5.Мекленбургская принцесса

Галантный француз изобразил в сторону Шурки легкий поклон, и с улыбкой указал на нее своему товарищу. Тот обернулся и на мгновение застыл в нерешительности. Затем сбросил маску, и девочка с удивлением узнала свою мать.

— Что ты здесь делаешь, Клара Мария? — строго спросила она, пытаясь одновременно выровнять дыхание.

— Очевидно, учит псалмы, — не удержался от остроты учитель французского. — Я слышал, как здешний кюре неодобрительно отзывался о стараниях мадемуазель.

Прогульщице ничего не оставалось, как повиниться во всех грехах и смиренно просить прощения. Матушка, судя по всему, не имела ни малейшей склонности спустить подобную леность, но неожиданно за свою ученицу вступился мсье Бопре.

— Простите мою вольность, мадемуазель, но вы, право же, чрезмерно строги к своей девочке. Она и без того образованна куда лучше большинства своих сверстниц, а если и не преуспевает в какой-либо науке, то лишь по малолетству.

— Боюсь, что не смогу согласиться с вашей снисходительностью, — возразила ему Марта.

— Но, скажите мне ради всего святого, зачем мадемуазель столько знаний в самых разных областях? Уж не хотите ли вы, в самом деле, вырастить из нее профессора для Сорбонны! Воля ваша, но умение танцевать или шить для хорошенькой девушки куда важнее, чем способность разбираться в теологических выкладках и тонкостях геральдики.

— Увы, мсье, с шитьем и танцами у нее тоже не все хорошо!

— Бог мой, да ей же всего девятый год, — засмеялся француз. — Вот увидите, через пять-семь лет, она станет прелестнейшей из здешних девиц и у нее появится и необходимая грация, и легкость шага. Дайте только срок!

— Вы думаете?

— Я знаю, ведь предо мной ее мать!

Услышав эти слова, Шурка насторожилась. Похоже, что ее преподаватель распушил перышки и пытается сразить одну из своих учениц галантностью. Девочке на его комплименты было фиолетово, но вот Марта, похоже, не часто слышала их в последнее время. Лицо ее мило порозовело, на губах появилась улыбка, а на щеках ямочки. С одной стороны, ее можно понять. Папаша пропал еще до рождения маленькой Клары Марии, а при дворе его матери хочешь не хочешь, будешь соблюдать нравственность. И то, что ей приятно мужское внимание, вполне естественно. Но ведь есть и другая сторона. Француз, хоть и утверждает, что покинул родину из-за религиозных преследований, на самом деле тот еще прохиндей. Вон как глаза зыркают, всех служанок ими перетрахал, и не только, кстати, глазами! Денег у него нет, и не предвидится, а жить любит на широкую ногу. Камзол штопаный, но с золотым шитьем. Нет, такой хоккей нам не нужен!

— Мамочка, а может ты и меня научишь фехтованию? — заискивающе спросила девочка и посмотрела на мать умоляющими глазами.

— О, мадемуазель нужно еще подрасти! — развязно воскликнул Бопре, но младшая ученица его подчеркнуто проигнорировала.

— Хорошо, — кивнула мать. — Но только если ты будешь усердна и в других науках!

— Хорошо, мамочка, обещаю! — сложила губки бантиком Шурка.

К сожалению, у Марты не было возможности уделять дочке слишком много внимания. Обязанности камеристки отнимали большую часть ее времени, да к тому же она вела всю переписку своей госпожи. Хотя здоровье герцогини оставляло желать лучшего, разум ее был ясен и тверд. Она всегда была в курсе последних событий, а глубокий аналитический ум позволял ей многие из них предугадывать. Её муж, герцог Август, знал это и относился к суждениям своей высокородной супруги с полным доверием.

В последнее время ее особенно привлекали события в Чехии. После того, как представители чешских сословий выкинули из окна Пражского града королевских чиновников, ситуация там все более накалялась. Император Матвей был уже совсем дряхл и предпочитал бездействовать, а его преемник Фердинанд пока еще не накопил достаточно сил для наступления на протестантов. С другой стороны, чешские протестанты тоже не горели желанием развязать межрелигиозную войну и надеялись решить все разногласия с Габсбургами в ходе переговоров. Мир, казавшийся таким незыблемым, висел на тоненькой ниточке, готовой оборваться в любую минуту.

В тот день герцогиня почувствовала себя лучше и захотела выйти в сад. Присев на свою любимую скамеечку, она с легкой грустью посмотрела на сопровождающую ее Марту и тихонько спросила:

— Трудно тебе, наверное, со мной?

— Вовсе нет, ваше высочество!

— Не лги мне. Это я разлучила вас с Иоганном, я увезла тебя подальше от него, я...

— Я не лгу... матушка.

— Ты раньше никогда не называла меня так.

— Я знаю свое место и никогда не претендовала на что-то иное. Но ведь именно вы приняли меня в своем доме и заменили мне родителей. Даже они не сделали бы для меня больше.

— Это самое малое, что я могла для тебя сделать. Однако время идет, я старею и тебе необходимо подумать о будущем, ведь я скоро умру.

— Не говорите так.

— Не успокаивай меня, моя девочка. Смерть — такая же естественная вещь, как и рождение, и я готова уйти. Хочу лишь не оставлять незаконченных дел. Скажи мне, отчего ты не захотела больше выходить замуж?

— Зачем? Репутацию мне бы это не вернуло, а вот дочери могло повредить. Кроме того...

— Ты до сих пор его любишь?

— Что?!

— Бедная девочка, влюбившаяся в заезжего принца, да так и не сумевшая забыть это чувство.

— Не просто в принца...

— Вот как?

— Да, ваше высочество. Когда я узнала вашего сына получше, я полюбила его еще больше. О, он оказался совсем не тем блестящим аристократом, поразившим воображение неопытной девушки, какой была я. Нет, он оказался смелым, ловким и хитрым парнем!

— Хитрым?

— Да. Не было ситуации, которую бы он не смог бы повернуть в свою пользу, ловушки, из какой не нашел бы выход. Я думаю, если бы Иоганну Альбрехту это понадобилось, он сумел бы обвести вокруг пальца любого менялу, победить в диспуте профессора риторики, и донага обобрать разбойника.

— Лестная характеристика, ничего не скажешь.

— Прошу прощения, но я говорю о том, что видела своими глазами. Он находил общий язык с аристократами, наемниками, уличными комедиантами...

— Даже так?

— Именно. И есть еще одна вещь, в которой я совершенно уверена.

— В какой же?

— Тот принц, в которого я влюбилась, забыл бы о своей любовнице и ее ребенке на другой день, но тот человек, с которым я сбежала из родного дома, никогда бы так не поступил.

Герцогиня с удивлением взглянула на свою камеристку, но затем кивнула, будто соглашаясь с ее словами. Затем, немного помолчав, спросила:

— Как чувствует себя моя внучка?

— С ней все хорошо, ваше высочество.

— Усердна ли она в науках?

— Ей не всё одинаково дается, — дипломатично ответила мать. — Однако учителя хвалят её.

— Вероятно, не все?

— Не все, — не стала запираться камеристка.

— Это не страшно, — скупо улыбнулась Клара Мария. — Девочка еще очень юна. Ей, наверняка, трудно придется в жизни, так пусть хоть сейчас немного побудет беззаботна.

— Почему вы так говорите? — насторожилась Марта.

— Ты прекрасно знаешь почему, моя милая. Даже принцессы иногда орошают свои подушки горькими слезами, а ведь им все достается по праву рождения.

— У моей дочери, вашей милостью, есть всё что необходимо...

— Увы, далеко не всё...

Неизвестно, что хотела добавить старая герцогиня, но тут ее самым бесцеремонным образом прервали бегущие по аллее мальчишки, внезапно оказавшиеся перед повелительницей здешних земель.

— Что вы себе позволяете! — прикрикнула на них Марта, но Клара Мария мягко остановила ее.

— Просим прощения у вашего высочества и вашей милости, — начал Гюнтер, язык у которого был подвешен лучше других, — мы вовсе не хотели никого оскорбить!

— Я не сержусь на вас, дети, — скупо улыбнулась герцогиня, — однако от какой ужасной напасти вы так поспешно бежали?

Тут выяснился пикантный момент: напастью, от которой спасались молодые люди, была дочь Марты. Дело в том, что они имели неосторожность принять ее в свою компанию и играли теперь вместе. Игра, судя по всему, называлась "догонялки" и именно от Клары Марии младшей сейчас и улепетывали Руфус с Гюнтером, а та, растрепанная как фурия, неслась за ними, обещая расправиться, как только мальчишки попадутся ей в руки. Прятаться было поздно, и девочка предстала перед лицом матери и бабушки.

— Что это значит? — ахнула Марта и опасливо обернулась на герцогиню.

— Мы играли, — вздохнула Шурка.

— Какой ужас!

— Не ругай ее, — зашлась от смеха ее высочество. — Право, я давно не видела ничего более забавного!

— Как прикажете, — присела в книксене камеристка, бросив многообещающий взгляд на дочку.

— Что-то стало прохладно, — поежилась герцогиня. — Давайте вернемся в замок. Кстати, молодую фройляйн приглашение тоже касается.

Александра, бросив напоследок уничтожающий взгляд на мальчишек, покорно поплелась вслед за матерью и бабушкой. Девочка никогда прежде не бывала в кабинете герцогини и потому осматривалась с большим любопытством. В отличие от других покоев, обставленных с несколько холодной роскошью, в нем было уютно. Мебель была проста, но добротна, стены покрывали ковры и гобелены, а на столе лежали бумаги. Еще отчетливо пахло валерианой и мятой от снадобий, которые принимала хозяйка. Но главным украшением комнаты было висящее на стене зеркало в массивной золоченой раме.

Шурка с любопытством уставилась на свое отражение, пытаясь хорошенько разглядеть тело, в которое занесло ее разум и душу. До сих пор ей удавалось полюбоваться на себя лишь в маленькое зеркальце матери, что было не слишком удобно. Надо сказать, вид у нее был еще тот. Чепец сбился набок, волосы растрепаны, подол платья подран, а физиономия испачкана землей. Но, тем не менее, оценить себя можно было и так. Что же, руки-ноги не кривые, худа, конечно, до неприличия, но это дело наживное. Лицо чистое, а черты его правильны и, пожалуй, даже приятны. Прическа в ее времени называлась — "я у мамы дурочка", но это легко исправить. Тем паче, что волосы были густыми и здоровыми, темно-каштанового цвета, как у матери.

— Видишь теперь, на кого ты похожа? — не преминула укорить ее мать.

— Чучело! — охотно согласилась с ней дочь, вызвав признанием еще одну улыбку у бабушки.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — мягко заметила она, устроившись поудобнее в большом кресле. — Видишь ли, голубушка, твой вид не слишком приличен даже для дворовой девчонки, что уж тут говорить о маленькой принцессе!

— А разве я принцесса?

— Пока нет, но будешь ею. Во всяком случае, я не собираюсь оставлять этот мир, пока не добьюсь соблюдения твоих прав.

— Зачем вам вообще его оставлять? — удивилась Шурка. — Вы еще совсем не старая!

— Подумать только, ты еще такая маленькая, но уже умеешь столь бессовестно льстить. Видит бог, из тебя получится прекрасная принцесса!

— Но, ваше высочество, — попыталась возразить ей Марта, — маленькая Клара-Мария права, вам еще рано думать о смерти!

— Увы, мои дорогие, о ней думать никогда не рано. Впрочем, речь сейчас не об этом. Я бы хотела поговорить с вами об очень важных вещах и именно поэтому позвала сюда. Слушайте меня внимательно и постарайтесь запомнить, особенно ты, малышка. Пока я жива, я могу защитить вас от любой напасти, но это может скоро измениться. Если со мной что-то случится, вы должны будете немедленно уехать из Брауншвейга.

— Но куда?

— Лучше всего — в Москву, но туда вы вряд ли доберетесь без посторонней помощи. К тому же, насколько я сумела узнать тамошние обычаи, в тех краях не слишком жалуют незаконнорожденных детей, как впрочем, и везде.

— Зачем же нам туда ехать?

— Затем, что здесь скоро начнутся страшные дела. Ты ведь читала письма Иоганна Альбрехта, в которых он предупреждал о том, что скоро начнется большая война?

— Вы все-таки полагаете, что эти ужасные предсказания верны?

— Видишь ли, девочка моя, император Матвей уже стар, но он всю жизнь заготовлял дрова для большого костра, который вспыхнет вскоре после его смерти, и опалит своим дыханием всё вокруг. Его преемник Фердинанд не имеет и сотой доли талантов своего кузена, но у него в избытке решимости, которой у того не водилось. И уж будьте уверены, он, не моргнув глазом, развяжет бойню и зальет эту многострадальную землю кровью несчастных.

— Но Евангелическая лига не позволит ему, — с тревогой воскликнула Марта, но герцогиня тут же прервала свою камеристку.

— Не говори глупостей, дитя мое, по крайней мере, при мне. У лидеров Лиги нет, и никогда не будет вождя, да они и не хотят его. Каждый из них больше всего боится, что в случае победы усилится его сосед, а потому они никогда не смогут договориться.

— А Фридрих Пфальцский?

— Говорят, чехи хотят выбрать его королем, но это будет началом конца. Император, кто бы им ни стал, не потерпит подобного и уж тем более Фердинанд Габсбург. Виттельсбах* сначала потеряет Чехию, а затем и Пфальц и, помяни мое слово, никто из Евангелической лиги палец о палец не ударит, чтобы ему помочь.

— Но что же делать?

— Ничего. Если бы мой сын правил в Мекленбурге, то, возможно, ему бы удалось создать армию и стать на пути войск императора. Но он в России и ему хватает своих дел.

— А если полякам все-таки удастся выгнать его из Москвы?

— Это вряд ли. Видишь ли, пока что Речь Посполитая гораздо сильнее и многолюднее, чем его царство, но ее государственное устройство ни за что не позволит королю сосредоточить всю свою мощь в одном месте. Сигизмунд Ваза — всего лишь марионетка в руках польской аристократии и они никогда не дадут ему усилиться.

— Значит, нам нужно в Россию?

— Сначала доберитесь до Мекленбурга, туда этот пожар не скоро перекинется.

— Но Катарина Шведская нам точно не обрадуется.

— В таком случае, отправляйтесь в Померанию. Я говорила с моими братьями, они обещали принять вас.

— — — — — — —

#Виттельбахи. — Один из самых знатных и разветвленных дворянских родов Германии, к которому принадлежал Фридрих Пфальцский

Пока герцогиня наставляла Марту, Шурка внимательно прислушивалась к ее словам, жадно впитывая информацию. Многое было непонятно, но она надеялась во всем разобраться позднее. Её серьезность не осталась незамеченной и бабушка ещё раз ласково улыбнувшись, спросила:

— Ты все поняла, малышка?

— Да.

— И что же?

— Если вашего высочества не станет, нам с матушкой туго придется.

На лицо Клары Марии набежала тень, но она справилась с волнением и показала девочке небольшой ларец, стоявший на ее столе.

— Подай мне его, дитя мое.

Получив требуемое, она откинула крышку и показала Марте с дочкой его содержимое.

— Когда ты родилась, я распорядилась купить небольшой домик в Ростоке. Вот купчая и дарственная на него. Даже если с твоим титулом ничего не выйдет, вы сможете жить в нем, и никто не посмеет его отобрать у вас с матерью. Но, надеюсь, до этого не дойдет.

— Вы так добры, ваше высочество, — начала благодарить её камеристка, но герцогиня остановила ее жестом.