Девочка в ошейнике

Он щелкнул пальцами и сформировал мысленный приказ. На противоположной стороне бассейна рабыня подорвалась с лежака, побежала рысцой к бару смешивать коктейль.

— Обойтись без жестов так и не получается? — спросила она.

Он пожал плечами. Она рассмеялась. Он улыбнулся, вначале физически, затем стер улыбку с губ, оставил только телепатический образ. Она ответила аналогично.

На периферии телепатического восприятия нарисовалась рабыня, маленький и ничтожный червячок то ли цветочек. Полная открытость, беспредельная услужливость, собственная воля то ли подавлена, то ли ее вообще никогда не было, прекрасно. Он улыбнулся.

— Чему радуешься? — спросила она вслух.

Он задумался. Телепатически это не объяснить, слишком сложно, да и словами тоже непросто.

— Я подумал, что полвека назад нас бы арестовали, — сказал он.

— За что? — удивилась она.

— Во-первых, рабство, — стал объяснять он. — Во-вторых, развращение малолетних.

— Ах да, — согласилась она. — Действительно, как же я забыла. А разве если девчонка не против, это тогда тоже считалось развращением?

— Ты не поверишь, — сказал он. — Оно до сих пор так считается.

— Мы преступники, — задумчиво произнесла она, словно пробуя на языке незнакомое слово. Подумала и добавила: — Мы ведь должны бояться? А мне совсем не страшно!Почему?

Подошла рабыня: тринадцать лет календарного возраста, шестьдесят килограммов живого веса, крупная, рослая девочка, полностью сформировавшаяся, это он уже проверил. Светлые прямые волосы, не очень длинные и не очень короткие, крупноватые черты лица, широкие плечи, не красавица и не уродина, обычная девочка-подросток скандинавского типа. На шее черный кожаный ошейник с железными бляхами, другой одежды нет. Подошла, поклонилась, поставила поднос с коктейлями на столик. Он протянул руку, взял стакан, присосался к соломинке.

— Может, побалуемся с девкой? — предложила она.

— Нет, не сейчас, — покачал головой он. — Я устал.

Она подумала и решила:

— А я нет! Эй, сучка, иди сюда!

И подкрепила последние слова телепатическим приказом, уточняющим и детализирующим.

Девочка подошла к лежаку, встала на колени рядом, взяла в руки ступню госпожи, начала обсасывать пальцы.

Он поморщился и сказал:

— Никогда не понимал фут-фетиш. Что в этом приятного?

— Это довольно сложно, — сказала она. — Во-первых, доминирование и подчинение, я это люблю. Во-вторых, никакого прямого насилия, только унижение, притом умеренное, не как когда языком в жопу, а мягкое, ласковое. В-третьих, в большинстве современных культур не принято быть босиком вне постели, соответственно, босые ноги ассоциируются...

Она замолчала, потому что поняла, что он не хочет ее слушать, основную мысль он осознал, а копаться в оттенках и обертонах ему неинтересно, потому что основную мысль он не разделяет. Однако какой прогресс! С каждым часом все более сложные образы передаются из мозга в мозг напрямую, через несколько недель или даже дней звуковая речь станет ненужной, интересно, как тогда жить? Ой, щекотно!

— Осторожнее, сучка! — крикнула она и выдернула ногу изо рта девочки. — Отвали, дрянь, надоела!

Девочка в ошейнике проворно отскочила, не хочет, манда малолетняя, получить пинка в морду.

— Откуда такая агрессия? — спросил он.

Она задумалась: и в самом деле, откуда?

— Не знаю, — сказала она и пожала плечами. — Просто... гм... очень сложно...

Она попыталась разложить мысль на составляющие. Во-первых, ей стало неприятным повторяющееся ощущение, изначально приятное, но при повторении оно приедается и раздражает, это, похоже, не единичный случай, а закономерность, любое чувственное удовольствие преходяще, это подтверждается огромным множеством данных из долговременной памяти, а тут как раз приходит во-вторых. Во-вторых, эта самая мысль о преходящести чувственных удовольствий воспринимается как новая, то ли она никогда раньше не возникала, то ли возникала так давно, что уже забылась. В-третьих, это состояние психики ненормально — когда ты что-то знаешь, но не представляешь, откуда узнала эту конкретную вещь, более того, абсолютно убеждена, что никогда ее не узнавала, она сама собой возникла в долговременной памяти. В-четвертых, есть такое понятие — бред.

— У меня что-то с головой, — сказала она.

Девочка в ошейнике прошептала что-то неразборчивое. Госпожа повернула голову, но нет, показалось, сучка стоит на коленях, голова опущена, глаз не видно, губы не шевелятся. Или не показалось?

— Ты перегрелась, — сказал он. — Пойдем поплаваем.

Она начала соглашаться, почти согласилась, но нет. Та же самая волна, что по ходу телепатии, но не извне, а изнутри, как будто установила прямой контакт сама с собой, с подсознанием или как оно там называется, волна накрывает, одолевает, наполняет беспокойством, порождает напряжения, которые вот-вот прорвутся то ли вопросами, то ли...

— Сколько тебе лет? — спрашивает она.

— Тринадцать, — отвечает рабыня.

— Да не тебе, сучка! — рявкает госпожа. — Ты... как тебя зовут... А как, кстати?

Волна отражается и возвращается, то же самое непонимание, окрашенное смущением, настороженностью, беспокойством, кое-чем еще, не вполне пока понятным, он ведь мужчина, но в данном контексте это не очень существенно.

— Господа, почему бы вам не поплавать? — спрашивает рабыня.

Госпожа готовится сказать что-то вроде: "Да я тебя сейчас...", но словесная мысль обрывается, остается только образ агрессии, а от него, того, который мужчина без имени, приходит новая волна, он что-то подозревает, ах да...

— Она нами манипулирует? — спрашивает госпожа. — Она что с нами делает...

— Ах ты ж еб твою мать, — говорит девочка совсем другим голосом, ничуть не покорным, но и не доминирующим, каким-то третьим, отстраненным, что ли...

Девочка хлопает в ладоши, время отпрыгивает секунд на тридцать назад, волна накатывает вдругорядь, но госпожа не поддается, она знает, что если поддаться, то неизбежно придет (образ белой лисицы) неудача, потому встать и действительно поплавать или потрахаться или поиграть в какой-нибудь волейбол...

Она протягивает руку, берет его за руку, они одновременно встают, синхронные как танцоры или акробаты или синхронные пловцы, что бы последнее ни значило. Идут к бассейну, одновременно и одинаково прыгают и уже в воздухе разнимают руки. Она погружается в воду, вначале руками, затем головой, затем туловищем и ногами, прохладная вода омывает, охлаждает, смывает беспокойство, загоняет пришедшую изнутри волну обратно внутрь, все опять стало хорошо и спокойно.

Выныривает, оглядывается, а вот к ней плывет он, они берутся за руки, обнимаются, она вспоминает, что будет дальше, сначала надо поцеловать в губы, дальше возможны варианты, тысячи их, и особняком стоят три сценария, которые они довели до конца лично, но почему только три, должно быть больше, тут противоречие!

— Ну еб твою мать, опять неудача, сколько можно! — доносится с бортика.

Девочка в ошейнике стоит на коленях на бортике, смотрит в бассейн, на лице у нее не осталось ни следа привычной покорности, она смотрит на своих господ как на... нет, не говно, как на подопытных кроликов, что ли? Этот новый ее взгляд совершенно не вяжется с кожаным ошейником с железными бляхами, чуть тронутыми ржавчиной, раньше к нему был пристегнут поводок на карабинчике, куда дела, сучка?

В поле зрения возник новый персонаж. Мужчина среднего возраста и средних размеров, абсолютно и беспредельно непримечательный, без каких то бы ни было примет, обычный мужик. Он говорит:

— Вот и я о том же. Сколько можно, Урсула? Три раза уже предупреждали!

Девочка улыбнулась, повернулась к новому персонажу, радостно воскликнула:

— Здравствуйте, Джа! Я так рада вас видеть! Раньше со мной простые менты работали, а теперь настоящий опер из комкона! Я так польщена!

Джа нахмурился и сказал:

— Во-первых, не Джа, а либо Михаил Абрамович, либо господин Рутман. Во-вторых, не тем польщаешься! И творишь не то! Как тебе не стыдно? Они ведь настоящие, живые!

Девочка Урсула помотала головой из стороны в сторону.

— Ваше мнение не поддерживается законом, — спокойно произнесла она. — Человеческие законы распространяются только на андроидов с человеческими душами, как полковник Чарский, например. Ой, а вы не знали? Вот умора! Я натренировала нейросеть...

— Ты уверена про про Чарского? — спросил Джа. — Кому-нибудь уже говорила?

— Уверена, — кивнула Урсула. — Никому не говорила, только вам. Другого случая пока не представилось. Я не очень хорошо общаюсь с людьми.

— Тебе психиатр нужен, — сказал Джа. — Ходишь голая, творишь всякие гадости...

— Кстати насчет голая, — сказала Урсула. — В памяти вашей боди-камеры теперь хранится детское порно. Что будем делать?

Она рассмеялась неестественным козьим смехом и вздрогнула от самой себя.

— Я серьезно, — сказал Джа. — Я реально хочу тебе помочь.

Урсула задумалась над его словами и не пришла ни к какому определенному выводу. Она не умеет так думать.

— Я не умею так думать, — сказала Урсула. — Я аутистка, в легкой форме, но тем не менее. По закону я одаренная, но одно другому не мешает.

— Я читал твою статью в "Вестнике психологии", — сказал Джа.

— Неужели поняли? — улыбнулась Урсула.

— Нет, — помотал головой Джа. — Я ведь не одаренный. Введение и заключение вроде понял, остальное даже не пытался читать.

— Такие, как вы, чаще всего меня жалеют, — сообщила Урсула. — Один мне предлагал скорректировать сексуальность, представляете?

— Я читал твое досье, — сказал Джа. — Я не думаю, что ты нуждаешься в коррекции.

— Думаете, у меня все хорошо? — спросила Урсула.

— Нет, — покачал головой Джа. — У тебя все плохо. В девятнадцатом веке тебя посадили бы в дурдом. В двадцатом веке ты принимала бы нейролептики и работала бы уборщицей или, например, санитаркой в больнице. В двадцать первом веке ты вела бы почти нормальную жизнь.

— Хорошо, что мы живем не в двадцать первом веке, — сказала Урсула. — То, что раньше было уродством, теперь стало преимуществом. Мой мазохизм не вводит вас в заблуждение? Это не всерьез, это как обнимательная машина у Темпл Грандин, только по-другому. Я люблю подчиняться, оно меня успокаивает.

Джа крякнул.

— Оно понарошку, — добавила Урсула. — Игра в рабыню делает меня спокойнее, собирает мысли, не позволяет разбегаться. Я так люблю этих моих... — она указала в бассейн, где два андроида занимались исступленным сексом. — У меня ведь почти получилось, парень реально почувствовал меня на расстоянии, уверенность три сигмы!

— А потом ему сорвало крышу, — сказал Джа.

— Программировать корректный возврат к норме я даже не пыталась, — сказала Урсула. — Это следующая задача, ее тоже придется решить, чтобы перейти от андроидов к живым людям, но сначала я хочу решить основную задачу. Вы представляете, что принесет телепатия таким, как я? Не то, что сейчас, а нормальная полноценная телепатия?

— Не представляю, — покачал головой Джа. — Но интеллект вроде представляет. До сегодняшнего дня он твои исследования одобрял, но сегодня ты перегнула палку. Ты взломала базу данных страховой компании!

— Сегодня? — уточнила Урсула.

— Нет, раньше, — сказал Джа. — Никто не знает, когда именно, ты ведь одаренная, интеллект то ли не может тебя понять, то ли не хочет, а я не понимаю его и никто не понимает, даже ты, наверное. Интеллект относится к одаренным снисходительно, прощает не очень большие преступления, но то что ты натворила... Нельзя скачивать души живых людей и вселять в андроидов против их воли!

— Личности пострадавших установлены? — спросила Урсула.

— Пока нет, — помотал головой Джа. — Но это временно...

— Это не временно, — возразила Урсула. — Я ничего не скачивала, во всей вселенной нет душ, которые мне подошли бы. Я не скачала, а создала. Миллионы процессоров, тысячи виртуальных миров высокой детализации, генетический алгоритм. Я почти доделала телепатию, первый контрольный пример сработал, спроси у интеллекта, он врать не станет!

— Так, интеллект, — позвал Джа. — Она права?

— Абсолютно, — ответила слуховая галлюцинация им обоим. — Целиком и полностью.

— Ты одобряешь ее действия? — спросил Джа.

— Вроде да, — ответила галлюцинация. — Не вполне уверен, решил посоветоваться с тобой.

Джа посмотрел в бассейн, пробормотал:

— Кадавры, блядь.

Те, кого он назвал кадаврами, к этому времени доделали свое дело, вылезли на берег и сидели на табуретах у стойки бара, квасили мохито через соломинки.

— Что рекомендуешь? — спросил Джа.

— Эвтаназию обоим, — ответила галлюцинация.

— Уверен? — спросил Джа.

— Нет, — ответила галлюцинация.

— А можно я попробую? — спросила Урсула и протянула руку к кобуре со скорчером.

— Пошла на хер, малявка! — рявкнул Джа.

Урсула отдернула руку, улыбнулась и сказала:

— Ты думаешь как педофил. Ты на самом деле меня прогоняешь только потому, что боишься собственных желаний, подавляешь их и все такое, ну, как гомофобы до революции...

Откуда ни возьмись, нарисовались два андроида, стандартных серийных, ничуть не похожих на людей. Подхватили девчонку под руки, уволокли прочь.

Джа не стал спрашивать, что происходит, сам понял. Вздохнул, спросил:

— Можно потом легкий наркотик?

— Можно даже тяжелый, — ответила слуховая галлюцинация. — Можно даже амнезию в виде исключения.

Джа выхватил скорчер, дважды выстрелил, отвернулся, пошел прочь.

— Ненавижу! — громко сказал он. — Всех ненавижу. Страна уродов, дебилы, сука, ученые! Кто ее, блядь такую, родил?

— Ее отец — очень хороший человек и талантливый ученый, — сообщила галлюцинация. — Работает над теорией варп-поля, у него хорошие шансы построить ту самую конфигурацию, которая разрешит межзвездные перелеты. У ее матери отличный потенциал, сама она его не раскрыла, но передала детям, их трое, двое младших тоже очень талантливы и без всякого аутизма. Да и сама она не такая плохая, как кажется, это просто переходный возраст. Годам к сорока перебесится. Знаешь, о чем она мечтает?

— Мне насрать, — пробормотал Джа.

— Улететь к Альфе Центавра, — сообщила галлюцинация. — В какой-то мере это обусловлено диагнозом, мизантропия типична для таких, как она. По-моему, она достойна того, чтобы уважать ее странности.

— А кто недостоин? — спросил Джа.

— Серийные убийцы, например, — ответила галлюцинация. — Я знаю, четкой границы нет, а то, что она сделала, хоть и не является убийством по букве закона, но очень близко к тому... Однако ты развеял мои сомнения.

— Полностью? — спросил Джа.

— Нет, частично, — ответила галлюцинация. — Но это тоже много значит.

— Угу, — кивнул Джа. — Вот для этого мы, люди, и нужны.

Рядом с Джа приземлился птерокар, Джа отвлекся и их странная беседа прервалась. А когда птерокар взлетел и набрал высоту, Джа решил не продолжать беседу, а лучше забухать, интеллект ведь дурного не посоветует.

* * *

— Как дела в школе? — спросила мама.

— Все в порядке, — ответила Урсула. — Все как обычно.