Собственность государства - роман завершен

— Взвод, подъем!

Этот крик будит меня каждое утро на протяжении четырех лет, но я все никак к нему не привыкну. Точнее, проблема не в самом крике — в интонациях. Для большинства наших инструкторов мы — мясо, а конкретно для нашего ответственного, Альтинга Кэр-Фойтла — еще и низшая раса в придачу.

На самом деле, нам повезло с ответственным инструктором, но понимаю это только я. Остальные не знают, что Кэр-Фойтл на самом деле не испытывает к нам жгучего презрения, просто копирует манеру общения с курсантами у других инструкторов, не особо разбираясь в тонкостях языка короткоухих. Длинноухие не воспринимают на слух проявления негативных коннотаций и эмоций, потому что в их обществе выйти на улицу с лицом, перепачканным в дерьме — меньший позор, чем позволить своим эмоциям управлять собой или хотя бы проявить их. Как итог — длинноухие не в состоянии по интонациям отличить вежливое обращение от пренебрежительного, и Кэр-Фойтл не исключение.

Мы вскакиваем, одеваемся, заправляем койки — на все про все у нас двести секунд и ни единой сверх того — и трусцой бежим умываться.

Оглядываюсь на ребят — многие не скрывают приподнятого настроения. Четыре адских года предварительной подготовки позади, сегодня в полдень мы покидаем учебку. Сегодня мы видим наших ненавистных инструкторов в последний раз. Сегодня мы ступаем на новый путь и становимся боевым подразделением.

Увы, до сегодняшнего замечательного дня дожили не все. Нас осталось двенадцать человек из двадцати: двое нынче на рудниках, шестеро — в лучшем мире. Перед инструкторами была поставлена задача отсеять не менее тридцати процентов и они отлично справились. А то, что из "специальной учебки" лишь два пути — урановые рудники или петля — проблема только наша и ничья больше.

Но сегодня наше базовое обучение заканчивается, дальше мы будем учиться не на опыте инструкторов, а на своем печальном и чужом фатальном. Но за избавление от инструкторов это не очень высокая цена. Конечно, инструкторы — все те же офицеры, но нестроевые, а это разница принципиальная: инструктор может измываться над нами как угодно и ему за это ничего не будет. В то же время офицер, служащий на "переднем краю", прекрасно понимает, что ссориться со своими соратниками и потенциальными спасателями не с руки, так что мы смело рассчитываем на гораздо лучшее отношение.

— Ну что, Саша, сегодня помашем рукой этим уродам? — задает риторический вопрос Дэви Кравитч.

— Угу, — киваю я.

Мы умываемся и строем двигаем в филиал рая на земле — столовую.

Не будет сильным преувеличением, если сказать, что примерно половина моего отряда приперлась в спецучебку за жратвой. Служба в "специальном тактическом отряде зачистки и спасения" — это своего рода лотерейный билет, по которому может привалить фантастический выигрыш: свобода, достаток, офицерская должность, а иногда — даже богатство и дворянский ранг. Статистика такова, что прослужить в спецотряде десять лет и не стать как минимум свободным человеком и офицером невозможно в принципе, а большинство добивается этого за три-четыре года.

И совсем другой вопрос, что до десятилетней выслуги в спецотряде доживают только два человека из ста, а восемьдесят процентов личного состава погибает в течение первых двух лет.

Увы и ах — аббревиатуру СТО мы расшифровываем не как "специальный тактический отряд", а "смертников толпа обреченных". Так что те из нас, которым особенно сильно не нравится быть государственной собственностью, могут спать спокойно: нам не суждено долго оставаться рабами. Свобода или смерть — это про нас.

Ни для кого не секрет, что "эстэошники" комплектуются только выходцами с самого низа: никто в своем уме сюда не пойдет, если есть хоть какая-то альтернатива в жизни. Так что ничего странного, что некоторые пришли сюда только ради замечательной кормежки, просто чтобы хоть немного пожить по-человечески. А то, что большинству из нас не светит даже нормальная могила — ну, велика беда, на "свободе" она нам тоже не светила: либо общая могила для нищеты, либо хирургический стол в морге медуниверситета какого-нибудь.

С другой стороны — те, которые быстро продемонстрируют выдающиеся способности на деле, имеют отличные перспективы получить свободу, офицерскую должность и возможность сделать карьеру в армии, а особо отличившиеся могут рассчитывать на особо теплые места. В частности, императорская гвардия состоит из выходцев из СТО процентов на семьдесят, и у всех поголовно огромное денежное довольствие и как минимум рыцарский ранг.

В столовой нас поджидал сюрприз в виде одинокой человеческой фигуры за нашим столом. Невысокий парень примерно на год старше нас, лет семнадцати-восемнадцати. В такой же гимнастерке, как наши, и с номером нашего подразделения на груди. Обычное, ничем не примечательное лицо с парой свежих шрамов.

— Привет, — первым поздоровался он.

— И тебе не хворать. Ты кто будешь?

— Меня зовут Ян. Определили к вам. Я из шестнадцатого отряда... был.

Мы начали переглядываться.

— Мы слыхали, что "шестнадцатый" погиб в полном составе, да еще и в ерундовой вылазке, — заметил Кай.

— Это потому, что меня тоже записали поначалу в погибшие. Но фактически я просто выбирался из Пустошей шесть дней и потом еще две недельки в одном неназываемом отделе погостил. Расскажи да расскажи им, почему все погибли, а ты один такой хороший взял да выбрался...

Я уселся за стол напротив него.

— И это очень уместный вопрос.

Ян пожал плечами:

— Повезло. Порча налетела внезапно, причем в месте, где ее не должно было быть и где она не должна была нас учуять... Вылазка и правда была ерундовой поначалу, мы не должны были встретить противника, тем более в том месте, где стали на привал. Половина ребят погибла еще до того, как я осознал, что происходит. К тому моменту, как я расстрелял рожок, в живых уже не было никого, так что мне осталось только свалить.

— И как тебе это удалось?

Он щелкнул пальцами и мгновенно оказался сидящим в метре от меня, напротив Дэви.

— Охренеть! Телепортация! — присвистнул Кай.

Я покачал головой:

— Маг-телепорт в СТО среди притупленных, натасканных спасать магов — это оксюморон. Синхронная невидимость и иллюзия.

— Угадал, — признал Ян. — Тебя как зовут?

— Александер. Только я не угадал, у меня как бы есть уши. Твой голос доносился сбоку, ты изначально сидел на этом месте.

— Ты лидер отряда?

— Вроде того.

— А у тебя какой талант?

Я ухмыльнулся:

— Мой главный талант — критическое мышление и наличие запасного плана. Еще я могу учуять присутствие сквозь стену, но не более чем с нескольких метров. Мало проку с такого таланта, а больше ничего, чего нет у других.

— Хм... Ты можешь находить невидимок.

— Угу. Только обычно это бесполезный талант.

Тут начали разносить завтрак.

Я отправил в рот первую ложку макарон с пряным соусом карри и спросил:

— Ян, а ты вообще как в спецучебке оказался?

— Да так же, как и все. Продался. Дай, думаю, хоть поживу как человек... А продаваться — так продаваться. Где еще мою жизнь оценят в шесть с половиной миллионов? Ну и потом... Когда у тебя в руках оружие — ты не так остро ощущаешь, что ты раб.

Рюиджи, сидящий рядом с новичком, хмыкнул:

— Одна проблема — куда и за сколько ты ни продайся, один хрен денег не увидишь. Мог бы хотя бы в телохранители продаться, они намного чаще доживают до пенсии...

Ян вздохнул.

— Была такая мысль, но это шило на мыло. Там какое дело: разок принципала потерял — твоя арендная стоимость снижается втрое, срок службы увеличивается пропорционально, а это значит, что молодым ты на свободу уже не выйдешь. Второй раз потерял — и ты на рудниках, а то и где похуже. А специальные подразделения... тут ставки повыше, но и игра по-крупному. Выиграл так выиграл. — Он выразительно помахал в воздухе толстой отбивной, наколотой на вилку: — вот где будут так кормить? Я перед учебкой успел поработать немного там и сям — мои ботинки тут стоят как месячный заработок на свободе... Повезет — отлично, не повезет — ну, знать судьба такая, но хотя бы поживу напоследок. Тем более что годик я уже отслужил...

— Чего не скажешь об остальном твоем отряде.

Ян философски развел руками:

— Мы все прекрасно знаем, куда пошли и каковы наши перспективы, не так ли?

На выходе из столовой нам помахали на прощание остальные отряды.

— Удачи вам, парни! — крикнул Саймон, лидер девятнадцатого отряда.

Ему еще полгода в этом аду, а мы уже на пути к славе и свободе... или к смерти.

Когда мы собирали свои манатки в казарме, Кай подошел ко мне и тихо сказал:

— Саша, мне не нравится этот Ян. Я ни на что не намекаю, но у него талант профессионального дезертира. Опять же, за каким хреном ему гостить в неназываемом отделе, будь у него запись видеорегистратора?

— Я знаю. Только видеорегистраторы в зонах сопряжения часто отказывают, как и любая другая электроника.

— И это очень удобно, правда?

Я кивнул:

— Будем приглядывать за ним.

А про себя подумал, что если Ян в ближайшее время не попытается оспорить мое лидерство в подразделении на правах самого опытного бойца — все же шесть дней в Зоне провел, на голой удаче там столько не протянуть в одиночку — то мои подозрения усилятся вдвое. Если человек изначально настроен на бегство ценой своего отряда, то ему неудобно быть командиром. С командира спрос за весь пропавший отряд, а у рядового всегда есть на кого свалить вину.

* * *

Наш новый статус ценного боевого персонала мы почувствовали практически сразу: транспорт, который за нами прислал наш новый хозяин, оказался не военным грузовиком, а крупным автобусом с вензелем знатного Дома на борту.

— Хреновый признак, — сказал вполголоса Рюиджи, но мы все его хорошо расслышали. — Вместо того чтобы набираться боевого опыта где-то на Краю, нас арендовал какой-то аристократ... за бешеные деньги. Видать, сильно его приперло...

— Зато не на Краю, — заметил я. — У богатых свои причуды. Что для нас бешеные деньги — для него может оказаться сущим пустяком...

Мы выстроились на плацу, наш ответственный инструктор обменялся приветствиями с прибывшим лейтенантом, подписал какие-то бумаги и повернулся к нам.

— Теперь вы подчиняетесь напрямую лейтенанту Валленделу. Желаю удачи на новом месте, — сообщил он нам и отошел в сторону.

Лейтенант — парень лет двадцати пяти, но явно не сразу из офицерки — шагнул вперед.

— Я лейтенант Валлендел, вооруженные силы Дома Керриган. Граф Керриган отныне является вашим арендатором, а я — вашим непосредственным командиром по его приказу. Кто из вас капрал?

Повисла тишина. Лейтенант ждет ответа, мы молчим, и я вижу краем глаза, как на лице Кэр-Фойтла появляется заинтересованность происходящим.

— Повторяю вопрос: кто из вас капрал? Два шага вперед!

Мы продолжаем молчать и стоять на месте, на лице нашего бывшего инструктора появляется слабое подобие улыбки: он уже все понял, чего не скажешь о Валленделе. Длинноухие обычно соображают быстрее людей, тут ничего не попишешь.

— У вас со слухом проблема или с речью?!

— У нас нет проблем, сэр, — спокойно ответил я, — она у вас. Вы по какой-то причине не знаете, что рабы не могут быть военнослужащими и, как следствие, не могут иметь воинских званий.

— Тогда почему я должен был повторять вопрос трижды?!!

— Первые два раза вы обращались к капралу, сэр, коим я не являюсь. Как только я счел, что ваш третий вопрос относится и ко мне в том числе — сразу же ответил.

— Да ты шутник, я погляжу, — как-то слишком спокойно отреагировал лейтенант.

— Как скажете, сэр!

Дэви, стоя слева от меня, шепнул, не разжимая губ:

— Саша, нахрена ты его бесишь?

— Тонко намекаю.

— Ладно, — сказал Валлендел, — тогда кто из вас старший в отряде?

И снова повисла тишина.

— Ну и? Почему на этот раз молчим?

Я поднял руку:

— Разрешите обратиться, сэр!

— Говори.

— Ян Вукович в отряде старший.

— Что?! — опешил от такого поворота Ян. — Сэр, это недоразумение! Я получил назначение в отряд вчера вечером, а прибыл сегодня утром!

— Но ты старше любого из нас на год. А лейтенант спросил, кто старше.

Валлендел посмотрел на меня прямой наводкой.

— Имя?

— Александер Терновский, сэр.

— Когда прикидываешься тупым, Терновский, важно не перегнуть палку. — Он заглянул в свои бумаги: — коэффициент интеллекта сто сорок семь... лидерские качества... Я догадывался, что лидер команды — ты, но не думал, что ты устроишь цирк на ровном месте. Был бы ты обычным пацаном — это еще туда-сюда, но подобное поведение после такого учебного заведения...

Я развел руками с наигранно виноватым видом.

— Был бы обычным пацаном — не посмел бы, сэр. Но теперь я государственная собственность стоимостью в шесть с половиной миллионов.

Лейтенант ухмыльнулся:

— Поправочка: шесть с половиной миллионов — это не твоя стоимость, а твой долг. Как тебе перспектива отрабатывать его на рудниках?

— А как вам перспектива пойти во главе отряда вместо меня, сэр? Я на рудниках протяну всяко дольше, чем вы — в зоне сопряжения.

Он усмехнулся, уже не так ехидно.

— Ладно, первый раунд по "кто сильнее выпендрится" за тобой, Терновский. На этом будем считать шапочное знакомство оконченным. По местам.

Когда мы садились в автобус, Кай шепнул мне в затылок:

— Как я и говорил... Теперь мы точно знаем запасной план Яна, да?

— Мы его и так знали.

Садясь в кресло, я подумал, что очень хочу знать, есть ли среди двенадцати нас хоть кто-то, кто будет рисковать собой ради остальных вместо того, чтобы спастись самому. Так что еще большой вопрос, вправе ли я винить Яна.

Автобус изнутри показался даже больше, чем выглядел снаружи, эдакий сухопутный лайнер на колесах. Помимо туалета, в нем нашлось место даже для маленького буфета и стюардессы. Само собой, что все мы разместились внутри с легкостью: нас тринадцать человек, два водителя, лейтенант, стюардесса и еще двое немолодых мужчин в одинаковых рубашках и с пистолетами под мышкой. Эти двое — судя по всему, ветераны из присягнувших, дослуживающие до пенсии на сугубо номинальных должностях: в любом нормальном Доме это стандартная практика.

Как только мы тронулись, стюардесса принялась разносить прохладительные напитки и закуски. Я обратил внимание, что это девушка лет двадцати с небольшим, не блистающая красотой, но с безупречными манерами и дикцией. Типичный для стюардов и стюардесс форменный наряд с гербом и едва заметной надписью "собственность Дома Керриган".

— Неплохой транспорт, — заметил Кай, отхлебнув из стакана лимонад. — Даже кондиционер есть и стюардесса...

— Особенно стюардесса.

— В смысле? — не понял он.

— Она одна стоит дороже всего автобуса. Тысяч триста, на глазок, а если знает два-три языка — то и триста пятьдесят.

— Откуда знаешь?

— Разбираюсь немного в том, сколько стоит воспитанница соответствующего учебного заведения. Манеры, правильное произношение, осанка, отлично ухожена, приятный голос... За нами прислали автобус, нафаршированный по первому разряду, и офицера, который великолепно держит себя в руках. Не удивлюсь, если и наш новый лейтенант — из частного военного училища, а не из государственной офицерки.

— Хм... Думаешь, он тоже раб?

— Раб не может быть офицером, даже в частной армии. Но пожизненная присяга Дому — это сто процентов, где бы его ни готовили, потому что имущество на восемьдесят с гаком миллионов, то есть нас, кому попало не доверят... В общем, мне это не очень нравится.

Тут сзади в промежуток между спинками зашептал Кравитч:

— Что, Саша, ты тоже задаешься вопросом, какая именно передряга заставила Дом Керриган выложить кругленькую сумму за нашу аренду?

— Вот то-то и оно. На самом деле, годовая аренда — восемь миллионов с чем-то, не так уж и много, если нас не угробят — не придется возмещать казне полную стоимость. Но тот факт, что богатый Дом не смог обойтись своими силами или наемниками из какой-нибудь частной военной компании, говорит сам за себя.

Автобус бежал по шоссе, мягко покачиваясь. Дело постепенно шло к обеду, и вскоре стюардесса принялась раздавать неброские картонные коробки с индивидуальными рационами.

Содержимое нас порадовало: это оказался не обычный военный ИРП, а его куда более дорогая версия, заказанная Домом для "своих". Вместо обычной тушенки — охотничьи колбаски, вместо энергетических батончиков — две крупные плитки шоколада, вместо сублимированной каши — плов с бараниной, вместо пресных галет — консервированный хлеб и печенье. И вершина совершенства — отличный салат из консервированных овощей и маринованного кальмара, чего я ни в одном армейском ИРП не встречал.

— Шикарная рыба в салате, — заметил Кай. — Никогда такой не пробовал.

— Это кальмар.

— Откуда знаешь?

Я уже собрался было сказать "едал разок когда-то", но в последний момент дал более честный ответ:

— На упаковке написано же.

В целом, ИРП мне понравился. Вкусный, не хуже того, как нас в учебке кормили, а сделать вкусный консервированный обед труднее и дороже, чем просто вкусный обед. Дом Керриган явно не бедный и не скаредный, и это хорошо для любого, кто принадлежит к этому Дому по присяге или по контракту. А вот для арендованных смертников признак дерьмовый: скорее всего, глава Дома трату в восемьдесят миллионов может себе позволить, если сильно припрет.

* * *

Мы ехали всю ночь почти без остановок, только вечером водители поменялись с теми двумя, которых я принял за ветеранов-силовиков: оказалось, что оба водителя в таких же форменных рубашках, только немного моложе. Кресла оказались более чем приемлемыми, автобус шел мягко, звукоизоляция салона на высоте, так что выспаться мне не помешало ничто.

Завтракали мы снова индивидуальными рационами, запивая чаем, кофе и соками, которые стюардесса разносила без ограничений.

Когда с завтраком было покончено, лейтенант Валлендел взялся за микрофон от внутренних громкоговорителей.

— Значит, даю вводную. Мы уже подъезжаем. На месте автобус остановится на улице. Выходим колонной по два, строевым шагом, по сторонам не глазеем и маршируем за мной. Там будут зеваки и репортеры — на них не пялиться. Рожа кирпичом, печатаем шаг и работаем на публику. Ваши вещи потом разгрузит обслуживающий персонал. Вопросы есть?

— Вопросов нет, сэр, есть проблема, — ответил я. — Как вы уже догадались — снова у вас. Видите ли, сэр, мы не умеем ходить строем, маршировать в ногу и так далее.

— Терновский, сделай одолжение самому себе, выключи режим имитации тупого и больше не включай.

— Я серьезен, как семидесятый калибр, сэр. У нас в спецучебке была настолько насыщенная программа, что на строевую подготовку и прочую ерунду, которой занимаются обычные военные, времени не хватило. Для строевого выпендрежа надо было нанять швейцарцев: они любят всякие парады... потому что больше ни на что не годятся.

— Ты издеваешься?

— Наши аттестационные листы у вас в папке, сэр. Можете прочитать и убедиться, что дисциплины "строевая подготовка" там нет.

— М-да. Ладно, тогда все то же самое, только без марширования. Еще вопросы или проблемы?

— Никак нет, сэр.

Когда автобус вкатил в город, пробежался по улицам и начал сбрасывать скорость, я выглянул в окно и убедился, что нас действительно встречает толпа человек где-то так на сто. Кто с камерой, кто с микрофоном, кто с фотоаппаратом.

— Саша, а ты заметил, что мы ни разу не на Краю и даже не близко? — сказал Кай. — Город — как минимум столица крупной префектуры... Ты машины видишь?

Я видел: черный массивный "Паладин-Континенталь" с оранжевым таксистским светильником прокатился мимо по встречной полосе, на обочине припаркован "Ультрамарин" новейшей модели.

— Кажется, мы в дворянском районе крупного города... Я даже не знаю, радоваться или плакать...

Кай философски пожал плечами:

— Думаю, нам недолго оставаться в неведении.

— Это точно.

Когда мы вышли из автобуса вслед за Валленделом, фотоаппараты защелкали ожесточеннее. Кажется, наш приезд — целое событие локального масштаба. Интересно, к чему бы это?

От автобуса в ворота, за воротами — приземистое здание с широко открытыми дверями. Краем глаза выхватываю охрану, как у ворот, так и у дверей, сбоку стоянка с парой специфических фургонов, на которых обычно катаются группы захвата...

Полицейский участок? А мы-то что тут делаем? Чем дальше, тем забавней.

Мы прошагали по безлюдному коридору и оказались в типичном зале для брифингов, где нас уже ждали: один гражданский и один полицейский чин.

То, что худощавый человек с умным сардоническим лицом за столом — дворянин и вообще важная шишка, я понял моментально, еще до того, как Валлендел вытянулся перед ним и доложил "его светлости", что отряд прибыл.

Молча растягиваемся в шеренгу. "Светлость" изучает нас, мы — его.

— Итак, будем знакомы, — сказал, наконец, дворянин. — Меня зовут Альбер Керриган, и добро пожаловать в Варну.

Должно быть, у нас начали вытягиваться лица. Варна? Лучший курорт не только империи, но и на тысячи километров вокруг нее? Серьезно?!

— Ваше вероятное недоумение по поводу того, зачем вы тут, имеет весьма простое и невеселое объяснение... Все относительно, конечно, что печально для меня — то редкая удача для вас... Вы, конечно, хоть краем уха да слыхали про Варну, но я распишу подробнее, тем более, что это моя гордость, как-никак. За последние шесть лет Дом Керриган создал большую корпорацию и в партнерстве с несколькими Домами поменьше превратил Варну из просто шикарного курорта в лучший. Сюда ездит отдыхать аристократия не только со всей страны, но и со всех уголков Земли. Здесь есть все, что можно пожелать: в Варне представлены все кухни мира, самые лучшие отели, любые существующие развлечения, включая даже искусственную гору для горнолыжного спорта. Казино, театры, парки развлечений. Любые виды спорта. Морские круизы, сухопутные туристические маршруты, дайвинг, скалолазание. Любые виды досуга на любой вкус, на любой кошелек. Ежедневно в городе дают концерты от одной до трех всемирно известных групп и исполнителей и куча помельче... Десятки тысяч высококлассного обслуживающего персонала. В общем, я мог бы долго рассказывать о самом главном своем достижении, но вы уже поняли, полагаю. Весь центр города — одно колоссальное предприятие, разделенное на дочерние предприятия для большей эффективности управления. Вы можете стать в любом месте центральной части города, посмотреть в любом направлении — и примерно половина всего, что попадет в ваше поле зрения, принадлежит Дому Керриган или партнерским Домам. Само собой, что здесь крутятся огромные деньги и прибыль извлекается тоже огромная... Ну, чуть раньше так и было, но настали трудные времена. Год назад Северный Альянс вместе с Турецкой империей немного оттеснил Зону Сопряжения, а она, сами знаете, штука такая, ты ее тут поджал — она в другую сторону расширилась... в нашу. Да вы в курсе, ваша специальность, как-никак. Итог — от Варны до Края двадцать километров, со всем, что из этого следует. Город оцеплен войсками по периметру, но в довершение всех бед тут появилась ячейка "Детей Нагаша", так что теперь еще и чернокнижники-террористы на мою голову... Имели место инциденты, жертвы весьма незначительные, но для курортного города это практически приговор.

Пока Керриган прокашливался, прочищая горло, мы молча переглянулись, не скрывая удивления. Да, расклад просто невероятный.

— Собственно, я подхожу к главному, — продолжил Керриган. — Пока до Края было семьдесят километров — все было хорошо, прибыль лилась рекой на банковские счета. А теперь тут не так спокойно: и фанатики-культисты, и "дети Нагаша" — все сюда слетелись. Мы приняли беспрецедентные меры безопасности и почти всех ловим еще при попытке просочиться в Варну. Но иногда служба безопасности терпит неудачу — и тогда нужны вы. Когда рыцарь-маг отслужил свою вахту и едет отдохнуть со своей семьей — он не хочет еще и во время отпуска встречаться с Порчей и чернокнижниками, сами понимаете. Мы провели пиар-акцию, связанную с вами, и теперь надеемся, что ситуацию удастся стабилизировать. Другими словами — что прибыль перестанет снижаться. Если не выйдет — весь наш консорциум вылетит в трубу, половина города пойдет с молотка за гроши, Дом Керриган окажется на самом дне, а вы... вы попадете на Край, как и должны были. Я уверен, что вам этого не хочется.

Он выдержал паузу и я понял, что надо что-то сказать.

— Вы совершенно правы, ваша светлость, нам туда не хочется.

— В таком случае, описываю вам специфику работы, — сказал граф. — Вам организовали неплохую рекламу, за вами будут следить газеты и телевидение. У вас будут камеры на шлемах и на оружии, ваши миссии будут транслироваться в прямом эфире. И эти миссии должны быть похожи на красивый сериал о буднях специального тактического отряда, а не на жуткую военную хронику: вы работаете на публику, которая, глядя на ваши приключения, наглядно убедится, что безопасность в лучшем курорте Старого Света обеспечивается соответствующим по уровню подразделением, способным шутя прихлопнуть любую дрянь, что бы там не выползло на свет божий... И постарайтесь не погибать слишком часто: Варна балансирует на грани рентабельности, если мне придется в самом начале выплачивать за погибших их полную стоимость... проект будет закрыт. Я и на вас получил кредит на льготных условиях только потому, что среди акционеров — люди из императорского окружения...

— Не сомневайтесь, ваша светлость, мы постараемся... не погибать.

— Надеюсь. А теперь — в соседней комнате находится арсенал. Капитан Кейн введет вас в курс дела, после чего вы сразу же отбываете на первую зачистку.

Вот тут я изрядно удивился:

— Как, уже? Вы что, где-то в нужном месте приковали какую-то мерзость, чтоб она была под рукой?

— Гляжу, ты смышленый. На подземной стоянке три дня назад заблокирован некромант... Собственно, тогда-то и родилась идея пристроить к делу спецотряд. Капитан, вам слово, а вы все рассаживайтесь.

Капитан щелчком пульта включил огромный настенный экран и брифинг начался.

Дело оказалось серьезным: имперская служба безопасности шла по следу некроманта через полстраны, а "всплыл" он в Варне. Попытка взять его своими силами обернулась катастрофой: маг-эсбэшник в реанимации, а рядовые агенты погибли и, что значительно хуже, стали слугами некроманта.

На самом деле, сценарий предсказуемый: для боевого мага, способного одним заклинанием разметать взвод солдат или оторвать башню танка, самый неудобный противник — некромант. Некромант ведет бой не напрямую, а руками своих марионеток, и потому не находится в зоне поражения мага. Он может сидеть в подвале, в мусорном контейнере, в шкафу, этажом выше, этажом ниже, слева, справа, сзади — да где угодно. Его слуги мертвы, им нельзя причинить боль, их нельзя убить. Огненный шар с радиусом поражения как у противотанковой гранаты способен превратить живых людей в вопящие факелы, но мертвым огонь нипочем, они будут переть вперед, не взирая ни на что и падут только когда обгорят до костей.

У меня имелось веское основание считать эсбшников идиотами: мало того, что противник неудобный, так еще и город — весьма неподходящее поле боя. Маг наивысшего, седьмого уровня на линии фронта — самая мощная боевая единица, соперничающая по разрушительной силе с крупнокалиберной гаубицей, а то и батареей их, но в месте вроде подземной стоянки такой боец скован по рукам и ногам: применив свой дар на полную мощность, он похоронит сам себя под обломками.

Впрочем, полиция отреагировала весьма оперативно, перекрыв оба выхода, и подтянула штурмовой отряд, обученный бороться с чернокнижниками и отлично экипированный. Однако и у штурмовиков что-то пошло не так: назад никто не вернулся.

— У меня вопрос, — сказал я.

— Задавайте, — ответил капитан.

— Вначале некромант наложил лапы на агентов СБ, затем вы скормили ему группу захвата, экипированную броней и отлично вооруженную, а теперь ждете от нас чуда? Как показала жизнь, даже наш непосредственный командир, лейтенант Валлендел, имеет крайне туманное представление о наших возможностях, а вы, капитан, скорее всего, не имеете и этого. Здесь нужны минимум две группы СТО вроде нашей. Мы-то умеем справляться с некромантами, но не после того, как вы вооружили его своими лучшими людьми и лучшим оружием.

— А некроманта там уже нет, — сказал Кейн. — Если б вы имели грамм терпения — я успел бы сообщить о том, что некромант уже на Страшном Суде. Видимо, он каким-то образом умудрился получить пулю, потому что его труп лежит на первом ярусе и виден через окно. Именно поэтому вы зайдете через подземный вход, чтобы не найти труп сразу.

— Дело в том, что факт гибели некроманта мы пока скрыли ото всех, — пояснил Валлендел. — Вы пойдете выкуривать его, перебьете зомби, и только в самом конце "обнаружите", что он уже мертв. Чтоб саспенс сохранялся.

— Хм... Ну это уже попроще.

— Вот и мы так думаем, — кивнул Керриган. — Я ведь не могу вас "слить", вы слишком дорого мне обошлись... И напоминаю — побольше бравады и игры на камеру, только не перестарайтесь. Шутники есть?

— Есть, — ответил ему Валлендел и указал на меня: — вот этот — большой комедиант.

— И это прекрасно, — сказал граф. — Пара уместных шуток может хорошо повлиять на рейтинг... А если все же будут потери... Обычно мне цинизм не свойственен, но... Презрение к смерти, фатализм и безбашенность — ваш имидж. Выйдете оттуда со скорбными лицами — и можете сразу паковать вещи в рейс на Край.

— А зачем нам их паковать? — удивился я. — Мы ведь их еще не распаковали.

— Говорю же — комедиант, — хмыкнул Валлендел.

После брифинга мы пошли в арсенал и принялись вытаскивать из шкафчиков оружие и броню.

Я улучил момент, когда Валлендел находился подальше от меня, и шепнул Каю:

— Слушай внимательно. Нужно срочно устроить диверсию. Урони дымовую кластерку и крикни "граната!". А потом скажешь, что нечаянно.

Глаза у приятеля полезли на лоб:

— Ты чего, Саша? Нахрена?!

— Мне надо заглянуть в документы Валлендела, они лежат на столе, другой возможности не будет.

— Зачем?!

— Глянуть, что написано в договоре.

— Какая тебе разница?

— Дружище, долго объяснять. Либо я увижу договор, либо саботирую эту миссию.

— Ты в своем уме?! — зашипел Кай.

— В своем. Если там написано то, чего я боюсь — мы все в заднице.

* * *

За что мне нравится Кай Зеркин — так это за умение быстро принимать решения, без колебаний претворять их в жизнь и доверять своему лидеру, то есть мне. Мой план прошел без сучка-задоринки, именно так, как это и было задумано.

Как только Кай завопил "ложись", а еще несколько голосов подхватили крик "граната", мы все кинулись кто куда, Валлендел "нырнул" за шкаф, а я выскочил из арсенала в комнату брифинга. Негромко хлопнуло, дымообразующие элементы полетели во все стороны. Падая за стол, я еще успел увидеть, как Керриган вскакивает, вытягивает руки вперед и закрывает себя и капитана кинетическим щитом. Не слабак, четвертый уровень дара как минимум.

А потом все вокруг с шипением заполнилось белым дымом. Последующая какофония из ругани капитана и Валлендела, а также нашей переклички мне очень помогла. Я почти наощупь добрался до стола, нащупал на нем папку и лег на пол. С расстояния в двадцать сантиметров я смог без труда разобрать текст договора, долгих тридцать секунд ушло на то, чтобы найти нужный раздел. Дым к этому времени начал рассеиваться, но самое главное я успел прочесть и своевременно вернул папку на место.

Потом начались разборы художеств. Кай оправдывался, что чека недостаточно туго сидела в гнезде, капитан Кейн спрашивал, цела ли "его светлость", а Валлендел вещал о нашей неуклюжести и раздолбайстве, неожиданном для такого дорогого подразделения.

— Ну, хорошо хоть, что не на задании и не осколочная, — сказал Керриган, который практически единственный сохранил полное спокойствие, — а иначе это было бы фиаско...

— Да ладно, чего все так боятся гранат? Они же ручные! — пошутил я.

Граф вздохнул с легкой грустью:

— Жаль, не было подготовленного подразделения постарше да посерьезней.

— Это с кем угодно может случиться, сэр, — внезапно заявил Ян. — Когда я был на втором году обучения, у нас прямо на занятии инструктор на собственной гранате подорвался... условно, к сожалению.

Мы продолжили напяливать экипировку, словно ни в чем не бывало. В принципе, после нашей учебки это происшествие — не что-то из ряда вон, а может быть, другие по моей реакции догадались, что происшествие с гранатой — мой план, все могли видеть, что я шептался с Каем, ну а мои парни меня хорошо знают. И хорошо, что наши новые хозяева — пока еще нет.

Я бегло просмотрел содержимое оружейных сейфов: весьма неплохо. Все знакомо, все на уровне, а нескольким "кишкодерам" я обрадовался, как старым друзьям, и немедленно наложил свои скрюченные лапки на один из них.

"Кишкодер", он же самозарядная крупнокалиберная винтовка специального назначения "Стахльверк М2", или просто М2 — по сути, визитная карточка подразделений вроде нашего. Штука относительно дорогая и редкая, потому что изготавливается малыми партиями, предназначена для стрельбы дорогими боеприпасами — и в специфических жизненных обстоятельствах, которых любой здравомыслящий человек попытается любой ценой избежать. Проще говоря, "кишкодер" изначально был создан для борьбы с противником, которого трудно застрелить из пистолета или автомата, то есть с Порчей, поднятыми мертвецами, одержимыми и магами.

Несмотря на слово "винтовка" в названии, конструктивно "кишкодер" — гладкоствольное оружие семидесятого калибра, оснащенное массивным несъемным штыком, напоминающим клинок алебарды. Восемнадцатимиллиметровые патроны с весьма широкой номенклатурой позволяют эффективно бороться практически с любым противником в любых условиях. Тяжелая свинцовая пуля способна проделать в теле дыру размером с детский кулачок, остроконечная оболочечная с легкостью пробивает стекло бронеавтомобиля или кирпичную стену, заряд, содержащий несколько десятков тоненьких стреловидных элементов из карбида вольфрама, наносит обширные повреждения врагам, имеющим броню или малые убойные зоны, картечный патрон превращает цель в месиво и отрывает конечности. Подкалиберный оперенный боеприпас с отделяющимся поддоном летит далеко и быстро, фугасная граната уступает по силе ручной гранате, но зато легко влетает в форточку с пятидесяти метров, а кумулятивно-осколочная вообще чхала как на наличие защиты у цели, так и на наличие рядом с целью союзников: Создательница уж как-нибудь своих узнает. Может быть. А еще — длинный список вспомогательных и тактических патронов вроде дымового, зажигательного, нокаутирующего, сигнального и прочих, ну и особые боеприпасы рунно-магического типа.

Помимо этого, "кишкодер" отлично подходит для рукопашного боя благодаря штык-лезвию и прочному прикладу скелетного типа, заменяя и пику, и алебарду, и секиру. Имеются и другие особенности, например, конструкция затвора позволяет вручную вставить патрон в ствол, при наличии в магазине неподходящих боеприпасов, за одну секунду, что гораздо быстрее полной замены магазина, а дульный тормоз и специальный гаситель отдачи дают возможность стрелять боеприпасами с мощностью до тринадцати-пятнадцати килоджоулей, которые гарантированно укладывают на месте разъяренного крупного слона. Такой "привет" может отразить своим щитом далеко не каждый боевой маг четвертого-пятого уровня, а даже если и отразит — "кишкодер" перезаряжается за долю секунды, что гораздо быстрее, нежели заново сотворить щит.

Само собой, что такая широта возможностей имеет свою цену. Всего шесть патронов, значительные масса и габариты, скорость полета пуль и гранат невысока, иначе семидесятый калибр имел бы дикую отдачу. Еще "кишкодер" требует как особой тактики применения, так и высокого мастерства пользователя, не говоря уже о специальной подготовке: неподготовленного человека отдача сбивает с ног и даже может отправить в больницу. Само собой, что обычному солдату лучше дать обыкновенный автомат, с ним он и одинокого зомби сумеет наизнанку вывернуть, если тот без бронежилета, естественно. А вот если противников несколько и посерьезней зомби — ну, тут "кишкодер" однозначно лучший выбор. К тому же, это практически единственная модель серийного оружия, с которым обычный человек имеет хоть какие-то шансы против боевого мага. А что обычному человеку владение таким оружием запрещено в принципе и в любой стране мира — это уже другой вопрос, главное, что "Стахльверк М2" есть у меня. Оружейники Рейха знают свое дело — и за это им благодарны и все "эстэошники" Аркадии, и аналогичные подразделения чеховенгерцев, и приморцы, и вообще все Содружество.

На облачение у нас ушло пятнадцать минут, что Валленделу показалось слишком долгим сроком.

— Вы только сейчас не особо торопитесь или так долго наряжаться считается нормой?

— Даже не знаю, сэр. В вашем училище основательно готовиться к бою считалось дурным тоном? Лично мы никуда не спешим, и готов держать пари, что и некромант тоже.

— Ну это понятно, но выход в эфир не стоит долго задерживать... Слушай, Терновский, а в спецучебке ты с инструкторами вот так же общался?

Я затянул ремень нарукавной бронепластины и ответил:

— Разумеется, нет, сэр, по той простой причине, что благосостояние и перспективы инструкторов от меня никак не зависели.

— Интересно, откуда в тебе столько цинизма и наглости?

— Собака бывает кусачей только от жизни собачей. Лично я в двенадцать лет уже стал убийцей, а вы меня упрекаете в цинизме?

На пороге арсенала появился Керриган.

— А вот это уже интересно. В твоем деле ничего такого нет.

— И из этого факта, ваша светлость, вы можете сделать правильные выводы о том, как обстоят дела в полицейских управлениях в трущобах. Скорее всего, дело даже не расследовалось, подумаешь, один беспризорник другого прибил... Но тогда я этого не знал.

— Хм... И как это произошло?

— Защищал свое право на существование, обретшее материальное воплощение в половине булки, от сверстника, который считал, что раз он сильнее, то ему оно нужнее. А у меня не осталось иных аргументов, кроме обломка кирпича.

— И ты так спокойно в этом признаешься?

Я удивленно приподнял брови:

— А почему я не должен быть спокоен? Даже если вы поставите в известность полицию — министерство обороны вряд ли позволит им судить свою собственность по такому ерундовому обвинению, как превышение пределов самообороны несовершеннолетним мальчиком.

— Если тебе повезет, ты не всегда будешь госсобственностью, а убийство не имеет срока давности.

— Есть одна тонкость, ваша светлость. За преступление, совершенное ребенком, нельзя посадить в обычную тюрьму, как и взрослого осужденного — в лагерь для несовершеннолетних. Такой вот юридический казус. Потому в крайнем случае меня отвезут в суд, я признаю вину в превышении самообороны, судья вынесет приговор — не более шести лет — а затем меня освободят прямо в зале суда в силу невозможности осуществить наказание. Собственно, теперь вы знаете истинную причину, по которой я оказался в СТО.

— А ты... расчетливый.

— И это — причина, по которой я лидер этого отряда. Могу я продолжать сборы на задание, ваша светлость?

* * *

Когда мы прибыли на место, там уже собралась целая куча журналистов и съемочных групп. Как только я, придерживая на плече "кишкодер", ступил на асфальт, вокруг аж посветлело от вспышек. Кто-то даже попытался пробраться через оцепление, однако полицейские отреагировали мягко, но решительно.

Камеры на шлемы и оружие нам прицепили еще в фургоне помощники режиссера передачи, проверили качество картинки и звука, так что мы вроде как готовы сыграть свою роль в этом шоу.

Мы спустились по служебной лестнице под землю, где напротив двери уже выстроили целый блокпост с крупнокалиберным пулеметом.

— Какой ситреп? — спросил я у сержанта.

— Нулевой. Ни единой попытки прорыва.

— Активность нежити? Шумы?

— Ничего.

Я кивнул Гайдриху:

— Вольф, камера.

Он присел у двери и достал миниатюрную камеру на гибком проводе.

— Вижу вестибюль. Чисто. Дальше дверь со стеклянным оконцем, за ним чисто.

— Освещение?

— Работает.

Я взглянул на часы:

— Значит так, парни, у нас на все про все от силы час.

— А куда нам спешить? — насторожился Рюиджи. — Давайте тихо, спокойно, как на учениях...

— Тебе захотелось обед пропустить?

Засмеялись все, включая солдат на блокпосту. Хорошее начало шоу.

Мы разблокировали дверь и проникли на стоянку. Я заглянул внутрь — стоянка как стоянка. Полупустая, из обстановки только машины, на земле — осколки стекла и труп в форме группы захвата.

— Как думаешь, Саша, он труп или затаившийся зомби?

— Слишком далеко, я не ощущаю его присутствия. Собственно, я и другой нежити не ощущаю, но они там стопроцентно есть, засада на входе — самое милое дело.

Кай толкнул меня локтем и очень выразительно взглянул мне в глаза:

— Так какой у нас план действий?

Я ответил ему таким же выразительным взглядом:

— Все как обычно, никаких импровизаций.

Разумеется, он не мог спросить "Так что там в документах?", а я — ответить "Все отлично, саботаж отменяется", ведь мы в эфире и на прослушке, но у нас с ним не возникает проблем во взаимопонимании: хорошо сработались.

— Заходим с гранатами или с гранатами, гранатами и гранатами?

— Зачем? У нас же есть Ян...

Вуковича такой поворот крепко напряг:

— А почему сразу Ян?!

— ...и его двойник, — закончил я мысль. — Ставишь иллюзию вон там внутри, метрах в десяти — и зомби непременно на это клюнут, если они там есть.

— А ведь мысль.

Ян подошел к двери, стал возле меня, устремил взгляд в оконце и зашевелили неслышно губами. Несколько секунд спустя внутри стоянки, как раз на проезде, появился второй Ян. Настоящий начал топтаться на месте и вертеть головой, его копия синхронно повторяет каждое движение.

В этот момент слева и справа показались длинные, дерганные тени — и тут началось.

Вначале грохнул выстрел, потом второй, а затем неупокоенные мертвецы поперли на двойника с двух сторон, стреляя на ходу кто из чего. При этом желание некроманта зажать штурмующий отряд с двух сторон сработало в нашу пользу: две группы двигались к иллюзии строго с противоположных направлений, и каждая из них угодила под пули другой. И если бывшие агенты СБ оказались вооружены только легкими стволами, то у группы полицейского спецназа имелись штурмовые винтовки и крупнокалиберные дробовики.

На моих глазах одному зомби слева снесло полголовы, у другого, справа, отлетела рука. Новая порция выстрелов — и еще один падает, как подрубленный. Но вот бойки начали щелкать по пустым патронникам: перезаряжать зомби не умеют, как правило. Две толпы сошлись у иллюзорного Яна и принялись молотить его рукоятками пистолетов, прикладами автоматов, у одного даже нашелся пожарный топор. Оружие беспрепятственно проходило сквозь мираж и врезалось в зомби по ту сторону. Толпень мертвецов в буквальном смысле истребляла сама себя.

— Можно бесконечно смотреть на три вещи, — заметил Гайдрих. — На горящий огонь, текущую воду и на то, как зомби делают за нас нашу работу.

Я хмыкнул.

— У меня нет слов. Я, конечно, всегда знал, что зомби тупые, но чтоб настолько... Интересно, а чем в этот момент некромант занят?

— В смысле? — подыграл мне Рюиджи.

— Он что, не понимает, что его марионетки сами себя уничтожают?

— И правда... Слушай, что если он свалил давно? Это объясняет бездействие зомби.

— Как? Отсюда нет третьего выхода.

— Есть, — вмешался Вольфганг. — Водосток. Если он достаточно большой, через него можно пробраться в сливной коллектор, а там уже и в реку или отстойник за городом...

— Угу. Или сдохнуть медленной смертью, если застрянешь в водостоке.

— А у него выхода так и так нет. Альтернатива коллектору — только к Госпоже на Страшный Суд.

И тут махач зомби закончился: иллюзия пропала.

— Я все, выжат досуха, — сказал Ян, поднял прозрачное забрало и вытер со лба пот.

— Ну тогда дальше как обычно. Главное, что недоумки профукали все боеприпасы. Готовьте гранаты.

— Там полно дорогих машин, это ничего? — спросил Данко.

— Предлагаешь позвать владельцев и предложить забрать свои автомобили? Думаю, они предпочтут просто купить новый. Ну, парни, понеслась!

Мы пинками распахнули двери и швырнули гранаты так, чтобы до толпы они только докатились: некроманты иногда защищают своих слуг всякой магией типа отбивающего щита, в такого гранатой если запустить — можно погибнуть от нее же. Так что на всякий случай мы быстренько захлопнули двери: предосторожность лишней не бывает.

Четыре взрыва буквально разметали мертвецов и их части.

— Пошли, пошли, пошли! Следить за флангами!

И мы устремились внутрь, как делали сотни раз на учениях. Правда, разница в том, что теперь нас ждут настоящие, враждебные зомби, а не поднятые тренерами безобидные "куклы".

Первого же мертвяка, который попытался подняться, я угостил "слонобоем" — безоболочечным куском свинца весом в сорок граммов, запущенным с силой в восемь тысяч джоулей. Его пробило навылет, а за ним еще и дверцу красного "Клиппера" изувечило, причем нанесенный машине ущерб я смог оценить, глядя сквозь зомби. В следующий миг покойник сложился пополам и упал: кусок хребта исчез вместе с грудной клеткой.

Слева и справа застучали автоматы, гильзы со звоном покатились по полу, а потом грохнул "кишкодер" Кравитча. Все как на учениях — четко и размеренно.

Гранаты упростили дело: не важно, какой бронежилет на зомби, если граната взрывается под ногами, такой мертвец уже не особо опасен. Четыре взрыва и плотная толпа — уже половина успеха. Еще одному зомби в бронежилете я метким выстрелом снес голову, вложил в патронник еще один "слонобой", и тут как раз выяснилось, что больше стрелять не в кого: остались только безногие и безрукие. Контрольную зачистку провели в три автомата, бабахать из семидесятки ни к чему.

— Считайте трупы.

— Вроде агенты тут все... даже один в гражданской одежде лишний.

— Невезучий прохожий. Штурмовая бригада?

— Шесть. Еще где-то бродят четверо и неизвестное количество неучтенных невезучих прохожих.

— И некромант, — напомнил Кравитч.

— Ну он само собой, — попытался я исправить собственную оплошность, — ты же знаешь эту породу... Пока у него есть слуги — сам нипочем не вылезет. Ладно, перезаряжайтесь и идем дальше.

Заодно я осмотрел труп штурмовика, который мы увидели в самом начале, и убедился, что это просто мертвое тело: он поймал головой пулю и потому некромант поднять его не смог. Без мозга — ни туда, ни сюда, не только живым, но и мертвым.

Мы прошли по спирали два этажа парковки, по пути нам попался только один безоружный зомби в пиджаке, поэтому Рюиджи просто снес ему голову мечом. У яматианцев любовь к мечам, видимо, в генах, ведь он только по крови яматианец, на своей исторической родине никогда не был и на языке предков не говорит.

— Последний этаж за поворотом, — сообщил Драгутин. — Недостающие покойники должны быть впереди, больше им деться некуда. И хозяин их тоже там.

— А вот не факт. Он сейчас может спокойно сидеть в каком-то багажнике, на нижних этажах причем, которые мы уже миновали.

— Будь это так, он хоть как-то управлял бы своей нежитью. Держу пари, что его здесь больше нет. Видно, нашел способ выбраться. Но глядим в оба, мало ли...

Когда мы завернули за угол, то сразу заметили труп недалеко от стены, но разыграть сценку не успели: четверо закованных в защитную экипировку штурмовиков вышли на нас из-за крупного фургона, все четверо с оружием, и за одним забралом я успел разглядеть помутневшие, стеклянные глаза.

— Огонь!

Мы рассыпались по укрытиям, которыми тут являются только автомобили, и открыли интенсивную стрельбу. Первого парни четко срезали в четыре автомата, второму я оторвал руку "слонобоем", третьего свалил Кравитч. Четвертый успел дать по нам очередь, одна пуля скользнула по наплечнику Каспара, но его сразу же изрешетили, а затем Кай и Вацлав контрольными добили "моего" однорукого.

— Вроде все.

— А там тогда чей труп лежит? Идемте глянем. Ян, следи за тылом, вдруг не все...

Труп уже неслабо пованивал.

— Мне кажется, это некромант, — сказал Деви. — Правда, тут поди сравни, на фото он живой был, а здесь уже распухший и посиневший... Но одежда вроде та же...

— Не дождался нас, зараза, — вздохнул я, — а без него все было не то... Так просто, что даже неинтересно. Ладно, наше дело тут закончено. Надеюсь, зрителям понравилось...

— А я надеюсь, что они до начала передачи убрали от экранов детей, слабонервных, беременных женщин и домашних животных, — хихикнул Ян.

— Ага, посмотрел бы я такое "шоу" в детстве — стал бы заикой. — После этих слов я нажал на кнопку рации и вызвал Валлендела.

— Терновский запрашивает базу. Задание выполнено, некромант мертв, хоть и не от нашей пули, можете присылать бригаду чистильщиков, им тут придется попотеть...

— Отличная работа, — протрещал по рации Валлендел.

На выходе, пока мы шли через полицейский коридор к фургону, нам устроили маленькую овацию, а один проворный парень умудрился проскользнуть через оцепление и протянул нам микрофон.

— Четвертый канал! Пожалуйста, пару слов нашим зрителям!

— Не пренебрегайте страховкой ваших автомобилей, — ухмыльнулся я.

* * *

То ли было так задумано с самого начала, то ли Валлендел сделал правильные выводы из моей шутки о пропуске обеда, но на базе нас уже ждал этот самый обед, причем не из ИРП. Видимо, еду доставили из ближайшего ресторана, потому что две совершенно одинаковые полненькие девушки с азиатским разрезом глаз и в поварских колпаках, притащившие из кухни горячие, еще шкворчащие ростбифы, не смогли бы столько всего наготовить в четыре руки.

Обед, судя по всему, праздничный, потому что на столах отсутствовало первое, ростбифы не комплектовались никаким гарниром, зато закусок, копченостей и салатов — десятка три, включая бутерброды с черной икрой и салат из ананасов и крабового мяса, причем мясо было действительно крабовым, а не рыбой "а ля краб".

— А где его светлость? — спросил я у Валленедела. — Дебрифинга не будет?

— У него вагон дел, раскручивает наше начинание. А дебрифинг зачем? Вы справились, дело свое знаете, если вам нужен разбор полетов для себя — сами же и устроите, кто тут понимает в этом больше вас самих?

В общем, праздновали мы свое первое "настоящее" задание до упора: пока было место в желудках. Затем поварихи-близняшки принесли чай и кофе.

Тут Валлендел взглянул на часы.

— Так, у нас сейчас будет еще одна важная беседа, пойду встречу гостью, — сказал он. — Проведем беседу в брифинг-зале, пока празднуйте.

Как только он вышел, Кай наклонился ко мне:

— Ну так что, поделишься теперь, ради чего я устраивал цирк с гранатой?

Все моментально навострили уши.

— Естественно. Меня интересовали условия аренды, а точнее — сохранило ли министерство обороны право на досрочный разрыв аренды. К счастью, сохранило, иначе пришлось бы запороть всю эту затею.

— Но нахрена?! — выпучил глаза Ян.

— Объясняю по порядку. Цель любого из нас — как можно быстрее выбраться из СТО, и способ есть только один: если министерство обороны поймет, что мы принесем больше пользы в роли офицера спецназа или в императорской гвардии. Стоит кому-то крепко отличиться — и вот он, твой билет на лифт, везущий вверх. Но это было бы невозможно, если бы министерство отдало права аренды полностью, потому что наш новый хозяин мог бы нас просто не отпустить, и нам пришлось бы трубить полностью все десять лет.

Тут заговорили все и сразу, так что я поднял руку:

— Стоп, парни, давайте по очереди. Кай?

— Ты что, предпочел бы на Край угодить?!

Я вздохнул.

— Да, я предпочел бы угодить на Край, и вот почему... Что ждет нас тут? А ничего хорошего. Это лучший в мире курорт, но не для нас. В этот раз нам повезло, что некромант оказался кретином и сдох без нашей помощи, а иначе мы сейчас, может быть, поминали бы кого-то из нас, а не праздновали легкую победу. Но это не последний некромант, "детей Нагаша" хлебом не корми, только дай убить кого-то из дворян. А граф еще и про культистов-фанатиков упоминал, между прочим.

Тут вмешался Рюиджи:

— Ну это ведь еще не факт, я думаю, тут шансы дожить до выслуги гораздо больше, чем на Краю. Там можно сгинуть разом всем, вот как "шестнадцатый"...

— Я так не считаю, — покачал я головой. — Но идем дальше. Какие у нас тут перспективы? Ладно, убьем пару некромантов, может, даже кого-то спасем, может, даже без потерь... А перспективы где?!

— А тебе дожить до выслуги, получить пожизненную пенсию, жить припеваючи и больше никогда в жизни не работать — мало? — спросил Ян.

Я вздохнул.

— Да, ребята, мне этого мало. Я на самый верх хочу. Высокая государственная должность, огромный авторитет, собственный Дом.

— Оп-па, вот мы и приехали, — заметил Юджин.

— Угу, — подтвердил Вольфганг. — Налицо кое-какие разногласия. Я-то думал, что ты, Саша, хочешь того же, что и мы... Мы, жалкие смертные, просто хотим устроиться в этом мире по-человечески... Парни, а давайте поднимем руки все, у кого большие амбиции, кому мало просто дожить до выслуги...

— А зачем? — спросил я. — Ведь мы и так хорошо друг друга знаем. Разве что я скрывал свои устремления до поры до времени. Только вот ведь какая штука: на самом деле, разногласий у нас нет, они иллюзорны. Вы основываетесь на ничем не подкрепленной предпосылке, что тут, в Варне, вам будет проще дожить до выслуги. Так вот, парни, ни хрена подобного...

Сразу же несколько человек попытались возразить, но тут подал голос Вацлав:

— Ребята, не спешите. Ведь Саша сейчас аргументирует свою точку зрения, не так ли?

Этот риторический вопрос сразу же установил тишину и порядок: Вацлав Горданов из тех людей, которые говорят очень редко и только по делу. Собственно, именно поэтому Вацлав среди нас стоит немного особняком: у него нет закадычных приятелей, потому что он всегда молчит, если только к нему не обратиться напрямую, отсюда и репутация парня, который "просто молча делает свое дело". А если Вацлав внезапно заговорил — это уже событие.

— Разумеется. Первая предпосылка, что тут не так опасно. Это иллюзия, навеянная большим, богатым городом, но на деле все хуже. Наши враги тут — не безмозглая Порча и не Одержимые, которые редко действуют сообща. Чтобы устроить террористический акт в таком охраняемом месте, нужна организация и подготовка. Покойный некромант, на секундочку, угробил нахрен подразделение имперской СБ, а это спецы отличные, и маг, который все еще в реанимации, тоже был не слабак, в ИСБ не держат ни слабаков, ни дураков. Повторюсь, сегодня нам повезло, что некромант пулю поймал, не более того. Так что на Краю нас ждут регулярные стычки с менее опасным врагом. Здесь — операции против малочисленного, но очень опасного противника. — Я глотнул чая и продолжил: — и второй момент — время выслуги и сама выслуга. На Краю способные очень быстро выдвигаются, а затем их забирают из СТО. В спецназ, который редко ходит на задания, офицером в строевые части, которые воюют большими массами и где у офицеров выживаемость куда выше, чем в СТО, самые отчаянные — в частные гвардии и даже в императорскую. А гвардейцы после назначения в гвардию дерутся в среднем полтора раза за всю жизнь. Самые умные и талантливые делают карьеру в министерстве обороны и влиятельных Домах, а тем, кому особенно везет на подвиг, становятся не только рыцарями, но и наследственными дворянами. А что мы имеем тут? Здесь мы не сможем выдвинуться, воюя для зрителей. Это зрители не знают, что некромант изначально был мертвый, а люди в министерстве в курсах. Они понимают реальную ценность нашей показной крутости. Тут нас ждет служба без особой надежды на досрочную свободу и карьеру. Все десять лет полностью, что, помноженное на более опасных противников, дает шансы выживания не выше, чем на Краю. И после этих десяти лет мы толком никому не будем нужны.

— Саша, ты упускаешь еще один момент, — сказал Юджин. — А именно — нашу популярность. Мы же будем звездами телевидения, героями, причем все-таки реальными, в отличие от актеров. Это открывает перед нами невиданные возможности.

Я презрительно фыркнул.

— Я уже прямо вижу избалованную дворянскую дочурку, тычущую пальцем в экран со словами "папа, папа, купи мне вот этого, вихрастого!". Серьезно, Юджин, ты этого хочешь?

И по глазам ребят прочитал: да, они этого хотят.

— Тут главное, чтобы она была не страшная, — ухмыльнулся Драгутин.

— А она будет страшная, толстая и прыщавая. У дворянских дочерей нет никаких проблем с потенциальными женихами, и к тем, которые не только богаты и знатны, но и красивы, да еще и с даром, сватаются уже не просто дворяне — но принцы с княжичами. А те, которые не принцы — неизменно поразительно умны, красивы и талантливы, мы рядом с такими просто померкнем. И если к какой-то дворяночке не спешат набиваться в друзья и ухажеры парни ее круга — то она таки будет страшненькая. И даже это — еще не предел бед.

— Куда уж хуже? — криво улыбнулся Кай.

— Я тебе скажу, дружище. Хуже страшненькой дворянской дочки — капризная и своевольная страшненькая дворяночка. Вы просто не представляете себе, что это за люди, а я в детстве жил в дворянском особняке.

— Да ладно?! — хором не поверили Вольфгант и Бела.

— А вы думаете, откуда я знаю, чем кальмар и крабы отличаются от рыбы? Кто-нибудь из вас заметил, что вот этот славный салатец — не с диковинной рыбой, а с крабовым мясом? Вижу, вы не знали. А я знаю, потому что ел и кальмаров, и крабов, и еще много чего. Мои родители работали в особняке одного провинциального дворянина, отец — вначале помощником мажордома, потом и мажордомом, мама — горничной. А я был на два года старше хозяйского сына и обычно за ним присматривал и играл с ним, за что получал карманные деньги от хозяина... Так вот, вы не представляете себе, насколько это были капризные люди. Все поголовно. И сыночек, и хозяин, и хозяйка, и их родня, набегавшая в гости. Хозяин тиранил всю челядь, кроме моих родителей, и только потому, что когда-то, во время Херсонесской войны, он командовал полком, в котором служил мой отец. Папа никогда не рассказывал про войну, но я знаю, что полк тогда понес кошмарные потери, а хозяин с войны вернулся без ноги, и у меня есть основания полагать, что отец спас ему жизнь. Потому родители были на привилегированном положении в доме, но всем остальным попадало регулярно. Вы не поймите превратно — никакого жестокого обращения, и вообще хозяин был из тех дворян, которые равняются на альвов и во всем подражают длинноухим, включая манеру общения. В жизни не слышал, чтобы он голос на прислугу повысил, но угодить ему было трудно. Однажды садовник подстриг кусты у дома чуть овально, а не круглыми шарами, так хозяин заставил его пересадить их в глубину сада, а на их место — кусты из глубины, и уже их подстричь как надо... Еще раз, парни, я подчеркну, что хозяева от природы были людьми очень добрыми. Сынок их охотно угощал меня любыми сладостями, а при виде птички или кошки сразу бежал в дом за хлебом или колбасой, точнее, меня посылал... Хозяева тоже порядочные, добрые и не жадные. Но капризные и привередливые — просто нет спасу, это словами не описать, и это при том, что их капризы еще не касались меня лично.

— Ну так это не так уже и страшно, — заметил Бела.

— Ты не видишь леса за деревьями. А что, если бы они были не такими добрыми, но такими же капризными? Вот не угодил ты той страшненькой капризной дворяночке, чей папа перекупил твою аренду — и беда. А если у тебя в нужный момент на нее не встанет, ведь она страшненькая, тогда что ты делать будешь? А ведь она еще и ревнивой будет — сто процентов. Не приведи Госпожа взглянул на симпатичное личико идущей мимо девушки — все, вешайся, ты на рудниках! Так что я предпочитаю оставаться собственностью государства.

Несколько секунд все переваривали услышанное, затем Рюиджи заметил:

— Так-то в твоих словах есть смысл, но мысль о том, что на Краю нам будет лучше... выглядит дико. С точки зрения карьеры — да, там быстрее. Но там все быстрее — и карьеру сделать, и погибнуть. Да, мы все к тому готовы были изначально, но если нам выпал шанс прослужить на спокойной волне и дожить, если не всем, так большинству... Ты пойми, Саша, лично у меня нет огромных амбиций, большие шансы выжить в обмен на карьеру — для меня хорошая сделка.

Я посмотрел ему в глаза:

— Рю, это иллюзия. Первый же некромант или Одержимый — и у нас будут потери с высокой вероятностью. Граф Керриган — человек не военный по натуре, хоть и является рыцарем в запасе, и не понимает наших реалий. Его предприятие обречено на провал, если только он не найдет деньги на то, чтобы заменять погибших регулярно.

— На Краю у нас будут потери со стопроцентной вероятностью, Саша.

— Или как с моим бывшим отрядом, — добавил Ян. — Раз — и все погибли. Довольно очевидно, что мы напоролись на Одержимого, который и устроил нам ловушку, но так кто угодно напороться может, включая нас.

Я вздохнул.

— Парни, гляньте в коридор, там Валлендел не стоит часом?

— Нет, — сказал Каспар, выглянув.

— Тогда последи, чтобы он не подкрался... Видно, настала пора выдать вам тайну, которую я так долго хранил. Для меня Край — самое безопасное место, потому что я чувствую и Порчу, и Одержимых на большом расстоянии. Будь я тогда в шестнадцатом отряде — он бы не погиб.

— С чего ты так решил? — скептически спросил Кай. — Ты же вот мертвецов с десяти метров не учуял...

— Потому что они — не Порча, не эфириалы и не Одержимые.

— Ты никогда с ними не встречался, откуда тебе знать, что ты их учуешь издали?

Я выдержал эффектную паузу.

— На самом деле, ребята, встречался. Еще до учебки. Город, где я жил в дворянском доме, назывался Темерин.

Повисла мертвая тишина.

— Ты хочешь сказать, что был там, когда шесть лет назад... — сказал, наконец, Кай.

— Угу. Собственно, именно так я и осиротел.

— То есть, ты оказался в числе тех немногих, которые сумели спастись, потому что уже тогда чувствовал всю эту потустороннюю дрянь?

Я отхлебнул из кружки и кивнул.

— В общем-то, да. На самом деле, жертв было не так много, как говорит молва, потому что все началось в центре города, и жители окраин в большинстве своем успели убежать. Но все произошло настолько быстро, что из центра мало кто успел спастись, и я был последним живым человеком, кто выбрался оттуда самостоятельно. Хотя впоследствии бригады зачистки обнаружили еще некоторое число спрятавшихся выживших.

— Вот оно что... И как все это было?

Я пожал плечами:

— Да просто начался шум посреди дня, а потом хозяин побежал в кабинет и принес винтовки... Я не понимал, зачем, но отец закричал, чтобы мы прятались в подвал, а хозяин — что в подвале есть потайной выход в городскую канализацию... Особняк очень старый, тогда такие штуки были в моде... А потом началась стрельба. Отец с хозяином отбили атаку первых нападающих, так что часть людей, в том числе и я с хозяйским пацаном, успели спрятаться в подвале. А потом наверху рвануло, твари пробрались в подвал и начался кошмар. Нас спасла старая няня: она знала, где вход, открыла его и еще успела закрыть за нами дверь до того, как одна из тварей на нее набросилась... В общем, то, как я выживал в городе, ставшем зоной сопряжения, я плохо помню, память прячет детали от психики. Но если коротко, то я заранее знал, где есть твари, а где — нет. В тот короткий момент, когда в подвале твари были буквально в пяти шагах, я ощутил жуткое покалывание всем телом, и впоследствии оно охватывало меня всякий раз, когда я смотрел в направлении, где они меня поджидали. И просто шел туда, где не "кололо".

— Ну, это же могло быть совпадением? Безумным везением?

— Четыре года я так и думал. Я не знал, что у меня есть такой дар, а если б знал — моя жизнь сложилась бы совсем иначе. И, может быть, сейчас я как раз подавал бы документы в какое-нибудь престижное училище... Я спас бы мелкого, если б знал о своем даре... В той канализации мы наткнулись на группу людей и шли с ними. На развилке люди разделились, и мы пошли с одной группой, потому что я нутром чуял: в другом проходе будет беда. Потом снова была развилка, и в одном коридоре лежали растерзанные трупы в красных лужах... и люди пошли по "чистому". А я не мог пойти с ними, тот коридор пугал меня больше. И я пошел по тому, с трупами, хоть это было против логики и против инстинкта. А мелкий никак не хотел идти со мной... и я подумал, может, ему с теми людьми будет безопаснее, там даже был один человек с ружьем... Если бы я настоял на своем — спас бы мелкого, а у него была родня в другом городе, тоже дворяне, и я сам наверняка стал бы привилегированным младшим членом Дома... Неприятно вспоминать. И вообще, мелкий никак не заслуживал своей судьбы. Все те люди, мои родители, хозяева... никто не заслуживал. Но мелкого я мог спасти... Увы. Впоследствии узнал, что через канализацию из центра города выбрался один я. Коридор с трупами оказался безопасен, мне даже не пришлось падать рядом с ними и притворяться мертвым...

— Порчу ты бы этим не обманул.

— Я тогда ничего не знал о Порче, а моей психике требовалось обоснование, почему я иду по колено в крови, а не по вроде бы пустому проходу, и я придумал уловку с трупами. Как бы там ни было, я выбрался из канализации уже на окраине и потом еще два дня прятался на чердаке, пока не пришли группы зачистки и не выбили всю дрянь из пригородов. Это были ужасные два дня: на первых этажах сидела Порча, и я боялся, что она начнет подниматься выше. На этот случай я присмотрел толстый телевизионный кабель на тросе, протянутый от соседнего дома, в котором тоже был безопасный чердак... В том доме тоже хватало дряни — на первых этажах. Я знал, что она там, и что ее нет на чердаке. В общем, вот так все и случилось. Потом меня долго держали в больнице, за замком, с кучей вооруженных солдат... Доктор сказал — охраняют меня, в клетке Порча до меня не доберется...

— Проверяли, а не скрытый ли ты Одержимый.

— Естественно. Но я этого не знал, и там меня, наконец, отпустил страх, сменившийся отчаянием и тоской... А потом — ужасный детский приют, откуда я сбежал, потому что на улице было сытнее и привольней. Два года беспризорником — ну а про булку вы уже знаете. И только два года назад, когда мы все проходили через "кошмарилку", когда во мне нашли и выработали талант чувствовать присутствие сквозь стену, я все понял. Когда я пытаюсь почувствовать — я смотрю сквозь стену туда, где хочу чувствовать, и ощущаю покалывание, если там кто-то есть. Точно такое же чувство, как тогда, в Темерине. Только слабое и без примеси омерзения. И вот тогда я понял, что у меня талант такой — чувствовать Порчу. Либо врожденный, либо появившийся от шока в подвале особняка.

— Вот оно как, значит, — протянул Дэви. — Слушай, Саша, а почему ты скрыл этот талант? Ведь ты мог бы попасть в Паранормальный Корпус, у них выживаемость несопоставима, и...

— Вот как раз поэтому. Я не хочу в Паранормальный. Сами посудите — у меня уже два года учебки за плечами. Мне бы изменили договор и перевели в Паранормальный, но долг за деньги, потраченные на два года подготовки, все равно висел бы в договоре. Потом, много вы знаете известных людей из Паранормального, не считая боевого отдела?

— Хм... Никого.

— То-то и оно. Служба за скромное жалованье и без перспектив — на кой оно мне надо? К тому же... — Я сделал паузу и продолжил: — понимаете, ребята, мне мало обнаруживать Порчу. Я хочу в нее стрелять.

Ненадолго повисла тягучая тишина.

— Похоже, твой путь в СТО — несколько более личное дело, нежели расчетливый побег от правосудия, — криво улыбнулся Драгутин.

— И да, и нет... То есть, я понимал, что в СТО долго не живут, что это — удел только самых отчаянных и самых обездоленных. Но тогда, в Темерине, когда я два дня просидел на чердаке, замерзший, без крошки еды и капли воды во рту, и до смерти испуганный, спасение пришло именно в лице бригад СТО. Я помню, какой музыкой мне казались раскаты пулеметов и грохот "кишкодеров". Началась зачистка дома, где я прятался, грохотало так, что я думал — они пушку внутрь пронесли. А потом я услышал шаги подкованных ботинок на лестничной клетке и закричал, что я тут... Ну как закричал — захрипел. И на чердак за мной забрался один парень... Думаю, он был примерно как мы, может, на год старше, ростом с теперешнего меня... и с "кишкодером" первой модели. Тогда он казался мне самым крутым парнем на свете... В общем, не то, чтоб мое будущее стало предопределено — но на всю остальную "армию" я смотрю свысока и вы знаете, почему. Эстэошники — единственный настоящий вид войск, который стоит чего-то, остальные — просто казенные дармоеды.

Внезапно Каспар заржал.

— Да я вспомнил цирк, который Саша устроил в первый год, — пояснил он. — "Сэр, я отказываюсь брать в руки это дерьмо! Дерьмо все, кроме "кишкодера""!

Я улыбнулся:

— Мне было всего двенадцать лет, чего вы хотите?

— Нам всем столько было... Так выходит, все-таки по зову души?

— Да все-таки нет... Расчет. На который наложил свой отпечаток и мой жизненный опыт в Темерине... Когда я сбежал с места преступления — забился в какой-то угол, спеша съесть злополучную булку до того, как меня поймает полиция... и вернулся в памяти в те самые страшные два дня на чердаке... Я понял, что с меня хватит. Что я не могу прятаться, жить прячась. Неважно, от Порчи ли, от полиции ли... Все, хватит. Я хочу жить, выпрямившись в полный рост. А что СТО оказался единственным действенным способом и от полиции уйти, и наверх подняться — это уже другой вопрос. Хотя правда и в том, что в какой-то другой род войск я бы не пошел в принципе. И, признаюсь, в первый год я мечтал, как выучусь, стану самым крутым в наборе, попаду в самый лучший отряд с тем парнем, который вытащил меня с чердака, и мы будем крошить всю эту мерзость вместе...

— Ну, тогда понятно, отчего ты стал лучшим среди всех, — сказал Рюиджи. — Я-то думал, грешным делом, что неполноценный по сравнению с тобой, а оказывается, у тебя просто была мечта... Осталось найти того парня.

— Я нашел, — медленно протянул я. — На мемориальной стене. Он погиб годом позже, и в тот момент, когда я подписывал купчий договор, его уже не было среди живых.

Снова повисла тишина.

— Ладно, все это — былое, — сказал Клемент, — но как быть с настоящим? Саша, по-твоему, нам стоит угробить весь бизнес Дому Керриган, чтобы попасть на Край, и надеяться, что там нам будет легче выжить, чем тут?

— ...И только потому, что Саша хочет стрелять в Порчу? — ввернул Вольфганг.

— Да нет. Все-таки, выжить я хочу сильнее. Но там не будет ни некромантов, ни культистов — только эфириалы и Порча. Все то, что я могу учуять издали.

— Есть еще одна проблемка, Саша. Керриган может со злости отправить нас на рудники. В качестве мести.

— В этом случае ему придется выплатить в казну нашу полную стоимость, что при финансовом крушении Дома Керриган станет не только глупым, но и невозможным, потому он просто прекратит аренду. Однако — нет, я не считаю, что нам надо все немедленно запороть. Все, что я рассказал вам про наши перспективы здесь — мои умозаключения. Я доверяю своим мозгам, но вместе с тем не могу предвидеть будущее, а подобного опыта еще ни у кого не было. Не исключено, что наше положение будет иметь некоторые непредвиденные плюсы, которые перекроют все. Потому мы выждем и поглядим. Если внезапно все станет зашибись как хорошо — тогда только идиот захочет на Край. Но если события будут развиваться так, как я предсказал... ну вы поняли. И к слову, нам не обязательно делать пакость Керригану. Если наши с вами мнения разделятся — думаю, он просто договорится о замене меня и тех, кто останется со мной, на других парней из учебки.

— Ребята, а давайте смотреть на ситуацию с оптимизмом, — мечтательно протянул Рюиджи. — Ведь мы станем известными, знаменитыми... настоящими звездами телевидения. И это действительно может повернуться массой преимуществ. Нас могут пригласить сниматься в других сериалах или фильмах, уже не настоящих... Вы не мечтали стать актерами?

— Актером — это круто, — согласился я, — они хоть и не бывают дворянами, но живут как дворяне, и при этом не военнообязанные. Только это вряд ли, актерскому мастерству надо учиться, надо иметь выдающиеся внешние данные и талант. А то, что в реальном замесе мы чего-то стоим, а киношные актеры попадают в обморок — значения не имеет. Хотя — кто его знает... В общем, парни. Мы ждем, что будет, хотя бы до второй миссии, и потом уже будем решать, как дальше быть. Все согласны?

Оказалось, что все, и тут Каспар сказал:

— Валлендел идет.

Мы все сделали вид, что все время спокойно дожевывали остатки пиршества, когда в комнату вошел лейтенант.

— Так, пошли все сюда, потом доедите.

В брифинг-зале за столом уже сидела миловидная женщина, или даже верней будет сказать — леди лет тридцати, в строгом деловом костюме и с нагрудным значком-пропуском.

— Знакомьтесь: это госпожа ЛаВей, наш консультант по вопросам имиджа.

— Можно просто Антуана, — улыбнулась она.

Мы нестройным хором поздоровались и принялись рассаживаться вокруг стола, госпожа ЛаВей достала из папки стопку бумаг и совещание началось.

Первым делом нас поставили перед тем фактом, что мы теперь — в некоторой мере публичные персоны, а значит — очень сильно зависим от того, как нас воспринимает публика.

— То чувство, когда ты четыре года был уверен, что зависишь от умения стрелять и драться... — проронил я.

— Все немного сложнее, — улыбнулась Антуана. — В обычном бою оно примерно так и есть, но все меняется, если бой транслируют по центральному каналу. Недостаточно просто победить: надо, чтобы зритель порадовался этой победе. Чтобы он был на вашей стороне. Чтобы он переживал за исход боя и за вас. Симпатизируя лично вам, зритель проникается вашей борьбой, целью вашей борьбы. И тогда, решая, куда съездить на выходные, "туда" или "сюда", он вспомнит, что "там" стоят на страже замечательные парни. Симпатия к вам превращается в симпатию к городу, понимаете?

— Должно быть, по этой же причине автомобили рекламируют пышнотелые полуобнаженные девушки? — ухмыльнулся Кай.

— Абсолютно верно. Желание обладания частично переносится с девушки на объект рекламы. Итак, во-первых, надо поработать над персональным имиджем. Вам необходимы персональные черты, выделяющие вас, вы должны стать разными, насколько это возможно в армейских реалиях. "Весельчак", "оружейный маньяк", "перфекционист", "качок", "стиляга", "невозмутимый", "задира", "вояка" — и так далее. Много разных типажей — и зритель наверняка увидит среди них пару симпатичных для него лично.

— Ну и как зритель будет видеть наши типажи под броней и касками?

— Зритель будет видеть вас не только в касках. Как только передача наберет достаточно рейтинга, вы начнете давать интервью, появляться на публике и так далее. И тогда мы займемся этим вопросом более плотно, а пока что надо выяснить, у кого из вас какие склонности и предпочтения.

И она достала из нагрудного кармана позолоченную авторучку.

Примерно час мы потратили впустую на всю эту трепотню, затем она попрощалась, забрала свою папку и ушла.

— Ну, парни, кто там хотел быть актером? — с иронией спросил я.

— А что, актеры тоже должны заниматься такой нудятиной? — спросил Рюиджи.

— Угу. Причем в десять раз больше. Актер без своих фанатов — ноль без палочки.

— М-да, невесело как-то...

Тут Валлендел постучал по столу карандашом:

— Мы еще не закончили. Вот ваш распорядок и инструкции по поводу быта на первое время, ознакомьтесь.

Мы взяли распечатки и впились в них глазами. Тренировка — раз в день, огневая подготовка — четыре раза в неделю, медосмотр — раз в неделю. Выход с базы — только по разрешению командования. Боевая готовность — двадцать четыре часа в сутки. Прием пищи — три раза в день, причем доставлять ее будут из ресторана неподалеку, а также в нашем распоряжении кухня на базе и холодильники, набитые полуфабрикатами, соками и прочим добром.

— Только предупреждаю: кто начнет заплывать жирком — будет поститься в карцере на воде и сухарях.

Мы дочитали и начали обеспокоенно переглядываться, и отнюдь не из-за карцера. В общем, я лидер — видимо, поднимать тему тоже мне.

— Сэр, тут как бы проблемка нарисовалась...

Валлендел скрестил руки на груди:

— У вас или у меня?

— У вас. Давайте начистоту: любая наша проблема, кроме некромантов сотоварищи — на самом деле ваша. Потому что огромный концерн, который балансирует на грани рентабельности — вроде, так его светлость сказал? — может запросто полететь в тартары, если мы на каком-то задании... не выложимся на полную, скажем так.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что наша позитивная мотивация — ваша забота, сэр.

Глаза лейтенанта стали чуть злее:

— Если перспектива не попасть на Край в качестве мотивации не годится — есть еще перспектива не попасть на рудники.

— Прежде чем угрожать рудником — спросите у графа, может ли он позволить себе такие траты... сэр.

— Еще шесть миллиончиков на ваше вразумление наскребет.

Я оглянулся:

— Парни, я чего-то не понимаю или сэр лейтенант не умеет считать?

— Полагаю, второе, — с готовностью, как и ожидалось, отозвался Кай, остальные закивали.

Снова смотрю на Валлендела, он на меня.

— Умножайте на двенадцать, сэр, потому что если вы думаете, что можете отправить на рудники только одного, а остальные притихнут — сильно ошибаетесь.

— На тринадцать, — сказал Ян.

— Ну да, — поспешно поправился я, — не привык за сутки, что нас уже тринадцать. Так что, лейтенант, чем еще пугать будешь? Края мы не боимся, на рудники у графа нет денег. Все? Аргументы кончились?

Вывести Валлендела из себя оказалось не так-то просто, даже несмотря на то, что я фамильярно перешел на "ты". Он почти не изменился в лице, но слова подбирал аж несколько секунд.

— Ну что ж, — сказал лейтенант, — ты прав, Терновский, на все сто. На новый отряд денег нет, сослать вас гнить в рудниках не получится, потому граф просто договорится и вас поменяют на другое подразделение, а вы поедете на Край. Все счастливы?

— Более чем. Был горд служить под вашим командованием, сэр.

Несмотря на весь драматизм ситуации, моя последняя реплика заставила пару человек прыснуть от смеха.

Валлендел собрал свои бумаги и пошел к выходу, но в дверях обернулся:

— Ах да, теперь я уже просто не могу не спросить: так что это за проблему ты пытался упомянуть?

— В нашем распорядке не упоминаются ни выходные, ни денежное довольствие на эти выходные, в то время как на Краю служащие СТО всегда получают и то, и другое.

И вот тут самоконтроль Валлендела наконец-то пробило, причем навылет: его лицо вытянулось, глаза расширились.

— Что-о-о-о?!! Выходные?!! Вы из-за выходных предпочли Край?!! Из-за несчастных выходных?!!

— Два момента, сэр. Первый — нам всем по шестнадцать лет, и последние четыре года мы провели практически в заточении, видя симпатичную женскую особь в лучшем случае раз в полгода. И вот теперь мы снова в заключении? Уж лучше на Краю, там хотя бы веселее в этом плане. И второе: на самом деле, главная причина не в выходных, а в вас... сэр. Я попытался начать обсуждение проблемы в конструктивном русле, а вы сразу перешли на угрозы. Позвольте открыть вам глаза на одну неочевидную для вас вещь: львиная доля эстэошников идет в СТО ради того, чтобы хоть немного пожить по-человечески. Очень многие из нас выросли на улице, которая приучила нас на агрессию отвечать агрессией, и терпеть подобное отношение будут немногие. Эстэошники — отчаянные люди, никогда этого не забывайте. А теперь — желаю мужества. Оно вам понадобится, когда будете рассказывать графу, как создали ему проблему на ровном месте.

Валлендел сжал челюсти, повернулся и вышел.

— Надеюсь, мы не пожалеем об этом решении, — вздохнул Ян. — Ну или хотя бы не сильно.

Когда он внезапно сказал "на тринадцать" — меня это изрядно удивило, он с нами чуть больше суток, а не четыре года. Может, он все же стоящий парень, а мы с Каем ошиблись на его счет? Впрочем, жизнь покажет.

— Лично я рад, что все так быстро разрешилось, — признался я. — Сделав графу западло, мы бы все равно не попали на рудники, но за нами закрепилась бы репутация ненадежных, особенно если бы саботаж стал очевиден, а значит — прощайте радужные надежды на место в гвардии... А так — разойдемся по-хорошему, и все счастливы. Нам — перспективы, другим парням, у которых нет никого с моим редким талантом — чуть большие шансы, может быть. А граф остается при своих, ничего не теряя.

— Хорошо, если так, — поддержал меня Кай. — Вдруг твой талант станет нашей реальной удачей, все же не хочется сгинуть в первые дни.

— Поверьте мне, я не самоубийца и не сумасшедший. А теперь идемте доедать, на Краю нам салат с крабами никто не даст.

* * *

Наутро мы принялись паковать вещи, благо, у нас и вещей мало, и распаковать толком их не успели.

Однако вместо Валлендела, или кто там должен везти нас на Край, появился невысокий полноватый человек в пиджаке и с аккуратной бородкой.

— Мы уже отправляемся? — спросил я, поздоровавшись.

— Отправляетесь? Нет, я тут не за этим.

— А вы, простите, кто?

— Меня зовут Мэрриот, — представился он, — я первый помощник главы службы безопасности Дома Керриган, отвечаю за все силы быстрого реагирования, в том числе и за ваше подразделение.

Я переглянулся с остальными, затем снова повернулся к Мэрриоту.

— Валлендела... сменили? — уточнил я.

— Нет, не сменили, так уж вышло, что его сменить нельзя. Он — лицо подразделения, так сказать.

— Он что, чем-то знаменит?

Мэрриот приподнял брови:

— А вы не знаете, кто он такой?

Я снова повернулся к ребятам:

— Вы?.. Нет, ну и я не знаю.

— Странно... его полстраны знает. Вы разве не слыхали про двойной теракт на лайнере "Корделия"?

— Это где "дети Нагаша" и культисты сообща устроили нападение? Нам рассказывали — в том смысле, что это был первый и единственный случай совместных действий тех и других — но без деталей.

— Валлендел был на борту лайнера — и прославился в процессе борьбы экипажа и пассажиров с террористами. А особенно — тем, что прорвался к радиорубке сквозь толпу нежити и провел радистку, орудуя кухонным мясницким секачом и, так сказать, одной левой. Потому что правую к тому моменту ему уже отгрызли.

— Ни хрена себе! — воскликнул Клемент, остальные принялись огокать и присвистывать.

— Постойте, у него же обе руки на месте, — сказал я.

— Правая — магический протез, сделанный свартальвами. Император оплатил, в придачу к "пурпурному щиту".

Меня удивило не столько то, что у Валлендела, оказывается, высшая военная награда империи — за такое ее вполне уместно получить — сколько тот факт, что он об этом не упоминал.

— Одной левой... Хм, впечатляет.

Мэрриот кивнул.

— Да, меня тоже. Однако из армии Валлендела комиссовали, протез в обыденной жизни почти как своя рука, свартальвы даже осязание вернули. Но в военном деле... проблематично, скажем так. И вот полгода назад Дом Керриган забрал его к себе... По правде говоря, подав идею арендовать подразделение СТО под его командование, я был уверен, что вы поладите...

Я пожал плечами:

— Если б Валлендел поставил себя как старший товарищ — так бы оно и случилось. Но он предпочел играться в офицера, не зная, что эстэошники сами себе выбирают лидера и офицерские погоны их не впечатляют. Говорил ему, скажу и вам: мы в основной массе с улицы, и приучены жизнью...

— Да я знаю, слушал ваш разговор...

— Прослушка?

— Диктофон у Валлендела. Должен признать, что Валлендел... сдал после тех событий. Люди, которые знали его раньше, заметили, что у него ухудшился характер слегка — все-таки жизнь испорчена, карьера перечеркнута — но я не думал, что тут такие сложности возникнут, да еще и по такому пустяковому поводу...

— Мы не считаем это пустяком после четырех лет ада в учебке.

— Это недоразумение. Просто потому, что момент с увольнительными никто не продумал. Никто не заморачивался с мелочами, задачи все-все продумать и предусмотреть вообще не было, быт групп СТО после учебки никто не изучал. Мы полагали, что бытовые моменты сами по себе всплывут и будут решаться по мере возникновения... В общем, что касается Валлендела — он изначально исполнял представительские и административно-руководящие функции. Перегнул палку — ну, тут ваша общая вина, мне так кажется. Что, если мы просто сделаем вид, будто вчерашнего разговора не было? Конфликт — это плохо, но заменить его на этом формальном месте некем, да и нельзя в принципе, хоть бы и было кем, потому что замена командира на второй же день — это верный признак, что не все ладно...

Я посмотрел на остальных и понял, что они, в общем-то, рады остаться: слова словами, а душа на край не хочет, сколько бы раз я ни сказал про свой талант. Их трудно винить: они его не видели в действии, а доверить свою жизнь тому, чего не видно, не только трудно, но и не очень разумно.

— Хорошо, будем считать инцидент исчерпанным.

— Замечательно, — улыбнулся Мэрриот. — Я поручу соответствующим людям проработать момент с увольнительными. А вообще, черный телефон на столе в брифинг-зале — внутренний. Сто семь — это звонок прямо в мой рабочий кабинет. Ну, на самый-самый крайний случай.

— Отлично, договорились, — сказал я.

Мы пожали друг другу руки и Мэрриот ушел.

— Хе-хе, — ухмыльнулся Кравитч, — мы заставили Дом Керриган пойти на попятный.

— Вряд ли. Просто Мэрриот — не Валлендел, он не стал идти на принцип и лезть в бутылку по пустякам. Второй раз номер у нас не прокатит, если что.

Рюиджи беспечно махнул рукой:

— И не надо. Зачем нам лишние проблемы? Тут более важный вопрос, когда к нам снова придут Цубоми и Цубаса?

— Кто это?

— А те две девочки, что вчера нам мясцо жарили. Я ночью уснуть не мог, переживал, что больше их не увижу...

— Так ты даже успел у них имена узнать? Во даешь, — одобрил Каспар.

— Ага. Значит, предупреждаю всех: Цубоми моя, к ней не подкатывать, а то насажу на Сашин "кишкодер" и скажу, что так и было!

— Лады, только вначале научи, как их различать.

— Пф-ф-ф, это же элементарно! Цубоми в два раза симпатичнее!

* * *

Завтрак нам привезли из ресторана, но вчерашние девочки, к огромному сожалению Рюиджи, не появились. Да и к моему тоже: хоть полненькие не совсем мой тип, я бы не отказался пообщаться хотя бы и с той, которая в два раза менее симпатична. Правда, как по мне, они идентичны, видимо, только яматианцы могут отличать других яматианцев друг от друга.

Ну да ладно, будет увольнительная — будут и девочки. По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

После завтрака пришел, как ни в чем не бывало, Валлендел и раздал нам многократно сложенные листы.

— Карта главной части города. Надо знать, что где находится и как куда идти или ехать.

Мы добросовестно заучили основные маршруты, а после обеда — проклятье, девочки снова не пришли! — Валлендел проверил, как мы запомнили карту. Оказалось, что кое-как справились все, а я при этом первый раз за четыре года получил наихудший балл во всем отряде.

— Не все же кое-кому быть лучшим, — прокомментировал Юджин.

— Это точно, и сам устал уже.

Потом была тренировка: оказалось, на базе имеется даже тренажерный зал и душевая на двадцать с лишним человек.

Вечером мы почистили оружие и стали готовиться ко сну.

— Саша, а кто дежурным будет? — спросил Кай.

— А он у нас должен быть? В той распечатке ничего про расписания дежурств не сказано.

— Ну если по уму, с учетом того, что круглые сутки боеготовность, то он у нас должен быть.

— Там у двери, на самом выходе, есть охрана и караулка. Я думаю, они нас разбудят, если что. Не сказано ничего про дежурства — не надо искать себе лишних хлопот.

И мы завалились спать, благо кровати, матрасы, подушки и одеяла — замечательные, не то, что в адской учебке.

Правда, поспать сладко нам не удалось: сирена тревоги взвыла посреди ночи.

— Это еще что за фокусы? — громко сказал я, вскакивая с койки.

— Второй день подряд?! — возмутился Бела.

— Вообще-то, через день, — поправил его Ян, — уже как бы третьи сутки пошли...

— Это все равно как-то задохрена!

Тут я с ним вполне согласен: две зачистки за тридцать шесть часов, на самом деле: позавчера в полдень, а сейчас — практически в самом начале суток. Если так дело пойдет и дальше — у меня очень хреновый для всех нас прогноз. Да и для графа сотоварищи — тоже, потому что если отряд зачистки должен вкалывать через день, то дела в городе очень плохи и скрыть это долго не получится.

Мы принялись натягивать форму, обуваться и извлекать из шкафчиков оружие и доспехи. Тут по коридору загрохотали ботинки и появился полицейский сержант.

— Чрезвычайное происшествие на старом пирсе! — выпалил он.

— Какое именно?

— Без понятия!

— Фургон уже ждет?

— Ждет.

Мы закончили экипироваться, тут прибежали заспанные помощники операторов — проверять наши камеры.

— В машине проверите, — сказал я и мы трусцой погнали загружаться.

В фургоне мне, наконец, удалось связаться с командованием — это оказался все тот же Мэрриот.

— Двадцать минут назад на самом краю пирса отказали две камеры, — сообщил он, — один из двух сторожей пошел проверить и пропал. Через десять минут второй сторож врубил освещение на полную и собрался на поиски, и тут третья камера обнаружила вот это.

На настенном мониторе мы увидели нечеткое изображение человека, лежащего на каком-то темном круглом пятне.

— А, чтоб им, — я хотел было сплюнуть, но вспомнил, что в фургоне. — То некромант, теперь культисты... Подступы перекрыты?

— Патрульные наряды уже занимают позиции.

— Уже занимают? Поздно, они уже удрали, у них было десять минут с гаком, чтобы убраться оттуда.

— Чужак бы побрал... Тогда просто проверьте, безопасен ли пирс.

— Вы издеваетесь? Ни хрена он не безопасен! Следите за человеком на рунном круге, как только встанет или пошевелится — сообщите! Успеть бы...

— Не успеем, — авторитетно заявил Данко Стоянов, — там минут пятнадцать надо всего, этот временной люфт почти закончился. Вот-вот встанет.

— Ну так хотя бы грохнем это, пока оно не разогрелось и не привыкло... Заряжайте картечь и разрывные.

А про себя подумал, что как-то уж слишком быстро началась самая жесть. Одно хорошо: свеженький "одержимый" нуждается в нескольких часах или даже днях, чтобы полностью обжиться в теле, в течение этого периода он куда менее опасен. Ну и второй плюс — скоро станет одним эфириалом меньше в Мироздании. Вживаясь в тело, они становятся материальными в привычном понимании этого слова — и, как результат, смертными.

Когда фургон начал тормозить, Клемент внезапно спросил:

— А как так вышло, что культисты за десять минут с момента отключения камер умудрились нарисовать круг и провести ритуал? Там один круг рисовать часа два надо!

— Легко и просто, — ответил ему Гайдрих. — Если взломать систему наблюдения — можно перед камерами хоть оргию устроить, у охраны на мониторах будет неподвижная картинка с пустым пирсом.

— То есть, культисты взломали систему наблюдения? А если там простые дешевые аналоговые камеры?

Я криво усмехнулся:

— Тогда можно взломать охранника. Мэрриот, вы слышите меня?

— Слышу.

— Задержите второго охранника на всякий случай.

— Принято.

Выгружаемся из фургона у ограды, идем к пирсу мимо полицейских машин с мигалками и полицейских с оружием наготове.

— Саша, план?

— Как обычно, стандартное построение. Бела, Данко, Клемент, Вольфганг, Дэви, Юджин — вы с ПНВ. Если эта мразь вырубит нам электронику — сразу же снимаете. Напоминаю, держать глаза закрытыми две секунды не нужно, "оно" нас и без блеска зрачков видит, скорее всего. Остальные с фонарями, держите осветительные шашки наготове. Кай, Рюиджи — "рунные синие". Как только вам покажется, что оно рядом или скоро окажется рядом — бросайте возле нас. Дэви, у тебя шрапнель?

— Да.

— Ну, пусть Создательница нас не оставит. Вперед.

Пока я раздавал инструкции — старался поймать взгляд каждого и выразительно, без слов намекнуть, что ситуация под контролем, поскольку "одержимый" — именно тот противник, которого я отлично чувствую. Но сказать в голос о том, что я учуял его еще у полицейских машин, не могу... Гребаные камеры, я уже начинаю их ненавидеть.

Мы растягиваемся в цепочку и двигаем вперед. В общем, пирс как пирс, широкий, двусторонний, с длинной цепочкой не очень капитальных построек по центру: видимо, когда-то там располагались кафешки, магазинчики и бары. Нынче пирс не работает, может быть, потому, что из-за кризиса снизилось число различных рейсов. Видимо, как раз поэтому культисты выбрали для своего ритуала именно это место. Оно, в общем-то, полностью отвечает их требованиям: над головой только небо, под ногами только монолитная твердь без нижних этажей, подвалов и тому подобных пустот. Почему эфирные приблуды так ненавидят многоярусность — вопрос открытый, как и вопрос о их ненависти к значительным водным массам.

Однако в этот раз культистам пришлось провести призыв именно тут: водные массы вокруг пирса не очень-то и помешали, а где еще они найдут площадку под открытым небом и без пустот под ногами? Парки под видеонаблюдением, да и гуляют по ним даже ночью, спортивные стадионы тоже под наблюдением и полицейские патрули всегда рядом. Варна — город одновременно праздности, потому что отдыхающим не нужно утром на службу, и круглосуточной занятости, потому что обслуживающий персонал, имя которому легион, должен и ночью обслуживать поздних гуляк и готовить все необходимое для тех, кто живет по обычному графику. Так что найти площадку, отвечающую как техническим требованиям ритуала, так и соображениям скрытности, очень даже непросто, а провести нечестивую процедуру за пределами города не позволяют меры безопасности и военное оцепление.

В общем-то, расклад в нашу пользу: одержимому деваться некуда. Вероятность того, что он попытается выбраться с пирса вплавь, практически нулевая, по причине крайнего отвращения одержимых к воде. Обосновавшись в теле, эфириал становится способен нормально существовать в многоярусном пространстве, но его отвращение к высоте и воде никуда не девается. Так что прямо сейчас мы перекрыли пирс полностью, и одержимый не имеет других возможностей, кроме как прорваться сквозь нас.

— Это Мэрриот! — протрещало в наушнике. — Камеры вышли из строя! Погодите, уже снова работают. Рунный круг пуст!

— Шустрый, сволочь, — процедил Дэви, поднимая вверх прибор ночного видения, — только встал — и уже с электроникой шутит.

— Готовьте осветительные шашки, на фонари надежды мало. Дэви, вешай светильник.

Кравитч лязгнул затвором, заряжая в патронник осветительную ракету, и пальнул вверх. Несколько секунд спустя в темном небе повисла и зажглась осветительная шашка, бросающая вниз колеблющийся и слабый, но такой нужный нам свет.

— Минус две тысячи империалов, — я не оглядывался, но буквально чувствовал ухмылку Дэви.

— Фигня, граф купит у альвов еще. Кто виноват, что мы двадцать лет не можем освоить производство левитирующих шашек, а покупаем их у длинноухих втридорога?

— Маги виноваты, — сказал Ян, — потому что все поголовно хотят быть дворянами. И император, который дает дворянство только боевым магам, хотя маги-ремесленники порой бывают полезнее...

— Да дело не в них, — заметил Данко. — Такому ремеслу, я слыхал, надо учиться пятьдесят лет. Альвы и свартальвы при их-то жизни могут позволить себе побыть учениками полвека, а люди...

— Завязывайте базар-вокзал. Двухступенчатое продвижение, проверяет та сторона, куда выходит лицом помещение. И никаких осколочных, если оно уже играет со светом, то нашей гранатой нас всех угробит только так.

И мы пошли вперед. Доходя до очередного павильона или ларька, часть цепи продвигалась вперед и осматривала его, а вторая часть оставалась на месте, чтобы, окажись одержимый там, он не был посреди между нами и мы не расстреляли друг друга, как давешние мертвецы.

Проверяя каждое помещение, мы продвигались вперед, шаг за шагом приближаясь к цели. Вот уже до конца пирса осталось тридцать метров, перед нами — стоящий поперед на самом краю павильон.

— Оно там. Трехсекундная готовность.

Я вставил в патронник оболочечный "слонобой", прицелился туда, где "кололо" сильней всего, и нажал на спуск. Грохот — а затем злобный стук автоматов и пулеметов. Первый шквал свинца, стали и фосфора прошелся по уровню груди, второй — на уровне колен.

— Перезарядка! — почти одновременно крикнули автоматчики.

— Отставить огонь, — сказал я. — Не думаю, что оно уцелело. Я проверяю, Дэви страхует. Вы прикрываете.

Но тут павильон превратился в пылающее решето: зажигательные пули сделали свое дело, так что проверить стало проблематично. Впрочем, ветерок повеял в нашу сторону и принес запах гари с четкой примесью горелого мяса. Хотя о том, что одержимый уже готов, я понял еще в момент расстрела павильона: перестало колоть.

— И так будет с каждой наволочью, которая припрется в нашу смену, — заявил я и взвалил "кишкодер" на плечо. — Мэрриот, прием!

— На связи.

— Можете вызывать пожарных.

— Принято, вызываю.

— Дело в шляпе стопроцентно, — сказал Кай, — воняет горелым мясом.

— И это замечательно: дело в шляпе куда лучше, чем если дело — шляпа, — заржал Рюиджи.

— Парни, следите за языком — мы в прямом эфире, — заметил Каспар.

Я покачал головой:

— Посреди ночи? Вряд ли, думаю, днем пустят, и все лишние слова "запикают". И вообще, я сомневаюсь, что нас смотрят дети, а тех, которые нас все-таки смотрят, вряд ли смутит неаккуратное слово. Ждем ребят на большой красной машине, они тут все потушат, проведем опознание останков и обратно на базу, досыпать.

— Какое там досыпать, — махнул рукой Дэви. — У меня от запаха жареного слюнки течь начинают. Может, дальше уже без нас справятся?

— Мы должны удостовериться, что оно мертво. Оно, конечно, уже сгорело, но процедура есть процедура.

* * *

Вернувшись на базу, мы достали из холодильника несколько килограммов сосисок и поджарили их. Воспользовавшись тем, что на кухне нет камер, а шкворчащие сковородки затрудняют работу жучков, если они тут есть, я начал совещание.

— В общем, парни, дело дрянь. Зачистка каждые тридцать шесть часов — это просто адский ад, через месяц, может статься, многих из нас уже не будет в живых. Такой жести нет даже на Краю. В этот раз мы слишком быстро прибыли и расстреляли одержимого до того, как он стал опасен по-настоящему. Так будет не всегда. Есть еще сомневающиеся в том, что надо переселяться на Край?

— Я только замечу кое-что, — сказал Гайдрих. — Эти два инцидента — не правило. Раньше такого не было, потому что, случайся в Варне такие дела через день — граф бы в принципе не стал арендовать нас, потому что Варна уже не представляла бы никакой ценности как курорт. Не будет никаких зачисток ни завтра, ни послезавтра, а если будут — тогда Керриган поймет, что спасти Варну ему не судьба, и в нашей службе отпадет надобность. Надо посмотреть, когда случится третье чэпэ, тогда и решать, а две зачистки через день — скорее совпадение.

Я кивнул:

— В общем-то, у нас нет вариантов, иначе как ждать, потому что саботаж мы только на зачистке и сможем провернуть.

— И как мы это сделаем, если не путем жертвы кого-то из нас? — спросил Ян.

— Элементарно. Например, только что мы могли бы идти строго по одной стороне. Будь одержимый готов к действию — он прорвался бы по другой, а нам надо было бы просто не попасть, стреляя вслед. Полицейское оцепление мало что могло бы противопоставить ему, а гибель многих полицейских стала бы резонансной. Мы в этом случае ничего не теряем, даже если граф слышит нас прямо сейчас — он ничего не может поделать, потому что сослать на рудники тотально всех и арендовать новых он не может, а отправить одного не вариант, отношения к делу остальных он уже не изменит. На Краю куда меньше "работы", там главное пережить первые два года, когда рейды тренировочные. Пережил, опыт приобрел — и дальше ходишь только по реальным причинам или отбиваешь прорывы. То и другое — весьма нечасто. Ян, сколько раз "шестнадцатый" ходил за год?

— Пять раз, — отозвался Ян, — из которых два раза вообще без единого выстрела, один раз обстреляли тварь издали, один раз был серьезный бой, но по итогу у нас только один раненый, которого после комиссовали. А на пятый рейд... раз, и сразу почти все. Еще ходили в вылазки — это два-три километра от рубежей, в сопровождении инструкторов. Много раз. Но за все вылазки не видели ничего опасного, так что они не в счет. Встреча с реальным противником ближе пяти километров — это вообще единичные случаи.

— Вот то-то и оно, — подытожил я. — Перспектив здесь я не вижу, каких-то огромных плюсов тоже. То есть, имей я гарантию, что мы тут протянем все десять лет и при этом погибнет не более половины из нас... Это была бы стоящая лотерея, а так...

— Угу, особенно для тебя, при твоем-то секретном таланте, — ухмыльнулся Данко.

— Мой секретный талант помогает только против одержимых — и нам всем. Против чернокнижника или некроманта мы будем в одной заднице на одинаковой глубине.

— Я согласен, — сказал Вацлав, — если были бы шансы на выживание хотя бы пятьдесят процентов — можно было бы говорить о них, но гарантий нет. А на Краю даже у среднего эстэошника шансы в районе восемнадцати-двадцати процентов, это статистика, а против нее не попрешь. Тут у нас больше или меньше шансов — большой вопрос. И учтите: из двадцати процентов на Краю два процента просто доживают до выслуги, это если сам совсем бездарный, но с безотказной удачей. Кто выживает на мастерстве четыре-пять лет — того обычно забирают из СТО, карьеру в армии делать или еще чего получше. А это в самом худшем случае офицерская зарплата плюс пенсия "эстэошника".

— Вацлав дело говорит, — Бела со стуком поставил кружку на стол. — Тут мало того что шансы под вопросом, так еще и помножить на полную десятку с туманными перспективами. И знаете, что еще вы все забыли? На Краю в жопе не только парни из СТО. На Краю в жопе все, от обычного пехотинца-контрактника до мага-дворянина. Там — в какой-то мере равенство. Неважно, солдат ты, офицер ты, дворянин ты или бесталанный вроде нас. Если ты уходишь оттуда живым — ты получаешь за это награду. У каждого она своя: солдату открыта дорога в частные войска или банковские охранники, офицер получает повышение, дворяне, надо думать, среди своих престиж свой повышают, почести, авторитет, все дела... Ну а мы из них всех рискуем сильнее, и награда больше. Все справедливо, все на Краю равны. А тут... Нести опасную службу в курортном городе... как-то неприятно. Саша правильно подметил: рай, да не для нас. А на Краю ад, в котором все равны. Кто-нибудь может назвать вменяемую причину остаться здесь? Только без откровенно сказочных, вроде надежды стать актером?

— Полностью согласен, — поддержал Драгутин. — Тут я чувствую себя рабом почти постоянно, и чувство не самое приятное. В учебке был ад, но у любого армейского рекрута этап обучения — ад, вопрос только в том, какой круг. На Краю ад, но опять для всех. Знаете, какое место в аду самое страшное? То, где есть окно с видом на рай.

Я усмехнулся:

— Ну вот, теперь вы знаете, каково было мне, когда я из жителя дворянской усадьбы, пусть слуги, но привилегированного, превратился в уличного оборванца. Вы-то в жизни знали, в основном, приют да улицу, а у меня был период получше, и контраст теперь особенно мучительный. Ладно, парни, колбаски уже готовы.

Некоторое время мы молчали, поедая жареные сосиски с соусом и сыром, а потом Юджин сказал:

— Слушай, Ян, вот ты год отслужил на краю. Расскажи, как вам там жилось?

Вукович дожевал свою сосиску, по-плебейски облизал пальцы и задумчиво облокотился о стол.

— Как вам сказать, ребята... Крабами и кальмарами нас там никто не потчевал, но жаловаться не приходилось. Мы стояли в городке, который скорее большая деревня с незначительным числом многоэтажек, пять километров от Края всего лишь. Три дня в неделю — боевое охранения рубежа, один день — дежурство в полной боеготовности в расположении части или патруль вокруг города. Три остальных дня — физические, теоретические, практические занятия, по факту — только до обеда. После обеда шли в увольнительные, правда, не более чем на четыре часа. В городе к нам очень хорошо относились, как жители, так и власти. Вообще ко всем военным хорошо относились, но к нам, "черным кителям" — особенно хорошо. Периодически пробиралась всякая дрянь с рубежа — облавы устраивали обычно нашими силами, нас там три подразделения дислоцировалось, военные шли как вспомогательные. Но мой "шестнадцатый" во время облав так ни разу и не видел добычу... В общем, в ларьках всякие мелочи типа сигарет, пончики и кофе в закусочной нам выдавали под расписку, платила за это городская управа. Там градоначальник — сам в молодости из специальных подразделений, дворянин. Не из СТО, само собой, но нашего брата он жаловал особо. Наш собственный комендант нам выдавал денежного довольствия больше, чем полагалось, надо думать, из своего кармана приплачивал. В общем, неплохо нам там было, особенно с учетом того, что любой из нас мог местным парням дать фору. Правда, самые-самые классные девчонки, конечно же, имели соответствующих ухажеров из хороших семей, но которые чуть попроще — у тех мы, как говорится, успехом пользовались. Я встречался с одной — не топ-модель и не голубых кровей, но фигура очень даже ничего, особенно спереди, а главное — заводная, так сказать, горячая. И ее семья тоже хорошо ко мне относилась, я к ним регулярно в гости ходил — с обязательным визитом в ее комнату, разумеется. В общем, грех жаловаться, и никто из нас не жаловался. "Кэп" наш вообще с двумя встречался: два часа с одной, затем шел к другой на два часа. Обе были уверены, что у него увольнительная только два часа.

— Во пострел... — протянул Кай с отчетливой ноткой зависти.

— Мы его за это называли "револьвером".

— Почему?

— А потому, что шестизарядный. Три увольнения умножить на две девушки. Говорю же — жаловаться было грех. Одно ограничение — абсолютный запрет алкоголя. Вернулся с запахом — месяц без увольнений. Но это была ерунда по сравнению с кучей плюсов. А "гвардейский" взвод — вот кому действительно весело жилось. "Гвардейцы" — это были парни по двадцать два года, пошли в учебку четырнадцатилетними и тогда уже имели по четыре года выслуги. Были собраны из трех разных взводов, когда те поредели. Вот они были элитой. Гвардейцами мы их называли потому, что квартировали они в пятиэтажном доме, где жили все наши офицеры с семьями. Они — на первом, офицеры и комендант — со второго по пятый. Ну вы поняли. Так вот, они жили каждый в отдельной комнате и девушек водили прямо туда, к себе, в расположение части. Ну и курили они — было там трое курящих — не самокрутки, не папиросы и не сигареты. Сигары, прикиньте? Не те, конечно, что у дворян, но все же, так что можете догадываться, сколько им приплачивал комендант. С учетом близости Края, экономить на своей личной спасательной группе было бы глупо. Да, забыл сказать, они не несли никакой патрульной службы вообще. Только непосредственные боевые операции, то бишь облавы, и надо сказать, что обычно настигали тварь именно они. Ну и еще один раз ходили в глубокий спасательный рейд... Дирижабль гражданский бурей занесло в Зону, электроника отказала, в том числе и стравливающий клапан... Теперь только идиот ставит на дирижабли клапан, управляемый электроникой, но то был не очень новый дирижабль.

— И как результат рейда был? — спросил Дэви.

— Они вернулись с тремя пассажирами... но без двоих своих. Такие вот дела.

— Два человека за год... не так уж и ужасно. Думаю, им всем на тот момент оставалось всего ничего, и прямо сейчас те из них, что еще живы, уже не служат в СТО... Мне вот интересно, а как городские парни относились к вам, своим конкурентам?

Ян ухмыльнулся:

— Вряд ли им нравилось, что мы отбиваем у них весьма недурственных девчонок, но при мне не было инцидентов. Говорили, что за год до нас один был: местный мачо увидел свою бывшую в баре с эстэошником, ну и понеслось. В итоге в больнице оказалось восемь человек — все сплошь средней и серьезной тяжести. А эстэошник вернулся в часть с синяком и на вопрос офицера, откуда синяк, ответил, что прививал населению уважение к имперским вооруженным силам. Да, вы учтите одну вещь: мы стояли в городе. А вокруг Края очень мало осталось деревень и городков так близко, то есть, большинство войск располагается прямо на рубеже, и меняется периодически, и вот там все гораздо печальнее, как в плане развлечений, так и в плане девочек. Условия фактически фронтовые. Мне рассказывал один парень из "гвардейцев", говорил, что мне просто повезло в городе дислоцироваться. Но даже там была отдушина, потому что давали уже не увольнительные, а полноценные выходные всему подразделению раз в одну-две недели. То есть, они на время перебирались в военный городок в ближайшем городе — ну а там уже все то же самое. Только вместо девочек — путаны, денег на них хватало, причем, насколько я знаю, очень многие жрицы любви свою, так сказать, карьеру начинают именно в подобных местах: смертники вроде нас не скупятся. Потому обычно там довольно свежие начинающие шлюшки.

— Да уж, — сказал Кай, — теперь мне хочется на Край еще сильнее.

Рюиджи только горестно вздохнул:

— Эх, Цубоми, Цубоми...

— Не парься раньше времени, — утешил его я. — Все равно раньше следующей миссии мы никуда не поедем, если только граф нас сейчас не подслушал. Ну а когда будет эта следующая миссия — мы не знаем. Так что ты, возможно, еще увидишься со своей Цубоми, и, может быть, даже не только увидишься... У нее был на форме герб или иное указание, что она чья-то собственность?

— Хм... Не обратил внимания.

— Если окажется, что она продала также и право на личную жизнь — тебя ждет былинный облом.

— И не говори, — вздохнул Рюиджи.

* * *

На следующий день ровным счетом ничего не произошло, только заявился Валлендел вместе с парой операторов и мы отстрелялись в тире под присмотром лейтенанта и пары видеокамер. Тир, как ни странно, тоже находится прямо на базе, и я даже начал задаваться вопросом, а что тут еще такого есть.

— А что вы удивляетесь? Это раньше был полицейский участок, — пояснил Валлендел.

После обеда пришел седой тип, с рожей и комплекцией как у приснопамятных инструкторов, только куда более корректный, и с ним опять два оператора. Оказалось — полицейский инструктор рукопашного боя, подрабатывающий частными уроками, преимущественно обучая дворянских детей простым, но эффективным приемам самозащиты.

Разумеется, мы очень быстро и вполне вежливо объяснили ему, насколько сильно опростоволосился тот, кто нанял его для нас.

— Видите ли, сэр, — сказал я ему, добродушно улыбаясь на камеру, — ваши захваты, контроли и блоки не работают против существа, которое может одной рукой оторвать вас от земли и отшвырнуть на несколько метров, или пробить грудную клетку пальцем. Против одержимого не работают никакие приемы, кроме одного.

— Это кроме какого же?

— Эм-вэ-квадрат, деленный на два. Кинетическая энергия, другими словами. Если так получится, что вы окажетесь рядом с одержимым, не имея оружия — ваш шанс только в том, чтобы нанести ему максимально возможный вред одним ударом и выполнить этот удар очень-очень быстро. Другими словами, у обычного человека шансов нет. У нас — маленько побольше. Юджин, продемонстрируй.

— Легко, — согласился Юджин.

Мы нашли войлочный щит, инструктор взял его и занял устойчивую позицию. Мелькнул кулак Юджина — и вот инструктор, глотая воздух, сидит на полу.

— Быстро, — признал он, когда смог заговорить, — я не уследил...

— Это вполсилы, — улыбнулся Юджин. — В прошлый раз, когда я ударил от души — наш инструктор попал в больницу, а я — в карцер. В нашей команде у меня самый сильный удар после Александера.

— Кстати, по этой же причине мы не нуждаемся в обычной безоружной рукопашке против врага-человека, — добавил я. — Только приемы с применением оружия.

Инструктор ухватился за возможность реабилитироваться перед камерами и предложил научить нас нескольким приемам с дубинкой и тонфой, так что мне пришлось пойти в арсенал и принести свой "кишкодер".

— Видите ли, сэр, оружием мы называем вот это. Полицейские дубинки — так, игрушки.

Инструктору не осталось ничего другого, как откланяться.

— Неплохо получилось, — сказал Валлендел, когда телевизионщики тоже ушли. — Но если что — мы изначально пригласили инструктора, зная, что он ничего не сможет вам преподать.

— Так можно же было предупредить заранее.

— Госпожа ЛаВей считает, что так все получается естественнее. Мы стараемся избегать актерской игры, ведь этому тоже надо учиться. Выигрышная стратегия — создавать ситуации, в которых необходимые нам сценарии — естественные, без игры. Замечательно все получилось. Мы не знали, как именно вы покажете превосходство над весьма умелым инструктором, но думали, что должно выйти хорошо. На будущее — старайтесь выбирать из разных вариантов добродушно-вежливо-джентльменский манер поведения, по мере возможности, но будьте самими собой.

Когда Валлендел ушел, мы все сели играть кто во что, благо картами и разными настольными играми уголок досуга оказался укомплектован, и принялись между делом решать, что мы съедим на ужин, если вдруг еда из ресторана окажется не очень богатой на выбор.

Ян при этом искренне возмутился:

— Ну ничего себе вы разбаловались так быстро! Тут кормят куда изысканней, чем меня на Краю кормили, и то я был очень доволен едой и тогда, и сейчас, тут же вообще из ресторана кормежку везут! Я такой суп ни разу в жизни даже не нюхал, не говоря уже о том, чтобы знать, что в нем за мясо и специи, а вам уже не угодишь?!

— К хорошему привыкаешь быстро, — засмеялся Кай.

Я передвинул коня и объявил:

— Не зевай, шах тебе.

В этот момент в дверях показался дежурный сержант:

— Александер Терновский — в брифинг-зал!

Я поднялся, прошел следом за сержантом в зал, на ходу застегивая форменную рубашку, и увидел двух типов в костюмах, которые неуловимо напомнили мне Мэрриота. Но Мэрриот произвел впечатление человека, который умеет просто и беспроблемно говорить о сложных проблемах и находить общий язык, а вот эти двое явно не любят лавировать, больше рассчитывая на авторитет власти.

Мое предчувствие меня не обмануло.

Один из них кивнул мне на кресло напротив и сказал:

— Мы из имперской службы безопасности, и у нас к вам есть вопросы.

Я взглянул ему в глаза:

— Задавайте.

Старший положил на стол руки, сцепленные в замок, и наклонился вперед.

— Мы расследуем инцидент на пирсе, и буквально только что нам прислали заключение экспертизы. Одержимый получил прямое попадание из "Стахльверк М2", которое вынесло ему кусок хребта и всю грудную клетку и стало причиной смерти. Все остальные попадания он получил, уже лежа на полу. Чрезвычайно хороший выстрел, должен заметить.

Я кивнул.

— Да, я полностью согласен.

— Как вы полагаете, насколько велика вероятность, что цель, находящаяся в неизвестном месте павильона, с первого же выстрела получит попадание в единственную убойную зону, помимо головы?

Я пожал плечами:

— Крайне невелика, надо думать. Приятно знать, что я еще и везучий.

Агент хищно улыбнулся, его напарник молча поставил на стол портативный компьютер, поднял экран, ткнул пару раз в клавиатуру и повернул его экраном ко мне.

— Это видеозапись с камер наблюдения. Вот вы стреляете, ваши бойцы открывают огонь по павильону. И что же мы видим? Вы стоите в расслабленной позе, слегка опустив оружие, даже не думаете стрелять еще раз и явно не опасаетесь, что одержимый выпрыгнет, как тролль из табакерки. Везение, говорите? Мы склонны считать, что вы точно знали, где находится цель, как знали и то, что она поражена.

— Развивайте свою мысль, господа агенты, я внимательно слежу за ее ходом, — спокойно сказал я.

— Из этого следует, что вы можете не только людей и нежить чувствовать, как это записано в вашем досье, не так ли, Терновский?

— Я продолжаю следить за ходом вашей мысли.

— А отсюда следует, что свою способность чувствовать одержимых вы в учебке скрыли, не так ли? Догадываетесь, какими последствиями это вам грозит?

— Ничем мне это не грозит. Поскольку в учебке из целей для поиска были только люди, люди под заклинаниями маскировки и нежить, то установить, что у меня есть способность чувствовать еще и эфириалов, было просто невозможно.

Волчья ухмылка агента стала еще шире.

— А вот и нет. В одном из ящиков, куда пакуют нежить, содержался нейтрализованный одержимый. Вы про это не знали, это секретная практика, но она позволяет выявлять не вполне добросовестных людей вроде вас. Вы никогда не показывали на этот ящик, но не могли не знать, что там внутри — одержимый.

— Допустим, я утаил один из своих навыков. Ну и что?

— "Ну и что"?! Министерство обороны тратит огромные деньги, чтобы развить в вас эти навыки! Терновский, вы утаили от своего владельца его собственность! Это воровство в крупном размере, а воровство у своего владельца — еще и отягчающее обстоятельство! Вы предпочтете сразу написать чистосердечное признание и понадеяться, что дело не дойдет до трибунала, или вначале погнить немного в следственном изоляторе?

Я улыбнулся:

— В таком случае, вам осталось всего лишь доказать, что у меня не было этой способности до поступления в учебку. Министерство обороны заплатило за обычного рекрута и получило ровно то, за что заплатило. А вашими умозаключениями, не подкрепленными уликами и доказательствами, трибунал просто подотрется. И следственного изолятора я не боюсь, потому что для заключения меня в изолятор служба безопасности должна через министерство обороны разорвать договор аренды всего подразделения с Домом Керриган, оплатить ему неустойку, более того, мое нахождение в следственном изоляторе из расчета тысяча семьсот восемьдесят империалов в день оплачивать придется также службе безопасности. В итоге, поскольку ни малейших доказательств моей вины у вас нет — они даже в теории не могут существовать, ведь я невиновен — все эти расходы будут вычтены из ваших зарплат, господа агенты, а это больше, чем вы зарабатываете за несколько лет. Даже если СБ все же не станет взыскивать убытки с вас — про квартальные премии сможете забыть навсегда, в имперском казначействе такие курвы сидят, что порой диву даешься, и вы это знаете лучше меня.

Во время моего диалога старший агент мрачнел все сильнее и сильнее, понимая, что его номер не удался, а я, наблюдая за его лицом, улыбался все шире.

— У вас больше нет вопросов, господа агенты?

— Пожалуй, есть, — заговорил второй. — Просто из чистого любопытства: в чем смысл утайки этой способности, если она была изначально? С ней вы могли попасть в Паранормальный Корпус, причем свободным человеком, с жалованьем и льготами для военнослужащих, там и выживание просто в разы выше, не то, что в СТО.

— Вы сами ответили на свой вопрос, агент. Я мог попасть в Паранормальный Корпус, потому и утаил. Мизерное жалованье и "сказочная" перспектива служить до сорока пяти лет, дослужившись максимум до капитана в запасе, если очень повезет, то до майора — зачем оно мне надо?

— Так вы, стало быть, высоко метите, Терновский?

— Именно. У вас еще остались какие-нибудь вопросы, господа агенты?

— Да нет, — сказал младший, — думаю, мы прояснили для себя эту ситуацию. Желаю удачи: вам, эстэошникам, она нужна, как никому.

Я вежливо поблагодарил, агенты забрали свой ноутбук и пошли на выход.

Дождавшись, когда за ними закрылась дверь, я сел на место руководителя брифинг-зала, пододвинул к себе внутренний телефон и набрал "один-ноль-семь".

— Мэрриот слушает, — раздалось в трубке несколько секунд спустя.

— Это Терновский. У Дома Керриган есть враги?

— А у какого влиятельного Дома их нет?

— Ну тогда знайте, что под вас пытаются копать не менее влиятельные недруги. К нам сюда только что заявились два агента имперской службы безопасности и попытались меня продавить на ровном месте.

— В смысле — "продавить"?

— Нагнуть, поставить на колени, вынудить к сотрудничеству. Причем по поводу, не стоящему выеденного яйца. Я не буду пересказывать вам суть беседы, так как она затрагивает и кое-какие секреты, которые я давал подписку не разглашать еще в учебке, и мои личные моменты. В общих чертах, пришли два агента и попытались обвинить меня в том, что даже в случае моей вины не имело бы для меня особо неприятных последствий. Хотя они даже трибуналом меня запугивали, до которого дело все равно бы не дошло. Я им разве что в лицо не смеялся, где сели, там и слезли, но с кем-то менее грамотным могло бы сработать. Характерно, что это дело, вообще-то, никак не затрагивает государственную безопасность, так что агенты не получили бы за это даже благодарности, а возможно, что и выговор схлопотали за то, что страдают фигней вместо реальной работы.

— Получается, они пытались заставить вас, Александер, сотрудничать с ними в каком-то вопросе... — ухватил суть замглавы СБК.

— ...И этот вопрос наверняка связан с Домом Керриган, потому что больше я не представляю для ИСБ, да и вообще ни для кого другого, никакого интереса ни по какому поводу. Как вариант, меня могли бы вынудить к саботажу с понятными всем нам последствиями. Кому выгодно, чтобы Варна обесценилась или просто Дом Керриган рухнул на самое дно?

— Да вагон таких...

— Так вы покопайте на эту тему, потому что недруг затеял интригу уже с вовлечением агентов ИСБ, причем именно тех, которые сейчас расследуют инцидент на пирсе. Добавляем сюда совпадение с двумя зачистками за полторы сутки — ни на какие мысли не наталкивает?

— Наталкивает, — согласился Мэрриот. — Если за культистами стоит другой Дом — то тут все очень серьезно, тут уже государственная измена налицо, игра по-крупному. Спасибо за предупреждение, я уведомлю шефа, а вашу базу вообще закрою для посторонних как режимный частный объект, включая агентов ИСБ.

— Отлично. Если что-то прояснится — дайте знать.

— Если смогу — обязательно, — заверил меня Мэрриот.

— Кстати, а СБ Дома Керриган сама накопала что-нибудь по этим скоростным культистам?

— Почти ничего, к сожалению. Следов они почти не оставили. Мы теперь знаем только метод скоростного ритуала...

— Что за метод?

— Заранее нарисованный круг на большом холсте. Они просто сломали камеры, вынудили охранника пойти проверять, схватили его, развернули холст и провели ритуал.

— А так разве можно?! — удивился я.

— Как видно, можно.

— М-да. В общем, если появления некромантов и ритуалы культистов будут продолжаться с подобной частотой — вам не удастся это скрыть, да и мы уже ничем не поможем.

— Мы это понимаем четко и ясно. Давно работаем на всех парах и активно расширяем СБ, вербуем лучших по всей империи.

— Хочется верить.

Закончив разговор, я положил трубку и задумался. Дело принимает странный оборот, притом нежелательный: аристократический социум — тот еще гадюшник, подковерные интриги и подколодные подсидки для них практически образ жизни, не для всех, но для многих. Чем быстрее мы отсюда свалим — тем лучше, хотя тут я не могу ни на что повлиять. Пока не будет очередного выезда на зачистку, мы можем только плыть по течению, но с другой стороны — пока мы плывем по течению, наша служба идет.

Я вернулся в казарму, сел на свое место и спросил Кая:

— Походил?

— Угу. А зачем тебя вызывали?

— Да так, двум мудакам из ИСБ нечем было заняться. Я на камеру спалился во время зачистки, когда просто стоял и смотрел, как вы стреляете, зная, что одержимый уже готов... И они догадались о моем таланте.

— И что теперь будет? — насторожился Рюиджи.

— Ничего. Я популярно разъяснил господам, что они зря потратили время, и они ушли, не солоно хлебавши. Кай, ты на доску смотри и не зевай, — сказал я, снимая с доски его колесницу.

На ужин нам принесли странное блюдо из вареных ингредиентов, порезанных мелкими кубиками. Картошка, морковь, капуста, маринованные огурчики, горошек, яйцо, а также колбаса и мелко порезанное мясо, все это сдобрено густым белым соусом и зеленью.

— Что это такое? — спросил Драгутин.

— Какое-то ассорти, — ответил ему Данко, — намешали всего подряд. Даже не представляю, из какой это кухни, но вкусно!

Вольфганг набрал из своей тарелки полную ложку с горбом и сказал:

— Из жидовской. Я, когда еще дома жил, ну, когда родители живы были, где-то в пятилетнем возрасте был в гостях у наших соседей, а они вроде как были жидами, если память меня не подводит. Вся соседняя улица такая была: отец называл улицу жидовской, и я думал, что поэтому все жильцы на ней называются жидами, а оказалось, что наоборот. Уже не помню, по какому поводу был праздник. Вот там они таким нас угощали... И это, пожалуй, мое самое сильное детское воспоминание... из позитивных. М-м-м, вкус беззаботного детства...

— А у вас в Рейхе что, какой-то закон есть, что жиды должны жить на одной улице? — полюбопытствовал Бела.

Я проглотил порцию этого блюда и сказал:

— Нет, просто германские жиды — народ дружный, вот и селятся ближе друг к другу. У них даже язык не такой немного, как у жидов в других странах.

— А ты откуда знаешь?

— Я, как сбежал из приюта, работал на сборке урожая в яблочном саду, а владелец был как раз жид. Там много беспризорников помимо меня было. Платил нам он меньше, чем платил бы взрослым, но зато мы невозбранно жрали яблоки, которые собирали. Прямо до отвала, так что жилось нам там в разы сытнее, чем в приюте. Яблочное меню не самое плохое, а купить у крестьян дополнительно яйца или тарелку каши с куском сала или кровяной колбасы стоило просто мизер... Хорошее было время, сытное и привольное, да только одна беда: после него настала осень, а потом и зима...

Ян ухмыльнулся:

— Я вот думаю, а не прогадал ли хозяин сада. Небось, вы сожрали больше, чем он сэкономил.

— Он понимал, что все равно не сможет продать столько яблок, сколько сад уродил, так что в выигрыше остались и мы, и он.

Мы доели это необычное, но однозначно замечательное блюдо и принялись за десерт в виде замечательного фруктового желе.

— Как думаете, что с рейтингом у наших прямых трансляций? — спросил Каспар после ужина.

— Завтра спросим у Валлендела, — сказал я и подумал, что если он будет низким, то нам даже не придется устраивать саботаж.

* * *

Очередной день начался как обычно, только позвонил Валлендел и сказал, чтобы мы начинали свои тренировки без него: все равно камер и операторов не будет. Зато вечером вероятна пресс-конференция, потому мы должны быть готовы к ней.

Перед обедом нам привезли парадную униформу, которая мало чем отличалась от наших обычных кителей: цвет тот же, только фасон другой и ткань другая. Смотрится, в целом, роскошнее, но сама форма менее удобна и непрактична. Главное различие — в вышитом на нагрудном кармане гербе Дома Керриган и очень мелкой надписью "собственность Дома Керриган".

— А что надо будет делать на пресс-конференции? — спросил у меня Рюиджи.

— Спроси что-нибудь попроще, можно подумать, я хоть раз в таком участвовал. Думаю, Валлендел даст необходимые инструкции.

Сразу после обеда заявился Валлендел и скомандовал взять все наше вооружение и экипировку, но не одевать. Потом нас посадили в микроавтобус и повезли куда-то, как оказалось — в какую-то студию. Там появился и граф Керриган собственной персоной, а мы попали в руки съемочной бригады, которые принялись цеплять на нас микрофоны.

Нашу броню, разгрузки и вооружение мы аккуратно сложили у стены.

— На вопрос "что тут делает ваша экипировка?" ответить сможете? — спросил нас Валлендел.

— Так у нас же круглосуточная боеготовность, случись что, возвращаться на базу слишком долго.

— Совершенно верно.

Тут появилась и госпожа ЛаВей и принялась инструктировать нас, как себя вести, какие ответы давать на самые вероятные вопросы и так далее.

И тут у нее зазвонил телефон.

— Алло? Да... Ладно... Проклятье! — она отключилась и в сердцах бросила: — ну почему эту мразь до сих пор не вышвырнут вон поганой метлой!!!

Лейтенант приподнял бровь:

— Речь про ту, о ком я подумал?

— Да, она самая! Я просто не понимаю, почему у нее не отберут аккредитацию?!

— А ведь не за что. Она знает толк в изящных словесах...

— Ага. И теперь мы влипли, она ведь сюда точно не отдыхать приехала! Валлендел, в общем, выкручивайтесь, как можете, валите на любые директивы, любые секретные постановления — на что угодно, если нет никаких директив — придумайте, но не отвечайте на ее вопросы и не дайте втянуть себя в полемику, иначе она вас просто смешает с говном.

— А о ком вообще речь, сэр, мадам? — спросил я.

Валлендел вздохнул.

— Ирма фон Бунстер. Слыхал про такую?

— Нет, а кто она?

— Рейховская журналистка, аккредитованная в Аркадии. Профессиональная дрянь, еженедельно обливающая нас — то бишь, всю Аркадию — помоями с виртуозностью мастера. У нее в арсенале куча штучек вроде вопроса "Скажите, у вас в управлении уже перестали бить подследственных или еще нет?" и тому подобного. И ладно бы она только у себя в Рейхе этим занималась, но ее газета, "Вельтбеобахтер" — очень авторитетное издание, имеющее свой филиал и у нас. Порой у меня такое впечатление складывается, что она регулярно оказывает интимные услуги кому-то очень высокопоставленному. Даром, что на такую тощую суку и взглянуть страшно, ничем иным я не могу объяснить тот факт, что фон Бунстер никак не вышлют. И вроде Рейх — союзник наш, но ее нападки снискали ей дома огромную популярность. И вот она тут...

Мы расселись вокруг стола, пришел ведущий — довольно импозантный джентльмен средних лет, пошла проверка камер и микрофонов, начали заходить и рассаживаться на местах напротив нас представители прессы. Еще несколько минут ушло на последние приготовления, а затем включилась надпись "в эфире" и пресс-конференция началась.

Вначале шло вступление, когда ведущий ввел телезрителей в курс происходящего, затем граф, периодически ссылаясь на Валлендела, расписал наши планы и перспективы. Потом минут двадцать вопросы задавались непосредственно ему, иногда лейтенанту.

В процессе я довольно быстро выделил из толпы журналистов высокую худощавую блондинку в белом деловом костюме. Разобрать, что написано на ее нагрудном значке, я не смог, но акцент выдал в ней уроженку Рейха. Присмотревшись и прислушавшись, я пришел к выводу, что это и есть Ирма фон Бунстер: хоть в зале присутствует еще пара журналисток с германским акцентом, длинная и худая только она, да и манера задавать вопросы аки наивная несмышленая девочка, как говорится, настораживает.

И вскоре я понял, что не ошибся. Как только общее количество вопрос пошло на спад, "длинная" активизировалась, весь зал как-то даже притих, предчувствуя, что главные, самые сильные, своеобразные и каверзные вопросы сейчас последуют от нее. В каком-то смысле, граф и лейтенант остались с ней лицом к лицу.

Но Ирма фон Бунстер, задав пару вопросов для отвлечения, перешла к атаке в самое уязвимое место:

— А могу я пообщаться напрямую с вашими бойцами, ваша светлость?

— Вы это и делали все время, — немедленно отреагировал Валлендел.

Фон Бунстер улыбнулась.

— Уверена, вы добросовестно заблуждаетесь, лейтенант, а не цинично лжете. Видите ли, я хочу пообщаться именно с бойцами подразделения, к которому вы имеете минимальное отношение. Как-нибудь на досуге попросите ваших бойцов честно ответить, считают ли они вас одним из них. Ответ вас удивит, если вы его не знаете. Так что, — обратилась она к графу, — вы позволите мне задать несколько вопросов бойцам, или они тут сидят просто для вида, не имея права открыть рот?

— Да сколько вашей душе угодно, — беспечно ответил Керриган, причем я даже не расслышал в его голосе ноток обреченности.

Журналистка обратила свой взор на нас.

— Скажите, пожалуйста, что вы чувствовали, когда проводили зачистки? Вначале некроманта, потом одержимого?

— В первый раз мы боялись пропустить обед. Во второй — спешили как можно быстрее закончить и вернуться в наши кроватки до того, как они остынут, — спокойно ответил я.

Зал встретил мою реплику жидкими смешками.

— Хм... Я не это имела в виду. Ваша служба трудна и очень опасна. Вот вы едете на зачистку, готовитесь рисковать жизнями за своих хозяев. Многие из вас пошли в специальное тактическое подразделение от полной безысходности, и большинство умрет молодыми. Что вы, выходец из самого низа, чувствуете, когда едете защищать знать, которая шикует за вашими спинами?

— Простите, я не совсем понял ваш вопрос. А что, по-вашему, я должен чувствовать?

— Ну, возможно, желание все бросить, дезертировать, перебраться в другую страну, где нет рабства и такого вопиющего неравенства, и там спокойно жить? Я, конечно, понимаю, насколько некорректно и наивно задавать этот вопрос в присутствии вашего хозяина, но сомневаюсь, что он позволит нам побеседовать с глазу на глаз.

— Ах вот вы о чем... Одно скажу точно: подобные мысли возникают у нас намного реже, чем у вроде бы свободных так называемых солдат Рейха.

— С чего вы взяли? — мой ответ явно сбил фон Бунстер с толку.

Я чуть подался вперед и сложил лежащие на столе руки в замок.

— Вижу, фрау... простите, как мне к вам обращаться?

— Ирма фон Бунстер. Можно просто Ирма.

— Как вам будет угодно, фрау фон Бунстер. Видимо, вы плохо понимаете суть так называемого "рабства" в Аркадии. Де-факто, рабства нет, это некорректный термин. Просто у нас считается, что некоторые права из разряда "неотъемлемых" могут быть переданы человеком другому человеку, причем только добровольно. Вы спросили — не хотим ли мы сбежать? А с чего бы нам хотеть, если мы все добровольцы?

Фон Бунстер наигранно задумалась.

— То есть, вы считаете, что такое общество, при котором один человек может владеть другим человеком — это нормально?

— Боюсь, вы действительно очень превратно все понимаете. Владения как такового нет. Есть определенные обязательства. Я подписался на определенный род занятий, который хоть и очень опасен, но может открыть мне перспективы, иным способом недостижимые. Да, я с самого низа, но меня это не устраивает. Вы упоминали про вопиющее неравенство? Вот мой друг, Вольфганг Гайдрих, он замечательный парень и ваш бывший соотечественник. Скажите, есть ли для него возможность, останься он в Рейхе, заполучить и себе красивую приставку "фон" к имени? Правильный ответ — "нет". У вас в Рейхе это практически невозможно, а у нас — пожалуйста. Если так выйдет, что он выживет и через несколько лет вы с ним встретитесь на пресс-конференции — вы будете должны обращаться к нему "сэр", а если ему очень повезет — то и "ваша светлость". Это у вас вопиющее неравенство, а у нас стать рыцарем или даже получить наследуемый титул может даже простолюдин с самого низа.

— Хм... Видите ли... Как вас зовут? — вкрадчиво осведомилась Ирма фон Бунстер.

— Александер Терновский, лидер подразделения, к вашим услугам.

— Видите ли, Александер, у нас приставка "фон" ничего не значит. Я не получаю никаких материальных привилегий и живу исключительно за счет гонораров, которые платит мне газета.

Я изобразил удивление и заинтересованность.

— Будет ли уместно полюбопытствовать, сколько зарабатывает журналист вашего уровня?

— В пересчете на ваши империалы — примерно шесть тысяч в месяц. И муж тоже журналист, получает столько же. Нам хватает, чтобы хорошо жить и растить двоих детей, и такая жизнь, в общем-то, доступна любому гражданину.

— Лжет, сука, — прошипел, не разжимая рта и зажав свой микрофон, Валлендел.

Я одобрительно закивал:

— Ну, можно сказать, что вы и один ребенок живете на двести империалов в день... Одежда, жилье, еда, все-все-все. Неплохо. Только знаете что? Я сегодня пообедал примерно на сопоставимую сумму, скушав в том числе и такие вещи, которые не то что прежде никогда не ел — даже не знаю, как эти деликатесы называются.

— На сто двадцать, — вставил слово Валлендел.

— Пусть сто двадцать. Если добавить завтрак и ужин — двести получится как минимум.

— Думаю, что понимаю ваш выбор, — кивнула журналистка, — сытая жизнь ценой ошейника.

— Опасаюсь, что не до конца понимаете. Тут еще надо иметь в виду, фрау фон Бунстер, что вы не на ровном месте обрели хорошую профессию. У вас были родители, которые обеспечили вам отличное образование. Вы против практики продажи самого себя? А давайте представим, что вы родились в Аркадии, и что вы круглая сирота. Живете впроголодь в приюте, в котором думаете больше о том, что бы покушать, а не про учебу. В этой ситуации спецшколы — ваша единственная стоящая перспектива. Вы продаетесь в так называемое рабство владельцу спецшколы, в этой спецшколе вы приобретаете кучу ценных навыков, востребованную профессию, манеры, массу личных качеств — от осанки и дикции до знаний этикета и пары языков — и из никому не нужной тощей оборванки превращаетесь в очень дорогой и востребованный персонал. Вас покупает дворянин и вы служите ему оговоренное в "купчем документе" число лет, обычно не более десяти. Живете в дворянском доме, ни в чем не нуждаетесь и ни о чем не беспокоитесь, ведь отныне обеспечение вас всем необходимым ложится на вашего хозяина. А по выслуге выходите на пенсию. И что мы имеем? Вы идете в спецучилище в двенадцать-пятнадцать лет, учитесь четыре-пять лет, затем служите лет десять — а потом вы свободны, обеспечены пожизненной пенсией, вам тридцать-тридцать пять лет, а иногда и меньше тридцати, вы образованны, обладаете многими ценными качествами и у вас нет никаких проблем с хорошей работой в придачу к пенсии. К тому же многие остаются в тех же дворянских Домах на той же должности, но уже как свободные люди и ценный, годами проверенный персонал. Ежегодно это становится лифтом на высокий уровень жизни для многих тысяч девушек.

— Только вы упустили тот момент, Александер, что хозяин властен не только над вашим временем и силами, но и над вашим телом. Что далеко не всегда так приятно, как хотят думать наивные глупышки.

— Снова ошибаетесь. Только в том случае, если вы продаете также и право на личную жизнь. Но знаете что? Громче всех сетуют на продажу личной жизни те, чья личная жизнь никому не нужна и даром. Если вы не тощая нескладная носатая девка — продаетесь целиком, ваша стоимость значительно возрастает, и спать вы будете с дворянином, как-никак.

При упоминании худобы и носатости зал откровенно заржал, Ирма фон Бунстер то ли покраснела, то ли побагровела, а я чуть подождал, пока хохот не утихнет, и продолжил:

— И кстати: я готов держать пари, что если предложить сотне бедных рейховских девчонок стать наложницей аркадианского дворянина — согласятся почти все, и большинство даже не спросит фотографию своего потенциального хозяина. Видите ли, продажа самого себя — это не совсем рабство. Это кредит, полученный на свое развитие. Продав себя в спецучилище, обычная уличная замарашка без родителей получает кредит в двести-триста тысяч, благодаря которым и оплачивает свое образование. Фрау фон Бунстер, а кем бы вы стали у себя дома, не будь у вас родителей, способных оплатить обучение? Посудомойкой? Вы можете у себя в Рейхе получить кредит в шесть с половиной миллионов? Нет, ведь это ваша зарплата за девяносто лет. А мы вот получили такой кредит и стали самым ценным военным персоналом — дороже нас государству обходятся только боевые маги и танки. Само собой, что государство желает получить отдачу с этого кредита — это может выглядеть со стороны как рабство, но это справедливо.

— Полагаю, я поняла вашу точку зрения, Александер, спасибо, — сказала журналистка, всем своим видом показывая, что она желает завершить этот пошедший не по плану диалог.

— В таком случае, не ответите ли вы симметричной любезностью, фрау фон Бунстер? Я тоже давно хочу кое-что понять.

— Что именно?

— Помните, я сказал, что мысли о дезертирстве посещают нас реже, чем рейховских солдат? Вы пеняете нам, что у нас не изжито "рабство", а сами еще не изжили призыв на военную службу, что стократ хуже.

— Видимо, Александер, вам не понять, что защита своей страны — долг всякого свободного человека.

— Так почему ваши свободные люди идут на войну по принуждению? Человек, попавший на линию фронта против своей воли — потенциальный дезертир, капитулянт или, что хуже всего — предатель. Что мы и видим на примере так называемой армии Рейха.

— Простите?..

— Вы не понимаете? Знаете, какая у нас есть присказка? "Рейховцы умеют воевать, но не умеют драться". Ваши генералы превратили ратное дело в точную науку сродни математике, ваши войска отлично показывают себя, пока все идет по плану — но стоит кому-то презреть вашу вроде бы очевидную победу и продолжать сражаться вопреки всем законам и здравому смыслу, как в историю германской армии вписывается очередная позорная страница. Скажите, как так вышло, что во время осады Осовца семь тысяч бравых германских солдат, включая двух магов, бежали, бросив оружие, от последних оставшихся в живых израненных и обожженных сиберийцев, коих было едва три сотни?

— Так ведь они подумали, что им противостоит некромант, — вставил какой-то репортер, тоже с рейховским акцентом.

Я ухмыльнулся:

— Мне эта отмазка известна. Как специалист по борьбе с некромантами, я свидетельствую: даже десять сильнейших некромантов мира не имеют ни единого шанса против семи тысяч солдат... Точнее, против семи тысяч отважных солдат, к коим германцев отнести сложно. А почему, заняв в тяжелейших боях центр Белограда, рейховцы в тот же день позорно сбежали от контратаки сербов, которых было в три раза меньше?

— Там была диверсия, и войска остались без патронов...

— Чего?! — расхохотался я.— Сербы шли в последнюю отчаянную штыковую, имея по патрону на винтовку в лучшем случае, потому что тот, у кого патронов было два, отдавал один пустому товарищу! И вы сбежали, не приняв боя, а потом сербы собрали на ваших позициях более четырех тысяч полностью заряженных рейховских винтовок и уже ими окончательно вышвырнули вас из Белограда! Так у кого, говорите, патронов не было?

Я прокашлялся в полной тишине и продолжил:

— Не буду перечислять все подобные случаи за последние сто лет, потому что пальцев на руках не хватит, да и не о них речь. Я должен признать: у Рейха самая мощная промышленность в Содружестве. Это не полностью ваша заслуга, ведь вы не зависите от внешних поставок ресурсов, но все же. У вас лучшие в мире оружейники, я сам пользуюсь "Стахльверком", сделанным в Рейхе, и это лучшее оружие, которое я когда-либо держал в руках. У вас выше уровень жизни в среднем, это факт. И вот теперь я задаю вам тот самый вопрос: отчего свободного гражданина такой замечательной страны, как Рейх, необходимо силком гнать на защиту фатерлянда? Отчего рейховский солдат бежит, бросив оружие, в любой тяжелой ситуации от противника, уступающего ему во всем, кроме готовности драться до последнего вздоха? Почему молчите, герры и фрау? Не знаете ответа? У меня есть предположение, что дело именно в стране и ее устройстве. Родился внизу — всю жизнь внизу. Да, у вас внизу живется лучше, чем у нас внизу, у вас ведь нет граничащей с вами Зоны, на сдерживание которой тратятся огромные деньги. Но как быть тем, кто не хочет жить внизу? Давайте спросим, как мой друг Вольфганг оказался тут? Он свалил из вашей замечательной страны, из "замечательного" приюта, и нелегально пересек три границы, чтобы записаться в учебку СТО ради надежды на будущее, которое ему у вас не светило. Аналогичные подразделения чеховенгров состоят из германцев процентов на десять, хотя этнических германцев у них процентов пять, не больше, да и у нас процент германцев в войсках выше, чем среди граждан. Что получит рейховский солдат за защиту своей страны? Ни-че-го. Только мизерную пенсию по инвалидности или смерти в случае оной. И потому все те, которые чего-то стоят, бегут туда, где это ценится, а среднестатистический рейховский гражданин — равнодушный трусливый человек, чей патриотизм испаряется с первыми отзвуками канонады. Так где вопиющее неравенство? У вас, где гражданин-патриот никак не поощряется страной, или у нас, где достойный всегда может хотя бы попытаться занять достойное его место в обществе?! Кто тут раб — я, доброволец, или рейховский солдат, который идет воевать помимо собственной воли?!

Зал буквально взорвался аплодисментами, и тут на табло загорелась надпись "рекламная пауза".

— В боксе это называется "спасена звуком гонга", — пробурчал Валлендел.

Судя по всему, он хотел, чтобы экзекуция продолжалась.

После короткого перерыва шоу продолжилось, но уже без фон Бунстер: слиняла. Нам пришлось отвечать на кое-какие вопросы, теперь уже от гораздо более доброжелательных журналистов, однако часть мне пришлось пресечь на корню.

— Пожалуйста, никаких вопросов о наших способностях, тактиках, методах. Можете не сомневаться, что в эту минуту господа культисты-террористы сидят у телевизоров и смотрят эту передачу.

— А у вас есть какие-то особые способности? — удивился ведущий. — Я почему-то думал, что вы все не-маги.

— Так и есть, мы "притупленные".

— Эм-м-м... Простите? Что это значит?

— Есть маги, затупленные — так маги называют не-магов — и притупленные, то есть те, которые раньше были магами, но в результате специальной обработки утратили дар магии, приобретя взамен стойкость к оной. В специальные тактические подразделения принимают только тех, у кого есть рудиментарный магический дар, если вы не знали, потому что у нормального человека нельзя выработать стойкость к магии. А побочный эффект процедуры "притупления" заключается в том, что у многих появляются специфические таланты, имеющие не магический, а парапсихический характер. У Яна это способность создавать двойника, как вы могли видеть в первом эфире. Но остальные таланты — секрет. Эта информация доступна только министерству обороны и арендатору.

Тут поднял руку один журналист:

— А можно уточнить? Что значит "стойкость к магии"? Вы хотите сказать, что маг, переворачивающий танки и сметающий солдат взводами, против вас совершенно бессилен?

— Кажется, вы плохо понимаете, как работает магия. Когда маг сдувает ветром взвод солдат — он магией разгоняет воздушную массу, которая и сдувает солдат. То есть, это непрямое воздействие магии. А прямое — это "твистер".

— "Твистер"?

— "Фирменное" заклинание одной из фракций чернокнижников, секрет которого пока никто не сумел у них выведать. У жертвы буквально взрывается грудная клетка и живот. То есть, вас можно убить "твистером", а меня — очень проблематично.

Еще где-то час шла передача, а затем эфир завершился. Возле нас моментально появилась Антуана ЛаВей, сияющая как отполированный медный грош.

— Александер, Александер, вы же просто умница! Так гребаную фон Бунстер еще никто на место не ставил! Это просто нечто, рейтинги обеспечены, множество людей будет смотреть и пересматривать передачу только ради этого момента! Ради всего святого, где вы так здорово поднаторели в риторике?!

Я пожал плечами.

— В детстве я жил в дворянском доме и мне разрешалось читать книги из библиотеки хозяина. Ну а потом продолжил в учебке — полчаса свободного времени в сутки нам все же давали, там тоже библиотека что надо.

— Хм... Но почему риторика?

— Потому что решать проблемы оружием нас учили и так. Я подумал, что альтернативный способ когда-нибудь может в жизни пригодиться, даже удивительно, что пригодился так быстро.

Потом мы поехали обратно на базу.

— Знаешь, Терновский, — сказал Валлендел, когда фургон притормозил на перекрестке, — карьеру ты уже сделал. Тебе только и осталось, что дожить до выслуги и просто не напортачить нигде. Ты теперь знаменитость... Хе-хе. Ирму фон Бунстер отымел по полной шестнадцатилетний мальчишка... Сказал бы мне кто раньше, что такое возможно — не поверил бы, это вообще мало кому удавалось, а это так и вовсе была просто феерия.

Фургон остановился у базы, мы выгрузили свою экипировку и пошли по знакомому коридору. Однако, дойдя до брифинг-зала, услышали музыку и странный шум из казарм.

— Что это?! — удивился я. — Неужели нашлись деньги на второе подразделение?!

— Не совсем, — ухмыльнулся лейтенант. — В общем, считайте это своей увольнительной.

Он свернул куда-то в офисный блок, а мы, недоумевая, пошли в казарму.

Вот мы заходим — и столбенеем.

В казарме все столы сдвинуты в центр, на столах — куча всякой снеди, вокруг столов расставлены стулья. И самое главное — что на этих стульях сидит целая орава улыбающихся нарядных девушек.

В общем, было от чего остолбенеть — и от такого зрелища, и от многоголосого радостного "приветики!".

— Ребят, ну чего смотрите? Где ваша хваленая реакция на непредвиденные обстоятельства? — задала риторический вопрос симпатичная девица с коротко стрижеными светлыми волосами. — Рассаживайтесь уже, а то мы вас заждались!

Ко мне дар речи вернулся быстрее всех.

— Ни фига себе непредвиденное обстоятельство... Девушки, а вы вообще откуда тут взялись? Кто вас сюда пустил, это же режимный объект!

— Что значит "кто пустил"! — стрельнула глазами светленькая. — Тот же, кто и вас сюда пустил!

Я разглядел у нее на нагрудном карманчике рубашки герб Дома Керриган и понял, что туплю. К тому же, стулья расставлены так, что девушки сидят через одну, значит, в промежутках место отведено для нас.

Граф, судя по всему, организовал нам вечеринку.

Мы оправились от начального шока, свалили экипировку и оружие у стены и стали занимать места. Встречаюсь взглядом со светленькой, она выразительно хлопает ладошкой по стулу возле себя — ну а я же не дурак заставлять просить себя дважды.

— Как тебя зовут? — спросила светленькая.

— Александер. Или просто Саша.

— А я Сабрина. Будем знакомы.

— Угу, очень приятно.

Мы быстро утрясли фазу знакомства и перешли к собственно вечеринке. Девушки принесли с собой магнитофон и теперь пустили негромкую медленную музыку — неплохое начало.

Мы сообща принялись за праздничный стол, но тут внезапно всплыло еще одно непредвиденное обстоятельства: на столах нет ни ложек, ни вилок. Заметил это не только я.

— А чем кушать-то? — задал риторический вопрос Кай.

— Вот этим, — сказала "его" девушка, худенькая и огненно-рыжая.

— Что это такое?! — он выпучил глаза на две тонкие палочки в своей руке.

Девушки принялись хихикать.

— Это палочки для еды. Кухня-то яматианская.

— О как... Ну-ка, друг Рюиджи, покажи мастер-класс!

— Ты издеваешься?! — возмутился тот, держа по палочке в каждой руке. — Да я с роду таким не пользовался!

Далее последовал короткий этап борьбы с палочками, которые уверенно одержали верх над нашим подразделением, так что девушкам пришлось нас обучать. После того, как Сабрина показала мне правильную хватку, я с третьей попытки подхватил с блюдца кусок маринованной рыбы.

— Я открываю счет, парни, и снова впереди, — ухмыльнулся я, работая челюстями, — догоняйте.

Остальные принялись осваивать незнакомый столовый прибор — или приборы? — а девушки при этом откровенно веселились.

— Да я имел в виду эти палочки, — внезапно сказал Рюиджи. — Мечи освоил, "Шестоперы" освоил, "Алебарды" освоил — а эти две поганые палочки не могу! "Умер от голода за полным столом" — ничего так эпитафия...

Девушка, которая учила его ими пользоваться, пожала плечами, взяли его палочки и ухватила ими с тарелки рисовый кругляш с начинкой и поднесла к лицу Рюиджи:

— Не помрешь. Я тебе не дам... помереть с голоду.

— А, ну вот это уже совсем другой разговор, — обрадовался он и принялся жевать, поглядывая на нас с откровенным самодовольством.

Я только вздохнул:

— Обставил ты нас. Полагаю, делать вид, что мне палочки никак не даются, уже поздно...

— Саша, ты же всегда можешь нечаянно сломать руку, — подкинул мысль Каспар.

— Спасибо, только настоящий друг мог подать такую идею!

Все засмеялись, потом одна из девушек спросила:

— А правду говорят, что вас учат не только стрелять, но и драться старинным оружием? Вы с нежитью алебардами деретесь, что ли?

— "Алебарда" — это пистолет-пулемет. У Рюиджи самый высокий балл при стрельбе из двух сразу. По правде говоря, бессмысленный навык, но руководству нашей учебки надо было как-то распиливать бюджет министерства обороны, вот они и научили нас стрелять из всего, что стреляет, и их не волновало, что "Шестоперы" и "Алебарды" в нашем деле не особо полезны. Ну, все как всегда. А вы откуда взялись такие симпатичные?

Моя гипотеза подтвердилась: все девушки оказались из Дома Керриган. Две из них, впрочем, просто нанятый персонал, остальные одиннадцать — собственность Дома. Наша вечеринка была организована очень просто и незатейливо: девушкам просто предложили пойти к нам на вечеринку, освободив на время от их обязанностей секретарш, официанток и горничных. Возраст, на глазок, я определил примерно как восемнадцать-девятнадцать лет. Не совсем наши ровесницы, но все равно очень милая и приятная компания. И что характерно, каждая девушка уделяет внимание тому, кто сидит слева от нее. Наперед договорились? Интересная у них "лотерея не глядя".

Когда мы разобрались с основными блюдами — не до конца, правда, так как снеди оказалось больше, чем требовалось на двадцать шесть человек — рыженькая предложила устроить танцы.

— Идея не очень, — возразил я. — Танцы — это то, чему нас не учили. Мы в лучшем случае видели, как это делается.

— Это точно, — подтвердил Бела, — не хотелось бы на ногу кому-то наступить.

Его опасения мне очень хорошо понятны: по забавному совпадению массивному, кряжистому Беле досталась в компаньонки самая миниатюрная девушка. Наступит ей на ногу — и праздник закончится.

— Бела, а ты ее на руки подними и так танцуй, — посоветовал Данко.

— Точно, и никаких проблем с попаданием в такт.

— Давайте лучше в "правду или действие", — предложила Сабрина.

Суть игры заключалась в следующем: каждому играющему задается вопрос "правда или действие?" и в зависимости от его выбора либо задается каверзный вопрос, либо дается такое же каверзное задание. Ответив или выполнив требуемое, он задает вопрос "правда или действие?" следующему участнику.

— А что будет, если игрок соврет или не выполнит? — спросил я.

— Да ничего не будет, просто все узнают, что он слабачок, — хихикнула Сабрина.

— Только если поймают на лжи.

— Ну, если не поймают — тогда он сам будет знать про себя, что он слабак. Как по мне, то это самое худшее.

Я мысленно отметил, что Сабрина, оказывается, не просто симпатичная деваха: видать, она еще и в философию может, хотя бы немного.

— Ладно, давайте играть!

— Чур, я первая, — сказала девица, сидящая рядом с Вольфгангом, веснушчатая, но все равно очень милая. — Вольф, правда или действие?

— Правда.

— Эм-м... Тебе кто-нибудь нравится больше, чем я?

— Ни хрена себе вопросики! — поперхнулся лимонадом Бела.

— Нет, никто, — невозмутимо ответил Гайдрих.

— Быстро же ты нас всех на нее променял, — ухмыльнулся Каспар. — Мы вместе пять кругов ада прошли, можно сказать, в одном котле варились, а теперь прибегает некая юная особа — и оппаньки!

— Я полагал, речь шла о симпатии к противоположному полу, а не о дружбе, — возразил Вольфганг.

— Да ладно, я же шучу!

— Ни хрена себе шуточки! — снова поперхнулся Бела.

— Бела, а ты лимонад-то допей поскорее, а то захлебнешься, неровен час.

— Теперь моя очередь, — сказал Вольфганг и повернулся к девице, сидящей между ним и Данко: — правда или действие?

— Действие!

— Поцелуй Данко.

Девушка густо покраснела — Данко, впрочем, тоже — набрала полную грудь воздуха, зажмурилась и чмокнула его в щеку.

— Не считается! — мгновенно взвился Каспар, — было сказано поцеловать, а не чмокнуть!

— Считается, условия не уточнялись!

В общем, игра пошла определенно нескучная. Мы то и дело хохотали, если не с вопросов и ответов, то с шуток Каспара, который влезал по любому поводу. К тому же, игра очередность была изначально запущена таким образом, что девушки задавали вопросы "своим" парням, а мы оказались лишены такой возможности и потому отыгрывались, заставляя "чужую" девушку целовать "ее" парня, если она выбирала действие. В этом, конечно, есть свой плюс, но есть и минус: настала очередь Рюиджи задавать вопрос Сабрине, та выбрала действие, ну а старый друг не подвел. Сабрина тоже не стала скромничать, и наш поцелуй длился секунд десять под всеобщие аплодисменты. Ее губы показались мне восхитительными, но тут и расплата пришла.

— Саша, правда или действие?

— Правда.

— Какой самый плохой поступок ты сделал в своей жизни?

Вот как... Ну ладно.

— Никакого.

— Неправда, не может такого быть! — сразу же воскликнули несколько девичьих голосов, а вот парни хранили полное молчание.

— Почему не может такого быть? — спокойно спросил я.

— Святых ведь не бывает! — выпалила рыжая. — И вот что, все парни до единого молчат, никто не воскликнул вместе с нами "не может быть", а это подозрительно. Кажется, мальчики, вы что-то скрываете, а ты, Саша, дал нечестный ответ!

— Нет, мы ничего не скрываем! — возразил Кай, остальные сразу же поддержали.

Я улыбнулся:

— Ты в чем-то права и в чем-то нет. Да, мои парни молчат и никогда в жизни меня не выдадут, хоть и думают, что я соврал. Они ошибаются. Тут как раз будет уместно уточнить — а что такое "плохой поступок"?

— Вообще-то, люди должны понимать разницу между "хорошо" и "плохо", — заметила Сабрина.

— А ты сама понимаешь? Тогда скажи мне, плохой поступок — это какой?

— Хм... Это когда ты причинил кому-то зло.

Я ухмыльнулся шире: попалась.

— Не далее как вчера я звезданул одержимого восемнадцатимиллиметровой пулей, которая валит на месте даже слона. Вынес ему кусок хребта и грудную клетку вместе с легкими и сердцем, так что он издох на месте. Совершенно очевидно, что я причинил ему зло, а именно — смерть. Но я не считаю свой поступок плохим. И парни не считают.

— Так то одержимый...

Я приподнял бровь:

— Ну и? Ты определила плохой поступок как причинение зла. Я доказал тебе, что это неправильное определение.

— Ладно, тогда давай иначе. Плохой поступок — тот, за который тебя мучит совесть.

— Отлично, — улыбаюсь я. — Ведь я разделяю это определение... условно. И мой ответ прежний — никакого. Потому что ни за один поступок в жизни меня совесть не мучит. Дело в том, что поступок сам по себе не может быть хорошим или плохим, имеет значение еще и то, по отношению к кому он сделан. Убийство — само по себе не хорошо и не плохо, важно, кто убит. Как мы уже установили, убийство одержимого — это хорошо. Тут как в математике: минус на минус дает плюс, и плохой поступок по отношению к плохому человеку — это хороший поступок. И наоборот, хороший поступок по отношению к плохому человеку — на самом деле плохо.

— Нет-нет, так неправильно! — заявила веснушчатая. — Добро — это всегда добро!

— Давай предположим, что ты видишь тонущего мальчика. Ты собираешься бросить ему спасательный круг, но в этот миг Создательница на ухо шепчет тебе, что это злой, психически больной мальчик, который вырастет, станет серийным убийцей и погубит много невиновных людей. Ты все равно бросишь ему круг и тем самым станешь виновницей многих смертей и горя?

Повисла тишина.

— Вот то-то и оно, — сказал я. — И как раз поэтому меня не мучит совесть. Да, в моей жизни были печальные, мрачные эпизоды... То, о чем пытались умолчать парни — случай, когда я разбил кирпичом голову другому беспризорнику. Просто потому, что он пытался отобрать у меня еду, которая была мне крайне необходима. И меня не мучит совесть: он заслужил это. Он отбирал мелочь и еду у тех, кто слабее, и не смог бы вырасти никем иным, кроме как бандитом. Муки совести? Я избавил мир от этой сволочи, какие муки, вы о чем? Конечно, мне неприятно вспоминать сам процесс... Хруст его черепа, брызги крови... Даже после подготовки в спецучебке, где нас к такому приучили, все равно неприятно. Однако совесть меня не мучит. Мне приходилось совершать неприятные вещи, но только с теми, кто этого заслуживал. И хоть большинством тех поступков я не горжусь, но с полной искренностью говорю, что не делал в жизни ничего плохого. Справедливости ради, я все же замечу один момент. Совесть не мучила меня ни разу в жизни, и потому я не уверен, что она вообще у меня есть.

Послышались смешки, но жиденькие: моя исповедь произвела на девушек сильное, тяжелое впечатление.

...А сам я мысленно признался себе, что я, оказывается, слабак. Что поделать, никто не идеален.

— И все-таки, — не сдавалась "веснушка", — есть поступки, которые не могут быть плохими в принципе.

— Например?

— М-м-м... Например, подать милостыню.

— Ладно, допустим. Вот сидит и попрошайничает... ну, скажем, Карло. Он алкоголик, опустившийся, пропащий человек. Он пропивает чужую милостыню, порой ворует, поколачивает свою жену, такую же опустившуюся, как сам, да стругает детей, так же убогих, как сам. И ты даешь ему милостыню. А чуть дальше сидит и просит милостыню Радовид, безногий ветеран последней войны. Вернувшись без ног, он получил мизерную пенсию, на которую кое-как жил, пока не узнал, что его любимая и любящая, несмотря ни на что, жена тяжело больна. Радовид продал дом, взял кредит, наодалживал, у кого мог, но, как это часто в жизни бывает, лечение не помогло. Радовид остался один. Без жены, без дома, без денег. Вот этому человеку стоило бы подать, а не алкоголику. Подав милостыню никчемному Карло, ты допустила вопиющую несправедливость по отношению к одному из тех людей, благодаря кому враг за последние двести лет ни разу не ступил ногой в сердце Аркадии. И твой поступок достоин всяческого порицания. Увы и ах, возможности каждого человека творить добро не бесконечны, ты не можешь подать милостыню всем и каждому. А значит, надо подавать тем, кто ее достоин. Делать добро тем, кто этого заслуживает. Есть что возразить?

— Нет, — сникла "веснушка".

Тут вмешался Вольф.

— Слушай, Саша, а может, хватит уже мрака и негатива? Не грузи Мию!

— Увы, не я же начал.

— Мораль сей басни такова, — подытожила Сабрина. — Не хочешь слышать неприятные ответы — не задавай неприятные вопросы...

— Это точно, — ухмыльнулся я и повернулся к девушке, которая кормила Рюиджи: — я немного упрощу тебе жизнь. Ты предпочитаешь отвечать на неприятный вопрос или просто возьмешь и поцелуешь Рюиджи?

* * *

После игры мы вернулись к столу: нас еще ждал десерт, который, к счастью, не нужно есть палочками, и принялись смаковать, рассказывая веселые шутки и анекдоты.

— Хотите загадку? — предложил я.

— Хотим!

— Угадайте, что это такое: у Драгутина Гавриловича длинное, у Юджина Гота короткое, у Создательницы нет, а Папа Венский не использует.

— Ты что вообще несешь?! — возмутился Юджин. — Это у меня короткое?!

Одна из девушек с легким осуждением добавила:

— И насчет Создательницы, наверное, не стоило так грубо, даже если ты атеист...

Я развел руками:

— Каждый судит в меру своей испорченности. Правильный ответ — фамилия, а если вы что другое подумали... я-то в чем виноват?

— Я подозревал, что тут какая-то подколка, — засмеялся Кай, — но про фамилию как-то не подумал...

И тут заржал Юджин, а за ним все остальные.

Вечеринка постепенно перешла в "тихую" фазу: общая компания в двадцать шесть человек распалась на небольшие группы или пары. За столом остались только я, Сабрина, Вольфганг и "веснушка".

— Вольф, ты помнишь, что Валлендел сказал? Кто нагуляет жирка — будет поститься на хлебе и воде.

— Гениально! — прыснула веснушчатая, — сгонять лишний вес на хлебной диете — это просто нечто! Валлендела — министром здравоохранения, жирдяи одобряют! Кто такой этот Валлендел?

— Наш лейтенант. Директор цирка, в общем.

Тут Вольф заметил, что я продолжаю потихоньку наворачивать эклеры, и сказал:

— Да ладно, Саша, вместе будем поститься, если что.

— А вот это вряд ли, майн френд. У меня метаболизм под названием "мечта сластены", так что если будешь поститься без меня — не обессудь, мир жесток, а справедливости не существует. Так, надо бы мне отлучиться.

Когда я вернулся после общения с "белым другом", дислокация групп изменилась в сторону значительного рассредоточения: большие группы разбились на пары. За столом осталась только Сабрина, меланхолично жующая рисовый кругляш.

— А куда подевался Вольф и?.. — начал было я, садясь на свой стул.

Сабрина чуть наклонилась к моему уху и предложила:

— Давай пойдем поищем?

И по ее интонации я понял, что на самом деле она не собирается заниматься поисками, у нее немного другое на уме.

Мы спрятались от всего мира в пустующем офисном кабинете: только голые столы и стулья, да шкафчик и небольшой диван у стены. Собственно, нас заинтересовал именно диван.

Когда я уже закрывал дверь, из-за двери напротив, из такого же неиспользуемого кабинета донеслись тихие ритмичные вздохи.

— Кажется, мы нашли Вольфганга, — хихикнула Сабрина, — или кого-то еще.

Как только мы на него плюхнулись, Сабрина села на мои колени лицом ко мне, и на этот раз наш поцелуй длился гораздо дольше, ее пальцы проникли под китель и взялись за пуговицы рубашки.

Я пробежался пальцами по бедру Сабрины и остался доволен ощущениями: упругое, гладкое. Начинаю расстегивать ее жакетик и мимоходом бросаю взгляд на вышитую эмблему Дома Керриган. Да, точно, вот теперь все на своих местах. Допустим, раньше я мог бы думать, что я охренительно неотразим, а после двух зачисток в прямом эфире еще и стал настолько популярным, что девушка на два-три года старше меня, с которой я знаком всего лишь часа два с небольшим, уже готова отдаться. Вот так легко и просто, во время первой же встречи. Но ее слова о том, что мы нашли Вольфа или кого-то еще четко показывает: Сабрина наперед все знала. Ну а маленький герб с надписью "собственность Дома Керриган" все окончательно объяснил.

— М-м-м... Слушай, Сабрина. Тебе не обязательно это делать.

— Что это ты имеешь в виду? — не врубилась с ходу она.

— Тебе не обязательно спать со мной только потому, что тебе приказал твой хозяин.

Она хихикнула.

— Это так мило с твоей стороны, но... Обязательно, Саша, обязательно. И не думай, что я по принуждению: нашу группу на эту вечеринку собрали исключительно на добровольных началах. Условие, что каждая из нас должна переспать с одним из вас, нам сообщили заранее, и в нашу компашку попали только согласившиеся. Я не продавала право на личную жизнь, если что.

— Хм... И чего ради ты пошла на эту лотерею, если не секрет?

— Ну, вы же лучшие из лучших. То есть, я и так слыхала, что в СТО только самые-самые, но одно дело слыхать, и другое — увидеть вас в деле... А насчет лотереи — ты только не говори никому, потому что я сжульничала. Мы с девочками договаривались, что не будем влиять на то, кто из вас возле кого сядет. А я вот не удержалась...

От такого бальзама на мое самолюбие я непроизвольно начал ухмыляться.

— Получается, ты на меня запала с первого взгляда? — с этими словами я возобновил борьбу с ее жакетиком.

Сабрина запустила пальцы в мою шевелюру и шепнула на ухо:

— Не совсем. Я просто во время передачи запомнила в лицо, кто лидер подразделения. Лидер же самый крутой. Логика.

Ее полные округлые груди буквально прыгнули в мои ладони, сдерживаемые только тонкой маечкой, Сабрина застонала, когда я их легонько сжал. Дальше все пошло в ускоряющемся темпе, мы лихорадочно избавлялись от мешающей нам одежды, а затем я опрокинул ее на диван и лег сверху.

Что и говорить, вечеринка определенно удалась, это стало еще очевиднее, когда после первой "подачи" мы поменялись местами, Сабрина уселась сверху и принялась энергично подпрыгивать, а я мял ее грудь и гладил бедра.

Да, граф Керриган зарабатывает очко в свою пользу, и если он подслушал наше совещание на кухне — должен признать, что меру противодействия нашему недовольству он выбрал весьма эффективную.

Когда за окном уже стемнело, мы с Сабриной вернулись обратно в казарму, уставшие и очень довольные друг другом. На месте не оказалось большинства участников вечеринки, причем с Белой и его миниатюрной девицей мы разминулись в коридоре, и я, бросив взгляд через плечо, еще увидел, как они заходят туда же, откуда вышли мы.

Час спустя я заметил, выглянув в окно, что на стоянке появился автобус, которого там раньше не было.

— Это что, за вами приехали? — спросил я.

— Ага, — кивнула Сабрина. — Как говорится, все хорошее когда-нибудь заканчивается.

— ...Чтобы затем начаться заново.

— Будем надеяться, — улыбнулась она.

Около полуночи девушки ушли, а мы вернули столы и стулья по местам и собрались на кухне поделиться впечатлениями.

— Ну, что скажете? — задал я риторический вопрос.

— А что тут сказать, — пожал плечами Дэви. — Классная вечеринка. Такое впечатление, что граф нас подслушал, иначе неясно, для чего он для нас так расстарался... Кто-нибудь остался без, кхм, сладкого? А то я пытался уследить, кто куда и с кем уходит, но когда сам вышел...

Оказалось, что не пролетел никто.

— Тринадцать девушек приходят на вечеринку к тринадцати незнакомым парням, — сказал Вацлав, — и никто не остался без, как сказал Дэви, сладкого. Сдается мне, тут дело не в искренности...

— Тебе сдается правильно, — кивнул я. — Сабрина призналась... Говорит — они все вызвались добровольно, что не факт, но подтвердила, что условие обязательно с нами переспать им поставили, что факт стопроцентный.

— Саша, тебе не кажется, что на кухне есть жучок?

— Я почти уверен в этом. Думаю, на прослушке весь комплекс.

Тут Ян подпер рукой голову и сказал:

— А разве это плохо? Не было бы прослушки — не было бы и нашей вечеринки. Граф явно пытается доказать нам, что тут веселее, чем на Краю, и теперь я с этим согласен. Поверьте, ребята, у Края все не так великолепно, девушки — попроще и гораздо более строгих правил, кормежка — вообще вне всяких сравнений... Граф выбрал правильный курс, вы согласны?

Я фыркнул:

— Граф делает ошибку. У него люди заняты подслушиванием нас, вместо того чтобы заниматься террористами, призывающими одержимых. Хорошо, если Вольфганг прав и две зачистки — совпадение. Если нет... Ну, жизнь покажет, что к чему. А теперь идемте спать: случись новая зачистка, будет хреново идти на нее не отдохнувшими.

* * *

Утром мы встали в весьма бодром расположении духа. Ну как утром — в десять часов, что нам, привыкшим подниматься в семь и ни минутой позже, показалось не самым худшим вариантом. В том, чтобы спать сколько влезет, тоже есть немалый плюс.

Мы наскоро оделись и пошли умываться. Не потому, что нас кто-то торопил, а просто по привычке.

Потом нам привезли завтрак: яичница с беконом, три салата, включая крабовый, и крупная отбивная размером в полтарелки со специями и неописуемым запахом. Поев, мы занялись плановой чисткой оружия. Дело, впрочем, недолгое для знающих людей, так что затем мы оказались предоставлены самим себе. Свободное время — это роскошь, от которой в учебке у нас не было, отвыкли, теперь заново привыкать. Впрочем, мы засели за шахматы и нарды, попутно обсуждая достоинства, недостатки и выпуклости вчерашних девушек. А служба тем временем идет.

Затем нам привезли обед: густой пряный суп, мясное рагу, десерт и свежие фрукты. После обеда мы потренировались в спортзале и снова засели за шахматы и прочие игры. Жаль, на базе нет ни библиотеки, ни телевизора.

А ближе к вечеру появился дежурный полицейский сержант и сообщил, что Валлендел и Мэрриот придут в брифинг-зал через пять минут.

Мы быстро привели себя в официальный вид, напялив кителя, и вошли в брифинг-зал, организованно и без спешки, практически одновременно с Мэрриотом и Валленделом.

— Рассаживайтесь, — сказал нам Валлендел после того, как мы поздоровались.

Мы все уселись полукругом напротив мест руководителей.

— Первая тема на повестке дня, — сказал Мэрриот, — а именно — увольнительные. Мы столкнулись с одной проблемой: у нас нет второго подразделения, которое несло бы боевое дежурство, пока вы пойдете в увольнительную. Мне показалось также очевидным, что давать увольнительные половине — не вариант, поскольку вторая половина сама зачистку не потянет, так что требование полной боеготовности двадцать четыре часа семь дней в неделю при этом нарушается. Давать увольнения паре человек в день — это практически стопроцентная гарантия, что на зачистке средь бела дня группа будет слабее на двух человек. В теории, мы могли бы найти деньги еще на три-четыре бойца, но это все же весьма накладно, да и вам в команде новые, непроверенные люди. Потому мы решили, что раз гора не идет к Ганнибалу — значит, Ганнибал пойдет к горе. Не вы идете в увольнительную, а увольнительная приходит к вам, примерно в таком формате, как это было вчера. Возможны также выездные увеселительные мероприятия, например, вы всей компанией едете, скажем, в кегельбан, на своем фургоне, имея при себе все снаряжение и вооружение, и сможете при необходимости оперативно выдвинуться на зачистку. Что скажете?

— Звучит как приемлемый план, — сказал я и обвел взглядом парней, получив в ответ одобряющие кивки.

— А что такое кегельбан? — спросил Данко.

— Потом объясню. В общем, сэр, мы одобряем.

— Вот и отлично. А теперь — вторая новость, — сказал Мэрриот и поднес ко рту рацию: — проводите его сюда.

Я приподнял бровь. Кого это "его"? Что-то у меня хреновое предчувствие.

Дверь открылась, сержант впустил высокого, худого, но при этом довольно крепкого на вид человека лет двадцати пяти-двадцати восьми и с большим футляром явно от видеокамеры. Чуть впалые щеки, длинное лицо, светлый "еж" на голове... В общем, я учуял рейховский дух еще до того, как услыхал его акцент.

Тип поздоровался — йа, йа, реалиш рейхен журнашлюхен герр, моменталише понятунг! И за каким хреном он сюда приперся?

— Это Гюнтер Шоннагель, — представил его Валлендел, — он оператор "Первого Рейхсканала", и на следующую зачистку, когда бы она ни случилась, поедет с вами. Репортаж с места событий, так сказать.

Вот тут меня уже малость перекосило.

— Вы что, издеваетесь надо мной?! Я не для того заткнул одно рейховское хайло, чтобы нам немедленно навязали второе!

Мэрриот картинно вздохнул:

— Увы, Александер, вот как раз поэтому. В принципе, идея и так витала в воздухе у нас самих, это был вопрос времени, ну а вчерашняя пресс-конференция привела к тому же результату, только быстрее и по инициативе германской прессы... Впрочем, Гюнтер, рассказывайте вы. Вон, садитесь в свободное кресло.

Шоннагель сел, поблагодарил Мэрриота и устремил на меня взгляд голубых глаз.

— Ну что ж, будем знакомы, Александер. Сразу оговорюсь, что Ирма фон Бунстер — скандальная журналистка, а ее издание — газета для снобов, обливание помоями, причем не только Аркадии, но и других стран — это их профиль. Эту газету читают, в основном, люди, которым нравится знать, как все хорошо в Рейхе и как все плохо в остальном Содружестве. Справедливости ради, "Вельтбеобахтер" в какой-то мере помогает влиять на настроение населения: люди менее склонны к недовольству, если знают, что где-то все намного хуже. Поэтому газета поддерживается нашими императором и правительством. Однако в целом адекватные граждане Рейха не особо верят той же фон Бунстер: у кого есть мозг, тот понимает, что "Вельтбеобахтер" хоть и не врет прямо, но манипулирует с формами подачи информации и потому не заслуживает большого доверия. В общем-то, порка, которую вы, Александер, устроили Ирме, повеселила многих в самом Рейхе, и ваша антипатия к ней вполне понятна всем, я бы даже сказал, что многие у нас с вами в этом солидарны. Вот только в процессе порки фон Бунстер вы проехались и по Рейху, и по германскому народу. У вас есть какие-нибудь личные претензии и антипатии к стране в целом или к среднестатистическому германцу?

Я хмыкнул.

— Вы про мой пассаж о трусливом гражданине Рейха?

— В общем-то, это главный повод для возмущения.

— Возможно, вы сочтете, что во мне говорит юношеский максимализм, но меня волнует лишь правдивость моих слов. Если я говорю правду — то мне начхать с высокой колокольни на ваше возмущение.

Шоннагель улыбнулся:

— А ведь фон Бунстер вы наказали именно за это. И вот теперь сами уподобляетесь ей.

— Это в чем же уподобляюсь?

— В том, что обливаете дерьмом, выдавая необъективную информацию за правду, и считаете себя правым.

— Я где-нибудь в чем-нибудь солгал?

— Ирма Бунстер тоже никогда не лжет прямо. Она однобоко подает информацию. Скажите, Александер, что общего имеют между собой осада Осовца, сражение за Белоград и аналогичные им случаи? Помимо панического отступления солдат Рейха в этих эпизодах?

— С какой именно точки зрения?

— Ну, скажем, с географической.

— Они все происходили в Европе.

Шоннагель снова улыбнулся:

— Верно, но слишком обще. Почти все такие случаи происходили, когда Рейх выступал агрессором в конфликте или войне, и никогда — на территории самого Рейха.

Я покопался в памяти, но припомнить настолько же позорных и масштабных провалов, произошедших на территории Рейха, не смог.

— Допустим. И что дальше?

— Собственно, тут и кроется ответ на ваш вопрос, заданный фон Бунстер, почему солдат Рейха имеет привычку убегать с поля боя. Когда-то варварские племена воинственных древних германцев наводили ужас на своих более цивилизованных соседей, но с тех пор все поменялось. Мы, их потомки, сами стали наиболее процветающим народом в Содружестве. Это я не чтобы похвастаться, а чтобы вы нас поняли. Да, у нас самый высокий уровень жизни, даже "внизу". Когда-то древний германец шел войной на франков или болгаров, чтобы накормить свою семью, но теперь это воинственное историческое наследие играет с нами дурную шутку. Германцы больше не хотят ходить в набеги, потому что набег богатого на бедного — ну, вот как Ксеркс на греков — нонсенс. И поэтому солдат Рейха категорически не желает умирать на чужбине, которая ему даром не нужна, ведь у него все есть дома. Это, к слову, осознал еще отец нынешнего императора, Герман Шестой. Он зарекся воевать на чужой территории и сыновьям заказал. И, если вы вспомните стычку с Северным Альянсом десять лет назад — то в Рейхе даже мобилизации не было, нужные войска укомплектовали добровольцами, которые как раз были готовы защищать свою страну. Солдаты и граждане Рейха не трусливы, но они не желают умирать за имперские амбиции императора и дворян, воюя на чужой земле. Ощущаете разницу?

— Ощущаю, — согласился я, — но извиняться не буду. Не раньше, чем извинится фон Бунстер. И это все еще не объясняет, для чего вам идти с нами на зачистку.

— Потому, что даже если вы извинитесь — это ничего не поменяет, есть вещи, которые можно опровергнуть только поступком. Я пойду с вами, чтобы делом доказать, что германцы ничуть не трусливее аркадианских эстэошников.

— Доказывайте, что хотите и кому хотите, это ваша проблема. И я категорически против, чтобы она стала нашей.

Тут прокашлялся Мэрриот.

— На самом деле, это все-таки наша проблема, Александер. Ваше выступление приобрело резонанс, нашему послу в Гамбурге даже ноту протеста вручили, мол, нехорошо, что у вас там нас, вашего союзника, так не любят... Чуть ли не международный скандал, прямо скажем.

— Ну здрасьте! Как я разок по германцам прошелся — так скандал, а когда Ирма фон Бунстер регулярно такое делала, то ничего, даже не выслали из страны! Как так?!

Шоннагель улыбнулся и вкрадчиво сказал:

— Возможно, тут сыграл свою роль тот факт, что это Рейх поставляет Аркадии вооружение по себестоимости, а иногда и безвозмездно, а не наоборот...

Я уперся руками в столешницу и подался вперед:

— Капустник, а ты не слишком ли много себе позволяешь?! Ишь, выискал заслугу! Если мы не сдержим Зону — она доползет и до твоего Рейха, и вы очень быстро перестанете быть самой благополучной страной Содружества! И твой император это превосходно понимает!

Мэрриот постучал по столу карандашом:

— Спокойней, спокойней. Есть и третья причина, притом, скажем прямо, главная. Допустим, графу Керригану тоже безразличны обиды, кхм, любителей капусты, но тут как бы шкурный коммерческий интерес есть. Пока Край был далеко — немецкие аристократы составляли значительную часть гостей Варны, привозя к нам рейховские деньги. Теперь остерегаются. Кроме того, авторитетные военные аналитики допускают вероятность того, что вы все — если и настоящие эстэошники, то на ненастоящей службе. Ваши зачистки пахнут постановками.

— Ни хрена себе заявление!

— Увы, в их словах есть рациональное зерно. Первая зачистка оказалась слишком легкой, а вторая вообще вызывает сомнения, что там был настоящий одержимый. Из-за того, что вы убили одержимого вскоре после вселения в тело, он не успел изменить его под свои нужды, как это делают одержимые, потому судмедэксперты не смогли однозначно доказать, что в теле был эфириал, а к магу-эксперту тело попало слишком поздно из-за проволочек с пожаром. Иными словами, нет никаких доказательств, что там были настоящие культисты и настоящий одержимый. И теперь, что самое плохое для меня лично, я начал даже подозревать, что мой прямой начальник и граф Керриган за моей спиной устроили тут шоу с подставными зачистками. Первая — там не подкопаться, некромант был настоящий, и погибшие эсбэшники тоже. Но вторая...

Я скорчил скептическую мину:

— Вы серьезно, сэр? Вы сами все видели чуть ли не в режиме реального времени! Вы видели и круг, и тело, и как оно исчезло, и перебои с камерами! Наконец, если это была постановка, за каким хреном "тело" пряталось от нас до последнего?! Он что, не понимал, что мы его изрешетим?!

Тут вклинился Валлендел:

— Вот как раз вторая зачистка выглядит очень мутно. Давай предположим, что ты — сорокалетний сторож на пирсе. У тебя семья и дети, ты единственный кормилец в семье, и к тому же у тебя тяжелая болезнь сердца или что похуже. Ты не жилец. И вот к тебе прихожу я и говорю: человече, я дам тебе полмиллиона, чтобы обеспечить твою семью, взамен мне нужна твоя жизнь, которую ты и так вскоре потеряешь. И ты разыгрываешь сцену на пирсе, а затем просто ждешь, пока тебя изрешетят, отправив к Создательнице быстро и без мук. Ну а если ты наперед станешь в нужном месте, и если лидер отряда зачистки наперед знает, где ты стоишь за стенкой — он просто распылит тебе грудную клетку из "кишкодера", скрыв факт твоей неизлечимой болезни. Мы-то с тобой знаем, что это бессмыслица. Точнее, ты знаешь, а я лишь верю в то, что граф — человек честный и благородный и на такое не пойдет. А Мэрриот, как видишь, не верит, у него такая профессия: контрразведчик не имеет права верить никому, кроме Создательницы. Работа обязывает всегда подозревать во всем даже ближайшее окружение. А доказать постороннему наблюдателю, что был настоящий одержимый, а не человек-смертник, сыгравший его роль, нам нечем.

— Вот-вот, — вздохнул Мэрриот. — Даже ты, Александер, не имеешь доказательств, что убил настоящего одержимого. Поэтому Шоннагель пойдет с вами, в этом заинтересованы все. Рейх в лице Гюнтера доказывает, что германцы — не трусы, сам Гюнтер становится известным. Германские аристократы получают репортаж из передних рядов и доказательство, что вы — настоящий компетентный отряд, а не цирковые клоуны, а Варна — самый охраняемый город Содружества, если не считать резиденции монархов и несколько кварталов вокруг них. Варна получает новых гостей, а возможно — и постоянных жильцов, Дом Керриган выходит из глубокого финансового кризиса. И это, как вы понимаете, ваш прямой интерес. К примеру, благополучие города подразумевает аренду второго подразделения, как только это станет финансово возможным и целесообразным. Дальше продолжать, или сами уже все поняли?

Я прекрасно понял. Второй отряд лично для нас означает удвоение шансов дожить до выслуги путем уменьшения вдвое числа зачисток. Крыть нечем и незачем.

— Ладно, аргументация сильная, — признал я и вперил мрачный взор в германца: — ну что ж, герр Шоннагель...

— Можно просто Гюнтер, — он обезоруживающе улыбнулся.

— Гюнтер. Два момента, которые тебе нужно знать. Я официально, при пятнадцати свидетелях предупреждаю тебя, что твоя жизнь на зачистке для меня будет обладать наименьшим приоритетом. На первом месте — зачистка, на втором — я и мои парни, на третьем ты.

— Резонно, — беспечно согласился Гюнтер. — Вообще, я сам в состоянии позаботиться о себе. Все-таки четыре года в вооруженных силах Рейха...

— Так это скорее негативная характеристика: солдат Рейха за пределами Рейха, как ты сам же и сказал, герой так себе. И второе, Гюнтер. Если ты думаешь, что просто примажешься к нашей славе, а в случае чего — дашь деру... Не получится. Если ты идешь с нами — значит, до конца с нами. До победы или до чего получится. Если так выйдет, что мы отправимся на тот свет — ты отправишься вместе с нами. А если я увижу, что ты бежишь — лично выстрелю тебе в спину.

В этот момент начали вытягиваться лица и у Мэрриота, и у Валлендела, и даже у моих парней. К чести Шоннагеля — он изменился в лице меньше всех.

— У вас такая традиция в СТО — стрелять в спину убегающим?

— Для нас это лишнее. Бегство с поля боя для эстэошника — форменное самоубийство. Я не говорю уже о том, что в самом-самом неприглядном случае он попадет на урановые рудники. Понимаешь, мы — смертники. Не обычные солдаты с очень высоким шансом погибнуть, а именно смертники с очень маленьким шансом выжить. Все курсанты в спецучебке пишут завещание в первый же день — это и традиция, и рационализм, и часть психологической подготовки. Готовят нас так. Даже если я сбегу с поля боя и для меня не будет непосредственных последствий — я все равно стопроцентно попрощаюсь с надеждой досрочного перевода в офицеры, а тем более — с надеждой на место в гвардейском полку. То есть, с надеждой на то, ради чего я и пошел в СТО. Мне стопроцентно служить до полной выслуги, и моими спутниками будут позор, презрение и недоверие со стороны моего нового подразделения. А до выслуги доживают лишь два процента, потому сбежать — равносильно тому, чтобы приставить себе к голове револьвер с барабаном на пятьдесят патронов, где только одна пустая камора, и спустить курок. Конечно, бывает всякое. Бывает, что отступает все подразделение, если к тому есть объективные причины. Бывает, что все погибают, а один спасается. Но побежать, бросив подразделение, на глазах всего мира — это самоубийство с вероятностью в девяносто восемь процентов. Только медленное, с муками и позором. Потому мы, эстэошники, не бегаем. И если ты идешь с нами — ты должен быть в равных с нами условиях. Побежишь — я позабочусь, чтобы ты не выжил.

— Справедливо, — сказал Гюнтер, продолжая улыбаться.

— Я рад, что ты разделяешь мою позицию. — Я повернулся к Валленделу и Мэрриоту: — господа, вы слышали. Герр Шоннагель согласен, поэтому один из вас должен дать письменный приказ подразделению убить его при попытке бегства.

Лица обоих снова начали вытягиваться, я уже прочел на них крайнюю степень несогласия и приготовился стоять на своем до конца, но тут вмешался Гюнтер.

— Дайте такой приказ, как Александер хочет, — сказал он. — А я могу под приказом подписаться, что он дан по моей просьбе. Это справедливо. Идя с подразделением СТО на зачистку с иными правами, нежели они, я вряд ли что-то убедительно докажу, тут ведь вся соль в том, чтобы пойти одним из них, только с камерой вместо оружия. Кстати, господа, как насчет того, чтобы я включил камеру и мы провели эту же беседу теми же словами повторно, на запись? Материал сильный, терять жалко.

* * *

Самой большой неприятностью стал тот факт, что Гюнтер Шоннагель остался жить на базе. Объективно говоря, иначе никак нельзя, потому что в момент, когда мы по тревоге помчимся на зачистку, у нас не будет времени ждать, пока оператор приедет на такси из отеля или еще откуда-то. Однако теперь у нас по базе бродит посторонний человек, который запросто может быть агентом условной враждебной силы.

На эту тему у меня был разговор с Мэрриотом с глазу на глаз, и я ему напомнил и про попытку двух типов из имперской СБ, и про культистов, и про врагов Дома внутри страны.

— Я все это держу в уме постоянно, — заверил меня Мэрриот. — Насчет Шоннагеля — мы его проверили сверху донизу и обратно. Он действительно тот, за кого себя выдает, работает на Первом Рейхсканале, специализируется на материалах военной тематики и репортажах из опасных мест. Служил в армии, характеристики положительные отовсюду, в порочащих его связях замечен не был. Шоннагель реален. Коллективное открытое письмо журналистов Рейха — реально, скандал реален. И все события, начиная с вчерашнего шоу, носят слишком непредсказуемый характер, чтобы быть чьим-то планом для внедрения сюда своего человека. Разумеется, я все равно учитываю все варианты.

В целом, меня меры безопасности устроили: Шоннагель живет в отдельной комнате в крыле, где находятся дежурные и центр связи, доступа во многие места у него нет, право снимать на камеру — только в брифинг-зале. В довершение всего, Мэрриот предусмотрел два лишних поста для дежурных полицейских: один на выходе из служебных помещений полиции, так что Шоннагель не сможет выбраться из своей комнаты незамеченным, второй — прямо у арсенала и коридора в нашу казарму.

— Похоже, вам реально нужен его репортаж с зачистки для германских аристократов, — проворчал я, — раз идете на такие усложнения.

— Так и есть, — кивнул Мэрриот.

— И в связи с этим можно утверждать, что вот теперь ваш прямой начальник и граф Керриган могут всерьез задуматься о подстроенном инциденте. Просто потому, что слухи о якобы подстроенной второй зачистке натолкнут на эту идею кого угодно.

Мэрриот с сомнением покачал головой:

— Еще одна "режиссура" после подозрений в режиссуре? Вряд ли, к третьей зачистке будет очень пристальное внимание, в том числе наблюдатель в вашей же команде.

— Так проблемы нет. Достаточно располагать двумя культистами, которые проведут ритуал призыва в наперед заданном месте, удобном для зачистки, но неудобном для одержимого. Или, что гораздо проще, безопасней и эффектней, можно провести штуку вроде той, которую рассказал Валлендел, с актером-смертником. Только актер будет играть не одержимого, а мага-некроманта. Нежить вокруг него — самая настоящая, а истинный кукловод будет где-то рядом. Тут уже никакие эксперты не подкопаются, мертвого мага нельзя отличить от мертвого затупленного, способа определить, был покойник при жизни магом или нет — не существует. А нежить будет подлинная, все шито-крыто.

— Да, — согласился Мэрриот. — Это вполне реально... если имеется свой некромант, готовый пойти на сотрудничество, которое при нынешней идеологии де-факто государственная измена Дома императору к тому же.

— И потому вы уверены, что некроманта точно нет? Вспомните первую зачистку: нам сказали, что некромант мертв. Сказали, где он лежит. Мы нашли труп там, где было сказано — и успокоились. А некромант мог вполне себе спокойно лежать где-то в багажнике и руководить этим цирком.

— Один момент: сразу после зачистки стоянку наводнила полиция и обыскала все.

— Второй момент: если некромант "свой", скрыть его проще простого. Ведь вся полиция в городе — тоже "своя", и среди них мог бы вполне найтись кто-то, который присягу Дому поставит выше, чем верность стране. Вы только поймите меня правильно: я не утверждаю, что так и было. Я не утверждаю даже, что граф на это мог бы пойти — я ведь вообще графа не знаю, в отличие от вас. Я просто рассказываю, как это можно провернуть с технической точки зрения. А подозревать — уже ваша работа. Лично я абсолютно точно знаю одно: одержимый был настоящий. Значит, ритуал был настоящий, и, как следствие, проведшие его — тоже настоящие чернокнижники. А вот кто за ними стоит — это уже другой вопрос.

Тут Мэрриот подозрительно прищурился:

— Откуда такое точное знание?

Я почти натурально вздохнул:

— Эх, ладно, что знают двое, то уже не тайна, а мою знают аж трое, невелика беда, если вы станете четвертым. Я чувствую не только людей и нежить, но и эфирную дрянь. Этот дар у меня был еще до поступления в спецучебку, но я его утаил. А те два агента ИСБ меня раскусили, потому что я сам себя выдал на зачистке: выстрелил один раз и спокойно стоял, пока остальные решетили павильон. А они при просмотре записей с камер это заметили.

— То-то же я удивлялся — пальнул наугад и с первого раза... Так ты точно знал, где он стоит?

— Не так чтоб очень точно, приблизительно. Пальнул и перестал ощущать его присутствие.

— А как ты различаешь людей и эфириалов по ощущению? Ты не мог перепутать?

— Исключено. Живого и мертвого еще мог бы спутать — там для меня разницы почти нет. Но ощущение эфириала сопровождается чувством омерзения. Его не спутать ни с чем.

Лицо Мэрриота приобрело классическое киношно-задумчивое выражение, как представляют себе размышляющих сыщиков режиссеры и зрители.

— Так, значит, те два парня из ИСБ пришли и обвинили тебя в том...

— Что я утаил развитый в учебке навык. В ответ я предложил им доказать, что у меня его раньше не было, и они убрались.

— А когда он у тебя появился и как ты об этом узнал?

— В десять лет. В Темерине. Именно благодаря ему мне и удалось спастись.

— Ах вот оно что, — протянул Мэрриот. — Слушай, а утаивать его зачем было?!

Я пожал плечами:

— Если б сказал — дорога в СТО была бы закрыта. Мне отказали бы, чтобы заставить вступить в Паранормальный Корпус, а я туда совсем не хотел. Перспектив там нет.

Замначальника СБК задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Я вот смотрю на тебя, Александер, и думаю: а тебе точно шестнадцать, а не двадцать шесть? Умным можно родиться, но одного ума мало, а опыт и знания — это наживное, их только в процессе жизни приобретают...

Я улыбнулся:

— Опыт не обязательно должен быть своим, чужой тоже годится. Книга — величайшее изобретение человека, а я в девять лет читал втрое быстрее хозяина. В смысле, дворянина, у которого служили мои родители. Мне было позволено читать книги из библиотеки хозяина, и про разведчиков, контрразведчиков, паранормальников и эстэошников я прочитал немало. Много чего прочитал, как видно, не зря.

* * *

Целый месяц прошел практически в полной тишине. Дважды мы летели, как ошпаренные, с сиренами на вызов, но тревога оба раза оказывалась ложной.

Обычно мы тренировались, стреляли в тире, отслеживали новые данные и методики по нашей специальности, а в свободное время занимались досугом. Время у нас появилось, к тому же Валлендел позаботился, чтобы у нас появились сразу два телевизора и выход в Сеть. Вопрос с библиотекой решился тоже очень просто: Дом Керриган взял на себя оплату и доставку заказанных нами книг.

Два раза в неделю у нас выездные увеселения: и кегельбан, и бассейн, даже в казино побывали. В казино нам выдали фишек на тысячу империалов каждому, я проиграл пятьдесят, а потом пошел в кассу и поменял остальные фишки на деньги. Как выяснилось, самым большим растратчиком оказался именно я: Кай и Стоян проиграли по тридцать с небольшим, а все остальные обналичили фишки, не играя вообще или проиграв максимум пять-десять империалов.

Когда это выяснилось по пути на базу, Валлендел искренне удивился:

— Забавно... Вы все приняли одинаковое решение, не совещаясь?

— А что тут удивительного, сэр?

— Хм... Тринадцать человек поступают одинаково, не согласовывая свое решение, хотя на их месте многие другие люди их же возраста испытали бы удачу. Совпадения всегда удивительны.

— Я бы не сказал, что тут имеет место совпадение, сэр. Тут имеет место здравый смысл. Людей без оного в СТО нет. В принципе нет, ни одного. Таких туда не берут, а кто проскальзывает по недосмотру вербовщиков — погибает либо отсеивается. И мы не уповаем на удачу — она подводит чаще, чем личное мастерство и проверенные товарищи, это нам в учебке крепко в голову вбили и больно, на собственном опыте. Перед тем, как удивляться тринадцати людям, которые просто обналичили фишки, стоило бы поинтересоваться, кто из этих тринадцати хотя бы раз держал в руках тысячу империалов. Честно скажу, самая большая сумма, которой я когда-либо владел, не превышала сотни.

— Так ты, оказывается, богач, Саша, — засмеялся Кай. — Я больше двадцатки не щупал.

Мы стали выяснять, кто из нас до поступления в СТО был самым богатым. Оказалось, что это Гайдрих: получая на Новый год и день рождения подарки, он за два года — когда ему исполнилось десять и одиннадцать — скопил рейховских марок в эквиваленте на целых триста империалов.

— Матерь Небесная, — присвистнул Кай. — И на что же ты потратил такие деньжищи?

Вольфганг тяжело вздохнул.

— На взятки пограничникам. Они мне очень пригодились, когда я пересекал три границы... А двенадцатый день рождения я встречал в пустом товарном вагоне, едущем через Силезию...

До самой базы больше никто ничего не сказал: каждый из нас вернулся в свои собственные печальные воспоминания, а Валлендел понял, что дальнейшие разговоры вести не с руки.

По выходным у нас вечеринки, аналогичные первой, и это, собственно, для нас главное событие недели. Причем среди девушек появилась четырнадцатая, уже даже не девушка, а скорее холеная дама лет двадцати четырех, составившая пару Шоннагелю.

К слову, сам Гюнтер оправдал поговорку "не так страшен Чужак, как его малюют": в общем-то, несмотря ни на что, он сумел нас к себе расположить, даже невзирая на двукратную разницу в возрасте, и на вечеринках развлекался вместе с нами.

А вот Сабрине он не понравился. Она мне так и сказала во время третьей по счету вечеринки, когда мы, обнявшись, лежали на все том же диванчике и восстанавливали дыхание.

— Он какой-то неискренний, — ответила Сабрина на мой вопрос, чем он ей не угодил.— Глаза какие-то... циничные.

Наши с Сабриной отношения стали еще теплее, чем в первый раз, несмотря на то, что нам друг от друга, в общем-то, нужен только секс, ну и, возможно, некие неупоминаемые преференции, получаемые Сабриной за участие в наших вечеринках. Мы друг к другу привыкли, "притерлись", наши развлечения в пустом кабинете обрели свой "стандартный протокол": вначале я утоляю бушующую страсть простым и бесхитростным способом, лежа на ней сверху, затем мы меняемся местами и ролями, и первую скрипку начинает играть она. Собственно, за все пять вечеринок Сабрина проявила изобретательность и опыт, ни разу не повторившись в позе и ритме, так что я только укрепился во мнении, что если девушка старше парня — то это не так уж и плохо, по крайней мере, для чисто "спортивных" отношений. Как бы там ни было, мне повезло, что Сабрина выбрала именно меня: ее навыки вызывают восторг, а искренность, с которой она занимается со мной сексом, очень подкупает. Интересно, Сабрина правду сказала о том, что не продавала право на личную жизнь, или все-таки прошла, кхм, "всестороннее" обучение?

— Слушай, а сколько лет тебе осталось служить Дому? — спросил я ее на последней вечеринке в тот момент, когда мы поменялись местами и Сабрина как раз уселась сверху.

— Ты переживаешь, что мой срок закончится раньше твоего? — лукаво улыбнулась она и начала ритмично двигать бедрами взад-вперед.

— Угу, — выдохнул я и впился пальцами в ее ягодицы, такие же упругие и круглые, как грудь.

— Эх, Саша, ты переживай, как живым остаться, а с девушками у тебя проблем не будет. Мы, девушки, очень падки на стоящих парней... А теперь молчи и не отвлекай меня.

* * *

Пошла уже шестая неделя нашей службы, и на очередном медосмотре я обнаружил, что стал тяжелее на три килограмма.

— Вот засада, — посетовал я, — а я и не знал, что способен толстеть. Что хорошая жизнь с людьми делает...

— Не факт, — сказал мне медик. — Вам семнадцать неполных лет. Вы все еще растете, а к тому же упорно тренируетесь, потому эти три килограмма могут быть результатом здорового способа жизни, а не увеличения жировых накоплений.

— Но в росте-то я не прибавил!

Медик приподнял бровь:

— Когда вы измеряли свой рост в последний раз?

— В учебке еще. Несколько месяцев назад.

— В какое именно время дня?

— Утром.

— Ну вот, а сейчас — полдень почти. Сравнивать эти замеры нельзя, потому что на протяжении дня рост человека меняется на один-два сантиметра. Межпозвоночные диски оседают, пока вы находитесь в вертикальном положении, а за ночь возвращаются в норму.

Оказалось, что такие позитивные в целом результаты не у всех: восемь человек действительно нагуляли на ресторанной кормежке кто лишний килограмм, кто и полтора.

— У меня для вас хреновый прогноз, — резюмировал Валлендел, просмотрев отчет медиков. — Если на следующем медосмотре ситуация не будет исправлена или даже ухудшится — жиреющих ждет кардинальное изменение рациона с преобладанием салатов из сырых овощей и овсянки. А если остальные проявят солидарность и постесняются трескать салаты из крабов и кнедлики, когда многие едят овсянку — ну, тогда пострадают за компанию. На утро овсянка, на обед овсянка...

— Проклятье, — выругался Юджин, набравший больше всех.

— ...На ужин пирог...

— О!

— ...Из овсянки.

— Я знаю хороший способ! — оживился Кай.

— Ну и? — приподнял бровь Валлендел.

— Самые физически изнуряющие дни — это когда у нас вечеринки. Надо, чтобы девушки приезжали в гости два раза в неделю!

— Девушки не любят толстых, — возразил Валлендел, — потому эффект может быть обратный.

Я понял, что надо принимать решительные меры. Такой мерой для нас стал двухчасовой футбольный матч "семь на семь", который мы отыграли в спортзале в полной боевой экипировке: защитные костюмы, каски, бронежилеты и накладная броня.

Шоннагель играл вместе с нами, одетый как все, а Валлендел судил и параллельно снимал на его камеру.

Как только просвистел сигнал об окончании матча, мы просто попадали, кто где стоял.

— Саша, я должен сказать тебе одну вещь, — простонал Рюиджи. — Я тебя ненавижу. Мы все тебя ненавидим. Так над нами не издевались даже в учебке...

По итогу игра закончилась убедительной победой моей команды — только потому, что Шоннагель играл в другой. Он оказался не в состоянии уверенно различать нас, экипированных в одинаковую броню, часто отдавал пасы игрокам чужой команды и мешал своим, а на последних минутах, измотанный тяжелейшей игрой, даже потерял ориентацию в зале и забил гол в собственные ворота, приняв их за наши.

— Ну вот, Гюнтер, теперь ты знаешь, почему нам не очень нравится идея чужака в нашей команде, — сказал я, чуть отдышавшись.

— Ага. И потому ты решил меня угробить, устроив "матч смерти", — отшутился он.

— Это не я, это все Валлендел. Он заставил. Ты-то в любой момент можешь девочку по телефону заказать себе в отель, а мы не можем, ибо объект режимный. Так что пойми нас правильно. И вообще, назвался груздем — полезай в лукошко.

— О, отличное название материала, — оживился Валлендел. — "Матч смерти"... Кстати, это примерно соответствует действительности, потому что обычные неподготовленные люди такого могли бы и не пережить...

Наш рейтинг за это время успел пробить потолок и выскочить на чердак, но госпожа ЛаВей не унималась: по ее словам, чрезмерным может быть все, даже богатство, ум и счастье — но только не рейтинг. Не бывает слишком большого рейтинга.

Поэтому все увеселения на выезде непременно проводились с участием прессы и операторов, а мы сами перед этим подвергались произволу со стороны визажистов, которые делали нам модные стрижки и тому подобное. Мне не нравилось, что по базе ходят совершенно посторонние люди, но Валлендел заметил, что от этих посторонних кое-что зависит, к тому же, они всегда под наблюдением: вместе с визажистами из команды ЛаВей приходят и полицейские дежурные в избыточном количестве.

В целом же, я поймал себя на мысли, что появление визажистов — само по себе явление позитивное, ведь оно предвещает зачастую что-то веселое. Это такая своеобразная дань: прежде, чем хорошенько развлечься, надо пройти через хватку визажистов.

Вот и сейчас мы разместились в трех комнатах, а вокруг хлопочут эти парни и девушки с ножницами, расческами и лосьонами. Правда, мне почему-то не хватило стула, потому госпожа ЛаВей предложила мне и визажисту — солидному дядьке с пузом и бородкой — разместиться в соседней комнате, и сама пошла вместе с нами.

Тут я уселся на стул, но визажист внезапно положил свой набор на стол и уселся напротив меня.

Я удивленно приподнял брови.

— О, моя маленькая хитрость, Александер, — сказала госпожа ЛаВей. — С твоим имиджем все в порядке, а господин Сеймур — на самом деле не визажист, а юрист. Он попросил меня устроить встречу с вами с глазу на глаз, а с учетом того, что посторонним очень трудно с вами пообщаться приватно, мне пришлось пуститься на хитрость. Все, оставляю вас наедине.

Я проводил ее взглядом и посмотрел на лже-визажиста.

— Что ж, господин Сеймур. И о чем вы хотите со мной поговорить в полной секретности?

Он улыбнулся профессиональной улыбкой:

— Я представляю интересы одного знатного Дома. Более влиятельного или как минимум более богатого, нежели Дом Керриган. Как вы смотрите на то, чтобы сменить работу?

— На императорского гвардейца — с радостью. Но что-то подсказывает мне, что в этом случае со мной связались бы напрямую, а не втайне через юриста некоего Дома, который еще перед тем должен будет как-то договариваться с графом Керриганом.

— Ну, можно сказать, что на гвардейца, только не императорского. Телохранителем, если быть точным. А с графом Керриганом мы договоримся легко и просто, я же упомянул, что Дом, который я представляю, богаче Дома Керриган.

Я уставился на Сеймура с неприкрытым скептицизмом.

— Что-нибудь не так? — он поднял брови и стал выглядеть наивным простаком.

— Все не так, господин Сеймур. Вы темните.

— Э-э... Почему вы так подумали?

— Были бы вы военным — понимали бы всю абсурдность эстэошника в роли телохранителя. Мы не можем быть таковыми, мы их прямая противоположность. Нас учат уничтожать, а не защищать. Ну вы-то юрист, ладно. Но руководитель службы безопасности Дома не может этого не понимать.

Сеймур расплылся в улыбке еще шире, чем раньше:

— Руководитель СБ Дома волен подбирать сотрудников по своему усмотрению, что он и делает. Это не мешает членам Дома подбирать себе дополнительных телохранителей, руководствуясь своими собственными соображениями. Что, между прочим, для вас хорошо: вам придется защищать охраняемую персону только в случае, если угроза пройдет сквозь СБ Дома. А это весьма маловероятный сценарий. Иными словами, ваши шансы дожить до выслуги становятся... многократно большими, нежели в СТО.

Гладко стелет, трепло. Но я-то чувствую подвох.

— Допустим. Почему именно я? Почему не куча других людей, проверенных и опытных, уже прошедших огонь и воду, а я, только начавший свою карьеру и поучаствовавший лишь в двух ерундовых зачистках?

— Полагаю, все дело в том, что вас показывают по телевидению. Вы — один из самых узнаваемых эстэошников. Вы остроумны и популярны. Телохранитель — это человек, который проводит много времени с охраняемым лицом. Логично, что если вы выбираете себе такого человека — надо выбирать яркую личность и остроумного собеседника. Ведь логично же, правда?

— У вас есть ее фото? — задал я вопрос в лоб.

— Эм-м-м... Нет, — ответил Сеймур. — Мне как-то не пришло в голову, что вы спросите... Простите, как вы догадались?

Я вздохнул.

— Понимаете, господин Сеймур, я нечто подобное предсказывал своим парням в самом начале. Обратная сторона популярности. В общем, ваше предложение мне совершенно неинтересно, но...

Тут у него стало вытягиваться лицо.

— Господин Сеймур, с вами все хорошо?

— Да, спасибо... Я просто ушам своим не сразу поверил.

— Вы не ожидали отказа?

— Не ожидал, — признался он. — Такое предложение — как выигрышный лотерейный билет...

— Видите ли, господин Сеймур, я не только умен. Я еще и амбициозен. Меня не устраивает запороть карьеру, трахая некрасивую дворянскую дочку лишь ради того, чтобы дожить до выслуги.

— Да как вы смеете!!! — задохнулся от возмущения Сеймур. — Она — дворянка, а не абы кто!

— Как я смею озвучивать реальное положение дел? Вот так и смею. Мы же с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что к чему. Если дворянка обращает свой взор на простолюдина, даже популярного — у нее, скорее всего, проблемы с поиском пары в своем кругу. А если я ошибся, и она просто хочет потешить свое эго — мол, глядите, друзья и подружки, какой у меня охранник — ну, тогда все еще хуже. Впрочем, если я не угадал и она сказочная красавица — я подумаю над этим предложением. Если нет — можете вообще не показывать мне фото. Однако я полагаю, что в моем подразделении может найтись кто-то, кому это предложение покажется заманчивым.

Он покачал головой.

— Боюсь, что иные кандидатуры, кроме вашей, не рассматриваются... У меня нет при себе фото, но смею вас заверить, что реальность много лучше того, что вы себе вообразили. Вы попрощаетесь с этой трудной и опасной службой, и...

— Еще раз, мистер Сеймур. Если б я просто хотел дожить до выслуги — пошел бы в Паранормальный Корпус, они погибают очень редко. Я играю ва-банк, и быть мне в итоге либо высоко наверху, либо на глубине двух метров, в яме два на два. Это осознанный выбор, понимаете? Любое предложение, в котором не предусмотрена возможность вознестись из грязи в князи, или хотя бы в рыцари, мне в принципе неинтересно.

Сеймур вздохнул.

— Что ж, я вас понял. Должно быть, вы невероятно уверены в себе, раз ради некоего призрачного шанса так легко отказываетесь от перспективы спокойной жизни в достатке, чтобы не сказать — в роскоши... Ведь вы вполне могли бы, при определенных усилиях, стать членом Дома, и...

— Увы, господин Сеймур, это не перспективы, а их отсутствие. Отсутствие карьеры — это минус. Быть младшим членом чужого Дома — это минус. Жизнь на всем готовом — это, вы не поверите, минус. Зависеть от капризов жены и ее родни — это минус. Внимание, вопрос: а где плюсы?

— Ладно, вы настолько четко и ясно донесли до меня вашу точку зрения, что я ее понял почти как свою. Могу я рассчитывать, что этот разговор останется между нами?

— Только его содержание, господин Сеймур, которое я уже успел забыть. А сам факт разговора, увы, скрыть не получится. Вы незаконно, выдавая себя за другое лицо, проникли на режимный частный объект, потому я с присущей мне добросовестностью прямо сейчас сдам вас службе безопасности Дома Керриган. А что вы скажете им — уже дело исключительно ваше.

* * *

Чем это событие закончилось — я так толком и не узнал. Сейбура отпустили только на следующее утро — ну и ладно. В конце концов, мог бы придумать другой способ секретно со мной поговорить, без незаконного проникновения на базу. Антуана ЛаВей никак не показала, что этот небольшой инцидент ее как-то задел.

Дело уже идет к выходным: истекает шестая неделя нашей службы. Гайдрих оказался прав: две зачистки с интервалом в полторы сутки были совпадением, а не системой, и после зачистки на пирсе прошло пять недель тишины, не считая ложных тревог.

Валлендел сообщил нам, что пока прямых результатов нашей службы нет: притока отдыхающих не наблюдается, впрочем, и оттока тоже. Зато наметилось кое-что еще: наши периодические трансляции продолжают удерживать высокий рейтинг. Как итог, рекламные паузы в наших передачах стали стоить намного дороже для рекламодателей, и ЛаВей заставила телеканал поделиться прибылью.

— А я-то думал — орлы мух не ловят, — заметил я по этому поводу.

— Голодные — ловят, — ответил Валлендел. — Это жалкие гроши, исчезающе малые по сравнению с вращающимися в Варне средствами, но если сравнивать с чистой прибылью консорциума, который выживает на грани рентабельности, как может — то все-таки какие-никакие, а деньги. Кстати, мы придумали новый способ подстегнуть рейтинги.

— Какой же? — навострили уши мы.

— Ложные тревоги. Будет поступать информация, что где-то заметили что-то подозрительное, вы будете проводить поисковую операцию. Места мы уже подобрали — одно другого жутче. В том числе старая канализация времен эпохи Возрождения. Вы спускаетесь, прочесываете место — зрители ловят свою порцию напряжения и саспенса.

— С учетом уже звучавших подозрений в постановках идея не очень здравая, — заметил я.

— Смотря как все обставить. Несколько из вас будут "скептиками", которые изначально станут доказывать другим, что тревога ложная, и при этом ругать как свое руководство, которое без причины сует вас во всякие затхлые дыры, так и трусов-гражданских, которым видится кошмар в каждом необычном звуке. Другие будут "реалистами", которые скажут, что ложная тревога или нет, а прочесать надо, и чем быстрее прочешете, тем быстрее выберетесь. Вот так, ругая перестраховщиков и паникеров, вы отведете от нас подозрения в постановке.

— А Шоннагель что?

И тут Валлендел ухмыльнулся даже не волчьей ухмылкой, а скорее акульей:

— А ему мы не скажем.

И мы все начали злорадно ухмыляться.

* * *

Вылазка в канализацию удалась как нельзя лучше: мы там пошарили, всласть поругали паникеров за панику на пустом месте и свое руководство — за полное непонимание сути вероятного противника.

— Да ты что, издеваешься?! — фыркнул я в ответ на вопрос Гюнтера. — Одержимые не выносят многослойных мест. Порча в принципе тебя не найдет, если ты, предположим, залезешь на фонарный столб. Для Порчи не существует третьего измерения, она будет кругами бегать вокруг столба, чуя твой запах, но не посмотрит вверх. Ну ладно Порча, она безмозглая. Одержимые — та же песня. Нужно время, чтобы новоиспеченный Одержимый осознал суть трехмерности нашего мира.

— Почему? — спросил Шоннагель. — Ты хочешь сказать, что Хаос — двухмерный?

— Этого никто не знает. Не факт, что там есть хоть что-то вроде измерений. Но из всех задокументированных случаев "ритуала Призыва" нет ни одного, проведенного в многослойной по вертикали среде. Будь то плоская крыша дома, пол на этаже, подвал — в таких местах ритуал провести нельзя. Мы не знаем, почему, даже сами культисты не знают. Мое мнение — это невозможно технически. Вот как на пирсе: провели на нем, потому что ни над ним, ни под ним ничего нет. А, допустим, на улице не получится: под улицей коммуникации идут, телефонные кабельные шахты, трубы и прочее.

— Хм... Если построить город над подземной пустотой...

— ...То в нем в принципе нельзя будет провести ритуал. Думаешь, почему столица Сиберии перенесена в новый город, хотя на прежнем месте тысячу лет стояла? А потому, что новая столица отстроена с учетом такого "предохранителя", с "аварийным" подвалом.

Наблюдая краем глаза за Гюнтером, я хорошо видел: ему не по себе. Темно, жутко, мурашки по коже стометровку бегают...

Разумеется, мы прочесали канализацию по всем правилам, ни на секунду не ослабив бдительности, и будь тут что-то на самом деле — мы бы встретились с ним в полной боеготовности и в оптимальном боевом порядке.

— А я думал, тут больше пространства будет, — сказал Юджин, когда мы уже выбирались наверх.

— Да эту канализацию построили четыреста лет назад, когда Варна состояла из трех домов и двух улиц...

Как оказалось позднее, режиссер нашего прямого эфира "подшаманил" со спецэффектами, благодаря которым связь с отрядом два раза "терялась". Еще он наложил затемняющий фильтр на окончательный видеопоток, так что на экраны зрителей попала особо жуткая картинка.

Результат не заставил себя долго ждать: уже к вечеру Валлендел сообщил, что наш рейтинг, слегка застывший на одной отметке, снова пополз вверх.

* * *

В выходной мы знатно отгуляли вместе с девочками, отпраздновав таким образом конец шестой недели службы, и завалились спать где-то в три или четыре часа ночи.

А наутро, ни свет ни заря, я был вырван из объятий Морфея, так и не досмотрев сон, в котором Сабрина медленно и чувственно танцевала стриптиз.

— Терновский — подъем, — сказал дежурный сержант, — его светлость будет в брифинг-зале через несколько минут.

Я принялся напяливать форму, а про себя подумал, что надо будет и вправду предложить Сабрине станцевать стриптиз. Дело, судя по всему, не очень сложное.

С одеванием и умыванием я управился быстро. Взглянул на себя в зеркало — вроде, никаких признаков недавней вечеринки.

Когда граф и еще один человек вошли в зал, я уже ждал их там.

— Здравия желаю, ваша светлость, сэр.

— Садись, Александер, — сказал граф, указал на другое кресло своему спутнику и сел сам. — Это — Джейсон. Он работает в службе безопасности одного дружественного нам Дома.

Я нахмурился:

— Мне казалось, я еще господину Сейбуру все сказал.

— Какому Сейбуру? — удивился Джейсон, на его лице появилось выражение подозрительности и он сразу же стал неуловимо напоминать Мэрриота.

— Это другой Дом, — сразу же пояснил Керриган. — Сейбур тут ни при чем.

— Понятно, — сказал я.

— В общем, у нас — в смысле, у меня и у главы этого Дома — возник вопрос о том, насколько опаснее или безопаснее служба здесь по сравнению со службой на Краю.

— Хм... Думаю, будет уместно обсуждать это вместе с Яном Вуковичем. Он единственный из нас, кто служил на Краю.

Через пару минут к нам присоединился Ян.

— Тут обсуждается вопрос о том, насколько на Краю хуже или лучше, чем здесь, — ввел я его в курс дела, когда он сел возле меня.

— В каком смысле? — не понял Ян.

Я пожал плечами с видом "сам не врубился, за что купил, за то продаю".

— Нас интересует, как вы оцениваете ваши шансы дожить до выслуги здесь относительно службы на Краю, — сказал Джейсон.

Ох и неспроста он этот вопрос задает! С другой стороны, если это провокация — то в чем ее смысл?

— Сэр, — сказал я, — у меня все замечательно со слухом и с памятью. Я расслышал этот вопрос, еще когда его задал граф Керриган, и превосходно помню его суть. Повторяя вопрос много раз, вы не добьетесь лучшего понимания его смысла. Мне непонятна подоплека вопроса, а статистических данных у нас нет. Вот если б до нас был другой отряд, прошедший аналогичные условия службы... А пока — все чисто умозрительно. На Краю — одни условия, враги и опасности. Тут — другие условия, враги другие, опасности другие. На Краю — Одержимые и руководимая ими Порча. Здесь — Одержимые, культисты, некроманты и прочие чернокнижники. На Краю Одержимые чрезвычайно матерые и опасные, особенно те, которым много лет, но таких мало. Здесь таких не встретить, тот, которого мы зачистили, был буквально "новорожденным". Но тут есть враги-маги и их пособники. Кто опаснее — большой вопрос. В целом, я бы сказал, что тут меньше шансов для ситуации, когда целое подразделение погибает за двадцать секунд. Но насчет шансов в долговременной десятилетней перспективе... Тут не все так просто и однозначно.

— Хорошо, давайте я немного проясню основной мотив нашей беседы, — сказал Джейсон, — все равно без этого вряд ли обойдется, не сейчас, так позже. В одном дворянском Доме имел место тяжелый конфликт между главой Дома и его сыном. По итогам его последний покинул Дом, отказавшись от всех привилегий наследственного дворянина, и вступил в СТО. Однако вне зависимости от тяжести конфликта он не может перестать быть сыном для своего отца. И теперь глава Дома пытается каким-то образом помочь сыну выжить... например, организовав ему службу в более безопасном месте.

Я пожал плечами:

— Малый, видать, с яйцами. Почему бы отцу самому не арендовать подразделение, в котором служит сын, и не засунуть в самое безопасное место на свете?

— Ответ довольно очевиден: потому что сын будет против.

— А его кто-то спросит?

Джейсон вздохнул:

— Увы, да. Если вы не знали — в стандартном договоре, который подписывали и вы, есть пункт о целевом и нецелевом использовании, который имеет двустороннюю силу. Служба в СТО подразумевает службу в СТО, со всеми вытекающими недостатками и преимуществами оной. Условно говоря, служба на Краю, в самом опасном месте на свете — не только обязанность, но и право.

Вот тут уже я удивился:

— То есть, мы имели право отказаться служить в Варне?

— А вы не знали? Да, если бы вы возражали здесь служить, министерство обороны было бы вынуждено аннулировать частную аренду. А вы предпочитаете на Край?

Я мысленно себя обругал. Надо же, как я мог прощелкать такую очевидную вещь?!! На полном серьезе планировать саботаж, чреватый репутационными потерями, при наличии возможности без проблем для кого-либо вернуться на Край...

— Хм... Не особо. Но мне просто в голову не могла прийти такая трактовка договора, который я, в общем-то, знаю почти наизусть... Собственно, думаю, что знаю ответ на ваш вопрос. Если в Варне появится второе подразделение — то шансы любого из нас, как в моем подразделении, так и в новом, будут удвоены за счет уменьшения выходов на зачистку вдвое.

— Вот тут как раз кроется проблема. Дом, которому я служу, из третьей категории. Де-факто, служба безопасности состоит из меня и еще одного специалиста. Охранное подразделение — двенадцать человек. Дом финансово не потянет отряд СТО. Более того, отряда как такового и нет, от него осталось четыре человека.

Я облокотился на стол.

— То есть, у этих четырех уже есть боевой опыт?

— Да, два года боевого стажа на Краю, а всего они отслужили уже три года. Год назад, во время "черной недели", отряд, в котором служит интересующая нас персона, понес потери, из пятнадцати человек осталось только четверо, и эти четверо год провели в госпитале, на реабилитации и на курсе восстановления и повышения боеспособности. Курс вот-вот заканчивается, и требуется найти им хорошее место службы до того, как они пополнят собой другой отряд.

— Вот оно что... — почесал я затылок. — Вы хотите, чтобы они попали в наше подразделение?

— Я интересуюсь, будут ли у них здесь шансы повыше, чем на краю, в первую очередь. Если "да" — то аренду четырех эстэошников глава Дома финансово потянет.

— Преждевременный вопрос, особенно после того, как вы все усложнили своими объяснениями... Чем именно сын мотивировал свой выход из Дома и отказ от дворянства?

— Желанием доказать отцу, что без его наследства и опеки он добьется большего, нежели с оными, и большего, чем добился сам отец.

— Как случилось, что в СТО его пропустили? Отец совсем никак не смог помешать? Мог бы лично обратиться к императору, и...

— Сын оказался хитрее. Он вступил в СТО по поддельным документам, которые, как оказалось, купил у сироты-детдомовца, и на тестах показал первый уровень дара вместо третьего, скрыв свою реальную магическую силу. Ясное дело, с третьим уровнем его бы не приняли...

— Угу. Хотя третий уровень — это все равно практически рудиментарный дар, с таким перспектив мало.

— Перспективы-то были как раз, хоть и скромные. Но теперь их уже нет: парень прошел через "кошмарилку" и стал притупленным. Его реальную личность установили только после этого, когда поделать уже ничего нельзя было.

— Понятно, — кивнул я. — Что по его послужному списку?

— Ничего выдающегося. Два года служил как все, за это время подразделение потеряло всего одного человека. Очень спокойные выдались место и время. А потом — "черная неделя", во время которой его действия показали хороший уровень подготовки и личных качеств, но он и выжившие трое слишком быстро вышли из строя, чтобы сделать что-то выдающееся.

— Возраст?

— Двадцать три года.

— Это он в шестнадцать вступил в СТО?

— Да.

— Хм... Так он принципиально отказывается от протекции отца?

— Именно.

— И что помешает ему отказаться от службы в Варне?

Джейсон хитро прищурился:

— А мы ему не скажем, что тут замешан его отец. Арендатором будет Дом Керриган, при том, что главы Домов никогда не встречались и не водили знакомства...

— Признаться, я даже не слыхал о таком Доме ни разу в жизни, — хмыкнул граф, — разве что краем уха, а потом сразу забыл.

— Вот-вот. Откуда ему узнать, что деньги на аренду дал его отец? Мне сказали — у вас тут служба отнюдь не унылая, кто же в своем уме отсюда добровольно уйдет на Край, особенно после года в госпитале?

Я тяжело вздохнул.

— Думаю, это плохая идея. Второй отряд я бы только приветствовал, а четыре человека в моем подразделении — это лишние проблемы для всех.

— Почему? — хором спросили Джейсон и граф.

— Пункт первый — амбиции. Я уважаю людей, которые готовы самостоятельно добиваться высокого положения, потому что сам такой же, но в моем подразделении нам двоим будет тесно. Конфликт за главенство в подразделении неизбежен, и это второй пункт. Заметьте, я еще не говорю о трех других — а они те еще коты в мешке.

— Почему вы так считаете?

— Вы про конфликт? Ну сами посудите. Мне неполных семнадцать. Ему — двадцать три. У меня шесть недель службы, у него два года. Вы думаете, он будет охотно мне подчиняться? Вряд ли, потому он при любых обстоятельствах покинет мое подразделение, только через реанимацию.

— Простите?!

— В подразделении СТО недопустимы конфликты или двуначалие. Лидер может быть только один. Если при слиянии двух подразделений происходит борьба за власть между двумя лидерами — в это никто не вмешивается, такие порядки. Эта борьба может происходить как в форме поединка, так и в виде групповой драки. Понимаете, мы — не армия. У нас нет званий, у нас нельзя назначить лидера "сверху". В экстремальных условиях — а эстэошники живут и служат именно в таких — люди подчиняются тому, кто демонстрирует нужные качества, наличие или отсутствие погон на плечах ничего не значит. Я занял лидирующее положение в отряде потому, что за четыре года мои парни убедились: я лучше всех подхожу на эту роль. Если новичок не пожелает сразу и безусловно признать мое главенство — мне придется применять жесткие методы убеждения. С учетом того, что за всю сорокалетнюю историю трех учебок СТО никто не набирал более высокого балла по рукопашному бою, чем я, это наверняка закончится реанимацией. После которой наша персона будет зачислена в какой-то другой отряд и все усилия пропадут даром.

— Понятно, — протянул Джейсон.

— Ну и третья причина — этим парням будет лучше всего на Краю. Ян, расскажи про "гвардейцев", что жили на первом этаже.

Джейсон и граф выслушали рассказ Яна, тогда я сказал:

— В общем, они пережили два самых тяжелых и статистически опасных первых года. В СТО служат обычно года четыре, от силы пять. Тех, кто дожил до этого момента с хорошим послужным списком, оттуда забирают — в армию на офицерские должности, в военный спецназ или даже в гвардию императора, если кто-то очень отличился. Понести потери, попасть в госпиталь, не сломаться и продемонстрировать стойкость снова — это практически билет на выход. Этим четверым осталось дождаться еще одной заварушки и продемонстрировать героизм и отвагу — и все. Они получат свой желанный джекпот в той или иной форме. А здесь... Вы поймите, что даже в самом лучшем случае, если не будет никакого конфликта и прочих осложнений, каких-то завышенных шансов тут нет. Ладно еще, если СБ Варны и впредь будет хорошо работать и у нас не будет большого числа зачисток. А если будут? Встреча с чернокнижником-террористом — это ничуть не менее опасно, чем "черная неделя".

Джейсон пристально посмотрел мне в глаза:

— Ну мы же понимаем, что в бою есть более опасные роли и менее опасные? Как понимаем и то, от кого зависит распределение ролей. И то, что любая услуга, особенно ценная, не останется без должной благодарности, тоже понимаем?

Я криво улыбнулся:

— Я понимаю, что вашему Дому стоит завести отдельного переговорщика, а не поручать это деликатное дело бестактному дилетанту. Да-да, сэр, предлагать мне подставить своих старых проверенных товарищей ради чужака со стороны — это бестактность, а делать это в присутствии одного из моих парней — еще и откровенный идиотизм. Я был бы хреновым лидером, если б согласился на такое. Да, и еще: мне не требуются подачки чужих Домов. Если выживу — буду главой собственного. У меня все.

* * *

Седьмая неделя прошла, как и предыдущие. Еще одна ложная тревога — из-за странно выглядевшей собаки — закончилась взбучкой позвонившему в полицию директору ресторана, причем прямо перед камерами репортеров.

Одной рукой я ухватил жирдяя за шиворот, второй поднес к его лицу не очень крупного бродячего песика:

— Вот это, кретин, твоя "очень подозрительная собака"?!! Это, мать твою за правую ногу, щенок!

Директор попытался вырваться и даже сумел это сделать: его рубашка оказалась очень непрочной. Но сразу же после этого Бела ухватил его за волосы и рывком притащил обратно.

— Как вы смеете! — завизжал директор. — Я буду жаловаться!

— Рот закрой, жирдяй, и смотри сюда. Это — мелкий щенок. Собака не может быть вместилищем для эфириала или Порчей, если только это не очень крупная собака, минимум под пятьдесят килограммов. Собака малой массы бесполезна для некроманта. Ты притащил нас сюда по заведомо ложной тревоге, и еще будешь жаловаться?!

Кто-то из репортеров попытался заступиться за директора, но сам стал объектом моего гнева:

— Мы на каждую зачистку едем, как на последнюю, не зная, кто из нас с нее вернется, а кто — нет! Ошибся, говорите? Собака странной показалась? Ну так вот мы и повышаем его грамотность, чтобы впредь не ошибался!

Вечером того же дня выяснилось, что директор сообщил о странной собаке, проиграв пари одному из посетителей. В итоге оба виновника ложной тревоги попали на большие штрафы, директора при этом уволили.

Валлендел меня за это пожурил, но на следующий день госпожа ЛаВей сообщила, что этот инцидент не только не уронил наш рейтинг, а даже немного поднял.

— Ну а что? Люди любят брутальных парней, — пояснила она в ответ на наше удивление. — Главное тут не переборщить. Кстати, песика мы продали на благотворительном аукционе: его купили за триста империалов, которые потом пожертвовали в детский приют в ближайшем городе.

За исключением этого случая, седьмая неделя ничем не отличалась от предыдущей.

Очередная вечеринка началась точно так же, как и все предыдущие. Пустующий кабинет, привычный диванчик и Сабрина. Со стриптизом, правда, не выгорело.

— Ну Саша, я же никогда в жизни этим не занималась, — попыталась оправдаться она. — Танцевать умею только бальные танцы, к сожалению, и только в паре.

Впрочем, я не пал духом и немного разнообразил свою партию, овладев Сабриной не на диванчике, а на столе. А потом мы перебрались на диванчик и она исполнила свою партию так же замечательно, как и всегда до этого.

Когда мы лежали рядом, обнявшись и тяжело дыша, я высвободил одну руку и дотянулся до кармана своей рубашки.

— В общем, я не знаю, что тут и как говорить, потому что делаю так в первый раз. Так что просто — это тебе.

Когда Сабрина увидела изящную серебряную цепочку с относительно крупным сапфиром, ее глаза непроизвольно расширились.

— Ах, какая прелесть! — восхитилась она, а затем перевела на меня озабоченный взгляд: — Саша, а где ты взял столько денег?

— "Столько" — это сколько? Всего-то девятьсот пятьдесят империалов, подумаешь. Нас возили как-то в казино и дали там фишек на тысячу. Ну а я их проигрывать не стал, а просто взял да обналичил.

— "Всего-то"... Саша, это не всего-то. На такие деньги моя семья — я, мама и папа — жили месяц, когда я была маленькой... Ты снова тронул меня до глубины души, но... Это слишком дорогой подарок. Ты же все деньги на него потратил...

Я криво улыбнулся:

— Дело было несколько недель назад, и с тех пор я просто не смог их потратить. Нам не на что тратить деньги, понимаешь? Вся наша жизнь состоит из боевого дежурства, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, тридцать один день в месяц, двенадцать месяцев в год. И так десять лет, или до тех пор, когда удача или фатальная неудача не освободит нас от службы в СТО. Мы не можем пойти в ресторан или снять номер в отеле и заказать выпивку и девочек... А если бы я мог — заказал бы в номер тебя. Понимаешь, мы, эстэошники, не делаем накоплений, не откладываем на будущее. Его у нас нет. Для нас нет "завтра", для нас нет даже "сегодня", потому что через пять минут может взвыть сирена, зовущая меня на зачистку, с которой я уже не вернусь. У меня есть только "сейчас". У большинства парней имеются родственники — а я сирота, у меня есть только ты. Если я покину ряды СТО со щитом — жалкая тысяча империалов уже не будет для меня ощутимой суммой, а если на щите — тогда деньги станут мне не нужны. Так что я решил потратить их сейчас, и лучшего варианта не придумал. Не выживу — хотя бы ты будешь помнить меня...

И тут я заметил, что Сабрина из последних сил пытается не разрыдаться.

В общем, эта встреча получилась для нас незабываемой, а наше пребывание в пустующем кабинете — гораздо более долгим, чем в предыдущие разы. Сабрина превзошла саму себя, но я окончательно понял, что действительно пронял ее до глубины души, только после того, как она сделала для меня многие замечательные вещи, включая то, о чем я, с оглядкой на ее возможную подневольность, не считал этичным попросить.

Еще целых два дня после этого я всерьез подумывал, чтобы изменить свое завещание в ее пользу, но передумал: она не пропадет и так. У нее в жизни перспективы очень даже ничего себе, бесталанным сиротам в одном конкретном приюте моя пенсия нужнее. Ведь четыре тысячи сто шестьдесят империалов в месяц — это сто тридцать восемь империалов в день. Хватит на пирожок с мясом каждому сироте в приюте, и так каждый день на протяжении двадцати лет.

А я не понаслышке знаю, что значит лишний пирожок с мясом в дополнение к сиротскому рациону.

* * *

Сирена взвыла аккурат за полчаса до полудня.

— Ну что за непруха! — воскликнул я. — Ну почему не раньше и не после обеда?!! Пятиминутная готовность!

И мы бросаемся в арсенал лихорадочно напяливать защитные костюмы и броню.

Разумеется, все это показуха для Гюнтера и его камеры: мы знаем, что это "ненастоящая" тревога, он — нет.

Но германец, хоть и взволнован, умудряется пошутить:

— Ну, мне тут в целом понравилось с вами тусоваться, однако я уже начинаю мхом обрастать, так что все-таки надеюсь увидеть вас в настоящем деле.

— Типун тебе на язык, капустник хренов, — беззлобно огрызается Каспар.

Мы трясемся в бронефургоне, который несется по улице с диким завыванием, и перешучиваемся. Смеемся самым удачным шуткам. Гюнтер сосредоточенно снимает нас и то, как помощники оператора проверяют наши нашлемные камеры.

— Парни, свои слова и реплики никто не забыл? — ухмыляюсь я.

— Я их даже прочитать не успел, — виновато подыгрывает мне Стоян. — И что теперь делать?

— Что делать, что делать... Скакать и бегать! Все, теперь молчи всю зачистку!

— Не вариант! — отзывается Гайдрих. — У меня реплики в ответ на его. Стоян, ты должен сказать "Это все свартальвы виноваты!", а я отвечу "и велосипедисты!".

— А при чем тут велосипедисты?!! — опешил Стоян.

— А при чем тут свартальвы? Это как раз наши вторые реплики!

— Матерь Небесная, — поморщился я. — Этому анекдоту сто лет в обед, кто вообще там слова нам пишет?! Короче, парни, в задницу все эти реплики, просто будьте самими собой и стреляйте во все, что движется.

Каспар заржал и повернул свой автомат стволом к себе, чтобы попасть в свою наствольную камеру:

— Дорогие зрители, я вам официально заявляю: это все референты нашего министерства виноваты! Это они нам слова пишут!

— Не гони на них, — прикрикнул я, — нам еще грех жаловаться, все-таки наши реплики в сто раз умнее той чуши, которую они пишут для министра!

Заржал весь фургон, даже водитель за баранкой.

— Так, а что мы чистить должны? — спросил Кай.

— Да вроде какие-то подземные коммуникации... Тоннели с кабелями, ну там телефонные линии и тому подобная фигня.

— Стопудово очередной ложный вызов, и я даже знаю, кто нас вызвал!

— Кто? — приподнял бровь я.

— Да телефонщики, трубопрокладчики или кто там заведует этим хозяйством! Решили нас использовать вместо проверочной бригады!

— Если это действительно так — я использую кота или собаку виноватого вместо глушителя для моего "кишкодера"! — пообещал Кравитч.

— Он шутит, дорогие зрители, он шутит! За время службы Дэви не пострадал ни один кот или пес!

Фургон притормозил, мы начали выгружаться и проверили связь.

На месте нас уже ждал усатый дядька в строительной каске, который показал нам план подземных коммуникаций. Всего нам предстоит проверить каких-нибудь семьсот метров подземных тоннелей.

— Не так уж и много, — сказал Бела, — обед пропустить не должны.

Мы прошли перед толпой зевак к открытому спуску под землю. По пути я скользнул взглядом по большой афише картинной галереи, гласившей, что жемчужина выставленной коллекции — знаменитая "Два на четыре" кисти самого Адольфа Гитлера, "магнум опус", главная работа всей жизни великого пейзажиста. Такая картина наверняка выставлена в самом престижном заведении, значит, мы находимся в самом центре города. А что людей на улицах мало — время-то обеденное. И да, глазеет на нас сквозь окна ресторанов и кафе изрядное количество глаз. В общем, хорошее место выбрали, чтобы показать нас не только по телику, но и вживую. Вы, мол, чаевничаете себе спокойно, а эти парни всегда где-то рядом, делают свою работу...

— Так, ребята, все как всегда. Заходим, ловим то, что там есть, если оно есть, валим и выходим. Благо узкие тоннели — самое оно для шрапнели... Ха, да я уже стихами заговорил.

— Два слова в рифму — еще не стих, — одернул меня Рюиджи.

— Ну и пофигу, я ж не претендую на лавры Вергилия. Так, все, шуточки отставили, шутить будем потом, если сможем. Порядок стандартный... Хотя нет. Смотрите, вот план, вот точка спуска. Этот отрезок заведомо тупиковый, всего двадцать метров, его проверят сразу два человека. А потом мы идем вот сюда, по этому проходу, вот тут решетка... Да? — обратился я к дядьке в каске.

— Да, все верно, вот тут решетка и вот тут, — показал он, — приварено крепко.

— А как вы попадете в эти тоннели, если надо будет? Отрежете решетку?

— Зачем? Туда есть спуск через люк, просто не отсюда. Люк находится на людной площади через квартал отсюда, а вообще мы закрыли проходы полностью, потому что там нет ничего. Те кабеля уже не используются с тех пор, как новую телефонную станцию поставили. Ну, правда, еще есть линия электропередачи, но ее кабель капитальный и бронированный, с ним ничего не случится.

— Понятно. Значит, идем вот тут до развилки, здесь оставляем четыре человека с двумя щитами и проверяем вот эту загогулину. Возвращаемся сюда и дальше по тоннелю до упора. Рюиджи, Каспар, возьмите в фургоне тактические щиты: два вместе и готово, тоннель перекрыт.

Спустившись под землю, мы убедились, что фонари не нужны: штатное освещение работает хорошо.

— Гюнтер, ты последний идешь, и оглядывайся на всякий случай.

— Так мы же идем по узкому проходу. Кто у нас сзади оказаться может?

— Пф-ф-ф... Ты себе даже не представляешь, какие коленца Порча иногда выкидывает. Ну можешь и не оглядываться, если не хочешь, главное, что ты сзади идешь, а мы, если что, услышим чавканье Порчи...

— Александер, ты сама доброта! — хохотнул он.

— Разумеется, ведь я же предупредил тебя, чтобы ты оглядывался. Все, парни, вперед, в темпе мазурки. А то я обедать уже хочу.

Рюиджи и Каспар двигаются первыми, я сразу за ними и по центру, так, чтоб мне было удобно послать вперед шрапнельный заряд, остальные за нами. Тихо, не считая производимого нами шума, только коробочки на стенах пощелкивают реле, индукционными катушками, соленоидами или что у них там внутри.

Мы миновали первое забранное решеткой ответвление. Решетка крепкая, основательная, такую поди выломай. Доходим до второй развилки: справа тоннель, который надо проверить, слева — решетка. Рюиджи и Каспар занимают оборонительную позицию, пока мы проверим "аппендикс".

— Вы там только быстро проверяйте, — ухмыльнулся Рюиджи, — а то нам тут без вас страшно...

— Стойте, парни... Тихо.

— Что такое?

— Не нравится мне этот тоннель... Кай, подержи.

Я сунул ему в руку свой "кишкодер" и взялся за решетку. Несильный рывок — и она у меня в руках. Тяжелая, прочная — но стальные штыри, к которым она приварена, легко вышли из своих отверстий, куда, по идее, должны были быть крепко вбиты.

Вглядываюсь в темноту — и меня охватывает уже слегка призабытое чувство. Покалывание и омерзение, только трудноразличимые. Впрочем, этому есть простое объяснение: высоковольтная линия скрадывает ощущение чужеродной эфирной сигнатуры, есть у нее такое необъяснимое свойство. И тот, кто скрывается там, в темноте неиспользуемого тоннеля, явно о нем знает.

Я облизал пересохшие губы и взял у Кая "кишкодер".

— База, это Терновский. Валлендел, Мэрриот, вы слышите меня?

Они отозвались почти одновременно.

— Мэрриот! От кого именно поступил вызов?!

— От одного из техников.

— Задержите его. Это не ложная тревога, все смахивает на ловушку. В перекрытом тоннеле что-то или кто-то есть, решетка буквально выдрана из стены, да вы сами все видели!

— Проклятье, а мы так надеялись, что это снова ложная тревога!

— Мы тоже. Конец связи.

— Саша, а решетка не могла давно уже быть в таком состоянии? Откуда ты знаешь, что там что-то есть? — спросил Кай.

— Да уж поверьте, парни. Дэви — шрапнель, я со "слонобоем". Если это одержимый — то очень матерый, раз сумел скрыться под землей, легкой прогулки не будет. Стреляйте сразу, потом думайте. Вперед, и смотрите под ноги на предмет ловушек!

Минуты три мы молча продвигались по тоннелю, сосредоточенно вглядываясь в темноту, располосованную лучами тактических фонарей, и тяжело сопели. Откуда-то послышался странный металлический лязг.

— Вы слышали?

— Вперед, тут нечего слышать! Я буквально нутром его чую!

Минутой спустя мы нашли место, где одержимый обустроил свое логово: на полу тоннеля спальный мешок и несколько консервных банок.

— Дальше — прямой отрезок и тупик в ста метрах! Кравитч — огонь!

"Кишкодер" грохнул, свист и щелчки картечи по бетону. Я дослал в ствол осколочную гранату и послал ее туда же. Вспышка и грохот — и больше ничего.

— Вперед!!!

Мы ринулись в атаку и через минуту уперлись в тупик.

Я посветил вверх и увидел над головой в двух метрах канализационный люк.

— Сбежал, сволочь! У него было несколько минут с того момента, как он нас учуял! Наверх!

— Он над нами? — спросил Вацлав.

— Над нами его точно нет! За мной!

И я полез по лестнице наверх.

Люк оказался тяжелым — килограммов семьдесят, так что мне пришлось поднапрячься, чтобы отодвинуть его одной рукой. Рывок — и я снова под открытым небом.

Мы оказались на площади, малолюдной, но все же не пустой. Я оглядываюсь, надеясь поймать ощущение покалывания, но безуспешно. А окружающие, ясен пень, с удивлением смотрят на вылезших из-под земли бойцов.

— Эй, кто-нибудь! — завопил я. — Кто-то вылезал из этого люка до нас?!!

— Да, — крикнула в ответ девица из ларька с прохладительными напитками, — только что оттуда выбрался рабочий...

— Как он выглядел?!!

— Ну, в яркой жилетке и в каске, с ящиком инструментов в руках...

— Куда он пошел?!

Девица выглянула из окошка и указала рукой:

— Вон в то здание!

Я махнул рукой парням и трусцой побежал к указанному строению, по пути вызвал базу:

— Что это за здание?

— Картинная галерея на первом этаже, ресторан на втором, — отозвался Валлендел.

— Только там входы разные, — добавил Мэрриот. — С этой стороны в ресторан попасть нельзя. Вы считаете, что все серьезно?

— Вы издеваетесь?! Да, Чужак возьми! Вызывайте медиков, полицию, подкрепление и вообще всех, кого можно!

Уже на подходе к зданию Гюнтер сказал:

— Так это точно будет настоящая зачистка?

— Увы, да... — чувство покалывания уже вернулось. — Это одержимый, никаких сомнений. Ну, парни, тут уж не плошать! И смотрите, куда стреляете, там внутри народа масса...

У двери курил какой-то человек в строгом костюме. Как только он нас заметил, на его лице появилось беспокойство.

— Сюда входил человек в каске, жилетке и с инструментами? — без околичностей спросил его я.

— Рабочий? Да, но не сюда, он через служебный вход прошел.

Вот это уже совсем хреново. Одержимый не только давно постиг законы нашего мира — он постиг даже тонкие нюансы человеческого социума. Пытаясь скрыться в одежде рабочего, он привлек бы к себе внимание, войдя в картинную галерею через вход для посетителей, но когда рабочий входит через черный ход — к нему может вообще не возникнуть вопросов у персонала, каждый подумает, что рабочего вызвал кто-то другой.

— Терновский, это Мерриот! — протрещал наушник. — Первые патрули будут рядом через тридцать секунд.

— Отлично, мы начинаем зачистку через парадный.

На самом деле, войдя через служебный, одержимый сыграл нам на руку: мы войдем через главный вход и тем самым отсечем его от посетителей. Может быть, удастся избежать больших жертв.

Мы вошли в картинную галерею и я сразу же крикнул:

— Внимание! Идет зачистка! Всем срочно покинуть помещение, но без паники! Ян, Бела — налево, Каспар и Юджин направо!

Посетители начали поспешно покидать зал. Паника, к счастью, не возникла: среди посетителей оказалось некоторое число дворян, а все наследственные дворяне — обычно либо маги, либо военные. Они выводили своих спутниц и спутников поспешно, но без паники и неразберихи, я прямо кожей ощущал, как по всему залу сотворяются кинетические щиты.

Один человек — высокий, в обычном костюме без украшений и регалий, остановился возле нас. Вокруг него буквально дрожит воздух — уровень, судя по всему, пятый как минимум.

— Характер угрозы? — деловито осведомился он.

— Одержимый. Весьма матерый.

— Понял.

Он стал за колонну возле нас и вытянул руки вперед и в стороны, натягивая перед нами незримую эфирную ткань защитного барьера. Кажется, повезло нам с подмогой.

Я бегаю глазами по залу, оценивая поле боя. Картинная галерея весьма обширна: до потолка целых восемь метров, в зале даже есть два каменных "внутренних" фонтана, тут и там колонны с кариатидами, поддерживающие плавно изгибающуюся каменную дорожку второго яруса, которая ведет к маленькому кафетерию, расположенному на втором "внутреннем" этаже. Имеются внутренние декоративные стены, необходимые для того, чтобы увеличить общую площадь стен и как результат — одновременно вывесить огромное число картин. По всему залу расставлены картинные витрины: два листа стекла, между которыми висит сама картина. С учетом того, что в помещении имеются фонтаны — влажность закономерно высокая, так что герметичные экспозиционные витрины весьма уместны.

У стены — огромный горный пейзаж шириной в четыре метра и высотой в два: та самая "Два на четыре". Она не влезла ни в одну витрину, потому ее покрыли тонкой пленкой.

Тем временем в зале почти не осталось посторонних, и тут я увидел, как на втором ярусе открылась дверь и из нее появился дебелый мужчина, застегивающий смокинг. Одежка оказалась маловата для него: пуговицы не доставали до петель.

— Два часа, наверху! — крикнул я и вскинул "кишкодер".

Наш дружный залп не застал одержимого врасплох: он успел плашмя броситься на дорожку и оказался в непростреливаемой зоне: мы, находясь на первом этаже, его не видели.

Но второй ярус — это гораздо ближе к потолку, чем я сразу же и воспользовался, выпустив осколочную гранату в то место потолка, под которым находился одержимый. Расстояние четыре метра, для миниатюрной восемнадцатимиллиметровой гранаты это многовато, как ни крути. Однако мелкие осколки хоть и не могли причинить одержимому сколь-нибудь серьезные ранения, основательно его посекли, потому что тварь взвыла и одним длинным прыжком переместилась со второго яруса на первый, за колонну в добрых десяти метрах.

Длинные очереди вспороли воздух, противоположная стена сразу покрылась пулевыми выбоинами. Однако одержимый благополучно избежал этого потока свинца, стали и белого фосфора, поймав одну или две пули всего лишь.

Люди, которые еще не успели покинуть зал, попрятались за фонтанами, колоннами и декоративными стенами, и очень вовремя: за ту секунду, что парни меняли магазины, одержимый выскочил из-за укрытия и вытянул в нашу сторону руку с растопыренными пальцами. Мой выстрел прошел чуть выше буквально на сантиметр, еще немного — и экспансивный "слонобой" оторвал бы твари руку.

А в следующий момент одна из стеклянных витрин оказалась на одной линии между мной и одержимым — и в нас полетел рой бритвенно-острых осколков стекла.

Психокинетический удар, нанесенный с расфокусировкой, образовал не однонаправленный поток осколков, а веерный. Часть смертоносных стекляшек маг остановил своим щитом, но по половине из нас прошелся стеклянный шквал. Впрочем, защитный костюм и броня не подвели.

Мы с Кравитчем навели "кишкодеры" на колонну и выстрелили почти одновременно. Осколки мрамора полетели во все стороны, одержимый выпрыгнул из-за укрытия и сместился так, чтобы между нами находилась пока еще целая витрина.

— Ложись! — крикнул я и выстрелил еще раз.

Новый стеклянный залп задел только меня и мага: я услыхал его сдавленную ругань и одновременно заметил, что у меня на забрале каски появился небольшой скол. Чужак бы взял, это ж до какой скорости надо разогнать стекло, чтобы оно оставило отметину на лицевом щитке из армированного плексигласа?!

И в этот момент одержимый легким мановением руки "поднял" с пола кусок мрамора. Я снова успел лишь сделать шаг в сторону и стать за колонну, где уже стоял Гайдрих.

Удар мрамора в стену был слышен во всех уголках зала: не как из пушки, но солидно. Хотя такая мощь для одержимого, владеющего не только психокинезом, но и телекинезом — в порядке вещей.

Мы огрызнулись свинцом, переждали очередной стеклянный шквал, превращающий картины в лохмоться, и врассыпную бросились в разные стороны, рассредоточиваясь по залу. Если нам удастся взять тварь в полукольцо — оно окажется под перекрестным огнем.

Я нырнул за фонтан, перекатился и поднялся на одно колено, вскинув оружие к плечу. Одержимый явно ждал именно меня, потому что перед ним, как раз между нами, уже зависло облако стеклянных осколков. Я выстрелил первый — и мой "слонобой" оторвал твари ухо. Шустрый, сволочь!

Одержимый, стекло и я оказались на одной линии, и знаменитая картина — как раз у меня за спиной.

И тут я краем глаза заметил худого всклокоченного старика с характерными пейсами, который выполз из-за стенки и бросился к бесценному полотну.

— Не-е-е-е-ет! — завопил он истошным фальцетом и в полном отчаяния жесте раскинул руки в стороны, пытаясь заслонить собой картину. — Только не Гитлера! Он ее двадцать лет писал!!!

Ответом нам обоим стал стеклянный шквал.

Несколько кусков стекла попали в мою каску, на забрале появилась вторая щербина. Я оттянул затвор и дослал в патронник шрапнельный заряд, в этот момент Каспар опрокинулся от прямого попадания куска мрамора в щит. Ох и энергетика у этих психокинетических бросков!

Тут одержимый, получив еще несколько попаданий, стремительно отступил в глубь зала, в проход между двумя декоративными стенами. Этот маневр позволил ему избежать огня от тех, кто охватил его с флангов.

Решение пришло моментально: ведь теперь и я вне его поля зрения!

И я рванул к другому концу декоративной стены.

Вот я захожу ему во фланг. Короткая команда прекращения огня по рации — "Стоп" — и я уже несусь вперед так быстро, как могу.

Выручил тот факт, что одержимый придерживался человеческой внешности и не отрастил себе глаза ни по бокам головы, ни на затылке. Услышав меня, он развернул голову где-то на сто двадцать градусов — но я уже рядом.

Тварь умудрилась увернуться даже от моего выстрела в упор — но меня это не обескуражило, выстрел был всего лишь отвлекающим маневром.

Лезвие "кишкодера" с хрустом входит в бок одержимого, а я продолжаю напирать по инерции. Выталкиваю его из проема на открытое место, он заносит руку — и я буквально чувствую, как напрягаются струнообразные клинки из чистого эфира, невидимые обычному глазу, но смертоносные. За миг до того, как Одержимый хлестнул меня пальцами-струнами, я уже по инерции летел в фонтан и по пути успел только скомандовать: "Огонь!"

Одержимый получил более двадцати попаданий в первую же секунду. Несмотря на то, что Кравитч не попал из "слонобоя", перерубив почти полностью еще одну колонну, огневой мощи нам хватило — к тому же и маг помог тонкими изломанными молниями. Тварь по инерции хлестнула эфирными струнами по мне, но попала по другому столбу, а затем упала.

Мы сомкнули полукольцо, приближаясь для контроля, Гюнтер поспешил вперед, припав к окуляру видоискателя камеры, и тут колонны, поддерживающие дорожку второго яруса, с хрустом сломались. Часть дорожки обвалилась — прямо на Драгутина.

У меня оставалась лишь доля секунды на то, чтобы упереться рукой в спину Гюнтеру и толкнуть его в Драгутина, вложив в этот толчок всю свою силу.

Гюнтер врезается в Гавриловича, он от этого толчка отлетает на шаг — а затем каменная плита припечатывает Гюнтера к земле, я отчетливо услыхал, как хрустнули десятки костей в его теле... Да тут бы и глухой услыхал.

Тишина и молчание. Драгутин молча переводит взгляд с плиты и Гюнтера на меня и обратно: он впервые в жизни оказался так близко к смерти, но теперь на его месте лежит Шоннагель, под ним уже расплывается красная лужа. Остальные тоже молчат.

Я перевожу взгляд на одержимого: его тело еще булькает, но тварь уже мертва, контроль не нужен.

Касаюсь пальцами кнопки рации:

— База, это Терновский. Одержимый уничтожен, мы потеряли Шоннагеля. Зачистка завершена.

* * *

Итоги зачистки оказались весьма и весьма замечательными: всего две жертвы. Причем если смотреть в корень — то вообще только одна, Гюнтер Шоннагель. Директор картинной галереи, чей костюм одержимый пытался застегнуть в тот момент, когда мы его увидели, погиб еще до того, как мы вошли в зал, потому его смерть мы никак не могли предотвратить.

Маг, который помог нам в бою, отделался всего лишь одним порезом, глубоким, но не критичным, а старик-художник, к моему огромному удивлению, вообще уцелел. Картина, которую он пытался заслонить своим тощим телом, была жестоко иссечена осколками стекла, но в старика каким-то чудом не попал ни один.

Что до нас, то единственным человеком, получившим боевое ранение, оказался Вацлав: крупный осколок, летящий с огромной скоростью, расколол его забрало, сам при этом разбился, но кусочек стекла по инерции попал ему в щеку и оставил порез в полсантиметра глубиной. Сущий пустяк, в общем: шов ему наложили врачи скорой помощи прямо на месте.

Валлендел и Мэрриот сдержанно поздравили нас с великолепно выполненной работой сразу, граф несколькими минутами позже — причем не скупясь на комплименты и буквально захлебываясь от неописуемого счастья. В самом деле, мы спасли его от банкротства: без нас атака матерого одержимого забрала бы много жизней, потому что поединок многих магов с сильной потусторонней приблудой, да еще и в таком людном месте, обернулся бы тяжелыми потерями среди обычных посетителей. Гибель некоторого числа дворянских жен и детей была бы и гибелью Варны как элитного курорта, а директор... ну что директор? Люди гибнут от одержимых по всему свету, бывает.

Граф как-то подсуетился, чтобы мы не встретились с репортерами, потому нам не пришлось играть на камеру. Мы нехотя перекидывались ничего не значащими фразами, единственная более-менее важная мысль, высказанная вслух, состояла из одного слова "спасибо", сказанного мне Драгутином. Судьбу Шоннагеля мы затрагивать не стали: словами тут не поможешь.

И я, в общем-то, прекрасно понимал, что неприятности еще не кончились.

Вечером без предупреждения появились "наши" девушки, и мы даже не удивились внеочередной вечеринке. Главным отличием ее стало наличие алкоголя: граф прислал нам две бутылки отличного сакэ, чтобы помянуть Гюнтера. Мы разделили выпивку на двадцать шесть человек, всем досталось менее чем по пятьдесят граммов, при том, что сакэ — напиток слабый, градусов двадцать.

— Мы все просто до ужаса извелись, — сказала тощенькая рыжая, девушка Кая. — Узнали, что один из группы зачистки погиб, но не знали, кто... С обеда до вечера маялись, только вот в автобусе пересчитали, кого из нас нет — оказалось, что нет Джейн. Тогда и поняли, что погиб германский журналист...

— Он знал, на что шел, — сказал Рюиджи и взял рюмку со стола: — давайте выпьем, чтобы он недолго ждал в очереди на Страшный Суд.

Больше мы этой темы не касались и вскоре разбрелись по комнатам: с весельем у нас не сложилось, потому мы постарались поскорее забыться в объятиях подруг.

Правда, и тут получилась накладка: из-за того, что разошлись по укромным углам все и сразу, "наш" с Сабриной кабинет оказался занят. Мы недолго горевали: я предложил пойти в душ, благо, душевые кабинки отдельные. Там мы начали с игры в намыливание, а потом я просто прижал Сабрину к кафельной облицовке и вошел в нее. Во время любовных утех до меня долетали негромкие звуки аналогичного процесса из кабинки в другом конце душевой: эта отличная идея пришла в голову не только нам.

* * *

На следующее утро появился дежурный и вызвал меня в один из кабинетов, хотя такое было впервые: обычно, если приходило руководство, меня вызывали в брифинг-зал.

Там меня уже ждали граф и еще два незнакомых мне человека, причем граф сидел, что характерно, не в центре.

Он предложил мне сесть и представил двух других.

— Это — уполномоченный СБ империи Сенкевич, — сказал Керриган, — а это — герр Дистль, он представляет комитет рейховских репортеров, аккредитованных в Аркадии... У них есть вопросы касательно вчерашнего инцидента... с Шоннагелем.

— Касательно убийства Шоннагеля, — язвительно поправил его Дистль.

— Задавайте, — спокойно сказал я.

— О! Обратите внимание, что Терновский не возразил против формулировки "убийство"! — сразу же сказал рейховец.

— Обратите внимание, герр Дистль, что меня мало волнуют ваши формулировки, — парировал я.

— Ну мы посмотрим, — зловеще пообещал он.

Сенкевич вздохнул.

— В общем, так вышло, что по нашему недосмотру камера Шоннагеля попала к его коллегам из Рейха без нашего предварительного ознакомления, — сказал он, — и на основании записи этой камеры рейховская пресса утверждает, что кто-то толкнул Шоннагеля под падающую плиту. Часть ваших нашлемных камер вышла из строя из-за стеклянных осколков, включая и вашу, Терновский, потому мы не знаем, так ли это, все работавшие камеры в этот момент были направлены на умирающего одержимого...

— Проще говоря, герр Сенкевич, — перебил его Дистль, — вы только что признали, что Шоннагель был убит.

— С чего вы это взяли?! — воскликнул уполномоченный, — я такого не говорил!

— Вы ничего не сказали про камеры наблюдения картинной галереи, — ответил германец, — и это практически признание. Эти камеры не пострадали, и если бы все было не так — вы сразу же предъявили бы нам запись. Но вы делаете вид, что у вас нет этих записей, а между тем в самой галерее нам сказали, что все записи изъяты вами. Вывод — на них запечатлено убийство.

Граф во время этой перепалки делал вид, что его интересуют воробьи за окном.

— Простите, господин Сенкевич, а почему тут вообще присутствует иностранный гражданин? Как его пропустили на режимный частный объект? — спросил я.

— Дело в том, — пояснил он, — что сообщество рейховских журналистов уверено, что кто-то из вашей команды якобы убил Шоннагеля, толкнув его под падающую плиту. Пока что мы договорились ничего никуда не писать, предварительно не получив у вас пояснений, но назревает международный скандал... Очень острый скандал. Так что присутствие тут герра Дистля — вынужденное... Вы можете объяснить нам, что произошло?

— Могу, — согласился я. — Когда я увидел, что колонны рушатся и плита начинает падать на одного из моих людей, то попытался, используя Гюнтера как метательный снаряд, вытолкнуть из-под плиты их обоих. Если бы я был чуть сильнее или Гюнтер — чуть легче, мне бы это удалось, и все остались бы живы. Однако мне не удалось осуществить задуманное так, как надо, и Шоннагель, к сожалению, был убит каменной плитой.

— Ну вот, признание в убийстве, высказанное добровольно и без какого-либо давления, — резюмировал Дистль.

Я перевел взгляд на него:

— Простите, герр Дистль, о каком убийстве речь? Это несчастный случай.

Германец насмешливо фыркнул.

— Несчастный случай — это если бы вы, скажем, поскользнулись и нечаянно столкнули человека с балкона. Ваш толчок был сделан умышленно. Допустим, я вам верю, тем более что личных мотивов убивать Шоннагеля у вас не было. В этом случае это непредумышленное, но все равно убийство. Притом позволю себе заметить, что очень-очень циничное.

— Вы неправы, герр Дистль, потому что не до конца понимаете ситуацию. Допустим, вы капитан корабля, который получил пробоину. В двух отсеках заблокировано по одному человеку, отсеки заполняются водой, а в электросистеме корабля хватает мощности только для одной помпы. В данный момент помпа откачивает воду из левого отсека. Если вы нажмете кнопку — начнет откачивать из правого, и мощность помпы позволяет только лишь держать прибывающую воду на одном уровне. Иными словами, если вы выберете действие — помпа переключится, человек в правом отсеке будет спасен, но человек в левом утонет. Если не нажмете — утонет тот, что в правом. Таким образом, выбирая действие или бездействие, вы убиваете кого-то в любом случае. И у вас нет никакой возможности не убить никого. В одном случае вы убиваете действием, в другом — бездействием. Но не ваша вина, что таковы обстоятельства, и возможности спасти обоих у вас нет. Потому, что бы вы ни выбрали — вы не будете убийцей.

— Хорошая попытка, но нет. Демагогия тут не поможет. Осознанное действие, повлекшее смерть человека, которую вы могли предвидеть — это и есть убийство.

Я улыбнулся, не столько ему, сколько графу и Сенкевичу, напряженно следившим за нашей полемикой:

— Ваша логика неверна. Когда у вас в Рейхе палач включает питание электрического стула — он совершает осознанное действие, причиняющее смерть осужденному. Но вы же не считаете его убийцей?

— Осужденный был приговорен уполномоченным органом — в этом вся разница. Послушайте, Терновский, мне очень даже понятно ваше желание спасти своего товарища. Вы пожертвовали ради него Шоннагелем, так как он вам менее дорог. И я понимаю вас. Но и вы поймите — Шоннагель был моим другом. Моим коллегой. Моим соотечественником. И мы, журналисты Рейха, жаждем справедливости. Вы отняли жизнь у Шоннагеля и отдали ее своему товарищу, образно выражаясь — но такого права у вас не было. Ваша демагогия никого не впечатляет, вы не божество, чтобы решать, кому жить, кому умереть, вы — убийца. Напишите чистосердечное признание и надейтесь на снисхождение. Мы все поймем ваш поступок — но за убийство, даже со смягчающими обстоятельствами, должно быть наказание.

— Ваша логика снова неверна, поскольку основана на ложной предпосылке. Во время зачистки у меня есть право решать, кому жить, а кому умереть. Устав Специальных Тактических Отрядов, за подписью его величества императора Аркадии, параграф четыре, пункт один-один.

— Секундочку, — сказал граф и достал из кармана знакомую книжечку. — Параграф четыре, один-один... Вот.

Он протянул Устав так, чтобы его могли прочесть ИСБшник и Дистль.

— Здесь написано, что первейший долг бойца СТО — любыми средствами воспрепятствовать врагу и любой ценой свести причиняемые им потери и ущерб к минимуму. И все. Ни слова о праве толкнуть Шоннагеля под плиту.

— Эту статью не надо читать по строчкам. Читайте между ними.

— Что это еще за бред?!

Я взглянул на графа:

— Ваша светлость, я давал подписку о неразглашении государственной тайны. Однако, полагаю, с учетом угрозы международных осложнений было бы рационально дать герру Дистлю необходимые пояснения... если вы возьмете ответственность за это решение на себя, конечно же. И будет хорошо, если письменный приказ подпишет еще и господин Сенкевич.

Граф приподнял брови:

— А что, есть какая-то тайна, связанная с этим параграфом?

— Да, ваша светлость, есть.

Он переглянулся с Сенкевичем и сказал:

— Полагаю, иного выхода нет.

Как только приказ с подписями графа и ИСБшника оказался в моем кармане, я перевел взгляд на рейховца:

— Итак, герр Дистль... Этот пункт гласит, что мой долг — любой ценой свести потери к минимуму. Мой товарищ — государственная собственность ценой в шесть с половиной миллионов, на балансе Дома Керриган, моего арендатора. С его смертью Аркадия теряет отличного бойца, а Дом Керриган — шесть с половиной миллионов. А Гюнтер, увы, иностранный гражданин, и его смерть — меньшая утрата. В конце концов, я ведь изначально его предупредил, что его жизнь для меня имеет наименьший приоритет.

— Что за чушь?! — возопил Дисль. — Вы пытаетесь сказать, что этот гребаный параграф разрешает вам жертвовать жизнью гражданина Рейха?!!

— Вовсе нет, герр Дистль, не разрешает. Предписывает. Ладно, раз я уже выдал государственную тайну — во лжи больше нет смысла. Я знал, что вытолкнуть еще и Гюнтера мне не удастся. Я сознательно пожертвовал им, исполняя Устав.

Дистля буквально перекосило. Он наклонился вперед и вперил в меня горящий взор:

— Интересная трактовка. Что ж, осталось проверить, согласится ли с ней военный прокурор и трибунал!

Я остался совершенно спокоен.

— Видите ли, герр Дистль, эта трактовка известна всем, кто обязан ее знать, хотя в письменном виде ее вы не найдете нигде, на то и государственная тайна. Каждому бойцу СТО смысл пункта разъясняют устно еще в учебке. Военные прокуроры ее знают, и в трибунале, где рассматриваются дела о трусости и предательстве, большинство заседающих — бывшие эстэошники, как эталоны верности и отваги. И император знает этот пункт. И все боевые маги высокого уровня — они знают этот пункт.

— А почему я его не знаю? — спросил Керриган.

— Простите, ваша светлость, вы сколько времени состояли на действительной военной службе?

— Не считая Имперской Магической Академии — четыре вахты по два года.

— Потому и не знаете. Его обычно доводят до сведения только тех, кто не уходит в запас. Впрочем, тут нет большой беды: этот пункт работает безотносительно того, знает спасаемое лицо истинную трактовку или нет. — Я снова повернулся к Дистлю: — Если уж говорить совсем открыто... Боец СТО в первую очередь спасатель высоких чинов, дворян, боевых магов и высокопоставленных офицеров, и только во вторую — истребитель нечисти. Боец СТО не просто имеет право жертвовать менее ценными людьми ради спасения более ценных — он обязан это сделать, если такая необходимость возникла. Во время зачистки или операции спасения у меня есть право стрелять сквозь заложников и бросать гранаты в толпу гражданских, если это необходимо для выживания более ценных лиц, и делать другие тому подобные вещи. Ну или толкнуть под плиту одного, чтобы вытолкнуть другого, более ценного. Герр Дистль, я понимаю, вы бы предпочли, чтобы погиб мой друг, а не ваш. Но там, на зачистке, был я, а не вы. И я, как и вы, тоже предпочел, чтобы погиб чужой друг, а выжил мой. Не думаю, что вы вправе осуждать меня.

— Мы еще посмотрим, — процедил германец. — Даже если все сказанное об этом параграфе правда — то это самая мерзкая вещь, которую я когда-либо слышал. И вы, Терновский, упустили еще такую вещь, как общественное мнение, а ему в угоду порой приносят в жертву даже совсем невиновных. А вы — виновны, и мы сделаем все, что сможем, чтобы вы ответили за содеянное!

— Хотите, я угадаю, что вы думаете, господин Дистль? — задал я риторический вопрос. — Вы думаете, что император Аркадии предпочтет осудить одного бойца СТО, чтобы не ссориться с Рейхом, правда?

— Да, — кивнул тот, — именно это я и думаю.

— Значит, вы близорукий идиот, герр Дистль. Я — не один, со мною все бойцы СТО. Первый пункт четвертого параграфа — это стопроцентная броня для любого эстэошника, который пожертвовал менее ценным человеком для спасения более ценного. Никогда ни один боец СТО не был и не будет осужден за выполнение этого пункта. Вот если я дворянина толкну под плиту ради спасения бойца — трибунал с однозначным исходом. Но я пожертвовал чужаком ради спасения своего согражданина, друга, бойца Аркадии. У императора не будет выбора "один боец СТО или ссора с Рейхом". У него будет выбор поссориться либо с Рейхом, либо со всеми своими эстэошниками, включая, между прочим, и личную гвардию. Стоит осудить меня за выполнение неписаного приказа, как этот приказ перестанет работать. Эстэошники выполняют его, зная абсолютно точно, что не будут за это наказаны. Накажут меня — и все. В следующий раз, когда боец СТО должен будет совершить жертву ради спасения большой шишки — он не сделает этого, опасаясь трибунала. Так вот, господин Дистль. Нетрудно догадаться, что этот пункт — главная причина существования СТО. Я не думаю, что император откажется от нас, эстэошников, в угоду вам и вашему кайзеру. Потому что если откажется — его за это растерзают собственные дворяне, в один момент лишившиеся чрезвычайно дорогой, но эффективной "службы спасения". А если не растерзают... Пойдет массовый отток магов с действительной военной службы и вообще из страны, что гораздо страшнее ссоры с каким-то там Рейхом. Так что смиритесь: вам не удастся привлечь меня к ответственности. Не будет ни трибунала, ни каких-то иных последствий. Чем сильнее вы раздуете скандал — тем быстрее я попаду в императорскую гвардию как человек, доказавший свою благонадежность. Да, скандал вы устроите — но лучше от этого никому не станет. Ссора между Аркадией и Рейхом — двусторонний убыток...

Тут открылась дверь и появился Валлендел.

— Прошу прощения, что прерываю и что подслушивал, — сказал он, — но у меня тут есть важная информация... Вот, господа, смотрите.

На стол лег лист формата А4 с отпечатанной фотографией.

— "Девочка у тела убитой матери", сделано шесть лет назад Гюнтером Шоннагелем, — прокомментировал лейтенант и принялся бросать на стол лист за листом. — "Умирающий мужчина", сделано Гюнтером Шоннагелем. "Дети, прыгающие со второго этажа горящего дома", сделано Гюнтером Шоннагелем. И вот это — самая шикарная жемчужина. "Солдат с оторванной рукой, пытающийся наложить жгут второй рукой и зубами". Снято Гюнтером Шоннагелем. Что характерно — с пяти метров.

— Матерь Небесная, ну и мразь, — выдохнул, не удержавшись, ИСБшник.

Рассматривая снимок, я внезапно вспомнил слова Сабрины о циничных глазах Шоннагеля и подумал, что она оказалась на редкость проницательной особой. Порой люди демонстрируют настолько чудесные способности понимать натуру себе подобных, что просто диву даешься.

Валлендел обошел стол так, чтобы заглянуть в глаза Дистлю.

— Твой дружок фоткал истекающего кровью калеку вместо того, чтобы помочь ему, а ты, гнида германская, упрекаешь в цинизме Александера? — Он повернулся ко мне и сказал официальным тоном: — Боец Терновский! Безотносительно того, какую позицию займет весь мир, позволь выразить тебе мое восхищение и пожать твою руку: на одной зачистке ты избавил человечество не от одной мерзости, а сразу от двух! И это — наивысшее мастерство, которое я когда-либо видел!

Я встал и принял протянутую руку, точнее, протез:

— Спасибо, сэр. И в сто раз большее "спасибо" — за фотографии. Вот теперь я буду спать абсолютно спокойно, без малейших угрызений совести.

Побагровевший Дистль рывком поднялся, намереваясь уйти, но я ухватил его за рукав и рывком усади обратно на стул.

— Один момент, господин Дистль. У нас еще осталась тема для обсуждения. Два варианта развития событий, если быть точным. Первый — вы устраиваете скандал. И мы в ответку раздуваем со своей стороны, показываем всему свету, какой циничной сволочью был Гюнтер Шоннагель, делаем упор на то, как он пытался примазаться к нашей славе. Да, это будет двусторонний скандал, не исключаю, что с погромами посольств и закидыванием яйцами послов другой стороны. На пользу это не идет никому, ни нашей стране, ни вашей. Главная ваша цель — привлечь меня к ответу за то, в чем я не виноват — недостижима в принципе, я никак не буду за это наказан и ни при каких обстоятельствах. Итог — просто лишнее напряжение на политическом манеже , ну и ваш покойный друг будет ославлен по всему свету. И есть второй вариант. Вы и ваша братия портите запись камеры Шоннагеля, словно от помех, наведенных одержимым, а мы говорим, что Шоннагель героически погиб, спасая бойца СТО ценой своей жизни. Скандал отменяется, мы ставим Шоннагелю памятник, военные почести, все такое прочее. Я даже речь толкну на его похоронах о том, как один германец заставил меня изменить свое мнение о моральных качествах германского народа. И он получает именно то, за чем пришел — славу. Остается в памяти людей двух держав героем, а не мерзавцем, а отношения между нашими странами становятся теплее, и от этого выигрывают все... ну почти. Что скажете, герр Дистль?

Долгую минуту мы смотрели друг другу в глаза, а потом он произнес:

— Значит, все-таки боишься суда...

— Я не боюсь того, чего не будет. Просто я патриот своей страны, и ради ее блага жертвую собственными перспективами. Второй вариант хорош для всех, кроме меня, ведь мы скроем факт, доказывающий мою благонадежность. Если станет известно, что я способен выполнять Устав так, как это требуется — через два года я уже буду сэром Терновским — императорским гвардейцем, рыцарем и дворянином. Вот так. Но мое личное благо — слишком маленькая цена за благо целой Аркадии, и я готов заплатить эту цену. Надеюсь, герр Дистль, что вы тоже патриот.

* * *

В обед Валлендел сообщил, что германские папарацци, продискутровав в отельном номере Дистля несколько часов, согласились с моим предложением. Имперская служба безопасности обязалась организовать Шоннагелю почести, а рейховские репортеры — не предавать инцидент огласке и уничтожить видеозапись. Маг, который оказал нам поддержку в бою, дал подписку о неразглашении, мы с Валленделом сочинили альтернативную версию произошедшего, а затем я добился, чтобы все ребята могли рассказать ее без противоречий — и на этом неприятная история окончательно замялась.

— Я просто охреневаю с тебя, Саша, — сказал по этому поводу Кай. — Ты ведь уже держал в руках билет в гвардию... Я-то всегда знал, что патриотизм — серьезное заболевание головного мозга, но был уверен, что у выходцев из низов, вроде нас, к нему иммунитет... И тут — здрасте, у тебя финальная стадия! Ты просрал путевку в гвардию!!! Сиськи Создательницы, я просто не могу в это поверить!

— Два момента, дружище. Первый — скандал мог бы сыграть со мной злую шутку. Император не рискнул бы отдать меня под суд, но вот как раз билет в гвардию — под большим сомнением. Ему ссориться с Рейхом совсем не с руки, потому в гвардию я мог бы как раз и не попасть, чтобы не злить общественность Рейха еще сильнее. Второй — не бывает мгновенных билетов, мы не отслужили два года. Ты знаешь хотя бы один случай, чтобы бойца забрали из СТО раньше, чем через два года?

— Нет, — признал Кай, подумав.

— То-то и оно. Ну и самое главное — мой билет на самом деле при мне. Это общественность будет знать альтернативную версию — а в моем досье в Министерстве Обороны все уже есть. Так что мое дело теперь — не налажать за два года и не отправиться к Создательнице. И все, как только закончится второй год службы — придет невзрачный неброский тип и принесет мне конверт с сургучной печатью. Росчерк пера — и я в гвардии.

— Это да, еще и с рыцарским рангом, — добавил Вацлав. — То, как ты на одержимого в штыковую атаку пошел, заснято четырьмя уцелевшими камерами. Сюда добавляем острый ум и патриотизм, которые видела вся страна по ящику... Этого достаточно. А даже в самом-самом худшем случае, если по какой-то причине обломится с гвардией — будет путевка не в настолько хорошее место, но все равно в очень хорошее. Тебя ждет отличное повышение, и это будет очень громко и помпезно: "отдел формирования общественного мнения" не упустит возможность поднять престиж СТО.

— Угу. Так что, парни, осталось теперь всем вам как-то отличиться. Вот эта зачистка — можно сказать, ваша первая ступенька. Я даже больше скажу: альтернативная версия с Шоннагелем-героем — буквально сказочный подарок всем вам, да и мне тоже. Ведь если Шоннагель погиб по собственному решению — то это в сто раз лучше, чем потерять прикомандированное к отряду лицо в бою. И получается, мы зачистили матерого одержимого без единой потери среди штатских, смекаете, какая это запись в личном деле каждого из нас?

— А ведь и правда, — согласился Юджин.

— То-то и оно. Нам нужны еще один-два подобных эпизода, а потом просто дожить до двух лет и не облажаться. И тогда невзрачный тип в сером пиджаке принесет конверты всем нам.

А про себя я подумал, что если никто из парней не погибнет к тому времени — должность гвардейца для меня будет недостаточно хорошей. Командира, который за два года вывел весь свой отряд на досрочное повышение без единой потери, наверняка ждет головокружительная карьера.

Но это мечты, а реальность гораздо суровее: в истории СТО не было ни одного отряда, не понесшего потерь за два года.

* * *

А вечером пришли два неприметных типа, но не с конвертами: Валлендел позвонил и сказал, что скоро ко мне явятся двое из имперской СБ.

Недоброе предчувствие охватило меня, еще когда я через окно заметил въезжающий в ворота бронефургон вроде того, на котором ездим мы. Из него вышли двое, и один — тот же самый, который допрашивал меня о моем таланте после зачистки на пирсе. Второго я увидел впервые, и его мрачное выражение лица мне сразу очень не понравилось.

Когда они вошли, я уже ждал их в брифинг-зале с безмятежной улыбкой на лице.

— Добрый вечер, господа. Чем могу служить на этот раз?

Они сели и тоже улыбнулись — профессионально-дежурной улыбкой, когда улыбаются только губы, но не глаза.

— Да мы расследуем вчерашнее происшествие, — сказал первый, тот самый, что и в прошлый раз. — Камеры просматривали — ну и снова заметили кое-что странное. Вот и пришли за объяснениями.

Второй — маг: на обоих кинетические щиты. Первый — обычный человек, это я точно знаю еще с прошлого раза. Если у обоих щиты — значит, второй не просто маг, а искусный маг. А еще это значит, что они опасаются меня. Хреновый признак.

— И что же вы заметили на этот раз? Показывайте запись.

— Ну, запись не покажем, они засекречены, вынести их из управления нельзя, ну да вы и сами это знаете. Потому — вот снимки.

Я подтянул к себе два листа бумаги с отпечатанными снимками. На одном — я, забегающий за декоративную стену, на другом — опять я, бросившийся на одержимого с "кишкодером". Черно-белые снимки, качество неплохое. Хм, ничего странного.

— Ну и что тут такого?

Первый прищурился:

— А вы на время посмотрите, в нижнем левом углу. Видеокамеры этого заведения делают снимок строго каждую секунду. Вот вы забегаете за стену, вот выбегаете из-за нее. Разница между этими моментами — ровно одна секунда.

— И что?

— Мы с коллегой рулеткой перемеряли и обнаружили интересную деталь. От того места, где вы находитесь вот тут — два метра до угла, а от угла до одержимого — еще десять метров. Итого двенадцать метров. За одну секунду. Это дает нам сорок три километра в час средней скорости. Добавляем неизбежные потери на разгон и на прохождение поворота под прямым углом — значит, пиковая скорость должна быть еще больше. — Он внимательно посмотрел мне в глаза, а его коллега напрягся. — Скажите, Терновский, как вы умудрились, неся на себе броню и тяжелый "кишкодер", развить скорость в пятьдесят с лишним километров в час?

Я чуть приподнял одну бровь:

— А это что, очень много?

— Да, очень. Лучшие спортсмены мира не способны разогнаться выше сорока четырех километров в час. Мировой рекорд — сорок четыре и семь десятых, и людей, разогнавшихся выше сорока четырех, было всего двое, оба — на четверть свартальвы. Известно, что один чистокровный альв однажды показал пиковую скорость в сорок шесть с половиной, но нам неизвестно, чтобы они могли преодолеть планку в сорок семь. А у вас — за пятьдесят, потому что при средней скорости в сорок три вы должны были разогнаться и пройти поворот. И нам очень интересно узнать подробности вашего, так сказать, достижения, к тому же сделанного в полной боевой выкладке.

Я снова пододвинул к себе оба снимка. Все верно, вот я бегу к углу, вот выскакиваю с "кишкодером" на одержимого. Разница во времени на снимках — одна секунда.

— Думаю, следует спросить у того, кто устанавливал и обслуживал систему камер, — пожал я плечами. — Если на двух камерах разница в, скажем, восемь десятых секунды — то эти два снимка разделяет не секунда, а почти две.

— Это невозможно, потому что время проставляется на сервере в момент поступления снимка. Технически, камеры вообще не делают снимков, просто посылают видеопоток на сервер, а сервер сам делает снимки каждую секунду. Но мы все равно проверили. Направили обе камеры в одну точку, затем я стал в это место и начал подбрасывать монетку.

Он протянул мне еще шесть листов с отпечатанными снимками. Первые три — с одной камеры с интервалом в секунду, вторые три — с другой. Несмотря на разные ракурсы, было вполне очевидно, что пары снимков сделаны в один момент времени: монетка на одной и той же высоте, пальцы одинаково согнуты, кисть с одинаковым углом изгиба.

— Ладно, допустим, я каким-то образом мобилизовал все свои ресурсы и разогнался за пятьдесят в рывке. Я так думаю, что спортсмены-рекордсмены показали бы еще лучший результат, если б за ними гнался одержимый...

ИСБшник не спустил с меня цепкого взгляда.

— Мой коллега высказал такую мысль, и мы сделали скидку на экстремальность ситуации. Даже если допустить, что хорошо подготовленный человек способен каким-то образом достичь отметки в пятьдесят "кэмэчэ", то сделать это в полной выкладке, весящей порядка двадцати килограммов, все равно невозможно.

— Ладно, — развел руками я. — Если так — то у меня нет объяснения. И вообще, мне интересно стало, какого ответа вы ожидали? Что я использовал боевые наркотики? Так не было этого...

— Но это бы могло все объяснить... Есть ведь и другой вариант... — зловеще протянул агент, и в этот момент освещение погасло.

В брифинг-зале, не имеющем никаких окон или даже стеклянных дверей, сразу стало темно, а затем раздался мерзкий хруст и хлопок.

Я ощутил на лице теплые брызги и метнулся в сторону, перекатившись по полу, и очень вовремя: длинная струя пламени прошлась по тому месту, где я сидел, сразу же после этого маг вскочил и принялся формировать в ладонях огненный шар.

У меня оставалась какая-то секунда, но мне хватило, тем более что зарождающийся огненный комок очень неплохо подсветил мага. Я бросился вперед и врезал противнику под дых изо всех сил.

Мой кулак наткнулся на препятствие: маг под одежду надел бронежилет. Тем не менее, он буквально отлетел к стене, а я снова рванулся вперед, в прыжке приложился магу коленом в голову с такой силой, что стена ему вернула. Затем я свалился на пол вместе с ним и при этом услыхал хруст его шейных позвонков. Готов.

И в этот момент я услыхал, как штурмовой отряд вломился через главный вход. Через пятнадцать секунд они будут в брифинг-зале.

Я кинулся со всех ног в сторону арсенала и завопил:

— К оружию! На нас напали!

Я влетел внутрь раньше всех, но парни не подвели: несколькими секундами позже вбежали Рюиджи и Юджин, затем начали появляться остальные. Выучка и дисциплина — великое дело.

— Кто? — коротко спросил Кай.

— Люди. "Дети Нагаша" либо культисты. Маг из ИСБ убил "твистером" своего коллегу и пытался убить меня!

Топот ног в зале, крики "Служба безопасности! Всем лежать!". Я не стал вступать с ними в полемику и просто шарахнул на звук тем, что было в стволе — шрапнелью. Послышались крики "Ответный огонь!", а я швырнул за угол дымовую гранату.

Расклад оказался не в нашу пользу: вооружены только я и несколько парней, все без брони, против нас — полностью экипированный отряд из неизвестного числа бойцов, но не более двадцати.

Я оттянул затвор и вложил в патронник оперенный подкалиберный, аналогичный тем, которыми стреляют по танкам из противотанковых орудий, только семидесятого калибра. Дождавшись, когда свист пуль по коридору приутих, я выставил "кишкодер" из-за угла и пальнул на шум. Судя по звуку, с которым тонкая стрела из карбида вольфрама попала в цель, этой целью оказался тактический щит, а значит...

— У нас потери! — закричали в коридоре.

Затем в обе стороны полетели гранаты: осколочные, дымовые и светошумовые. Но мы уже укрылись в арсенале, задержав наступление противника.

— Что делать будем?! — спросил Каспар, уже успевший экипироваться коротким штурмовым автоматом и тактическим щитом.

— Держаться, пока не появится служба безопасности Дома! Три-семь! Бела, заряди осколочные!

С этими словами я забрал у него пулемет, сунув ему свой "кишкодер". Каспар, Рюиджи, Стоян и Драгутин, взяв щиты, уже приступили к исполнению тактики "три-семь": вначале Каспар и Рюиджи приставили свои щиты к стене понизу и поверху, затем Стоян и Драгутин приставили свои щиты к их щитам, образовав таким образом мини-стену из щитов. А я втиснулся между парнями и просунул дуло пулемета в центре, где сходились углы четырех щитов.

Как только в дыму послышался топот надвигающегося противника, я нажал на гашетку и почти сразу же в кого-то попал. Враг открыл ураганный ответный огонь, но ничего вроде моего "кишкодера" у них не оказалось. Пули попадали в щиты, не причиняя никому ущерба, а я стрелял, глядя в щель между щитами и ориентируясь по вспышкам. Вот первый стук, с которым падает на пол тело, затем удары пуль в броню и щиты. Вскоре кто-то закричал, что ранен.

Перестрелка длилась секунд двадцатьть, за которые я выпустил в противника все двести пятьдесят пуль, затем меня сменил Вацлав с таким же пулеметом, кое-как напяливший нагрудник и каску, а я отдал пулемет Беле, взял у него "кишкодер", а у Кая — свой нагрудник.

Звон, с которым падают на пол гранаты. Парни без команды выполняют "три-семь-три", уходят за угол, не размыкая "стенки", к ним добавляют свои щиты еще четверо. Гранаты рвутся, осколки влетают в коридор, не причинив никому вреда: кто за щитом, кто в арсенале.

Мы бросаем гранаты в ответ: в противоположную стену, таким образом, чтобы они отскочили и упали за углом. Взрывы, вспышки, звон в ушах.

— Держать оборону, парни! Гранат у нас хватает, продержимся, пока не придет подмога!

До нас долетел удаленный треск пистолетов-пулеметов, которыми вооружены полицейские Варны: судя по всему, они оправились от неожиданности и вступили в перестрелку с нападающими. Крики, которыми обе стороны пытаются заставить оппонентов сдаться, долетают сквозь выстрелы и грохот, но их не разобрать. Штурмовики действительно оказались между двух огней, им пришлось отвлечься на новую угрозу, потому о том, чтобы попытаться продавить нас, уже речь не шла. Им оставалось только криками требовать сдаться у нас и у тех, с кем они перестреливались где-то у входа.

А потом заорал громкоговоритель, возвещающий о том, что отряд тяжелой пехоты сил самообороны Дома Керриган прибыл и готов навеки успокоить все, что окажет ему сопротивление. Вскоре лязг металла — тяжелая пехота на то и тяжелая — уже послышался из-за угла, стрельба утихла еще раньше, потому я отчетливо слышал, как вопят и ругаются командиры штурмовиков и солдат Дома. Судя по исходу, командир отряда ИСБ признал, что бой проигран и теперь осталось разбираться, что вообще произошло.

Тут дым в коридоре начал понемногу рассасываться.

— Эй, в коридоре! — крикнул я. — Говорит Терновский. Если я увижу хотя бы одного из нападающих в ином положении, кроме как лежа лицом вниз с руками на затылке — стреляю без предупреждения! Вижу оружие, направленное не вниз — стреляю без предупреждения, и мне плевать, в чьих оно руках! Всем все понятно?!

— Говорит Вальдхорст! Что тут происходит, Чужак побери?!!

— Я первый раз в жизни слышу ваше имя, Вальдхорст, потому не суйтесь в арсенал, пока не прибудет граф или Мэрриот! А что случилось — я вам сейчас расскажу. Сюда пришли два агента ИСБ, один маг, другой не маг. Во время разговора с ними маг вырубил свет, а затем взорвал "твистером" своего коллегу и попытался убить меня! Так что сейчас я готов встретить подкалиберными любого, кого не знаю в лицо!

Граф прибыл вместе с Мэрриотом и Валленделом меньше, чем через десять минут, облаченный в доспехи боевого мага и с длинным боевым жезлом-фокусиром наподобие тех, которые используют маги альвов и свартальвов. К этому моменту пехотинцы Дома успели собрать все оружие штурмовиков и всех их обеспечить наручниками, так что дальнейшие разборки протекали уже в менее нервной обстановке. Командира штурмовиков подняли с пола и поставили на ноги рядом с нами, не сняв наручников, чтобы он тоже мог участвовать в переговорах.

Тут снаружи снова послышался визг покрышек, и Вальдхорст, выслушав доклад по рации, сообщил, что подвалила куча ИСБшников при еще одном штурмовом подразделении.

— Впустить только самого старшего из них, — велел граф.

Этим старшим оказался глава отдела ИСБ всей префектуры.

Когда все главные персоны собрались вместе, мы смогли установить, что произошло. Агент с позывным "Уайт", тот самый "первый", валяющийся в луже крови и разорванных кишок, вместе со своим коллегой "Кранком", магом пятого уровня, обратился в оперативный отдел с приказом выделить одну из двух групп захвата. Командир оной и его бойцы получили инструктаж, по которому они должны были прикрыть двух агентов в случае осложнений. Повод был сформулирован просто: "подозрение на запрещенную магию, в худшем случае — скрытый одержимый, но вероятность невелика".

После этого я поведал всем, что случилось в нашем брифинг-зале. Сразу после моих слов глава отдела отодвинулся от меня и стал позади Вальдхорста.

— Погодите, но это же чушь! Агент "Кранк" — проверенный человек, дворянин, работал в ИСБ двадцать лет! Вы всерьез восприняли рассказ о том, что он якобы чернокнижник?!! Я требую, чтобы этого человека взяли под стражу до выяснения!!! — он указал пальцем на меня.

— Ты идиот или просто притворяешься? — спокойно возразил я. — Я не могу сотворить "твистер", потому что притупленный! Никто в СТО в принципе не может колдовать, ты этого не знал?

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?!! Ты знаешь, кто я такой?!!

Я кивнул:

— Знаю. Ты никто. Уже никто, просто гражданин с большими проблемами. Не пройдет и часа, как тебя отстранят и поместят в следственный изолятор. Видишь ли, на момент смерти агента Уайта в этом помещении не было ни одного мага, кроме Кранка. И сотворить "твистер" мог только он. А раз он сотворил "твистер" — то он не может быть кем-то иным, кроме как культистом. Никто больше не владеет секретом "твистера", насколько мне известно. Таким образом, господин бывший глава отдела, ты прощелкал в своем отделе чернокнижника. Как и когда Кранк вступил в ряды этой братии — вопрос интересный, но искать ответ на него будут уже другие люди. Культисты пробрались уже в прежде неприступный бастион имперской СБ — за это тебя не поглядят по голове. Совсем-совсем может и не уволят — все ошибаются — но вероятность того, что ты сохранишь свой пост, я бы не стал принимать всерьез. Для этого даже не понадобится жалоба его светлости на твою некомпетентность, которая и так теперь очевидна. Культист — в службе безопасности. Охренеть.

— Одну секунду, — вмешался Вальдхорст. — А почему культиста, проникшего аж в ИСБ, слили настолько бездарно и бесполезно, всего лишь в покушении на одного из бойцов СТО?

— И это очень хороший вопрос! — сказал глава отдела.

Я хмыкнул.

— Это же элементарно. Он убил своего коллегу "твистером" для того, чтобы свалить это на меня и иметь повод напасть. Ну и чтобы тот ему не мешал. А причина покушения на меня очень проста: я владею навыком, с помощью которого уже дважды вставил им палки в колеса. Как, по-вашему, я нашел спрятавшегося одержимого в том проходе, куда мы не должны были идти? Я учуял его, вот и все. Я эту дрянь за полсотни метров чую. И покойный "Уайт" это выяснил еще после зачистки на пирсе. Можете спросить у того агента, который был с Уайтом в прошлый раз, он присутствовал и все слышал. Агент Кранк об этом узнал и решил меня убрать. Навешал лапши на уши Уайту и пришел сюда вместе с ним. Ну а дальше вы все знаете.

— Это все очень подозрительно!

— Ну еще бы. Если у вас при себе есть "рамка" — тащите сюда, проверяйте, не одержимый ли я. Да, и учтите: ни в какие лаборатории и следственные изоляторы я не поеду, тех, кто попытается меня туда увезти, ждет знакомство с моим "кишкодером". Доверия имперской службе безопасности больше нет. К тому же, это бесполезно: одержимые могут гасить свет, но пользоваться твистером — нет. А я не могу им воспользоваться, поскольку не маг.

— Один вопрос, — сказал Керриган. — Почему в личном деле нет ни слова о способности чуять одержимых?!! Почему я про нее не знаю?!

— Мэрриот, вам слово, — сказал я.

— Александер владел этой способностью еще до поступления в СТО, но скрыл ее из соображений секретности. Я об этом узнал после первого визита агентов, но не стал никому сообщать. Секретность.

— От меня?!! — возмутился граф.

— Ваша светлость, — пришел я на выручку Мэрриоту, — я пользуюсь ею безотносительно того, знаете ли о ней конкретно вы. Чем меньше людей знает — тем лучше. Правда, скрывать дальше смысла нет: культисты про нее уже в курсе, как видно.

* * *

Переносная "рамка" — техномагический прибор, изобретенный альвами — у группы захвата в фургоне нашлась, но проверка, само собой, ничего не дала, так что инцидент списали на вражескую провокацию.

А итоги этого события оказались неутешительными: группа захвата ИСБ потеряла двух человек убитыми, ущерб, нанесенный нашей базе, шел на сотни тысяч. Мое пророчество оказалось точным: руководителя отдела ИСБ отстранили менее чем через час. У нас — граф, Валлендел, Мэрриот и я — состоялся разговор по видеосвязи с высокопоставленным человеком, который внезапно оказался не кем-нибудь, а самим графом Арклайтом, первым канцлером, де-факто правой рукой императора. Ну еще бы, такой проблемой не могли не заняться на самом высоком уровне.

Канцлер заверил нас, что меры будут приняты, местный отдел ИСБ усилят, перебросив лучших из лучших, оторванных с других фронтов, ущерб — компенсируют, но факт вербовки агента ИСБ, к тому же мага-дворянина, необходимо скрыть, инциденту уже присвоена наивысшая степень секретности.

Все по очереди подтвердили готовность хранить секрет, дошла очередь до меня.

— Сынок, думаю, ты понимаешь, что тебе лучше навсегда это забыть? — прищурилась на меня с экрана лысая голова канцлера Арклайта.

— Что именно я должен забыть, ваша светлость?

На лице канцлера отразилась досада моей непонятливостью, а затем он рассмеялся:

— Ха, подловил старика. Далеко пойдешь.

— Стараюсь, ваша светлость.

После этого разговора """"у нас четверых состоялось еще одно короткое совещание, на котором я высказал свои опасения.

— В общем, судите сами. Одержимый некоторое время скрывался под землей — это раз. Это нетипично для них — долго скрываться. Далее, он имел там и спальник, и запас еды, это два. Его наверняка снабдили этим культисты. Кем был тот человек до захвата тела эфириалом, установили?

— Установили, — кивнул Мэрриот. — Одинокий человек без семьи. Точнее, давно в разводе.

— Так я и думал. Третье — у культистов есть кроты по всей Варне. Они знали, что в тот рукав тоннеля редко суются, и спрятали одержимого именно там. Так вот, все это — совершенно нетипичная модель поведения, как для одержимых, так и для культистов. Добавляем сюда еще четвертое: одержимый пытался скрыться совершенно не так, как это делают одержимые. Он пытался затеряться среди нас. Это так же удивительно, как волк, пытающийся скрыться среди овец, и к тому же одержимый, в общем-то, имел все шансы уйти. Погорел только на том, что я их чувствую. Я не знаю, что задумали господа культисты — но, похоже, мы наблюдаем некую эволюцию их методов. Вместо бездумного бессистемного призыва и создания одержимых — подготовка к какому-то плану. Я думаю, верховному канцлеру надо намекнуть обо всем этом, пусть присылает лучших из лучших не только для того, чтобы мы молчали, а для того, чтобы вскрыть то, что здесь готовится. Если я узнаю, что в их планах что-то мощное, вроде нового "прорыва" — не удивлюсь.

* * *

Канцлер Арклайт действительно прислал лучших из лучших, потому что всего две недели спустя усиленный и реорганизованный отдел ИСБ вскрыл сеть из трех ячеек фанатиков-культистов, расположившихся прямо у нас под носом.

Меня это заставило понервничать: примерно половину культистов взяли живыми, и само собой, что о вербовке "Кранка" никто из них ничего не знал. К моему огромному счастью, вся верхушка либо покончила с собой, либо погибла при штурме. Если бы и они тоже сдались... У ИСБ, конечно же, возникли бы вопросы насчет "Кранка": как так, он культист, про которого не знают другие культисты, причем высокоранговые? А кто же его тогда вербовал?

Разумеется, у меня по-прежнему оставался железный аргумент: "затупленные не могут колдовать, значит, я не могу быть культистом, применяющим "твистер"". Его пока что крыть нечем — но рано или поздно кто-нибудь с незашоренным умом непременно задумается: а точно ли "твистер" — обычное магическое заклинание? Что, если для его применения не обязательно быть магом?

Но пока что этот вопрос в голову никому не пришел: парни из ИСБ резонно предположили, что про вербовку высокопоставленного мага знала только верхушка, которая унесла свои знания на Страшный Суд, так что ко мне каких-либо вопросов не возникло ни у кого.

Если вдуматься — то у меня есть еще один сильный аргумент. Ведь это именно я дважды сорвал культистам их планы, особенно во второй раз, так что вряд ли возможно меня в чем-то заподозрить.

Для нас настала спокойная пора. Мы ходим примерно раз-два в неделю на "вызовы" и прочесываем "подозрительные" места, раз в неделю у нас выездное увеселительное мероприятие. Один раз мы даже сыграли футбольный матч против юниорской сборной Варны, а чтобы уравнять шансы против профессиональных спортсменов — договорились, что первый тайм играем как обычно, а второй — в касках и бронежилетах. Игра закончилась с нереальным для обычного футбола счетом "7:19" в нашу пользу: в первом тайме сборная показала нам, почем фунт лиха, ведя со счетом "6:0", но потом началось то, что покойный Гюнтер назвал "матчем смерти". В самом начале второго тайма нам забили еще один гол, доведя счет до семи, однако вскоре обмундирование весом в восемь килограммов начало истощать силы наших противников. К концу матча они уже едва переставляли ноги, потому последние тринадцать мячей мы забили за заключительные пятнадцать минут. Это был просто расстрел беззащитных ворот: "боеспособным" остался один вратарь, который в процессе первого тайма откровенно прохлаждался, но в конце ему пришлось попотеть. При полном бессилии остальной команды он, конечно же, ничего не мог поделать.

"Наша" передача прочно обосновалась в самом верху списка наиболее рейтинговых программ, а мы сами стали наиболее узнаваемыми бойцами СТО за всю сорокалетнюю историю, обогнав даже таких супергероев прошлого, как покойный Спартак Карсон и здравствующий поныне Аэций Красс. С Крассом мы даже встретились на одной из телепередач, и там я перед ним извинился за это.

— Знаете, сэр, — сказал я, — мне как-то стыдно, что мы вас обогнали по известности, хотя у нас на всех всего одна блестящая зачистка, а у вас список героических деяний длиной с мою руку...

— С этим ничего не поделать, — добродушно засмеялся Красс. — Вот было бы в мое время такое телевидение — я бы тоже стал очень-очень узнаваемым, но что поделать, если тридцать лет назад телевизоры были разве что у дворян... Да это все ерунда, ребята, вы, главное, до выслуги доживите, а остальное не имеет значения.

* * *

Однажды посреди дождливой, ветреной ночи взвыла тревога и мы бросились в арсенал. Сирена — это не к добру, потому что про "ненастоящие" проверки мы всегда знаем заранее и сирена включается только для вида, чтобы дежурные полицейские ничего не заподозрили. А тут — бац, и тревога. Дерьмо.

Меня стало мучить подозрение, когда мы, выбежав к фургону, обнаружили, что водитель понятия не имеет, куда надо ехать. Дежурный сержант сообщил мне, что ничего не знает: просто позвонил глава СБ Дома и приказал поднимать нас по тревоге.

— Что-то тут жареным запахло, — заметил Вацлав.

— Я бы сказал — тут кое-чем другим запахло, — фыркнул Рюиджи. — Мы, судя по всему, в заднице, ребята.

Однако десять минут спустя появился тот самый автобус, на котором мы приехали в Варну из учебки, наполовину заполненный тяжелыми пехотинцами, а вместе с ними — Валлендел в боевом костюме и граф Керриган со своим посохом.

Через десять секунд я узнал, что мы не в заднице, в заднице — не мы.

— Парни!!! — завопил я, выслушав графа. — Радуйтесь! Мы! Едем!! Спасать принца!!!

— Охренеть! — хором воскликнула добрая половина отряда.

— То-то же!!!

Брифинг мы провели уже на ходу, когда автобус, покачиваясь, мчался к Краю.

Его высочество кронпринц Георг, возвращаясь с важных переговоров от венгрочехов, попал в грозу. Королевская воздушная яхта "Зефир" потеряла управление, ветром ее отнесло на сорок километров — за Край. Экипаж сообщил о том, что заклинил один из стравливающих клапанов, что не позволило своевременно совершить аварийную посадку. К тому времени, как экипаж принял решение спустить гелий с применением оружия, время уже было упущено. Дирижабль, сконструированный с учетом максимально возможной безопасности, оказался стоек к обстрелу снизу, к тому времени, как экипаж сумел заставить его снизиться, он углубился в Зону Сопряжения километров на двадцать, если не больше. В своей последней радиопередаче радист, борясь с помехами, успел сообщить, что они падают на руины неизвестного города.

Особо порадовал меня тот факт, что на переговоры кронпринц летел не один, а вместе с канцлером Арклайтом.

— Еще и канцлер... — протянул я, — вот так поворот.

— Это и правда потрясающе! — воскликнул Кай. — Парни, если вытащим их обоих — это мгновенный билет в гвардию или спецназ. Просто, мать его, мгновенный. Никаких двух лет. Для всех сразу!

— Для всех выживших, — вставил рассудительный Вацлав.

— Ну, это да, тут уж придется постараться! В случае удачи мы будем первым отрядом, который осуществит спасение особы королевской крови! Ха, да мы в историю войдем! Под утро доберемся до рубежа, утром выступим, а там уж как повезет. В идеальном случае вернемся вечером, если нет — возможно, выйдем ночью или на следующее утро! Главное — вернуться с принцем!

— Если он будет к тому времени еще живым, — снова сказал Вацлав.

— Должен продержаться. С ним же взвод гвардии — они тертые ребята. Они наверняка займут возвышенность, какую-то из тех руин, и в наилучшем случае путь обратно мы будем преодолевать двумя взводами.

— Так это ни хрена не наилучший случай: придется делиться славой с гвардейцами, — проворчал я. — Но это все пока неважно — нам добраться надо вначале, причем добраться первыми, иначе в гвардию попадут совсем другие парни... А пока — давайте, что ли, споем... Бела, давай наш марш! Запевай!

И в автобусе зазвучала песня, давно ставшая неофициальным гимном специальных тактических отрядов, заглушив при этом шум двигателя и остальные разговоры.

— Не думал, что когда-нибудь это скажу, — негромко проговорил своему соседу пехотинец Дома, сидевший чуть позади меня, — но я завидую парням из СТО. Ехать на Край, Порче в зубы — и при этом еще и радоваться...

А наша песня гремела так, что в автобусе дребезжали стекла.

Левой! Левой! Жизнь — дерьмо!

Так скажи, зачем за нее цепляться?!

Выживут те, кому повезло,

А мы умеем лишь одно: не сдаваться!

* * *

Край встретил нас пасмурным, неласковым рассветом.

Мы выгрузились из автобуса, затем парни принялись выволакивать из багажного отделения оружие и экипировку, а я вместе с графом Керриганом и Валленделом пошел на командный пункт.

КП показался мне тесноватым: не рассчитан на большое количество штабных офицеров. А их тут собралось немало: шум, гам, то и дело прибегает посыльной с донесениями из радиорубки.

Командир — лысоголовый полковник из простолюдинов — ввел нас в курс событий.

Как только поступил сигнал бедствия с королевской воздушной яхты, все войска были немедленно приведены в полную боеготовность, но вскоре полковник, посовещавшись по радио с командирами соседних участков, осознал, что сделать не может ничего: дирижабль относило все дальше за Край, несмотря на попытки экипажа спуститься. Когда "Зефир" углубился в Зону Сопряжения более чем на десять километров, полковник и его штабные поняли, что настолько глубоко они вряд ли смогут забраться: просто не хватит людей. В прошлом военные инженеры славно потрудились на этом участке рубежа: земляной вал высотой в два метра, перед ним — ров с кольями, дальше — тридцатиметровая полоса из колючей проволоки, а перед ней — ямы-ловушки, вбитые в землю заостренные колья и минные поля. На земляном валу разместились мелкокалиберные скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы, а личный состав хорошо укомплектован огнеметами и гранатометами. Как итог, штаб округа считал этот участок чрезвычайно хорошо укрепленным и не требующим больших сил для удержания, потому полковник располагал всего одним подразделением СТО, имеющим за плечами стаж в полтора года. Эти парни вначале намеревались выдвинуться прямо ночью, но вскоре с "Зефира" прислали последнее сообщение: они падают на руины неизвестного города примерно в двадцати километрах от Края.

— А тут только один город поблизости отвечает этому условию — Хоннеамис, — пояснил полковник и указал пальцем на карту: — вот. До него километров двадцать с небольшим, в зависимости от маршрута.

— Там высотные здания есть? — спросил граф.

— Высоток нет, максимум пятый-шестой этаж. Город пришел в упадок еще лет шестьдесят назад, задолго до последнего расширения, современных зданий там никто не строил, единственная действительно высокая конструкция — собор. Его купола на сорок метров над землей возвышались. Есть еще небольшой городок в десяти километрах, Рамага называется. Очень старый — там вообще максимум три этажа дома.

Осознавая бессмысленность отправки всего одного отряда, полковник вместе с соседями принял решение об отправке совместной спасательной экспедиции. Он отдал и свой отряд СТО, и всех солдат, вызвавшихся добровольцами, передал им две боевые машины пехоты из четырех и отправил на точку сбора в соседнем оборонном участке. Всего три участка обороны собрали четыре подразделения СТО — пятьдесят один боец, а также взвод спецназа и еще порядка сорока добровольцев, включая двух магов. Эти силы выдвинулись за два часа до рассвета на шести БМП и прошли по своему маршруту первые пять километров из двадцати трех, пока БМП не начали барахлить. Затем сводный отряд прошел пешком еще два километра и увяз в упорных боях. Сквозь паранормальные помехи пробилось сообщение о Порче, отдельные экземпляры которой достигали пяти-шести метров в длину, и очень сильных одержимых. Потратив значительное количество патронов и понеся потери, отряд отошел обратно, к покинутым БМП, пополнил боеприпасы и удержал позиции, отбившись при помощи пушек и пулеметов бронемашин, однако боевой дух солдат заметно снизился. Командир сообщил, что дождется рассвета, попытается измотать противника, используя вооружение БМП, и сделает вторую попытку... если удастся перебить одержимых, швыряющихся валунами весом по полцентнера, конечно же.

Также мы узнали, что несколько влиятельных Домов тоже направили к Краю свои подразделения, их прибытие, из-за большей удаленности, ожидается в интервале нескольких часов, помимо этого, выдвинулся целый полк мотопехоты из расположенной относительно недалеко военной части.

Выслушав доклад, граф посмотрел на меня:

— Терновский, твои рекомендации?

Я внимательно рассмотрел карту.

— Первая группа застряла вот тут, в этой долине?

— Да, — подтвердил полковник.

— И сколько они там дерутся?

— Да уже больше часа.

Я прикинул расклад. Знатное месилово в семи километрах от Края с участием порядка сотни человек с нашей стороны предполагает, что туда сбежались со всех сторон одержимые и притащили весь свой зоопарк, раз сотня бойцов, наполовину состоящая из эстэошников, увязла и не может продвигаться дальше.

— Думаю, у меня есть план. Пусть застрявшие войска продолжают держать позиции и хорошенько там пошумят. Пока они остаются у БМП — их взять будет непросто. Подошедшие подкрепления направляйте к ним. А мы тем временем сделаем марш-бросок через Рамагу, выйдем к Хоннеамису вот с этой стороны и с этой вот возвышенности попытаемся обнаружить место падения "Зефира". Вот отсюда до города километра четыре, я подам сигнал ракетой, если выжившие подадут ответный сигнал — мы увидим.

— И тем самым покажете всей мерзости, где вы находитесь, — хмыкнул полковник.

— Тут есть три момента. Во-первых, почти вся мерзость из округи сейчас вот здесь фестиваль устроила. Во-вторых, запуская ракеты в небо, вы покажете свое местоположение только удаленной мерзости. Они смогут увидеть вашу ракету только издали, потому что не умеют смотреть вверх, как правило. И третье — вот тут есть спуск в городскую канализацию Хоннеамиса. Я спрячу подразделение там, подам сигнал, увижу ответную ракету и сам тоже спрячусь. Если кто и прибежит на место пуска — мы уже под землей будем.

— Канализация — это просто мышеловка, — вставил один из штабных офицеров.

— Разумеется. Только мышами там будем не мы.

— А откуда ты знаешь про канализацию? — спросил граф.

— Как я могу этого не знать? Я — эстэошник. Меня готовили для действий именно там, я никогда не был за Краем, но знаю всю полосу вдоль нашего рубежа на десять-пятнадцать километров. А в случае с Хоннеамисом все еще проще: план города мы изучили, вместе с планировкой других городов в Зоне. Это наше поле боя.

— Тогда выдвигаемся, — решительно сказал граф.

— Не-не-не, ваша светлость. Без вас. Мы идем сами.

— Но я не могу остаться в стороне, — возразил Керриган. — Мой долг — сделать все, что...

Я его перебил:

— Вы не понимаете, ваша светлость. Вы и ваши бойцы будете нам только обузой. Во-первых, вам под пятьдесят, а вашей пехоте — за сорок. Вы не осилите марш-бросок. Во-вторых, вы маг. Эфирные наволочи вас чуют издали, вы для них самый лакомый кусок. Если вам совсем уж неймется подраться — двигайте на подмогу застрявшей группе и там деритесь, сколько влезет. Хотя я бы предпочел, чтобы вы остались тут, в штабе, и приняли командование.

— И я буду отсиживаться в безопасном месте? Это совершенно недостойно для потомка Керриганов, которые...

— Простите, ваша светлость, но мне плевать на достойность и прочие условности. Я работаю на конечный результат, остальное не имеет значения. Мой план вы знаете — вот и проследите, чтобы никто не помешал нам никаким образом. А про то, чтобы идти с нами, забудьте. Просто постарайтесь понять: если мы не пройдем сами — то и с вами тоже не пройдем. Значит, так. Мне нужны только обе оставшиеся БМП с водителями и стрелками... Какой они модели, полковник?

— "Крафтсверк Панцер". Модификация А2А1.

— Отлично, по десять десантных мест. Тогда мне понадобится еще семь тяжелых пехотинцев, ваша светлость. План такой: мы выдвигаемся километра на три-четыре как можно скрытнее, дальше идем сами. БМП и пехотинцы ждут нас в точке высадки. Вернемся мы туда же. Если будет совсем туго — подадим сигнал ракетой, и БМП продвинутся нам навстречу так далеко, как смогут. Нам на обратном пути главное добраться до брони. Итого — километров семнадцать-восемнадцать туда и столько же обратно.

Тут снова вмешался тот офицер:

— А как вы собираетесь искать выживших в самом Хоннеамисе? Они где угодно могут быть. Что, если они не подадут ответный сигнал?

— Тогда мы просто заберемся на колокольню собора. С нее мы увидим все крыши самых высоких домов, а если среди гвардейцев есть хоть один бывший эстэошник — они наверняка будут на крыше, если они живы.

— Почему на крыше, а не, скажем, на последнем этаже? — спросил граф.

— Потому что с крыши можно спуститься на землю по пожарной лестнице, а если порча заблокирует вас в квартире — то это уже труба. В общем, ваша светлость, не будем терять время. Мне нужны обе БМП, восемь человек и чтобы полковник дал нам столько боеприпасов, сколько мы сможем увезти.

* * *

На то, чтобы проползти четыре километра, у нас ушло два часа: я принял решение двигаться по руслу высохшей реки. Наши "панцеры" крепко буксовали в мягком илистом грунте, русло изгибалось по принципу "семь изгибов на версту", как не всякая змея может.

— Ну и какой смысл у этого? — задал мне командир-стрелок первой машины вполне закономерный вопрос.

— Элементарно же: двигаясь в углублении, мы останемся незаметными для Порчи, если поблизости она будет.

— Угу. Только рев двигателей будет слышен очень далеко.

— И плевать. Сержант, ты видел когда-нибудь Порчу вблизи?

— Слава Создательнице — только в прицел. Куча глаз и пастей...

— С ушами у Порчи та же фигня, что и с пастями: как пасти Порчи обычно не соединены с пищеварительной системой — она вообще не у каждого экземпляра есть — так и уши часто вообще не соединены с мозгами. А которые соединены — те несимметрично расположены и вообще разные. Порча, слепленная из нескольких тел, часто разных видов животных, не умеет определять направление по звуку. С одержимыми все не так хорошо — но их отвращение к симметрии работает на нас. Когда у тебя уши разные по размерам и устройству — на слух особо не постреляешь.

Экипажи двух бронемашин возглавил Валлендел: он заметил, что командир второго "панцера", узнав, что ему предстоит отправиться вглубь Зоны, слегка побледнел от таких новостей, и похлопал его по плечу.

— Пожалуй, я вместо него поеду. Уверен, он не против.

— А вы стрелять из башенной установки умеете, сэр? — усомнился я.

— Разумеется. Я бронетанковую школу окончил и до событий на том злополучном лайнере как раз и служил командиром взвода бронемашин.

В качестве поддержки мы прихватили с собой еще семерых пехотинцев Дома: их задача помочь экипажам продержаться, пока мы будем ходить за принцем. Так что обе БМП загружены личным составом полностью, а если вернемся большей группой, нежели уходим — не беда, потеснимся, в крайнем случае не вместившиеся поедут на броне сверху. Хотя что-то мне подсказывает, что это вряд ли: пережить в двадцати километрах от края половину ночи и потом еще полдня и не понести тяжелейших потерь... Маловероятно, прямо скажем.

Когда мы заползли примерно на четыре с половиной километра, двигатель нашего панцера начал барахлить. Предсказуемо.

— Все, приехали, — попытался сказать я по рации, но сразу же заметил, что у рации индикатор погас.

Пришлось выглянуть и помахать водителю второй машины: "глуши мотор".

— Кай, Клемент — со мной. Выглянем, осмотримся. Остальные — готовьтесь.

Я выбрался из броневика и вскарабкался по склону русла, осторожно приподнял голову над краем. Пока чисто. Судя по всему, наше появление прошло незамеченным.

— Парни, оставайтесь тут и смотрите в оба.

Я вернулся к броневикам и постучал по броне второго:

— Сержант, пехота — вылезайте. Брифинг.

Мы собрались между двумя бронемашинами — я, мои парни, пехотинцы Дома и сержант с Валленделом.

— Значит так. Мы выдвигаемся отсюда вон в том направлении, а вы ждете нас тут. Экипажам машин наружу не вылезать. Пехота посменно несет вахту на склонах русла — два человека на вахту. Высунуть только голову и вести скрытное наблюдение на триста шестьдесят градусов. Полная тишина. Я не знаю, как быстро мы вернемся — это может быть сегодня вечером или даже ночью. Учтите одну вещь: Порча не имеет собственного тепла тела, в приборе ночного видения ярким пятном она светиться не будет. К счастью, она не умеет подкрадываться, а бросается в атаку на увиденную цель сразу. Ваша задача — не проворонить наш сигнал, если мы его подадим. Это будет ракета или звуки боя. В этом случае вы должны выдвинуться нам навстречу настолько далеко, пока не заглохнут окончательно движки. Когда заглохнут — все, кроме стрелков, двигаетесь нам на подмогу на своих двоих. Стрелки остаются в машинах и поддерживают нас огнем, по возможности — отвлеките противника на себя. Это первое. Второе. Если вы увидите приближающегося человека — окликните его и потребуйте произнести что-то вроде "на дворе трава, на траве дрова" скороговоркой. Даже если вы узнаете кого-то из нас. Если это окажется эфириал — он забуксует на первых же словах. Эфириалы не умеют хорошо пользоваться языком, они не в состоянии говорить быстро и четко. А если это будет кто-то из нас — "свеженький" одержимый вообще не может сказать что-то четко и ясно, максимум неразборчивое бормотание. Если группа будет из трех и более человек, идущих рядом — можете не проверять.

— Почему? — спросил сержант.

— Одержимые не выносят близости себе подобных и крайне редко работают в команде. Также они не выносят симметрии человеческого тела. Парадоксально, но спрятаться в толпе людей одержимый может. Вынести близость занятого другим эфириалом тела — только если это тело очень исковеркано. Даже два идущих рядом человека почти наверняка не могут быть одержимыми. Три — и подавно. Да, и еще: огонь не разводите, пищу не грейте: Порче на запах мазута положить, а на запах жратвы могут и прибежать. Собственно, это все. Ждать до завтрашнего полудня. Если мы не вернемся к тому времени — значит, не вернемся уже никогда.

— Создательница в помощь, — напутствовал нас Валлендел.

— Не думаю, что она властна в Зоне, но спасибо.

И вот мы месим ногами землю, из которой выбиваются странные, невиданные в иных местах мира ростки: Зона изменяет все, к чему прикасается на сколь-нибудь длительное время. Тлетворное влияние Хаоса ощущается даже на самом краю — а нас ждет путешествие вглубь.

Мы предусмотрительно захватили тройное количество боеприпасов: полтора запаса оставим в нескольких местах на маршруте, чтобы при отходе с боем иметь возможность пополнить боезапас, но при этом не тащить с собой все. На начальном этапе такая ноша крепко нас отягощает, но и мы пока что бодрые.

— А ты не думаешь, что каждая минута нам дорога? — задал вопрос Кай, как только мы отошли от бронемашин на двести метров.

— Верно, — кивнул я. — Но я также думаю, что лучше добраться до мертвого принца и вернуться, имея патроны на обратный путь, чем добраться до принца вовремя, но без патронов. Во втором случае принц все равно умрет, и мы вместе с ним. В первом у нас будет шанс вернуться живыми. Единственный вариант, при котором у принца есть шансы выжить — если он продержится хотя бы до обеда. Ускориться мы можем, но любое ускорение критически снизит наши шансы вернуться.

— И крыть нечем, — печально вздохнул Клемент. — Но мне очень хочется верить, что мы вернемся с принцем...

Я ухмыльнулся:

— Или хотя бы с его личными вещами. Факт, что мы зашли на двадцать километров и вернулись — гарантированный билет на выход. Но если без принца — то не сразу, а через два года. И не в гвардию.

— А ведь мы даже не уверены — а принц хотя бы пережил падение? Он может быть мертв уже несколько часов.

— Увы, пока не доберемся — не узнаем. Берегите дыхание, парни.

И мы продолжили размеренно месить серый грунт.

* * *

Зона Сопряжения — странное место, в котором действуют странные законы. В общем-то, примерно так и должно быть: когда реальность соприкасается с нереальностью, порядок — с хаосом, бытие — с небытием, ожидать чего-то иного не стоит.

Конечно, вот так просто взять и отменить "наши" законы физики, математики, химии могла бы только божественная сущность, а поскольку я не верю в Создательницу — то и переписывать законы бытия некому. Но вместе с тем, чужая и чуждая нереальность того хаоса, который окружает наш остров порядка, соприкоснувшись с нашим миром, привнесла в него странные явления, объяснить которые пока что не может никто.

Почему в Зоне нет солнца? Почему здесь никогда не идет дождь? Почему воздушные массы кружат по часовой стрелке без какой-либо видимой причины? Почему многие материальные вещи подвержены противоестественному тлену, а древние города, которым по пять веков и более, стоят и по сей день, словно люди покинули их не более десяти лет назад?

Множество вопросов, на которые нет однозначного ответа. Научных гипотез — вагон и малая тележка, но как проверить влияние на наш мир того, что не поддается объяснению? Физика — точная наука, оперирующая измеряемыми величинами: скорость, расстояние, время. Но как применить эту науку к исследованию потусторонней не-реальности, в которой нет времени, направления, измерений? В которой дважды два еще не факт что четыре и даже не факт, что вообще возможен счет и числа?

Увы и ах — перед Зоной физика пасует. Она объяснила все, начиная с вопроса "почему мы не падаем с Земли, если она круглая?" и заканчивая так называемыми "чудесами Создательницы". Даже с магией, которая тоже не вполне "от мира сего", физика смогла подружиться: после того, как Роберт Эндрюс открыл способ подсчитывать влияние магических заклинаний на бренный мир, даже люди, не владеющие даром чародейства, могут производить математические расчеты с "эндрюсами" — величиной измерения магии.

Однако наука перед Зоной бессильна: изучать ее возможности нет и появления оной не предвидится. Только ходит по миру древняя бородатая легенда о том, что где-то в таинственной "точке касания" лежат ответы на все вопросы и ждут того, кто придет и сумеет взять. За многие века неисчислимое количество безумцев и фанатиков ушло на поиски этого мифического места. И даже если кто-то из них все-таки сумел найти "точку" — то не сумел вернуться обратно...

Или, может быть, получив ответы на все вопросы, возвращаться нужным уже не счел.

Меся ботинками сухой серый грунт, который вряд ли можно найти в другом месте земного шара, мы за час добрались до первой точки нашего маршрута — Холма-с-Воронкой. По расхожей легенде, пятьдесят лет назад, во время последнего "святого похода", на этом холме погибли последние участники этого обреченного на провал начинания. Увы, но некоторые попытки достичь "точки касания" предпринимались с участием большого количества людей — на пользу это не шло никому. Все походы, увы, неизменно заканчивались одним и тем же: участники погибали, становясь либо новыми одержимыми, либо Порчей, любые попытки покончить с Зоной Сопряжения только делали ее сильнее.

Я огляделся по сторонам — вроде чисто, поблизости ничего нет.

— Парни, сделаем первую закладку в воронке, — сказал я, — заодно и передохнем немного.

— Прямо в воронке — как-то не очень хорошо, — заметил Каспар. — Все равно, что на могиле отдыхать...

— Во-первых, — рассудительно, как обычно, заговорил Вацлав, — нам бы позаботиться о том, чтобы самим не преставиться. Во-вторых, никто не знает, что тут на самом деле произошло, рассказ о том, что якобы здесь подорвались, дабы не стать Порчей, последние живые "паладины" — всего лишь миф. Нет никаких тому материальных доказательств, и последние часы последнего "святого похода" так и останутся неизвестными, если только мы не встретим какого-нибудь общительного одержимого...

Мы оставили в воронке часть припасов и полчаса отдыхали, заодно перекусив. Время, конечно, на вес золота, но если мы доберемся до принца на грани полной небоеспособности — это никак не поможет ни ему, ни нам.

С вершины холма я оглядел равнину перед собой: серая, безжизненная, унылая. Единственное движение — медленно ползущая куда-то двухметровая Порча, но это за жизнь не считается. В остальном — тихо. Впрочем, тишина эта обманчива: Зона — то самое место, где затишье превращается в кромешный ад в считанные мгновения.

На горизонте — серые гребни невысоких крыш. До Рамаги менее четырех километров, так что минут за сорок мы спокойно туда доберемся... если по пути никого не повстречаем.

До этого момента нам откровенно фартило: я даже ни разу не почуял какую-то дрянь. Парни из "первой группы" здорово шумят, видимо, и все еще держатся: одержимые не выносят общество друг друга, и только необходимость противостоять большой группе войск вынуждает их собираться и действовать вместе. При первой же возможности они бы снова разбрелись по Пустоши, но раз серая равнина безжизненна — то "фестиваль" в долине продолжается. Если не принимать во внимание принцип "у страха глаза велики" и доклад оттуда отвечает истине — то сильнейшие одержимые, способные телекинезом двигать и швырять тяжеленные камни, сейчас там.

Но это, разумеется, отнюдь не страхует нас от того, перед нами внезапно появится бесформенное тело в приросшей к нему древней кольчуге или относительно новой военной форме. Если это будет солдат, погибший годы назад — еще ладно, но если одержимый со стажем в сотни лет — это почти все равно, что повстречать бога. Очень кровожадного бога. И одна надежда — на оценки, согласно которым таких во всей Зоне от силы два или три.

Воздух в Пустоши сух, как мартини: дождя здесь нет. Стокилометровый круг пересекают две небольшие речки, но на влажность атмосферы это почему-то не влияет. Что интересно — на выходе воды этих речек совершенно стерильны: в них не содержится ничего, ни живого, ни мертвого. Куда девается рыба и прочая живность, вплоть до водорослей и микроорганизмов — хороший вопрос. Впрочем, это никого особо не удивляет: Пустошь безжизненна. Сюда не залетают птицы, не забредают животные, если не считать отчаянных хомо сапиенсов вроде нас. Только мы и одержимые. И Порча. И что они тут едят — тоже занятная тема. Мы-то с пайками в ранцах — а у Порчи порой даже пищеварительной системы нет. Гипотеза о том, что Порча питается благодаря вырастающим из ее тела полупрозрачным кристаллам, якобы соединяющим ее с измерением Хаоса, не лишена оснований, потому что иначе налицо брутальное нарушение закона о сохранении энергии. При этом остается открытым вопрос, за счет чего живут те одержимые, которые почему-то не имеют таких кристаллов.

Как оказалось, о кристаллах размышлял не я один: Данко пришла в голову мысль на ту же тему, только более приземленная.

— Ребят, я как-то слышал, что за кусок кристалла из спины Порчи, размером не больше кирпича, один человек получил миллион с гаком, — сказал он. — Как думаете, вранье или правда?

— Смахивает на правду, по крайней мере, по части цены, — отозвался Бела. — Кристаллы эти интересны яйцеголовым тем, что они не подчиняются нашим законам природы, но их хрен достанешь. А вот в то, что некий человек зашел за Край, раздобыл кристалл из спины Порчи и назад вернулся, мне как-то совсем не верится. В Зону только пробраться через оцепление — задача нетривиальная...

Я хмыкнул, не оборачиваясь:

— Такие ловкачи порой находятся. Но я не слыхал, чтобы они потом возвращались с собственной душой в своем теле. А вот одержимые, бывает, возвращаются.

Мы добрались до окраин городка и тут я уже вздохнул спокойнее: когда по полю чешешь — как на ладони, и мой талант тут ничем не поможет. Если увидят — то с расстояния, многократно превышающего мою "дальность". Но городское окружение — идеальная для меня среда, так как тут преимущество в дальности обнаружения уже на моей стороне: Порче нужен визуальный контакт, а мне — нет.

Мы собрались у крайнего дома и заняли круговую оборону для короткого совещания.

— Значит, парни, учтите одну вещь, — сказал я. — Главное нам не оказаться где-нибудь в месте, просматриваемом больше, чем с полусотни метров. В этом случае я даю почти полную гарантию, что преимущество первого обнаружения будет за нами. С пятидесяти метров я наверняка учую все, что тут может быть, и мы эту дрянь просто обойдем, не дав себя заметить. Двигаемся как можно плотнее и не шумим.

Рамага — городок, в котором царит противоестественная вечная осень. Когда Зона расширилась год назад в нашу сторону — вся растительность даже не завяла, а просто высохла. В Рамаге почему-то не гуляют сквозняки и ветры, потому местами еще стоят сухие кусты и сухие деревья. Как так вышло, что поля превратились в серые равнины, а город стоит почти нетронутый — очередной интересный вопрос без ответа.

Мы прошли огородами на полусогнутых два крайних дома: благо, жители Рамаги не строили высоких заборов. Сразу после этого я выглянул на улицу и сразу же ощутил знакомое чувство омерзения.

"На два часа, та сторона, далеко, обходим слева по дальнему радиусу", показал я жестами и мы свернули. Вскоре путь нам преградил высокий забор из ржавого листового железа, но тут Клемент помахал рукой и указал на пролом.

Что-то крупное проползло тут и не сочло нужным огибать препятствия. В проломе на сухом грунте отпечатались самые разнообразные следы, от обычных копыт до похожих на слоновьи.

Достигнув перпендикулярной улицы, я снова выглянул из-за угла. Вроде чисто, то, что я учуял, осталось далеко справа, на пределе моего восприятия. Все хорошо и тихо... как в склепе.

Я махнул рукой: "пошли".

Рамага на деле оказалась даже меньше, чем на сохранившихся картах: мы пересекли ее за каких-нибудь полчаса. Даже не город, а скорее большая деревня, девяносто процентов зданий — частные дома высотой в один-два этажа. Вот только разве что огородов почти нет, да благоустройство чуть получше, чем в деревне: парк, лавочки, клумбы, уличное освещение.

— Привал, — скомандовал я, когда мы оказались на самом крайнем дворе.

Мы расселись, кто где, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам, поснимали ранцы и принялись доставать пайки.

— Знаете, ребята, меня это обнадеживает, — сказал Кай. — Забрались уже на десять километров, даже чуть больше, и пока что почти ничего не видели. Только тот экземпляр на равнине и теперь вот Саша что-то учуял. И все! Как-то даже чересчур легко.

— Это потому, — ответил ему Юджин, — что вся мерзость из округи развлекается сейчас там, где первая группа застряла.

— И не только там, — добавил Ян. — Я так думаю, что если принц и его гвардейцы еще держатся — то в районе падения мы наткнемся на очень шумную вечеринку. Саша, у тебя план есть? Тут мы можем обойти благодаря твоему таланту — а там обойти нельзя будет.

Я похлопал рукой по "кишкодеру":

— Вот мой план. Там нам придется всыпать Порче и эфирным приблудам. Если мы предположим, что здешнее "население" стягивается к непрошеным гостям вроде нас пропорционально числу этих непрошеных гостей, то в месте падения нас ждет гораздо меньший зоопарк, чем тот, что фестивалит сейчас в долине с первой группой. В принципе, иначе и быть не может, потому что в противном случае принца в живых давно уже нет.

Вацлав проглотил кусок тушенки и сказал:

— Парни, давайте обсудим то, на что мы старательно закрывали глаза до этого момента. Предположим, мы пускаем ракету и не видим ответного сигнала. Предположим, мы либо не видим вообще места падения дирижабля, либо видим, что там кишмя кишит всякая дрянь. И во втором случае — опять два варианта. Мы видим кучу дряни и не видим принца, или же мы видим еще живых принца и гвардейцев, но вокруг совершенно несусветное количество дряни, через которую шансов пробиться нет. Что мы тогда делать будем?

Я заработал челюстями, обдумывая ответ.

— Думаю, первый случай самый простой. Не видим ни следов аварии, ни толпы дряни — пытаемся поискать. Видим толпу дряни, но не видим следов падения — возвращаемся. Видим толпу дряни непосредственно на месте падения — возвращаемся, так как принц все равно мертв. Видим выживших и умеренное количество врагов вокруг — пытаемся спасти, кого сможем...

— А если принц жив, но спасти его малореально?

Пожимаю плечами:

— Это самый тяжелый случай. Думаю, тогда я и добровольцы пойдем вперед, а все остальные могут возвращаться.

Вацлав обвел взглядом остальных:

— Ребят, а давайте поднимем руки, чтобы знать, что к чему и на что рассчитывать. Предположим, мы видим, что принц жив, но спасти его невозможно, и Саша собирается пойти за ним, не взирая ни на что. Он ведь у нас патриот... Кто пойдет с ним безоговорочно, а кто еще подумает?

Бела тяжело вздохнул:

— Вот это действительно тяжелый случай. Пойти и сдохнуть — вариант плохой. Но что, если мы не пойдем? Это тоже дерьмовый вариант... У кого еще работает видеорегистратор?

Оказалось, что уже ни у кого.

— Только это ничего не значит, — заметил Вольфганг. — Если мы вернемся без принца и без видеозаписей — почти стопроцентно попадем в гости в один неназываемый отдел на дознание. И чем это для нас может кончиться?

— Смотря что мы скажем, — ухмыльнулся Ян. — Начнем врать — поймают на нестыковках и разнобое в показаниях, они мастера. На крайняк — вколют "сыворотку правды" и узнают истину. Так что лучшая стратегия — с самого начала сказать правду. Что видели, но спасти оказалось невозможно.

Драгутин печально покачал головой:

— И это очень дерьмовый вариант. Чем это для нас кончится? Не рудниками ли?

— Маловероятно — мы все-таки арендованы Керриганом и находимся тут по его приказу. Проще говоря, мы вне юрисдикции министерства. Так что рудники — это вряд ли, причем вне зависимости от юрисдикции. А вот выслуга до десятки и похороненная карьера для того счастливчика, который до выслуги сумеет дожить — без вариантов.

— Парни, что-то вас всех не в ту степь понесло, — поморщился Дэви. — Мы сюда пришли спасти принца и стать героями, что это за пораженческие речи?

— Мы и попытаемся, если будут шансы, — кивнул Вацлав. — Но сейчас обсуждается вопрос о том, должны ли мы пойти на заведомую гибель, если шансов спасти принца не будет.

Я доел кашу с тушенкой и сказал:

— Давайте я обрисую вам расклад. Камеры наши уже не работают, потому вещественных доказательств нашей правоты не будет так и так. Наш теперешний разговор — де-факто, клеймо неблагонадежности, а в СБ о нем узнают. Они умеют узнавать правду. Любой может сломаться, если ему скажут, что кто-то другой уже сломался и все рассказал. Казалось бы, это явная ложь, зачем им раскалывать кого-то, если показания дал другой — но нет, этот трюк работал и продолжает работать...

— Немного не так, — сказал Ян. — При дознании показаний одного недостаточно. Нужно получить совпадающие показания от минимум двоих. Потому, когда говорят, что кто-то уже раскололся и всех сдал с потрохами — это может быть правдой. И в этом случае допрашиваемому следует тоже расколоться и стать вторым, кто получит снисхождение за сотрудничество, до того, как вторым станет кто-то еще... Вот потому это и работает.

Кай насмешливо фыркнул:

— И что, кто-то из нас сломается и начнет стучать на остальных? Ну ты-то вполне можешь, ты с нами все пять кругов ада не прошел и мы тебе чужие...

Ян с досадой поморщился:

— Я прошел те же самые пять кругов, что и вы. Только годом ранее. Я такой же, как вы, а вы — такие же, как я, и все мы в одной лодке. Но я повторюсь, в службе безопасности сидят настолько высокопрофессиональные мастера, что их мастерство граничит с откровенным сволочизмом. Получить показания брата против брата, отца против сына — для них это вопрос техники. Поймите одну вещь. В том, чтобы отказаться погибать напрасно, преступления нет, наша смерть — существенный финансовый убыток и только. Однако мы — смертники, и от нас ждут, что мы будем идти до конца. Вне зависимости от того, почему мы вернулись без принца — хоть просто не нашли, хоть нашли мертвого — будет большая буча, когда начнут искать крайних в такой катастрофе, как гибель принца, канцлера, а вместе с ними еще и многих людей из тех, которые сейчас дерутся с Порчей в долине. Так вот. При абсолютно любом раскладе крайними можем оказаться мы. Просто в разных раскладах — с разной вероятностью. СБ из кожи вылезет, чтобы вынуть из нас признание в том, что мы виноваты, и не приведи Создательница выйдет так, что мы дадим хоть немного разные показания... И вот этот разговор, что мы сейчас ведем — он очень сильно нам повредит. От нас ждут, что мы отважно пойдем в безнадежный бой, если потребуется. Мы можем договориться, что забудем о разговоре — но гарантии это не даст. Есть еще вероятность, что министерство нас прикроет, потому что подобное фиаско СТО поставит вопрос об оправданности существования таких войск, а это большой крест на многих высоких карьерах... Но, в общем и целом, хороших вариантов только два. Либо мы возвращаемся с живым принцем, либо с мертвым. Все остальные — плохи.

— Ну и смысл тащить обратно труп? — спросил Рюиджи.

— Принесем его личные вещи — возникнет подозрение, а не оставили ли мы его в Зоне, потому что он был обузой? Может, даже убили, чтобы он точно не вернулся сам и не рассказал. А принесем труп — подобных подозрений не будет. Ведь труп в любом случае большая обуза, нежели живой.

Я глотнул из фляги и сказал:

— В целом, Ян правильно все проанализировал. Еще добавлю, что лично я все то время, что вы меня знаете, жил только ради подобного шанса. Потому я в любом случае иду до конца. С вами или без вас.

— Эх, жизнь моя жестянка, — вздохнул Кай. — Я с тобой. Пан или пропал, я знал это, когда подписывался. А нынешняя ситуация — это все тот же пан или пропал, но с одним большим преимуществом.

— С каким? — спросил Драгутин.

— Скорость. Либо мы погибаем, либо становимся героями — и все это решится максимум за двадцать четыре часа. Никаких десяти лет и множества зачисток — через двадцать четыре часа я буду героем, богачом и дворянином, если повезет, или покойником, если не повезет. Но даже мертвый принц — наш выигрышный билет.

Бела фыркнул:

— Есть и третий вариант — мы не найдем ни принца, ни трупа. Тогда мы не станем героями, но все еще сможем стать покойниками. Или заиметь проблемы, если выживем. В теории, тот факт, что мы доберемся до дирижабля и вернемся, может стать очень крутой записью в наших личных делах. Но есть и шанс стать козлами отпущения.

Драгутин кивнул:

— Я тоже иду до конца. Потому что обратно без Александера мы еще не факт что выберемся... А теперь представьте себе, что мы возвращаемся, а чуть позже возвращается и Саша с принцем.

— Стопроцентный рудник, — ухмыльнулся Кай.

— Вряд ли, — заржал Рюиджи. — Я бы в таком случае сразу же повесился. Не из страха перед рудниками, а просто потому, что жить с осознанием того, как просрал лучший шанс в жизни, я бы не смог. Я тоже иду до конца.

Мы закончили трапезу и я добавил:

— А вообще учтите, что принц — боевой маг не то шестого, не то седьмого уровня. Канцлер — бездарь третьего, но с ними взвод гвардии. Шансы, что принц еще жив, очень велики, потому давайте оставим тут часть припасов и двигаем дальше.

— Но будет очень дерьмово, если этот супер-пупер венценосный маг решит выходить своими силами, — пробурчал Бела, — и мы не найдем его на месте крушения...

— Дружище, смотри с позитивной стороны. Если он так решит — Аркадия избежит участи иметь правителя-идиота.

Несколько человек засмеялись, но немного натянуто. В принципе, такой поворот был бы вполне возможен: взвод гвардии это практически тот же взвод СТО, а то и лучше, если он состоит только из отборных эстэошников. Упади дирижабль днем, решение выбираться самостоятельно имело бы право на жизнь: доберутся спасатели или нет — еще вопрос. Выход с двадцатикилометровой глубины с магом-шестеркой в группе — почти самоубийство, на него сбегутся одержимые со всей округи, сильный магический дар — маяк для любой потусторонней дряни и самое излюбленное лакомство. Двигаясь с жесточайшими боями навстречу гипотетическим спасателям, отряд принца имел бы шансы встретить подмогу на полпути, до того, как все погибнут. Однако тот же план ночью становится еще более опасным, а вероятность моментального выхода спасателей навстречу — намного ниже.

В то же время есть куча факторов, способствующих тому, что экипаж дирижабля останется на месте. Дождаться рассвета значит дождаться подхода большого количества дряни и оказаться в осаде, это раз. В дирижабле имеются крупнокалиберные пулеметы, которые слишком тяжелы для того, чтобы забрать их с собой и отбиваться в дороге, это два. Часть людей может пострадать при крушении и будет не в состоянии быстро двигаться, в то же время боец с поломанными ногами все еще может стрелять, это три. С учетом всего этого, обороняться и ждать помощи — гораздо более разумно, нежели прорываться ночью и почти наверняка погибнуть.

Мы заглянули в дом, у которого отдыхали — дом как дом, покинутый в спешке. Разве что на стене вместо плесени — небольшой кластер маленьких, желтовато-зеленых кристаллов, отбрасывающих на стену густые тени в нескольких направлениях, хотя никаких источников яркого света рядом нет.

Оставив тут часть патронов и пару фляг воды, мы запомнили место и дом, чтобы позднее без проблем найти, если понадобится.

Восемь километров до Хоннеамиса и еще километр-два в самом городе. Максимум десять километров до цели.

Десять километров до смысла моего существования.

* * *

Пять километров мы прошли за час с небольшим, и дело уже пошло к полудню. Это если верить хронометру, естественно: в Зоне что утро, что вечер, что полдень — погода всегда пасмурная, с небом без солнца, вечно затянутым тучами, из которых никогда не идет дождь. Темп, в принципе, держим: если быстро отыщем место падения, то будут хорошие шансы вернуться еще до наступления темноты.

За этот час мы только один раз увидели Порчу, да и то мелкий экземпляр, метра два. Благодаря высоким и ярко окрашенным кристаллам на спине существа я заметил его еще до того как учуял, потому обойти его труда не составило. Что ж, очень надеюсь, что парни в долине, обеспечившие нам свободный проход, заплатили за это не очень высокую цену.

Мы добрались до возвышенности, с которой я намеревался пустить ракету. С нее Хоннеамис виден хорошо, потому что самый интересный для нас район города — где много относительно новых пятиэтажных "коробок" — находится именно с этой стороны.

— Кай, дай бинокль.

Четыре километра — расстояние большое, но "Зефир", будучи не военным дирижаблем, а гражданским, раскрашен в белый цвет с оранжевыми полосами и золотым императорским гербом. Поэтому я довольно быстро обнаружил часть надувной, оболочки, зацепившейся за угол крыши.

— Судя по всему, дирижабль лежит на улице вон там, между домами, слева от собора, — сказал я и передал бинокль Рюиджи.

— Ага, точно. Аккурат между двух пятиэтажек приземлился... Значит, у пассажиров и команды была практически идеальная возможность выбраться на какую-либо крышу... Только на левой пятиэтажке пусто, а правая скрыта за собором...

— За ними могут стоять четырехэтажные здания. В любом случае, надо подать сигнал ракетой. Только парни, а где же вход в городскую канализацию? Я ее не вижу.

— Думаю, вон там должна быть, — указал Кай. — Вон то обширное углубление — это сточный бассейн, или отстойник, куда все стекало... Вход должен быть где-то там.

Оказалось, что вход на месте, но из-за неровностей почвы мы не заметили каменную арку в стене отстойника.

Канализация была построена лет триста назад и фактически представляла собой мощеный камнем коридор, слегка занесенный серой пылью. Из-за того, что после разрастания города канализацию построили заново, современную, старая оказалась заброшена, поросла травой, а ее отстойник заполнялся водой только после сильных дождей. После того, как эту территорию поглотила Зона, не изменилось почти ничего, только канализационные наносы превратились в серую пыль, а трава исчезла давно.

— Отлично, — сказал я, вручил Каю ранец и "кишкодер", а сам вынул ракетницу: — парни, вы сидите тут тихо, а я смотаюсь на холм и пущу ракету. Увижу сигнал и сразу же прибегу.

— Но ты там будешь мало того что один, так еще и без оружия.

— И пофигу. Там нет ничего поблизости.

И вот я на холме, и мне остается лишь надеяться, что кто-то еще жив и увидит мой сигнал. Я поднял руку и выстрелил вверх и вперед по направлению к месту падения. Зеленая ракета взмыла к тучам, а пасмурная погода сделала ее весьма заметной. Ну же, давайте ответный сигнал!

И он не заставил себя ждать. Три ярко-красные ракеты, свидетельствующие о том, что выжившие в беде, полетели вертикально вверх из-за левой пятиэтажки: мое предположение о том, что за ней есть здание пониже, оказалось верным. Выбор опорного пункта весьма неправильный, но посреди ночи у пассажиров "Зефира" возможности выбирать могло и не быть.

Я огляделся по сторонам — не заметил ли меня кто — и метрах в пятистах увидел появившуюся сгорбленную фигуру, которая припустила в мою сторону качающейся походкой. Несмотря на очень разные ноги, фигура двигается, надо думать, со скоростью километров двадцать-тридцать в час, буквально вприпрыжку.

Что ж, полоса удач закончилась, начинается то, ради чего нас готовили четыре кошмарных года.

Я сунул ракетницу в карман и припустил в сторону канализации. Рядом камер нет, настырных агентов ИСБ нет — можно не сдерживаться, ведь время дорого. Интересно, что бы сказали те два несчастных засранца, если бы узнали, что для меня пятьдесят в час — далеко не предел? Риторический вопрос: знаю я, что бы они сказали...

Влетаю в канализацию, затормозив руками в стену.

— Бела, растяжку вот тут! Срочно! — Я забрал у Кая ранец и оружие и сказал: — выжившие есть, пустили ракеты. Видимо, они через дорогу от собора.

У Белы на установку ловушки ушло меньше минуты, после этого мы устремились вглубь тоннеля, шаря лучами фонарей впереди и позади себя.

— Возвращаться, если что, будем этой же дорогой, парни, потому помните про растяжку, если сейчас не услышим, как рванет...

— Что-то идет следом?

— Одержимый. Судя по тому, насколько он искорежил сам себя — лет двадцать стажа.

— Твою ж мать, — пробормотал Каспар.

— Будем надеяться, он подорвется.

Зодчие старины строили эту канализацию явно с прицелом на то, что город будет увеличиваться, потому канализационный тоннель — два метра в ширину и столько же в высоту. Расчет зодчих оправдался с большой задержкой: Хоннеамис оставался незначительным городом добрых двести лет, и только сто лет назад начал стремительно разрастаться. Но к тому моменту вымощенные камнем тоннели уже устарели технологически и практически, потому канализацию заложили новую, с использованием труб. Ну а потом случилось очередное расширение Зоны и город остался стоять призрачным напоминанием о том, что человеческие планы не всегда сбываются.

Темно, тихо, сухо и вроде бы чисто. Но где-то позади прыгает на своих уродливых ногах — одна короткая и толстая, вторая длинная и тонкая — горбатая фигура. Пока что он дальше, чем я могу его учуять, но если вскоре не послышится взрыв — у нас за спиной враг, и с этим придется что-то делать...

...И я даже знаю, что.

Мы продвинулись метров на двести, когда сзади до нас докатился гулкий хлопок. Шестьдесят граммов тротила в корпусе, начиненном готовыми поражающими элементами, производят не так уж и много шума: звук, отражаясь от стен и изгибов тоннеля, дошел до нас в виде несерьезного хлопка. Но мы-то знаем, что происходит вблизи от взорвавшейся гранаты.

— Минус один, — ухмыльнулся Бела.

— Чтоб нам и дальше так везло, — отозвался Юджин. — Саша, что впереди?

— Ничего.

— А над нами?

Я задрал голову и повертел в стороны.

— Тоже ничего.

— Да я просто обожаю этот тоннель, — сказал Данко.

— Погоди, это мы до города еще не добрались.

— А какие ракеты пустили выжившие?

— Угадай с одного раза, — фыркнул я. — Какого сигнала ты ждал? Что у них все нормально? Красные, конечно же. Они по уши в дерьме, а дерьмо — штука такая, нельзя вытащить кого-то из дерьма, не испачкавшись в нем самому. И это, замыкающие, оглядывайтесь назад. Я надеюсь, одержимый подорвался, но с ними никогда ни в чем нельзя быть уверенным. — А про себя подумал, что есть некая ирония, когда говорю эту прописную истину именно я.

Мы продолжили сосредоточенно месить ногами серую пыль, сделав короткую остановку для того, чтобы достать из аптечек промаркированные красным шприцы и вколоть себе допинг. Содержимое шприцов — запрещенный препарат, за который спортсмены получают пожизненную дисквалификацию, а люди, хранящие его без лицензии — крупные штрафы. Нас этот запрет, ясное дело, не касается: на войнах нарушение правил — норма, а эстэошники ведут свою войну, в которой правил нет вообще. Скоро нам предстоит лицом к лицу встретиться со злом, которое порой одним своим видом заставляет седеть в считанные секунды даже очень храбрых людей, и мы должны быть в полной боеготовности.

Вскоре мы достигли первой развилки: начинается собственно городская канализация.

— Саша, а как мы узнаем, где точно находимся? — спросил Кай. — Я не думаю, что кто-то из нас знает этот лабиринт на память, а карт у нас, как назло, нет. Придется выглянуть и осмотреться.

— Проще. Когда я учую поблизости скопление всякой дряни... Тс-с-с! Назад!

Мы поспешно отошли обратно, за ближайший изгиб дренажного тоннеля, погасили фонари и надвинули на глаза приборы ночного видения.

Вскоре до моего слуха донеслись звуки грузных шагов пары десятков ног: нечто движется слева направо, перпендикулярно нашему пути. И если судить по тому, что я чувствую омерзение, глядя и на одиннадцать, и на час — это идет целая толпа... Или что-то очень длинное. Мне показалось, что я улавливаю в шагах некую систему, видимо, действительно единая сущность.

В полной тишине мы выждали минут десять: "оно" не особо торопилось. За это время неизвестный противник успел только выйти за пределы моего восприятия, но вскоре после этого я расслышал звуки касания когтей и копыт к металлу, заскрежетала крышка люка, отодвигаемая в сторону, затем через добрых пятнадцать секунд она упала обратно с громким лязгом и некоторое время поскрипела, качаясь на краях отверстия. Итак, некое существо поднялось по скобяным ступеням наверх и затратило четверть минуты на то, чтобы пролезть через люк. Длинная, зараза! А еще характерно, что крышка все еще на своем месте. Значит, канализацией здешние "горожане" пользуются нечасто. Что бы это могло значить?

Я сделал рукой жест "за мной по-тихому" и двинулся вперед, но практически сразу учуял что-то еще впереди. Да что за...

Что немаловажно — от того перекрестка, где я стою, до следующего разветвления тоннеля — метров сто. И я чую что-то там и немного левее. Выходит, я чую его со ста метров?! Должно быть, это весьма сильная сущность.

Я обернулся — и мгновенно учуял что-то еще и сзади, в том тоннеле, откуда мы пришли. Вот это уже очень хреново: мы зажаты, судя по всему.

— Парни, отходим до изгиба. Одержимые спереди и сзади.

Драгутин сдавленно ругнулся.

— И что теперь?

— Хм... Ранцы на грудь, парни, и берегитесь летящих кирпичей. План такой: вы удерживаете оборону в этом изгибе. Не высовываясь ни вперед, ни назад, вы в безопасности, и не вздумайте бросать гранаты. Я пройду вперед и разведаю. Вы остаетесь здесь, чтобы идущий следом выродок не прошел.

— Один?! — выпучил глаза Рюиджи. — Саша, это очень плохая затея!

— Дружище, я точно знаю, что я делаю. Не забывай, я знаю, где выродок, а он не знает, где я. Ломанемся все вместе в любую сторону — нас подожмут сзади и мы окажемся в длинном коридоре под летящими с двух сторон кирпичами. Потому вы контролируете горбатого урода сзади, а я попытаюсь устроить диверсию спереди. Услышите стрельбу или выстрелы — с места не сдвигаться. Если мне понадобится подмога — я подам сигнал голосом. Всем все понятно?

— Давай хотя бы я с тобой пойду, — сказал Кай.

— Нет-нет. Мне нужна свобода маневра. Я вначале разведаю, есть ли обход. Все пучком будет, ты же знаешь, что эта дрянь не может устроить мне сюрприз. Скоро вернусь. И помните: пока нет крика — ни с места. Ни при каких обстоятельствах, если только не будете атакованы. Вацлав, ты командуешь, пока меня нет.

Я сбросил рюкзак, перехватил поудобнее "кишкодер" и тихо двинулся к перекрестку. "Взгляд" налево и направо — в коридорах чисто. Выглянув, я убедился, что так оно и есть. И если я сверну налево — возможно, мне удастся обойти того, кто устроил нам засаду впереди.

Интуиция не обманула: вначале я почувствовал сквозняк, а затем проход, изогнувшись, уперся в хлипкую каменную кладку, в щелях между камнями которой посвистывают воздушные потоки. За ней — наверняка параллельный проход, а сама кладка рассыплется от хорошего удара. Но стрелять пока рано — выдавать себя в мои намерения не входит. Так, в магазине у меня шрапнель, в стволе фугас. Не годится.

Я сменил магазин на "слонобои", в ствол вложил патрон со стрелками. Ну, была не была. Шесть шагов назад — и вперед! Камер нет, посторонних глаз нет — можно выпустить на волю зверя, который томился в клетке долгие пять лет!

Налетев плечом на кладку, я без труда ее пробил, кувыркнулся в пыли и вскочил на ноги, окутываясь эфирным коконом. На меня уставились множеством глаз сразу две сущности, обе — непередаваемо мерзкие.

На полу возле меня — гротескная многоножка длиной метра три и весом, наверное, с тонну, покрытая крепким панцирем и глазами-стебельками. Значительно дальше, у поворота — достающий почти до потолка трехногий великан с несколькими руками и двумя головами: одна была человеческой когда-то, другая — лошадиной. Тоже Порча.

И я рванулся вперед с "кишкодером" наперевес.

Многоножка занимала не весь проход, потому я пробежал рядом с ней. Когда до великана осталось метров сорок, я принялся стрелять. За две секунды я всадил в него все семь зарядов и практически добежал, намереваясь добавить клинком "кишкодера", но увидел, что ему хватило: туша разворочена, одной головы нет, лошадиная болтается на лоскутах.

На скорости семьдесят с лишком в час я не смог бы вписаться в поворот под прямым углом, пришлось подпрыгнуть, спружинив обоими ногами о стену.

Я повернул голову вправо и встретился глазами с "хозяином" обоих тварей.

Этим хозяином оказался весьма старый и к тому же очень целеустремленный одержимый. Обрывки формы на нем стали неузнаваемыми, но каска на голове старого образца, на шее все еще болтается цепочка с жетонами. Жетоны поржавели: стальные. Со стальных жетонов на алюминиевые последними перешли венгрочехи, и было это лет сорок назад. И, несмотря на такой стаж, одержимый все еще сохраняет относительно человеческий облик: глаз несколько и не все они на голове, рук три штуки, но ноги симметричные, уши на голове гротескно увеличены — и тоже симметрично. Одержимый много лет терпел отвратительную симметрию ради сохранения функциональности и боеспособности тела, надо отдать ему должное.

Но теперь он встретил противника, который ничем не уступает ему в целеустремленности.

Меня.

И я ринулся вперед.

Вот он окончательно разворачивается ко мне, "держа" перед собой выломанный из стены кирпич и "поднимая" с земли еще один. Нас разделяют сорок метров, и теперь я пробегу их не за две секунды, а еще быстрее.

В меня летит каменный кирпич. При весе килограмма полтора и скорости метров сто пятьдесят или двести в секунду его энергия может достигать пятнадцати-тридцати тысяч джоулей — все равно, что легкое орудие. Впрочем, от старого одержимого я иного и не ждал.

На бегу я чуть отклонился в сторону, кирпич со свистом пронесся мимо моего уха. Второй, запущенный мне в грудь с такой же силой и вдвое меньшего расстояния, я "отклонил" в сторону и еще успел увидеть, как на том, что осталось от человеческого лица, появилось выражение удивления. Да-да, гребаная приблуда, я тоже умею играть в эти игры.

А затем я налетел на одержимого с выставленным вперед "кишкодером".

Он все-таки сумел слегка уклониться, и лезвие всего лишь распороло ему бок. Я проскочил мимо, следующие десять метров ушли у меня на то, чтобы затормозить. Развернулся, "придержал" третий "поднятый" им кирпич, чтобы он не смог направить его на меня, и снова бросился в атаку.

Одержимый попытался хлестнуть меня тонкими эфирными струнами, выпущенными из кончиков пальцев. Струны вспороли камень, но ничего не смогли поделать против защиты той же природы и рассыпались, ударившись о мой эфирный кокон. А вот одержимый не озаботился никакой защитой от обычной честной стали, и это сыграло с ним злую шутку.

Колющий-прикладом-рубящий-колющий! Тварь упала, а я продолжил наносить удары один за другим. Где-то после третьего одержимый перестал шевелиться, но я нашел в себе силы остановиться только после девятого или десятого: я бы еще раз двадцать ударил с радостью, но надо разобраться с многоножкой.

Выглянув из-за угла, я увидел, что существо как раз доползает к повороту, причем без особого рвения. Слишком тупое, оно так и не осознало, что пробежавший мимо якобы "свой" оказался вовсе не другом "хозяина" и что внезапное исчезновение "хозяина" связано именно со мной. Как я и думал.

Не мудрствуя лукаво, я закатил под брюхо многоножке гранату и спрятался за угол.

Взрыв поставил окончательную точку в этом скоротечном бое.

И вот я стою посреди тоннеля и вдыхаю сладчайший аромат. Смесь запахов крови, пороха, тротила и горелой плоти — я вдыхаю его, я чувствую его на губах и языке, впитываю кожей.

Запах смерти.

Запах хаоса.

Запах свободы.

Ну вот и все, это финишная прямая. Сейчас я просто выберусь наружу, без труда отыщу, где находятся выжившие, и доберусь до них. И мне все равно, сколько там будет Порчи и одержимых: все, что попытается остановить меня, постигнет точно такая же участь, что и вот эту мерзость.

Я достал полный магазин и перезарядил "кишкодер". Прибор ночного видения где-то обронил — и хрен с ним, я и без него замечательно вижу. Ну, теперь вперед, остается рукой подать до цели, к которой я стремился долгие пять лет.

Я сделал два шага вперед... и остановился.

Мои парни.

Если по уму, то больше они мне не нужны, дальше я справлюсь и сам. Но... почему-то я не могу пойти вперед без оглядки и оставить их тут. В буквальном смысле не могу: что-то, выходящее за пределы моего понимания, удерживает мои ноги и не позволяет сделать еще один шаг. Моя стая следовала за своим вожаком четыре адских года, пройдя весь путь от самого начала и до последнего, пятого круга ада, и теперь я просто не в состоянии бросить их.

Кажется, теперь мне понятен смысл слов, сказанных одним стариком маленькому мальчику, которым я был когда-то давным-давно.

"Мы в ответе за тех, кого приручили".

* * *

Я подошел к углу и крикнул:

— Эй, ребята, на-дворе-трава-на-траве-дрова!

— Сиськи Альмалексии! — завопил Кай. — Ты совсем на всю голову отбитый?! Что там происходит?!!

— Да уже ничего, — сказал я, выходя из-за поворота. — Зашел с тыла и дал прикурить. Одержимый не ждал.

— Саша, ты на себя-то посмотри, — выдохнул Бела.

Я посмотрел — форма заляпана красным и зеленым.

— А что такого? Потратил патроны на Порчу, с одержимым разбирался "кишкодером"... Было бы странно, останься я чистым. Зато повеселился, как ни разу в жизни до этого.

— Иногда ты кажешься мне безумцем...

— А среди эстэошников бывают рационально мыслящие? — ухмыльнулся я. — Что там сзади?

— Ничего. Только Юджин пытался зеркальце выставить — так прилетел кирпич.

— Сейчас разберемся. Вольфганг, камеру доставай.

Он посмотрел за угол, изогнув провод с камерой на конце.

— Там он... метров двадцать. Держит перед собой в воздухе кирпич... В руках тоже что-то есть...

— Значит, собирается дать снайперский выстрел... ладно. Бела, подержи пока.

Я вручил ему "кишкодер" и достал две осколочные гранаты.

— Парни, только предупреждаю: не пытайтесь никогда повторить то, что я сейчас сделаю. И на всякий случай уйдите за угол вперед.

— Он же задвинет ее тебе обратно, стоит слишком близко.

Я ухмыльнулся и демонстративно вынул чеку только из одной гранаты.

Итак, одержимый там и ждет с кирпичом наизготовку. Как только я швырну в него гранату — ему придется отвлечься немного, чтобы ее "поймать", потому выстрела я могу не опасаться в первые мгновения, а потом ему будет уже не до стрельбы.

И я метнул гранату за угол по высокой траектории, выждал секунду, швырнул вторую, без чеки, и выглянул.

Как и предполагалось, одержимый сразу же "перехватил" гранату и бросил ее обратно, не заметив, что это обманка. В этот момент в него полетела вторая, и тут он уже совсем упустил кирпич, позволив ему упасть. Вторая граната застыла метрах в пяти перед одержимым, на уровне головы, доля секунды — и...

Когда граната внезапно не "бросилась" в мою сторону, у одержимого ушли драгоценные мгновения на то, чтобы осознать: я ее "держу" точно так же, как это делают сами одержимые. Поняв, в какой ситуации оказался, мой противник приложил к гранате всю свою мощь, стремительно сминая мое сопротивление, и уже через секунду все точки были расставлены: против одержимого с громадным стажем у меня шансов нет, мой телекинез по сравнению с его — ничто. Он легко одолел меня и отнял контроль над гранатой, однако догорающий запал не оставил ему возможности воспользоваться своей победой.

Я поспешно убрался за угол, там рвануло. Выглядываю — все, готов. Лежит кучей бесформенной плоти. Не погиб на растяжке, но во второй раз избежать этой участи уже не удалось.

— Отпрыгал свое, паскуда, — прокомментировал я вслух и подобрал с земли неиспользованную гранату.

— Ты его обманул невзведенной гранатой, что ли? — удивился Кай.

— Нет, там в другом фокус. Не пытайся такое провернуть. Все, время не ждет, поднажмем, ребята. Нам осталось всего ничего.

— "Всего лишь час до самых важных дел", — просвистел знакомую мелодию Рюиджи, — "кому до ордена — ну а кому до вышки".

Он даже не представляет себе, как близко попал.

Мы двинулись вперед по тоннелю. Пока вроде бы чисто.

— А канализация до собора дотянет или нет? — спросил Клемент.

— Должна, — ответил Вацлав. — Собор старый, и находился в центре тогдашнего города, по логике вещей. Это значит — канализация должны быть под ним в том числе, если только ее потом не засыпали при рытье котлованов и отстройке новых зданий.

Еще минут через десять тишину нарушил Ян:

— Как думаете, нас там уже ждут? Выродки, в смысле? Тут все очень сильно смахивало на засаду, заранее подготовленную.

— Маловероятно, — ответил я, — если только одержимые не способны общаться на расстоянии. Тогда все станет на свои места: кривоногий нас заметил случайно, сообщил другим — и один спустился вниз, нас поджидать. Но это чистая догадка, ранее приблуды не демонстрировали навыков дистанционного общения. Будь это так — вниз мог бы и не один спуститься, а тогда канализация точно стала бы мышеловкой для нас. Но пока я ничего не чую — ни впереди понизу, ни поверху.

— И это хороший знак, — добавил Вацлав. — Выжившие еще держатся, весь зверинец там, мы идем практически по пустой местности. И если их до сих пор не смяли — значит, враг не настолько силен. Есть шансы, что мы справимся.

— С языка снял. Так, притормозим. Я выгляну и осмотрюсь.

Я отдал оружие Каю и полез наверх по скобяным ступеням. Добравшись до люка, окутался эфирным коконом: парни не заметят, враг, заметив, не разберет, что я не "свой".

Приподнимаю крышку, глазами влево-вправо — ничего, только вдали бело-золотое полотнище виднеется, зацепленное за фонарный столб. Разворачиваюсь — позади тоже ничего. До слуха долетает короткая трескучая очередь — только одна. Надеюсь, это врага отпугнуть стреляли, а не последние выстрелы последнего выжившего... Надо поднажать, я не смогу себе простить, если опоздаю...

Малыш Сашик не простит, и я его не подведу.

Я отодвинул крышку в сторону и осмотрелся поверху. Ничего, включая этажи окружающих домов. В радиусе моего чувства — ни Порчи, ни одержимых. Пожалуй, тут подняться выгоднее.

— Парни, айда наверх, — скомандовал я. — Кай, давай сюда стволы.

Мы выбрались из-под земли и оказались на перекрестке заброшенного города. Пустые глазницы окон, пробивающие сквозь асфальт странные, ни на что не похожие ростки... и тишина. Мертвая, могильная тишина. Ни птиц, ни животных, только ветер завывает в окнах негромко и тоскливо.

Снова треснула очередь.

— Поднажмем. План такой: идем дворами, а дальше сориентируемся. Если враг будет рассредоточен — попытаемся навязать ему бой с прятками. Если вся наволочь сейчас в этом доме... ну, будет весело.

— Мы можем воспользоваться пожарной лестницей в таком случае, — предложил Вацлав.

— Да, но это никак не отменяет того факта, что все "жильцы" вывалятся из дома скопом, как только поймут, что добыча уже не на крыше, а на земле...

— Растяжку у двери?

— Нет. Если все так и будет — самые тяжеловооруженные занимают огневые позиции напротив дома, затем остальные спускаются. У нас будет преимущество, если мы успешно подавим огнем одержимых.

Мы прошли пару кварталов, ни на что не наткнувшись, и пересекли крупную улицу. Шпили собора — буквально через квартал наискосок.

— Стоим тут, я выгляну на проспект.

С перекрестка мне открылся вид на улицу и останки дирижабля, а также на жуткую картину: вся улица буквально завалена телами.

Я по положению тел и выбоинам в стенах приблизительно понял, как тут развивались события. Командир гвардейцев сразу принял единственно верное решение занять так ненавидимую одержимыми "многоярусную высоту", большая часть экипажа рванулась в дом, а несколько человек остались в гондоле и встретили набегающий зверинец огнем крупнокалиберных пулеметов: видимо, занесенный ветром дирижабль еще до посадки преследовался по земле. К счастью, при посадке оболочка зацепилась за фонарные столбы, деревья и дома, а не накрыла гондолу, так что кинжальному пулеметному огню ничто не мешало. В конечном итоге пулеметчики погибли, нанеся врагу значительный урон и подорвавшись в кабине, чтобы их плоть не досталась одержимым, а остальные люди благодаря их самопожертвованию успели подняться на крышу. Если так, то все упрощается... для моей команды.

...Но для меня лично это означает осложнения.

В этот момент в поле моего зрения появился скособоченный силуэт, а следом за ним и еще одно создание, приземистое и относительно мелкое для Порчи, размером с тигра. Эта мелочь принялась копаться в куче трупов под присмотром хозяина, и тут до меня дошло, что я наблюдаю воочию процесс наращивания существа Порчи.

У меня основательно зачесались руки: послать оперенный подкалиберный вначале одержимому, потом доконать мелочь... Блин, этим я выдам наше присутствие. Ну ладно, авось не избежит это чучело чаши, что мною ему уготована...

Одно хорошо: противник понес потери в живой силе, раз вынужден отвлекаться от штурма, чтобы слепить себе новую тварь. Если мы используем фактор неожиданности — дело может обернуться легкой победой. Относительно, конечно.

Я вернулся к отряду.

— Ситреп? — коротко спросил Вацлав.

— Жестокие потери обеих сторон. У одержимых не хватает сил для нового штурма, у выживших, видимо, уже нет людей для прорыва, плюс они не знают реального расклада. До здания слишком далеко, чтобы я мог там что-то учуять, но немного ближе я видел одержимого, который пытается слепить себе и з кучи плоти новую зверушку. Уверен, он тут не один.

— План?

— Подходим ближе, пока я не смогу полностью разобраться в расстановке сил. Пока держимся тише воды, но я думаю, что боя нам не избежать. Вопрос лишь в числе одержимых.

Мы прошли по улице дальше и вышли на проспект, ведущий прямо к собору. Собор — за перекрестком, через дорогу — дом, над которым поднимается яркий оранжевый дым. Мы почти у цели, и вокруг, насколько хватает чутья — чуть ли не стерильно.

— Смотрите, — указал я, — вон там через дорогу развалины торгового павильона. Сейчас быстро перебегаем улицу и гуськом вдоль стены прем к нему. Он заслонит нас от взглядов из дома. Чуть дальше арка сквозь дом — мы занимаем там оборону, затем, если собор будет "чистым" — нам понадобится пулемет на звоннице, скорей всего. Рюиджи, Бела, мы туда пойдем, я осмотрю, если чисто — вы полезете на звонницу и оттуда нас поддержите огнем. То, что вокруг ничего нет, наводит на очень хреновые предчувствия. Я держу пари, что вся мерзость сейчас в дом набилась.

Предчувствие меня не обмануло. Добравшись до разрушенного павильона, я четко и ясно учуял там мерзость везде, практически на всех этажах.

— Сколько ее там? — спросил Юджин. — Пара десятков? Пара сотен?

— Хороший вопрос. Я не умею определять количество, я знаю только, где она есть, а где нет. Так вот, в доме она есть. Везде. Но вы же не хотели легкой прогулки? План такой: я выбегаю на перекресток, и там справа одержимый и его зверушка. Я его отвлекаю, если не получится убить внезапным выстрелом. Вы выбегаете и поддерживаете меня огнем, если нужно, а затем чешете к собору и занимаете оборону у стены, но берегитесь обломков сверху. Затем мы вместе его зачистим, ставим наверху пулемет, а дальше будет видно. Штурмовать дом, судя по всему, дело откровенно дохлое — попрут из всех щелей.

— Займем огневую позицию и выкосим все, что вылезет, пока пара человек поднимется по пожарной лестнице? — уточнил Дэви.

— Этот вариант пока что выглядит самым реальным. Вопрос только в количестве одержимых в самом доме. Если их там штук десять — мы при любых раскладах все тут поляжем. Но это вряд ли. Все, вперед.

Я, двигаясь первым, добрался до перекрестка, и меня при этом вроде бы никто не обнаружил. Взгляд на собор — чисто. На дом — ох, лучше бы не смотрел. Одержимый был вроде бы метрах в сорока правее... Оттягиваю затвор, вынимаю "слонобой" и заряжаю осколочно-фугасный боеприпас. Сделать минус один на самом начальном этапе боя было бы очень здорово...

И я выхожу на перекресток. Быстрый взгляд влево — чисто. Вправо — вот он, паскуда, и меня, конечно же, заметил сразу, при его-то куче глаз. Вскидываю "кишкодер" к плечу, "отвожу" в сторону летящую в меня бетонную урну — совсем немного, чтобы пролетела в метре от меня — и стреляю. Верхняя часть тела одержимого разлетается в клочья — Создательница, бутылку твоего лучшего нектара тому, кто придумал семидесятый калибр, за мой счет!

Затем я несколько раз выстрелил в бегущую ко мне тварь стрелочными боеприпасами и прикончил, не дав до меня добежать. Сменить магазин, передернуть затвор — так, а парни где? Уже бегут через дорогу, отлично.

Я подбежал к ним, осмотрелся и сразу понял, что одержимые приготовили запасной план на случай прорыва.

— Запад, подходят быстро, множественные цели! Собор чист, Рюиджи, Бела — внутрь, мы принимаем бой тут!

Из-за здания в шестидесяти метрах от нас, где я учуял значительное количество мерзости, на земле и, возможно, под поверхностью, выскочила свора мелких существ размером с ротвейлера или чуть побольше. Мы открыли огонь и в одиннадцать стволов скосили кучу их: эти бесформенные твари, слепленные странным образом и функционирующие по потусторонним законам, может быть, не нуждаются в еде, но умирают как положено, от пары пуль. Затем из окна собора ударил пулемет Белы и шансов у своры уже совсем не осталось. Последние твари распластались на земле в двадцати метрах от нас.

— Саша, где?

Оглядываюсь вокруг на триста шестьдесят — и больше не чувствую ничего, не считая того, что в доме. Как-то слишком легко все вышло, как-то слишком незначительным оказался враг. Видать, у страха глаза велики: то, что показалось мне значительной массой, оказалось всего лишь жалкой сворой.

И тут откуда-то с другой стороны собора раздался скрежет, грохот и звон стекла. Что-то ворвалось в собор. Что-то громадное. Но... Откуда оно взялось?!!

— В собор! — завопил я. — Кай, подсади!!

Используя его сцепленные в замок руки как ступеньку, я дотянулся руками до края окна с выбитым витражом, подтянулся и забрался наверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рюиджи в прыжке уходит за ряды церковных лавок, спасаясь от свистящего обломка мрамора. Сверху, со второго яруса, застрочил пулемет, но его цель — трехногая и трехрукая фигура с шарообразной головой — стремительно сместилась в сторону, за колонну.

Картина вырисовалась крайне неприятная: мое чувство не обмануло меня, под землей действительно был вот этот одержимый, но пока мы расстреливали свору, он пробежал по канализации под нами. Осмотревшись на триста шестьдесят, я не заметил его, потому что не посмотрел себе под ноги — а он был именно там и теперь выбрался наверх с той стороны собора.

Все это промелькнуло в моей голове, пока я вскидывал "кишкодер". Стрелять, стоя в окне, очень сложно, особенно из "кишкодера": отдача сбросит меня обратно, упереться не во что. Прыгаю вниз и снова вскидываю оружие. Одержимый за колонной, вне прострела Рюиджи и Белы — но зато я его вижу.

В тот миг, когда я выпустил первый заряд картечи, одержимый пригнулся с завидной прытью. От второго выстрела он закрылся поднятой с пола и поставленной набок скамьей. Я с остервенением нажимал на спуск раз за разом, откалывая от скамьи — проклятье, она дубовая! — куски. Одержимый понял, что его защита вот-вот сдаст, и прыгнул в сторону, уходя между колоннами.

Тут начал стрелять Рюиджи, сверху Бела, расстреляв всю ленту, поддержал его огнем из пистолета. Пистолет против одержимого — игрушка, но перезаряжать пулемет времени нет.

В этот момент я выскочил из-за колонны, взял одержимого на прицел, проигнорировал неточно запущенный в меня обломок и последними тремя выстрелами оторвал одержимому голову, руку и проделал дыру в животе. Готов.

И тут — быстрый частый скрежет. Поворачиваю голову и вижу, как через окно прямо за спиной Рюиджи вползает длинная многоножка. Одержимый-то под землей не в одиночку гулял... Рюиджи, пытаясь выбросить из автомата заклинивший патрон, оглянулся и все понял: он в углу, деваться некуда, стрелять не из чего.

Сухо и обреченно щелкнула пружина его автомата, выдвигающая штык в боевое положение.

Еще секунда — и Рюиджи не станет. Мой "кишкодер" пуст, даже успей я зарядить фугасный — стрелять из него вблизи от союзника нельзя, а картечь такое чудище не остановит.

Полсекунды я колебался — а потом решился: камер тут нет, и меня никто не видит.

Тонкие линии эфира, пронизывающие окружающую среду, неуловимые и невидимые для других, я собрал и скрутил в тугой клубок внутри многоножки, напитал его, как смог, и отпустил в тот самый момент, когда многоножка занесла на Рюиджи хватательные конечности, а он воткнул в ее брюхо штык. Заряженный эфирный клубок моментально распрямился, линии эфира вернулись в свои эфемерные "русла" — и передняя часть твари буквально лопнула, разорванная изнутри, разбрасывая ошметки и внутренности.

"Твистер" получился у меня как нельзя лучше — и очень вовремя.

Рюиджи уставился на труп чудовища, малость остолбенев, и я даже пожалел, что не вижу его лица. Забавное, должно быть, зрелище.

— Ну вот, дружище, теперь и ты выглядишь не лучше меня, — хохотнул я, чтобы вывести его из ступора.

— Тваюжмать, — выдохнул Рюиджи, стирая с прозрачного лицевого щитка алые и зеленые брызги.

О том, почему тварь лопнула без звуков выстрела и взрыва, он не спросил. Может быть, находясь на грани смерти, Рюиджи просто ничего не понял. Скорей всего, так и есть, ведь он прекрасно знает, как выглядит "твистер", и в другой ситуации мог бы что-то заподозрить.

В этот момент в собор ввалились остальные.

— Все чисто, парни, — сказал я и добавил: — Ну, все, кроме Рюиджи. Бела, давай быстро на позицию, осталось только зачистить дом!

На их лицах я вижу мрачную отчаянную решимость: штурм дома, кишащего дрянью — занятие опасное, в живых останутся не все, даже если победа будет за нами. Но это — последний и логичный шаг. Мы все пришли в СТО, в общем-то, именно ради того, чтобы оказаться сейчас тут. Четыре этажа, забитых Порчей и одержимыми, отделяют нас от нашей цели. От нашего джекпота. Последняя решающая битва, в которой определится все.

Ну, точнее, для меня она — последняя. Парням, если они выживут, еще надо будет как-то вернуться назад, а мне — не обязательно.

Более того: я с самого начала знал, что обратно не вернусь. Путь длиной в пять адских лет для меня заканчивается здесь.

И если после этого море поднимется, а небо рухнет — мне уже будет все равно.

Это не полный текст романа. Полного в паблике пока нет.

Зато есть вторая книга, она находится тут:

http://samlib.ru/p/pekalxchuk_w_m/si2.shtml