|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Февраль — апрель 1775г. от Сошествия
(первые месяцы после коронации Е.И.В. Минервы I)
Фаунтерра
Сизая паволока покрывала сталь, придавая клинку оттенок грозового неба. Лезвие идеальной заточки становилось на кромке почти прозрачным — не обрывалось, а будто растворялось в воздухе. Узкий, не шире трех пальцев, клинок казался бы хрупким, не будь он слегка выгнут. Слабый этот изгиб создавал чувство необычайной прочности: дюймовое отклонение от прямой — единственная уступка, которую сталь готова сделать при любых испытаниях.
Клинок звался Глас Зимы. Выкованный двести двадцать лет назад, он начал службу в самые черные дни Империи — при Первой Лошадиной войне. Его держал в руках герцог Одар Ориджин, когда клялся защищать Империю до последней капли крови. Он, Глас Зимы, отнял жизнь великого ганты Хадиная в битве при Дойле, прервавшей движение Степи на север. Он же остановил сердце герцога Одара, когда сын лорда нанес отцу удар милосердия — и получил меч в наследство.
Глас Зимы звучал и во Второй Лошадиной войне, и в Третьей. Укладывал в пыль яростных шаванов и кровожадных гант, и лукавых баронов Фейриса, бивших в спину имперским войскам. Глас Зимы раздавался в пустынях Надежды при Золотом походе против мятежных графов. На Глас Зимы, сверкающий в руках Артура Ориджина, молилось перед боем все его войско, окруженное в форте Ланс; войска было сорок четыре человека, а врагов — полный батальон. Глас Зимы заливал багрянцем палубы пиратских кораблей в узких проливах меж Граненых островов, и канул в пучину вместе с пылающей шхуной, но был найден и поднят со дна. Глас звенел на стенах Первой Зимы, когда графы Флеминги предали Ориджинов и внезапным ударом захватили твердыню. Герцог Лиорей Ориджин не имел надежды на спасение, но рубился до последнего и поверг двенадцать вражеских кайров — а потом все же сложил меч, когда граф-изменник пригрозил убить всех обитателей замка. И Глас Зимы последовал за Лиореем Ориджином в подземную темницу — такою была предсмертная воля герцога. Глас Зимы видел гибель Лиорея, заживо погребенного, и четыре года пролежал на его костях, а после был поднят наследником — и отсек голову коварного Флеминга...
Нельзя сосчитать, сколько жизней отнял этот меч и сколько поединков выиграл. Не счесть сражений, в которых он звучал, и атак, в которые бросал войска одним блистающим взмахом. И конечно, не вообразить, сколько раз он был правлен, чищен, заточен... Однако мастер Конрад из Лида, выковавший меч для герцога Одара, сделал идеальную опись своего шедевра, из коей известен точный вес Гласа Зимы при его рождении. За двести двадцать лет жизни меч утратил две с половиной унции веса. Два века назад Глас Зимы получил свое название потому, что был так же скор, как звук. Сейчас, убавив пару унций, он стал самым быстрым изо всех мечей на свете.
— Напомни, милый, зачем он тебе?
Альтесса огладила клинок и переползла пальчиком на ладонь Эрвина Софии Джессики.
— Это отцовский меч, — ответил Эрвин, повыше задрав подбородок. — Сакральная вещь для всякого достойного воина.
— Конешшшно, — шепнула альтесса.
— Им владела дюжина великих Ориджинов и победила им много дюжин великих врагов.
— Чьих имен ты не помнишшшь... — мурлыкнула альтесса.
— Он впитал в себя искусство двенадцати поколений мастеров клинка!
— О, да! — выдохнула альтесса, пафосно закатив глаза.
— Ты нестерпима, — фыркнул Эрвин и сунул меч в ножны. — Ладно, он просто легкий.
Она задумалась, нахмурив тонкие брови.
— Как по мне, это недостаток. Во-первых, с легким клинком ты станешь деградировать. Ослабеешь, придется взять шпагу, затем рапиру, за нею — кинжал... Со временем дойдешь до зубочисток...
— Ах ты!..
Альтесса дала знак не перебивать.
— Во-вторых, любимый, твои руки столь изящны! А подлинная эстетика требует некоторого контраста. Тяжелое оружие добавит ноту мужественности, которой слегка недостает в этой... — она обвела Эрвина игривым взглядом, — ...утонченной сюите.
Пока Эрвин краснел и подыскивал острый ответ, альтесса предложила:
— Отчего тебе не оставить старый меч? Откажись от подарка. Папеньку не обидишь, есть прекрасная отповедь: "Лорд-отец, я не смею принять оружие лучших, поскольку лучший — вы!"
Эрвин снял с крюка на стене прежний свой клинок. Старый меч Эрвина звался "меч" — глупо давать имя инструменту, которым владеешь на уровне подмастерья. Клинок был выкован хорошим но не лучшим мастером из хорошей но не лучшей стали. Имелся весомый шанс, что Эрвин сломает или потеряет меч, — разумно было сэкономить. Клинок был излишне тяжел для лорда-неженки: отец питал надежды, что рука сына окрепнет, — они не оправдались. Меч Эрвина сразил полдюжины копейщиков при Уиндли (которые и так уже бежали) да десяток солдат майора Бэкфилда (в основном, подонков и голодранцев). Ни одного барона или графа, да что там — ни одного действительно опытного бойца. Однако этот меч помог Эрвину выстоять целую минуту против кайра Джемиса и сбросить с коня путевского рыцаря, завершив бескровный штурм Лабелина. Этот же меч был при Эрвине в день, когда он подписал мир с Минервой Стагфорт и стал правителем Империи вместо того, чтобы сделаться трупом. Как и вороной жеребец Дождь, безымянный меч прошел вместе с Эрвином идову тьму...
— Ты права, дорогая: я люблю эту железку и не хочу с нею расставаться.
— Тогда в чем же дело?
Раздался стук в дверь, сдобренный басовитым: "Кузен?.."
— Ты не одета для гостей, скройся!
Эрвин толкнул альтессу чуть ниже спины. Она запахнула пеньюар на груди и нагло уселась на стол.
В комнату вошел Роберт Ориджин.
— Здравия тебе, ку...
На половине приветствия он заметил Глас Зимы и растерял слова.
— Это... ?
— Глас Зимы, да. Меч, который переходил от славных Ориджинов к еще более славным Ориджинам, пока почему-то не достался мне.
— Как... ?
— Вчера лорд-отец подарил со словами...
"Мне больше не пригодится", — ввернула альтесса.
— ...ты его заслужил, — окончил Эрвин.
— Лорд Десмонд прав, ты заслужил... — сказал Роберт, так и не отведя глаз от меча.
— Желаешь опробовать?
Эрвин подал меч кузену. Роберт медленным, трепетным движением обнажил клинок и что-то в нем, в Роберте, преобразилось. На лице смешались благоговение и грусть, в глазах сверкнули отблеском памяти славные битвы, а в морщинах легли тенями унылые годы казначейства. Роберт взмахнул мечом. И второй раз — быстрее. И третий. Глас Зимы сверкнул призрачной дугою, раздался шорохом вспоротый воздух, странная прохладца наполнила комнату. Словно боясь позволить себе лишнее, Роберт убрал клинок в ножны:
— Благодарю.
— Скажи, кузен... ты хотел бы бросить во тьму свое казначейство, и...
Эрвин тронул взглядом Глас Зимы. Роберт смешался.
— Я... не искушай, кузен. Ты сам знаешь ответ. Но я не могу биться, пока не обзаведусь женой и сыном. Ориджины Первой Зимы и Ориджины Ступеней Неба... При моем прадеде в каждой ветви рода было по дюжине молодых мужчин. Теперь ты один у Первой Зимы и я один у Ступеней. Я не смею рисковать, пока не оставлю потомство. И вам не советую, милорд.
Последнее указывало, что совет Роберта — предельно серьезен.
— Этого и ждал, — сказал Эрвин. — Согласен, ты прав. Однако прошу тебя об одной услуге. Она не связана с риском... надеюсь. Обучи меня фамильным приемам.
— Фамильным приемам?! — в один голос удивились альтесса и Роберт.
Продолжили порознь. Роберт:
— Разве ты ими не владеешь?
Альтесса:
— Ты собрался сражаться? Умоляю, только не это!
Эрвин отмахнулся от любовницы и ответил Роберту:
— Видишь ли, моя железка не годится для жемчужин мастерства. Признаться, в юности я не усвоил науку, но лишь потому, что меч был неподходящий. Теперь, с Гласом Зимы, я надеюсь...
— Ага, — кивнул Роберт. — Почту за честь обучить тебя. С какого приема желаешь начать?
Приемов имелось пять. Во всем мире ими владели только мечники рода Ориджин — то есть, в данный момент один только Роберт. Приемы оттачивались годами тренировок, передавались из поколения в поколение, совершенствовались и видоизменялись, подстраиваясь под новшества амуниции. Каждый прием был рассчитан так, что успешное его применение гарантировало победу в поединке. Для этого приемы должны были оставаться тайной для возможных врагов. Они передавались лишь от Ориджина к Ориджину и выполнялись так быстро, что никто не смог бы точно отследить движения клинка.
Первый прием звался Кулак Светоносца. После обманного финта, снимающего защиту, прямой молниеносный удар в лицо, по глазам. Смертельный для бездоспешного противника, калечащий и шоковый — для противника в забрале. В юношеских тренировках Эрвина этот прием кончался на финте: во время обманной восьмерки меч выкручивался из рук и к моменту собственно атаки постыдно дезертировал.
Второй прием — Горный Грохот — заслужил свое название тем, что повергал тяжелых латников в оглушительное падение. Выполнялся с помощью даги: меч наносил рубящий удар в шею, противник вынуждено поднимал руку для блока, открывалась подмышечная впадина (слабое место латного доспеха), туда и вонзался быстрый кинжал кайра. Тут Эрвину не хватало не то ловкости, не то гибкости. "Скользи влево! Перетекай!" — твердил ему Рихард. Вместо "скольжения" с "перетеканием" Эрвин отлетал назад, наткнувшись на жесткий блок.
Третий и четвертый приемы — Алисьенна и Свежая Кровь — вели к поражению противника в первые секунды дуэли. Провоцирующий выпад — блок — новый провоцирующий (который враг примет за поражающий) — новый блок — поражающий удар. Алисьенна рассекала противнику бедро, Свежая Кровь — локоть. Оба приема требовали искусного контроля над клинком и большой силы в запястье. Спрашивается, где Эрвин — а где большая сила...
Последний прием именовался Молния Агаты. Изо всех пяти он был самым простым и изящным. Представлял собою, по сути, двойной росчерк крест-накрест: икс и еще один икс. Секрет заключался в скорости. Первую вспышку Молнии еще можно было заблокировать, предсказав выпад. Вторая не блокировалась никак — она опережала не только движение, но и мысль противника. Кроме мастерства, Молния Агаты требовала очень прочного и очень легкого клинка. Именно таким был Глас Зимы.
— Я думал о Молнии Агаты, — сказал Эрвин.
— Ага, — ответил кузен с видом одобрения.
— Пусть покажет, — шепнула альтесса.
— Продемонстрируешь?..
Роберт оценил пространство комнаты и счел показ безопасным. Поставил канделябр со свечою на край стола; с прежним трепетом обнажил Глас Зимы, сделал несколько пробных взмахов и выпадов. Потом начал раскручивать клинок перед собою, будто сражаясь с незримым противником. Вот невидимка рубанул его слева — Роберт парировал и провел ответную атаку. Вот невидимка отбил ее, Глас Зимы отскочил от блока, взметнулся вверх, выписал дугу над головою. Роберт шагнул к столу и хлестнул мечом. Не ударил, не рубанул — именно хлестнул, будто держал не сталь, а кнут.
Клинок исчез. Пропал над головой кайра — блеснул внизу, у самой столешницы, — сверкнул под потолком — и снова внизу. Роберт отшагнул назад, вынул из воздуха возникший заново Глас Зимы, принял защитную позицию. Свеча распалась на три равных части: съехала вбок верхушка, отпала серединка, а низ остался в канделябре, срезанный гладко, как масло.
— Ухххх!.. — выдохнула альтесса.
Роберт убрал меч в ножны.
— Когда начнем, кузен?
Не теряя времени, Эрвин приступил к тренировкам в тот же день, а продолжил следующим, и следующим, и следующим. Он отдавался учебе с удовольствием — собственно, любое дело во дворце лорд-канцлер Эрвин Ориджин делал в свое удовольствие, либо не делал вовсе. Он выбрал простой, но чертовски изящный тренировочный костюм; ходил в фехтовальный зал не утром, и не вечером, а перед обедом — когда придворные барышни непременно заметят его в пути. С небрежной учтивостью кланялся, придерживая Глас Зимы (и тем акцентируя на нем внимание), ронял невзначай что-нибудь о фамильных приемах или традициях Севера.
— Ах, к чему фехтование! Никто не посмеет вызвать вас, милорд! — отвечали дамы и добавляли с искоркой: — Хотя...
В этом "хотя" заключалось все, что только можно было сказать об умном, красивом, обаятельном, властном мужчине — и к тому же, мастере меча. Эрвин закреплял впечатление после тренировки, за обедом, когда мимолетно замечал:
— Отчего-то так разыгрался аппетит...
И какая-нибудь из придворных дам начинала шептаться с соседкой, а леди Аланис метала в нее огненные взгляды, а леди Иона хихикала на ухо брату...
Словом, тренировки приносили Эрвину массу внимания, укрепляли его образ великого воина (и без того сравнимый с легендами), причем все происходило как будто невзначай, без усилия и намерения. Что же на самом деле происходило в фехтовальном зале — знали лишь Роберт Ориджин и альтесса Тревога.
Обнажив меч, Эрвин скидывал маску. Игривость и непринужденность сменялись предельной, почти болезненной концентрацией. Эрвин кусал губы, бледнел от напряжения, рубил воздух так старательно, как бедный ученик приходской школы выписывает каракули в тетради. Роберт исправлял его ошибки с безграничным терпением, не говоря лишних слов, кроме: "Ага..."
У Эрвина не получалось ничего. С прежним своим мечом он достиг уровня среднего грея и мог одолеть пусть не опытного рыцаря, но хотя бы придворного выскочку. Но Глас Зимы был слишком легок и остер, и смертоносен. Глас Зимы не прощал сомнений и не терпел человечности. Он привык ложиться в руку мечника с единственной целью — цель эта была противна самому естеству Эрвина. И удары выходили вялыми, бессильными, ничтожными. Даже без "ага" Эрвин знал, что это — стыд.
— Нужны годы тренировок, — вечерами жаловался он альтессе Тревоге. Больше было некому — даже леди Иона и леди Аланис ничего не знали.
— Ага, — отвечала альтесса, подражая Роберту.
Она понимала, как и Эрвин: не в годах дело. Он — средненький мечник, но не дитя. Владеет и некоторой силой, и опытом (пусть малым), и пониманием сути. Если дело идет настолько плохо, то проблема — в характере Эрвина, в самой сердцевине его души.
— Ты слишком добр, — говорила альтесса. — Тебе не хватает злобы.
— Лучшее состояние для боя — холодная ярость, — Эрвин цитировал отца.
— Холодная, но ярость, — отмечала альтесса. — А в тебе ни ярости, ни гнева.
— Я — сама ярость!
— Мне-то не рассказывай. Все твои мысли — слишком светлые. Думаешь о девушках и рыцарях, и об отце. Думаешь, как все тебя любят и как отец тобою гордится, и загордится еще больше, когда выполнишь Молнию Агаты. Еще думаешь, как убьешь Кукловода и прославишься на века, и все будут счастливы, кроме Кукловода. А Кукловод в твоих мыслях — некий абстрактный злодей без души и даже без тела...
— Прекрати! Я тебе не овца! Я выиграл войну и взял столицу. По моему приказу умирали тысячи. Я сам убивал, и не раз. Я казнил безоружных пленников. Меня боится половина Империи!
— Это все — внешнее. Внутри тебя живет доброта. Глас Зимы ее чувствует и хочет другого.
— Чего? Жажды трупов? Чтобы я представлял себе мясо, мозги, кровищу и возбуждался от этого, как от голых сисек?
— Да нет... Представь, что ты в джунглях, и лианы мешают пройти. Или, скажем, дверь в твой дом завалило снегом. С каким чувством будешь рубить лианы, отбрасывать снег?
— Но люди — не снег!..
Альтесса грустно покачала головой:
— Вот в этом твоя беда.
— И что же делать?
— Брось затею. Я люблю тебя таким, как есть. Добрый герцог Ориджин — чудо природы, как белый рубин или синий изумруд! Глас Зимы отдашь Роберту — сделаешь его счастливым навеки. А Кукловода убьешь как-нибудь потешнее. Согласись, смерть от меча — это проза. Вот вставить в каждый глаз по оку и вместе разрядить, чтобы мозги закипели...
— Ты омерзительна! Фу же!
Эрвин продолжил тренировки.
Успехи оставались прежними.
Пришел месяц март...
* * *
— Милая, мне лень вчитываться. Не перескажешь ли вкратце, о чем тут?..
Альтесса Тревога глядела через плечо Эрвина, пока тот листал сорокастраничный отчет о следствии. Кайр Хайдер Лид из рода Лидских Волков и агент протекции Итан Гледис Норма дожидались реакции герцога.
— Лентяй, — альтесса лизнула его за ухом. — Здесь говорится, что эти двое по твоему приказу взяли сотню греев да сотню агентов и прочесали берега Бэка на тридцать миль вниз от графского замка. Подобрали девяносто два трупа (идет список). Опознали двести шестнадцать трупов, найденных среди обломков поезда (приложен список). В поезде на момент крушения было триста двадцать человек, это значит — если не поленишься вычесть — что двенадцать покойников они не нашли. На пяти страницах изложено оправдание, почему эту дюжину можно уже не искать. Понимаешь — разложение, рыбки... Да и вообще, у недостающих трупов были дурацкие фамилии — взять хоть сира Сандерса Салли Сатерзвейта... Такое смешно писать на могиле!
— А Адриан?
— Странный вопрос, любимый. Адриана привезли две недели назад! Ты еще заставил Мими понюхать его останки. Хотел подержать волосы императрицы, пока ее будет тошнить?
— Я имею в виду... как бы сказать... не нашли они кого-нибудь, еще более похожего на Адриана?
— Тебе нужен второй труп императора?! А чем плох был первый? Зубы, метки на костях, эфес на поясе — все ж при нем! Выглядел скверно — ну так смерть никого не украшает. Посмотришь на себя через месяц после похорон...
Эрвин поцеловал ей руку и поднял взгляд на визитеров.
— Господа, я желаю побеседовать с вами раздельно. Кайр Хайдер, сперва вы.
Итан покинул комнату, кайр хлопнул себя по груди:
— К вашим услугам, милорд!
— Как полагаете, почему я послал вас с этой задачей?
— Милорд, Лидские Волки служили вашему роду шестнадцать поколений и не запятнали себя ни одним мятежом. Мало о ком из ваших прим-вассалов можно сказать подобное! Кроме того, милорд, моя рота проявила исключительную доблесть в ночном Лабелине и в погоне за Серебряным Лисом. Придя в столицу, мы сложили к вашим ногам триста трофейных искровых копий!
— Я горжусь вашими успехами, Хайдер. Благодарю Агату за то, что создала вас моим вассалом. И добавлю одну похвалу, которую вы из скромности опустили: вы — лучший дознаватель в моем войске.
— Это не то качество, которым должен гордиться кайр.
— Но то, которое чертовски было нужно на берегах Бэка. Скажите: вы допросили этих... ммм... рыбаков, которые видели крушение поезда?
— Так точно, милорд.
— И людей графа, которые первыми прибыли на место?
— Так точно, милорд.
— Расскажите.
— Их показания в точности изложены на бумаге. Позвольте мне освежить память, чтобы не упустить ни одной детали.
Кайр потянулся за отчетом, герцог покачал головой.
— Я спрашиваю не о том, что они сказали. Их слова известны всем, даже напечатаны в "Голосе Короны". Мост дал трещину, в нее просочилась вода, в морозы замерзла и усилила разлом... Честные альмерские рыбаки на рассвете удили карасиков, как тут услыхали жуткий грохот, и — о мои боги! — поезд упал в реку. Один побежал в замок, другие хотели помочь, но не знали, как добраться до раненых. Вагоны лежали грудой, царил хаос, что-то горело. Пытались потушить, да было нечем — имели только пару ведер с карасиками. Прибежали люди графа, только сунулись в вагоны — как тут из верхнего, горящего, вылезает сам владыка. Они ему: "Прыгайте в воду, ваше величество! Мы вас спасем!" Адриан только прыгать — как шут подошел к нему сзади и кинжалом в спину... Верно я запомнил?
— Так точно, милорд.
— А вас, Хайдер, спрашиваю о другом. Сами эти рыбаки — они-то хорошо помнят свои показания?
— Виноват, милорд?
— Они, значит, ловили рыбу... А успели кого-нибудь поймать перед крушением? Кого — щучку или сомика? Вот такого или вооот такееенного? А какую выпивку с собой взяли — косушку аль винцо? А жены им что сказали: "Снова пьяный вернешься" или "Кормилец мой любимый"? А когда поезд грохнулся — кто из них сотворил спираль, кто ругнулся, кто убежал со страху? Кто в замок пошел за помощью? Кого встретил, явившись? Какими в точности словами изложил трагедию?.. Понимаете, кайр, о чем я?
Хайдер кивнул с глубочайшим пониманием.
— Милорд, я себе месяц кусал локти за то, что не попал с вами во дворец, а потом война кончилась. Мечтал, чтобы нашлось у вас для меня достойное задание... а тут Бэк! Будьте уверены: я все сделал на славу. Каждого чертова рыбака мы допрашивали в три захода. День протрясли — взялись за других. Потом вернулись к этому, сверили показания, еще потрясли, еще вопросов добавили. И снова к другим, и по третьему кругу. Все они складно говорят, все сходится. Кто во что одет, кто кого поймал, кто как закричал, кто побежал, где споткнулся — все накрепко сковано и склепано.
— Вы применяли воздействия?
— Ограничено: не болью, а только страхом. Ваш приказ, милорд: никого не мучить.
— И как они держались?
— Молодцом.
— То есть, не дрогнули? На допросе у кайров?! Может, это не рыбаки вовсе?
— Нет, милорд, еще как дрогнули. Слезами умывались, на коленях умоляли, про детишек рассказывали. Потом женки приходили клянчить, приносили малюток... Все было правильно, милорд: так и вели себя, как должен рыбак перед кайром. И излагали ровно то, что в отчете. Делали спиральки, клялись: "Святой Глорией Заступницей, правду говорим! Только не убивайте!.."
— Полагаете, судье они то же самое скажут?
— Так точно, милорд.
— А как они узнали Адриана? Ведь прежде не видели!
— На нем был эфес и дорогое платье. Мы сверили их описания с одежей на трупе — сошлось. К тому же, у них в церквушке портрет владыки есть. Мы проверили — вполне сносный, узнаваемый.
— А шута?
— Тот был в колпаке с бубенцами. И потом, эти парни не клялись, что был именно шут Менсон. Они просто дали описание убийцы — сошлось с Менсоном.
— В колпаке с бубенцами... На рассвете...
Эрвин помолчал. Хайдер сказал:
— Мы их отпустили, но взять снова не составит труда. Прикажите, милорд, и мы дожмем. Если думаете, что темнят, — позвольте мне применить методы, я все вытащу.
— Нет, этого не нужно. Лучше скажите об Итане.
Хайдер качнул головой.
— Он хитрил, милорд.
— Своевольничал?
— Никак нет, точно выполнял ваши приказы.
— Посылал куда-нибудь агентов?
— Никуда вне района поисков.
— Пытался с кем-то связаться? Скрывал находки?
— Никоим образом.
— Сговаривался со свидетелями?
— К ним я его и близко не подпускал.
— Тогда?..
— Воля ваша, милорд, я хорошо вижу людей. Итан нигде не оступился, но точно скрывает что-то. Может, не целый факт, а одну мыслишку, но держит за пазухой. Вот его бы я потряс. Прикажите, милорд!
— Пока не нужно, Хайдер... Я попробую сам. Позовите его.
— Слава Агате! — рявкнул кайр и покинул кабинет.
Когда Итан вошел, на столе Эрвина красовался Глас Зимы. Герцог Ориджин рассудил, что Итан, как многие столичные чиновники, восприимчив к прямым и грубым угрозам. Действительно, взгляд Итана прикипел к мечу.
— В-ваша светлость...
Кажется, обращение адресовалось клинку в ножнах.
— Сударь, как полагаете, почему я отправил вас расследовать гибель императора?
— О, это и меня интересует! — шепнула альтесса. — Паренек влюблен в Мими и предан Ворону Короны. Ты не мог найти кого-нибудь, более лояльного к нам?
— В-вероятно, милорд, дело в моем б-благородном происхождении...
— Да, мало кто в протекции может этим похвастаться. А видите ли другие причины?
— Или, в-возможно, из-за того, что мы с в-вами знакомы...
Эрвин рассмеялся.
— Да-да, познакомились, когда вы с Вороном приехали меня отравить. Быть спутником убийцы — отличная рекомендация!
— В-ваша светлость, я не...
— Итан, выбор пал на вас потому, что вы преданы и Минерве, и Адриану. Я знаю, что вы нелояльны к Дому Ориджин, зато очень заинтересованы вскрыть все темные стороны дела. Если имеется хоть один шанс, что император выжил в крушении, именно вы его обнаружите. Если есть подвох, связанный со смертью Адриана, — именно вы его найдете. Итак, сударь... что вы нашли?
Видимо, Итан обладал лучшей памятью, чем Хайдер Лид. Он не потянулся за отчетом, а принялся наизусть излагать обстоятельства дела. С каждою фразой заикался все меньше — видимо, обретая душевное равновесие. Эрвин прервал:
— Э, нет, сударь, я умею читать. Знаю без вас, что сказано в отчете. Поведайте то, о чем не сказано.
— П-п-простите?..
— В чем подвох этого дела?
— Д-да вроде нету подвоха... Ч-что вас смущает, милорд?
Что смущает — отличный вопрос. Эрвин точно знал, кто разрушил мост. Он никогда не говорил об этом с Аланис, но сложил два факта и пришел к выводам. В крушении поезда загадки не было, но тайна имелась в Менсоне. Граф Эрроубэк оказался достаточно дальновиден, чтобы толком вымуштровать свидетелей и как следует запугать их. Его люди лгали гладко, связно, уверенно. Из четкой и логичной картины их вранья напрочь выпадал несуразный поступок Менсона. За какою тьмой он решил убить любимого племянника? Какую выгоду нашел в смерти единственного человека, которому был нужен? И почему ранним утром оказался полностью одет, даже в колпаке с бубенцами? Эрвин допросил дворцовых слуг: шут всегда просыпался с трудом и вставал очень поздно, часу в десятом, если не одиннадцатом. А тут — на рассвете...
Из абсурдности этой части показаний вытекала ее истинность. "Свидетелям" Эрроубэка не было нужды сочинять подобный бред. Сказали бы просто: император утонул в реке или разбился при падении. Значит, шут с ножом действительно был. Это и волновало.
— Зачем Менсон убил Адриана?
— Милорд, Менсон был б-безумцем. Н-нельзя понять поступки тех, кого боги лишили рассудка.
— Значит, ему просто помутнилось в голове, он выхватил кинжал и заколол Адриана? Причем как раз в тот миг, когда Адриану и без него грозила смерть?
— В-возможно, эти события связаны. В-вероятно, шок от падения поезда ухудшил состояние рассудка Менсона.
— А почему вы не нашли шута? Кто знал его, ожидал бы, что он будет рыдать над мертвым телом Адриана. Положим, потемнело в мозгу, схватил нож, убил — но когда понял, что сделал, стал бы рвать на себе волосы и лить слезы. Разве нет?
— Д-допускаю, милорд, что шуту нестерпимо было видеть дело своих рук, и он, только вынырнул из реки, сразу б-бросился бежать, куда глаза глядят.
— Заметь, как гладко отвечает, — ввернула альтесса. — Ни на секундочку не задумался.
Эрвин заметил. Эрвин начинал чувствовать злость.
Он огладил ножны, положил ладонь на рукоять Гласа Зимы, сжал пальцы. Альтесса права: приятно держать эту вещь в руке, когда злишься.
— Меч подарил мне отец. В честь того, что я разбил войско тирана, взял столицу и выиграл войну. До меня им владели лучшие воины Дома Ориджин. Клянусь, ни один из них не потерпел бы, чтобы мелкий дворянчик лгал им в лицо!
— В-ваша светлость, я говорю ч-чистую...
— Вы нашли Менсона?
— Н-нет, что вы!
— Ни живым, ни мертвым?
— Нет, нет!
— Адриан жив?
— Что?..
— Сюда.
Эрвин пальцем поманил Итана. Тот нехотя сделал шаг и оказался в пределах мечевого выпада.
— Тело, которое прислали в столицу, принадлежит Адриану?
— К-конечно!
— Откуда вы знаете?
— Его же ос-смотрели лекари...
— Но вы не были при осмотре! Вы остались в Альмере! То есть, вы заключили смерть Адриана из одного Вечного Эфеса на трупе?!
— "Г-голос Короны" напечатал р-результаты осмотра...
— "Голос Короны", подконтрольный мне! Вы слишком легко поверили в смерть любимого владыки!
— В-вы н-намекаете...
Эрвин поднялся с оружием в руке.
— Мне говорили, что для хорошего удара нужно разозлиться. А вы почти разозлили меня.
— В-ваша светлость, верьте, я н-ничего не скрываю! Все написал в отчете, б-больше нет ничего!
— Стало быть, — с грозною паузой спросил Эрвин, — не стоит рассчитывать на вашу искренность?
Но что-то сложилось не так. Либо Эрвин был недостаточно страшен, либо Итан — не так уж пуглив. Агент побледнел, но не сдался:
— М-мне нечего прибавить, милорд. В-все уже сказано.
Тогда альтесса тихонько мурлыкнула:
— Рубани его, дорогой.
Эрвин округлил глаза.
— Ах, не делай лицо! Тебе же хочется. Возьми и рубани эту сволочь! Врет самому герцогу — каков подлец!
Эрвин убрал меч в ножны.
— Кайр Хайдер!..
Воин появился в дверях, и герцог приказал:
— Заберите этого сударя.
— Куда, милорд? — в глазах кайра хищный интерес.
— На пытки, на пытки! — подсказала альтесса.
— В каменный мешок. Пускай осмыслит свои показания.
— Поллумеррра, — проворковала альтесса совсем уж по-кошачьи.
— Позвольте мне применить методы.
— Нет! Просто в темницу. Без прогулок, на хлеб и воду.
— Полллумерааа...
— Так точно, милорд.
Кайр развернул Итана и вытолкал прочь. Агент не сказал ни слова — ни возмущения, ни мольбы.
Альтесса качала головой, саркастично ухмыляясь.
— Ты слишком человечен, любимый. Кукловод сожрет тебя.
Он прошипел со злостью:
— Я Ориджин.
— Ты добряк. Смотри.
Альтесса поставила на стол свечу.
Прежде, чем ее пальцы выпустили воск, Глас Зимы покинул ножны, взметнулся к потолку, со свистом ринулся вниз...
Свеча отлетела и шлепнулась на пол — целехонькая.
* * *
Миновал март, начался апрель.
Эрвин не бросал тренировок, хотя результаты удручали. Желая раззлобить его (как злобят сторожевых псов при выучке), альтесса нашептывала: "Мой малыш... Кукловод тебя скушает!" Эрвин силился доказать ей и Роберту, и себе. Все больше вкладывал старания, все яростней кромсал воздух, кусал губы, скрипел зубами — но нет. Нет, и все.
Даже Роберт, при всем флегматизме, отметил:
— Кузен, с тобою что-то не то творится.
— Что не то?! — взвился Эрвин.
— Ты... как бы сказать... слишком герцог. Тебя раздражает, что нужно взять меч и рубить, а он, меч, еще и не слушается. Привык ты, что все по одному приказу: решил, сказал — сделалось. Забудь, что герцог. Представь себя простым кайром. Представь, что меч — твоя повседневная работа. Не злись на него. Вот плотник же на молоток не злится. Берет себе и вколачивает гвозди — и ты вколачивай...
— Так не о гвоздях речь — о людях!
— Иначе думай. Твое дело — расчищать дорогу. Враг встал на пути. Если б не встал — не был бы врагом. Но коль он закрывает путь, то из человека превращается в преграду. Вот и убери ее.
— Как снег лопатой?
— Ага.
— Но люди — не снег!
— Бывает...
Помимо тренировок, все остальное у Эрвина складывалось на диво удачно.
Отцовская хворь ослабла. Пускай не ушла совсем, но и облегчение было счастьем.
Трофеем Эрвину достался говорящий Предмет — уже второй. Хоть не заговорил, но ожил в его руках, наведя на любопытнейшие мысли.
Принц Гектор Шиммерийский предложил Эрвину купить пятнадцать тысяч искровых очей. С помощью ссуды, обещанной герцогом Фарвеем, возникла возможность принять предложение. Эрвин стал мечтать о том, как создаст личную отборную гвардию, вроде иксов Деймона, но вооруженную искрой. Если убедить кайров дополнить мастерство меча силою искры, то во всем свете не сыщется подобной им армии. Само существование столь могучего войска гарантирует крепкий мир в Империи.
Приарх Галлард Альмера объявил помолвку с Лаурой Фарвей. Леди Аланис пришла в бешенство, Эрвину стоило трудов умерить ее гнев... Сам же он видел в этом событии лучи света. Да, в случае войны Аланис с Галлардом, Надежда встанет на сторону последнего... но это и хорошо. Резня в центре Империи никогда не прельщала Эрвина — а теперь она исключена, ведь Аланис не рискнет пойти против двух герцогств. Зато брак с юною девицей сделал гранитного приарха уязвимым. Эрвин еще не знал, как подступится к нему: через Лауру ли, через будущих ее детей, через родичей — но чувствовал, что сможет подчинить Галларда без помощи мечей. Теперь — сможет.
Владычица Мими совершила самоубийственную глупость, подавшись на переговоры со Степным Огнем. То был дурацкий поступок... но по-своему прекрасный, из тех полугеройских полубезумств, какими грешил порою и сам Эрвин. Впервые Мими вызвала его восхищение. Не снисходительное, в духе: "Умное дитя", — а по-честному, от души.
И главное. Абсолютно главное. У восставших крестьян — Подснежников Салема — нашлось искровое оружие! Стратегический план Эрвина, главный его расчет оказался верен! Кукловод вывел на поле неожиданную силу, чтобы заманить Эрвина в ловушку, — и так попал в ловушку сам! Эрвин буквально видел фишки на игровом поле. Вот движется громоздкая серповая стратема Кукловода, вот выходят против нее северные мечи. Вот в самый разгар сражения бьет им во фланг главный отряд Кукловода — Пауль с бригадой. А вот сам этот отряд влетает в капкан и гибнет, а искра — Пауль — достается Эрвину! Разгром, после которого нет смысла продолжать партию! Кукловод сдастся на милость победителя или сбежит на Фольтийские острова, откуда рано или поздно его вернут имперскому суду...
Тем вечером Эрвин все рассказал сестре. Затем по душам поговорил с Минервой.
А позже, нетрезвый и полный азарта, никак не мог уснуть. Расхаживал по спальне, пил ордж, красками фантазий рисовал свою скорую победу.
— Иди ко мне!
Альтесса возникла прямо в постели. Улеглась на живот, поболтала в воздухе босыми пятками.
— Милый, сядь рядышком, поговори со мной.
— Как я могу сидеть, когда душа парит на крыльях восторга?!
— Так подлети ближе, сокол ясный, и раздели восторг с любимой!
Он встрепал ей волосы и поцеловал в шею.
— Кстати, о любимых, — мурлыкнула альтесса, — что это было?
— Поцелуй нежности и затаенной страсти!
— Нет, чуть раньше... Примерно час назад. Ты, кажется, флиртовал с Мими?
— И мне кажется нечто подобное.
— Если невинное заигрывание считать за дюжину копейщиков, то ты бросил в атаку рыцарский батальон. Любопытно, что бы ты делал, если б защита владычицы не выдержала?
Вместо ответа Эрвин сжал ягодицу альтессы.
— И тебе ее совсем не жаль?
— Конечно, жаль, в том и дело! Она — императрица и моя кукла! Кто посмеет заигрывать с нею? Бедняжка навек лишена радостей не только любви, но даже флирта!
— И ты... угостил ее конфеткой?
— Она заслужила сладость. Так ловко разыграла шаванов, так старательно ненавидит меня, так бережно хранит пыльную верность трупу Адриана! Разве она не прелестна?
Альтесса мягко оттолкнула руку Эрвина.
— А часом раньше ты поцеловал сестру.
— То было невинно...
— С языком.
— Быстро...
— Я считала Праматерей и дошла до Елены.
— Всего-то!
— До Елены на третьем круге!
— Да пойми же ты: сегодня особый день! Бывают дни, когда каждая девушка — принцесса, каждая монета — золотая, каждая стрела — в цель. Сегодня — такой! Уж прости, мне очень стыдно, но я счастлив! Иона заразилась счастьем от меня, Мими — тоже. Я — факел радости, что зажигает сердца! Кому это повредило?!
Альтесса села, подобрав ноги и запахнув халат.
— Тебе.
Он хлопнул ресницами.
— Как?
— Иона стряпает алхимическую смесь из любви к тебе и к мужу. Пускай, это ее дело. Мими променяет мечты о гниющем Адриане на твою теплую постель. И хорошо. Но беда в том, что ты рановато обрадовался.
— Да, Кукловод еще не пойман, но...
— Но я не о нем. Ты сказал сестре, что бросишь в атаку Нортвудов, а крестьяне отобьют искрой. Как думаешь, во сколько жизней это обойдется?
— Не много. Медведи наткнутся на искру и откатятся...
— Когда один скачет в атаку с обнаженным мечом, а другой лупит в него искрой — один из двух умирает, правда? Твое "наткнутся, откатятся" — это сколько трупов? Сотня? Тысяча?
— Но...
— Помнишь день, когда я ни разу не подшутила над тобой? Ты убил двадцать пять пленников, мы вместе запивали горе. Ты был в таком сумраке, будто погибли друзья. Двадцать пять незнакомцев!
Эрвин сел, помолчал... погас.
— Это необходимые жертвы. Кукловод погубит много больше, если я его не остановлю.
— Не сделаешь омлет, не разбив яиц? Аланис говорила это. Ты ответил, что не любишь яйца.
— Крестьяне сами виноваты. Они, тьма сожри, подняли мятеж! Сами выбрали свою судьбу!
— Но ты не за это их караешь. Знаешь же: пусть не по закону, но по совести они правы. Ты бы всех простил, если б не партия против Кукловода.
Эрвин озлился.
— Тьма сожри, чего ты хочешь? Я, значит, слишком бездушен?! Сама же так хотела! Учила: сметай людей лопатой, как снег! Вот тебе желанная степень бездушия! По моему приказу медведи пойдут бить крестьян — и меня это волнует меньше, чем круглые ляжки Минервы!
— Немного иначе, — альтесса покачала головой, отбросив темные локоны с глаз. Ее взгляд был неприятно острым. — Ты думаешь про ляжки Минервы и про язык сестры в твоем рту, и про фанфары будущей победы — лишь бы не думать о мертвых серпах. Ты зажег свой, хм, "факел счастья", чтобы ослепить себя. Сладкий самообман, затмение эйфорией. В Дойле ты не лгал ни себе, ни мне.
— Я просто научился быть злым.
— Докажи.
Альтесса подала ему Глас Зимы.
Эрвин поставил свечу, а сверху — пробку от бутылки орджа. Обнажил меч. Движения обрели хищную плавность. Глас Зимы покорно слился с рукою, рассек воздух парой пробных взмахов, наполнился силой, поднялся для атаки.
Эрвин прицелился в пробку взглядом и процедил: "Умри!", — и хлестнул стальным кнутом.
Раздался треск, когда клинок врубился в столешницу. Он не задел ни пробку, ни даже свечку.
Опустошенный промахом, Эрвин бессильно опустился на ковер. Альтесса легла рядом, прильнула к его плечу.
— Любимый... Где-то бродит шут Менсон, непонятно зачем убивший владыку. Итан до сих пор молчит о чем-то. Знахарка что-то нашептала на ухо Аланис. Кукловод очень умен и может избежать твоей ловушки, и жертвы крестьян окажутся напрасны... Я — Тревога. Я не дам тебе забыть о таких вещах. И разлюблю тебя, если начнешь мне лгать.
* * *
План рухнул не из-за хитрости Кукловода.
Владычица Мими, не учтенная Эрвином в расчетах, примчалась на Святое Поле, с малым эскортом пронеслась сквозь порядки войск, вступила в переговоры с Подснежниками — и достигла соглашения. Битва не состоялась: невозможно было бросить армию на крестьян, только что прощенных императрицей! Кайры не вступили в бой, тыловой штаб не остался беззащитною приманкой, разведчики Кукловода не увидели возможности для атаки — и бригада ушла от капкана. Эрвин послал во все стороны конные разъезды, надеясь найти хоть след бригады. Тщетно. Какие следы там, где прошло двадцатитысячное войско!..
Вассалы Эрвина осудили поступок Мими и не преминули поделиться негодованием. По законам Севера крестьянин заслуживает сурового наказания даже за непочтение к воину. Можно считать удачей, если мужик нахамил кайру и отделался десятком плетей. Что же говорить о мужиках, которые подняли мятеж, несколько раз вступали в бой с рыцарями, а затем расстреляли послов на переговорах?! Кайры всерьез готовились учинить расправу, отчасти сдерживаясь лишь брезгливостью: неприятно пачкать мечи холопской кровью. Идеальною казалась эрвинова задумка: растоптать мужиков силами нортвудцев, а кайров оставить в резерве, для страховки. Но Минерва своею выходкой испортила все! Мужики отбылись парой козлов отпущения. Стыдно сказать: из ста тысяч мятежников перед судом встанут двое, да и те умрут не на глазах остальной своры! Бунтари разойдутся по домам, уверенные в своей правоте! Вдобавок, Минерва проявила своеволие: поступила так, будто она и впрямь управляет Империей, не нуждаясь в одобрении герцога Ориджина.
Все это вассалы Эрвина высказали не раз и не два. Одни держались в рамках вежливости: "Поведение Минервы неприемлемо, она слишком много мнит о себе и нарушает субординацию. Милорд, необходимо взять ее под контроль". Другие — близкие соратники Эрвина по кампании — не стеснялись в выражениях: "Ваша кукла обнаглела! Попробует снова — скинем ее, посадим другую! Нам это в два счета". Но возмущенные вассалы в большинстве своем даже не знали главной вины Минервы. Только пара ближайших помощников знала план охоты на Кукловода — только они и поняли, как глупо Мими сорвала то, на что Эрвин положил полгода усилий!
Эрвин кипел от бешенства и разочарования, и досады. Сколько расчетов сорвано, сколько трудов впустую! Подобное было год назад, когда отец услал его в Запределье. Но отец был герцог, сюзерен, он хоть имел право. А Мими!..
Я ей покажу! — думал Эрвин с обидою, едва ли не детской. Она еще пожалеет!
Обложу ее своими людьми, чтоб каждый ее шаг был под контролем. Чтобы ни выпить, ни чихнуть не могла без моего ведома! Чтобы спать не легла, пока я не позволю!
Или лучше: оборву все нитки власти, сделаю, чтобы ни одно ее слово не исполнялось. Всех при дворе так запугаю, что ни одна чиновная собачонка не рискнет выполнить приказ Минервы!
Или так: надавлю на прохвоста Конто и закрою все ее счета. Прикажу Роберту: ни агатки Минерве! Пускай хоть клянчит, хоть побирается — своих средств у нее не будет. Ни одну собачонку она не наймет, если я не позволю!
А если еще раз посмеет — хоть одну дерзость, хоть одно слово! — я заменю ее. Уж я умею менять императоров. Первый раз было трудно, второй — пройдет, как по маслу! Кем заменю? Безумным цареубийцей Менсоном? Хмурой старухой из Дарквотера?.. Да какая разница! Заменю хотя бы в назидание! Чтобы каждый понимал, кто на самом деле правит Империей!
— Милый, позволь предложить другой метод наказания, — альтесса вмешалась в его диалоги с самим собою. — Положи Мими себе на колено, задери ей подол и хорошенько отшлепай.
— Что, прости?..
— Помнится, тебя интересовали ее ляжки. Вот и совмести наказание с удовольствием.
— Ты могла заметить, что мне не до шуток.
— А я и не шучу. Кончай с нею враждовать. Сделай Мими своей союзницей. Или просто своей.
— Ты свихнулась!
— А ты ослеп, если не видишь. Минерва — настоящая Янмэй, идеальный инструмент власти. Такие, как она, построили Империю.
— Всего лишь нахальная пигалица!
— Она на троне четыре месяца. За это время усмирила степняков, ввела бумажные деньги и разобралась с крестьянским восстанием. Используя лишь те крохи власти, какие ты ей оставил! Дай ей больше сил и больше времени, сделай союзницей — и она свернет для тебя горы.
— Эта дрянь ударила мне в спину! Испортила план, ради которого...
— Она не знала твоего плана! Ты же не доверился ей! Зато она спасла крестьян, которых ты хотел спасти. И тебе не пришлось самому прощать бунтарей, нарушая хваленый северный закон. Она избавила тебя от обвинений в мягкотелости.
— Все, чего она хотела, — унизить и высмеять меня.
— Милый, ты — не центр вселенской спирали. Она хотела погасить бунт и восстановить справедливость. Она виновна лишь в том, что слишком хорошо играет роль императрицы.
— Ты бредишь! Поди прочь!
Альтесса была очень хитра. Она провоцировала Эрвина выплескивать злость, и чем больше он плескал, тем меньше оставалось. Запасы гнева истощались, Эрвин начинал слышать ее аргументы.
— Возможно, она поступила правильно...
— Не возможно, а точно, милый. Ты поступил бы точно так же, окажись на ее месте.
— ...однако она не смела действовать в обход меня!
— Но ты всегда действуешь в обход ее! Ты сам установил сию добрую традицию.
— Она возомнила о себе! Это я сверг тирана, разбил искровиков, захватил столицу. Это я усадил ее на престол!
— А мне думалось, она — наследница по закону. Или ты вменяешь себе в заслугу то, что соизволил выполнить закон?
— Минерва должна подчиняться мне!
— Потому, что ты старше и умнее? Или потому, что тебя слушаются злые дядьки с мечами?.. Она — не твой вассал и не давала клятвы верности. С чего бы ей подчиняться?
— Она обязана мне по меньшей мере свободой. Долг чести велит ей повиноваться!
— Правда? Вот уж новинка в кодексе чести!
— Она — неопытное дитя! Должна быть послушной хотя бы поэтому.
— Верно, детям нужна покорность. А еще собакам и овцам... Скажи, ты хочешь видеть на троне Империи собаку или овцу?
Марш до столицы длился два дня. Эрвин имел много времени на общение с альтессой. Каждый возглас негодования он повторил не раз и не десять, и под конец начал казаться себе обидчивым идиотом. Слова альтессы, напротив, обретали все больше смысла.
— Мими помешала тебе убить Кукловода. Но ты еще найдешь способ поймать его, а сейчас вспомни, что говорил отец. "Обрести достойного союзника ценнее, чем убить врага. Врагов много, союзников мало. Достойных людей вообще мало на свете". Помирись с нею. Тебе верят агатовцы, ей — янмэйцы. Ее любят крестьяне и чиновники, тебя — солдаты и дворяне. Ты — мастер политики, она станет мастером финансов. Вместе вы сможете править миром!
— К чему это ты клонишь, не могу понять?
— Экий недогадливый. Женись на ней, милый!
— На Мими???
— А на ком? На леди Нексии, которую давно забыл? На Аланис, что шепталась с агентом твоего врага? На собственной сестре?
— Но Мими...
— Что — Мими? Она умна, ты это любишь. Наделена чувством юмора. Играет в стратемы — по слухам, недурно. Смела. Способна на красивое безумство. Боги, да чем она плоха? Даже задница ее тебе по вкусу!
— Она влюблена в труп.
— Это пройдет со временем.
— Я не люблю ее.
— Мне кажется, это тоже пройдет.
— Я поклялся не жениться на ней.
— Ты поклялся не делать этого насильно. Что может быть проще — сделай, чтобы она сама захотела!
— Я не знаю...
— Ты знаешь. Вы вдвоем обретете власть, какая и не снилась твоим предкам. Твой сын родится императором. Герцог Ориджин — император Полари! В своих мечтах о славе ты мог вообразить что-нибудь более великое?
Эрвин ответил после паузы:
— Победа над Хозяином Перстов.
— Мими и с этим поможет тебе.
Полагая за собою полную победу в споре, альтесса довольно улыбнулась, поцеловала Эрвина и растворилась в воздухе.
Он сказал, уже неслышимый ею:
— Мими испортила мне охоту.
Эрвин въезжал во дворец, почти уже успокоенный. Почти до дна исчерпавший злость, почти готовый восхититься поступком Минервы.
Однако во дворце что-то переменилось. Неуловимое, едва заметное, но Эрвин почувствовал сразу. Чиновники и слуги смотрели на него иначе. Не то, чтобы дерзко, и не так, чтобы совсем без страха, — но с какою-то новой уверенностью. Глазами собачек. Мелкие беззлобные шавки... но уже не кролики.
— Крикните: "Слава Агате!" — попросил Эрвин кайра Сорок Два.
— Слава Агате!
Двор отозвался:
— Слава Агате! Слава!..
Немножечко — ползвука — не хватило.
— Теперь: "Слава Янмэй!"
— Слава Янмэй!
Тогда грохнуло...
В кабинете Эрвина стоял цветок. Подснежник.
— Подарок императрицы, — доложил слуга.
Подснежники отцвели недели две назад. Где Мими взяла этот — загадка.
Эрвин снял ленту, которою был обвязан цветок. На ней аккуратным девичьим почерком значилось:
"Свое место в мире прими с достоинством. Вы — не владыка, милорд. Смиритесь".
Эрвин замер на пару вдохов. Положил на стол ленточку.
Тихо произнес:
— Лейла Тальмир. Капитан Шаттэрхенд. Банкир Конто. Министр путей. Кто еще?..
Верный кайр Сорок Два подобрался, услышав тон герцога.
— Прихвостни Минервы? Еще наставники: Альберт Виаль, Франк Морлин-Мэй.
— Всех сюда.
— Так точно, милорд.
— Передайте кайру Хайдеру Лиду: пусть вытрясет из Итана все. Любым способом.
— Да, милорд.
Эрвин кивнул, Сорок Два убежал, не теряя ни секунды.
— Любимый, не стоит...
Эрвин зло оттолкнул альтессу. От обиды она замерцала, став полупрозрачной. Сквозь силуэт ее тела показался одинокий цветок на столе.
Глас Зимы вылетел из ножен. Вспорхнул к потолку — и вспышкой вниз, наискось. Воздух прянул холодною рваной волной. Эрвин отступил, клинок взлетел перед грудью в защитную позицию.
Отсеченный цветок один миг висел над стеблем, затем упал на стол.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
