказался в прошлом. Какое интересное совпадение.
Наконец самолёт набрал нужную высоту, и инструктор, так же загруженный ранцами, и в таком же десантном, напоминавшем шлем танкиста, головном уборе, выдернул на себя дверь люка, скользнувшую на направляющих в сторону.
— Амвросимов, пошёл!
Худой и длинный парень, скрестив, как и полагалось, руки на груди, с отчаянным криком шагнул в бездну, и на какое-то мгновение пуповиной, всё ещё связывавшей его с самолётом, оставался вытяжной фал, подцепленный карабином к натянутому под потолком тросу. Затем и эта связь оборвалась, а где-то сзади сейчас должен был вспухнуть белый купол парашюта.
— Гнидин, пошёл! Крутов, пошёл! Масолов, пошёл!..
Всё ближе и ближе я к люку. Вот и мой черёд. Мысленно перекрестившись, как всегда это делал перед прыжком, я оттолкнулся и шагнул в пустоту.
Всего несколько мгновений свободного падения с раскинутыми в стороны руками и ногами, и вот я уже парю, сидя в подвесной системе, и обозреваю окрестности. Лепота! Всё как на ладони, только вот с востока идёт какая-то подозрительная, закручивающаяся в воронку темнота. Продумал бы, что торнадо, да откуда ему взяться под Москвой? Да и выглядит как-то странно для торнадо, даже непонятно, как охарактеризовать эту бурлящую тёмными протуберанцами лавину.
А между тем она надвигалась на меня с угро... нет, просто с ОХРЕНЕННОЙ скоростью! И не было никакого шанса свернуть в сторону, так как эта стена разверзлась от горизонта до горизонта, и приземлиться я тоже не успевал.
'Хьюстон, у нас проблемы!'
Вокруг меня заплясали искорки электрических разрядов, а самым жутким было то, что всё это происходило в полной тишине. Щупальца тёмного тумана запеленали меня в свой кокон, я уже ничего не видел, мне резко стало не хватать воздуха, в глазах потемнело... Последняя мысль, прежде чем я потерял сознание, была о Варе и детях.
Эпилог
Это было похоже на комариный писк. Настойчивый, раздражающий писк. Я открыл глаза и увидел над собой белый потолок и забранную в ребристый отражатель лампу дневного света. Скосил взгляд ниже — в поле зрения попала моя загипсованная нога.
Живой! В памяти сразу же всплыли последние мгновения моего сражения со странным атмосферным явлением, в котором я и не чаял выйти победителем. Выходит, всё-таки выжил, хоть и с переломанным ногами.
Что же это такое пищит?! Я повернул голову влево и возле закрытого белыми жалюзи окна увидел кучу аппаратов с мигающими лампочками, от которых к моей постели тянулись какие-то разноцветные провода. Причём эти аппараты показались мне отдалённо знакомыми. Плюс от моей вены левой руки тянулся катетер капельницы. Это явно больничная палата, но оборудование.... Оборудование явно не могло относиться к середине XX века!
Получается, либо я провёл в беспамятстве не один десяток лет, либо... Я поднял левую руку и посмотрел на ладонь. Не такая уж и старческая, пятен пигментации нет, кожа даже помоложе выглядит, чем на пятьдесят с хвостиком. И, самое главное, никакого намёка на шрам от удара ножом, лезвие которого пробило мою ладонь насквозь во время драки в баре.
Сердце моё пустилось вскачь, я оглянулся в поисках зеркала, и в этот момент дверь палаты распахнулась, а в дверном проёме нарисовалась симпатичная медсестра. Увидев меня, она округлила глаза, на мгновение замерла, и вдруг сорвалась обратно в коридор, даже забыл прикрыть дверь. А ещё спустя минуту вернулась уже в сопровождении очкастого мужчины лет сорока пяти.
— Так-так-так, — пробормотал тот, склоняясь надо мной.
На груди вновь прибывшего обнаружился бэйджик с надписью: 'Заведующий отделением, профессор Климашевич А. В.'.
— Где я?
Я скорее просипел, чем выговорил эти слова, и прокашлялся.
— Вы в Центральном институте травматологии и ортопедии. Вы помните, как вас зовут?
— Да, я Фил... Ефим Сорокин.
Профессор обернулся к медсестре, чуть заметно кивнул, и та вписала что-то шариковой ручкой на листе бумаги, лежавшем на пластиковой подложке.
— Доктор.
— Да, Ефим Николаевич, — всем своим видом выразил участие профессор.
— Какой сейчас год?
Тот нахмурился, снова кивнул сестричке, и шариковая ручка вновь забегала по бумаге.
— Скажите, Ефим Николаевич, что вы запомнили последнее, прежде чем...
— Прежде чем что?
Теперь, прокашлявшись, я говорил более уверенно.
— Прежде чем потеряли сознание.
— Я прыгал с парашютом...
— Так, — подбодрил меня профессор.
— Потом с востока налетел какой-то странный ураган, меня в него затянуло, и... и я отключился.
— Ураган, говорите?
— Ну, или торнадо. Хотя откуда оно могло взяться средь бела дня...
— А до этого что помните? До прыжка?
— Профессор, сначала скажите, какой сейчас год?
И снова по его лицу пробежала чуть заметная гамма эмоций. В этот момент раздалась мелодия 'Турецкого марша' Моцарта, он досадливо поморщился, извлёк из кармана сенсорный 'Samsung', провёл большим пальцем по экрану и поднёс к уху:
— Лена, солнце, я не могу сейчас говорить, я тебе перезвоню.
Убрав телефон, он снова с участливым видом обратился ко мне:
— Извините, жена звонила... Так, а вы-то сами как считаете, какой сейчас год?
Как я считаю... Судя по обстановке, по внешнему виду сотрудников медучреждения, в конце концов, по мобильному телефону, это явно не тот год, в котором Сталин ещё живёт и здравствует. Поэтому озвучил единственно верный, на мой взгляд, вариант:
— Сейчас 2017-й.
— Ну вот видите!
Профессор, казалось, от нахлынувшего на него счастья пустится в пляс.
— Всё верно, 2017-й! Вы — Ефим Николаевич Сорокин, бизнесмен, после неудачного прыжка с не полностью раскрывшимся парашютом в тяжёлом состоянии попали в Центральный институт травматологии и ортопедии. В коме находились больше месяца. Сейчас же позвоню вашим родным, сообщу им радостную новость... Лиза, приглядите за больным, может, ему что-то понадобится, а я отлучусь на какое-то время.
В моём пересохшем горле стоял ком. Ну почему?! Почему всё так несправедливо устроено? Почему я не разбился? Или те 16 лет, вместивших в себя 'Бутырку', Одессу, Варю, ГУЛАГ, Америку, Голливуд.... Неужели всё это было одной большой галлюцинацией, видениями, сопровождавшими кому?!! Да нет же, не может быть таких реалистичных видений!
— Вам плохо? — участливо поинтересовалась сестричка.
Она ловко вытерла марлечкой сползавшую по моей щеке слезинка.
— Ещё как, — сказал я и повернул голову к окну.
— Что-то болит?
— Душа болит... Можете поднять жалюзи?
— Конечно.
За окном виднелось серое небо и кусок соседнего корпуса.
— Какое сегодня число и месяц? — спросил я её, когда она снова села рядом.
— 21 сентября.
Ну да, практически месяц.
— У вас зеркальца нет случайно?
— Ой, здесь нет, я через селфи-камеру, если что, за собой слежу.
— Одолжите?
Блин, ещё бы вспомнить, как этим аппаратом пользоваться... Спасибо, сестричка подсказала. Увидев свою рожу, я уверился, что, несмотря на отросшую бородёнку, она принадлежала тому самому 36-летнему Сорокину.
Я вернул смартфон медсестре и обессиленно откинулся на подушку. Вот и всё! Больше я не питал иллюзий относительно того, что снова когда-нибудь увижу
Дальше на всё происходящее я взирал отстранённо, словно зритель, пришедший на киносеанс. Родные, сын, друзья, коллеги по бизнесу, анализы, уколы, физиотерапевтические процедуры, разработка мышц, беседы с психологом... Все слилось в один бесконечный фильм. Я сам себе напоминал марионетку, которая механически выполняет все команды кукловода. У меня не было сил даже думать, и психолога — весьма миловидную женщину — это очень напрягало.
В ЦИТО я провёл ещё около месяца, после чего было решено отправить меня домой. Психолог посчитала, что в родных стенах мне было бы легче адаптироваться к прежней жизни. К тому же я уже мог самостоятельно передвигаться, хоть и с палочкой — сломанная в трёх местах левая нога стала короче правой на пять сантиметров.
Дома я и впрямь стал понемногу отходить, втягиваясь в ритм жизни. Реабилитация всё же медленно, но неуклонно брала своё. Я снова занялся делами своей фирмы, а к первому снегу я позволил себе недалёкие прогулки всё с той же тростью. Похоже, так и буду хромать до конца жизни. Какие уж тут парашюты и тем более рукопашный бой.
Но мысль о Варе и детях, в том числе внебрачном сыне от связи с Кэрол, по-прежнему не давала мне покоя. Я не без внутреннего трепета набил в поисковике 'Кэрол Ломбард', и в Википедии прочитал, что самолёт, на борту которого она находилась, разбился в январе 42-го. Была замужем за Гейблом, но о детях никакой информации.
О Варе же я вообще не нашёл никаких данных. Конечно, вряд ли она дожила бы до этих лет, ей сейчас было бы... Ну да, вековой юбилей она бы уже отметила. Наверное, была возможность отправить запрос в одесский архив, но, поразмыслив, я всё же не стал этого делать. После событий 2014-го украинцы вряд ли с радостью кинутся помогать какому-то русскому, да и, если честно, было немного страшновато. Я боялся всколыхнуть в себе снова то щемящее чувство потери, от которого начал понемногу избавляться.
В этот хмурый ноябрьский день я наконец обратил внимание на свою одежду, в которой совершал прыжок 19 августа 2017 года. Для выписки мне привезли другую, а эта так и лежала в корзине для грязного белья, дожидаясь, когда её отправят в стирку. Взяв в руки джинсы, собрался закинуть их в машинку, но в последний момент мне показалось, что в правом заднем кармане что-то лежит. Я нашарил пальцами что-то плоское, похожее на тонкий картон, вытащил и неверящим вперился взглядом в изображение. Со старого чёрно-белого фотоснимка мне улыбались я образца весны 1953 года, Варя, Соня и Данька.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
