Я - киборг-убийца

Есть на свете вещи, которые лучше не знать.

Есть на свете вещи, которые лучше не знать, но от которых никуда не деться.

Новость о том, что по документам я мертв и официально больше не существую, к сожалению, относилась именно ко второй категории.

В общем-то, она застала меня врасплох. То есть, была куча косвенных признаков, которые заметил бы любой неглупый человек с критическим мышлением, но критическое мышление — не про меня в данный момент. Когда полупарализованного горемыку, который целых шесть адских месяцев ждет смерти, прикованный к разболтанному инвалидному креслу, однажды будят и говорят, что операция прошла успешно и он будет жить и ходить — о каком критическом мышлении речь?

Четыре дня с момента выхода из медикаментозной комы я находился в состоянии бесконечной, безграничной и всеобъемлющей эйфории. Радостно глотал пилюльки, ходил на физпроцедуры и реабилитационную гимнастику и даже не задумывался, что человеку, шесть месяцев не ходившему вообще, не положено проснуться после операции, встать и пойти, аки Лазарь. Меня совершенно не волновало, что тренер гимнастики занимается с одним-единственным мной, что я лежу в одиночной палате, больше похожей на капитанский мостик звездолета, и вокруг вообще нет других больных. То есть, это было бы в порядке вещей, будь я сыном Билла Гейтса или на худой конец наследным японским принцем, а не круглым сиротой, но вопросы о том, кто и почему так заморочился ради меня, как я оказался в этой чудесной больнице и прочие тому подобные меня не волновали. После шести кошмарных месяцев отчаяния и безнадеги мой разум отказывался воспринимать плохое и порождать мрачные мысли.

И уж конечно, я и думать забыл, что еще недавно мне в один голос говорили, что я неоперабельный: теперь я жив, практически здоров и бесконечно счастлив.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вечером четвертого дня мой врач, Валентин Сергеевич, пришел не один, а с крепышом довольно характерной наружности, и критическое мышление, вынырнувшее из пучины эйфории, подсказало мне: не все так просто.

Я уже лежал в постели, уставший после гимнастических упражнений, и ждал, когда мне принесут вечерние таблетки. Валентин Сергеевич сел на стул возле кровати и начал спрашивать, как мое самочувствие, все ли хорошо — в общем, стандартные вопросы, которые он задавал мне каждый день по четыре раза — а крепыш остался стоять у двери.

— Замечательно, Валентин Сергеич, — ответил я, — только устал на 'физкультуре'. Жду, когда таблетки принесут — и на боковую.

Он полез в карман и достал пластиковую баночку и пакетик сока:

— Начиная с сегодняшнего вечера, Кирилл, ты будешь принимать вот эти таблетки. Одну в день. Каждый день. До конца жизни.

Вот тут мне стало как-то не по себе.

— Всю жизнь?! Вы же сказали — я почти здоров!

— Так и есть. Если человеку, предположим, успешно делают пересадку сердца — он 'почти здоров', но при этом всю жизнь должен сидеть на иммунодепрессантах.

— Погодите... Вы мне что-то пересадили?!

— Собственно, я как раз хотел об этом поговорить... Но вначале — маленькая демонстрация. Капитан, начинайте.

Я перевел взгляд на крепыша, а тот вынул нож — серьезный такой ножик, Рэмбо обзавидовался бы! — и с коротким замахом метнул его в меня.

Уклониться я, полулежа на кровати, конечно же, не мог, мне не оставалось ничего другого, как выставить руку и поймать нож за рукоятку. Стоп, я поймал брошенный нож?!! И вообще, какого хрена?!!

Я подбросил оружие в руке и поймал его за лезвие с намерением 'вернуть' владельцу.

— Не надо бросать в капитана обратно, — сказал Валентин Сергеевич, — он обычный человек и поймать не сможет.

— Да без разницы, — отмахнулся тот, — нож без заточки, а я в бронежилете.

— Если Кирилл попадет вам в глаз или горло — вот тогда будет без разницы и на заточку, и на жилет.

Я перевел взгляд на нож и убедился: это действительно тупой тренировочный снаряд.

— Вы сказали, что капитан обычный человек, будто ко мне это не относится, — сказал я, взглянув на врача.

Он кивнул.

— Верно. Ты теперь не обычный человек. — Валентин Сергеевич протянул руку, забрал у меня нож и откинулся на спинку стула. — Начну по порядку. То, что ты был неоперабельным — правда. С точки зрения современной медицины, конечно. Удалить глиому, не разрушив окончательно то, что осталось от твоего мезэнцефалона, то есть среднего мозга, было невозможно, поэтому опухоль удалили вместе с мезэнцефалоном, а вместо него имплантировали искусственный заменитель. И только что ты поймал брошенный нож именно благодаря импланту.

Молча пытаюсь осмыслить услышанное. Искусственный мозг? Серьезно? Что-то слабо верится.

— В общем, Кирилл, я хорошо понимаю твое постоперационное состояние. Ты даже не задал мне вопроса, как именно оказался здесь и почему не помнишь этого, не говоря уже о том, зачем и почему. Но теперь самое время озадачиться этими вопросами.

— А зачем задаваться, если вы, судя по всему, сами сейчас расскажете?

— В точку. Как ты, может быть, понимаешь, таких технологий, позволяющих создать имплант, соединяющий в себе черты мозга и компьютера, сегодня нет ни у кого, коме нас. Точнее, еще недавно и у нас не было, ты стал первым пациентом, который выжил и имеет шансы прожить полноценную жизнь. До тебя рекордом был сорок один день.

— И... сколько таких бедолаг было?

— Девяносто восемь. Большинство их даже не вышло из комы. Семеро выживших помогли нам отладить технологии, но их гибель была, увы, неизбежна. А с тобой, я надеюсь, все будет куда лучше, так что я уже припас ящик шампанского, чтобы праздновать главную победу всей своей жизни... Но пока это еще немного преждевременно.

— Почему?

— Кирилл, я буду с тобой предельно честен, потому что мы связаны одной цепью. От тебя зависят мои перспективы и будущее, от меня зависит твоя жизнь. Организация, которая двадцать лет оплачивала мою научную работу, хочет, наконец, получить отдачу.

— В каком смысле? На счетчик меня поставить, что ли? Так я несовершеннолетний нищий сирота, с меня взятки гладки.

— Без разницы, кем ты был. Важно, кем ты стал. На счетчик тебя ставить нет резона — ты обошелся нам слишком дорого. Восемьдесят миллионов долларов мы потратили только на взятки в поликлиниках и больницах по всей стране, чтобы собрать генетические материалы. А потом еще пятьсот тысяч генетических анализов и постройка лаборатории, способной проводить в день по десять тысяч этих самых генетических анализов. И это только, чтобы найти тебя. Твоя операция — еще сто миллионов долларов. Баночка с таблетками на тумбочке — шесть тысяч долларов. Во сколько обошлись двадцать лет разработок, лаборатория и операционная, все предыдущие пациенты... тебе лучше не знать. Астрономическая сумма, соизмеримая с национальным бюджетом небольшой страны.

Вот тут до меня начало доходить, что все намного серьезнее, чем я думал пять минут назад.

— Так я не случайно попал к вам?

— Не случайно. У тебя есть редкий генетический дефект, который, как ни странно, всех нас выручил. Твой организм практически не вырабатывает соединительную ткань для инкапсуляции инородных тел. Таких, как ты — один на миллион, и нам подходят только подростки: дети слишком быстро растут, а у взрослых имплант не приживается. На всю Россию подходящих кандидатов с шансами выжить — не более десяти, и нам повезло еще, что мы так быстро нашли тебя.

— Эм... а попроще? Что за ткань?

— Соединительная ткань — главная преграда на пути создания продвинутых киборгов. Любое тело — заноза ли, засевшая пуля ли — организм инкапсулирует, покрывает соединительной тканью точно так же, как устрица превращает песчинку в жемчужину. Проще говоря, любой имплант будет отторгнут организмом, покрыт соединительной тканью. В случае с заменителем части мозга, инкапсуляция попросту смертельна, поскольку мозг отторгает часть себя и тем самым саморазрушается. Эти таблетки — твое персональное лекарство, окончательно подавляющее выработку соединительной ткани в мозгу. Если они у тебя закончатся — тебе останется жить недели две-три. И к регулярности отнесись серьезно. Один пропуск ничего тебе не сделает, но за всю свою жизнь, сколько бы тебе ни довелось еще прожить, ты можешь пропустить без последствий не более пяти-шести приемов. Если больше — инвалидность или смерть.

— Понятно, — мрачно изрек я. — Так что там про организацию, которая хочет получить отдачу?

Валентин Сергеевич поерзал, удобнее устраиваясь в кресле.

— Как ты понимаешь, все это слишком дорого для медицинских целей. Лет через двадцать-тридцать мои разработки станут новым прорывом, но пока у такой дороговизны есть только одна область применения, где она могла бы окупиться. Военная.

— Так вот почему я поймал нож... — запоздало осенило меня.

— Угу. И тут мы подходим к моему самому выдающемуся достижению. Средний мозг отвечает в том числе за зрение, слух, контроль движений, боль, защитные и оборонительные реакции, ориентацию и многое другое. Пожалуй, я позволю себе немного пафоса и самолюбования... Я и мои научные сотрудники переиграли самого господа бога. Улучшили сотворенное им. В твой искусственный мезэнцефалон зашиты улучшенные и оптимизированные рефлексы, реакции и инстинкты. Де-факто, ты киборг, но я предпочитаю понятие 'сверхчеловек'. То есть, ты все еще человек, просто у тебя нет многих недостатков, заложенных природой в каждом из нас.

— Это как?

— Приведу пример. Если изо всех сил зажать в кулаке спичечный коробок и ударить — удар будет сильнее, чем просто кулаком. Дело в том, что инстинкты не позволяют человеку бить в полную силу. Ну, чтобы сохранить кости целыми. Но инстинкт можно обмануть, зажав в кулаке коробок. Организм 'думает', что происходит удар предметом, и позволяет бить в полную силу. Собственно, мастера боевых искусств тратят многие годы на преодоление этого рефлекса. А у тебя его теперь просто нет.

— Вообще-то, они тратят годы на то, чтобы набить специфические мозоли на костяшках, — возразил я.

— Неверно. Мозоли на костяшках спасают только саму кожу на костяшках, но не увеличивают общую прочность руки или костей. Еще пример. Если дать обычному человеку такой лук, который он сможет натянуть, только напрягши все-все силы, то он не сможет натянуть его, стоя на одной ноге.

— Почему?

— Потому что организм не даст поднимать тяжести, не имея хорошей опоры, и нагружать одну ногу весом, для которого нужны обе. В прыжке с парашютом, к слову, натянуть лук тоже не получится — там вообще нет опоры.

Я приподнял брови:

— Но натяжка лука вообще никак не задействует ноги!

— Правильно. Только организм не умеет отличать натяжку лука от поднятия тяжестей, потому что миллионы лет назад, когда наши инстинкты формировались природой, тяжести уже были, а луки — еще нет. Подобных примеров можно привести много. Но если коротко — мы модифицировали заложенные в средний мозг инстинкты и рефлексы.

Он резко подался вперед всем телом и неожиданно схватил меня за запястье. Я, не задумываясь, крутанул руку против его большого пальца, в следующий миг уже рука Валентина Сергеевича оказалась в захвате.

— Вот о чем я и говорю. Простейшие боевые и защитные рефлексы 'зашиты' в твой мозг, они получаются у тебя так же естественно, как у мотылька — его полет. Словно врожденные. Заодно ты теперь можешь на спор стрелять из пистолета в подброшенную монетку, бросать ножи, освобождаться из захватов, держать равновесие...

Я саркастически хмыкнул.

— А умение играть нунчаками в теннис вы мне не 'зашили' случайно? Я всегда мечтал быть как Брюс Ли.

— Нет. Сложные приемы оказались за гранью реального. Тем не менее, один из предыдущих пациентов показал хорошие результаты в борьбе с профессиональным борцом и в спарринге с боксером. Раньше он не умел ни бороться, ни драться, уступал обоим физически — но борец не мог его взять в захват, а боксер — попасть. На самом деле, мы не сделали тебя суперменом, только убрали врожденные преграды. Занимаясь вровень с любым бойцом, ты всегда будешь намного сильнее. Ну, по крайней мере, мы на это надеемся.

Я фыркнул, уже не сдерживая скепсиса.

— Вы серьезно? Скажите, каким образом даже самый крутой боец мира сможет окупить такие затраты? Особенно в эпоху, кода воюют танками и ракетами!

— Мысли глубже. Ты никак не возместишь затраты организации, но от тебя это и не требуется. Ты прототип. Если твои испытания пройдут успешно — разработки продолжатся в сторону удешевления. И лет через тридцать-сорок станут реальностью совершенно новые возможности. Вместо того, чтобы держать огромную армию, можно при необходимости просто имплантировать добровольцам улучшенный мезэнцефалон — и армия готова.

— Угу, добровольцам...

Тут отозвался 'капитан':

— Помнишь, что случилось с Римом? Великая империя закончила капитуляцией перед вандалами. А почему? Раб не заинтересован в результатах своего труда, рабу наплевать на успех начинаний хозяина. Организация делает ставку на добровольность, и наши успехи говорят сами за себя, разве нет?

— Правильный подход, — одобрил я, — только вот не помню, чтобы я выражал вам согласие стать подопытной свинкой.

— Хорошо. Отматываем время на месяц вспять. К тебе, полупарализованному обреченному калеке, подходит Валентин Сергеевич и предлагает пойти на операцию. Шанс — один на миллион. И что бы ты ответил? ...Риторический вопрос. Нам не требуется согласие умирающих, потому что они всегда соглашаются. Кто-то ради крохотного шанса, кто-то — просто чтобы все поскорее закончилось.

Я вздохнул.

— Резонно. Полагаю, смысла поднимать вопрос о том, что меня никто не спрашивал, хочу ли я быть прототипом оружия и работать на вас киллером, нет и подавно?

— Мне не надо этого знать, потому что я знаю другое: ты хочешь жить.

— ...И сижу на коротком поводке из таблеток, да?

— Ты можешь в любой момент отказаться их принимать.

— Ага, спасибо. Потрясающий выбор — стать киллером или сдохнуть.

Капитан кивнул.

— И ты не первый, не сотый, не тысячный и даже не миллионный человек в истории, оказавшийся перед этим выбором. Борись или сдохни. Но твое положение все же чуть получше. Киллер — грубое и некорректное слово, я предпочитаю термин 'агент'. Так вот, у тебя есть редкая возможность выбрать, с кем бороться. Мир стоит на грани ядерного терроризма, процветают наркоторговля, торговля людьми, обычных террористов немеряно, гражданские войны и геноциды. Что из всего этого тебе особенно не по душе?

— Хм... сложно навскидку сказать. Вы что, еще не знаете, куда меня пошлете?

— Не знаем, потому что этот выбор в твоих руках. Сражаясь с тем, что человек ненавидит больше всего, он обретает дополнительную мотивацию.

— М-да... То чувство, когда утром ты еще не знал, что станешь киллером... пардон, агентом. Как бы там ни было, это слабо соответствует словам про отказ от рабства. У раба тоже был выбор — работать или отказаться. И закономерные последствия ...

Капитан пожал плечами:

— Давай снова вернемся в прошлое. Тебе предлагают операцию в обмен на пожизненную службу агентом. И что ты ответишь?

Я промолчал.

— К тому же, насчет рабства ты не прав. Рабы не живут в дорогих отелях, у них нет шикарных машин и стильных шмоток. А у тебя все это будет, если постараешься.

— Мягко стелете, капитан. Вы и так дохрена вложились, а теперь будете и дальше тратиться на мою красивую жизнь? Интересное отношение к 'оружию'.

Он снова пожал плечами.

— Всякое оружие требует затрат на обслуживание. Самолет требует денег не только на то, чтобы взлететь и стрелять, его на земле обслуживает квалифицированный персонал. Ядерная боеголовка требует не только хранения и обслуживания, для нее нужны еще и носители — а это целая ракетная отрасль. Эксплуатация любого оружия обходится дороже самого оружия, это аксиома. К тому же, чем совершеннее оружие, тем сложнее его контролировать. У самого совершенного уже есть даже собственная воля, как видим, возможно, что и принципы в придачу. И это накладывает свои условия на эксплуатацию и обслуживание. Да, мы могли бы нацепить на тебя ошейник с взрывчаткой и заставить выполнять нашу волю под страхом смерти... Но, во-первых, как только на тебя ошейник наденут, ты начнешь думать о том, как его снять. Во-вторых, страх смерти в твоем случае может не сработать — у тебя его нет.

— Чего?!

Капитан перевел взгляд на 'доктора':

— Валентин Сергеевич?

— Если на пальцах — то мы частично заблокировали участок мозга, отвечающий за страх. Ты по-прежнему отдаешь себе отчет об опасностях, но животный страх смерти больше не влияет на твое мышление и поступки. Проще говоря, ты уже не можешь оцепенеть от ужаса, запаниковать или потерять голову.

Я хмуро кивнул:

— Вот оно что... Я-то думаю, отчего эта ситуация вызывает у меня такое слабое беспокойство...

— Именно, — подтвердил капитан. — Другой паренек шестнадцати лет от роду уже просил бы отпустить его к мамочке, ну или там обратно в детдом, и клялся бы всем на свете, что никому ничего не расскажет... В общем, все упирается в твою эффективность. Если оружие приносит больше пользы, чем требует затрат — это хорошее оружие.

— Понятно. Только это, давайте без сказок дальше. Будь я меньше — еще мог бы подумать, что кого-то волнуют мои принципы...

— Удивительно, но факт. Вот Валентин Сергеевич. Ему двадцать лет назад сделали предложение — щедрое финансирование исследований, достойная компенсация, отсутствие помех...

— Незаконные эксперименты на людях заодно...

— Именно. И он сразу поставил условие — только на добровольцах или смертельно больных. Организация приняла эти условия — к всеобщей радости, включая твою. Сотрудник, будь он ученый или боец, имеет свою волю, свои принципы — и свою вероятность выхода из-под контроля, если эти принципы попрать. Жесткое принуждение чревато восстанием, знаешь ли, а историю мы знаем и уважаем. И наш подход оправдан: у нас единичные случаи бунтов, предательств и дезертирств, хотя организация большая. Так и с тобой. Мы боремся как с картелями, так и с терроризмом. И не только с ними. Выбирай себе ту борьбу, в правильности которой ты не сомневаешься — а нам все равно, на каком фронте ты преуспеешь. Ключевой вопрос — именно в результативности.

В этот момент Валентин Сергеевич постучал пальцем по часам:

— На сегодня хватит. Продолжим завтра.

Капитан кивнул:

— Значит, завтра. Спокойной ночи, Кирилл, и начинай привыкать к мысли, что теперь организация — твоя единственная семья. Мы тебя создали и потому только нам не интересно тебя препарировать, чтобы посмотреть, как ты устроен.

— Таблетки, — напомнил Валентин Сергеевич. — О них забывать нельзя. Никогда.

Под его присмотром я принял таблетку и запил соком.

И когда он уже пожелал мне спокойной ночи и почти вышел из палаты, я спросил вдогонку:

— Валентин Сергеевич! А если бы такой весь из себя уникальный я не оказался неизлечимо больным? Если б вы нашли совершенно здорового кандидата? Что тогда?

Он немного помолчал и сказал:

— Тогда я был бы поставлен перед самым тяжелым выбором в моей жизни.

* * *

Утром следующего дня для меня начался сложный период. Безымянный Капитан доходчиво растолковал мне все, что еще оставалось непонятным: организация ждет первых испытаний прототипа в течение трех месяцев. К моим услугам лучшие инструкторы и усиленная программа, и через три месяца я пойду на тест. Проще говоря, меня отправят кого-нибудь убить, и, может быть, этот кто-то будет не один.

Валентин Сергеевич, со своей стороны, рассказал мне все, что мне требуется знать о самом себе.

Кибернетический средний мозг — принципиально новое вычислительное устройство, имеющее сходную с тканями мозга консистенцию, состоящее из органических полупроводников и не содержащее металла в принципе.

— То есть, никаких там псевдомышц и титанового скелета, как у терминатора, у меня нет? — уточнил я.

— Нет, разумеется. Ты же киборг, а не робот.

— Хм... Терминатор же вроде тоже киборг?

— Ошибка. Киборг — это обязательно живой организм с кибернетическими частями тела. Робот, покрытый кожей для маскировки, организмом не является. К тому же, возможность пройти металлодетектор и рентген — важная для тебя 'фишка'. Металлодетекторы везде, а скоро и рентгены, как в аэропорту, появятся в любом важном месте. Но поскольку кибернетический мезэнцефалон мало отличается от живого мозга — тебе и рентген не помеха.

— А броня или еще что?

— У тебя нет ничего, помимо этого импланта. Ты киборг — но не машина. И настолько же смертен, как и любой другой человек. Однако улучшенные рефлексы, снятые ограничители и заблокированные участки страха и боли — все равно колоссальное преимущество. Ты начнешь убеждаться в этом уже сегодня.

И он не обманул.

Какая-либо физподготовка была все еще преждевременной, поэтому первые несколько дней меня обучали только обращению с оружием. Точнее — эксплуатации оного. Стрелять меня не учили вообще, и при первом же походе в тир я понял, почему.

То, что я с десяти метров попадал из пистолета в подброшенную монету, меня не очень удивляло: десять метров всего, прокачанный глазомер позволяет совмещать ось ствола с монетой, все просто. А вот умение поражать двигающуюся мишень из винтовки со ста метров вторым выстрелом все же озадачило.

— И на пятьсот будешь, — уверил меня капитан. — Полигонные тренировки начнутся только на третий месяц, но ты можешь мне поверить уже сейчас. Там все очень просто, на самом деле. Когда ты стреляешь, то на рефлексе замеряешь время между выстрелом и попаданием пули. А зная, сколько времени пуля летит на заданную дистанцию, ты видишь, на сколько смещается цель за это время. И по упреждению стреляешь. И таким образом ты будешь поражать любую цель на любой дистанции, при условии, что технический разброс оружия на этом расстоянии меньше размера мишени. Все, что тебе надо — один пристрелочный выстрел.

— Хм... А если цель движется на фоне неба? Я не увижу попадания при промахе.

— Тогда пристрелочный делаешь в землю или любое препятствие перед мишенью.

Уже вечером я убедился, что хоть на сто метров в мишень, хоть с десяти в монетку — я поражаю цель восемью выстрелами из десяти.

— Потому что хиловат ты пока, особенно для всего, что больше пистолета. Как форму улучшишь — процент будет за девяносто. И учти, что отклонение на сантиметр — это промах в монетку. Но твои основные цели будут больше.

Тема стрельбы по людям тщательно обходилась всеми, возможно, с целью более мягкой подготовки психики, но я прекрасно отдаю себе отчет: рано или поздно придется стрелять в людей. Мне эта перспектива не нравится, но выбора нет. Я — оружие, и если хочу жить... Придется выполнять свои функции. Если б не проклятые таблетки, я еще мог бы сбежать, но они, окаянные — тот самый невидимый поводок.

Но определенный план у меня все же есть: таблетки у меня всегда будут при себе, даже на заданиях, а если верить капитану, то между заданиями я буду предоставлен самому себе. Дорогие отели, машины, яхты... Все это станет реальностью, если я смогу проворачивать операции, которые без меня были бы слишком дорогими или вообще невозможными. И вот тогда у меня будет возможность найти человека, который сможет изучить одну таблетку и создать аналог.

Побег в этом случае тоже станет реальностью...

...Если к тому времени я еще буду хотеть сбежать.

* * *

Три месяца пролетели быстро: я был занят с утра до вечера. Теория, практика, физподготовка — и так по кругу. Я изучал рукопашный бой, обращение с множеством видов оружия, шлифовал английский язык, учился водить машину, а также осваивал собственные возможности и все больше убеждался, что мой спаситель и создатель потратил много миллиардов отнюдь не впустую.

Когда мое состояние позволило мне заниматься в полную силу, мне устроили спарринг по боям в смешанном стиле с тремя бойцами по очереди — все трое восемнадцати лет.

— Учти, — предупредил меня капитан, — это не наши люди. Их пригласили быть спарринг-партнерами подрастающего перспективного бойца и пообещали пятьсот долларов сверху, если удастся нокаутировать тебя или вынудить сдаться. Все трое — небогатые, пятьсот долларов для любого — немалая сумма. Они будут стараться... Да, и это — спортивный поединок, не боевой. Без смертельных приемов и переломов, понятно?

На практике постараться удалось только второму: первого я в самом начале боя поймал за руку и бросил через себя, используя инерцию его же замаха, а потом, сев сверху, молотил по лицу, пока он не начал хлопать рукой по полу. С третьим все закончилось за четыре секунды: он ударил, я поднырнул под руку и двинул в челюсть. Парень, правда, не упал, но 'поплыл', так что ударить ребром стопы под колено сзади и уронить уже было нетрудно.

А вот второй заставил попотеть. Он оказался не ударником, а борцом, и сразу попер на меня, не раскрываясь. Добрые две минуты мой противник гонял меня по рингу, пытаясь схватить, но я каждый раз выскальзывал у него из захвата, иногда награждая его тумаком до того, как он успевал уйти в оборону, и отчаянно борясь с желанием пнуть его в коленную чашечку и сломать ногу. На третьей минуте он меня таки схватил, борьба перешла в горизонтальное положение, но в итоге мне удалось поймать его в контрзахват. Противник все же вырвался на чистой силе, но в итоге потерял инициативу, а я оказался позади и схватил его вначале в полунельсон, а потом и в полный нельсон, вынудив сдаться.

— Неплохой потенциал, — резюмировал Капитан, — ударам критически не хватает силы и скорости, но это наживное. Общий результат руководству понравится. Все они сами по себе начинающие, занимающиеся год-два, но у подростка шестнадцати лет от роду и без практики шансов в обычных условиях нет в принципе.

В конце меня свозили на полигон. По пути я надеялся понять хотя бы, где нахожусь, но комфортабельный фургон оказался без окон.

На полигоне выяснилось, что с автоматическими винтовками и автоматами дело обстоит намного хуже, чем с пистолетами. Из снайперской винтовки я поражал мишень только один раз из трех, причем без разницы, движущаяся мишень или неподвижная: сказалось отсутствие навыка правильной прикладки.

С автоматами тоже всплыл неприятный косяк: на коротких дистанциях все замечательно, на средних намного хуже. Мои рефлексы мало чем могли мне помочь, если я не видел, куда попадают пули.

Впрочем, результаты Капитана не обескуражили.

— Тренировка — великое дело, — сказал он. — Когда у Симо Хяюхя спросили, как он сумел стать лучшим снайпером в истории, он ответил одним словом: 'Тренировка'. Думаю, если бы мы сюда пригласили пару обычных пацанов твоего возраста — их результаты были бы несоизмеримо хуже. Не всякий срочник так стреляет, что уж там.

— А кто такой Симо Хяюхя? — спросил я.

— Финский снайпер. Во время Зимней Войны за несколько месяцев убил из винтовки без оптики, по разным данным, от пяти с половиной до семи с половиной сотен красноармейцев, попутно подняв снайперское искусство на тот уровень, где оно и поныне находится. Пистолетов и автоматов он тоже не чурался, к слову. Все это — за неполные три месяца.

— Хм... Минимум семь человек в день?

— На самом деле, больше. В расчет брались только наверняка убитые и не брались цели, по которым стреляли несколько снайперов.

— Да уж, мастер своего дела.

— Талант и тренировка, только и всего. Именно так появляются мастера.

* * *

Время — неумолимая штука. Если отпущено на все про все три месяца — то эти три месяца истекут ровно через три месяца.

Крайний день наступил с неумолимостью рока.

— Все-таки это хреновая идея — готовить спецагента всего три месяца, — сказал я Капитану вечером перед отправкой на тест.

— Частичная суть проекта, на самом деле, в том, чтобы получить подготовленного солдата вообще без подготовки. Если готовить тебя долго — будет неясно, то ли имплант сделал чудо, то ли ты феноменально талантлив. Задание, впрочем, будет простое, не переживай.

— А что будет с прототипом, когда он докажет эффективность проекта? — задал я давно мучивший меня вопрос.

— То же, что и с прототипом танка или самолета. Пойдет в строй вместе с первыми серийными образцами. Но и тут есть специфика. Во-первых, ты будешь прототипом очень долго, потому что победа над проблемой соединительной ткани — вопрос десятилетия минимум. А когда технология будет отлажена и появятся первые серийные... К тому моменту, если доживешь, у тебя будет то, чего имплантировать нельзя. Опыт. И ты из агента станешь инструктором. Во-вторых, ты обошелся нам очень дорого, и руководство попытается получить с тебя все дивиденды, какие сможет. Деньги потрачены — все, их больше нет. Взамен у нас есть научные открытия, которым далеко до окупаемости, и ты как таковой. Помнишь, что я говорил тебе в самом начале? Если ты приносишь больше пользы, чем стоимость твоего содержания — ты хорошее оружие. Если ты можешь то, что невозможно без тебя — ты незаменимое оружие, существующее в единственном экземпляре к тому же.

И вот мы катим в том же закрытом фургончике и попутно завтракаем бутербродами: путь займет полдня, так что позавтракать 'дома', в секретной лаборатории, не хватило времени. В кабине — два неразговорчивых крепких парня, чем-то смахивающих на Капитана, мы — в салоне. Я спокоен — благодаря импланту, естественно, иначе меня сейчас, надо думать, трясло бы от адреналина и страха.

— Так теперь я, наконец, могу узнать детали испытания? — спросил я, допив кофе из термоса.

— Конечно, — кивнул Капитан. — Итак... Город дружественный. В том понимании, что куплено все, от рядового полицейского до прокуратуры и судей. Если облажаешься — безропотно сдавайся полиции, мы вытащим тебя в течение нескольких часов. Разумеется, в реальных миссиях у тебя такой возможности не будет, но пока это все еще полигонное испытание.

— Ничего себе полигон...

— Я серьезно. Город — наш полигон, тут мы ведем исследования различных аспектов борьбы, скажем так. Например, испытываем террористические методы на преступниках. К примеру, раньше, десять лет назад, тут в год воровали по две сотни машин. Мы вычислили всех, кто этим промышлял, и зачистили. И воров, и мастеров по перекраске-перебивке. Два года спустя проверили — все на своих на местах, но в год крадут уже едва сотню. Мы повторили зачистку — теперь десять-двенадцать, и не местные, а гастролеры.

— Понятно. Цель миссии?

— Перевалочный пункт наркотрафика. Это автомастерская, но ее владелец и два мастера — наркоторговцы. Схема такая: мелкий перекупщик или прямой продавец приезжает сюда чинить машину. Ее чинят, в процессе приваривают к днищу трубу с дурью, красят. Дилер забирает машину и уезжает. Все шито-крыто. Мы подъезжаем как раз в обеденный перерыв, когда там будет минимум посторонних.

— Моя задача?

— Показательная расправа над всеми тремя. Знаешь, Кирилл, мне тут идея в голову пришла... Ну как пришла — сын невольно подсказал... Твоя миссия разделена на подзадачи и содержит дополнительные условия. За выполнение миссии в целом, подзадач миссии и соблюдение дополнительных условий ты зарабатываешь очки. За провал определенных условий ты их теряешь. После миссии ты можешь получить по тысяче долларов за каждое очко или сохранить часть их для покупки различных возможностей и оружия для следующей миссии. Как тебе такая мысль?

— Кажется, я знаю, какой досуг предпочитает ваш сын... Есть список задач и условий?

Он протянул мне лист бумаги.

— Вот. На это задание ты будешь покупать бонусы в кредит, но в дальнейшем такой возможности не будет. Да, и учти: вещи типа бронежилета можно сохранить между заданиями, но задействованное оружие — нельзя. Сам понимаешь, почему.

Я взял лист и принялся читать.

Стоимость экипировки:

Пистолет Макарова: 1 очко.

ПМ с глушителем: 2 очка.

Запасной магазин: 1 очко.

Боевой нож: 1 очко.

Бронежилет: 1 очко.

Задачи:

Воспрепятствовать преступной деятельности основной тройки: +5 очков.

Устранение второстепенных подельников: +1 очко за каждого.

Акт показательного устрашения: от +1 до +5 очков, максимум 5.

— Что такое акт показательного устрашения?

— Например, найти товар и высыпать на труп — очко. Жестоко забить подручным инструментом — два очка. Облить бензином и сжечь — три очка. Забить глотку 'колесами' — все пять. Как-то так. Можешь оставить надпись типа 'и так будет с каждым наркоторговцем', или что-то свое придумай.

Я принялся читать дальше.

Дополнительные условия:

Ликвидация без применения огнестрела: +1 очко за труп.

Вся миссия без применения огнестрела: +5 очков.

Сдаться полиции: -3 очка.

Наличие свидетелей: -2 очка.

Оставленная серьезная улика: -2 очка.

Каждая дополнительная жертва: +1 очко.

Я поднял взгляд на Капитана:

— Второстепенные подельники и дополнительные жертвы — это разве не одно и то же?

— Подельники — это подельники. Дополнительные жертвы — это дополнительные жертвы.

— И кто входит в эту категорию?

— Все остальные, не попавшие в группы основных и второстепенных целей.

— Так тут ошибочка. Стоит плюс вместо минуса.

Капитан взглянул мне прямо в глаза:

— Я точен в своих формулировках. Плюс один за каждую дополнительную жертву.

— Зачем?

— Для резонанса.

Вот тут у меня уже волосы на голове начали подниматься.

— Постойте... Если я в конце выйду на улицу и начну стрелять по прохожим...

— Плюс одно очко за каждого.

— Вы вообще охренели?!! Вы будете платить за убийство посторонних?!

— Да.

— И еще и отмажете меня после этого от полиции?!

— Да.

Я несколько раз открыл и закрыл рот: хотелось что-то сказать, но слов не находилось.

— Знаете, тут либо вы нахрен сбрендили, либо я чего-то не понимаю...

— Второе. Ты не понимаешь, но я объясню. Это очень глубокое и всестороннее испытание. Мы испытываем не только твое умение стрелять, но и готовность делать те или иные вещи. Иногда бывает, что надо убить невиновных, чтобы спасти намного большее их число. Мир стоит на грани ядерного терроризма — до доступности ядерного оружия террористам остался один шаг. Вот предположим, мы знаем, что в автобусе едет террорист с радиовзрывателем от ядерного заряда, спрятанного в крупном городе. При попытке выявить террориста он взорвет бомбу. Если же взорвать сам автобус — он погибнет мгновенно, бомба не будет взорвана, сотни тысяч будут жить. Что ты выберешь? Убить тридцать и спасти триста тысяч или дать террористу взорвать город? Понимаешь, не всегда удается выбирать между злом и добром, часто выбирать приходится из двух зол. И вот тут вполне пригодится человек, достаточно сильный для того, чтобы сделать правильный выбор. Мы должны знать, на что ты способен. Убивать посторонних или нет — выбор за тобой. То есть, я-то готов спорить, что ты не будешь, но... если будешь — то мы будем знать, что на тебя можно положиться даже в очень тяжелых ситуациях. Дай-ка сюда.

Он забрал у меня лист, что то на нем исправил и вернул мне. Единичка зачеркнута, вместо нее цифра 'пять'.

— Идите нахрен, — сказал я.

— Дело исключительно твое, — пожал плечами Капитан, — я не буду тебя осуждать ни за какое твое решение. Мы уже подъезжаем. Что возьмешь?

— Бронежилет и два пистолета с глушителем.

— Итого пять очков.

Он полез в сумку, лежащую у сидения, и вынул оттуда два ствола и бронежилет.

Бронежилет — второй категории, вроде, от пистолетной пули должен спасти, а кроме таких же 'макаров' у наркодилеров, скорей всего, ничего нет.

— Да, и к слову... — сказал я. — А где гарантия, что тут действительно барыжат наркотой? Как по мне, то вы ничем не отличаетесь от террористов. Вы даже не дали мне фотографии целей!

Капитан пожал плечами:

— В жизни только одна гарантия — что когда-нибудь ты умрешь. Мы проводим испытания, приближенные к боевым. Мы знаем, кто в чем виноват из работников автосервиса, но только потому, что это наш полигон. А в реальности все будет сложнее. Ты — не просто нажиматель на крючок. Ты будущий агент, которому будут поручаться такие вещи, которые Джеймсу Бонду и не снились... если сдюжишь, конечно. Как ты будешь решать их — вычислять объект или убивать всех скопом — дело твое. Мы всегда будем оказывать максимум содействия — но этот максимум порой будет незначительным, а нас в конечном итоге интересует только выполненное задание. И да, мы действительно ничем не отличаемся от террористов, потому что мы и есть террористы. Приехали. Как выйдешь из машины — автомастерская будет чуть дальше по этой же стороне улицы. У тебя один час.

Я вздохнул, сунул оба пистолета в карманы, застегнул куртку и потянул за ручку дверцы.

В общем, ситуация — просто трындец. Я должен зайти в автосервис и поубивать там всех механиков, хотя не имею никаких доказательств их вины, кроме слов Капитана. А еще там могут быть посторонние, и я даже не знаю в лицо свои цели. Это трындец, полный причем.

Итак, два варианта. Тут и правда наркодилеры — тогда все зашибись. Или же тут люди, ни в чем не виноватые, просто Капитану надо по какой-то причине, чтобы я их убил. И если второй вариант... что дальше? Буду ли я убивать невиновных, чтобы жить?

С другой стороны — а зачем Капитану смерть невиновных? Выгода где? Меня на крючок подцепить? Так я и так на крючке — хрен спрыгнешь...

Я медленно прошелся по улице, поглядывая по сторонам. Автосервис — солидный такой, явно с внутренним гаражом минимум на две машины. На двери — табличка 'обеденный перерыв'. Странно. Я, конечно, никогда не интересовался автосервисами, но закрываться на обед — против логики. Это в магазине клиенты приносят каждый понемногу, а в автосервисе любая услуга стоит хороших денег, уж точно побольше палки колбасы. Принять машину на ремонт или сервис — дело десяти минут и обедай дальше... А закроешься — клиент пойдет к конкуренту и понесет свои тысячи и десятки тысяч ему.

Конечно, эти мои размышления — просто подтасовка фактов. Мне надо найти доказательства или хотя бы косвенные признаки, чтобы счесть свои цели преступниками и не сильно мучиться от угрызений совести, вот и все. Вынести приговор по табличке 'Обед'? Маразм.

Впрочем, у меня есть план получше.

Я подергал ручку — закрыто. Ну естественно, когда им цеплять 'груз' к машине, если не в обед? Если повезет — я накрою их с поличным. Если нет... тогда план 'Б'.

Обхожу здание — сбоку ворота для машин. И не закрыты плотно. Оглядываюсь — на захудалой улице пара пешеходов, никто не смотрит.

Бочком пролезаю в ворота. Так, надо войти... Если что — на первый момент есть отмазка вроде 'батя послал срочно найти мастеров мерина его починить, надо очень срочно до завтра за два счетчика'. Оглядываю себя придирчиво — похож я на сына владельца мерседеса? Шмотки обычные — джинсы и куртка. Прилично, опрятно и не дешевка. Прокатит.

Вот и дверь для персонала. Дергаю за ручку — открыта.

Я оказался в коридорчике с облупленными стенами, чуть дальше — дверь налево и дверь направо. Та, что налево, ведет в офис, надо думать, а направо — в гаражи и мастерскую. Мне туда: из мастерской доносится звук работы. Как зайду — у меня будет секунда или две на поглазеть, а затем придется что-то говорить или делать.

Ну, понеслась.

Захожу и вижу картину: прямо передо мною в гараже стоит ярко-розовый кабриолетик, а возле него — три мужика и какая-то девчонка. И сбоку — видавший виды неказистый пикап. Что за нахрен, а? Откуда тут девчонка взялась, мать ее за ногу?! Дочка одного из этих троих или что?! Может, она и есть курьер? И главное — а мне теперь как быть?

— Эй, пацан, а ты какого черта тут забыл и с хрена ли со двора зашел? — недружелюбно окликнул меня один из механиков.

— Так это ж, дверь с улицы у вас закрыта! — ляпнул я довольно очевидную вещь.

— А табличку, что закрыто на обед, не увидел или читать не научили? А ну шнуруй отсюда!

И все четверо смотрят на меня.

— Так мне срочно надо, — начал оправдываться я, — батя послал найти мастеров, чтобы мерина его починить, срочно надо, за два счетчика!

— Я тебе говорю — крути педали, закрыты мы, сечешь, нет?! И гараж занят, некуда мерина ставить!

Ну точно наркодилеры. Любой нормальный механик после обещания заплатить вдвое выставил бы отсюда этот неказистый пикап, или во дворе нашел бы мерину место. А их не интересует плата за ремонт — оно и понятно. Наркота — более прибыльное занятие.

Я сунул руки в карманы и вынул стволы. Четыре пары глаз враз стали как блюдца, и механики, и девчонка сразу же подняли руки.

— Э-э-э, парень, ты чего?! — пробасил второй механик.

— Ну, насчет мерина приврал я. Мне доза нужна, и я знаю, что у вас этого добра завались.

— Да ты че, какая доза?! Это мастерская!

— Мужики, за фраера меня не держите, фраера не ходят с двумя волынами. Я в курсах, что вы в розницу не торгуете, но у меня ломка, а мой поставщик того... в натуре двинул кони. Не хотите двинуть следом за ним — уж поделитесь маленько.

И вот тут они себя выдали. Девчонка таращится на меня и мелко дрожит, а эти трое... Эти трое почти одновременно покосились на девчонку, и их лица явно выдали озабоченность. Более того — все трое стали переглядываться между собой.

Расклад стал мне понятен: они действительно торгаши, и товар у них есть. Как бы поступил честный механик, если бы у него потребовали дозу, которой у него, само собой, нету? Лично я бы сказал что-то типа: 'вот нету у меня дури, совсем нету, я не жлоб, но нет и никогда не было, вот тебе бабки, пойди купи у кого-нибудь, а у меня нету и я без понятия, где достать!'

Конечно, сказать такое наркоману с пистолетами стремно — а ну как сразу завалит? Только у честного механика выбора нету, надо убеждать придурка, что и вправду нет у него наркоты. А у этих есть вариант. Он боятся отрицать, чтобы не спровоцировать стрельбу, и были бы рады дать мне дури — но ведь тут посторонняя! И теперь они по уши в жопе: отрицать страшно, дать при посторонней нельзя. Иначе придется затем убирать свидетеля, а она, если это ее кабриолет, явно богатая. Менты ведь на уши встанут.

— Лады-лады, — поспешно заговорил тот, первый, — ща перетрем и разрулим эту бодягу... Только давай дама пусть в другую комнату уйдет, чтобы не пугать напрасно, лады?

Ага, ага... Она, конечно же, позвонит в полицию, и...

Тут я едва не пропустил тот момент, когда третий, самый здоровый, вынул из кармана гаечный ключ — судя по размерам, от тепловоза — и размахнулся для броска.

Я выстрелил в него дважды и быстро всадил по две пули в остальных двух — а затем в меня таки полетел этот ключ. Живучий оказался здоровяк. Я уворачиваюсь и стреляю еще четыре раза, он заваливается назад и сползает по борту пикапа. Все трое готовы.

На ногах остаемся только мы вдвоем. Девчонка побелела, подбородок дрожит, глаза полны ужаса. И мы смотрим друг на друга.

Я замечаю, что она красивая, подтянутая и ухоженная. В ушах сережки с синими камешками — явно не стекло. И одета точно не с рынка. Чуть старше меня, может, на год или чуть больше, ей если и есть восемнадцать — то едва-едва.

Бросаю взгляд на кабриолет — а это, кстати, родстер двухместный, а не просто кабриолет. Стоит наверняка пятизначную сумму. И крыло поцарапано. Не иначе, подарили девочке на совершеннолетие, а она сразу и поцарапать умудрилась. И ее занесла нелегкая именно сюда, в плохое место в плохое время.

А в голове всплывают строчки с того гребаного листа.

Свидетель — минус две тысячи.

Выполнение задания — плюс пять.

Вычет за оружие — минус пять, и я в минусах по итогу.

Но лишняя жертва — плюс пять. И штрафа не будет.

...Что ж, теперь я знаю, как именно Капитан сделает из меня убийцу... если, конечно, я ему позволю.

* * *

Вдох-выдох. Хрен ему. Пять тысяч или минус две — разница огромная. Что такое семь тысяч баксов для сироты, который и при живых родителях никогда не владел суммой больше эквивалента двадцати долларов? Огромные деньги. Нереальные, сказочные деньги. Но чтобы их заработать, надо застрелить девчонку, меня такой вариант не устраивает. Может быть, когда-нибудь Капитан преуспеет, и я буду без раздумий и колебаний стрелять в кого скажут за звонкую монету... Но пока что я — это еще я, а не машина для убийства без совести и сострадания.

Прячу пистолеты, пахнущие дымом, в карманы, но это помогает слабо: ее глаза по-прежнему полны ужаса.

— Дай мне свой телефон, — я говорю тихо и спокойно.

— В-в-в-в маш-шине....

— Тогда пошли.

Я вывел ее за руку в коридор — девочка пошла покорно, деревянной походкой, я ощущаю, как ее трясет. Так, это подсобка, это — офис... Ага, вот туалет.

— Слушай меня внимательно. Ты меня не видела. Ты договаривалась про ремонт, потом вышла в туалет и услыхала выстрелы. Ты спряталась в туалете и не выходила, пока все не утихло. Ты ничего и никого не видела, понимаешь?

Она поспешно закивала головой.

— Учти — вся полиция города куплена с потрохами. Если они поймут, что ты видела что-то — за тобой придут. Только уже не я, а другие. Совершенно безжалостные люди. Поняла?

Она снова кивает.

— Будь умницей. Сиди тут полчаса, а потом звони полиции.

Я отпускаю ее руку, девочка заходит, закрывает дверь, слышно, как она судорожно пытается накинуть крючок дрожащими пальцами.

Так, минус одна проблема: свидетель, который ничего не видел — не свидетель.

Но меня реально беспокоит, что перед тем, как принять правильное решение, такое очевидное и безвариантное с точки зрения нормального человека, я долгих десять секунд думал об альтернативе и пяти тысячах...

В этот раз Капитан обломался, но он наверняка будет повторять свои попытки, постепенно ломать меня, превращая в послушное оружие, стреляющее без сомнений и колебаний. И больше всего я боюсь, что когда-нибудь ему это удастся. Все-таки, технология 'изготовления' 'крысиных волков' давно известна и безотказна.

Берем крысу и морим ее голодом, а затем бросаем в клетку трупик другой крысы. Серые грызуны — народец очень сплоченный и дружный, они не едят себе подобных в обычных условиях, но если создать особенные... Логика крысы проста: он уже умер, ему все равно, а мне надо как-то выживать. И она ест труп товарки. Это повторяется несколько раз, а затем начинается новая стадия: в клетку бросают умирающего крысеныша. Опять же, живой надо жить, а этот уже умирает и вот-вот умрет. Он и так покойник, мертвого съесть или умирающего — разница небольшая. А заканчивается весь этот процесс тем, что крыса переходит на питание живыми сородичами, становится каннибалом. Все, 'крысиный волк' готов, и это средство куда эффективней яда и кошек.

Когда-нибудь, если я не найду противодействия, Капитан сделает и из меня такого 'волка'. И хуже всего то, что тогда это уже не будет меня волновать.

Вдох-выдох.

Надо заканчивать тут и убираться прочь. Плюс пять, минус пять — по нулям. Плохо. Подельников нет, убить без огнестрела я никого не смог. Искать наркотики? Нет времени, они вряд ли где-то наверху, потому что дилеры, может быть, не каждый день приезжают... Девчонка ведь не дилер, использовать такую дорогую и заметную машину, как ее кабриолетик, просто глупо...

Тут мой взгляд падает на инструменты, лебедку и прочее ремонтное добро. Есть идея. Жуткая, но... Хоть тысячу, да заработаю.

Трос из лебедки перекидываю через перекладину, связываю ноги одного трупа и подвешиваю. Выкидухой, найденной в его же кармане, перерезаю ему горло, под телом начинает образовываться красная лужа.

Я отыскал кисть и сделал на стене жирную надпись кровью: 'вы еще барыжите наркотой? Тогда я иду к вам'.

Осматриваю себя — вроде нигде не запачкался. Пора валить.

Проходя мимо туалета, постучал в дверь:

— Я уже ухожу. Сиди там еще пять минут, а потом выходи и звони. И помни, что я тебе сказал.

Выйдя на улицу тем же путем, я убедился, что события внутри мастерской остались незамеченными. Людей мало, идут по своим делам, никто на меня даже не смотрит.

Быстрым шагом возвращаюсь к фургончику и забираюсь внутрь.

— Готово.

Капитан опустил газету — старомодный тип, все еще газеты читает — и спросил:

— Как прошло?

— Просто. Их там только трое и было. Зашел и перестрелял. Правда, едва ключом от тепловоза в голову не получил. Ну и автограф оставил, чтобы не совсем по нулям, а хоть немного в плюс выйти.

— Из обоих стволов?

— Угу.

— Давай их сюда.

Я достал пистолеты, постирал свои отпечатки, свинтил глушители и вынул магазины: там еще по три патрона, что почти эквивалентно одному запасному магазину стоимостью в одно очко.

Капитан только ухмыльнулся:

— Каков хитрец...

— Просто грамотный менеджмент ресурсов.

Оба 'макара' он спрятал под сидением в мешок, взял свой смартфон и набрал номер:

— Ник, это Кэп. Все готово, давай сигнал. Потом позвони с отчетом.

— Кому сигнал? — насторожился я.

— Полиции. Им позвонят, дескать, тут что-то не то. А мы вскоре будем знать, что и как ты сделал.

Я мысленно прикинул: пять минут прошло, девчонка уже позвонила ментам, если все сделала по моей инструкции. Должно пройти гладко, лишь бы не напортачила.

И мы поехали в обратный путь.

Где-то часа два мы молчали, только переговаривались в кабине водитель и охранник. Я осмысливал произошедшее, Капитан лениво листал газету. Но молчанка постепенно стала слишком сильно давить на нервы, мне захотелось хоть как-то выпустить из себя свои мысли.

— Так мне надо будет написать отчет или там рапорт?

— В этот раз — нет, мы сами все узнаем. Но если считаешь нужным — пожалуйста.

— Да нет, не люблю бюрократию. А какие цели у вашей организации?

— Ты хотел сказать — у нашей? Контроль над миром, ясное дело.

Он сказал это совершенно серьезно, без грамма шутливости.

— А зачем?

Капитан опустил газету и повернул голову ко мне.

— А тебя устраивает тот хаос, что царит сейчас повсеместно? Ты-то, конечно, с ним не сталкивался прямо, если не считать своего нищего детства в захудалом детдоме и полную беспомощность медицины. А причина в чем? В коррупции.

— Это говорит человек, хвастающий тем, что скупил на корню весь город?

— Мы не чураемся использовать оружие врага.

— А вам не кажется, что на самом деле вы просто стали такими же?

Он покачал головой:

— Мы не стали такими же — мы изначально такими и были. Мы такие же люди, как и все, и ничем принципиальным не отличаемся ни от наркокартелей, ни от исламистских террористов. Скажи, Кирилл, как ты думаешь, что общего между наркокартелями, исламскими фанатиками, всеми остальными террористами всех мастей, различными государствами и политиками?

— Хм... жажда власти и денег?

— Недостаточно глубокий взгляд. Наводящий вопрос: что общего между исламским террористом и Андерсом Брейвиком? Слыхал про него, да?

— Хм... То, что они оба террористы?

— Терроризм — не цель, а метод. Я тебе скажу, что. Каждому человеку, как стадному животному, свойственно защищать свое стадо и собственное место в этом стаде. Именно из этого инстинкта произрастает жажда власти. Есть террористы Исламского Государства. Есть США. Есть Россия. Есть Китай. Есть наркокартели. Есть мы. И есть куча других игроков на доске под названием Земля. И всех нас объединяет желание того, чтобы весь мир был таким, каким мы хотим его видеть. Исламист хочет, чтобы мир был с Кораном и мечетями — и несет остальным взрывчатку в поясе шахида. Американец желает, чтобы мир соответствовал так называемой американской мечте — и несет всему остальному миру демократию. Наркобарон несет наркотики. Андерс Брейвик боролся против засилья ислама. Россия пытается везде продвигать свой 'русский мир'. И так делают все. Каждый пытается построить свой мир, если его нет, или сохранить, если он уже есть. Мусульмане, католики, протестанты — каждый из них пытается обратить мир в свою веру. Каждая политическая партия жаждет заполучить власть и изменить свою страну согласно своему разумению. И мы — не исключение из этого правила. Но наш мир уже существует — и мы пытаемся контролировать всю планету, чтобы не дать другим ее изменить. А власть — всего лишь инструмент.

— Охренеть, иллюминаты существуют, оказывается?

— Мы не иллюминаты, и у нас нет названия. Но организация, как ты понимаешь, очень богатая, потому что интернациональная.

— И что конкретно вы защищаете?

— Существующий мировой порядок, а точнее — наиболее развитые его аспекты. По сути — всю Европу и Америку, а также практически любую развитую страну. Включая, к примеру, Японию и Австралию. У нас много отделов в самых разных уголках света и финансы поступают тоже со всего света, включая некоторые арабские страны.

— Фигасе... Европу — это с Россией или без?

— Мы пытаемся контролировать весь мир во всем его многообразии, как он есть. Это наша цель. Некорректно говорить о защите какой-то части мира от другой части — мы противостоим тем, кто пытается менять мир. И хотя мы, с одной стороны, враги исламистских радикалов — с другой, нас финансируют из ОАЭ и Катара, к примеру. Потому что в нашей идеальной модели мироустройства есть место для всех тех, кто не пытается переиначить весь мир на свой лад и мешать жить другим.

Я хмыкнул с неприкрытым сарказмом.

— Получается, что все плохие, а вы в белом, ага.

— Нет, — покачал головой капитан, — все зависит от точки зрения. Ты — примерно обычный человек, хоть в России, хоть в США. Ты хочешь иметь средства к существованию, крышу над головой, завести семью, растить детей и чтобы все было тихо и стабильно. Это минимум. Если он выполняется — тогда у тебя появляются желания второго круга, так сказать. Детям образование, отдых на курорте, самореализация, хобби, приобщение к культуре, повышение благосостояния и так далее. Не так ли?

— Ну, наверное, — согласился я, — хотя про семью я никогда не думал, знаете ли. Когда другие мальчишки начали бегать за девочками, у меня как раз стали постепенно отниматься ноги...

— Подумаешь на досуге. Так вот, ты — обычный человек. В США, Европе и России среднестатистический человек хочет того же самого. И в Австралии с Японией тоже. И даже большинство адекватных мусульман в тех же ОАЭ желает примерно того же и плюс чтобы аллаху молиться не мешали. Так вот. Наши идеалы и ценности совпадают с твоими, и потому мы для тебя выглядим хорошими и белыми. А для самых упоротых мусульман, желающих весь мир обратить в ислам, мы такие же террористы, как и они для тебя. И методы используем аналогичные. Потому — мы такие же, как и они, у каждого своя правда. И если твоя правда совпадает с нашей — нам по пути. Ну а в перспективе тотальный контроль над ситуацией даст и тотальный контроль за ресурсами и финансами. Появляется возможность направлять общие усилия человечества — научные прорывы, колония на Марсе, победа над всеми болезнями и так далее. Но это, конечно, очень отдаленные перспективы.

— А чем именно помешали вашему мировому господству вот эти трое? Или автоворы?

— Ничем. Но мы не видим ничего предосудительного в обкатке методик на преступниках. А если говорить о наркоторговцах... Вот эти три — мелкие сошки. Но они — сторонники более крупного врага.

— А в чем ваши интересы пересеклись с картелями?

— В том, что они — наш идеологический враг. Если бы колумбийские 'кокалерос' выращивали свою коку для себя — нам не было бы дела до них точно так же, как нет дела до бабки, которая варит самогон для своих односельчан. Но если она попытается спаивать моих детей — будет ответ. Жесткий и решительный. Да, кстати. Если бы ты трудом накопил на машину, а потом у тебя ее украли — ты не задавал бы мне вопросов, чем автоворы помешали нашим планам. Ты бы просто аплодировал... Кстати, что за автограф ты оставил там?

— Надпись 'Вы еще торгуете наркотой? Тогда я уже иду к вам'. Кровью.

— Браво. Плюс два балла. И поверь: люди, чья родня сидит на дури или умерла от передоза, скажут, что ты молодец и герой, и не будут задаваться вопросами, кому эти трое перешли дорогу.

Я понимающе кивнул.

— Угу... Все-таки выходит, что вы такие себе рыцари в сверкающих доспехах. Только это как-то мелковато для организации, претендующей на мировой контроль. Вы там про ядерный терроризм когда-то говорили? А слабо Пухлым заняться, чтобы не тряс своим ядерным удом?

Капитан снова повернул лицо ко мне:

— Ты очень слабо понимаешь, что такое ядерный терроризм. Пухлый, как ты его назвал, угрожает стереть Америку только на словах, на деле ему нечем сделать это, у него всего несколько тактических боеголовок в лучшем случае. И он не боится ответки по одной простой причине: ему дали 'добро'.

— Кто?

— Глупый вопрос. Конечно же, Штаты.

— Зачем?!

— А ты подумай. Северная Корея грозит ядерным оружием и испытания ракет проводит. Озабочены этим две самые развитые страны в мире — Япония и Южная Корея...

— Южная Корея? — удивился я.

— Да, это очень развитая страна. Первое место в мире по числу высокотехнологичных гаджетов на душу населения. Их танк К2 'Черная пантера' — самый дорогой и высокотехнологичный танк в мире, причем разработан, опираясь на собственные технологии. Но почти все остальное Южная Корея покупает у США, японцы тоже вооружены американским оружием. Так что Пухлый с его риторикой помогает американцам продавать оружие и распространять свое влияние и базы по миру. А Корея получает постоянно гуманитарную помощь. Как думаешь, почему США не прикрутили краник, хотя официально именуют Северную Корею страной, вызывающей беспокойство? И главный вопрос: угадай, где Пухлый держит свои деньги и в какой валюте? Ты правда думаешь, что человек, присвоивший миллиарды долларов, помышляет о сожжении страны, которая обеспечивает платежеспособность этих самых долларов?

Я почесал макушку.

— Ладно, тогда где ядерный терроризм, если с Пухлым все под контролем?

— А его еще нет, — вздохнул Капитан, — но только временно. Ты знаешь, как устроено ядерное оружие?

— В общих чертах. Два куска урана спрессовываются взрывом в кусок, превышающий критическую массу.

— Верно. По сути, это очень простое устройство. Условно, его можно собрать в сарае, если обладать определенными знаниями и материалами. Причина, по которой всякие террористы не сделали себе атомные бомбы, проста: уран нужен обогащенный. То есть не уран-238, а его изотоп уран-235. Для обогащения урана нужны центрифуги — колоссальные сооружения. Именно на них спалился в свое время Иран: его ядерные центрифуги увидели со спутников. Потому индустрия производства урана неподъемна для нелегальных организаций. Точнее, построить можно, имея деньги — спрятать нельзя. И это спасает весь мир от ядерного терроризма. Но еще есть плутоний. Его, напротив, достать куда проще, Северная Корея именно этим путем пошла. Плутоний тихо-мирно вырабатывается в ядерных реакторах электростанций, и его надо мало для создания одного тактического заряда. Но тут тоже есть проблема: плутоний нельзя спрессовать из двух кусков, его надо взрывом обжать. Синхронно и равномерно, с нулевыми допусками, можно сказать. И вот тут требуются очень продвинутые технологии, сверхвысокой точности. Которых у террористов, конечно же, нет. И потому мир пока спит спокойно: для урановых бомб не достать урана, для плутониевых нужны технологии. Но именно сами технологии развиваются, технический прогресс идет семимильными шагами и скоро достигнет таких высот, когда сборка плутониевой бомбы перестанет представлять из себя неразрешимую проблему. И вот тогда начнется новая эпоха ядерного терроризма. Со всеми вытекающими следствиями.

— Безрадостную картину вы тут обрисовали... и что организация планирует предпринять по этому поводу?

— Борьбу с терроризмом. Даже если создание плутониевой бомбы упростится и станет возможным на уровне ниже государственного — оно все равно будет очень сложным и дорогим. Суть противодействия сводится к недопущению возникновения мощных организаций, которым это было бы по карману. С медельинским картелем мы уже разобрались: именно наши агенты помогли травить Эскобара, заключению одного важного договора между Колумбией и США тоже поспособствовали мы.

— Хм... Картель мог создать плутониевую бомбу?

— С экономической точки зрения — да. Доход Эскобара составлял сумму, сопоставимую с тридцатью процентами ВВП Колумбии, а его сообщник Карлос Ледер, желая узаконить свой бизнес, несколько раз предлагал полностью выплатить весь внешний долг этой страны. В начале девяностых наши аналитики спрогнозировали, что к две тысячи десятому плутониевую бомбу можно будет 'собрать в гараже', фигурально выражаясь. К счастью, они ошиблись, но нам тогда пришлось срочно решать проблему, бить на опережение. Развалить картель до того, как ему станет по плечу создание ядерного оружия. Эскобар был таким человеком, который вполне мог бы пойти на это. Как показала практика, уничтожение картеля не приводит к снижению производства кокаина, образовывается много маленьких производителей. Но им уже такие задачи не по плечу.

И тут зазвонил смартфон Капитана. Он ответил, пару минут слушал, затем повернулся ко мне:

— А ты везучий тип, Кирилл. В полицию поступил звонок от какой-то женщины, которая пришла узнать, как дела с ремонтом ее машины, примерно через три минуты, как ты вернулся. Задержись еще совсем чуток — и был бы свидетель...

— Повезло, — равнодушно ответил я.

Он поманипулировал еще с телефоном, а затем достал из нагрудного кармана пластиковую карточку.

— Держи. Минут через десять тут появится две тысячи.

— Но мне нужно одно очко сохранить, чтоб в следующий раз взять хотя бы 'макар'.

— В следующий раз ты не пойдешь с пустыми руками. Не парься. — Он вынул из своего портфеля плоский кожаный футлярчик и вручил мне: — твой телефон. В списке контактов 'Папа' — это я, 'дядя Валентин' — это Валентин Сергеевич, а 'Света' — это Света.

— Какая еще Света? — удивился я.

— Твоя подружка.

— Кажется, я такой не знаю...

— Зато она тебя знает. Света поможет тебе адаптироваться после детдома к окружающей среде, развлечься, проследит, чтобы ты ни во что не вляпался...

— А она вообще кто?

— Не надо задавать лишних вопросов. В том числе ей. И она тебе задавать не будет. Сам, конечно, тоже молчок.

В этот момент фургончик остановился.

— Приехали.

— Уже? — удивился я. — Туда ехали полдня, назад за три часа?

— А мы не в лабораторию приехали, а в город. У тебя выходных два дня — развлекайся. Да, и вот еще что.

Капитан протянул мне сложенный лист бумаги.

— Что это?

— Руководство по диете. Валентин Сергеевич составил список того, что тебе употреблять не рекомендуется.

— Ладно, понял. Это типа вы меня высаживаете и через два дня подбираете?

— Точно.

— А где я должен жить эти два дня?

— Спросил агент с двумя кусками зелени в кармане. Кирилл, будь серьезен. В любой момент ты можешь попасть в чужую страну, где будешь рассчитывать только на себя. Да, это будет не завтра. Да, это будет не без подготовки. Но начинай готовиться к настоящему экстриму уже сейчас. И где тебе жить — вообще ерундовая проблема. Слыхал когда-нибудь про отели?

— У меня документов нету, и вообще, я несовершеннолетний. Как мне поселиться в отеле без опекающего лица?!

Капитан тяжело вздохнул.

— А разве это проблема при наличии денег? За двадцать баксов любой встречный офисный работник в приличном пиджаке представится твоим отцом и оформит тебе номер в отеле, а сам 'пойдет по делам'! Быть агентом — это не только уметь стрелять. В первую очередь это уметь общаться с людьми, и такого мы тебе имплантировать не в состоянии. Но вообще-то ты можешь просто пожить у Светы. Со связными работать тебе тоже надо уметь.

И вот я стою один посреди незнакомого города, при себе, кроме одежды, только телефон и карточка. Ну здравствуй, 'большой мир', давно не виделись.

Город провинциальный, судя по всему, отеля пятизвездочного тут не сыскать. Но мне и не надо. Вначале познакомлюсь с этой Светой, а дальше будет видно.

Выбираю в списке ее номер. Гудок — и сразу ответ.

— Алло? — голос приятный, звонкий.

— Привет. Это Кирилл.

— Привет, Кирилл. Ты где?

— Понятия не имею. На каком-то перекрестке.

— Церковь где-то на углу видишь?

Я оглянулся — точно, у меня за спиной.

— Вижу.

— Стань лицом к ней и иди по правую сторону от нее. Через одно здание после церкви — кафе. Я внутри, за столиком у окна, джинсы и джинсовая куртка. Черные волосы с фиолетовыми локонами.

— Понял, — ответил я и двинулся по улице. — Ты давно меня ждешь?

— С полудня.

Я миновал трехэтажный дом типа 'сталинки', где обосновались всякие конторы и нотариусы, и увидел за ним второе похожее, но с витриной. Внутри — столики, большей частью пустые, у окна — хрупкая фигурка в светло-синей джинсе.

Толкаю дверь и вхожу. Обычное кафе, минимум посетителей, на меня ноль внимания. Оно и к лучшему.

Сажусь к столику, за которым флегматично чаевничает моя связная.

— Привет. Света?

— Ага.

— Рад познакомиться.

— Взаимно.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Света выглядит девочкой-подростком, лет на семнадцать, но на самом деле ей, видимо, двадцать или чуть больше. Впрочем, видно это только в упор: макияж мастерский. В любом случае, она очень милая, хоть с макияжем, хоть без.

— Долго ехал? — спросила Света, и вовремя: я как раз думал, что дальше сказать.

— С самого утра практически.

— Проголодался?

— Есть такое дело. Где тут ближайший банкомат, не подскажешь?

— За углом, — она указала направление кивком головы и уточнила: — у тебя с собой есть список запрещенных продуктов?

— Откуда ты знаешь?

— Меня предупредили, что ты на очень строгой диете.

Я хмыкнул.

— С чего бы вдруг? Вот он.

Света взяла список, развернула и принялась читать:

— Жирное — не рекомендуется, сахар — не рекомендуется, жареное — не рекомендуется, свинина — не рекомендуется, копченое — не рекомендуется, алкоголь — не рекомендуется, соленое — не рекомендуется... Блин, и это только начало списка... Знаешь, мне кажется, что было бы проще написать, что тебе можно...

Я забрал у нее список и впился в него глазами.

— Ох ты ж японский городовой... Да мне ничего нельзя, оказывается!

Она задумчиво подперла голову кулаком:

— То есть, ты только сейчас узнал про свою диету?

Я почесал затылок. Действительно, все питание в лаборатории носило строго диетический характер: каши, салаты, хлеб только черный, котлеты иногда куриные, чаще рыбные — и всегда только паровые, чай и кофе были всего пару раз, в подавляющем большинстве случаев я пил компот и сок. Но там я не обращал внимания на меню, воспринимая лабораторию как больницу, а больничное меню — как норму, тем более что кормили меня несоизмеримо лучше, чем в обычных больницах и детдоме.

— Ты права, — согласился я. — Просто я недавно из больницы, а больничное меню в больнице — штука естественная, даже не задумывался об этом.

Света снова взяла список и через пару секунд сказала:

— Полагаю, рисовая запеканка тебе не противопоказана. По твоему счастью, я не далее как вчера вечером ее приготовила.

— Ты меня прямо спасла.

— Тогда пошли. Я живу неподалеку.

Проходя мимо банкомата за углом, я снял с него сорок тысяч рублей. На первое время хватит.

Света обитала в уютной двухкомнатной квартире в новостройке.

— Ты одна тут живешь?

— Да. Чувствуй себя, как дома.

Я машинально поблагодарил, а сам подумал, что это звучит немного издевательски. Конечно, Света ни в чем не виновата: ей неоткуда знать, что я осиротел в раннем детстве и просто не помню, как люди чувствуют себя дома.

Повесив куртку на вешалку, я снял кроссовки и зашел в ванную помыть руки, отметив про себя, что придется обойтись без тапочек: в коридоре была всего одна пара — Светы. Впрочем, пол покрыт толстым ковролином — так что никаких проблем.

Света уже хлопотала на кухне, в микроволновке грелась порция запеканки. Она указала мне на табурет, достала из буфета ложки, а там и запеканка подоспела. Я взялся за ложку, а Света сунула в печку вторую тарелку и пожелала мне приятного аппетита.

— Спасибо. С аппетитом точно никаких проблем.

Запеканка — слой риса, слой тертых яблок, слой риса — и сверху опять яблоки. Не сладкая, но вкусная, особенно после больничной еды.

— А ты откуда так налегке приехал? — спросила Света, достав свою тарелку из микроволновки.

Кажется, она ничего обо мне не знает. Агент самого нижнего уровня? Видимо, да.

— Прямиком из больницы.

— И как твое здоровье теперь?

— Если не считать диеты — можно сказать, здоров, — ухмыльнулся я.

Пока мы едим, необходимости что-то говорить нет, но запеканка постепенно заканчивается, а я, как назло, как-то не могу придумать, куда беседу направить. Черт возьми, теперь я знаю, что такое 'не в своей тарелке'.

— Добавки?

— С удовольствием, — обрадовался я: теперь у меня еще пара минут на подумать.

Пока я разбирался со второй порцией, Света вышла и через пару минут вернулась уже в домашнем халатике. В нем она выглядела еще более стройной и хрупкой, и я поймал себя на том, что так и норовлю на нее украдкой взглянуть лишний раз. Одна надежда, что со стороны это не так заметно...

Тем временем на столе появились кружки и чайник.

— Будешь соблюдать диету или рискнешь ложечку сахарку?

— Рискну. В больнице чай давали сладкий, авось и теперь нигде не слипнется.

Света прыснула, я улыбнулся. Кажется, атмосфера начинает теплеть.

После чая мы пошли в комнату, я сел на диванчик напротив окна и отметил, что за окном парк. Неплохой вид.

— Какие у тебя планы на развлечения? — спросила Света.

Я пожал плечами.

— Если откровенно — их нет. Так уж вышло. Я вообще в растерянности: в четырнадцать с лишком я попал в больницу, провел в медучреждениях два с половиной года и только сегодня утром, так сказать, выписался... Так что насчет развлечений и культурной программы я надеюсь на твою подсказку, с чего начать.

— Да уж, несладко тебе пришлось, — посочувствовала Света, — а с чего начать, я уже знаю.

Она подошла ко мне, взялась за поясок и легким движением сбросила халат. Я буквально окаменел: кроме трусиков, на Свете больше ничего не было.

Используя мое замешательство, она села мне на колени лицом ко мне, ее лицо оказалось совсем рядом, а в следующую секунду мы уже слились в поцелуе. Я положил руки на ее бедра, ощутив гладкую, бархатную кожу, а Света уже принялась расстегивать мою рубашку.

Через пару минут я наблюдал, лежа на ковре, как грудки Светы колышутся вверх-вниз в такт ее движениям, и думал, что культурная программа может катиться к черту: у меня всего два дня, и я уже знаю, как их потрачу.

* * *

Часа через два я понял, что свои силы переоценил. Секс — замечательное занятие, но очень трудоемкое, так что ближе к вечеру мы со Светой выдохлись. Спать мне совершенно не хотелось: я чувствовал себя так, словно у меня весь мир в кармане. Когда долгое время дела идут очень-очень плохо, а потом по мановению волшебной палочки все становится просто зашибись — тут эйфория обеспечена. И если я сейчас усну — это замечательное чувство пропадет.

Конечно, была в этой бочке меда и ложка дегтя: я понимаю, фигурально выражаясь, откуда растут ноги. За моим теперешним прекрасным состоянием незримо маячит зловещая фигура Капитана. Все, что сейчас со мной происходит, целиком и полностью срежиссировано им, и режиссура, прямо скажем, не особо искусная.

В самом деле, между знакомством со Светой и нашей близостью прошло каких-нибудь двадцать пять минут. Мне известен эпизод, когда парень — не миллиардер и не актер, а обычный советский инженер — за двадцать минут добился от едва знакомой девушки согласия выйти за него. Но в данном случае я вообще не предпринимал никаких действий, пикапер из меня совершенно никакой, а всю инициативу проявила Света. И я не настолько глуп, чтобы думать, что дело в моей неотразимости: я из себя ничего так, но не до такой степени, чтобы все произошло вот таким образом.

Так что вариантов только два: либо дело в сорока тысячах, которые я снимал при Свете, либо первый секс в моей жизни мне организовал Капитан. И я ему за это почти благодарен, но только почти: все это тоже часть моей обработки. Как говорится издревле, чтобы стать мужчиной, нужно познать женщину и убить другого мужчину. Капитан не стал терять времени и организовал мне то и другое с интервалом в четыре часа.

Ладно, как бы там ни было, но прямо сейчас мы со Светой устали и перед продолжением постельных утех нам требуется передышка, которую надо бы чем-то заполнить.

Я повернул голову и взглянул на девушку:

— Должен сказать, первый пункт программы развлечений просто потрясающий и все остальные вряд ли с ним сравнятся. Я голосую за то, чтобы этот первый пункт был в программе самым основным. Но поскольку нас только двое, для победы в голосовании моему предложению не обойтись без твоей поддержки. Что скажешь, м-м?

Света скосила на меня глаза и лукаво улыбнулась:

— Поддерживаю. Развлекайся, сколько твоей душе угодно.

Я скорчил трагичную мину:

— Вот тут загвоздка: моей душе угодно больше, чем может выдержать тело, плоть так слаба, как сказал один священник... Душа была бы не против, чтобы в программе был только один первый пункт, но... Без дополнительных нам не обойтись. Слушай, в этом городе есть какой-нибудь приличный ресторан?

— Ты предлагаешь нам сейчас принять душ, намарафетиться, одеться подобающим для приличного ресторана образом, для чего тебе еще надо разжиться костюмом, кстати... Ты точно этого хочешь сейчас и незамедлительно?

Я почесал затылок.

— И ведь не поспоришь же. Тогда найди мне в справочнике номерок заведения с доставкой — я закажу чего-нибудь прямо сюда. Только надо такое заведение, чтобы готовили по заказу, а не из меню, потому что, сдается мне, мой список запретов любое меню перечеркнет.

Света протянула руку к ночному столику и взяла с него планшет.

Потыкав в экран, она внезапно сказала:

— А я знаю, что тебе можно. Суси.

— Суси?

— Суши, хотя это неправильное произношение. Рис и рыба, и разные морепродукты. Думаю, не прогадаешь, если закажешь ассорти, только продиктуй список запрещенного, чтобы в ассорти всего этого не было. Вот номер.

Я поднял с пола свои брюки и достал из кармана телефон, но тут мне в голову пришла одна мысль.

— Постой, а суши разве не из сырой рыбы готовят?

— В том числе и из сырой, а что?

— Запросто можно паразитов подхватить.

Света кивнула:

— Верно. Именно поэтому перед готовкой сырые ингредиенты держат в глубокой заморозке. А морепродукты, которые приезжают в наш город, по умолчанию доставляются в таком состоянии, так что есть можно смело.

— Успокоила.

Я набрал номер, ответили почти сразу. Я попросил составить ассорти суши, не содержащее запрещенных продуктов, парень на той стороне терпеливо записал все под мою диктовку и сообщил, что у них в меню почти двадцать разновидностей, из которых большинство подходит.

— Ну вот и отлично, разнообразие — это хорошо. Во сколько выльется одна порция плотной подзаправки?

Оказалось, что недорого — едва пятьсот рублей. Ну, то есть, раньше это было бы безумно дорого — пятьсот за поужинать. Но теперь, с учетом обстоятельств, я могу себе такое позволить. Недолго думая, я заказал на шестерых.

— А ты не треснешь? — спросила Света.

— А с чего бы вдруг? Две — сейчас подзаправиться. Не исключено, что мы и ночью проголодаемся, нашим растущим организмам нужны вкусняшки. Ну и позавтракать.

— Хе-хе... Ужинать и завтракать вкусняшками... Впрочем, меня предупредили, что ты можешь того... с цепи сорваться.

— Имей совесть, — возмутился я. — Я только сегодня вырвался из больнички, причем на своих двух, а не в деревянном макинтоше, как долгое время опасался. Считай — заново родился. Разве грех отпраздновать?

— Ну с этой точки зрения понять тебя нетрудно.

Я придвинулся к ней ближе, коснулся губами шеи, затем начал покрывать поцелуями плечи и задумался: спускаться ниже, к симпатичным грудкам, или подниматься выше, заодно переместившись из положения 'рядом с ней' в положение 'на ней'. Чуть подумав, я выбрал второй вариант, поцеловал Свету в губы, но она, вначале ответив на мои ласки, внезапно отстранилась.

— Не спеши, ты только что заказал доставку суши, а они быстро привозят. Можем не успеть.

Я вздохнул, но утешил себя мыслью, что за десять минут Света все равно никуда не денется.

Суши действительно привезли очень быстро: я к тому времени успел только брюки и рубашку одеть. Вместе с доставкой получилось три тысячи с гаком, но я сунул курьеру четыре, сказал 'сдачи не надо' и понес коробки в комнату.

— Ну-с, миледи, кушать подано, — сказал я, потирая руки. — Раньше я знал, что суши есть, а сейчас узнаю, каково их есть!

— Ха, остряк.

Суши оказались хороши, мне понравилось практически все. Начинки из рыбы, кальмаров, креветок, овощей — безукоризненно. Кое-что оставило меня равнодушным, но большая часть роллов пришлась мне по вкусу однозначно и очень сильно.

— Думаю, в моем списке любимых деликатесов рядом со сгущенным молоком и кровяной колбасой появился новый пункт, — поделился я со Светой своими впечатлениями.

Она флегматично прожевала свой ролл и заметила:

— Если решу выйти замуж — скорее всего моим избранником будет детдомовец.

— Почему? — искренне удивился я.

— Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а вам, детдомовцам, как я погляжу, очень просто угодить.

Я отодвинул почти пустую коробку в сторону и принялся расстегивать рубашку:

— Справедливости ради, есть гораздо более простой путь к сердцу мужчины, и, как выяснилось, ты его очень хорошо знаешь. К слову, хоть мы и не идем в ресторан — я бы все равно не отказался сходить с тобой в душ.

Света улыбнулась:

— Почему бы и нет?

В ванной мы несколько минут играли в намыливание, все больше распаляясь, а потом у меня закончилось терпение. Я прижал Свету к гладкой керамической стене и вошел в нее, она обвила мою шею руками и внезапно прошептала мне на ухо:

— Кирилл... Только не говори, что ты в меня влюбился.

* * *

У нашего мытья в ванной всплыл один огромный недостаток: после нам пришлось укрыться одеялом, так что я был лишен возможности любоваться соблазнительной белизной кожи и аппетитными формами, как раньше. С другой стороны, на ее кровати — всего одна подушка, и я ее занял, прижав Свету к себе.

— Ложи голову сюда, — предложил я ей.

Она послушно прижалась щекой к моей груди и сказала:

— Правильно говорить 'клади', а не 'ложи'. Глагол 'ложить' в русском языке не существует в чистом виде, только в приставочных формах.

Я ухмыльнулся:

— Ты говоришь это в такой момент?

— Для повышения своего культурного уровня любой момент хорош.

— Ты что, филолог?

— Я журналистка, — отозвалась Света. — Так что да, частично и филолог тоже.

Я чуть поерзал, устраиваясь поудобнее, и сказал:

— А скажи мне, почему этого слова в русском языке нет?

Она чуть призадумалась.

— Понятия не имею, но факт есть факт, — призналась через несколько секунд. — Глагола 'ложить' нет в словарях русского языка. 'Майкрософт Ворд' его тоже не знает.

— Хочешь, я тебе расскажу, почему?

Света, до того лежавшая на боку, перевернулась так, чтобы смотреть мне в глаза. Меня это порадовало: мне в грудь уперся ее сосок.

— И почему же?

— По той же причине, по которой не используется в деловом языке слово 'кончать'. Закончить, окончить — можно. Кончить — нельзя. Оно не используется в чистом виде, только в приставочных формах, как ты сказала. По той же причине, почему в СССР не было секса. Еще лет тридцать назад выражение 'трахнуть дубиной' воспринималось однозначно, а сегодня тебе могут ответить что-то вроде 'трахнуть дубиной? Какое извращение!'.

Света хихикнула.

— Только ты упускаешь из виду, что слова 'кончить' и 'трахнуть' в словарях есть.

— Пока еще есть. Скоро их постигнет судьба 'ложить'. Понимаешь, тут корни лежат чуть глубже в прошлом. Вот есть глагол 'ложиться', существование которого пока, насколько мне известно, никто не оспаривает. Ведь это тот самый глагол 'ложить' без приставки, только в возвратной форме. Он опровергает официальную формулировку 'глагол 'ложить' в русском языке без приставки не используется'. Абсолютно аналогично его использование и во французском языке. Глагол 'coucher', когда используется в возвратной форме, 'se coucher', обозначает 'ложиться спать', а вот без возвратной частицы 'se' его используют часто в значении переспать с кем-либо. Французский аналог слова 'ложить' может объяснить все вопросы с его использованием в русском языке.

— А какое отношение имеет французский язык к русскому?

— Прямое. Все дело в том, что, как известно, в начале XIX века французский язык был для русских дворян более родным, чем собственно русский. В 'Войне и мир' Л. Толстого герои с легкостью чередуют русские и французские слова в одном предложении, например. И вполне закономерно, что исключительно в дворянском обществе избегали использовать глагол "ложить", опасаясь двоякого толкования, что не мешало ему свободно обращаться среди простолюдинов, не знавших французского и, соответственно, не опасавшихся попасть в неловкую ситуацию из-за его второго значения. Русские дворяне при такой манере разговора не могли использовать слово 'ложить' без напряжения и боязни перепутать его с 'coucher'. "Voulez-vous coucher avec moi?" — слова известной французской песни, 'Хотите со мной переспать?'. И слово 'ложить' стало тем, что оно есть сейчас — критерием культурности человека. Ведь по тому, что незнакомец употребляет его в своей речи, можно было сразу судить о том, что он не знает французского, следовательно — бескультурный простолюдин. И в итоге слово просто исчезло из словарей и из литературного языка из-за его неупотребления культурными людьми, а словари составляли в прошлом люди состоятельные, образованные и культурные. Это обычное дело, слова постоянно исчезают из языка, если их не употреблять. Иногда — только из словарей. Иногда — полностью и безвозвратно. Как называется медведь?

— В смысле? — удивилась Света.

— Зверь есть такой. Медведь. Как он называется?

Она настороженно нахмурилась:

— Сдается мне — вопрос коварный, с ловушкой.

Я кивнул.

— Верно. Я спросил, как он называется, а не как его называют. Мы можем называть ложку вилкой, если условимся, но есть разница между тем, как ложку называем мы и тем, как она в действительности называется. А 'медведь' — не название. Это эвфемизм, аналогичный 'хозяину', 'топтыге', 'косолапому', 'Потапычу'.

— И как медведь называется на самом деле?

— Уже никак. Его настоящее название не сохранилось ни в одном славянском языке вообще. Причина проста: где живут славяне, там медведь — обычно самый опасный и сильный хищник. Его имя стало табуированным, его не произносили вслух, чтобы не накликать. А говорили 'едящий мед' или 'ведающий, где мед'. Медведь. И теперь мы называем медведя этим словом, потому что названия его уже не помним, оно кануло в лету, забыто навсегда. Кстати, то же самое сейчас происходит по второму кругу: нынче в Сибири не говорят 'медведь', а используют новые эвфемизмы. Эвфемизмы для обозначения эвфемизма — такие вот дела.

Света подперла голову кулачком.

— Знаешь, я поражена. Тебе сколько лет вообще? Мало того, что ты провел охренительную аналитику насчет 'ложить' — факты про французский еще ведь знать надо! Если б мне мой препод такое рассказал — было бы нормально, но ты...

Я вздохнул.

— Да-да. Я сопляк, даже школу не окончивший. Но за два с половиной года по больницам книги стали моими лучшими друзьями, у меня было много времени на почитать и подумать... Так ты журналистка? Что пишешь? Расследования ведешь?

— Ага. Собираю сведения, пишу аналитические статейки.

— В какой газете?

Она вздохнула.

— Уже ни в какой. Раньше работала в главной газете города, вела колонку политического обозрения и кое-что еще писала, но... У нас появился новый редактор в отделе новостей — бабник ужасный. Работать стало невмоготу, пришлось уйти.

— Н-да, — протянул я. — Ты бросила любимую работу из-за домогательств?

Света пожала плечами.

— Не бросила. Я по-прежнему собираю факты, беру интервью и пишу аналитику. Только теперь у меня всего один читатель.

— Уж не про Капитана ли речь?

— Он самый. Жаловаться грех — платит хорошо, на курорт дважды в год скатать можно. Одна беда — работая на него, я вряд ли получу Пулитцеровскую премию.

— А очень хочется?

— Какой солдат не мечтает стать генералом? У журналистов пик достижений — пулитцеровка.

Я сочувственно кивнул.

— Да уж, нелегкий выбор. К тому же, шило на мыло: уйти из газеты из-за домогательств, чтобы теперь... Ведь это Капитан дал тебе, кхм, указание...

— Переспать с тобой? Да, он. Только не указал, а попросил... устроить тебе запоминающиеся выходные. Ты мне понравился, к тому же, я последний раз была на курорте четыре месяца назад. Так что все в порядке, мне наши шалости так же приятны, как и тебе.

— Рад это слышать. А при чем тут курорт?

— Понимаешь, я завожу романы только на отдыхе. Короткие. Так вышло, что все мужчины, с которыми я пыталась построить серьезные отношения, меня разочаровывали, а это больно. Потому — только короткие курортные романы. С глаз долой — из сердца вон.

— Не ожидал такой откровенности... И я — тоже курортный роман, да?

— Посмотри с другой стороны: мы расстанемся, и я сохраню о тебе только приятные воспоминания. Капитан предупредил меня, что ты уедешь и скорей всего, больше никогда не вернешься, так что никаких проблем. Искренне надеюсь, он не намекал на то, что твоя болезнь... может вернуться.

— Ах, вот ты о чем... Нет, болезнь, которая меня едва не угробила, позади. Другой вопрос, что мое лечение — экспериментальное, и я еще могу столкнуться с серьезными осложнениями. Но в будущее смотрю с оптимизмом. Кстати, спасибо за напоминание: надо таблетку принять.

* * *

Утром я вышел погулять и настоял, что пойду один: надо собраться с мыслями, осознать перемены в своей жизни и привыкать быть самостоятельным.

— Только не влипни ни во что, — попросила Света, — а то что я Капитану скажу?

— Да ради бога. Пройдусь по городу, посмотрю, что изменилось за два года с тех пор, как я видел мир не из окна больницы. Заодно, может, прикуплю костюмчик какой.

Первым делом я отыскал газетный киоск.

— Дайте, пожалуйста, главную газету города, — попросил я. — Самую популярную и многотиражную.

В ней на последней странице я нашел список фамилий редакторов и ответственных за выпуск, телефоны, адрес самой редакции. Итак, Геннадий Павлович Мезенцев, главред отдела новостей, я уже знаю, как тебя зовут и где тебя искать.

Быстрый просмотр заголовков — под парой из них имя самого редактора. Обе статьи — обзоры новостей, одна про спорт, вторая про Голливуд. Ясно, значит, редактор вряд ли опасается чьей-либо мести, он же не про политику, коррупцию и криминал пишет.

Редакция располагалась в относительно новом здании — большие окна, адекватный дизайн, четыре этажа. В нем, помимо редакции, еще целая куча мелких контор и бюро по переводам и трудоустройству — это все упрощает.

Рядом — магазин канцелярских товаров. Я зашел и купил папку-скоросшиватель, в соседнем ларьке разжился дешевыми, но крупными темными очками, потом нашел в следующем квартале магазинчик спортивной одежды и купил там ярко-белую куртку и красную бейсболку. Кажется, все. А, стоп. Еще наполнитель нужен.

В ближайшем газетном киоске я купил несколько газет, упаковал это в папку. Вот теперь готов.

Вхожу в здание редакции, смотрю на указатели. Мне на второй или третий этаж, а там спрошу кого-нибудь.

Доступ в помещения редакции оказался почти свободным, только у входа охранник сидит — с виду типичный отставной мент либо военный.

— Вы к кому? — спросил он.

— Геннадий Павлович у себя?

— У вас назначена встреча?

— Нет, но вот ради этого, — постучал я пальцем по папке, — он найдет для меня пять минут. Тут такая бомба, что половина города два дня на ушах стоять будет.

Охранник понимающе закивал, я быстренько прошел дальше. Навстречу мне семенит полненькая очкастая девушка с папкой, похожей на мою.

— Простите, не подскажете, как найти редактора новостного отдела?

— Вот сюда и по коридору до конца.

— Покорнейше благодарю, — коснулся я пальцами козырька.

Вот и кабинет. На двери — две таблички. Приемная — и имя секретарши, на второй — должность и имя Геннадия Павловича. Не самый лучший вариант, но...

Толкаю дверь, вхожу. Секретарша — средних лет дама, сухопарая и строгая. Странно, что у бабника такая секретарша, с другой стороны, видимо, кто-то посмазливее тут не выдерживает.

— Добрый день! Геннадий Палыч у себя?

— А вы по какому вопросу?

Я снова постучал пальцем по папке:

— Вот по этому. Тут материалец — бомба массового поражения. Только извините, но подробности — ему лично и только с глазу на глаз.

Секретаршу моя тирада не особо впечатлила, но она подняла трубку внутреннего телефона и сообщила о моем визите, выслушала и кивнула мне:

— Проходите, пожалуйста.

— Спасибо.

Я открыл дверь, отметив, что она толстая и с признаками звуконепроницаемости, и шагнул внутрь.

Кабинет огромный, хозяин ему под стать — килограммов сто с гаком при небольшом росте. Нос мясистый, щеки красные... Кажется, я понимаю, почему Света выбрала уход.

— Здравствуйте, Геннадий Павлович!

— Здрасте, молодой человек. Чем обязан вашему визиту?

Я закрыл за собой дверь.

— Геннадий Павлович, вместо тысячи слов — просто взгляните. Сразу поймете, что к чему.

— Глянем-с, глянем-с.

Закрываю за собой дверь, иду к его столу, вынимая папку из подмышки, и щелкаю скоросшивателем. Останавливаюсь рядом и жестом фокусника, показывающего карточный фокус, раскладываю перед ним веер газет. Геннадий Павлович опускает взгляд и потому не видит мою поднимающуюся руку.

— И что это та...

Бью его по шее ребром ладони — несильно, но резко. Тушка редактора оседает в кресле.

Удар ребром ладони по шее сбоку — типичный пример использования слабого места человека. При несильном ударе по сонной артерии в ней срабатывают особые 'датчики давления', грудная аорта моментально расширяется и увеличивает свой объем, что приводит к оттоку крови от мозга и как результат — к падению кровяного давления. Этот механизм защиты от кровоизлияния в мозг неоптимален и к тому же имеет один значительный недостаток: человек оказывается в отключке из-за недостаточного снабжения кровью того самого мозга. В общем, прием простой, эффективный и гуманный, позволяющий прекратить сопротивление жертвы без нанесения ей значительных повреждений.

...А что я собираюсь использовать отключку редактора в негуманных целях — это уже другой вопрос.

Хлопаю Мезенцева по щекам — ноль эмоций. Отлично, мои инструкторы мною могут гордиться.

Я подошел к двери и выглянул в приемную:

— Зайдите, пожалуйста, Геннадий Палыч зовет.

В тот момент, когда секретарша проходила мимо меня, я аккуратно стукнул по шее и ее, подхватил падающее тело и втащил в кабинет. Затем вернулся в приемную, закрыл внешнюю дверь изнутри, потом закрыл и дверь кабинета. Теперь, даже если Мезенцев попытается кричать — две двери не позволят кому-то услышать его вопли.

На всякий случай я еще раз треснул его по шее, вынул у него из кармана носовой платок и заткнул им его рот. Потом взялся одной рукой за его ладонь, второй схватил указательный палец и рванул против сустава.

Ответом мне стало странное сипение. Мезенцев чуть дернулся, но не более того. Щупаю пульс — на месте. Продолжаем экзекуцию.

Я сломал ему восемь пальцев, кроме больших, а потом прямым ударом кулака — и нос в придачу. Третий удар гарантировал, что в себя он не придет еще какое-то время, после чего я вынул изо рта кляп, а то еще задохнется или захлебнется кровью. Секретарша начала подавать признаки жизни, но ее я бить повторно не стал. Забрал свою папку, со стола редактора взял ключ от кабинета, протер дверную ручку, вышел и запер кабинет. Потом перед уходом протер ручку двери в приемную и вышел. Больше я вроде пальцами ничего не касался.

Здание я покинул точно так же, как и вошел, беспрепятственно. В первой же подворотне снял ярко-красную бейсболку и белую куртку и повесил на забор: меня в редакции запомнили именно по этим броским приметам. Очки тоже протер и повесил там же, протертую папку бросил в мусорный контейнер. Все, мое превращение вроде бы никто не видел — пора исчезать.

По пути обратно меня посетила здравая идея. Я готов поспорить, что Капитан контролирует мой телефон, потому приобрел новую сим-карту. На нее в будущем Света сможет позвонить мне в обход Организации, если я лишусь нынешнего телефона.

Уже на подходе к дому я купил в магазине 'воздушный' кремовый торт и конфет подороже. Шампанское мне не продадут, впрочем, невелика потеря.

И тут — снова идея. Притом потрясающая.

Я зашел в аптеку и обратился к провизорше:

— Мне пачку 'виагры', пожалуйста.

Провизорша — лет тридцать, из себя ничего так — несколько секунд молча хлопала глазами, а потом сказала:

— Простите... Это шутка или вы серьезно?

— Серьезен, как никогда. И не надо завидовать моей девушке, зависть — это плохо. Лучше подкиньте идею своему мужу.

Дома Света впустила меня и заметила:

— Ты решил забить на диету?

— Ну, разочек можно. Просто в порядке исключения.

* * *

Весь остаток дня мы провели, не вылезая из постели, и вечером уснули, совершенно выбившись из сил. А утром нас разбудил неумолимый, словно поступь Рока, звонок: мои выходные подошли к концу, я должен к двенадцати быть на том же месте.

— Вот и все, — печально вздохнул я, — у нас осталось два часа.

Света сладко потянулась, явив моим глазам великолепное зрелище, и сказала:

— Тогда не теряй времени понапрасну.

Увы, но и эти два часа быстро кончились.

Когда я торопливо одевался, она вышла в коридор меня проводить.

— Что ж, Кирилл, было очень замечательно с тобой познакомиться. Думаю, мне удалось устроить тебе незабываемые каникулы?

Я кивнул.

— Да, Света, тебе это удалось на сто из ста. Ты — самое замечательное событие в моей жизни с тех пор, как я... да просто — в моей жизни. Чего-то лучшего я банально не помню из-за малолетства.

Она улыбнулась.

— Ну, ты тоже хорош. Мне уже даже перехотелось на курорт. В общем, береги себя, и удачи тебе в твоей нелегкой жизни. Пусть она тебе хоть иногда подмигивает.

Я поцеловал Свету в лоб и хитро прищурился:

— Будем надеяться. А ты тоже не плошай, у тебя ведь есть мечта, верно? Ты можешь спокойно возвращаться в газету.

Она непонимающе приподняла брови:

— Что ты имеешь в виду? Мезенцева уволили, что ли?

— Уволить не уволили, а больничный лист выписали. Если ты не в курсе новостей — хотя как тебе быть в курсе, мы же весь вечер шалили, как могли... В общем, вчера на него напали в его собственном кабинете. Сломали восемь пальцев и нос. Так что теперь между тобой и твоей пулитцеровкой никто не стоит, все в твоих руках. А если Мезенцев по возвращении в строй возьмется за старое — намекни, что в следующий раз он пальцами не отделается.

Глаза Светы округлились.

— Что?! Кирилл, ты... ты... ты покалечил его?!!

— Ты осуждаешь?

— Из-за меня?!!

— А этого разве недостаточно? Так кроме тебя и другие пострадавшие, наверное, были.

— Кирилл, да я ушам не верю! Ты хоть понимаешь, что будет, если тебя поймают?!

— Вряд ли.

— Да ты... ты такой дурак, ты ужасный дурак! Зачем ты это сделал?!

Я вздохнул.

— Неважно. Я буду помнить эти два дня с тобой всю свою жизнь, и теперь ты тоже наверняка меня запомнишь, я не затеряюсь в длинном списке твоих курортных романов. И этого достаточно. — Я сунул руку в карман и достал клочок бумаги с моим секретным номером: — вот, возьми. Если старый урод все же не поймет твоего предупреждения — дозвонись по этому номеру. Я приеду хоть с края света и урезоню его еще раз, уже окончательно.

Я рывком привлек ее к себе и поцеловал, пытаясь навечно запечатлеть в своей памяти вкус ее податливых губ, а потом рывком повернулся, вышел из квартиры и пустился бегом вниз по лестнице, чувствуя, что еще немного — и мне не хватит силы воли, чтобы уйти.

И вот я, сунув руки в карманы, шагаю по улице к неприметному фургончику без окон. Я спокоен и невозмутим.

В моей жизни случилось три события. Три пройденные вехи.

Целых полгода я ждал смерти, как избавления, и забыл, каково это — бояться ее.

Потом была операция, лишившая меня остатков страха.

А потом — Света. И вместе с ней — первая возможность сделать что-то по-настоящему правильное. И я горжусь своим поступком.

И эта гордость наполняет меня непоколебимым спокойствием. Что бы ни уготовили мне Капитан и Организация, какие невзгоды бы ни ждали меня впереди — мне уже абсолютно все равно.

Мой страх умер во мне.

Я больше ничего не боюсь.

* * *

Два дня в лаборатории прошли для меня как обычно. Груша, чтобы нарастить силу удара, теоретические занятия по всему на свете, включая использование компьютеров и ноутбуков, вождение автомобиля, утром и вечером — сдача анализов.

— Валентин Сергеевич, а мне долго на этой диете сидеть?

— А это смотря что анализы покажут. Ты первый в истории человек с такой операцией, проживший дольше сорок одного дня, потому ответа на вопрос, что готовит тебе будущее, не знает никто. Осложнения возможны любые и когда угодно. Пока все хорошо, кроме повышенного сахара.

— Серьезно повышенного?

— В пределах нормы для нормального человека, но у тебя я хотел бы этот показатель видеть поменьше. Что съел?

— Небольшой тортик на двоих. И немного конфет.

— Старайся воздерживаться. С завтрашнего дня в твоем рационе появится говядина и курятина, будем расширять меню понемногу. А там анализы покажут.

В конце второго дня, когда я закончил занятия по рукопашному бою, Капитан, наблюдавший за моими успехами, остановил меня, когда я уже собрался в душ.

— Кирилл, я тут случайно узнал, что с редактором одной газеты в соседнем городе беда приключилась. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Вы про Мезенцева?

— Так я и думал, что это ты. В принципе, я понимаю, что у тебя сейчас обострение комплекса супермена, но подобная самодеятельность неприемлема.

— В таком случае сожалею, но Организация вложила деньги не в ту отрасль.

— Поясни.

— В роботов надо было вкладываться. У них нет собственной воли, они — идеально послушные. А у меня воля есть — со всеми вытекающими.

Капитан вздохнул.

— Понимаешь, Кирилл, есть правила игры. И есть наказания за их нарушение.

— Ваша апелляция к правилам бессмысленна, Капитан, потому что это ваши правила, которые вы мне навязали, не спрашивая, устраивают ли они меня. Я не давал согласия играть по ним. И по этой причине наши с вами взаимоотношения никогда не будут регулироваться правилами: я буду пытаться играть по-своему всякий раз, когда ваши правила будут казаться мне неподходящими, а вы будете пытаться заставлять меня придерживаться их. Когда-то будете выигрывать вы, а когда-то — я. И я не советую вам сильно рассчитывать на наказания. Хотя бы потому, что вы обычный человек и боитесь смерти, а я — уже нет, благодаря вам. Вы хотели новое оружие — вы его получили. Но тут есть побочка одна: из-за того, что оно принципиально новое, вам придется учиться им пользоваться.

— Резонно, — согласился Капитан. — Только твои рассуждения не совсем верны, ибо основаны на ложной предпосылке. Правила установлены не мною, это правила мира, в котором мы живем. Если есть секретное оружие — то его нельзя применять безоглядно. Из пушки по воробьям не стреляют, понимаешь? И не потому, что дорого, а потому, что шума много. И этот шум может привлечь внимание туда, где оно не нужно.

— Шум? Это говорит человек, предложивший деньги за убийство посторонних?

Капитан покачал головой.

— Речь не о Мезенцеве конкретно. Ты провернул операцию неплохо и на своей территории, но привычка нести справедливость в каждую щель и быть везде затычкой может сыграть с тобой злую шутку в будущем.

— А у меня нет такой привычки. У меня был конкретный и очень сильный мотив. Киллеры, знаете ли, не обязаны работать только за деньги, иногда они могут поработать и бесплатно, для себя лично.

— Только каждая такая работа увеличивает шансы попасться. Далеко не из любой задницы мы сможем тебя вытащить, учитывай это.

— Учту. Это все?

— Все.

Я повернулся и пошел, но у самой двери меня догнал оклик Капитана:

— Ах, да. За технику исполнения — два очка.

* * *

Еще через пару дней потеплело, дело близилось к лету, и я снова поехал на полигон, чтобы ознакомиться с примерно шестью десятками образцов стреляющей херни из разных уголков света. Собственно, знакомство сводилось к освоению манипуляций с оружием — перезарядка, предохранители, переводчики огня, специфика. Я управился за два дня: ничего сложного. Огневая подготовка ограничилась одним-двумя магазинами со ствола, да мне больше и не потребовалось: с сорока метров я просто зажимал спуск, первые пули летели как хотели, а затем руки сами начинали гасить отдачу, укладывая кучу попаданий в человеческий силуэт с нечастыми отрывами.

Впрочем, один любимец у меня все же появился. Им стал автомат АЕК-971, в котором конструкторам удалось погасить три из четырех импульсов, действующих на оружие в момент выстрела и перезарядки. Как итог, отдача автомата строго обратна направлению выстрела, безо всяких дерганий, уводов и подброса ствола, как у калаша, что очень облегчает контроль при стрельбе. Из него я показал самые лучшие результаты, всаживая в мишень практически весь рожок.

Вечером Капитан вызвал меня в свой кабинет и сказал:

— Завтра у нас новое испытание.

— И кто будет целью?

— Узнаешь завтра. Надеюсь, у тебя нет охлофобии?

— Чего-чего?!

— Значит, нет. Страх толпы.

— Ладно. Так что дальше?

— Выезжаем ночью.

Я приподнял бровь:

— Едем дальше, чем в прошлый раз?

— Именно, — кивнул Капитан, — в три раза дальше.

— Значит, вообще какой-то Семизаборск Мухосранского уезда.

Он чуть улыбнулся:

— С чего такой вывод?

— Если переть в такую даль, что почти сутки езды — проще было бы самолетом полететь.

Улыбка Капитана стала шире.

— Бронежилет и оружие тоже на самолете повезешь? И на будущее, когда ищут киллера-гастролера, в первую очередь проверяют входящие и исходящие рейсы. Вероятность, что киллер путешествует самолетом, высока, а количество людей, которых надо проверить — относительно малое. Потому, если надо приехать из Европы в Америку и там кого-то грохнуть — летишь не в город назначения, а между городами уже на автобусе или машине.

— Хм... усек.

— Свободен до трех ночи. Постарайся заснуть и поспать.

Я повернулся и пошел, но вдруг остановился и обернулся.

— Капитан, а почему у вас такое кодовое имя? Вы были капитаном?

— Да, был когда-то.

— Армии или спецслужб?

Он медленно покачал головой.

— Дальнего плавания.

В общем, я так и не понял смысла фразы 'постарайся заснуть', потому что заснул безо всяких стараний.

* * *

Дневной путь мы проделали в том же фургончике без окон и в той же компании: я, Капитан, два шофера-охранника, которые поменялись местами на середине пути. К вечеру мы оказались в городе, не очень крупном, но и вроде не совсем Мухосранск. По крайней мере, не особо депрессивный. Здания — куча старых хрущевок, встречаются сталинки, есть новострой, но относительно мало. Город как город.

— Даю вводную, — сказал Капитан. — Мы стоим в квартале от здешнего ночного клуба. Их в городе всего два, и этот — главный. Клуб крышуется здешней группировкой и в нем же налажен сбыт наркотиков. По всем признакам, полиция куплена, потому что за последний год на клуб не было ни одного рейда. И вообще стоит ожидать, что менты будут действовать на стороне здешнего авторитета. Территория враждебная, из СИЗО мы тебя вытянем, если что, но не сразу.

— Ясно. Цель?

— Дилер в клубе. Возможно, их там два — если найдешь второго, то и его тоже.

— Фото, описание?

— Найти его — часть задачи.

С этими словами Капитан протянул мне лист бумаги и принялся вытаскивать из сумки мой броник.

Экипировка:

Светошумовая граната: 1 очко

Дымовая граната: 1 очко

Газовая граната (слезоточивый газ): 1 очко

Бомба-липучка с радиодетонатором: 2 очка

Зажигательный заряд с радиодетонатором: 2 очка

Сосуд с кислотой: 1 очко

Униформа и удостоверение работника заведения: 1 очко

Разведданные (план помещений, охрана, дилеры, фотографии): 3 очка

— А почему разведданные — три очка, если вы знаете, что у меня их только два?

Капитан обаятельно улыбнулся:

— А это тебе урок: выполняя задание, всегда помни о последствиях и о том, что будут новые задания. Было бы у тебя три очка...

— Вы меня совсем за тупого держите? Было бы у меня три очка — разведданные стоили бы четыре, потому что и очки начисляете вы, и стоимость назначаете. Вам просто надо меня обработать, вот и все.

Он вздохнул.

— Иногда я не знаю, радоваться мне, что ты такой умный, или огорчаться.

— Одно можете знать абсолютно точно: не держите меня за идиота, мне это не нравится.

— Лады, договорились.

Цели миссии:

Устранение цели (главная задача): 2 очка

Устранение второй цели: 5 очков

Устранение с использованием кислоты: 10 очков

Устранение охранников: 1 очко за каждого

Громкость операции: 1-5 очков

Бонус за жестокость: 1-5 очков

Дополнительные жертвы среди небоевого персонала: 2 очка за каждую

Дополнительные жертвы среди посетителей: 5 очков за каждую

Устранением цели считается физическая ликвидация или причинение инвалидности первой группы. Жертвой считается погибший или получивший первую или вторую группу инвалидности.

Я саркастично хмыкнул, закончив чтение.

— А давайте я не буду искать этих дилеров, а просто замочу несколько человек посторонних? По очкам выгоднее и проще.

— Увы, без выполнения основной задачи не обойтись — это необходимое условие для зачета очков.

— Только почему основная задача такая дешевая?! Уборщицу шлепнуть — те же деньги, а нарика в туалете пристрелить — в два с половиной раза дороже!

Капитан едва заметно улыбнулся.

— Что ж, я последую твоему совету и скажу как есть, все равно лапши, которую ты скушаешь, у меня не заготовлено... Организацию устроило бы оружие, которое убивает, не задавая вопросов, без сомнений и колебаний. Но у тебя есть своя воля и совесть — я это понимаю, я это учитываю. Но при этом всегда буду стараться превратить тебя в неразборчивое оружие, потому что твоя привередливость снижает твою эффективность. Знаешь, тут уместно будет вспомнить поговорку: 'дорога в ад вымощена хорошими намерениями'. Весь курьез в том, что мне, на самом деле, абсолютно не нужны лишние смерти посторонних людей. Я ведь не злодей...

— ...Сказал террорист.

— Ага. Понимаешь, терроризм есть всего лишь метод ведения войны. Причем далеко не самый плохой. Давай вспомним хотя бы налет союзной авиации на Дрезден — там погибли десятки тысяч мирного населения. Или Хиросиму и Нагасаки. И это не считается терроризмом, правда? Терроризм — это даже не метод. Это тактический прием. Вчера нас было больше — мы шли в атаку. Сегодня нас мало — мы обороняемся. Завтра — устроим засаду. И так далее. А когда нас мало или очень мало — остается тактика террористических акций. И это не есть что-то плохое. Кто лучше — террорист, в одиночку борющийся против режима, или солдат, во весь рост прущий в атаку при поддержке танков?

Я взялся за подбородок.

— Вопрос коварный... Я скажу, что солдат, а вы начнете доказывать, что террорист?

— Так и есть. Скажи, вдесятером на одного — это хорошо или плохо?

— Плохо.

— Ну вот. Солдат, прущий в атаку — всегда в большинстве. Потому лобовая атака с точки зрения честности и благородства банально подлая. И наоборот, террорист — это герой, сражающийся малым числом или в одиночку против миллионов. И порой — за правое дело, как Тимоти Маквэй, например. Или вот как ты, эдакий Геракл, борющийся с гидрой наркоторговли...

— Осама бен Ладен рукоплескал бы вам стоя за такую оду терроризму.

— Глупость говоришь. Ода терроризму — это как ода минному полю, ода лобовой атаке, ода засаде, ода ковровой бомбардировке... Это просто метод войны, не более того. И надо всегда помнить, что терроризм — метод слабых. Метод тех, кто в меньшинстве. Метод тех, кто не имеет огромной армии, но не боится отстаивать правое дело в борьбе даже против всего мира.

— Как дело может быть правое, если весь мир против?

Капитан улыбнулся.

— Человек — мерило всего. И каждый человек имеет право мерять по себе. Если ты готов умереть в борьбе за свое дело — оно правое.

— А если два человека...

— Тогда каждый из них прав. У каждого своя правда, и так будет до скончания времен. И когда оба правы в равной степени — нет иного способа разрешения конфликта, кроме противостояния. Так устроен мир.

Я хмыкнул.

— Признаться, я всю жизнь думал, что имеет значение мнение большинства и благо большинства...

— Чуть собачья. Например, общество считает, что у преступников есть права. Что их нельзя мочить, как собак, без суда и следствия. Что наркоторговцев положено судить по-честному. Бред полный, это тебе подтвердит любой человек, который пострадал от преступника или чей ребенок подсел на наркоту. А кто с этим не согласен — тот сам не сталкивался с этим злом, и значит, его мнением мы можем пренебречь.

Вздохнув, я похлопал в ладоши.

— Браво. Демагогия высшего класса. Только вся эта логика как-то не играет с желанием заставить меня убивать невиновных.

Он покачал головой.

— Ты так и не понял... Я не хочу, чтобы ты убивал посторонних. Я хочу, чтобы ты убивал тех, кого я укажу, без вопросов и сомнений. Ты меня перебил как раз на поговорке про дорогу в ад, вымощенную благими намерениями... Парадокс в том, что твое нежелание убивать без колебаний и раздумий — благое намерение, которое вынуждает меня заставить тебя убить невиновного. Предположим, я укажу тебе целью девушку, которая является связной террориста, намеревающегося убить тысячи людей. Или несколько девушек, одна из которых — точно связная. С точки зрения блага большинства, про которое ты втирал мне шестьдесят секунд назад, надо убить их всех, чтобы они не успели сообщить террористу, где находится последний компонент бомбы. Умирает десять человек, из них девять невиновных. Но ты не станешь этого делать — и в итоге умрут тысячи. Ты ненадежное оружие, потому что страх мы у тебя вырезали, а совесть — не смогли. Я пытаюсь сделать тебя надежным, вот и все. Но будь уверен — не потому, что мне это нравится, а потому, что так надо. Будь ты отмороженным преступником и социопатом — с тобой были бы другие правила. Я штрафовал бы тебя за невиновных погибших, понимаешь?

— Понимаю. А вы понимаете, что попытка навязать мне эти гребаные правила может иметь совсем не те последствия, которых вы хотите?

— Понимаю, Кирилл, — кивнул Капитан. — В этом и заключается главное условие игры — установить свои правила и вынудить оппонента их принять. В этом разрезе мы с тобой — противники. Ты хочешь остаться человеком в том смысле, который вкладываешь в это слово, а я хочу превратить тебя в безотказное оружие.

Я улыбнулся в ответ и посмотрел ему в глаза:

— Признаю, вы хороший игрок. Сильнее меня. Потому извините, но я отказываюсь дальше играть. Либо мы раз и навсегда устанавливаем компромиссные правила, либо играйте сами с собой.

Капитан тоже улыбнулся.

— А компромисса не существует. Я предпочел бы, чтоб ты был бессовестным и бессердечным ублюдком, но твой редкий генетический дефект достался более-менее порядочному человеку. К счастью, ты не особо принципиальный, ты способен на плохой поступок, если очень надо — и потому я тебя рано или поздно сломаю.

— Да ладно?

— Угу. Я кое-что знаю о тебе, Кирилл. Кое-что, что ты предпочел бы скрыть. Нет, я не собираюсь тебя шантажировать. Просто знаю, что ты не без изъяна, и потому рано или поздно сломаешься... Впрочем... Ладно. Я готов на компромисс: если ты наполовину прогнешься, я не буду доламывать до конца. Давай сделаем так: сейчас я укажу на какого-то человека, случайного прохожего, и ты его убьешь. Тогда я буду уверен, что когда действительно понадобится проявить твердость — ты ее проявишь. И после этого во всех миссиях самыми дорогими будут основные задания.

Я покачал головой.

— Не пойдет. Если я убью просто по указке, совершенно невиновного человека — это и будет то, что вы называете 'доломать до конца'.

— Ошибаешься, Кирилл. Доломать до конца — это когда я скажу, что пока ты не убьешь в этом клубе двадцать человек — не получишь больше таблеток. На самом деле, у тебя есть маленькое преимущество: я хочу сделать тебя оружием, но не монстром. Просто потому, что мне неприятны монстры, и потому, что у меня остались идеалы. Я давно осознал, что Добро не может победить Зло, потому что, убив Зло, оно само станет Злом. К моим высоким идеалам нельзя добраться, не замарав рук. Иногда приходится убивать. Иногда приходится убивать невиновных. Классический пример — террорист с бомбой и заложник в самолете, и деваться некуда — надо стрелять сквозь заложника.

— Вот и стреляйте сами. Ваши идеалы — а руки я марать должен? Короче говоря, все чушь. Вначале были сладкие и более-менее приемлемые речи о борьбе с тем злом, которое я считаю самым отвратительным — и вот мы уже дошли до убийства невиновных. Я так не играю.

Капитан вздохнул.

— Три вещи, от которых никуда не деться — смерть, налоги и желание иметь более совершенное оружие. На самом деле, наше нынешнее положение изначально и было компромиссом. Ты хочешь много денег и жить в свое удовольствие, а я хочу, чтобы ты стрелял без вопросов. И у нас изначально было равновесие: ты стреляешь только в тех, в кого совесть тебе позволяет, но при этом получаешь меньше денег. В мире нет ничего бесплатного, за право быть разборчивым надо платить. Обрати внимание, что я не ставил и не ставлю вопрос принуждения тебя к игре по моим правилам путем шантажа таблетками. Но теперь ты решил пересмотреть правила в одностороннем порядке — увы, номер не пройдет. Есть такое универсальное правило: чтобы иметь то, чего у тебя сейчас нет, ты должен делать больше, чем делаешь сейчас. Ты должен стать более ценным специалистом. Более ценным оружием. И путей два: можно повышать боевые характеристики оружия, а можно — его надежность и безотказность. Стать более надежным — проще, но выбор за тобой.

— Превышение эксплуатационных возможностей оружия приводит к его отказу. Я же сказал, что не буду играть по этим правилам!

Глаза Капитана стали злее, хотя грустная улыбка на лице осталась.

— Как угодно. Только у тебя во флакончике осталось две таблетки. Пока задание не будет выполнено — новой порции не получишь. Будешь упорствовать — я допишу в главные задачи миссии несколько обязательных жертв. Пойми одну вещь, Кирилл. Уступка — не всегда признак слабости, иногда это признак силы. Все уступки, которые я счел возможным тебе дать, я уже дал. Других не будет. Хочешь получить больше — делай больше. Вот и все. — Он достал из портфеля два 'Бердыша' с глушителями и положил на сидение: — Какие-нибудь бонусы нужны?

* * *

Больше всего мне не нравится, что Капитан знает обо мне то, что, как мне казалось, было моей тайной. То, что знал только я. Как он пронюхал? Хороший вопрос. Конечно, формулировка 'я кое-что знаю о тебе' вполне может быть банальным блефом, но до этого момента я не замечал за Капитаном склонности к блефу и уже начал привыкать, что если он и не всегда прямолинеен, то, по крайней мере, никогда не лжет.

Как бы там ни было, вот прямо сейчас я стою посреди улицы в бронежилете под курткой и с парой пистолетов за поясом. На все про все у меня два дня: сам срок миссии не ограничен, но таблеток у меня только две. Черт.

Так, что там по очкам? Два за первую цель, пять за вторую, если она есть, вторая. У дилера должен быть охранник, хотя бы один, который вечно при нем, так что три очка по минимуму. Если я обоих брутально изрешечу — возможно, бонус за жестокость. Да уж, негусто выходит.

По всему выходит, что если я хочу немного поднять денег — надо искать и второго. Два толкача — уже семь тысяч. Если оба будут сидеть вместе — это все упростит, но зачем толкачам садиться вместе в одной точке? Скорей всего, они будут в разных местах для большей доступности для 'клиентов'.

Как вариант, если я смогу занять позицию, с которой будет прямой прострел по обоим — два выстрела исподтишка и все. Благо 'Бердыш' с улучшенным глушителем стреляет очень тихо, как в кино, затвор и то громче лязгает.

Ладно, как говорится, дело само себя не сделает. Итак, у меня практически никаких разведданных, связных нет, конспиративной квартиры нет, документов, черт бы взял, тоже нет. Программа-минимум — найти убежище, где перекантоваться два дня, провести разведку местности и самого клуба. Тогда на следующую ночь я смогу осуществить план, который, надеюсь, у меня к тому времени уже будет.

Важный момент — наличие или отсутствие металлодетектора при входе. Его, впрочем, скорее всего не будет, потому что люди в клуб ходят в побрякушках, куртках с заклепками, с телефонами, ключами, кольцами, серьгами... Короче говоря, слабо представляю себе клуб, где посетителей при входе обыскивают. Чай, не кремль, а просто клуб.

Прогуливающейся походкой иду вокруг квартала и осматриваюсь. Квартал — обычный, но жилых домов нет, отель, магазины, крупный торговый центр, офисные здания. Окружающие кварталы примерно того же типа. Ночной клуб в таком месте — довольно логично: ночью жизнь вокруг замирает, офисы и магазины закрываются, соответственно, шум никому не мешает.

Сам клуб оказался приземистым двухэтажным зданием с большими окнами, за которыми я увидел обычные офисы, парикмахерскую, салон тату и пирсинга, модный бутик... хм.

Тут я увидел вход в клуб и все понял: он находится под землей, в подвале. Судя по всему, у всего комплекса один владелец, потому что это, по сути, целый развлекательный комплекс с большим спектром услуг. И то, что сам клуб внизу — дополнительная звукоизоляция.

Вот только меня это не порадовало: клуб под землей, у него нет окон, так что у меня останутся только два пути отхода — обычный вход и служебный.

Я обошел здание и зашел во внутренний двор. Внутри — автостоянка для служебного транспорта и целых два 'грузовых' входа каких-то магазинов. Подойдя чуть ближе, я увидел пологий пандус служебно-грузового входа в клуб. Понятно.

Перед уходом я окинул взглядом дворик. С него можно уйти и на противоположную сторону квартала, перемахнув через декоративный заборчик — это хорошо. А вот камеры наблюдения — уже не очень.

Я вернулся к парадному входу в клуб — закрыто. Работает с шести вечера до девяти утра. Под табличкой стрелки с надписями, указывающими на то, что в моем распоряжении ресторан, бар, кафе и другие заведения в этом же здании. Ну да, это подтверждает идею о том, что у всего комплекса единый владелец или группа бизнесменов.

Ладно, надо бы покушать чего в кафешке, заодно посижу да отдохну немного: мне, вероятно, придется сейчас побегать изрядно, а броник и два ствола с длинными глушителями — ноша не самая легкая и просто трындец какая неудобная. Заодно и поразмыслю в тишине.

Я зашел, подошел к стойке и спросил меню. Пробежался глазами — ага, разогнался, с моей-то диетой не разгуляешься. Хм... Крабовый салат? Крабовые палочки, которые на самом деле не крабовые, а рыбные, да и то в лучшем случае, помидоры, зелень, сладкая кукуруза, майонез... ладно, поглядим, что за салат.

К салату я заказал сэндвич с сыром и кофе с молоком и со всей этой снедью устроился у окна.

Итак, вопрос временного пристанища — первостепенный. Найти крышу над головой, потому как дело к вечеру идет. Ночью провести первую разведку, осмотреться в клубе, возможно, понять, кто толкач или где он обычно находится. Затем вернуться, основательно выспаться, желательно весь день, следующей ночью сделать дело, позвонить Капитану и просто дождаться эвакуации.

Эх, черт возьми. И почему все так хреново спланировано, что мне приходится решать проблемы буквально сразу, не имея запаса времени?!!

Я доел — а салат ничего так оказался — и вышел на улицу. План у меня уже есть — теперь дело за реализацией.

У первого встречного мужика я спросил, где тут ближайший рыбацкий магазин — и не промахнулся.

— А вот тут за углом ближайший, — ответил он. — Только там цены кусаются похлеще щуки. Лучше вон по той улице иди — там хороший магазин. Товар нормальный и цены не космические.

Я поблагодарил и пошел в указанном направлении. Магазин нашел быстро, купил в нем небольшой ранец, пару самых дешевых удилищ и чехол для них. Все это вышло мне меньше чем в десять тысяч.

Затем я отыскал банкомат, снял еще пятнадцать тысяч, а потом поймал свободное такси.

— Мне в отель какой-нибудь попроще, — сказал я, — но не клоповник.

Такой нашелся буквально в четырех кварталах, хотя таксист по пути сделал небольшой крюк, чтобы немного накрутить счетчик.

— Вот это — самый дешевый в центре города, — сказал таксист, — на окраинах еще несколько ночлежек — но там насчет клопов не знаю, а тараканы есть везде. А тут — все еще в пределах приличия.

Я с ним расплатился и выбрался из машины. Здание — трехэтажное старое, сталинского периода или что-то типа того. Окна большие, этажи высокие, номера, надо думать, просторные, фасад выглядит прилично. Правда, дела у отеля идут так себе: в этом же доме и адвокатские конторы, и нотариусы, и ресторан — и вот как раз последнему я очень рад, ресторан и отель в одном здании — практически идеальный поворот.

Но вначале нужен магазин одежды — и таковой я поблизости нашел.

Мне повезло: я проскочил в дверь, когда продавщица уже шла к двери.

— Ой, а мы уже закрываться собрались, — сказала она.

— Упс... Но мне срочно нужен приличный костюм!

На этом проблема исчерпала себя, и через пять минут я ушел в примерочную кабинку с новой 'двойкой', оставив ранец и удочки снаружи. Черный классический пиджак, черные брюки — под цвет моих 'бердышей'. Затем я разжился более-менее приличными туфлями — все это обошлось мне еще в двенадцать тысяч. Конечно, вблизи наметанный глаз быстро поймет, что я не сын Онассиса и не мажор — но теперь я выгляжу пусть не богато, зато именно что прилично.

Я попросил у продавщицы какой-то полиэтиленовый пакет, чтобы завернуть в нее свои ботинки, и в тот момент, когда она отошла, спрятал на дно ранца бронежилет и пистолеты, завернутые в куртку, сверху легли штаны, а на самый верх — пакет с ботинками.

Вот теперь можно и в ресторан.

Ресторан — даже не совсем ресторан, а некий такой гибрид, когда уже явно шикарнее, чем столовая или пельменная, и несколько больше, нежели кафе. Вместе с тем — тут уютно, малолюдно, официантка и бармен в моем поле зрения — в фирменной одежде и с бейджиками, до ушей долетает довольно оживленный шум с кухни. В общем, заведение маленькое, но с определенными амбициями.

Недолго думая, я занял ближайший свободный столик у окна, ранец и чехол с удочками прислонил к стене. Официантка — полненькая, миловидная девица — нарисовалась практически сразу.

— Добрый вечер, — приветливо улыбнулась она, держа наготове блокнот и карандаш. — Чего изволите?

— Добрый вечер. Мне бы чего-нибудь изысканного, но есть проблемка — я на очень строгой диете. — Я протянул ей список: — вот всего этого мне нельзя. А душа просит вкусняшек, причем таких, которых не подают во всяких там пельменных, хинкальнях, макдональдах и прочих фастфудниках. И желательно из забугорной кухни.

Официантка пробежалась глазами по списку и предложила:

— Может быть, соба с бульоном и имбирем на первое, кнедлики со сливами на второе? Или кнедлики с капустой, а на сладкое пахлава?

— Три блюда перебор, кнедлики со сливами. А что такое соба?

— Японская лапша с гречневой мукой.

— Годится.

— Напитки, к напиткам? Чай, кофе, соки?

— Ананасовый, пожалуйста.

Я с аппетитом поужинал, попросил еще порцию кнедликов, а затем — счет. Получилось меньше двух тысяч.

Положив на стол несколько купюр, я сказал:

— Сдачи не надо. Кстати, а вы доставляете еду в отель, что в этом же здании?

— Да, конечно, постояльцы регулярно у нас заказывают с доставкой...

— Замечательно. А скажите, метрдотель или заведующий сейчас есть?

— Что-нибудь не так? — встревожилась официантка.

— Нет, все замечательно. Я просто спрашиваю, есть ли он.

— Да, конечно... Позвать?

— Нет-нет. Звать не надо. Спросите у него, пожалуйста, не уделит ли он мне минутку по деликатному вопросу?

Официантка ушла и минуты через две вернулась.

— Сюда, пожалуйста.

Она провела меня через дверь для персонала к кабинету метрдотеля, я постучал, вошел и поздоровался.

Метрдотель — благообразный джентльмен с седыми усами, лет пятьдесят пять. Вообще превосходно.

— Доброго вечера, — ответил он, — присаживайтесь, пожалуйста. У вас жалоба на обслуживание?

Я положил ранец и чехол у двери и сел в предложенное кресло.

— Да упаси господь, никаких жалоб. Я пришел попросить вас о небольшой, но необычной услуге. Вас, надо думать, хорошо знают в отеле, не так ли?

— Хм... да, разумеется. — Он выглядит несколько сбитым с толку, вероятно, к нему посетители не приходят с иными вопросами, окромя жалоб.

— Видите ли, мне шестнадцать лет, я еще не получил паспорта. Не могли бы вы помочь мне поселиться в отеле?

Вот тут метрдотель удивился: можно держать пари, что такого поворота он не ожидал.

— Простите, вы оказались в нашем городе в одиночку? Может, вам стоит обратиться за помощью в...

— Правоохранительные органы? В том и дело, что нет. Я приехал с отцом. Это совершенно нормально — мы приезжаем, он селит меня в отеле, а затем идет по своим делам. Но в этот раз мы с ним прошляпили тот момент, что он ушел по делам до того, как снял для меня номер.

— Может, следует просто позвонить ему?

Надо признать, метрдотель — деликатный человек, умеет выражать свои подозрения в форме нейтрального вопроса.

— Я бы так и сделал, но наши телефоны отключены. Видите мой чехол с удочками? Мы 'на рыбалке', так сказать, и 'находимся вне зоны покрытия'... Не буду вешать вам лапшу на уши, скажу прямо. Мы с отцом постоянно так ездим. Вроде на рыбалку, так его жена думает, но на самом деле развлекаемся. Он по своему вкусу, а я, в силу малолетства — по своему. Но в этот раз он забыл поселить меня в отеле, а его мобильный выключен. Такая вот засада.

Я отчетливо видел возмущение на лице метрдотеля и то, как он пытается подобрать слова, но не может. Кажется, я его зацепил за живое: мужик, видимо, порядочный.

— Я знаю, что вы сейчас о нем думаете много нехороших вещей, — сказал я, — да и обо мне тоже, возможно. Но посмотрите под другим углом. Отец мне не родной, я сам детдомовский. Он забрал из детдома чужого пацана, к тому же тяжело болеющего, и за короткий промежуток времени выложил за мое лечение больше денег, чем наше распрекрасное государство на меня вообще за всю мою жизнь потратило, и вообще я теперь живу, как у бога за пазухой. Люди, конечно, не идеальны, но уж мне-то грех на него жаловаться. А что я помогаю ему мачеху обманывать — так она меня ненавидит страшно, потому как с моим появлением ей теперь наследством придется делиться. Она только ради денег и вышла за человека на двадцать лет старше себя, ну и я ее, само собой, тоже не жалую. Такие вот дела.

— М-да, — крякнул метрдотель, — в жизни всякие выкрутасы бывают...

— Ага. Так вы поможете мне? Вы можете просто сказать, что я ваш родственник, внезапно нагрянувший в гости, а у вас ремонт, или другие гости нежданно заявились... Да как угодно. Само собой, деньги я вам верну.

Мой план сработал именно так, как я и предполагал. Метрдотели — они такой народ, их работа приучает с людьми ладить, ну и конкретно этот оказался хорошим человеком, плюс мужская солидарность с моим вымышленным отцом сказала свое.

Через двадцать минут я уже растянулся на кровати в одноместном номере. Уютненько. Правда, телевизора нет, зато есть бесплатный вай-фай и душ.

Заодно я сразу решил проблемы с питанием, отдав метрдотелю список запрещенных продуктов:

— Если позволите — пусть он у вас будет под рукой. А я, когда буду звонить, просто скажу, что список у вас — так быстрей, чем долго его весь диктовать. Или, если не возражаете, я просто позвоню вам или вашему заместителю, а вы распорядитесь мне покушать доставить. Насчет меню вообще не проблема — детдомовцу с блюдами не угодить, знаете ли, очень сложно.

Он, конечно же, не возражал, что его ресторан будет кормить меня следующие два дня.

Немного повалявшись и передохнув с дороги, я заодно примерно прикинул, что и как буду делать. Первый выход — прямо сейчас, на разведку и порожняком, без стволов. Правда, перочинный ножик на пружинке мне стоит себе раздобыть на будущее. Схожу, посмотрю, как люди развлекаются, сам потусуюсь — вдруг мне понравится? Ну и главная задача — вычислить дилера.

Пистолеты я запаковал на самое дно сумки, куртку повесил на спинку стула, стул поставил у столика — ну, вроде как я здесь, просто куда-то отлучился. Это на случай если горничная заглянет — чтобы вдруг не рылась где не положено, а то мало ли...

Полчаса спустя я уже входил в клуб походкой высококвалифицированного бездельника. Преспокойно так, вроде я каждый день в таких клубах зависаю. Что и говорить — классную мне операцию сделали, вместе со страхом еще и робость почикав к чертовой матери.

В клубе — шумно, слегка полумрак по углам клубится, а в центре — много яркий огней, гремит музыка — ну как гремит, не очень громко, говорить можно. Вот танцплощадка, вон бар, вот столики и мягкие сидения, там сцена с бородатыми панк-рокерами местного разлива, или что они там лабают на своих веслах... Ну и народа — прилично так, клуб точно не бедствует. В основном молодежь, одеты по-разному, чаще вызывающе, в коже и заклепках, но мелькают и пижоны в белых пиджаках, есть и вполне прилично одетые люди... Так что я в своем пиджачке не совсем белая ворона, все в порядке.

При входе я обратил внимание на двух крепких мужиков в форме, с лицами, не безображенными интеллектом. Охрана или вышибалы. Но никакого металлодетектора, ясен пень, нет и в помине. Чудесно.

Топаю спокойненько к бару. Немного денег я положил во внутренний карман, немного в нагрудный, немного в карманах брюк. Так я смогу платить, не засветив большую сумму: мне нафиг не нужны лишние проблемы.

Я сел на стул у стойки. Слева — массивный парень-качок с квадратной челюстью, ведет негромкую беседу с девицей в очках. Девица очень даже ничего, лицо умное — стало быть, эти двое не быдло. Справа — еще две девицы лет по двадцать пять, обсуждают какую-то модную фигню. Лады, пока все по плану.

Я обратился к бармену:

— Мне пива, пожалуйста.

Он на меня смотрит подозрительно так, и говорит:

— А у вас паспорт есть?

Ах ты ж жопа с ушами, в этом клубе наркотики продают без вопросов, а ты мне пива без паспорта не дашь?! Но хрен с тобой, все равно сейчас я тебя как сосунка сделаю.

Я аккуратно постучал пальцем по руке качка, тот повернул ко мне лицо.

— Сэмпай, не в службу, а в дружбу, купи мне пива, а то сей лицемерный лакей тщится выглядеть законопослушным. — И пододвинул к нему по стойке купюру.

Качок подозрительно прищурился:

— Как это ты меня назвал?

Его спутница захихикала:

— Ник, 'сэмпай' — это по-японски значит 'старший товарищ'.

— А, ну ладно, — сказал парень и передвинул купюру ближе к бармену: — Слыхал? Пивка налей.

Бармен пожал плечами с видом Понтия Пилата, умывающего руки, и подставил бокал под краник.

Я тем временем адресовал девице в очках вежливый полупоклон:

— Мое уважение. В нынешнее время так редко можно встретить девушек, которые знают правильный ответ на вопрос 'Что написал Евгений Онегин?', а не хлопают глазами.

Та сразу же расцвела от комплимента.

Качок получил пиво, передвинул бокал мне и сказал:

— Тут ты прав. Казалось бы, как можно не знать такого великого человека, его творчество в школах учат — а только масса народа про него и не слышала...

Его подруга спрятала лицо в ладонях и застонала от невыразимой досады, качок встревожился, явно не понимая, в чем дело.

— Лена? Тебе плохо?

Лена только сокрушенно покачала головой.

— Не переживай, сэмпай, — успокоил я качка, — она любит тебя за твои могучие мышцы.

Он растерянно переводил взгляд с меня на нее и обратно, не понимая, что происходит, но догадываясь, что где-то что-то прогнило в датском королевстве.

Я тем временем отхлебнул из бокала. Епта, оно же горькое! На кой ляд люди его пьют?! Если набубениться — это водкой быстрее получится, а с пива какой прикол? Платить за эту невкусную жидкость деньги к тому же?! Да ну нахрен.

Но, чтобы не выдать себя, я героически сделал еще пару глотков. Гадость, однако, больше никакого пива. Никогда.

Тут мой взгляд упал на другую сторону зала — там как бы полукомната, в ней тоже стойка, но вроде бы не напитки, а чего посущественней там дают. Пойду гляну, может, найду какой деликатес.

Мои надежды сбылись: там я разжился финиками и рахат-лукумом, а к этому молочный коктейль взял. Надо же запить чем-то гребаное пиво...

С этими вкусняшками я устроился за столиком, откуда хорошо видел значительную часть зала. Ну давай, дилер, покажись!

Однако он показываться не спешил. Я скушал финики, рахат-лукум, взял себе еще фиников и еще коктейль — хрен там. Ну откуда мне, пацану, увидевшему реальный клуб впервые в жизни, вычислить дилера, если и клубных дилеров я раньше только в кино видел?! Да, я умный, да, я схватываю все на лету — но человеческий интеллект суть нейросеть. А у нейросети есть одно ограничение — она способна обучаться только на примере. Именно поэтому мысль научить ее вычислять инопланетные сигналы не сработает: чтобы нейросеть поняла, как вычислять сигнал инопланетян из хаоса космических энергий и излучений, ей надо вначале показать этот самый инопланетный сигнал. И со мной та же беда: когда мне пальцем покажут и скажут 'гляди, это наркодилер' — я к нему присмотрюсь, подмечу характерные черты и поведение, и тогда у меня будет шанс вычислить второго самостоятельно. Но как найти первого, черт его дери?!

И тут мне вроде как пришла в голову здравая идея. Если для обучения нейросети под названием 'мой мозг' нужно показать мне первого — отлично, я постараюсь найти того, кто покажет.

И как раз в этот момент передо мной за столик устало плюхнулась девица лет двадцати четырех с бокалом в руке. Выглядит она так, словно уже успела неслабо навеселиться, натанцеваться или как она тут еще развлекается. Накрашена слегка вульгарно или вызывающе. Проститутка? Секретная сотрудница, раскручивающая мужчин на траты? Просто девушка не очень строгих правил? Мне, в принципе, без разницы, важно, что она наверняка располагает нужными мне сведениями.

Я встал, подошел к стойке, от которой она вроде бы унесла свой бокал, и сказал бармену:

— Вон той леди — еще одну порцию того же, что она заказала, за мой счет.

Я положил на стойку триста рублей и вернулся к своим фисташкам. Тут и официант с бокалом подоспел.

— Браток, ты что-то попутал, это не мой заказ, — спокойно сказала девица.

Официант наклонился немного ближе и негромко что-то сказал, в окружающем нас звуковом мусоре я выхватил только слова 'юный джентльмен'.

Девица повернулась вполоборота, осмотрела меня и чуть иронично заметила:

— Не то, чтобы я не оценила жест, только, малыш, ты, как бы это помягче сказать, немножко... не маловат ли?

Я картинно вздохнул.

— Видите ли, мне, в принципе, известно, что расхожее мнение приписывает мужчинам мысли исключительно о сексе, но на деле это не всегда так. Честно говоря, глядя на вас, в голову лезут именно такие мысли, но я и сам прекрасно понимаю, что мелковат, не дорос, так сказать. Вообще, я хотел бы попросить об услуге, совершенно никак не связанной с интимом.

Она отхлебнула, уже из нового бокала, и с любопытством приподняла бровь:

— Интересно... и о какой же?

Я наклонился чуть вперед и снизил голос:

— Мне известно, что в этом клубе можно раздобыть средства, освобождающие сознание и расширяющие восприятие, скажем так. Но есть проблема: я понятия не имею, кто их поставляет, вывески-то нет, я вообще первый раз в подобном заведении. А вы — явно завсегдатайка и уж точно все тут знаете.

Она сразу помрачнела.

— Малыш, ты приперся сюда за наркотиками? Послушай доброго совета — это плохая идея. У меня были одноклассники, которые связались с дурью — ни одной истории с хорошим концом. На эту дорожку ступишь — и все, обратного пути нет, ты конченый человек без будущего.

Я дружелюбно улыбнулся:

— Хорошо сказано. Но есть одна присказка: чтобы сделать правильный выбор, человек должен иметь возможность совершить ошибку. Некоторые ошибаются — но это цена за то, чтобы другие не ошиблись. Позвольте мне самому распорядиться своими поступками.

Она несколько секунд смотрела на меня с сожалением, потом сказала:

— Ну как знаешь, малыш. Вон там в углу сидит бритый парень в красных круглых очках. У него целый ассортимент хреновых концов для дураков. Будешь загибаться от передоза или лезть на стенку от ломки — не проклинай меня, пожалуйста.

Я допил свой молочный коктейль и встал:

— Ни в коем случае. Спасибо за подсказку и хорошего вам вечера.

Прихватив свой рахат-лукум, двигаюсь по залу в сторону нужного мне угла. Действительно, там, в полумраке, сидит на диване парень, соответствующий описанию. Занимаю наблюдательную позицию неподалеку и начинаю доедать свой лукум.

У меня ушло всего десять минут, чтобы понять: он действительно тот, кто мне нужен. На моих глазах он толкнул свой товар нескольким людям по одной и той же схеме. Вот подходит некий человек, они здороваются — и я пару раз уловил взглядом, как трубочка из купюр и пакетик с чем-то меняются владельцами. Само собой, что я хорошо запомнил внешность дилера: все, уже никуда не денется.

Я встал и вернулся туда же, откуда пришел, имея в планах перехватить еще немного рахат-лукума: вкусный, зараза, хоть и сладкого мне не стоит много кушать.

Та девушка сидела на том же месте, рассеянно глядя куда-то в пространство, и я отметил, что она не выглядит счастливой. И даже списать на усталость трудно: видно, не все у нее хорошо. И дело не в эпизоде со мной: я ей никто, и сейчас она грустит не из-за меня, у нее другие, свои причины.

Когда я подошел к стойке за сладостями, она заметила меня, а когда двинулся к прежнему столику — немного повернулась в мою сторону:

— И как? Освободил сознание?

— Нет, — покачал я головой. — Посидел там, понаблюдал, посмотрел на контингент, пользующийся веществами... Слегка ужаснулся их нездоровым обликом, так сказать... И, в общем, принял правильное решение.

Ее облик немного просветлел, девушка криво, но искренне улыбнулась:

— Вот и умница. Главное — никогда не меняй свое решение.

Я пододвинул к ней картонную тарелочку с кубиками лукума:

— Могу я вас еще и этим угостить?

— Спасибо, но я сладкое не люблю.

И в этот момент в непосредственной близости от нас нарисовалось новое действующее лицо: высокое, бородатое и крепко поддатое.

И крайне неприятное.

— Ну и дела, — загоготал новоприбывший, — Маша, а это кто такой? Вот на эту шмакодявку ты Ванюху променяла, что ли?! Что, нормальные пацаны на тебя уже смотреть не хотят, раз ты на детский сад переключилась?! Бу-га-га, просто ржу, до чего ты докатилась, шмара!

Я встал со стула, сделал два шага вперед, впечатал правый кулак под дых бородатому, а когда он начал сгибаться пополам — положил левую руку на его затылок и помог состыковаться лицом со столешницей на повышенной скорости.

Маша буквально застыла с приоткрытым ртом, на звуки удара, стона и падения тела начали оборачиваться другие, а я просто пожал плечами.

— А что вы все так на меня смотрите? На 'шмару' и 'шмакодявку' какая-то иная реакция должна быть? Досадно, что некоторых в детстве не учат, как правильно вести себя в обществе и выбирать выражения... Что ж, век живи — век учись...

Маша продолжала как-то странно смотреть на меня.

— Нет, правда? Я что-то не так сделал?

— Да нормально ты сделал, — донесся сзади мужской голос, — просто видеть, как 'кэ-мэ-эс' по боксу в тяжелом весе падает от паренька вдвое легче... жаль, я это не снял. Тысяч десять лайков точно собрал бы на 'ютубе'.

— А 'кэ-мэ-эс' языку не всегда достаточная индульгенция, как оказалось, — ввернуло женское меццо-сопрано.

Я продолжал смотреть на Машу, она — на меня.

— Все хорошо?

Она вздохнула.

— Да, вполне. Я просто подумала — как жаль, что мне уже не семнадцать...

Я смотрю ей в глаза и перехожу на 'ты'.

— Но мы можем сделать вид, что тебе семнадцать. Вряд ли кто-то нам запретит.

Мы ушли с 'места преступления' до того, как к пострадавшему подошла охрана.

Примерно половину пути мы молчали: я думал о том, как поскорее добраться до отеля, мысли Маши, видимо, были заняты тем же.

Но на середине дороги она спросила:

— А ты что, каратист? Я как-то не успела за твоей рукой уследить...

— Да нет. Просто я детдомовский. Ну ты поняла.

— Угу. Давай чуть помедленней, твой мартини для меня оказался немножко лишним...

Я согласился, но когда мы все же оказались в моем номере, убедился, что на самом деле этот бокал пришелся очень впору, ровно настолько, чтобы убрать у Маши всякую скованность.

Ее тело — несколько полнее, чем у Светы, не такое изящное и подтянутое, и сама она попроще по внешним данным, но секс с Машей оказался, может быть, лишь чуточку не таким классным, как со Светой, но таким же искренним.

Вначале я разложил ее на кровати, улегшись сверху, чуть передохнув — повторил, а еще чуть позже Света стала у кровати на колени, животом легла на кровать и предложила мне пристроиться сзади.

После третьего раза я уже основательно подустал, и тут выяснилось, что мы использовали все три презерватива, которые Маша на всякий случай держала в сумочке.

— Ну, во всем плохом есть что-то хорошее, — пошутил я. — Хотя бы у меня сегодня инфаркта от перенапряжения не будет.

Мы пошли в душ вместе и помогли друг другу намылиться, однако к тому времени, как мыльная пена смылась, я почувствовал, что снова возбуждаюсь.

— Все-таки жаль, что у тебя их было только три...

Маша хитро улыбнулась:

— Не стоит сожалеть о том, чего нет. Это лишь ведет к ненужным страданиям.

Она начала целовать мое тело, постепенно спускаясь все ниже к животу, затем опустилась на колени — и вскоре заставила меня искренне радоваться, что презервативов больше нет.

Потом я через интернет нашел круглосуточную кафешку и заказал в номер несколько изысканных закусок, сок для меня, которым я запил таблетку, и саке для Маши. Мы подзаправились салатами и забрались под одеяло, горячее обнаженное тело, прижимающееся ко мне из-за малой ширины кровати, снова заставило меня напрячься. Маша уже была полностью удовлетворена, но охотно избавила меня от возбуждения тем же восхитительным способом, что и в душе. В сексе с девушками на шесть-семь лет старше меня есть один бесспорный плюс: у них есть опыт, приходящий с практикой.