Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Прародители


Опубликован:
12.11.2013 — 08.03.2014
Читателей:
1
Аннотация:
Обновление от 20 апреля, добавлена 12-я глава.
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Прародители


Прародители

Пролог

За окном шел дождь со снегом — обычная погода для конца ноября. В большой квартире на шестом этаже сталинского дома на Ломоносовском проспекте сидели двое — мужчина и женщина.

Женщина выглядела чуть постарше — на вид ей было лет семьдесят. Впрочем, внимательный и квалифицированный наблюдатель, пожалуй, добавил бы лет десять.

Мужчина вроде смотрелся помоложе, но каким-то более болезненным, что ли. Несмотря на крайнюю худобу женщины. Они сидели рядом с журнальным столиком. На нем лежало непримечательное серенькое колечко.

— Увы, Макс, — вздохнула женщина, — никаких признаков. Сам видел — оно на меня как надевается, так и слезает. Палец в нем болтается наподобие карандаша в стакане. Никаких температурных аномалий. Оно просто мертвое. Надежды нет — ни у меня, ни у тебя.

Мужчина закашлялся. Потом отдышался и возразил:

— У меня действительно нет. Хватит, пожил уже, скоро сто три года будет, как существую. Хотя, наверное, до ста трех не доживу — сдохну раньше. Но ты же, Катюша, по сравнению со мной совсем молодая, так что как раз у тебя у тебя надежда есть. На моего внука Вадима.

— Какое ему дело до старухи, которую он не видел ни разу в жизни? Даже если кольцо подойдет.

— Не знаю. Но ты всегда как-то добивалась почти всего, чего хотела. Надеюсь, что у тебя получится и здесь. Ладно, пошел я, эту железяку еще надо в тайник спрятать, чтобы чужие не нашли. Потом можно вызывать скорую.

— А почему бы просто не передать кольцо?

— Потому что я пытался просто передать его тебе, и оно не заработало. Сам я его нашел. Так пусть и Вадим найдет! Насколько я его знаю, он обязательно начнет перерывать квартиру в поисках спрятанных сокровищ.

Оба слабо улыбнулись. Потом женщина предложила:

— Может, отдать ему и деньги, и драгоценности? Я, в конце концов, тоже пожила достаточно.

— Дело твое, но я бы тебя попросил не сдаваться сразу. Это просто слабость. Постарайся с ней справиться. Ну, прощай. Вряд ли я вернусь из больницы. Удачи тебе, любовь моя.

Глава1

Ну вот, квартира отныне моя, а дядя Марик теперь сосет... хм... Ладно, будем считать, что лапу. Глядишь, и пойдет на пользу, а то он, как мне рассказывали, слегка поехал крышей еще в ранней молодости, а сейчас рехнулся окончательно. Нет, я, конечно, не идеализирую Советский Союз, которого почти и не видел, но, говорят, принудительная психиатрия там была на высоте. Хрен бы такой двинутый, как этот не к ночи будь помянутый родственник, там по улицам свободно разгуливал и уж тем более претендовал на чужие квартиры. И ведь, главное, он хоть и псих, но от политики шарахается, как черт от ладана! Жаль, а то, глядишь, примкнул бы к какой-нибудь оппозиции и сел бы в психушку как миленький, невзирая на демократию. Однако он, зараза старая, вместо этого подал в суд, утверждая, что имеет право как минимум на половину квартиры моего умершего полгода назад деда. И это при том, что он всего лишь муж его правнучки!

В общем, неудивительно, что квартиру в конце концов присудили мне, причем это сопровождалось минимальным расходом нервов и денег. В силу чего, наконец, я могу вступить в полноправное владение ей, а свою старую однушку в Черемушках сдать или даже продать. В принципе я прекрасно мог жить и в однокомнатной, а сдавать эту, за которую можно просить как минимум вдвое больше, а после ремонта так и втрое, но у меня были свои планы.

Не знаю, был ли дед перед смертью самым старым жителем Москвы, но что одним из них — это точно. Он месяца не дожил до ста трех лет! Да и то помер не от старости, а от воспаления легких, ухитрившись незнамо где простудиться. То есть на пенсии он сидел раза в полтора дольше, чем я вообще живу на свете. Но при этом, нигде не подрабатывая и вроде даже не

занимаясь никаким левым бизнесом, ухитрился никогда не бедствовать! Причем это еще очень мягко сказано.

Ладно, то, что в советские времена персональный пенсионер, орденоносец и генерал-майор в отставке жил, ни в чем себе не отказывая, еще не удивительно. Но он и потом продолжал кататься как сыр в масле! Хотя, по идее, должен был искать еду на помойках, ибо почти вся его пенсия уходила на квартплату и коммунальные услуги.

Не знаю, насколько дед меня любил, но относился, во всяком случае, неплохо. На шестнадцатилетие подарил почти новую японскую скутеретту "Хонда Супер Каб", по тем временам это было очень круто. Она неплохо ездит до сих пор, несмотря на двадцать три тысячи на одометре. Нормальный такой подарочек для голодного российского пенсионера, не находите?

В общем, я был почти уверен, что за долгую и богатую приключениями жизнь деду не раз попадалось что-либо ценное, и он в подобных случаях не терялся. Вот, значит, мне и захотелось найти хотя бы остатки. Причем совесть меня не мучила — я точно знал, что в блокадном Ленинграде дед не был ни разу. И, значит, среди найденного в квартире не может оказаться ничего, купленного за кусок хлеба у умирающих с голоду. Ну, а что дед где-то еще хорошо затрофеился — так это дело житейское. Как и то, что в поисках тайников я собирался перерыть всю квартиру, тем более что она была довольно запущенной и все равно требовала ремонта.

Нашел я там довольно много, но найденное как-то не очень походило на клад острова Монте-Кристо. Прямо в ящике письменного стола обнаружились восемь николаевских червонцев, а в кармане висящего в прихожей плаща — еще три. Ножки старинного журнального столика оказались выдолбленными. Правда, две были совсем пустые, а в последней нашлось восемнадцать червонцев, только нэповских. В буфете чуть ли не на самом виду лежал обшарпанный ТТ с одной обоймой и без патронов. У меня даже мелькнула шальная мысль — может, дедуля просто подрабатывал киллером, и я зря ищу сокровища? Больно уж вид у пистолета заслуженный. А когда кончились патроны, ветеран чуть ли не всех войн, начиная с финской, понял, что жизнь дала трещину, и помер от расстройства. Хотя, с другой стороны, патронов к двустволке, что тоже нашлась в одном из шкафов, оставалось еще примерно полсотни.

Наконец, в начале третьей недели поисков, совмещенных с ремонтом, я нашел настоящий тайник под плитой подоконника. И уже не очень разочаровался, увидев, что ценность его содержимого если и отличается от нуля, то совсем немного и еще неизвестно, в какую сторону. Там лежал завернутый в промасленную бумагу совсем новый наган, семь картонных коробочек с патронами, в каждой по четырнадцать штук, и небольшая шкатулка из темного, почти черного дерева. В ней обнаружилось невзрачное серенькое кольцо без украшений и вырванный из тетради лист бумаги в клеточку, исписанный дедовым неразборчивым почерком.

Глава 2

Промакнув валиком очередной свисающий сверху лист обоев, я потрогал надетое на безымянный палец левой руки дедово кольцо. Кажется, оно уже не холодное, а примерно соответствует температуре тела. Значит, ничего непоправимого не случилось, и вскоре меня ожидает, если можно так выразиться, второй подход к снаряду. Ибо первый вышел каким-то неподготовленным и бестолковым. Впрочем, назвать его совсем уж безрезультатным не поворачивался язык.

Неделю назад, найдя в тайнике кольцо и бумагу, я сел разбираться в мелких дедовых закорючках и вскоре понял почти все, что там было накарябано.

Итак, в конце тридцатых годов каким-то образом к деду попало это кольцо, конкретики он не приводил. И дед обратил внимание, что если его надеть на левую руку и пощупать пальцами правой, то оно кажется холодным. Но при этом палец, на котором надето кольцо, ничего подобного не чувствует! В общем, так было почти год, а потом вдруг кольцо начало ощутимо теплеть, и опять это можно было почувствовать только пальцами правой руки. Вот, значит, лег как-то дедушка спать, а перед сном опять пощупал кольцо — теплое! — и слегка повернул его. После чего мгновенно заснул, а проснулся почему-то в лесу. Прямо на землю была постелена казенная простыня, под головой подушка, сверху наличествовало одеяло. И все! Никаких признаков военного городка, где он лег спать, вокруг не наблюдалось. Более того, в ста метрах обнаружилось настоящее море — во всяком случае, оно имело соленую воду и простиралось до горизонта. Был примерно полдень, погода стояла теплая, так что дед не стал расстраиваться тем, что из одежды на нем одни трусы, а решил исследовать место, где он столь непонятным образом оказался. Залез на дерево, посмотрел вокруг и увидел, что рядом есть не то низкая гора, не то высокий холм. Поднялся на него и с изумлением обнаружил, что находится на острове!

Тем временем потихоньку вечерело, небо заволокло тучами, и дед отправился вниз, к своим постельным принадлежностям. Когда он достиг поляны и, усталый, присел на простыню, начался дождь. Правда, он скоро кончился, но стало заметно прохладнее, и дед задумался. Вообще-то он допускал, что все происходящее ему снится, но просто так сидеть и мерзнуть, дожидаясь момента пробуждения, ему быстро надоело. Он пощупал кольцо — не холодное, но и не теплое. После чего рассудил, что необычный сон начался с поворота этого кольца. Так может, если лечь и повернуть его в обратную сторону, сон прекратится?

Дед два раза повторил в своей писульке, что ему почему-то очень не хотелось поворачивать кольцо. Было ясное ощущение, что еще рано, оно должно нагреться как минимум до той температуры, что была при засыпании. Но он все-таки повернул, после чего заснул на мокрой простыне под мокрым одеялом, а проснулся на своей кровати, причем белье было почти сухим. Он встал, соображая, приснилось ли ему все происходившее. Потом посмотрел на свои ноги. Они были гораздо чище, чем тогда, когда он лез под одеяло на поляне, но все же грязнее, чем когда ложился спать. И на них остались царапины, приобретенные при восхождении на холм. С другой стороны, к простыне ничего не пристало, а она ведь валялась прямо на траве и еловых иголках!

Дед понял, что заснуть ему не удастся, оделся и попытался снять кольцо, но оно не слезало. В общем, тогда оно в первый раз спасло ему жизнь. Потому как дед лег спать поздним вечером двадцать первого июня сорок первого года. И в четыре часа утра, когда на спящий военный городок посыпались бомбы, он был одет и на ногах, отчего и остался в живых, в отличие от большинства своих сослуживцев.

Дед был уверен, что кольцо хранило его всю войну. Он счастливо избежал не только смерти, но и серьезных ранений, а те, что все-таки случались, заживали ну очень быстро. В общем, он носил его всю жизнь, практически ничем не болея, и все это время кольцо было одинаково холодным на ощупь. И, несмотря на регулярные повороты, больше не отправляло своего носителя неизвестно куда — то ли в необычайно яркий сон, то ли в какой-то иной мир.

Однако где-то за месяц до написания письма оно стало холодить и тот палец, на котором было надето, причем чем дальше, тем сильнее. Вскоре холод стал нестерпимым, и дед попробовал его снять — оно слезло без всяких усилий. В общем, явно давало понять что-то вроде — попользовался, пора и честь знать. Чай, уже больше ста лет живешь на свете! Дед был в общем-то согласен, поэтому сел писать сначала завещание, по которому все его имущество переходило мне, а потом и эту бумагу. Почему-то он был абсолютно убежден, что я найду тайник и кольцо, даже если мне ничего о них не говорить.

И я его действительно нашел! Немедленно по завершении чтения, отринув сомнения, решительно напялил кольцо на палец. И сразу потрогал его правой рукой — надо же, действительно холодное! После чего попытался снять, но оно не слезало, хотя надевалось вроде без всяких усилий. Что же, подумал я, пока все подтверждается.

На следующий день я, придя на работу, первым делом измерил температуру наружной поверхности кольца. Термопара показала тридцать четыре градуса, тепловизор на полградуса больше. А по ощущениям получалось, что там никак не больше пятнадцати градусов! Ладно, подумал я тогда, кольцо действительно непростое. Когда оно там у деда нагрелось — через пару лет непрерывного ношения? Нет, кажется, всего через год.

Однако у меня оно начало теплеть уже через три дня. Я снова потыкал его термопарой и исследовал через тепловизор — те же тридцать четыре. Но рука ясно говорила мне, что там от сорока четырех градусов до сорока шести. Ведь я электронщик, специалист по мощным инверторам, и до этого несколько лет подряд щупал транзисторы, определяя их нагрев, пока начальство не расщедрилось на тепловизор. В общем, у меня сложилось впечатление, что кольцо готово к работе, но наобум и в одних трусах бросаться в какой-то новый мир я не собирался. Мало ли, а вдруг он действительно существует!

После работы я заехал в спортивный магазин, где купил многолезвийный туристический нож, небольшой топорик, компас, непромокаемых спичек и кучу всяких лесок, поплавков, крючков и грузил. Дома сразу надел жилетку со множеством карманов, в которой занимался ремонтом, и разложил все купленное — лишь топорик не лез внутрь, его пришлось засунуть за боковой хлястик. Места оставалось еще много, и я начал распихивать по карманам все подряд. Пассатижи? Туда их, лишними не будут. Шурупы? Аналогично, пара горстей точно не помешает, и к ним нужна крестовая отвертка. Ее в малый боковой карман, мини-ножовку "Фрезер" в большой, мультитул в нагрудный. Чего еще? Ага, несколько зажигалок, спичек не так уж и много. Скотч? Тоже пригодится, место еще есть. Блин, чуть не забыл наган! И патроны, в последнем кармане еще есть место для двух пачек.

В общем, вскоре я, бряцая всяким железом, зашел в пока не затронутую ремонтом комнату и, как был, прямо в кроссовках, лег на кровать поверх покрывала. Ну, с богом!

Я повернул кольцо и почувствовал, что неудержимо засыпаю. Последний обрывок мысли был — ага, действ...

И тут же наступило пробуждение. Я поднял голову и огляделся. Сверху — небо между ветками не то сосен, не то елок. Подо мной — покрывало с кровати, куда я плюхнулся, и подушка. Я не голый, одежда на месте, причем почти вся. Кроме самого главного — жилетки с множеством полезнейших вещей! И почему-то кроссовок, в новом мире я оказался в одних носках. В общем, положение мое было почти как у деда. С одной стороны, имелось преимущество — на мне не только трусы, но и джинсы, майка, рубаха и носки. С другой — когда деда перенесло, в месте финиша было тепло, а здесь прохладно, не очень светло и довольно мокро. Похоже, недавно прошел дождь — при каждом порыве ветра с веток падают капли. И, кстати, ремень от джинсов тоже куда-то пропал, обнаружил я. Интересно, что сейчас — утро или вечер?

Оказалось, что вечер, потому как минут через пятнадцать еще более стемнело. Я нашел довольно густые кусты неподалеку от места своего приземления и задумался. Если перетащить туда покрывало и подушку, а сверху набросать веток, то получится какое-то подобие шалаша. Вот только можно ли тащить туда покрывало — вдруг его нельзя трогать, если хочешь вернуться? Думай, голова, думай, совсем скоро начнется ночь.

Мерзнуть в кустах мне не очень улыбалось, поэтому я быстро решил, что покрывало в механизме переноса не участвует — ведь сам его недавно купил на рынке за семьсот с чем-то рублей. А вот место — очень даже может быть!

Я быстро наломал веточек и, воткнув в землю пять штук, пометил место, где лежало покрывало. Пять потребовалось потому, что один конец его оказался загнут, и на обозначение места сгиба ушло две веточки. Затем достал из кармана джинсов ключи с брелком-фонариком — это было все, что мне осталось от технических благ цивилизации. После чего свернул покрывало и отправился устраиваться на ночь. И что мне, дураку, помешало сунуть в тот же карман хотя бы одну зажигалку?

Короче говоря, ночь прошла без сна и, так сказать, весьма разнообразно. Я кутался в покрывало, пытаясь согреться, и несколько раз чуть не вылез добывать огонь. Удержало только то, что в темноте, даже при наличии не до конца севшего фонарика, искать кремни было бесполезно, а добывать огонь трением надо уметь, и даже тогда это вряд ли получится, потому как все вокруг мокрое.

Три раза начинался дождь, причем в последний раз он не только начался, но продолжался около часа, из-за чего я окончательно промок. И, вдобавок ко всем неприятностям, кольцо было совершенно холодным.

Однако, как говорится, все на свете имеет конец, а колбаса — даже два конца. Кончилась и ночь незнамо где. Нет, ясности по поводу моего местопребывания не прибавилось, но настало утро, вышло солнце, я ожил и, захватив покрывало, отправился вперед, где между деревьями просвечивала вода. Дневное светило поднималось быстро, и я сох почти с той же скоростью. В общем, еще до полудня ко мне вернулся оптимизм, а сразу после него кольцо начало помаленьку нагреваться.

Не знаю, получилось бы у меня не повернуть его, если бы это случилось ночью, когда я вовсю стучал зубами, но теплым днем решение не требовало особого мужества. Буду ждать, пока кольцо не достигнет требуемой температуры, а сейчас можно позагорать или в море искупаться — а то когда это еще доведется. Бухточка небольшая и со сравнительно узким входом, вряд ли тут водится что-либо одновременно и большое, и хищное. Заодно можно будет посмотреть, нет ли в воде кого-нибудь съедобного, а то ведь организм напоминает, что пора бы и перекусить. В конце концов, суши я ел, так почему бы и не отведать просто сырой рыбы, без всякого японского колорита? Насчет омаров я не загадывал, ибо толком не представлял себе, как они выглядят не в консервированном виде. И сильно ли кусаются в процессе поимки.

Вода оказалась довольно теплой, и я вволю наплавался и нанырялся. Правда, рыб мне не встретилось, только пару раз на пределе видимости что-то мелькнуло, но на границе песка и камней нашлась довольно большая колония мидий. Я помнил, что среди двустворчатых моллюсков нет ядовитых, да к тому же пробовал мидий в детстве, когда отдыхал в Новомихайловке. Помнится, сожрал целых две штуки сырыми, но на третью меня не хватило, больно уж сильно они воняли какой-то гадостью наподобие керосина. Однако ни отравления, ни даже поноса тогда не последовало, и теперь я, натаскав приличную кучу ракушек, приступил к трапезе.

Правда, поначалу у меня не получалось открыть раковины — ни руками, ни используя ключ от квартиры. Тогда я стал просто разбивать их камнями, выгребая содержимое половинкой раковины. Как ни странно, в сыром виде и без всяких приправ мидии пошли очень даже ничего!

После обеда меня потянуло в сон, и я, оттащив покрывало к кустам и сходив за подушкой, вздремнул в тени пару часов. А проснувшись, обнаружил, что кольцо нагрелось уже градусов до сорока. В общем, жизнь была прекрасна, но почему-то, несмотря на весьма сытный обед, снова хотелось есть. Недолго думая, я набрал еще примерно полкило мидий, съел или, точнее, сожрал их, после чего напился водой из маленького ручейка, впадающего в бухту. Попытался добыть огонь при помощи камней, но безуспешно. А потом просто немного прогулялся по берегу моря, не ставя перед собой никаких исследовательских целей. За всеми этими занятиями незаметно наступил вечер, кольцо догрелось до нормы, и я, разложив покрывало точно на том месте, куда оно перенеслось, пристроил подушку, лег и повернул кольцо. Миг — и вокруг меня снова квартира, то есть возвращение состоялось! Или просыпание, это еще не до конца ясно.

Тут я почувствовал, что лежу на чем-то твердом и неудобном. Встал и, подняв покрывало, обнаружил на одеяле свою жилетку, набитую железом. Кроссовки тоже валялись у кровати. Пожалуй, это все-таки не сон. Хотя... почему носки такие чистые — я же в них шастал по лесу? И к покрывалу, как у деда, не прилипло ни травинки. Да, но царапины на руках, которые я получил, ломая ветки, никуда не делись! Впрочем, это ничего не доказывает. Они могли появиться, например, в результате самовнушения, как стигматы, которые вроде как относятся к более или менее доказанным явлениям, я про это читал в "Лезвии бритвы" Ефремова. Стоп, но смола к рукам, она что, прилипла тоже в результате чисто волевого усилия? Нет, это же не деньги. Вот они действительно так липнут, особенно если бюджетные и в достаточно крупных количествах, а руки чиновные, но здесь явно не тот случай ни по одному из пунктов. Получается, я натурально где-то побывал! Но если так, то почему жилетка, которая была на мне надета, осталась на месте, а подушка — нет? И ремень от джинсов, и кроссовки.

Минут через десять усиленных размышлений у меня родилась гипотеза, состоящая в том, что переносу подвергаются только предметы, непосредственно контачащие с моим организмом. Теперь оставшиеся на месте кроссовки, ремень и жилетка получали вполне правдоподобное объяснение — они же нигде не касались моей кожи. В отличие от всего остального, с чем я оказался на лесной прогалине. Да, но тогда почему перенеслась подушка, ведь с головой контактировала только наволочка? И ключи в кармане джинсов тоже как-то не очень соответствовали придуманной картине.

Немного подумав, я сделал небольшое дополнение. Если я касаюсь предмета, внутри которого находится еще один или несколько, то переносу подвергается все. Причем "внутри" — понятие не абсолютное, полной герметичности явно не требуется — и наволочка, и карман от нее весьма далеки. А отсюда следовал оптимистичный вывод — в следующий раз с собой можно будет взять застегивающуюся на молнию сумку! Или даже под завязку набитый рюкзак.

Осталось только проверить — а станет ли кольцо вновь нагреваться? Я хоть и не очень сильно, но подозревал, что у деда оно сработало всего один раз из-за того, что он слишком поспешил с обратным переходом.

И вот три дня спустя после возвращения появилось доказательство, что это, скорее всего, так оно и есть. Кольцо начало теплеть.

Глава 3

То, что во второй раз меня перенесло точно туда же, было бесспорным — я оказался в том же самом месте той же самой прогалины. Вот они, обломанные веточки — торчат себе там, куда я их воткнул в прошлый раз. Причем прежним осталось не только место, но и время — похоже, второй перенос совершился в тот же момент, в который закончился предыдущий. Вокруг вечер, причем тот самый, иначе сломы веток имели бы другой вид. Все как в прошлый раз, но только теперь я намного богаче! Со мной полный рюкзак барахла, и кое-что примотано бинтами прямо к телу. Потому как не было полной уверенности, что фокус с рюкзаком удастся, и не хотелось мне вновь куковать хоть и не голым, но босым и без всяких благ цивилизации.

Я снял напяленные на босу ноги кроссовки, развязал обмотанные вокруг щиколотки носки, надел их, обулся и принялся разматывать бинты. Вскоре на покрывале лежали: заряженный наган, якобы швейцарский туристический нож, набор рыболовных крючков, леска, охотничьи спички и компас.

Затем из рюкзака была извлечена палатка. Поначалу я хотел купить сверхлегкую одноместную для экстремальных походов, но, во-первых, больно уж дорого она стоила — без малого семь тысяч. А во-вторых, с чего это мне жить в несусветной тесноте? Лучше купить рюкзак побольше, он стоит всего на полтысячи дороже, и взять здоровенную палатку, нашедшуюся у деда. Советских времен, двускатную брезентовую, размером два на три метра и высотой в два. Которую, кстати, пора ставить, если я не хочу заканчивать этот процесс при свете фонаря, хоть и весьма яркого.

Постановка палатки заняла почти час — все-таки это оказалось не так легко не только без практики, но даже без писаной инструкции. Но наконец мне удалось установить ее как положено. Я прицепил к потолку маленькую светодиодную люстру, надул матрац, расстелил на нем спальник. Потом полюбовался, сколь хорошо обеспечен по сравнению с прошлым разом, взял фонарь, ибо уже стемнело, и вылез с целью набрать дров. Ибо несмотря на то, что перед экспедицией я поужинал, у меня почему-то снова разыгрался аппетит. Значит, надо заварить чай, а к нему есть вареные яйца и бутерброды с колбасой и сыром, кои все равно надо съесть, пока не испортились. Ну, а завтра дооборудовать палатку до состояния нормального жилища и посмотреть, как тут обстоят дела с охотой рыбной ловлей. Во всяком случае, одну птицу, похожую на отожравшегося до размеров курицы голубя, я уже видел.

Спать после ужина еще не хотелось, погода была ясная, и я, взяв фотоаппарат, вышел полюбоваться на звездное небо. Ибо меня сильно интересовал вопрос — я на Земле или где-нибудь еще?

С первого взгляда казалось, что все-таки на Земле, потому как Луна была почти полной и точно такой, как ей и положено. На всякий случай я ее сфотографировал, а потом вновь занялся прикладной астрономией.

Единственное знакомое мне созвездие, Большая Медведица, нашлось быстро, вот только этот ковш показался каким-то кривым. У него же ручка вроде была как-то не так изогнута! Да и сам он какой-то сплюснутый. Сфотографировав и его тоже, я вернулся в палатку, где долго слушал приемник. Однако на длинных и средних волнах удалось поймать только треск — скорее всего, от грозовых разрядов. На УКВ не было даже этого. То есть теперь не вызывал особых сомнений тот факт, что я в каком-то ином мире либо в прошлом нашего. Ведь даже на необитаемом острове где-нибудь посередине Тихого океана было бы слышно хоть что-нибудь! Хотя, конечно, это может быть не прошлое, а достаточно далекое будущее, в котором человечество совсем одичало или просто прекратило свое существование.

Утром я соорудил на берегу нечто вроде солнечных часов. Теперь оставалось только дождаться равноденствия или солнцестояния, и можно будет определить широту места, куда меня занесло. С долготой, правда, так просто не получится, ибо узнать время по здешнему Гринвичу невозможно, но даже одна широта — это все же лучше, чем вовсе ничего. Впрочем, то, что здесь не экватор, было и так ясно — в прошлый раз Солнце далеко не поднималось в зенит.

Я решил задержаться в новом мире подольше — либо до того момента, как кольцо начнет хоть немного охлаждаться, либо пока не надоест, из-за чего и занялся палаткой.

Она была установлена меж двух хвойных деревьев, напоминающих одновременно и елку, и сосну. На всякий случай я решил считать их кедрами — просто потому, что кедра не видел ни разу в жизни, но зато знал, что они бывают многих видов. Например, бермудский, ливанский, сибирский — это только то, что сразу пришло в голову.

И, значит, палатка была установлена меж двух кедров, растущих метрах в восьми друг от друга. Я натянул веревку меж стволов так, что она проходила сантиметров на десять выше палатки, и растянул на ней тарпаулиновый тент размером шесть на восемь так, что получился треугольный в плане ангар. Тарпаулин — это плетеный полиэтилен, довольно легкая, прочная, непромокаемая и дешевая ткань. Например, мой тент стоил тысячу с какими-то копейками, и это вместе с люверсами. Потом срезал ветки с куста, напоминающего иву, но с сосновыми иголками, и, при помощи медного провода сделав из них треугольник, положил его на второй кусок тарпаулина, вдвое меньше и дешевле первого. Обрезал лишнее, загнул края и кое-как зашил. После чего закрепил конструкцию в заднем торце внешнего тента, напротив глухого конца палатки. Теперь "ангар" был открыт только спереди, и результат не замедлил сказаться — в нем прекратился сквозняк.

Когда апгрейд жилища был в первом приближении закончен, я срезал еще одну длинную ветку с "ивы", привязал к ней леску с грузилом, крючком и поплавком, и отправился к бухте, добывать себе обед. По дороге сдвинул в сторону валявшийся на земле ствол дерева и набрал червей, по виду неотличимых от обычных дождевых.

Уже подойдя к воде, я вспомнил, что рыбаки обычно выходят на промысел на рассвете или закате, а в другое время у них, кажется, не клюет. Но не сидеть же теперь голодным из-за этого? Все бутерброды съедены еще вечером, осталось всего два яйца, полтора кило картошки и банка тушенки как неприкосновенный запас на крайний случай.

Клевать все-таки начало, и почти сразу. Уже через полчаса на кукане висели две рыбины наподобие обычных черноморских бычков, но как минимум по полкило каждая. Я снова забросил удочку, но тут клюнуло что-то очень здоровое. Оно без труда оборвало леску и умотало с моими поплавком, грузилом и крючком, даже не дав себя увидеть хоть мельком, и я, подхватив пойманных рыбин, отправился к дому — в конце концов, на уху и их хватит.

За пять дней, проведенных мной на берегу моря, рыбная диета надоела мне по самое дальше некуда, а с охотой получился полный облом. Ведь ружье не лезло в рюкзак, и мне пришлось ограничиться только наганом. И вот значит, утром третьего дня я крался по лесу, держа в руке взведенный револьвер. Ну, насчет крался — это небольшое преувеличение, но я очень старался шуметь по крайней мере потише бульдозера. Во всяком случае, в прошлый раз голубь-переросток подпустил меня метров на десять, так почему этому явлению не повториться? С десяти же метров можно вполне надеяться на успешный выстрел.

Сидящая невысоко от земли птица обнаружилась довольно быстро, но на этом везение кончилось. Я прицелился, нажал спусковой крючок, но наган в ответ только клацнул — осечка. Снова попытался выстрелить, и с тем же самым результатом. Сработал только пятый патрон, но птица к тому времени уже давным-давно улетела.

В общем, патронов у меня, оказывается, нет, без особого энтузиазма размышлял я по дороге к палатке. Все правильно, они же сорок восьмого года выпуска, вполне могли и испортиться за прошедшие шестьдесят пять лет. Потому как если стреляет только каждый пятый, то какой с них толк? Хорошо, что здесь была всего лишь птица. А если бы на меня несся разъяренный кабан? Хотя, наверное, против него не очень помогли бы и вполне годные патроны. В общем, с острова ни ногой, пока не вооружусь как следует, а то мало ли, какие зверюги могут водиться на более крупных участках суши!

Примерно так я думал, расстилая покрывало для возвращения домой. Зачем оно мне понадобилось, раз перенос все равно осуществляет кольцо? Да просто для изоляции от Земли. Именно с большой буквы, то есть планеты. А то перенести ее всю в будущее у кольца точно не хватит мощности, да и место там уже занято. Хорошо, если кольцо просто не сработает, а вдруг оно сломается? Провести остаток лет на острове мне совершенно не улыбалось, хоть там сейчас и стоит вполне приличная палатка с тентом, а лет, если судить по примеру деда, будет достаточно много.

Дома я первым делом сравнил фотографии Луны и Большой Медведицы с тем, что нашлось в интернете. Так вот, Луна однозначно была той же самой, а созвездие — столь же однозначно другим. Тогда я стал искать информацию о том, каким оно было в прошлом и каким станет в будущем, причем нашел искомое в тот же вечер. Судя по виду Большой Медведицы, моя палатка сейчас отстояла от меня по времени примерно на сорок тысяч лет плюс-минус пять тысяч. Так это что же, там сейчас вовсю бегают мамонты вперемежку с гигантскими носорогами, а на них охотятся троглодиты? Хорошо хоть не на моем острове — там, кажется, вообще нет никого, кроме птиц и небольшого количества бабочек. Что, впрочем, совершенно неудивительно для клочка земли размером примерно восемьсот на пятьсот метров.

В следующий заход я притащил на остров заряженный автомобильный аккумулятор и небольшой движок постоянного тока, свинченный на работе с какого-то допотопного списанного устройства, валявшегося в подвале. Из него я собирался сделать ветрогенератор для зарядки. Сам же аккумулятор нужен был для света, а то батарейки все-таки хоть и не очень быстро, но садились.

Тем временем продолжительность дня удлинялась все медленнее и, наконец, наступило летнее солнцестояние. Определив угол максимального подъема солнца и вычтя из него широту тропика, я получил одну из координат места, куда меня закидывало кольцо — тридцать семь градусов северной широты плюс-минус градуса два в любую сторону. То, что полушарие северное, я знал со второго посещения, ведь солнце было на юге, да и не увидел бы я Большую Медведицу из южного полушария. Но, в отличие от героев Жюля Верна, мне не было нужды хотя бы мысленно исследовать всю тридцать седьмую параллель в поисках искомой точки. Я и так понял, что нахожусь в Средиземном море, причем скорее всего в той его части, что называется морем Эгейским. Об этом мне сказало отсутствие хоть сколько-нибудь заметных приливов и отливов. То есть мой остров лежал посреди какого-то достаточно хорошо закрытого соленого моря, а на северной тридцать седьмой параллели оно только одно. Относительно Эгейского — это была моя догадка, основанная на том, что там до фига островов любых размеров, чем не могут похвастаться прочие области Средиземного моря. Впрочем, это только в двадцать первом веке, а что было в минус сороковом тысячелетии, мне выяснить не удалось, да и не больно-то хотелось. В конце концов, "где-то в Средиземном море" — это достаточно точный адрес, а уточнять его все равно придется самому и по месту.

В принципе оставался еще один вопрос, подлежащий уточнению. Выглядел он так — а что мне теперь делать с этим островом, который я уже считаю своим? Да и с самой возможностью посещать прошлое тоже.

Первый раз я сунулся сюда из азарта, усиленного любопытством. Во второй — просто сделал то, что вообще-то собирался в первый, но у меня не получилось. То есть слегка разобрался, что это за мир такой, и минимально в нем обустроился. Однако теперь следовало решить, что делать дальше.

К моей чести, у меня даже не мелькнуло мысли поделиться тайной с бизнесом или, упаси господь, с властями. Она только попыталась мелькнуть, но тут же с жалобным писком издохла под напором неопровержимых аргументов. Итак, например, я напишу письмо президенту. Потом еще одно. После какого-то по счету очередного приедут санитары.

Предположим, мне как-то удастся убедить власти дать возможность доказать, что мои утверждения — это не бред. Например, притащить им голубя размером с курицу, в двадцать первом веке таких уже нет. Тогда в самом лучшем случае меня попросят снять кольцо. Услышав, что оно не снимается, предложат лечь на операцию. Если откажусь, то операция пройдет без моего согласия, только и всего.

А потом возможны только два варианта.

Или кольцо, снятое вместе с пальцем и освобожденное от его останков, будет нормально работать на другом носителе. Тогда я мирно умру от послеоперационного осложнения, потому как нафига им живой свидетель в таком наиважнейшем деле? Да к тому же враждебно по отношению к ним настроенный.

Или оно напрочь откажется работать на ком-то другом, и тогда мне на всю оставшуюся жизнь уготована роль подопытного кролика в каком-нибудь достаточно хорошо охраняемом месте.

Ясное дело, что ни один из этих вариантов меня совершенно не устраивал. А это означало, что с островом в частности и миром в общем придется разбираться самому.

Можно, например, сплавать куда-нибудь в Южную Африку и набрать там золота и алмазов. Но, во-первых, это, наверное, надо уметь, вряд ли они валяются там просто так на самом виду. Во-вторых, на чем плыть? Меня брали сомнения, что кольцо утащит в прошлое пароход или хотя бы яхту, да и не умею я с ними обращаться, ибо до сих пор самостоятельно управлял только одним плавсредством — надувным матрасом. Да и то это было давно, еще в детстве.

Наконец, если даже я как-то доберусь до места и найду искомое, то что с ним делать дальше? Просто так его не продашь, а не просто — это значит связываться с криминалом, что весьма и весьма чревато. Нет, планы быстрого обогащения лучше пока не вынашивать. Но чем заняться вместо этого?

Вообще-то один вариант применения острова мне пришел в голову почти сразу, как только я вспомнил, что происходило перед "концом света" в декабре двенадцатого года. Во всяком случае, один из моих знакомых построил под дачей какое-то бомбоубежище, натаскал туда продуктов и просидел там весь так называемый конец, а потом, похоже с разочарованием, вылез. Но погреб на случай апокалипсиса у него теперь имеется, что позволяет ему смотреть в будущее с чуть большим оптимизмом, чем до того. И он не одинок — у многих олигархов есть гораздо более защищенные и комфортабельные убежища. Так вот, мне теперь не страшен вообще никакой апокалипсис, если он придет не мгновенно, а окажется растянут хотя бы на пять минут. И доживать свой век я буду в куда лучших условиях, чем любой президент или даже председатель совета директоров ФРС, или как там еще у них называется самый авторитетный в этой банде.

Однако особого энтузиазма это соображение у меня не вызвало, потому что в быстрый апокалипсис я как-то не очень верил. Нет, он, ясное дело, наступит, но не так скоро, а поколения через два-три. Если, конечно, человечество не одумается и не перестанет ставить во главу угла неограниченное повышение качества жизни каждой отдельной личности, имеющей деньги, но такое больно уж маловероятно.

В общем, после недолгих раздумий я пришел к выводу, что в моем владении находится нечто достаточно ценное, и осталось только понять, в чем именно эта ценность заключается. То есть по возможности разобраться как со свойствами кольца, так и того мира, в который оно переносит мой организм и непосредственно касающиеся его предметы. Например, почему там мне все время хочется жрать? А через час после того, как набью брюхо так, что больше уже не лезет, тянет на физические упражнения. В последний раз вместо очередного обхода острова я взял топор и, как какой-нибудь лесоруб, свалил молодой кедр с диаметром ствола сантиметров тридцать и высотой около пятнадцати метров. А потом стоял около него и соображал — дальше-то что с ним делать? Пустить на дрова — жалко, на доски — нечем, хотя Робинзон Крузо вроде как-то ухитрялся тем самым топором сделать из бревна доску.

Зато как вернусь в свое время — сразу и аппетит пропадает, и двигаться лень. Через пару дней все вроде возвращается в норму, но не до конца. Во всяком случае, в прошлом самочувствие всегда лучше, чем в настоящем. А что это означает? То, что в поисковике надо набрать слова "купить белую крысу в Москве". Желательно с доставкой на дом. Мне нужно много крыс — больных и здоровых, молодых и старых. Вот на них и посмотрим, как в долговременной перспективе на организме сказываются путешествия во времени.

И, пожалуй, еще надо как-то выяснить, каковы предельные размеры и вес того, что кольцо может переносить на остров.

Глава 4

Сталинский дом на Ломоносовском проспекте, где я теперь жил, заметно отличался от пятиэтажки в Новых Черемушках, причем в лучшую сторону. В частности, в нем был лифт. Но, правда, всего один на подъезд, что создавало определенные неудобства. Например, когда он однажды встал, то пришлось тащиться на шестой этаж пешком. Я потащился, по пути уныло рассуждая о несовершенстве мироздания. Вот нет чтобы подобному случиться на моем острове, да после хорошего обеда! Когда меня прямо распирает от желания куда-то приложить мышечную энергию. Да я бы до чердака галопом домчался, не запыхавшись! А тут приходится переставлять ноги, хотя больше всего хочется упасть в кресло и неспешно подумать о чем-нибудь возвышенном.

На площадке между третьим и четвертым этажом я обнаружил, если так можно сказать, товарища по несчастью. Почем "если можно"? Да потому, что у слова "товарищ" нет женского рода, а передо мной стояла старушка. Хотя нет, это только с первого взгляда. На самом деле там рядом с двумя набитыми пакетами величественно изволила остановиться крайне благородного вида высокая старуха, хватающая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. На вид ей было лет восемьдесят, и, не то несмотря на этот факт, не то благодаря ему было ясно, что за ней стоят многие поколения благородных предков. Наверное, когда-то именно так выглядели всякие герцогини-матери или, точнее, прабабушки, подумал я и спросил:

— Что с вами — вам плохо?

"Герцогиня" отреагировала на мой вопрос нестандартно. Она еще побледнела, хотя дальше вроде было некуда, посмотрела на меня, как на привидение, и потрясено выдохнула:

— Макс?

Однако тут же спохватилась и добавила:

— Простите, молодой человек, я вас приняла за одного знакомого. Еще раз простите, к старости мое и без того не идеальное зрение стало совсем никудышным.

Понятно, прикинул я. Дед не раз говорил мне, что я — это вылитый он в молодости, и даже показывал в подтверждение пару пожелтевших фотографий. Нет ничего удивительного в том, что эта пожилая дама, судя по всему, живущая в том же подъезде, была с ним хоть шапочно знакома и приняла меня за него. Хотя, пожалуй, обращение "Макс" говорит о более основательном знакомстве, нежели просто шапочное.

— Нет, я не Максим Владимирович, я его внук. Вам, наверное, тяжело подниматься? Давайте, помогу. На какой вам этаж?

— На тот же, что и вам — на шестой. Мы с вами соседи по лестничной клетке, если вы сейчас живете в квартире своего деда, мир его праху.

Так я познакомился с Екатериной Арнольдовной Мезенцевой, вдовой известного геолога, доктора наук и лауреата сначала Сталинской, а потом Государственной премий. Сама же она до выхода на пенсию была военным переводчиком с испанского языка. Собственно, за первый месяц все знакомство свелось к тому, что я один раз сопроводил ее в магазин, а потом притащил домой сумки, после чего был напоен чаем с малиновым вареньем. И собирался время от времени повторять подобное, потому как старуха, в отличие от моего деда, явно испытывала определенные финансовые трудности и потихоньку распродавала антикварную мебель и книги, оставшиеся ей от мужа. Так вот, ходить в магазин ей было трудно, а заказывать доставку на дом — неподъемно в денежном плане. И я, временами сам удивляясь внезапно прорезавшемуся во мне человеколюбию, если не вообще душевному благородству, начал покупать соседке продукты по дороге домой. Причем, что уж вовсе удивительно, меня так и тянуло при отчете уменьшить сумму потраченных денег! И это при том, что ранее я не был замечен даже в переводах старушек через улицу. Только в метро иногда уступал им место, да и то не всем подряд, а исключительно особо древним. Чудеса, да и только. Единственная приемлемая гипотеза, которую мне удалось родить по данному поводу, состояла в том, что душевное благородство заразно. Но не бежать же теперь в поликлинику подставлять задницу под уколы! Тем более что оно мне не больно-то и мешало, особенно учитывая, что "обсчитывал" я соседку всего два раза. После первого она долго поила меня чаем, а после второго заметила, что ей, конечно, очень лестна моя забота. Настолько, что, будь она раза в четыре помоложе, могла бы сделать определенные выводы. Однако сейчас, будучи старой и страшной калошей, она просит меня прекратить благотворительность, иначе придется вовсе отказаться от моей помощи. Сказано это было довольно грустно, и я решил сделать бабушке что-то вроде комплимента:

— Насчет старости и страшности вы, Екатерина Арнольдовна, преувеличиваете. Я не раз встречал женщин и старше на вид, и моложе вас, но куда страшнее. А вашим волосам, например, может позавидовать иная тридцатилетняя.

— Это сейчас вся молодежь такая ненаблюдательная или только вы один? — вздохнула собеседница. — Вадик, неужели не видно, что это парик, хоть и довольно дорогой? А то, что под ним, лучше вовсе никому не показывать — самой и то в зеркало глядеть противно.

Естественно, что параллельно с помощью соседке я помаленьку занимался благоустройством своего острова. И опытами над крысами, которые дали неожиданные результаты.

Крысята совершенно без последствий переносили переход как туда, так и обратно, хотя последний, похоже, им все-таки чем-то не нравился — как и мне. Но вот старая и больная крыса, которая явно собиралась издохнуть со дня на день, в прошлом вдруг ожила. Проплешины на ее шкуре за несколько дней покрылись шелковистой шерсткой, в животном проснулся интерес к жизни, и оно принялось жрать, как крокодил. Все подряд, включая сухую траву, которую я набросал в клетку в качестве подстилки.

Это подвигло меня повнимательнее присмотреться и прислушаться к себе. Впрочем, одно изменение не заметить было трудно — сначала начал чесаться, а потом полностью исчез довольно приличный шрам на левой руке, полученный в молодости при неосторожном обращении со сверлильным станком. И, кажется, я начал немного лучше видеть, хотя и до того поводов обращаться к окулисту не было.

Тут меня посетила несколько неожиданная мысль. Некоторое время я пытался ее задавить, но мысль, зараза такая, не давалась. Звучала она примерно так — соседке все равно скоро помирать, сейчас она выглядит еще хуже, чем в первый день нашего с ней знакомства. Так почему бы не попробовать взять ее с собой на остров — вдруг с ней там произойдет примерно то, что с крысой? В любом случае терять ей, считай, нечего. Сам удивляясь своему решению, я вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю дверь.

Минуты через три она открылась.

— Вадим, что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила соседка.

— Пока вроде нет, но может. В общем, мне надо вам кое-что сначала рассказать, затем показать, а потом предложить.

— Вы меня заинтриговали, — посторонилась старуха, — проходите. Чай вам поставить?

— Спасибо, не надо. Итак, слушайте...

Надо сказать, что особенно развернуться мне не дали. Только услышав про кольцо, Екатерина Арнольдовна меня перебила:

— Так, значит, то, что у вас на левой руке — это кольцо Максима, и оно снова работает? Да не удивляйтесь, мы с вашим дедом одно время были достаточно близки, и он мне все рассказал. Что вы на меня так смотрите? А, понятно... минутку.

Она подошла не то к серванту, не то к комоду — не разбираюсь я в названиях старинной мебели. Выдвинула ящик внизу, что-то оттуда достала и протянула мне. Это оказалась старая фотокарточка, но все же цветная. С нее мне улыбалась ослепительная красавица — сказать по-другому не поворачивался язык. Она стояла в купальнике на берегу моря. Ее обнимал за плечи загорелый мускулистый мужчина, в котором я с удивлением узнал деда.

— Семьдесят девятый год, Судак, — пояснила дама. — Я тогда была совсем молодая, только-только стукнуло пятьдесят. А Макса годы вообще не брали почти до самой смерти.

Я смотрел на фото и офигевал. Да, всякие звезды эстрады довольно часто в полтинник выглядят неплохо, но все же не так. Да и потом, у них там сразу не разберешь, где результат удачной пластической хирургии, а где банальная фотожаба. Теперь мотивы деда стали вполне понятны, тем более что святым в вопросах женского пола он никогда не был, как мне неоднократно говорили родители.

— Замечательный снимок, — я вернул карточку владелице. — И, раз вы почти все знаете, напоследок расскажу вам про одну крысу.

— Когда мы туда отправляемся — сейчас? — поинтересовалась Екатерина Арнольдовна, внимательно выслушав о метаморфозах, произошедших с мелким грызуном.

— Нет, нужно еще купить палатку для вас и собрать то, что вам может понадобиться на острове, в застегивающуюся на молнию сумку. Кроме того, вам необходимо одеться во что-нибудь, представляющее собой одну деталь.

— Это как и почему?

Я объяснил закономерности переноса, про которые знал точно:

— Вместе со мной в прошлое отправляются те предметы, которых я касаюсь своей кожей. Предположим, мы возьмемся за руки. В таком случае вы перенесетесь, а вся ваша одежда останется тут.

— Да уж, зрелище выйдет на редкость непривлекательное. Ладно, придумаю что-нибудь. А палатка у меня есть, она осталась еще с тех времен, что на фотографии. Тогда, наверное, давайте назначим путешествие на завтрашний вечер.

Надо сказать, что Екатерина Арнольдовна успела весьма основательно подготовиться к путешествию в прошлое, несмотря малый срок, имевшийся в ее распоряжении. Когда следующим вечером я зашел к ней, она была в комбинезоне с высоким воротником, а на ковре посреди комнаты лежали сверток палатки и сумка. Я положил рядом свой рюкзак и на всякий случай поинтересовался:

— Не передумали? Ну, раз нет, тогда садитесь вот тут. На стульчик нежелательно, он же останется здесь, а там вам придется падать с его высоты, потому как переход, по крайней мере у меня, вызывает кратковременную потерю сознания. Просто сесть на ковер можете?

Это получилось, хоть и не сразу. Я закинул рюкзак за спину, немного переложил сумку и палатку, после чего стал на них коленями. Из одежды на мне были майка, трусы, шорты и кроссовки на босу ногу, то есть контакт со всем, подлежащим перемещению, вроде получался нормальным. Потом протянул руку соседке, и она, выпустив из-под рукавов какие-то шнурки, вцепилась в мой локоть.

— А они зачем? — не понял я.

— Я их на всякий случай пришила к прочим деталям туалета, которые под комбинезоном, — пояснила будущая путешественница во времени. — Перенесутся — хорошо, нет — тоже не очень страшно. Мы уже отправляемся?

Она наклонила голову к моей руке и попросила:

— Возьмитесь, пожалуйста, двумя пальцами за локон парика, а то мне не хотелось бы оказаться там без него. И, если можно, не задерживайтесь со стартом — долго в такой позе мне не высидеть.

— Уже начинаю, держитесь крепче.

После переноса я пришел в себя сразу, даже не успев упасть с палатки и сумки. Правда, соображал еще плохо и только примерно через минуту заметил, что спутница лежит в какой-то не очень естественной позе и не шевелится. Да и выглядела она больше похожей на труп, чем на ту пожилую даму, что недавно сидела на ковре рядом со мной.

"Ну вот, угробил бабушку", мелькнула паническая мысль, однако тут "угробленная" зашевелилась и попыталась приподняться. Я помог ей, радуясь, что она хотя бы осталась в живых, и пытаясь сообразить, надолго ли это. Потому как выглядела она гораздо хуже, чем при отбытии, как будто разом постарела еще лет на десять.

— Екатерина Арнольдовна, что с вами? Вам плохо?

— Мы уже перенеслись? Да, действительно, а я даже как-то не до конца верила, вы уж простите старуху. Самочувствие же мое не хуже, чем должно быть в таком возрасте, — с некоторым недоумением ответила она. — А разве с моим видом что-то не так? Тогда погодите минутку.

Она расстегнула свою сумку и достала зеркальце, взглянув в которое, рассмеялась.

— Вадик, — сказала она, повернувшись ко мне спиной и начав еще что-то искать в сумке, — вспомните свой рассказ про первое путешествие сюда. Вы потом не могли понять, почему носки, в которых вы почти целый день бродили по берегу, остались практически чистыми. Они ведь контактировали с вашими ногами и перенеслись назад в будущее, а у налипшей на них грязи такого контакта не было. Вот и здесь почти то же самое. Я перенеслась на ваш остров, ибо крепко за вас цеплялась, а вся штукатурка осталась в двадцать первом веке.

— Что? — не понял я.

— Косметика. То, что вас так ужаснуло — это и есть натуральный вид старой карги, непонятно почему вдруг сильно зажившейся на белом свете. Думаете, легко в моем возрасте и с соответствующим ему набором болячек выглядеть не больше чем на семьдесят? В общем, если вам не трудно, займитесь чем-нибудь полезным, а я примерно через полчаса надеюсь вновь стать хоть и отдаленно, но все же похожей на женщину.

— Я поставлю вашу палатку. Насчет места пожелания будут?

— Замечательно, буду вам очень благодарна, а место — на ваше усмотрение. Прошу простить, что вам приходится разговаривать с моей спиной, но у меня, увы, на это есть весьма весомые причины.

С приведением в порядок своей внешности дама возилась несколько дольше, чем обещала. Я успел натаскать сухой травы и выстелить ей место, на которое потом поставил палатку. Она оказалась несколько меньше моей — два на два метра и в высоту метр восемьдесят. Потом достал из своего рюкзака матрас — я его взял, не будучи уверенным, что он есть у моей спутницы. Надул, положил рядом одеяло и постельное белье. Затем подвесил к потолку фонарь, протащил проводку от него к аккумулятору от списанного бесперебойника. Поставил в углу металлическую кружку и положил рядом складной нож с ложкой и вилкой. Потом принес дров и успел разжечь костер, когда наконец Екатерина Арнольдовна сочла свой вид настолько приличным, чтобы показаться мне. У меня отлегло от сердца — теперь она выглядела даже несколько лучше, чем обычно.

— Все, я готова к доисторической жизни, — сообщила она. — Что мне делать?

— Наверное, обустраиваться в палатке. Где-то через час у нас будет ужин. В меню устрицы, но их еще надо набрать, потом сварить, этим займусь я. А вы, если станет скучно, можете поддерживать костер.

В своей палатке я разделся до трусов, взял маску, ласты, большой нож и хотел было отправиться к бухте, но соседка, глянув на мой вид, спросила:

— Вы их будете собирать? Тогда возьмите вот это.

Она достала из своей сумки какую-то сетку с ручками.

— Это авоська, безразмерная сумка для походов за продуктами. Возможно, сейчас она не очень распространена, но в советское время была весьма популярна. Мне кажется, в нее будет удобно складывать ваших устриц, если я правильно представляю себе их размеры.

Набирать "устриц", под которыми подразумевались все те же мидии, только новое название звучало как-то благороднее, в авоську действительно оказалось удобно, и добыча полуфабриката для ужина заняла полчаса. Разумеется, теперь я не собирался есть их сырыми или тем более предлагать такое своей гостье, ибо приготовить моллюсков было совсем нетрудно. Надо просто немного почистить раковины от внешних наслоений ножом, а потом бросить в кипящую смесь двух третей пресной и одной трети морской воды. Естественно, что кипение тут же прекратится, а когда оно только-только начнется снова, мидии готовы. Тех, которые раскрылись, можно подавать к столу, а которые нет — это отходы.

Мои опасения, что старушка заболеет от первобытных условий жизни, оказались беспочвенными. Мало того, в молодости Екатерина Арнольдовна, по ее словам, часто ходила в походы, так что разводить костер у нее, например, получалось лучше, чем у меня. Да и с удочками она сидела довольно результативно. Но вот молодеть, как та крыса, не начала и через неделю островной жизни, и через две, и через три тоже. Разве что маленько поправилась, то есть перестала так уж сильно напоминать мумию.

Я несколько раз сходил в Москву — в основном за продуктами, по определению отсутствующими на острове. И притащил ружье, так что теперь в нашем меню стала регулярно появляться птица. Кстати, выяснилось, что ее надо не только ощипывать перед употреблением, но и обжигать на открытом огне! Впрочем, все кулинарные работы соседка взвалила на себя, а мне оставалось только охотиться.

Кстати, она рассказала мне, как со стороны выглядит поход в будущее и возвращение обратно. Оказывается, так: вот я сижу на площадке. И вдруг в какой-то момент у меня меняется поза, а в руках оказываются сумки! То есть кольцо всегда возвращалось в тот же момент времени этого мира, в который его покинуло. С тем, судя по моим опытам с часами, происходило то же самое.

Кроме готовки пищи и мытья посуды Екатерина Арнольдовна взяла на себя заботу о бывшей умирающей крысе, которая так и жила в клетке. И как-то раз подделась со мной своими мыслями:

— Вадик, вы говорили, что она помолодела за неделю? Но ведь крыса живет года два, а человек — примерно восемьдесят. И, раз он стареет в сорок раз медленнее, то, наверное, и молодеть должен так же? Тогда мне здесь еще сидеть и сидеть до появления первых результатов.

— Может, хотите устроить небольшой перерыв?

— Нет, не хочу. А хочу попросить вас при очередном визите в Москву взять с собой эту крысу и посмотреть, что с ней будет.

Бабушка как в воду смотрела — ничего хорошего с крысой не стало. Она почти сразу почувствовала себя плохо, а к вечеру умерла.

Глава 5

Надо сказать, что смерть крысы основательно выбила меня из колеи. Ведь из нее следовало, что Екатерине Арнольдовне вообще нельзя возвращаться в родное время! И, значит, ответственность за ее жизнь и хотя бы минимальный комфорт лежит на мне. А на острове, между прочим, сейчас уже конец июля. Скоро наступит август, а там и до зимы недалеко. Вряд ли она будет как в Москве, но старушке, чтобы дать дуба, особых морозов и не потребуется. Тем более что сорок тысяч лет назад еще продолжался ледниковый период, и, значит, зима все-таки будет несколько холоднее, чем сейчас в средиземноморье.

Проникнувшись этими соображениями, я сел соображать, какими финансовыми возможностями располагаю.

Итак, зарплата у меня без малого шестьдесят тысяч в месяц на руки. Плюс еще двадцать семь тысяч получаю за сдаваемую старую квартиру. На оплату коммунальных услуг и транспорт уходит около десяти тысяч. Плюс двадцать тысяч на еду. Нет, так не пойдет, тут пора начинать экономить. Одежда и обувь у меня есть, в ближайший год можно ничего не покупать. В общем, на обустройство острова и кормежку соседки остается как минимум пятьдесят тысяч, этого должно хватить. Кстати, она, похоже, сама догадалась, что в нашем времени произойдет с крысой, оттого и старается взвалить на себя побольше, чтобы не быть мне в тягость. Причем, кажется, иногда через силу. Ладно, подвел я итог невеселым размышлениям, с этим можно будет разобраться на острове, а пока следует купить хорошую бензопилу. Или для начала обойтись какой-нибудь дешевкой, которую будет не жалко сломать в процессе приобретения навыков обращения с ней? Пожалуй, так будет правильней, решил я.

В этот раз я приволок на остров генератор, бензопилу, двадцатилитровую канистру бензина, две фляжки с маслом, электрическую дисковую пилу "Интерскол" и набор столярного инструмента. Увидев все это богатство, Екатерина Арнольдовна без особой грусти в голосе констатировала:

— Если я не ошибаюсь, бедная крыса приказала нам долго жить. А какая тут будет зима, вы не знаете. Вряд ли очень холодная, но минусовые температуры не исключены. Вы собираетесь делать сруб?

Я облегчено вздохнул — кажется, соседка воспринимает свою судьбу философски.

— Не собираюсь, у меня же нет опыта, а времени мало. Да и тяжеловато мне будет одному таскать бревна.

— Не держите меня совсем уж за инвалида, — возразила соседка. — Как-то помочь я все же смогу.

— Извините за вынужденное хамство, Екатерина Арнольдовна, но я не знаю, что вашем возрасте может случиться от попытки поднять бревно — грыжа или что-нибудь похуже. И знать этого не хочу. Поэтому мы начнем с того, что серьезно утеплим и укрепим вашу палатку. Сделаем вокруг нее навес вроде того, что прикрывает мою, только капитальный. Глядишь, потом и на мою палатку время останется.

Женщина, похоже, хотела что-то возразить, но сказала только:

— Поступайте как считаете нужным, Вадик. Только прошу все-таки не отказываться совсем от моей посильной помощи. Обещаю, что не буду пытаться делать ничего, выходящего за пределы моих возможностей, и все будет хорошо. Особенно если вы в ближайший заход принесете на остров медикаментов, список я вам дам.

С палаткой все получилось неожиданно быстро, недели за две. Все тонкие прямые деревца в ближайших окрестностях нашего лагеря были спилены, и я превратил их в какое-то подобие реек. Из них мы собрали треугольный в плане каркас вокруг палатки. Потом я притащил из будущего пенопластовые листы и обшил ими каркас, а сверху натянул тарпаулин. Получилось сооружение, с виду похожее на то, в котором жил я, но без щелей и с дверью в закрытом переднем торце. В качестве обогревательного прибора там была установлена туристическая печка "Дымок". В общем, получился не навес над палаткой, как у меня, а маленький отапливаемый сарайчик, внутри которого она стояла. Кстати, уже не на земле, а на рубероиде, а внутри весь пол был устелен ковролином.

Потом точно такие же операции были произведены с моим жилищем — и, как оказалось, очень вовремя. Буквально на следующий день после окончания работ пошли дожди. Сразу похолодало, теперь температура днем не дотягивала до двадцати градусов, а ночью иногда опускалась до десяти. Я притащил из будущего всяких круп, и теперь мы в основном сидели каждый в своей палатке, встречаясь только за обедом и ужином.

Однако аппетит почему-то не пропал ни у меня, ни у соседки. И желание как-то проявить мышечную активность тоже. Я начал, не обращая внимания на дождь, валить деревья и при помощи лебедки подтаскивать стволы к лагерю, а Екатерина Арнольдовна занялась исследованием острова. После обеда она надевала резиновые сапоги и болоньевый плащ с капюшоном, брала палку и, прихрамывая, потихоньку удалялась в лес, возвращаясь примерно за час до ужина, чтобы успеть его приготовить. Ну а я, как уже говорилось, пилил деревья. И где-то в середине сентября допилился.

Когда работаешь бензопилой, ни холод, ни дождь как-то не чувствуется. Когда ворочаешь тяжеленное бревно, а потом тащишь его лебедкой — тоже. Но между этими событиями бывают перерывы, и в один из них я ухитрился простудиться. Причем здорово, уже на второй день температура подскочила до тридцати девяти с половиной, и Екатерина Арнольдовна, прослушав меня при помощи стетоскопа, сказала, что сильно подозревает воспаление легких.

— Вадик, вам срочно надо в Москву, — подытожила она.

У меня от температуры путались мысли, но я помнил, что в Москву мне почему-то не надо. Блин, да почему же? А, кажется, сообразил...

— Екатерина Арнольдовна, всякий раз, возвращаясь в тот мир, я чувствую упадок сил, да вообще самочувствие всегда немного ухудшается. А в моем состоянии много может оказаться и не нужно, тогда что вы тут будете делать совсем одна? Нет уж, я точно помню, что принес сюда и шприцы, и антибиотики. Надеюсь, вы умеете делать уколы?

— Конечно, — кивнула соседка. — Тогда переворачивайтесь на живот, а я принесу все необходимое.

Дальнейшее я помню смутно. То есть видения-то были довольно яркие, но вот различить, где просто сны, где бред, а где реальность, получалось как-то не очень. Хорошо запомнилось, что за мной ухаживала какая-то необычайно красивая девушка, похожая на Екатерину Арнольдовну с фотографии в Судаке, но заметно моложе. Кажется, я признавался ей в любви. Но тут из леса выходил мамонт и простым русским языком советовал идти известным маршрутом — мол, здесь тебе ничего не светит. Потом вообще начались какие-то медузы, заполнившие палатку, а дальше все провалилось в темноту.

Однако я выкарабкался, причем пришел в себя довольно резко. Огляделся — лежу в палатке, вроде все как было. Приподнялся и сел — это получилось без особых усилий. Огляделся еще раз и обнаружил, что рядом с моим матрасом лежит матрас Екатерины Арнольдовны. Это что же, старушка не отходила от меня все время, пока я валялся без памяти?

Тут она зашла в палатку. Увы, никакого чуда с соседкой не случилось. Или, точнее, почти никакого. Она слегка поправилась и выглядела немного помолодевшей. Лицо, во всяком случае, смотрелось именно лицом, хоть и далеко не юным. Но, во всяком случае, это был не череп, обтянутый пергаментом, как в первый момент ее появления здесь. Впрочем, и сейчас я видел скорее результат умелого применения косметики, чем реальную картину. То есть в действительности вид соседки мог быть хуже кажущегося. И хромота ее никуда не исчезла, даже вроде стала чуть заметней. Парик несколько укоротился — наверное, обтрепался по краям, дама его и обрезала. Про фигуру ничего сказать не получалось, женщина была в мешковатом тренировочном костюме.

— О, Вадик, вы очнулись? Впрочем, что кризис прошел, было видно еще несколько часов назад. Как самочувствие?

Ее голос показался мне немного не тем, что я слышал раньше. Каким-то более старушечьим, что ли.

— Хорошо себя чувствую, только есть очень охота.

— Вам голубиного бульона или самого голубя тоже скушаете немного?

— Мне, пожалуйста, бульона. И всего голубя, при чем тут немножко? И еще чего-нибудь, если есть.

После обильной еды меня потянуло в сон, и я продрых до вечера, зато проснулся бодрым и абсолютно здоровым. Прогулялся до ближайших кустиков, потом умылся. На шум из своего сарайчика вышла соседка. На ней был плащ с капюшоном, хотя дождя вроде не наблюдалось.

— Вижу, вы совсем ожили? Это хорошо. Но надо провести еще одну лечебную процедуру, которая, как мне кажется, окончательно закрепит выздоровление. И не возражайте мне, я вас лечу уже почти неделю, так что опыт есть. Идите в свой дом, я подойду минут через пять.

Странно, но голос соседки снова показался мне каким-то не таким. Только теперь он был не старушечьим, а молодым и звонким.

Когда я делал освещение в своей палатке, то сделал его с запасом. Если включить все три светильника, то становилось даже светлее, чем днем. Сейчас горел только один, самый тусклый. Вечер еще не полностью вступил в свои права, да и чего мне здесь особенно разглядывать-то?

Зашла Екатерина Арнольдовна, причем сейчас она не хромала, но почему-то прятала лицо под капюшоном. Нагнулась к выключателю и врубила полный свет. Потом выпрямилась и одним движением скинула плащ. Под ним ничего не было.

Сказать, что я офигел — это значит ничего не сказать. Женщина была невероятно красива. Такие не встречались мне не только в журналах, но даже в мечтах. И в интернете тоже.

Лукаво глянув на мою ошарашенную физиономию с отвисшей челюстью, она подняла руки и медленно повернулась, давая рассмотреть себя со всех сторон. Если бы я был способен офигеть еще больше, то, без сомнений, обязательно это сделал бы.

Тем временем соседка сделала два шага и села рядом со мной. Я молчал, впав оцепенение от увиденного.

Не знаю, сколько мы сидели молча — минуту, пять или пятнадцать. Наконец Екатерина Арнольдовна с мечтательным выражением на лице спросила:

— Вадик, не подскажете, как называется столица Камбоджи?

— П... Пномпень, — с трудом выдавил я.

— Вот именно. А вы, наоборот — пень пнём! Подумать только, к нему пришла прекрасная юная девушка. Разделась, села рядом и уже черт знает сколько времени изо всех сил показывает, что готова лечь и раздвинуть ноги на оптимальный угол по первому же намеку. А он мало того что вовсю хлопает ушами, так еще и руки спрятал за спину! Если мне не изменяет склероз, то во времена моей первой молодости юноши вели себя несколько иначе.

Тут она опустила взгляд и добавила:

— Кстати, независимо от ваших дальнейших планов плавки я все-таки рекомендую снять. А то ведь они сейчас лопнут спереди, и мне же их зашивать придется.

Я, конечно, в свои двадцать восемь лет не был мальчиком. И даже успел три года побыть в законном браке, пока жене не надоело ждать, когда же помрет мой дед — такое впечатление, что она женила меня на себе исключительно из-за его квартиры. Учитывая, что ему тогда было всего девяносто пять лет, то понятно, что супругу ждал жестокий облом. Увидев, как на своем девяносто восьмом дне рождения он выпил лишнего и пустился вприсядку, она, видимо, решила, что дед будет жить вечно, после чего подала на развод. Да и до нее, и после женщины у меня были в достаточных количествах. Так вот, ни с одной из них мне даже отдаленно не было так хорошо, как с Катей!

Когда мы немного перевели дух после бурного первого раза, я спросил, любуясь ее безупречным телом:

— Как это ты так резко помолодела всего за неделю? Тебе сейчас ни за что не дашь больше двадцати пяти лет.

— Неужели я выгляжу такой старухой? — притворно огорчилась Катя. — Но все равно, мог бы в порядке комплимента сказать "восемнадцати". Или даже "шестнадцати", я бы не обиделась. А изменения начались уже через неделю здешней жизни. Просто я старалась их тебе не показывать. Сначала было страшно — а вдруг все на этом закончится? Потом начали сходить шрамы, и я поняла, что это всерьез. Вот здесь был шрам от аппендицита. Никаких следов, только он сильно чесался, пока исчезал. И, похоже, удаленный аппендикс снова отрос, потому что внутри тоже чесалось. Я продолжала скрываться, но теперь уже из других соображений. Ведь если бы ты наблюдал все эти медленные изменения, то не был бы так потрясен, увидев окончательный результат. А мне очень хотелось произвести на тебя впечатление. И ведь получилось же, а? Впрочем, моя задача сильно облегчилась твоей выдающейся невнимательностью. Ну надо же быть до такой степени слепым! Может, сходишь к окулисту, когда будешь в Москве?

Я молчал, улыбаясь. Теперь мне казалось, что на самом деле я все видел, но молчал, потому что боялся сглазить. Катя же продолжала:

— Кажется, у меня исчезло еще одно полученное в молодости повреждение организма. Ведь я же не могла иметь детей из-за неудачного аборта. И раз их не было там, то пусть они будут здесь! Ты уже понял, на что тебе намекают, или мне разъяснить по пунктам? Куда убрал руку? Положи обратно, где лежала, и давай, наконец, вновь займемся делом, а не болтовней. Чего тебе, между прочим, хочется ничуть не меньше, чем мне.

Глава 6

Способность соображать вернулась ко мне через день после выздоровления. До этого я мог только любоваться на Катю — причем, кажется, с довольно глупым видом. За это время произошел переезд. Мы единогласно решили, что жить порознь нам теперь ни к чему. Ночами уже холодно, и надо либо часа в четыре ночи просыпаться и подбрасывать дров в печку, либо плюнуть на это дело и вставать с утра в дрожащем виде, либо просто спать вдвоем в одном спальнике. Естественно, восторжествовал последний вариант, и Катины вещи были перенесены в мое жилище, как более просторное. Бывший ее сарайчик мы решили превратить в склад. Вот тут ко мне вернулись мыслительные способности, и я начал ими пользоваться.

Итак, вопрос, зачем мне этот остров в придачу со всем миром, более не является тайной. Он предельно ясен — здесь живет самая прекрасная женщина на свете. Причем она не чья-нибудь, а моя! А отсюда в числе прочего следует, что жить она должна хорошо. Значит, пора начинать строить нормальный дом. Начать же следует с того, что я собирался сделать давно, да все как-то не доходили руки — определить предельную грузоподъемность кольца. Во исполнение каковой задачи я отправился в Москву, где заказал доставку на дом двенадцати сорокакилограммовых мешков цемента.

Увы, результат не потрясал воображение. Три мешка перенеслись без всякого труда, а вот четыре — буквально на грани возможностей. Только через полчаса после финиша я более или менее пришел в себя, испугав при этом Катю. Самочувствие до вечера было поганым, мы даже не стали предаваться нашим обычным занятиям, а просто уснули. И возможность перемешаться восстановилась только на пятый день. Обычно же ей хватало двадцати часов в прошлом и двух с половиной суток в будущем. В общем, Катя взяла с меня слово, что более чем по сто тридцать кило за раз я таскать не буду, дабы не надорваться. То есть планы построить кирпичный дом накрывались медным тазом. Ничего, в деревянном тоже очень неплохо, решил я сел изучать литературу по дачному домостроению.

Тем временем в Москве началась осень, а на острове зима. Как и ожидалось, она была довольно мягкой — примерно как конец ноября в столице. То есть температура держалась где-то вблизи нуля, иногда шел снег, потом начинался дождь. Примерно неделю продолжались морозы, ночью доходящие аж до минус пяти градусов. Но в моем сарайчике было достаточно тепло, печка справлялась. Потом морозы кончились, и снова началась слякоть.

Впрочем, в одном погода существенно отличалась от московской — на острове почти постоянно дули сильные ветры, в основном с востока. Пару раз разыгрывались самые настоящие штормы.

Все заботы по добыче пропитания взяла на себя Катя. Она сидела с удочкой на берегу, иногда брала ружье и шла подстрелить очередного голубя или утку. Впрочем, патроны уже почти кончились, а получить лицензию на покупку гладкоствола оказалось более муторным занятием, чем это мне представлялось. Раньше чем через неделю по московскому времени ее у меня не будет, а может, уйдут и все две. Жил же я по расписанию "две недели на острове — четыре дня в Москве".

Увидев, как я все тащу и тащу материалы и инструменты для постройки дома, Катя поинтересовалась:

— Вадик, а ты не обнищаешь с такими-то тратами? Это я не к тому, что надо экономить. У меня тоже есть деньги, и немало, просто я старалась этого не афишировать. Максим перед смертью отдал мне почти все, что у него было. А зачем оно теперь там? В общем, в ближайший заход зайди ко мне и возьми. И "Зингер" мой захвати, а то надоело уже на руках шить.

За то время, что Катя жила на острове, я несколько раз был у нее в квартире — поливал цветы. Ну и вообще смотрел, не залез ли туда кто в отсутствие хозяйки. Если же кто-то заинтересуется, куда она делась, то следовало говорить, что Екатерина Арнольдовна уехала в какую-то деревню Вологодской области — у меня было даже записано, в какую именно. К живущему там православному экстрасенсу шестого уровня постижения, который якобы способен излечить от любой болезни.

— Он действительно есть, и я там была, — пояснила Катя. — Провожала подругу, которая боялась ехать туда одна. Шарлатан шарлатаном, подруге лучше не стало, только деньги зря потратила. Впрочем, немного.

Так вот, в нижнем ящике не то серванта, не то комода нашелся пакет — как и обещала Катя. А в нем — восемьсот пятьдесят тысяч рублей и какие-то золотые безделушки типа браслетов и сережек. Многие были с камнями, ценность которых я не мог определить даже приблизительно из-за полной неграмотности в этом вопросе. А я-то еще пытался всучить ей продукты на какие-то копейки дешевле, чем они обошлись мне!

"Зингер" оказался еще дореволюционным, но к нему был приделан мотор с педалью. Я перенес швейную машину к себе и отправился выполнять Катин заказ — то есть купить ей мощную пневматическую винтовку.

Охота с ружьем получалась не очень эффективной — за один заход можно было добыть всего одну птицу. От грохота выстрела они, похоже, все улетали с острова, а возвращались только на следующий день. Или это прилетали другие, точно мы пока не знали. Вот Катя и попросила пневматичку — авось ее выстрелы не будут так пугать пернатых.

Подходящая винтовка нашлась не очень далеко от дома — в магазине неподалеку от площади Гагарина. Она называлась "Хатсан-65бт" и, по словам продавца, являлась одной из самых мощных пневматических винтовок на российском рынке. Продавец уверял, что она легко пробивает оцинкованное ведро, а стрелять ворон из нее можно на дистанциях до ста метров. К тому же она была десятизарядной, а одной закачки баллона хватало на шестьдесят выстрелов. Правда, и стоила она дороже многих нормальных ружей, но они не очень подходили для нашего острова, да и покупать их я пока не имел права. Так что я приобрел винтовку, насос к ней и пять коробочек пуль. Продавец был столь любезен, что показал мне, какую планку надо отвернуть, дабы добраться до винта, регулирующего мощность выстрела, а то сейчас она установлена на минимум, согласно требованию закона.

В этом же магазине нашлась походная баня в полной комплектации, то есть с печкой. Не хватало только камней, но на моем острове они дефицитом не были. А то ведь с наступлением холодов приходилось греть воду для мытья на двух поставленных рядом маленьких туристических печках. Это было и долго, и неудобно.

Вернувшись на остров, я приступил к изготовлению нормальной циркулярки. Почему я начал делать это там, а не в Москве?

Даже до появления на острове соседки я старался побольше работ производить там, потому как времени все равно было некуда девать, а уж сейчас — и подавно. Сидеть в Москве, когда все можно сделать на острове, и Катя будет рядом? На такие подвиги меня совершенно не тянуло, тем более что все необходимые и даже не очень инструменты в прошлом уже имелись.

Циркулярку я сделал из дисковой пилы, освободив ее мотор от всего лишнего и привернув к дюралевому листу с прорезью для диска. Потом водрузил все это на массивный стол, сделал над ним навес от дождя и снега, а спереди и сзади вкопал в землю П-образные стойки с рольгангами, сделанными из водопроводных труб, чтобы удобно было пилить длинные и тяжелые брусья. Потому как в силу весовых ограничений переноса пиломатериалы придется заготавливать на месте.

Когда моя пила заработала, Катя пришла в восторг и заявила, что сдачу в эксплуатацию подобного чуда техники надо отметить торжественным ужином. Мол, она знает, как по-особенному приготовить мидий, так что сейчас ими займется, а я пусть пока разведу большой костер.

И начала раздеваться.

— Ты что, собралась нырять за ними? — испугался я. — Сейчас же ноль градусов, того и гляди пойдет не то снег, не то дождь.

— Разумеется, сами они на берег почему-то не вылезают. Да не волнуйся ты, я закаленная, с семидесятого года и аж по девяносто пятый регулярно в проруби купалась! К тому же у меня есть робкая надежда, что некий прекрасный юноша не даст окончательно замерзнуть бедной старушке, когда она, вся дрожа, выйдет из пены морской.

Пока она это говорила, процесс раздевания был закончен — естественно, полностью. Катя схватила нож, авоську и бегом кинулась к бухте. Прыгнула, без брызг вошла в воду, а я начал стаскивать в кучу обрезки лесопильной деятельности.

Когда Катя вылезла и, стуча зубами, прибежала к палатке, костер уже вовсю горел. Она попыталась устроиться поближе к огню, но я без разговоров сгреб свое бледно-синее сокровище в охапку, внес в палатку, сгрузил на спальный мешок и, взяв махровое полотенце, начал изо всех сил ее растирать.

— Ох, — стонала Катя, не пытаясь, впрочем, мне как-то препятствовать, — извращенец! Я-то, глупая, надеялась, что ты будешь греть меня несколько иным способом.

— Иным тоже буду, но сначала надо этим, так что терпи.

Впрочем, первым не вытерпел я. Эта чертовка ухитрялась под моим полотенцем принимать столь соблазнительные позы, что я не выдержал и, не доведя процесс растирания до конца, отшвырнул тряпку, скинул рубашку, выпрыгнул из джинсов и начал согревать ее именно так, как она и хотела. Причем, что удивительно, эффект оказался даже лучше, чем от полотенца.

Потом я оделся, Катя накинула на плечи армейскую плащ-палатку, и мы вылезли к костру.

— Не замерзнешь? — на всякий случай поинтересовался я.

— Согреешь! — безапелляционно заявила дама. — Зачем зря стараться, надевать что-то, если его все равно с минуты на минуту придется снимать?

И, вывалив десятка два мидий на стальной противень, поставила его на угли. Скоро от ракушек пошел пар, и их створки начали раскрываться. Немного подождав, пока они подрумянятся, Катя сняла поднос с углей, стряхнула с него мидий в большую миску и сообщила:

— Кушать подано, мой принц.

Действительно, приготовленные таким образом мидии оказались куда вкуснее, чем вареные. Они были быстро съедены, я подбросил в догорающий костер несколько поленьев, чтобы было на чем готовить следующую порцию, и мы полезли в палатку "греться".

В общем, торжественный ужин удался — и мидий, и дров, и сил хватило как раз на три сеанса.

Потом начались трудовые будни. Я прикинул, что в наших условиях проще всего будет построить каркасно-щитовой дом. Для изготовления сруба, например, пилить потребуется меньше, но зато придется не только таскать, но и поднимать наверх весьма тяжелые бревна, тем более что толком высушить их у нас не будет времени. Доски же могут неплохо высохнуть за два месяца. Брусьям, правда, этого будет мало, но ведь дерево при сушке съеживается только в ширину, а длина остается практически неизменной. Правда, оставался еще один вопрос. Ведь каркасный дом довольно легкий, и, если его просто поставить на фундамент, то первый же приличный ураган сдует наше жилище к чертям. Не хотелось бы уподобляться девочке Элли из сказки Волкова, тем более, что никакой волшебной страны поблизости нет. Поэтому я в четыре захода перенес на остров четыре стальных трубы, к которым с одной стороны приварил нечто вроде винтовых лопастей. Как приварил? Но ведь генератор, что давно работает на острове, инверторный. А это значит, что к нему можно спокойно подключать инверторный же сварочный аппарат, который у меня имелся еще до эпопеи с походами в прошлое. В общем, фундамент нашего дома будет комбинированным — по углам четыре винтовых сваи, они же основа каркаса, а по периметру — канава, наполненная камнями и залитая бетоном.

Должен сказать, что лесопильная работа — она не только тяжелая, но и нудная. Если бы не Катя, мне надоело бы корячиться через неделю. Однако моя женщина оказалась неутомимой не только в постели, но и в таскании бревен. Глядя на нее, я тоже работал с энтузиазмом, тем более что она в процессе нашего лесоповала ухитрялась выглядеть донельзя сексуально. А когда я спросил ее, следует ли так напрягаться, то в ответ услышал:

— Да ну, ерунда. Не держи меня за тургеневскую барышню, я у тебя сильная. К тому же преобразования организма еще не закончились, так что мне нужно не только усиленное питание, но хорошая мышечная нагрузка.

— А с чего ты решила, что они еще продолжаются? По-моему, хорошеть дальше тебе просто некуда.

— Вадик, нельзя быть таким пессимистом. Откуда взял, что некуда? Очень даже есть куда! Вот ты, например, и то продолжаешь хорошеть. Появившись на острове первый раз, я увидела какую-то бледную немочь, а сейчас только глянь на себя! Фигура как у Чака Норриса в его лучшие годы. Но вообще-то я имела в виду несколько иное. Ведь когда-то, настолько давно, что уже еле помню те древние времена, я была девушкой. И до сих пор ей не стала, если ты обратил внимание. А это ведь тоже, если подойти к вопросу формально, было повреждение организма.

— Да как же оно может восстановиться, если мы каждый день изо всех сил ему мешаем? — удивился я.

— Как только начнутся первые признаки, я почувствую. И тогда какое-то время нам придется ограничиваться... хм... платоническими ласками. Зато потом я наконец-то смогу отдать свою невинность любимому, а не какому-то старому козлу, как в первый раз!

— А если ничего восстанавливаться не будет?

— Значит, не придется делать перерыв, что тоже очень неплохо. Ну как, взяли?

И Катя нагнулась к очередному бревну. Причем из всех возможных углов подхода к объекту она выбрала тот, при котором мне открывался наиболее интересный вид в вырезе ее футболки.

К началу апреля все пиломатериалы для будущего дома были заготовлены, причем первые доски сушились уже почти три месяца. Сначала мы вырыли неглубокую квадратную канаву, ввинтили по ее углам четыре сваи, а потом долго таскали камни из бухты. Я доставил из Москвы небольшую бетономешалку. Она весила всего семьдесят пять кило, так что в комплекте с ней прошел еще и мешок цемента в дополнение к двенадцати уже имеющихся. И мы начали заливать фундамент. Не дожидаясь, пока он окончательно схватится, положили нижнюю обвязку из брусьев двести на двести, потом верхнюю. Можно было приступать к сборке каркаса, но Катя вдруг трагическим голосом сообщила:

— Милый, случилось то страшное, о чем я недавно предупреждала. Теперь несколько дней меня можно будет трогать только руками. Наверное, еще и губами тоже, языком и прочими частями тела, кроме самой важной. Как же мы теперь жить-то будем?

— Вечером посмотрим, — легкомысленно отмахнулся я. — Переживем, ведь не в первый раз.

И мы начали крепить очередную балку.

Дом был задуман небольшим — пять на пять метров без мансарды, а только с низким чердаком. И простейшей планировки — одна большая комната и маленькая кухонька, для которой уже был приобретен двухконфорочный примус. От разделения внутреннего пространства на две комнаты мы единогласно отказались еще на стадии проектирования. А заодно, чтобы потом не мучиться раздумьями, от двух кроватей и даже двух одеял на одной кровати. Я заикнулся было о посудомоечной и стиральной машинах, потому как Катя не давала мне ни стирать, ни мыть посуду. Но любимая решительно заявила, что она прекрасно справится и так, а и деньгам, и, главное, доступному для переноса весу можно найти гораздо лучшее применение. Например, зимние штормы уже кончились, и пора подумать о чем-нибудь плавающем лучше надувного матраса.

Но этому еще не пришел черед, мы продолжали собирать каркас. И вот, когда одним прекрасным вечером он был закончен, Катя, вытерев пот со лба и ухитрившись сделать это так, что от такого простого вроде бы движения расстегнулись сразу три пуговицы на рубашке, поведала мне, старательно изображая смущение:

— Вадик, наш вынужденный целибат кончился. Сразу после ужина ты можешь дать волю своим... э-э-э... высоким устремлениям. Только умоляю, будь со мною нежен, мне страшно. Я же точно помню, что в первый раз обязательно должно быть очень страшно!

Тут Катя слегка вышла из роли и послала мне призывный взгляд.

Еще пять минут назад я чувствовал зверский голод, но сейчас решил, что ужин может и подождать. В конце концов, для него и завтра будет не поздно. Однако вовремя сообразил, что Катя, наверное, хочет есть не меньше меня, так что придется немного попридержать рвущиеся наружу инстинкты. Поэтому я только сказал:

— Любимая, а у меня для тебя тоже есть сюрприз. Время восстановления кольца начало уменьшаться. Теперь ему хватает четырех часов здесь и полутора суток там, причем процесс продолжается. Думаю, скоро ты сможешь хоть и на короткое время, но все же снова посещать тот мир. Ведь умершая крыса забеспокоилась не сразу, а только через полчаса. А возвращения молодости у тебя действительно заняло в сорок раз больше времени, чем у нее. Значит, есть надежда, что и все остальное пойдет так же. То есть у тебя будет порядка суток в Москве до того, как процесс омоложения пойдет вспять. Еще немного, и время восстановления станет таким, а потом, надеюсь, еще меньше. Вот только проверить на крысах мы этого не сможем. Будешь рисковать?

— Обязательно! — просияла Катя, шагнула ко мне, обняла и нежно прошептала в ухо:

— Милый, а ты не очень обидишься, если ужин будет чуть попозже? Мне просто необходимо немедленно показать, как я тебе благодарна за все, что ты для меня делаешь.

Глава 7

Параллельно со всем вышеперечисленным я продолжал исследования свойств кольца. Так, недавно выяснилось, что поворачивать для перехода его необязательно — достаточно просто представить себе те ощущения, которые возникали при повороте. Кроме того, оказалось, что место старта в будущем может быть где угодно. Во всяком случае, один раз я отправился на остров из гостиницы в Дубне, куда меня загнали в командировку по работе. А вот из прошлого можно было отправляться только с поляны, куда кольцо выкинуло меня в первый раз. И, соответственно, возвращаться только туда.

Вскоре я купил разборный надувной катамаран "Валдай-6" и приволок его на остров.

— Это на таком Кулик с товарищами пересек Индийский океан, а сейчас и вовсе отправился вокруг света? — поинтересовалась Катя, разбирая свертки.

— Нет, у него они были несколько больше. Но конструкция практически та же самая, ее только нужно слегка доработать.

"Валдай" имел довольно слабый каркас, ведь в его инструкции было ясно написано, что он предназначен для путешествий по рекам не более какой-то там категории сложности и по спокойным озерам недалеко от берега. Однако его двухкамерные поплавки были рассчитаны на гораздо большее, и я сел проектировать усиление каркаса. Собственно, оно должно было свестись к изготовлению еще одного, только заметно прочнее и не из дюраля, а из дуба. После чего следовало независимо прикрепить второй каркас к поплавкам, а потом для гарантии связать их вместе. И, разумеется, снабдить плавсредство мачтой, рулями, швертами, транцем для установки подвесного мотора и хоть каким-нибудь подобием каюты.

Однако для хоть сколько-нибудь далекого плавания следовало получше вооружиться. Так как лицензия у меня уже появилась, то я отправился по охотничьим магазинам. Сначала была мысль купить "Сайгу" из-за ее сходства с "калашниковым", но потом она отступила. Хоть я не спец-оружейник, но инженерная интуиция однозначно говорила мне, что оружие, разработанное под один патрон, вряд ли будет столь же хорошо работать с принципиально другим. Нет уж, лучше покупать то, что было изначально задумано под цилиндрическую гильзу с рантом, подумал я и приобрел помповый "Винчестер-1300". И, кроме того, занялся патронами для нагана.

Первым делом я их от души прокипятил, чтобы не начали взрываться в руках, а потом долго пытался придумать, как бы вытащить пули, не попортив гильз. Когда в результате экспериментов уже третья гильза ушла в отходы, я догадался глянуть в Гугле и обнаружил, что те самые гильзы продаются в интернет-магазине, торгующем всяким снаряжением для страйкболистов и реконструкторов. Правда, стоили они там по пятьдесят рублей штука, но, в конце концов, это были не такие уж большие деньги.

Так что теперь мы с Катей были не так уж плохо вооружены — наган, пневматическая винтовка и два ружья двенадцатого калибра. Да плюс еще "ТТ", для которого я тоже купил три десятка гильз, но пока не снаряжал их.

Несколько дубов нашлись метрах в трехстах от нашего лагеря. Мы выбрали один не очень большой, спилили его, лишили веток и при помощи бензопилы распустили на брусья, которые потом два дня перетаскивали к домику, рядом с которым решили устроить верфь. Сушить дерево необходимости не было — в воде оно все равно намокнет. Так что я приступил к изготовлению усиленного каркаса для нашего корабля, а Катя занялась огородом. Ведь уже начался май, и пора было сажать хоть что-нибудь, дабы потом не покупать нитратные кабачки в московских магазинах.

За две недели я полностью собрал каркас со всеми навесами, а Катя при минимальной помощи с моей стороны не только вскопала и засадила четыре сотки, но и сшила треугольный парус — для начала мы решили обойтись одним гротом. Наконец я доставил на остров мотор — пятисильную "Хонду". Да, этот движок был дороговат и тяжеловат по сравнению с многими аналогами, но зато мало жрал. И вроде как должен быть весьма надежным.

Наш остров, если смотреть на него сверху, был похож на запятую. Гора-точка посередине, а сбоку хвостик, своим изгибом образующий бухту. Так вот, нормально выбраться на берег можно было только в ней — во всех остальных местах берега обрывались в море почти отвесно. Бухта имела размер примерно семьдесят на пятьдесят метров, а вход в нее был двадцатиметровой ширины и смотрел на восток. Вот, значит, в конце мая наш корабль и был торжественно спущен на воду. Почти весь день мы развлекались, плавая вдоль и поперек бухты, пока я не почувствовал, что могу хоть как-то управлять катамараном. Разумеется, все происходило на моторной тяге, возиться с парусом было еще рано. Для этого требовалось подождать восточного ветра, чтобы отойти от острова на моторе, а возвращаться под парусом и как раз в бухту.

Вечером был торжественный ужин с шампанским, посвященный рождению нашего морского флота. Вообще-то по традиции требовалось разбить бутылку о борт корабля, но нам обоим было жалко. Во-первых, шампанское — не так уж часто его приходилось пробовать на острове. Если быть точным, то до этого раза вообще никогда. А во-вторых, жалко было катамаран. При желании той бутылкой его можно было расколотить в щепки, и вряд ли с ней что-нибудь стало бы.

Катя подняла было кружку, чтобы сказать первый тост, но вдруг поставила ее на землю.

— Мы с тобой недоумки, — объяснила она. — Ну, может, ты и не совсем, но я — вне всякого сомнения. Как он будет называться? Про имя-то мы забыли. Думай быстрее, пока из шампанского весь газ не вышел.

— Екатерина! — выпалил я.

— Не годится, он у нас мужского рода. Свое имя тоже не предлагай, а то вдруг я в порыве страсти крикну "Вадик, глубже!", а ты подумаешь, что это относится к катамарану.

— Тогда "Катран".

— Черноморская акула-собака? А что, вроде ничего. Итак, нарекаем корабль "Катраном"! Пусть он долго плавает по всем окрестным морям и никогда не тонет. Пьем до дна и сразу наливаем по новой!

К началу июня, когда на огороде вовсю поперли ростки, я научился более или менее обращаться с парусом. Во всяком случае, теперь под ним мне была доступна примерно половина направлений — или совсем немного больше. Мы уже начали задумываться, не дополнить ли парусное вооружение стакселем, но тут нашлись более важные дела.

Время восстановления работоспособности кольца уменьшилось до шестнадцати часов в будущем, но на этом застыло. В последние три раза никакой разницы вообще не чувствовалось, и я сообщил об этом Кате.

— Не передумал брать меня с собой? — спросила любимая. — Я — нет, говорю сразу. Тогда, наверное, завтра отправимся?

— А что ты собираешься там делать, если не секрет?

— В первый раз — ничего. Зайду к себе, посижу в интернете, возьму кое-какие мелочи. Надо же убедиться, насколько такой заход безопасен.

— В случае чего я смогу переместить тебя на остров и через восемь часов.

— Как Максим, когда поспешил, и кольцо у него перестало работать?

— Да. Честно тебе говорю, что мне остаться на всю жизнь здесь, но с тобой, будет гораздо приятнее, чем там, но без тебя.

— Ладно, будем надеяться, что таких подвигов не потребуется.

Перед совместным походом в будущее я здорово волновался. А вдруг Катя сразу помрет? Однако, когда мы сели по центру поляны, она была спокойна хотя бы внешне.

Миг — и мы в моей квартире. Катя неуверенно встала и огляделась.

— Каким все кажется маленьким! Вставай, пошли ко мне. И, пожалуйста, не отходи от меня далеко, а то мне как-то непривычно оставаться одной в таком огромном мире. Это ведь не наш остров, на котором мы уже знаем чуть ли не каждое дерево.

— Никуда я не уйду, сегодня суббота.

В момент переноса в Москве было шесть часов утра. До часа дня Катя чувствовала себя нормально. А вот потом, хоть она поначалу и все отрицала, с ней явно начало твориться что-то не то. К четырем часам моя женщина призналась, что ей действительно нехорошо. Впрочем, это было прекрасно видно и без всяких признаний. Ее лицо посерело, на коже выступили капельки пота.

Я потрогал кольцо — чуть теплое. В принципе, наверное, оно нас перенесет. Как в свое время вернуло деда в его родное время, но потом отказалось работать.

После шести вечера ее сердце начало биться с какими-то перебоями.

— Не обращай внимания, это обычная аритмия, — слабо улыбнулась Катя. — После семидесяти она у меня была, считай, постоянно. И не убирай руки — мне в самом деле легче, когда ты меня обнимаешь.

Меня, прямо скажем, немного трясло. Может, уже пора рвать назад, наплевав, что придется навсегда там и остаться? Ведь Катя, по ней ясно видно, решила держаться до последнего. Наверное, думает — я буду хоть и подсознательно, но все же обвинять ее в том, что дорога в будущее закрыта. Да когда же это кольцо потеплеет еще хоть чуть-чуть?!

Поначалу мне показалось, что это галлюцинация, вызванная исступленным желанием как можно быстрее вернуть любимую в безопасное место. Но нет, кольцо потеплело как-то уж очень явственно. Сейчас оно казалось даже чуть горячее, чем было во все прошлые разы перед переносами.

— Милая, все готово! — я схватил ее за руки. И тут же непроизвольно дал команду на перенос.

Мы упали на траву — Катя снизу, я на нее. Ведь она сидела на стуле, а я стоял, наклонившись к ней. Так как в спешке никаких специальных мер принято не было, то вся ее одежда осталась в двадцать первом веке.

— Ну вот, — расстроено протянула моя женщина, — такие хорошие были сережки! Специально ведь нацепила — думала, что тебе понравится.

— Да хрен с ними, они же никуда не делись! Как ты себя чувствуешь?

Я схватил ее за запястье и нашел пульс. Сердце билось ровно.

— Нормально. Сама удивляюсь, но нормально. И дышится-то как легко! Как будто вышла из курилки на свежий воздух. Вот только почему-то спать хочется. Пойдем домой, а?

— Не дергайся, я отнесу. Да не надорвусь, что ты волнуешься? Как будто в первый раз тебя тащить придется.

— Я же тяжелая, — счастливо улыбнулась женщина. Немного повозилась, поудобнее устраиваясь у меня на руках, и заснула.

Все время, пока она спала, то есть часа четыре, я сидел у кровати. Но, кажется, это действительно был здоровый сон, а не забытье.

Наконец Катя открыла глаза. С удовольствием потянулась, потом откинула одеяло и начала было:

— Иди сю... хотя стоп.

Она встала.

— Все забываю тебе сказать, чтобы ты принес сюда большое зеркало из моей прихожей. Значит, хоть ты у нас и невнимательный, пока придется довериться твоему мнению. Хорошенько осмотри меня — все ли в порядке? А то вдруг я уже начала стареть обратно. Милый, тебе же сказали "осмотри". Ты что, видишь руками? Успеешь еще налапаться, никуда я не денусь. Пошли на улицу, там светлее.

Зеркало, разумеется, я принес этим же вечером. Уже через неделю Катя заявила, что уверена — посещение будущего на ее здоровье никак не сказалось, но согласилась на всякий случай подождать еще две недели, прежде чем снова отправляться туда. Тем более что новое свойство кольца никуда не исчезло — стоило только напрячься, и оно начинало теплеть гораздо быстрее, чем обычно. Теперь, наверное, я в случае необходимости смогу вернуть Катю на остров и через пару часов после переноса, а уж через четыре — наверняка.

— А все-таки, что тебе там так сильно понадобилось? — поинтересовался я.

— Не что, а кто. Моя школьная подруга, она детский хирург. А то ведь когда-нибудь твои неустанные труды увенчаются успехом, а из меня врач, скажем прямо, весьма средний. Ксюха же — специалист высочайшего класса, сейчас таких не делают. Я с ней уже списалась и сообщила, что нашла настоящего экстрасенса, не чета тому, к которому мы с ней ездили под Вологду. Мол, омолаживает только так, на счет раз, и берет совсем недорого. Обещала на днях зайти и показаться. Вот только, наверное, придется захватить сюда и одного ее знакомого. Собственно, и моего тоже, из нашего класса в живых остались только мы трое. Потому как иначе она быстро окажется в нашей постели, шлюховатость всегда была ее отличительной чертой. А с Пашей у них, кажется, даже был роман, так что пусть он тут и отвлекает ее от моего мужчины. Или у тебя по этому вопросу какое-то другое мнение?

Вообще-то воображение у меня довольно богатое. Я представил себе, как в самый ответственный момент между мной и Катей вдруг лезет какая-то старуха, и содрогнулся. Впрочем, если даже не старуха, то все равно ничего хорошего.

Катина подруга жила примерно в полукилометре от метро Юго-Западная, мы прошли это расстояние минут за пять-шесть. Поднялись на четвертый этаж, позвонили. Нам открыла низенькая, но полная почти до шарообразности старушка. Из квартиры пахнуло специфическим запахом бесприютной старости — лекарства, еще что-то там...

В прихожей царила полутьма.

— Лампочка перегорела, — виновато сказала подруга, — а заменить некому.

Да уж, какие там лампочки! Бабка и ходила-то с большим трудом, переваливаясь, как утка. Причем она мне явно кого-то напоминала. Вскоре я сообразил, кого именно — королеву Викторию в ее последние годы. Вот если бы она прожила еще лет пять, то выглядела бы примерно так.

В комнате было светлее. Катя оглянулась, потом скинула шубу и шапку прямо на диван, оставшись в обтягивающей водолазке и узких джинсах. У старухи подкосились ноги, я еле успел подставить стул.

— К-катюша, ты ли это? — пролепетала она. — Нет, не может быть! Вы, наверное, ее внучка.

— Ксения Сергеевна, вы совсем рехнулись на старости лет? — осведомилась Катя. — Ксюха, не пори ерунды! Какая еще внучка, когда у меня детей не было и быть не могло, ты это отлично знаешь! Да не плачь ты, я сейчас тебе все расскажу! Что?! Хватит, всего у тебя хватит. Я даже боюсь, как бы кое-чего слишком много не оказалось. Поэтому сразу предупреждаю — как увижу, что ты Вадику глазки строишь, мигом сверну шею и со скалы сброшу в море. Я серьезно, у нас там с этим просто. Успокоилась? Вот и ладушки, теперь слушай.

Минут за сорок любимой удалось убедить подругу, что это она своей собственной персоной, а не глюк и не мифическая внучка. Ну и немного рассказать по остров.

— Только учти, что это дорога в один конец. Сюда если получится заглянуть, то совсем ненадолго, — закончила Катя.

— Ой, Катюша, да как будто меня здесь дорога во много концов ожидает, — вздохнула Ксения. — Разумеется, я согласна. Вот только... ты говорила, что и Пашу тоже можно взять туда? Тогда его первого, он совсем плох, а я вроде пока еще держусь.

— Выйти из квартиры он сможет? — поинтересовался я.

— Не знаю... пожалуй, что нет. А что, для этого надо куда-то ехать?

— Желательно. Потому как вернуться я смогу только в то же самое место и в то же самое время, откуда ушел. То есть в пустую квартиру, где только что был хозяин. И что мне отвечать, если кто-нибудь поинтересуется, куда он делся?

— Молодой человек, Паша живет в пятиэтажке. В подъезде никаких консьержек, просто кодовый замок. Ключ от его квартиры я вам дам. Никого вы там не встретите. И, наверное, никто и не спохватится о Паше, разве что когда задолженность по квартплате превысит предел терпения ЖЭКа, или как там сейчас называется эта контора. Я ему сейчас позвоню, и вы поедете. А меня уж потом заберете, ради такого случая смогу и доковылять куда надо.

Катю я отправил на остров прямо из квартиры ее подруги. Потом вернулся, посидел с бабушкой, которая только сейчас, увидев исчезновение Кати, окончательно поверила, что это не мистификация. А потом за сорок минут доехал до Беляево, где жил Паша. Этот не впадал в истерику, а просто спросил, что от него требуется. Он получил ответ "ничего", сразу после которого оказался на острове. Мы с Катей под ручки отвели его в бывшую нашу палатку и пообещали, что Ксения Сергеевна прибудет поздним вечером.

Вот так население нашего острова в один прекрасный летний день взяло и удвоилось.

Глава 8

Вообще-то я был готов к тому, что нам с Катей придется какое-то время ухаживать за двумя беспомощными стариками, но это оказалось излишним. Уже на следующий день Ксения приковыляла к нашему дому и спросила, чем она может быть полезной. Например, ей нетрудно взять на себя поварские обязанности, если только ее обеспечат продуктами и дровами. Я с благодарностью посмотрел на бабушку, потому как Катя, с мой точки зрения, просто зашивалась, но не соглашалась передать мне ни одну из своих обязанностей. Правда, готовила она отлично, тут ничего не скажешь. Но, может, и у ее подруги будет выходить не очень плохо? Ради того, чтобы любимая стала хоть немного посвободнее, я был готов потерпеть. Но оказалось, что зря. Катя шепнула мне, что Ксения готовит куда лучше ее, и она рада, что я теперь начну есть пищу, приготовленную настоящим мастером.

Все заботы о Павле старушка тоже взяла на себя. Он, только прибыв на остров, сразу почувствовал себя намного лучше и не придумал ничего более умного, чем обойти остров кругом. А у него была какая-то болезнь суставов. В общем, уже к прибытию Ксении они начали опухать, а с утра обнаружилось, что Паша полностью потерял способность к самостоятельному передвижению. Теперь он мог только ковылять, опираясь на Ксению, со скоростью примерно полкилометра в час. Впрочем, далеко ходить ему было без надобности — туалет-скворечник располагался метрах в сорока от палатки.

На второе утро пребывания гостей я, уходя в лес с бензопилой, увидел, как Катя что-то мастерит из обрезков столярной деятельности. А когда вернулся, она показала мне результат своих трудов. Для этого нам пришлось пройти до бухты, где теперь торчал столбик с табличкой, на которой было аккуратно вырезано "женский нудистский пляж".

— А мне где купаться? — удивился я.

— Здесь же, но в плавках. Неужели не видел, какими глазами вчера на тебя Ксюха смотрела? Не надо зря волновать старушку — пока ее Паша оживет, пойдет еще немало времени.

— Не знаешь, кто он по специальности?

— Какой-то военный инженер, связанный с авиацией. Но это не так важно, как то, что он, пока совсем не перестал ходить, почти постоянно жил на даче. Думаю, он знает и умеет много полезного.

На примере наших гостей я смог присмотреться, как именно влияет перемещение в прошлое на организм. Похоже, первым нормализовался обмен веществ. То есть Павел начал поправляться, а Ксения худеть. Причем это было довольно странное зрелище — дело в том, что ее кожа не успевала съеживаться с такой скоростью, с какой исчезал жир. Но все же процесс омоложения шел довольно быстро, и уже через месяц подруга Кати выглядела совсем не так, как раньше. Теперь это была низенькая полноватая еврейка на вид примерно лет сорока. С большим бюстом и широким задом, но зато совсем без талии. И сходство с королевой Викторией никуда не делось, я специально смотрел в интернете ее портреты.

Паша тоже поправился. Теперь он мог нормально ходить, да и вообще выглядел кряжистым шестидесятилетним мужиком без каких-либо признаков болезненности. Подруга даже вытащила его на пляж, где, узрев табличку, ненадолго задумалась, а потом быстро разделась догола и начала плескаться у берега, тряся своими мясистыми прелестями и взвизгивая. Плавать она, судя по всему, не умела вовсе.

Катя, кажется, уже начала жалеть о своей затее с табличкой, хотя я не очень понимал причин. Ведь сразу видно, что ее подруга не выдерживает никакого сравнения с ней! Впрочем, приглядевшись ко мне, любимая перестала беспокоиться.

Тот вечер выдался на редкость тихим, поэтому нам с Катей были отлично слышны звуки, доносившиеся из палатки. Они однозначно говорили о том, что Ксения Сергеевна наконец-то добилась своего. Когда снова наступила тишина, Катя встала, закрыла окно, и, вернувшись ко мне под бок, заметила:

— Ну вот, теперь у нас две нормальные семейные пары. Пора, пожалуй, и нам последовать примеру старших товарищей. При закрытом окне слышимость куда меньше, но я все равно постараюсь вести себя не очень шумно. Чтобы они опять не возбудились, им еще рано так напрягаться.

А на следующий день произошло событие, круто изменившее неспешное течение жизни на нашем острове.

Как уже говорилось, вечер выдался тихий, но к ночи разошелся ветер, и с утра дуло уже не то чтобы сильно, но довольно основательно. Я в который раз попытался встать как можно осторожней, чтобы не разбудить Катю — и, как всегда, это мне не удалось.

— Ага, — сказала любимая, — это ты хорошо сделал, что не проспал. Помнишь, вчера Ксюха просила наловить бычков для какого-то сногшибательного блюда?

— Так она небось уже все забыла, после этого произошло слишком уж знаменательное событие.

— Ничего, мы ей напомним, но это лучше делать с бычками в руках.

Требуемые шесть штук мы поймали сравнительно быстро и начали сворачивать удочки, как к бухте подошла Ксения.

— Вы не против, если я тут сейчас искупаюсь? — поинтересовалась она.

Катя не ответила. Она сидела с таким видом, будто к чему-то напряженно прислушивалась. Потом встала и начала всматриваться в море примерно на северо-запад.

— Смотри! — она схватила меня за руку. — Нет, чуть левее! Видишь?

Действительно, было похоже, что километрах в двух от острова в указанном направлении на волнах болтается какой-то предмет.

— Я сейчас!

Катя опрометью кинулась в дом и скоро вернулась с биноклем. Всмотрелась и заявила:

— Это лодка... нет, скорее плот, и он, кажется, тонет. А на нем люди! Поможем?

Я взял бинокль. Действительно, не то плот, не то просто большое бревно. И на нем какие-то существа. То ли люди, то ли обезьяны. Скорее, все-таки люди, потому как в руках у них палки, и они ими, кажется, пытаются грести.

— Спасем? — Катя показала в сторону лежащего у воды катамарана.

— Да. Отвязывай крепеж, а я пока сбегаю за наганом. А то мало ли, как они могут отнестись к попытке спасения.

Через минуту мы уже выходили из бухты. На моторе, потому как при таком ветре я еще не плавал и поэтому не рискнул ставить парус. Впрочем, "Катран" вел себя отлично. Он бодро переваливался с волны на волну, при этом не оголяя винт и нормально слушаясь рулей.

По мере приближения к объекту становились видны подробности.

Это был плот, кое-как связанный из двух бревен. Его экипаж состоял из трех человек. Может, и не совсем человек, но уж во всяком случае не обезьян. Лично мне они напоминали гномов, как их описывают в фэнтези. Голых гномов рыже-коричневой масти.

На самой корме сидел особенно колоритный персонаж. То, что он невысок, было видно, несмотря на позу. Зато в плечах он имел, кажется, даже больше метра! Уж во всяком случае никак не меньше.

Их плот, похоже, развязался сзади, и сейчас сидящий на корме вручную удерживал плавсредство от развала на две половины. Сквозь не очень густую, да к тому же мокрую шерсть было хорошо видно, как на руках бугрятся чудовищные мышцы. В районе бицепса его рука имела толщину примерно с мое бедро.

Между катамараном и плотом оставалось метров пятнадцать, когда один из гребцов, присмотревшись к нам, вдруг заорал:

— Ану! А-Ану!!!

В его голосе явственно чувствовался даже не испуг, а самая настоящая паника.

Здоровяк на корме повернулся к нам лицом. Стало видно, что до классического гнома он немного не дотягивает. У тех должна быть пышная борода, заплетенная в косички, а этот мог похвастаться только куцей бороденкой, да к тому же растрепанной.

Гном что-то проворчал, а потом быстро-быстро на четвереньках перебрался к середине плота, где влепил паникеру мощную затрещину, от которой тот уткнулся носом в бревно. Но весло, в качестве которого ему служила раздвоенная рогатиной ветка, из рук не выпустил.

— Ып ану-ану! — прокомментировал свои действия здоровяк, после чего, не разворачиваясь, вернулся на исходную позицию. И вовремя — бревна уже начали расходиться.

-Ух! Ух! Мым! — пустился в объяснения гном, на короткое время отрывая лапу от бревна и тыча ей то в плот, то в себя, то в гребцов. Впрочем, и без его комментариев было ясно, что плот доживает последние минуты. И что ему, гному, а также его товарищам очень неохота тонуть.

Я подвел катамаран на минимальное расстояние к плоту и убрал газ. Гном покинул свой пост на корме, схватил паникера за шерсть на загривке и на заднице, после чего мощным броском перекинул его к нам. "Катран" содрогнулся — ведь прилетело никак не меньше ста кило. Второй был стройнее и легче, а в плечах и вообще не очень шире Паши, поэтому его полет произошел совсем мягко. И, наконец, последним оставил уже практически развалившийся плот капитан.

Наш катамаран заметно просел, Но, так как его паспортная грузоподъемность даже с одним дюралевым каркасом составляла семьсот кило, я не очень волновался. А дал полный газ и направил "Катран" к нашему острову.

Спасенные жались к мачте. Те, что похилее, обнялись и сидели слева, а могучий гном расположился справа, напротив меня.

Вдруг Катя хихикнула и потеребила меня за рукав.

— Вадик, только посмотри, какая женщина! Ты таких наверняка никогда не видел. Вот уж из кого получилась бы всем фотомоделям фотомодель! Как бы Ксюха не заболела от зависти.

Я пригляделся к вцепившейся друг в друга паре слева. Сначала мне показалось, что женщина — это которая чуть потоньше и постройнее, но вскоре увидел свою ошибку. Впрочем, она была неудивительной, больно уж несерьезные размеры имел отличительный признак. Не будь шерсть мокрой, я бы его вообще не заметил.

— Куда ты вытаращился? — веселилась Катя. — Это парни, а дама сидит прямо напротив тебя.

Когда мы пристали к берегу, нас уже встречали Ксения с Пашей. Мужчина держал в руках ружье.

— Не бойтесь, они мирные! — закричала Катя, когда катамаран только вошел в бухту. — Лучше натяните навес и разведите костер, а то они вымокли и замерзли. Есть они тоже хотят, причем довольно сильно. И пить.

Первыми на берег сошли пассажиры. Затем на песок спрыгнула Катя. Паникер глянул на нее и опять испугался, заканючив свое "ану, ану". Гномиха фыркнула и повторила воспитательный прием, только теперь парню прилетел не подзатыльник, а могучий пинок, от которого он приобрел неплохое ускорение.

Вскоре гости были отведены под спешно натянутый тент, а мы с Пашей начали вытаскивать катамаран на берег. Точнее, я только помогал, а сам думал о том, с какой неожиданной стороны сегодня раскрылась моя женщина.

Ведь она почувствовала, что где-то неподалеку нуждающиеся в помощи аборигены, еще до того, как увидела плот! Из положения сидя заметить его было невозможно, да и стоя нужно было точно знать, куда смотреть. И потом она, кажется, неплохо понимала не только то, о чем бормочут наши гости, но и что они чувствуют.

Я вспомнил, как часто Катя угадывала мои желания еще до того, как сам я мог их толком осознать. Правда, особым разнообразием они не отличались, но все же.

— Тебе же раз десять говорилось, что я у тебя колдунья, — заявила Катя и, сев рядом, потерлась щекой о мое плечо. — А ты не верил, хотя видел, что я буквально читаю твои мысли. Впрочем, только те, что относятся ко мне. Хочешь, открою страшную тайну? Когда я тебя увидела в первый раз — там, на лестнице, — мне уже тогда отчаянно захотелось, чтобы ты обратил на меня хоть какое-то внимание. И ведь обратил же!

Я вспомнил этот момент, и мне стало страшно. Сам же потом удивлялся, почему остановился перед тяжело дышащей старухой и предложил ей помощь! А ведь вполне мог и не остановиться. И как бы я теперь жил — без Кати?! Она бы, наверное, уже умерла, если бы не та встреча.

— Спасибо, — я обнял любимую и начал нежно целовать. — За то, что не дала пройти мимо.

Катя ответила на поцелуи. К действительности нас вернуло деликатное покашливание Паши, а потом раздался голос Ксюши, лишенный даже малейшего намека на деликатность:

— Неужели еще не нацеловались за столько времени на острове? Пашка! Учись, оболтус великовозрастный, как надо относиться к женщине.

Павел смущенно хмыкнул, а Ксения продолжала:

— Кать, я нашим гостям отдам бычков? А вы потом для пирога еще наловите.

Мы подошли к костру, около которого сидели спасенные. По дороге Катя успела шепнуть, что раньше она понимала только меня, а до того — моего деда, но сейчас хорошо чувствует и эту здоровенную троглодитиху.

— Она, кажется, неандерталка, — уточнил я. — И, наверное, тоже колдунья вроде тебя.

Наших бычков гости слопали мгновенно, даже не удосужившись пожарить. После чего закусили половинкой голубя, а потом Катя принесла тарелку и вывалила на нее аж три банки тушенки из неприкосновенного запаса. Я же осматривался — мне что-то показалось немного неправильным. Вскоре удалось понять, что именно.

К моменту прибытия гостей дров у нас было совсем немного — как раз подошло время заготавливать новую партию. А тут вовсю горел здоровенный костер. И, кажется, где-то здесь имелось небольшое полузасохшее дерево. Где оно? Вместо него торчит совсем короткий огрызок.

— Мощная баба, — с уважением в голосе пояснил Павел. — За пять минут его на поленья переломала. Вот так, об колено — хрясть, хрясть! Аж смотреть страшно было.

— Вот и нечего смотреть куда не надо! — встряла Ксения. — Сходи лучше к ручью за водой, они уже всю выпили.

После импровизированного завтрака наши женщины сели беседовать с гостями. Катя с неандерталкой, а Ксения — с парнями. Видно было, что они боятся всех нас, кроме присевшей рядом с ними невысокой полноватой женщины. Мы с Пашей немного посмотрели на это дело. Что удивительно, Катя с гостьей, кажется, неплохо понимали друг друга. А вот про Ксюшу и ее собеседников этого сказать не получалось. Она непрерывно тараторила, а парни таращились на нее с обалделым видом. Впрочем, на нас они уже оглядывались не с таким страхом.

Немного полюбовавшись на оригинальные посиделки, мы разошлись — Паша за дровами, а я за рыбой.

Перед сном Катя успела рассказать мне о том, что успела узнать от неандерталки.

— Это мать с сыновьями. Язык у них очень простой и чисто интуитивный. Вроде русского непечатного, где сравнительно небольшой набор базовых слов позволяет выразить что угодно. Так заинтересовавшее тебя "ану" — это нога. "Ану-ану" — не две ноги и не двуногий, а длинноногий. Так они зовут внешне похожих на нас существ, которые на них периодически нападают. Например, соседнее племя целиком уничтожено совсем недавно. А сейчас взялись уже за племя наших гостей. Оно не может уйти, все равно догонят. Тем более что у них есть раненые, которых среди людей не принято бросать.

— А мы тогда кто?

— Тоже люди. Разделение идет не по длине ног, а по какому-то другому параметру. Вроде как чатлане и пацаки в "Кин-дза-дза", только определяется это без приборчика. Апа, так зовут нашу гостью, пыталась объяснить мне, как они оказались в море, но я не поняла. Зато поняла другое. У них способностями к невербальному общению обладают только некоторые женщины. Их зовут великими матерями. Так вот, Апа — великая мать. Я тоже. В принципе бывают еще и величайшие, но очень редко. Апа, например, ей никогда не станет, потому что у нее всего двое детей, и больше не будет — она уже старая. Но я, по ее мнению, смогу. Особенно после того, как у меня появятся дети. И вот теперь скажи мне на милость, чего ты ждешь уже целых пятнадцать минут? Неужели не хочешь, чтобы я стала величайшей матерью?

Глава 9

То, что новые обитатели нашего острова не страдают отсутствием аппетита, мы увидели сразу. Трудно было это не увидеть, больно уж быстро подошли к концу наши запасы — всего за один неполный день. А ведь мы считали, что у нас есть трехдневный резерв!

Впрочем, гости старались по мере сил участвовать в добыче продуктов. Так, с утра неандерталка что-то сказала Кате, а потом вместе с сыновьями отправилась в лес.

— Спросила разрешения поохотиться, — объяснила моя женщина.

Впрочем, я сильно подозревал, что прокормить себя даже впроголодь на нашем острове они не смогут — больно уж он мал, да и птицы стали реже прилетать на него из-за интенсивного отстрела. Поэтому с утра отправился в Москву. Пробыл я в будущем полтора дня, хотя собирался два, но не выдержал. Как-то там было тоскливо без Кати, я еле досидел до конца рабочего дня. Вернулся с десятью килограммами мяса, большой рыбацкой сетью и специальной корзиной из металлической сетки для ловли раков. До сих пор мы неплохо обходились удочками, но теперь пойманной на них рыбы неандертальцам явно не хватит. Они же очень сильные и, значит, должны много есть, причем не травы. В какое русло направить их силу, я уже примерно представлял. Однако, как это часто бывает, мои планы просуществовали только до первого соприкосновения с реальностью.

Апа с сыновьями вернулись к полудню. Принесли двух уток, причем одну — просто выдающихся размеров. Я немного офигел. Утки неоднократно пролетали над островом, но никто из нас ни разу не видел, чтобы они приземлялись. Мы с Катей не раз пытались бить их влет и из ружья, и из пневматички, но безуспешно. Птицы летели слишком высоко. А тут — на тебе! Ушли на четыре часа и принесли. Это при том, что в качестве оружия у сыновей имелись только заостренные на огне палки, а у Апы — вообще ничего.

В процессе ощипывания птиц Катя попыталась побеседовать с неандерталкой, но у нее не получилось.

— Знаешь, — удивленно поделилась со мной любимая, — с ней сейчас невозможно общаться! Сидит и уток жалеет.

Впрочем, необъяснимый приступ утколюбия продолжался у нашей гостьи недолго, и вечером Катя смогла продолжить расспросы. То, что она узнала, резко изменило наши планы.

Как уже говорилось, племя Апы последнее время подвергалось нападениям длинноногих пришельцев. Они прижали неандертальцев к берегу — как поняла Катя, какого-то полуострова. Во всяком случае, позиция пока позволяла обороняться, но с едой было совсем плохо. А не так далеко располагался остров, но гораздо больший, чем наш недомерок.

Племя давно знало, что, если связать два больших бревна, то они станут гораздо устойчивее на воде, чем каждое из них по отдельности. Настолько, что на них можно плавать. Правда, до сих пор от берега никто далеко не удалялся. Но Апа решила рискнуть и попробовать добраться до острова — потому как иначе все племя, и ее в том числе, ждала гибель. Однако плот пронесло мимо большого острова и потом больше суток носило по морю, пока мы их наконец не спасли.

Мы давно подозревали, что не очень далеко на север от нашего островка находится какая-то достаточно большая земля. Во всяком случае, в ясный день, поднявшись на гору, можно было разглядеть в бинокль какую-то слегка выступающую из-за горизонта вершину. Да и облака там кучковались чаще, чем в любой другой стороне. По моим прикидкам, до предполагаемой земли было километров сорок-пятьдесят.

Получается, что это был тот самый большой остров, а за ним — материк. На самом краю которого сидело в осаде племя Апы.

— Мне кажется, что мы должны им помочь! — заявила моя женщина, когда после обильного ужина мы собрались на совет.

Естественно, что я думал точно так же.

— Перестрелять этих ану-ану? — поинтересовался Паша. — Тогда нужно сходить в мою квартиру за карабином, да и еще одно ружье тоже лишним не будет.

Оказалось, что Павел, пока мог ходить, увлекался охотой. И сейчас у него еще оставалась какая-то древняя тульская двустволка и гражданский вариант мосинской винтовки.

— Развоевались! — возмутилась Ксения. — Эти длинноногие, небось, охотятся с детства, да к тому же еще и на людей тоже. А вы? Опять же для нас любые потери недопустимы. Хрястнут кого-нибудь по дурной башке дубиной или на грязное копье насадят — что делать будем? Нет, я предлагаю для начала просто переправить племя Апиных родственников на большой остров. А там присмотреться и без спешки решить, что делать дальше.

С этим предложением согласились все. Состав экспедиции тоже не вызвал особых споров — решили, что плывем мы с Катей. Паша с Ксенией почти не умели обращаться с катамараном. Отправляться всем четверым не имело смысла — ведь надо было взять с собой не только Апу с отпрысками, но и довольно много груза.

В Москву за дополнительным оружием решили пока не ходить, раз боевых действий не предвидится.

Экспедиция стартовала ранним утром следующего дня. Дул умеренный западный ветер, моя самодельная вертушка-спидометр показывала от шести до семи километров в час. Мы шли под парусом, хотя перед отплытием я притащил из Москвы три двадцатилитровых канистры с бензином, но топливо решено было использовать только в крайнем случае.

До большого острова "Катран" добрался за восемь часов. За это время мы с Катей полностью сошлись в том, что парусное вооружение пора дополнять стакселем, а то ведь "Катран" так и хочется переименовать в "Черепаху". Все-таки загрузка в неполные полтораста килограммов, как получалось, когда на борту были только мы двое, и более чем полтонны, как сейчас — это разные вещи.

Причалив, мы высадили на остров сыновей Апы — они должны были произвести первичную разведку и найти место для лагеря всего племени. А сами поплыли вдоль берега.

Часа через два он начал загибаться вправо, и нашим глазам открылся пролив между островом и материком. В ширину он был километров пять. Апа воодушевилась и показала нам, где укрываются ее родственники.

Их было немного — девятнадцать человек, из них один больной мальчик, из-за которого племя не могло двигаться быстро, и трое раненых в последней стычке с длинноногими.

— Какие приличные люди, — поделилась со мной Катя. — Я думала, что дикари должны просто бросить больного и удирать со всех ног.

— Так они, наверное, пока не успели должным образом одичать, в смысле цивилизоваться, — выдвинул гипотезу я. — Еще не дошли до понятия "целесообразность". Поэтому и не бросают больных и слабых.

Для перевозки всех на остров потребовалось четыре рейса и почти двадцать литров бензина — без мотора мы бы просто не успели до ночи. Да и то последний рейс пришлось делать в сумерках.

Когда мы грузили на "Катран" последнюю партию, из-за каменной гряды, отделявшей полуостров от материка, выскочили четверо. С виду практически как люди. Но больно уж агрессивно они бросились к нам, потрясая копьями, так что я сразу схватил винчестер и выстрелил два раза. Один из нападавших упал. Остальные кинулись назад, оставив не то раненого, не то убитого валяться на камнях. Наверное, можно было не сразу целиться в грудь, а поначалу выстрелить по ногам... но рядом со мной стояла Катя, и риск показался мне неуместным.

Обратно "Катран" повез тоже пятерых. Кроме экипажа, на наш маленький остров направлялись больной мальчик и самый тяжелый из раненых — у него опухла и загноилась нога. Катя убедила Апу, что Ксения, скорее всего, сможет им помочь, и теперь великая мать сопровождала своих больных соплеменников. Я же весь путь думал о том, что нам, похоже, необходимы радиостанции. Впрочем, покупать их совершенно необязательно, проще самому сделать то, что надо. Ведь здесь нет никаких проверяющих органов, и, значит, можно будет не маяться с шириной полосы передачи.

Ксения с Павлом действительно волновались. Впрочем, увидев пациентов, Ксюша тут же перестала кудахтать и велела нести их... вот только куда?

— В наш дом, — распорядилась Катя. — Мы пока поживем в палатке, нам не привыкать. А вообще, конечно, пора начинать строить еще что-нибудь. Но об этом я потом поговорю с Апой. Если она на время предоставит десяток своих родственников, то они тут сработают и за лесовоз, и за бульдозер, и за подъемный кран.

— Вот только прокормить их, наверное, обойдется дороже, чем купить подержанный бульдозер, — буркнул Паша. — Утки каждый день прилетать не будут.

— У нас есть сеть, — напомнила Катя. — Да и потом, если я все правильно понимаю, и с утками дело обстоит не так пессимистично.

Мы с любимой быстро перенесли необходимые вещи в ее бывшую палатку. Паша помог устроить больных и остался помогать Ксении, от нас же пока требовалось обеспечить рыбу или мясо. Я еще раз прочитал скачанные из интернета инструкции по установке сети, и мы, взяв ее, отправились к катамарану.

Когда сеть была поставлена, я поинтересовался у Кати:

— А почему ты решила, что утки будут прилетать к нам?

— Вспомни место, откуда мы эвакуировали неандертальцев. Что, по-твоему, они там ели?

— Наверное, рыбу...

— Ловя ее руками? Да и ни нырять, ни плавать они почти не умеют. Зато Апа умеет подманивать птиц. И, кажется, некоторых зверей тоже. Меня обещала научить, вот! Так что гордись, скоро я начну приманивать мамонтов, чтобы не мелочиться. Буду тебе носки вязать из их шерсти. Интересно, смогут они вплавь добраться до нашего острова? Чтобы с доставкой. Но ты все равно заранее подумай, как можно использовать в хозяйстве слоновую кость.

Вечером уставшая Ксения рассказала о состоянии больных.

— У мальчика запущенный бронхит, с этим я скорее всего справлюсь. А вот удастся ли обойтись без ампутации ноги у мужика — не уверена. Кстати, Апа точно знает какие-то наговоры. Побормочет что-то, пальцами пошевелит, ушами подвигает — и у пациента сразу пульс нормализуется. Очень хороший ассистент. Вот только я не знаю, как быть, если все-таки не удастся обойтись без ампутации. У меня просто сил не хватит, больно уж у них кости толстые.

— А если бензопилой? — предложил я.

Катя закашлялась, подавившись рыбьим хвостом. Видимо, в деталях представила себе это зрелище. Ксения глянула на меня, как на сумасшедшего.

— Или сабельной, она поаккуратнее режет.

— Это еще что такое?

Я принес и показал.

— Вроде ничего, — с сомнением покачала головой наша докторша, — только лезвие какое-то не очень подходящее.

— Их у меня пять штук разных. Вот, выбирай.

— Это, кажется, подойдет, — Ксения отложила в сторону пилу для дюраля. — Паша, справишься? Хотя ну тебя в задницу, еще в обморок хлопнешься, оживляй потом. Ладно, в случае чего сама как-нибудь.

Однако принимать столь экстремальные меры не пришлось, Ксения смогла сохранить ногу своему пациенту. Правда, работала она все же далеко не столь хорошо, как до ранения, но все же лучше самого хорошего протеза. Тем более не факт, что мне удалось бы найти самый хороший протез именно для неандертальца — вряд ли их массово выпускают в двадцать первом веке.

Мальчик с бронхитом выздоровел еще раньше, и теперь Апе ничего не мешало возвращаться к своему племени. Которое вполне могло и зачахнуть без великой матери.

— Разве она у них одна такая? — удивился я.

— В том-то и дело, — пояснила Катя. — Такая — одна. Есть две девчонки, только— только родившие своих первенцев. Но от них мало толку. Не могут подманить утку, не говоря уж о более крупном звере. Никого не могут лечить. Не могут заставить вождя себя слушать.

Катя уже успела выяснить, что у наших соседей-неандертальцев самый настоящий патриархат. Просто, если вождь умный, то он слушает, что говорит ему великая мать. Особенно если она же и способствовала тому, что он занял этот пост.

И снова вопрос — кому плыть — никаких дискуссий не вызвал. Катамаран потому и назывался "Валдай-6", что мог поднять шестерых. Причем он не утонул бы, будь даже все шестеро неандертальцами. Просто осел бы в воду по самую палубу. Но так как весомых гостей было всего двое плюс маленький ребенок, то мы могли сопроводить их вчетвером и даже взять с собой немного груза.

Мы решили присмотреться, нельзя ли организовать наше селение на большом острове. Во-первых, потому, что он реально больше — если по площади, то как минимум раз в сто. А во-вторых, нас очень уговаривала Апа.

Начала она с Кати, но тут, видимо, много времени не потребовалось. Следующим в очереди на моральную обработку был я.

Вообще-то вид нашей гостьи потрясал воображения даже без всяких одежд и украшений. Но тут она, видимо, решила дополнительно подстраховаться. И завила свою бороду в пять косичек. Кроме того, Апа натянула на себя штору из нашего домика, подаренную ей Катей, потому как в домик было решено потом переправить тюлевые шторы из московской квартиры. В таком одеянии Апа чем-то напоминала римского сенатора. Если, разумеется, у него были плечи хотя бы вполовину меньшей ширины. Хотя, конечно, все равно задницы не только таких, но даже вдвое меньших размеров ни у какого сенатора быть не могло.

Переводчиком с неандертальского работала моя ненаглядная. В ее исполнении это выглядело примерно так:

— Апа говорит, что любое племя будет весьма радо, если поблизости поселится величайшая мать. Но все-таки не совсем рядом, ибо это чревато. Потому как мать способна к добрым делам только в присутствии своего мужчины. Если его не будет, то под горячую руку лучше не соваться. И ей, привиреде, никакой другой не годится! Вадик, ты это хорошо понял? Так вот, Апа не только с восторгом наблюдает в моем лице будущую величайшую мать. С не менее глубокими чувствами она смотрит на тебя и видит того единственного мужика, который только и подходит этой самой матери. Любимый, ты очень горд? Смотри не зазнайся. Лучше прикинь, что можно взять с собой без риска утопить "Катран". Впрочем, еще раз сплавать туда и обратно в случае чего будет не так уж трудно.

Однако перед тем, как куда-то плыть, мне предстояло два раза посетить Москву.

Сначала мы вместе с Павлом появились в двадцать первом веке посреди моей квартиры. Здесь гость переоделся, затем подался к зеркалу — накладывать легкий грим, чтобы в случае, если встретится знакомый, не очень сильно вводить его в изумление. Потом мы за час с небольшим добрались от Ломоносовского проспекта до улицы Волгина. За это время на улице стемнело, но, наверное, и при свете дня на нас никто не обратил бы внимания.

Озираясь, как будто он шел грабить Форт-Нокс, а не возвращался домой после краткой отлучки, Павел где-то со второй попытки смог отпереть дверь, и мы вошли. Хотя жилище и простояло необитаемым всего две недели, в нем уже начала ощущаться какая-то затхлость.

— Так, приберем немного за покойничком-то, — ухмыльнулся Паша. — Да ты не пугайся, крыша у меня на месте. Просто мне куда удобнее считать, что Павел Никитич Данилин, царствие ему небесное, наконец-то скончался от одной из своих многочисленных и неизлечимых болячек. А его место занял десятиклассник Пашка Длинный, спортсмен и красавчик, в которого были влюблены чуть ли не все девчонки обоих выпускных классов. Кроме разве что одной гордячки-отличницы, Катя всегда была очень рассудительной особой.

Тут Паша замолк, покосившись на меня. Кажется, он жалел, что, не подумав, ляпнул что-то лишнее. Как будто я без него не знал, сколь рассудительна моя любимая! Иногда, конечно ей случалось совершать импульсивные поступки, но потом, если приглядеться, то всегда оказывалось, что они были хорошо продуманы заранее. В отличие от меня, который довольно часто сначала что-то делал, а только потом начинал чесать в затылке. Все правильно, должен же хотя бы один из пары думать над тем, что и зачем совершает. Глядишь, со временем и второй научится.

Вскоре Павел покинул свою квартиру, но, естественно, не через дверь. Я переправил его на остров с ружьем, карабином и патронами к ним. Кстати, до десятиклассника ему было еще далеко, выглядел Паша лет на сорок. Впрочем, это все равно далеко не восемьдесят, вот силы-то из него и прут.

Мы подоспели как раз к обеду, после которого мы с Катей немного отдохнули в снова ставшем нашем доме, и я отправился в будущее.

Никому не было интересно, кто заходит и кто выходит из Пашиной квартиры. Я доехал до Ломоносовского проспекта, с отвращением посмотрел телевизор, выпил две чашки показавшегося на редкость безвкусным кофе, почитал несколько обзорных материалов про неандертальцев — в общем, просто убивал время до того, как снова появится возможность вернуться. И доубивался до того, что чуть не забыл сходить в Катину квартиру за шторами. Но все-таки вовремя про них вспомнил и вернулся на поляну, обмотанный тюлем, как привидение.

Глава 10

Вопрос, где нам провести грядущую зиму — на большом острове или на маленьком — оказался не так прост. Да, в месте моего первого прибытия в прошлое потихоньку становилось тесновато. Мало того, что сам остров имел весьма невеликий размер, так более или менее ровного места на нем не набиралось и половины гектара. Урожай с огорода скорее вызывал моральное удовлетворение, а почти всех мидий в маленькой бухточке мы уже съели. В общем, если бы не один единственный недостаток большого острова, то мы переселились бы туда не задумываясь и с песнями. Нет, причиной сомнений были не Апины соплеменники. Они, если можно так выразиться про неандертальцев, оказались очень культурными, доброжелательными и вежливыми людьми. Главный недостаток большого острова состоял в том, что оттуда никак не получалось попасть в двадцать первый век. Это выходило только с маленького островка, причем не абы откуда, а только с полянки неподалеку от бухты.

И, значит, в случае смены места жительства мы окажемся на всю зиму отрезанными от Москвы, потому как выходить в море в период с ноября по март, насколько я помнил предыдущую зиму, будет извращенной формой самоубийства.

Основным фактором в принятии решения стало заявления Апы о том, что мамонтов на острове, который мы назвали островом Родос из-за некоторого сходства с одноименным греческим, вполне достаточно. На зиму точно хватит.

Я быстро прикинул в уме. Мясо зимой может храниться долго, и, получается, можно считать, что не менее половины веса мамонта пойдет в пищу. Весит же он десять тонн — значит, с одного хоботного имеем пять тонн мяса. Пусть неандерталец за один присест сжирает мяса как пять нормальных человек в сутки, они все здоровые. Итого двадцати рылам одного мамонта хватит на два месяца! А так как мамонтов на Родосе значительно больше, чем пальцев на руках, это Апа утверждала совершенно точно, то и нам хватит.

Правда, потом выяснилось, что в столь красивые с виду рассуждения вкралась ошибка, но решение-то мы принимали еще до того, как это стало ясным. И вот в конце августа началось великое переселение. Я только и успевал таскать из будущего бензин и крупы, а "Катран" почти каждый день делал по рейсу туда и обратно. Так что к середине сентября, когда погода временами уже становилась "нелетной", смена места жительства нашей маленькой колонии была в общем завершена. А к концу сентября было завершено и строительство двух домов. На сей раз это были срубы, а не каркасные скворечники наподобие оставшегося на маленьком острове.

Тогда же наш флот увеличился еще на одну единицу. Все-таки "Катран" даже с малой загрузкой был не очень быстроходен. И, например, если погода вдруг начнет портиться как раз тогда, когда он будет находиться примерно посередине пути от большого острова до малого, то получится совсем нехорошо. По моим наблюдениям для радикального изменения обстановки требовалось часа два, а за это время он никак не успеет добраться до берега. Вот я и купил то, чему этих самых двух часов хватит даже с некоторым запасом. Надувная лодка "Беджер" с пятнадцатисильным мотором даже с полной загрузкой развивала двадцать километров в час, то есть могла в любом случае убежать от надвигающегося шторма. На ней мы с Катей и совершали регулярные рейсы на малый остров, потому как постоянно оказывалось, что нам еще чего-то не хватает, а Катины деньги еще далеко не кончились, да и у меня они в общем тоже водились в не таких уж малых количествах. Кстати, как-то раз я случайно услышал, как на эту тему моя любимая разговаривала с Ксенией.

— И чего ты с ним туда постоянно мотаешься? — недоумевала наша докторша. — Он что, один или с Пашей не доплывет? Или боишься, что начнет там изменять тебе с утками или с мидиями — больше, насколько я помню, на том клочке земли ничего живого нет.

— Ты, Ксюха, как была там всю жизнь дурой озабоченной, так ей и здесь осталась, — вздохнула Катя. — Какие еще в задницу измены? Вдвоем в случае чего больше шансов выжить, тем более что плаваю я лучше вас всех, вместе взятых, причем и в холодной воде тоже.

Впрочем, перед тем, как проводить меня в будущее, Катя устраивала, как она это назвала, сеанс релаксации. Причем такой интенсивности, что даже если бы я в Москве и захотел ей изменить, то все равно бы у меня ничего не вышло. Кое-как перекантовавшись в будущем три дня, я возвращался на остров, где отдыхал примерно сутки. Потом еще один заход в Москву, и лодка, которой без особых затей было присвоено имя "Барсук", с очередной партией груза отправлялась на Родос.

В начале октября море еще довольно часто позволяло по нему плавать, и однажды, вернувшись, мы узнали, что во время нашего отсутствия племя добыло мамонта и сейчас собирается его есть. Понятное дело, я тут же кинулся смотреть на ископаемую зверюгу.

М-да...

Во-первых, это все-таки был не совсем мамонт, а скорее волосатый слон, потому что бивни у него торчали вперед, а не закручивались бубликом. Но это еще было полбеды. По размеру слон не дотягивал даже до коровы! Причем Апа утверждала, что он мало того что взрослый, так еще и довольно крупный. В общем, я потом раскопал в интернете, что в это время на многих крупных средиземноморских островах действительно водились карликовые слоны. Но, надо отдать им должное, на вкус они оказались великолепны, особенно если готовила Ксения.

Зима в этом году хоть и началась позже, чем в прошлом, аж в середине декабря, зато сразу с недельной метели. Впрочем, Апа предупреждала о смене погоды за несколько дней, так что мы успели в последний раз сплавать на маленький остров, нормально вернуться с грузом, вытащить оба наших корабля на сушу и засунуть их в специально для этого построенный сарайчик, после чего отпраздновать закрытие сезона. Хотя, конечно, на самом деле мы праздновали получение Пашей первой партии нормального самогона из местного сырья. Если кто собирается ухмыльнуться или осуждающе покачать головой, то зря. В конце концов, продукты перегонки годятся не только для пьянства, но и для использования в двигателях внутреннего сгорания. Ну, а что сейчас мы их сели пить — так это исключительно в целях исследования химической чистоты и прочих эксплуатационных свойств.

До самого Нового года погода не очень способствовала продолжительным прогулкам. В основном приходилось сидеть дома, иногда захаживая в гости к Павлу с Ксенией или к неандертальцам.

Да, на большом острове, который мы посчитали Родосом и потому так и назвали, теперь стоял самый настоящий поселок. В самом его центре располагалось здание, с которого Паша начал строительство — русская баня. Потому как то, что я соорудил на месте предыдущего жительства, было, по его мнению, всего лишь походной душевой. Хотя, с моей точки зрения, главным отличием было то, что в новой бане стало несколько удобнее заниматься сексом. Что Павел с Ксенией и доказывали регулярно, иногда по три-четыре часа подряд. Мы же Катей, попробовав, решили, что в бане все-таки лучше ограничиться мытьем или, если уж совсем невтерпеж, одним быстрым разом, а продолжать не торопясь и не отвлекаясь на подбрасывание дров в печку или обливание водой раскаленных камней. В общем, дома.

У нас с Катей он представлял четырехстенную избу и состоял из сеней и одной большой комнаты размером шесть на шесть. В одном углу стояла низкая полутораспальная кровать — нам ее вполне хватало. Правда, примерно половина пола комнаты была покрыта большим пушистым ковром. У противоположной стены располагались письменный стол, печка, шкаф, обеденно-готовочный столик и четыре стула.

Паша, глянув на наше жилище, заявил Ксении, что лично он в такой тесноте и нищете жить не готов. И, припахав все племя, отгрохал пятистенку размером шесть на девять. Она состояла из четырех комнат — двух небольших спаленок, кухни и гостиной. Правда, назначение последней Павел, кажется, представлял себе несколько однобоко, потому как единственным предметом мебели там пока был здоровенный четырехспальный сексодром с балдахином, а гостей, то есть нас, они с Ксюшей принимали на кухне.

Чуть в стороне располагались мастерская и больница — простейшие срубы пять на пять без каких-либо излишеств. А за ними — два шатрообразных дома из тонких стволов и веток, обмазанных глиной, где, собственно, и жило все племя. Правда, мы все же успели до выпадения снега построить им сарай с земляным полом, но зато с нормальной печкой-буржуйкой, однако пока это помещение особым успехом не пользовалось. Неандертальцы по очереди заходили туда, оглядывались, долго смотрели в единственное окно, потом осторожно трогали печку, восхищенно цыкали зубом и возвращались в свои шатры.

Кстати, несмотря на то, что в диаметре каждый шатер имел всего метра три, а набивалось туда по десятку с лишним человек, в жилищах наших соседей ничем особым не пахло, кроме дыма. Топились они по-черному, костром, разведенным в сложенном точно по центру очаге из камней, а дым выходил в специально для этого открываемое отверстие в крыше.

Баня у них тоже никакого энтузиазма не вызвала. Апа один раз помылась, но почти холодной водой и при температуре градусов двадцать — иначе ей было слишком жарко. Однако повторять свой подвиг совершенно не рвалась.

Зато подаренный набор щеток и расчесок для собак ей очень понравился. Она обучила сыновей им пользоваться и теперь приходила к нам в гости вся из себя расчесанная, шерсть на ее могучем теле лежала красивыми шелковистыми волнами. Я, хоть и не обладал никакими телепатическими способностями, и то видел, что, глядя на Апу, Катя всякий раз задумывается о вязании. Потому как у местных карликовых слонов шерсть для этого оказалась слишком грубой.

Вскоре подоспел Новый год, который мы праздновали традиционно, в ночь с тридцать первого декабря на первое января по местному календарю. И, значит, в здешнем мире пошел уже второй год новой эры.

Он начался с лесозаготовок, потому как пилить деревья лучше всего именно зимой, когда в них мало соков. Чем мы и занимались с Павлом при посильной помощи нескольких молодых неандертальцев, а наши женщины в основном сидели дома — Ксения готовила, а Катя помогала ей и шила. По вечерам же она читала, причем не художественную литературу, которой в ее ноутбуке было более чем достаточно, а научно-популярную, что я накопал для нее в интернете во время своих осенних визитов в Москву. В основном о происхождении и истории развития человека. Вскоре, приобретя какой-то багаж знаний, любимая начала в перерывах между чтением различных источников делиться сведениями со мной.

— Вадик, как ты думаешь, отчего некоторые первобытные охотники и собиратели перешли к земледелию?

— Наверное, забрели в такие места, где охотой да сбором орехов не очень-то и прокормишься, — пожал плечами я. — Жить захочешь — и не тому научишься.

— Вот-вот, и мне тоже так казалось. Однако на самом деле все обстояло строго наоборот! Переход от добычи к производству еды всегда происходил в райских уголках вроде Междуречья. Там, где дичь сама шла на охотников, а всякие съедобные растения торчали из земли чуть ли не на каждом квадратном метре и давали по три урожая в год без всякого участия человека.

Вообще-то мы уже собирались ложиться спать, и Катя параллельно с образовательными речами начала раздеваться. Я, как всегда, с большим интересом следил за развитием этого процесса, но любимая, кажется, отнесла мое повышенное внимание к своим историческим изыскам. И продолжала ими делиться:

— Вот, значит, иногда кочевое племя забредало в такой райский уголок. И через некоторое время с удивлением обнаруживало, что кочевать больше никуда не надо. Дичи много, за ней совершенно не надо бегать, а всяких съедобных орехов и кореньев еще больше. Племя строило чуть более капитальные жилища, чем обычно, потихоньку обрастало хозяйством... м-м-м...

Тут в Катином докладе случился перерыв, потому как я начал целовать ее в шею. Мне подставили грудь, но перед этим пообещали продолжить просвещение как только, так сразу. И, действительно, когда ее дыхание выровнялось, Катя выполнила свое обещание.

— Обрастало, значит, хозяйством и детьми.

— А что, в походах этому что-то мешало? — поинтересовался я. — Мы, например, сегодня в сумме отмахали километров пятнадцать по снегу, да еще и с бревнами приходилось корячиться, и ничего. Как ты только что могла убедиться, силы очень даже остались.

— Ну, во-первых, наверное, не все такие... э-э-э... выносливые. А во-вторых, заводить следующего ребенка можно было только тогда, когда предыдущий научится бежать со скоростью быстрого взрослого шага, ведь мать может нести только одного. Опять же мужики все-таки от безделья начинали интенсивнее выполнять свои супружеские обязанности, и население быстро росло. А поголовье дичи и количество съедобных растений в шаговой доступности, наоборот, быстро падало. И скоро перед племенем вставал простой выбор из трех вариантов.

— Или вымереть от голода в связи с изменившимися условиями.

— Или преодолеть лень, бросить лишнее барахло и снова вернуться кочевому образу жизни.

— Или остаться на месте и заняться сельским хозяйством.

— Так вот, — продолжала Катя, потянувшись, — довольно часто люди выбирали третий вариант. Это я тебе излагаю одну из существующих гипотез. Однако мне в ней не все кажется достаточно убедительным. Например, почему жители северной Германии перешли к земледелию на пятьсот лет позже своих соседей с юга? Расстояние между ними было всего километров полтораста. Или почему некоторые североамериканские индейцы сначала переходили к нему, потом вполне сознательно бросали это дело, а через некоторое время снова возвращались к пахоте? И так несколько раз. Что, мне снова сделать перерыв в дозволенных речах? Ладно, ложись на спину и расслабься — ты все-таки целый день бревна таскал, так что теперь отдохни, я за тебя поработаю.

— А потом расскажешь, в чем тут дело? Заинтересовала ведь.

— Обязательно.

Итак, Катина гипотеза состояла в том, что племена, пришедшие к оседлому образу жизни от изобилия, после его исчезновения переходили к земледелию вовсе не оттого, что оно имело какие-то преимущества перед охотой и собирательством. Как раз наоборот — одни сплошные недостатки!

— Постой, — не понял я, — ты хочешь сказать, что бушмен-охотник — они, кажется, где-то еще сохранились в двадцать первом веке — живет лучше американского фермера?

— Разумеется, нет, но это же примеры из разных обществ, а сравнивать надо в пределах одного. И тогда да — этот охотник живет лучше, сытнее и дольше, чем его сосед, крестьянин из Руанды. У него более сбалансированное питание, нет специфического искривления позвоночника от постоянной работы в одной и той же согнутой позе. Больше свободного времени, наконец! И от неурожая ему пострадать гораздо труднее, ведь в его рационе десяток растительных культур, а не одна, как у крестьянина. Да плюс еще дичь. У всех сразу неурожаев не бывает, это нужно какое-то сильное природное бедствие. И что, люди добровольно и песнями шли на такую каторгу? Да фигушки! Их заставили! Там, где вожди за время оседлости смогли набрать достаточную силу. Вот им переход к земледелию как раз ничем особым не грозил, а возвращение к кочевничеству могло принести не только чисто физические неудобства, но и уменьшение концентрации власти. Сильными и знающими себе цену охотниками управлять труднее, чем привязанными к хижине и барахлу домоседами. И, значит, там, где к моменту попадания в райский уголок племя имело сравнительно сильную власть вождей, после быстрого истощения ресурсов оседлого собирательства оно переходило к земледелию. А где сильной власти не было — снова начинало кочевать. Причем с этой точки зрения легко объясняются метания аборигенов Северной Америки и Австралии. Какой-то достаточно сильный вождь мог на короткое время заставить племя горбатиться на месте, но обязательно находился охотник, который в конце концов проламывал вождю череп томагавком или бумерангом, после чего снова начинался кочевой период. Но продолжался он недолго, ибо новый вождь отлично помнил, как хорошо жить элите, когда все племя никуда не бежит, а спокойно ковыряется в земле на одном месте. В силу чего с этим охотником быстро происходил какой-нибудь несчастный случай. Вот они так и шатались от добычи пропитания к его производству и обратно.

Рассуждения Кати показались мне достаточно убедительными. Действительно, в двадцать первом веке элита руководствуется исключительно своими интересами, даже если они находятся в прямом противоречии с народными. За примером далеко ходить не надо — взять те же новогодние праздники. Сколько уже твердят, что длинные каникулы нужны не зимой, а в мае, когда пора после зимы заняться дачей! Однако нет, наша правящая элита до ковыряния в земле не снисходит, но зато привыкла отдыхать во всяких Курощавелях. И поэтому, несмотря на все вроде бы разумные аргументы, каникулы остаются и будут оставаться именно в январе, когда большинству народа абсолютно нечем заняться, кроме злоупотребления водкой. Так почему элита за сорок тысяч лет до того должна быть какой-то другой? Как раз правдоподобнее, что с момента своего возникновения она всегда была одинаковой.

Однако что-то в рассуждениях Кати меня зацепило, и я быстро понял, что именно, после чего уточнил у любимой:

— Насколько я в курсе, заселение Австралии происходит именно сейчас, где-то в минус сороковом тысячелетии. А ты не читала, как оно осуществляется? В Австралию сейчас что, можно попасть посуху?

— Нет, она в эти времена соединена только с Новой Гвинеей, а от Евразии ее отделяют несколько проливов между островами. Причем довольно широких, километров по пятьдесят, а то и восемьдесят.

Вот оно, дошло до меня. Те самые люди, которые здесь, на месте будущей Греции, истребляют неандертальцев, в тысячах километров на юго-восток уже приступили к заселению Австралии. Их не остановили проливы шириной в десятки километров. Так почему мы решили, что пролив, отделяющий Родос от материка, покажется им хоть сколько-нибудь серьезным препятствием? Он же всего пять километров в самом узком месте и тридцать — в самом широком.

Глава 11

Наступление красных захлебывалось на глазах. Они подняли в воздух оба имеющихся у них Б-52 с ядерными бомбами, но один в темпе окружила пятерка трехкрылых "фоккеров" образца тысяча девятьсот пятнадцатого года. Бомбер дымил, и его падение было делом ближайших секунд. Второй тянул над обширным густым лесом, но чаща кишела партизанами, уже задравшими в небо свои дробовики. И, значит, этого тоже скоро собьют.

На море дела обстояли ничуть не лучше. Линкор "Бисмарк" вел неравный бой с полутора десятками боевых плотов, закидывающих его камнями. Разумеется, с одним таким он справился бы играючи, пять скорее всего тоже осилил бы, но сейчас ему оставалось только героически потонуть.

На суше танки "Тигр" пытались прорваться сквозь плотную толпу дикарей с палицами, но безуспешно. Один танк уже забили насмерть, два других были повреждены процентов на восемьдесят, а дикарей еще оставалось не менее трех десятков.

Еще раз обозрев поле битвы и убедившись, что никаких резервов у красных вроде бы не осталось, я двинул вперед своего боевого пророка. Заорав что-то явно матерное на неизвестном языке, он устроил землетрясение прямо под крепостной стеной, преграждавшей моим войскам путь к вражеской столице, а потом пробудил вулкан немного сбоку от направления главного удара — чтобы обезопасить наступающие войска от нападения с фланга. Трубно взревев, пошли в атаку боевые слоны. Два пулеметных расчета, непонятно как сохранившиеся у красных, открыли было огонь, но были мгновенно перевербованы специально на подобный случай сопровождавшими армию пятью священниками. До полного поражения противника оставались считанные минуты.

— Сдаюсь, — расстроено сказала Катя, закрывая свой ноутбук, — но это нечестно. Почему моих "Боингов" смогли сбить какие-то этажерки? И уж тем более бородатые мужики в ватниках и с берданками. Кстати, что за странные корабли напали на мой линкор?

— Боевые плоты из позднего палеолита. Я их специально не апгрейдил, дешевле было просто наращивать количество. Собственно, из-за недооценки количественного фактора ты и проиграла. Ресурсов у нас было поровну, но ты их пустила исключительно в развитие, а я в основном в количество, развивая далеко не все технологии.

— В жизни все совсем не так!

— Разумеется, танк не забьешь дубинами и стратегический бомбардировщик не собьешь из дробовика. Однако в игре "Империи Земли" это можно. Но, между прочим, и в здешней жизни возможно что-то подобное. Наше технологическое преимущество над местными троглодитами огромно, но оно не помешает им тупо задавить нас количеством, если мы лопухнемся и допустим их сюда.

Как уже говорилось, дверь в двадцать первый век осталась на маленьком острове и была для нас закрыта по крайней мере до начала апреля, а если не рисковать, то до его конца. И, значит, возможности заглянуть в интернет у меня не имелось, полагаться можно было только на свою память. Кое-что она мне, конечно, подсказала, но далеко не все. Например, я помнил, что дешевый самолет стоит примерно как дешевый автомобиль, но вот включались ли в число автомобилей "Жигули", уже забылось. Мотодельтаплан вроде должен быть немного дешевле самолета, но насколько именно, я тоже не помнил. Впрочем, особой роли это не играло. Наши с Катей финансовые возможности позволяли купить и то, и то, даже если считать дешевым автомобилем "Гольф". Просто ни самолет, ни дельтаплан не решали проблемы целиком. А состояла эта проблема в необходимости с началом лета как-то отслеживать, что происходит в проливе между Родосом и материком. Потому как иначе однажды можно будет проснуться от воинственных воплей напавших на наш поселок троглодитов. То, что на самом деле они назывались кроманьонцами, дела не меняло.

Причем в смысле авиации нам еще повезло. Ведь если взять и случайным образом выбрать из всего населения России четырех человек, то какова вероятность, что хотя бы один из них будет иметь представление о пилотировании летательных аппаратов? Ноль целых, сколько-то там сотых. А из нашей четверки как-то удовлетворяли этим условиям трое.

На первом месте, разумеется, пребывала Катя. Оказывается, в конце сороковых годов она закончила аэроклуб, причем летать ей довелось не только на По-2, но и на Як-18 первых выпусков. Ее налет измерялся десятками часов. Если судить по роману Хейли "Взлетная полоса номер какой-то там", то подобных навыков хватит для пилотирования четырехмоторного межконтинентального лайнера.

Вторым был Паша. Чуть ли не половина его службы прошла на аэродромах, где, по его словам, ему неоднократно случалось сиживать за штурвалом Ан-2, причем иногда даже в воздухе.

Мои достижения были скромнее, но тоже отличны от нуля. Одно время я увлекался авиасимуляторами, и, кроме того, пару раз летал на мотодельтаплане. Правда, пассажиром, но мне было отлично видно, что там делает пилот.

И только Ксения выпадала из общего ряда. Она не поднималась в воздух ни разу в жизни, даже пассажиром. Но, как уже описано выше, пилотов у нас хватало и без нее.

Впрочем, одно воздушное патрулирование проблемы не решало. Наиболее радикальным выходом было бы заминировать пролив, но пока я не очень представлял себе, как именно это сделать. Классические якорные мины не годились, потому как плот мог иметь осадку и меньше полуметра, то есть они должны быть установлены чуть ли не на поверхности, где их нетрудно увидеть. Да и сколько же мин потребуется для надежного закрытия пролива длиной почти в двадцать километров? Ведь троглодиты могут начать форсировать его и не в самом узком месте.

Поэтому я думал о более высокотехнологичных устройствах, которые должны метров за пятьдесят от проплывающего плота выпрыгивать из воды и взрываться на высоте примерно метра, разбрасывая в горизонтальной плоскости тысячи осколков. Кроме того, мины должны быть дистанционно отключаемыми. Эскизный проект такого изделия я уже составил, и теперь требовалось его радикально упростить, потому как больно уж сложным он у меня получился.

И, наконец, вопреки опасениям Катя смогла довольно быстро объяснить Апе, что такое патрулирование побережья и зачем оно нужно. Неандерталка обещала, что с наступлением весны на это ответственное дело каждый день будут выходить по два охотника.

Вообще-то у Кати уже появились свои мысли по поводу обороны острова, не совпадающие с моими. Дело в том, что тех же уток Апа умела не только телепатически подманивать, но и отпугивать тоже. И микромамонтов тоже, но вот с пещерными медведями, леопардами и кроманьонцами ничего подобного не получалась. Неандерталка объясняла — это оттого, что они хищники. А их по определению невозможно понять, не говоря уж об управлении ими.

— Разве медведь — такой уж хищник? — удивился я. — Он, кажется, всеядный, вроде свиньи.

— Вот-вот, и мне тоже кажется, что дело тут не только в образе питания. Наверное, дело в агрессивности. С носорогами у наших друзей тоже ничего не выходит, а они, насколько я в курсе, чистые вегетарианцы. Дело, я так думаю, в отсутствии тренировки. Не больно-то потренируешься управлять каким-нибудь пещерным львом, например. Сожрет быстрее.

Мне показалось, что я понял, куда клонит любимая.

— Так ты предлагаешь как-то раздобыть кроманьонского ребенка и тренироваться на нем?

— Н-нет, о таком я не думала....

Катя явно была слегка растеряна.

— Наверное, может получиться, но мне пришло в голову другое. Следует поступить, как в кино.

Надо сказать, что зимние вечера мы часто коротали за просмотром фильмов. В ноутбуке у меня их было десятка три, и в один из последних заходов в будущее я привез оттуда большой монитор.

— Тренироваться лучше всего на кошках, — продолжала любимая. — А что? Это хищник, хоть и мелкий. Иногда бывает довольно агрессивным. Но в то же время не опасен и вообще на подсознательном уровне расположенный к человеку. Я одно время еще в Москве хотела завести кошку, да стало жалко животное. Что с ним будет, когда помру? Ну, а теперь это в мои ближайшие планы не входит. Значит, внеси в тетрадку с заказами две... три... в общем, пяток котят. Трех кошечек и пару котов. Весить они все вместе будут немного, максимум два кило, а то и меньше. Сначала мы с Апой попробуем научиться мысленно общаться с ними, а там, чем черт не шутит, дело дойдет и до их более крупных родственников. В общем, наша обороноспособность может сильно повыситься от присутствия нескольких ручных саблезубых тигров.

То, что идея про кошек пришла Кате в голову после просмотра "Операции Ы", сомнений не вызывало, мы этот фильм позавчера смотрели все вчетвером. А про тигров после чего? Насколько я помнил, "Полосатого рейса" в моем ноутбуке не было.

— Не волнуйся, до них дело если и дойдет, то не скоро, — успокоила меня Катя. — Но котят все-таки захвати в первый же заход.

Вообще-то меня, как и мою женщину, сильно интересовал вопрос — отчего неандертальцы проиграли битву за жизнь и были уничтожены в истории нашего мира? Раньше, во время редкого чтения научно-популярных статеек, все было вроде понятно — из-за глупости и неорганизованности. У них, мол, были слабее развиты те области мозга, которые отвечают за коллективизм. А объем мозга получился столь большим за счет развития участков, обеспечивающих эмоциональные порывы. Поэтому нет ничего удивительного, что легко возбудимые индивидуалисты в конце концов проиграли дисциплинированным коллективистам, несмотря на свое исходное преимущество в численности.

Так вот, видел я нечто другое. Во-первых, все наши неандертальцы были людьми очень спокойными. Во-вторых, дисциплинированными, вождь обладал вполне достаточной властью. А сам он всегда прислушивался к тому, что ему говорила Апа, так что и тут все было в порядке. В третьих, у них четко работал принцип "один за всех и все за одного". Не бросили же они больного мальчика, когда еще можно было удрать от появившихся с востока врагов! В-четвертых, среди них встречались и довольно умные особи, уж во всяком случае не глупее, чем средние москвичи. Так, один из сыновей Апы — тот, что поначалу испугался нас, приняв за кроманьонцев — быстро научился играть в шахматы. И Паша утверждал, что у него очень неплохо получается, хотя поначалу он не мог нормально брать маленькие фигурки своими толстыми и короткими пальцами. Может, причина именно здесь? Руки наших здешних приятелей оказались очень плохо приспособленными для выполнения тонких работ. Причем явно имела место положительная обратная связь. Таким пальцами трудно было изобразить что-то мелкое и изящное. Поэтому никто и не изображал, в результате чего пальцы грубели еще больше. Например, все наши попытки научить хоть кого-нибудь рисовать пока терпели неудачу. Неандертальцы просто ломали и карандаши, и фломастеры. В моем блокноте, куда записывалось, что необходимо притащить из будущего сразу после окончания периода зимней изоляции, давно значились антивандальные письменные принадлежности.

Однако в качестве причины проигрыша это, с моей точки зрения, как-то не очень годилось. Какая разница, насколько аккуратно обработаны каменные наконечники копий, которые противники кидают в друг друга? Здесь тщательно зашлифованные изделия кроманьонцев не имеют никаких преимуществ перед грубо, в десяток ударов вырубленными треугольниками неандертальцев. Хотя Ксения считала, что дело именно в этом, и сейчас Паша по ее подсказкам мастерил игрушки, долженствующие хотя бы в следующих поколениях как-то исправить сложившееся положение вещей.

Павел же считал, что причиной всему является строение языка и глотки аборигенов. Действительно, говорили наши здешние друзья довольно своеобразно. Из гласных у них нормально получались только "А", "У" и "Ы", а из согласных — в основном глухие и шипящие. Вот Паша и родил теорию, согласно которой бедность воспроизводимых звуков ведет к бедности и архаичности языка, а это, в свою очередь, резко тормозит развитие его носителей. Правда, и эта гипотеза меня как-то не убеждала. Да, для постройки атомного авианосца язык неандертальцев явно беден. Но для обеспечения всех текущих потребностей его более чем достаточно. Опять же что мы видим в будущем? Весьма архаичный и не очень логично построенный язык не помешал англичанам подчинить себе полмира.

У Кати тоже явно имелись какие-то предположения относительно сложившейся ситуации, однако она ими пока не делилась даже со мной. Но, как все мы, явно искала выход, отчего, наверное, и решила заняться невербальной дрессировкой кошек. Хотя во время очередной метели, когда мы вынуждены были два дня подряд сидеть дома, почти не выходя на улицу, она мне рассказала кое-что интересное.

— Кроманьонцы вообще-то появились хоть и позже неандертальцев, но довольно давно, — начала любимая. — По наиболее правдоподобным теориям, где-то порядка трехсот тысяч лет назад. И сразу попытались устроить экспансию из своей родной Африки в Европу, но поначалу у них ничего не получалось. Коренные европейцы, то есть неандертальцы, стояли насмерть, успешно отражая все атаки пришельцев. Так продолжалось больше двухсот тысяч лет, а потом на Суматре произошло извержение супервулкана Тоба. Как, ты не знаешь, что такое супервулканы? Даже я была в курсе еще до встречи с тобой. Весь двенадцатый год по интернету кочевали панические статьи о скором взрыве Йеллоустоуна! В общем, это вот что. Во многих местах раскаленная магма подходит довольно близко к поверхности земли — иногда даже меньше, чем на десять километров. Там образуются окруженные твердыми породами области расплава, находящиеся под очень высоким давлением. В большинстве случаев имеются каналы, по которым расплавленная магма, если проплавит совсем тонкую затычку у поверхности, может вырваться наружу. То есть если принять аналогию подземного тела вулкана с паровым котлом, то обычное извержение — это срабатывание его предохранительного клапана. Но такую деталь имеют не все подземные емкости. И, раз нет предохранительного клапана или он обладает недостаточной пропускной способностью, может рвануть сам котел — это и будет извержение супервулкана. Именно такой взорвался на Суматре. И разразилась катастрофа планетарного масштаба.

Всю Индонезию сожгло пирокластическими волнами, но это были еще цветочки. Треть Азии оказалась засыпана вулканическим пеплом, под которым погибло почти все живое. А потом по всей земле начали выпадать ядовитые кислотные дожди. Полностью вымерли многие виды животных и растений. Довершило же картину глобальное похолодание из-за того, что частицы пепла резко ослабили солнечные лучи. Среднегодовая температура упала на десять, а по некоторым данным — и вовсе на двадцать градусов. Снег в Африке стал обычным явлением, и это продолжалось не меньше трех лет подряд.

Неандертальцам, конечно, пришлось туго, но они, хоть и с потерями, все же пережили тяжелые времена. Все-таки эти люди были привычны к морозам, хоть и не таким свирепым. Опять же им, кроме привычки, наверняка помогла густая шерсть. А безволосые и выросшие в теплом климате кроманьонцы вымерли почти полностью. Некоторые исследователи считают, что чисто случайно смогли выжить несколько человек, и все.

Кроманьонцам потребовалось двадцать тысяч лет, чтобы восстановить первоначальную численность и возобновить попытки завоевания Европы. Но теперь, судя по результатам, это были какие-какие-то совсем другие люди, несмотря на то, что анатомически они остались теми же самыми. Неандертальцы сразу начали терпеть поражение за поражением, и для их полного уничтожения хватило всего пяти тысяч лет. Но что именно случилось с кроманьонцами в результате извержения, я пока понять не могу.

Глава 12

Все время, пока наш "Катран" преодолевал расстояние от острова Родос до того, маленького, похожего на запятую (мы, кстати, его, а теперь уже ее, так и назвали), я чувствовал себя не в своей тарелке. И погода тут была ни при чем — как говорится, и хотелось бы лучше, да некуда. Хоть зима выдалась холоднее предыдущей и довольно снежной, весна началась рано, в начале марта, и была очень дружной. Уже в начале апреля закончились весенние ветры, стало тепло, тихо и солнечно, но мы выждали еще неделю, прежде чем отправиться на Запятую.

За зиму Катя сшила целых два стакселя, и один из них мы поставили на катамаран. От этого он вроде поплыл немного побыстрее, но точно можно будет сказать только на обратном пути — с грузом.

Волновался же я оттого, что маленький остров вовсе не был конечной точкой путешествия. С него предстояло перейти в Москву, а там я не был уже почти полгода. И, понимая, что мысли типа "а как оно там, все ли в порядке" лишены какого бы там ни было основания, все равно волновался. Хотя отлично знал, что вернуться мне предстоит в тот же момент, в какой покинул столицу. Там сейчас середина декабря. Скоро новый год, но он не стал ни на секунду ближе за то время, что мы в компании неандертальцев зимовали на Родосе.

Естественно, на Запятой за время нашего отсутствия никого не было и ничего не случилось. Два домика и два сарайчика стояли на своих местах, внутри было чисто и сухо. В бухточке откуда-то появились новые мидии, хоть и не в таких количествах, как при первом моем визите. На огороде в паре мест даже начали пробиваться ростки моркови и картошки, хотя никто ничего не сажал — видимо, осенью мы выкопали не все.

Пройдя на поляну, с которой происходили переходы в будущее, я снова почувствовал какое-то смутное беспокойство. Теперь мне казалось, будто здесь что-то изменилось. Несмотря на то, что никаких хоть сколько-нибудь заметных изменений не было!

Я постарался превозмочь иррациональное беспокойство. Даже если в силу каких-то причин путешествия в будущее отсюда больше невозможны, то что теперь, топиться с расстройства? Да нет, мне и тут неплохо. Хотелось бы, конечно, принести оттуда еще много полезных вещей, но, в конце концов, мы и так неплохо обеспечены.

Вздохнув, я сел на траву и приготовился к перебросу. Который у меня получился, но не совсем так, как в прошлые разы. Тогда от меня требовалось только желание попасть в будущее и мысленный поворот кольца. Сейчас же понадобилось еще и что-то вроде подтверждения уже отданной команды. Как будто кольцо почти как компьютер уточнило — "вы действительно хотите именно туда?".

— Да, хочу! — вслух сказал я и оказался в своей квартире. Посидел минут пятнадцать, обдумывая появившиеся нюансы, ни до чего не додумался и потянулся к первому листу памятки, оставленной мной самому себе при отбытии в прошлое перед зимовкой. Понимая, что до следующего визита может пройти полгода и, значит, что-нибудь да забудется, я записал все, что происходило в последние дни, и свои планы на будущее. Так, с работой более или менее ясно, все свои задачи я прекрасно помню. А вот что мне понадобилось на радиорынке? Написано "Царицыно" и стоит какая-то невразумительная закорючка. Кажется, это что-то для Ксении, вот только что? Ага — кажется, вспомнил. Ей понадобилась приблуда к ноутбуку, похожая на коврик для мыши. Но предназначенная для рисования — если по ней чем-нибудь водить, то на экране отобразится траектория. Как она называется, Ксения не знала, я тоже, но купить хреновину все равно надо. Будем надеяться, продавцы поймут, что именно я от них хочу. Ну, а если нет — тоже не критично. Если бы этот коврик был позарез нужен Ксюше, то она наверняка бы не раз мне о нем напомнила, а не молчала всю зиму. Значит, ничего страшного не случится, если я приобрету его позже, когда узнаю, как он называется.

На радиорынке быстро выяснилось, что желаемая мной приблуда без затей называется графическим планшетом, да и стоит не очень дорого, так что вечером я перечеркнул запись про нее, ставшую неактуальной после покупки. И вновь задумался, были ли странности в поведении кольца или они мне только показались? И если да, то что они могут означать.

Вообще-то одна гипотеза у меня уже имелась. Правда, с обоснованием у нее пока было не очень, просто мне так хотелось, и уже довольно давно.

Как уже говорилось, кольцо всегда возвращало меня в тот же момент времени и на то же место, откуда был произведен старт. Причем в нашем времени я мог переноситься в прошлое откуда угодно, но возвращался всегда в тот же момент туда же. А это в ряде случаев могло представлять некоторое неудобство. Например, если мне вдруг понадобиться убежать от какой-то опасности, то это получится прыжок в один конец. Ведь когда бы я не решил возвращаться обратно, все равно в двадцать первом веке будет та же секунда, в которой я его покинул. Разумеется, в прошлом можно будет спокойно все обдумать, вооружиться до зубов, но далеко не факт, что это поможет. Если же мест возвращения в будущее станет хотя бы два, все решительным образом изменится.

Кстати, на рынке я купил не только планшет, но и аккумуляторы — там продавались самые дешевые тех, что идут для юпиэсов. Ибо автомобильные все-таки были дороговаты, а их основное преимущество — большой стартерный ток — нам было совершенно не нужно. Однако купленные были дешевле, но отнюдь не легче, так что я тащил тяжеленную сумку к машине с остановкой для отдыха. Он состоялся в небольшом туннельчике, в котором под железной дорогой проходило бывшее старокаширское шоссе. Я стоял, привалившись спиной к неровным камням, и пытался сообразить — там, в прошлом, вроде бы утомляемость была не так заметна? Во всяком случае, от бревен не так немели руки.

В будущем я задержался на пару дней. Да, утомляемость тут явно повысилась, но больше вроде никакого заметного ущерба для здоровья не появилось. А тот, который уже был, не прогрессировал. Впрочем, я все равно вернулся на Запятую с радостью. Потому что там меня ждала Катя. Увидев мое возвращение, она улыбнулась, провела рукой вокруг и поинтересовалась:

— Нравится?

Причем это она сделала с таким видом, будто только что сама создала весь этот мир специально для меня. И теперь, значит, интересуется, как будут оценены ее усилия.

— Очень! — подтвердил я.

— Тогда почему ко мне никто не бросается с поцелуями?

— Потому что руки заняты сумкой с аккумуляторами.

— Вообще-то я говорила только про поцелуи, а про объятия и прочее, для чего действительно понадобятся свободные руки, собиралась намекнуть немного погодя. Но раз уж ты все равно ничего такого не начинаешь, то тогда расскажи, как прошло путешествие. Мне показалось или со стартом туда что-то было не так?

Я сел рядом, приобнял любимую за плечи, поцеловал в ухо и признался:

— Не знаю. Мне тоже только показалось, но что именно, я так до конца и не понял.

— Зато, кажется, я поняла. Ну-ка, посмотри мне в глаза! И руку дай, надо пульс пощупать. Тебя не тошнит? Странно, вообще выглядишь совершено здоровым.

— Почему странно?

— Милый, иногда ты начинаешь соображать просто на удивление медленно. Что ты сегодня принес на остров?

— Сумку с аккумуляторами, два пакета еды, бутылку кагора, три мешка цемента и твои кастрюли с антресоли, это они завязаны в пододеяльник.

Тут до меня наконец дошло. Ведь все это весило порядка ста семидесяти килограммов, а я перекинул груз на остров, даже не задумываясь! И без всяких последствий для здоровья, хотя в прошлый раз они очень даже были. Да и вообще, перед переходом ничего такого не чувствовалось, а ведь я как как-то научился заранее понимать, тяжело ли будет переместить в прошлое конкретный груз.

— Однако есть два совершенно объективных критерия, — заметила Катя, роясь в пакетике, который она захватила на поляну переноса. — Первый — это когда восстановится возможность перехода в будущее.Насколько я помню, обычно на это требуется часов пять.

— В принципе может хватить и трех.

— Да? Какой ужас — оказывается, у нас почти совсем нет времени! Потому как имеется и еще один признак. В прошлый раз, перетащив сто шестьдесят кило, ты двое суток не то что куда-то там перемещаться — вообще ничего не мог. Как я это пережила, до сих пор удивляюсь. Предлагаю срочно убедиться, что сейчас такой трагедии не случилось.

Любимая достала из своего пакета простыню и закончила:

— Поэтому не будем терять времени. Пойдем к бухте, за зиму мне надоело заниматься любовью в четырех стенах.

— А ты не замерзнешь? Все-таки еще не лето.

— Если и дальше будешь так сидеть, то, конечно, замерзну. Ну, побежали!

Примерно через четыре часа я пощупал кольцо, прислушался к своим ощущениям с сделал вывод, что способность к перемещению во времени ко мне полностью вернулась. Вообще-то она, кажется, сделала это довольно давно, просто раньше мне было совершенно не до нее.

Мы с Катей оделись и возвратились на поляну. В этот заход мне предстояло купить и переместить на Запятую мотодельтаплан.

Его удалось приобрести сравнительно дешево — всего за восемьдесят тысяч. Правда, слегка подержанный, но зачем нам совсем новый? Мало ли что в нем сможет отказать! А в данном экземпляре все, что могло сломаться, уже сломалось и починено. Мотор работает как часы, в этом-то я разбираюсь. Да и ни на крыле, ни на тележке нет никаких видимых признаков износа.

Правда, один недостаток у дельтаплана все же имелся. Дело было в том, что двухместным он являлся довольно-таки условно. В нормальном положении спинка пилотского места устанавливалась так, что между ней и мотором оставалось сантиметров примерно сорок пять — этакий открытый багажник. Но ее можно было переставить вплотную к движку, и тогда появлялось место, куда в принципе помещался не очень толстый пассажир. От него требовалось втиснуться в эту щель, растопырить ноги и пригнуть голову. В этом случае спинкой для пилота становился живот пассажира. Или грудь, если пилотом буду я, а пассажиром — Катя. По идее, больше на этом аппарате вдвоем летать никто не должен, а мы с любимой здесь точно поместимся. Зато не придется переплачивать за по-настоящему двухместную машину, которая стоит как минимум вдвое дороже.

Доставка разобранного дельтаплана в квартиру обошлась совсем недорого, и вскоре я уже собирался обратно в прошлое. Кроме летательного аппарата, переносу подлежали еще пять канистр с бензином, и все. Больше я не стал брать по двум причинам. Первая — обещал Кате, что не буду пытаться прямо сейчас выяснить, насколько увеличилась максимальная грузоподъемность. А вторая — даже если бы я притащил, например, десять, то лишние все равно пришлось бы оставить на Запятой, потому как грузоподъемность "Катрана" тоже не беспредельна.

Следующим утром на Родосе впервые в этом мире начались полеты. Сначала мы с Павлом при посильной помощи Кати собрали дельтаплан. Проверили все, что могли, после чего любимая заняла пилотское место. Мотор — "Ротакс" с электростартером — заводился с кнопки, так что даже не пришлось прокручивать винт. Катя двинула вперед рычаг управления двигателем, и дельтаплан покатился по лугу на берегу пролива. Пробежав совсем немного, аппарат взлетел.

Любимая летала минут десять, а потом изящно приземлилась точно на место старта.

— Раньше я считала, что проще в управлении, чем По-2, не может быть ничего, — заявила она, вылезая с пилотского места, но не заглушив движок. — Однако ошиблась. Паш, можешь лететь. Только учти, что напротив мыса слегка поддувает справа, а этот механизм на поперечные движения ручки реагирует совсем тупо. По тангажу — примерно как самолет, но только на очень небольших углах, а потом зависает. Зато на крыло вообще не сваливается, хоть задери ему нос прямо в зенит. Короче, ничего сложного, я его характер сразу почувствовала.

У Павла получилось не столь безукоризненно. И разбегался он дольше, и взлетел с какими-то подныриваниями, и разворот делал в несколько приемов. Но все-таки нормально слетал и даже приземлился, хоть и не впритык к нам — ему еще пришлось метров тридцать ехать по полю, чтобы подрулить к месту следующего старта. Теперь была моя очередь, но сначала в качестве пассажира.

Я переставил спинку и занял свое место. Пассажир должен садиться первым, наоборот тут не получалось. Потом села Катя. Повозилась, устраиваясь удобнее, хмыкнула и попросила:

— Вадик, подвинь колено, мне к сектору неудобно тянуться. Да не это, а левое! Ты что, не знаешь, где у самолета сектор газа? А, ты его называешь рычагом управления двигателем... в общем, вот он. Да, так нормально. Поехали!

Сначала Катя устроила мне ознакомительный круг диаметром километра три, чтобы я привык к ощущениям полета. А потом начала учить пилотированию.

— Значит так, хватит отвлекаться, приступаем к занятиям. Как это не отвлекаешься — я что, копчиком, по-твоему, ничего не чувствую? Руки с моей груди сними и положи мне локти. Ну и ногами просто делай вид, что двигаешь педали, я пойму. Итак, управляешь теперь ты, я просто транслирую твои движения. Давай, Вадик, покажи класс!

— Нормально, — резюмировала Катя минут через двадцать. — Еще пара таких полетов, и тебя можно будет пересаживать вперед. Но не сегодня, пусть впечатления немного улягутся. Можешь вернуть руки на место, садиться я буду сама. Надо же, совсем забыла, до чего это здорово — летать! Прямо-таки петь хочется.

И Катя запела "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", причем неожиданно глубоким и сильным голосом. До сих пор я не подозревал, что любимая, оказывается, так хорошо поет. А ведь у нее дома еще пианино стоит...

— Кать, а ты случаем играть не умеешь?

— Умею, на гитаре и пианино. Да ты же его видел!

— Видел, но думал, что оно для мебели. У моей двоюродной сестры оно тоже есть, так там лет двадцать никто даже крышку не открывал.

— Нет, у меня для мебели сервант, два шкафа и тумбочка, а пианино для музыки. Но только не надо его сюда тащить, а то вдруг надорвешься! Лучше купи какой-нибудь синтезатор, они вроде сейчас недорогие.

Я начал вспоминать, сколько, оказывается, всякого разного умеет моя женщина. Бегать, прыгать, плавать как рыба, лазить по деревьям, читать мысли, стрелять, летать, а тут еще выяснилось, что играть и петь...

— Кать, а есть на свете хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?

— Держись крепче, я тебе сейчас в таком признаюсь, что как бы вниз не свалился... или лучше все-таки до земли подождать? Ладно, слушай здесь. Я совершенно не умею лепить пельмени! Несколько раз собиралась попробовать, да все как-то руки не доходили.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх