Севеная стена

Северная Стена

Где моя зеленая дверь?

Если хочешь, я тебя заменю...

(с) Олег Медведев

Копье прошло над ухом — Асгвайр успел присесть — иззубренный наконечник бессильно скрежетнул по камню. Видя промах, уорг выскочил на тропу, замахиваясь топориком. По клыкам на засаленном шнурке Асгвайр понял, что враг опытный, убивший, самое малое, одного медведя — а волков и людей без числа, их зубы на ожерелье смешались в бело-желтый ком от быстрого движения, и больше Асгвайр ничего не разглядел толком. Он отскочил еще назад, сбивая прицел стрелку — но засада, похоже, состояла из одного бойца. Впрочем, посвященый воин из проклятого племени... Щит висел за спиной, копье Асгвайр нес, как подобает ожидающему атаки — хватило выпрямить руки, чтобы уорг почти наделся на острие.

Почти! Убийцу медведя не взять нахрапом! Противник, не сбавляя шага, забежал вверх, на откос, пропустив копье себе под левую руку — и наглухо зажал древко подмышкой. Глупец попробовал бы рвануть копье к себе, надеясь на порез обратным лезвием, но Асгвайр встречался с уоргами в бою, и понимал, что сил его на это не хватит. Он просто выпустил копье из рук — и уорг, приготовившись уже сопротивляться рывку, провалился вниз и вперед, с откоса на тропу; Асгвайр выхватил длинный тесак, по которому все их племя называлось — Кром — и со всей дури влупил уоргу незаточенной стороной над ухом. Человека такой удар превращал в овощ — уорг, лишь мотнув лысой башкой, прыгнул с четверенек назад — Асгвайр даже представить не мог, как такое возможно с обычными суставами. Он крутанул щит под руку слева — но тут, наконец-то, даже до уорга дошло.

Враг выпрямился на тропе, потер шишку за ухом зеленовато-серой широкой ладонью и прогудел:

— Человек, да?

Асгвайр плотнее уложил щит вдоль предплечья — если долбанет обеими ногами, кистевой хват не поможет.

— Копье боевое, — уорг покачал упавшее оружие носком сапога, — нет перекладины.

— Я не на охоте в землях Матери.

Уорг еще сильнее почесал голову — и внезапно развел руки:

— Мир на тропе, человек. Между Детьми и Кромом нет войны. Ты принес войну?

Будь копье в руках, Асгвайр и то не успел бы вогнать его в обманчиво беззащитную грудь. Уорги живут меньше людей — но живут намного, намного быстрее! А уж насколько быстрее движутся... Да ведь и само копье — с драгоценным еловым древком, ствол для которого Асгвайр подыскивал полгода — лежало под чужим сапогом.

Асгвайр выдохнул. Выпрямился и осторожно перевесил щит за спину, не сводя взгляда с противника. Тот стоял камнем, даже не моргая — хотя из-за Стены, слева, уже катился ледяной северный ветер, хрипел в черных валунах, трепал и тянул над обрывом плети неубиваемой камнеломки.

— Мир на тропе, воин Матери. Между Кромом и Детьми нет войны.

Уорг оскалил широкие желтые зубы — Асгвайр только сейчас рассмотрел противника толком. Враг носил сапоги медвежьего меха, воинские штаны из дорогущей синей привозной шерсти — значит, внутренний круг... Воистину, длань предков простерта над Асгвайром! Увернуться от копья столь умелого врага само по себе достойно песни.

— Если ты не охотишься в наших землях, — уорг свел длинные мускулистые руки, запросто присел на валун, запахнул плотнее серую безрукавку, подбитую волком, поправил клок волос над ухом — знак воинского посвящения — и лопатой-ладонью постучал по камню рядом:

— То присядь и расскажи мне, кого ты здесь ищешь?

Асгвайр снова выдохнул. Глаза сидящего уорга и стоящего человека были вровень. Сесть рядом — пальцами задушит. Но... Во-первых, показать страх — опозорить все племя. Во-вторых, что важнее, между Кромом и Детьми все-таки нет войны.

И в-третьих, что важнее всего, Дети войны не хотят. Асгвайр знал себе цену — воин внутреннего круга убьет его, если захочет. Если до сих пор даже не пытается — не хочет.

Человек решительно стащил ремень щита через голову, вынул и положил рядом тесак. Подошел, уселся на мерзлый камень, вытащил из мешка лепешку, разломил, протянул половину... Ладонь-лопата приняла угощение; Асгвайр выдохнул в третий раз и с этого мига уже дышал ровно.

— Мое имя Асгвайр, я младший дружинник Романа-ярла.

— Мое имя Череполом, я воин Матери, удостоенный ее дара. Что же ты ищешь в землях Матери, человек?

Асгвайр прожевал, собрал крошки с усов:

— Ты не поверишь...

* * *

— Мы и не поверили сначала, — человек за столом переложил бумаги, поморщился, выдвинул ящик, задвинул. Развернулся вместе со стулом, взял папку из шкафа за спиной:

— Ага, вот.

Придвинувшись к столу, Кириллыч выхватил из папки стопку таблиц, быстро расположил их на столе в линию. Накрыл графиком на миллиметровке — похоже, что вычерченом еще вручную — потер подбородок и сказал удивленно:

— Да ну? Прямо так и рений?

Человек за столом улыбнулся:

— Вы же все подписку давали, так что лишних слов, как говорят поэты, не надо.

— Но строение пластов... И колонка странная какая-то... — Кириллыч перелистал геологический отчет, заглянул в конец, вернулся к началу. — Разве тут вообще бурение делали? Ведь не сплошное же сейсмозондирование, нет?

Командир придвинулся к настенной карте:

— Ладно. Рений, хрендостаний, офигениум... Наша какая задача? Проверить? А оборудование мы на “Урале” своем утащим?

Особист хмыкнул:

— Проверять будет экспедиция, уже весной. Ваша задача — подготовить почву. Вот здесь, — пятнышко лазерной указки подчеркнуло темную массу горного хребта, — на склоне Северной Стены...

— Не сильно ребята ломали голову над названием, — буркнул в нос радист, и командир ткнул его в бок:

— Егор, мля!

— Молчу-молчу. — Егор широко улыбнулся прямо в очки особиста. Тот повел указкой дальше направо, к востоку:

— Обитает племя местных викингов. Ну, это мы их викингами назвали. Там, на самом деле, все сложнее. Антропологам на сто лет работы.

— Знаем, — не открывая глаз, пробасил водитель Степан. — Уоргов орками зовем, ибо зеленые и зубастые. Фиари погнали эльфами, за острые уши. Гномы и есть гномы, а коянам слова не нашлось, потому — кошкодевочки суть.

Особист побарабанил пальцами по столу:

— Ну, блин. Мужики, ну понимаю я, что вы тут ветераны. Но хорош уже перебивать, вежливо прошу. И так аврал, воткнули мне викингов этих вне плана...

В панельном вагончике воцарилась напряженная тишина. Степан снова прикрыл глаза и прикинулся спящим. Егор зевнул в белый потолок, поморщился и отвел взгляд от квадратного светильника. Командир некоторое время переводил взгляд с одного на второго, потом сдался и попросил:

— Продолжайте, пожалуйста.

Особист показал точку на карте:

— К нужному месту имеется широкий торговый путь. Что и навело нас на мысль послать машину, а не запрашивать и месяц ждать с Китежа вертолеты. Племя это... — поворошив бумаги, продолжил:

— ... Называется Кром. Ваша задача — отвезти подарок вождю, толкнуть обычную речь: “за все хорошее, и чтобы нам за это ничего не было”. Не облажаться, когда начнут поить местной самогонкой, не совращать местных баб... Главное, унесите оттуда ноги до снегопадов, чтобы не зазимовать. А раз вы ветераны, не мне вам объяснять, что такое зимовать под Стеной...

Степан индифферентно всхрапнул. Егор с умным видом посмотрел на потертые носки берцев. Особист положил обе ладони на стол:

— Ну, и записать на все камеры все, что только удастся, это как обычно.

— Ага... — командир вгляделся в карту. Особист протянул ему еще одну папку, сильно потоньше:

— Вот вам съемка с беспилотников, маршрутная лента. Масштаб там разный, но вы же ветераны, разберетесь. Вот копии карт Империи, но союзники так далеко никогда не забирались.

— Тогда кто накатал торговый тракт?

— Северяне везут на юг моржовый клык, меха, слитки, мечи — все, что у них там получается в сыродутных печах из наломаной вручную руды. Там же, как на Урале. Все рядом. Железо, медь, уголь... Наверное, и уран есть.

— А! — сказал геолог Кириллыч. — Теперь понятно... — и поглядел на особиста значительно. Тот сложил очки, потер закрытые глаза и зевнул:

— Да ничего вам непонятно, не ищите второе дно. У нас этот район по плану был в следующем году. А тут пришла ориентировка, что надо вдруг срочно с этим Кромом подружиться и резко залюбить их во все щеки. Зачем — хрен знает, не моего уровня информация. Мы и так охренели подарок вождю искать.

— Чего тут искать, — зевнул и Егор, — какое-нибудь стреляло подарить, или там златоустовскую шашку из царских арсеналов.

— Егорушка, — ласково улыбнулся особист, возвращая очки на переносицу, — ты, хоть и радист, а подумай. Где я тебе в три часа ночи найду неподотчетное оружие или вообще наградное? Чать, у нас тут заправочный пункт, а не Оружейная Палата!

— А ждать, пока привезут с Китежа — точно снег ляжет. Вертолет же не погонят ради одного племени в жопе мира, — снова не раскрывая глаз, проворчал Степан. — Егор, не тяни государева человека за яйца. Пусть расходы нам быстрее подпишет, и пойдем, пока склад не закрылся.

— Пулеметчика нет у нас, — хмуро сказал Командир. — Кстати, как там Сергей?

— На радиоузле узнаете, — особист взял трубку телефона без диска, дождавшись гудка, сказал в нее:

— Вадим, зайди.

В открытую дверь по спинам потянуло северным сентябрем — все равно, что на базе Китеж ноябрь. Со щелчком задвинутой створки вернулось тепло. Вадим оказался рослым парнем в потертой камуфляжке. Худым лицом гость походил на Егора, пшеничным чубом на Степана, учтивым кивком на Кириллыча. Только с Командиром у вошедшего не оказалось ничего сходного.

— Это Вадим. Это экипаж машины броневой... Командир, геолог, радист, водитель. Еще у них местный проводник-переводчик.

— Но Ансельм сейчас “Урал” сторожит, — Командир пожал протянутую Вадимом ладонь, сухую и твердую. — Ты как, пулемет знаешь?

— Все пулеметы знаю, — кивнул Вадим. — И “дашку”, и “корд”, и “печенег”, а из “пэкаэма” вообще могу на мишени расписаться. У вас что?

— У нас классика. Дегтярев-Шпагин-крупнокалиберный.

Тем временем особист подписал изрядную стопку заявок на топливо, запчасти, пайки. Сложил бумаги уже в третью папку, добавил путевой лист и протянул Командиру:

— Все, свободны. Ни пуха. Подарок заберете на радиоузле, там же про своего Сергея узнаете. Вадим, останься. Ты же первый раз идешь?

— Ну, типа, да. Я контракт подписал месяц назад. А сюда приехал с бензовозами, вчера.

— Значит, сейчас я тебе быстро инструктаж проведу. По технике безопасности и вообще.

Выходивший последним Командир обернулся:

— Надолго?

— Полчаса.

— Тогда нормально. Мы будем на складах, любой покажет.

Командир вышел, но Вадим придержал дверь, а особист открыл форточку. Холодный сквозняк северной осени унес тяжелый запах пота и гари. Вадим постоял с закрытыми глазами, особист неторопливо, тщательно размял себе виски, уши, шею. Потом дверь задвинули, Вадим защелкнул замок изнутри, а особист столь же тщательно закрыл форточку.

— Товарищ... — начал особист.

— Вольно, — Вадим отмахнулся. — Люди как, надежные? Или обычное “чвякало”? Туда не поедем, сюда не полезем, ой, а тут стреляют, а нам не оплачено...

— На Светлояре нет обычных, — особист протер запотевшие на сквозняке очки. — А эти проверены в деле. Крайний раз отступали от Рубикона, с того самого моста через Белогривую. Пять суток пешком, с раненым геологом на плечах.

— Не ожидал, — Вадим сел на лавку. — Думал, попроще спутники найдутся.

Особист пожал плечами:

— Все складывается очень естественно. У вас нет пулеметчика — вот вам пулеметчик, берите и не жужжите. Ну, а подарок...

— Да, — Вадим ухмыльнулся, — подарок — это шедевр. Это Лонгсдейлу не стыдно. Итак, довожу до вас в части, касающейся. Викинги эти, геология, рений, уран — все липа. Отчет подскоблен, таблицы фальшивые. Геолог на месте разберется, но там-то уже поровну. Мне главное попасть в тот район.

Вадим сделал паузу и особист понял, что на самом деле тот старше своих видимых тридцати лет раза в полтора.

— Что такое “Темные”, вам объяснять не нужно?

— Не нужно. Никогда не думал, что третью чеченскую буду вспоминать с ностальгией... И тех перебежчиков из Орды, к слову, лично я принимал и оформлял, так что можете не намекать на источник данных.

Вадим протер стол салфеткой, скомкал, выбросил. Поглядел в быстро темнеющее окно:

— Логово этой самой Великой Матери — как раз где-то рядом. Племя Крома граничит с уоргами, которые прямо так себя и называют: “воины Великой Матери, удостоенные даров ее”. Отсюда вопрос: на чьей стороне Кром?

Особист аккуратно сложил бумаги по стопкам, стопки поместил в ящики стола или в секции сейфа, все закрыл на ключики. Связку ключиков убрал под китель.

— Так что подарок — это гениально. Идеальный повод пошарить по местности.

Попрощались коллеги молча, взглядами. Вадим открыл дверь и вышел, снова превратившись в недалекого рубаху-парня, даже на вид сократившись в росте. Особист погремел ключами, пикнул сигнализацией, и пошел, зевая, в столовую.

Вадим же отправился на радиоузел, где узнал, что экипаж был, с выздоравливающим Сергеем говорил на обычном сеансе. И главное, забрал подарок.

* * *

— Подарок тебе, вождь, мы выбирали долго...

Речь доверили Вадиму — за время поездки все убедились, что язык у парня верно подвешен. Лишнего не скажет, уместное слово найдет, ситуацию понимает — командир даже подумал, что новый пулеметчик на удивление хорошо разбирается в местных раскладах. Ожидали-то восторженного внимания и потока наивных вопросов — новичок же!

Вадим озадачился ответно: “А вы не знаете? На Китеже сейчас такой курс молодого бойца, что просто блин вааще! Три недели занятий, по восемь часов, с конспектами, прямо как в технаре. История местная, расы местные, по картинкам узнавать, кто где. По платью и висюлькам определять: легионеры, дворяне, купцы, маги, ремесленники, моряки. Разговорник, триста слов, хором каждое утро, на имперском и всеобщем. Узнали, что я на север, заставили еще и уорг сдавать! Кому поклониться, кому просто козырнуть, кого сразу нахрен посылать. Вот, и про Темных тоже все рассказали.”

Так что сейчас на широком поле перед частоколом именно Вадим держал речь. Степан держал ногу на педали газа — черт их разберет, викингов здешних. Морды красные, ножи опасные — мотор тихонько урчал на холостых. Командир и Кириллыч, как бы невзначай, держали руки на затворах автоматов. Егор в пулеметной башенке, поглядывая то на экран, то в прицел, держал джойстик беспилотника, наблюдающего за селением высоко из холодного серого неба.

— ... Золото вождям не дарят — вожди берут золото, когда захотят. Сами!

Викинги загудели, запереглядывались. Похоже, с лестью Вадим угадал.

Горизонт впереди запирал горный хребет — Северная Стена. Между парой отрогов бревенчатый частокол замыкал долину, а в долине обитали кромяне. Все они, от мала до велика, носили на поясе длинный нож, заточенный с одной стороны, со стороны же обуха имевший толщину в палец. Нож именовался кром, крам или скрам — и точно, как земные саксы, кромяне гордо именовались по своим ножам.

Небо свисало рваным парусом на черный отвесный борт исполинского драккара. Отвесные скалы, вымытые до гладкого бешеными ливнями короткого лета — лишь камнеломка плетями, коврами, буро-зелеными реками. Зимой со Стены скатывался свирепый поток ледяного ветра, стволы деревьев гулко лопались в нем, случайные путники молились, кому получалось; падали и звонко разлетались осколками замерзшие прямо на лету птички. Поговаривали, что даже драконы с их огненным нутром не переносят ледяного выдоха Океана... И хорошо, пожалуй, что дышит Океан все-таки за горами, за Стеной.

— ... Оружие вождю подарить почетно. Но мы-то не вожди, мы даже и не воины, мы люди торговые. Что мы понимаем в холодной стали, что нам до горячей крови? Не по разуму нам выбрать хорошее оружие, и не смеем оскорбить вождя плохим...

Мужчины полезли в бороды. Тетки зашушукались. Одевались тут в длинное и теплое, цвета были — серая шерсть местных овечек, симпатичных, круглых, теплых даже на взгляд. Второй тон — серый же лен, привозной с юга, дешевенький, некрашеный. Третий тон — черный, бурый, пепельный мех. Говорили, что волки здесь в рост человека, тигры величиной с быка, а под брюхом оленя легко пройдет человек с поднятым копьем!

А уж деревья здешние словно бы стремились выглянуть за Стену. Лишь только где появлялась почва — там выстреливало к мутным облакам живое копье, стволом сосна, перистыми ветками чистый папоротник. Здешний медведь валил такое дерево ударом лапы, а “Уралом” на метровых колесах мог бы играть в мячик, если бы, конечно, кто-нибудь его научил.

Жили кромяне с торговли. В незапамятные времена, отвоевав от зверья и уоргов свою долину, люди укрепили ее до наивозможного состояния. Теперь со всей округи, на десять-пятнадцать суток пути, в Кром стекались товары. Тут собирались караваны до Ригера — а там уже начиналась вполне судоходная река... Та самая, недоброй памяти, Белогривая. Южные купцы, правда, сюда не совались, несмотря ни на какие барыши. Мелких перекупщиков отпугивали жутковатые слухи. Гильдии знали достоверно: не лезьте на север — останетесь живы.

— ... И тогда, жители славного Крома, мы подумали, что у великого вождя есть великая слава. А у кого великая слава... — оратор прижмурился и подмигнул сразу всем, — у того есть женщины!

Викинги снова переглянулись... Перемигнулись — и засмеялись громко, гулко, подняв тучу птиц с окрестных папоротнико-сосен. Сказать честно, про женщин вождя гости подслушали с беспилотника, потеряв целый драгоценный день. А то похвалишь сыновей — а вождь, к примеру, недавно старшего похоронил.

Кстати, послушать заранее Вадим же и озаботился. От природы он предусмотрительный такой, или впрямь на Китежской базе подготовка в небеса рванула? Пока Командир думал, восходящее светило дипломатии перешло к главному:

— А у женщин имеются дети. Вот! Наш подарок... — Вадим достал пластиковую клетку-переноску, — дочери вождя, слава о красоте и трудолюбии которой достигла южного края света!

Вождь подошел к “Уралу” без особенной опаски. Седой громила: шрамы, медвежий мех, дорогая привозная одежда, массивные золотые браслеты на запястьях толщиной с огнетушитель. Дочку тетки вытолкнули следом. Девочка не выделялась ни одеждой, ни выражением лица. Командир видывал на юге дворянок — тех учили задирать нос еще в пеленках. А тут ребенок и ребенок. Волосы под шапочкой, глаза живые, светлые, руки ловкие... Но переноску, пожалуй, открывать пока рано.

Вождь буркнул — Ансельм перевел:

— Детеныш парда? Не прокормим. Он же вырастает выше дома!

Вадим улыбнулся во все тридцать шесть зубов:

— Нет. Это называется kotenok.

* * *

— ...Kotenok сбежал через два дня. Вот его я и ловлю, — Асгвайр опустил голову. Уорг с медвежьим клыком на ожерелье озадаченно поскреб затылок:

— Такой дорогой? Охотничий зверь? Или его мясо вкусно? Что в нем такого, что ты влез на земли Матери? Демоны отвели мое копье, но больше тебе так не повезет!

Человек выпрямил спину и посмотрел через тропинку на юг — на исполинский живой ковер от подножия Стены и до голубой дымки горизонта. Куда-то туда отскочило уоргово копье, где-то валяется оно, расщепленное, под обрывом. Кто-то рано или поздно подберет немного зазубренный нержавеющий наконечник, а обломками древка растопит костер...

Под самой Стеной лес черный. Колючий стрелолист, кое-как выдерживающий ледяной зимний ветер, роющий корнями на пять и шесть, и семь ростов глубины. В двух-трех днях пути лес уже понемногу зеленеет. Листьев больше, иголок меньше. Оттуда в юности Асгвайр принес еловое древко для копья. Там раздолье громадным лосям и оленям — но и волки на них охотятся огромные тоже. В холодные осенние ночи там проносится Дикая Охота верхом на пардах, и мало кто из встречавших ее доживал до возможности рассказать о виденном... А еще дальше к югу становится еще теплее. Звери мельчают — нет нужды копить в теле живой огонь. Да и охотников там побольше. Тамошние медведи ростом в половину от здешних: тот же kotenok перед новорожденным пардом.

— Этот зверь — игрушка, — сказал человек, и уорг недоверчиво сощурился. Асгвайр засмеялся глухо, неприятно:

— Слушай, Череполом, слово младшего дружинника Крома. Я расскажу тебе о людях с юга. Первое... — Асгвайр провел пальцем по валуну, — они лгали. Они превосходно разбираются в оружии. Я всего лишь младший дружинник, и убил только шестерых. Это были, — Асгвайр аккуратно загнул пальцы:

— Волк, напавший на меня зимой в лесу. Я убил его вот этим копьем, что сейчас лежит на тропе. Воин конунга Лефара из-за Стены. На перевале он хотел пройти вперед меня. Мы боролись на поясах, и я сбросил его в пропасть. Мой сосед Рогвайр — деды его и мой были братьями, он же сказал про моего деда непроизносимые речи. Мы бились кромами. Я отсек ему руку, и через два дня он умер от горячки. Волк, четыре луны таскавший овец из поселения Хортан. Я подстерег его, и метнул копье, и оно пробило волку грудь. Через три дня по следу я нашел волка: копье не пропустило его между тесно стоящих камней, и он умер. Воин Матери, не назвавший имени — он бросил в меня топор и разбил мой шлем, и отсек волосы на виске, я же закрылся щитом и ударил снизу кромом в печень, и уорг умер на месте. Ледяной выдох, закрутивший снег вихрем, приносящий беду всему живому — я пробил его этим же копьем, и белая кровь его выжгла мне вот эти две полосы на шее, смотри!

Асгвайр перевел дыхание.

— Всех я убил по закону и воинскому обычаю, но никого из выгоды, жадности или страха! Все мои сражения вышиты моей женщиной на левой стороне одежды, как подобает воину Крома. А эти люди, Череполом, видели смерти, убивали для себя или по приказу, но все это вышито не на их одеждах — а в их глазах.

— Это как?

— Да, в глазах! — повторил Асгвайр. — Мы южанам не враги, да и ни с кем они не ищут вражды. Но, если напасть на них, то не будет ни чести, ни славы — они просто убьют и пройдут мимо, не спрашивая имени, не сложив песни, не похвалив удара!

— Ты пошел искать их подарок потому, что боишься их гнева?

— Мы с тобой ели один хлеб, уорг. Я не слышал твои речи, а ты не произносил их. Когда ты бросил в меня копье, ты сам видел, чего я боюсь.

Порыв холодного ветра прервал разговор. Уорг молча ждал продолжения; наконец, Асгвайр сказал:

— Роман-ярл в юности воевал далеко на юге. Там голубое небо, а города огромны, а дома высотой почти как Стена. Так он говорит, и не младшему дружиннику сомневаться в словах старшего... Роман-ярл видел там бессчетно диковин и чудес, но ничего не мог увезти с собой. Он привез только новое имя. Но таких людей Роман-ярл не видел и под голубыми небесами.

Асгвайр широко развел руки:

— Они могли подарить нам оружие, и даже зачарованное, ведь они приехали в заколдованной самоходной повозке, никем не запряженной. Они могли купить нас горячим золотом. Или ты не видел, как желтый металл пробивает любой доспех, и никогда не бьет мимо сердца? Они могли перебить нас прямо там, перед городом, если бы только захотели — я же видел, как снисходительно скользили глаза их по нашим клинкам и секирам.

Человек хлопнул по валуну ладонью:

— Нет! Ни золото, ни оружие — игрушка, бесполезный мягкий зверек! Ты заговорил о том, чего боюсь я — Череполом, эти люди боятся не нас!

— А кого же?

— Они боятся смерти, как любой. Они боятся боли, как все. Но вот своего ярла, или как там он у них называется, они боятся так, что даже сами не замечают. Это видно только со стороны, Череполом! Они смотрят на наш город, как старший брат смотрит на игрушки младшего. Самый слабый из них, старик, проживший шестьдесят зим — парился в бане с нашим вождем и вышел позже! А еще этот старик может видеть под землей.

Уорг сел прямо, подобрался:

— Ты видел это его умение?

— Я видел его волшебные рисунки. Другие южане говорили: там нарисовано все, что у нас под землей. Надо проверить, верно ли нарисовано!

— А kotenok здесь при чем?

Асгвайр хрипло засмеялся:

— Северный ветер студит мою спину. Не будет ли тебе обиды, если я снова возьму щит?

— Можешь взять и кром, и копье. Великая отвела мою руку: не убив тебя, уже узнал я важнейшую новость. Если мы еще поговорим, я узнаю больше — и ты узнаешь, если будешь спрашивать.

Человек подобрал кром, засунул его в ножны, висящие на спине вдоль пояса, почти горизонтально. Потом закинул щит. Копье просто поднял и поставил у валуна, показывая полное доверие к собеседнику.

— Да, Череполом, говорю я много. Ты и я братья по неслучившейся смерти: ты мог убить — но я жив. Я мог ударить не обухом, а лезвием — но я искал потерявшийся подарок, а не войны между Кромом и Детьми Великой Матери... Ярл видел небо голубым, я видел, как его дочь плачет молча.

Уорг молча подобрал собственный топорик и повесил в петлю на поясе.

— Я охотник, мой след не прочитаешь даже ты, — сказал Асгвайр так просто, что Череполом сразу ему поверил. — Южане... Сильные, как боги. Наивные, как младенцы... Впервые я подумал, что в мире, кроме оружия и золота, есть что-то еще. А их kotenok просто испугался незнакомого места и пошел к вам — я видел его следы. Вот, — человек вынул из сумки на поясе ткань, развернул ее. Череполом замер:

— Это как? Это ее так раскрасили, что ли? В клетку? И настолько тонкие линии!

— Это выткано, Череполом. Только не спрашивай, кем.

— За такое — что угодно! Я ходил на юг трижды — ничего подобного не видел!

— А у них это подстилка для kotenok. На ткани его запах. Если бы я догнал зверька, то положил бы ткань перед ним, и он бы сам пришел. Ты говоришь: спрашивай. Я спрашиваю: чего же стоит наша вражда, Череполом? Мы тут боимся северного ветра — он ломает всего лишь деревья. Но вот подуло с юга — и мы даже не знаем, чего ждать!

Уорг поглядел в землю и сказал:

— Теперь, Асгвайр из Крома, слушай мое слово. Если kotenok на нашей земле, мы его найдем, самое позднее, к закату. Если он упал с обрыва, найдем позже. Дашь ли ты мне клетчатую ткань?

— Вернешь ли ты kotenok в Кром?

— Верну. Но не для дочери Романа-ярла. Вот важнейшая новость, что я узнал из нашей беседы, и вот ради чего Великая Мать отвела мою руку. Тот старик, что умеет видеть под землю, пришел не ради вас. Он здесь ради нас. Тысячу лет назад южане изгнали Великую Мать из теплых лесов, из-под голубых небес. Она укрылась под Стеной — но даже здесь нашли ее люди с вышитой в глазах смертью. Мы помним. Ведь мы — ее Дети. Ты спрашивал о цене нашей вражды. Теперь я спрашиваю о цене нашей дружбы.

— Поднять руку на гостя, — медленно выговорил Асгвайр, — позорно в трех перерождениях. Пусть решает Роман-ярл.

— Тогда пусть он говорит об этом с моим вождем.

— Не с Великой Матерью? — Асгвайр протянул свернутую ткань; Череполом бережно положил ее в сумку на поясе и ответил:

— Темные Владыки могут видеть ее, а мы всего лишь удостоены ее даров.

— Тогда скажи мне, как зовут вождя удостоенных?

— Синий Лед.

* * *

Синий Лед посмотрел на шамана, тот кивнул. Тогда вождь уоргов похлопал пленника по белому боку:

— Не сильно кормили тебя там, на юге.

Пленник дернулся было — но и веревки были не гнилые, и каменный столб вытесан добротно.

— Холодно, беложопый? Нечего было лезть в нашу землю!

Шаман обвел посеревшей от старости рукой небольшую округлую площадку; туман окутывал ее почти полностью. Каменный круг, шесть каменных же столбов, у одного привязана жертва...

— Там, слева, пропасть мечей. Мы бросаем туда все ржавье с юга. Там, справа, пропасть жадности. Туда мы бросаем все паршивое золото, что южане от века платили таким, как ты. Вы ищете вход в убежище Великой Матери, догадаться несложно!

Шаман легонько хлестнул ногтями по груди жертвы, приподнял за подбородок:

— Мои предки не помнят, когда мы начали служить Великой. Последние четыреста зим вход к ней ведет через наш внутренний круг. Еще ни один слизняк не купил нас ни золотом, ни железом. Еще никто не нашел нас в горах. Смотри, южанин: вот эту дверь ты искал!

...Между дальних столбов портал и ржавые высоченные ворота, и еще черный диск на почти неслышно скрипящей цепи — гонг.

— Ты сам сказал, что не воин, поэтому воинская смерть не для тебя. Мы не возвысим твой дух испытаниями. Мы не станем тебя ломать или унижать, как дикари Северной Орды. Мы даже тебя не убьем, о нет! Мы же не звери, мы — уорг!

Шаман убрал прохладные, скользкие от окружающего тумана пальцы, и голова пленника снова обвисла. Шаман облизал губы, сказал тихо-тихо:

— Мы подарим тебя Великой Матери. Пусть она выпьет из тебя душу, пусть она вложит в тебя послушное сердце. Ты будешь ей прислуживать и умрешь по ее слову — а мы порадуемся, глядя на это.

И воины внутреннего круга согласно ударили топориками в круглые щиты:

— Предки любят шамана!

— Мать пожалует нам дары!

Шаман успел сделать еще шаг — а потом голова его закувыркалась в сыром тумане и ударила в гонг, тело сползло на мокрый камень; из шеи плеснули две короткие черные струи, сразу же ослабевшие и пропавшие.

— Предки любят шамана, — вытерев топорик о волосы убитого, Череполом подошел к пленнику, одним движением разрезал на нем веревки. Вадим повалился кулем — даже растереть затекшие руки он пока не мог.

— ... И они давно ждут его у своего костра!

Синий Лед поднял руку — воины внутреннего круга, все одиннадцать, послушно замерли.

— Ты не был обижен славой и добычей, Череполом, — даже в тумане голос вождя звучал ясно. — Ты убил шамана, и ты умрешь. Но сначала ответь, чем купили тебя южане: золотом, железом или теплой женщиной?

— Кроме женщин, золота и железа, Синий Лед, есть что-то еще.

Вождь сплюнул — в тишине после гонга шлепок был как выстрел.

— Череполом, ведь мы уже покупались на сладкие сказки о мире и союзе. Мы возвращались на юг и жили на зеленых полях, на берегах могучих рек. Старики помнят. Но это всегда кончалось одинаково. Приходили южане, жгли наши шатры, угоняли наших лошадей, а детей подбрасывали и ловили на копья. Мы и научились-то у них! Ты желаешь начать новый круг, новые четыреста-пятьсот зим, которые закончатся опять реками крови. Еще хорошо, если нас просто вытеснят обратно к Стене, а не вырежут под высоту тележной оси! Здесь нелегко, но Мать жалует нам дары! Вечные клинки, неподвластные дыханию Океана, колдовские лекарства, непробиваемые доспехи...

Череполом сплюнул тоже, и вождь осекся.

— Нас дюжина, — Синий Лед положил щит вдоль руки, отвел топорик за спину. — А ты один. Ты умрешь!

— Я умру, — согласился Череполом, — но не потому, что вас двенадцать против меня одного. А потому, что я солгал своему побратиму по несбывшейся смерти, обманул Асгвайра из Крома. Вот почему верные слова не идут мне из сердца в голову. А то, что вас дюжина — бить проще. Выбирать не придется.

Череполом подошел к стонущему человеку, растирающему икры ног:

— Южанин искал тут вовсе не Великую Мать. Видеть под землей среди них умеет один старик, а это, сами видите, щенок.

— И зачем же тогда он здесь?

Череполом оскалился:

— Ты не поверишь...

* * *

— Да я не верю, что мы живы!

— Для южанина ты хорошо понимаешь уорг, — Череполом дышал с присвистом, а стоять мог, только прислонившись к скале. Вадим обошел площадку и нашел обрывки срезанной с него куртки. В подкладке были аптечки... Одна треснула. А промедол в одноразовом шприце не раздавлен. И вообще, вот же инструкция...

Вадим подошел к уоргу — тот был выше почти на локоть — и бесцеремонно вбил ему иглу в бедренную мышцу. Полкубика. Череполому полегчало на глазах.

— Почти как серебристая пыль, — уорг подошел к телу шамана, вытряхнул его из безрукавки, бросил жилет человеку:

— Ты слишком долго был на холоде. Твое колдовство еще живо?

Вадим ощупал клочья собственной одежды. Пояс бросили в пропасть — и запасные обоймы с ним. И хороший, пристрелянный “чезет”. Остались пукалки-ПСС, в толстых голенищах берцев, одно достоинство, что бесшумные. Возьми его люди, содрали бы и обувь — да на орочью лапу даже сорок шестой не налезет, вот никто и не позарился... Череполом вертелся на площадке, как Брюс Ли в кино не вертелся! И все же, пока у Вадима отошли туго связанные руки, на уорге успели нарисовать карту Светлояра. И совсем чуть-чуть не успели вырубить эту карту в рельефе.

— Я потратил все колдовство.

— Ничего, — Череполом оскалился, — и так неплохо вышло. Твоих тут шесть... Или, может, восемь. Неважно.

— А сколько ждет снаружи?

Череполом закончил перекладывать находки в собственную сумку — та раздулась некрасивым горбом.

— Да, надо же всем сказать... — и спокойно двинулся к подъему на площадку.

Вадим, ничего не поняв, остался сидеть, кутаясь в засаленную шерсть. Пневмония-пневмония, уходи... Надо еще себе вколоть полкубика тоже... Проснулся Вадим от дружеского пинка в голень.

— Пошли в Кром, южанин. Твои соплеменники, наверное, уже пьют за тебя прощальную.

— А твое племя нас пропустит?

— Я сказал им: вот гнев Матери. Шаман погиб, и вождь погиб, и внутренний круг погиб, а сам я выжил чудом, и потому должен покинуть племя. Живите, как хотите!

Вадим некоторое время осознавал произошедшее.

— Так ты со мной теперь?

— В Кром. Потом на юг, если у меня найдется, чем заплатить за дорогу.

— Ты был не последний в племени. Твоя семья, дети?

— Ты и вправду с очень далекого юга... — уорг притащил большую котомку, обзавелся парой копий — с перекладиной и без, но с одинаковыми тяжеленными наконечниками, каждый длиной в пол-руки. А еще у него появился что-то напоминающий сверток.

— Наш обычай простой. Мы ложимся со всеми женщинами поочередно, по кругу. И родившиеся дети не знают своих отцов. Мы — Дети Великой Матери. У меня сто матерей и отцов тоже сто, и без числа братьев и сестер. Убьют одного, двух, десятерых — племя не погибнет. Наш обычай мудр.

Вадим помолчал, подумал. Решительно поднялся:

— Нахер такой коммунизм. Слушай... Уорг.

Череполом срезал свой последний клок волос — даже с кусочком кожи — и пришлепнул кусочком скальпа на столб. Повернулся:

— Человек?

— Ты спас мне жизнь. Почему?

Уорг поковырял в зубах острием ножа:

— Ты никто. Ты мясо, которое по благости Матери, само идет. И в теплом животе которого при случае можно согреть негнущиеся от холода пальцы. А еще тебя можно навьючить. Я должен вернуть в Кром kotenok, выполнить обещание побратиму по несбывшейся смерти. Но в горах мне надо иметь свободные руки, а тогда kotenok снова убежит.

Видно, лицо Вадима перекосилось, потому что Череполом заржал:

— Дурень! Ты же спас мне жизнь! Ведь мы с тобой побратимы тоже! И тоже по несбывшейся смерти! Я разрезал твои веревки, ты защитил мою спину! Бери мешок, пошли уже! И вот, неси осторожно!

“Что-то напоминающий” сверток оказался малым шотландским пледом, на котором котенок лежал в переноске всю дорогу с юга. Теперь котенка запеленали в клетчатую ткань — бережно и плотно, чтобы даже кот не вывернулся.

— А почему мокрый?

— Упал в озеро и не мог сам вылезти: стены отвесные, высокие.

— Уорг.

— Человек?

— Меня зовут Вадим.

— Меня зовут Череполом, я... Больше не воин Матери. Я побратим Асгвайра из Крома. Спрашивай, Ва Дим.

— Твоему племени больше четырехсот лет. Обычаи ваши тебе по нраву. Но ты не просто сбежал в теплые края. Ты перебил своих... Из-за котенка?

Череполом помолчал, взвесил в обеих руках копья.

— Вождь не понял. Ты, может быть, поймешь. Все дары Великой Матери — оружие. Мы служили ей верно. Мы ходили на юг по ее слову, и южане пугали нами детей. Некогда она даровала могучее и страшное оружие, под стать вашему колдовству. Потом хуже и слабее. Иногда лекарства или лопаты, иглы, ножи. Но никогда... Никогда! Мать не дарила нам игрушек. Человек! Я согласен пойти на юг. Пусть у меня будет одна женщина, по южному обычаю. Пусть мои дети знают мое лицо! Но зато я смогу подарить им... Что-нибудь бесполезное. Просто для улыбки.

Вадим закинул за спину котомку — обычный сидор с горловиной на завязках, под эти самые завязки напиханный мясом... Лучше не спрашивать, чьим. Разряженные пистолеты вернул в кармашки на ботинках. Принял сверток.

— А далеко?

— Далеко, — Череполом затопал к выходу из скального мешка. — Но мы дойдем. Два побратимства за день просто так не бывает.

Укол еще действовал, и Вадим уверенно зашагал следом.

До заката шли скальным лабиринтом, потом выбрались к лесу. Низкое, мокрое небо стремительно чернело, заросли стрелолиста угрожающе трещали высокими перьями. Вадим вколол себе и уоргу еще по тюбику из аптечки — о последствиях думать не хотелось. Только бы дойти!

Три года вся разведка Светлоярской базы искала логово Великой Матери Темных фиари: легендарная полубогиня спланировала и вдохновила вторжение Северной Орды, залив кровью север от Гефары до самого Илиона. Искала многоопытная, грамотная и жесткая имперская разведка. Высшие фиари работали вежливо, вкрадчиво, ласково: поулыбался девочке с ушками — сам не заметил, как половину Родины продал. По-детски хитрые, и так же безжалостные, лесные фиари напомнили Вадиму родной пионерлагерь. Гномы, простые, как лом, чуть ли не аукцион устраивали за секретную бумагу. Зато не обижались, когда их посланника со скандалом выкидывали: правила игры есть правила игры.

Золота на поиски ушло без числа. Множество погоревших разведчиков замучили Темные — метод кнута и пряника в их исполнении отличался тем, что пряником тоже били. Вадим не раз думал, что даже генерал Ядров, легендарный Конь С Яйцами, не бросает копать в надежде исключительно на чудо.

А сдал пещерный комплекс кондовый варвар, уорг из вымирающего племени. Сдал потому, что увидел котенка — Вадим осторожно развернул уголок скрутки, посмотрел и завернул обратно. Мокрое чудо, явленное посредством шотландского пледа. Сопит. Хорошо хоть, не пытается снова убегать — по такой-то темноте черта его найдешь!

Солнце село, и теперь шли по горной тропе. Слева обрыв — непроглядная тьма. Справа склон — хоть глаз выколи. Сверху ни звездочки! Уорги, оказывается, имели на такой случай особые поводки в снаряжении; пристегивая Вадима, Череполом проворчал:

— Будешь падать, не ори. Тебе уже все равно, а мне до утра от набежавших на визг волков отмахиваться.

Шутил?

В глухой темноте можно только думать — и Вадим думал. Иной мир. Мотивы те же: деньги, честолюбие, месть, власть, угроза... И вот, на тебе: “кроме золота и оружия, есть что-то еще”...

Тропинка пошла книзу, левее. Уорг продвигался буквально по шажку — и вдруг рывком поводка приказал бежать. Пробежав сколько-то, хорошо хоть, по ровному и без виражей, Вадим затормозил прямо в порезанную спину Череполома; тот неразборчиво ругнулся стиснутыми зубами.

Теперь было можно нарушать маскировку. Они стояли почти в той же точке, где Вадим первый раз держал речь: на лугу перед стеной Крома. Из распахнутых ворот ярко светили фары “Урала”, выше метался по лугу белый палец прожектора, Командир бежал к ним с облегченной руганью, а Егор страховал его с автоматом — довольно грамотно, механически отметил Вадим.

— Ва Дим?

— Череполом, спрашивай.

— Раз вы дарили его вождю, то kotenok у вас редкость. Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу заработать на собственного?

Вадим сдвинул грязный чуб ледяной ладонью:

— А что ты хочешь делать?

— Вы будете воевать с Великой — я знаю здесь каждый камень.

— Тогда сними ожерелье из человеческих зубов.

Амфетамин перегорел, и уорга тоже начало потряхивать. Ответ он выплюнул:

— Заискивать не буду. Судите или вызывайте на поединок, ваш обычай. Я — это я.

Тут подбежали Командир и Егор; Череполом развел пустые руки. Егор гаркнул:

— Чего не предупредил, скакун хренов? Нам же без тебя не уехать, а снеговеев уже видели. Значит, и метели дня через три!

— Мы котенка нашли.

Радист осекся. Командир внимательно посмотрел на громадного уорга, на пристегнутого к его поясу Вадима:

— Мы?

— Мы, — кивнул Вадим. — Сам пойми, в армию его брать не резон. Взрослый — но сильно чужой. Ему бы, как Ансельму, покататься сперва с вами.

— С вами? Не с нами?

— Я из безопасности, мы эту Великую Мать уже три года роем.

— Нарыли хоть?

— Нарыли. Сверлите дырки под ордена.

— Лучше бы деньгами, — вздохнул Командир, а Егор зафыркал:

— Точно место пулеметчика у нас в машине проклято. Как погибельное кресло за столом короля Артура. Давай, Командир, на премию модуль попросим, как там его... “Бахча”, вот! Поставим башенку с управлением из кабины.

Командир отмахнулся:

— Егор, ты хоть и радист, а подумай: кто нам автопушку разрешит?

Вадим криво улыбнулся:

— Да никаких проблем. Теперь-то. Пусть попробуют что вам не дать.

— А как ты с орком связался?

— Мы с ним побратимы по неслучившейся смерти, он сам сказал.

Егор даже подпрыгнул:

— Че, правда?

Вадим отстегнул поводок и встал слева от уорга:

— Череполом, ты про побратимство не шутил?

— У нас таким не шутят.

Безопасник еще раз отвернул уголок пледа: котенок потягивался, щурился в свете фар, и не проявлял ни малейшего желания вылезать на сырой ветер. Вадим вздохнул:

— Тогда ты должен знать, что я тоже тебе соврал. Я ведь искал не котенка.

— А я знаю, — просто сказал уорг. — Но я выбрал.

(с) КоТ

Гомель 1-3.12.2018