Святое дело господина де Ла Фера. Часть 1. Волчата из лесов Вилье-Коттре

Святое дело господина де Ла Фера.

Часть первая.

Волчата из лесов Виллье-Коттре.

-Ничего! — сказал Атос, -Бог хранил нас до сих пор,

он же сохранит нас и впредь.

А. Дюма. "Три мушкетера".

1. Возвращение Шевретты.

2. Дорожные разговоры.

3. Королева и Шевретта.

4. Виллье Бекингем.

5. "Petit bande". Атос и его команда.

6. "Ла Фер и Роганы!"

7. О кораблях.

8. Как умные люди пишут письма.

9.Тайна на тайне.

10.Дуэль на берегу Луары. 1635-1636 г.г. Рассказ Атоса.

11. Во власти воспоминаний.

12. Погибшие под Шарантоном. Рассказ Шевретты.

13. Deja vu. Королева просит о помощи.

14. Ваши личные дела.

15. От риска к риску.

16.Совещание в Доме Генриха Четвертого.

17. Смерть бабочки.(Рассказ Роже).

18. Конспираторы или скандальная история.

19. Скандальная история. (Продолжение).

20. Криминальная хроника эпохи Короля-Солнца.

21. "В какие счастливые времена мы живем!"

22. Королевский заказ.

23. Одно из приключений Луизы де Лавальер.

24. Графиня продолжает расспрашивать.

Святое дело господина де Ла Фера.

Часть первая.

Волчата из лесов Виллье-Коттре.

/Группа Атоса/.

Ничего! — сказал Атос, — Бог хранил нас до сих пор,

он же сохранит нас и впредь.

А.Дюма. "Три мушкетера".

Глава 1. Возвращение Шевретты.

Яхта "Виктория" вернулась в Тулонский порт.

-Как ты долго! — сказал Атос тревожно.

-Ты боялся, что меня похитили пираты? Я еле вырвалась — Бофор не отпускал.

-Это мне знакомо, — грустно сказал он, обнимая ее. Она замерла, положив голову ему на плечо. Какое-то время они молчали. В глазах Атоса Шеврета явно читала невысказанный вопрос.

-Я сделала все, что могла, — сказала она, наконец, — Все, что сказал бы ты, я высказала нашему сыну в более резкой форме.

-О, Боже! — вздохнул Атос, — Именно эти слова и я говорил Раулю после встречи с королем.

-Это только лишнее подтверждение того, что мы с тобой родственные души, мой дорогой, — прошептала Шевретта.

Хотя Атос с нетерпением ждал от жены рассказа о ее путешествии, он почувствовал, что ей тяжело говорить и не стал ее расспрашивать. Она очень тонко улавливала оттенки его настроения. И предположила, что за время ее отсутствия Атос получил какие-то новости, которые привели его в более радостное настроение. Во всяком случае, печаль его поубавилась. Он был гораздо мрачнее, когда отпускал ее к Бофору и махал своей шляпой яхте "Виктория".

И от нее требовалось превратить эту робкую надежду в уверенность. Но лгать ему она не могла. И не хотела.

Встреча с сыном внушила и ей серьезную тревогу. Но она старалась эту тревогу спрятать. И все-таки... Ей самой очень хотелось услышать от Атоса слова утешения и надежды. Но ее смелый, умный, героический Атос еще более нуждался в словах, которые она должна найти, придумать, сочинить.... Убедить себя и его, что с ними самими бывало в юности и не такое! Все их беды когда-нибудь останутся позади. Невозможно просто, чтобы всегда было так плохо как сейчас. И все переменится к лучшему!

-Ты с кем-то встречался, пока меня не было?

-Да, дорогая.

-И у тебя есть новости?

-Да.

-Хорошие?

-Надеюсь, что да.

Она взглянула на Атоса с любопытством и чуть повела бровями.

-Новость моя хорошая, — улыбнулся он, — Мне сообщают, что Мишель выехал с Мальты. Он направляется к Бофору.

-Ты веришь во всемогущество Мишеля?

-Я очень хочу верить. В Мишеля и... в Провидение.

-Я тоже, дорогой. Мишель сам написал тебе?

-Нет. Великий Магистр Мальтийского Ордена Рафаэль де Котонер.

-Понимаю. И ты надеешься, что монсеньор де Котонер помешает нашему сыну осуществить эту безумную идею?

-Читай, — сказал Атос, — пока мы не дадим согласия, Рауль не получит плащ иоаннита.

Шевретта пробежала глазами письмо Магистра.

-Одним камнем на душе меньше, — сказала она, — Из этого письма следует, что Магистр потребует от Рауля неизменным условием наше письменное согласие. А мы это согласие не дадим. Очень хорошо, что я не затронула эту тему в разговоре с ним. А действительно, было в Уставе такое примечание — когда речь идет о единственном наследнике знатного рода? И наш мальчик не знал об этом?

-Что-то не припоминаю. Возможно, Мишель придумал.

-Итак, Мишель будет охранять его жизнь?

-Не Мишель. Мишель — медик, а не телохранитель.

-Кто же тогда?

-Мои наемники. Я тоже сделал все, что мог, чтобы спасти нашего сына.

-Да услышит нас Бог! — сказала Шевретта, — Но сейчас что нам делать? После того, что мне рассказал Рауль, я не в себе. На обратном пути я все думала, думала — и содрогалась. Атос, милый мой Атос, я всякое видела, я участвовала в придворных интригах и опасных заговорах, но никогда не теряла самообладания. Даже когда мужчины, принцы крови впадали в панику. Но такое.... Я думаю о Железной Маске. Атос! Неужели это все — ПРАВДА?

-Правда, — ответил Атос, — Я все видел своими глазами. Значит, Рауль рассказал тебе?

-Да, — кивнула Шевретта, — Но нельзя же оставить все как есть! Мы должны что-то сделать!

-Мы сделаем все, — сказал граф де Ла Фер, — Именно теперь, когда Д'Артаньян не несет ответственность за принца и не будет стоять у меня на пути.

-И я знаю людей, которые нам помогут. Рауль сообщил мне тайный сигнал, с помощью которого мы установим связь с отрядом Арамиса.

-Арамиса, — промолвил Атос, и лицо его омрачилось.

"Как-то они там, мои бедные друзья. Но может быть, Мальта даст убежище... Если бы...."

-Роже де Шаверни и другие, — улыбаясь, сказала Шевретта.

-Старые знакомые, — пробормотал Атос.

-С которыми наш мальчик поневоле возобновил знакомство.

-Когда? Он мне не говорил.

-Когда спас Анжелику де Бофор. Но... мне показалось, он многое недоговорил.

-И я подумал то же, — признался граф де Ла Фер.

-Теперь придется довериться судьбе и сказать "будь что будет". Главное, что она с ним рядом, и у них, даст Бог, все устроится.

-Даст Бог, — опять вздохнул Атос.

-Может быть, верно, говорят — все что ни делается, все к лучшему.

Он пожал плечами.

-Мне пришла в голову безумная мысль.

Атос обнял ее. Как он любил свою "боевую подругу" в такие минуты!

-Как ни странно, но ты нестандартностью мышления похожа на Д'Артаньяна. То, что приходит порой в его взбалмошную гасконскую голову и в твою очаровательную головку, бьюсь об заклад — в нашей стране, в Европе, в мире — мало кому может прийти! Начиная от проказ твоей юности — идеи с сарабандой, которую когда-то отплясывал Ришелье в костюме испанского шута, потешного костюма Белой Дамы, в который ты заставила вырядиться Бекингема и до..., — тут он наклонился и нежно шепнул ей на ухо несколько слов. И она коснулась губами его щеки, — Так о чем ты подумала?

-Я подумала о том, что на Сент-Маргерит вы втроем — ты, Д'Артаньян и Рауль могли отбить принца у солдат короля!

-Нет, милая. ТОГДА это было невозможно.

-Разве вы не справились бы с ними?

-Любовь моя! Я думал именно об этом, когда несчастный принц возвращался из часовни.... Быть может, будь я один.... Но рядом были мой сын и мой лучший друг. И мой друг отвечал головой за этого узника! Как я мог разрушить будущее Д'Артаньяна, которого он добился с таким трудом! И в случае удачи — что потом? Даже если мне удалось бы убедить Д'Артаньяна, такое действие как вооруженный захват секретного узника, подставил бы и Бофора. Нас на Юге Франции отлично знали как его приближенных. Хорошенькое дело — адъютант Адмирала участник вооруженного нападения на королевскую тюрьму!

-Рауля убеждать не нужно было. Он пошел бы за тобой куда угодно. И вы все четверо благополучно сбежали бы за границу.

-А Бофор? Эта акция скомпрометировала бы герцога. Повторяю, милая, я подумал об этом и пожалел, что я не один.

-Один.... Один ты погиб бы. В одиночку даже ты не справишься с гарнизоном Сент-Маргерит. Атос, один в поле не воин. Возможно, к нашим действиям нужно подключить отряд Роже де Шаверни.

-Пожалуй, ты права.

-И обязательно заручиться поддержкой королевы! Но это я устрою.

-"Предъявитель этих полномочий действует по моему приказу и на благо Франции", — иронически процитировал Атос.

-Что ты сказал?

-Я процитировал слова кардинала Ришелье.

-Знаю. Из документа, который ты отобрал у миледи.

-Из документа, который спас жизнь юному Д'Артаньяну. И, возможно, нам всем.

-Нет, — сказала "боевая подруга", — Не документ. Сам кардинал не хотел убивать вас. Он вас пощадил тогда. И меня, наверно, тоже, хотя я ему много крови попортила. Старалась, как могла! А вот другим врагам Ришелье так не повезло. Все становится ясно годы спустя, на расстоянии.... С годами приходит мудрость. Беспечная юность в прошлом, и, когда жизнь почти прожита, начинаешь понимать то, что не понимали в юные годы. Кардинал уважал нас. Но и мы были достойны уважения. Хотя прошло более тридцати лет, мне до сих пор жаль несчастного мученика — Анри де Шале. Кардинала и короля не тронуло даже письмо его несчастной матери. А письмо невозможно читать без слез.... Мне показала его королева.... И мы обрыдались, читая его. "Не дай Бог, сестрица Мари, и нам..."— "Не дай Бог, сестрица Анна. Надеюсь, наши дети будут счастливее". Тогда мы — Анна Австрийская и я, ее подруга, ее "сестра", ее доверенное лицо и вообразить не могли, что наши дети станут врагами! Но вернемся к Шале. Он сдал всех участников заговора кардиналу.... Кардинал не пощадил Сен-Мара, а его отец был другом Ришелье. И сам Анри де Сен-Мар начинал свою придворную карьеру как протеже кардинала. Он не помиловал ваших ровесников, ровесников гасконца, мальчишек. Сен-Мару было 22 года, а Шале — 26 или около того. Но Сен-Мар готовил вторжение во Францию иноземного войска. А вы спасли жизнь и честь королевы Франции, и вы прославились под стенами Ла-Рошели... Что же касается миледи.... В душе кардинал был, пожалуй, рад, что избавился от этой.... террористки. Бекингем убит по ее наущению, она ему уже не нужна и опасна.

-Все это так. Но Людовик Четырнадцатый — совсем другой человек. И он будет беспощаден и к правому и к виноватому, если кто-нибудь осмелится встать у него на пути.

-Рауль посмел, однако! И санкций не последовало. Вот и скажи спасибо. А ты ждал, что в семнадцатом веке воскреснет Шарлемань или Король Артур?

-Людовик успел познать сладость неограниченной власти. Он упивается лестью, которую, потеряв всякий стыд и честь, расточают ему придворные.

-Атос, не надо! Некоторые из них искренне любят молодого короля. Не все льстецы. Возьмем твоего гасконца!

-Пойми, дорогая Мари, борьба, в которую мы ввязываемся, пойдет не на жизнь, а на смерть.

-Понимаю. Но мы должны быть неуязвимы! А может, это и хорошо, что Рауль сейчас не с нами. Дело, которое мы затеваем, может стоить головы. И тебе и мне.

-А тебе, на мой взгляд, вовсе не нужно....-начал Атос, но Шевретта, коснувшись его губ кончиками пальцев, остановила его.

-Тс! Атос! Я уже все решила! Тайна королевской семьи, которую я хранила свыше 12 лет даже от тебя — это как проказа! Королевская лепра!

-Ох, дорогая, твои сравнения....

-Ужасны, не так ли? Но я, мой дорогой мушкетер, посвященная в тайну королевы Анны, чувствовала себя прокаженной. Боялась погубить тебя и нашего сына и все эти годы держала дистанцию. Прости. Это страх за вас!

-Гм! — буркнул Атос.

-Понимаю. Ты хочешь сказать, что все равно все все знали? Я поняла это на палубе "Короны". Бофор представил меня экипажу и Штабу как графиню де Ла Фер. И теперь ты от меня не избавишься.

Ubi tu — ibi ego!*

................................................................................................

*Ubi tu — ibi ego(лат). — Формула древнеримской свадебной клятвы — Где ты — там я.

................................................................................................

-И все знали, что у тебя есть защитники, дорогая Мари. Не стоило скрывать наши отношения столько лет! Я не знал твоих мотивов.... "Прокаженная королевы". Выходит, ты действовала по пословице — "Не было бы счастья, да несчастье помогло".

-Да, любимый. Так получилось. Когда я узнал, что Рауль уехал на войну, я решила что хуже уже ничего не случится, и терять больше нечего. Но, если король узнает о ваших, с позволения сказать, "приключениях" на Сент-Маргерит....

-Что же сделает Король? Подошлет к нам убийц? Пошлет своих "ассасинов" в Африку убрать опасного свидетеля?

-Ты слишком предубежден против Луи. Я все допускаю. Но полагаю, что в поединке с Королем-Солнцем победит не благородство и доблесть, а хитрость.

-Этим качеством я никогда не отличался.

-Ты сможешь быть хитрым. Если захочешь. Мы должны перехитрить Людовика! Атос, Людовик всего лишь коронованный мальчишка.

-И очень подлый мальчишка.

-Тогда какого черта было говорить с ним как с равным! По жизненному опыту и уму он шпоры твоей не стоит! И не надо мне талдычить об уважении к монархии! Я этих монархов с детства знаю!

-Черт возьми! Выходит, я кругом виноват?! Я два раза просил Людовика вопреки своей воле разрешения на брак Лавальер и Рауля, и оба раза он отказал!

-А Роганы как возмущались! "Де Ла Фер совсем рехнулся на старости лет — выступает в роли свата для нашего Бражелона и какой-то зачуханной провинциальной девчонки!"

-Мило! "На старости лет"!

-"Тряхните стариной", господин де Ла Фер. Устройте освобождение Железной Маски! А когда наш Рауль женится на дочери Бофора, Роганы утихомирятся.

-Это милая Диана воду мутит?

-А кто же еще! — усмехнулась Шевретта, — Ты сказал "вопреки своей воле"? Вот именно! Когда ты просил руки Лавальер для Рауля, ты уступил влюбленному мальчишке. А уступать надо было раньше, раз на то пошло. И никуда не выпускать из Блуа. Тогда бы девчонка с пути не сбилась.

-Раньше? Ты хотела бы, чтобы они поженились раньше?

-Вот уж нет! Но Лавальер не стала бы вертеть хвостом, выйдя замуж. Мы сами поставили ее в такое положение нашими тупыми запретами. Как женщина женщину, я ее понимаю.

-Неужели ты теперь за Лавальер?

-Не притворяйся наивным. Я никогда не была за союз с Лавальер, потому что я не верила в ее любовь к Раулю. Мальчики, с которыми я дружила в детстве, не имели никаких шансов стать моими мужьями.

-И даже я? — ревниво спросил Атос.

-Извини, но ты первым женился на этой.... твоей.... Сам виноват. Но мы опять ходим по кругу! И не о прошлом речь! Да, ты просил короля два раза. Теперь их очередь просить нас.

-Мы возвращаемся в Париж!

-Совершенно верно.

-И устанавливаем контакт с Роже де Шаверни.

-А я увижу королеву и устрою тебе встречу с Анной Австрийской. Пусть она сама просит тебя.

-А нужно ли это? Если ты хочешь заручиться письменным подтверждением вроде бумаги Ришелье, то я не возьму такой документ у королевы.

-Что за красивый жест, Атос? Ты не хочешь подстраховаться?

-Уже было. Королева Генриетта-Мария просила нас спасти ее мужа. Я не горю желанием встречаться с Анной Австрийской. В последний раз я видел ее во времена Фронды — и в итоге оказался в Рюэле. Я не считаю, конечно, мимолетные встречи. Речь идет об аудиенции.

-Мой дорогой господин де Ла Фер! Ваши беседы с коронованными особами часто заканчиваются подобным образом. Это становится грустной традицией. Прошло десять лет, и сын Анны Австрийской вас чуть не упрятал в Бастилию. Право, Атос, тебя словно черт тянет за язык!

-Да, но я никогда ничего не просил у них для себя! У королевы я просил свободы для друзей, а о последней беседе с королем я и говорить не хочу.

-Я очень хочу надеяться, что годков этак через десять ты будешь с улыбкой рассказывать об этом случае нашим внукам.

-Хорошо, если так будет, — вздохнул Атос.

-Я очень надеюсь, что так будет! Так должно быть! Я так хочу! Но — пора собираться в дорогу. Атос, сейчас мы поедем вместе в моей карете.

-А как же лошадь?

-Какая лошадь?

-Новый гнедой конь, которого я купил для Бражелона. Мы же отдали Арамису и Портосу наших лучших лошадей. И я хотел, чтобы Рауль поскорее узнал о моем подарке. Что гнедой ждет его дома.

-Гнедой не будет ждать его дома, — заметила Шевретта, — Ты сам будешь ездить на гнедом. Но пока на нем поедет мой паж. А ты — со мной в карете! Нам надо о многом поговорить в дороге.

-Как хочешь, — согласился Атос, — Я и сам порой получаю наслаждение от комфорта. Годы берут свое. Судя по нашим планам, верхом еще нам придется поездить. И очень много.

-Когда мы выезжаем?

-На рассвете. У тебя надежный кучер?

-О да! — сказала Шевретта, — И карета — один из лучших экипажей покойного чудака Шевреза. Она, карета, нам еще не раз пригодится. С годами начинаешь ценить и такое наследство. Помнится, ты все смеялся над манией де Шевреза заказывать по нескольку экипажей.

-А я так и не удосужился обзавестись каретой.

-Видишь, как хорошо иметь такую предусмотрительную жену как я! И как хорошо, что мой покойный де Шеврез оставил мне свои комфортабельные, роскошно отделанные экипажи. Полагаю, они пригодятся молодой жене нашего Бражелона и детям, которые у них когда-нибудь родятся!

-Тс!

-Разве я сказала глупость?!

Он молча покачал головой. Но Шевреттта поняла его без слов.

-Как мы стали суеверны, — прошептала она.

-Увы! Но давай собираться! Чтобы утром — сразу в путь!

И, обнявшись, они вошли в маленький домик на берегу моря.

Глава 2. Дорожные разговоры.

Как и собирались наши герои, они выехали на рассвете. Атос расплатился с владельцем домика, попросив хозяина не сдавать его в течение полугода. Поскольку планировалось предприятие по освобождению принца на Сент-Маргерит, нашим путешественникам нужна была конспиративная квартира. Кроме того, на юге остались люди, которым была поручена яхта " Виктория".

Уладив эти дела, путешественники отправились в Париж. Не будем пересказывать все диалоги графа и его "боевой подруги". Вполне естественно, что в дороге они много разговаривали. Мы же сообщим читателю фрагменты из беседы Атоса и Шевретты, которые относятся к нашему главному герою — Раулю. И их планы относительно освобождения Железной Маски.

А о Бражелоне и Железной Маске они в основном и говорили. Даже недоговаривали многое, но чувствовали одно и то же: если их идея с освобождением принца удастся, их сын вернется к ним. Но, думая об этом постоянно, ни он, ни она не высказывали друг другу свои мысли.

В Люксембургском дворце Рауль сам сказал Оре де Монтале, что после предательства Луизы он и внешне и внутренне совершенно изменился. Шевретта тоже отметила эту перемену. Но она решила, что перемена, в общем, на пользу Раулю. Если только все обойдется с его любовной драмой! Это она и сказала Атосу, и граф удивленно посмотрел на нее.

-Не смотри на меня как на помешанную. Сам убедишься, что я права!

-Мне... Очень трудно было разговаривать с Раулем... последнее время. Что я только не говорил, как только ни старался разогнать его печаль — ничего не помогало! И обычный ответ: "да", "нет". Или, может быть, какие-нибудь, грустно-почтительные дежурные фразы. А раньше его было не остановить. Помнишь?

-Помню, — кивнула Шевретта, — Ты прав. Рауль замкнулся в себе, и разговорить его очень трудно. И мне не удалось вызвать его на полную откровенность. Я вытянула из него только историю о Железной Маске. В нем даже появился какой-то напускной цинизм.

-Цинизм? — удивился Атос, — Я цинизм не заметил.

-Еще бы ты заметил! При тебе он не позволял себе циничные шуточки. А черный юмор ты заметил?

-Это так, к сожалению, — согласился Атос, — И что, ты полагаешь, что цинизм — это перемена к лучшему?

-Я сказала "напускной цинизм". Восторженная чувствительность, свойственная очень молодым, уступает место псевдоцинизму, этакой защитной маске. Взрослея, все проходят через это. Почти все. Разве у нас было иначе? Мы просто забыли, какими были в юности. Не нужно так отчаиваться, дорогой. Мне показалось, что там, с друзьями, он начинает отходить. У них все поколение такое, кого не возьми. Мы были сильнее. Мы были более жизнеспособны. Эти, нынешние, может, и умнее и образованнее, но они более ранимы и уязвимы. И, кого ни возьми, какая-то любовная драма. Де Гишу лучше, что ли? А этот, бофоровский менестрель, рыцарь с гитарой, Серж де Фуа? А де Невиль? Вот так-то. А сейчас, если хочешь, я поведаю тебе об английском романе нашего сыночка.

-Об "английском романе"? — Атос сделал брови домиком.

-Рауль ничего не говорил тебя о прелестной девушке по имени Мери Грефтон?

-Нет, — покачал головой граф де Ла Фер.

-Твое воспитание, — улыбнулась Шевретта.

И она подробнейшим образом рассказала Атосу про несостоявшийся роман Рауля с очаровательной английской леди Мери Грефтон, упомянув о роли Карла Второго и герцога Бекингема— младшего в этой истории.

-И даже мне ни слова! — сказал граф не без обиды.

-Повторяю, дорогой, твое воспитание. Сам идеалист, и воспитал такого же идеалиста. Себе подобного. А девочка любила Рауля. Сильнее, чем показала ему.

-А ты откуда узнала? Тебя-то кто проинформировал?

-Угадай!

-Положение слишком серьезно, чтобы заниматься угадыванием. Может быть, граф де Гиш?

-Ну-у, Атос! Если тебе — тебе он ничего не сказал о мисс Грефтон, то де Гишу тем более! Репутация девушки... Разве ты не понимаешь? Рауль не стал приносить репутацию Мери Грефтон в жертву своему тщеславию. И это тоже вызывает мое восхищение.

А узнала я все это из письма молодого Бекингема.

-О! Так ты успела познакомиться с Бекингемом-сыном?

-Ты тоже, насколько я знаю.

-Еще в Англии.

-И как тебе юный Бекингем?

-Мне очень нравится молодой герцог.

-Мне тоже, — сказала Шевретта, — И в Англии милорд из кожи вон лез, чтобы Рауль остался с Мери.

Граф де Ла Фер тяжело вздохнул.

-Наши английские друзья поспешили, — произнес он.

-И я подумала о том же. Хотя девушка понравилась Раулю, он обожал свою Лавальер и считал себя связанным этой детской клятвой, этой "тайной" помолвкой, которая ни для кого не была тайной! А прелестная, умная мисс Мери, леди в лучшем смысле этого слова, выразила свою симпатию к нему настолько, насколько может это показать девушка из высшего общества.

-Если бы я знал это раньше!

-Что тогда?

-Я воспользовался бы приглашением Д'Артаньяна и не в Блуа увез бы Рауля, а в Англию. В коттедж, дарованный гасконцу генералом Монком. Тем более что и Монк не раз посылал приглашения. То на охоту, то на какое-то торжество... А там, даст Бог, они бы и встретились. Жаль девушку!

-Жаль. Она из гордости не стала его удерживать, но просила вернуться — англичане уже знали о Лавальер. А он из гордости не вернулся... после своей любовной катастрофы.

-В такой ситуации мужчины не возвращаются, дорогая...

-В такой ситуации женщины сами находят мужчин, когда еще есть надежда. Но об Англии забудем. Если бы вы поселились в английском котеджике гасконца, ваши пути с Бофром разошлись бы.

-А так — разошлись дороги прелестной Мери Грефтон и нашего Рауля. А я слышал еще во время гражданской войны отзывы кавалеров о ее отце, генерале Грефтоне. Это был благородный человек и верный сподвижник Карла Первого.

-При всей моей симпатии к этой милой девочке — а я знала лорда Грефтона еще во время своего изгнания в Англии — пожелаем ей счастья... и достойного мужа. Так суждено, наверно, чтобы соединились другие дороги. Другие судьбы. Нашего Рауля и Анжелики де Бофор.

-Тс! — опять сказал он.

Она приложила палец к губам.

-А меня интересует молодой герцог Бекингем. Расскажи о нем.

-С удовольствием, — улыбнулась Шевретта, — О Бекингеме-младшем я могу говорить сколько угодно. Очаровательный молодой человек и поразительно похож на отца, Джорджа Вилльерса. Я познакомилась с ним в марте прошлого года, когда милорд в составе английского посольства приехал на свадьбу принцессы Генриетты.

-Я помню, милая, твое резко отрицательное отношение к этой свадьбе. Кажется, ты даже не сочла возможным присутствовать 31 марта на венчании, несмотря на личное приглашение королевы.

-Да, но ведь и ты отсутствовал.

-Я переводил дух после Реставрации и наслаждался покоем, тишиной и свободой. Мое отсутствие — не выражение протеста. А ведь Бражелон тебя искал тогда. Он хотел с тобой посоветоваться.... Насчет Лавальер.

-Понимаю. Когда он узнал, что Луиза при Дворе. Наивный мальчишка, наверно, думал, что я буду просить за эту дуру мою подругу, королеву-мать?

-Вот уж не знаю. Но сейчас мне кажется, что если бы вы встретились, быть может, все пошло бы по-другому. Боюсь, что я только все испортил. Тогда ему уже была нужна "броня против любви".

-Я отговорила бы его от благородного, но наивного стремления во что бы то ни стало поскорее жениться на придворной фрейлине. Я объяснила бы нашему простофиле, что такое "придворная фрейлина"! Знатная девка!

-Он отлично понимал это, потому и был так настойчив. И я сдался.

-Из героев получаются очень плохие сваты, — насмешливо сказала Шевретта, — Пример тому — разбитая жизнь принцессы Генриетты и история с Лавальер. А ведь я предупреждала тебя, что брак принцессы с герцогом Орлеанским будет неудачным. Но вы все были увлечены выгодами, которые сулил этот союз.

-Все! Отныне предоставляю тебе свободу действий в делах подобного рода. Даст Бог, из тебя получится более удачливая сваха.

-Уже получилась! — рассмеялась Шевретта, — Разговоры с отцом невесты дали положительный результат.

-Кто же невеста?

-Полно притворяться и делать вид, что не понимаешь. Будто вы не знаете, сударь, кто невеста! Мадемуазель де Бофор. Впрочем, мы с герцогом едины в одном — дети должны договориться сами, без какого-либо давления с нашей стороны. Нашего мальчика так легко спугнуть — как это получилось в Англии.

-Значит, принцесса Генриетта несчастна? — грустно спросил Атос.

-Счастлива — с де Гишем. Ну, сударь, не хмурьтесь! Это лучшее, что могло быть. Бедное дитя!

-Мне очень грустно сознавать, что я косвенно виновен в том, что замужество дочери Карла Первого оказалось неудачным. Я всей душой желал счастья этой девочке.

-И ты ничего не знал тогда о порочных наклонностях Филиппа?

Атос пожал плечами.

-Конечно, молодой принц мне казался довольно слащавым и жеманным, но я делал поправку на придворное воспитание. Хотя наша молодежь успела пережить Фронду, гражданскую войну, как ты справедливо заметила, их поколение более утонченное по сравнению с нашим — все же они, в сущности, нормальные мальчишки... Как и мы, они гоняют на лошадях, дерутся на дуэлях и так далее до бесконечности.... Если у меня и были какие-то сомнения, если я что-то подозревал, кое о чем догадывался, если тогда мне что-то говорил мой внутренний голос, моя интуиция, моя совесть, я велел моему внутреннему голосу умолкнуть.... В интересах монархии. Великой. Многовековой.

-Теперь-то ты согласен, что я была права?

-Да, милая, — печально ответил граф.

...Атос вернулся домой после Реставрации Карла Первого и отдыхал от королевских дворов, шумных столиц, народных толп. Так, в покое и уединении, прошло несколько дней. И, наконец, Атос взялся за свои "Мемуары". Он сидел в своем кабинете и писал. Внезапно нежные руки закрыли ему глаза.

-Угадай, кто?

-Ты! — воскликнул он, улыбаясь.

-Кто — ты? — переспросил нежный голос.

-Ты. Моя любовь, — ответил он.

Последовал длительный поцелуй.

-Как хорошо, что ты приехала!

-Я не помешала господину графы писать "Мемуары"?

-"Мемуары" подождут.

-Так ты ждал меня?! — она уселась к нему на колени.

-Конечно, ждал. Я всегда жду тебя. Я почти уверен был, что ты приедешь! Мы не виделись целую вечность!

-По чьей вине?

-По моей! Каюсь, милая.

-Да, Делатель Королей, ты занимался Реставрацией Карла Второго, и я тебя прощаю.

-Откуда ты узнала?

-От моих милейших "шпионов" — гасконца и Бражелона. У меня идея — в честь Реставрации Карла Второго давай устроим пир! После Лондона это будет не столь пышное торжество, но...

-Но не менее радостное, — счастливо закончил Атос, целуя ее.

И они пили лучшее вино, праздничный ужин затянулся, слуги сновали туда-сюда, молчаливые как тени — они уже привыкли к неожиданным визитам этой дамы, и обитатели замка, хотя и не смели спрашивать своего сеньора, догадывались, что прекрасная приятельница господина де Ла Фера — больше чем возлюбленная. Все эти славные люди — и Шарло, и его жена, и Блезуа давно заметили сходство Шевретты с их молодым виконтом. Только безмолвный Гримо отваживался иногда взглядом спросить своего господина, на что Атос отвечал неопределенными жестами. Но на рассвете он все-таки решился задать ей вопрос. Когда, спросил он, я введу тебя как хозяйку в свой дом, как госпожу, как свою супругу? Когда я представлю тебя обществу, как мать моего наследника? Раньше я сам был связан клятвой, данной королю в смертный час. Но я выполнил свой долг и свободен от всяких обязательств. Теперь-то ты можешь сказать, что заставляет тебя скрывать нашу любовь от общества?

Она наморщила нос, как морщила в детстве и прошептала:

-Поцелуй меня.

И опять ускользнула от ответа. Только теперь ему стало ясно, что любимая принимала эти предосторожности из-за роковой тайны королевской семьи. Тайны, которую она с такой печальной иронией называла королевской проказой. О том, как убийственна эта тайна, и. Д'Артаньян с ужасом сказал друзьям на Сент-Маргерит.... Но тогда... тогда Шевретта перевела разговор на другую тему, начала расспрашивать Атоса о его английских приключениях, о возвращении мушкетеров во Францию. И он проговорился о миссии, доверенной ему Карлом Вторым. И, когда герцогиня уяснила суть миссии — женитьба брата короля Франции на сестре короля Англии — она пришла в ужас.

-Только не это, — прошептала, бледнея, "боевая подруга Атоса". Она не приняла всерьез тревогу Атоса в отношении Рауля и Лавальер. Но предполагаемое замужество Генриетты-Анны Стюарт с принцем Филиппом Орлеанским вызвало ее негодование. И, ничего не объясняя совершенно растерявшемуся Атосу, она засобиралась в Париж. Это его весьма разочаровало — он надеялся провести в ее обществе больше времени.

А Шевретта направилась к своей приятельнице и "сестре" — королеве-матери. Она хотела напомнить королеве о ее юности, омраченной несчастливым супружеством с Людовиком Тринадцатым и предотвратить злосчастную свадьбу.

О гомосекуальных наклонностях принца Филиппа поведала Шевретте Анна в минуту откровенности. И эту тайну королевской семьи она тоже хранила до поры до времени. Но "во время оно" Атос ничего не знал. А если, как он сам ей сейчас признался, какие-то смутные догадки у него и мелькали, Филипп Орлеанский и его окружение так восторженно встречали мушкетеров — героев Реставрации — Д'Артаньяна и его самого... И Атос отбросил сомнения.

Внезапный отъезд Шевретты и ее уклончивые ответы омрачили радостное настроение, которое не покидало графа после победы Карла Второго. Иногда он даже начинал ревновать ее ко всем на свете — от Фуке и Арамиса до каких-то вымышленных, призрачных,

фантастических поклонников. Он сравнивал себя с миллионером Фуке и рвущимся к власти честолюбивым Арамисом — и порой начинал терять веру в себя. В таком состоянии он и находился, когда Рауль свалился как снег на голову и заявил отцу, что намерен во что бы то ни стало жениться на Луизе де Лавальер.

А Шевретта в это время грустила в своем дворце. И снова ей на ум пришло сравнение с проказой. "О, Атос, — шептала она, глядя в ту сторону, откуда обычно появлялся ее всадник, — моя тайна еще хуже, чем лилия на плече твоей первой жены..."

Но, вопреки доводам здравого смысла, Шевретта решила вмешаться и спасти юную принцессу. Она вытерла слезы и сказала себе: "Что же, королевская прокаженная, сестра королевы — вперед, в королевский лепрозорий!" И позвонила в колокольчик, велев приготовить карету. Золотой колокольчик, как подобает королевской прокаженной.

Глава 3. Королева и Шевретта.

Анна Австрийская приветливо встретила подругу юных дней. Она даже расцеловалась с герцогиней де Шеврез. Отослав своих придворных дам, королева уединилась с Шевреттой.

-Прежде всего — как здоровье Вашего Величества? — участливо спросила Шевретта, зная о смертельном недуге* королевы.

.................................................................................................

*Анна Австрийская была больна раком груди и умерла в 1666 году.

..................................................................................................

-Спасибо, дорогая Мари, — улыбнулась Анна Австрийская, — Сейчас мне лучше. Но иногда бывают приступы тяжелой, мучительной боли, и я с ужасом жду повторения этой пытки.

-Я постараюсь, используя свои связи, найти лекарство для Вашего Величества, — пообещала Шевретта. Королева с сомнением покачала головой. Обещание свое Шевретта сдержала и принесла лекарство, переодевшись бегинкой из Брюгге. Но это было позднее...

А пока две приятельницы внимательно всматривались друг в друга. Шевретта не без печали отметила нездоровый цвет лица королевы, хоть и прикрытый макияжем, но заметный ее опытному взгляду. И роскошный наряд не смог скрыть увядшее очарование когда-то такой прекрасной королевы. Только руки Анны были

по-прежнему восхитительны — нежные, слегка пухлые, с длинными пальцами, ухоженными ногтями красивой формы. Шевретта хотела почтительно поцеловать эту прекрасную руку, но королева покачала головой, и, сжав обеими руками руку подруги, искренне сказала:

-Я очень рада видеть тебя, Мари!

-Я тоже, Ваше Величество!

-Ты совсем меня забыла, — упрекнула Анна, — Расскажи мне, как ты, что ты... Ты прекрасно выглядишь. Ты вполне счастлива?

Шевретта промолчала, ограничившись кивком. Она не желала откровенничать с Анной Австрийской и посвящать ее в свою личную жизнь.

-Ты хочешь просить меня о чем-то?

И опять Шевретта промолчала, только улыбнулась. Могла ли она, пользуясь теплым радушным приемом Анны Австрийской, завести разговор о прошлом, о ее пропавшем и вновь обретенном сыне и обратить внимание королевы на Рауля? Могла ли она использовать эту встречу для карьеры сына? "Королевская прокаженная" решила не рисковать.

Рауль и сам сделает себе карьеру, без ее участия, решила Шевретта. Хотя из посвященных в историю принцев-двойняшек в живых остались только трое — королева, Арамис и она сама. Людовик Тринадцатый умер. Ришелье умер. Мазарини умер. Быть может, она перестраховалась с "королевской проказой"? И Людовик Четырнадцатый не догадывается о существовании этого брата?

-Я не являюсь просительницей, государыня.

Королева вопросительно взглянула на подругу.

-Я просто хотела видеть вас, Ваше Величество, y nada mas*.

...................................................................................................

*Y nada mas — и все (исп.). Шевретта говорит по-испански, т.к. Анна Австрийская испанка по рождению.

................................................................................................

-Что ж, смотри, хотя зрелище невеселое, — печально пошутила королева-мать, — А я так соскучилась по тебе, моя милая Мари!

-Я тоже! — искренне сказала Шевретта и отчаянно выпалила:

-Верно ли, Ваше Величество, что скоро состоится свадьба вашего младшего сына с принцессой Генриеттой?

-Верно, — улыбаясь, ответила королева, — Карл Второй через графа де Ла Фера предложил руку сестры леди Генриетты Стюарт моему Филиппу, и мы ответили согласием. Это очень выгодный союз для нашего королевства. Принцесса уже выехала из Лондона, и наше посольство отправилось встречать невесту принца, будущую Мадам.

И королева с улыбкой протянула Шеврете затейливо украшенный лист, на котором придворный писец увековечил список посольства молодого Двора, и в числе первых Шевретта прочла имя своего сына.

-Они уже уехали встречать принцессу? — спросила Шевретта убитым голосом.

-Да, только сегодня. А что?

-Вы позволите быть с вами откровенной, моя королева?

-Это ты говоришь мне после тридцатилетней дружбы? — мягко упрекнула королева, — Разве ты не пользовалась правом говорить все, что захочешь?

-Все, что подсказывает мне сердце — и совесть? — спросила Шевретта.

-Да, — кивнула Анна, — Но почему такое странное начало? К чему ты клонишь?

-Верните посольство, Ваше Величество.... Отмените свадьбу... или хотя бы отложите....

-Ты с ума сошла! Отказаться от руки принцессы! Оскорбить Англию! Начать войну с Карлом Вторым!

-Войны не будет, если у Вашего Величества такие умные дипломаты как граф де Ла Фер и такие храбрые воины как Д'Артаньян.

Войны не будет, если поискать и найти удобный предлог... чтобы отложить свадьбу. Даже не надо возвращать делегацию нашего Двора. Пусть себе едут за принцессой. Но сначала примите Генриетту Стюарт как почетную гостью, придумайте программу развлечений молодого Двора, а свадьбу... отложите. Ради этой девочки. Она совсем юная, но столько успела пережить! Бегство из охваченной войной страны, казнь отца, изгнание брата, нищету...

-Мари!

-...Пренебрежение Вашего старшего сына, — отважно продолжала Шевретта.

-Мари! Общение с графом де Ла Фером тебе не пошло на пользу! — воскликнула Анна — ей неприятно было напоминание о нищете английской королевы и бестактности Людовика, — Почему я должна откладывать свадьбу?

Шевретта прищурилась.

-Ваше Величество! Вы убеждены, что Ваш младший сын, герцог Филипп, МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЖЕНЩИНУ СЧАСТЛИВОЙ? Вы уверены, что он может быть любящим супругом?

Анна нахмурилась. Намек был понят.

-Герцогиня, вы забываетесь! — воскликнула она.

-Ну вот! — печально сказала Шевретта, — Я потеряла привилегию говорить Вашему Величеству все, что говорит мне сердце и совесть.

-Забудь мои слова! — приказала Анна, — Забудь! И подумай лучше о своих личных делах!

Шевретта сжала губы. Тон был угрожающим.

-Я поняла, Ваше Величество, — горько усмехнулась Шевретта.

Уже было. Когда-то и вы были в таком же положении. Только ваш покойный муж, Людовик. Тринадцатый... Справедливый, не интересовался ни женщинами, ни... мужчинами. Он СКУЧАЛ. А я.... Я из кожи вон лезла, чтобы развеселить вас, и мне это удавалось! Но у принцессы такой подруги не будет. Мне жаль эту девочку. Если вы припомните, я сопровождала ее мать, Генриетту-Марию, к супругу Карлу Первому. Я знала ее родителей до ее рождения. И мое сердце восстает при мысли, что это дитя приносят в жертву большой политике.

-Ты все такая же сумасбродка, — покачала головой Анна, — И живешь только чувствами.

-Какая есть, — холодно сказала Шевретта, — Вы позволите откланяться?

Анна сухо кивнула, и она удалилась. Все это Шевретта рассказала Атосу, и он молча слушал ее. Он не перебивал свою "боевую подругу", но держал ее руку в своей, время от времени нежно сжимал ее пальцы, а, когда она закончила свое повествование, уважительно поцеловал ее руку. Она ответила ему мягкой печальной улыбкой.

Глава 4. Виллье Бекингем.

-А молодой Бекингем?

-Молодой Бекингем нанес мне визит, как только приехал в Париж. Я тогда поджидала Рауля — был день когда, по моим расчетам, принцесса с посольством должны были вернуться из Гавра. Но Рауля опередил милорд Бекингем. И — представь себе, мой дорогой, милорд произнес почти те же слова, что и ты, когда мы с тобой встретились вновь.... в сорок восьмом.

-Ты даже помнишь, что я сказал тогда?

-Я все помню, Атос. А Бекингем сказал вот что: "Прекрасная герцогиня, простите за дерзость, что я явился к вам, не будучи вам представленным, но я надеюсь, что дерзость моя увенчается успехом, и вы меня не прогоните".

-Не прогоню, если вы сами представитесь, сударь.

-Мое имя Виллье Бекингем! — гордо сказал молодой человек.

-Прекрасно, милорд Виллье Бекингем, я очень рада видеть сына моего старинного друга.

-И я рад видеть союзницу и приятельницу моего отца, герцогиня. Я был ребенком, когда он погиб и сохранил об отце смутные воспоминания.

Я кивнула, хотя очень сомневалась, чтобы малыш, которому и года не было, мог сохранить хоть какие-то воспоминания о Джордже Вильерсе Бекингеме. Да и женился-то милорд, чтобы отвести подозрения от королевы. Хотя очень уважительно относился к супруге и обожал своих малышей.... И малыша Виллье, крестника Карла Первого, как и всех своих детишек, очень любил и надеялся воспитать джентльменом.

-...Но вы, поверенная его сердца, — продолжал Виллье Бекингем, — Вы, кому он доверял все свои тайны и любил как сестру, вам ведь есть что поведать мне, сыну герцога Бекингема, Джорджа Вилльерса?

-Есть, милорд. Я расскажу вам все, что вас интересует. Все, что всплывет в памяти.

И я начала свой рассказ. О приезде Бекингема в Париж, о начале его любви с Анной Австрийской, о знаменитом приеме, где Бекингем "растерял" жемчуга, которыми был унизан его светло-серый плащ, о страстном объяснении в амьенском саду и бегстве королевы, перепуганной этой страстью, обо всех ухищрениях, уловках и переодеваниях, на которые пускался фаворит Карла Стюарта, чтобы увидеть так страстно любимую им королеву. Бекингем-младший весь обратился в слух. Он боялся, казалось, упустить хоть слово из моего рассказа. Я говорила долго и остановилась, чтобы перевести дух.

Бекингем смутился.

-Боюсь, герцогиня, вы сочтете меня наглецом.

-Наглецом? Почему же? Милорд, объяснитесь!

-Явился нежданно-негаданно, выпытывает тайны королевского двора, докучает прекрасной даме....

-Милорд, успокойтесь! Я люблю неожиданных визитеров!

Излишне говорить, Атос, что я думала о тебе в эту минуту.

Он опять сжал ее пальцы.

-Я готова продолжать, милорд.

И я продолжила свой рассказ.

-Но, позволь, продолжение твоего рассказа — история с подвесками.

-Ну да! — сказала Шевретта.

-И ты ВСЕ ЭТО ему рассказала?!

-Я была раздражена приемом Анны Австрийской. И, на мой взгляд, герцог имеет право знать о своем отце все!

-Герцог пытался узнать эту историю еще в Англии от Д'Артаньяна.

-И Д'Артаньян, конечно, ничего не сказал?

-Ни слова.

-Ну, а я рассказала все! И назвала имена всех участников истории с подвесками. И вымышленные и настоящие. Я рассказала об интригах Ришелье и осаде Ла-Рошели. Мы уже подошли к очень грустному моменту.... И я опять остановилась.

Бекингем побледнел, но не решился просить, чтобы я продолжила.

-Ты укротила Виллье Бекингема? — спросил Атос, — Потрясающе!

-Это было не так-то сложно. Мальчуган сгорал от желания узнать хоть что-то из жизни своего знаменитого родителя. Было бы жестоко отделаться лицемерными любезностями. А ты, я вижу, недоволен, что милорд все узнал?

-Мы столько лет хранили эту тайну... — вздохнул Атос.

-Вы мужчины. А женщины не всегда такие скрытные!

-Я знаю, что обыкновенные женщины болтливы как сороки. Но тебя я считал женщиной необыкновенной!

-Теперь не считаешь?

-Считаю и теперь, — вздохнул Атос и отвернулся к окну.

-Вот как! Вы опять становитесь женоненавистником, господин де Ла Фер? И меня теперь считаете болтливой сорокой?

-Что теперь говорить, — опять вздохнул Атос, — Сделанного не исправишь. Не будем ссориться по пустякам.

-"Алмазные подвески" — пустяки? Вы рисковали жизнью и свободой, вы вступили в борьбу с Ришелье!

-Это было так давно. И мы молчали, ради чести королевы, а ты все разболтала.

-Разболтала не кому-нибудь, а сыну главного действующего лица! Хотя Виллье Бекингем вырос без отца, джентльмен из него получился, и он не воспользуется этой тайной во вред королеве. Есть вещи, которые наши дети должны знать о нас.

-Наши дети? — переспросил Атос, — Ты хочешь сказать, что и Рауль...

-Да, Рауль все знал давным-давно. От меня. Кроме тайны о втором сыне королевы, несчастном принце, которого сейчас называют человеком в железной маске. Но в эту тайну вы, к моему величайшему сожалению, проникли самостоятельно. Так я продолжу о Бекингеме?

-Продолжай, — сказал Атос.

-Может быть, тебе что-то пригодится для "Мемуаров". Итак, слушай. "А дальше, милорд, отложим до следующего раза", — сказала я Бекингему. Потому что надо было все хорошенько обдумать не раз и не два...

-Как хотите, герцогиня, — тихо сказал Виллье Бекингем, — Меьше всего я хотел бы показаться вам назойливым.

В это время доложили о Рауле.

Бекингем искренне, я сказала бы, по-мальчишески улыбнулся, услышав его имя, и я поняла, что они успели подружиться. За эту приветливую улыбку я еще больше полюбила милорда Бекингема-младшего. Они встретились как друзья. Рауль, как мне показалось, был удивлен, встретив милорда у меня, но не подал виду.

Увы! Мы так и не успели поговорить с Раулем с глазу на глаз. По его лицу я поняла, что у него какие-то новости... И еще он показался мне немного расстроенным. Я решила, что ему жаль юную принцессу. "Уж не влюбился ли и наш мальчик в Генриетту?" — подумалось мне. Но, когда я заговорила о принцессе, о посольстве, я поняла, что в принцессу влюблен Бекингем, а с нашим мальчиком во время путешествия произошла какая-то неприятность. Все это я, можно сказать, предугадала, и мы прошли в столовую, а во время обеда беседа приняла легкий, непринужденный характер.

Полагаю, молодой Бекингем уже тогда обо всем догадался. Скажи, милый мой, ведь Рауль действительно очень похож на меня?

-Я тебе говорил это миллион раз!

Она улыбнулась.

-А мне кажется, он чертовски похож на тебя! И я очень люблю его еще и за это!

-Он похож на нас. На тебя и на меня. Д'Артаньян когда-то сразу заметил сходство со мной, а Виллье Бекингем — те черты, которые делают Рауля похожим на тебя. Но в тот день, о котором ты говоришь, Рауль не задержался у тебя?

-Нет. Он ушел вместе с милордом Бекингемом.

-И о стычке с де Вардом ты узнала от меня?

-Нет-нет. Тебя опять же опередил Виллье Бекингем. Вы привыкли ко мне! Отсутствие опасностей, спокойная мирная жизнь... Я всегда жду — и вы не очень-то торопитесь, мои дорогие мужчины! И — увы! Делаете глупости, о которых я узнаю уже постфактум.

-После такого выговора, милая, мне остается смиренно умолять....

-О, не лицемерь! Атос и смирение — это несовместимо!

-Ну вот, ты мне слова не даешь сказать! Так говори сама — о своем юном друге Виллье Бекингеме. Ты знаешь, как я люблю тебя слушать.

-Бекингем во время первого своего визита восторженно отзывался о Франции и своих новых друзьях. Он надеялся побыть здесь подольше, бедный молодой человек! Тогда он был влюблен и полон надежд. Второй раз Бекингем посетил меня накануне своего отъезда. Как раз после разбирательства, которое устроил Д'Артаньян над де Вардом. Милорд был очень печален, даже осунулся. Я не собиралась его расспрашивать, но молодой герцог заговорил сам.

-Увы, герцогиня, мое пребывание во Франции подходит к концу.

-Как?! — я не удержалась от восклицания.

-Вот так — меня прогоняют.

Бекингем вздохнул. Очень тяжело и жалобно.

-Мне очень жаль, милорд, — искренне сказала я.

-Мне тоже.

-Вы пришли, чтобы...

-Попрощаться и узнать конец истории о моем отце и Анне Австрийской, а также о женщине, вложившей кинжал в руку Фельтона? — грустно сказал Бекингем, — Если вам тяжело вспоминать, герцогиня, не утруждайте себя. Я представляю себе финал истории по кратким, но выразительным репликам графа де Ла Фера.

-Граф в Париже? — вот тут, Атос, я не на шутку разозлилась. Мне казалось, ты, прежде всего должен был примчаться ко мне, явившись в Париж!

-Но я вернулся домой на следующее утро, полагая, что ты приедешь. Как только уладил дела...

"Уладил! — подумала Шевретта, — Дров наломал!"

-Что-то случилось, милорд? — мягко спросила я юного герцога, — Вам никак нельзя остаться? Хотите, я поговорю с королевой? За успех не ручаюсь,... Но попытка — не пытка. Из уважения к памяти вашего отца, выдающейся личности той эпохи, из чувства искренней симпатии к вам, я готова попытаться.

В глазах Бекингема блеснула робкая надежда. Но он опустил голову и, справившись с минутным колебанием, ответил, что это бесполезно. И заговорил. И рассказал все — о ревности принца, о попытке затеять дуэль с де Гишем, о трудном разговоре с королевой-матерью и о сцене с де Вардом. Все эти новости меня совершенно ошеломили. И опять я недобрым словом помянула тебя — Атос! — ведь к такой информации я совершенно не была готова!

-Д'Артаньян благородный человек, — прошептала я, когда после этого шока ко мне вернулась способность соображать. А де Вард...

-Де Вард низкий негодяй и трус! — презрительно сказал Бекингем.

-Я не нахожу слов для выражения своего возмущения, милорд!

Вы понимаете, что он косвенным образом, задев Бражелона, назвал меня шлюхой!

Бекингем поцеловал мою руку.

-Я понимаю, герцогиня. Я отомщу ему и за вас, потому что я восхищаюсь вами и бесконечно вас уважаю.

-При чем тут вы, милорд?

-При том, что я уже вызвал его, — ответил Виллье Бекингем.

И, как ты знаешь, Виллье Бекингем сдержал слово.

-Теперь мне все представляется несколько иначе, чем год назад. Тогда я не знал скрытых пружин и тайных мотивов действий противников.

-Теперь знаешь, — улыбнулась Шевретта, — Но, может быть, поговорим о наших планах относительно принца? С чего мы начнем? У тебя есть какие-нибудь идеи?

-У меня много идей, много вариантов. Но выбрать надо лучший.

-Я могу попросить тебя на этот раз обойтись без красивых жестов? Вроде твоего выкрика в суде на процессе Карла Первого и самоубийственной реплики "Называйте его монсеньор" на Сент-Маргерит?! Я восхищаюсь тобой, Атос, но в третий раз тебя это может погубить. Оба раза тебя спасали друзья.

-А сейчас мои друзья далеко, — вздохнул Атос, — Мне иногда кажется, что у меня ничего не получится без моего Д'Артаньяна.

-Я постараюсь заменить тебе Д'Артаньяна в этом деле, — сказала "боевая подруга", — Это же святое дело, Атос!

-А я никогда не брался за грязные дела, — сказал Атос.

5. PETIT BANDE. АТОС И ЕГО КОМАНДА.

Наши путешественники прибыли в Париж вечером. Смеркалось. Последние лучи заходящего солнца золотили крыши, облака, скользили по воде. Закатное небо переливалось всеми красками, от нежно-розовой и пастельно-желтой до сиренево-фиолетовой и пламенно-алой. Вид был прекрасен, и, как ни заняты были Атос и Шевретта своими тревожными мыслями и опасными планами, они не сдержали восхищенные возгласы, когда карета остановилась возле Дома Генриха Четвертого.

-Здравствуй, Париж! — прошептала Шевретта.

-Дорогая, — тревожно сказал Атос, — Не нужно, чтобы многие нас видели здесь. Карету лучше не оставлять у подъезда, а поместить в сарай на заднем дворе, где обитала лошадь Рауля.

-Там поместится карета?

-Да, сарай достаточно просторный. Идем же!

Он дернул шнурок колокольчика. Оливен открыл дверь и расплылся в улыбке.

-Господа вернулись! Вот радость-то!

-Здравствуй, милый Оливен, — искренне сказала Шевретта.

-Заходим, и поскорее, — скомандовал Атос.

Оливен собирался выполнять свои обычные обязанности, но Атос, прервав его излияния, велел помочь кучеру отогнать карету в сарай на заднем дворе, распрячь и накормить лошадей и заняться гнедым юного пажа. Самого пажа Шевретта отпустила домой, наскоро познакомив с Оливеном. В ближайшее время услуги пажа не понадобятся, решила она, лучше не вмешивать в опасный заговор слишком молодых. Хотя... кто знает?

-Но как же...— заикнулся Оливен.

-Иди к лошадям и отгони карету, — повторил Атос, — А за дамой я сам поухаживаю.

Оливен бросился выполнять приказ графа. Атос провел жену в квартиру.

-Мы здесь в безопасности? Как ты думаешь? — спросила она тревожно.

-В относительной, — усмехнулся он.

х х х

-Оливен, позаботься о цветах для моей дамы! Завтра утром здесь должен быть букет.

-О! Сразу видно галантного кавалера! — сказал Оливен, — Какие цветы желает наша госпожа? Розы? Тюльпаны? Гвоздики? Моя приятельница достанет вам что угодно!

-Мне угодно КОЛОСЬЯ И ЛИЛИЮ, — сказала Шевретта, — Именно это!

х х х

Наутро известное окно украшал букет, составленный по идее Роже де Шаверни — колосья и лилия. Шевретта расправила колоски, повернула букет на окне, раздернула шторы. Прочие окна были по-прежнему плотно закрыты шторами. Графиня уверяла Атоса, что сигнал именно тот, о котором Роже условился с Раулем в случае, если их сын решится начать борьбу за права брата-близнеца Людовика XIV. Но свободен ли сам Роже? Может быть, уже арестован, как участник заговора Арамиса? Оливен был настороже и сообщил господам, что с Дома Генриха Четвертого давно сняли наблюдение. В таком тревожном ожидании прошло несколько дней. Разумеется, "рыцарь Ланселот", он же де Гиш, был предупрежден о возвращении господ.

Наконец долгожданный визитер явился. Было около шести часов вечера, когда Роже, закутанный в плащ, в шляпе с широкими полями, постучал в дверь. Его сопровождал неизменный Жанно. Оливен открыл дверь и, насмешливо улыбаясь, сказал:

-Есть же звонок!

Роже он прежде не видел. Если и знал его в ранние детские годы, когда барон де Шаверни, впоследствии пропавший без вести, жил с семьей в своем замке, то за двадцать лет наследник господина де Шаверни из малыша превратился в молодого человека, и этот парень стоял сейчас перед Оливеном.

-Я к виконту де Бражелону, — тихо сказал Роже.

-Господин виконт уехал, — ответил Оливен.

Роже вздрогнул.

-А что вы так удивляетесь? По-моему, это всем известно.

Но что в таком случае означает сигнал, о котором знали только Рауль и он сам? А если это засада, ловушка, мышеловка? — подумал Шаверни. Ему в голову лезли всякие ужасы, что было вполне естественно для заговорщика, находящегося на нелегальном положении. ...Рауль тайно возвращается в Париж, пытается установить с ним связь. /Букет Роже заметил в первый же день, но выжидал из предосторожности/... его арестовывает полиция короля... а дальше... палачи Бастилии или Венсена развяжут язык кому угодно, боюсь, что даже мне или Жанно. И, возможно, Рауль сообщил полицейским тайный сигнал. Роже пожалел, что, расставаясь с Бражелоном, он не договорился о том, какими словами сообщить Оливену, что он — свой, и ему можно доверять. Но Рауль так скептически отнесся к его рассказу о принце и не подумал о пароле. Что-то изменилось, судя по сигналу, но что? Не угодить бы в западню! Я нагоняю страх. Если бы с хозяином что-то случилось, слуга бы так не посмеивался.

Оливен, всматриваясь в бледное лицо Роже, полускрытое полями потертой шляпы, вспомнил вдруг мальчика из замка Шаверни. И Роже лицо Оливена показалось знакомым. Да и Рауль велел Оливену в любое время дня и ночи предоставить стол, ночлег и убежище Роже де Шаверни и его друзьям. "Совсем головой не думал, — сокрушался Оливен, — А де Гиш как же? Этот его новый знакомый может заявиться во время тайного свидания господина де Гиша. Как тогда выкручиваться?" И вот появился человек, о котором предупредил Оливена его господин.

-Вы барон де Шаверни? — спросил Оливен.

-Он самый. А вы — Оливен?

Оливен кивнул.

-Входите же! Вас ждут! Смелее!

Роже поднял брови и взялся за эфес клинка. Западня! Он так и думал!

-Вас ждут... друзья... СВОИ! Вы ведь любите составлять букеты из колосьев и лилий?

-Кто меня может ждать, если виконт уехал?

-Проходите — и не бойтесь. Ловушки нет. А в помещении спокойнее беседовать.

Роже вошел, за ним — Жанно. "Довольно бандитский вид у этих мальчиков", — подумал Оливен, принимая у них плащи и шляпы. Молодые люди прошли в комнату.

Читателю хорошо знакома эта комната — гостиная виконта. Там Рауль и Луиза когда-то выясняли отношения. Там Люк Куртуа когда-то писал портрет Розы, там, в счастливые времена пировали "Ангелочки принца Конде", и с недавних пор Оливен, оставшись один, ждал вестей от своего дорогого сеньора. Правда, его одиночество время от времени нарушали "сэр Ланселот" и "леди Джиневра" — имя этой дамы не комментируется. За прошедшее время в комнате виконта ничего не изменилось. Тот же диван с покрывалом из темного шелка, то же мягкое кресло, те же картины, книги, украшения на камине. И кот, все тот же красавец Кир Великий дремал, свернувшись клубком в своем любимом кресле.

Не было только автопортрета Луизы, который Рауль разорвал и сжег после насмешек художника Люка Куртуа. Впрочем, поскольку на обоях осталось темное пятно, Оливен на это место повесил более серьезное художественное произведение — портрет маслом своей невесты, цветочницы Розы.

Роже и Жанно оказались здесь в первый раз. Они с любопытством осматривались. За столом овальной формы, покрытом скатертью в тон покрывала сидел какой-то господин. Он улыбнулся вошедшим молодым людям, и Роже сразу узнал его.

-Граф де Ла Фер... — прошептал Роже и перевел взгляд на окно, а потом вопросительно взглянул на Атоса.

-Аз есмь, — сказал Атос немного насмешливо, — А вы, полагаю, не кто иной, как барон де Шаверни.

-Ну, я... — робко сказал Роже.

"Ну, я. Бедный барон!" — Атос вздохнул.

-Вы мне не верите? Увы, у меня нет доказательств.

-Верю, барон, — ответил Атос с самым доброжелательным видом, — Это мой сигнал, и я вас знаю. Считайте, что это приглашение.

-Приглашение к действию? — спросил Роже.

-Именно так! — сказал Атос, — Садитесь же.

Молодые люди уселись за стол.

-А чтобы наша беседа была более непринужденной, позвольте предложить вам вина.

Оливен разлил вино по кубкам.

-За удачу! — сказал Роже.

-За союз! — сказал Жанно.

Атос кивнул, и они чокнулись. Роже и Жанно, видно, не часто пили такое вино, которым их угощал нынче граф де Ла Фер. На их лицах было написано такое блаженство, что Оливен не удержался и тихонько фыркнул, вспомнив любимого поэта своего господина: "Дерябни на халяву выпивона". Но процитировать Вийона не осмелился, хотя, конечно, новым гостям такие стихи понравились бы.

Граф понимал, что Роже и Жанно при их образе жизни устали и проголодались. Оливен и Роза занялись приготовлением ужина. Помогая Розе, Оливен не переставал вести наблюдение за улицей. "Я словно бы попал во времена Ришелье, — думал Оливен, — Наша тихая мирная жизнь становится опасной, намечается какой-то заговор. Так жить становится страшнее и ... интереснее!"

А сама Шевретта отправилась к домовладелице — она решила приобрести Дом Генриха Четвертого в собственность, благо средства ей позволяли. Переговоры с домовладелицей она вела через знакомого нотариуса и оформила доверенность на имя г-на виконта де Бражелона. Поэтому на совещании она отсутствовала.

А Роже, как мы знаем, давно мечтал о встрече с Атосом. И вот этот день настал! Он начал говорить, сначала бессвязно, запинаясь. Когда он в третий раз сказал: "в общем", Атос не выдержал:

-Прекратите мямлить! Не волнуйтесь! Я не кусаюсь!

-Да, господин граф.

После уточняющих наводящих вопросов Атоса Роже осмелел и заговорил более уверенно. Жанно время от времени вмешивался в разговор и вставлял реплики, конкретизирующие ситуацию.

-И вы были в курсе всех планов Арамиса? — спросил граф де Ла Фер.

-Да, господин граф, — сказал Роже, — Я все знал.

-И вы знали, что Арамис намеревался устранить законного, коронованного короля Франции? — спросил граф все тем же печальным тоном.

-Вы задаете вопросы как судья, — сказал Жанно, — А говорите, свой.

-Не судите, и не судимы будете, — ответил Атос, — Я вам не судья. Я стараюсь понять вас, только и всего. Но — простите! — не могу!

-Да, граф, — сказал Роже, — Мне трудно объяснить вам, но Арамис убедил нас, что мы совершаем благое дело, угодное Богу, восстанавливаем попранную справедливость.

-Вот-вот, сударь, — подхватил Жанно, — Вам это кажется преступлением, но тогда мы были убеждены в своей правоте! Кроме того, мы всей душой сочувствовали несчастному узнику, брату-близнецу короля!

-Освободить принца, незаконно лишенного всех прав - святое дело, — сказал Атос убежденно, — И эта часть плана Арамиса приводит меня в восхищение. Похитить секретного узника из столь зловещего и охраняемого места как Бастилия мог человек выдающийся,... великий человек, не побоюсь этого слова. В этом блистательно осуществленном похищении проявился весь гений Арамиса.

-Но дальнейшие действия Арамиса вызывают ваше осуждение? — спросил Роже, — Я вас правильно понял, господин Атос?

-Увы! — промолвил Атос, — Жаль, молодые люди, что мне придется объяснять вам, в чем преступление Арамиса перед королем. В чем преступление Арамиса перед Богом. Перед дружбой. Перед вами — ведь он и за вас несет ответственность как глава заговора. А глава заговора вроде капитана корабля. Когда корабль тонет, капитан последним покидает судно. Это-то вам известно, если вы постоянно поддерживали связь Бель-Иля с Большой Землей, как это только что выяснилось в нашей беседе.

-Арамис же, напротив, первым прыгнул в "спасательную шлюпку", спасая свою шкуру, — сказал Роже с горечью, — Правда, в обществе симпатяги Портоса. А мы барахтаемся как кутята, пытаясь выплыть. И наш несчастный принц... Участь его ужасна, вероятно.

-Но мы еще не потонули, — заметил Жанно, — И, если "спасательное судно" готово взять нас на борт, мы не подведем нашего нового "капитана".

-Но курс надо менять, корсары. Понимаете?

-Я понял, граф. Людовик коронован, это таинство. В июне пятьдесят четвертого коронация Людовика лишила Филиппа всех прав на корону. И прежде Филиппа, случись что с королем — законный наследник не наш принц, а малютка дофин, сын Людовика и Марии-Терезии?

-Да, — сказал Атос, — Здесь нет даже вариантов.

-А участие в заговоре ни в чем не подозревающего Портоса и есть преступление Арамиса перед вашей дружбой? — сказал Жанно.

Атос нахмурился. Будущее Портоса внушало ему серьезную тревогу. Но тут же мягко улыбнулся молодым заговорщикам, которые пожирали его глазами, смотрели ему в рот и вели себя как школьники на уроке любимого учителя, как он сам когда-то смотрел на Тревиля.

-И я назвал вторую часть заговора Арамиса — события в Во — великой ошибкой, — сказал Атос, — Признаюсь, у меня не хватило духу назвать вещи своими именами, видя старых друзей в опале, в роли преследуемых беглецов. В юности такую роль играть легче. Эх, Портос!

-Но он же с Арамисом, — заметил Роже, — А Арамис такой хитрый, такой могущественный! Он выпутается и выручит Портоса.

-Но это я и надеялся, когда расставался с моим бедным Портосом,— вздохнул граф,— И все-таки меня не покидает тревожное предчувствие. Но говорите дальше, Роже. Что вы делали, когда остались без... руководителя?

-Мы видели начало путешествия нашего несчастного принца уже под железной маской, — печально сказал Роже. — Мы не решились сами напасть на Д'Артаньяна без инструкций Арамиса. Мы стали ждать вестей от него в Париже и жили на нелегальном положении. На нашу тайную базу в лесу недалеко от Виллье-Коттре мы боялись сунуть нос. Десять лет назад там был скромный охотничий домик, а ныне целый коттедж, возведенный Бог весть на какие средства. Скорее всего, на средства господина Фуке.

-Или иезуитов.

-Или Фуке и иезуитов вместе... Но, повторяю, мы предпочитали сидеть в Париже. Нас принимали наши друзья... старые боевые товарищи, с которыми мы сражались на баррикадах Фронды. Но мы чувствовали себя лишними. Все как-то устроены, все заняты какими-то делами, у всех семьи, близкие, крыша над головой, только мы, бывшая "тайная полиция" Арамиса, стали никому не нужны. Так мы и болтались по Парижу, стараясь не задерживаться подолгу в одном доме, чтобы не скомпрометировать друзей, привлекая к себе внимание — им всем было что терять...

"И нам, мушкетерам, есть что терять", — подумал Атос.

-А нам терять нечего! — сказал Роже.

-Кроме головы, — заметил Жанно, — Ее, как ни крути, хочется сберечь. В ночь на второе апреля мы перебирались на новую квартиру и встретили вашего Рауля с мадемуазель де Бофор.

-Мы хотели отнять у него... герцогиню, — проговорил Роже, опустив глаза.

-Вы? — спросил Атос, — Анжелику де Бофор?

-Я, — с усилием сказал Роже.

-Вот и не верь судьбе. А что дальше?

-Говори ты, Жанно.

-Выпьем, — вдруг сказал Атос, разливая вино, — За тех, кто в море, корсары! А теперь продолжайте.

-Но мотивы у нас были разные. Действиями Роже руководила любовь. Рауль ваш был в маске. Роже принял его за какого-то придворного и испугался за девушку. А я... я предложил план... тогда мне казалось, что это решение всех проблем с нашим принцем.

-Не понимаю — как эта девочка, Анжелика де Бофор, может помочь решить вопрос с принцем-узником?

-Ах, граф! Мне пришло в голову захватить м-ль де Бофор в заложницы и вовлечь Бофора в войну с Людовиком. По всему Парижу расклеили афиши типа: "Солдат! Хочешь разбогатеть? Вступай в армию Бофора!", "В Алжир, за сокровищами!" — и так далее... У герцога уже была армия...

-Да...

-Вы это тоже назовете ошибкой? — спросил Жанно.

-Ошибкой? Это мягко сказано.

-Господин граф! Война есть война. На войне не обойтись без грабежа, насилия, захвата заложников.

-Мы воевали иначе, — сказал Атос, — Мы не занимались мародерством и насилием. Даже на поле битвы мы всегда вели себя по-рыцарски. Как нас учил Тревиль, когда мы были вашими ровесниками, корсары. Роже, если вы хотите, чтобы мы объединили усилия, если вы согласны действовать под моим руководством, откажитесь от таких методов навсегда. Забудьте думать о захвате заложников. Иначе — расстанемся без взаимной обиды.

-Господин граф! — воскликнул Роже, — Мы принимаем ваше предложение! Мы готовы повиноваться Вам!

-Вы говорите от своего имени, барон де Шаверни, — сказал Атос. — Но ваш товарищ, по-моему, сомневается. Не правда ли, Жанно? Ваше имя, бесспорно, благородное, мне неизвестно.

-Мне очень приятно такое обращение, господин граф, — уважительно сказал Жанно, — Вы правы, давайте разберемся в наших методах. Вы хотите воевать с Людовиком Четырнадцатым по-рыцарски?! Но в этой войне вы не собираетесь брать пленных, я вас правильно понял?

-Почему вы так решили?

-Вы только что сами сказали это.

-Я говорил о заложниках, а не о пленниках, — уточнил Атос.

-А какая разница? — устало спросил Жанно.

Атос удивленно поднял брови. "Вот мой Бражелон никогда не задал бы такой вопрос", — не без гордости за сына подумал он.

-Извольте, молодые люди, — сказал он, — Объясню. Пленники на войне — солдаты. Люди, способные оказать сопротивление. Люди с оружием в руках. Если они бросают оружие и сдаются на милость победителя...

-Понимаю! — перебил Роже, — Победитель должен помиловать пленных по законам благородного рыцарства. К этому обязывает рыцарская честь... Так?

Атос кивнул, спрятав улыбку.

"Пожалуй, мальчики не совсем безнадежны", — подумал он.

-А заложники, - сказал он, — чаще всего мирные, беззащитные люди. Женщины, дети, старики... Те, кого рыцари, в соответствии со своими принципами, должны защищать.

-Я с вами согласен, господин граф! — пылко воскликнул Роже, — Но эти высокие принципы сплошь и рядом нарушаются. И случись нам противостоять Людовику с оружием в руках, будут ли его военначальники брать пленных и обходиться с ними по-рыцарски?

-Из военначальников Людовика я могу быть уверен только в Д'Артаньяне, — вздохнул Атос, — лучше не тешить себя ложными иллюзиями. Мы намереваемся освободить принца Железную Маску. Его освобождение вызовет, по всей видимости, гражданскую войну. Мы не должны уподобляться наши противникам. В случае, если Бог пошлет нам победу, мы будем великодушны с побежденными. Но мы сами не должны рассчитывать на милосердие короля. Я допускаю все. Я допускаю, что его военначальники будут расстреливать пленных, и даже, возможно — вешать. Я допускаю угрозы, шантаж, пытки. Так что, мои юные друзья, лучше не сдаваться.

-Мы не будем сдаваться! — сказал Роже, — Правда, Жанно?

-Да, граф, — убежденно сказал Жанно, — Сдаваться в нашем положении — явная глупость. Мы не должны попасть в их лапы живыми. А вы берете на себя руководство нашими действиями?

-Что с вами делать, — усмехнулся граф, — Я рад, что мы договорились. Поймите меня правильно... Я допускаю, что в ходе вооруженной борьбы кто-то из офицеров Людовика готов будет проявить великодушие, и, желая избежать лишнего кровопролития, гарантирует вам жизнь. Но король, скорее всего, нарушит слово своего подчиненного. Поверьте, я употреблю все свои связи для того, чтобы мы не проливали кровь наших соотечественников. Но не все зависит от нас, корсары.

-Мы понимаем, — ответили корсары.

-Очень хорошо, — улыбнулся Атос, — Надеюсь, моя проповедь не отбила у вас аппетит? Идемте ужинать.

-Почаще бы такие проповеди! Что же до аппетита, то мы никогда на него не жаловались, господин граф! — заявил Жанно.

-С удовольствием! — сказал Роже.

-План наших действий продумаем позже, — решил граф, — Кое-что я уже придумал. Но за ужином — ни слова о делах!

-Принято! — дружно ответили заговорщики, и маленькая компания приступила к ужину. Лучше сказать, к ужину приступил Атос, а его "корсары" набросились на ужин.

х х х

Роже и Жанно собрались уходить, когда появилась Шевретта. Молодые заговорщики, уже успевшие нахлобучить шляпы на головы, поспешно их сдернули, почтительно раскланялись перед дамой. Шевретта улыбнулась слегка насмешливо, немного снисходительно и любезным тоном, в котором только Атос уловил иронию, впрочем, довольно добродушную, спросила:

-У нас гости?

-Барон де Шаверни и его друг, господин Жанно, — представил Атос молодых людей, — наши старые друзья с Мая Сорок Восьмого. Троицын День. Дело Бофора.

-Я так и думала. Барон де Шаверни не нуждается в рекомендации, — лукаво заметила Шевретта, — Я прекрасно знаю ваши прошлые дела, господин бунтовщик. Но сейчас вы оба, насколько мне известно, были "petit bande" господина Арамиса?

Роже и Жанно переглянулись. Смысл шутки графини от них ускользнул.

-"Petit bande", маленькая банда — так именовал своих близких друзей и прекрасных амазонок из своей "маленькой компании" король Франциск Первый, — прокомментировал Атос.

-Мы не очень сильны в истории, — смущенно сказал Жанно, — Арамис называл нас иначе. Своей тайной полицией.

-Понимаю, — вздохнула Шевретта.

"Бедные ребята не только в истории не очень сильны", — подумала она, вспомнив неуклюжее приветствие молодых заговорщиков. Как и граф в начале беседы, она мысленно сравнила их со своим сыном, тоже отдавая предпочтение Бражелону. Он-то засмеялся бы, оценив сравнение с "petit bande"— он прекрасно понимал все ее шутки. Но понять шутки Шевретты можно было, обладая определенной эрудицией в области истории, мифологии и литературы. "И приветствовать дам, эти мальчишки не умеют. Придется заняться их воспитанием".

-Но мы уже больше не тайная полиция, мадам, — сказал Роже, — Мы теперь — личная гвардия графа де Ла Фера!

-О! — улыбнулась графиня, — Браво!

-Личная гвардия? Это слишком, — сказал Атос, смеясь, — Я не принц крови.

-Вы — это Вы! — заявил Жанно, — Вас вся страна знает, великий Атос! Мадам, мы уходим, но...

-Но вы еще вернетесь. Вам понравился букет на окне? — спросила Шевретта. Атос жестом дал понять, что дама посвящена во все. Это не удивило "молодых бунтовщиков" — Шевретту тоже знала вся страна.

-Да, сударыня. Нам очень понравился букет. Он составлен с большим художественным вкусом.

-Вы договорились? — быстро спросила она.

-Да.

-Прекрасно. Но куда же вы на ночь глядя?

Личная гвардия замялась. Потом Жанно вымолвил:

-К нашему приятелю Фрике. Он ждет нас и наверняка беспокоится, не случилось ли с нами чего.

-Фрике? Я его знаю. Молодой адвокат?

-Да, госпожа.

-Что ж, сегодня я вас не задерживаю, но завтра жду непременно. И, полагаю, вы сможете разместиться в этом доме. На верхнем этаже. Теперь это собственность виконта.

Друзья снова поклонились и вышли. Атос удивленно посмотрел на жену.

-Мари! Ты купила Дом Генриха Четвертого?! — спросил он.

Графиня подала ему доверенность, оформленную на имя виконта.

-Я же сказала тебе, что отправляюсь тратить деньги, — заявила она.

-Да... Но я не думал, что ты собираешься делать такие ...монументальные покупки... Украшения, к примеру... всякую ерунду.

-Я заглянула к ювелирам, просто из любопытства. Ничего заслуживающего внимания. Ожерелья ужасающе безвкусны. Наши фамильные драгоценности более изысканны. Правда, кое-какие мелкие покупки я все же сделала. Перчатки, кружева... мелочи, но приятные. И еще я не удержалась и накупила перьев на шляпы.

Оливен внес коробку с перьями и водрузил на стол.

-Вы позволите, сударь? — спросила она, завладев черной атосовской шляпой с красными перьями.

-Красное и черное — трагическое сочетание, — сказала она, откалывая перья от шляпы.

-Твои цвета, — возразил он, — У тебя когда-то было такое платье.

-Мы будем носить Белые перья! — тоном, не допускающим возражений, сказала Шевретта.

-Как хочешь, — равнодушно сказал Атос. Сейчас ему было совершенно все равно, какого цвета перо на его шляпе.

-Это память о друзьях моей юности, всадниках с белыми перьями.

Она приколола к черной шляпе несколько белых перьев.

-А еще память о Генрихе Четвертом и победе под Иври... О его белом султане... Я так хочу, чтобы и мы победили! Надень шляпу!

Атос надел шляпу. Шевретта сдвинула шляпу немного набок, расправила перья.

-Вот так-то лучше, мой генерал! — сказала она, — А еще я купила белые перчатки. Надень, доставь удовольствие.

Он рассмеялся.

-Подарок со смыслом? — спросил он.

-А ты как думал, мой милый? Все мои подарки со смыслом... бессмысленных подарков не бывает... С намеком, лучше сказать. Ибо, как я полагаю, мой дорогой господин Атос собирается воевать с самым могущественным королем Европы, не пачкая рук, в белых перчатках.

Атос обнял ее.

-Спасибо, милая. Я, правда, очень тронут. Но, скажи откровенно, ведь это шутка, насмешка, быть может?

-Шутка и восхищение — все вместе.

-Я так и понял. И все-таки — купить целый дом?

-Почему бы и нет? Мальчику давно пора иметь недвижимость в Париже.

Глава 6. Ла Фер и Роганы!

Оливен провел первый день после возвращения господ, с трудом скрывая тревогу. Граф де Ла Фер, которого он боготворил с юных лет, загрузил его поручениями "выше крыши". Теперь Оливен был и дворецким, и кучером, и секретарем, и конюхом. Что только не приходилось делать Оливену! Найти рабочих для "Реконструкции Дома Генриха Четвертого" — господа часто изъяснялись на эзоповом языке и вкладывали в это выражение особый смысл, но Оливен, не посвященный в их замыслы, привел настоящих рабочих. Найти мастера для нового герба на карете Шевретты. Организовать комфортабельное жилье для корсаров.

Реконструкцию Дома Генриха Четвертого решили начать с постройки дополнительной деревянной лестницы, ведущей на чердак

к голубятне Жюстена — госпожа разрешила мальчику пользоваться крышей и голубятней. Но сам дом был отныне собственностью виконта, и мальчик мог попасть к своим пернатым только по внешней лестнице. У господ были свои соображения — лишний выход, ведущий на чердак. Оливен, провожая голубей мечтательным взором, сожалел, что они у Жюстена не обучены и не могут передать его записку графу де Гишу. Но, воспользовавшись предлогом, что идет искать мастера для изготовления новых гербов для господской кареты, Оливен улизнул из дома и прибежал к де Гишу.

Его сразу же провели в кабинет молодого графа, где де Гиш любовался своей коллекцией — портретами принцессы Генриетты. Генриетта в раннем детстве — овальный медальон в золотой оправе. Генриетта-девочка, в те годы, когда Людовик так обидел ее, отказавшись танцевать. Генриетта — молодая девушка, до Реставрации Карла Второго. И то же дорогое лицо принцессы уже после Реставрации. Де Гиш сравнивал два портрета незамужней Генриетты. На более раннем портрете в принцессе было больше от шекспировской Корделии. На более позднем принцесса больше походила на Джиневру. Лицо Генриетты-Корделии было более решительным, напряженным, в ее дивных глазах светилась надежда и вера в будущее, тревога за брата и.... многое другое читал де Гиш на лице возлюбленной.

Генриетта-Джиневра. Уже не бедная бесприданница, а сестра английского короля, смотрела с портрета гордо и уверенно, это уже не был взгляд святой великомученицы. Так смотрят коронованные особы...

....Завершал эту коллекцию более поздний протрет Генриетты, выполненный после ее замужества. Не останавливаясь на технике

(масло, эмаль, литография) и размерах этих произведений, не упоминая имен их создателей, скажем только, что ни одна душа не знала о существовании коллекции де Гиша. Ни самые близкие родственники, ни самые верные друзья. Не знала и сама Генриетта.

Увидев вошедшего Оливена, де Гиш спрятал свое сокровище и поманил парня к себе.

-Что нового? — спросил де Гиш, — Уже вижу! У тебя новая ливрея. Неужели ты нашел другого хозяина? А я-то считал, что ты — сама верность.

Внезапное появление Оливена помешало де Гишу выполнить ритуальные поцелуи, которыми он покрывал изображения своей возлюбленной, прежде чем расстаться с Генриеттой нарисованной и ждать встречи с живой Генриеттой. Заветной мечтой де Гиша было обзавестись огромным, в натуральную величину, портретом своей принцессы. Подобным тому портрету-иконе, что был у Джорджа Вилльерса Бекингема, портрету Луизы де Лавальер, который вызвал такой переполох. Но де Гиш понимал, что его мечта неосуществима, по крайней мере, в ближайшее время. Даже коронованным особам не сходят с рук такие заказы.... Эти мысли мелькали в голове де Гиша, пока он болтал, что на ум придет, возвращаясь от мечты к реальной жизни, чему во многом способствовал новый внешний облик принарядившегося Оливена.

-Я и не думал искать нового хозяина, граф, — возразил Оливен, — От добра добра не ищут.

-То-то же, — кивнул де Гиш, — Что же ты молчишь?

-Господа вернулись! — выпалил Оливен, — Я и прибежал к вам, чтобы предупредить...

-Не может быть! — воскликнул де Гиш, вскакивая с места.

-Вы не поняли меня, граф, — сказал Оливен, — Я не господина Рауля имел в виду.

-А кого же?

-Графа и герцогиню. Герцогиня купила Дом Генриха Четвертого. Документы оформлены на имя господина Рауля. Дом — исторический памятник. И мне приказано найти маляров, штукатуров, плотников, чтобы его ре-кон-стру-и-ро-вать!

-Черт побери! — воскликнул де Гиш, — Мне это нравится, хотя на время Реконструкции мы... леди Джиневра и я не сможем пользоваться этим милым гнездышком.

-Это уже не "милое гнездышко". По планам герцогини это будет великолепным особняком, сэр Ланселот.

-Отлично! — сказал де Гиш, — Я рад, право, рад. Мы и так... не могли бы некоторое время встречаться. Обстановка при Дворе изменилась. Но теперь я, выходит, должен вернуть тебе ключ от Рая — от дома, заветный ключ, который ты вручил мне от имени Рауля?

-Я не получал таких распоряжений, сударь, — ответил Оливен, — И ключ я у вас возьму, только когда мне прикажет сам господин Рауль, не раньше! Но я счел необходимым предупредить вас о том, что происходит в вашем бывшем "уютном гнездышке". Вы-то сами можете прийти в любой момент. Но она, "леди Джиневра", посещавшая вас тайно, на какой-то час, когда ей удавалось вырваться из дворца, не то в церковь, не то с благотворительными целями — что вы там выдумывали, чтобы скрыть ваши отношения, она не может, не рискуя своей репутацией, оказаться в одно время с вами в нашем доме. Потому я и поспешил к вам. Мне не так просто было улизнуть — дел невпроворот. Я и сейчас по делу. Граф велел найти мастера, чтобы поменять герб на дверце кареты госпожи.

-Это труда не составит, — заявил де Гиш, — Такой мастер найдется. А чей герб на карете герцогини?

-Герцога де Шевреза.

-Болван я, болван! Ну конечно, де Шевреза, чей же еще! ГИЗ И ЛОТАРИНГИЯ! — шутливо выкрикнул де Гиш, передразнивая старинных лигистов.

-ЛА ФЕР И РОГАНЫ! — в том же стиле выкрикнул Оливен.

-Черт по-бе-ри, — пробормотал де Гиш, — Значит, граф де Ла Фер и герцогиня.... (он по привычке титуловал Шевретту герцогиней) ... и графиня уже не скрывают свой брак? Наконец-то! Жаль только, что это случилось слишком... нет, не слишком, а так поздно. И тебе нужен исполнитель этого герба?

-Да, — сказал Оливен, — Вы поможете?

-Я же сказал, помогу! ЛА ФЕР И РОГАНЫ! — здорово звучит!

-Так вы знали, что они муж и жена?

-Да, знал. Ну конечно, знал. Все знал, чуть не с того дня, как герцогиня вышла за графа замуж, похоронив своего Шевреза. Но долгие годы мы ломали головы над тем, почему они скрывают свой брак. Мы решили, что это какая-то политическая тайна. Произошла Реставрация, но тайна так тайной и осталась. Рауля это очень бесило, но он не подавал виду. А теперь... жаль, черт возьми, что нельзя вернуть прошлое. Какую мину скорчил бы де Вард, если бы тогда, на Гаврской дороге, Рауль крикнул бы ему в лицо, как мы стобой можем сейчас орать во всю глотку:

-ЛА ФЕР И РОГАНЫ!!! — заорали де Гиш и Оливен в один голос.

В дверь постучали.

-Кто там еще?

-Господин граф, простите, что прерываю вашу беседу, но вы разбудили маршала, и герцог де Граммон велел спросить вас, почему вы так шумите. Не война ли началась?

-Скажи отцу, что... впрочем, я сам. Побудь здесь, Оливен.

Оливен ждал недолго. Де Гиш появился через пять минут и вручил ему письмо.

-Твоим господам. Отец просит пожаловать с визитом — там все написано. А это для тебя — адрес мастера. Ты в геральдике не очень-то разбираешься. Гербы на дверцах карет — штука тонкая. Но рассказывай, как это вышло? Ты говорил, что герцогиня... то есть жена графа помчалась в Тулон догонять армию Бофора. И как, догнала?

-Эскадра герцога только-только отплыла. Герцогиня купила яхту и догнала флагман. Там, на флагмане, она передала господину Раулю какие-то важные документы политического характера и еще свои личные записки, представившись адмиралу, капитану, экипажу и всему свету как ГРАФИНЯ ДЕ ЛА ФЕР. Устроив сыну такие необычные проводы, госпожа вернулась в Тулон, где ее ждал граф. А теперь они в Париже.

-Одно время я думал, что Шевретта подражает моде, — задумчиво сказал де Гиш. — В наше время в моде тайные браки. Взять хоть Анну Австрийскую и Мазарини. Разве герцогиня отстанет от своей лучшей подруги?! Анна Австрийская... подруга... Черт! Черт! Черт! Теперь я понял!

-Что с вами, граф? Опять какая-то тайна вроде миллиона Карла Первого? У вас новая версия?

-ТАЙНА КОРОЛЕВЫ АННЫ, — сказал де Гиш, — ВОТ ПОЧЕМУ ШЕВРЕТТА МОЛЧАЛА СТОЛЬКО ЛЕТ. ОНА БОЯЛАСЬ. Я ПОНЯЛ.

-Какая тайна, граф, о чем вы? За кого боялась госпожа? За мужа? Подцепила нашего графа — и чего-то еще боится?

-"Подцепила"! — фыркнул де Гиш, — Она же мать его сына, что за вздор ты говоришь. Да, именно так все и было. Анна Австрийская доверяла своей лучшей подруге все тайны.... Ну и семейка, черт возьми! А мы расплачиваемся за их тайны.

-О какой тайне вы говорите? — широко раскрыл глаза Оливен.

-Я знаю только часть тайны. И не пытаюсь проникнуть в нее.

Принцесса Генриетта, будучи свидетельницей встречи Людовика и Филиппа в спальне короля в Во, впоследствии с ужасом рассказала об этом "малом приеме" де Гишу. Де Гиш, как всякий влюбленный, отчаянно ревновал ее в глубине души к Людовику. Известие о том, что у Людовика Четырнадцатого объявился брат-близнец, повергло де Гиша в трепет.

-И как он, второй? — спросил де Гиш.

-Он? — (а Генриетта думала о своем) Он мне не отказал бы в приглашении на танец! Он смотрел на меня с восхищением. А я не знала, что это не Людовик, я думала о тебе, де Гиш. Потом, когда появился сам Людовик и распахнул шторы этак по-королевски, второй

принц отступил в тень. А Людовик стоял на самом солнце, потому, видимо, что чувствовал свое моральное право. Но он же наш король, Король-Солнце.... И все-таки, того, другого, мне жаль до слез... Он мне напоминает о тревожных днях нашей юности, которые я стараюсь забыть, но иногда с печалью вспоминаю...

Де Гиш и Генриетта знали только это. Принц был арестован Д'Артаньяном и куда-то тайно увезен. По всей видимости, в изгнание.

Такую версию сообщил Кольбер участникам малого приема — по приказу короля.

-Анна Австрийская? Наша госпожа собиралась нанести визит королеве-матери.

-Королева очень больна, — заметил де Гиш. — После празднества в Во она большую часть дня проводит в постели.... А то молится... Старая королева наводит тоску на Молодой Двор... Постоянно бормочет: confiteor*... И даже герцог Орлеанский, младший брат короля, прекратил свои дебоши и задумался о спасении души.

....................................................................................................

*Католическая покаянная молитва.

....................................................................................................

И, говорят, лейб-медик Анны Австрийской недавно сказал Людовику: "Сир, будьте готовы к тому, что вы скоро потеряете королеву". Но у нее давно рак груди, а теперь еще и моральная травма.

Не знавший о принцах-близнецах Оливен спросил де Гиша:

-Анна Австрийская впала в благочестие и пытается внушить королю, что он ведет аморальный образ жизни, компрометируя мадемуазель де Лавальер своим усиленным вниманием?

-Да при чем здесь это?! — воскликнул де Гиш.

-А что же? — спросил Оливен.

-Помолчи, а? — попросил де Гиш, — Хоть я и обходил стороной апартаменты старой королевы, попробую напроситься к ней на прием — она всегда была ко мне весьма снисходительна. А герцогиня еще не видела королеву? Зрелище невеселое, сразу скажу.

-Не знаю, — сказал Оливен, — Не знаю, что они там решили. Граф заявил, что ноги его не будет во дворце — он, мол, поклялся, и как ни пытается госпожа убедить его, стоит на своем. Спасибо за адрес вашего мастера, господин де Гиш.

-ЛА ФЕР И РОГАНЫ! — улыбнулся де Гиш, — Дождались

наконец-то, слава-те, Господи!

Глава 7. О кораблях.

-Граф, — сказал Оливен, — я забыл сказать вам, что мне поручено по новой моде приодеть "личную гвардию г-на де Ла Фера".

-Браво! — засмеялся де Гиш, — Пли из всех орудий! Давно пора было Атосу ходить с охраной! Мой отец это заценит!

-Это не вызовет подозрений? — тревожно спросил Оливен.

-Не было бы счастья, да несчастье помогло, — заявил де Гиш, — Чтобы такой вельможа как де Ла Фер ходил без свиты, в обществе своего дряхлого Гримо! Черт возьми! Будь я де Ла Фером, я уже после Реставрации завел бы себе личную гвардию. И ты хочешь, чтобы я помог этим "гвардейцам" принять облик цивилизованных людей?

-У них, — Оливен улыбнулся, вспомнив настороженные физиономии корсаров, — Вид немного... бандитский,... Но все это благородные господа, только, по всей видимости, совсем бедные.

-Узнаю господина де Ла Фера! — улыбнулся де Гиш, — Стоило ему захотеть, я собрал бы ему свиту из золотой молодежи. Сколько их там у вас?

-Человек семь-восемь.

-Всего-то! Да стоит Атосу свистнуть — пол-Парижа сбежится.

-О, граф, не надо пол-Парижа! Люди уже есть. И позвольте мне быть с вами откровенным... Мне кажется, они что-то замышляют. И вот что я думаю....

Оливен шепнул де Гишу несколько слов на ухо.

-А-а-а-а, — протянул де Гиш, — И ты думаешь, Шевретта встречается с королевой по этой причине?

-А что же еще? — сказал Оливен, -Потому что мне кажется.... (опять шепот)

-А если...— начал де Гиш и призадумался.

... Больной королеве докладывают о визите графини де Ла Фер... Входит Шевретта. Подруги встречаются, чмокают друг друга в щечку — как не раз доводилось видеть де Гишу

"Мари! — говорит снедаемая смертельным недугом Анна Австрийская, -Мари, друг мой, сестра моя, думали ли мы, что наши дети станут врагами? Но это улажу..." Шевретта улыбается и делает реверанс.... "Мужчины так глупы... Моя милая королева. Позовите короля...." — "Мы помирим их, Мари, хотя бы у моего смертельного одра..." — "Не надо, Аннушка! Живи и будь счастлива! Я хочу жить, твоя Шевретта! Луи, Атос, Рауль, мы все живы. И пока они живы, мои мужчины, я буду бороться за тебя, и защищать тебя... Аннушка".

Входит король. Попав в западню хитрющей Шевретты и измученной королевы, король диктует Кольберу приказ, отзывающей из заморской армии виконта де Бражелона — так хочет королева, словом, "по семейным обстоятельствам". Может, действительно они задумали это? Вот тут и Атосу появиться бы при всех своих орденах, продолжал мечтать

Де Гиш, и сказал Оливену:

-Если нужно помочь этим "гвардейцам", мы готовы. Я подключу Маникана, это по его части. Хватит ему лентяйничать и тужить. После Во и мессир Жан Персерен слегка освободился. Правда, Двор болтает... Ходят слухи, что скоро Персерену придется нас обшивать для траура по Анне Австрийской.... И вот еще что... Портрет Розы... Джиневра советует его убрать. Он опасен. Не для всех. Но для посвященных. Не лезьте на рожон и спрячьте его.

-Но там раньше висел другой портрет,... Вы знаете, чей...

-Знаю, — сдвинул брови де Гиш.

-И на обоях останется темное пятно...

-Беда, какая! Вы же реконструируете дом, что стоит позвать обойщиков! Могу посоветовать...

-Не нужно, — остановил де Гиша Оливен, — Граф запретил что-либо менять в комнатах г-на Рауля. Можете считать это суеверием, но...

-А-а-а, — задумчиво сказал де Гиш, — В таком случае — держи!

С этими словами он снял с гвоздя морской пейзаж в золоченой раме и вручил Оливену.

-Корабль? — спросил Оливен.

-"Золотая лань".

-Наш?

-Английский! Ну, ты и тупой, "Золотую лань" не знаешь!

-Виноват, сэр Ланселот де Граммон, — шутливо сказал Оливен.

-Но не говори, что это от меня, — вдруг сказал де Гиш.

-Почему?

-Так. Скажи, купил.

-Граф — знаток живописи, и, конечно, узнает этот корабль. Вы, может быть, дарите мне очень дорогую картину.

-Пустое, Оливен. Сочтемся. Ты же не требуешь ключ... А обстановка при Дворе, даст Бог, переменится. Еще один вопрос: тот художник, что писал твою Розу, как он, надежный парень?

-Люк-то? — спросил Оливен.

-Его зовут Люк? Портрет, о котором я говорю, изображает твою подружку-цветочницу в платье и с аксессуарами портерта Луизы де Лавальер. Ибо, как выяснилось, сей живописец выполнял работу негра, а художник, чья подпись на королевском портрете — только лицо Лавальер. Словом, живую натуру.

-Волк бы съел эту живую натуру, — проворчал Оливен.

-Я подумал, что если этот Люк, — продолжал де Гиш, пропустив мимо ушей, кровожадное пожелание Оливена "живой натуре", — этот Люк так точно воспроизвел все на твоей "Девушке с цветами", он очень талантливый парень. И обладает феноменальной зрительной памятью. И я хотел бы потолковать с ним о живописи.

-Вы с ним потолкуете, граф, когда...

-Приведи его. Как можно скорее!

-Как можно скорее не получится, — вздохнул Оливен.

-Почему это? Заказы? Пусть все бросает к чертовой бабушке — плачу золотом любую сумму!

-Граф, художник Люк Куртуа уехал в Алжир с Бофором.

-Вот дьявол! — выругался де Гиш.

-Где же вы раньше были, господин граф? — спросил Оливен, вспомнив бедного художника, которого его господин Бог весть, где подобрал и привел с собой... 1 апреля, — Когда этот гениальный парень голодал и мерз, просиживая на Новом мосту часами с плакатом "Рисую портрет за 10 ливров". Если бы мой господин не привел его и не заказал портрет моей подружки

"а-ля-Лавальер", он, может, так и прозябал бы в своей жалкой каморке!

-"Девушка с цветами" — портрет, заказанный Раулем. Интересно, что это — утонченная месть или первоапрельская шутка? — задумчиво спросил де Гиш.

-И то и другое, я так полагаю, — ответил Оливен.

-А тот, прежний, Луизин автопортрет, куда делся? Не хочешь, не говори.

-Я скажу. Художник высмеял портрет Луизы. Он нашел в нем множество недостатков. Глаза, мол, не на месте, и лицо непрофессионально. Словом, разнес в пух и прах. С точки зрения профессионала. Дамский рисунок, сказал Люк.

-А Рауль? Обиделся? Грозился вызвать на дуэль? Требовал извинений?

-Вовсе нет. Портрет сгорел в камине.

-Вот как? В добрый час! Но все-таки... жаль. Она же была похожа. Хоть и непрофессионально, но Луиза выразила в этом портрете всю свою сущность. Зря это он. Я, наверно, не смог бы. А впрочем, не зря! Так художник Люк очень беден?

-Да. Художник Люк очень беден. Он рисовал господ мушкетеров за бутылку, за ужин. Но теперь, там, он разбогатеет. И, полагаю, будет популярен.

-Дай Бог, — сказал де Гиш, — А теперь слушай вот что: портрет Розы спрячьте и никому не показывайте. Если до короля дойдет, что существует эта... копия, нет, скорее пародия, и кто заказчик....

-Вы уже говорили, я понял. Вы правы, зачем нам лишние неприятности! Но в ближайшее время господа не собираются устраивать приемы.

-А Реконструкция? — спросил де Гиш, — Для чего это тогда? Я понимаю, что когда в доме ремонт, не до балов и обедов, но потом, потом...

-В отдаленном будущем, быть может, — сказал Оливен. У меня сложилось впечатление, что господа пробудут здесь совсем недолго.

-С чего ты взял?

-Граф сам сказал.

-А-а-а, — опять протянул де Гиш.

-Вот я и решил, что.... (Оливен опять зашептал на ухо де Гишу).

-Ты уже говорил это. Но это невозможно! Женщин не берут в такие путешествия! Не считая...

-Кого? — насторожился Оливен.

-Мой милый, позволь и мне быть суеверным.

-Я понял так, что граф очень не хочет, чтобы жена его сопровождала. Но она стоит на своем. И я... как бы убедить господ, что я им тоже пригожусь!

-Где?

-Там, куда они поедут!

-Оставь эти мысли, глупец!

-У меня душа болит, — сказал Оливен жалобно, — Вдруг кораблекрушение?

-Выплывет.

-Или пираты нападут?

-Отобьется! Я успокою твою душу. Мне пришло сообщение. Плаванье идет отлично. Скоро вы получите хорошие новости.

-Мы каждый день ждем почту!

-Почта придет. А сообщение...

-От г-на Рауля?

-Нет. Торговое судно с грузом кофе, задержанное мусульманами, из-за которого и заварилась эта каша, вовсе не было захвачено пиратами, и его экипаж не попал в рабство, как мы полагали. Судно задержали в порту Алжира по другой причине. Наши — я имею в виду европейцев — наши пленники ухитрились совершить побег и укрыться на судне. Мусульмане узнали об этом, и судну не разрешили выйти в море. Экипаж не хотел выдавать беглецов, и отцы Святой Троицы торговались с мусульманами, пытаясь теперь уже выкупить людей. Судно было торговое, не военное. Беглецы предпочли бы смерть мучениям в плену у мусульман. Но они не хотели, чтобы пострадали приютившие их моряки. Король очень ждал этот груз в свое время, ибо слышал об экзотическом восточном напитке "кофе". "Кофе" только-только начинает завоевывать Европу. Вот Бекингем, например.... Но не буду отвлекаться. Король хотел утереть нос господину Фуке — его осведомители сообщили, что суперинтендант намеревается угостить короля "кофе" в Во. Королю хотелось заявить г-ну Фуке: "Кофе? Роскошь, конечно, но я уже его пил у себя в Фонтенбло..." Но судно попало в карантин, что ли. А в Во... Королю было уже не до "кофе".

"Такого "сюрприза" Людовик никак не ожидал!" — подумал де Гиш.

-Тебе ясно? — спросил он Оливена.

-Насчет "кофе" я слышал, — сказал Оливен, — Но я слышал и то, что это только casus belli. Наши отношения с Магрибом далеки от идеала. Пираты обнаглели вконец, нужен был только повод...

-Слушай дальше. Отношения нашего короля с турецким султаном хоть и оставляют желать лучшего, но все же... мы с турками не воюем. Алжир — вассал Османской империи. Туретчины, проще говоря. Не скажу, что вассал очень покорный, но все же не суверенное государство. В результате последовал фирман султана правителю Алжира. Какие-то деньги отцы святой Троицы заплатили, беглецы остались на борту, и торговое судно отпустили во Францию. В пути, когда наши — я говорю об эскадре Бофора — встретили тех — тоже наших, но те шли из Алжира, торговое судно, довольно скромный бриг, две мачты, небольшая грузоподъемность — подошел к "Короне" — флагману наших. Экипаж и пассажиры, бывшие рабы, завидев своих, чуть не взбесились от радости!

-Я думаю, — сказал Оливен.

-Эти смелые ребята — я имею в виду экипаж брига (ты подумай сам, бороздит Средиземное море, где кишат пираты Магриба на двухмачтовом суденышке с десятью пушками...)

-А это мало? — спросил Оливен.

-Это всего ничего, — усмехнулся де Гиш, — Шли во Францию и захватили нашу почту. Ну, а кое-кто из беглецов встретился с моим человеком, и мой приятель послал сообщение. Парень этот был у меня.

-А почта? — спросил Оливен.

-Почта еще в пути. Ибо мой заморский гость добрался до Парижа быстрее, чем мешки с письмами наших и груз кофе. Что ему! На коня — и вперед!

-А что было в этом сообщении?

-Все хорошо. Подробности потом. Да ты представь, какая была суматоха, когда встретились эти корабли!

-А я могу поговорить с вашим путешественником? — спросил Оливен.

-Черт возьми! — заметил де Гиш, — Поговорить-то ты можешь, но сна лишишься после его "путевых впечатлений".

-Мусульмане.... Эти пираты действительно такие кровожадные как асасины?

-Хуже, друг мой, хуже! Удар кинжала — мгновенная смерть — пустяк! Недаром такой удар называют "ударом милосердия". Я, зная твою нежную душу, не собираюсь посвящать тебя в перипетии этой драматической Одиссеи.

-Вот попали! — всплеснул руками Оливен, — Но, граф, если судно... этот двухмачтовый бриг — отпустили во Францию, то

из-за чего воевать? Они же пошли на уступки, выполнили волю нашего короля.

-Этот бриг только повод, наивный ты мой! ВОЙНА ИДЕТ

ИЗ-ЗА БОЛЬШИХ ДЕНЕГ. Да и хороши бы мы были, если бы повернули назад. А поводов и без злополучного брига достаточно, даже ты, и то знаешь.

-Даже я, и то знаю, — вздохнул Оливен, — Но я знаю также и то, что покоя я лишился уже давно. И без жутких рассказов вашего путешественника.

Глава 8. Как умные люди пишут письма.

-С тех пор, как я тебя знаю — а я тебя знаю давно, старина Оливен, — сказал де Гиш, — ты всегда паниковал по пустякам.

-С тех пор как я вас знаю — а я вас знаю так же давно, как и вы меня, господин де Гиш, — ответил Оливен в тон ему, — Вы всегда лезли на рожон, — и, вздохнув, добавил: — Только сейчас вроде притихли. МОЙ ГОСПОДИН ДЕЙСТВУЕТ, А ВЫ РАЗМЫШЛЯЕТЕ, — и саркастически усмехнулся.

-Ты хочешь сказать, что я поджал хвост? — спросил де Гиш раздраженно. Он уловил намек Оливена — тот почти слово в слово повторил фразу из старого письма Рауля: " Я РАЗМЫШЛЯЛ, ВЫ ДЕЙСТВУЙТЕ". Значит, Оливен знал содержание того письма. И не только знал, а, возможно, заучил наизусть. Скорее всего, так и было. Возможно, Рауль, опасаясь нападения на Оливена, поручил малому уничтожить письмо в случае опасности. Но старое письмо друга, которое помогло де Гишу спровоцировать дуэль с де Вардом, лучше было не вспоминать.

И, хотя де Гиш с тех пор шутливо называл Оливена "Воплощением Верности", повторяя характеристику Рауля из того же злосчастного письма, молодой граф сдержал гнев, совсем не потому, что Оливен, знавший его тайну, мог пойти на шантаж.

В глубине души де Гиш признавался самому себе, что Оливен прав. Притих, затаился, хвост пождал. Паинька де Гиш. Все довольны. Представители старшего поколения Граммонов безумно рады, что повеса остановился и взялся за ум. Его оставили в покое. А он терпит эту жизнь ради Генриетты. И Оливен понимал, что удерживает де Гиша при Дворе короля любимая женщина. Тревога за ее судьбу и безумная любовь. Убежище, которое они нашли в Доме Генриха Четвертого. Фрукты и вина, которые подавал Оливен, не могли быть отравлены. За шевельнувшейся портьерой таился черный кот с белой мордой, а не убийца с кинжалом.

-Простите, граф, — промолвил Оливен, — Я забылся.

-За что тебя прощать, — вздохнул де Гиш, — Мне самому все чертовски надоело. Ты что-то хотел спросить?

-А если бы было наоборот? — спросил Оливен.

-Что значит: наоборот? — не понял де Гиш.

-С тем кораблем. Двухмачтовым бригом. Если бы он был не наш. А их... И его задержали бы в нашем порту. Где хотите — в Кале, например. Или в Ла-Рошели.

-Корабль с беглыми рабами на борту? Дурак! Во Франции нет рабов!

-Официально — нет.

-Что ты хочешь сказать? Начитался восточных сказок!

Оливен фыркнул.

-Ты имеешь в виду, что мы все...

-Да, мы все, — сказал Оливен, — Именно это я и хочу сказать. И вы знаете, что, в сущности, это так и есть.

-Мы всегда любили свободу! — воскликнул де Гиш.

-Любите женщину, господин де Гиш. Ваша любовь к свободе безответна в эпоху Людовика Четырнадцатого.

-Черт возьми! Ты хочешь сказать, что мы любим свободу, но свобода нас не любит?

-Свобода нас любила, когда была Фронда, — вздохнул Оливен, — К концу Фронды мы все вымотались от бесконечных войн. Мечтали, наивные люди, о всеобщем мире. А война могла разразиться со дня на день. То с Испанией, то с Англией. Эти дела уладили. Король женился на испанской инфанте, из врагов испанцы стали союзниками. Англия после Реставрации стала надежным партнером, и женитьба брата короля на... "леди Джиневре"... укрепила союз Карла и Людовика.

-Открыл Америку, — процедил де Гиш, — Кто этого не знает!

-Тогда я и правда, думал, что настала спокойная мирная свободная жизнь. Но вот свободу-то мы потеряли.

-Так уж и потеряли! — возразил де Гиш.

Он считал свободой свою запретную тайную любовь. Только с Генриеттой он был по-настоящему свободен.

-Что это за свобода, если не можешь жениться на любимой девушке без согласия короля! Что это за свобода, если за неосторожное слово рискуешь угодить на решетку! Что это за свобода, если король может сделать наложницей любую женщину! Что...

-Остановись, — одернул его де Гиш, — Я понимаю, о чем ты, но ты судишь предвзято. Твое счастье, что нас никто не слышит. Лучше выслушай совет. О том, как умные люди пишут письма.

-И как же они это делают?

-А так, — сказал де Гиш, — Посылают письма по своим каналам связи, не простой почтой.

-Господа так и делают, — ответил Оливен, — если нужно сообщить что-то важное. И у вас тоже есть эти каналы?

-Ну конечно, есть, — сказал де Гиш.

-Какие?

Де Гиш загадочно улыбнулся.

-А у ваших?

Оливен тоже загадочно улыбнулся. Тайные послания уходили по предложенному МИШЕЛЕМ каналу связи. Но о решении своего господина вступить в Мальтийское братство Оливен умолчал, представляя, какой эффект произведет эта новость. Так же и де Гиш утаил от Оливена тайну королевы.

-Но, если мы будем пользоваться только тайными каналами, разве не вызовет подозрений, что мы...

-...Забыли нашего путешественника? — сказал де Гиш, — наш дорогой путешественник получит обычной почтой невиннейшие верноподданные письма, которые не вызовут подозрений в лояльности отправителя и адресата.

-Франция свободная страна, в которой нет рабов, — заметил Оливен, — И что же можно написать такое верноподданное, чтобы нашего изгнанника сочли лояльным?

-Ну, ты хватил! Вечно ты преувеличиваешь. Тоже мне, изгнанник! А что писать — пошевели мозгами. Ну, если не можешь придумать, я подскажу. Например: "А помнишь, любезный друг, когда-то ты сказал Конде, что ради короля готов броситься с башни Нотр-Дам"...

-Это вы сказали, граф, когда подозревали Конде в том, что принц интригует против Людовика. Я же помню!

-Кого это сейчас интересует? — пожал плечами де Гиш, — Такой восторженной монархической чепухи я могу написать хоть целый том.

-Чтобы сбить с толку шпионов его величества? "Броситься с башни Нотр-Дам за короля" — повторил Оливен, — Сейчас вы так не сказали бы?

-Я был тогда юнцом, — сказал де Гиш, — А Людовик и вовсе ребенком. За любимую женщину — бросился бы с башни. А за короля — извините! Хотя, скажу тебе откровенно, случись у нас война, и, если бы Людовику угрожала опасность, я принял бы на себя удар, защищая его величество. Но так поступил бы каждый. А подле короля много лжецов и льстецов, которые не стесняются говорить ему это в лицо.

-Насчет башни Нотр-Дам?

-А! — махнул рукой де Гиш, — Слушать тошно! А бросаться с башни Нотр-Дам, Оливен, честное слово! — я стал бы теперь только ради любви.

-Не бросайтесь, — сказал Оливен, — Поживите еще.

-Я жив, потому что она жива. Но если с ней что-то случится...

-Не думайте об этом, — попросил Оливен, а де Гиш печально улыбнулся. Тревожные предчувствия не давали ему покоя.

-Я вот о чем хотел вас спросить — разве нет в окружении короля людей, которые на самом деле готовы броситься с башни! Как вы думаете, Д'Артаньян или даже де Сент-Эньян...

-Полезем все на башню! Да здравствует король! — и вниз! Оливен, твоя башня... того... — де Гиш осторожно стукнул Оливена по голове.

-Бросаться с башни Нотр-Дам из-за любви, — промолвил Оливен, — Разве вы не понимаете, что, что сделал мой господин, это... тоже прыжок с башни... замедленный.

Де Гиш вздрогнул.

-Черт возьми! — сказал он, — Если дурак лезет на башню, что делают умные люди? Пытаются остановить дурака или смотрят и ждут: "сделает или нет".

-Конечно, пытаются остановить. Что же не остановили?

-Остановишь, пожалуй,... Умные люди в таких случаях натягивают под башней полотно... и держат для страховки. Прыгнешь — прыгай, черт возьми, все равно перехватим, все равно не дадим разбиться! Вот, видел? — де Гиш сложил пальцы в кукиш. Взмахнул рукой.

-"Кому это вы показываете кукиш, сударь?"* — театрально спросил Оливен.

....................................................................................................

*Шекспир. "Ромео и Джульетта".

....................................................................................................

-Судьбе! — нахально ответил де Гиш.

-А вообще-то эти мысли от дьявола, господин де Кукиш, простите, оговорился... де Гиш! Асасинские мысли, граф. Это одурманенные наркотиками асасины бросались в пропасть, господин де Гашиш... простите, что-то я совсем заплетаюсь... А мы католики. Иисус преодолел искушение, когда сатана подбивал его на такой прыжок.

-Что-то мы не о том толкуем, Оливен.

-Сен-Дени — тоже монархическая чепуха? — в упор спросил Оливен.

-С тобой невозможно говорить! — воскликнул де Гиш, — Ты или очень наивный или очень хитрый.

-Ответьте, — сказал Оливен.

Де Гиш не ответил.

Глава 9. Тайна на тайне.

До поры до времени наши герои не собирались сообщать сыну о том, что ему принадлежит исторический дом, известный как Дом Генриха Четвертого.

Но Роже, явившись к Фрике, где он собирался заночевать, решил по собственной инициативе написать Раулю. Роже написал о "больном", в чей тяжелый недуг господин виконт все никак не мог поверить. Но теперь, писал Роже, к "больному" приглашен замечательный "доктор", таланом не уступающий Амбруазу Паре.

Все-таки Шевретта была не совсем права в отношении Роже —

кое-какими отрывочными сведениями из истории он располагал. "Доктор" установил диагноз и приступил к лечению. Описывая болезнь своего друга, Роже надеялся, что Рауль поймет, что он имеет в виду Железную Маску. Так же иносказательно Роже дал понять, КТО взялся вылечить безнадежного больного. В заключение Роже сообщал новость о покупке дома Генриха Четвертого Шевреттой и поздравлял Рауля с тем, что он теперь домовладелец. "Возможно, виконт, — писал Роже, — Ваши родители хотят устроить Вам сюрприз и не станут сообщать об этом приобретении. Вы уж, сударь, меня не выдавайте. Хотелось написать Вам что-то хорошее, вот я и пишу! И надеюсь, Вы довольны!" И в конце — пожелания удачи.

К чести Шевретты, прежние жильцы Дома Генриха Четвертого получили компенсацию, превышающую их квартирную плату за несколько месяцев. Графиня в своей благотворительности пошла дальше — она компенсировала убытки, которые понесла бы домовладелица и погасила долги разорившихся бедолаг. Самой домовладелице, вдове, матери голубятника Жюстена не по средствам было поддерживать дом в приличном виде. Шевретта заверила ее, что исторический дом будет отреставрирован, и она сделает из него картинку.

Все эти люди благословляли Шевретту и называли своей благодетельницей. Вот так завершилась "прогулка по магазинам" нашей героини. Правда, верхний этаж находился в состоянии если не аварийном, то близком к аварийному. Но выхода не было — собирать

Petit bande в ее собственном отеле было невозможно, а Дом Генриха Четвертого как нельзя больше подходил для базы заговорщиков.

Все это Шевретта рассказала Атосу, и он одобрил ее действия. А потом вкратце изложил суть своего совещания с корсарами, как он их шутливо называл или личной гвардией, как возомнил о себе и своих товарищах Роже. А потом спросил:

-Ну, милая, как тебе наши волонтеры?

-Бравые ребята, — сказала Шевретта чуть иронично, — должна заметить, сударь, они за вами пойдут в огонь и в воду. Как ты приручил этих волчат? Чем ты их купил?

-Не приручил, не купил, не приворожил. Напротив, я был удручающе банален и говорил мальчикам то, что постеснялся бы сказать их ровесникам из нашего круга. Я изрекал простые истины. О пленниках и заложниках и о том, в каком положении мы находимся, начиная это дело.

-И волчата Арамиса из лесов Виллье-Коттре поняли тебя, Атос?

-Да. Они поняли все.

-Они отдают себе отчет, в каком положении мы находимся?

-Да. Я не стал преуменьшать риск.

-И они согласились?

-Да. Разве ты не поняла?

-Я поняла. Ты ничего не смягчил? Они знают, что ждет нас всех в случае неудачи?

-Да. Они приняли решение не сдаваться. У нас нет выбора.

-Атос!

-Посмотри-ка, чем занимается этот черный проказник!

Кир Великий подошел к двери и принялся точить когти. На расстоянии около полуметра от пола на двери были старые следы Кировых когтей.

-Браво! Молодец, котик! Это твое оружие, если нападут дикие псы... Но лучше все-таки залезь на дерево... повыше.

-Атос! Оставь кота в покое! Я хочу спросить... но не уходи от ответа. Обещаешь?

-Смотря какой вопрос, — сказал он.

-А я настаиваю на том, чтобы получить ответ и услышать правды. И ты мне ее должен сказать. Мне, твоей жене и матери Бражелона. Скажешь?

-Если смогу.

-Скажешь! Должен сказать. Неравная борьба, в которую ты вступаешь с Людовиком, имея в своем распоряжении горстку вооруженных мальчишек, твое Святое Дело — это не самоубийство?

-Нет. Теперь уже нет.

-Теперь уже? Значит, ты думал об этом.

-А кто "об этом" не думал? Но мы все еще живы. И сейчас я еще не тороплюсь на тот свет. В данный момент. Это правда. Теперь я в ответе за этих корсаров, дорогая. Ты это хотела услышать?

-А потом?

-А потом посмотрим.

-Спасибо, — сказала она. Он обнял ее.

-А ты полна надежд, — сказал он грустно.

-Я поделюсь с тобой своей надеждой. И буду с тобой до конца! Но твои корсары... У меня появились сомнения... стоило ли связываться с этими мальчиками?

-Попробуем, — сказал Атос, — Арамис их не совсем испортил. Роже-то мы давно знаем. Но с тех пор в характере Роже произошла важная перемена.

-Какая же перемена?

-Он полюбил, на свою беду...

-Разве любовь — беда? — лукаво спросила Шевретта, — Любовь — это счастье.

-Да, когда она взаимна. Но Роже полюбил девушку, которая никогда не будет ему прингадлежать.

-Кто же это? Вы в курсе сердечных дел нашего юного заговорщика? Полно! Если это серьезно, я помогу бедному мальчику. Я не раз устраивала дела моих друзей.

-Она из высшего света.

-Безнадежная любовь к юной особе из высшего света? Мне на ум приходит принцесса... но ты сказал "девушка", а принцесса замужем. Не Лавальер ли?

-Я сказал "девушка", — презрительно заметил Атос, — Хорошо, назову ее имя. Роже влюблен в Анжелику де Бофор.

-Боже мой! Ты уверен?

-Увы.

-Здесь я действительно не помогу и не собираюсь помогать Роже в его любовных делах. Анжелика влюблена в нашего Бражелона, и я очень хочу, чтобы эта любовь была взаимной. О, я это устроила бы за неделю! Но пришлось пустить дело на самотек, и это, по правде, меня очень беспокоит. Да, дочь Бофора Роже не достанется!

-Есть еще причина, по которой дочь Бофора никогда не может быть с Роже.

-Социальные различия?

-Не только. Роже — сын Бофора.

-Не может быть!!! — вскричала Шевретта, схватив его за руку, — Как так?

-Вот так, — ответил Атос.

-Но он считает своим отцом погибшего барона де Шаверни.

-Пропавшего без вести, — уточнил Атос.

Она покачала головой.

-Нет, милый, погибшего.

-Ты уверена?

-Да.

-При каких обстоятельствах?

-Сначала расскажи, откуда тебе известно, что Бофор — настоящий отец Роже.

-Это, милая, старая история.

-Я сказала бы, что обожаю старые истории, но по твоему лицу вижу, что это грустная история.

-Да, — сказал Атос, — Слушай...

Глава 10. Дуэль на берегу Луары. 1635-1636 г.г. Рассказ Атоса.

-Началась эта история осенью тридцать пятого года. Бофор приехал ко мне в гости... мы охотились, посещали соседей, развлеклись. Герцогу очень понравилось в наших краях. А я между тем собирался в Англию. Надо сказать, что я уехал со спокойной душой — все мои люди Бофора просто обожали. Даже самый главный наш обитатель, "господин виконт", сразу подружился с Бофором. На "господина виконта" очень трудно было угодить.

-Ты избаловал "господина виконта", — вздохнула Шевретта, — Со мной он был очень спокойным малышом.

-Пока вас не выследили гвардейцы кардинала, — не удержался Атос.

-Ты прав, — согласилась она, — Прости, дорогой, я сказала глупость. Итак, ты уехал в Англию. А остальное мне понятно. Барон де Шаверни, насколько мне известно, участвовал в войне с испанцами... Госпожа де Шаверни осталась одна. А Бофор недаром был внуком Короля-Повесы!

-Мне трудно судить об этом — вся эта история случилась в мое отсутствие. Я не берусь никого судить. Барон де Шаверни вернулся и убедился в неверности супруги. Для него это был тяжелый удар. Крушение, можно сказать. В конце концов, супруги помирились. В роли миротворца выступил... кто бы ты думала?

-Не вы ли, господин де Ла Фер?

-Нет. Не я. Я не был так близок с господином де Шаверни. Да и Бофор находился у меня в гостях. Хотя все произошло в мое отсутствие, но я чувствовал какую-то невольную вину за происшедшее. Роль миротворца сыграл маркиз де Лавальер, ныне умерший, тогда еще даже не женатый.

-Вот как? Маркиз убедил простить неверную жену?

-Представь себе... Жену-то Шаверни простил, но любовника прощать не собирался. И послал вызов Бофору.

-Простой дворянин? И герцог принял его вызов?

-Принял. Я убедил его. А секундантом был...

-Маркиз де Лавальер? — догадалась Шевретта.

-Он самый, — кивнул Атос.

-И как же закончилась дуэль? — с любопытством спросила Шевретта, — Это же было при Ришелье! Ты был секундантом Бофора?

-Да.

-Но вы все рисковали! Как Бофор мог пригласить тебя? Он подумал о твоем ребенке?

-А кому еще он мог довериться, кроме меня?

-Так ты, как секундант, дрался с Лавальером?

-Я с ним не дрался.

-Как это?

-Дрались двое — Бофор и Шаверни. Мы с Лавальером в поединке не участвовали, но готовы были в любую минуту разнять дуэлянтов. Мы убедили Шаверни, что дуэль будет продолжаться до первой раны — Бофор все-таки принц крови, или пока один из дуэлянтов не разоружит другого. Оба противника вскоре нанесли друг другу по ране. Все нервничали и торопились. "Стоп!" — закричали одновременно маркиз де Лавальер и я.

-Вам удалось их разнять? Наверно, прозвучало классическое: "Не проливайте кровь, господа!" — спросила Шевретта.

-Да, наверно.... А впрочем, не помню, — сказал Атос, — Мы были так взволнованы и полны тревоги за жизнь дуэлянтов. Оба, несмотря на раны, держались на ногах.

-А за себя вы не боялись?

-Мы — маркиз и я — даже шпаги не вынули из ножен. Мы были скорее свидетели, чем секунданты в полном смысле этого слова.

-Маркиз боялся драться с тобой, зная твое мушкетерское прошлое?

-Маркиз боялся за меня, зная мое настоящее.

-Маленький виконт?

-Ну конечно. Обговаривая условия поединка, мы с маркизом дружно решили, что нам нет смысла самим участвовать в дуэли из-за любовных дел герцога. Нами руководил здравый смысл. Но Шаверни был оскорблен и жаждал мести. Бофору же, как принцу крови, не грозила секира Ришелье. Маркиз де Лавальер сказал, что поединок прекращается и напомнил Шаверни, что Бофор — принц.

-И этот принц снизошел до госпожи де Шаверни, а сегодня до ее мужа? А если я потребую повторной дуэли, вернее, Божьего суда? До тех пор, пока один из противников не падет мертвым! Ибо нынешняя дуэль — если эту встречу можно назвать дуэлью — закончилась вничью.

-Это судьба, — тихо сказал маркиз де Лавальер, — Герцог виновен, но и вы, видимо, не безгрешны, друг мой. А сейчас...

-А сейчас лучше поклясться, что никто не узнает о случившемся, барон, и мирно разъехаться по домам, — сказал я, — Ради чести госпожи де Шаверни.

-А я буду воспитывать чужого ребенка? — вскричал Шаверни.

Бофор, несмотря на бледность, вызванную потерей крови, улыбнулся.

-Я готов признать ребенка госпожи де Шаверни своим, как мой дед Генрих Четвертый признал детей Габриэли Д'Эстре.

-Помилуйте, герцог! — воскликнул Лавальер, — Баронесса никогда не расстанется с малышом.

Я не помню за давностью лет, что именно сказал Лавальер барону. Но смысл был в том, что хотя они были женаты уже несколько лет, баронесса, страстно мечтавшая о ребенке, никак не могла стать матерью, как наша королева — все это происходило до рождения Людовика, и как мы теперь знаем, его несчастного брата-близнеца.

-Выходит, Бофор оказал Шаверни услугу, — сказала Шевретта.

-Как вы, женщины, можете шутить такими вещами? — ужаснулся Атос.

-Это шутка в стиле двора Анны Австрийской, — усмехнулась она, — Королева любит такие шутки. Рождение Людовика и Филиппа, Железной Маски, может быть, тоже ловкая шутка моей сестрицы.

-Это всего лишь версия. Не надо шутить такими вещами.

-Успокойся, я заговорила об этом лишь потому, что ситуация напоминает рождение ныне царствующего короля. Итак, Лавальер советовал простить жену, а ты призывал всех поклясться, что тайна будет сохранена. Что же вы решили?

-Если Роже носит имя барона де Шаверни — барон признал ребенка Бофора своим сыном. Но тогда, на берегу Луары он сказал, не скрывая слез:

-Пусть я погрешу против законов чести, но поступлю в соответствии с принципами христианского милосердия. Я, в свою очередь, клянусь вам, господа, что буду относиться к ребенку герцога как к собственному сыну. Но и вы, Бофор, поклянитесь, что вы больше не покажетесь на моих землях, иначе, будь вы хоть трижды принц, я вас пристрелю на месте!

-Клянусь! — воскликнул герцог, — Простите, барон, я сам готов заплакать. Я люблю госпожу де Шаверни! Право, лучше бы вы меня убили! Но вы разрешите мне взглянуть на ребенка... один единственный раз — я сразу же уйду и не появлюсь больше в вашей жизни... и в жизни баронессы... никогда...

-Нет! — отрезал Шаверни.

-Барон прав, — сказал Лавальер.

-Так лучше, герцог, — сказал я Бофору.

Бофор сел на коня и медленно поехал вдоль берега реки, опустив поводья. Настало время прощаться. Но хотелось расставить точки над "и".

-Я очень сожалею о случившемся, барон.

-Вы-то при чем? Вы были в отъезде, я знаю.

Когда Бофор уехал, Шаверни дал волю эмоциям. Видно, он очень любил свою жену и тяжело переживал ее измену.

-Мы очень вам сочувствуем, барон, — сказал и Лавальер.

-Рогатый муж! — расхохотался Шаверни чуть ли не истерически, — Смейтесь, господа, смейтесь! Не правда ли, смешно! Я воевал за короля, я проливал кровь за Францию, а Бофор тем временем наставил мне рога!

Лавальер отвернулся. Он в то время был очень молод, и вопли бедного обманутого мужа невольно вызвали улыбку на его губах. Хотя он от души сочувствовал другу и понимал, что нельзя улыбаться в этой ситуации. К счастью, Шаверни ничего не замечал, а я поспешил загородить собой Лавальера и начал защищать герцога, говорил все, что придет на ум.

-Бофор тоже воевал за Францию. И мы, ваши секунданты, можем сказать о себе то же, что и вы. Но почему вы не верите нашей чести, барон? Мы поклялись — эта история умрет здесь, на берегу Луары. И постарайтесь полюбить ребенка вашей жены. Ребенок ни в чем не виноват.

-Вам хорошо говорить, господин де Ла Фер, — горько промолвил Шаверни, — Я видел вас, когда вы прогуливались со СВОИМ малышом. Ваш-то малыш — ваша копия!

-Барон, до того, как родился МОЙ МАЛЫШ, мне довелось в юности испытать мучительную боль от подлой измены когда-то любимого существа.

-Видите! — сказал Лавальер, — Наш общий удел — страдать из-за женщин.

-Вы слишком молоды, Лавальер, — печально сказал Шаверни, — А вы, граф, слишком счастливы, чтобы понять меня.

-И все-таки мы вас понимаем, — сказал Лавальер.

-Простите, господа, — сказал я Лавальеру и Шаверни, — Я вас оставлю. Меня беспокоит Бофор.

-Займитесь герцогом, граф, я позабочусь о бароне.

Вот и все.

-Как это я раньше не подумала, — проговорила Шевретта, — Ведь действительно этот юноша очень похож на Бофора. Те же светлые волосы с золотистым отливом, выразительные голубые глаза, упрямая линия рта... И Роже не знает, кто его настоящий отец?

-Конечно, не знает.

-Бедный мальчик! — повторила Шевретта, — Что же дальше, Атос? Роже так и не узнает правду?

-Правду знали четверо: Бофор, настоящий отец ребенка, Шаверни, юридический отец Роже, Лавальер и я, секунданты соперников. Или, лучше сказать, свидетели дуэли.

-Пятеро, — перебила Шевретта, — Мать Роже, госпожа де Шаверни. Или женщины не в счет?

-Прости, я забыл о ней.

Она насмешливо покачала головой.

-Вот феодал, — пробормотала она.

-Госпожа де Шаверни и Лавальер умерли, — продолжал "феодал", — Барон де Шаверни, по твоим словам, тоже умер...

(Она утвердительно кивнула).

Осталось только двое посвященных в эту историю — Бофор и я.

-Трое...

-А... ты о себе? Прости, ты, конечно, в счет!

-Я не в счет. Арамис.

-Арамис?

-Вспомни... Арамис исповедовал госпожу де Шаверни.

-Да-да! Он сам мне говорил об этом. Но Арамис сохранил тайну.

-Ты уверен?

-Тайну ИСПОВЕДИ!

-Если Арамис посягнул на особу короля, почему он должен хранить тайну исповеди?

-Роже, конечно, не знает, что он сын Бофора. И Арамис тайну исповеди сохранил. Разве мог тогда Роже думать о своей сестре как о девушке, любви которой он может добиться?

-Добиться не может, — уточнила Шевретта, — Как о девушке, о которой он может мечтать. Но, если бы Роже узнал правду, мы избавили бы его от любовных мучений.

-Нам это выгодно, хочешь сказать? Я понимаю, ты действуешь в интересах Бражелона.

-Ты не разрешишь мне поговорить с Роже? — спросила герцогиня, — Подумай, твоей правой рукой становится соперник в любви нашего сына.

-Нет, дорогая, — мягко сказал Атос, — Только барон де Шаверни или Бофор могли сказать Роже правду. Подождем возвращения Бофора.

-Я не зря купила тебе белые перчатки. И ты допустишь, чтобы Роже зря мучился? Тебе его не жаль?

-Я надеюсь, что со временем образ герцогини де Бофор потускнеет в его памяти. Я надеюсь, что он забудет. Но правду ему может сказать только Бофор...

-Что же! Подождем возвращения Бофора, — согласилась Шевретта. Атос пристально посмотрел на нее. Но она ответила загадочной улыбкой.

-Ты что-то затеваешь? — тревожно спросил он.

-Ничего, дорогой, — ответила Шевретта, — Занимайся нашим Святым Делом — освобождением принца с нашими молодыми сторонниками и отложим до поры до времени эти проблемы. Не стоит сейчас думать об этом. Роже поклоняется тебе, и к Раулю относится с уважением и доверием — иначе он не сообщил бы ему свой сигнал.

Атос улыбнулся, успокоенный.

-До возвращения Бофора, — настойчиво сказал он.

-А Бофор был тогда очень молод?

-Да, — сказал Атос, — В то время ему было лет девятнадцать-двадцать. И, смею заметить, госпожа де Шаверни была его первой и страстной любовью. Ни сестру принца Конде, мадемуазель де Бурбон, будущую герцогиню де Лонгвиль, ни свою жену, которая родила ему Анжелику и вскоре умерла, ни герцогиню де Монбазон, твою очаровательную мачеху, он не любил с таким надрывом, с такой обреченностью. Да и маркиз де Лавальер был очень молод. Как видишь, это очень давняя история.

-Госпожа де Шаверни была старше герцога?

-Они были одного возраста, но она выглядела совсем юной. Я удовлетворил твое любопытство?

-Отчасти.

-Как? По-моему, я сказал даже больше, чем следовало.

-Мой милый, железный, героический Атос! Екатерина Медичи недаром науськивала красоток из Летучего Эскадрона на интересующих ее лиц! Эти девицы умели развязать любой язык. И полагаю, что я...

-Ты? Ты стоишь всего Летучего Эскадрона!

-Спасибо за комплимент! Но — довольно воспоминаний, довольно политики. Сейчас я хочу услышать от тебя слова любви. Ты давно не говорил мне...

-Я готов повторить, если тебе не надоело слушать...

В ее глазах блеснули синие огоньки, которые он так обожал. Он обнял ее, взял на руки. Она положила голову на его плечо. И для заговорщиков настала пора любви — после всех встреч, путешествий, сделок, тайн, тревог....

Глава 11. Во власти воспоминаний.

Шевретта обладала счастливым талантом: в ее присутствии печальные становились веселыми, веселые смеялись. Она умела внушить надежду отчаявшимся, а мечтателям — уверенность. И поэтому все, кто окружал ее в юности — Шале, Бекингем, Констанция, Арамис были так отважны и дерзки. Но Атос, ее самая сильная любовь, был более сложной натурой, чем друзья ее юных и зрелых лет. И ей пришлось потратить немало усилий, чтобы к нему вернулись энергия и оптимизм. А перед ней он не притворялся, и она всегда (или почти всегда) понимала, что с ним происходит. В главном ее Атос не изменился — в начале шестидесятых на заре царствования Людовика Четырнадцатого он оставался таким же рыцарем без страха и упрека, как в пламенные годы Фронды. Грубость, небрежность по отношению к ней были просто невообразимы. Это делало его неповторимым. И она обожала его так же, как в первые годы их тайного брака.

Но сейчас блистательная, самоуверенная, считающая себя всемогущей Шевретта сомневалась в своих силах. Она думала порой, что взвалила на свои плечи непосильную ношу. Спасти Железную Маску! Да возможно ли это? Втянуть Атоса в опасный заговор, быть может и почти наверняка — в войну, исход которой неизвестен и вполне может быть трагический финал.

И все же, говорила себе Шевретта, это борьба, это действие, а значит, жизнь. Она вспомнила трагедию Карла Первого и последовавшие за этим события зимы сорок девятого года — предательство фрондерских лидеров, исчезновение Д'Артаньяна и Портоса, ссору Атоса с королевой. Ее первая встреча с вернувшимся из Англии Атосом была слишком короткой, чтобы он успел выговориться, но она почувствовала затаенное отчаяние.

"Все вернется на круги своя, — сказала она ему, — Стюарты займут свое место на троне. Это так же неизбежно, как грядущая весна. Я верю, что кавалеры не зря проливали кровь за короля...И сын казненного монарха вернется в Англию как победитель. А ты будешь подле него". Все это было сказано в утешение, но он поверил ей. "Да, дорогая, надеюсь когда-нибудь вернуться в Англию". — "Конечно, вернешься",— ответила Шевретта, но в глубине души она считала, что диктатура Кромвеля установилась в Англии надолго и даже не подозревала, какой трагический долг связывает Атоса с казненным королем: существовали тайны, которые даже они не могли поведать друг другу. И то, что Атос оказался вовлеченным в поиски друзей — Портоса и Д'Артаньяна — помогло ему преодолеть тяжелый душевный кризис. Он действовал, а значит, жил!

А все-таки ее слова сбылись! После Реставрации Карла Второго граф, казалось, помолодел на двадцать лет. И можно было успокоиться, но тайная тревога мешала Шеврете радоваться от всей души. Дальнейшие события подтвердили ее опасения. Мысленно пробежав в памяти всю жизнь ее любимого от юных дней до эпохи Короля-Солнца, Шевретта пришла к выводу, что от тяжелых ударов судьбы его спасает действие. Значит, так тому и быть, решила боевая подруга: будем действовать! Бездействие и пассивность для нас смерти подобны!

И, наверное, наш мальчик унаследовал это отцовское качество. Пусть делает что хочет, любые безумства, любые глупости, но только не тоскливое бездействие, меланхолия, копание в своих переживаниях. А опасности — нам не привыкать!

-Расскажи, — попросила она Атоса, — Что было дальше? После дуэли? Бофор быстро поправился? Он еще долго пробыл у тебя?

-Я уже говорил, что меня беспокоила рана Бофора. Мы вернулись в замок. Было еще очень рано. Гримо. Наши женщины и я оказали герцогу первую помощь, и я отправился в Блуа за доктором.

-Ты сам? — удивилась Шевретта, — Разве нельзя было послать слуг?

-Дорогая, это же конец тридцатых! Время Ришелье! Была дуэль. Я считал, что необходимо соблюдать осторожность. Мои люди мне преданы, но я не уверен был, что они могли бы объяснить в нужной форме врачу, что случилось. Не писать же на бумаге, правда? А нас могли услышать посторонние — доктор был популярен в Блуа, у него всегда были посетители. Итак, оставив Бофора на попечении Гримо и женщин, я отправился за доктором. "Господин граф! — удивленно воскликнул врач, — Не случилось ли чего с вашим малышом?" — "Слава Богу, доктор, малыш прекрасно себя чувствует, — ответил я, — Но с одним из моих друзей произошел несчастный случай, и он нуждается в вашей помощи". — "Что-нибудь серьезное?" — "Надеюсь, нет. Мой друг упал с лошади во время охоты и получил травму. Но я счел необходимым проконсультироваться с вами".

-Падение с лошади, — улыбнулась Шевретта, — Очень оригинально для прикрытия дуэльной раны!

-Скажи лучше — банальная уловка, но, тем не менее, падение с лошади — наиболее вероятный источник травматизма.

"Я готов", — сказал врач, укладывая свое имущество. Посетители откланялись, мы сели на коней и помчались по дороге, ведущей к Бражелону.

-Была дуэль? — спросил доктор.

-Я не стал бы вас беспокоить из-за такого пустяка, как падение с лошади.

-Не скажите, господин граф, падение с лошади может даже к смерти привести.

-Если всадник неопытный.

-Согласен. Впрочем, я понял вас с полуслова. Кто "больной"?

-Герцог де Бофор.

-О! Юный дуэлянт!

-Юный лихач, скажем так, доктор. Герцог любит быструю езду.

-Я тоже. Поспешим!

Дело в том, дорогая, что этот милейший человек — я доктора имею в виду — когда-то был в нашей армии под Ла-Рошелью. Я узнал его, когда поселился в своем поместье, и мы возобновили знакомство.

Лошади бежали ровной рысью. Вскоре мы были в замке.

Дальше рассказ Атоса будет передан в сокращении. Автор вынужден упустить подробности, неизбежные при беседе. Речь, разумеется, пойдет от третьего лица.

Когда Атос и доктор вошли, или, лучше сказать, вбежали в комнату, где находился раненый герцог де Бофор, они увидели нечто экстраординарное. Бофор полулежал в кресле, облокотясь раненой рукой на подлокотник. Здоровой рукой герцог ловил мячик, который кидал ему малыш, наследник, сын графа де Ла Фера — Рауль. Атос и врач испугались, что от резких движений у герцога откроется рана. Беспечный герцог продолжал игру с малышом. "Ловите, господин виконт!" — крикнул герцог. "Господин виконт", которому в то время шел второй год, поймал мячик и засмеялся. Бофор улыбнулся ребенку, но от Атоса не ускользнуло, что улыбка была вымученная, и герцог прикусил губу от боли.

-Рауль! Монсеньор! — крикнул он.

Врач подошел к герцогу. Малыш обернулся к отцу, и, не то испуганный, не то обиженный, расплакался.

-Не пугайте ребенка, господин граф, — заметил доктор, — С герцогом все в порядке.

-Вы правы, — сказал граф, подхватил малыша на руки и стал успокаивать ребенка глупыми ласковыми словами, которые обычно говорят детям такого возраста. На синих глазах "господина виконта" слезы высохли, хотя малыш все еще вздрагивал.

-Я никогда не орал на него, — виновато сказал граф.

-И впредь не орите, — улыбнулся доктор, — Лучше сюсюкайте.

Малыш, хоть и успокоился, смотрел на окружающих немного обиженно.

-Виконт замечательный парень, — сказал Бофор, — Он понял, что дядя заболел и решил меня утешить. Взгляните! Он притащил мне все свои сокровища! — у ног Бофора возвышалась гора игрушек.

-Бо! — сказал малыш, — Бо — бобо!

"Бо" — так наследник графа называл герцога, еще не умея выговорить "Бофор". А слово "бобо" не нуждалось в переводе с детского. И герцог рассказал другу, как прекрасно он провел время в его отсутствие с "господином виконтом", как наперегонки он поглощали завтрак, и как "жалел" "приболевшего" герцога наследник графа. "Кроха такая, а понимает!"

-У вас очень нежный ребенок, — вполголоса заметил врач, — Он все еще не может успокоиться.

-Дайте-ка, я его успокою! — сказал Бофор, — Топай ко мне, карапуз! Продолжим игру! Лови!

...Игра в мяч, как мы знаем, очень нравилась герцогу де Бофору.

И в тридцатые и в сороковые годы. Но через десять с лишним лет у герцога будут партнеры повзрослее, чем малыш Атоса.

...Шевретта выслушала рассказ Атоса с задумчивой, мягкой улыбкой. Ее прекрасные синие глаза затуманились слезами.

-Я расстроил тебя? — тихо спросил он.

Она покачала головой.

-Да нет же, — проговорила она, — Это от нежности. Как жаль, что в те годы я была так далеко от вас.

... Такой тоже не знали герцогиню де Шеврез. Как удивились бы ее враги — кардинал Ришелье, Рошфор, де Вард-старший, Мазарини и прочие! Они ее боялись — даже Ришелье. Боялись, что ироничная, остроумная, насмешливая герцогиня выставит их в смешном свете. А быть смешными для сильных мира сего и их приближенных непереносимо! А теперь несмешливая, язвительная, ироничная Шевретта проливает слезы как девчонка из-за историй двадцатилетней давности.

И Атос прервал свой рассказ, не желая расстраивать Шеврету. Он щадил ее, и она щадила его. А она подумала: "Он обожает сына,... Если с нашим мальчиком "что-то" случится на войне (она боялась додумывать это "что-то").... Он не переживет удара".

И ей стало так жаль любимого, сына, себя, что она прижалась к его плечу и отчаянно, по-детски расплакалась. Все имеет предел, и графиня уже не нашла в себе сил поддерживать и внушать надежду мужу. Ей самой отчаянно нужно было, чтобы ее утешали, успокаивали. И Атос понял это. Он стал говорить ей ласковые глупости, который автор из уважения к интеллекту графа де Ла Фера здесь не приводит. Но глупые наивные слова были очень нужны умнейшей из женщин Семнадцатого Века в минуту тоски и тревоги!

-Прости, любимый, — вздохнула она, вытирая слезы, — Нервы.

-И я знаю, как их успокоить, — сказал Атос,— Поедем путешествовать, и чем скорее, тем лучше. Но раз уж мы столь внимательны к прошлому, позволь узнать, на чем основана твоя уверенность в том, что барон де Шаверни, человек, которого Роже де Шаверни считает своим отцом, умер.

-Теперь моя очередь рассказывать, — сказала боевая подруга.

Глава 12. Погибшие под Шарантоном. Рассказ Шевретты.

-Мы опять переносимся в начало 1649 года. Битва под Шарантоном. Помнишь?

-Увы! — вздохнул Атос, — Разве такое забудешь?

-Битва, в которой фрондеры были разбиты. Но я не хочу воскрешать в твоей памяти эти печальные события. Речь о Шарантонской баталии идет постольку, поскольку это связано с господином де Шаверни.

-Но Арамис говорил мне в том же сорок девятом году, правда, уже летом о том, что Шаверни и его товарищи, участники заговора против Мазарини, пропали без вести.

-Арамис, возможно, и не знал всего. А может, не стал докапываться до правды.

-Неужели ты не ревновал меня к Арамису?

-Ревновал, но в незапамятные времена. Когда ты его любила. И то, это была неосознанная ревность.

-Скажи еще, что ты уже тогда любил меня! Ни за что не поверю!

-Я должен бы уверять тебя в том, что обожал тебя одну со времен Генриха Четвертого, когда мы были детьми? Но ты мне не поверишь. Тебя все обожали, мой ангел. И я тоже, но втайне. Но влечение, нежность, уважение — я понимал, что сам виноват и любовался тобой издалека, когда был мушкетером. А когда судьба нас все-таки свела...можно сказать, на большой дороге, "господин аббат" — ревность исчезла, будто ее и не было. Я старался сгладить противоречия. Я не хотел терять ни тебя, ни Арамиса. И потом, нас связывал ребенок, и я знал, что к Арамису ты не вернешься. Арамис любит Анну-Женевьеву. Но его дети — Лонгвили, а не Д'Эрбле. И это его очень печалит.

-Арамис потерян, — сказала Шевретта, — Придется с этим примириться.

-Из-за Людовика? И Портос тоже, что ли?

-Да нет же! Арамис потерян потому, что он предал Железную Маску, Роже и Портоса.

-Железную Маску и Роже — да. Но Портоса — пока еще нет.

-Ты сказал "пока еще", любимый? Послушай меня... Ведь ты не спокоен за судьбу Портоса?! Я тоже.

-Да. Портос меня очень беспокоит. Но я, наверно, схожу с ума! Меня беспокоит все — абсолютно все! — последнее время.

-По тебе этого не скажешь. Ты прекрасно владеешь собой. Но вернемся к событиям по Шарантоном.

-Да. Как ты докопалась до трагедии Шаверни?

-Совершенно случайно. Погибшего барона де Шаверни узнали.

-Кто? И как получилось, что мой пропавший без вести сосед оказался участником этого сражения?

-Шаверни не сражался. А узнал его Рауль. События под Шарантоном развивались таким образом. В битве силы королевы потеряли герцога де Шатильона. Но среди погибших фрондеров был наш родственник, Танкред де Роган. Ты знаешь историю молодого Танкреда?

-Сын герцогини де Роган, похищенный в детстве по наущению алчных родственников? Впоследствии я кое-что слышал о парламентских дрязгах. Вроде бы и его высочество принц Конде был в этом замешан? Происки принца Конде, которого спровоцировала его любовница, как-то заинтересованная в рогановском наследстве. Помнится, молодому человеку оказали в праве на имя Роганов. Жаль, конечно, мальчика. Я верно передаю суть? Ведь история с Танкредом произошла в мое отсутствие.

-Верно. Обида на Конде привела Такнреда в ряды фрондеров. Но мальчик не успел прославить свое имя — в бою под Шарантоном он был смертельно ранен. Шарантон оказался в руках принца Конде. Умирающий Танкред попал в руки принца. Но пленник не открывал свое имя и говорил только по-голландски. Тут Конде вспомнил о своем очень образованном приближенным, владеющим иностранными языками и поручил Раулю разузнать у пленника, кто он такой. Рауль разговорился с Танкредом, узнал его историю и не назвал Конде имя пленника. Но назвал его мне, а я, в свою очередь — матери Танкреда — госпоже де Роган. Госпоже де Роган люди Конде вернули сына, уже убитого. Я заговорила об этих грустных вещах потому что среди погибших под Шарантоном Рауль узнал и барона де Шаверни-старшего.

-Шаверни? — поразился Атос, — Не может быть! Я сам был под Шарантоном. Не было его во фрондерской армии.

-Не было, — кивнула Шевретта.

-Я мало общался с бароном де Шаверни. С тех пор как он исчез из наших мест, прошло несколько лет. Ты уверена, что Рауль не обознался?

-Да, — твердо сказала Шевретта.

-Я не видел барона де Шаверни в наших рядах, — так же убежденно сказал граф.

-Ты не мог его видеть во фрондерской армии, — печально сказала Шевретта.

-Объясни. Я что-то не понимаю.

-Я сопровождала госпожу де Роган. Несмотря на козни Конде, указ парламента, я считала Танкреда Роганом и должна была поддержать его мать. И случайно увидела тех, погибших, о которых говорил наш мальчик.... Да, это были не фрондеры, мой дорогой. Они и не могли быть с вами. Это были бывшие заговорщики, и Гастон Орлеанский сдал всех кардиналу....

-Как же они оказались среди погибших под Шарантоном?

-Милый мой Атос! Ты так ничего и не понял?

-Признаться, нет!

-Шарантон... Там есть заброшенный монастырь, старая обитель храмовников, а теперь не то богадельня, не тюрьма, где содержатся сумасшедшие.

-Не может быть! — воскликнул Атос, — Шаверни запрятали в Шарантон?

-Я знаю достоверно.

-Как же ты узнала?

-Госпожа де Роган и ее слуги явились забрать тело Танкреда. Конде дал ей разрешение. Я ее сопровождала, но была, разумеется, в маске. Я не хотела, чтобы Конде узнал меня. Понимаешь?

-Да.

-А за бароном де Шаверни и его товарищами приехали служители Шарантона. Один из них мне был знаком. Он принадлежал к иезуитскому ордену, и он не посмел отказать мне в необходимой информации.

-Зря ты связалась с иезуитами, — не выдержал Атос.

-Я "связалась" с иезуитами, дорогой, в то время, когда не надеялась на защиту Анны Австрийской и своего супруга де Шевреза. Я была наивна, надеясь, что "Орден Иисуса" защитит меня и моего малыша. Но с тех пор я приобрела некоторое влияние в Ордене.

-Понимаю! Ты могла приказать служителю Шарантонского сумасшедшего дома именем Ордена открыть имена погибших, чьи тела они хотели забрать?

-Да! И восстановила ход событий. Шаверни и его товарищи были в здравом рассудке. Но оказались среди безумцев и перестали существовать. Это было хуже, чем Бастилия.

-И хуже, чем Гревская площадь.

-Я думаю, — согласилась Шевретта, — Когда началась битва, пленники решили вырваться на свободу. Они, по словам служителя, хотели присоединиться к противникам Мазарини, следовательно, к фрондерам. Но местность контролировали королевские войска. Люди были безоружны... Инструкции кардинала относительно Шаверни и его людей были очень суровые.

-Неужели это сделал Конде?

-Нет. Это сделали иностранные наемники. Не то немцы, не то швейцарцы. Конде и сам не знал, откуда взялись еще и эти убитые. Вот так, дорогой. Потом я узнала, что погибших заговорщиков похоронили тайно, на пустыре, тела засыпали негашеной известью... Возможно, Арамис, учитывая его принадлежность к Ордену, знал и это.

-И морочил голову Роже и его друзьям столько лет, обещая узнать о судьбе барона?

-Это было средство заставить Роже беспрекословно повиноваться ему, разве ты не понимаешь?

-Ужасно! — Атоса так и передернуло.

-О, Атос! Пора бы не идеализировать род людской!

-Боюсь, что я неисправим. Но такая жестокость не вяжется с Мазарини. Я ему насолил куда больше — но жив, как видишь. А тут какой-то провинциальный заговор. Всего-то неудачное нападение на карету кардинала — и такая таинственность.

-Барон де Шаверни был офицером личной гвардии королевы в 1638 году. Он увез второго принца из Сен-Жермена, где проходили роды. Его убрали не потому, что он заговорщик. Его убрали как опасного свидетеля. Как убирали всех, кто знал о существовании этого принца.

-А если и Лавальера тоже? — спросил Атос.

-А Лавальер тут при чем?

-Маркиз был другом Шаверни. Когда барон де Шаверни ввязался в заговор Гастона Орлеанского, я убедил маркиза де Лавальера не принимать в нем участия. А потом у меня была важная встреча с МИШЕЛЕМ. Когда я вернулся, я узнал о смерти молодого маркиза. Это как раз время заговора Шаверни.

-От чего умер маркиз де Лавальер?

-От воспаления легких — такая версия.

-Возможно, решили, что Шаверни поведал другу тайну королевской семьи, и его отравили.

-Теперь это уже узнать невозможно. Вдова маркиза не допускала мысль о вскрытии, она считала это грехом. Мой приятель врач не стал требовать расследования. А дети были слишком малы в те годы. Теперь мне кажется, что все это связано.

-Как ты думаешь, будет дождь? — вдруг спросила Шевретта.

-Нет, милая, — сказал граф, — Сегодня будет солнечный день.

И, как бы в подтверждение его слов, крыши Парижа озарили первые лучи солнца.

-Ты прав, как всегда, — ответила боевая подруга.

Глава 13. Королева просит о помощи.

-Атос!

-Тебе от меня что-то надо? И весьма важное?

-О да! Но я не знаю, как начать.

-Без предисловий, дорогая, возьми быка за рога.

-Быка за рога? Я не тореро.

-Так чего же все-таки ты хочешь? Не бойся.

-Представь, мне страшновато.

-Ну вот! Ты ведь меня столько лет знаешь.

-Если бы я тебя не знала, я потребовала бы заранее, что ты выполнишь мою просьбу.

-В чем она состоит?

-Атос! Тебя хочет видеть королева.

-Королева? Ты успела встретиться с Анной Австрийской?

-Да.

-Удивительно! Как можно за один день сделать столько дел! Так что же королева?

-Дорогой, королева, какой бы она ни была, все же подруга моей юности. А мы очень снисходительны к друзьям юности, не так ли? Твои защитные речи в адрес Арамиса...

-Речи? Реплики скорее.

-Даже жесты, как у Гримо. Ты защищаешь Арамиса даже жестом.

-Я не замечал.

-А я замечала.

-Так, что ли?

Атос усмехнулся и сделал один из мушкетерских жестов их юности. Шевретта засмеялась и обняла его за шею.

-Ты встретишься с королевой?

-Да,... но где? Не пойду же я во дворец. Я поклялся, что...

-Ноги твоей не будет в королевском жилище. Я не буду вынуждать тебя нарушать клятву, дорогой.

-Что ты сказала королеве? Что я приду?

-Как я могу решать за тебя? Ее связной должен вот-вот подойти.

-Когда именно? — спросил Атос.

-В семь часов, — ответила Шевретта.

-Хорошее время для визитов, — улыбнулся он.

-И для опасных, рискованных предприятий, не правда ли? — сказала она.*

...................................................................................................

*Намек на события романа А. Дюма "Двадцать лет спустя".

..........................................................................................

-Но у нас совсем мало времени! Уже без пяти семь! Я забыл спросить... Как здоровье королевы?

Шевретта опустила голову.

-Плохо, — печально сказала она, — я должна предупредить тебя... За последнее время несчастная королева очень сдала... Она совсем измучилась. И я хочу подготовить тебя к тому, что ты увидишь не ту Анну Австрийскую, которую мы все знали, а постаревшую смертельно больную женщину.

-Я не подам вида, — сказал Атос, — Но все-таки спасибо, что ты предупредила меня. Я хотел спросить,... что от меня нужно королеве?

-Узнаешь при встрече. Я хочу еще сказать, что к физическому недугу добавились нравственные страдания. С тех пор как ее дети — Людовик и Филипп Железная Маска встретились лицом к лицу, ее преследует голос принца: "Матушка, неужели вы не узнаете вашего сына?" Он часто снится ей...

-Она знает о его судьбе?

-Да, — тихо сказала Шевретта, — Королева потрясена жестокостью Людовика.

-Это ТЫ рассказала ей?

-Да, — она опустила голову, почувствовав упрек.

-Надеюсь, ты не сообщила королеве источник информации?

-Что ты! Я еще не сошла с ума!

-И она не спрашивала, откуда ты это узнала?

-Дорогой мой! Я умею уходить от ответа в беседах с Анной Австрийской. Она поняла, что ничего от меня не добьется — не первый год меня знает.

-Что же все-таки понадобилось от меня Анне Австрийской? — задумчиво сказал Атос, — Она тебе больше ничего не говорила?

-Не трудно догадаться, — заметила боевая подруга, — Полагаю, королева хочет того же, что и мы.

-А именно? — спросил Атос.

-Освободить Железную Маску. Подумай сам, к кому она может обратиться с такой просьбой?

-И я того же мнения. Семь часов, дорогая. Пора появиться связному королевы.

С седьмым ударом часов Оливен доложил о графе де Гише.

-Господин граф, у меня письмо от ее величества королевы, — сказал де Гиш после обмена приветствиями. Он вручил Атосу письмо Анны Австрийской.*

.............................................................................................

*Письмо королевы и ответ Атоса из "Мемуаров" де Реца.

..............................................................................................

"НЕСМОТРЯ НА ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ, Я ВЕРЮ В ПРЕДАННОСТЬ ГРАФА ДЕ ЛА ФЕРА. ПРОШУ ЕГО ВСТРЕТИТЬСЯ СО МНОЙ ТАК, ЧТОБЫ ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЛ НИКТО, КРОМЕ ГЕРЦОГИНИ ДЕ ШЕВРЕЗ. ЭТА ПОДПИСЬ СЛУЖИТ ПОРУКОЙ ЕГО БЕЗОПАСНОСТИ.

АННА".

Атос молча протянул записку Шевретте.

-Отлично! — воскликнула она.

Атос подумал-подумал и, взяв перо, написал следующее:

"В КАЖДОЕ МГНОВЕНИЕ МОЕЙ ЖИЗНИ Я БЫЛ РАВНО ПРЕДАН ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ. Я БУДУ СЛИШКОМ СЧАСТЛИВ ПОГИБНУТЬ, СЛУЖА СВОЕЙ КОРОЛЕВЕ, ЧТОБЫ ДУМАТЬ О СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. Я ЯВЛЮСЬ ТУДА, КУДА ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО МНЕ ПРИКАЖЕТ

ПРЕДАННЫЙ ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ГРАФ ДЕ ЛА ФЕР".

Написав это, он завернул записку королевы в свою собственную и вручил де Гишу.

-Вот ответ, мой юный друг, — сказал он, улыбаясь, — Передайте его королеве как можно скорее.

-Ее величество королева сказала, что ваша супруга сообщит вам место встречи, — сказал де Гиш, учтиво кланяясь и принимая ответ.

-Тем лучше, — сказал Атос.

-Я ухожу, — сказал де Гиш, — Королева велела мне не терять ни минуты. У вас нет новостей, господин граф?

-Пока нет. А у вас?

-Тоже ничего нового, кроме маленького сообщения от Викинга. ВСЕ В ПОРЯДКЕ, по его словам. Если что узнаете, сообщите, пожалуйста!

-Непременно! — пообещал Атос.

-А теперь разрешите откланяться. Королева ждет не дождется. Позвольте пожелать вам удачи. И вот еще что... если я понадоблюсь, можете рассчитывать на меня. Надеюсь, вы меня поняли, господин граф?

-Благодарю вас, мой юный друг, — мягко сказал Атос.

Де Гиш поклонился и вышел.

х х х

-Зачем ты это сделал? — спросила Шевретта, когда они остались одни, — Эта записка королевы — наша защита.

-Я никогда не прятался за женские юбки, даже если это королевские юбки! Я не хочу подвергать опасности Анну Австрийскую. Я поступил так, как считаю нужным.

-Боже мой, Атос!

-Боже мой, Мари, тебе понадобилась ЗАЩИТА Анны Австрийской?! Все эти годы было наоборот! Разве мы когда-нибудь рассчитывали на ее защиту? НАМ приходилось защищать ее, что правда, то правда. Я не мог поступить иначе. А теперь, может быть, ты соблаговолишь сказать, где я должен встретиться с королевой.

-Королева увидится с нами в монастыре Валь-де-Грас.

-Ого! — сказал Атос, — Однако, я думал, что с этим монастырем у королевы связаны тяжелые воспоминания.

-Не только у королевы, — проговорила Шевретта, — И все же это место надежное. Там нам не помешают.

-Мне не придется переодеваться аббатом? — улыбнулся он.

-Да нет же! А для того, чтобы нас сразу пропустили, я покажу это кольцо, старый сигнал королевы.

х х х

Анна Австрийская ждала встречи с Шевреттой и графом. Ее приближенные остались в приемной монастыря. Королева прошла в свои покои. Ждать пришлось недолго. Не успела Анна Австрийская снять маску и расположиться в своей комнате, как вошла монахиня и доложила о том, что ее величество желает видеть замаскированная дама в сопровождении неизвестного дворянина. Девушка подала королеве кольцо.

-Пригласите сюда эту даму, дитя мое! — велела королева.

Она встретила Шевретту и Атоса, сидя в кресле. Королева жестом велела им занять места рядом. Этим Анна Австрийская хотела подчеркнуть неофициальный и тайный характер встречи. Сняв маску, Шевретта непринужденно уселась рядом с королевой. Правда, она слегка отодвинула кресло от Анны, так, чтобы незаметно давать сигналы Атосу. А Атос — на то он и Атос, не мог не поклониться ее величеству.

-Я всегда знала вас, граф, как учтивейшего человека в королевстве, — любезно сказала Анна Австрийская, — Но садитесь, прошу вас, время не ждет.

-Присядем и побеседуем, — насмешливо сказала Шевретта, подмигивая графу.

-Благодарю вас, ваше величество, — серьезно сказал Атос и уселся возле Шевретты, не выбирая выгодную позицию. Он хладнокровно отнесся с комплиментам королевы, хотя отлично помнил не столь любезные слова в свой адрес коронованных особ. Но то, что Атос позволял себе в разговорах с монархами быть смелым и откровенным, вызывало после вспышки гнева — уважение

этих коронованных особ. Анна Австрийская уважала Атоса. С теми, кто был ниже его по общественному положению, Атос был очень любезен и снисходителен.

А Атос взглянул на королеву с затаенной печалью — он отметил болезненный вид королевы. Анна Австрийская, напротив, отметила, что ее подруга Мари выглядит очень молодо, по крайней мере, лет на двадцать моложе ее действительного возраста. И как это ей удается? По тому, как держались Атос и Шевретта, королева поняла, что прежняя любовь ее лучшей подруги и знаменитого мушкетера все такая же пламенная, как в былые годы. И смертельно больная королева, мать Короля-Солнца, первого монарха Европы, позавидовала своей очаровательной приятельнице и ее опальному мятежному мушкетеру. Королеве было грустно — впереди была старость, болезни и одиночество. Были дети — король Франции, Филипп Орлеанский и третий ее сын, спрятанный в тюрьму по приказу родного брата.

Она вспомнила Бекингема, свою самую сильную любовь. Она вспомнила Мазарини — оба были мертвы. Анна Австрийская любила Шевретту. В душе она была рада за подругу — женским чутьем королева догадалась, как счастлива с Атосом ее "сестра". И, хотя Бекингем остался в ее памяти молодым красавцем, а Мазарини — больным стариком, Анна мысленно сравнила Атоса с первым и со вторым и подумала: "Счастливая Шевретта! Ее Атос и сейчас такой красавец". Впрочем, сравнение Анна сделала еще во времена Фронды — в пользу "дерзкого шевалье", а не Мазарини. Но Атос и не догадывался о том, какое впечатление он когда-то произвел на королеву.

-Вот мы и встретились, граф, — начала королева, — Я очень благодарна вам, что вы сочли возможным явиться для этого секретного разговора.

Атос слушал королеву, напустив на себя бесстрастный вид. Но Шевретта, прекрасно знавшая его характер, почувствовала, что он внутренне напрягся.

-Ваше величество! Мари сообщила мне, что вы желаете меня видеть. Вам нужна помощь?

-Да, дорогой граф. Я обращаюсь к вам, как к своему старому другу. Мне нужна помощь, или, вернее, УСЛУГА. ЕЩЕ ОДНА! — выразительно сказала королева.

Атос понял намек. Королева улыбалась, и он улыбнулся.

-Приказывайте, ваше величество.

-Я решилась вызвать вас сюда.... Вы понимаете, почему? Людовик не должен знать о нашей встрече. О, поверьте, я найду способ помирить вас с Людовиком. Надеюсь, вы не сочли ловушкой или западней мое приглашение?

Атос молча слушал королеву. Когда же она выскажется до конца? Королева решила зайти с другой стороны.

-У меня все-таки есть влияние на Людовика. В известной вам истории я на вашей стороне и... на стороне вашего сына.

-Но влияния вашего величества недостаточно, чтобы смягчить участь несчастного принца, — заметила Шевретта, переводя разговор на близнеца Людовика.

-Увы! — промолвила королева, не решаясь высказаться.

-Итак, ваше величество желает, чтобы я освободил принца, вашего сына? — спросил Атос напрямик.

-Да! — воскликнула королева, схватив Атос за руку, — Сделайте это, граф, вопреки Людовику и его тюремщикам, вопреки тайной полиции, вопреки всему миру!

-Я сделаю это, — сказал Атос.

В тишине раздался звон монастырского колокола. Собеседники вздрогнули и переглянулись. Королева устремила взгляд на висящее на стене распятие.

-Да хранит вас Бог, граф! — с чувством сказала королева.

Атос меланхолически улыбнулся.

-Ваше величество желает свободы для своего сына — для Железной Маски. Допустим, я нашел людей, осуществивших освобождение узника. И принц на свободе. А дальше?

-Я хочу только свободы для моего несчастного мальчика.

-Если я правильно понял ваше величество, вы желаете, чтобы я организовал освобождение принца таким образом, чтобы король ничего не заподозрил?

-Вы читаете мои мысли, господин де Ла Фер! — сказала королева,— Да, я хочу именно это. Вы понимаете меня, граф? Мой сын должен быть на свободе, но его освобождение должно быть осуществлено тайно. Без такого шума, как побег вашего друга герцога де Бофора, который вы так блистательно организовали.

-Не только я, — улыбнулся Атос.

-Я все знаю, сударь, — остановила его королева, — Но сейчас нужно действовать тайно.

-Так или примерно так, как Арамис освободил принца из Бастилии? — словно размышляя вслух, спросил Атос.

-Да! — сказала королева, — Поймите, я не хочу новой войны. И не хочу новой Фронды. И вы тоже не хотите, не так ли?

-Да, ваше величество, — сказал Атос.

-И, если между моими детьми возникнет противостояние, вы знаете, что ваш лучший друг Д'Артаньян будет на стороне Людовика.

-О да! — убежденно сказал Атос.

-Вот видите, — вздохнула королева, — Вот в чем ужас новой

гражданской войны.

-Что предлагает Ваше величество? — спросил Атос.

-Я не знаю, — растерянно сказала королева, — Только я не хочу, чтобы мой несчастный, покинутый сын оставался в темнице с этой ужасной железной маской на лице.

-Ваше величество, войны не избежать, — грустно сказал граф де Ла Фер.

-И я этого боюсь, граф. Но, быть может, переговоры... Вы так умны, находчивы... Вы сможете убедить Людовика.

-Я?! — горько усмехнулся Атос.

-Я знаю, друг мой, о вашем последнем разговоре с Людовиком. Но, хотя вы тогда не поняли друг друга, хочу заметить, что Людовик вас очень уважает. Даже теперь, поверьте мне!

Атос улыбнулся, но его улыбка выражала сомнение.

-Ваше величество, если нашим замыслам суждено осуществиться, я сообщу принцу ваше желание. Но решение он должен принять сам.

-Что до меня, я готова подписать любой документ. Я готова дать вам письменный приказ от моего имени, если хотите!

-Вы рискуете, ваше величество, — заметила Шевретта.

-Я? Нисколько! Людовик любит меня. Я не боюсь его гнева.

-Но если король обрек на пожизненное заключение родного брата, де еще в столь нечеловеческих условиях? — продолжала размышлять графиня.

-Позволь, дорогая, сказать два слова в защиту Людовика. Он не знал о существовании этого брата. И, кроме того, брат сам виноват. К младшему своему брату, герцогу Орлеанскому, Людовик очень снисходителен.

-Даже слишком, — усмехнулась Шевретта, — Что ж, ваше величество, если вы уверены, пишите приказ.

-Не надо, — остановил Атос королеву.

Шевретта возмущенно фыркнула.

-Ну вот! — пробормотала она, — Наш благородный рыцарь опять...

Атос остановил ее взглядом, и боевая подруга прикусила язычок.

-Позвольте объяснить, ваше величество. Быть или не быть гражданской войне, этому злу, этому бедствию, этому преступлению, решит ваш сын, принц Филипп Бурбон, в прошлом узник Бастилии, именуемый Марчиали, ныне Железная Маска. Я могу быть при нем в качестве.... Советника. Конультанта. Но, если переговоры с королем зайдут в тупик, мы должны направить обращения к правительствам и монархам Европы. С тем, чтобы европейские державы признали права принца. Не на корону Франции, о нет! Коронация Людовика сделала его законным монархом. Но на титул и прочие привилегии принца крови рода Бурбонов. И вот тут, ваше величество, от вас зависит очень многое.

-Я должна первой признать Филиппа? — спросила королева задумчиво.

-А если вы, ваше величество, отречетесь от принца и от нас, — сказала Шевретта, — Нам останется только погибнуть с оружием в руках, ибо Филипп, обретя свободу, предпочтет смерть пожизненному заключению, да и мы, королева, лучше умрем в сражении, чем на эшафоте.

-Дорогая моя! — прошептала королева, — Неужели ты допускаешь такую возможность?

-Почему бы и нет, ваше величество? Взять хотя бы юного

Сен-Мара!

Королева смутилась. В трагедии Анри де Сен-Мара была и ее косвенная вина.

-Нынче не те времена, — возразила Анна Австрийская, — Луи — не Ришелье! Граф, ваши связи с Англией...

-Ни один английский солдат не будет сражаться за Железную Маску. Я не буду призывать Монка во Францию. Англичане могут оказать нам только моральную поддержку, — сказал Атос.

-Так же как и испанцы, — заметила Шевретта, — Мы должны сами справиться.

-Но это двойной стандарт, — возразила королева, — Я всей душой за ваше благородное решение, и все же вы с друзьями вмешивались в политику Англии, осуществляя свою героическую попытку спасти несчастного Карла Первого? Как это согласуется с вашей нынешней позицией?

-Позиция не изменилась, — ответил Атос, — Мы действовали, как частные лица, а не посланцы нашего королевства. Любой англичанин или испанец, желающий поддержать принца, будет нашим союзником. Как доброволец, а не эмиссар Карла Второго или Филиппа Четвертого. Их личное участие допустимо. Недопустима интервенция, ваше величество.

-Вы меня убедили, — сказала королева, — А если вы сомневаетесь в моей стойкости...

Анна Австрийская подошла к висящему на стене распятию и произнесла:

-Клянусь, что не отрекусь от своего сына, принца Железной Маски и его приверженцев! Клянусь, что признаю его своим сыном и принцем перед всей Европой! Клянусь сделать все, что в моих силах, чтобы убедить царствующего короля признать права

брата-близнеца!

И королева поцеловала распятие, а затем с тайным вызовом взглянула на графа и уже с более откровенном — на Шевретту. А Шевретта растроганно улыбалась. В ее синих глазах появилась нежность и даже показались слезы. Она, желая скрыть их, поцеловала прекрасную руку Анны Австрийской.

-Клянусь, что мы сделаем все возможное, чтобы спасти вашего сына, королева, — сказала Шевретта, — И на этом целую крест.

-А я обещаю, что мы сделаем и невозможное. Принц будут свободен! — заявил Атос, в свою очередь, целуя распятие.

— А я буду молиться за вас, друзья мои, — сказала королева, — И, если мой несчастный мальчик получит свободу, до конца жизни моей — а он уже близок — я буду благословлять вас!

-Не думайте об этом, ваше величество, — сказала Шевретта, уже не пряча слезы от Анны Австрийской. Атос отвернулся — эта сцена была ему в тягость. Но королева сжала руку подруги и грустно посмотрела на нее.

-Ты же знаешь, что я права, — тихо сказала она, — Я скоро умру, и я это знаю наверняка. Но мне хотелось бы успокоить душу.... А с 5 сентября 1638 года в моей душе не было покоя.

-Ваше величество!

Теперь плакала Анна Австрийская.

-Я устала, — жалобно сказала королева, — Я очень устала,... Но все же мне жаль оставлять всех вас... своих детей... свой двор и тебя, дорогая Мари.... Я всегда очень любила тебя!

И королева притянула руки Шевретте. Две старые приятельницы рыдая, бросились друг другу в объятья. Присутствующий при этой душераздирающей сцене Атос мысленно выругался. Видеть свою жену и королеву-мать в слезах ему было очень неприятно.

-Простите, граф, ради Бога, — сквозь слезы прошептала королева, — Мы женщины, и слезы — наша защита.

-Я понимаю, ваше величество, — смущенно сказал Атос, — Но... ваше величество разрешит нам удалиться? Чувствую, что беседа утомила вас.

-Останьтесь, граф, — сказала королева, — Мы говорили о моих личных делах, о судьбе моего ребенка. Мы должны поговорить и о ваших личных делах.

-Как будет угодно вашему величеству, — учтиво ответил Атос.

Глава 14. Ваши личные дела.

Королева хотела заговорить, собираясь с мыслями, но внезапно вскрикнула от резкой боли. Атос нахмурился. Он очень сочувствовал Анне Австрийской, большой, постаревшей, измученной, но помочь ей он ничем не мог. Помогла Шевретта. Она бросилась к королеве с проворностью девчонки, обняла ее и сказала, как во времена Людовика Тринадцатого:

-Держись, Анна, дорогая, держись! Сейчас будет легче.

-Простите, друзья мои, — задыхаясь, проговорила королева, — Я научилась владеть собой во время приступов, но на этот раз боль подкралась неожиданно... Ох...

-Тс, ваше величество! Атос! Не стой как истукан! Воды, быстрее!

Атос выполнил желание Шевретты, высказанное в столь резкой форме. Она достала из сумочки-кошелька, висевший на поясе, хрустальный флакон, быстро отвинтила крышку, капнула в воду несколько капель, беззвучно шевеля губами и протянула стакан королеве. Атос, слегка побледнев, следил за ее действиями.

-Пейте, ваше величество. Вам поможет.

Королева осушила стакан. На губах Анны Австрийской промелькнула усталая улыбка.

-Спасибо, дорогая Мари, — проговорила королева, — Спасибо. Мне очень полегчало.

Атос все с таким же мрачным видом смотрел на двух приятельниц. Он вспоминал юную Анну Австрийскую и, видя состарившуюся, больную королеву, думал, что она была права, говоря о своей близкой смерти. Видимо, обреченные на смерть больные предчувствуют свой скорый уход. И, хотя Атос отличался редким самообладанием и владел собой как никто, его глаза затуманились.

-Это лекарство, — заметила королева, — Лучше прежнего, что ты приносила мне в прошлый раз, переодевшись монахиней.

-Но и опаснее, — заметила Шевретта, — Это эликсир МИШЕЛЯ. Возьмите весь флакон, ваше величество,... Но помните дозу — не больше десяти капель на стакан воды. Эликсир МИШЕЛЯ очень сильнодействующее средство.

-Спасибо, моя дорогая, — опять поблагодарила королева и поцеловала подругу в щеку, — А кто это — МИШЕЛЬ?

-МИШЕЛЬ — один из выдающихся людей нашей эпохи. Поэт. Ученый. Врач. Солдат. Подобно гениям Возрождения, МИШЕЛЬ преуспел во многих областях науки и искусства, в частности, изящной словесности и медицине. Долгие годы он работал над этим эликсиром. И труд его еще не завершен.

-Судя по имени, этот выдающийся ученый — француз? Вы меня с ним познакомите?

-Невозможно, ваше величество. МИШЕЛЬ редко посещает Францию. Вот и сейчас он очень далеко отсюда.

-Очень жаль, — вздохнула королева, — Но передайте, дорогой граф, вашему МИШЕЛЮ мою искреннюю благодарность за его чудесный эликсир.

Атос поклонился.

-МИШЕЛЬ — гений, — сказала Шевретта, — И его открытия в области медицины послужат на пользу всему человечеству.

-Уже служат, — улыбнулась королева, — Да будет благословен этот святой человек — МИШЕЛЬ!

-Аминь, — сказала Шевретта чуть насмешливо, вспоминая МИШЕЛЯ де Бражелона, который, хоть и был гениален, но вовсе не был святой в том понимании, какой вкладывала в это слово королева.

-Да будет, — сказал Атос серьезно, он считал, что его кузен вполне заслужил благословение королевы. МИШЕЛЬ очень дорожил своим эликсиром и применял его в самых исключительных случаях. Лекарство, изобретенное МИШЕЛЕМ, было очень дорогим. Флакон, переданный Шевреттой королеве, стоил целое состояние. Оно требовало многих компонентов, дорогостоящегого оборудования и было весьма опасно при передозировке. Поэтому Шевретта так настойчиво предупредила королеву: "не больше десяти капель", и Атос с такой тревогой следил за ее действиями. Эликсир МИШЕЛЯ, полученный в секретных лабораториях Мальтийского Ордена, применялся очень редко — не больше двух-трех раз в год, и то в особо тяжелых случаях.

А королева уже дышала ровно, успокоилась и промолвила:

-А теперь, друзья мои, поговорим о вас. Что моя милая Мари любит вас, граф, я знаю с давних пор. Да-да! Не удивляйтесь! Зимой сорок девятого она ворвалась ко мне как ураган и с таким гневом требовала вашего немедленного освобождения, что мне тогда хотелось отправить и ее в Рюэль составить вам компанию. Вы представляете ее в гневе?

Атос демонстративно зажмурился. Королева улыбнулась.

-Но пришло известие о том, что вы бежали.

-Я не знал этого, — пробормотал Атос.

-Еще бы! — Анна Австрийская опять улыбнулась, — Узнав, что вы все на свободе, наша амазонка заявила: "Ему — ни слова!" Представьте, она боялась, что вы рассердитесь! Но почему вы столько лет скрывали ваш брак? Все, что сказала вам ваша супруга — с моего согласия. Я доверяю вам, потому что знаю вас не первый год.

-Государыня, — сказал Атос, — Мы сохраняли тайну по моей инициативе.

Как истинный рыцарь, он решил прикрыть своими тайнами "королевскую прокаженную".

-Я вас не понимаю, граф! — удивленно сказала Анна Австрийская.

-Позвольте объяснить, ваше величество. Я не принадлежал ни себе самому, ни своей супруге. Трагедия Карла Первого и тайна, доверенная мне покойным королем на эшафоте, заставляла скрывать наши отношения. Кто знает, что могло случиться.

-Но после Реставрации... — начала королева.

-Реставрация была совсем недавно, ваше величество. И тайна наша уже не тайна.

-А теперь несколько слов о виконте, вашем сыне. Он ведь сейчас в армии Бофора?

-Да.

-Адъютант герцога? — уточнила королева.

-Да.

-Вы не находите, что поступили несколько опрометчиво, опустив сына на войну? — мягко спросила Анна, — Я знаю, что говорю. Как кошмарный сон, вспоминаю фрондерские войны, в которых участвовала и я сама, и мои дети.

-Мы тоже вспоминаем как кошмар войны Фронды. Но эта еще похуже, — печально сказала боевая подруга. Ответом Атоса было молчание.

-Простите, что я вмешиваюсь, — продолжала королева, — Но в этой катастрофе и моя вина. Может быть, мне надо было быть мягче с этой девицей. А может, я была к ней слишком снисходительна. Но я очень ругала Людовика за эту историю. Когда я прочла имя виконта в списках, представленных Бофором, я пришла в ужас. "Вот, Луи, — сказала я королю, — К чему приводит ваша распущенность! Ваши развлечения, ваши капризы, ваша прихоть — Лавальер! Вы не боитесь, что это приведет к трагедии?!" И я чуть ли не в нас ему сунула список Штаба Бофора.

-Что же ответил король? — спросила Шевретта.

Атос молчал. Анна вздохнула.

-"Луиза — не прихоть, не развлечение, не каприз, матушка, — ответил мне король, — Луиза — моя первая настоящая любовь". -" Вы забыли свой долг, Луи, — сказала я, — Вы женаты". — "К сожалению, — ответил Людовик, — Если бы я встретил Луизу раньше, я не женился бы на Марии-Терезии". Видите, как серьезно воспринимает Людовик это увлечение, — вздохнула Анна, — Я напомнила ему, что Луиза де Лавальер была представлена ему в Блуа до его женитьбы. — "О, матушка! — воскликнул Людовик, — Если бы я знал тогда! Уже тогда она показалась мне изящнее и элегантнее, чем все дамы моего Двора, вместе взятые!" Поверьте, я вовсе не склонна была поощрять безумства Людовика. Я стала язвить и насмешничать: "И вы даже забыли толстого господина де Сен-Реми, автора жаркого с трюфелями?" — "Да, — заявил Людовик, — я забыл отчима, толстого Сен-Реми, я помню о родном отце Луизе, знатном маркизе де Лавальере!" — "И вы полагаете, что она — сама красота? А раньше говорили совсем другое!" — "Кому я это говорил?" — вскинулся Людовик. — "Вам лучше знать, Луи". — "Да, говорил. Принцессе Генриетте и графу де Ла Феру. Но, если бы я мог, я взял бы свои слова назад!" — "Людовик, прошлое не вернуть назад. Вы сами понимаете, что говорите глупости! Вы преодолели свою влюбленность в Марию Манчини, вы женаты. У вас долг перед семьей, перед женой и дофином. А вы ради своего каприза, повторяю, Луи, каприза, разрушили чужую любовь. Этих детей, Лавальер и Бражелона". — "Матушка, вы говорите точь-в-точь как граф де Ла Фер!" — "И вам это не нравится? Может, вы и меня посадите в Бастилию?" — "На все ваши упреки я скажу, что очень сожалею, что тогда получился такой скандал. В то время я не знал, как выпутаться из отчаянной ситуации. Мы хотели сохранить нашу любовь в тайне. Нас выдала принцесса Бражелону. Но я, правда, хотел разобраться с Бражелоном

по-доброму. Он сам начал этот раздор!" — "А он должен был благодарить вас за то, что вы отбили у него любимую девушку?" — "Вы не знаете всех обстоятельств нашего конфликта". — "Знаю, сынок. Проинформирована. Компенсация в лице английской леди? Луи! Вы не поняли, с кем имеете дело". — "Это еще не все, — вздохнул Людовик, — Но теперь-то я понял. Матушка, что вы от меня хотите? Если я сейчас велю вычеркнуть имя виконта из этих списков, это будет еще худшее оскорбление для него! Разве вы не понимаете?" А я думала о тебе, моя дорогая. И очень боялась за твоего Рауля. — "Вы

король! Вы можете запретить виконту участвовать в войне". — "Не могу, — сказал Луи, — Не могу! Матушка! Война — мужское дело! Женщины на войне только мешают. Я понял это еще мальчишкой. Я прошу вас не вмешиваться". — "И вы не боитесь за него? И ваша Лавальер не боится?" — "Мы боимся, — сказал Людовик, — Я больше чем кто-либо заинтересован в том, чтобы с Бражелоном не случилось никакой беды. Но если уж он всем вам нужен непременно живой, здесь, во Франции, мне что, его в Бастилию посадить?" А теперь скажите, права ли я была, отказавшись от этого шанса?

Атос и Шевретта переглянулись.

-Поверьте, я очень люблю вашего мальчика. С первой встречи, когда твой очаровательный виконт вошел вместе с герцогом де Шатильоном в сопровождении солдат с трофейными знаменами... Кстати! Моя дорогая Мари, говорил ли тебе граф де Ла Фер, что еще в сорок девятом, обсуждая условия перемирия фрондеров с кардиналом, я предлагала тогда полк для вашего Рауля?

-Нет, — сказала Шевретта, — Граф не удостоил меня такой чести.

И сделала страшные глаза. Атосу стало немного не по себе. Но он натянуто улыбнулся. И она хороша! Устроила скандал королеве из-за пленника Мазарини! Вот когда все становится ясно!

-Этот сумасшедший отказался? Принц Конде говорил мне лично, что уже в первом бою Рауль отличился, вместе со своим другом, молодым графом де Фуа отобрал знамя у испанцев. Если не ошибаюсь, испанской пехоты. А вам, государыня, испанке, не надо объяснять, чего стоит ИСПАНСКАЯ ПЕХОТА.

Анна улыбнулась, заговорщицки кивая Атосу.

-Дорогая, — пробормотал Атос, — Стоит ли ворошить прошлое. Надо жить сегодняшним днем — ради будущего.

-Да или нет, сударь?

-Да.

-И что же сказал этот безумец? Ваше величество?

-Что-то вроде того, что пятнадцатилетний полковник — это слишком.

Шевретта возмущенно всплеснула руками.

-Зато сейчас был бы уже генералом!

И незаметно показала Атосу кулак.

-Ничего, успеется, — сказала Анна, — Молодой еще. Будет и маршалом.

-Ваше величество! — воскликнула Шевретта, целуя руку Анны, — Спасибо вам за ваши добрые намерения. Что бы ни случилось в алжирской войне, Бастилия — это не выход, чтобы спасти жизнь нашего сумасброда. Я знаю своего ребенка. Он сбежал бы даже из Бастилии. Спасибо. Вы сделали все, что могли.

-Ты идеализируешь сына, — пожала плечами Анна Австрийская, — Насчет бегства из Бастилии.

-Это вы его идеализируете. А я его знаю!

-Дослушайте меня! Мой спор с Луи закончился странными словами короля: "МАТУШКА, КЛЯНУСЬ ВАМ, Я СДЕЛАЛ ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ, ЧТОБЫ БРАЖЕЛОН ВЕРНУЛСЯ С ВОЙНЫ ЖИВЫМ!" Вот. Так сказал король. Понимайте, как хотите. Как я ни настаивала, чтобы Луи пояснил свои странные слова, он отказался их комментировать. Это для меня загадка. Может быть, какой-нибудь секретный приказ Бофору?

-Навряд ли, — сказал Атос, — У Бофора и без этого дел достаточно.

-А вы, граф, ничего не понимаете в действиях Людовика?

-Наверно, понимаю, — улыбнулся Атос.

-И не хотите объяснить нам — мне и Мари?

-Не хочу, — так же загадочно ответил Атос.

-Вы суеверны, граф? Никогда бы не подумала!

-Да, признаюсь, ваше величество — в этом вопросе! И позвольте напомнить слова короля, под которыми я готов подписаться двумя руками: война — мужское дело.

-И женщинам лучше не вмешиваться?

-Чтобы не напортить, — вздохнул Атос.

-Вот, моя дорогая, — сказала королева Шевретте, — А нас еще называют загадочными! А нас еще упрекают за таинственность и склонность к мистификации.

-Да-да! — поддержала Шевретта, — Совершенно с вами согласна, моя королева. Но приходится принимать их такими, какие они есть.

-Кого?! — простодушно спросил Атос.

-Вас, чудовищные, злые, жестокие, коварные, бешеные, таинственные, отважные мужчины! — смеясь, сказала боевая подруга

Атоса.

-Что поделаешь, — усмехнулся он, — Мы же принимаем вас такими, какие вы есть. Скажу больше, — он поцеловал ее руку, — Мы вас любим, такими, какие вы есть.

Анна зааплодировала.

-А то мы не любим! — сказала Анна.

-Любим, черт побери, — сказала Шевретта, вырывая руку, — А какие мы?

Королева покачала головой.

-Нет-нет! — фыркнула Шевретта, — Пусть скажет, какие мы!

-Я не хочу повторять эпитеты "жестокие и коварные". Я не сообщу ничего нового, если назову милых дам прелестными, переменчивыми, кокетливыми, плаксивыми, нежными, очаровательными, хищными, кроткими, восхитительными, ужасными, докучными, остроумными, верными, самоотверженными, расчетливыми, ветреными, героическими, трусливыми, мужественными, малодушными — любое прилагательное нашего щедрого на определения языка в сочетании со словом "женщина" будут уместно, потому что...

Шевретта обняла его за шею и зажала ему рот.

-Видите, ваше величество! Если этого господина вовремя не остановить, он опять наговорит дерзостей!

Атос, смеясь, опять поцеловал руку боевой подруги.

-Дерзости, которые говорит господин де Ла Фер, похожи на комплименты, — с улыбкой заметила Анна Австрийская.

-Черт побери! — воскликнула Шевретта, — Этим он и купил меня в дни Фронды.

Анна Австрийская засмеялась:

-Меня тоже!

Атос вопросительно взглянул на королеву.

-Как так, ваше величество?

-Вот так, дорогой граф, — сказала Анна, вставая, — Идем, дорогая, проводи меня до кареты. Подождите ее здесь, граф. Я задержу вашу жену ненадолго.

х х х

-Мари, — сказала королева, выглядывая в окошко кареты, — Я знаю, что дело, за которое вы беретесь, требует больших денег. Вот в этом мешке сто тысяч ливров. На первое время должно хватить.

-Вполне достаточно, — кивнула Шевретта.

-Понадобится еще, сообщи. Для подкупа тюремщиков, стражи, и так далее....

-Непременно, ваше величество.

-Я не стала этого говорить графу.

-И правильно сделали, ваше величество: он еще вздумал бы отказаться — с него станется.

-С него станется, — согласилась королева, — Но куда ты денешь мешок?

Шевретта юркнула в свою карету и появилась через полминуты — уже без мешка.

-Тайник! — сказала она.

-Умница! Если все удастся, я найду способ отблагодарить вас. Но об этом...

-Но об этом тоже лучше говорить со мной, ваше величество! А Атоса поставить перед фактом.

-Разумеется, Мари, разумеется! Я люблю тебя, моя дорогая... СЕСТРА!

-Не плачьте, ваше величество,... Хотя я тоже готова заплакать — ведь вы столько лет меня так не называли. И я люблю вас, моя королева, — прошептала Шевретта.

Глава 15. От риска к риску или особенности национальной рыбалки в эпоху Короля-Солнца.

-Что будем делать? — спросила боевая подруга, — У тебя есть какие-нибудь идеи?

-Да, пожалуй, — протянул он.

— Очень интересно! — оживилась Шевретта, — А я ничего не могу придумать и даже не знаю, с чего начать.

-С чего? Отвечаю: с маски. С железной маски.

-Прости, дорогой, но я поправлю: с кого?

-Не с Маски-человека, а с маски-предмета. Найти исполнителя. Мастера, который сделал железную маску.

-А исполнителя вычислить не трудно. Подумай, кто мог выполнить заказ короля?

-Полагаю, Д'Артаньяна ты не спросишь?

-Ни в коем случае. Это вызовет подозрение. Д'Артаньян сразу насторожится. Конечно, он меня не выдаст, но сразу сообразит, что мы замышляем. Д'Артаньяна лучше не посвящать — ради его же безопасности. Вот что мне пришло на ум.

-Говори! — потребовала Шевретта.

-В начале этого месяца я тщетно разыскивал гасконца — никто не знал, куда он подевался. Поиски привели меня к нашему старому приятелю...

-Планше? Это я знаю...

-Да нет же! Планше сам ничего толком не знал. Мы с Раулем решили искать Д'Артаньяна в разных местах. Я и направился к Гуго-оружейнику. Гуго мне поведал о том, что Д'Артаньян был у него. Наш старый фрондерский знакомец казался очень встревоженным. Я понял, что он хочет поделиться со мной каким-то секретом. "Господин граф, — говорил честный оружейник, — В лихие дни Фронды я выполнял ваши заказы, не испытывая ни малейших угрызений совести. Я мог быть обвинен в мятеже, в связи с повстанцами, но я знал, что вы сражаетесь за правое дело. За Францию, за короля, за народ! А вот теперь... я выполнил королевский заказ, и чувствую себя преступником". Но я не стал вникать в детали королевского поручения. Я узнал только то, что мне было нужно: Д'Артаньян был у Гуго с каким-то королевским заказом. Заказ этот вызвал у видавшего виды мастера-оружейника ужас. Но в тот момент мысли мои были далеки от королевских тайн. Только увидев несчастного принца воочию в этой отвратительной железной маске, я все понял.

-Так ты хочешь опять встретиться с мастером Гуго? — спросила Шевретта.

-Да, дорогая.

-Его лавка все там же?

-Да.

-Возьми меня с собой!

-Нет. Я пойду туда один. Ты останешься дома. Гуго, возможно, под наблюдением.

-Ты туда пойдешь не один. С тобой пойдет твой "адъютант" — Роже. И вы встретитесь с Гуго на нейтральной территории. А я, действительно, останусь дома.

-Быть по сему, — согласился Атос.

И они вернулись в Дом Генриха Четвертого, где встретились с Роже и его товарищами.

... Через некоторое время Атос и Роже, закутанные в плащи, направлялись к оружейнику Гуго. Роже вошел в квартиру оружейника.

Сам Атос прогуливался взад-вперед по набережной, делая вид, что созерцает природу. Между тем он внимательно следил за окрестностями. Подозрительных людей он не заметил. Но за ними могли бы следить и тайные соглядатаи. Вскоре появились Роже и Гуго-оружейник.

-Господин граф! — воскликнул Гуго, порываясь снять шляпу. Атос жестом остановил его. Он слегка свел брови и мотнул головой. Они обменялись рукопожатием.

-Роже! — приказал Атос, — Будьте начеку!

-Понял! — кивнул Роже.

-Мне необходимо поговорить с вами, дорогой мастер Гуго.

-Я в вашем распоряжении, господин граф, — почтительно сказал Гуго.

-Пройдемте сюда, к лодкам, — предложил Атос. В лодке лежали удочки, заранее приготовленные "корсарами". Гуго и Атос с видом заядлых рыбаков закинули удочки.

-Восхищен вашей предусмотрительностью, господин граф, — промолвил Гуго.

-Друг мой, положение очень серьезно. Я не уделил должного внимания вашим волнующим новостям, но сейчас я готов выслушать вас! Говорите, Гуго!

Гуго вздохнул. Опустил голову. Уставился на поплавки. Атос мягко коснулся плеча оружейника.

-Говорите, Гуго! — повторил Атос, — Это очень важно!

Гуго продолжал смотреть на поплавок. Атос почувствовал некоторое отчуждение в мастере Гуго, которого он очень уважал как профессионала, отличного фехтовальщика, знатока оружия и честного человека.

"У господ всегда так, — думал оружейник, почесывая затылок, — когда наш брат простой человек им без надобности, прикинутся, что не понимают, о чем ты толкуешь. Вот и граф, хоть и не чета прочим господам, но в тот раз сделал вид, что ему ни до чего нет дела... А теперь, видать, и Гуго понадобился".

-У нас мало времени, — сказал Атос.

Гуго кашлянул. Атос с досадой отвернулся. Молчание тяготило обоих. Атос, такой гордый и независимый с сильными мира сего, бывая в Париже, навещал мастера Гуго, по-приятельски беседуя с оружейником о шпагах, стилетах, мушкетах, мечах, любил пофехтовать с оружейником и сыном Гуго, юным Кристианом. Гуго боится довериться ему? Атос размышлял, как дальше себя вести. Если он сейчас поднимется и холодно скажет: "Что ж, Гуго, не хотите как хотите. Будьте здоровы. Прощайте!" — и таким "прощанием" заставит Гуго говорить? Но оружейник может так же равнодушно ответить: "Прощайте, господин граф, и вам того же желаю..." И Атосу придется уйти ни с чем...

-У вас клюет, господин граф! — закричал Гуго.

-Удивительно! — усмехнулся Атос, дергая удочку, — Не думал, что здесь водится рыба.

-Тем не менее, водится.

"Рыбаки" рассмеялись.

-Это вашей хозяйке, — любезно сказал граф, снимая с крючка красавца-окуня. Гуго засунул рыбину в сумку.

-Что вы хотите узнать? — спросил оружейник.

-То, что вы хотели сообщить мне во время нашей прошлой встречи, дорогой Гуго.

-А вы уверены, что у меня есть, что поведать вам, господин граф?

-Да. Но я начну первым, мой друг. Вы хотели сказать мне, что Д'Артаньян заказал вам ужасную вещь — маску из железа, закрывающуюся на замок, чтобы никто не мог видеть лицо человека в этой железной маске?

-Да... Понимаю, граф — вы друг Д'Артаньяна.

-Холодно, Гуго. О ТАКИХ приказах не говорят даже лучшим друзьям.

-Как же вы узнали?

-Я видел его.

-Человека в железной маске? — с ужасом спросил оружейник.

-Его самого. И, дорогой друг, я повторяю королевский заказ.

-Вы?! — еще с изумлением спросил Гуго.

-Спокойно, Гуго! У вас клюет.

Гуго вытащил мелкую рыбешку — плотвичку.

-Это для нашей кошки разве что, — усмехнулся Гуго, — Да я и сам невелика птица.

-Так как, Гуго? Сделаем? — спросил Атос.

-Зачем вам это? — спросил Гуго.

-Вы знаете меня не первый год, мастер Гуго.

-Да, но в начале месяца вы меня и слушать не хотели.

Атос смотрел на поплавок.

-Сударь! — окликнул Гуго.

-Тогда, друг мой, мне было не до ваших новостей. Я сына на войну провожал.

-Болван я, болван! — хлопнул себя по лбу оружейник, — Знаю, знаю! Господин де Бофор?

Атос кивнул.

-И мой Кристиан просился, но я запретил своему парню даже думать об этом! Столько лет учился моему ремеслу и вдруг — воевать за море! Эта экспедиция была так разрекламирована! Мне даже пришлось руку поднять на Кристиана, чтобы выбить дурь из его башки.

Атос вздохнул.

-Вы сомневаетесь в успехе Бофора?

-Не в том дело, господин граф. Кристиан мне постоянно нужен в моей работе. А герцог... герцог победит, почему бы и нет! И это, говорят, ненадолго — до осени.

-И мы должны успеть до осени.

-Вы хотите спасти человека в железной маске? — спросил Гуго.

-Вы сказали, дорогой мастер.

-Но это опасно.

-От риска к риску, Гуго. Так любил говорить мой старый друг, Портос. Помните его?

-Еще бы! — улыбнулся Гуго.

Глава 16. Совещание в Доме Генриха Четвертого.

Совещание подходило к концу.

-Час приближается, — заметил Атос, — Скоро пойдем к Годо. Корсары, Гуго явится туда в три-пятнадцать.

-Господин граф! — воскликнул Роже, — Может быть, вам лучше не подвергать себя опасности? Мы с Жанно сходим на встречу с Гуго и заберем у него то, что он должен принести.

-Нет, — сказал Атос, — Гуго знает только меня и только мне из рук в руки передаст заказ.

-Гуго знает и нас, — возразил Жанно, — Мы — завсегдатаи Оружейной лавки!

-Нет, Жанно, — повторил Атос, — Вы, кажется, обещали беспрекословное повиновение? И, если я взял на себя ответственность за это предприятие, извольте не мешать мне. Да, Гуго вас знает, но таких клиентов как вы, у него пол-Парижа. Словом, лучше не возражайте.

-Гуго нас знает не только как покупателей рапир. Накануне побега Бофора мы заходили к нему за грушей для Ла Раме, лестницей и кинжалом. Тогда все это ему заказывал Арамис, как и вы, знавший Гуго со времен мушкетерской юности. Мы назвали пароль и получили вещи. Он давно знает нас как... заговорщиков. Хотя тогда мы были детьми, Арамис нас и послал — дети не вызовут подозрений. И то, что мы хотим пойти на эту встречу без вас, сударь, не считайте неповиновением. Мы просто боимся за вас!

-Корсары, поймите, какая-то груша и лестница — ПУСТЯКИ, по сравнению с тем, что заказано Гуго сейчас. И побег Бофора — сущий пустяк! Если не мы, то кто-нибудь другой из сторонников Дома Вандомов освободил бы герцога. Рано или поздно его выпустили бы по требованию Фронды — как впоследствии освободили принца Конде. Об этих узниках знала вся Европа. Конде навещали и в темнице прекрасные дамы и воспевали его занятия садоводством. А то, что мы намереваемся совершить, намного опаснее.

-Поэтому мы и боимся, но не за себя, а за вас!

-А что за меня бояться?

-Если вас увидят шпионы короля?

-Шпионы короля? Меня они видели, наверно, раз сто, по меньшей мере. Успокойтесь, Шаверни. Я всего лишь в оппозиции к королю, тогда как вы — вне закона. К счастью, ваши настоящие имена агентам Людовика неизвестны. Но все же вы рискуете вдвойне. Только отступать некуда. Принца надо спасать.

Заказ, о котором говорил Атос, и который Гуго-оружейник должен был принести в три-пятнадцать ночи, была железная маска, представляющая собой точную копию той, которую Д'Артаньян по приказу короля получил из рук того же Гуго, чтобы навсегда спрятать

от мира лицо несчастного Филиппа. Атос сразу смекнул, что во Франции есть только один человек, способный справиться с этой задачей — это Гуго-оружейник. А Гуго, его старый знакомый, и более чем знакомый, почти друг, насколько оружейных дел мастер может быть другом знатному графу, когда-то тайно изготавливал оружие для фрондерских повстанцев, несмотря на риск, которому подвергались и мастер и заказчики, согласился выполнить просьбу графа де Ла Фера — изготовить точную копию маски к назначенному сроку. Разумеется, маску Гуго мог передать только Атосу, только из рук в руки и только лично встретившись с ним. В этом Атос был прав. Роже и Жанно больше не возражали.

-Что ж! — сказал Роже, — будь что будет! Даже если нас постигнет неудача, даже если нас накроют в "Золотых Лилиях" с этой уликой, я почту за честь идти в вашем обществе даже на виселицу! Я знаю, что вы не бросите нас так подло, как наш бывший руководитель, господин Арамис.

-К сожалению, Шаверни, несмотря на нашу тридцатилетнюю дружбу с вышеупомянутым Арамисом, я не могу ни понять, ни оправдать этот его поступок. Иногда мне даже кажется — да полно, Арамис ли это? Разве мог тот АРАМИС, которого мы все так любили, так подло бросить и принца, и вас? Он прикрывался Портосом. Но Портос не ребенок. Портоса стоило только послать ко мне, и мы спрятали бы его от солдат короля.

-Ага, — ухмыльнулся Жанно,— Землянку вырыли бы в лесах Блуа!

-А что вы сделали бы на месте Арамиса? Это для вас невероятно, но что вы посоветовали бы Арамису, когда его заговор провалился?

-Не люблю давать советы, — нахмурился Атос.

-Напрягите воображение, господин граф. Вы — Арамис. Ваши действия?

-Попробую. Я собрал бы всю команду, принца и вас. А дальше я действовал бы точно так же, как Арамис.

-Сбежали бы все вместе?

-Да. Но, к сожалению, в Бражелон приехали только двое.

-А если бы тогда к вам приехали мы все? И принц тоже? — спросил Роже.

-Не ручаюсь за безопасность принца, — сказал Жанно, — Рауль!

-Ну, Раулю быстренько бы все растолковали, — улыбнулся Атос.

-Мозги бы вправили, уж точно! — хихикнул Жанно, — Простите, что перебил! А дальше?

-Вот тогда мы все — все! — поехали бы на Бель-Иль. И я примкнул бы к вам. И Рауль, конечно, тоже. А потом мы на первом же судне увезли принца в Англию.

-В Англию? Почему в Англию? Во Франции нельзя разве остаться? И действовать как Робин Гуд! Не забывайте, граф, Шаверни в двух шагах от Бражелона — в лесах луарских спрятались бы!

-Партизаны в долине Луары — абсурд! — фыркнул Жанно.

-Нет. Я предпочел бы английский вариант. Карл Второй, увидев принца, в первый момент принял бы его за Людовика. Я сказал бы королю следующее: "Ваше Величество, эти люди — Арамис и Портос — рисковали своей жизнью, чтобы спасти вашего несчастного отца. Господин Д'Эрбле, переодетый епископом, стоял в тот роковой день на эшафоте. Теперь мы все рискуем ради этого принца, лишенного всех прав. Если вы не захотите нам предоставить убежище, мы покинем вашу страну. Мир велик".

-Вы уверены, что Карл Второй принял бы нас, мятежников? Не идеализируете ли вы Веселого Чарли? — опять спросил Жанно.

-Я напомнил бы ему о том, что Мазарини отказался принять его отца. Не думаю, что король Англии захотел бы уподобиться Мазарини.

"А в Англии — Мери Грефтон. И с Бофором мы не встретились бы".

Атос вздохнул.

-Прошлого не вернуть. Но я часто вспоминаю Арамиса. И прежнего и нынешнего. А прежний Арамис был верным другом и благородным дворянином. Арамис, наш очаровательный аббат, который до последней секунды был возле несчастного покойного короля Карла Первого, сопровождал короля даже на эшафот. И тогда он рисковал не меньше! Но он не собирался бежать сломя голову. И, случись, что его опознали, он скорее бы погиб подле короля, чем бросил нас и его величество. Я помню другого Арамиса. Я помню мятежного аббата, который назначал мне свидание "под виселицей кардинала" и собирал фрондерские отряды, чтобы вырвать нас из лап Мазарини.

-Я тоже помню, — вмешался Жанно, — Но нам не пришлось подраться — ваша святая троица — гасконец, Портос и вы решили проблему без нашего участия.

-Так вот, тот, прежний Арамис, мне дорог по-прежнему. А сегодняшний Арамис... Вы были с ним последние годы,... Неужели он стал таким черствым, бездушным честолюбцем?

-Мы так до конца и не могли постигнуть душу господина Арамиса, — сказал Жанно, — Десять лет мы служили ему. Арамис называл нас своей "тайной полицией". Порой он внушал нам восхищение. Вы знаете, как он умеет убеждать, как повелительны его прекрасные* глаза, каким потоком льется его речь!

....................................................................................................

* В рукописи было "черные". Как у Дюма. Но покойный Игорь Старыгин, Царство ему Небесное — Арамис на все времена. И я из уважения к его памяти меняю эпитет.

....................................................................................................

И он убедил нас, что готовится к великой цели — освобождению Франции! Все эти годы мы были тенями Арамиса. Мы выполняли все его поручения. Мы ждали этого часа! И все эти годы он внушал нам исподволь ненависть к Людовику Четырнадцатому.

Он говорил нам, что король явился в парламент в ботфортах и в охотничьем костюме и заявил свое знаменитое: "ГОСУДАРСТВО — ЭТО Я!" И Арамис прокомментировал это как формулу тирании.

-Никогда Людовик Четырнадцатый не произносил ничего подобного, — заметил Атос, — Эти слова приписывают ему. Король мой враг, но истина дороже.

И вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

-Черт возьми, сказал бы гасконец! И добавил бы свое коронное:

"КАНАЛЬЯ!"

-Что с вами, граф?

-Сударь, все в порядке?

-Я понял! Это придумал Арамис!

-"ГОСУДАРСТВО — ЭТО Я!" — и пустил сплетню?

Корсары вытаращили глаза.

-Именно так. Ах, лукавый иезуит! Но продолжайте!

-Я продолжаю. Вот Луи, еще совсем юный, переспал с одноглазой Като, и Арамис разразился целым монологом, обличающим грех похоти.

-Не Арамису бы осуждать этот грех, — усмехнулся Атос, — Помню я его дела, когда он гостил у меня в Бражелоне*. Хотя... одноглазая

Като... фи!

....................................................................................................

* История любви Арамиса и Анны-Женевьевы, будущей герцогини де

Лонгвиль, в замке Бражелон рассказана в прекрасном романе Юлии Лаврушиной "Житие несвятого Рене". Кому интересно, читайте на форуме "Дюмасфера". Или пишите мне на мэйл, пришлю файлы по электронке.

................................................................................................

-Что за дела? — спросили корсары с любопытством.

-Это никогда не войдет в мои "Мемуары". Хотя... Арамиса можно понять. Девушка была прелестна.

-Да, на одноглазую Като и я не позарился бы, — заметил Жанно, -Хотя я не очень-то разборчив. Не то, что некоторые, здесь присутствующие.

-Дай рассказать! Вот Луи предал любящую его Мари Манчини и женился на испанке, и Арамис выдал новую проповедь. Но что мы могли сказать? Арамис, внушая нам ненависть к Людовику, не давал ответы на вопросы. Мы все-таки роялисты. Мы не так воспитаны, чтобы посягать на жизнь монарха! Мы хоть и робко, но пытались возражать ему. Мы считали, что Людовик ошибается не потому, что безнадежно испорчен, он очень молод, моложе нас!

-А тут как свинья на рыле принесла Арамису историю с вашим Раулем и Луизой де Лавальер, — вмешался Жанно, -Что тут поднялось! Что говорил Арамис! Это надо было слышать! Слава Цицерона померкла бы перед славой Арамиса — обличителя пороков и предательства! Между тем он так разрекламировал нам вашего Рауля, что вся наша компания, узнав его настоящее имя в ночь на второе апреля, приветствовала его как императора!

-Рауля не надо рекламировать, — сказал Шаверни, — Его дела говорят сами за себя.

-"Свинья на рыле", — усмехнулся Атос, — Однако, Жанно, — ваш юмор...

-Он вас шокирует, господин Атос?

-Он меня чарует, Жанно. И напоминает Д'Артаньяна. Вы, случайно, не уроженец Гаскони?

-Да. Я гасконец! — задрал нос Жанно, — Слава Богу, мы можем не притворяться и говорить с вами откровенно.

-Итак, я поневоле стал для вас последним аргументом Арамиса?

-Да! Ваш визит к Людовику и ваш разговор с королем Арамис представил нам так, что мы поняли: если королю скажешь честно и прямо: "Сир, что вы творите?", тебя — хвать за шиворот и в Бастилию.

Эта капля переполнила чашу.

Даже, может быть, Арамису было выгодно, чтобы Д'Артаньян не так быстро добился от Людовика отмены его преступного приказа.

Ему, может быть, было бы выгодно, чтобы вы просидели в Бастилии недельку-другую. Он тогда разразился бы таким монологом,

обличающим тирана-короля! Представил бы вас жертвой деспотизма, что мы и... убили бы короля! За вас — убили бы! Перешагнули бы эту грань, граф!

-Нельзя, — сказал Атос, — Нельзя поднимать руку на короля. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Если вы дворяне, вы не посягнете на особу монарха.

-Вы правы. Это я разволновался. И, что бы мы сейчас ни говорили об Арамисе, по-своему он был к нам привязан. По-своему любил нас. По-своему заботился. И все же все эти 10 лет были годами... не скажу, рабства — скажу "несвободы". Души наши не были свободны. Души наши были в плену у Арамиса. И мы выполняли поручения Арамиса, самые нелепые, самые абсурдные — во имя великой цели. Освобождения Франции.

-И карьеры господина Арамиса, — добавил Роже, — Помнишь Фонтенбло, Жанно!

-О да, помню, как же, помню! Представьте, Арамис послал нас в Фонтенбло, когда король устроил там свою знаменитую охоту на бабочек. Мы, дворяне, по приказу Арамиса переоделись в ливреи. Роже подметал дорожки парка Фонтенбло, а я стриг траву. До этого мы несколько дней репетировали с господином ваннским епископом.

Рассказать вам про "Королевскую охоту"?

-Я наслышан. Но с удовольствием послушаю вас, Жанно.

Глава 17. Смерть бабочки. Рассказ Жанно.

-Итак, "охота за бабочками". Мы заняли свои места. Арамис поручил нам следить за королем и его окружением. Мы долго смеялись, видя, как бегает за бабочками пузан де Фуа. Помните господина де Фуа?

-Еще бы! И господин де Фуа принимал участие в этой глупой охоте?

-Да, он был на ней чуть ли не главным ловчим. Но ему попадались все какие-то тупые мотыльки. Мы поняли, что король затеял эту охоту, чтобы поговорить тет-а-тет с принцессой. Но приблизиться к Людовику и Генриетте нам не удалось — они все время были настороже. Зато постороннему наблюдателю было ясно видно, чего стоит Двор нашего молодого короля. Как сломя голову придворные кавалеры выполняют глупый приказ его величества. Откуда Арамис узнал о предполагаемой охоте? Я должен рассказать вам, господин граф, один эпизод, связанный с мадемуазель де Лавальер и виконтом, вашим сыном.

Роже боялся попасться виконту на глаза — он мог его узнать, хотя прошло 10 лет. Арамис дал ему банку с огромной красивой бабочкой и велел незаметно подбросить ее виконту де Бражелону. Бабочка была уже полудохлая, он ей эфира дал, что ли. Словом, такую бабочку поймать — ничего не стоит. И, когда Роже затаился в кустах, я раскрыл банку и выпустил нашу пленницу. Виконт, кстати, не принимал участия в охоте. Он болтал со своими приятелями, Шарлем де Сен-Реми и бароном де Невилем. Но, заметив, издали свою Луизу, шепнул пару слов друзьям, и те исчезли. Именно в этот момент я выпустил бабочку. Увидев огромную бабочку, внезапно вылетевшую из кустов, виконт бросил на нее свою шляпу. Шляпа накрыла славную добычу. Подошедший Шарло сказал восхищенно:

-Ого! Какого ты дал маху! Вот это да! Твоя добыча лучше, чем у Атенаиски! Не теряй время, тащи ее своей даме!

-Подожди, Шарло.... Это всего лишь бабочка.... Кабана бы завалить, как наши родители когда-то. И бабочка какая-то больная. Боюсь, я ушиб ее шляпой.

-Вот дела! Может, мы поплачем из-за бабочки?

-По-моему, это бабочка-адмирал. Такие водятся в жарких странах. Как же она оказалась в Фонтенбло?

-Спроси что-нибудь полегче. Специально к тебе прилетела. Ну что ты стоишь, растяпа! Иди к ней!

А мадемуазель де Лавальер ходила по саду с меланхолическим видом, то и дело вздыхала, наблюдая за забавами придворных. Видно, ей было жаль бабочек. Она принципиально не принимала участия в общей забаве.

-Мадемуазель, — сказал ей виконт, — Позвольте вручить вам мой трофей. Это бабочка-адмирал собственной персоной! Я дарю ее вам.

Бабочка слабо шевелила крылышками и, похоже, умирала. Мы, наверное, передержали ее в банке с эфиром. Луиза взглянула на "охотника" с ужасом. Будь бабочка поживее, сентиментальная девица приняла бы подарок и, скорее всего, выпустила бы ее на волю. Насколько я знаю м-ль де Лавальер, она не стала бы, подобно Атенаис, хвастаться бабочкой. Но, увы! Жизнь бабочки коротка. Особенно такой, которую выпускают по приказу генерала иезуитов на "королевской охоте". Не думаю, что Рауль убил ее своей шляпой. Скорее всего, мы задушили бабочку эфиром. А Луиза расплакалась.

-Она умирает! Вы видите, она умирает! Рауль, что вы наделали!

-Посмотрите вокруг! Сам король сбил тростью бабочку на моих глазах!

-Ну и дурак!

-Луиза, вы что! Это же оскорбление величества! Правда, Людовик с дамами не воюет. Весь Двор рукоплескал ему!

-И вы? И вы как все? Я считала вас более оригинальным!

-Да что с вами, это всего лишь бабочка!

-Бабочка — это Психея! Это душа! А здесь на каждом шагу губят души этих воздушных созданий! Душегубы!

-Вы потому так печальны, Луиза? Вам жаль бабочек? Но возьмите моего адмирала, его уже не воскресишь.

-Как вы его поймали?

-Шляпой.

-Еще бы! Такой тяжелой шляпой на такое хрупкое существо! Если бы на вас бросили каменную глыбу... как шляпа для бедной бабочки!

-Мой ангел, я понимаю вас, и мне жаль эту бедную

бабочку-адмирала. Клянусь вам, я не хотел ее убивать!

-И тем не менее, вы убили ее! Бедняжка! Я не возьму вашего адмирала! Подарите вашу бабочку-адмирала герцогу де Бофору — он же нынче Великий Адмирал Франции.

-Я, правда, очень сожалею, — пробормотал виконт, но готов был рассмеяться, так не к месту была эта пылкая речь по усопшей бабочке, когда весь Двор гонялся за ними, — Мы ее похороним. С воинскими почестями!

-Ах, вы еще и смеетесь! — возмутилась Луиза.

-Я вижу, вы сегодня не в настроении, — холодно сказал виконт, поклонился Луизе и вернулся к своему приятелю Шарло.

-Ну, как? — спросил Шарло.

-Плохо, — ответил Рауль, — Устроила мне сцену и, можно сказать, прогнала.

-Вот дура! — удивился Шарло, — Что это она?

-Ей жаль бедную бабочку.

-Ну, Луиза всегда была со странностями. А что ты будешь делать с этой бабочкой?

-А что с ней делать? Хвастаться перед обществом — она меня и вовсе возненавидит. Выкину.

-Стой! Если она тебе не нужна, отдай мне!

-Бери, пожалуйста.

И Шарло, получив бабочку-адмирала, побежал к сестрице Роже, Шарлоте де Шаврени. Шарлота завизжала от восторга, утащила Шарло в укромный уголок — подальше от охотников, и посадив бабочку на шляпу Шарло, пылко его поцеловала.

Это парочка — сестричка Роже и Сен-Реми тоже не предъявили бабочку его величеству. Шарло снял бабочку со своей шляпы и пересадил к Шарлоте на корсаж. Шарлота полюбовалась адмиралом и спрятала бабочку в коробку. А дальнейший лепет Шарля и Шарлоты мы слушать не стали, с ними все было ясно, равно как и с предыдущей парочкой. Продолжая наблюдения за Молодым Двором Луи Четырнадцатого, мы — Роже и я, тайная полиция Арамиса, через пару дней доложили нашему руководителю следующее:

Король влюблен в принцессу, принцесса в короля, но король начал всерьез ухаживать за м-ль де Лавальер. Шарлота де Шаверни и Шарль де Сен-Реми любят друг друга, но прячутся от Двора. Виконт любит Луизу, она его не любит, по всей видимости, предпочитает Людовика — и так далее, всю хронику текущих событий.

"Ясно, — сказал Арамис, — бабочка — это была проверка. Начнем действовать с г-ном Фуке".

И, только после этого, удостоверившись в том, что Луиза переменила нежное отношение к виконту на чуть ли не враждебное, Арамис начал интригу "Фуке — Луиза".

"А как быть с виконтом?" — спросили мы.

"Пока не знаю, — отвечал Арамис, — Что-нибудь придумаем. Постараюсь помочь".

А это был редкий случай, чтобы Арамис чего-то не знал!

А к виконту подошел Оливье де Невиль: " А, Бражник, вот где я тебя поймал! Доброй охоты!" — "Не скажу, чтобы охота была доброй", — проворчал Рауль. Они удалились от общества, сели на скамейку в парке, и, поглядывая на охотников, высмеивали их забаву. Ну а мы, узнав, что хотели, эту беседу тоже подслушивать не стали. Впрочем, могу догадаться, это были шуточки и эпиграммы. Кажется, с легкой руки Оливье не без помощи виконта пошла гулять по Фонтенбло язвительная эпиграмма на генерала де Фуа, прямо скажу, весьма неприличная. Это тоже понятно — истоки ненависти Оливье к де Фуа во Фронде. Мы доложили Арамису и об этом.

-Я уберу де Фуа, — сказал Арамис, — Но пока он мне нужен.

И это было загадкой. Зачем ему нужен этот кровавый генерал? Вы понимаете это, господин Атос?

-Понимаю. Де Фуа сам разоблачает себя своим поведением. Его не нужно даже убирать.

-Но попробуйте это доказать Оливье де Невилю!

-Время! — сказал Атос, — Спасибо за рассказ, дорогой Жанно, нам уже пора выходить.

Глава 18. Конспираторы или скандальная исотрия.

Когда Гуго и Атос закончили свои дела, граф позвонил в колокольчик, давая знать Мадлене, что можно войти и убрать посуду. Девушка унесла остатки ужина и вернулась через несколько минут.

-Я провожу вас, господин граф. Отец велел вывести вас потайным ходом к Сене.

-Сначала проводи Гуго, — велел Атос, — мы уйдем чуть позже.

Мадлена нерешительно промолвила:

-Но ведь товар у вас, а мастер Гуго с пустыми руками.

-Меня охраняют, а мастер Гуго один. Если за "Золотыми лилиями" наблюдают, одному легче выбраться, а группе легче прорваться.

Гуго не стал возражать, и, поклонившись Атосу, стал прощаться.

-"РАЗВЕ СО СТАРЫМИ ДРУЗЬЯМИ ПРОЩАЮТСЯ ТАК..." сдержанно, Гуго? — с улыбкой спросил Атос, почти слово в слово повторяя реплику, произнесенную десять лет назад герцогиней де Шеврез.

Гуго улыбнулся в ответ. Атос протянул ему руку.

Мастер-оружейник и граф обменялись крепким мужским рукопожатием.

-Желаю удачи, господин граф! — прошептал Гуго, сделав один из фрондерских жестов, — Да хранит вас Господь!

Атос ответил ему тем же жестом. Гуго исчез в сопровождении Мадлены.

Атос подошел к окну, проследил, как Гуго и Мадлена вышли на набережную. Оружейник прыгнул в лодку. Юноша в лодке был сыном оружейника. Парнишка оттолкнулся веслом от берега, и лодка заскользила к противоположному берегу Сены. Оружейник был в безопасности. Мадлена махала гребцу платочком. Светила луна...

Настало время и графу с компанией покидать харчевню старика Годо. Внезапно Атос вспомнил ужасный вопль, который раздался во время его беседы с Гуго. Недоброе предчувствие вызвало тень тревоги на его лице. В ту же минуту предчувствие сбылось. Вбежала насмерть перепуганная Мадлена рука об руку с Жанно, Роже и Франсуа и закричала:

-Тревога, ваша милость! Полиция!

Молодые люди выхватили шпаги из ножен. Их лица выражали отчаяние. И готовность драться до конца.

-Господин граф! — воскликнул Роже, — Берите скорее покупку и уходите по крышам. Франсуа выведет вас, ему уже приходилось выбираться отсюда, он лазает как кошка. А мы их задержим. Как вы когда-то говорили: "Я задержу их, ничего!"

-Но я-то не кот, — усмехнулся Атос, — Можно поступить проще. Мальчики займут комнату художника. Полагаю, полиция может и не дойти де мансарды. А вы, Мадлена, останьтесь со мной. Я вам скажу, что делать.

-Но, ваша милость... — заикнулся Роже.

-Я беру ответственность на себя. Вы напрасно всполошились, мои юные друзья! Полиция, по всей вероятности, ищет убийцу.

Думаю, это всего лишь последствия пьяной драки соседей мэтра Годо. Бегите по крышам, ребята, только в том случае, если увидите меня мертвым. Нам ни к чему сейчас затевать драку с полицией и привлекать внимание к "Золотым лилиям".

Роже стоял в нерешительности.

-Роже, я не приказываю. Я прошу — уходите в мансарду Люка и ждите меня там! Но могу и приказать! — с железными ноками в голосе сказал граф де Ла Фер.

-Прикажите, — прошептал Роже, и на глаза его набежали слезы.

-Ступайте! — сказал Атос по-мушкетерски.

Роже с товарищами удалился.

-Что вы задумали? — с тревогой спросила Мадлена.

Атос выхватил цветы из вазы, разбросал их на одеяле, потушил несколько свечей, хотя в комнате и так был полумрак, разлил по бокалам остатки вина. Осмотрев комнату, он схватил сумку с товаром, засунул изготовленную Гуго железную маску под матрац. Вынул шпагу из ножен, положил в изголовье за занавески алькова, кинжал — под подушку. И так же по-мушкетерски он приказал Мадлене, смотревшей на его действия непонимающими круглыми глазами:

-Раздевайся!

-Я? — спросила Мадлена, — Вы с ума сошли? За кого вы меня принимаете?

-За дочь моего старого приятеля. Мадлена, детка, старших надо слушаться!

-Зачем, сударь?

-Зачем — слушаться? Разве хорошие воспитанные девочки не понимают, зачем надо слушаться взрослых?

-Зачем раздеваться, взрослый дядя?

-Сейчас поймешь. Я тоже, — сказал Атос, стаскивая ботфорты.

-Но граф! Что вы себе позволяете!

-Раздевайся, или все пропало! Ах да! Чуть не забыл!

Он сунул несколько монет в карман Мадлены.

-Мадлена, медлить нельзя!

-Отвернитесь!

-Сообразила, слава Богу! — проворчал Атос, — Или вам нужны гарантии, мадемуазель Годо?

-Я вам верю, сударь, я же вас знаю с детства! Но... вы все-таки мужчина!

-Моего слова достаточно, мадемуазель?

-Да.

-Будь спокойна, детка, я не хочу неприятностей со своей благоверной из-за тебя.

Мадлена — все же в ней заговорила женщина — спросила Атоса, взяв в руки подсвечник:

-Господин граф! А я могу конкурировать с вашей благоверной?

Атос расхохотался: нет, все же женщины существа непостижимые!

-Вполне, черт побери! — сказал он.

-Ой, шаги!

-Быстро иди сюда!

-Но вы, правда не позволите себе...

-Черт возьми! Я вижу, несмотря на почти двадцатилетнее знакомство, ты меня совсем не знаешь.

Мадлена забралась в постель к графу.

-Господин граф, я хотела сказать вам, что я честная девушка. И у меня есть жених. Поняли?

-Поздравляю! Кто же сей счастливчик?

-Кристиан, сын Гуго-оружейника.

-Славный парень, — заметил граф. Он вспомнил юношу-лодочника. Да и, надо сказать, Кристиан, как и Мадлена, выросли на его глазах.

-Как быстро летит время, — задумчиво сказал граф, — Кажется, совсем недавно ты играла в куклы, а Кристиан и твой брат Клод стреляли из рогаток по чучелу кардинала. И вот ты уже выходишь замуж. Когда же свадьба?

-Ближе к осени, наверно, — сказала Мадлена, — Но, если Кристиан узнает? Если после этой истории меня будут называть "шлюхой де Ла Фера"?

-Малышка! Во Франции была только одна женщина, которая могла назвать себя "шлюхой де Ла Фера".

-Миледи, я знаю, — сказала Мадлена, — Она даже отцово имя использовала, чтобы свести счеты с господином Д'Артаньяном. За это батюшка ее особенно ненавидел. Он не раз повторял ее письмо,

содержание которого ему передали: "Ишь, змея! Вы подумайте, люди добрые: "Годо, трактирщик господ мушкетеров". Да уже за одно то, что она пыталась испачкать мое честное имя, мою незапятнанную репутацию, ее надо повесить десять раз!" Мы знали письмо миледи на память, еще, когда были совсем маленькими. И слушали отца как сказочника.

-А теперь, Мадлена, оставь милые детские воспоминания, — вздохнул Атос, — Она пыталась испачкать не только имя метра Годо. Вернемся к реальности. Запомни — когда придет полиция, молчи и предоставь объясняться мне. Договорились?

-Ой, господин граф! Вы думаете, мы выпутаемся?

-Надеюсь! Кстати, детка, когда они войдут в комнату, мне нужно будет поцеловать тебя. Кристиан научил тебя целоваться?

-О да! Это я умею! Но больше я ему ничего не позволяла, и вы не думайте, что если вы дворянин... то вам можно то, что я не позволила Кристиану, а я люблю его!

-Именно потому, что я дворянин... тс! Молчи! Итак, настало время для поцелуя.

Глава 19. Конспираторы. Продолжение.

Не будем углубляться в психологию наших героев, и описывать чувства, которые испытали граф де Ла Фер и Мадлена Годо во время вынужденного поцелуя. Читатель, имея некоторое воображение, представит и сам, что чувствовал он, какие чувства испытывала она. Надо отдать должное Атосу — его поцелуй показался девушке таким горячим и страстным, что она опять испугалась за свою невинность. Но отступать было уже поздно, и Мадлена закрыла глаза. По тому, как напряглось под ее нежной ручкой плечо графа, Мадлена поняла, что незваные гости приближаются. Ее ручка задрожала.

-Не бойся, Птичка — тебя ведь так прозвали парижане?

-Ах, граф, как бы Птичка не угодила в клетку.

-Я не дам посадить тебя даже в золотую клетку. Положись на меня.

-Я уже не боюсь, Великий Атос — вас ведь так прозвали парижане?

Он тихо рассмеялся, и в эту минуту в комнату вошли полицейские.

-Обыскать помещение! — приказал сержант.

-Ко-о-отик, кажется, кто-то вошел, — громко сказала Мадлена.

-Кто смеет? — лениво спросил Атос, небрежно отодвинув Мадлену.

-Сударь! Мы ищем убийцу! В соседнем доме произошло убийство. Преступник бежал в эту сторону, и мы прочесываем дом за домом.

-Надеюсь, здесь вы не будете его искать? — усмехнулся граф, — Вы сами понимаете, что было бы невероятной глупостью даже предположить, что ваш маньяк может явиться СЮДА и позволить себе такую дерзость как нарушить мой... ДОСУГ...

-Сударь... я ведь имею дело с дворянином?

-Разве вы не поняли, любезнейший?

-Я понял... господин,... как изволите называть себя?

-"Господин граф", скажем так...

-Господин граф, ваша милость могли не заметить убийцу, пока вы занимались любовью с этой девчонкой — преступник вполне мог спрятаться в вашей комнате. Он мог убить и вас, и девушку, пока вы, простите...

-Какой ужас! — притворно испугалась Мадлена.

-Вы так полагаете, сержант? — насмешливо спросил Атос.

-Да, господин граф, ведь мужчины в такой ситуации не очень-то обращают внимание на то, что происходит вокруг.

-Хорошо, так и быть, смотрите. Можете даже под кровать заглянуть. Не забудьте и камин — может, ваш маньячок залез в дом по трубе и сейчас вылезет черт чертом, весь в саже.

Мадлена фыркнула, когда полицейские осторожно приблизились к камину и закричали:

-Выходи, негодяй! Все равно не уйдешь!

Камин, естественно, безмолвствовал. Тогда один из полицейских осторожно заглянул в камин. Атос напутствовал блюстителя порядка язвительно-поощпрительными репликами.

-Плесните мне вина, сержант, — все так же по-барски заявил Атос, — Ваш визит, — он зевнул "С РИСКОМ ВЫВИХНУТЬ ЧЕЛЮСТЬ", — в столь раннее время... не буду скрывать... так... некстати...

Сержант подал вино Атосу.

-В горле пересохло, — сказал он, осушив бокал, — и девушке налейте. Моя подружка чего-то боится. Не то вас, не то этого беглого головореза. Пей, дорогая, вино придаст тебе храбрости. И силы, — добавил он.

-Еще бы, — проворчал самый молодой полицейский, юноша лет 20-22, исподлобья глядя на парочку.*

....................................................................................

Подобный эпизод имел место в Чили во время диктатуры Пиночета. Попавшие в оцепление подпольщики выдали себя за любовников и оставили в дураках агентов ДИНА — тайной полиции хунты.

(Байки интеров в гостинице "Орленок", Москва, 1988 г.)

...............................................................................................

-Котик, ну когда же уберутся эти противные полицейские? нараспев протянула Мадлена, довольно удачно копируя вульгарные интонации куртизанок.

"Котик" усмехнулся.

-А и, правда, господа докучные, когда вы уберетесь?

На "докучных" стражи порядка обиделись.

-Мы выполняем наш долг! — сказал сержант.

-Выполняйте, только где-нибудь в другом месте. Мне-то вы мешаете выполнить мой долг перед этой юной дамой! Черт вас возьми!

-Дамой? — передразнил парень, — Если эта девка — дама, то я — маршал Франции.

-Котик, вели замолчать этим гадким сыщикам! Они мне надоели!

-Они сейчас уйдут, моя прелесть!

-Господин граф, вы ничего не видели? — спросил сержант.

-Помилуйте! Что я мог видеть, кроме моей милашки? Вы же не монахи, должны понимать, что В ТАКИЕ МОМЕНТЫ НИ ДО ЧЕГО!

Клянусь... сами понимаете, чем, ничего не видел! Не правда ли, малышка, твой котик видел только твои нежные глазки?

-Какой ты милый, Котик! Можно я тебя за усики подергаю?

-Потом подергаешь. И вы ничего не слышали, сударь? — продолжал допытываться полицейский.

-Вроде орали что-то на улице. Типа: "Караул! Убирают!"

— И все?

-И все. Так что извините, свидетель из меня никакой.

-Нашли убийцу! — в комнату вбежал еще один блюститель порядка, — Как мы предполагали, пьяная драка.

-Может быть, теперь вы оставите нас в покое? — спросила Мадлен, — Занимайтесь своим убийцей, а нам не мешайте заниматься любовью.

-Уходим, ребята, — приказал сержант, — Здесь все чисто.

-Чисто? — фыркнул молодой, — Здесь грязь и разврат!

-Этот щенок будет читать мне проповеди? — насмешливо спросил Атос.

-Один был порядочный человек, и тот туда же, — вздохнул парень, — Желаю приятно провести время, господин де Ла Фер.

Мадлена вздрогнула. Атос остался невозмутимым. Полицейские удалились.

-Черт возьми! Королевская полиция, оказывается, в лицо меня знает.

-И по имени, — добавила Мадлена, — А кто вас не знает! Вас все узнают на улицах, Великий Атос.

-Что ты там возишься?

-Эта маска врезалась мне в спину. Не очень-то удобно лежать на железной маске.

-А где ты научилась так подражать куртизанкам?

-Обслуживая господ мушкетеров и их подружек в кабаке моего отца, — сказала Мадлена, — А как вы думаете, они вернутся?

-У них свои дела. Потащат преступника в Шатле, соберут свидетелей.

-Мы же не свидетели?

-Какие мы к черту свидетели. Все, отбой. Вылезай. Ты умная девочка, Мадлена.

-Из меня получилась бы актриса?

-Еще бы! Да вылезай, я все же мужчина как-никак!

Мадлену как ветром сдуло. За минуты мнимые любовники привели себя в порядок и извлекли из-под подушки опасную улику — железную маску. Товар Гуго-оружейника занял свое место в дорожной сумке. Вскоре собрались все заговорщики, посмеиваясь, обсудили это скандальное приключение. Почтенный господин Годо явился сообщить, что на улице все тихо.

-Вот теперь можно идти, — сказал Атос.

Жанно подхватил сумку с товаром.

-Господин граф! — окликнула Мадлена, — А это ничего, что они знают ваше имя?

-Пустяки! Выкрутимся! Тебя-то они не знают.

Он поцеловал руку Мадлены.

-Спасибо, девочка. Ты очень выручила всех нас.

-И вам спасибо, господин граф, — краснея, поблагодарила Мадлена.

-Вот меня благодарить не за что. И мои юные друзья со мной согласны. Не так ли, корсары?

-Мадемуазель! — важно сказал Роже, — Господин граф абсолютно прав! Настоящий дворянин девушку не обидит!

Глава 20. Криминальная хроника эпохи Короля-Солнца.

Однажды в Париже Луиза с ужасом поведала Людовику о встрече с бродягами во время ее бегства в монастырь Шайо и о чудесном спасителе — Д'Артаньяне. "Успокойся, любимая, — ответил ей король, — Я сотру с лица земли эту нечисть! Клянусь тебе!"

И молодой король решительно занялся борьбой с преступностью. Полиция время от времени устраивала облавы, и королю регулярно поступала информация — криминальная хроника Семнадцатого Века.

У Людовика эти доклады вызывали негодование, чуть ли не бешенство. Воры наполняют улицы Парижа, разбивают стекла выстрелами из пистолетов, опустошают улицу Сент-Оноре во всю ее длину, держат совет на Королевской площади, убивают его подданных на Новом Мосту. Куда смотрит его полиция! Пора положить этому конец!

Просмотрев сводку уголовных преступлений за последнее десятилетие, Людовик возмущенно фыркнул: "Только и говорят, что о домашнем воровстве, о лакеях и горничных, обкрадывающих своих господ и идущих на виселицу. В 1650 году в Париже вешают много воров. В 1653 году в Париже казнены многие фальшивые делатели, воры и убийцы. В 1659 году в окрестностях Парижа днем и ночью воруют и убивают. 1660 — только и говорят, что об убийцах и мошенниках".

-А теперь конкретнее, господин начальник полиции, — мрачно сказал Людовик, — Я не собираюсь сейчас изучать все эти мерзости. Что у вас о фальшивых делателях?

-Фальшивые делатели, сир, в письменных делах публичных и частных и подделыватели печатей многочисленны. Между ними есть каноник, архидиакон, адвокат, два нотариуса и президент окружного суда.

-Мерзавцы! Продолжайте, сударь!

-Между лжесвидетелями — два доктора Сорбонны. Между фальшивомонетчиками в числе тридцати — один хирург, племянник первого врача Вашего Величества, два медика, священник, настоятель, судья, два дворянина.

-Ну и компания! А как у нас обстоят дела с воровством?

-За последний период, сир, девятнадцать случаев домашнего воровства и девять — на большой дороге. Из них четыре — открытой силой, одиннадцать — учиненных с убийством, двадцать шесть соединенных с другими отягчающими обстоятельствами. В числе известных воров находят банкиров, лиц благородного происхождения, сыновей государственного советника. А между ворами — больших воров — прокурорского клерка, советника счетной палаты и нескольких дворян.

-Докатились! А убийства?

-Тридцать убийств, Ваше Величество. Из них три учинены днем, пять других при отягчающих обстоятельствах. В 1657 году был убит колотушкой камердинер вашего дяди Гастона Орлеанского.

-Кто же его убил?

-Его же люди, челядь. В 1659 году одна графиня и ее дочь после попытки убить мужа и зятя во время охоты или отравить его посредством подкупа врача соединяются и душат его своими руками. В 1655 году сын прокурора парламента безо всякого повода, без причины убивает свою жену ударами ножа. В 1658 году помощник прокурора парижского парламента пытается убить одного из своих друзей взрывом, посылая ему шкатулку, наполненную порохом и пулями. Наконец в 1600 году воры убили в отеле епископа и его камердинера, разрезали его тело на несколько частей и бросили в отхожее место. Таким образом, большая часть преступлений самых важных совершается виновными — благородными судьями, государственными советниками, докторами. Высшая степень криминальности...

-Подождите, — остановил король, — Я сам разберусь с этим... на досуге. Отложим... Переходите к так называемому Двору Чудес. Я просил вас подготовить доклад об этом царстве мошенников. Надеюсь, он готов?

-Да, государь, — начальник полиции зашелестел листами, — Боюсь утомить Ваше Величество.

-Если мне надоест, я прерву вас. А скажите, сводку преступлений и доклад о Дворе Чудес вы сами писали или вам помогали?

-Мои агенты, сир, и, прежде всего господин Франсуа де Гре.

-Ах, де Гре! — улыбнулся Людовик, — Тогда я надеюсь услышать нечто экстраординарное.

-От средних веков до наших дней в нашем королевстве существует ассоциация мошенников, центром действия которых является Париж. Эти мошенники собирают значительную подать с кошельков честных людей, которым приходится зачастую таким образом расплачиваться за свою жизнь.

В Париже нищие обитали в отдельных берлогах, называемых сначала БАШНЯМИ, затем ДВОРАМИ, впоследствии Двором Чудес. Такими были некоторые переулки, ограды и глухие улицы соседние или принадлежащие к улицам ТРЮАНДУА, МОРТЕЛЬРИ, ФРАНКБУРЖУА и другие.

Но самым знаменитым из всех этих дворов был тот, который сохраняет это имя до сих пор. Он находится недалеко от ПОРТ

СЕН-ДЕНИ между улицами НЕВ-СЕН-СОВЕР и глухим переулком

ФИЛЛЬ-ДЬЕ. Он состоит из значительного пространства, окруженного со всех сторон строениями низкими, углубленными, темными, безобразными, построенными из глины и грязи и наполненными нищими и бродягами.

Это население питается разбоем, жиреет в праздности, жадности и во всевозможных пороках, преступлениях и извращениях. Одним из основных законов этого места было — не думать о завтрашнем дне. Никто не имеет ни веры, ни нравов. Там не знают ни крещения, ни причащения, ни брака. Разврат женщин и девушек доходит до крайности. Многие дают деньги тем из мужчин, у кого были от их подруг дети, чтобы в свою очередь иметь детей и посредством их выпрашивать милостыню. Все эти разбойники нищенствуют в кварталах, назначенных их начальником, Великим Костром. Эта сеть покрывает всю столицу.

Мошенники похищают мужчин, женщин, детей обоего пола, чтобы продать их вербовщикам или переправить в Америку.

На улицах они представляются хромыми, горбатыми, изувеченными солдатами и выставляют напоказ свои ложные язвы. Но, едва возвращаются в свои притоны, сразу становятся здоровы и невредимы. Потому-то их логово и называется Двор Чудес.

Наши агенты не могут туда проникнуть, не рискуя быть побитыми или вовсе лишиться жизни. Эта странная ассоциация имеет своего верховного главу, свою общественную организацию, свой собственный язык, арго, который традиционно переходит от одного поколения к другому. И далее, государь, словарь АРГО.

-Оставьте. Я посмотрю. Это любопытно, — усмехнулся Людовик, — Продолжайте...

-Главный начальник коалиции нищих — Великий Костр. Этот король нищих одет в изодранную мантию, с суковатой палкой в виде крюка в руке. Взгляните на рисунок, сир. Он сидит на спине вора кошельков и на этом живом троне принимает дань своих подданных. У его ног стоит таз, куда каждый кладет свои приношения, т.н. ОБЩАК. Один из главных приближенных этого начальника, стоя на возвышении, читает и объясняет приказы законодателя этого странного народа.

Главные приближенные Великого Костра управляют кварталами, обучают новичков арго, преподают искусство обкрадывать купцов, срезать кошельки с поясов, приготовлять мазь для фальшивых ран и обманывать народ своими ловкими штуками.

Сиротами называют мальчиков, которые в числе трех или четырех бегают по улицам почти нагие, дрожа от холода, и выпрашивают милостыню. Хочу заметить, сир, высоко ценятся на воровском рынке дети очень хорошенькие или совершенные уроды. А дальше — преступники идут под номерами. Итак, отпетые мошенники!

Категория первая: бездельники, которые ходят по улицам в хороших кафтанах и плохой обуви, большей частью по два, крича о себе, что они купцы, разоренные войной, пожаром или другими случайностями.

Категория вторая: в сопровождения своих вымышленных жен или детей просят милостыню со свидетельством в руках о том, что огнь небесный испепелил их дома и имущество.

Категория третья: мошенники, выставляющие напоказ свои небывалые раны или болезни. Одни придают фальшивую твердость и величину своему животу, уверяя, что страдают водянкой. Другие растравляют раны на ногах и руках, и, собирая милостыню в церквах, говорят, что они отправляются за исцелением по святым местам.

Категория четвертая: плуты, которые христарадничают по кабакам, ловко подбирая все, что попадает под руку.

Категория пятая: ходят на костылях, представляя калек.

Категория шестая: таскаются большей частью вчетвером, одетые в куртки без рубашек, в шляпах без дна, с сумкой на плечах и с бутылкой на боку.

Категория седьмая: повязывая головной грязной тряпкой свои лбы, представляют больных, падающих в обморок, и делают это так натурально, что обманывают не только прохожих, но и самих докторов.

Категория восьмая: представляются излеченными от коросты, заявляя, что получили это чудесное исцеление в Сен-Дени.

Категория девятая: показывают свидетельство, в котором сказано, что, укушенные бешеной собакой, они молились Святому Губерту о получении исцеления.

Категория десятая: притворяются, будто подвержены падучей болезни и в конвульсиях падают на землю, испуская изо рта пену посредством кусочка мыла.

-Какая гадость! — поморщился король, — И много еще у вас этих категорий отпетых мошенников?

-Остались, сир, жулики с ножницами для обрезки кошельков и сезонники, то есть пройдохи, что просят милостыню только зимой.

-Веселая компания, — заметил король, — Итак, эта странная ассоциация в течение нескольких веков обирает Париж и образовала в нем обширное племя дикарей, не признающих ни совести, ни цивилизации!... Это уже не смешно... Когда-то я смеялся над этим с моими придворными. Но я не знал размеров бедствия. Послушайте, но неужели мои предшественники не боролись с этой чумой?

-Нет, сир.

-"Нет" в смысле — "не боролись"? — иронически уточнил Людовик.

-"Нет" — в смысле "боролись". Еще в XIV веке принимали меры против беспорядков в Париже и окрестностях, производимых ленивыми нищими и ворами, не имевшими тогда еще организации, о которой я только что имел несчастье доложить Вашему Величеству. Тридцатого января 1350 года король Иоанн дал следующий знаменательный приказ: "Если спустя три дня после этого, сказано в нем, все нищие и бездельники не освободят Париж и другие города, они будут отведены в тюрьму, где останутся на одном хлебе в течение четырех дней. Если же по освобождении из тюрьмы они снова будут праздны, не найдут мест и занятий, их ожидает позорный столб, в третий раз они будут изгнаны из этих мест и заклеймены".

-Строгий приказ, — заметил Людовик, — И как, помогло?

-Увы, сир! Если этот приказ короля Иоанна, приказ, который Вашему Величеству было угодно назвать строгим, и разогнал какую-то часть нищих, принудив некоторых из них к работе, то все-таки это продолжалось недолго. И из того, что они подверглись строгим мерам, видно, что они по-прежнему остались ленивыми, ведя ту жизнь, которая была им так дорога.

Так, несмотря на все приказы полиции, они сумели утвердиться на той почве, которая...

Людовик сделал нетерпеливый жест.

-Довольно! Вернемся в наше время! Если я не забыл, лет

пять-шесть назад я подписывал указ об учреждении приюта для всего этого безобразного населения?!

-Совершенно верно, Ваше Величество. Указ от 1656 года. Но это, государь, удалось лишь на время. Только в прошлом году комиссары Вашего Величества получили 12000 жалоб на важные преступления всякого рода. Мой подчиненный, лейтенант господин де Гре цитирует в представленным Вашему Величеству докладе акт прокурора парламента "О беспорядках, воровстве, убийствах, совершаемых днем и ночью в городе и окрестностях бродягами, нищими и мошенниками", из коих некоторые, если не воруют сами, то служат шпионами ворам, и так же, как они, виноваты.

-Это уже в нынешнем году! — возмутился король, — А куда же смотрит парламент?

-Парламент, отдавая справедливость этому акту, готовит указ, чтобы все солдаты без должности, все бродяги, нищие... гм... женщины легкого поведения, урожденные вне Парижа, удалились на место своего рождения...

-Пусть поторопятся, — сказал Людовик, — Я подпишу. С преступностью надо покончить! Перечислите наиболее тяжкие преступления.

-Оскорбление религии и короля, кощунство. Богохульство, отступничество, святотатство, насилование природы, блуд, магия, воровство...

-И дуэль, — добавил король.

-Ваше величество считает дуэль уголовным преступлением? Скорее это политическое.

-Это преступление против религии и короля! Так и запишите!

-Навряд ли это поймут, сир. Даже ваши придворные.

-Придворные, скорее всего, не поймут, — вздохнул король, — Но поймут будущие поколения. Все, сударь! Аудиенция окончена. Повторяю. Криминалу в Париже надо положить конец!

Начальник полиции печально посмотрел на короля.

-Неужели вы считаете, что криминал непобедим? — спросил Людовик. Начальник полиции развел руками.

-Ступайте, — сказал король с досадой, — А бумаги оставьте. Сам разберусь.

Глава 21. "В какие счастливые времена мы живем!"*

............................................................................................

"В какие счастливые времена мы живем!" — девиз медали, 1663 г.,

на которой Людовик XIV в образе Аполлона спускался с небес на землю. В правой руке король сжимает рог изобилия, в левой — оливковую ветвь, символ мира и благоденствия. На медали надпись, "в какие счастливые времена мы живем", на другой стороне — "не многим равный".

..............................................................................................

Людовик с ужасом и отвращением просматривал доклад начальника полиции. До сих пор Король-Солнце не сталкивался с язвами своей столицы. Кое-какие частные случаи внушали тревогу, но он не подозревал, что положение так ужасно. В его королевстве, которое Людовик хотел видеть самым сильным и цивилизованным, в столице его монархии существует государство преступников, мошенников, убийц со своим королем. А начальник полиции конфузится и разводит руками. И не только это криминальное государство, где воры и мошенники связаны круговой порукой. Угрожающий рост преступности. Убийства, поджоги, ограбления, изнасилования... К этим смертельным преступлениям причастны не только подонки общества, а средние и высшие классы.

Доклад, составленный де Гре, представлял собой обширную криминальную панораму. Людовик вспомнил первый отчет де Гре о Дне Повешенных. Высшие классы. Куда уж выше, если бандиты Менвиля были наняты Фуке, тогда — генеральным прокурором и суперинтендантом финансов. Хотя сам господин Фуке не был причастен к трагедии на Гревской площади, Людовик придерживался в этом вопросе точки зрения Кольбера — ради Фуке вся эта заваруха и затевалась. Вот с каким сбродом связался его бывший генеральный прокурор!

"Но тогда, в День Повешенных, НАШИ победили, — не без гордости подумал Людовик, — Преступности в лице Меневиля и его шайки и расхитителям в лице Повешенных монархия нанесла удар. Хотя теперь, через год, владея всей этой информацией, я с горечью вынужден признать, что это временная победа. ( В наше время сказали бы "точечный удар") НАШИ. Теперь уже не все НАШИ". Людовик хотел, было поднять отчет де Гре о Дне Повешенных, но раздумал и махнул рукой. Фуке — это уже прошлое.

Он вытащил из доклада лист с арготизмами и принялся читать. Это его немного развлекло. Его Величество король почерпнул для себя много нового. "Лицей", "коллеж" на арго, оказывается — тюрьма. "Булочник" — дьявол... и так далее. Король немного развеселился и даже начал хихикать. Вошедший де Сент-Эньян застал Людовика за этим занятием.

-Я не помешал, сир?

-Ты очень кстати! Читай!

Сент-Эньян пробежал словарь по диагонали.

-Ну, как?

-Образный язык, ничего не скажешь, — хихикнул фаворит.

-Это было бы смешно, если бы не...

-Сир?

Людовик вздохнул.

-Посмотри эти документы.

Де Сент-Эньян схватывал на лету содержание любого текста, как рукописного, так и печатного. За считанные минуты, или, вернее, секунды, он просмотрел бумаги и с поклоном вернул королю.

-Вот, мой милый Сент-Эньян, в какие ужасные времена мы живем! — сказал Людовик.

-Ваше Величество! Парламент готовит указ. Вы его подпишете.

Когда указ войдет в силу, надеюсь, положение изменится.

-Мы с тобой, Сент-Эньян, очень далеки от этого мира.

-Разумеется, сир! Вергилий служил проводником Данте по кругам Ада, но я, сир, хоть и готов последовать за Вашим Величеством в самый Ад...

-К дьяволу, или, на арго, "к булочнику", — усмехнулся Людовик, — ты поэтичная натура, не можешь без литературных ассоциаций. Но закончи свою мысль.

-...я не мог бы быть проводником по Двору Чудес, ибо я не знаю этот мир. И все, с чем вы меня соблаговолили познакомить — нечто абсурдное, дикое, фантастическое.

-Эти мерзавцы, мнимые нищие, здоровые бездельники, сводят на нет попытки оказать помощь людям действительно нуждающимся.

-Этими несчастными занимаются благотворительные организации, монахини и даже знатные дамы и господа.

-Я знаю. Благотворительность нынче в моде. Такое же модное слово, как и "честь", — вздохнул Людовик.

-Сир, для кого-то это мода, согласен. Но есть люди в нашем славном королевстве, которые искренне пытаются помочь несчастным. Жертвам войн, неурожаев, бедствий. Вдовам и сиротам. Искалеченным солдатам. И прочим воистину несчастным. И в этом весьма преуспел когда-то господин коадъютор.

-Да, я знаю. Кардинал де Рец раздавал милостыни налево и направо. Вот кто, пожалуй, мог бы разъяснить — где истинно несчастные калеки, а где жулики и проходимцы.

-Прикажете найти кардинала де Реца?

-Сам справлюсь. Пусть только наши благодетели хорошенько проверяют своих подопечных. Несчастным нужно помогать, и в большем объеме, чем мы делали это до сих пор.

Де Сент-Эньян улыбнулся не без лукавства.

-Разве я сказал что-нибудь смешное? — спросил король.

-Нет, государь. Но эти идеи Вашему Величеству подсказал ваш добрый ангел, не так ли?

-Ты говоришь о Луизе? Да, ты прав. Я и раньше задумывался об этом, но как-то руки не доходили. Допустим, беднякам помогут. Но что делать с этим гнойником — Двором Чудес?

Сент-Эньян предложил радикальное средство, которое можно было бы перевести на наш язык как "зачистка". Но Людовик отнесся к этому скептически.

-Тогда издадим указ. Уверен, указ заставит многих призадуматься. А согласованные действия полиции и... быть может, вооруженных горожан...

-Только не это! — воскликнул Людовик, — Новой Фронды захотел? Ни к чему это! Вооружать народ?! Да ты с ума сошел! Я, напротив, хочу разоружить всяких отщепенцев. И подумываю о том, чтобы парламентарии внесли в указ поправку о владении холодным оружием. Понял? Суть в том, что шпагу имеют право носить только дворяне. А весь этот сброд, что шляется по кабакам и ярмаркам, предлагая свои продажные рапиры кому в качестве секундантов, кому и вовсе, если нужно убить соперника, или зажившегося старикана-дядюшку, а то и докучного муженька — вся эта отвратительная публика должна расстаться с боевым оружием.

-Они затаятся, сир. Но боюсь, что все останется по-старому. Как затаились дуэлянты.

Людовик искренне верил, что его долг бороться с модой на дуэли. Его полицейские время от времени наведывались в излюбленные дуэлянтами места. Но хитроумные дуэлянты находили новые точки и были неуловимы. Все делалось строго секретно, и, если

дуэли не кончались трагически и никто не подавал жалобу, король с большим сомнением выслушивал версии о том, что кто-то упал с лестницы и вывихнул ногу, а кто-то страдает от лихорадки — придумывать подобные "отмазки" дуэлянты были мастера. Понесла лошадь. Неудачное падение. Попал под карету. Поскользнулся на паркете. А докапываться до истины Людовик не собирался. Дрались, негодяи, но, слава Богу, живы. Его дворян связывала такая же круговая порука. Одно хорошо — почти не было смертельных случаев. Это внушало надежду.

-Великий Костр... — задумчиво пробормотал король, — Ладно, посмотрим, кто кого!

-Сир, вы слишком близко к сердцу принимаете эти проблемы. Осмелюсь дать совет Вашему Величеству... Сейчас лето... Мы устали от Парижа.

-Я действительно устал от Парижа. Но здесь у меня столько дел!

-Оставьте все дела — и в Фонтенбло! Там вы развеетесь, забудете о своих заботах!

-Нет, друг мой. Такого лета, как прошлое, уже не будет. Мы все очень изменились за этот год.

-Но в Фонтенбло ничего не изменилось. Там вы были счастливы прошлым летом, там вы будете счастливы вновь.

-Может быть, правда, собрать Двор и поехать в Фонтенбло? — вздохнул король.

-Поедем, государь!

-Нет. Не время развлекаться. Когда-нибудь я разделаюсь с преступниками, и мы уедем из Парижа.

-В Фонтенбло?

-Знаешь, о чем я мечтаю? О чудесном сказочном дворце, парке с фонтанами... Самом прекрасном месте, которое только может вообразить человек. О Рае на земле.

-Это после посещения Во-ле-Виконта господина Фуке у вас появились такие мысли?

-Раньше, Сент-Эньян, раньше. Наверно, когда закончились фрондерские войны. Но в пятидесятые это было лишь неясной мечтой. Всем управлял Мазарини. А я только назывался королем.

И все же мечта о сказочном дворце не покидала меня все эти годы. Не хочу я жить в Париже!

-Понимаю, сир. Фронда незабвенная.

-Не только Фронда... Ну, а потом, когда финансы контролировал Фуке — помнишь, сколько денег сожрали наши развлечения в Фонтенбло! Строить такой дворцовый комплекс, о котором я мечтаю — это было невозможно. А я все-таки думаю о своем Рае и вижу этот будущий дворец почти реально. Что там Во-ле-Виконт! Мой дворец затмил бы своим великолепием даже Во!

-А Шамбор?

-Шамбор прекрасен, но слишком далеко. И потом, это все чужое. Я хочу свой дворец, свой парк, свои фонтаны! Чтобы все было

по-моему! Я подумываю о ВЕРСАЛЕ.

-Прекрасная идея, сир! Там уже есть небольшой замок...

-Там будет чудо! — сказал король, — Но это чудо — вопрос будущего. Сейчас нам не осилить такое строительство. Эх, дружище, не время мечтать. Займемся-ка текущими делами.

-Бофор, — напомнил де Сент-Эньян, — Вы обещали герцогу послать вторую вспомогательную эскадру вслед первой. С флагманом "Солей Руаяль". Наши резервы. "Солей Руаяль", как я выяснил — прекрасный корабль, не считая, конечно, "Короны", которому по праву принадлежит первенство. Я сказал что-то не то, сир?

-Мы поспешили, — печально сказал Людовик, — Как-то уж очень быстро Бофор исчез с горизонта.

-Это делает честь организаторским талантам герцога, — заметил де Сент-Эньян, — Да в чем Ваше Величество изволит сомневаться? Разве можно оставлять безнаказанными постоянные набеги этих дьяволов из Магриба и без защиты наше южное побережье? Бофор их разгромит, в этом все уверены. Но для полного разгрома — и вы, сир, это знаете, необходимо подкрепление. А потом, государь, сокровища, добытые в южной войне, все эти призы, отвоеванные клады и прочие трофеи — вот вам и средства на строительство вашего будущего райского дворца в Версале.

-Ты все видишь в розовом свете, — вздохнул король, искоса взглянув на розоватый кафтан фаворита.

-Я оптимист, Ваше Величество, — улыбнулся де Сент-Эньян, — да и герцогу жаловаться не приходится — у него лучший корабль королевства, отборные войска, денег куры не клюют.

-Кто же знал, что так получится! — вздохнул король, — "Солей Руаяль" я пошлю не на Юг, к Бофору, а на Север.

-Не понял, — удивился фаворит, — Зачем на Север? В Англии вроде все спокойно, и даже голландцы затихли.

-Бель-Иль, — мрачно сказал Людовик, — Надо подавить мятеж в самом королевстве, прежде чем посылать резервную армию куда-то за море.

-Вы собираетесь, вести войну на два фронта? — удивился де Сент-Эньян, — Сир, мы это не осилим.

-Бель-Иль долго не продержится.

-Но господин Фуке утверждал, что Бель-Иль неприступен.

-Мои солдаты возьмут Бель-Иль вопреки прогнозам господина Фуке! — закричал Людовик, — Там, на Бель-Иле — мятежники, мои заклятые враги, приспешники вора и сластолюбца Фуке! И, пока я их не уничтожу, я не успокоюсь!

-А как же Бофор?

-Бофор продержится. Тем более что я обговорил с герцогом

кое-какие детали. Решающий штурм мы условно наметили на Иоаннов День. За это время успеют и Бель-Иль взять и подоспеть к Бофору. Время терпит. А щадить мятежников я не намерен.

-Ну, если так, — развел руками де Сент-Эньян, — Оставим вопрос о Бофоре до лучших времен. И перейдем к Бель-Илю. Хотя, должен заметить, победа Бофора приближает исполнение вашей мечты о Версале.

-Если на то пошло, я построю Версаль и без Бофора! Но, пока в моем королевстве тлеет пламя мятежа, разве можно думать о строительстве дворцов и фонтанов! Слушай внимательно, я расскажу тебе свой план захвата Бель-Иля.

Людовик заговорил, и граф де Сент-Эньян обратился в слух.

-Если я правильно понял вас, государь, вы намереваетесь послать на Бель-Иль карательную экспедицию? — спросил фаворит.

-Именно так! — твердо сказал Людовик.

-И руководителем экспедиции назначить Д'Артаньяна? — продолжал де Сент-Эньян с ужасом.

-Да, — кивнул король, — Д'Артаньяна.

-Как же вы сможете обойтись здесь без Д'Артаньяна?

-Бывают ситуации, когда какое-то время приходится обходиться без Д'Артаньяна. Его весьма успешно заменяет Жюссак. Сейчас именно такая ситуация.

-Не делайте этого, сир! — промолвил де Сент-Эньян, — Не подвергайте Д'Артаньяна такому жестокому испытанию. Нельзя этого делать.

-Сент-Эньян! Воздержись употреблять в моем присутствии подобные выражения "Нельзя этого делать".

-Я не хотел оскорбить вас, Ваше Величество.

-Я знаю, что не хотел. Но все же... Думай, что говоришь. Почему это нельзя?

-Потому что мятежники Бель-Иля — близкие друзья господина Д'Артаньяна.

-Я знаю. Вот я и хочу проверить его верность.

-О, сир! Разве Д'Артаньян не доказал вам свою верность? Разве вы сомневаетесь в том, что он слепо предан вам и искренне любит ваше величество?

-Раньше не сомневался. Теперь у меня появились сомнения. Слепо предан? Ты преувеличил преданность Д'Артаньяна.

-Разве последние дела Д'Артаньяна не доказали, что он по-прежнему верен Вашему Величеству?

-Да, отчасти, — вздохнул король, — Но что ты скажешь про историю с графом де Ла Фером?

-Лучше забыть об этом и не вспоминать никогда, — сказал де Сент-Эньян, — Мы тоже были не на высоте.

Людовик промолчал.

-А на Бель-Иль пошлите кого-нибудь другого — принца Конде, например.

-Нет, — сказал Людовик, — Поедет Д'Артаньян! Я так решил, и так будет!

-Разумнее было бы послать Конде на Бель-Иль, а Д'Артаньяна к Бофору.

-Это мы не осилим. Сначала Бель-Иль. Я думал, ты одобришь мой план. А ты пришел в ужас!

-Слишком жестокие условия, — сказал де Сент-Эньян, — "Никакой пощады мятежникам", а мятежники — его лучшие друзья. Это слишком, сир.

-Ты опять? "Нельзя", "слишком" — что за слова я слышу от тебя?

-Простите меня, Ваше Величество, но...

-Что "но", договаривай!

-Это чересчур, — пролепетал де Сент-Эньян.

-Что значит "чересчур"? — прищурил глаза Людовик, — Это мне говорит дворянин?

-Да, Ваше Величество.

-Первый долг дворянина — повиноваться своему королю! — заявил Людовик.

-И вы требуете от нас, ваших дворян, АБСОЛЮТНОГО ПОВИНОВЕНИЯ? — грустно спросил де Сент-Эньян.

-Да! — убежденно сказал Король-Солнце, — Так и только так вы мне докажете ваше право носить ваши гордые титулы и шпаги с золотыми эфесами.

Де Сент-Эньян опустил голову.

-Ты молчишь? — холодно спросил король.

-Ваше Величество не раз меня называли другом. Это большая честь для бедного дворянина, и я надеюсь, что...

Людовик расхохотался

-Что за слова, Сент-Эньян! Ты — "бедный дворянин"! Что у вас за мода прибедняться!

-Поймите, государь...

-Что я должен понять? — надменно спросил король.

-Поймите, вы наш король. Первый дворянин нашего королевства. Наш повелитель. Наш властелин. Наш монарх. Но есть чувства, которые от Бога. И, когда такие чувства приводят к конфликту с долгом...

-Любимый конфликт наших классических трагедий.

-Увы! — вздохнул де Сент-Эньян, — В жизни тоже иногда возникают такие трагические конфликты.

-О каких же чувствах божественного происхождения ты говоришь, мой чувствительный Сент-Эньян?

-Не такой я и чувствительный, государь. Но я говорю о любви. О дружбе. О любви в более широком смысле. Не только к женщине. К родителям, например, или к детям. ЭТИ ЧУВСТВА НЕ МОГУТ ПЕРЕСУПИТЬ ДАЖЕ ДВОРЯНЕ. Вот что я хотел сказать вам, мой король. Если вам угодно знать мнение бедного дворянина.

-Ты опять? — возмутился Людовик, — "Бедный дворянин!" Меня просто бесит это выражение в устах моих дворян!

-Почему, сир? Это, с позволения сказать, постоянный эпитет. Вроде как "бедный студент"...

-ДВОРЯНИН не может быть БЕДНЫМ, — убежденно сказал Людовик, — Он богат с рождения, разве ты не понимаешь? БОГАТСТВО ДВОРЯНИНА ЗАКЛЮЧЕНО В НАШЕМ "ДЕ", господин ДЕ Сент-Эньян! И в моем присутствии больше не употребляй этот дурацкий эпитет! Черт возьми! Владельцы прекрасных замков и поместий, разъезжающие на великолепных лошадях, наряженные в дорогие кружева, кокетливо называют себя БЕДНЫМИ ДВОРЯНАМИ! Не говори так больше. Я тебя прошу. Меня это наводит на грустные воспоминания. О рваных простынях моего детства и корке хлеба на ужин.

-Я не хотел напоминать Вашему Величеству о лишениях, которые вы испытали в нежном возрасте. Но вы, государь, изволили говорить о богатстве духовном, а я о материальном.

-Благородство не купишь ни за какие деньги, — сказал король, — Опора моего трона не разбогатевшие выскочки, а настоящие дворяне. Но я хочу навести порядок в моем королевстве. Так что ты все-таки скажешь о Бель-Иле.

-Пошлите Конде, — сказал де Сент-Эньян.

-Нет! Тысячу раз нет! Конде мне нужен здесь. Для более важных дел. И потом — шпага Конде — не для того, чтобы карать мятежников.

-Шпага Д'Артаньяна стоит шпаги Конде.

-О да! — сказал Людовик.

-Можно ли поручать Д'Артаньяну роль палача своих друзей? Еще раз взвесьте все "за" и "против", сир. Если вы решили послать на Бель-Иль карательную экспедицию, пошлите туда генерала де Фуа.

-Де Фуа?

-Да, де Фуа. Ему не впервой заливать кровью землю Бретани.

-Я знаю. Де Фуа мне достался в наследство от Мазарини. Но у него никакого авторитета. Он провалит экспедицию. Я его терплю до поры до времени. Но его старые дела и кое-какие новые происки, о которых меня проинформировал герцог де Граммон, позволяют думать, что этот господин не на своем месте. Нет, Сент-Эньян! Де Фуа! Он никак не подойдет. Тогда, чего доброго, возникнут беспорядки, и мои солдаты начнут брататься с мятежниками. А Конде... Конде я держу при себе, на коротком поводке. Понимаешь?

-Вы не доверяете принцу?

-Доверяю,... Но не АБСОЛЮТНО. Поэтому я и переманиваю потихоньку от Конде его самых дельных приверженцев.

-Но самого дельного приверженца Конде от вас переманил господин де Бофор.

-Бражелона, что ли?

-Да.

-Ну, это мы еще посмотрим. Не отвлекайся, речь идет о

Бель-Иле.

-А что говорить, сир, если вы все решили! — вздохнул де

Сент-Эньян.

-Друг называется! Я же хотел посоветоваться с тобой, прежде чем объявить свою волю.

-Раз уж ваше решение непреклонно, и вы непременно хотите, чтобы эскадру возглавил господин Д'Артаньян, прошу только смягчит условия сдачи.

-Просишь о снисхождении к людям, оскорбившим твоего короля?

-Прошу не за ваннского эпископа, а за барона дю Валлона. Я убежден, что он был пешкой в чужой игре.

-Барон дю Валлон оскорбил меня, и я буду беспощаден! — отрезал Людовик.

-Разберитесь хорошенько, Ваше Величество. Здесь что-то не так. Наверно, его обманули. Ввели в заблуждение. Я видел Портоса при Дворе, видел его в Во. Он смотрел на вас с обожанием. Вы сами это знаете, Ваше Величество, вы так проницательны. Разве вы не видите тут противоречия? Портос — он добр и доверчив как ребенок.

-Ты-то, с какой стати его так горячо защищаешь? Не ты ли, друг мой, не так давно назвал господина Портоса ловким и любезным убийцей, что-то в этом роде? А я не считаю его "любезным убийцей". Это грубый и жестокий заговорщик! И я испытал это на себе!

Людовик, вспомнив свои злоключения, вскочил с места. Овладев собой, уселся.

-Это ошибка, государь. Трагическая ошибка несчастного Портоса. Уверен, он не имел намерения оскорбить Ваше Величество. Не такой он человек!

-Кто мне докажет обратное?

-Да сам же Портос, если вы проявите снисходительность!

-Я тебе удивляюсь! Этот человек покушался на твою жизнь, и ты мне противоречишь.

-Покушался на мою жизнь? Что вы! Он всего лишь передал мне вызов своего друга. И тогда он был пешкой в игре господина де Бражелона.

-Как? — усмехнулся король, — По-твоему выходит, что Портос пошел на поводу у этого юнца? Портос плясал под дудку молодого виконта?

-Портос добр, доверчив и верен своим друзьям. Виконт позвал его на помощь, и он взял на себя это опасное поручение, не думая о последствиях.

-Разве это не говорит о его самоуверенности?

-Это говорит о его наивности, государь. Если кто и был самоуверен, то скорее виконт, чем Портос. Я растерялся в первую минуту — удар был слишком неожиданным! Но с тех пор у меня было время разобраться.

-Я отразил удар, направленный на тебя. Но не нанес ответного удара.

-Это делает вам честь, Ваше Величество.

-Но ты забыл условия вызова.

-Я ничего не забыл. В тот же вечер я обедал в обществе Портоса у господина Д'Артаньяна и понял, что этот чудак ни о чем не догадывается.

-Непостижимо!

-Но это так. Поверьте, государь, Портос вам еще пригодится! Он будет украшением вашего Двора. Вспомните. Молодежь за ним толпами ходила во время иллюминации в Во, когда этот гигант демонстрировал свою силу. Вспомните, как он героически разделался с кабаньей головой! Будет, кем удивить иностранцев на ваших торжественных обедах! Без Фуке и Арамиса, в обществе своего друга Д'Артаньяна, он будет забавлять ваш Двор, и вы еще не раз скажете мне спасибо.

-Нет, — сказал Людовик, — Я уже все решил.

-На нет и суда нет, — вздохнул де Сент-Эньян.

-А в Фонтенбло мы все-таки поедем! — сказал король.

-Когда? — спросил фаворит.

-Когда отправлю Д'Артаньяна на Бель-Иль. Надо развеяться. Хоть ненадолго. Там, в Фонтенбло, можно забыть, в какие ужасные времена мы живем.

-Там, в Фонтенбло, можно вспомнить, в какие счастливые времена мы живем, — сказал де Сент-Эньян. Король-Солнце улыбнулся и дружески похлопал по плечу господина де Сент-Эньяна.

Глава 22. Королевский заказ.

Людовик молчал, машинально рисуя пером какие-то завитушки.

Молчал и де Сент-Эньян. Король поднял голову и отбросил перо.

-Ну, что ты молчишь? — спросил Людовик.

-Вы рассердились, государь? — спросил де Сент-Эньян почтительно и спохватился, — О, простите, что я посмел обратиться к вам с вопросом.

-Оставь это. О чем ты думаешь?

-Человеку благородного происхождения трудно во времени, когда самый долг обязывает его выйти из пределов почтения, каким он обязан своему государю. Я знаю, что преступил эти пределы.

-Вот как! Он знает! — буркнул король.

-Но знаю также, — продолжал де Сент-Эньян, — Что я говорю и действую, как подобает верному слуге короля, а все, кто ведет себя иначе — недобросовестные льстецы, которые, угождая, поступаются совестью своей и долгом.

-Смотри-ка. Как ты заговорил! С чего бы это! Речи, достойные господина де Ла Фера!

-Мне молчать?

-Говори.

-Ваше величество приказали мне высказаться напрямик — я повиновался. Прикажете мне молчать — я покорюсь без возражений.

-Ты сказал очень грустные вещи. Ты дал понять, что я не могу рассчитывать на абсолютную верность моих лучших дворян. Я был идеалистом, надеясь на то, что в этом мире есть что-то АБСОЛЮТНОЕ.

-Абсолютное есть, мой король, — сказал де Сент-Эньян.

-Что же?

-Любовь, которую к Вашему Величеству испытывает мадемуазель де Лавальер — чувство как раз такого рода. Вы в это-то верите, государь?

-Да, — улыбнулся Людовик, — В это я верю. И еще я хочу верть в вою дружбу, граф.

-Если бы моя дружба не была такой, я не осмелился бы сейчас возражать вам, сир.

-Спасибо, друг мой, — сказал король, — Ты напомнил мне об одном сюрпризе, который я задумал устроить Луизе.

Сент-Эньян перевел дух. Выполнять новое поручение короля к Лавальер — более приятное занятие, чем копаться в отчетах полицейских и предотвращать заговоры. Его поэзия была очень далека от криминальных сводок и вооруженных мятежей.

-Сегодня я случайно заметил на столике Луизы недописанное письмо и конверт. Письмо начиналось так: " Мой дорогой, любимый, обожаемый..."

-Она писала вам, конечно? — улыбнулся фаворит.

-Слушай, — весело продолжал король, — Я прочел на конверте адрес: "Блуа".

-Блуа? — воскликнул де Сент-Эньян, — Вы уверены?

-Да-да, уверен, — продолжал Людовик, смеясь.

-И вы... смеетесь?

-Смеюсь, потому что я, болван, опять устроил бедняжке сцену ревности.

-Неужели она писала Бражелону?

-Это-то я и подумал в первый момент. И ревность заставила меня потерять самообладание.

-Но ведь Бражелон уже уехал из Блуа.

-Я забыл об этом. Совершенно забыл! Так вот, письмо, начинающееся с такого нежного обращения, было адресовано ЖАНУ-ФРАНСУА, МАРКИЗУ ДЕ ЛАВАЛЬЕРУ. Луиза сразу показала мне конверт.

-У мадемуазель де Лавальер есть брат? Что-то не припоминаю.

-Понимаешь, в чем заключается мой сюрприз? Мы вызовем этого юношу к моему Двору. Дадим какую-нибудь должность, и, хотя Луиза отказывается от всех моих милостей, убедим ее, что молодому маркизу не место в провинции. И тебя, Сент-Эньян, я прошу заняться этим. Но — тайно! Вся прелесть сюрприза в тайне.

-Вот это поручение! — сказал де Сент-Эньян радостно, — Я сейчас же займусь письмом к маркизу де Лавальеру. Его Жан-Франсуа зовут? Кажется, маркиз совсем молодой человек.

-Да, лет девятнадцать-двадцать, не больше, — сказал Людовик, — Напишешь письмо — и сразу мне на подпись. Я подписываю — и отправляем курьера.

-Отлично! — сказал де Сент-Эньян.

-Хоть какой-то просвет в этом мраке, — заметил король, просматривая криминальные сводки. Одна бумага привлекла особое внимание Людовика.

-Ого! — воскликнул Людовик, — Ну-ка, взгляни сюда!

Фаворит пробежал бумагу глазами.

-Дело об убийстве. Что тут интересного? Какая-то заурядная пьяная драка.

-Интересно то, что полиция, обыскивая соседние дома, натолкнулась на господина де Ла Фера в обществе девицы легкого поведения!

-Что же тут криминального? — усмехнулся де Сент-Эньян, — Проводить время в обществе подобных особ — право любого мужчины.

Король-Солнце был далеко не таким пуританином, как его отец. Людовик Тринадцатый, и к таким вещам относился снисходительно. До тех времен, когда состарившийся Людовик впал в благочестие, женившись на маркизе де Ментенон, было еще очень далеко. Но Атос, упрекавший его в безнравственности, сам, оказывается, погряз в разврате!

-Лицемер! — сказал король, — Никогда бы не подумал! Посмотреть на графа — ходячая добродетель! Ну, что ты рот разинул? Опять скажешь, что тут что-то не так, и это — очередная трагическая ошибка?

-Вовсе нет, сир, — сказал де Сент-Эньян, смеясь, — Если... куртизанка молода и хороша собой, то я вполне понимаю господина де Ла Фера.

-А я не понимаю, — сдвинул брови Людовик, — Сын на войне, под пулями, а граф в постели с потаскухой.

-Потаскуха, сир, иногда помогает отвлечься от тревог и проблем.

Да нам-то что до этого?

-Держи, — король вручил де Сент-Эньяну словарь арго, —

Сочини-ка, мой поэт, про приключение господина де Ла Фера балладу а-ля Вийон. Я имею в виду "цветные" баллады.

-Этим мы только сделаем графу рекламу, — рассмеялся фаворит.

-Этим мы скомпрометируем блюстителя нравственности! Вот! В чужом глазу соринку разглядел, а сам!

-Я не умею писать баллады на арго.

-Выбор жанра предоставляю тебе. Можешь сочинить песенку, можешь преувеличить... Побольше абсурда, цинизма. Чтобы было смешно!

-Не понимаю, что я должен преувеличить? — продолжал смеяться де Сент-Эньян, — Довести количество любовных поединков между графом и девицей до абсурдного, фантастического числа?

-Как хочешь, на твое усмотрение. А потом покажешь мне. И, когда я приму твое произведение, пусть отпечатают и раздают на Новом Мосту. Анонимно, разумеется.

-Вы разрешите, сир, употреблять ненормативную лексику?

-Я разрешаю все. Считай, что цензуры нет. Никаких запретов.

Де Сент-Эньян подумал-подумал и опять захохотал.

-Вижу, тебя уже посетила Муза, — заметил, смеясь, король.

-Но на этот раз не с Олимпа! На этот раз моя Муза — гулящая девка из кабака.

-В соответствии с сюжетом, — сказал король, — Иди, работай!

Де Сент-Эньян сначала выполнил поручение, которое казалось ему более легким — письмом, которое должно было вызвать ко Двору Жана-Франсуа де Лавальера. Когда гонец, получив королевский пакет,

отправился в Блуа, фаворит устроился в своих апартаментах, выложив на стол книги Вийона, Рабле, Брантома, Таллемана де Рео, эпиграммы Катулла, принялся выполнять королевский заказ, то и дело фыркая и подглядывая в словарь арготизмов. Иногда он задумчиво грыз перо, и под его росчерками возникали рисунки, которые господин де Сент-Эньян не осмелился бы показать ни даме, ни духовнику. Вскоре заказ короля был выполнен.

Глава 23. Одно из приключений Луизы де Лавальер.

Пока граф де Ла Фер договаривался с Годо, Шевретта решила подробно расспросить Оливена обо всех событиях, что произошли за время ее отсутствия. Когда она вернулась из-за границы, Оливен сообщил ей минимальную информацию, наотрез отказавшись сообщать подробности. Она сначала не настаивала. Но, размышляя о любовной драме сына, Шевретта приняла решение — восстановить, возможно более подробно все детали. И Оливен, доверенное лицо Рауля, мог ей эти необходимые сведения предоставить. Но удастся ли ей развязать язык молодому бретонцу? А сделать это необходимо было как можно скорее, пока Атос и его "корсары" отсутствуют, ибо возможно, не все должен знать даже граф де Ла Фер. Решив это, боевая подруга Атоса позвонила в колокольчик. Оливен явился на зов.

-Что вам угодно, госпожа? — почтительно спросил молодой человек.

-Мне угодно поговорить с тобой, милый Оливен, — ласково сказала Шевретта, — Присаживайся, дружок.

-Я не смею, — промолвил Оливен, продолжая стоять.

Она потянула его за рукав.

-Садись, тебе говорят! — настойчиво сказала она, — Садись! Разговор будет долгий.

Оливен со вздохом покорился.

-Оливен, — начала Шевретта, — Ты догадываешься, о чем я хочу спросить тебя?

Оливен опустил глаза.

-Догадываюсь, госпожа, — тихо сказал Оливен, — Но ведь я уже сказал вам, все, что мог.

-Посмотри на меня! — потребовала графиня.

Оливен поднял глаза на нее.

-Ты сказал все, что МОГ, — выразительно произнесла Шевретта, — А теперь ты скажешь все, что знаешь. Даже если ты, мой мальчик, считаешь, что не можешь говорить. И не вздумай говорить мне, что ты ничего не знаешь!

Она пристально смотрела на Оливена. У бедного малого язык не повернулся сказать "я ничего не знаю", — он понимал, что графиню обмануть невозможно, она читала по его глазам.

-Спрашивайте, госпожа, — сказал Оливен, — Если смогу, я отвечу на ваши вопросы.

-Никаких "если", — заявила Шевретта.

Оливен опять вздохнул.

-Когда Рауль вернулся из Лондона, ты его видел сразу по возвращении?

-Нет, госпожа. Он пришел дому уже после того, как все узнал.

-Так, — промолвила графиня, — А ты, конечно, уже знал о Лавальер и короле?

-Я знал давно, госпожа, — печально сказал Оливен, — Все это происходило, можно сказать, на моих глазах. Я сто раз хотел написать моему господину, начинал — и рвал письма. И не с кем было посоветоваться: господин де Гиш ранен... Д'Артаньян — его я, честно говоря, побаивался... Я все вспоминал его угрозу насчет языка... И момент был подходящий! Хотел поговорить с мадемуазель,... но она не приняла меня или не могла принять — я так и не понял... Когда мой господин спрыгнул с лошади, и я открыл дверь... Знаете, мы сразу поняли друг друга... "Ты уже знаешь, Оливен?" — спросил он.

-Что же ты ответил?

Оливен закашлялся.

-Оливен, прекрати притворяться... ты что-то скрываешь? Да говори же!

-Это... секрет, госпожа... — прошептал Оливен.

-От меня?! — возмущенно воскликнула Шевретта, — Ты соображаешь, что говоришь, мальчишка?!

-Мадам, теперь уже ничего нельзя поправить... Мой господин и мадемуазель де Лавальер уже никогда не будут вместе... Ему вы не поможете, а ее можете погубить.

-Говори все! — настойчиво сказала графиня.

-Поклянитесь, что не обратите то, что я расскажу, против мадемуазель де Лавальер!

-Да ты обнаглел, парень! — всплеснула руками графиня, — Виконт тебя вконец избаловал!

-Госпожа, — почтительно сказал Оливен, — Я знаю, что ни покойный король Франции, ни свирепый кардинал Ришелье, ни ныне царствующий король, ни принцы крови, ни министры, ни политики не смели сказать таких слов вам. Не смели потребовать клятвы от вас, но я, простой бедняк, слуга вашего сына, прошу вас дать слово, что вы не употребите мой рассказ во зло. Против мадемуазель де Лавальер и не станете мстить ей.

-Мстить?! Этой девчонке? Смеешься ты, что ли? С чего ты взял, что я буду мстить (тут она презрительно фыркнула) ... Лавальер!

-Потому что ваш сын...

-Что мой сын? Говори же! Ты сочувствуешь этой сопливой девчонке?

-Ваш сын обожает эту "сопливую девчонку", и поэтому она для меня священна.

-Обожал! — презрительно воскликнула боевая подруга Атоса, — Мой сын не из тех, кто продолжает любить падших женщин!

-Вот видите, — вздохнул Оливен, — А еще требуете откровенности от меня. Госпожа! Я сказал, что Луиза де Лавальер для меня священна, но вы... вы для меня священны вдвойне.

Шевретта улыбнулась.

-Тем более ты должен мне все сказать.

-Вы погубите ее!

-Как пылко ты ее защищаешь!

-Из-за моего господина, мадам. Но, хотя я ее сейчас защищаю, если, не дай Бог, с моим господином что-нибудь случится, я убью эту девчонку! Возьму и задушу, как Отелло Дездемону! А потом и сам заколюсь, потому что после такого... король...Лучше самому, чем болтаться на виселице!

-Безумец, — покачала графиня, — А я уверена, что тебе не понадобится убивать Лавальер.

-Дай Бог! — воскликнул Оливен, — Я же не злодей, мадам!

-Ты славный юноша, Оливен. Но почему ты решил, что я буду сводить счеты с этой... девушкой...

-Вы... подруга королевы. Вы все расскажете ее величеству, а Анна Австрийская все передаст королю... И это будет иметь печальные последствия и для моего господина и для мадемуазель... Если королю все станет известно...

-Что "все"? — удивилась графиня, — До тех пор, как ты встретил Рауля, еще что-то произошло, что как-то скомпрометировало Лавальер?

Оливен отвел глаза.

-Понимаю, — сказала графиня, — Она написала Раулю.

Оливен усмехнулся.

-Вы хотели знать все? Так узнайте же! Она сама пришла к нему!

-ЛАВАЛЬЕР — К РАУЛЮ ДОМОЙ? — переспросила графиня, не веря своим ушам.

-Да... — тихо сказал Оливен.

-Это серьезно, — пробормотала графиня.

-Да, — опять сказал Оливен.

-Она пришла раньше?

-Она пришла и спросила, дома ли господин виконт. А я сказал, что...

-Подожди, не тараторь, — остановила его графиня, — Меня интересуют подробности. Как она сказала: "дома ли господин виконт" или "дома ли Рауль"?

-Она сказала "господин виконт", мадам, — ответил Оливен, — И пролепетала чуть не плача.

-А ты?

-Я? Я вел себя как дурак... Я подумал, раз она пришла к нему... госпожа... вы понимаете? Если молодая девушка, одна, приходит в квартиру к неженатому молодому человеку... понимаете, какой это отчаянный шаг с ее стороны? А я же знаю, что Луизу воспитывали в строгости... и она очень дорожила своей репутацией... Вот я и подумал, что, если она настолько забылась, если она так рискует, так пренебрегает приличиями — она любит господина Рауля! Быть может, бедняжка стала жертвой королевских интриг? Быть может, она хотела в монастыре Шайо укрыться от домогательств Людовика, пока господин виконт вернется из Англии, из этой почетной... гм... "заграничной командировки"? Словом, я все истолковал в пользу господина Рауля. И я приветствовал мадемуазель. Я пролепетал ей восторженное приветствие... что-то вроде: "Значит, вы любите моего господина?"

-А она? — спросила озадаченная Шевретта.Такого она не ожидала от тихони Лавальер. Графиня даже подумала — чем черт не шутит, может, малютка и вправду любит Рауля? Она представила себя на месте Луизы. Она, Шевретта, была способна на такой отчаянный поступок. Но — только ради любимого!

-Она вздохнула, — продолжал Оливен, — И попросила провести ее в комнату господина виконта и не докладывать о ее присутствии.

-В какую комнату? — насмешливо уточнила Шевретта, — Здесь не одна комната!

-Не в спальню, конечно, — в тон ей сказал Оливен, — Сюда, в гостиную. Она спросила, скоро ли будет виконт. Я сказал, что не знаю.

Тогда мадемуазель вздохнула и проговорила: "Впрочем, это не важно. Я должна его дождаться, когда бы он ни пришел". И снова повторила свою просьбу не докладывать. Тогда я ляпнул ужасную глупость: "Вы хотите устроить ему сюрприз?" А она вздрогнула и пролепетала: "Нам надо поговорить".

-Сюрприз! — фыркнула Шевретта, — Сюрприз она ему уже устроила, паршивка! Но... продолжай. Что было дальше?

-Господин виконт явился через четверть часа после мадемуазель. С этого я и начал, госпожа. Я, как и обещал, не сказал ему, что мадемуазель де Лавальер ждет его в гостиной.

-Еще один честный дурак, — заметила Шевретта, — Мог бы сказать: "У нас гости" или сделать такую мину...

-Не мог — я обещал! — завил бретонец.

Графиня в волнении прошлась по комнате. Поступок Луизы ее озадачил. Пигалица, плакса, сопливая девчонка, которую блистательная графиня де Ла Фер считала полным ничтожеством, поставила в тупик "сверхинтриганку". Это выходило за пределы ее понимания. Как ни старалась умница Шевретта представить себя на месте Луизы, она сама не могла оказаться в такой ситуации. Рискнуть своей репутацией она могла только ради страстной любви. С Лавальер совсем не тот случай. Графиня вызвала воспоминания своей юности. А Шале? — напомнила себе Шевретта, — А Арамис? — и сразу же возразила — она-то не давала никаких клятв верности ни тому, ни другому. Но она тогда была замужем за де Шеврезом и считала себя вправе принимать или отвергать ухаживания поклонников. И все это было в другой жизни. До Атоса. Шевретта покачала головой. "Сопливая девчонка", "маленькая дрянь" Лавальер воскресила в ее памяти воспоминание о мучительной смерти молодого маркиза де Шале. Она гнала от себя это печальное воспоминание, но иногда Анри де Шале приходил в ее сны, и ей приходилось напрягать всю свою волю, чтобы отогнать это трагическое воспоминание. А Шале было столько же лет, сколько сейчас Раулю.

-Небо, — прошептала Шевретта, — Господи, ты же не допустишь, чтобы пострадали невинные! За мои грехи я сама отвечу. Мой ребенок тут не при чем!

-Зачем Лавальер явилась к Раулю? — в упор спросила графиня, — Что ты сам думаешь об этом визите?

-Я думаю, что она пришла, чтобы успокоить его, утешить... Из милосердия, что ли...— задумчиво сказал Оливен.

-У мадемуазель де Лавальер оригинальное понятие о милосердии! — сказала графиня, — Но, прости, дорогой... Я дала волю своим мыслям, и мы отвлеклись,... Как Рауль отнесся к "сюрпризу", который ему приготовила эта... особа.

-Когда он вошел и увидел ее?

-Да! Вот недогадливый!

-Госпожа... Он заорал...

-ЗАОРАЛ??? — удивленно переспросила графиня,

Оливен перекрестился.

-Ей-Богу, — сказал он.

Теперь Шевретту шокировал ее собственный сынок. Рауль, такой спокойный, сдержанный, хладнокровный — и вдруг ЗАОРАЛ!

-На нее заорал? — все еще не понимала боевая подруга Атоса.

-Нет, госпожа, что вы, не на нее, конечно... Как вы могли подумать... Он просто заорал...Ну, вообще заорал. "Луиза!!!" — когда увидел ее.

-Бедное дитя, — прошептала графиня, — Довела, паршивка!

-Не плачьте, пожалуйста, — сказал Оливен, — Это уже в прошлом.

"Когда ожидаешь удара, внутренне собираешься и можешь его перенести. Но неожиданный удар может вызвать крик отчаяния у самого мужественного человека. Мы умеем уже держать удары. А ты научился?" Эта волна боли из прошлого докатилась до сердца Шевретты, и она смахнула с глаз непрошенные слезы.

-Дальше, — тихо попросила она.

-Я не знаю, что было дальше, — грустно сказал Оливен. — Они остались одни в гостиной и стали разговаривать. Ах да! Господин Рауль велел мне никого не принимать.

-Догадался, слава Богу, — пробормотала графиня, — Чему-то я все-таки научила его. О чем они говорили?

-Я не присутствовал при их беседе, — сказал Оливен, широко раскрыв глаза.

-Не прикидывайся дурачком, милый Оливен. Ты не присутствовал, разумеется, но ты мог...

-Понимаю, — продолжил Оливен паузу, которую графиня сделала умышленно, — Понимаю, что вы хотите сказать... я мог подслушать?

-А разве ты не... — и опять лукавая графиня сделала паузу, провоцируя собеседника на признание. Она обожала делать паузы, и этим кого только не ставила в тупик — от Ришелье до Бекингема. Она и Раулю в свое время советовала применять при случае "паузу". Рауль так же хорошо усвоил ее уроки в области психологии, как в случае политической или любовной интриги, и успешно пользовался "паузой". Но в разговоре с Луизой, который остался неизвестен графине, Рауль применял классическую паузу, хотя бедный влюбленный и не думал об этом — пауза получалась неосознанно, все мамины уроки у него вылетели из головы.

-Я не подслушивал разговор господ, — сказал Оливен, — У нас это запрещено.

"Черт побери! — мысленно выругалась графиня де Ла Фер, — Воспитание моего милого Атоса! Они у него все такие. Слуги ведут себя как принцы крови. Постараемся же, чтобы "сэр Оливен" сообщил мне как можно больше. Ах, Рауль, мой бедный Рауль! Неужели он действительно так любит эту куклу, что все воспитание, вся выдержка, все, что вдалбливали ему с пеленок, слетело с него, и

он позволил себе так забыться в ее присутствии. И все-таки Оливен сказал правду — у них так не принято..."

-Я не хотел вас расстраивать, — сказал Оливен, — Госпожа, вы знаете, как мы все вам преданы... Мы готовы за вас жизнь отдать! И вот — я довел вас до слез! Да граф убьет меня на месте, если узнает!

-Полно, Оливен, — овладев собой, сказала графиня и улыбнулась бретонцу. Обожание верных слуг господина де Ла Фера уже давно не было для нее секретом.

-Это все для нас всех уже прошлое. И двух недель не прошло, как я провожала Рауля. Это настоящее. Но, чтобы понять настоящее, чтобы завоевать будущее, которое, надеюсь, будет счастливым — необходимо знать прошлое, разобраться в нем. Ты согласен, Оливен?

-Да, госпожа. Что вы еще хотите узнать?

-Как долго она пробыла у него и чем закончилось их свидание?

-Минут двадцать или полчаса. Как я уже сказал, я не слышал ни слова из их разговора. Я сидел в передней, чтобы отвечать на звонки и выпроваживать посетителей.

-А посетители были? — насторожилась графиня, сразу подумав об агентах Людовика — сказалась юность под властью Ришелье.

-Да, госпожа. Прибежал один молодой человек.

-Из числа друзей Рауля?

-Не такой близки друг как граф де Гиш, но все же добрый знакомый. Хотя... таких "добрых знакомых" у нашего господина было пол-Парижа.

-Его имя?

-Имени не знаю. Знаю прозвище: Гугенот.

-Кто он такой?

-Мушкетер Д'Артаньяна. Как ни настаивал господин Гугенот, я упорно отвечал, что виконта нет дома.

-А он очень настаивал?

-Да, госпожа.

-Ты догадался спросить, что передать Раулю?

-Да.

-А что ответил мушкетер?

-Он должен побеседовать лично с виконтом. Гугенот готов был ждать, но я боялся его впустить. Мне надо было спровадить его любой ценой. Не будет же мадемуазель де Лавальер сидеть в квартире виконта до вечера? А если он пойдет ее провожать? ... Я еще надеялся, что они сговорятся.

-Все ясно. И что же?

-Мне удалось убедить Гугенота, что ждать виконта бесполезно, и он шепнул несколько слов, от которых я остолбенел от ужаса.

-Что он сказал?

-"Графу де Ла Феру угрожает опасность!" — вот что шепнул мне мушкетер по прозвищу Гугенот из Роты господина Д'Артаньяна. И убежал.

-Теперь более-менее ясно, — промолвила графиня, вспомнив рассказ Атоса об этих же событиях, — Как закончилось свидание Рауля с Лавальер?

-Плохо закончилось, — печально произнес Оливен, — Плохо, госпожа. Хуже быть не может. Они расстались, и, как сказал виконт, навсегда. Она упала в обморок. Когда господин виконт позвал меня, я...

-... остолбенел от ужаса, — договорила графиня, — На этот раз от чего?

-Да вы представьте, госпожа! Луиза де Лавальер лежит у ног господина виконта на ковре, без чувств, как мертвая. У него на лице ни кровиночки, и вид у него такой, словно он вот-вот сам в обморок грохнется... Я грешным делом подумал, что он убил ее — из ревности к королю.

"Боже мой, — прошептал я, — Неужели вы ее убили, мой несчастный господин!" Но ни кинжала, ни крови не было... "Неужели он задушил ее?" — так я сдуру подумал.

-Как Отелло Дездемону, — пробормотала Шевретта.

-"Она в обмороке, — сказал господин Рауль, — ты прав только в том, что я очень несчастный. Я не могу даже ударить женщину, не то, что убить".

-Надо привести ее в чувство, — сказал я, — Положите ее на диван. Что вы сказали ей такое ужасное, что она потеряла сознание?

-Ничего особенного, Оливен. Для нее — ничего особенного... А для меня — смертный приговор.

Тут ресницы мадемуазель слабо задрожали.

-А если она умрет?

-Она очнется, — сказал виконт, стараясь казаться равнодушным, — Она вот-вот придет в себя... — И, уже вполне овладев собой, сказал уже без всякого отчаяния, своим обычным, я сказал бы, "дворянским" голосом — возможно, он думал, что Луиза уже очнулась:

-Оливен, отнесите молодую даму в портшез, который ожидает ее внизу.

-Даму? — переспросила Шевретта, — Не молодую девушку, не мадемуазель — даму?

-Да, именно так — даму. Я точно помню, — подтвердил Оливен.

-Я взял Лавальер на руки. Она была очень легкая, как ребенок! Но в себя еще не пришла. Я еще не решался унести ее из нашего дома. Но, видя, что господин виконт застыл как изваяние, я сделал шаг, держа Луизу де Лавальер на руках. И тут, госпожа, на меня как что-то нашло. Господин Рауль не сказал ни слова, но мне показалось, что он мне приказывает: "Постой! Обернись!" Я обернулся. Губы господина виконта были плотно сжаты, вот только...

-Что "вот только"?

-Вот только глаза его были полны слез, — проговорил Оливен, — Ах, госпожа, я и сам готов заплакать, вспоминая все это...

-Мы не будем плакать, — сказала графиня, — Ни за что не будем! Это прошлое! Говори все — ради будущего!

-"Вы что-то сказали?" — спросил я виконта. Он сделал движение... к ней. Я понял, что он хочет поцеловать ее. Я понял, что он ее любит, несмотря ни на что. И, желая доставить моему хозяину последнюю радость, я шагнул к нему с Луизой — а она так и не пришла в себя. Ему оставалось только наклониться. Но господин Рауль не наклонил голову к любимой девушке. Он, наоборот, поднял голову и сказал скорее себе самому, чем мне... а, быть может, Луизе: "Это не мое достояние..." И все-таки скосил глаза на девушку. Я не смел ему советовать, но показал взглядом, поверьте, госпожа, мы прекрасно понимали друг друга с господином виконтом. Не один пуд соли вместе съели, как говорится,... Но мой господин печально и медленно покачал головой и произнес громко и отчетливо: "Я не король Франции, чтобы красть!"

-"Дворянским" голосом? — уточнила Шевретта.

-Более чем! — воскликнул Оливен, — И слезы на его глазах высохли, когда он говорил эти слова.

-Так... — задумчиво сказала графиня, — И все?

-Все, — сказал Оливен, — Я нашел портшез, заплатил за то, чтобы мадемуазель доставили по адресу и привел ее в чувство, дав ей нюхательную соль. Она открыла глаза. "Где я?" — спросила мадемуазель.

-Весьма оригинально! — усмехнулась Шевретта.

-Полагаю, вы шутить изволите? Так обычно все говорят, и в жизни, и в литературе.

Но по насмешливому выражению лица Шевретты понял ироничный характер комментария и смутился.

-Продолжай, — добродушно сказала Шевретта.

-Вы в портшезе, мадемуазель, — сказал я Луизе, — Вам лучше?

Она кивнула.

-Сейчас вас доставят домой, — продолжал я, — По распоряжению моего господина.

Тут она вспомнила, видимо, что-то из их беседы и вскрикнула:

-А где он?!

-У себя, конечно.

-Как я здесь оказалась? — спросила мадемуазель де Лавальер.

-Я вас принес сюда, мадемуазель. И привел в чувство. Вас еще что-то интересует?

Она стала рыться в кармане своей накидки.

-Что вы ищете, мадемуазель? — спросил я, — Если вы желаете заплатить носильщикам портшеза, не извольте беспокоиться. За все заплачено. И адрес я им сказал — нам ли не знать, где вы живете.

-Спасибо! — прошептала мадемуазель де Лавальер.

-С вами все в порядке, мадемуазель? — спросил я, что вы, госпожа, тоже сочтете банальностью.

Лавальер кивнула.

-До свиданья, Оливен, — сказала она, — Я надеюсь, мы еще увидимся с твоим господином. И с тобой... в лучшие времена,... Когда пройдет эта черная полоса нашей жизни,... И мы останемся друзьями.

Я покачал головой.

-ПРОЩАЙТЕ, мадемуазель, — сказал я.

-Нет-нет! НЕ ПРОЩАЙСЯ! — вздрогнула Луиза.

-ПОЩАЙТЕ, — повторил я. Она сделалась еще бледнее и, когда я уже велел носильщикам поднять портшез, удержала меня.

-Постой, Оливен!!! — закричала она так же отчаянно, как и полчаса назад господин Рауль выкрикнул ее имя, — Вели отойти этим людям.

-Ребята, в сторону, — сказал я парням, пообещав оплатить им вынужденный простой. Те повиновались. Я не совсем учтиво, даже грубовато спросил:

-Что вам еще надо от него?

-С ним не все в порядке! — сказала Лавальер, — Я останусь.

-Вы мало его мучили? — спросил я.

-Я не думала, Оливен... я не хотела ему причинить боль, клянусь...

-Я вас не пущу к нему! — сказал я Луизе.

-Оливен, — проговорила Луиза, — Я должна вернуться к Раулю... Я должна успокоить его, утешить... Мы не поняли друг друга,... Я поступлю так, как хочет Рауль... Я выйду за него замуж!

Шевретта разинула рот совсем не по-аристократически.

-Боже... — прошептала она, — Они обвенчались?!

-Да нет же! — воскликнул Оливен, — Я сказал ей: "Мадемаузель,

возвращайтесь к своему королю! Мой господин не из тех, кто подбирает объедки за королем!"

Графиня покачала головой:

-И как перенесла она эту дерзость?

-Она ударила меня. По лицу, — признался Оливен.

-Лавальер? Тебя? На нее это не похоже.

-Неужели я стал бы придумывать такие вещи?

-Лавальер не была в то время любовницей короля, — убежденно сказала графиня, — Это все домыслы, наговоры.

Оливен посмотрел на нее с сомнением.

-Я не должен был так разговаривать с ней? — спросил он, — Вы считаете, госпожа, что я поступил неправильно? Я должен был позволить ей вернуться к господину Раулю?

Графиня молчала.

-Поверьте, госпожа, я очень хотел счастья моему господину! Пока они там разговаривали, я молился! От всей души!

-Ты это уже говорил...

-Но потом, когда я увидел их вместе, я понял, что, как бы сильна ни была боль, он никогда не простит ей измену. Она лежала у его ног, потерявшая сознание, почти мертвая, а он даже не дотронулся до нее — такое отвращение внушала ему бывшая невеста. Ну, подумайте, госпожа, когда любимая девушка падает в обморок, а обожающий ее молодой человек стоит как истукан... Нет, она не простит его... По тому, каким голосом он сказал: "Я не король Франции...", да нос задрал... я понял, что у них все кончено...

-Это верно. Но грубить ей не следовало... И все же ты правильно поступил, что не разрешил ей вернуться. Вижу, тебя одолевают сомнения...

-Да, госпожа. Я думаю, думаю, и порой горько раскаиваюсь, что прогнал ее. Ведь все могло быть по-другому... Может быть, она разжалобила бы господина виконта, вымолила бы прощение, они бы помирились... и он был бы счастлив с ней...

-А потом? — спросила Шевретта, — Оливен, знаешь ли ты, что такое дилемма?

-Да, госпожа. Ситуация, когда любой выбор нехорош. Но о какой дилемме вы изволите говорить?

-Вот какой — мальтийский рыцарь, проводящий жизнь в боях с мусульманами или — муж Лавальер в бегах, которого преследует ненависть его величества Людовика!

-Значит, выхода нет? — печально спросил Оливен, — Но сейчас,

госпожа, когда наш господин уехал на войну, такую далекую и такую опасную, я думаю, что лучше бы он тогда женился на Лавальер. Это все же лучшее из двух зол.

-Людовик не примирился бы с тем, что у него из-под носа увели фаворитку. Он начал бы преследовать их.

-Разве вы не могли бы, при вашем влиянии на Анну Австрийскую защитить сына от репрессий короля?!

-Короли таких вещей не прощают. Уж на что король Генрих Четвертый был популярен и любим, и то, если вспомнить историю — как он преследовал своими домогательствами молодую Шарлотту де Монморанси, будущую мать великого Конде! Супругам пришлось бежать за границу. Но Генрих пытался их и там достать... А ведь король был тогда далеко не юноша.

-Это так, госпожа, это так! Но, если бы я был уверен в том, что Луиза де Лавальер невинна как ангел, что она достойна моего господина, я сам бы привел ее к нему. Но я был уверен в обратном! А вы наполнили мою душу сомнениями и колебаниями.

-Перестань! Жить, скрываясь, постоянно в страхе — разве это жизнь! А Людовик, конечно, не дал бы им покоя. И я не хочу, чтобы мой будущий внук повторил судьбу сына в раннем детстве.

-Вы хотите сказать, что, если бы они поженились, и родился малыш, то и тогда продолжались бы преследования и погони?

-А чем Людовик лучше Ришелье, Оливен? Полагаю, в чем-то жестче. Ришелье все же не ЦАРСТВОВАЛ! Он правил, но трон занимал Людовик Тринадцатый! Нынешний король сосредоточил в своих руках всю власть... Да что гадать, Оливен, как могло бы быть, если бы... Говорят, все, что делается — к лучшему. Из двух зол этой дилеммы ни одно не подойдет. Не кори себя. Отбросим эти варианты — они оба нехороши. Третий вариант будет идеальным.

-Идеальный вариант — это что? — шепотом спросил Оливен.

-Финал твоей песни "И после всех потерь — счастливая любовь".

Глава 24. Графиня продолжает расспрашивать.

-Это все? — спросила графиня.

-О Лавальер — все. Больше я ничего не знаю.

-А о ком не все?

-Конечно, о господине виконте.

-Он еще что-то натворил?

-А вы ничего не знаете?

-Знаю, мой дорогой Оливен, но немного. А я хочу знать все, со всеми подробностями!

-Мадам, — грустно сказал Оливен, — Где же вы раньше были! Раньше вы не так интересовались, чем живет ваш сын, что творится у него на душе!

-Я была спокойна за него. Я была уверена в нем. Я не ожидала от него таких поступков!

-Я тоже, госпожа. И никто не ожидал. Ни Д'Артаньян, ни граф де Ла Фер, ни де Гиш и принцесса, ни Лавальер и король, и, наверно, он сам от себя не ожидал. Впрочем, господин Рауль сказал о себе, что он человек непредсказуемый.

-Это уж точно, — кивнула графиня.

-И теперь, госпожа, я не знаю, что он еще сотворит. От виконта можно все ожидать!

-Вот я и хочу знать все,... чтобы предотвратить новые безумства.

-Безумства вы предотвратите, быть может, но вы не предотвратите подвиги! Ибо мой господин настроен всерьез...

-Громкие слова, но справедливые, — улыбнулась графиня, — Сейчас займись своими делами. Мне надо побыть одной и поразмыслить хорошенько.

-Я вам не нужен, госпожа?

-Нет, Оливен. Отдыхай. Я позвоню, если понадобишься.

Оливен поклонился и вышел.

Графиня в задумчивости прошлась по комнате, подошла к окну, постояла у окна минуту-другую, рассеянно глядя на улицу, вернулась на диван и устроилась там, среди вышитых подушек, поглаживая прильнувшего к ней Кира Великого. Настало время обдумать ситуацию. Подобно тому, как художник-реставратор по сохранившемуся фрагменту восстанавливает всю картину, графиня по сведениям, добытым у Оливена, пробовала восстановить сцену, которая разыгралась между Раулем и Луизой. Она знала, как началось свидание, и чем оно закончилось. Началось с отчаянного выкрика Рауля и закончилось обмороком Луизы. ЧТО он мог сказать ей такое, что она потеряла сознание? И, приведенная в чувство Оливеном, даже готова была вернуться, отказаться от короля, выйти замуж за Рауля, то есть, в некотором роде, пожертвовать собой?

"Вот так жертва", — фыркнула графиня, возражая себе вопреки материнскому чувству по-женски оправдывая Луизу — в ее возрасте влюбленная девчонка может считать жертвой и катастрофой брак с кем-то еще, кроме человека, которого она обожает. Но, если Луиза была готова на это, что-то произошло... Что?! Разговор был, конечно, нелегкий. Трудный разговор. Не позавидуешь ни ему, ни ей. Но Рауль не из тех, кто пытается вернуть любимую, угрожая.... Она испугалась. Но не за себя. Ей он не причинит зла. Значит, за него. Выходит, речь шла о его жизни. О самоубийстве? Рауль не мог произнести такие слова: "Раз ты меня не любишь, я утоплюсь, застрелюсь, повешусь" Слова, которые говорят со сцены влюбленные. И герои романов, какой роман ни возьми. Открытым текстом он это не мог сказать. Но дал понять. Намекнул. Да, именно так все и было.

Рауль дал понять Лавальер, что не намерен встречаться с ней. Что его не устраивает дружба, если она не может любить его...

" Мы останемся друзьями, милый Арамис!... Анри де Шале, клянусь вам, я люблю вас как сестра!..."

Как это бесило кавалеров Шевретты в двадцатые годы!

"Только не это! Мари, лучше смерть!"

...И, видимо, Рауль намекнул на свою близкую гибель. Дуэль, война или что-то в этом роде. В метафорической форме. В романтическом стиле. С палачом, с эшафотом... И на впечатлительную малышку это подействовало. Малютка после такого потрясения падает в обморок. А Рауль, чудовище, даже не оказал ей помощь.

И вновь графиня по-женски пожалела Лавальер. Она опять представила себя на месте Луизы. "Ужасно!" — вслух сказала она. "Я лежу без сознания, а кто-нибудь из моих поклонников — хоть Шале, хоть Арамис, хоть Атос — стоит мрачнее тучи и не спешит привести меня в чувство, а обращается к своему лакею и выставляет из своего дома... УЖАСНО!!!" — повторила Шевретта.

Рауль обошелся с ней как с падшей женщиной. А ведь у этой недотроги ничего не было с Людовиком. Анна Австрийская — та считает, что и по сей день Луиза и Людовик не зашли дальше поцелуев. Она не посмела бы сказать Оливену, что готова выйти замуж за Рауля, будь она любовницей короля. И пощечина Оливену — еще одно доказательство. Довел бретонец кроткую Лавальер!

А если Луиза не простит Раулю пренебрежение и начнет науськивать на него Людовика? Она уже его простила, через пять минут, если готова была с ним обвенчаться. Но этого не случилось,

слова Богу! Возможность репрессий со стороны Людовика мы уже обсудили.

Но, даже если бы король уступил и не стал причинять вреда, репутация девушки подмочена. Брак с Лавальер вызвал бы толки, пересуды и непременно серию дуэлей, результаты которых так же непредсказуемы — исход дуэли и ее последствия, реакция Людовика.

Все правильно. Уже тогда брак между ними был невозможен. Все это так, — печально размышляла боевая подруга Атоса, но все доводы разума тщетны, когда понимаешь, что с этой наивной хромоножкой Рауль мог быть счастлив.

Очень странная история, — размышляла графиня.

Девушка, настолько жалостливая и смелая, что не боится быть скомпрометированной визитом к бывшему жениху.

Молодой человек, настолько гордый, что не хочет дотронуться, не то, что поцеловать предавшую его возлюбленную.

Слуга настолько честный, что не смеет подслушивать, хотя знает, что решается судьба его любимого господина...

Детки вели себя просто необыкновенно.

Но как найти выход?!

Скрытая угроза влюбленного безумца. Эшафот, дуэль, война — на что он намекал в этой беседе, но ясно, что речь шла о самоубийстве. Все ли она, Шевретта, сделала для того, чтобы предотвратить трагедию?

Она вспомнила беседу с сыном на палубе "Короны". Удалось ли ей достигнуть цели и внушить Раулю, какое преступление — самоубийство? Мысли у нее были более резкие, чем слова. Но, встретившись с сыном, размякла, пожалела его и смягчила тон. Но ее "Записки"! Он прочитает и поймет. Должен понять. И призадумается. Впрочем, "Записки" уже, наверно, давно прочитаны...

Невольно мысли графини вернулись к Лавальер. Возможно ли? Девчонка отказывает королю? Весь Двор ошибается. Ошибаются те, кто называет Луизу фавориткой короля... Анна Австрийская все знает о своем сыне. Анна знает правду. Анна не ошибается. Но, если девчонка не отдалась королю, с чего Раулю так отчаиваться? Он, как и все, считает свою бывшую невесту падшей женщиной. Королевской шлюхой. Что же такое она сказала Раулю на этом последнем свидании, что привело к такому взрыву отчаяния, участию в войне — и Богу одному известно, какие нас ждут сюрпризы! Вспомним семнадцатилетних девиц... Господи Боже, как же давно это было... В таком возрасте молодые девушки должны ОБОЖАТЬ кого-то. Такой любовью любила Лавальер Людовика. Она, скорее всего, это и сказала Раулю. Поставила беднягу перед фактом. Я, мол, обожаю Людовика.

А он? Двадцатипятилетний молодой человек любит не так, как семнадцатилетняя девушка. Он, видимо, сказал ей что-то резкое. Забылся. Потерял самообладание. Малютка, по доброте душевной, попыталась утешить бывшего возлюбленного.

А что в таких случаях говорят влюбленные девчонки? Луиза, скорее всего, сказала то же, что и я когда-то Шале и Арамису при расставании. В таких случаях предлагают дружбу. В таких случаях говорят о братской любви. А влюбленные мальчишки возмущаются и безумствуют, когда им вместо разделенного чувства предлагают невинную дружбу или так называемую "братскую любовь".

И Людовику этого мало. Но девочке Лавальер достаточно. "Я не хочу этого союза — подумала графиня, — Я хочу, чтобы наш мальчик женился на дочери Бофора. Но, если все останется на своих местах... Наш сумасброд вернется с войны... Бог с ним, пусть делает что хочет: пусть женится на ней, пусть дерется на дуэли, пусть прячется от короля . Только бы он вернулся. Пусть будет на то Воля Божья!"

Если судить об этих детях объективно — но как можно быть беспристрастной, думая о своем ребенке?! — какое качество преобладает в каждом из участников этой драмы?

Рауль. Гордость.

Лавальер. Сочувствие. Нет, пожалуй, другое, более сильное слово. Может быть — милосердие...

Оливен. Честность.

Король. Эгоизм.

А любовь? — спросила себя графиня. И ответила, улыбаясь своим мыслям загадочно-нежной улыбкой — А любовь — это, возможно, Анжелика де Бофор. А теперь продолжим беседу с нашим честным Оливеном.

Оливен был наготове и прибежал на зов.

-Продолжим, дружок, — сказала Шевретта.

-Вы боитесь за господина виконта, мадам? — спросил Оливен.

-Очень боюсь, — призналась боевая подруга господина де Ла Фера.

-Я тоже. Правда, он всегда был очень смелый, даже, можно сказать, отчаянный. Но, как бы я ни тревожился, ни боялся и за него и за себя — чего скрывать, все равно меня не покидало предчувствие, что все наши приключения закончатся благополучно. А сейчас другое. Вы понимаете? У меня тревожные предчувствия.

-И у меня, — вздохнула графиня, — Но ты можешь объяснить свои предчувствия, мой друг?

-В ночь на первое апреля господину виконту приснился странный сон. Очень странный. Он кричал и метался во сне, и я разбудил его. Приснился ему кошмар, и он был уверен, что это сон вещий. Я тут же достал сонник и растолковал ночной кошмар в обратную сторону. Но, похоже, господин Рауль остался при своем мнении. И, хотя я всей душой верю, что мое толкование верное, порой тоже начинаю тревожиться и сомневаться.

-Что же ему снилось?

Оливен вздохнул, встряхнулся и начал говорить... Графиня де Ла Фер слушала его не перебивая, поглаживая мягкую шерстку тихо мурлыкающего кота.

-...и тогда я разбудил его! — закончил Оливен свой рассказ.

-Вовремя разбудил, — заметила графиня.

Оливен рассказал о прогулке к Бастилии, встрече с Фрике в кабаке на Гревской площади и опять закашлялся.

-Еще что-то? — спросила Шевретта.

-О, госпожа! Я и так рассказал вам очень много.

-Но не все.

-Не все,... Но у меня... язык не поворачивается...

-Говори, — спокойно сказала графиня.

Оливен замотал головой.

-Я жду, Оливен, — ласково, но настойчиво сказала она.

-Вам... госпожа...

-Мне!

Оливен неуверенно, с купюрами и без натурализма, прибегая к самым деликатным выражениям, рассказал о приключении Рауля с малюткой Луизеттой. История эта вызвала у графини насмешливую улыбку и тихое: "Тем лучше".

-Вы очень рассердились, госпожа? — робко спросил Оливен.

-Тс! — сказала графиня, — Больной на пути к выздоровлению. Он перебесится, теперь я в этом не сомневаюсь. Хотя, конечно, сохраним это глупое приключение в строгой тайне. Не вздумай проболтаться графу де Ла Феру. Ему о таких похождениях виконта лучше не знать. Он же мечтал видеть сына идеальным дворянином, гасконец как-то поведал... А этот поступок я даже с очень большой снисходительностью вынуждена назвать... безнравственным. И все же это лучше, чем проливать слезы по Лавальер!

-Я вижу, опять огорчил вас.

-И огорчил, и удивил. Похоже, наш молодой сеньор пустился во все тяжкие. Пьянствует, развлекается с проституткой. Да... Атос пришел бы в ужас!

-А вы?

-Я смотрю на вещи более реально. Пусть перебесится.

-А если господин виконт будет продолжать "беситься"?

-Я уж не знаю, что ожидать от виконта, — устало вздохнула графиня.

-Вот-вот, — кивнул Оливен, — Я утомил вас своим рассказом, госпожа?

-Нет... Здесь другое... Просто... все слишком неожиданно.

-Тем более неожиданным было внезапное решение господина виконта стать рыцарем Мальтийского Ордена. От куртизанки — в монахи! А знаете, где он написал письмо Великому Магистру монсеньору Котонеру?

-Где же? В кабачке "Нотр-Дам"?

-О нет! Перед базиликой Сен-Дени, мы туда поехали с Гревской площади.

-А... Вот теперь я узнаю Рауля, — сказала Шевретта, — И это письмо нашло адресата?

-Еще бы не нашло! Я сам и отнес в резиденцию иоаннитов. Хотя пытался протестовать. Какое там! С виконтом не поспоришь! Он ничего не хотел слушать. Я даже упал перед ним на колени, просил, умолял... А виконт взялся за пистолет и...

-Угрожал тебе? — спросила графиня, припомнив рассказы о завтраке под пулями, ужас бедного Гримо и угрозу Атоса.

-Нет, не мне. Он сказал, помахивая пистолетом: "Это последний шанс. Если ты сей же час не отнесешь мое письмо братьям-рыцарям, я пущу себе пулю в лоб!" — "Не надо! — закричал я — Самоубийство запрещает святая католическая церковь!" — "Я знаю, — ответил господин виконт, — Но, если ты сейчас же не выполнишь мое поручение, я застрелюсь на твоих глазах! И пусть меня зароют как собаку!"

"Зароют как собаку" — графиню де Ла Фер так и передернуло. Она никак не могла привыкнуть, что в такой правильной речи ее очаровательного сына стали встречаться циничные выражения.

-Мне ничего не осталось делать, как подчиниться, — вздохнул Оливен. — Вот теперь я, пожалуй, все рассказал вам. Про то, что было дальше — об Анжелике де Бофор, Люке-художнике и Роже де Шаверни вам известно.

-Да, это я помню, — кивнула Шевретта. Она подошла к окну.

-А вот и наши заговорщики возвращаются! — улыбаясь, сказала она. Оливен побежал к двери, кот метнулся с дивана за ним. Раздался звонок.

5