Подорожный страж

ДЕМОНЫ-ИСПОЛНИТЕЛИ

Часть 2

Подорожный страж

За поворотом притаился враг.

И что с того, что ты ещё безус?

Тебе придётся сделать этот шаг, —

И смерть тебя попробует на вкус.

Глава первая,

в которой демону хорошо

Медовое снадобье тролля усыпило Стёпку лучше любого снотворного, быстро и надолго. Ему даже дома, в тёплой и удобной постели не всегда удавалось так хорошо выспаться. Колёса скрипели, повозка подпрыгивала на ухабах и колдобинах, солнце светило в упор, тени бежали по лицу... Стёпке это не мешало. Он спал глубоким, спокойным сном и ему ничего не снилось.

...Когда он открыл глаза, повозка уже стояла на месте. Вокруг было по-вечернему темно. Высоко над головой в фиолетовом небе робко перемигивались первые звёзды. Стёпка не сразу вспомнил, где он, что с ним и почему он лежит не на диване в своей комнате, а в совершенно чужом месте, на жёстких досках и колючем сене, в одежде и обуви, укрытый тяжёлой шкурой с не очень приятным запахом... Ах да! Это же повозка пасечника! Это же всё на самом деле с ним приключилось, это был не сон! У него даже мурашки по спине побежали: ЭТО БЫЛ НЕ СОН!!! Он взаправду едет с гоблином в троллевой повозке выручать Ванеса из лап жестоких элль-фингов!

Вокруг угадывались тёмные громады высоченных елей. Пахло лесом и дымком от костра. Смакла забавно сопел, уткнувшись носом в свой мешок. Рядом с повозкой негромко переговаривались, стреляли в костре сучья, мирно фыркали лошади. Было очень тепло и очень спокойно.

Стёпка долго лежал, глядя на звёзды и прислушиваясь к убаюкивающему шёпоту леса. Вставать ему не хотелось. Хорошо было валяться на душистом сене, вдыхать полной грудью свежий лесной воздух, ни о чём не думать и ни о чём не беспокоиться.

Над ним чуть заметно дрогнула еловая лапа, на лицо посыпались сухие иголки. Стёпка смахнул их, напряг зрение... Некрупный зверёк размером едва ли больше белки смотрел на него сверху, притаившись в густой хвое. В его зелёных глазах мерцали отблески костра. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, затем зверёк прикрыл глаза и беззвучно растворился во тьме, ушмыгнув наверх по стволу. Стёпка мог бы на что угодно поспорить, что разглядел на нём подпоясанный верёвкой кафтанчик и широкие шаровары. Так что не зверёк то был, а неведомый лесной житель. Леший, может быть, или какой-нибудь еловый гном.

Сухо хрустнула ветка под тяжёлыми сапогами, и над Стёпкой склонилась огненно-рыжая голова пасечника.

— Разбудили мы тебя? — прогудел тролль. — Не подымайся, лежи, лежи. Поспешать теперь некуда. На вот, глотни ещё чуток, не помешает, поди, — он поднёс к лицу знакомую флягу.

Стёпка сел, с наслаждением сделал несколько глотков, улыбнулся, хотел поблагодарить... и опять провалился в тёплые объятия сна. А тролль накрыл его медвежьей шкурой и вернулся к костру.

* * *

Утром Стёпка проснулся, как ему показалось, раньше всех. Он высунул голову из-под шкуры, приподнялся над бортом повозки, посмотрел сонным взглядом по сторонам, ничего интересного не увидел, зябко поёжился и опять нырнул в уютное тепло — досыпать. Солнце ещё не взошло, тролли спят, можно с полным правом понежиться. Хорошо, если всё путешествие пройдёт вот так — спокойно, мирно и безопасно. Приключения — это, конечно, здорово, но очень уж утомительно и нервотрёпно. Только в книжках главным героям не сидится на месте и они с безголовым восторгом пускаются во всевозможные погони, поиски, смертельно опасные поединки и всякие битвы до полного уничтожения врага. А в настоящей жизни, между прочим, хочется просто лежать, пригревшись под тяжёлой медвежьей шкурой, и не забивать себе голову всякой-разной героической чепухой. Вот так — и ничуть ему за такие мысли не было стыдно, потому что он же всё-таки был не герой какой-нибудь без страха, но с заскоком, а обыкновенный мальчишка, пусть даже и из другого измерения, пусть даже и почти демон.

Ему было так хорошо, что он опять задремал, правда, уже ненадолго. Когда он уговорил себя выбраться всё же из повозки, заспанные, отчаянно зевающие тролли вяло собирали разбросанные вокруг костра вещи. И Стёпка догадался, что минувшей ночью тролли славно отметили первый день путешествия. Неусвистайло ещё спал, лежал под своей повозкой большой грудой, вольно раскинув могучие руки и ноги.

Было прохладно, над землёй висел редкий туман, утренняя сырая свежесть неприятно пробиралась под рубашку, заставляя зябко ёжиться и потирать голые руки. Тёплая кофта бы сейчас совсем не помешала, но чего нет, того нет. А доставать плащ из котомки было лень. Стёпка зевнул, потом огляделся — уже осмысленнее. Пять повозок, одна другой больше, стояли кругом посреди обширной поляны. Высоченные ели с замшелыми стволами тихо клонили к земле тяжёлые разлапистые ветви. Над деловито потрескивающим костерком висел на бревне большой закопченный котелок без крышки.

Молодой незнакомый тайгарь с широким добродушным лицом протиснулся между повозок и, приветливо кивнув Стёпке, вылил в котелок воду из берестяного ведра. Стёпка понял, что где-то рядом есть ручей или родник, пролез под повозкой и побрёл по едва заметной тропинке. Никто его не окликнул, никто не посмотрел вслед: он был здесь сам по себе и мог поступать по собственному разумению. Мог даже просто забрать вещи и уйти, куда глаза глядят. И от этого на душе у него было чуточку тревожно и в груди что-то приятно холодело. Что ни говори, а быть взрослым и самостоятельным — это здорово!

По крутой каменистой тропинке он спустился на дно небольшой ложбины, где протекал — так и есть! — живой говорливый ручеёк. Стёпка присел на торчащий из земли корень, огляделся и невольно замер. Вокруг было тихо, сумрачно и очень таинственно. Лес словно застыл в ожидании; ели смыкались высоко над головой тяжёлым узорчатым куполом, сквозь который едва виднелось светлеющее небо. Вековые неохватные стволы, седые камни, туман над водой, холодный утренний воздух, в котором глохнут все звуки... И ни души вокруг, даже птицы примолкли. Так и кажется, что сейчас выйдет из чащобы древний-предревний колдун с магическим посохом или промелькнёт на белоснежном единороге гибкий зеленоглазый эльф... Или подкрадётся сзади заскорузлый онт... Стёпка даже оглянулся невольно, но никто к нему пока не подкрадывался.

С трудом стряхнув наваждение, он сполоснул в прозрачной ледяной воде руки и лицо, потом осторожно, чтобы не застудить зубы, напился из сложенных ладоней. Холодная вода слегка отдавала железом. Но всё равно было очень вкусно! А потом до него дошло, что он видит в ручье своё отражение. Его это обрадовало: выходит, не совсем он бесплотное создание. Вода — это вам не глупое колдовское зеркало, она знает, кого отражать. После внимательного разглядывания он с радостью убедился, что лицо его ничуть не изменилось, зрачки не сделались вертикальными, рога на голове не выросли, и кожа цвет не поменяла. Так что даже если где-то в глубине души он и являлся взаправдашним демоном какого-то там периода, разглядеть в нём это демонство было довольно трудно, почти невозможно. Конечно, если ты не маг или не чародей.

Шлёп, шлёп, шлёп...

Сначала Стёпка решил, что ему послышалось. Но, подняв глаза, увидел, что нет, не послышалось. По ручью брёл, шумно расплёскивая воду, полуголый, скукоженный от холода мужичок с лохматой, давно не стриженной головой и торчащей во все стороны бородой зеленоватого цвета. "Утопленник!" — испугался сначала Стёпка, затем, присмотревшись, понял, что нет, живой, но весь синий, и кожа в зябких пупырышках, каких, вроде бы, у утопленников не бывает.

— Куды же я, а? Иде же ж обронил-то, а? — уныло бормотал мужичок себе под нос, придерживая одной рукой спадающие мокрые порты, а другой то и дело шаря по дну ручья. — Экая, братец ты мой раскисший, переболотина! — и снова: шлёп! шлёп! шлёп!

Он остановился напротив сидящего на корточках Степана, глянул на него ясным синим глазом, протяжно зевнул — Стёпке показалось, что у него во рту, за зубами, плеснула вода, — и спросил, легко и просто, как у давнишнего знакомца:

— Мабуть, хошь ты видал? У тебя-то, слышь, глаза позорче моённых будут.

— Кого видал? — опешил Стёпка.

— Да энтого самого! — булькнул мужичок. Нет, у него взаправду полон рот воды! Грудь у мужичка была впалая, а живот, наоборот, заметно выдавался вперёд. — Ключ я здеся обронил родниковый. И отыскать николь не могу, экая закись-перекись! А мне без его руками копать штоль, персты о каменья и коренья обдирать? Нет на то моевонного согласия!

— Не видел я никакого ключа, — промямлил Стёпка, не совсем понимая, о чём, собственно, идёт речь. И вдруг приметил, как в воде у самого берега что-то льдисто блеснуло серебром.

— А вон там, за плоским камнем, не он лежит?

— Иде? — встрепенулся мужичок. — Ужели? Глянь-ко, и впрямь лежит! Отыскался родимый!.. Ну, агромадное тебе спасибо, мил человек! Выручил ты меня, право слово, уж так выручил!..

Он бережно сполоснул ключ, оказавшийся при ближайшем рассмотрении обычным маленьким совочком. Только сделанным, похоже, из настоящего серебра.

— Бочага, — пропел с прибулькиванием мужичок, протягивая руку.

— Стеслав, — сказал Стёпка. Ладонь у Бочаги была холодная и мокрая, как лягушка.

— Ласковое имечко, — улыбнулся мужичок. — И ликом ты, Стеславушка, чист и светел. Медовухой увеселиться не желаешь?

— Не, — растерялся Стёпка. — Я это... Не пью.

— А я пью, — грустно признался Бочага. — И этак, поверишь ли, пью! До полного в очах потемнения. Ключ вот утерял...

— А вы не пейте, — наивно предложил Стёпка и сам смешался, сообразив, что сказал глупо и по-детски.

— Дык как же мне её не пить, ежели она, окаянная, сама в горло так и льётся, — хрипло рассмеялся Бочага. — Так, понимашь, и текёть, закрути её напрочь в гнилые омута!.. Ну, коли ты у нас такой непьюшшый, прими тады в благодарность от меня угощение. Не побрезгай, Стеславушка, не обидь старика отказом.

Он, не глядя, запустил руку в ручей и выхватил из воды огромную рыбину с хищной мордой и багряными плавниками. Размером она была чуть ли не со Стёпку. Она покорно висела в руке Бочаги, одышливо шевеля жабрами. Никак такая большая рыбина не могла плавать в мелком лесном ручье, в котором и воды-то едва по щиколотку. И, однако же, вот она!

— Хватай покрепче, — велел Бочага. — Гостинец мой тебе. Запечь его, да с лучком, да с травками... Язык проглотишь и добавы потребуешь. Такого знатного тальменя и князю на стол не зазорно поднести.

Стёпка опасливо и неловко ухватил рыбу обеими руками и тут же чуть не выронил: тяжело! Тальмень сразу затрепыхался, упруго выгибаясь и шлёпая мокрым красным хвостом по ногам.

— Но-но, не бузи! — прикрикнул на него Бочага больше для порядка, подмигнул по-свойски Степану и похлюпал прочь.

Стёпка стоял в обнимку с холодной скользкой рыбиной и не знал, что делать. Зачем ему этот тальмень (или таймень), куда он его денет? Дурацкая какая-то ситуация. И не откажешься никак — подарок всё-таки.

— Это... А нельзя мне его отпустить? — крикнул он в спину уходящему Бочаге.

Тот оглянулся, поддёрнул порты, переспросил:

— Кого отпустить?

— Тальменя, — сказал Стёпка, с трудом удерживая затрепыхавшуюся с удвоенной силой рыбину.

— Почто?

Стёпка пожал плечами:

— Так. Жалко же его... это... запекать. Пусть лучше плавает.

— А и отпусти, — весело и легко согласился Бочага.

Стёпка разжал руки. Тальмень с шумом обрушился в ручей, сверкнул чешуёй, извернулся... и скрылся в глубине, которой здесь и в помине не было. Чудеса!

— Экое, однакось, диво, — булькнул Бочага. — Рыбицу пожалел. Тварь безмозглую и ни на что окромя ухи не годную. Ты, Стеславушка, не из нашенских ли часом будешь? — он прижмурился и цепко оглядел Стёпку с ног до головы, — Обличьем, вроде, не шибко схож... Остался ты таперича без гостинца. А и ладно, не горюй. В другой раз тады угощу тебя, да уж как угощу-то!

— Да мне и не надо ничего, — стал отказываться Стёпка.

— Нонеча не надоть, а опосля, глядишь, и спонадобится, — глубокомысленно заметил Бочага. — Угощу, слово моё верное, — он прижмурился одним глазом, подтянул порты и побрёл по ручью туда, откуда пришёл. Ключ он бережно прижимал к груди.

— Свидимся ишшо, помяни моё слово, Стеслав! Свидимся, мне то ведомо!

Он ушёл и вновь стало тихо. Вот так. Не обмануло, получается, Стёпку предчувствие, имелись в этом лесу и тайны и удивительные обитатели. О том, что вместо добродушного Бочаги на него мог набрести кто-нибудь пострашнее, медведь, например, или оголодавший волколак, Стёпка старался не думать. Ведь не набрёл же.

Он с трудом смыл с рук липкую чешую и, постояв над ручьём ещё с минуту, тихонько пошёл назад.

* * *

У костра было шумно и весело. Все, кроме Смаклы, уже проснулись и встали. Мужики дружно черпали что-то горячее и дымящееся из котелка, с наслаждением прихлёбывали, черпали ещё, крякали, вытирая потные лица... Вид все имели помятый и растрёпанный, видимо, увеселялись прошедшей ночью от души и не одной только медовухой.

Неусвистайло усадил Стёпку рядом с собой, сунул в руку тяжёлую деревянную миску с мёдом, большой ломоть белого хлеба, спросил:

— Заварухи хлебнёшь?

Все засмеялись, а Стёпка недоверчиво покосился на котелок:

— А что это такое?

Тролль удивлённо пошевелил бровями, затем пояснил:

— Питиё горячее на лесных травах да на кореньях. Оченно пользительное, особливо ежели с похмелья. Голову враз просветляет. Ты хлебни, хлебни. И жажду утолишь и силов прибавится. Цельный день ить придётся по ухабам трястись.

Стёпка осторожно отхлебнул и ему понравилось. Это был просто такой местный чай. Только без сахара. Вместо сахара здесь использовали мёд. И Стёпка его тоже очень хорошо использовал. Всю миску умял, весь хлеб и две кружки заварухи.

— Ты, Стеслав, часом не рыбу ли в ручье промышлял? — спросил широкий седоусый тролль с румяным лицом и серьгой в ухе. — Порты эвон все в чешуе.

Тролля звали, как Стёпка уже знал, очень забавно: дядько Сушиболото. А тролли, которых Стёпка видел в Предмостье с весским дружинником, были его сыновьями и звали их Перечуй и Догайда.

Все с ожиданием смотрели на него, знали, конечно, что в здешнем ручье рыбы отродясь не бывало. Стёпка отодрал от штанины прилипшие чешуйки и рассказал о встрече с Бочагой.

— Давненько я его не видал, — заметил Неусвистайло. — С запрошлого, почитай, лета.

— Он водяной? — спросил Стёпка.

— Какой из него водяной! — захохотал Сушиболото. — Какой водяной! Родниковый пастух он, родничник по-нашенскому! Прежде-то он в Лишаихе обретался, за рыбой присматривал, бобров оберегал, а опосля, известная петрушка, выпивать крепко начал. Ну в глухомань его и затянуло, с лешими колобродить на болотах. Пропащая душа, но не злая ни с какого боку. Завсегда подмогнёт, и пакостей никто от него ни разу не видал. Наш мужик, в обчем, таёжный.

— А ключ ему зачем?

— Родникам лесным путь наверх отворять, ручьям русла чистить.

— А он его потерял, — с укоризной сказал Стёпка.

Неусвистайло усмехнулся в рыжие усы, шумно отхлебнул из огромной деревянной кружки:

— Не терял он его. А ежели бы и потерял, в ручье-то зараз отыскал даже бы и не глядя. Это он тебя, Стеслав, проверить захотел. Что ты за человек, не жадный ли до чужого добра, не гнилой ли внутрях. Приметил тебя у воды, и проверил. Ты на него обиду не держи. Не со зла он. Жизнь у нас ноне такая, что не каждому верить можно и надобно.

Стёпка пожал плечами. Обижаться на добродушного Бочагу он и не думал. Глупо было обижаться. Плохих людей, как он уже успел убедиться, здесь хватало. А как определить, каков из себя человек, не проверив его?

— Это он, что ли, всех так проверяет?

— А иных и проверять не надобно, — ответил Сушиболото, глянув Стёпке прямо в глаза. — У иных-то гниль сердешная так наружу и прёт. Посмотришь на такого — ровно изнавозишься весь.

И Стёпка сразу вспомнил Никария. Вот в ком сердешной гнили с избытком и даже ещё больше. И как только его в замке терпят? Почему отец-заклинатель не прогонит его в шею?..

Кроме четырёх троллей у костра сидели ещё два тайгаря. Седой кряжистый Верес в разговоре почти не участвовал, хмуро прихлёбывал заваруху, зыркал на Стёпку суровым глазом и время от времени страдальчески морщился, мотая из стороны в сторону лохматой головой. И он сначала Стёпке как-то не понравился. Зато Брежень, безбородый и улыбчивый охотник лет примерно двадцати, сразу расположил его к себе весёлым и лёгким нравом. Он без устали балагурил, подшучивал на мающимся с похмелья Вересом, с троллями держался на равных и был, похоже, душой компании. Прибаутки и поговорки из него так и сыпались. Он и обратил внимание на то, как Стёпка морщится, когда берёт что-нибудь правой рукой.

— Али плечо выбил? — спросил он. — Али зашиб кто?

Стёпка хотел отмахнуться, мол, ничего серьёзного, но тут же и скривился от боли. Правую руку опять словно бы ледяным холодом обожгло. "О, мой верный!.." вспомнилось.

Неусвистайло, конечно же, заметил его гримасу.

— Ну-кось, сбрось одёжку, — велел он. — Гляну-кось, чего там у тебя.

Стёпка послушно стянул через голову рубашку (обычная же футболка на ощупь!), покосился на плечо, боясь увидеть что-нибудь совсем страшное... И увидел.

Ого!

Неусвистайло тоже закряхтел, разглядывая вздувшийся багровый рубец, идущий через плечо со спины на грудь, как будто Стёпке сначала отсекли правую руку, а затем очень грубо пришили на прежнее место.

Дядька Сушиболото пошевелил бровями, Перечуй с Догайдой переглянулись, Брежень невольно дотронулся до своего жутковатого шрама на левой скуле. Даже хмурый Верес глянул на Стёпку с интересом.

— Кто тебя этак-то приголубил? — спросил пасечник, осторожно касаясь рубца твёрдым шершавым пальцем.

— Призрак вчерашний, — сказал Стёпка чуть виновато. Он с испугом смотрел на изуродованное плечо. А ему-то казалось, что после того удара призрачным мечом ничего не осталось. Онемение только и холод в руке. Вот тебе и не осталось! Вон как плечо перепахало — смотреть жутко. И рука теперь, как чужая. Не отвалилась бы, чего доброго...

— Поведай, — потребовал Сушиболото.

— Ложись, — велел Неусвистайло, бросив на землю медвежью шкуру.

Стёпка, морщась, улёгся на живот, и пасечник принялся лёгкими касаниями втирать ему в спину и плечо одуряюще пахнущую незнакомыми травами мазь.

Можно было, конечно, ничего не рассказывать или придумать что-нибудь, но Стёпке неловко было врать и таиться, поэтому он подробно описал свою встречу с колдуном и с рогатыми призраками. Тролли и тайгари слушали внимательно, хмуря тяжёлые лица. Когда он закончил, помолчали, обдумывая. Сушиболото зачерпнул кружкой из котелка, шумно выпил, вытер усы, собрался что-то сказать — и не сказал.

Неусвистайло перевернул Стёпку на спину, убрал в сторону стража и стал втирать мазь в грудь. На груди кроме оставленного мечом рубца обнаружилось ещё несколько глубоких, но уже слегка подживших царапин. Вспомнить, откуда они взялись, Стёпка не мог. Вероятнее всего, благодарить за эти царапины следовало того же Дотто. Тролль мимоходом смазал и царапины. Лечить, так уж сразу всё.

— Дак ты, Стеслав, энто... — почесал в затылке длинноносый Перечуй. — Ты не демон ли случаем, а?

Стёпка подумал и решил признаться. Во-первых, Купыря говорил, что троллям можно доверять, а во-вторых, похоже, что его недруги уже прекрасно осведомлены, кто он такой. Зачем же тогда друзей обманывать?

— Демон, — сказал он. — Меня Серафиан вызвал из... Оттуда, в общем, где я живу. Дело у меня здесь есть. Очень важное.

Его признание не произвело на присутствующих никакого впечатления. Никто не удивился, не испугался, не всплеснул руками. Подумаешь, мол, демон, обычное дело.

— Знавал я одного демона, — заметил Брежень. — Годов этак пять тому жил у Вышани на выселках такой же как ты... вызванный. Только не отрок, а зрелый уже, шибко в летах. Таился он там от кого-то, а после, говорят, в Большие Упыреллы убёг. Схож ты с ним, Стеслав, я сразу приметил. Говор у вас одинаков.

— А ты, Стеслав, ежели не тайна, из каковских демонов будешь? — подал голос молчавший до того Догайда.

Стёпка плечом пожать не мог, поэтому просто мотнул головой:

— Не знаю. Из обычных, наверное. Я ведь там, у нас, и не знал, что я демон. Но я точно не этот... не экзекутор, — он подумал и добавил на всякий случай. — И золото добывать я совсем не умею.

— Чтобы золото добывать, быть демоном вовсе и не обязательно, — ухмыльнулся Брежень. — Государь великовесский, сказывают, его безо всякой магии в казне своей преумножает... А и подвезло тебе, отроче, что ты не нашенский.

— Почему? — удивился Стёпка.

— Потому как развалил бы тебя тот рыцарь своим мечом наполовень а то и начетверень. От того меча и доспех не всякий убережёт. А у тебя рубец, ровно от кнута, да и тот через седьмицу заживёт.

— К послезавтрему сойдёт нашими заботами, — поправил его Неусвистайло, поднимаясь с колен. — А опосля и не разглядишь, куды тебя угораздило.

— Спасибо, — сказал Стёпка. Он тоже встал, натянул рубашку. Рука слушалась ещё неважно, но холод из неё уже почти ушёл.

Пасечник некоторое время разглядывал Стёпку, жевал губами, потом вдруг ухмыльнулся:

— Демон, шмель тебе в оба уха! А косточки — ровно хворостинки! Перстом ткни — и душа из тебя вон.

Ещё бы! Таким пальцем, как у тролля, не то что мальчишку — быка уложить можно.

— Один уже ткнул, — засмеялся Перечуй. — Стеслав поведал нам, что с тем тыкарем сталось. А тебя, дядько Неусвистайло, тот меч оставил бы без головы и — заметь! — не сломился бы. А?

Пасечник возражать не стал, и Стёпка понял, что, заработав от призраков на память всего лишь здоровенный рубец, он очень легко отделался. Никому больше не позволю рубить себя мечом! Он взглянул на ушибленный гномом палец и к своему удивлению обнаружил, что чёрный вчера ноготь сегодня выглядит почти здоровым и почти совсем не болит. Зажило словно на собаке. Здорово! Значит, заживёт и плечо. Ясно, что без магии тут не обошлось. Или мазь Серафианова так хорошо помогла или страж расстарался.

Отлёживаться под медвежьей шкурой больше не хотелось. Он опять был готов к подвигам и приключениям. Вперёд, труба зовёт, кони ржут и бьют копытами, враги наточили мечи и копья...

И тут проснулся Смакла. Он сел, держась за голову, обвёл недоумевающим взглядом лесную поляну, остановился на троллях и прохрипел с непритворным испугом:

— Эй, люди добрые! Где я?

А когда Стёпка подошёл, он схватил его обеими руками за ворот рубахи и почти закричал:

— Куды нас угораздило? Где мы?

— Всё нормально, — сказал Стёпка, выдираясь из цепких гоблинских рук. — Мы уже второй день, как к переправе едем.

— С троллями?

— Ага. Пасечник Неусвистайло нас довезти согласился.

— Почём?

Стёпка засмеялся. Гоблин был неисправим.

— За так. По дружбе, — и не удержался, подколол: — Это Купыря устроил. Ему спасибо скажи.

— За так — энто хорошо, — успокоился Смакла. — А я ничего припомнить не могу. Зашёл в сени... Недомерок убогий мне наплёл, что ты меня там ждёшь — и как оглоушило. Головой, видать, приложился. На кой ты меня туда зазвал?

— Да не зазывал я. Это враги тебя обманули. Меня тоже потом тот карлик заманил и по голове долбанул. Там колдун был, хотел меня нетопырю магическому скормить, да у него не получилось. Я несъедобным оказался. А тебя я еле-еле успел у призраков отбить, они твою кровь высасывать собирались. Рогатые такие рыцари с мечами, которых мы в подземелье встретили. Меня тем мечом рубанули, руку чуть не оттяпали по самое плечо. Дядько Неусвистайло только что мазью лечил. Чуешь, как пахнет?

Смакла слушал и, похоже, не верил:

— И я до сей поры всё спал?

— Вчера вечером проснулся, выпил немного и опять уснул. Мы тебя пчёлами лечили.

— Не помню! — снова схватился за голову гоблин. — Болит! И в ухах шумно!

— Заварухи с мёдом хочешь? Горячая!

— Хочу.

Смакла вывалился из повозки, добрёл до костра на негнущихся ногах, неловко поклонился, сел с опаской чуть в стороне и стал хлебать остатки заварухи. Вопреки Стёпкиным ожиданиям бодрящий напиток гоблина нисколько не оживил. Смакла едва открывал рот, глотал через силу и вообще был похож на стукнутого мешком из-за угла. Впрочем, он и был стукнутым. Здорово проклятый карлик ему приложил, от всей души. Как только не убил. Заклинания ему, видите ли, не хватило, глаза ему наши, видите ли, не понравились. Размахался своим кистенём, гад недорослый!..

Пасечник ходил туда-сюда, собирая вещи и озабоченно косился на Смаклу, что-то бормоча в бороду. Потом решился:

— А не нравишься ты мне, гобль! Чевой-то колдун неладное с тобой сотворил. Ещё лечить тебя буду.

Смакла равнодушно зыркнул на него мутным глазом и промолчал.

Пару минут спустя он молчать не стал. Троллево лечение разнообразием не отличалось и, как видно, почти на все случаи жизни у него имелось одно наивернейшее средство — пчёлы. Он велел Смакле задрать на спине рубаху и, когда гоблин неохотно подчинился, сразу три пчелы спикировали на его смуглую поясницу. Смакла, естественно, взвыл дурным голосом и бросился убегать.

— Держи его! — рявкнул тролль, ловко опрокидывая гоблина на шкуру. — За ноги держи!

Стёпка сел младшему слуге на ноги. Ещё несколько пчёл одна за другой воткнулись в гоблинское тело. Смакла орал, как раненый вепрь, распугивая всех птиц и зверей в округе. Не хотелось бы Стёпке испытать подобное лечение на себе. Как здорово, что его рубец не потребовал такого вот пчёлоужаливания!

А Смакла почти сразу пошёл на поправку. Повеселел, слегка разрумянился, и глаза у него заблестели по-прежнему... после того, как он утёр слёзы. Таким он Стёпке нравился больше. Пусть вредничает, пусть упрямится, пусть даже врёт напропалую, лишь бы только не болел и не хандрил. А то Стёпка уже даже потихоньку начинал подумывать о том, что ему придётся спасать Ванеса в одиночку.

Все к тому времени уже успели собраться и вывернуть повозки на дорогу. Перечуй сложил недоеденные куски хлеба в небольшой берестяной туесок и аккуратно пристроил его меж корней самой высокой ели.

Смакла ехать с пасечником не пожелал, пчёл, наверное, боялся. Уселся в повозку к Бреженю, мешок свой, правда, забирать не стал.

Стёпка, когда они уже отъехали от поляны, оглянулся и ему показалось, что на него кто-то смотрит из кустов. То ли лицо, то ли мордочка с пронзительными зелёными глазами. Он не удержался и показал этой мордочке язык, да ещё и рожу посмешнее скорчил. Качнулись ветви, кто-то сдержанно хихикнул... И тут повозка свернула и въехала в лес.

Глава вторая,

в которой демон изучает свои сокровища и прячется от весичей

И опять потянулась дорога, обычная лесная ухабистая дорога, не прорубленная сквозь скалы и холмы, а проложенная в незапамятные времена неторопливыми и основательными таёжными жителями в обход болот и крутых сопок, и потому петляющая так, что порой непонятно было, куда она, собственно, ведёт. Стёпка жадно смотрел по сторонам, всё ждал чего-нибудь волшебного. Лес вокруг стоял дремучий, настоящий, вековой, непроглядный и непролазный, заросший по самые брови седыми длинными космами. Где-то наверху солнце щедро золотило верхушки елей, наступивший день обещал быть тёплым, даже жарким, но в лесу жара пока не ощущалась, наоборот, тянуло заметной сыростью, словно поблизости таились холодные болота.

Дорога спустилась на дно сумрачного распадка, взобралась вверх, вильнула по холму и опять пошла неспешным зигзагом вниз. Пчёлы, разлетевшиеся было по сторонам, вернулись к пасечнику, словно он был их ульем, в который они исправно приносили добываемый на лугах мёд. Это были правильные пчёлы, и Стёпка их уже почти не боялся. Он сначала сидел рядом с троллем, потом лесное однообразие ему слегка приелось, он лёг на сено и, закинув руки за голову, долго и бездумно глядел в синее небо, в котором беззаботно летали всякие птицы и не хватало лишь драконов. Небо было высокое, бескрайнее и вполне обыкновенное. Нормальное летнее небо, слегка выцветшее от яркого солнца и ничем не отличающееся от точно такого же неба над родным Стёпкиным посёлком. И глядя в это небо, было трудно поверить, что раскинуло оно свою ширь и высь не над привычной Сибирью, а над каким-то непонятным Таёжным улусом. И удивительнее всего было сознавать, что нет под этим небом ни Енисея, ни Урала, ни бабушкиной Карелии с огромным Ладожским озером, ни даже далёкой Америки с Диснейлендом и Голливудом, а есть под ним неведомая Великая Весь, пугающий Оркланд, какие-то каганаты... и ещё Упыреллы, Большие и Махонькие. Чудно!

Валяться и бездельничать было приятно, но в конце концов тоже слегка наскучило. От нечего делать Стёпка решил что-нибудь сжевать. Ему почему-то страшно захотелось сладкого. Наверное, из-за кружащихся вокруг пчёл. Он развязал котомку, собираясь отыскать в её недрах туесок с изюмом, и сразу же наткнулся на некий странный предмет, ему точно не принадлежащий и непонятно каким образом здесь оказавшийся. Это был довольно крупный зеленоватый кристалл — не изумруд ли? — заключённый в витую бронзовую оправу с резной костяной ручкой в виде трёхпалой звериной лапы с поджатыми когтями. Откуда это здесь взялось? На увеличительное стекло похоже... Между прочим, очень даже похоже. Стёпка отчётливо вспомнил, как вчера переложил свою линзу из кармана брюк в котомку. Как раз вот сюда на свёрнутый плащ её и пристроил. Получается, что ночью она каким-то образом превратилась в такой причудливый музейный экспонат. Круто! Он повертел находку перед глазами. Прежде это была нормальная, немного скучная, но очень полезная двояковыпуклая линза в чёрной пластиковой оправе с чёрной же ручкой и надписью "Made in China". Не очень большая, не слишком сильная — обычная. Теперь же он держал в руках красивую раритетную вещицу. Слегка потрёпанную, местами чуть-чуть потёртую и, похоже, очень дорогую. Один кристалл чего стоит, вон какой здоровый. Своих увеличительных свойств изменившаяся линза, к счастью, не потеряла. Стёпка посмотрел сквозь неё на сухую былинку. Увеличивает, хотя и не так хорошо, как прежде.

Превращение линзы надоумило его проверить и другие предметы, прибывшие с ним сюда из родного мира. Как он тут же убедился, это была очень хорошая идея. Предметов в карманах оказалось до обидного мало, но зато КАКИЕ это были предметы! У Ваньки от зависти осыпались бы все его конопушки, честное демонское слово! Стёпка жадно разглядывал лежащие перед ним сокровища и не верил своим глазам. Итак, господа рогатые милорды и всякие прочие ясновельможные паны, что мы имеем на сегодняшний день в наших карманцах, окромя уже виденного увеличительного стекла? А имеем мы в них, во-первых, ножик. Который тоже изменился посредством магического превращения. Стал толще, длиньше и тяжельше, как сказал бы Смакла. Дешёвый пластик рукояти превратился в чёрное, хорошо отполированное дерево. Держать такую в руке — одно удовольствие. Удобно и не скользит. Плохо лишь то, что сложенное лезвие так глубоко и туго утоплено, что его никакими силами не извлечь. Ни ногтями, ни зубами. Стёпка помучился немного и плюнул. Похоже, что этот нож здесь совершенно бесполезен. Ну и ладно, не очень то и хотелось. Но всё равно жалко, потому что с ножом в тайге спокойнее как-то себя чувствуешь.

А вот это что такое, интересно было бы узнать? Медная загогулина с узорами, с одной стороны торчит лохматый фитиль, сбоку собачка с пружинкой и камешек. Огниво, честное слово, огниво! Откуда в кармане взялось, непонятно. Стёпка нажал на собачку и с первого раза высек искру. Искра попала на фитиль, и тот задымился. Если подуть хорошенько, можно добыть огонь. На зажигалку похоже... И тут он вспомнил. Всё правильно, это и есть зажигалка. Он её у дедушки в прошлый раз выпросил и забыл вернуть. А здесь она превратилась в такое вот нехитрое приспособление для добывания огня. Надо будет сегодня вечером его испытать!

Что у нас ещё есть? А ещё есть клей. Стёпка и в этом случае не сразу понял, что это такое и чем это было в его мире. Потому что — был тюбик, а стал кожаный мешочек с туго завязанной горловиной. Что-то вроде кисета. И каракулями непонятными густо исписан. Надо думать, что на каком-то из местных языков — на каком, интересно? — эти каракули и означают "клей". Если, конечно, клей. Интересно, что на ощупь мешочек уверенно ощущался именно мешочком, как бы Стёпка его не жамкал и не теребил. Развязывать мешочек он не стал — зачем? Ещё вылетит какая-нибудь гадость, охота была травиться. Нет, он просто взял да и посмотрел на мешочек сквозь увеличительный кристалл. И чуть не выронил и то и другое. Сквозь кристалл мешочек выглядел обыкновенным тюбиком с надписью "Момент". И даже, если постараться, можно было прочитать инструкцию по применению.

Вот так дела! Магический кристалл! Воодушевлённый неожиданным открытием, он с лихорадочным азартом первооткрывателя принялся изучать удивительные свойства оказавшихся в его руках магических предметов. Да, это вам были не дешёвые фокусы, это было настоящее волшебство! Магия в чистом виде! У него даже руки слегка задрожали: все эти вещи принадлежали ему и он мог пользоваться ими по своему желанию и разумению.

Ножичек сквозь кристалл выглядел нормальным ножом, сапоги — кроссовками, которыми они в глубине своей обувной души и являлись, огниво — зажигалкой, штаны — обычными джинсами... Просто кристалл правды какой-то. Или кристалл истинного зрения. Стёпка тайком глянул сквозь него на спину пасечника. Неусвистайло оказался обычным троллем.

Стёпка хотел посмотреть на Вереса, который ехал следом, однако поразмыслил и от этой идеи на всякий случай отказался. Верес ему не нравился: он смотрел на Стёпку с откровенной неприязнью, словно в чём-то нехорошем подозревал. Подумает ещё, что демон его заколдовать или сглазить собирается. Лучше на самого себя посмотреть. Без особого интереса взглянув сквозь лёгкую зелень кристалла на свою ладонь, он едва не вскрикнул от ужаса: он увидел грубую чешуйчатую лапу с узловатыми пальцами и — вот мерзость! — с длинными, хищными, слоящимися и давно не мытыми когтями. Почти такие же были у Оглока. Ай-яй-яй! Сам он при этом совершенно не ощущал ни чешуи, ни жутких когтей со следами давно засохшей крови. Они не настоящие, вот что, они виртуальные! Потому что никаких когтей у него не было и быть не могло. Ну и что, что он демон? Всё равно он человек! И никакой это не кристалл правды, это какой-то искажающий кристалл. Чтобы нормальных людей пугать.

На всякий случай Стёпка тщательно ощупал свои руки, рассмотрел их со всех сторон — без линзы! — даже полизал для верности и, убедившись на все сто, что ни чешуи, ни когтей на них нет и в помине, слегка успокоился. А то у него мелькнула такая нехорошая мысль, что он успел подхватить в замке какую-нибудь заразу и начал уже потихоньку превращаться в кошмарного монстра. А что, запросто такое могло случиться, особенно после того, как Оглок его на лестнице своим когтем царапнул.

Очень хотелось посмотреть на ещё какое-нибудь превращение, но больше ни один предмет рядом с ним не желал приоткрывать свои тайны. Всё вокруг, кроме его одежды, было настоящим и выглядело настоящим даже сквозь кристалл. Оттого, может быть, что ничего по-настоящему интересного в повозке отыскать было невозможно. Не на сено же таращиться в самом-то деле!

Тут-то и припомнились ему те пергаменты, которые он сгрёб со стола, убегая из С'Турровой хибары. С ними несомненно была связана какая-то очень важная тайна, и можно на что угодно спорить — не одна. А иначе зачем бы они понадобились оркландскому колдуну. Стёпка, конечно, не надеялся эти тайны разгадать, но ведь никто не запрещал ему хотя бы просто посмотреть, что это за пергаменты такие. Интересно же что раздобыл в подземельях Летописного замка рогатый гад Шервельд со товарищи... вернее, со милорды.

Выудив из котомки пергаменты, — всего их оказалось шесть штук, — Стёпка улёгся поудобнее и приступил к тщательному изучению добытого в бою трофея. Изучать, честно говоря, было почти нечего. Грязновато-жёлтые, с неровными краями листы, каждый размером примерно в две Стёпкиных ладони, были невзрачны на вид, шершавы на ощупь и припахивали подвальной плесенью. Нетрудно было догадаться, что их просто грубо выдрали из изрядно попорченных временем и крысами книг. Рыжими или даже бурыми чернилами — не кровью ли? — на более гладкой стороне были начертаны от руки не слишком ровные строчки непонятного текста на разных языках. На одном листе это были просто чёрточки с поперечинками разной длины, на других — то странного вида причудливые буквы с жучиными лапками, то округлые иероглифы, то что-то похожее на арабскую вязь.

Стёпка перебирал листы, вертел их и так и сяк, даже на просвет попробовал посмотреть, ничего в итоге не понял и ничего полезного для себя не извлёк. Не зная языка, текст не прочтёшь. Откровенно говоря, он не слишком огорчился. На пергаментах были записаны чужие тайны, никакого отношения к нему не имеющие, и поэтому не очень-то и хотелось их узнавать. Своих забот хватает.

Затем ему пришло в голову посмотреть на эти записи через кристалл. Он разгладил тот, что был с чёрточками и посмотрел. И не пожалел. Потому что получилось интересно и удивительно. Здорово просто получилось! Он даже чуть не засмеялся от восторга. Зелёный кристалл не только увеличил чужие буквы, он их перевёл! Стёпка убрал линзу — всё те же нечитаемые чёрточки. Навёл ещё раз — нормальный русский, точнее, весский текст.

"Укрепясь меж двух Стерегущих растолкуй пятиглазому суть двуязыкого а праворукому суть вечнолевого. После оного повторяя несказанное за неслышимым ступай с начального на остатний а с остатнего на предыдущий а с предыдущего на последующий орошая обильно кровью неумершего. Отворятся врата ведающему дерзнувшему и трижды прощенно..."

Ни больше ни меньше. Всё очень просто, доходчиво и на удивление понятно. Ступай помоляся, врата и отворятся.

Перечитав текст раза три, Стёпка пришёл к неизбежному выводу, что прочесть — мало. Надо ещё знать, о чём идёт речь. А он не знал. Он сообразил, разумеется, что перед ним некое магическое руководство, с помощью которого можно отворить неведомые заколдованные врата и войти куда-то, куда очень хотел войти С'Турр или его оркландские повелители. Возможно, магам, чародеям и колдунам здесь всё было бы ясно и понятно, но только не ему. Хоть до дыр этот обрывок зачитай.

Он отложил линзу, взялся за лист и тут же испуганно отшвырнул его в сторону. Ему почудилось, что пергамент в его руке ожил. В общем, почти правильно почудилось. Пергамент сам собой свернулся в тугую трубочку, почернел, задымился и вспыхнул чадным пламенем, неприятно напомнившим Стёпке мерзкого нетопыря из колдовской свечи. Только пахло уже не воском, а горелой кожей.

Пришлось поспешно затаптывать пылающий клочок. Не хватало ещё пожар в повозке устроить! Хорошо, что тролль ничего не заметил. Повозка Вереса тоже, к счастью, ещё не показалась из-за взгорка, так что неприятных вопросов ни у кого не возникло.

То, что осталось от пергамента, не поддавалось уже ни прочтению, ни хранению. Растоптанная кучка жирного пепла. Вот и сгорела чужая тайна, отворились, называется, врата дерзнувшему и трижды прощённому. Наверное, Стёпка по незнанию что-то не то сделал. Может быть, сначала нужно было заклинание противоуничтожительное произнести или знак охранный пальцами изобразить. Поди догадайся, если ты в магии полный ноль.

У него в запасе осталось ещё пять непрочитанных листов. Можно было, конечно, попробовать и их прочитать, но не было никакой гарантии, что они по прочтении не сгорят так же мгновенно и безвозвратно. Поэтому Стёпка сложил пергаменты и затолкал их обратно в котомку, на самое дно, от греха подальше, до лучших, как говорится, времён.

Окинув после всего этого критическим взглядом свои сокровища, он вздохнул. Нет, как хотите, а он сначала всё же надеялся на большее. Не слишком много пользы можно извлечь из неоткрывающегося ножа, неизвестно чем наполненного мешочка, простенького огнива, и странного искажающего кристалла. Что он со всем этим "богасьтвом" будет делать? Разве что когтями своими виртуальными любоваться. Стёпка взял линзу и посмотрел на руку. Хорошие когти, длинные и острые. На каждый медведь такими похвастаться может. Жаль, что нельзя увидеть сквозь кристалл своё лицо. Представить страшно, какая рожа при этом обнаружится. Смаклу, что ли, попросить. Пусть посмотрит на истинный облик потустороннешнего демона. Стёпка представил испуг младшего слуги и захихикал. Нет-нет, лучше не рисковать. А то слабонервный гоблин тогда точно сбежит, и придётся спасать Ванеса в одиночку, надеясь только на свои виртуальные когти.

Потом он вспомнил, что кроме этого весьма спорного богатства у него есть и настоящее — спрятанные под стельку кроссовки золотые монеты. Он выудил одну и тщательно её осмотрел, сначала невооружённым глазом, а потом с помощью кристалла. И не обнаружил ничего магического. Золото и без магии многое может совершить в любом мире. Серебряный кедрик тоже ничем не удивил и никаких тайн не открыл. Обычная монетка.

Повторный — и очень тщательный — осмотр ножа не принёс сначала ничего нового, кроме твёрдой убеждённости, что с этим ножом не всё просто и что лезвие из него каким-то образом извлекается. Но каким? Стёпка вертел его и так и этак, встряхивал, нажимал, ища скрытые кнопки или пружины, даже пробовал мысленно приказывать ножу: "Откройся!". Всё напрасно. Не было ни кнопок, ни пружин, а настойчивые мысленные приказы упрямый нож презрительно игнорировал. Отгадка обнаружилась случайно. Всего-то и нужно было уверенным нажатием большого пальца на специальный ребристый упор преодолеть сопротивление пружины и сдвинуть вперёд до щелчка верхнюю половинку рукоятки. Стёпка нажал, и нож вдруг ожил в его руке, зашевелился, вытянулся, и показалось, что он превращается в змею или во что-то неприятное и кусачее. Стёпка, уже пуганый сгоревшим пергаментом, брезгливо отбросил его — и ахнул от удивления. На дне повозки лежал уже не тот безобидный перочинный ножичек, годный только на то, чтобы щепочки остругивать, — теперь это был настоящий охотничий нож, почти кинжал, тяжёлый, с хорошо заточенным лезвием длиной в ладонь. Впрочем, мгновение спустя он опять превратился в обычную непримечательную рукоять. Ага, значит, без хозяйской руки это чудо не работает. Стёпка уже уверенней нажал на выступ. Щёлк! Острый, сверкающий, непонятный образом потяжелевший нож, лежал в руке так, словно он являлся её продолжением... Это было круто! Это было восхитительно! Да теперь!.. Да с таким ножом!.. Стёпка не очень ясно представлял, что можно совершить с таким ножом, ему просто нравилось держать его, смотреть как блестит на солнце лезвие, и знать, что это чудо принадлежит ему и только ему. А если сдвинуть половинку назад, нож мгновенно превращался в обычную деревянную рукоять, которую можно засунуть в тот же боковой кармашек на джинсах. И никто не догадается, что это такое. А ты — раз! — и уже вооружён. Жаль, что ножны в магическом комплекте не предусмотрены, повесил бы на пояс, сразу другой вид получился бы.

Он долго с ножом возился, всё никак не мог насмотреться на удивительное превращение, неуловимо совершающееся прямо у него на глазах, прямо в его руке. Это превращение можно было потрогать, от него бежали по спине мурашки, и мир вокруг становился ещё ярче и разноцветнее.

Тайна чудесного ножа была успешно разгадана, и воодушевлённый Степан решил внимательнее изучить то, что раньше было клеем. Вдруг и здесь обнаружится что-нибудь волшебное. И оно обнаружилось! На ощупь мешочек был наполнен чем-то мелким и сыпучим. Стёпка зубами развязал узел, взялся за горловину, и вдруг кто-то очень отчётливо произнёс у него в голове строгим голосом: "Не отверзай!" Стёпка вздрогнул и пугливо оглянулся. Мог бы и не оглядываться — он сразу понял, что голос был телепатический. В повозке, разумеется, не наблюдалось никого постороннего. А в мешочке кто-то или что-то — было. Стёпка собрался с духом, уже нарочно взялся за мешочек и вновь услышал сердитое: "Не отверзай!"

Он мог бы, конечно, и не послушаться и отверзнуть, но ему уже было очень хорошо известно, что в этом мире грозит упрямым ослушникам. Зашвыривает их безжалостно за тридевять земель во владения диких элль-фингов. А он зашвыриваться к элль-фингам не хотел. Он и так к ним направлялся. Успеет ещё погостить.

Тщательно завязав мешочек, он убрал его в котомку. И линзу тоже убрал, и рукоятку ножа спрятал в карман, а потом наткнулся рукой на стража, — и его словно холодной водой окатило. Он не все свои сокровища осмотрел, не все! Самое главное как раз и забыл!

Снимать стража с шеи не хотелось. Стёпка только подумал об этом и сразу же ему этого страшно не захотелось. Словно раздеваться догола при всех. Тогда он стал разглядывать его, не снимая. Обычный осмотр невооружённым взглядом ничего не дал. Как был страж бронзовым медальоном с непонятным узором на одной стороне, так и остался. И Стёпка, с замиранием предвкушая новое чудо, навёл на него свой волшебный кристалл...

И мягко уплыл во мрак беспамятства.

... Когда он очнулся и открыл глаза и увидел над собой высокое небо, ему не сразу удалось вспомнить, где он и что с ним произошло. Страж как ни в чём не бывало висел за пазухой, линза лежала под ногами, в голове слегка шумело. Да, подумал он, осторожно ощупав сначала голову, а потом всего себя, интересно получилось. Дождался, называется, чуда, разгадал тайну медальона. Попробовать, что ли, ещё раз... Но при одной лишь мысли о повторной попытке, ему сделалось так неуютно, что он тотчас от своей затеи отказался. И сразу полегчало. Только заноза какая-то в душе осталась, и когда Стёпка думал о страже, она, эта заноза, неприятно так покалывала в самое сердце острым кончиком: не хозяин ты своему стражу, ой, не хозяин.

* * *

С попутчиками, прямо скажем, Стёпке здорово повезло. Низкий поклон за то Купыре. Никого с такими попутчиками можно не бояться. Взглянешь на неохватные плечи пасечника — сразу все страхи бесследно улетучиваются в неизвестном направлении. Ясно же, что на троллей никто не отважится нападать. Дураком надо совсем быть, чтобы на таких великанов нарываться. Они и без оружия любого уделают, одними кулаками. А кулаки у дядьки Неусвистайло, между прочим, нешуточные, со Стёпкину голову, не меньше.

Привал решили устроить после полудня, когда повозки по извилистой дороге вкатились, гремя и подпрыгивая на камнях, на вершину высокой сопки. Сушиболото съехал на обочину, остановил коней, объявил звучно:

— Остановимся ненадолго, панове! Лошадям отдышаться надобно, да и нам поснедать не помешает.

— Дело говоришь, — согласно кивнул Неусвистайло. — В самый раз хороший шматок сала зажевать. Выгружайся, Стеслав, разомни ноги.

Но не успел ещё Стёпка спрыгнуть на землю, не успел балагур Брежень открыть рот, чтобы повеселить спутников очередной шуткой, не успел натянуть вожжи приотставший Верес, как пасечник насторожился и вскинул ладонь, призывая к молчанию. Все послушно замерли, даже лошади перестали фыркать.

— Чего слыхать? — не выдержал первым Брежень. — Кого несёт нелёгкая навстречь?

Две пчелы с размаху воткнулись в троллеву бороду. Они прилетели снизу, оттуда, куда вела дорога.

— Весичи, — громыхнул Неусвистайло. — Пяток верховых из княжьей, кажись, дружины.

Пчелы ему это нажужжали или он сам обладал таким отменным слухом? Стёпка, например, кроме лёгкого птичьего пересвиста не слышал вообще ничего.

Тролли и Брежень и Вересом известие восприняли спокойно. Весичи их не пугали.

А Стёпку уже пугали. Он сразу вспомнил о том столкновении в воротах замка. Честно говоря, он о нём и не забывал. Жирное торжествующее лицо Никария то и дело всплывало перед глазами. А ну как дружинники опять надумают хватать его за злоумышление на особу светлейшего князя? А ну как именно за Стёпкой они и скачут сюда? Спрятаться бы!

Он и не понял сначала, что это ему страж подсказывает насчёт того, чтобы спрятаться. Налился чугунной тяжестью и тянет настойчиво в лес, в мешанину стволов и кустов. И сразу сделалось неуютно, даже на солнце словно хмарь тусклая наползла. Стёпка завертел головой по сторонам. Забраться бы в самом деле куда-нибудь поглубже, чтобы не увидели и не отыскали. В сено, например, зарыться, только мало его, сена, да и отыщут ведь сразу. Не дураки же в княжьей дружине служат.

Пасечник прищурился, глядя на Стёпку сверху вниз. От него не ускользнуло замешательство отрока.

— Сходит-ко ты, Стеслав, до лесу, вон за тот взгорок. Там тебя никто и не увидит. Прошмыгни вниз до самой дороги и нас за кустами поджидай. Мы тебя подберём, как спускаться будем. Покличем ежели что.

— А Смакла? — Стёпка посмотрел на сидящего в соседней повозке гоблина. Младший слуга что-то увлечённо рассказывал Бреженю.

Неусвистайло дёрнул себя за ус, посопел.

— А кому он нужён, коли по уму-то рассудить. Едет с нами гобль малой, да и пущай себе едет. Весичам до него дела быть не должно. Ну а ежели с ними чародей какой, али колдун, — скажу, что взяли, мол, мальца в услужение, за конями приглядывать... Шуруй шибче в лес, они вот-вот из-за поворота вывернутся.

Стёпка, провожаемый удивлёнными взглядами попутчиков, перепрыгнул поваленный ствол, вскарабкался по мшистому камню наверх и нырнул в спасительную чащу. Густой можжевельник сразу скрыл от него и дорогу и повозки. Что-то спросил Смакла, заржала неподалёку лошадь, застучали копыта... Стёпка прибавил шагу, взбежал по мягкому ковру мха на верхушку взгорка, оглянулся. За соснами желтела дорога. Копыта стучали всё ближе. Сейчас покажутся. Он пригнулся, попятился, и лес, как говорится, поглотил его.

Сначала Стёпка почти бежал вниз по склону, прыгая с камня на камень. Потом, решив, что удалился от дороги на достаточно безопасное расстояние, перешёл на шаг. Но шёл всё равно с опаской и оглядкой. Боялся, что злые дяди весичи подстерегут его, выскочат из-за кустов, набросятся, скрутят и уволокут к Полыне в узилище. Неужели они там, на дороге, в самом деле расспрашивают о нём? Вряд ли... Во-первых, они не из замка едут, а во-вторых, никто не видел, что он к троллю в повозку сел... Ага! А вдруг кто-нибудь да и видел. Проследил за ним и сообщил потом куда следует. Проклятый карлик Дотто знал же откуда-то, что они до переправы подводу искали. А здесь не то что карлик, здесь любая зверюшка неприметная может оказаться вражеским шпионом. Подсылом оркландским или слугой серолицего колдуна. Да и Полыне, между прочим, ничего не стоит заглянуть в какое-нибудь своё отвечай-зеркало или, скажем, в подгляди-воду, чтобы узнать, где находится демон Стеслав и куда он едет. Или подслушать его разговоры с троллями через магическое оттопырь-ухо, если оно, конечно, существует.

Чем дальше отходил Стёпка от дороги, тем легче у него становилось на душе. Он даже подобрал сломанную сухую ветку и стал рубить ею папоротники, воображая, что сражается с врагами и что в руке у него настоящий меч, такой же, как у Гвоздыри. Меч со свистом рассекал воздух, и головы врагов покорно валились в мох, и оркландское войско в ужасе разбегалось, и весские воеводы просили у Стёпки прощения за то, что так плохо думали о нём, а серолицего Полыню за все его пакости светлейший князь Бармила понижал из оберегателя в младшего отмывателя грязной посуды...

— Помогите! — вскричал кто-то тоненьким голоском впереди и выше по склону.

Стёпка остановился, прислушиваясь. Не почудилось ли?

— Помогите, люди добрые! Пропадаю!

Нет, не почудилось, в самом деле взывали о помощи. Голосок был такой жалобный и такое смертное отчаяние звучало в нём, что Степан тут же ощутил себя отважным спасателем. Не раздумывая он бросился вверх. Кричали совсем рядом, вон за той сосной или чуть левее.

Он уже почти увидел попавшего в беду человека, когда земля под его ногами вдруг податливо разошлась, и он ухнул вниз, успев лишь испуганно ойкнуть. В первое мгновение ему показалось, что яма бездонна, но, провалившись метра на два, он застрял, прочно стиснутый узкими стенами. Падая, он больно проехался щекой по шершавому камню и едва не выбил глаз торчащим обрубком корня. Но в целом он легко отделался — ничего не сломал и не вывихнул.

— Ну ни фига себе! — сказал он, ещё не веря в необратимость случившегося с ним несчастья и с надеждой глядя вверх на неровное отверстие, в котором сквозь обрывки корней и бахрому мха виден был кусочек неба и страшно далёкие ветви сосен. — Вот так я попал!

Дотянуться до края ямы он не мог. А это означало, что без посторонней помощи ему отсюда не выбраться. И главное — сколько ни кричи, никто не услышит. Яма глубокая, до дороги далеко... Да и кричать не слишком хочется. Потому что а вдруг его жалобные вопли приведут сюда весичей. То-то обрадуются дружинники, то-то возликуют! Бери демона тёпленьким, он ещё и спасибо скажет за спаcение.

Плохо дело. Совсем плохо. Когда ещё тролли догадаются пойти на поиски запропавшего отрока. Разве что пчёлы сумеют его здесь отыскать... Нет, лучше всё же самому попробовать... И тут Стёпка вдруг вспомнил, что его кто-то же отсюда звал на помощь! Кто? И где он? И почему больше не кричит?

До него не сразу дошло, что он опять попался. Не хотелось ему в такое верить, но пришлось. Его заманили! Кто-то нарочно позвал его жалобным голосом, и он, как самый распоследний дурак бросился спасать неведомо кого... и спас, называется. Самого бы сейчас кто вытащил из этой ямы. Ну надо же было так сглупить! Ведь давал же, давал себе слово не верить никому и ничему!

Стёпка попытался развернуться, и сразу же что-то больно упёрлось в левый бок, под самое ребро. Он изогнулся, посмотрел вниз — и его бросило в жар. Изо дна ямы торчал заострённый кол. Очень острый, очень длинный, толщиной с руку; покрыт чем-то бурым, запёкшимся, неприятным на вид и наводящим на самые невесёлые размышления. У Стёпки сразу неприятно заныло в животе. Просто удивительно, как он ухитрился не насадиться на этот жуткий кол. Яма такая узкая, что промахнуться практически невозможно. Но он всё же промахнулся. Не иначе, страж помог. Уберёг хозяина от мучительной смерти. Что же он, гад, раньше не предупредил, когда я к яме этой со всей дури бежал?!

Это была ловушка. Настоящая охотничья ловушка, умело замаскированная сверху ветками и мхом. И Стёпка в неё угодил. Прекрасно. Ну и что теперь делать? Не сидеть же здесь, как говорила бабушка, до морковкиного заговения.

Он завозился. Надо выбираться и как можно скорее. Если упереться в стены руками, ногами и спиной, как Джеки Чан, то, может быть, что-нибудь и получится... Только бы на кол не сесть! Выдрать бы его или набок свернуть. Но кол был вкопан крепко, на совесть. Придётся рискнуть.

После долгого пыхтения, сопения и напряжения всех сил ему удалось вскарабкаться чуть повыше и поставить правую ногу на торчащий из стены обрубок корня. Края ямы приблизились сразу почти на метр. Земля, камни и мох сыпались за шиворот и на голову, но он не обращал на это внимания, потому что спасение было уже близко. Дотянуться бы только вон до того корня...

— Он чичас вышкребется, — сказал вдруг кто-то над ним хриплым басом. — Ишь как осерчал, ровно зверь фырчит.

Стёпка вздрогнул и чуть не сорвался вниз. Чудом буквально удержался. И его опять бросило в жар, потому что упади он сейчас — наверняка насадился бы на кол, основательно и навсегда.

— Кто там? — крикнул он, задрав голову. — Эй! Помогите мне выбраться! Помогите мне! Пожалуйста!

— А вот мы ужо тебе подмогнём! — закричало сразу несколько голосов. — Каменьями его, каменьями! Шибче круши!

Сверху тотчас густо посыпались камни. Один ударил Стёпку в здоровое плечо, другой шаркнул по колену, ещё один попал в голову — больно, блин!

— Эй! — заорал Стёпка. — Вы что там, с ума посходили совсем! Мне же больно!

В ответ раздался хриплый хохот, и опять полетели камни. Они были не слишком большие, видимо, лишь по той причине, что в этом лесу других просто не нашлось. Или оттого, что метатели камней сами были не слишком крупными созданиями. Это же были гномы. Стёпка уже слышал прежде такой хохот и такие же хриплые неприятные голоса. Имел, как говорится, удовольствие. Проклятые коротышки! Проклятый Зебур! Не зря он тогда грозился запомнить Стёпку и отомстить ему. "Ты ещё страшно пожалеешь!" Они достали его, и Стёпка уже жалел. Он же ничего против этих гномов не имел, просто так получилось, что он тогда на башню к Гвоздыре поднялся. Разве он виноват?

Бац!!! От крепкого удара свет в глазах на мгновение померк. Ещё одно такое попадание, и он рухнет вниз, прямо на страшный кол. И там его добьют и завалят камнями, похоронив заживо. Ему вдруг сделалось так жутко, что он растопырился весь как каракатица, напрягся и со страшным зубовным скрежетом — никогда ещё он так не напрягался — принялся карабкаться вверх, обдирая руки, спину и колени. В другое время у него такое ни за что не получилось бы. А сейчас он просто очень испугался и ужасно разозлился. Осерчал шибко. Не хочу погибать в яме! Не желаю на кол! Стыдно быть побеждённым какими-то мелкими, подлыми гномами. Я вам всем сейчас устрою! Вы у меня похохочете! Самих в яму покидаю!

Не обращая внимания на победные крики врагов и на сыпящиеся градом камни, Стёпка кое-как выдрался наверх, ухватился за мох, дрыгнул в последнем усилии ногами и откатился в сторону от ловушки. Голова болела сразу в нескольких местах, за пазухой было полно земли, на зубах скрипел песок. Мох приятно холодил разгорячённую кожу. Стёпка отдышался, отплевался и приподнял голову, прислушиваясь. Где же они, эти подлые гномы? Нет никого. Удрали, паразиты, испугались. Правильно испугались. Страшен разгневанный демон и пощады от него не жди.

Он поднялся, помотал головой, вытрясая землю из волос и из-за пазухи. Приключения продолжаются, милорды, но корячиться по ямам мы, кажется, не договаривались...

Что-то тоненько тенькнуло, и в сантиметре от его головы в ствол сосны туго вонзилась чёрная оперённая стрела. Стёпка застыл, пригнувшись и не сводя с неё глаз. Стрела ушла в дерево наполовину, она была с его указательный палец. Маленькая, но очень толстая. Такая в тело воткнётся — не обрадуешься. И выпустили её, ясное дело, из гномьего арбалета.

Ещё раз тенькнуло, и он упал лицом в мох. Оживший страж дёрнул его за шею, спасая от очередного залпа. Стрелы — на слух не меньше десятка! — просвистели над ним и беззвучно исчезли во мхах. Невидимые враги разочарованно взвыли и вновь принялись взводить арбалеты.

Сначала заманили в ловушку, потом чуть не забросали камнями, а напоследок решили утыкать игрушечными стрелами! Спрятался, называется, от весичей, переждал беду в кустах. Неужели для демона в этом мире нигде нет безопасного места?

Лежать долго на одном месте было нельзя, Стёпка это хорошо понимал. А если бы не понимал, то страж живенько подсказал бы ему, что пора уносить ноги. Гномы в следующий раз не промахнутся, они, наверное, уже взяли его на прицел. Он неловко перекатился в сторону, сполз на животе по мшистому камню и помчался прочь, справедливо рассудив, что бегство для него сейчас — лучший выход. За спиной закричали, несколько посланных вдогонку стрел пробуравили над ним воздух, одна даже рванула рубашку, но, к счастью, обошлось без крови и ран. Разгневанный демон бегал быстро да ещё и петлять по-заячьи не забывал. Попробуй в такого попади.

Невидимые враги остались далеко за спиной, но Стёпка бежал, не останавливаясь. Кто знает, сколько гномов прячется в лесу и сколько у них арбалетов. Может, они под каждым кустом сидят, его дожидаясь.

Убежал он далеко и поначалу ему даже показалось, что он заблудился. Впрочем, заблудиться здесь было трудно: ложбина спускалась к дороге, и Стёпка, то и дело оглядываясь, пошёл вниз.

Осторожничал он не зря. Подлые гномы упускать его не собирались и приготовили новую пакость. И он в эту пакость, конечно же, угодил.

Впереди хрустнула вдруг под чьей-то неловкой ногой ветка, и Степан, обмерев, припал к стволу сосны. Тот, впереди, тоже замер. Они так постояли примерно с минуту, потом Стёпка осторожно, очень осторожно выглянул. Он был почти уверен, что увидит притаившегося или подкрадывающегося гнома. Шишкой, что ли, в него швырнуть.

Но никого там, за деревом, не было, и приготовленная шишка не пригодилась. А жаль...

В воздухе шумно прошелестели крылья, Стёпку хлестнуло по плечам, он рванулся было, но верёвка уже притянула его к сосне, крепко и обидно — носом в смолистую кору. И пока он брыкался, пытаясь хотя бы развернуться, верёвка обмотнулась вокруг него несколько раз, так что можно было больше и не дёргаться. Он высматривал врагов впереди, а они подкрались сзади. Краем глаза он заметил мелькнувшую мимо него крупную птицу, затем ещё одну. Птицы кружились вокруг сосны, приматывая его к дереву всё туже и туже.

Поймали всё-таки, гномы проклятые! Ловко это у них получилось. Кто же знал, что даже птицы им здесь помогают. А он теперь не мог ни убежать, ни увернуться, ни хотя бы просто встретить смерть лицом к лицу, как подобает настоящему... Неужели в спину будут стрелять? Стёпка не сомневался, что у гномов хватит на это подлости. Расстреляют сейчас спокойно и без промахов. Ещё, чего доброго, соревнование устроят, кто точнее в сердце попадёт. Спину всю истыкают...

— Добегался ужо! — сказал кто-то за его спиной. — Таперича не вырвется, знатно угодил!

Голос шёл снизу, от земли, и был он довольный-предовольный. Ещё бы! Такие маленькие — и такого большого изловили!

— Мало не утёк, воровское отродье! — отозвался другой голос, столь же довольный и ещё более неприятный. — Ровно заяц чесанул. Не хочет, знать, с чужим золотом расставаться. Чуешь, Галуда, сколь в нём золотца-то. Не сбрехал Зебур, всё так и есть, как сказывал. Чичас я ему...

— Погодь, Чама, малость погодь, — оборвал его первый. — Энто мы наопосля прибережём... Слышь-ка, ворёныш, — Стёпке в голову угодила колючая сосновая шишка, не больно, но очень обидно. — Слышь-ка, чево скажу. Ты ногами не взбрыкивай покудова, погоди чуток, мы с тебя сапоги сволокём, потому как золотце там у тебя прихоронено. А опосля ужо и повзбрыкивать можешь от усей своей прыти. Мы воров шибко не любим и тебя, значить, тово-самово... Помрёшь ты вскорости смертью заслуженной, нерадостной. А неча было на чужое добро зариться!

— Не зарился я на ваше золото! — задёргался Стёпка. — Сами вы воры!

— Знамо дело, не зарился, — засмеялись враги в несколько голосов. — Тебе наше золотце век искать не сыскать. Ты сродственника нашего ограбил до последней застёжки, за то и ответишь.

— Да забирайте вы это чёртово золото! — закричал Стёпка. — Не нужно оно мне! Я не знал, что его у Зебура отобрали! Я вам его и так отдам!

— Эвон как заголосил. Сам, баит, отдам... Нет, ворёныш, не сам. Мы его у тебя отберём да Зебуру со всем почтением и возвернём. А коли дрыгнешь ещё ножищами — засажу стрелу в седалище по самое перо. Сымайте с него обувку!

— Только попробуйте! — Стёпка разъярился вдруг так, что едва верёвки не порвал. — Я с вами сейчас сам не знаю что сделаю! Передавлю, разорву, распинаю!.. Отвяжите меня, пока я не рассердился!

Множество цепких рук ухватило его за ноги, кто-то полез вверх, цепко хватаясь за брюки, кто-то сгоряча кольнул его в икру острым ножом — а чего с ворёнышем аккуратничать, всё одно ему вскорости помирать.

Это было очень унизительно — стоять, прижавшись к дереву, словно распятая лягушка, чувствовать, как по тебе ползают наглые захватчики, и ждать, что тебе в мягкое место вот-вот вонзится толстая гномья стрела. Наверное, что-то подобное испытывал Гулливер, проснувшись среди лилипутов.

"СТРАЖ!!!" — завопил Стёпка во весь свой внутренний голос, беззвучно, вроде бы, завопил, но так отчаянно и зло, что показалось ему, будто на весь лес крикнул: — "СТРАЖ, ПОМОГИ!"

Раньше надо было стража вспоминать, не пришлось бы нос о кору царапать да шкурой своей нежной рисковать. Крикнул Стёпка и сразу налился весь неведомо откуда взявшейся силой, словно бы его накачали насосом, и сделался он могучим и непобедимым, и гномы эти подлые показались ему чем-то вроде докучливых комаров — неприятно, но не опасно. Он легко напряг плечи, упёрся ногами в землю и...

БЭНГ! БЭНГ! БЭНГ!

Прочные, как казалось поначалу, верёвки лопнули одна за другой так звонко, что аж в воздухе загудело. Стёпку отбросило от сосны, он едва удержался на ногах, развернулся и успел увидеть улетающую птицу, на спине у которой сидел испуганно оглядывающийся гном в рогатом шлеме. Крупная, отблескивающая металлом птица скрылась за деревьями, и Стёпке показалось, что это была не птица, а летучая мышь. Впрочем, не важно. Подлые гномы могли приручить кого угодно, хоть птиц, хоть нетопырей.

Он опустил глаза к земле — и в трёх шагах от себя увидел другого гнома. На мшистом камне стоял бородатый, темноволосый и очень коренастый человечек с грубым узкоглазым лицом. Одет он был в зелёный стёганый зипун, широкие порты и лапти. Кустики цветущей черники доходили ему до плеч. В руках гном держал взведённый арбалет, но направлял его не на Стёпку. Гном стоял, как молнией поражённый, и смотрел неестественно округлившимися глазами куда-то за Стёпкину спину. И было в его взгляде что-то такое, что Стёпка тоже оглянулся. Бог знает, что он ожидал увидеть там, за своей спиной, но никак не то, что увидел.

Толстенная сосна, к которой его так ловко примотали гномы, медленно клонилась, падая, к счастью, не на Стёпку, а совсем в другую сторону. Ствол её был перерублен примерно в метре от земли и перерублен как-то странно, словно его порвали, перекрутив шутки ради несколько раз вокруг оси. Сосна величественно прошумела пышной кроной и рухнула, придавив несколько молодых рябинок и ободрав кору на соседних деревьях. Хрустнули ломающиеся ветви, размочаленный ствол тяжко подпрыгнул, в лесу испуганно ахнуло короткое эхо, птицы примолкли на мгновение и вновь застрекотали как ни в чём не бывало.

— Знатно ты, отрок, серчать могёшь, — сказал гном, уважительно кашлянув в кулачок. — Ажно в дрожь кидает.

Стёпка, слегка ошалев, смотрел на удивительное дело рук своих. Высокий пень густо топорщился свежей щепой. Огромное поверженное дерево лежало на земле, и повалил его он, Стёпка, походя повалил. Поверить в это было трудно. Какую же силищу даровал ему страж, если можно сотворить подобное и даже не заметить содеянного!

Когда он отвёл наконец взгляд от рухнувшей сосны, гном уже исчез. И правильно сделал, между прочим. Куда ему, такому крохотному тягаться с непобедимым демоном, который одним мановением руки может свалить вековое дерево. Тут не то что в дрожь кинет, как бы чего похуже не стряслось...

Крупная пчела басовито прогудела над его плечом и полетела в сторону дороги, как бы приглашая следовать за ней. Стёпка оторвал взгляд от сосны и послушно пошёл за пчелой. В голове после всех этих гномьих передряг слегка шумело. Мысли разбегались и дух захватывало. Вот так стража ему подарили ни за что ни про что! Чем дальше, тем круче. Да с такой защитой ему и дружинники весские не страшны. И Стёпка решил, что больше не будет ни от кого прятаться. Осторожность, разумеется, не помешает, но шмыгать по кустам, владея волшебным оберегом неслыханной разрушительной силы, глупо и стыдно. Хватит, отбоялся, отпрятался. Пусть теперь враги прячутся!

Пчела вывела его к обочине и улетела прочь. Стёпка присел за невысокой ёлочкой и стал глядеть на пустую ещё дорогу. Несмотря на свои очень смелые и решительные мысли, он осторожничал. По привычке, наверное.

Вскоре до него донёсся скрип приближающихся повозок. Свои, обрадовался он, и на его плечо легла вдруг большая тяжёлая рука — у гномов таких не бывает. "Весичи выследили!" — мелькнула пронзительная догадка, и он почти без промедления выкрикнул про себя уже почти привычное: "СТРАЖ, ПОМОГИ!"

Всё опять получилось само собой. Распрямилась в Стёпке туго сжатая пружина и, распрямившись, ударила точно и сильно.

Х-хак!

Отброшенный далеко в сторону Верес лежал на спине и оторопело смотрел на изготовившегося к бою Стёпана.

— Ты это... Ты чаво это? — пробормотал он, не делая попыток подняться.

Стёпка медленно выдохнул и заставил себя расслабиться. Вибрирующая сила, переполняющая каждую его клеточку, нехотя втянула свои клыки и когти.

Верес был раза в три или даже в четыре тяжелее и раза в полтора выше, а Стёпка отбросил его, словно пушинку. Хорошо ещё, что не сломал, как ту сосну. А то мог бы...

Тайгарь, сопя, встал, отряхнул хвою с локтей и со спины, ещё раз недоумевающе качнул седой головой:

— Опасный ты демон, как я погляжу. Силушка в тебе немеряная, за малым до смерти меня не зашиб. Ладно успел я руками прикрыться. Ты испужался ли меня, что этак-то взвился?

— Ещё как, — признался Стёпка. Ему было неловко. Обидно, наверное, такому здоровенному дядьке, что его хлипкий отрок шутя на пять метров отшвырнул. — Я думал, что меня весичи выследили. Я не хотел вас толкать. Честное демонское.

— Не хотел, говоришь. Дак ты меня, ежели по правде-то, и не толкал. Ты меня, Стеслав, приподнял да и отбросил, ровно щеня надоедного. Я и опомниться не успел.

А нечего было сзади подкрадываться, подумал Стёпка, и эта нехитрая мысль, видимо, отразилась на его открытом и честном лице ничего не скрывающего и ничего дурного не замышляющего демона, потому что Верес присел рядом с ним и показал на дорогу широкой ладонью:

— Дело у меня важное не сполнено, мне мешкать ни в коем разе нельзя. Вот я и утёк в лес, от весичей подале. На тебя глядя утёк. Пущай Брежень да тролли с ними гутарят. А ты, часом, не знаешь, кто там в стороне дерева ломал? Я слышал, сосна повалилась, да не гнилая, вроде, сосна. Так и грянула, как подрубленная. Не видел, кто безобразит?

— Видел, — признался Стёпка. — Это я сосну повалил. Случайно.

Верес кивнул и больше ни о чём спрашивать не стал, словно ему ясно было, для чего демону понадобилось валить ни в чём не повинное дерево. Зато решил спросить Стёпка:

— А почему вы от весичей прячетесь? Они же ведь не враги, они же ведь с рыцарями оркландскими воюют. Или вы... — он не договорил, смутясь. На оркландского шпиона простоватый Верес был не похож, хотя Стёпка понятия не имел, какими они бывают, эти шпионы. Одного он видел, но ведь тот был колдуном, а пожилой тайгарь... ну какой из него колдун?

— Мне дружинники царёвы, понимашь, тоже поперёк горла. Не хочу с ними встречаться допрежь времени. Не с руки мне. Мало ли кто там с ними скачет, может, знакомцы какие злопамятные. А ну как признают — кусай опосля локти... — Верес огладил бороду, помолчал, потом продолжил, недобро щурясь. — Весичи, они хоть с орклами и воюют, дак и нам тоже навроде как чужие. Таёжный улус для них — что добыча, в бою взятая. Хошь владей им, хошь грабь, хошь княжатам раздаривай на уделы — никто не одёрнет. Мы для них и не люди вовсе, а так — докука и быдло дремучее. Особливо те, кто от весских бояр сюды утёк. Не любит нас Весь за нашу вольную жисть, ну и мы её не шибко жалуем. А те из наших, которые топоры не страшатся показывать да шеи не гнут, весичам и вовсе не по нраву. Царю-то ихому что надобно? Чтобы мы орклов турнули покрепче, подмогли дружинам весским, а сами после власть царёву над собой молчком признали и дань ему платили, как весские холопы платят... Пошли-кось на дорогу. Пасечник вон уже подъезжат. Отбрехались, поди, от дружинников.

Кони испуганно задрали головы и захрипели, когда Стёпка и Верес вывалились из кустов.

— Тебя искали, — прогудел пасечник, натягивая вожжи.

Стёпке сразу стало неуютно.

— Зачем? — спросил он.

Неусвистайло мотнул головой:

— Того не ведаю. Десятник растолковать не поспешил, а я и не допытывался. Выведывали они, не встречался ли нам дорогой отрок нездешней наружности с оркландским оберегом на шее?

Стёпка невольно схватился за стража:

— Он не оркландский!

— Да по мне хошь бы и у элль-фингов ты его добыл, — ухмыльнулся тролль в рыжую бороду. — У меня самого нож засапожный тоже, признаться, не в Великой Веси скован. Экая невидаль! Ну я им и сказал, мол, никакого нездешнего отрока мы не встречали, а встречали однех таёжных и под рубаху им по незнанию нашему не заглядывали. Не поверили весичи нам, конешно, но решили, видать, что ты тайгой подался. С тем и отъехали. Ну, залазь, однакось. Нам до темна в Драконью падь поспеть надобно... А это что у тебя такое?

— Где? — Стёпка проследил за его взглядом, задрал правую руку. Из рубашки торчала чёрная гномья стрела. Он выдернул её — совсем рядом с сердцем ударила зараза! — и показал пасечнику. — Гномы на меня в лесу набросились. Сначала в ловушку звериную заманили, а потом вслед стреляли. Еле удрал от них.

Неусвистайло хмыкнул, почесал бороду и ничего не сказал. Подумал, наверное, что уж больно неспокойного спутника Купыря ему подсунул. И от весичей он бегает, и с гномами у него нелады, и колдуны с призраками зуб на него имеют. Одни хлопоты и неприятности от такого попутчика. Хоть в оба глаза за ним присматривай — всё одно не убережёшь.

Верес вывернулся сбоку, выхватил у Стёпки стрелу, повертел и даже понюхал зачем-то.

— То не гномы на тебя набросились. Гномы, они в замках живут да в строениях каменных. А в тайге родичи ихние промышляют разбоем да грабежами. Гномлинами они прозываются. Народец изрядно подлый и премерзкий. Стрела-то, глянь, как бы не отравленная. Припахиват, кажись, гнильцой. Счастье твоё, Стеслав, что не задело. Царапинки хватило бы в гости к предками отправиться, — он остро глянул на Стёпку. — Случайно, говоришь, сосну повалил? Не хотел, говоришь? Ну-ну. Одного-то хоть пришиб, али не сумел?

— Не сумел, — вздохнул без сожаления Стёпка. Гномлины не вызывали у него ни ненависти, ни злобы. Мелкие они были для таких сильных чувств.

— Гномлина завалить нелегко, — признал и Верес. — А ловушка, поди, тесная была. Щеку вон как окарябал.

— Тесная и глубокая. И кол острый внизу вкопан.

Тролль с Вересом понимающе переглянулись.

— Твоя правда, Стеслав, на зверя та ловушка. На хорошего зверя спроворена, на двуногого.

— Как на двуногого? — не поверил Стёпка. — Неужели они людей едят?

— Есть не едят, — засмеялся невесело Верес. — Но того, кто в их угодья без спросу забредёт, живо на кол посадят.

Стёпка вновь ощутил под рёбрами жуткое острие и содрогнулся. Пожалуй, гномлинов можно и возненавидеть. Хоть и мелкие они, но чересчур уж подлые. "Промышляют разбоем да грабежами".

Верес зашвырнул отравленную стрелу подальше в лес и взобрался в свою как раз подъехавшую повозку, правил которой — кто бы вы думали? — доблестный бывший младший слуга чародея Серафиана сам Смакла Чумазый и Неумытый собственной гоблинской персоной! И шляпу свою глупую опять на себя напялил. И на Стёпку смотрит, будто и знать его не знает и видит в первый раз. Ишь, загордился, водитель кобылы!

— Догоняй, дядько Неусвистайло! — звонко выкрикнул Догайда, успевший спуститься уже далеко вниз. — Не припоздать бы!

* * *

Вот оно, значит, чьё золото прислал мне Серафиан, думал Стёпка, трясясь в повозке за троллевой спиной и мрачно разглядывая свои ненастоящие сапоги. Вот, значит, отчего Зебур тогда на башне так взъярился — решил, что это я его казну разграбил. Весёленькое получается дело! Оглядывайся теперь всю дорогу, не целятся ли в тебя мстительные гномы, не летит ли в спину отравленная, припахивающая гнильцой стрела. Сплавить бы куда подальше это золото, да без него в дороге никак. Тролль дальше переправы не повезёт. И перед гномами уже не оправдаешься. Учуяли они золото. А говорят, что деньги не пахнут. Ещё как, оказывается, пахнут. А с другой стороны — я же казну не грабил, деньги от Серафиана честно получены, вины на мне никакой нет. Ну их, этих гномов с родственниками их гномлинами!.. А если долго на сапоги смотреть, вот так, слегка прищурясь, то можно разглядеть сквозь них кроссовки. Только надо очень-очень долго смотреть и сосредоточиться хорошенько... И сосну я классно свалил. Гномлины сразу увяли, а силища такая нахлынула — приятно вспомнить. Недаром этого узкоглазого Чаму так перекосило... Так что всё равно я всех победю! Лишь бы Ванес там у элль-фингов продержался до моего приезда.

Глава третья,

в которой демон сражается с ночными разбойниками

Дорога по ту сторону перевала оказалась настолько крутой и опасной, что Стёпка несколько раз всерьёз собирался выпрыгивать из то и дело кренящейся повозки. Колёса громыхали по камням, кони ступали осторожно, и пасечнику приходилось брать их под уздцы, помогая преодолевать особо сложные повороты и спуски.

Ухабы, ямы и корни вытрясли из новоиспечённого демона всю его нежную иномирянскую душу, но дорога наконец, протиснувшись меж двух тесно сошедшихся скал, потянулась по дну глубокого распадка, и все вздохнули с облегчением. Перевал остался позади.

Повозки неспешно катились по той самой Драконьей пади, о которой Степан был уже достаточно наслышан, и где путникам предстояло провести стремительно приближающуюся ночь. Здесь уже было темно. Высоченные ели угрожающе тянули к проезжающим тяжёлые мохнатые ветви, в глубине леса кто-то зловеще подвывал. Холодный воздух забирался под рубашку, заставлял ёжиться и мечтать о костре.

Стёпку клонило в сон, но он крепился, с трудом сдерживая зевоту. Эту падь ведь не зря же называют Драконьей. Если её так называют, значит, здесь водятся драконы, значить они здесь живут, летают, охотятся и размножаются. Их здесь должно быть много. И может быть, ему повезёт увидеть хотя бы одного. Только лучше бы не вблизи, а издали, чтобы дракон не учуял. А то ещё пыхнет огнём — доказывай потом, что ты не бифштекс.

Мужики ехали свободно, без оглядки, говорили о чём-то обычном и неинтересном, Неусвистайло откровенно дремал, доверяя своим коням, и всё это заставляло Стёпку делать весьма неутешительные выводы о том, что драконы, скорее всего, давным-давно вымерли, иначе не были бы все сейчас столь беспечны и спокойны и уж, конечно, ни за что не решились бы останавливаться в этой пади на ночь.

...Повозки опять поставили в круг, коней распрягли, и Верес с Перечуем повели их в темноту, к недалёкому водопою. А Стёпку со Смаклой отрядили за сухостоем для костра. "Ночь долгая, — пояснил Брежень. — Несите зараз поболе, чтобы после впотьмах по лесу не блукать".

Неопытный в таких делах Стёпка принялся было собирать под ногами сухие сучья, но Смакла, презрительно фыркнув, прекратил это бессмысленное занятие, указав топором на упавшую сосну. Он ловко и быстро обрубил ветви, разрубил ствол пополам и, подхватив ту половину, что была полегче, поволок её к костру. Стёпка пыхтел следом, проклиная хитрого гоблина и свою несчастливую судьбу. У него ещё слегка ныло плечо, у него была ободрана спина и ушиблена голова, и он после всего этого должен был в одиночку тащить здоровенное бревно, поднять которое было под силу разве что троллю... Поваленное им дерево вдруг отчётливо встала у него перед глазами, он остановился и воззвал всеми фибрами своей души: "СТРАЖ!" Но никакого прилива сверхъестественных сил не ощутил. Попытавшись ещё раз, он плюнул и поволок чёртово бревно сам, без помощи магии. В общем-то, он не очень и надеялся, ясно же, что страж ему даден не для работы, а для защиты. Таскать с его помощью дрова — всё равно что княжеским мечом ямы копать.

Всё плохое когда-нибудь кончается. Но иногда оно кончается не сразу. Оказалось, что одного бревна мало. Смакла уже тюкал где-то в лесу топором, и Стёпка, повздыхав, подался к нему. И опять повторилась та же история. С той лишь разницей, что бревно на этот раз было раза в два тяжелее. Проклятый гоблин, гад чумазый!.. Злясь на Смаклу, Стёпка совершенно забыл, что тот младше его года на два и уже хотя бы потому имеет право тащить более лёгкую ношу.

Зато, когда Стёпка доволок бревно до костра, он удостоился похвалы от Бреженя и мог с полным правом считать, что этой ночью они все не замёрзнут благодаря в основном ему — измученному непосильным трудом демону.

Неусвистайло сунул ему в руки деревянную чашку, наполненную доверху крупными чёрно-фиолетовыми ягодами:

— Отведай-ка демоники. Как раз по тебе угощение.

Все засмеялись, но не обидно, а добродушно. Ягоды Стёпке понравились. Они были сладкие, без косточек и слегка пьянили. Он съел горсти две, у него зашумело в голове, и он передал чашку Смакле, хотя и продолжал на него сердится. Шум в голове быстро прошёл, но Стёпке всё равно казалось, что он здорово пьян, и поэтому он старался ничего не говорить, чтобы не сморозить ненароком какую-нибудь глупость.

Ночь сгустилась и обступила поляну непроглядной стеной. Небо заволокло тучами, и вверху клубилась та же тьма — ни звёзд, ни луны.

Неподалёку стрекотала какая-то беспокойная ночная птица. То и дело беззвучно проносились летучие мыши, почти не видимые в темноте. А драконов не наблюдалось. Никаких. Стёпке хотелось спросить, мол, где же они — драконы, но он стеснялся и не спрашивал. Боялся, что его примут за дурака и засмеют. И ещё он слегка опасался, что Верес расскажет всем о поваленной сосне и о том, как демон отшвырнул его "ровно щеня надоедного". О чудесной силе стража никто не должен знать. Чародей об этом не предупреждал, но Стёпка чувствовал: так надо. О том, что это чувство, возможно, ему внушает сам страж, он даже и подумать не мог. Просто сидел и с напряжением ждал, когда же Верес проговорится. К счастью, обошлось. Верес ни о чём не рассказал, не желая, верно, позориться. Или по какой другой причине. О гномлинах тоже никто не вспоминал, так что Стёпка сидел себе тихонько, жевал вкусное вяленое мясо с пресным хлебом, прихлёбывал душистую несладкую заваруху и заедал всё изюмом из раздавленного в схватке с Никарием туеска. Он выложил этот изюм вместе с прочими своими припасами на общий стол, потому что здесь никто не единоличничал, никто ни с кем не считался и всё было общее. Догайда нахваливал ему жареное сало, но Стёпка, которого мутило от одного запаха, отказался от такого угощения наотрез, сославшись на то, что демонам сало есть вредно, от него, мол, демонская сила слабнет. Никто в это не поверил, один только Верес поверил. Он завозился, закряхтел, вспоминая понятно что, и пробурчал что-то вроде: "демонам оно, конечно, без силов никуда".

Хорошо было вот так спокойно сидеть у костра после долгой и муторной дороги. Металось над поленьями жаркое пламя, звенели комары, шумел тихонько лес, и аппетитно причмокивал Смакла, доедая демонику. В одиночку, паразит, умял целую чашку, и голова у него после этого почему-то не закружилась. Не всегда, выходит, хорошо быть демоном.

Когда уже совсем почти надумали укладываться, из темноты к костру выехал на мохнатом коньке молодой улыбчивый гоблин в кольчуге и круглым щитом за спиной. К седлу была приторочена внушительная котомка с припасами и туго увязанная укладка со всякими необходимыми в дороге вещами. Стёпка углядел лук с натянутой тетивой, колчан, два прямых меча на поясе.

Верес обрадовано подхватил конька, гоблин подошёл к костру, поклонился с достоинством, поздоровался, скользнул взглядом по лицам сидящих, задержался на Стёпке, но не надолго, а так, как смотрят на незнакомого человека, который оказался в кругу хорошо знакомых тебе людей.

— Здрав будь и ты, Киржата! — ответил Перечуй. — Сидай до нас!

— Благодарствую, панове! — отозвался Киржата. — Я ненадолго. Передохну чуток и дале поспешу, не с руки до утра ждать. Авось не угроблюсь на перевале.

Лицо у него было широкое и приветливое, и весь он был крепкий и ладно скроенный, и при взгляде на него хотелось улыбаться, хотелось скакать на коне сквозь ночь и быть таким же сильным и уверенным в себе. И чтобы тоже — два меча на поясе, кольчуга и тугой лук у седла.

— Куды поспешаешь на ночь глядя? — спросил Брежень, подавая Киржате чашку с салом и ломоть хлеба.

— У Забытых хуторов батька Щугр ополчение собирает, а меня Пыжля-старшой отправил за верхнепутягинскими... — гоблин коротко взглянул на Стёпку и не договорил.

— Это наш отрок, — успокоил его Брежень. — Можешь при нём свободно говорить. Не разболтает, моё слово.

Верес согласно кивнул. Стёпке было лестно, что его успели зачислить в список доверенных людей и ничего от него не собираются скрывать, несмотря на то, что он был здесь всем чужой. Спать ему уже не хотелось. Он сидел рядом с пасечником, весь обратясь в слух, и старался не пропустить ни слова.

Сначала тролли расспрашивали Киржату об усть-лишайских новостях, потом вспомнили о недавней ссоре понизовских колдунов, о Медведьме, которая эту ссору вовремя на корню пресекла, похвалили за что-то Тратитая из Оптицы, затем разговор неизбежно свернул на войну. Говорили о сроках нападения орклов на граничные земли, о том, способны ли весские дружины противостоять на равных рыцарским полкам, стоит ли рассчитывать на помощь чародеев из Летописного замка, и о том, что пора, как в славные времена Клёновой рати, собирать по улусам всех умеющих держать оружие мужиков, будь то тролли, гоблины, беглые весские холопы или пришлые, но уже крепко прижившиеся и показавшие себя с самой лучшей стороны вурдалаки. Ещё говорили о каких-то жутких оркландских колдунах-оборотнях, но говорили вскользь, вполголоса, с оглядкой и явно опасаясь. "Ежели ты о нём спрашиваешь, значит — ты его вспоминаешь. А колдуны завсегда чуют, ежели о них кто вспомнил", — так, кажется, говорил Смакла.

Ещё много и охотно ругали весского царя за жадность до чужой земли, и своих продажных воевод за жадность до весских денег, особенно усть-лишайского воеводу Ширея и Стояна — воеводу Подолья-на-Логу. Вспомнили и о князе Крутомире, единственный сын которого Могута был, оказывается, славен победами над элль-фингами и года три назад водил свою сотню чуть ли не до летнего стойбища самого кагана Чебурзы. Стёпка едва удержался, чтобы не встрять с рассказом о своём видении на дозорной башне.

О весичах вообще говорили не слишком доброжелательно, но о дружинах весских отзывались с уважением и понятно было, что все крепко надеются на их помощь.

Узнал Стёпка, что Великовесского царя зовут Лихояром, а отец его был Яр Старшой по прозвищу Неуёма... А до Усть-Лишая целая седьмица пути и ещё одна ночь, а до Ясеньграда — две с половиной, ежели иметь с собой заводного коня. Самая большая крепость орклов называется Скиссурсет, а та, что поменьше, но стоит поближе — Горгулен. В Оркланде никто из присутствующих не бывал и все дружно надеялись не бывать там и впредь. Брежень зато дважды ходил с купцами в Кряжгород, и Верес тоже не единожды любовался золочёными шатровыми крышами стольного весского града... А вурдалаков весичи не жалуют, потому как те издавна в союзе с Таёжным улусом... А тролли в Великую Весь ни ногой, потому как "чаво мы там не видали, коли наших в тех краях ни одного нет и отродясь не бывало". "И без чародеев нам, мужики, хоть ты напоперёк тресни, не сдюжить ни в жисть. Но ежели тролли с верховьев Лишаихи подоспеют, то это будет знатно, дядько Неусвистайло не даст сбрехать, у него там братовья сводные хозяйство держат".

Стёпка сидел растопырив уши, и жадно впитывал в себя всё, что мог и не мог уразуметь.

И тут к нему подсел Смакла. Он бесцеремонно пихнул Стёпку в больное плечо и уставился почти в упор. Сейчас он ничем не напоминал того забитого перепуганного младшего слугу, который прятался под столом от вызванных демонов и нижайше молил о пощаде.

— Чего тебе? — спросил Стёпка недовольно, ему не хотелось отвлекаться от интересного разговора: речь как раз зашла о визите светлейшего князя Бармилы в Летописный замок.

— Чуешь, Стеслав, — голос у гоблина был хриплый и неуютно чужой. — Чуешь, чего скажу.

— Чую, чую, говори, — отозвался Стёпка, не отрывая взгляда от беседующих мужиков. Бармила-то, оказывается, царём прислан к отцу-заклинателю, чтобы уговорить того принять в замок весский гарнизон для надёжной обороны от орклов...

Смакла опять пихнул его в плечо:

— Чуешь ты, нет?

— Ну чего тебе?!

— Весичи об тебе давеча справлялись, пасечника пытали, куда ты убёг?

— Я знаю, — отмахнулся Стёпка. — Ну и что?

— Выбрось свой оберег.

— Чево-о?

— Оберег свой, говорю, выбрось!

— Чего ради?

— Оркландский он, вот чево! Я сам слышал, как десятник троллю баял, мол, отрок нездешний с оркландским колдовским оберегом в Усть-Лишай пробирается, дорогу рыцарям в Великую Весь хотит открыть.

— Ничего я не хочу открывать, — Стёпка наконец повернулся к гоблину. — И оберег вовсе никакой и не оркландский. И я его не выброшу, понял!

— Оркландский, — упрямо повторил Смакла. — Я чую. Он нам беду накличет.

— Он, если хочешь знать, нас от Варвария спас, и от демона того огненного, и... и от колдуна оркландского, который тебя призракам хотел скормить. И ещё он меня сегодня от гномлинов в лесу спас. Если бы не он, знаешь, где бы мы сейчас с тобой были?

— И всё одно — вернее его в болоте притопить, помяни моё слово. От оркландского колдовства никому ещё добра не прибывало. Присосётся он к тебе, ровно пиява, зачарует, а потом ты и сам к орклам перекинешься.

— Да с чего ты взял, что он оркландский? — не выдержал Стёпка. — Весичам поверил, а мне не веришь, да? Это же Полыня их послал меня выслеживать, а ты и уши развесил!

— Откудова ты тогда его добыл? — Смакла смотрел недоверчиво и с опаской. — Кады ты с энтим, конопатым на меня сверзился, я у тебя оберега-то не видал, а потом он вдруг откель ни возьмись на шее твоей да и повисни.

— Мне его, если хочешь знать, сам отец-заклинатель дал, — решил слегка приврать Стёпка.

— Вона чё, — недоверчиво протянул Смакла. — Врёшь поди. Каковский он из себя, отец-заклинатель?

— Мохнатый весь, кривоногий и с такенными вот клыками, — сказал Стёпка.

— Брешешь, — убеждённо повторил Смакла. — Не таковский он. И клыков у него нет, и ноги у него не кривые, они у него завсегда под одёжой.

— Зато у тебя мозги набекрень, — тяжело вздохнул Стёпка. — Шуток не понимаешь, оберега боишься.

— Знамо, боюся.

— А я не боюся! Я без него в лесу остаться боюся, когда вокруг все меня сцапать хотят, понял! И отвяжись от меня, Смакла, добром, а не то я уже рассерживаться начал. Щас как дам разок по шее, сразу про все обереги напрочь забудешь!

— Во! Уже присосался, — набычился Смакла, отодвигаясь.

— Сам ты присосался! — не выдержал Стёпка. — Наслушался какой-то ерунды, а своими мозгами пошевелить не судьба?.. Ещё и ягоды все сожрал, хоть бы одну оставил!

— Да демоники энтой здеся сколь хошь! — широко повёл рукой гоблин. — Хошь собирай, хошь с куста хрумчи.

— Вот сам бы и хрумчал с куста! А я её, если хочешь знать, первый раз в жизни попробовал. А ты... Хошь — не хошь, зудишь как вошь! Молчи лучше, надоел!

Смакла послушно закрыл рот, отодвинулся от Стёпки ещё дальше и сердито уставился в костёр. Вот ведь не было печали! Всё ему не так, всем он недоволен. Наверное, даже в самом увлекательном приключении обязательно должна присутствовать такая вот нечёсанная щекастая неприятность, годная только на то, чтобы портить настроение нормальным людям. И, главное, никуда от этого вредного гоблина не денешься, придётся терпеть его до самого конца, до самого Ванькиного спасения. Стёпка вздохнул и коснулся стража. Тот легонько ткнулся в ладонь, словно успокаивая: здесь я, здесь и никто меня у тебя не отберёт, не для того я тебе подарен. Не чувствовалось в нём ни оркландского зла (знать бы ещё, как оно пахнет), ни недоброго колдовства, ни вообще какой бы то ни было скрытой угрозы. Полезная, в общем, вещь, без которой по этому суровому миру путешествовать неуютно и даже опасно... Ага! Ага! Стёпка так и замер. Он, кажется, догадался, почему и зачем весичи охотятся за ним и для чего они объявили его оркландским шпионом. Да они просто-напросто хотят отобрать у него могущественный оберег. Может быть, кто-то из них, ну, скажем, колдун-оберегатель Полыня, задумал стать самым-самым... И для этого ему позарез надобен вот такой вот страж. У чародеев его поди-ка отбери, а у беззащитного отрока — запросто. Вот и отправил дружинников охотиться за Стёпкой. Одно только непонятно — как мог хозяин Оглока так легко отдать незнакомому мальчишке из другого измерения столь ценную вещицу? Но ведь отдал же, отдал!

Стёпке надоело ломать себе голову и он опять навострил уши. Троллей, тайгарей и гоблина мало интересовали колдовские проблемы, они обсуждали более простые и понятные дела: погоду, виды на урожай, цены на пушнину, соль и мёд и возможное увеличение податей в связи угрозой оркландского нашествия. Опять Оркланд! Всюду и везде этот Оркланд! Узнать бы ещё — люди там живут или настоящие орки, рогатые и кровожадные.

Заслушавшийся Стёпка о страже и думать забыл, а тот ни с того ни с сего вдруг напомнил о себе. Да ещё как напомнил! Дёрнул вниз так больно, что Стёпка невольно охнул и чуть с бревна на землю не упал. Ощущение было такое, будто кто-то попытался сорвать с его шеи стража, ничуть не заботясь о том, удержится ли при этом демонская голова на плечах. Причём, сделал это с такой силой, что голова только чудом не отвалилась. Переведя дух, Стёпка оглянулся, но никого за спиной не увидел. Получалось, что страж сам ни с того ни с сего едва не угробил хозяина. Бред какой-то...

— Ую-юй-юй! — заскулил жалобно Смакла, прижав ладони к лицу.

— Ты! — догадался Стёпка. — Это ты дёрнул!

— Пощади! — Смакла яростно тёр глаза, по щекам у него бежали слёзы. — Уй-юй-юй, щипет!

— Как это у тебя получилось? — гоблин сидел достаточно далеко и рукой дотянуться до оберега никак не мог. Но Стёпка вдруг вспомнил кое-что, и ему всё стало ясно. — А-а-а... Опять колдовал? Хотел заклинанием его с меня сорвать и зашвырнуть, чтобы я найти не смог! Так?

— Так! — признался чуть не плача Смакла. — Я вовсе слабое заклинание сказал, я его случайно у Серафиана подслушал. А твой проклятый оберег мне глаза мало не насовсем пожёг! Выбрось его, добром прошу!

— Ага, щас, разбежался! — сказал довольный Стёпка. — Он меня вот как защищает, а я его выбрасывать должен. Чтобы его потом какой-нибудь гад вражеский подобрал и его могуществом против нас же и воспользовался? Дураков нет, понял!

Смакла очень хорошо всё понял и больше к этому вопросу не возвращался. Он вообще отсел от Стёпки на другую сторону костра и в его сторону даже не смотрел. Только тёр иногда слезящиеся глаза и тяжко вздыхал. Крепко ему страж отплатил за "вовсе слабое заклинание".

А всё же не совсем бесполезно провёл гоблин в услужении у чародея сколько-то там лет. Научился чему-то, заклятия кое-какие выучил и применять их пробует, пусть и не всегда удачно. И Стёпке подумалось, что ему тоже не помешало бы научиться хоть немного колдовать. Получается же у Смаклы, необразованного гоблина, что-то такое магическое устраивать. Почему же не получится у подкованного и начитанного семиклассника Степана Васнецова? Чем он хуже? Да ничем! Надо будет завтра со Смаклой помириться и выспросить у него несколько пусть даже самых бесполезных заклинаний, пусть даже самых завалященьких. Это же так круто — колдовать! А вдруг здешние заклинания будут действовать и там, в родном немагическом мире? Вот было бы здорово!

Киржата, попрощавшись, отважно уехал в ночь. Мужики разбрелись по повозкам. Смакла, демонстративно не глядя на Степана, забрался к Бреженю и мешок свой туда же уволок, подальше от страшного оркландского оберега.

Перечуй облачился в кольчужную рубаху, опоясался мечом и нахлобучил на лохматую голову помятый шлем без забрала. Ему выпало первым стоять на страже. Прошлой ночью, как помнилось Стёпке, у костра никто не бодрствовал. Упившиеся спутники спали мёртвым сном, нисколько не заботясь о своей безопасности. Стёпка не удержался и спросил у дядьки Неусвистайло, почему, мол, так?

— Сдурковали мы прошлой ночью-то, — закряхтел пасечник, ворочаясь под повозкой. — Перебрали малость, вот и поотшибало в головах. Тайга, она, конешно, наскрозь нашенская, но и поостеречься тоже не помешает. Мало ли кто по лесу ночами шастает. Гнили всякой хватает, сведут лошадей, волоки опосля повозку на своём горбу до самого хутора. Опять же, Старуха-с-Копьём недалече шлындат. Кто знает, какая блажь в её пустую башку втемяшится.

— А это кто? — спросил Стёпка.

— Нежить страхолюдная, — очень понятно объяснил из соседней повозки словоохотливый Догайда, почесывая живот. — Призрачный облик зловредной колдуньи. Её в запрошлом веке чародеи таёжные едва-едва извели. И сами при том, как говорят, чуть жизни не лишились. Обозлилась она на них шибко и с той поры бродит призраком по нашим землям как раз в энтих краях, всем живым пакостит. Я-то её сам не встречал, предки охранили, а вот дядька наш, тот чудом от неё утёк. В засушливое лето это было. И коня бросил и повозку с добром. Через два дня лишь на то место возвернуться осмелился, когда коня уже хозяин задрал... Да здеся, по правде-то, и окромя Старухи душегубов хватает. Гномлины те же, не к ночи будь они помянуты, — он помолчал, потом, понизив голос, добавил. — Однако Старуха хужее всех. Не приведи тебя судьба, Стеслав, встренуться с ней лицом к лицу.

И вроде бы ничего страшного, даже чуть-чуть смешно — старуха да ещё и с копьём! Но у Стёпки отчего-то побежали по спине мурашки и волосы на затылке слегка вздыбились. Похоже, эта призрачная колдунья пострашнее рогатых милордов будет.

— Старуху бояться — в тайгу не ходить, — засмеялся Брежень, звонко прихлопнув на себе комара. — Кому она чего худого сделала, напомните-ка мне, панове? Пустые бабьи сплетни. Ей до нас дела нет, у ней свои заботы, честных людей не касаемые.

— Ну, не скажи, — возразил Догайда. — Кому Старуха трижды встренется за одно лето, тому по осени помереть, хоть ты за море утеки. Проверено не по разу и не по два. Однако же ты, Стеслав, попусту не боись. Старуха к нашему костру не выйдет — не любит она живого огня. Вот гномлины, те да, наварначить могут так, что поутру всё на свете распроклянешь.

— А драконы? — спросил-таки Стёпка, не удержался. — Драконов вы разве не боитесь?

— А чего их бояться! — захохотал Перечуй, грузно вышагивающий где-то в темноте. — Вреда от них никакого, спать не мешают, кони к ним притерпелись... А что крылами громко хлопают, так ить на то они и драконы. Их в этой пади тьма тьмущая. Потому Драконьей и прозвали.

— А ещё говорят, — подал вдруг голос молчавший до того Верес, — что Людоед обратно объявился. Детишек малых по хуторам умыкает.

Он так и сказал, с большой буквы "Л", словно это было не прозвище, а имя.

— Вы бы, панове, мальцов на ночь глядя не пужали попусту, — вмешался дядька Сушиболото. — Вон у гобля зуб на зуб уже не попадает. — Смакла что-то возмущённо пискнул, возражая, но его никто не услышал. А тролль, зевая, закончил. — Не бери, Стеслав, в голову, брешут они от ума невеликого. Нету здеся людоедов.

— А Старуха? — спросил Стёпка.

Сушиболото хмыкнул и нехотя признал:

— Старуха бродит. Однако нам её бояться нечего: в падь она не пойдёт и к огню не подступится. Спи.

...Стёпка лежал под шкурой, смотрел сквозь щели в борту повозки на огонь и перебирал в уме услышанное. Выходит, драконы здесь всё же есть. Водятся, значит, здеся драконы, причём в количествах немалых. Тьма-тьмущая драконов, которые громко хлопают по ночам крыльями, но их почему-то никто не боится и даже кони к ним притерпелись. Почему? Может быть, они здесь травоядные? Всё равно хочется на них посмотреть. Старуху он не боялся. А вот Людоед — это, конечно, страшно. Особенно, если вспомнить Ванькино преображение... Не забыть бы поинтересоваться завтра у тролля, не тот ли это Людоед вернулся... Нет, о Людоеде, кажется, Верес говорил... И незаметно для себя Стёпка уснул. И снились ему огромные травоядные драконы с коровьими головами. Драконы тяжело приземлялись на поляну и начинали объедать стога. Перечуй в кольчуге бегал за ними, размахивая мечом, и старался отогнать их от сена, а драконы увлечённо жевали, стегали по бокам зелёными хвостами и громко хлопали крыльями.

* * *

Стёпка позже так и не смог вспомнить, что его разбудило. Вроде бы, сначала кто-то закричал, и он спросонья решил, что уже утро, но потом тревожно заржали кони, зазвенело оружие; он выбрался из-под шкуры — было совсем темно. Сообразить он ничего не успел: чужие грубые руки схватили его за плечи и выдернули из повозки прямо через борт. Вот тут-то он и проснулся окончательно. Было очень больно и очень унизительно. Его бросили на землю, и когда он вскрикнул, ударившись коленом о камень, ему заткнули рот и поволокли в темноту, не заботясь о том, что ему нечем дышать. Он задёргался. Неведомый похититель сдавил ему шею так, что хрустнули позвонки, и прошипел:

— Удавлю!

В груди разрасталась нестерпимая боль, перед глазами замелькали огненные метельки. Дышать хотелось невыносимо. Стёпка понял, что ещё немного — и для него всё кончится навсегда.

"СТРАЖ!" — возопил он отчаянно. — "ПОМОГИ!"

Страж отозвался моментально. Чужие руки разжались, за спиной кто-то приглушённо всхрапнул, получив неожиданный и меткий удар пяткой в живот. Стёпка мягко упал на бок и быстро откатился в сторону, прямо под повозку, как оказалось. Чудом головой в колесо не впечатался. Горло болело, в груди полыхал огонь. Стёпка дышал и не мог надышаться. Страж прижимал его к земле, и холодные травинки щекотали ухо и щёку.

Отдышавшись, он приподнял голову. Подёрнутые пеплом угли тускло светились на месте догоревшего костра. Во мраке творилась неразличимая сумбурная возня. Мелькали фигуры троллей и тайгарей, кто-то хрипло ругался, кто-то стонал, катаясь по земле, тут и там со скрежетом сталкивалась острая сталь. Кипело ожесточённое сражение, но что из себя представляют нападающие, в темноте понять было трудно. Хотя чего тут понимать, ясно же, что приличные люди не станут под покровом темноты набрасываться на мирных путников. Разбойники, конечно, напали или, чего доброго, рыцари оркландские. Или... Нет, вряд ли это были весичи, вряд ли.

Стёпке в шуме и лязге послышался громовой голос Неусвистайло. Пасечник воевал где-то совсем рядом и, возможно, увесистые глухие удары, от которых над головой сотрясалась повозка, наносились как раз его могучими руками.

Стрела туго ударила в спицу колеса, отколола щепу и упала, уже бессильная, в траву. Она была длинная, с белым оперением и очень широким наконечником. Чужая стрела. Вражеская. Не гномлинская. Он представил, как такая стрела пробивает насквозь его грудь, и отполз ещё глубже под повозку. Это было стыдно и недостойно демона, но что он мог поделать с разбойниками? С вооружёнными разбойниками, умеющими убивать людей и даже, наверное, находящими в этом удовольствие. Что он мог с ними поделать? Ничего. Только погибнуть глупо и бездарно. "Страж?" — вопросил он на всякий случай. И не дождался ответа. Страж благоразумно полагал, что хозяину лучше сидеть под повозкой. Значит, так тому и быть. Стыдно, зато безопасно. Тем более, и оружия под рукой никакого нет. Найти оправдание своей трусости было не трудно, труднее было признаться себе, что оказался трусом, что бросил и предал друзей в трудную минуту, когда мог бы помочь, спасти, выручить, беду отвести...

Стёпка сжал зубы и, с трудом преодолевая настойчивое сопротивление оберега, пополз из-под повозки. "Выходи, подлый трус!" Да, выхожу, выхожу. Вернее, выползаю...

Далеко он не уполз. Твёрдое колено больно и бесцеремонно воткнулось ему в поясницу, придавило к земле, по голове и лицу грубо шаркнула мозолистая ладонь.

— Он самый и есть! — прошипел незнакомый голос. — Вяжи его скоренько, пора уходить... Тролль клятый руку мало не вышиб, как бы сюды энтого ведмедя не принесло — нам с ним не совладать.

— Ремни, ремни давай! — Степану заломили за спину обе руки, отчего ему пришлось уткнуться лицом в землю. — Лёгонький демон-то, а говорили — опасный!

Их было двое — безликие, суетливые фигуры, удушливо пахнущие потом, дымом и конским навозом. Они подкрались в темноте, обойдя сражающихся, и были страшно довольны, что сумели без особого труда заполучить отрока. Откуда им было знать, какой оберег висит на шее у этого отрока.

Стёпка лежал лицом вниз и потому прижимать стража к сердцу не было уже никакой необходимости: он и без того больно вдавился в грудную клетку. Не пришлось даже просить о помощи, страж сам сообразил, что хозяина срочно нужно выручать. С радостью ощутив знакомый уже прилив магических сил, Стёпка рывком вывернулся из-под колена и увидел перед собой две чужие ноги в коротких сапогах. Не раздумывая, он резко дёрнул их на себя за широкие голенища. Разбойник грохнулся на спину, застонал сквозь зубы и, не пытаясь встать на ноги, неловко пополз куда-то в темноту, за повозку — ему было уже не до отрока. Надо полагать, здорово приложился затылком.

Второй похититель оказался проворнее. Он отпрыгнул в сторону и пригнулся, выставив перед собой руку с большим, похожим на короткий меч ножом. Кажется, такой нож называется тесак.

— Не гоношись, демон. Порублю.

На мгновение Стёпке показалось, что он видит кошмарный сон. Вокруг непроглядная ночь, глухомань, чужой непонятный мир, и он в этом мире один, беззащитный и маленький, а перед ним стоит здоровенный разбойник с огромным тесаком, и даже убежать от него не получится, потому что некуда здесь бежать, всё равно догонит и зарежет... И этому испуганному маленькому Стёпке захотелось сжаться в комок, закрыть глаза и поскорее проснуться, чтобы всё страшное поскорее кончилось.

Но другой Стёпка, смелый и отважный, переполненный неудержимой силой стража, разозлившийся и напрочь забывший о том, что не умеет драться, выкрикнул что-то кровожадно-нечленораздельное и стремительно прыгнул вперёд, прямо на лезвие ножа... И разбойник, ничего не успев сообразить, разом лишился и ножа и твёрдой земли под ногами. Непостижимо проворный демон, такой, казалось, маленький и лёгкий, опрокинул навзничь, навалился что твой кабан, прижал тяжко к земле и острие отобранного ножа в разбойничье горло упёр — ещё чуток и насквозь пропорет. И пришлось замереть. И ошалевший от собственной прыти Стёпка увидел его лицо. И лицо это было ему знакомо. Встречал он уже эту бандитскую рожу, и не далее как вчера, в Предмостье. Тот самый охотник... как его... Деменсий, кажется. Ишь, как ощерился, гад, а ведь своим прикидывался, Смаклу предлагал донести.

— Ну что, Деменсий, я ли тебя не предупреждал? — спросил Стёпка чужим мертвящим голосом, от которого у самого ледяные мурашки по спине побежали. — Признавайся, морда, кто тебя послал?

Деменсий испуганно сглотнул, зыркнул по сторонам, в темноте блеснули белки его глаз. Он и хотел бы вырваться, но не решался. Понимал, что жуткий демон может отправить его к праотцам в мгновение ока.

— Может быть, Полыня? — Стёпка слегка надавил ножом, сам страшась того, что делает.

Изображать из себя героя-партизана разбойник не собирался — он часто закивал, одновременно стараясь отодвинуться подальше от упёршейся в горло смерти. Стёпка не знал, как быть дальше. Убивать Деменсия он, понятное дело, не собирался. Да и не смог бы. Но и отпускать просто так тоже было глупо. А брать в плен этого негодяя не хотелось совсем. Ни Стёпке, ни троллям, ни гоблинам пленённый разбойник был не нужен... А собственно, почему бы и не убить? Чего ради его жалеть? Разбойников, как известно, во все времена казнили лютой казнью. И никто, кроме разбойников, против этого не возражал. Надо думать, что и самого Стёпку эти ночные тати с бандитскими рожами тоже не в гости собирались утащить. Вот и он жалеть никого не будет, чтобы знали, чтобы другим неповадно было. Одно движение, и...

Деменсий, видимо, прочитал свою судьбу в Стёпкиных глазах, и на его бледном рябом лице заблестели капли пота. Он открыл рот, хотел что-то сказать, может быть признаться в чём-то, может быть выкуп посулить за свою совсем уже почти пропавшую шкуру... Но Стёпку вдруг очень больно дёрнуло сзади за волосы. Он на секунду отвлёкся, и разбойник, воспользовавшись его оплошностью, ловко вывернулся, нырнул под повозку и скрылся во мраке.

Стёпка раздражённо вертел головой, выставив перед собой нож. Кто посмел?! У кого рука поднялась на непобедимого демона?.. За его спиной темнела повозка, за повозкой не было никого. Он нащупал застрявшую в волосах стрелу. Маленькую толстую гномлинскую стрелу, едва не воткнувшуюся ему в затылок. Значит, эти подлые карлики тоже здесь. И тотчас он получил подтверждение: да они здесь. Одна за другой несколько теней промелькнули над ним, гортанно вереща и туго щёлкая арбалетами. Гномлины на своих летучих мышах тоже участвовали в разбойном нападении, обеспечивали, так сказать, поддержку с воздуха. Их вдруг стало очень много, они вылетали из лесного мрака и с дикими криками носились, почти неразличимые, над головами сражающихся, рассыпая налево и направо меткие стрелы. Взревел разъярённый Догайда, зашипел Верес, Стёпка едва успел спрятаться под повозкой. Стрелы сыпались чёрным смертоносным дождём. Ну, может, и не совсем уж смертоносным... А вдруг они тоже отравленные? Он содрогнулся и покрепче вжался в землю. Умирать в корчах и муках, загибаясь от вонючего гномлинского яда, ему не хотелось.

Шум боя, между тем, как-то очень быстро стих, видимо, разбойникам не слишком помогли гномлинские стрелы. Слышно было, как кто-то с шумом ломится сквозь кусты, как ругается на чём свет стоит Сушиболото и пересмеиваются Брежень с Догайдой. Ниже по распадку призывно и требовательно прокричали неразборчивую команду, в последний раз хлопнули крылья, тюкнула в дно повозки припоздавшая стрела...

— Стеслав! Стеслав, ты жив ли там? — прогудел совсем рядом пасечник.

Стёпка выбрался из-под повозки, с опаской поглядывая на тёмное небо.

— Живой я, живой. А Смакла где? — он только сейчас вспомнил о гоблине.

Неусвистайло отбросил в сторону здоровенную жердину, которой, видимо, и охаживал разбойников, и шумно вздохнул:

— Увели они гобля твоего. В лес, надо полагать, сволокли.

— К-как увели? — не поверил Стёпка. — Почему сволокли?

— Так и увели, как в полон уводят. Утащили с собой, в темноте разве догонишь. Они его из повозки выдернули, да он успел голос подать, вот мы и всполошились. А сдаётся мне, что это они не за ним, а за тобой припожаловали. Гномлинов-то приметил? Неспроста они на тебя в лесу давеча охотились. Днём поймать не сумели, решили ночью выкрасть. Да сплоховали, не того отрока схватили. Или с умыслом увели его, дабы тебя выманить. Шибко кто-то хочет демона к рукам прибрать: татей ночных натравили, гномлинов подослали... Что делать будем?

Он вопросительно смотрел на Стёпку, словно тот сейчас был здесь самый главный и самый мудрый. И Догайда смотрел, и Перечуй, и Брежень с Вересом.

— А отец ваш где? — спросил Стёпка.

— Коней успокаивает, — ответил Догайда. — Перепугались лошадки.

Смаклу надо было спасать. Опять его надо было спасать. Что за доля такая несчастливая у младшего слуги? Разве для того он с демоном в поход отправился, чтобы его то и дело выкрадывали и уволакивали? Видимо, всё же прав был Серафиан, когда говорил, что за каждое колдовство расплачиваться придётся.

Стёпка оглянулся. Лес возвышался пугающей угрюмой стеной, непроглядной и непроходимой. В нём сейчас не то что маленького гоблина, огромного дракона в двух шагах не разглядишь.

— Даже и не мысли, — сказал Догайда, прекрасно понявший, о чём думает Степан. — Не тебе с разбойниками тягаться, будь ты хоть трижды демон. Они в этом лесу как в своей избе, а ты не первом суку глаза оставишь. Или ноги переломаешь в буреломах. И не с твоим ножом супротив их топоров выступать.

Стёпка посмотрел на отобранный у разбойника нож. Да, не самое лучшее оружие, на врага с таким не пойдёшь. Но ведь надо же что-то делать! Бедного Смаклу уносят всё дальше, время уходит, ещё немного — и разбойников уже не догонишь. И пропадёт младший слуга ни за что... И как после этого жить?

Стёпка был зол. На себя — за трусость, на разбойников — за то, что уволокли гоблина, на весь этот мир — за то, что в нём водится слишком много всяких гадов, которые все почему-то стремятся заполучить демона, и из-за этого страдают совсем посторонние и ни в чём не повинные люди. "Вы демона хотели? Ну, так будет вам демон — не обрадуетесь!" От распиравшей его злости он даже забыл, что у него есть страж. Ему казалось, что он сейчас и без стража всё может и на всё способен. Где-то в глубине души ворохнулся было тот, нормальный мальчишка из обычного мира, осторожный и нерешительный, но он дал ему мысленно такого хорошего пинка, что этот слишком нормальный покорно притих и больше не высовывался.

— Я скоро вернусь, — сказал Стёпка не терпящим возражений голосом и безоглядно нырнул в лесной мрак. Он ещё успел услышать, как что-то крикнул за его спиной Неусвистайло, как удивлённо ахнул Брежень, — но это было уже не важно.

Он мчался сквозь ночной лес, как Маугли или Тарзан. Что-то вело его прямо к цели так, что можно было просто бежать, перепрыгивая через упавшие стволы, коряги и ямы. Наверное, это была магия стража. Переполненный этой магией, он пронзал непроходимый лес, словно игла, он был как призрак, как "ужас летящий на крыльях ночи", неотвратимый и не знающий усталости... А когда он сбивался с шага и начинал притормаживать, страж хватал его за шиворот и тащил вперёд, и приходилось торопливо перебирать ногами, чтобы не выглядеть совсем уж безвольной куклой, которую пинками заставляют бежать всё быстрее и быстрее. И это было немного обидно, и Стёпка радовался, что его сейчас никто не видит.

Холодная ярость переполнявшая его вначале, постепенно утихла, злость тоже потерялась где-то в буреломах, и когда изрядно запыхавшийся Стёпка выскочил на небольшую каменистую поляну, он даже не сразу сообразил, что ему следует сейчас делать и каким образом спасать Смаклу. Не ножом же в самом деле размахивать, тем более, что и нож тоже куда-то пропал.

Высокая темная скала угрюмо нависала над поляной, и у её подножья горбился над связанным гоблином сутулый тип с посохом — сразу ясно, что колдун. Четверо разбойников валялись вповалку на земле, тяжко дыша после заполошного бега в гору. Они не ожидали, что Стёпка так быстро их догонит, и сначала испуганно шарахнулись от него, не вспомнив даже о валяющемся тут же оружии. Колдун зашипел на них по-змеиному... Но они уже и сами увидели, что Стёпка один, что он безоружен, мал и вообще не похож на того, кого следует бояться.

На поляне было темно, затянутая дымкой луна светила еле-еле, но Стёпка всё видел прекрасно: и поросшую редким волосом морщинистую рожу колдуна, и торчащие из-за камня босые ноги связанного Смаклы, и напряжённые рожи разбойников, и кривящуюся в недоброй ухмылке физиономию Деменсия.

— Не поувечьте крысёныша! — повелительно закричал колдун. — Он живёхонький нужон!

"Живьём брать демона!" — где-то Стёпка уже такое слышал. Разбойники уверенно двинулись на него. Двое сжимали в руках рогатины, третий направлял в Стёпкину грудь длинное копьё с широким зазубренным наконечником. Деменсий держал наготове моток верёвки, но близко не подходил, ждал, пока с демоном управятся другие. А другие... Честно говоря, ничего особенно разбойничьего в них не было, кроме, может быть, давно не стриженных бород да нехорошего блеска в глазах. Мужики как мужики: кряжистые, широкие, насквозь пропахшие дымом и потом. Сильные мужики, ухватистые. Таким что поросёнка зарезать, что отрока невинного... Разбойники, одним словом.

Испугаться по-настоящему Стёпка не успел. Страж больно дёрнул его вниз, и в тот же миг рогатины злобно клацнули друг о друга над его головой. Задумка негодяев была понятна: прищучить демона рогатинами за шею, пережать ему дыхалку, чтоб не шибко дёргался — и вяжи его потом тёпленьким! Да только демон им попался чересчур прыткий, увернулся, ушёл из-под удара, да как ловко ушёл...

Х-хак! — копьё свистнуло, подрубая ноги чуть ниже колен. Степан успел отскочить, и древко угодило в камень, чудом не сломавшись.

Двое с рогатинами не унимались, они теснили демона к скале слаженно и напористо, словно на дикого зверя охотились. Стёпка вертелся, пригибался и прыгал, как заведённый. Думать о гоблине было некогда, знай успевай уворачиваться. Острия рогатин мелькали в опасной близости, копьё тоже не отставало — только промедли, сразу прижмут.

В конце концов разбойники рассвирепели. Демон был неуязвим. Все удары приходились в пустоту. Здоровенные мужики, умеющие и с обозной охраной расправиться без лишнего шума и на медведя ходившие не единожды, были не в силах угомонить увёртливого отрока. Да кто этакое стерпит! Стучали рогатины, шипел что-то невнятное колдун, луна равнодушно смотрела с небес на суетливую возню глупых людишек... Разбойники ругались, исходя бессильной злобой. Они уже не осторожничали, не заботились о том, чтобы взять подлого мальца целёхоньким. Рогатину ему в брюхо по самую развилку, копьём по темечку, чтоб не дёргался, не егозил, чтоб и дух из него вон...

Стёпке тоже надоело дёргаться. Сколько можно изображать из себя неуязвимого Джеки Чана! И когда копьё слишком уж бесцеремонно нацелилось в его живот, он перехватил его за древко и резким рывком сбил разбойника с ног. Копьё осталось у него в руках. Мужик со свирепым плоским лицом перевалился через камень, нелепо дрыгнув ногами. На секунду все замерли.

Стёпка выставил перед собой толстенное копье с узловатым древком, ловко крутнул — не подходи, ужалю! Разбойники отступили, шумно отдуваясь и утирая трудовой пот. Умаялись, бедняги, отрока убивать.

— Смирись, демонище! — возгласил колдун мерзким блеющим голосом.

— Ага, щас, делать мне больше нечего! — весело отозвался Стёпка, не спуская глаз с качнувшихся в его сторону рогатин.

Невидимые руки сильно пихнули его в грудь, но наткнулись на потеплевшего стража и отдёрнулись. Колдун испуганно ойкнул, зашипел, стал плеваться... потом взял себя в руки и повторил, но уже без прежней уверенности:

— Смирись, исчадие!

Он вновь попытался сбить Стёпку, и опять страж играючи отбил магическую атаку. И ещё, кажется, что-то добавил от себя, потому что колдун звучно лязгнул зубами и выронил посох.

— Убейте его! — выкрикнул он с непритворным испугом. — Изведите демона под корень!

После первого же выпада разбойники лишились обеих рогатин. Тупое копьё в Стёпкиных руках рубило не хуже самого острого меча. Тогда в дело пошли топоры. Троица негодяев дружно навалилась на демона и так же дружно разлетелась по сторонам — уже без топоров. Деменсий в суматохе попытался подобраться сзади, но напоролся на древко копья и уковылял, согнувшись, куда-то во мрак. Даже верёвку свою выронил.

Стёпка повертел копьё, кровожадно огляделся. Классная махаловка получилась. Ванесу понравилось бы... Чёрт! Там, где лежал Смакла, творилось что-то нехорошее. Пока Стёпка с помощью стража расшвыривал разбойников, колдун времени не терял, делал своё чёрное дело, готовил убийственную пакость супротив непокорного демона. Добежать до него Стёпка не успел. Мелькнул посох, пронзительно полыхнуло фиолетовым... Стёпке показалось, что он ослеп. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Пришлось остановиться и закрыть глаза, чтобы поскорее восстановить зрение.

— А-а-а! — возрадовался колдун. — Не устояло исчадие премерзейшее! Кровью нечистой гоблинской захлебнулось!

Сам ты исчадие, подумал Стёпка, осторожно приоткрывая один глаз. Круги ещё не исчезли, но он уже почти всё видел. Только бы колдун опять своей молнией не шарахнул.

А колдун, спотыкаясь на камнях, ковылял к нему. Думал, наверное, что заморозил демона. Стёпка не стал его разочаровывать — зачем? Пусть порадуется человек, пусть хоть несколько минут почувствует себя могучим и великим победителем премерзейших исчадий. Недолго осталось радоваться гаду, за всё сейчас сполна получит, особенно за кровь гоблинскую. Бедный Смакла, одни убытки ему от демонов.

Колдун приближался медленно, одной рукой цеплялся за посох, другую тянул к Стёпке; в лице его было что-то птичье... Он был похож на потрёпанного жизнью старого петуха — тонкая морщинистая шея, крючковатый нос, головёнка набок, оловянные глаза и редкие разлохмаченные волосы на круглом черепе.

Слишком много колдунов на одного меня, подумал Стёпка, глядя на этого малосимпатичного аборигена. Мне с ними со всеми ни в жизнь не справиться. И зачем я им нужен? Главное, я же никого не трогаю, еду себе за Ванесом и всё. И в дела их магические вмешиваться не собираюсь. А они как с цепи сорвались — от одного не успеешь избавиться, как другой уже лапы свои крючковатые к горлу тянет. А Серафиан тоже хорош, мог бы и предупредить, что так трудно будет до элль-фингов добираться. А если он этого и сам не знал, то какой же он тогда нафиг чародей?

Застывший от ужаса Смакла тяжело со всхлипами дышал сквозь сжатые зубы. Разбойники вяло копошились на безопасном расстоянии. Демон теперь пугал их даже в замороженном виде. Пущай колдун сам его хомутает, этакого увёртливого...

Когда жилистая рука ухватила Стёпку за шиворот и осклабился в радостной ухмылке кривозубый рот, Стёпка произнёс про себя спокойно и даже с этакой напускной ленцой: "Страж!"

Колдуна шандарахнуло так, что он с треском и свистом улетел спиной вперёд в лесную темень, ломая кусты и, возможно, не слишком толстые деревья. И, улетев, он уже не вернулся, хотя — это Стёпка знал наверняка — остался жив и почти не пострадал. Сокрушительный урон понесла только его колдовская репутация. Кряхтя и охая, он повозился во мраке — и уполз из Стёпкиной жизни навсегда, оставив на камнях размочаленный магическим ударом и никому уже не нужный посох. Разбойники после короткого замешательства тоже благоразумно растворились в лесной чаще. И на поляне воцарилась нормальная ночная тишина.

Стёпка склонился над Смаклой, страшась увидеть жуткую безнадёжную рану... Нет, обошлось. Неглубокий порез на шее уже не кровоточил, ворот рубахи казался чёрным от набежавшей крови. Колдун, к счастью, Смаклу недорезал.

— Испугался? — спросил Стёпка, опускаясь на землю рядом с гоблином.

Тот молча кивнул. Его трясло. Кроме длинной рубахи на нём ничего не было. Порты свои он то ли потерял, то ли они остались в повозке.

— И я испугался, — сказал Стёпка. — Не знал, что с ними колдун.

На него вдруг навалилась страшная усталость. Заболели руки, заболели ноги, заболели мышцы спины и живота. Дикие прыжки и скачки под управлением стража не прошли бесследно. Хотелось просто лечь и не двигаться. Но он заставил себя сходить за копьём, чтобы перепилить верёвки на гоблине. Смакла сразу вскочил на ноги, ойкнул и кулем осел на землю, как видно, верёвки были затянуты слишком крепко, и ноги успели основательно затечь.

Почти полная луна тихонько уползала за верхушки елей — представление на лесной поляне завершилось, смотреть больше было не на что. В глубине леса кулдыкнула спросонья какая-то птица.

— А ты говорил: выбрось, выбрось, — проворчал Стёпка. — Послушался бы я тебя — что бы тогда делали? Да ты его целовать должен теперь за то, что он тебя от верной смерти спас... Хочешь его поцеловать... или, как это, облобызать?

Смакла испуганно отшатнулся, загородился ладошкой:

— Сам его лобызай! Ишь, чего удумал!

— Ну, тогда погрейся. Знаешь, какой он горячий, лучше печки согревает.

— Пожжёт он тебя, Стеслав, помяни моё слово, до угольёв пожжёт огнём оркландским.

— Ну, раскаркался. Тоже мне — оракул без штанов.

Стёпка встал, помог подняться гоблину. Смаклу шатало.

— Дойдёшь? — засомневался Стёпка, глядя на его босые ноги.

— А куды я денусь? — буркнул в ответ гоблин. — Знамо, дойду.

Пробираться обратно по тёмному и совершенно незнакомому лесу было невесело и даже очень опасно. Стёпка теперь уже не ощущал себя ни Тарзаном, ни всесильным супергероем. Страж сделал своё дело и отключился. И вместе с ним напрочь отключилось не только Стёпкино ночное зрение, но и его смелость. В лесу ночью очень страшно, в лесу ночью пугаешься каждого куста, каждого постороннего звука, пугаешься даже собственных шагов. Хорошо, что рядом был Смакла. Всё-таки вдвоём не так жутко.

Мальчишки двигались практически вслепую, то и дело спотыкаясь, запинаясь, напарываясь на торчащие во все стороны ветви и сучки, и рискуя каждое мгновение лишиться глаз, от которых, впрочем, сейчас не было почти никакого толка. Босой и голоногий Смакла ругался и бранился по-гоблински на весь лес, и обиженный лес в ответ подставлял ему то острые сучья, то торчащие из земли корни, то ямы, то непролазные колючие заросли. В общем, было невесело. Стёпка молчал, но ему доставалось ничуть не меньше. Удивительно, как легко и быстро он взбежал наверх, и как долго и трудно теперь спускаться вниз. Будь это не склон сопки, а обычная тайга, они давно и безнадёжно заблудились бы в зарослях.

* * *

— Эвон вы где! — облегчённо выдохнул Неусвистайло, шагнув навстречу выдравшимся из лесной чащобы мальчишкам. — Оба целы? Не поранены?

— Целы и здоровы, — устало отрапортовал Стёпка. Он был доволен. Они не только добрались до своих, они умудрились ещё и выйти прямёхонько на костёр. — Поободрались, правда, немного. В лесу темень жуткая, не видно ни... чего. Смакла, кажется, ногу сучком рассадил, да шею ему слегка порезали.

— Догнал их? — спросил Брежень с надеждой.

— Догнал, — Стёпка виновато пожал плечами. — Это они ведь из-за меня на вас напали. С ними охотник тот был, который нас в Предмостье в свою повозку зазывал. И ещё колдун какой-то.

— Не, то не колдун был, — возразил Смакла, неловко прыгая на одной ноге и натягивая порты. — То был чародей усть-лишайский Щепота.

— А ты откуда знаешь? — поразился Стёпка. Ему представлялось, что на него охотится кто-то неопознанный, никому не известный, мрачный и таинственный... А оказывается, это был всего лишь какой-то лишайный Щепота. Даже как-то обидно становится.

— Он в замок приезжал давеча, — сказал Смакла. — Я за его кобылой присматривал, покудова он с отцом-заклинателем беседовал. Ругались они шибко, — гоблин осторожно потрогал подсохшую рану на шее и добавил вдруг. — Энтот Щепота с Полыней, кажись, дружен.

Опять Полыня! Стёпка помрачнел, вспомнив недобрый взгляд княжьего колдуна-оберегателя. Чего ему от меня нужно? Сначала Никария натравил, потом дружка своего с разбойниками... Если он хочет стража заполучить, то чёрта с два он его получит!

Дядько Неусвистайло крякнул в бороду и, ни слова больше не говоря, повёл гоблина к костру — врачевать раны и порезы.

Стёпка запоздало спросил у Бреженя:

— А у нас никого не... это... все целы?

— Целее не бывает, — весело сверкнул зубами неунывающий тайгарь. — Царапинами да синяками отделались от разбойничков. Да, между нами, не разбойники то и были. Так, мелюзга приболотная. Они и не воевали всерьёз, больше для острастки мечами да топорами махали. А как увидели, что мы отпор дать могём, так сразу и дёрнули в лес, от греха подальше. Я так понимаю, что они нас с умыслом от повозок уводили. Чтобы тебя сподручнее было повязать. Ежели бы мы сразу сообразили, что они Смаклу уволокли, не пришлось бы тебе по лесу шастать. Мы бы их, мы бы с ними... — Брежень махнул рукой и засмеялся. — Эх, да что там! Опосля драки кулаками стращаю. Ты, Стеслав, чего с ними содеял, ежели не секрет?

Вот бы где Степану и расхвастаться, вот бы где подвиги свои ратные расписать! Но он сдержался, потому что не его то были подвиги и не его заслуга. Страж ведь за верёвочки-то дёргал.

— Разбежались они, — просто сказал Стёпка. — Демонов они шибко боятся.

— А Щепота?

— И он разбежался. Даже посох свой потерял.

Брежень хмыкнул в усы и толкнул легонько Стёпку к костру:

— Тогда, мыслю, до утра они нас не потревожат.

Небо ещё и не думало светлеть, поэтому Стёпка привычно забрался в повозку, устроился поудобнее — и не смог заснуть. Перед глазами назойливо мелькали разбойничьи рогатины, скрюченные руки Щепоты, недобрая ухмылка Деменсия и отравленные стрелы гномлинов. Болело помятое горло, болели руки и ноги и даже спина. Победа не радовала. Всё случилось слишком быстро и обыденно. Враги, конечно, разбежались, но до Стёпки вдруг дошло, что разбежались они не все, что непременно будут и другие, и будет их немало, и придётся с ними со всеми как-то справляться... И Полыня непременно придумает ещё какую-нибудь подлянку... Встретить бы его и показать бы гаду, как он крупно ошибся, возжелав заполучить демона.

Два проведённых в Таёжном улусе дня, до предела насыщенные не самыми весёлыми событиями, заслонили всю прошлую жизнь, и она — такая спокойная и обычная — стала казаться теперь ненастоящей, придуманной, далёкой-предалёкой. А настоящая была здесь, в этой повозке, в этом лесу, под этим небом. Она пахла свежим сеном, дымом костра и медвежьей шкурой. От неё болели руки и сводило мышцы на ногах, и что-то неприятно кололо кожу на груди...

Стёпка уже решил, что так и будет ворочаться до самого утра, но сон незаметно подкрался к нему — и он уснул, не успев додумать какую-то показавшуюся ему очень важной мысль.

Глава четвёртая,

в которой демон сражается с оркимагом

А утром вновь потянулась дорога, неспешная и размеренная, с привычным уже скрипом колёс, с привычными ухабами и взгорками, насквозь пропахшая терпкими запахами летней тайги.

О бурных событиях минувшей ночи напоминали только синяки на шее да расщепленный стрелами борт повозки. Однако часа через два, когда обоз, поплутав меж скалистых теснин, выкатился на весёлые, праздничные луга, сплошь поросшие васильками и ромашками, Стёпка обнаружил ещё одно напоминание о ночном бое.

Сначала его внимание привлёк некий посторонний звук, примешивающийся к монотонному поскрипыванию колёс, осторожное поскрёбывание в том углу, где лежала его котомка. Когда звук повторился, Стёпка решил, что это безобразничает мышь, учуявшая что-то вкусное и прогрызающая котомку в надежде добраться до бесплатного угощения.

Он склонился над котомкой и рывком приподнял её, ожидая увидеть маленького испуганного грызуна... Но там была не мышь, совсем даже не мышь. Там было такое, что он непроизвольно швырнул котомку на место, чтобы поскорее закрыть то... это... непонятно что такое.

— Блин! — сказал он. — Не может быть!

Он опять приподнял котомку — уже осторожнее! — и увидел то же, что и в первый раз. Чешуйчатое тёмно-зелёное тело, длинная шея, ещё более длинный подрагивающий хвост, аккуратно сложенные на спине изумрудные крылья. Головы не видно: она спрятана под крылом, зато очень хорошо видны лапы, почти такие же, как у ящериц, но крупнее. И оно... размером с небольшую кошку и всё опутано ремешками. Забилось в угол повозки, притаилось, только задняя лапа неловко скребёт по доске. Этот звук и привлёк Стёпкино внимание.

— Кого нашёл, Стеслав? — оглянулся пасечник. Прищурился, протянул без удивления. — А-а-а, дракон. Выкинь его в кусты. Ночью, верно, угодил, когда Брежень гномлина сшиб. А дракон, глянь-ко где притаился. Он не подраненый?

— Да, вроде, не похоже.

— Ну тогда выкинь его, выкинь. Да не бойся, он не кусается.

— Дракон?! — не веря, переспросил Стёпка. — Это дракон?

— Ясно-понятно, дракон, — кивнул тролль. — Лошадка гномлинская. Али ты не знал? Неужто у вас драконы иные?

— Да у нас их вообще нет, — сказал Стёпка, жадно разглядывая дракончика. — В сказках только... А я думал, что все драконы большие, а он какой-то совсем крохотный.

— Этот-то ещё большой, — возразил тролль. — Его, видать, гномлины демоникой да молоком откармливали. А дикие драконы — те гораздо мельче.

Вот так сюрприз! Ну и ну! Стёпкино разочарование не поддавалось никакому описанию. Он-то мечтал увидеть настоящих драконов. Огромных, страшных, огнедышащих, на которых можно летать, с которыми не каждый рыцарь отважится сразиться. Могучих повелителей неба, величественных и гордых, внушающих священный трепет... А они... А тут... Вот они здесь какие. Лошадки гномлинские. А он тогда решил, что гномлины на нетопырях научились летать.

Дракончик беспомощно трепыхнулся, и стало видно, что его держит. Бедняга зацепился упряжью за расщеплённую стрелой доску, запутался в ремнях, и освободиться сам не мог.

С некоторой опаской склонившись над дракончиком, Стёпка осторожно потрогал его спину. Дракончик был тёплый и приятно упругий. То, что казалось чешуёй, на самом деле было скорее короткими перьями. Он погладил дракончика уже смелее, и зверёк притих, ощутив знакомое прикосновение человеческой руки. Тогда Стёпка подхватил его под мягкое брюшко и выдернул застрявший ремешок из щели. Дракончик был не тяжелее кошки. Он покорно лежал в ладонях, свесив хвост и все четыре лапы, и косился на Стёпку ясным изумрудным глазом. Узкие ремешки плотно охватывали его плоскую голову, шею и грудь, а на спине было укреплено небольшое кожаное седло с высокой спинкой и множеством свободно свисающих ремней. Очевидно, этими ремнями гномлины-пилоты привязывали себя, чтобы не свалиться с дракона во время полёта. В крошечном стремени висел стоптанный гномлинский сапог с отворотами. Сбитый Бреженем гномлин то ли выпал во время боя, то ли удрал позже, пожертвовав ради спасения одним сапогом и собственным драконом.

Дракончик укоризненно взглянул на Стёпку и вдруг обмяк, бессильно уронив голову. Бедная измученная лошадка. Чудо, что осталась жива, что не задохнулась ночью под котомкой. Стёпка сел поудобнее, упёрся ногами в борт и принялся освобождать страдальца от упряжи. Провозившись минут десять, он распутал, развязал, а где и просто разрезал ножом ненужные уже ремни и выбросил их вместе с сапогом из повозки. Освобождённый дракончик трудно дышал и разевал пасть, высовывая алый раздвоенный язычок.

И Стёпка стал за ним ухаживать.

Сначала он предложил ему воды, и дракончик жадно вылакал примерно половину туеска, умудрившись не расплескать ни капли. Потом он съел здоровенный кусок мяса, горсти две сушеной черники, от сыра отказался, соль лизнул, мёд не захотел, а с хлебной коркой расправился быстро и ловко. Он оживал прямо на глазах, хрумкал и чавкал, как заправский свин, раздулся под конец так, что на него страшно было смотреть, и уснул на Стёпкиных коленях.

Стёпка сначала страшно испугался, что перекормил его и что теперь бедняга от обжорства наверняка погибнет, но дракончик дышал ровно и лишь иногда нервно вздрагивал во сне, как это порой делают собаки.

Стёпка осторожно расправил его крыло. Оно было очень красивое, изумрудное с голубым переливом и выглядело, как нормальное птичье крыло, узкое, с упругими перьями в три ряда и — на Стёпкин взгляд — не слишком большое. Так что непонятно было, как дракончик с такими крыльями умудряется не только летать, но ещё и возить на себе вооружённого седока.

Ну что ж... Какими бы драконы не оказались, он их всё-таки увидел. И даже потрогал, и даже покормил с руки. Сбылась мечта, пусть и не совсем так, как ожидалось. Есть, наверное, где-нибудь в иных мирах огромные драконы, но в те миры ещё попасть надо. И кто сказал, что большие драконы — это здорово? Они ведь и наброситься могут и проглотить за милую душу. А сколько они жрут, не говоря уже про всё остальное! Нет уж, пусть лучше будут такие — маленькие, тёплые и не страшные.

По одну сторону дороги тянулись поросшие цветами и травами поляны, по другую — вздымался тёмными елями дремучий лес. Пять повозок катились одна за другой по накатанной дороге, двумя управляли обычные мужики, тремя — тролли. Настоящие, обыкновенные, добродушные на вид и приятные в общении тролли. В лесу таились разбойники, вредные колдуны и злобные гномлины с самострелами. На коленях спал объевшийся нехитрым угощением дракон. На груди висел подорожный страж — могущественный оберег, способный защитить хозяина от любого — Стёпка очень надеялся, что от любого! — врага. Жизнь была прекрасна, — да что там! — она была просто великолепна. Стёпке казалось, что у него за спиной тоже выросли радужные крылья. О злосчастном Ванесе он самым бесстыдным образом забыл. Мечты сбываются, господа рогатые милорды, и когда это происходит и когда ты это вдруг понимаешь всем своим существом, можно запросто умереть от восторга.

Стёпка переживал минуты абсолютного счастья, минуты, которые случаются крайне редко, и, случившись, запоминаются на всю жизнь, и воспоминания о них помогают потом человеку перенести любые неприятности и беды, помогают поверить в то, что жизнь прожита не зря и в ней что-то важное и настоящее всё же было.

Дорога раздвоилась. И четыре первые повозки поехали прямо, а дядько Неусвистайло повернул коней налево.

На обочине стоял Смакла, взъерошенный и хмурый. Он забросил мешок, вскарабкался следом сам, взглянул на Стёпку исподлобья и сразу отвернулся.

— Заедем к знакомцу моему на хутор, — пояснил пасечник, шевельнув вожжами. — Тут недалече... Он мне ножей заказывал прикупить, да вощины, да по мелочи... Ненадолго заглянем. К вечеру своих догнать поспеем, ежели, конечно, не помешает кто.

— А кто? — сразу же спросил Стёпка.

— Да кабы знать, — усмехнулся пасечник. — В тайге всяко бывает.

Стёпка провожал взглядом исчезающие за холмом повозки. Хорошо бы и вправду своих к вечеру догнать. Вместе ехать веселее, да и сжился он уже со спутниками, привык к ним, они ему просто нравились. Особенно весёлый Брежень.

Верес правил последней повозкой. Он оглянулся, подмигнул. Стёпка в ответ помахал рукой, стараясь не разбудить дракончика.

Всё. Разъехались.

Смакла поёрзал, устраиваясь на сене, вздохнул, шмыгнул носом, хотел, видно, что-то сказать, но промолчал. Длинный порез на его шее был густо смазан чем-то тёмно-коричневым.

— Нога не болит? — спросил Стёпка.

— Знамо, болит, — буркнул Смакла. — Мало не до кости рассадил. Так и свербит без продыху.

— Перевязать тогда надо.

Гоблин отмахнулся:

— Мне дядько Верес живицей замазал. Скоро, говорит, зарастёт. На шее-то, глянь, затянуло.

— А глаза? — вкрадчиво поинтересовался Стёпка.

— Чево глаза?

— Глаза, говорю, не жжёт?

Смакла надулся ещё сильнее и отвечать не стал.

— А у меня, смотри, кто есть, — похвастался Стёпка.

Смакла нехотя, без интереса покосился в его сторону, но когда Стёпка расправил изумрудное крыло, так подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки:

— Дракон?!

— Знамо, дракон, — важно сказал Стёпка. — Видишь, какой большой!

— Где ты его... Ты словил его, да?

Смакла был повержен. Он был раздавлен, он был убит. Он стоял на коленях, жадно смотрел на дракончика, хотел потрогать его и не решался.

— Да он живой ли? — испугался вдруг гоблин. — Глянь, не дышит вовсе!

— Да живой, живой. Наелся и уснул.

— Дозволь мне чуток его погладить, — попросил Смакла так жалобно, что Стёпка, даже если бы и был против, не смог бы устоять.

— Да гладь сколько влезет. Он всё равно спит.

Гоблин трепетно провёл ладошкой по драконьей спинке, пропустил меж пальцев шёлковый хвост. Чумазое лицо преобразилось, осветясь изнутри невыразимым никакими словами блаженством.

— Мяконький, — прошептал он. — Глянь, лапой дрыгает, ровно псина малая.

Позже Стёпка узнал, что издали этих дракончиков видели, наверное, все, а держать в руках приходилось считанным единицам, да и то в основном либо мёртвых, либо случайно подраненных на охоте. Не давались гномлинские крылатые лошадки людям, а иметь такого дракончика считалось среди весской, гоблинской и вурдалачьей ребятни неслыханной удачей, потому что по всеобщему мальчишескому убеждению дракончики приносили своему хозяину не только счастье, но и немалое богатство, потому как, вроде бы, умели чуять припрятанное золото даже сквозь камни. А младший слуга, между прочим, вообще впервые видел дракончика так близко и впервые до него дотрагивался.

— Он ночью в повозку упал и ремнями зацепился, — объяснил Стёпка. — Под котомкой сидел, а я его даже и не заметил сначала. Потом слышу: скребётся кто-то. Поднял котомку — а там он! Голодный был! А воды сколько вылакал, я думал — лопнет!

Смакла сиял ярче новенького кедрика. И о ноге распоротой забыл и страшный оркландский оберег его больше не пугал. Дракончик заслонил всё. Тролль поглядывал на мальчишек через плечо и хмыкал в усы. Пчёлы поначалу недовольно кружились над спящим зверьком, потом успокоились и перестали обращать внимание на нового пассажира.

Дракончик проснулся и опять захотел пить. И Смакла, млея от восторга, напоил его из туеска. Выяснилось, что дракончики умеют не только шипеть, но и мелодично прищёлкивать, особенно отоспавшиеся и утолившие жажду дракончики, которым осторожно почёсывают брюшко. Мальчишки были всецело поглощены новой забавой. Дракончик нежился на Стёпкиных коленях, прижмуриваясь и подёргивая хвостом.

— Привязать его надобно, — озаботился вдруг Смакла.

— Думаешь, улетит?

— Знамо, улетит. К хозяину своённому. Покличут его гномлины, и поминай как звали.

— Ну и пусть летит, — легкомысленно сказал ничего не знающий о драконах Стёпка.

Смакла даже в лице переменился:

— Да ты откудова?.. Да он тебе неужто не надобен? Ты его разве не хочешь себе оставить?

— Зачем он мне? — пожал плечами Стёпка. — Что я с ним делать буду? Он там у нас с тоски помрёт. Да и не смогу я его с собой забрать, наверное. Это ж надо ещё заклинание специальное знать.

— Отдай его мне, — голос у гоблина сделался хриплый. — Или продай. Я тебе за него чево хошь... всё, чего тока захошь!

— Забирай его просто так, если он тебе нужен.

— Нужен, — торопливо сказал Смакла. — Ой, как нужен.

— А ты его мучить не будешь? — спросил Стёпка и по донельзя удивлённому лицу младшего слуги тут же понял, что не будет.

— Забирай, — сказал он ещё раз.

И едва он это произнёс, как дракончик сорвался с его колен и взмыл в воздух. Он не бил тяжело крыльями, как взлетающая птица, он просто распахнул их во всю ширь и невесомой пушинкой унёсся в вышину, словно надутый гелием воздушный шарик.

Смакла потерянно охнул, потянулся вслед за ним, привстал... Но куда там! Гоблины летать не умеют. А дракончик пару секунд повисел над ними, ловя крыльями ветер, потом кувыркнулся через голову, взмыл повыше и, заложив крутой вираж, скрылся за верхушками елей.

— Э-эх, упустили, — с невыносимой горечью протянул Смакла. — Р-растяпа ты, Стеслав. Говорил тебе, привяжи.

— Пусть летит, — великодушно не обиделся на растяпу Стёпка. — Ему на воле лучше будет. Он, может быть, к гномлинам и не захочет возвращаться. А ты бы его на цепь посадил.

— Я бы его жалел, — сказал гоблин. — Я бы с ним...

Дракончик вдруг выметнулся из леса и стал носится кругами над повозкой. Мальчишки задрали головы. Дракончик летал изящно и весело, он словно танцевал в васильковой синеве июньского неба, пронзительно посвёркивая на солнце ласковым лазурным переливом. Смотреть на него было одно удовольствие. Глядя на его задорный полёт, хотелось кричать и петь, хотелось расправить крылья и взмыть в вышину так же легко и беспечно, и кружить там, и ловить ветер, и падать, и взмывать...

— Не улетает, — прошептал гоблин. — А ну как он тебя, Стеслав, хозяином признал. Они, говорят, за ласку шибко привязчивые.

И дракончик, будто услышав эти слова, упал с высоты прямо на Стёпкины колени. Острые коготки небольно впились в кожу сквозь джинсы, мордочка игриво боднула ладонь. Стёпка не особенно удивился: дракончик-то ведь не дикий какой-нибудь был, а прирученный и к человеку — к гномлину! — с детства привычный.

У Смаклы же глаза распахнулись на пол-лица:

— Отдай его мне, Стеслав!

— Да он к тебе не пойдёт, — решил подразнить вредного гоблина Стёпка. — Ты его привязать хочешь, а ему простор нужен, он на воле летать любит... Да бери, бери, шучу я. Орешков ему дай или хлеба, он так быстрее к тебе привыкнет.

Смакла обеими руками подхватил дракончика, почесал ему спинку, сам едва не мурлыкая от удовольствия. Потом выудил из мешка горбушку хлеба.

Совсем недавно Стёпка чувствовал себя счастливейшим человеком на свете — теперь то же самое мог сказать о себе и гоблин.

* * *

Бучилов хутор был окружён высоким бревенчатым частоколом, из-за которого виднелась только крытая тёсом двускатная замшелая крыша. С одной стороны к хутору вплотную подступала берёзовая роща, с другой — бугрилось выкорчёванными пнями обширное поле.

Кони почти упёрлись мордами в закрытые ворота и остановились. Всё, приехали. Смакла бережно придержал трепыхнувшегося дракончика. Дядько Неусвистайло грузно спрыгнул на землю, и земля под его большим телом ощутимо вздрогнула.

— Хозяин!

Никто не отозвался на звучный голос, даже собаки не залаяли. Тишина стояла над хутором, спокойная, безмятежная, далёкая от забот и тревог шумного мира. Не стучали топоры, не звенели ребячьи голоса, не мычала ни одна животина. Впрочем, кто его знает, этого Бучилу, может, у него ни детей, ни собак, ни скотины, и живёт он одиноким бирюком, которому никто не нужен и все чужие.

Пчёлы, заранее улетевшие на разведку, вернулись, загудели над головой тролля. Стёпка всерьёз верил, что они докладывают пасечнику обстановку. Слишком уж осмысленно они себя вели. Дядько Неусвистайло постоял, поморщил лоб, что-то для себя решил и по-хозяйски распахнул тяжёлые створки ворот. Умные кони без понуканий потянули повозку во двор.

Стёпка смотрел по сторонам без особого интереса. Он был уверен, что они здесь надолго не задержатся. Ну, часа, может, на два-три. Потому что этот хутор вообще в его планы не вписывался. Ему к элль-фингам нужно было добираться, Ванеса из беды выручать.

Посреди широкого просторного двора стоял приземистый бревенчатый дом, сработанный основательно и без затей из толстенных, почерневший от времени брёвен. Такие дома и сто лет простоять могут и двести, если их, конечно, враги не сожгут. И все остальное тоже было справное: и амбары, и сенник, и клети для скота, и даже вон там в углу, кажется, банька. Сразу видно, что здесь живут работящие, хозяйственные люди. Или гоблины. Или вурдалаки. Но не тролли — это ясно. У троллей дом был бы раза в два выше и шире.

Пасечник привязал коней к вбитой в столб кованой скобе, оглянулся на мальчишек.

— Выбирайтесь, панове. Погуляйте, осмотритесь, ноги разомните. Хозяев всё едино ждать придётся.

— А где они? — спросил Стёпка.

— Да вскорости, думаю, объявятся. В поле работают или в тайгу подались борти проверить, — пояснил тролль, снимая с повозки объёмистый мешок с чем-то побрякивающим. — Им ведомо, что я нынче заехать должен. Мы когда ещё сговаривались.

Смакла играл с дракончиком, вылезать не спешил. Хуторов он за свою недолгую жизнь навидался предостаточно и осматриваться ему совершенно не хотелось. Вот кабы этот хутор преподнёс ему в полное владение какой-нибудь сговорчивый демон!..

Стёпка был демон, но он был несговорчивый. Он выбрался из повозки и попрыгал, разминая ноги. И лишь сейчас ему пришло в голову, что вовсе не обязательно было всю дорогу маяться в кроссовках, можно было и босиком посидеть, только ноги зря натрудил.

На стене сарая висели ремни, хомуты, какие-то верёвки, серпы и цепи; стояли под навесом косы и деревянные вилы; в пустом корыте беззаботно чирикали воробьи. На невысоком срубе колодца кренилась деревянная бадейка. Пахло сеном и навозом. Нормальные, обычные и совсем не волшебные запахи. Совсем не волшебные! Закроешь глаза — и кажется, что ты не в Таёжном улусе, а у дедушки на участке. И сейчас из будки с громким бестолковым лаем выскочит лохматый Джек, а дедушка выйдет на крыльцо и скажет: "Кто к нам пришёл!"

Стёпка подошёл к колодцу и заглянул в его сырой тёмный зев. До воды было далеко, она едва угадывалась где-то там, внизу. И Стёпке вдруг захотелось крикнуть в этот колодец что-нибудь громкое и глупое. Но он вовремя опомнился и не стал кричать. Во-первых, неудобно перед троллем, а во-вторых, привиделась ему ни с того ни с сего отзывающаяся на его крик и вылезающая из глубины некая отвратная мерзость. Жуткая, с выпученными бельмастыми глазами, бородавчатая и покрытая тиной... Нет, лучше не кричать.

Дракончик сбежал от Смаклы и, шуганув по пути воробьёв, уселся на край бадейки, хотел, видимо, напиться. Однако что-то ему не понравилось, он рассерженно зашипел и метнулся назад, в повозку. Бадейка упала на траву, вода из неё выплеснулась.

— Стеслав, ежели тебе не в тягость, отвори амбар, — попросил тролль, взваливая на плечо мешок. — Вон тот, возле которого старый охлупень брошен.

Охлупень — это, наверное, здоровенное бревно, на толстом конце которого очень похоже вырезана лосиная голова. Такие брёвна ещё на крышах устанавливают, на самом верху. Стёпка оглянулся: так и есть, на крыше новое бревно, потемнеть даже не успело, и лосиная голова с рогами, а у этого, на земле, рога обломаны.

До амбара он не дошёл: миновал сенник — и споткнулся на ровном месте. Увидел такое, что в тот же миг забыл, куда и зачем направлялся. За невысокой полуразобранной поленницей виднелся бело-рыжый собачий хвост, бессильно лежащий в большой луже крови. И кровь, похоже, была совсем свежая.

— Дядько Неусвистайло, — испуганно позвал Стёпка. — Смотри, что здесь!

Тролль подошёл, глянул за поленницу и попятился.

— Сигай в повозку, Стеслав. Неладно здесь. Пса мечом зарубили. То-то я подивился, что голоса он не подал. Неужто, думаю, Бучила его с собой со двора свёл. И скотины не слыхать, ровно повымерла вся.

Стёпка боком-боком двинулся вслед за троллем, стараясь не отставать и косясь в сторону дома. Не лежат ли там в лужах крови зарубленные хозяева? И где сейчас убийцы? Уехали или притаились за дверью и наблюдают, держа мечи наготове? Тишина, представлявшаяся сначала безмятежной, теперь казалась пугающей, мрачной, недоброй. От такой тишины мурашки по хребту бегут и душа, робко поджав хвост, уползает в пятки.

Створки ворот пронзительно заскрипели и сами собой захлопнулись. Или кто-то захлопнул их с той стороны. Массивный брус туго впечатался в кованые запоры.

У Стёпки в животе всё так и обмерло. Вот оно — страшное! Началось! Нам теперь отсюда не выбраться!

Смакла пригнулся, испуганно зыркая по сторонам чёрными глазами. Дракончик уже не шипел — свистел на пределе слышимости, и всё на колодец оглядывался. И Стёпка тоже на колодец смотрел, ему казалось, что именно оттуда исходит угроза. Тролль лихорадочно дёргал затянувшиеся крепким узлом и не желающие развязываться вожжи. Сразу сделалось неуютно и зябко. Что-то нехорошее сгустилось вокруг повозки, что-то липкое и пугающее. Даже солнце в небе мутной дымкой подёрнулось.

Дядько Неусвистайло вдруг переменился в лице; Стёпка заметил метнувшийся взгляд Смаклы, испугался ещё больше и посмотрел через плечо на дом.

На невысоком крыльце стоял одетый во всё изящно-чёрное мужчина лет сорока или около того, с волевым чисто выбритым лицом, на котором резко выделялись пронзительные глаза и острый, слегка свёрнутый влево подбородок. Тёмные волосы были стянуты в две длинные косички. На чёрном кафтане непривычного покроя посверкивала серебром богатая перевязь меча. Весичи таких перевязей, кажется, не носили. Незнакомец стоял, широко расставив ноги в чёрных сапогах до колен, и неторопливо вытирал руки белым кружевным платочком. Он пристально смотрел на демона и чем-то напоминал строгого доктора из стоматологического кабинета, у которого Стёпка в апреле лечил заболевший зуб. Под его холодным оценивающим взглядом Стёпка почувствовал себя так же неуютно, как и в кресле врача перед неминуемым удалением зуба. "А сейчас, мальчик, я сделаю тебе больно. И не вздумай дёргаться или кричать. Всё равно не поможет".

Этот внезапно появившийся чужак в чёрном излучал такую непробиваемую уверенность в своих силах, такую почти видимую магическую мощь, что Стёпка даже забыл на какое-то время про стража — вышибло начисто из головы, что у самого висит на груди не самый слабый оберег. Там, на крыльце, стоял недобрый маг, злой маг, очень-очень плохой маг. Вражеский чародей, вокруг которого даже воздух, казалось, был насыщен до предела смертоносными заклинаниями. Что ему тролль, что ему мальчишка-демон? Двинет разок мизинцем — и Васей звали!

Умудрённый долгой и нелёгкой жизнью тролль тоже очень хорошо это понимал. Возможно, он уже раньше где-то встречался с такими же вот чёрными дядями. Поэтому он стоял молча и смотрел в сторону, не желая или не решаясь встречаться взглядом с незнакомцем.

Потом чёрный заговорил. Голос у него был звучный и острый, словно неровно обрезанный лист железа.

— Убирайся, тро-олле! — сказал маг. Говорил он с отчётливым акцентом, слегка удваивая некоторые гласные. — Демона, будь добр, оставь мне-е. Я хочу поговорить с ним. О мно-огом.

Дядько Неусвистайло упрямо дёрнул рыжей головой и промолчал.

— Уезжа-ай, — уверенно повторил маг. — И забудь о демоне навсегда-а. Он тебе, поверь, не ну-ужен.

— Давненько не видали оркимагов за Лишаихой, — глухо проговорил тролль в сторону. — Что, никак пора приспела?

Маг отбросил скомканный платок и криво ухмыльнулся:

— Уезжа-ай, и у тебя всё будет хорошо-о. Тебя не тро-онут. Ни сейчас ни по-осле. Слово оркима-ага.

— Нет, — сказал пасечник просто и веско. — Стеслав, лезь в повозку. Мы уезжаем.

— Ты выбрал, тро-олле, — проскрипел чёрный, однако вопреки Стёпкиным ожиданиям с места не двинулся. Даже за меч не взялся.

Стёпка забрался в повозку — у него получилось это лишь с третьего раза — так свело от ужаса спину — и сел, крепко вцепившись в борт. Взывать к стражу он не пытался, будто заранее знал, что это сейчас бесполезно. Смакла затравленным котёнком притаился в уголке. Дракончик куда-то пропал. На душе было препогано. Хотелось закрыть крепко глаза и очутиться сразу где-нибудь далеко-далеко отсюда, там, где нет чёрных магов и никто не говорит с противным акцентом, как будто он здесь самый главный.

Оркимаг стоял на крыльце. Спокойно стоял и смотрел этак с пренебрежительным сожалением. И поверилось на полсекунды, что он позволит им уехать, что он вовсе не злой, что всё обойдётся и кончится хорошо.

Тролль потянул коней, разворачивая повозку к воротам. А ведь их еще открыть надо, подумал Стёпка и понял вдруг с оглушающей отчётливостью, что ничего не получится. Не позволит им этот чёрный вот так вот просто взять и уехать. Смешно было даже надеяться на такое. Не для того он сюда заявился, не для того поджидал. А ведь точно — поджидал! Знал гад, что демон на хутор обязательно заглянет. Сам демон об этом ещё не знал, а он уже знал. Пронюхал, явился заранее, пса зарубил, с хозяевами неизвестно что сотворил... Отрок нездешний ему, гаду, тоже зачем-то понадобился.

Развернуть повозку дядько Неусвистайло не успел. Оркимаг повёл слегка головой, и у ворот возникла отливающая тусклым металлом приземистая фигура. Это был непонятно кто. Вроде бы, человек и, вроде бы, рыцарь, но рыцарь, мягко говоря, странный. До предела несуразный, почти нелепый. Словно орангутанга в средневековые доспехи нарядили: короткие кривые ноги, непомерно длинные руки и внушительная грудная клетка. Доспехи тоже были странные — топорщились во все стороны расщеплёнными пластинами, как будто рыцарь этот обезьяноподобный только что вырвался из жестокой сечи, в которой его долго рубили топорами все кому не лень. Оружия в длинных руках не было никакого и — самое пугающее — отсутствовали прорези для глаз в круглом, плотно посаженном на плечи шлеме. Однако Стёпка мог бы чем угодно поклясться, что этот урод всё прекрасно видит. Вон как головой своей крохотной туда-сюда ворочает, противников оценивает. Имея такого слугу, оркимагу вовсе не обязательно самому бросаться в бой. То-то он так спокоен. Сейчас за него всё сделают, всех победят и скрутят, а ему для этого только и нужно, что головой вовремя дёргать да приказы мысленно отдавать. Хорошо устроился, гад, всё продумал заранее.

Тролль отпустил повод, шагнул к сараю и подхватил увесистую оглоблю.

Рыцарь, даром что был ниже тролля почти в два раза, не испугался (а скорее всего, ему просто нечем было пугаться), слегка присел и вытянул прямо из земли, как из ножен, два широких кривых ятагана.

Шутки кончились, понял Стёпка, сейчас нас будут бить. Он вспомнил о страже и хлопнул себя по груди, вбивая защитника в сердце: "СТРАЖ!" Но страж даже и не ворохнулся в ответ. Значит, точно будут бить и даже убивать. В животе сразу стало неуютно и в горле пересохло. Зря мы на этот хутор завернули, ох, зря!

Эффектно крутанув ятаганами и держа их почему-то наоборот, то есть вогнутой стороной от себя (Стёпка не знал, что у ятаганов режущим краем является именно вогнутый), рыцарь двинулся на тролля. Была в его движениях удивительная при столь несуразной фигуре, почти змеиная грация. Он не шёл, он скользил, перетекая, и мечи в руках — как живые. Впрочем, это ему не помогло. Тролль встретил противника бесхитростным прямым ударом. И не промахнулся. Оглобля загудела, ятаганы бессильно лязгнули, рыцарь, не издав ни звука, покатился по земле.

И тут же откуда-то из-за повозки выскочил ещё один, почти такой же, в измочаленных доспехах, с двумя кривыми мечами, проворный и опасный. Кони испуганно шарахнулись, дёрнули повозку; Стёпка пронзительно жалел, что нет у него в руках автомата. Дать бы по этим уродам хорошей очередью, чтобы вдребезги их...

Сбитый рыцарь легко поднялся на ноги, сокрушительный удар не причинил ему ни малейшего вреда. Вряд ли это были живые люди, нормального человека такой оглоблей приласкаешь — и дух из него вон. А этот даже не закашлялся.

Больше Стёпка ничего увидеть не успел, потому что его самого рывком выдернуло из повозки, швырнуло спиной на землю и поволокло к дому. Это было неприятное и уже знакомое ему ощущение: почти так же его схватило тогда, в комнате, после того, как Ванька проорал Смаклову "забурдынзу". Те же невидимые великанские руки. И ещё почти так же его тащили прошедшей ночью разбойники. Но в этот раз всё было намного хуже.

"СТРАЖ!" — возопил Стёпка, безуспешно пытаясь перевернуться со спины на живот, чтобы уцепиться за что-нибудь, хотя бы и за траву. Однако толку от стража не было ни на грош, он болтался под рубашкой бесполезным грузом и призывов хозяина не слышал.

Стёпку доволокло до крыльца и чувствительно воткнуло затылком в твёрдую ступеньку. Нарочно воткнуло, чтобы он поменьше дёргался и был посговорчивее. Стёпка схватился за голову: больно, блин! Чёрные сапоги неторопливо спустились вниз, и оркимаг взял его за шиворот уже безо всякой магии.

— Не противься, де-емон. Я хочу с тобой поговори-ить, и я с тобой поговорю-у.

У ворот раздался ещё один гулкий удар, и что-то тяжёлое, бренча доспехами и стуча конечностями, покатилось по земле. Дядько Неусвистайло бил без промаха и сдаваться не собирался.

Стёпка тоже дёрнулся, но вырваться не смог.

— Отпустите! Отпустите меня! Не хочу с вами говорить!

— Захо-очешь, — зловеще пообещал оркимаг, взволакивая его на крыльцо.

"Страж!" — пискнул про себя Стёпка и, не дождавшись желанного прилива сверхъестественных сил, судорожно ухватился за последнюю ступеньку обеими руками. Он понимал, что оркимаг тянет его в избу не забавы ради. Что-то он там, внутри, страшное приготовил для изловленного демона. И разговаривать с пленником, понятное дело, не о погоде собирается и не о видах на урожай.

— Страж! — воззвал Стёпка от отчаяния во весь голос и, вспомнив С'Турра, ещё громче крикнул. — Конхобулл! Помоги!!!

— Тебе и это ведомо? Истинное имя зна-аешь?— удивлённо изогнул бровь оркимаг. — Прав был мидграф... кхм... непростой ты де-емон. А кричать не надо. Конхобулл тебе не помо-ожет.

— Почему? — не хотел спрашивать Стёпка, но само вырвалось.

— Не хозяин ты стражу своему-у, — сказал оркимаг довольно. — Не тебе и о помощи проси-ить. Отныне я ему приказывать бу-уду. Разожми ру-уки!

Стёпка сопротивлялся с отчаянием обречённого, но всё равно безнадёжно проигрывал. Оркимаг был старше и сильнее. Магию он уже не использовал, полагая, видимо, что незачем растрачивать ценные заклинания на какого-то дрянного отрока, если можно одолеть его и так.

До двери осталось несколько шагов, хвататься больше было не за что, и Стёпка от отчаяния, от безвыходности, а больше всего от испуга тоже решил обойтись без помощи магии. И обошёлся. Удар ногой снизу вверх был, конечно, нечестный, но зато очень действенный. Чудо что за удар. Лучше даже получилось, чем с Никарием.

Оркимаг отпустил Стёпку и неловко скрючился, зажимая обеими руками пострадавшее место. Его высокомерное и непроницаемое до того лицо побледнело, исказилось в гримасе боли и стало похоже на нормальное человеческое лицо. Только перекошенное. Наверное, его так ещё никогда не били. Ничего, пусть привыкает. Как говорил, папа, всякая неприятность имеет обыкновение когда-нибудь случаться впервые. Вот она с оркимагом и случилась. А то раскомандовался тут...

Стёпка скатился с крыльца и вскочил на ноги, одёргивая задравшуюся рубашку. Та, не самая главная его половина, что перепугалась до предательской дрожи в коленях и — стыдно признаться — чуть ли не до мокрых штанов, судорожно пыталась завладеть его разумом и вопила изнутри в уши: "Беги! Беги, дурак! Спасайся, пока не поздно!" Стёпка оглянулся. До забора было всего несколько метров, перепрыгнуть через него он железно сумел бы, главное зацепиться за верх... О, каких усилий ему стоило подавить в себе это подлое побуждение, с каким трудом удалось ему не поддаться панике, заставить замолчать этот трусливый внутренний голос! На какой-то миг ему даже показалось, что он сейчас разорвётся пополам, на прежнего робкого семиклассника и нынешнего отважного демона. Но — не разорвался. Устоял. Задавил в себе страх и даже слегка возгордился тем, что не драпанул геройски от врага.

А враг уже слегка оправился от подлого удара.

— Мерзкое созда-ание! — прошипел он через силу. — Ты мне за это ответи-ишь! Я у тебя с живого ко-ожу сниму!

— Поймай сначала, — огрызнулся Стёпка, напрочь забыв о вежливости. Какая уж тут вежливость после такого близкого знакомства! Не на "вы" же теперь этого гада называть. Типа, ваша милость, вы подлец и негодяй? Вот ещё! Чуть в стороне дядько Неусвистайло уверенно теснил рыцарей к забору. Вернее, одного рыцаря. Второй валялся у колодца, судорожно дёргая конечностями. Смакла сидел в повозке и не высовывался. Нужно было что-то делать. Нужно было как-то подтверждать свою "безумную отвагу" и каким-то образом побеждать оркимага. И для этого у Стёпки в запасе был всего один способ.

"Страж!"

Ни ответа, ни привета. Способ не работал. Сознавать, что есть магия, способная пересилить магию стража, было весьма неприятно. Стёпка как-то уже привык думать, что обладает небывалым могуществом, и вдруг оказалось, что его могущество очень даже бывалое. Первый же встречный вражеский колдун не оставил от него и следа. Переподчинил могучий амулет походя, даже пальцами при этом не щёлкнул.

"Конхобулл! Я приказываю тебе! Приказываю! Повелеваю! Помоги мне немедленно!" Стёпка даже ногой притопнул: "Спаси меня сию же минуту!"

Ага, щас, разбежался. Чёртовой побрякушке на его приказы и повеления плевать по ветру с высокой колокольни. Ни фига не слышит, хоть во весь голос ори.

"Не хозяин ты стражу своему-у."

Оркимаг то ли сам, то ли с помощью магии преодолел боль, выпрямился, сделал пару осторожных вдохов, а затем с нескрываемым удовольствием потянул из ножен длинный узкий меч. Беседа по душам, как видно, откладывалась. Или вовсе отменялась.

Пришлось Стёпке отступать. Дураку понятно, что против меча он и секунды не продержится. И что в таком случае прикажете делать? Настругает ведь сейчас оркимаг из обидчика мясную окрошку. Вон как глазами сверкает, отомстить хочет наглому отроку. В общем-то, его можно понять: после такого удара едва ли кто захочет оставлять своего противника в живых. Может, сдаваться пора?

— Живым не да-ашься? — криво ухмыльнулся оркимаг, поводя мечом на уровне Стёпкиной шеи. Сверкающий клинок холодил взгляд: такой свистнет — и слетит голова с юных плеч, не успев понять, почему всё так быстро и печально кончилось.

— Не дамся! — выдохнул Стёпка и тут же об этом пожалел. Но очень уж не хотелось признавать поражение. Да и не верилось, что оркимаг всерьёз захочет рубить его мечом. — Вы меня пытать будете!

— Бу-уду! — признался оркимаг, наступая на Стёпку. Его косички ехидно подрагивали в такт шагам. — Обязательно бу-уду. А ведомо ли тебе, подлейший из мерзейших, что мёртвых тоже можно пыта-ать? Что можно пытать не умершее те-ело, а ещё живую, но не успевшую освободиться ду-ушу? У тебя, надеюсь, есть душа, де-емон?

— Есть, — Стёпка пятился, не отводя взгляда от острия меча, которое покачивалось слишком близко, так близко, что пожелай оркимаг, и станет на земле одним глупым демоном меньше. — А у вас?

Оркимаг тихо засмеялся, но веселья в его смехе было не больше, чем бывает воды в пустыне.

— Твоя вечная душа испыта-ает все прелести посмертных мук, говорливый де-емон. Ты проклянёшь сначала миг своего рожде-ения, а затем трижды — миг сме-ерти. И ты поведаешь мне всё-о. Стоящие на грани всегда очень, очень разгово-орчивы.

Он резко шагнул вперёд, занося меч для удара, и Стёпка понял, что вот он — конец, и в животе затвердел ледяной комок и с губ чуть не сорвалось жалобное: "Не надо, дяденька! Я сдаюсь! Я пошутил!"

Но тут за его спиной отчаянно и пронзительно крикнул Смакла:

— Стеслав, вались наземь!

И Стёпка к собственному удивлению сразу послушно шмякнулся на траву да ещё и откатился в сторону, чтобы оркимаг не успел рубануть его по ногам.

За повозкой во весь свой невеликий рост стоял Смакла с тяжёлым деревянным арбалетом в руках. Волосы всклокочены, рубаха выбилась из портов, глаза испуганные, но арбалет направлен точно во вражескую грудь. Стёпка снизу видел, как младший слуга двумя пальцами потянул спусковую скобу. В отличие от Стёпки гоблин ни секунды не колебался и к смерти — своей и чужой — относился всерьёз. Потому что иначе здесь было нельзя.

Дан-н-н-н-г!

Гоблин стрелял метров с трёх, почти в упор. Промахнуться было невозможно. Толстый болт с ребристым стальным наконечником воткнулся в грудь оркимага по самое оперение, пробив перевязь и камзол.

Убитый столь неожиданно, оркимаг качнулся, диким взглядом посмотрел на перепуганного гоблина (Смакла сделал это, он в самом деле выстрелил!), потом на Стёпку, закусил губу — и медленно потянул болт из груди левой рукой. Всё замерло, все звуки в мире погасли; Стёпка и Смакла с ужасом следили за извлекаемым болтом, гадая, упадёт ли маг сразу или всё же успеет вытащить болт до конца.

Болт вышел из тела с лёгким чпоканьем, как тугая пробка из бутылки. На нём не было ни капли крови. В перевязи осталась рваная дыра.

— Ты умрёшь, гоблину-ус... Сразу после де-емона, — пообещал оркимаг, отбрасывая болт далеко в сторону. — Не уходи далеко-о... кха, кха-а!

Из дыры в груди не хлестала кровь, да и сам оркимаг не утратил лёгкости движений. Он, оказывается, вовсе и не собирался умирать. Преодолев боль внешне почти незаметным усилием, он шагнул к Стёпке, и на его лице — вот странно! — появилась довольная усмешка ничуть не похожая на оскал мертвеца. Магу нравилось происходящее, ведь для него это была игра, в которой он, оказывается, ничем не рисковал. А упорное сопротивление жертвы, как известно, делает победу вдвойне сладкой.

В голову надо было стрелять, подумал Стёпка, главное у оркимага — не сердце, а мозг. И тут на помощь мальчишкам пришёл дракончик. Даже не пришёл, а упал с высоты. Он дёрнул врага за косичку и заметался перед его лицом, норовя выцарапать глаза. И на какое-то время оркимагу стало не до демона. Он отступил, прикрывая глаза рукой и отмахиваясь мечом. Дракончик играючи уворачивался. На щеке у мага набухла кровью длинная царапина (ага! всё-таки течёт из него кровь, течёт!), но он отчего-то даже не пытался колдовать. Может быть, считал унизительным для себя применять заклинания против такого мелкого противника.

Стёпка не знал, на что решиться. Вообще не знал, что делать. Выбор у него был невелик: либо позорно бежать, либо геройски помереть. Бежать было стыдно, умирать было страшно. Победить оркимага невозможно, это ясно. Стрелы его не берут, а под рукой больше ничего подходящего нет. От отчаяния Стёпка ещё раз попробовал пробудить стража: "Отзовись!" И вбил его себе в грудь кулаком так, что больно стало. Страж молчал. "Я приказываю тебе, отзовись!" Тишина. "Я твой хозяин! Ты должен защищать меня! Помоги, я повелеваю тебе!" Страж не пробуждался. "Именем тарабарского короля! Отзовись, предатель!"

"Не страж ты хозяину своему-у".

"Просыпайся, гад! Равняйсь, смирно! Слушай мою команду! Я — твой хозяин! Другого нет и быть не может! Понятно тебе, чёртова медяшка, или повторить!" От злости на предательское бездействие стража (прав был Смакла, оркландским оказался оберег-то) у Степана даже в глазах потемнело.

И тут непонятно почему — свершилось!

Время на сотую долю секунды застыло, мир перед глазами дёрнулся, пошёл мелкой рябью, словно помехи в телевизоре... и Степан вдруг обнаружил себя стоящим у повозки с увесистыми деревянными вилами в руках. В голове было ясно до звона, в груди полыхал холодный огонь, а страж наоборот стремительно нагревался. Страх ушёл, сил и умения было хоть отбавляй, даже волосы от напряжения вздыбились и искры с них так и сыпались во все стороны. Хотелось крушить и повергать. Хотелось вколотить оркимага в землю по самые косички и верилось, что сделать это будет не так уж и трудно. Ну, держись, гад!

Дядько Неусвистайло уже в который раз сбивал с ног рыцарей, одного за другим, но те — неутомимые и неугомонные — вновь и вновь поднимались и вновь и вновь бросались на тролля. От изрубленной ятаганами оглобли осталась едва ли половина.

Смакла трясущимися руками тщетно пытался взвести тугой арбалет. Дракончик выдохся и, увернувшись от меча в последний раз, взмыл повыше: я, мол, своё дело сделал, теперь ваш черёд.

Увидев в руках мальчишки грозные вилы, оркимаг изогнул бровь и элегантно повёл мечом, мол, прошу вас, милорд, начинайте первым. И Стёпка начал. Ткнул вилами, но не в полную силу, а как бы на пробу. Тут же выяснилось, что оружие у него несколько не соответствует ситуации. Оркимагу хватило одного удара, после которого в Стёпкиных руках остался бесполезный короткий черенок. Можно было даже эти вилы и не хватать.

Оркимаг усмехнулся. Неприятно так, будто оскалился. Стёпка швырнул в его усмешку обрубком. Меч легко перехватил деревяшку и отбросил её в сторону. А потом ударил Стёпку по ногам. Видимо, когда собираются пытать душу, не обязательно оставлять в неприкосновенности тело.

Страшно представить, что стало бы со Стёпкой, не пробуди он вовремя стража! Валялся бы уже на траве безногим истекающим кровью обрубком и орал бы, орал... Кошмарное видение ещё стояло у него перед глазами, а сам он, подчиняясь стражу, с упоительной лёгкостью уклонился от смертоносного удара. А потом ещё от одного, и ещё...

Оркимаг сразу почуял неладное. Мальчишка уворачивался слишком легко! Уворачивался красиво, умело, непринуждённо. И — что самое неприятное — без страха. Демон перестал бояться мага. Это было плохо. Для мага, естественно, не для демона.

Стёпка потихоньку отступал, уводя врага подальше от повозки. Он не боялся меча, он наверняка знал, что может остаться целым и невредимым даже и вовсе не сходя с места. Но за повозкой прятался беззащитный гоблин, которого оркимаг мог зарубить походя, между делом, за то, что стрелял куда не следует, за то, что осмелился, ничтожный, поднять руку на благородного господина.

Маг если и свирепел, то не подавал вида. Правда, он уже держал меч двумя руками и наносил удары без затей — просто бил и бил сверху вниз и слева направо, надеясь в конце концов подловить мальчишку на какой-нибудь оплошности и развалить его либо вдоль, либо поперёк, либо наискось. И, судя по всему, оркимаг напрягал все свои как физические, так и магические силы. Вполне, впрочем, безуспешно. Меч уже искромсал воздух на тысячу кусочков, а на Стёпке и единой царапины ещё не было.

Он уворачивался. Он пропускал свистящий клинок в считанных сантиметрах от своего тела, не делая при этом ни одного лишнего движения. И это получалось у него так, словно бы он всю предыдущую жизнь только тем и занимался, что уворачивался на поединках от стремительных мечей. И он чувствовал себя по-настоящему неуязвимым. И непобедимым. Это было здорово!

Меч взлетал и падал, рубил и колол, и свистел свирепо и звенел в бессильной злобе; и в центре этого стального урагана стоял, слегка пританцовывая, Стёпка. И ничего ему не делалось.

Смакла, опустив арбалет, смотрел на необычный поединок в оба глаза и не мог оторваться.

Стёпка видел, что маг постепенно теряет силы. Сам же он усталости не ощущал ни в малейшей степени. Он мог бы закончить всю эту режуще-рубящую суету одним ударом или даже ещё одним обидным пинком, но медлил, растягивая удовольствие. Ему хотелось, чтобы самонадеянный оркимаг сам осознал неизбежность своего поражения. Ему хотелось увидеть на этом высокомерном холёном лице растерянность и даже страх. Ему хотелось сделать этого чёрного гада красиво и эффектно. В другое время и в другой ситуации подобные мысли ему бы и в голову не пришли, но СЕЙЧАС и ЗДЕСЬ они представлялись ему единственно правильными.

До оркимага уже дошло, что вряд ли он одолеет демона, но признавать своё поражение он, тем не менее, не желал. Гордость, видимо, не позволяла. Мечом он, надо сказать, владел превосходно и, будь на Стёпкином месте обычный воин, лежать бы ему уже давно бездыханным и безголовым. Кроме того маг то и дело пускал в ход всевозможные обессиливающие заклинания, но страж был начеку, и заклинания расходовались впустую, постепенно ослабляя самого оркимага.

У ворот тоже яростно рубились. Рыцари в четыре ятагана кромсали остатки оглобли. Сил у них ничуть не убавилось, усталости они, похоже, не знали, а дядько Неусвистайло, кажется, начал понемногу сдавать. Вот он чертыхнулся, и Стёпка понял, что представление пора заканчивать. Не хватало ещё, чтобы безглазые уроды поранили тролля.

Как именно заканчивать, он придумать не успел. За него всё решил страж. Подчиняясь безмолвному приказу, Стёпка шагнул вперёд и встретил обрушивающийся на его голову меч раскрытой ладонью, сам вдруг до ужаса испугавшись того, что делает. Ай-яй-яй! Он даже зажмурился, чтобы не видеть ужасных и непоправимых последствий... Острейший клинок впечатался в ладонь, мощный удар резкой болью отозвался в плече... тем всё и кончилось.

Оркимаг радостно вскрикнул. Он, бедняга, полагал, что увидит сейчас падающую на землю отрубленную кисть и демона, жалко трясущего кровоточащим обрубком. Но вместо этого увидел свои опустевшие непостижимым образом руки.

Стёпка подбросил отобранный меч и перехватил его за влажную от пота рукоять. Затем медленно поднял глаза и уставился тяжёлым давящим взглядом в покрытую густой испариной переносицу врага. Маг нервно дёрнул щекой, шевельнул губами. Меч сделал робкую попытку высвободиться — и передумал. Переменчивая старуха-судьба повернулась к оркимагу равнодушной сутулой спиной. Даже собственный меч ему уже не подчинялся. И вообще он был ничтожен, этот показавшийся сначала очень могущественным маг из Оркланда. Жалок он был и слаб. И ещё эти дурацкие косички.

Стёпка мог пронзить его насквозь в любом месте, мог отрубить ему руки или голову... А мог и просто отпустить с позором на все четыре стороны. Но ему не хотелось отпускать, ему хотелось крови.

И он ударил, без замаха, наискосок и с оттяжкой, чтобы развалить гада от плеча до пояса.

"Отличный удар, милорды, не правда ли!"

Меч прошёл сквозь вражеское тело, не встретив ни малейшего сопротивления, словно оркимаг был призраком или миражом. Стёпка рубанул ещё раз, уже снизу вверх, и с тем же результатом, и лишь тогда сообразил, что оркимага здесь больше нет, что его противник исчез, скрылся, сбежал с поля проигранного боя, оставив для отвода глаз своё бесплотное, медленно растворяющееся в воздухе изображение. Он всё-таки был по-настоящему сильным магом. Не удалось его убить. А как хотелось!

Перемещение потребовало, видимо, мгновенного напряжения всех сил, потому что лицо у расползающегося в воздухе миража было неестественно перекошено, а глаза так и вовсе выскочили из орбит.

Стёпка махнул несколько раз мечом, как веером, разгоняя мерзкое видение, и образ оркимага развеялся словно дым: руки, причудливо извиваясь, уплыли в стороны, ноги скрутились в мутную спираль, тело сделалось прозрачным и зыбким. И одни только выпученные покрасневшие глаза продолжали упрямо и злобно таращиться на Стёпку.

Тот сплюнул — сами развеются! — кровожадно осмотрелся, подмигнул Смакле и поспешил на помощь троллю.

Схватка у ворот с точки зрения безглазого врага близилась к победному концу. Рыцари прижали пасечника к забору и, пользуясь тем, что от оглобли практически ничего не осталось, готовились покончить с упрямым троллем.

Бить в спину не хотелось. Стёпка рывком развернул ближайшего вояку на себя и от души — и от стража! — врезал рукоятью прямо промеж отсутствующих глаз. Ему показалось, что он ударил не по стальному шлему, а по деревянному... по чему-то деревянному. Звук получился такой глухой, словно бревно ударил. Рыцарь, тем не менее, послушно опрокинулся на спину, и Стёпка деловито пригвоздил его мечом к земле. Меч пронзил доспехи легко, но на этот раз миражом и не пахло. Настоящий был рыцарь, твёрдый и колючий. И умер сразу — даже не дёрнулся.

Второй боком скакнул к Степану, но выпущенный Смаклой болт в буквальном смысле намертво прибил его к забору. Урод бессильно взмахнул ятаганом и вдруг осыпался вниз: руки, ноги, совершенно пустой шлем. На заборе, пришпиленная болтом, осталась висеть нагрудная пластина удивительно похожая на самую обыкновенную деревянную крышку от кадушки.

Стёпка посмотрел на поверженного урода, с трудом выдернул из его груди меч... И тут у него в голове как будто что-то выключилось. Мир потерял пронзительную четкость, страж притворился безобидным медальоном, и Стёпка опять стал самим собой.

Меч в руке ощутимо потяжелел, и странно было вспоминать, как легко он только что управлялся с ним одной рукой, рубил и колол... А поверженный рыцарь тоже был уже не рыцарь. Лежали на траве раскиданные, ничем не скреплённые деревяшки; какие-то поленья, доски, щепки, берёзовые чурбачки. Откатившаяся в сторону голова в шлеме оказалась пнём с торчащими во все стороны обрубками корней. И не было в этом шлеме ни головы, ни мозгов — одна трухлявая древесина. Сбежал побеждённый колдун, ушла и жизнь из порождённых его магией деревянных воинов. Вот почему с ними так непросто было совладать: они не чувствовали боли, не знали страха, не ведали усталости. Пока их поддерживала магия, они были почти неуязвимы. Деревянные солдаты, дуболомы, блин, нежить магическая.

Дядько Неусвистайло отбросил огрызок оглобли, вытер взмокшее красное лицо рукавом. На его рубахе расплывались тёмные пятна пота.

— Умотали они меня, — сказал он устало. — Вовремя ты, Стеслав, оркимага спровадил. Этих-то... и железной оглоблей, поди, не угомонишь.

— А что они такое? — спросил Стёпка, носком сапога опасливо (а вдруг опять оживёт!) переворачивая превратившийся в безобидную дощечку ятаган.

— Немороки они. Нежить, кровью жертв невинных вскормленная, — тролль пригладил всклокоченную бороду и помрачнел.

К ним подошёл Смакла. С арбалетом он уже не расставался, так и волочил за собой тяжеленное оружие.

— Оркимаг-то — колдун не из последних, — заметил он, раскачивая глубоко воткнувшуюся в забор стрелу. — Немороков из поленьев да из досок сколдовал. Что под руками ближее лежало. И убёг ловко — из-под самого меча ушёл. Эх и жаль, что ты его, Стеслав, не обезголовил. Мига единого не хватило.

— Счастье наше, что Стеслав обезоружить его изловчился, — сказал тролль. — Ты меч этот береги, чует моё сердце, сгодится он нам ещё. И ты, гобль, самострел с собой забирай. И стрелами запасись, они не простые у него, стрелы-то. В сенях пошарь, там у Бучилы полный короб стоял.

— А хозяин за то не осерчает? — посмотрел на него снизу вверх Смакла.

— Хозяин? — мрачно переспросил тролль. — Хозяин, сдаётся мне, панове, ни на кого боле не осерчает.

Стёпка покосился на побледневшего гоблина и на душе у него сделалось так нехорошо, что хоть волком вой. Восторженный запал славной битвы улетучился, побеждённые враги обернулись глупыми деревяшками, меч оказался тяжёлой и неудобной железякой, а тут ещё и это... Он опасливо оглянулся на избу и понял, что зайти туда его сейчас никакая сила не заставит. Потому что оркимаг вряд ли пощадил хозяина, если, конечно, застал его на хуторе. Руки он ещё нехорошо так платочком вытирал. "...кровью жертв невинных вскормленная." "Пусть будет так, что он его не застал! — взмолился Стёпка про себя. — Пусть он только пса мечом!.."

Они стояли и втроём смотрели на избу. И тяжело молчали, думая об одном и том же. И вдруг до них донёсся приглушённый вскрик.

В избе был кто-то живой!

Неусвистайло ринулся к дому. Стёпка за ним.

Смакла не побежал. Он не спеша зарядил самострел и навёл его на дверь. Мало ли кто там стонет. А ну как ещё один оркимаг.

Глава пятая,

в которой демон знакомится с боярином и сражается с аспидом

Тролль спиной открыл дверь и, согнувшись почти вдвое, выпятился на крыльцо. Весичей он нёс под мышками, как малых детей, хотя они были взрослые и достаточно крупные мужчины. Он положил их на траву и разрезал верёвки огромным засапожным ножом. И тот весич, что был повыше, при виде этого ножа испуганно дёрнулся, бог знает что вообразив. А тролль даже глазом не повёл, сделал дело и опять нож за голенище спрятал.

Морщась и пыхтя, весичи освободились от кляпов (знакомое уже Стёпке действие), отплевались, а затем принялись растирать затёкшие конечности. Спасение пришло нежданно, и они опасливо и даже с некоторым недоумением вертели растрёпанными головами, пытаясь, по всей видимости, уразуметь, куда подевался пленивший их могучий и ужасный оркимаг.

Пасечник постоял рядом, помолчал да и пошёл к повозке, успокаивать и выпрягать коней. Стёпка остался. Его мучило любопытство, он совсем забыл, что весских дружинников следует опасаться. К тому же, этих, только что освобождённых от пут, опасаться было глупо. Ну что они могли ему сейчас сделать?

Спасённые весичи был молоды, широкоплечи и аккуратно, не по-таёжному бородаты. Оба в кольчужных рубахах, оба без поясов. Отобрал оркимаг у пленников и пояса, и мечи, и прочее оружие, если оно у них имелось.

Тот, что был пониже, чем-то напоминал Купырю. Такое же узкое лицо с прямым носом и быстрыми умными глазами. На лбу у него кровоточила ссадина, под глазом наливался чернотой приличных размеров синяк, заработанный, вероятно, от оркимага. Стёпка сразу понял, что этот весич не из простых дружинников. Из-под кольчуги у него выглядывал узорчатый ворот льняной рубахи, на ногах красовались синие остроносые полусапожки, украшенные по верху серебряными бляшками. И вообще в его движениях, в манере держаться было что-то особенное, что-то привычно гордое.

Второй лицом был кругл и румян, вылитый Алёша Попович. Он сурово хмурил светлые брови и то и дело трогал кончиком языка разбитую нижнюю губу. Одет он был попроще, но не бедно, и на его сильных запястьях Стёпка заметил витые браслеты, тоже, наверное, серебряные.

Весичи сначала молча разглядывали то стоящего перед ними отрока с длинным оркландским мечом на плече, то мнущегося у ворот маленького гоблина со взведённым самострелом, то распрягающего коней угрюмого тролля и гадали, вероятно, каким таким непонятным макаром эта странная троица одолела могучего вражеского мага. И по их недоумевающим лицам Стёпка ясно видел, что они этого не понимают. Он на их месте тоже удивлялся бы. Ну тролль — это ладно, он большой и сильный, но мальчишки-то, пацанята мелкие... "Интересно, будут благодарить за спасение или тоже не обучены спасибы говорить."

— Кто вы такие есть? — не слишком дружелюбно спросил круглолицый и румяный.

Но второй весич тронул его за рукав и произнёс ясным звучным голосом:

— Благодарим вас сердечно, добрые люди, за избавление от верной погибели. Не ведаю, как и чем вы сумели отпугнуть оркимага, но сделали вы это весьма вовремя. Он уже и железа приготовил и огонь было запалил.

— Зачем? — невольно вырвалось у Стёпки. — Он вас пытать собирался, да?

Дядько Неусвистайло обернулся и застыл, ожидая ответа.

Весич растянул в невесёлой усмешке губы:

— Он нашей кровью хотел колдовство своё чёрное оплатить. Оркимаги по-инакому не умеют. Всегда чужой кровью да муками расплачиваются. Уж и не ведаю, что он собирался сотворить, мыслю, что ничего хорошего... Как тебя величают, отрок с мечом?

— Стеславом меня зовут, — сказал Стёпка. — У ворот Смакла стоит, а это — дядько Неусвистайло. Он пасечник. Он сюда к знакомому завернул по каким-то делам. А так бы мы мимо проехали. Повезло вам.

Весич недоумённо вздёрнул бровь, не понял, кажется, что такое "повезло", но общий смысл уловил и кивнул, соглашаясь. Тролль отвернулся, подхватил коней под уздцы и повёл их в конюшню. Странно он как-то вёл себя, угрюм был непривычно, за хозяина, наверное, переживал.

— Ясновельможный пан вовремя надумал проведать своего знакомца, — громко сказал весич. — Арфелий, пошарь в сенях, оружие там наше брошено, шеломы да плащи.

Высокий послушно скрылся в избе, загремел чем-то. Он, судя по всему, был оруженосцем, или как это здесь называется.

— А мы дружинники из передовой сотни воеводы Мстидара, — назвался наконец весич. — Я боярин Всемир, а сей сердитый ратник — мой ближник. Арфелием родители его нарекли.

Арфелий как раз вышел из избы, неся в охапке мечи, шлемы, красные плащи и щиты.

Стёпка кивнул, очень, мол, рад знакомству. Арфелий яростно зыркнул на него, свёл брови, но промолчал, лишь плечами недовольно передёрнул. От Стёпки, видимо, ждали глубокого поклона, а то и коленопреклонения. Он же был отрок безродный, серая кость, а Всемир — знатный боярин. Падать на колени Стёпка, понятное дело, не собирался и безродным холопом себя считать был не согласен. Поэтому недовольство Арфелия было ему до лампочки. А бояре вообще всегда представлялись ему толстыми дядьками в шубах и высоких шапках, и то, что Всемир с такой гордостью назвал себя боярином, его слегка рассмешило.

— Смакла, иди сюда! — позвал он, пряча улыбку. — Оркимагов здесь больше нет.

Гоблин нехотя отклеился от ворот, поразмыслил о чём-то своей лохматой головой и пошёл не к Стёпану, а к повозке. Тоже не хотел весичам кланяться.

Всемир с удивлением разглядывал Стёпку и особенно — меч в его руках.

— Не иначе оркимагов меч, — полувопросительно сказал он.

Стёпка кивнул.

— Шибко торопился супостат, коли даже меч свой прихватить забыл.

— Он его не забывал, — сказал Стёпка. — Он его мне на память оставил.

Вспомнив болезненный удар, он растопырил перед глазами ладонь. На ней не осталось ни следа. Но его всё равно запоздало бросило в жар. Неужели я мог совершить такую убийственную глупость — хватать этот острейший меч голой рукой? Осторожно коснувшись лезвия, он почувствовал, что нажми чуть сильнее — и из порезанного пальца брызнет кровь. Меч был очень острый. И Стёпку из жара бросило в холод. Вот так страж, вот на что способна настоящая магия! Интересно, а болт арбалетный перехватить я смогу?

— На память? — не понял Всемир. — Что-то я не слыхал, чтобы оркимаги по доброй воле со своими мечами расставались.

— Да отобрал я меч у него, — просто сказал Стёпка.

Весичи переглянулись. Арфелий спрятал в аккуратной бородке обидную недоверчивую ухмылку.

— Какие однако воины в Таёжном улусе подрастают, — с насмешкой протянул Всемир, застёгивая поданный Арфелием пояс с мечом в красиво перевитых алыми ремешками ножнах. — От кадушки полторы четвертушки, а уже оркимагов одним хотением обезоруживают. Государю нашему такие ратники шибко сгодились бы... Годов этак через десять. А ясновельможный пан что у оркимага отобрал? Или он из повозки смотрел на твой бой с супостатом?

— А ясновельможный пан, ежели вам интересно, — очень вежливо пояснил Стёпка, — вон той здоровенной оглоблей, что у ворот изрубленная валяется, бил двух рыцарей с кривыми мечами. Если господа весичи подойдут и посмотрят, то они смогут увидеть то, что осталось от этих рыцарей. Их, между прочим, оркимаг сотворил. Забыл, как они называются. Неро... или негро...

— Немороки, — уже без издёвки сказал Всемир. — Мы слышали шум боя, но я не домыслил... Как же тебе, Стеслав, посчастливилось одолеть супостата? Поведай, будь добр. Нам на будущее наука сгодится: оркимагов за Лишаихой ещё предостаточно. И все с мечами.

Стёпка подошёл к крыльцу и сел на ступеньку рядом с боярином. А меч положил на колени. Надоело ему стоять перед весичами, словно ученик перед учителями. Арфелий снова нахмурился, хотел что-то сказать, но терпеливый Всемир остановил его движением руки.

Ужасно хотелось похвастаться и заявить, что да, это он, Стеслав, такой весь из себя сильный и храбрый, одолел оркимага в честном жестоком бою; хотелось показать этим родовитым весичам, что и он не лыком шит, что они, взрослые ратники, не сумели врага победить и даже в плен угодили двое к одному, а он, обычный отрок, и оркимага турнул и меч у него отобрал и весичей из беды выручил. Вот он каков и попробуйте после этого сказать что-нибудь обидное. И никто ведь не одёрнет, никто в обмане не уличит, даже наоборот — и тролль и Смакла всё до последнего слова подтвердят. Но... Но, положа руку на сердце, не Стёпка ведь мага одолел, не Стёпке, выходит, и хвастаться. Страж пусть хвастается, если сможет.

А с другой стороны — и о страже весичам лучше не рассказывать. Мало ли — вдруг завладеть им захотят или чего доброго тоже заподозрят в Стёпке оркландского подсыла.

— Оркимага я не то чтобы одолел, — признался он, помедлив. — Просто он сам сбежал. Заколдовался куда-то, когда я его хотел этим мечом рубануть.

— Но меч-то отобрал? — спросил Всемир.

— Отобрал, — кивнул Стёпка. — Но у вас так не получится.

— Отчего же? — усмехнулся не поверивший ни единому слову Арфелий. — Или мы в сече слабее тебя будем?

— Да демон я, — просто сказал Стёпка, решив не скрывать то, что и так уже все знают. — И то еле устоял. Сначала он меня скрутил, да я вывернуться сумел. Слово нужное вовремя вспомнил.

В общем, хорошо получилось — и о страже не проговорился и соврать не соврал. Демон он и есть демон, на многое способен и такое умеет, что обычным людям не по силам.

Всемир закаменел лицом, а Арфелий отшатнулся и сплёл пальцы в каком-то охранном знаке. Даже странно: тролли и гоблины, помнится, намного спокойнее восприняли его демонское происхождение.

— Отрок говором нездешний, по обличью весич, с оркландским оберегом на шее, — медленно выговорил Всемир, как бы повторяя заученные накрепко слова.

— И с оркландским мечом в руке, — добавил Стёпка, ухмыляясь. Нет, ну надо же! Трёх полных дней он здесь не успел прожить, а его уже все знают, все ищут, всем он нужен. Или такова участь любого демона? Тогда их можно только пожалеть.

— А ты, глянь, ещё и демон, — Всевес покосился на Арфелия и усмехнулся чему-то. — Поди и оберег на шее висит?

— Висит, — признался Стёпка.

— Оркландский?

— Говорят, — Стёпка пожал плечами. — Но я не проверял.

О том, что он уже и сам не сомневался в оркландском происхождении конхобулла, он решил не говорить. Ни к чему. Весичи и так о нём слишком много знают.

— Славные дела творятся в Таёжном улусе, — проворчал Арфелий.

— Стараемся, — скромно подтвердил Стёпка.

Арфелия аж перекосило и он опять сплёл пальцы. Шибко ему почему-то не нравился спасший его от смерти малолетний демон.

— Ну и что вы теперь со мной делать будете? — спросил Стёпка напрямую, решив не тянуть кота за хвост, потому что видно же было как хочется Арфелию то ли скрутить демона, то ли придушить.

— А и ничего, — Всемир легко поднялся, взял у Арфелия плащ. — Спасибо тебе, демон Стеслав, за избавление и поклон земной, вот и всё. Предки нас, верно, хранят, коли нынче именно тебя на хутор послали. Прости за неверие — времена такие. Враги уже чуть ли не до весских рубежей добрались. Не всякому можно на слово верить.

— Особливо демонам, — проворчал в сторону Арфелий, но Стёпка сделал вид, что не услышал. Он весичам, может, тоже не слишком верил. Были у него на то причины.

К ним подошёл хмурый пасечник. Пчёлы так и вились вокруг его головы, жужжа громко и кровожадно, чувствовали настроение тролля.

— Хозяина, случаем, не застали на хуторе?

— Не видели мы хозяина, — сказал Всемир. — Оркимаг нас уже в пустую избу приволок. На распутье мы с ним... повстречались. Заклятьем обезножил. Иначе бы не дались... — весич смущённо закашлялся. — Не ожидали мы оркимага здесь встретить, по правде говоря. Оплошали.

— Много нынче весичей по нашим дорогам разъезжает, — заметил тролль. — Да толку от того ни на полкедрика.

— А ведомо ли ясновельможному пану, что Оркландский магистрат прибрал уже всё правобережье до самого устья? — спросил Всемир. С троллем он говорил уважительно, как с равным, и видно было, что он побаивается здоровенного пасечника. Да и то, попробуй-ка поговори неуважительно с таким вот великаном, который не только выше тебя на две головы, но и сильнее неведомо во сколько раз. — Без Великой Веси улусам не выстоять. Это даже ваши воеводы признают.

— Воеводы, — проворчал дядько Неусвистайло. — Воеводы наши ещё не то признать готовы, особливо ежели им за это приплатят хорошо.

В ворота вдруг требовательно забарабанили. Смакла мигом выскочил из-за повозки, пристроил взведённый самострел на колоду. Стёпка тоже встал, взялся обеими руками за рукоять меча. "Кто там — враги или друзья?" Врагов он уже не боялся, а друзей здесь у него, вроде бы, не было.

Стук повторился.

— Хозяева! Есть ли кто живой? Повелением весского государя, отворяйте!

Всемир успокаивающе поднял руку.

— То други наши. Арфелий, поди отвори, пока Усмарь ворота не вышиб. Им бы пораньше подоспеть, то-то повеселились бы.

* * *

Арфелий поднял брус, створки ворот распахнулись, и во двор с шумом и лязгом ворвались сверкающие кольчугами и шлемами конные весичи. Стёпке показалось сначала, что их очень много, но присмотревшись, насчитал десятка полтора воинов. У каждого было по два коня, каждый был вооружён с ног до головы, мечи все держали обнажёнными, видимо, всерьёз готовились рубиться с врагами, да вот беда — не осталось для них тут врагов. Им бы и вправду пораньше подоспеть, на часок хотя бы. Обнаружив, что рубить некого, всадники с сожалением убирали оружие, неторопливо спешивались, привязывали коней. На хуторе сразу стало шумно и тесно.

Смакла забрался в повозку. Стёпка просто отошёл в сторонку. У сердитых весичей и кони были свирепые, того и гляди стопчут или лягнут.

Немолодой и очень полный дружинник с растрёпанной бородой грузно спрыгнул с серого в яблоках коня и сразу бросился к боярину. Обнял, ощупал, убедился, что Всемир цел и почти невредим, и лишь после этого снял шлем и вытер взопревший лоб. Всемир, посмеиваясь, рассказывал о своих мытарствах. Толстяк хмурился, яростно дёргал длинный седой ус. Видно было, что ничего весёлого в приключении боярина он не видит. Лицо у него было крупное, шишковатое, всё в шрамах, как будто его на мясорубке прокрутили. Страшноватый дядя, настоящий ветеран. Арфелий стоял рядом, косился порой недобро в Стёпкину сторону.

Прочие дружинники на мальчишек внимания пока не обращали, тролля уважительно обходили стороной. Дядько Неусвистайло же их словно и не замечал. Ходил вокруг повозки, не то подправлял что-то, не то просто для виду по осям обухом топора постукивал.

Весичи вели себя уверенно, ворота прикрыли, осмотрели сараи, амбары, заглянули в избу, один даже на крышу зачем-то взобрался.

В общем, ничего интересного не происходило. Обычная походная суета. Картина Репина "Дружина на привале". То, что весичи его так или иначе настигли, Стёпку нисколько не пугало. Во-первых, у него был меч, во-вторых, у него был страж, а в-третьих, неужели и так не понятно, что он весичам не враг!

Но пока никому не было до него дела. Даже сердитый Арфелий отвернулся. И Стёпка тихонечко отошёл за повозку, сел на бревно у амбарной стены и положил меч на колени. Ему захотелось обстоятельно и без спешки рассмотреть трофей. Всё-таки это был первый в его жизни настоящий меч, не говоря уже о том, что это был первый в его жизни меч, честно добытый в настоящем смертельном бою. Ванес от зависти позеленеет, честное слово.

Меч был классный. Чудо что за меч. Стёпка его только сейчас по-настоящему увидел. Потому что раньше ему просто не до того было. А теперь увидел и восхитился, и душа его преисполнилась восторгом. И захотелось закричать, как тот нетопырь: "мой! мой! мой!". Он в холодном оружии совсем не разбирался, но всё равно сразу сообразил, что в руках у него не простая железяка. Оно и не удивительно — оркимаг происхождения был явно насквозь благородного и уж, конечно, имел возможность приобрести себе достойное оружие. Не исключено даже, что меч этот был сделан для него на заказ.

Обоюдоострый светлый клинок шириной пальца в два и длиной на глаз чуть больше метра, был упруг и звонок. Стёпка не сомневался, что если воткнуть его между брёвен и навалиться всем весом, то он согнётся, но не сломается. Правда, пробовать ему не хотелось. Потому что — а вдруг всё же сломается. Всю жизнь потом себя клясть будешь.

Выточенная из чего-то прочного и слегка шершавого рукоять лежала в ладони так удобно и привычно, словно её нарочно для Стёпки подгоняли. В навершии, там, где она расходилась резным трилистником, в неё был вставлен чёрный огранённый камень величиной с ноготь большого пальца. Что за камень, Стёпка, естественно, определить не мог, но заподозрил, что это не обычное украшение, а нечто вроде магического талисмана для придания оружию необычных свойств. Так сказать, чёрное сердце вражеского меча. Красивый камень. Однако же против стража оказался слабоват.

Крестовина меча, простая, без излишних завитушек, слегка выгибалась вперёд и была сделана так, чтобы надёжно защищать руку. Как бы ни скользнул меч врага, по пальцам он в любом случае не попадал.

Стёпка двумя руками поднял меч, вытянул его перед собой и посмотрел, прищурясь, вдоль клинка. Солнечный блик отразился от зеркальной поверхности, сверкнул на острие пронзительной искоркой и растёкся по лезвию расплавленным золотом, ещё раз поразив демона в самое сердце. Кр-р-расота!

А ведь этим самым мечом мне могли отрубить голову, подумалось Степану, и ему сделалось слегка не по себе, и шею неуютно так захолодило как раз там, где могло оказаться место гибельного разреза. Как хорошо жить с неотрубленной головой! Оркимаг сейчас тоже, наверное, радуется тому, что остался в живых. А меч? Что меч? У него таких мечей по стенам замка, небось, несколько десятков развешано. Не обеднеет.

Осталось провести ещё одну проверку, последнюю. Стёпка вытащил из кармана увеличительный кристалл и посмотрел сквозь него на меч, ожидая увидеть... да что угодно! Меч-то был отобран не абы у кого, у колдуна вражеского, имя с фамилией, жаль, узнать не довелось.

Меч был как меч, что Стёпку весьма обрадовало. А то мало ли — вон ятаганы во что превратились... Он спрятал кристалл, поводил мечом из стороны в сторону. Тяжеловатый, но тяжесть не чрезмерная, приятная, делающая удар весомым и неотразимым. Конечно, просто так, играючи, как во время боя получилось, уже не помашешь и никаких особо хитрых приёмов не изобразишь, но ведь было, было! — а значит и повторить при случае можно, если, скажем, опять враги какие-нибудь нарисуются. Рубануть бы что-нибудь, размахнуться бы от души — и х-хэк! Только не сейчас, а попозже, когда народу чужого вокруг поменьше будет. Эх, а ещё и того, между прочим, жаль, что оркимаг, испаряясь, ножны оставить не догадался! Убить его за это мало, честное слово!..

— А подай-ко ты, отроче, этот меч мне!

Стёпка отвлёкся от мечтаний, поднял голову. Перед ним стоял осанистый дружинник, немолодой уже, с широким загорелым лицом и густой бородой с проседью. Он требовательно тянул руку в кольчужной полурукавице, не сомневаясь, очевидно, что несмышлёный отрок без промедления отдаст явно не ему принадлежащий меч.

— Негоже мальцам с оружием играться. Того и гляди пальцы посечёшь.

— Это мой меч, — сказал Стёпка, опуская клинок. Ну вот, так и знал, что кто-нибудь на его трофей позарится! Ишь, как уставился, оценил что за чудо у отрока в руках.

— Это оркландский меч, — поправил его дружинник. — И цены немалой. Нут-кось...

Но Стёпка отодвинулся, и протянутая рука схватила пустоту.

— Не озоруй, отроче! — рассердился и без того не слишком весёлый весич. — Этакий меч боярину впору. Не голодранцу таёжному им сучья обрубать. Добром отдай. Воевода тебя за него кедриком одарит.

"Я тому богатырю двух лягушек подарю и еловую шишку пожалую," — очень к месту вспомнилось Стёпке строчка из далёкого детства. Он засмеялся, глядя на хмурое неприятное лицо дружинника.

— Этот меч, дядя, больше кедрика стоит. Да только я его даже боярину вашему не продам. Он мне и самому пригодится.

— Да кто тебя, волчонка таёжного, уговаривать будет! — замахнулся дружинник, осерчав не на шутку. Его широкое лицо побагровело от гнева. — Смелые вы здесь чересчур. Попрятались по чащобам...

— У вас не спросили, — огрызнулся Стёпка. — Где хотим, там и прячемся. А коли не нравится — поезжайте в свою Весь, там и хозяйничайте!

Дружинник, всхрапнув, протянул к нему уже обе руки. Хорошо хоть за меч свой не схватился.

— Отойди! — страшно прошипел Смакла, поднимаясь над бортом повозки. Он направил на весича самострел и повторил:

— Отойди, кому говорю! Сей меч Стеслав в бою добыл, и не тебе к нему руки тянуть!

Дружинник отшатнулся было, но увидев, кто ему угрожает, злобно ощерился:

— А вонючий гобль чево тут делает? Да ты, неумыта, смогёшь ли стрелу в живую душу послать?

— В оркимага послал и в тебя, красномордый, сумею, — решительно заявил младший слуга. — Не подходи! Стрельну!

— Пошто шум и свара? — громко спросил, подходя, тот толстый весич, что обнимал Всемира. — Кто позволил гоблю с самострелом играться? Свията, обезоружь мальцов сей же миг, да гляди, руки им не сломи. Боярин хочет потолковать с ними. Похоже, они его от смерти спасли, ежели не брешут.

— Вишь, Склад, какое дело, — пожаловался, ёрничая, весич. — Один застрелить грозится, другой — меч не отдаёт. Боюсь, всей дружиной с ними не совладаем.

Он решительно шагнул к Стёпке.

— Стрельну! — не менее решительно осадил его Смакла. Шутить он был явно не намерен, и Стёпка испугался, что он и вправду всадит стрелу в весича, как недавно всадил в оркимага. Только последствия, понятно, другие будут.

— А и стрельни, — растянул губы в невесёлой улыбке Свията, ещё и хлопнул себя по кольчужной груди. — Тебя мои детишки опосля оченно хвалить будут. Четверо их у меня.

Смакла дрогнул, зыркнул чёрными глазами по сторонам, но самострела не опустил. Стёпка поймал себя на том, что крепко сжимает меч и уже как бы и к бою готов... Он осторожно разжал левую руку, а правую с мечом убрал за спину, от греха подальше. Стрелять в весичей и сражаться с ними нельзя, дураку понятно. Однако и отдавать меч вот так за здорово живёшь он был не намерен. Пусть попробуют отобрать, посмотрим, как у них это получится... А Всемир — неужели не заступится за спасителя?

И вдруг всё на хуторе разом смешалось. У колодца кто-то вскрикнул, шумно плеснула вода, земля как живая дёрнулась и ощутимо ударила по пяткам. В стойлах испуганно заржали лошади, с крыши посыпалась труха.

Склад и Свията оглянулись, с привычной готовностью хватаясь за мечи. Смакла опустил самострел; Стёпка вытянул шею, левая рука опять легла на рукоять, словно он с малых лет с мечом не расставался и много раз попадал в такие передряги, когда защитить тебя может лишь верный клинок.

Дружинники разбегались от колодца так, как будто он вот-вот должен был взорваться. Один споткнулся о брошенную бадейку, упал, но тотчас вскочил и ещё резвее припустил прочь. Лица у всех были испуганные.

Ещё раз тяжело плеснуло, и из колодца рывком высунулось нечто невообразимое. Какая-то бугристая чёрно-зелёная морда с большими жабьими глазами. Почти точь-в-точь такая привиделась Стёпке, когда он заглядывал в колодец перед схваткой с оркимагом. Правильно, выходит, привиделась.

Морда остро зыркнула по сторонам, распахнула широкую зубастую пасть и отвратительно завыла на нестерпимо высокой ноте. С неё ручьями стекала вода, из пасти тянулась длинными нитями пузырчатая слизь. Навес над колодцем не выдержал, затрещал и повалился на землю. Стёпка подумал, что попав под прямые солнечные лучи, морда испугается, съёжится, почернеет и живенько уползёт обратно в своё подземелье. Но морда не испугалась и не уползла. Солнце её нисколько не беспокоило.

С содроганием разглядывая жуткую тварь — ну и мерзость! — Стёпка вспомнил дракончика: неспроста тот от колодца шарахнулся, почуял, видно, что за чудо-юдо в глубине таится. Неужели оно всё время там сидело?

Все уже попрятались. Всемир с Арфелием укрылись за амбаром, пригнулись Склад со Свиятой, упал на дно повозки Смакла, дружинники в основном отступили на задний двор. Стёпка сам не заметил, как очутился рядом с троллем. Дядько Неусвистайло разглядывал чудовище без особой опаски, и Стёпке даже показалось сначала, что тролль сейчас подойдёт к колодцу и ударом кулака запросто загонит морду туда, откуда они вылезла. Но тролль успокаивающе поглаживал гнедого весского коня по вздрагивающей шее и к колодцу не спешил. Наверное, даже для него эта тварь была слишком большой.

— Раскудрит твоё корыто, — вполголоса пробормотал Склад, — Чуяло сердце беду, да дурная голова верить не хотела... Свията, кликни Усмаря, куды он запропал? Извести гада следует, покудова он не выполз.

— Да куды ему супротив такого змея, он ить токмо медовуху хлебать горазд.

— Покличь, говорю!

— Усмарь! — гаркнул Свията. — Отзовись, чародейная твоя сыть!

— Чево глотку надрывашь? — спросил кто-то вполголоса совсем рядом, за сараем. — Аспида привадить хочешь, жисть опостылела?

— Десятник тебя кличет. Изводи змея, да поспешай. Как бы не припоздать.

— Уже изрядно припоздали, — проворчал невидимый Усмарь, — Колонтырься с ним таперича, когда он эвон до каких пор наружу вызверился.

— А ты не хоронись, а службу справляй! — рявкнул Склад. — Ну и мы, оно конечно, подмогнём. Не впервой, поди.

Змей приподнял голову над срубом колодца, мотнул ею из стороны в сторону, и его водянистый взгляд скользнул по Стёпке. Взгляд был омерзительно ощутим. Словно слизью этой тягучей по лицу мазнуло. Бр-р-р!

Усмарь наконец выбрался из-за сарая, встал рядом со Стёпкой и, уставившись на змея, зашевелил губами. Стёпка смотрел сбоку на его бледное горбоносое лицо, на нервно поддёргивающуюся бородку и ему ну никак не верилось, что у этого дружинного чародея получится извести змея. Возможно, воином он был не последним, вон и кольчуга на нём, и шлем, и меч на поясе, но настоящей магической силы, такой, как у Серафиана или, на худой конец, у С'Турра, в нём не чувствовалось. Уж слишком Усмарь змея боялся. Не прикрикни десятник, так и сидел бы за сараем, беду пережидая.

Змей моментально учуял угрозу. Он задёргался, завертел головой и плюнул вдруг в Усмаря, издав горлом противный чавкающий звук. Не пригнись чародей с похвальным проворством, смачный плевок угодил бы ему как раз в лицо. Чёрная слизь расплескалась по стене, вспузырилась и окаменела безобразным наростом. Мало удовольствия — получить такой плевок в физиономию. Отдирай потом с волосами и кожей. Да и запах не самый приятный...

Усмарь присел рядом с десятником, отёр широкой ладонью испарину со лба:

— Силён аспид. Взор бы ему отвести.

Склад оглянулся на Свияту:

— Ну-кось, друже, шуруй разом за избу. Пятихвата возьми либо Войка. Покричите там, али как...

Свията хмуро кивнул и побежал, пригибаясь, вдоль сарая к амбару и дальше. Змей плюнул ему вслед, но промахнулся.

Смакла взгромоздил самострел на борт, неторопливо прицелился и спустил тетиву. Стрела попала чудовищу в лоб — и отскочила, как от камня. Змей удара даже не заметил. Даже плюнуть в ответ не почесался. Смакла тихонько ругнулся по-гоблински и больше заряжать самострел не стал.

— Дядько Склад, — неожиданно для себя спросил Стёпка. — А что будет, когда змей из колодца выползет?

Десятник покосился на него, пошевелил усами, потом с неохотой выдавил:

— Пожрёт тады нас всех утроба эта ненасытная. И даже оркимагов меч тебя не убережёт.

Вот оно что. Вот, оказывается, чего ради эта морда на белый свет выбирается. Оголодала, под землёй сидючи. И Стёпку сразу неудержимо потянуло на подвиги. В прямом смысле слова потянуло — за шею. Страж заставил его проползти под повозкой, и встать и пойти себе тихонечко мимо ворот и вдоль забора. На него никто не смотрел, его даже, вроде бы, никто и не видел: ни тролль, ни весичи, ни сам змей. А Стёпка ведь не таился, не прятался, на виду у всех шёл. И оставался при этом вроде как невидимым. Это ему страж такое устроил, вот он на какие чудеса способен был. Только ведь Стёпка его сейчас об этом не просил. Подумал просто, что со змеем надо что-то делать. Других-то демонов с оберегами поблизости не наблюдалось, а на Усмаря надежды мало... И ещё он подумал, что не плохо было бы ему победить чудовище на виду у всех, чтобы весичи сразу поняли, какой он сильный и смелый, и не пытались отбирать у него оркимагов меч и даже думать забыли о том, что он может быть вражеским шпионом, подсылом оркландским.

Он спокойно дошёл до колодца и остановился за спиной змея, буквально в двух шагах от него. И змей на такую наглость никак не отреагировал. Его чешуйчатое влажное тело с шипастым хребтом и отвратительной чёрной бахромой по бокам подёргивалось и ёрзало. Змею тесно было в колодце и он выползал наружу, расшатывая брёвна сруба. Глядя на его голову и шею, легко было представить всё остальное. Такой выползет — не только дружину, во всей округе ничего живого не оставит.

Вообще-то на змею это чудище было не очень похоже. Голова, как у зубастой жабы, тело, как у чешуйчатого червя, шипы, как у динозавра. Редкостная мерзость. Понятно почему весичи так резво попрятались, странно, что вообще не разбежались. Вон выглядывают отовсюду, ждут чего-то, а Степана никто и не видит. Ну, будет им сейчас нежданный сюрприз и полное удивление.

Он осторожно шагнул к колодцу, подождал, шагнул ещё. Змей не оглядывался. От него резко пахло болотом и тухлой рыбой — впору нос зажимать! Стёпка смотрел, примериваясь, на бородавчатые ушные пластины, на толстую затылочную кость, на покрытую плесенью чешую. Каждая чешуина была размером с его ладонь. Разрубит ли оркимагов меч такую броню? Пока не попробуешь, не узнаешь.

Он отвёл руку с мечом назад — и замешкался. У этого аспида на спине не было ни одного уязвимого места, сплошная чешуя и шипы. По башке, что ли, звездануть, туда, где кости сходятся... Но рука не поднималась. Живое ведь всё-таки существо, хоть и змей. Больно ему будет, кровь потечёт. А он, если честно, Степану ещё ничего не сделал. Подумаешь, в Усмаря плюнул. А его сразу мечом. Нехорошо получается.

Змея яростно задёргался, взвыл — уай-ыуууз! — чешуя заскрипела, пошла волнами от головы вниз, и огромное тело стало выдавливаться из колодца, как паста из тюбика. Чёрт! Этак он вскоре целиком выползет!

Стёпка задвинул сомнения в самый дальний уголок и хватанул мечом — не слишком умело — прямо по затылку. Меч скользнул по крепкой кости и отскочил вбок, едва не вывернувшись из рук. Слабенький удар получился, даже царапины не осталось. Потому что без азарта ударил, без злости, почти понарошку. Но змей всё равно взвизгнул и стремительно извернулся, намереваясь покончить с подкравшимся врагом.

Стёпка отпрыгнул, упёрся спиной в забор, меч перед собой выставил, и к битве смертельной приготовился, как Иван-крестьянский сын на Калиновом мосту... Змей, однако, нападать не стал. Зашипел обиженно, щёлкнул зубами — и отвернулся.

Стёпка даже слегка опешил. Этот чешуйчатый гад, кажется, принимал его за своего! Стёпке такой поворот не понравился. Он же сюда пришёл сражаться и побеждать, а не с чудовищем переглядываться. Но что же он мог поделать? Стоял дурак дураком за спиной змея и не знал, каким образом его обратно в колодец загнать. Красивого подвига не получалось. Хорошо хоть весичи его пока не видели.

Они, кстати, тоже не отсиживались и, пока Стёпка мялся, не умея нанести решающий удар, успели подготовиться к отвлекающему манёвру. Кто-то оглушительно свистнул, и два дружинника выскочили из-за избы и бросились к колодцу, громко крича и потрясая копьями.

Змей раскрыл пасть и хищно пригнулся; шипы на хребте встали дыбом, словно шерсть на загривке у собаки.

Стёпка на всякий случай тоже приготовился ударить мечом. Если не сумеют отвлечь весичи, отвлечёт он. Лишь бы только Усмарь не сплоховал.

Чародей был уже наготове. Он вышел из-за повозки и торопливо сотворил руками нечто магическое. Ослепительно-синяя молния с сухим треском вырвалась из его ладоней и, зигзагом распоров воздух, вонзилась прямо в распахнутую пасть.

Дружинники встали, как вкопанные. Усмарь замер с театрально вытянутыми руками. Все смотрели на змея. А тот проглотил молнию и — вот же гад! — даже не поперхнулся для приличия. Ему даже, вроде бы, понравилось! Более того, он после разряда заметно увеличился в размерах. Крупнее стала голова, вытянулись шипы, чешуя утолщилась и приобрела отчётливый металлический блеск. Кошмарное чудовище питалось магией!

Но дошло это, похоже, лишь до Стёпки. Дружинники с ещё большим азартом принялись размахивать копьями — особенно надрывался Свията, — а Усмарь начал плести руками ещё одну молнию.

Что он делает? Неужели не видит, что так змея не одолеть?

"Конхобулл, — сурово произнёс Стёпка вслух, но так, чтобы не услышали весичи. — Я приказываю тебе!"

Он покрепче сжал рукоятку меча, готовясь к жестокой сече... "Размахнулся Иван и отрубил Горынычу его поганую голову."

И не размахнулся. И не отрубил. Потому что всё пошло совсем не так. Сражаться со змеем не пришлось. Мизинец левой руки сам нащупал чёрный камень в навершии и надавил на его грань. Камень с лёгким щелчком повернулся вокруг оси — словно выключатель, — и змей в мгновение ока обрушился в зев колодца. Как будто кто-то под землёй дёрнул его со всей дури за хвост.

Из колодца толчком выплеснуло чёрную воду, потом в глубине тяжко содрогнулось, и колодезный сруб с треском и хрустом обвалился, ломая сам себя. Злая сила схватила брёвна и утянула их внутрь, вслед за змеем. Был колодец, и нету колодца. Остался в земле только безобразный полузасыпанный провал с бурлящей на дне водой.

Глава шестая,

в которой демон платит добром за зло

Произошло всё так быстро, что никто и опомнится не успел. И больше всех не успел Усмарь. Заклинание было готово и, торопясь поразить ненасытного аспида, чародей саданул вторую молнию туда, где стоял над обрушившимся колодцем отрок весской наружности с оркландским оберегом на шее и с оркимаговым мечом в руках.

Он не промахнулся, и синяя молния со всей дури шарахнула Стёпке прямо в грудь. Слепящая вспышка, треск разрываемого воздуха... Руки сообразили быстрее головы. Молния ударила в подставленный клинок и рикошетом ушла в небо. Меч упруго завибрировал, словно теннисная ракетка после хорошего удара. Перед глазами замельтешили фиолетовые мошки. В лицо пахнуло пронзительной свежестью. Кажется, так пахнет озон.

Его теперь видели все, и то, что змея больше нет, тоже все видели. И Усмарь, неудачливый чародей, тоже, гад, видел. И сплёл ещё одну молнию, уже специально для Стёпки. Затмение на него, верно, нашло, или остановиться вовремя не смог, громовержец аспидом оплёванный.

И честное слово, Стёпка ничего такого не хотел, всё само получилось (с небольшой помощью стража). Достаточно было всего лишь чуть-чуть изменить угол наклона меча, и отражённая молния угодила в того, кто её послал.

Усмаря отшвырнуло назад, он врезался в стену сарая и безжизненным кулем сполз на землю, вытянув длинные ноги. И картина эта доставила Стёпке истинное наслаждение. Справедливость восторжествовала, вредный чародей был повержен. Будет теперь знать, как злоумышлять против демонов.

На хуторе сразу стало тихо-тихо. Все молчали и смотрели на Стёпку. Взъерошенный Смакла, невозмутимый тролль, десятник Склад, ехидный Свията, боярин Всемир с Арфелием, прочие дружинники. Усмарь только не смотрел. Он вяло охлопывал себя, туша тлеющий плащ и мотая головой. И Стёпка ещё раз порадовался, на этот раз уже тому, что отражённая молния не убила чародея насмерть.

Потом все вдруг разом зашевелились, заговорили, повыбирались из своих укрытий. Поняли, что змей взаправду сгинул.

Смакла подбежал первым, опасливо заглянул в яму:

— Слышь, Стеслав, а ну как змей возвернётся? Управишься?

— Управлюсь, — уверенно пообещал Стёпка. — Но он вряд ли вернётся. Вон как его завалило.

Гоблин подобрал свою стрелу, показал Стёпке. Острие наконечника было безнадёжно затуплено. И вправду, будто в камень угодило. Стёпка посмотрел на свой меч. Два магических разряда не оставили на клинке ни малейшего следа. А что будет, если повернуть камень в обратное положение? Он потрогал камень и решил не экспериментировать. Вдруг змей опять выберется. Хватит, насмотрелись уже вволю на его слюнявую пасть.

Весичи тоже подтянулись к яме, столпились вокруг. Свията попробовал достать жердью дно. Оказалось, что колодец завален почти доверху.

— Загубили колодезь.

— Ничё, другой выкопают.

— Знатный был аспид. Вот бы изловить такого, да в клеть...

— Самих мало не изловили.

Стёпку никто как бы и не замечал. Всемир, чуть прихрамывая, подошёл, окинул его весёлым взглядом. Расплывшийся под глазом синяк делал его похожим на хулиганистого пацана. За его спиной маячил хмурый Арфелий с распухшей губой. Он на пацана не походил ничуть.

— Верю я отныне, Стеслав, что ты оркимага осилил. Второй раз от беды нас уберёг. Чем ты его так ловко? Али заклинание верное знаешь?

— Да нет, — Стёпка решил не выдавать весичам секрет чёрного камня. — Он оркимагова меча испугался. Я его и ударить-то толком не успел.

Всемир понимающе кивнул:

— Оркландским мечом оркландское же порождение. Толково ты сообразил.

Это не я сообразил, это страж, чуть было не ляпнул Стёпка, но вовремя прикусил язык. О страже весичам лучше не напоминать.

— А змей этот... он что, тоже из Оркланда?

Всемир пожал плечами:

— Такая пакость, я мыслю, только в их земле и может водиться. Не иначе оркимаг его своим чародейством чёрным приманил нам на погибель.

Да, это было похоже на правду. Особенно, если точно знать настоящую причину исчезновения змея.

— Почто, отроче, недоброе замышлял?

Это Усмарь вдруг голос подал, чародей недожаренный. Опомнился и приковылял. Плащ зияет дырами, кольчуга на груди закопчена, в бороде видны жёлтые подпалины.

— Почто за аспидом подколодезным таился? — Усмарь яростно сверкал глазами и надвигался на Стёпку, как танк. — Почто?

— Спину ему чесал, — огрызнулся Стёпка. И отодвинулся подальше. До него вдруг дошло, что Усмарь и вправду мог принять его за врага. Он же не видел, как Стёпка к колодцу пробирался. А когда змей сгинул, и на том месте отрок с мечом обнаружился, немудрено было заподозрить, что отрок сей с аспидом заодно. Знать бы сразу, что чёрный камень так на змея подействует!..

— Ведомы нам твои помыслы, — вкрадчиво продолжал Усмарь. Он всё ближе подступал к Стёпке и руками уже нехорошо так шевелил, заклинание какое-то сплетая. Уж не ещё ли одну молнию? — Аспида поганого из недр выманил, подлое дело супротив дружины замышлял.

Стёпка даже не нашёлся сначала с ответом. Опять его подозревают и обвиняют. Так и знал, что какой-нибудь гадостью всё кончится. Может, не стоило этого змея так быстро в земные глубины отправлять?

— Погоди, Усмарь, — поморщился Всемир. — Ты зрячий, а истины не видишь, магию постиг, а простого не разумеешь. Али гордыня тебя ослепила? Горько, что не тебе удалось змея одолеть?

Дружинники, уже насупившиеся было на Стёпку, заулыбались. Видимо, боярин у них пользовался большим уважением, чем чародей.

Усмарь побагровел.

— Моими потугами аспид повержен. Троекратно грозовой пламень призывал я на главу смердящую.

— Пожрал он твой пламень, — сказал Всемир то, что хотел, но не успел сказать Стёпка. — Пожрал и укрепился. Кабы не Стеслав, выкормил бы ты общую нашу погибель.

— И нечего было в меня огнём швыряться, — сказал Стёпка. — Я что, на змея похож?

— Не дозволю демону поганые дела творить! — не слишком уверенно заявил Усмарь.

— А откуда вы знаете, что я демон?

— То всякому чародею наперёд ведомо. Не сокроешь подлое нутро. Хошь отроком незрелым оборотись, хошь девкой пригожей. За версту разгляжу!

Стёпка разозлился. И этот туда же! Ещё один Никарий выискался. А вот как поверну сейчас камень в другую сторону — посмотрим, как запоёшь! Сам в девку оборотишься. И навряд ли в пригожую. Он представил, как из ямы выхлёстывается змей, как распахивается ненасытная зубастая пасть, как чародей в страхе пятится... или нет — жалобно умоляет демона о помощи. А ещё лучше о пощаде... Стёпка даже дотронулся до камня, почувствовал его холодную гранёную поверхность.

Всемир, похоже, что-то такое увидел в его глазах. Он похлопал Стёпку по плечу и сказал примирительно:

— Не принимай близко к сердцу, Стеслав. Не всякому чужие демоны по нраву. Иные чародеи пуще огня их боятся.

— Ну, нашему-то Усмарю и огонь не страшен, — гулко захохотал Свията. — Ровно кабанчика осмолило, а ему и в радость. Не скулит, не жалобится. Но ты, Усмарь, однакось, девок таёжных лобызать чуток погоди.

— Отчего? — недовольно отвернулся от Стёпки Усмарь.

— Попрут тебя девки-то. Бородой палёной шибко от тебя разит.

Дружинники весело заржали. Насупившийся Усмарь счёл за лучшее оставить демона в покое, покосился через плечо да и подался к избе, припадая на левую ногу. Видно, не слабо его отражённым заклинанием приложило.

Стёпка опустил взгляд на рукоять меча, ещё раз огладил подушечкой большого пальца чёрный камень, и ему показалось, что нажми он чуть посильнее — магический переключатель тут же с готовностью щёлкнет... И что-то произойдёт. Но лучше не нажимать. Надоело с чудовищами и колдунами сражаться, хочется от них немного отдохнуть.

Дружинники разбрелись кто куда, и Стёпка тоже пошёл вслед за Смаклой к повозке. После всех приключений неплохо было бы чем-нибудь основательно подкрепиться...

Дверь избы вдруг с треском распахнулась, на крыльцо вывалился Усмарь в сбившемся набок шлеме. Он судорожно нашаривал на поясе меч. Вслед за ним выскочил наружу ещё один дружинник. Держась обеими руками за горло, он шагнул с крыльца, пошатнулся и упал боком на траву. И опять всё на хуторе смешалось. Упавшего окружили, над ним склонился Арфелий, кто-то зло выругался, двое дружинников с мечами наголо встали по обе стороны двери, ещё двое готовились по первому же слову броситься внутрь.

Стёпка перехватил меч половчее, оглянулся. Смакла торопливо взводил самострел. Ничего ещё не кончилось, там в избе кто-то был, возможно, ещё один оркимаг или ещё один змей, на этот раз, видимо, либо запечный, либо подвальный.

— Что за напасть содеялась? — Склад схватил Усмаря за грудки, встряхнул так, что у того зубы лязгнули. — Кто Войка изранил?

Усмарь замотал головой, высвободился из могучих рук десятника и тяжело закашлялся.

— Оркимаг силок магический в избе навострил. Снасти свои колдовские от чужих уберегал. Я увернуться успел, а Войку горло так и вскрыло.

— В избу не входить! — рявкнул Склад. — Могута, прикрой дверь и подопри чем-нито, да покрепче!

— Ни к чему это, — отмахнулся Усмарь. — На один раз силок ставлен был, хватило ему Войковой крови.

— Всё одно подоприте! — приказал Склад.

Он подошёл к лежащему на земле, склонился над ним и сразу отвернулся с потемневшим лицом. Ясно было, что раненному уже ничто не поможет. Рядом на коленях стоял Арфелий, Усмарь тоже склонился было, но махнул рукой и отошёл.

Сам не зная зачем, Стёпка приблизился к раненому. Рана была страшная. Под челюстью вспухали красные пузыри, кровь залила кольчугу, стекала на траву. Удивительно, что Войко с такой раной сумел выскочить наружу. Он ещё пытался дышать, шарил слабеющими руками по земле, хотел что-то выговорить окровавленным ртом... Он уже был не жилец. Это понимали все.

Стёпку замутило, и он отвернулся. Крови было слишком много, он никогда ещё не видел столько крови, никогда не видел, как умирают — и не хотел видеть. "Отверзни!" — неожиданно чётко и громко прозвучало в голове: — "Отверзни!" Не сразу он сообразил, откуда идёт этот голос и что именно следует отверзнуть.

Когда он трясущимися руками развязал мешочек — ничего необычного не произошло. Развязал и развязал. Внутри оказался невзрачный желтоватый порошок, жирноватый на ощупь, с лёгким смолистым запахом, очень похожий на измельчённую канифоль. Нетрудно было догадаться, для чего этот порошок нужен, куда труднее было решиться его применить.

Переборов вполне понятные сомнения, Стёпка протиснулся к раненому, опустился рядом на колени. Арфелий покосился недовольно, но смолчал и послушно отодвинулся. Войко смотрел в небо полными страдания глазами и в его лице не было уже ничего, кроме тоскливого ожидания скорой смерти. Стёпку он, похоже, вообще не заметил.

— Ты, отрок, не егозил бы тут, — недовольно пробурчал кто-то, кажется, Усмарь. — Отходит ужо Войко.

Стёпка, не обращая внимания, выудил из мешочка щепотку порошка и аккуратно присыпал им жуткую пузырящуюся рану, стараясь, чтобы руки дрожали не слишком заметно. Войко дёрнулся всем телом и закрыл глаза. Арфелий со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Крупинки порошка, едва коснувшись раны, вскипели вдруг обильной кровавой пеной, потом она побурела, опала — и на шее остался только длинный свежий рубец. Войко облизал порозовевшие губы, глубоко вдохнул, улыбнулся с невыразимым облегчением, закрыл глаза... и, похоже, уснул. Спокойно и безмятежно. Словно умаялся со смертью бороться и теперь, преодолев её настойчивый зов, решил немного отдохнуть.

В полной тишине Стёпка завязал мешочек и убрал его в карман. Он смотрел на осунувшееся лицо спасённого им от смерти весича и на душе у него было светло и спокойно. Как говорил иногда папа: "День у нас сегодня прошёл не зря".

— Ну, демон! — негромко сказал Арфелий. — Оставайся-ка ты в нашей дружине, ей-слово, оставайся.

— Не могу, — сказал Стёпка. — У меня ещё дело важное не исполнено.

Он поднялся с колен и только тут спохватился, что с ним нет оркимагова меча. Он его бросил, когда к Войко спешил. Как оказалось, ценный клинок охранял младший слуга. Держа наготове взведённый самострел, он стоял рядом с мечом и каждому было понятно, что будет с тем, кто попробует покусится на Стёпкин трофей.

— Не бросай оружие, Стеслав, — прошептал Смакла, когда Стёпка наклонился за мечом. — Усмарь на него уже зарился. Кабы я не подоспел, отобрали бы у тебя меч-то.

— Пусть только попробуют, — Стёпка вскинул меч на плечо и ещё раз пожалел, что нет к нему ножен.

— Достоинства твои, Стеслав, велики и удивительны, — сказал Всемир, заново оглядев его с головы до ног, словно в первый раз увидел. — А мою рану так заворожить сможешь?

Он показал порез на тыльной стороне правой ладони.

"Не отверзай!" — раздалось в голове, хотя Стёпка и сам не собирался развязывать мешочек.

Он помотал головой:

— Такая рана сама скоро заживёт.

Всемир засмеялся:

— Твоя правда, Стеслав. Негоже истинную магию на пустяковые царапушки расходовать. Ты не хмурься, Арфелий, не хмурься. Боярские раны быстро затягиваются.

— А не тот ли это отрок? — спросил подошедший десятник. И в голосе его Стёпка не услышал для себя ничего хорошего.

— Тот, — громко ответил он, прекрасно догадавшись, о чём именно спрашивает суровый предводитель весской дружины.

— Дерзок не по чину, — пробормотал выглядывающий из-за десятникова плеча Усмарь, — До стремени едва дорос, а уже на язык чрезмерно остёр.

— А тебе, Усмарь, поучиться у него не помешало бы, — сказал Всемир. — Ты-то Войка почитай схоронил уже, а Стеслав его единой щепоткой к жизни вернул.

Усмарь скривился, словно лимон раскусил, и промолчал, но на Стёпкин карман, в котором мешочек лежал, при этом нехорошо так покосился.

Грузный Склад, посмотрел на спящего Войко, на его залитую кровью кольчугу, на подпёртую дверь избы.

— За дружинника спасибо тебе, отроче, и поклон земной, — десятник качнул головой, изобразив поклон. — Доброго воина исцелил. Молодец. Видно, в замке Летописном крепко учат, — и глянул на Стёпку острым глазом, словно проверить хотел что-то.

— Нет, это я сам, — сказал Стёпка. — Порошок у меня с собой был... Оттуда, — он неопределённо махнул рукой.

Усмарь недоверчиво ухмыльнулся. Склад ещё раз кивнул.

— Верно ли, что ты оркимага обезоружил и отпугнуть его сумел? — спросил Склад.

— Верно, — не стал отпираться Стёпка.

— Лжив, как все демоны, — встрял Усмарь. — Никто не видел, как он с оркимагом-то бился... Да и на кой ему с ним биться, коли у него у самого оберег оркландский на шее висит. Сговорился он с ворогом, а нам глаза отвести хочет. Повязать его не мешкая, покудова не утёк.

С занудным упорством повторялась старая история. Стёпка сжал зубы и решил на Усмаря внимания не обращать, хотя ему так и хотелось... сделать с вредным чародеем что-нибудь не очень хорошее, чтобы на всю жизнь запомнил, как на честных демонов поклёпы возводить.

— Стеслав всех нас от беды уберёг, — сказал Всемир. — С оркимагом мы бы не совладали, да и тебе, Усмарь, он не по силам. Напрасно ты злобишься на сего отрока, моё тебе слово.

— Непокорен он и дерзок, — упрямился чародей.

— Честь и достоинство своё блюдёт, — поправил Всемир. — А сие демонам не возбраняется.

— И меч у него не простой, — добавил Склад. Он протянул руку. — Не откажи взглянуть.

Не хотелось, ой, как не хотелось Стёпке отдавать оркимагов меч в чужие руки. Но причин для отказа не было, и он, помедлив, вложил рукоять в ладонь десятника.

Тот поднёс клинок к глазам, глянул как бы на просвет и, похоже, что-то искомое там увидел, судя по тому, как заметно дрогнули в довольной усмешке губы и в глазах промелькнуло что-то этакое... жадное.

— Знатный меч, — сказал Склад. — Многих денег стоит. Самому светлейшему князю не зазорно таким владеть.

— Стеслав в честном бою меч добыл, — с нажимом произнёс Всемир. — Ему и владеть мечом по праву.

— Никто сей бой не видел, — повторил очень довольный Усмарь. — Да и не было боя-то, не было.

— Тролль видел и гоблин, — вмешался вдруг молчавший до того Арфелий.

— Нету им веры, — Усмарь чуть ли не до ушей растянул свои бледные губы. — Кто они таковы супротив весской дружины?

Всемир с Арфелием коротко переглянулись. Боярин хмурился, кусал губы, ему определённо не нравилось происходящее.

А Стёпка смотрел на тяжёлое лицо десятника и отчётливо понимал, что если он сейчас промолчит, этого меча ему больше не видать, вернее, не держать. Не отдаст опытный, облечённый властью десятник неизвестному отроку сомнительной наружности и происхождения такой дорогой меч. Не отдаст.

Но сказать Стёпка ничего не успел.

— А заберу-ка я у тебя, Стеслав, сей меч, — медленно протянул Склад, подтверждая Стёпкины опасения. — А ты, боярин, не гневайся, я не тать, я возмещу... Замолвлю за отрока слово перед Чародейным советом.

Всемир побледнел, скрипнул зубами и смолчал. Боялся, видно, этого совета.

— Отдаёшь ли меч по собственному хотению? — с неприкрытым намёком спросил десятник и посмотрел на Стёпку снисходительно, мол, а куда ты, деточка, денесся, попробуй только не отдать.

— Не отдаю, — сказал Стёпка твёрдо и с вызовом посмотрел прямо десятнику в глаза, мол, попробуйте только отобрать у меня меч. Страж привычно грел грудь, и ему было не страшно. — Это мой меч. Я его в бою добыл для себя, а не для князя.

Кто-то из весичей неодобрительно кашлянул, кто-то хмыкнул. Всемир был темнее тучи. Усмарь сиял кривой улыбкой, не скрывая радости.

— Эвон как заговорил, — протянул Склад. — Не желаешь добром.

— Добром не желаю, а злом — не хочу, — отчеканил Стёпка. — Это мой меч.

— Был твой... — начал было десятник. И не договорил.

Меч в его руке стеклянно звякнул и осыпался вдруг на землю мелким угольным крошевом, сразу весь — и клинок, и рукоять, и камень магический. Десятник неловко дёрнул опустевшей разом рукой, словно поймать хотел, остановить, вернуть — куда там? Только пыль чёрная меж пальцев просочилась, да прощальный звяк жалобным эхом отозвался в ушах.

Несколько секунд все ошеломлённо молчали. Склад, свирепо сверкая глазами на Стёпку, скрипел заскорузлыми ладонями, стряхивая невесомые остатки меча.

— ... а стал ничей, — злорадно закончил за него Стёпка. На самом деле он расстроился чуть ли не до слёз, но показывать весичам своё огорчение не хотел и изо всех сил изображал этакую бесшабашную наплевательскую радость. — Я-то себе ещё добуду, мне не трудно, оркимагов, говорят, за Лишаихой тьма тьмущая, — он нарочно старался уязвить несправедливого десятника и, похоже, ему это удалось.

Склад сжал кулаки, потемнел лицом и сдержался с большим трудом. Понимал всё же, что сам виноват.

Но меч... Ах, какой меч загубили! Сердце ныло от невозвратимости потери. Ещё несколько минут назад держал Степан его в руках, и намёка даже не было на близкую утрату, и представлялось, что меч этот будет у него всегда... ну, не совсем всегда, а хотя бы до Ванькиного освобождения... Обидно, обидно до слёз! И не исправить уже ничего, не вернуть! И злость такая в душе на десятника этого тупого, на весичей. Не на всех, конечно, но... Не зря их в Таёжном улусе не любят. Сидели бы в своей Великой Веси и не совались куда не просят.

Стёпка тихонько выдохнул, отвернулся и медленно разжал кулаки. О, кто бы только знал, каких усилий ему это стоило! Пальцы словно приржавели, и в груди такая злость, что тронь его сейчас — разом взорвётся, всех разметает. Но нельзя, нельзя! Уймись, страж, уймись! Не хочу с весичами воевать!

Дядько Неусвистайло легко раздвинул дружинников и встал перед десятником. Лицо у него тоже было угрюмое. В руке он держал скомканную, обильно пропитанную кровью тряпку, в которой, присмотревшись, можно было распознать льняную рубаху с синей вышивкой по вороту, в каких — Стёпка уже знал — обычно ходят гоблины.

— Что это? — спросил недовольно десятник.

Пасечник посмотрел на него сверху вниз, тяжело так посмотрел, словно родитель на неразумное дитя, потом глухо сказал:

— Гоблин Бучила здесь жил с жёнкой. Хозяин крепкий и воин не из последних. Ходил с нами в запрошлом году на Жеблахтинского кагана. Извёл его, похоже, оркимаг, и жену его извёл... там, в стайке. Ничего не осталось, одни тряпицы окровавленные и буквицы поганые на стенах. Мальцам, сразу скажу, лучше туда не ходить... И скотину всю сгубил: корову с тёлкой, кабанчиков, гусей, собаку.

Стёпка смотрел на бурую от крови рубаху и с трудом сдерживал подкатывающуюся к горлу дурноту. Никакая сила на свете не заставила бы его зайти в эту стайку. И как же он сейчас жалел, что не удалось ему рубануть оркимага, что успел сбежать гад кровожадный от заслуженного наказания!.. Уж теперь-то рука бы у демона не дрогнула, потому что за такое — голову отрубить мало, вот честное слово, мало.

Весичи хмуро смотрели кто на тролля, кто на рубаху, кто оглядывался на стайку. Усмарь сплетал длинные пальцы, отчего-то нервничая.

— И колодец испоганили, — сказал пасечник. — Вели, десятник, засыпать его поскорее. Как бы беды не содеялось.

— Непременно засыплем, — кивнул Склад и опять повернулся к Степану. — Сей отрок с ясновельможным паном едет? Из Летописного замка?

— Со мной он, — так просто и веско сказал тролль, что у любого должно было бы начисто пропасть всякое желание расспрашивать что-либо о его маленьком спутнике.

— Наслышаны мы премного о сём... отроке, — протянул Усмарь, нехорошо косясь на Стёпку. — Как бы нам его... того-этого.

— А никак, — прогудел тролль. — Ни того, ни этого. И даже мыслить не моги. Ни так, ни этак.

— Ну-ну, — десятник поднял руки. — Не будем ссориться, ясновельможные паны. Ничего плохого мы сему... отроку не сделаем.

Стёпка вдруг как-то разом озлился. Они опять говорили о нём так, словно он был чем-то неодушевлённым, не имеющим ни собственного мнения, ни голоса.

— Смотрите, как бы я вам чего плохого не сделал! — сказал он, пожалуй, слишком громко. — Ишь, отыскались тут... вояки. Я ведь и без меча могу за себя постоять! Кое-кому мало не покажется!

Он смотрел на Усмаря, и тот тотчас испуганно сдвинулся за широкую десятникову спину.

— Во! — прошипел он. — Строптив и непокорен. Вели в железа его без промедления.

Стёпка сейчас никого не боялся. Знал, что может запросто раскидать дружинников и убежать от них. Или даже не убежать — вот ещё! — а просто преспокойно уехать вместе с троллем и Смаклой. Но его страшно злило то, какими они оказались неблагодарными гадами. Я их от змея спас, оркимага победил, Войка вылечил, а они?!

— Больно скор ты, Усмарь, на расправу, — сказал Всемир. Он встал рядом со Стёпкой и даже руку ему на плечо положил, ясно показывая всем, на чьей он стороне. — В железа... Так-то ты за помощь да за спасение благодаришь.

— Сего отрока по всему улусу маги-дознаватели разыскивают. Неспроста, знать, он им нужен.

— Ну, это их дело. Пусть ищщут. Не думаю, что они обрадуются, когда найдут его. Так я говорю, Стеслав? Сумеешь за себя постоять?

— Сумею, — сказал Стёпка, глядя прямо десятнику в глаза. — Ещё как сумею.

Усмаря аж перекосило. Он достал из-за пазухи какую-то грамотку и сунул её десятнику под нос. Тот прочитал грамотку, дёрнул усом и скривился весь, будто зуб у него разболелся:

— Садить надо мальца до утра в амбар. А завтра отправим его в Протору. Не по душе мне такое-то, да грамотка самим верховным магом запечатана.

Всемир сжал плечо дёрнувшемуся Степану, молчи, пока ещё ничего не решено. А дядько Неусвистайло смотрел на всю эту суету сверху и кулаки свои пудовые, не таясь, обстоятельно так складывал, палец к пальцу.

— А и быстро же ты, десятник, распорядился, — сказал он, завершив это нехитрое дело. — На чужой земле хозяйничаешь, ровно в своём подворье. Не рано ли?

— Не мешал бы ты нам, тролле, — примиряюще сказал Склад. — Мальца мы так и так возьмём. А без ссоры оно и тебе и нам спокойнее. Езжай себе до дому. Мы уж тут сами теперича.

— Вот оно как обернулось, — громыхнул тролль. — Дождались помощников на свои головы. Уже приказывать нам начали. А там, глядишь, и податью обложите и самих в амбары покидаете... Стеслав, кому ещё невдомёк по скудости его невеликого ума, со мной сюда приехал, со мной и уедет. Пальцем кто его тронет — по уши в землю вобью, — он показал огромный кулак размером с приличную весскую голову. Таким кулаком можно кого угодно куда угодно вбить. — А ежели ты, десятник Склад, или ты, маг твою перемаг, заупрямитесь — пеняйте на себя. Руки-ноги узлами позавязываю, до старости не распутаетесь.

— Ты, однако, тролле, не очень-то, — отошёл подальше от разгорячённого пасечника Усмарь.

— А я ещё и не очень-то, — ответил дядько Неусвистайло. — Потому ты пока и цел ещё. А то не посмотрел бы, что маг. Пошли, Стеслав.

Весичи расступились. Ссориться с троллями не хотелось никому, все прекрасно понимали, чем это грозит. Десятник дёрнулся было вслед за ними, но Всемир остановил его, потянул в сторонку, он-то точно был за Стёпку.

— Мы вот что, — оглянулся пасечник. — Мы тут переночуем, поздно уже выезжать. А утречком и тронемся потихоньку.

Всех это устроило. Даже Усмарь не стал возражать. Решил, видимо, что до утра далеко, всяко может ещё повернуться. Вдруг да нагрянут, к примеру, сами верховные маги-дознаватели, знать бы ещё, кто они такие и с чем их едят.

— Оголодал? — глянул тролль на Стёпку.

Тот кивнул. Есть и вправду хотелось страшно.

Смакла с потерянным видом ходил вокруг повозки, пиная комки сухого навоза.

— Что потерял? — спросил Стёпка.

— Дракона нету. Спрятался куда-нито... али улетел.

О дракончике Стёпка забыл напрочь. Не до того было. Последний раз он видел зверька, когда тот оркимага поцарапал. А потом... потом он, кажется, и в самом деле улетел. Неужели не вернётся?

— Да прилетит он, прилетит, — постарался Стёпка успокоить убитого горем гоблина. Но получилось это у него не очень убедительно, сам потому что не слишком верил. — Погуляет и вернётся, вот увидишь.

Смакла только тяжело вздохнул в ответ.

— Сидайте, панове, — пригласил тролль, похлопав по бревну рядом с собой. — Здесь поснедаем. В избу заходить после колдуна не с руки, а дружинники нас сами теперь не позовут.

— Не очень-то к ним и хотелось, — сказал Стёпка, и все с ним согласились.

* * *

Стёпка лежал на сеновале, бездумно глядя на темнеющую полоску неба. Вечерело. Было тихо и тепло. Ноги и руки приятно гудели. Пришлось помахать лопатой. Вместе со Смаклой и пасечником закапывали неприглядные остатки погубленной оркимагом скотины. Не самое весёлое занятие, но ведь не откажешься же. Даже строптивый гоблин, стиснув зубы, тягал мумифицированные свиные туши и забрасывал могильник землёй.

Весичи им не помогали. Даже не предложили помочь. Зачем им это? Чужой хутор, чужая скотина, чужая беда. Вам это нужно, вы и закапывайте, а у нас и без того забот хватает — намного более важных и нужных. Оружие, например, вычистить, у костра посидеть, отдохнуть от трудов ратных...

Всемир потом долго расспрашивал Стёпку о Летописном замке, и демонской жизни, но Стёпка больше отнекивался или отвечал односложными "да" и "не знаю". В конце концов до боярина дошло, что демон не расположен делиться секретами. Он хлопнул Стёпку по плечу, сказал: "Не бери на сердце, Стеслав. Добудешь ещё себе меч, и не хуже того". И ушёл к своим.

А потом пришлось снова заняться лечением. У самого десятника стремительно воспалилась пустяковая казалось бы рана. Царапина даже, а не рана. Ближе к вечеру рука вспухла, побагровела, Склад крепился, но по его лицу было видно, что дело плохо и что держится он из последних сил. Он баюкал руку на весу, скрипел зубами, потемнел весь, на висках выступили крупные капли пота. К Стёпке он, понятно, не обращался, знал за собой вину и справедливо опасался презрительного отказа. По себе, наверное, судил. Усмарь пытался колдовать над рукой, пыжился, вошкался, но у него ничего не вышло. Негодный он был маг, самоучка какой-то. Хуже Смаклы, право слово.

Стёпка сначала ничего этого не замечал, но потом гоблин шепнул ему, что с десятником плохо... Затем Арфелий посмотрел на него очень выразительно... Да ещё и мешочек заладил как заведённый "отверзни" да "отверзни". И тогда Стёпка просто подошёл к десятнику, молча взял его за здоровую руку и усадил на крыльцо. И Склад так же молча подчинился, слова не сказав, видно все его силы на то уходили, чтобы вгрызающуюся боль превозмогать.

Стоило сыпануть на опухшую кисть буквально несколько крупинок "экс-момента", и опухоль на глазах рассосалась, краснота сошла на нет, лишь едва заметный шрам остался. Где Склад ухитрился так неудачно пораниться, Стёпка не спрашивал, но почему-то про себя решил, что это работа гномлинов. Очень уж похоже было на след от отравленной маленькой стрелы.

Десятник долго собирался с духом, глотал молча что-то невыговариваемое, затем положил широкую ладонь на Стёпкину голову, потрепал волосы и сказал:

— Благодарствую, Стеслав. От лихой немочи избавил, руку сохранил. Дружиннику без руки какая жизнь... А маги-дознаватели, как я погляжу, напраслину на тебя возводят. Я любому в глаза скажу. Заступлюсь, ежели что, за тебя.

Усмаря после таких слов кондрашка чудом не хватила. Он поскорее в избу убрался, чтобы никто его почерневшего лица не увидел. А в избе он, как Смакла после у дружинников выведал, с оркимаговыми вещицами разбирался, с теми самыми "железами", да всё, похоже, себе и прибрал, включая и тот магический силок, что чуть Войка не убил.

Стёпку такая перемена в десятнике вовсе и не обрадовала, потому что намерений своих Склад не изменил и всё равно собирался передать демона магам-дознавателям. Сначала, мол, отдаст, а после уж в глаза любому скажет, что напраслину на демона возводят. А маги-дознаватели, конечно, тут же и устыдятся и Стёпку с извинениями на все четыре стороны отпустят. Ха-ха!

Когда свечерело, Стёпка забрался на сеновал, устроил себе постель поудобнее, но заснуть не смог. Перед глазами то ятаганы сверкали, то шлемы безглазые, то морда змея подколодезного. А хуже всего, когда меч оркимагов вспоминался. До слёз жалко было. Руки так и сжимались на удобной рукояти, клинок отблескивал гордым сполохом. Нету больше меча, где ещё такой найдёшь, не искать же по лесам приблудных оркимагов. Да и у каждого ли такой меч сыщется? Может, он такой в единственном экземпляре был изготовлен. И обида на весичей вновь заставляла сжимать зубы... до тех пор, пока не понял вдруг Стёпка, что меч этот не очень-то ему и нужен был, и вообще непонятно, с чего он так по нему убивается. Не за мечом же он сюда приехал и не мечом собирался Ваньку из беды выручать... Ещё вчера прекрасно обходился без этой красивой железяки и понятия даже не имел, что она к нему в руки попадёт. Проехали бы мимо хутора, и знать бы ни о чём не знал. А меч... Он словно приворожил Стёпку, он, наверное, его новым хозяином признал и, может быть, даже уже начал его понемногу на "тёмную сторону силы" склонять. Наверное, это хорошо, что он осыпался в пыль. Меньше забот. Всё-таки он вражеский был, не на доброе дело скован и не для честных рук предназначен. Так что успоко-ойся, демон, и забу-удь. Всё что ни делается — к лу-учшему.

Уговорив себя таким образом, Стёпка душевного покоя не обрёл, но от сожалений бесплодных избавился и на душе чуток полегче стало.

Вскоре на сеновал вскарабкался Смакла с большим кувшином в руке. Стёпка напился холодного медового кваса, вытер губы... и на него откуда-то из темноты свалился дракончик.

Стёпка вздрогнул от неожиданности, гоблин ахнул, а дракончик обхватил кувшин всеми лапами, засунул внутрь голову и принялся жадно лакать.

— Он теперь от нас не улетит. Всегда возвращаться будет, — сказал Стёпка. — Ему с нами лучше, чем с гномлинами. Он даже защищал меня, когда я с оркимагом бился. Он ему глаза чуть не выцарапал. Слышь, Смакла, а тебе не страшно было в этого гада стрелять?

— Не, — замотал головой сияющий от счастья гоблин. — Я со злости стрельнул, озлился шибко. Кабы не амулеты, не устоял бы маг, помер бы. Я ить в самое сердце угодил.

— А раньше ты в кого-нибудь уже стрелял?

— Не. Утей токмо да белок бил. У нас в деревне оркимагов отродясь не бывало. А то бы стрельнул.

Смакла осторожно снял с кувшина упившегося дракончика, положил рядом с собой на расстеленный тулуп и стал почёсывать ему брюшко. Дракончик тихонько мурлыкал и подёргивал лапками.

— Самострел-то где? Весичи бы не отобрали.

— В повозке лежит. Дядько Неусвистайло, слыхал, велел себе оставить.

— Тяжёлый он очень.

— Знамо, тяжёлый. Потому и бьёт насмерть... Ежели не в оркимага стрелять.

— И взводить его долго.

— Силов у меня маловато, — согласился Смакла. — Приноровиться надо. Там этакая хитрая зацепочка удумана. В самый раз для руки. Я её уже опосля приметил.

— А почему дядько Неусвистайло сказал, что стрелы непростые? Что в них особенного? Я нарочно посмотрел — стрелы как стрелы.

— Наговоренные они, — пояснил гоблин.

— Как это?

— С такими стрелами выцеливать шибко не надо. Заклинание на них наложено такое, что они завсегда в нужное место попадают. Ежели стрелять недалеко.

— А я думал, это ты такой меткий стрелок, — признался Стёпка. — Сначала даже боялся, что ты меня случайно подстрелишь. А потом смотрю — хорошо у тебя получается, без промаха.

— В своих наговоренные стрелы не летят. Сколь ни стреляй, всё одно мимо угодишь.

— Здорово. Стреляй, значит, куда попало, и каждая стрела сама врага найдёт.

— Знамо найдёт. Ежели только враг от этакой стрелы отбойным заклятием не оградился.

Стёпка повернулся на живот, вытащил из-за пазухи колючую травинку, решился спросить:

— Не жалеешь, что со мной пришлось поехать? Вон как у нас всё повернулось. Того и гляди замочат... ну, то есть, это... жизни лишат.

Гоблин мотнул головой, в сумраке его чёрные глаза казались огромными:

— Не. Мы как Ванесия твоего вызволим, я в дружину пойду, с оркимагами биться. Наши, я слыхал, дружину таёжную собирают.

— А не прогонят тебя? — недоверчиво спросил Стёпка. — Скажут, что мал ещё, да и турнут.

— Знамо, турнут, — согласился Смакла. — А я всё одно пойду. С самострелом. В обозе схоронюся тайком, али кустами вослед проползу. Всё одно пойду. Меня теперича никакая сила не удержит в стороне сидеть.

— И станешь сыном полка, — засмеялся Стёпка. — Это у нас так в войну пацанов называли, которые воевали вместе со взрослыми.

Смакла даже привстал:

— И у вас война была?

— Да у нас их много было. Очень много.

— Демонские войны, — прошептал гоблин. — Страшно, поди?

— Да уж, — сказал Стёпка. — Я сам, правда, не видел, она давно была, но показы... рассказывали, что шибко страшная. Там у нас не луки и мечи, там такое... Огонь дьявольский и летающая смерть.

Гоблин надолго замолчал. Пытался, видимо, вообразить, что из себя представляет война демонов. Потом сказал:

— На бы токмо Ванесия добыть. А то мне, покудова я не расхлебаю, покоя не видать.

— Ты сильно напугался, когда оркимага увидел?

— Не, я опосля струхнул, когда он стрелу из себя вытянул. Помстилось, что он в мертвяка оборотился. А я мертвяков чевой-то боюся шибко. Маетно на них глядеть. И как это оркимаг тебя одолеть не сумел? Я думал, сейчас велит оберегу, и он тебя за шею и удушит ремешком. А он, гляди, тебе помог, а не ему.

— Оркимаг сначала его силы лишил, да я его заклинание как-то отключить сумел. Сам не знаю, как получилось. А так, может, и не одолел бы его. Вот он теперь, наверное, локти себе кусает.

— Почто ему локти-то кусать? — не понял Смакла.

— Ну, жалеет, что меч потерял и нас не смог победить.

— Ты тоже меч потерял.

— А я уже и не жалею, — признался Стёпка. — Он ведь оркландский меч был, он, кажется, меня к себе приворожить хотел, чтобы я с ним не расставался... И сначала так жаль было, а теперь я даже рад. Без него спокойнее.

— Ты, Стеслав, когда мы всё сполним, оберег тоже выбрось куда подале. Поганая это вещь. У орклов всё поганое.

Стёпка сладко зевнул:

— Если хочешь, я его тебе отдам. Делай с ним потом, что захочешь. Мне-то он там, у нас, не нужен будет.

— На кой он мне! — испугался гоблин. — Меня в клеть за него посадят да и затерзают!

— С таким стражем не посадят. А захочешь — чародеям его продашь! Они тебе золотом заплатят. Но до этого ещё дожить надо, как мой папа говорит.

— Кто твой?

— Ну, отец. Батя мой.

— А каков он у тебя?

— Лысый, весь в чешуе и с такенными вот клыками.

Гоблин досадливо дёрнул плечом, знал уже Стёпкины шутки.

— Взаправду каков?

Стёпка погладил уснувшего дракончика.

— Нормальный. Обычный. Клёвый, в общем, батя.

Смакла хихикнул, почесал нос.

— Ты чего?

— Смешно. У демона — батя!

— А мне вот не смешно почему-то, что у гоблинов родители бывают.

— А он тебя лупит?

— Нет, — сказал Стёпка, потом, подумав, поправился. — Редко. Раза два по шее приложил.

— За что?

— Было дело под Полтавой, — вздохнул Стёпка. — За баловство, конечно. Мы с Ванькой дом чуть не взорвали, когда порох решили изобрести. Ох и влетело нам!

— Как так — взорвали?

— Ну как... Видал в Летописном замке горшки такие с фитилями? Камнемётами их швыряют. Только поджигают сначала.

— Громобой! — подсказал Смакла.

— Вот мы таким громобоем чуть дом и не взорвали. Шарахнуло классно. Чудом стёкла не повышибало.

— У вас и стёкла в окнах, да? Ты, верно, богатого демона сын?

— Да нет. У нас там у всех демонов стёкла в окнах вставлены. Обычное дело. У вас скоро тоже научатся. Ну, может, и не очень скоро. Стекло-то легко делать. Его из песка выплавляют. Песок только специальный надо и ещё, кажется, свинец. Или сода. Я не помню.

— Хорошо у вас там жить? — помолчав, спросил Смакла уже почти сквозь сон.

— Как тебе сказать. Школа достала уже, уроков задают навалом, компьютер отстойный, новые игры уже не тянет, а денег на видюху нет... Тоска, в общем. Ну, не совсем тоска, но как-то всё обычно, скучновато и без приключений. Здорово, что ты нас вызвал! Просто здорово, честное слово! Я всю жизнь мечтал. На чародеев посмотреть, на гоблинов, на троллей...

— Посмотрел? — чуть слышно спросил Смакла.

— Посмотрел, — согласился Стёпка. — Круто. Будет о чём вспомнить. Жаль, не поверит никто.

Смакла уже спал. Дракончик тоже спал. Гоблин и дракон. С ума сойти, вылечиться в дурдоме и опять рехнуться! Стёпка уже почти устал удивляться обыденности происходящий с ним чудес. Привык незаметно. Подумаешь, дракон! Нормально. Так и должно быть. И тролли должны быть, и гоблины. Только оркимагов лучше бы не было. Муторные они какие-то, оркимаги эти, даже страж не сразу с ними справиться может. А если бы их двое было, то они бы Стёпку наверняка в тонкий блин раскатали. И вот что интересно, хозяин Оглока, ну тот маг, что подарил ему конхобулл, он ведь тоже оркимагом оказался. Просто Стёпка тогда ещё не знал, как они выглядят. Чёрные одежды с серебром, бледные лица и заплетённые в косички волосы. Наверняка есть и другие приметы, но и этого хватило. Вот зачем он незнакомому демону такой подарок сделал? Может быть, надеялся, что конхобулл постепенно Стёпку на сторону орклов переманит? А что, очень даже похоже. Только не бывать этому никогда и сегодняшний бой тому лучшее подтверждение. Он дотронулся до стража. Пока пусть висит, пока пользы от него больше, чем вреда. А там посмотрим.

Спать не хотелось. Он подполз к краю, туда, где торчала приставная лестница. Вверху перемигивались звёзды, за оградой чернел лес, тёплый ветер чуть шевелил ветви берёз. Весичи развели костёр посреди двора, что-то варили в большом котле вечернюю кашу с мясом. Несколько дружинников сидели вокруг, смотрели на огонь, неспешно переговаривались. Среди них не было ни Всемира с Арфелием, ни десятника. Усмаря тоже не было. Обычные, рядовые дружинники. Стёпка тоже засмотрелся на костёр, невольно прислушиваясь.

— ...говорят тебе, своими ушами слыхал, что Людоеда изловить хотели, да он утёк. Деревеньку мы давеча проезжали, подкову я там ещё менял у вороного... Людоед у них двух детишек скрал. Косточки опосля токо и сыскали в овраге. Маленький этакой, говорят, но откормленный что соседов боровок, и волосья светлые кочкой на голове. А глаза огнём сверкают ровно у демона.

Кто-то шикнул. Рассказчик замялся, покосился опасливо на сеновал. Стёпке стало смешно. Они, что, думают, что у меня тоже глаза в темноте горят? Выскочить к ним сейчас, рявкнуть погромче — вот перепугаются!

— У Стеслава глаза не горят, — проговорил с усмешкой дядько Неусвистайло, подходя к костру из темноты. — Он и демон-то больше на словах. Отрок он ещё, малец.

— Видали мы, как он чародея нашего отвадил, — возразил кто-то из весичей. — Побольше бы нам таких отроков... С Оркландом совладать куда как проще сталось бы. Напрасно Усмарь на него взъелся. Стеслав Войка от верной смерти, почитай, уберёг...

— Вот Усмаря и зауросило, что не он.

— А не случалось ли ясновельможному пану бывать в Великовесском Всхолмье?..

В воротах вдруг загомонили, дозорные сердито окликали кого-то, звали десятника, в ответ не менее сердитый голос требовал немедля отворить.

— Кого на ночь глядя приволокло? — недовольный Склад вышел из избы. — Не оркимаг ли демонов, часом, вернулся?

— Да вот, хозяин, говорят, приехал. И не один, вроде-как.

— Бучила! — вскричал громовым голосом тролль. — Бучила, ядрёна сыть, неужто живой?

— Неусвистайло, никак ты? — раздалось в ответ. — Экая радость! А я грешным делом подумал... Да что же здеся деется? Отворяйте ворота не мешкая! Мы-то издаля ещё гадаем, не Людоед ли на хутор набрёл. Да нет, думаю, Людоед в открытую огня не разведёт, побоится.

Ворота распахнули, въехала повозка. Пасечник обнял широкого бородатого гоблина:

— Мы тебя уже схоронить успели. Тут такое содеялось, что не сразу и поведаешь. Счастье твое, старый ты ведмедь, что унесло тебя с Опёной с хутора.

Жив хозяин. Стёпка почувствовал такое облегчение, словно из подземелья на свежий воздух выбрался. Не замучили Бучилу. И жена его тоже цела, вон в телеге сидит, по самые глаза в платок укутана, по сторонам растерянно глядит, ничего понять не может. Чью же тогда рубаху отыскал тролль в амбаре? И ещё: остался ведь Бучила без скотины, без собаки, без колодца, вот горя ему будет. С тем Стёпка и заснул. Но успел ещё услышать сквозь сон, как заголосила, прикрывая рот, жена Бучилы со смешным именем — Опёна. И всю ночь его терзало чувство вины за постигшую хуторян беду, ему снился оркимаг. Черный гад с косичками хохотал и твердил, тыча в Стёпку пальцем: "Это всё из-за тебя, ты теперь такая же сволочь, как и я. Никто тебя любить не будет, а потом и вовсе со свету сживут, чтобы честным людям жить не мешал".

Глава седьмая,

в которой демон учится колдовать

Дядько Неусвистайло разбудил их в такую рань, когда нормальные люди, будь то весичи, тролли или гоблины, ещё крепко спят и видят сладкие сны. Он схватил Стёпку за ногу и стянул вниз с сеновала. А когда недовольный демон спросонья чуть не спросил в полный голос: "Что случилось?" — тролль огромной ладонью зажал ему рот: тихо, мол, не шуми.

Стёпка поморгал и послушно кивнул, ещё не понимая до конца, что происходит.

— Гобля буди, — гулким шёпотом велел тролль. — Да тишком, тишком.

Стёпка натянул кроссовки, потом вспомнил тягостный сон, ухмыляющуюся оркимагову физиономию и вытащил из-под стельки одну золотую монету.

Смакла пробудился сразу, сказалась, вероятно, приобретённая за годы служения в замке привычка вставать ни свет ни заря.

Тролль провёл их к повозке, осторожно подал котомки. Солнце ещё не взошло, было зябко и сыро. Хотелось спать, от зевоты сводило челюсти. Стёпка яростно тёр глаза. Жизнь представлялась унылой и лишённой радости. Подремать бы ещё часика хотя бы три.

Хутор спал. Спали весичи, лошади в стойлах, даже птицы в лесу ещё молчали.

— Мы уезжаем? — спросил Стёпка, ёжась.

Пасечник покачал головой:

— Нельзя нам уезжать. Догонят враз. Вчера Усмарь с десятником сговаривался... Весть они отправили о тебе, Стеслав. Не знаю, чем ты им не угодил, но весские чародеи шибко желают изловить тебя. Ежели мы все по дороге поедем, подстерегут и всё одно изловить попробуют. Ты им, понятное дело, не дашься, но шум до самого Кряжгорода дойдёт.

— Как же мы тогда?

— Пойдёте вдвоём, — сказал тролль. — По-иному не получится.

Мальчишки переглянулись. Смакла шмыгнул носом и согласно кивнул. Пришлось кивнуть и Стёпке.

— Пока весичи пробудятся, пока хватятся, вы далёконько успеете уйти. А куда — никому не ведомо. Меня шибко расспрашивать побоятся. Топайте прямёхонько вон на те две сопки, — показал тролль одними глазами. — Братними они прозываются. К вечеру, думаю, доберётесь. Заночуете где-нито тайком... Костра большого не разводите. Пройдёте промеж сопок и вдоль Микитова ручья прямиком упрётесь в Оптицу. Деревенька в три двора. От неё до Проторы полдня пути, ежели напрямки. Поспрошайте, вам любой тропу покажет. Как доберётесь, ждите меня в корчме. Я вас сам сыщу. Хозяин корчмы — вурдалак Зашурыга. Скажете ему, что меня дожидаетесь, он вас пристроит. Коли припозднюсь — не гоношитесь. В пути — видали уже — всяко быват. По дороге-то я в два дня должон уложиться. На глаза никому лишнему не кажитесь, особливо весичам. Да уж и сами то понимать должны. Припасу хватит, и ноги у вас молодые — притомиться не успеете.

Стёпка честно всё старался запомнить. Вроде бы, ничего сложного: сопка, ручей, Оптица, Протора, корчма... Так и вспоминается Пригорье, "Гарцующий пони", трактирщик... Только вместо чёрных кольценосцев почему-то весские дружинники. Неправильная какая-то сказка! А страшно всё же без тролля в лес уходить!

Стёпка покосился на гоблина. Смакла был безмятежен, внезапное изменение планов нисколько его не пугало. Наверное, ему не впервой в тайгу отправляться. Это хорошо.

Тролль поднялся, вздохнул:

— Запрягайтесь, панове, в котомки и не медля уходите. Идите без остановки до той поры, пока солнце над лесом не подымется, чтобы след на росе высох. Неладно оно всё повернулось, но Купыря, думаю, меня не осудит. Ты, Стеслав, верно сделал, что рубаху переодел. Шибко приметная она у тебя была, а вам теперича осторожничать придётся.

Стёпка посмотрел вниз. Что за дела? Переодеваться он и не думал, а рубаха на нём действительно была другая, плотная, тёмно-серая, с длинными рукавами. Хотя по ощущению — всё та же футболка. Магическая одежда сама подстроилась под изменившуюся обстановку, а он и не заметил.

К ним, неслышно ступая, подошла широколицая женщина в просторном платье и платке.

— Возьмите, мальцы, на дорогу, — протянула она каждому по ломтю хлеба с толстым куском копчёного мяса. — Молочка бы вам свежего, да орклов колдун всю скотину сгубил... — она всхлипнула, в чёрных глазах заблестели слёзы. — Берегите себя, сыночки.

Смакла молча поклонился. Жена Бучилы положила руку на его голову, пригладила непослушные космы.

— Спасибо, — сказал Стёпка. Ему было стыдно. Он сжимал в кулаке ещё вчера ночью извлечённую из тайника монету и не решался отдать её женщине, потому что это выглядело бы так, словно он откупается.

— Вам спасибо, мальцы. Мне Ярмил всё про вас поведал, как вы колдуна осилили.

— Ну и всё, — поторопил тролль. — Пора вам. Не мешкайте, весичи вот-вот проснутся.

Сонные пчёлы в его бороде вяло перебирали лапками. Им на весичей было наплевать.

Смакла напялил свою шляпу, мальчишки вскинули котомки, дракончик вынырнул неизвестно откуда, уселся на Стёпкину, словно всю жизнь там провёл. Опёна удивлённо охнула, прикрыла рот рукой. Видимо, даже для таёжного жителя увидеть дракончика вот так вблизи было делом непривычным.

...Тролль провёл их за амбар, там имелись ещё воротца, для выгона скотины. Они вчера через них эту скотину и таскали — закапывать. Откинув жердь, дядько Неусвистайло подтолкнул мальчишек в спины.

— Поберегитесь там. И меня дождитесь непременно.

— Дядько Неусвистайло, — оглянулся Стёпка, пропустив вперёд гоблина. — Передайте от меня Бучиле, — он протянул троллю золотой. — Пусть себе коров купят. У меня ещё есть, мне чародей на дорогу дал.

Тролль взял монету, остро глянул ему в глаза:

— Передам, коли просишь. И спасибо тебе, демон, и от Бучилы и от меня. Не зря Купыря за тебя просил-то, у него глаз верный. Ну, догоняй гобля своего.

Мальчишки выскользнули за ограду — и Стёпка едва не вскрикнул. Смакла тоже дёрнулся было назад: за воротами стоял весич. Десятник Склад тоже был не лыком шит — часового поставил. Вот и ушли, называется, тайком.

Но дружинник не закричал и не поднял тревогу. Он улыбнулся в усы, глянул коротко на тролля и нарочито равнодушно отвернулся. Свой оказался весич, правильный, без чародейских заморочек. Свията это был, которому Смакла вчера самострелом угрожал.

Мальчишки припустили, не оглядываясь, через поле. Росистая трава мигом намочила обувь и штаны до колен. Свежий воздух оседал на лице мелкими каплями.

Перед тем, как нырнуть в лес, оба оглянулись. Вслед им никто не смотрел, воротца были закрыты. И правильно — чего смотреть, не на всю жизнь расстались, дня на два всего-то.

Указанные троллем сопки лежали прямо по курсу. Высокие, приметные — ошибиться трудно. По Стёпкиной прикидке до них было рукой подать, но раз дядько Неусвистайло сказал "к вечеру доберётесь", значит, так тому и быть. А сам Стёпка ещё не научился расстояния на глаз определять.

Гоблин шёл первым, и Стёпку это устраивало. В тайге Смакла — почти что у себя дома, вот пусть и прокладывает дорогу. Только бы не завёл в болото, как Сусанин поляков.

Лес был светлый, просторный, и идти по нему было легко и приятно. В таком лесу если даже и заблудишься, всё равно не страшно. Но Стёпка, само собой, надеялся, что они заблуживаться не будут и к месту встречи с троллем выйдут вовремя и без проблем.

Разговаривать не хотелось. Хотелось уйти как можно дальше от хутора, чтобы уж наверняка не догнали. Хлеб с мясом пришлось сжевать на ходу, всухомятку. Причём, половину хлеба у Стёпки дракончик выклянчил. Сидел на плече и щёлкал так жалостно, словно его по меньшей мере неделю голодом морили. Попробуй такому не дай.

Смакла часто на них оглядывался, он-то ведь уже считал дракончика своим, а тот всё вокруг Стёпки увивался, еду из его рук брал. Обидно! А потому что нечего было сразу всё съедать, мог бы и поделиться с вечно голодной зверюшкой.

Насытившись, дракончик улетел. Расправил крылья, скользнул вперёд — и уже не разглядишь его в мешанине стволов и ветвей. И откуда потом появится, тоже ни за что не угадаешь.

Стёпка даже имя успел ему придумать, вернее, оно у него само придумалось. Дракон, драк, dragon... Дрэга. И ясно, что дракон, и что-то гоблинское в имени очень отчётливо звучит.

Смакла имя одобрил, припомнив кстати, что в каких-то Дальних Полымях кузнеца ихнего так же звали, но он уже давно от лихоманки помер.

В непролазную чащобу мальчишки старались по возможности не углубляться, выбирали светлые прогалины, взгорки и поляны, и потому маршрут у них получался извилистым и петляющим. И, шагай Стёпка в одиночку, он уже после первого поворота сбился бы с пути и забрёл неизвестно куда. А гоблин всякий раз без колебаний и раздумий сворачивал в нужном направлении так, словно он ходил по этим местам с детства и знал здесь каждый куст и пень. И не сразу до Степана дошло, что Смакла просто-напросто старается держаться так, чтобы восходящее солнце оставалось за спиной.

Поначалу ещё чувствовалась близость хутора: то стожок стоял посреди луга, то пенёк встречался со следами топора... Но вскоре начался совершенно нетронутый человеком и гоблином лес. Глушь, глухомань, дремучая тайга с деревьями в два обхвата и непуганым зверьём. Однако, когда Стёпка решил, что они уже идут по взаправдашнему дикому лесу, из-за холма вынырнула хорошо укатанная телегами дорога. И они пошли по ней, потому как вела она прямиком на те приметные сопки, которые указал им в качестве ориентира тролль.

Разумеется, дорога была опасна. Разумеется, их могли нагнать весичи, мог вывернуться навстречу кто угодно, хоть бродячие оркландские рыцари, хоть неведомые маги-дознаватели, которым Стёпка зачем-то оченно потребовался. Но зато шагать по дороге было удобно и легко. Ни тебе поваленных полусгнивший стволов, ни камней, ни колючих кустов, ни ям, ни оврагов. Знай себе топай в своё удовольствие, только прислушиваться не забывай, чтобы успеть спрятаться в лесу, если вдруг кто навстречу шагает или вдогонку скачет.

Дракончику вскоре надоело бесцельно носиться по лесу, он устроился к великой досаде гоблина на Стёпкином плече и взялся зачем-то щипать его за ухо, не больно, но очень щекотно.

— Отстань! Ты мне ухо отгрызёшь! — мотал головой Стёпка. — Отстань, говорю! Погляди лучше, нет ли кого на дороге вон за тем холмом.

Он это скорее в шутку сказал, для прикола, лишь бы сказать что-нибудь, так любящие хозяева обычно с котами разговаривают или с собаками. Но Дрэга тут же послушно взмыл в небо, поднялся высоко-высоко, повисел, оглядывая окрестности, затем вернулся и опять устроился на плече. Понимай так, что всё спокойно и впереди посторонних нет.

— Ты знал, что они весскую речь понимают? — спросил Стёпка, давно решивший ничему не удивляться, но всё равно здорово удивившийся.

— Не, — замотал головой Смакла. Он был поражён не меньше Степана и не скрывал этого. — Его, видать, гномлины, выучили. Он ровно человек всё разумеет. Ты, Стеслав, его теперя с собой заберёшь, — опечалился гоблин.

— Не боись, не заберу. Чего он там у нас один делать будет. Помрёт с тоски. Или подстрелят его какие-нибудь гады и чучело для музея сделают. Нельзя его к нам, — сказал Стёпка и вздохнул. Понимал, что нельзя, но так хотелось!

— А где твоя деревня, Смакла? Как она называется?

— Горелая Кеча прозывается. Далёко она, за Лишаихой. Вон там, — гоблин махнул рукой в противоположную от солнца сторону. — Меня батя оттедова в замок полторы седьмицы вёз. Далёко.

— У вас семья большая?

— Знамо, большая. У гоблинов семьи завсегда большие.

— И братья есть?

— Как не быть. Пять братовьёв у меня. Выкса, Гриняда, Свига да Волышка с Юрагой. И сестры две — Ойфа и Ревяка. Маленькие ишшо. Давно я их не видал. Поди, изросли уже. А Выкса с Гринядой, небось, своё хозяйство завели, обженились.

— Хочешь домой, да?

— Знамо, хочу.

— Вернёшься туда... потом?

— Не. В дружину зараз пойду. Ежели домой возвернусь, батя с дедой в дружину не пустят.

— А тебя твой батя лупил?

— Смертным боем драл. Проказливый я шибко, потому он меня к Серафиану и определил. Ума набираться. А поперву-то Свигу собирались. Он у нас работящий.

Стёпка хмыкнул:

— Да уж, ума ты набрался. Колдовать научился, демонов вызывать умеешь.

Смакла досадливо отвернулся, некоторое время шагал молча. Потом пробурчал:

— Невелика наука. Да и не хочу я боле чародейничать. Никакого прибытка. Лучше я дружинником буду. Знатных бойцов воевода в ближнюю дружину берёт. Ежели не сплошаю, дом опосля себе отстрою, работника заведу, али двух.

— А если оплошаешь? — поддел Стёпка, но гоблин не заметил насмешки, ответил на полном серьёзе:

— А коли сплошаю, тады схоронят меня, как ироя, али дикие звери косточки мои по тайге растащщат.

— Как это?

— Ну, ежели порубят меня в сече, — сказал Смакла без особой печали, как о чём-то обычном сказал, само собой разумеющемся.

— Ну ни фига себе, — протянул Стёпка. — Тогда уж лучше чародеем.

Смакла ничего не ответил, только головой мотнул. Шибко, наверное, хотел быть геройски зарубленным в жестокой сече.

Дорога вдруг взяла круто вправо, и им пришлось вновь углубиться в лес. Они шли всего часа два или три, но Стёпка уже едва волочил ноги. Оказывается, для пеших походов тоже нужна привычка. А ведь пройдена всего лишь малая часть пути. Сопки приблизились не намного, совсем, честно говоря, не приблизились. К тому же, впереди вдруг открылась незаметная прежде, довольно обширная долина, и её ещё предстояло пересечь.

Минут через сорок решили устроить привал. Гоблин тоже устал. Если он когда-нибудь и ходил по тайге, то после долгой службы у чародея все свои навыки растерял и утомился не меньше вовсе не привыкшего к таким переходам Степана. Он с нескрываемым облегчением повалился в траву, сбросил мешок и стянул сапоги. Стёпка тоже скинул свои кроссовки, пошевелил натруженными пальцами. Да, это тебе не с троллем в повозке ехать.

Костёр решили не разводить, подкрепились кто чем захотел, благо в котомках оказалось много чего — тролль, видимо, позаботился, чтобы они в пути не голодали. Накормили и Дрэгу. Потом устроились под берёзой, в тенёчке, вздремнуть полчасика. Стёпка лёг на котомку, закрыл глаза. Хорошо, тепло, спокойно. Дрэга лежал на груди и забавно посвистывал. Он, как настоящий путешественник, никогда не отказывался от угощения и всегда готов был уделить часок-другой сну.

— Слышь, Смакла, а где ты стрелять научился?

— У деды в кузне самострел старый лежал... Я его изладил и пошёл по курям стрелять.

— За это батя тебя и драл?

— Ну.

— А самострел?

— В подполе схоронили, — вздохнул гоблин. — Да он уже старый был, негодный. Даже курей насквозь не протыкал.

Стёпка подумал немного, потом захихикал и продекламировал:

— Внучек в подвале нашёл арбалет.

Больше у гоблина дедушки нет.

Смакла очень долго молчал, переваривая новую информацию, затем осторожно заметил:

— То охотничий самострел был. Он вдвое меньше дружинного. А орболеты — они у орклов. Они три стрелы зараз мечут.

— Ну, тогда так, — не растерялся Стёпка:

— Внучек в подвале нашёл самострел,

В деда попал, а в отца... э-э-э... не успел.

Батя негодника опередил:

Руки по локоть ему отрубил.

На этот раз Смакла молчал ещё дольше. Стёпка устал ждать, когда он засмеётся, открыл глаза и посмотрел на гоблина.

— Где же этакое стряслось? — спросил наконец Смакла.

Стёпка вздохнул: да, тяжёлый случай.

— Нигде не стрясалось. Это я сам придумал. Сочинил сейчас. Страшилка такая шуточная. Чтобы смешно было, понимаешь, нет?

Смакла неуверенно кивнул.

— А зачем он руки ему срубил? От безрукого-то какая помощь в хозяйстве?

Стёпка снял с себя сонного Дрэгу и перевернулся на живот:

— Ну ты тормоз! У вас здесь что, шуток совсем не понимают? Анекдотов нет? Сказки смешные не рассказывают? Ты хоть смеяться-то умеешь?

— Могу, — очень серьёзно сказал Смакла и с готовностью оскалил мелкие острые зубы.

— Вижу, — мрачно буркнул Стёпка. — Оченно у тебя улыбка весёлая. Прямо помереть со смеху можно. А лучше знаешь что, — он сел и уставился на гоблина. — Давно хотел у тебя попросить. Научи меня колдовать.

— Не, — испуганно замахал руками Смакла. — Я не умею.

— Не умею, — передразнил его Стёпка. — А нас с Ванесом не ты разве сюда вызвал? А стража кто с меня сорвать пытался? Да тебе жалко, что ли? Я же знаю, что ты у Серафиана это... подсматривал в его книгах. Я бы и сам... Мне много не надо, мне одного заклинания хватит, пусть самого простенького. Мне же интересно! У нас там колдовства, если хочешь знать, вообще нет. Никакого. И магов с чародеями нет. У нас в них никто не верит... Ну не будь ты таким жмотом, Смакла! Хочешь, я тебе демонский волшебный кристалл покажу?

Смакла посопел, что-то про себя прикинул, затем нехотя выдавил:

— Я ить и не припомню ничего. Безделицу одну пустяшную токо.

— Да хоть какую! — обрадовался Стёпка. — Научи, а!

— Ведом мне один наговор, — сказал гоблин, заговорщически понизив голос. — У Серафиана прочёл. Малое увеличильное заклинание!

— Увеличительное, наверное, — поправил Стёпка.

Гоблин отмахнулся:

— Увеличильное. Тока я его ишшо не пробовал ни разу.

— Давай я попробую, — Стёпка от нетерпения чуть не подпрыгивал. — Как там... с чего начинать?

— Персты сложи вот так щепотью, гляди на то, что хочешь зачаровать, и вели этак протяжно, но не в голос: "Преумножься многажды сущностным прибавлением аки велю!" Да не сбейся и выговаривай плавно, ровно с листа читаешь, — Смакла шмыгнул носом и, помявшись, добавил. — Токмо золото и серебро энтот наговор не увеличает.

И Стёпка догадался, что гоблин лукавит, и что он наверняка пытался "преумножить многажды" таким несложным способом свой капитал. И потерпел неудачу.

Запомнив хорошенько головоломную фразу, выговорить которую без спотыкания удалось только раза с десятого, и, сложив несколько раз свои пальцы щепотью, Стёпка хотел уже было приступить к волнующему процессу превращения, но вдруг испугался:

— А вдруг у меня не получится?

Гоблин оттопырил губу:

— Всяко быват. Может и не сколдоваться. Да ты не бойсь, не бойсь. Пустяшный наговор-то. Свечу там догоревшую обновить, али мех на шубе для пущего сугреву отрастить.

Стёпка ищуще огляделся.

— Что бы такое увеличить? Что-нибудь такое... этакое.

Он скользнул взглядом по траве, по кустам, по спящему дракончику, по котомке и наконец — по гоблину. Тот поёжился.

— Не дуркуй, Стеслав. Зазря я тебя выучил.

— Спокуха, — Стёпка уже выбрал подходящую жертву для первого в своей жизни колдовства. — Камешек увеличу. Никому никакого вреда от этого не будет. Чичас его станет больше. А на сколько оно увеличивает, не знаешь?

— Того не ведаю.

— Ладно. Сейчас увидим.

Стёпка сложил пальцы и проговорил мысленно заклинание, не сводя взгляда с небольшого камешка, что лежал в траве рядом с котомкой.

И ничего не произошло. И Стёпка подумал, что Смакла его обманул. Или Серафиан обманул Смаклу, нарочно подсунув ему бесполезное заклинание, или что, вернее всего, у него самого нет никаких способностей к магическим действиям, а потому даже и пробовать не стоит.

Но он всё же попробовал ещё раз, чуть ли не прокричал про себя наговор и пальцы сжал так, что заболели: "...аки велю!"

— Не получается, — сказал он. — Не действует. Неправильное какое-то заклинание.

— Верное, — убеждённо возразил гоблин. — Золото не берёт, а свечной воск я на вершок сколдовал, — и он показал на сколько увеличил свечу.

— А говорил, что не пробовал, — поддел его Стёпка. — И что, сразу вот так и получилось?

— Не, не зараз. Две ночи бился. Персты до крови смозолил. Этак надо персты сложить, ровно ниточку шёлковую тянешь, и не рвёшь её.

— Две ночи, — протянул Стёпка. Вот оно что. Выходит, мало знать заклинание, нужно ещё и уметь его правильно применять. Не каждый, получается, чародеем может заделаться, а только упорный да понятливый, да талантом не обделённый. — Две ночи, вообще-то, это не так уж и много. Буду тренироваться.

— Чево? — спросил Смакла.

— Учиться буду, говорю. А другие заклинания, попроще, ты не знаешь?

— Не. Превращальное токо, как камень в воду оборачивать. Но у меня на него силов не хватает. Шибко длинное.

— Да, полезное заклинание. Особенно в пустыне.

Стёпка твердил заклинание снова и снова. Он оставил в покое упрямый камешек, но ни травинки, ни берёзовый лист, ни ползущий по стволу жучок, ни даже кедровый орешек увеличиваться не желали.

— Всё, — сдался он наконец. — Ещё разок и пойдём. Надоело.

Последний раз был явно лишним. Кедровый орешек остался таким же маленьким, каким был, зато Степана с головы до ног щекотно ощупало невидимыми пальцами, и он обнаружил, что Серафианова простейшая магия первого порядка иссякла, и его кроссовки и джинсы вновь стали выглядеть так, как они выглядели до заколдовывания. Причём, что самое неприятное, джинсы стали джинсами лишь наполовину, снизу до колен. И вид у Стёпки из-за этого получился довольно глупый. Как будто его из разных частей собрали шутки ради.

— И вот это твоё верное заклинание? — сердито спросил он у гоблина. — Гляди, чего получилось.

— Персты неладно сложил, — сказал Смакла. — У меня поперву тоже клок волос над ухом выдрало. Ох и болюче!

— Предупреждать надо, — проворчал Стёпка, сокрушённо оглядывая себя со всех сторон. — Вот и как я теперь пойду? Сразу видно, что я демон нездешний... с белыми копытами. Ладно, чего уж теперь. Вставай, Смакла, хватит сидеть. И так много времени потеряли.

Вскоре путь им преградила река. Она была мелкая и неширокая, но переходить её вброд не хотелось, потому что у реки были глинистые, густо поросшие тальником берега. И неизвестно какое дно. Стёпке почему-то сразу вспомнились пиявки. Хотя они, кажется, в проточной воде не живут. Впрочем, неважно, всё равно вспомнились.

Мальчишки пошли вдоль берега, надеясь отыскать удобное для переправы место. Их надежды вскоре оправдались, и им удалось перебраться на другой берег, даже не замочив ног. Поперёк реки словно специально были уложены плоские камни. Стёпка даже посмотрел на берегу, нет ли чьих-нибудь следов. Следов не было. А может, и были, только он их не увидел. Следопыт из него был, честно говоря, никакой.

Опять пришлось идти вверх. И сразу дала знать о себе усталость. Ноги гудели и спотыкались о каждую кочку. Смакла тоже порастратил свою прыть и тащился не веселее Степана. Но зато сопки заметно приблизились, и уже стало ясно, что они успеют добраться до них к вечеру.

— Слышь, Смакла, а волки здесь водятся? — спросил Стёпка, глядя на густой лес, войти в который им в скором времени предстояло. Почему-то раньше этот вопрос ему в голову не приходил.

— Знамо, водятся, — равнодушно ответил гоблин. — Куды же в лесу без волков.

— Ого! А если нападут, что будем делать?

— Волки на людей не кидаются. Разве ежели год шибко голодный. Косматого бы не потревожить, вот чего боись.

— Медведя, что ли?

— Его. Заломает враз.

— А кто такая медведьма, о которой тролли говорили?

— Медведьма-то? — оглянулся Смакла. — Всей тутошней тайги хозяйка всевластная. Колдунья, что в медведицу перекидываться по своему желанию могёт.

— Ты её видал?

— Когда малой был, гостевала она у нас. Деды моего брат сродный внучку ейную в жёны взял.

— Значит, вы с ней родня. Значит, её можно не бояться. Это хорошо. Не станет же она родственничка ломать.

— Сродственника не станет, а тебя — зараз. Чужой ты, а она чужих не жалует.

— Ну, спасибо, успокоил, — сказал Стёпка недовольно. — Я смотрю, меня здесь почему-то никто, кроме дракона, не жалует. Такие все добрые, что хоть волком вой.

Смакла остановился, поддёрнул мешок.

— А почто тебя жаловать-то?

— Я хороший.

— Ты демон.

— Я хороший демон. Я за наших. Я оркимага победил и разбойников прогнал.

Гоблин поразмыслил, посопел, затем убеждённо повторил:

— Ты демон.

— А ты гоблин упрямый, — не остался в долгу Стёпка. — И уши у тебя холодные. И лучше не серди меня, я в гневе страшен, понял. Шагай, шагай, и нечего свои уши трогать, это просто говорится так, что они холодные, а на самом деле горячие.

— Холодные, — возразил гоблин.

Стёпка в ответ только руками развёл. Ну что с этого глупого гоблина возьмёшь?

Глава восьмая,

в которой выясняется, что ночью в лесу страшно даже демонам

Уже ближе к вечеру они наткнулись на следы чьей-то ночёвки: большое кострище и лежанку из лапника в удобной ложбине меж двух елей.

— Хорошее место, сухое, — одобрил гоблин. — Туточки и заночуем.

— Ура, — выдохнул изрядно утомившийся Стёпка. — И больше я никуда до утра не пойду, хоть ты режь меня.

Он сбросил котомку и повалился на сухой лапник.

— Щас чуток отдохну, а потом и костёр разведём. Здесь можно, здесь никто не увидит, в этой яме.

— Энто не яма, энто лощина, — поправил гоблин.

— Что в лоб, что по лбу, — буркнул Стёпка, с наслаждением шевеля гудящими пальцами ног. — Пусть хоть буерак будет, лишь бы нас здесь никто не увидел.

Смакла подобрал обгоревший с одного конца сук и принялся шуровать им в кострище, пытаясь, видимо, определить, давно ли здесь разводили огонь. Ещё один следопыт выискался, Чингачгук гоблинский.

Услышав его испуганный вскрик, Стёпка взметнулся на ноги... и тоже едва не закричал от ужаса.

Вывернувшаяся из пепла обгоревшая человеческая голова без нижней челюсти жутко смотрела на них пустыми глазницами. Мясо с неё было обглодано не очень чисто, и от этого она выглядела ещё страшнее. Огрызок коричневого уха, оторванная щека, кривые почерневшие зубы... Кто-то скоблил её, недожаренную, огромными острыми клыками, скоблил, урча и плотоядно причмокивая, и облизывался, и высасывал глаза, и вычёрпывал мозг грязными руками и пожирал его...

Солнце ещё не зашло, но мальчишкам показалось, что вокруг них моментально сгустился лохматый лесной мрак, что пугающая тьма окружила их со всех сторон, и в этой тьме уже подкрадывается к ним некто кошмарный, голодный, шибко охочий до сладкой человечины.

Стёпку замутило. Он отвернулся, крепко зажав рот ладонью, и наткнулся взглядом на сваленные под ближайшей елью обглоданные человеческие кости, которые он почему-то сначала совершенно не заметил. Кажется, там лежала нога, несколько рёбер с раздробленным позвоночником и ещё что-то, недогрызенное, с ошмётками мяса, с размочаленными жилами...

— Логово Людоеда! — на весь лес хрипло прошипел Смакла.

У Стёпки по спине побежали насмерть перепуганные мурашки. Он разом вспомнил всё, что говорили про Людоеда тролли и весичи. И надо же было такому случиться, чтобы именно они набрели на стоянку этого гада! Удобное местечко для отдыха нашли, ничего не скажешь. Прямо Сонная лощина какая-то!

Первым его побуждением было убежать отсюда и как можно скорее. И он уже дёрнулся и подхватил котомку, но вдруг опять испытал неуютное чувство раздвоенности. Одна его часть уже готова была нестись сломя голову неизвестно куда, не разбирая дороги, вытаращив глаза и подвывая от ужаса. Но другая — рассудительная и непривычно взрослая — удержала его на месте, заставила шикнуть на запаниковавшего гоблина, спокойно и быстро собраться, выждать некоторое время, напряженно прислушиваясь к лесным звукам, и только потом разрешила, крадучись и оглядываясь, покинуть место жуткой трапезы. И это было правильно, потому что Людоед мог таиться где-то поблизости, он мог услышать их заполошный бег, выследить их, догнать и наброситься, когда они, успокоившись, всё же остановятся где-нибудь переночевать.

Побежали они уже потом, позже, и побежали из-за Смаклы. Гукнула вдруг спросонья над их головами какая-то дурная птица, и гоблин, взвизгнув, чесанул в кусты что твой заяц. За ним, естественно, рванул и Стёпка, тоже за компанию неслабо перепугавшись.

Они долго бежали, забыв про усталость и голод, неслись вверх по склону, продирались сквозь кусты и перепрыгивали через корни и ямы, а там, где не могли перепрыгнуть, карабкались на четвереньках, пыхтя и подталкивая друг друга. Их подгонял слепой нерассуждающий страх — и ещё как подгонял! Стёпка ничего не мог с собой поделать. Он помнил, что у него есть подорожный страж, помнил, что ему с таким стражем бояться вообще почти нечего и некого, он понимал, что этот упитанный и не слишком крупный Людоед уж всяко не страшнее оркимага, но... Но он ничего не мог с собой поделать. Оказывается, страх сильнее любого оружия, могущественнее любой магии. И чем быстрее от него убегаешь, тем страшнее тебе становится.

Они бежали и преодолели бегом, наверное, треть того пути, что прошли за день. Потом, когда сил на бег уже совсем не осталось, они ещё долго брели, спотыкаясь и тяжело хватая густой воздух, и всё никак не могли остановиться, потому что страх никуда не делся, он брёл вслед за ними, он щёлкал за их спинами голодными зубами и буравил их затылки плотоядным взглядом.

Смакла повалился в мох первым, за ним упал и Стёпка. Если бы Людоед сейчас вздумал на них напасть, он взял бы их тёпленькими и без особого труда. Стёпка выдохся настолько, что ему казалось, начни сейчас Людоед жевать его хоть с ног хоть с головы, он бы даже и не сопротивлялся.

Беззаботный Дрэга носился над ними, кувыркаясь и ловя мошек. Ему было весело, ему дела не было до их страхов, он вообще, наверное, думал, что это игра такая — бежать наперегонки вверх по склону горы.

Стёпка со стоном перевернулся на живот и сбросил со спины надоевшую котомку.

— Слушай, — вдруг осенило его. — А может, это упырь твой там поужинал. Ты же сам рассказывал, что он на людей охотится.

— Бранда-то? — опасливо протянул Смакла, опасливо косясь по сторонам. — Не-е, не он там был. Упыри, они кровь пить горазды, а мясо не едят. У них и зубы-то меленькие. Людоед там угощался.

— Так убили же его. Голову отрубили и сожгли потом, — сказал Стёпка и содрогнулся, вспомнив отрубленную и зажаренную голову, лежащую в золе.

— Одного сожгли, иной объявился. Мало ли разве в Таёжном улусе людоедов.

— А вдруг он нас по запаху выследит?

— Он давно там был, — сказал Смакла не очень уверенно. — Два дня тому. Лапник уже привял и зола остыла... Он, поди, на охоту сповадился.

Они уставились друг на друга, страшно округлив глаза и боясь пошевелиться. Людоед ушёл на охоту! Он охотится где-то поблизости, совсем рядом! Он может сидеть в засаде вон за той скалой или под той упавшей елью! Он может наброситься на них в любое мгновение, в самый неожиданный момент. Они уже чувствовали на шее его острые клыки, уже ощущали его горячее смрадное дыхание! И смотрела, смотрела на них из золы пустыми глазницами недоеденная полуобглоданная голова без нижней челюсти!

— Я в энтом лесу ночевать не хочу! — проблеял Смакла, вытирая со лба обильную испарину. — Он ить ночами-то и промышлят. Выследит нас и сожрёт.

— Точно сожрёт, — подтвердил Стёпка, хорохорясь для смелости. На душе у него было препогано и даже как-то людоедно. Никогда он ещё не испытывал такого обессиливающего ужаса, никогда не думал, что можно до такой степени потерять от страха голову. Справиться с этим страхом, заставить себя не бояться или хотя бы не бежать прочь сломя голову, было невыносимо трудно. — А ты чего хотел? Он же Людоед! Он жратеньки хочет! Не с голодухи же ему помирать, правда?

Он прижал стража к груди, тот небольно кольнул кожу, заметно потеплел. Работает вражья магия, здесь она, никуда не делась. Что ей Людоед, что ей темнеющий лес. Всех победим, всё преодолеем и превозмогём. Главное ничего не бояться, главное — поверить в свою неизвестно куда запропавшую демонскую отвагу. Мне не страшно, мне не страшно, вот честное слово, ни чуточки я никого не боюсь и даже сам в это почти верю! Стёпка глубоко вздохнул, давя в душе последние очаги норовящего вырваться из глубин подсознания ужаса.

— Ладно, Смакла, не дрейфь. Прорвёмся. Ничего нам этот задрипанный Людоед не сделает. У меня же страж есть. Он с десятью такими людоедами справится, не то что с одним, вот увидишь.

— А сам, однакось, эвон как перепужался.

— Это ты меня испугал, когда бежать бросился. Я сразу про всё от страха забыл. Не привык ещё, что меня страж защитить может... Да этот лесной костогрыз, если хочешь знать, сам всех боится. Прячется в лесу, чтобы не поймали его, и нападает на ребятишек и одиноких путников. А мы-то с тобой не одинокие и не ребятишки уже. И страж у нас есть. Меч бы нам ещё тот, оркимагов... Склад, когда его увидел, у него руки так и затряслись...

Стёпка нарочно так трепался, чтобы гоблина отвлечь и слегка успокоить. А то Смакла вконец раскис, того и гляди, опять побежит сломя голову. И Стёпка точно знал, что если побежит гоблин, то побежит за ним и он, и ещё как побежит... Потому что страшно до ужаса.

Всё увереннее приближалась ночь. Солнце давно скрылось за сопками. И хотя в небе ещё пламенели редкие перья облаков, на востоке небо уже сделалось тёмно-фиолетовым. Воздух медленно остывал. В низинах заклубился влажный сумрак, дневные птицы примолкли, а ночные наоборот проснулись... Лучше бы они не просыпались. А то кулдыкают прямо над головой дурными голосами — сердце каждый раз в пятки проваливается.

Пора был искать подходящее место для ночёвки.

— Костра жечь не будем, слышь, Стеслав, — прошипел гоблин. — Он на костёр как раз и выйдет.

— Замёрзнем же.

— Не. Лапника наломаем, да в нору какую-нито забьёмся. Вдвоём не замёрзнем. Мой батя по зиме, бывало, и в сугробе переночёвывал.

— Ладно, — вздохнул Стёпка. — Тебе виднее. Давай, ищи какое-нибудь укрытие. Только чтобы змей там не было. И людоедов.

— А почто я?

— А по то, что ты тайгу знаешь, а я человек городской, к лесу непривычный.

Гоблин не нашёл, что возразить, завертел головой:

— Поведаешь мне опосля.

— О чём?

— Об демонском граде.

— Поведаю. Как устроимся, так сразу и поведаю. Вместо колыбельной. Спокойной ночи, малыши, называется.

Дрэге колыбельная не требовалась, он уже спал, уцепившись за котомку, только хвост свисал чуть ли не до земли.

Смакла присматривался, принюхивался, вертел головой по сторонам, наконец решился:

— Тута укроемся, под елью. И со спины никто не подкрадёт... — он запнулся и сказал уже другим, глухим и безжизненным голосом. — Глянь-ко туды, Стеслав. Токмо голоса не подавай, коли помереть не хочешь.

Гоблин медленно, как во сне поднял руку и показал за Стёпкину спину. Лицо его побелело, рука заметно тряслась.

Стёпка, скрипнув заржавевшей от страха шеей, с трудом оглянулся: неужели Людоед? А сам уже стража на груди поскорее нащупал.

Метрах в ста от них, ниже по склону неторопливо пересекал прогалину одинокий всадник. Он ехал, низко склонив покрытую капюшоном голову, словно высматривал что-то на земле; серый плащ полностью скрывал его фигуру, над плечом покачивалось высокое копьё. Конь казался чёрным, он осторожно переступал ногами, его грива длинными космами свисала чуть не до земли. Не оглядываясь, почти беззвучно, всадник проплыл вдоль кромки леса и скрылся за скалой.

Мальчишки постояли немного и, лишь убедившись, что незнакомец отъехал достаточно далеко и уже вряд ли вернётся, двинулись в противоположную сторону, благо им с этим всадником было не по пути.

— Кто это был? — тихонько спросил Стёпка.

Гоблин пожал плечами, но Стёпке показалось, что младший слуга знает, кого они видели, знает, но говорить отчего-то не желает.

— Весич? — всё же спросил Стёпка.

Смакла помотал головой.

Жаль, подумал Стёпка, лучше бы весич.

— Но не оркимаг же?

— Хужее, — выдавил гоблин. — Хужее оркимага.

— Людоед что ли?

— Не, — ещё раз мотнул головой гоблин и больше из него не удалось вытянуть ни слова.

После этого устраиваться на ночёвку здесь, где только что проехал таинственный всадник, не хотелось. Даже если он и не вернётся, всё равно не хотелось. Поэтому они прошли ещё немного, а потом ещё, и ещё, и ещё. И всё им казалось, что они ушли недостаточно далеко. Уже сделалось окончательно темно, и лишь полная невозможность различать перед собой дорогу вынудила их остановиться. Выбирать было особенно не из чего, и они просто забрались под огромную разлапистую ель. В глубине было тесно, но сухо и уютно. Нависающие густым шатром ветви укрывали их почти непроницаемым пологом. Толстый слой хвои позволял лежать прямо на земле. Мальчишки скинули мешки, устроились как получилось. Стёпка даже ухитрился вытянуть гудящие ноги. Голода он не чувствовал, хотя за весь день считай ничего, кроме пары бутербродов, не съел.

Гоблин долго копался в своём мешке, собираясь, видимо, основательно подкрепиться, но вдруг насторожился. Услышал что-то. Слух у него был не в пример острее Степкиного.

— Что?

— Помстилось, — выдохнул гоблин. — Вроде как сучок сломился.

Он глотнул из бутыли, вытер губы рукавом.

— Вода? — спросил Стёпка.

— Сидр яблочный на воде, — протянул бутыль Смакла.

Неподалёку в самом деле звучно хрустнула ветка. Стёпка так и замер с полным ртом сидра.

Кто-то шёл по лесу, давя тяжёлыми ногами ветки и кусты вереска. Мальчишки замерли, словно загнанные кролики. Смакла припал к земле, вжался в неё, не дышал. Стёпка глотнул, не мог больше держать жидкость во рту, и ему показалось, что его звучный глоток разнёсся на всю притихшую тайгу.

Шаги приближались и, надо сказать, не похоже было, что это шёл человек. Люди так не ходят. И точно — звякнула о камень подкова, шумно, с фырканьем выдохнула лошадь. Всадник?

Стёпка очень осторожно отвёл в сторону колючую ветку. Тот самый всадник в плаще и с копьём неторопливо подъезжал к их ненадёжному убежищу. Лица его в темноте было не разглядеть, конь и всадник сливались в одну большую, неотвратимо приближающуюся неприятность.

Кажется, пришло время поработать стражу — рука привычно скользнула за пазуху. Стёпка неотрывно следил за всадником. Ясно было, что тот не случайно появился именно здесь, ведь совсем в другую сторону ехал, когда они его в первый раз увидели. Если это они его тогда видели.

Конь шагал размеренно и как-то равнодушно. Всадник слегка покачивался в седле, ехал, не поднимая головы. Было в его фигуре что-то неживое, мертвящее, смерть так иногда рисуют, только вместо копья коса должна быть.

Всадник приблизился, он был большой, высокий, а копьё вздымалось ещё выше... И проехал мимо, в двух шагах от затаившихся мальчишек. Копьё задело ветку, конь махнул хвостом, и тьма поглотила их, и шаги растворились в ночной тишине.

Стёпка выдохнул и разжал руку. Пронесло, кажется. Он оглянулся на гоблина. Смакла был бледнее смерти, его всего трясло. Стёпка страха не чувствовал, хватит, перебоялся уже. Он наоборот даже как-то слегка жалел, что не пришлось сразиться с этим странным лесным прохожим, вернее, проезжим.

— С-старуха-с-Копьём, — прошептал гоблин, едва шевеля непослушными губами. — Выследила, углыда. Бечь надоть, Стеслав. Она нам таперича покою не даст.

— А зачем? — спросил Стёпка. Бечь ему уже никуда не хотелось, набегался уже так, что ноги отваливаются. — Она нам ничего плохого не сделала. Мимо проехала и даже не заметила, — а сам подумал, что вот она какая, Старуха-с-Копьём. То-то странным чем-то от неё за версту разит.

— Дважды она нам являлась, нежить проклятущая. Утекать надоть, покудова в третий раз не явилася, — Смакла торопливо заталкивал в мешок припасы, промахивался в темноте, что-то сыпалось на землю, он сгребал вместе с хвоёй, ругался сквозь зубы. — У-у, злыдня, ни передохнуть таперича, ни глаз не сомкнуть.

— Давай лучше костёр разведём, — предложил Стёпка. — Тролли говорили, она огня боится.

— Тут-то Людоед к нам в гости и припожалует. На угощение.

— Ну и угостим его... Промеж ушей.

— Не верю я твоему оберегу. Обманет. Бечь надоть отседова подале.

— А Людоед Старухи разве не боится? Или они заодно здесь? В гости друг к другу ходят, человечинкой делятся.

Смаклу аж перекосило всего:

— Вот ты сам у него и поспрошаешь, когда он тебя жарить возьмётся... Чево делать, слышь, Стеслав? Кумекай шибче своей демонской головой, покудова Старуха не возвернулась. Мне помирать энтим летом несподручно.

Гоблин чуть не плакал. Стёпка понял, что поспать спокойно не получится, не даст ему поспать этот перепуганный гоблинёнок, так и будет до утра зубами стучать и тормошить, если от страха раньше не помрёт.

И он покумекал, и его демонская голова додумалась только до того, что неплохо было бы вскарабкаться на дерево и заночевать на нём, потому что Старуха на дерево явно не полезет, а Людоеда, если он их вдруг всё же выследит, можно будет просто спихнуть, дав ему хорошенько пяткой в лоб.

Глава девятая,

в которой демону приходится отступить

Взбираться на дерево было непросто, ведь делать это приходилось почти вслепую, на ощупь. Хорошо ещё, что сосна попалась удобная, ветвистая. Сначала Стёпка попробовал на ту ель залезть, под которой они прятались, но ему сразу же пришлось от своего намерения отказаться, потому что продраться сквозь густые и колючие еловые ветви не сумел бы и гном. А по сосне — милое дело, только скользко очень, того и гляди сорвёшься.

А когда они вскарабкались повыше и кое-как устроились, выяснилось, что ночевать на дереве чертовски неудобно, потому что не получалось ни сесть половчее, ни тем более лечь, а уж о том, чтобы задремать, вообще не могло быть и речи. Сразу сорвёшься и все кости себе переломаешь. Смакла возился, шипел что-то сквозь зубы, а в демонскую голову тем временем пришла ещё одна не самая плохая идея. Стёпка снял котомку, повесил её на сучок, и полез вверх. Ему подумалось, что если он взберётся повыше и посмотрит по сторонам, то может быть, что-нибудь и увидит.

— Ты куды? — пискнул Смакла испуганно.

— Сиди здесь. Я скоро вернусь.

Стёпка поднимался всё выше и выше. Страж ему не помогал, да его помощь и не требовалась. Что-что, а лазать по деревьям Стёпка умел и любил. Когда с папой в Карелию ездили, у бабушки на даче все деревья в округе изучил до последнего сучка и даже срывался раза два и шрам на спине заработал. Сейчас бы не упасть, потому что неизвестно, может ли страж работать парашютом. А проверять это экспериментальным путём настроения почему-то совершенно не было.

Добравшись почти до самой верхушки, он обхватил тонкий ствол, утвердился покрепче и перевёл дыхание. Половина дела сделана. Руки были перемазаны смолой, рубашка выбилась из джинсов, расколдованные кроссовки белели в темноте; дерево под ним слегка покачивалось...

— Стеслав! — жалобно позвал Смакла. — Ты здеся?

— Да куда я денусь с подводной лодки! — отозвался Стёпка. — Что ты орёшь на весь улус — Людоеда приманить хочешь? Потерпи немного, я скоро спущусь.

Сосна была высокая или просто казалась высокой в темноте. У Стёпки слегка захватило дух. Он словно парил над ночным лесом, и скрытая мраком земля со всеми её страхами и заботами проплывала где-то далеко-далеко под ним, так далеко, что если сорвёшься и упадёшь, лететь будешь долго, и неизвестно, долетишь ли вообще.

Он покрепче обхватил ствол и обвёл взглядом невидимый горизонт. Мир был велик и необъятен. И захотелось оторвать руки от дерева и раскинуть их широко-широко, и полететь, скользя над бескрайним простором в густом непроглядном воздухе, то взмывая в запредельную вышину, то плавно опускаясь к верхушкам деревьев.

Дрэга подслушал эти мысли, выпорхнул снизу прямо перед Стёпкиным лицом, мягко хлопнул крыльями и упал во мрак, чтобы скользить и взмывать и спускаться. И до чего же Стёпка ему завидовал!

Небо над головой искрилось торжественной россыпью мелких летних звёзд. Луна то ли ещё не взошла, то ли пряталась где-то за тучкой. Вверху было темно, внизу было темнее. Вообще ничего не было видно. Ночь старательно прикрывала весь Таёжный улус от края до края, а маленький демон стоял в середине этой темноты на тоненькой ветке и изо всех сил таращился на все четыре стороны, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

Потом он разглядел. На небе было много огоньков, на земле — всего один. Не так чтобы очень далеко, километрах, может, в двух, если не ближе. Стёпка сразу догадался, что это за огонёк. В лесу кто-то жёг костёр. Открыто и без боязни. И вряд ли это был Людоед, потому что... потому что вряд ли это был он. А если даже и Людоед, что с того? Заявимся по-наглому в гости и прогоним его от костра, потому что демоны, между прочим, круче любых людоедов. Только бы в последний момент не сдрейфить.

Стёпка долго вглядывался, даже глаза заболели, и чем дольше он смотрел на манящее пламя, тем сильнее ему хотелось оказаться у этого костра, сидеть рядом с людьми, кем бы они ни оказались. Пусть даже разбойниками. После мертвящей Старухи любые разбойники покажутся милейшими людьми. Они по крайней мере живые и теплые... Дрэгу бы туда послать на разведку, но он, паразит, во-первых, ещё не вернулся, а во-вторых, говорить-то всё равно не умеет.

Стёпка осторожно спустился вниз, пихнул гоблина:

— Костёр там горит. Туда пойдём.

— Это Людоед! — перепугался Смакла, и его глаза явственно отсверкнули зелёным. — Не пойду!

— Там их целая семья, — пошутил невесело Стёпка. — Людоед с людоедихой и куча маленьких голодных людоедиков. Сидят, зубами щёлкают, вкусного гоблина к ужину поджидают, — он засмеялся. — Да ты не боись, мы сначала издалека посмотрим. Всяко лучше, чем на дереве от страха трястись.

Смакла был с этим категорически не согласен, он бы лучше на дереве подрожал до утра, но Стёпка стал спускаться, и гоблин, повздыхав, последовал за ним.

Добираться до костра пришлось долго и трудно. Страж почему-то помогать не захотел, и Стёпка на него за это здорово рассердился. Не помогло даже истинное имя. Как говориться, все спят, приходите утром. Нет, не зря эта медяшка бронзовая Смакле не нравится, кроется в ней какая-то вражеско-оркимажеская подлость. То, понимаешь, работает, то не работает. Ненадёжная в общем вещь.

Подкрасться к костру следовало незаметно, потому что а вдруг там всё-таки, ну, пусть не Людоед, а, скажем, оркимаг. И лучше узнать об этом заранее. Вот они и крались с оглядками да с остановками, да прислушиваясь чуть ли не после каждого шага; да продираться пришлось сквозь хваткие и колючие заросли; да скала на пути попалась, которую едва удалось обойти; да корни под ногами; да не видно ни шиша...

Когда по стволам заплясали багровые отсветы, Стёпка опустился сначала на четвереньки, а затем и вовсе пополз по-пластунски. Смакла полз следом, и оказалось, что получается это у него не в пример лучше.

У костра сидел всего один человек. Он сидел совершенно спокойно, не оглядывался, не вертел головой, подбрасывал в костёр ветки, смотрел на огонь, думал о чём-то своём, ночь пережидал.

Обычный был человек. Не вампир, не людоед, не упырь. Просто человек. Весич или тайгарь. Охотник, скорее всего. Да, точно — охотник. Лук вон рядом лежит и колчан со стрелами.

Стёпка лежал в кустах, смотрел на бородатое задумчивое лицо незнакомца, на его спокойные несуетливые руки, на топор, воткнутый в поваленный ствол. Кажется, этого человека можно было не опасаться. Он один, он не из дружины, на оркландца ни с какого боку не похож, разве что плащом чёрным... Да и страж опасности не чует. Как думаешь, Смакла?

— Неладно тут чевой-то, Стеслав, — горячо зашептал ему в ухо гоблин. — Нечисто. Не пойду я туды, к энтому, хошь ты что со мной делай.

— Думаешь, это Людоед?

— Не похож он на Людоеда.

— Чего же тогда боишься?

Смакла вместо ответа только голову поглубже в плечи втянул: не знаю, мол, чего, но шибко боюся.

До костра было достаточно далеко и переговаривались они совсем тихо, так что охотник услышать их никак не мог.

Но он услышал.

Повернулся вдруг в их сторону и сказал в полный голос и даже чуть-чуть весело:

— А выходьте-ка вы оба к костру, мальцы! Довольно ужо за кустами животы пролёживать!

И это не было дешёвым трюком, рассчитанным на наивных простачков. Он в самом деле точно знал, где они лежат, и смотрел Степану прямо в глаза. Не мог их видеть, но смотрел и видел.

Смакла, естественно, сразу дёрнулся убегать — Стёпка едва успел схватить его за мешок. Глупо было убегать. Сами же сюда припёрлись, никто не заставлял (не считая, конечно, Людоеда и Старухи). В конце концов Стёпке вообще бояться было стыдно, со стражем-то на шее, да после блистательных побед над разбойниками, гномами и оркимагом. Ха! Ежели что, уделаем и этого шибко глазастого охотника так, что и пикнуть не успеет.

Стёпка встал, отряхнулся, заставил подняться гоблина — ох, и не хотелось же Смакле подниматься с земли! — и потащил его к костру. К теплу, так сказать, и к свету.

Незнакомец спокойно ждал, а когда они приблизились, приглашающе повёл рукой:

— Присаживайтесь к огоньку, гости нежданные. Обогрейтесь, отдохните.

В голосе его звучала неприкрытая насмешка, и сам он словно бы усмехался в усы. Его можно было понять. Выползли из ночного леса к костру два перепуганных мальца, у одного на голове шляпа хуже не придумаешь, у другого на ногах обувка не пойми какая. Грех над такими не посмеяться.

Стёпка, чтобы сохранить лицо, — он же крутой демон как-никак, — насмешку решил не замечать, огляделся и присел на лежащий на земле берёзовый ствол так, чтобы его и охотника разделяло пламя костра. Смакла помялся, пошмыгал носом, и сел рядом.

— Испужались? — спросил охотник и опять усмехнулся в усы.

— Кого? Вас? — Стёпка подумал, что неплохо было бы скинуть оттянувшую плечи котомку.

— Старуху, — пояснил охотник. — Она где-то неподалече шлындат. К костру моему наведалась давеча, да пугнул я её... Ну ничего, демон Стеслав, вскорости мы тутошнюю мерзость повыведем огнём да железом. Хозяина у этой земли долго не было, владыки державного. Отныне будет.

— А вы кто? — спросил не то чтобы уж очень удивлённый Стёпка. — Как вас зовут? А то вы вон даже имя моё откуда-то знаете, а я вас в первый раз вижу.

— Впервой видишь, а поздороваться не изволил, — прищурился охотник. Было в его широком обветренном лице что-то настораживающее, хотя он приветливо улыбался и глаза его лучились непритворным смехом. — Даже не поклонился, почтения не выказал, ровно неучь приболотная. А я тебе опосля этакого имя свое должён называть?

— Ну и не надо, — буркнул Стёпка, слегка покраснев. Ему было досадно: охотник со всех сторон был прав. Заявились на огонь два придурка невоспитанных, в голову даже не пришло поздороваться... Нет, ну откуда ему моё имя известно? Есть о чём демону белокопытному призадуматься.

Охотник его бурчание словно бы и не услышал.

— Не едино ли тебе, демон, каким именем меня отец с матерью обрадовали? Ну, пущай будет... Стодар. Зови меня, стало быть, Стодаром.

И так он это сказал, что любой дурак догадался бы: имя это он только что себе придумал и никакой он на самом деле не Стодар. Стёпка догадался, но промолчал.

А охотник долго смотрел сначала на его кроссовки, потом взглянул прямо в глаза.

— Перетолковать я с тобой хочу, Стеслав.

И Степке сразу стало неуютно. Ох, кажется, зря я гоблина не послушал! Не надо было нам к костру выходить. Пересидели бы до утра на дереве, перетерпели бы... А этот — он же меня здесь ждал! Нарочно сидел. Как оркимаг на хуторе. Может, и Старуху он подослал, чтобы она нас в нужную сторону направила. Пугнул он её, ага... И не пора ли нам опять в лес, подальше от этого Лжестодара?

Смакла, сидевший ниже воды тише травы, вдруг сполз со ствола и мягко повалился на бок. Стёпка дёрнулся за ним, хотел подхватить, поднять...

— Он уснул, — опередил Стодар его порыв. — То, о чём мы будем толковать, тёмному гоблину знать не следует и слышать не позволено. Он проснётся к рассвету и не вспомнит ничего. Нерадивый слуга тебе достался, Стеслав. Ни помощи он него, ни толку, ни защиты.

— Он мне не слуга, — возразил Стёпка.

Стодар пренебрежительно скривил губы:

— Гоблины на иное не способны, окромя как господам сапоги лизать. Ты ему воли шибко не давай — на шею сядет и обманет со всех сторон.

— А с чего вы взяли, что я стану с вами... это... толковать? — перебил его Стёпка.

Стодар так и расплылся в довольном оскале:

— А куды ты, скажи на милость, отсюдова денесся? Коли пришёл ко мне — будем беседовать по душам.

— И о чём же вы хотите беседовать? — Стёпка тоже усмехнулся, хотя и через силу. Он всё-таки наклонился и потрогал гоблина, живой ли? Смакла был тёплый. Он почмокал губами и сунул обе ладошки под щёку. В самом деле спит. Ну и ладно, пусть пока поспит.

— Об тебе, демон, и потолкуем. Али не по нраву?

Стодар усмехался, но в глазах его опасно посверкивали холодные льдинки.

— Не по нраву, — честно признался Стёпка.

— Испугался меня?

— Да нет. Просто... — он помолчал, потом вдруг неожиданно для себя самого решился. — Ладно, толкуйте.

— Верно размыслил, — сверкнул улыбкой Стодар. Чего он всё скалится, словно людоед голодный? — Тады ответь мне поперву, кто тебя призвал под наше небо и для чего?

Вроде бы никакого подвоха в вопросе не было. Стёпка прикинул и так и этак, потом показал на Смаклу:

— Вот он призвал. Богатство себе выпрашивал. А что?

Стодар пренебрежительно поморщился:

— Не смеши меня, демон. Немытому гоблю не по плечу столь сложное магическое деяние.

— Он у Се... у хозяина в книге тайком прочитал.

— Лжа и небыль, — отмахнулся Стодар. — Малым детям этакое для забавы сказывать. Не желаешь правду отвечать, али сам веришь? Вижу, что веришь. Ну, воля оно, конешно, твоя. Поведай тады, ежели не тайна, куда идёшь с полной сумой и деньгами немалыми? Почто? Кто тебя послал на верную погибель? Серафиан али сам отец-заклинатель?

— Почему на погибель? — растерялся Стёпка.

— Неспокойно нынче в Таёжном улусе, — охотно пояснил Стодар. — Оркимаги, разбойники, гномлины... Не совладаешь со всеми-то в одиночку, хошь ты ежели и демон. Не совладаешь.

— Совладаю, — сказал Стёпка. — Уж как-нибудь.

— Воля твоя. Однако же — кто послал? Ответишь?

— Никто меня не посылал, — кажется, про Ваньку Стодару ничего не известно, ну и незачем ему говорить. И так слишком много знает. — Я по своим делам иду. Сам, — сказал и вспомнил наставления Купыри: "ничего никому о себе не рассказывай." Ага, не расскажешь тут! Да они уже и без того почти всё обо мне знают! Сбрешешь такому вот Стодару про отроческий полк — в лицо рассмеётся. Неспроста, наверное, после каждого слова скалится. Знает что-то обо мне такое, что знать бы ему не следовало.

— У демонов не бывает своих дел, — сказал Стодар веско.

— А у меня бывают, — упрямо возразил Стёпка. И на этот раз он не лукавил, у него действительно было в этом мире своё очень важное дело.

— По всему тады выходит, что ты, Стеслав, демон шибко непростой, — Стодар развёл руки в стороны, и под его плащом — бардовым, а не чёрным, как показалось сначала — тускло блеснул краешек кольчуги. — Опасный демон.

— Не трогайте меня, и вам ничего не будет, — буркнул Стёпка. — А то набрасываются со всех сторон. Достали уже!

— Я не набрасывался, — улыбнулся Стодар. А его глаза добавили: "Пока не набрасывался". — А кто тебя, Стеслав, оркландским оберегом осчастливил?

— Не знаю. Он не назвался.

Стодар неприятно захихикал:

— Неужто этак бывает? Столь дорогую и сильную вещицу, за которую любой оркимаг полжизни отдаст не торгуясь, вот этак-то легко подарил, и даже себя назвать запамятовал. И ты взял.

— Взял и не жалею, — Степка незаметно, благо темно было, коснулся стража: не пора ли истинное имя вспоминать? Разговор явно сворачивал куда-то не туда и вообще, всё было не так с этим охотником. Впрочем, какой из Стодара охотник, видно же, что он воин, дружинник весский, если не чародей.

Стодар хитро щурился на него поверх затухающего костра.

— Не жалею, — с вызовом повторил Стёпка.

— Да ить... поздно уже жалеть.

— Почему? — не хотел Стёпка спрашивать, да само спросилось. Очень уж многозначительно произнёс Стодар это своё "поздно!"

— А сними-ка ты его с шеи. Тотчас же и сними, не мешкая. Ну!

А вот здесь уже был подвох, точно был — и ещё какой! Стёпка, само собой, сразу это просёк. Он сунул руку за пазуху, взялся за тёплую пластину и почувствовал, что страж готов сам выпрыгнуть наружу. Словно его тянул кто, осторожно, но настойчиво. Кто, кто, ясно кто. Нашёл дурака. Стёпка сжал стража — и вытаскивать стража не стал. Изобразил только, что будто бы тянет изо всех сил и ничего у него не получается.

Стодар забыл про усмешку, смотрел внимательно, даже привстал слегка. Ожидал, наверное, что снимет сейчас глупый демон оберег — и хватай его голыми руками. Увидев, что оберег остался висеть на Стёпкиной груди, он многозначительно кивнул:

— А я об чём толкую. Прикипела к тебе намертво отрава оркландская, душу твою насквозь чернит. А ты и рад: этакую силу ни за что получил!

И тут с лицом Стодара произошло что-то удивительное. Оно вдруг размылось, задрожало, поплыло, и Стёпка сквозь ухмыляющиеся губы, сквозь усы и бороду увидел совсем другое лицо — чисто выбритое, сухое, хищное, недоброе. Одни глаза остались прежними. Зрелище было, честно говоря, довольно неприятное и даже отталкивающее. Словно в одном человеке другой притаился, словно он влез туда, в голову, устроился по-хозяйски, а прежнее лицо для маскировки оставил... Оборотень! Точно — оборотень! Ухмыляется, а самому и невдомёк, что его подлинное лицо разглядеть можно.

— А у вас ус отклеился, — не удержался Стёпка.

— Какой ус? — опешил Стодар. Узнать цитату из фильма он, понятно, не мог, но смысл её, кажется, уловил, и маска добряка-охотника снова сделалась непрозрачной и надёжно скрыла его истинную, не слишком симпатичную физиономию. И даже трудно было поверить, что это лицо — ненастоящее.

— Какой ус? — спросил он снова.

— Да хватит вам притворяться, — сказал Стёпка. — У вас лицо такое же, как моя рубашка. Обманка чародейная. Вы что, боитесь, что я ваше настоящее лицо увижу? Так я его уже вижу.

— Охо-хо, — наигранно улыбнулся Стодар. — Зорок ты, демон, чересчур да догадлив. С тобой, как погляжу, ухо надо держать востро. Что ж, так и быть...

Он не сделал ничего, но усмехающийся бородатый охотник вдруг — раз! — и исчез. Стёпка молча рассматривал настоящий облик весича. Это был мужчина лет примерно сорока, без бороды и усов, с высокими скулами, квадратным волевым подбородком, прямым носом и густыми бровями. Темные волосы его были завязаны сзади в хвост — так обычно делали чародеи и маги. Очень запоминающееся было у Стодара лицо. Запоминающееся и неприятное. Жестокое, злое. Лицо человека, с которым Стёпка не хотел иметь вовсе никаких дел.

— Ты увидел меня, тебе полегчало? — спросил Стодар. Он больше не усмехался и говорил теперь по-иному, правильно, без простецких словечек. Решил, наверное, что нет больше смысла охотником прикидываться.

— Зачем вы меня обманывали? — вопросом на вопрос ответил Стёпка.

— Ты обманывал меня, я — тебя, — Стодар слегка выпрямился, и пламя костра, вспыхнув вдруг с новой силой, высветило кольчугу, широкий пояс и просунувшуюся из-под плаща рукоять меча. — Нельзя доверяться рабу оркландского оберега.

— Я не раб!

— Если ты не раб, сними его с себя, — вновь предложил Стодар, и даже руку к Степану протянул ладонью вверх: сними, мол, и мне отдай.

— Я сниму, а вы его себе заберёте, да?

— Я отвезу его государеву наместнику. Он теперь в Проторе стоит с двором. Там и царёвы чародеи с ним вместе. Они сообща обратят это порождение врага в безвредный и бессильный прах. Самому мне, ведаю, не совладать.

— А если я его не отдам?

— Тогда, демон, я возьму его у тебя силой, — с угрозой произнёс Стодар. И руку на меч положил, но потом наклонился и добавил негромко и доверительно. — Я помочь тебе хочу, Стеслав, от беды тебя уберечь. Доверься мне, я тебе худа не желаю.

Стёпке понятно было, что этот весич намного хуже Никария. Никарий злой и глупый, а Стодар умный... и тоже злой. А все его доверительные слова о помощи — враньё. Он думает, что демона обмануть легко. Ещё бы конфетку посулил.

— Не хочется мне его снимать, — решил Стёпка подразнить Стодара. — Он в самом деле прикипел ко мне, так и твердит: не верь весичам, не верь! Так и твердит.

— Не слушай его! — возвысил голос Стодар. — Он тебя лжой окружает, к погибели ведёт! Немало душ чёрные маги своими гнилыми посулами сгубили. Я помогу тебе! Вместе мы одолеем оркландское зло!

— А со мной что потом будет? — спросил Стёпка.

— С тобой? — Стодар на секунду смешался. — А тебя мы... отпустим обратно... домой тебя отправим, — искренности в его голосе не было ни на кедрик. Врал он и не краснел при этом.

— Ага, отпустите, — закивал Стёпка. — Только сперва в узилище меня засадите, допросите с пристрастием, а потом, ежели я вам не понравлюсь, на костре сожжёте, как это... как исчадие поганых недр.

— Ты слишком плохо о нас думаешь! — Стодар в притворном негодовании даже руками замахал.

— Лучше плохо думать, чем хорошо гореть, — неожиданно вырвалось у Стёпки, и ему даже самому пришлось по душе, как он это ловко сказал.

— Я обещаю тебе свою защиту и покровительство! — Стодар прижал руку к сердцу. — Волос с твоей головы не упадёт. Клянусь всеми своими предками до седьмого колена!

— Да не нужна мне ваша защита! Я сам могу себя защитить, понятно! Не отдам стража! Дураков нет!

Стодар вскочил, набычился. Видно было, что ему до смерти хочется взять вот так вот за шиворот строптивого отрока, да и вытрясти из него всю его вздорную душу. Но он понимал, что с демоном такой номер не пройдёт, вот и скрипел зубами в бессильной злобе и за меч хватался.

— Не упорствуй, демон! Покорись! Тебе всё одно некуда бежать!

— А я и не собираюсь никуда бежать! — Стёпка хотел тоже вскочить, но передумал и остался сидеть на бревне: так обиднее получалось, как будто не боится он никого и ничего и все эти сердитые Стодары ему по фигу. — Погреюсь немного да и пойду, куда шёл. И никто меня не остановит.

Схватки с весичем он не боялся, уверен был, что одолеет Стодара одной левой. Но Смакла... Гоблин крепко спал и все беды и тревоги подлунного мира нисколько его сейчас не волновали.

— Покорись, демон, по своей воле!

— Не желаю я вам покоряться! И никогда не покорюсь! Нет на то моего согласия. Мы, демоны, свободу шибко любим. Нам простор нужен, свежий воздух и молока побольше! — зачем Стёпка ляпнул про молоко, он и сам не знал, вырвалось вдруг ни с того ни с сего. Для прикола. Он легонько пихнул гоблина под рёбра, — Смакла, просыпайся! Нам уходить пора. Слышишь меня? Вставай!

Гоблин, не открывая глаз, поднялся. И тут Стёпка оплошал. Ему бы ухватить Смаклу да удержать, но он просто не успел сообразить, подумал, что гоблин и в самом деле проснулся. А тот пошёл вдруг, как лунатик, к весичу, прямиком через костёр. Хорошо, что он был в сапогах. Рассыпались искры, взметнулось пламя... Смакла остановился перед Стодаром, покачался, улёгся у его ног и опять уснул!

Стёпка до боли закусил губу. Ах вот ты как! Переиграл! Ну, хорошо же! Будет тебе рассвирепевший демон. Ты хотел битвы, маг, ты её получишь. Сам напросился. Демоны друзей не бросают!..

— Покорись со смирением! — Стодар поставил ногу в остроносом сапоге на гоблинскую спину. — Я, маг-дознаватель Всецарской Чародейной палаты, повелеваю тебе: смирись!

— В гробу я видел всю вашу палату и ваше смирение! — крикнул Стёпка распаляясь. Он сам не заметил как вскочил на ноги. Страж вибрировал на груди, сил было хоть отбавляй, душа рвалась в бой. Щас как врежу этому дознавателю промеж глаз! — Отдавайте мне Смаклу добром, и я вам ничего не сделаю! Клянусь!

— Приди и возьми его сам! — захохотал Стодар, и был он похож в этот миг на заправского киношного злодея. А для полноты картины он еще и наступил гоблину на голову и вдавил его лицо в землю. И бедный Смакла даже не дёрнулся, так и лежал бессловесным мешком.

— Я ТЕБЯ сейчас возьму! — Стёпка скинул котомку и шагнул вперёд. Он так разозлился, что готов был порвать весича на куски голыми руками. Вот бы где оркимагов меч пригодился!

— Убери ногу, гад!

Пламя костра взметнулось двумя языками; они прянули в небо, щедро рассыпая искры, потом разом качнулись к Степану. Они были похожи на огненных змей, и от них исходил нешуточный жар. Стодар думал запугать демона — демон не испугался. Огненные языки, не дотянувшись, бессильно увяли: страж своё дело знал и исполнял службу с похвальным усердием.

Стёпка двинулся вперёд. Злая сила захлестнула его, она брызгала во все стороны, её было много, не на одного Стодара хватит, на всю их чародейную палату, да ещё и останется. Сейчас заберу Смаклу, и ничего ты мне, гад-дознаватель, не сделаешь. Всю жизнь потом будешь вспоминать нашу встречу и вздрагивать от ужаса.

Стодар отступил на шаг и щёлкнул пальцами. Из темноты разом выдвинулись два весича, справа и слева от мага. Они были как близнецы: высокие, плечистые, в простой одежде, без шлемов, без кольчуг, и оба со взведёнными самострелами. И направлены самострелы были, разумеется, не на Степана — догадывались, гады, что демону стрелы не страшны, — они целили в Смаклу.

Стёпка не успевал. При всём желании не успевал, да ещё и двое их было. Трое — со Стодаром. При любом раскладе хоть одна стрела в гоблина всяко попадёт. Пришпилит его спящего к земле, словно жука, и кончится короткая гоблинская жизнь. Стёпку такой исход, ясное дело, не устраивал.

— Покорись, демон! — торжествовал Стодар. — Мал ты ещё поперёк магов своеволить!

Он сиял. О, как он сиял! У него было такое лицо, словно ему на день рождения вдруг крутой компьютер неожиданно подарили. Он, наверное, уже предвкушал, как будет перед государевым наместником и всей чародейной палатой похваляться, что вот, мол, он какой — демона выследил и добыл. И наградят его за такой подвиг какой-нибудь блестящей побрякушкой или дадут пожизненную привилегию стоять перед царём в нечищеных сапогах. У Степана при виде этой довольной чародейской физиономии аж в душе всё вверх ногами перевернулось. И до того ему захотелось испортить дознавателю праздничное настроение, что он, кажется, что-то такое неожиданно для себя сотворил. Кажется, даже что-то очень магическое. Сам-то он не сразу об этом догадался, он это по изменившемуся лицу Стодара понял. И по тому, как амбалы с самострелами дёрнулись и в Смаклу получше прицелились.

— Не б-балуй, отрок! — сказал Стодар и — не показалось ли? — голос его дрогнул. И глаза испуганно по сторонам метнулись. И ногу с головы гоблина он убрал. Сообразил, что не стоит дразнить рассвирепевшего демона. — Покорись!

Стёпка перевёл дух и расслабился. Оказывается, он стоял в шаге от костра, пригнувшись и выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, словно дикий зверь перед прыжком.

— Ладно, — сказал он хрипло. Ах, как трудно, оказывается, признавать поражение! Как трудно смиряться, сознавая полное бессилие как раз тогда, когда до предела переполнен небывалым могуществом! Сколько сил внутри, а применить нельзя! — Ладно. Ваша взяла, гады! Пусть он пока у вас останется. Ненадолго. Но я с вами ещё встречусь. Вот увидите. Не обрадуетесь тогда. Вся ваша чародейная палата не обрадуется. Особенно, если со Смаклы хоть волос упадёт. Кровавыми слезами умоетесь. Клянусь всеми вашими предками до седьмого колена!

Он подхватил котомку, забросил её за спину, развернулся и пошёл прочь от костра, в темноту, в лес, в ночь. Он изо всех сил старался держаться прямо и уверенно, но сам так и представлял себе, как срывается с тетивы толстая стрела, как пробивает котомку, спину и высовывает своё хищное жало из груди. Он откуда-то твёрдо знал, что стрелять весичи не будут, что даже если они выстрелят, страж убережёт хозяина... И всё равно было страшно. И очень хотелось или оглянуться или побежать что было духу.

— Вернись, демон! — опомнился наконец Стодар. Он никак не ожидал, что демон может просто взять и уйти. — Вернись, или мы убьём твоего слугу!

— Другого найду! — не оглядываясь, отозвался Стёпка. — Порасторопнее.

Он блефовал, конечно, ну, то есть, обманывал, ведь ясно же было, что не станут они сейчас в Смаклу стрелять. Пока Стёпка на свободе, младший слуга в безопасности. Как сыр в мышеловке.

— Вернись! — в голосе мага уже звучало признание неудачи: не удалось повязать строптивого демона, ускользнул, из самых рук вывернулся. — Ещё не поздно договориться!

— Поздно, — сказал сам себе Стёпка, углубляясь в лес. — Не хочу я с вами, гады, договариваться.

Потом он остановился и оглянулся. Весичи стояли у костра и смотрели ему вслед. Он далеко отошёл, но у него было такое ощущение, что они всё равно очень хорошо его видят. Неприятное такое ощущение. Стёпка не удержался и показал им кулак. И Стодар, угадав своим магическим чутьём это движение, испуганно вжал голову в плечи, решил, наверное, что демон шарахнет сейчас по нему какой-нибудь молнией. Жаль, что Стёпка не мог на самом деле запузырить в него хорошим таким разрядом вольт этак на тысячу.

— Мы не прощаемся с тобой, Стеслав! — крикнул Стодар, выпрямляясь. — Ты был прав, мы ещё встретимся! И очень скоро! Ежели тебе надобен твой слуга, приходи за ним в Протору. Мы будем тебя там ждать. А коли ты через три дня не явишься, твоего слугу сожгут на костре как прислужника оркландского подсыла! Обещаю! — и он от души пнул лежащего у его ног гоблина. А потом ещё раз, и ещё! Злобу вымещал и убедить хотел в том, что жалеть и щадить Смаклу никто не намерен.

Сволочи! Стёпка рванулся было из-за кустов, но его будто кто за шиворот ухватил, куда, мол, малец, стой здесь и не рыпайся! Страж не пускал хозяина и был, разумеется, прав. И поэтому хотелось сорвать его с шеи, зашвырнуть подальше и уже без помех рвануть к костру... А без стража к костру соваться нет смысла. Повяжут в два счёта. Ладно. Стёпка скрипнул зубами. Никогда не скрипел, даже не знал, как это делается, а тут скрипнул. Громко, от души. Ладно, гады. Всё равно мне в Протору так и так добираться. Весичи об этом не знают, а мне по пути. Всё к лучшему. Смакле, можно сказать, повезло: не придётся ноги по горам стаптывать, с магами поедет в Протору. Как пленник, правда, поедет... Или побежит связанный за всадниками, а они его подгонять будут, копьями колоть, издеваться. Нет уж, лучше на своих двоих. Бедный Смакла! Все шишки на него. Такое вот себе счастье и богатство наколдовал, лучше не бывает. Правильно Серафиан говорил, что за всё надо платить.

Стёпка постоял ещё немного, поскрипел зубами, беззвучно ругаясь всякими нехорошими словами, потом развернулся и пошёл в лес, подальше от весичей. Ничего кроме злости он сейчас не испытывал. Он не боялся леса, не боялся темноты. Темнота боялась его, даже деревья, казалось, расступались, вздымая ветви, чтобы не дай бог, не зацепить. И Людоеду, похоже, крупно повезло, что он не встретился этой ночью с рассвирепевшим демоном, а то одним людоедом в Таёжном улусе стало бы меньше.

Глава десятая,

в которой демон торгуется с гномлинами

Демон сидел под большой елью, прямо на земле — и переживал. Ему было стыдно и горько, его душила злость, он скрежетал зубами и в бессильной ярости сжимал кулаки, вновь и вновь вспоминая и переигрывая в свою пользу столкновение с подлым магом-дознавателем. В общем, он махал кулаками после драки. А что ему ещё оставалось делать? Его победили, да, победили, оставили его с носом, и не помог ему ни хвалёный страж, ни демонское происхождение. Не бывает на свете самых крутых, всегда найдётся кто-то ещё более крутой. Вот и нашёлся.

Опять не сумел он Смаклу защитить. А как похвалялся, со стражем, мол, нам бояться нечего и некого! Стыдно вспоминать. Эх, дать бы этому Стодару, как тому колдуну в лесу дал, чтобы в кусты унесло вверх тормашками! Впору было завыть по-людоедски — у-у-у-у!

А Смаклу-то ведь они и допросить могут. С пристрастием. И даже наверняка будут расспрашивать о нём, о демоне: кто он, что он и откуда? И на что способен? Смакла, конечно, не слишком много знает, но всё же... Ох, и доберусь я до кого-то! Нет, ну какие же гады все эти весичи! Ну, или почти все. Страж им, видите ли, не нравится! Конечно, не нравится, ведь пока он на Стёпкиной шее висит, не видать им демона как своих ушей. Чёрт, и чего они ко мне привязались! И главное — сразу все! Других демонов им, что ли, мало? Навызывали бы их себе, сколько влезет, и беседовали бы по душам и с пристрастием, если так приспичило.

Хорошо хоть Дрэга вернулся. Отыскал как-то в тёмном лесу, по запаху, видимо, прошуршал по хвое, толкнул сухим носом в ладонь, уселся на котомку и уснул, засунув голову под крыло. Крепко он к Стёпке привязался, а ведь мог бы на воле остаться... Впрочем, он и так на воле, кто его держит. Это Смакла сейчас в неволе, и вот его-то как раз крепко держат. Стёпка вновь сжал кулаки. У-у-ух!!!

Прекратил заниматься пустыми переживаниями он только тогда, когда замёрз. До того замёрз, что буквально трясся от холода и стучал зубами на весь лес. И не сразу вспомнил, что в котомке лежит тёплый плащ и шапка. Осторожно переложив дракончика на колени, он развязал котомку, долго шарил в её тёмных недрах, вытащил плащ, сразу накинул на плечи, затем нахлобучил и шляпу. Сразу стало заметно теплее, зубы по крайней мере больше не стучали. Тонкий на ощупь плащ согревал изумительно. Шапка была, конечно, не такая прикольная, как у Смаклы, но голову прикрывала.

Потом ему надоело сидеть в темноте и таращиться во мрак, ничего перед собой не видя. И он решил развести костёр. И для начала, подражая Смакле, пощёлкал пальцами. Но поскольку с заклинаниями у него было туго, свечи, обнаруженные на дне котомки, зажигаться не пожелали. Тогда он достал огниво. Фитиль с готовностью вспыхнул от первой же искры. И похоже было, что он так гореть может сколько угодно, потому что он не обугливался и не уменьшался. Наверное, он был такой же магический, как нож и увеличительное стекло. Очень удобно, когда в запасе такое огниво имеется. Жаль только, что с его помощью нельзя вызывать тех огромных собак, что в сказке все желания исполняли. Узнал бы тогда Стодар, как воровать друзей у демонов.

Пламя с готовностью принялось пожирать сухие ветки. Стёпка не сразу сообразил, что развёл костёр прямо под деревом. Пришлось торопливо сдвигать уже пылающие ветки подальше от низко нависающий еловых лап, чтобы не устроить лесной пожар.

С костром было теплее и веселее. Стёпка кутался в плащ, смотрел в огонь... однако покоя в его душе всё равно не было. Да и какой тут покой! Смаклу надо спасать, погубят ведь его весские чародеи. Вон как Стодар его пинал, словно колоду бесчувственную. Гоблинов за людей не считают, а сами на людей только внешне похожи... Вот тебе и демон, всех друзей растерял: Ваньку, Смаклу. Всех спасать придётся. Ваньку из элль-фингского плена, Смаклу из весского. Не так как-то всё пошло, не задалось с самого начала, и приключения почему-то не слишком весёлые получаются. Потому что, наверное, других приключений в настоящей взрослой жизни и не бывает. Потому что, наверное, приключения — это всегда что-то трудное, жестокое и даже кровавое.

Стёпка понятия не имел о том, как будет выцарапывать гоблина из рук магов-дознавателей. Смутно рисовалось ему что-то вроде подземного хода в темницу, представлялась жестокая рубка со стражниками, выломанные решетки, погоня, крики в темноте, красивая финальная схватка с главным гадом и что-то ещё столь же глупое и неправдоподобное. А когда он пытался придумать что-нибудь настоящее, серьёзное, у него сразу портилось настроение, потому что ничего настоящего не придумывалось. Потому что если даже один маг сумел переиграть его здесь, в лесу, то что будет, когда они встанут против него всей своей чародейской палатой! Уроды!!!

Он вспомнил метнувшийся взгляд Стодара. Что он такое во мне увидел? Полыня тоже тогда в замке заметно смешался. Словно чудище узрел омерзительное, чешуйчатое и клыкастое. Стёпка повертел перед глазами руки с растопыренными пальцами. А вдруг эти маги могут видеть его виртуальную кошмарность? Видеть её даже без магического кристалла? Забавно. Не оттого ли они меня и боятся и исчадием поганых недр называют. Ну и пусть видят что хотят, я-то точно знаю, что я нормальный. И Серафиан ничего такого во мне, кажется, не разглядел. Уж он-то мне бы сказал.

Никто не потревожил его до самого утра. Ни Людоед, ни хищники, ни даже Старуха. Возможно, она и проезжала где-то неподалёку, но Стёпка её не видел. Он свернулся калачиком под плащом и заснул. Рядом с ним на котомке чутко спал Дрэга. И когда что-то трещало в кустах или в костре звучно стрелял сучок, дракончик поднимал голову и прислушивался. И его глаза пронзительно посверкивали в темноте чистейшими изумрудами.

* * *

Проснулся он, что называется, ни свет ни заря. Костёр давно догорел, было зябко и неуютно. От долгого лежания на твёрдой земле затекли руки и ноги, одежда казалась влажной; хотелось горячего чая и булочку с повидлом, хотелось просто нормально умыться тёплой водой а потом вытереться сухим пушистым полотенцем... Хотелось домой. Он покопался в котомке, сжевал всухомятку кусок хлеба с мясом, поскоблил зубами твёрдый сыр, съел на сладкое несколько изюмин, накормил Дрэгу — и побрёл себе потихоньку штурмовать уже совсем недалёкий перевал.

Идти одному было невесело. Неуютно было одному. Даже Дрэга его покинул: сорвался с плеча, пометался туда-сюда среди кустов и исчез по каким-то неотложным драконьим делам. Стёпка знал, что он всё равно вернётся, но ему хотелось, чтобы сейчас рядом был хоть кто-нибудь свой. Да разве объяснишь это дракончику.

Тропинок здесь не было, и он шёл напрямик, вверх, по всё круче и круче вздымающемуся склону. Иногда он оглядывался назад. Почему-то ему казалось, что он сможет увидеть вдали башни Летописного замка. Но везде был только лес, со всех сторон лес, волнами взбегающий на пологие сопки.

Специально он не искал, но ему повезло выйти на то место, где прошедшей ночью пленили Смаклу. Стёпка сразу узнал эту полянку. Вот и бревно, и потухший костёр, и примятые кусты, в которых прятались два амабала. Вон и шляпа Смаклы. Нарочно лежит на самом видном месте. Смотри, мол, демон, твой гоблин у нас, и мы тебя оченно ждём. Стёпка затолкал шляпу в котомку, покрутился вокруг, ничего больше не нашёл и двинулся дальше. Дождётесь вы меня, гады, себе на голову. Оченно пожалеете, слово демона-экзепутора.

Быстро светлело. Стёпка ёжился от холода. Промокли не только кроссовки, промокли до колен и уже почти целиком вернувшие себе заколдованный вид джинсы. Серафианова простейшая магия оказалась самовосстанавливающейся. Была бы она ещё и водонепроницаемой, цены бы ей не было.

Ноги за ночь нисколько не отдохнули, они гудели и шагали через силу, и поэтому Степке приходилось то и дело устраивать себе небольшие привалы. За один день не сделаешься двужильным бывалым путешественником — это он уже понял. И ещё у него появилось страшное подозрение, что им не сделаешься даже за неделю.

Прямого пути вверх не получалось. То скала дорогу преграждала, то заваленное упавшими стволами место давнего лесного пожара, то непролазные заросли орешника. Однако заблудиться Стёпка уже не боялся, потому что Братние сопки возвышались прямо перед ним — при всём желании не промахнёшься.

...Из-подо мха бежал ручеёк, прозрачный, холодный до ломоты в зубах, с необыкновенно вкусной, почти сладкой водой. Стёпка напился вволю, посидел, глядя вниз, на раскинувшуюся до горизонта тайгу, подышал во всю грудь свежим воздухом, собрался вставать, чтобы продолжить своё нелёгкое восхождение — и не встал. Неподалёку отчётливо брякнуло о камень что-то металлическое. Щит или окованные ножны меча.

Вжавшись во влажный мох, он напряжённо прислушивался. Вот ещё раз брякнуло, уже поближе, и голоса вроде бы послышались, приглушённые, осторожные — так разговаривают, когда не хотят выдавать своё присутствие. Стёпке почему-то подумалось, что это маги-дознаватели в засаде сидят, демона дожидаются, сети ловчие приготовили или заклинания безотказные, против которых ни одному демону не устоять, будь он хоть семи пядей во лбу. Встречаться с магами не хотелось совершенно, потому что их там могло быть слишком много даже для рассвирепевшего демона. Да и страж болтался на шее как-то равнодушно, ни в бой не звал, ни помощи магической не обещал, как будто ему была глубоко по барабану притаившаяся за кустами вражеская засада.

И Стёпка благоразумно отполз вниз как можно дальше и взял ещё правее, стараясь держаться так, чтобы его от засады скрывали кусты. И после того шёл уже не беспечно, а всё оглядывался да прислушивался, и шуметь старался поменьше, хотя это ему, честно говоря, почти не удавалось.

А потом Дрэга упал неожиданно сверху на котомку и здорово напугал, и будь дракон человеком, несдобровать бы ему за такие фокусы, но с бессловесной твари что возьмёшь... Он куснул Стёпку за ухо и вдруг сделал то, что от него никак не ожидалось: спланировал на землю, сложил крылья и скрылся в траве, только хвост мелькнул. Оказывается, дракончики не только летать умеют, но и бегать по земле, словно ящерицы, да ещё как ловко.

Стёпка, не ожидая ничего плохого, двинулся за ним... Откуда он мог знать, что дракончик покусыванием предупреждал его: подожди, мол, я сначала сам проверю безопасен ли путь. Он и подумать ни о чём таком не догадался, он был твёрдо уверен, что вражескую засаду оставил далеко позади, внизу, у ручья, и потому топал вслед за Дрэгой смело, сквозь кусты, по камням, в небольшой густо поросший можжевельником распадок, прекрасное место для отдыха перед ещё более трудным и крутым подъёмом...

Там они его и ждали. Словно заранее знали, что он выйдет именно сюда. Стёпка остановился, тяжело дыша и глядя на них, и не было у него ни сил ни желания отступать.

Перед ним расположилась широким фронтом целая армия. Весь распадок от края осыпи до небольшой берёзовой рощицы, был заполнен стоящими плечом к плечу воинами. Словно подгадавшее к этому моменту солнце осветило их шлемы, кольчуги, наконечники копий, чёрные щиты. Ну и что, что это были не весичи и не оркландцы; ну и что, что это были всего лишь мелкие гномлины? Зато их было много, даже навскидку — явно больше тысячи. Слишком много даже для почти непобедимого демона. Который, между нами, в своей непобедимости уже оченно сомневался.

Они стояли и угрюмо смотрели на Степана из-под низко надвинутых шлемов; бороды воинственно топорщились, глаза сверкали. "Попался, ворёныш!". Не сбрехал Зебур, не зря грозился отомстить. Выследил. Вернее, выследили. Явно, что по его просьбе.

Стёпка вздохнул, скинул котомку на землю. Он понятия не имел, что ему делать. Бежать было стыдно и, наверное, поздно. Бросаться сдуру на копья и геройски сражаться с этими сердитыми коротышами? Несерьёзно как-то... Может, получится миром разойтись... Хотя, вряд ли.

Качнулись над гномлинским войском двухвостые, тёмно-зелёные с золотом флаги, дружно захлопали крылья, и из-за спин воинов поднялись в воздух сотни драконов со всадниками. Недавно таким же был и Дрэга. Всадники потрясали арбалетами и носились над войском словно оглашенные, непостижимым образом ухитряясь не сталкиваться друг с другом. Они были похожи на готовящийся к последней атаке рой рассерженных пчёл. Очень больших и очень рассерженных пчёл, которые могут зажалить до смерти любого врага.

Стёпке стало совсем тоскливо. Ещё и эти, с отравленными стрелами. Вот от них точно никуда не скроешься, как стрельнут разом — никакой страж не спасёт.

Из мельтешащего драконьего облака вырвался один, видимо, самый отчаянный гномлин-наездник. Он заливисто гикнул и прянул на Стёпку, вскидывая арбалет.

Степан знал, что от одного-то болта он всяко увернётся... Но уворачиваться ему не пришлось. Из зарослей можжевельника навстречу гномлину внезапной стрелой выметнулся Дрэга. Он встретил врага грудь в грудь, смело распахнув крылья и выгнув шею. Гномлинский дракон испуганно вильнул, избегая неминуемого столкновения, всадник нелепо взмахнул руками; болт сорвался и унесся в небо. Посрамлённый лихач бесславно вернулся к войску, а Дрэга, торжествующе курлыкнув, перевернулся через голову, и уселся на Степаново плечо. И опять куснул его за ухо, словно укоряя: что ж ты, хозяин, не послушался, не подождал моего возвращения, а теперь я и сам не знаю, как выкручиваться будем.

В гномлинском войске удивлённо заохали, загомонили, не могли поверить, что у демона есть свой дракон. И Стёпка им всем назло почесал у Дрэги спинку, и дракончик презрительно стрельнул глазками влево-вправо, явно гордясь своим, таким высоким хозяином, который не на драконе ездит, а наоборот — возит его на своём плече. И по гномлинскому войску опять прокатился удивлённый ропот, из одного конца в другой.

Строй воинов раздвинулся, и вперёд выехал на крупном драконе разодетый в пух и прах гномлин. Именно выехал, неторопливо и значительно. Доспех на нём сверкал золотом, шлем был больше похож на корону. И дракон его тоже был весь увешан позолоченными висюльками, налобниками какими-то, нашейниками, накрыльниками и подлапниками. Даже на хвосте болтались золотые кольца.

Гномлин поднял забрало, долго смотрел на Стёпку. Он был безудержно бородат и яростно краснощёк. Его обтянутый кольчугой живот очень представительно выдавался вперёд. Видимо, это был царь. Гномлинский царь. Большая шишка маленького роста.

Царь чуть шевельнул рукой, и к нему с готовностью подлетели два гномлина, настолько увешанные оружием, что были похожи на стальных дикобразов. Они приземлили своих драконов по обе стороны царя, и с нескрываемой враждебностью уставились на Степана, нарочито держа руки на арбалетах. Это явно были телохранители, только зачем же на них так много оружия и как они со всеми этими острыми железяками будут управляться, если, скажем, на их расфуфыренного царя нападёт вдруг какой-нибудь не слишком уважающий мелких коронованных особ демон?

Стёпка смотрел на гномлинов, и ему было ясно, что он опять вляпался в очередное так называемое приключение. Недолго длилась спокойная жизнь. Всего несколько часов. И некуда податься — а ведь тайга казалась такой необъятной, такой нехоженой, такой безлюдной, безгномной и безоркимажной, что затеряться в ней маленькому демону ничего не стоит. Скрылся за деревьями — и ищи меня свищи... Ан нет, не получается, всюду находят, словно по запаху, словно демона за сто вёрст и днём и ночью видно.

Гномлинский царь пришпорил дракона и тот заковылял, переваливаясь вперёд, волоча по земле брюхо и увешанный кольцами хвост. Телохранители ползли следом. Царь остановил дракона шагах в пяти от Степана, и дракон сразу облегчённо поджал лапы. Умаялся бедняга этакую сиятельную тяжесть на себе таскать.

Дрэга повозился на Стёпкином плече, нервно подёргал хвостом и затих. Но чувствовалось, что он готов сорваться с плеча в любой миг.

Стёпка смотрел на царя. То был толстый дородный гномлин, с головы до ног упакованный в кольчугу. На поясе топор и меч, копьё за спиной, всё как полагается. Он был бородат до косматости, но ещё не сед. В лице — надменное презрение и ни капли страха. Ещё бы — с таким-то войском за спиной! Лицо щекастое, неприятное, вредный, сразу видно, царь у гномлинов.

Царь в свою очередь тоже внимательно разглядывал Стёпку. Телохранители за его спиной настороженно следили за каждым Стёпкиным движением, держа наготове взведённые арбалеты. Стёпка нервно поглядывал на них, помня про отравленные стрелы.

— Ты почто, отрок, за долинников стоишь? — спросил царь гнусавым голосом, так спросил, словно не сомневался в своём праве спрашивать и в том, что Стёпка непременно ему ответит.

— Чего? — опешил Стёпка. — За каких долинников?

— Сам в поединщики вызвался, али надоумил кто? — не унимался царь.

— В какие поединщики? — спросил Стёпка. — О чём вы говорите?

— Ты весскую речь, некумыка, разумеешь ли? — рассердился царь, всплеснув ручонками. — Али с тобой по-гоблински тарабарить?

— Сам ты некумыка, — обиделся Стёпка. Царь перед ним или не царь, а обзываться нечего.

— Разумеет, — обрадовался гномлинский правитель, оглядываясь на телохранителей. — По одёжке весича видать. Почто, спрашиваю, за долинников встал?

— Ни за кого я не вставал. Я сам по себе.

— Брешешь, запротыркин хвост, — рассердился гномлин. — Ответствуй сей же миг, чем тебя лысый Долибай в свою орду сманил?

— Никто меня никуда не сманивал, — твёрдо сказал Стёпка. — И Долибая вашего я знать не знаю. Кто это такой?

— А то тебе невдомёк, — противно захихикал царь, сотрясаясь большим животом. — Они, они, долинники Долибаевы топоры на нас давно точат. Глянь, чего удумали: весича напустить... — он прервался на полуслове, хищно повёл носом. Глазки его масляно сверкнули, взгляд остановился на Стёпкиных ногах.

— А-а-а-а, — протянул он с нехорошим таким выражением, словно вся Стёпкина подлость стала ему враз видна как на ладони. — А-а-а... Вона чё! А и щедр Долибаюшка до преподлости... Ты слушай меня, отрок, мы тебя не в пример щедрее одарим. Согласный на такое, нет?

— На какое? — не понял Стёпка.

— Экий ты выхрюстень! — рассердился гномлин. — Биться за Долибая станешь ли?

— Не стану! — твёрдо сказал Стёпка. Ему надоела эта непонятная болтовня. А потом он зачем-то спросил:

— А что вы мне за это дадите?

Это он Смаклу вспомнил, уроки его гоблинские, и сразу так спросилось, словно он и в самом деле хотел за какие-то непонятные гномлинские услуги получить хорошую цену. А на самом деле он ничего получать и не хотел, ему только одного хотелось, чтобы эти гномлины от него поскорее отвязались.

Гномлин засиял весь, заулыбался, и дракон под ним тоже весь завертелся, заюлил и хвостом по траве зашаркал:

— Всё дадим, всё чего твоя душа пожелает. Ступай за мной, отрок. С государями нашими говорить будешь.

Он развернул дракона и, не дожидаясь Стёпкиного согласия, стукнул пятками по крутым драконьим бокам.

Стёпка подобрал котомку и двинулся следом. С государями, он сказал. Выходит, сам-то он не царь, а так — парламентёр. А государей у них, выходит, сразу несколько. Интересно будет на них посмотреть.

Показалось ему или в самом деле по рядам гномлинского войска пронёсся вздох облегчения, когда они увидели, что Стёпка спокойно идёт вслед за толстяком, не выказывая ни малейшей враждебности? Их можно было понять: одно дело выходить на бой с подобными себе, другое — с великаном, который в десять раз выше самого высокого гномлина. А вообще-то гномлины были, кажется, повыше и покрупнее гномов. Или просто в первых рядах гномлинского войска стояли самые отборные здоровяки.

Толстяк повелительно рыкнул, шеренги качнулись в стороны, образуя широкий проход, потом... Потом Стёпка не разглядел, что произошло, но всё гномлинское войско вдруг чудесным образом исчезло, словно растворившись в высокой траве. Скрылись с глаз воины в кольчугах, опустились копья, драконов со всадниками словно ветром сдуло. Было войско и нет его. Стёпка в удивлении таращился по сторонам, но смог заметить лишь едва угадываемые в траве кочки, в которых в другое время и в другом месте ни за что не определил бы притаившихся воинов.

Следуя за своим позвякивающим и побрякивающим провожатым, Стёпка вертел головой, но больше так и не смог увидеть ни одного гномлина, ни единого дракона. Кроме тех двух, конечно, что охраняли толстяка. Эти двое, не скрываясь, кружились вокруг, то залетая вперёд, то за спину, то взмывали над Стёпкиной головой, не забывая при этом злобно посверкивать глазами, свирепо скалиться и недвусмысленно потрясать арбалетами. Стёпка старательно делал вид, что в упор их не видит, и гномлинов это здорово бесило, однако они не могли ничего ему сделать без приказа командира. Да и с приказом они ему тоже ничего бы не сделали. Только они сами об этом, видимо, не догадывались. А Стёпка очень хорошо догадывался. Потому и не обращал на них особого внимания.

* * *

...Их было трое, гномлинских государей. Они обнаружились в неглубокой ложбинке, окружённой густыми зарослями колючего кустарника. Один сидел на вершине большого валуна, второй ходил туда-сюда в глубокой задумчивости, а третий чуть в стороне отчаянно размахивал коротким мечом, разя налево и направо воображаемых врагов.

Толстяк пришпорил дракона, подскочил к этой троице, быстро что-то заговорил, указывая на приближающегося Степана зажатой в руке плетью. Так что, когда Стёпка подошёл, они уже всё о нём знали. Как им, вероятно, казалось.

Толстяк откланялся и, нехорошо зыркнув в Стёпкину сторону, отбыл к войску вместе со своими злобными телохранителями.

— Здрасьте, — сказал Стёпка, присев на корточки, чтобы удобнее было разговаривать с их невеликими величествами. Величества не соизволили ответить на приветствие, они словно бы даже и не услышали его. Дрэга шевельнулся на плече, пошипел на гномлинов для порядку и снова успокоился.

Гномлины молча разглядывали Стёпку. Он так же молча разглядывал их. Тот, что сидел на камне, на государя, откровенно говоря, был совсем не похож. На какого-то восточного колдуна он был похож, потому что одет он был очень попугаисто: в пёструю лохматую телогрейку без рукавов, пронзительно-синие шаровары и ярко-алые сапожки. Кроме того на нём красовался широченный зелёный пояс с кистями, висели на шее всевозможные бусы и обереги, а все пальцы сверкали перстнями. И ещё у него была наголо бритая, сильно загоревшая голова и длинные, словно приклеенные усы. Он прищурившись смотрел на Стёпкины кроссовки и хищно водил крючковатым носом. Тоже, видимо, учуял Зебурово золото.

Второй, тот, что прыгал с мечом, был в кольчуге с головы до пят; его борода воинственно развевалась по ветру, и сам он весь казался взъерошенным, словно задиристый воробей. Он был, наверное, таким правителем, который смело идёт на врага впереди войска, первым врубается во вражеский ряды, крушит врага налево и направо, получает от всего этого настоящее удовольствие и кончает свою жизнь, как и подобает истинному вояке, на поле боя, разрубленный на несколько частей, но не склонивший головы.

Ну а третий... Третий тоже был в доспехах, но он не прыгал, мечом не размахивал и был похож на такого правителя, который всё тщательно продумывает, всё правильно планирует, рассчитывает, а потом — раз! — и всех побеждает. А если не побеждает, то всё равно все думают, что он самый умный, только с народом ему не повезло или погода в тот день была плохая.

— Ну что, преподлая твоя душа, сколь за отказ просишь? — спросил гнусавым голосом похожий на колдуна гномлин. — Сколь просишь? Отвечай.

"За какой отказ?" чуть было не спросил Стёпка, но подумал и спросил совсем другое:

— А сколько вы мне дадите?

— Моя бы на то воля, мы бы тебе такого... наподдавали! — взорвался тот гномлин, что махал мечом. — Узнал бы ты у нас, штрезняк, как с государями торговаться! Борода у него ещё не вылезла, а туда уже — в поединщики подался! И к кому? К вонючим долинникам! К пятколизам Долибаевым! Тьфу на весь твой род до последнего колена!

Внутри у Стёпки уже привычно ощетинилось. Не нравилось ему, когда на него непонятно по какой причине начинали ругаться.

— На вас самих тьфу! — огрызнулся он. — А если будете обзываться, то я вообще уйду. И делайте тогда что хотите, вот так!

Он поднялся с корточек, словно бы уже собрался уходить. Но задумчивый гномлин сразу же замахал руками:

— Нет-нет! Не бери в голову! Достославный Чуюк несколько невоздержан на язык, прости, ежели он тебя обидел.

— Дык я его ещё и не обижал! — тут же взвился достославный Чуюк. — Я вот его чичас так обижу, что он у меня до самого Оркланда не опамятуется! Я его... У-у-ух! — но после этого страшного "у-у-ух!" ничего больше не последовало, так что Стёпка решил в самом деле не обращать внимания на не совсем вежливую речь задиристого гномлина, и вставать передумал.

И опять все надолго замолчали. Стёпка ждал, когда начнут говорить гномлины. А гномлины, видимо, ждали, когда он начнёт выдвигать какие-то свои требования. А он ничего не выдвигал. И это их заметно нервировало. Колдун несколько раз обеспокоенно оглядывался на задумчивого гномлина, а невоздержанный Чуюк со всё большим остервенением рубил вокруг себя уже не воображаемых врагов, а обычную траву и вереск. Листья и ветви так и летели от него во все стороны.

Первыми не выдержали, конечно, гномлины. Стёпка-то ничего от них не ждал и потому мог молчать сколько угодно.

— Ну? — буркнул наконец царь, похожий на колдуна.

— Что? — спросил Стёпка, едва удержав чуть не сорвавшееся с губ невежливое "баранки гну".

— Мы ждём, — очень терпеливо сказал колдуна.

— Чего? — ещё терпеливее спросил Стёпка.

Колдун отчётливо скрипнул зубами, молчаливый гномлин сердито кашлянул, а Чуюк в клочья изрубил ещё один ни в чём не повинный куст.

— Чего ты хочешь? — спросил молчаливый.

— А что вы мне можете дать? — поинтересовался Стёпка. Его начал забавлять этот странный разговор непонятно о чём.

— Мы тебе, гулицряп, такого могём надавать! — завопил во всё горло разъярённый Чуюк. — Мы тебе такого надаём, за триста лет не доковыляешь до дому на своих култышках! До самой смерти с душевным вздрогом Чуюка поминать будешь!.. И как у тебя, досточтимый Топтычай, норову хватает с этаким тухлоумом гутарить! Моя бы воля!... У-у-ух!

Стёпка на эти слова и бровью не повёл, понял уже, что достославный Чуюк по иному разговаривать не умеет и обижаться на него... как бы это... не стоит.

— Золота хочешь? — спросил вдруг Топтычай.

— Золото ему! — тут же рявкнул Чуюк. — Жвыль смердючую ему в хлебало, а не золото! Обойдётся, вот вам моё слово!

— Не дадим мы тебе золота, — сказал Топтычай. — Самим мало.

— Да не нужно мне вашего золота, — отмахнулся Стёпка. — У меня и своё есть. Мне хватает.

— Своё? — с нехорошим таким намёком протянул колдун. — Давно ли оно твоим-то сталося?

— Когда мне его дали, с тех пор и сталося, — отрезал Стёпка. — А чьё оно до того было, меня не интересует. Моё оно теперь, понятно.

— Серебром можем откупиться, — предложил Топтычай.

— Многовато серебришка-то получится, — негромко проговорил колдун. — Уверен ли ты, досточтимый Топтычай, что унесёт он этакую тяжесть?

— А пущай он им подавиться, коли столь до него жаден! — захохотал Чуюк, вперяя в Стёпку злобный взгляд из-под шлема. — Пущай он его волоком через весь улус тащит, нам что за дело. Возьмёшь ли откуп серебром, гнилорванец?

— И серебра мне вашего тоже не нужно, — сказал Стёпка. — И сами вы гнилорванцы. А что у вас ещё есть?

Самое интересное, что он понятия не имел за что гномлинские правители готовы отвалить ему так много серебра, что его даже и не унести. А гномлины об этом не догадывались. И это было очень забавно.

— Серебро ему наше не по вкусу, — окрысился Чуюк. — А с Долибая золотом взял.

— Что хочу то и беру, — заявил в ответ Стёпка. — Нам, демонам, никто не указ, понятно.

Насчёт демона это он нарочно проговорился, а то вдруг до них ещё не дошло, с кем они имеют дело.

— Вам, демонам, руки бы поотрубать и ноги по колена укоротить, чтобы не шлындали где ни попадя! — ничуть не испугавшись заявил противный Чуюк. — А то повадились, вишь ты, в поединщики наниматься. И к кому? К долинникам вонючим! Тьфу!!!

— Руки у вас коротки, чтобы демонам руки отрубать! — сказал Стёпка. — Смотрите, как бы я вам чего не поотрубал... по колена, а то и выше.

И едва он это произнёс, со всех сторон раздался вдруг грозный шелест множества крыл, и вокруг ложбинки прямо из травы взмыли в воздух гномлины-телохранители на драконах. Десятка два или, возможно, три вооружённых до зубов маленьких, но очень опасных воинов, готовых на всё ради защиты своих государей. Дрэга сердито зашипел — и замолк. Даже ему стало ясно, что против такого воинства им не устоять. Государи гномлинские, оказывается, о безопасности царственных своих персон заботились очень серьёзно и охрану себе завели соответствующую.

Гномлины красиво повисели в воздухе, слаженно перестроились, выдвинув вперёд всадников с тяжёлыми арбалетами, потом, повинуясь короткому знаку колдуна, опустились в траву. И тоже словно в земле растворились.

— Мы не боимся тебя, демон, — колдун растянул в улыбке губы. — Но и сражаться с тобой не хотим. Зачем нам ссориться?

— Я тоже не хочу с вами ссориться, — согласился Стёпка. — Я вообще ни с кем ссориться не хочу. Иду себе по своим делам, никого не трогаю...

— Вот и иди себе мимо! — перебил его Чуюк. — Иди и не оглядывайся! И неча тут честной народ в смущение вводить! Демон он, вишь ты! Видали мы таковских демонов... кое-где!

— Деньгами не желаешь, советом возьми, — предложил Топтычай, терпеливо переждав взрыв Чуюковой ярости. — Хороший совет — он немалых денег стоит, ежели вовремя даден.

Стёпка подумал немного, подвоха не усмотрел и кивнул:

— Ладно. Согласен.

— А обещаешься ли Долибаю боле не служить и от поединка отказаться? — сурово вопросил Топтычай, теребя свою роскошную бороду.

— Обещаю, — честно пообещал Стёпка. — Служить никому не буду и от поединка насовсем отказываюсь. Честное демонское слово.

— Ведомо нам, чего стоит слово демона! — свирепо выкатил маленькие глазки Чуюк. — Кровью клянись, что не замыслишь противу нас лиха. Кровью!

— Это как? — растерялся Стёпка. — Руку себе резать что ли?

— Горло себе перережь! — оскалился Чуюк. — Мы тебя за это шибко благодарить будем.

— Я лучше ТЕБЕ сейчас всё перережу! — Стёпка нарочно сделал вид, что жутко рассердился. Надоел ему этот злобный коротышка. И вообще, пришла пора показать кое-кому, как следует разговаривать с демонами, а то расслабились тут, понимаешь, обзываются и прощения при этом не просят. — Прикуси-ка ты, мелочь пузатая, свой поганый язык, пока я всерьёз не рассвирепенился. А то ведь не посмотрю, что ты какой-то там царь или кто ещё... Так врежу промеж глаз — вспотеешь кувыркаться!

Досточтимый Чуюк от неожиданности выпучил глаза и подавился очередным ругательством. Не ожидал такого отпора. Топтычай зычно захохотал, хлопая себя по животу, а колдун прикрыл глаза и тонко улыбнулся. Охранники, почуяв, видимо, что обстановка на переговорах опасно накалилась, вновь взмыли в воздух, но увидев хохочущего Топтычая, почти сразу скрылись с глаз.

— Клянёшься ли кровью своей, что не встанешь за долинников? — спросил, отхохотавшись, Топтычай.

— Клянусь, — легко согласился Стёпка. — Но если вы против меня какую-нибудь пакость замыслите, то я за себя не отвечаю.

Топтычай выпятил бороду и набычился:

— Топором своим клянусь, топорищем и обухом, что никакого зла супротив тебя, демон, мы не замышляем и впредь на том стоять будем. Иди своей дорогой...

— И в дела гномлинские боле не суйся! — встрял опомнившийся Чуюк. — На первый раз мы тебя отпущаем, но коли ещё замыслишь на нашем пути встать... У-у-ух!

— Так, — спохватился Стёпка. — А где же обещанный совет?

— Многомудрый Тютюй всё тебе поведает, — махнул в сторону колдуна Топтычай. — А нам к дружине пора. Долинники, слышь, того гляди навалятся. Не поминай лихом.

— Свидимся ишшо, — свирепо зыркнул на Стёпку Чуюк, вжикнул мечом, и оба государя двинулись прочь из ложбинки, сопровождаемые сидящими верхом на драконах охранниками.

Колдун легко подхватился с места, зазвенел амулетами:

— Совет мой, демон, таков будет... Ты в Протору ли идёшь ныне?

— Туда, — кивнул Стёпка. — Переправа мне нужна. А что?

— По охотничьей тропе, что меж Братних сопок ведёт, идти думаешь?

— По ней, вроде, — согласился Стёпка.

— Не ходи там. Вот тебе мой совет. Не ходи.

— Почему? — не смог не спросить Стёпка.

— Поджидают там тебя. Засаду весичи спроворили. Маги царя весского шибко хотят изловить тебя.

— А вы откуда об этом знаете? — Стёпку такая новость не слишком обрадовала, но и не слишком удивила. От магов-дознавателей всего можно ожидать. Уж если они не погнушались из Смаклы заложника сделать...

— По всему улусу о том который день трезвонят. Награду за пойманного демона объявили. Ждут они тебя там, поверь моему слову, — колдун несколько раз кивнул, подтверждая свои слова. — Дозорные из Чуюковой тысячи нынче на зоре видели двух весских магов, а с ними десяток дружинников. На тропе стоят, сразу за Постылой скалой. Выйдешь на них — там-от тебя и повяжут.

— Не повяжут, — не слишком уверенно возразил Стёпка. А сам подумал, что могут и повязать, если магов там сразу двое.

— Повяжут, — повторил и колдун. — Куды тебе супротив магов.

Стёпка помолчал, потом спросил:

— Ну и что мне тогда делать? Как в Протору добираться?

— Есть другая тропа. Наша, гномлинская. Ни один маг, ни один весич о ней ведать не ведает. Прямиком на Княжий тракт выйдешь сразу за Братними сопками. Даже Оптицу минуешь. Там тебя маги ужо не настигнут.

— А как я эту тропу найду?

— Мы тебе провожатых определим, — пояснил колдун. — Они тебе дорогу покажут и зараз убедятся, что ты нас не обманываешь и долинникам помогать не станешь.

— Не верите мне? — спросил слегка обиженный Стёпка.

— Мы никому не верим, — легко согласился колдун. — Особливо тем демонам, которых враги наши за золото наняли для дела преподлого.

Стёпка было дёрнулся, хотел заявить, что его никто не нанимал, но сдержался. Понятно ему было, что гномлины не поверят ни единому его слову. Ну и ладно, пусть не верят, лишь бы засаду помогли стороной обойти. Ему встречаться с магами не очень хотелось, он догадывался, что одолеть сразу двух ему будет непросто... Если он вообще сможет их одолеть.

— Ладно, — сказал он. — Давайте ваших провожатых. Некогда мне тут рассиживаться. Идти пора.

— А и то дело, — обрадовался колдун. — У тебя свои заботы, у нас свои, — он помялся, подёргал амулеты, — Не поведаешь ли, чем ты дракона приманил, что он от тебя ни на шаг? Колдовать ли способен? Али слово драконочье тебе ведомо?

— Пожалел я его, — сказал Стёпка, поглаживая сидящего на плече Дрэгу. — Он на ласку шибко привязчивый.

Тютюй, так, кажется, назвал колдуна досточтимый Топтычай, понятливо покивал бритой головой:

— Долинник пустоухий у него в хозяевах был, не иначе. Потому и не сумел при себе удержать скотинку душевную. Долинники, они, известно как драконов содержат... Руки бы им всем поотрывать по самый корень! Ты, демон, посиди вот там, в сторонке, погоди чуток, а я за провожатыми пошлю... Посиди пока, успеешь ещё ноги натоптать. Идти далёко, а крыльев у тебя пока ещё нету.

Глава одиннадцатая,

в которой демон ищет обходные пути

Стёпка обошёл крутобокий валун, скинул котомку и сел, привалившись к камню. День только начинается, а ноги уже гудят. И ещё очень хочется есть. Он вытряхнул содержимое котомки на плащ, пожевал сыр с хлебом, покормил сушёными ягодами вертевшегося под руками Дрэгу, глотнул из бутыли брусничного морса, и уложил всё своё хозяйство назад в котомку, постаравшись сделать это поаккуратнее. За его спиной шумели крылья драконов, Тютюй что-то втолковывал своим подчинённым, брякало оружие, кто-то возмущённо возопил, но Тютюй оборвал вопли сердитым рыком и позвал Степана.

— Вот тебе, демон, провожатые. Дюжинник Ограл и дракончий Копытай. Лучших даже в Упырелловой пуще не сыщешь. Тайгу здешнюю до последнего камешка знают. Они доведут тебя до самого тракта. Можешь им верить, как... как себе веришь.

Дюжинник и дракончий оказались обычными гномлинами и драконы у них были тоже самые обычные, почти такие же как Дрэга, разве что окрасом чуть потемнее. Кто из провожатых Ограл, а кто Копытай определить было невозможно да и не нужно. Оба были сердиты, насуплены, вооружены и окольчужены. Оба буравили Степана злобными бусинками восточных глаз и без лишних вопросов понятно было, что их не радует полученное задание. Не завели бы эти копытаи куда-нибудь не туда, подумал Стёпка, вон как набычились, словно я у них последнее украл. Небось, в битву рвутся, врагов рубить, а тут какого-то демона сопровождать приходится. Вся добыча и слава другим достанется.

— А теперь уходи, — властно сказал Тютюй и рукой махнул, указывая, в каком именно направлении следует уходить. — И не вздумай шутить с нами, отрок. Мы, гномлины, обиды долго помним и обмана никому не прощаем во веки веков. Даже демонам. Из-под земли выкопаем и всё припомним.

Стёпка смерил его презрительным взглядом, — хотя, честно говоря, мерить-то в гномлине было почти что и нечего, — собрался было сказать в ответ что-нибудь столь же обидное, но ничего не придумал и повторил памятные слова однорогого Шервельда:

— Надеюсь, что наши пути больше не пересекутся.

Тютюй хмыкнул и отвернулся, даже ручкой помахать на прощание не соизволил. Ну и Стёпка тоже не соизволил. Так и разошлись, не попрощавшись.

Провожатые, не оглядываясь, летели далеко впереди, словно им и дела не было до того, идёт Степан за ними или двинулся куда-нибудь совсем в другую сторону. Стёпка, естественно, ни в какие другие стороны двигать не собирался, но и бежать в гору за драконами ему тоже не очень хотелось. Он вообще для себя решил, что пусть эти провожатые делают, что хотят, а он пойдёт так как ему удобнее, а если им это не понравится — пусть утрутся и терпят.

На краю ложбины он оглянулся. Тютюй стоял на валуне и смотрел ему вслед. Маленький расфуфыренный гномлин на большом камне. Тоже мне — государь! Сам ростом едва с полботинка, а туда же — "из-под земли выкопаем". Видали мы таких выкапывальщиков.

А забавно получилось, что гномлины приняли его за поединщика. У них здесь, похоже, крутая разборка с долинниками намечается, вот они и испугались, что на стороне неприятеля демон будет сражаться. Да что там говорить, любой бы на их месте испугался. Одно дело своего брата гномлина мечом по голове охаживать, и совсем другое — путаться под ногами у демона, который одним пинком может вывести из строя дюжину самых крепких воинов. Да-а... У людей, выходит, свои войны бушуют, а у гномлинов свои. Из-за чего они, интересно, биться будут, что не поделили с сородичами. Теперь уже и не узнаешь. Разве что у провожатых спросить. А, кстати, где же они?

Стёпка остановился, и сразу же из-за ближайшего куста вывернулся один из гномлинов.

— Почто встал? — злобно рявкнул он, осаживая дракона в метре от Степана. — Шагай шибче, некогда нам у каждого куста тебя дожидать. У нас и своих делов хватат... Почто стоишь, спрашиваю?

Демонская гордость в Стёпкиной груди возмущённо встала на дыбы. Стёпка прислушался к ней, выплюнул травинку и решительно повернул назад.

— Ты куды? — вскрикнул гномлин. — Али дороги не видишь?

— А пойду-ка я к многомудрому Тютюю, — сказал Степан как бы между прочим.

— Чево?.. Почто?.. — вылетел из травы и второй провожатый. — На кой тебе Тютюй надобен? Ить, кажись, распрощалися ужо.

— Да вот скажу ему, что провожатых он мне дал каких-то бестолковых. Скажу, что с такими провожатыми я идти не согласен и что я лучше к долинникам вернусь. Сражаться за них буду. Они меня шибче уважали.

— Стой, демон! — отчаянно завопили гномлины в два голоса, испугались, видимо, не на шутку неминуемого Тютюева гнева. — Стой! Виноваты мы, зараз кругом виноваты! Не ходи к долинникам! Мы тебя самой короткой тропой проведём, куды только захошь! Прости нас, непонятливых, смени гнев на милость!

В общем, поставил он заносчивых недомерков на место. После этого дракончий с дюжинником присмирели, вредность свою припрятали подальше и обязанности провожатых стали исполнять с истинным усердием. Они то кружились вокруг Степана, зорко оглядывая окрестности, то улетали далеко вперёд, но так, чтобы он не потерял их из виду, то разделялись, и тогда один летел впереди, а другой зачем-то возвращался назад, видимо, осторожничал, проверял, нет ли за ними погони, не выслеживают ли вдруг враги какие-нибудь, те же долинники, например.

Часа два они так шли, и Стёпка даже втянулся и о ногах своих уставших слегка забыл. Дрэга иногда улетал в лес, один раз исчез надолго, объявился потом весь мокрый, вздумал отряхиваться на Стёпкином плече и вымочил всю рубашку. Но Стёпка не рассердился, потому что солнце уже пригревало вовсю и стало жарко.

Гномлины поглядывали на Дрэгу с нескрываемым удивлением, никак не могли привыкнуть к тому, что у Степана тоже есть свой дракон. И когда Дрэга выныривал из леса и садился на Стёпкино плечо, их так и передёргивало, так и корёжило. В конце концов один из гномлинов не выдержал. Он дождался Степана, поднял своего дракона повыше и полетел рядом, косясь из-под низко надвинутого шлема в сторону мгновенно напружинившегося Дрэги.

— На кой тебе, демон, дракон надобен? — спросил он сердито. — В чём тебе от него прок, коли не ты на нём, а он на тебе сидит?

— Значит, надобен, — сказал Стёпка и сам спросил в ответ. — А ты кто: Копытай или Ограл?

— Дракончий я государев, — напыжился гномлин. — Копытаем меня величают.

— За драконами ухаживаешь, да?

— Ростим мы их, кормим и воинскому строю обучаем.

— А зачем?

— Гномлинам без драконов нельзя, мы без них ровно обезноженные. В поход дальний али в битву без дракона как соберёшься? А тебе дракон — забава дитячья.

— Он сам со мной остался. Я его не держу. Захочет улететь — пусть летит. Только он не хочет. Ему со мной хорошо. Я его жалею и не обижаю.

Копытай похмурился, пожевал губами, взмыл повыше. Его дракон летал легко, словно бы и не нёс на себе увешанного железом всадника.

— Продай мне свово дракона, демон, — предложил вдруг гномлин. — Я тебе за него хорошую цену дам. Не пожалеешь.

— Я друзей не продаю, — сказал Стёпка.

— Да каков из дракона друг? — удивился Копытай. — Рази ж скотина другом могёт быть?

— Это у вас, может, скотина, а у меня друг. Он меня в бою защищал, а я его за это продавать должен?

— Ну, гляди, демон, воля твоя. Токмо я бы тебе куда как хорошо заплатил.

— Нет, — сказал Стёпка. — Ни за что. Нам вдвоём веселее. Правда, Дрэга.

Дракончик в ответ куснул его за мочку уха, будто и в самом деле сообразил, о чём идёт речь. Сердитый Копытай гикнул и унёсся далеко вперёд. Минуту спустя Стёпку нагнал летевший до того где-то в стороне Ограл.

— Об чём с тобой дракончий толковал? — спросил он недовольно.

— Дракона хотел у меня купить, — отмахнулся Стёпка. — Большие деньги предлагал.

— Я больше дам, — тут же оживился Ограл. — На два кедрика больше. Мне продай.

— Да зачем вам мой дракон? — удивился Стёпка. — Вам разве своих не хватает?

— Драконов много не быват. А твой — из низовых, окраса инакого и крыльями в размахе поширше. Хорошее потомство от него пойдёт. А свежая кровь в стаде завсегда прибыток приносит. Продавай, пока беру. Не продешевишь, моё слово верное.

— Нет, не продам, — сказал Стёпка и повторил. — Друзей не продаю.

— Не бывают драконы друзьями, — напористо отрезал Ограл. — Сколь их ни корми — всё в лес норовят. И энтот от тебя сбежит, попомни моё слово. Наскучит ему у тебя сухие корки глодать, только ты его хвост и видел. А у меня ещё ни один не сбегал. Я их так взнуздываю — ого!

— Один уже навзнуздывался, что дракон от него ко мне сбежал.

— Не тебе поучать, как гномлину дракона обхаживать. Ты мне свово продай.

— Не буду я его продавать, даже и не просите. Не буду.

Дюжинник послал дракона вперёд, крикнул через плечо:

— Ты поразмысли, поразмысли хорошенько, демон. Я тебе плохого не присоветую.

Не успел он отлететь подальше, вокруг Степана завертелся Копытай.

— С Огралкой сговаривашься. Мне уступить не пожелал, ему дракона продаёшь! Правду толкуют, что демоны токмо на подлости и горазды. За сколь ты ему уступил?

Стёпка разозлился. Вот ведь прицепились! И не убедишь их ни в чём. Да и как их убеждать, если они даже друг другу не верят.

— Вас зачем Тютюй со мной отправил: дракона покупать или дорогу показывать?

— Одно другому не мешат.

— А мне мешает! — постарался как можно сердитее рявкнуть Стёпка. — Так мешает, что я сейчас как наколдую... сам не знаю что! Вас потом не то что Тютюй — мама родная испугается! Отцепитесь от меня, пока я с вами обоими страшного чего не учудил!

Дюжинника словно веником смело. Только пыль за его драконом взметнулась да ветки кустов заколыхались. И больше они Степану своими просьбами не докучали. Копытай, правда, попробовал ещё раз намекнуть, что побольше заплатит, но Стёпка так на него зашипел, что дракончий чуть на землю от испуга не свалился. А Дрэга потом долго с нескрываемым удивлением поглядывал на хозяина, не мог поверить, что тот способен издавать столь устрашающие звуки.

* * *

Где-то к полудню они миновали примерно половину пути. Это нетрудно было определить, потому что обе Братние сопки остались справа.

Обозлённые провожатые старательно делали вид, что они летят сами по себе и до плетущегося где-то позади демона им дела никакого нет. Однако же из виду его не теряли. А Степану так было ещё лучше. Не очень-то ему и хотелось поддерживать задушевные разговоры с надоедливыми коротышками. Доведут они его до места, распрощается он с ними и — всего хорошего! Неприятно было познакомиться, как любил говорить в таких случаях Ванес.

Проголодавшись, Стёпка, ничего не объясняя гномлинам, просто остановился в подходящем месте, скинул котомку и отдохнул в своё удовольствие. Сначала Дрэгу накормил — не сухими корками, конечно, а сыром, изюмом и хлебным мякишем, — а потом и сам подкрепился. Да ещё неподалёку обнаружились целые заросли демоники. Дрэге опять же спасибо: так аппетитно чавкал, что Степан не выдержал и пошёл глянуть, чем это дракон угощается. Демоника была крупная, сладкая и сочная. В голове опять слегка пошумело, но Степан уже не обращал на это внимания, зная, что ничего страшного в этом нет. Пошумит и перестанет.

Гномлины затянувшимся отдыхом были страшно недовольны, но протестовать не осмелились и терпеливо дожидались в сторонке, пока демон соизволит вновь отправиться в путь.

Степану представлялось, что за сопкой им придётся спустится вниз и дальше дорога пойдёт уже по равнине, по полям каким-нибудь просторным, по лугам... Но невидимая гномлинская тропа, — которую он как ни старался, разглядеть не сумел, — наоборот завела их в тесный, мрачный лог, в котором даже солнца почти не было видно. Спускались они по этому логу все ниже и ниже, и вот тут-то настоящая тропа и обнаружилась. И была она не гномлинская, а обычная, человеческая, многажды хоженая и езженая. И Стёпка понял, что они приближаются, видимо, к какому-то людскому поселению. А иначе откуда бы тут тропе взяться? И они очень долго шли по этой тропе, пересекли мелкий ручей (не тот ли Микитов, о котором говорил тролль?), и ещё через полчаса примерно лес посветлел, и вокруг стало ощутимо просторнее и веселее.

И когда уже почти начались те широкие поля, о которых мечтал Стёпка, гномлины вдруг разом посадили драконов на землю.

— Всё, демон, — сказал Копытай, когда Стёпка подошёл к ним. — Мы довели тебя, докуда нам Тютюй велел. Дальше иди сам, а нам туды дороги нет. Шагай по тропе, и никуда не сворачивай.

— А далеко ещё до Проторы? — спросил Стёпка.

— Вёрст двадцать будет с лишком. Оно, конечно, не близко, да ноги у тебя длинные, быстро дотопаш.

Стёпка прикинул: получалось, что идти ему ещё и идти, считай до самого вечера.

— Ладно, — сказал он. — Спасибо, что проводили. Всего вам хорошего и прощайте.

И пошёл себе дальше. Гномлины долго молчали, потом Ограл окликнул негромко:

— Так не продашь дракона, демон? В остатний раз предлагам!

Стёпка, не оглядываясь, отмахнулся: всё, проехали, не желаю об этом говорить. И тогда кто-то из гномлинов заливисто свистнул с прищёлкиванием, и Дрэга рванулся назад, словно собака, которую рассердившийся хозяин резко дёрнул за поводок. Быстро поняв свою ошибку, дракончик рассерженно зашипел и вернулся на Стёпкино плечо, крепко вцепившись в рубашку коготками. Стёпка посмотрел назад. Гномлинов уже и след простыл, но ещё несколько раз донёсся издали призывный посвист: не сумев купить дракончика, подлые коротышки попытались его приманить. Дрэга больше на эту удочку не клюнул, он только вздрагивал и ещё сильнее впивался когтями в Стёпкино плечо. Потом свист затих, видимо, гномлины отчаялись завладеть желанной скотинкой.

И опять остался демон наедине с природой. И нельзя сказать, что его это сильно расстроило. Погода стояла по-настоящему летняя, солнышко светило вовсю, трава зеленела, стрекотали какие-то пичуги, верный Дрэга в ухо щекотно дышал... Что ещё демону нужно? Шагай себе и жизни радуйся.

Стёпка так довольно долго радовался, целый час или около того. А потом, когда до первой развилки дошёл, радость его слегка померкла. Сначала-то он без труда определился, куда поворачивать, потому что одна тропа была основательно утоптана и вела прямо, а вторая вся травой заросла и сворачивала вправо, к сопке. И он пошёл по утоптанной тропе, но не успел пройти и нескольких шагов, как подумалось ему отчего-то, что идёт он не туда. И чем дальше он от развилки уходил, тем сильнее сомневался. Его почти ощутимо тянуло назад, и та заброшенная тропинка, на которую он сворачивать не захотел, вдруг стала казаться ему единственно верной. Ему стало казаться, что он совершил страшную ошибку, что ему как можно скорее нужно вернуться, и если он этого не сделает, то в самом скором времени попадёт в непоправимую беду. Это было до того неприятно, что Стёпка даже остановился. И долго так стоял, и никак у него не получалось договориться с самим собой. Он попробовал прислушаться к внутреннему голосу, но тот ничего определённого подсказать не мог, потому что тоже терзался нешуточными сомнениями. Тогда Стёпка придумал пройти ещё немного и посмотреть, что его впереди ждёт. Если там не обнаружится ничего страшного, если всё в порядке, он со спокойной душой пойдёт дальше. А если нет... Ну, тогда можно будет и вернуться.

Когда где-то через полчаса тропинка резко нырнула вниз, в груди внезапно ворохнулось беспокойство и страж в ответ легонько царапнул грудь. Стёпка сразу остановился. Так, теперь уже и страж предупреждает. Дрэга без понуканий унёсся вперёд, вернулся неожиданно быстро, вздыбился, растопырив крылья, и нырнул в лес, не сомневаясь, что хозяин поймёт его и не отстанет. Стёпка понял и не отстал. Дракончик привёл его к краю невысокого обрыва и ушмыгнул вверх по сосне, посчитав свою задачу выполненной. Стёпка осторожно посмотрел вниз, стараясь не слишком высовываться.

И увидел весичей.

Внизу, под скалой извивалась хорошо наезженная дорога, и весичи устроили засаду прямо на ней. Шесть дружинников во всеоружии и два мага-дознавателя. Кони — не стреноженные и не привязанные — паслись тут же, у дороги. Маги держались чуть в стороне от дружинников, стояли настороженно и смотрели как раз туда, откуда должен был бы выйти Стёпка, не предупреди его вовремя страж. Они ждали демона и были, конечно, готовы к тому, что демон станет проявлять строптивость и его придётся успокаивать всеми доступными средствами. Один маг был совсем пожилой. Низенький, с седыми волосами и усталым, почти приятным лицом. Этакий добрый дядя-волшебник, который на праздник устраивает для ребятишек весёлые забавы, а в обычные дни лечит захворавших селян и их скотину. Если бы не бордовый плащ, ни за что не подумаешь, что это маг-дознаватель. Второй был намного моложе, высокий, с курчавой бородкой, круглолицый и очень неспокойный. Он не мог устоять на одном месте, топтался, то и дело оглядывался, хватался за висящие на шее обереги, что-то негромко спрашивал у старика, в общем, заметно нервничал: то ли боялся, что демон не выйдет на засаду, то ли как раз того, что выйдет и им всем хорошенько накостыляет.

Стёпка долго их разглядывал. До весичей было рукой подать, и он мог пересчитать даже серебряные бляшки на их поясах. Дружинники вели себя свободно, лежали себе на травке, что-то вполголоса обсуждали, на магов почти и не смотрели. А те всё заметнее беспокоились, переглядывались, прислушивались к чему-то, понять, видно, не могли, почему демон не выходит на дорогу. А потом рядом с магами вдруг объявился непонятно откуда вылетевший гномлин верхом на драконе. И был это — вот неожиданность! — сам многомудрый Тютюй, сверкающий на солнце своей обритой головой. И понял Стёпка, что гномлины продали его весичам с потрохами. Обманули его гномлины. Пообещали провести самой безопасной тропой, а вывели прямиком на засаду. Смешно было, конечно, ожидать от этих мелких гадов, что они окажутся честными и благородными, его-то ведь они ни честным ни благородным не считали. Маги-дознаватели за его голову хорошую цену пообещали, а насколько жадны гномлины до золота, Стёпка уже хорошо знал. Но всё равно он за такую подлость здорово на государей гномлинских разозлился, потому что когда тебя обманывают — пусть даже и враги, — как-то обидно становится, ведь ты им почти поверил, а они вон как... Подзаработать на нём решили, золота им своего мало, награду им за изловленного демона подавай.

Тютюй о чём-то коротко переговорил с магами, успокаивающе помахал коротенькими ручёнками и посадил дракона на обочину. Любопытствовал, наверное, как демона вязать будут.

И как тут поступить?

Если внаглую выйти прямо на засаду, то придётся отбиваться сразу от всех весичей. И они, скорее всего, одолеют, потому что их больше и потому что он ни за что не станет биться с ними всерьёз, до крови. А они станут. Несмотря на располагающую внешность, на мужественные и открытые лица они не постесняются скрутить упрямого отрока с нездешним говором и засунуть его в здешний мешок. Поэтому лучше повернуть назад и попробовать обойти весичей по другой тропе, по той, на которую ему сразу так хотелось свернуть. Не зря, выходит, хотелось. Наверное, это и был внутренний голос, в следующий раз надо повнимательнее к его советам прислушиваться, может, ещё чего дельное посоветует. Всё-таки, это же не чужой голос, а свой, родной и уж он-то точно не за весичей и предать ну никак не должен.

О том, что можно просто-напросто пробраться лесом вдоль обрыва и выйти на дорогу где-нибудь подальше от засады, Стёпка даже и не подумал. Ему это почему-то в голову не пришло. Он словно зациклился на тропинках, его манила к себе та, заброшенная. Это было странно, но сам он никакой странности не замечал. Может быть, потому, что некогда было спокойно всё обдумать и взвесить. Или потому, что как человек городской (ну пусть даже и поселковый) привык пользоваться дорогами, тротуарами и тропинками.

Выходить к весичам он, ясное дело, не собирался. Он же не совсем дурак был в одиночку с двумя магами и шестью дружинниками сражаться. На такие сомнительные подвиги его, к счастью, ещё не тянуло, и он поэтому отполз тихонько назад, отряхнул хвою с колен и пошёл к развилке, стараясь ступать как можно осторожнее. Он всерьёз опасался, что маги-дознаватели способны расслышать его шаги даже на таком расстоянии.

Отойдя подальше, он припустил почти бегом. А Дрэга летел далеко впереди и разведывал дорогу. Он-то и предупредил Стёпку об опасности. Выметнулся навстречу, растопырив крылья, зашипел прямо в лицо и юркнул в кусты. Степан не раздумывая бросился следом. И вовремя. Ещё покачивались потревоженные им ветви орешника, когда на тропе показались всадники. Это были весичи, и они неспешно ехали сверху, оттуда, где Стёпан расстался с гномлинами. И не предупреди его дракон, встретился бы он с весичами лицом к лицу.

Их тоже было восемь человек. Шестеро дружинников и два мага. Маги — здоровенные мордастые мужики с хмурыми физиономиями — ехали первыми, и у одного через седло была перекинута свёрнутая крупноячеистая сеть. Когда они проезжали мимо Стёпкиного куста, оба напряглись и повернулись в его сторону, словно учуяли запах притаившегося демона. Стёпка вжался в мох, беззвучно повторяя про себя: "Меня здесь нет, меня здесь совсем нет, ничего вы не учуете, гады!"

И они не учуяли. Повертели головами, переглянулись, но даже коней придерживать не стали, так и проехали вниз, к дороге. А дружинники, те вообще ничего не заподозрили, ехали спокойно, по сторонам не глядели, а один даже откровенно дремал, свесив лохматую голову на грудь.

Дождавшись, когда они проедут, Стёпка погладил Дрэгу, и осторожно выбрался на тропу. Уходить надо как можно дальше и как можно быстрее, пока не опомнились бравые охотнички. Они на конях, им вернуться ничего не стоит, а от верховых по тропе не убежишь, это даже не слишком опытный в таких делах Стёпка понимал. И очень ему не понравилась та сеть, что висела у мага на седле. Понятно же, на кого она приготовлена: на слишком прыткого демона, что никак не хочет в плен попадать. Чтобы связать его, спеленать как можно туже, перебросить через седло и с гиканьем и свистом везти полузадушенного к самым главным магам... или, вернее, к самым главным гадам, которые только и ждут, чтобы им поскорее изловленного демона доставили для опытов или для чего там ещё он им понадобился. У Стёпки было такое ощущение, что на него ополчился весь мир, что ему теперь совершенно некуда податься, что весские маги везде его выследят и нигде ему уже не будет покоя. Хоть ты на край света убеги — и там настигнут и сетями опутают. Так за демоном охотятся, словно он весскому царю самый главный враг и, ежели не изловить его, наступит всем сразу почему-то полный и окончательный кирдык.

А на развилке его ожидала другая встреча. Когда запыхавшийся Стёпка уже собирался свернуть на желанную тропу, перед ним вдруг поднялась из травы пара знакомых гномлинов на драконах. Дюжинник Ограл и дракончий Копытай. Они ехидно ухмылялись и направляли взведённые арбалеты Степану прямо в лицо.

— Далёко ли собрался, демон? — спросил Копытай. Глазки его так и лучились, так и сверкали, радовался, гад, что демона подловил.

— От вас подальше, — сказал Стёпка. Гномлинов он ничуть не боялся, знал, что с ними-то он всяко справится. — Надоели вы мне все до смерти.

— А не попутал ли ты, случаем, дорогу? — усмешливо поинтересовался Копытай. — Моё тебе слово, демон, не по тому путю ты идёшь, ой, не по тому.

— Куда надо, туда и иду, — по сравнению с только что проехавшими весичами эти два мелкопузика казались досадной помехой, от которой можно презрительно отмахнуться и навсегда забыть. — У вас не спросил.

Ограл довольно оскалился:

— Ты не спросил, иные поспрошали. Вертайся назад добром, демон. Нету тебе здеся пути.

Стёпка разозлился. Того и гляди весичи вернутся, а он тут двух подлых гномлинов обойти не может, разговоры с ними пустые разговаривает. Шагнув вперёд, он угрожающе сжал кулаки:

— Брысь с дороги, предатели! Зашибу!

Гномлины заржали, они откровенно веселились, даже мысли не допуская, что Стёпка может их одолеть. Копытай выразительно повертел арбалетом, поднял дракона повыше:

— Желаешь отравы спробовать, какова на вкус? Могём угостить... Да ты стой, стой, демон, где стоишь. Мы с тобой не шутковать...

Больше он ничего сказать не успел, потому что Дрэга стрелой метнулся со Стёпкиного плеча и грудью ударил Копытаева дракона так, что тот, жалобно пискнув, кувыркнулся через голову, а сам дракончий вылетел из седла, и воткнулся головой в черничник. Освободившийся от всадника дракончик сразу скрылся в лесу. А Дрэга точно так же сбил и дюжинника, с той лишь разницей, что Ограл не выпал из седла, а завалился вместе с драконом в куст да и запутался в нём упряжью и всеми своими коротенькими конечностями.

Стёпка такого не ожидал, но не растерялся, мигом подскочил к дракончему и просто-напросто схватил его поперёк туловища одной рукой, а другой вырвал арбалет и зашвырнул подальше в кусты. Копытай придушенно булькнул, задёргал ручками-ножками, но Стёпка встряхнул его хорошенько, поднёс гномлина прямо к своему лицу и прорычал, свирепо оскалясь:

— Ну что, дурында, тебе сразу голову откусить или сначала придушить, чтобы не мучился?

Потерявший от страха дар речи гномлин только и мог, что таращить глаза и беззвучно открывать рот.

— Надоели! — сказал Стёпка. Жёсткая гномлинская кольчуга колола ему ладонь. — Ещё раз попадётесь мне, живыми не отпущу! В мох вобью по уши и камнями завалю, понятно?

Копытай часто-часто закивал; шлем сполз ему на глаза, борода торчала смешным веником. Стёпан хотел уже было отпустить страдальца, но вовремя опомнился и спросил:

— А ну-ка, отвечай, куда вы меня вывели? Разве это дорога на Протору?

Гномлин вновь закивал:

— На Протору, на Протору, топором своим клянусь!

— А весичи здесь откуда взялись?

— Тютюй с ними сговаривался, у него и спрошай, а нашей вины в том нету. Топорищем клянусь и обухом!

— А эта тропа куда ведёт? — показал Стёпка на заросшую тропу.

Копытай непонятливо зыркнул глазёнками по сторонам, мекнул что-то непонятное, потом нехотя выдавил:

— Дык куды ведёть... дык туды и ведёть.

— В Протору я по ней попаду?

— Попадёшь, коли ног не жалко. Отчего же не попасть, — голос у Копытая был не слишком правдивый, но Стёпка не обратил на это внимания, не до того ему было, от только о приближающихся весичах думал.

— Ладно, живи, — сказал он. Потом взвесил дракончего в руке — увесистый был гномлин, упитанный, — широко размахнулся и зашвырнул его в глубину леса, только Копытая и видели.

А дюжинник Ограл, выдравшись кое-как из куста, безуспешно пытался оседлать своего дракона. Но дракон не давался, он злобно шипел на хозяина, вертелся ужом и тряс головой. Потом он вырвал уздечку из рук гномлина, взлетел повыше и скрылся за деревьями. Ограл страшно заругался по-гномлински, но дракона это не впечатлило. Он всё равно не вернулся.

Стёпка обидно засмеялся.

— Ну что, не бывают драконы друзьями? Если их так взнуздывать, как ты, тогда, конечно, какие из них друзья. А я своего вообще не держу — так он за меня сам на врагов бросается. Драконы, они на ласку шибко привязчивые. А злых дураков они не любят. Ты всю жизнь на драконах летаешь, а такой простой вещи не понял. Ты такой же пустоухий, как долинники.

Ограл аж позеленел, но возразить ему было нечего. Он попыхтел, попыхтел да и растворился в траве. Побежал, верно, дракона своего догонять и взнуздывать.

А у Степана после этой маленькой победы на душе стало чуть-чуть полегче. Всё будет хорошо, и плевать на всех весских и оркландских магов, руки у них коротки демона изловить, не на таковского напали.

Тропа, на которую его так тянуло, была едва заметна. Наверное, по ней давно никто не ходил. Но это Стёпку не смутило. Другие не ходили, а я пойду. За другими, может, просто никто не гнался и никто охоту на них не устраивал. Он поправил котомку, почесал Дрэге брюшко и... И до него донеслось лошадиное ржание, стук копыт и бряканье металла о металл. Весичи, не обнаружив демона на тропе, возвращались назад! Они не просто возвращались, они спешили, они, осознав свою ошибку, торопились перехватить ускользнувшего демона, словно кто-то подсказал им, куда он делся и каким путём пошёл.

Стёпка испуганно пригнулся и бросился по тропинке в гущу леса. Почти сразу ему стало ясно, что далеко он не убежит. Весичи были слишком близко, а лес, на беду, был не такой уж и густой. И он поэтому свернул с тропы и повалился за ближайший большой камень, надеясь, что его здесь никто не заметит, что весичи не додумаются искать его на этой заброшенной тропе, что ему поможет какое-нибудь чудо, что всё как-нибудь обойдётся, как обходилось до этого...

Он забыл о гномлинах.

Копытай ли выкатился на траву или Ограл, Стёпка видеть не мог, но весичи закружились, придерживая коней, загомонили, заспорили... Один из магов прикрикнул, призывая к молчанию, все угомонились, и осторожно выглядывавшему из-за камня Степану стало слышно о чём они там говорят.

— ...лесом он помёлся, говорю, прямо вон туды! — кричал злым голосом Копытай.

Стёпка обмер. Всё, выдал дракончий, не надо было у него дорогу спрашивать.

— А я откель ведаю, чаво его туды понесло! Тропа ему там помстилась, куды, говорит, ведёт. А там тропы спокон веку не было, какая там тропа, коли по энту руку скалы да обрывы... Да не, никуды не ушмыгнёт, некуда ему отседова ушмыгивать, путь ему теперича один — лесом вдоль каменьев да опять на энту тропу.

— Ну, смотри у меня! — пригрозил дракончему один из магов. — Коли сбрехал, я тебя...

— А ты меня, оглоедина, не пужай, мы тута и не такими пуганы, — огрызнулся гномлин. — Об чём там с вами Тютюй сговаривался, мне дела нету. Нужон вам демон, вот и ловите его... И неча на меня глазеньями зыркать, понаехали тута, дракону по нужде присесть некуда...

Весичи повертелись ещё на тропе, поругались друг на друга и на гномлинов, поспорили, потом разделись на два отряда и разъехались в разные стороны, почему-то даже и не подумав проверить заброшенную тропу.

Когда всё утихло, Стёпка выполз из-за камня. Ему опять удалось обмануть преследователей. Почему Копытай сказал, что заброшенная тропа ему помстилась? Ничего она не помстилась. Он и сейчас её очень хорошо различал, вот она, прямо под его ногами... А гномлин и весичи её, похоже, не видели. Может быть, это какая-нибудь заколдованная тропа, которую не каждому увидеть дано. Хорошо, если так.

* * *

День был солнечный, по-настоящему летний, идти бы себе по тропинке и жизни радоваться, птичий пересвист слушать, на облака любоваться, лесные ароматы вдыхать полной грудью... А вместо этого приходится думать только о том, как бы не угодить в загребущие руки весских магов. И все красоты и приятности окружающего мира поэтому проходят стороной, и совершенно не получается ими наслаждаться. Вроде бы оторвался от погони, а хрустнет сучок — и сразу кажется, что это враги в засаде таятся и сеть ловчую готовят. И Стёпка часто оглядывался и прислушивался, и замирал, и даже за деревья прятался и сидел, выжидая, но постепенно уверился в том, что маги потеряли его след, и слегка расслабился, только за спину посматривать всё равно не забывал.

Дрэга, которого эти проблемы вообще не волновали, весело носился взад-вперёд, ловил мошек, потом надолго исчез и объявился лишь, когда тропинка привела Стёпку в узкое, словно прорубленное в скалах ущелье. Началось оно сразу, без предупреждения — только что был густой лес, и вот уже и справа и слева возвышаются отвесные скалы. И Стёпка чуть было не повернул назад, потому что ему показалось, что он ошибся и потерял тропинку. Но тропинка — едва различимая — уверенно пробиралась среди каменных осыпей и замшелых валунов, и он пошёл по ней, хотя и сомневался уже, что она выведет его в Протору.

Зато стало ясно, что Копытай крупно лопухнулся, когда уверял весичей, что здесь одни скалы и обрывы и что демону отсюда некуда ушмыгивать. Очень даже было куда. И как здорово, что ни гномлинам ни весичам о том неведомо. Они там где-то вдоль скал его ловят, а он напрямик через горы пробирается.

Дрэга передохнул на плече, сорвался и вновь улетел вперёд, хорошо, если на разведку. Можно было надеяться, что, окажись вдруг и здесь весская засада, дракончик вовремя её обнаружит и сообразит предупредить хозяина.

Стёпка впервые оказался в настоящем ущелье. Он вертел головой во все стороны, разглядывал причудливо изломанные скалы, прикидывал, как бы он взбирался по ним до самого верха, если бы у него было свободное время, как заглянул бы вон в ту расщелину, как попробовал бы вскарабкаться вон на тот причудливый уступ и как потом сбрасывал бы с него большие камни, чтобы они падали на скалы и с грохотом разлетались на куски, словно бомбы... Но ущелье тянулось и тянулось, нескончаемое и однообразное, и вскоре ему захотелось поскорее выбраться отсюда, вообще выйти из леса на какую-нибудь нормальную дорогу, чтобы вокруг были широкие луга и светлые просторы. К тому же у него появилось неприятное и очень отчётливое ощущение, что его преследуют. Ему стало казаться, что кто-то недобрый буравит его спину пристальным взглядом, подкрадывается, перебегая от камня к камню, выбирает подходящий момент и вот-вот прыгнет... Стёпка старательно гнал от себя нехорошие догадки, но ему то и дело вспоминалась лежащая в костре обглоданная голова. Он часто оглядывался, никого не обнаруживал и от этого нервничал ещё сильнее. Один раз он даже, пересилив себя, нарочно остановился, чтобы дождаться того, кто, может быть, идёт за ним — никто за ним, вроде бы, не шёл. Это было хорошо, однако тревожное ощущение не исчезало, и кто-то всё крался и крался следом по ущелью... а может, он крался в Стёпкиной голове. Кажется, это называется манией преследования. Когда все вокруг с таким азартом охотятся за тобой, поневоле начинаешь шарахаться от любого куста и за каждым камнем воображать сидящих в засаде врагов.

Стены ущелья тем временем сходились всё ближе, и Стёпка заподозрил, что он здорово сглупил, выбрав эту сомнительную, давно никем не используемую тропу. И не пора ли уже остановиться, и не пора ли повернуть назад?.. Оказалось, что пора. Стёпка стоял и не верил своим глазам. Ущелье упёрлось в отвесную, уходящую под самое небо скалу. Дороги дальше не было. Тайная тропинка привела в никуда.

Он скинул котомку, присел на тёплый, нагретый солнцем камень и с удовольствием вытянул уставшие ноги. Свалившийся сверху Дрэга тут же потребовал чего-нибудь вкусненького и с удовольствием засунул голову в туесок с изюмом. Вокруг было тихо и спокойно. Никто не подкрадывался по ущелью, никто не таился за поворотом, только с края высокого обрыва сорвалась стайка дракончиков и унеслась вверх, за гребень скалы. Надо же — летают стаями, как вороны. Смаклу бы сюда, вот бы подивился...

Ну и что теперь делать? Возвращаться? Идти назад по ущелью, обходить каким-то образом весскую засаду, пробираться мимо вездесущих пронырливых гномлинов, которые конечно же из кожи вон вылезут, но постараются обнаружить ускользнувшего демона... Возвращаться страшно не хотелось. "А ведь придётся, — уныло сказал сам себе тот, прежний Стёпка. — Столько времени зря потерял!" Но другая его половина впадать в отчаяние не желала. Она рвалась в бой, вперёд, сквозь все горы и преграды, и почему-то была непоколебимо уверена в том, что у неё всё получится. Несмотря даже на неприступные скалы.

Однако сколько ни задирай голову, сколько ни прикидывай, наверх здесь точно не забраться — слишком круто даже для уверенного в себе демона. Крыльев у него нет, и летать, к сожалению, он умеет только вниз. Но не зря же тайная тропинка привела его в этот тупик! Кто протоптал её, кто ходил по ней в прежние годы? Не может такого быть, чтобы не обнаружилось здесь какого-нибудь скрытого от посторонних глаз прохода. В памяти услужливо всплыли Индианы Джонсы, Властелины колец, замаскированные рычаги, хитрые замочные скважины, тайные знаки и даже детский сим-сим, который "откройся!".

— Кто ищет, тот всегда найдёт, — сам себе сказал Стёпка, поднимаясь с камня. Поговорка хорошая, но он, по правде говоря, не слишком в неё верил. В настоящей жизни почему-то чаще всего срабатывает гадский закон подлости, и тот, кто ищет, обычно ничего, кроме неприятностей, не находит. Однако сидеть без дела было скучно и глупо.

Первый осмотр ничего не дал. Обычные камни, обычный мох, ни рычагов, ни замочных скважин — ничего подозрительного. Трещины на скалах не скрывали очертания дверей, валяющиеся вокруг валуны (Стёпка не поленился и старательно наступил на каждый), не заставляли открыться замаскированный проход. И как это называется? Облом называется.

Объевшийся дракончик лежал рядом с котомкой и самым наглым образом ничего не делал, в то время как Стёпка уже по третьему разу ощупал все стены и камни и пошёл на четвёртый заход.

— Почему лежим? — наконец рассердился Стёпка. — Я тебя что, просто так кормлю? Развалился тут... проглот мелкий. Давай, тоже ищи. Видишь, у меня ничего не получается.

Надо было раньше дракончику хвост накрутить. Но кто же знал! Дрэга, конечно, понял, что Стёпка рассердился не всерьёз и потому ничуть не обиделся. Мигом преобразившись из ленивого отдыхающего в энергичного следопыта, он метнулся вверх по скале, сунул голову в одну расселину, в другую, исчез на несколько секунд, объявился вдруг далеко в стороне, затем ловко спустился вниз и замер метрах в полутора от земли, вцепившись в свисающий с камня мох всеми коготками.

— И что? — подошёл поближе Стёпка.

Дракончик мигнул, выдрал их моховой подушки клок. Вроде как знак оставил, где искать следует.

— Так просто? — недоверчиво протянул Стёпка. — А почему я до этого не додумался?

Мох отрывался от скалы неохотно. Он был крепкий, плотный и цеплялся корнями за каждую трещину. Но Стёпка напрягся и сдёрнул большой пласт, словно ковёр со стены, и уронил его под ноги, такой он был тяжёлый. И в том месте, на влажной поверхности камня, примерно на уровне плеч обнаружился отчётливый отпечаток ладони. Как будто кто-то приложил к скале свою руку с растопыренными пальцами и с силой вдавил её в камень как в сырую глину. И оставил — на века. Только надписи "Здесь был Вася" не хватало.

Стёпка долго разглядывал случайно обнаруженный артефакт. Он вовсе не был уверен, что такие знаки на камнях тоже называются артефактами, просто ему нравилось это слово. Оно было такое... весомое, значительное и очень часто встречалось в разных фэнтезийных книжках и играх. Тайный знак, ставший уже не тайным, а очень даже явным, притягивал взгляд со страшной силой, и от него ощутимо несло магией. Стёпка этот запах теперь безошибочно узнавал. Особенно после встречи с оркимагом.

Дрэга висел на скале вниз головой и тоже внимательно изучал отпечаток. "Что думаешь?" — спросил у него Стёпка. Дракончик фыркнул и отвернулся, мол, тут и думать нечего, всё и так ясно. "Ну, смотри, — сказал Стёпка. — Если что, виноват будешь ты, так и знай". Осколком камня он аккуратно вычистил отпечаток от земли и песка, помедлил секунду, затем осторожно приложил руку к скале. Его ладонь, разумеется, была намного меньше, но всё равно она очень удобно легла в прохладное углубление в камне.

Он был готов к тому, что его ударит магическим разрядом или какой-нибудь скрытый острый шип воткнётся в кожу, чтобы попробовать его кровь. С трудом ему удалось преодолеть нахлынувший страх и удержать ладонь на месте. И правильно. Разрядом не ударило, шип не ужалил. Пальцы ощутили приятное тепло, под ногами дрогнула земля, и в глубине горы что-то с хрустом провернулось. Дрэгу тут же словно ветром сдуло. А Стёпкину ладонь с силой притянуло к скале и даже, вроде бы, сдавило. И ему вдруг очень живо представилось, что её сейчас намертво зажмёт в камне, и придётся потом перегрызать себе запястье, чтобы освободиться, как это делают волки, попавшие в капкан... Стёпка рывком освободил руку и на всякий случай отступил на пару метров, с трудом пытаясь унять сердцебиение.

Гул тут же прекратился. Рука не пострадала, пальцы остались на месте. И что? И ничего. Трусить не надо — вот чего. Хорошо, что Ванька этого не видел. Уж он-то бы точно не испугался... может быть. Он же у нас отважный экскурсант-экзепутор. Сначала делает, потом думает.

Когда Стёпка вновь приложил ладонь к скале, в глубине опять загудело, отдалось в коленях мелкой дрожью, и левее, шагах в пяти от него, часть скалы, очертаниями напоминающая широкую дверь, рывками поползла вниз. Мелкие камешки скатывались под ноги, нехотя отваливался пластами наросший за долгие годы мох, что-то хрустело и трещало. Магический механизм открывал тайный проход, открывал нехотя, с задержками, с ощутимыми толчками в глубине горы, словно там с трудом проворачивались давно заржавевшие шестерни и колёса.

Зрелище было поразительное. Стёпка смотрел во все глаза и внутренне ликовал. Всё-таки не зря здесь проложили тропу, не зря его так тянуло в это ущелье. Не обманул, выходит, внутренний голос, привёл куда надо. Если, конечно, ему именно туда надо.

В глубине скал ещё раз глухо пророкотало, и вновь наступила тишина. Тайный проход оказался входом в пещеру. Он волнующе зиял перед Степаном, и сухой воздух, струящийся из подземных глубин, нёс собой лёгкий привкус затхлости. Нетерпеливый Дрэга скакнул вперёд, оглянулся на хозяина и смело ринулся в темноту — полетел на разведку.

Глава двенадцатая,

в которой демон пересчитывает мертвецов

Степан стоял на пороге пещеры, под мрачные своды которой ему предстояло вступить. Радость от того, что он сумел обнаружить выход из ущелья, уже слегка померкла, и теперь он должен был решиться на более важный шаг — отправиться туда. А любому мало-мальски начитанному человеку хорошо известно, что одинокого путника в таких пещерах обязательно подстерегают смертельно опасные неприятности. Выползет навстречу либо что-нибудь членистоногое с огромными жвалами или нечто давно умершее с горящими безумными глазами — жалей потом, что не остался снаружи.

В пещере было тихо и темно. И жутко до дрожи. Как в могиле. Вся Стёпкина хвалёная демонская смелость, которой уже и без того минувшей ночью был нанесён значительный урон, куда-то бесследно улетучилась перед этой неуютной дырой в горе, и он ощутил себя очень маленьким, очень слабым и очень испуганным подростком. Да он и в самом деле сейчас был маленьким, слабым и испуганным. Хотелось, чтобы стоял рядом верный друг Ванька! Да и Смакла, само собой, тоже не оказался бы лишним. Втроём даже самые пугающие пещеры кажутся не такими уж и страшными. Посмеяться можно (пусть даже через силу), поговорить о том о сём, помочь в случае чего, из пропасти, например, вытащить, если не до конца успел провалиться...

Собравшись с духом, на что ушло ещё минут пять или даже больше, Стёпка нерешительно шагнул в темноту. И тут едва не отпрыгнул назад. В глубине пещеры с пугающей готовностью мягко зажёгся свет. Само собой, это не лампочки загорелись, а обычные факелы-самосветки, почти такие же, как в Летописном замке. Они были воткнуты в специальные отверстия в стенах почти через каждые два метра. Стёпка облизал пересохшие губы и беззвучно обругал себя за глупый испуг. Тому, кто в своё время позаботился об этих факелах, памятник нужно поставить, честное слово. Дураку понятно, что гораздо приятнее идти по нормальной, пусть даже и не слишком хорошо освещённой пещере, чем пробираться в полной темноте, ничего перед собой не видя и рискуя каждую секунду воткнуться лбом в скалу или нарваться на какое-нибудь оголодавшее чудовище. Правда, на чудовище можно нарваться и при свете факелов, и то, что ты жуткую морду этого чудовища перед смертью успеешь разглядеть, как-то мало успокаивает, но всё же — свет есть свет.

Вообще-то это была не совсем пещера. То есть не такая пещера, которую промыло за сотни лет подземными водами без участия человека. Это был определённо рукотворный проход, вырубленный прямо в толще скалы, достаточно широкий и высокий, чтобы по нему свободно могли пройти два взрослых человека. Или один не очень взрослый демон. Каменные стены носили отчётливые следы зубил или кирок или чем там ещё пробивают в скалах проходы. Когда-то здесь работали, звенели инструментами, разговаривали, смеялись или переругивались, шумела жизнь, было людно и не страшно... А теперь было пусто и страшно. Даже магическое освещение почему-то не делало пещеру более привлекательной. Как там называется, когда боишься тесных помещений? Фобия какая-то. Стёпка явственно почувствовал, что эта фобия в нём точно есть, и слегка загрустил. Вот так вот живёшь и не знаешь, что на самом деле ты трус и можешь испугаться в самый неподходящий момент.

Дошагав на негнущихся ногах до первого поворота, Стёпка оглянулся. С одной стороны оставшийся открытым вход его радовал, потому что всегда можно передумать, развернуться и убежать на свежий воздух, если выползет навстречу что-нибудь страшное. Но с другой стороны — а вдруг в пещеру следом за ним войдут, ну, скажем, те же весские маги? Идёшь себе спокойно, ни о чём не подозреваешь, а они — раз! — и настигнут. Что там впереди поджидает, ещё неизвестно, а вот насчёт весичей можно не сомневаться, они точно демона ищут. Поэтому лучше бы входной камень как-то вернуть на место.

Сделать это оказалось проще простого. Приложил ладонь к такому же отпечатку в стене (его даже искать не пришлось, вот он — прямо под первым факелом), и тяжёлая плита со скрежетом поднялась, надёжно отрезав пещеру от внешнего мира. Теперь, если кто-нибудь даже и попытается её открыть, беззвучно сделать это у него не получится. Впрочем, скорее всего, к тому времени Стёпка будет уже далеко отсюда, где-нибудь по ту сторону гор. Глядя на уходящую за поворот цепочку факелов, он на это очень надеялся.

Поначалу ему представлялось, что пещера окажется очень длинной и запутанной, что она будет тянуться и тянуться, опускаясь всё ниже и все сильнее разветвляясь, и он даже задумался о том, что, наверное, нужно как-то отмечать свой путь (камешками или отметками на стенах), но ничего этого делать не пришлось. Довольно быстро, всего после двух не слишком крутых поворотов он вышел в небольшой зал — с нехотя загоревшимися факелами на стенах, с едва различимым во мраке потолком, с широкой каменной лестницей, уходящей вверх, в неуютную темноту. Это всё удивительно напоминало вход в захваченную кровожадными орками Морию из "Властелина колец"! Так же величественно и мрачно. Стёпке это не понравилось. Жутковатая Мория его не манила ни с какого боку. Не затем он в этот мир явился, чтобы бесславно сгинуть в мрачных заброшенных подземельях, вернее, подгорьях или даже подскальях. Знать бы заранее, кто или что ждёт его там, впереди, кто встретится, и от кого, может быть, придётся убегать со всех ног! Хорошо бы хозяевами этих чертогов оказались гоблины, здесь их можно не бояться, здесь они друзья...

Он прислушался. Тишина в зале стояла просто оглушительная. Ни шороха, ни скрипа. Даже Дрэга, вылетевший откуда-то сверху, из-под потолка, скользил как во сне, беззвучным планирующим листом. Или здесь вообще никого не было, или коварные враги затаились перед нападением.

— Ну что там? — спросил его шёпотом Стёпка. — Кто там?

Дрэга на лету тронул его кончиком крыла и вновь унёсся во мрак. Самосветки не обращали на дракончика внимания и загорались только, когда к ним приближался Степан. Но Дрэгу это ничуть не смущало, и в темноте он летал так же уверенно, как и при свете дня.

Нужно было идти. Честное слово, если бы не это неотвратимое "нужно идти", чёрта с два пошёл бы он дальше, чёрта с два стал бы, преодолевая свой страх, блуждать по этим пугающим подземельям, каждую секунду ожидая встречи с одуревшими от одиночества местными кошмарами и озверевшими от скуки ужасами. И пусть бы Ванька состарился и напрочь облысел у элль-фингов — была бы ему наука, гаду упрямому, как на экскурсии ходить! Он там сидит себе в плену и в ус не дует, а ты мучайся тут за него, трясись от страха и зубами стучи.

Стёпка поругался мысленно на Ванеса, взбодрил себя злостью — и тихонько вдоль стеночки побрёл дальше. А куда денешься! Нужно, значит нужно.

Он поднялся по засыпанной каменным крошевом лестнице, постоял немного наверху, пытаясь настроить себя на более мужественный лад, посопел, помялся и вошёл в следующее не слишком просторное помещение, в котором тоже сразу загорелись факелы. Там стояли вдоль стен какие-то ящики, валялись брёвна, камни, ещё что-то... Стёпка не успел всё разглядеть, потому что сразу же наткнулся взглядом на лежащее перед входом тело. Или правильнее сказать — скелет. Настоящий "мёртвый скелет" в истлевшей одежде и проржавевшей насквозь кольчуге. Он лежал ничком, разбросав в стороны неприятно тонкие кости рук. Рядом валялся широкий топор с короткой рукоятью. Круглый шлем, откатившийся в сторону, был вскрыт как консервная банка, и в нём угадывались серые обломки раздробленного страшным ударом черепа. И ещё... Бедняга был прикован. От его ноги тянулась к тяжёлому кольцу в стене грубая и не слишком длинная цепь. Это, наверное, был раб-стражник, прикованный здесь для того, чтобы никого не впускать или не выпускать. Вон и миски какие-то стоят, кувшин с отбитым верхом... Стражник охранял проход, и его за это зарубили, возможно, его же собственным топором. И теперь он лежал здесь пугающим предупреждением для каждого, кто осмелился войти в эту пещеру: вот, мол, как страшно жить и вот какая непоправимая неприятность может произойти с каждым из вас, дорогие мои.

Я так и знал, поёжился Стёпка, разглядывая торчащую из-под шлема редкозубую челюсть, я ведь так и знал: сначала скелеты, а там, глядишь, и самые натуральные зомби обнаружатся на мою голову. Почему я такой невезучий? Почему всё плохое случается обязательно со мной? За что?

Его сразу отчаянно потянуло назад, к солнцу и свежему воздуху, подальше от мёртвого стражника с расколотой головой и от тех, кто этого стражника убил. Понятно, конечно, что кровавое злодеяние совершилось не вчера и даже не на прошлой неделе, а очень много лет назад, и убийца не сидел же всё это время за поворотом, поджидая очередную жертву, но Стёпке теперь было просто страшно, страшно и всё. И он пошёл бы назад и не поленился бы вернуться к началу ущелья, чтобы попробовать найти какой-нибудь другой, не такой мрачный путь в обход засады, если бы не та, недавно объявившаяся в нём половина, которая была намного смелее и которую полуистлевший скелет почти не испугал. "Подумаешь, скелет! Лежит себе, никого не трогает. Так что не дрейфь, демон, и смело шагай вперёд на своих подгибающихся от нехороших предчувствий ногах".

Для начала нужно было перешагнуть печальные останки. Стёпка всерьёз ожидал, что стоит ему только занести над скелетом ногу, как тот сразу оживёт и схватит неосторожного гостя, чтобы утащить его, обомлевшего, в мир иной. Поэтому он не стал перешагивать, а обошел его осторожно вдоль стеночки и вздохнул с облегчением, лишь отойдя на безопасное расстояние. Скелет, надо отдать ему должное, проявил завидную выдержку и даже не шевельнулся. Как, впрочем, и должен поступать всякий уважающий себя скелет. Раз уж так случилось, что ты умер, будь добр лежи и не пугай живых людей. Пока ещё живых, добавил зачем-то про себя Стёпка, и от этих слов ему стало совсем жутко, и он очень отчётливо представил себя, лежащего в пыли с расколотой головой, с разбросанными руками, с выпотрошенной котомкой... "И никто не узнает, где могилка моя". Он крепко зажмурился, отогнал кошмарное видение и прошептал, крепко сжав рукой стража: "Не будет этого, не дождётесь, гады".

Оставив за спиной комнату с мёртвым стражем, он увидел перед собой просторную, уходящую в темноту галерею. На правой стене были закреплены факелы, ближние из которых уже загорелись, а в левой стене через равные промежутки располагались двери. Обычные, нормальные человеческие двери, не слишком аккуратно сколоченные из досок, рассохшиеся, перекосившиеся, с грубыми кольцами вместо ручек... Первая дверь была приоткрыта, третья висела на одной петле, четвёртая вообще лежала на полу, — а дальше всё скрывала темнота. Заглядывать за эти двери Стёпка, разумеется, не собирался. Чего он, спрашивается, за ними не видел? Мало ли кто там таится. И вообще это было похоже на тюрьму. Коридор, тусклый свет, не слишком привлекательные двери, а за ними, возможно, останки истлевших узников, прикованные цепями к стенам... Нет, лучше пройти мимо, туда, в конец галереи, куда уже улетел Дрэга и где, судя по всему, был выход из этого мрачного — очень мрачного и очень неуютного — места.

Он уже почти не боялся. Пещера оказалась просто пещерой. Стены, факелы, двери... Двери мозолили ему глаза. Всё же слегка обидно будет уйти, не узнав, что за ними скрывается. А вдруг там... ну, не знаю... сокровища несметные или сундуки с волшебными эликсирами. В компьютерных играх в таких пещерах всегда можно было отыскать что-нибудь очень полезное: золото, магические свитки, оружие, крутые доспехи или, скажем, вход на следующий уровень. Чем эта пещера, спрашивается, хуже?

Стёпка не слишком долго колебался. Ему даже не пришлось себя уговаривать. Первая дверь и без того была слегка приоткрыта, и ему осталось только тихонько потянуть за кольцо. Дверь скрипнула и с готовностью распахнулась, словно соскучилась по входящим и выходящим людям. Стёпка побоялся сразу туда заходить, потому что внутри было темно, и он ждал, чтобы зажглись факелы. А факелы не спешили зажигаться, они ждали, чтобы он сначала вошёл. И ему пришлось войти. Всего одна полуразрядившаяся самосветка неторопливо осветила тесное помещение. К счастью, это была никакая не тюремная камера, а, кажется, кухня. Да, точно — кухня. У стены громоздилась большая сложенная из камней печь, заставленная грубыми чугунками, на покосившемся столе и на полу валялись ножи, разбитые кувшины и тарелки. На стенах висели окаменевшие пучки трав. Журчала где-то едва слышно вода, видимо, специально проведённая сюда из какой-нибудь подземной реки, чтобы не нужно было далеко за ней ходить. Искать здесь было нечего, и Степан уже собрался выйти, когда увидел ещё одного мертвеца. В дальнем углу сидел на лавке скелет женщины в бесформенном похожем на балахон платье. Седой от пыли череп с остатками волос провалился в плечи, высохшие руки бессильно свисали вниз, на острых коленях лежало плоское блюдо.

Степан не понял, каким образом его вынесло из этой кухни. Он так оттуда рванул, что даже Дрэга не удержался на плече и с протестующим писком распахнул крылья. Раньше Степка думал, что мертвецов он не боится и, если увидит где-нибудь, то ни за что не испугается. И когда первого увидел — того, что у входа с черепом расколотым лежит, — страх свой преодолел и очень себя за это зауважал. А в кухне этой перетрусил как стыдно сказать кто. Казалось бы, ну чего страшного? Ну сидит себе на стуле скелет высохшей, давным-давно умершей женщины, никого не трогает... А посмотришь на её обтянутый высохшей кожей череп — и такая дрожь пробирает, что до самого Кряжгорода готов бежать без передыху, лишь бы от неё подальше. Самое удивительное, что эта кухарка тоже была прикована цепью к стене. Неужели и она была рабыней?

Не заглянуть за вторую дверь теперь было невозможно. Любопытство оказалось сильнее страха. Степан увидел совсем крохотную каморку, едва ли больше Смаклиной. В ней даже факела не было. Отличалась она от каморки младшего слуги в основном тем, что в ней имелся мертвец. Он лежал на топчане... он, казалось, спал. Вечным, как говорится, сном. Мертвеца уже густо покрывала пыль, и он походил на мумию, только лежащую на боку и с поджатыми ногами в коротких растоптанных сапогах. На этот раз Стёпка выскакивать не стал, а просто тихонько прикрыл дверь, словно боялся громким стуком разбудить усопшего.

Протиснувшись под перекосившейся дверью в третье помещение, Стёпка первым же делом испуганно пошарил глазами по сторонам в поисках мертвецов и очень обрадовался, когда их не обнаружил. Стояли вдоль стен грубо сколоченные топчаны, валялась на полу деревянная кадушка, и сидела рядом с ней очень крупная наглая крыса, совершенно не испугавшаяся вошедшего в комнату человека и зажёгшегося тотчас на стене неяркого факела.

— Кыш, зараза! — негромко сказал ей Стёпка, немного радуясь тому, что крыса — существо, хоть и противное, но вполне живое. Голос его прозвучал глухо и неуверенно. И крыса это почувствовала. Она презрительно подёргала носом и вразвалку скрылась под топчаном.

Стёпка, кажется, понял, куда попал. Никакая это была не Мория, а просто обычная пещера, в которой много лет назад жили люди. Жили себе, делами разными занимались, может, прятались от кого-то, может, нравилось им в пещере жить, может, разбойничали себе потихоньку. Скорее всего как раз и разбойничали, потому что нормальные люди стражников и кухарок цепями к стенам не приковывают. В общем, жили-жили, а потом почему-то умерли. Причём, одни умерли во сне, другие прямо на рабочем месте, а третьи из-за того, что кто-то не очень добрый ударил их по голове мечом или топором.

Это было, конечно, печально, но вполне обычно и объяснимо. И совсем не таинственно. И Стёпке поэтому стало ясно, что бояться в этой пещере нечего, что всё самое страшное здесь произошло в далёком прошлом, и вряд ли нападут на него какие-нибудь чудовища, потому что, если даже они тут когда-нибудь и водились, то, скорее всего, тоже давным-давно подохли от голода или от скуки. Да и скелеты вели себя вполне прилично, не оживали, не бросались, не стучали костями. Правильные, в общем, были скелеты. "Не мертвых надо бояться, бояться надо живых", — храбро повторял про себя Стёпка, осторожно перешагивая через лежащую на полу дверь и вглядываясь в непроглядную темноту очередной комнаты. "Ёлочка, зажгись!"

Факелы послушно засветились, и из мрака выступили стоящие вдоль стен огромные корзины, плетёные из лозы короба, ящики, бочки и похожие на амфоры кувшины, причём почти все ящики были сломаны, бочки рассохлись и развалились, кувшины кто-то старательно поразбивал, не оставив ни одного целого... Похоже, здесь в своё время хранились запасы еды, крупы всякие, соленья, сушенья, копченья, вино, может быть. А потом всё это съели крысы. И некому было их прогнать, потому что тот, кто раньше всем этим хозяйством заведовал, сидел сейчас в обнимку с большими жерновами ручной мукомолки, а его лохматый, серый от пыли череп лежал на верхнем камне и равнодушно смотрел на Стёпку чёрными безглазыми провалами. А вокруг стояли в ряд одинаковые, доверху наполненные чем-то горшки. И когда Стёпка из любопытства дотронулся до одного носком кроссовки, горшок мягко расселся, и из него высыпалось что-то похожее на пыль или на очень мелкий чёрный песок. И Стёпка подобрал немного этого песка и понюхал... И очень удивился, потому что это был перец. Обычный молотый перец, какой мама добавляла в мясо, когда готовила пельмени или котлеты. Он, конечно, почти выдохся, но ошибиться было невозможно, этот запах не спутаешь ни с чем. Неужели здесь был тайный цех по изготовлению молотого перца? Глупость какая. Называется, нашёл сокровища и магические эликсиры. Очень большое сокровище — два десятка горшков с пахучей приправой. Греби лопатой, набивай в карманы, сыпь в котомку — на всю жизнь хватит пельмени перчить ещё и внукам останется. Вот уж благодарны будут за столь ценное наследство.

Дрэга недовольно фыркал и потешно тёрся носом о Стёпкино плечо. Он сдуру тоже понюхал перец и теперь сердился на хозяина за то, что тот подсунул ему такую невкусную гадость.

За очередной дверью обнаружилась самая настоящая кузница: с горном, с несколькими наковальнями — одна меньше другой, с набором клещей и молотов, с большой бочкой, в которой когда-то была вода, с громоздящимися ржавыми железками на верстаке... и лежащей прямо перед входом аккуратной кучкой костей, увенчанных большим печально оскалившимся черепом. И всё это было покрыто толстым слоем пыли. Стёпка даже заходить туда не стал. Скользнул взглядом по закопчённым стенам, удержал рванувшегося было дракончика и вышел.

А последняя перед поворотом дверь открываться не захотела. Стёпка подёргал позеленевшее медное кольцо, пнул пару раз массивные доски, пихнул плечом — да и отступился. Тем более что он был не первым, кто пытался эту дверь открыть: она вся сверху донизу была как будто огромными когтями исполосована, даже на кольце виднелись глубокие зазубрины. Но тот, кто оставил эти следы, судя по всему, так и не смог прорваться внутрь. Наверное, на эту дверь было наложено неоткрываемое заклинание. Ну и ладно. Не очень-то туда и хотелось. На что угодно можно поспорить, что и там нет ничего, кроме надоевших уже скелетов.

На этом двери кончились, тайных сокровищ найти не удалось, можно было отправляться дальше. И Стёпка отправился. Но за поворотом его ждало разочарование. Он-то, наивный, полагал, что найдёт там другой выход из пещеры, а там оказалась всего лишь ещё одна комната, можно даже сказать — зал. И дверь в этот зал была... точнее, её не было. Совсем. Когда-то давным-давно кто-то очень большой и сильный неслабо рассердился и не просто выломал эту дверь, а буквально измочалил толстенные доски в мелкую щепу. И ворвался внутрь. Или наоборот — вырвался наружу.

Стёпка постоял немного, вглядываясь в темноту, ничего, разумеется, не разглядел, потом шагнул через порог. Он не боялся. Понятно уже было, что бояться здесь некого. Ну, разве что скелет ещё один обнаружится — а к ним Стёпка уже почти притерпелся. Факелы, почуяв появление гостя, по очереди засветились. Их здесь было много, все четыре стены этого большого зала были щедро утыканы факелами. И пусть даже горела едва ли половина из них — всё равно сделалось достаточно светло, чтобы всё подробно рассмотреть и увидеть.

В зале царил полнейший разгром. Можно было подумать, что здесь бушевал ураган. Большая часть из того, что когда-то стояло, лежало на полках или висело на стенах, было сорвана, сломана, опрокинута и разбросана. И теперь уже трудно было определить, как всё это выглядело раньше. Разбитые не то столы, не то лавки, не то лежанки; валяющиеся повсюду разодранные в клочья книги; черепки от горшков и бесформенные металлические конструкции, похожие на самогонные аппараты. Верхние полки, правда, были не тронуты, до них, видимо, просто не дотянулись, и на этих полках пылились всевозможных размеров и форм бутыли и банки... А в центре зала посреди всего этого хаоса возвышалась большая клетка, грубо склёпанная из толстых металлических прутьев. В этой клетке легко можно было держать, скажем, дядьку Неусвистайло, если бы кому-нибудь пришло в голову туда его засунуть. Стёпка перебрался через обломки стола, подошёл поближе. С одного бока прутья клетки были даже не выломаны, а буквально вырваны, и топорщились наружу острыми зазубренными концами. Тот, кому когда-то не повезло сидеть в этой клетке, однажды вдруг каким-то образом набрался сил, чудовищно рассвирепел, порвал металлические — в руку толщиной — прутья, вырвался наружу... И если всё, что Стёпка здесь видел, натворил этот вырвавшийся неведомый пленник, то неохота даже представлять себе, кем он был и как выглядел. Одно лишь можно утверждать с полной определённостью: не человек это был, на что угодно можно поспорить, не человек. И, похоже, он славно повеселился, мстя своим пленителям за то, что они держали его за решёткой. Стёпка, разумеется, не мог поручиться, что всё происходило именно так, но он почему-то был в этом уверен. Интересно только, кто сидел в этой клетке и куда он делся потом, когда отвёл душу и поубивал всех в пещере? А первым делом он, разумеется, разделался с хозяином этого зала, с тем, кто, возможно, пленил его и держал в клетке.

То, что осталось от хозяина, висело под одним из факелов, уронив на плечо голову со страшно оскаленным ртом. Бесформенная тёмная одежда обвисала, как на вешалке. Ноги — от сапог до колен — покрывала отвратительного вида бледная плесень. Стёпка поморщился и отошёл подальше, хотя останки уже давно ничем не пахли. Наверное, это был какой-нибудь отверженный или изгнанный колдун или чародей, который скрывался от всех в этой пещере и творил здесь свои чёрные заклинания. Или изучал запрещённую магию. Вон сколько вокруг валяется разбитых склянок, разодранных в клочья книг и разных алхимических приборов. Похоже, что один из опытов колдуну не удался. Или, если посмотреть с другой стороны, удался слишком хорошо. То ли он пленил кого-то не того, то ли сумел вызвать слишком могучего демона, то ли нечаянно превратил сидящего в клетке бедолагу в страшное чудовище. И чудовище, вырвавшись на волю, свело с ним счёты. Из груди высохшего трупа торчала рукоятка меча. Убийца вздернул чародея за шею одной рукой (или лапой) и пригвоздил его к каменной стене пещеры. Это какой же силищей надо обладать, чтобы не только разорвать прутья клетки, но и воткнуть в прочный камень меч чуть ли не наполовину!

Стёпка поёжился. Ему не было жаль давно убитого чародея — как-то не хочется жалеть негодяя, который даже кухарку держал на цепи, — ему подумалось, что вырвавшийся монстр всё ещё сидит где-нибудь за углом и поджидает новую жертву. Времени, конечно, с тех пор немало прошло, но кто их, этих монстров знает, может, они бессмертные, может, они в магическую спячку впадать умеют. Пройдёшь мимо безобидного на первый взгляд камня, а он вдруг оживёт и набросится. Бр-р-р! Лучше об этом не думать. И без того жутко.

В разгромленном зале было много всего, но не было самого главного — здесь не было другого выхода. Таинственная пещера оказалась не слишком таинственной и надежд не оправдала. Придётся всё-таки топать назад по ущелью, пробираться лесом мимо весичей... В общем, вся эта морока с невидимой тропой завершилась пшиком. Однако, как ни странно, Степана это не слишком огорчало. Потому что, во-первых, побродить по такой пещере всё равно интересно, а во-вторых, будет о чём рассказать Ванесу. Вдобавок ко всему прочему. Пусть завидует и слюни пускает. Пещера с мертвецами — это круто!

Он повернулся и уже почти вышел из зала, когда заметил краешком глаза что-то странное, что-то такое, чего здесь быть не должно. На полу, прямо под пришпиленным к стене чародеем робко сверкнула в пыли крохотная искорка. Стёпке сначала показалось, что там лежит драгоценный камень, алмаз или сапфир, потому что искорка была голубая, льдистая. Но когда он подошёл поближе и присел, то увидел, что это не камень, а браслет. Узкий металлический браслет, соскользнувший, очевидно, с высохшей руки убитого. И удивительное дело — всё вокруг было покрыто густым слоем пыли: и останки чародея, и обломки и пол и даже стены... А на браслете ни пылинки. Как будто его положили только что — нарочно для Степана.

Стёпка долго смотрел на браслет, не торопясь его подбирать. Он слишком хорошо знал, что бывает с теми, кто берёт такие браслеты или, к примеру, кольца, и надевает, не подумав, на свои глупые руки или пальцы. А потом оказывается, что эти кольца или браслеты скованы чёрным властелином как раз для того, чтобы завладеть душой и телом такого вот торопливого глупца. Нет, Стёпка был не из таковских. В том, что браслет надо забирать, у него сомнений не возникло. Но дотрагиваться до него он не спешил. Поразмыслив, он отломил от расколотого стула длинную щепку и уже ею осторожно подцепил браслет, стараясь не коснуться свисающих почти до пола нитей плесени. Ничего страшного не произошло. Чародей не ожил, монстр не явился, потолок не рухнул. Тогда Стёпка осторожно дотронулся до холодного металла, потом положил его в ладонь. Браслет был ощутимо тяжёл, и для человеческой руки — даже для руки взрослого мужчины — заметно велик. Внутренняя поверхность его оказалась гладкой, а внешняя сверкала зеркальными гранями.

И когда Стёпка уже почти уверился, что ничего страшного не произойдёт, да и что страшного может случиться, господи, всё самое страшное здесь свершилось давным-давно... Вот тогда-то что-то оглушительно заскрипело у него за спиной, да так протяжно и отвратительно, что он даже вскрикнул от неожиданности и отбросил браслет подальше, словно гадюку, и оглянулся, готовясь к самому ужасному.

В стене, чуть правее висящего чародея открылась дверь. Тайная дверь, заметить которую раньше было просто невозможно. Она открылась почти наполовину, и почти сразу вновь стала закрываться, как будто передумала. Стёпка стоял, весь покрытый толстыми мурашками от внезапного испуга, а отброшенный браслет прокатился по полу, оставляя в пыли отчётливый след, и остановился у стены, наткнувшись на разбитую бутыль.

Голова у Стёпки начала соображать не сразу, а только после того, как он сумел оправиться от испуга. Испугался он понятно почему, но, оказывается, испугался зря. Чтобы проверить свою догадку, он подобрал браслет... И дверь, обозначенная едва заметным синим контуром (как в компьютерной игре, честное слово!), снова начала открываться, отчаянно скрипя давно заржавевшими петлями. Стёпка положил браслет на пол — дверь закрылась, слившись со стеной. Контур угас. Всё ясно: заколдованная дверь подчиняется хозяину браслета. А теперь хозяином, получается, сделался Степка. И он тогда взял браслет, подошёл и заглянул внутрь, надеясь найти хотя бы за этой дверью желанный выход из пещеры.

Но когда он перешагнул порог и когда на стене уже привычно зажёгся факел, стало ясно, что и здесь никакого выхода нет. За заколдованной дверью скрывалась комната чародея, его укрытое от чужих глаз логово. Да и где ещё оно могло располагаться, как не рядом с рабочим залом, в котором погибший творил некогда свои чёрные дела.

Сказать, что здесь царил беспорядок, значило ничего не сказать. Комната было захламлена до предела. Чародей хранил здесь множество ценных и нужных, не очень ценных и не слишком нужных, и ещё больше совершенно ненужных вещей, складывая их как попало и куда попало. Истлевшая драпировка безобразными лохмотьями прикрывала стены; едва держалось на одном гвозде пыльное зеркало; возвышалась в дальнем углу груда слежавшейся от времени одежды; другой угол занимала большая куча основательно попорченных крысами книг; в рассохшихся сундуках лежали какие-то не то щиты, не то горшки. Грубый топчан был в несколько рядов заставлен пыльными бутылями (причём все — с отбитыми горлышками), на единственном табурете стояла широкая глиняная посудина, на которой живописно расположились несколько усохших крысиных трупиков. В громоздящейся посреди комнаты железной клетке угадывался засохший труп не то здоровенной собаки, не то ещё волка.

Дрэга оттолкнулся от Стёпкиного плеча и спланировал на пол. Свисающие со стен лохмотья колыхнулись, и часть из них беззвучно сорвалась вниз, взметнув облако пыли. Стёпка негромко ахнул. На оголившейся стене были развешаны сабли. Много сабель: прямые и кривые, с ножнами и без. В комнате сразу стало светлее: это у демона разгорелись глаза при виде такого богатства. Недолго думая он сорвал со стен остальное тряпьё. На правой стене висели кинжалы, на левой — мечи. Много кинжалов и мечей. И ещё короткие копья с очень широкими наконечниками. Всё оружие было как новенькое, лезвия отливали полированной сталью, камни на рукоятях искрились, — пыль или не решалась садиться на это великолепие или на коллекцию было наложено противопыльное заклятие.

Оружие можно было разглядывать бесконечно, но Стёпке особенно приглянулся один меч, не слишком длинный, не слишком широкий, а в самый раз. У него была изящная слегка изогнутая рукоятка, красивый эфес и чёрные с позолотой ножны. Стёпка долго раздумывал, не решаясь дотронуться до него, но потом вспомнил, что хозяин уже ничего не скажет и протянул к мечу руку и даже дотронулся до него... Оп-па! С удивлением и разочарованием он обнаружил, что подержать меч в руке ему не удастся, потому что тот был словно чем-то приклеен к камню стены, и не просто приклеен, а как будто вплавлен в него. И всё остальное оружие было так же вплавлено в стены, даже самые маленькие ножи, даже большой лук без тетивы. Хорошую коллекцию собрал чародей и о сохранности её он позаботился тоже очень хорошо. При всём желании ничего не заберёшь. Для очистки совести Стёпка подёргал все ножи и сабли, до каких сумел дотянуться. Мог бы и не дёргать, закреплено надёжнее чем в музее. В общем, не везёт ему с оружием в этом мире. Оркимагов меч рассыпался в пыль, чародеево оружие от стены не оторвёшь. Закон здесь что ли такой магический, что демонам с оружием ходить нельзя?

Его взгляд упал на зеркало. Он осторожно стёр с него ладонью пыль и посмотрел в мутную стеклянную глубину. Себя он там, конечно, не увидел, но зато увидел хозяина отвечай-зеркала, который тоже был давно и безнадёжно мёртв. И Стёпку это здорово удивило, ему почему-то представлялось, что хозяин — это что-то вроде заклинания такого, которое включается, когда кто-нибудь в зеркало смотрит. А заклинания умереть не могут, они могут только ослабнуть или вообще развеяться. Но этот хозяин умер. Он лежал ничком, раскинув иссохшие руки, и укоризненно смотрел на Стёпку печальными провалами глазниц, словно пытаясь сказать ему: "Что ж ты, демон, так долго сюда шёл? Ждал я тебя, ждал, да и помер, ожидаючи."

Стёпка постоял ещё немного, поразглядывал оружие, повздыхал. Получалось, что все собранные чародеем богатства, пропали впустую. От магических книг остались одни переплёты, бутыли с волшебными снадобьями кто-то разбил, ковры истлели, сабли и мечи навсегда впечатаны в каменные стены. Совершенно нечем поживиться. Даже как-то обидно. Хотя слово "поживиться" отчётливо припахивало мародёрством. Это только в компьютерных играх можно безбоязненно обирать убитых тобой врагов и хапать все сокровища, что сумел обнаружить, и никто тебе за это ничего не сделает, наоборот, ты станешь ещё сильнее и могучее и все тебя начнут уважать и бояться. А в настоящей жизни к мертвецам прикасаться противно и не хочется, а шарить по чужим сундукам вообще стыдно. Неспроста, наверное, мародёров на настоящих войнах все презирали и расстреливали. Стёпка уставился на браслет. Интересно, а то, что он подобрал эту штукенцию — это мародёрство или нет? И что ему за это будет, если кто-нибудь узнает? Расстрелять, конечно, не расстреляют, но ловить презрительные взгляды тоже не хотелось. Может, лучше избавиться от находки, пока не поздно?

Он повертел браслет перед глазами. Ну что, моя прелесть, оставить тебя или забрать с собой? Прелесть молчала. Её было всё равно. Ладно, решил Стёпка, заберу. И никакое это не мародёрство, и никто мне ничего не скажет, потому что я этот браслет честно нашёл. И он засунул находку в карман.

Осталось проверить ещё одну дверь. Ту, последнюю, за которой мог находиться второй выход из пещеры. Правда, Стёпка уже не верил, что этот выход там есть, но всё же — а вдруг? Он подошёл к двери и даже почти не удивился, когда в ней что-то с готовностью щёлкнуло. В его кармане лежал чародейский браслет, и дверь поэтому признала его новым хозяином.

Он потянул кольцо на себя. Дверь открылась со страшным скрипом, она была тяжёлая, окованная позеленевшими медными полосами, очень надёжная.

Нет, не зря ему казалось, что эта пещера похожа на тюрьму. За последней дверью в самом деле обнаружилась тюремная камера. Настоящая камера: с цепями, свисающими с потолка, с орудиями пыток, аккуратно разложенными на скамье, с некогда прикованным к стене узником, от которого осталась горстка осыпавшихся костей и повисший на ржавом ошейнике череп. И Стёпка подумал, что убитого чародея жалеть, пожалуй, вообще не стоит. Чародей, пожалуй, получил то, что заслуживал. Вряд ли он был хорошим человеком, если по его приказу в этой камере держали пленника и даже пытали его, выведывая, вероятно, тайные знания или магические секреты. Может быть, сам чародей его и пытал. Огнём прижигал или пальцы вон теми огромными клещами откусывал.

И пришлось Стёпке возвращаться назад, ко входу в пещеру, который, как теперь стало ясно, являлся и единственным из неё выходом. Столько времени потеряно и всё впустую. Нет, любопытно, конечно, было посмотреть, только непонятно, зачем его сюда так упорно тянуло. Неужели для того, чтобы он подобрал чародейский браслет?

Глава тринадцатая,

в которой демон прибывает в Протору

Хотелось поскорее очутиться на свежем воздухе, но Стёпка торопиться не стал. Для начала он прижался ухом к прохладному камню и долго прислушивался, надеясь, что если кто-нибудь снаружи поджидает его, то удастся услышать голоса или шаги. Не удалось. Или снаружи не было никого, или камень надёжно отсекал все звуки.

Дрэга сидел на полу и укоризненно смотрел на него своими изумрудными бусинками, мол, что же ты, хозяин, тянешь, открывай скорее, я на волю хочу. "Ладно, — сказал ему Стёпка вполголоса. — Рискнём". И приложил ладонь к отпечатку под самосветкой. Скрытый механизм тотчас отозвался, заскрипел, захрустел всеми своими шестерёнками, и натужно потянул вниз многотонную каменную дверь. Дрэге не хватило терпения дождаться, пока она опустится до конца, и он первым выметнулся наружу. Степан благоразумно остался стоять на месте. Он был уверен, что в случае опасности дракончик его предупредит.

Дрэга вернулся буквально через десять секунд и уселся на плечо. Судя по его беззаботному поведению, всё было в порядке и никаких врагов поблизости не наблюдалось.

Стёпка шагнул наружу, и от пряного лесного воздуха у него даже слегка закружилась голова. Никогда и ни за что не согласился бы он жить в такой вот пещере, за все сокровища мира не согласился бы. Лучше умереть глядя в бескрайнее небо, чем годами чахнуть под мрачными каменными сводами. Он не гном, чтобы восхищаться подземными чертогами. Ничего хорошего в этих чертогах нет и быть не может, это Степан теперь с полным основанием мог любому гному прямо в глаза сказать.

Дверь за его спиной тут же начала подниматься, как будто поняла, что больше из пещеры выходить некому. Стёпка отряхнул с одежды пыль и паутину, поправил сбившуюся набок котомку. В скале протяжно, с перерывами скрипело. Невидимые механизмы стонали, что-то в них, видимо, сломалось или камень попал между шестерёнками, и тяжёлая плита поднималась медленно и трудно, с надрывным болезненным скрежетом. Стёпке представилось, что вот сейчас её заклинит и тогда тайный вход в пещеру перестанет быть тайным, и обязательно найдутся желающие пробиться за эту застрявшую дверь в надежде отыскать какие-нибудь сокровища. Ничего ценного в пещере уже не осталось, Стёпка это точно знал, но ведь не будешь же писать на скале: "Проверено. Сокровищ нет. Демон Стеслав." Даже если и напишешь, всё равно никто не поверит.

Магические механизмы всё же справились, хоть и не сразу. Плита встала на своё законное место, и так плотно встала, что невозможно сделалось различить её очертания в изломах скалы. Лишь обвисшие лохмотья мха выдавали точное место тайного входа. А до Степана только сейчас дошло, что шестерни, за которыми неизвестно сколько лет никто не ухаживал, могли сломаться, когда он находился внутри, в пещере. И прибавился бы тогда к тем мертвецам "под мрачными каменными сводами" ещё один, умерший на этот раз от жажды и голода. Это была бы страшная и мучительная смерть. Вот так сделаешь что-нибудь, не подумав, а потом окажется, что в безвыходное — буквально — положение ты угодил по собственной глупости и что исправить уже ничего нельзя. Оставалось радоваться, что на этот раз ему повезло.

Знал бы он, какое новое испытание уготовила ему судьба и куда он уже, сам того не зная, угодил!

Дрэга на его плече сидел совершенно спокойно, страж тоже не шелохнулся, и поэтому когда совсем рядом, буквально за его спиной, вдруг громко фыркнула лошадь, Стёпка перепугался мало сказать до смерти. У него просто душа в пятки осыпалась в самом прямом смысле этого слова, и внутри всё обмерло. От пронзительного испуга он даже не нашёл в себе сил оглянуться, так и стоял, оцепенев и сжавшись, и ждал... сам не знал, чего ждал. Он всеми своими слишком поздно обострившимися чувствами ощутил, что это вовсе не весские дружинники догнали его и не маги-дознаватели — те не стали бы так тихо подкрадываться. Нет, это был кто-то совсем другой. И этот другой почему-то ничего не говорил и не кричал радостно на всю тайгу, что, мол, вот я и изловил тебя, демон, и таперича ты от меня никуда ужо не денесся. Нет, он сидел молча, чего-то выжидая, и только лошадь его пофыркивала и побрякивала удилами или как там называются у них эти железяки во рту.

Стёпка сглотнул, ему страшно хотелось оглянуться, и ему до жути страшно было оглядываться. Он боялся испугаться ещё сильнее. Расслабился, дурак, на свежий воздух выбрался, даже оглядеться не сообразил, балда демонская. Хотя чего тут оглядываться — ущелье до самого поворота, как на ладони. И как это получилось, что он никого не заметил?!

Лошадь переступила, хрустнув камешками, и Стёпка не выдержал — оглянулся и увидел такое, что и в самом деле испугался ещё сильнее, до тошнотной пустоты в желудке и обморочного потемнения в глазах, потому что по закону подлости худшая из догадок оказалась верной.

Рядом с ним, прямо за его спиной, в двух шагах на гнедом коне сидела Старуха-с-Копьём. Та самая Старуха, век бы её не встречать. Нависала над ним, заслоняя солнце и половину неба. От её унылой, закутанной в серый плащ фигуры ощутимо веяло чем-то неживым, чем-то мертвящим и замогильным, так, как не веяло даже от всех вместе взятых скелетов в пещере. Костлявая старческая рука крепко сжимала древко длинного, устремлённого в небо копья с широким ржавым наконечником; низко надвинутый капюшон почти полностью скрывал лицо, и темнота под ним была слишком тёмной, и смотрели из этой темноты на Стёпку неразличимые, но ощутимые глаза, так давяще и угрожающе смотрели, что вспомнились разом и Саурон, и Дарт Вейдер, и Волан-де-Морт.

Выследила! Догнала! Подловила! Так вот кто крался за ним по ущелью, вот кого он всё время чувствовал за своей спиной. Ну, злыдня! Ну, углыда! Стёпкин испуг стремительно смыло горячей волной злости. Ладно весичи, но этой-то карге чего от него потребовалось? Ей-то он чем помешал?

Страж, до этого пребывавший в оцепенении, пробудился, почувствовав злость хозяина, больно кольнул кожу, и Стёпку с головой захлестнула могучая сила. Она нахлынула на него как цунами, она вскипела у него в груди огромной приливной волной, и он ощутил себя почти суперменом. Он мог ломать скалы одним движением руки, он мог играючи раскидать всех врагов, он мог скрутить любого мага в бараний рог, он мог почти всё. Не было в этом мире героя или чародея могущественнее его и поэтому он не боялся никого. И уж тем более он не боялся этой жалкой Старухи, непонятно зачем взгромоздившейся на коня и таскающей с собой никчёмное копьё с давно рассохшимся древком и насквозь проржавевшим наконечником. Кто она такая, как она только посмела встать у него на пути?! Как посмела смотреть на него так, словно он в чём-то перед ней виноват, и даже больше того — словно он должен тут же перед ней пасть на колени?

Это восхитительное и пугающее ощущение небывалого всемогущества длилось недолго, едва ли больше пары секунд. Потом Старуха ударила его копьём прямо в грудь. Ударила без замаха, непонятным образом ухитрившись в мгновение ока опустить тяжеленное копьё и направить его в цель одной рукой. Увернуться он не успел. А был, между прочим, уверен, что увернётся. Но она оказалась быстрее. Или могущественнее.

Всей своей увесистой, убийственной остротой копьё вонзилось точно в стража, и Стёпке показалось, что тот в последний миг попытался увернуться, словно решил, что если уж не удалось спасти хозяина, то надо спасаться самому.

Раздался страшный хруст... Тяжёлый наконечник, до изумления легко пробив крепкую бронзу амулета, ломал Стёпкины рёбра, разрывал сердце, крушил позвоночник, пробивал тело насквозь и высовывался, окровавленный, из спины, нанизав тщедушное тело, как безжалостная булавка нанизывает угодившего в плен мотылька. Вот и всё, мелькнуло в голове, вот, оказывается, как убивают и что чувствуют люди, когда их в битве протыкают насквозь. Неужели меня взаправду убили? А как же всё?.. И зачем?..

Он некоторое время стоял с закрытыми глазами, ждал, когда Старуха выдернет из него копьё, чтобы после этого спокойно и без помех упасть поудобнее на жёсткую землю и — наконец — умереть. Боли не было никакой. Наверное, копьё вместе с позвоночником перебило и все отвечающие за боль нервы. Странно, но копья в груди он тоже совершенно не ощущал.

Смерть не торопилась с приходом, и Стёпка даже подумал, что на самом деле он уже умер, просто мозг его с этим печальным фактом ещё не успел смириться, и если сейчас открыть глаза, то можно ещё увидеть, улетая в небо, оставшееся внизу своё, уже мёртвое тело, и подлую Старуху на коне, ухмыляющуюся, наверное, и бесконечно довольную...

И он открыл глаза. И обнаружил, что пока никуда из своего тела не улетает. Старуха всё так же сидела перед ним и смотрела на него из-под капюшона. И её конь тоже смотрел на Степана, очень мирно и приветливо. Страшное копьё не торчало из Стёпкиной груди, Старуха опять держала его вертикально, уперев нижним концом в специальную подставку у правой ноги.

Он опустил голову и уставился на рубашку. Ни жуткой раны, ни следа крови — он был совершенно невредим! Жуткая ведьма вовсе не убила его, она... Она, похоже, убила стража. Убила его зачем-то своим дурацким призрачным копьём. И страж превратился в обычный кусок металла. Стёпка прижимал его ладонью к груди и не чувствовал никакого ответного движения. Совершенно ничего. Страж ему теперь даже стал мешать, потому что он вообще не привык носить на шее такие тяжёлые украшения, если можно было назвать украшением тяжеленную бронзовую бляху с острыми краями.

Я не умер! Я жив! Какое счастье!

Стёпка сглотнул и прислушался к тому, что происходит в его ничем не проткнутой груди. Внутри всё было в порядке. Стучало сердце, дышали лёгкие, нетронутый позвоночник не очень уверенно после пережитого ужаса, но всё же держал спину. Быть живым оказалось так хорошо, что Стёпка даже забыл, что Старуху надо бояться. Она его не убила сразу, значит, не убьёт и потом. Да и с чего бы ей совершенно постороннего демона убивать? Он же не сделал ей ничего плохого, слова грубого не сказал, даже замахнуться не успел, хоть и собирался.

Из-под капюшона по-прежнему виднелся только острый подбородок, но невидимые глаза пристально смотрели на Степана, и он, подняв голову, постарался так же твёрдо посмотреть в ответ. Старуха чуть качнула головой, словно кивнула, и протянула к нему левую руку, с обращённой вверх открытой узкой ладонью. Она хотела, чтобы он что-то ей отдал. Стёпка помедлил секунду и полез за пазуху. Старуха сначала убила стража, а теперь хотела забрать то, что от стража осталось. Придётся отдать, никуда не денешься. Сильный всегда прав, а сильным здесь был явно не малолетний демон...

Но она указала длинным сухим пальцем на карман джинсов. Деньги? Нож? Или... Стёпка не сразу вспомнил, что в кармане лежит тот подобранный им браслет мёртвого чародея. Вот что она хотела! Ей нужен браслет! Мог бы и сразу догадаться.

Он уже вытащил браслет из кармана, когда страж вдруг ожил и сделал робкую попытку помешать. Он бессильно ворохнулся на груди, кольнул кожу, но на большее его не хватило. Значит, не до конца его убили.

Старуха медленно склонилась к седлу, протягивая руку. Казалось, она не была уверена в том, что демон захочет отдавать случайную добычу. А Стёпка и в самом деле засомневался. Умом-то он понимал, что отдаст, что Старуха так или иначе завладеет браслетом, но ему вдруг пришло в голову, что он может совершить страшную, непоправимую ошибку. Что, получив браслет, Старуха тут же превратится в непобедимую злобную колдунью, и в Таёжном улусе сотни лет будут проклинать незадачливого демона Стеслава, который своими руками подарил злодейке власть и могущество вместо того, чтобы навсегда изгнать её из мира живых в мир мёртвых. Что вот сейчас истекают последние секунды, когда ещё можно всё страшное и жуткое не допустить, не позволить... Попробовать, что ли, убежать?.. Ага, пешком от коня убежишь, как же... Тем более что здесь и бежать некуда.

Старуха не торопила его, ждала спокойно, но Стёпка видел, что её высохшая рука с морщинистой почти коричневой кожей чуть заметно дрожит. Конь мотнул тяжёлой головой, коснулся тёплыми мягким губами Стёпкиной руки; в его большом выпуклом глазу смешно отражалось бледное лицо демона. Ну что хотите со мной делайте, а не могло быть у злобной колдуньи такого доброго, тёплого, настоящего коня, который так забавно фыркает и щекотит кожу! А тут ещё и Дрэга перепрыгнул с его плеча прямо на старухино колено и тоже глазки выкатил: мол, что же ты, хозяин, медлишь, что тебе ещё неясно?

И Стёпка решительно вложил браслет в протянутую руку.

Выпрямившись, Старуха поднесла браслет к лицу, долго разглядывала его, затем убрала в складки плаща. Гром не грянул, мрачные тени не полезли из-под земли, потусторонние голоса не завопили торжествующе, глаза Старухи не загорелись дьявольским огнём. Стёпкины опасения не оправдались, и он осторожно перевёл дух.

Старуха сгорбилась, поникла узкими плечами, и словно замерла в раздумье. Стёпка не знал, что ему делать. Он потоптался в нерешительности, погладил коня по мягкой тёплой морде, затем, приглядевшись, с удивлением увидел, что по впалым щекам Старухи бегут слёзы. Страшная призрачная колдунья, которую в позапрошлом веке едва сумели извести чародеи, которой до смертной дрожи боялись все в тайге, плакала самыми обыкновенными слезами, плакала как обычный человек; слёзы бежали неостановимо, они капали на плащ, на седло, Старуха их не вытирала, она их словно бы и не замечала.

Стёпке стало неловко и он отвёл глаза. Что-то здесь не так. Злобные колдуньи не плачут горькими слезами, получив чародейский браслет. Что-то здесь совсем не так.

Да-а, вдруг сообразил он, а плакать-то надо не ей, а мне. Просто-таки рыдать надо. Ведь стража-то у меня больше нет, не работает он больше, так, еле-еле ворохается. Как же я теперь до Ванеса доберусь? Первые же встречные весичи повяжут меня в два счёта и в загребущие руки магов-дознавателей передадут с превеликим удовольствием. И поминай тогда меня как звали. Он даже слегка разозлился на Старуху: мой оберег испортила, себе браслет захапала, да ещё и плачет. Может, она от счастья плачет, что глупого демона сумела так легко облапошить?

Конь между тем развернулся и неторопливо двинулся по ущелью, отчётливо звякая подковами по камням. Старуха даже не оглянулась. И первой Стёпкиной мыслью поэтому было: ура, уезжает! Одна, без меня, я ей не нужен! Швобода, швобода!.. Затем он увидел сидящего на старухином плече дракончика; потом и сама Старуха подняла руку и не требующим пояснений жестом поманила: давай, мол, мальчик, не отставай, двигай за нами.

Пришлось двигать.

Прошли они таким образом с половину ущелья. Старуха всё так же не оглядывалась и не спешила. Дракончик порой возвращался к Степану, затем вновь уносился к жутковатой всаднице. Вот так и будем тащиться до самого выхода, пробурчал он про себя, и тут же выяснилось, что нет — не до самого.

По правую руку, в отвесной скале темнела довольно широкая трещина, Степан мог бы поклясться, что совсем недавно её здесь не было. Уж он-то такую заметную деталь пейзажа никак не мог пропустить, проходил ведь мимо, во все глаза по сторонам таращился. Опять магия, не иначе!

Дракончик курлыкнул и отважно нырнул в трещину — мрак пещер и подземелий был ему не страшен. Старуха легко — слишком легко для двухсотлетней колдуньи! — спешилась, покосилась мельком на стоящего поодаль мальчишку и тоже шагнула в темноту разлома, ей даже нагибаться не пришлось.

Стёпка постоял, посмотрел на меланхолично помахивающего хвостом коня, на порхающих высоко в небе диких дракончиков... Вздохнул, подошёл поближе. Затем ещё ближе.

Тоже, что ли, войти?

Разлом манил и пугал одновременно. Больше даже манил, чем пугал. "Я только одним глазком посмотрю. Интересно же."

А потом он стоял и смотрел, и не одним глазом, конечно, а двумя, смотрел и не совсем понимал, что происходит и что он перед собой видит. И далеко на сразу у него в голове сложилось, что вот эта не пещера даже, а просто трещина и была тем местом, в котором старуха и жила... все двести лет, наверное. Ужас. Беспросветный унылый ужас. По-другому и не скажешь. Это было даже хуже тюрьмы. Какой-то приют для бомжа без малейшего намёка на самые простые и удобства. Неужели Старухе здесь нравилось? Неужели она не могла подыскать себе что-нибудь более подходящее, более уютное, более похожее на нормальное человеческое жилище? Здесь же сплошной камень — снизу, сверху, по бокам. У дальней стены расстелены прямо на полу ветхие тряпки — это, похоже, лежанка. Тут же — большой плоский камень, служащий, по-видимому, столом, и посуда на нём стоит убогая до невозможности, если это вообще посуда. Сбоку от этого почти стола чернеет место для костра, едва обозначенное несколькими валунами. И всё! И больше ничего! Как тут можно было жить? Ладно летом, а зимой? А в морозы?

Старуха стояла спиной к Степану и пребывала, казалось, в глубокой задумчивости. Смотрела, слегка склонив голову в капюшоне, на своё убогое хозяйство и осторожно, почти невесомо трогала кончиками пальцев то ветхие тряпочки, хаотично развешанные по стенам, то воткнутые в трещины давным-давно засохшие букетики, то стоящие на столе убогие деревянные тарелки, то висящий над кострищем кривобокий глиняный горшок... Неужели она в нём готовила себе еду?

Устроившийся на единственной, пристроенной высоко над головами самосветке, дракончик тихонько пощёлкивал, и больше ни единый звук не нарушал тишины. Стёпка, замерев, смотрел на Старуху, на её странные, колдовские жесты... Она, наверное, в самом деле колдует. Вот, опять принялась трогать свои букетики-верёвочки, уже по третьему разу...

Как будто вдруг надумав что-то Старуха решительным жестом смела со стола тарелки, да так, что они отлетели к стене и одна даже раскололась. Следом за ними последовали букеты и вообще всё, что висело на стенах и торчало из щелей. Досталось и горшку. Его Старуха просто пнула, и нелепый сосуд разлетелся на кусочки с жалобным хрустом. Разбушевавшаяся хозяйка несколькими движениями превратила в пыль, труху и щебень всё, что хоть как-то оживляло этот каменный мешок.

Испуганный — или притворившийся испуганным — дракончик сорвался с самосветки и приземлился на Стёпкино плечо. Старуха ринулась на выход. Степан попятился и не успел освободить проход. Старуха прошла мимо, она прошла почти сквозь него, и сухой, горьковатый запах её одеяний заставил его закашляться. Она пахла не магией, она пахла прокалёнными на солнце травами, горячей землёй и смолистым дымом.

Нет, всё же с этой овеянной жуткой славой колдуньей было что-то не так. Ещё раз Стёпка убедился в этом, выйдя из сумрачного разлома на свет. Старуха стояла, обхватив голову руками, и молча покачивалась взад-вперёд... Так порой ведут себя люди, на которых обрушилось вдруг неподъёмное горе, осознать которое невозможно и справиться с которым нет никаких сил. Так и представлялось, что застонет сейчас Старуха сквозь сжатые зубы и закричит в отчаянье что-нибудь вроде: "За что, Господи?!"

Не закричала. Выпрямилась, расправила плечи, натянула поплотнее капюшон, отшвырнула в сторону что-то зажатое прежде в руке и вновь взметнулась на коня.

Стёпка глянул под ноги. На камнях лежал цветок бессмертника. Такие же точно цветы он видел у бабушки, потому и узнал сразу. Показалось ему или в самом деле цветок словно бы ожил, и даже вроде как засветился изнутри...

Опять фыркнул конь. Старуха чуть подала его назад, потом беззвучно похлопала перед собой по седлу. У Стёпки враз пересохли губы. Колдунья приглашала его сесть в седло рядом с собой! А он-то был уверен, что сейчас их пути навсегда разойдутся. И что ему теперь делать? Принимать приглашение? Ага, нашла дурака! Он усядется, а она тут-то и вопьётся в его незащищённую шею своими кривыми вампирскими клыками, чтобы ещё двести лет с новыми силами по тайге шастать. Ну уж нет!..

А сам уже протягивал руку, нащупывал ногой освобождённое стремя, чтобы половчее подняться на высокого коня. Рука у Старухи оказалась никакая не призрачная, а самая обыкновенная, тёплая, слегка суховатая, с сильными пальцами. Стёпка вознёсся в седло, перекинул ногу, сел и сначала зажмурил от страха глаза. И голову покрепче в плечи втянул. По загривку тут же побежали мурашки и даже волосы на затылке слегка вздыбились. Потому что за его спиной сидела, ну пусть не призрак, не бестелесный дух, но какая-то не совсем обычная... обычное... что-то сидело. Ведьма ли, колдунья ли, двухсотлетняя ли мумия, или вообще притворяющийся живым скелет... Только почему-то тёплый и умеющий плакать настоящими слезами.

Всё, поехали, хорошо хоть не поскакали. Степан перевёл дух и открыл глаза. Стены ущелья медленно уплывали назад. Старуха молчала, даже дыхания не слышно.

Конь, когда на нём сидишь, очень широкий и очень неустойчивый. Весь колышется и переваливается. Того и гляди слетишь с него на землю. Крепко вцепившийся в крутую переднюю луку седла Степан сначала неловко качался с боку на бок, всё никак не мог приноровиться к ходу коня, потом уловил ритм и ему стало легче. И что интересно — Старухи он совершенно не чувствовал. Если бы не знать, что она сидит за его спиной, можно было легко представить себе, что он едет на коне сам по себе, один.

Ущелье они проехали на удивление быстро, и конь повернул вниз к дороге. Старуха словно знала, что Стёпке нужно в Протору. Здорово. А то он уже начал опасаться, что она повезёт его в другое тайное логово. В запасное, скажем. Или в гости к своему мужу, какому-нибудь там жутковатому Старику-с-Топором или Деду-с-Мотыгой. И будет потом по окрестным лесам шастать за компанию их приёмный внук по прозвищу Мальчик-с-Белыми Копытами.

Почему-то Стёпку совершенно не заботило то, что внизу на дороге они встретят весскую засаду. Ему даже наоборот поскорее хотелось к ним выехать. Они его ждут, они его дождутся. Оченно интересно будет посмотреть на их лица, когда они увидят, кто везёт демона. Нечисть они извести собрались. Пусть попробуют. Ещё, между прочим, неизвестно, кто здесь большая нечисть.

Ехать верхом оказалось намного удобнее, чем шагать на своих двоих. Стёпка только сидя в седле по-настоящему осознал до чего же у него устали ноги. Он ведь за последние два дня прошагал столько, сколько дома и за месяц не проходил. Зато теперь можно было отдохнуть.

Старуха за всё время не произнесла ещё ни слова, но его это уже не слишком смущало. Не хочет говорить, ну и не надо. Хорошим людям и без слов всё должно быть понятно. Тем более — хорошим демонам и хорошим колдуньям. Родственные души, что тут ещё скажешь.

Дорога проплывала под конём незаметно: только что они выезжали из ущелья и вот уже спустились к дороге, на которой демона поджидали весичи. Сам путь непостижимым образом прошёл мимо сознания, как будто Стёпка незаметно для себя заснул и всё пропустил, хотя он честно таращился по сторонам и спать не хотел вообще. Понятно, что у колдуньи или чародейки и конь должен быть не простой, а чародейский, который может в мгновение ока переносить хозяйку через леса и горы.

Однако они спускались неторопливо, как и подобает нормальным путешественникам, которые, никого не боясь, едут себе по делам куда хотят и никакие весичи или маги им не помеха. И можно проехать мимо, снисходительно поглядывая сверху вниз и презрительно так оттопыривая губу, мол, съели, гады! Дождались демона? Ну, так получите!

Когда они показались из-за сосен, весичи сначала оживились: дружинники подхватились с земли, маги, что-то обсуждавшие в сторонке, оглянулись и поспешно разошлись по обе стороны дороги. Там им было бы удобнее ловить демона, если бы он шёл сейчас к ним. Но к ним шёл не демон, к ним ехала Старуха. И маги сразу поскучнели, переглянулись и расслабились. Стёпку они ещё не разглядели, а Старуху разглядели, но не сообразили, видимо, что это за старуха. Просто выехал из леса всадник с копьём, и это был совсем не тот, кого весичи здесь ждали. Но потом Тютюй, хрипло выкрикнув что-то предостерегающее, молнией унёсся на драконе в лес. Он-то хорошо знал, кто ездит по тайге с таким копьём, и не горел желанием встречаться с его владелицей.

Маги тоже поспешно отступили, схватившись за обереги, дружинники успокаивали заволновавшихся коней, опасливо оглядываясь на приближающуюся страшную всадницу. Но бежать никто не собирался, и особого испуга на лицах весичей Стёпка не заметил. Самому ему тоже не было страшно. Он твёрдо знал, что в этом седле ему никто не сможет причинить ни малейшего вреда.

Минуту спустя весичи разглядели, что перед Старухой кто-то сидит. Потом они разглядели, кто именно там сидит. Изумлению их не было предела. Стёпка едва не расхохотался, увидев разочарованно вытянутые лица дознавателей. Демон, которого они так ждали и которого намеревались непременно поймать, приближался к засаде, но схватить его у них не было никакой возможности. Любой враг в такой ситуации зубами от злости заскрежещет.

И один из магов не выдержал. Заело его, что демон вот так просто мимо них проедет и в сети не попадёт. Перекосив в страдальческой гримасе смуглое лицо, он деревянной походкой вышел на середину дороги и остановился. Думал, наверное, что сможет остановить Старуху. Он шептал что-то разведя в стороны руки стороны, и воздух вокруг него начал завихряться... Но Старуха, не придержав коня ни на миг, склонила копьё и направила его прямо в грудь магу. И понятно было, что если она ударит этого слишком смелого мага, то ударит по-настоящему, а не так, как ударила в стража. А может быть, она просто испугать его хотела. И у неё это получилось. Только первым испугался старый маг. Он подскочил к молодому и сдёрнул его на обочину. Он, наверное, многое в жизни повидал и понимал, чем может кончиться поединок с такой Старухой. А молодой не очень-то и сопротивлялся. Он, похоже, уже и сам пожалел о своём безрассудстве и рад был, что его заставили уйти с дороги. Вроде как попытался приказ выполнить, а ему не дали. Совесть теперь спокойна. И жив остался.

Стёпка смотрел на весичей гордо, сверху вниз, всем своим видом показывая, что не боится их, что ни во что их не ставит, особенно магов-дознавателей, что скрываться и таиться он не собирается, что едет себе открыто и свободно, куда хочет, а на все их засады плевал с высокой колокольни, потому что нет в Таёжном улусе их власти и не будет никогда, и пусть они хоть всей чародейской палатой выйдут ему навстречу, он всё равно своего добьётся и ничего они с ним не сделают, вот так!

И когда они проезжали мимо весичей, Стёпка нарочно смотрел только на магов. Он ещё и губы пообиднее скривил, а когда уже почти миновал их, насмешливо подмигнул и ручкой так небрежно помахал: счастливо, мол, оставаться.

Маги чуть не лопнули от злости, но даже не дёрнулись им вслед, понимали, что против Старухи они букашки мелкие.

Дружинники стояли спокойно, на Степана смотрели без злобы, даже с интересом, недоумевали, наверное, что это за отрок такой, за которым по всему улусу маги охоту нешуточную развернули, а его теперь сама Старуха в своём седле везёт непонятно за какие заслуги.

Когда конь поднялся на взгорок, дорога вильнула влево, и Стёпка на повороте оглянулся. До этого-то он не хотел оглядываться, потому что боялся встретиться со Старухой глазами, а теперь можно было просто повернуть голову и посмотреть. Весичи не бросились в погоню, не седлали поспешно коней. Умные весичи стояли на том же месте и смотрели им вслед. Ну что, гады, изловили демона, подумал Стёпка с торжеством и ему вспомнилось, как прошедшей ночью они со Смаклой тряслись от страха и прятались от Старухи то под елью, то на дереве. Вот дураки-то были. Знать бы заранее, как всё обернётся, фиг бы эти маги гоблина захватили... А подъехать бы со Старухой к их чародейскому штабу, ударить копьём в двери и потребовать грозным голосом, чтобы немедля младшего слугу освободили, извинились за своё нехорошее поведение и денег ему побольше отсыпали за этот... как его?.. за моральный ущерб. Да только вряд ли Старуха согласится на такое. Непонятно даже, умеет ли она разговаривать и захочет ли слушать его, демона, просьбы. А что если у неё сейчас что-нибудь спросить, пусть даже совсем простое, как её зовут, например, или куда она меня везёт? Стёпка открыл рот, не смог произнести ни звука, закрыл рот, снова открыл... И ничего не спросил. Не получалось. И не потому, что он вдруг онемел или язык проглотил случайно, а просто не получалось и всё. Это как, например, в школе на уроке, во время контрольной, когда все молча решают трудную задачу, сказать вдруг, что учиться тебе надоело до чёртиков, и математика эта дурацкая тебе вовсе не нужна, и ты прекрасно без неё обойдёшься. Попробуй, скажи такое. Да просто язык не повернётся, как бы ни старался. Вот и сейчас у него не повернулся. Не располагало Старухино общество к задушевным беседам.

Стёпка не мог знать и видеть не мог, но весичи всё-таки бросились в погоню, когда Старуха скрылась за холмом. Молодой маг вскочил на коня, дружинники тоже... А пожилой — и более опытный — маг лишь рукой махнул, точно зная, что хлопоты напрасны. И правда, выметнулись весичи на холм — да там и остановились, сдерживая разгорячённых коней. Дорога лежала перед ними видимая далеко, версты мало на три, и была она совершенно пуста. Ни Старухи на ней, ни демона. Ищи-свищи обоих по всему Таёжному улусу, всё равно не отыщешь.

* * *

И опять дорога для Стёпки сократилась чудесным образом, как сокращается для спящего человека даже самая долгая ночь. И хоть он вовсе и не спал, но незаметного перехода от того холма, где он оглядывался на весичей, до наезженного распутья, с которого видны были первые дома Проторы, всё равно не заметил. Сколько долгих вёрст осталось позади, сколько поворотов, подъёмов и спусков — уже не важно, хотя и чувствовалось, что немало. Старуха быстро и с комфортом доставила его до места, намного даже быстрее, чем если бы он ехал в повозке.

Здесь места были уже не столь безлюдны: Стёпка видел пылящую вдоль леса телегу, за которой, смешно вскидывая ноги, торопился жеребёнок, видел далеко впереди направляющегося в Протору всадника, видел двух бредущих навстречу мужиков. В стороне, у берёзовой рощицы широко разбрелось стадо коров, и время от времени гулко щёлкал пастуший кнут.

Издалека трудно было определить, насколько велика эта самая Протора. Виднелись низкие крыши домов, покосившиеся плетни огородов, струился жидкий, почти неразличимый в солнечном свете дымок. Вполне можно было вообразить, что подъезжают они сейчас к Стёпкиному родному посёлку, что на дворе начало двадцать первого века, что нет никаких весичей, магов-дознавателей, оркландцев и гномлинов, а есть обычная жизнь, в которой не происходит ничего по-настоящему удивительного и интересного. Вполне можно было всё это вообразить, если бы не Старуха, сидящая за Стёпкиной спиной, если бы не полное отсутствие над домами столбов и антенн, если бы дорога была не грунтовая, а асфальтированная, если бы не метался перед гнедым, играя, маленький лазурный дракончик, и не проявившаяся постепенно на высоком холме бревенчатая крепость с внушительной стеной и хвостатыми флагами над угловыми башнями. Детинец, припомнилось Стёпке забавное название. Действительно, смешно, словно в такой центральной крепости только дети живут, а взрослым там не место.

Интересно, что мужики, бородатые таёжные гоблины с топорами у поясов и плотно набитыми котомками, Старухи нисколько не испугались. Глянули спокойно, как на давнишнюю знакомую, покосились без особого удивления на Степана, поклонились с достоинством и пошли себе дальше. Стёпка успел качнуть в ответ головой, а ответила ли Старуха на приветствие, он не понял. И опять ему подумалось, что не всё с этой Старухой так просто. Будь она злобной колдуньей, разве так повели бы себя гоблины, разве стали бы кланяться, без испуга и удивления.

Когда до крайних изб было уже рукой подать, Стёпка разглядел расположившихся на дороге весских дружинников. С десяток воинов в доспехах и при оружии стояли заставой, поджидая, возможно, именно его — демона. Они негромко переговаривались, один сразу куда-то заторопился, остальные делали вид, что ничего такого особенного не происходит.

Дрэга заволновался, метнулся влево-вправо, затем свечой взмыл в небо и растворился в необозримой синеве. Стёпка за него не слишком переживал, знал уже, что дракончик потом всё равно его отыщет.

Они подъехали ближе, и разговоры сразу стихли. Старуха правила прямо на весичей, да ещё и гнедого пустила, словно красуясь, дробным танцующим шагом. Все смотрели на приближающуюся всадницу. Кто-то побледнел, кто-то хмурился, делая в памяти зарубку, что один раз с пугающей вестницей несчастья этим летом он уже встретился, кто-то положил руку на оружие. Десятник, тяжёлый, чуть ли не квадратный, с широкими плечами и внушительным животом, набычившись, буравил Стёпку недобрым взглядом.

— Кто такие? — зычно вопросил он, когда они подъехали совсем близко. И шагнул, заступая дорогу коню.

Стёпка помедлил немного, но Старуха, естественно, и не думала отвечать на невежливые вопросы наглых весичей. Однако молчать тоже было как-то глупо, поэтому Стёпка звонко объявил, глядя десятнику прямо в глаза:

— Демон и колдунья!

— Куды едете? — не моргнув глазом спросил весич.

— Уже приехали, — объявил Стёпка.

— Почто? — не унимался десятник. Старуха уже почти наехала на него, и гнедой поневоле сбавил шаг.

— По то, — исчерпывающе ответил Стёпка. — Дело у нас здесь.

— Не велено, — с удовольствием заключил десятник.

— Почто? — спросил Стёпка и сам улыбнулся тому, как смешно получилось.

— Наместник царёв, пресветлый князь Всеяр на Проторе лагерем стал. Чужих пускать никого не велено.

— Демонам и колдуньям ваш князь не указ. Здесь не Великая Весь, здесь вашей власти нет. Куды хотим, туды и едем. И вообще, надо ещё разобраться, кто здесь чужой — вы или мы.

Десятник отчётливо скрипнул зубами, но голоса не повысил, сказал спокойно и веско:

— В Протору я вас не пущу.

— А мы у вас и спрашивать не будем, — объявил Стёпка, спиной чувствуя молчаливое одобрение Старухи. — Рад был познакомиться. А теперь нам пора.

Старуха пустила гнедого вперёд. По знаку десятника остальные дружинники встали рядом с ним, перегородив дорогу и прикрываясь щитами. Лица у всех были суровы, брови насуплены, вряд ли им хотелось биться со Старухой, но ослушаться приказа они тоже не могли.

Гнедой наезжал на весичей неотвратимо и уверенно, словно ему уже много раз приходилось вот так переть грудью на ощетинившихся мечами воинов.

Весичи попятились было, но десятник рыкнул, и они ещё плотнее сомкнули щиты. Потом... Потом Стёпка вдруг обнаружил, что гнедой каким-то образом миновал весичей, оставил их далеко за собой, а впереди улица свободна и никто больше не мешает им ехать по своим делам. Сзади что-то закричали, Старуха пришпорила коня, они свернули налево, потом ещё раз свернули и поскакали по широкой улице свободно и размашисто; и камешки летели из-под копыт, и мелькали удивлённые лица гоблинов и вурдалаков, и взвизгнула женщина, и бросились врассыпную ребятишки и гуси, и чумазые поросята прыснули в бурьян... И дома и ограды мелькали часто-часто; и несколько замешкавшихся на дороге весичей испуганно шарахнулись с дороги; и кто-то крикнул: "Держи!", а другой ещё громче закричал: "Спасайся!"; и кудахтали заполошно курицы, и заливались петухи, и собаки подняли вой на всё село...

Впереди показалась широкая площадь, они пересекли её, распугивая встречных, и Старуха придержала коня перед приземистым бревенчатым зданием, скорее всего, какой-то управой, потому что над резным балконом лениво колыхалось на ветру обтрёпанное полотнище выцветшего таёжного стяга. Разгорячённый скачкой конь фыркал, пританцовывал и вертелся на месте. Старуха, похоже, заблудилась и теперь старалась определиться, куда скакать дальше.

Слегка перепугавшийся было народ — в основном, мужики и молодые парни — в великом удивлении таращились на удивительную всадницу. "Дак это ж Старуха!", "Глянь, глянь — и верно с копьём", "А ктой-то там у неё в седле?", "Не иначе, малец какой-то", "Уж не внучонка ли на смотрины привезла?", "Откель у неё внуку взяться, что ты мелешь?", "А я тебе говорю — внук, ты сам-то глянь!", "Почто она молчит-то, мужики?", "А то тебе не ведомо, что она ещё ни с кем словом не обмолвилась", "Чтой-то боязно мне, слух нехороший об ней ходит", "Брехня всё, как есть брехня, никому ещё она зла не сотворила", "Малец-то, не из весичей ли?", "С какого глузду из весичей? Она тайгарка исконная, потому и внук тоже нашенский, иначе и быть не могёт".

Стёпке было забавно слышать, что его считают старухиным внуком. Он даже заулыбался, чем вызвал среди зрителей ещё большее оживление.

— Вы, отрок, с чем пожаловали, не подскажешь ли? — осмелился спросить стоящий на крыльце управы пожилой седоусый вурдалак.

Но тут старуха пришпорила коня, он рванул вперёд, и Стёпка, оглянувшись, успел только выкрикнуть первое, что пришло ему в голову:

— В гости мы приехали! На живых людей посмотреть! Соскучились!..

За спиной насмешливо фыркнула Старуха, и это был первый звук, который она издала с момента встречи. Рассмешили, видать, её Стёпкины слова. Ему и самому стало смешно. Пойдёт теперь по селу молва о том, что заскучавшая в тайге Старуха приезжала с внуком в Протору погостить.

Второй раз Старуха осадила коня почти под стеной детинца, там, где за высокой оградой виднелась потемневшая от времени тесовая крыша большого дома. Помедлив, Старуха опустила копьё и ткнула острием тяжёлые ворота. Конь, направляемый уверенной рукой, шагнул вперёд... Стёпка, решив, что он сейчас будет выбивать ворота копытами, невольно прищурился... Зря, как оказалось. Миг — и они уже во дворе, за так и не открывшимися воротами. Напахнуло только что-то, шевельнуло волосы, метнулось неясное перед глазами. Удобно так-то уметь, никакие стены и запоры не помешают, куда хочешь можно войти. Ну, почти куда. В пещеру-то Старуха попасть явно не могла, заклинания, верно, не позволяли.

Зашелся в отчаянном лае сидящий на привязи лохматый пёс — и тут же умолк, будто за своих признал. Кто-то вскрикнул в доме, там что-то упало, распахнулась дверь — оглянувшийся Степан успел увидеть только испуганное женское лицо.

Остановились они в глубине сада, перед большим развесистым деревом. Это была яблоня — старая, с корявым изогнутым стволом, ещё крепкая, но, похоже, уже не плодоносящая. Стёпка сначала не сообразил, почему и зачем они стоят у этого дерева, но потом, когда Старуха, протянув руку, тронула устало клонящуюся к земле ветку, до него дошло. И он удивился: неужели Старуха когда-то жила здесь, в этом доме или в другом, который стоял когда-то на этом самом месте? Неужели она когда-то была не жуткой Старухой-с-Копьём, а обычной девчонкой? Неужели это она двести лет назад посадила здесь маленький саженец, который превратился в большое развесистое дерево? Разве яблони столько живут? Наверное, живут. Иначе зачем бы тогда?..

Рука у Старухи была морщинистая, сухая. И кора у дерева тоже была руке под стать. Тонкие пальцы осторожно трогали глубокие трещины на коре, гладили пеньки от спиленных сучьев, тёмную зелень листвы. Конь меланхолично щипал траву, Стёпка сидел молча, боясь потревожить печальную звенящую тишину.

— Вот оно как, — хрипло выговорил кто-то, осторожно кашлянув. — А я яблоньку эту уж и срубить собрался было. Яблок-то который год не приносит. Супружница не позволила. Как сердцем чуяла, не дала грех совершить.

Старуха отпустила ветку, неторопливо развернула коня. Перед ними стояли, видимо, все живущие в этом доме. Впереди — степенный, грузный тайгарь с окладистой смоляной бородой. По одну сторону от него — дородная женщина в простом домашнем платье, с приятным, приветливым лицом. По другую — две молоденьких девчонки с задорными косичками и крепкий парень, не знающий куда от волнения деть руки в закатанных рукавах.

— Благодарим тебя, матушка, что уважила, — поклонился хозяин. — Прости, коли что не так.

Старуха положила руку на Стёпкино плечо, и он, догадавшись каким-то неведомы образом, сказал то, что должна была сказать она сама:

— Спасибо и вам, добрые люди. Пусть у вас в жизни всё будет хорошо. И яблоню... это... берегите.

Хозяйка и дети тоже поклонились в пояс. Вот тебе и страхожутная Старуха, подумал Стёпка, и никто её не боится. Вот как уважают. Наверное, и вправду она никому ничего плохого не сделала.

На улице, за уже предусмотрительно распахнутыми воротами народу прибавилось. Прослышав о нежданной гостье, на улицу высыпали, похоже, все женщины, живущие в соседних домах. И все они степенно кланялись проезжающей мимо Старухе. Ребятня таращилась на неё во все глаза — будет им что вспоминать и об чём посля гутарить.

По правую руку, на крутом склоне холма вздымалась к небу высокая стена детинца. Там, на этой стене кто-то повелительно кричал, суетились стражники, торчали головы любопытствующих.

Старуха пришпорила гнедого; вывернувшиеся навстречу всадники, то ли посланные, чтобы её остановить, то ли просто случайно оказавшиеся на пути, осадили коней, ринулись было вослед, и сразу безнадёжно отстали. Улицы уносились назад одна за другой, мелькали дома, заборы, сады и колодцы. Степану было легко и весело. Скакать бы так и скакать до самого края земли, ничего и никого не боясь, минуя врагов, пугая зевак... Одно было плохо: оказалось, что он ещё не слишком хорошо умеет держаться в седле. Сначала он попадал в ритм скачки и успевал даже по сторонам поглядывать, но потом сбился, и его стало мотать из стороны в сторону. Конь скакал всё быстрее, и на одном из поворотов Стёпка чуть не вывалился. Старуха придержала его твёрдой рукой, но после этого никакого удовольствия он уже не испытывал.

Завершилась бешенная скачка на совершенно пустынной улице, где-то на задах, за огородами. Стёпка сразу понял, что пришла пора покидать уютное седло. Он неловко сполз на землю, одёрнул рубашку, поднял глаза на Старуху. Хотел поблагодарить, но она остановила его, покачав головой. Потом вытащила откуда-то чародейский браслет и, самую малость помедлив, надела его себе на правую руку. Наконец надела. Решилась, видимо. Или просто время пришло.

Стёпка слегка напрягся, готовясь отскочить в сторону, но опять не стряслось ничего страшного и непоправимого. Просто Старуха перестала сутулиться, выпрямила плечи, вообще стала заметно выше, и с руками у неё что-то произошло, он не успел понять, что именно, потому что Старуха плавным движением откинула назад капюшон — и Стёпка буквально онемел от потрясения. Чего угодно он ожидал, но такого!

Старуха под капюшоном оказалась вовсе не старухой! Она оказалась очень молодой русоволосой женщиной с миловидным круглым лицом. В глубине её серых глаз притаилась печаль, но полные резко очерченные губы слегка улыбались. Вот какой она, выходит, была, когда жила здесь, когда ту яблоньку сажала! Красивая, умная, добрая. Чем провинилась она, кто обрёк её на столь страшную участь?

Стёпка потрясённо молчал, не находя слов. Старуха... нет, уже не старуха, а прекрасная всадница похлопала гнедого по шее — руки у неё теперь были белые с тонкими длинными пальцами, совсем не старушечьи, — улыбнулась и сказала низким грудным голосом:

— Спасибо тебе, демон Стеслав, от всего колена Посвятова и Миряны-страдалицы.

— За что? — удивился Стёпка. Он был искренне уверен в том, что как раз он ничего для неё не сделал, а она для него многое.

— За избавление, — сказала она. — Почитай два века стерегла я чародеево укрывище от чужих глаз, а ты помог мне избавиться от постылого заклятья. Чародей давно истлел, а мне так и суждено было маяться да людей распугивать. Спасибо тебе.

— Пожалуйста, — сказал Стёпка. — Вам тоже спасибо от меня за то, что помогли и до Проторы довезли.

— Мне то не в тягость, — улыбнулась она. — Последний раз среди живых побывала. Словом перемолвилась... Устала я молчать-то. Двести лет безголосой мыкалась. Кабы не ты... И помыслить страшно.

— А как же я теперь? — растерянно спросил Стёпка. — Как же я без стража буду? Он же меня защищал. Мне без него до элль-фингов не дойти.

Она покачала головой:

— Он не защищал тебя, он хозяину своему недоброму служил и все твои пути-дороги ему исправно показывал. Это не страж, это подгляд вражий. А тебе защита не нужна, ты — демон, ты сам себя защитить способен. И к элль-фингам ты не ходи, нечего тебе там искать.

— Там Ванька. Мой друг. Он у них в плену.

— Нет его у степняков. Это я тебе говорю, меня не зря ведьмой называли. Мне многое ведомо. У тебя иная служба в этом мире, сам догадаешься, в чём она состоит. То лишь ты решить можешь, никто не в силах заставить истинного демона поступать против воли. Сердце своё слушай, оно у тебя доброе, худого не посоветует... Спросить о чём-то хочешь?

— Да... Нет... Я это... — замялся Стёпка и вдруг спросил совсем не о том. — А вот там, в пещере это что было? Я не понял.

Миряна печально улыбнулась, и в глазах её что-то погасло.

— Прощалась я там со своей прошлой жизнью-нежизнью. Думала было взять что-либо на память, да нечего там было брать... А теперь и ты прощай, Стеслав. Мне пора уходить, кончилась моя служба и моя неволя. Низкий поклон тебе от меня за избавление. Не поминай лихом, демон. Живи!

Она отшвырнула в сторону копьё, развернулась и пустила коня вдоль по улице. Стёпка смотрел ей вслед. Легко она скакала, свободно, красиво. А потом вдруг раскинула руки и воспарила над седлом, словно птица. Очертания её скомкались, взвихрился светлый сияющий смерч, взвился над крышами и унёсся в небо легко и стремительно, всё выше и выше, и растворился где-то на недосягаемой высоте. Гнедой уже без седока доскакал до конца улицы, и скрылся из виду. На середине дороги осталось лежать только никому уже не нужное копьё, столько лет внушавшее страх всей (ну, или почти всей) округе.

А истинный демон Стеслав, которого оказывается никто не может заставить поступать против его воли и которому оказывается не нужны никакие стражи, поскольку он сам себе и защита и страж, стоял посреди пыльной дороги в чужой и незнакомой Проторе, смотрел в небо и понятия не имел, что ему теперь делать и куда идти. Нет, сначала в корчму, это понятно, там дядько Неусвистайло будет ждать, а потом? Если Ванька не у элль-фингов, то где он? И зачем соврал Серафиан? И зачем вообще всё?

И тут его словно по голове ударило. А Смакла? А младший слуга? Он-то ведь всё ещё в руках у магов-дознавателей. Вот о ком следует позаботиться в первую очередь. Вот кого надо искать и спасать. Стёпке вдруг стало стыдно. Как он мог забыть?! Как это некуда идти? Очень даже есть куда. Ну, гады, держитесь, я приехал и я очень зол!

Глава четырнадцатая,

в которой демон находит новых друзей

Как отыскать в незнакомом населённом пункте какую-то там неведомую корчму? Правильно: нужно у кого-нибудь спросить. Что Стёпка и сделал. Спросил и ему объяснили. Не сразу, понятно, и не первый же встречный, даже не второй, но всё же объяснили. Первым встречным оказался древний старик-гоблин, сидящий у своего дома на завалинке. Стёпка, осмотревшись, подошёл к нему.

— Дедушка, не подскажете, как мне корчму найти? Там ещё хозяином вурдалак Зашурыга?

Старик оказался глухим и слепым. Стёпкиного вопроса он не услышал и самого его не видел. Щурился на солнце узким глазами и улыбался сам себе. Дед был ухоженный, в чистой одежде, с аккуратной бородой и невесомым белым пухом на прокалённой солнцем голове. Но Стёпка в его мире отсутствовал.

Пришлось идти искать ещё кого-нибудь. Благо, с выбором направления проблемы не было, потому как первый раз здесь оказавшемуся Степану было совершенно всё равно куда идти. И он пошёл куда глаза глядят. А глядели они примерно туда, куда совсем немного не доскакала Старуха, превратившаяся в молодую женщину. Протора строилась, как и все таёжные селения свободно и вольно, улицы тянулись и петляли как хотели и заканчивались тогда, когда им это взбредало в голову. Дома были крепкие, невысокие, все за заборами, все укрытые от посторонних глаз. Прохожие на окраинных улочках не встречались вообще. То ли жители прятались от весичей, то ли от Старухи, то ли все были на работах в поле. Сено, может, косили, за свиньями ухаживали или скотину пасли. Других занятий для местного населения Стёпка придумать не мог, поскольку о деревенской жизни имел весьма смутное представление. Помнил только, что от зари до зари крестьяне трудятся в поте лица, и выходных у них не бывает, если, конечно, не считать праздники и свадьбы.

Но когда он вышел-таки на широкую центральную улицу, по которой совсем недавно они вдвоём со Старухой так шумно проскакали, народу там обнаружилось довольно много. Особенно весичей. Верховых и пеших. Мимо них Степан проходил, стараясь не привлекать к себе внимания, жался к заборам и в глаза не смотрел. И ощущал себя юным партизаном-разведчиком, пробирающимся через захваченный фашистами город. Весичи с фашистами, к счастью, не имели ничего общего, но попадать в руки к дознавателям страшно не хотелось.

Вызванная Старухой суета ещё не улеглась, но суета эта была не встревоженная, а какая-то весёлая, чуть ли не праздничная. Наверное, все радовались тому, что страшная колдунья по селу проскакала, никого при этом не заколдовав и никого на копьё своё не насадив. Попугала, конешно, честной народ, зато есть теперича об чём с людями погутарить, есть об чём языками почесать, что вспомнить с соседом за кружкой пива. Стёпка жадно ловил пересуды кумушек, обрывки разговоров, восторженный гомон ребятни и ухмылялся про себя. Знали бы все эти люди, что один из виновников переполоха шагает сейчас спокойно мимо них и в ус себе не дует. Можно только радоваться, что разглядеть "старухиного внучка" никто толком не успел. Не очень-то ему хотелось сейчас рассказывать всем встречным-поперечным историю своего знакомства со Старухой. Нет уж, громкой славы и всеобщего признания нам не надобно, нам бы корчму отыскать, дядьку Неусвистайло дождаться, а там и Смаклу из весского плена вызволить.

Молодой парень, ведущий в поводу двух красивых вороных скакунов, охотно показал ему дорогу. Корчма, как оказалось, была совсем рядом, мимо пяти изб вниз по улице пройти. Парень, явно местный, совершенно простецкой наружности, курносый и веснушчатый, видимо, сам не шибко жаловал весичей, потому что, приглушив голос, посоветовал не соваться в корчму через ворота, поскольку от пришлых там нынче не протолкнуться, а пройти к дядьке Зушурыге, ежели такая нужда имеется, задами, через бабки Коряжихины огороды.

Стёпка так бы и поступил, если бы знал, где эти бабкины огороды и как на них попасть. Но словоохотливый парень уже увёл коней, а расспрашивать других прохожих Стёпка не решился. Он и так уже узнал всё, что хотел. Весичи здесь, к счастью, на Стёпку внимания совсем не обращали, и он осмелел. Посматривал только, чтобы маги не встретились. Не спроста ведь Усмарь уверял, что демона за версту разглядит. А если может он, смогут и маги-дознаватели. Лучше держаться от них подальше. И ему повезло. Ни одного не встретил.

Корчма оказалась большим основательным строением с широким крыльцом и открытой галереей на втором этаже. Она стояла в глубине обширного двора, за высоким забором. Над распахнутыми воротами висела на цепях внушительная плаха с вырезанной на ней оскаленной медвежьей головой. Во дворе было шумно, горланили гоблины, бряцали оружием вурдалаки, кто-то седлал коней, кто-то увязывал на телегах мешки. Как впоследствии оказалось, здесь была не только корчма, но и постоялый двор с комнатами для состоятельных гостей.

Стёпка побоялся войти во двор, потому что там в самом деле оказалось слишком много весичей, и даже вроде бы мелькнул опасно знакомый дознавательский плащ. Минут десять он околачивался у ворот, пиная лопухи и стараясь не привлекать к себе внимания. Потом ему повезло. Вслед за выехавшей телегой вышмыгнул босоногий лохматый гоблинёнок, перекинул через борт, видимо, забытый уезжающими узел с тряпьём, крикнул что-то задорное, крутнулся на пятке и уже спокойно пошёл назад, во двор. Чем-то он был похож на Смаклу. Такой же смуглый и проказливый. Гоблинёнок стрельнул раскосыми глазами, смерил Стёпку оценивающим взглядом и прошёл бы мимо, если бы Стёпка не поманил его кивком головы.

— Што надоть? — важно спросил гоблинёнок, чувствуя себя чуть ли не владельцем корчмы, у которого робкий приезжий таёжник почтительно спрашивает совета.

— Мне с хозяином корчмы поговорить надо. Его ведь Зашурыгой зовут, да? — спросил Стёпка вполголоса, чтобы не услышал выходящий из ворот сердитый на что-то пожилой весский дружинник.

Гоблинёнок кивнул.

— Он самый. Зашурыга Оглоухич из Среднеустьинского колена.

— Как бы мне с ним переговорить?

Гоблинёнок выпятил нижнюю губу, глаза его смеялись, но сам он старался выглядеть солидным, взрослым и многое повидавшим гоблином.

— Дак заходь и говори, — сказал он.

— Там весичей шибко много, — возразил Стёпка. — Не хочу с ними встречаться.

Гоблинёнок поразмыслил, глаза у него загорелись.

— Я тебя задами сведу.

— Через бабки Коряжихины огороды?

— Не. Бабка на нас шибко серчает. Другие путя знаем.

— А маги-дознаватели в корчму сегодня не заходили?

Мальчишка аж задымился от любопытства.

— Поутру двое заезжали, когой-то вынюхивали.

— Меня! — вырвалось у Стёпки, и гоблин был сражён. Незнакомый отрок, пришедший сразу видно издалека, отрок, которого ищут маги-дознаватели, у которого есть важное дело до дядьки Зашурыги, который ни в какую не хочет попадаться на глаза весичам! Дай гоблинёнку волю — он замучил бы Степана вопросами, выпытал бы из него все волнующие и страшные тайны... Но, сообразив, что гость не расположен попусту трепать языком, тем более, на виду у толкущихся вокруг дружинников, он сдержал своё любопытство и двинулся вдоль забора, выразительно мотнув лохматой головой: двигай, мол, за мной.

Он провёл Стёпку в обход корчмы, через скотный двор, через сараи, потом через крытое крыльцо заднего хода, в небольшую прихожую, заставленную корзинами и чугунками. За приотворённой дверью Стёпка увидел стоящего у широкого стола пожилого грузного вурдалака с обритой наголо головой. Вурдалак резал сало большим ножом, рассказывал что-то весёлое двум дородным вурдалачкам и сам заразительно хохотал, показывая ослепительно белые клыки.

Мальчишка подскочил к нему, дёрнул за рукав, горячо зашептал на ухо. Вурдалак выслушал, кивнул, оглянулся на Стёпку, шагнул в прихожую, вытирая руки большим полотенцем. Он был большой и добродушный, как медведь, и пахло от него очень вкусно: жареным мясом и какими-то травами. Гоблинёнок тоже было сунулся следом за ним, но вурдалак развернул его, вытолкал прочь да ещё и тяжёлую дверь поплотнее прикрыл, нечего, мол, во взрослые дела нос свой неумытый совать. После чего вопросительно уставился на Степана. Лицо у него было широкое, добродушное, но видно было, что характер у него непростой и что умеет он и сердиться, и ругаться, и приказывать, и вообще жизнью бит и многое видал. Стёпка как-то сразу проникся к нему доверием, у него такое чувство появилось, что в этой корчме он будет в полной безопасности и никакой маг не посмеет здесь на него напасть.

— Я с дядькой Неусвистайло ехал... — Зашурыга кивнул, признавая, что знает такого, и Стёпка с облегчением продолжил. — Мы кое-кого на Бучиловом хуторе встретили, и нам с ним пришлось порознь добираться. Ну, так получилось... Я... Мы напрямик пошли, через сопки. Дядько сказал, что вы поможете, если что. Он ещё сюда не приезжал?

— Нет.

— А дядько Сушиболото с сыновьями?

— Те были. Вчера вечером заглядывали, тоже спрашивали Неусвистайло. Маги опять же давеча шастали. Эти... в кровавых плащах.

"Кровавых". Точное определение резануло по сердцу. И вправду — плащи дознавательские все как один выкрашены в цвет запёкшейся крови. Так и представляются мрачные подвалы, пыточные камеры, раскалённые клещи, истошные крики истязаемых... Бр-р-р! Стёпка поморщился. Лучше об этом даже не думать.

Вурдалак окинул его внимательным взглядом, спросил, помедлив:

— А не тебя ли?..

— Меня, — признался Стёпка. — Мы из-за них и разошлись. Дядько дорогой поехал, а меня лесом отправил и велел здесь дожидаться. Но если что... Я... Я могу заплатить.

— Раз велел, значит, дождёшься. И деньги твои мне не надобны. У нас с Неусвистайло свои счёты.

Он оглянулся, гулко крикнул:

— Застуда, подь мигом сюды! Проводи мальца... в летник над баней. Устрой его там, да накорми опосля. Он у нас ночевать будет. Да чтобы весичи его не приметили.

Застуда — молодая — лет семнадцати — вурдалачка, смешливая, круглолицая, русоволосая, с длинной косой — провела его через задний двор. Там стояли длинные столы под навесом, сидели мужики попроще, явно дворяне и не бояре: кряжистые, обветренные, бородатые тайгари, гоблины и вурдалаки. Ели, балагурили, громко смеялись, о чём-то азартно спорили. На Стёпку никто внимания не обратил.

Они поднялись по маленькой лесенке на чердак над баней. На полу у окна было раскидано свежее сено, стояли растоптанные чуни, висели на верёвках под крышей высохшие берёзовые веники. От обмазанной глиной трубы струился сухой жар.

— Здесь наши мальцы летом спят, — пояснила Застуда. — Скидывай свой мешок. Внизу в бане в кадке горячая вода стоит, сполоснись с дороги, а то шибает неладным от тебя.

— Чем? — чуть не обиделся Стёпка.

— Нежитью несёт. Ты в тайге не с мертвяками ли хороводил?

— И не только с мертвяками, — сказал Стёпка. — Неужели пахнет?

— Ещё как, мы такой дух завсегда чуем.

Ага, чуют они. Родственники ведь, наверное, с мертвяками, вот и чуют. Сам Стёпка ничего не чувствовал, кроме витающего над всей корчмой аромата жареного мяса и сводящего с ума запаха свежеиспечённого хлеба. Он даже не подозревал, что настолько проголодался. В пещере все мысли о еде начисто вышибло, да и потом совсем не до того было. А теперь, когда страсти и переживания остались позади, пустой желудок всё настойчивее принялся напоминать о том, что неплохо было бы подкрепиться чем-нибудь горячим.

— Одёжку тоже скинь, застирать её надо, — скомандовала Застуда. — А я тебе чистое на лавке внизу оставлю.

Вурдалачка крутнулась, взметнув вышитым подолом сарафана, поправила набитый сеном тюфяк, ещё раз осмотрела Стёпку с ног до головы, хмыкнула насмешливо и ускакала вниз по лестнице.

Стёпка скинул котомку, снял рубашку, помялся, покряхтел, потом снял с шеи тяжёлый амулет и ничего при этом не ощутил — страж даже не трепыхнулся. Вся грудь у Стёпки была исцарапана так, словно он взбесившуюся кошку за пазухой пытался удержать. Одни царапины уже зажили, а другие были совсем свежие. Кровь мою, гад, пил, и за мной же шпионил. Ну и лежи теперь в котомке, подгляд вражий, не достанется тебе больше кровушки молодецкой. Прав был Смакла, что подозревал тебя в нехорошем. А я, дурак, ему не верил. Спорил ещё зачем-то.

Он взял собой мыло, полотенце и спустился вниз. Скинул одежду, умылся как сумел, неловко поливая себя тёплой водой из большой деревянной бадьи, потом, вспомнив слова вурдалачки о запахе мертвечины, хорошенько намылил голову. Непривычно пахнущее грубоватое местное мыло сильно щипало глаза и царапало кожу. И очень плохо смывалось. Когда он уже вытерся и влез в разложенную на лавке слегка великоватую и непривычную одежду с чужого плеча, постучала Застуда, спросила из-за двери:

— Управился ли?

Стёпка влез в кроссовки, вышел на крыльцо, неловко заправляя широкую рубаху. Вурдалачка повела носом, ничего не учуяла и, вроде бы, осталась довольна, но затем опустила взгляд и нахмурилась:

— Сапоги свои почто не скинул?

— Я босиком не привык.

— Ишь какой... — фыркнула она. — Из бояричей разве? А по обличью и не похож.

— А сама? — Стёпка показал на изящные кожаные полусапожки с травяным узором по обрезу, виднеющиеся из-под просторной юбки. — Тоже не босая бегаешь.

— Я девушка. Мне ноги колоть да марать зазорно. Замуж не возьмут, — захохотала она.

— А мне, значит, и с грязными ногами ходить можно, да? — буркнул Стёпка, подтягивая спадающие штаны.

— Тебе о невестах рано думать. Мал ещё... Снедать будешь?

— Чего?

— Голодный, говорю? Щей горячих хочешь?

— Очень.

Под навесом, на широком, до янтарной прозрачности выскобленном деревянном столе уже дымился чугунок с горячими наваристыми щами, лежал в глиняной тарелке большой кусок мяса, ласкала взгляд щедрая краюха ржаного хлеба. Стёпка сидел в стороне от шумных гоблинов и уминал вкуснятину за обе щеки. Жизнь потихоньку налаживалась. Он даже почти поверил, что и со Смаклой всё тоже обойдётся как нельзя лучше. Отыщет он младшего слугу и спасёт. А как же иначе?

Застуда никуда не ушла, сидела рядом. В рот, правда, не заглядывала, но болтала без умолку. Очень говорливая оказалась вурдалачка. И хотя Степан на все вопросы пока мог отвечать только утвердительным мычанием или отрицательным мотанием головы, она не унималась. Особенно её интересовало, почему ничем не примечательным отрок прячется от весичей и с какого перепугу маги-дознаватели хотят его изловить.

— Весичи в Проторе уже две седьмицы стоят, а никого ещё не ловили и не искали. Тихо себя ведут, уважительно. А ты и появиться у нас ещё не успел, а они уже про тебя батюшку пытали. Почто?

— Потому что я демон, — признался Стёпка, обгрызая вкусную косточку.

Застуда, само собой, тут же решила, что над ней насмехаются, и очень смешно обиделась. Словно маленькая девчонка. Надула губы и помрачнела. Ага, а как сама над Стёпкой хихикала, так ничего, губы не топырила.

— Честное слово, демон. Меня в Летописном замке призвали. А маги-дознаватели теперь изловить хотят зачем-то. Наверное, сами таких демонов вызывать не умеют. Мы с дядькой Неусвистайло ехали, но пришлось его оставить на Бучиловом хуторе, а самим через лес идти сюда. Со мной ещё гоблин был, но маги его усыпили и увезли. Нарочно, чтобы я за ним пришёл. Вот я и пришёл. Только я к магам не хочу. Я не придумал ещё, как мне гоблина выручить.

Но Застуде про незнакомого гоблина было неинтересно. Уверившись, что Стёпка правду о своих отношениях с весичами твёрдо намерен скрывать, она переключилась на другую новость, гораздо более волнительную. Сверкая глазами и почти вплотную приблизив к нему лицо, она вполголоса рассказала, что вся Протора гудит и волнуется, что люди бают, будто сама Старуха-с-Копьём через весскую заставу нонче проскакала, и весичи её остановить не сумели. Будто бы раскидала заставу по обочине да наказанием пригрозила за то, что перечить посмели. Её многие видели, она недалеко от корчмы в Пытёхин проулок свернула, а если бы не свернула, то как раз бы на Застуду её и вынесло. А Застуда по ту пору тем путём от подружки шла. Такой ужас. Все теперь боятся, думают, что страшная Старуха добычу ищет, по Проторе шастает.

— Не шастает, — проговорился Стёпка. — И никакая добыча ей не нужна.

— Как ты знаешь?

— Она меня сюда довезла, а потом в девушку превратилась и на небо улетела.

— Ох, и силён ты брехать! — рассердилась Застуда и опять глазищами засверкала и даже клыки свои остренькие показала. — Ведомо мне теперь, почто тебя маги-то ищут, верно, натрепал им с три подводы кренделей...

И тут на сцене вдруг появился Дрэга. Буквально свалился с неба чуть ли не на голову. Впорхнул под навес, упал прямо перед Стёпкой, клацнул коготками по столу и жадно набросился на мясо, причавкивая и прихрюкивая, словно всю эту вкуснятину только для него здесь и выложили.

— Дракончик! — взвизгнула Застуда. — Лови его, лови, а то улетит! — и руки загребущие растопырила, уже готовясь схватить зверька.

— Не улетит, — успокоил её Стёпка, прикрыв маленького друга ладонью, чтобы защитить его от девчачьего нападения. — Это Дрэга. Он со мной пришёл. Он теперь пока брюхо себе до отвала не набьёт, никуда не денется. На, обжора, не подавись, — и отдал дракончику недогрызенную косточку.

Глаза у Застуды распахнулись на пол-лица. Она смотрела то на Дрэгу то на Стёпку, то опять на Дрэгу и, кажется, начала сомневаться уже и насчёт Старухи. От такого удивительного отрока всего можно ожидать, даже и того, что он окажется взаправдашним ведьминым внуком. А иначе зачем бы его весичи так настойчиво разыскивали? Над Стёпкой отчётливо нависла угроза новых, ещё более въедливых расспросов. Спасение пришло вовремя. Прибежавшая чумазая и очень смешливая служанка с двумя забавными, похожими на крысиные хвостики косичками протараторила, что Застуду сей же миг требует отец. Застуда ойкнула, подхватилась и убежала, унося с собой все незаданные вопросы. Служанка восторженно повизжала над дракончиком, погладить его не решилась и с нескрываемым сожалением убежала вслед за вурдалачкой.

Дрэга наелся и пристроился спать рядом с тарелкой. Стёпка подхватил его под мягкое брюшко, унёс наверх и уложил на охапку сена. Сам тоже было улёгся, но сна не было ни в одном глазу, хотя, казалось, после почти бессонной ночи, проведённой в тайге, он должен был бы валиться с ног от усталости. Помаявшись с полчаса, он спустился вниз и вышел во двор. Ему хотелось послушать, о чём говорят. Весичей он сейчас не слишком опасался. Одежда с чужого плеча сделала его почти неузнаваемым. Он сейчас ничем не отличался от местных мальчишек. За гоблина, понятно, сойти не мог, а вот за тайгаря — вполне. Разве что причёска могла его выдать, уж слишком короткие у него были волосы, в этом мире так никто не стригся. Поэтому на всякий случай от слишком глазастых и догадливых магов, которые видят демонов насквозь, он собирался держаться как можно дальше.

У конюшни компания гоблинов обсуждала предстоящую охоту на Людоеда. Наместник обещал большую награду за поимку лиходея. Вроде бы кто-то видел его в соседней деревеньке. Хотел он ребёнка унести годовалого, да его спугнули и загнали в какую-то падь, из которой другого хода нет. Говорят, Людоед мелок ростом, и одёжа на нём не нашенская. О магах-дознавателях ничего не говорили, видимо, никого они здесь не интересовали. Ну, понятно, маги ведь не гоблинов ловят, а про демона здесь ещё даже и не слыхали.

Стёпка долго сидел на завалинке, следил за воротами: вдруг приедет дядько Неусвистайло. Но тролль всё не приезжал. Что-то его задержало. Только бы это были не весичи. Как бы они не обозлились на пасечника за то, что демону помог в лес тайком утечь. Каким бы большим и сильным не был Неусвистайло, а против всех весских магов ему не выстоять.

Когда усталость взяла своё, Стёпка забрался наверх. Дрэги там уже и след простыл, дракончик, похоже, отыскал себе более надёжное убежище или опять улетел в тайгу. Сон не шёл. От нечего делать Стёпка вытащил из котомки стража, ничего при этом не ощутив, долго разглядывал его, мял пальцами, даже о рукав потёр. Неужели вправду не страж это, а подгляд? Между прочим, милорды, очень на то похоже. Понятно становится, зачем хозяин Оглока так легко отдал его незнакомому отроку (а я, дурак, и обрадовался). Значит, оркимаги всё время следили за мной и знали, где я и что делаю. Но как же тогда я всех победил и одолел? И Варвария с дружками, и огненного демона (пусть даже он и ненастоящий), и С'Турра, и гномлинов, и разбойников со Щепотой, и оркимага, и немороков, и подколодезного змея, и Стодара (вон сколько их всех набралось)? А страж, гад, всю грудь расцарапал, кровь мою пил, вот почему я всё время уколы чувствовал, думал, он помогает, а он по-вампирски кровью моей питался. И что теперь с ним делать? А не попробовать ли?.. Стёпка достал из котомки увеличительный кристалл, помедлил, потом лёг поудобнее, чтобы в случае чего не упасть, — и посмотрел на стража сквозь кристалл.

Он никуда не уплыл, его даже не тряхнуло, он сначала вообще ничего не увидел, кроме какой-то мути, словно он в запотевшее стекло смотрит. Потом кто-то совсем близко, почти в Стёпкиной голове, заговорил на незнакомом языке очень недовольным голосом, словно бы ругаясь или отчитывая. Он долго так говорил и очень надоедливо, и Стёпка хотел уже прекратить это бесполезное разглядывание и подслушивание, как вдруг услышал весскую речь.

— Я понимаю, разумеется, что никто не мог предвидеть встречи с этой, как вы там её называете...

— Старуха-с-Копьём, мидграф.

— И что нам теперь делать? Где он теперь?

— Он в Проторе. Старуха провезла его через весскую заставу и высадила... мы не смогли определить точное место. Но мы ищем.

— Ищите быстрее. Время уходит. Весские маги могут вас опередить.

— Мы делаем всё возможное, мидграф, вы же знаете.

— Что наместник?

— С ним можно договориться, особенно, если мы предоставим ему доказательства измены замковых чародеев.

— Чтобы их предоставить, нужно изловить демона.

— Изловим. У нас есть и другие способы.

— Гоблин?

— Он придёт за ним, мидграф. Придёт непременно. Это демон и он не в силах совладать с зовом того, кто его призвал.

— Мы-то с вами хорошо знаем, кто на самом деле призвал де-емона.

Обладатель сердитого голоса словно бы усмехнулся, и Стёпка узнал его. Это был голос того чародея, который подарил ему на лестнице стража. Хозяин Оглока! А притворялся своим! Интересно, что по-весски говорит очень чисто, один раз только проскользнул оркландский акцент. Второй голос, слегка хрипловатый и с характерным пришёптыванием, был ему незнаком. Очень неприятный голос, не может такой принадлежать хорошему человеку. Стёпка слушал затаив дыхание. Получалось так, что подгляд теперь работал в другую сторону, уже против своего хозяина. Только бы эти двое не заметили, что их кто-то посторонний слышит.

— И сделал всё не очень чисто, надо сказать. Демон явился не тот, не оттуда и вообще мальчишка. Демон-отрок без хозяина. Поразительно!

— Вы так и не выяснили, мидграф, как это могло произойти?

— Наш человек в замке уверяет, что чародеи что-то узнали и вмешались, нарушив формулу вызова на заключительной стадии. Либо Серафиан, либо сам отец-заклинатель. Надо признать, у них это хорошо получилось.

— Значит, они тоже в игре.

— Вряд ли. Им сейчас не до того. Они сделали своё дело и каким-то образом нашли способ удалить демона из замка. Что уж там они ему наобещали, я не знаю. Но думаю, больше он их не интересует.

— Зато он заинтересовал крон-магистра.

— И, к сожалению, не только крон-магистра. Свободные оркимаги тоже возжелали заполучить ценного демона. Один уже поплатился за это своим рассудком... Непрост мальчишка, очень непрост, а ведь и не скажешь... Вы в курсе, что его невозможно убить?

— Так не бывает, мидграф, уверяю вас. Просто мы пока не знаем нужного способа.

— Боюсь, что мы его и не узнаем.

— Почему?

— Потому что нельзя уничтожить целое, имея в руках только половину.

— Нужно просто отыскать вторую половину.

— Её можно найти, если она в нашем мире. А если она осталась там?

— Этого не может быть.

— Может, ещё как может, Лигор. Ищите демона быстрее. Он нам очень нужен. После того, как его представят наместнику, он должен оказаться полностью в нашем распоряжении. У нас на него весьма обширные планы.

— Я всё сделаю, мидграф. Золото способно творить настоящие чудеса, если знать, кому и сколько посулить.

— Вы не выяснили, что понесло демона в пещеру? Зачем он туда ходил?

— Это неважно, мидграф. Какой-то заброшенный рудник. Конхобулл, к сожалению, не в силах пробиться через скалы. Я полагаю, демон рассчитывал пройти пещерой напрямик, но у него ничего не получилось. Побоялся заблудиться или упёрся в завал.

— Согласен, это уже неважно. Демон рядом с вами и я рассчитываю на вас, Лигор. И берегите свой второй глаз. Он вам ещё пригодится.

Обладатель незнакомого голоса зашипел какое-то ругательство, он долго бранился, поминал всех оркландцев, мидграфов и старух, и Стёпка понял, что первый собеседник отключил связь, а второй просто даёт выход своему недовольству. Потом страж словно бы качнулся, муть рассеялась и в кристалле проявилось лицо. Сердитое, даже злое, бородатое и усатое лицо мужчины с перевязанным глазом, из-за чего он был похож на пирата. Уцелевший глаз уставился на Степана с такой злобой, что Стёпка невольно отшатнулся в сторону, испугавшись, что этот злой дядька сейчас увидит его с той стороны стража и что-нибудь ему сделает нехорошее. Больше он на кристалл смотреть не решился. Ему казалось, что одноглазый Лигор только того и ждёт, всматриваясь в стража с той стороны. А глаз ему не Старуха ли своим копьём выбила? Так ему и надо, не будет подсматривать за демонами.

Всё услышанное требовало осмысления. У Стёпки даже голова заболела, столько всего нужно было обдумать. И ещё было очень досадно, что нельзя прокрутить услышанный разговор ещё раз, в записи. Попробуй теперь вспомни, что там эти двое говорили...

Конхобулл ему подсунули оркимаги, чтобы следить за ним, это уже ясно. Они намекали, что демона вызвал не Смакла. Похоже, что это так и есть. Слишком сложное для младшего слуги заклинание. Это называется подстава. О Ваньке никто не знает. Это хорошо. Гоблин где-то рядом. Это тоже хорошо, но плохо, что он в плену и играет роль наживки. Как его выручать? И ещё одно неприятное открытие: среди весичей есть предатель и он заодно с оркимагами. И в замке тоже есть предатель, "наш человек", который и устроил вызов демона. Но демон получился неправильный. Интересно, кого они хотели вызвать и зачем. Гадость какую-нибудь устроить, наместника обмануть, чтобы тот с чародеями рассорился или перестал им доверять. И ещё одна радостная новость. Чуть ли не самая главная. Оказывается, меня невозможно убить. В плен взять можно, а убить нельзя. Здорово. И страж выходит тут ни при чём. Это я сам по себе такой крутой и неуязвимый. Демон-исполнитель без хозяина. Класс! Только о какой второй половине они говорили, выходит, что я не весь, не целый, что меня здесь только половина, а вторая осталась там, в моём мире... Непонятно как-то. Получается, что и Ванька, что ли, не весь... Стоп! Стёпку словно холодной водой окатило. Ванька! Вторая половина демона! Вот она — моя вторая половина! Мы же попали сюда вместе, как один предмет... тело... демон. Смакла ещё орал, пощади, о, двухголовый! Значит, они хотели заполучить одного взрослого демона, а получили двух маленьких, но по весу как одного большого. И я теперь нецелый. Нетопырь ещё вопил: "Не весь! Не весь!" И Ванька тоже нецелый. Значит, его тоже нельзя убить. Здорово. А когда мы встретимся, нас уже можно будет убить. Но когда-то это ещё будет! Тем более, что Старуха уверяла, что Ванька вовсе не у элль-фингов. А очень даже может быть, между прочим, потому что кто сказал, что он у элль-фингов.? Серафиан сказал. А сам знал, что Смакла ни при чём, и что демона вызвал кто-то другой. И может быть, он Ваньку сразу тайком домой вернул, а Стёпке наврал, чтобы из замка его удалить. И вообще он, оказывается, всё тогда врал, и на Смаклу притворно сердился, так, для маскировки, чтобы глупого демона обмануть... А ещё какие-то свободные оркимаги... Наверное, это С'Турр... Голова кругом идёт, честное слово.

Стёпка посмотрел на стража. У-у-у, вражий подсыл! Сколько крови моей выпил, сволочь. Ладно, крови не жалко, лишь бы не заразил меня какой-нибудь оркимажьей гадостью, а то превращусь ещё неизвестно в кого... Ужасно хотелось ещё раз посмотреть на стража через кристалл. Но было боязно встретиться с одноглазым взглядом Лигора. Это ведь его Старуха копьём ткнула, глаз выбила, жаль, что не убила совсем. А вдруг можно не только отсюда туда глаз выбить, но и оттуда сюда. Посмотришь в кристалл, а в тебя кинжалом. Убить демона нельзя, но кто сказал, что нельзя его ослепить.

Стёпка недолго боролся с искушением. Сначала приблизил кристалл к конхобуллу, глядя при этом в сторону. Ничего страшного не произошло. Потом осторожно краем глаза заглянул. Ничего. Приблизил лицо... И едва не отшатнулся. Одноглазый Лигор смотрел из кристалла прямо на него. И бормотал что-то неразборчивое, видимо, пытался оживить стража. И надо сказать, что-то у него получалось. Потому что Стёпка чувствовал, как страж слегка нагревается и тут же заметно остывает. Колдуй-колдуй, сказал ему Стёпка, когда понял, что Лигор видеть его не может. Я всё равно ваш конхобулл больше на себя не нацеплю. Хватит, нашпионились за мной, теперь я за вами шпионить буду. Мы, демоны, тоже не лыком шиты, с компьютерами знакомы и фильмы про Джеймса Бонда смотрели. А вам такое и в дурном сне не привидится.

И засунул конхобулл поглубже в котомку, на самое дно.

Теперь можно и отдохнуть. Судя по всему, завтра предстоит непростой день. Надо начинать поиски Смаклы, возможно, даже каким-то образом договариваться с весскими магами. Но думать об этом пока совершенно не хотелось. Поэтому он просто лёг и закрыл глаза. Ему казалось, что он сейчас сразу заснёт, но поворочавшись с боку на бок, понял, что уснуть не сможет. Перед глазами вставали то гномлины, то пещерные мертвецы, то Старуха, превращающаяся в Миряну. И наплывали один за другим маги-дознаватели, все почему-то с фальшивым лицом Стодара. Хоть начинай считать этих магов, как овец, чтобы сон поскорее пришёл.

Внизу под окном послышались ребячьи голоса, кто-то захихикал, звучно сплюнул, потом позвали негромко:

— Эгэй, отрок. Али уснул?

Стёпка приподнял ставню. Внизу, под окном стояли двое мальчишек и маленькая девчушка. Один мальчишка-вурдалак был постарше Стёпки, высокий, худой, босой и растрёпанный. Второй был тот гоблин, который провёл его к хозяину, невысокий, юркий, глазами так и зыркал по сторонам и на месте приплясывал от нетерпения. Девчонка-вурдалачка была совсем кроха, лет пяти или меньше. Чумазая как чертёнок, с забавными льняными косичками, она сосала палец и с восторгом смотрела на Стёпку.

— Не спит, — обрадовался гоблинёнок и тут же махнул рукой. — Сигай сюды.

— Зачем? — спросил Стёпка.

— Чево поведаем, — заговорщически подмигнул гоблинёнок. — Маги занова в корчму пришлындали. Хозяин говорит, тебя ищщут. Да ты не бойсь, сюды они не пойдут. А ежели что — Гугнила свистнет. Он там ножи правит.

— Ладно. Сейчас спущусь, — сигать из окна Стёпке не хотелось. Он затолкал котомку под тюфяк (не слишком надёжный тайник, но лучше такой, чем на виду оставлять), хотел прихватить с собой кристалл и нож, однако пришлось от этой затеи отказаться, потому что карманов в чужой одежде не нашлось. Тогда он просто натянул кроссовки и спустился вниз.

Мальчишки с таким восторгом таращились на него, словно перед ними стояла сбежавшая из музея ожившая мумия, прославившаяся на весь обитаемый мир своими загробными похождениями.

— Тебя как звать? — спросил гоблинёнок.

— Стеслав, — протянул Стёпка руку.

Гоблинёнок важно пожал её, представился в ответ:

— Вякса.

— Збугнята, — назвался вурдалак. Ладонь у него была твёрдая и мозолистая. — А энто сестрёнка моя, Заглада. От мамки сбежала и за нами увязалася. Она завсегда за нами бегат. Айда на зады, погутарить надо. Там нам никто не помешат.

Стёпка послушно пошёл за ними. Заглада смешно переваливалась на своих толстеньких ножках и то и дело оглядывалась на Стёпку. Он её почему-то ужасно смешил. Стёпка скорчил ей рожицу. Она взвизгнула и залилась счастливым смехом.

"Зады" находились за сараями в зарослях бурьяна и крапивы. Тут стояли несколько чурбаков, валялись куриные перья, доски, прохудившийся чугунок, табурет без одной ноги и выструганные из деревяшек мечи. В общем, это был нормальный штаб, какой мальчишки устраивают себе во всех странах, мирах и временах. Место, где можно спокойно посекретничать, поиграть, покурить тайком или подраться, чтобы не увидели взрослые. У Стёпки тоже было такое тайное место на дедушкином участке. Он там построил из глины крепость, потом искал клад, потом сделал вигвам — в общем, играл. А однажды даже курил трубку мира, набив её прошлогодними листьями.

На сломанном табурете сидел ещё один мальчишка, такой же лохматый как Вякса, но не гоблин, а тайгарь с почти рязанской физиономией, довольно упитанный, почти толстый. Он что-то жевал и блаженно щурился на заходящее солнце.

— Энто Щепля соседский. Он из тайгарей заречных. Мы с ним завсегда здеся гутарим, — пояснил Збугнята. — А энто Стеслав. Он к нам нынче приехал.

Щепля важно кивнул, но руки не подал, а только качнулся из стороны в сторону на табурете.

Заглада ловко вскарабкалась на приступку и уселась, болтая грязными босыми ногами. До невест ей было как до Кряжгорода пешком, поэтому насчёт обувки она ещё не беспокоилась.

— Ну, — сказал Стёпка, оглядевшись. — Чего маги говорили?

— Демона искали, — выпалил Вякса.

— А я при чём?

— Не простого демона, а демона-отрока.

— Вот так прямо и искали. На всю корчму спрашивали, не видел ли кто-нибудь демона-отрока? — не поверил Стёпка.

— У хозяина они спрошали. А я подслушал, — похвалился Вякса. — Шибко много денег обещались отсыпать, ежели кто подскажет им, где демона искать. Да дураков у нас нету весским магам помогать.

— Ты взаправду демон, Стеслав? — не выдержал Збугнята. Он оказался не таким уж и высоким, как сначала подумал Стёпка. Почти одного с ним роста.

— Говорят, что демон, — уклончиво согласился он.

— Кто говорит? — выдохнул Вякса.

— Маги-дознаватели говорят, оркимаг говорил, чародеи в Летописном замке говорили.

— Ух ты! — Вякса едва не сделал кульбит через голову. — Оркимаг! Ты и оркимага видал, Стеслав? Где же?

— В тайге. Мы с дядькой Неусвистайло на Бучилов хутор заезжали, а там — оркимаг. Еле отбились от него, чуть не порубил меня. Я ещё не знал тогда, что меня... что я... это... ну, кто такие оркимаги не знал. Первый раз его увидел. Такой гад оказался! Боярина весского пытать хотел.

— А откудова ты явился, Стеслав? — жарко спросил Збугнята. Он потрогал рукав Стёпкиной рубашки, словно подозревал, что она ненастоящая, сообразил, что рубаха-то обычная, деревенская и слегка увял. Подумал, верно, что Стёпка их разыгрывает со своим демонством.

— Это не моя одёжка, — успокоил его Стёпка. — Мою Заглада постирать унесла. Говорит, мертвяками шибко пропахла. А явился я из... В общем, не сам я сюда явился. Демоны по собственному желанию, кажется, являться не могут. Меня чародеи в Летописном замке вызвали. По ошибке. Хотели другого демона вызвать, настоящего... Ну, мужика взрослого, и чего-то напутали, — Стёпке даже врать не пришлось, эта история была больше похожа на правду. Особенно, когда он сам её рассказывал. — Смотрят, не тот демон перед ними. Иди, говорят, к элль-фингам, только они тебя назад возвернуть могут. Ну, я и пошёл. Мы с гоблином одним пошли, Смаклой его зовут, он из Горелой Кечи, в замке долг отрабатывал, да его маги-дознаватели в тайге в плен взяли, чтобы я за ним кинулся, а они тогда меня схватят. Он сейчас у них сидит в темнице. Они его на костре обещались сжечь, если я сам к ним не приду.

— Пойдёшь? — спросил Вякса.

— Не знаю, — признался Стёпка. Он оглянулся и присел на приступку рядом с Загладой, — Неохота мне к ним. Они почти как оркимаги. Такие же гады.

— Батя говорит, что они хужее оркимагов, — сказал Збугнята. — Оркимаги враги, а энти своими прозываются, а сами того и гляди на шею сядут.

— Брешет он всё, — заявил вдруг молчавший до того Щепля, громко цыкнув зубом. — Рази ж энто демон? Рази ж таковские демоны бывают? Весич он, у меня на них глаз верный. Стянул чего-нито у магов, вот они его и ловят. А брешет, что демон.

Заглада захихикала. Вякса сначала смешался, потом сказал:

— А маги баяли, что он демон. Магам брехать не с руки.

— Он им тоже сбрехал, — уверенно заявил Щепля.— У него лицо шибко брехливое. У меня на лица глаз верный.

Стёпке стало смешно, и он тоже засмеялся.

— А хотите, я вам покажу, что я настоящий демон? — предложил он.

— Покажи! — сразу согласился Збугнята.

Вякса даже застонал от предвкушения небывалого зрелища.

— Я щас, — Стёпка метнулся вдоль забора, взлетел на чердак, подхватил кристалл, думал взять и нож, но решил, что для первого раза хватит и одной магической вещицы.

— Чевой-то? — спросил Вякса, задыхаясь от восторга, когда вернувшийся Стёпка выставил на всеобщее обозрение преображённую линзу.

— Это магический кристалл. Сквозь него можно увидеть, как выглядит заколдованный человек на самом деле. Или как выглядит демон, на которого все думают, что он весич. Смотрите.

Он поднёс кристалл к своей растопыренной ладони. Первым посмотрел Збугнята. Он сначала ничего не увидел, но Стёпка чуть отодвинул кристалл от руки, и вурдалак вздрогнул, потом шумно выдохнул сквозь сжатые зубы.

Вякса нетерпеливо отпихнул его, уставился жадно, долго разглядывал, у него даже мурашки на щеках выступили.

— И мине! И мине поглядеть! — звонко выкрикнула Заглада, чудом не чебурахнувшись с приступки. Её Стёпкины виртуальные когти здорово напугали, она взвизгнула и испуганно заглянула под кристалл, убедиться, что на самом деле рука у Стёпки вполне нормальная.

Щепля недоверчиво приблизился, недоверчиво склонился и долго недоверчиво разглядывал руку, то приближая глаза к кристаллу, то отдаляя. Потом важно кивнул и сказал:

— Истинный демон. Я вам говорю. У меня на демонов глаз верный.

Тут уж расхохотались все. Даже ничего не понявшая Заглада.

— Слышь, Стеслав, а мне Гугнила надысь баял, что Старуху в Проторе будто бы видали. Будто бы она весскую заставу на дух раскидала и десятника копьём пропорола.

— Брешут, — сказал Стёпка. — Никого она не раскидывала. И десятника не трогала. Весичи на заставе хотели её остановить — и не сумели. Она же колдунья. Я вам говорю. У меня на колдуний глаз верный.

— Ты видал! — Збугнята аж присел. — Ты её видал!?

— Я её в лесу встретил. Перепугался до смерти. Старуха же. Мне о ней такого нарассказывали — думал всё, демон, смерть твоя пришла. А она... В общем, нормальная Старуха она оказалась. Она же наша, таёжная. Весичей шибко не любит.

— А ещё бают, — припомнил Вякса, — Будто Старуха внука своего привезла, будто бы он теперича в Проторе жить будет. Проторский голова Вечегор будто бы поспрошал его, а тот и отвечает, мол...

— "В гости мы приехали. На людей посмотреть. Соскучились", — улыбаясь, процитировал самого себя Стёпка. — Только я не внук. Она мне просто сюда помогла добраться. Посадила в седло перед собой и поскакала в Протору. А там маги засаду устроили. Так она на них даже не посмотрела. Проехала себе, они и не пикнули. Вмиг довезла, как по воздуху, я даже не понял ничего. Раз — и уже здесь. А когда в Протору приехали, она меня высадила и в небе растворилась.

— Как так створилась?

— На небо улетела. Она заколдованная была каким-то колдуном. Охраняла его пещеру. А я помог ей расколдоваться. Так что больше нет в тайге Старухи. Только конь её остался, ускакал куда-то один. А копьё она бросила. И улетела. Как дым.

Щепля хотел было уже сказать, что и это брехня, но вдруг вспомнил что-то и спросил, замирая:

— У неё конь был? Не гнедой ли?

— Гнедой, — кивнул Стёпка. — А на морде, между глаз белая звёздочка. И седло такое — старое очень. Потёртое чуть не до дыр.

— Правда твоя, — закивал Щепля, — Воеводин дружинник, что у нас на постое, мамке сказывал, как нынче мимо переправы конь под седлом гнедой проскакал, прямо по воде аки посуху. Его на берегу словить хотели, да он не дался. Звёздочка у него точно была. Так и ускакал за Вязин островок. По реке. А дружиннику брехать не с руки.

Все очень долго и торжественно молчали, пожирая Стёпку округлившимися от сладкого ужаса глазами.

— А одёжка твоя почто мертвячьим духом пропиталась? — спросил чуть ли не шёпотом Збугнята, готовый, видимо, услышать самое жуткое признание в принадлежности демона к миру мёртвых.

— На Братних сопках я в пещеру чародееву случайно забрёл, — пояснил Стёпка. — А там все уже давным-давно умерли. Одни скелеты высохшие в каждой комнате лежат. Вот рубашка со штанами и пропахла.

— Велика ли та пещера?

— А то! Всю вашу корчму разместить можно. Только неуютно там. Самосветки ещё горят, а всё равно страшно.

— Откель в Братних сопках пещера сыскалася? — недоверчиво переспросил Щепля. — Охотники об ней давно бы проведали.

Стёпка вздохнул.

— Об ней даже гномлины проведать не сумели. Там тропинка зачарованная, что не каждому видна. Я по ней прошёл, а они не сумели. Не показалась она им. И пещеру тоже не просто найти. Укрыта пещера от чужих глаз.

— А ты как нашёл?

— Случайно. Я же демон или кто?

— Чевой-то много ты нам тут загадок навертел, — протянул Щепля. Он, видимо, никак не мог до конца поверить в то, что Стёпка не обычный отрок. — И туды тебя, и сюды тебя. Ещё наплети, что в дружине с оркимагами бился, вот тогда мы тебе сразу поверим.

После таких слов удержаться было никак невозможно, и Стёпка принялся рассказывать пацанам о бое с оркимагом, о том, как стрелял в него Смакла, как растворился оркимаг, когда лишился меча, о том, как бился дядька Неусвистайло с немороками. И о жутком Подколодезном Змее, и о том, как Усмарь не мог с ним совладать, и про обрушившийся колодец, и про то, как пришлось от весичей тайком уходить и как на стоянку Людоеда наткнулись...

— Верно ли? — привстал Збугнята. — По ту сторону сопок стоянка его была? А я слыхал, что мужики таёжные Людоеда недалече от Проторы выследили.

— Точно, выследили, — подтвердил всезнающий Щепля. — Шуршила ещё вчерась повёл проторских охотников в тайгу, на излов. Ох и лютый злыдень. Недавно объявился, а сколько народу сгубил — страсть!

— Мы его лежбище видели, — сказал Стёпка и вновь содрогнулся, вспомнив неаппетитные подробности. — Собрались заночевать, место нашли, там кострище оставалось, пошуровали в нём, а в золе голова лежит недожаренная. И руки-ноги обглоданные под деревом валяются.

Заглада ойкнула, Щепля побледнел, Вякса облизал пересохшие губы.

— Сильно спужались? — спросил Збугнята.

— Ого! — не стал врать Стёпка. — Так дёрнули, полночи в гору бежали один быстрее другого.

— Говорят, что из себя он махонький, волосьями светленький, зато прожорливый ужасть, — хриплым шёпотом пояснял Щепля, оглядываясь так, словно Людоед уже подкрался и вот-вот набросится из бурьянов. — Жрёт и жрёт в три глотки. И всё ему мало. И глаза в теми светятся. И вроде бы ненашенский он, вроде бы приблудный откудатово Людоед.

И тут Стёпку что-то кольнуло в сердце, какая-то смутная нехорошая догадка, но он не успел её сразу додумать и от неё осталась в душе лёгкая саднящая царапина. И потом, уже поздно вечером, когда они, вволю наболтавшись и наевшись до отвала свежих лепешёк с медом, улеглись спать, когда Вякса и Збугнята уже сопели рядом в четыре дырочки, а во дворе корчмы шумно полуночничали приехавшие с товаром купцы-вурдалаки, Стёпка вспомнил о своей догадке, и додумал её до конца, и стало ему так нехорошо, что хоть вешайся. Он даже застонал сквозь сжатые зубы. Нет, не может быть, не может быть, так не бывает! Но что-то твердило ему упрямо: так бывает, так оно и есть, ты правильно догадался, странно, что раньше тебе это в голову не пришло, просто ты ещё не знал, что тебе Старуха скажет, а то бы... С этим он и уснул, и снились ему раскиданные по всей тайге обгоревшие головы и облизывающийся Людоед с таким знакомым лицом и такими знакомыми на этом лице конопушками.

Глава пятнадцатая,

в которой демон сражается с весичами

Впереди, раздвигая лопухи и поминутно оглядываясь, шёл Вякса. Гоблин был чрезвычайно горд оказанным ему доверием и вовсю старался изображать из себя бывалого проводника, которому в Проторе известны все закоулки и тайные заогородные проходы. Стёпка шёл следом за ним и отчаянно зевал. Выспаться ему опять не дали, разбудили безжалостно ни свет ни заря. Активная жизнь здесь начиналась с восходом солнца, а то и раньше. Привыкнуть к этому было трудно. Замыкал шествие Збугнята. Он тащил Стёпкину котомку и узелок со Стёпкиной одеждой. Сам Степан был одет в широкие холщовые штаны, подпоясанные верёвкой, просторную рубаху до колен, застиранную до белизны, с заплатами на локтях и с воротом без пуговиц до пупа, так что пришлось подпоясываться поверх обрывком верёвки. Лицо надёжно скрывала широкополая войлочная шляпа с уныло обвисшими полями. В общем, он в этом наряде был похож на огородное пугало. Хорошо хоть, кроссовки на ногах были свои, потому что они всё ещё успешно притворялись сапогами. Их только пришлось пылью присыпать, чтобы они не выглядели слишком новыми и чересчур справными для такого оборванца.

Разбудил его Збугнята.

— Батя велел тебя накормить и дать тебе другую одёжку.

— Зачем? — не понял Стёпка.

Збугнята пожал плечами, он и сам ничего не знал.

Зашурыга окинул Стёпку внимательным взглядом, словно впервые увидел, пожевал губами:

— Ишь ты, демон. Такой малец, а колготня из-за тебя по всему улусу. Видать, крепко ты магам насолил, коли они тебя так усердно разыскивают.

— Ничего я им не делал, — сказал Стёпка. — Просто им зачем-то такой демон, как я очень понадобился. Хотят, наверное, узнать, откуда я и кто меня вызвал.

— Ну и ладно, — согласился вурдалак. — Вот какая оказия. Пасечник твой приехал. Утречком прокатил мимо корчмы, да заезжать не стал. Весичей полон двор, маги шныряют, чуют, что ты сюда можешь заявиться. А ты, однако, уже туточки... Так вот. Поглядел он на весичей да и поехал себе дальше, до дому. А потом прислал ко мне весточку с посыльным, чтобы я тебя, ежели ты пришёл, собирал да и отправил с надёжным человеком к нему. Он ждёт тебя с гоблином... Это который гоблин?

— Нету со мной гоблина, — сказал Стёпка. — Его весичи в лесу схватили и сами в Протору привезли.

— Вона как. Ладно. Сейчас мы тебе другую одёжку подберём. Твою Застуда выстирала, ты её не надевывай, сразу в мешок сунь. Приметная она шибко. Издаля видать. Нечего весичей дразнить. Соберётесь, и Вякса со Збугнятой тебя огородами до пасечника и доведут. Идите сторожко, от чужих хоронитесь. Оврагами, оврагами.

— А где дядько Неусвистайло? — спросил Стёпка.

— Збугняте ведомо.

— А если я от них отстану или нам удирать придётся, как я тогда его найду? — Стёпка был уже учёный, знал, что всё нужное следует держать в своей голове и не слишком рассчитывать на головы чужие. Целее будешь.

Вурдалак хмыкнул, почесал бороду.

— На берегу, за излучиной тролличья слободка. В доме у бывшего тысяцкого Распряжайло пасечник тебя ждать будет. От моей корчмы на полузакат.

— Это далеко? — спросил Стёпка.

— Кабы не маги, что на каждом углу стоят, совсем недалече. А ежели огородами пробираться, в обход боярского холма — изрядный крюк. Так что собирайтеся поторопясь, и чтобы никто вас не углядел.

Наряд для маскировки Степану подбирала Застуда. Она больше не посмеивалась, не смотрела свысока, осознала видимо, что за важная птица этот неказистый отрок.

— А дракон где? — спросила.

— Погулять улетел, — отмахнулся Стёпка. — Я его на привязи не держу. Захочет — сам меня найдёт.

— Вот твои порты и рубаха. Высохли уже, — она хмыкнула, поглаживая разложенную на лавке одежду. — Чудное у тебя какое всё. Глянешь — одёжка как одёжка, баричу впору. А рукой тронешь — будто обманешься, и стежки не там и выткано не по-нашему. Как так?

— Чародеи в замке мою одежду зачаровали, чтобы в глаза не бросалась, — пояснил Стёпка. — У нас, у демонов, одежда другая, сразу видно, что не здешняя. Только меня весичи уже и в зачарованной видели. Сразу узнают. И это... Спасибо, что выстирали. Теперь-то точно мертвечиной не пахнет.

Все свои богатства ему пришлось оставить в котомке, потому что в новых штанах карманы вовсе не предусматривались. Честно говоря, при таком наряде и сапоги не предусматривались, но Стёпка сразу заявил, что босиком, как Збугнята с Вяксой, он не пойдёт, и не из вредности демонской, как уже подумал было Зашурыга, а потому, что босиком по улице он никогда не ходил и спотыкаться будет на каждом шагу, и получится у него одно только мучение и над ногами издевательство.

...Они пробирались такими свирепыми бурьянами, что Стёпка сразу потерял направление. Трава росла выше головы, но мальчишки уверенно вели его вперёд, и он послушно топал себе, не забивая голову полувосходами и полузакатами. Думать и так было о чём. Во-первых, Смакла. Как его выручать? Здесь, в наводнённой весичами Проторе, спасение гоблина представлялось вовсе невозможным делом. Тем более что стража у Стёпки, оказывается, нет и не было вовсе. А неведомая сила — где она и как её теперь вызывать? К кому обращаться в случае опасности? Что кричать: демон, помоги? Внутренняя сила, на помощь? Моя могучесть и непобедимость, сделай что-нибудь? Стёпка был растерян. Раньше он верил в стража, и это его делало почти неуязвимым. Почти... А сейчас он не знал во что верить и ему представлялось, что первый же встречный весич разглядит в нём эту неуверенность, возьмёт его за шкирку и бесполезно будет рыпаться и сопротивляться.

О Людоеде Стёпка старался не думать. Вчерашние догадки были такими нехорошими, что казались кошмарным сном. Я потом о них подумаю, когда спасу гоблина, говорил он себе, если спасу, конечно. Если самому потом спасаться не надо будет.

Они протиснулись сквозь ветхие покосившиеся плетни, перешли по бревну через мелкий грязный ручей истоптанный коровами, вскарабкались по осыпающемуся склону, прошмыгнули тихой улочкой, на которой кроме нескольких гоблинш не было никого, главное, не было весичей, потом снова спустились в овраг. Дома стояли поверху; впереди Стёпка заметил блеснувшую воду, там была Лишаиха. Мальчишки шли споро, и, кажется, они уже почти дошли куда нужно, когда попались.

Весские маги ведь тоже были не дураки. За дядькой Неусвистайло они, конечно, проследили, поняли, что он обязательно будет дожидаться демона, и окружили тролличью слободку со всех сторон заставами. В заросшем бурьяном и крапивой овраге Стёпку дожидались трое.

Это были не дружинники и не маги. Наверное, это были воины Чародейной палаты. Магический спецназ. Здоровенные, плечистые детины с любовно откормленными ряхами, с хваткими руками, обученные, натасканные, уверенные, в добротных одеждах, на головах — плетёные тесёмки, чтобы волосы на лоб не падали. Ну и оружие, конечно, — самострелы и мечи. Щитами не озаботились — воинам чародеев щиты без надобности, их магия защищает.

Без долгих разговоров они вывалились с двух сторон из бурьяна, один сграбастал Вяксу, второй повалил наземь Збугняту, сразу придавил его коленом к земле. Третий, самый мощный, рухнул сверху на Степана, словно коршун на цыплёнка. Если бы не промахнулся — тут бы из демона и дух вон. Вяжи его сомлевшего да тащи в узилище. Но Стёпка каким-то образом почувствовал, что сейчас будет туго, и в последний миг успел отпрыгнуть в сторону.

Весич, ничуть не обескураженный первой неудачей, двинулся прямо на него. Двое других держали мальчишек, зажимая им рты, чтобы не закричали. Не дай бог, набегут на крик жители, гоблины да вурдалаки с троллями, не объяснишься потом, почто мальцов схватили. Потому надо всё сделать тишком и быстро. Налетели, похватали и исчезли.

— Не егози, демон, — негромко говорил весич, подступая всё ближе. — Довольно, набегался ужо, пора тебе отдохнуть.

— Не дамся, — выдохнул Стёпка, с ненавистью глядя в хищно прищуренные глаза амбала. — Лучше не подходи.

Странно, но его угроза — пустая, если честно признать, — подействовала. Весич остановился, потом сказал жёстко и уверенно:

— Не дашься сам, мы твоих дружков прирежем.

И прирежут, понял Стёпка. Этим что мальчишку убить, что взрослого мужика. Им приказали, и они всё сделают, чтобы приказ выполнить и демона магам доставить. Он вдруг осознал, что совершенно не боится. Ни этих весичей, ни магов вообще. Убить меня нельзя, а всё остальное не страшно. Злость в его груди сделалась твёрдой и острой, как меч. И он с радостью почувствовал, что знакомое ощущение небывалой силы опять с ним. Оно здесь, никуда не делось, работает и без стража. Попробуйте теперь возьмите меня, будет вам сюрприз и удивление.

— Прирежете их — живыми не уйдёте, — просто сказал он и сам верил, что так и будет. Способный поднять руку на детей, не заслуживает жалости. Себя дитём Стёпка в данный момент не считал. Сейчас он был опасным и непобедимым демоном, защищающим друзей. Он поймал испуганный взгляд Вяксы и опять уставился в лицо весича. Потом пошёл прямо на него, не пригибаясь, не разводя руки, просто пошёл, сильный и уверенный, как идут на врага, которого не считают равным, которого следует просто брезгливо раздавить, чтобы другим людям жизнь не портил. Дурацкая шляпа мешала, и он отбросил её в сторону. Тем более что прятать лицо смысла уже не было. Всё равно выследили.

— Остановись, демон! — выкрикнул чуть ли не испуганно амбал, выхватив из-за спины короткий самострел и направив его на Стёпку. Хищное жало болта целилось прямо в грудь. — Глянь на дружков своих!

Прижимавший Збугняту коленом к земле весич с лязгом выдернул короткий меч, упёр острием под рёбра. Другой поиграл внушительным ножом у шеи Вяксы, оскалился, надавил, и под лезвием с готовностью набухла кровь. Вякса замер, не дыша.

— Дёрнешься, и они умрут, — амбал был доволен. Эвон как ладно угораздило, что демон не в одиночку к троллям пробирается. С одним-то с ним без ущербу и не управишься, ишь глазеньями как страшенно сверкат, того и гляди огонь демонский наружу вырвется, всё вокруг попалит.

— Умрут они — я всю вашу Чародейную палату искрошу, — тусклым от ненависти голосом пообещал Стёпка. Его трясло: от злости, от едва сдерживаемого желания уделать весичей, порвать их на куски, сотворить что-нибудь непоправимо страшное. Он впервые пожалел, что его виртуальные клыки и когти — всего лишь виртуальные. Хватануть бы, чтобы руки-ноги в разные стороны полетели, разбрызгивая чужую, никчёмную и дурную кровь...

Весич, не отводя от Стёпки уверенно-насмешливого взгляда, приказал:

— Прирежь гобля, Вышата. Медленно прирежь, чтобы помучился. А то демон упрямиться вздумал...

Больше он ничего не успел сказать. Пружина, до боли сжавшаяся в Стёпкиной груди, распрямилась внезапно и мощно, так, что зубы лязгнули даже у самого Степана, и правая рука, нанёсшая удар врагу, вмиг отсохла чуть не до плеча. Амбала унесло в бурьяны, словно тряпичную куклу. Упавший самострел оправдал название — самостоятельно разрядился короткой стрелой в небо, салютуя победителю.

Расстояние до второго весича Стёпка преодолел сам не понял как. Только что стоял метрах в пяти, и вот уже оказался рядом, лицом к лицу с начавшим осознавать неладное свирепым бородачом. Первым делом он просто выдернул ойкнувшего Вяксу из вражьих рук, а затем коротким жёстким ударом опрокинул на землю весича. Тот рухнул подрубленным столбом — аж земля дрогнула — и остался лежать, судорожно суча ногами и закатывая глаза.

Третьего сбросило со Збугняты самострелом, который Стёпка швырнул на пути к Вяксе, почти не глядя, швырнул, потому что ничего другого под руку не подвернулось. Самострел был тяжёлый, и весичу досталось хорошо, прямо прикладом в лоб, чудо, что череп не проломило. Сознание он не потерял, но из строя выбыл, держался за голову и скрипел зубами от боли.

Враги были повержены, друзья — спасены, только перепуганы.

— Уходим, — сказал Стёпка, переводя дух. На всё про всё ему потребовалось едва ли пять секунд. Парни даже ещё не пришли в себя от такой резкой перемены обстановки. — Уходим, пока другие не набежали.

Збугнята растерянно тёр помятую грудь, смотрел испуганно на гоблина.

Вякса мягко осел в траву, зажимая бок. Из-под ладони заструилась кровь. Когда весич успел его ткнуть?

Сверху, ломая бурьян, скатился взъерошенный Щепля.

— Чевой-то вы тута?..

Увидел валяющихся магов, окровавленного Вяксу, измазанного Збугняту, стоящего на четвереньках, напружинившегося Стёпку — и сел прямо на землю.

— Тырканые по углам коробясы, — пробормотал он. — И перетудыть их распротак. Неужто насмерть всех положил?

— Весичей свяжите, пока не очухались, — приказал Стёпка, сам не зная откуда взявшимся командирским голосом. — Да живы они, живы!

А сам присел рядом с Вяксой.

— Больно?

— Не, — замотал головой испуганный и побелевший гоблин. — Внутрях знобко, не удержать рукой кровю-то. Чичас вся вытекет. Помираю я, Стеслав.

— Ага, щас, разбежался помирать, — насилу улыбнулся Стёпка замороженными губами. — Я же демон. Я такие раны в два счёта заживляю. Погоди, мы тебя вмиг вылечим. Будешь, как новенький.

Больше всего он боялся, что мешочек заупрямится и не захочет лечить гоблина. Кто его знает когда он срабатывает. Но мешочек, едва его нашарили его на дне котомки, заталдычил тревожной скороговоркой: "Отверзни, отверзни, отверзни!"

Стёпка с трудом заставил гоблина убрать от раны ладонь. Вякса был уверен, что едва он это сделает, вся его кровь тут же и хлынет неудержимым потоком на землю, унося жизнь. Кровь не хлынула, конечно, её и без того уже много вытекло. Задрав рубаху, Стёпка уставился на рану. Узкий разрез, края припухшие, кровь вытекает толчками, кажется нож попал в печень или в почки, Стёпка точно определить не мог. Он помнил только что раны в живот считаются тяжёлыми и если сразу не доставить раненого в больницу на стол хирурга, то смерть наступает очень быстро.

Вякса застонал и задышал часто-часто. Его смуглое лицо побледнело, губы стали синими.

— Помирает Вякса-то, — проскулил над ним Щепля. — Глянь иссинел ужо. У меня на мертвецов глаз верный.

— Брысь! — рявкнул на него Стёпка. — Я что велел. Весичей вяжите!

Щеплю словно корова языком слизнула. Стёпка трясущимися руками развязывал мешочек. Пальцы были в крови, узел скользил, всё было очень плохо. Время уходило стремительно... Однако он успел. Высыпал наверное слишком много, но жалеть не приходилось — не опоздать бы. Порошок вскипел жёлтой пеной, рана затянулась на глазах. Припухлось сошла, живот зарозовел, даже шрама не осталось. Вякса уставился на Стёпку испуганным взглядом, долго молчал, прислушиваясь, потом вдруг заявил звонким — прежним — голосом:

— Медовухи бы мне.

— Ну вот, — обрадовался Стёпка. — А то помираю, помираю. У троллей медовухи напьёшься от пуза.

Руки у него ещё тряслись, они были измазаны кровью. Он, не глядя вытер их о траву и зашипел: трава оказалась крапивой. На коже сразу вспухли волдыри.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — он затряс руками, а Вякса, глядя на него, захихикал. И этот смех обрадовал Стёпку так, как ничто в жизни, наверное, ещё не радовало. Жив Вякса, жив и невредим, а как бы всё повернулось, не окажись у Стёпки волшебного снадобья в мешочке, не хотелось даже и представлять. Тогда бы точно всех весских магов на холодец покрошил. Ур-р-роды!!!

Збугнята со Щеплей тем временем связали этих самых уродов. Без затей обмотали им руки-ноги снятыми с них же ремнями, разорвали у амбала рубаху и засунули обрывки каждому в рот, чтобы не позвали на помощь. Весичи приходили в себя, мычали, стонали, пытались брыкаться. Какой-то из них вспомнил, что он всё-таки маг, и отброшенный в бурьян меч скользнул к нему и перерезал бы, вероятно, верёвки на хозяине, но Стёпка вовремя придавил его ногой. Меч подёргался и затих. Стёпка подобрал его, потом приставил к горлу тому гаду, который ранил Вяксу.

— Ты умрёшь, Вышата, — сказал он. — Ты хотел зарезать гоблина, я за это зарежу тебя. Настоящие дружинники с детьми не воюют.

Весич задёргался, хотел что-то сказать, то ли в оправдание, то ли напомнить демону о всемогущем своём чародейном начальстве, которое в долгу не останется, но кляп не давал ему такой возможности, и он только запрокидывал голову, пытаясь отодвинуться подальше от смертоносного лезвия.

Разумеется, никого резать Стёпка не собирался. Он же не убийца был, да и понимал, что тогда ему вообще никакого спасения не будет от жаждущих отомстить врагов. Тогда они его вообще возненавидят и сразу будут открывать огонь на поражение, и Смаклу точно сожгут, просто даже из вредности.

— Что, не хочется к предкам? — злорадно спросил он. — А Вяксе, думаешь, хотелось. А он ещё и не жил даже, он же маленький совсем. В общем, так, подлюки. Вот вам моё последнее слово. Чтобы вы навсегда запомнили, что с демонами шутить нельзя, и угрожать им нельзя, и поднимать руку на отроков тоже нельзя, я придумал для вас наказание, какого ещё никому не придумывали. Страшное и ужасное. Вся Великая Весь до основания содрогнётся, когда узнает, что мы с вами сделали.

— Слышь, Стеслав, ну их к лешему, — потянул его за рукав уже совсем оживший Вякса. — Пущай живут. Прирежешь хоть одного, они всю Протору пожгут. Энто ж весичи, да и наместник ихий здеся. Он такого не спростит.

Обомлевший Щепля проникся последним демонским словом и смотрел на Стёпку, как кролик на подползающего удава, поверил, вероятно, что мстительный демон задумал учинить жуткую кровавую расправу над повязанными врагами. И тоже часто мотал головой, мол, не надо, Стеслав, не надо, опомнись, пусть живут.

— Не будем мы их резать, — успокоил друзей Стёпка, яростно почесывая обожжённую крапивой руку. — Мы их это... опозорим. Рвите крапиву и побольше.

Щепля перевёл дух, радостно заржал и первым бросился резать кусачие стебли трофейным кинжалом.

...Они уходили, оставив за собой связанных весичей, лежащих без штанов и исхлёстанных крапивой так, что их мама родная не узнала бы, вздумай она посмотреть сейчас на них со спины. Перед уходом Стёпка распорол на врагах всю одежду, изрезал все ремни, порубил самострел, затупил как мог друг о друга лезвия мечей, сломать смог только кинжал. Забирать оружие мальчишки не захотели, чтобы не вызывать у весичей желания устраивать в Проторе поиски украденного.

Весичи — уже освобождённые от кляпов — не орали, не плакали, не просили прощения, шипели только, но на помощь звать не спешили, боялись позора. Как же, мальцы их победили и крапивой за нехорошее поведение выпороли. За всю жизнь не отмоешься. Действительно, вся Весь обхохочется.

Перед уходом Стёпка вернулся, склонился к весичам и негромко сказал:

— В следующий раз я вас просто убью. Сейчас я мальчишек пожалел, негоже им на зверство смотреть, а в другой раз точно — прирежу.

Весичей проняло. С ними говорил сейчас не мелкий отрок, а страшный демон, которому зарезать человека, что курицу. Тем более что только сейчас они разглядели в мелком отроке то, по-настоящему страшное, глубинное, потустороннее, никакой магии неподвластное. Разглядели и прониклись. И даже порадовались, что сумели отделаться всего лишь крапивой. А мог ведь и души выпить досуха, ей-слово, мог. Поверили, усмехнулся про себя Стёпка. Так им и надо. На самом-то деле он резать, конечно, никого не собирался, к тому же точно знал, что рука у него на такое не поднимется ни за что и никогда. Духу не хватит. Вон, на дырку в Вяксином боку смотрел — и то чуть не поплохело, до сих пор у самого в животе что-то переворачивается. Так что не только хирургом, но даже и обычным врачом ему не бывать: проверено. Не его это дело.

— И ещё, — добавил он. — Передайте своим, что за гоблином... я не приду. Пусть даже и не надеются. Я себе других слуг нашёл. Порасторопнее.

Он не слишком рассчитывал, что такой нехитрый приём сработает, и маги освободят младшего слугу за ненадобностью, но кто знает. Хотя, конечно, вряд ли.

Щепля, как оказалось, прибежал к ним от дядьки Неусвистайло. Его заранее отправили к троллям, чтобы разведать обстановку. Пасечник велел вести Стеслава не в слободку, а к дому Швырги. Там весичи пока ещё не объявлялись и вряд ли объявятся.

— Кто это, Швырга?

— Ведун, — коротко объяснил Збугнята.

Теперь они бежали быстро, потому что весичи могли развязаться, могли отправить погоню, и ещё потому, что Щепля уверял, что путь безопасен.

Стёпка спешил за пацанами и думал о том, что Старуха была права. Он в самом деле может защитить себя и своих друзей без стража. Даже ещё лучше получилось без стража-то. Трёх здоровенных мужиков в нокаут отправил почти играючи, и никто при этом не царапал кожу на груди и не пил втихомолку кровь. Правда руку сильно потянул, до сих пор в плече ноет. И в спине что-то хрустнуло, когда на второго прыгал. Потому что без разминки и подготовки даже у самого хорошего спортсмена что-нибудь вывихнется и непременно заболит. Но это не страшно. Как заболело, так и перестанет. А победа никуда не денется. Свершилась она уже. Демон всех одолел. Значит, он на самом деле всех круче и сильнее. И всё будет хорошо, если только... если только его догадки насчёт Ванеса не окажутся верными.

Глава шестнадцатая,

в которой демон рассказывает о своих похождениях

Мальчишки подошли к дому ведуна со стороны Лишаихи и, вскарабкавшись по песчаному откосу, упёрлись в крепкий плетень. Когда они прошмыгнули друг за другом в нарочно устроенный узкий лаз и предстали перед хозяйкой — дородной женщиной в опрятном домашнем платье, с простеньким платком на голове, — та испуганно всплеснула руками.

— Матушка моя заступница!

А увидев перепачканного кровью Вяксу, она, что называется, сомлела. Опустилась без сил на крыльцо и за сердце схватилась.

Вид у них и вправду был ещё тот. По уши в грязи, в зелени, исцарапанные, взъерошенные да ещё вдобавок и окровавленные. Особенно Вякса, у которого кровь запеклась и на рубахе и на портах.

На шум вывалились из избы тролль и сутулый седой старик, очевидно, хозяин. Неусвистайло даже в лице изменился, когда увидел Степана.

— Гобля где потерял? — сразу спросил он, охлопав Стёпку со всех сторон и убедившись, что тот цел и невредим.

— Маги-дознаватели схватили. В лесу. Прошлой ночью. Хотят, чтобы я за ним пришёл.

Пацанята взахлёб описывали схватку с весичами в бурьянах.

— До смерти никого не побили? — с тревогой спросил хозяин, и, узнав, что обошлось без жертв, не считая, конечно, почти убитого и чудом возвращённого к жизни Вяксу, помягчел лицом, переглянулся с троллем. — Глядишь, и обойдётся. Искать мальца всё одно будут, но вряд ли сильно озлятся. Никого не убил, никого не покалечил, а крапива взрослому воину — одна обида и позор. Лучше бы и я не придумал.

Мальчишек тут же отправили в баню, отмываться и переодеваться.

Сын хозяина, Швырга-младший, крепкий тайгарь, тоже уже прилично в летах, но стриженый не по таёжному, с аккуратной бородкой, окликнул Стёпку, отвёл в сторонку.

— Тролль сказывал, у тебя оберег на шее висит... Вправду ли из Оркланда?

Стёпка кивнул.

— Глянуть позволишь ли?

Стёпка ещё раз кивнул и полез в котомку. Он вытащил конхобулл, протянул его Швырге. Тот с нескрываемым удивлением смотрел то на стража, то на Степана.

— Как ты его снял? — спросил он. — Ты его сам снял? Никто не помогал?

— Сам. Только его сначала Старуха копьём ударила. Силы лишила.

— Значит, не брешут, что Старуха в Протору внука своего привезла.

— Я не внук. Она меня просто так привезла.

— Я смотрю, тебе есть о чём рассказать, — удивлённо молвил Швырга. — Шагай в баню, попарься, грязь и кровь смой, а потом мы с тобой побеседуем, ежели ты не против. И вот что ещё... — он помялся. — Оберег твой надо бы от чужих глаз покрепче скрыть. Как бы маги до него не дотянулись. Они это умеют.

— А как его скрыть? — Стёпка ожидал какого-нибудь колдовского действа, заклинания там или щита магического. Но всё оказалось гораздо проще.

— Сунем его в горшок и поставим в подпол. Там его никто не учует.

Швырга взял конхобулл осторожно, за тесёмку, словно змею ядовитую, которая уснула, но может проснуться в любой момент. И унёс в избу. И Стёпке сразу сделалось на душе легче, потому что до этого он всё время думал о том, что Лигор исхитрится как-нибудь и вернёт подгляду его былую силу. А теперь — пусть пыжится, всё равно ничего не увидит.

В предбаннике Стёпка без сожаления скинул окровавленную чужую одёжду и, задержав дыхание, нырнул в обжигающий пар. Пацанята уже вовсю хлестали себя вениками, покрякивали, плескали водой на раскалённые камни. Стёпка на самый верх не полез, там было слишком жарко, устроился внизу, напротив каменки и сначала просто сидел, ни о чём не думая, грелся, душой отходил от всего недавно пережитого. Теперь, задним числом, сделалось ему по-настоящему страшно, что мог он и не спасти Вяксу, что весич мог ударить не в живот, а в сердце, что порошок в мешочке мог закончиться... И такое тогда в Проторе завертелось бы, что и подумать жутко.

В приоткрытую дверь заглянул запоздавший Щепля, повертел носом.

— Знатный парок, — сказал он, похлопывая себя по впалому животу. — Жаль такой упускать.

И тоже залез наверх. Парились они долго, потели, хлестали друг друга, обливались холодной водой из кадушки, снова плескали на камни. Потом долго сидели в предбаннике, на отскоблённой дожелта лавке, утирались полотенцами, тянули брусничную воду, пыхтели, опять утирались. Баня была знатная, богатая баня, и, как понял Стёпка, для пацанят непривычно чистая и просторная. Потому и не отказались от помывки. Когда ещё такой случай будет — у самого ведуна парком побаловаться. Все проторские пацанята на три круга обзавидуются.

Вякса долго разглядывал свой худой бок, мял рёбра, оттягивал смуглую кожу, давил пальцами, искал шрам. Шрама не наблюдалось.

— Славно быть демоном, — заключил он. — Никакая сеча не страшна.

— Ага, — сказал Стёпка. — А это ты видал? — Он выпятил голое плечо и повернулся к распахнутой двери, чтобы было виднее. Шрам от призрачного меча уже почти сошёл и боль давно не давала о себе знать, но жуткий рубец ещё вполне отчётливо просвечивал сквозь распаренную кожу.

— Кто тебя этак-то, Стеслав? — спросил Збугнята, широко растопырив глаза.

— Призрак один мечом рубанул. Сейчас-то уже зажило, а сначала вот такой след был. Дядько Неусвистайло меня лечил, мазал чем-то.

Щепля долго разглядывал рубец, качал головой.

— Мало руку тебе не отсекли. А демона токмо призрачным мечом порубить можно. У меня на энти дела глаз верный.

Обсохнув, Стёпка с удовольствием натянул привычные джинсы и рубашку. Пусть немного мятое, зато всё чистое и мертвяками не пахнет. Распихал по карманам свои магические мелочи и почувствовал себя настоящим полноценным чело... то есть демоном. После бани на душе тоже стало чисто и спокойно, словно все тревоги и неприятности смыло напрочь вместе с дорожной грязью.

Потом он прощался со Збугнятой, Вяксой и Щеплей. Пацанятам натолкали в котомку пирогов и сладостей и отправили по домам, наказав держать языки за зубами и никому ничего не рассказывать. А о столкновении с весичами крепко-накрепко забыть. Не было ничего и не видели никого, усекли? Пацаны послушно кивали. Так они и удержатся, подумал Стёпка. Сегодня же разболтают дружкам о сражении демона с весичами и о великом позоре магов.

— Приходи ещё к нам, Стеслав, — сказал на прощание Збугнята. — Мы ждать будем.

— Если получится, — не стал напрасно обещать Стёпка. — Я ведь здесь ненадолго. Дела сделаю и домой.

— Растрезвонят, — вздохнул Швырга-младший, глядя вслед пылящим по дороге мальчишкам.

— А и пущай, — ухмыльнулся его отец. — Их вины ни в чём нет, а магам наука будет. Не у себя дома, чтобы руки распускать. Пущай.

Дядька Неусвистайло успел сходить в тролличью слободу. Вернулся он не один, с ним пришёл какой-то старик, сухой, морщинистый, с загорелым до черноты лицом, со слегка раскосыми глазами и острыми скулами, с длинными, заплетёнными в несколько косиц седыми волосами и в непривычного покроя халате, расшитом тёмно-зелёными узорами по серебряному полю. Старик уважительно раскланялся со Стёпкой, заглянул пронзительным взглядом в самую душу, но не сказал ни слова и прошёл в избу, привычно переступив высокий порожек.

* * *

День клонился к вечеру. Они сидели в горнице, за щедро заставленным всякими вкусностями столом. В широко распахнутую дверь струился тёплый воздух. Во дворе уютно квохтали куры, на крыльце лежал большой лохматый пёс, похожий на волка.

Сначала, как полагается, Швырга представил всех присутствующих.

— Меня ты уже знаешь, — сказал он, усадив Степана на почётное место у окна. — Ярмила тоже. Жену мою Тихошу знаешь. Это вот мой батя, он ведун, он нас и уговорил привести тебя сюда. А это, — он уважительно поклонился старику в халате, — элль-хон Зарусаха. Он колдун степной, хотя и давно живёт в Проторе. Тоже может чего-нито присоветовать. Ну а ты...

— А я демон Стеслав, — сказал Стёпка чуть дрогнувшим голосом. Его вдруг охватило волнение. Он чувствовал, что вот сейчас, здесь, многое может решиться. Недаром же с ним захотели встретиться ведун с колдуном. Сразу видно — не такие это люди, чтобы попусту языками трепать.

— Рады видеть тебя, демон, целым и невредимым, — пророкотал ведун, и присутствующие согласно качнули седыми головами. Швырга-старший тем временем весело продолжил. — Однако же не будем спешить. Все разговоры только опосля еды. На сытый желудок туго думается, да легче слушается. Не стесняйся, Стеслав, ты такого, верно, ещё не едал. Моя невестка с душой готовит, даже наш воевода её угощением не гнушается.

Стёпка съел столько, что самому удивительно сделалось. Наверное, много сил схватка с весичами отняла, да и после бани аппетит разыгрался. Хозяйка подкладывала ему мясо, уговаривала съесть ещё кусочек пирога, попробовать вареники, медку свежего...

— Ну вот, теперь можно и поговорить, — сказал Швырга, опорожнив ковш с брусничной водой и вытерев намокшие усы. — Ты сыт ли, Стеслав? Али ещё мясца подложить?

— Не-не-не, спасибо, не надо, — замотал головой Стёпка. — Я же лопну! Я хоть и демон, но в меня больше не влезет, честное слово!

Ведун ненавязчиво разглядывал гостя, посматривал на то, как он ест, как пьёт, оценивал его руки, его лицо, и заметно было, что Стёпка ему любопытен и удивителен.

— Веришь ли, Стеслав, сколь на свете живу — демона впервой вижу, — признался он наконец. — Настоящего демона, а не посыльных духов. Тебе, верно, это внове, но о демонах больше говорят все кому не лень. А по-настоящему демона вызвать куда как непросто, и ещё труднее с ним, откликнувшимся на зов, потом сладить. Потому-то маги и чародеи не сильно жалуют демонов и не любят их вызывать. Хлопотное это дело и завсегда опасное. Ты вот с виду — обычный отрок, а тебя все весские маги изловить не могут. Ну а ежели, скажем, на зов явится взрослый демон, который многое умеет, который жизнью бит и ломан, у которого желаний своих полон воз, и который подчиняться никому не приучен... А ну как такой демон о своём могуществе догадается, да силу свою осознает? Поди совладай с ним опосля. Трижды тридцать раз пожалеешь, что вызвал такого на свою шибко умную голову.

— Ты думаешь, Стеслав, почему мы здесь. Да ты ешь, ешь. Оголодал, верно, в пути. Шутка ли, тайгой от Бучилова хутора шагал... Не вмешается уже? Ну и ладно. Мы ведь не из пустого любопытства пришли тебя послушать. Нам то тревожно, что весские маги пакость затеяли на нашей земле, нас не спросясь, с выборными не посоветовавшись. Тебя ловят, детишек рубить не жалеют, не дело это.

Отложив в сторону деревянную ложку, ведун повернулся к сыну.

— Покажи нам оберег, — велел он.

Швырга-младший поставил на стол горшок, вытащил конхобулл за тесёмку. Старик-ведун не побоялся взять подлую вещицу в руки, долго разглядывал, вертел, сопел, даже принюхался, затем передал колдуну.

— Плохой ытур, — изрёк в итоге Зарусаха, небрежно бросив конхобулл на стол. Тот недовольно звякнул, не привык к такому обращению. — Нутром гнилой. Кровь шибко любит. Силы в нём мало, он её собирает. Скоро опять соберёт. В горн кузнечный ему одна дорога. Перекалить и в болото.

Ведун положил конхобулл перед собой на стол, так, чтобы на него падал солнечный свет из окна. Долго смотрел, не притрагиваясь, потом перевернул тыльной стороной вверх и ткнул в середину твёрдым пальцем. Стёпке показалось, что из пальца выскочила искра.

— Глянь, Стеслав, — сказал ведун.

Стёпка наклонился над столом. Из углов стража выдвинулись едва заметные металлические коготки, едва ли милиметру каждый. Ведун убрал палец, и коготки втянулись.

— Вот он ими тебя и царапал. Кровью твоей питался. Мерзкая вещица, не на доброе дело спроворена.

— И что с ним теперь делать?

— Колдун дело говорит. По-хорошему, утопить бы его в болоте, чтобы никто больше не смог его пользовать. Но мы погодим. Есть у меня одна задумка. Говоришь, хозяина его сквозь кристалл видать, разговоры чужие услышать можно? Ну-ну. Попозже глянем, ежели позволишь.

— Ты, Стеслав, поведай-ка нам, кто тебе помог снять его, — попросил Швырга, но ведун положил руку на Стёпкино плечо.

— Погодь, сыне. В этом деле порядок нужон. Поначалу — откудова он у тебя?

Стёпка вернулся мысленно на несколько дней назад, подробно, как мог, рассказал о встрече с хозяином Оглока в Летописном замке.

— Орклы умнее весских магов, — заключил ведун. — Подарили демону подгляд и ждут, когда он их куда надо выведет. А дознаватели токмо и умеют хватать да пытать. Никого не жалеют, мальцов готовы под нож пустить.

— Ну, орклы тоже не шибко жалостливые, — возразил пасечник. — Оркимаг Стеслава всерьёз зарубить хотел.

— Хотел бы — зарубил бы, — жестко сказал Швырга. — Мне Ярмил поведал о вашей встрече с оркимагом, — повернулся он к Стёпке. — Думаю, что проверял тебя оркимаг. Вправду ли ты такой... неодолимый. Можешь мне поверить, у настоящих магов есть способы справляться с любыми демонами. Так что хотел бы — зарубил бы.

— Не зарубил бы, — возразил Стёпка, с некоторой опаской глядя на ползающую по его руке огромную пчелу. Куда же без них, если пасечник рядом? — Меня зарубить нельзя.

— Ишь ты, — удивился ведун. — Али прыток чрезмерно?

— Я не прыткий, — сказал Стёпка. Он дёрнул рукой, и надоедливая пчела перелетела на огненную шевелюру пасечника. — Я просто не целый. Не весь.

И он рассказал о подслушанном с помощью кристалла разговоре.

Ведун обрадованно всплеснул руками:

— А я голову прягу, отчего я тебя изнутря разглядеть не в силах. Он прав, сыне, зарубить его непросто. Только ежели у обеих половинок разом сердце мечом пронзить или голову там снести. Да и то навряд... А поодиночке ты их ничем не возьмёшь. Экая неприятность для весских магов. Иначе они давно бы тебя прибрали. А где говоришь, дружок твой?

— Серафиан сказал, что Смакла заколдовал его к элль-фингам. А Старуха потом сказала, что его там нет и мне к ним ходить не стоит. Так что я не знаю, где он сейчас. Может, уже домой вернулся.

О своих страшных догадках Стёпка пока никому решил не рассказывать. Мало ли что. И без того тошно.

— Вернуться он без тебя никак не мог. Вернуться вы сможете только вместе. А касаемо элль-фингов... Сейчас мы Зарусаху попытаем. Пущай подскажет нам. Зря я его, что ли, свежаниной кормлю.

Зарусаха аккуратно ел мясо с помощью ножа, в разговор не вмешивался, слушал внимательно и на Стёпку изредка поглядывал.

— Ежели его в степь унесло, он игызов не минует, — тонко улыбнулся он на шутку хозяина, отложив нож. — Наши колдуны таких демонов издаля чуют. Сейчас поспрошаю.

Он расчистил на столе место, сдвинул тарелки и горшки, высыпал перед собой горсточку мелких птичьих костей. Поворошил их, зашептал что-то, кости зашевелились.

Стёпка уже не удивлялся, привык к чудесам и магии. Да это же элль-финг, вдруг понял он, глядя на азиатское лицо Зарусахи. Точно элль-финг. Степняк. На тувинцев похож или на монголов, которые с Батыем на Русь пришли. Значит, здесь элль-финги вот такие, совершенно не эльфийские. Но они же, кажется, со всеми воюют, они же враги, а этот спокойно здесь сидит, по-дружески, словно родственник.

Ведун как будто угадал Стёпкины мысли.

— Зарусаха, чтобы ты знал, сродственник нам. Сестра моя младшая у него в жёнах. Он в Проторе давно на землю сел, когда с каганом тогдашним поссорился. И не один он здесь такой, тайга любого принимает, особливо кто сердцем не черён и душою прям.

Косточки на столе попрыгали, подёргались и улеглись в ряд. Зарусаха пожевал губами, качнул головой, опять что-то зашептал. Кости сухо щёлкали, умащивались, стараясь лечь так, чтобы колдуну понравилось. Но элль-фингу угодить было трудно. Он качал головой, вновь что-то нашёптывал, и так повторилось раз десять. Стёпка, вспомнив кое-что, украдкой присмотрелся к его ушам. Если верить множеству прочитанных книг и просмотренных фильмов, у элль-финга должны быть длинные или слегка заострённые уши... Ха-ха! Ничего подобного — самые обычные человеческие уши. И даже чуть меньше, чем, например, у старого Швырги, у которого они ещё и волосатые.

— Нет в степи демона, — объявил в итоге элль-хон. — Ни у одного игыза нет, ни у одного бачи-кагана. Правду рекла Старуха.

— А где же он тогда? — растерянно спросил Стёпка. В общем-то ему сейчас изо всех сил радоваться надо было. Нет Ванеса у элль-фингов, значит, и идти туда, за тридевять земель незачем. Но если его нет там, то...

— То лишь одному чародею ведомо, местоблюстителю Серафиану. Он, мыслю, нарочно тебя из замка отослал, чтобы от недругов схоронить. В замке чародеев слишком много, за всеми не уследишь, всем не прикажешь, каждый норовит себе пользу выгадать. Чародеи — они не воины дружинные, у них всяк сам по себе.

— Меня чуть не поймал там один, — признался Стёпка. — Жирный такой. Никарием зовут. Почти всё обо мне знал, весичам врал, что я вражий подсыл и меня в клеть посадить надо. Еле отбился от него, спасибо вурдалаки помогли.

— А поведай ты нам теперь, кто вас вызвал? — попросил Швырга, переглянувшись с отцом. — Что говорил, какими словами?

Стёпка рассказал историю своего появления в замке. Это всё произошло совсем недавно, но ему казалось, что с той ночи прошло уже несколько месяцев.

— Как чародей назвал заклинание? — спросил ведун.

— Какое-то зеркальное с двойным преломлением или двойное с зеркальным отражением... Не помню уже точно. Я тогда о Ваньке больше беспокоился.

Швырга нахмурился:

— Задурил, чародей, мальцу голову.

— Он всё правильно сделал, — возразил ведун. — Объяви он правду, Стеслав по незнанию кому угодно мог проговориться. Никарию тому же, али оркимагу... А не припомнишь ли дословно то заклинание, которое твой гоблин читал?

Стёпка наморщил лоб.

— Шабургасса, махравасса, забурдынза, шинза, мынза. Чебургунза... какая-то мунза... Лахривопса, хопса, хопса.

Он вспомнил, как они там дома с Ванькой смеялись, и тоже заулыбался невольно. Смешно звучало здесь это дурацкое заклинание после всех-то его приключений, легкомысленно как-то, совсем по-детски. А уж представить себе, скажем, Серафиана, на полном серьёзе выговаривающего эти глупые слова, было вообще невозможно.

Швырга побагровел. Ведун с Зарусахой пристально смотрели друг другу в глаза. Дядько Неусвистайло с интересом наблюдал за ними, забавно оттопырив нижнюю губу. Первым не выдержал Швырга. Он грохнул так, что подпрыгнул стол. Вслед за ним захохотали и ведун с эль-хоном. Такого хохота Стёпка ещё не слышал. Швырга тот просто чуть с лавки не сполз.

Стёпка сначала подумал, что они все над ним смеются, потом сообразил, что над заклинанием, и тоже захихикал. Особенно забавно смеялся Зарусаха, его глаза сделались узкими-узкими, в припадке веселья он даже умудрился смахнуть свои колдовские косточки на пол. Ведун прикрывал лицо руками, из его глаз текли слёзы. Дядько Неусвистайло широко усмехался в бороду, но не смеялся, к счастью, потому что тогда дом ведуна точно рухнул бы. К ним заглянула хозяйка, покачала головой и ушла, удивлённая странным поведением мужиков. Тут такие дела страшные творятся, а они ржут ровно лошади.

Отсмеявшись, ведун вытер слёзы, Зарусаха собрал свои косточки, Швырга в два приёма осушил целый ковш кваса; в глазах его ещё плескалось неуёмное веселье.

— Это заклинание... — сказал он. — Это вовсе не заклинание, Стеслав, можешь мне поверить, я ведь тоже в Летописном замке студиозусом был, повидал кое-чего. Твой гоблин тебя и не вызывал вовсе, хотя и верил, что вызывает. А на самом деле тот, кто всё это дело затеял, гоблином для отвода глаз прикрывался. А такими заклинаниями... не скажу тебе что болотные ворожеи творят за полкедрика. Мал ты ещё такие заклинания знать и говорить. Ваше счастье, что оно не полное, там ещё есть несколько слов, — он хохотнул. — Поведай, коли не притомился, кого ещё дорогой встретил?

Рассказывать Стёпка мог ещё много и долго. Вон сколько всего с ним за эти три дня произошло. Или четыре? Он уже и сам со счёта сбился. Его слушали внимательно, но удивлялись почему-то совсем не тому, чему удивлялся или что представлялось удивительным самому Степану. Его слушали внимательно, но удивлялись почему-то совсем не тому, чему удивлялся или что представлялось удивительным самому Степану. Так, например, рассказ о том, как он видел на дозорной башне гибель князя Крутомира, никого не впечатлил, призрак он и есть призрак, дела былые. И огненный демон, которого пытался вызвать Варварий с дружками, был воспринят равнодушно, наверное, все тоже знали, что он не настоящий. Зато призрачные рыцари во главе с однорогим Шервельдом чрезвычайно заинтересовали Зарусаху. И Стёпка по его просьбе постарался как можно тщательнее описать и мрачную троицу и то, чем они в занимались. Про стычку с жирным Никарием выслушали, но и только (вурдалачью стражу, правда, похвалили). На С'Турра с его вонючим нетопырём сначала поухмылялись, так, мол, вражине и надо, но вот упоминание о склодомасе вызвало чрезвычайное оживление и даже оторопь. Судя по их реакции, Стёпкины собеседники и сами не прочь были бы завладеть непонятной вещицей, ради поиска сведений о которой рогатые милорды шастали по подземельям Летописного замка. А Стёпка это слово случайно вспомнил, оно непроизвольно у него из головы выскочило, когда он послание С'Турра пытался повторить, он даже произнёс его неправильно, он сказал 'колдомас', но встрепенувшийся ведун его поправил и очень выразительно переглянулся с Зарусахой.

— А ты не приметил случаем, что на листах тех начертано было? — спросил Швырга. — Очень нам любопытственно было бы взглянуть на них.

Стёпка молча достал из котомки мятые листы пергамента. Надо было видеть руки ведуна и элль-хона, когда они разглаживали эти листки, надо было видеть их лица и глаза, когда они пытались прочесть написанное. Стёпка дёрнулся было предупредить о том, что пергаменты могут вспыхнуть, но вовремя сообразил, что старики и без его советов обойдутся, а иначе какие из них ведуны-колдуны.

— Тебе они для чего надобны, Стеслав? — спросил ведун.

— Ни для чего не надобны. Я их для того забрал, чтобы они к оркимагам не попали. Потому что они из замка украдены. Если вам они нужны, забирайте их себе. Что я с ними делать буду? Я их даже прочитать не могу. Один попробовал, да он сразу сгорел.

— Благодарю тебя, — искренне сказал ведун. — За одно это тебя от весичей спасать следовало. Ты тому не воспротивишься, ежели мы эти листы элль-хону отдадим в полное владение? Никоего ущерба чародеям не станется, слово моё в том.

Стёпка помотал головой:

— Решайте сами, что с ними делать. Мне они вообще не нужны. Это ваши тайны, не мои.

Что ещё? О ловушке гномлинской и разбойниках во главе со Щепотой Стёпка рассказал вскользь, понимал сам, что это мелочи. (Ха-ха, а в яме, рядом с колом сидя, он так вовсе не думал!) И вновь старики его удивили. Заинтересовал их неведомо почему дракончик. Нет, сам Степан к Дрэге тоже был неравнодушен, но ему было непонятно, зачем старикам понадобилось так подробно расспрашивать о том, как дракон был взнуздан, каким образом он попал в повозку тролля и как себя вёл после освобождения.

— Он улетел? — спросил ведун.

"Он улетел, но обещал вернуться" чуть было не ответил Стёпка уже слегка навязшей в зубах фразой, но вовремя спохватился:

— Нет, он прячется где-то. Вчера вечером в корчму прилетал ко мне, я его покормил, а потом... Потом он опять куда-то делся. Да он прилетит ещё, просто он чужих людей опасается.

— А тебя, говоришь, не опасается?

— Нет, — сказал Стёпка. — Я же его не обижаю. Кормлю его, глажу. Он хороший, ласковый.

Про встречу с оркимагом и про колодезного змея все уже знали от дядьки Неусвистайло. Швырга поинтересовался лишь, как Стёпка догадался повернуть камень в рукояти меча.

— Случайно, — признался Стёпка.

Швырга хмыкнул, покосился на колдуна.

— В степи его называют Аюк-тырзун, — пояснил Зарусаха. — Злой сторож подземных рек. Он очень не любит колодцы, потому что люди через них крадут у него воду. Если он находит незаговорённый охранными заклинаниями колодец, он выбирается наружу. И горе тому, кто окажется в ту пору рядом.

— Пожрёт?

— Иссушит до костей.

— А как же?.. А почему же он раньше из того колодца не выбирался? — спросил Стёпка.

— Да потому и не выбрался, что колодец заговорённый был, — пояснил Швырга. — А когда ты оркимага турнул, он со злобы заговор-то и сломал. Устроил вам напоследок пакость немалую. Не сообразил, что ты его охранным камнем воспользоваться догадаешься. Рассказывай, кого ещё встречал.

Переговоры с гномлинскими государями всех повеселили, не более того. Предательство Тютюя тоже слушателей не удивило. Не бывало ещё на свете честного гномлина, да и не будет никогда, можешь мне поверить, Стеслав, мы это подлое племя куда как хорошо знаем. Не единожды с ними сталкивались.

Без особого волнения выслушан был и рассказ о Стёпкиных похождениях в пещере и даже удивительная встреча со Старухой. Попросили лишь подробнее описать браслет, который Стёпка отдал пугающей владелице копья. Переглянулись, пожали плечами.

— Ну, пещера — это ясно. Чародей беглый там жил, запретной магией тайно занимался. Подобные укрывища в наших краях не редкость. Не каждому чародейный совет по нраву, есть и такие, что сами хотят себе власть и злато добыть и знаниями ни с кем не делиться. Да и давненько, верно, жил, коли одни кости остались. Перечная мука ему для чего, спрашиваешь? Да для того самого. Демонов тот чародей, видать, приручить надеялся. Не таких демонов, как ты, а подобных тому, что на тебя студиозусы напустить пытались. Токмо настоящих. А перец молотый, ходят слухи, лучшее средство для усмирения строптивых демонов. Да, думается, брешут те слухи, коли не помог перец чародею... Стать всевластным хозяином демона огня, демона бури или, на крайний случай, демона воды многие и по сию пору мечтают. Это, Стеслав, такая сила и такая власть, что цари за неё золотом без меры платить готовы. Вот и склодомас, о коем твой С'Турр вспоминал, тоже для вызова истинных демонов когда-то изготовлен был, ежели, конечно, не брешут старые летописи.

— Не брешут, — сурово сказал ведун. — Был склодомас обретён в запрадедовы лета, не сомневайся.

— Да лучше бы, батя, его и навовсе не обретали, — с досадой махнул рукой Швырга. — А ну как отыщет его такой вот С'Турр или чародей какой-нито подпещерный. Что тогда делать будем? Беды не оберёшься.

— Не дастся склодомас подлому в руки, — возразил ведун. — А коли кто недобрый да и завладеет им, сам от него и сгинет. Так в летописях сказано. Старики, они правду крепче нас знали.

Швырга хмыкнул тихонько, но возражать не стал, снова обратился к Стёпке:

— Старуха эта страшенная... Она тебе имени своего часом не поведала?

Стёпка машинально почесал в затылке, хотя сам это глупый жест не любил:

— Поведала. Только я его забыл. Она как-то так странно сказала: благодарность тебе, демон, от всего колена... Просветова что-ли... или Пересветова. Не помню.

Ведун встрепенулся, переменился лицом, в глазах сверкнуло что-то затаённое.

— Не Посвятова ли? — спросил осторожно.

— Ага-ага, Посвятова... Она ещё... — Стёпка вдруг вспомнил. — Миряной её звали. Точно — Миряной. Она так и сказала: от колена Посвятова и Миряны-страдалицы.

В комнате разом воцарилась звенящая тишина. Все словно онемели. Даже дядько Неусвистайло. Даже его пчёлы. Сидели как истуканы и молча смотрели на Степку вот такущими глазами. Словно он гадость какую-то несусветную сморозил. Ему стало неуютно. Неужели опять что-то не так?

— Отстрадалась Мирянушка, — глухо выговорил наконец ведун. — Отмаялась. Это ж двести лет, почитай, муку принимала. И ведь кто бы знал, что Старуха, что эта жуть полночная...

— Ну, демон, — покачал головой Швырга. — Ну, отрок. Теперь уразумел я, почему за тобой весичи по всему улусу рыщут. Это надо же — саму Миряну не только повидал, но и освободил.

— Вы её знали? — удивился Стёпка. — Кто она?

— Дочь Посвята-колдуна. Жил такой много лет назад... Постой-кось, — спохватился он и закричал вдруг во весь голос: — Тихоша! Подь сюды! Тебе это самой услышать надоть! Ведь не простишь посля, что не позвали.

А когда она вошла, он посадил её рядом за стол и сказал:

— Ты не поверишь, матушка, кого Стеслав в тайге нынче встретил. Расскажи ей, будь добр, сначала.

Стёпка вновь рассказал о встрече со Старухой, подробно, как мог, описал её, во что была одета, какое копьё, какой конь, как ехал с ней в Протору; как она побывала там, где когда-то жила, как навестила яблоню, которую, наверное, сама и посадила; как она надела браслет, как сделалась молодой, и благодарила его; как помчалась и растворилась в светлом воздушном вихре.

Тихоша плакала. Сидела и молча лила слёзы. В глазах у ведуна что-то блестело, Швырга кусал губы, Зарусаха слушал, прикрыв глаза, тролль просветлённо улыбался, смотрел куда-то вдаль, словно видел там улетевшую девушку.

— Вот и всё, — сказал Стёпка. — Только я всё равно ничего не понял.

— Сказ про Миряну сероглазую, Миряну-страдалицу по всему Таёжному улусу девки чуть не наизусть знают. Перед свадьбой каждая образу Миряны подношение делает, просит, чтобы муж хороший достался, чтобы любовь была, детишки чтобы здоровые, чтобы помогла в семейной жизни. Двести лет тому, почитай, жил в Проторе Посвят-колдун. И была у него дочь красавица. Дар у неё имелся редкий: у кого на свадьбе она гуляла, тот потом всю жизнь в любви и согласии с супругой жил. Ни одна свадьба без неё не обходилась, никому она не отказывала, никого не обидела. И влюбилась она в заезжего чародея, что не к добру из Великой Веси приехал. Звали его то ли Благояр, то ли Онфим, то ли как иначе, да и неважно. Полюбила она его без памяти и уехала с ним, хотя отец против был. И вот какая беда — другим её дар жить помогал, а себе помочь не сумела. Обманул её чародей. Не нужна ему была жена, он её для того увёз, чтобы она ему батюшкины секреты открыла. Недобрым он оказался чародеем. Худого людям желал и её на то же подбить надеялся. Не захотела Миряна злосердному служить, бежать пробовала, но он ей поймал и сгубил. Никто не знает, как она умерла... Знали, что чародей руку приложил, но чтобы вот так... И с той поры каждая девушка просит у неё совета, чтобы любовь оказалась долгой и настоящей. Чтобы жить душа в душу до самой смерти. А она... — Тихоша всхлипнула. — А он её... Два по сто лет страшной Старухой по тайге мыкаться... Лютому врагу не пожелаешь.

— Страшно наказал её чародей, — сказал ведун. — И жизни лишил и смерти не подарил. Пещеру свою стеречь заставил. Девушку красавицу в страшную Старуху превратил, людей пугать принудил. Сам давно сгнил, а она, бедная, сколь мыкалась, муку терпела. Ты, Стеслав, её не просто освободил, ты её от ужасной участи избавил, от страдания бесконечного. Отмучилась, получается, наша Мирянушка, оттерпелась. Ей теперь на небе хорошо.

Стёпка вспомнил лицо Миряны, ей печальные глаза. Понятно, почему Старуха плакала там, в ущелье, столько ведь лет страдала без надежды на освобождение. Как хорошо, что занесло его в ту пещеру с мертвецами, что браслет подобрать не побоялся, хоть одно по-настоящему доброе дело — пусть случайно — сделал, от такой беды человека спас.

Под конец Стёпка рассказал о последнем пока своём приключении, о битве в овраге и о том, какое наказание придумал для весичей.

— Круто забирают весские маги, — нахмурился ведун. — С мальцами воевать не застеснялись. Последнее это дело — детишек мечами резать. И ладно ты сообразил Стеслав, и неладно. Обозлятся маги, это верно, но зато и другие призадумаются, стоит ли так демона ловить, когда он один голыми руками троих раскидать может да ещё и крапивой по голому заду оходить. Нет, с крапивой ты правильно удумал. И показал, что весичам не враг и что себя и других защитить можешь. Хорошо получилось.

— Как бы наместник не осердился, — вздохнул тролль. — И без того туго с весичами уживаемся. А ежели он...

— Навряд ли маги доложат наместнику о своём позоре, — возразил ведун. — Ты бы, Ярмил, поведал кому о таком?

— Ты прав, старый, о таком я даже Зарёнке своей рассказывать поостерёгся бы, — и тролль гулко захохотал.

— Что ты теперь делать собираешься, Стеслав? — спросил Швырга.

— Я хочу сначала гоблина спасти, — сказал Стёпка. — Только я не знаю, как. А потом буду Ваньку искать. Мне без гоблина его не найти, так Серафиан сказал.

— Гоблина спасти, — повторил ведун. — Трудненько будет вырвать его из рук магов-дознавателей. Но мы что-нибудь придумаем. Есть у нас кое-какие задумки. Ты обещался показать свой кристалл, не передумал ещё?

Кристалл, как оказалось, проявлял свои чудесные свойства не только в Стёпкиных руках. Все по очереди посмотрели на конхобулл, даже тролль не удержался. Ну что — полюбовались на лицо Лигора. Тот, судя по всему, не терял надежды оживить подгляд и твердил заклинания с упорством одержимого.

— Знаю я его, — сказал Швырга, посмотрев в кристалл вслед за троллем. — Видал в свите наместника. То, что этот маг связался с орклами, крепко может нам помочь.

Когда Стёпка предъявил всем свои когти и кошмарную виртуальную физиономию, никого это не поразило.

— Ты демон, Стеслав, — сказал ему Швырга. — У тебя во всех мирах двойники имеются, а некоторые, поди, ещё и пострашнее этого. Может, в том и сила твоя, что они тебе помогают.

— У каждого есть свой гузгай, — покивал головой и Зарусаха. — Не всякий его увидеть способен и не у всякого гузгай такой... сильный. У дурного человека он вовсе мелкий бывает. Я одного шибко глупого бургыза знал, у которого гузгай был как помойная сырса. Это такая лысая вонючая мышь. А у тебя гузгай как у настоящего бага-элль-тыра, очень хороший гузгай. Продавать надумаешь, мне сначала предложи — не торгуясь куплю, — и сам же первый засмеялся, забавно пряча в густых морщинах узкие глаза.

...Вечером, когда все разошлись, Стёпка сидел с младшим Швыргой на крыльце. Было тепло, закат багровел облаками, за забором лаяли собаки, лохматый хозяйский пёс поводил ушами, не отзывался. Стёпка гладил его по большой голове, и вспоминал Дрэгу. Где-то он сейчас?

— Видишь ли, Стеслав, — говорил Швырга. — Демоны-исполнители — это вовсе не те демоны, которые выполняют чью-либо волю. Они исполняют неисполненное до них. То, что должно быть содеяно, но никто допрежь не сумел это содеять. Такому демону приказать невозможно, он всё одно всё сделает так, как ему судьбой велено. Ты вот менее чем за седьмицу столько всего повидал и встретил, сколь иному чародею за год не встретить при всём его старании, умении и желании. Суди сам: призрак Крутомира, рогатые рыцари, родничник, гномлинские государи, оркимаг, змей подколодезный, Старуха, чародеева пещера...

Людоед, хотел сказать Стёпка, но промолчал, ведь самого Людоеда он так и не видел.

— Маги почему тебя хотят схватить? Им ведомо, что с твоей помощью они могут получить очень многое. Тебя ведь даже заставлять не придётся, ходи за тобой следом или вози тебя по старым замкам, по городам — да где угодно. И ежели там имеется какая-нито ухоронка магическая или та же пещера тайная, ты непременно её отыщешь. Или встретишь того, кого никто до тебя не встречал. Или узреешь то, что никому до тебя узреть не удавалось. А магам останется только подбирать всё это и силу свою преумножать... Нам на погибель. Тайн и загадок и в нашей земле и в Великой Веси премногое множество, на десять твоих жизней хватит. Вот и подумай, какую участь уготовили тебе весские маги и как они обойдутся с тобой, ежели вдруг, не к ночи будь сказано, получится у них тебя изловить.

— Не дамся, — сказал Стёпка. — Я им теперь ни за что не дамся.

Швырга положил руку на его плечо, вздохнул:

— Это хорошо, что ты так на себя надеешься. Но... На всякую силу ведь завсегда возможно большую силу сыскать. Ты, Стеслав, не забывай об этом. Ежели маги за тебя всерьёз возьмутся, можешь и не сдюжить супротив них. И ты ещё о том помни, что не один ты ныне. Мы завсегда будем рады помочь тебе, ежели что.

— Спасибо, — искренне сказал Стёпка. — Я не забуду.

— Ну, ладно, иди спать. Поздно уже. Тихоша тебе в горнице постелила. Спи спокойно, здесь тебя никто не тронет, здесь весичам до тебя не дотянуться, батя мой недаром ведуном прозывается.

Глава семнадцатая,

в которой демон встречается с братом весского царя

Аппетита утром не было совершенно, но обижать хозяйку отказом Стёпка постеснялся и покорно уселся за стол, на котором уже исходили жаром необъятные пироги с демоникой. Мягкая и приветливая тётка Тихоша смотрела на него теперь так, словно он был её единственным внуком или любимым племянником. Он понимал, что это из-за Миряны. В углу на скромной полочке стояла вырезанная из дерева небольшая фигурка девушки — почти такую же видел не то в корчме, не то в замке. Тогда внимания не обратил, а сейчас посмотрел уже совсем другим взглядом. Рядом лежал букет бессмертников, и Стёпке подумалось, что заколдованная Миряна тоже была почти бессмертна, только такого бессмертия даже злейшему врагу не пожелаешь.

Старый ведун отсыпался после вчерашнего вечера. Швырга хозяйничал во дворе. Тётка Тихоша твёрдо решила накормить исхудавшего демона впрок недели на две. Стёпка вяло отбивался, начиная жалеть, что поспешил с рассказом о преображении Старухи. Невидимая печать причастности к одной из самых волнующих (для женского населения) тайн Таёжного улуса уже стояла на нём, но он не догадывался ещё, чем ему это грозит, его пока волновало совсем другое.

Он мучительно пытался вспомнить приснившийся ему под утро сон. Очень важный сон, в котором он не только придумал, как выручить из плена Смаклу, но и что-то для этого сделал. Что-то правильное и неожиданное. Но что?!! Надо обязательно вспомнить.

Вчера, засыпая, он представлял сидящего в клетке гоблина, которого держат на цепи, как Людоеда. Его это страшно бесило, он мечтал добраться до самого главного мага, взять его за грудки и вытрясти из него душу... Кажется, что-то такое ему и приснилось. С кем-то он разговаривал, на кого-то кричал... "Наместник, — всплыло в памяти. — Я к наместнику пришёл и заставил его освободить гоблина". То, на чём оборвался сон, припомнилось вдруг отчётливо и ясно.

— Дядько Швырга, а кто такой наместник? — спросил он, выйдя во двор.

— Царя великовесского младшой брат.

— А что он в Проторе делает? Зачем он к вам приехал?

Швырга вздохнул.

— Он, Стеслав, не приехал к нам. Он с дружиной явился. Воеводы наши позвали его, у нас не спросясь. Тебе ведомо, что нынче опять война с Оркландом ожидается? Так воеводы испугались, что нам одним не сдюжить, и весичей пригласили в помощь. А весичи тоже не лыком шиты, многое за то для себя выпросили. Битвы ни единой ещё не случилось, а мы уже помощникам этим со всех сторон задолжали. К тому дело идёт, что быть Таёжному улусу под весским царём. И станет Весь не просто Великой, а очень великой.

— Это хорошо?

— Для царя и родовитых весичей, понятное дело, хорошо. Они на нас многие годы грабки отращивали. Золото засылали, людей своих тута ростили.

— А для вас?

— А нам и весичи и царь ихий с наместником да и маги, попросту говоря, поперёк горла. Без них жизнь спокойнее, не привыкли мы кланяться да перед властью угодничать, однако же, видать, придётся переучиваться.

— А вы правда с Оркландом не справились бы?

— Мы оркимагов испокон веку били и бить будем. Денег много воеводам царь отвалил, вот они и переметнулись. Князя у нас нет законного, Крутомира бы сейчас, он бы и орклов окоротил и весичам прямую дорогу на Кряжгород указал. Да и бояр перемётных от власти отодвинул бы. Руку он имел крепкую и характером был крут.

— А Великая Весь... Она большая?

— Оченно большая, — усмехнулся невесело Швырга. — Две по три таких Веси в нашей тайге упрятать можно и ещё места довольно останется.

— А почему же она тогда Великая?

— Мнят себя высоко, вот и обвеличались. А у самих земли с гномову плешь. Сказано же — весь.

Стёпка не понял.

— Весь — это ж деревенька махонькая. А они как царя себе на шею посадили, тут же и Великими сделались.

Точно, вспомнил и Стёпка. Говорят ещё: по городам и весям. А он всегда представлял себе эти веси, как что-то длинное и бесконечное, вроде степных дорог или полей холмистых.

— Я вот что подумал, — сказал Швырга. — Попробую порасспрошать насчёт твоего гобля у дружка своего. Он в дружине при наместнике состоит. Мы с ним ещё с малых лет знаемся, в студиозусах вместе бегали. Поди не откажет.

— Нет, — сказал Стёпка и вздохнул. Решаться было тяжело. — Не надо никого расспрашивать. Я сам спрошу.

— Знакомцы среди весичей имеются? Уж не боярин ли тот с хутора? Дак он, поди, ещё и не приехал.

— Нет, я у наместника спрошу. Так будет лучше всего.

Швырга крякнул и сильно помял руками лицо.

— Круто забираешь, — сказал он. — Сам надумал али подсказал кто?

— Сон мне приснился, — признался Стёпка. — Сегодня приснилось, что я с наместником разговариваю, а он... а он меня будто бы боится. И маги все... — Стёпка сжал руку в кулак. — Как будто я их вот так держу.

— Сон, — повторил Швырга. — Сны, они ведь и обмануть могут. Или у демонов сны завсегда о грядущем пророчат?

— Не всегда. Но я подумал и понял, что по-другому никак не получится. У нас говорят, что лучшая защита — это нападение.

— Побеждает смелый, — кивнул Швырга. — Это, конешно, так, но даже смелый в одиночку против всей весской дружины не выстоит. Опасно тебе, Стеслав, опосля вчерашнего туда идти. Можешь и не возвернуться.

— Я должен сам потребовать, чтобы они мне Смаклу отдали. Я их не боюсь. Убить меня они не смогут, это точно, и они это знают. Пойду я. Где наместник живёт?

— Ишь, прыткий какой! — улыбнулся Швырга. — Где живёт. Он не живёт, он стол походный у посадника нашего держит. А вот примет ли он тебя... — Швырга задумался, покусал ус, потом разгладил морщины на нахмуренном лбу. — А ведь и примет. Верно говорю, примет. Ежели сам не захочет — маги ему подскажут. Они тебе шибко обрадуются, ждут ведь они тебя. И дождутся, коли не передумаешь. Вот что — тебе одному туда нельзя. Что хочешь думай, а с тобой кого-нито из наших отправить надо. Вроде как охрана или как дядьки-опекуны у малолетнего наследника. До сего дня маги тебя ловили, твёрдо зная, что ты один и ни кто за тебя не заступится. А ежели с тобой придут, скажем, два уважаемых в Проторе человека, да слово за тебя молвят, да покажут, что ты им не чужой и что они... Троллей надобно просить! Пусть с тобой два тролля пойдут. Это дело! — Швырга даже повеселел. — С троллями ссориться сам наместник не захочет, так что, ежели даже они и не согласятся гоблина отдать, уйдёшь ты от них спокойно. На людях да при троллях тебя ни один маг не обидит. А наместник понимает, что его власти пока здесь не шибко много. Мы ещё не весичи, мы и в топоры можем. Неусвистайлу звать надо. Он у нас в Проторском Думном Десятке хранителем устава числится, вот пущий и обмозгует, кого с тобой отправить.

Во дворе приветливо тявкнул пёс, в дверь пару раз осторожно ударили увесистым кулаком, и через порог перешагнул пасечник.

— Утро доброе, — прогудел он, выгоняя наружу залетевших вслед за ним пчёл. — Демоны, гляжу, тоже подолгу спать не обучены?

— Лёгок на помине, — засмеялся Швырга. — Веришь ли, только о тебе вспоминали.

— Вот что, Стеслав, — сказал тролль, присев на лавку. — Думали-рядили мы вчера промеж себя и вот что надумали. Надобно тебе нынче же, не откладывая с наместником весским встретиться. А что вы так смотрите? Я дело говорю! — и ладонью тяжёлой по столу прихлопнул, так что посуда испуганно подпрыгнула.

Швырга покачал головой:

— Стеслав, чтобы ты знал, мне вот сейчас об том же гутарил. Сон ему, видишь ли, приснился, что он с наместником встречается и все свои дела с ним решает на равных. Я ему говорю, что с троллями надо туда являться, а тут и ты. Значит, верное дело, коли сразу всем в голову пришло. Предки, не иначе, знак подают, благословляют на испытание.

— Не нам будет испытание, — многозначительно пообещал Неусвистайло. — Наместнику. Пусть заодно и ответ даст, почто его люди детишек наших под нож пустили. Вам моё слово, просто так не отвертится. Негоже такое чужакам спускать, совсем на шею сядут.

* * *

Тролли вошли во двор и заполнили собой всё пространство. Дядько Неусвистайло привёл с собой не одного, а сразу трёх панов. Двое были уже знакомые Степке Догайда и Перечуй. А третий — огромный троллище выше пасечника на полголовы, с буйной седой шевелюрой и с такой свирепой физиономией, что встреть его Стёпка где-нибудь вечером на узкой тропинке, перепугался бы до смерти, даром что сам демон.

— Знакомьтесь, панове, — прогудел Неусвистайло. — Старшина тролличьей слободы уважаемый кяшт Пристегнивесло.

Уважаемый кяшт поклонился, глянул на Стёпку острым глазом.

— Ты что ли демон? Готов с царёвым братом спорить?

— Готов, — вздохнул Стёпка, чувствуя, что ни к чему он не готов. Но отказаться было невозможно, и не потому, что все уже были в курсе, а потому, что та, более уверенная его половина уже капитально настроилось на встречу с магами и наместником. Невозможно было отказаться. Неумолимая судьба его вела туда, куда он не слишком стремился попасть.

Сушиболотовы сыновья радостно помяли Стёпку, повертели во все стороны, швырнули вверх раз, другой — сопротивляться было бесполезно. Поставив наконец страдальца на крыльцо, Догайда весело подмигнул:

— Нагадали мы тебе встречу со Старухой, да? Кабы знали, сами бы с тобой пошли. Жёнки наши, как про Миряну услыхали — ровно с цепи сорвались: покажь им демона, что заступницу освободил, и всё тут. Насилу отбились от баб, мало до ругани дело не дошло. Боюсь, отныне тебе уже не только магов весских опасаться надо. Пойдёшь по улице один — не уцелеешь. Зацелуют до изумления или на лоскуты растеребят. Тут уж как им в голову ударит. Так что ты, Стеслав, от девушек да от матушек подальше держись, наше тебе слово.

Стёпка поёжился, но опять-таки не сказать, чтобы очень озаботился своей внезапной популярностью среди женского населения Проторы. Предстоящая встреча с наместником — и с магами! — волновала его не в пример сильнее.

И они отправились. Впереди шли братья, за ними шагал Стёпка. Два старших тролля важно выступали по обе стороны, словно телохранители. Маленький по сравнению с внушительными панами Стёпка в этой процессии терялся начисто, и это было ему на руку: он надеялся, что маги-дознаватели не прознают раньше времени о том, кто к ним направляется, и не успеют придумать очередную пакость. Врага следовало застать врасплох, а после того, что маги сделали со Смаклой, Стёпка без сомнения числил дознавателей среди своих первейших врагов. Даже оркимаги не вызывали у него такой злости.

Шли недолго и недалеко, километра полтора от силы. Улицы были безлюдны, изредка попадались гоблины и вурдалаки. На Стёпку озабоченные своими делами прохожие внимания почти не обращали, лишь на троллей поглядывали с любопытством: куда это вырядились старшина, пасечник и сыновья Сушиболотовы с утра пораньше? А оделись тролли соответственно случаю, торжественно: в расшитые рубахи, в шаровары с напуском, в начищенные сапоги; у каждого на поясе внушительная парадная булава, не столько, разумеется, для устрашения, сколько для представительности, мол, не абы кто идёт, а люди значительные и в Проторе далеко не последние.

Женщины, вопреки ожиданиям, наперерез не бросались, автографа не требовали и вообще вели себя обычно и прилично. Только однажды стрельнули жгучими глазками две встречные девчушки его примерно возраста, переглянулись, хихикнули и долго потом смотрели вслед уходящему демону. Стёпка с трудом удержался, чтобы не оглянуться.

Старшие тролли шли неспешно, бубнили о чём-то своём, переговаривались, дела решали. Перечуй с Догайдой больше помалкивали, лишь изредка похохатывали да со знакомцами встречными перекликались. А Стёпка изо всех сил старался неуверенность свою подавить. Боялся он не того, что к врагам, считай, идёт, а того, что не сумеет правильно разговаривать с наместником, что не сумеет держаться так, как во сне привиделось. Одно он знал твёрдо: просить не будет, будет требовать. И пусть только попробуют отказать. И самому было удивительно, что на такое решился. Попробовал бы он, например, там, в своём мире заявиться в учительскую и потребовать у директора наглым голосом, чтобы ему за контрольную по математике пятёрку поставили, а не то!.. Жутко даже подумать о таком. А здесь... Здесь всё иначе, всё другое. И Стёпка здесь другой. Он эти изменения в себе хорошо ощущал. Ему казалось, что он за прожитую здесь неполную неделю повзрослел сразу на несколько лет. Пусть не внешне, в только внутренне, — всё равно.

Боярский холм являлся по сути своей настоящей крепостью. И впечатление производил мощное. Не Летописный замок, конечно, но всё же. И высокая стена имеется, правда, не каменная, а бревенчатая и внушительные угловые башни с бойницами, и ров, и крепкие ворота. С ходу в такую крепость не ворвёшься. И отсидеться за этими стенами можно, жизнь сохранить, добро своё боярское сберечь... Пока обычные воины — не столь богатые и родовитые — врага одолеют и прогонят.

За стену крепости и в обычное-то время не каждому вход был открыт, а теперь, когда сам царёв брат с дружиной пожаловал, простому люду сюда дорога и вовсе была заказана. Пропускали только челобитчиков да и то не во всякое время, чтобы князя пустыми жалобами мелкие людишки чрезмерно не утомляли. Шагай Стёпка один, долго пришлось бы ему доказывать несговорчивым дружинникам, своё право на проход к светлейшему князю. А с троллями всё оказалось легко и просто. Никто им дорогу не загородил, никто ни о чём не спросил, покосились на них воины уважительно, десятник кивнул с достоинством, и ни подозрений тебе, ни обысков, ни расспросов дотошных.

Дома вокруг стояли уже не простые — настоящие особняки, почти все двухэтажные, с резными воротами, с высокими заборами, с тесовыми крышами, с башенками причудливыми, с окнами, в которых высокомерно поблёскивало редкое здесь стекло. Даже улицы, и те все сплошь были вымощены дубовыми плахами. Богато жили местные бояре, зажиточно, широко. Неустанными трудами достаток приумножен, боги знают, кому благоволить.

Гуляющего, озабоченного и праздного люда заметно прибавилось. Боярский холм шумел, словно ярмарка в праздничный день. Оно и понятно — приближённые к трону особы не каждый день (и даже год) приезжают. Вот и носились слуги, как оглашенные, боярские дети толпами ходили, надменные женщины в окружении щебечущих девиц неспешно проплывали, главы семейств начальственно раскланивались друг с другом, разъезжались, гордо выпячивая украшенные золотом и серебром животы.

Весских дружинников — верховых и пеших — тоже прибавилось. А где дружинники, там и маги. Странно, между прочим, что в воротах ни одного не оказалось. Не ожидали, видимо, от демона подобной наглости, потому и не озаботились поставить на входе магический караул. Но недолго Стёпка радовался. Заметили его маги, опознали, удивились, само собой, да как ещё удивились! Сначала один вытаращился, подняв брови, замялся на полпути, словно не зная, что предпринять. Затем сразу трое вышли навстречу, упёрлись злобными взглядами, и встали, осознавая своё в данный момент полное бессилие, даже попытки не сделали задержать объявленного в срочный магический розыск демона. Расчёт Швырги был верен. Тролли служили самой надёжной защитой. Стёпку это здорово приободрило, он начал думать, что у него всё может получиться.

Особняк, в котором держал стол наместник, отличался внушительными размерами и просторным подворьем. Хорошо жил местный посадник, широко, с размахом. Весичей здесь с утра собралось столько, что от алых и бордовых плащей рябило в глазах. Гомонили дружинники, выкрикивали что-то десятники, верховые сновали туда-сюда, — не иначе весская рать собиралась в поход или на учения, если у них здесь вообще бывают учения. И снова Стёпка порадовался, что рядом с ним шагают тролли, потому что перед могучими панами отступали даже самые задиристые бояре из околокнязевой дружины.

У крыльца к ним подскочил какой-то вертлявый тип, с тщательно зачёсанными назад длинными волосами, с жидкой бородой и наглой физиономией. В общем-то, нормальная у него была физиономия, и Степану она показалась наглой только потому, что он уже заранее был настроен против всех весичей, включая и самого наместника.

— Что угодно, ясновельможным панам? — спросил вертлявый, глядя снизу вверх на Перечуя и как бы невзначай выпячивая узкую грудь, чтобы яснее видна была шитая серебром лента с вензелями, пропущенная через плечо и завязанная бантом у пояса. Что уж там означали эти вензеля и эта лента — бог его знает, но выглядело на Стёпкин взгляд глуповато.

Братья, ни слова не говоря, встали по сторонам крыльца, как и было заранее обговорено. "Должон кто-нито снаружи остаться, — сказал старшина троллей перед выходом, — коли дело криво сладится — слободских покликать успеют".

— Что угодно? — с напором повторил вертлявый, глядя теперь уже на старшину.

Стёпка сглотнул комок и шагнул вперёд.

— Передайте пресветлому князю, что с ним угодно встретиться демону Стеславу из Летописного замка.

Вертлявый отпрянул в испуге и пальцы в охранном жесте поскорее переплёл. Наслышан был, видимо, об ужасном демоне.

— Наместник никого сегодня не принимает, — мекнул он неуверенно. — Он в тайгу собирается, зверя травить... Следует заранее прошение подавать, за три дня жалобщики приходят, челобитные подносят с дарами, и то не каждого их светлость выслушать изволит.

"Ну и хорошо, — подумалось сразу, и камень приличных размеров с души свалился — Неприятность откладывается, можно ещё пожить спокойно". Это прежний Степан вылез не вовремя и чуть всё не испортил. Перебороть его было трудновато, но демон (с помощью гузгая) справился. Никто даже и не заметил его секундного замешательства.

— Мне некогда ждать, — отрезал Стёпка, отодвигая страх в сторону и стараясь не дрогнуть голосом. — Я не жалобщик. Я демон. И я должен поговорить с наместником немедленно. Скажите ему, что для него это важнее, чем для меня.

— Я не могу... Не велено нам... Как так... — но тут сбоку объявился сосредоточенный маг в плаще с капюшоном, шепнул что-то негромко, едва шевеля губами, и вертлявый согнулся в поклоне.

— Я немедленно доложу господину наместнику.

— Скажи, что с демоном пришли старшина тролличьей слободы кяшт Пристегнивесло и выборный от Думного Десятка Ярмил Неусвистайло, — весомо сказал пасечник. — Они поручители за демона и такожде его спутники.

Шум вокруг стих, стоящие рядом слышали разговор, все видели троллей, видели отрока, что стоял перед княжьим человеком так, словно он по меньшей мере старший наследник самого элль-фингского кагана. Ага, если бы! Стёпка облизал пересохшие губы. Его слегка колотило. "Только бы не испугаться. Только бы не опозориться". Вспомнив, что собирался идти сюда один, без троллей, обозвал себя дураком. Сидел бы уже заколдованный и закованный по самые уши.

Вертлявый вернулся поразительно быстро. Спускаться с крыльца не стал, объявил сверху, словно глашатай на площади:

— Господин наместник готов принять демона немедленно. Он с радостью поговорит с ним один на один. Ясновельможные паны могут подождать в трапезном зале или во дворе.

— Ясновельможные паны пойдут со мной, — сказал Стёпка.

— Но господин наместник...

— Если господин наместник не готов нас выслушать, мы придём в другой раз, — заявил Стёпка не очень последовательно. Только что ведь заявлял, что ждать ему некогда. Но он понимал, что сейчас ему ни в чём нельзя уступать.

Вертлявый растерялся. Он явно не знал, что делать, а брать на себя ответственность либо боялся, либо не был приучен.

И вновь к нему подошёл тот же маг и вновь что-то сказал.

— Хорошо, — скривившись, согласился вертлявый. — Я доложу...

И торопливо умёлся. Стёпка, не дожидаясь его возвращения, тоже стал подниматься на крыльцо. Не хотят приглашать добром, пройдём сами. Суровые дружинники у входа молча переглянулись, оценили свои шансы и нехотя скрестили древки копий. Вездесущий маг вмешался и тут. Вынырнул сбоку, рукой повёл, стражники с нескрываемым облегчением убрали копья и расступились. "Проходите, гости дорогие". За порогом что-то скользнуло по лицу, напахнуло едва уловимо магией, Стёпка напрягся, но продолжения не последовало, и он сообразил, что это какое-то охранное заклинание сработало, что-то вроде сигнальной арки на вокзале или в аэропорту. Проверило нежданных гостей, просветило их, не опасны ли, не замышляют ли чего недоброго, не имеют ли при себе каких-либо запрещённых, смертельно опасных вещичек. Ничто не зазвенело и не заверещало, и это очень огорчило стоящих по ту сторону дверей магов-дознавателей. Они-то, бедняги, уже готовы были наброситься на демона, повязать его с полным на то правом, как задумавшего покушение на светлейшую особу... Странно, что насквозь вражеский конхобулл проверку прошёл без сучка без задоринки и никакой паники не вызвал. Может быть, никакой он и не вражеский, а самый что ни на есть весский?

Вертлявый перехватил их, когда они уже прошли почти через весь дом. В просторном зале, где у Стёпки от обилия незнакомых людей кругом пошла голова, он чуть не прыгнул навстречу, широко раскинув руки:

— Ясновельможных панов господин наместник готов принять немедленно, а с тобой, демон, милостиво согласился поговорить сам верховный маг-хранитель Чародейного совета почтенный Краесвет. Позволь, я провожу тебя к нему...

Ни с каким Краесветом, даже самым распочтенным, Стёпка встречаться наедине не хотел. Он как шёл, так и продолжал идти, не обращая внимания на робкие попытки вертлявого оттеснить его от троллей. Гузгай ощетинился внутри всеми своими шипами и колючками, и его решительность не давала Стёпке малодушно отступить в двух шагах от цели. Чтобы там ни задумали маги, у них уже не было времени, они не успели подготовиться, они растерялись. Они даже мысли не допускали, что демон сам явится в их, так сказать, логово, причём явится столь нагло и безбоязненно.

Встреча с наместником произошла не совсем так, как Стёпка себе представлял, не совсем так, как ему привиделось во сне, и совсем не в том месте. Состоялась она в дальнем углу сада, за оградой из ровно подрезанных кустов, среди яблонь и слив. Народу здесь собралось немного, десятка два от силы. Несколько внушительного вида воинов в кольчугах — сотники или тысяцкие, несколько приближённых бояр, и, конечно, маги-дознаватели. Сразу шесть магов, один другого сердитее. Среди них выделялся повязкой на правом глазу знакомый по видению в кристалле неудачливый Лигор, чей единственный глаз сверкал такой неприкрытой ненавистью, словно Стёпка являлся его самым заклятым врагом. Впрочем, откровенно говоря, он им и являлся, поскольку окривел маг в том числе и из-за Степана.

И вся эта не слишком приветливо настроенная компания стояла и смотрела на приближающегося демона. А наместник... Наместник вопреки ожиданиям не сидел, напыжась, на походном троне, не склонялся в окружении советников над разложенной на столе картой, не кормил любовно своего породистого скакуна сахаром и не размышлял о грядущих великих свершениях. Вокруг него не вились слуги, не держали подносы с вином и фруктами, не расчёсывали ему пышные волосы и не натягивали на его царственные ноги дорогие заморской работы вычурные туфли с загнутыми носками. Всё было проще и обыденней. Наместник только что облачился в походный костюм и теперь застегивал пуговицы на зелёном кафтане, сам застёгивал, между прочим. Царёв младший брат оказался немолодым, достаточно грузным мужчиной лет пятидесяти, с заметным животом, с залысинами, с крупным мясистым носом и светлыми чуть навыкате глазами. И не носил он ни усов ни бороды — появилась мода такая с недавних пор среди весской знати. Обычный, в общем, человек, встретив которого на улице, ни за что не скажешь, что он является членом царской семьи. Единственным ярким пятном в его одежде был блистающий бриллиантами большой орден. Интересно, для чего он нужен был на охоте? Чтобы загнанные олени успевали понять, кто именно их убивает? Стёпка даже испытал лёгкое разочарование. Наместник был какой-то... никакой. Тусклый и бесцветный. И выделялся из толпы разнаряженных родовитых весичей только немалым ростом да внушительной побрякушкой на шее.

Стёпка ещё раз порадовался тому, что его кроссовки и джинсы полностью вернули себе утраченный после неудачного заклинания приличный вид. И даже рубашка после стирки вновь сияла чистейшей белизной. Так что лесным замухрышкой он уже не выглядел и чувствовал себя поэтому намного увереннее.

Он остановился метрах в пяти и слегка наклонил голову. Он не видел, поклонились ли за его спиной спутники, но почему-то думал, что гордые тролли тоже не слишком готовы гнуть шеи перед братом чужого царя.

Весичи были рассержены ничтожностью оказанного наместнику уважения и ясно выразили своё недовольство суровым нахмуриванием, злобным сопением и картинным хватанием за рукояти мечей и кинжалов. Однако сам наместник и виду не подал. Прикусив мясистую губу, он скользнул взглядом по троллям, оценил их вид и стать, затем взялся разглядывать Стёпку так, словно ожидал узреть в нём какое-то чудовище. Показать бы вам моё лицо через увеличительный кристалл, подумал Стёпка, вот тогда бы сразу меня по-настоящему испугались.

Все стояли и молчали. Стёпка глубоко сделал глубокий вдох и, глядя князю прямо в глаза, произнёс звонким голосом заранее обговоренную со Швыргой фразу:

— Стеслав, сын Андриана, демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени, восьмого порядка почтительно приветствует пресветлого князя Всеяра.

Наместником князя называли только весичи, в действительности никто его наместничать над Таёжным улусом ещё не назначал. Но воинские начальники и бояре, услышав Стёпкины слова, ещё яростнее заиграли желваками, они-то в наместничестве своего сюзерена, или как он там правильно называется, не сомневались. Магов же слегка перекосило, когда демон уверенно назвал свой полный титул. Не по нраву им были демоны любого периода, порядка и уровня.

Сам князь, напротив, ухмыльнулся.

— Рад увидеть своими глазами демона, о котором столько наслышан. А так же уважаемых ясновельможных панов.

На этот раз тролли точно поклонились.

Наслышан он, подумал Стёпка. Понятно, откуда наслышан, маги, ясное дело, нашептали. Легко представить, что они ему об ужасном и зловредном демоне рассказывали. Наплели, наверное, с три короба всякого вранья. От Стёпки (гузгай постарался, понятное дело) не укрылось, что чуть не за каждым деревцем стоят наготове вооружённые самострелами дружинники. И ещё с десяток за конюшней дожидаются, не считая тех, что вокруг наместника собрались плотной толпой. Бережётся князь, не доверяет демону, всякой пакости от него ждёт, по себе, наверное, судит, по магам своим подлым.

— Что привело тебя, демон, ко мне? Какая нужда или, может быть, просьба?

"Отдавайте Смаклу, пока я не разбушевался, — чуть было не закричал Стёпка, — считаю до трёх, время пошло!" Не закричал, конечно. Удержался. Вспомнил о своей взрослости, не захотел перед врагами позориться. Поклонился ещё раз и сказал спокойно, сам немало удивляясь тому, как у него ловко и уверенно всё выходит:

— Два дня назад встретил я в тайге мага-дознавателя, назвавшегося Стодаром. Очень он хотел, чтобы я в Протору пришёл со старшими магами поговорить. Так хотел, что даже спутника моего обманом пленил и с собой увёл. Грозился, что жизни его лишит, невинного ни в чём, если я сам на встречу не явлюсь. И вот я пришёл. Я хочу, чтобы маги освободили малолетнего гоблина Смаклу и привели его сюда. Я хочу убедиться, что он цел и невредим. И ещё я хочу сказать, что настоящие воины и маги с детьми не воюют. Это позор, за такое гнать надо в три шеи из дружины и... — он упёрся взглядом в лицо самому представительному магу, вычислив в нём главного, — из Чародейной палаты.

Маг потемнел лицом, сделал такое движение, будто хотел швырнуть в Стёпку какое-нибудь смертоносное заклинание, но не швырнул, огонь в глазах притушил и руки от греха подальше за спину убрал. До поры до времени.

Князь, похоже, не знал, как держать себя с демоном, который ни царю не подчиняется, ни воеводам и вообще со всех сторон сам по себе. И приказать такому ничего нельзя и спорить себе дороже получится. Поразмыслив, он повернулся к магам: что, мол, те в ответ на обвинение скажут.

— В борьбе с нечистью на малолетство не смотрят! — чуть не выкрикнул высокий маг с по-детски пухлым лицом, совсем не тот, которого Стёпка принял за главного. — Лучше заранее придушить поганца, нежели ждать, пока из него душегуб неуязвимый вырастет.

— Это гоблин у вас нечисть? — нешуточно удивился Стёпка. — Это разве он душегуб, а не те маги, что вчера двух отроков в овраге чуть не зарезали. Кто из них душегубы настоящие?

— Какие маги? — построжел князь. — Кого зарезали?

Менее всего он хотел сейчас осложнений с многочисленным и вольнолюбивым местным населением, которое и без того не слишком радостно встречало весскую дружину.

Маг открыл было рот, но Стёпка его опередил. Он чувствовал себя уверенно, ничего уже не боялся, и нужные слова находил легко.

— Те маги, пресветлый князь, которых я за их подлую натуру крапивой выпорол чуть пониже спины. Демона они хотели изловить. На малых пацанят руку не посовестились поднять. Наказал я их за это. Пусть ваш главный маг прикажет им сюда явиться, пусть они поведают, какова на вкус проторская крапива. Небось не понравилась.

В толпе придворных заулыбались, зашушукались, вероятно, о позоре магов ещё никто не знал. Дружинные начальники, которым никогда не нравилось, что чародеи берут на себя слишком много и лезут без спросу во все дела, тоже не слишком старались скрыть язвительные усмешки. Похоже, всех радовало, что хвалёные дознаватели сели в лужу. Вернее, в крапиву.

Князь удивлённо приподнял бровь, повёл головой в сторону главного мага:

— Поведай нам, почтенный Краесвет, правду ли говорит демон?

Главный скривился.

— Мне то не ведомо. Ежели какие-то из младших магов проявили чрезмерное усердие и слегка перестарались, я найду виновных и они будут наказаны.

Стёпка даже опешил. Ловко вывернулся маг. И вроде бы не отрицал, но и не согласился. Наказаны они будут, ага. Все так сразу в это и поверили.

— Слегка перестарались? — воскликнул он. — Это у вас так называется? Пырнуть одного отрока ножом в живот, а другому едва горло не перерезать, это слегка перестарались?

— В бою всяко бывает, — пожал плечами Краесвет.

— В бою с малолетники отроками?

— Я же сказал, они будут наказаны, если твои слова подтвердятся.

— Они не будут, они уже наказаны, — сказал Стёпка. — Я злой был, я не только крапивой их угостил, я им одежду изорвал и оружие затупил. Если светлый князь заставит привести сюда всех этих младших магов, то он сможет увидеть на лицах у двух приличные синяки. Ну, а следы крапивы на их магических задницах лекари, наверное, уже вылечили.

И тут пухлый маг не выдержал. До этого он просто скрипел зубами и то и дело порывался вмешаться в разговор — наконец его прорвало.

— Довольно! — заверещал он, выпростав руки из широких рукавов. — Светлейший князь, прикажи этого наглого отрока, это исчадие... прикажи его немедленно в железа! Не о чём нам с ним говорить и обсуждать нечего! Каков наглец! Требовать он вздумал! У кого? У магов Всецарской Чародейной палаты! Ежели мы кого схватили, значит, за дело схватили. Прикажи в темницу его, князь. Это же... Он же подсыл вражий. Его оркимаги по твою душу вызвали, оберегом своим одарили... У демона на шее оберег оркландский висит, а он нам о подлости толкует сам насквозь преподлый! А ты, Краесвет, почему молчишь, почто отродью потакаешь?

Князь кажется определил для себя как держаться с демоном, взбодрился и посмотрел на Стёпку уже сурово, уже как на изобличённого и почти осуждённого преступника.

— Прав ли уважаемый Благомысл? Верно ли, что оберег оркландский у тебя на шее?

— Не верно! — звонко ответил Стёпка. — Он был у меня, да, висел, но я узнал, что он вражеский и снял его сам. Он теперь бессилен и ничем не может навредить.

— Лжёт отрок преподлый! — опять возвысил голос маг.— Всякому известно, что такие обереги своей волей снять с себя невозможно. Они к душе намертво присасываются. Пусть задерёт рубаху и мы увидим, так ли это.

Стёпка с готовностью расстегнул рубашку. У Благомысла буквально челюсть отвисла. Он-то даже сомнения не допускал, что оберег обнаружится у демона на груди. Краесвет, в главности которого Стёпка слегка засомневался, уж очень молчалив был маг, поджал губы и с усмешкой покосился на опешившего толстяка. Одноглазый Лигор отступил чуть назад. Он был более чем мрачен. Он уже начал жалеть, что решил присутствовать при этой никем не предусмотренной встрече.

Князь, похоже, забавлялся. Магические разборки и проблемы дознавателей его, кажется, не слишком заботили, а зрелище было забавное, как отрок надменных магов мордой в грязь макает.

Благомысл сдаваться не собирался.

— Демон сам признал, что оберег был. Висел у него на шее оберег вражий. Он его снял, а потом вновь на себя возденет.

Стёпка протянул руку назад. Дядько Неусвистайло торжественно вложил ему в ладонь обёрнутый в чистую тряпицу конхобулл.

— Вот он, этот вражий оберег. Можете посмотреть. Можете его прямо тут уничтожить. Только сначала я хочу узнать, кто мне с его помощью за мной следит. Мне его в Летописном замке обманом подарили, уверили, что это подорожный страж, помогающий в пути. Но добрые люди объяснили, что это подгляд, изготовленный в Оркланде.

— Как же ты узнаешь, кто за тобой следит? — спросил князь, разглядывая конхобулл издали, и даже не делая попытки дотронуться до него. — Да, знаки оркландские. И вещица непростая, мне ведомо, сколько она стоит.

— Очень легко узнаю, — сказал Стёпка. — Я же демон. Только я хочу сказать, что хозяин этого оберега... он помогает оркимагам. Он предатель, подсыл вражеский, — Стёпке стоило большого труда, чтобы не смотреть в этот момент на Лигора.

— Ты лжёшь, демон, ты сейчас нам наговоришь чего угодно, но не думай, что мы тебе поверим. Ты сам помогаешь оркимагам. Нам то наверняка ведомо.

— Откуда? — спросил Стёпка. — Уж не оберег ли вам о том рассказал?

Благомысл счёл за лучшее промолчать.

А Стёпка добавил:

— Оркландцы сами хотят меня схватить. Я сражался с оркимагом три дня назад в тайге, на Бучиловом хуторе. И я победил его! Вам может подтвердить это уважаемый боярин Всемир, десятник передовой сотни Склад и все дружинники, что были там с ними.

— Боярин Всемир в Летописный замок направляется, не скоро мы сможем поговорить с ним. Не потому ли ты на него и ссылаешься?

— Но вам же дружинный чародей Усмарь с хутора весть обо мне отправил, разве нет? Вы знаете, что я оркимага одолел, зачем же тогда врёте?

— Не видел Усмарь твой бой с оркимагом, а боярину ты глаза отвёл, не иначе.

— Ага, — весело согласился Стёпка. — Глаза ему отвёл и вам сейчас всем тоже отведу, а сам на пресветлого князя злоумышление страшное сотворю.

Поверить в то, что задиристый отрок — пусть даже и демонской породы — способен сотворить сейчас какое-либо злоумышление, было довольно трудно. Не верили в это ни бояре, ни тысяцкие, ни князь, ни даже сами маги, до которых дошло, что заполучить демона прямо сейчас им, похоже, не удастся. Благомысл отступил назад, Лигор тут же склонился к нему, что-то горячо зашептал в ухо.

Князь, забывший и про охоту и про бегающего по лесам зверя, с интересом всматривался в Стёпкино лицо:

— Если ты узнаешь, на кого увязан оберег, скажешь ли ты о том нам?

— Я узнаю это прямо сейчас. И светлейший князь сам сможет допросить предателя... с пристрастием.

Князю это явно понравилось.

Маги переглянулись, Краесвет склонил голову, соглашаясь за всех. Пусть демон попытается, обман мы сразу разгадаем, а ежели он и вправду подсыла определить сумеет, тогда, кто знает, может, и поблагодарим его за помощь...

Благомысл презрительно кривил губы. Видимо, почитая себя истинным магом (и во многом по праву), он ни на секунду не допускал, что какой-то безродный демон, пусть он там хоть сто двадцать пятого периода, способен выявить предателя, которого почему-то не выявили все весские маги. Да и нет никакого подсыла, нет, тут и думать нечего! Обманывает демон, головы морочит... Ну, недолго ему осталось, всё равно повяжем.

В вот Лигор... Он или был уверен, что демон никогда не узнает правду или рассчитывал на то, что легко опровергнет любые обвинения, потому что доказательств у наглого отрока нет и быть не может.

— Ну что ж, — князь весело прищурился, — Назови нам изменника.

Это был ещё один яркий обрывок сна. Там Стёпка крепко сжимал подгляд своей жуткой виртуальной рукой, давил, уверенно ломая его чёрную душу, а когда почти сломал... проснулся. Но с отчётливым ощущением одержанной победы. И теперь он представил ту руку, сильную, с пугающими когтями, вспомнил, как она выглядела сквозь кристалл, свёл пальцы. Острые края стража впились в кожу, и пару мгновений спустя ему показалось, что бронза слегка захрустела, надламываясь.

Кто-то в толпе за спиной князя коротко охнул. Стёпка поднял голову, упёрся взглядом в Лигора. Одноглазый маг мучительно кривил лицо в страдальческой гримасе, держался обеими руками за грудь и с нескрываемым ужасом смотрел на Стёпку. Тот подмигнул ему и сжал конхобулл чуть сильнее, отчётливо ощущая, как сминается под рукой что-то невидимое, неприятное, похожее на скользкую холодную жабу, — и вот-вот лопнет, разбрызгивая чёрную кровь. Лигор зашатался, вскрикнул, лицо его посинело, глаз выпучился.

Стоящие рядом с ним весичи подались в стороны. Маги похватались за свои обереги, а некоторые даже принялись плести какие-то защитные заклинания. В воздухе отчётливо запахло сгустившейся магической энергией, только что синие молнии ещё не заблистали над головами.

Князь смотрел то на побелевшую руку демона, то на шатающегося Лигора. Благомысл, подавив секундную растерянность, зло закричал:

— Демон творит чёрное колдовство! Хочет оболгать доблестного Лигора. Прекрати, демон, или мы остановим тебя силой!

Он направил на Стёпку растопыренную ладонь, но главный маг решительно перехватил его руку, рявкнул повелительно, и Благомыслу пришлось смириться. Выступать против Краесвета он не посмел.

Лигору было плохо. Он едва держался на ногах. Его мотало из стороны в сторону. Стёпка, испугавшись, что убьёт ненароком предателя, уже почти разжал руку, когда Лигор закричал сиплым от едва сдерживаемой боли голосом:

— Отпусти, демон! Отпусти! Я признаю, признаю! Оркимаги посулили мне власть, они обещались забрать меня к себе, я виноват, я достоин кары, но не мучай меня, демон! Я не выдержу больше!

Стёпка, сам не ожидавший такого результата, показывал всем лежащий на растопыренной ладони целый и невредимый конхобулл:

— Да я его уже и не сжимаю.

— Кто приказал передать отроку оберег? — жёстко спросил стоящий за спиной князя воин с суровым, лицом и очень светлыми глазами.

— П'Сурр, первый цитадель-оркимаг. Мы встречались с ним пять лет назад в Горгулене, когда я сопровождал торговое посольство. Он дал мне деньги, много денег за услугу... Я боялся, что они расскажут об этом Чародейному совету, я выполнял всё, что они просили.

— Зачем они хотели меня поймать? — спросил Стёпка.

Лигор замялся. Стёпка поднял руку с конхобуллом, и предатель, отшатнувшись, зачастил:

— Затем же, зачем и маги-дознаватели. Истинный демон-исполнитель без хозяина — это большое сокровище, это великая власть... Никто не мог понять, откуда ты взялся... Они все многого хотят от тебя, ты не скроешься от них, демон, рано или поздно или те или другие тебя изловят. Тебе не скрыться, поверь мне, я знаю. Ты обезвредил конхобулл, но тебе не совладать с Орденом. Ты побил младших магов, но тебе не побить Чародейную палату.

Воин взглядом попросил позволения продолжать допрос. Князь кивнул:

— Приступай, Кромень, тебе сия служба лучше меня ведома.

— Ты один здесь такой? — спросил воин.

— Один, — поспешно сказал Лигор.

— Демон, — велел воин. — Сожми оберег.

— Не надо! — взвыл Лигор. — Я всё скажу!..

Шшшурх!!!

Яркая вспышка ослепила Стёпку, что-то тёмное метнулось к Лигору, ударило его в грудь. Лязгнула сталь, в сторону отлетел кинжал; сбитый с ног Лигор кулем повалился на землю, путаясь в плаще. Кто-то метнулся к забору, там мгновенно объявились маги, засверкали пущенные в ход заклинания. Этого во сне не было, это уже вторая серия началась, та, которую Стёпке во сне показать не успели... или не сочли нужным.

Ближние бояре слаженно заслонили князя щитами; тролли, не сговариваясь, шагнули вперёд, прикрыли Степана. На миг почудилось, что сейчас выскочат из засады враги, полезут из земли немороки, зазвенят клинки, засвистят стрелы, — и начнётся, и завертится... Эх, оружия никакого под рукой нет! Только конхобулл бессильно болтается на тесёмке, впустую оттягивая руку. Опять, видно, придётся, отбирать меч у какого-нибудь оркимага...

Однако суматошная толчея, быстро вскипев, столь же быстро улеглась.

Стёпка выглянул из-за троллевых спин. Два дружинника крепко держали бледного Лигора, вздёрнув его вверх за плечи. Сквозь распоротую на груди одежду тускло блестел металл. Предусмотрителен был предатель, не ленился кольчугу под кафтан поддевать. Она его и спасла.

У забора трое магов, из тех, что рангом пониже, а ростом и статью покрепче, гнули к земле растрёпанного русоволосого дружинника. Тот зло шипел сквозь зубы, маги всё круче заламывали ему руки за спину. Дружинник, как понял Стёпка, почему-то пытался убить предателя, но потерпел неудачу и скрыться не успел.

Светлоглазый Кромень шагнул было к пойманному дружиннику, но дорогу ему решительно заступил Краесвет. Маг криво усмехнулся, сказал что-то негромко, показал на Лигора. Кромень тоже усмехнулся, покачал головой — и они разошлись.

Швырга, выслушав подробный рассказ, позже разъяснил Степану, как всё непросто обернулось с разоблачением изменников. Получилось, что предателя-мага схватили воины, а его сообщника, предателя-воина схватили маги. И ни те, ни другие не хотели лишаться своей добычи. Они, конечно, все были верные соратники, делающие одно дело, но воины стойко не любили магов, маги привычно презирали воинов, и такой промах, как наличие предателей в ближайшем окружении наместника, мог кое-кого отправить не только в опалу, но даже и в темницу. Если вдруг всплывут какие-нибудь интересные подробности. И оставалось только пожалеть неудачливых подсылов, которых ждали пыточные подвалы, долгие мучительные допросы и хорошо знающие своё кровавое ремесло палачи.

Обоих предателей быстро увели в разные стороны, ушёл суровый Кромень, ушёл, раскланявшись, и Краесвет, из старших магов остался только вредный Благомысл. Видимо, полагал, что разговор с демоном ещё не окончен. В общем, правильно полагал.

— Ну что ж, демон, — князь вновь обратил свой взор на Степана. — Благодарю тебя за то, что помог изобличить негодяев. А мы и ведать не ведали, что среди магов подсылы оркландские таятся. Доверяли им, с одного стола кормились.

— Осмелюсь напомнить светлейшему князю, что один из подсылов таился среди ближних дружинников, — недовольно проскрипел Благомысл.

— А кто уверял меня в надёжности охранных заклинаний? Кто говорил, что лично проверил каждого назначенного в ближнюю дружину ратника?

— От вины своей не отрекаюсь, — склонил голову Благомысл. — Сильно оркландское колдовство, недоусердствовали мы, недоглядели. Магам-дознавателям ещё учиться и учиться.

— Видать, за малолетними демонами охотиться проще, чем вражьих подсылов ловить, — съязвил князь. — Может, мне из таёжных чародеев охрану завести, коли на своих надежды нет. Видал, демон, что в моём доме творится. Кабы не ты, глядишь, и прирезали бы меня однажды ночью или отравы какой в вино подсыпали. И вот тебе моё княжее слово. Поскольку убедились мы, что весскому государю ты не враг, обещаю, что маги-дознаватели не станут более охотиться за тобой. Что касаемо оркимагов, сам понимаешь, что за них я поручиться не могу, — тут князь позволил себе лёгкую усмешку. — И ещё... о чём ты просил, запамятовал я что-то?

— Гоблина маги в тайге захватили, пресветлый князь, — сказал Стёпка. — Пусть освободят.

— Они его освободят, не так ли, уважаемый Благомысл?

— Ежели на то будет княжья воля.

— Будет на то моя воля.

Маг упрямо набычился:

— Гобля мы выпустим, попусту его полонили, признаю, но... Осмелюсь ещё раз напомнить светлейшему князю, что демона всё ж таки непременно надобно задержать.

— Разве я недостаточно твёрдо высказал свою волю? — возвысил голос князь. Он, кажется, всерьёз рассердился. Да и кто бы на его месте не рассердился бы, натолкнувшись на столь явное неповиновение.

— Он демон-исполнитель без хозяина! — почти выкрикнул Благомысл.

— Он нарушил закон? Он опасен?

— Он может быть очень полезен короне и палате, — маг для убедительности ещё раз повторил с нажимом. — ОЧЕНЬ ПОЛЕЗЕН!

— Дураки ваши маги, — сказал тогда Стёпка. — Если я вам так нужен, попросили бы по-хорошему, я бы помог, честное слово. Мне же не трудно. А теперь я вам ни за что помогать не буду. Потому что я никогда не буду помогать тому, кто меня хотел посадить в клетку и кто бил ногами одного моего друга, а второго чуть не зарезал.

— Я настаиваю, светлейший князь, что этого демона следует схватить. Уверяю, что отцы-предводители Чародейной палаты будут вам за то весьма благодарны.

— Попробуйте схватить, — зло сказал Стёпка, глядя на настырного дознавателя в упор. — Вот прямо сейчас и попробуйте. Оберега на мне больше нет.

И тут напомнили о себе тролли. Они долго молчали, стоя за Стёпкиной спиной, долго наблюдали за всем происходящим, пришло время вмешаться.

— Демон Стеслав зла никому не желает, и мы обижать его не позволим, — внушительно прогудел Пристегнивесло. — Тролличья слобода, да будет всем ведомо, взяла его под свою защиту и ручается за него перед светлым князем.

После такого Благомыслу поневоле пришлось проглотить все возражения. Если царёву брату он ещё осмеливался перечить, то против тролличьей слободы кишка у него была тонка. В случае чего раскатали бы его ясновельможные паны в тонкий блин со всей его магией. И он это прекрасно понимал.

— Да будет так, — заключил князь. И тут же словно выкинул демона из головы. Отвернулся и к конюшне направился, свиту свою увлекая. В тайгу, верно, торопился, зверя травить. А попрощаться, разумеется, не соизволил, что Стёпку, надо сказать, не очень-то и расстроило. Имел он уже некоторый опыт общения с сиятельными особами. Главное, что своего он таки добился и свободу гоблину вытребовал.

* * *

Вещий сон не обманул. Всё свершилось как нельзя лучше. Но... что теперь? Стёпка растерянно вертел головой. Князь ушёл, Благомысл тоже куда-то свинтил, окинув на прощание демона предельно злым взглядом. О демоне все словно забыли. А Смаклу-то где искать? Кто его и когда освобождать будет? И где его вообще держат?

— Потерял что-нито, Стеслав? — спросил заметивший его растерянность дядько Неусвистайло.

— Куда маги-то все подевались? Я своими глазами хочу увидеть, как они Смаклу отпустят.

И едва он это произнёс, как объявился рядом с ним один из тех магов, что стояли за спиной князя рядом с Краесветом.

— Позволь узнать у тебя, демон Стеслав, на чьём подворье ты остановился, где тебя в случае нужды отыскать можно? Не в тролличьей ли слободе?

— А вам это зачем? — не понял Стёпка. Он ещё не привык к тому, что таиться и скрываться больше ни от кого не нужно, и первым его побуждением было ничего магам не говорить.

— Гобля твоего куда привезти? Где ты его дожидаться намерен?

— Привезти? — переспросил Стёпка. — А откуда вы его привезти собираетесь, если не секрет?

— Он в Усть-Лишае нынче. На послезавтра мы туда обоз отправляем. Три дня в один конец, три обратно — через седьмицу получишь своего слугу в целости и сохранности.

— Он мне не слуга, — поправил Стёпка. — А почему это он в Усть-Лишае оказался? Его же Стодар в Протору сначала привёз.

— Мне сиё не ведомо. Так Благомысл рассудил.

— Целую неделю ждать, — подумал вслух Стёпка. — Нет, мне это не подходит. Слишком долго. Побыстрее бы как-нибудь.

— Быстрее только птицы летают, — без усмешки возразил маг.

Стёпка и мысли не допускал, что Смаклу могли увезти так далеко. Он-то уже предвкушал, как войдёт сейчас в темницу, или где там маги пленников содержат, войдёт и скажет, собирайся, мол, младший слуга, ты свободен! И пойдут они вдвоём к дядьке Зашурыге в корчму, чтобы в красках расписать Збугняте, Вяксе и Щепле все приключения... А получается, что ничего такого не будет и что целую неделю предстоит демону скучать без дела в Проторе.

— Нет, мне это не подходит, — повторил Стёпка. — Я лучше вот что сделаю... Я лучше сам в Усть-Лишай с вашим обозом поеду! И ждать впустую не придётся.

Маг прикинул что-то, одобрительно кивнул:

— Этак и впрямь быстрее получится. Однако... удобно ли будет демону с обозом ехать? Не растрясёт ли, не притомит?

Стёпка рассмеялся:

— Не притомит. Мы, демоны, ко всему привычны.

Маг слегка поклонился троллям:

— Отпустят ли ясновельможные паны отрока сего в столь дальний путь? Сопровождающего ему не выделят ли?

— Отроку сему наше дозволение не требуется, — гулко ответил дядько Неусвистайло. — Он демон правильный, в дороге не пропадёт и постоять за себя сможет. А и мы со своей стороны на слово князево крепко надеемся.

Маг ещё раз поклонился.

— Послезавтра поутру, сразу после двузвона посыльные за тобой... куда приехать должны?

Стёпка раздумывал не долго:

— В Зашурыгину корчму пусть приезжают. Я там буду ждать.

Сказал, и сам порадовался, что так ловко рассудил: ещё один день с пацанами проведёт, обо всём случившемся расскажет, вот восторгов-то будет.

— Всё по-твоему обернулось, Стеслав, — дядько Неусвистайло взлохматил Степке волосы своей огромной ручищей. — И дружка своего выручил, и от себя беду отвёл, и князю услугу немалую оказал. А и прыткий же вы, однако, народ, демоны-исполнители.

— Это не я прыткий, — пошутил Стёпка. — Это гузгай у меня шибко сильный. Он мне помог.

— Элль-финги знаешь, как говорят: на гузгая надейся, а подпругу затяни, — сказал тролль. — Ты, Стеслав, братовьям передай, что всё, мол, добром обошлось, да и шагай с ними к Швырге. А у нас тут до посадника нашего разговор имеется. Коли уж пришли, враз и потолкуем с ним.

Стёпка попрощался с троллями, не забыв поблагодарить за помощь и защиту, вздохнул свободно всей грудью — и пошёл себе прочь, радуясь, что можно не таиться, не оглядываться и что вообще всё постепенно налаживается. Послезавтра снова начнётся дорога, новые знакомства, новые приключения... А здесь, в Проторе он, демон-исполнитель пятьдесят второго периода, уже всё необходимое, похоже, исполнил.

Он ошибался, и вскоре ему предстояло в этом убедиться.