Обреченный на жизнь. Пролог и Главы 1-6

Пролог

Залп десяти тяжелых орудий на секунду оглушил всех, кто не был под защитой отражающих перекрытий, и Дален Тарн слегка поморщился. С одной стороны, ему не так, чтобы сильно доставалось от этих вспышек грохота, а с другой ощущения были довольно неприятными, а потому он усилием воли изменил интенсивность звуковых волн вблизи от себя. Окружающие шумы, крики заряжающих и грохот выстрелов сразу стали приглушенными, но при этом слышались как и раньше четко и не дезориентировали.

Доктрины всех ковенов носителей Дара не приветствовали использования силы при отсутствии необходимости, так как это снижало контроль над ней, но вице-адмиралу была простительна малая слабость, да и сама рекомендация воздерживаться от использования необработанного Дара была скорее пожеланием, нежели запретом.

Тем временем орудия взорвались очередной канонадой выстрелов и массивный стальной корабль, чадящий из трех высоких труб угольной гарью начал сворачивать с прежнего курса для корректировки своего положения. Цель бронированного гиганта скрывалась под поверхностью вод, но не могла уйти слишком глубоко, чтобы скрыться от артиллерийских снарядов, удерживаемая силой шести носителей Дара, двое из которых принадлежали ко второму поколению, что было вообще случаем беспрецедентным и на памяти Далена не случалось почти никогда.

И всё же, для захвата этого реликта ковен Изменения не пожалел сил и времени. Более того, помимо линейного корабля под командованием вице-адмирала в состав группы захвата входило еще четыре судна, но из-за ухудшившейся погоды они немного отстали и должны были прибыть в течении ближайшего получаса. И на каждом из этих кораблей были высокопоставленные члены ковена.

Их враг был реликтом древней войны, по-крайней мере так считали оба Старейшины, сейчас удерживающих огромное существо в зоне поражения корабельных орудий. И именно последнее заставляло Далена чувствовать легкий озноб — если двое принявших Дар такого уровня могли лишь удерживать древнюю тварь, то её сила была поистине колоссальна.

Так или иначе, корабль продолжал обстрел, но скорее не для того, чтобы нанести какой-то ущерб, а для дезориентации реликта и небольшого облегчения работы членов ковена, так как существо либо было невосприимчиво к повреждениям от крупнейших калибров линкора, либо почти мгновенно их залечивало. Далена проинструктировали не очень подробно, ряд деталей умалчивался: его корабль, "Герцог" должен максимально долго преследовать тварь, мешая ей постоянным обстрелом орудий и ожидать прихода группы захвата. С учетом этих вводных, несложно было догадаться, что "группа захвата" — это либо ещё несколько Старейшин второго поколения, либо, что казалось почти невероятным, сам первый принявший дар, сердце ковена Изменения, патриарх Тасилий Вальт.

Для большинства граждан Королевств первые, принявшие дар лично от Иного были полумифическими созданиями, подобными богам древности. Это заблуждение не развеивал даже тот факт, что носители первого поколения рождаются даже сейчас, пускай это и происходит раз в пятьдесят, а порой и сто лет. Сам вице-адмирал видел своего патриарха лишь однажды, и мог поклясться, что хоть это существо и выходило за все рамки здравого смысла, мифическим оно не было точно.

Пока Дален размышлял о составе группы ловцов древнего монстра, "Герцог" прошел семь морских миль, непрерывно поливая безошибочно определяемый по огромному водному горбу участок моря. Как ни странно, тварь ни разу не вынырнула, и лишь единожды над водой показалось массивное щупальце, взметнувшееся вверх на тридцать метров и рухнувшее назад в воду, породив немаленькую волну, которая впрочем не угрожала одному из крупнейших линкоров королевства Одрия, длинной превосходящего сто девяносто метров с водоизмещением более тридцати тысяч тонн. В зоне прямой видимости уже показались стремительно догоняющие флагман корабли, и Дален отдал приказ обходить тварь по левому борту, чтобы выступить фронтовым построением, как вдруг на мостике появилось новое действующее лицо.

Высокий, статный и одетый в скромную, но оттого не менее изысканную военную форму, его лицо, покрытое редкими морщинами выдавало в нём человека перешагнувшего четыре десятилетия, но в черных как смоль волосах и аккуратно подстриженной бороде не было ни одного седого волоса. Дар Далена, будто всбесившись, начал пульсировать внутри его разума, из-за чего тот скривился и едва смог заставить себя дышать, борясь с дурнотой от переполняющей его силы. Смотрел новоприбывший гость прямо на вице-адмирала, не обращая внимания на суету вокруг и тварь, которая будто что-то почуяв вскинула несколько щупалец. Человек, а именно на человека был похож сейчас могущественный патриарх Тасилий, сделал несколько шагов и будто протекая сквозь снующих и почему то не замечающих постороннего членов экипажа. Мир, что окружал его будто померк, и как заметил Тарн, замедлился, так что суетящиеся матросы замерли в нелепых позах, не успев завершить выполняемые ими действия. Первый принявший дар шел к нему и будто сам мир двигался по его воле навстречу, словно сама перспектива, взбесившись, нарушала привычное восприятие вице-адмирала.

-Патриарх!.. — офицер, корчась от раздирающего его нутро Дара, поспешил поклониться перед патроном, но был остановлен небрежным жестом руки.

-Нет необходимости в формальностях, не сейчас, — в голосе древнего существа сквозила некая нервозность, что сильно отличалось от воспоминаний о их первой встрече, когда принявший Дар был собран и холоден, но его слова словно отпечатывались в сознании, вытесняя всё остальное, — мне нужно чтобы ты отвел корабль на три километра от реликта.

Он посмотрел в глаза вице-адмиралу и на того будто навалилась огромная гора, будто сама бездна мира пыталась поглотить его. Это длилось сотые доли секунды, но на лбу Далена выступил пот. И вдруг всё пришло в норму. Рядом не было патриарха, не было чувства раздирающего изнутри Дара, матросы суетились, так и не заметив ничего необычного. Даже уверенности, что патриарх был тут не было, но был каленым железом высеченный в сознании вице-адмирала приказ его патрона.

-Отводи корабль на милю и три пятых на юго-восток и прекратить огонь, — флотская выучка рулевого, получившего приказ, заставила того сразу же исполнять его, а сам Дален облегченно вздохнул, вытирая пот и улыбнулся верности своих предыдущих догадок. Правда их подтверждение ставило задачу поимки создания на высочайший приоритет.

Стоило вице-адмиралу повернутся в сторону, где скрывался под толщей воды реликт, как он сразу заметил изменения: поверхность воды, будто вытесняемая неким невидимым прессом, стала продавливаться, создавая противоестественное углубление, радиус которого был всего несколько сотен метров, но стремительно расширялся, из-за чего у капитана корабля выступил холодный пот. Такие существа, как первые принявшие Дар были подобны стихийному бедствию, но многократно опаснее и смертоноснее. На войне действия даже старейшин второго поколения можно было сравнить лишь с катастрофой, в десятки раз страшнее и разрушительнее землетрясения или извержения вулкана. Сила же Первых была вне рамок и категорий, а потому просто находясь вблизи места боя такого существа можно было умереть так и не поняв, что произошло. К счастью, Тасилий Вальт думал о своих подданных, и потому скорость понижения уровня моря, как и расширение области этих изменений не превосходило скорость хода корабля, что несколько успокоило вице-адмирала.

Циклопические изменения тем временем стали более явными, вода стремительно отступала, открывая огромное тело кальмароподобного существа, покрытого светло-розовой, бугристой кожей. Только сейчас Дален смог разглядеть все шестнадцать щупалец, маленькие относительно всего тела глаза и пасть твари, которой оканчивалось её продолговатое тело. Некая сила удерживала существо над водой, но с каждым мгновением конвульсии связанного реликта становились яростнее, как будто тварь постепенно преодолевала то, что сковывало её движения.

Тут же капитан заметил и маленькую, уже почти незаметную даже для его нечеловечески острого зрения фигурку, которая зависла в десятке метров от существа — очевидно, патриарх предпочел самолично схватить монстра, так как поток силы из под палубы корабля уже прекратился. Прошло всего мгновение, как тварь, сопротивляющаяся мощи шести высокопоставленных носителей Дара беспомощно заревела и попыталась дернутся по направлению к Тасилию, но тот лишь небрежно отмахнулся и само пространство, будто повинуясь воле своего истинного владыки, сдавило создание, создавая противоестественный эффект преломления, подобный тому, что возникает по краям линзы.

Дар ковена Изменения был одним из старших даров. Иными словами, он представлял из себя фундаментальную силу, в то время как малые дары олицетворяли лишь часть одной из них. И этой силой в ковене Тасилия была сила изменения, возможность не создавать или разрушать, но менять природу уже существующего. Дален понял, что происходило в нескольких километрах от него над поверхностью моря — патриарх изменил природу гравитации вокруг монстра, и само его тело начало отталкивать от себя пространство.

Тем не менее, реликт не сдался, и продолжил тщетные попытки выбраться, а потому патриарх плавно провел рукой в направлении громадины, из-за чего всем, кто наблюдал за происходящим на секунду показалось, что сам мир пошел рябью, будто был всего-лишь отражением волнующегося моря. Тем не менее, после этого взамаха вся задняя часть тела создания, включая большую часть щупалец, смялась и распалась кровавой кашей, вырвав из реликта очередной вопль.

Вице-адмирал едва успел подумать, что у существа нет шансов, как тварь его в очередной раз удивила, начав стремительно отращивать потерянную половину тела, да так быстро, что для обычного человека это произошло бы почти мгновенно. На это патриарх отреагировал неуловимо даже для взгляда сверхчеловека вроде Далена — пространство вокруг твари внезапно свернулось и сама реальность начала распадаться, буквально исчезая из области восприятия, оставляя нетронутой лишь голову древней твари.

"Что он делает?" происходящие процессы были непонятны капитану "Герцога", но было ясно, что теперь тварь не сможет восстановится. Поле боя на мгновение затихло, как вдруг Дален почувствовал непонятное беспокойство, а от реликта начал исходить свет настолько яркий, что слепил даже в нескольких киллометрах от его источника. На мгновение весь мир, казалось, залило белой краской, как вдруг сияние пропало так же резко, как появилось.

Дален вновь согнулся от резко вспыхнувшего Дара, а рядом с вице-адмиралом стоял его патриарх, смотря на место в трех километрах от корабля, где всего мгновение назад был он сам и пленённая им тварь. По аккуратной черной бороде стекала струйка крови, появляющаяся в уголке его рта.

-Мы должны найти его, этот аспект превзошел все мои ожидания, — глаза древнего принявшего Дар неотрывно смотрели в одну точку, а от звука его голоса Далена пробил холодный озноб.

Глава 1. Во власти перемен.

Били ли вас когда-нибудь по голове? Или, возможно, вы напивались до сильнейшей алкогольной интоксикации, и на утро просыпались от тошноты и пульсирующей неотступной боли в висках? Если да, то гораздо проще представить, те ощущения, что испытал он, открыв глаза, но были они намного сильнее и того, и другого. Вероятно, даже совокупность обеих причин не соответствовала бы и десятой части некоего количественного эквивалента боли, что накатила на его пришедшее в себя сознание. "Странно, что я вообще не еще не помер" — пронеслось в голове неизвестного, как раздирающее разум чувство пошло на убыль, и он смог сосредоточится на происходящем вокруг.

А там было на что посмотреть, изначально он даже не понял, спит или наблюдает объективную реальность — столь велики были различия между привычным и текущим окружениями. Перед его глазами раскинулся тропический лес. В живую он никогда джунглии не видел, но хватало фильмов, книг и фотографий, чтобы определить окружающую растительность как тропики. Деревья, скрывавшие небо от его взора, имели широкие, причудливые стволы, увитые лианами толщиной в несколько пальцев, которые скрывались за плотной завесой широких листьев наверху и пропадали в густом подлеске снизу. Сам подлесок же представлял из себя сплошные заросли различных папоротников, сквозь листья которых виднелись то поросшие мхом камни, то выглядывали стволы похожих на пальмы деревьев. И все это бушевало непривычно яркими и живыми цветами: от множества оттенков зелени до почти черного базальта остовов погибших деревьев.

Неизвестный же лежал на земле почти не чувствуя своего тела, утопая в зарослях, мешавших понять, что с ним. Скрипя зубами и силясь пошевелить хотя бы пальцами, наш герой пытался осознать увиденное и встать. Все же, его попытки были не совсем бесполезными: в правой руке началось неприятное покалывание, быстро переросшее в жжение и вот появилось ощущение напряжения в мускулах. Еще немного и чувствительность вернулась к конечности, принеся с собой острую боль, и инстинктивно он попытался одернуть руку от неизвестного источника дискомфорта, однако получилось не очень хорошо и рука едва сдвинулась, в то время как болезненное ощущение продолжало нарастать. Напрягшись, он поднял голову и впервые увидел свое тело. Если быть точнее, он лишь потом понял, что обтянутое белой кожей и испещренное алыми прожилками пульсирующих сосудов нечто — это его тело. Кости неестественно выпирали сквозь узловатые бугры мышц, очень отдаленно напоминающих человеческие по своей структуре, отчетливо видимой сквозь натянутую сверху кожу, а грудь слегка вздымалась от дыхания, распирая узкую, совсем не похожую на себя прежнюю, грудную клетку. Неизвестный захрепел. Он помнил падение к алой пелене, и был уверен, что после подобного должен быть мертв. Или в коме, что вполне объяснило бы происходящее с ним.

Его голова вновь опустилась на подлесок, но только он закрыл глаза, как руку скрутило очередным болевым спазмом. Сделав над собой усилие он все-таки смог перевернуться на бок, однако то, что он увидел было пожалуй еще более шокирующим, чем вид его тела. Его руку до самого локтя облепили странные, не похожие ни на что виденное им ранее насекомые. Они жадно впились в его конечность, вгрызаясь в обнаженную плоть, и кровь, такая же алая, как и у нормального человека, обильно покрывала смятые рукой стебли папоротника. "Меня сейчас вырвет", пронеслось в голове выжившего, но его тело видимо так не считало, и он продолжил наблюдать, как его заживо пожирают похожие на личинок майского жука разбухшие твари, подергивающие своими коричневыми брюшками и жадно вгрызающиеся хелицерами глубже в руку.

Он чувствовал нарастающую боль, но, очевидно, защитные механизмы, присущие любому сложноорганизованному живому существу решили напомнить о себе и на тело нахлынула волна тепла от прилива адреналина. Мышцы напряглись и неизвестный смог сесть, и еще плохо слушающейся неповрежденной рукой, вцепился в одну из отвратительных тварей. Та, в свою очередь, забеспокоилась и еще активней начала вгрызаться в плечелучевую мышцу, стараясь надежно закрепиться на своем обеде. От такого зрелища мозг затрубил еще большую тревогу, и он сам не понял, как уже отдирал от покалеченной руки и давил последнюю оставшуюся в живых тварь, решившую им отобедать.

Стоит отметить, что рука его была в крайне плачевном состоянии, в некоторых местах виднелись оголившиеся кости, безымянного пальца не было вообще, а указательный и большой держались на тонких нитях оставшихся сухожилий. Хотя это все было не важно, ведь запястье, а соответственно все вены, было обглодано до костей, и даже скудных знаний по биологии хватало, чтобы понять — такое не заживет. А с учетом того, что он был совершенно обнажен посреди джунглей, где о санитарии можно было даже не мечтать — даже выжить шансов не было. Но, понятное дело, что человек, очнувшийся после предположительной смерти с телом антропоморфного, но явно нечеловеческого существа и почти съеденной рукой был не способен на столь длинные логические цепочки, а потому выживший попытался обмотать руку стеблем папоротника, сообразив импровизированный жгут.

И именно в этот момент в списке вещей, от которых, вообще то, обычно сходят с ума, прибавился еще один пунктик. Его рука, оставшаяся почти без плоти и нескольких довольно значимых элементов, вроде пальца и нескольких сухожилий, начала стремительно заживать. На глазах, будто из ниоткуда, появлялись волокна мышц, стали формироваться кости отсутствующего пальца, и буквально за несколько секунд страшные раны перестали кровоточить и начали покрываться пленкой будущей кожи. "Твою мать" пронеслось в голове неизвестного, и в следующий миг земля стремительно скакнула ему навстречу и наступила темнота.

Сложно сказать, сколько наш герой провалялся без сознания, однако отобедать им больше никто не захотел, и когда он очнулся чувствовал себя вполне сносно, если это определение вообще применимо к текущей ситуации. Из-за густой растительности было сложно определить время суток, но темно еще не было, и можно было отчетливо разглядеть размазанные о землю трупы плотоядных насекомых, еще недавно жадно евших тело нашего героя. Поднявшись и взглянув на пострадавшую руку он безучастно отметил, что от недавней травмы не осталось и следа. К слову, так же он обратил внимание на то, что его рука не сильно походит на человеческую даже будучи здоровой — длинная, худая, с гипертрофированными суставами, она походила на карикатурного белого паука, украшенного пульсирующими красными прожилками. Пальцы, которых теперь было правильное количество, оканчивались довольно длинными изогнутыми ногтями, ассоциативно напоминающими когти первобытных рептилий. При дальнейшем осмотре своего тела он так же обнаружил лишние суставы на своих ногах, что еще больше отсылало его воображение к динозаврам, а потому он машинально потрогал свое лицо, ожидая почувствовать голову рептилии. Но голова имела более-менее человеческую форму, если не считать отсутствие носа, губ и ушных раковин, что делало её лишенной выступающих частей. Остальное тело все же в большей степени напоминало человеческое, даже репродуктивные органы были пусть и такими же отталкивающими, как всё остальное, но на месте.

Закончив осмотр себя, неизвестный тупо уставился вглубь леса. Было совершенно непонятно, что делать, но очень хотелось кричать, плакать и биться головой о твердые предметы, что он, впрочем, осуществлять не стал, находясь во власти нахлынувшей на него апатии. Но не делать ничего он так же не мог, а потому, решил сообразить себе какую-нибудь одежду, чтобы сформировать хотя бы видимость защиты в условиях явно агрессивной среды.

Недолгие поиски и работа руками, отвлекающая выжившего от всего, что с ним произошло, позволили собрать набедренную повязку из нескольких пальмовых листьев и лианы приемлемой толщины. Одеждой это назвать было сложно, но это все-равно было лучше, чем ничего.Облачившись в самодельный наряд, он глубоко вздохнул и пошел в неизвестность, пытаясь двигаться осторожно, прислушиваясь к окружающим звукам и вглядываясь в густую растительность вокруг.

Идти было довольно тяжело, и дело даже не в том, что ноги так и норовили запутаться в густом подлеске, а нижние ветви хлестнуть по лицу. Просто ощущение было таким, будто выживший тащил на себе мешок с чем то тяжелым, мышцы напрягались чрезмерно, хотя усталости он не чувствовал. Кроме того, изменившееся строение ног, которые, впрочем, двигались вполне органично, добавляло сложности каждый раз, когда он пытался задумываться о том как идет — мозг натыкался на несоответствие базовых установок и приходилось останавливаться, чтобы не рухнуть или споткнуться. Несколько раз приходилось залезать на дерево, когда из глубины леса доносились звуки, не внушающие никакого доверия.

Вообще звуков было великое множество. Вокруг летали мелкие птицы или что то на них похожее, опознать которых неизвестный не мог, сколько не старался, несколько раз он натыкался на колонии тех насекомых, которые чуть было не сожрали его — бугристые образования в основании полугнилых деревьев выглядели не менее отвратительно, чем сами их обитатели. Один раз у такого нароста на него налетело несколько подозрительно знакомых жуков, очень похожих на личинок, недавно раздавленных им. Твари пытались впиться в его незащищенное тело, но были безжалостно убиты, оставив пару сразу же заживших ранок.

Вокруг начало темнеть, хотя понял выживший это отнюдь не из-за ухудшейся видимости, а потому, что редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев пропали почти полностью, а через некоторое время стало понятно, что наступила ночь. В воздухе появилось множество стрекочащей, жужжащей или пищащей живности, тон звуков тропиков сменился, став едва ли не более насыщенным. При этом видел он все так же отчетливо, усталости не чувствовал, а потому смело продолжил путь сосредоточившись на сменившийся обстановке, стараясь не пропустить угрозу для своей шкурки. Собственно эта самая угроза не заставила себя ждать, и по ощущениям через двадцать минут пути по ночному лесу на него вылетела странная помесь лошади и хищной птицы — махина, достигающая трех метров в холке была покрыта коричневыми перьями и имела массивный загнутый клюв, однако, в отличии от привычных птиц, передвигалась на четырех конечностях.

Выживший не успел ничего предпринять, как существо рывком ринулось к нему, издавая угрожающий клекот и мощным движением клюва атаковало неподвижную жертву. Не встретив особого сопротивления челюсти пернатого хищника пробили добычу насквозь, отсекая левую руку и оставляя огромную рану на груди. От удара он отлетел на несколько метров, а от боли чуть не потерял сознание. Тем не менее, несмотря на мало совместимые с жизнью повреждения он вскочил и бросился к стволу возвышающегося в непосредственной близости дерева, и начал пытаться карабкаться, запоздало поняв, что делать это с одной рукой не сильно удобно. Однако, ему все же удалось зацепиться так удачно имеющимися когтями за неровности коры, и пересиливая боль подтянуться достаточно, для того, чтобы оттолкнуться ногами от утолщения в основании ствола. Хищник же, проглотив руку своей жертвы и явно этим не удовлетворившись, бросился за добавкой, быстро оказавшись рядом с извивающейся на дереве добычей. Та изо всех сил вцепился в нижнюю ветку, находящуюся в трех метрах над землей — как будто специально подвешенный кусок мяса в кормушке для кровожадной твари. Стремительный укус — и очередной взрыв боли заставил тело содрогнуться в конвульсиях, и выживший, ухватившись откуда то взявшейся левой рукой за ветку быстро подтянулся, чуть не свалившись из-за попытки зацепиться несуществующими более ногами за торчащий рядом сук. Несколько быстрых движений руками и он вполз еще выше, выходя из зоны досягаемости птицы и обратив внимание на то, что двигаться стало гораздо легче. Впившись когтями одной из рук в твердую кору он, для надежности, переполз на сук еще выше, и, вцепившись в него обеими руками и сотрясаясь от болевых спазмов, посмотрел вниз. Только тогда он обнаружил, что существо, решившее им отобедать, его больше не преследует. Пернатый гигант с наслаждением раздирал кусок окровавленной плоти, в котором он с ужасом узнал нижнюю часть своего тела — аккурат до пояса, вместе с любовно сооруженной им набедренной повязкой. Судорожно переведя взгляд ниже своей груди он увидел стремительно нарастающее мясо, скрывающее остатки вывалившейся пищеварительной системы, и бросив прощальный взгляд на пирующую птицу в очередной раз канул в небытие.

В этот раз в сознание он приходил гораздо дольше, и придя в себя пострадавший от ночного хищника парень обнаружил, что день уже давно вступил в свои права. С трудом оторвав руки от спасшей его ветви он осознал, что потерянная добрая половина тела вновь на месте, и о произошедшем ночью напоминают лишь следы крови под деревом и похожая на сброшенную змеей кожу пленка, висящая в основании сука, на котором он вырубился. "Какого, все таки, черта тут происходит?" — пронеслось в его голове и он, облокотившись о ствол дерева, начал разминать руки. "Почему я вообще жив? Что это была за тварь? Где я нахожусь? И вообще, кто я?" Его взгляд остановился на лучах солнца, пробивающихся сквозь крону дерева и он нахмурился. "Стоит признать, что ад существует и я именно там и нахожусь." Он поскреб когтем щеку. "Надо бы посмотреть, что творится вокруг, раз я все-таки сюда залез," и с этими мыслями выживший начал бодро вытягивать свое тело наверх, ловко цепляясь за ствол и выступы на нем. Причем бодрость, с которой данное действо происходило, удивила его, пожалуй, не меньше, чем факт исцеления от казалось бы смертельного ранения. Хватаясь более цепкими, чем у него были раньше, руками за бугрящуюся кору неизвестного ему дерева, он буквально за четверть минуты преодолел почти двадцать метров, что казалось чем то выходящим за грани человеческих возможностей.

Подобравшись к вершине кроны его временного убежища он наконец огляделся. Перед ним во все стороны раскинулось древесное море. От горизонта до горизонта, переливаясь сотней оттенков зелени, возвышались исполинские деревья, и на фоне некоторых из них его без малого тридцатиметровое пристанище казалось сущим карликом. Сами же исполины изрядно сужали наблюдаемую область, но чутье подсказывало, что за массивными кронами и стволами его ждал тот же бескрайний зеленый вал. Лес был величественным, и, чуждым. Взгляд периодически цеплялся за детали, казавшиеся странными — то группа огромных папоротниковых, подобных которым, выживший был уверен почти наверняка, на Земле не увидеть, то среди хаоса зеленых тонов мелькали алые вкрапления странных, будто бы переплетенных между собой, стволов, покрытых не менее яркими красными листьями, отдаленно напоминающими пальмовые. Незначительные, но добавляющие беспокойства детали, что про себя отметил парень. Через минуту осмотра обжигающие лучи солнца заставили его спрятаться под широкими листьями, тем более, что он опасался за светочувствительность его новообретенной кожи, казавшейся уязвимой для воздействия ультрафиолета, пускай никакого дискомфорта он и не почувствовал — просто стало жарко.

Понаблюдав за окрестностями ещё немного, он уже думал начать спуск, как его взгляд зацепился за геометрически правильные контуры в хаотическом месиве листьев. Он уцепился за, уже казавшиеся не столь прочными верхние ветви, подтянулся и вгляделся вдаль. Несмотря на то, что ровные края почти полностью скрывались от взгляда густой растительностью, он смог различить серую кладку, отдаленно напоминавшую грубо отесанные бетонные блоки. Сразу вспомнились пирамиды мезоамериканских индейцев, скрытые в джунглях, и припомнив нравы их строителей, выживший невольно поежился. "Если предположить, что я в прошлом, что маловероятно, так как не помню я четвероногих птиц в американских лесах, не хотелось бы стать жертвоприношением для дружелюбных ацтеков." Тем не менее, других ориентиров у него не было, и он, собравшись, решил хотя бы издали посмотреть, что это за постройки и кто в них обитает, если вообще обитает.

Спуск не занял много времени, на удивление быстро приноровившись цепляться когтями, выживший за минуту сумел спуститься на землю, и выбрав верное направление, осторожно направился в сторону построек, стараясь не заблудится и ориентируясь на проглядывающее сквозь кроны солнце.

Дневные джунглии оказались не менее опасными, чем их ночной аналог. То, что его не сожрали в первые же часы своего появления в этом месте иначе как чудом не назовешь. По-крайней мере сейчас, будучи готовым к нападению, если можно быть вообще к такому готовым человек, который ещё вчера жил в условиях, в которых на него вообще мало кто и при каких обстоятельствах мог напасть, он уже третий раз забирался на дерево, уходя от желающих им отобедать тварей. Первой стала такая же, как ночью, птица, выпрыгнувшая прямо перед ним через пятнадцать минут после начала движения по лесу. Выживший сразу же рванул в сторону и агрессивное животное немного промедлило, видимо не ожидая такой прыти от своего обеда, а потому настигло его только когда в зоне досягаемости её атаки осталась только одна нога, которую он не успел подтянуть. Щелчок клювом, и уже почти привычный всплеск боли возвестил о потере конечности. Как выяснилось секундой позднее, в подобных не самых тривиальных вещах первое впечатление — ошибочное, и птица лишь прокусила ногу до кости, а потому, когда животное попыталось сдернуть свою жертву вниз только неимоверное желание жить и вовремя нахлынувший адреналин помогли неудачливому древолазу удержаться на дереве, при этом он так сильно вцепился в ствол, что когти почти полностью вошли в кору, а во время рывка пальцы и кисть одной из рук покинули суставы, обжигая его еще одной волной боли. Справедливости ради, стоит отметить, что уже менее заметной, на фоне повреждений ноги.

Тем не менее, хищник не успокоился и в конечном итоге перекусил кость, довольствуясь лишь ступней и частью икры, в то время как его жертва быстро покинула опасную зону, и уселась на высоте пятнадцати метров над землей на широком суку. Рука с вырванными из суставов пальцами плохо подчинялось, но гораздо более неприятные ощущения доставляли спазмирующие на ней мышцы, которые, к удивлению неизвестного, вправляли их на свои места. За увлекательным уроком необычной анатомии он не сразу заметил, что его ступня уже отрасла и белела свежей новорожденной кожей. "Удобно", про себя отметил выживший, стараясь отогнать ворох вопросов до лучших времен. Он живой, и ему надо что то делать для того, что бы это состояние сохранялось как можно дольше. Невероятные способности к регенерации, тело рептилоида и прочие менее значимые вещи можно и нужно было игнорировать. Пока что.

Спускаться сразу он не стал, хищник, быстро расправившись с откусаной конечностью, некоторое время наблюдал за сбежавшей жертвой огромными немигающими глазами. Неподвижность зверя и пустота его взгляда пугали настолько, что даже находящийся в глубоком перманентном шоке человек не выдержал и залез еще на пять метров выше. Когда же птица скрылась выживший впервые обратил внимание на общий антураж джунглей — они дышали. Нет, птички не щебетали милые трели, не стрекотали кузнечики или что там должно стрекотать в нормальном лесу, но вокруг был разлит густой кисель слышимых на грани восприятия звуков, на которые он подсознательно обратил внимание ещё в самом начале. Вот хруст каких то короедов, вот шипение змеи или клекот какой-то птицы, вот вдали послышался ни то рык, ни то рёв, и снова пропал, открывая дорогу новой чреде звуков. Лес жил, но как то неправильно, будто угрожая потенциальному вторженцу, шепотом у самого уха, так, будто вот-вот почувствуешь на своей шее холодное лезвие ножа.

Неизвестный спустился спустя сорок минут. Несколько раз до этого он слышал шорох в кустах, и не желая рисковать откладывал спуск. Наконец, убедившись в относительной безопасности окружающего мира, поправив начавшую разваливаться набедренную повязку, чудом уцелевшую после ночного нападения и найденную им рядом с местом трапезы хищника, он соорудил себе из лежавшего на небольшой прогалине сухостоя посох, оборвав мелкие сучки и направился дальше.

Этот этап его пути прошел довольно спокойно: сверяясь с солнцем он двигался в сторону замеченных ранее построек, аккуратно выбирая дорогу при помощи посоха и обходя места, в которых было слишком громко, или напротив, слишком тихо. Тогда же он обнаружил, что слух его необычайно хорош, вернее, он никогда не мог так точно и с такого расстояния слышать отчетливые серии звуков, и примерно определять их источник. Вдвойне интересно это было ввиду того, что насколько он знал, отсутствие ушных раковин не самым лучшим образом сказывается на звуковосприятии. Тем не менее, слышал он прекрасно, и при желании мог бы ориентироваться исключительно на слух — по крайней мере возникало такое ощущение. Но посмотреть так же было на что. У земли почти сплошным ковром стелились папоротники самых разных цветов и размеров, начиная от похожих на газонную траву бурых карликов и заканчивая крупными темно-зелеными кустами в два-три человеческих роста. Среди всего многообразия периодически виднелись различные членистоногие — начиная с плотоядных личинок, которые повстречались ему раньше, и заканчивая огромными многоножками, длинной превышающими два метра. Последние были пусть и пугающими, но достаточно пассивными, потому как первая встреча такой твари с выжившим произошла в момент, когда он на нее наступил. Чудовищное сколопендроподобное существо не просто не стало нападать, но проворно скрылось в стволе поваленного дерева, так, что он даже не успел толком испугаться. Правда босая ступня мгновенно покрылась волдырями, которые, впрочем, почти сразу же отшелушились.

Тут то его атаковали во второй раз, причем сперва он даже не понял что произошло — где то на границе восприятия он увидел пронесшуюся тень, а потом понял, что левая рука падает на землю, а тело лишилось довольно важной своей части — плеча и части грудной клетки. Мозг возопил об опасности, ноги напряглись, готовые унести своего владельца подальше от неизвестного любителя поживиться свежим мясом, но среагировать на вторую атаку неизвестный не успел так же, более того, в отличии от первой он её даже не увидел — просто что то выдрало почти тридцать сантиметров плоти из его бока, в месте, где должна находится печень, причем ранение было сквозным, и можно сказать, идеально ровным. И только когда хищник атаковал в третий раз, метя в голову, он увидел нападавшего. Существо, а иначе это назвать было нельзя, было около двадцати пяти сантиметров в холке и почти метр в длину. Вместо головы виднелась огромная, лишенная привычных обывателю зубов пасть, а на спине блестели классические крылья мухи, но увеличенные в сотни раз. Но самым интересным, для какого-нибудь больного энтомолога, были ноги, являвшиеся смесью лап, увенчанных когтями и мощным ножек кузнечика. Именно работу последних и имел счастье пронаблюдать выживший , когда увидел её впервые, ринувшуюся к своему лицу. Увернуться от прыгающей заразы он не успел, но успел выкинуть вперед руку, закрывая голову от удара — это его и спасло.

Тварь прыгнула, вытянулась и раскрыла пасть, обнажив похожие на лезвия гребни вдоль её кромки. При этом, всё происходило так быстро, что осознать увиденное он смог только после того, как убившаяся о ровно срезанное собой же предплечье существо упало на землю. Тварь буквально насадила себя на обломок кости так вовремя выставленной руки, и это стало бы замечательным поводом для гордости, если бы не факт того, что погибшее нечто имело товарку, которая как раз и атаковала в первые два раза. Животина сидела, сокращая свое длинное тело и проталкивая те части организма выжившего, которые успела подрезать за два прыжка. Неизвестный же не стал испытывать судьбу и резво припустился к ближайшему дереву, откидывая палку и расталкивая заросли папоротника почти полностью отросшей рукой. Помесь мухи, пиявки и кузнечика преследовать его не стала, и уже наблюдая с дерева он увидел, как существо одним прыжком скрылось в противополоном от него направлении. И только он собрался спускаться, как десяток мелких жуков, которых он видел ранее и с личинками которых он, успел близко познакомиться, облепил труп второго плотоядного кузнечика. Да, эти твари были относительно безобидными, но отголоски боли потерянного плеча и куска живота до сих пор не прошли, и выживший решил отсидеться.

На то, чтобы сожрать проклятую тварь у плотоядных жуков ушло больше часа. Причем вслед за первым десятком прилетел второй, а первые жуки скрылись где то на востоке от трупа. "Там гнездо у них что ли?" подумал неизвестный, и пытаясь отвлечься, разглядывая окрестности, он поднялся на вершину своего убежища и сверился с направлением к руинам, подмечая, что сместился несколько левее намеченного маршрута.

Продолжение пути прошло на удивление гладко — довольно быстро нашелся брошенный в спешке посох, а оставшиеся несколько жуков не обратили внимания на ретировавшегося беглеца. Тем не менее, последнее нападение заставило ещё более осторожно относиться к окружающему лесу — несмотря на появившуюся способность выживать даже при летальных для обычного человека повреждениях, становиться чьим то обедом очень не хотелось. Джунгли неохотно пропускали незваного гостя: то на пути вырастала стена из опасных даже на первый взгляд лиан, то посреди довольно широкой просеки путник натыкался на завал гигантских деревьев, и на обход подобных препятствий уходила масса времени. При этом вокруг появлялась разная живность, степень опасности которой проверять любому адекватному человеку очень бы не хотелось. Вообще, за время пребывания в этом пугающем и жестоком месте выживший успел разглядеть самых разных необычных существ: это были и гигантские насекомые, вроде многоножек виденных ранее, и мелкие юркие рептилии, выныривающие из под стволов поваленных деревьев и стремительно исчезающих в подлеске, были и похожие на птиц пернатые существа с мордой ящерицы, периодически перелетающие с ветки на ветку. К счастью, по большей части на самого вторженца никто внимания не обращал, что вселило некую уверенность в завтрашнем дне.

Но несмотря на окружающую экзотику расслабиться, или хотя бы просто успокоится не получалось, а потому неизвестный то и дело дергался или вообще начинал бегство к очередному надземному укрытию при появлении мало мальски крупных тварей, что вероятно спасало его.

По ощущениям, примерно через два часа лавирования в сложном лабиринте тропического леса выживший услышал протяжный писк, звучавший столь неприятно и пронзительно, что и без того дерганый путник буквально рухнул на землю, почти полностью скрывшись в зарослях папоротников. Дальнейшие события для него происходили будто в замедленной съемке: в месте, где всего долю секунды до этого находилось его тело промелькнуло нечто, напоминающее боло, и сразу вслед за этим неприятный звук повторился и из дальних зарослей выскочили они.

Эти существа, будучи вполне себе гуманоидного происхождения, на людей походили в куда меньшей степени, чем высшие приматы: ростом выше двух с половиной метров, обмотанные, будто мумии, тканью напоминающей бинты и каким то местным аналогом одежды, они походили на некую карикатурную зарисовку эволюционировавших в прямоходящих гуманоидов птиц. Лица, несколько вытянутые и сплющенные, венчал приплюснутый, но все-же узнаваемый клюв, широко посаженные крупные глаза рыжели яркой радужкой, а вокруг синеющего овала кожи всё было покрыто такими же сине-зелеными волосами, в которых отчетливо угадывались перья. Эти же перья покрывали и все остальное, крупное и переливающееся тугими мускулами тело, видневшееся из под оригинальной одежды, на груди светлея до почти белого цвета.

Для того, чтобы заметить увернувшуюся жертву им понадобилось меньше трех секунд и выживший едва успел вскочить, как в место, где он только лежал ввился еще один боло, представлявший из себя два мешка связанных веревкой около метра длиной. Ещё не успев как следует обдумать дальнейшие действия он обнаружил себя резво бегущим к раскидистому дереву диаметром в основании ствола около четырех метров. Быстрыми, отточенными движениями он оттолкнулся и вцепился в ближайший к земле сук, подтянулся на одной руке, и хватаясь второй за неровности ствола, перекинул себя через основание ветви, скрывшись из виду преследователей. Как оказалось — весьма вовремя, ведь ещё через мгновение в ствол с ужасающей силой врезался третий снаряд, больно отскочив в ногу, на что наш герой, впрочем, почти не обратил внимания. Времени раздумывать кто это, на сколько они разумны и можно ли с ними объясниться не было и беглец полез выше, а когда трое преследователей подошли к дереву он уже почти не видел скрывающуюся за ветвями землю. Спрятавшись в переплетении суков и листьев, он замер, внимательно разглядывая происходящее на земле. После короткого общения, представлявшего из себя пощелкивание на частотах, близких к тому, что он слышал перед нападением, трое птицелюдов отошли, давая дорогу четвертому, до этого скрытому от взгляда беглеца. Внешне он почти не отличался от своих приятелей, разве что одежда была украшена какими-то символами, хотя заметить это с такого расстояния было почти невозможно. Неизвестный властно указал куда то за пределы видимости выжившего, а потом посмотрел наверх прямо в глаза скрывающейся жертве. Сложно сказать наверняка, случайность это, или же охотник был так ловок, что мгновенно определил местоположение своей добычи, но легкость, с которой он обнаружил неизвестного пугала, хотя стоит отдать последнему должное — взгляда он не отвел. Через мгновение, почти сразу после пересечения взоров двух противников, воздух вокруг птицелюда задрожал, будто действие происходило не в гуще леса, а над поверхностью раскаленной пустыни, а сам охотник исчез, оставив после себя лишь взрыхленый грунт. То, что тварь прыгнула прямо к нему, преодолев несколько десятков разделяющих их метров за тысячные доли секунды выживший понял уже после того, как ударная волна разметала вставшие на пути чудовищного существа ветви, а мощная рука буквально сдернула его самого со своего укрытия, хорошенько тряхнув о ствол. От удара парень едва не потерял сознание, но сразу же пришел в себя и вцепился в руку, державшую его за горло стальной хваткой. Но предпринять что то для своего освобождения он так и не успел, весь обзор заслонили огромные желтые глаза на птичьем, зеленоватом и покрытым перьями лице, а потом широким одеялом мир накрыла темнота.

Глава 2. Взгляд сверху.

Кастожу Азал не был глупцом, хотя, порой, глядя в отполированную медную поверхность зеркала, он в этом сомневался. И сейчас был один из подобных моментов, хотя поводов для приступа самокопания было немного. Недавний разговор с Вици прошел лучше, чем он ожидал. Член Курии не давил на своего слугу, не приказывал и не требовал явных убытков со стороны Кастожу. И именно это заставляло Азала сомневаться в своих интеллектуальных способностях — он не мог понять, зачем Теократии, имеющей мощнейшую армию на континенте, нужны эти самоубийственные отряды рабов, что уже почти полгода запрашивает высшее военное руководство.

Общество Первых детей Создателей стояло на семнадцати Храмовых стаях — тех, кто первыми стали служить Их воле. В эти стаи входили сотни выводков и они могли поспорить по могуществу с отдельными квази государствами, но главное — право высшего служения с рождения было только у них. В отдельных случаях высшие чины Сети — армии Теократии вне Храма, могли удостоится чести преображения, но вместе с тем они отказывались от своего выводка и Стаи, становясь ченом одной из семнадцати стай служителей. Стать членом Тхиксии — управляющей ветви всей Теократии, могли лишь чистокровные дети Храмовых стай, и обучались они с самого рождения, имея право преображения и волю управлять низшими Стаями, если это не пересекалось с волей более влиятельных членов Тхиксии. Фактически, весь административный аппарат Теократии первых состоял из членов этой ветви Храма, и лишь в отдельных аспектах пересекался с волей Культа Создателей и Масе Храма. Более того, чисто технически любой член Храмовой стаи был религиозным служителем, с той разницей, что Тхиксия управляла низшими хирихиа от имени Создателей, Культ нес Их слово в мир, а Масе — защищали Их интересы клинком и копьем. Над тремя же ветвями Храма стояла Курия — голос Создателей, куда попадали только самые выдающиеся преображенные из всех Их слуг.

Постояв ещё мгновение у ритуального полотна драгоценного металла, служитель второго двора — высокий, подтянутый хирихиа, покрытый изумрудными перьями со светлым синим переливом ближе к хохолку, воззвал к славе Создателей и направился на широкий балкон, опоясывающий его башню. Азал из-за статуса мог позволить себе роскошь в виде собственной башни-пристройки в одном из комплексов внутреннего улья Сидаже Бранка, Белого города, крупнейшего из городов на севере теократии Первых. Фактически, являясь столицей северного региона, мегаполис претендовал на звание самого влиятельного из трех равных городов — Вале Морто, окруженного испорченными лесами на востоке, земледельческого Рока Фрио на юге, и самого Сидаже Бранка здесь, на севере, вдали от областей смерти и варваров гор.

Однако, теперь всё могло измениться, ведь ранее самый спокойный, север теократии стал ближе всего к фронту внезапно вспыхнувшей большой войны. Больше всего Кастожу Азала раздражало то, с кем эта война началась, потому, что если племена юго-западных гор воспринимались более-менее серьезно из-за количества и невозможности организации масштабного вторжения в те области, то малочисленные жители великого плоскогорья всегда считались незначительной, даже несущественной силой, годной лишь для тяжелой работы под городами или на шахтах, или на заклание на алтарях создателей.

Тем не менее, тупые мутанты смогли организоваться и собрать серьезное войско, да такое, что смело малые города гладкокожих у границы с теократией всего за несколько недель, и даже вскрыло две крепости хирихиа за первый месяц войны. Конечно, стремительная атака сошла на нет, а когда подтянулись регулярные войска и преображенные, продвижение армии противника почти удалось остановить. И ключевое тут было "почти". Постепенно, когда к авангарду мутантов присоединились основные части, стало понятно, что силами северного региона, даже мобилизовав всех служителей войны из преображенных, остановить орду так называемого Улья не удастся. Более того, несколько сражений уже было проиграно, и войска теократии потихоньку отступали, уступая первобытной ярости слуг дворадо, самого влиятельного из народов плоскогорья, мерзких, живущих под землей и не чурающихся плотью разумных, существ, которые, в отличии от гладкокожих, хирихиа или живущих за туманом не были детьми создателей, а возникли случайно во времена Великой войны. "Мы все, в той, или иной степени, её дети" напомнил себе, прервавший тяжелые размышления Азал.

На улице было как обычно тепло, солнце приятно грело не скрытые под плотными жреческими одеждами участки кожи, и лишь случайные москиты, пробившиеся сквозь дым курильных горшков норовили присосаться к коже, но служитель не обращал на них внимания и облокотившись о каменный поручень, стал всматриваться в верхние ярусы внутреннего улья.

Города хирихиа строились как многоуровневая система блочных конструкций, объединенных в единую сеть. Первоначально, сразу после Великой войны, это было необходимо для защиты от реликтов Создателей и их Врагов. Магия тех, кто разрывал планету и сами звезды более десяти тысяч лет назад ещё долго питала устройства и существ, созданных лишь с целью убивать, правда записей о тех диких временах почти не осталось даже у Тхиксии Храма. Со временем, когда Первые расчистили эти земли и обжились, необходимость в подобной застройке отпала, но конструкционно она была достаточно эффективна, и потому поселения продолжили строить как и раньше, с той лишь разницей, что над массивными каменными бункерами стали возвышаться величественные башни, а плоские крыши стали верхними уровнями городов, оставив смрад и темноту нижних лабиринтов для низших слоев общества и рабов.

Впрочем, Азала мало волновала судьба неудачников с нижних ярусов, он служил славе Создателей, а они — лишь самые жалкие среди их рабов. Он разглядывал улицы под своей башней, наблюдая за суетой верхнего города — в основном торговцами и их клиентами, готовыми заплатить за товары. На улицах текла река из низших служителей Тхиксии и обеспеченных хирихия рядовых Стай, то и дело через шум толпы слышались песнопения служителей Культа, восхваляющих Создателей, а через треть оборота светила начнется Среднее служение, когда все хирихиа будут славить мудрость своих господ, а между ними будут ходить тальбы, раскачивая кадилами с благовониями. В завершении воззвания Создателям кто-то из служителей ритуальным ножом вскроет жертву — преступника хирихиа, или раба. Конечно, ежедневные служения меркли на фоне праздников Преподнесения, когда опустошались ямы рабов храмовых семей, и в жертву приносились тысячи невольников, а гимны Создателей распевались весь день и всю ночь. Но до ближайшего великого служения оставалось ещё больше двух месяцев.

Прямо у подножья противоположной башни-пристройки, где жил Кастожу Рахту со своим выводком — по мнению Азала, ленивый и неграмотный подхалим, каким то чудом вхожий в ближний круг одного из членов Курии Преображенных, стояла пятерка воинов разговаривая с Капитолу Вигором, управителем Второго яруса. Вигор был не самой влиятельной персоной в Сидаже Бранка, но под его управлением находился целый ярус, пускай лишь второй, а потому Кастожу внимательно всмотрелся в происходящее, пытаясь уловить суть разговора. Управитель выглядел недовольным и активно жестикулировал руками, отчего на его грузном, что было нехарактерно для хирихиа, теле позвякивали медные пластинки. Командир пятерки, судя по всему, обычный воин не из жреческих стай, пытался что-то объяснить разбушевавшемуся толстяку, но выходило у него не очень и вскоре управитель властно указал куда то на восток и воины ушли, раболепно понурив головы. В это же время, стоявший вне зоны видимости Азала, вышел начальник охраны Капитолу второго яруса, о чем то коротко с ним перекинулся и оба они исчезли за углом малого столпа.

"Занятно", — пронеслось в голове служителя, — "неужели опять у этого жирдяя требуют рабов?" Недавно с нижних ярусов начали собирать и обучать рабов для войны, и именно по этой причине Вици Энтура вызывал к себе Азала для инструктажа по вопросам взаимодействия армии и администрации Сидаже Бранка. Тем не менее, Азал отметил про себя этот случай, решив наведаться на второй ярус и выяснить что к чему, возможно ненавязчиво подтолкнув толстяка к сотрудничеству. В конце концов, он отвечал за все ямы рабов в городе — должность, конечно так себе, но давала ряд преимуществ в общении с влиятельными хирихиа города, и позволяла направлять неверных на служение Создателям, даже если сами направляемые этого не очень хотели.

Как боевые подразделения, рабы были не эффективны, и один молодой преображенный был по меньшей мере равен тысяче плохо обученных, недисциплинированных и плохо оснащенных бедолаг. Однако, боевой эффективности от них и не требовалось.

Катина Царенг служил в регулярной Сети теократии уже пятнадцать лет и для не входящего в Храм хирихиа он продвинулся довольно далеко. Служба в Сидаже Бранка до недавнего времени была гораздо спокойнее, чем на юге и тем более востоке теократии Первых, и пускай в бою звено получить гораздо быстрее, старший цепи не жаловался. И вот к ним пришла война. Суровая и не такая победоносная, как рассказывают жрецы Культа, о чем говорили тысячи раненных, пребывающих на лечение в город. Его цепь назначили на управление полигоном для рабов, и он, фактически, занял командирское место, соответствующее по меньшей мере плети или даже руке*, что являлось умопомрачительным карьерным ростом, пусть официально новое звено он пока и не получил.

Среди стай вне Храма каждый десятый птенец мужского пола попадает в военную структуру Теократии, называющуюся Сеть. Сеть — это основная часть войск Теократии, и единственное место, в котором член не Храмовой семьи может быть допущен к преображению, однако, это ещё и жесткая дисциплина, вместе с постоянным риском быть убитым во время схваток с дикарями. Система управления регулярной армией Теократии Первых формировалась более тысячелетия на основе бесчисленных проб и ошибок. Итогом этой длительной и кровавой эволюции стала система, строящаяся на звеньях, как базовых единицах из пяти Лахам — рядовых бойцов и управляемая Рабта — командиром звена. Цепь, возглавляемая Катина, включает в себя пятнадцать звеньев, и входит в плеть из восьми цепей. Пьяга, управляющий плетью, подчиняется Идейну — командиру руки, в состав которой может входить от двух, до шести плетей. Рука же управляется преображенным Лодэ — высшим командным чином в армии хирихиа и единственной ниточкой между низшими Семьями и возможностью преображения. Лодэ возглавляет до до десяти рук, составляющих полноценную армию.

Под началом Церенга была его собственная цепь, три цепи регулярной армии, руководили которыми другие Катина, впрочем, подчинявшиеся Царенгу и переданные для контроля над невольниками и еще двенадцать цепей рабов. Номинально, в его подчинении было ещё двое преображенных, но в реальности же руководить преображенными не принадлежа к ним сам, мог только представитель верхних чинов Тхиксии Храма, вроде Кастожу или Капитолу, а потому Царенг особо себе не льстил, понимая реальный расклад. Благо, служители Культа не особо интересовались его делами и он мог спокойно руководить подготовкой цепей рабов для фронта, исправно отправляя тех, кто прошел тридцатидневный курс и получил оснащение дабы защищать интересы Создателей. Настоящей же головной болью для командира стали управляющие первых двух ярусов, которые даже не смотря на прямой приказ самого Вици Энтура — номинального главы Сидаже Бранка и уважаемого члена Курии, пытались саботировать набор новобранцев, в основном, подсовывая еле живых рабов из Ям. Сегодня же его жирное преосвятейшество Вигор, да сомнёт его воля Создателей, вообще сообщил, что на его ярусе больше нет рабов для мобилизации и отказал сначала посыльному, а потом наорал на самого Царенга, вынуждая его обращаться к преображенным за поддержкой.

Теперь же он, в сопровождении своего личного звена и одного из преображенных уже второй раз шел от полигона к городу, в этот раз намереваясь добиться по меньшей мере сотни рабов от скупердяя со второго яруса.

Никтельму Тиг, преображенный, что отправился с ним, всю дорогу молчал и цепь в очередной раз покосился на служителя Культа. Те, кто прошел ритуал в одном из трех Кругов Преображения теократии внешне почти не изменялись. Тиг был похож на заурядного хирихиа из Храмовой семьи — высокий, худой, покрытый лазурного цвета перьями на белой коже, он выделялся лишь некой деформированностью клюва, результатом детской травмы, как предположил Царенг. В остальном он был совершенно обычен, но только для того, кто не знал на что смотреть. И уж Катина прекрасно знал. Он вгляделся в движения преображенного и почти сразу уловил в них некую расплывчатость. Выглядело это так, будто на границе его тела иногда возникал расфокус, отчего казалось, будто служитель Храма двоится. Эффект этот был настолько незначителен, что если не присматриваться, то просто не увидишь его.

Царенг не понимал, почему преображенные получались такими, и верил, что известно это лишь Создателям. Он знал лишь то, что было известно всем — они получают частичку Их сил, ради которых Они и создали Первых, благодаря чему не стареют, могут быть так быстры, что их становится невозможно увидеть, а навредить им практически невозможно. Да, ходят слухи, что они способны творить всякое волшебство, создавать своих двойников, проходить сквозь твердые объекты, читать мысли и много чего ещё, но цепь не особо верил этому, по-крайней мере, в его выводке лично такие чудеса никто не видел, а доверять городским болтунам — последнее дело. Самое же главное, это то, что преображенные были ближе всего к Создателям. Пройти преображение — получить часть Их благодати, а выжить после этого — значит преодолеть Их испытание.

Тем временем ровная череда полей засеянных росом — самой распространенной в Теократии культурой, сменилась на лачуги внешних кварталов — деревянных домов сложенных из листов, которые вырезались из огромных стволов каменного дерева. Крытые специально высушенными и вымоченными в масле листьями огромных папоротников, они были обиталищем выводков бедных Стай, у которых не хватило денег на башню во внутреннем городе, но которые не желали делить нижние ярусы с рабами. В основном это были обычные хирихиа, занимавшиеся фермерством или животноводством, но не состоящие на службе у Храмовых стай. Каждый раз, когда кто-то из прохожих натыкался на отряд Царенга, происходил ритуальный поклон — никто не мог скрыть своего благоговения перед преображенным. Так, подходя к воротам третьего яруса, их процессия приближалась к внутреннему городу.

Для того, чтобы добраться до второго яруса, Кастожу Азалу потребовалось меньше часа. Сперва он сообщил Гелитатемпир Дануру — начальнику своей охраны, о необходимости спуска на нижний ярус, поменял свои внутренние одеяния на скромный, но в то же время подчеркивающий его статус наряд, украшенный медными пластинами, закрепил золотое око создателей на диадему Кастожу и в сопровождении десяти вататемпир во главе с Дануром отправился к большим лестницам.

Выводок Азала имел свой собственный выход к транспортным тоннелям, а потому толкаться с многочисленными прохожими им не пришлось. На лестнице, правда, ему встречались идущие по своим делам кареи и расы — исследователи, что собирают реликты Создателей, восстанавливая Их знания и мелкие бюрократы, но они почтительно расступались лишь завидев кастожу. На сходе третьего яруса он встретился с Капатетемпир Олуром — стражем самого Вици, но они лишь уважительно кивнули друг другу и направились каждый в свою сторону.

Поэтому, через небольшой промежуток времени, пройдя по внутренним переходам, предназначенным для служителей Храма, Азал встретился с Вигором, найдя его на сходнях одной из ям рабов. Капитолу отчитывал своего подчиненного — судя по походной одежде и креплениям для боло — конечно же пустым, охотника за рабами. Как выяснилось чуть позже, сразу же после приветствия Кастожу владетелем второго яруса, глава восточной экспедиции мало того, что задержался на две недели, так ещё и привел на шестую часть меньше рабов, чем было запланировано.

-Ты ещё ответишь за то, что ямы пустеют быстрее, чем я их успеваю заполнять, — Вигор потряс массивной рукой перед носом воина, не смевшего поднять взгляд перед своим господином, — простите мою грубость перед вашим лицом, Кастожу, но этот червяк оправдывается тем, что из-за войны стало сложнее найти дикарей! И это несмотря на то, что их экспедицию сопровождал преображенный, да не абы кто, а сам Саммейх Занву!

Азал нахмурился, но комментировать новость о том, что в сопровождении мелкой экспедиции участвует Саммейх не стал, эти служители Культа сами выбирают свой путь, а потому глупо критиковать их. Сам же Кастожу думал пройти преображение ещё будучи Расом, но решил не спешить идти в круг — уж слишком велика была смертность среди преображаемых, чтобы так безрассудно рисковать собой. В конце концов, Азал верил, что может послужить Создателям иначе, конечно же, пока не придет его время.

-Ну что вы, Капитолу, не стоит так ругать смиренного слугу Создателей, те рабы, которых им удалось захватить принесут пользу всем. И вам, и, конечно же, мне, — Азал ухмыльнулся своей мысли, — в конце концов, нам представилась прекрасная возможность пополнить ряды нашей доблестной армии без ущерба для уже существующего шаткого баланса.

Вигор нахмурился, но продолжать бранить своего подчиненного не стал. Тот же ещё раз низко склонился, и спросив разрешения, удалился под тяжелыми взглядами охраны обоих служителей. Основной деятельностью капитолу первого и второго ярусов были поимка и обучение рабов. Каждый год отправлялись десятки экспедиций во все доступные направления, и приводили они десятки тысяч рабов. Большая их часть продавалась богатым не храмовым стаям для работах в шахтах, на полях или крупных стройках. Эти стаи, в свою очередь подчинялись одной из храмовых стай, составляя основу их экономического процветания, а потому при перебоях с поставками невольников на Вигора обрушивался шквал недовольства — прежде всего от вышестоящего начальства, которое и занималось их распределением. Впрочем, сам Вигор страдал не меньше, ибо получал изрядную долю со всех сделок с его рабами, а так же мог рассчитывать на расположение Культа за дары к праздникам или поставку рабов в Дома плоти или Бойцовские ямы. Непосредственным же руководителем Капитолу первого и второго ярусов в Сидаже Бранка был Кастожу Азал.

-Не очень понимаю, почему ты так добр, Азал, — в отсутствии посторонних Вигор мог позволить себе не соблюдать всех формальностей, — ты может быть запамятовал, но основную долю с продажи всех рабов получаешь именно ты. А я, мало того, что отдал уже полторы тысячи единиц товара за спасибо, так ещё и этот олух привел каких-то полудохлых инвалидов. Меньше десятка рабов для Культа, Кастожу, меньше десятка!

-Не кипятись, Капитолу, — Азал чуть повысил голос на более низком, чем у него звании, что сразу же охладило пыл его подчиненного, — мы получим свои деньги в полном объеме. Да, пришлось ужать продажи для низших семей, Культ в любом случае получит своё, но Вици лично пообещал компенсировать военные расходы. Уж не знаю как, но цепи рабов оправдали себя, и Курия, а в частности, военный совет, доволен нами, — управляющий распрямил плечи и взглянул вглубь коридора, откуда послышались какие то голоса. Там его охрана остановила отряд солдат, возглавлял который Катина Церенг — начальник тренировочного полигона рабов, — так что сейчас ты встретишь наших гостей и отдашь им то, что они просят. Из свежей партии, в качестве которой ты так сомневаешься.

Капитолу ухмыльнулся проследив за взглядом старшего жреца, сразу было понятно, что Азал не просто так отдает свои доходы, и Вици пообещал главному надсмотрщику что-то более ценное, чем оплата накладных расходов. Хотя, Капитолу был доволен и тем, что не приходится отказываться от всех доходов разом.

Тем временем, получив одобрение старшего среди жрецов, охрана пропустила Катину, которого сопровождал Никтельму, державшийся, как и подобает служителю Культа, молчаливо и отрешенно.

-Да снизойдет на вас милость Создателей, — Церенг совершил ритуальный поклон, скрестив руки на груди и глядя в пол — смотреть на высших служителей Тхиксии было запрещено до тех пор, пока они сами к тебе не обратятся, — я пришел обсудить незавершенное дело.

После этих слов Вигор слегка скривился, но оставил слово за тем, кто считался главным в этой ситуации, а именно Азалом.

-Осеняю тебя их благодатью, — Кастожу слегка склонил голову, приветствуя стоящего рядом преображенного, — Катина, хм, если мне не изменяет память, Церенг, ты посетил второй ярус ради встречи с Капитолу Вигором?

Катина поднял взгляд и утвердительно кивнул:

-Да, Кастожу, прошу соизволения обратиться к нему, — и получив утвердительный кивок повернулся к Вигору, — Капитолу, продолжая наш разговор я смею настаивать...

-Довольно, — Вигор поднял руку, останавливая цепь от дальнейшего словоизлияния, — ты получишь своих рабов в требуемом объеме. Я готов отдать тебе четыре пятых от того, что привела мне сегодня экспедиция.

Церенг, если и был смущен столь податливым поведением Капитолу, вида не показал. Напротив, повернувшись к Никтельму, молчавшему всё это время он коротко кивнул, и низко поклонился Вигору:

-Я благодарю вас за понимание, Капитолу. Эти рабы будут верно служить цели Создателей, — цепь ещё раз поклонился, — позвольте заняться их сопровождением?

Вигор лишь едва качнул головой и солдат, мгновенно развернувшись, ушел к своим воинам раздавать указания по решению вопроса сопровождения. "Этот выкидыш Хир-ибила слишком наглый для того, чья Стая не достойна целовать даже сапоги слуг Храма." Но развить мысль хирихиа так и не успел, так как Азал, весело прищурившись, прошипел ему:

-Иди лучше проследи, чтобы он забрал товар,..надлежащего качества.

Ещё один удар сердца, и Кастожу жестом просигнализировал своей охране, что они уходят.

Рабы были действительно не в лучшем состоянии. Вигор подозревал, что номинальный глава экспедиции Литвасал Эзу лукавил по-поводу их качества, занижая его, но в данном случае всё оказалось ровно так, как описывал ловец — рабы были мутантами, причем явно не с плоскогорья, большинство из них были измождены переходом, а мутации относились к общему типу, что делало их бесполезными для продажи в бойцовские ямы. Гладкокожих, или хотя бы мутантов с редким типом изменений соответствующих требованиям Домов Плоти со слов главы охотников и вовсе не было. В какой то момент он даже порадовался, что проклятый цепь получит столь убогий товар — несмотря на заверения Азала, Капитолу не верил, что от этих рабов в бою может быть какой-то толк. Скорее всего, Военный совет Курии побалуется с очередным нововведением одного из Капетраст, а после натравит на обезумевших от безнаказанности варваров с плоскогорья несколько десятков гвератранста, которые в свою очередь размажут армию дикарей за считанные часы. Пусть среди воинов Храма было не так много преображенных такого уровня, но любой, кто видел их в бою никогда не стал бы сомневаться в их возможностях.

Мутанты были расставлены в семнадцать шеренг в зале продажи, по десять особей в большей части из них, руки и ноги были надежно связаны плетеными канатами, причем не только между собой но и между стоящим в шеренге товаром, что наряду с многочисленной охраной, позволяло Капитолу чувствовать себя в безопасности. Но главным гарантом его спокойствия являлся идущий рядом с ним хирикиа, которым был никто иной, как сопровождавший экспедицию Семмейх Занву. В отличии от большинства служителей Культа Занву был разговорчив и доброжелателен, хотя и традиционно для представителей его профессии, религиозен. Высокий, светлокожий, но особенно выделяли его огромные желтые глаза, казавшиеся сверхъестественно глубокими и Вигор постоянно ловил себя на мысли, что каждый раз как их взгляды пересекались он будто на мгновение цепенел, проваливаясь в ступор.

-Милостью Создателей, мы собрали большую часть этих существ напав всего на два логова, — Семмейх комментировал запомнившихся ему рабов и обрисовывал общий ход экспедиции, — но нескольких удалось отловить, когда мы шли назад к пределам Теократии.

-Что задержало вас? — Вигор старался спрашивать вежливо, но его недовольство не осталось незамеченным.

-О, уважаемый Капитолу, — служитель Культа благожелательно улыбнулся, — вы напрасно так ругали вашего охотника! Да, Литвасал говорил, что вы недовольны, да я и сам вижу, что в этот раз мутанты не лучшей пробы. Но, — преображенный на секунду остановился, вглядываясь в очередного раба, — вы должны понимать, сейчас, когда началась война, эти трусливые твари уходят вглубь своих территорий, в места, которые недоступны для скромных экспедиционных сил. Наш отряд много раз натыкался на покинутые поселения, и нам очень повезло, что всё-таки часть пойманных нами существ оказалась весьма ценными, трое из них даже с Боевым типом мутации.

На этих словах Семмейх кивнул в сторону одного из мутантов, который на голову возвышался над своими собратьями, а руки его были прикреплены к канату, ведущему не к другому товару, а к кольцам, торчащим из плит пола. Массивное, уродливое существо, как и все мутанты, и насуплено смотрело по сторонам свими маленькими белесыми глазками. Периодически, будто проверяя на прочность, мутант натягивал связывающие его канаты, и в этот момент из под светло-серой, обильно покрытой небольшими наростами, кожи проступали бугры мышц.

-Ну этот вполне неплох, — удовлетворенно кивнул Вигор, — а второй, как я понимаю — тот четырехрукий уродец?

Капитолу указал в сторону стоящего в другом ряду мутанта, который также был прикован к металлическим кольцам. У него действительно было четыре руки, в этот момент связанные между собой.

-Да, это второй. А вон третий, и он особенно хорош, — служитель Культа взглядом указал на сгорбившегося в причудливой позе мутанта с изогнутым дугой позвоночником и явно гипертрофированными мышцами рук, — тварь почти сбежала от нас, удивительно, насколько сильными могут быть некоторые из них. Ещё есть двое с редкими мутациями, но, — Занву недовольно поморщился, — Создатели знают, они совершенно бесполезны для торговли.

-Вы преувеличиваете, Семмейх, я уверен, — криво усмехнулся Вигор, — редкие мутации особо в цене!

-Не в этот раз, да простят меня Создатели, Капитолу. Но вы можете убедиться самостоятельно.

После этих слов Занву тронулся с места и направился к первой шеренге, уверенно проходя мимо прочих рабов. Вигор поспешил за ним, продолжая рассматривать товар. Несмотря на то, что ему сразу сообщили о наличии двух мутантов с редкой мутацией, лично посмотреть на них ему пока не довелось.

Тем временем Семмейх подошел к одной из мутанток, которую до этого Вигор видел лишь со спины. Существо было облачено в лохмотья, в которые превратилась бывшая ранее, по меркам дикарей, роскошной одежда, сделанная из сшитых между собой шкур какого-то зверька из мертвых лесов, а на теле во множестве виднелись следы от ударов. В отличии от большинства других мутантов на ней не было уродливых наростов, кожа была чистой, как у гладкокожих, но как и у всех её собратьев — серого цвета. "Чтобы не говорил Занву, она уйдет в любой из домов плоти за хорошую цену." — подумал Капитолу.

-Вы лукавили Семмейх, она — отличный дар Культу.

Занву кивнул, но возразил:

-Я тоже так подумал, но оказалось, что у неё случаются припадки, — Вигор вопросительно посмотрел на служителя, — неконтролируемые выбросы проклятых Создателями энергий. Такое случается среди их шаманов, обладающих силой, но очень не часто, — желтые блюдца его огромных глаз неотрывно следили за каждым движением мутантки, — почти выжгла двух наших катэров, пока мне не удалось её обезвредить в первый раз. После было несколько приступов, но уже не опасных. Делает это неосознанно, контролировать не может — я проверил лично, так что я настаиваю на неиспользовании её, как товара для верных слуг Создателей, — он задумчиво глянул на Капитолу, — если вам интересно, один из катэров скончался в пути.

-Да примут Создатели раба их, — Вигор почти не изменился в лице, но сквозь маску сочувствия просвечивалось разочарование от упущенной выгоды. Один раб с редкой мутацией стоил сотен, а порой и тысяч обычных рабов. Если мусор, который экспедиции приводили по пятнадцать-двадцать раз за сезон жалеть не стоило, то боевые и тем более редкие мутации пользовались на рынке сумасшедшим спросом даже вне Культа — Храмовые семьи покупали их для боев в ямах или личного пользования. Многие даже пытались выводить таких мутантов, спаривая особи с удачными мутациями, но в большинстве случаев это не приносило должного результата, — а что со вторым?

-Второго мы поймали уже в Теократии, лазил по деревьям как грязная ксадина. Выглядит для мутанта довольно необычно, — Семмейх говорил о рабе, что стоял правее нестабильной мутантки, низком, бледнокожем существе с нижними лапами как у хирихиа, безучастно смотревшем по сторонам, — находка казалась уникальной, но, очевидно, его разум поврежден. Он не понимает языка разумных, не обучаем, а его сознание — мешанина абсурда, я не смог ничего понять из его бессвязных мыслей.

-Ну может быть стоит его использовать для домов плоти? — Вигор понимал, что с такой отталкивающей даже по меркам мутантов внешностью ценность твари будет минимальной, а в ямах и без того хватает подобного мусора.

-Не думаю, что кого-то заинтересует необучаемое мясо, — Занву посмотрел на Капитолу, — я бы устранил его ещё как только узнал о дефекте его разума, но Создатели видят, для того, чтобы беречь жизни наших воинов на поле боя этот кусок мяса вполне сгодится. Мутантку же стоит отдать на жертвенник, хотя она и не полноценный шаман, мне кажется, Создатели примут её жизнь в качестве нашего дара.

-Я слышал, что на фронте мутанты мрут словно мухи, Семмейх, не думаю, что она успеет навредить воинам Создателей.

-Решайте сами, Капитолу, это ваши рабы и ваша ответственность, — служитель Культа дал понять, что разговор окончен и направился к выходу из помещения. -Конечно, — Вигор про себя усмехнулся, ведь было бы очень забавно, если бы в своём припадке не доставшаяся ему редкая мутантка убила бы так раздражающего Капитолу Катина Церенга.

Глава 3. Раб

Очнувшись, неизвестный обнаружил себя со связанными руками посреди лагеря странных существ. В целом, их можно было разделить на птиц и не птиц, и по этому же критерию классифицировать как пленителей и пленников. Те, кто схватил его, а достоверно определить он мог только то чудовище, что сдернуло его с ветки, несколько раз подходили и пытались чего-то от него добиться, но каждый раз, натыкаясь на языковую пропасть уходили ни с чем. Единожды за время этой стоянки ему дали какую-то кашу в деревянной тарелке, но есть он её не стал, так как голода не чувствовал, а потому аккуратно вылил содержимое под куст. Перед самым отправлением ему дали тряпки, очевидно играющие у местных роль одежды, и потому парень смог заменить свою нелепую набедренную повязку на что-то более походящее на штаны.

Всех пленников, которые впрочем чуть более походили на людей, правда каких то искаженных и уродливых, связали канатами в колонны по несколько десятков и так началось его путешествие в этой странной процессии. Несколько раз к нему обращались плененные существа, но понять их он также не мог. Темп их перемещения был довольно высоким, и неизвестный только и успевал разглядывать сменяющие друг друга леса и поля, поросшие растениями, отдаленно напоминающими пшеницу. В полях работали в основном едва одетые птицелюды, но иногда встречались такие же существа, как пленники в их процессии. Усталости выживший не чувствовал, как не ощущал и чувства голода. Единственный раз, когда он почувствовал серьезный дискомфорт за несколько дней пути, это когда то существо, что поймало его, отвело пленника в сторону и несколько десятков секунд всматривалось в его глаза. После этого у него несколько часов болела голова, но вскоре прошло и это. Мысли о побеге, посещавшие его в первые дни отпали как только он увидел скорую расправу над одним из освободившихся от пут и пытавшемся сбежать существом. Перед этим их всех подняли и выставили так, чтобы публичную казнь было отчетливо видно любому присутствующему. При этом один из птицелюдов — крупный и одетый в кожаную рубаху, судя по всему заменяющую местным доспехи, не переставал что то вещать, однако неизвестный не обращал на его выступление никакого внимания. Его взгляд был прикован к несчастному, которому несколько пленителей скрутили руки и начали по живому сдирать кожу с зафиксированной груди. Казнь длилась минут двадцать и походила скорее на пытку со смертельным исходом. Неудачливый беглец всё время экзекуции безостановочно вопил, пытаясь вырваться, и его истошные крики слышались неподготовленному к такому зрелищу неизвестному ещё не один день. Впрочем, он убедился, что поразительные регенеративные способности присущи тут далеко не всем, что добавляло повода их не демонстрировать. Тем не менее, монотонный распорядок перехода с остановками на ночлег и дважды — на принятие пищи, которую он всё так же игнорировал, дали возможность хорошенько подумать над сложившейся ситуацией.

Во-первых, он не мог вспомнить кто он такой. То есть вообще, ни имени, ни биографии, хотя такие понятия ему были знакомы. Он в общих чертах помнил то место, где жил раньше, но не мог вспомнить ни государства, в котором жил, ни людей, которых знал. Так же проведя небольшую ревизию, он понял, что располагает базовыми знаниями в логике, физике, математике, правилах языка, на котором думает, и даже смог вспомнить фамилии некоторых ученых из тех или иных областей познания, но на этом всё. Остальная память представляла из себя систему в сущности описываемую как 'Я знаю что это со мной было, но не помню что именно'. Вот такой странный парадокс памяти. Во-вторых, мир, а это был именно другой мир, в чем он не сомневался, существенно отличался от того, в котором он жил, когда ещё помнил себя. Нет, тут также есть гравитация, на небе светит звезда, присутствует вода, а деревья в большинстве своём имеют зеленые листья, но узнать или хотя бы почувствовать, что где то видел остальные элементы окружения у него не получалось. И тем более он помнил как должны выглядеть люди, и был точно уверен, что те разумные существа, что его окружают, как собственно и он сам, на них совершенно не похожи. В некоторых пленниках угадывались человеческие черты, но глаза их были слишком большие, носы продолжали линию лба, а кожа — серая и зачастую покрытая какими-то наростами. Больше всего, из отмеченных им 'серых' на человека смахивала женщина, или казавшаяся женщиной пленница, которая несколько раз шла в колонне рядом с ним. Как и другие его 'соседи', она пыталась что то сказать ему, но довольно скоро бросила эти попытки.

Незадолго до окончания их похода с этой 'серой' приключилась странная вещь — она упала и начала дергаться, как будто от приступа эпилепсии. Все же, кто шел рядом с ней разом начали кричать, и пытаться отойти от неё, чему не особо способствовали связывающие их канаты. Сам же неизвестный почувствовал легкое жжение — он был впереди неё в колонне, но ему было совершенно непонятно, почему те, кто был на таком же отдалении от упавшей так громко вопили, хотя для вида он также начал пытаться отстраниться от неё. Всё закончилось когда к ним подбежал тот желтоглазый птицелюд, что пленил его — он схватил её за голову, раскрыл глаза и она затихла. Порядок в колонне был восстановлен, и они двинулись дальше, к неизвестной ему цели.

Но всё это меркло на фоне изменений, что происходили с самим неизвестным. Первый наплыв адреналина спал, и на фоне отсутствия чувства физической усталости, боли, потребности в еде и как следствие удовлетворения от неё и чувства потери памяти, происходящие события резко выбивающиеся из зоны привычного и знакомого стали казаться чем то далеким и нереальным. На самом деле, за время пути в качестве пленника, он начал погружаться в состояние беспросветной апатии, терять интерес к окружающей действительности и желание хоть как то сопротивляться сложившимся обстоятельствам. Поэтому, когда их караван подошел к городу птицелюдов, неизвестный воспринял это как очередное изменение лесного пейзажа на равнинный, продолжая безразлично пялится на спину впереди идущего серого. Город тем временем был огромным и величественным каменным сооружением, окруженным со всех сторон россыпью связанных между собой деревянных и каменных конструкций, раскинувшихся на многие сотни квадратных километров. Плотность населения была таковой, что даже несмотря на то, что перед их отрядом все расступались, сама процессия совершенно терялась в массе бредущих по своим делам существ.

Однако, стоило им подойти к пределам основной части города, как они погрузились в темноту и сырость тоннелей, и неизвестный, и без того не слишком внимательный к окружающему его хаосу, вовсе прекратил обращать внимание на декорации, проносящиеся перед ним, лишь механически передвигал ногами, и останавливался, когда впереди идущий серый прекращал движение. Потом были какие то залы, мельтешащие вокруг птицелюды, сырая вонючая камера с полуживыми пленниками и опять залы, где их разглядывали другие птицелюды. Проведя в подземельях всего несколько дней, а может быть и меньше — солнца видно не было и наверняка ничего утверждать было невозможно, большую часть их группы пленников вновь связали в колонны и повели наружу, но теперь их сопровождал отряд пленителей, больше похожих на солдат, чем охотников — все они были облачены в пластинчатую броню, за спинами висели щиты и пращи, а за поясом виднелись похожие на мачете клинки. Неизвестный какое то время пытался вспомнить название подобного оружия, и пришел к выводу, что больше всего оно похоже на кукри или даже кописы. Некоторые из сопровождающих носили связки из четырех небольших копий, или возможно дротиков — он не сильно разбирался в холодном оружии, а потому не мог идентифицировать его наверняка. Их отряд двигался медленно, но целенаправленно. Опять череда коридоров, опять узкие, забитые народом улицы. Пока выживших брел, он успел разглядеть, что здоровенный серокожий, не раз шедший в соседних колоннах от него, куда то пропал. Зато за ним брела та самая пленница, припадок которой так напугал её собратьев по несчастью. Тем не менее, некое оживление, вызванное тем, что они покидали город, довольно быстро спало, сменившись на уже ставшую привычной отрешенность.

Сопровождавшие их воины в основном хранили молчание, лишь изредка слышались громкие щелкающие звуки их языка, которые неизвестный классифицировал как команды от старшего в их отряде. В этот раз, судя по всему, они вышли с другой стороны города, потому что привычный уже пейзаж полей сменился на холмы, которых он не видел ранее, впрочем тоже засеянные какими-то растениями. Дорога, выложенная обточенными камнями, несколько раз расходилась в разных направлениях, сворачивая либо вглубь плантаций, либо в периодически промелькивающему между холмов лесу, но они сперва свернули на утоптанную грунтовую дорогу, а потом стали подниматься на один из холмов.

Тут то неизвестный и увидел лагерь, который являлся местом назначения из перехода. На первый взгляд это был обычный походный лагерь, казавшийся знакомым по воспоминаниям каких то исторических реконструкций ни то античности, ни то средних веков, но при более детальном рассмотрении стало заметно, что в большом количестве между шатров и палаток стоят деревянные строения цилиндрической формы, что свидетельствовало о том, что лагерь стоит тут довольно давно. Грунтовая дорога вела к небольшим воротам, с башенками из дерева по обе стороны, на которых стояли часовые птицелюды. У самих ворот было достаточно оживленно — из них выехала повозка с солдатами, запряженная двумя существами, отдаленно похожими на гигантских варанов — разве что ноги располагались не по бокам, а внизу, что делало их похожими на помесь лошади и огромной ящерицы. Солдаты громко переговаривались, шесть или семь из них шли параллельно повозки, остальные же сидели на каком то скрабе, явно бытового назначения. Когда отряд пленников подходил ко входу в лагерь, мимо них промчался всадник, оседлавший уже двуногое существо, выглядящее как рептилия с покрывшаяся не то перьями, не то шерстью. Наездник что то прокаркал часовым и скрылся в недрах военного поселения, как раз тогда, когда к часовым приблизились солдаты из головы их отряда и начали о чем то переговариваться. Один из часовых, что стоял у ворот достал из ниши под башней какой то сверток и несколько минут обсуждал что-то с предполагаемым командиром солдат сопровождения, после чего их приостановившаяся процессия продолжила движение.

Внутри лагерь был плотно заставлен палатками и более основательными строениями, присутствовало ощущение кипящей жизни — все занимались какими-то делами: солдаты носили вещи, птицелюды в висящих до пола одеждах декларировали со свитков ни то новости, ни то молитвы, туда-сюда сновали повозки, и слышались крики. Несколько раз на глаза неизвестному попадались окруженные изгородью полигоны, на которых тренировались солдаты, но ближе к центру лагеря он увидел тренирующихся серых, или очень похожих на них существ. Правда тут же ему бросились в глаза надзиратели, которые периодически покрикивали на тренирующихся строевому бою существ, а однажды он увидел, как двое солдат тащили сопротивляющегося серого куда то с полигона.

Ещё через минут пять шествия через оказавшийся огромным лагерь, они вышли к натянутым тентам, под которыми прямо на земле лежало какое-то тряпье, судя по всему игравшее роль кроватей. Сопровождавшие их солдаты стали развязывать пленников и что-то говорить, указывая на столбики, которые очерчивали каждый ряд спальных мест. После чего их построили — уже не связанных, и начали что-то объяснять. Пришли другие птицелюды, и уже они стали помечать стоявших в длинной шеренге пленников какой-то белой дрянью, от которой серые морщились и стонали. Когда пришла его очередь, он как обычно безучастно взглянул на что-то говорящего ему птицелюда, и даже не шелохнулся, когда тот, окунув немаленькую кисть в ведро с местным аналогом краски начал что то чертить прямо у него на груди. На белой коже неизвестного символ было почти не видно, но солдата это ничуть не смутило. Сам же пленник почувствовал какое-то жжение на груди, и посмотрев на уже помеченных серых понял, что краска доставляет им явный дискомфорт. Стоявший через одного от него пленник и вовсе рыдал и пытался соскрести въевшееся вещество, но стоявший неподалеку солдат что-то прорычал и несчастный прекратил сдирать стремительно покрывающуюся волдырями кожу, впрочем, продолжая сотрясаться от рыданий.

Хуски был рабом у Первых уже почти десять лет, и можно сказать привык. Сперва, его, троайде, или на языке хирихиа — мутанта боевого типа, отправили в бойцовские ямы, где он пробыл шесть лет. После того, как проклятый пизамход вспорол ему ногу, его хозяин было поставил на нём крест, но убивать всё-же не стал, отдав управляющему в своей башне на работу носильщиком. В сравнении с жестокой жизнью на арене, Хуски тяжелая работа носильщика показалась сущим раем — объедки со стола слуг были вкуснее любой еды в ямах, даже той которую давали за победу — там старались накормить рабов так, чтобы им хватало на поддержание и развитие сил, о вкусе никто не заботился. Спал он в тепле, ел досыта, а работа, пусть и была довольно тяжелой, всё же ни в какое сравнение не шла с изнурительными тренировками и боями на смерть. Потом Первые начали войну с дворадо и его отдали военным, после чего он начал свою жизнь в этом лагере. В отличии от большинства даойне, он был лоялен к хозяевам и самое главное умел сражаться, а потому Катина, что управлял лагерем, в который попал бывший боец ямы, решил не просто спустить его в мясорубку войны, а назначил старшим по рабам, таким образом возвысив над другими и закрепив в лагере.

Начальником и господином Хуски стал Катина Лияхраб, который следил за всеми цепями рабов, а непосредственным начальником стал Катина Ахмар, руководящий четвертой цепью Сети и занимался тренировками мяса. Конечно, старший по рабам понимал, что в реальности он был ниже любого из хирихиа, но его устраивало такое положение дел. Собрав, с позволения господ, звено из самых крепких даойне, Хуски уже почти полгода следил за тем, чтобы новоприбывшие рабы делали то, что от них требуют господа, до тех пор, пока партия нового мяса не отправлялась на фронт.

Сам старший был не сильно жесток. Да, бойцовские ямы озлобили его, но всё, что нужно было для его спокойствия — это крепкий сон, сытная еда и, порой, женщина, благо среди рабов, приводимых из города, такие имелись в достаточным количестве. Тем не менее, лучшим мотиватором к сотрудничеству в его работе являлся страх, а среди его парней, были те, кто и не будучи рабом участвовал в набегах на соседние племена, а потому показательные расправы и запугивание мяса были частью его не самой приятной рутины. Впрочем, особых эмоций по этому поводу он не испытывал.

Вот и сейчас серокожий громила с костяными наростами на руках и хребте, облаченный в легкую кожаную накидку и вполне сносные кожанные же штаны с сапогами бурого от грязи цвета шел в сопровождении трех даойне поменьше встречать свежее пополнение, о котором ему сообщил посыльный Первый менее получаса назад. Ростом он был почти три метра и сильно выделялся на фоне даже высоких хирихиа, которые, впрочем, не испытывали особого пиетета перед гигантом, и тот каждый раз почтительно пропускал господ. Навесы недавно убывших на фронт рабов были уже почти полностью заполнены новоприбывшими. Перед входом стоял котел с бурдой, которой кормили всех рекрутов из города, какая то смесь разваренного роса с добавлением личинок ихама, которых местные фермеры разводили в большом количестве. Звено Хуски питалось по особому рациону — это была еда, остававшаяся со столов солдат Сети, и была очередным напоминанием их особенного положения в рабской иерархии. Впрочем, ни сам Хуски, ни его солдаты не брезговали в воспитательных целях забирать порции отдельных рабов. Особенно этим отличался Фангед, так же мутант с бойцовских ям, отличительной особенностью которого были огромные клыкообразные зубы, торчавшие из деформированной мутацией челюсти, и являющиеся неплохим оружием сами по себе. Этот, несмотря на обильное питание, тощий, но жилистый и высокий даойне шел сейчас по правую руку от Хуски и рассказывал, в очередной раз, как взял какую то рабыню из второго звена их цепи, а потом прокусил ей руку, да так, что та чуть не истекла кровью и не отошла к предкам, смакуя подробности перед товарищами. Громила не одобрял подобной одержимости насилием, но вынужденно мирился с заскоками своих подчиненных — если поддерживать лояльность можно всего-лишь жертвуя несколькими рабынями, которые в любом случае ценились хозяевами как боевая сила в куда меньшей степени, чем мужчины, то цена была не велика.

Когда они подошли к стоящим у раздачи еды Первым, сопровождающим повозку с котлом, болтовня Фангеда прекратилась:

-Приветствую вас, господин, — Хуски низко поклонился перед старшим сопровождения, — мы прибыли встретить новое мясо. Хририхиа перевел взгляд на обратившегося к нему:

-Они в твоем распоряжении, раб, — акцент языка даойне из уст Первого неприятно резал высокими частотами. Командир сопровождения отвернулся, давая понять, что Хуски ему больше не интересен, тот же ещё раз поклонился, что повторили и трое его бойцов, а потом направился под навес, где мясо вычерпывало из своих мисок разлитую им дрянь.

'Ну, начнем' — пронеслось в голове Хуски и он зычно заорал на сидящих в тряпье, заменяющем им кровати, рабов:

-Подъем, сукины дети! — для убедительности он пнул сидящего к нему ближе всех бедолагу, который отлетел от удара под зад на несколько метров, — подъем и встаньте в шеренгу, что б вас!

Его бойцы умело разошлись по рядам сидящих, пинками подгоняя ничего не понимающих рабов. 'Да, какая то шваль, эти могут и не дожить до того, как их отправят дохнуть на войне', громила несколько расстроился, в его отряде было вакантное место и он надеялся заполучить себе если не тродайре, то хотя бы крепкого даойне. Тем временем перепуганные рабы начали выстраиваться в шеренгу, натыкаясь друг на друга и спотыкаясь о кучи тряпок на земле.

-Смотри каннар, тут есть дельные самочки! — это был крик Исиала, низкого, но крепкого бойца, который был с ним в звене с самого его появления в лагере. Он тащил за шею кричащую даойне, которая пыталась вырваться из крепкого захвата сородича, — будет с кем поразвлечься сегодня!

-Ты и с самцами поравлечешься, — беззлобно крикнул с другой стороны шатра Фост, третий из отряда старшего над рабами, покрытый с головы до ног наростами, но высокий и мощный тродайре. Все бойцы из звена Хуска загоготали, а сам каннар пошел вдоль шеренги новоприбывшего мяса и заговорил:

-С этого дня вы подчиняетесь мне и нашим хозяевам! — он остановился и посмотрел на ряды тщедушных, жмущихся друг к другу существ, — ваше тело, ваша еда и ваша жизнь принадлежат нашим владыкам и нам! Вы все — груда мяса, из которой будут делать будущих солдат, которые отдадут свои жизни за жизни наших господ! Хуска продолжил путь вдоль рядов, разглядывая сородичей, которые почему то не вызывали в нем чувства жалости — скорее отвращение.

-Правила, которым вы должны подчиняться простые, но нарушение их означает для вас смерть. Делайте, что вам говорят, не пытайтесь сбежать, не пытайтесь напасть на наших хозяев. Нарушите хоть одно — подохнете в грязи, а ваш труп сожрет вот тот тродайре, — громила кивнул в сторону скалящегося Фангеда, — всё понятно?

Ответом ему была тишина.

-Я сказал, всё понятно! — Хуска зарычал и его кулак впечатался в тело одного из стоящих напротив него мутантов. Даойне, явно измотанный и обессиленный, оторвался от земли и пролетев несколько метров рухнул между двумя спальными настилами, оставшись там лежать недвижной грудой мяса.

'Убил я его что ли?' — подумал каннар, но его мысли прервал многоголосый рев шеренги, возвещающий о том, что мясо всё поняло. Хотя опыт Хуски подсказывал, что понять и осознать понятое — вещи совершенно разные. В это время на противоположном от него конце шеренги послышался недовольный голос Фоста:

-А ты урод чего то не понял? — звук глухого удара возвестил о том, что троайде пустил в ход кулаки, — А ну отвечай, грязная мразь! — ещё один звук удара.

Хуски направился в сторону работающего подчиненного, и увидел, как тот мордует бледного урода, в котором вообще сложно было узнать даойне. К удивлению громилы, раб не только не произнес того, что требовал от него боец старшего, но даже не пытался защититься от его ударов, да и вообще реагировал на них не сильно заинтересованно, лишь слегка пошатываясь от очередного врезавшегося в голову прямого.

-Сука, да ты... — Фост начал злиться, и вновь замахнулся, но Хуски прервал его:

-Достаточно Фост, мясо не понимает, а значит будет наказано мной лично, — старший над рабами делал то, что было необходимо. И подтверждать личный авторитет, демонстрируя силу — было всего лишь частью его обязанностей. Тем временем непонятливый раб заинтересованно поднял взгляд на подошедшего великана, и не успел ничего сделать, как огромный, покрытый костяными наростами кулак врезался ему в голову с силой в несколько раз превышающей ту, с которой Хуски отшвырнул того даойне, что попался ему под руку в конце его речи. К удивлению каннара он почувствовал жесткую отдачу от удара, но тело бледного кривоногого урода всё равно податливо поднялось в воздух и отлетело куда-то вглубь шатра.

-Так будет с каждым, кто будет перечить воле господ или нашей! — взревел гигант, поднимая вверх кулак. Его рев подхватили подчиненные.

-Каннар! Смотри ка что я нашел! — позвал его Фангед, когда всё успокоилось, — если ты не против, я попробую её...после тебя, конечно, если ты хочешь.

Старший над рабами перевел взгляд на того, кого вёл его подчиненный и на секунду впал в ступор. Даже несмотря на гематомы от побоев, было видно, что находка троайде была тофа. Чистая кожа, лишенная наростов и следов мутаций, огромные глаза цвета свежей зелени, но больше всего её выдавали длинные, до пояса, волосы, которых были полностью лишены почти все даойне.

-Ты же видишь, что она тофа, Фангред? — Хуски пришел в себя до того, как его замешательство увидели подчиненные. Он видел таких как она впервые, в его племени только вождь и шаман были наделены даром, но даже они несли на себе следы мутации, — может быть она владеет силой?

-Да быть такого не может, каннар. Первые никогда не отправили бы к нам владеющего силой, они убивают их как только находят. Так что эта сука просто настоящий деликатес! — троайде явно сдерживался от того, что бы прямо тут взять её, — так что Хуски, можно её мне?

-Сперва я сам её возьму, после тебя остается только порченное мясо, — засмеялся он, не отрывая взгляда от ценного пополнения, обещающего скрасить его будни, — потом бери её, если захочешь. Каннар не хотел отдавать такую редкость этому безумцу, но он первым нашел её, а потому приходилось считаться с его правом.

-Ладно, мясо, разрешаю вам разойтись! Фангред, отпусти эту суку, возьмем её сегодня ночью, нам ещё надо вернуться к еде, а то будем жрать только ту бурду, что раздали этим, — он кивнул на разбредающуюся шеренгу новобранцев.

-Живи пока, — прошипел на ухо испуганной тофа клыкастый боец и с силой оттолкнул её в сторону шатра.

Удар того громилы был крайне неприятным, и дабы избежать его повторения неизвестный притворился потерявшим сознание, и какое то время просто наблюдал за происходящим. Цели их прибытия в это место он не знал, но столкновение с первой направленной на него агрессией с момента пленения привело его в чувство, и он начал более трезво оценивать положение дел.

Судя по всему, это какой то военный лагерь, а они тут на правах рабов птицелюдов. Та компания, что зашла их поприветствовать — либо надсмотрщики, либо старожилы, и он оказался под воздействием местной формы дедовщины. То, что любой другой пленник из их отряда помер бы от этого удара, заставляет понять, что ценность их, какую роль они бы не выполняли в лагере, не очень велика. В конце концов, первый попавшийся под руку тому здоровяку серый так и не пришел в себя, хотя получил удар куда меньшей силы. Даже тот, которого пнули созывая в шеренгу, сам неизвестный не понимал, что от них хотят и просто делал как все, хромал, идя к своему месту.

Выживший аккуратно поднялся, отряхнулся от грязи, по которой проехался после удара и стер с губы уже высохшую кровь. Серые расходились по своим койкам, и те, кто замечал вставшего неизвестного удивленно распахивали глаза. Кто-то даже пытался что-то сказать ему, но для него это было лишь невнятное бормотание. 'Да, надо бы попытаться выучить язык' — пронеслось в его голове, но прежде всего он решил осмотреться.

Их тент представлял из себя натянутый на столбах кусок сшитой из какой-то кожи ткани, прибитой с одной из сторон к земле, создавая своеобразный навес открытый с трех сторон из четырех. Площадка, входящая в область навеса была почти сорок метров в длину и на тринадцать метров уходила вглубь. Каждые полтора метра прямо на земле лежал деревянный настил, на котором в кучу были свалены тряпки, очевидно, заменяющие постель. Эти простые спальные места формировали относительно ровные ряды, и, прикинув на глаз, неизвестный пришел к выводу, что при максимальной загрузке тут могут проживать более ста пятидесяти пленников, но сейчас часть коек пустовала — когда они прибыли на место весь навес был пуст, в то время, как в их отряде было чуть больше ста двадцати серых.

Вокруг этого своеобразного барака стоял довольно высокий частокол с одним единственным выходом, у которого дежурили солдаты птицелюдов и где скрылась сперва повозка с чаном каши, которую им раздавали, а потом и громадный серый со своими подельниками. Миски же, которые им раздали представляли из себя вырезанные из дерева глубокие тарелки, ложек к которым не подразумевалось — большинство пленников черпало эту мало аппетитную бурду руками, а неизвестный привычно вылил её на землю.

Тем временем, вырубленного ударом громилы серого подняли и кое-как уложили на его койку, судя по всему тот был всё-таки жив, но с учетом местного уровня медицины вполне мог отойти в мир иной в ближайшие несколько дней. Там же он заметил и странную женщину, которую запомнил по припадку и отличительной внешности — она что то говорила своим собратьям, а потом села через несколько коек от неизвестного и уставилась в пустоту. 'Если я правильно помню, она довольно активно пыталась со мной заговорить, когда нас вели в город, может быть стоит начать изучение языка с неё?'

Выживший встал и подошел к ней. Как начать разговор он не знал, а потому хотел просто назвать своё имя, правда проблема заключалась в том, что имена он не помнил и не мог даже придумать его. Тут то на помощь пришли остаточные воспоминания о науке и мифологии, он помнил имя какого-то короля фей из кельтской или саксонской мифологии, а потому, находя это забавным, положил ладонь себе на грудь и произнес:

-Оберон.

Имечко, конечно, так себе, но это не то, чтобы имело какое то значение в контексте решаемой на данный момент выжившим задачи.

Серая посмотрела на него, то ли не понимая, что от неё хотят, то ли удивляясь, что молчавший ранее странный пленник внезапно заговорил. В любом случае, для надежности он повторил свои действия, после чего начал ждать ответа.

Пленница молчала недолго, и повторив движение Оберона признесла:

-Саол, — после чего что то начала говорить, но, наткнувшись на непонимающий взгляд, указала на место рядом с собой и повторила фразу.

'Ну, начало положенно' — подумал выживший, присаживаясь рядом с новой знакомой с забавным именем Саол.

Странный белый тофа, которого Саол заприметила с самого момента его появлении в лагере пленителей, как она и подозревала, не знал языка ни даойне, ни хирихиа. В действительности, она была уверена, что он вовсе никакой не тофа, и даже не троайде, а принадлежит к какому то неизвестному ей народу. Возможно, шаман их племени мог бы сказать кто он, но тот остался далеко за перевалами Старых гор. В любом случае, неизвестный, представившийся Обероном — странным именем без смысла, пытался научиться языку. Он спрашивал, или пытался спросить как называется тот или иной предмет, а потом какое то время повторял эти названия, в то время как сама Саол отвлекалась от мыслей о приближающейся ночи, и о страшных троайде, которые собирались надругаться над ней.

При этом, она даже не рассчитывала на помощь соплеменников. Среди пленников три десятка даойне были из её племени, но когда они уходили с ними было всего несколько бойцов, которые остались в городе Первых. Оставшиеся же были изможденными многонедельным переходом старики, женщины и увечные — те из народа, чья мутация делала их слабыми. В племени такие занимались всей грязной работой, а если не могли отработать свою еду — изгонялись, а потому такую как она — что принадлежала к избранным тофа, они как правило не любили. Тофа никогда раньше не была в землях хирихиа, но от воинов и охотников племени слышала, что среди уведенных в рабство даойне встречаются те, кто искренне служит своим хозяевам, наводит ловцов Первых на стоянки племен и контролирует рабов. Теперь же её отметил тот огромный предводитель предателей, и что страшнее всего, отвратительный троайде, что её к нему приволок. В племенах Старых гор даойне жили большими семьями с общими женами, так что множественные половые партнеры для женщины племени не были чем-то необычным. Но это не относилось к женщинам-тофа, которые всегда становились жрицами или первыми женами вождей, тем самым выбирая супруга на всю его жизнь, или вообще отрекаясь от мирской жизни и посвящая себя служению предкам. Саол воспитывал шаман, и она должна была стать его помощницей, а потом занять место одной из жриц в Курганах павших. Когда же проявилась её сила, наставник стал окончательно уверен в своем решении о её будущем. К сожалению, она не могла контролировать выбросы энергии, что периодически случались, а из-за того, что теперь шаман не сможет окончить её обучение, она рискует в один миг выгореть, так и не научившись контролировать скрытую в её теле мощь. Именно по этой причине её и не убил тот желтоглазый преображенный, ведь она не представляла прямой угрозы ни для кого из членов Культа или воинов хирихиа, находящихся под защитой преображенного. Однако, один из пленителей всё-таки умер, а потому про себя она радовалась этой маленькой, но победе.

Так или иначе, Саол очень боялась. Она боялась потому, что не верила, что останется в живых, боялась потому что у неё никогда раньше не было мужчины, боялась потому, что ей были отвратительны те лизоблюды хирихиа. Она жалела, что не может контролировать свою силу и просто выжечь проклятых животных, что предали свой народ и свои традиции. Странный бледный собеседник же позволял ей немного отвлечься от грузных мыслей, а потому она продолжила называть ему названия действий и предметов, и слушала, как он неловко, но с каждым разом всё лучше и лучше повторяет за ней произносимые слова.

У Оберона оказалась очень хорошая память, он с легкостью запоминал все слова и значения, которые они имеют, и когда начало смеркаться она объяснила почти три сотни слов, и за неимением примеров вычерчивала пальцем на земле изображения предметов, надеясь, что собеседник поймет что именно она объясняет.

Когда в лагере начали зажигаться огни осветительных колб, которые использовали Первые, караул на входе к их бараку сменился, а вскоре приехала и телега с чаном еды. Сейчас рядом с чаном мерзкой на вкус каши Саол увидела большую бочку воды, которую солдаты первых ловко сгрузили и поставили чуть поодаль от места раздачи. Даойне подходили и черпали мисками прохладную жидкость, и вскоре бочка почти опустела — чтобы налить себе попить тофа пришлось наклонять её набок. Новый знакомый, к её удивлению, на раздачу пищи не пошел, как и отказался от принесенной ей воды. Он с интересом разглядывал суету даойне и хирихиа, периодически, показывая пальцем, спрашивал названия тех или иных предметов, и едва слышно повторял слова, которые ему называла Саол.

После того, как телега с едой медленно покатила к воротам, он встал и, поклонившись, произнес выученное им недавно 'Спасибо', объяснить значение которого было довольно сложно, ввиду отсутствия объектных примеров. Тофа ответила 'пожалуйста' и её ученик пошел к своему месту, а ей осталось отчаяние подступившей вплотную ночи. Вздрагивая от каждого звука она ещё долго сидела в ожидании появления громилы со своими подхалимами, и когда сон всё-таки сморил её, она услышала знакомый смех и звук приближающихся шагов.

Оберон был доволен. Женщина серых, или как они называли себя — даойне, а иногда почему то — тофа, оказалась сообразительна и ему удалось выудить множество языковых примитивов, которые помогли хотя бы отдаленно представлять, о чем говорит собеседник. Такие слова, как 'да', 'нет', 'нельзя', 'пожалуйста', 'спасибо', 'боль' и ещё множество других удивительно легко уместились в его голове, что возможно являлось побочным продуктом состояния его памяти. Когда же он увидел, что собеседница зажимается и начинает выглядеть устало, он отправился к себе на койку. Лежа и смотря в потолок он слушал тихие переговоры рабов, пытаясь уловить знакомые слова и понять как они связываются между собой. Конечно, его словарный запас был ещё недостаточен для разговора, но тем не менее, прогресс был на лицо. Вполне вероятно, что при таком темпе обучения всего за несколько недель он сможет научится объясняться на языке серых. О том, что ему удастся найти учителя языка хирихиа — так назывались пленившие его существа, он даже не мечтал. Планов о том, что делать, когда языковой барьер будет пробит, он пока не строил, но мысль о побеге всё же закрадывалась в его голову.

В конце-концов, тут его ничего хорошего не ждет, Оберон это прекрасно понимал и весь вопрос заключался лишь во времени и методе. Его способность переносить ранения позволит выжить в большинстве ситуаций, с которыми он сможет столкнуться в лагере, и непонятно лишь как на эти чудесные способности отреагируют местные жители. Пласт работы вырисовывался не малый, но деятельность позволяла отвлечься от тяжелых мыслей и последствий шока, испытанного им при попадании в это проклятое всеми богами место.

Спать ему как обычно не хотелось и он предавался своим размышлениям несколько часов. Под навесом было множество серых, которые не спали, кто то просто сидел на своем лежаке, кто то собрался в группки и о чем то переговаривался. При этом, несмотря на полную темноту, ориентировались в пространстве они если не как сам Оберон, то в любом случае гораздо более уверенно, чем это делали бы на их месте обычные люди.

У ворот послышалась какая-то возня, и через приоткрывшуюся створку вошли громко галдящие о чем то серые, которых он видел в середине дня. Среди них был и тот, кто отправил его в полет — он говорил меньше всех и лишь изредка хмыкал в ответ на реплики своих собратьев. В руках двух из их компании этих троайде, как обозначила их Саол, были факелы, чадившие черным светом. Один из идущих серых рявкнул что то, и среди всех слов Оберон разобрал лишь 'встать', а потому, начал подниматься, увидев, что также делают не спавшие на момент прихода этих уродцев даойне. Видя, что многие из рабов ещё не проснулись окончательно и не понимают, что от них хотят, громила начал голосить что-то, и в это раз разобрать смысл сказанного не получилось вовсе.

Серые начали вскакивать и становится в шеренгу, и Оберон поспешил занять себе место. Свет факелов слегка резал глаза после темноты ночи, но происходящее было видно довольно отчетливо. Обернувшись к навесу, он обнаружил, что низкорослый бородавчатый уродец тормошит не способного подняться раненного их вожаком даойне, но тот мог лишь сдавленно стонать и валиться каждый раз, как бородавочник убирал свою массивную руку. Ещё один из их отряда — тот, что пытался чего-то добиться от Оберона ранее, что то требовал от нескольких стоявших ближе к центру шеренги серых, а они неуверенно отвечали, пока один из них не стал показывать пальцем в сторону выжившего. Троайде что то удивленно пробормотал, и отойдя на два шага назад посмотрел прямо на неизвестного:

-Каннар, конаи ай фиа сео!

-Каннар, этот бледнокожий жив! — голос Фоста выдавал крайнюю степень замешательства, — ты ж его крепко приложил, разве нет?

Хуски направился к подчиненному, он также был уверен, что удар, нанесенный им окажется смертельным. Как оказалось, бледный урод был жив и не просто стоял в шеренге мяса, но и не выказывал никакого дискомфорта. На самом деле, троайде был уверен, что даже у него после такого удара было бы разбито всё лицо. Этот же кусок навоза стоял и лишь с некой опаской смотрел на приближающегося старшего по рабам, а на его морде не было ни единого кровоподтека. На фоне едва живого даойне, которого он приложил первым, это казалось чем то невероятным.

-Забавно, как тебя звать, белокожий слизняк? — Хуски навис над рабом, вперившись в него самым грозным взглядом, на который был способен. Тот в свою очередь секунду помедлил, а потом едва понятно, но достаточно громко произнес:

-Нет понимать, — после чего вновь замолчал.

-Этот глист что ли не знает нашего языка? — удивленный Фост как раз подошел к тому моменту, чтобы расслышать ответ мяса, — в любом случае, его бы отметелить для профилактики, каннар, а то эти черви подумают, что твои удары и мухи не убьют, — он неувренно хихикнул, но тут же испуганно шагнул назад, наткнувшись на не сулящий ничего хорошего взгляд своего командира, — я это, так, пошутил же! Тем не менее, он сделал ещё один шаг назад.

-Давай ка посмотрим как ты его обработаешь, может у нас новый каннар появится, — голос Хуски был тяжелый и Фост понял, что ходит по самому краю. Троайде же схватил бледного за руку и вытолкнул на встречу Фосту, — приступай. Белокожий уродец сделал слегка запнулся от неожиданного толчка, но на ногах устоял. Но как только поднял взгляд на подчиненного Хуски, Фост атаковал. Его удар пришелся прямо в место, где у раба должен был быть нос, но вопреки ожиданиям старшего по рабам и его подчиненного, мясо лишь слегка качнуло головой, и даже не отступило ни на шаг.

-Да что б тебя, — прорычал троайде и нанес ещё удар, на этот раз в висок раба. Эффект был столь же скромен, как и в прошлый раз, хотя сейчас атакованный поднял руку и пытаясь остановить Фуста начал говорить:

-Сто'ть, не надо... — закончить он не успел, потому что в его шею врезался кулак, который по хорошему должен был перебить тому позвонки.

Как и ожидал Хуски, этого не произошло. Он слышал, что среди тофа, а настолько необычные мутации не встречались даже у троайде, бывают те, чьи тела крепче камня. Конечно, сам он с такими не сталкивался, а потому только сейчас начал понимать, что в этот раз им попалось необычное мясо.

-Стой! — он резко прервал замахивающегося для очередного удара Фоста, -эй ты, белый, ударь его тоже! — для наглядности он изобразил перед повернувшемся к громиле тофа удар в сторону своего подчиненного, — давай, ударь. Фост на секунду удивленно уставился на своего каннара, но потом насупился, и встал в стойку:

-Я его размажу Хуски, не знаю чего ты хочешь этим добиться, — троайде сделал быстрый шаг в сторону белокожего, и нанес удар. Защититься, понявший что от него хотят раб не смог, но почти не обратив внимания на врезавшийся в грудь кулак атаковал сам.

Оберон ожидал, что может произойти что-то подобное, но надеялся, что его просто изобьют и оставят в покое. 'Надо было хоть лицо грязью намазать' — запоздало подумал он, замахиваясь для удара, — 'Может хоть подумали бы, что от лица ничего не осталось после того удара'. Его кулак влетел в нос нападавшего, но тот лишь ринулся вперед, нанося удар за ударом. Выживший не был бойцом. Возможно, какие то навыки нанесения удара у него и были, но не о каком профессионализме речи идти не могло. Потому первый удар оказался каким то смазанным, правда второй получился получше и заставил бугая отступить на пару шагов, потирая челюсть. Дабы закрепить успех, Оберон быстро двинулся к противнику, причем троайде толи не ожидал такой прыти, то ли вовсе не успел среагировать, потому что блокирующая удар рука не поспела за летящим в лицо серого кулаком. Неизвестный ощутил, как поддается плоть под его кулаком, и начал было замах другой рукой, но был остановлен, а вернее сказать, отброшен сперва ударом локтя своего соперника, а потом ладонью грмилы, до этого безучастно наблюдавшем за боем. Тем не менее, устоять на ногах удалось, а здоровяк нападать не стал, примирительно сказав 'Хватит', благо это слово разобрать удалось без проблем.

Недавний его противник держался за лицо и из под массивной ладони капала кровь. Оберон начал понимать, что в бою с более-менее сопоставимым с ним по возможностям бойцом его новообретенные способности почти наверняка делали его победителем. И это, надо сказать, добавило уверенности в завтрашнем дне. Конечно, против вооруженного воина, главаря этих уродов, что стояли сейчас перед ним, или того желтоглазого чудовища, что схватило его на дереве, шансы выйти победителем стремятся к нулю, но по крайней мере он может хоть как то защититься. Волнение, сопровождавшее его на протяжении всего боя, отхлынуло, оставляя после себя лишь мнимую усталость и моральное опустошение. Впрочем, и он это прекрасно понимал, расслабляться было рано.

Хуски переводил взгляд с неожиданно сильного тофа на своего подчиненного и обратно. Да, белокожий урод был неопытен, и будь у Фоста какое-никакое оружие он бы легко разделал его. Но скорость с которой кривоногий подскочил к троайде и нанес удар была ошеломительно высокой, пожалуй, на такой рывок был не способен и сам каннар.

-Фост, да ты никак нашел пополнение в наши ряды, — растягивая слова произнес наблюдавший за боем Исиал, который теперь подходил к растирающему продолжающую течь кровь товарищу.

Троайде начал отвечать, но его реплику прервали вскрик, раздавшийся где-то в шатре.

-Ах ты тварь, — прорычал оттуда обозленным голосом Фангред , и каннар поняв, что это за шум, начал приходить в ярость и расталкивая преграждающих путь даойне направился вглубь шатра.

Глава 4. Заключение.

Едва услышав приближение шавок детей Первых, Саол, путаясь в лежащем на земле тряпье, бросилась вглубь шатра.Решение было принято интуитивно, хотя как потом она поняла — глупо и необдуманно. Ничего не мешало уродам обыскать небольшое открытое помещение, не найдя тофа в шеренге невольников. Тем не менее, страх и нежелание попасться на глаза надсмотрщикам загнали её к самому краю навеса, где она попыталась укрыться в редких складках прибитого к земле тента. Происходящая вне пределов её видимости потасовка лишь подлила масла в огонь начавшей разгораться паники перед неизбежным обнаружением, а потому, когда силуэт того троайде, что положил на неё глаз ещё при первой их встрече, появился на границе освещенной факелами области вне шатра она могла лишь в немом ужасе наблюдать за его продвижением вдоль спальных настилов.

Когда воин увидел её, боязливо жмущуюся в тени, на уродливом зубастом лице проступила гадкая усмешка:

— Что птичка, думала от меня спрятаться? — тот, кого каннар предателей называл Фангредом нагнулся и схватил тофа за ногу, — далеко не убежишь!

Сейчас, в полумраке, мутант выглядел ещё страшнее: небольшие, глубоко посаженные глаза в темноте были похожи на пустые глазницы черепа, а огромные, торчащие из массивной нижней челюсти клыки казались ещё больше. Вторая рука троайде метнулась к её горлу, отсекая возможность кричать, и он безжалостно раздвинул её ноги, видимо, решив не дожидаться своего вожака. Страх и паника девушки пробили некий барьер, выйдя на уровень, на котором она полностью потеряла над собой контроль.

Глядя, как сквозь грязную ткань штанов просачивается жидкость, Фангред стал лыбиться ещё больше, и одним сильным рывком сорвал их с вожделенной самки.

-Люблю, когда вы боитесь, — его клыки были совсем близко к лицу обмякшей и обезумевшей от страха даойне, — но могла бы и посопротивляться.

Троайде облизнул её шею, как вдруг почувствовал, что тело тофа напряглось и слегка выгнулось. Подумав, что дурочка всё-таки решила не даваться так просто он посильнее сжал её горло. Каннару незачем знать, что его боец решил опробовать новую суку до него самого, хотя в тот момент мутанту было на это плевать. Он её нашел, это его право ей обладать! Когда разгоряченный этими мыслями воин начал спускать штаны его голову тисками сжала волна боли. Всё, что он мог сделать — это отбросить проклятую тофа от себя, надеясь, что затмевающая сознание боль отступит, что впрочем и произошло. Стоило ему отстраниться от владеющей силой, а то, что источником раздирающей его голову боли была она он понял сразу, как всё пришло в норму, и лишь пульсация в висках напоминала о том, что ещё немного и он мог бы остаться лежать на земле неразумным мясом. Страх перед носителями воли предков мгновенно был вытеснен гневом на тофа, посмевшую напасть на него и не сдерживая себя он зарычал:

-Ах ты тварь! — воин начал оглядываться подыскивая оружие, которым можно было бы прибить опасную даойне, продолжавшую валяться сотрясаясь от спазмов вызванных проходящей через неё силой. Его взгляд упал на разграничивающий ряды коек столб из дерева, и троайде не раздумывая вырвал его и занес для броска, рассчитывая проломить голову обидчицы. За мгновение до того, как оружие понеслось к тофа на его отведенную в замахе руку опустилась массивная кисть. Фангред обернулся, перенося гнев на мешающего ему, и увидел тяжелый взгляд Хуски, успев заметить летящий в него кулак.

Каннар ожидал от своего подчиненного такой выходки, но потасовка Фоста с новым мясом вынудила его ослабить бдительность. Потому, когда он, увидев валяющуюся полуголую тофа и замахивающегося на неё столбом троайде, был скорее зол, нежели удивлен. Судя по приспущенным штанам воина, можно было догадаться, что происходит — даойне хотел взять женщину, а она дала отпор, что вывело придурка из себя. Хуски сомневался, что тофа могла нанести ему какие то серьезные повреждения, а то, что троайде посмел проигнорировать право каннара взять её первым требовало жестокого наказания. Авторитет мог быть подтвержден только силой. Потому, вожак, сделав два быстрых шага, перехватил руку подчиненного и нанес мощный удар прямо в клыкастую морду мутанта. Фангред, не ожидавший удара, потерял равновесие, но к его чести, сразу же вскочил на ноги, смотря на каннара бешеным взглядом.

-Хуски, — его голос был похож на рык взбешенного зверя, — какого черта?

Вожак неожиданно быстро для своих габаритов оказался прямо перед подчиненным и схватил его за грудки, приподнимая над землей:

-Ты меня за дурака держишь? — костяной нарост на кисти громилы впился в кожу даойне, — Был уговор, и ты его нарушил! Самку должен был взять первым я!

Каннар отбросил Фангреда так, что тот вновь чуть не упал:

— А теперь я вижу тебя пытающегося её убить? Что не по зубкам оказалась сучка?

-Она владеет силой! — было видно, что воин едва сдерживается, чтобы не кинуться на главу надсмотрщиков, — иди и бери её, если хочешь! Как по мне её лучше вообще прибить сейчас!

Хуски, собиравшийся нанести ещё один удар остановился и посмотрел на лежащую без сознания девушку. Тофа оказалась полна сюрпризов, но то, что Фангред проигнорировал договор с лидером в данном случае было важнее.

— С тобой я ещё разберусь, — каннар махнул рукой в сторону воина, — ты забыл свое место и мой долг его напомнить. Сегодня в круге посмотрим, так ли ты смел, как когда насилуешь полудохлое мясо!

Фангред сплюнул кровавую слюну, развернулся и направился к выходу, ударом плеча оттолкнув попавшегося на пути раба так, что тот упал и схватился за грудь. Вожак же смотрел уходящему в спину не испытывая никаких эмоций — волна гнева, что пришла с осознанием того, чем решил заняться его воин у него за спиной спала, сменившись холодной решимостью. Троайде сам напросился, клыкастый уже не первый раз показывал норов, но теперь это произошло при мясе, а значит не будет прощено. Если повезет, Хуски хорошенько изобьет глупца и тот, поправившись, присмиреет. Если нет, что ж, тот тофа, что так здорово пустил кровь Фосту в любом случае будет вполне неплохо смотреться в их звене, а к отсутствию одного бойца он давно привык.

Что касается владеющей силой, решение по её вопросу надо обдумать. Сейчас приближаться к ней было неблагоразумно, так что, возможно, об опасности, исходящей от неё, стоит сообщить хозяевам.

-Хватит на сегодня представлений, Фост, Иссиал, убираемся отсюда, — вожак обвел переминающихся с ноги на ногу рабов, — мясо, разойтись!

Оберон не мог поверить в свою удачу. Сперва лидер пришедших серых не стал продолжать его показательное избиение, и прервал становящийся опасным конфликт. Теперь же мутанты вовсе убрались, предварительно повздорив о чем то между собой. Увидев лежащую без сознания серую, что учила его языку, он сперва не понял, что с ней, но разглядев в каком состоянии её одежда быстро уловил суть произошедшего. "Мутанты не поделили самку", пронеслось в голове выжившего, и от этой мысли его лишенное черт лицо скривилось от отвращение. Как никогда он почувствовал, насколько внешние обстоятельства сильнее его. Тем временем никто из пленников не стремился помогать пострадавшей соратнице, более того, все будто опасались к ней приближаться. Не очень понимая в чем проблема, он подошел к телу девушки и попробовал привести её в сознание, начав трясти её за плечо. Пальцы слегка обжигал странный холод, но больше никаких отклонений он не заметил, а потому, потерпев неудачу, решил переложить Саол на её лежак.

Ночь к тому времени уже подходила к середине, но спать так и не захотелось. Как ни странно, выживший был в приподнятом настроении, и даже тяжелые мысли о дальнейшей судьбе его новой знакомой не смогли надолго выбить его из колеи. Кто она ему? Странный мутант, которого он едва знал? Способ выучить язык? Оберон был уверен, что найти ей замену будет не так уж и сложно. Среди более чем сотни рабов наверняка найдутся те, кто не откажет ему в обучении. Но всё-же было в этом что-то неправильное. Неправильное и отвратительное настолько, что при мысли о клыкастом сером, который вероятно и пытался изнасиловать девушку, выживший испытывал злость. Кем бы он ни был раньше, те остатки личности, что были у него сейчас протестовали против такого взаимодействия между индивидами. Даже с учетом того, что людьми они не были.

Лагерь, в котором ему не повезло оказаться жил даже ночью. Из-за частокола до него доносились звуки активности, в основном это были неприятные голоса птицелюдов и трубные фырканья каких-то животных. Оберон пока плохо ориентировался в местной фауне, но смог запомнить по-крайней мере три вида существ, что были приручены местными жителями. Это были массивные рептилии, которые использовались как тягловые животные, увиденные им впервые ещё когда они шли к городу, двуногие, покрытые перьями ящеры, что являлись, видимо, местным аналогом лошадей, и мелкие, похожие на барсуков зверьки, что рыскали по надземной части города, и которых он увидел только когда они покинули подземелья. Так что низкий, похожий на мычание коров звук, принадлежал скорее всего первому из этих существ — казалось, что такой голос может быть только у очень крупного зверя. Выживший пытался запоминать и отмечать про себя все мелочи, что возможно помогут ему сбежать от своих пленителей. Правда, с тем, что делать после побега он пока совершенно не определился.

Рассвет, произошедший так же стремительно, как и закат, что говорило о их географической близости к экватору этой планеты, застал его за этими мыслями внезапно, и почти совпал с грохотом барабанов, что начал разноситься по всему лагерю. Москиты, кружившие вокруг всё это время, отступили перед натиском разгорающегося светила, уступив место своим дневным аналогам. Серые вокруг выжившего начали просыпаться, отдельные из них уже спешили к отхожей яме, что располагалась на противоположной от входа стороне лагеря и представляла из себя ров, уходящий куда-то за пределы загона пленников, перегороженный деревянной решеткой, сооруженной из стволов похожих на бамбуковые стебли, связанные между собой толстыми канатами. Оберон отметил это место ещё вечером, хотя задумываться о побеге по заполненному нечистотами каналу, в котором его скрыло бы с головой не хотелось. "Время ещё не настало" здраво рассудил он и, поднявшись со своего лежака, вышел из под навеса, мельком глянув на пришедшую в себя и растирающую виски Саол.

Тофа проснулась от того, что услышала гул барабанов хирихиа. Стоило ей подняться со своего места, как её лицо исказилось из-за резкой боли в висках, в которой она сразу узнала последствия использования силы. "Те, кто владеет" рождались не умея контролировать свои способности. Это было сродни троайде, рожденным с дополнительными конечностями, которые многие годы учились ими управлять, только отличалось тем, что этой силой нанести себе вред гораздо проще, чем лишней парой рук. Сама по себе энергия, что выделялась телами некоторых тофа, была чужда физическому миру, что не могло не сказываться на их организме во время всплесков. Даойне верили, что она — это благословение самих предков, что помогают своим детям из мира духов. Впрочем, умершие пращуры могли не только благословлять, но и проклинать, что в свою очередь заставляло её народ смотреть на любого владеющего с опасением — были случаи, когда пробудившаяся сила пожирала целые племена. Так или иначе, такие как Саол — необученные и не контролирующие своих сил, несли больше угрозы, нежели пользы.

Придя в себя и немного успокоив боль, девушка попыталась восстановить в памяти события прошедшей ночи. Её штаны из выделанной кожи, в свое время считавшиеся в племени роскошью и показателем статуса, теперь были в полностью непригодном для использования состоянии, а сама она ниже пояса была фактически голая. Потому, недолго думая, тофа разорвала кусок грубой ткани, что заменял ей одеяло и обмотала вокруг талии, предварительно избавившись от остатков порванной одежды. Вспомнить же, что произошло после того, как ужасный троайде схватил её она не могла, но догадывалась, что тот стресс, что довелось ей испытать спровоцировал очередной приступ. Впрочем, это никак не объясняло то, что она жива.

Головная боль помогала отвлечься от гложущего на задворках сознания чувства обреченности, что зародилось в ней ещё тогда, когда на них напали охотники за рабами. Тофа, удовлетворив заявившие о себе естественные потребности, села у края навеса, и стала молча наблюдать за вяло шевелящимися вокруг сородичами, заметив, что те опасаются не только говорить с ней, но даже смотреть в её сторону. Ранее боготворившие девушку соплеменники теперь избегали её, и от них можно было бы ожидать скорее подлости, нежели помощи. На секунду она поймала себя на мысли о том, что они все похожи на запуганный, бездумно слоняющийся перед забоем скот. К тому же, троайде, которые собирались взять её как женщину этой ночью вряд ли оставят всё как есть. В худшем случае они расскажут о случившемся своим хозяевам и тогда за её жизнью придет преображенный, стоит ему хоть на миг посчитать, что она опасна для детей Создателей. И она взывала к предкам, что бы они отвели от неё эту участь — умереть так, пленницей, от рук безжалостного палача, среди врагов их народа. Она тонула в этих страхах, столь реальных, столь очевидно неизбежных и гнетущих. Девушка, уставившись в грязную, истоптанную босыми ногами рабов и их пленителей землю, начала беззвучно плакать.

Катина Ахмар шел в сопровождении бойцов первого звена своей цепи к загону рабов погруженный в размышления о путях, что прокладывают перед ним Создатели. И мысли его были печальны, так как не находил он в своей судьбе ни справедливости, ни покоя. Ещё два месяца назад четвертая цепь под его началом, отвечала за снабжение тренировочного лагеря, что позволяло ему не только иметь достаточное для себя количество свободного времени, но и обеспечивало определенными преференциями по части питания и обмундирования. В конце концов, если вдруг Ахмар проигрался в ил'гебел, он мог рассчитывать на то, что есть возможность договориться о погашении долга в счет получения оружия лучшего качества. Но счастье его кончилось сразу после прибытия в лагерь ещё двух цепей Сети, что позволило сформировать отдельное подразделение снабжения. Самого же Ахмара прикрепили к южному тренировочному полигону рабов, что вызывало недовольство не только у самого Катины, но и в звеньях его цепи. Ахмар посмотрел на идущего рядом Рабта Курхва. Воин, который должен был провести весь день в компания грязных мутантов был угрюм и молчалив. Его бойцы тоже не были образчиками оптимизма и лишь изредка здоровались с встречающимися на пути солдатами из других цепей. Услышав, как служитель культа у алтаря, стоящего на перекрестке начал декламировать "Уроки Их", а именно напевать тридцать шестой стих, Катина дал указание остановится и простоял почти три минуты склонив голову и слушая священное послание. Слово Создателей сделало день чуть лучше и они двинулись дальше, но стоило голосу Тальба потонуть в шуме проснувшегося лагеря, как разум командира Цепи вновь захватили тяжелые мысли.

Вход в загон для мяса охраняли пятеро солдат — четверо Лахам и один Рабта, которых Ахмар уже давно запомнил — это были хирихиа из третьей цепи, которые частенько охраняли загон, формально не относящийся к полигонам, а потому находящийся вне юрисдикции четвертой цепи.

— Приветствую, милостью Создателей! — Рабта, выделявшийся среди бойцов

не только наплечником командира, но и идущем через половину лица шрамом — старым следом от кнута мутантов плоскогорья, первым заметил приближающихся бойцов, — не маловато ли сопровождение, командир?

— Принимаем милость Их, — Катина приложил кисть к груди со стороны сердца, — говорят в этот раз мясо совсем плохо, так что сойдет и так. Не видел Хуски?

Воин пожал плечами, из-за чего его кожаная кираса зацепила лямку ремней для сумки:

— Нет, здоровяк сегодня ещё не приходил, — сумка неудобно съехала и он начал её поправлять, — говорят это животное опять кого то убило на втором западном полигоне.

Из зоба Ахмара вырвался лишь неопределенный щелчок, и он показав кивком, что можно открывать ворота, вошел в спешно освобожденный проем.

Командир ничуть не боялся за свою жизнь. Он был при оружии, и, как и большинство получивших звания воинов из не храмовых стай, неплохо владел им. Без ложной скромности он мог наверняка сказать, что смог бы справиться с несколькими троайде разом, а потому мясо из обычных даойне не представляло для него угрозы. Тем не менее, Катина был собран и, отбросив гнетущие его мысли, полностью сконцентрировался на текущей задаче, внимательно осматривая всполошенных прибытием хозяев рабов. Тем временем Курхва, ранее шедший чуть позади, обогнал командира и громко скомандовал на языке мутантов:

— Стройся, сучины дети! — воин подкрепил свои слова ударом древком дротика, что внезапно появился у него в руках, по опорному столбу навеса, — живее, серые твари!

Лахам, сопровождавшие их умело рассредоточились по территории загона, то и дело подталкивая наименее расторопных.

Ахмар внимательно смотрел на новую партию рабов, что была пожалуй худшей за всё время назначения его на южном участке. Большинство мутантов, казалось, умрут прямо сейчас и только потому, что их заставили шевелится быстрее морской черепахи застрявшей в песке. Рабта начал объяснять новичкам, что Первым нужно от них, а Катина мысленно взмолился Создателям, что бы выжила хотя бы треть мутантов, Царенг не погладит его по голове, если на фронт отправится так мало бойцов.Наметанный взгляд метался от одного силуэта к другому, хирихиа за месяцы общения с серыми научился различать и оценивать их, в то время, как раньше лишь такие чудовища, как Хуски или его ручная зубастая крыса выделялись из общей массы. Один из бойцов его первого звена притащил лежащего без сознания серого, шея и оголенная грудь которого были покрыты одной сплошной гематомой. Воин держал умирающего за ворот рвущейся рубахи:

— Этот, видимо, скоро помрет, -он слегка приподнял мутанта, — его так громила отделал?

— Да одним Создателям известно, — Курхва присел перед полумертвым рабом, — брось его назад, как помрет — вывезут ребята из третьей.

— Рабта, давай их всех на полигон, погоняй, но не прям что бы сильно, — Ахмар потерял всякий интерес к этому мероприятию, ему ещё надо было распределить остальные звенья.

— Да, Катина, — ветеран поклонился и резкими командами стал выстраивать мясо в три колонны, — Ил"Балун, Хахих, сопроводите командира до шатра.

— Брось, Курхва, я и так дойду. Не забудь описать мясо, понял? — хирихиа на секунду задумался, — и да, мне хватает и одного трупа за сутки.

Катина бросил многозначительный взгляд на подчиненного, развернулся и двинулся к воротам. Хуски тоже надо предупредить, а по-хорошему выписать палок за то, что портит свежее мясо. Нормой лагеря была отправка около шести сотен рабов в месяц. Всего на его территории было семь загонов, в каждом из которых одновременно размещалось от ста пятидесяти до двух сотен серых, а так же пять полигонов, где вся эта толпа обучалась. Но так было раньше. Теперь же из Сидаже Бранка присылали едва триста рабов в месяц, с плантаций и меньших городов приходило еще около четырех сотен, и таким образом в лагере сейчас вместо тысячи мутантов было не больше семиста. С учетом довольно высокой смертности — болезни, не лучшее питание и высокие нагрузки, вкупе с травмами, выживало как правило не больше трех четвертей невольников, а это уже меньше того, что должны предъявить Катина Церенгу командиры полигонов. То, что за этот месяц партия уменьшится на четверть, а глядя на качество серых в этом не было сомнений, было практически состоявшимся фактом. И Ахмару очень не хотелось быть крайним, а значит жизни мутантов начинали кое-чего стоить.

Палатки сменяли друг друга, а их колонна продолжала движение. Сопровождавшие их птицелюды шли с двух сторон строя и внимательно смотрели на рабов, следя, что бы никто не покидал его пределов. Оберон видел, как один дурак выскочил из третьей колонны впереди и был мгновенно оглушен древком копья. К удивлению выжившего, неудачливого беглеца не убили, а пихнули двум другим серым, которые несли его дальше.

Только сейчас, когда они шли по лагерю, становилось понятно, насколько он огромен. Квадраты палаток, изредко разбавляемые какими-то более крупными и основательными постройками, тянулись на сотни метров во все стороны и терялись вдали. По прикидкам пленника, тут можно было разместить три — четыре тысячи солдат, правда было очевидно, что в реальности их было гораздо меньше — по грубым прикидкам, сделанным на основе загруженности основных дорог, около трети от этого числа. Тем не менее, даже несмотря на относительную разгруженность военного поселения, жизнь тут била ключом. Мимо них проходили небольшие группы воинов-птицелюдов, на расположенных каждые сто метров смотровых вышках стояли дозорные, вооруженные луками и внимательно следящие за окрестностями, а на периферии лагеря слышался стук молотков и фырканье тягловых животных.

Судя по всему, место, где был их навес находилось на самом краю лагеря, а сейчас их вели куда то вглубь. Дорога, по которой они шли была шире поперечных троп, уходящих в палаточный городок, и по бокам стояли массивные сбитые из дерева щиты, что фактически лишало пленников возможности сойти с неё, и при этом упрощало оборону лагеря, в случае нападения извне. Во всём, что видел вокруг себя Оберон, чувствовался системный подход и продуманность, не совсем то, что можно было бы ожидать от дикарей-рабовладельцев с боло за поясом. Тем не менее, первое впечатление оказалось ошибочным, птицелюды, кем бы они не были, показывали несвойственную дикарям организованность. Через несколько минут их шествия показался частокол, за которым виднелась разровненная, покрытая грязным песком площадка, которая, как догадался Оберон, была полигоном.

Когда их, пуская по двое, загнали на поле, несколько уже бывших там птицелюдов начали раздавать пленникам палки, которые выполняли роль тренировочных копий, и грубо сколоченные деревянные щиты. Пятеро конвоиров разделяли получивших оружие серых на примерно равные группы, что-то объясняя и выстраивая их согласно каким-то своим схемам. Выживший не мог понять о чем говорят птицелюды, ему удавалось разобрать лишь несколько слов, которые он запомнил вчера,но в основном он лишь повторял то, что делали стоящие рядом с ним серые. Самому Оберону достался довольно увесистый, но грубо оструганный шест и щит, который неприятно впивался ручкой в кисть. На инвентаре были видны следы многократного использования в виде потертостей и небольших трещин. Когда все прибывшие получили оружие и были выстроены в три квадрата по семь пленников на сторону, их начали учить ходить.

Строевая подготовка была бы утомительной, если бы выживший мог уставать. В его квадрате, как собственно и в других, все двигались невпопад, постоянно натыкаясь друг на друга и сталкиваясь плечами. В итоге, проходя шесть-семь шагов коробка начинала разваливаться, из-за чего ведущая шеренга получала тычки от птицелюдов. Недовольные окрики их инструкторов не прекращались вовсе. Через час упражнений, когда некоторые из серых, особенно женщины, начали испытывать сложности с тем, что бы держать щиты поднятыми, тот из воинов, что отдавал команды во время движения начал выстраивать пленников в две шеренги напротив друг друга. Оберона распределили в дальнюю группу, и теперь он стоял и смотрел на запуганных и уставших мутантов, что были в пяти метрах перед ним. На лицах многих из них читалась растерянность и страх, и он догадался, что сейчас их заставят сражаться друг с другом.

После команды птицелюда все пленники подняли щиты, что поспешил сделать и сам выживший. Ещё несколько приказов, и шеренги двинулись друг на друга, пытаясь удерживать строй и держа щиты сдвинутыми. Тот серый, что был напротив него заметно нервничал — ночью все обитатели их небольшого загона смогли увидеть, что в драке их необычный собрат по несчастью кое-чего стоит. Тем не менее, сблизившись на расстояние удара, шеренги атаковали друг друга и Оберон едва успел прикрыть голову щитом, сам в то же время нанося удар. Рука, преодолев сопротивление, ушла вперед и когда противник вновь оказался в поле зрения, выживший увидел, что ему удалось вытолкнуть серого из шеренги и тот спешил вновь занять свое место. Последовал окрик птицелюда и шеренги разошлись на первоначальные позиции, оставив после себя взрыхленный песок и тело какого-то серого, который получил прямой удар в голову. В куче тряпья и грязи выживший узнал свою учительницу языка — видимо вчерашнее отчуждение её соплеменников выразилось в чрезмерной агрессии. Птицелюд, тоже заметивший внезапно выбывшего бойца подошел к телу и, бегло осмотрев его, направился в сторону шеренги, в которой она стояла. Задав несколько вопросов стоящим по обе стороны от пустующего места мутантам он внезапно схватил одного из них, выдернул из шеренги и мощным ударом колена в живот заставил того согнуться и завалится на песок.

Не понимая, что происходит, Оберон смотрел на орущего инструктора, который рывком поднял только что упавшего серого и толкнул его в сторону растерявшихся и порядком напуганных соплеменников. Тем временем воин продолжал что-то говорить и пошел вдоль рядов созывая своих подельников, которые быстро оказались рядом и начали делить шеренги на равные части, предварительно оттащив потерявшую сознание серую в сторону выхода. К его группе подошел темно зеленый воин птицелюд в уже знакомом по путешествию из города в лагерь легком доспехе и начал что то объяснять, после чего стоящая напротив шеренга, а вернее 13 серых, что оказались в отделеной воином для себя группе, встали перед шеренгой Оберона. Стоящий же перед ними птицелюд начал вызывать мутантов к себе по двое, объясняя что от тех требуется.

Это были спарринги, причем достаточно жестокие, так как инструктор разрешал остановится только когда один из бойцов не мог продолжать. Нескольким симулянтам пришлось поплатиться разбитыми лицами, прежде чем остальные начали сражаться серьезно. С точки зрения выжившего всё происходящее было забавным. Их тренировали с неизвестной ему целью, причем тренировки боя в строю увеличивали вероятность их использования как пушечного мяса в какой-то войне. Тем не менее, сам он не испытывал на этот счет опасений, надеясь сбежать до этого момента. Текущие же схватки между собой явно не представляли для него серьезной угрозы — он мог постоять за себя, и сильно сомневался, что у кого то из его противников удар будет сильнее, чем у громилы-надсмотрщика, или тем более у того птицемедведя, что чуть не сожрал его в лесу. Свой бой он закончил быстро, правда старался не бить оппонента по голове, а просто поднырнул под выставленный щит и несколькими ударами по ногам и туловищу заставил противника сдаться. После первой чреды схваток начали сражаться победители предыдущих. В этот раз выжившему достался крупный серый, обезображенный огромным наростом, что закрывал правый глаз и переходил на шею, исчезая где-то на спине. Его руки выглядели разбухшими будто у трупа и казались неповоротливыми, но стоило тому атаковать, как Оберону пришлось закрываться щитом. Удары сыпались один за другим, и несколько болезненных тычков пришлось на плохо прикрытое плечо и в открытую ногу. Тем не менее, он контратаковал, уводя щитом палку в сторону и с размаху ударил мутанта в шею, используя тренировочное копье как дубину. Должного эффекта это не возымело, противник лишь слегка покачнулся, но тем не менее это заставило его прервать атаку и поднять выше щит, что дало возможность выжившему сократить дистанцию и начать собственную серию ударов. Сдерживаться смысла не было, он уже не боялся зашибить оказавшегося на удивление крепким, противника случайным ударом, а потому нанес удар в голову, метя в слепую зону справа. Серому почти удалось заблокировать атаку, вышедшую достаточно сильной для того, что бы обломать угол щита и попав в нарост у виска, заставить мутанта потерять равновесие и упасть на спину. Не теряя времени Оберон подскочил к противнику и собирался нанести ещё один удар обломком своего тренировочного оружия, как услышал останавливающий окрик птицелюда-инструктора. Отойдя от оппонента и давая ему встать он вернулся в строй, в то время как птицелюд что-то говорил. Адреналин, который дал о себе знать во время поединка, вернулся в норму и сейчас выживший понял, что инструктор обращается к нему, и, видимо, ожидает ответа.

-Не понимать, — выдавил из себя он, после чего воин обратился к стоящему рядом с ним пленнику, и тот начал что то отвечать. Дослушав серого, инструктор вновь указал на Оберона и показал сперва на свою палку, потом на самого выжившего, а потом куда-то в сторону входа на полигон, давая понять, что от него требуется получить новое оружие.

Спарринги продолжались ещё некоторое время, пока не осталось по одному победителю на группу. Выживший был в их числе, не испытав особых сложностей с ещё тремя схватками — противники были гораздо менее умелы, чем серый с наростом и почти ничего не могли ему противопоставить ни в физической силе, ни в скорости, хотя двое последних довольно ловко обращались с палкой — скорее всего они были охотниками у себя дома. Птицелюд, что был назначен на их участок было начал объяснять Оберону что-то, но потом просто взял тренировочное копье и щит, выходя перед строем, и указал концом палки на место выжившего, давая понять, что сам будет его партнером. Пленитель был высоким — почти на две головы выше самого выжившего, и крепко сложенным. Руки, видневшиеся из под доспеха были покрыты слоем коротких зеленоватых перьев, сквозь которые виднелись перекатывающиеся узлы мышц. Его стойка отличалась от того, что он видел у своих предыдущих противников, было видно, что воин — профессионал своего дела, и не только умеет держать оружие и щит, но является мастером в их применении. Большие, почти бесцветные глаза внимательно смотрели на Оберона, и тот едва не пропустил начала атаки. Палка стремительно метнулась к голове выжившего и тот неумело прикрылся щитом, что впрочем погасило силу удара, но оттолкнуло его. Не успел он опомниться, как инструктор атаковал опять, на этот раз целясь в корпус. Этот удар заблокировать полностью не удалось и он почувствовал болезненный толчок в боку, впрочем сразу же вернув себе самообладание и попытавшись контратаковать. Тем не менее, атака ожидаемо ушла в никуда, а его враг нанес ещё удар, попав в плечо. Рука держащая щит на секунду онемела, но Оберон успел заблокировать тычок в голову — несмотря на то, что птицелюд был очень быстр, он начинал поспевать за его атаками. Хотя ещё три атаки оказались заблокированы, выживший не имел никакой возможности атаковать в ответ, стоило только начать замах, как приходилось тут же прикрываться щитом от очередного выпада, нацеленного в открывшуюся часть тела. Поняв, что противник приноровился к его атакам, пленитель сменил тактику резким рывком сократив дистанцию и используя преимущество в массе ударил щитом об щит, откидывая Оберона и заставляя потерять равновесие. Стоило выжившему оступиться, как воин зашел ему за правую руку и нанес сокрушительный удар по ребрам, после которого окончательно потерявший равновесие пленник рухнул на песок. Почувствовав, что по спине начинает стекать выступившая кровь, он быстро накрыл уже зажившую ранку рукой, делая вид, что скорчился от боли. Продолжать сейчас — означала выдать себя, а этого он совершенно не хотел. Реакция на чудесные способности пленника могла быть хуже перспективы любого заключения, потому "раненый" раб тихо постанывал на песке от боли . Птицелюд что-то пренебрежительно сказал, и упавшего подхватили двое серых, помогая встать на ноги, а сам направился к своему командиру. "Нужно быть осторожнее" — пронеслось в голове Оберона, пока он ковыляя шел к своему месту в строю, сопровождаемый испуганным взглядом своих товарищей по несчастью. Их спарринг закончился последним, и судя по всему произвел на окружающих сильное впечатление, убеждая их в безнадежности сопротивления своим пернатым хозяевам.

Глава 5. Пушечное мясо.

Хуски удовлетворенно посмотрел на пресмыкающегося перед ним раба. Вид плачущего, цепляющегося за сапоги серого был ему отвратителен, но он был доволен тем, что воспитательные мероприятия возымели должный эффект. После ночного конфликта с Фангредом он опасался, что троайде забудет о своих обязанностях, но утром он присоединился к их звену и не выказывал ненависти и неподчинения при мясе, а в остальное время помалкивал. Днем они проинспектировали два северных загона, поставив на место нескольких зарвавшихся даойне. Будущие трупы, ещё не знающие, что погибнут во имя их хозяев иногда показывали норов или считали, что если не могут противостоять хирихиа, то хотя бы своим надсмотрщикам дадут отпор. Данное заблуждение рождал разгорающийся среди собратьев по несчастью коллективизм, который, смешиваясь с безграмотностью в вопросах войны и насилия, приводил к тому, что зачинщикам ломали несколько костей, а остальные страдали неся бремя коллективной ответственности. Сидение в яме с нечистотами отлично вправляет мозги, остается лишь следить за тем, что бы чрезмерно впечатлительные, или просто изможденные суровым бытом пленники не захлебнулись в собственном дерьме — в полдень от владыки Ахмара уже приходил посыльный, передавший недовольство господина излишне жестокими методами воспитания слуг Первых. Информация была принята к сведению, и сегодня каннар не ударил ни одного раба, позволяя своим парням поработать кулаками самостоятельно.

Вечером ему ещё предстоял неприятный "разговор" с Фангредом, но пока у их звена была прорва работы. В сущности, уже несколько месяцев, как было понятно, что одного звена надсмотрщиков для контроля настроений рабов "изнутри" недостаточно. При всей своей прыти, Хуски успевал поработать на трех-четырех полигонах за сутки, что по его мнению не позволяло контролировать происходящее там в полной мере. Место, которое он занимал сейчас в этом военном лагере было для него слишком уютным, что бы безответственно относится к своей работе, а потому каждый раз, когда с мясом возникали проблемы, вроде попыток сбежать или того хуже, нападениями на хозяев, он проклинал упрямство господ, считавших, что его команды достаточно для выполнения всех обязанностей по ломке рабов. В конце-концов, если случится что-то действительно плохое, вроде смерти кого-то из хирихиа, первый, кто окажется с содранной кожей будет Хуски.

Закончив с выражавшим недовольство мясом, каннар, в сопровождении своего звена, отправился на полигон, где сейчас занимались рабы из загона с опасной тофа. По поводу благословенной предками ведьмы решение троайде ещё не принял. С одной стороны, даже если она не контролирует свою силу, она остается опасной даже для таких как он. В то же время главный надсмотрщик не верил, что о её силе неизвестно хозяевам — всех рабов ещё при захвате проверяют преображенные, а он не понаслышке знал, на что способны эти птицелюды. Если бы хозяева решили, что она представляет угрозу для лагеря, её бы принесли в жертву ещё на сортировочном пункте, сдав в одно из святилищ Создателей. А лишний раз беспокоить господ по вопросам, что они сочли несущественными Хуски не хотел. Несмотря на свой вид и то, что изрядную часть своей жизни он провел в казематах под бойцовскими ямами, не видя ничего, кроме строгих надсмотрщиков и таких же как он рабов, воин был достаточно умен. Именно по этой причине после получения травмы, не позволяющей ему продолжить бои на арене его не списали, как отработавший материал — хозяин счел его полезным и лояльным в достаточной для продажи степени. Потому, бывший боец ям не бросился сразу рассказывать о владеющей даром своим господам, а сперва решил взвесить все за и против. И чем больше он задумывался о решении этого вопроса, тем сильнее склонялся к мысли о наблюдении и выжидании. Если прецеденты с проявлением силы продолжатся, он сразу доложит начальству. Пока же стоило понаблюдать. К сожалению, о намерении сделать девушку своей наложницей пришлось отказаться, проявление подобной агрессии просто спровоцирует очередной приступ. В то же время, никто не мешает попробовать завоевать её расположение иными способами, которые у Хуски, как у главного раба в лагере, имелись в достатке.

С этими мыслями он подошел к воротам полигона. Перемещаться его звену разрешали без надзора хозяев, свою лояльность он доказал уже давно, да и пытаться сбежать в столь охраняемом лагере, в котором к тому же было двое преображенных, было равносильно изощренному способу самоубийства. На воротах стояли знакомые Хуски воины из четвертой цепи, сразу заметившие их приближение. Здоровяк остановился и низко поклонился, краем зрения отмечая, что его движение повторили остальные троайде:

— Хуски, ты то что тут забыл? — один из хирихиа весело щелкнул клювом, подходя к бойцам, — сейчас мясо занято, так что им не до твоих побоев.

— Приветствую господина, — взгляд каннара был направлен в землю, — я обязан смотреть за поведением рабов вне зависимости от их местоположения.

Это было правдой, Хуски сам мог определять проблемные группы и оказывать им более пристальное внимание. Эти же были вообще новичками, так что прибытие сюда надсмотрщика было более чем оправдано.

— Расслабься, — хирихиа кивнул в сторону калитки, — можешь посмотреть как они избивают друг друга, если тебе больше нечем заняться.

Хуски поднял взгляд и, поблагодарив воина, направился на полигон. Что бы не раздражать лишний раз детей Создателей он прошел вдоль частокола внутри полигона, отойдя от основной группы тренирующихся рабов и их инструкторов и начал внимательно наблюдать за происходящим. Наметанный взгляд сразу выцепил в шеренгах серых интересующую его тофа, а чуть поодаль он увидел белокожего урода, который являлся кандидатом в его звено. Рабы тем временем выстраивались в шеренги друг напротив друга для тренировки боя в строю. Каннар видел это уже сотни раз, более того, ему порой выпадал шанс потренировать подающее надежды мясо, что должно было занять места лидеров звеньев и цепей перед отправкой на фронт. Чаще всего именно так ему удавалось подобрать себе бойцов в звено надсмотрщиков — кандидатов на руководящие посты было всегда больше, чем этих самых постов, а с учетом недолговечности этих отрядов на войне, никто не мешал громиле брать лучших из лучших, в долгосрочной перспективе такие бойцы были гораздо полезнее, чем отправляемое на убой стадо.

Тем временем, шеренги даойне сошлись и каннар увидел, как стоящий по левую руку от опасной тофа серый, вместо того, что бы прикрывать товарища щитом вытолкнул её под удар тренировочных копий. Потерявшая равновесие девушка открылась и получила несколько ударов шестами в голову и шею, отчего потеряла сознание и упала под ноги к сражающимся рабам. Всё произошло так быстро, что инструктор, в котором Хуски узнал Рабта Курхва — лидера первого звена четвертой цепи, заметил потерявшую сознание мутантку только когда шеренги разошлись. "Такими темпами за ней и следить не придется" подумал троайде, почувствовавший что на одну причину головной боли скоро может стать меньше. Впрочем, вместе с облегчением он испытал и злость — черви, называвшиеся его соплеменниками готовы даже в плену перегрызть друг другу глотки. Тело тофа оттащили в сторону и бросили у небольшого сарая, который стоял у входа на полигон и был хранилищем тренировочного инвентаря. Судя по поведению хирихиа она была жива. Каннар посмотрел на своих товарищей, и становился на Фангреде — взгляд клыкастого был прикован к телу поверженной серой, а на губах застыла гадкая ухмылка, выглядящая ещё отвратительнее из-за обнажившихся клыков.

Курхва быстро выяснив, что случилось, хотя как казалось главе надсмотрщиков, главный инструктор четвертой цепи скорее догадался о произошедшем, наказал виновника и продолжил тренировку. Спаринги, начавшиеся позже должны были определить наиболее способных бойцов, и тут каннар ставил на белокожего, разумно полагая, что среди этого отребья ему никто не составит конкуренции. Впрочем, так и вышло и последний поединок твердокожий тофа проводил уже с инструктором своей группы. Хуски с досадой отметил, что несмотря на завидную скорость движений и стойкость к ударам, белокожий не имел против опытного воина хихириа ни единого шанса. Тот мастерски владел оружием и порой двигался даже быстрее мутанта, заходя за спину и непрерывно атакуя. Когда же странный даойне получил мощный удар по ребрам и упал, троайде ожидал, что он продолжит бой, однако тот схватился за бок и продолжил лежать.

— Ха, отделал таки! — сказал стоящий слева от Хуски Фост, мстительно смотря на с трудом поднимающегося даойне.

— Не будь идиотом, — каннар не отрывал от притворяющегося раба взгляда, — он без единой царапины выдержал мой удар в голову. Этот тычок если его и задел, то таких проблем доставить был не должен.

— Может он до сих пор не пришел в себя после нашего боя? — троайде явно не терял оптимизма, но Хуски только скептически скривился. Возможно, этот уродец не только силен, но и хитер, что заставляет смотреть за ним внимательнее. По крайней мере до тех пор, пока он не стал частью их звена. А что бы он стал, нужно показать, что альтернатив лучше у него просто нет — либо так, либо сдохнуть на войне без шанса на спасение. Впрочем, каннар умел уговаривать сородичей.

Бои закончились и хирихиа стали выстраивать пленников , отмечая победителей схваток на дощечках, ориентируясь на нагрудное клеймо. Рабта Курхва, заметивший надсмотрщиков, подозвал Хуски к себе:

— Что, здоровяк, пришел посмотреть на свежее мясо в деле? — хирихиа смотрел на троайде с нескрываемой брезгливостью, — кандидатов для твоего звена у нас не намечается.

— Приветствую, господин, — каннар привычно поклонился и уставился в землю, — я смею сказать, что один из мяса меня всё-таки интересует.

— Ты о белокожем уроде? Эрбал сказал, что он дрался неплохо, но слег всего с одного сильного удара.

Хуски постарался, что бы его лицо ничего не выражало:

— Я надеюсь, что мне удастся сделать его покрепче, — он поднял взгляд, встретившись с глазами воина, — моё звено слишком мало, да и есть сложности с лояльностью у некоторых ваших смиренных слуг.

Говорить о конфликте с Фангредом он не хотел, но скрыть избитого троайде завтра утром будет практически невозможно. Хирихиа издал удивленный свист из зоба:

— Какие то проблемы?

— Ничего, что я не смог бы решить, господин.

В шатре Церенга было душновато. Или по крайней мере так казалось его обладателю. Сегодня к ним прибыли высокие гости, и Катина заметно нервничал, слушая неспешный разговор преображенных, что стояли сейчас перед ним. За тряпичным навесом входа в шатер виднелись спины облаченных в золотистые, покрытые эмалью доспехи воинов Храма, которые сменили его собственных бойцов на время посещения начальством руководителя тренировочного лагеря. В части центрального здания всего военного поселения, предназначенной для совещания руководителей цепей сейчас было всего трое хирихиа, включая самого Катина Церенга. Двое его гостей принадлежали к высшему руководству двух ветвей храма — Вици Энтура, фактический глава Сидаже Бранка и связанных с городом регионов, почетный член Курии и смиренный слуга Создателей, а также Лодэ Сэвера — представитель высшего военного совета региона, отвечающий за тыловое обеспечение войск, что вели бои по всему северу Теократии. Раньше Церенг не мог даже представить, что окажется удостоен чести лицезреть сразу двух преображенных такого уровня, а теперь покорно опустив взгляд слушал их неспешный, почти будничный разговор:

— Вы же понимаете, Вици, что состояние лагеря не определяет эффективность его работы? — один из самых влиятельных военных в регионе был невысоким хирихиа с темным, почти черным оперением. Возраст его было сложно определить, так как после преображения воин перестал стареть, но крепкое телосложение и многочисленные шрамы, белеющие на коже неприкрытых церемониальной одеждой рук и шеи выдавали в нем ветерана, прошедшего сложный путь от простолюдина до члена храмовой стаи через многочисленные бои и долгую службу в Сети, — я уже задавал вам этот вопрос и так и не услышал ответа: почему поставки рабов для передовых частей снизились вдвое?

Церенг буквально физически ощущал недовольство своего руководителя, но Энтура, что стоял перед ним казалось чувствовал себя совершенно спокойно.

— Мы поставляем столько расходного материала, сколько вообще возможно. За последние два месяца начали изыматься рабы с плантаций, а это угрожает нам снижением продовольственного обеспечения, Лодэ, — Вици был высок и статен, из-за чего создавалось впечатление, что на своего коллегу он смотрит сверху вниз. Его должность, как и членство в Курии были гораздо выше, чем у Лодэ, но в военное время это было не совсем так и в вопросах, касающихся армии Сэвера мог давить даже на столь высокопоставленного члена Храма, — или вы хотите, что бы армия начала умирать от голода?

— Вы знаете чего я хочу. Я лично организовывал этот лагерь, как и два других в зоне влияния Сидаже Бранка. И такое падение объемов поставки, я даже не говорю о качестве мяса, наблюдается только тут! Хотя меня информировали, что у вас есть необходимая власть, что бы изъять рабов хоть из всех трех северных Святилищ Создателей!

Высший чин Тхиссии нахмурился:

— Я не пойду на такие меры до тех пор, пока мне не предоставят обоснования для подобных действий.

— Эти обоснования вы можете истребовать у ваших коллег из Курии, на сколько мне известно, милостью Создателей Капетраста Мебегта, разработавший план привлечения рабов в качестве авангарда первой линии принимал участия в последнем собрании, — черноперый воин кивком указал на карту, — да и сейчас он не очень далеко от нас. Фронт всё ближе, а вы продолжаете печься о том, что в святилищах станет на несколько тысяч мутантов меньше! Когда армия ублюдков с плоскогорья подойдет к стенам вашего прекрасного городка...

— Если их армия подойдет к нашим стенам, — Энтура прервал гневную речь Лодэ, — и предотвратить это — задача Сети и Мартел Храма! И в частности — лично ваша задача, Сэвера, а потому я рекомендую вам не предрекать провал и не пятнать честь Создателей неспособностью его слуг справится с кучкой дикарей.

Ветеран повернулся к высокому хирихиа и смерил его тяжелым взглядом, мельком глянув на пытающегося раствориться в окружении Церенга:

— Прошу прощения за свои слова, Вици Энтура, — он почтительно склонил голову и Катина мог поклясться, что выглядело это достаточно искренне, — но Военный совет Курии спрашивает с меня. Им нужны результаты, потому что... — он оборвал фразу вновь взглянув на стоящего поодаль подчиненного, — кстати, Церенг, ты получил назначение на ранг Пьяга? Цепей у тебя в непосредственном подчинении всего четыре, но в лагере базируется ещё восемь цепей Сети и номинально они так же подчинены тебе.

Сердце хирихиа начало отплясывать какой-то безумный танец, но внешне Катина не потерял выдержки и поднял взгляд на Лодэ:

— Нет, властитель, — голова предательски дернулась в попытке поклонится, — кроме вас с момента прибытия цепей гарнизона Сидаже Бранка нас не посещал никто, кто мог одобрить моё назначение, — Церенг на секунду замялся, — и... мне не сообщали, что цепи Пьяга Слу находятся в моем подчинении, даже несмотря на отсутствие первой цепи их плети и самого Пьяга.

Подобная информация для начальника лагеря была действительно вновинку. Да, буквально через несколько недель после организации лагеря ему в распоряжении были переданы три цепи Сети, которые отвечали за все аспекты жизни военного поселения, так же сам лагерь строился с расчетом на возможность размещения нескольких полноценных плетей, не считая находившихся на обучении рабов, количество которых редко превышало десять-двенадцать цепей. Когда же прибыл приказ разместить в нем плеть гарнизона Сидаже Бранка, он не воспринял это как увеличение количества своих подчиненных, в конце концов никаких распоряжений на этот счет не поступало, а новый контингент получал приказы непосредственно из третьего штаба Сети, то есть фактически был вне юрисдикции Кастожу.

Из зоба Сэвера раздалось насмешливое клокотание:

— Ну я бы не стал говорить, что они под твоим командованием, но в чрезвычайной ситуации главным тут становишься ты, — он повернулся к скептически смотрящему на происходящее Вици, — я ещё спрошу с вашего Идейну, почему у него Катина возглавляет подразделение не соответствующее званию. Что до тебя, Пьяга Церенг, то твоей работой я доволен, однако, настоятельно рекомендую постараться минимизировать смертность рабов. Сеть сделает всё возможное, что бы фронт получил достаточное количество бойцов.

Лодэ явно пытался поддеть Энтура, но тот не подал виду, что заметил издевательские интонации в голосе преображенного. Мысли же самого Кастожу, нет, Пьяга Церенга были в хаосе и на такие мелочи он просто не обратил внимания. Повышение! Да, это было именно тем, чем казалось — новые возможности и перспективы. Но самое главное, что несмотря на преодоление очередной ступеньки в иерархии хирихиа, дополнительной ответственности пока не ожидалось. Церенг и так уже давно занимался работой, выходящей за рамки его ранга.

Начальство ещё какое то время обсуждало планы поставки рабов, а потом, в сопровождении многочисленной охраны, погрузилось в экипаж, представляющий из себя высокую карету, запряженную двумя боевыми ящерами, и удалилось из расположения тренировочных полигонов. Пьяга Церенг проводил их до границ лагеря, но вскоре вернулся назад в центральный шатер.

Итак, ему поставили задачу — минимизировать потери среди рабов. Качество мяса он видел и не испытывал иллюзий на тему уровня смертности при сохранении текущего плана обучения. Более того, стоит ожидать лишь повышения доли погибших, что в лучшем случае приведет к тому, что вместо положенных семи цепей они отправят четыре. Понятно, что за такое его если не лишат ранга, то отправят на фронт, где даже руководители его уровня могут жить очень недолго — судя по словам Лодэ, Сеть и Мартел — войска Храма, едва сдерживают натиск противника. А с учетом того, что только их лагерь отправил уже более четырех тысяч рабов, в то время, как благословенный Сэвера говорит о их нехватке в армии, потери там просто чудовищные. В любом случае, Церенг собирался выполнить указание своего благодетеля в полном объеме, что означало необходимость организации медицинского обеспечения для мяса, а так же пересмотра интенсивности тренировок. Конечно, подобные меры скажутся на эффективности подразделений рабов на поле боя, но чутье подсказывало, что её от этих отрядов и не требовалось.

И если снизить нагрузку было достаточно просто, то с лечением заболевших и раненых мутантов могли возникнуть серьезные проблемы. Звенья в цепи нумеровались от первой до пятнадцатой — от самых опытных до новобранцев. Первые три цепи как правило состояли из самых проверенных и заслуженных бойцов и именно из их Рабта назначался Катина. Неизменными всегда оставались звенья с пятое по восьмое включительно, отвечающие за обеспечение всего подразделения. Туда набирались способные хирихиа, в обязанности которых в частности входило медицинское сопровождение отряда. Так, в цепи самого Церенга пятое и шестое звенья проходили обучение у закрепленных за гарнизоном Сидаже Бранка кареев-лекарей. Тем не менее, несмотря на наличие обученных специалистов, среди них не было по настоящему профессиональных целителей, а физиология мутантов существенно отличалась от устройства тел хирихиа, что делало даже те немногочисленные знания его бойцов практически бесполезными в решении проблемы со смертностью. Единственный вариант, который Пьяга видел сейчас — это поиск сведущих в целительстве рабов, и их взаимодействии с соответствующими подразделениями его плети. А для этого надо привлечь звено надсмотрщиков, возглавляемое тем монстром-троайде, которого Церенг лично отобрал для этой работы ещё в начале своего назначения в этот лагерь. "С этого, пожалуй, и начнем".

Притворяться раненым пришлось не долго и уже через полчаса Оберон шел вместе с остальными пленниками назад к загону. Жара, вступившая в свои права после полудня не думала утихать и многие из серых, вымотанные тренировкой и спарингами, тяжело дышали едва не валясь с ног. Когда выживший осматривал место, в которое его ударил инструктор, он обратил внимание на то, что его белая кожа заметно огрубела, и теперь сквозь неё практически не просматривались дорожки кровеносных сосудов, но понять когда именно с его телом произошли такие изменения он не смог. С момента пленения до прибытия в лагерь его не особо интересовало даже то, что происходило вокруг него, так что не удивительно, что на изменение структуры кожи внимания он не обратил. Жара же, что мучила окружавших его существ, не доставляла никакого дискомфорта, и потому он мог расслабится настолько, насколько вообще позволяла ситуация. Впрочем, он всё же предпринял кое-какие действия вне указываемого пленителями — когда их строили для обратной дороги он постарался оказаться как можно ближе к так и не пришедшей в себя Саол, а потому сейчас был одним из двух несших её под руки рабов. Второй серый, назначенный для этой задачи, был явно не в восторге от этой перспективы, но боялся ослушаться пернатых хозяев и тяжело дыша от напряжения и непростых погодных условий поддерживал бездыханное тело с противоположной стороны.

Ноги девушки сперва тащились по земле, но в конечном итоге выживший смог приподнять её достаточно высоко, отчего заработал недоумевающий взгляд сотоварища, который он привычно проигнорировал. Серый был чуть выше Оберона, и не имел ни мало-мальски крупных наростов, ни каких-либо ещё дефектов, что характерны для подобных ему существ. С точки зрения выжившего он был довольно похож на человека, какими он их помнил, если бы не почти полное отсутствие носа, сливающегося с лобом и верхней губой, а так же огромные нечеловеческие глаза, крупные даже по меркам его собратьев. Как и почти все представители его народа он был совершенно лишен волос, а вдоль позвоночника виднелись выпирающие над кожей костяные гребни, впрочем так же достаточно часто встречающиеся среди серых.

Когда их отряд подошел к загону девушка уже почти полностью висела на Обероне, его партнер еле волочил ноги и казалось, что пройди они ещё пару десятков метров и тащить пришлось бы и его самого. Видящий это выживший не удивился, что стоило им только пересечь арку ворот и оказаться вне надзора птицелюдов, как серый бросил поддерживать тело соплеменницы и даже не посмотрев в сторону брошенного им товарища побрел к навесу. Хмыкнув, Оберон закинул девушку на плечо и, донеся до лежака, положил, стараясь впрочем уберечь серую от удара головой. Закончив с этой несложной манипуляцией он уселся на свое место и стал наблюдать за происходящим вокруг из под навеса.

Большинство рабов разбрелись по своим лежачим местам, и пытались прийти в себя. Судя по всему занятия на полигоне были действительно выматывающими, хотя сам выживший не мог оценить их сложность ввиду отсутствия усталости как явления. Он обратил внимание, что посреди выровненной песчаной площадки, что располагалась перед лежаками вне навеса появилась большая бочка с водой, и те из мутантов, что были бодрее прочих столпились вокруг, стремясь напиться и обмыть свои лица и тела. Видя, что несколько десятков товарищей активно расходуют живительную влагу, те, кто первоначально рассчитывал отдохнуть в тени навеса так же начали подниматься и направились к источнику воды. Несмотря на то, что самому Оберону вода не требовалась, он слегка забеспокоился, покосившись на тело своей учительницы. Мутантка была без сознания, но скорее всего обезвоживание ей грозит не меньше, чем её собратьям, а потому, взяв валяющуюся рядом миску, выживший направился к бочке.

Даже несмотря на то, что толпа была довольно плотной, к резервуару с водой он добрался без особых проблем. Завидевшие его рабы поспешно убрались с дороги, очевидно в их обществе правила сила, а в его силе они смогли убедиться уже несколько раз. Тем не менее всё действо заняло больше пяти минут — он смыл с ребер след размазанной крови, удовлетворенно заметив, что от царапины, которая и без того была не очень глубокая, не осталось и следа и только потом набрал полную миску мутноватой, но относительно чистой жидкости. Когда он вернулся к лежаку то увидел, что вокруг бессознательной Саол столпилось несколько серых, закрывая её саму от его взгляда. Учитывая то, что мутанты проявляли к ней как минимум безразличие, он забеспокоился и отодвинул одного из серых, успев заметить в его глазах непонятный испуг.

Сидя на корточках над девушкой склонился тот самый мутант, что получил удар в живот от птицелюда. Его руки лежали у неё на шее и до Оберона не сразу дошло, что серый её просто душит. И лишь через несколько ударов сердца, когда тело тофа выгнулось, он понял, что происходит. С каким то нечленораздельным рыком он оттолкнул стоящего к нему спиной соучастника этой расправы в сторону, обронив при этом миску с водой и, схватив неудавшегося убийцу за шиворот, отбросил его в сторону. Не понявший, что произошло бедолага плюхнулся на спину, а Оберн склонился над девушкой, проверяя жива ли она. Внезапно он почувствовал удар в висок, от которого его голова слегка покачнулась. Подняв взгляд он увидел ещё одного серого держащего в руке камень, глаза которого начали расширяться от ужаса, но до конца испугаться он не успел. Нечеловечески быстрым движением выживший поднялся и нанес удар прямо в плоскую морду урода, чувствуя, как под кулаком захрустели кости. Понимая, что вокруг него враги он начал метался взглядом от одного серого к другому, но те лишь отступали, пытаясь что-то сказать. "Да, не лучший способ социализироваться" запоздало подумал Оберон. Получивший от него удар мутант пытался рукой остановить хлещущую из сломанного подобия носа кровь, а поднявшийся убийца что то говорил начавшей собираться толпе, показывая при этом на обидчика. Вспомнив тот немногочисленный набор слов, который он успел выучить, Оберон привлек к себе внимание:

— Говорить! — получилось не очень похоже на то, как говорила тофа, но по крайней мере все собравшиеся уставились на белокожего. Он медленно указал на лежащую Саол, потом на пытавшегося её задушить серого и стараясь воспроизвести слово как можно четче произнес, — Нет.

Будучи не особо уверенным в том, что его поняли он показательно подступил к лежащему на лежаке телу и сжал кулаки, стараясь сделать как можно более грозное лицо. Впрочем, слабо представляя как выглядит его мимика со стороны, в результате подобной демонстрации он сильно сомневался. Однако, эти простые действия возымели на удивление сильный эффект, обступившие со всех сторон серые отшатнулись и на их уродливых искаженных лицах даже чуждый этим существам Оберон увидел неподдельный ужас. Спустя мгновение большинство рабов начали поспешно отходить от белокожего, и в конечном итоге рядом с ними остался только продолжавший держаться за сломанный нос мутант. Кровь продолжала стекать по его подбородку и он бездумно ковылял вдоль спальных мест, постепенно удаляясь от своего обидчика. Выживший услышал у ног шорох и обернувшись наткнулся на испуганный взгляд пришедшей в себя Саол.

Сквозь пелену беспамятства она слышала крики. Крики собратьев, желающих её смерти. Ей хотелось смирится, отдаться на волю жестокой судьбы, что бы избавить себя от того груза, что для неё приготовила жизнь. Сила, её сила, что она ощущала сейчас так отчетливо у себя внутри, беспокойно заколыхалась, будто протестуя против такого решения. Она рассмеялась, ведь причина её желания умереть призывала к жизни. Разрушитель, ищущий спасения. Однако, смех ещё сильнее истончил пелену сна, и теперь крики сородичей гонгом стучали в её висках, вырывая девушку в реальность.

Свет больно резал глаза, и Саол опять не помнила, как оказалась в этом проклятом шатре. "Снова приступ?" подумала она, и коснулась темечка, которое отдавало болью после каждого движения — пальцы нащупали шишку и скатавшуюся кровь. Видимо, она получила удар в голову, да притом довольно сильный. Резкое движение вблизи заставило её приподняться и она увидела возвышающегося над ней белокожего, того, кто назвался Оберон. Он, не глядя в её сторону приблизился и сжал кулаки, и только теперь она обратила внимание на то, что вокруг них были десятки её сородичей.

— Он защищает эту суку, а потому нам надо убить и его! — выкрикнул один из них, имени которого она не знала, — они всех нас погу...

Внезапно его речь оборвалась и он испуганно посмотрел на Оберона, и ему вторили остальные собравшиеся. Многие инстинктивно отступили от неведомой Саол опасности и она перевела взгляд на своего защитника. Его лица она не видела, но этого и не требовалось. На первый взгляд в нем ничего не изменилось, однако, казалось что само его существование порождает страх. Все инстинкты девушки вопили об опасности, и если бы не охватившее её оцепенение, она бы начала убегать, как и окружившие их даойне, спешившие оказаться подальше от непереносимой угрозы. Она же могла лишь безвольно смотреть на нечто чуждое этому миру, создание, что сейчас заполнило всю её вселенную. "Смерть", шептал её разум. "Смерть" вторил ему внезапно обретший голос мир. Она задыхалась в этом наваждении и была уверена, что ещё мгновение и жизнь оставит её тело, как всё прекратилось. Посмотрев на ничуть не изменившееся существо, Саол поняла, что сковывающий её животный страх пропал, однако остался страх иного рода. "Нужно срочно уйти как можно дальше отсюда", подумала она и попыталась подняться, из-за чего Оберон повернулся к ней. Его рубиновые глаза, разделенные вертикальной полосой зрачка, замерли, и через мгновение он присел и с нескрываемым трудом произнес:

-Жи..знь? — весь его вид выражал обеспокоенность, а сама тофа не сразу поняла, что от неё хотят. Она боялась, и его скрипучий голос пугал ещё сильнее.

Тем не менее она судорожно закивала сидящему перед ней монстру и он удовлетворенно поднялся, подобрал валяющуюся рядом миску и ушел из под навеса, из-за чего даойне испытала облегчение.

Саол попыталась встать, но поняла, что сочетание тренировок на полигоне, травм головы и шеи, а так же пережитого только что стресса изрядно вымотали её. Потому девушка обессиленно рухнула на настил, надеясь провалится в спасительное беспамятство. Во рту чувствовался неприятный привкус металла, организм требовал удовлетворить базовые потребности, но подняться и хотя бы дойти до выгребной ямы она не могла. Запахи, ставшие такими тягучими и отвратительными, вызывали чувство тошноты и что бы не расстаться с последними остатками влаги в своем организме ей пришлось сесть и вновь открыть глаза. И когда она увидела вновь приближающегося Оберона, то только и могла, что попытаться отползти от него подальше. Руки не слушались, а потому сдвинулась она едва на десяток сантиметров, и он развернул её к себе, схватив за плечо. Страх, было отступивший, вновь начал мешать ей думать, но до конца испугаться она не успела, он крепко взял её за голову и начал насильно поить принесенной в миске водой.

Первый глоток обжег пересохшее горло и её из глаз выступили слезы, но потом влага живительным нектаром разлилась по её телу. Даже страх казалось отполз на границу сознания, уступив чувству благодарности, и она уже сама держа миску быстро её опустошила. Белокожий убедился, что девушка справляется самостоятельно и отошел к своему лежаку, где сел и начал осматриваться, совершенно не обращая внимания на допившую воду тофа. Саол же поставила миску и попыталась успокоится. Да, с её новым знакомым что то явно не так. Она никогда не боялась настолько сильно, как сегодня. Даже проклятый предками троайде, что пытался изнасиловать её, пугал меньше, чем белокожий совсем недавно. Страх был настолько силен, что даже сейчас ей приходилось прилагать усилия, что бы просто посмотреть в его сторону. Тем не менее, и она это прекрасно понимала, он её спас. Вне всякого сомнения, её соплеменники пытались прикончить девушку пока она была без сознания. Более того, она помнила, что прежде чем провалилась в темноту, там на тренировке кто-то толкнул её в спину. И их можно было понять. Будучи не в состоянии контролировать свою силу она рисковала погубить всех вокруг. В её племени был убит мальчик из семьи троайде, приближенных к каннару, рожденный тофа и благословенный предками. Их шаман с учениками отправился к святилищам и должен был отсутствовать ещё несколько недель, когда сила в пареньке проснулась и заявила о себе. Он выжег трех даойне, что были рядом, а потом провалился в беспамятство. И каннар решил, что парня необходимо убить, потому что следующий приступ мог быть в десятки раз сильнее. Даже его отец, сперва пытавшийся убедить всех просто изолировать сына где-нибудь подальше, после нескольких попыток привести его в чувства сдался — перенести его в таком состоянии не представлялось возможным. В итоге голову ребенка, лежавшего без сознания, разбили камнем. Чудовищная жертва, но необходимая для выживания племени. И сейчас, когда рядом нет того, кто мог бы остановить или направить её силу, испуганные сородичи пытаются сделать тоже самое, тем самым продлив свое существование. Существование. Она мысленно попробовала это слово на вкус и сплюнула. Глупцы, трусы, вот кто они! Она могла бы забрать с собой не только обреченных на жалкую жизнь и не менее жалкую смерть даойне, но и десятки, а может быть даже сотни проклятых первых! Преображенные не успели бы прикончить её до того момента, как взбесившийся дар начал пожирать жизни их сородичей! Но действительно ли она этого хотела? Или всего-лишь так оправдывала свое желание жить? На этот вопрос тофа не знала ответа. Однако, она точно знала, что когда почувствовала несущуюся к ней смерть, лежа рядом с защищающим её Обероном, жизнь была для неё всем. Спасательным кругом, единственной целью. Не важно как, но она мечтала жить дальше. И потому она была благодарна странному белокожему монстру, что спас её. Наверное, только это чувство и позволяло ей бороться со страхом, что накатывал каждый раз, когда её взгляд останавливался на его неподвижном силуэте.

Глава 6. Авторитет.

Стоящий перед хирихиа мутант смиренно смотрел в покрытый деревом пол, ожидая распоряжений своего хозяина и Пьяга Церенг в очередной раз удивился покладистости главы надсмотрщиков. Идея сформировать звено лояльных хозяевам рабов была высказана одним из преображенных на вводном инструктаже после начала постройки лагеря. Как выяснил командир лагеря позднее, такая практика широко распространена в святилищах Создателей, где трудятся тысячи рабов, обеспечивающих чистоту, работающих на храмовых плантациях и фермах. Конечно, святилища не находятся на полном самообеспечении, основную часть продовольствия они изымают у семей, находящихся в зоне их влияния, однако, многие гектары земли вокруг каждого святилища обрабатываются именно рабами — в отличии от Храмовых стай, служители Культа Создателей не используют других хирихиа в качестве рабочей силы. Потому, в том, что они дрессируют рабов для надсмотра за себе подобными нет ничего удивительного.

-В общем, ты надеюсь понял, что за каждого умершего раба я буду спрашивать с тебя? — Церенг пристально посмотрел на Хуски и тот утвердительно кивнул.

— Я понимаю, господин, — он говорил на языке хирихиа, что являлось редкостью для рабов, но из-за того, что голосовые связки даойне не могли воспроизводить высокочастотные звуки, в изобилии присутствующие в речи первых детей Создателей, его голос казался приглушенным, а речь — ломанной.

— Хорошо, тогда я жду отчетов о формировании медицинского подразделения из мяса.

Пьяга Церенг жестом показал, что раб может идти, и тот, поклонившись, вышел из шатра. Итак, теперь нужно ожидать результатов. Командир лагеря встал и посмотрел на написанные на грубом пергаменте отчеты командиров цепей. Всего через два часа после того, как его ставку покинуло начальство он вызвал троайде для серьезного разговора, и теперь стоило заняться подведением итогов. С последним поступлением рабов, которого он ждал через три дня, в его распоряжении будет около тысячи мутантов. Если план по сокращению смертности среди них окажется удачным, через месяц он сможет отправить семь полноценных цепей рабов — достаточное для выполнение нормы количество. Катина Лияхраб, отвечавший за цепи рабов, был оповещен чуть ранее, и в принципе указания для Хуски можно было передать через него или даже через Ахмара, к чьей цепи номинально было приквартировано звено надсмотрщиков, но Церенг понимал, что должен лично указать на важность всего комплекса мероприятий. Понимать психологию бойцов, даже если это всего-лишь грязный раб — обязанность командира, и Пьяга знал, что мутант так же понимает, кому он обязан своей жизнью. Если бы не Церенг, труп троайде уже несколько месяцев как сожрали падальщики где-нибудь далеко на севере, за линией фронта. И сейчас он напомнил ему об этом.

Ночь накрыла лагерь стремительно и каннар надсмотрщиков шел по слабо освещенной факелами тропинке, ведущей к восточному полигону. Это место было почти заброшенным, так как проживающие в лагере бойцы цепей были расположены в южной и западной частях, а эта часть строилась как резервная. Тем не менее, дозорные стоявшие на сторожевых вышках провожали огромного мутанта внимательными взглядами, а по пути к этому месту ему уже несколько раз встретились патрульные звенья. Бойцы Хуски должны были уже прийти на место сегодняшнего боя, и каннар понимал, что опоздание на столь важное воспитательное мероприятие не красит его как лидера, но ничего не мог с этим поделать. К тому же, разговор с недавно повышенным Пьяга Церенгом оказался куда дольше и гораздо неприятнее, чем он ожидал. Мясо нужно беречь. Да ещё неделю назад на такие слова Хуски бы просто рассмеялся в лицо говорящему. Но теперь ему надо искать целителей среди новоприбывшего сброда. Хуже того, калечить Фангреда становилось просто опасно. Он был ценным бойцом среди всего этого отребья, и каннар сомневался, что сможет так просто объяснить своим хозяевам, зачем потребовалось избивать до полусмерти собственного подчиненного — жесткая ранговая система первых детей Создателей не требовала постоянных доказательств физического превосходства, в то время как сама структура общества даойне строилась на праве сильного. Конечно, если задуматься, Теократией правили преображенные, а уж их нельзя упрекнуть в недостатке силы, но в то, что хирихиа будут вникать в сложности взаимоотношений своих рабов Хуски не верил. Для пернатых то, что ты Рабта уже означало беспрекословное подчинение твоих Лахам, им непонятно, что дав такие названия даойне они не меняют их суть. А суть состояла в том, что троайде должен наказать зарвавшегося пса, или он просто не сможет приказывать остальным.

Подойдя к полигону он увидел стоящих у ворот бойцов. Фост и Исиал держались чуть в стороне от Фангреда, но было не видно, что между ними существует какая-то напряженность, даже с учетом того, что трое троайде молчали. Сам же клыкастый воин, уже заметивший приближающегося противника, угрюмо смотрел на Хуски.

— Что толпитесь у входа? Давайте, проходите, я не собираюсь тут торчать всю ночь! — каннар дал понять, что своё недовольство его опозданием они могут запихнуть куда-нибудь подальше и первым двинулся к приоткрытым воротам полигона. Фангред нахмурился ещё сильнее, в то время как стоявшие вместе троайде молча двинулись за вожаком.

Арена этого полигона была вытоптана гораздо меньше, чем та, на которую они ходили сегодня. Хуски знал, что её сейчас почти не используют из-за того, что количество рабов в лагере меньше обычного, и потому выбрал это место для боя. Он широкими шагами направился к центру песчаного поля и, остановившись в неосвещенной части, повернулся к приближающемуся Фангреду:

— Правила тебе известны. Эти двое, — он кивнул в сторону остановившихся чуть дальше воинов, — будут свидетелями. Победишь — будешь каннаром, проиграешь — заткнешься.

— Не поучай меня, Хуски, — троайде оскалился, — я без твоих ублюдских подсказок всё знаю.

Каннар нахмурился и сжал кулаки. "Это будет быстро" — пронеслось у него в голове. Вдруг он заметил, как клыкастый воин достает из складок своей накидки нож. Клинок блеснул в отсвете далекого факела и Фангред рыча кинулся на своего бывшего вожака.

Нож явно был не боевой и скорее всего нападающий на него троайде стащил его на кухне у хозяев. Но даже это было серьезным проступком — оружие рабам носить запрещено и исключений не было даже для его звена. Но с этой проблемой можно было повременить. Сейчас Хуски увернулся от стремительного выпада своего подчиненного и слегка отступил. Фангред тоже был с ям, и пускай они никогда не сражались всерьез, был достаточно силен, что бы при наличии у него в руках куска металла относится к нему легкомысленно. Физически каннар на голову превосходил любого троайде из своего звена. И дело было не просто в наличии натренированного тела или какой-то разницы в росте и весе. Его мутация затрагивала не только внешние анатомические аспекты, структура его мышц, крепость костей и кожи — всё это выходило далеко за рамки физиологии обычного даойне. И даже такой мутант, как Фангред был для него не сильнее ребенка. Проблема заключалась в том, что сам Хуски был уже не тем бойцом с арены, который мог выйти против голодного пизамхода и победить — поврежденная нога сильно сковывала движения. К тому же, будучи безоружным он был вынужден сражаться против опытного и быстрого противника с ножом. Зубастый троайде сам понимал своё преимущество, а потому держался на отдалении, стремительно подлетая к громиле и атакуя так, что бы задеть прежде всего конечности противника, не давая таким образом дотянутся до себя. Воин знал, что этот бой ему не закончить одним ударом, в то время как стоило каннару один раз хорошо попасть по противнику, как исход будет предрешен.

Но даже несмотря на казалось бы невыгодную ситуацию Хуски был спокоен. Он выходил на арену против противников в десятки раз сильнее того, что стоял сейчас перед ним. Да, тело Фангреда тоже было необычным, воин не продержится столько времени на аренах, если будет просто иметь необычно длинные руки и уродливые клыки. Для этого нужны навыки и особая физиология. Однако, он видел его движения, и несколько раз отбил клинок костяными наростами на руках — так что представлял силу своего противника. Дождавшись очередного броска троайде, Хуски встречным движением сократил дистанцию и перехватил руку с клинком. Другой рукой ударом с малым замахом он впечатал почти не уступающего ему по росту противника в песок. Каннар сдерживался, что бы не навредить уроду слишком сильно, и такой атаки, казалось, было достаточно. Но он просчитался. Тварь вырвалась и зубастая морда вцепилась в плечо громилы, прокусывая толстую кожу, которая могла почти без повреждений выдержать удар широкого копья охотников даойне. От неожиданности вожак вскрикнул и попытался другой рукой оторвать троайде от себя, за что сразу же поплатился вспышкой боли в груди — рука с ножом нашла свою цель и клинок полностью вошел в грудную мышцу, неприятно уперевшись в широкие кости грудной клетки. Зарычав, Хуски мощным ударом головы отшвырнул удачно атаковавшего его воина и игнорируя боль от разорванной зубами Фангреда плоти, бросился на потерявшего ориентацию бойца. Клакастый троайде оказался быстр достаточно, что бы успеть вскочить и попытаться увернуться от огромного кулака громилы. Но попытаться — не значит увернуться. Сила удара была такой, что зацепившийся за ребра костяной нарост на кисти Хуски мгновенно порвал кожу и смял кости противника. В какой-то момент вожак даже подумал, что перестарался, но его противник опять вскочил на ноги, и, оскалив измазанную в крови каннара морду, бросился в атаку. Страшная рана на пострадавшем боку ему будто не мешала вовсе, и передвигающийся на четвереньках мутант двумя мощными прыжками оказался возле громилы, который едва успел избавился от торчащего из груди ножа, отбросив его в сторону подчиненных.

Фангред попытался повторить успех с укусом и попробовал запрыгнуть на плечо вожаку, но тот был готов к такому и легко отмахнулся от прыгнувшего воина. Хуски понимал, что уже не может сдерживаться — бывший подчиненный оказался не просто крепче ожидаемого, он смог дважды ранить его. Если бы не торчавшие из бока уродца сломанные ребра, каннар оказался бы в опасном положении и просто истек кровью. Теперь же он лихорадочно пытался придумать способ остановить взбесившегося и почти полностью озверевшего троайде не проламывая тому череп. В то же время, отброшенный клыкастый мутант двигался по полукругу, пытаясь то ли обойти вожака, то ли подловить удачный момент для атаки. Впрочем, было понятно, что вытекающая из поврежденного бока кровь не позволит ему затягивать этот бой. Хуски решил атаковать первым и кинулся на Фангреда, делая вид, что пытается схватить его, однако троайде был достаточно опытным и просто отскочил в сторону, не спеша контратаковать — вожак понял, что его бывший боец разгадал уловку. Тем не менее, тянуть не мог никто из них, и теперь уже клыкастый воин ринулся на противника, оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями и бросив себя в ноги здоровяка. Каннар было удивился такой глупости и попытался просто наступить на открывшего спину бойца, как троайде резко изменил траекторию движения и, воспользовавшись менее устойчивым положением врага, врезался всей своей массой в область живота, придав себе ускорения мощным толчком ног. Хуски, рефлексы которого были отточены за многие годы сражений в бойцовских ямах хирихиа, отреагировал машинально, выставляя против движения Фангреда естественное оружие, растущее из его кистей. Избежать удара это не помогло, но теперь от шеи до груди зубастого урода шли три глубокие царапины с рваными краями. Сам атаковавший троайде сумел уцепиться за вожака и теперь отчаянно пытался ухватить его зубами. Будь на месте Хуски кто-нибудь другой, то он мог бы сильно пострадать, но опытный воин многократно превосходил своего противника в грубой силе и схватив того за шею просто оторвал от себя, игнорируя всякое сопротивление. Фангред сдавленно хрипел, ещё не понимая, что проиграл, в то время как каннар нанес мощный удар в голову удерживаемому на весу противнику. Тот издал сдавленный хрип но сознания не потерял, и удары пришлось повторять трижды, прежде чем тело троайде обмякло.

Чувствуя легкую слабость, вызванную начавшей заявлять о себе потерей крови, Хуски отпустил противника и тот бесформенной грудой рухнул на землю. Сейчас он уж видел, что его удары по голове Фангреда не прошли даром и из немалых ран, оставленных наростами на руках каннара сочится кровь. Вожак повернулся в сторону, где стояли двое других его подчиненных, собираясь дать указания о необходимости перевязки поверженного троайде, и вдруг понял, что что-то не так. Там, где всего мгновение назад стояли двое бойцов его звена лежало тело, в котором он узнал Исиала. От его головы по уже ставшему влажным песку расползалась кровавая лужа, едва различимая даже острым зрением даойне. Второго бойца он не видел, что вызывало ещё большее беспокойство.

— Фост, твою мать, куда ты запропастился? — каннар оглядывался пытаясь найти пропавшего воина, но его нигде не было.

Подойдя к телу явно мертвого товарища, Хуски аккуратно перевернул его и обнаружил, что от горла до середины лица троайде зияет огромная рваная рана. Несложно было догадаться, что оставлена она тем самым ножом, что был у Фангреда. Ввиду отсутствия одного из бойцов, выводы о виновнике этого происшествия напрашивались сами собой, что ещё больше сбивало вожака с толку. "Зачем Фосту это надо и что он задумал?" Вне зависимости от причин произошедшего, нужно было срочно доложить о произошедшем хозяевам. Смерть одного из подчиненных, плачевное состояние второго и пропажа последнего — это не то, что можно было бы замять. Хуски двинулся к выходу с полигона, намереваясь позвать кого-нибудь из патруля, или окликнуть дозорного на вышке, как неплотно прикрытая калитка распахнулась и на полигон вошло несколько воинов хирихиа за спинами которых к своему удивлению каннар увидел сбежавшего троайде.

— Вот он! — тут же крикнул воин, указывая на громилу, — осторожнее, у него было оружие!

Хирихиа молча подняли копья и двинулись на главу надсмотрщиков, беря его в полукольцо. Хуски понял что произошло всего через секунду после выкрика своего бывшего подчиненного. Из глотки непроизвольно вырвался рык, но он мог лишь поднять руки, показывая, что безоружен и ждать дальнейшего развития событий.

Странности поведения окружающих Оберон обдумывал ещё несколько часов. Да, он превосходит физически любого из содержащихся в их загоне рабов, и определенный пиетет перед ним они испытывали ещё до сегодняшнего происшествия с девушкой-мутанткой, но теперь же от него шарахались как от прокаженного. Более того, сама спасенная им тофа очевидно боялась своего спасителя, поначалу едва сдерживаясь от того, что бы не убежать. И вот это уже было странно. Пускай её спасение по большей части имело под собой эгоистичные основания — ему было проще учиться у понимающего что от него требуется мутанта, но такие действия как правило вызывают чувство благодарности, а не панического страха. Он старался не приближаться к спасенной, что бы не усугублять ситуацию, но ответов на его вопросы это, к сожалению, не давало. Просидев под навесом до наступления темноты, он так же обнаружил, что за исключением некоторых серых, не являвшихся свидетелями произошедшего, основная масса его соседей не спешила возвращаться на свои места, столпившись едва ли не на другом конце шатра. Чуть позже он выяснил, что раненный им серый потерял сознание — видимо удар был слишком силен и повредил мозг идиота, пытавшегося оглушить Оберона камнем. Краем глаза он видел, как некоторые из рабов пытались привести сородича в чувство, но все попытки были безрезультатными и в итоге его просто положили на один из лежаков.

Сейчас, как никогда ранее, выживший ощущал неудобства, вызванные наличием языкового барьера. Каждый час, проведенный в бездействии ложился на его плечи тяжким грузом, но он понимал, что просить продолжить обучение у раненой и испуганной мутантки сейчас бесполезно. Ему не очень хотелось заставлять её силой, а делать это добровольно она пока не горела желанием, да и с такими ранениями вряд ли чувствовала себя в достаточной степени комфортно. Если находясь в плену можно было себя чувствовать комфортно впринципе.

Когда лагерь окончательно сдался под натиском ночи и звуки активной деятельности из-за частокола стали менее интенсивны, серые пленники так же начали расходится по койкам. Незадолго до этого к ним привозили котлы с бурдой, которой кормили рабов, и Оберон ходил наливать её для Саол, чем вызвал чуть ли не паническую атаку у сразу же отпрянувших от емкостей с едой серых. Сама девушка приняла принесенную еду гораздо спокойнее, чем ранее воду и в этот раз даже не пыталась сбежать, пусть и косилась на выжившего с плохо скрываемой опаской. Соседние лежаки никто так и не занял, и Оберон отметил, что большая часть его бывших соседей перебралась на ранее свободные места в дальнем конце шатра. "И всё же, что действительно могло их так напугать?" Объективных причин он не видел. Да, он подрался с несколькими рабами, но это вряд ли могло сойти за более-менее всеобъемлющее объяснение произошедшего. Что-то в его действиях, или возможно в нем самом их сильно испугало. Причем почти наверняка это не относится к тому, что он защищал их сородича, которую они попытались убить по причинам, в которых ещё только предстояло разобраться. Сама спасенная боялась его едва ли меньше собратьев. Самым логичным выглядело то, что своими действиями или словами он нарушил какую-то традицию местных аборигенов, но вот уловить какую именно никак не удавалось. Пожалуй впервые за всё время пребывания в лагере он почувствовал не просто свою отчужденность от окружающего его общества, сколько гнетущее одиночество. Цели, казавшиеся такими простыми и понятными — сбежать из лагеря и выжить, теперь выглядели жалким огрызком плана, не имеющего ни внятной концепции, ни обдуманных способов реализации. А непонятный, чуждый и враждебно настроенный мир лишь усугублял ситуацию.

Размышляя обо всем этом он не заметил, как кто-то приблизился к нему со спины, а когда ощутил чужое присутствие, резко развернулся, готовясь отразить нападение какого-нибудь мстительного дурака. Однако, побеспокоившим его серым оказалась Саол, которая тут же отпрянула, испуганная резким движением выжившего. Тем не менее, сделав над собой усилие она вновь приблизилась и заговорила. Несмотря на то, что большую часть белокожий не понял, ей удалось донести общую мысль — серая предлагала продолжить обучение. Оберон окинул девушку взглядом — выглядела она потрепано, запекшаяся кровь на голове начала отшелушиваться мелкими бурыми комочками, на шее и плече налились чернотой гематомы, а левая половина лица опухла из-за сползающего синяка. В глазах тофа плескался страх, но вместе с ним выживший ощутил неуместную казалось бы решительность. Потому, решив проигнорировать её плачевное состояние, он утвердительно кивнул и его обучение речи даойне продолжилось.

Хуски сплюнул сочащуюся изо рта кровь и угрюмо посмотрел на стоявшего перед ним Катина Ахмара. Хозяин рассматривал раба так, будто перед ним было что то омерзительное, но всё же продолжил допрос:

— Значит ты не пытался зарезать своих подчинённых и сбежать? Это бы звучало более убедительно, если бы у тебя не было ножа.

Хирихиа покрутил измазанный в песке и крови клинок перед каннаром и положил его на ящик стоящий у шатра. Сам кусок металла обнаружился на полигоне, буквально в трех метрах от трупа Исиала. Место, конечно же, подсказал проклятый предками Фост, стоявший сейчас в окружении нескольких воинов четвертой цепи. Троайде был связан, как и его бывший вожак, но в отличии от последнего не был избит и стоял не на коленях.

— Всё так, как я говорю, господин, — каннар не мог подобрать оправдания лучше, чем правда, но надеялся, что этого будет достаточно, — Фангред сражался со мной за звание лидера, и нож принес он, а не я.

Мимо них прошел воин хирихиа, с интересом глядя на импровизированное заседание суда. В свете его факела силуэты десятка окруживших двух даойне воинов казались изломанными игрой теней статуями, безжалостно нависающими над подсудимыми и лишь Катина был полностью в области света.

— Допустим, — Ахмар устало вздохнул и положил руку на символ Создателей, прикрепленный у левого плеча, — и пусть я поверю в то, что ты собирался сразу же рассказать нам об этом инциденте. Но неужели ты плохо расслышал приказ Пьяга Церенга касающийся бережного отношения к мясу? И не ты ли не справился как лидер позволив конфликту среди вас разгореться до такой степени, что тебе пришлось избивать собственного подчиненного? — хирихиа подался вперед, впиваясь взглядом в мутанта, — Да только то, что мне приходится тебе напоминать о том, в чем заключается твоя работа уже заслуживает наказания!

Троайде это понимал, пусть сейчас и злился на предателя Фоста. Кто, как не он, не смог предотвратить всю эту ситуацию с тофа? Возможно надо было изначально отдать её Фангреду, как первому нашедшему, но сожалеть о содеяном было по меньшей мере глупо — изменить ничего он уже не сможет и будет хорошо, если ему представится возможность хотя бы не повторить своих ошибок. Потому он лишь опустил голову, ощущая подступающий страх. Столько лет цепляться за свое существование и так оплошать! Он чувствовал капельки пота, что ползли по его спине, будто бы подгоняя ужас, стремившийся захватить его сознание.

— Хуски, объясни мне, почему от вашего племени проблем больше, чем от других животных, что у нас на службе? — голос Катина Ахмара выдавал всё накопившееся за месяцы его работы с мутантами раздражение, — и даже ты, что вроде бы понимает свое место, так расстраиваешь Создателей? Как так вышло?

Громила молчал. Он едва боролся с новым для него чувством — паникой перед лицом смерти. Казалось бы, он множество раз выходил на танец с ней, сражаясь на арене. Но теперь чувствовал себя бессильным детенышем, загнанным в угол и не мог ничего сказать.

— Ладно, сотню ударов ему и потом в загон, — Ахамар разочарованно посмотрел на онемевшего мутанта, — если выживет — хоть послужит на поле боя, — его взгляд переместился на Фоста, который казалось вообще не понимал, что происходит. Катина перешел на язык даойне, — ты его заменишь. Набери себе четырех бойцов, срок — завтрашний вечер.

— Да, господин! — в глазах нового каннара показался отблеск торжества, говорившие ранее на языке хирихиа Хуски и его господин заставили троайде изрядно понервничать.

Стоявший рядом с ним воин вспорол веревки на руках новоиспеченного главы надсмотрщиков и небрежно подтолкнул того к выходу, явственно говоря о том, что его присутствие тут больше не требуется.

— Более точные указания получишь утром, — донеслось до него, и он засеменил к их каморке, которая теперь принадлежала только ему. А за его спиной остался бывший каннар, чье лишившееся сил тело уже растягивали на только что принесенном широком бревне, использующимся для порки рабов. Последнее, что смог расслышать Фост из удаляющегося расположения четвертой цепи — это свист разрубающей воздух палки.

Время летело быстро и Саол не заметила, как прошло больше половины ночи. Слабо тлеющие факелы, обильно промоченные тяжелыми маслами, начали коптить черным дымом, а те соплеменники, что сидели и обсуждали что-то в разных частях навеса сейчас спали. Скорее всего, во всем загоне единственные кто не провалился в спасительное беспамятство были она и её пугающий ученик. Сейчас одержимый демонами монстр был почти полностью скрыт ночным мраком, и лишь его монотонный, шипящий голос выдавал в нем живое существо. Но она продолжала его учить, будто окончательно уверившись в том, что это создание — её единственный шанс на жизнь и свободу. Хотя в последнем она боялась признаться себе даже мысленно.

Белокожий учился очень быстро. Она помнила, с каким трудом ей давались наречия древнего языка предков даойне, который были обязаны знать все служители Курганов и шаманы. Говорят, что раньше их народ владел искусством письма, но эти знания были утрачены тысячи лет назад и лишь песни о предках, да тотемные руны доносили отголоски былого. Оберон же запоминал всё с первого раза, и лишь произношение оставляло желать лучшего. Несмотря на это, сейчас, после долгих часов повторений и попыток объяснения значения тех или иных слов, он мог уверенно задавать простые вопросы и отвечать на них. После того, как свет от ближайшего факела окончально ослаб, от рисунков, которыми помогала себе в объяснениях девушка, пришлось отказаться и они начали повторять уже пройденное.

Головная боль к удивлению тофа отступила через несколько часов после начала их занятий и сейчас ей думалось довольно легко. Впрочем, несмотря на прояснившийся разум, теперь её все сильнее клонило ко сну, а потому она извинилась перед учеником и пошла умыться перед тем как лечь спать. Остатки воды в общей бочке неприятно пахли, но она проигнорировала это и смыла налипшую на голове кровь. Промывать рану она не рискнула — грязная вода могла вызвать заражение крови, а без лечебных мазей, что готовил их шаман справится с таким было почти невозможно. Правда сама тофа не просто никогда раньше не болела, но и даже не получала ран — благословленные предками всегда ценились в племени и окружались почтением и заботой. Её обязанностями было заучивание древних песен, служения в курагнах и обучение у шамана, который помогал приручить рвущуюся наружу силу и предотвращял приступы до тех пор, пока она не научилась бы владеть своей силой самостоятельно.

Вернувшись к своему лежаку она увидела, что Оберон неподвижно сидит смотря в темноту и шепотом повторяет выученные слова. "Неужели ему не хочется спать?" пронеслось в голове у тофа, но она сразу же отбросила эти мысли, понимая, что прежде всего ей нужно заботится о себе самой. А чужак может делать что хочет, он сам волен распоряжаться своим временем. Тем не менее монотонное шипение, издаваемое им мешало ей уснуть и она в очередной раз погрузилась в невеселые мысли о своей судьбе. Её племя кочевало между долинами, скрытыми в самом сердце гор, веками добывая себе пропитание и сражаясь с враждебными племенами за клочки пригодных для охоты и собирательства территорий. Эта суровая, но в то же время простая жизнь была её миром и она не могла представить себе, что когда нибудь всё так сильно изменится. Сперва до них дошли слухи о надвигающейся большой войне, на которую собирались самые большие племена и большая часть их воинов вместе с вождём отправилась на Военный совет. Потом поспешное бегство с насиженных мест и пленение охотниками хирихиа, теми, кем пугали детей в их племени. Она с трудом верила в то, что детские страшилки могут стать для неё реальностью. Когда же она увидела мир птицелюдов, то не могла поверить в то, что столь противоестественное тёмное место может существовать. Рукотворная гора, в которой жили эти существа пахла смертью и гнилью, а даойне в нем были безвольными, пустыми, будто одержимыми злобными духами. Плен едва не сломил её, но, пожалуй, самым болезненным стало предательство тех соплеменников, о которых она заботилась и которых должна была защищать.

Когда она уже почти полностью уснула у входа в загон раздался шум открываемых створок. Не понимая, что происходит она подняла голову с настила и увидела, как на территорию загона вошло семеро хирихиа, пятеро из которых тащили два массивных тела. Пронеся свой груз до вытоптанной перед резервуаром с водой площадки, воины бросили тела прямо на песок и так же молча удалились. Шум от всей этой процессии, как и свет от внесенного факела, разбудил некоторых рабов, и теперь под навесом начинала зарождаться суета. Кто-то будил соседей, кто-то шел смотреть кого же принесли к ним, и вот уже к новоприбывшим потянулись десятки серых. Саол, подстегиваемая любопытством тоже направилась туда, и подойдя опешила. Перед ней лежало двое израненных троайде в которых с трудом можно было узнать главу надсмотрщиков и того самого клыкастого монстра, что пытался изнасиловать её. Громила, бывший каннаром сейчас истекал кровью и был совсем не похож на того грозного и могучего воина, каким он запомнился девушке. Он лежал на животе и потому все подходящие видели его исполосованную ударами спину, на которой не осталось ни клочка целой кожи. Тугие волокна мышц, обтягивающих костяной каркас его хребта сейчас выглядели будто лопнувший канат и из многочисленных разрывов в изрубцованной ткани сочилась багровая жидкость, в темноте кажущаяся черной. Лицо его так же пострадало, но опухшие синяки и несколько ссадин на лбу и виске выглядели безобидными царапинами на фоне того, во что превратилась его спина. Второй троайде, казалось, пострадал меньше. Он упал на бок, открывая всем торчащие сломанные ребра, а его лицо было похоже на перезревший фрукт малфура — распухший и зияющий лопнувшими ячейками. Раны эти были измазаны кровью, которая впрочем уже перестала течь.

Стоявшие вокруг серые тихо переговаривались, пока один из самых смелых — низкий, но крепко сложенный даойне с двумя выпирающими по бокам челюсти наростами не подошел и ударил бывшего каннара ногой прямо в голову. На мгновение болтовня собравшихся затихла, но от удара голова лишь слегка качнулась, а полуживой троайде не очнулся. И тогда они будто сорвались с цепи — все начали подходить и наносить удары по обидчикам, еще недавно надменно смотревшим на забитых невольников. Саол же стояла и наблюдала за всем этим. Конечно, она думала что тоже хочет ударить уродов, которые едва не погубили её, но страх перед ними был ещё достаточно силен и она не могла решится. Избиение же, сопровождаемое редкими гневными высказываниями, продолжалось ещё несколько десятков минут и она вернулась на свое место, обратив внимание, что белокожий так и не сдвинулся со своего места, хотя внимательно следил за происходящим из под слегка прикрытых век. Едва тофа легла на свое место, как осознала, что силы окончательно покинули её, и через несколько ударов сердца уснула.

Истязание беззащитных тел бывших надсмотрщиков продолжалось не долго, но когда толпа взбешенных даойне разошлась выглядеть раненые троайде стали ещё хуже, чем раньше. Оберон теперь знал названия этих существ и в принципе понимал, хоть и не разделял, чувства рабов, желающих выместить злобу на бывших угнетателях. Тем не менее, даже несмотря на то, что принесенные существа были уже сильно ранены и после подверглись массовому избиению, они явно были живы. Спина огромного серого, покрывшаяся сейчас сплошной коркой свернувшейся крови, мерно поднималась и опускалась, а зубастый мутант, лежащий рядом даже шевелился несколько раз, правда так и не придя в сознание.

Когда над лагерем прозвучал сигнал, возвещающий о начале нового дня, Оберон поднялся и слегка размял тело. Скоро должны были привезти новую бочку с водой, забрав старую, а потому уже проснувшиеся рабы начали стягиваться к центру загона. Вопреки ожиданиям выжившего, к телам троайде никто больше не подходил — то ли спала ночная жажда крови, то ли риск пробуждения кого-нибудь из них стал слишком велик. Впрочем, опасения серых оказались не напрасными, потому как первым в себя пришел бывший главарь, с трудом приподнявшись с песка и оглядываясь он попытался встать, что впрочем у него не получилось. Посмотрев на толпу даойне, стоящий по бокам от пустой цистерны с водой, он заработал несколько гневных выкриков, но проигнорировал их и начал отползать к навесу.

Тело гиганта оказалось на удивление крепким, даже несмотря на то, что от его движений многие раны на спине и как выяснилось груди, открылись, он продолжил своё движение и вскоре прислонился к опорной балке навеса, переводя дыхание. Его раненый товарищ продолжал лежать там, куда его бросили птицлюды, но здоровяк этим не особо интересовался и просто оглядывал лагерь. Когда своим взглядом он наткнулся на Оберона, то сделав над собой усилие подозвал его рукой, и выживший решил, что это будет отличным поводом закрепить разговорные навыки, что у него начали оформляться после ночного занятия с тофа. Сама девушка ещё спала — видимо события предыдущего дня утомили её сильнее, чем показалось белокожему ранее. Подойдя к троайде, Оберон встал, ожидая начала разговора. По израненному и искореженому лицу бывшего надсмотрщика было невозможно понять чего он хочет, а из-за прикрытых глаз выживший начал думать, что тот опять потерял сознание. Однако громила посмотрел на него и начал говорить:

— Присаживайся, тофа, — голос его был хриплый и едва слышный, — или тоже хочешь меня приложить несколько раз?

Он кивнул на свежие следы от синяков, видневшиеся на ребрах великана.

— Моя это не интересно, — прошипел Оберон. К своему удовлетворению он увидел, что троайде его понял, но уточнять касается это его приглашения или перспективы ударить не стал.

— То есть ты всё-таки знаешь наш язык? — каннар хмыкнул какой то своей мысли.

Выживший не сразу понял всю фразу, но потом уверенно ответил:

— Учиться, — потом задумавшись добавил, — надо говорить, что бы жить.

— Тогда я бы попросил тебя об услуге... — из груди его раздался хрип, — как видишь, я не в лучшем состоянии. А потому какое то время мне будет тяжело ходить за едой и водой, так что может быть ты мне поможешь? Я отплачу, когда смогу.

— Отказываться, ты не враг, но и не друг. Выживешь — нет, мне нет разница, — белокожий как бы подтверждая свои слова пожал плечами. Какой смысл ещё больше настраивать против себя остальных рабов, тем более ради того, кто меньше двух дней назад чуть не пробил его голову.

— Боишься это мясо? — хмыкнул раненый, — они тебе ничего не сделают. Как и мне, если я в сознании — их приучили бояться сильных. Зато мы друг другу можем помочь не сдохнуть в этом месте.

— Выживать и тогда помочь, — беззлобно прошипел Оберон, — нет смысл договор с тем, кто умереть.

Бывший глава надсмотрщиков начал смеяться, но потом зашелся в кашле и просто откинулся на балку и закрыл глаза, показывая, что разговор окончен. Оберон же был доволен тем, что действительно понимал о чем речь и мог отвечать. Некоторые слова были непонятны, но он запомнил их и обязательно спросит у Саол значение, когда она очнется. Что же касается предложения союза от раненого громилы, оно было бессмысленным и предлагавший это наверняка так же понимал. Выживший ещё не знал как будет сбегать из лагеря, но так или иначе в текущем состоянии троайде нечему было ему предложить. Впрочем, он не стал сбрасывать его со счетов окончательно, но сперва ему хотелось обсудить вопрос с тофа, в лояльности которой он был уверен гораздо больше, чем в этом потенциальном союзнике. Тем более, что здоровяк судя по всему уже предал свой народ один раз, став слугой тех, кто поработил их, а доверять такому существу было бы верхом безрассудства. С этими мыслями он вышел из под навеса и увидел как ворота загона распахиваются, а несколько хирихиа закатывают телегу с водруженной на ней бочкой с водой. Утро вступило в свои права, но небо заволокла серая дымка облаков, а в воздухе чувствовался запах надвигающейся грозы — духота и влажность ощущались даже не самым чувствительным телом белокожего. "Что же делать дальше?" спросил он себя и направился за миской, намереваясь налить питья для тофа, которая всё ещё спала.