Русалка и динамит

Русалка и динамит

С тех пор, как колхоз "Кривой путь" приказал долго жить, единственное, что сближало жителей окрестных деревень — это праздник Первомая. День выдался солнечный и бывшие колхозники по старой традиции собрались на холме напротив бывшего колхозного комплекса, а ныне фермерского хозяйства Топотенко. Огибая его, мимо тихо несла свои воды речка Смородинка.

Агроном Мискин устроил у ворот традиционный пикет и мирно протестовал за передел излишков в фермерском хозяйстве. Сам фермер, считая себя тут самым трудящимся, примкнул к колонне тружеников села. Лексеич принес колхозное знамя. Батюшка Алексей — в Синькино недавно открыли церковь — благословил красный стяг и всех собравшихся.

Колонна проследовала по тропинке вдоль реки и свернула обратно на холм, где ее встретил Петрович. Старый участковый давно вышел на пенсию, но селяне по-прежнему шли к нему, когда надо было обратиться "к закону", и потому Петрович пусть и неофициально, но считался лицом официальным, что давало ему право принимать парад. У ног Петровича сидел старый пёс Прохор. Солнце припекало, и ему в его шкуре было очень жарко. Едва официальная часть закончилась, Прохор отошел к старой березе и лёг в тени. На ветку над ним опустился старый ворон.

— Как жизнь, Иосиф? — гавкнул ему Прохор.

— Таки разве это жизнь? — грустно отозвался старый ворон. — Жизнь она вон там, на холме.

На холме женщины накрывали поляну. "Столами" послужили полотенца, на которых раскладывали пироги, плошки с салатиками и прочую немудреную закуску. Трое механизаторов из Синькино сгружали с телеги бочонки с самогоном. Селяне устраивались прямо на травке. Пили, закусывали, беседовали. Речей не произносили. Хвастаться по большому счету было нечем, да и толковых ораторов на селе не осталось. Вот последний председатель, тот мастак был загнуть речь. Врал как по писаному, зато так душевно — заслушаешься. С развалом колхоза он убёг, прихватив с собой на память колхозную кассу, но и без его речей атмосфера доброты и единства по-прежнему окутывала первомайские праздники.

Чувствуя эту атмосферу, к холму подтягивалась всякая живность в надежде, что и им чего-нибудь перепадет. В воздухе кружили птицы. Пара дворняг из Синькино устроилась под телегой. Кошка Мурлыка впервые вывела в свет трех котят. Котята были подозрительно похожи на ученого кота Валентино, но тот с высоты своей учености заявил, что внешность — это нынче не главное, родство теперь определяется по ДНК. Эту ДНК-у у котят искали все, кому не лень, но ничего не нашли. У них даже блох не было. Мурлыка заботилась, чтоб дети росли в чистоте.

— Как она хоть выглядит, эта ДНК? — спросил Прохор у Валентино, когда тот подтянулся к их компании.

— Видел макарошки в виде спиральки? — ответил кот, устраиваясь рядом на травке. — Вот примерно так, только намного мельче. Без специальных приборов и не разглядишь.

Прохор насмешливо фыркнул. Впрочем, Мурлыка была кошка опытная и уже подлизалась к бабке Матрене, которая взяла кошачье семейство под свое покровительство. По центральному проходу с видом королевы красоты прошлась внучка кузнеца Митрича — Алёнка. Она была городская и приезжала только на выходные. Высокая, стройная блондинка в белом брючном костюме, Алёнка легко затмила местную красавицу Маруську. Обе девушки случайно встретились у схода с холма на дорогу. Взглянув друг на дружку, как солдат на вошь, красавицы чинно разошлись в разные стороны.

— Чего это они? — удивился Валентино.

— Таки Алексашку поделить не могут, — пояснил старый ворон. — У обеих к нему такие чуйства, шо аж вода закипает.

— Да ладно, — усомнился Валентино.

— Таки сам видел, — прокаркал Иосиф. — Как тепло пришло, Маруська к нам зачастила купаться. Таки я вас умоляю. У них там в Синькино реки нет? Таки есть. Другая? Таки нет. Та же Смородинка. А она за три версты бегает, шоб поплавать у нас и, главное, плавает она нагишом.

— Тут все плавают голышом, — возразил Валентино. — Провинция-с. Тут даже Алёнка плавает голышом.

— Таки Алёнка плавает там, где ее никто не видит, — возразил Иосиф. — А Маруська плавает за бродом, где Алексашка ее точно увидит.

— Иосиф прав, — подтвердил Прохор. — Маруська идет прямо к цели. Алёнка городская, стеснительная, но и она по своему к Алексашке ластится. Раньше она прямиком к деду, а теперь мимо Гегемонино не пройдет. Всегда у Алексашки задержится. Это не просто так.

Валентино недоверчиво почесал лапой за ухом и спросил:

— Ну если тут и правда любовь, то почему влюбленные дамы здесь, а не рядом с ним?

— Так он в Красновке, — фыркнул Прохор. — Подрядился на две недели что-то им к празднику Победы сварганить. Стало быть, только четвертого вернется.

— Не-а, он еще вчера на попутке приехал, — мяукнул Валентино. — Я слышал, как они вчера с Алёнкой ругались у него на крыльце.

— Вот как? — прогавкал Прохор. — Интересно. А чего ругались-то? Из-за рыбалки?

— Именно так, — мяукнул Валентино. — Ты тоже слышал?

— Нет, предположил, — отозвался Прохор. — Ему Петрович не раз говорил, чтоб прекратил с динамитом рыбачить. А у Алёнки пунктик на экологии, вот Петрович ее и завербовал, чтоб работу с парнем провела. Разъяснительную. И заметь, Валентино, Алёнка позавчера приехала и вчера Алексашка примчался. Даже работу бросил. Вчера утром почтальонша ездила в Красновку за газетами. Наверное, она рассказала Алексашке про приезд Алёнки и тогда получается, он сразу всё бросил и примчался. Стало быть что? Есть чувства с обеих сторон.

— Если есть чувства, то где предмет чувств? — не сдавался кот.

— Таки вон он, — прокаркал с ветки Иосиф. — Лёгок на помине.

Алексашка быстро шагал через мост к холму. Выглядел он встревожено.

— Шо б вы потом ничего не говорили, я-таки ничего не каркал, — предупредил Иосиф.

Тем временем Петрович с кружкой самогона и куском пирога с курятиной опустился на траву рядом с Прохором. Старый пес тихо гавкнул. Петрович повернул голову и увидел Алексашку.

— Случилось чего? — спросил участковый.

Алексашка устало плюхнулся рядом на траву и кивнул. Петрович протянул ему кружку самогона. Алексашка выхлебал его как воду, снова кивнул — на этот раз в знак благодарности — и сказал:

— Обокрали меня, Петрович.

— Серьезно? — спросил тот.

— Серьезнее некуда. Помнишь, ты все жаловался, что я рыбу динамитом глушил?

— Я не жаловался, а предупреждал, — поправил его Петрович. — Поймаю за руку, сдам куда следует. Поэтому лучше бы тебе сдать динамит, пока этого не случилось.

— Нечего сдавать, Петрович, — Алексашка покачал головой. — Всё украли.

— М-да, это серьезно, — сказал Петрович. — И сколько у тебя динамита было?

— Семь пудов с гаком.

Вот тут Петрович так и сел. Он и до того сидел на травке, но по-другому тут и не скажешь. Как перевел эти пуды в килограммы, так и сел. Прохор в пудах не разбирался, но по реакции хозяина сразу понял — дело дрянь!

— И когда ты обнаружил пропажу? — спросил Петрович.

— Аккурат сегодня утром, — ответил Алексашка. — Сегодня же и украли. Я даже вора видел. То есть, не целиком, конечно, но видел.

Петрович оглянулся в сторону холма. Аккурат сегодня, как выразился Алексашка, тут собралось практически все население окрестных деревень.

Даже лопухинские прибыли, а деревня Лопухи стояла там, где река Смородинка вытекала из Двойного озера. Это верст десять строго по прямой, а вот уж чего точно не было в русле Смородинки, это прямых линий. Прибыли, понятное дело, не пешком. В берег уткнулись носом три лодки — всё, что осталось от когда-то крупного рыболовецкого хозяйства. Из Синькино вообще в полном составе целым караваном пожаловали. Плюс обитатели Гегемонино, Уханкино и еще целого ряда деревенек, многие из которых были представлены одним-двумя стариками.

Семи пудов динамита под этим холмом вполне хватило бы, чтобы всю эту компанию отправить прямым рейсом на небеса.

— Так! — сказал Петрович. — Надо всех отсюда убрать. Немедленно.

Он поднялся на ноги, и тут прогремел взрыв. Рвануло на том берегу, но так знатно, что и на этом земля содрогнулась. Кто стоял, все попадали. Новенькие плакаты Мискина взрывная волна смахнула в канаву. Валентино запрыгнул на дерево, чем немало взволновал и без того потрясенного Иосифа.

Когда всё отгремело и упало всё, что могло, селяне, отряхиваясь и озадаченно оглядываясь, начали подниматься обратно на ноги. Стихийно произошедшая перекличка показала, что жертв нет, но всем хотелось бы знать, а что это, собственно, сейчас было.

— Ну что ж, — сказал Петрович. — Будем считать, что динамит мы нашли. Пойдем разбираться с остальным.

Он взобрался на холм и громко обратился к селянам:

— Граждане! Попрошу всех сохранять спокойствие. Опасности нет. Всё, что могло случиться, уже случилось.

— А что случилось-то? — спросила за всех почтальонша Варвара.

— Предположительно, взорвался запас динамита одного известного браконьера, — ответил Петрович. — Имя его я пока в интересах следствия раскрывать не буду, тем более, что его и так все знают.

Под общий смех взгляды присутствующих сразу и безошибочно сфокусировались на Алексашке. Только бабка Матрена оставалась очень и очень серьезной.

— Что ж ты, фулюган, не мог подождать со своей рыбалкой? — строго спросила она.

— Наверное, не терпелось показать мне, кто тут лучший рыболов, — раздался звонкий женский голос.

Он принадлежал высокой девушке с короткой стрижкой. На ней был джинсовый костюм с вышивкой. Разноцветные нити с бисером складывались в фигурки рыб и надписи, самой яркой из которых была: "Алексашка — пустозвон".

— А это кто? — спросил Валентино.

— Верка, — негромко гавкнул в ответ Прохор. — Рыбачка из Лопухов. Они с Алексашкой давно спорят, кто здесь лучший рыболов. У нее сеть, у него взрывчатка. Пока что он стабильно держит первенство.

— Спокойно! — откомандовал Петрович за секунду до того, как Алексашка успел ответить Верке. — Кто тут лучший, будете отдельно спорить. Без меня. И, кстати, — добавил он, едва рыбачка собралась что-то добавить. — Незадолго до взрыва Алексашка подал мне заявление, что динамит у него украли. А у кого был мотив совершить кражу?

Верка нахмурилась.

— Вы что, меня подозреваете? — спросила она.

— Я провожу расследование, — сказал Петрович. — И каждый, кто будет этому препятствовать, сразу будет взят на заметку.

Это пресекло все споры на корню. Никому не хотелось попасть Петровичу на карандаш. Он, конечно, мужик справедливый, невиновного к ответу не привлечёт, но, как говорится, осадочек-то останется, а мало ли кому и когда потребуется помощь единственного на всю округу участкового. В общем, народ хоть и гудел, как растревоженный улей, но никто Петровичу не мешал и с расспросами не лез.

Тот кликнул Прохора и отправился вместе Алексашкой осматривать место происшествия. Большая часть народу увязалась следом. Лексеич на всякий случай прихватил колхозное знамя, отчего процессия обрела форму демонстрации. Валентино тотчас напросился на ручки к бабке Аграфене. В толпе так безопаснее. Алёнка с Маруськой держались поближе к Алексашке, но на расстоянии друг от друга. Бабка Аграфена ненавязчиво вклинилась между ними, чтобы не вышло чего.

Пока шагали через мост, Алексашка негромко рассказывал Петровичу о краже:

— Да я сам хотел его тебе сдать. Честное слово. Алёнка вчера так насела, что никакого сладу с ней нет. Грит, разбомбишь всё экологию, не буду больше к вам приезжать. Да меня за это Митрич в Смородинке утопит! И вообще...

Алексашка изобразил рукой неопределенный жест, который должен был показать, что и ему будет жаль, если девушка больше не приедет. Впрочем, Митрич — тоже аргумент серьезный. После смерти жены старый кузнец жил совсем один, на отшибе — его дом стоял верстой ниже по течению Смородинки — и, бывало, месяцами не выбирался к людям. Да и когда выбирался, ходил хмурый, как бирюк, и оживал только когда в гости приезжала внучка. Утопить бы он, конечно, Алексашку не утопил, но врезать мог, а рука у него была тяжелая. По зиме к нему в кузню медведь-шатун забрался, так Митрич его одним ударом уложил.

Петрович кивнул.

— В общем, всю ночь думал, — продолжал Алексашка. — А утром решил: ладно, отдам динамит тебе. Что я, так не наловлю что ли, если надо будет?

— Кстати, раз уж теперь это не секрет, — сказал Петрович. — А где ты его прятал всё это время?

Алексашка махнул рукой, обводя жестом всю округу.

— Да то тут, то там, — пояснил он. — Я его на старую дедовскую лодку погрузил, ну и перевозил на ней же. Обычно по протокам в камышах прятал. Последний раз на Стрекозином ручье оставил, где он в Смородинку впадает. Что-то неспокойно мне стало, вот я утречком перед самым отъездом лодку туда и перегнал.

Петрович снова кивнул. Речки и ручьи тут образовывали такой лабиринт, что если бы он задумал прочесать их все, ему бы понадобилась целая армия. То, что именовалось Стрекозиным ручьем было на самом деле небольшой речушкой, впадавшей в Смородинку в полуверсте ниже по течению от Гегемонино. Там ни жилья, ни дорог. Густые заросли по берегам были настоящим раем для стрекоз, но человек... да что там человек, в тех зарослях сам чёрт ногу сломит. Вполне подходящее место для того, чтобы спрятать лодку.

— Хотя в тех краях я тоже искал, — сказал Петрович.

— Так я ж не просто лодку в камыши заводил, — отозвался Алексашка. — Я маскировал ее, как дед учил. Ты рядом мог пройти и ничего не заметить. Я ж не без понятия. Ты-то ладно, а если б какому злыдню мой динамит попался? Нет, там всё было по правильному сделано. Вот точно тебе говорю, найти лодку можно было только если случайно на нее натолкнуться. Ну или если меня выследить.

— Значит, осталось выяснить, кто тебя выследил, — сказал Петрович.

— Да Верка это, — уверенно заявил Алексашка. — Давно к моему динамиту подбиралась, шельма.

Рыбачка это услышала и ответила на обвинение гневным взглядом.

— То есть, ты ее видел? — тихим тоном сказал Петрович.

— Ну, вроде того, — Алексашка замялся.

— Вроде тут не подходит, — строго, но тихо, сказал Петрович. — Видел или нет? Только честно.

Они сошли с моста и пошли направо прямо через поле. Ничего полезного, кроме травы, там не произрастало. Впереди уже виднелась здоровенная воронка.

— Ну как видел, — почти шепотом отвечал Алексашка. — Видел я, как моя лодка по течению уплывает. Пролез через кусты, и аккурат в тот момент она нырнула. Нагишом, — последнее слово он произнес так тихо, что даже Прохор, бежавший совсем рядом и навостривший уши, едва расслышал. — Ну я и видел ее, стало быть, только со спины и только ниже пояса.

— Какие-нибудь особые приметы заметил? — тихо спросил Петрович.

— Не-а. Только задницу. Ну, девичья, вот.

— Тоже неплохо, — тихо сказал Петрович. — Только девиц у нас тут не одна, а целых три. Верка, Маруська и Алёнка. Мотив совершить кражу динамита есть минимум у двоих. Верка с тобой соревнуется, Алёнка за экологию борется. Маруська на динамит не покушалась?

— Да вроде нет, — Алексашка задумался. — Да точно нет. Она, наоборот, против него всегда была. Грит, посадят меня за него, она тут вообще одна останется. Но ей так и так ничего не светит, мне Алёнка нравится.

— Ну, пока она не сдалась, мотив оставить тебя без динамита у нее был, — сказал Петрович. — Стало быть, всё-таки трое. А, кстати, с чего это воровка вообще с лодки сиганула? Тебя что ли заметила?

Алексашка пожал плечами.

— Да, вроде, не должна была. Разве что услышала. Да нет, там другое, Петрович. Лодчонка-то старая, да и загружена основательно, а девицы хоть и красавицы, но не тростинки же. Могли и притопить лодку, так что правильнее им было рядом плыть. Сам-то я ее исключительно на буксире водил.

— Хм... Нет, это нам ничего не дает, — проворчал Петрович и покачал головой. — Они все трое плавают как рыбы. Прям не девицы, а русалки. Можно, конечно, провести следственный эксперимент и попросить всех троих предъявить виденную тобой часть тела на опознание.

Алексашка заметно покраснел.

— Окстись, Петрович, — прошептал он. — Они ж, шельмы такие, предъявят. Да только потом нас обоих вся округа на смех поднимет.

— Зато дело раскроем, — ответил Петрович.

— А какого-нибудь другого способа его раскрыть у тебя нет?

Петрович пожал плечами.

— То, что Верка давно пыталась тебя выследить, еще ничего не доказывает, — сказал он. — Даже наоборот. Получается, раз так долго выслеживала, то следопыт она никудышный.

— Это да, — уверенно подтвердил Алексашка. Зато упрямая. Вот, приехал я в Красновку, схожу с автобуса, а она уже тут как тут со своим лотком. Рыбой вяленой торгует, а сама на меня так и зыркает. Целую неделю, я на площадь трибуны ладить, и она на остановку со своей рыбой. Подозрительно?

— Честно говоря, не слишком, — ответил Петрович. — Вряд ли бы ты в Красновку с динамитом попёрся бы. С чего ей тебя там караулить?

Алексашка хотел было возразить, да не нашел, что сказать. За разговором они вместе с Прохором поднялись на гребень. Воронка была на самом берегу и быстро заполнялась водой. Справа от нее валялись останки плакучей ивы. Раньше она росла там, где теперь была воронка. Взрыв вырвал ее с корнем и разорвал пополам вдоль ствола.

Сзади подтягивались селяне.

— Так, граждане, попрошу ближе не подходить! — громко сказал Петрович. — А то улики затопчете.

Прохор оглянулся на девушек. Никто из них не порывался спешно затаптывать улики. Собственно, на гребень вообще никто не рвался. Там было грязно, а все приоделись к празднику. Селяне только с любопытством разглядывали воронку и спорили о силе взрыва. Тут еще хватало тех, кто застал войну, так что знатоков по этой части хватало.

— А взрывать тут вроде и нечего, — задумчиво сказал Петрович. — Алексашка, вот ты как спец по динамиту, скажи мне, он мог сам взорваться?

— Да запросто. Он у меня и перемороженный, и промочил я его пару раз. Такому много не надо. Солнышком пригрело или упало что-нибудь, и бабах!

Петрович кивнул, но на всякий случай распорядился еще раз устроить перекличку. Пока селяне считали своих, он в сопровождении Прохора прошелся по гребню. Под ноги попался металлический цилиндр. Тот был сильно разворочен и основательно поглодан ржавчиной. То ли остатки динамитной шашки, то ли нечто более древнее, выброшенное на поверхность силой взрыва. Прохор обнюхал находку и чихнул.

Алексашка нашел обломок доски, в которой признал сиденье с дедовой лодки. Прохор и ее обнюхал. От доски пахло паленым. Кое-где на доске еще виднелись следы въевшейся краски, но сам запах краски давно выветрился.

— Эй, Петрович, — окликнул Алексашка. — А это улика?

— Если Прохор что-то учуял, то улика, — сказал Петрович. — Что скажешь, Прохор? Готовы мы предъявить обвинение?

— Да, — уверенно гавкнул Прохор. — Можем брать воровку.

Петрович, конечно, языка животных не знал, но не даром же они с Прохором столько лет в полиции служили. По глазам все понял.

— Ну и молодец, — сказал Петрович.

Он забрал у Алексашки обломок доски и они с Прохором спустились к народу. Селяне попритихли. Ветхий старикан в черном костюме с тремя рядами медалей на груди за всех сказал:

— Всех сочли, участковый. Все на месте.

— Отлично, — сказал Петрович, окидывая собравшихся внимательным взглядом. — Итак, следствие установило, что террористического акта не было. Динамит взорвался самопроизвольно, в силу неправильного его хранения. Осталось выяснить, кто упёр его у Алексашки и притащил сюда. Никто не хочет облегчить душу чистосердечным признанием?

Никто не захотел, а вот взаимных подозрений немедля было озвучено немало. Впрочем, ни одно из подозрений не оказалось достаточно обоснованым, чтобы принять его во внимание.

— Тады давай дальше следствие, участковый, — сказал старикан.

— Это запросто, — ответил Петрович. — Следствием также установлено, что похитила динамит одна из наших красавиц, а какая именно, сейчас выясним. Лодку, конечно, разнесло взрывом, но мы нашли часть скамьи. Давай, Прохор.

Пес еще раз старательно обнюхал доску. Девушки стояли в первом ряду. Верка сложила руки на груди и буравила Петровича внимательным взглядом. Аленка недовольно проворчала:

— А чего мы-то?

Маруська шагнула было назад, но позади стеной стояли селяне. Прохор не спеша прошелся вдоль девиц, принюхиваясь к каждой, и уселся напротив Алёнки.

— Она! — гавкнул он.

Кузнец Митрич резко нахмурился.

— А чего я-то? — уже менее уверенно спросила Алёнка, пока ее испуганный взгляд метался то к Алексашке, то к Митричу.

— Потому что, увы, ты, — сказал Петрович. — Прохор, может, и старый, но чутье у него идеальное.

Пёс утвердительно гавкнул.

— Но зачем ты его взяла? — спросил подошедший Алексашка. — Могла бы попросить.

— Да я вчера весь вечер тебя просила! — бросила в ответ Алёнка. — Сдал бы его, и дело с концом. А ты упёрся, как баран! Что мне оставалось делать? Вот и решила сама сдать, когда нашла. А то бы ты так и взорвался... самопроизвольно...

Остальное потонуло в потоке слёз. Алексашка тотчас кинулся утешать девушку. Маруська скривилась. Верка громко фыркнула. Петрович вздохнул.

— Да прости ты ее, Бога ради, Петрович, — сказал батюшка Алексей. — Видно же, что не по злому умыслу динамит стянула. Хотела как лучше сделать. Получилось, конечно, как всегда, но это у нас обычное дело. Главное, никто не пострадал, — батюшка оглянулся на огромную воронку и добавил: — И уже не пострадает.

Всё еще всхлипывая, Алёнка напустила на себя максимально виноватый вид. Валентино про себя назвал его "хитрющее раскаяние". Для домашнего кота принимать такой вид — важнейшее из умений.

Петрович секунду подумал и махнул рукой.

— Ладно, будем считать произошедшее несчастным случаем при попытке честно сдать государству динамит. Дело закрыто, пойдемте праздновать, а то горячее совсем остынет.

Предложение было принято единогласно. Селяне потянулись обратно к мосту. Заиграла гармонь. Алексашка, приобняв Алёнку за плечи, повел ее к мосту, что-то нашептывая на ухо. Слов никто не разобрал, но девушка заметно воспряла духом. Маруська, наоборот, приуныла. Верка, должно быть, предвкушая грядущую победу над Алексашкой в рыбной ловле, заранее сияла.

Прохор, повесив хвост и голову, не спеша брел самым последним. Валентино, сбежав от бабки, поджидал его на мосту, сидя на перилах.

— Ну и как ты ее вычислил? — нетерпеливо промяукал кот. — Я ж тебя знаю. Ты ее просто так обнюхал, а вычислил логикой.

— Не просто так, а для порядка, — строго гавкнул в ответ Прохор. — Так положено. А вычислил... Да тут всё просто, Валентино. Все трое имели мотив. Вопрос в том, кто имел возможность. Верка отпадает. Она была в Красновке раньше Алексашки. Она не могла его выследить перед отъездом. Кроме того, рыбачка приплыла бы на лодке. Голышом купаются Алёнка и Маруська. Маруська завлекает Алексашку. Вряд ли она знала, что он вчера вернулся. Да и если бы знала, завлекала бы в пределах его видимости. Алёнка стесняется выставлять себя напоказ, поэтому плавает там, где никто ее не увидит. Стрекозиный ручей подходит. Кроме того, Стрекозиный ручей вниз по течению и кузня Митрича вниз по течению, только еще дальше. Это делает Алёнку подозреваемой номер один.

— Для доказательной базы маловато, — заметил Валентино.

— Зато вполне достаточно для раскрытия дела. Тут, Валентино, как с твоим ДНК. Сами они, как ты говоришь, такая мелюзга, что без приборов не видно, а кто отец котятам — сразу ясно. Вот и в нашем деле, некоторые преступления настолько простые, что сразу ясно, кого надо бы тяпнуть за задницу. А вот пока соберешь убедительные доказательства для суда, с тебя еще семь потов сойдет. Поэтому хорошо, когда преступник раскаивается и сам во всем сознается. Особенно по такой жаре. Уф!

Он спустился к воде и стал жадно хлебать воду. В небесах раздавался вороний грай. Пока все отвлеклись, ворон Иосиф оприходовал пару пирогов, отполировал добычу самогоном и теперь горланил на всю округу песню о том, как с одесского кичмана сбежали-таки два уркана.